зеленом
океане
HIPU
байдарки
С(Эст.)2
М52
Автор книги — молодой эстонский журналист Леннарт
Мери — рассказывает о том, как шесть молодых ученых,
журналистов и художников отправились в Якутию — рес-
публику, где бесконечное множество нехоженых троп, чару-
ющих и незабываемых благодаря их новизне, нетронутости,
романтичности. Яркое, увлекательное описание путешествия
на байдарках, поиски решения «загадки юкагиров», медвежья
охота, рыбная ловля и другие приключения эстонских тури-
стов — это одна тема книги. Другая, и главная, ее тема —
формирование характера, воспитание человека в коллективе.
«Группа из шести человек не в шесть раз сильнее одного.
Она сильнее в миллион раз. Она — новое качество, коллек-
тив», — пишет Леннарт Мери. Автор показывает, как в еди-
ноборстве с природой человек особенно остро осознает все-
побеждающую силу коллектива.
Перевод с эстонского
Геннадия Му рае ина
О ЧЕМ УМОЛЧАЛА КАРТА
Ребята спят.
Я дежурю.
Костер потрескивает, и его пламя вырывает из
чернеющего леса маленький круг, в котором тепло и
достаточно света, чтобы сделать записи в дневнике.
Ночь навалилась на лагерь, окружив его черной кры-
шей и черными стенами, и только иногда испуганно
отпрыгивает, когда в костре с радостным треском
вспыхивает смолистая лиственница. Ружье наго-
тове, оно лежит на коленях, в стволе единственная
пуля для медведя. Спустя много дней этот са-
мый патрон я брошу в Ледовитый океан — исполь-
зовать его по назначению не придется. Но сейчас
я этого еще не знаю, и хорошо: неизвестность
отгоняет сон и заставляет настороженно прислуши-
ваться.
Луна отмеряет время и задумчиво двигается вдоль
высокого противоположного берега,, иногда исчезая
за какой-нибудь верхушкой дерева. Тогда силуэт де-
рева четко выделяется на фоне светящегося круга и,
3
зорко всматриваясь, можно увидеть движение луны,
такое же медленное и постоянное, как движение ча-
совой стрелки на больших стенных часах. Из палаток
доносится дыхание пятерых усталых мужчин. Да и
у меня глаза закрываются. Дремота одолевает, и я
просыпаюсь с чувством, будто сырая тайга потрога-
ла меня своей холодной лапой. Костер угрожающе
гаснет. Ночь безмолвна, река остекленела. Прислу-
шиваясь, можно все-таки уловить сливающийся с ти-
шиной далекий глухой шум водопада, а зеркальная
поверхность воды лениво несет на себе хлопья пены,
словно предупреждая об опасностях, которые ждут
нас в пути.
Костер потух.
Неожиданно чувствую, что лес зловеще при-
тих и каменная стена скалы за спиной угрожающе
близка.
И тут вспоминается, как весной, изучая карты, мы
пытались представить себе, что скрывается за си-
ненькой полоской. Она была длиной в четыре санти-
метра и казалась невинной. Ее верхний конец обра-
зовывал суживающуюся к северо-западу дугу и
кончался неожиданно, как все идеальные реки на
идеальных картах. Бумага молчала о лунном свете,
тишине в лесу и колыбельной песне водопада. Она
умолчала о течении, которое переворачивало наши
байдарки и гнало обратно вниз по реке, и обо всем,
что отличает одну реку от другой. Мы знали только,
что якуты окрестили реку Пеледуем и что она впада-
ет в Лену. Но мы выбрали именно эту реку, эту го-
лубую полоску длиной в четыре сантиметра из ста
пятидесяти тысяч возможностей. Действительно, а по-
чему именно...
И вдруг представляется большим чудом этот
скачок от наших фантазий и намерений, с бумаги
сюда, в мир реальности, где мы после пути длиной
в десять тысяч километров действительно нашли пе-
ред собой реку, свою реку, которую никто из нас до
этого не видел и на берегу которой я сижу сейчас
с ружьем на коленях.
4
Эта история начиналась так.
Представьте себе, что машина времени, приду-
манная Гербертом Уэллсом, все-таки существует.
Она в вашем распоряжении. Разве не захотелось бы
вам на несколько мгновений превратиться в юнгу на
корабле Колумба, оказаться на грот-брамсалинге
«Санта Марии», поднести руку к глазам и закричать
будоражащее всю эскадру слово: земля! Разве не
захотелось бы вам идти бок о бок с героями Фенимо-
ра Купера и Джека Лондона в их трудных путешест-
виях на Дикий Запад или Аляску, делить невзгоды
и радости продвижения вперед, бороться с порогами
и морозами, помогать буйволам тащить скрипучие
повозки сквозь сыпучие пески и чувствовать себя
пионером новых земель?
Такая возможность есть у любого.
Для этого не нужна машина времени, придуман-
ная Гербертом Уэллсом, нужно только чувство вре-
мени. Попробуем увидеть наши будни взглядом че-
ловека будущего! Людям следующего столетия наше
поколение будет казаться самым достойным зависти
из всех, которые когда-либо существовали, потому
что страницы прошлого бледнеют рядом с хроникой,
которую наш народ пишет сегодня своим трудом. Ро-
мантика Джека Лондона и Фенимора Купера не толь-
ко сохранилась, но стала еще сильнее богатством и
значительностью содержания. Это уже не стремление
героя-одиночки к славе и богатству, а борьба всех
во имя будущего, во имя процветания всего народа.
Физически нашим пионерам не легче, нежели тем,
кто принес жизнь на заброшенные земли Дикого За-
пада. Покорение природы всегда требует жертв, осо-
бенно там, где она сумела сохранить свою гордую
непокорность. У человека может быть в кармане га-
зовая зажигалка и в рюкзаке пенициллин, но, высту-
пая один на один против природы, он все-таки
остается солдатом, который, может быть, и не вер-
нется домой, хотя он и вооружен новейшим оружием.
Так было раньше, так останется и в будущем, не-
смотря на то, что теперь мы с еще большим правом
можем называть себя властелинами природы. И хо-
5
рошо, что все это так, ведь коммунизм не розовый
рай, где беззаботные дни перемежается ничем не
нарушаемым сном и безоблачными сновидениями.
Коммунизм — это радость и счастье ежедневных
побед. Даже простое удовлетворение мы не смогли
бы ощутить, если бы не было неудовлетворенности,
которая постоянно пришпоривает нас в малых и ве-
ликих делах.
Пусть простят мне это лирическое отступление
в будущее, но, говоря о Сибири, трудно говорить
только в настоящем времени. Сибирь четырехмерна.
Время здесь становится таким же видимым, как дли-
на, ширина и высота. Правда, завтрашний день мож-
но увидеть повсюду. Нет необходимости переступать
для этого даже через порог собственного дома,
но нигде он не ощущается так реально, как в Си-
бири.
О Сибири нельзя говорить на трезвом языке обык-
новенных цифр. Здесь действуют только астрономиче-
ские величины.
Ее площадь равна площади всей Европы.
Общая длина ее рек в три раза больше расстоя-
ния от Земли до Луны.
Ее запасы каменного угля определяются в 7 трил-
лионов тонн.
Ее леса могут покрыть всю Австралию.
Ее недра богаты, как сказочная сокровищница,
сияние алмазов и золота, сверкание платины и ме-
талла космических кораблей — титана перемешалось
с блеском серебра и олова. Огромные подземные
склады орошаются нефтяными реками. Газы и горя-
чая вода пробиваются на поверхность, превращаясь
в фонтаны и гейзеры.
В Сибири находится сорок процентов всех обна-
руженных в мире залежей ископаемых.
Все эти несметные богатства становятся на служ-
бу людям.
На реках Сибири начинают работать крупнейшие
в мире электростанции.
В южных районах ее воздвигаются самые боль-
шие в мире элеваторы.
6
Ее леса пронизывает самый большой в мире неф-
тепровод.
На ее стройках работает самый большой в мире
экскаватор.
В строящемся сибирском городе ученых создано
тринадцать научно-исследовательских институтов,
оснащенных самой новейшей, совершенной аппарату-
рой. Не случайно Восточно-Сибирскую магнитную
аномалию исследовали с помощью искусственных
спутников Земли.
И, наконец, самое главное: человек. Просторы Си-
бири ждут рабочих рук строителей коммунистическо-
го завтра. В течение семилетки здесь поселятся боль-
ше миллиона юношей и девушек, которые превратят
Сибирь в самый молодежный район земного шара.
Кому не хочется бросить взгляд в будущее?!
Это частичный ответ на вопрос, почему мы вы-
брали Сибирь. Хотелось побывать на передовой, где
во имя будущего идет сражение с природой. Но мы
хотели пойти еще дальше, через «линию фронта»,
в нетронутый тыл природы, куда строители еще не
проложили дороги для наступления, куда еще не до-
брались разведывательные отряды географов-карто-
графов. Поэтому мы выбрали для своего похода Пе-
ледуй.
Была еще одна причина, исторического характе-
ра. Большинство из нас — воспитанники Тартуского
университета, и нам хотелось возродить одну забы-
тую традицию. Начиная с Бунге, Миддендорфа, Вран-
геля и Толля и кончая академиком В. А. Обручевым,
чьи первые исследования увидели свет в Эстонии и
которого можно считать наполовину таллинцем, ис-
следование Северо-Восточной Сибири неразрывно
связано с Тартуским университетом.
Пусть никто не истолковывает эти строчки невер-
но. Здесь нет желания поставить великие имена
в один ряд с нашей туристской группой спортивного
общества «Калев». Мы остались лишь экскурсанта-
ми, попытавшимися познакомиться с огромным кра-
ем, освоению которого положили начало наши ве-
ликие предшественники.
7
Мы готовились к путешествию долго и обстоя-
тельно. Обсуждали различные маршруты, посылали
запросы, беседовали с географами, изучали карты и
литературу. И когда все было готово, обсуждено и
выяснено, когда оставалось только купить билеты
и ждать дня отъезда, наши планы начали потихонь-
ку рушиться.
Из Тарту сообщили, что ботаники не смогут при-
нять участие. Неожиданно изменились планы на-
учных работ.
Нам пожелали счастливого пути и обещали пом-
нить о нас.
Ладно. Никто не застрахован от неожиданностей.
Мы не стали упрекать товарищей, хотя маршрут
вдоль долин рек, почти не изученных с точки зрения
географии и ботаники, выбрали, именно учитывая их
пожелания. Хуже было другое: нас осталось пятеро.
А путешествие на байдарках требует четного числа
участников. Отправляться впятером означало, что
кто-то из нас должен будет в одиночку выгребать тя-
желую байдарку и при переходах в одиночку тянуть
ее на себе. Первое — в зависимости от реки — еще
может оказаться осуществимым, но второе — невоз-
можно. Кроме того, предписания требуют для тако-
го путешествия не менее шести человек.
Где взять шестого?
Оставалось четыре дня до отъезда.
От шестого человека зависела судьба путеше-
ствия.
Мы сделали все, что смогли. Но на следующий
день стали прибывать отрицательные ответы. «Же-
лающих нет» — университет, кафедра географии.
«Нет желающих» — центральный совет профсо-
юзов. «Нет желающих» — Вырусский клуб туризма.
Нет...
В этот день я шел с работы вместе с Григорием
Кромановым, режиссером Таллинской телестудии.
Он слыхал о наших неудачах и сочувствовал нам.
В границах официальной вежливости. Не больше.
Он только сказал:
8
— Да-а... Жаль... Вот бы проехаться по Лене...
— Правда?
— Спрашиваешь! Я уже много лет мечтаю уви-
деть Лену!
Я (внешне очень спокойно, почти безразлично,
но со страшным внутренним напряжением; во
время этого разговора мы уже сидели за чашкой
кофе):
— Знаешь что?! Поехали! Послезавтра мы...
Гриша:
— Знаю, знаю. Только не могу я! Нет, не из-за
работы; все равно отпуск начинается. Но путевка
у меня. Три недели по Волге. Пароход, первый класс,
понимаешь...
Конец! Конечно, кто бы мог подумать, что най-
дется человек, который так просто, за чашкой черно-
го кофе, ответит на подобное предложение востор-
женным криком:
— По Лене?! С удовольствием! Послезавтра? Ве-
ликолепно! На байдарке? Само собой!
Нет, таких людей не бывает. И только для успо-
коения собственной совести я задал Грише еще один
вопрос, готовясь испить до дна горькую чашу разо-
чарования:
— А если бы у тебя не было путевки, ты бы по-
ехал с нами?
— Конечно. Да что об этом теперь говорить. Ес-
ли бы да кабы...
— Так поехал бы?
— Ну конечно.
— Знаешь, покажи-ка мне свою путевку!
Гриша, еще не догадываясь о коварном замысле,
скрывающемся за этой безобидной просьбой, по-
шарил в кармане и вытащил на свет божий серую
бумажку, единственную преграду между нами и Ле-
ной.
— Вот, смотри!
— Ну, так вот! . Завтра я ее продаю, и послезавт-
ра мы выезжаем! Согласен?
9
Пусть простят меня председатели профкомов
таллинских учреждений. Они, наверно, помнят чуда-
ка, который однажды во второй половине прек-
расного летнего дня приставал к ним с просьбой
убедить кого-нибудь провести отдых в поездке по
Волге на дизель-теплоходе «Михаил Калинин», в
каюте первого класса. Чудаком, который умолял
их, был я.
Но даже по Волге в тот день никто не хотел
ехать. Все-таки в экскурсионно-туристском управле-
нии меня обнадежили. Кто-то интересовался возмож-
ностью путешествия по Волге. Нет, фамилии он не
сказал. Обещал в начале следующего месяца снова
зайти. Оставьте путевку и зайдите через пару недель,
попробуем что-нибудь сделать и т. д.
Благодарю. В будущем месяце будем или на Ле-
пе, или на пляже в Пирита.
А у Гриши словно камень с души свалился. Он
бодро ходил по Таллинскому дому радио, шутил и
даже пытался напевать песню из кинофильма «Вол-
га-Волга». Иногда он спрашивал: не хотим ли мы
вернуть ему путевку. Руководитель группы Арно
Брахман, сидевший в моем рабочем кабинете в ре-
дакции литературно-драматического вещания Эстон-
ского радио, хмуро качал головой.
— Еще пять часов в нашем распоряжении.
Делаем последнюю попытку. Звоним в экскурси-
онно-туристское управление:
— Не приходил случайно тот гражданин?..
— Нет.
— Тогда, пожалуйста, опишите нам его. Мы
должны его найти.
Трудно. В Таллине живет больше четверти мил-
лиона человек. Половина из них, вероятно, муж-
чины. Большей частью среднего роста. Среди них
много седых. Тысячи носят коричневые костюмы и
рубашки с открытым воротом.
Это было все, чем смогли помочь нам работники
экскурсионно-туристского управления.
10
И все-таки мы нашли этого человека! Принимая
из наших рук путевку, он был ошеломлен не меньше,
чем Гриша, который опомнился только на следующее
утро на вокзале в Таллине, когда обнаружил,
что машет на прощанье рукой жене, а поезд медлен-
но набирает скорость. Путешествие к Лене нача-
лось...
В путешествии почти всегда все идет иначе, чем
запланировано, но, к счастью, почти всегда гораздо
проще, чем предполагаешь.
С АЗИЕЙ
Уже давно в нашем общем вагоне царит атмосфе-
ра обжитого жилья, которая складывается удивитель-
но быстро и легко в любом путешествии и в любом
транспорте. Олав Мянни обеспечил себе титул чем-
пиона по шахматам и борется теперь за это звание
с шахматными энтузиастами из соседнего вагона.
Время от времени на нижней полке раздаются его
спокойные, беспощадные «шахи», на которые парт-
нер, в зависимости от темперамента, отвечает при-
глушенными вздохами или сердитыми самообвине-
ниями. Анте Виидалепп делится своим опытом, как
легче всего наложить заплату на корпус байдарки.
Наши «повозки» распакованы, прорезиненный ма-
териал из корпусов исследуется сантиметр за санти-
метром, и каждое подозрительное местечко получает
ярко-красную заплатку из резины велосипедных ка-
мер. А Арно Брахман с утра хмурится: перед отъез-
дом из Таллина он купил только что вышедшую
книжку С. Болдырева «Трудные туристские похо-
ды» и теперь, изучая ее, пришел к довольно тревож-
ным выводам. Автор дает точно предписанную норму
12
провизии для похода на байдарках. Выясняется,
что мы несказанно легкомысленно снаряжены, ибо,
по Болдыреву, мы должны взять с собой не меньше
303 килограммов сухих продуктов, из них одной
только черной икры целых 12 кило! Видя,.что другие
не разделяют его опасений, руководитель группы пы-
тается развлечь Гришу главой, в которой описаны все
возможные случаи опрокидывания и перевертывания
байдарки. Но до Лены далеко, и Гриша пока на-
строен оптимистически. Поэтому книжка отклады-
вается в сторону и завязывается беседа с соседями.
Обыкновенный разговор в вагоне поезда дальнего
следования — спокойный, неторопливый, с глубоки-
ми отклонениями на посторонние темы. Разговора
должно хватить на шесть дней.
Это с первого часа вошедшее в обычную колею
железнодорожное путешествие не оживляет даже
момент проезда мимо пограничного столба, разде-
ляющего Европу и Азию. Столб этот теперь не более
как достопримечательность: два года назад было ре-
шено перенести границу двух частей света к под-
ножью Уральских гор. Благодаря этому решению
Европа обогатилась новым горным хребтом — Ура-
лом (до сих пор половина его принадлежала Азии),
но в то же время потеряла Кавказ, и Монблану те-
перь обеспечена слава ее высочайшей вершины.
И все же дни, проведенные в поезде, не были
скучными. Здесь мы впервые встретились с сибиряка-
ми. Не с книжными истинами и сухими цифрами от-
четов, а с живыми людьми Сибири.
— Алеша, не мешай дядям!
Но Алешин мячик закатился как раз под нашу
полку. А дядям нравится, когда им мешают. И через
мгновение Алешин папа, загорелый молодой человек,
в полосатой тельняшке, с волосами, остриженными
коротко, по-военному, уже сидит рядом с нами.
— Так что из Эстонии — прямо к нам? — спра-
шивает он с легким недоверием.
Объясняем ему цель нашего путешествия и спра-
шиваем совета.
— Да-а, если бы я знал эти места, — говорит он,
13
с сожалением глядя на нашу карту. — Не знаю.
Я еще молодой сибиряк. И трех лет не прошло, как
я сюда на работу приехал.
Алешин папа работает на Ангаре корабельным
механиком. Ездил в отпуск в Москву, теперь впер-
вые везет с собой семью.
— Ездил в Москву друга навестить, — добав-
ляет он, и воспоминание об этом событии вызывает
на его лице хитроватую усмешку.
— Что ж, в Москве не захотели остаться?
Смеется.
— Ну что вы. Ангара — это же знатная река.
А работа! Знаете, какие у нас просторы? Настоящее
море. Знатная река...
И по тону, каким произносятся эти слова, можно
быть уверенным, что Алешин папа намертво бросил
якорь в своем новом доме.
— А знаете, мой сосед по купе с Лены, он, на-
верно, знает. Алеша, сбегай позови сюда дядю
Зигмунда!
В ладони дяди Зигмунда поместились бы все на-
ши ладони разом. Но он пожимает нам руки всем по
очереди, каждый раз с достоинством повторяя свое
имя, и только тогда, когда официальная часть закон-
чена, начинает смеяться.
Что-нибудь не так?! Может, мы едем не в том
поезде?!
Нет, просто смех и дядя Зигмунд неразделимы.
Он смеется заразительно, без какой-либо видимой
причины, просто от полноты жизни, при этом трясет
курчавой головой как большой пудель, и совершенно
непонятно, как он успевает в промежутках между
взрывами добродушного смеха отвечать па наши
вопросы.
— Пеледуй?! — Взрыв смеха. — Слышал ли
я что-нибудь о нем? — Новая волна смеха. — Ну слу-
шайте, ребята, уж я должен быть совсем слепцом,
чтобы не знать этого ручейка!
— А как там... э-э-э... на байдарке можно
пройти?
— На байдарке? Ох-охо-ох-ох-оо! — Теперь уже
14
смеются все, часть весело, часть вынужденно. —
Они хотят на байдарке пройти по Пеледую! Вы же
уморите меня своими шутками. Там же порог на по-
роге, а они хотят на байдарках...
— Так что... нельзя, а? — Кажется, это наш ка-
питан.
— Кто сказал, что нельзя? Все можно, если надо.
Хотел бы я только посмотреть, как вы там со всем
этим управитесь.
— Так вы не оттуда?
— Я, что ли? Да там вообще нет ни одной живой
души. А что мне там делать? Медведей катать?
И, представив себе, как бы он возил медведей по
тайге на своем самосвале, обрушивает на нас новую
лавину смеха.
— Нет, серьезно, ребята. Пеледуй я не знаю, но,
если вы попадете на Нююну, так вы уж оттуда не
уедете!
— А что там такое?
— Рыба. Кишит рыбой. Это вам не Эмайыги. —
Мы были тронуты информированностью Зигмунда,
хотя замечание бросило тень на рыбные запасы на-
ших внутренних вод. — Из этой реки я вот таких вы-
таскивал!
Но показать, какой величины рыбы, Зигмунду не
удается — купе узковато.
— Откуда вы знаете нашу Эмайыги?
— Так я ведь тоже из тех краев. Из Литвы. Был
там в отпуске, теперь домой возвращаюсь. Неохота
Лену бросать. Сами увидите почему. Да и заработ-
ки тут приличные.
Зигмунд на секунду задумывается, а затем, слов-
но вспомнив что-то забавное, снова начинает
смеяться:
— На байдарках по Пеледую! Будто это им
Эмайыги...
— А барботажные каналы у вас уже начали
осваивать?
Таким образом вторгся в наш разговор один из
15
слушателей, он обращался к Алешиному папе. Дело-
витость вопроса и интригующее название канала за-
ставили прислушаться. Так мы познакомились с Во-
лодей Воробьевым, молодым кандидатом 'географи-
ческих наук, который ехал на Дальний Восток
собирать материал. Алешин папа не сумел ответить
на вопрос.
— Барботаж — пример того, как технический про-
гресс побеждает самые тяжелые природные усло-
вия, — объяснял Володя с приверженностью моло-
дого ученого к книжным выражениям, в то же время
весело поглядывая на нас сквозь очки в металличе-
ской оправе. — Если вас интересует, я...
— Ну, конечно!
— Итак, если начать издалека — успехи совре-
менной техники проявляются не всегда и не столько
в модернизации и усложнении имеющихся машин
и методов, сколько в поисках совершенно новых
простых решений.
— Но ведь это справедливо по отношению к раз-
витию всей техники вообще на протяжении послед-
них двух столетий?
— Безусловно. Разница в том, что развитие тех-
ники в первую четверть двадцатого века опиралось
на научные открытия прошлого и даже позапрошлого
века. А сейчас расстояние между наукой и техникой
необыкновенно сократилось, оно измеряется годами,
иногда месяцами.
— Газетчики называют это связью теории с прак-
тикой.
— И наоборот. Жизнь и наука питают друг дру-
га и взаимно обогащаются. Применение барботажной
техники — один из примеров этого. Эта идея возник-
ла в суровых условиях Восточной Сибири из-за не-
обходимости обеспечить круглогодичный сплав леса
по Ангаре. Вы знаете, тамошний климат...
— Средняя температура минус два, река стано-
вится па семь месяцев в году? — Это Арно показал
свои географические познания.
— Так точно.
— Следовательно, ледоколы?
16
Воробьев весело покачал головой.
— Это и было бы как раз старым, рутинным
способом. Местные инженеры нашли более простое и
остроумное решение. Они посоветовали проложить по
дну реки трубу в руку толщиной. В трубу накачи-
вается сжатый воздух. Через каждые шесть метров
в трубе просверлена дыра. Пузыри воздуха поднима-
ются па поверхность, создается интенсивный круго-
ворот воды, который сохраняет свободный ото льда
канал примерно в 50 метров шириной. Дешево и про-
сто, каково?
В купе атмосфера урока географии.
— Вы спрашивали, зачем надо строить в сердце
Сибири такой гигантский лесоперерабатывающий
комбинат, — продолжает Воробьев, который уже
успел стать для нас просто Володей. — А гляньте
в окно. Что в основном везут встречные поезда? Кро-
ме железа и каменного угля?
Мы уже вошли в роль учеников и поэтому отве-
чаем почти хором:
— Лес.
— Правильно, — улыбается Володя. — Но как
ни странно, из Сибири на запад возят еще и воду.
— ???
— Никакой необходимости, конечно, в этом нет.
Просто дело в том, что из каждых ста груженных
лесом вагонов только пятьдесят три везут полноцен-
ные лесоматериалы. Двенадцать вагонов везут опил-
ки и стружки, двадцать восемь — бракованные ле-
соматериалы и еще семь вагонов сырости. Кроме
того, сорок процентов леса зря пропадает на просе-
ках. Представляете теперь, какая экономия для на-
родного хозяйства, если в Братске начнут комплекс-
но перерабатывать лес на месте!
Вдруг я замечаю, что у Володи задумчивые
глаза.
— Да, но у Николая I был еще более грандиоз-
ный план относительно сибирских лесов.
— Да ну?
— Все леса между Уралом и Енисеем он хотел
сжечь!..
2 Леннарт Мери
17
Сибиряки — деловой народ. Наши блокноты
заполняются советами, пожеланиями, поучениями,
адресами и именами. У каждого консультанта, ко-
нечно, свое особое мнение относительно того, что мы
должны увидеть и где побывать. («Попомните мои
слова, всю жизнь будете жалеть, что не побывали
на реке Тюнвархарлар — очень интересное геологи-
ческое обнажение!») И постепенно в нас крепнет
убеждение, что мы совершим непоправимую ошибку,
если не включим в свой маршрут один, другой, тре-
тий пункты, потому что именно там самое интерес-
ное. Но когда мы поддаемся на уговоры одного со-
ветчика, другой считает необходимым защищать свои
предложения, и так постепенно начинается дискус-
сия, которая разрастается в междукупейный спор,
разрешающийся шутками, снова разгорающийся от
искр случайно брошенных слов, пока в конце концов
обилие впечатлений за день не усыпит одну сторону
спорщиков и этим обезоружит их противников.
Все они хорошие люди и любят Сибирь. Они и
завтра будут продолжать спорить.
А поезд мчится сквозь тьму. Мелькают огни де-
ревень. Дома, что днем проносились мимо нас с за-
крытыми дверями, призывно глядят теперь нам
вслед зрачками огоньков.
За каждым огоньком своя судьба.
Хорошо бы когда-нибудь посетить этих людей...
Места, по которым мы проезжаем, временами уди-
вительно похожи на наш сланцевый бассейн.
Лес отступает от полотна железной дороги за го-
ры, уступая место заводам, шахтам, рабочим посел-
кам. Трубы тут еще не успели почернеть от копоти.
Эти новые промышленные центры, созданные за по-
следний десяток лет в районах недавно открытых за-
лежей полезных ископаемых, явятся основой будущих
больших городов. Каждое лето здесь приносит с со-
бой новые открытия — даже в давно изученных мес-
тах вдруг находят богатства, о которых никто не
догадывается. Молодой геолог Виктор Медведков ор-
18
ганизовал в 1946 году экспедицию в окрестности Тай-
шета, его заинтересовала встречающаяся в местных
народных песнях легенда о железной горе, на верши-
ну которой летом приходит отдыхать бог грома и мол-
нии. Так были открыты сказочные богатства нашей
третьей металлургической базы — миллиарды тонн
железной руды, часть которой содержит настолько
высокий процент железа, что не требует даже обога-
щения.
Хронику геологических открытий в Сибири мож-
но читать как приключенческий роман. Здесь соче-
таются монотонная лабораторная работа и яркие
вспышки смелых идей, сухая кабинетная статистика
и романтические экспедиции, холодная последова-
тельность научных изысканий и горячая страстность
завоевателей природы.
Геологи помнят проблему, которая когда-то назы-
валась загадкой Байкала.
Уже давно было замечено, что поверхность озе-
ра покрывают большие пятна нефти. Откуда нефть
попала в озеро? Исследование длилось десятки лет
и не дало никаких результатов. Геологи утвержда-
ли: в окрестностях Байкала нет и не может быть
нефти. Байкал не давал ответа, но, когда он успо-
каивался, видели, что он по-прежнему покрыт радуж-
ными пятнами.
Еще будучи молодым человеком, Василий Сеню-
ков заинтересовался тайной Байкала. Он подошел
к этому вопросу по-другому, рассуждая пример-
но так. Нефть обычно встречается в третичных зале-
жах кайнозойской эры, иногда и в мезозойской и да-
же в верхних слоях палеозоя, по никогда не встре-
чается глубже, в более ранних отслоениях. Предвари-
тельным условием существования нефти являлось
море, находившееся когда-то на этом месте.
Тогда Василий Сенюков взял в руки геологиче-
скую карту Байкала... На месте, где теперь озеро,
очень давно было море, примерно 500 миллионов лет
назад, в кембрийском периоде палеозойской эры.
Позже на этом месте никогда моря не было. Если
так, рассуждал ученый, значит нефть должна зале-
2*
19
тать там, где ее ни разу не искали, — в кембрии! Как
это доказать? Кембрийские отложения тщательно
спрятаны в глубине земли. Организовать разведку
нефти на дне глубочайшего в мире озера? Правда,
котловина Байкала достает до кембрийских слоев, но
бурить под водой дно на глубине 1 620 метров в то
время было технически неосуществимо.
Василий Сенюков снова погрузился в геологиче-
ские карты. Это необыкновенные карты. Мир на них
выглядит так, словно он сбросил с себя одежду.
Вместо лесов и гор на этих картах отмечено все то,
что находится в глубине земли, — металлы и мине-
ралы, золото и нефть. На карте Василий Сенюков
нашел решение проблемы. Выяснилось, что кембрий-
ские отложения, залегающие в районе Байкала где-
то на. глубине двух тысяч метров, медленно подни-
маются кверху, вдоль прежнего дна и в Якутии
выходят на поверхность. Следовательно, решение
Байкальской загадки следует искать в Якутии!
Восемь лет экспедиция Василия Сенюкова в дре-
мучих лесах Якутии искала нефть. Никто не разде-
лял его убеждений. Геологи исследовали террито-
рию, равную по площади Франции, прошли
17 000 километров по труднейшим местам, прорубались
сквозь леса и перекрывали бездонные трясины дро-
жащими мостиками.
Но все-таки ее нашли, и якутские леса внесли
в книгу богатств мира еще одну поправку: нефть мо-
жет находиться и там, где есть кембрийский
песчаник.
Мир снова стал богаче.
Каждый новый день приходит на час раньше.
Мы никак не можем привыкнуть к этому и живем все
еще по московскому времени, как весь остальной
поезд и станции, через которые мы проезжаем. Един-
ственным исключением является почему-то вагон-
ресторан, где строго придерживаются местного вре-
мени. В результате мы постоянно остаемся без зав-
трака. А когда вспоминаем, что надо поужинать,
20
двери вагона-ресторана давно закрыты и повара
спят.
Заярск.
Мы выпрыгнули из еще двигающегося вагона,
чтобы броситься на розыски шестого участника на-
шей экспедиции. Мы договорились встретиться с ним
здесь. Но это почти безнадежное предприятие.
Не только потому, что перед бревенчатым строе-
нием вокзала толпилась шумная масса народа с пла-
катами:
«153-я экспедиция»,
«4-й строительный участок»,
«7-я бригада гидростроя»,
«Главгеоразведснабпромсбыт» и т. д.,
что на перроне гремел оркестр, встречающий но-
вых строителей,
что между нашим поездом и вокзалом ехал сос-
тав, груженный лесом,
что большая часть народа носила накомарники
как маски,
что до шумящей красавицы Ангары можно добро-
сить камнем, — нет, не только поэтому.
Причина была простая: кроме Антса Виидалеппа,
его никто не знал.
И случилось так, что к нам подошел мужчина
в темно-синем костюме и сказал:
— Тэре тулемаст Сибериссе! *
На чистейшем эстонском языке.
Седой, стройный, с острыми чертами лица, из-
под нависших бровей смеялись глаза. Наш шестой
товарищ, доктор Рейн.
Мы были разочарованы. Доктор должен был при-
соединиться к нам в полном походном снаряжении,
а теперь...
— Или вы неожиданно передумали? Или отпуск
отменили?
Доктор Рейн становится серьезным, смотрит на
нас внимательно.
•— Видите ли, друзья, так вышло. Отпуск-то на-
* Добро пожаловать в Сибирь!
21
чался три дня назад. Но вчера вызвали на операцию.
Тяжелый случай. — Он назвал болезнь по-латы-
ни. — Понимаете... Я иначе поступить не мог.
— Ясно.
Одновременно это первая характеристика нашего
нового товарища.
Доктор сможет присоединиться к нам только на
следующий день. Решили покинуть поезд и перено-
чевать у него. Из Заярска к Лене можно добраться
и на машине. Путь и прямее, и короче, и интересней,
он проходит через Илимскую крепость, где в 1792—
1798 годах находился на поселении Александр Ради-
щев. Ему потребовалось больше недели, чтобы до-
браться от Заярска в Илим. Наш шофер собирался
быть в Илиме завтра после обеда.
Раннее утро. Снаряжение еще раз основательно
проверено и сложено в кучу около машины. Тут-то
мы и призадумались. Авто казалось карликовым ря-
дом с поклажей, которая должна была на нем по-
меститься. В Таллине мы ехали на вокзал в трех
такси, нагруженных до предела. Теперь шесть на-
ших рюкзаков, три байдарки, 200 метров капроново-
го каната, ведра, топоры, котелки, ружья, радио,
консервы, мука, болгарское клубничное варенье, по-
ходная аптека и набор хирургических инструментов,
палатки, матрацы, удочки, шофер и, кроме всего
прочего, мы сами должны поместиться в один вез-
деход.
Мы поместились вопреки законам физики твер-
дых тел.
Правда, когда мы добрались до Лены, нам ка-
залось, что машину придется снаружи вскрывать
консервным ножом. Но в тайге оказалось, что весь
этот универсальный магазин без особых трудов поме-
щается в три байдарки, а те, в свою очередь, к нам
на спины.
Юнги собрались на прощальную церемонию.
Юнги — это:
Арно Брахман, капитан байдарочного флота, ра-
ботник культуры и президент секции туризма «Ка-
лева».
22
Анте Виидалепп — живописец.
Олав Мянни — скульптор.
Григорий Кроманов .— режиссер телестудии.
Доктор Рейн — главный хирург Заярской боль-
ницы.
Автор этих строк.
Последний взгляд на Заярск, который никто из
нас, наверно, уже больше не увидит. Как легендар-
ный град Китеж, этот таежный поселок вскоре
скроется под волнами Братского моря.
Первые впечатления от тайги немного нереаль-
ны. Она поднимается зубчатой стеной сразу же за
Заярском, расступаясь словно нехотя перед извиваю-
щейся и поднимающейся в гору дорогой, оставляя
следы недавно прерванного, но не оконченного сра-
жения — вдоль придорожных канав повержены бой-
цы: отступившие под натиском бульдозеров пни и кус-
тарник. Но в ушах еще звучит попурри из мело-
дий оперетт Пауля Линке, которые доносятся из
репродукторов Дома культуры, а сами мы мчимся
мимо стадиона на окраине Заярска. Там маршем,
известным всему миру, открывается футбольный
матч между железнодорожниками и трудовыми ре-
зервами. Его ритм каким-то необъяснимым образом
связывается с шумом мотора нашей машины, а еще
больше — с нашим празднично возбужденным на-
строением, и первая встреча с вековыми лесами
Восточной Сибири проходит под сопровождение этой
неуместной здесь музыки. Это именно встреча,
даже еще не знакомство, которое дало бы право
описывать тайгу. Мы всемером (с шофером), за-
бившись примерно в один кубический метр про-
странства, оставшегося свободным от нашего багажа,
неизбежно больше занимались собой, чем окружав-
шей нас природой.
Но все-таки мы видели достаточно, чтобы знать:
дорога идет по дну будущего моря. Море скоро по-
кроет это шоссе, вместо леса будет гладь воды,
а горы станут островами, где будут гнездиться чай-
23
ки. Но это произойдет только тогда, когда будет го-
тов Братск, Заярск снесен и срублены огромные
леса. Всего со дна будущего водохранилища придет-
ся переработать 40 миллионов кубических метров
леса, одним словом, столько же, сколько у нас в Эс-
тонии заготавливается за 17 лет. Поначалу здешний
лес еще терпит появление человека со спокойным
безразличием победителя. О будущем водохранили-
ще говорят только шоссейные мосты, которые по-
строены на совершенно сухих местах, через еще
несуществующие морские проливы.
Примерно по этой же дороге ехали неизвестные
Колумбы, открыватели Сибири. История открытий
Дальнего Востока и Севера противоречива и сложна,
как всякая история открытий. Для европейской науки
Восточную Сибирь открыли на двести-триста лет поз-
же, чем Америку, и только в середине прошлого века
было окончательно выяснено, что Амур впадает в Та-
тарский пролив, а Сахалин — остров. Но список от-
крывателей Сибири не ограничивается только учены-
ми Запада... Еще в античном Риме Плиний-старший
описывал Ледовитый океан и северный берег Азии,
где «человек укрывает свое совершенно голое тело
собственными ушами». Нетрудно заметить в этом
описании зернышко правды, которое на длинном пу-
ти из Сибири в Рим приобрело такой странный об-
раз: длинные уши — это, очевидно, характерные для
народов Сибири зимние шапки с ушами до пояса.
Столетиями позже по Сибири путешествовали и опи-.
савшие эти края буддийские монахи Сьян Янг и Фа
Сьян. Примерно в 1200 году, когда Эстония уже дав-
но была описана Тацитом и нанесена Идриси на
карту мира, Сибирь была открыта вторично, на сей
раз арабскими купцами. Марокканец Ибн Батту-
та (1302—1377), вероятно, был первым в мире гео-
графом, которому удалось побывать и на берегах
Сенегала и на берегах Енисея. Но все эти необычай-
но смелые по тому времени путешествия обогатили
лишь архивы отдельных монастырей и торговых до-
мов. В руки ученых эти материалы попали лишь то-
гда, когда их географическая ценность превратилась
24
в историческую; в это время Сибирь была уже снова
открыта.
Подлинными открывателями Сибири явились на-
ходившиеся на службе у Московского государства
казаки и купцы, которых Сибирь еще и сейчас вспо-
минает под архаическим и трудно переводимым име-
нем «землепроходцев». Известия об открытиях рус-
ских землепроходцев почти сразу же достигли
Европы. В начале XVII столетия в Лондоне было
опубликовано письмо разведчиков новых земель, на-
писанное в 1584 году в адрес английского купца
мехами Антони Марша. То, что в письме был так де-
тально описан путь кораблей из Северной Двины
в устье Оби, подтверждает, что Северный морской
путь постоянно использовался русскими купцами уже
во второй половине XVI столетия. Есть данные, что
первый английский корабль в 1581 году достиг дель-
ты Оби и уже в следующем году английские купцы
добивались в Москве разрешения на торговлю вдоль
побережья от Архангельска до Енисея. Некоторое
время спустя голландские мореходы встретились
в узком Югорском проливе с русским торговым ко-
раблем, от капитана которого они, к своему большо-
му удивлению, услыхали, что холмогорцы ходят каж-
дый год на Енисей и меняют там товары. В XVI сто-
летии географические открытия русских землепроход-
цев внесли такие существенные дополнения в карту
мира, что живший в Москве вестфалец Генрих Ста-
ден выдвинул в 1576 году смелую гипотезу: «С реки
Обь можно проехать в Америку».
Но в условиях средневековья интерес к Северно-
му морскому пути держался до тех пор, пока он был
единственными воротами на Дальний Восток. Появ-
ление землепроходцев в верхнем течении Енисея и
закладка в 1618 году крепости Енисейск открыли для
товарообмена более безопасный путь по материку.
Интерес к Ледовитому океану уменьшился, открытия
XVI века были забыты, и через два столетия при-
шлось открывать Северный морской путь заново.
И в 1869 году в немецком географическом журнале
«Petermanns. Geographische Mitteilungen» появилось
25
удивительно анахроническое объявление сибирского
купца ЛАихаила Сидорова, который обещал премию
в 200 английских фунтов первому капитану, который
доберется морским путем до устья Оби или Енисея.
Премию получил известный шведский исследователь
Севера Адольф Эрик Норденшельд, который шесть
лет спустя появился на своей шхуне в устье Енисея
и основал там промежуточную базу для дальнейших
исследований, до сих пор носящую имя шведского
купца Оскара Диксона, финансировавшего экспе-
дицию.
Только в 1940 году благодаря случайной наход-
ке в полную силу заблистала слава легендарных
землепроходцев. На острове Фаддей, находящемся
вблизи восточного побережья полуострова Таймыр,
советские гидрографы натолкнулись на остов погиб-
шего корабля. Недалеко от него находились разва-
лины хижины. Были найдены останки погибшей
команды, всевозможные предметы: компас, солнеч-
ные часы, оловянные тарелки и большое количество
монет. Монеты осветили всю историю открытия Ле-
довитого океана с совершенно новой стороны: они
были московской чеканки XVI и начала XVII века.
Неизвестный парусник, гибель которого относится
примерно к 1620 году, вероятно, был первым кораб-
лем, державшим путь в недавно открытое устье
Лены.
Первые известия о самой большой сибирской
реке достигли русских пограничных постов на бе-
регах Енисея примерно в то же время, когда на
острове Фаддей погиб парусник. Известия о Лене
принесли охотники эвенки, их показания записали и
отослали царю Московскому. По словам охотников,
берега Лены заселены людьми, у которых избы та-
кие же, как у русских, и которые разводят лошадей.
Неизвестно, обрабатывают они землю или нет, но
одежду носят такую же, как русские. Таково было
первое, достигшее Европы сообщение о самом много-
численном народе Восточной Сибири.
Три-четыре года спустя землепроходцы двину-
лись с Енисея на Лену. Открыватели Якутии плыли
26
водным путем, с притока Ангары Илима по при-
току Лены Кута. На полдороге, на берегу Илима,
is пятидесятых годах XVII столетия была основана
пограничная крепость. Благодаря удобному располо-
жению она в короткое время даже стала центром
воеводства.
— Что это?
Водитель бросает взгляд в сторону обелиска,
увенчанного обыкновенной шоферской баранкой, и
говорит нехотя:
— Это уже прошлое...
— Ну, а все-таки?
— Могилы водителей. Их тут много, у дороги...
Видя, что мы не хотим или не решаемся расспра-
шивать, он добавляет сам:
— В то время железнодорожной ветки к Лене
еще не было. Все товары в Якутию шли по этой до-
роге. Летом еще ничего, тогда машины ходили только
до Лены.
— А зимой?
— Зимой до самого Якутска. Зимой ведь суда
не ходят, — говорит он таким тоном, словно первое
должно само собой следовать из второго.
— Так это же... больше двух тысяч километров!
— Да, вроде того. А машины тут по одной и не
ходили, все больше колоннами. А то если случит-
ся что в дороге с одной...
— Да, это не шутка — сибирские морозы!
— Так с морозом это просто. В кабине устраи-
вается железная печка, труба выводится в крышу,
один ведет машину, а другой топит и отдыхает. Те-
перь с железной дорогой дело, конечно, проще,—до-
бавляет он, словно опасаясь, что у нас может воз-
никнуть слишком сильное уважение к нему.
На секунду мы почувствовали дыхание землепро-
ходческого прошлого.
Илим вырос перед нами неожиданно, как и все
лесные селения, которые не окружены волнующимся
27
морем полей. На высоком холме дорога вырвалась
из тайги и стала спускаться широкой дугой, откры-
вая для обозрения сумрачный котел долины. По дну
ее пенилась река. На противоположном берегу при-
жалась деревушка, чернеющая своими бревенчатыми
строениями. Вспомнились гравюры средневековой
Москвы.
Девственные, сохранившиеся во всей чистоте об-
разцы старинной русской архитектуры еще можно
встретить кое-где в городах Сибири, но чаще и в го-
раздо большем количестве в деревнях, подобных
Илиму.
Не вызывает сомнения, что горы, реки, водопады
и бескрайние степи накладывают свой неповторимый
отпечаток на мелодии и ритмы народных песен и
танцев. Понятие красоты архитектуры складывает-
ся в значительной степени под влиянием внешнего
облика окружающей природы.
Со стороны казалось, что время остановилось над
Илимом. Срубы стояли крепостями, каждый жилой
дом окружен поясом подсобных строений и бревенча-
тым забором с тяжелыми воротами. Архаическую
картину увенчивала церковь — такое же почернев-
шее от времени бревенчатое строение, и хмурая,
устрашающая крепостная башня. Примерно таким
видели Илим и декабристы, которые направлялись
отсюда на поселение в глубь Якутии.
Но после въезда в деревню исторический фон
пропал, остались только кулисы, безжизненные, как
декорация сцены после конца представления, и все
же живые, как сама жизнь. На двух параллельных
улицах (на узком склоне для третьей не хватило
места, и Илим растет только в длину) бод-
рый ритм рабочего дня сменяется домашней суетней
вечера. Перед столовой выстроились возки: па длин-
ной дороге к Лене деревень нет, и Илим похож на
восточный караван-сарай, а в аппетитно пахнущей
рыбным супом столовой шоферов полно, как в на-
шем известном буфете в Косе-Ристи*. Последние
* Косе-Ристи — место на автотрассе под Таллином.
28
машины, груженные лесом, торопятся на базу, рас-
пугивая стада гусей, разгуливающих со спокойным
достоинством. Откуда-то со двора доносится «цвир-
цвир» — доят корову. Солнце, которое по нынешнему
времени года должно быть высоко, скрывается за
обрывистым откосом, освещая рассеянным светом
противоположный берег. Над рекой поднимается ту-
манная сырость.
Торопимся к крепостной башне, чтобы использо-
вать свет уходящего дня для фотографирования.
Хотя проводники нам не нужны — деревня не вели-
ка, — нас провожают лучшие в мире проводники:
всезнающие, всевидящие и всюду успевающие дере-
венские мальчишки. Машина еще не успела остано-
виться, а они уже успели выяснить у водителя, кто мы
такие и куда направляемся, а заодно и калибры ру-
жей, и забросали нас различными советами и пред-
ложениями, в числе которых на первом месте ока-
залось желание приобрести путем честного обмена
коробок спичек с эстонской этикеткой.
Крепостная башня снова заставила задуматься
о прошлом. Это строение высотой примерно с трех-
этажный дом, и в ее строгих, суровых чертах есть
что-то говорящее о мужестве и героизме предшест-
вовавших поколений. Башня хорошо сохранилась, и
я тут же ловлю себя на мысли, что не случайно
лучшие образцы русской деревянной архитектуры
сохранились именно в северных районах — от
Архангельска до Колымы. Секрет, очевидно, заклю-
чается в строительном материале — сибирской, вер-
нее даурской, лиственнице, которая даже за сто лет
не сгнивает в болотной воде и успешно заменяет ка-
мень в постройках Сибири.
От крепости осталась одна башня, она стоит ря-
дом с колокольней того же времени на краю дерев-
ни, над обрывистым берегом Илима. Здесь же когда-
то стоял дом воеводы, в котором жил Радищев.
Хмурой тишиной встретил тогдашний Илим государ-
ственного преступника, бунтовщика, который в гла-
зах Екатерины II был страшнее Пугачева. Но Ради-
щев сумел и тут заняться полезной деятельностью:
29
он превратил свой дом в больницу, первую больницу
в Сибири, в которой местные жители получали бес-
платную врачебную помощь. Знания по физике, хи-
мии и ботанике, полученные молодым Радищевым
в Лейпцигском университете, оказались особенно
ценными в Илиме. Он составлял гербарии, занимался
геологией, пытался выяснить наличие ценных метал-
лов в окрестностях Илима и даже построил себе
маленькую плавильную печь. Работа помогла Ради-
щеву не падать духом и открыла перед ним новую
страну — Сибирь будущего. «Как богата Сибирь
природными богатствами, — восхищенно писал он
в комнате воеводы при тусклом свете свечи, — какая
могучая земля! Как только она будет заселена, ей
предназначено играть колоссальную роль в мировой
истории!»
СЕСТРА ОКЕАНА
Пасмурное утро слегка охладило наши восторги.
Так вот она какая, долгожданная и желанная,
обговоренная и рисовавшаяся в воображении Лена!
Она была другой. Она была гораздо медленнее, серее,
уже и обычнее той, которую мы представляли себе
еще вчера. В глубине души мы были чуть разочаро-
ваны, но упрямо пытались изумляться.
Человек уж так устроен, что все великое он пред-
ставляет себе большим. Если герой, то с обнажен-
ным мечом и в седле, если Эйнштейн, то склонивший-
ся над расчетами рождающейся теории относитель-
ности. Забываем, что герой когда-то с ревом
держался за мамину юбку, а Эйнштейн, как выясни-
ли наши соседи по ту сторону залива, любил парить-
ся в финской бане. О Лене мы запомнили прежде
всего то, что в нижнем течении ширина се 80 кило-
метров. Мы представляли себе Финский залив, кото-
рый вдруг начал течь со скоростью 5 километров
в час, — и картина распространилась на всю реку, от
истока до устья. Мы читали, что Лену зовут сестрой
31
океана. Сравнивали с Волгой: там всего лишь «ма-
тушка Волга», а здесь — «сестра океана»! И сейчас,
глядя на эту неширокую реку, должны были верить,
что она великая. Это оказалось труднее, чем, не ви-
дя реки, поверить, что она не маленькая.
Поэтому мы с таким нетерпением ждали отправ-
ления. Но «Петр Алексеев» не спешил, а опытные
пассажиры торопились и того меньше. Позже капи-
тан поделился с нами мудростью жизни: важно, ко-
гда корабль прибудет, а когда он отойдет — это уж
забота капитана. Надо признать, что, несмотря на
задержку с выходом, мы ни разу (исключая день
рождения капитана) не нарушили расписания. Но в
это утро мы были нетерпеливы, а нетерпеливый че-
ловек редко бывает справедливым. К словам капита-
на мы отнеслись с неоправданным недоверием.
Задержка дала нам возможность несколько
осмотреться на берегу.
Извините, читатель, что я до сих пор не сообщил
названия порта. Дело в том, что в то утро нам самим
было совершенно неясно, как называется город, от-
куда мы начинаем свою поездку по реке. По словам
доктора, город должен был называться Усть-Кут.
Это же подтверждали карты. А железнодорожная
станция в Усть-Куте почему-то называлась Лена.
Арно Брахман попытался развеять наши сомнения,
утверждая, что на железной дороге, все так и должно
быть. Ведь существует же город Печоры, а железно-
дорожная станция официально называется Петсери,
что, по его словам, сделано по просьбе составителей
кроссвордов. Но почему в городе Усть-Куте с желез-
нодорожной станцией Лена речной порт назы-
вается Осетрово, этого не мог объяснить даже пред-
седатель нашего клуба туризма. Он сказал только:
«У хорошего ребенка всегда много имен». Олав Мяк-
ни, человек практичный, считал, что здесь хорошо
ездить в командировки. Перейдешь через улицу —
и суточные уже у тебя в кармане.
Впоследствии выяснилось, что наше зубоскаль-
ство по поводу названий было близоруким и глупым.
Усть-Кут и Осетрово еще совсем недавно были от-
32
дельными поселками. Затем через тайгу проложили
железнодорожную линию Тайшет — Лена, и на бе-
регу началась новая жизнь. Поселок вокруг станции
быстро разросся и объединил Усть-Кут и гавань.
Три разных названия говорят о темпе здешней жиз-
ни, за которым не успевают угнаться географические
названия.
Нынешний порт возник только два-три года назад,
после объединения города со станцией. Все здесь
напоминает таллинцу родной город. Знакомые легкие
силуэты портальных кранов, словно задумчивые аис-
ты, стоят шеренгой вдоль берега, раздумывая, куда
теперь опустить ненасытный клюв; на причалах пых-
тят паровозы; резкий скрип маневрирующего соста-
ва; низкий зов парохода — не сирена речного паро-
хода, а настоящий гудок, словно он выходит на рейд
и требует лоцмана; огромные склады из гофрирован-
ной жести; мачта с навигационными знаками и поло-
щущимся на ветру флагом пароходства; крики чаек;
«вира» и «майна» грузчиков; нетерпеливые сигналы
автомашин, спокойные ответы кранов, ящики, рояли
и комбайны, с шумом передвигающиеся по воздуху
в глубину трюмов, — все это создает такую знако-
мую картину, что не сразу замечаешь: вода не пах-
нет солью.
Дизели нашего корабля подали голос, и на па-
лубе началась общая сутолока, словно отъезжающие
и провожающие решили в последний момент поме-
няться ролями. Признаться, мы думали, что все
будет по-другому: торжественный колокол, бас, от-
дающий приказы с капитанского мостика, первая
нежная дрожь корпуса корабля... Но вместо этого из
какого-то громкоговорителя над пристанью раздался
страшный грохот и треск, который через некоторое
время оказался популярной песней «Подмосковные
вечера». Когда мы поднялись на палубу, выяснилось,
что песня раздается из громкоговорителя на корабле.
Широкая полоса воды уже отделяла пас от приста-
ни. Самый торжественный момент мы прозевали. По-
ездка началась незаметно. Но мы утешали себя, что
великие события нередко начинаются именно так.
3 Леннарт Мори
33
Ясная погода, которую предвещало выглянувшее
солнце, сменилась пасмурной, накрапывал дождь,
а ветер заставлял пас прятаться за капитанским
мостиком. Осетрово — Лена — Усть-Кут постепенно
уходят за излучину реки, но портовые причалы все
еще провожают нас взмахами кранов и свистками
паровозов.
Противоположный берег представляет странный
контраст с суетливым и шумным портовым городом.
На нем пока еще не тронутая тайга, только узенькая
полоска поймы между береговыми уступами и рекой
приспособлена под разгрузку.
Окраины города расчищены от леса, местами бе-
леют новостройки, и стройные мачты высоковольтной
липни успели шагнуть через перевал.
Наконец панорама города совсем скрывается из
виду. Мы с облегчением вздыхаем, подмигиваем друг
другу и представляем себя уже в тайге. Но вдруг
слышим и только затем уже видим почти над наши-
ми головами спокойно пыхтящий паровоз. Река не
уступила строителям ни пяди земли, и они вынужде-
ны были провести дорогу по самому краю скалы.
Когда мы миновали и ее, то вместо «девственной, не-
тронутой» тайги перед нами раскинулся Осетровский
судоремонтный завод. Краны тут были еще выше.
И только тогда все кончилось. Пропали дороги и
тропинки, узкие полоски полей и телеграфные линии,
бревенчатые домики-оазисы, которые островками за-
блудились в лоне зеленого океана. И, как в настоя-
щем океане, связь между островками обеспечивают
суда, самолеты и радио.
Единственное, что не кончилось, это река. Она
еще только начиналась.
«Петр Алексеев» делает зигзаги по фарватеру,
обходит мели, добросовестно сигналит перед каждым
поворотом и приветствует встречных объединенными
усилиями сирены и рожка. Кому-то кажется, что ра-
ботать рулевым тут трудно. Но Виидалепп находит,
что эта работа не для рулевого, а больше для шо-
фера — верти себе рулевое колесо и подавай гудки.
34
Знаков движения тут гораздо больше, чем иа суше,—
вехи и бакены на реке, указатели курса и глубины
на берегу. Видимость неважная. Серая туча непо-
движно висит над рекой, как полог палатки, и иногда
кажется, что вот-вот мачты корабля с треском разде-
рут ее пополам. Более высокие пригорки растворя-
ются в тумане. Из впадающей в Лену долины выте-
кает молочная река тумана, которая расползается по
поверхности воды и в конце концов закрывает весь
правый берег. Изредка мелькают домики с пристань-
ками для лодок. Там живут бакенщики, которые по
вечерам зажигают огни на реке. Бакенщик — стрелоч-
ник тайги. Когда его одинокая фигура появляется
на пороге, невольно ищешь в его руке желтый сиг-
нальный флажок. Но он только неопределенным дви-
жением поднимает руку к шапке. А наш капитан,
который в рулевой рубке углубился в шахматную пар-
тию со старпомом, каким-то внутренним чутьем всег-
да вовремя определяет, когда нужно оторваться от
шахматной доски, чтобы ответить на приветствие ба-
кенщика и иной раз даже крикнуть ему Осетровские
новости. Пока это еще несложно, река не такая уж
широкая. Сопрано Лолиты Торрес, вырывающееся
из корабельного громкоговорителя, многократно пов-
торенное эхом, возвращается обратно на палубу.
Потом пластинка кончается, и снова нас настигает
волна свинцовой тишины, окутывающей корабль, лю-
дей и мысли.
Наш корабль ходит от Осетрова до золотых
приисков Бодайбо. Пять дней туда, шесть (против
течения) — обратно. По дороге трехчасовая останов-
ка в Киренске, единственном городе между Осетро-
вом и Якутском.
Большинство пассажиров — молодежь. Подобно
нам, они впервые на Лепе. Они едут работать на
новостройки Якутии, в новый, волнующий мир, о ко-
тором до сих пор знали только по газетам и жур-
налам, по книгам и письмам друзей. В вечерней ти-
шине они всматриваются в проплывающие миМо бере-
3*
35
га. Так же задумчив бывает солдат перед началом
решительного наступления. В таком настроении за-
просто завязываются знакомства.
— Вы корреспондент?
- Да.
— Разрешите узнать, какой газеты?
— Эстонского радио.
— Ясно. Собираетесь писать?
В Сибири журналисту легко работать. Достаточ-
но пытливого взгляда на группу молодежи, усевшей-
ся под бодро хлопающим флагом на носу корабля, и
контакт уже установлен. Гитара умолкает, ребята
сдвигаются поплотнее, чтобы освободить мне место,
и я усаживаюсь, укрывшись от ветра за релингом.
— Писать? Там видно будет. Боюсь обещать.
— Да-а. О Сибири надо писать. Такой край...
— На новостройку едете?
Это явно невпопад. Девушки смеются, гитарист
берет веселый аккорд, и мой собеседник, которому
группа уступила право говорить от имени всех, вно-
сит ясность:
— Мы уже старые сибиряки. Большинство уже
второй год тут вкалывает. Едем на соревнования се-
верной зоны по легкой атлетике. Видите, тут почти
весь цвет Коршуновского комбината!
Только теперь я замечаю спортивные значки на
куртках и выставленные в ряд у якорных цепей ма-
ленькие чемоданчики, в которые не вместится ниче-
го, кроме скромного спортивного снаряжения. Очень
хорошо, что я разговорился именно с этими ребята-
ми, ведь Коршуновский горнообогатительный комби-
нат— это одна из самых больших новостроек треть-
ей металлургической базы.
— Теперь что, — объясняет маленькая стройная
девчушка (мысленно решаю, спринтер она или пры-
гунья),— теперь у нас уже сто пятьдесят домов,
а когда мы пришли, вокруг одна тайга была, три
хижины и палатки...
— В палатках мы первую зиму зимовали, всю
ночь приходилось топить, снаружи мороз потрески-
вал, а внутри ничего...
36
— Чудно подумать: тут будет город на шестьде-
сят пять тысяч жителей. Обещали даже театр по-
строить... .
— С продуктами тяжело. Дороги-то на Большую
землю еще нет...
— А перед нашим отъездом приземлились два
вертолета. Привезли из Иркутска свежие фрукты.
Молодой человек, который первым заговорил со
мной — его зовут Петя Мушковский (Петр Антоно-
вич — как-то не подходит к его юношеской, задор-
ной манере разговаривать), — рижанин. Он работает
слесарем тракторного депо.
— Представляете, были почти соседями, а вот
встретились на Лене! — это кажется Пете забавным
и в то же время естественным.
— Как у вас возникла мысль работать именно
на Коршуновском комбинате?
Петя на мгновение задумывается.
— Был у меня друг хороший, родней брата. Вме-
сте росли в детдоме, вместе пошли в железнодорож-
ное училище и в армию. Ну, когда демобилизовы-
вали нас, мы попросили послать туда, где потруднее.
Так и попали на Коршуновский комбинат... Только
не выдержал дружок, уехал. Отсюда бежать — по-
зор, — строго добавляет он, и я понимаю, почему он
о друге сказал горько: «был».
Слушатели молча кивают. Петя говорит за всех,
и его слова не требуют добавлений. Замечаю, как
восхищенно смотрит на Петю черноглазая девчушка
(кажется, все-таки спринтер), и пробую продолжить
нить беседы с другого конца.
— Жениться тут будете?
Спрашивать это к западу от Урала было бы
бестактно. В Сибири — нет. Строительства заинтере-
сованы в том, чтобы молодые люди достигли семей-
ной гавани, поселились бы здесь навсегда, завели
детей. Все это на пользу будущему городу. При пла-
нировке города учтена и любовь.
Вопрос не захватывает Петю врасплох и не сму-
щает его. Очевидно, его мысли уже ходили по этой
тропинке...
37
— Посмотрим, — отвечает он, замолкает на
мгновение и с улыбкой добавляет, показывая глаза-
ми па мечтательного молодого человека, который
не прислушивался к нашей беседе. — Видите,
приятель мой.— мировой парень. Неделю назад же-
нился, так теперь пришлось два дня жену уговари-
вать, чтобы разрешила поехать на соревнования!
Ребята смеются, девушки обмениваются понимаю-
щими взглядами.
— Какие будут результаты на соревнованиях?
— Боюсь сказать, — улыбается Петя и добав-
ляет серьезно: — В прошлое воскресенье выиграли
у заярских. Вы не думайте, что если стадион плохой,
так и спортсмены никуда не годятся. Спортивный
класс нашей северной зоны не ниже среднего уровня
в Прибалтике. Со спортивными площадками, конеч-
но, дело обстоит плоховато. Сейчас мы еще только
строим себе стадион, приходится рыть его на скло-
не горы. Но что радует — спорт в Сибири святое
дело. Во всем идут нам навстречу. Надо строить
площадку — дают технику, нужен инвентарь — зака-
жут в Москве, не было формы для соревнований—•
пошили за неделю. Требуется только одно — хоро-
шие результаты. В труде и спорте.
«И в жизни», — мысленно добавляю я.
Чем дальше мы продвигаемся на север, тем
становится теплее. Вода, защищенная от ветра высо-
кими берегами, гладкая как зеркало. Река так без-
звучна, что даже гасит шум корабельного мотора.
Природа на всех действует одинаково — и на быва-
лых речников и на опытных, повидавших свет сиби-
ряков. Люди собираются у релингов, разговор сти-
хает или совсем прекращается, и тогда кажется, что
корабль плывет по воздуху. Неподвижно застывший
бакен — единственная деталь, напоминающая о че-
ловеке в этой совершенной картине.
Но эта же самая река может в одно мгновение
проснуться от своей дремоты, броситься на берега,
поломать деревья, проглотить скалы, швырнуть бар-
38
касы на камни, разнести в пух и в прах все, что попа-
дется на дороге, и унести все это на пенящихся гри-
вах своих волн к концу и началу света, к великому
океану.
Сейчас она нежится на солнышке, как мурлы-
кающая кошка, и только шрамы весенних разливов
говорят о ее дремлющей силе. Поединок воды и зем-
ли лишь на время прерван. Лена сумела пробиться
сквозь горы, но они не отступили, не оставили реке
ни пяди поймы, ни пяди ничейной земли. Берега от-
весно обрываются в воду и местами сжимают ре-
ку, увеличивая вдвое скорость течения. В эти узкие
ворота река устремляется бесшумно, сосредоточенно,
единой гладкой, металлически поблескивающей мас-
сой, и только там, где она наталкивается на коварно
притаившиеся в русле камни, дает волю своему гневу.
— Быки, — говорит кто-то, указывая на скалы.
Река здесь изучена до метра, на скалах укреп-
лены навигационные знаки, буксиры оставляют свои
караваны за порогом и проводят баржи по одной
через быки, и все же человек не застрахован от не-
ожиданностей природы.
Впечатления накапливаются и, как только опас-
ные скалы остаются позади, выливаются в живой бе-
седе. Берег, все еще серый, теряет высоту и покры-
вается лесом. Это почти монолитная стена, которую
геологи причисляют к старейшим кристаллическим
породам. В массиве темных елей все чаще по-
падаются светлые пятна лиственниц, которые окон-
чательно берут верх только в Центральной Якутии,
вытесняя осины и березы. Но это еще далеко, около
двух недель пути на пароходе.
Горы отступают, и ухо улавливает шум трактора.
На берегу светлеют бревна, ожидающие сплава, по-
том из-за поворота появляется маленькая деревуш-
ка. «Петр Алексеев» замедляет ход, спускают лодку,
и почтальон везет на берег свежие газеты. Кто-то
машет людям на берегу, оттуда отвечает звонкий
крик детей, нам в ответ машут десятки детских рук,
И на корабле много детей. На север и на восток
теперь едут навсегда, с семьями — далекие районы
39
уже обжиты, и слово «Сибирь» давно никого не пу-
гает. Из этих детей вырастут настоящие сибиряки,
буруланы, как называют здесь коренных жителей, и
они едва ли согласятся покинуть землю, где каждый
квадратный метр, отвоеванный у природы, расска-
зывает о труде их родителей.
Но есть и другие.
— Может, купишь?
От Жени снова несет водкой. Он подмигивает
мне, распахивает полу пиджака и предлагает пару
поношенных туфель.
— По дешевке отдам. За полцены. Из Ленин-
града привез...
Женя заговорил с нами уже в первый день с на-
зойливой фамильярностью. Услыхав, откуда мы, он
моментально вспомнил дядю, живущего в Валге
(ведь Валга в Эстонии, верно?), и, опираясь на эту
шаткую родственную связь, стал предлагать нам раз-
личные сомнительного достоинства услуги.
Хотелось узнать, что же занесло его в эти края,
такие далекие от мест, где обычно ищут легкой жиз-
ни. Женя обжег меня быстрым, тут же потухшим
взором и сказал скучно:
— Куда все, туда и я...
— А точнее?
— В Бодайбо, на золотые прииски. Знаешь, как
там деньги текут! — и лукаво добавил: — Сибирь не
конец света, и человек не дерево, чтобы корнями
в землю врасти. Если будет тяжело, можно и в дру-
гое место податься. А годочек я тут пробуду. Сейчас
тут жить можно...
А может, и хорошо, что он приехал именно сюда?
Может быть, он тут распрямится, попадет в ногу,
найдет свое место в шеренге великой эпохи?
Последний вечер пути.
Крохотный салон «Петра Алексеева» полон наро-
ду. Якут, окончивший в Москве лесной институт,
играл на баяне. Смешанный хор команды и пасса-
жиров исполнял сибирские песни. Дальше шли эстон-
40
ские песни в более скромном исполнении. Потом
пришел капитан, чтобы убедить нас идти спать,
а кончилось тем, что он сплясал казачка. Обменива-
лись адресами, приглашениями. Пожалели, что у ны-
нешних кораблей такой быстрый ход.
Наконец мы стоим на палубе и ждем появления
на горизонте портового маяка. В Витиме «Петр Алек-
сеев» сворачивает в приток и продолжает свой путь
в район золотых приисков. Вместе с нами корабль
покидают молодые москвичи, навстречу которым вы-
слан самолет. Он доставит их прямо на объект, на
строительство первого в Центральной Якутии шоссе,
которое соединит знаменитый город алмазов Мир-
ный с речным портом Мухтуя. Лесовод якут на мо-
торной лодке отправляется в свой колхоз. А мы собе-
рем байдарки и двинемся по Лене к ее притоку Пе-
ледую и оттуда в тайгу.
И со случайными попутчиками жаль расста-
ваться. Стоим молчаливой группой и всматриваемся
в темноту. Что ждет нас по ту сторону ночи? Наде-
емся, ничего такого, что оказалось бы сильнее нас,
и наверняка многое, чего мы еще не можем сейчас
себе представить. Отрывистый разговор нет-нет да
и соскальзывает на будущее. Молодые люди из Мо-
сквы уверены в себе. Их сплотили пять лет учебы
и дружбы. Вместе стояли перед экзаменационной ко-
миссией, вместе подавали заявления с просьбой на-
править их работать на Дальний Восток, и вместе
они начнут завтра — нет, уже сегодня утром — са-
мостоятельную жизнь. Хорошее начало!
Ровно в три часа ночи «Петр Алексеев» пришвар-
товался. Четверть часа спустя наше снаряжение бы-
ло выгружено на берег, прямо за причалом. Посте-
пенно берег опустел, разошлись пассажиры и встре-
чающие, пароход распрощался долгим гудком, и мы
остались одни.
Нет, все-таки не одни. Московские инженеры ре-
шили оставшуюся часть ночи провести с нами. Слиш-
ком мало времени, чтобы устраиваться спать, но
41
слишком много, чтобы просто ждать, и в тусклом
предрассветном сумраке мы начали с их помощью
собирать байдарки. Согласно инструкции мы долж-
ны были потратить на это один час и с рассветом
надеялись отправиться в путь. Но полуденное солнце
давно уже успело высмеять наши бесплодные по-
пытки, проворные мальчишки успели разнести по де-
ревне известие о прибытии странной экспедиции,
бородатые старики выкурили уже по нескольку
самокруток, а вместо трех байдарок на берегу все
еще валялась куча палок и бесформенные куски про-
резиненной ткани, напоминавшие высохшие крылья
дракона. Прибыл летчик, и наши друзья отправились
в путь. Десять минут спустя их самолет вырвался из-
за обрывистого берега, сделал над нами круг, раз-
вернулся и, покачивая крыльями, взял курс на севе-
ро-восток. Мы проводили его взглядом и снова взя-
лись за наши байдарки. В тот момент нам казалось,
что собрать самолет — это детская забава по срав-
нению с тем, что предстоит нам.
ДВОЕ МУЖЧИН В БАЙДАРКЕ,
НЕ ГОВОРЯ ОБ ОСТАЛЬНОМ
Наконец мы готовы.
Ребята в возбуждении прыгают вокруг.
Старики слегка удивлены.
Еще больше удивлены мы сами: байдарки держат-
ся на воде. Более того, они вмещают почти все наше
снаряжение. Тут мы вспоминаем, что сами тоже
должны поместиться в лодках.
Разделились следующим образом:
Арно Брахман и Олав Мянни;
Анте Виидалепп и доктор Рейн;
Гриша Кроманов и Леннарт Мери.
Солнце уже в зените. Поднялся ветер. Река по-
крылась барашками. Томно покачиваются байдарки.
Анте отталкивает байдарку от берега. Ждем все-
возможных неприятностей. Старики неодобрительно
покачивают головами и тоже ждут чего-то. Но ни-
чего не случается. С лица доктора исчезает выраже-
ние удивления, смешанное с неуверенностью, он хва-
43
тает весло, и байдарка уже летит вверх по Витиму.
Мы едва успеваем крикнуть им вслед, что они напра-
вились не в ту сторону.
Потом отчаливают Арно и Олав, застенчиво улы-
баясь.
Нам с Гришей не перед кем скрывать свои чувст-
ва. Нужно прямо смотреть в лицо суровому будуще-
му. Мы привязываем на нос длинную веревку с наду-
той подушкой на конце. Рассуждаем так: если все бу-
дет хорошо и один из нас останется все-таки на поверх-
ности, то с помощью этой веревки можно будет до-
стать байдарку со дна. Байдарки принадлежат «Ка-
леву», и нам не хочется ссориться с клубом.
Наконец мы, как говорится, легли на курс. И что
оказалось неожиданным, прекрасным и совершенно
новым — так это река, та самая река, по которой мы
плыли уже неделю.
Все зависит от того, с какой высоты смотреть на
вещи. С палубы «Алексеева» мы видели красоту ре-
ки и ее берегов. Теперь нас отделяют от воды только
миллиметры брезента, сквозь который передается
пульс реки. Мы чувствуем ее потрясающую мощь.
Торжественность события рассеивает тревоги, хочется
встать во весь рост, подставить грудь ветру, выкрики-
вать приветствия реке, ее берегам, петь... Но тяжело
нагруженная, неустойчивая байдарка сдерживает на-
ши восторги. Медленно догоняем остальных. Наконец
вся флотилия в сборе. Арно запечатлевает историче-
ский момент на пленку. Настроение поднимается.
Принимаем на вооружение подходящие к ситуации
бодрые и суровые морские прибаутки, вызывающие
раскатистый смех и закаляющие нас против возмож-
ных ударов коварной судьбы. Ружья, спальные меш-
ки и смех становятся с этого дня орудиями нашей са-
мозащиты. Перестаем грести, чтобы перевести дух.
Вода со снисходительным упреком капает с весел, ле-
жащих поперек байдарки. Никакой другой шум не на-
рушает тишину. Мощное течение шириной в полтора
километра несет нас вперед, к океану. Воздух наполг
йен восхищением.
Первую остановку делаем на красивом песчаном
44
берегу, который выглядит совсем знакомым. Река
в этом месте мелкая, пляж напоминает Лауласмаа*.
Деревья на противоположном склоне спускаются
к самой воде. Позади нас расстилается бледно-зеле-
ный чистый луг, окруженный березами с удивительно
белыми гладкими стволами, без единой полоски ри-
сунка. Позже мы обнаружили, что попали на остров.
Это подняло уважение к нашей первой лагерной сто-
янке.
Чтобы сэкономить время, костра не разводили. Хо-
телось во что бы то ни стало к вечеру добраться до
Пеледуя. Наскоро глотали холодные консервы, запи-
вая теплой речной водой.
Ветерок за это время переменился и стал дуть
нам в спину. Я решил, что сопротивляться возникаю-
щим удобствам было бы неуместным аскетизмом,
и посвятил в свой план Гришу. Он выслушал рассуж-
дения о мачте, парусе и использовании энергии ветра
с рассеянностью, за которой могла скрываться хоро-
шая порция недоверия. Все-таки мы взялись за осу-
ществление плана. Это оказалось не так просто,
потому что непромокаемая накидка, которую мы
собирались использовать как парус, была предусмот-
рительно упакована в самый дальний отсек байдарки.
Чтобы добраться туда, пришлось вытащить всю по-
клажу и по-пластунски проползти между тесными
шпангоутами — упражнение, которое мы освоили
только к концу путешествия. Потом выяснилось,
что на острове нет подходящего для мачты
дерева.
Мы отшвартовались с полуторачасовым опоздани-
ем. К счастью, ветер еще не утих и даже не изменил
направления, и в течение последующих двух часов
мы пережили самую беззаботную часть нашего путе-
шествия.
От нас ничего не требовалось, оставалось только
наслаждаться природой, что мы и делали. Весло ле-
ниво плескалось в воде, время от времени регулируя
направление байдарки. Отвалившись на спинки сиде-
* Дачное место под Таллином.
45
ний, которые больше не казались нам жесткими, мы
распрямили ноги и, не чувствуя жажды, а просто, что-
бы использовать все прелести создавшегося положе-
ния, лениво похлебывали воду из реки и попеременно
закрывали глаза.
Ноги упирались в мягкий рюкзак. За ним, запол-
няя всю носовую часть, лежали консервы пяти раз-
личных сортов, предвещавшие хорошие трапезы.
У правой руки наготове ружье, укрытое бортом, ко-
телок с остатками обеда и походная фляга. С левой
стороны — сложенная палатка и рядом с ней план-
шет, в котором, кроме карт, компаса, линейки, ампу-
лы с чернилами и писчей бумаги, лежала казавшаяся
в данный момент абсолютно лишней книга «Трудные
туристские походы». Все до последней необходимой
человеку вещи было под рукой, старательно упако-
ванное и уложенное, сухое и новенькое, и все это дви-
галось к цели, не заставляя нас потеть, ворочая
веслами. Это была идеальная и законченная про-
тивоположность тому, что ждало нас в следующие
недели.
Мы догнали ушедшие вперед байдарки и выясни-
ли, что парус из дождевика вполне достаточен, чтобы
двигать вперед все три лодки. Мы соединили их про-
тянутыми поперек веслами и остальное предоставили
ветру. Берега беззвучно проплывали мимо. На них
был лес, полный неизвестных нам прелестей, предве-
щавший хорошую охоту. Мы попытались прислу-
шаться к тишине реки и вдруг различили голоса
людей.
За кустарником на левом берегу возникла дере-
венька. Мы испуганно схватились за карты: первый и
последний населенный пункт на нашем пути по Лене
должен был находиться в устье Пеледуя. Туда от Ви-
тима добрых сорок километров. Мы шли на веслах
и под парусами всего около шести часов. Никаких
иллюзий относительно скорости движения у нас не
было. Это не могло быть то место...
Но тут мы заметили приток, который впадал в Ле-
ну точно так, как согласно карте должен был впадать
наш Пеледуй.
46
Долгожданная, сто раз обсужденная и десятки раз
мысленно пройденная на байдарках река появилась
сейчас на нашем пути, как собака, бросившаяся под
колеса автомобиля. Да, это был Пеледуй, пылающий
в кровавом свете заката.
Все казались задумчивыми, но исполненными уве-
ренности.
Лагерь решено было разбить по ту сторону пер-
вых порогов.
Пролог окончился.
УДАСТСЯ ЛИ ПРОЙТИ ДАЛЬШЕ!
Утро — противоположность вечеру.
Не только астрономически — противоположность
в красках, запахах, звуках, пропорциях и настроении.
Как молодость и старость, возбуждение и покой, дей-
ствительность и небытие. Мы знали, что все было то
же самое, однако все было другим.
Солнце широко улыбается нам поверх леса, спус-
кающегося к реке скученными силуэтами тощих и тол-
стых стволов.
Костер тускл и беспомощен.
Река притворяется, будто порогов не существует.
Звуки предельно конкретны и знакомы:
журчит вода, переливаясь через нос байдарки
Арно;
шипят сырые поленья;
Анте и доктор выбивают одеяла; черная птичка
жалуется на что-то громким, пронзительным голосом,
не соответствующим ее крошечному, хрупкому тельцу.
Олав на камне выпрямляет болт.
И вдруг...
Выстрел или удар бича? Этот звук прерывает всю
48
работу в лагере. В,се смотрят вниз по течению, отку-
да доносится пофыркивание лошадей, неожиданное
здесь, в этой чащобе, сквозь которую не смогла бы
пробиться даже лошадь Мюнхгаузена.
Но те три лошади пришли единственно возмож-
ным путем — по реке. Время от времени позади них
натягивается длинный трос и осыпает реку сверкаю-
щими каплями. Два всадника звонкими мальчишес-
кими голосами подбадривают лошадей. Мы еще не
видим, что они тащат, потому что конец троса скры-
вается за скалистым поворотом, но вся эта картина
очень живо напоминает нам последнюю часть вчераш-
него пути.
— Ребята, внимание!
Это Арно Брахман. Он указывает на реку. Из-за
поворота появляется махина, которая издалека напо-
минает огромный гроб. На ией красуется мачта —
сооружение из двух соединенных верхами бревен.
К ее верхушке и прикреплен канат. Время от времени
за кормой шлепается в воду заменяющее руль весло,
вытесанное из богатырского древесного ствола.
На борту люди. Собака, увидев нас, заливается лаем.
Все это движется медленно, тяжело, с остановками,
пока два всадника ищут для лошадей брод, но все-
таки движется, и в этом все очарование происходя-
щего. Мы вчера двигались не так быстро.
— А что, если попробовать поговорить с ними? —
предлагает доктор, словно продолжая мысль, кото-
рую кто-то оспаривает. Арно не возражает. Я отправ-
ляюсь на переговоры. Река кажется тут мелкой,
течение медленное, поэтому бреду пешком. Вода про-
хладная, кристально чистая, каменистое дно просмат-
ривается до мелочей, и на каждом шагу кажется,
что сейчас ступаешь на самое глубокое место, отку-
да дно уже начнет потихоньку подниматься. Так река
заманивает меня все глубже до тех пор, пока не по-
является необходимость опорожнить нагрудные кар-
маны и держать планшеты над головой. Насквозь
промокший, переваливаюсь через борт. Судно скрипит
под грузом досок, железа, четырех женщин, поросен-
4 Леннарт Мери
49
ка, двух мужчин, собаки, ящиков, ребенка, железной
печки и сена.
— Куда? — удивляется моему вопросу молодой
человек на руле. — Куда же еще, как не на лесо-
пункт. — Его напарник молча кивает, и эта немного-
словность удивительно подходит к его внешности.
Чем больше времени проходит с той памятной
встречи, тем упорнее сохраняется в памяти образ
Юсуфа, — как сказка, прочитанная в детстве. Это
был совершенный образ пирата: почти двухметрового
роста, с хищным крючковатым носом, иссиня-черны-
ми волосами под красным платком, с трубкой в зу-
бах, с кулаками, которыми можно убить быка, и, как
полагается типичному пирату в опереттах и книгах,
с широкой черной повязкой на левом глазу. Не было
у него глаза на самом деле или он носил повязку
только из уважения к своим средиземноморским про-
тотипам, это так и осталось невыясненным. Тип был
слишком великолепен, чтобы придираться к такой ме-
лочи. Не хватало только, чтобы он бубнил хриплым
басом:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йох-хо-хо, и бутылка рому!
Короче говоря, мы перебрались на судно, которое
с этого времени будет фигурировать под названием
«шитик». Словарь утверждает, что это «маленькое
речное судно на Волге, с закрытой круглой палубой».
Возможно, на Волге они действительно с палубой,
но на мелководных реках Сибири, очевидно для
уменьшения осадки, на шитике нет никаких надстроек,
кроме маленького навеса на корме над местами для
спанья. На этой крыше балансирует рулевой, пытаясь
всей тяжестью тела уравновесить десятипудовое брев-
но руля. Мы сваливаем свое снаряжение в кучу меж-
ду ящиками и железной печкой, байдарки тянутся
следом на буксире, а сами устраиваемся на носу. На-
чинается многообещающая, но сверх ожидания ко-
роткая увеселительная поездка через пороги.
После Лены Пеледуй кажется узким, извилистым.
Разница примерно такая же, как между хорошо ука-
50
тайным шоссе первого класса и горной тропинкой,
вьющейся среди кустарника. Хотя по эстонским мас-
штабам реку можно назвать широкой, ее скалистые
берега местами кажутся висящими над головой. Те-
чение усердно сопротивляется нашему движению, во-
да сердито вскипает перед носом, осыпая нас брыз-
гами, а мальчишки-погонщики вынуждены громкими
криками понуждать лошадей двигаться вперед.
За руль берется Юсуф, а его скромный напарник Па-
ша, держа в руках багор, зорко вглядывается в дно
реки. Угощаем его сигаретой, которую он принимает
и по охотничьему обычаю держит в кулаке. Когда под-
носит сигарету к губам, кажется, что он грызет ногти.
Вдруг Паша молниеносно сует багор в воду, и нос
шитика медленно сворачивает в сторону от подстере-
гающего нас камня. Женщины шепотом разговарива-
ют о чем-то; наверное, это касается нас, судя по тому,
что поглядывают они то на нас самих, то на снаря-
жение, сваленное в живописном беспорядке. Ребенок
начинает плакать, и ему дают молоко. Свинья безза-
ботно похрюкивает в своей клетке и не обращает вни-
мания на красоту проплывающего мимо берега.
На мелких местах камни скребут по дну, и мы засты-
ваем прислушиваясь. Солнце палит, удвоенное отра-
жением в реке, сушит мою промокшую одежду и ко-
леблет воздух. Дыхание ветра доносит с берега запах
смолы. Опять скрежет — шитик останавливается, и
трос обрывается с жалобным визгом.
Паша прикрепляет болотные сапоги к поясу, ру-
гаясь, лезет в воду и бредет по реке починять трос.
Вместе с Юсуфом мы пытаемся раскачать шитик.
Это не так просто, потому что здесь особенно силь-
ное течение, и оно с каждой минутой все больше раз-
ворачивает нашу посудину поперек реки, вклинивая
ее между камней. Но все это, кажется, так и должно
быть: женщины тихонько продолжают свою беседу и
не обращают на происшествие никакого внимания.
Наконец запряженная за кормой пара лошадей, кото-
рыми управляет смуглый якутский парнишка лет че-
тырнадцати, помогает нам сняться с мели. Ребята
идут перепрягать лошадей к тросу. Паша, заговор-
4*
51
Пеледуй.
щицки подмигнув женщинам, скрывается вместе
с Юсуфом под навесом, откуда через минуту доносит-
ся бульканье разливаемой по стаканам жидкости, на-
конец все на своих местах, трос со звоном натяги-
вается, и с кормы раздается тяжелый всплеск. Это
Паша барахтается в воде.
Трос снова лопается, и все повторяется сначала,
включая и таинственное исчезновение рулевых под
крышу, которое на этот раз продолжается дольше.
Когда мы, наконец, добираемся до порога, Паша
уже достиг того состояния, когда человек неуязвим
для упреков. Он смотрит на искрящуюся реку рас-
сеянным взором погруженного в себя мыслителя.
Трос опять лопается, но он только похлопывает нас
по плечам и заверяет, что с Пашей никогда не попа-
дешь в беду. В подтверждение этого он раздает ше-
сты и багры и, опьяненный не только своим капи-
танским положением, начинает руководить работой.
Шитик шаг за шагом двигается дальше, оставляя
за собой широкую мутную борозду. Вода пенится
и с неимоверной скоростью намывает на нашем пути
валы из камешков. Мы балансируем в пружинистом
течении. По мнению Арно, примерно то же самое ис-
пытывают пчелы, когда они барахтаются в густом
варенье. И именно тогда, когда наши усилия кажутся
абсолютно безнадежными, неожиданный рывок дает
понять, что шитик снова на свободной воде.
После обеда мы добираемся до места, где те-
чение поспокойней. Принимаем решение сделать оста-
новку часа на два, чтобы покормить лошадей. Берег
тут более отлогий и окаймлен узкой полосой травы,
выше которой на полтора-два метра, за вымытой
разливами террасой, начинается лес. Движением, ко-
торое кажется мне близким к профессиональному,
я закидываю на плечо ружье, мы с Гришей лезем
вверх по берегу и оказываемся в тайге, которая рев-
ниво требует к себе полного внимания.
Своим радостным видом якутская тайга отличает-
ся от лесов остальной Сибири. Главная виновница
этого — красавица здешних лесов даурская листвен-
ница, светолюбивое дерево с очень светлой и на пер-
53
вый взгляд обманчиво мягкой хвоей. Это она придает
всему лесу нежный весенний тон. Обилием света и
почти полным отсутствием кустарника леса напоми-
нают огромные, хорошо ухоженные парки. Гладкие,
без сучков, стволы, как гигантские колонны, поддер-
живают зеленый свод. Поверхность земли покрыта
медно-красным ковром опавшей хвои. Молодая по-
росль добавляет к цветной гамме прозрачные желто-
зеленые оттенки. В таком лесу солнечные лучи бес-
препятственно достигают земли, создавая игрой света
и тени впечатление праздничного зала, который осве-
щен солнцем сквозь островерхие готические окна.
Взор может проникнуть далеко.
Лиственница не только украшение лесов и неза-
менимый в Якутии строительный материал. Она в то
же время героическое дерево, которое по пятам за
тундрой проникает далеко на север, почти до самого
Ледовитого океана, дальше, чем любая другая дре-
весная порода. У нее нет в мире соперниц по морозо-
устойчивости и нетребовательности.
Но лиственница предпочитает сухие почвы. По-
этому в лесах Пеледуя она не преобладает, а лишь
появляется вперемежку с елями, пихтами, кедрами.
К этому добавляется непроходимый подлесок. Уже
с первых шагов чувствуем, что означает в действи-
тельности академическое выражение «хорошо разви-
тый ярус кустарника». Продираемся сквозь беско-
нечный кустарник, словно нас гонят «сквозь строй».
Кусты рябины, молодой черемухи, поросль тополя,
шиповник, метелки боярышника и другие незнако-
мые породы деревьев и кустарников царапают, хва-
тают нас за брюки, хлещут по лицу, словно решили,
что весь смысл их существования заключается в том,
чтобы помешать нашему осторожному продвижению
вперед... Мох, в который нога погружается, как в суг-
роб. Упавшие стволы, которые приходится преодоле-
вать, переползая сверху или подползая снизу. Пни,
предательски прикрытые разросшейся зеленью только
для того, чтобы с треском провалиться под нашими
ногами. Вся эта зеленая какофония поднимается под
углом примерно в 30 градусов, уходит куда-то под об-
54
лака, отступает перед неизвестно откуда взявшимися
скалами, низвергается в долину и на ходу собирается
с силами, чтобы взобраться на еще более крутой
подъем, который заставляет нас, мокрых от. пота,
останавливаться и жадно глотать воздух.
И только тогда лес оживает.
Переход такой же неожиданный, как в кинозале
при запуске случайно остановившегося фильма. За-
стывшая и непонятная картина начинает вдруг дви-
гаться: неестественно вытянутая рука берет с полки
книгу и приобретает смысл; застывшая гримаса пре-
вращается в теплую улыбку и находит дорогу к чув-
ствам; сложенные в трубку губы вдруг выдувают
струйку табачного дыма. Так же оживает лес, и от-
дельные его кадры сливаются в большую звуковую
картину. Но в противоположность кино это происхо-
дит тогда, когда движение сменяется неподвижностью,
когда прекратившийся треск наших шагов создает во-
круг пустоту, в которую постепенно начинают проса-
чиваться голоса леса. Но лес ревниво оберегает свою
замкнутость, он говорит лишь шорохами и вздохами,
и, чтобы его понять, надо застыть как дерево.
Только теперь понимаю, что значит прислушивать-
ся затаив дыхание. Дышать надо через раскрытый
рот, так тихо, чтобы даже пламя свечи не заколеба-
лось. Вот тогда-то и оживают голоса леса. Ухо при-
выкает к тишине, как глаз к темноте.
Может быть, в тот раз я чувствовал все это слег-
ка преувеличенно, потому что впервые в жизни во-
шел в лес с заряженным ружьем. Проверил себя
на Грише, и он переживал открытие звучащей ти-
шины с таким же возбуждением и изумлением. Мы
оба стояли и прислушивались.
Голоса леса непривычные и таинственные.
Откуда-то доносится тихое, очень тихое потрески-
вание. Сейчас мы уже знаем, что это мог быть бурун-
дук, а может быть и соболь.
Мимо пролетает комар, и его жужжание произво-
дит такой же сильный шум, как проезжающий по
улице трамвай. После этого уши должны снова при-
выкать к тишине.
55
Якутский охотник.
Неожиданно с шелестом — ты вздрагиваешь —
выпрямляется ветка, которую твой неловкий шаг при-
жал к земле.
За спиной начинается металлическое дребезжание.
Это просто муха попала в паутину.
Треск, за которым не следует ни одного другого
звука, не от ветра: какой-то большой зверь, может
быть даже лось, застыл, прислушиваясь, не выдал
ли он себя.
Вдруг видишь, что немножко дальше за деревом
ветка начала колебаться. Если это лиственница, то,
вероятно, от ветра, — ведь ее ветки такие легкие, что
самое малейшее дуновение шевелит их.
Наконец слышишь то, что будит в тебе охотничий
инстинкт, заставляет сердце биться, сжимать ружье,—
близко что-то хрустит. Очень медленно и осторожно
поворачиваешься в сторону звука, одновременно под-
нимая ружье, но шорох мгновенно стихает. Чувству-
ешь, что лес следит за тобой сотней невидимых глаз.
И все-таки ты не признаешь себя побежденным.
Шорох, очевидно, доносится с вершины большого
кедра. Надо снова застыть на минуту-другую, пока
лес наполнится тишиной.
Тяжелый взмах крыльев большой птицы.
Тревожный крик кедровки.
Воркование куропатки.
Ветка кедра зашевелилась. Выстрел. Треск веток.
Мертвая тишина в лесу сменяется тысячеголосым
криком о помощи. Жертва безжизненно шлепается
на землю. Гордись! В огромном лесу ты попал в ма-
ленького зверька, хотя его зрение и слух острее тво-
его, движения более быстрые, окраска защитная.
Почему ты не радуешься?
Но после выстрела лес тих, как могила, и в этой
зловещей тишине эхо звучит тяжело и обвиняюще.
Потом начинается движение. Звери спасаются бегст-
вом, меняют место. В ушах еще гудит резкий звук
выстрела, и ты должен затаив дыхание снова слиться
с лесом воедино.
Но может случиться и так: издалека слышится
второй выстрел, потом слышишь приближающиеся
57
шаги друга. Садишься на ствол упавшего дерева
и ждешь, когда друг подойдет к тебе со своей добы-
чей. Шум шагов прерывается. Поворачиваешься,
и улыбка на твоем лице застывает в жалкую грима-
су. Вместо друга у тебя за спиной стоит медведь,
очевидно догадывающийся, что другой ствол ружья
заряжен мелкой дробью. Несколько мгновений он
внимательно изучает тебя, и весьма желательно отве-
тить ему тем же. Затем он опускается на четвереньки
и вперевалочку удаляется, недовольно ворча что-то
себе под нос. Умней всего — последовать его при-
меру.
В этот день я убил двух бурундуков. Это были
красивые зверьки с пятью темными полосами вдоль
спины, и мне было немного неловко перед Гришей,
что я не промахнулся.
А у шитика за это время кое-что случилось. Паша
проснулся, еще раз свалился в воду и потому, мрач-
ный и сердитый, потребовал водки у наших ребят.
Ребята отказались — не только потому, что у нас
было строго по сто граммов на человека в профилак-
тических целях (и та у доктора в походной аптечке
под замком), но и в интересах дальнейшего продви-
жения. Далее последовала словесная перепалка
и ультиматум Паши: если не дашь, то и ехать не дам.
Мы не особенно огорчились, но нас поразило выступ-
ление мальчишек-погонщиков.
— Если ты так подло бросаешь экспедицию, тог-
да сам гони своих лошадей!
— ?!
— Пойдем пешком, и все!
Мы пытались убедить мальчишек, чтобы они оста-
вались, что мы ничего не теряем, двигаясь дальше соб-
ственными силами, наоборот, именно для этого мы
сюда и прибыли. Пацаны пошептались между собой
и остались твердыми в своем решении: если Паша
такой, то и они не собираются иметь с ним дело. Они
ведь по своей доброй воле пришли к нему на помощь.
Женщины понимающе кивали. Парнишки приготови-
лись уходить, дав нам советы по преодолению следую-
58
щих порогов. Молодые сердца реагируют на неспра-
ведливость горячо и непримиримо.
— Но ведь до лесопункта очень далеко?
Ребята машут руками.
— Нам не впервой пешком добираться! И котомки
у вас с собой...
И ушли.
И мы отправились в путь, хотя Паша пытался
объяснить, что он только пошутил. Мы почти повери-
ли ему, по все же предпочли собственные байдарки.
Пеледуй в мягком вечернем освещении казался
красивее, чем когда-либо. Гриша собрался фотогра-
фировать, нацеливался, долго искал кадры и поло-
жил аппарат обратно, не сделав ни одного снимка.
Подобную красоту невозможно поймать объективом,
она скрыта в гармонии красок, тишины и удивитель-
ного спокойствия.
В этот вечер мы преодолели еще два переката.
Первый прошли просто — воды было мало, и мы
двигались вброд, таща байдарки за собой, со вто-
рым пришлось повозиться. К этому времени мы пере-
шли на другой способ передвижения: раскрутив ка-
нат на всю длину, по очереди бурлачили с берега,
потому что сила течения уже не давала возможности
грести. Это было надоедливо, но не очень трудно, хотя
временами попадался кустарник, который сгонял бур-
лаков в воду, обрывы, которые приходилось преодо-
левать на четвереньках, одновременно сматывая ка-
нат, чтобы движение байдарки не прекращалось,
и впадающие в реку ручьи, через которые приходи-
лось брести по колено в грязи. Наконец хлопья пены
и глухой рокот воды возвестили о приближении вто-
рого порога. Была Гришина очередь бурлачить, а я
как барин сидел на руле. Порог отличался от других:
он оказался глубоким, мощным и находился в проби-
той между скал крутой извилине.
Я не сумел достаточно быстро повернуть байдарку
в новом направлении. Все остальное произошло не-
описуемо быстро. Тяжелая пенистая вода ринулась
к борту под острым углом и мгновенно развернула
байдарку поперек течения. Канат натянулся, как
59
струна. Вода ударилась в преграду многопудовым
грузом и с грохотом перекатилась через нее. Я услы-
шал слабый Гришин крик. Почувствовал, как в отсек
ринулась вода. Потом канат лопнул, и байдарка как
стрела понеслась вниз по течению. Все это продолжа-
лось секунду, может быть две. Дольше это не могло
длиться — байдарка бы не выдержала. Хорошо, что
канат лопнул.
К месту лагеря мы добрались последними. Костер
уже горел. Олав и Арно натягивали свою палатку,
доктор рубил дрова, Анте, возбуждая аппетит, гре-
мел посудой. Будничная обстановка лагеря по-мате-
рински Ьбняла нас и заставила забыть промокшее
снаряжение.
Невозможно было забыть только об одном: о са-
мом кровожадном хищнике Сибири.
Укус сибирского гнуса — совсем не то, что приня-
то называть комариным укусом. Это хороший глоток
крови, капелька яда и градус температуры. Гнус —.
властелин Сибири. Он определяет образ жизни людей,
одежду и даже название месяцев. На обратном пути
я слышал, что на языке ненцев июнь называют нене-
гяр — месяц гнуса, хотя на это же время падает го-
раздо более значительное по нашей оценке событие:
начало полярного дня. Перед гнусом бледнеет даже
солнце. Я видел северного оленя, который носил очки.
При более близком рассмотрении выяснилось, что
оправу «очков» образовал кишащий вокруг глаз гнус.
Перед стаей гнуса оленье стадо бежит в панике. Из-
за этого насекомого оленеводы северных районов и
теперь ежегодно кочуют к Ледовитому океану, хотя
колхозные центры давно уже стали оседлыми. В де-
ревне Кютюргеп начальник почтовой конторы, старый
якут партизан времен гражданской войны, рассказы-
вал о варварской пытке, придуманной белогвардей-
цами: раздетого догола пленного привязывали к дере-
ву. Через двадцать минут он терял сознание, через
полчаса умирал. Количество гнуса в Сибири (за год)
измеряется массой, которая могла бы заполнить же-
лезнодорожный эшелон длиной от Таллина до Влади-
востока.
60
Но, используя известные меры предосторожности,
можно привыкнуть даже к гнусу. В организме посте-
пенно вырабатывается иммунитет против его укуса.
Кроме того, в нашем распоряжении были накомарни-
ки, которыми мы пользовались постоянно, и несрав-
ненный диметилфталат. Накомарник — это мешок
из черного тюля, который затягивается вокруг шеи.
Он достаточно плотен, чтобы не пропускать гнуса,
и только распространенная в некоторых районах
«мокрица», особенно маленькая и коварная разновид-
ность гнуса, способна проникнуть через эту сетку.
К сожалению, мешок душный, а для курильщика да-
же опасный. Анте однажды вместо сигареты зажег
накомарник, к счастью не поплатившись за эту рассе-
янность своей (к тому времени уже довольно окла-
дистой) бородой.
Диметилфталат — бесцветная жидкость с притор-
ным запахом, который вызывает непреодолимое от-
вращение у всех кровопийц. Но это защитное средство
недолговечно: дождь, ветер и пот в несколько часов
смывают его, и, попав в глаз или на язык, оно не-
стерпимо жжет. Обычно мы использовали диметил-
фталат вместе с сеткой, и это обеспечивало нам до-
вольно сносную жизнь. Но в общем проблема гнуса
в Сибири все еще стоит на повестке дня, ожидая об-
щих усилий биологов, химиков и физиков. Позже,
по дороге домой, уже около Таймыра, я встретил мо-
лодого геолога. Он рассказывал, что их группа была
вынуждена на десять дней прервать работу, потому
что они разбили трехлитровую бутыль с диметилфта-
латом, а защитных сеток у них не было. Да, гнус,
жалкий гнус может превратиться в преграду на пути
экономического прогресса, следовательно, гнус
в Сибири должен быть истреблен!
Сейчас по мере возможности способствуем этому.
Посуда вымыта, достижение поварского искусства
Антса — мясной суп с макаронами — пало жертвой не-
обузданных восхвалений, теперь пьем горячее какао
и чувствуем наслаждение от свинцовой тяжести всех
частей тела. Удаляться от огня не хочется. Пятна
света танцуют на пылающих лицах, за спиной царят
61
огромные тылы ночи. Это один из самых обыденных
лагерных вечеров, где все достаточно привычно и тра-
диционно, где бедность дневных событий не способна
питать временами прерывающуюся беседу и все-таки
вечер кажется особенным и неповторимым.
Когда человек по прошествии многих лет бросает
взор в длинные сумрачные коридоры своей жизни,
он в изумлении вдруг обнаруживает рядом с неясны-
ми, расплывшимися воспоминаниями пятна света,
в которых детали сверкают так ярко, словно они тон-
ко выгравированы на меди. Память сохраняет детали
первого школьного дня, начала войны, Дня Победы,
возвращения в Таллин. Все это понятно и закономер-
но. Но почему с одинаковой четкостью помнятся все
сто или двести ночей, проведенных у костра?
— И я помню их, — говорит Арно.
— А мне особенно запомнился мой первый вечер
у костра, — добавляет Анте. — Хотите, расскажу?
Конечно, хотим.
— В то время я был еще мальчонкой, лет, может,
десяти или двенадцати. Отправился летом подрабо-
тать на торфоразработки, недалеко от Пайде, которые
тогда принадлежали одному барону. Собрался там
всякий народ, в большинстве из деревень. Ну и слу-
чилось так, что в первый же мой рабочий день вече-
ром мужики решили прекратить работу. Услыхали,
что в других местах бастуют, и они тоже решили.
Заработки были нищенские. Я должен был на ночь
идти домой, но тут происходили такие захватываю-
щие, интересные события, что я вместе с другими
мальчишками остался на ночь на болоте. Развели
костер, и пошли разговоры и истории без начала и
без конца...
Крик совы возвращает мысли из-под Пайде на
Пеледуй. И снова — только треск костра и глухая
песнь порогов. Вспоминается сказанное кем-то, что
у «огня человек редко лжет». Жаль, что искусство
не рождается у костров.
— Так как мы решим относительно ночного де-
журства? — спрашивает Арно.
— Если дежурить, — говорит Гриша, осторожно
62
подчеркивая слово «если», то вдвоем, потому что
в одиночку скучно.
По правде говоря, тут не могло быть двух мне-
ний. Мы знали, что медведи сами обычно не напа-
дают. Но Паша успел просветить нас: в Сибири рас-
пространено мнение, что в местах, где человек бывает
редко, медведь по глупой неосведомленности может
отнестись к человеку не как к опасности, а как к при-
ятному угощению. Но ловко сформулированный Гри-
шин вопрос усыпил нашу бдительность, и мы решили
обойтись без дежурных. Позже у нас не было причин
жалеть об этом — скорее наоборот: неделю спустя
мы пережили настоящую веселенькую тревогу, чего,
безусловно, не случилось бы, будь у нас ночное де-
журство.
— Вставай!
Нет, это не подъем. Пытаюсь подвинуться на край
сползшего матраца и снова заснуть. Земля дышит
бросающим в дрожь холодом. «Где-то на глубине
двух метров начинается вечная мерзлота», — думаю
я с ненавистью. Внутренняя поверхность палатки вся
в жемчужинах, время от времени капли срываются
на лицо. Но снова слышен шепот:
— Поднимайся!
Анте уже в полной охотничьей сбруе. Верно, мы
же собирались рано утром...
— Сейчас!
Солнце еще не встало, и пустынная река полна
тайны. Байдарки кажутся большими, чем днем, — это
из-за недогруза, а может, и из-за нежной пелены
тумана, которая извивается над темной гладью воды.
Звезды, не посвященные в наши охотничьи планы,
безразлично смотрят вниз с бледного неба. Наступил
тот предрассветный час, который, говорят, рекомен-
дуется для удачной охоты. Лес беззвучен, но мы зна-
ем, что это затишье перед пробуждением. Углубляем-
ся в многообещающую чащу.
Напряженно, осторожно и медленно продвигаем-
ся вперед. Вместе с утренним туманом рассеиваются
63
и наши преувеличенные притязания. Каждый шаг
в сумрачной чаще требует находчивости и равновесия.
Спустя некоторое время догадываемся идти порознь,
чтобы уменьшить шум. Кажется, лес издевается над
нашим усердием. Повсюду попадаются таинственные
переплетающиеся следы, которые, поФенимору Купе-
ру, дают право на оптимизм. Но мы безуспешно пыта-
емся обнаружить тех, кто оставил эти следы. Наконец
почти одновременно выходим к реке, которая описы-
вает большую дугу. По противоположному берегу еще
стелется белесый туман, редкие звуки настолько чис-
ты, что кажется — все вступило в заговор, чтобы
придать .тишине какую-то особую значимость. Тут
вдруг замечаю, что Анте поднимает ружье. Выстрел
долго гремит между высокими берегами и, нако-
нец, рассыпается мелким бисером по вершинам гор.
Только теперь просыпается лес. Воздух дрожит ог
взбудораженных птичьих голосов, где-то близко тре-
щат ветви, и мгновением позже стая неизвестных
пернатых мчится низко над рекой, отражаясь в воде.
Мы случайно попали в кедровую рощу, которая, по-
видимому, в здешнем птичьем царстве пользуется
предпочтением, как излюбленное место свиданий.
Одинокий выстрел и появление двух человек вызвало
изумление, но не отчаяние. Птичья стая делает круг
и снова садится.
Тороплюсь к Антсу. Издали он машет мне своим
трофеем — коричнево-белой птицей величиной с го-
лубя и с крепким клювом. Позже охотники сказали
нам, что это кедровка. Но поначалу она одна из мно-
гих неизвестных, и сомнение, которое я замечаю на
лице Антса, пытаюсь развеять поучением одного зна-
комого зоолога: «Все птицы годятся в пищу».
— Лишь бы ребята этому поверили, — отвечает
Анте, бодро вставляя новый патрон в ружье.
С этой охоты мы вернулись в лагерь с восемью
кедровками и со щекочущи.м сознанием того, что
обеспечили свежим мясом по крайней мере один обед.
Наш восторг слегка охладило недоверие, с которым
остальные разглядывали нашу добычу, и чье-то бро-
шенное вскользь ехидное замечание, что не все умеют
64
отличать сорок от остальных пернатых. За ужином
только мы с Антсом хвалили жаркое.
Дождь застал нас уже в байдарках. Мы довери-
лись климатическим справочникам, по которым Яку-
тия необыкновенно засушлива. Действительно, сред-
нее количество осадков соответствует здесь примерно
Северному Казахстану и Средней Азии. Окрыленные
этими сведениями, мы еще в Таллине облегчили свой
багаж как раз за счет того, что могло бы теперь
укрыть нас от дождя. В то утро мы, конечно, еще
не знали, что начавшийся дождь будет длиться неде-
лями и побьет рекорд за столетний период наблюде-
ний, поэтому были настроены оптимистически.
Но со временем игнорировать дождь становилось все
труднее. Под конец мы были благодарны реке за то,
что она возвела на нашем пути достаточно большие
преграды: преодолевая их, забывать про дождь не
было героическим притворством.
Дождь, течение и пороги заполнили наш ма-
ленький мир, сузив желания до скромной мечты
о сухом пристанище. Мы научились ценить те считан-
ные минуты, когда солнцу удавалось показать нам
свою грустную улыбку. Дни казались серыми. Собы-
тием был якут, который проплыл мимо нас однажды,
когда мы готовили на берегу обед. Он появился как
привидение, стоя во весь рост на крохотном плоту,
который был скрыт под большим стогом сена. Ни
одного движения, ни одного звука. Якут даже
не посмотрел в нашу сторону. Может быть, он и не
заметил нас. Он стоял наготове, взгляд направлен
на реку, в руках шест, которым он управлял при
переходе через пороги. Странная динамика была
в этом беззвучном движении. Великолепная картина!
В полдень, как обычно, возникли предложения
о более легком пути. Им неизменно оказывался про-
тивоположный берег, который всегда выглядит удоб-
нее нашего. Когда мы перебирались туда, в большин-
стве случаев выяснялось обратное; из этого мы пыта-
лись сделать выводы, которыми руководствовались
только до следующего искушения. Таща байдарку
на канате, мы приобрели умение балансировать на
Б Леннарт Мери
65
одной ноге, используя вторую для поисков подводных
преград, которые обычно и находились. Мы научи*
лись ценить реку, которая прятала наши ноги от дож-
дя, и, наконец, и дождь, который- не был таким холод-
ным, как река. К вечеру мы ненавидели и то и другое.
Мы бывали удивлены, когда вечером обнаружива-
ли себя в новом лагере. После первой кружки горяче-
го чая мы смирялись с рекой. И когда однотонный
стук дождя убаюкивал нас, мы, засыпая, успевали
снова влюбиться в нее.
Однажды после обеда мы выбрались на карто-
фельное поле.
Значит, недалеко лесопункт. На высоком обрыви-
стом берегу темнеет неуклюжий ряд домиков. Узень-
кие полоски полей пропадают за небольшими холма-
ми. Лес отступил под защиту горного хребта. Небо
стало добрым и синим, словно оно не знало других
красок. Усталость последних дней исчезла.
Здесь, в лесопункте, должна была выясниться
наша дальнейшая судьба.
Мы надеялись достать лошадей.
Кроме трехчасового упражнения в красноречии
и усердного угощения всех сигаретами, для этого по-
требовалось тщательно проанализировать все миро-
вые события последних месяцев. Когда вдобавок
ко всему выяснилось, что и мы «болеем» за москов-
ское «Торпедо», Филипп Алексеевич сказал после
небольшого колебания:
— Знаете, лошадей, кажется, все-таки можно
устроить.
Три часа назад он думал как раз наоборот. Каза-
лось, мы были очень близки к постыдной неудаче. Все
зависело от его доброжелательства, которое удалось
разбудить Арно. А кто знает, может быть, Арно
и вправду болеет за «Торпедо»?
Филипп Алексеевич Карасов — потомственный
лесовик, в молодости он сплавлял бревна вниз по
Тунгуске и Енисею до Игарки. («Знаете, какие в Си-
бири плоты — до 25 тысяч кубометров! На таком
66
плоту хоть в футбол играй, еще и для зрителей место
останется!») А теперь ему доверили создание лесо-
пункта здесь, на Пеледуе.
— Тяжело. Живешь как от мира отрезанный.
Единственная дорога — река. Сами видели, какая
это дорога.
— А как вы доставили сюда свои тракторы?
И продукты?
— Зимой, когда река стала. Тогда доставляем
сюда годовой запас провизии, стройматериалы,
технику...
— Но... как же вы так хорошо осведомлены обо
всех последних событиях в мире?
— Ну, слушайте, — с упреком усмехнулся Фи-
липп Алексеевич, — мы же не в лесу живем! Даже
кино показываем раз в месяц. Разве вам не встре-
тился наш шитик? Ну вот, видите, на нем должны
прибыть новые фильмы...
Из лесопункта отправляем последние письма.
Ищем почтовую контору и обнаруживаем ее в ма-
ленькой бревенчатой избушке с горделивой синей
вывеской. Стучимся. Детские крики затихают, и пре-
рывающийся от смеха женский голос просит войти.
Мы оказываемся в большой жилой комнате. Просим
прощения. Мы ищем почтовую контору...
— Положите письма на угол, стола, а я уж их
отправлю дальше, — объясняет молодка и повора-
чивается к мальчонке, который под столом, кажется,
упражняется в джиу-джитсу с собакой.
— Мишка! Что я тебе говорю...
— Можете ли сказать, когда письма будут от-
правлены?
— Если погода есть, у нас забирают почту через
каждые десять дней. Если погоды нет, тогда...
Последовало выразительное пожимание плечами.
Да, почтовое дело поставлено здесь лока довольно
скромно. Письмо пришло в Таллин через два дня
после моего возвращения. Но оно все-таки пришло —
вопреки порогам и дождям, — и это уже, как мы те-
перь знаем, большое достижение.
Вечером беседовали с рабочими лесопункта. За
б*	67
домом защищенный от ветра уголок, две скамейки,
береза, посаженная, чтобы радовать глаз. Пеледуй,
бурлящий внизу. Мужчины, бережно складывают
«Комсомольскую правду» — видимо, прибыл, нако-
нец, шитик со свежей почтой, сидящие на скамейках
сдвигаются поплотнее, свертываются самокрутки.
— Так, значит, вы не из Амакинской экспеди-
ции? — спрашивает один из собеседников слегка
разочарованно. — А мы, однако, считали, что вы при-
шли алмазы искать...
И разговор переходит на открытия. Обсуждается
проблема снежного человека, и поскольку большин-
ство присутствующих охотники — обсуждение дело-
вое, профессиональное, богатое деталями. Затем спра-
шивают, слышал ли я что-нибудь о якутском драконе.
Нет, это не был местный вариант фантастического
чудовища Лох Несса, не было порождение народной
поэзии, как выяснилось позднее. Это своеобразная
научная проблема, которой серьезно начали зани-
маться якутские ученые. Поскольку я впервые услы-
шал о якутском драконе от охотников па Пеледуе,
оставляю за ними приоритет рассказа, к которому до-
бавлю лишь некоторые факты, сообщенные мне в Тик-
си в редакции районной газеты «Полярная
звезда».
Родиной якутского дракона является озеро Ла-
бынкыр в Оймяконском районе. Озеро имеет 14 ки-
лометров в длину и среднюю глубину 60 метров. Зве-
ря видели жители деревни Томпоры, по словам кото-
рых расстояние между глазами дракона «шире, чем
плот из десяти бревен». Разумеется, и остальные ча-
сти тела имеют соответствующие размеры. Зверь
заглатывал живых собак. Колхозник Петр Винокуров
нашел на берегу челюсть дракона, под которой сво-
бодно помещался всадник. Геолог Виктор Твердо-
хлебов, который лично видел таинственного зверя
с узким, направленным назад зубчатым гребнем,
утверждает, что расстояние между глаз, должно быть,
не менее двух метров. На основании этих и некоторых
других данных заместитель директора Якутского фи-
лиала Академии наук Н. Черский пришел к выводу,
68
что это может быть относящийся к роду дельфинов
кит меченосец примерно десятиметровой длины и
пятнадцати тонн весом, который в древние времена
попал из океана в озеро Лабынкыр и постепенно там
акклиматизировался, или же какое-то неизвестное
науке вымершее доисторическое чудовище. В обоих
случаях «тайна горного озера», как называют эту
проблему в якутской печати, представляет большой
интерес.
Вообще животный и растительный мир Якутии бо-
гат интересными и частично еще не разрешенными
проблемами. Одной из таких проблем является бипо-
лярное распространение многих организмов. Как, на-
пример, объяснить такое явление, что на север-
ном побережье Якутии гнездится одна из пород
уток, которая встречается в Новой Зеландии. Или что
в северных районах республики распространена арк-
тическая «Corixa mirandella», разновидность которой
найдена в горных озерах Эфиопии и в озере Найваша
в Кении; что полярная крячка гнездится как в аркти-
ческой Якутии, так и в Антарктиде? Как объяснить,
что достаточная активность к переселению из аркти-
ческого или среднего пояса одной половины земного
шара в соответствующие пояса другой половины, как
Правило, наблюдается только у организмов северного
полушария? Среди биполярных организмов животных
и растений мы не находим ни на земле, ни в море
ни одного переселенца с южной половины земного
шара. Почему? Это пока еще . остается тайной при-
роды.
Советский географ академик Л. Берг относит при-
чины биполярности к ледниковому периоду. Он пред-
ставил для подтверждения своей гипотезы интерес-
ные материалы, среди которых есть материалы и по
Якутии. Череп тигра, обнаруженный в четвертичных
отложениях Ново-Сибирских островов, говорит о суб-
тропическом климате, который еще сравнительно не-
давно царил на территории Сибири. Надо полагать,
что распространенные ныне биполярные животные
и растения в те времена заселяли весь материк Евр-
азии. Потом наступил ледниковый период. Хотя боль-
69
шая часть Сибири не была покрыта льдом, все же
произошло внезапное похолодание, климат резко из-
менился, а это, в свою очередь, явилось причиной
вымирания теплолюбивых организмов повсеместно,
кроме некоторых «прибежищ» — Кавказа, Маньчжу-
рии, Японии, где благоприятные местные условия да-
ли возможность животным и растениям пережить
холодное время.
Когда ледниковый период прошел, из этих мест
началось контрнаступление на потерянные террито-
рии. При этом самые удобные по климатическим
условиям места были заселены, конечно, в первую
очередь. Но Сибирь еще только ждет вторжения той
флоры и фауны, что когда-то отступила на юг или
вообще вымерла. Одним из пионеров, который пер-
вым победоносным маршем вернулся в Сибирь, была
даурская лиственница. Правда, приспосабливаясь
к здешним условиям, она была вынуждена многим
пожертвовать. Когда-то это было вечнозеленое дере-
во, и только под влиянием сибирских морозов оно
приобрело способность осенью менять свою хвою.
Благодаря этому область распространения листвен-
ницы в северном полушарии так велика; в то же вре-
мя этот вид простирается далеко на юг, где стойко
выдерживает даже летний зной монгольских полу-
пустынь.
Возникновение биполярности под влиянием лед-
никового периода академик Берг объясняет при по-
мощи следующей схемы: в нормальных условиях
температура умеренного пояса и особенно тропиков —
непреодолимая преграда всем арктическим живот-
ным и растениям в их распространении на юг. Но лед-
никовый период принес охлаждение и в тропики.
Многие формы животного и растительного мира се-
верного полушария отступили в тропики, а, мо-
жет быть и дальше, в южное полушарие. Когда
ледниковый период прошел и в тропиках вновь по-
теплело, то формы, акклиматизировавшиеся в холод-
ных тропиках, либо вымерли, либо бежали оттуда на
север или на юг. Особенно хорошим коридором для
передвижения были западные побережья материков,
70
где пояс тропических вод узок и понижение темпера-
туры уже на несколько градусов открывало морским
животным и растениям северного полушария свобод-
ную дорогу для переселения.
Может быть, через два-три года лабынкырский
дракон прольет новый свет и на эти вопросы? Кто
знает! В Якутской академии наук рассказывали
о большой «мамонтовой горе», где какая-то стихий-
ная катастрофа похоронила целое стадо мамонтов,
частично сохранив туловища в вечной мерзлоте, к ве-
ликой радости палеонтологов и резчиков по кости.
В шутку я спросил, почему ученые Якутии не попро-
бовали найти и первобытного человека — не скелет,
а законсервированное в вечной мерзлоте тело? Собе-
седника этот вопрос не рассмешил. Он спросил, в свою
Очередь: почему вы думаете, что мы не искали?
Пример того, насколько труд ученых сегодня может
превзойти границы фантазии, его рассказ о работе
Сковородииской станции по изучению вечной мерз-
лоты. Зоолог П. Каптерев нашел в вечномерзлот-
ном слое почвы споры грибов доледникового периода,
ростки водяных растений, лишайники и яйца рачка
Chidorus. Ничего особенного в этом не было, но поз-
же с этими находками были проведены опыты, и рачок
ожил! Современник мамонта возродился в атомном
веке...
Следующим утром мы снова перебрались на борт
шитика, который должен доставить нас на несколько
десятков километров дальше, в самое узкое место
водораздела Пеледуя и Нююны. Мы надеялись пре-
одолеть его на лошадях за несколько дней. Шитик
сохранил наших знакомых пацанов-погонщиков, но
переменил капитана. За руль встал Толя, который
должен проводить нас через тайгу и вернуться с ло-
шадьми обратно. В разговорах с ним остаток пути
по Пел еду ю прошел незаметно. Среди порогов застря-
ли только один раз.
В лице Толи Силаева мы впервые встретили пред-
ставителя самой древней человеческой профессии,
71
романтического героя, без которого мир Джека Лон-
дона или Олдриджа казался бы пустым. И все же
этот романтический герой обречен на вымирание
и, может быть, через сто лет явится таким же опоэти-
зированным воспоминанием прошлого, каким сегодня
предстают перед нами удалой ямщик или поэт, кочую-
щий пешком из Тарту в Ригу*.
Толя Силаев — потомственный охотник.
Прием трафаретный, но я вынужден начать его
описание с подчеркивания ловкости, присущей всем
классическим следопытам. У Толи эта особенность
бросалась в глаза при малейшей деятельности —
у него не было правой руки. Преследуя горную козу,
он упал, ружье скользило следом по камням и, заце-
пившись за что-то, выстрелило. Это случилось пять
лет назад. Сейчас Толе двадцать три года.
Профессия уже наложила отпечаток на все его
поведение: он не просто молчалив, он все время пре-
бывает в молчаливом напряжении; без единого лиш-
него движения он умудряется следить за обоими
берегами и в то же время четко отвечать на наши
вопросы; когда он куда-нибудь присаживается или
ложится (временами мы меняем его у руля), соз-
дается впечатление, что для него не бывает неудоб-
ных положений; когда начал накрапывать дождь,
Толя схватил брезент и накрыл им ружье; свою еду
он делит поровну с собакой.
Мы интересовались, как надо вести себя при
встрече с медведем.
— Трудно сказать, — ответил Толя. — Это зави-
сит от вашего ружья.
И, познакомившись с нашим арсеналом, он с со-
мнением покачал головой:
— Лучше бы вам с ним не встречаться. Сейчас-
то медведь не опасен. Вот весной, когда просыпает-
ся, тогда он голодный, нападает. И летом, конечно,
медведица злая, когда она с медвежатами.
* Имеется в виду эстонский поэт и языковед Кристьян
Петерсон (1801—1822 гг.), совершивший в студенческие годы
пеший переход из Тарту в Ригу.
72
— А если все-таки встретимся? — спросили мы
с заметно остывшим пылом.
— Учтите, что медведь не умирает, если пуля попа-
дет ему в сердце. Только если в голову.
— А если промахнемся?
Вопрос прозвучал очень честно. Толя засмеялся.
— Удирать нет смысла. Медведь бегает быстрее
лошади. Лезть на дерево — тем более. Нож еще мо-
жет спасти или нервы.
«Нож-то вряд ли», — подумали мы самокритично,
но вслух этого не произнесли. Толю однажды спасли
нервы. Он встретил медведя в чаще и выстрелил из
обоих стволов. К несчастью, у него в патронах был
дымный порох. Дым заволок кусты, и Толя на мгно-
вение потерял медведя из виду, а в следующий мо-
мент охотник сам оказался распростертым па земле.
— Видите, — улыбнулся он и показал на шрам,
видневшийся в вырезе блузы. — Расписался на па-
мять!
Медведи свежего мяса не едят, а прячут жертву
под хворост и приходят только тогда, когда мясо уже
протухло. Так было и на этот раз. Медведь обнюхал
Толю («Так лицо обслюнявил, что стошнило, но по-
пробуй хотя бы вздохни!»). Убедившись, что парень
неподвижен, медведь поволок его по земле и закопал
под хворост.
— Жаль, что вы вчера об этом не спросили, —
сказал Толя. — У нас в лесопункте живет один ста-
рый эвенк. У него уже сто двадцать шесть медведей
на счету. Вот это охотник! Ходит по тайге так тихо,
что ни одну ветку не шелохнет, может по следам
определить, в хорошем или плохом настроении лиси-
ца. Он еще недавно зарабатывал больше двадцати
пяти тысяч рублей * в месяц.
— А вы?
— Тысяч пятнадцать.
— А на что тут больше всего охотятся?
* Здесь и в дальнейшем в книге имеется в виду масштаб
цен до 1961 года.
73
— Однако, на соболя. Теперь разрешили. Одно
время он был под запретом. Соболиная шкурка стоит
до тысячи двухсот рублей, а пойманный живьем со-
боль — в два раза дороже.
— А за год какая у вас добыча?
— Восемь соболей, белок штук триста — деше-
вые зверьки, пара куниц или горностаев, ну и для
себя четыре оленя.
— Для себя?
— Да. Шкуры сдаем по договору в кооператив,
а олени идут на мясо...
И нам показалось смешным, что англичане пишут
целые библиотеки об охоте на лисиц, вернее, на одну-
единственную жалкую, загнанную, дрожащую от
страха лисицу. Толя в свои двадцать три года мог
бы с полным правом выставить свою кандидатуру
на пост почетного президента Королевского охот-
ничьего общества...
Я забыл сказать, что ни Олав, ни Анте до сих пор
не поймали в Пеледуе ни одной рыбешки, а к спин-
нингу и всему рыболовному снаряжению четыре ос-
тальных участника экспедиции стали все больше
относиться как к излишней бутафории. Поэтому мы
были очень удивлены, когда при очередном обсужде-
нии меню наше предложение сварить надежный ма-
каронный суп с консервированным мясом провалилось
с треском.
— К черту макароны! Давайте сварим уху! —
заявил Толя.
Никто из нас не родился на свет врагом ухи. Со-
вершенно наоборот, в Таллине мы не представляли
себе Пеледуй без ухи. Но... Дальнейшие сомнения
Толя решительно отверг.
— Ребята! Айда за рыбой!
Распоряжение, звучавшее так, словно рыбный ма-
газин находился рядом, за углом, было обращено
к нашим форейторам. Мы достигли места назначения
и собирались два часа отдохнуть, чтобы затем в со-
провождении Толи двигаться дальше на лошадях.
74
О рыбной ловле уговору не было. Несмотря на это,,
ребята вскочили в каноэ — это индейское название,
хотя и неуместное здесь, все же точнее всего передает
сущность якутской ты — и через несколько секунд
уже скрылись за поворотом реки. Мы слегка расте-
рялись, но большего от нас и не требовалось. Толя
появился из лесу с каким-то корнем, который, к на-
шему удивлению, загорелся с первой спички. Затем
он расстелил у огня, который уже успел превратиться
в костер, припасенную оленью шкуру (в условиях
тайги, как мы смогли позже убедиться, лучший мат-
рац) и пригласил нас занять места. Мы так и сдела-
ли. Вода закипела. И тут вернулись ребята и выло-
жили примерно четыре кило свежих налимов!
Погода была пасмурная, но теплая и сухая; река
утомительно красива, хотя она и стала уже, стисну-
тая низкими берегами; лес, по которому мы должны
были продолжать наш путь, еще скрывал свои тайны.
И вдруг оказалось, что у нас еще целый час лишнего
времени.
— Толя, вы говорили, что здесь близко есть место,
где водятся ленки.
Ленок — ценная сибирская рыба, которую мож-
но попробовать только на месте, она не переносит
транспортировки.
— Есть, вон там, где начинается лиственница.
Километра полтора-два.
— Может, поедем?
— Можно, но тогда сразу.
Вхожу в каноэ. Это, конечно, неточно. Хотел вой-
ти, но первое же движение перевернуло бы лодку,
если бы Толя не подоспел на помощь. Ощущение
примерно такое, как будто стоишь на плывущем
бревне. Понимаю, что, даже если очень повезет, все
равно нельзя избежать купания, и заранее высматри-
ваю место в воде, куда падать. Все-таки пытаюсь
взять в руки весло — как у всех северных народов,
это обыкновенное байдарочное весло, — но Толя со
смехом останавливает меня:
— Да ты что! Мы же против течения пойдем.
Он хватает своей единственной рукой длинный
75
шест, и мне остается только следить, какой сильными
движениями проталкивает каноэ против течения. Че-
рез четверть часа мы останавливаемся на маленьком
острове, который с обеих сторон окружают пороги.
Толя высаживает меня, проводит каноэ через порог
и закрепляет якорь на берегу. Теперь лодка, удержи-
ваемая канатом, танцует посреди бурлящего порога.
Толя хватает удилище и сложным движением лески
закидывает крючок в воду. Движения повторяются
через каждые двадцать секунд с виртуозной точно-
стью. Шестиметровая леска ни разу не запуталась,
всякий раз она одинаково змеилась в воздухе. Это
была работа мастера. Затем Толя вытащил первую
рыбу. В момент, когда рыба от резкого рывка летела
в каноэ, он с быстротой молнии выпускал из руки
удилище, наступал на него ногой, освободившейся
рукой хватал в воздухе леску, и если попадалась
рыба побольше, падал на нее коленом. Здесь в одном
взмахе было все: ореховая скорлупка, бьющаяся по-
среди порога, пенистая поверхность воды, безумное
барахтанье рыбы и человек, который красотой и точ-
ностью своих движений был выше всего этого.
На обратном пути Толя сознался, что он неохотно
стреляет в животных, больше любит их фотогра-
фировать.
НА ПРОСТОРАХ ЗЕЛЕНОГО
ОКЕАНА
Было четыре часа дня, когда мы отправились
в путь.
Пути-дороги! Дороги? Дорог не было. Была
только узкая извилистая тропинка. Местами она на-
поминала русло ручейка, извивалась между повалив-
шимися деревьями и затем вовсе исчезала. Протоп-
тали ли ее животные, или она выдавала существова-
ние человека — выяснить было трудно. Двигались
медленно. Громко бренчали котелки, ведра, рюкзаки
и пакеты с байдарками, которыми были навьючены
лошади. Временами поклажа цеплялась за ветви
и застревала. Тогда приходилось заниматься ее вы-
свобождением. Но в общем лошади оказались работя-
гами и доставляли нам мало неприятностей. Мы мог-
ли все внимание уделять лесу.
Лес похож на большой город. Каждую секунду
здесь кто-то рождается, растет, умирает. Трухлявые
стволы деревьев покрыты, как саваном, ковром мха.
Пни напоминают кладбищенские обелиски: некото-
рые, высотой в человеческий рост, увенчаны венками
77
из вечнозеленых растений-паразитов. Смерть осво-
бождает место молодому лесу, который наступает
в кричащих, ярких красках. Лиственницы перемеша-
лись с елями и соснами, то тут, то там попадается
белый ствол и нежно-зеленая одежда березы, в под-
леске распрямляются и тянутся к небу побеги топо-
ля, нетребовательная рябина. В более сухих местах
брусника, голубика и черника завоевали себе право
на жизнь и в опьяняющем обилии приносят плоды.
Мы топчем, такое количество грибов, которого было
бы достаточно, чтобы перевести на растительную
диету все население Таллина. Лес суров, но душа
у него щедрая.
Лошади всхрапывают, Толина собака с лаем бро-
сается в заросли, Олав и я — следом за ней. В тай-
ге сыро, воздух наполнен испарениями, от малейшего
напряжения пот льется ручьями. Мы продираемся
сквозь чащу, нагибаемся, выгибаемся и извиваемся,
чтобы спастись от хлещущих по лицу веток. Когда,
наконец, отдуваясь, добираемся до большого кедра,
слышим лишь тяжелые удары крыльев. Собака с уп-
реком глядит нам в глаза. Но оттуда, где остались
лошади, слышится двойной выстрел, который надолго
оставляет в лесу почти беззвучное эхо, и, когда мы
возвращаемся, на чересседельнике болтается пара ку-
ропаток. Толя считает, что теперь к ужину будет
настоящая уха. Из птицы? Нет. Мы ведь взяли с со-
бой своих ленков, а настоящая уха получается все-
таки только из птицы и рыбы вместе. Уж Толя нам
покажет.
Вспоминается рецепт, который в прошлом году
нам дали узбекские охотники: «Если есть рыба, под-
стрелите еще двух-трех фазанов и сварите их. Мясо
можно выкинуть, а в полученный бульон положить
рыбу. По желанию добавить приправу, масло и т. п.».
В общем надо сказать, что переход на Нююну
открыл перед нами новые страницы меню, которое
сделало бы честь даже самому рафинированному
повару столицы. Но об этом потом, ведь мы только
что достигали границы «пьяной тайги».
Этот дословный перевод якутского названия дает
78
довольно точное представление об открывшейся перед
нами картине. Красивый, редкий, столетний сосновый
лес. Из таких деревьев у нас в Эстонии, на островах,
делают мачты. А на материке такой лес люди назы-
вают «праздничным». В этих единодушно стремящих-
ся ввысь деревьях действительно есть что-то торжест-
венное.
Но здесь лес словно опьянен самолюбованием.
Прямые как струны стволы деревьев стоят наклон-
но. Не по направлению ветра, как у нас на побережье,
где они отступают перед штормом в строгом строю
одно за другим, а беспорядочно, вперемежку, крест-
накрест, местами образовав козлы высотой с дом,
словно в лесу озорничали циклопы. Это не бурелом.
Это вечная мерзлота, которая поднимается здесь так
близко к поверхности земли, что дерево не может
найти в почве достаточной опоры. Оно теряет равно-
весие, но продолжает жить. Примерно такую картину
представляют горные леса, смятые и прочесанные
лавиной.
Мы спустились пониже. Почва заболачивается. От
ледяного дыхания близкого родника бросает в дрожь,
хотя лица потные. Толя останавливает первую ло-
шадь. Мы должны перейти ручей. Он не широк, но
берега заболочены, и ноги глубоко увязают в топкую
почву. Лошадей переводят поодиночке, они фыркают
.и пытаются освободиться от тяжелой поклажи. Земля
чавкает и бурлит. Болото покрыто обманчивой кор-
кой мха, которая напоминает диванную подушку
своими красноватыми и сипе-зелеными тонами рас-
цветки. Корка мягкая, но все-таки достаточно проч-
ная, чтобы люди не проваливались. А тяжести лоша-
дей она не выдержала. Последнее животное испуган-
но храпит, падает и разбрызгивает вокруг вонючую
грязь. И уже поверх вьюков журчит вода. Семь пар
рук объединенными усилиями кое-как вытаскивают
лошадь вместе с поклажей на сухое место. Путеше-
ствие продолжается.
Из этого леса нам не удалось выбраться до тем-
ноты, и мы были вынуждены разбить палатки на
месте, казавшемся более сухим. Мы были здесь уже
79
не первыми: заботливо расчищенное место для костра,
заготовленные дрова и постели из еловых веток сде-
лали несколько квадратных метров перелеска уют-
ными, словно мы попали в теплую комнату. Толя
обследовал зарубки на стволе дерева и сообщил, что
прошлой зимой тут останавливался охотник эвенк.
Добыча, по-видимому, была неплохой: запас дров
свидетельствовал о намерении еще вернуться сюда.
Мы сгрузили поклажу на землю, спутали лошадей,
занялись буднями лагеря.
Гриша и Олав идут к роднику за водой.
В лесу звучит сухой кашель топора. Эти звуки
обещают теплую подстилку и горячее пламя костра.
Анте и Толя заняты определением состава ухи.
Объединенное кулинарное искусство Сибири и Эсто-
нии должно сегодня ночью породить шедевр.
Арно и я расчищаем подлесок, но оставляем
перед обеими палатками по маленькой елочке. Вер-
нувшийся Олав некоторое время наблюдает за нашей
работой, потом бросает насмешливо:
— Эстеты!
Это был хороший вечер.
Темнота сузила границы нашего маленького мира.
Огонь выделяет пять-шесть метров леса, заполняет
это пространство теплым светом, заставляет метаться
тени кустов и деревьев. За освещенным кругом рас-
кинулась тайга, темная, беззвучная, полная таинств,
которые держат нас настороже и в напряжении. Зе-
леный океан, распростершийся от Урала до Охотско-
го моря, от монгольской границы до тундры. В этом
океане — острова, побольше и поменьше, и один
из них — может быть, самый маленький — мы.
Но находиться на нашем островке чертовски здо-
рово! От ухи с куропатками и лапши остались только
восхитительные воспоминания. Теперь мы сидим во-
круг костра (лицо пылает, спина мерзнет) и стараем-
ся растянуть приятные минуты в часы. Из кружек
поднимается пар от ядовито крепкого чая, приправ-
ленного свежесваренным брусничным вареньем и спир-
том. Напиток приятно обжигает внутренности и вы-
шибает пот. Уже не замечаешь, что шуршит дождь
80
и скатывается по штормовой куртке, собираясь в подо-
ле лужицей, которую время от времени приходится
вытряхивать. Вокруг и внутри нас царит пламя, свет-
лое, радостное и трепещущее, объединяя и настраи-
вая на раздумья и откровения. Гриша запевает песню
о тайге, Байкале и реках, текущих в вечность. Потом
вековые леса Якутии содрогаются от эстонских на-
родных песен, и медведь, покачивая головой, изум-
ленный, уходит подальше в чащу.
А по ту сторону туч звезды отсчитывают время.
Таких минут не дарят помногу...
— Ребята, лошади пропали!
Этого еще не хватало!
Выскакиваем из палаток. Дождь сечет землю
и лес, измученные деревья роняют крупные слезы.
Вестником был Арно, на лице которого я в этот мо-
мент впервые увидел печать растерянности. Лошадей
действительно не было.
Олав выуживает в рюкзаке штаны, выжимает из
них воду и идет с Толей и Арно искать беглецов.
К счастью, почва набухла и размякла, и следы ясно
видны, а вера Толи в способность лошадиной само-
защиты непоколебима. Действительно, через два часа
лошади были благополучно возвращены на место.
Якутская лошадь заслуживает место* лошади Ка-
лигулы в Римском сенате или хотя бы оды. Она, ка-
жется, объединила в себе все положительные черты
этих животных, сочетая их с невероятной неприхот-
ливостью. Якутская лошадь целый год живет в тайге
и чувствует себя так же уютно, как ее родственник
мустанг в прериях Америки. Неглубокий снежпый
покров позволяет держать лошадь и зимой на под-
ножном корму. Конечно, это означает, что лошадь
может совершенно одичать, но на это никто не обра-
щает особого внимания: по мере надобности одичав-
ших лошадей ловят и укрощают. Экономически такой
способ содержания лошадей выгоден колхозам: на
табун в двести-триста голов требуется только два
пастуха, чтобы следить за передвижением лошадей.
6 Леннарт Мери
81
Это не такое простое занятие, если учесть, что земли
двух колхозов, которые мы посетили, тянутся на три-
ста километров!
Якуты — настоящие мастера разведения лошадей,
большая часть их народных игр связана со скачками,
джигитовкой и преодолением препятствий. Оно и по-
нятно, ведь коневодство — исстари традиционное
занятие этого народа. Только позже, в XVII столе-
тии, в результате объединения с Россией к коневод-
ству добавилось земледелие.
Якутская лошадь низкорослая, коренастая, с длин-
ной шерстью. Она хорошо выдерживает самые тре-
скучие морозы. Однажды мы с Гришей ехали верхом
через лес и застряли в тайге на ночь, потеряв ори-
ентировку. Лошади сами не только доставили нас
домой, но, двигаясь между деревьями, каким-то не-
постижимым образом учитывали наши габариты, в
результате чего ни одна ветка не выколола нам гла-
за. Есть еще одна заслуга у якутских лошадей: они
снабжают праздничный стол прекрасным жарким,
острым сыром и содержащим много алкоголя кумы-
сом, который ударяет мужчинам в голову так же,
как хорошее пиво. Из шкуры лошадей изготовля-
ют лыжи и сапоги. Таким образом, лошадь обеспе-
чивает 12 процентов денежных доходов якутского
колхозника, требуя всего лишь 5 процентов его тру-
да. Не удивительно, что март называется в якутском
календаре месяцем лошади.
Честь ей и хвала! Берите с нее пример, неженки
из Тори! *
Благодаря лошадям мы все-таки добрались до
Нююны. Дорога была трудной даже без рюкзака.
Двигались под непрекращающимся дождем, иной раз
вдоль русла ручья, иной раз по узкой звериной тро-
пе, где тяжело нагруженные лошади едва пробира-
лись. На остановках дрожали от холода, на ходу из-
нывали от духоты. Тяжело дыша, взбирались на горы
и соскальзывали по глинистым обрывам вниз, в забо-
лоченные долины. Мимо соблазнительных следов ко-
* Эстонский конный завод всесоюзного значения.
82
пыт проходили равнодушно, даже не хватаясь за ру-
жья, отупевшие от дождя и усталости.
По воле слепого случая однажды к концу дня
я оказался в голове растянувшейся колонны. Лес стал
редеть и, наконец, уступил место погорелищу. Обуг-
лившиеся стволы сосен больше не закрывали гори-
зонта, и то, что я увидел, заставило меня приобод-
риться. Как говорится в описаниях путешествий: «Он
прибавил шагу, и его усталость как рукой сняло».
А увидел я долгожданную Нююну. Она возникла
из тумана и тут же снова исчезла в тумане. Но я
успел заметить, что она не особенно широка, на
глаз — метров семьдесят.
Между прочим, Нююна по-своему вошла в исто-
рию: некоторые ученые считают, что заселение Яку-
тии происходило именно по Нююне. На основании
фольклорного и археологического материала дока-
зано, что якуты поселились на своей теперешней ро-
дине сравнительно недавно, примерно тысячу лет
назад. По-видимому, их «начальной» родиной были
западные области Предбайкалья, откуда якуты при-
несли свою принадлежность к тюркско-татарской
языковой группе и орнаментику, в которой богато
представлены животные южных стран — лев, верб-
люд, змея. Современный якутский язык по словар-
ному запасу сохранил свою близость к тюркско-татар-
ским языкам, поэтому якут и казах могут понять друг
друга в такой же . степени, как эстонец и финн. Пере-
селение на север и северо-восток происходило, разу-
меется, на протяжении столетий и, по мнению некото-
рых исследователей, окончательно прекратилось толь-
ко за триста-двести лет до появления в Якутии рус-
ских землепроходцев. Якуты — сами они называют се-
бя «сахас» — явились на свою теперешнюю родину как
животноводы довольно высокой культуры (лошади,
крупный рогатый скот). Для передвижения был ис-
пользован единственный в те времена путь сообще-
ния— река Лена. Переезды совершались на больших
плотах, куда помещали и стада. Так как Лена
в среднем течении довольно бурная, часть переселен-
цев могла направиться в бассейн Нююны, где, кроме
6*
83
того, было больше возможностей для выпаса стад,
чем на скалистых берегах Лены.
По крайней мере так звучит сухая гипотеза, и
если бросить взгляд на карту, это предположение
кажется довольно правдоподобным: Нююна в верх-
нем течении приближается к Лене; река представ-
ляется широкой, течет по спокойному ландшафту, че-
рез ее притоки открывается путь в бассейн реки
Вилюй. Однако при ближайшем знакомстве с рекой
выясняется, что плоты, да еще со скотом, провести
по ней невозможно. И за всю свою историю река
никогда не была иной — ведь ее русло проходит
по старейшей в Якутии геологической области, рель-
еф которой за последние тысячелетия почти не из-
менялся. Это еще раз подтверждает, что каждому
теоретику — в том числе и историку — полезно
время ог времени покидать кабинет, надевать рюкзак
и проверять свои теоретические домыслы на прак-
тике. Одно случайное путешествие на остров Аэгна
породило уверенность историков, что заселение
Финляндии происходило через полуостров Порккала.
Основание? Линия Порккала — Аэгна—единственное
место в Финском заливе, кроме Кронштадтской бух-
ты, где между обоими побережьями существует
визуальная связь — весьма важная предпосылка для
массового переселения при тогдашней мореходной
технике. Из карты этого не вычитаешь. Для этого
нужно было увидеть море собственными глазами.
И вот мы видим Нююну своими глазами.
Берег на нашей стороне окружают пологие горы
с острыми контурами лиственного леса. Вершины
гор покрывает пояс тумана. Местами он просачи-
вается острыми языками между деревьев, выдавая
спрятанные в пушистый ковер леса долины, низины
и впадающие в Нююну ручейки. Несмотря на упря-
мый моросящий дождь и сумерки, на отрезке реки
длиной примерно в километр ясно видны детали и
краски. Лиственницы не спускаются до границы во-
ды, а уступают более сырую почву елям, которые
84
окаймляют реку резко выделяющейся темной поло-
сой. Эта полоса говорит о сложной структуре поверх-
ности земли, о различных почвах и закономерностях
природы. Ель растет там, где ей можно вытянуться.
Весной своими мощными корнями она защищает тай-
гу от разорительных размывов. В этой борьбе у нее
есть союзник —кустарник, доходящий до границы
воды и бесстрашно вступающий в ближний бой с ре-
кою. Только в одном месте, где широкой дугой на-
ступающая Нююна с ходу бросает всю массу воды
против высокого берега, лес вынужден уступить свои
позиции. Следы отступления отмечены поверженны-
ми в воду деревьями-великанами, которые последним
усилием цепляются за жизнь, продолжают защищать
лес своими телами.
Но время установки палаток совершенно не под-
ходит для размышлений. Мы промокли, рюкзаки отя-
желели и потемнели от впитавшейся в них воды, уз-
лы упаковки разбухли и не поддаются нашим уси-
лиям. Наша энергия давно израсходована на дрожь
и трепет, и бесчувственное тело больше не реагирует
на стекающую по спине и животу воду. Прежде все-
го нужен костер. Всем отрядом, с пятью топорами,
мы бросаемся на лес, и почти сразу же целый кубо-
метр топлива уложен штабелем. Его поджигают с не-
скольких сторон сразу. Арно и Гриша защищают на-
тянутым брезентом палатки первые язычки пламени,
которые бессильно лижут дрова. Анте с поразитель-
ным оптимизмом натягивает вокруг костра бельевую
веревку. Начинается поединок огня с дождем.
Проходит четверть часа, и гудящий огненный кра-
тер взметается выше деревьев, мощный поток возду-
ха уничтожает дождь и уносит малочисленных кома-
ров и мошек. Освобождаемся от накомарников.
Вечерние сумерки превращаются над огнем в сине-
черный свод. От рюкзаков поднимается пар, а Гри-
шин носок, повешенный для просушки, охватывает
веселое пламя. Затем и мы сами начинаем дымиться
и вынуждены шаг за шагом отступать от гибельных
объятий жара. Первый глоток почти кипящего чая
расплавленным металлом пронизывает тело. Внешняя
85
и внутренняя теплота соединяются, кажется, мы на-
чинаем оттаивать. Появляется чувство голода вместе
со всей деятельностью, предназначенной для его
усмирения.
Палатки ставим на разбухшую от дождя землю.
Нет времени даже соорудить постель из веток, ско-
рей бы уснуть. Арно пытается натопить свое жилище
сухим спиртом, но результаты не оче^ь обнадеживаю-
щие. Сухой спирт выделяет при горении много сыро-
сти, которая тут же оседает каплями на стенках,
кроме того, он уничтожает кислород, и в палатке ста-
новится трудно дышать. Мы пробуем другой способ.
Вкатываю в костер два-три камня величиной с фут-
больный мяч, и когда они раскаляются, волоку их
в ведре в палатку и устанавливаю на подставку, вы-
ложенную из мелких камней. Мы застегиваем вход
в палатку, а сами сидим еще полчасика у костра.
’Одежда со стороны, обращенной к огню, совершен-
но сухая, но по спине бегут вниз зловредные капли.
Поворачиваемся к костру спиной — результат по-
прежнему половинчатый. Но когда мы снова заби-
раемся в палатку, оказываемся довольно сухими.
Из палатки на нас пышет жаром настоящей ту-
рецкой бани. Камни согрели ее и высушили. Мягкие
надувные матрацы обещают заслуженный отдых и не
пропускают сырость и ледяное дыхание вечной мерз-
лоты. Горит свеча; ленивыми глотками отхлебываем
горячий чай, прислушиваемся к тихому шороху дож-
дя. Забыты дневная усталость, холодная сырость, про-
биравшая до мозга костей, чавкавшая в сапогах грязь
и сказанные со зла крепкие слова. Даже сон, кото-
рый казался таким желанным, отступил. Приятно бе-
седовать в такие моменты и с шутками вспоминать
дневные события. Кажется чертовски смешным, что
сейчас полночь, а в Таллине только кончается рабо-
чий день. Перед глазами возникает на мгновение
нервная сутолока людской толпы на трамвайной
остановке Центральной площади в Таллине, и под
успокаивающим стаккато дождя эта картина кажется
очень далекой. Тем временем доктор ударился в исто-
рию. Он рассказывает о знаменитых врачах из Тарту-
86
ского университета, и именно в этот первый вечер
у Нююны я узнал, что до Пирогова антисептическая
хирургия еще не была известна. В то время мыли
руки не перед, а после операции и кетгут для нало-
жения швов держали за ухом.
Анте обещает в следующие недели кормить нас
только рыбами ценных пород и рассказывает, почему
Олав лучше ловит рыбу, чем он.
— Как-то зимой возвращаюсь домой поздно.
Смотрю — у Олава свет горит! Подхожу к его две-
ри, из-за нее доносится: тырр! плюх! тырр! плюх!
Вошел, вижу: Олав упражняется в забрасывании
спиннинга. Поставил тазик с водой и забрасывает ту-
да крючок. Представляешь? Среди зимы!
Я пробую представить себе это и вдруг слышу,
как всхрапывают лошади. Умолкаем на полуслове,
рука доктора с зажженной спичкой застывает в воз-
духе. Снаружи отчетливо слышится сердитое пыхте-
нье... Хватаем ружья (традиционно, конечно, заря-
женные). Анте лихорадочно начинает искать патроны,
заряженные на медведя, которые именно теперь, да,
именно теперь, в этот решительный миг нашей первой
встречи с некоронованным властителем тайги, исчез-
ли, как в воду канули. Очень осторожно высовываю
голову из палатки — в воображении уже чувствую
на лице горячее дыхание и челюсти, сжимающиеся
вокруг шеи. Действительно, лошади беспокойны и
жмутся к палаткам. Доктор решительно под-
нимается, натягивает плащ и вылезает под дождь.
Ждем, ружья на коленях. Ворчание слышится снова,
выстрела и крика о помощи пока еще нет. С горечью
думаю, какими невинными кажутся медведи в Тал-
линском зоопарке, не-
медленно приближаются шлепающие шаги.
Аптс напрягает мускулы.
Полог отшвыривается в сторону.
Сейчас!..
Мгновение доктор наслаждается нашими гото-
выми к прыжку фигурами и...
— Эго храпят ребята в соседней палатке!
На следующих стоянках мы отплатили медведям
87
тем, что не обращали никакого внимания на рычание
и урчание по ночам. Косолапые обиженно сторони-
лись нашего маршрута, и мы все время спали совер-
шенно безмятежно. Так же, как и в эту ночь, когда
засыпали с чувством победителей, зная, что достигли
Нююны.
Утро.
Дождь шуршит по-прежнему.
Под бок натекла лужа. Стараюсь не двигаться.
Прислушиваюсь. В утренней тишипе звуки почти ви-
димы и осязаемы.
«Кру-круу-прр!» Лошади жуют траву и отряхи-
ваются от дождя.
«Крии-крии-крии!» Через каждые две минуты.
Где-то близко гнездо большой птицы. Родители, оче-
видно, носят птенцам пищу.
«Поп-поп-поп-поп!»
Порыв ветра и стук тяжелых капель о крышу.
Это хорошо, если есть ветер, значит, можно надеять-
ся и на солнце.
«Вия-курр, вия-курр!» Это наши знакомые — кед-
ровки. В лесопункте в одной семье я видел такую
птицу, разгуливающую по кухне. Хозяйка объяснила,
что за день птица выклевывает из шишек целую кучу
кедровых орехов. Следовательно, здесь тоже есть
кедры.
Треск и шипение. Неужели костер горел всю ночь?
Это неосторожно. Хотя при таком дожде...
Сонные вздохи, потягивания и голоса из соседней
палатки:
— Ребята, у меня настроение уже лучше! —
Это Гриша.
— Налей его в бутылку и заткни пробкой. При-
годится на потом. — Это Арно.
— Вот выспался! — Толя.
— Будет когда-нибудь подъем или нет?
Ого! Доктор уже встал. Только сейчас замечаю,
что его ложе рядом с Антсом пустует. Легкий сон
у человека. На Пеледуе он тоже вставал первым,
88
когда еще только занималась заря, и уже кипятил
чай, когда мы еще только просыпались. Откуда он
берет такую энергию?
И снова начинается в лагере обычная суета.
После завтрака Толя собирается в обратный путь.
Дарим ему пленки и-значок Таллина. Он по очереди
жмет нам руки. Уже сидя в седле, еще раз желает
нам доброго пути.
Теперь мы превратились в пленников реки. С той
только разницей, что отсюда невозможно бежать.
Единственный путь отсюда через пороги и время.
Мосты сожжены.
Арно идет навстречу пожеланию большинства и
объявляет выходной день.
Для нас это означает стирку. Просто нет другого
выхода. По крайней мере у меня в рюкзаке безна-
дежно перемешались сигареты, бумажки, макароны,
порох, соль, дробь, мука. «Земля людей» Сент-Экзю-
пери и аспирин. Кстати, во время стирки выясняется
удивительный факт: у семейных людей работа про-
двигается быстрей, чем у холостяков! Костер пылает
беспрерывно и проглатывает немыслимое количество
дров. У огня мы строим подобие тента, используя для
этого ветки, плащи и жерди. Издалека это напоми-
нает балдахин главаря каннибалов, устроенный пе-
ред праздничным огнем. Не хватает только Робинзо-
на на вертеле.
Наконец и байдарки снова собраны. Теперь для
этого потребовалось еще больше времени, гвоздей и
жести от консервных банок, чем на Витиме. Конст-
рукция на редкость неудачная.
Олав починил спиннинг и идет на берег реки по-
пытать счастья.
На Пеледуе мы научились не обращать внимания
на такие попытки. Ведь не так просто объяснить,
почему именно в этот раз рыба не клюет. К тому же
у нас достаточно консервов.
И когда через три минуты с реки послышался
всплеск, словно в воду бросили детскую коляску, все
решили, что Олав просто упал в воду. Я был, ка-
жется, единственным, кто лениво повернул голову
89
в направлении звука. Но то, что я увидел, заста-
вило меня пересмотреть свое превратное отношение
к рыболовам. На блесне трепыхалась прекрасная
рыба. Я схватил фотоаппарат и бросился к Олаву.
За три минуты вытащить пятикилограммовую
щуку (или, на языке статистики, килограмм шесть-
сот граммов живой рыбы в минуту) и обеспечить
своим друзьям приятный ужин — всегда было доб-
рым и благодарным делом. Я сфотографировал ге-
роиню дня и Олава со всех сторон. Но уже со сле-
дующего дня рыбозаготовки (это слово должно сюда
подойти) стали таким обычным делом, что повара
начали предъявлять заказы. Примерно так же, как
хозяйки идущему в магазин мужу: «Мне надо бы еще
полкило филе», или: «Если встретишь что-нибудь, что
можно мариновать...»
Нююна щедро оделяла нас своим богатством.
Вспоминается, как однажды, когда нам уже начали
надоедать обычные рыбные блюда, мы с Антсом
(было как раз наше дежурство) решили поразить
ребят жареной рыбой в «пикантном белом со-
усе». Возились с этим делом полдня. Аромат был та-
кой соблазнительный, что даже Арно не решился
прервать наше колдовство, и когда, наконец, эта за-
литая соусом гора рыбы была истреблена до послед-
ней крошки, пришлось отложить отъезд еще на пару
часов.
Вечер застает нас снова толпящимися вокруг
костра, в одежде, от которой идет пар. Тоска по все-
му сухому все больше преследует нас, она становится
прямо-таки навязчивой идеей. Мы неожиданно ловим
себя на мысли, что самое большое наслаждение —
чувствовать, что ты сухой и теплый. Круг удоволь-
ствий сузился вместе с нашим миром, который
в сжатом состоянии поместился в пятиметровые
скорлупки.
В них мы продолжали путь следующим утром.
ВНИЗ С ГОРЫ НА БАЙДАРКЕ
Все стало необыкновенным.
Мы могли отдыхать прямо в байдарках, для этого
не требовалось выходить на берег. Течение не отно-
сило нас назад — оно мчало нас вперед. Пороги, тре-
бовавшие на Пеледуе так много труда, злости и на-
пряжения, угрожавшие перевернуть нас своей упру-
гой водяной массой на скользкие, отполированные
течением камни, превратились в рьяных, иногда
даже слишком рьяных помощников. Река и че-
ловек объединили свои цели. Это рождало скорость
и удовольствие, о котором мы раньше и не догадыва-
лись. Берега сами по себе оказывались за кормой,
скалы испуганно проносились мимо. Мускульное на-
пряжение перестало быть самоцелью. Мы чувствова-
ли себя свободными и сильными, излишки энергии
и внимания находили более достойное применение
в любовании природой и самими собой. Мы получили
возможность больше видеть и многому радоваться.
Даже дождь больше не пугал нас. Он был единст-
венным плохим воспоминанием этих дней и в то же
время создавал необходимое равновесие между све-
91
том и тенью, без чего эта совершенная картина каза-
лась бы плоской идеализацией.
Однажды я пережил удивительный обман зрения.
Мы прошли пороги. Нююна сделала резкий поворот,
но текла по-прежнему быстро. Перед нами открылся
двухкилометровый отрезок реки, прямой и узкий, сти-
снутый неодинаково высокими берегами. Мы с Гри-
шей, кажется, первыми вышли на эту прямую, в кон-
це которой над водой тянулась низкая гряда скал,
предвещая новые пороги. Но не этот совершенно
неожиданно открывшийся широкий вид на Нююну
поразил нас, поразило нечто другое: я вдруг ясно по-
чувствовал, что вода течет с горы вниз. Большая река,
шириною с нашу Эмайыги, с почти гладкой поверх-
ностью, полноводная, спокойно текла вниз с горы,
перевернув вверх ногами все представления о ватер-
пасах и отвесах. Это не был водопад, где поте-
рявшая равновесие вода падает, пенясь и ревя, что-
бы несколькими десятками метров ниже снова при-
обрести свое естественное состояние. Здесь она текла
быстро и очень тихо, оставляя впечатление неподвиж-
ности. Это было так же потрясающе, как
если бы вода спокойно текла вверх по горе. Перепад
мог составлять метр, в крайнем случае два на кило-
метр, другими словами — два миллиметра на метр.
Разве такой угол — примерно одна десятая граду-
са — воспринимается на глаз? За чертежной доской,
наверно, нет. В природе — да! Мнения осталь-
ных членов экспедиции по этому поводу разделились,
и я до сих пор не уверен, что это не был обман
зрения.
Путь по Нююне держится в памяти больше пей-
зажами, красками и запахами, чем происшествиями.
Последних было маловато, вернее, они были таковы,
что в своей нежной скромности не выдерживают пе-
ренесения на страницы путевых очерков. Как-то мы
обнаружили на берегу точильное колесо. Анте, ка-
жется, заметил его первым и пристал к берегу. Мы
собрались вокруг удивительного инструмента, какро-
бинзоны, обнаружившие след человека. Колесо было
самого обычного устройства, с деревянной рукоят-
92
кой и корытцем — на таких плотники обычно точат
топоры; и мы поступили так же после бесплодных
попыток разгадать таинственную судьбу инструмен-
та. И в последующие дни мы не встретили людей,
рассеянности которых можно было бы приписать на-
ходку. Берега оставались по-прежнему незаселенны-
ми. Ни дыма, ни голосов, даже ни одного плывущего
по воде бревна. Это было тем более странно, что со-
гласно карте мы должны были миновать уже две де-
ревни. Постепенно мы убедились, что по крайней
мере на Нююне карта бесполезна. Позже выясни-
лось, почему карты Якутии так быстро стареют: пере-
ход от полукочевой жизни к оседлой происходил
в сравнительно недалеком прошлом. Имевшиеся
у нас карты не успевали реагировать на это и усерд-
но предлагали нам бывшие места стоянок охотников
и пастухов.
Все-таки однажды утром мы встретили человека.
Это произошло в тот момент, когда мы начали свер-
тывать лагерь. Из-за кустов появился всадник. Встре-
ча была такой неожиданной, что обе стороны окаме-
нели. Так как численный перевес был на нашей
стороне, мы опомнились первыми и двинулись ему
навстречу. Это был якут средних лет, одетый, к на-
шему разочарованию, в самый обыкновенный ватник,
ичиги — сапоги с мягкими подошвами — и меховую
шапку. За спиной у него виднелось ружье.
Встреча в тайге всегда торжественное и согреваю-
щее сердца событие, во время которого, как мы чи-
тали, надо строго придерживаться церемонии под-
черкнутого дружелюбия. Правда, зеленой ветви мы
себе не сломали, так как не были уверены, что глу-
бокий смысл этого жеста будет правильно понят, но
тем усерднее закричали «Кяпся!». Нам говорили, что
в подобных обстоятельствах это уместно и желатель-
но. Якут тоже сказал «кяпся», и его глаза сощурились
от смеха, потому что его произношение было гораздо
лучше нашего. Дальше он продолжал уже на чистей-
шем русском языке.
— Вы, однако, из экспедиции? Алмазы ищете?
93
Он оказался бригадиром пастухов и сейчас нахо-
дился на пути к одному из притоков Нююны, где вол-
ки «обижали» лошадей.
После богатых тишиной и бедных событиями дней
было хорошо беседовать с ним. Только один раз его
лицо приобрело выражение плохо скрываемого недо-
верия. Это случилось тогда, когда мы сказали ему,
что прибыли из Эстонии сюда просто для того, чтобы
на Нююне немножко поупражняться в гребле. Он
Покачал головой и больше не пытался проникнуть
в наши секреты. Теперь, вспоминая эту встречу, я на-
чинаю его понимать. Деятельность группы «Калева»
могла показаться такой же нереальной, как нам
встреча в лесу под Таллином с эскимосом, прибыв-
шим собирать рыжики. Поэтому в дальнейшем мы
всюду в разговорах старались разъяснять принципы
спортивного туризма. Жаль, что у нас не было с со-
бой брошюр об Эстонии. Во время прежних наших
Путешествий было так: чем дальше находились райо-
ны, где мы раздавали такие брошюры, тем с большей
благодарностью их у нас принимали. С каким душев-
ным тбплом горцы далеких аулов, оленеводы Коль-
ского полуострова, туркменские овцеводы брали в ру-
ки брошюрки, в которых словами и картинками
рассказывалось о маленькой родине их новых знако-
мых — эстонцев, которых в большинстве случаев они
видели впервые в жизни! За этим простым проявле-
нием внимания скрывается глубокий смысл: дружба
народов становится конкретнее. Кроме того, путеше-
ственник всегда остается перед кем-нибудь в долгу.
Пусть же благодарностью будет хотя бы такой
скромный подарок!
Кроме того, наши спортсмены-туристы могли бы
оказать большую помощь геодезистам и геологам.
Ведь у нас еще немало районов, нанесенных на гео-
логические карты лишь в общих чертах, детальная
их разработка только предстоит. Есть еще «белые
пятна», куда не ступала нога геолога. Если собрать
все тропинки, по которым за последние пять лет про-
шли паши спортсмены-туристы, можно предполо-
жить, что они двигались над золотом и каменным
94
углем, оловом и алмазами, но не сумели там, Где на*
до, посмотреть под ноги. Это не упрек: чтобы увидеть
полезные ископаемые, надо иметь чутье геолога. Ком-
сомольцы Иркутской области понимали, какую не*
оценимую помощь можно оказать геологам, мобили-
зовав для этого туристов. В' 1958 году в школах и уч-
реждениях области начали работать массовые курсьц
дававшие своим выпускникам’ основы геологических
знаний. Для этого потребовалась работа 84 инструк*
торов. Через два года были подведены итоги работы
молодых путешественников. Результаты? Пожалуй,,
убедительней всего о них расскажут цифры.
В 1958 и 1959 годах в области были организова-
ны 1 164 туристские группы, в которых участвовало
примерно 50 тысяч человек. Иркутские краеведы об-
наружили большие залежи золота, железа,
марганца, сланца и многих других полезных ископа*
емых.
Открытия были сделаны участниками туристских
походов, не профессиональными геологами. Благода-
ря лекциям и самостоятельному чтению они достиг-
ли первых ступеней этой увлекательной науки. Места
взятия проб были заботливо отмечены, образцы гор-
ных пород переселились в рюкзаки, а осенью на сто-
лы геологов для исследования. Теперь результаты
этих походов внесены в картотеку народного хозяй-
ства. Открытые бухгалтером из города Киренска (на
Лене) С. Шабуневичем залежи марганца могут из-
менить всю экономику района.
Раздумывая об этом, мы пришли к выводу, что
начальные сведения по геологии должны быть обя-
зательным условием для каждого участника похода
по незаселенным районам.
И кто знает, не появится ли тогда на карте Клон-
дайк имени «Калева»?
Волнующее разнообразие в нашу жизнь вносили
переправы через пороги. В двух случаях мы были вы-
нуждены расплачиваться за сильные ощущения за-
платами на лодках. Просто получили предупреждение
95
водяных за превышение скорости и после на-
клеивания красных талончиков из резины снова мог-
ли двигаться дальше.
Иногда пороги появлялись неожиданно, притаив-
шись за крутым поворотом, и тогда нам оставалось
лишь надеяться, что камни уклонятся от столкнове-
ний с нами. Но в большинстве случаев порог — ше-
ренга скал, протянувшаяся через реку, — виден уже
издалека. Если проход отмечен не слишком устраша-
ющей короной из пены, можно рискнуть и идти не ос-
танавливаясь. Если же доносящийся из-за камней
ворчливый голос воды заставляет задуматься, кто-
нибудь из команды первой байдарки отправляется
на разведку. Всегда приятно притворяться, будто
знаешь, что ждет впереди. Но когда оказываешься
среди порогов, все обычно происходит совсем иначе,
чем предполагалось, и гораздо проще. Проще уже
хотя бы потому, что скорость течения перекладывает
всю ответственность на себя и не дает времени ло-
мать голову над разными предположениями.
Видим, что двигаемся совсем не туда.
Чувствуем, что под этой волной был камень.
Вздрагиваем, думая, что толчок сорвал днище.
Неистовствуем, орем, смеемся, поем.
Предпринимать что-либо почти невозможно.
И затем, к сожалению, все уже позади.
Один порог нам особенно запомнился. Он, кажет-
ся, был самый большой, и проходили мы его в хо-
рошую погоду. День был полон солнца, ливней, поры-
вов ветра и неожиданной тишины. Река чертила ши-
рокую спокойную дугу, отражала берега, и сами бе-
рега казались отражением друг друга. Видели ост-
ров, длинную песчаную косу, первую и последнюю
за все время пути по Нююне. Русло сузилось,
река забеспокоилась, а мы еще оставались спокой-
ными. Потом у реки начались судороги, которые уг-
рожали вырвать весло из рук. И, наконец, мы уви-
дели сами пороги. Их было два, с двух сторон ост-
ровка. Мы выбрали правый, более полноводный, хо-
тя для того, чтобы пройти там, надо было сделать
96
резкий поворот. Если бы мы с этим не справились,
байдарки бы выбросило течением на камни, как яич-
ные скорлупки.
Предупреждающее ворчание превратилось в сер-
дитый шум.
Затем вода подхватила нас с неожиданной силой,
словно удивляясь, как это она не заметила нас рань-
ше. Пенящаяся, танцующая, вздувшаяся гладкими
темными подушками, на которых пена рисовала при-
чудливые белые прожилки.
Дальше впечатления рассыпаются выстрелом
дроби.
Мы устремились в узкий канал. Он напоминал
трамплин.
Гребли с яростным усердием, чтобы проскочить
камни.
На мгновение берег понесся прямо нам навстре-
чу, зашатался, повернул и неудержимо устремился
вверх. Пожалуй, эффектней, чем дорога на озеро
Рица в панорамном кино.
Мы были страшно довольны, что так лихо мино-
вали опасность. И тогда мы наскочили на камень.
Развернулись обратно под самый порог. Камни —
те самые, что недавно угрожали нам, — отделили
здесь течение от основного русла и образовали омут,
в котором медленно кружилась вода. Метра через
два в стороне неслась сверху пенистая струя. Мы жда-
ли появления доктора и Антса.
Они появились. Мы едва успели прокричать им
приветствия и навести фотоаппараты на резкость.
И тут их лодка врезалась носом в стоячую волну,
которая рассыпалась вдребезги и обдала их с голо-
вы до ног, а байдарка уже скакала дальше по кипя-
щей лестнице, как живое существо, перепрыгивая
через водяные бугры и складки. Я успел полюбовать-
ся спокойными, уверенными позами Антса и докто-
ра — взор неподвижно устремлен вперед, весла на-
готове, напряженные тела готовы к прыжку, оба
идеально слились с байдаркой, ее малейшее дрожа-
ние повторялось в их мускулах.
7 Леннарт Мери
97
Они пронеслись достаточно быстро, чтобы не по-
меститься в кадре. Может, это к лучшему? Разве
можно передать на снимке мгновение, которое само-
му действующему лицу кажется вечностью?
В один из дней дождь был особенно назойли-
вым.
Мы то дрожали от холода, то потели. Пороги
были слишком мелкие, чтобы пройти по ним на бай-
дарках. В местах поглубже течение было слишком
слабое, чтобы преодолеть встречный ветер. Через
каждые полчаса приходилось прыгать в реку, чтобы
осторожно провести байдарку через камни. В сумер-
ках мы с тупой яростью преодолели последние кило-
метры. Ледяные капли ползли по спине, после каждо-
го гребка с весла бежала в рукав миниатюрная
струйка воды; мы промокли больше обычного и не
пытались защититься от дождя. Мысли торопились
вперед и с наслаждением останавливались на малень-
ких вечерних радостях путешественника — костре,
горящем перед сырой палаткой, кружке горячего чая.
Большего мы и не хотели. Этого было достаточно
для улыбки.
И тогда мы вдруг увидели дворец. Мы встретили
его таким ликованием, каким Синдбад-мореход вряд
ли приветствовал появление на горизонте белых мина-
ретов Басры. Будничный лагерный вечер обещал пре-
вратиться в ослепительный праздник: на обрывистом
берегу, в уже сгущающейся темноте, виднелся бре-
венчатый дом. Как у всех одиноко стоящих жилищ,
у него был смелый и безнадежный вид.
На стук никто не ответил, и при неясном свете
спички выяснилась причина. Дверь была заперта.
Засунутая в щеколду палочка говорила о том, что
хозяева ушли.
Во всяком другом положении это требовало бы
соответствующего поведения. Но мы были в тайге,
а здесь свои законы гостеприимства. Палочку вы-
тащили, и дверь открыли. На нас пахнуло холодным
дыханием покинутого дома.
98
— Ребята, мы заживем тут по-барски! —
освещая внутренность помещения, сказал Анте тихим
от избытка чувств голосом. Пока он стоял, держа
горящую спичку над головой, с его одежды натекла
маленькая лужица.
Мы робко оглядывались. Нашли все, что требо-
валось, и это казалось невероятным. Арно, самый
практичный среди нас, появился из-за печи с охап-
кой звенящих поленьев. Гриша обнаружил, что на
полке стоит в ряд чистая посуда. Доктор указал
на потолок: там были расположены длинные жерди
для сушки одежды. В углу напротив находился
стол, у стен — скамьи, достаточно широкие, чтобы
спать. Кроме того, еще две пустые кровати. Топор
и пила. Соединенный с печью очаг. Метла в углу.
Пахло дымом и вымытым полом.
Мы заставляем себя еще раз выйти под дождь.
Теперь все снаряжение в комнате, и сразу становится
тесно. Мы снова слегка удивлены, что три байдарки
вмещают в себя так много вещей. Анте решил в честь
такого великого события пустить в ход все свое кули-
нарное искусство и заставил наг носить воду, рубить
дрова, потрошить и чистить рыбу. Доктор с таин-
ственным выражением лица шарит в чемоданчике
с врачебными инструментами и при этом кому-то
подмигивает.
Наконец мы сидим вокруг стола, и уже одно это
кажется забавным после долгого пребывания в лесу.
Три свечи освещают сцену, мимо которой я бы пред-
почел пройти молча. Свет отражается на наших пы-
лающих лицах, двигается бесовскими тенями по сте-
нам, тускло поблескивает на стволах ружей и не осме-
ливается проникнуть в темные углы избы. Если на
студии «Таллинфильм» когда-нибудь возникнет необ-
ходимость снимать разбойничье гнездо, наши советы,
я думаю, могли бы оказаться полезными деятелям
кино. Чье-то сравнение с «Тайной вечерей», для кото-
рого давали основания живописные бороды, явно не
подходило, так как в нашей трапезе не было отнюдь
никакой святости. Началу ужина предшествовал сде-
ланный доктором коротенький обзор о вреде простуды
7*
99
и об известной дезинфицирующей жидкости, которую
он (предполагая, что срочной необходимости опери-
ровать не предвидится) собирался в беспрекослов-
ном порядке влить каждому из нас вовнутрь. Когда
распоряжение доктора было выполнено, мы громкой
песней отогнали возникающее некритическое настро-
ение.
Последовала серия огромных зевков и тишина,
длившаяся до утра.
При дневном свете мы нашли в доме и в прилегаю-
щих постройках много интересного. Как мы узна-
ли позже, когда-то это был хутор тойона — якут-
ского кулака. Теперь в летние месяцы здесь разме-
щается животноводческая бригада колхоза имени
Кирова.
Большинство прилегающих к дому построек пу-
стует. Прежде всего обратила на себя внимание якут-
ская юрта. Обычно под этим словом подразумевается
легкая конусовидная постройка бывших кочевников
Средней Азии. Якутское жилье не имеет с этим ничего
общего. Это массивная постройка с земляной крышей
почти в полметра толщиной. Бревна, в большин-
стве расщепленные пополам стволы лиственниц, по-
ставлены под наклоном к центру. Узкие окна разме-
ром с тетрадный листок. Из-за этого юрта больше
напоминает дзот с угрожающими амбразурами, чем
жилую постройку. Постройка довольно вместительная,
так как к жилой комнате примыкает коровник, по-
якутски «хотон». Юрты с хотоном уже давно стали
в Якутии этнографической редкостью, за все путе-
шествие нам посчастливилось видеть их только два
раза. Отделение хотона от юрты явилось своеобраз-
ной революцией в якутской деревне. Для ее проведе-
ния в первые годы советской власти пришлось нема-
ло поработать. После окончания Великой Отечествен-
ной войны в якутской колхозной деревне продолжал-
ся второй этап преобразований, который намечал за-
мену юрт бревенчатыми домами европейского типа.
Теперь этот переворот проведен повсюду в сельскохо-
100
зяйственных районах, и юрты сохранились лишь
в малозаселенных местах, где живут только охотники
и оленеводы.
Трудно переоценить значение этой жилищной ре-
формы. Хотон был на редкость антисанитарным со-
оружением. Хотя огонь пылал там беспрерывно, при-
митивный якутский камин был не в силах обогреть
помещение. Углы обычно были покрыты толстой измо-
розью, из-за находящейся за перегородкой скотины
воздух был душный, земляной пол юрты обледене-
вал, а маленькие прорези окон, которые зимой стек-
лили льдом, пропускали в комнату лишь слабый от-
свет и без того бледного зимнего солнца. Нет
ничего удивительного, что до революции каждый
сотый якут и каждый шестидесятый эвенк были сле-
пыми!
Нагибаясь в узком дверном проеме, входим в юр-
ту. Перегородка хотона развалилась, а может быть,
ее сломали еще при тойоне, после переселения в но-
вое жилье, чтобы скотине было больше свободного
места. Камин еще сохранился, но видно, что им дав-
но не пользовались: большое бесформенное сооруже-
ние начало разваливаться, в нескольких местах из-
под глиняного слоя обнажилась деревянная основа.
Даже труба при ближайшем рассмотрении оказалась
выдолбленной из ствола дерева, заботливо обмазан-
ного глиной. Задней стене очага придана полукруг-
лая форма — чтобы лучше отражалось тепло. Боль-
шая часть года в якутской семье проходила перед
пылающим камином. Какие леса вылетали в его тру-
бу! И все же они были не в силах согреть эту за-
стывшую жизнь.
Чуть в стороне от хотона стоят два сарая, при-
мерно такие же строения из стоящих бревен с земля-
ной крышей. Но за домом мы, к своему изумлению,
обнаружили нечто миниатюрное, но очень знакомое—
настоящую эстонскую баню! Она такая низенькая,
что Анте едва пролазит в дверь, но зато настоящая
своим закопченным потолком, полками и тонким до-
машним запахом березовых веников. Жаль, что мы
не знали об этом вечером, — хотя мы и без того про-
101
мокли насквозь, было бы все-таки интересно попро-
бовать, что такое таежная баня.
Наша ночлежка, такая скромная при дневном
свете, по сравнению с юртой кажется настоящим
дворцом.
Строить избы и печи якуты научились у русских,
но до Октябрьской революции избы были только
у старшин и богачей, да и то больше для парадно-
сти, потому что летом вся жизнь проходила обычно
в «урасаа» — легком сооружении, покрытом берестой.
По- всей республике не сохранилось ни одной урасаа,
и Якутский краевой музей вынужден заниматься ре-
конструкцией по фото и рисункам, чтобы познакомить
посетителей с этим видом народной архитектуры. Мне
посчастливилось видеть изображение урасаа. Ка-
жется, что якуты сосредоточили весь свой архитек-
турный талант на украшении легкого жилища, в ко-
тором проходит летний, светлый период жизни. Ура-
саа красива уже своим материалом и окружением:
на зеленой траве высокий снежно-белый купол
на фоне синеватых лесов. Несущий сооружение внут-
ренний легкий деревянный каркас мастерски покрыт
тонко вырезанным орнаментом. Посредине жили-
ща» — столб высотой в три-четыре метра, который
поддерживает вершину купола. Это не только геомет-
рический центр урасаа,: как самая важная вертикаль
сооружения, столб собрал на себе все богатство ор-
наментики, которая- часто не ограничивается простым
геометрическим рисунком, а содержит сложно пере-
плетающиеся. мифологические фигуры. Эти столбы
чем-то напоминают тотемные столбы индейцев Север-
ной Америки.
Вообще якутское искусство резьбы и мелкой пла-
стики — такое же достояние мировой культуры,
как; ковровое искусство народов Средней Азии, ки-
тайский фарфор и математика арабов. Похоже, что
зимний период жизни, когда, сидя у очага, можно
кропотливо что-нибудь мастерить,, и богатый выбор
материалов были факторами, которые направили на-
родную фантазию именно по этому пути. В якутской
юрте и в колхозной избе мало- вещей, до которых
102
не дотрагивалась бы рука художника. Это мы заме-
тили и в лесном хуторе.
Среди обнаруженной Гришей вечером посуды
оказались три вырезанные из дерева сосуда для
питья. Это были потемневшие от долгого употребле-
ния большие кубки, вмещавшие полтора-два штофа.
Но даже в таком виде они свидетельствовали об
искусности мастера, о глазе художника и тонком по-
нимании формы. Позже мы узнали, что это были
весьма распространенные в Якутии чороны, из ко-
торых пьют только кумыс. Чороны вырезают из
корней березы. Художник сумел расположить бога-
тую резьбу так, что она не скрывала рисунок дере-
ва, а подчеркивала его красоту. В Якутске мне
показали чороны высотой более полуметра, вся
поверхность их была покрыта тонко вырезанным кру-
жевным узором. Создание такого шедевра требует
четырех-пяти месяцев, если не больше, кропотливой
работы. Поэтому я спросил, была ли выделка чоро-
нов сосредоточена в руках профессиональных рез-
чиков.
— Нет, — ответили мне, — чороны умели соз-
давать в каждой якутской семье.
До распространения производственных товаров
широкого потребления резьба по дереву была дей-
ствительно всенародной — об этом свидетельствовала
;и скромная мебель лесного хутора. Ножкам стула
придана форма лошадиных копыт. Это достойный
внимания пример распространения народной формы
на вещь, появившуюся у якутов при посредстве рус-
ской культуры. На стене висела резная и выжженная
дощечка, назначение которой мы не сразу поняли.
Ясность внес ряд дырочек — их было тридцать одна.
Календарь! Он с таким же успехом мог служить про-
сто настенным украшением. Под конец мы увидели
маленькую колыбель из бересты с тряпичной куклой.
Это поразило нас больше всего. Игрушке было
уделено не меньше вкуса, труда и внимания,
чем чоронам, предназначавшимся для праздничного
стола.
Когда мы покинули лесной хутор, Нююна уже -не
103
могла больше хвалиться своей таинственной безлюд-
ностью. За одно утро мы приблизились к сердцу
Якутии больше, чем за целый день гребли.
Дни проходили тихо. Облачное небо, отяжелевшее
от сырости, висело низко над рекой, прятало вершины
гор, в ветреную погоду смеялось над нашими надеж-
дами на солнце и топило их в холодном дожде. Оно
устало от борьбы с наступающей осенью. Изредка
солнце улыбалось нам скупой вдовьей улыбкой,
да и ту оно вынуждено было проталкивать между
туч пучком лучей, который холодно скользил по жел-
теющим пятнам леса. Тайга готовилась торжествен-
но приветствовать победителя. Просыпаясь по утрам,
мы видели, что лес добавил к своей пестрой одежде
еще один оттенок, и чувствовали, как в душу вполза-
ет сырость.
Мы заторопились. Сократили время отдыха, уве-
личили дневные переходы — пытались растянуть дни,
которые становились все короче. Наши напряженные,
молчаливо ритмичные удары весел на реке, единст-
венными владельцами которой мы себя чувствовали,
находились в странном противоречии с окрест-
ностями. Вокруг была земля, на которой столетия
не оставили следов. Со времен зари истории она
была зеленой и безлюдной, а время здесь измеря-
лось тысячелетиями. Вспомнилось вычитанное где-
то сравнение по поводу возраста Земли. Если
представить развитие нашей планеты за три мил-
лиарда лет сжатым в одни сутки, то первые следы
жизни на Земле появились бы только через 16 часов
после рождения Земли, а история человечества нача-
лась бы всего за 0,2 секунды до полуночи!..
В песочных часах мира даже столетия —
это крупинки пыли. И все-таки ближайшие годы из-
менят этот край больше, чем вся прошедшая веч-
ность.
Не помню, говорили ли мы об этих вещах с Гри-
шей. Очевидно, одинаковое окружение рождало оди-
наковые мысли. Во всяком случае, я ни капельки не
удивился, когда Гриша сказал, указывая на один
холмик:
104
— Разве не хорошее место для дома отдыха? Ког-
да-нибудь вернулся бы сюда, проехался бы на реч-
ном трамвае по знакомым местам, вечером принял
бы горячую ванну и пошел в кино!
Во всем этом нет ничего невероятного. Ведь это
только вопрос времени. А время, как мы теперь часто
замечаем, ускоряет свое течение, оно двигается впе-
реди нас быстрее, чем двигалось позади нас. В по-
следние 50 лет напечатано столько же литературы,
сколько за все предшествовавшие столетия, а в по-
следнее столетие родилось больше людей, чем
за предшествовавшие три тысячи лет! Все реки мира
сносят ежегодно в океан 15 000 000 000 кубических
метров отложений — колоссальное количество!
Но человек своей мотыгой или плугом переворачи-
вает в двести раз больше земли. Уже сейчас человек
изменяет лицо земли больше, чем до него все темные
силы природы.
На месте одного из наших биваков Олав нашел
источник минеральной воды. Мы отметили его место-
нахождение и сообщили об этом товарищам из Со-
вета народного хозяйства в Якутске. Если появится
необходимость, у этого источника будет построен са-
наторий или дом отдыха с горячей водой, как толь-
ко что мечтал Гриша...
И тут мы услышали звук колокольчика.
Хорошо, подумал я, что сегодня некоторые путе-
шествия могут кончаться под музыку колокольчиков
стада. Не вокзальным колоколом, свистком паровоза
или модным финалом реактивного самолета, а имен--
но таким тихим, рассеянным заключительным аккор-
дом. Мы приближались к деревне. Мы повидали то,
что становится с каждым днем труднее увидеть, —
нетронутую природу. Теперь этот тихий перезвон воз-
вещал о нашем возвращении в мир людей.
— Охой!
— Слышали!
И из первой байдарки — Арно:
— Рано радуешься! Еще десять километров!
Еще десять? Так нас может застать ночь!
105
— Ничего! Нажмем, ребята!
Заходящее солнце придало нашему движению на
последних километрах вид парадного марша в свете
прожекторов. Байдарки летели, время тоже. Свет по-
гас, и в сгущающейся темноте становилось все труд-
нее обходить камни, ветки и завалы. Но соблазн был
слишком велик, а расстояние слишком маленьким,
чтобы еще раз разбивать лагерь, не добравшись до
конечного пункта нашего путешествия. Мы пробира-
лись на ощупь. Редкие звезды известили, что ночь
вступила в свои права. От ползущей из лесу сырости
воздух над рекой менялся. Мы ехали сквозь неожи-
данно перемежающиеся теплые и холодные струи.
Берега дышали таинственными запахами, которые
не чувствуются днем. Вода была серой, земля чер-
ной. Где-то впереди шла байдарка Арно, явственно
слышались спокойные всплески. Зрение отказывалось
замечать движение, казалось, мы неподвижно стоим
среди серого простора реки. Мы двигались на слух.
И тут появился порог.
Очевидно, он был невелик, или нам всем незаслу-
женно повезло. Мы пытались воспользоваться кар-
манным фонариком; с таким же успехом это мог
делать летчик во время ночного приземления. Прежде
чем свет достиг порога, мы были уже среди камней.
Единственное, что можно было делать, — попытать-
ся направить байдарку в сторону наименьшего шума.
Пару раз ударились о камни. Проскочили.
Это был последний порог. Маленькая белая чер-
точка, которая отделяла отражающийся в реке берег
от настоящего, вдруг прервалась. Следовательно, ре-
ка свернула влево. Мы послушно торопились совер-
шить поворот. Минуты две спустя вдалеке показались
огни Кютюргена.
Сколько сот тысяч гребков веслами?
Костер горит светлым пламенем.
Это последний?
То был не последний костер.
День застает наш лагерь на несколько километ-
106
ров ниже Кютюргена, на узкой прибрежной полосе,
окаймленной густым смешанным лесом. Чуть выше
устья приток Кютюра, и Нююна на месте лагеря ши-
рокая и быстрая. Дожди заметно наполнили ее, при-
брежные кусты ивняка частично оказались под водой.
Погода ветреная, прохладная, но солнечная. Постав-
ленная в темноте палатка, к нашему ужасу, находит-
ся под большой елью, наклонившейся почти на 45 гра-
дусов и угрожающей при более сильном порыве ветра
свалиться прямо на пас. Непостижимым образом опа
еще ухитряется несколькими корнями цепляться
за подмытый обрывистый берег. При очередном пре-
дупреждающем треске мы вылетаем из палатки, как
пробки от шампанского.
Погода и окружающий нас пейзаж достаточно
красивы, чтобы всякие мысли о разлуке с рекой ста-
ли несносными. Завтрак проходит тихо. Ребята, слов-
но сговорившись, избегают разговоров о дальнейшей
судьбе. Есть еще слабая надежда, что пастухи ошиб-
лись и самолеты здесь не приземляются. В этом слу-
чае нам придется еще неделю плыть по реке до сле-
дующей деревни.
Но даже самый длинный завтрак должен когда-то
кончиться. Наслаждаемся последней щепоткой таба-
ка, которая вопреки всем традициям обходит всех
вместе с трубкой Рейна. Роса уже высохла на сере-
бристых скатах палаток. Перевернутые вверх дном
стреловидные корпуса байдарок кажутся обманчиво
легкими и элегантными, и только беспорядочный
узор заплат напоминает о порогах, которые за одну
ночь отошли в священную область воспоминаний..
Затем Арно медленно поднимается и спрашивает:
— Ну что, потопали?
Впервые за эти долгие недели мы услыхали дав-
но забытые слова. В них заключено все. Нет больше
привычного ритма ударов весел по воде, нет больше
далекой и смутной цели, волнующих порогов, про-
клятий дождю и брани по адресу карт. Эти слова—
печать па заключительном протоколе нашего байда-
рочного похода. Улыбающееся солнце не облегчило
этого мгновения.
107
— Кто пойдет в деревню?
Олав намеревается еще попытать счастья — по-
рыбачить, у доктора осталось много патронов, а сам
Арно хочет использовать погоду, чтобы сделать сним-
ки. В деревню идут Анте, Гриша и я. Нам вручают
письма на тот случай, если почтовый самолет прибу-
дет сегодня.
Покидаем лагерь с ружьями за плечами и с гру-
стью в сердце.
КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ НА СУШЕ
На следующий вечер мы стали серьезно сомне-*
ваться в том, что самолет прилетит.
Мы сидели на самом берегу, на краю небольшого,
примерно в половину гектара, картофельного поля.
Накрапывал мелкий дождь, и нам было грустно.
В конце концов мы с Антсом Виидалеппом пошли
в деревню выяснить, как дела. Кютюрген оказался
крохотным селением, его пятнадцать бревенчатых изб
были разбросаны по отлого подымающемуся вверх
берегу. С трех сторон его окружал лес. С четвертой
стороны была река. Из деревни не шла ни одна до-
рога — островок среди океана тайги.
Нашей целью был маленький бревенчатый дом
с высокой антенной. Синяя вывеска на двери на двух
языках утверждала, что в этом скромном строении
находится Кютюргенская контора связи, радиопере-
датчик, сберегательная касса. Открываем дверь. За-
пах свежеиспеченного хлеба заставляет проглотить
слюну. Хлеб! А мы уже и забыли про него.
— Самолет? А кто его знает, когда будет!
109
Так ответил нам самый информированный в Кю-
тюргене житель, заведующий почтовой конторой Се-
рафим Петрович, человек с удивительно блестящей
лысиной, острыми чертами лица, напоминающими
хищную птицу. Каждым словом и движением он под-1
черкивает свою значимость. Его непоколебимая само*
уверенность и спокойствие, почти фаталистическое
безразличие к использованию современных средств
связи в последующие дни не раз доводило наше тер-
пение до опасного состояния. Так было и теперь. Мы
наивно спросили, нельзя ли по радио соединиться
с аэродромом в Мухтуя. Нас высмеяли. Это не так
просто. Во-первых, у него только два раза в день точ-
ное время для сеанса — это слово он подчеркнул
с особенным удовольствием — с конторой связи в Мух-
туя. И во-вторых (это признание он сделал неохотно
и словно между прочим), его передатчик не работает.
Нет, он не знает, когда передатчик начнет работать.
Техник только начал ремонт. Завтра? Может быть.
Послезавтра? Тоже может быть. Мы были готовы по-
местить этого человека в трафаретный разряд отрица-
тельных персонажей. Мы уже собрались уходить, ког-
да он преподал нам коротенький урок сложности че-
ловеческого характера. Он сказал:
— Вы куда?
— На берег, ребята ждут.
— Чего вы там сидите? Председатель колхоза по-
шел натопить для вас дом!
— Председатель? Как же он?..
— Как да чего! Я ему сказал, что есть такая экспе-
диция, самолета по сегодняшней погоде не будет,
пойди покажи, что ты хозяин, и прими гостей. Чего
тут удивляться! Ну, всего, у меня рабочий день кон-
чился!
Попробуй пойми этого человека!
Четверть часа спустя мы получили следующий
урок, теперь уже от председателя. С большим трудом
мы нашли дом правления, который находился на са-
мом краю леса. В нем обнаружили председателя.
Председатель был небольшого роста, коренастый,
в куртке, ушанке и сдвинутом на затылок накомар-
110
нике. Его движения были быстрыми и удивительно
ловкими. Неожиданным противоречием этому была
его речь, медленная и задумчивая не только по-рус-
ски, но и по-якутски. Он молча и с явной нелов-
костью выслушал наши благодарности, ткнул рукой
в поленницу дров, сказал, что соседка должна при-
нести картофель, и поинтересовался, хватит ли нам
двух ламп. Мы спросили, можем ли мы перенести
в помещение правления — дом состоял из одной ком-
наты — наше снаряжение, или оно утром будет
мешать.
— Конечно, можете. У нас сейчас страда, заседа-
ний нет. А почему вы хотите нести все сюда? Дождя
боитесь, что ли?
— Да не то чтоб... кроме ружей... у нас там
много всякого добра, как же мы оставим на ночь
в поле?
Председатель улыбнулся одними глазами.
— Оставляйте спокойно. Можете хоть сторубле-
вую бумажку на землю положить, если ветром не
сдует — найдете ее на том же месте.
На следующий день к нам подошел десятилетний
мальчишка, держа в руках какую-то железку.
— Дяди, это не от вашей лодки? Я ее нашел там,
где вы их разбирали...
Два дня спустя к нам подъехал всадник.
— Кто-то из вас, кажется, был на Кютюре, при-
мерно в пятнадцати километрах отсюда, стрелял ку-
ропаток?
Олав кивнул.
— Вы забыли свою шапку на сухой елке. Я на
всякий случай привез.
Когда Гриша забыл в лесу бинокль (в ожидании
самолета мы стали рассеянными), председатель осед-
лал нам двух лошадей и велел ехать на оленью
ферму.
— Там работает наш лучший охотник.
Мы добрались туда. На стене юрты висели мед-
вежьи шкуры. Двор был стыдливо чист. Четыре со-
баки с лаем выскочили нам навстречу, но тут же бы-
ли укрощены окриком хозяина. Мужчина сидел на
111
низкой ступеньке и посасывал трубку. Мы сначала
приняли его за негра, потому что его лицо было уже
не смуглым, а пепельно-серым, и волосы с синим от-
ливом слегка завивались. Он внимательно выслушал
наши прерывистые и противоречивые объяснения, не
отрывая взора от Гришиных ног. Когда мы замолча-
ли, он нагнулся, поднял Гришину ногу, как кузнец
подымает ногу лошади, которую собирается подко-
вать, и спросил:
— Ты в тот раз был в этих самых ботинках?
На Грише были баскетбольные кеды со сложным
рисунком на подметке.
Мы утвердительно кивнули, а он продолжал при-
мерно так:
— А я еще подумал, что за черт в лесу бродил.
А за бинокль не беспокойся. Это простое дело. Толь-
ко бы снег не выпал, а то надо ждать до весны.
В прошлом году снег выпал уже в сентябре. Смета-
ны хотите?
Мы, конечно, хотели, потому что хотелось с ним
поговорить. Многие ли в век ракет и атома си-
дели вечером в тайге, слушали шум водопада (ферма
находилась около Кютюра), тихое пофыркивание
оленей и беседовали с посасывающим трубку следо-
пытом?
Во время Отечественной войны якутские охотники
служили разведчиками и снайперами. Нет ничего уди-
вительного, что среди этого четвертьмиллионного на-
рода двенадцать Героев Советского Союза. Наш со-
беседник был ранен под Смоленском и вернулся домой
с медалью и незабываемыми воспоминаниями о Мо-
скве, где он в первый и последний раз в жизни за-
блудился.
— Ис того времени снова работаете охотником?
— Зимой. Охотничий сезон длится у нас с по-
ловины октября до половины марта. Летом сижу
здесь, смотрю за оленями.
— А олени в колхозе для мяса или для езды?
— И то и другое. Главным образом для охотни-
ков. Зимой запрягаем их в нарты — и айда в лес!
Можно и верхом.
112
— Кажется, здесь дикие олени не встречаются —
не так, как на юге?
Он поглядел на нас с удивлением, выбил трубку
и в беззвучной улыбке сверкнул зубами.
— Лес полон диких оленей. Неужели вы ни одно-
го не видели?
Мы стыдливо трясем головами.
— Ну, понятно. Они же очень боязливые живот-
ные. Чувствуют запах человека уже за два-три кило-
метра, со стороны ветра к ним не подходи. Ловить
их можно только в глубоком снегу. Нюх у них острый,
олений мох они достают даже из-под глубокого сне-
га. Кроме того, есть еще сохатый. На него уже сей-
час охотимся.
— И сколько вы зарабатываете?
— Жаловаться не приходится. Квартальный план
четыре тысячи рублей. Порох колхоз дает бесплатно
и много. Три патрона на шкурку...
Он улыбается. Мы понимаем: редко на одного
зверька идет три выстрела.
Между тем уже стемнело, а впереди еще длин-
ная дорога через незнакомый лес. Мы обмениваемся
с Гришей взглядами и встаем.
— Подождите, я вас выведу на тропу. А то еще
останетесь в лесу на ночь.
Он седлает лошадь и отправляется нас провожать.
В лесу тихо. Лошади пофыркивают, настороженно
прядают ушами и местами ускоряют шаг. Для них
лес еще полон голосов.
Охотник словно забыл про нас. Он расслабленно
сидит в седле и всю дорогу мурлычет бесконечную
простую и немножко грустную мелодию, в трех-четы-
рех нотах которой повторяется ночь, и лес, полный
тайн, весь сложный в своей великой простоте мир
вокруг, радость жизни и самой песни.
«Там-там тара-там, тара-там, тара-там...»
Эфир полон треска и свиста, как танец шамана,
но разве не кажется заклинанием этот гудящий
в ушах призыв, при помощи которого техник сейчас
8 Леннарт Мери
113
надеется выманить из маленького жестяного ящика
голос большого мира. В узком закутке конторы свя-
зи, где находится передатчик, так тесно от напря-
женного ожидания четырех человек, что звуки эфира
едва помещаются в комнате. И снова слышится пе-
вуче и монотонно:
«Там-там тара-там, тара-там, тара-там...»
В жарко натопленном помещении это убаюкивает
техника, и его голос срывается неожиданно высоким
фальцетом:
— Мухтуя, черт возьми, куда ты опять пропал?
Ответ почтовой конторы Мухтуя — это для нас
все: возможность вызвать самолет, отправить род-
ным телеграммы, сообщить на работу Гриши, что он
сидит в тайге. Гриша торопится больше всех, у него
начинаются репетиции телевизионной постановки. Мы
ждем уже три дня, но и сегодня техник снимает наунь
ники и говорит с сожалением:
— Невозможно. Магнитные бури. Попробуем зав-
тра...
Мы вываливаемся на крыльцо. Гриша свирепеет:
— Хоть возьми дубинку и бей об землю — тоже
не поможет! А расстояние всего как от Таллина до
Тарту. Четыре часа езды!
Только теперь начинаем понимать, что значит тай-
га. Она как игра «лабиринт» в детском журнале.
Смотришь — выход тут же рядом, пробуешь идти —
нет выхода. Так и у нас. До гавани двести километ-
ров самолетом, но попробуй проехать по Нююне —
горы, леса, пороги, — две недели!
Однажды жена начальника почтовой конторы уго-
стила нас обильным ужином. Она совершенно не от-
личалась от обычной эстонской хозяйки. Всякий раз,
когда после огромной порции мы переводили.дух, она
относилась к этому как к личному оскорблению
и подходила к нам с упреком:
— Однако, угощение не по вкусу?
Вероятно, вы обратили внимание на странное сло-
во в начале предыдущей фразы? Это непереводимое
слово, хотя в словаре у него есть целых пять значе-
ний по-эстонски. В Сибири ни одно из них не годится.
114
У этого слова нет собственной ценности, так же как
нет питательной ценности у соли. Но так же, как ни
одна еда не обходится без соли, ни одна фраза в Си-
бири не начинается без этого слова, которое придает
речи своеобразие и необъяснимый легкий аро-
мат. «Однако» начинается на Урале и кончается на
Сахалине, его с одинаковым успехом используют при-
обские угры и жители Чукотки, им пользуются да-
же те, чьи знания русского языка ограничиваются
одним только этим словом.
Итак, мы жертвы якутского гостеприимства, и это
очень приятно. Мы уже начали привыкать к своей
роли и к заботе, которой окружила нас хозяйка, а ее
пятилетний сынишка даже решается время от време-
ни отвести от нас глаза.
За чаем к нам присоединился Серафим Петрович.
Я заметил у него на пиджаке орденскую ленточку.
Спросил, за что.
— В гражданскую войну партизаном был. За это
и орден.
Февральскую и Октябрьскую революции прово-
дили в Якутии высланные туда на поселение больше-
вики. Рабочий народ Якутии уже в начале столетия
получил хорошую революционную выучку от таких
руководителей рабочего класса, как И. В. Бабушкин,
М. С. Урицкий, Е. М. Ярославский, Г. И. Петровский
и Серго Орджоникидзе. Обострение классовой борь-
бы, которая выразилась в захвате огромных земель
тойонами, князьками, и сохранение различных видов
феодальной эксплуатации создали благоприятные ус-
ловия для широкого распространения революцион-
ных идей. После Февральской революции для трудя-
щихся якутов открылась возможность впервые
объединиться в свои организации: профсоюзы и коми-
теты бедноты. Вскоре после Великой Октябрьской ре-
волюции в Якутии была установлена власть трудя-
щихся. Но ряды партии за это время здесь ослабели,
потому что многие высланные на поселение больше-
вики вернулись в Европейскую часть России. В от-
резанной от остальной части Советской России Яку-
тии при помощи иностранных интервентов был осу-
8*
115
ществлен контрреволюционный переворот, и короткое
время свирепствовал белый террор. Гражданская
война продолжалась в Якутии и после разгрома Кол-
чака, потому что японцы и американцы не потеряли
надежды превратить эту сказочно богатую ископае-
мыми страну в свою колонию. Последнее вооружен-
ное вторжение на территорию республики произошло
в 1922—1923 годах с Охотского моря, под руковод-
ством белогвардейского генерала Пепеляева.
— Так вы слыхали о Пепеляеве? Он собирался
наступать на Якутск с востока: тойоны и князьки
в то же самое время должны были поднять мятеж
в тылу и соединиться с ним. Да, было времечко!..
Голод, оружия нет, точных известий о врагах нет,
телеграфа нет — ну, как тут воевать? Но мы слыхали,
что белые собираются в Вилюйских лесах атаковать
Нюрбу. Я в то время был в Сунтаре...
— Значит, в городе?
— Для города маловат, для деревни великоват,
скажем — поселок. Там жил у нас старый большевик
Наумов. Он увидел, что дело будет жаркое, и орга-
низовал местный партизанский отряд. Мужиков, ко-
нечно, маловато было, большая часть ушла в Крас-
ную Армию — в красные отряды, как тогда называ-
ли, — так что в партизаны собралась одна молодежь.
Были двадцатилетние, но были и такие, чьи матери
бежали рядом со строем и угрожали; «Вот подожди,
придешь домой, отец тебя выпорет!» Так мы и мар-
шировали в Нюрбу, а там нас окружили.
— И долго воевали?
— Больше месяца. Тяжело было. Патроны при-
ходилось беречь. В нашем отряде в живых остался
только каждый четвертый. Под конец из Якутска
прибыла подмога, и мы разбили беляков. Руководил
военными действиями начальник вооруженных сил
республики латвийский революционер Карл Некунд,
по кличке «Байкал».
— Сколько лет вам тогда было?
— Что-то около двадцати одного.
— А вы еще помните, когда первый раз услыхали
о революции?
116
Серафим Петрович улыбается.
— Кто же такое забывает? В Сунтар на плоту
прибыли бывшие ссыльные, большевики, они шли по
Вилюю к Лене. Они у нас митинг устроили, помогли
создать революционные комитеты, потом дальше по-
ехали. Народ еще продуктами их снабдил на дорогу.
Серафим Петрович молчит, а мысли его возвра-
щаются назад, к далеким событиям. Все они извест-
ны нам из книг, и все же в рассказе старого парти-
зана они обрели новое содержание. Октябрьская ре-
волюция и гражданская война в Сибири! Каждый
самый маленький поход, каждое сражение здесь —
героическое дело. Мы пытаемся представить себе дви-
жение партизанского отряда хотя бы по нашему
скромному маршруту. Даже нам было тяжело, хотя
мы имели хорошее снаряжение, достаточно продук-
тов, ружья, компасы, карты. Сорок лет назад ничего
подобного не было. Был разве что старый пулемет
«максим», несколько винтовок времен японской вой-
ны да сделанные якутским кузнецом кремневые муш-
кеты; позже я видел такие в музее. Был голод. Была
тайга, от Байкала до Северного Ледовитого океана,
тайга с летними стаями гнуса, осенними дождями
и зимними морозами. Была постоянная неизвестность
и ожидание пули из-за ближайшего куста. Были
переходы, которые длились годами. И все-таки они
справились со всем этим, потому что была револю-
ция, которая вдохновляла и требовала.
— Значит, руководить колхозом приходится вер-
хом на лошади?
— А как же иначе? Из одного конца в другой
двести двадцать километров!
Это подействовало. Лица ребят сделались задум-
чивыми. Я догадываюсь, что Арно Брахман, который
любит все представлять наглядно, пытается сейчас по-
местить колхоз имени Кирова между Таллином и Тар-
ту. Поместится ли? Кто из нас думал, что на побе-
режье Ледовитого океана попадет в колхоз, тер-
ритория которого протянулась более чем на триста
117
километров! На такой территории поместились бы
несколько маленьких европейских государств.
До сих пор я остаюсь в долгу перед читателем
в маленьком отступлении из экономической географии.
Якутия представляет своеобразное исключение из
правил в смысле размещения сельского хозяйства.
В Сибири мы привыкли к тому, что земледелие
сосредоточено в южных районах, а в районах
тайги и тундры сменяется лесоводством и оленевод-
ством. Здесь положение иное. Основное сельское хо-
зяйство Якутии сосредоточено севернее, в центре
республики, на больших природных пастбищах, так
называемых аласах, которые с юга, запада и гористо-
го востока окружает тайга. Кютюрген находится
в самом лесистом районе республики и является ти-
пичным охотничьим колхозом, где полеводство име-
ет лишь второстепенное значение.
Центральная Якутия представляет собою равни-
ну со спокойным рельефом, возвышающуюся над
уровнем моря примерно на 300—400 метров. По мно-
гочисленным, частично еще не выясненным причи-
нам вечная мерзлота в доисторические времена ста-
ла местами таять в Центральной Якутии и образова-
ла десятки тысяч маленьких озер, которые, зарастая,
превратились в естественные выпасы. В результате
этого микроклимат некоторых мест Центральной
Якутии гораздо больше годится для сельского хозяй-
ства, чем климат южной части республики, которая
расположена примерно на высоте 500—700 метров
над уровнем моря. Вообще микроклимат Якутии име-
ет очень большое значение. На Пеледуе жители лесо-
пункта показали нам расположенное на косогоре
картофельное поле, нижние борозды которого были
несколько недель тому назад выморожены ночным
заморозком. Метром—полутора метрами выше карто-
фель рос прекрасно. Это для нашего представления
на первый взгляд противоречивое явление характер-
но для горных районов: холод опускается в низины
и образует там озера холодного воздуха. Якутский
агроном должен, как топограф, считаться с каждым
метром высоты рельефа.
118
Несколько вечеров нашим гостем был председа-
тель колхоза. От него мы узнали, как создавался этот
колхоз.
Как у всех полукочевых народов, переход к кол-
хозному ведению хозяйства здесь был гораздо боль-
шим переворотом, чем мы можем себе представить,
основываясь на опыте нашей республики. В старой
Якутии не было деревень. Одновременно с постройкой
колхозных поселков стали закладывать районные
центры. Сердцевиной новых. центров явились адми-
нистративные учреждения, средние школы с интерна-
тами, больницы, дома культуры, библиотеки, стацио-
нарные кинотеатры, конторы связи. Обо всем этом
еще и теперь рассказывает карта республики. В ниж-
нем течении Лены есть место, которое отмечено не
названием пункта, а просто — «школа-интернат».
Поселок вокруг нее еще только зарождается.
— Вы не думайте, что переход на оседлую жизнь
оказался таким простым, — продолжает председа-
тель.— Был, например, такой случай. Для семьи
выстроили прекрасный дом, вселяйся и живи. А они
построили во дворе юрту и продолжают жить в ней,
говорят — удобней. А вообще в нашем колхозе юрты
и хотоны уже ушли в прошлое. Конечно, летом па-
стухи живут в юртах, но и у них есть постоянное ме-
стожительство.
— Рабочей силы хватает?
— Это сложный вопрос. В колхозе у нас сорок
три семьи, так что должно хватать, но пять-шесть лет
назад было довольно обычным явлением, что молодые
уходили учиться и оставались работать в городе.
Теперь в этом отношении дело значительно измени-
лось.
— Доходы стали больше?
— Да, но дело не только в деньгах. Еще недав-
но наш колхоз был отрезанным от всего мира за-
холустьем. Теперь мы себе клуб построили, биб-
лиотеку, школу, фельдшерский пункт... и, наконец, са-
мое главное изменение: в прошлом месяце открыли
сообщение с районным центром. До сих пор с кол-
хозом можно было поддерживать связь только зи-
119
мой, а теперь вертолеты летают круглый год. Это
дает возможность регулярно получать газеты и жур-
налы; может быть, летом начнет работать кино. По-
нимаете, что все это значит?
Понимаем.
— Теперь мы tfe чувствуем, что живем у черта
на куличках. Жизнь стала интересней. Й моло-
дежь возвращается в колхоз. У нас сейчас еще не
хватает рабочих рук, такие вещи сразу не изменишь,
но с каждым годом положение становится все лучше.
Теперь мы уже многое можем. Например, колхоз
строит каждой новой семье отдельный дом. Вы ви-
дели, как много у нас строится новых домов?
Видели. Видели это и многое другое, что подтвер-
дило слова председателя. Я ходил в колхозную биб-
лиотеку. К своему изумлению, получил там целую
охапку книг по истории Якутии. Библиотека была
хорошо укомплектована. Но это было еще не все.
На одной полке я нашел книжку, которая проделала
дорогу, равную нашей. Она тоже пропутешествовала
сквозь тайгу, через горы и пороги, чтобы попасть
на стол читателя в колхозе имени Кирова, читателя,
который четверть века назад еще и не умел читать,
на стол, которого четверть века назад тут еще
не знали.
Это был «Берег бурь» эстонского писателя Ааду
Хинта.
Я подумал о литературном музее в Тарту и попро-
сил заведующую библиотекой прислать нам высказы-
вания якутских охотников об этом романе.
У книжки была потрепанная обложка.
Сегодня Мухтуя ответила.
Мы послали телеграмму с просьбой прислать за
нами самолет. Гриша, наконец, тоже смог послать
телеграмму на работу и впервые за последнее время
улыбнулся.
Я сидел у передатчика и слушал. Это было очень
интересно, я слышал, как разговаривала целая рес-
публика. Когда нет летной погоды, когда не ходит
120
почта, когда нет газет, эфир должен заботиться о том,
чтобы вся огромная государственная машина респуб-
лики не испытывала перебоев и работала в своем
обычном спокойном ритме. Эфир полон голосов, радо-
стей, огорчений.
«Никонова, Никонова. Вылетаю 27. Экзамены сдал
успешно, Петя».
«...Серьезно предупредить, что при повторении
вышеуказанных...»
«Повторяю: снаряжение послать на лошадях до
первого лагеря. Отвечает Федоров».
«...и победителя социалистического соревнования
Сыровацкого И. Н. наградить денежной...»
Вдруг Серафим Петрович хватает бумагу. Эта ра-
диограмма предназначается Кютюргену:
«Члену райкома Гаврилову. Обязуем вас прове-
рить готовность школы к предстоящему учебному
году. Организовать торжественное открытие школы.
Выступить перед учениками от имени районного
комитета в связи с началом учебного года. Райком,
Кремлев».
Я мысленно прослеживаю, как распоряжение, на-
печатанное на бланке районного комитета, через две-
сти километров превращается в исписанный корявым
почерком листок тетради. Через три дня все испол-
нено.
Невидимый электрический разряд пронес над
тайгой мысль. Она превратилась в украшенную ело-
выми ветками классную комнату, где мальчики и де-
вочки внимательно слушают взволнованные слова
председателя колхоза.
В наше богатое техникой время говорить об этом
кажется старомодным. Но представьте себе: одновре-
менно с учениками в Кютюргене миллионы школьни-
ков на всем протяжении от Камчатки до Сааремаа
с такими же серьезными лицами слушали в этот день
теплые напутственные слова.
Я почувствовал биение гигантского пульса.
Вспомнились слова, сказанные молодым инжене-
ром-путейцем, с которым мы встретились еще
на Лене: «Москва повсюду».
121
«Игра рыб и орлан» — пометка в записной
книжке об одном дне на берегу Кютюра. Это заслу-
живает воспоминаний.
Ощущение кораблекрушения мы отгоняли от себя
будничными занятиями. Однажды мы с Олавом от-
правились на охоту. Забрались довольно далеко
в верховье Кютюра и там расстались. Был прекрас-
ный день, тишина казалась таинственной, а ру-
жье лишним. Я присел на упавший ствол дерева и
стал прислушиваться. Олаву везло. Его выстрелы слы-
шались все дальше, до тех пор, пока их вообще не
стало слышно. Стало очень тихо, лес заговорил,
и мне не хотелось вторгаться в его жизнь. Потихонь-
ку подкрадывались сумерки. Пора было возвращать-
ся. Я окликнул Олава. Жалкий крик в молчаливой
тайге напомнил мне шутку в обществе, где не тер-
пят юмора и где каждая острота с позором попадает
в тебя самого. Я пошел, надеясь выйти к реке. Солн-
це уже склонялось, когда я, наконец, вышел к Кютю-
ру. Река в этом месте текла прямо на запад, предо-
ставляя заходящему солнцу узкий коридор. Уже сам
по себе контраст между сгущающимися тенями леса
и нежащейся в лучах заходящего солнца рекой был
настолько красив, что снова пришлось сесть, и тут
я увидел нечто невероятное. Кютюр серебрился тя-
желым летним дождем. Ливень мел реку, выхлесты-
вая с ее спокойной поверхности миллионы сверкаю-
щих брызг. Но дождя не было. Была рыба. В бес-
численном количестве она пришла сюда, где не было
людей, где царила умопомрачительная тишина, —
пришла поиграть.
Я увидел орла и поднял ружье. Он двигался ле-
ниво, как усталая и ворчливая хозяйка перед рыб-
ным прилавком, слишком уверенный в своей добыче,
чтобы бросаться на первую попавшуюся жертву.
Он выбирал. Почти неподвижно, расправив крылья,
он скользил над водой. Тень предостерегающе
двигалась впереди хозяина и чертила на кипящей
реке спокойную широкую черту, в которой исчезала
жизнь.
Я стоял на опушке леса — боялся, что мое появ-
122
ление на берегу разгонит рыб, и ждал, пока орел
приблизится. Эхо растянуло выстрел в долгий
грохот. Птица камнем упала в воду. Расправленные
крылья держали его на поверхности воды, и течение
тихонько несло назад.
Я с рекордной скоростью разделся и успел схва-
тить орла раньше, чем он достиг переката. Это!
профессиональный разбойник даже мертвым казал-
ся кокетливым и гордым: мощные, метрового разма-
ха коричнево-пестрые крылья и твердый клюв хищ-
ника.
У него был такой вид, словно он сбит с герба ка-
кого-нибудь государства.
Шестой день.
Сегодня снова у нас в гостях председатель, один
из бригадиров, который оказался знатоком охотничь-
их традиций, и следователь. Он еще довольно молод,
но своим безупречно сидящим коричневым костюмом,
галстуком, накрахмаленной рубашкой и уравнове-
шенным разговором он отличается от всех нас. Три
года назад он окончил юридическую школу в столи-
це республики, теперь заочно учится в университете
и раз в год летает в Иркутск на экзаменационную
сессию. Он патриот своей республики, и это даже от-
ражено в его имени: Автоном Иванович. Он родился
в юрте, мать была неграмотной, из двенадцати
братьев и сестер осталось в живых только пятеро,
но родители подарили ему имя, которое уже три-
дцать лет назад успело проникнуть в самые отдален-
ные захолустья: автономия. Он диктует нам бога-
тую горловыми звуками тридцатисемизначную якут-
скую азбуку, объясняет, что у них нет женского
и мужского рода, но зато восемь падежей и в отли-
чие от русского языка и короткие и длинные глас-
ные. И, наконец, мы добираемся до названия меся-
цев. Они настолько характерны, в них настолько точ-
но отражается исчезнувший уклад жизни народа,
что я осмеливаюсь полностью перечислить их
здесь. Это самая краткая энциклопедия якутского на-
рода.
123
Январь — тохсуньо — девятый месяц.
Февраль — олуньо — десятый месяц.
Март — колун тутар — месяц поимки жеребят.
Апрель — муус устар — месяц ледохода.
Май — ыйям ыя — месяц пробуждения природы.
Июнь — бес ыя — месяц сосны.
Июль — от ыя — месяц травы.
Август — атрджах ыя — месяц вил.
Сентябрь — балагхан ыя — месяц юрты.
Октябрь — алтыньо — шестой месяц.
Ноябрь — сетыньо — седьмой месяц.
Декабрь — ансыньо — восьмой месяц.
Нужны ли здесь комментарии?
Что вам прежде всего бросилось в глаза? Якутская
зима? Наверно. Да, зима длится 6 месяцев. В тече-
ние полугода дни тянутся долго, монотонно, одинако-
во. Жизнь скована четырьмя стенами, ночи и дни про-
ходят перед пылающим камином. Шесть месяцев тре-
щит мороз и гудят метели. Как же называть месяцы?
Мир пуст. Якутский календарь повторяет с монотон-
ностью зимней спячки: восьмой месяц, девятый месяц,
десятый месяц... Но потом начинает приближаться
весна, и у коренных коневодов начинается горячая
пора — табуны увеличились. Мы помним, что якутские
лошади, которых мы уже превозносили раньше, всю
зиму находились в лесу. Именно поэтому март не
просто жеребячий месяц, а месяц поимки жеребят.
Но это еще не весна. Природа еще не проснулась от
долгой зимней спячки, и поэтому март не начало года.
Следующее название может привести вас в заме-
шательство. Действительно, если открыть географи-
ческие справочники, оказывается, что обычный ледо-
ход происходит в Якутии в мае, а иногда даже в на-
чале июня. Что же здесь, неточность? Наоборот: исто-
рическая точность. Название апреля дает ключ
к поискам старинной родины якутов. В этом названии
сохранилось воспоминание о далекой южной стране,
где ледоход происходит уже в апреле.
124
Поэтическое название мая не требует объяснений.
Природа проснулась от зимней спячки, и бывшее ди-
тя природы видит в этом начало года. Прекрасное
начало!
Но месяц сосны. Почему сосны? Автоном Ивано-
вич уже не помнит почему. Но председатель, он го-
раздо старше, помнит. Это одновременно кусочек ис-
тории и кусочек кулинарии. Проснувшаяся природа
только набиралась сил и не могла еще прокормить
якутов. Июнь был голодным месяцем. Сосна спасала
людей от голода. Председатель рассказывает, что ре-
цепт был прост. Сосновую кору очищали от затвер-
девшего верхнего слоя и два дня вымачивали в хо-
лодной воде. Потом ее резали на тоненькие полоски
и варили как лапшу. Если было молоко, то в молоке.
Получалось блюдо, которое имело вид темноватых
комочков опилок и не отличалось от них по вкусу.
Несмотря на это, если верить автору книжки «Труд-
ные туристские походы», эта пища спасла не одну
заблудившуюся группу путешественников и в наши
дни. (Мы на всякий случай записали рецепт для се-
бя.) Голод был периодическим и ежегодным, и как
воспоминание об этом в якутском календаре июнь
называется месяцем сосны. В сентябре короткое
якутское лето кончалось, и семья кочевала обрат-
но в юрты. Начинался месяц юрт. За ним следовала
зима.
Близость к природе у якутов выявляется не толь-
ко в календаре, но и в именах. Девочкам даются
поэтические имена, например: Мутукча — побег лист-
венницы, Чахал — сияние солнца, Саргылаана —
успех, Кыльрегей — жаворонок; юношам: Саарба —
соболь, Эхябуор — медвежья лапа.
— Медвежьи лапы висят и над дверью этого до-
ма. Это что-нибудь значит?
— Медвежья лапа — гордость охотника, — слы-
шим мы от бригадира. — Застрелить медведя счи-
тается у нас большим событием, это отмечается спе-
циальным праздником — курумом.
Традиции этого праздника относятся к далеким
временам. В наши дни он превратился в такой же
125
традиционный праздник, как° у нас Иванов день или
встреча Нового года. Прежнее содержание этих празд-
ников забылось, а их древняя форма выражает те-
перь радость колхозного труда.
— Охота на медведя обычно бывает зимой, —
продолжает бригадир, — тогда шкура плотней и це-
нится дороже, да и сам медведь не так опасен.
На медведя ходят вдвоем-втроем, но шкура
принадлежит охотнику, который обнаружил бер-
логу.
Когда медведь убит, его кладут на нарты и с пес-
нями везут домой. В доме по этому случаю приготов-
лена из еловых веток мягкая подстилка, на которой
происходит самая ответственная работа — снятие
шкуры. Уши и глаза отделяются и осторожно кла-
дутся в сторону, так чтобы левый не перепутать
с правым. Голова варится целиком, потому что кости
черепа не должны быть повреждены. В празднике
обычно принимают участие несколько семей. Трапе-
за сменяется пением. В песнях восхваляется ловкость
охотника, воздается благодарность лесу и излагает-
ся просьба о новой добыче. Когда праздник кончает-
ся, глаза и уши помещаются на череп и относятся
обратно в лес, где снова воздается благодарность
лесу.
Этнография знает подобные традиции под назва-
нием «производственной магии». У всех народов в до-
исторические времена было широко распространено
мнение, что удача на охоте зависит от таинственных
действий, которые дают человеку власть над приро-
дой. Перед тем как идти на охоту, нельзя было назы-
вать животного по имени. Среди эстонских охотников
на тюленей эта традиция была жива еще совсем не-
давно. Животное можно было убивать только в со-
провождении торжественной церемонии, которая по
идее должна укротить его гнев. Например, наши пред-
ки просили у медведя прощения за то, что убивали
его. Индейцы американских прерий ублажали бизона
танцами, негры Западной Африки пытались получить
прощение у заколотого ими бегемота ценою посмерт-
ного угощения. Сходные способы производства поро-
126
дили у самых разных народов удивительно схожие
традиции.
— А как в ваших местах звали лесного бога?
Бригадир неловко смеется. Он боится, что мы
вдруг создадим себе неверное представление о ны-
нешних якутских охотниках, и объясняет нам, что это
просто старые песни, что никакого лесного бога на
самом деле не существует, как и не существует бога
вообще. Но вопрос интересует нас с точки зрения
фольклора, и вместо бригадира отвечает председа*
тель:
— Лесного бога звали у нас Эхя-кян.
Звучит знакомо. Я ищу в записной книжке.
— Но Эхя — это же медведь, а Эхя-тя — де-
душка?
Председатель пожимает плечами. Случайное сов-
падение. Но мне вспоминаются лекции профессора
Моора по археологии и этнографии, и где-то в глу-
бинах памяти мелькает понятие «тотемизм». Да, имен-
но сейчас открылась возможность бросить взгляд за
таинственный занавес столетий, и внешнее совпаде-
ние слов освещается по-новому, становится зако-
номерным и открывает еще одну страницу далекого
прошлого якутов, их мировоззрения и мышления.
Совпадение названий дедушки и медведя намекает
на то, что для жившего в районе Кютюргена рода
медведь был тотемом. Люди этого рода считали мед-
ведя своим предком, и даже больше того, при су*
ществовавшем в то время так называемом «прелоги-
ческом» образе мышления они считали и самих себя
медведями. Образ мышления доисторического челове-
ка отличался от современного нам мышления так
же резко, как отличаются образовавшие их условия
труда. Дикие народы не дёлали своих выводов
на основании классической логики Аристотеля.
Столетия назад для якутского охотника не было ни-
чего неестественного в том, что он считал себя че-
ловеком, но одновременно и медведем.
Еще и сейчас в Кютюргене живет воспоминание
о своеобразном обычае, который тоже можно объ-
яснить тотемизмом: если женщина, будучи одна в ле-
127
су, встречала медведя, она обнажала свою грудь.
Это должно было напомнить медведю, что они родст-
венники, и поэтому зверь не мог напасть на женщи-
ну. Ни один якутский охотник не убивает медведя
спящим, а обязательно сначала разбудит его, этот
святой обычай тоже достался в наследство от доисто-
рических времен и тотемизма.
Тотемизм возник в период матриархата, тысячи
лет назад. Благодаря тому, что в охотничьих обла-
стях якуты остались верны самой древнейшей спе-
циальности человечества, некоторые обычаи далеких
времен, слова и образ мыслей до сих пор сохраняют-
ся в их фольклоре. Для этнографов это представляет
большой интерес.
Так и у народов Европы сохраняются старые обы-
чаи, которые уже давно приобрели новое содержа-
ние и о происхождении которых мы сейчас иной раз
и не подозреваем. Падение ниц перед культовым изо-
бражением во времена древнего Рима превратилось
у нас в легкий поклон, открывание рыцарского за-
брала — в приподымание шляпы, подчеркивание
мирных намерений путем протягивания невооружен-
ных рук в наши дни живет как ежедневное при-
ветствие в виде рукопожатия.
— Кроме курума, у нас еще много других празд-
ников, — продолжает председатель. — Самый боль-
шой из них — летний праздник иссыах, который от-
мечается по всей республике.
— Это тоже старая народная традиция, — под-
тверждает Автоном Иванович. — Летним праздником
в старину благодарили природу. Теперь это превра-
тилось в праздник колхозных животноводов, кото-
рый обычно бывает перед началом сенокоса.
— И что представляет собой иссыах?
— Жаль, что вы так поздно к нам попали,
интересно было бы посмотреть самим, — вооду-
шевляется председатель. — Иссыах — это спор-
тивный и танцевальный праздник. В программе
скачки, якутская борьба, упражнения в ловкости,
олонхо.
— Олонхо?
128
— Это наши эпосы. Если вы встретите хорошего
олонхосуда, он будет рассказывать вам весь вечер,
и всю ночь, и следующий вечер, и только тогда ска-
жет, что вступление сделано, и спросит, хотите ли
слушать саму историю...
Автоном Иванович долго рассказывает нам
о якутских олонхо. Это истории о богатырях,
такие же длинные, как якутская зима. Часть из них
еще до сих пор не записана, но считают, что общее
количество олонхо около 80. Длина одного ска-
зания достигает 20 тысяч строк, это соответствует
примерно размеру «Калевалы». Самый знаменитый
якутский певец, умерший 20 лет назад, Петр Коло-
сов имел в своем репертуаре 45 олонхо. Он знал
на память более полумиллиона строчек стихов, при-
мерно 50 толстых томов. Даже среди народных
певцов это редкостное достижение.
Но олонхосуды не просто рассказчики. Они масте-
ра слова в самом широком понятии. Описательная и
повествовательная часть декламируется обычным го-
лосом. Диалоги и монологи исполняются как песни.
Роль отрицательных типов передается низким ба-
сом, роль героя — баритоном, женская роль — сопра-
но. В старину певец сидел на полу, скрестив ноги и
подперев щеку рукой, которой он одновременно при-
крывал одно ухо. Медленно, размеренно покачи-
ваясь, рассказывает он о подвигах древних героев,
о их борьбе с враждебными силами, которые когда-
то заселяли нижнюю часть неба и государство мерт-
вых. Спокойное повествование перемежается драма-
тическими эпизодами битв, лирическими сценами
любви, красочными описаниями природы. Потихонь-
ку в камине гаснет огонь, некому подойти и попра-
вить его. Вся юрта собралась вокруг певца. Работа
стоит. Забыты все дневные заботы и голод, вообра-
жение захватывает детей и стариков и уносит их
в сказочный мир, где царит справедливость и где
люди живут счастливо. Кажется, словно вся фанта-
зия и творческая сила якутского народа ушли на со-
здание олонхо, которые стали одной из жемчужин
мировой литературы — тонкие, как арабская сказка,
9 Леннарт Мери
129
фантастические, как ухмыляющаяся четырехглазая
маска Малаи. Мы можем гордиться, что первым из-
дателем якутских олонхо был наш соотечественник,
воспитанник Тартуского университета, академик
Александр Миддендорф. Мы должны упрекнуть себя
в том, что так мало знакомы с чудесным творчеством
якутского народа.
Автоном Иванович прочел нам два отрывка
из «Нюргюн Боотура». Я осмелюсь здесь в очень сво-
бодном переводе привести несколько строчек, в кото-
рых певец описывает Якутию:
Знаешь ли ты, что есть такая земля,
где кроны деревьев как облака,
где берега высоки, как горы,
где в небе теряются гребни гор,
где песчаная буря красит день в красный цвет,
где вихри туманом поднимают пыль,
где скалы с грохотом обрываются вниз,
где сыплются камни, большие, как быки, —
есть такая земля...
Сегодня самолета, конечно, не будет.
Погода пасмурная и ветреная, хотя ночью было
холодно. За то время, что мы находимся на берегу
Кютюра, тайга стала осенней.
Когда мы расположились здесь, осенние краски
осторожно и бережно были нанесены лишь в несколь-
ких местах. Но, очевидно, художник остался до-
волен своей пробой, потому что желтого и красного
с каждым днем становится все больше, а после се-
годняшней холодной ночи тайга вдруг взорвалась
и засияла новыми цветовыми сочетаниями. Это по-
хоже на большой осенний карнавал, во время ко-
торого светло-зеленая лиственница нарядилась в ма-
сляно-желтый наряд, береза стала восковой, тополь
рыжим, рябина яркой, стиляжистая осина вызывающе
красной, и только прибрежная старомодная ель яви-
лась в традиционном одеянии. Анте сожалеет, что
у него нет с собой этюдника. После спокойных зе-
леных тонов лета глаз жадно оглядывает эту неожи-
данную игру красок.
130
Я слышу гул самолета. Черт побери, опять рей-
совый, опять мимо, мы так и не выберемся отсюда,
нет, он гудит совсем по-другому, это наш, я так
и знал, наш самолет!
Мы сидим на берегу уже третий час, и вдруг...
Да, вон он пробирается между облаков, долго-
жданный, желанный, проклятый, знакомый силуэт
«АН-2».
Самолет быстро снижается. Он напоминает боль-
шую птицу или даже стрекозу. Другие самолеты со-
храняют при посадке свою величину. Но «АН-2» спу-
стился и стал, пожалуй, даже еще меньше, он под-
прыгивал и вертелся, словно ветер мог снова сдуть
его с места, потом на несколько секунд скрылся
(так мне показалось на бегу) за небольшой березой,
появился еще раз и, только оказавшись среди
людей, обрел свои настоящие размеры. Мы добежали
до места раньше, чем самолет остановился.
Из него выпрыгивает летчик — мы уже знаем, что
его фамилия Хоркин — п озабоченно торопится к нам.
Мы идем ему навстречу, и с каждым шагом у нас все
больше пропадает желание сказать ему те слова, ко-
торые для него заготовили за эти 7 долгих дней. Хор-
кин принадлежал к тому типу людей, которые с пер-
вого взгляда вызывают симпатию и доверие. Сред-
него роста, склонный к полноте, несмотря на это или
именно поэтому с удивительно быстрыми движениями,
с лицом, на котором отражается утомление напря-
женными часами полета. Светло-синий мундир пило-
та, под ним свитер из мягкой шерсти с высоким во-
ротом, все сидит на нем ловко и в то же время
небрежно, словно подчеркивая: да, мы умеем ценить
красоту мундира, но прежде всего все-таки работа!
И вот уже мы жмем друг другу руки.
— Не сердитесь, товарищи, вашу радиограмму
передали мне только вчера, я обслуживал другую
экспедицию, неделю дома не был.
— И погоды, наверно, не было?
— Ух, не говорите! — он пофыркивает при этой
9*
131
мысли и вытирает со лба пот. — Дождь, ветер, ту-
ман, еле-еле прошли.
— Так что, в Мухтуя погода тоже плохая?
Разговор о погоде с летчиками — это не светская
болтовня, это более чем серьезная тема.
— Плохая? Собачья погода! Скорость ветра... —
он назвал какую-то цифру, видимо достаточно боль-
шую, — и при этом ноль видимости. Наш аэродром
ведь, по правде говоря, закрыт.
— Л как же вы...
— Да кроме меня, никто и не летает. Я прочел
в радиограмме, что вы уже восьмой день сидите,
и подумал: дай попробую, может, прогскочу... если
только у вас не очень много снаряжения.
Десять минут спустя снова завели мотор. Потом
дверь захлопывается, запирается на задвижку, рев
усиливается, я перебираюсь через багаж поближе
к кабине пилота, и мы стартуем.
«АН-2» трясется и подпрыгивает на бороздах, как
в свое время дрожки извозчика, который возил нас
от реального училища по булыжным мостовым Тал-
лина.
Но это сравнение только внешнее и формальное.
У техники редко возникают ласкательные имена.
С гражданской войны тепло вспоминают «максимку»,
в Отечественную войну стала знаменитой «катюша»,
сейчас на передней линии строительных работ влю-
бленно говорят об «аннушке».
Внешне самолет напоминает первые аэропланы.
Он по-детски тяжеловат и неуклюж, с маленьким
толстым туловищем и несущими плоскостями, кото-
рые укреплены тоненькими тросами. Утенок среди
лебедей.
Но это только внешне.
Его конструктор Олег Антонов сумел создать
машину, без которой трудно представить себе
Сибирь.
Мы привыкли читать в печати о 8-часовых переле-
тах наших воздушных лайнеров в Хабаровск и о чае-
питиях на высоте 10 тысяч метров. Размеры Сибири
предполагают здесь быстрые и большие машины,
132
Что может «аннушка» по сравнению с импозантными
реактивными самолетами?
Ей доступно то, что не доступно сверкающей хро-
мированной «Волге», то, что безотказно выполняет
простой вездеходный «газик» или якутская лошадь:
«АН-2» — работяга. Она родилась в результате
поисков, длившихся годы, смирилась с небольшой
скоростью, но зато выиграла качества, которых не
хватает всем другим летательным аппаратам. Она не
требовательна, безотказна и экономна. Она может
сменить колеса на лыжи или поплавки и приземлять-
ся там, где не все спортсмены решились бы упраж-
няться в беге с препятствиями. Ей не требуется поса-
дочных дорожек длиною в километр и сверкающих
прожекторами аэродромов. Кажется, ей не нужны да-
же похвалы, только немного бензина и летчики, ко-
торые ее уважают. Летать на «аннушке» и не ува-
жать ее может только циник.
Конечно, Василий Васильевич Хоркин говорил не
буквально эти слова, когда, сидя за штурвалом пило-
та и не отрывая глаз от приборов, рассказывал о сво-
ей работе. В его рассказе все звучало очень коротко
и сухо. Может быть, виновата была погода, которая
требовала напряженного внимания. Но смысл раз-
говора был именно таков. Хоркин влюблен в свою
«аннушку».
В рассказе Хоркина не встречалось слова «одна-
ко», и «аканье» выдавало в нем москвича. Так оно
и было. Он прибыл сюда на работу только полтора
года назад, но уже успел до глубины души превра-
титься в патриота Сибири. Позади 36-летний стаж,
на груди орденские ленточки Красной Звезды, ме-
далей «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу
над Германией». Он помнит еще первые «дорнье»
с брезентовым покрытием и с деревянным пропелле-
ром — на них когда-то открывали регулярное летное
сообщение — и мог бы, предаваясь воспоминаниям,
проводить осень своей жизни пенсионером в заслу-
женном домашнем спокойствии.
Вместо этого он поехал в Сибирь, когда партия
призвала молодежь взять под свое шефство но-
133
вые великие стройки. Он был слишком влюблен
в свою работу, чтобы стареть.
— В некотором смысле зимой, конечно, труднее.
Дни короче, сильные морозы. Зато погода устойчи-
вей. И главное — зимой можно приземляться даже
на реках., на болотах, на лугах.
— А сейчас?
— Сейчас стараемся приземляться, только там^где
надо-. Конечно, всякое случается...
Зимой автотранспорт сильно облегчает работу.
А вот летом трудно, нагрузка большая, летом мы
единственные, кто может пробраться в таежные райо-
ны. Да еще экспедиций. Это самое трудное. Иногда
даже «аннушка» не может приземлиться, тогда при-
ходится сбрасывать снаряжение и почту на парашю-
тах. Хорошо, что теперь получили вертолеты. Они
разрешают проблему. Хорошие машины.
Но тут самолет начинает бросать, и разговор пре-
рывается.
В кармане второго пилота номер «Известий».
Он свернут несколько раз, торчит вверх ногами,
но все-таки можно разобрать дату. Газета трех-
дневной давности.
Здесь, высоко над тайгой, у времени и простран-
ства другие измерения и качества..
Выезжая из дому, мне хотелось обязательно опи-
сать Сибирь с воздуха. Сделать, это я не могу. Под
нами точно такое ж небо, как и над нами. Нет я дога-
дываюсь, что оно скрывает пейзаж, который и так
нам слишком хорошо знаком своими красками, зву-
ками, дождем и тишиной.
Кажется, что мы застыли в огромной пустоте.’
Поэтому мы ©1чень удивляемся, когда сначала под на-
ми, потом слева, потом справа и, наконец, вокруг
нас появляется Мухтуя: бревенчатый город с пра-
вильными квадратами улиц, наша общая, цель, место
моего прощания с друзьями.
ПРОЩАНИЯ И ВСТРЕЧИ
— Ну и разбойник, — сказал Анте, ука-
зывая на .«водителя автобуса.
Маленький, видавший виды автобус мчался
по длинной улице, .хрипя от сознания собственной
важности сигналами каждому встречному. Низкие
бревенчатые дома, единственное украшение которых
кружевные наличники вокруг окон. Неровная, мощен-
ная деревом мостовая. Улица кажется пустой.
Не хватает зеленого обрамления, которое так харак-
терно для маленьких городов средней полосы Рос-
сии. Это старая Мухтуя.
У водителя автобуса действительно вид, не вну-
шающий доверия. С явным нежеланием он открыл
багажную дверь машины, ворча что-то о том, что из-
за погрузки 'Снаряжения он вынужден опаздывать.
Потом уселся за руль и .ловким движением надвинул
шляпу так глубоко на тлаза, что во время всего пути,
когда возникала необходимость хоть немного посмот-
реть на дорогу, ему приходилось закидывать голову.
Может быть, он не видел дороги и поэтому так ис-
тязал гудок. У него был острый взгляд, хмурое не-
135
бритое лицо. Без особого напряжения фантазии мы
представляли его на спине мустанга с кольтом в одной
руке и лассо в другой.
— Пахнет Диким Западом, — резюмировал Арно.
Автобус остановился перед домом; где ничто не
намекало на остановку. Сигнал превратился в непре-
рывный рев и на полминуты заставил дрожать стек-
ла. Потом ворота распахнулись, и на шею нашего
«разбойника» бросилась шумная стая детишек.
Автобус затрясся. Местные пассажиры, для которых
это было ежевечерним развлечением, улыбались.
Двух самых маленьких девочек водитель посадил
на колени. Мальчишки по очереди проверяли исправ-
ность сигнала до тех пор, пока он не замолк. Детей
становилось все больше. Каждый подходил к води-
телю и говорил:
— Здравствуйте, дядя Вася!
Потом каждый мог покрутить баранку, потрогать
рычаг смены скоростей и, видимо, при желании даже
завести мотор. Наконец вышла воспитательница
и протянула дяде Васе двухлетнего карапуза.
— Будьте так добры, нажмите за него кнопку,
когда привезете, а то он не достает!
Мы увидели заулыбавшегося водителя автобуса,
и это было настоящей метаморфозой. Он сиял; он пы-
тался поверх детских голов сказать нам что-то, изви-
ниться, потом махнул рукой и поехал дальше.
Он был похож на Деда Мороза, который чувствует
от своей роли больше радости, чем дети.
Интересно, думал я, если бы Хоркин доставил нас
на полчаса позже, мы бы проехали, не останавли-
ваясь, мимо закрытого детского сада и не увидели бы
улыбки водителя. В наших воспоминаниях от Мухтуя
тогда не осталось бы такой очаровательной сцены,
а запомнилась бы бандитская внешность водителя
автобуса. Может быть, и поселок показался бы со-
всем другим. Неужели случайности играют такую
большую роль в создании впечатлений? Неужели так
много правды в старом английском анекдоте, расска-
зывающем, как англичанин, прибыв в Кале и встре-
тив рыжую француженку, тотчас же телеграфиро-
136
вал в Англию: «Француженки все рыжие!» В по-
ходах и путешествиях есть такое правило: записывать
все первые впечатления, потому что они самые яркие
и богатые деталями. Но как мы только что убеди-
лись, они могут быть и не совсем верными. Поэтому
нужно трижды проверить их и отбросить при возник-
новении малейших сомнений.
Ошибаться не так уж простительно, если оши-
баться в худшую сторону.
Без особенных трудов мы получили ночлег
на дебаркадере. Прямо перед дверью, за низким ре-
лингом, простиралась Лена. За это время она по-
старела, стала по-осеннему серой и расплылась еще
больше.
Это был последний вечер, который мы проводили
вместе.
Здесь наши дороги расходились.
Мы принесли графин терпкого яблочного вина
и при свете свечей стали подводить итоги. Время от
времени по комнате скользил свет прожектора с про-
ходящего мимо корабля, который возвращал наши
мысли из тайги к Лене.
Ибо в мечтах и в разговоре мы снова были
в тайге, снова переживали дожди и медвежьи трево-
ги, устремлялись через пороги и зажигали костры.
Не хотелось смириться с тем, что действительность
перешла в прошлое и уступила место туману воспо-
минаний.
Мы познали маленький кусочек огромного про-
странства, в котором, как в капле воды, отразился
весь безбрежный океан тайги. Мы прошли по неизве-
стным и незаселенным местам и описали их. Мы
открыли источник минеральной воды, а Олав собрал
небольшую коллекцию минералов.
Мы нашли на бумаге две неизвестные нам реки,
сделали прыжок в семь тысяч километров, убедились,
что реки эти действительно существуют, что они на
своем месте. Теперь мы могли спокойно возвращаться
домой.
Но в этот вечер мы не говорили о километрах, мы
137
говорили о суровой красоте тайги. Не о формальных
достижениях, а о ночах, когда холодные часы медлен-
но ползли к рассвету. Путешествие не самоцель,
а только средство к достижению цели. Путешествие
приводит к великой правде природы, соединяет чело-
века с ветром, дождем, звездами и лесами. Дорога
к любой правде всегда тяжела, потому что достичь
ее можно, только преодолев неправду и избежав ту-
пиков. Дорога к природе ведет через препятствия, ко-
торые требуют физического напряжения и преодоле-
ния препятствий в самом себе. И в этом случае
природа приводит нас обратно к человеку. Она учит
понимать величие природы и мощь человека, покорив-
шего ее. Она показывает, каким должен быть чело-
век. Она рассказывает о бессилии одиночки и о все-
побеждающей силе коллектива.
Это как костер. Одно полено не загорится от спич-
ки. Выньте полено из костра — оно потухнет. Отде-
лите человека от коллектива — он пропадет. Одино-
кое полено не может выделить столько тепла, чтобы
загореться. Так же и человек. Но шесть поленьев —
это уже не просто шесть поленьев, это костер, кото-
рый горит, освещает, теплота которого приносит
жизнь. Это не просто арифметика. Группа в шесть
человек не в шесть раз сильнее одного. Она сильнее
в миллион раз.
Она новое качество — коллектив.
Есть ли у нас право на это великое название?
Наверно, есть.
Именно это, а не радость пройденных километров
согревало беседу нашего последнего вечера, беседу
чуть сентиментальную, что я с испугом обнаружил,
перечитывая страницу моего дневника. Но все рав-
но — ведь это же был последний вечер.
На аэродроме сказали, что летная погода будет
только к обеду. А может быть, и позже. Но не раньше.
Что делать? Идти обратно к ребятам? Мы распро-
щались уже утром и должны были встретиться толь-
ко в Таллине. Не хотелось разрушать прощальных
П8
впечатлений. Сидеть на аэродроме? Скучновато. Ма-
ленький зал ожидания был полон народу, в основном
молодежи, которая уже неделю ждала возможности
попасть в Мирный.
Потом из комнаты синоптиков показался Хоркин,
подошел ко мне и спросил, словно прочитав мои
мысли:
— Скучаете? Знаете что, зайдите к Осину. Пер-
вый мичуринец в Мухтуе. Живет тут поблизости.
Дом Павла Сергеевича Осина, маленькая бре-
венчатая изба с четырьмя окнами, находился прямо
над Леной на обрывистом берегу. С первого взгляда
можно было понять, что интересует хозяина: дом
утопал в зелени. Маленький, использованный до пос-
леднего квадратного метра приусадебный участок был
превращен в сад и казался таким чужим здесь, в су-
ровой Сибири, словно его на парашюте спустили сю-
да с какой-то другой планеты. Желтеющие ветки
акации прикрывали собиравшие для длинной зимовки
сок кусты смородины, крыжовника и малины. В даль-
нем уголке сада можно было видеть яблони, сливы
и рябины с красными гроздьями ягод. Здесь стоял
запах земли и работы.
Осина я нашел в беседке за книгой. Высокий,
с седой гривой волос, большим лбом и умным взгля-
дом, он напоминал патриарха с рембрандтовских кар-
тин. Но, услышав, что привело меня к нему, стал жи-
вым и разговорчивым. В беседе он часто объединял
свои наблюдения, опыты и богатый запас жизненной
мудрости с неожиданными ходами мысли. Разгова-
ривать с ним было интересно, как и со всеми садово-
дами.
— Весь секрет в том, что овощи и фрукты нужно
растить из семян, выведенных на месте, которые
освоились с местными суровыми условиями, — объ-
ясняет он. — Климат является препятствием только
тогда, когда пытаются акклиматизировать такие рас-
тения, которые уже привыкли к совершенно другим
условиям.
— Вы, наверное, агроном по специальности?
139
Этот вопрос веселит Осина, видимо, он слышит
его не в первый раз.
— Телеграфист. В шестнадцатом году назначили
сюда на работу. По правде говоря, выслали. Но после
революции уже не хотелось отсюда уезжать. При-
рода удержала.
— Так что разведением сада вы занимались в сво-
бодное от основной работы время?
— Да. Сначала занимался просто так, чтобы убить
время, потом стал интересоваться, читать Мичурина,
Яковлева, Черненко...
— И теперь ваша улица называется Мичуринская!
— Это наши пионеры придумали. Они тут ходят
мне помогать, в прошлом году отнесли саженцы яб-
лонь к себе на опытный участок.
В прошлом году Павел Сергеевич Осин собрал
первый урожай со своих яблонь. Кажется, первый
урожай яблок на этой широте Якутии. В нынешнем
году, кроме яблонь, дадут плоды сливы и кипрей. Но
с особой гордостью показывает он на укрытый от
ветров уголок за домом. На десятке квадратных мет-
ров кусочек Крыма и Кавказа — виноград. Сочные
золотистые грозди не особенно большие, но вдвое
ценнее, потому что выведены в Якутии.
— С них я уже несколько лет собираю урожай,—
улыбается хозяин. — Никакого волшебства тут нет.
Дайте время — и якутские сады еще станут знамени-
тыми. Уже сейчас мы смогли бы удовлетворить по-
требность населения города в ягодах и в свежих ово-
щах. Вы же знаете, как важно это здесь, на Севере?
Знаю. В магазине, куда я зашел, было все, начи-
ная с яблок и кончая капустой и картошкой. Но яб-
локи были в стеклянных банках, картофель сушеный,
а капустные кочаны превратились в спрессованные
брикеты величиной с буханку хлеба.
— Жаль только, времени у меня мало, — прибав-
ляет он, намекая на свои восемьдесят лет, без грусти
и усталости, тем деловитым тоном, каким со-
жалеют, что не успели сделать все намеченное на
день. — Акклиматизация плодовых деревьев требует
десятков лет. Может, вы что-нибудь слышали о рабо-
140
тах Мичурина по выведению морозоустойчивого пер*
сика? Он потратил на это 57 лет, а потом, когда умер,
академик Яковлев продолжил эту работу. Недавно
и он умер. Жизни двух человек не хватило для одного
дерева. Для одного-единствениого! А тут, — его мяг-
кая морщинистая рука рисует в воздухе неопреде-
ленную дугу, — знаете, сколько тут еще работы оста-
нется?
Он не сказал «останется неоконченной» — просто
«останется». И мне показалось, что в этом малень-
ком различии оттенков я уловил его мировоззрение.
Работа вечна. Ее передают по наследству от челове-
ка к человеку, от поколения к поколению; непрерыв-
ной цепью она объединяет и каменный топор и кос-
тяную острогу с нашими сегодняшними самолетами
и атомными электростанциями. Непрерывной цепью
ведет она от них дальше, в будущее, к еще более
сверкающим достижениям, к нашим целям.
Старый садовод доволен. Он передает эстафету
следующему поколению. Своей работой он на шаг
продвинулся еще дальше, в будущее.
Я торопился на аэродром, унося упакованную
в газету гроздь якутского винограда.
Аэродром Мухтуя начал потихоньку оживать. При-
были вертолеты и подняли настоящую песчаную бу-
рю, заставляя любопытных разбегаться в укры-
тия. Одна машина ушла с участниками лесной
экспедиции. Входившим в самолет якутам предстоя-
щий полет казался таким же обычным, как нам поезд-
ка трамваем в Кадриорг. Но в числе ожидающих бы-
ли и такие, для которых геликоптер был новостью,
и они с интересом ждали, когда он начнет поднимать-
ся в воздух. Недалеко то время, когда' вертолеты соз-
дадут постоянное сообщение со всеми далекими та-
ежными деревнями. Они превратятся в самый удоб-
ный и массовый вид транспорта не только в тайге,
но и в городах. Сейчас они в основном на службе
у экспедиций и врачей. И, конечно, вертолеты исполь-
зуют пожарники. Необычные пожарники, видимо са-
141
мый большой в мире отряд летучих пожарников,
летающих в прямом смысле этого слова. Таежные по-
жарники ведут постоянное дежурство на территории,
размеры которой примерно 5 миллионов квадратных
километров. За год они тушат, как утверждал Хор-
кин, тысячи пожаров.
Крики, смех и хрюканье прерывают наш разго-
вор. По аэродрому бежит стадо двухмесячных поро-
сят. Свинарка в отчаянии гонится за ними, держа
посудину с пищей. Поросята .тоже ждут летной по-
годы и, видимо, заскучали. Свинарка молоденькая,
и из числа пассажиров ей на помощь сбегается подо-
зрительно большое количество молодых людей. Под-
чинившись превосходящим силам, поросята забира-
ются обратно в ящики. Молодые люди остаются
их сторожить, и, кажется, свинарка теперь попала
в еще большую беду.
— В Мирном закладывается свиноферма, — объ-
ясняет Хоркин.
Похоже, что он в курсе всего, кроме одного-един-
ственпого: когда будет летная погода.
Погоду пообещали с Севера, Мирный по-преж-
нему закрыт.
Наконец мы летим.
Самолет делает крутой разворот. Земля вдруг ока-
зывается рядом, как огромная зеленая сте-
на. На секунду повисаем над небом — оно скользит
под нами и сбоку, — потом машина ложится на курс,
и я еще раз вижу Мухтую с воздуха.
Только так можно оценить размеры города. Еще
недавно это была маленькая, неизвестная рыбачья
деревня, бревенчатые избы которой вытянулись
на высоком берегу в два ряда на длинной, грязной
улице. У нее не было никаких экономических пер-
спектив, никаких путей сообщения, кроме реки, и осо-
бенных видов на будущее до тех пор, пока не были
открыты якутские алмазы.
Теперь Мухтуя превратилась в окно Мирного
в мир, из бывшей рыбацкой деревни она стала важ-
142
нейшим портом на среднем течении Лены. Направ-
ляющийся в Мирный поток товаров сгружается
здесь, на берегу, и дальше в тайгу перевозится на са-
молетах. Недалеко от порта, там, где еще недавно
шумел сосновый лес, возникла новая часть города.
Сосновый лес поредел, но не исчез. Прямые квадра-
ты улиц напоминают Нымме*; дома кажутся спи-
чечными коробками; дальше беспорядочный рисунок
складов и выстроившиеся шашками серебристые ци-
стерны. Потом начинается Лена, и с высоты трехсот
метров я вижу, как к нашему дебаркадеру подошел
корабль и идет торопливая погрузка.
А река уже больше не река. Она потеряла свой
простор и превратилась в темную ленту шоссе, кото-
рая течет скучно и бесстрастно. Плоты похожи на
коробки карандашей, разложенных на прилавке пис-
чебумажного магазина. Проходим над караваном су-
дов. Они неподвижны, хотя колеса буксира взбивают
пену. Скорости кажутся жалким топтанием на мес-
те. Я понимаю, почему боги предпочитали голово-
кружительный подъем, чтобы разбить лагерь на ка-
менистом Олимпе. Только там они стали богами.
Икара, который хотел на восковых крыльях поднять-
ся еще выше, они от зависти утопили в Средиземном
море, потому что он был человеком. Теперь даже
поросята путешествуют по тропинкам, которые ког-
да-то протоптали боги, и красные автобусы Талли-
на носят над своими фарами имя человека, который
первым пожертвовал для этого жизнью.
Река остается позади, и под нами снова тайга.
Она и впереди нас и вокруг, головокружительно без-
брежная, с мягкими, похожими на мох деревьями.
Где-то вдалеке она синеет в мареве, как настоящий
океан. Удивительно, думаю я, в этом океане есть
озера. Озера? Нет, здесь они скорее острова!
С воздуха тайга удивительно точно напоминает
условные цвета карты. Это, конечно, очень большая
карта, можно даже сказать, что это самая большая
карта в мире, потому что масштаб здесь точно один
* Пригород Таллина.
143
к одному, и все-таки она кажется страницей школь-
ного атласа. Долины нарисованы густой зеленью.
В долинах сыро, там растут ели. Если между ними
проблескивают река или ручеек, то они, конечно, го-
лубые, и в этом нет ничего удивительного. Но и вы-
сотные пояса на склонах гор переданы точной сменой
красок. Бледно-зеленый становится желтым —
на высоте холод сильнее прихватил лиственницы, —
и голые каменистые вершины добавляют к этому еще
темно-коричневые пятна. Якутские мальчишки из от-
даленных селений, которые вместо автобуса поль-
зуются самолетом, видимо, без особенных трудов
получают пятерки на уроках географии.
Пролетаем над Олекминском. Это поселок,
у которого за спиной прошлое, простирающее-
ся к временам первых русских землепроходцев,
а впереди еще более долгое будущее. Пока здесь
множество деревянных домов, небольшое количество
предприятий и удобная пристань. Благодаря хоро-
шим климатическим условиям он является центром
наиболее развитого сельскохозяйственного рай-
она в республике. Его судьба мало изменилась с тех
пор, как в окрестностях города нашли природный
газ. Но в 1946 году здесь обнаружили соль, и это ре-
шило все. У Олекминска предпосылки превратиться
в соляной центр Дальнего Востока.
Вот видите, как много значит самая обыкновенная
соль. Та самая соль, ценность которой по сравнению
с каменным углем, золотом, алмазами или нефтью
может показаться ничтожной. Но каждые сутки из
Донбасса, с Эльтона и Баскунчака, где находятся
солеперерабатывающие заводы, отправляется несколь-
ко десятков наполненных солью вагонов для Дальне-
го Востока. Шестьсот тысяч тонн в год. И соль, у ко-
торой за спиной примерно 10 тысяч километров
железнодорожного пути, начинает по цене соревновать-
ся с золотом. Рыбная промышленность Дальнего Во-
стока — одна из самых больших потребителей соли
в Советском Союзе. До войны, когда пропускная
способность сибирской железнодорожной магистрали
была меньше, соль сюда возили с Украины через Су-
144
эцкий канал и два океана. Теперь соль открыли почти
под боком у Тихого океана. Транспортные расходы
уменьшатся, а заодно уменьшится и эксплуатация уже
истощенных соляных залежей.
Предпосылкой решения этой проблемы, как и мно-
гих промышленных проблем Якутии, является транс-
порт. Экономисты высчитали, что даже строительство
железной дороги от Ангары к Олекминску оправдало
бы себя за короткое время.
Соль — дело серьезное. Соль в свое время пре-
вратила Таллин в один из крупнейших портовых го-
родов Балтики. Соль подняла москвичей на
мятеж против царя Алексея. Во время гражданской
войны, когда нехватка соли ощущалась особенно
остро, Ленин назначил М. В. Фрунзе «соляным на-
чальником» Советского государства.
Олекминской соли хватит на несколько страниц
истории. Ее достаточно, чтобы обеспечить потребно-
сти нашей страны на четыре столетия.
Ночь опустилась в Якутск вместе с самолетом.
Постепенно площадка перед аэровокзалом пустеет,
пассажиров становится все меньше. Всех встречают.
Всем хочется скорее попасть домой.
Я остаюсь на сумрачном шоссе ждать автобуса.
Город находится в пятнадцати километрах. Серый
круг света от фонаря танцует в такт ветру. Рюкзак
давит, и еще что-то давит.
Одиночество? Неизвестность? Может быть. Они
подкрадываются, когда человек не вооружен планом
действий, и дышат в лицо холодной сыростью. У ме-
ня нет плана действий. Я просто жду — не только
автобуса, но и того, что будет дальше. И я станов-
люсь сам для себя посторонним, и взором посторон-
него человека наблюдаю следующую сцену.
На шоссе стоит странно одетый мужчина с рюк-
заком, на ногах у него высокие ботинки со шнуров-
кой, брезентовые штаны и куртка-штормовка с эм-
блемой какого-то неизвестного спортивного общест-
ва. Коричневый берет лихо сдвинут на затылок, что
10 Леннарт Мери
145
'явно противоречит растерянному виду его хозяина.
Мужчина нервно курит и вздрагивает, когда из тем-
ноты появляется заговаривающий с ним Неизвест-
н ы и.
Неизвестный: Здорово.
Человек с рюкзаком: Здравствуйте.
(Неизвестный обстоятельно разглядывает
рюкзак, одежду, эмблему. Выглядит он так: неболь-
шого роста, в поношенном плаще, кирзовых сапогах,
которые, видимо, прошли по грязной дороге, Кепка,
надвинутая глубоко на лоб. Хитрые, поблескивающие
глазки, темный чуб, широкие скулы. Он принадлежит
к тем встречным, мимо которых обычно стараются
пройти поскорее.
Человек с рюкзаком шагает поближе к осве-
щенному кругу и старается смотреть мимо прохоже-
го. Молчание нарушает Неизвестный, который, оче-
видно, удовлетворен результатом осмотра.)
Неизвестный! Ты кто?
Человек с рюкзаком (думает, отвечать или
нет, и после некоторого колебания): Я из Эстонии.
Следующие слова Неизвестного подтверждают са-
мые худшие догадки Человека с рюкзаком: «Ты стой
тут и с места не сходи. Понял?»
(Человек с рюкзаком не отвечает, но поти-
хоньку пытается вытащить руку из кармана, мыслен-
но прикидывая расстояние до аэродрома. Неизвест-
ный исчезает. Человек с рюкзаком остается ждать
автобуса, в душе сомневаясь, не поступает ли он лег-
комысленно. Затем Неизвестный появляется снова).
Неизвестный: Знаешь, я выяснил: автобус
будет через десять минут. В городе я отведу тебя
в гостиницу, а то еще заблудишься!
ГОРОД НА СВАЯХ
Так я познакомился с Петей.
Примерно так же когда-то я познакомился с гу-
цульским лесорубом Хоминюком, который вывел ме-
ня на правильную дорогу, с одним львовским студен-
том, который целых полдня знакомил меня со своим
городом, а сам представиться мне позабыл, с грузин-
ским виноделом Мацхонашвили, в чьей грузовой
машине мы едва спаслись от обвала, с Харынкулом,
который обязательно хотел отвезти нас на туркмен-
скую свадьбу, и со всеми другими, без которых пу-
тешествия не оставили бы в сердце много теплых вос-
поминаний.
Человек нигде не бывает один. Меньше всего он
бывает один, когда путешествует в одиночестве.
По крайней мере в нашей стране, где гостеприимство
стало прекрасным законом жизни. Знать это и в не-
ожиданные моменты убеждаться в этом снова и сно-
ва — большая радость.
Жена Пети находилась в больнице, дети в дерев-
не. Он не спешил домой. Если сказать по совести, он
сначала не собирался провожать меня в гостиницу,
10*	U7
так как сам жил недалеко от аэродрома. Он соби-
рался только позаботиться о том, чтобы я сел в нуж-
ный мне автобус.
Но когда автобус двинулся, он оказался рядом со
мной.
— Знаешь, сердце заболело. Ну как бросишь чу-
жого человека? Лучше поеду с тобой. Все равно де-
лать нечего.
В гостинице свободных мест не было. Петя отвел
меня в общежитие партийной школы. Там шел ре-
монт. Отвел в другую гостиницу. Там были места —
бронированные. Потом сходил в обком партии и, на-
конец, обратно в гостиницу. Скоро все было в по-
рядке.
Мой новый знакомый здоровался со всеми мили-
ционерами, называя их по именам, встречным выкри-
кивал через улицу объяснения на якутском языке по
поводу своей ночной миссии. Я спросил, кем он рабо-
тает.
— Колхозный киномеханик. Мировая работа, а?
В следующие дни он каждый вечер приходил
в гостиницу. Если времени было мало, он заходил
только на минутку, чтобы убедиться, все ли в поряд-
ке. Если меня не было, он оставлял записку. Если
времени хватало, он рассказывал о своих детях.
В тот вечер, когда мы прибыли (это было немнож-
ко раньше полуночи), он потащил меня знакомиться
с городом.
— Знаешь, каким он стал! Прямо Москва!
Он никогда не был в Москве. Мы вышли на пере-
кресток. Там не было ничего особенного, и я рассеян-
но двинулся дальше. Петя выжидающе смотрел
на меня.
— Правда, как Москва?
— Что?
— Ну, это...
Он показал на светофор, который с тупой добро-
совестностью подмигивал четырем пустым улицам.
Я понял, что значит город для якута, который
40 лет назад еще не видел дома.
В последний вечер он сидел у меня дольше, чем
148
обычно. Уходя, вытащил из кармана истрепанную
книжку:
— Якутские народные танцы. Это тебе от меня.
Потом он распаковал пакет и вытащил оленьи
сапоги:
— Якутские торбаса. Это от моей жены.
Заметив мое протестующее движение:
— Ты не думай, что я просто так. Я вчера ходил
в больницу ее навестить, она велела! Чтоб в Эстонии
тебе было что показывать, когда ты будешь говорить
о нас.
Потом он покинул меня, предоставив попечению
очередного Неизвестного Друга.
Тяжело платить за такое гостеприимство словами:
Якутск некрасивый город. Не годится даже пахну-
щая боязливым компромиссом фраза, что Якутск го-
род своеобразный. Своеобразная красота у богатой
и нарядной Бухары и у нашей Кярдла с ее журча-
щими артезианскими колодцами. Но у Якутска про-
сто нет красоты, более того, у него еще нет своего
лица. Это город-подросток с чертами позднего созре-
вания. Город находится в низкой пойме Лены, по
этой причине в годы, богатые снегом, разлив захва-
тывает окраины и иногда добирается дальше. Город
заложен на таком неподходящем месте, что лет пять-
десять назад серьезно обсуждался вопрос о его пе-
ренесении. Теперь этот план отброшен, с разливами
собираются расправиться по-другому.
Когда приближаешься к Якутску, глаз напрасно
ищет пригорков или леса, который бы оживлял ок-
рестность и защищал город от осенних ветров. И на
улицах можно по пальцам пересчитать все деревья и
кусты. Это не от отсутствия вкуса. В библиотеке я
перелистал издания, которые посвящены вопросам
озеленения Якутска. Примерно девяносто процентов
посаженных растений пропало, потому что почва
очень засолоненная и вечная мерзлота подступает
к поверхности. Последнее обстоятельство резко за-
тормозило строительство города. Только несколько
149
лет назад были разрешены самые сложнейшие вопро-
сы местного городского строительства, и начали воз-
водить многоэтажные дома на вечной мерзлоте.
Но об этом дальше.
О развитии строительства говорят стройные силу-
эты башенных кранов, напряженное ворчание тяже-
лых грузовиков, которое не прекращается и ночью,
грохот грызущих вечную мерзлоту буровых машин
и то тут, то там возникающие большие здания и це-
лые кварталы. Но новые постройки еще не главен-
ствуют в общей городской картине. Якутск пока еще
деревянный город. Бревенчатые избы: гостиница,
на квитанции которой высчитана плата не только
за постой людей, но и лошадей; находящийся напро-
тив через улицу радиокомитет, главпочтамт, пред-
ставительное здание историко-филологического фа-
культета университета, дозорная башня казачьей
крепости XVII века; деревянные тротуары, на кото-
рых шаги звучат так, как будто ноги обуты в гол-
ландские деревянные башмаки; дерево всех возра-
стов и расцветок, начиная со старого торгового двора
с источенными деревянными украшениями и кончая
светлыми детскими садами, которые еще свежо пах-
нут лесом. Дерево еще недавно было единственным
строительным материалом, которому доверяли в се-
верных районах.
Так было еще недавно, но монополия дерева уже
прошла. Чтобы убедиться в этом, достаточно выйти
на главную улицу Якутска — Октябрьскую. Находя-
щееся здесь здание драматического театра с горде-
ливыми колоннами, лестницами, фризами и другими
классическими принадлежностями являет пример
детской болезни архитектурных излишеств. Жилые
дома, больницы, здания школ строятся теперь из че-
тырехслойного кирпича, а окна для защиты от мете-
лей— с тройными рамами. В конце улицы, напротив
исторической сторожевой башни, словно для того,
чтобы подчеркнуть контраст между старинным дере-
вянным городом и современной столицей республи-
ки, находится филиал Академии наук, строение кра-
сивое и простое, как и все дети нового архитектур-
150
ного стиля. На примере этого здания можно понять
все трудности местного градостроительства, просле-
дить поиски и решения, найденные в результате
длительных исследовательских работ.
Решение заключается в том, что все четырех- и
пятиэтажные дома — свайные постройки.
Исаакиевский собор в Ленинграде тоже стоит на
сваях: тридцать тысяч дубовых свай создают фунда-
мент стоящему на болотистом берегу собору. Якутск
стоит на сваях не в таком смысле, а в самом пря-
мом. Я опустился на колени и заглянул под фунда-
мент академии. Фундамент находится на 20—30 сан-
тиметров выше поверхности земли и опирается на
подставки из железобетона. Иначе строить тут нель-
зя. Почему? Об этом мне подробно рассказали в фи-
лиале Института изучения вечной мерзлоты.
Филиал — одно из тех учреждений, с которым мне
советовали обязательно познакомиться.
Турист привык к мысли, что не всегда он являет-
ся желанным гостем. Люди работают. Месяцы
разделены на дни, дни на часы и минуты, каждая из
них на счету, каждая заполнена .работой, которая,
в свою очередь, связана с работой десятков и сотен
других людей. И в самом лучшем часовом механиз-
ме нельзя даже на мгновенье остановить хотя бы
одно колесико. В учреждении иной раз точно так же.
Я ехал в институт, готовый к длинному ожиданию и
короткому разговору.
Рукопожатие. Руководитель филиала профессор
Мельников посмотрел на часы, сказал, что через две
минуты он освободится, и углубился в работу, слов-
но меня не существовало.
Ожидание — тоже работа, иногда довольно про-
дуктивная. Пока ждешь, работают глаза и память.
Кабинет выходит на юг; тяжелые шелковые гардины
рассеивают холодный осенний солнечный свет, кото-
рый отражается в блестящем паркете. На двух сте-
нах, выходящих на улицу, радиаторы батарей от
угла до угла, в наших условиях этого хватило бы на
отопление целого зала. На стене яркие пятна геоло-
гической карты Якутии. Посреди комнаты длинный
151
стол заседании, покрытый зеленым сукном, к нему
примыкает письменный стол, за которым почти
не виден профессор Мельников. Он маленького рос-
та, средних лет, с уже седеющими волосами, высо-
колобый, с густыми бровями. Красный флажок
на лацкане пиджака говорит о том, что профессор
избран депутатом Верховного Совета республики.
Сейчас он читает какие-то листки, напечатанные
на машинке, читает очень медленно и методически,
задумывается, вычеркивает некоторые слова, ставит
на полях вопросительные знаки. «Разговор о двух
минутах — это, конечно, кокетство», — подумал
я. За спиной у Мельникова висит большой план с на-
званием «Проект планировки и застройки северо-
восточного отдела Института изучения вечной мерз-
лоты имени Обручева». На этом плане я без труда
нахожу дом, в котором пребываю сейчас; пока что он
единственный. Но согласно проекту вокруг него вы-
растет целый маленький городок; с одной стороны —
рабочие здания и лаборатории, с другой стороны —
жилые дома. Школа, клуб, теннисные площадки, да-
же бассейн. Я выглядываю в окно — действительно,
перед домом на ровной поляне глубокая выемка.
Все возможности местного рельефа прекрасно исполь-
зованы.
— Слушаю вас.
Прошло точно две минуты. Я излагаю свою прось-
бу. Глаза Мельникова весело улыбаются, когда
я осторожно намекаю на двадцатиминутный раз-
говор.
— Вы когда-нибудь раньше занимались пробле-
мой вечной мерзлоты?
— Нет.
— За двадцать минут ни вы у меня ничего не
успеете спросить, ни я вам рассказать. Сделаем
так... — он снова смотрит на часы, и я готовлюсь
к контрнаступлению, — сделаем так. Я посвящу
вам полтора часа. Если вы не возражаете, порядок
нашей работы будет такой: я вам расскажу о проб-
лемах, которые выдвигает перед нами вечная мерз-
лота. Потом вы будете задавать мне вопросы и, на-
152
конец, спуститесь в шахту, где производится непо-
средственное изучение вечной мерзлоты. Согласны?
Я редко встречал людей, с которыми было бы
так хорошо разговаривать, как с Павлом Ивановичем
Мельниковым. Он принадлежит к числу тех людей,
у которых нет маленьких неприятных заданий наряду
с великими, людей, которые относятся ко всему с оди-
наково высокой требовательностью. Интервью пре-
вратилось в лекцию. Серьезную и обстоятельную лек-
цию без малейшей попытки обходить специфические
проблемы снисходительным замечанием «это вряд ли
вас интересует». Мельников говорил медленно, глядя
на воображаемую аудиторию, делая небольшие пау-
зы в тех местах, где он начинал новую тему, и со-
вершенно не интересовался, успеваю ли я за ходом
его мысли. Раза два, когда я попытался перебить его
вопросами, он кивал и обещал остановиться на этих
вопросах позже. Фразы падали отмеренные и точные,
как водяные капли. Я оказался в роли восхищенного
студента.
— Вечная мерзлота, — так начал Мельников, —
это устаревшее название, потому что ничто в мире не
вечно. Вместо вечной мерзлоты в научной литературе
используют термины «долговременно замерзшие поч-
вы» или «области промерзания коры земли». Суще-
ствует несколько теорий о возникновении вечной
мерзлоты, ни одна из них до сих пор не является
окончательной. Считают, что вечная мерзлота
(для простоты будем употреблять это название) воз-
никла в конце ледникового периода. Позднейшие
условия теплового баланса земли были такими, что
вечная мерзлота, которая покрывает немногим более
половины всей территории Советского Союза, ста-
ла постоянным явлением. Данных о ее уменьше-
нии нет. Наоборот, наблюдения Якутского филиала
скорее говорят о ее расширении.
Первые сообщения о вечной мерзлоте достигли
Москвы уже в XVII столетии, но к ним не отнеслись
серьезно. Еще 200 лет назад один из русских иссле-
дователей испортил свою научную репутацию, опи-
сывая «замерзшие земли, которые не оттаивают даже
153
летом». Только Миддендорф и Бунге (оба, как мы
знаем, связаны с Тартуским университетом) в про-
шлом столетии обстоятельно описали -.свойства
вечной мерзлоты.
Знание этих свойств очень важно для строителей,
шахтеров и земледельцев. Случалось, что новый ка-
менный дом рушился через год или два после его
постройки. Виновницей была вечная мерзлота. Еще
со школьной скамьи мы принесли с собой упрощен-
ное понятие о мерзлоте, как обычной промерзшей
земле. На самом деле это далеко не так. Вечная
мерзлота повсюду имеет избыток воды, в ней встре-
чаются большие горизонтальные пласты льда и ухо-
дящие вглубь ледяные клинья. Когда дом строят на
такой почве, лед под ним начинает таять, почва под-
дается — в одном месте больше, в другом — меньше,
это зависит от толщины льда, — в стенах дома появ-
ляются трещины, и в конце концов разрушается вся
постройка. Особенно большие трудности возникают
при строительстве котелен и электрических станций,
в этих случаях излучающееся тепло приходится изо-
лировать.
— Конструктивно мы решаем это очень просто, —
говорит Мельников. — Здание ставится на сваи.
У. замерзших почв имеется большое достоинство:
они выдерживают нагрузки до пяти раз большие, чем
обычные почвы. Инженеры решили использовать это
при строительстве зданий. Горячей водой в почве от-
таивается яма глубиной в четыре метра, а в нее
ставится бетонная свая. Она прочно вмерзает в грунт.
Такой строительный метод (применение его началось
в 1958 году) прост и дает большую денежную эконо-
мию, потому что он делает фундамент совершенно из-
лишним.
В условиях вечной мерзлоты очень сложно про-
водить водоснабжение я канализацию.
—1 У вас в Эстонии дело просто, — объясняет
Мельников. — Вы знаете, что почва промерзает на
глубину полметра, и опускаете трубы пониже. А мы
что должны делать?
Проблему разрешили. На водокачке воду подо-
154
гревают до определенного градуса. Не очень сильно,
потому что иначе начнет оттаивать почва вокруг
труб. В городе все время поддерживается постоян-
ный круговорот воды. Неиспользованную воду снова
направляют в котлы водокачки. На окраинах горо«
да, где трубы кончаются,, есть автоматические тер-
морегуляторы. Когда температура падает и возника-
ет опасность замерзания, они открывают краны и
выпускают охлажденную воду. С канализацией дело
еще сложнее. В Норильске,, который находится к се-
веру от Полярного круга, канализацию соединили
с центральным отоплением города. Но это оказалось
очень сложным и совершенно испортило внешний
ВИД улиц, nOTOMiy что трубы шли по воздуху, по
специально построенной эстакаде. В Якутске нашли
более остроумное решение: через каждый километр
канализация соединена с системой водоснабжения.
Если терморегулятор отмечает падение температуры
в каком-нибудь отрезке,, он направляет в коллектор-
скую теплую воду, и это спасает трубы от замер-
зания.
— Эти вопросы е первого взгляда, пожалуй, мо-
гут показаться малозначительными, — продолжает
Мельников, — но я привел их в качестве примера того,
какие неожиданные преграды приходится нам пре-
одолевать в самых простых делах. Весь комплекс на-
учных работ характерен и в том смысле, что он гово-
рит о нашем старании создать для жителей городов
Дальнего Севера такие же удобства, такие же усло-
вия, какие есть у москвичей или таллинцев. Но, кро-
ме этого, мы решаем много вопросов, имеющих боль-
шое народнохозяйственное значение. Например, ис-
кусственное замораживание подводных вод в шахтах
и подземных сооружениях; закладка и строительство
крупных зданий на вечной мерзлоте; размораживание
золотых россыпей...
Мельников еще долго рассказывал о сложных за-
дачах, которые ждут решения, и о тех, которые уже
решены.
Разговор подходит к концу.
— Вопросы есть?
155
— Есть. Как велика максимальная толщина веч-
ной мерзлоты?
— Шестьсот сорок семь метров. Толщина промерз-
шего слоя уменьшается с севера на юг, и в то же
время мерзлота уходит в глубину. Имеются также
значительные аномалии, особенно вблизи водоемов.
Кристаллические породы лучше проводят тепло,
в этих районах толщина вечной мерзлоты также
меньше.
— А человеку под силу ликвидировать вечную
мерзлоту?
— Нет. Можно было бы говорить об этом, имея
в виду южную границу распространения льда, где
действительно нужен только маленький толчок для
того, чтобы начать «цепную реакцию» разморажива-
ния. Но для областей Якутии исчезновение вечной
мерзлоты означало бы катастрофу. Вечная мерзлота—
счастье для Якутии. По количеству осадков Якутия
принадлежит к полупустыням. А в лице вечной мерз-
лоты мы имеем дело со слоем, который улавливает
всю воду до последней капли и летом, оттаивая, ув-
лажняет землю. Мерзлота работает как очень чувст-
вительный барометр: чем жарче лето, тем больше
потребность в воде и тем глубже оттаивает мерзлота.
В районах, где вечная мерзлота залегает слишком
глубоко, наши колхозы вынуждены пользоваться ис-
кусственным орошением примерно так же, как
в Средней Азии.
— На Аляске и в Канаде также существует про-
блема вечной мерзлоты. Опередили ли мы их в чем-
нибудь?
— Да, имеющиеся у нас данные позволяют утвер-
ждать, что мы идем значительно впереди Америки.
Хотя недавно американцы издали сборник научных
работ советских авторов, у них до сих пор не заметно
успехов в использовании нашего опыта. Достаточно
привести такой пример: железную дорогу на Аляске
вскоре после ее открытия пришлось закрыть, так как
при ее строительстве не была учтена проблема веч-
ной мерзлоты.
— И последний вопрос. С уроков физики в школе
156
осталось в памяти, что любая разница в температуре
является источником энергии. Нет ли возможности ис-
пользовать вечную мерзлоту в этом отношении, на-
пример, для выработки электрического тока?
— Это крайне привлекательный вопрос, над ко-
торым последнее время мы довольно часто задумы-
ваемся. Конечно, можно говорить об использовании
полупроводников — разница температуры в сорок
градусов вызывает в цепи полупроводников электри-
ческий ток. Теоретически здесь нет ничего невозмож-
ного, но практически сейчас это неосуществимо. Про-
изводство полупроводников еще слишком сложно;
например, кремний в качестве полупроводника стоит
в два раза дороже золота. Но в конце концов это
только вопрос развития техники, и тогда...
Вечная мерзлота — наследство сумрачных времен
ледникового периода — начнет согревать квартиры и
освещать улицы. Человек сделает еще один шаг к ов-
ладению тайнами земли. Сырая и бесполезная глина
оказалась бокситами и теперь сверкает фюзеляжами
самолетов и кухонными кастрюлями; настанет время,
когда каждому жителю Земли по его желанию будут
выплачены полтораста миллионов золотых рублей,
которые сейчас депонированы в виде раствора в мор-
ской воде; и в конце концов возьмутся и за вечную
мерзлоту — человек превратит ее в противополож-
ность самой себе, и, пожалуй, еще появится новое
выражение: тепло, как на вечной мерзлоте! Это звучит
как фантазия Жюля Верна, но в кабинете у Мельни-
кова об этом говорилось очень просто, как о следую-
щем листке календаря.
Наша беседа окончилась. Жду лаборанта, с кото-
рым должен спуститься в шахту. В коридоре инсти-
тута я разглядываю стенную газету, и вдруг на боль-
шом групповом снимке мне бросаются в глаза знако-
мые черты лица. Да, конечно, Юхан Смуул на фоне
антарктических снегов! Якутский глациолог
Н. Ф. Григорьев работал два года в Мирном, стенная
газета рассказывает о его пребывании там, и д груп-
пе людей, с которыми сфотографировался Григорьев,
я нашел Юхана Смуула. «В исторический день 4 ян-
157
варя прибыл на Антарктический материк представи-
тель эстонского народа и его писателей...» — вспоми-
нается мне «Ледовая книга». Беспокойный народ эти
островитяне! Мало на свете мест, куда бы они не
совали свой нос. И в Антарктике они уже побывали
до Смуула. Однажды я перелистывал список участ-
ников экспедиции уроженца острова Саарема Фабиа-
на Беллинсгаузена, открывателя южного материка.
В этом списке я нашел фамилии, до сих пор бытую-
щие на острове. И команда корабля «Предприятие»,
на которой таллинец Отто Коцебу совершал свое
третье кругосветное путешествие, была укомплекто-
вана в основном матросами из Таллина. Кстати, вхо-
дящий в состав Маршальских островов атолл Бикини,
в свое время превращенный в грустный символ атом-
ного психоза, был открыт Коцебу именно во время
этого путешествия и долго носил имя профессора
Тартуского университета, известного естествоиспыта-
теля Иоганна Эшшольца.
Мы находимся на 15-метровой глубине.
Зал лабораторных исследований вырублен в свет-
ло-желтом песке. Когда-то здесь было русло Лены.
Теперь, уже 10 тысяч лет, а может быть и боль-
ше, тут властвует вечная зима. Термометр застыл на
4 градусах холода. Стены, потолок, инструменты —
все в инее, в ледовых кристаллах отражается свет
ламп, находящихся под потолком. Никаких крепле-
ний. Вечная мерзлота превратила сыпучий песок
в скалу.
Здесь изучается поведение вечной мерзлоты в раз-
личных условиях. Куски смерзшейся почвы поставле-
ны под давление. Аппаратура регистрирует происхо-
дящие в них изменения.
Очень тихо и очень холодно. Если бы еще было
темно, я бы сказал, что нахожусь в царстве мертвых
из якутского олонхо. В этой части земной коры и
в самом деле все умерло и застыло, тут сохраняется
частичка сумрачного рассвета человечества тех вре-
мен, когда по Земле еще разгуливали стада мамонтов.
158
— И как вы тут работаете? Целое лето в вален-
ках и ватнике?
Лаборантка смеется.
— Знаете, зимой мы приходим сюда погреться,
все-таки на пятьдесят градусов теплее, чем наверху...
Стою в очереди перед буфетом в гостинице, и
вдруг...
— Здравствуй, Леннарт!
Чья-то рука опускается мне на плечо. От неожи-
данности в первый момент я не узнал Володю, гео-
графа, который во время длинного путешествия по
железной дороге неутомимо читал нам лекции
о Якутии.
Долго жмем друг другу руки. Свидание неожидан-
ное и радостное. До поздней ночи мы сидим над бу-
тылкой пива, и медленно течет разговор от Якутии
к побережью Финского залива. В перспективе тысяч
километров расстояние между Ленинградом и Талли-
ном почти пропало, мы чувствуем себя не соседями,
а земляками. В следующие дни мы вместе работали
в библиотеке академии, вечерами обменивались впе-
чатлениями и материалами. Потом Володя уехал до-
мой, но мне кажется, что когда-нибудь мы еще встре-
тимся с ним. Кто знает?
Беседую с первым заместителем председателя сов-
нархоза республики Н. А. Соловьевым. Я старатель-
но подготовился к этому: несколько дней назад пере-
дал в руки его секретаря четыре вопроса. Теперь ме-
ня пригласили. На столе в кабинете разложена карта
республики. Она крупномасштабная, и масштаб бесе-
ды такой же.
Руководить так, чтобы построенные сегодня
предприятия работали с полной мощностью и в го-
ду 2001-м.
Взять на учет все естественные богатства, но пре-
жде трезво взвесить, в каком порядке их лучше всего
разрабатывать.
159
Видеть перспективу развития республики и в то
же время уметь связывать ее в одно целое со слож-
ными планами экономического развития всего госу-
дарства.
Использовать миллиарды и думать над каждым
рублем.
Попробуем за спокойным шагом цифр и названий
представить живую Якутию, ее леса и реки, пороги и
морозы, белеющие палатки геологов, удары топоров
в девственных лесах, костры, не романтические лагер-
ные огни, а просто костры, на которых два раза вдень
готовится пища для бригады. Попробуем представить
кусок земли величиной почти с Индию, на котором
загорятся электрические огни, в лесах которого воз-
никнут школы с шумными ватагами детей, а по ули-
цам, отвоеванным у тайги, по вечерам люди будут
торопиться в кино или на концерт.
Все это поэтическая основа цифр и названий.
— Да, с Латвией у нас прочные связи, — продол-
жает Соловьев некоторое время спустя, когда разго-
вор стал более общим. — С их совнархозом у нас
тесный контакт, они нам во многом помогли. А вот
с Эстонией контакта до сих пор нету.
— А силикальцит? — напоминает секретарь, и Со-
ловьев тут же. оживляется, словно встретил хорошего
старого знакомого.
— Силикальцитом, конечно, ваша республика из-
вестна всему Союзу. И у нас силикальцит на повест-
ке дня, особенно в Якутске и в Мирном. Вы же знае-
те, местным строительным материалом похвалиться
мы не можем, деревянные дома стоят дорого, и они не-
долговечны, кроме того, их постройку невозможно ин-
дустриализировать. Силикальцит — другое дело. Мо-
жет быть, уже в ближайшее время мы построим
в Мирном первый в Якутии силикальцитный завод.
Как вам понравился Мирный?
Я отвечаю, что не попал туда. Не было летной
погоды.
160
Соловьев сердито качает головой.
— Как же так, сами хотите познакомиться с Яку-
тией, а в Мирном не были? Это непростительно!
И тут следует предложение, которое сразу разре-
шает все проблемы:
— Знаете что, завтра туда летит наша комиссия.
Хотите присоединиться? Тогда утром в полвосьмого
на аэродроме!
Инженер взял со стола тазик и высыпал из него
мне в руку алмазы, словно плеснул воду для утрен-
него умывания.
Я держал в одной руке полумиллионное богат-
ство. Может быть, его было в два раза больше
или меньше. Здесь, в рентгеновском кабинете обога-
тительной фабрики Мирного, алмаз еще не превратил-
ся в драгоценность. Трах! Девушка в белом халате
хватает длинными щипцами алмаз с ленты транспор-
тера и небрежно бросает его в тазик, словно это
простая брючная пуговица. Трах! Следующий ле-
тит за ним. Щелк! Лента резкими щелчками движется
вперед, и новые алмазы начинают светиться под лу-
чами рентгеновского аппарата. Таким образом их про-
ще всего отделять от прочих минералов.
Я слегка разочарован: камушки, лежавшие у меня
на ладони, не сверкали так, как должны сверкать со-
гласно легендам. Они не излучали тот таинственный
свет, который сводит людей с ума, который принес
в мир так много преступлений. Это были желтоватые
кристаллы-восьмигранники и бесформенные камушки.
Очень редко среди них попадались совершенно бес-
цветные, и еще реже кристаллы с нежной розовато-
стью или легкой синевой. Пришлось напрягать фан-
тазию, чтобы в этой куче холодных, равнодушных ми-
нералов увидеть плату за бессонные ночи Хоркина, за
тревоги караванов кораблей, пробирающихся на во-
сток сквозь ледяные поля, за строительство города на
вечной мерзлоте. Сотни тысяч рабочих часов и тысячи
тонн техники превратились в горсть чистого углерода,
и казалось удивительным, что за ним посылается
11 Леннарт Мери
161
отдельный самолет. Это был обыкновенный углерод,
такой же, как графит в сердцевине лежащего на сто-
ле карандаша или как каменный уголь, горящий
в топке паровоза. Разница, как говорят минералоги,
состоит лишь в том, что его кристаллическая решет-
ка имеет чуть другое строение, но эта разница стоит
миллионы и превращает его из обыкновенного угле-
рода в самый прочный минерал в мире, в техниче-
ский алмаз.
И все-таки какие бури еще недавно вызвала бы
эта самая кучка, которую я медленно пропустил
сквозь пальцы обратно в тазик! За убийство Грибо-
едова персидский принц Хасрой заплатил царскому
правительству знаменитым «Шахом». «Шах» был в ту
пору одним из самых дорогих бриллиантов мира:
87 каратов. Он частично сохранял свои природные
грани, на которых были выгравированы слова из ко-
рана на арабском языке, и был так велик, что царь
мог носить его на шее на шелковой ленте. В 1905 го-
ду недалеко от Претории нашли «Куллинан», самый
большой в мире бриллиант — в 3 025 каратов. После
дробления он украсил британскую королевскую ко-
рону и скипетр. «Кох-и-ноор» англичане украли в Ин-
дии. Сапфирово-синий «Хоуп» вместе с его владель-
цем покоится на дне Атлантического океана в каюте
люкс «Титаника». На счету у «Санси» с XV столетия
примерно полдюжины убийств.
Короны и скипетры переселились в музеи. Алма-
зам Мирного уже не дают прекрасных имен, но тем
прекраснее их судьба. Они начинают работать.
Только в течение последних 50. лет алмазы пре-
вратились в необходимое для народного хозяйства
сырье. Изготовленные из них резцы обладают проч-
ностью примерно в 5 тысяч раз большей, чем резцы,
изготовленные из самых лучших сплавов. Это,
в свою очередь, означает многократное ускорение
обработки и гораздо большую точность. Ценность
алмаза в этом деле настолько велика, что, по мнению
экономистов, прекращение ввоза их в Соединенные
Штаты Америки сократило бы машиностроение на-
половину. В среднем для обработки 10 миллионов
162
тонн стали требуется 1 миллион каратов, или 200 ки-
лограммов алмазов. Поэтому понятно быстрое увели-
чение их добычи.
До последнего времени Советский Союз ощущал
острый недостаток в этом минерале. Американские и
английские монополии, под контролем которых нахо-
дились почти все залежи алмазов, запретили их вы-
воз в Советский Союз, объявив стратегическим сырь-
ем. Этим они надеялись замедлить развитие нашей
промышленности. Открытие месторождения алмазов
стало для наших геологов задачей первостепенной
важности.
Поиски были начаты на Урале, где и раньше в не-
которых развалах находили алмазы. Но эти поиски не
дали удовлетворительного результата, коренных ме-
сторождений не нашли. Тогда геологи подошли к этой
проблеме с другой стороны. Есть ли в Советском Сою-
зе районы, которые по своему геологическому прош-
лому близки южноафриканским алмазным место-
рождениям? Выяснили, что самым подходящим кан-
дидатом является Якутия. Состоятельность этой тео-
рии надо было подтвердить на практике.
Почему именно Якутия?
Как уже было сказано, алмаз — это один из ви-
дов углерода. Для его образования необходимы два
условия, а именно: температура 1600 градусов тепла
и давление 80 тысяч атмосфер. В природе это встре-
чается только в глубине Земли, там, где находятся
так называемые гипербазитовые слои. В результате
вулканической деятельности алмазы вместе с этими
слоями могли быть вынесены на поверхность Земли.
. Где же искать эти места?
Геологи в большом масштабе разделяют земную
кору на два типа: платформу — прочную область,
где тектонические движения очень небольшие и мед-
ленные, и противоположную ей геосинклиналь —
в различные времена в ней происходили интенсивные
подъемы и опускания. Миллионы лет назад Якутию и
Южную Африку постигла одинаковая судьба: земная
кора опустилась. Там, где опускающиеся геосинкли-
нали соприкасались с монолитной неподвижной плат-
11*
163
формой, земная кора разрушилась, и образовались
глубокие трещины. Горячая магма под огромным
напором заполнила эти трещины в земной коре. Ве-
роятно, это была величественная картина. Фонтаны
магмы местами могли напоминать взрывы атомных
бомб. Наконец все щели были снова заполнены. Магма
остыла и зацементировала принесенные из глубины
породы. Так возникли новые геологические образова-
ния — воронкообразные, уходящие вглубь кимберли-
товые трубки. В них и встречаются алмазы. Кимбер-
литовые трубки являются предпосылкой для открытия
коренных залежей алмазов.
В 50-х годах в якутской тайге были произведе-
ны работы, которые блестяще подтвердили теоретиче-
ские предположения. В 1954 году геолог Григорий
Файпштейп нашел первые алмазы здешних залежей.
К сегодняшнему дню число обнаруженных кимбер-
литовых трубок на сибирской платформе выросло
до 120. Самой богатой из них оказалась «Мир».
Она была открыта в июне 1955 года. Два года спустя
вблизи был заложен первый камень будущего города.
Это было так недавно.
А теперь я стою на Ленинградском проспекте это-
го города.
— Почему вы назвали так свою главную улицу?
Вадим Гречко, улыбаясь, отвечает вопросом:
— А вы читали Некрасова «Размышления у па-
радного подъезда»?
— Конечно, но...
— Дело в том, что парадный подъезд, о кото-
ром писал Некрасов, сохранился до наших дней. Он
находится в Ленинграде на Литейном проспекте. Дом
номер тридцать девять. Там сейчас расположен
ВНИГРИ * — главный штаб наших изыскательских
работ. Большинство геологов, которые были связаны
с открытием якутских алмазов, начали свой путь от
этого подъезда. Теперь они работают здесь. Это на-
звание — память о родном городе...
* Всесоюзный научно-исследовательский горнорудный инсти-
тут.
164
Гречко — инженер обогатительной фабрики, один
из первых граждан нового города. Он помнит, как
Мирный возник сначала палаточным городком, как
брезентовые крыши уступили место землянкам и до-
микам-вагонам, в которых пережили 50-градусные
морозы первой зимы, пока, наконец, не возникла сеть
первых спланированных улиц. Он помнит костры, го-
ревшие дни и ночи, и первую горсть алмазов. Обо
всем этом он рассказывает как инженер, деловито и
трезво. Но когда разговор заходит о будущем горо-
да, он становится мечтательным поэтом.
— И что вы думаете, первый каменный дом, ко-
торый мы построили, был школой! Мирный — это ведь
город молодости...
Начиналось, конечно, с деревянных домов. Но
Мирный должен стать городом самых современных
построек. С прошлого года в нем строят только ка-
менные дома. Условия здесь такие же тяжелые, как
и в Якутске. Вечная мерзлота оттаивает за лето
только на полметра в глубину. Зима продолжается
больше шести месяцев. Годовое колебание темпера-
туры до 100 градусов. Строительные материалы
приходится доставлять на место самолетами или по
трудной зимней дороге.
Но все преодолено. Сейчас в облике города со-
хранились следы двух первых очередей строительст-
ва, но двух- и трехэтажные жилые дома уже задают
тон на -строительных площадках. /Местами они обра-
зуют целые кварталы. Город рождался на наших гла-
зах. Он пах смолой и известковым раствором. Визг
пил и грохот бульдозеров говорили о наступлении,
которое продолжалось даже в вечерних сумерках, при
свете дымных костров и ослепительном сиянии про-
жекторов. Вытянувшийся в струнку Ленинградский
проспект разделяет город на две части. Проспект
окружают лиственницы прямо так, как они остались
здесь от тайги. Какое-то удивительное противоречие
есть в спокойном шуме вершин этих вековечных де-
ревьев и окружающего их города молодости. Это не-
множко напоминало картину улицы в новом Ашха*
баде. Город, восстановленный после землетрясения,
165
еще хранил запах штукатурки, а парки были полны
тени, парки были столетние.
Промышленное лицо города алмазов образуют две
обогатительные фабрики.
Широкая полоса зелени отделяет фабрики от жи-
лых районов, которые находятся на другом краю го-
рода. Фронт строительных работ отошел здесь даль-
ше, туда, где кончается проспект и начинается ни-
чейная земля между городом и тайгой. Там и тут
прокопаны тротуары. Под ними в мягком опилочном
поясе укладываются канализационные трубы. Около
большой площади заканчивается строительство вто-
рой средней школы Мирного. Детям, которые придут
учиться в будущем году, видимо, трудно себе пред-
ставить, чго в годы их рождения на месте этой школы
в лесной чаще осторожно двигался медведь, подстере-
гая жертву. Может быть, они прочтут об этом в учеб-
нике, так же как в свое время их отцы читали о стро-
ительстве Комсомольска-на-Амуре. Действительность
Сибири быстро превращается в историю.
Навстречу движется мать с детской коляской.
Мальчонка, размахивая портфелем, бежит напере-
гонки с автобусом. Объявления на стенах сообщают
о приеме в университет культуры. Из открытого ок-
на доносится музыка. Еще вчера все это было тайгой!
Мы проходим мимо продуктового магазина, кото-
рый сияет большими зеркальными стеклами, и выхо-
дим на главную площадь города. В витрине Дворца
культуры виднеется огромный призыв: «Молодежь!
Все, как один, на воскресник по строительству пляжа!»
— Даже пляж? Что, у вас тут поблизости какое-
нибудь озеро?
Гречко улыбается. .
— Пока еще нет. Но будет. Мы запрудим Хабар-
динку — обогатительные фабрики заглатывают много
воды. А на берегу водохранилища решили построить
пляж с лодочной пристанью и всем прочим. Скоро
будем иметь собственный курорт!
— Если мне память не изменяет, на карте реки
Хабардинки нет?
— У нас карты стареют так же быстро, как газе-
166
ты. Раньше река была безымянной. Но как же ты бу-
дешь строить город на безымянной реке? Вот и дали
ей имя открывателя Мирного.
И дальше я узнаю, что Юрий Хабардин — один
из той шестерки, чьи заслуги оценены Ленинской пре-
мией. Открытие Мирного не происходило без драма-*
тических эпизодов, которые уже успели превратиться
в легенды. Одна из них звучит так: Хабардин дви-
гался по тайге с одним помощником. Они шли
вперед, напрягая последние силы. Продукты конча-
лись, до базы экспедиции было несколько дней пути,
но о возвращении назад ни один из них не хотел
думать, так как поиски до сих пор не дали никаких
результатов. Они достигли реки. Переходить ее не
имело смысла: все равно больше не было возможно-
сти продолжать поиски. Но судьбе было угодно, что-
бы в этот самый момент на противоположном берегу
показался олень. У Хабардина оставался только один
мелкокалиберный патрон. Убить оленя таким патро-
ном можно только, если точно попасть ему в глаз или
в сердце.
Хабардин убил оленя, перешел реку и на противо-
положном берегу открыл богатые залежи алмазов.
Согласно другой легенде он наткнулся на лисью
нору, перед которой животное натаскало большую
кучу кимберлита.
Случай? Да, но это закономерный случай, потому
что за ним скрывалась воля сотен геологов, их уве-
ренность и неутомимость в поисках.
Когда я торопился обратно на аэродром, уже ве-
черело и по Ленинградскому проспекту мне навстре-
чу текла масса рабочих. Смена кончилась.
Я понял, что значит всенародная стройка.
Сибирское окающее произношение перемешалось
здесь с напевным украинским говором и резкой ма-
нерой разговора жителей Кавказа; ухо улавливало
торопливый ритм разговора москвичей, глаз разли-
чал широкоскулых казахов, которые шли, беседуя
с якутами, а вот в промасленной куртке высокий мо-
лодой блондин. Может быть, он с берегов Балтий-
ского моря?
167
Все это как-то необъяснимо отличалось от обыч-
ной уличной картины. Так, дружно разговаривая со
знакомыми через улицу, громко обсуждая что-то и
перебрасываясь шутками, выходят обычно ученики из
ворот школы. Город еще достаточно маленький для
того, чтобы все были знакомы между собой, а тайга
достаточно близка, чтобы объединить людей в еди-
ный дружный коллектив.
И еще одна черта: казалось, что средний возраст
жителей города не превышает 25 лет.
Город алмазов — город молодости!
Остановка в Якутске была более длительной, чем
я предполагал: не было летной погоды.
Я пытался заполнить время, как мог. Были музеи
и театр, были серьезные беседы в кабинетах ученых
и менее серьезные в ресторане «Арктика», были но-
вые знакомства и скромные маленькие открытия.
Один из выдающихся руководителей Кренгольм-
ской стачки 1872 года, Василий Герасимов, после
ареста был выслан в Якутию на поселение. Руково-
дитель кафедры истории Прокоп Устинович Петров,
который в течение долгого времени изучал судьбы
политических заключенных в Якутии, с удовольстви-
ем согласился поделиться данными своей картотеки
о Герасимове.
Василий Герасимов прибыл в Якутск под конвоем
в 1883 году. На жительство ему была определена
деревня Норин, находящаяся в 150 километрах се-
вернее Якутска, в Борогонском улусе. Это была ма-
ленькая, заблудившаяся в тайге деревенька, далекая
от дорог, с двумя-тремя юртами и развалившейся де-
ревянной церковкой, в которой проезжий поп раз в год
читал проповеди. Весной жители ели сосновую кору,
отгоняли болезни бубном шамана, длинные темные
зимние месяцы жили в юртах вместе с животными.
В этой деревне Герасимов прожил свои последние
10 лет. Якуты относились к нему хорошо. «Царские
преступники» повсюду встречали глубокое уважение,
потому что от них можно было частенько получить
168
хороший совет и помощь, будь то составление про-
шения, лечение больных или обучение детей грамоте.
С помощью жителей деревни Герасимов построил се-
бе юрту и обработал маленькое поле, на котором вы-
ращивал овощи. В Норине никто не говорил по-рус-
ски, и в придачу к эстонскому языку Герасимов выу-
чился разговаривать по-якутски. Он умер в 1893 году.
Это было все, что мне удалось узнать о судьбе
первого руководителя эстонского рабочего дви-
жения.
— А знаете что? — продолжал Петров. — Если
вас это действительно интересует, напишите в эту
деревню!
— Вы думаете, кто-нибудь еще помнит Гераси-
мова?
— Конечно! И, кроме того, там очень энергичный
преподаватель истории, — он назвал имя, — кото-
рый при своей средней школе создал целый музей.
Он, несомненно, смог бы вам помочь.
Краевой музей в Якутске — один из старейших на
Дальнем Востоке. Его богатые экспонаты повторяли
все то, что я уже видел и о чем слышал в тайге,
в колхозе и у охотников. Внимание привлекали якут-
ские народные костюмы, в которых доминировали
красные, желтые, зеленые тона. Резные кубки мы
видели уже и раньше, северный олень не был для ме-
ня новостью, а юрта натуральной величины с ими-
тацией огня в камине разбудила во мне тоску по на-
стоящему костру. Тигров мы, к счастью, не встречали.
Экземпляр, представленный в музее, был трофеем
охотника эвенка, который застрелил его недалеко
от Якутска. По словам работников музея, охот-
ник приходит регулярно раз в год погладить пропах-
шее нафталином чучело, мужественно игнорируя за-
прещение трогать экспонаты руками. Работники му-
зея сначала пожимали плечами при виде нарушения
правил, потом привыкли. Когда постарели, ушли на
пенсию, их сменили новые, молодые сотрудники,
а эвенк появлялся каждый год, вечный, как материн-
11* Леннарт Мери
169
ская любовь. Наконец дело стало казаться подозри-
тельным и решили выяснить его возраст.
— Осенью будет сто два года!
В таком возрасте он за один год застрелил 8 мед-
ведей, 15 лисиц, 50 горностаев и 600 белок. Зайцев
он не считает.
Научный работник музея, круглолицый, седой и
морщинистый Александр Сычов, рассказал много ин-
тересного о культуре своего народа. Но самым пора-
зительным был его рассказ о шаманах. Должен при-
знаться, что в моем представлении шаманы были
шарлатанами, которые лечили переломы костей иг-
рой на бубне. Однако этнографы собирают образцы
колдовских приемов шаманов, чтобы внимательно
изучить их. Выяснилось, что отдельные представите-
ли этого шарлатанского сословия достигли довольно
любопытных результатов в народной медицине.
«Бютяхх» — по-якутски «иглоукалывание». Его
делали людям и лошадям.
Для операции бог огня должен был изгнать из
ножа злого духа. Мы называем это просто стерили-
зацией.
Людвиг Пуусепп, оказывается, не является осно-
вателем нейрохирургии: якуты уже столетия назад
излечивали характерную для здешних мест сонную
болезнь путем операции.
Против экземы хорошо помогал «чертов веник»,
если его раствором мазали больные места. Ученые
изучили рецепты и пришли к выводу, что «чертов ве-
ник»’ — на якутском языке «абаахы тайыара» —
содержит очень важные лекарственные препараты.
И в то же время желтуху лечили разрезанной попо-
лам белорыбицей, которую пациент должен был дер-
жать на животе.
Очень трудно иной раз отделить лженауку от на-
стоящей.
Я однажды порезал палец. Бабушка посоветовала
мне наложить на него паутину. При своем десятилет-
нем жизненном опыте я ее высмеял. Потом бабушка
умерла и так и не узнала, что в паутине были обна-
ружены антибиотики.
170
Якуты знали и лечение прижиганием, которое на-
зывается «туей».
Молодой ученый-фольклорист Николаев, с кото-
рым я познакомился в библиотеке академии, помнил,
что в его родной деревне у одного старика сохрани-
лась схема человека из березовой коры. На ней ды-
рочками были указаны места, куда нужно помещать
прижигающие свечи. Если опухоль была на пра-
вом плече, жгли определенное место на левой ноге.
Само собой возникает аналогия со знаменитой китай-
ской народной медициной.
— А вам не случилось видеть ворожащего ша-
мана?
Николаев качает головой.
— Я опоздавший этнограф. Когда еще был ма-
леньким, тогда было кое-что. А теперь разыскиваем
старые обычаи днем с огнем. Сердимся, если газеты
опаздывают на 6 дней или врач вовремя не прибудет
на место. А 20—30 лет назад некоторые деревни да-
же не видели бумаги. Я помню, как маленьким маль-
чишкой мечтал о велосипеде, как о величайшем чуде.
А теперь недовольны, что на улицах слишком боль-
шое движение.
Жизнь успела во многом измениться у него на
глазах. Обычно мы присваиваем седым бородатым
старикам право начинать свои разговоры словами:
«В старину, когда я еще был молодым», и ждем по-
явления почтовой кареты или описания пушки, заря-
жающейся ядрами; передо мной на плюшевом дива-
не гостиницы сидел молодой человек, который тоже
говорил эти слова, и это совсем не звучало фальши-
во, потому что за его 25—30-летнюю жизнь время
сделало прыжок гораздо больший, чем за всю жизнь
предыдущих поколений.
Но шаманов Николаев все-таки помнил.
Он был уже студентом, и собирание этнографиче-
ского материала привело его в Верхне-Вилюйский
район. Там он слышал, что недалеко от деревни в ле-
су живет известный шаман, по имени Кирик. Нико-
лаев решил посетить его.
— Кирик принял меня очень недоверчиво и скры-
11**
171
вал свое занятие. В старину, дескать, он был шама-
ном, а теперь все забыл, работает в колхозе.
Николаев не отступил. Беседа затянулась. Нако-
нец, увидев, что шаман по-хорошему ничего не рас-
скажет, Николаев решил пойти на хитрость — начал
дразнить Кирика. Это подействовало.
— Значит, ты думаешь, что я и не был шама-
ном? — наконец спросил Кирик.
— Ты шаман?!
— Не веришь?
— Конечно, нет!
— Ну, смотри!
Николаев и сейчас еще приходил в возбуждение,
рассказывая о том, что он увидел. Дверь скрипнула,
и юрта наполнилась медведями.
— Медведями? — спросил я с недоверием.
— Медведями. Маленькое помещение было наби-
то ими битком.
— И что же было дальше?
Николаев пожимает плечами и разражается
смехом.
— У меня, наверно, был довольно дурацкий вид,
потому что Кирик посмотрел на меня, ухмыльнулся
и сказал: «Хватит, а то еще насмерть перепугаю».
— Ну и...
— Сказал — и все пропало.
— И это не был какой-нибудь обман зрения или...
— Нет. Я даже поджал ноги под стул. Это был
гипноз!
В Таллине я рассказал эту историю знакомому
врачу, который высказал мнение, что такая вещь
вполне возможна в том случае, если гипнотизер мас-
тер своего дела.
В 6 часов утра я был на переговорной междуго-
родной станции.
Народу было много. Репродуктор вызывал ожи-
дающих разговаривать с Иркутском, Магаданом,
Одессой, Тбилиси. Люди исчезали в кабинах, и по
проводам и эфиру через тысячи километров летели
172
радости и огорчения. Время от времени девушка из
центральной переговорной болтала с Женей. По-
видимому, это ее давнишняя подруга. Женя нахо-
дится на другом конце линии, в Москве. Встречались
ли они когда-нибудь?
В этом помещении нет расстояний. Я стоял перед
звенящей картой земли и представлял себе, как сло-
во летит к месту назначения, выбирая из десятков
тысяч пар проводов и миллионов маленьких черных
коробочек ту одну-единственную, которая зазвенит на
ночной тумбочке или на рабочем столе и за считан-
ные секунды соединит мысли и чувства двух людей
торопливыми, заикающимися словами.
— Таллин! Третья кабина!
Весь Таллин на три минуты уместился на одном
квадратном метре.
Я знал, что в то время, когда переполненные авто-
бусы везут первую смену людей на строительные пло-
щадки Якутска, опаздывающие жители Нымме торо-
пятся на последнюю электричку. Что это так и дол-
жно быть, мы помним из учебника географии шестого
класса. Мы привыкли верить Галилею и Копернику.
Но чувства все-таки восстали против знаний, ког-
да жена сказала, что я разговариваю со вчерашним
днем. Я проверил Галилея, и выяснилось, что она
была права. За секунды я пережил позднее изумле-
ние заново открытого мира.
Неделю назад ребята прибыли в Таллин и привез-
ли противоречивые рассказы об охоте на медведя.
В Эстонии стояло необыкновенно сухое и теплое
лето.
Жена в воскресенье собиралась отправиться на
пляж.
— Значит, сегодня?
— Нет, завтра!
— Завтра я отправлюсь к Ледовитому океану.
— Значит, в воскресенье?
— Да нет же, в понедельник!
Представить залитый солнцем морской пляж ря-
дом с заснеженным берегом океана было так же труд-
173
но, как пережить в одни и те же минуты субботу и
воскресенье.
Я шел в театр, обуреваемый сомнениями. Сезон
открывался пьесой классика якутской драма-
тургии А. Софронова «Любовь». Я боялся, что пред-
ставление на якутском языке, рассказывающее о жиз-
ни прошлого столетия, окажется крепким орешком
для моего лексикона в десяток якутских слов.
Опасения были напрасными. Языковая преграда
как-то сама собой рассеялась перед закономерностью
развития сценического действия и характера.
Это был простой по сюжету рассказ о молодых
влюбленных Кятерине и Буетуре, на жизненном пути
которых оказался старый и богатый жених Сис Ся-
мян, за которого родители хотели выдать свою дочь.
Кятерина умирает, избитая Сямяпом, Буетур мстит
за любимую и клянется всю жизнь бороться за сча-
стье людей. Пьеса была впервые поставлена в 1912 го-
ду, который считается годом рождения национально-
го театра. Своим простым сюжетом, поучительными
лирическими отступлениями и богатством песен по-
становка напоминает первые шаги эстонского театра.
Артисты, в большинстве своем выпускники москов-
ского театрального института, играли на хорошем
профессиональном уровне. Киплинг когда-то утверж-
дал, что за 62-м градусом северной широты человече-
ские законы уступают место животным инстинктам.
Якутск находится на этой широте. Недавно здесь был
поставлен шекспировский «Отелло», вероятно, не
только для того, чтобы пристыдить Киплинга.
Якутский государственный музыкальный и драма-
тический театр имеет много сходных черт с тартус-
ким театром «Ванемуйне».
Такой же коллектив — драма, опера, балет, хор,
такие же заботы по увеличению струнного оркестра,
такой же плотный план постановок, такая же жизнь
на колесах во время летних гастролей.
Последнее все-таки не совсем похоже. Не на коле-
сах, а на самолетах и вертолетах преодолеваются
здесь расстояния длиной от Таллина до Берлина, ко-
174
торые отделяют колхозные клубы от главной базы
театра.
После спектакля я сижу в кабинете директора те-
атра Захара Тюнгюрадова. Он рассказывает о труд-
ностях, которые пришлось преодолеть композиторам
Г. Литинскому и М. Жиркову при создании первой на-
циональной якутской оперы по мотивам «Нюргун
Боотура». Якутские народные мелодии часто невоз-
можно записать обыкновенным нотным письмом.
В них много своеобразных ритмов, тембров и звуко-
сочетаний, которые чужды европейской музыке. На-
пример, мелодии типа «кылыах» исполняются быстро
сменяющимися гортанными звуками, которые остав-
ляют впечатление пения на два голоса.
— Видите, это можно записать примерно так, —
говорит Тюнгюрадов и быстро пишет на бумаге
несколько нот, — но вообще-то наши композиторы
вынуждены были создать новые нотные знаки, что-
бы записать оперу.
Все пришлось начинать сначала. Нотное письмо.
Азбука. Кадры. Тем больше уважения заслуживают
достижения якутского искусства. Представление
«Нюргун Боотура» в Москве превратилось в настоя-
щий триумф этой оперы и стало весьма неожиданным
открытием для многих музыкальных критиков.
Беседа постепенно переходит на более широкие
темы.
Захар Тюнгюрадов только что вернулся из Пари-
жа. Впечатления еще свежие и неоформившиеся.
Особенно понравился ему «Theatre Populaire» Жана
Виллара.
— Я видел их спектакль «Дон Жуан» Мольера.
Прекрасно! Думаю, что мы тоже включим его в ре-
пертуар будущего года.
Да, культурная революция!
Первая якутская азбука была издана в 1920 году.
Теперь уже есть литература, которая представляет
всему миру этот еще недавно затерянный в тайге и
позабытый маленький народ. Произведения якутских
175
писателей Николая Мординова, Николая Якутского и
Элляйя переведены на русский, немецкий, украин-
ский, китайский, чешский, грузинский, казахский,
венгерский и латышский языки.
Двухмесячное пребывание в Якутии не дает права
рассказывать обо всем и обо всех. Что касается ли-
тературы, я бы ограничился только двумя неожидан-
ными фактами. Первым исследователем якутского
языка был выпускник медицинского факультета Тар-
туского университета Александр Миддендорф, кото-
рый за время трехлетнего пребывания в Сибири, по-
мимо исследований природы, занимался лингвисти-
кой. Первым напечатанным на якутском языке произ-
ведением художественной! литературы был перевод
финской руны «Песня девушки». Ее опубликовал из-
вестный языковед Отто Бетлинг, который связан
с историей изучения эстонского эпоса «Калевипоэга».
В 1907—1930 годах Академией наук был издан
13-томпый научный словарь. Это был труд всей жизни
высланного сюда на поселение польского революцио-
нера Эдуарда Пекарского. Составление его настолько
захватило ученого, что после окончания срока ссылки
он отказался вернуться в Европу.
Немногие народы Востока при создании своей
культуры могли опереться на столь капитальный
труд.
Сосланные сюда революционеры во многом помо-
гли пробуждению Якутии и скорой победе культур-
ной революции. Далекая окраина царского государ-
ства непосредственно соприкасалась с передовыми
идеями трех революционных поколений. Якутия мо-
жет считать своими учителями декабристов, Черны-
шевского, Бабушкина, Алексеева и ближайших уче-
ников Ленина: Ярославского и Орджоникидзе. О глу-
бокой благодарности им говорят названия многих
улиц столицы и предприятий.
Перед отъездом я посетил народного художника
республики Терентия Амосова. Когда я сказал, что
якутская культура до Октябрьской революции была
неизвестна миру, то это было верно за одним исклю-
176
чением: якутскую резьбу по кости знают повсюду уже
столетиями. Она была представлена на Парижской
всемирной выставке, той самой выставке, в честь ко-
торой была сооружена Эйфелева башня. Эти экспо-
наты, привезенные из Якутии, представляли не мень-
ший интерес для посетителей, чем башня.
Якутия так богата слоновой костью, что может
соревноваться со знаменитым Берегом Слоновой Ко-
сти. Конечно, это не настоящая слоновая кость, это
мамонтовая кость. Но, по мнению скульптора, она
обладает еще более ценными качествами. По данным
А. Миддендорфа, из Восточной Сибири за два столе-
тия было вывезено более 40 тысяч бивней. В конце
прошлого столетия на якутском базаре каждый год
продавали 2 500 килограммов слоновой кости. Я мог
бы купить на память один бивень ценою по 12 руб-
лей кило. Пришлось отказаться, потому что упако-
вать его в рюкзак оказалось делом невозможным. Он
был длиною в два метра и весил больше 100 кило-
граммов.
Я обнаружил Амосова за работой у него дома.
Он стоял у окна, нагнувшись над маленьким само-
дельным токарным станком. Не было необходимости
спрашивать, как рождаются его произведения. Я ви-
дел это.
Трудно передать словами все обаяние якутских
изделий резьбы по кости. Оно раскрывается не толь-
ко в красоте материалов и в мастерстве обработки,
но и в необыкновенной близости художника к приро-
де, в способности передать несколькими стилизован-
ными штрихами точно подмеченное движение, взгляд,
настроение. Высокое искусство в изображении живот-
ных, будь то наскальные изображения, резьба по ко-
сти или мелкая пластика, не случайно встречаются
во всем мире в период, когда человечество главным
образом занималось охотой. Позже они сохранились
и развивались дальше только у тех народов, у которых
охота продолжала оставаться главной или одной из
важнейших сторон жизни. К ним еще недавно отно-
сились якуты и все народы, населяющие побережье
Ледовитого океана.
177
Якутская резьба по кости в течение столетий
вобрала в себя весь опыт обработки формы, со-
бранный многими поколениями и подмеченный
в природе.
Уже сам материал говорит о том, что якутская
скульптура далека от монументальных размеров:
это мелкая пластика. Но это не слащавые и краси-
венькие безделушки, которые мы иногда встре-
чаем в витринах пузатых буфетов, а скорее тяжело-
весное, очень деловитое и жизненно правдивое в своей
простоте искусство. Последнее качество выражается
и в выборе сюжетов и в самой манере исполнения.
Изображения просты, далеки от попытки натурали-
стического эффекта и стремления к живописности:
мужчина толкает сани; медведь несет рыбу; собачья
упряжка—каждое животное схвачено в своем настро-
ении и в своем характере; мужчина вонзает копье
в грудь белого медведя, именно вонзает, и в этой
сцене нет никакой лишней драматизации. Все спо-
койно, статично: охотник нащупывает наконечником
копья точное место, и в следующий момент неуклю-
жее животное наваливается на него всей тяжестью
своего тела. Это будничная работа. Профессиональ-
ный охотник никогда бы не мог подумать, что охота
на медведей может быть спортом. Простому содер-
жанию соответствует простая форма. В большинстве
своем это смелая стилизация, иногда с нарушением
привычных пропорций, очень редко все бывает прора-
ботано до мельчайших деталей. И все же работа под-
чинена объекту изображения, и в этом внешне не-
отесанном, неуклюжем произведении отражается та-
кая точность и верность жизни, что понимаешь: это
большое искусство, ибо оно говорит языком больших
обобщений.
И, словно издевка, противоречащая моим размыш-
лениям, — вырезанный из слоновой кости трактор,
выточенный до мельчайших деталей на столе у Амо-
сова!
— Нет, это только игрушка для детей, — смеется
он в ответ, сует трактор в руку маленького мальчиш-
ки, который с любопытством слушает наш разговор
178
в приоткрытую дверь, и выпроваживает его из ком-
наты.
Мастеру, наверно, около 50 лет. Черные волосы,
слегка плутоватые, остро всматривающиеся глаза.
Ловкие движения рук, нежные и точные, сильные и
резкие. Неуловимая внутренняя улыбка, наполовину
радость, наполовину удивление перед скульптурой,
приобретающей первые контуры. «Юноши из Марек-
чана». Два партизана — русский и якут — остано-
вили своих лошадей. Якут показывает рукой вперед.
Эту руку Амосов и вырезает сейчас долотом разме-
ром с пилку для ногтей.
Рабочие инструменты напоминают хирургический
набор. Пила, острая и тонкая, ножи десяти видов и
форм, рубанок, который соскребает удивительно тон-
кую стружку и на котором двигается сама скульп-
тура, так как рубанок прикреплен к столу. Все само-
дельное, потому что инструменты должны быть на-
много миниатюрнее н гораздо прочнее, чем у столяра.
— Обычно мы размачиваем мамонтовую кость
в воде недели две, тогда она становится немного мяг-
че, — продолжает Амосов свои пояснения. — Но для
окончательной обработки кость должна быть совер-
шенно сухая, иначе она искривится. Когда работа
в общих чертах готова, ее полируют. Сначала пес-
ком, потом меловым порошком и, наконец, специаль-
ной, выделанной, как бархат, шкурой оленя.
И, разговаривая, Амосов продолжает работать.
Время от времени останавливаются его пальцы, чув-
ствительные и быстрые, как пальцы хирурга, и тогда
взор устремляется вдаль, словно ищет поддержку для
следующего движения лица.
— А как вы работаете без эскиза?
— А зачем эскиз? Рисовать я все равно не умею.
— Неужели все по памяти?
— Конечно, сначала все должно быть продумано,
выверено в мыслях...
Рисовать он не умеет. Ему легче представить себе
вещь в трех измерениях, чем абстрактно в двух. Раз-
ве не говорит это о самых важных предпосылках
древнейшей области искусства, безошибочном глазо-
179
мере охотника и его наблюдательности? И прежде
всего, конечно, о фантазии. Жаль, что нет сейчас
здесь Олава Мянни!
Амосов — заслуженный художник РСФСР, его
работы находятся в музеях Москвы, Ленинграда, Бу-
дапешта и Пекина.
— Резьбой по кости вы занимаетесь с детских
лет?
— Совсем нет. У меня был голос, я хорошо пел, и
па одном смотре самодеятельности мне предложили
поступить в театр, я тогда еще был колхозником.
Как-то в театре у него пропал шпахтель, которым
актеры снимают грим. Он сделал себе новый и в руч-
ке вырезал портрет. Это получилось хорошо. Амосов
раздобыл себе слоновой кости и во время репетиций
стал вырезать.
— Но однажды я попался. Главный режиссер
рассердился: «Что ты все вырезаешь? Тогда уж и
занимайся этим делом». Я ответил, что, пожалуй,
так и сделаю, и показал ему своего оленя, олень
был почти готов. Главный режиссер больше не сер-
дился. Помог мне вступить в Союз художников, од-
ним словом, поддержал. Вот так я и стал резчиком.
— И вы ни у кого не учились резать?
— Да как сказать. В деревне у нас был кузнец,
он резал, мальчишкой я иной раз ходил к нему. Но
чтоб учиться, так этого не было. Да тут и нечему
учиться!
Последняя фраза звучала очень искренне. А мо-
жет быть, он думал, что этому невозможно научить?
К традиционному чаю якуты подают юрюмя —
многослойный и очень вкусный пудинг. Разговоры
окончены, трубки выкурены, и когда я собираюсь ухо-
дить, замечаю иа полке маленькую фигурку медведя
из желтоватого камня.
— Это же...
— Да, — смеется Амосов, — это из ваших краев.
Я был в Дзинтари в доме отдыха; друг нашел на бе-
регу кусок янтаря и подарил мне на память. Хочу
когда-нибудь приехать в Эстонию. Много слышал
о вашей пластике...
180
Шагаю домой.
Это последний вечер в Якутске. Ясный, холодный,
сверкающий звездами.
В последний вечер подводятся итоги.
Мои итоги приобрели форму вопроса: почему бы
не создать в Таллине музей братских народов?
Я помню, как в сороковом году осенью в 5-м клас-
се нам раздавали новые учебники географии. Они
выходили отдельными выпусками, так как типография
к началу учебного года не успела отпечатать всю
книгу целиком. С каким возбуждением мы разреза-
ли эти тетради, переплетенные в шершавый зелено-
ватый картон! Как много новых слов: тундра, Магни-
тогорск, Кара-Богаз-Гол, море Лаптевых! Почему
Лаптевых? Учитель географии не мог ответить на
этот вопрос. И для него это все было ново.
Границы нашей Родины вдруг раздвинулись.
Словно на сказочном ковре-самолете, мысли уноси-
лись далеко; мы пытались представить себе покачи-
вающийся шаг каравана верблюдов, перелеты Чка-
лова и собачью упряжку (именно в один такой мо-
мент я получил двойку за то, что не умел объяснить,
что такое вечная мерзлота. Теперь я потрогал ее ру-
кой и проверил терпение читателя. Двойка отомщена!)
Но не всегда паруса наших представлений надувал
попутный ветер. Как выглядит саксаул? Учебник
утверждал, что он не дает тени. А юрта олене-
вода? Из чего она сделана? Как собирают хлопок?
Эти остающиеся без ответов вопросы задают не толь-
ко ученики на уроках истории и географии. Положив
руку на сердце, ответьте вы, взрослые, кто из вас
видел настоящий текинский ковер, архангельское
кружево, вологодские игрушки, туркменскую народ-
ную одежду или вот эти самые произведения якут-
ской резьбы по кости и чороны с виртуозными орна-
ментами?
Еще слишком поверхностно знаем мы неизмери-
мые богатства культуры, созданные в течение столе-
тий на территории нашей многонациональной Роди-
ны. А материальная культура такая же чувственная
и имеет познавательную общечеловеческую ценность,
181
как все остальное творчество, начиная с «Витязя
в тигровой шкуре» Руставели и кончая концертами
Вана Клиберна.
Здесь бы и помог нам музей. Эта мысль возник-
ла у меня при посещении якутского музея и укре-
пилась, когда я был у Амосова. Залы якутского му-
зея богаты экспонатами, но вдвое больше богатств
хранится в его фондах. Это дублирующий материал,
который не стоит выставлять в витрины. Видимо,
большинство музеев находится в таком же положе-
нии. Какая чудесная возможность вступить с ним в
обмен или просто выделить для них в Таллине зал
будущего музея народов, который приблизил бы
к нам самые далекие народы! Образование единой
советской культуры, которая бы содержала и объе-
диняла все богатства национальных культур, предпо-
лагает создание таких музеев. Это дало бы прекрас-
ные результаты во всех областях, начиная от твор-
чества художника и кончая будничной школьной
учебой. Тогда бы мы увидели в одной комнате уз-
бекских девушек па хлопковом поле, в другой — мог-
ли бы войти в туркменскую юрту и полюбоваться те-
кинским ковром, в третьей — на фоне пейзажа тундры
мы увидели бы настоящие нарты и оленью упряжку.
И стоило бы экскурсоводу отвернуться, за его спиной
мальчишки обязательно потрогали бы нарты руками.
И мне бы хотелось быть среди них.
ЧЕРЕЗ ПОЛЮС ХОЛОДА
К ЛЕДОВИТОМУ ОКЕАНУ
Как придирчивый ревизор, я сую нос в~ каждую
кастрюлю.
— Может быть, примете ванну?
Конечно. От воды идет пар, белые кафельные
плитки поблескивают, как в операционном зале.
— Молока, чаю, какао?
— Черный кофе, пожалуйста.
Чашку ставят на крахмальную скатерть. В ресто-
ране не слышен шум машин, и, если бы из окна не
было видно парящих чаек, я бы мог подумать, что за
стеклом Таллин, площадь Победы...
Стюардесса бесшумно покидает каюту, таща за
собой пылесос. На пороге она оборачивается и сооб-
щает, что библиотека находится в салоне третьей
палубы. Если что-нибудь потребуется, надо нажать
верхнюю кнопку.
От стен карельской березы, ковров, зеркаль-
ного стекла книжных полок, дивана веет забытым
комфортом. На мгновенье вспоминается шитик, на
183
котором мы плыли по Пеледую. Контраст большой.
Я даже не знаю, как к нему относиться. Может быть,
радость от горячей ванны за Полярным кругом —
мещанство?
Наконец я сижу в пустом салоне за пианино и
представляю себе, что смогу одним пальцем сыграть
что-нибудь о реке, у которой нет берегов, о небе, в ко-
тором нет облаков, и о корабле, на котором есть все.
Для чего «Механику Кулибину» два ресторана,
два салона, площадка для танцев, красный уголок,
больница, вестибюль, сверкающий хрустальным стек-
лом, зачем сто метров ковров и полированное крас-
ное дерево? Разве это не излишество? Кто здесь,
между тундрой и небом, может оценить то обстоя-
тельство, что 42 члена экипажа с утра до вечера
трут и чистят, выбивают пыль, надраивают до блеска,
моют и красят этот сверкающий корабль?
Но в гаванях я начал думать по-другому. Нашего
прибытия всегда ждало1 много людей. Большая часть
из них не была пассажирами. Они приходили поесть
в корабельный ресторан, сделать закупки, посмот-
реть в библиотеке свежие журналы. Первоклассники
из школы-интерната в сопровождении воспитатель-
ницы совершили экскурсию в машинное отделение.
Капитан сказал, что иногда корабельный ста-
ционар принимает больных, которых надо доставить
в Якутск. И постепенно я начал понимать великую
миссию «Механика Кулибина». Корабль был свое-
образной базой культуры, учебным пособием, типо-
вым проектом будущего быта с пылесосом и холо-
дильником в доме каждого якутского колхозника.
Для этого потребуется еще время. Ну и что же? «Ме-
ханик Кулибин» сейчас опережает его, так же как и
его команда, борющаяся за звание коллектива ком-
мунистического труда, чтобы быть маяком для дру-
гих. Одной ногой они уже в будущем. Теперь важно
не поддаваться ни на один дюйм. Другие все равно
последуют за ними.
Интересно было следить, как строгая требователь-
ность на корабле накладывала свою печать и на пас-
сажиров.
184
Всем капитанам свойственна одна и та же чело-
веческая слабость — гордость за свой корабль. Капи-
тан Пономарев не был исключением. «Механик Ку-
либин» по своей конструкции нечто среднее между
речным и морским кораблем. Его водоизмещение
800 тонн. Длина примерно 50 метров, а ширина
10 метров. Два дизельных мотора, по 400 лошадиных
сил каждый. Максимальная скорость 30 километров
в час — немножко больше 16 узлов. 75 кают для
200 пассажиров. Выдерживает крен до 35 градусов.
Радиоузел оснащен самой современной аппаратурой,
которая позволяет через портовые радиостанции под-
держивать связь с любым городом, даже с Таллином.
(Сожалею, что я этого не попробовал, но сомневать-
ся в словах капитана не было никаких оснований.)
В каютах есть телефоны, которые во время остано-
вок соединяются с городской телефонной сетью.
Правда, пока единственный город на пути туда и об-
ратно (3 600 километров) — это Якутск.
«Механик Кулибин» своим ходом прошел из Бал-
тийского моря по Ледовитому океану на Лену и под-
держивает связь между Якутском и находящимся
на побережье Ледовитого океана портом Тикси. Ны-
нешний рейс 36-й за 5 лет и последний в этом году.
Мне повезло.
Мне повезло и с соседом по каюте, им оказался
молодой якутский специалист, меховщик Миша. Он
тоже ехал в Тикси. С удивительной скоростью он
стал копаться в чемодане, едва мы успели отчалить
от Якутска, и вывалил на стол большой кусок мяса,
кучу помидоров и буханку хлеба.
— Жена насильно положила, хоть плачь. Вы же
знаете, какие они. Может быть, вдвоем осилим?
Мою скромность он истолковал по-своему:
— Или вы не едите конины?
С кониной я познакомился еще во время войны и
с тех пор считал предрассудок, который частенько
встречается по отношению к ней, таким же необосно-
ванным, как недоверие магометан к свинине. Да и
что мне оставалось делать при таком радушном пред-
ложении?
12 Леннарт Мери
185
К концу поездки от Мишиных запасов осталось
одно воспоминание.
Прошлый отпуск Миша провел на Черноморском
побережье. Точкой кипения на его температурной
шкале был пляж в Гагре, а нулевым пунктом Верхо-
янский полюс холода. Было достаточно трудно вмес-
тить Эстонию между этими двумя крайностями.
— А почему же у вас виноград не растет, если
нет вечной мерзлоты?
Только утверждение, что у нас в опытном саду
академии выращивают абрикосы на открытом возду-
хе, восстановило его душевное спокойствие, и он за-
метил:
— А все-таки могли бы поучиться у Осина.
Даже вечная мерзлота ничего не значит для его ви-
нограда!
За этой беседой мы добрались до области полюса
холода.
Исследования последних лет доказали, что полюс
холода северного полушария не находится в одном
пункте, Оймяконе, как думали до этого (Верхоянск
уже в 40-х годах вынужден был уступить свой ти-
тул), а распространяется по всему поясу, занимаю-
щему несколько сот километров между Енисеем и
Индигиркой, в обе стороны от Полярного круга. На
этом пространстве, равном по площади Западной
Европе, зарегистрирована температура ниже —76 гра-
дусов. Итак, разговор может идти не о полюсе холо-
да, а о поясе. Восточная Сибирь — хуже всего отап-
ливаемый уголок нашей Родины. Зимой, когда мате-
рик превращается в холодильник, а океаны в паровое
отопление, с океана двигаются теплые воздушные
массы. С запада согревает дыхание Гольфстрима, с
востока — гораздо более слабое дыхание Куросиво. По
дороге они расплавляют лед на наших окошках, за-
ставляя изотермы танц§йать фантастические танцы,
и встречаются где-то между Леной и Енисеем. Но
к этому времени они уже отдали весь запас тепла,
полученный в океанах, и поэтому в Восточную Си-
бирь приходят с пустыми руками.
186
Имеется несколько проектов, чтобы исправить это
положение. Сейчас это пока утопия. Но через деся-
ток лет...
Я получил разрешение побывать на капитанской
вахте.
Целый день мы шли, не видя берегов. Я знал,
что это не море, но чувства отказывались считать
рекой эту необозримую гладь воды. Течения не было.
Да и не могло быть видимого течения в этом равно-
мерном, неуловимом и спокойном, как вечность, дви-
жении к океану. Течение — это скорость, а‘скорость
живет только за счет другой скорости. А здесь ее
не с чем было сравнить. Была только вода, огромная,
как небо.
Капитанская вахта — ночная вахта.
Днем на мостике первый или второй штурман
с вахтенным матросом. Ночью, с 10 часов вечера до
6 утра, штурмана сменяет капитан, а вахтенного
матроса — третий штурман. Каждую ночь, из года
в год с того дня, когда штурман стал капитаном. Это
повышение означает, что он отвечает за 200 жизней
и за корабль. А также и то, что он знает реку уа-
изусть.
— На реке только практика имеет значение, —
замечает Пономарев. — Можешь как угодно точно
знать астрономию, а все равно посадишь корабль на
мель. Каждый метр на счету!
Большой простор скрывает в изменчивости своих
глубин молчаливые мели.
— Какая тут глубина?
Капитан отвечает, не отрывая бинокля от глаз:
— Десять метров.
Я включаю эхолот. (Это звучит несколько нахаль-
но, но в предыдущие дни я с удовлетворительным
успехом сдал нечто вроде техминимума. Кроме того,
для включения этого прекрасного прибора достаточно
легкого нажатия на кнопку.) Беспокойно мелькаю-
щий красный огонек останавливается около числа
«10,5». Какой лоцман на Атлантике мог бы по точно-
сти соревноваться со шкипером на Лене?
12*
187
Ночь наступила, окружила корабль непроницае-
мой стеной и оставила лишь узкую полоску фосфо-
ресцирующей воды. На мгновенье из-за туч выгля-
нула луна, в мертвенном свете которой погасли крас-
ки. Млечный Путь был чист и ясен, как снежная тро-
пинка. На мостике было очень тихо. Сюда не долетал
шелест трущихся о борта волн, шум мотора отфиль-
тровывается, и до нас доходит лишь легкая дрожь.
Днем капитанский мостик напоминает большую
остекленную физическую лабораторию. С какой бы
стороны ни светило солнце, капитанский мостик все-
гда залит светом. Стекло на выгнутой передней сте-
не, стекло с боков и сзади. Плетеная мебель в одном
углу, в другом — стол с картами и бортовым журна-
лом, в который заложен обыкновенный карандаш.
Записи делаются только им на тот случай, если ка-
питанский мостик надолго окажется под водой.
Сейчас капитанский мостик сливается с темной
Леной. Огни погашены, и если кто-то закуривает
трубку, он прячет пламя, словно на передовой линии
фронта. Посреди мостика находится большой пульт
управления, напоминающий прилавок магазина.
Днем я восхищался его красотой и технической осна-
щенностью. Организм корабля соединен с ним при
помощи сотен проводков-нервов, которые оканчива-
ются здесь циферблатами, кнопками, переговорной
трубкой и микрофоном. Весь этот сложный мозг на-
ходится перед взором рулевого, послушен любому
движению его мысли, живет, вибрирует и реагирует
на любую команду. Сам рулевой сидит в кресле, по-
хожем на то, какое бывает у зубного врача. Оно вра-
щается, изменяет высоту и положение не только ради
удобства, но для того, чтобы навигатор в самом деле
сливался в одно целое с мозгом управления кораблем.
Сейчас от рулевого остался только неясный силу-
эт. Над циферблатами мерцает подслеповатый свет
синих люминесцентных ламп; единственное яркое
пятно — это узкая полоска компасного круга, но
и она светится откуда-то изнутри. Тишину время от
времени нарушает голос капитана, но и он звучит
тихо, монотонно:
188
— Возьми вправо. Еще немного. Вот так.
Никакой опереточной игры в бодрые приказы.
И даже никакой романтики вращения рулевого
колеса. В ответ на команду раздается упругий щел-
чок кнопки, и это все. У «Кулибина» нет рулевого
колеса. Вместо этого перед штурманом три шашеч-
ки — красная слева, зеленая справа и черная по-
средине. Красная поворачивает корабль влево. Если
одновременно нажать на крайнюю и среднюю кноп-
ки, это ускорит маневр в три раза. В результате ко-
рабль мягко наклонится на борт и совершит поворот
почти на одном месте. Ни одно рулевое колесо не
может обеспечить такой послушности одному-един-
ственному движению пальца.
Но и это только сегодняшнее слово кораблестрое-
ния. Завтрашнее слово пронеслось мимо нас днем
со скоростью 70 километров в час.
Мы ждали этой встречи и боялись, что она со-
стоится ночью. Уже в Якутске я обратил внимание
на то, что весь город живет под лозунгом прибли-
жающегося события. Каждый день на первых поло-
сах газеты сообщали о небывалом до сих пор в исто-
рии Якутии караване кораблей в бухту Тиксн. Ленс-
кое речное пароходство одним ударом должно было
увеличиться на 70 единиц! В их числе были три пас-
сажирских парохода типа «Кулибина», паромы,
лихтеры и буксиры, которые начали свой поход дли-
ной в 13 тысяч километров ранней весной в устье
Дуная; ледоколы, построенные в Ленинграде, букси-
ры-толкатели для лесосплава, спасательные и пожар-
ные суда. Сумеет ли караван пройти пролив Виль-
кицкого?
Пролив Вилькицкого! О чем говорит это назва-
ние эстонскому читателю? Ни о чем. Или почти что
ни о чем! А в Якутске, да и во всей Якутии, это такое
же популярное слово, как у нас в свое время Бал-
тийская ГРЭС или Кунда. Пролив находится у само-
го северного выступа Азиатского материка, между
мысом Челюскин и Северной Землей. Это ворота
в восточную часть полярного бассейна/ В прошлом
году эта дверь была прочно заперта, и часть кара-
189
вана вынуждена была зимовать на Диксоне. Сумеет
ли караваи в этом году проскочить коварные ворота?
Газеты сообщали: «В проливе Вилькицкого туман»,
«В проливе Вилькицкого плавучие льды», «В проли-
ве Вилькицкого шторм», и эти сообщения не требо-
вали комментариев. Не раз полярные летчики
пикировали на флагманский корабль каравана, чтобы
сбросить на его борт красный вымпел с картами ле-
довой обстановки в море Лаптевых. Наконец при-
шло сообщение, что пролив пройден, и все облегчен-
но вздохнули. Когда «Кулибин» выходил из Якутска,
часть каравана уже достигла Тикси. Сегодня в пол-
день один из морских буксиров, находившийся на
пути в Якутск, пришвартовался к нашему борту, и
в каюте Пономарева я принимал участие в уничто-
жении первого ящика жигулевского пива. Караван
весь до последнего корабля счастливо прибыл к ме-
сту назначения. За 300 миль до Тикси они пережили
почти что роковую для речных судов пробу сил —
десятибалльный шторм, не потеряв ни одного кораб-
ля, ни одной тонны груза.
Капитан с восторгом рассказывал о красавице,
которая под вечер пронеслась мимо нас с гудком си-
рены. Это была построенная на сормовском заводе
«Ракета». Она открыла страницу корабельных сооб-
щений по Лене в атомный век. Как ни странно, не-
смотря на оснащение автоматикой, речные кораб-
ли по скорости относятся скорее к прошлому,
чем к настоящему столетию. Даже вызывающие
уважение 30 километров в час, которые делал
«Кулибин», ближе к конке и трамваю, чем
к автомашине и скорому поезду, не говоря уже
о «ТУ». Дальнейшее развитие кораблестроительной
техники за счет увеличения мощности мотора, мо-
жет, увеличило бы скорость и еще на 10 километров.
Но это был бы уже потолок.
Сормовские инженеры решили, что для достиже-
ния современных скоростей нужно нарушить старые
традиции и найти принципиально новую конструк-
цию. После долгий испытаний они создали «Ракету»
на подводных крыльях. Уже внешне это удивительно
190
модный корабль будущего, который напоминал ско-
рее иллюстрации к научно-фантастической литерату-
ре, чем реально существующий речной корабль. Но
ведь и 150-местный воздушный лайнер и 'космиче-
ские ракеты казались для нашего обычного вообра-
жения фантастическими достижениями.
Корабль был чем-то средним между большим ав-
тобусом и обтекаемым фюзеляжем самолета: ни яко-
ря на носу, ни релингов, ни трубы — ничего такого,
что могло бы напомнить о родстве с «Кулибиным» и
всеми его знаменитыми предшественниками. Новый,
совершенно новый корабль, начиная от способа пере-
движения и кончая самолетными креслами, которые,
как сказали, расположены в салоне в четыре ряда.
«Ракета» легко скользила на своих крыльях над по-
верхностью воды. Мощность моторов она употребля-
ла не для тбго, чтобы протолкнуть тяжелый корпус
корабля сквозь сопротивляющуюся воду, а полностью
использовала для движения вперед. В результате —
семидесятикилометровая скорость. Корабль произво-
дил обманчивое впечатление взлетающего лебедя,
чьи лапки еще скользят по воде, оставляя за собой
легкий след.
Таково завтрашнее — теперь уже сегодняшнее —
слово кораблестроительной техники.
«Иногда бывает трудно провести границу между
сегодняшним и завтрашним», — думаю я, следя за
спокойным силуэтом рулевого, который выделяется
на фоне холодного света щита управления.
— Возьми чуть-чуть вправо, тут близко замани-
ха, — говорит капитан. Он стоит неподвижно у окна,
хотя уже больше не пользуется биноклем, потому что
луна рассеяла по воде сверкающие блики. Но в их
беспокойной игре глаз капитана различает скрытые
мели, пороги и притаившиеся опасности.
Богатый словарь здешних речников вызывает
удивление. У каждой мели есть свое название, точ-
ное и выразительное. «Заманиха» — мель, прости-
рающаяся далеко в реку, «заструга» — отмель, напо-
191
минающая зубья пилы, «закосок» — маленький пес-
чаный мыс, который соединяется с берегом, «высып-
ка»— намыв притока, «побочень» — мель, находящая-
ся внутри поворота, и десятки других слов, родившихся
здесь, на реке. Все они непереводимы, потому что
уходят своими корнями в окружающую природу,
присущую только Лене, — ведь каждый язык отра-
жает место своего рождения. Как трудно, например,
было бы переводить описание природы с грузинского
языка на эстонский! По-эстонски десятиметровый
подъем в начале Пярну-Маантее и сверкающая веч-
ными снегами вершина одинаково называются словом
«гора». Гора — Тынисмяги, гора — Эльбрус. Никакой
промежуточной лестницы названий. Я помню, как
один раз еще мальчишкой шел пешком вместе с от-
цом из Пяяскула в Сакку. У встречного крестьянина
мы спросили дорогу. Он неопределенно ткнул труб-
кой за спину и сказал:
— Прямо через гору мимо печи для обжигания
извести.
Это было забавно, потому что никакой горы не
было. Была только дорога, извивавшаяся среди
ольшаника, которая, в самом деле, вела к печи для
обжигания извести. Достигнув печи, мы, очевидно,
преодолели гору; до сегодняшнего дня эта гора
остается для меня неизвестной.
Точно так же происходит с реками. В Тарту у ме-
ня был хороший друг, русский студент-филолог, при-
бывший откуда-то из-под Тамбова. Я спросил у него,
где он останавливался, и услышал в ответ: «За реч-
кой». На русском языке это понятие гораздо ближе
к ручью, чем к реке. Хотя это и относилось к реке
Эмайыги, тут не было никакого желания унизить
реку. Парень просто привык к другим размерам.
Если присвоить название реки семидесятиметровой
полосе воды, как же тогда назвать Лену, которая
простирается перед нами до горизонта и в берега ко-
торой поместился бы весь Финский залив со своими
волнами, пенистыми гривами и штормами?
— Северное сияние!
Это сказал капитан. Я вышел на палубу. Млечный
192
Путь парил в небе, словно брошенная кем-то свадеб-
ная фата. Прямо перед нами сверкала Полярная
звезда. Потом снова загорелось северное сияние,
и в его свете исчезли звезды и побледнел Млечный
Путь. Сияние разлилось в беспокойную симфонию,
достигло своей кульминации и, наконец, погасло мед-
ленно рассеивающимся зеленоватым аккордом. Ка-
залось, что отсвет северного сияния отдается эхом
и повторяется снова и снова в бесконечном простран-
стве вселенной.
Звезды снова висят на своем месте. Все небо по-
казывает время, и время говорит о toms что уже
поздно. Утром войдем в дельту.
Еще не проснувшись, я почувствовал что-то
новое.
Железные переборки поскрипывают всякий раз,
когда пароход тяжело переваливается с одного борта
на другой. Однотонное ворчание мотора сменилось
напряженным гулом. Стакан падает на пол и разле-
тается вдребезги. Струя воды в кране раскачивается
из одного угла в другой, повторяя в миниатюре вол-
нение на Лене.
Может быть, мы уже в Ледовитом океане?
На палубе нас встретил ветер — холодный, рез-
кий и соленый.
Море.
Ничего не изменилось, по-прежнему весь мир раз-
делен на небо и воду, и все-таки чувствуешь, что это
уже не сестра океана, а сам океан несет на себе
корабль. Вчера над нами проплывали гуси. Целый
день они летели высоко в небе, разрывая серое под-
небесье быстро удаляющимся на юг тонким пункти-
ром. Там, откуда начиналось их движение, должна
была быть земля. Сейчас в небе пусто, даже чаек не
видно. Перед нами океан, и за ним Гренландия. От-
сюда до Северного полюса так же близко, как из
Таллина через Киев в Закарпатье.
А море?
Но что я могу о нем сказать? Море — зеркало
неба. В облачную погоду Белое, Черное, Желтое и
193
Красное моря одинаково серые. Так по крайней мере
утверждают океанографы. Поэты имеют собственное
мнение, и я с удовольствием хотел бы присоединить-
ся к ним. Но Ледовитый океан в это утро оказался
не поэтически черным, хотя я знаю, что его настоя-
щий цвет зеленый. Но этот цвет он показывает
лишь некоторым избранникам в тихие дни. «Кулиби-
на» он встретил 6—7-балльным ветром, пенящимися
волнами и мельканием солнца, перед которым нес-
лись темные тени низких туч. Утро было торжествен-
ным, потому что оно извещало о приближении
шторма.
От дельты до Тикси день пути. Успеем ли дойти
до гавани? Ход сбавлен вдвое, радист ждет штормо-
вого предупреждения. Но получено разрешение:
«Полный вперед!»
Больше всего ощущается шторм на капитанском
мостике.
Корабль со вздохом поднимается на гребень вол-
ны, на секунду застывает в воздухе и всей тяжестью
корпуса падает вниз, в ложбину. Плетеные стулья
давно убраны с палуб, потому что там властвует во-
да. Дождь брызг пересыпается через капитанский
мостик, «дворники» на стекле работают, как во вре-
мя большого дождя на переднем стекле автомобиля.
Сиденье рулевого отставлено в угол, и вахтенный
матрос стоит перед пультом управления, широко
расставив ноги. Красная стрелка указателя крена
ползет до «20», останавливается и при следующей
волне перепрыгивает на «25». Корабль с тяжелым
вздохом опускается в низину, ветер свистит в вантах,
новая пригоршня соленой воды бьет в стекло, но мо-
ряки только обмениваются веселыми улыбками, в ко-
торых перемешалось удивление кораблем, самими со-
бой и морем. Когда «Кулибина» проводили через пять
морей в порт, ставший для него родным, было гораз-
до труднее. Сейчас крен не превышает 25 градусов.
Допустимо 35. Но когда техника соединяется с ма-
стерством моряка, даже это число остается только
границей между обычной рутиной и покорением при-
роды.
194
Темная полоска туч оказывается берегом. Мне
передают бинокль, и я вижу Азию с севера. Грустные
контуры плоских горных вершин. Снег не только на
вершинах, но местами и на побережье. Это северный
отрог Верхоянских гор, безжизненный и холодный.
Куда-то между этих гор втиснулась маленькая
бухта, на укрытых от ветра берегах которой построен
порт. Теперь там двигаются автобусы, дети в школе
решают задачи, хозяйки покупают свежую капусту
и апельсины, и однажды вечером люди пойдут
в кино, чтобы посмотреть фильм, который начинает-
ся панорамой «южного» города Таллина.
Всего этого, конечно, не было видно в бинокль.
Но корабль по-прежнему держал курс на высту-
пающий скалистый мыс, словно был уверен, что за
ним находится Тикси.
ОГНИ ЮКАГИРОВ
Тикси — узловой пункт воздушного и водного
сообщения.
Поэтому первое знакомство с поселком продолжа-
лось всего 90 минут. Это было даже не мгновенье,
Это было прибытие, прощание с кораблем, уход мо-
его попутчика Миши на поиски гостиницы и мой слу-
чайный (как выяснилось, очень удачный) вопрос
к идущему мимо летчику:
— Вы не знаете, когда вылетает самолет на во-
сток?
Мужчина смотрит на ручные часы, замечает рюк-
зак у меня за спиной, объясняет все по-своему и го-
ворит тревожно:
— Слушайте, так вы можете отстать!
— А следующий?
— Кто знает, может быть, через неделю.
Следовательно, юкагиры выпадают из плана.
Жаль. Даже очень жаль. Кажется, выражение лица
выдало мои мысли.
Летчик на секунду задумался и сказал:
196
— Перед почтой через полчаса останавливается
наш грузовик. Если попадете на него, успеете на
аэродром вовремя.
Я попал на него.
Теперь я лечу к юкагирам.
Мишу я больше не встретил. Его фамилия так и
осталась мне неизвестной.
Валерий остановил вездеход, и мы вышли.
Сияние покрывало всю северную часть неба. Ве-
чер был холодный и очень ясный; выпавший днем
снег легко поскрипывал под ногами. В неподвижном
воздухе звезды сверкали так близко, что казалось,
будто их кристальный шепот достигает наших ушей.
Была всего-навсего осень, осень тундры в нижнем те-
чении Колымы, но эстонская зима по сравнению со
всем этим казалась такой же экзотической и не-
реальной, как тропическая жара по сравнению с на-
шим прохладным летом. И снова мне вспомнился во-
прос Валерия, который первое мгновенье должен был
прозвучать для каждого эстонца как шутка. Он спро-
сил (слово в слово): «Сколько длится зима там
у вас, на юге?» Нет, Валерий окончил среднюю шко-
лу, знает географию и знает, где находится наша
республика; это была и не оговорка, потому что по-
русски говорит он совершенно свободно, хотя и
с сильным якутским акцентом. Но здесь, на берегу
Ледовитого океана, запад и восток теряют свой
смысл, в обоих направлениях простираются безбреж-
ная тундра и снежные пустыни. А на юге есть
жизнь, оттуда приходят продукты, машины, книги,
там — Москва. Весь остальной мир находится на юге.
Компас мыслей жителей побережья здесь всегда по-
казывает на юг.
Вопрос Валерия невольно заставил меня усмех-
нуться. Итак, в его глазах мы тоже южане. Что бы
подумали об этом эстонские поэты, которые за три
четверти столетия так возвеличили нашу северную
суровую природу и спокойный нордический темпера-
197
мент? Может быть, мы все-таки немного легко-
мысленно присвоили себе это название, забывая
о том, что больше половины нашей страны находит-
ся к северу от широты, на которой расположен Тал-
лин?
— Огни юкагиров, — сказал Валерий, показывая
на северное сияние.
Картина захватывающе красива. Секунду назад
еще едва заметная зелененькая полоска распростра-
нялась на все небо, несколько секунд она, вздраги-
вая» оставалась на месте, а потом рассыпалась на
отдельные звенья, как огромное ожерелье. Целые ми-
ры света метались вверх и вниз, но небо излучало
холодную, беззвучную тишину. Местами игра се-
верного сияния напоминала калейдоскоп. Зеленые,
серебристые, красноватые пятна переливались и сме-
шивались и вдруг застывали в какой-то совершенно
новой, неожиданной комбинации. Затем краски сно-
ва менялись, и северное сияние образовывало огром-
ный серебряный занавес, верхний край которого рас-
качивался над головой, а длинная бахрома пряталась
где-то за горизонтом. Занавес легко покачивается,
словно в высоте дуют нежные весенние ветерки,
вспыхивает на секунду и исчезает. Небо вдруг кажет-
ся еще более темным и безмолвным.
— Откуда взялось такое название северного сия-
ния? — спрашиваю я, когда мы снова садимся в теп-
лую, пропахшую бензином кабину вездехода. Честно
сказать, я уже в Якутске слышал об этом. Хочу
только выяснить, насколько легенда распространена
среди якутов, и надеюсь услышать от Валерия, жите-
ля юкагирской деревни, новые детали. Но Валерий
не может ничего добавить.
— Это название существует с незапамятных вре-
мен, — объясняет он. — В старину верили, что
северное сияние — это отблеск костров юкагиров
в небе. Очевидно, в те времена юкагиров было
гораздо больше, чем сейчас, а якуты, которые при-
шли сюда с юга, никогда раньше не видели северного
сияния.
«Так дополняют легенды науку», — подумал я,
198
когда тяжелый вездеход преодолевал последние ки-
лометры, отделяющие нас от деревни Турватартул.
Мы приближались к цели. Не скрою, это был тор-
жественный момент. Все-таки дорога путешествий
привела нас хотя бы раз к следам тайны, к «белому
пятну», еще не разгаданному учеными. Тайна юкаги-
ров!.. Хотя это звучит не слишком научно, — лингви-
сты предпочитают скромное название «проблема
юкагиров», — но все-таки это остается фактом, что
до сих пор не найден ответ на вопрос: кто такие юка-
гиры? Родственны ли они по языку угро-финским на-
родам? В последние годы чаша весов стала склонять-
ся в сторону такого решения. Но чтобы перешагнуть
от гипотезы до твердой уверенности, не хватает еще
новых исследований, а исследовательская работа тре-
бует новых материалов. Мне вспоминаются долгие
беседы, состоявшиеся перед отъездом из Таллина
с языковедами Вальменом Халлопом, Валдеком Пал-
лем и Айном Каалепом, их многочисленные поучения
и пожелания и единственная просьба: «Без юкагир-
ского языка лучше не возвращайся!..»
Теперь позади тысячи километров пути на поезде
и самолетах и неделями длившийся поход через дев-
ственные леса. И свершилось то, к чему я сам в на-
чале рейса относился с недоверием, — на территории
величиной с Индию мне удалось разыскать послед-
них четыреста живых юкагиров. Начиналась самая
последняя и, может быть, самая волнующая глава
путешествия.
Почтовый вездеход останавливается перед ярко
освещенным клубом колхоза «Турватартул». Концерт
деревенской самодеятельности еще не окончился.
В круг света наших прожекторов попадает упряжка
оленей, запряженных в нарты. Мотор еще разок
фырчит и умолкает. В непривычной тишине слышится
ритмический топот многих ног,* приглушенные удары
какого-то музыкального инструмента, похожего на
барабан, и низкий протяжный голос женщины. Все
ошеломляюще чужое и все-таки знакомое: с таким
беззаботным жаром развлекается только молодость,
а молодые сердца повсюду одинаково открыты, Вале-
199
рий прислушивается, затем его лицо озаряет улыб-
ка, и, хитро подмаргивая мне, он говорит:
— Вовремя прибыли. Доклад уже кончился, нача-
лись танцы. Юкагирские танцы.
Достаю из рюкзака магнитофон и записную
книжку и вхожу в клуб.
Начинается работа.
При свете электрических ламп молодежь в одеж-
дах из оленьих шкур танцевала тысячелетний танец.
Прошлое и настоящее перемешалось, не потеряв
своего контраста. На противоположной стене зала
белел большой экран. Лозунг призывал досроч-
но выполнить план колхозного производства. Пла-
каты агротехнической пропаганды рассказывали
об опытах передовых звероводов. Но громкого-
ворители в углах молчали, потому что танец со-
провождали певцы, хомусисты, два бубна и сами тан-
цоры.
Я боялся, что полуторадневное отклонение в кол-
хоз «Турватартул» станет бесполезным рекордом
дальности, который в лучшем случае даст право гово-
рить, что я находился недалеко от Чукотки. Но уже
то, что я увидел входя, перевесило все мои сомнения.
Я никогда не забуду, с каким волнением я включил
магнитофон. Примерно с таким же чувством репор-
тер мог бы брать интервью у Рамзеса II или прави-
теля Атлантиды.
Танцующие двигались в плотном кругу, спиной
к зрителям, юкагирские калиберки с мягкими подмет-
ками, богато расшитые и украшенные полосками ме-
ха, подчеркивали приглушенный, рокочущий такт
бубна. Танцоры пели, но это была не песня. Это
была растянутая мелодия без текста, которая коле-
балась между двумя' минорными нотами. Посреди
круга в обратную сторону двигалась пара солистов,
высокий молодой человек в достающем до пояса ме-
ховом балахоне и девушка в платье с широкими вы-
шитыми поперечными полосами, в жакете, украшен-
ном бахромой, и ярком ожерелье. Разноцветные
200
вышитые полоски меха, металлические украшения,
напоминающие брошки, и стеклянные бусы. Круг
двигался плавно, шаги незаметно сливались, и со-
здавалось впечатление, словно монотонно поющие
люди стоят на месте, а двигается пол. Но ритм бубна
ускорился, и все изменилось. Низкое горловое пение
оборвалось, строй сломался стремительньнм прыжком,
по залу пронеслось громкое восклицание: «Хи-хи-
ух!», к которому присоединились и зрители, и
круг уже вращался в противоположную сторону. Но
теперь танец был другим. Он был быстрым и беспо-
койным, вместо однотонной песни танцующие сопро-
вождали его храпом на двух резких нотах. При этом
танцующие производили неожиданные, характерные
движения шеи и головы, как будто всматривались во
что-то находящееся далеко на горизонте. Бубны со-
провождали танец быстрой, возбужденной дробью.
На мгновенье перед глазами возник фильм, где по-
казывали негритянские танцы в джунглях под таин-
ственное сопровождение тамтама. Наконец тан-
цующие застыли в положении готовности к прыж-
ку, бубен послал им вдогонку медленный, зату-
хающий двойной удар, и зазвучали аплодисменты,
которые снова вернули мои мысли к действитель-
ности.
Олений танец кончился. Мне объяснили его про-
стое содержание. «Хи-хи-ух!» было криком пасту-
хов; неожиданный прыжок означал бегство испу-
ганного стада, все остальное — движения,
присущие оленям. В старину этот танец исполняли
при свете костров на празднике убоя оленей, и он
имел ритуальное назначение. Теперь он превратился
в народное искусство, вместо дымного костра свер-
кает электричество Дома культуры, и от этого кон-
траста танец стал еще более волнующим.
Так встречаются эпохи, которым не предназначе-
но встретиться, когда история перепрыгивает через
столетия! Культура этого маленького народа пере-
шагнула из детства прямо в зрелость, сохранив дет-
скую искренность и непосредственность своих форм
и в то же время обогатившись глубоким жизнеутвер-
201
Юкагир.
ждающим содержанием социалистической культуры.
Редко можно наблюдать такой значительный истори-
ческий прогресс в таком выразительном и конкрет-
ном представлении.
Но в этот вечер времени для размышлений не
оставалось. Программа шла своим чередом. На осво-
бодившийся от танцующих пол положили рога се-
верного оленя. Началось чаудри — состязание пасту-
хов в ловкости. Три молодых человека вышли впе-
ред, держа в руках лассо. Ремень в левой руке,
приготовленная к броску петля — в правой. Они
остановились в ожидании знака. Неожиданный удар
бубна, молниеносные движения, сухой щелчок лас-
со, и вот уже самый маленький и ловкий тащит к се-
бе попавшие в петлю рога под ободряющие аплодис-
менты зрителей. Вот так же в тундре они управляют
своими тысячеголовыми оленьими стадами. Даже
волков, как я слышал, ловят здесь лассо, если под
руками нет ружья или если разбойник сумел про-
браться в стадо и пуля может попасть в оленя.
Черты лица юкагиров заметно отличаются от лиц
якутов. Они более мягкие и округлые, со слабо под-
черкнутыми верхними скулами, но зато с узкой про-
резью глаз, которая в отличие от монгольского типа
расположена почти горизонтально. Среди них я об-
наруживаю удивительных красавиц и, только по-
смотрев на одежду, замечаю свою ошибку: они
оказались представителями мужского пола! Мужчи-
ны кажутся удивительно женственными, и это еще
подчеркивается мужественной походкой и одеждой
женщин. Кажется, что все присутствующие в зале
очень молоды. Видимо, это обманчивое впечатление,
которое образуется при виде живой мимики, носов
пуговичками и длинных кос женщин. Чукчи, которых
здесь тоже немало, сразу же выделяются овальными
лицами и смуглой кожей.
Программа самодеятельности кончается старой
народной песней, и в ее грустной мелодии, прерыва-
емой ритмами бубна, исчезает клуб, электриче-
ский свет и все вокруг. Вместо этого появляется бес-
конечная тундра, которая не знает ни дней, ни ночей,
203
н-и времени, ih пространства, где царят лишь веч-
ность и пастухи юкагиры. Мелодия поднимается и
опускается, кончается и начинается снова, иногда
грустно, иногда живее, захлестывая чувства и просто-
ры так же, как нескончаемо возрождающаяся тема
в болеро Равеля.
Страшно
чувствовать зиму,
заполняющую весь мир,
видеть луну,
иногда половинку, иногда целую,
идущую по старым следам.
Ийя-ийя-я-я.
Счастье —
чувствовать солнце,
наполняющее весь мир,
видеть солнце,
иногда дневное солнце, иногда ночное,
идущее по старым следам.
Ийя-ийя-я-я.
Это слова старой эскимосской песни, но они очень
подходят к этому мотиву.
Загремели звуки «Голубого Дуная», начались тан-
цы, и остальная часть вечера мало отличалась от
обычного эстонского колхозного праздника.
Я ушел, унося с собой чарующую мелодию юка-
гирского болеро. Хорошо, что его сохраняет пленка
магнитофона.
Вечером следующего дня я должен был ехать об-
ратно в Тикси. В моем распоряжении были одни
сутки. Даже для народа в четыреста человек этого
слишком мало, чтобы иметь право описывать его, но
о юкагирах так мало написано, что это в какой-то
степени извиняет поверхностность представленных на
следующих страницах впечатлений и наблю-
дений.
204
Кто они?
Пока это еще тайна.
В XVII веке они заселяли широкое пространство
между Леной и Анадырем и побережье Ледовитого
океана примерно до 63-го градуса южной широты.
Если судить по народным песням якутов, в ранние
времена область заселения юкагиров могла быть
еще большей. По утверждениям первых русских зем-
лепроходцев, юкагиры еще в конце XVII века исполь-
зовали наряду с металлическими инструментами ка-
менные топоры и жили преимущественно охотой,
рыбной ловлей и сбором всевозможных съедобных
корней и ягод. Разразившаяся в позапрошлом столе-
тии эпидемия оспы скосила 9/ю этого когда-то много-
численного народа. По данным последних переписей,
сегодня их сохранилось всего 400 человек, живущих
в нижнем и среднем течении Колымы и в Магадан-
ской области.
Таково многострадальное прошлое юкагирского
народа. Их разбросанность и отдаленность долгое
время мешали историкам и языковедам проводить
исследовательские работы. Только в конце прошло-,
го и начале нынешнего столетия были опубли-
кованы первые достоверные, хотя и очень скромные,
данные о языке юкагиров и их быте. На основании
данных, собранных за годы советской власти, многие
языковеды стали считать, что юкагиры находятся
в языковом родстве с ненцами, которые, как извест-
но, вместе с угро-финскими народами относятся к так
называемой уральской языковой группе. Следователь-
но, эстонцам следует считать юкагиров своим самым
далеким (из выясненных на сегодня) народом-родст-
венником.
Иногда спрашивают, есть ли в юкагирском язы-
ке что-нибудь общее с эстонским языком. Забывают
при этом, что в случае такого отдаленного родства
бессмысленно искать одинаковых черт в словах или
мелодии языка. Родственный нам венгерский язык
гораздо ближе к эстонскому, чем юкагирский, но да-
же это родство заметно только языковедам. На
следующий день я записал некоторые загадки и ха-
205
рактерные имена, которые дают представление о язы-
ке юкагиров.
Найдете ли вы в них что-нибудь общее с эстон-
ским языком?
Маартан Кодя аак няннирек лягулнеи (юк.).
Юкс инименэ сёёб айнульт расва (эст.).
Перевод: Один человек ест только жир (свеча).
Надо сказать, что все юкагирские загадки начина-
ются словами «один человек». Например: «Один че-
ловек не видит того, что вижу я» (затылок); «Один
человек не может наесться» (огонь) и т. п.
Или имена:
Поое (юк.) — пысед (эст.) — щеки, женское имя.
Оега — янес — заяц, женское имя.
Интересно отметить, что, несмотря на первобыт-
ность культуры, юкагиры создали свою пиктографи-
ческую письменность, рисованное письмо, которое
в течение столетий они довели до большой точности
и выразительности. Из различных видов рисованного
письма на следующем рисунке представлено так на-
зываемое тос-письмо. Это самое классическое любов-
ное послание девушки юкагирки, которое в переводе
означает следующее:
В одном доме (а и Ь) живет девушка (стрело-
образное изображение — люди). В доме, находящем-
ся далеко (d, е) (решетка дома не вырисована, это оз-
начает расстояние), живет ее возлюбленный (f —лю-
бовная связь, g — мужчина), который женат на рус-
ской (h — русская женщина; не встречающаяся
у юкагиров широкая юбка обозначает здесь националь-
ность). Русская женщина любит (i) своего мужа и
прекращает (гл) его прежние связи (k, 1) с юкагир-
ской девушкой. Их брак протекает счастливо, у них
появляются дети (п, о), несмотря на это, девушка
в мыслях (р) все время со своим возлюбленным, хотя
один юкагирский юноша (q) любит ее (г) (см.
стр. 207).
206
г
Целый длинный роман о несчастной любви и раз-
рушенных надеждах поместился на маленькую полос*
ку бересты.
Контраст между старым и новым, пожалуй, ни-
где так не велик, как у маленьких народов северных
районов.
Тос-письмо больше никто не знает. Вместо него
зимними вечерами читают пушкинское письмо Татья-
ны в хорошем якутском переводе. Юкагиры в этом
смысле удивительный народ, владение 3—-4 языками
у них явление не редкое. Кроме родного языка, они
свободно разговаривают по-якутски, по-русски, на
языке чукчей и эвенков. Все эти народности представ-
лены в одном колхозе, все они работают вместе, сли-
ваясь в своей работе, обычаях и культуре в одну
большую семью. Ошибочно было бы думать, что уча-
щейся стороной являются одни юкагиры. Столетний
опыт охоты и рыболовства, которые и теперь являют-
ся доминирующими наряду с оленеводством, обеспе-
чили юкагирам непревзойденную славу. Русские по-
селенцы, многие семьи которых поселились здесь лет
200 назад, переняли у юкагиров секреты их охотни-
чьего искусства и оленеводства и даже некоторые
юкагирские слова. Это взаимное влияние 4—5 наро-
дов как в языке, так и в области культуры было бы,
безусловно, интересной темой для ученых.
Утром я шел по деревенской улице и не знал, с че-
го начать.
Я попал в большой этнографический музей. Кол-
хозники направлялись на работу. Это было костюми-
рованное карнавальное шествие. Сколько различных
красок, костюмов, типов и, очевидно, языков, хотя я
могу различать среди них только русский и якутский!
Мимо проходит эвенк в снежно-белом дубленом по-
лушубке и меховом капюшоне. Под подбородком
клапан, обшитый мехом, на котором вышит большой
северный олень. Во время метели клапан прикреп-
ляется к капюшону, так что он закрывает рот, нос и
щеки, оставляя лишь узкую щель для глаз. Чукот-
208
ский кернер, напротив, пестр, как десять собак, да он
и сшит из собачьих шкур мехом наружу. До колен он
напоминает просторную болтающуюся шубу, а ниже
каким-то необъяснимым портняжным приемом он пе-
реходит в штаны и исчезает в торбасах. Затем нам
навстречу идет девушка в городских туфлях и мод-
ном пальто, и Валерий, который утром отыскал меня
и сейчас сопровождает, знакомит нас с заведующей
детским садом Машей Пановой. На минутку
заходим к ней. В этом теплом, маленьком и
шумном мире все окружавшее меня до этого снова
исчезает. Детские сады повсюду одинаковы, даже
тогда, когда они находятся на различных широтах.
Дети одеты по-европейски. Мне объясняют, что в оле-
неводческих колхозах северных районов дети находят-
ся целиком на воспитании государства.
Так это детский сад-интернат?
— Да, иначе невозможно, — объясняет Маша. —
Ведь оленеводы весной кочуют к морю и возвращают-
ся только осенью.
Да, они кочуют. Олений мох нельзя растить на од-
ном месте. Тысячеголовые стада требуют огромных
пастбищ. Олений мох вырастает в год лишь на не-
сколько миллиметров. Там, где стадо было в прошлом
году, ему нечего делать на следующее лето. Прихо-
дится уходить дальше. И дело не только в корме. Са-
мая страшная пытка в тундре — гнус — застав-
ляет оленей и оленеводов отступать к морю, где хо-
лодные ветры облегчают жизнь.
Внешне все происходит так же, как 100 лет назад.
И все-таки юкагиры и чукчи уже давно перестали
быть кочевыми народами. У них есть свой постоянный
дом. В старину вся семья каждую весну отправлялась
с маленьким стадом в далекий поход. Очень редко
зимовали два года подряд на одном и том же месте.
Человек рождался, рос и умирал в яранге из оленьих
шкур, которая слегка напоминала жилища бывших
индейцев прерий, и суровая тундра была для чело-
века повсюду одинаково домом и кормилицей.
Создание колхозов положило конец этому прими-
тивному укладу жизни. Стада объединились, число
13 Леннарт Мерн
209
пастухов уменьшилось. Часть освободившихся людей
стала заниматься охотой и звероводством. Так появи-
лись предпосылки для перехода юкагиров к оседло-
му образу жизни.
Турватартул сейчас уже большая деревня. Бревен-
чатые избы — из-за небольшого количества осадков
крыши плоские — выстроились в две улицы. Мы ви-
дели школу, больницу и здание правления колхоза.
Перед почтовой конторой из репродуктора
слышался знакомый голос московского диктора. На
краю деревни еще оставалось несколько яранг, но и
туда направлялись электрические провода, словно
проводники новой жизни. Недостроенные жилища го-
ворили о том, что дни и этих яранг сочтены.
А кочевье? И оно изменилось. Весной отправляют-
ся в путь в тундру пастушечьи бригады. Они двига-
ются налегке, потому что колхоз присылает им про-
дукты. И не только продукты. Красные чумы, своеоб-
разные передвижные дома культуры в овечьих уп-
ряжках, заботятся о том, чтобы газеты и новости
Большой земли время от времени достигали самых
далеких уголков тундры.
Валерий, который мальчишкой два лета ходил
вместе со своим отцом пасти стадо, рассказал инте-
ресные детали о необыкновенной зрительной памяти
пастухов. В тундре иногда случается, что стада двух
соседних колхозов перемешиваются. В бригаде, где
работал отец Валерия, был старый юкагир Егор,
который среди тысяч животных безошибочно на-
ходил чужих, не глядя на выжженный на ушах знак.
Об этой присущей животноводческим народам памяти
в прошлом столетии писал известный языковед Аугуст
Потт, изучавший математические понятия южно-
африканских народов. Он убедился, что некоторым
племенам были знакомы числа только от одного до
трех, и все же пастухи моментально определяли ис-
чезновение одного животного из стада в несколько
сот голов.
Оленеводы Турватартула проходят за лето 600—
700 километров. Двигаются вперед примерно на де-
сяток километров и останавливаются на 2—3 дня.
210
К концу ноября, сделав круг, они приходят на юг,
к границе тундры и тайги, и только в марте снова
возвращаются в тундру.
Снаряжение и яранги пастухов перевозятся сле-
дом на грузовых партах.
Нет ничего более прекрасного, чем следить за не-
сущимися по снегу нартами! Только двигаясь, олени
достигают своей полной красоты. Нарта, легкая, как
щепка, проносится сквозь сверкающий простор, а
каюр сидит неподвижно, в одной руке вожжи,
а в другой длинная палка. Ею он пользуется редко.
Олени понимают хозяина с полуслова. Легкий щел-
чок языком, когда нужно двигаться дальше, длинное
носовое «хэн-хэн», когда наступает время остано-
виться. Животные запряжены парой, но вожжи идут
только к правому ведущему оленю. Левая олениха
для него лишь подруга, чья близость и нежное вни-
мание заставляют коренника с гораздо большим усер-
дием выказывать свое умение. Он и не замечает, что
тащит за собой нарту, человека и всю ту поклажу,
которая делает человека властителем тундры, а оле-
ня первым домашним животным для человека Севе-
ра. Может быть, так же было и в Эстонии. Архео-
логи утверждают, что 9 тысяч лет назад люди «Куль-
туры Кунда» также разводили оленей.
Но езда на оленях на этот раз осталась мною не-
испробованной. С помощью местного школьного учи-
теля мы отыскали старика юкагира Афанасия Анд-
реевича, который помнил легенду о герое Эйдильвее.
На всем огромном побережье не было охотника хитрее
его, не было более ловкого бросателя лассо, более
быстрого бегуна и более умелого футболиста. (Между
прочим, у чукчей и юкагиров эта игра гораздо старше,
чем у народа, населяющего знаменитый остров Аль-
биона, хотя в отчете казаков Иркутскому губернато-
ру, генералу Томасу Трауэндорфу, эта игра впервые
была описана только в 1769 году.)
Молодой Эйдильвей рос сиротой, так как его ро-
дители погибли во время нападения эскимосов. Когда
он стал юношей и был уже известен своей силой, он
объявил старшинам рода, что отправляется мстить.
13*
211
Он точно назвал направление своего похода: морской
берег чуть правее большого камня, из-за которого
восходит солнце. Это был полуостров Чукотка. За-
долго до первых европейцев легендарный Эйдильвей
знал, что Азию отделяет от Америки пролив, которому
потом присвоили имя Беринга.
Чем кончился поход мести — неизвестно.
Валерий снова увез меня на вездеходе к посадоч-
ной площадке, хотя истории хватило бы еще на целую
ночь. А ночи были уже длинные. Скоро, очень скоро
зажгутся на улицах Турватартула лампочки, кото-
рые не погаснут в долгие темные месяцы, отражая
зияющие в полярной ночи звезды, словно и они соз-
даны руками человека.
На землю уже опустилась ночь, но отсюда, с вы-
соты неба, мы еще раз увидели закат, который длил-
ся необыкновенно долго. Мы летели прямо на запад
и некоторое время шли по следам солнца.
Я старался увидеть несуществующую Землю Сан-
никова, но море было покрыто непроницаемой голу-
боватой мглой. Мы летели над теми местами, где по-
гиб человек, пытавшийся найти легендарную землю,
таллинец Эдуард Толль. Дневник путешествия Толля,
к сожалению, очень мало известен — полностью его
опубликовали в переводе на русский язык только в
1959 году. Человечность, безграничная добросовест-
ность, сомнения и победы над самим собой — все это
отражено в дневнике Толля и делает его таким же
потрясающим документом, каким были последние
страницы экспедиции Роберта Скотта. На родине уче-
ного, в Кукрусе, на кладбище стоит простой обелиск,
пострадавший от зубов времени и от отсутствия забо-
ты человеческих рук. Он напоминает о легендарном
рейсе, который начался поднятием якоря 26 июня
1900 года и кончился 2 года спустя в неизвестный
день, в неизвестном месте где-то здесь, в районе Но-
восибирских островов. Пусть следующие скромные
строчки напомнят о незаслуженно забытой жизни
этого мужественного человека.
212
v. T@(LL.
vki©. wnim• <§>UTixtiVIM»
РЙ111!©11ШМ- &• Ш0Ш •
GW@(LAfl »	^(BMt
©МЖ * М^5Ж0Э • (§>@1Й@(&К1©^
&(!М: IMS0LI 3 • Т$(£ШТЗ©НА(£ .
Эдуард Толль (1858—1902) вырос в Таллине и
учился в Тартуском университете. Студентом он при-
нимал участие в экспедициях в Алжир и на Балеар-
ские острова, в результате чего защитил магистер-
скую диссертацию, когда ему было 23 года. Во время
трех северных экспедиций Толль разрешил некоторые
проблемы геологии Восточной Сибири, описал остат-
ки тропической фауны на Новосибирских островах,
возникновение материкового льда на островах Ляхова
и находку скелета ископаемого носорога на реке
Бытантай. 13 августа 1886 года с северо-западной
вершины Котельного острова он увидел Землю Сан-
никова. Сегодня мы знаем, что это был обман зрения.
Но это знание досталось ценой усилий многих иссле-
дователей и стоило жизни Толлю и трем его спутни-
кам: астроному Фреебергу, эвенку Н. Дьяконову
и якуту В. Горохову. Открытие Земли Санникова пре-
вратилось в цель жизни Толля. На последних страни-
цах своего дневника он цитирует слова Гёте: «Юг
заключает в себе много сокровищ. Но одно сокрови-
ще Севера притягивает к себе так же непреодолимо,
как огромный магнит». При поддержке своих близ-
ких друзей, адмирала Макарова и Фритьофа Нансе-
на, Толль в 1900 году отправился на моторной яхте
«Заря» в экспедицию, которая должна была разга-
дать тайну, но вместо этого добавил лишь еще одну
тайну в историю путешествий и открытий: тайну сво-
ей гибели. Толль не хотел рисковать кораблем и вме-
сте со своими тремя спутниками отправился на бай-
дарках, чтобы через остров Беннета достигнуть Земли
Санникова. Во время этого перехода они и пропали.
«Я должен принести в науку свою маленькую ча-
стичку, хотя бы несколько букв и знаков в трудно-
читаемой книге природы в разгадку огромной, слож-
ной ее тайны. Я должен по крайней мере собрать
материал, который мог бы помочь продолжить ис-
следования лучшим представителям естествовед-
ческой науки», — писал он своей жене в Тарту.
С обелиска на могильном холме в Кукрусе пропала
мемориальная доска, и, вероятно, ее восстановление
из-за отсутствия оригинала окажется сложным. Я до-
214
бавляю сюда эту копию, которая выжжена на поли-
рованной березовой доске и хранится в Якутском кра-
еведческом музее. Она для нас имеет двойную цен-
ность. Копия изготовлена ближайшим учеником
Ленина Емельяном Ярославским, когда, находясь на
поселении, он работал здесь хранителем музея.
В якутском музее нашел себе последний приют и
якорь «Зари», тот самый, который был поднят в Тал-
лине 26 июня 1900 года. В этот день начался поход
Толля к Земле Санникова.
ПЯТЬДЕСЯТ ОДНА НЕДЕЛЯ ЗИМЫ
Я снова в Тикси.
Обычно описывают, чем отличается каждый посе-
лок от знакомых мест. На Дальнем Севере это не-
применимо.
Здесь, на Севере, кажется необычным, если посе-
лок не отличается от других. Дима рассказывал, что
в июле людей возили на пляж в специальных автобу-
сах. Примерно так же, как у нас в жаркие дни возят
из Таллина в Пириту. Только разница в том, что в
Тикси таких дней всего два в году. Несмотря на это,
в продуктовых магазинах сияют огромные прилавки-
холодилышки. Точно так же, как в Таллине, Москве
или Тбилиси. Здесь они говорят об оптимизме. Дей-
ствительно, вдруг климат так изменится, что они по-
надобятся — что тогда?
Но зимой пурга продувает даже бревенчатую сте-
ну дома, словно это брезентовый скат палатки. Перед
райкомом комсомола уличный фонарь. Дима сказал,
что в пургу его не видно из окна. А фонарь мощный и
находится примерно в полутора метрах.
Как же тут живут?
Не знаю. Чтобы описать это, надо пережить хотя
216
бы одну пургу и одну полярную ночь, которая длится
четыре месяца. Я могу лишь повторить слова, кото-
рые сказал Дима — секретарь райкома комсомола
Дмитрий Иннокентьевич Сыроватский.
— Иногда дух перевести некогда!
В разговоре он старался пройти мимо трудностей.
Они словно и не вязались с его тихим, мечтательным,
немного романтическим настроением. Последний раз
некогда было перевести дух 25 апреля. Тогда они
27 часов подряд искали заблудившегося в пургу зоо-
техника. Дмитрий руководил спасательными работа-
ми. Молодого человека нашли живым на льду
в тридцати километрах от берега. Когда пурга нача-
лась, он потерял ориентировку и стал ходить взад-
вперед наперерез направлению ветра. Так он двигался
около полутора суток. Ветер незаметно оттеснил его
с берега на льды. Оставаться неподвижно на одном
месте означало смерть.
Но подобные случаи бывают редко. При прибли-
жении метели уличные громкоговорители подают сиг-
нал тревоги. Тогда жилища становятся «пургоубежи-
щами», где люди ждут окончания атаки сил природы.
Врачи «Скорой помощи» в такие дни выходят на вы-
зовы с двумя сопровождающими. Двигаться по ули-
цам в одиночку не рекомендуется.
Общий вид поселка?
Для искусствоведа в Тикси мало работы. Тридца-
тилетний поселок преклоняется перед целесообраз-
ностью, а не перед красотой — ведь он находится
в 700 километрах к северу от Полярного круга. Де-
сятка два улиц вдоль берега залива. Двух- и трех-
этажные деревянные дома. Два каменных строения —
электростанция и пекарня. На улицах машины по-
вышенной проходимости, вездеходы и тяжелые
«ЗИЛы», которые перемешивают мокрый снег в гу-
стую грязь. С двух сторон — море, с двух сторон —
голые склоны гор, под нами—скала, а над головой—
низкое небо Арктики. Глаз жадно ищет зеленое пят-
но, но зелени здесь нет. Все же, по словам Димы,
они попробовали сеять овес на траву, и около яслей
это удалось. Если успеем, пойдем смотреть. Трава —
217
достопримечательность Тикси. Трава и акведуки. Да,
они, пожалуй, первыми бросились в глаза. Акведук
спускается с горы и широкой дугой направляется по
склону в город. Это слегка напоминает античный
пейзаж. Римляне не знали законов гидродинамики,
поэтому они создавали себе бессмысленные трудности
по преодолению низин и оставили в наследство изум-
ляющимся потомкам гигантские мосты водопровод-
ных устройств. Инженеры Тикси более практичны —
их акведук скользит по рельефу, копируя его подъ-
емы и спуски, но и несмотря на это, акведук Тикси —
достижение, достойное внимания. Он выглядит, как
низкая крепостная стена, которая сверху достаточно
широка, чтобы служить тротуаром. В поселке акве-
дук разветвляется в улицы, к нему присоединено
центральное отопление. Центральное отопление Тик-
си — четыре соединенные между собой котельные,
в которых с осени до весны беспрерывно пылает
огонь. Скалистый грунт не дает возможности увести
эту сложную систему под землю. Так возникли акве-
дуки.
В сопровождении Димы я посетил гавань Тикси и
знаменитое подсобное хозяйство.
В гавани у причалов и на рейде десяток океанских
пароходов. Задумчивые подъемные краны шарят вну-
три кораблей и время от времени своими крючкова-
тыми пальцами вытаскивают что-нибудь на свет бо-
жий. Автомашины выстроились в быстро сменяющую-
ся колонну. Порт работает сосредоточенно и. напря-
женно. Навигация подходит к концу. Кораблям пред-
стоит еще долгий путь в родные гавани. Каждый день
на счету.
Мы взобрались на борт «Суворова». Второй по-
мощник капитана давал разъяснения. Корабль пришел
из Голландии. Заходили в Архангельск и неделю на-
зад пришли в Тикси. Разгрузка кончается. На корме
ломают загон для лошадей. Медленно плывет по воз-
духу новенький, сверкающий синей краской экскава-
тор. Автомашины, снегоочистители, электромашины,
дизельное топливо, книги, оборудование больницы, це-
мент, радиаторы и, наверно, сотни других необходи-
218
Порт Тикси.
мых вещей встретились в Архангельске, чтобы про-
делать трехнедельный морской рейс и затем через
Тикси распространиться по всему Дальнему Северу.
В одном углу трюма мы обнаружили целую гору бе-
резовых веников. Да, даже их пока приходится возить
по Северному морскому пути.
Со стоящего напротив «Рионгэса» сгружают рояль.
Грохочут краны. Свистят буксиры. Кричат чайки.
Репродуктор уже в третий раз требует никому не из-
вестного Осипова к диспетчеру. Но стальная палуба
«Суворова» настолько мощна, что она даже не гре-
мит под ногами. Кажется невероятным, что такую
стальную махину лед может раздавить, как яичную
скорлупу!
В конторе пароходства идет разговор о труднос-
тях порта. Выполнить план нынешнего года трудно.
Торговые организации не обеспечили фрахта. Но от-
носительно будущего настроены оптимистически. Порт
полностью механизирован, уже в следующем году
они сумеют принять вдвое больше грузов. А с прибы-
тием атомного ледокола «Ленин» откроется возмож-
ность продлить навигацию с трех месяцев до четырех
с половиной. «Ленин» может двигаться во льдах, тол-
щина которых достигает 240 сантиметров!
Под конец мы посетили самую северную в мире
молочную ферму.
На столе у жителей Тикси круглый год свежее мо-
локо, свинина и овощи. Не удивительно, что каждого
гостя прежде всего стараются познакомить с этим
единственным в своем роде хозяйством. Оно заслужи-
вает внимания не только местонахождением, но и
рекордными надоями. Четыре тысячи килограммов
молока в год от одной коровы — такой удой превы-
шает уровень удоев в нашей республике.
Коровник не отапливается. Животные привыкли
к полярной ночи. В двадцатипятиградусные морозы
они еще гуляют на воздухе. Летом они пасутся в тун-
дре, и по богатству витаминами их молоко не знает
себе равных, и по цене тоже. Но заведующая ска-
зала, что в 1960 году ферма переходит на хозрас-
чет. Опыты по приготовлению силоса из растений
220
тундры показали хорошие результаты, и это дает
возможность значительно уменьшить потребление
привозимых издалека кормов, которые делают себе-
стоимость молока такой высокой.
Трудно поверить, что подсобное хозяйство нахо-
дится на расстоянии одного километра от Ледовитого
океана. Оно, насколько я сумел заметить, не особен-
но отличается от молочной фермы нашего совхоза
«Костивере». Конечно, зимой все выглядит по-друго-
му. Буран иной раз засыпает коровник снегом до
гребня крыши. Провода обрываются, электричество
гаснет. Поэтому подсобное хозяйство было вынужде-
но смонтировать в коровнике аварийный генератор.
Хотя коровы и привыкли к полярной ночи, но обхо-
диться без электродойки — это уж слишком!
Газета «Полярная звезда» опубликовала в эти дни
фото новых промысловых кораблей сельдяного лова
в Таллинской гавани.
В конторе пароходства сказали, что «Виктор Кин-
гисепп» поддерживает связь между Тикси и устьем
Колымы.
Двумя месяцами раньше я мог бы увидеть на сце-
не Дома культуры в Тикси пьесу Эгона Раннета
«Блудный сын» в постановке якутского театра.
Работник райкома Георгий Никифоров передал
через меня приветы своим друзьям — эстонцам, вме-
сте с которыми он учился в Москве.
Видимо, этот перечень был бы длиннее, но я про-
был в Тикси всего три дня.
Дима пришел провожать меня на аэродром и по-
дарил на память настоящий якутский хомус ручного
изготовления. Этот музыкальный инструмент удиви-
тельно похож на эстонский варган. Примерно такой
же музыкальный инструмент я видел однажды у па-
стухов гуцулов. Насколько иногда совпадает фанта-
зия разных народов!
Денег на билет хватило только до Архангельска —
221
итак, еще одно приключение перед тем, как попасть
домой.
Уже давно сижу в теплом самолете. Но вылет по-
чему-то откладывается. Нет погоды. Постепенно начи-
нает смеркаться. Дима храбро исполняет обязанности
хозяина. С его последнего урока языка я увез с со-
бою два факта: море — по-якутски «байххал», оче-
видно, отсюда и название озера. А единственное якут-
ское слово в эстонском языке — «балаган». «Бала-
ган» в своем начальном значении — летнее стойло,
при котором жили и пастухи.
Именно тогда, когда казалось, что я останусь един-
ственным пассажиром в большом самолете, к нам
присоединилась пожилая семейная пара. Мужчина
был в темно-синем мундире полярного летчика. Ди
ма познакомил нас. Иван Денисович (в течение дол-
гого времени начальник аэропорта в Тикси) со вче-
рашнего дня — пенсионер. Для него этот рейс — про-
щание с Севером. Он перебирается в Москву. И, слов-
но подводя итоги жизни и работы, его мысли устре-
мляются в прошлое.
— У вас, ребята, легкая жизнь, — говорит он, са-
дясь рядом. — Помню, когда поступил в школу штур-
манов, у меня было образование всего пять классов!
Ну ничего, справились. Летали, и редко случалось
заблудиться тут над морем. Это, сынок, ты со своими
комсомольцами должен принять в расчет, а? — до-
бавляет он, отечески похлопывая Диму по плечу, и
продолжает: — В наши дни комсомольцы были лег-
кой кавалерией партии. Эти традиции надо сохранять!
Однажды, когда я был на Дону со своим красноар-
мейским отрядом, смотрю в окно, спрашиваю у хозяй-
ки: «Кто этот парень, который идет мимо?» Старуш-
ка взяла меня за руку, говорит: «Да что ты, коман-
дир, это не парень, ведь он у нас комсомолец!» Да,
в то время комсомольцы действительно отличались —
они были примером, следили за собой, даже походка
у них была особенная, строгая.
— А вы не думаете, что революция была ближе
к вам? — спрашивает Дима.
Иван Денисович качает головой.
222
— Не думаю. Она и сейчас вокруг нас...
Но разговор со старым летчиком, начавшийся так
многообещающе, прерывается: экипаж занимает свои
места.
Последние минуты на земле Якутии.
Долго жмем друг другу руки. Вдруг выясняется,
что надо бы еще поговорить о многих очень важных
вещах. Дима обещает приехать в Эстонию. Я — еще
раз в Тикси. Морским путем.
Затем все перекрывает рев, который переходит
в скорость.
ДОМОЙ НА ВОЗДУШНОМ
ИЗВОЗЧИКЕ
Книга кончилась бы предыдущей главой, если
бы не...
Полярная авиация!
Это современнейшая техника, романтика почтовых
дилижансов и героизм следопытов, соединенные во-
едино. Она не зажата в жесткие рамки расписаний и
непоколебимую серость рутины.
Каждый полет — творчество.
Каждый полет — математическое уравнение со
многими неизвестными. Самое большое неизвестное —
конечный пункт полета.
Уравнение со многими неизвестными — это не слу-
чайно брошенный литературный образ. В кабине
у летчиков два отдельных уголка. В одном работает
бортрадист. В другом за крохотным столиком —
штурман с логарифмической линейкой в руках. Он ре-
шает уравнения. В условиях Арктики это довольно
сложно.
Почему? Посмотрим на карту. Чем дальше на се-
вер, тем плотнее становится сеть меридианов. Пере-
224
лет через меридианы — математическое задание для
штурмана. Он должен всегда точно знать, где на-
ходится самолет в данный момент. Но местонахож-
дение зависит от скорости самолета, на которую
влияет скорость ветра; ветер — одно из неизвестных,
потому что в данный момент и на данной высоте он
может дуть совсем иначе, чем, скажем, на земле; по-
казание компаса — величина еще более непостоянная,
чем две предыдущие:’ в районе Арктики компас под-
вержен сильным и часто случайным магнитным бу-
рям, наконец, пеленги редких аэродромов, ио и они
во время северного сияния становятся ненадежными;
единственный точный ориентир — это звезды, и для
наблюдения за ними перед кабиной штурмана в по-
толке прохода укреплен секстант в круглом куполе из
плексигласа. Но звезд не видно. Нас окружают обла-
ка. Подниматься выше нельзя — там начинается обле-
денение, поэтому штурман сидит в своей кабинке и
вычисляет. Он не может положиться ни на один при-
бор отдельно от остальных. Но если соединить все
показания, ошибки, очевидно, взаимно сокращаются.
Точность курса проверяется в конце полета, когда са-
молет достигнет единственного ориентира — места на-
значения. На бумаге все это выглядит довольно
просто. Но поверьте, кроме высшей математики, это
требует еще инстинкта рыболова.
Для облегчения работы штурманов в Арктике
(теперь, наверно, и в Антарктиде) обсуждалась воз-
можность перенести полюс в район Маршальских ост-
ровов, в пункт, где экватор пересекается со 180-м граду-
сом долготы. Конечно, это условное решение, но оно
заметно облегчило бы полеты на Дальнем Севере.
Действительно, представьте себе, что вы должны вес-
ти самолет по прямой через Северный полюс. Точно
на полюсе вы вынуждены изменить курс на 180 гра-
дусов. Самолет продолжает двигаться в том же
направлении, а курс изменился. В этом и состоит не-
совершенство наших обычных карт. Теоретически Се-
верный полюс не имеет времени, это только матема-
тический пункт, у которого нет географической ши-
роты!
14 Леннарт Мери
225
Долго и терпеливо объяснял мне все это командир
самолета Николай Самусев. Он один из тех, кого зна-
ют от Мурманска до Аляски просто как Николая Ни-
кифоровича.
У полярной авиации свои асы, свои Покрышкины
и Гастелло. Имя Москаленко знакомо читателям по
«Ледовой книге». Это он вел ледовую разведку для
«Кооперации». Но Арктика знает еще таких людей,
как И. И. Черевичный, И. П. Мазурук, В. Н. Задков
и, конечно же, Николая Никифоровича, Героя Совет-
ского Союза, полковника в отставке.
— Были и тяжелые случаи, но я не люблю о них
вспоминать, — отвечает он на один из моих вопросов
и переводит разговор на тему о Северном полюсе.
Своеобразная манера разговора выдает в Самусеве
лектора. Он сам задает себе вопросы и сам на них
отвечает. Так и теперь.
— Почему летать стало проще? Потому что земля
лучше оснащена.
На языке летчиков «оснащение» означает сигналь-
ные огни аэродромов и радиоаппаратуру. Их не бы-
ло, когда Самусев начал здесь работать. Но и сейчас,
по его мнению, этого недостаточно:
— Землю надо еще лучше подготовить. Безопас-
ность предполагает, кроме мастерства летчиков, со-
вершенство техники. Природа не прощает ни малей-
шей ошибки. Почему тяжело летать именно весной и
осенью? Потому, что тогда начинаются гражданские
сумерки.
Этот новый термин требует некоторых разъясне-
ний. 24 сентября верхний край солнца в последний
раз показывается на северном поясе. Но до 13 октяб-
ря оно не спускается за горизонт ниже чем на 7 гра-
дусов. Это время называют гражданскими сумерками
в противоположность астрономическим, которые длят-
ся до 12 ноября. Тогда солнце опускается за горизонт
ниже 18 градусов.
Период сумерек самый тяжелый для летчиков, по-
тому что по земле уже нельзя ориентироваться, а
в рассеянном свете неба еще не видны звезды. Но ле-
226
тать надо, потому что полярной авиации доверено
многое: разведка льдов и сопровождение караванов
кораблей, перевозка и снабжение дрейфующих стан-
ций, связь с находящимися на островах охотничьими
факториями и метеостанциями, снабжение местного
населения всем, что не вмещается в «трехмесячное
окно» навигации. Заведующая детским садом в Тик-
си, к которой водил меня Дима, гордо сказала, что ее
подопечные всю зиму едят апельсины и виноград.
Каждая гроздь прибыла туда тем же путем, по ко-
торому летим сейчас мы в обратном направлении.
Сколько высшей математики и бензина потребова-
лось для розовых детских щек!
Подошел штурман и подал Самусеву листок с обо-
значением курса.
Я получил возможность немного оглядеться во-
круг.
Самолетом управлял прибор, который называют
автопилотом.
Пилоту нечего было делать. Он уступил мне свое
кресло и пошел размять ноги, даже не сказав мне,
чтобы я ничего йе трогал. Описанная мною беседа
и происходила в удобных креслах кабины пилотов
при мерцающем ультрафиолетовом свете пульта
управления. Я пересчитал приборы — их было око-
ло 60. В придачу к этому еще 88 включателей, выклю-
чателей, переключателей. Рычаги, кнопки, стрелки.
Два руля. Гирокомпас. Авиагоризонт, который пока-
зывает силуэт самолета относительно горизонта.
Все это живет, пульсирует, дрожит и изменяется,
и все это надо уметь увидеть сразу, вместе, как ска-
зал Самусев. Очевидно, у летчиков с практикой вы-
рабатывается какой-то особенный вид внимания.
У меня с непривычки зарябило в глазах. Тем спокой-
нее была картина за окном. За час там ничего не из-
менилось. Беспрерывная пустота, ни красок, ни осве-
щения, ни малейшего пункта, на котором можно было
бы задержать взор, даже мысли, кажется, падают
в никуда.
Может, это больше не Земля людей!
Мы должны были ночевать где-то на материке, но
14*
227
погода не ладится, и мы повернули на север, взяв
курс на какой-то остров.
На следующее утро выяснилось, почему этого ост-
рова нет на карте. Это всего лишь кусок скалистой
земли среди моря, достаточно большой, чтобы уста-
лый самолет мог перевести дух. И все-таки мы на-
шли его, несмотря на непроглядную темноту и
плотный туман. Это напоминало позднее возвраще-
ние домой. Не хочется никого будить, и поэтому не
включаешь свет. Нащупываешь дверную ручку, замок
и открываешь дверь. Вешаешь пальто на вешалку и
не ошибаешься ни на сантиметр — от тысячекратно-
го повторения движения стали точными, преврати-
лись в почти автоматический рефлекс мышц.
Это дома.
Но наш пилот ведет ревущего великана к затерян-
ной в Ледовитом океане точке и надеется посадить
машину на эту парящую в небытии пылинку, где нас
ожидают горячий чай и раскладные постели.
Не верю!
Но Самусев поднимает глаза от листка с курсом
и говорит, что остров под нами. Вокруг море, а эта
скалистая бородавка якобы находится прямо под
нами.
Издеваясь над моими немыми сомнениями, ма-
шина начала снижаться в направлении стаканов с ча-
ем, а пустота стала еще более пустой.
В темноте все кажется большим и уютным. Сон-
ная Маруся в овчинном полушубке и валенках —
только условно можно назвать ее космополитическим
названием «стюардесса» — провела нас в кухню.
Первый раз в жизни я ем пищу, которая была заказа-
на по радио. Это был «пилотский ужин», трудно изме-
римая куча продуктов, перед которой мы единодушно
сдались. Потом Маруся проводила нас на ночлег.
Взгляд на часы подтвердил, что уже далеко за пол-
ночь. Вскоре было слышно лишь сопение спящих.
Утром все повторилось в обратном порядке. Ма-
руся стоит у постели и приглашает завтракать. Через
228
сорок минут — вылет. Одеваемся, умываемся, выхо-
дим — и ночная картина сверкающего электрически-
ми огнями уютного поселка рассеивается, как пелена
тумана. Беспомощно оглядываюсь. Неужели в тем-
ноте можно так грубо ошибаться? Конечно, остров
есть остров, но это даже не заслуживало такого на-
звания. Вода справа и слева, спереди и сзади. Волна
прибоя, пенясь, добегает до тропки, по которой мы
идем, и откатывается, притворяясь, что ей просто лень
утопить этот жалкий кусочек земли. Цепочка огней,
которую я принял за улицу, оказалась выстроивши-
мися в одну шеренгу шестью бревенчатыми домика-
ми. Рядом с самолетом они кажутся карликами. Ве-
тер проносится по гладкой как стол поверхности
островка, не встречая ни одного препятствия. Здесь
всегда дует ветер с моря, и, конечно, он почти всегда
штормовой. Сейчас он пронизывающе холодный. Кое-
где виднеются снег и лед. Через пять минут я в сво-
ем летнем одеянии начинаю дрожать и прячусь от
ветра в самолет.
Перед вылетом Маруся входит в самолет и что-то
объясняет молодому радисту. Я невольно услышал их
разговор. Маруся просила купить ей в Москве на ули-
це Горького в книжном магазине собрание сочинений
Станиславского. При аэродроме в Тикси на будущей
неделе открывается университет культуры...
Последнее промежуточное приземление.
Мы спустились уже до ста метров, а вокруг все
еще неподвижная стена тумана. Неужели не удастся
приземлиться? Пятьдесят метров — та же картина.
Неожиданным щелчком машина снова убирает шасси.
Слежу за компасом — да, мы возвращаемся обратно.
Вдруг стрелка совершает полный круг. Шасси снова
выпущены и пытаются нащупать землю. На мгнове-
нье кажется, что туман рассеивается, потом снова
все исчезает, поднимаемся выше.
С третьей попытки все же приземляемся. Туман
покрывает аэродром непроницаемым ковром. Види-
мость нулевая. Самусев возвращается с командного
пункта аэродрома хмурый и озабоченный.
— Товарищи, разрешения на вылет нет.
229
— Надолго мы тут застряли?
— Дело может затянуться. Ночевать придется на-
верняка.
Ночевать пришлось двое суток.
На третьи погода была ясная, но мы не вылетели.
Было дано распоряжение дождаться больного, кото-
рый прибудет завтра.
— Может, есть какой-нибудь другой самолет на
Архангельск?
— Не слышал.
Конец. Денег осталось еще на двадцать стаканов
чаю. А времени не осталось. Работа ждет. Пытаюсь
представить себе, как секретарша вывешивает на чер-
ную доску объявлений приказ: «За самовольное пре-
бывание в Арктике в рабочее, время объявить...»
и т. д.
На аэродроме три самолета.
У первого качают головами. Профилактика.
На другом согласны взять меня с собой, они ле-
тят в... Норильск. Третий самолет Сергея Андриано-
вича Петрова. Он только что прибыл с Земли Фран-
ца Иосифа с оборудованием дрейфующей станции
«Северный полюс-6».
— Когда летим? Ну, через часок-полтора.
— А куда?
— Куда же еще, в Ленинград.
— ???!!!
— Нет, мы не можем решать сами. Говорите
с Воскресенским. Он хозяин. Самолет арендован Ин-
ститутом Арктики.
— С удовольствием взял бы вас, но, понимаете, я
не могу. Нас будут торжественно встречать на аэро-
дроме, цветы и прочая ерунда, будет начальство. Мо-
гут быть неприятности.
Но картина ожидающего меня приказа с выгово-
ром получилась настолько потрясающей, что Воскре-
сенский сжалился. Договорились, что один из нас
обойдется без цветов.
Вечером в Ленинграде! Ночью, может быть, уже
в Таллине!
230
Ветер Ледовитого океана вдруг показался очень
теплым.
Весь путь из Тикси в Таллин был похож на прыж-
ки с камня на камень над бурлящим потоком. По-
следний прыжок оказался самым длинным и поста-
вил прекрасную заключительную точку всей истории.
Уже сам самолет был достоин того, чтобы погла-
дить его рукой.
Это был старый трудовой конь, как его называли,
под крыльями которого было три миллиона километ-
ров безаварийных полетов. Последние свои годы он
служит летающей лабораторией. Заднее помещение
полно ящиков со значительной надписью: «Северный
полюс-6». В следующем помещении я обнаруживаю
огромный рабочий стол, на котором свалены в кучу
карты, книги, транспортиры и линейки. Сейчас вокруг
стола кипит работа. Подводятся итоги ледовой раз-
ведки, продолжавшейся месяц, и наблюдениям за ак-
тивностью солнца. Прыжок в сторону на Землю Фран-
ца Иосифа был случайным.
Самолет редко бывает таким домашним. Мужчины
сняли свои меховые куртки с замками-«молниями» и
засучив рукава уселись вокруг стола. В углу другой
стол. На нем под большим чайником пылает электри-
ческая плитка, и, если бы сюда еще железную кро-
вать, было бы очень похоже на дни, проведенные
в общежитии университета. В одном конце стола
звенит посудой Воскресенский, второй молодой че-
ловек открывает консервы. Мы пока еще над Кар-
ским морем, но из чемоданов уже достают городскую
одежду и вешают на плечики. Кто-то ищет розетку,
держа в руках электробритву. Так как единственная
свободная розетка находится в кабине пилотов, он
сгоняет одного из пилотов с места и, сидя в его
кресле, начинает бриться.
Наконец все напоминает праздник старых холос-
тяков. Стол накрыт, из кружек идет пар, на газете
разложена целая гора колбас.
— Ребята, кушать!
И сейчас же выясняется, что приглашение Воскре-
сенского в действительности является строгим при-
231
казом, исполнение которого обязательно для всех.
И мне тоже тут не помогает никакой отказ. Уж если
вместе лететь, так и есть вместе, утверждает Воскре-
сенский и подвигает поллитровую жестяную кружку.
Я хлебаю чай и забываю, что подо мной пустота вы-
сотой в 20 телевизионных вышек. Шум моторов так
слаб, что вода в кружке лишь слегка дрожит, а мой
сосед спокойно выводит каллиграфическим почерком
пометки на карте. Штурману всегда найдется работа.
Но Арктика хотела на прощанье показать все свои
прелести.
Солнце тепло сверкало на больших льдинах. Впер-
вые я видел, что лед рисует сложный узор, похо-
жий на шахматную доску, в котором вода замерзает
почти правильными квадратами. Лабиринт озер, рек
и проливов даже с воздуха кажется таким сложным,
что невозможно сказать, над морем мы или над ма-
териком. Невероятно, ,что весь этот фантастический
пейзаж, нарисованный . великанской рукой природы,
перенесен на человеческие карты.
Сейчас мы летим над морем. Тут снова под нос
суют кружку, но чай вдруг стал крепче и обжигает.
Может, это уже не чай?
— Это привет Европы. Мы уже в ее территори-
альных водах.
Отсюда до Ленинградского аэродрома осталось
расстояние в петушиный шаг. Едва успели доже-
вать бутерброды.
На дне рюкзака я отыскал первую записную книж-
ку и нашел в ней адрес Володи Воробьева. Дрожащий
и промокший насквозь под ленинградским дождем, я
звонил в его дверь.
Володя встретил меня широким жестом. Долго
разговаривали о Якутии. Вспоминали студенческие
дни. Я сыграл «Тульяк» на подаренном мне в Тикси
якутском хомусе — Володя раньше не слыхал та-
кого исполнения. Кончилось тем, что я едва не опоз-
дал на таллинский автобус.
В этот вечер даже не казалось странным, что в те-
чение двух месяцев я встречался с незнакомым мне
прежде географом один раз в вагоне на пути из
232
Свердловска в Новосибирск, один раз в Якутске и,
наконец, в Ленинграде.
Теперь я жду, что мы встретимся на Камчатке или
в Уссурийском крае.
«Где-нибудь обязательно встретимся, —> думал я,
когда перед автобусом в предрассветной дымке на-
чал вырисовываться остроконечный силуэт Талли-
на, — потому что все дороги в мире ведут к Неиз-
вестному Другу».
О ГЕРОЯХ И АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ
Эстонцы издавна были известны как смелые мореплаватели
и путешественники. В романе Эрнста Хемингуэя «Иметь и не
иметь», написанном в 1937 году, есть такие строчки:
«В гавани стоит двухмачтовая яхта тридцати четырех фу-
тов в длину, на борту которой находятся двое из тех трехсот
двадцати четырех эстонцев, которые плавают по всем морям
мира па судах от двадцати восьми до тридцати шести футов
длиной и отовсюду шлют корреспонденции в эстонские газеты.
Эти корреспонденции весьма ^популярны в Эстонии... Они зани-
мают место, обычно отводимое в американских газетах бейс-
больной и футбольной хронике, и печатаются под общим заго-
ловком «Саги наших бесстрашных путешественников». Ни одна
гавань мира не обходится без .парочки загорелых, просоленных,
белобрысых эстонцев, мирно ожидающих гонорара за послед-
нюю корреспонденцию. Как только гонорар будет получен, они
распустят паруса и отправятся в другую гавань, где напишут
другую сагу». Это шутливое высказывание объясняет необы-
чайную популярность жанра путевых заметок в Эстонии. Не
случайно «Ледовая книга», путевой дневник о путешествии
в Антарктиду эстонского писателя Юхана Смуула, была удо-
стоена Ленинской премии.
Молодые писатели Советской Эстонии успешно развивают
национальные традиции жанра путевых заметок, книга Леннар-
та Мери лишний раз подтверждает это. Она свидетельствует и
о том, что эстонцы с успехом путешествуют не только по вод-
ной глади океанов, ио и по желтым песчаным морям пустынь
и по зеленому океану тайги. Об одном таком путешествии рас-
сказывается на страницах этой книги.
Мне кажется необходимым поближе познакомить читателя
с главными героями этой книги, теми шестью молодыми эстон-
234
цами, которые совершили отважное путешествие на складных
байдарках по рекам Сибири. О том, что случилось с ними во
время похода, вы узнали из книги, но о том, кто они такие,
чем занимались до того, как взяли в руки весла байдарок, ав-
тор почти ничего не рассказывает. Да и о себе автор сообщает
очень скромно. Наверно, это в значительной степени зависит
от того, что пять имен из шести были известны в Эстонии го-
раздо раньше описанного в книге путешествия. Однако боль-
шинству молодых читателей небезынтересно будет узнать, что:
Олав Мянни — скульптор, кандидат искусствоведческих
наук, доцент Государственного художественного института
Эстонской ССР, уже в 1952 году был автором известной скуль-
птурной композиции «Полоцкий князь Вячко и сын Лембиту
Меслис при обороне Тарту в 1224 году». А незадолго до собы-
тий, описываемых в книге, в городе Нарве был открыт создан-
ный О. Мянни монумент В. И. Ленину, один из наиболее инте-
ресных памятников Всесоюзной Ленинианы.
Анте Виидалепп — живописец и график, видный эстонский
художник, автор большого количества произведений, экспониро-
вавшихся на республиканских и всесоюзных художественных
выставках. Его произведения находятся в различных музеях и
репродуктировались в художественных изданиях, в журналах и
на открытках. Иллюстрации к этой книге выполнены им.
Григорий Кроманов — в недалеком прошлом актер Таллин-
ского академического драматического театра имени В. Кинги-
сеппа, известный таллинский режиссер.
И, наконец, автор этой книги — Леннарт Мери, историк по
образованию, по профессии журналист, путешественник по при-
званию.
Еще о двух участниках похода — Арно Брахмане и докто-
ре Рейне — я сознательно не говорю, о них сам автор расска-
зывает все необходимое.
Все эти люди — неутомимые путешественники. За плечами
у них сотни, а то и тысячи километров речных и сухопутных
дорог. Леннарт Мери еще до похода на байдарках совершил
путешествие пешком по Средней Азии, описанное им в книге
«По следам «кобр» и «каракуртов». А после того как была за-
кончена книга «Три байдарки в зеленом океане», Леннарт Ме-
ри возглавил молодежную Дальневосточную экспедицию Ака-
демии наук Эстонской ССР. Участники этой экспедиции на-
граждены почетными грамотами ЦК ВЛКСМ.
235
Художник Анте Виидалепп тоже участвовал в путешествии
по Средней Азии, и его рисунками была иллюстрирована книга
«По следам «кобр» и «каракуртов».
За год до описываемых в книге событий Григорий Крома-
нов и два его товарища соорудили небольшой плот и проплыли
на нем по эстонской реке Эмайыги, о которой упоминается в
этой книге.
Для Олава Мянии описываемое в книге путешествие тоже
не было первым в жизни.
Вот, пожалуй, и все, что мне кажется необходимым сооб-
щить для краткого знакомства с главными героями книги. Эти
сведения помогут читателям представить себе ту сторону обыч-
ной деятельности героев книги, о которой скромно умолчал
автор.
Это послесловие Леннарт Мери увидел уже тогда, когда
книга была набрана. Он попросил меня добавить следующее:
«О высоте горы можно правильно судить, достигнув ее вер-
шины. Правильно судить о человеке гораздо трудней. Во время
краткой случайной встречи малознакомый человек в силу сте-
чения различных обстоятельств мог предстать в неожиданном
для себя свете и именно в таком не характерном для него виде
оказаться навсегда запечатленным в книге. Большинство това-
рищей, с которыми я и мои друзья познакомились во время
описанного в книге путешествия, — люди еще совсем молодые,
и, кто знает, может быть, кое-кому из них суждено прославиться
добрыми или недобрыми делами. Это покажет время. Поэтому
автор не счел себя вправе назвать всех настоящими именами.
Конечно, люди, известные на Севере и в Якутии, такие, как
В. В. Хоркин или Н. А. Соловьев, живут в книге под своими
настоящими именами и фамилиями. Но такие, как Паша, Женя
и некоторые другие, на самом деле звались иначе».
Вместе с автором книги я прошу читателей простить его за
этот маленький обман. Мне кажется, что Л. Мери прав —
ведь ошибиться в человеке не такое уж безобидное дело.
Г. Муравин.
СОДЕРЖАНИЕ
О чем умолчала карта.................................  3
По обе стороны границы с Азией....................... 21
Сестра океана ....................................... 31
Двое мужчин в байдарке, не говоря об остальном ...	43
Удастся ли пройти дальше?............................ 48
На просторах зеленого океана ........................ 77
Вниз с горы на байдарке............................... 91
Кораблекрушение на суше...........................	.	109
Прощания и встречи....................................135
Город на сваях........................................ 147
Через полюс холода к Ледовитому океану ......	183
Огни юкагиров......................................... 190
Пятьдесят одна неделя зимы .	 216
Домой на воздушном извозчике..........................224
О героях и авторе этой книги..........................234
Мери Леннарт
ТРИ БАЙДАРКИ В ЗЕЛЕНОМ ОКЕАНЕ.
Перевод с эстол. Г. Муравина. Илл. худ. А. Вии-
далеппа. Оформл. Г. Муравина. М., «Молодая
гвардия», 1963.
240 стр. с нлл.
С(Эст.)2
Редактор 3. Яхонтова
Рисунки А. Виидалеппа
Оформление Г. Муравина
Худож. редактор Я. Коробейников
Техн, редактор В. Савельева
А10723. Подп. к печ. 30/XI 1963 г. Бум. 84Х Ю81/32.
Печ. л; 7,5(12,3). Уч.-изд. л. 11,4. Заказ 1052.
Тираж 65 000 экз. Цена 49 коп.
Типография «Красное знамя» изд-ва «Молодая
гвардия». Москва, А-30, Сущевская, 21.
O1PU
байдарки
зеленом
океане
,М»Л1ДАЯ
ГВАРДИЯ
ig63