/
Автор: Мельникова Е.А. Калинина Т.М.
Теги: история история древнейших времён история европы восточная европа средневековье
ISBN: 5-94067-086-5
Год: 2003
Похожие
Текст
Восточная Европа
в древности
и средневековье
Российская академия наук
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА
В ДРЕВНОСТИ
И СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
АВТОР И ЕГО ТЕКСТ
XV Чтения
Памяти члена-корреспондента АН СССР
Владимира Терентьевича Пашуго
Москва, 15-17 апреля 2003 г.
Материалы конференции
Москва
2003
ББК 63.3
В
Редакционная коллегия:
д.и.н. Е.А. Мельникова (ответственный редактор)
к.и.н. Т.М. Калинина (ответственный секретарь)
К.И.Н. Г.В. Глазырина
д.и.н. Т.Н. Джаксон
к.и.н. И.Г. Коновалова
д.и.н. АВ. Назаренко
д.и.н. А.В. Подосинов
к.и.н. Л.В. Столярова
д.и.н. И.С. Чичуров
чл.-корр. РАН Я.Н. Щапов
ISBN 5-94067-086-5
В 0503010000-1
45ж(03)-2003
© Институт всеобщей истории РАН
2003 г.
2
А.К. Аликберов
КОМПИЛЯЦИЯ И АВТОРСКАЯ НОВАЦИЯ
В КЛАССИЧЕСКОЙ
СУФИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Компиляция была общепринятым методом в мусульман-
ской богословской литературе, во многом обеспечивавшим
преемственность традиций того или иного жанра. С одной
стороны, труды известных богословов становились общим ду-
ховным достоянием мусульман, поэтому цитаты из них зачас-
тую приводились без ссылок на источник. С другой стороны,
исключительная важность непосредственной передачи ин-
формации, которая являлась отличительной особенностью
арабо-мусульманской духовной культуры, делала обязатель-
ной ссылку на источник.
Религиозная система образования в классическом исламе
признавала лишь личные контакты ученика с передатчиком
информации. В роли последнего мог выступать не только сам
автор, но и комментатор книги и любое другое лицо, полу-
чившее соответствующим образом оформленное разрешение
на дальнейшую передачу этой информации - иджазу. Поэто-
му любой текст передавался либо самолично его автором, ли-
бо одним или несколькими его учениками, обладавшими
письменным разрешением, либо учениками их учеников. Осо-
бенно жестко принципы прямой преемственности соблюда-
лись в тех дисциплинах, в которых определяющее значение
имела передача самой традиции - в науке о толковании Кора-
на (‘илы ат-тафсир), хадисоведении (‘илы ал-хадис) и му-
сульманском праве (ал-фикх). Кажущееся противоречие меж-
ду необходимостью ссылки на непосредственный источник, с
одной стороны, и традиционной компиляцией, когда речь шла
об опосредованных источниках, с другой, разрешалось сле-
дующим образом: толкование текста нередко приобретало
почти такое же значение, как и сам текст, и эта особенность
мусульманской культуры предопределяла духовное многооб-
разие в исламе.
Система передачи информации, принятая в хадисоведе-
нии, была взята на вооружение суфиями, придавшими ей осо-
3
бый статус и приспособившими ее к своим специфическим ду-
ховным потребностям. Духовная генеалогия не только усили-
ла систему аргументации в суфизме, но и стала играть роль сво-
его рода идеологической «родословной» конкретного автора.
В классической суфийской литературе обычно различают
три основных, в некоторых случаях весьма условно опреде-
ляемых, жанра: доктринальные сочинения, биографический
жанр (табакат и агиография) и практические руководства. В
каждом из этих жанров способы подачи материала, оформле-
ние ссылок, степень компилятивности и коэффициент автор-
ского участия были совершенно различны. Больше всего ав-
торская новация выражена в доктринальных сочинениях, ко-
торые первоначально назывались посланиями (рисалат). Эти
трактаты были посвящены разработке важнейших идей и кон-
цепций суфизма, формулировке его основных догматических
и морально-этических принципов, поэтому их авторы не огра-
ничивались одним только толкованием основных источников
вероучения. Степень авторской новации в доктринальной ли-
тературе в значительной мере зависела также от личности ав-
тора, от целей и задач, которые он перед собой ставил. Не слу-
чайно Абу Хамид ал-Газали (ум. в 504/1111 г.) до сих пор
пользуется огромным авторитетом не только среди суфиев, но
и среди представителей других течений ислама.
В биографических и агиографических сочинениях, кото-
рые ближе всего стояли к трудам хадисоведов, наблюдается
сравнительно большая по сравнению с другими жанрами сте-
пень компиляции. После Абу ‘Абд ар-Рахмана ас-Сулами (ум.
в 412/1021 г.) развитие жанра табакат в суфизме происходи-
ло в трех направлениях: 1) в форме компиляций и кратких пе-
ресказов популярных сочинений, прежде всего Табакат ас-
Сулами; 2) в направлении тематической и структурной систе-
матизации известных сведений и последующего их дополне-
ния за счет новых биографий, а также обновления терминоло-
гии; 3) в виде попыток приспособления общесуфийских тра-
диций к региональным условиям. Лучшим образцом суфий-
ской агиографической литературы до сих пор остается много-
томный Хилйат ал-аулийа ’ Абу Ну‘айма ал-Исфахани (ум. в
430/1038 г).
4
Определить значимость сочинений, созданных до ас-Су-
лами, в том числе и Тахзиб ал-ахрар ал-Харкуши, чрезвычайно
сложно, поскольку они не сохранились. Однако тот факт, что
все последующие произведения жанра в различной степени
повторяют структуру, содержание и порой даже стилистиче-
ские особенности текста Табакат ас-Сулами, достаточно на-
глядно определяет роль и место сочинения в традициях жанра.
Правда, здесь еще существует вопрос о степени компилятив-
ности самого Табакат ас-Сулами, - вопрос, на который также
трудно ответить, исходя из вышеуказанного обстоятельства.
Речь идет о сочинении, отразившем в себе все предшествую-
щее развитие суфийской биографической литературы.
Авторский инструментарий, представленный в сводных
энциклопедических трудах, наиболее многообразен. Стараясь
по возможности точно и без искажений передать широкий
спектр мнений и высказываний признанных суфийских гиай-
хов по тому или иному вопросу, суфии-систематизаторы пре-
дельно ограничивали собственные оценки. Авторские разъяс-
нения предваряются фразами: «А смысл того-то заключается в
том-то», «Признаками его являются то-то и то-то» и др. Если в
изречениях великих суфийских учителей обнаруживались
противоречия, авторы значительных работ по суфизму, начи-
ная с Абу Насра ас-Сарраджа (ум. в 378/988 г.), старались убе-
дить своего читателя в том, что в одном случае гиайха («на-
ставники») имели в виду понимание муридов («ученики»), а в
другом - видение «избранных»: восприятие сокровенных ис-
тин со стороны «ищущих» и «нашедших» априорно не может
быть одинаковым. Другие авторы признавали существование
разногласий среди теоретиков суфизма по отдельным вопро-
сам вероучения как реальный факт, но суммировали их выска-
зывания таким образом, что они вписывались в рамки целост-
ной концепции, в которой доля авторского участия была дос-
таточно велика.
Во всех жанрах суфийской литературы, но особенно - в
сводных энциклопедических трудах, строго соблюдался прин-
цип иерархии: последовательность цитат определялась значе-
нием их авторов как «держателей» святости (ал-валайа) и бо-
жественной благодати (ал-барака), а также по другим призна-
кам: духовному авторитету в общине, их фактическому вкладу
5
в разработку той проблематики, которая в данном разделе ис-
следуется, но прежде всего - по факту близости передатчиков
информации ко времени пророка Мухаммада. С этой целью
суфии, особенно при сборе хадисов, старались обращаться к
пожилым шайхам, чтобы оказаться в цепи передатчиков хади-
са (иснаде) на одно-два звена ближе к Пророку.
Разделы суфийских энциклопедических словарей состав-
лены по единой схеме, от которой авторы отступают лишь в
особых случаях. После названия раздела приводится, как пра-
вило, цитата из Корана, оформленная фразой кала-л-лаху
та ‘ала («Сказал Аллах Всевышний»), Затем следует хадис или
серия хадисов с полными цепями иснадов, восходящими к
пророку Мухаммаду. Цепи передатчиков замыкаются непо-
средственно на авторе.
Цитируя источник, суфийские авторы применяли соответ-
ствующую ссылку, отражавшую реальную форму передачи
информации. Коранические выражения вводятся в текст сочи-
нения словами: «Сказал Аллах Всевышний». Иногда особо
подчеркивается, что данный отрывок представляет собой не
что иное, как «айат («стих») из Божественной Книги» {Китаб
Аллах). Ссылки на идейных предшественников оформлены
обычно словами кала «сказал» и раеа «рассказал»; в отдель-
ных случаях они употреблены в настоящем времени. Те же
ссылки употреблены и по отношению к составителям тафси-
ров («толкований»).
Ссылки на труды современников и их устные высказыва-
ния отражают реальную форму передачи информации или
форму- обучения. Самая тесная форма обучения выражается
формулой ахбарани ... би-кира’ати ‘алайхи, которая означала,
что автор непосредственно обучался у шайха. Метод кира’а
предполагает, что ученик читал заранее заготовленные на-
ставником тексты в его же присутствии, нередко в присутст-
вии соучеников. Различные нюансы процесса обучения пере-
дают глаголы ахбарана, хаддасани, хаддасана и др. Тот же
набор ссылок, но без дополнительной формулы ал-кира’а ‘ала-
ги-гиайх, применялся по отношению к информантам, которые
не были шайхами-наставниками. Термин сами‘ту указывает
на устную форму обучения- ученик прослушивал текст в чте-
нии учителя или соученика. Кроме того, этот термин исполь-
6
зуется еще и для фиксации любой иной информации, полу-
ченной автором изустно, будь то лекции, проповеди или от-
дельные высказывания.
Иногда суфийские изречения передаются в переложении
третьих лиц, обычно анонимных (кала ли ба ‘д мин асхабина и
т. п.), либо просто следующим образом: «Известно нам из од-
ного рассказа (ривайа или хикайа), что ...». В подобных случа-
ях точно установить источник почти невозможно.
Названия самих источников в суфийских сочинениях
упоминаются чрезвычайно редко: «Сказано в досточтимом ал-
Джами' ас-сахих ал-Бухари, что ...» или «Прочитал я в письме
ал-Антаки к такому-то» и т.п. Имена в ссылках приведены в
соответствии с требованиями арабо-мусульманской литера-
турной традиции.
Хадисы приводятся и в начале, и в конце разделов, но
только в том случае, если это подкрепляет или усиливает вы-
воды автора и его предшественников. Подобный принцип
размещения материала в разделах суфийских руководств од-
ним из первых применил Абу-л-Касим ал-Кушайри в ар-
Рисала фи ‘илм ат-тасаввуф. Темы большинства разделов
раскрываются на фоне множества «чудес» и вещих сновиде-
ний суфийских «святых», их высказываний, мнений, погово-
рок, афоризмов и примеров из жизни и религиозной практики.
Собственные поучения и обобщения суфийских авторов начи-
наются, как правило, в типичной для мусульманской литера-
туры форме: «Знай, что ...» (и ‘лам анна). При этом тексты су-
фийских практических руководств для мурмдов, каковыми яв-
ляются, например, Китаб ал-лума‘ Абу Насра ас-Сарраджа,
Китаб ат-та 'арруф Абу Бакра ал-Калабади (ум. в 385/995 г.),
ар-Рисала Абу-л-Касима ал-Кушайри и Райхан ал-хака ’ик Абу
Бакра ад-Дарбанди (ум. в 539/1145 г.), оставляют впечатление
цельного авторского повествования, где каждая фраза подго-
тавливает и обосновывает последующую, и поэтому цитаты
так же трудно выделить из него, как и фрагменты узора цель-
ного и композиционно завершенного ковра.
7
Г.Г.Ананьин
АВТОР И СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ:
О МОТИВАЦИЯХ «РИМСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ»
ЛИТОВСКИХ КНЯЗЕЙ
Любой нарративный источник субъективен. Это обуслов-
лено тем, что его автор, какая бы задача перед ним не стояла,
вольно или невольно выражает собственное видение того или
иного вопроса. Особенной субъективностью отличаются сред-
невековые хроники и летописи. Основной задачей многих со-
чинителей XVI-XVII вв. зачастую было не отражение истины,
а выполнение политического заказа правящей элиты. Именно
под таким влиянием оказалось в XVI-XVII вв. белорусско-ли-
товское летописание. Зародилось оно в Смоленске в 1420-
1430-х годах и со временем превратилось в основной источник
по ранней генеалогии литовских князей. Первые памятники бе-
лорусско-литовского летописания представляли собой копии с
Ипатьевской редакции Повести временных лет. В качестве до-
полнений они содержали погодные записи, имеющие отноше-
ние лишь к событиям местного значения.
Излагая историю завоевания Западной Руси, летописцы
оставили потомкам уникальные сведения, касающиеся исто-
рии страны-завоевателя - Великого княжества Литовского, в
котором собственного летописания не было. Описание собы-
тий эпохи Киевской Руси входили в состав литовских источ-
ников вплоть до XVI в., несмотря на то, что само княжество
давно стало частью католической Польши, где предпринима-
лись многочисленные попытки ликвидировать память о былом
русском могуществе.
После подписания Люблинской унии (1569 г.), в среде ли-
товского дворянства стала ощущаться острая необходимость в
самоутверждении как сообщества независимого, что было свя-
зано с нобилитацией литовской знати и стремлением не по-
зволить польским шляхтичам занять привилегированное по-
ложение в объединенном Польско-Литовском государстве.
Прошлое Литвы приукрашалось и рождались легендарные и
8
полулегендарные предания о происхождении того или иного
княжеского рода. Видимо, именно так возникла легенда Хро-
ники Быховца, Евреиновской летописи и других летописных
белорусско-литовских произведений о путешествии Палемона
- брата (по другим сведениям просто родственника) римского
императора Нерона - во главе 500 знатных римских семей в
Литву на рубеже нашей эры. Согласно легенде, потомки этих
«римлян» расселились по берегам литовских рек, построили
города и деревни, а Палемон стал править всем народом. Та-
ким образом, легендарная генеалогия литовских князей выво-
дится от древней династии, будто бы ведущей свое начало от
римских императоров.
Подобные мифические генеалогии вообще были весьма
характерны для эпохи средневековья. Очень похожим на ли-
товское было молдавское предание, согласно которому весь
молдавский народ покинул Римскую империю в период гоне-
ний на христиан, отправился на восток, нашел подходящее
место для дальнейшего существования и там поселился. Вско-
ре после путешествия предки молдаван выбрали из своего
круга князя (господаря).
В Московии, еще в конце XV в., летописцы полностью пе-
речеркивают традиционное представление о происхождении
династии Рюриковичей «от варяг». По новой версии первый
римский император Август разделил все земли вокруг импе-
рии между родственниками. Одному из них, по имени Прус,
досталась та область юго-восточной Прибалтики, которую впо-
следствии назвали Пруссией. Тут он обосновался, а впоследст-
вии его потомка Рюрика призвали (по совету Гостомысла) на
княжение новгородские старейшины. Красивую легенду позже
перехватили Романовы и использовали уже в своих интересах.
Совершенно органичным обоснованием легитимности
власти того или иного государя у средневекового автора явля-
ется разработка легенды о происхождении правящей дина-
стии. На это обстоятельство обращали внимание С.Б.Веселов-
ский, А.А.Зимин, С.М.Каштанов, В.Б.Кобрин, М.Е.Бычкова,
Е.А.Мельникова, В.Я.Петрухин и др. Они указывали, что
средневековые хронисты в угоду власти додумывали историю,
изменяя конкретные исторические реалии: имена, географиче-
ские названия и т.п. Смена политического курса могла привес-
9
ти к очередной переработке легенды на новый лад, для боль-
шего соответствия политической конъюнктуре.
И литовскую, и московскую, и молдавскую легенды объе-
диняет происхождение «из римлян». Причем у первых двух
основателем династии стал родственник римского императора.
Литовская легевда подчеркивает, что Палемон привел с собой
знатных людей, которые вместе с его семьей стали управлять
местным населением и таким образом составили верхушку
литовского общества и государства. Под влиянием велико-
княжеской легенды, в XVI в. стали возникать фантастические
родословия, повествующие об итальянском происхождении
предков крупнейших магнатских родов - Радзивиллов, Гаш-
тольдов, Кезгайлов, фактически уравнивающие эти фамилии в
плане знатности и древности с Гедиминовичами.
Причиной возникновения легенды о происхождении ли-
товских князей мог стать политический заказ. В связи с этим
встает вопрос кто, когда и откуда внес первые сведения о Па-
лемоне и его путешествии из Рима, что послужило источни-
ком легенды и, наконец, насколько велика роль авторов и пе-
реписчиков летописей в ее зарождении. Здесь мы сталкиваем-
ся с тем, что, во-первых, легенда появляется в летописи (ско-
рее всего, в Евреиновской - в ней легендарные сведения са-
мые несвязные и неполные, по сравнению с позднейшими ле-
тописями) как бы ниоткуда. На ранних этапах белорусско-
литовского летописания ничего похожего мы не видим. Чтобы
подать легенду как реальное событие, необходимо предста-
вить какое-то ее историческое (или псевдоисторическое)
обоснование. Летописцы не могли просто выдумывать своих
легендарных персонажей. Если основной их задачей было воз-
величить и «удревнить» литовские княжеские рода, то, решая
ее, они не имели право дать современникам и потомкам повод
для сомнения в правдивости легенды. Народная память весьма
долгая, и в XVI-XVII вв. в Литве , еще вполне могли помнить
князей, которые правили княжеством и играли существенную
роль в его истории в ХП-ХШ вв. Поэтому стоило летописцу
рассказать о князьях, о которых никто и ничего не знал, его
труд был бы моментально скомпрометирован, а, следователь-
но, не выполнил бы своей задачи. Так что само появление ле-
генды в подобном виде говорит о том, что вполне возможно, у
10
нее был какой-то неизвестный нам источник (или несколько
источников), возможно - изустное народное предание.
Первые компиляторы и переписчики летописных произве-
дений, которые мы теперь называем белорусско-литовскими,
постоянно пользовались устными источниками и, раз легенда
о Палемоне могла существовать в народе, то она появилась бы
уже на первом этапе местного летописания. Из списка в спи-
сок легенда «развивается» и «растет», каждый раз становясь
все более продуманной и логичной, пока наконец мы не полу-
чаем в Хронике Лиговской и Жмойтской самый пространный
вариант с точными датами и соединением в ней династии Ге-
диминовичей с родом Палемона. При этом сведения о началь-
ной генеалогии литовских князей, которые могли фрагментар-
но черпаться из устных преданий, впоследствии в известных
нам летописных памятниках сюжетно развились самостоя-
тельно.
Идея о происхождении Гедиминовичей от римлян и Пале-
мона вызывала скепсис даже у польских хронистов XVII в., в
частности, Мацея Стрыйковского. Историография XVIII - XIX
вв. ее полностью отвергла (уже В.Н.Татищев называл эту ле-
генду «явной басней»). Представляет интерес, что в современ-
ной исторической науке в последнее время наметился новый
всплеск интереса к этим легендарным преданиям (А.Н. Саха-
ров, А.Г.Кузьмин). На них опираются политики в поисках ис-
торических обоснований исконной принадлежности опреде-
ленных территорий тому или иному государственному обра-
зованию. Легендарные предания, помещенные средневековы-
ми авторами в свои хроники, вопреки законам источниковеде-
ния, снова оказываются на службе политической конъюнктуры.
Таким образом, рассматривая проблему происхождение
родословно-летописных легенд о ранней генеалогии литов-
ских князей, мы неизбежно вычленяем гипотетического «ав-
тора идеи», который в XVI-XVII вв. был коллективным и
удовлетворял потребности в нобилитации местной литовской
знати. Эта задача в эпоху позднего средневековья и начала
нового времени реализовывалась по примеру родословий мос-
ковских князей конца XV в.
11
Д.Ю. Арапов
«МИР ИСТОРИИ»
ШИХАБ АД-ДИНА МУХАММАДА АН-НАСАВИ (XIII в.)
Одним из наиболее значительных памятников мусульман-
ской историографии эпохи монгольского нашествия на страны
Азии и Европы является арабоязычное «Жизнеописание сул-
тана Джалал ад-Дина Манкбурны» Шихаб ад-Дина Мухамма-
да ан-Насави (ум. в 1249 г.). Данный источник, повествование
в котором было доведено до гибели Джалал ад-Дина в 1231 г.,
имеет первостепенное значение для освещения времени нака-
нуне Батыева вторжения в Восточную Европу. Автор этого
сочинения - личный секретарь (мунши) последнего представи-
теля династии Хорезмшахов - принадлежал к потомственной
чиновничьей семье, до нашествия Чингисхана обитавшей в
Хорасане (Восточный Иран). Бюрократическая каста, из кото-
рой вышел получивший типичное для этой среды образование
ан-Насави, являлась основной опорой государственных струк-
тур средневекового Востока от Китая (шаныии) до Передней
Азии (ахл-е калам). Часть данного традиционного сословия
азиатского социума пошла на сотрудничество с монголами,
способствовала регенерации старых «командно-администра-
тивных» устоев и обслуживала управленческие институты в
державах Чингисхана и его преемников (Елюй Чу-цай, Джу-
вейни и др.). Иной была судьба автора «Жизнеописания», кол-
лизии бытия которого определили его пребывание в антимон-
гольском лагере.
По мнению исследователей, труд ан-Насави представлял
из себя скорее «сочинение мемуарного типа», нежели произ-
ведение биографического жанра, и был по сути своей «сбор-
ником воспоминаний и сведений о событиях недавнего про-
шлого» (З.М.Буниятов). Сам ан-Насави подчеркивал, что он
никогда не собирался становиться историком, и лишь желание
«восстановить следы событий, увековечить сведения о них,
извлечь из них опыт и назидания» заставили его взяться за пе-
ро. По его собственному признанию, он руководствовался
также стремлением дополнить своей информацией рассказ
знаменитого историка Ибн ал-Асира (ум. в 1233 г.), ранее за-
12
печатлевшего разрушительные последствия монгольского на-
шествия на Среднюю Азию.
В начале книги ан-Насави достаточно четко определил
свое отношение к труду авторов исторических произведений.
Он писал по этому' поводу: «Конечная цель каждого историка
- повторить то, что сказано его предшественником с незначи-
тельным добавлением, а затем довести повествование вплоть
до своего времени и рассказать о современных событиях. О
них он повествует убедительно, подробно, но это не дает пол-
ной уверенности. Какая разница между слухами и точным
знанием? От следования преданиям до видения воочию дале-
ко!». Последующие исследователи особенно ценили ан-Насави
именно за высокую степень достоверности описания им «дел
его времени» (В.Р.Розен, В.В.Бартольд).
Подход к работе историка, присущий ан-Насави, вполне
укладывался в общее русло исторической традиции, характер-
ной для мусульманской средневековой историографии. Одна-
ко необходимо учитывать, что положение ан-Насави, на наш
взгляд, было во многом более сложным и трагичным, чем у
иных его предшественников или современников. Так, некогда
также служивший хорезмшахам выдающийся ученый Абу
Рейхан ал-Бируни (973-1048) вынужден был тоже навсегда
покинуть свой отчий край, окончил свой земной путь на чуж-
бине, но при этом знал, что жизнь в его родном Хорезме,
пусть и без него, протекает достаточно благополучно. Внук
знакомца ан-Насави по их совместной службе хорезмшахам,
знаменитый историк Ала ад-Дин Джувейни (1226-1283) с пе-
чалью описывал разрушительные события монгольских завое-
ваний, но, как удачливый конформист, сумел успешно устро-
иться в государственной системе победителей и занимал вы-
сокие посты при покоривших Иран Чингисидах. Судьба ан-
Насави сложилась гораздо менее благополучно: он видел, что
его родные места разрушены и безвозвратно им потеряны,
пребывал в стане проигравших и стал, по его словам, челове-
ком, постоянно «влекомым ветрами бедствий и перебрасывае-
мым чужбиной из руки в руку».
Именно поэтому восприятие современного ему «мира ис-
тории» у ан-Насави. воспитанного в понятиях мусульманского
провиденциализма, носило сугубо эсхатологический характер.
13
Все происходящее вокруг него (и с ним лично) он оценивал
как итог разразившейся величайшей катастрофы. Подобный
катаклизм мирового значения человеком средневековья мог
быть сравним, как правило, лишь с событиями всемирного по-
топа (В.Н.Топоров). Данная трактовка «мира истории» своего
времени оказалась вполне созвучна чувствам ан-Насави и лег-
ла в основу идеи всего его произведения. По словам ан-Наса-
ви, «великое бедствие, которое принесли татары», подобно
потопу, «нагрянуло неожиданно, захлестнуло автора с его со-
чинением, со всем его имуществом, с близкими, пока не выяс-
нилось Божье определение и предписание об окончании бед-
ствий для того, кого волной прибило к берегу. Поток охватил
всех его спутников, а он (ан-Насави. -ДА.) был испытан труд-
ностями жизни и превратностями судьбы до конца своих дней».
Легенда о всемирном потопе, как известно, оказала ог-
ромное влияние на ближневосточную, в том числе мусульман-
скую эсхатологию. По Сунне Аллаха, во время потопа погиб-
ли те, кто были «людьми зла и Мы потопили их всех» (Коран.
21, 77). Нам представляется, что правоверный суннит ан-Наса-
ви, признавая «греховность» и «несовершенство» своих близ-
ких и себя самого лично, все же не считал всех их абсолют-
ными «нечестивцами». Главный герой его книги, хорезмшах
Джалал ад-Дин, по оценке ан-Насави, то «всесильный госу-
дарь», то «испуганный скиталец», в своих поступках и пове-
дении отнюдь не был «праведником», но все же не заслуживал
столь печальной участи и такого трагического конца. Решаю-
щую роль в драматическом исходе жизни своего государя,
друзей и близких, тягости своего собственного бытия, по мне-
нию автора «Жизнеописания», имели в конечном счете роко-
вая «игра судьбы» и «беда времени», в которых, по «воле Ал-
лаха», им всем пришлось проводить свой земной путь.
Литература
Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Бар-
тольд В.В. Сочинения. М., 1963. Т. I.
Буниятов З.М. Государство Хорезмшахов - Ануштегинов. 1097-
1231. М., 1986.
Коран. Пер. и коммент. И.Ю. Крачковского. Изд. 2-е. М., 1986.
14
ан-Насави, Шихаб ад-Дин Мухаммад. Жизнеописание султана Джа-
лал ад-Дина Манкбурны (Сират ас-султан Джалал ад-дин Ман-
кбурны) / Пер. с араб., предисл., коммент., примеч. и указатели
З.М.Буниятова. Баку, 1973.
Татаро-монголы в Азии и Европе. Изд. 2-е. М., 1977.
Топоров В.Н. Потоп // Мифы народов мира. Энциклопедия. М.,
1982. Т. П.
ЮЛ. Артамонов
К ВОПРОСУ О ВРЕМЕНИ СОСТАВЛЕНИЯ
ПЕРВОЙ РЕДАКЦИИ
ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
О времени написания не дошедшей до нас I редакции По-
вести временных лет (далее: ПВЛ), создание которой боль-
шинство исследователей связывают с именем киево-печер-
ского монаха Нестора, существуют различные суждения. Об
этом достаточно красноречиво свидетельствует учебная лите-
ратура, призванная аккумулировать результаты научных изы-
сканий специалистов. В ней время написания ПВЛ обычно
определяется весьма приблизительно: «первыми десятилетия-
ми ХП в.», «вторым десятилетием XII в.» или, наконец, «нача-
лом XII столетия»1. Что же касается специальной литературы
по истории древнерусского летописания, то здесь датировка
варьируется в пределах между 1110 и 1116 гг. Даже в трудах
такого авторитетного исследователя, каким был А.А.Шахма-
тов, на этот счет нет единого мнения. Так, например, в одной
из своих последних работ, посвященных изучению текста
ПВЛ, он то относил ее создание к 1110 г., то писал, что она
была доведена Нестором до 1112 г. или «прекратилась вслед-
ствие перемены игумена в начале 1113 г.»2.
Если оставить в стороне те многочисленные доводы в оп-
ределении времени написания I редакции ПВЛ, которые бази-
руются на поиске политического заказчика летописи (исходя
из тенденциозности в изложении событий, политической
конъюнктуры начала XII в. и т.п.), и обратиться к опыту изу-
чения собственно текста, то можно будет говорить о четырех
15
летописных свидетельствах датирующего характера. Между
тем возможность правильной интерпретации этих данных не
так проста, как может показаться на первый взгляд. Попыта-
емся проиллюстрировать это на конкретных примерах.
1. В конце статьи 6360 (852) г. содержится расчет лет
правления русских князей, который завершается фразой: «Тем
же от смерти Святославля до смерти Ярославля лет 85; а от
смерти Ярославля до смерти Святополчи лет 60». По мнению
М.ДЛриселкова, упоминание о «смерти Святополчи» свиде-
тельствует о том, что Нестор закончил свою работу над ПВЛ
после смерти киевского князя Святополка Изяславича 16 ап-
реля 1113 г.3. Однако, согласно достаточно аргументирован-
ной точке зрения Шахматова, упоминание о смерти Святопол-
ка в этом перечне не имеет отношения к авторской редакции
ПВЛ и, вероятнее всего, принадлежит редактору - Сильвест-
ру4. Отсюда следует, что данное свидетельство статьи 6360 г.
не может служить доказательством для датировки I редакции
ПВЛ 1113 годом.
2. В статье 6608 (1100) г. сообщается о том, что князь Да-
вид Игоревич получил от киевского князя Святополка Изясла-
вича город Дорогобуж, в котором он и умер («в нем же и ум-
ре»), Поскольку смерть Давида датируется 25 мая 1112 г., то
Шахматов полагал, что ПВЛ была составлена после этой да-
ты5. Однако исследователи давно обратили внимание на то,
что сообщение о смерти Давида Игоревича в статье 6608
(1100) г. почти буквально воспроизводит заключительные
слова повести об ослеплении Василька Теребовльского:
«...даша ему Дорогобужь, в нем же и умре»6. Это произведе-
ние, написанное неким Василием, было искусственно вставле-
но в летописный текст под 6605 (1097) г. Поэтому принадлеж-
ность сообщения о смерти Давида Игоревича в статье 6608 г.
перу Нестора вызывает серьезные сомнения.
3. В статье 6618 (1110) г. Лаврентьевской и близких к ней
летописей читается запись игумена Михайловского Выдубиц-
кого монастыря Сильвестра о том, что в 1116 г. он «написах
книгы си Летописець» во время княжения в Киеве Владимира
Мономаха (1113-1125). По мнению Шахматова, приписка
Сильвестра «служит непререкаемым доказательством в пользу
того, что ПВЛ была... доведена именно до 6618 г.». Правда
16
несколько ниже он допускает оговорку: «Но возможно, что
окончание Несторовой летописи было иное, что она продол-
жалась и несколько дальше: Сильвестр по тем или иным сооб-
ражением мог опустить это окончание»7. Ряд исследователей,
указывая на то, что запись Выдубицкого игумена разрывает
богословское рассуждение об ангелах, продолжение которого
читается в Ипатьевской летописи, говорят о возможной утрате
последних листов рукописи Сильвестра. Так, по мнению Д С.Ли-
хачева, данная приписка могла находиться «либо на особом
листе, следовавшем за последней тетрадью, либо на тыльной
стороне переплета и потому сохранилась»8. Так или иначе, но
запись Сильвестра не может «служить непререкаемым доказа-
тельством» того, что летопись Нестора была доведена «имен-
но до 6618 г.».
4. Более убедительным (по сравнению со всеми вышепри-
веденными аргументами) выглядит положение о том, что вре-
мя составления I редакции ПВЛ следует соотносить с расска-
зом летописной статьи 6618 (1110) г. о небесном знамении в
Киево-Печерском монастыре, поскольку именно он завершает
целую серию сообщений об этой обители. Однако и в данном
случае дело обстоит значительно сложнее, чем может пока-
заться на первый взгляд. Обратимся к тексту: «Том же лете
бысть знаменье в Печерьстем монастыре въ 11 день февраля
месяца: явися столпъ огненъ от земля до небеси, а молнья ос-
ветиша всю землю, и в небеси погреме в час 1 нощи; и весь
миръ виде; сей же столпъ первее ста на трапезници каменей,
яко не видети бысть креста, и постоявъ мало, съступи на цер-
ковь и ста над гробомъ Феодосьевым, и потом ступи на верхъ
акы ко встоку лиць [лицемь], и потом невидим бысть»9. Далее
следует пространный комментарий, согласно которому это
знамение было предвестником будущего поражения половцев
(27 марта 1111 г.). Опираясь на библейский рассказ об исходе
евреев из Египта, летописец стремится доказать, что столп ог-
ненный был божьим ангелом, который знаменовал своим по-
явлением победу русского оружия.
Упоминание об этом же явлении имеется в Киево-
Печерском патерике (далее: КПП), однако, там его описание
отличается от того, которое читается в дошедших до нас спи-
сках ПВЛ. Рассказывая о дне смерти преп. Пимена Много-
17
страдального, Поликарп пишет: «И в таковемь страдании лежа
преподобный Пиминь леть 20. Въ время же преставления его
явившася три столпы над трапезницею, и оттуду на врьхъ
церкви придоша. О нихъ же речено бысть в летописци»10. Со-
гласно точке зрения Шахматова, упоминание о трех столпах в
КПП вместо одного нельзя признать простой случайностью.
Видимо, Поликарп имел дело с не дошедшей до нас летопи-
сью Нестора - I редакцией ПВЛ11. Объясняя причину, по ко-
торой редактор был принужден сократить количество столпов
с трех до одного, исследователь писал: «...В первоначальной
редакции ПВЛ, говорилось действительно о трех столпах и
понимаю, почему третья редакция Повести изменила явление
столпа ангельским видением... Ангел сошел на землю, чтобы
побудить Владимира Мономаха к походу. Понятно, что такой
комментарий, такое толкование чудесного явления требовали
замены трех столпов одним»12. Таким образом, можно сделать
вывод, что рассказ о знамении и комментарий к нему были
написаны в разное время и двумя разными людьми. Более то-
го, есть основания полагать, что в I редакции ПВЛ коммента-
рий к этому знамению вообще отсутствовал. Об этом, на мой
взгляд, свидетельствует та гипотетичность, с какой Поликарп
пытался толковать это чудесное явление, не настаивая на том,
что оно предвещало именно смерть Пимена: «Съвесть же Гос-
подь, знамение сие показавый, или сего ради блаженнаго, или
ино кое смотрение божие бысть»13.
Для того чтобы «реконструировать» первоначальный
смысл, который вкладывался в рассказ о появлении трех ог-
ненных столпов над Киево-Печерским монастырем, есть все
основания сравнить его с аналогичным знамением, произо-
шедшим в обители накануне перезахоронения останков преп.
Феодосия (13 августа 1091 г.) Согласно сообщению статьи
6599 (1091) г., над монастырем появились три столпа в виде
дут («3 столпы, ако дуты зарны»), которые как бы отмечали
путь предстоящего перенесения мощей преп. Феодосия от пе-
щеры к церкви. В описании двух этих знамений имеется без-
условное сходство.
Описание чудесного явления огненных столпов в статье
6599 г. (1091) и рассказе Поликарпа о Пимене Многострадаль-
ном.
18
Статья 6599 г. КПП
«...Видеста 3 столпы (над пещерою. - Ю.А.), ако дуты зарны, и стоявше придоша надъ верхъ церкве». «...Явившася три столпы над трапезницею, и оттуду на врьхъ церкви приидоша».
Схожесть образа (три столпа) и его литературное описа-
ние (даже с учетом пересказа Поликарпа) могут свидетельст-
вовать о том, что в первоначальном тексте статьи 6618 г. речь
шла о таких же столпах-дугах, как и в статье 6599 г., которые
сначала появились над трапезной и уже «оттуду», не сходя со
старого места (!), «на врьхъ церкви приидоша». В своем со-
временном чтении статья 6618 г. не сохранила данную осо-
бенность авторского текста. Вместо этого сообщается, что
столп перемещался от одного объекта к другому («постоявъ
мало, съступи»). Отсюда можно сделать вывод о том, что ме-
сторасположение огненных столпов в рассказе статьи 6618 г.
имело для летописца глубоко символическое значение. Клю-
чом к правильному пониманию смысла этого знамения явля-
ется упоминание о том, что столпы стояли над каменной мо-
настырской трапезной («на трапезници каменей») и гробом
Феодосия («съступи на церковь и ста над гробомъ Феодосье-
вым»). Дело в том, что буквально за два года до описанного
знамения при игумене Феоктисте в монастыре было заверше-
но строительство каменной трапезной. По всей видимости, эта
была вторая после Успенского собора каменная постройка в
монастыре14. Строительство такого масштаба, согласно пред-
ставлениям того времени, было немыслимо без небесного по-
кровительства, которое и принадлежало преп. Феодосию. В
этой связи крайне важно, что упоминание о завершении работ
стоит в летописи под тем же годом, что и сообщение о кано-
низации преп. Феодосия15. Таким образом, имея в виду заве-
щание святого16, появление трех огненных столпов над тра-
пезной и Успенским собором (точнее, «гробомъ Феодосье-
вым») следует рассматривать, как одно из доказательств святости
Феодосия, который продолжает покровительствовать своему
монастырю и после смерти. Отсюда следует, что рассказ о
знамении 6618 г. в первой редакции ПВЛ был каким-то обра-
19
зом соотнесен со статьей 6616 г. и логически связан с извес-
тиями о строительстве трапезной и канонизации Феодосия17.
Подводя итог вышесказанному, отметим, что отсутствие
достаточно обоснованных аргументов, ставит под сомнение
указание на 1110 г., как на возможно более раннюю дату на-
писания I редакции ПВЛ. Таким образом, вопрос о времени
создания «летописи Нестора» требует дальнейшего изучения.
Примечания
1 См., например: Древнерусская литература: Книга для чтения / Сост.
Е.Б. Рогачевская. М., 1993. С. 19; Кацва ЛА., Юрганов А.Л. Исто-
рия России VIII-XV вв.: Экспериментальный учебник для учащих-
ся VII класса. М., 1994. С. 102.
2 Шахматов АА. Повесть временных лет. Пгр., 1916. Т. 1. Вводная
часть. Текст. Примечания. С. XV, XX-XXI.
3 Приселков МД История русского летописания XI-XV вв. СПб.,
1996. С. 48-49.
4 Шахматов А. А. Повесть. С. XXVII.
5 Там же. С. XXI.
6 Лихачев Д.С. Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 537.
7 Шахматов А. А. Повесть. С. XX.
8 Лихачев Д.С. Повесть. С. 541. См. также: Истрин В.М. Замечания о
начале русского летописания: по поводу исследовании А.А.Шах-
матова в области древнерусской летописи // ИОРЯС. Т. 24. С. 247;
Мюллер Л. Третья редакция «Повести временных лет» // Понять
Россию: историко-культурное исследование. М., 2000. С. 166.
9 ПСРЛ. М_, 1997. Т. 1. Стб. 284.
™ Абрамович Д.И Киево-Печерский патерик. Киев, 1991 (репр.). С. 183
(далее: КПП).
11 Шахматов А А. Повесть. С. XTV-XV.
12 Шахматов АА. Нестор летописец // Привтг 1ванови Франкови в
сороюпте його письменсько! правд 1874-1914. Льв1в, 1916. С. 50.
13 КПП. С. 183. Эту особенность ссылки Поликарпа на летопись отме-
тил еще А.Г.Кузьмин (Кузьмин А.Г. Летописные источники посла-
ний Симона и Поликарпа // АЕ за 1968. М., 1970. С. 80).
14 К началу XII в. относится и строительство в монастыре каменной
надвратной Троицкой церкви. Но точная дата ее возведения не из-
вестна (Раппопорт ПА. Зодчество Древней Рухи. Л., 1986. С. 3). Со-
гласно монастырскому преданию, церковь была построена Никола-
ем Святошей в память о своем привратничестве, которое продолжа-
лось ровно три года.
20
15 Среди прочих известий статьи 6616 г. читаем: «И кончаша тряпез-
ницю Печерьскаго манастыря при Феоклисте [Феоктисте] игуме-
не, иже ю и заложи повеленьемь Глебовым, иже ю и стяжа... В
сем же лете вложи Богъ в сердце Феоктисту [Феоктисту], игуме-
ну Печерьскому, и нача възвещати князю Святополку, дыбы впи-
сать Феодосья в сенаникъ. И рада бывъ, обещася и створи, пове-
ле митрополиту вписати в синодикъ. И повеле вписывати по всем
епископьямъ, ивси же епископи с радостью вписаша, и поминати
и на всех зборехъ» (ПСРЛ. М., 1997. Т. 1. Стб. 283).
16 Передавая завещание святого к инокам родной обители, Нестор
пишет: «Се обещаюся вамъ, братия и отци, аще и тедамь отхожю
от васъ, да духъмь присно боудоу съ вами... егда видите вься
благая оумножающаася въ манастыри семь, ведите, яко близь
владыкы небесьнаго ми соущю» (Успенский сборник ХН-ХШ вв.
/Под. к печати О. А.Князевская и др. М., 1971. С. 129).
17 Подтверждением тому может служить хронологическая путаница,
которая характерна как для целого ряда известий в последних
статьях ПВЛ, так и для самой статьи 6618 г. (См.: Лихачев Д.С.
Повесть. С. 540-543; он же. Русские летописи и их культурно-
историческое значение. М., 1947. С. 165).
В.А. Арутюнова
ГРЕЧЕСКИЙ ЯЗЫК АРМЯНСКИХ ОРИГИНАЛОВ
«Повествование о делах армянских» - сочинение аноним-
ного автора VII в., дошедшее до нас на греческом языке. Со-
держание и манера изложения, датировка событий по армян-
скому7 летосчислению и по правлению армянских и персид-
ских царей, употребление армянского перевода Библии и т.п.
дают веские основания для вывода о том, что «Повествова-
ние» было написано армянином и адресовано армянам. Иссле-
дователи предполагают, что это сочинение было создано на
армянском языке в конце VII в., а позднее переведено на гре-
ческий неким «эллинизированным армянином»1. Однако гипо-
теза об армянском оригинале текста и его позднем переводе на
греческий язык представляется внутренне противоречивой,
т.к. непонятно, зачем армянину (даже эллинизированному)
понадобилось бы переводить сочинение, адресованное армян-
ской публике, на греческий язык через несколько веков после
21
его создания. Возможное решение проблемы языка оригинала
находится на пересечении двух направлений: внутреннего -
изучение текста и внешнего - уяснение языковой ситуации в
византийской Армении вообще и в православной армянской
общине, в частности.
Анализ содержательных и формальных арменизмов гре-
ческого текста позволяет выдвинуть гипотезу о греческом
языке оригинала. Среди прочих примеров особенно интересен
пассаж, в котором епископ Сюника Вртанес именуется «епи-
скопом столпа» (§ 86). Здесь употреблен не хороним «Сюник»
- арм. sjunik (как в § 123, где епископ Сюника назван еписко-
пом ало той EovT]g), а приведена греческая калька имени суще-
ствительного арм. sjun «столп». По-гречески «столп» о
отиХод, и потому епископ Сюника именуется епископом топ
отиХои. Подобная игра слов возможна только для автора и ау-
дитории, одинаково хорошо владеющих и греческим, и армян-
ским языками. «Повествование» не является единственным
памятником такого рода, что доказывает существование соот-
ветствующей аудитории. В конвое рукописей, содержащих
повествование, находятся антимонофиситские инвективы,
приписываемые католикосу Сааку. Обе были изданы Ф.Ком-
бефисом, а затем переизданы в 132 томе Патрологии Миня2.
Обе инвективы, по-видимому, относятся к одному и тому
же периоду^ времени, но написаны разными авторами. Помимо
формальных различий, в инвективах по-разному толкуется
обряд Евхаристии у армян. Автор первой инвективы утвер-
ждает, что армяне, употребляя несмешанное вино, восприни-
мают только божественность Христа и отрицают его телесное
воплощение, в то время как автор второй инвективы рассмат-
ривает воду как символ божественности Христа. Автор второй
инвективы также пытается доказать, что Христос разрешил
употреблять недрожжевой хлеб в обряде Евхаристии, а добав-
ление дрожжей восходит к апостольским временам. Авторы
обеих инвектив хорошо знают армянскую церковную историю
(Собор в Двине, Маназкертский Собор 726 г.), понимают эти-
мологию названия поста Арт^цроирцд и т.д. Они часто обра-
щаются к «Житию св. Григория», отсылая своих читателей к
армянским спискам, и в то же время цитируют в оригинале
сочинения греческих отцов церкви.
22
Существует и третья инвектива, находящаяся в тесной за-
висимости от «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци3. Эти
антимонофиситские инвективы (во всяком случае, первая и
третья) написаны православными армянами на греческом язы-
ке (т.е. не являются переводами с армянского). Авторы «Пове-
ствования» и антимонофиситских инвектив вовсе не стремятся
к обращению монофиситов. Содержание этих сочинений рас-
считано на самих армян-халкидонитов и предназначено охра-
нять чистоту их рядов от пропаганды национальной церкви.
Необходимость такого рода сочинений была востребована
тесной (географической, лингвистической, бытовой и т. п.)
близостью армяно-халкидонитской и армяно-монофиситской
общин.
С этой точки зрения весьма нагляден корпус антимонофи-
ситских сочинений на греческом языке, адресованных армян-
ской аудитории, в собрании рукописей монастыря святой Ека-
терины на Синае, который являлся бастионом православия.
Среди рукописей монастыря находится кодекс Sin. gr. 1699
(фрагмент манускрипта XIV в.), содержащий группу текстов,
относящихся к Армении:
1. листы 72г - 73v (Список католикосов Великой Армении);
2. листы 74г- 81v («Повествование»);
3. листы 81v - 89г (греческая версия Видения св. Саака
Партева);
4. листы 89г - 90v (Слово о двух природах во Христе св.
Григория архиепископа Великой Армении);
5. листы 90v - 92г (Трактат об употреблении вина, сме-
шанного с водой в Таинстве Евхаристии);
6. листы 92г - 97г (Письмо Иоанна к Захарии о рождестве
Христовом);
7. листы 97г - 126v;
8. листы 126v - 125г (две антимонофиситские инвективы,
приписываемые католикосу Сааку.
И «Повествование», и антимонофиситские инвективы бы-
ли созданы на греческом языке, распространенном среди чле-
нов армяно-халкидонитской общины, которым, собственно, и
были адресованы. Предположение, что двуязычный автор
«Повествования» писал для своей двуязычной аудитории на
своеобразном греческом языке, синтаксически примитивном и
23
адаптированном к армянской фонетике, грамматике и лексике,
представляется достаточно обоснованным и, во всяком случае,
объясняющим все факты и казусы, предлагаемые текстом ис-
точника. И, что особенно важно, эта гипотеза не вступает в
противоречие с лингвистической ситуацией в Византийской
Армении вообще и в среде армян-халквдонитов, в частности.
В V-VII вв. в Армении достигает расцвета «грекофиль-
ская» переводческая школа. Первые переводчики в то же вре-
мя являлись и основоположниками армянской оригинальной
литературы, главным образом, богословско-философской и
историографической. Богословские дискуссии V-VII вв. тре-
бовали от их участников духовных и интеллектуальных уси-
лий, знания конфессиональных и философских концепций,
умения конструировать на этой основе собственную, логиче-
ски стройную и теоретически обоснованную, систему воззре-
ний. Армянские богословы стремились дать свое понимание
христологической и тринитарной проблем с использованием
того же античного логико-философского инструментария, что
и их идейные противники в Византии. Грекофилы, получив-
шие прекрасное эллинистическое образование, в совершенстве
владевшие армянским и греческим языками, переводили па-
мятники античной науки, философии и литературы, разраба-
тывая одновременно собственную научную и философскую
терминологию. Они успешно участвовали в богословских и
философских диспутах. Мовсес Каланкатуаци рассказывает об
одной из таких дискуссий: «И хотя собравшиеся по повелению
императора греческие богословы были уверены, что благодаря
гибкости и богатству греческого языка они выйдут победите-
лями, однако, они получали достойный ответ. Ибо вера армян-
ской церкви была правой и [многие] хорошо владели грече-
ским языком»4.
Билингвизм, несомненно, отображает не только откры-
тость внешнему миру, но и определенную культурную специ-
фику. Мовсес Хоренаци, авторы «Бузандарана», Елише, Лазар
Парпеци принадлежали к армянским интеллектуалам, воспи-
танным на греческой культуре. Билингвизм грекофилов, по-
видимому, был достаточно широко распространен в Армении
этого периода и в особенности в общине православных армян.
24
т.к. армянское халкидонитство тесно связано и даже генетиче-
ски восходит к культурной деятельности грекофилов.
Примечания
1 La Nanatio de rebus Armeniae / G. Garitte. Paris, 1952.
2 Cod. Paris, gr. 900; Vat gr. 1101; Sin. gr. 1699; Patram bibliotecae
novum Auctarium. II (Paris, 1648); PG. T. 132. Col. 1155-1217; col.
1217-1237.
3 Garritte G. Les ecrits antianndnicnnc dits du catholicos Isaak // RHE.
1950. T. 45. C. 711-715.
4 Мовсес Каланкатуаци. История страны Алуанк / Критич. текст и
примеч. В.Д.Аракеляна. Ереван, 1983. С. 271-272.
Н.А. Бондарко
ПРОБЛЕМЫ АВТОРСТВА И СТАБИЛЬНОСТИ ТЕКСТА
В ЮЖНОНЕМЕЦКОЙ ДУХОВНОЙ ПРОЗЕ XIII ВЕКА*
С проблемой стабильности текста, бытующего в рукопис-
ной традиции, сталкивается любое историко-текстологическое
исследование, однако эта проблема интересна не только с точ-
ки зрения реконструкции оригинального текста (архетипа) по
сохранившимся редакциям или выбора «лучшей» редакции. В
ситуации фактической анонимности отдельных списков сочи-
нений на средневерхненемецком языке, приписывавшихся ав-
торитетным францисканским авторам Давиду Аугсбургскому
(ум. 1272) и Бертольду Регенсбургскому’ (ок. 1210-1272) (име-
на их учеников, развивавших их идеи и перерабатывавших их
труды, неизвестны), целесообразно ставить вопрос о степени
оригинальности каждой редакции.
Во всей христианской средневековой культуре наблюда-
ется парадокс: с одной стороны, авторы богословских и нази-
дательных сочинений всячески подчеркивают вторичность
своих сочинений по отношению к Св .Писанию. Известны мно-
гочисленные случаи ложных атрибуций, когда трактаты либо
самим автором, либо традицией приписывались другим авто-
ритетным церковным писателям. С другой стороны, даже до-
вольно крупные фрагменты чужих сочинений воспринимались
как общее достояние и часто включались в собственный текст
25
без всяких указаний на источник (Spamer 1910. S. 14-15). Пла-
гиатом считалось только заимствование чужого текста без
указания имени подлинного автора (Hartmann 2000. S. 94-95).
Таким образом, категория авторства в применении к средневе-
ковым богословским текстам разных жанров в целом требует
следующей дифференциации:
I. По принципу аутентичности текста, степени реального
участия пишущего субъекта в его создании: 1) авторство пол-
ное (текст самостоятелен и творчески оригинален: он записы-
вается или диктуется самим автором); 2) авторство частичное'.
а) условное (в тех случаях, когда текст в высшей степени неса-
мостоятелен и компилятивен); б) комплементарное (исходный
- чужой - текст редактируется или получает продолжение); 3)
авторство скрытое {текст приписывается другому - автори-
тетному - автору); 4) плагиат.
II. По принципу осознания пишущим своей авторской ро-
ли: 1) авторство осознанное', 2) авторство неосознанное.
Понятие неосознанного авторства (термин М.И.Стеблин-
Каменского: Стеблин-Каменский 1978. С. 133-134) уместно
применять не только к устной, но и к письменной традиции
средневековой духовной прозы, однако его четкое отграниче-
ние от авторства осознанного (хотя и анонимного) не всегда
возможно, поэтому корректнее говорить о преобладающих
тенденциях. В средневековой ученой традиции проводилось
четкое различие между автором, компилятором, комментато-
ром и писцом (Бонавентура). В то же время на практике это
различие осознавалось самими пишущими субъектами далеко
не всегда.
Оба выделенных принципа взаимодействуют друг с дру-
гом, в результате чего возникают различные комбинации.
Среди сочинений аугсбургских францисканцев встречаются
следующие разновидности авторства:
1) полное осознанное', латинские трактаты Давида Аугс-
бургского «De exterioris et interioris hominis compositione...»
(Frater David ab Augusta OFM), «Septem gradus orationis»
(Heerinckx. OFM. S. 146-170), сборники латинских проповедей
Бертольда Регенсбургского;
26
2) частичное неосознанное-, анонимный трактат-компиля-
ция «Сад духовных сердец» («Geistlicher Herzen Bavngart»:
Unger 1845), созданный в 1270-1290 гг.;
3) скрытое неосознанное-, немецкие проповеди, приписы-
ваемые в традиции Бертольду Регенсбургскому;
4) комплементарное неосознанное-, восточношвабская ре-
дакция А трактата Давида Аугсбургского «Семь ступеней мо-
литвы» (Pfeiffer. S. 387-39.7), обработка восходящей к Бер-
тольду Регенсбургскому проповеди «О чужих грехах» («Von
den fremeden sunden»: Pfeiffer & Strobl 1862. S. 211-219) в 117-й
главе «Сада духовных сердец».
Как следует из предлагаемой классификации, понятие
анонимности не менее сложно, чем понятие авторства, по-
скольку имеет разные аспекты значения. Так, все немецкие
проповеди, формально приписываемые Бертольду Регенсбург-
скому, фактически анонимны. Для проповедей Бертольда, за-
писанных по-немецки уже после его смерти, но сохранивших
воспоминания об индивидуальном стиле проповедника, К.Ру
применяет термин «квазиаутентичность» (Ruh 1981. S. 17).
Другой пример: трактат «Сад духовных сердец» как целое не
имеет авторской атрибуции; скорее всего, у него было не-
сколько авторов-компиляторов. Однако отдельные главы
трактата часто оформляются как цитаты из сочинений Отцов и
Учителей Церкви и менее известных, но авторитетных авто-
ров. Особенностями средневекового отношения к авторству
можно объяснить следующий факт: когда компилятор «Сада»
в более или менее свободной форме перерабатывает немецкие
и латинские сочинения Давида Аугсбургского, он ни разу не
упоминает его имени. Однако при заимствовании полного тек-
ста трактата «Семь первых правил добродетели» («Die sieben
Vorregeln der Tugend»: Pfeiffer 1845. S. 309-325) в главах 202 и
203 авторство Давида указывается в заголовке 202-й главы:
«Daz sint di .vij. regel die brvder Dauides». Характерно, что от-
дельные фрагменты этого текста уже были использованы в
предыдущих главах.
Анонимность не исключает проявлений авторской инди-
видуальности. Эта индивидуальность, однако, может прояв-
ляться не только в оригинальности мысли и стилистической
манере писателя, но также и в технике компиляции и перера-
27
ботки редактором исходного текста в новый, в комментариях
и вставках переписчика. Соответственно, следует различать
автора первичного и автора вторичного. Первичному автору
принадлежит первоначальный текст (автограф которого со-
храняется редко, а архетип поддается лишь гипотетической
реконструкции). Вторичный автор - это если и не обязательно
переписчик конкретного списка (в том случае, когда этот спи-
сок представляет собой более или менее точную копию с про-
тографа), то, по крайней мере, человек, создающий новую ре-
дакцию памятника. При богатой рукописной традиции вто-
ричных авторов может быть несколько, и каждый из них раз-
вивает трансформацию первоначального текста последова-
тельно или параллельно с другими. В исключительных случа-
ях первичный и вторичный авторы могут совпадать. В частно-
сти, как показал К.Ру, Давид Аугсбургский является автором
как латинской редакции L, так и верхнеалеманнской редакции
В трактата «Семь ступеней молитвы» (Ruh 1965).
В отношении исследуемой письменной традиции имеет
смысл считать вторичного автора реальным автором, посколь-
ку, во-первых, степень его ответственности за текст не мень-
ше, чем у первичного автора, а во-вторых, исходный текст не
всегда поддается однозначной реконструкции, и все редакции
равноправны между собой и одинаково важны для исследова-
ния, невзирая на временной приоритет.
В анализируемых памятниках авторское начало перево-
дчиков и редакторов может проявляться в следующих аспек-
тах: в стиле; языковом варьировании (лексика, морфология,
синтаксис); выборе языкового кода (при переводе или автопе-
реводе); композиции произведения; выборе жанра (при транс-
формации в другой жанр текст перерабатывается в соответст-
вии с новыми требованиями); эксплицитной авторской реф-
лексии (указания на источники текстовых заимствований, рас-
суждения от первого лица); атрибуции текста (указание своего
или чужого имени).
Смысл текста представляет собой более широкое понятие,
чем объективная информация (в данном случае конкретный
богословский смысл и содержание трактатов и проповедей).
Соответственно, смысловые изменения в ходе развития пись-
менной традиции могут затрагивать как объем и качество ис-
28
ходной информации, так и возможности интерпретации этой
информации, эмоциональные оттенки, они способны актуали-
зировать новые ассоциации и межтекстовые связи (прежде
всего в отношении Св. Писания). В исследуемом корпусе тек-
стов обнаруживаются следующие возможности смысловых
изменений:
I. Макроизменения: 1) преимущественно композиционные
(комбинаторные); 2) преимущественно информативные коли-
чественного порядка (изменение объема информации); 3) ин-
формативные качественного порядка (другая информация).
П. Микроизменения: 1) как следствие языкового варьиро-
вания (изменения оттенков текстового смысла); 2) как следст-
вие переключения языкового кода.
Композиционные изменения в исследуемых текстах под-
разделяются на информативные (вставки, пропуски) и неин-
формативные - комбинаторные (монтаж). На композиционных
изменениях основывается техника компиляции. В частности, в
трактате «Сад духовных сердец» обнаруживаются следующие
варианты «монтажа»: 1) заимствование текста целиком; 2) рас-
членение текста на небольшие самостоятельные фрагменты,
оформляемые в виде отдельных глав; 3) дробление текста на
более мелкие отрезки и помещение их в новый контекст в ка-
честве мозаичных фрагментов; 4) сокращение или расширение
текста с частичным перефразированием.
Все изменения, которые происходят с текстами, отража-
ются на языковом уровне. Однако языковое варьирование мо-
жет быть не только средством, обслуживающим изменения
смысла, но и первичным явлением, имеющим прежде всего
риторико-стилистический характер. Как известно, во всей
средневековой культуре личностное начало проявляется в по-
иске новых, эффектных комбинаций уже известных приемов,
диктуемых каноном, литературным этикетом (Лихачев 1987. С.
350-362; Буланин 1983. С. 5-6). Однако существование этикет-
ных рамок нередко стимулировало экспрессивность стиля.
Языковое варьирование может вызывать изменения тон-
чайших оттенков смысла в тексте, хотя и при сохранении об-
щего информативного ядра. При всей кажущейся незначи-
тельности таких микроизменений они в ряде случаев оказы-
ваются чрезвычайно важными для изучения проявлений ав-
29
•горского начала в памятниках средневековой религиозной ли-
тературы. Это особенно актуально для богословско-дидакти-
ческих сочинений, в которых нарративный компонент практи-
чески отсутствует или минимален Изменение грамматической
формы того или иного слова может неожиданным образом от-
крывать новые возможности для философско-богословской
интерпретации целой фразы. Часто, однако, наблюдается об-
ратная ситуация, когда введение редакторами и переписчика-
ми в исходный текст новых стилистических тропов и фигур
речи и даже столь распространенная в средневековой литера-
туре амплификация оставляют информативную сторону текста
почти в полной неприкосновенности. Чисто языковой и стили-
стический аспекты варьирования могут накладываться друг на
друга и не всегда поддаются разграничению. Однако вполне
возможно и целесообразно определение того, какая из двух
функций лингвостилистического варьирования преобладает в
конкретном случае - информативная или эстетическая.
В целом современное понятие авторства по отношению к
сочинениям аугсбургских францисканцев неприменимо, по-
скольку не проявление авторской индивидуальности, а вос-
произведение в новой форме уже известных мыслей было
стремлением средневековых редакторов и переписчиков. По
отношению к первоначальным текстам они осуществляли опе-
рации, несовместимые с представлением об авторских правах.
Как для составителей трактатов и проповедей, так и для их
читателей могло иметь значение только имя первичного, то
есть авторитетного автора (auctoritas), тогда как роль вто-
ричного автора практически не осознавалась. Это и дает осно-
вания трактовать вторичное анонимное авторство (особенно
при атрибуции авторитетному7 имени) как неосознанное.
* Работа выполнена при поддержке Российского Государственного
Научного Фонда, проект № 02-04-00285а.
Литература
Буланин Д.М. О некоторых принципах работы древнерусских писа-
телей // ТОДРЛ. Л., 1983. Т. 37.
Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы// Лихачев Д. С. Из-
бранные работы в трех томах. СПб., 1987. Т. 1.
30
Стеблин-Каменский М.И. Историческая поэтика. Л., 1978.
Frater David ab Augusta OFM. De exterioris et interioris hominis
compositione secundum triplicem statum incipientium, proficientium
et perfectorum libri ties / Ed. a PP. Collegii S. Bonaventurae.
Quaracchi: Ad Claras Aquas, 1899.
Hartmann С. C. de. Fures uefborum alienorum: Plagiat im Mittelalter //
Text und Autor: Beitrage aus dem Venedig-Symposium 1998 des
Graduiertenkollegs «Textkritik» Miinchen / Hrsg. von C. Henkes.
(Beihefte zu editio 15). Tubingen, 2000.
Heerinckx J OFM. Le ‘Septem gradus orationis’ de David d’Augsburg //
Revue d’ascetique et de mystique. 1933. T. 14.
Pfeiffer F. Deutsche Mystiker des 14. Jahrhunderts. Leipzig, 1845. Bd. 1.
Pfeiffer F., Strobl J. Berthold von Regensburg. VollstSndige Ausgabe
seiner deutschen Predigten. Wien, 1862. Bd. 1.
Ruh K. David von Augsburg. Die sieben Staffeln des Gebetes in der
deutschen Originalfassungherausgegeben. Miinchen, 1965.
Ruh K. Deutsche Predigtbiicher des Mittelalters // Beitrage zur Geschichte
der Predigt / Hrsg. von H. Reinitzer. Hamburg, 1981.
Spamer A. Uber die Zersetzung und Vererbung in den deutschen
Mystikertexten. Diss. GieBen, 1910.
Unger H. Geistlicher Herzen Bavngart. Untersuchungen und Text. Mun-
chen, 1969.
В.П Буданова
МАТРИЦА ЦИВИЛИЗАЦИИ ИОРДАНА
В современной варварологии сочинения Иордана зани-
мают особое место, определяемое как степенью их информа-
тивности, так и объемом и масштабом с ними связанных дис-
куссий. В первую очередь это касается «Гетики», удачно за-
крывающей многие лакуны истории Великого переселения
народов. Под влиянием исследований «Гетики» в XX в. про-
изошел определенный «перекос», смещение акцентов в изуче-
нии истории готов.
В современных научных исследованиях стал вновь воз-
рождаться позитивный интерес к материалу этого источника и
началась в определенном смысле «реабилитация» Иордана в
общем потоке раннесредневековой письменной традиции
Взгляд на Иордана, как на самого низкопробного компилято-
31
ра, который в большой спешке сделал эксцерпт сочинения
Кассиодора, добросовестно передавая его вымыслы и фальси-
фикации, сменил «штамп» абсолютного, буквального следова-
ния исторической логике «Гетики» в восхвалении готов и их
конунгов.
«Икона» Иордана заслонила реального человека, дейст-
вующего в реальной обстановке. Все это привело к известной
стагнации, когда Иордан и его «Гетика» перестали «работать».
Позитивизм исчерпал фактуру источника. Сравнительно-
исторический подход лишь усилил плотность дискуссии о
достоверности сведений «Гетики» и личности самого Иордана.
На мой взгляд, в исследовании «Гетики» назрела необхо-
димость вернуться к лексическому анализу, а именно - этни-
ческих, международно-правовых и социальных дефиниций,
употребляемых Иорданом. В XIX-XX вв. это направление
разрабатывалось достаточно фундаментально. Уже имеющие-
ся результаты и дальнейший лексический и семантический ана-
лиз текста, возможно, дополнят наши представления о ментали-
тете Иордана, отразившемся в особенностях его сочинений.
«Гетика» - обобщенный образ действительности эпохи
Переселения народов, созданный варваром, потерявшим свой
Барбарикум и стремящимся вписаться в систему ценностей
римской (ромейской) цивилизации. Сумбурное изложение со-
бытий, путаница, избирательная характеристика военных дей-
ствий, лакуны и умолчания - факторы не только проимпер-
ской тенденциозности Иордана, но и рефлексии писателя
«варварского королевства», находящегося перед катастрофой
завоевания. Композиция и стилистика «Гетики» показывают,
что Иордан не столько писал историю готов (Getarum origo),
сколько создавал для власти «варварского королевства» бла-
городных Амалов (Amalorum nobilitas) готский вариант все-
мирной истории, посвященный virorum fortium facta.
Если Кассиодор сделал историю готов частью римской
истории, то Иордан показал римскую историю в момент ее
соприкосновения с готами. По сути «Гетика» отразила встречу
варварства и цивилизации в наивысшей точке их взаимодейст-
вия. Кассиодор писал для римлян, призывая их принять гос-
подство варваров. Иордан пишет для готов, убеждая их к трез-
вому смирению и преклонению перед византийским импера-
32
тором. Многие из реальных и вымышленных персонажей «Ге-
тики» - бывшие варвары, ставшие римлянами. Их цель - обре-
тение на римской земле статуса, соответствующего их проис-
хождению и личным заслугам.
Оппозиция «цивилизация - варвары» в тексте присутст-
вует, однако понятия «варвары» (Get. 40) и «варварский» (Get.
69, 84, 85, 177) употребляются в значении «чужой». Иордан не
разграничивал Pax Romana и Pax barbaria. Для него они взаи-
мосвязаны, неразделимы и представляют единый totius terrae
или orbis terrae. В этом земном круге доминирует пространст-
во rei publicae Romanae. Ему лишь однажды противопоставля-
ется bafbariae tota (Get. 179). «Лимес» в значении границы ме-
жду Римской (ромейской) цивилизацией и варварским миром
в «Гетике» упоминается однажды (Get. 113, ad nostrum limes) в
связи с вандалами.
Язык Иордана не содержит понятия «цивилизация». Из-
ложение origo Gothorum и общая логика повествования вы-
страиваются в рамках модели преимущественно римской сис-
темы ценностей:
1. Война - почетное дело, достойное римского граждани-
на. В «Гетике» она представляется основным средством реше-
ния всех проблем. Вся жизнь подчинена военным задачам.
Иордан постоянно меняет противников, показывает разные
масштабы военных действий, различные способы ведения
войн, отмечает различные их цели и результаты, но война ос-
тается самым почетным, достойным занятием и «престижной»
работой: можно прославиться, сделать карьеру и обогатиться.
2. Римская цивилизация определяла положение человека,
исходя из его вклада в «общее дело». Иерархия племен, наро-
дов, а также значение той или иной личности выстраивается в
«Гетике» по соответствующей модели: что сделано предками
и самим человеком, родом или племенем. При этом подчерки-
ваются именно те достоинства, которые способствовали дос-
тижению определенных побед или процветания. Римская мен-
тальность рассматривала «общую пользу» как пользу каждого.
В изложении Иордана чем могущественнее становились готы,
тем более они возвышались над другими народами. И это по-
зволило Иордану поставить их в один ряд с римлянами и ут-
верждать: римляне и везеготы primas mundi gentes (Get. 182).
33
3. Закон почитался римлянами, как высшее связующее
начало. Иордан различает тех, которые живут inhabitant ritu
beluino (Get. 23) или в соответствии с природой, по собствен-
ным законам (naturaliter propriis legibus) (Get. 69, 116) и тех,
которые отважились подчиниться римским законам (Get. 131).
И народы, вставшие на этот путь, согласно Иордану, уже не
advene et peregrin!, но cives et domini. Конунгов «варварских
королевств» он оценивает по тому, руководствовались ли они
законами во имя общего блага рода или племени, или удовле-
творялись своими капризами.
4. Римская ментальность включала «римский миф» о доб-
лести (virtus) римлян, создавших величие государства, а также
императорский культ и исключительное место «первого лица»
в делах государства. Утверждение божественной, сверхчеловече-
ской природы императорской власти коснулось и «Гетики».
Иордан пишет, что император - это terrenus deus (Get.
143), для которого характерны ум (ingeniwn), доблесть (virtus)
и благоразумие (consilium) (Get. 139), так же как для готских
конунгов доблесть и благородство происхождения (yirtutis et
generis nobilitate) (Get. 174). Конунги готов выступают знаком
высшей «харизматичской» справедливости. Среди них многие
почитаемы не потому, что справедливы, а потому справедли-
вы, что почитаемы. Это отличившиеся доблестью и благород-
ством (yirtutis et nobilitatis) Геберих (Get. 112), умом и добле-
стью (prudentia et virtute) Эрманарих (Get. 120), строгий и бла-
горазумный (destrictus et prudens) Валия (Get. 164).
Образ вождя-лидера готов у Иордана включает не только
право на хранение родовых традиций, но и «присвоенное»
право на генеалогию, что лишало «происхождения» осталь-
ных. Так в эпоху Великого переселения народов, этот «подро-
стковый период» цивилизации человечества, «римский миф»
начал постепенно вытесняться «готским мифом». Впоследст-
вии, по мере убывания варварства и приращения цивилизо-
ванности, облик «святости» короля смягчался, и укреплялось
представление о долге верности.
5. Иордан один из первых обратил внимание на то, что
уже римляне выделяли готов не столько в роли завоевателей,
сколько в силу того, что они проявляли к культуре и традици-
ям Империи интерес, который был не свойственен другим
34
племенам. Готы были самыми образованными (sapientiores)
(Get. 40), человечными и просвещенными (humaniores et
prudentiores) (Get. 42). Они единственные среди других вар-
варских племен пробовали приобщиться к римской культуре и
наукам (Get. 69-72).
6. Римская держава никогда не ограничивалась лишь
своими провинциями. Еще у Полибия не было сомнений, что
римляне властвуют над всеми, кто не осмеливается проти-
виться их напору, каков бы ни был юридический статус этих
подвластных. Иордан отмечает различные формы политиче-
ского и военного воздействия на варваров. Варварские обще-
ства не подлежали римской власти и сохраняли собственное
государственное устройство, свои формы жизни и свое право,
но в случае проявления неугодной Империи политики подвер-
гались военному давлению. В «Гетике» выделяются три вида
«королевств»:
1) Варварские общества контактных «буферных» зон, где
варвары живут в своем государстве (suo regno) (Get. 69), в от-
далении (Get. 89), в своей стране (in patria) (Get. 100), имея
родное отечество (patria fines) (Get. 97), и свои места (propria
sedes, propria loca) (Get. 110, 115). Положение «друзей» и «со-
юзников Римского народа» давало известную безопасность их
владениям.
2) Не менее значительны «королевства», образовавшиеся в
пределах римского государства до падения Западной Римской
империи. Это готские образования в разное время занимавшие
северные области вплоть до Данубия (partes septentrionales
usque ad Danubium) (Get. 137), когда Фракия и Дакия При-
брежная стали им родной землей (solum genitalem) (Get. 138).
Он выделяет regnum везеготов, вандалов, свевов, герулов,
паннонских остроготов и regnum Теодориха.
3) Особое место в «Гетике» занимают «королевства», воз-
никшие после падения Западной Римской империи.
7. В римской системе ценностей особенную роль играла
связь статусов, социальных ролей, ordines, с некоторыми ви-
дами деятельности. Имела место иерархия статусов, основан-
ная на общественных функциях, военно-политических и соци-
альных ролях Статус «федератов» (Get 89, 112, 141, 145, 165)
выделен Иорданом у7 готов как их основная социальная ниша в
35
пределах Империи. Благодаря этому готы заняли ведущее по-
ложение в управлении государством, окончательно превра-
тившись в «народ-войско» и став murus regni (Get. 132).
8. Язык цивилизации, в том числе и римской, является
одним из важных компонентов ее развития. Он выступает
средством освоения информационного поля цивилизации, но-
сителем системы идей, ценностей и норм, средством комму-
никации и самоидентификации данной цивилизации. В «Гети-
ке», когда речь идет о племенах вне римского мира, Иордан
отмечает их внешние отличия, особенности этнонимов, но ни-
где не говорит о наличии языкового барьера между ними.
Лишь в пределах римского цивилизационного пространства он
выделяет язык как фактор, способствующий или препятст-
вующий «вхождению» варваров в римский мир. Здесь впервые
появляется определение «племена своего языка» (linguae huius
nationem) (Get. 133), каки осознание того, что для приобщения
к христианским ценностям готам требовались «наставники на
их языке» (doctores linguae suae) (Get. 131).
Таким образом, ментальность Иордана, проявившаяся в
«Гетике», отразила тот критический и трагический рубеж, ко-
гда готы уже были готовы к дальнейшему цивилизационному
развитию и созданию собственной цивилизации, но наложен-
ная на эту7 готовность «матрица римской цивилизации», усво-
енная ими, привела в конечном итоге к тому, что народ готов
дал истории опыт несостоявшейся цивилизации.
Т.Л. Вилкул
«И СЕДЕ... КИЕВЕ»
(К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ОДНОГО ИЗ ИСТОЧНИКОВ
НОВГОРОДСКОЙ ПЕРВОЙ ЛЕТОПИСИ
СТАРШЕЙ РЕДАКЦИИ)
О происхождении древнейшей части старшей редакции
Новгородской первой летописи (Синодального списка НПЛ,
далее Син.) существует множество противоречивых мнений. В
статьях за XT - начало XII в. исследователи видели свод,
предшествовавший ПВЛ или же наоборот - сокращенное из-
36
ложение последней ее редакции; высказывались различные
предположения о времени его составления1. Здесь хотелось бы
обратить внимание на одну специфическую черту записей
Син. Сообщения за XI век бедны формулами о смене князей.
Имеется в виду преимущественно стандартная формула «князь
N седе на столе...» и, в меньшей степени, подобные ей («поса-
диша», «дата», «вниде»),
В статьях XI в. нет ни одного полного известия о смене
новгородского князя (где сообщалось бы о смерти или изгна-
нии предшественника и о вокняжении/посажении нового кня-
зя2). Имеется только три аналогичных сообщения о переменах
на киевском княжеском столе в это время. Они касаются Яро-
слава Владимировича («Ярославъ иде Кыеву и седе на столе
огця своего Володимира», 6525 г.), Изяслава Ярославина («пре-
ставися Ярославъ и седе Изяслав Кыеве на столе», 6562 г.),, и
Святополка Изяславича: «преставися Всеволода и седе Свято-
полкъ Кыеве», 6601 г.). Сравнение с параллельным источни-
ком - «Повестью временных лет» (ПВЛ) - показывает, что в
данном случае сталкиваемся с чем-то необычным. Собствен-
но, новгородских известий такого типа немногим больше, чем
в Син., но киевская группа гораздо репрезентативнее (11 со-
общений в НПЛ против трех в Син.).
Син. ПВЛ по Лаврентьевскому списку
6525 Ярославъ иде Кыеву и седе на столе отця своего Во- лодимира 6562 преставися Ярославъ и седе Изяслав Кыеве на столе 6576 высекоша Всеслава 6577 приде Изяслав, а Всеслав бсжа 6523 Святополкъ же седе Кыеве по отци своемь 6524 .Ярославъ же седе Кыеве на столе отьни и дедни 6526 Болеславъ же бе Кыеве седя 6527 Ярославъ же седе Кыеве 6562 Преставися великыи князь русыжыи Ярославъ... Пришедь Изяславъ седе Кыеве 6576 людье же высекоша Всесла- ва ис поруба ... и прославиша и среде двора къняжа 6577 повде Изяславъ с Болесла- вомь на Всеслава... и седе Изя- славъ на столе своемь
37
6581 прогнаста Изяслава Свя- тослав и Всеволода 6586 убьена быста 2 князя Изя- слав и Борис 6601 преставися Всеволода и седе Святополкъ Кыеве 6581 извде Изяславъ ис Кыева Святославъ же и Всеволода вни- доста в Кыевъ... и седоста на столе на Берестовомь 6584 преставися Святославъ сынъ Ярославль... и седе по немь Всеволодъ на столе 6585 и пришедъ Изяславъ седе Кыеве 6586 убьенъ бысть князь Изяславъ Всеволода же седе Кыеве на столе 6601 преставися великыи князь Всеволода... приде Святополкъ Кыеву... /и/ седе на столе
Наблюдения над более поздними сводами подтверждают,
что известия о вокняжении входили в категорию наиболее
обязательных при летописной фиксации событий3. Таким об-
разом, особенности Син. не являются случайными и требуют
объяснения.
В ХП-ХП1 вв. умолчание о факте вокняжения, как прави-
ло, связано с конфликтной ситуацией. Вероятно, так вокняже-
нис/посажение отмечалось летописцем как «неправильное».
Например, в тексте Лаврентьевской летописи за XII в. не от-
мечено утверждение Изяслава Давыдовича после смерти
Юрия Долгорукого в Киеве (6665 г.), а в записях той же лето-
писи за XIII в. не говорится о появлении конкурента суздаль-
ской династии, Мстислава Мстиславича, в Новгороде (6718 г.).
В НПЛ не фиксируется начало киевского княжения Всеволода
Ольговича - событие, не доставившее удовольствия всему
племени Владимировичей и Новгороду7, конфликтовавшему с
этим князем (6646-6647 гг.), нет о посажении в Киеве Глеба
Юрьевича (6676 г.), сопровождавшемся разгромом Киева и
повлекшем за собой осаду Новгорода.
В некоторых случаях, по-видимому, корректировка по-
добных известий связана с определенными идеями, обоснова-
нием прав на княжение. Примечательно соотношение сообще-
ний о чередовании князей (Изяслава Мстиславича и Юрия
Долгорукого) в бурные 1146-1151 годы. Согласно НПЛ и
38
Ипатьевской летописи, первым в Киеве сел Изяслав, а следом
за ним - его соперник Юрий4. В Лаврентьевской летописи де-
ло обстоит прямо противоположным образом: в 1146 г. Изя-
слав только «вниде», но «седе» он лишь вместе с дядей Вяче-
славом в 1151 г.5.
Возвращаясь к тексту Син. за XI в., можно заметить, что
все три случая употребления формулы «...и седе» касаются
одной линии - линии Святополка. Вначале «на столе отця сво-
его» сел Ярослав Владимирович, затем Изяслав Ярославич, и
наконец, Святополк Изяславич. Совершенно обойден Всево-
лод, что удивляет, ведь в ПВЛ Всеволод Ярославич выделен
особо6. Похоже, что летописцем-составителем свода, легшего
в основу первой части Син., последовательно проведен дина-
стический принцип.
Надо сказать, что полного аналога такому подходу в
древнерусском летописании мы не встретим, хотя выделение
по династическому принципу непоследовательно проводится
на некоторых других формулах7. В нашем случае имеет значе-
ние и тот факт, что именно в Син. имеется сообщение о рож-
дении Святополка (6558 г.) и нет известия о рождении Влади-
мира Мономаха, присутствующее в ПВЛ. Все это подтвержда-
ет гипотезу М.Х.Алешковского о том, что при составлении
Син. был использован Святополчий свод, предшествовавший
ПВЛ8. По-ввдимому, можно говорить об определенной цель-
ности замысла его автора, насколько об этом можно судить по
такому конспективному тексту, как ранняя часть Син.
Примечания
1 Обзор литературы см.: Гиппиус А А. К истории сложения текста
Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сбор-
ник. 1997. Вып. 6 (16). С. 34-41.
2 Нет сообщения о начале княжения Владимира Ярославина (первое
упоминание под 6547 г. ошибочное; под 6550 г. правильное); после
сообщения о смерти Владимира (6560 г.) нет записи о том, кто сме-
нил его на новгородском столе; под 6577 г. в качестве новгородского
князя упоминается Глеб Святославич, но нет записи о его вокняже-
нии; под 6587 г. есть запись о смерти Глеба, но ничего не сказано о
том, кто стал его преемником; под 6603 г. читаем единственное пря-
мое сообщение «и вдапга Давыду Новъгородъ». но. тем не менее,
неизвестно, кто сидел в городе до этого. Наконец, со статьи 6605 г.
39
начинаются записи Мстислава Владимировича, и в них опять-таки
отсутствует начало (первая запись: «победи Мьстислав с новгородци
Олта...»).
3 Гимон Т.В. Новгородское летописание XII-XIII вв.: Проблема отбо-
ра событий для фиксации // Образы прошлого и коллективная иден-
тичность в Европе до начала нового времени. М., 2003 (в печати).
4 НПЛ: 6654 г.: «...и поможе богъ Изяславу, и седе Изяслав на столе,
а Игоря самого яша»; 6657 г.: «Гюрги приде на Кыевъ... и седе Гтор-
ги Кыеве, а Изяславъ бежал. Ипатьевская летопись: 6654 г. : «преста-
вися Всеволодъ... Изяславъ... въеха в Киевъ... и седе на столе»;
6657 г.: «Изяславъ... побеже... а Гюрги... поиде Киеву... и седе на
столе отца своего»; 6658 г.: «Изяславъ же приде с полкы своими
Киевоу... Вячеславъ... поеха в свои Вышегород а Изяславъ седе
Киеве»; 6658 г.: «Вячеславъ поеха Вышегороду а Изяславъ въ свои
Володимеръ... Дюрги же седе в Киеве»; 6658г.: «Гюрги бежа...
Изяславъ же в Кыеве седе на столе»; 6659 г.: «оуведе Изяславъ...
Вячьслава оу Киевъ. Вячьславъ же... седе на столе... Изяславъ же с
Вячеславомъ седе въ Киеве Вячеславъ же на Велицем дворе а Изя-
славъ подъ Угорьскимъ».
5 6654 г.: «Всеволодъ... скончася... и вниде Изяславъ в Кыевъ...»;
6657 г.: «Изяславъ... бежа..., а Гюрги вниде в Кыевъ... и седе на
столе...»; 6658 г.: «Гюрги... еха ис Кыева... Изяславъ в Кыеве...»;
6659 г.: «Изяслав же седе с Вячеславом в Кыеве Вячеславъ на Вели-
ком дворе а Изяславъ подъ Угрьскымь».
6 Не в формулах о вокняжении, а в сообщении о его смерти. Только
он наравне с Ярославом назван «великим князем», ср. статьи 6562 и
6601 гг.
7 Благочестивых и официальных. Например, выражение «благовер-
ный/великий князь» в Ипатьевской летописи касается Святополка
(6621 г.), а далее: Владимира Мономаха (6634 г., «благоверный и
великий»), Мстислава Владимировича (6641 г., «благоверный»),
Изяслава Мстиславича (6662 г., «великий»), Ростислава (6668 г.,
«благоверный»), Рюрика Ростиславича (6691 г., «великий»). Исклю-
чение составляют упоминания некоторых представителей суздаль-
ской династии после Юрия (эти фрагменты дословно совпадают с
Лаврентьевской) и Святослав Всеволодич. См. также примеч. 5.
8 Алешковский М.Х Повесть временных лет: Судьба литературного
произведения в Древней Руси. М., 1971. С. 25-31.
40
Н.А. Ганина
К ИНТЕРПРЕТАЦИИ СООБЩЕНИЙ ИОРДАНА
ОБ ЭРМАНАРИХЕ (GETICA 116-130)
1. Основными историческими источниками, донесшими
сведения о короле остроготов Эрманарихе (Эрменрихе, Гер-
манарихе*; ум. в 375 или 376 г.), являются труды Аммиана
Марцеллина и Иордана. Упоминание Эрманариха в «Римской
истории» Аммиана Марцеллина лаконично: гунны «смело
прорвались внезапным нападением в обширные и плодород-
ные земли Эрменриха, весьма воинственного царя, которого
страшились соседние народы из-за его многочисленных и раз-
нообразных военных подвигов. Пораженный силой этой вне-
запной бури, Эрменрих в течение долгого времени старался
дать им решительный отпор и отбиться от них; но так как
молва всё более усиливала ужас надвинувшихся бедствий, то
он положил конец страху перед великими опасностями добро-
вольной смертью» (XXXI, 3: Аммиан Марцеллин. С. 494-495).
Это сообщение всецело обусловлено прагматикой повествова-
ния: до указанного эпизода Аммиан Марцеллин нигде не упо-
минает Эрманариха, само обращение к теме происходит в кон-
тексте рассказа о нашествии гуннов, а далее лишь отмечается,
что Эрманариху наследовал Витимир. Тем самым эпизод ком-
пактен, замкнут и не требует продолжения, поскольку для
Аммиана Марцеллина Эрманарих - лишь одна из фигур в не-
обозримом ряду7 варварских вождей.
2. Иная точка зрения представлена в сообщении Иордана:
«...Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил
весьма много воинственных северных племен и заставил их
покоряться своим законам. Немало древних писателей сравни-
вали его по достоинству с Александром Великим. Покорил же
он племена: гольтескифов, тиудов, инаунксов, васинабронков,
меренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул, навего,
Готская форма для латинизированного Hermanatic(h)us должна
реконструироваться как *Ermananks (< *егтап- ‘великий, могучий,
ужасный’ + *riks ‘царь’). «Эрманарих» - традиционная русская
передача имени (ср. «Теодорих» < лат. Teoderic(h)us < *Piu6ariks).
41
бубегенов, колдов. Славный подчинением столь многих [пле-
мен], он не потерпел, чтобы предводительствуемое Аларихом
племя герулов... не подчинилось... его власти... После пораже-
ния герулов Германарих двинул войско против венетов... все
они подчинились власти Германариха... Умом своим и добле-
стью он подчинил себе также племя эстов... Он властвовал,
таким образом, над всеми племенами Скифии и Германии, как
над собственностью» (Get. 116-120: Иордан. С. 83-84). Как
отмечает Е.Ч.Скржинская, Иордан явно стремился подчерк-
нуть могущество Эрманариха как «благороднейшего из Ама-
нов» (Скржинская 1997. С. 265). Такой взгляд Иордана всеце-
ло обусловлен ориентацией на сложившуюся традицию изло-
жения истории готов у Кассиодора Сенатора и Аблавия.
3. Важно, однако, что упоминания Эрманариха отсутст-
вуют в сохранившихся трудах Кассиодора. Так, в «Variae» мы
не найдем этого имени ни в перечне достославных готских
королей, чей род продолжает Амаласвинта (ср. Var. XI,I, а. 533:
Cassiodori Senatoris «Variae». Р. 330), ни в каком-либо ином
сообщении о роде Амалов, ни, что еще более примечательно, в
послании Теодориха к эстам (айстиям) (ср. Var. V,2, а. 523/526:
Cassiodori Senatoris «Variae». P. 134), якобы покоренным Эр-
манарихом. Возможны различные гипотетические интерпре-
тации этих фактов («неудачливость» Эрманариха как препят-
ствие упоминанию в хвалебном перечне, принадлежность Эр-
манариха к «иной ветви Амалов», политические соображения),
однако несомненно, что для официальной «традиции Теодо-
риха - Амаласвинты» Эрманарих, несмотря на превозношение
его Иорданом, отнюдь не являлся центральной фигурой. Само
по себе это еще не дает оснований для вывода о том, что све-
дения Иордана об Эрманарихе почерпнуты исключительно из
«Истории готов» Аблавия; охват соответствующего материала
в «Variae» был явно не столь широк, как в «Истории готов»,
где Эрманарих вполне мог быть упомянут хотя бы вскользь.
Тем не менее, показателен отмеченный Е.Ч.Скржинской факт,
что Иордан ссылается на Аблавия (Ablavius descriptor
Gothorum gentis) в тех контекстах «Getica» (Get. 28, 82), где
речь идет именно о пребывании готов в причерноморских об-
ластях (Скржинская С. 190. 265). Иной вопрос - не заимство-
ваны ли сами эти ссылки из текста «Истории готов» Кассио-
42
дора Сенатора? Обобщая эти наблюдения, можно с большой
долей уверенности полагать, что представленное у Иордана (и,
возможно, у Сенатора) повествование об Эрманарихе восхо-
дит к труду Аблавия и причерноморской традиции остроготов.
4. Сообщение Иордана задает проблему «королевства
[regnum] Эрманариха». Как убедительно показали исследова-
ния, восходящий к к Аблавию перечень упоминаемых у Иор-
дана «северных племен» («arctoi gentes»: Get 116-117) заим-
ствован из неизвестного итинерария или даже из нескольких
источников (Скржинская 1997. С. 265-266; Hachmann 1970. S. 47-
71, 81-110; Буданова 1990. С. 123). Истолкование соответству-
ющих этнонимов - отдельная обширная проблема (обзор биб-
лиографии см.: Скржинская 1997. С. 255-256; Топоров 1983.
С. 257-263; Буданова 1990. С. 125-128), однако в общем отме-
чается, что перечень племен, соотносимый с Прибалтикой, По-
волжьем, Приазовьем и Балканами, отражает не структуру «пред-
государственного образования» (ср.: Топоров 1984. С. 227), а
линии известных в то время торговых путей или пути освое-
ния готами побережья Балтийского моря и иных территорий.
5. Весьма примечательно сообщение Иордана о гибели
Эрманариха: «Германарих, король готов, который... хотя и
был победителем многих племен, призадумался, однако, с
приходом гуннов. Вероломному же племени росомонов, кото-
рое в те времена служило ему в числе других племен, подвер-
нулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышена-
званного племени..., по имени Сунильду, за изменнический
уход [от короля], ее мужа, король [Германарих] приказал ра-
зорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их
вскачь. Братья же ее, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, по-
разили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил
жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер,
король гуннов, двинулся войной на ту часть [готов, которую
составляли] остроготы... Между тем Германарих, престарелый
и одряхлевший, страдал от раны и, не перенеся гуннских набе-
гов, скончался на сто десятом году жизни» (Get. 129-130:
Иордан. С. 86).
На то, что «Getica» доносит отзвук германского эпоса,
указывают имена, сохраненные в дальнейшей эпической тра-
диции («Старшая Эдда», «Hamdismal»), а также характерная
43
коллизия родовой мести. Эпос в то время был для готов, как и
для всех древних германцев, единственной формой историче-
ского нарратива; применение готского устного предания о
смерти Эрманариха к историческому нарративу иной культу-
ры было, вне всякого сомнения, произведено не самим Иорда-
ном, а его предшественниками (Кассиодором Сенатором, Аб-
лавием). Однако при наличии ряда эпических «ключевых по-
зиций», донесенных устной традицией до Скандинавии (спо-
соб казни Сунильды, месть братьев) можно видеть, что в кон-
тексте «Getica» фабула размыта: неясно, отчего Эрманарих не
погиб от меча Сара и Аммия, тогда как в «Речах Хамдира»
гибель братьев объясняется их отказом от помощи сводного
брата Эрпа.
6. В связи с этим весьма убедительными представляются
соображения Т.М.Андерссона о стремлении Кассиодора к соз-
данию единой непротиворечивой версии гибели Эрманариха
при наличии двух исходных противоречащих друг другу ис-
точников: авторитетного сообщения Аммиана Марцеллина и
готского устного поэтического предания (Andersson 1963. Р. 31). И
действительно, отсылка-полемика такого рода известна (ср.
рассказ о выкупе готов ценою коня: Get. 38). Важно в данном
случае и то, что версия Кассиодора (Аблавия) не должна была
порочить «благороднейшего из Амалов»: самоубийство, пред-
принятое Эрманарихом в тяжелом положении, не порицалось
в категориях культуры Аммиана Марцеллина, но явно не со-
ответствовало германским понятиям о героизме. Потому апел-
ляция к эпической версии оказывается в данном случае на-
сущной, хотя всех деталей фабулы (помощи младшего брата
«как нога ноге» и проч.) латинское историческое повествова-
ние Кассиодора (Аблавия) и не вмещает, будучи склонно ско-
рее затушевывать и реинтерпретировать яркую эпику (ср. пре-
небрежительное отношение к «басням» - «fabulae»).
7. С одной стороны, легко было бы счесть рассказ Иорда-
на (равно как и его несохранившийся латинский источник)
фиксацией неизвестной Аммиану Марцеллину исторической
коллизии - мести за смерть Сунильды - и тем самым интер-
претировать как «рациональное зерно» эпоса. Однако версии
об убийстве Эрманариха в результате кровной мести противо-
речит вполне ясное сообщение Аммиана Марцеллина, обычно
44
обнаруживающего хорошую осведомленность в современных
ему событиях. Не менее легко впасть в другую крайность,
объявив этот контекст «Getica» слепым пересказом известного
историкам эпоса и тем самым - беспочвенной легендой. Со-
общение о родовой распре вполне могло учитывать некие ре-
альные взаимоотношения, которые, однако, могли и не быть
причиной смерти Эрманариха (ср. историческое и эпическое
осмысление смерти Аттилы). Таким образом, отраженный в
«Getica» рассказ о гибели Эрманариха является точкой пере-
сечения и взаимодействия двух тенденций - апелляции к пре-
данию (эпосу) и ориентации на позднеантичную историче-
скую традицию, причем первое выступает как средство аполо-
гетики и создания особого колорита, а второе - в качестве ре-
шающего критерия достоверности сообщения.
Литература
Аммиан Марцеллин. Римская история (Res gestae) I Пер. с лат.
Ю.А.Кулаковского и А.И.Сонни. СПб, 1996.
Буданова В.П. Готы в эпоху Великого переселения народов. М., 1990.
Иордан. О происхождении и деяниях готов (Getica) / Пер., вст. ст.,
коммент. Е.Ч.Скржинской. СПб, 1997.
Скржинская Е. Ч. Комментарий // Иордан. О происхождении и дея-
ниях готов (Себса).СПб, 1997.
Топоров В.Н Древние германцы в Причерноморье: результаты и
перспективы // Балто-славянские исследования 1982. М., 1983.
Andersson Т.М. Cassiodorus and the Gothic Legend of Ermanaric //
Euphorion. 1963. T. LVIL
Cassiodori Senatoris «Variae» / MGH. AA. Berolini, 1894. T. ХП.
HachmannR. Die Goten und Skandinavien. Berlin, 1970.
Н.Ю. Гвоздецкая
КРЕЩЕНИЕ НОРВЕГИИ
В ИЗОБРАЖЕНИИ «КРУГА ЗЕМНОГО»
(НАРРАТИВНО-СЕМИОТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)’
«Крут Земной» - собрание саг о норвежских конунгах, со-
ставленное в начале Х1П в. и приписываемое исландскому
* Исследование проведено при поддержке РФФИ (проект № 01-06-80341).
45
ученому и политическому деятелю Снорри Стурлусону, - яв-
ляется важным источником по истории христианизации Нор-
вегии. Оценивая (вслед за А.Я.Гуревичем) это творение как
«самое совершенное создание среди саг о конунгах», хотелось
бы обратить особое внимание на жанр королевской саги как
«формы, в которой средневековая скандинавская цивилизация
давала себе отчет о себе самой и о своем прошлом» (Гуревич
1972. С. 14, 22). Стиль мышления Снорри действительно оп-
ределяется не только объективностью повествования, стрем-
лением к его полноте и целостности (связанным с недостаточ-
ным разграничением «художественной» и «исторической»
правды, о чем см.: Стеблин 1984. С. 20-43), но и отсутствием
прямого выражения авторской точки зрения, прямого вмеша-
тельства автора в рассказ. Вместе с тем следы устной тради-
ции и уважение к «молве» еще не делают «королевскую сагу»
непосредственным отражением «народного сознания». Лич-
ность автора «королевской саги», ориентированной на пре-
одоление родовой этики и укрепление этики государственной,
не растворяется полностью в повествовании - она лишь нахо-
дит себе не прямые, но косвенные средства обозначения, ко-
торые, не уничтожая иллюзии «безличного» изображения,
формируют у читателя определенный взгляд на рассказывае-
мые события. Подтверждением тому служит воссоздание ис-
тории крещения Норвегии в «Круге Земном».
Не раз отмечался исследователями поверхностный и при-
нудительный характер христианизации страны, распростра-
ненное двоеверие или сохранение внекультовых представле-
ний, уходящих корнями в глубокую древность (Гуревич 1972.
С. 166-175; Стеблин 1984. С. 93-104, 181-198). «Крут Земной»
и в самом деле содержит немало ярких примеров расправ над
язычниками, которые способствовали созданию трафаретного
образа крещения Норвегии «огнем и мечом». Читателю нового
времени, как отметил М.И.Стеблин-Каменский, рассказ Снор-
ри мог бы даже показаться «написанным с целью вызвать от-
вращение к христианству и государственной идеологии»
(Стеблин 1980. С. 584). С другой стороны, в творении Снорри
приводятся столь многочисленные «практические» доказа-
тельства превосходства новой веры над старой, что автор
46
«Круга» мог бы быть причислен и к пропагандистам офици-
ально-церковной идеологии.
Вопрос о единстве и цельности авторской точки зрения
на христианизацию Норвегии, как она представлена в «Круге
Земном», весьма непрост, и едва ли можно надеяться на его
скорое и однозначное разрешение. Отметим лишь, что понима-
ние Снорри государственно-политических мотивов норвежских
конунгов-миссионеров еще не означает «тенденциозности» его
воззрений, так же как и его «наивная объективность праистори-
ка» (Стеблин 1980. С. 584) не исключает присутствия в тексте
некоей авторской позиции (хотя и не выраженной явно).
Авторское мышление, лишенное в эпоху «неосознанного
авторства» собственных риторических средств самовыраже-
ния, должно было обнаруживать себя в единственно доступ-
ной для него форме - знаковой организации текста, то есть
композиционной расстановке событий, лиц, фактов, размеще-
нии нарративных акцентов, употреблении слов и т.п., несмот-
ря на то, что текстовая деятельность раннесредневекового ав-
тора, разумеется, еще не похожа на те операции с литератур-
ным «материалом» (реальным или вымышленным), которые
составили суть авторской активности в последующие эпохи.
Какой же образ крещения Норвегии рисует Снорри? Пре-
жде всего обращает на себя внимание тот факт, что рассказ
Снорри сосредоточен не на крещении, но на крестителях, трех
норвежских конунгах, которые последовательно и целена-
правленно стремились обратить своих соотечественников в
новую веру - и достигли разного успеха и разных результатов.
В центре повествования, несмотря на разветвление сюжетных
линий, всегда стоит образ заглавного героя саги. Именно ему -
Хакону Добром}7, Олаву Трюггвасону или Олаву Святому, его
конфликтам с политическими противниками и управляемым
народом (бондами) - посвящено повествование саги, и потому
отдельные эпизоды крещения, сколь бы живо и полнокровно
ни воспроизводили они действительность (а скорее, как раз в
силу этого неосознанного художественного вымысла), не
должны рассматриваться как непосредственное отражение ре-
альных событий. Каждый из подобных эпизодов имеет в пер-
вую очередь знаковый характер в тексте, то есть обретает свой
истинный смысл с связи с развитием повествования о деятель-
47
ности и характере конунга. В них-то (политических и этиче-
ских плодах христианизации) и содержится, на наш взгляд, то
«моральное оправдание» крещения страны в глазах автора,
которое позволяет ему спокойно переходить от расправ над
язычниками к возвышенным и трогательным сценам проявле-
ния святости Олава, завершающим битву при Стикластадире.
Эстетическое удовлетворение, которое получает при этом чи-
татель, - величайший довод в пользу наличия единой автор-
ской позиции в тексте «Крута», без которой образ автора рас-
пался бы на две противоречащие друг другу фигуры - «наив-
ного праисторика» и «тенденциозного историографа», а само
произведение едва ли состоялось бы как литературный ше-
девр. Попытаемся проиллюстрировать высказанные доводы
конкретными примерами.
Яркой особенностью рассказа о крещении Норвегии явля-
ется его привязанность к личностям конунгов-миссионеров,
причем успех их деятельности во многом зависит от того, на-
сколько изменение внешних форм социального поведения со-
четается в них самих с внутренним перерождением. Последнее
никогда не комментируется в тексте прямо, однако анализ
композиции саг и используемых автором нарративных деталей
позволяет сделать недвусмысленные выводы.
Хакон Добрый, последний сын Харальда Прекрасноволо-
сого, получает крещение, будучи отдан на воспитание англий-
скому королю Этельстану (названному в саге Адальстейном).
Характерно, что при первом упоминании в тексте христианст-
во предстает как религия не только «правильная», но и «высо-
кая» в этическом плане: Адальстейн велит «крестить Хакона и
обучить его правой вере, а также добрым нравам и куртуазно-
му обращению» (Снорри 1980. С. 65). На фоне подобной ха-
рактеристики последующее нежелание бондов принять веру
Хакона таит в себе негативные импликации и оправдывает
настойчивость конунга. Тем не менее поражение конунга в
столкновении с народом вызывается скорее недостатком на-
стойчивости: он не угрожает, а только просит; соглашается пере-
нести дело о крещении на тинг; идет на уловки, чтобы объяс-
нить свое поведение окружающим (так, крестное знамение,
которым конунг осеняет на пиру жертвенную пищу, истолко-
вывается как знак молота, атрибута языческого бога Тора).
48
«Сага о Хаконе Добром» создает портрет конунга, кото-
рый «желает каждому добра» (Снорри 1980. С. 67). Ему про-
тивостоит Эйрик Кровавая Секира, который, приняв крещение
от того же Адальстейна, нарушает мир и погибает в битве. И
хотя Эйрик тоже «принял правую веру» (Снорри 1980. С. 68),
но лишь о Хаконе сказано, что «он был также хорошим хри-
стианином» (Снорри 1980. С. 65). Здесь различается крещение,
принятое по политическим соображениям, и обращение как
личный акт веры. Однако Хакон все же идет на примирение с
бондами ввиду внешней военной угрозы для страны, причем
его терпимость к родовым обычаям оборачивается насилием
над собственной совестью - даже и в смерти своей он не идет
наперекор законам предков (Хакон был похоронен по языче-
скому обряду и с почестями препровожден в Вальгаллу), хотя
и раскаивается в своем отступничестве (Снорри 1980. С. 85).
«Хороший конунг» и «хороший христианин» оказываются в ре-
альности несовместимыми. Здесь намечается центральная лич-
ностная проблема «Круга» - совмещение обязанностей чело-
века перед Богом и правителя перед своим народом, - которая
получает окончательное разрешение лишь в фигуре Олава Свя-
того, искупающего насилие жертвенным служением родине.
Сходная расстановка акцентов обнаруживается и в «Саге
об Олаве Трюггвасоне»: заглавному герою, обращенному в
христианство мудрым отшельником, противостоят его поли-
тические противники (норвежский конунг Харальд Серая
Шкура и датский конунг Харальд с сыном Свейном), для ко-
торых новая религия оказывается лишь политическим прие-
мом, посредством которого они могут удерживать власть и
притеснять соотечественников. Напротив, в обращении Олава
подчеркивается серьезность, с которой он отнесся к предска-
занной миссии крестителя, а также мотив учения и учености,
которых требовала новая вера. В связи с этим иной характер
приобретает в жизнеописании Олава и авторская оценка его
конфликтного (вплоть до агрессии) поведения: его стремление
занять норвежский престол неотделимо в повествовании от
исполнения им высокой миссии. Рассказ о задуманном и осу-
ществленном им крещении Норвегии дает немало примеров
жестокости. Вместе с тем появляются отдельные нарративные
приемы, которые показывают, что Олав следовал в своем по-
49
ведении некоему толерантному образцу, даже если его не вы-
нуждали к нему обстоятельства. Там же, где он изменяет это-
му образцу, ему изменяет и его удача. Приведем примеры (по-
дробный анализ см.: Гвоздецкая 2003).
По прибытии в Англию он «стоял там в одной гавани и
вел себя мирно, так как Англия была крещеной, и он тоже был
теперь крещеным» (Снорри 1980. С. 116). Подобные прямые
объяснения поступков Олава составляют исключение, чаще
его терпимость обозначается в саге косвенно, через его пове-
дение (уговор, убеждение и уловки предшествуют угрозам и
насилию, и т.п.). Неуступчивым Олав становится в деле кре-
щения соотечественников, но насильственным действиям ко-
нунга сага вначале дает оправдательную мотивировку, иногда
прибегая к сверхъестественному объяснению (так, убийство
под пытками упорного язычника Эйвинда оправдывается, оче-
видно, тем, что Эйвинд - это «дух, оживший в человеческом
теле благодаря колдовству финнов» (Снорри 1980. С. 145). Од-
нако постепенное накопление в саге подобных эпизодов соз-
дает впечатление, что нарастание агрессии и алчности в пове-
дении Олава каким-то образом отражается и на его судьбе:
причиной его гибели оказывается бессмысленная поездка за
приданым жены, когда Олав оказывается в ловушке у своих
врагов. Любопытно, что и роль вражеской коалиции выявляет-
ся в саге по мере ужесточения внутренней политики Олава,
когда как бы исчерпывается запас его толерантности - как ге-
рой древних эпических сказаний, Олав сам «выращивает свою
судьбу» (Гуревич 1979: 25-26). Став крестителем родины,
Олав «не дотягивает» до роли ее святого покровителя - эта
роль достается его преемнику (двойственность фигуры Олава
Трюггвасона проявляется и в его таинственном исчезновении
под водой, через которое он избежал выбора погребения - по
языческому или христианскому обряду).
Хакон Добрый и Олав Трюггвасон явно противостоят
друг другу’ в плане достижения намеченной цели и характера
поведения, но ни один из них не разрешает дилеммы - как
«совместить обязательное для христианина милосердие к вра-
гам и военные (и «властные») обязанности конунга. Это со-
вмещение достигается в образе Олава Святого через посте-
пенную трансформацию его поведения (как оно представлено
50
в саге) в направлении «агрессивность-толерантность-жерт-
венность-святость», благодаря чему он и становится небес-
ным покровителем своей страны. Нарастание «инаковости»
Олава по сравнению с его окружением явственно прочитыва-
ется в нарративно-семиотической организации текста «Саги об
Олаве Святом» (подробнее см.: Гвоздецкая 2002).
Литература
Гвоздецкая Н.Ю. Агрессивность, толерантность, святость (Мотива-
ция поступков христианского конунга в «Саге об Олаве Святом»)
И Гуманитарное измерение меняющегося мира / Материалы IV
Фестиваля гуманитарных наук. Иваново, 2002. С. 83-101.
Гвоздецкая Н.Ю. Толерантное поведение как модель христианского
самосознания в истории крещения Скандинавии X в. (на мате-
риале «Круга Земного» Снорри Стурлусона) // Вестник Европы.
Тюмень, 2003. Выл. 3 (в печати).
Гуревич А.Я. История и сага. М., 1972.
Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979.
Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1980.
Стеблин-Каменский М.И «Круг Земной» как литературный памят-
ник И Снорри Стурлусон. Круг Земной / Изд. подготовили
А.Я.Гуревич, Ю.К.Кузьменко, О.АСмирницкая, МЛСтеблин-
Каменский. М„ 1980. С. 581-597.
Стеблин-Каменский МЛ Мир саги Становление литературы. Л, 1984.
Т.В. Гимон
АТРИБУЦИЯ И ЛОКАЛИЗАЦИЯ
ЛЕТОПИСНЫХ ТЕКСТОВ ПРИ ПОМОЩИ
ФОРМАЛЬНОГО АНАЛИЗА ТЕМАТИКИ СООБЩЕНИЙ
(Англия и Русь)
Один из простейших источниковедческих приемов - по-
иск в тексте особого интереса к какому-либо месту (городу7,
области, монастырю, храму) или какой-то теме. Этот прием
дает материал для выяснения вопроса о месте создания источ-
ника, о среде, в которой он был создан, или о его авторе. Ши-
роко применяется этот прием и в литературе о средневековых
анналах и летописях.
51
Данный прием наиболее эффективен тогда, когда опира-
ется не просто на наличие и/или количество упоминаний о
чем-либо в источнике, но на формальный анализ тематики ле-
тописных известий. Важно не столько знать, что источник
«хорошо осведомлен» в каких-то делах, сколько систематизи-
ровать все содержащиеся в нем сообщения, а затем выявить
среди них нетипичные, не вписывающиеся в его основную
структуру, или обнаружить изменения в круге фиксируемых
событий на протяжении источника. Именно такой формализо-
ванный анализ способен выявить аномалии, помогающие в
локализации или атрибуции источника. Возможности этой ме-
тодики, использованной как предшествующими исследовате-
лями, так и мною, попробую продемонстрировать на материа-
лах английского и древнерусского летописания.
I. Английская анналистика
1. Винчестер, рубеж IX-X вв. На основании формального
анализа тематики сообщений Англо-Саксонской хроники за IX
- начало X в. А.Смит склоняется к локализации анналов этого
периода в Винчестере, а не на юго-западе Уэссекса, как пред-
полагал Ф.Стентон и многие исследователи вслед за ним
(Smyth 1995. Р. 508-514).
2. Абингдон (?), XI в. К.О’Брайен О’Кифф - в том числе
и при помощи формального анализа сообщений об аббатах -
поставила под сомнение традиционное мнение в том, что ру-
копись С Англо-Саксонской хроники (XI в.) была написана в
аббатстве Абингдон (The Anglo-Saxon Chronicle 2001. Р. LXX-
LXXI).
3. Вустер, XI в. Один из дискуссионных вопросов в изу-
чении английской анналистики XI в. - происхождение руко-
писи D. Этот кодекс содержит анналы, доведенные до 1079 г.,
и имеет много текстуальных совпадений с другими источни-
ками - рукописями С и Е, Хроникой Иоанна (Флоренса) Вус-
терского. Высказывались разные мнения относительно места
создания рукописи D: предполагали запад Англии (Вустер,
Ившэм) и север страны (Йорк). В результате комплексного
кодикологического и текстологического исследования (Гимон
2001. С. 11-15) выяснилось, что рукопись D сама по себе бы-
ла. скорее всего, создана в Йорке, однако ее главный источник
52
- общий протограф С, D и Хроники Иоанна Вустерского -
имеет другое происхождение.
Анализ состава известий этой протографической летописи
показал особенный интерес к западной Мерсии, точнее, к Вус-
теру и его окрестностям, а также к Херефорду7 и уэльсскому
пограничью. Некоторый интерес также прослеживается к Нор-
тумбрии и к Иорку. Все это хорошо согласуется с тем, что
один и тот же человек - Элдред в 1046-1062 гг. был еписко-
пом Вустера, в 1056-1060 гг. - Херефорда, а в 1060-1069 гг. -
архиепископом Йоркским. Эта же несохранившаяся летопись в
самом конце XI или в начале XII в. легла в основу Хроники
Иоанна Вустерского, чья связь с Вустером не вызывает сомне-
ний. Таким образом, общий протограф С, D и Хроники Иоанна
Вустерского можно уверенно связать с Вустером и обозначить
как «Вустерские анналы». Это подтверждает идею Г. Каббина,
высказанную в осторожной форме и без подробного обосно-
вания, что в основе текста ряда летописей за середину XI в.
лежит какой-то «западный» (т. е. вустерский) источник (The
Anglo-Saxon Chronicle 1996. Р. LXXV).
Кроме того, формальный анализ тематики сообщений
Вустерских анналов (т.е. общих известий любых двух из вос-
ходящих к ним сохранившихся текстов) позволил сделать не-
которые выводы относительно процесса их ведения. С точки
зрения состава тем, освещаемых Вустерскими анналами (за
1030-1070-е годы), в них довольно четко выделяются три час-
ти: до середины 1040-х годов; с середины 40-х по начало 60-х
годов XI в.; 1060-1070-е годы. Наибольшим разнообразием
отличается тематика сообщений Вустерских анналов в сере-
дине 1040-х - начале 1060-х годов. Именно к этому времени
относятся все известия рассматриваемого памятника о сменах
эрлов, римских пап, почти все - о сменах аббатов, три из че-
тырех известий о церковном строительстве, большинство со-
общений об уэльсском пограничье и о поездках английских
церковных иерархов на Континент. Итак, в тексте можно вы-
делить два рубежа, приходящихся на середину 1040-х и на на-
чало 1060-х годов. Они примерно совпадают с началом и кон-
цом пребывания Элдреда на Вустерской епископской кафедре
(1046-1062). Поэтому' вероятно, что Вустерские анналы были
тесно связаны с епископской кафедрой и смена епископа
53
влекла за собой смену летописца. Вероятно также, что анналы
не были перевезены Элдредом в Йорк, но продолжали вестись
в Вустере, при новом епископе Вульфстане II.
4. Дарэм (?) 60-70-е годы XI в. Все исследователи со-
гласны с тем, что у рукописей D и Е был общий протограф.
Также все согласны, что до начала 1060-х годов этот прото-
граф велся в Кентербери, в аббатстве св. Августина. Но где
продолжалась летопись после этого, в середине 1060-1080-х
годах? С.Кларк осторожно предположила, что местом ведения
летописи, легшей в основу Е, в это время был Вестминстер
(The Peterborough Chronicle. Р. ХХП-ХХШ), а Д.Дамвилл об-
ратил внимание на особый интерес Е и D в части за 1060-
1070-е годы к событиям в Северной Англии (Нортумбрии) и
предположил северный источник этих двух рукописей
(Dumvillc 1983. Р. 32-33). Вестминстер и Лондон действитель-
но несколько раз упоминаются в этом тексте, однако ничто не
заставляет локализовывать летопись именно там. Интерес лето-
писи к Нортумбрии очевиден, но его в принципе можно объ-
яснить и тем, что именно на Севере в эти годы происходили
наиболее бурные события общеанглийского значения.
Для решения вопроса следует обратиться к анализу сооб-
щений о епископах и аббатах. Под 1069, 1071, 1072 и 1080 тт.
в Е говорится о епископах Дарэма (в Нортумбрии, к северу от
Йорка). Под 1077 г. - о назначении аббата Вестминстера, о
смерти аббата Ившэма (Вустершир) и о смерти епископа
Беркшира, Уилтоншира и Дорсета. Больше сообщений о сме-
нах епископов и аббатов нет. Таким образом, видим особый
интерес к епископам Дарэма; все остальные сообщения входят
в одну статью (1077 г.), автор которой, видимо, задался целью
сообщить обо всех сменах епископов и аббатов, имевших ме-
сто в названном году7. Поэтому вероятным местом ведения ин-
тересующей нас летописи представляется Дарэм.
П. Русское летописание
1. Новгородское летописание XII в. Все исследователи
согласны с тем, что в основе Новгородской I летописи (Н1)
лежит летопись, ведшаяся в ХП и последующих веках по ини-
циативе новгородских (архи)епископов при новгородском Со-
фийском соборе. О.Р.Квирквелия предприняла формальный
54
анализ тематики известий Н1 за 1113-1162 гг. и пришла к вы-
воду, что изменения в составе потоков сообщений и умолча-
ний Н1 концентрируются вокруг двух дат: ИЗО и 1156 гг. В
эти годы произошли смены новгородских (архи)епископов:
Иоанн / Нифонт, Нифонт / Аркадий. Соответственно, смена
владык влекла за собой смену летописцев, ведших владычную
летопись. Смена летописцев, в свою очередь, вызывала изме-
нения в тематике записывавшихся сообщений (Квирквелия
1986. С. 83-97).
Позднее этот вывод был подтвержден А.А.Гиппиусом на
гораздо более обширном и надежном лингвистическом мате-
риале. Выяснилось, что почти всегда смена на новгородской
(архи)епископской кафедре влекла за собой смену летописца,
что отражалось в изменениях в языке, стиле и т.п. Гиппиус
высказал и некоторые предположения относительно личности
этих менявшихся владычных летописцев. По мнению исследо-
вателя, летописцем архиепископа Нифонта (1132-1156) был
доместик новгородского Антониева монастыря Кирик, лето-
писцем архиепископа Ильи (1164-1186) - священник церкви
св. Иакова Герман Воята, летописцем архиепископов Спири-
дона и Далмата (1226-1282) - пономарь той же церкви Тимо-
фей (Гиппиус 1996. С. 13-23). Эти и некоторые другие данные
позволили Гиппиусу заключить, что владычные летописцы
были секретарями архиепископов и могли одновременно при-
надлежать к причту одной из приходских церквей или быть
монахами одного из монастырей (Гиппиус 1997. С. 8-11).
Проведенный формальный анализ тематики сообщений
новгородской владычной летописи за ХП в. (Гимон 2003) по-
казал, что в этом тексте не прослеживается особого интереса
ни к одному из новгородских приходских храмов или мона-
стырей — за исключением Антониева (Рождества Богороди-
цы) монастыря. Дело не только и не столько в том, что лето-
пись внимательно следит за каменным строительством в этом
монастыре в 1110-1120-х годах и называет основателя мона-
стыря Антония «игуменом» еще до его официального рукопо-
ложения в 1131 г. (Лихачев 1948. С. 262). В тексте новгород-
ской летописи за XII в. довольно мало сообщений о сменах
ип'менов новгородских монастырей. Фиксируются смены
игуменов Юрьева монастыря - главного монастыря Новгоро-
55
да, с рубежа XII-XIII вв. - новгородской архимандритии - но
крайне непоследовательно, с большим количеством умолча-
ний. По одному разу отмечаются смены игуменов Духова и
Зверина монастырей (если не считать нескольких сообщений
за вторую половину XII в., читающихся только в Синодальном
списке; они, скорее всего, вставные: Гиппиус. 1997. С. 21-34).
И только смены игуменов Антониева монастыря фиксируются
довольно последовательно (под 1131,1147,1157,1162 и 1187гг.).
В каждом следующем известии сообщается о смерти того
игумена, о поставлении которого говорилось в предыдущем.
Это чрезвычайно интересно, если учесть, что для XII в. других
данных об особой роли Антониева монастыря у нас нет.
В этой непрерывной цепи сообщений есть только один
перерыв: под 1162 г. сообщается о рукоположении Мануила, а
под 1187 г. - о смерти уже другого человека — Моисея. Этот
перерыв приходится на время деятельности летописца архи-
епископа Ильи (1164-1186), которым, как говорилось выше,
был священник церкви св. Иакова Герман Воята, точно не
имевший отношения к Антониеву монастырю. Наоборот, в
период деятельности летописца архиепископа Нифонта (т.е.,
скорее всего, доместика Антониева монастыря Кирика) лето-
пись следит за сменами игуменов этого монастыря. Не исклю-
чено поэтому, что и другие летописцы XII в. (исключая Гер-
мана Вояту, но включая княжеского летописца, ведшего, со-
гласно Гиппиусу, летопись до 1132 г.) были как-то связаны с
Антониевым монастырем. Обращает на себя внимание и сов-
падение по времени между созданием свода, легшего в основу
новгородской владычной летописи (1115 или один из бли-
жайших последующих годов) (Гиппиус 1997. С. 69), основа-
нием Антониева монастыря и строительством в нем каменного
собора (1117-1119 гг.). Высказанная идея о роли монахов Ан-
тониева монастыря в новгородском летописании ХП в. пока
носит характер догадки, но представляется перспективной для
дальнейших размышлений.
2. Летописные записи на пасхальных таблицах в ру-
кописи XIV в. Это серия кратких летописных сообщений,
большинство из которых относится к 1260-1330-м годам. По
данным языка, эти записи делятся на две части: до 1313 г. и
начиная с 1316 г. Если вторая часть однозначно локализуется
56
в Новгороде, то место создания первой как будто не поддается
выяснению. Помогает то, что в первой части записей лишь дваж-
ды сообщается о рождении княжичей, и оба раза - в Твери (под
1272 и 1298 г.). Поэтому вероятным представляется тверское
происхождение первой части записей (Гимон 2000. С. 575-576).
Литература
Гимон Т.В. Ведение погодных записей в средневековой анналистике
(Сравнительно-историческое исследование): Автореф. дис. к.и.н.
М„ 2001. С. 11-15.
Гимон Т.В. Летописные записи на пасхальных таблицах в сборнике
XIVв. // ПСРЛ. М„ 2000. Т. 3.
Гимон ТВ. Новгородское летописание ХП-ХП1 вв.: Проблема отбора
событий для фиксации И Образы прошлого и коллективная иден-
тичность в Европе до начала нового времени. М., 2003. (в печати)
Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой лето-
писи // Новгородский исторический сборник СПб., 1997. Выл 6 (16).
Гиппиус А.А. Лингво-текстологическое исследование Синодального
списка Новгородской первой летописи: Автореф. дис. к.филол.н.
М., 1996.
Квирквелия О.Р. Методика анализа системы умолчания Новгород-
ской I летописи И Математика в изучении средневековых повест-
вовательных источников. М., 1986.
Лихачев ДС. Софийский временник и новгородский политический
переворот 1136 г. //Исторические записки. 1948. Т. 25.
The Anglo-Saxon Chronicle: A collaborative edition. Cambridge, 1996.
Vol. 6: MS D: A semi-diplomatic edition with introduction and
indices / Ed. by GP. Cubbin.
The Anglo-Saxon Chronicle: A collaborative edition. Cambridge, 2001.
Vol. 5: MS. C: A semi-diplomatic edition with introduction and
indices / Ed. К O’Brien O’Keeffe.
Dumville D.N. Some aspects of annalistic-writing at Canterbury in the
eleventh and early twelfth centuries // Peritia: Journal of the Medieval
Academy of Ireland. 1983. Vol. 2.
Smyth A.P. King Alfred the Great. N.Y.; Oxford, 1995.
The Peterborough Chronicle, 1070-1154 / Ed. by C. Clark. 2nd ed.
Oxford, 1970.
57
А.А. Гиппиус
ТЕЗИСЫ К ТЕКСТОЛОГИИ
СОЧИНЕНИЙ ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
1. Исходные посылки. Из произведений Владимира Мо-
номаха, включенных в статью 1096 г. Лаврентьевской летопи-
си (Лавр.) под общей рубрикой «Поучение», наибольшую
сложность с точки зрения их происхождения и взаимных от-
ношений представляют собственно Поучение (ПВМ) и входя-
щая в него «Автобиография». Наши соображения по данной
теме исходят из следующих посылок.
• «Автобиография» была создана не единовременно (ок.
1117 г., до которого доведен перечень путей Мономаха), но по
крайней мере в два этапа. Однозначным свидетельством этого
для нас является читаемая в середине списка путей фраза «се
ньнгЬ иду Ростову» (250.2; здесь и далее ссылки на ПСРЛ, 1).
Принятая в настоящее время большинством публикаторов
конъектура И.М.Ивакина «и-Смоленьска идохъ Ростову», как
и любые другие попытки «исправления» этого совершенно
ясного места, сообщают основанным на них построениям не-
приемлемую степень гипотетичности.
• Как отражение сложной истории текста есть основания
трактовать и давно отмеченные нерегулярности в структуре
самого Поучения, известную аморфность его композиции. В
них естественно видеть не проявление изначально присущей
этому памятнику «конструктивной нечеткости» (Т.Н.Копре-
ева) или «некоторой несвязности мысли» (Г.Подскальски), а
результат искажений, которым подвергся в процессе редакти-
рования исходный текст, обладавший более внятной компози-
цией и более выдержанный в жанровом отношении.
• Сознавая известную рискованность реконструкций,
основанных на внутренней критике текста, мы все же считаем
движение в этом направлении необходимым, а применительно
к такому тексту, как ПВМ, - и весьма перспективным, учиты-
вая, что попытки такой реконструкции до сих пор не предпри-
нимались, а ресурсы (в частности, языковые), на которые она
может опереться, оставались практически невостребованными.
58
2. Композиционные противоречия ПВМ. Наличие в
ПВМ позднейших напластований, исказивших первоначаль-
ную композицию, ярче всего демонстрирует противоречивое
положение в тексте следующих двух фрагментов.
• (241.10) «Первое, Ба дЬла и дала своюп, страх имейте
Бии в срдци своюмь и млстню творА не шскудну: то бо ксть
начатокъ вслкому добру». В Лавр, эта фраза читается между
двумя предложениями, описывающими возможную реакцию
аудитории Мономаха на его «грамотицу» («шму же любо
дЬтии моихъ, а приметь е в срдце свок ... Аще ли кому не люба
грамотицА си, а не пошхритаютьсА...»). Разрывая связное рас-
суждение, она не находит в ближайшем контексте продолже-
ния, которое содержательно предполагает.
• (245.3) «Си словца прочитаюче, дЬти moia, бжствна!Д,
похвалите Ба, давшаго нам млсть свою. И се ш худаго моего
безумый наказанье; послушайте мене, аще не всего примете,
то половину». Как следует из текста, в этом месте должна
проходить граница, отделяющая выдержки из Писания от соб-
ственного поучения Мономаха. Однако в Лавр, данной фразе
предшествует авторское рассуждение Мономаха, выражающее
восхищение божественным мироустройством. Навеянный
Шестодневом Иоанна Экзарха, этот пассаж тем не менее ни-
как не подходит под определение «божественные словца».
3. Их объяснение. Указанные противоречия были отме-
чены еще И.М.Ивакиным, но до сих пор не получили убеди-
тельного истолкования. Объяснение самого И.М.Ивакина
весьма искусственно, так как исследователь вынужден был
допустить утрату нескольких листов в начале ПВМ. Предла-
гаемое ниже объяснение в таком допущении не нуждается.
3.1. Под «божественными словцами» во втором из приве-
денных контекстов естественно понимать выписки из Псалты-
ри, сделанные Мономахом на Волге после отъезда послов («И
потомь собрах словца си любам, и складохъ по рАду, и напи-
сак»). Это означает, что весь текст между окончанием блока
цитат из Псалтыри и фразой «Си словца прочитаюче...»,
включающий, помимо уже упомянутой похвалы Творцу и тво-
рению, целый ряд материалов литературного происхождения
59
(фрагменты из Жития и Поучения Василия Великого, паре-
мейного чтения книги Исайи, Постной Триоди), отсутствовал
в первоначальном виде ПВМ, в котором «божественные слов-
ца» - подборку псалтырных стихов - непосредственно про-
должало «наказание» детям самого Мономаха.
3.2. Фраза «Первое, Ба доЬла и допа своюа страх имейте
Бии в срдци свокмь и млстню творА не илжудну: то бо ксть
начатокъ всАкому добру» имеет в тексте зеркальное соответ-
ствие в виде концовки той части ПВМ, в которой автор рисует
образ идеального князя: «Се же вы конець всему: страхъ Бжии
имейте выше всего» (246.27). Соотносящиеся друг с другом
как «альфа» и «омега», две фразы составляют эффектное об-
рамление этого «княжеского зерцала». Первая из них должна
была открывать его и в этом качестве находит себе место по-
сле слов: «И се ш худаго мокго безумна наказанье; послушай-
те мене, аще не всего примете, то половину» (245.3).
3.3. Каким же образом начало «княжеского зерцала» ока-
залось оторвано в Лавр, от его продолжения? Возможны два
варианта: или первая фраза была сознательно перенесена в
начало Поучения из его середины, или же само «княжеское
зерцало» первоначально читалось в начале текста, за вводным
обращением к детям, но было отделено от него вставкой с
описанием встречи на Волге и гадания на Псалтыри. Из этих
возможностей предпочтение следует отдать второй.
. В отличие от перестановки в малоподходящее для нее ме-
сто одной вырванной из контекста фразы, вставка в Поучение
выдержек из Псалтыри вместе с предваряющим их рассказом
о пережитом автором нравственном испытании выглядит глу-
боко осмысленной операцией, призванной увеличить силу
воздействия текста на аудиторию, сообщить ему большую ве-
сомость и авторитет. Приступом к вставному7 рассказу служит
вторая часть обращения Мономаха к детям, отчасти дубли-
рующая первую («Аще ли кому не люба грамотицл си, а не
пошхритаютьсА, но тако се рекуть...»; ср. выше «не посмЪи-
тесА»), Но здесь необходимо, на наш взгляд, вслед за Ф.Мик-
лошичем, понимать как ‘ни’: ‘пусть не посмеются и не скажут
так ..." (ср. такое же но в конце ПВМ: «Да не зазрите ми дЪти
60
мои, но инъ кто пропеть»). Вопреки традиционному толкова-
нию, фраза выражает не смеренную готовность к признанию
собственных слов сочиненной от безделья «безлепицей», а
требование, даже если наставление придется не по душе, не
счесть его таковой, но воспринять всерьез, под стать излагае-
мым далее обстоятельствам.
Выше мы заключили, что основанные на литературных
источниках пассажи, продолжающие подборку цитат из Псал-
тыри, носят вставной характер и не принадлежат первона-
чальному тексту ПВМ. Теперь мы видим, что вставкой, но уже
другого порядка, является и сама эта подборка, вместе с вво-
дящим и заключающим ее текстом [со слов: «Аще ли кому не
люба грамотицА си...» (241.13) до слов «аще не всего при-
Тмете», то половину7 (245.6), за вычетом вставленного позже
фрагмента «ЬХкож бо Василии оучаше...» (242.36) - «да будеть
проклАть» (245.2)].
При внесении этих дополнений в исходный текст была
допущена ошибка, благодаря которой редактуру и удается вы-
явить: вместо того, чтобы сделать вставку перед первой фра-
зой «княжеского зерцала» («Первое, Ба дЬла и дша светел..»),
выполнявший указания автора писец сделал ее после этой
фразы, следствием чего и явилось указанное композиционное
противоречие.
4. Три этапа сложения текста. В истории текста Поуче-
ния мы выделяем, таким образом, три этапа: 1) исходный вид с
«княжеским зерцалом» в начале текста, после вводных фраз -
ПВМ1; 2) редакция со вставленным эпизодом гадания на
Псалтыри и подборкой псалтырных цитат - ПВМ2; 3) редак-
ция с дополнениями на основе других литературных источни-
ков (Жития и Поучения Василия Великого, Паремейника,
Триоди, Шестоднева и др.) - ПВМЗ.
5. Великопостная «проповедь» Мономаха? Попробуем
уточнить объем и характер литературной работы, проделанной
при создании ПВМЗ. Подставив фразу о страхе Божием и ми-
лостыни в начало «княжеского зерцала» (после слов «... аще не
всего приУмсте, то половину»), можно заметить, что упомина-
ние милостыни стыкуется не с прямым продолжением этих
слов, в котором речь идет о слезном покаянии и молитве, а с
61
пассажем, читаемым десятком строк ниже (245.20): «Всего же
паче оубогы* не забывайте, но клико могуще по си.тЬ корми-
те...». Очевидно, и здесь дело не в «несвязности мысли», а в
том, что развитие темы милостыни было прервано вставкой
фрагмента о покаянии.
О том, что это действительно вставка в «княжеское зерца-
ло», свидетельствует и наличие у данного фрагмента (в отли-
чие от остального текста «зерцала») прямого литературного
источника, указанного Н.В.Шляковым. Особенно важно, что
выше в тексте это место находит себе близкое соответствие в
рассуждении о пользе «трех добрых дел» - покаяния, слез и
милостыни (также появившемся, согласно нашей схеме, в
ПВМЗ), и в принципе вполне могло бы составить его прямое
продолжение. См.: «Не забывайте -т-хъ дЬлъ тЬхъ: не бо суть
тлжка; ни щдиночьство ни чернечьство ни голодъ, taxo инии
добрии терпАть, но малым дЬломь оулучити млсть Бью»
(244.5) / «Аще вы Бъ оумАкчить срдце, и слезы своих испустите
w rptcV свои*...» (245.6).
В свою очередь, логичным продолжением данного пасса-
жа выглядит находящийся в тексте на значительном удалении
от него, перед «Автобиографией», фрагмент: «да не застанеть
вас слнце на постели <...> заоутренюю шдавше Бви хвалу, и
потомъ слнцю въсходащю, и оузр'Ьвше слнце, и прославити
Ба с радостью, и ре4: «Просвети шчи мои, Хсе Бе, и даль ми
ксй св'ктъ твои красный» (246.38). Помимо общей оправдан-
ности перехода от ночного покаяния к утреннему прославле-
нию Бога как «светодавца», в принадлежности двух фрагмен-
тов некогда единому тексту убеждает соединение обоих моти-
вов в уже упомянутой цитате из Постной Триоди: «Восинхеть
весна постаtua и цв1ть покатныа.. Шчистимъ собе, братыгх, ш
всАкот крови плотьскыкх и дшвныкх. Св'Ьтодавцю вопьюще,
рц'Ьмъ: слава тобЪ, Члвколюбче!» (243.26)
Продолжающее тему утреннего прославления Господа
перечисление дневных княжеских дел имеет несколько не-
ожиданное завершение: «или лечи спати: спаньк ксть ш Ба
присужено полудне, ш тъ чина бс почивакть и зв'Ьрь, и птици,
62
и челов’кци» (247.9) Смысл этого места, не вполне ясный в
рамках композиции текста в Лавр, (где непосредственно за
ним начинается «летопись путей»), состоит, по-видимому, в
противопоставлении установленного Богом полуденного сна
ночному молитвенному бдению, что указывает на принадлеж-
ность обоих фрагментов единому текстовому пласту. С другой
стороны, рисуемая здесь картина погруженной в поддневный
сон природы - зверей, птиц и человека - составляет, при соот-
ветствующей перекомпоновке фрагментов, исключительно
удачный переход к похвале Творцу и творению, также упоми-
нающей зверей, птиц и человека и открывающейся цитатой из
Псалтири (8: 5): «Что ксть члвкъ, iako помниши и?» (244.8).
Проводимые таким образом внутритекстовые связи по-
зволяют предположить, что текст ПВМ2 был не просто рас-
ширен в ПВМЗ дополнительным литературным материалом и
авторскими рассуждениями. За исключением выдержек из
Жития и Поучения Василия Великого, а также непосредствен-
но продолжающей последнюю цитаты из Паремейника, фраг-
менты, вошедшие в текст на этом этапе, образуют содержа-
тельное единство. Расположенные в иной последовательности,
они складываются в самостоятельный и внутренне закончен-
ный текст, составляющий своего рода комментарий к цити-
руемым стихам Постной триоди, иначе говоря - великопост-
ную «проповедь», развивающую темы покаяния и молитвы,
вкупе с прославлением милосердия и премудрости Создателя.
Тематикой и общей тональностью этот текст глубоко раз-
нится с ПВМ2, в которое он был фрагментами включен при
подготовке летописного «издания» сочинений Мономаха
(ПВМЗ).
6. К соотношению «Поучения» н «Автобиографии».
Важный для решения этого вопроса материал дает формально-
языковой анализ «летописи путей» Мономаха. Он обнаружи-
вает заметную неоднородность распределения по тексту от-
дельных структурных средств, используемых при перечисле-
нии походов. Обращает на себя внимание наличие в тексте
двух непересекающихся зон, характеризуемых соответственно
использованием союзов та и то (чаще в сочетании то и)
(247.16-248.11) и сочетания по томь (249.3-250.25). Из этих
63
двух моделей первая представляет собой более динамичный
способ организации материала в нарративе, тогда как вторая
придает тексту характер простого перечня. Зона использования
та и то охватывает события с начала «летописи» по 1078 г., в
котором Мономах стал черниговским князем. Языковое свое-
образие этого фрагмента позволяет видеть в нем часть «Авто-
биографии», с самого начала входившую в состав Поучения не
с биографической, а с чисто назидательной функцией - как
образец неутомимого княжеского труда.
Как часть Поучения, этот фрагмент (заканчивающийся
словами «та на Дрьютьскъ воюга, та Чернигову») должен был
обладать относительной композиционной завершенностью.
Кажется весьма вероятным, что продолжением его в исходном
тексте были слова, которыми «летопись путей» заканчивается
и в Лавр.: «А и-Щерьнигова до Кыева нестишь "Ьздихко шцю,
днемъ есмъ пере^здиль до вечерни. А всЬхпутии гг ит вели-
ки’1, а прока не испомню менших» (250.26).
Общий счет путей в ПВМ 1 должен был быть иным. Одна-
ко, какой бы ни была эта цифра, чтобы получить ее, Мономах
должен был составить письменный перечень своих путей.
Именно этот синхронный написанию ПВМ1 вспомогательный
перечень (использовавший модель по томъ) и заканчивался,
как можно думать, фразой «И се нынЬ иду Ростову». При соз-
дании ПВМЗ он был продолжен и включен в Поучение в отре-
дактированном (дополненном новыми подробностями, но от-
части и сокращенном) виде. При этом редактированию под-
вергся и фрагмент, читавшийся в составе ПВМ1 (подробнее об
этом см.: Гиппиус 2003).
Вставкой ПВМЗ следует считать и перечень заключенных
Мономахом миров с половцами, отпущенных и убитых им по-
ловецких князей. Основание для этого вполне очевидно: при-
ступая к рассказу о своей жизни, Мономах говорит только о
«путях и ловах».
Начиная с описания охот Мономаха весь текст до конца
Поучения может быть признан восходящим к ПВМ 1.
7. Исходный текст Поучения Владимира Мономаха
складывается, согласно предлагаемой реконструкции, из сле-
дующих фрагментов текста Лавр.: 1. Азъ худыи..начатокъ
64
вслкому добру (240.24-241.10). 2. Всего же паче оубогы* не
забывайте.....не мозите са л^нити ни на что же доброй
(245.20-246.37). 3. А се вы поведаю, дЪти мот.........та на
Дрыотьскъ воют, та Чернигову (247.12-248.12, за вычетом
редакторских добавлений в ПВМЗ). 4. А и-Щерьнигова до
Кыева прока не испомню менши* (250.26-29, с другим чис-
лом путей). 5. А се тружахъсА ловы дЬа......Бжис блюденье
л’Ьп.тЪ'Ь есть члвчскаго (251.4-252.13).
В таком реконструированном виде Поучение представля-
ет собой небольшое по объему сочинение с хорошо сбаланси-
рованной композицией, складывающейся из вводного и за-
ключительного пассажей и двух практически равных частей:
«княжеского зерцала» и иллюстрирующего его примера соб-
ственной жизни. Почти не прибегая к дословному цитирова-
нию, автор в то же время ориентировался на ряд литературных
образцов («Премудрость Иисуса Сына Сирахова», «Заветы 12
патриархов» (завет Иуды), «Слово Ксенофонта к детям» из
Изборника 1076 г. и некоторые др.)
8. К датировке ПВМ. Предлагаемая схема, выделяющая
в истории Поучения три этапа, на наш взгляд, хорошо согла-
суется с имеющимися в тексте указаниями на время и обстоя-
тельства его написания. Она позволяет преодолеть наиболее
серьезные препятствия к признанию основного текста памят-
ника возникшим задолго до 1117 г.
Высказанный еще М.П.Погодиным взгляд , согласно кото-
рому Поучение было написано Мономахом по пути в Ростов
после встречи с послами братьев в 1099 г., затруднительно
принять по двум причинам. Во-первых, во время поездки Мо-
номаха в Ростов послы не могли встретить его на Волге - на
этом пути они могли его только догнать, тогда как в Поуче-
нии сказано: оусретоша. С другой стороны, предположению о
написании Поучения по пути в Ростов, куда Мономах ходил
на зиму, до сих пор противоречило наличие в нем несомненно-
го влияния великопостного богослужения.
Оба эти обстоятельства разъясняются нашим построени-
ем. Написанным с'ёда на санехъ, во время зимнего пути в Рос-
тов, было, согласно нашей схеме, ПВМ1 (вместе со вспомога-
тельным перечнем путей), в котором не было ни эпизода
65
встречи с послами, ни великопостных мотивов. Путь этот мы,
вслед за С.М.Соловьевым и М.С.Грушевским, относим к зиме
1100/1101 г. Встреча с послами, предложившими Мономаху
идти на Ростиславичей (за отказ последних выполнить усло-
вия, выдвинутые им на Уветичском съезде), произошла, оче-
видно, той же зимой или в начале весны 1101 г., на обратном
пути Мономаха из Ростова в Смоленск. Тогда же, по-видимо-
му, данный эпизод был включен в ПВМ2.
Не исключено (хотя такое предположение и не является
обязательным), что той же весной Мономахом была написана
и великопостная «проповедь». Соединение обоих произведе-
ний в единое целое было произведено одновременно с распро-
странением автобиографической части Поучения в 1117 г. или
вскоре после.
Литература
Гиппиус АЛ. Наблюдения над текстом и языком Поучения Владими-
ра Мономаха И Русский язык в научном освещении. 2003. № 1.
JT.JR. Глазырина
СКАЗИТЕЛЬ В ИСЛАНДИИ*
На степень достоверности исторических фактов, отра-
женных в исландских сагах, в том числе свидетельств по исто-
рии Восточной Европы, оказывает влияние целый ряд факто-
ров как объективного, так и субъективного характера. Одним
из них является протяженность периода времени, прошедшего
между событием и его фиксацией в письменности: чем раньше
записывается информация, тем выше вероятность, что она бу-
дет точной. Данное наблюдение справедливо и для ранних па-
мятников древнескандинавской письменности, сюжет которых
возникает и формируется в устной традиции. Свободная фор-
ма нарратива, в которую облечено сказание при устной передаче,
допускает вариативность, ведущую к трансформации сюжета.
Сам факт устного бытования в Исландии прозаических
рассказов (впоследствии развившихся в саги или составляю-
щие их эпизоды) никогда не оспаривался саговедами, даже в
66
период активно ведшейся с 1970-х годов дискуссии по вопро-
су о том, что представляют собой саги, - точную фиксацию
устных сказаний, из поколения в поколение передававшихся в
неизменном виде, или литературные произведения, возникав-
шие и оформлявшиеся в процессе их записи1. Источники сви-
детельствуют, что в особых ситуациях (таких как свадьбы, пи-
ры, а также в период собраний тинга), на которых присутство-
вало много людей, традиционным способом занять гостей бы-
ло рассказывать разнообразные истории. Особая роль в созда-
нии сюжета принадлежит сказителю, который слагает рассказ,
стремясь сделать свое сочинение занимательным и понятным
для воспринимающей его аудитории, и запоминает его для
последующего исполнения.
Механизм функционирования устной традиции в Ислан-
дии остается слабо изученным, поскольку объем свидетельств
о сказителях саг и их общественном статусе невелик. В част-
ности, из текстов неясно, какова была профессиональная под-
готовка сказителей. По редким упоминаниям можно лишь до-
гадываться, что система обучения сказительству, преобладав-
шая в Исландии, была того типа, который в фольклористике
принятой называть «семейной»: навык рассказа передается
отцом сыну, дедом внуку. От старших младшие получают и
некий репертуар. Так, о том, откуда люди знали «Сагу об Инг-
варе Путешественнике», в тексте произведения сказано: «Глум
взял (сагу. - Г.Г.) от своего отца. А Торир взял от Клакки
Самссона, но Клакка слышал, как ее рассказывали его старшие
сородичи»2. В условиях разреженного заселения острова, ко-
гда от одного хутора до другого было несколько часов езды,
обучение детей начаткам фольклорного знания в домашнем
кругу выглядит наиболее вероятным.
Можно полагать, что не всякий любитель рассказывать
саги, пожелавший порадовать свои искусством участников
многолюдных собраний, получал возможность выступить пе-
ред аудиторией. Те из сказителей, которые удостаивались та-
кой чести, должны были иметь определенные преимущества
перед другими, которые подтверждали бы их более высокий
профессионализм. К важнейшим качествам, характеризующим
сказителя как профессионала, принадлежат его способность
хранить в памяти большое число сказаний и умение держать
67
внимание аудитории в течение всего времени, что продолжал-
ся рассказ. Вероятно, при записи саг их авторы отдавали пред-
почтение «классическим» вариантам сказаний, которые явля-
лись частью репертуара общеизвестных сказителей.
Исследования фольклора разных народов (М.Пэри, А.Лорд,
В.М.Жирмунский, Б.Н.Путилов3 и др.) показали, что лишь не-
значительное число профессиональных сказителей эпоса мог-
ло на память без ошибок и пропусков воспроизвести крупные
эпические произведения. Большинство из них запоминали
лишь общую канву сюжета. В то же время их репертуар вклю-
чал материал «малых форм», представлявших собой традици-
онные формулы и устойчивые клише (небольшие рассказы,
сцены или мотивы), которые - если они соответствовали об-
стоятельствам, о которых рассказывалось, - использовались
для детализации и украшения сюжета. Импровизируя, скази-
тель мог переносить одни и те же формулы из рассказа в рас-
сказ, изменяя в них лишь отдельные детали, например, имена.
На основании наблюдений, сделанных К.Кловер об эпизоди-
ческой структуре исландских саг и доминирующей роли пряди
как «малой формы»4, можно сделать вывод об аналогичных
принципах творчества сказителей в Исландии. Содержание
исполняемого сказания в значительной мере зависело от мне-
монических способностей конкретного сказителя, от уровня
овладения им формульной техникой, а также от того, насколь-
ко широка была его художественная и историческая эрудиция.
Слушая рассказы друг друга, сказители искали дополни-
тельный материал для своего творчества: они перенимали сю-
жеты и обогащали ими свой репертуарный фовд. Чем продол-
жительнее период устного бытования сказания, тем выше ве-
роятность, что оно будет заимствовано другими сказителями.
Естественно, что при переходе от одного носителя сказания к
другому могла происходить частичная утрата информации из-
за того, что какие-то детали были непонятны или показались
несущественными. Подобные элементы вновь компенсирова-
лись «малыми формами», которыми располагал следующий
сказитель, почерпнувший сюжет.
При этом, однако, сказитель не мог не учитывать степень
подготовленности аудитории к восприятию сюжета Напри-
мер, слушатели должны были отождествить упоминаемые в
68
сказании географические наименования и этнонимы с уже
слышанными ими ранее. Непонятое географическое название
при последующем исполнении сказитель мог легко заменить
другим, почерпнутым из того топонимического фонда, кото-
рым он располагал. В рассказах о путешествиях, среди кото-
рых были поездки на Русь, безусловно, преобладали названия
общего типа - местностей и стран, крупных населенных пунк-
тов, а также морей, больших рек и озер, поскольку именно эти
географические объекты составляют основное содержание
ментальной карты региона; именно они и были впоследствии
зафиксированными в письменности5. Созданные в середине
ХШ в. и позже произведения упоминают, в основном, ограни-
ченный круг топонимов, которые, по-видимому, перестают
выполнять свою основную функцию «способа освоения про-
6
странства» и становятся элементом сюжета - условным гео-
графическим фоном для локализации повествования. Много-
кратное воспроизведение сказаний, таким образом, оказывало
влияние на отбор фактов: несущественные данные утрачива-
лись, а закреплялись те сведения, которые были абсолютно
необходимы для локализации и истолкования сюжета.
Постепенно исходное сказание (своего рода протосказа-
ние) могло измениться насколько, что возникала его новая ре-
дакция, существенно отличавшаяся от более ранней. В корпу-
се исландских саг примером подобного развития сюжета, при-
ведшего к возникновению разных редакций, может служить
«Сага об Одде Стреле»7, традиционно причисляемая к кругу
древнеисландских источников по истории Древней Руси и
древнерусской литературы. Однако согласно лишь одной ре-
дакции этого произведения, в конце своего жизненного пути
Одд Стрела становится правителем Руси. По другой версии
прежде, чем найти «смерть от коня», он правит в Хуналанде.
Другой гример возникновения разных редакций произведе-
ния, относящийся, по-видимому, ко времени бытования сказа-
ния в устной передаче, дает «Прядь об Эймунде»8.
Примечания
* Работа выполнена в рамках проектов, поддержанных РГНФ (№ 03-
01-00115) и РГНФ и Министерством образования РФ (№ 01-01-
85004а/у).
69
1 Обзоры дискуссии между сторонниками «свободной прозы» и
«книжной прозы» см.: Andersson Ih.M. The Problem of Icelandic Saga
Origins: A Historical Survey. New Haven; London, 1964; Mundal E.
Sagadebatt. Oslo; Bergen; Tromso, 1977; Mundal E. Bookprose/Frce-
prose Theory’ // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia / Ph. Pulsiano.
N. Y.; London, 1993. P. 52-53.
2 Глазырина Г.В. Сага об Ингваре Путешественнике: Текст, перевод,
комментарий. М., 2002 (Древнейшие источники по истории Вос-
точной Европы). С. 271.
3 Обобщение исследований по теории сказительства дано в книге:
Путилов Б.Н. Эпическое сказительство: Типология и этническая
специфика. М., 1997.
4 Clover С. The Long Prose Form H Aikiv lor nordisk fildogt 1986. B. 101.
P. 10-39.
5 См. сводную таблицу восточноевропейских топонимов древне-
скандинавских памятников в кн.: Древняя Русь в свете зарубежных
источников / Е.А. Мельникова. М., 1999. С. 466-474.
6 Коновалова И.Г. Топоним как способ освоения пространства: Рус-
ская река ал-Идриси И Диалог со временем. М., 2001. Вып. 6. С.
192-219.
7 Основные редакции S и М «Саги об Одде Стреле» опубликованы в
издании: Orvar-Odds saga/R.C. Boer. Leiden, 1888.
8 Глазырина ГВ. О шведской версии «Пряди об Эймунде» // Норна у
источника судьбы. Сб. статей в честь Е.А Мельниковой. М., 2001.
С. 61-69.
А.А. Горский
ПАХОМИЙ СЕРБ И МОСКОВСКОЕ ЛЕТОПИСАНИЕ
К творчеству Пахомия Серба (Логофета) исследователи
относят более пятидесяти произведений середины - второй
половины XV в., многие из которых известны в нескольких
редакциях. В их числе сочинения, включенные в состав лето-
писных сводов. Наиболее ранний из дошедших до нас лето-
писных памятников, содержащий произведения, которые с той
или иной степенью гипотетичности могут быть связаны с
именем Пахомия, - Московский великокняжеский свод 1479 г.
(далее - МС). В него входят шесть таких текстов.
1. Житие Михаила Черниговского (под 6754-1246 г.)1.
70
В МС содержится первая Пахомиева редакция Жития Михаи-
ла Черниговского, предшествовавшая его широко известной
пространной редакции2.
2. Повесть о убиении Батыя (под 6755-1247 г.)3. По-
весть, рассказывающая о не имевшем места в действительно-
сти поражении и гибели завоевателя Руси от руки православ-
ного венгерского короля Владислава, в МС представлена тек-
стологически первоначальным вариантом, более ранним, чем
читающийся в рукописных сборниках (где это произведение
помещается вместе о Пахомиевой пространной редакцией Жи-
тия Михаила Черниговского). Точка зрения о Пахомии Сербе
как авторе Повести является наиболее обоснованной4.
3. Рассказ о митрополите Алексее (под 6805-1357 г.)5.
Рассказ о поездке митрополита Алексея в Орду в 1357 г. для
лечения царицы Тайдулы, основанный в целом на тексте, вос-
ходящем к своду начала XV в. (Троицкой летописи), содержит
вместе с тем ряд черт, позволяющих говорить о его зависимо-
сти от Жития Алексея, написанного Пахомием в конце 50-х
годов XV в.6 Не исключено, что это могло стать результатом
обработки рассказа, произведенной самим Пахомием.
4. Повесть о Темир-Аксаке (под 6903-1325 г.)7. В МС
читается особый вариант «Повести о Темир-Аксаке», посвя-
щенной приходу Тимура к границам Руси в 1395 г. и его от-
ступлению под воздействием чудотворной иконы Владимир-
ской Божьей матери. Является он первоначальным или восхо-
дит к более ранней редакции - вопрос спорный, но в любом
случае вероятно предположение об авторстве Пахомия Серба.
5. Слово избрано от святых писаний, еже на латыше
(под 6945-1437 г.)9. «Слово на латыню», произведение, напи-
санное в начале 60-х годов XV в., посвященное флорентий-
скому собору 1439 г. и попытке введения митрополитом Иси-
дором на Руси унии с католической церковью, в МС представ-
лено своей краткой редакцией. Кажется вероятным мнение о
Пахомии как авторе «Слова»10; соответственно допустимо и
предположение об авторстве Пахомия в отношении краткой
редакции памятника.
6. Слово на перенесение мощей митрополита Петра
(под 6980-1472 г )" . В МС содержится особая редакция Слова
на перенесение мощей митрополита Петра (происшедшее 1
71
июля 1472 г.), произведения, надежно атрибутируемого Пахо-
мию12. Вполне вероятно, что этот (краткий) вариант Слова
создан самим Пахомием.
Таким образом, МС включает шесть произведений, кото-
рые могут быть атрибутированы Пахомию. Пять из них со-
держат общую черту, которую можно определить как «анти-
ордынскую тенденцию». В заголовок Жития Михаила Черни-
говского в сравнении о текстом Софийской I летописи добав-
лено определение Батыя как «окаянного»; далее Пахомием
внесены слова, что он шел «на все православное христианст-
во» и пленил «все православие», что Михаил, узнав о «прель-
щении» Батыем многих приходивших к нему, «разгор^ся ду-
хом»; напротив, опущено указание, что Михаил приехал «по-
клониться» Батыю (т.е. усилен мотив изначальной заряженно-
сти князя на конфликт). В заключении появилась фраза, при-
зывающая мучеников (Михаила и его боярина Федора) мо-
литься «съхранити отечьство ваше, православные князи и всех
под властью их от всЪх зол, находящих на ны» (главным злом,
угрожавшим Московскому великому княжеству в 70-е годы,
был хан Большой Орды Ахмат). «Повесть о убиении Батыя» и
«Повесть о Темир-Аксаке» объединены общей идеей - при усло-
вии крепости веры можно нанести поражение и непобедимому
татарскому «царю». «Слово на латыню» содержит титулование
Василия II «царем», что ставило московского великого князя на
один уровень с царем ордынским - ханом Большой Орды. Нако-
нец, в «Слове на перенесение мощей митрополита Петра» Тох-
тамыш, разоривший Москву в 1382 г., именуется (впервые среди
дошедших до нас памятников литературы) «злочестивым».
Примечательно, что проявления «антиордынской тенден-
ции» в МС не ограничиваются названными произведениями. В
МС опущены некоторые имевшиеся в его источниках места,
указывающие на зависимость от Орды; о службе Глеба Рос-
товского татарам, о татарской политике возбуждения вражды
между русскими князьями (в тексте «Повести о Михаиле
Тверском»), о «царевых ярлыках», зачитанных на княжеском
съезде в Переяславле в 1303 г., о посажении Василия II на ве-
ликокняжеский стол послом Мансырь-Уланом в 1432 г.13.
Кроме того, под 1252 г было опущено известие, что
Александр Невский получил в Орде «старейшинство во всей
72
братьи его», а под 1262 - о посылке (после восстания горожан
Северо-Восточной Руси против сборщиков дани) татарских
войск «попленити християны» и принуждении их «с собой
воинствовати»14; в «Повести о нашествии Тохтамыша» опре-
деления «мятежници и крамолници» оказались перенесены со
«ставших суймом» горожан на тех, кто хотел бежать из города
в преддверии осады, а слова, мотивировавшие отъезд Дмитрия
Донского из Москвы в Кострому нежеланием противостоять
«самому царю» («не хотя стати противу самого царя») были
опущены15. В рассказ о взятии Киева в 1240 г. добавлено оп-
ределение Батыя как «безбожного» (этот эпитет характерен
для творчества Пахомия)16. Наконец, впервые за всю историю
московско-ордынских отношений, прилагаются отрицатель-
ные эпитеты к современному, находящемуся у власти «царю»:
Ахмат в рассказе о его походе на Москву 1472 г. именуется
17 %*
«злочестивым» ; последний эпитет совпадает с применяемым
Пахомием к Батыю в «Повести о убиении Батыя» и к Тохта-
мышу в «Слове на перенесение мощей митрополита Петра»18.
Итак, в МС видим: 1) большое количество произведений,
атрибутируемых Пахомию Сербу; 2) наличие в этих произве-
дениях тенденции, проявляющейся также в пропусках, правке
или дополнениях в других местах летописного текста, причем
дополнениям свойственна лексика, характерная для Пахомия.
Объяснение этому может быть одно - активное участие Пахо-
мия в летописной работе. Очевидно, и «Повесть о убиении
Батыя», и особые редакции Жития Михаила Черниговского,
«Повести о Темир-Аксаке», «Слова на латыню» и «Слова на
перенесение мощей митрополита Петра» создавались Пахоми-
ем специально для включения в летопись. Им же была произ-
ведена редакционная обработка рассказа о поездке митропо-
лита Алексея в Орду с использованием своего ранее написан-
ного Жития Алексея и правка ряда фрагментов летописного
текста, имеющая антиордынскую направленность.
Содержащиеся в МС тексты Жития Михаила Чернигов-
ского. «Повести о убиении Батыя» и «Повести о Темир-
Аксаке» в сокращенном виде присутствуют и в Ермолинской
летописи19, имеющей с МС общий протограф. Следовательно,
работа Пахомия над летописью относится именно к составле-
нию этого протографа. Вероятнее всего, протограф МС и Ер-
73
молинской должен быть отождествлен с так наз. великокняже-
ским сводом 1477 г.20 Следовательно, участие Пахомия в ле-
тописной работе относится главным образом к 1477 г 21
Датировка труда Пахомия над летописным сводом 1477
годом позволяет объяснить прослеживаемую в его работе «ан-
тиордынскую тенденцию». После неудачного похода на Мо-
скву хана Большой Орды Ахмата в 1472 г. московские правя-
щие круги пришли к решению о фактическом прекращении
отношений зависимости. Была остановлена выплата дани и
начаты переговоры о союзе с крымским ханом Менгли-
Гиреем, врагом Ахмата. В 1473-1476 гг., несмотря на факти-
ческое невыполнение вассальных обязательств, Иван III стре-
мился не обострять отношений с Ахматом: происходил обмен
посольствами с Большой Ордой. Но когда пошел (в 1476 г.)
уже пятый год неуплаты «выхода», в Москву приехал посол
хана с вызовом великого князя в Орду. Иван III не подчинился
этому требованию и новый военный конфликт стал неизбе-
жен22. Ахмат не выступил в доход до 1480 г., когда договорил-
ся о совместных действиях с Литвой. Но в Москве после отъ-
езда ханского посла осенью 1476 г. о предстоящей отсрочке,
естественно, не знали и должны были ожидать похода Ахмата
в ближайшее удобное для него время. По аналогии с 1472 г. и
предшествующими татарскими походами таким временем бы-
ло лето. Следовательно, летом 1477 г. в Москве ждали высту-
пления Большой Орды. И как раз в это время составлялся свод
1477 г.: последнее его известие датируется 31 мая этого года.
Понятно поэтому, что одной из главных задач свода 1477 г.
было обоснование возможности отражения нашествия ордын-
ского «царя» и подрыв традиционного представления о леги-
тимности ханского суверенитета над Русью. Пахомию Сербу,
таким образом, принадлежала видная роль в создании идеоло-
гического обоснования необходимости и возможности непо-
корения Орде. Что касается общего определения его места в
русской литературе XV столетия, то к традиционному обозначе-
нию Пахомия - агиограф - следует добавить второе - летописец.
Примечания
1 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 136-139.
2 См. об этом: Горский А.А. «Повесть о убиении Батыя» и русская
74
литература 70-х годов XV века // Средневековая Русь. М., 2001.
Выл. 8. С. 205-210.
3 ПСРЛ. Т. 25. С.139-141.
4 Горский А.А. «Повесть о убиении Батыя». С. 196-197, 200,211-212.
5 ПСРЛ. Т. 25. С. 180.
6 См.: Кривцов ДЮ. Рассказ о поездке митрополита Алексея в Золо-
тую Орду в литературных источниках и в историографии // Про-
блемы происхождения и бытования памятников древнерусской
письменности и культуры. Нижний Новгород, 2002. С. 267-270.
7 ПСРЛ. Т. 25. С. 222-225.
8 Клосс Б.М. Избранные труды. М., 2001. Т. 2. С. 90-91.
9 ПСРЛ. Т. 25. С. 258-260.
10 Павлов А. С. Критические опыты по истории древнейшей гре-
ко-русской полемики против латинян. СПб., 1878. С. 286-288;
Клосс Б.М. Избранные труды. Т. 2. С. 158-160.
11 ПСРЛ. Т. 25. С. 295-296.
12 См.: Яблонский В. Пахомий Серб и его агиографические писания.
СПб., 1908. С. 138-143; Седова РА. Святитель Петр, митрополит Мос-
ковский, в литературе и искусстве Древней Руси. М., 1993. С. 125-132.
13 Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII в.
М., 1969. С. 296.
14 См:. Лурье Я.С. Россия Древняя и Россия Новая. СПб., 1997. С. 116.
15 ПСРЛ. Т. 25. С. 207; ср. текст Софийской I летописи, бывшей ис-
точником протографа МС: Софийская первая летопись старшего
извода. М, 2000 (ПСРЛ. Т. 6. Ч. 1). Стб. 473^174.
16 ПСРЛ. Т. 25, С. 191; ср.: Софийская первая летопись. Стб. 301.
17 ПСРЛ. Т. 25. С. 297.
18 Там же. С. 139-140,295.
19 ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 28. С. 81-83, 134. Имеется в Ермолинской и
сходный с МС рассказ о поездке митрополита Алексея в Орду в
1357 г. (там же. G 112).
20 См. об этом: Горский А А. «Повесть о убиении Батыя». С. 200-204.
21 К 1479 г. может быть отнесено только составление краткой редак-
ции «Слова на латыню», поскольку' оио отсутствует не только в
Ермолинской летописи, где текст со второй четверти XV в. взят не
из свода 1477 г., ио и в «Летописце от 72-х язык», в целом с МС за
этот период совпадающем (в том числе содержащим идентичный
МС текст «Слова на перенесение мощей митрополита Петра»:
ПСРЛ. М.; Л„ 1963. Т. 28. С. 131-132,301-302).
22 См.: Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. С. 156-171.
23 ПСРЛ. Т. 28. С. 141, 312; Лурье Я.С. Две истории Руси XV века.
СПб., 1994. С. 147.
75
Ф.Х. Гутнов
СЮЖЕТ ОБ АЛАНАХ В «ЖИТИИ ВОСКЯНОВ»
В числе наиболее ранних источников, содержащих сведе-
ния об аланах, особое место занимают памятники закавказской
агиографии - «мученичества» и «жития» святых. Как правило,
они возникают под влиянием личных наблюдении, показаний
очевидцев, либо базируются на более ранних сведениях, в том
числе черпаемых из исторических сочинений. Многие «жи-
тия» раннего средневековья не дают никаких сведений о бла-
гочестивых личностях, чью жизнь они должны изображать. Но
указания на особый образ жизни в эпоху, когда они были на-
писаны, делают жития неоценимыми (Блок 1986; Юзбашян 2001).
Сведения об аланах содержатся в «Житии Воскянов», а
также в «Житии Сукиасянов», созданных в V в. (Памятники
армянской агиографии. С. 176-185; Армянские источники об
аланах. Вып. 1. С. 43-46). Сохранившаяся в этих памятниках
информация важна для выяснения армяно-аланских контактов,
реконструкции ранних этапов распространения христианства у
алан и уточнения особенностей их внутренней жизни. Особую
ценность имеет информация о Баракаде (Баракадре) и Сати-
ник, царевиче и царевне алан. Рассказ о них привел в V в.
Мовсес Хоренаци, а в сокращенном варианте повторили исто-
рики X в. Иоаннес Драсханакертци и епископ Ухтанес. Сюжет
об аланах имеет фольклорную основу, но, по мнению К.С.Тер-
Давтяна, в нем отражены смутные отголоски реальных исто-
рических событий. Содержание источника таково.
Во время похода в Армению сын аланского «царя» был
захвачен и приведен к Арташесу. Попытки «царя» алан осво-
бодить сына из плена не увенчались успехом. В конфликт
вмешалась царевна Сатиник, и дело закончилось освобожде-
нием ее брата, а сама она вышла замуж за царя Арташеса.
Вместе с нею в Армению прибыла группа сородичей. «Это
были мужи видные и представительные, царского рода и глав-
ные среди дворцовых и военных чинов при дворце царя алан».
Старший среди них, по имени Баракад, на родине «был вто-
рым по престолу7 соцарствующим царя» Оставшиеся при дво-
ре Арташеса аланы вскоре (после проповедей монахов Воскя-
76
нов) приняли крещение и отправились отшельничать на гору
Коса-Таг. Через 44 года новый царь алан Гигианос (Датианос)
узнал о том, что много лет назад некоторые бывшие аланские
полководцы отправились с царицей Сатиник, крестились и не
желают «поклоняться богам царей аланских и армянских».
Гигианос послал за «святыми мужами» отряд воинов во главе
с военачальником Барлахом (ср. осетин, баллах «беда»). Одна-
ко вероотступники отказались выехать на родину и в соответ-
ствии с наказом царя Барлах перебил их.
Приведенный сюжет уже становился предметом анализа
специалистов. Ж.Дюмезиль и В.И.Абаев привели ряд интерес-
ных параллелей между Сатиник древнеармянских источников
и Сатаной нартовского эпоса (Абаев 1982; Дюмезиль 1976).
По мнению В.И.Абаева, рассказ <<Жития Воскянов» и Хорена-
ци содержит материал для более конкретного сравнения с мар-
товским сказанием «Последний балц Урызмага». Мотивы, сбли-
жающие оба рассказа, следующие:
1. Поход алан (нартов) в чужие края.
2. Пленение брата Сатиник (Сатаны).
3. Спасение брата Сатиник (Сатаны).
4. Мотив выкупа.
Тут совпадение не в отдельных мотивах, а целой их ком-
бинации. Это, подчеркивает Абаев, указывает на то, что перед
нами не случайное совпадение, а две версии (аланская и ар-
мянская) одного сюжета. Причем, нартовский рассказ, где
брат Сатаны является ее же мужем, более архаичен. Различия
двух версий в значительной мере объясняются тем, что в каж-
дой из них проводится своя национальная тенденция. Изуче-
ние названной и других параллелей привело ученого к заклю-
чению о существовании связи между нартовским эпосом и
армянскими эпическими сказаниями; начало связи относится
ко времени аланских походов в Армению в начале новой эры.
Следовательно, в интересующих нас древнеармянских памят-
никах переплелись сюжеты нартовского эпоса и армянских
эпических сказаний, т.е. фольклорное отражение реальных
событий из истории отношений двух этносов (Гутнов 1992).
Фольклорные источники сюжета об аланах отметил еще
Мовсес Хоренаци В 49 главе второй книги «Истории Арме-
нии» он обращается к Сааку Багратуни с такими словами:
77
«Деяния Арташеса последнего большею частью известны тебе
из Эпических Песен, которые поются в Гохтене, а именно по-
строение города, свойство Арташеса с аланами, дети его и по-
томки, страстная любовь [царицы] Сатиник к Аждахидам...
Хотя все это известно тебе из Песни випасанов, но мы все-
таки расскажем [тебе] и подтвердим иносказательный смысл
этих сказаний» (Моисей Хоренский 1858).
Судя по приведенной цитате, эпические песни, отражав-
шие интересующие нас события, были широко распростране-
ны в Армении. Хоренаци стал их первым критиком, пытаясь
«подтвердить иносказательный смысл этих сказаний». Прав-
ление Арташеса Хоренаци относил, очевидно, к рубежу I—II
вв., т.к. армянского царя он считал современником Домициа-
на, Нерона и Трояна. Исследователь и первый издатель рус-
ского перевода «Истории Армении» Н.Эмин, попытался уточ-
нить хронологию событий и отнес их к периоду «царствования
Арташеса (85-126 гг.) и Артавазда».
Степень надежности аланского сюжета «Жития Воскя-
нов» выявляется при помощи древнегрузинских летописей.
Леонтий Мровели в описании событий начала нашей эры по-
местил рассказ о том, как цари Картли, Азорк и Армазел,
«призвали ... царей овских - братьев-голиафов по имени Базук
и Амбазук - с войском овским. И привели они с собой пачани-
ков и джиков. Пришел к ним также царь леков и привел дурд-
зуков и дидойцев». Объединенное войско вторглось в Арме-
нию и опустошило ее. На обратном пути их настиг и разбил
армянский полководец Смбат Бивритиан.
Мровели сообщает о пленении армянского царевича Зо-
рена и заключении его «в крепость Дариалан». Через три года
Смбат Бивритиан, царевичи Артавазд и Тигран с войском
вторглись в Триалети. После переговоров цари Картли осво-
бодили Зорена, взамен армяне возвратили захваченные облас-
ти Джавахети и Артани. После этого между армянами, грузи-
нами и аланами воцарились дружественные отношения. «От-
ныне стали друзьями армяне, картлийцы и овсы. Заодно сра-
жались против общего врага». Существует и древнеармянская
версия первой части этого рассказа (Мровели 1979).
По мнению ГА Меликишвилн рассказ о военных собы-
тиях в «Картлис цховреба» «несомненно основан на армян-
78
ской традиции... Возможно, летопись пользуется армянской
устной традицией, которая является либо источником Корей-
ского, либо же сама возникла на базе данных “Истории” Ко-
рейского». В другом месте своей работы Меликишвили более
категоричен: «Грузинская летопись и о последующих событи-
ях 70-80-х годы I в. полностью черпает свой рассказ из армян-
ской традиции» (Меликишвили 1959).
Однако Г.В.Цулая справедливо упрекает исследователей,
не учитывающих мнения, высказанного еще в прошлом столе-
тии В.Ф.Миллером: указав на некоторые расхождения в част-
ностях армянского и грузинского рассказов, он все же не со-
мневался в том, что оба относятся к одним и тем же событиям.
Обоим известны Смбат Бивритиан, армянский царь Арташес
(Арташен), правивший в конце I и в начале II в., оба сообщают
о вторжении объединенного войска в Армению, о столкнове-
нии на берегу Куры и победе армян. Оба сообщают затем о
пленении Зорена (по Мовсесу Коренаци - Зареха), сына Ар-
ташеса, заключении его в крепость и освобождении. Такие
совпадения не могут быть случайными (Миллер 1887).
Симптоматично и наблюдение Меликишвили: «Картлис
цховреба» «все же дает своеобразное изложение и вовсе не
следует во всем за Моисеем Корейским». Против непосредст-
венной зависимости говорит и тот факт, что в одних и тех же
событиях в древнегрузинских летописях, «Житии Воскянов» и
«Истории Армении» иногда фигурируют разные лица. «На-
пример, если по Корейскому армянского царевича пленил
картлийский царь Картам, то, согласно «Картлис цховреба»,
его взяли в плен цари Картли Азорк и Армазел».
Вслед за Цулая рассмотренные родственные сюжеты
древних закавказских памятников мы считаем не столько пло-
дом компиляции или заимствования, сколько отражением ре-
альных исторических событий.
Возможный ключ к установлению хронологии событий,
изложенных в начальной части древнеа^мянских фольклор-
ных памятников о Сатиник, нашел Т.А.Габуев (1997). Он об-
ратил внимание на то, что «родственники Сатиник» крести-
лись в Армении под влиянием проповедей Воскянов - учени-
ков апостола Фаддея. Апостолов с таким именем известно два.
Один входил в число 12 ближайших сподвижников Криста. По
79
г
преданию, он проповедовал в странах Ближнего Востока и в
Армении. Второй входил в число 70 апостолов. Он пропове-
довал в Месопотамии, Сирии и Эдессе, небольшом княжестве
к юго-востоку от Армении. Кто из них был наставником Вос-
кянов - неизвестно. Важно, что окончание жизни обоих апо-
столов приходится на середину I в. н.э. Если учесть, что к ар-
мянскому двору явились Воскяны, т.е. ученики одного из этих
апостолов, то это время примерно совпадает со временем по-
хода алан в Закавказье в 72 г.
Таким образом, аланский сюжет в «Житии Воскянов»
скорее всего отражает реальные события начала нашей эры.
Литература
Абаев В.И. Нартовский эпос осетин. Цхинвали, 1982.
Армянские источники об аланах / Сост. и коммент. Р.А. Габриелян.
Ереван, 1985. Выл. 1-3.
БлокМ. Апология истории или Ремесло историка. 2-е изд М., 1986.
Габуев ТА. Армянские источники о походах алан в Закавказье в I-
II вв. н.э. //Владикавказ, 1997. № 4.
Гутнов Ф.Х Аланский царевич Баракад древнеармянских фольклор-
ных памятников И Осетинская филология. Владикавказ, 1992.
ДюмезилъЖ. Осетинский эпос и мифология. М., 1976.
Меликишвили Г.А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
Миллер Ф.Ф. Осетинские этюды. М., 1881. Ч. I.
Моисей Хоренский. История Армении /Пер. Н. Эмина. СПб., 1858.
Мровели Л. Жизнь картлийских царей / Пер., предисл. и коммент.
Г.В.Цулая. М., 1979.
Памятники армянской агиографии / Пер., введ. и коммент. КС. Тер-
Давтяна. Ереван. 1973. Выл. 1.
Юзбашян КН. Армянская эпопея V века. М., 2001.
Т.Н. Дзкаксон
К ВОПРОСУ О КУЛЬТУРНОЙ АДАПТАЦИИ
ИНОЯЗЫЧНОГО ТЕКСТА
В ДРЕВНЕИСЛАНДСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ*
«Культурная адаптация», как указывает Т.Г.Логутенкова,
«включает широкий крут проблем, связанных, в частности, с ус-
80
воением текста чужой культуры» (Логутенкова 2002. С. 519). В
своей работе Логутенкова рассматривает «преобразование чу-
жого текста с целью облегчить его восприятие и усвоение ис-
ландской аудиторией» (Логутенкова 2002. С. 520) Она спра-
ведливо замечает, что «механизм культурной адаптации может
быть постигнут путем сопоставления текста оригинала и пере-
вода или переработки. Однако последнее часто оказывается
весьма затруднительным... из-за отсутствия латинского оригина-
ла, который просто не сохранился» (Логутенкова 2002. С. 521). В
качестве примера такого несохранившегося текста она приво-
дит латиноязычную «Сагу об Олаве Трюггвасоне», написан-
ную монахом Тингейрарского монастыря (на севере Исландии)
Оддом Сноррасоном ок. 1190 г. и сохранившуюся в трех ре-
дакциях (ок. 1200 г.) древнеисландского перевода (010FJ. S. 47-
53, 61). Исследовательница пытается «обнаружить в исланд-
ском тексте приметы книжности», которые, по ее мнению,
должны «свидетельствовать о латинском источнике», а по-
скольку «латинский язык является проводником христианской
культуры» (против чего трудно возразить), «сюжеты и моти-
вы, связанные с христианизацией», оказываются для нее ис-
комыми «приметами книжности» (Логутенкова 2002. С. 521), а
значит, и свидетельством того, что эти части переведенной с
латинского языка саги (что уже давно стало общим местом в
саговедении) были... переведены с латинского языка (каковой
вывод вряд ли требует подобных усилий). В качестве таких
мотивов Логутенкова избирает «описание обряда крещения»
датского конунга Харальда Гормссона (ок. 940-986) и норвеж-
ского ярла Хакона (975-995), с одной стороны, и будущего
норвежского конунга Олава Трюггвасона (995-1000), с другой
(Логутенкова 2002. С. 523-524). Она справедливо отмечает,
что крещение этого последнего описано «совсем в иной то-
нальности», что он принимает веру не по принуждению (как
Харальд и Хакон, впоследствии от нее и отказавшийся), а
осознанно, но почему-то заключает на этом основании, что
здесь связь с латинским источником «становится более оче-
видной и отчетливой». Отношение же норвежского ярла Ха-
кона к христианской вере, по ее мнению, «не является чем-то
необычным, напротив, оно, скорее, более типично для исланд-
цев с их практически официальным двоеверием» (Логутенкова
81
2002. С. 524). Не соглашаясь в корне с последним утверждени-
ем и не принимая тезиса о том, что большая или меньшая
осознанность принятия христианства тем или иным протаго-
нистом саги отражает большую или меньшую связь перевода
саги с недошедшим до нас ее латинским источником, хочу
предложить в докладе свое объяснение авторской позиции в
«Саге об Олаве Трюггвасоне» относительно принятия христи-
анства датскими и норвежскими правителями, а кроме того, -
путем сравнения текста саги с неким реально существующим
латинским источником - продемонстрировать механизм куль-
турной адаптации иноязычного текста в древнеисландской
литературе.
Если мы начнем с рассказа о Харальде Гормссоне и, по-
нимая, что крещение Дании, раньше чем в исландско-норвеж-
ских, нашло отражение в германских и датских хрониках,
сравним эти три группы источников, то получим следующие
результаты. В континентальной версии начало христианства
связывается с именем Харальда Гормссона; очевидна его лич-
ная инициатива в данном вопросе; в то же время прослежива-
ется связь событий с военными действиями в Дании герман-
ского императора Оттона I в ответ на убийство его послов. В
источниках этого круга Харальд Гормссон представлен после-
довательным христианином, не изменяющим новой вере до
конца своей жизни. Датская версия в целом не сильно отлича-
ется от континентальной. В исландско-норвежской версии,
напротив, обнаруживаются коренные отличия от нарисован-
ной выше картины. Во-первых, поход Оттона представлен
здесь не как месть за убийство его послов, а как крестовый
поход с целью обратить датчан в христианство. Во-вторых,
Оттон, о котором идет речь в этом круге источников, вне вся-
кого сомнения, не Оттон I (963-973), а Оттон II (973-983) либо
Оттон III (983-1002).
Как показали Л.Вейбюлль (Wpibull 1948. S. 271) и С.Бу-
лин (Bolin 1931), для скандинавской версии крещения Дании
большое значение имел труд Адама Бременского. В рукописях
AM 415, 4° и GkS 1005, fol. (Flateyjarbok) сохранился конспект
на древнеисландском языке соответствующего места из «Ис-
тории гамбургской церкви» (Moberg 1945. S. 36-45). Сравне-
ние конспекта (Flat. S. 17-18) и его латинского оригинала
82
(Adam, П. 3, 4, 25-30, 34, 35) демонстрирует тот факт, что со-
ставитель конспекта твердо понимал, о каком Оттоне идет
речь у Адама, и так и зафиксировал в конспекте, что тот От-
тон, который пошел со своим войском на данов, был «Отто
Красный, первый с этим именем». Более того, в конспекте, в
полном соответствии с текстом Адама, фигурирует «импера-
тор Отто, третий с этим именем», который победил шведского
конунга Эйрика и «прислал туда епископа Поппона из Шлез-
вига, чтобы обратить конунга Эйрика в христианство». Кон-
спект любопытен тем, что он смещает акценты: в нем опуска-
ются причины похода Оттона («[даны,] замышляя войну, уби-
ли в Хедебю послов Оттона и [уничтожили] марку, полностью
истребив все поселение саксов»: Adam), а потому поход уже
не предстает как месть за нападение на саксов, это - военный
поход, завершающийся поражением Харальда Гормссона и
тем, что «отдал он себя во власть императора, и вернул ему
император его государство, и обязался Харальд креститься и
крестить весь Данмарк» (Flat).
У.Муберг (исходя из разделяемого им мнения, что в осно-
ве большинства древнеисландских текстов, описывающих
крещение Дании, лежит «Сага об Олаве Трюггвасоне» монаха
Гуннлауга) полагает, что конспект был изготовлен специально
для монаха Гуннлауга, вероятно, каким-то исландцем, нахо-
дившимся на обучении где-то на континенте. Кто бы из ис-
ландских авторов ни использовал этот конспект (Гуннлауг
Лейвссон или его собрат по монастырю Одд Сноррасон), лю-
бой из них, что немаловажно, еще дальше отошел от текста
Адама, во-первых, представив поход Оттона как крестовый
поход, имевший целью обращение данов, во-вторых, изобра-
зив Харальда погрязшим в язычестве и сопротивляющимся
новой вере, и в-третьих, совершив подмену главного дейст-
вующего лица.
Место Оттона I занимает в исландско-норвежских источ-
никах (а это - «История о древних норвежских королях» мо-
наха Теодорика, «Сага о Йомсвикингах», «Красивая кожа»,
«Круг земной» Снорри Стурлусона, «Сага о Кнютлингах»,
«Большая сага об Олаве Трюггвасоне») Оттон II или III, что в
общем для авторов саг не так уж и важно. Главная характери-
стика этого Оттона - то, что он современник Олава Трюггва-
83
сона: победу он завоевывает по совету Олава Трюггвасона
(род. ок. 965 г.) и с Божьей помощью.
Л.Лённрот предположил в свое время (Lonnroth 1963. S. 93;
Lonnroth 1965. S. 17), и с ним согласились исследователи
(Andersson 1985. Р. 226), что прославление Олава Трюггвасона
монахами Оддом и Гуннлаугом было порождено в значитель-
ной мере исландской национальной заинтересованностью в
выдвижении на первый план своего собственного короля-
миссионера, не уступающего по значению норвежскому коро-
лю-миссионеру Олаву Харальдссону. Образованным людям
(fr6dir тейп) в Исландии было известно, что Исландия приня-
ла христианство при Олаве Трюггвасоне, и потому в конце XII
в. появились биографии этого конунга, которые изображали
его как святого воина и rex Justus, предназначенного Божьей
милостью разрушить язычество в северных странах и споспе-
шествовать наступлению Царствия Господнего. Не случайно
«Сагу об Олаве Трюггвасоне» монах Одд завершает (гл. 78 ре-
дакции U) следующей характеристикой своего главного героя:
«...[он] по праву может быть назван апостолом норманнов».
Олав Трюггвасон представлен в источниках исландско-
норвежского круга как лицо, непосредственно причастное к
крещению Дании. В результате культурной адаптации конти-
нентальной традиции картина христианизации Дании приоб-
рела следующий вид: Оттон П1, совершивший крестовый по-
ход на Данию, обратил в правую веру, при участии истинно
верующего Олава Трюггвасона, которому сопутствовала Бо-
жественная помощь, датчан и их правителя Харальда Гормс-
сона, решительно не желавшего оставлять веру своих предков,
а также его вассала ярла Хакона. Что касается последнего, то
если из поэмы скальда Эйнара Хельгасона «Недостаток золо-
та» следовало, что ярл Хакон был ярым язычником, то авторам
саг не оставалось ничего иного, как показать, что христианст-
во он принял против своей воли, а затем отрекся от него
(Weibull 1948. S. 272). В сагах тем самым, в процессе адапта-
ции, была сконструирована «наиболее типичная для данной
культурной традиции интерпретация действительности» (Лу-
чицкая2001. С. 17).
84
Примечания
* Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундамен-
тальных исследований (грант № 01-06-80060),
Литература
Логутенкова Т.Г. Культурная адаптация иноязычного текста в древ-
неиславдской литературе // Скандинавские чтения 2000 года: Эт-
нографические и культурно-исторические аспекты. СПб., 2002.
Лучицкая С.И. Образ другого: Мусульмане в хрониках крестовых
походов. СПб., 2001.
Adam Brcmensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pantificum / B.Schmeidler.
Hannover; Leipzig, 1917 (далее - Adam).
Andersson Th.M. King's Sagas (Konungasogur) // Old Norse-Icelandic
Literature: A Critical Guide / C. J. Clover and J. Lindow. Ithaca; Lon-
don, 1985 (Islandica. Vol. XLV).
Bolin S. Danmark och Tyskland under Harald Gormsson. Grundlinjer i
dansk historia under 900-talet // Scandia. Lund, 1931. В. IV.
Flateyjarbok / Gudbrandr Vigfiisson, C.R. Unger (далее - Flat). Christi-
ania, 1860. В. I. S. 17-18.
LOnnroth L. Studier i Olaf Tryggvasons saga // Samlaren. 1963. B.
XXXIV. S. 93.
Lonnroth L. European Sources of Icelandic Saga-Writing: An Essay
Based on Previous Studies. Stockholm, 1965.
Moberg O. Tva historiografiska undersokningar. 2: Danemas kristnande i
den islandska litteraturen // Aarboger for nordisk Oldkyndighed og
Historic. 1945.
Saga Olafs Tryggvasonar av Oddr Snorrason munkr / Finnur Jonsson.
Kobenhavn, 1932 (далее - O1OFJ).
Weibull L. Kritiska undersokningar i Nordens historia omkring ar 1000 //
Nordisk historia. Forskningar och undersokningar. Stockholm, 1948.
Vol. 1.
Д.А. Добровольский
ПРИЕМЫ РАБОТЫ С ИСТОЧНИКАМИ
В ЛЕТОПИСАНИИ XI - НАЧАЛА XII в.
Летописный рассказ развивается в достаточно узких рам-
ках. Так называемый «литературный этикет» (термин Д.С.Ли-
хачева) не позволял средневековому «историографу» говорить
от первого лица. Личностную оценку подменяло сопоставле-
85
ние описываемого события с «типологией существенного».
Лишь отчасти эта типология задавалась Библией (ср.: Дани-
левский 1993. С. 78-94). Наряду со Св. Писанием, книжники
ориентировались на сочинения отцов Церкви, на оценки и су-
ждения выдающихся исторических лиц. Широкая постановка
вопроса об источниках летописных характеристик присутст-
вует уже в работах А.А.Шахматова (Шахматов 1899. С. 6-7).
Однако дальше сугубо формального определения заимствова-
ний в составе ПВЛ ученый не пошел (ср.: Шахматов 1940).
Как следствие, неоднозначные отношения ранних летописей с
литературной средой эпохи практически не используются для рас-
крытия информационного потенциала сводов XI - начата ХП в.
Вместе с тем, при соответствующей постановке вопроса,
факт цитирования летописцем авторитетного предшественни-
ка способен многое нам сообщить. Насколько можно судить
по имеющимся у современной науки данные круг чтения
древнерусских книжников был достаточно широк. Вероятно, в
него входили не только славянские и греческие сочинения; в
монастырях, судя по некоторым признакам, знали также и
древнееврейский язык (см. прежде всего: Алексеев 1993). Со-
ответственно, перед составителями летописей не могла не
вставать проблема выбора: чем больше человек читает, тем
чаще сталкивается с наличием нескольких точек зрения на
один и тот же предмет. Задумавшись о логике поведения
книжников в подобных ситуациях, об использованных лето-
писцами приемах разрешения возникающих противоречий,
можно сделать некоторые небезынтересные выводы об осо-
бенностях мировоззрения средневековой Руси.
В подтверждение данного тезиса приведу некоторые наблю-
дения, сделанные в ходе работы над темой «Этнокультурные
представления древнерусских летописцев XI - начала ХП в.».
Свидетельством критического отношения летописца к со-
чинениям предшественников видится Поучение о казнях Бо-
жиих, помещенное под 6576 (1068) г. В основу данного поуче-
ния было положено Слово о вере и казнях Божиих из Злато-
струя (предположение об особом Поучении о казнях Феодосия
Печерского, подтверждаемое только источниками XV в., пред-
ставляется весьма сомнительным: ср Гудзий 1963. С. 64-65;
здесь же литература вопроса). Однако содержание Слова, ад-
86
ресованного людям, несведущим в христианском вероучении,
не удовлетворяло печерских книжников, писавших - очевидно
- для более подготовленной аудитории. Соответственно, со-
храняя библейскую подоснову и этический пафос первоисточ-
ника, летописцы существенно сократили катехизаторское по
содержанию завершение последнего, и опустили указания на
возможную нелояльность русского народа Богу-Творцу (опу-
щенное для наглядности выделено мною курсивом):
Слово о ведре и казнях Божиих
не въсхотеша бе ходили путьмь
моимь. нъуклонишася въ следъ
суетъныихъ бесъ. и покпони-
шася тваръмъ руку своею, да
того ради затваряеться небо,
ово ли зъле отвьрзаеться. гра-
дъмь въ дъжда место пущая.
Ово ли славою плоды узнабляя
и землю ведръмь томя напшхъ
ради зълобъ.
(Срезневский 1867. С. 39-40)
Статья 6576 г.
не всхотеша бо ходили путемъ
моим, да того ради затворяется
небо, ово ли зле отверзается
градь. вожа место пуская, ово ли
мразомь плоды узнабляя. и зем-
лю зноемь томя наших рада
злобъ.
(ПСРЛ. 1997. Т. I. Стб. 169)
Выбор был неизбежен при составлении статьи 6618 (1110) г.,
где, среди прочего говорится о походе Александра Македон-
ского на Иерусалим. История этого похода была известна соз-
дателями Повести временных лет в двух версиях - по Хронике
Георгия Амартола и по Иосиппону. Версии эти не идентичны.
У Амартола Александр решает не разорять Иерусалим из ува-
жения к иудейскому первосвященнику; торжественное одея-
ние архиерея напомнило великому полководцу образ Божества
(Истрин 1920-1930. Т. I. С. 45-46) Составитель же Иосиппона
объяснял решение царя страхом смерти; ангел, явившийся
Александру накануне сказал: «непременно умрешь ты за то,
что замыслил ты идти против Иерусалима, чтобы причинить
зло священникам Иахве и народу его» (перевод: Мещерский
1995. С. 48-49). Идея Амартола о набожности греческого за-
воевателя не отвечала представлениям летописца, согласно
которым Александр «погань <...> побежаше. и вси Елини ку-
мирослужебници» (ПСРЛ. 1998. Т. П. Стб. 264). Напротив, под-
87
робное описание явления ангела в Иосиппоне не только помо-
гало изобразить Александра наказанным святотатцем, но и
хорошо соотносилось с общей темой «благочестивых рассуж-
дений» в анализируемой статье (рассуждения эти, напомню,
вызванны явлением огненного столпа в Печерском монастыре
и посвящены роли ангелов в истории мира). Совмещение двух
названных обстоятельств и обусловило, видимо, появление
под 6618 (1110) г. цитаты из такого «экзотического» сочине-
ния, каким была средневековая еврейская хроника Иосиппон.
Любопытное явление можно наблюдать под 6449 (941) г.
Судя по НПЛ младшего извода, первоначальный рассказ о по-
ходе Игоря опирался на традиции греческой хронографии:
НПЛ, 6428 (920) г.
и многа зла ство-
риша Русь: Суд бо
весь пожгоша ог-
немъ; а ихъ же им-
ше пленникы, овех
растинаху, иныя же
к земле посекаху,
другыя же постав-
ляюще, стрелами
стрсляху; елико же
ратнии творят, изъ-
ломяще опакы руце
и связающе, гвозды
железны посреде
главъ вбивающе; и
многыи церкви ог-
неви предаша.
(ПСРЛ. 2000. Т. Ш.
С. 107-108)
Хроника Георгия
Амартола
Много же и велиа зла
створиша Русь преж-
де даже Греческымъ
воемъ не приити, то-
гда бо узменъ глаго-
лемый Суда все по-
жгоша, а ихъ же емше
пленникы, овех рас-
тилаху, ины же к зем-
ли присекиваху, дру-
гыя же яко стража
поставляюще стрела-
ми стреляху, елико
ратному чину изъи-
маху, опаку руце свя-
завше, гвозды желез-
ны посред главы
въбиваху имъ. много
святыхъ церкви огне-
ви предаша.
(Истрин 1920-1930. Т. I.
С. 567)
Продолжатель
Феофана
Много злодеяний
совершили росы до
подхода ромейского
войска: предали ог-
ню побережье Сте-
на, а из пленных
одних распинали на
кресте, других вко-
лачивали в землю,
третьих ставили ми-
шенями и расстре-
ливали из луков.
Пленным же свя-
щеннического со-
словия они связыва-
ли за спиной руки и
вгоняли им в голову
железные гвозди.
Немало они сожгли
и святых храмов.
(Продолжатель Фео-
фана. 1992. С. 175-176)
Однако в дальнейшем внимание летописцев переключи-
лось на Житие Василия Нового. В ПВЛ мотивы, восходящие к
88
Хронике Амартола, растворены в прост-ранной выпиские из
названного Жития (ср.: Шахматов 1940. С. 69-72).
Представляется не вполне убедительным предположение
В.М.Истрина, считавшего, что обращение к Житию было обу-
словлено желанием сообщить как можно больше подробно-
стей очередного военного предприятия Руси (Истрин 1916.
С. 220). Различие двух источников статьи 6449 (941) г. - не в
числе сообщаемых фактов, а в трактовке. Продолжатель Амар-
тола рассматривал явление варварского войска как свидетель-
ство Божественного гнева. Характерно в данном отношении
сближение некоторых деталей приведенного выше текста с
Библией - Иов 16,12-13 («Я был спокоен, но Он потряс меня;
взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для се-
бя. Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности
мои и не щадит, пролил на землю желчь мою»), Плач 3, 12
(«натянул лук Свой и поставил меня как бы целью для стрел»),
а также - Пс. 20, 13 («Ты поставишь их целью, из луков твоих
пустишь стрелы в лице их»). Жестокости врагов, с учетом по-
добного контекста, становятся символическим выражением
ярости Творца. Не отрицая такого взгляда, создатель Жития
поставил перед собой цель вписать нашествие славян в эсха-
тологический контекст. «Супостатами языкъ придеть, иже на-
рекутся Русь и Гогъ и Магогъ», - начинает преп. Василий раз-
говор с учеником о предстоящем нападении руси (Вилинский
1911-1913. Ч. 2. С. 456). Таким образом, Житие Василия обо-
гащается неким принципиально новым, незнакомым Хронике
аспектом. В отличие от обобщенного описания Амартола, ас-
пект этот позволял с достаточной точностью определить уни-
кальную историческую роль народа Руси, а по большому сче-
ту - ответить на вопрос, «откуду есть пошла Руская земя», по-
ставленный в заглавии ПВЛ.
Разумеется, трех разобранных примеров недостаточно,
чтобы делать далеко идущие выводы о творческой манере ле-
тописца. Нет пока даже оснований для сколько-нибудь раз-
вернутой классификации возможных позиций книжника по
отношению к источникам летописного рассказа. Создание
масштабных летописеведческих обобщений представляется
делом будущего. Однако преодолевать традиционно пренеб-
89
режительное отношение к творчеству средневекового книж-
ника необходимо уже сейчас.
Литература
Алексеев А.А. Русско-еврейские литературные связи до XV века //
Jews and Slavs. Jerusalem; SPb., 1993. Vol. 1. P. 44-75.
Вилинский С.Г. Житие св. Василия Нового в русской литературе.
Одесса, 1911-1913. Ч. 1-2.
Гудзий НК. О сочинениях Феодосия Печерского // Проблемы обще-
ственно-политической истории России и славянских стран: Сб.
статей к 70-летию акад. М.Н. Тихомирова. М., 1963.
Данилевский ИН. Библия и Повесть временных лет: (К проблеме
интерпретации летописных текстов) // ОИ. 1993. № 1. С. 78-94.
Истрин В.М. Летописные повествования о походах русских князей
на Царьград И ИОРЯС. 1916. Т. XXI. Кн. 2. С. 215-236.
Истрин В.М. Книги временьныя и образныя Георгия Мниха: Хрони-
ка Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Пг.,
1920-1930. Т. 1-Ш.
Мещерский НА. К вопросу об источниках «Повести временных лет»
// Мещерский НА. Избранные статьи. СПб., 1995. С. 46-57.
ПСРЛ. 1997-2000. Полное собрание русских летописей. М., 1997-
2000. Т. 1-Ш.
Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей СПб., 1992.
Срезневский ИИ. Источник поучения, внесенного в Повесть времен-
ных лет и приписанного препод. Феодосию Печерскому // Срез-
невский ИИ. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных
памятниках. СПб., 1867. Вып. Ш. С. 34—43.
[Шахматов А.А.] «Обозрение летописных сводов Руси Северо-
Восточной» И.А. Тихомирова: Критический отзыв акад. А.А.
Шахматова. Одг. отт. СПб., 1899.
Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ.
Л., 1940. Т. 4. С. 9-150.
И.Г. Добродомов
О ВЗЯТИИ ГОРОДОВ КОПЬЕМ
Выражение възяти городъ (градъ) копиемъ, часто встре-
чающееся в летописях при описании военных действий, до
недавнего времени считалось необъясненным: «Материалы
для словаря древнерусского языка» И.И.Срезневского и «Ма-
90
териалы для терминологического словаря Древней России»
Г.Е.Кочина ограничились лишь приведением под словом ко-
пие (копье) цитат с этим выражением или указанием на места
его употребления в летописях и оставили его без толкования.
Д.С.Лихачев, соединяя довольно распространенное, но не
вполне ясное выражение летописей възя городъ копиемь со
столь же темным гапаксом «Слова о полку Игореве» дотчеся
стружЛ'емъ злата стола Кгевскаго (о Всеславе Полоцком), вы-
шел за пределы этой темы, но оставил оба выражения без тол-
кования, хотя и назвал выражение взять копием в числе тер-
минов осады и обороны городов, в противопоставлении тер-
мину, обозначающему какой-то момент боя преломить (так !)
копье и термину обращения с оружием ударить копием (Ли-
хачев 1978. С. 166, 177). Немного ранее Лихачев, касаясь того
же выражения дотчеся струж1емъ злата стола Кгевскаго,
высказывался более определенно: «Следует обратить внима-
ние на военный термин «добыть копием» или «взять копием»,
означавший захват чего-либо военной силой» (Лихачев 1950.
С. 456). Однако в комментарии к статье 971 г. ПВЛ появилось
немотивированное разъяснение Лихачева: «“Взять град копь-
ем” - военный термин, означавший “взять приступом”», с едва
ли относящимися сюда сведениями не о завершении военных
действий, а об их начале: «Копье в древней Руси было оружи-
ем первого стремительного удара. Ср. аналогичный термин
“изломить копье” (вступить в битву). Битва часто начиналась с
того, что князь метал копье в сторону' противника» (ПВЛ.
1999. С. 446).
Все эти три несогласованные трактовки многократно вос-
производились в разных переизданиях и цитатах, отражая так
и не преодоленные колебания ученого, но наиболее популяр-
ным оказалось фактическое отожествление значений слов ко-
пье - приступ (и даже штурм) в составе выражения взять го-
род копьем и его толкования «взять город приступом (штур-
мом)». Формулировку Лихачева, хотя и в неподкрепленном
толковании, стали повторять лексикологи; оно попало и в ис-
торические словари (Львов 1975. С. 293; Одинцов 1979. С. 119;
Словарь русского языка XI-XVII вв. 1975. Вып. 4. С. 168; Там
же 1980. Вып 7 С. 301: Словарь древнерусского языка XI-
XIV вв. 1991. С. 262). В то же время сближение ходячего выра-
91
жения възяти городъ копиемь и поэтического гапакса «Слова
о полку Игореве» дотъкнутися стружТемъ злата стола, про-
ницательно отмеченное Лихачевым, подверглось забвению,
оно не отражено ни в составленном В.Л.Виноградовой, под
редакцией Д.С.Лихачева, Б.Л.Богородского и О.В.Творогова,
«Словаре-справочнике “Слова о полку Игореве”», ни в 5-том-
ной энциклопедии «Слова о полку Игореве», хотя, как пред-
ставляется, именно это сближение заслуживает более внима-
тельного рассмотрения.
В западнорусских (литовскорусских) летописях имеется
интересный пример церемониального манипулирования копь-
ем победителем при или, скорее, после взятия города, на кото-
рый ни исследователи «Слова о полку Игореве», ни исследо-
ватели летописной лексики и фразеологии не обращали долж-
ного внимания.
В Евреиновском списке конца XVII в. западнорусской ле-
тописи, носящем название «Книга великого княжества Литов-
ского и Жемоцкого», есть рассказ фольклорного происхожде-
ния об апокрифическом походе Литовского князя Ольгерда на
Москву. Согласно этому рассказу, при мнимом взятии им Мо-
сквы копье играло важную церемониальную (ритуальную)
роль. Еще собираясь в поход, Ольгерд обещает: «Б<о>жиею
помощию к городу Москве копие свое прислоню». После за-
ключения мира и получения многих даров, вспомнив это обе-
щание, «кн<я>зь Олкгирд рек кн<я>зю аще есми с тобою и
помирился по мне !ноче (так ! - И.Д.) не хочет а ни достоит
толкъ (так !) хочю под городом твоим Москвою учинити что
велики! кн<я>зъ Литовски! и Руски! и Жемоитцк! Олкгирдъ
копие свое под Москвою приклонил и вседши самъ на конь и
копие свое вземши в руки и приехав к городу и копие свое к го-
роду приклонили и едучи назад и рекъ такъ великим гласомъ
кн<я>же велики! Московски! памятуй, что то копие Литов-
ское стояло под Москвою» (ПСРЛ. Т. 17. Стб. 378-379).
Аналогичный текст читается в списке Быховца (Хроника
Быховца), но только здесь последовательно употребляется
глагол prysionity (ПСРЛ. Т. 17. Стб. 499). Весьма близкий рас-
сказ имеется в «Хронике» Матвея Стрыйковского, где Ольгерд
приказал довести до сведения московского князя Дмитрия Се-
мячка, что он «хочет приставить литовское копье к москов-
92
ским стенам» (chee Коруц. Litowskq. pod Zamek Moskiewski
przystawic: Stryjkowski 1582. S. 419-420 [420-421]) и выполнил
обещание в том же духе, как это описано в западнорусских
летописях
Действия Ольгерда с копьем после взятия Москвы мож-
но понять лишь в свете того, что Лихачев неоднократно гово-
рил о символике оружия в Древней Руси: «Не слова “меч”,
“копье”... имели значимость феодальной символики, а самые
предметы - сам меч, само копье, в силу чего они входили в
ритуал, обрядность, в этикет» (Лихачев 1978. С. 181), - но
примеров подобного церемониального использования копья
Лихачев не смог привести.
В фольклорном рассказе западнорусских (литовских) ле-
тописей показана роль копья в церемонии оформления капи-
туляции города, его сдачи противник}-, как бы новому его вла-
дельцу. Какие-то аналогичные манипуляции с копьем имелись
в виду в перифрастическом поэтическом выражении дотчеся
стружИемъ злата стола, когда Всеслав получил княжение от
восставших киевлян (но киевским князем он пробыл лишь 7
месяцев).
При учете церемониального участия копья победителя в
оформлении перехода города в руки нового хозяина, т.е. при
взятии города копьем, становится понятной краткость речи
Святослава Игоревича на Дунае в 971 г., как это описано в
ПВЛ по Ипатьевскому списку: «И к вечеру одоле С<вя>тославъ, и
взя город копьемръка: се городъ мои» (ПСРЛ. Т. П. Стб. 57).
В шахматовских реконструциях «Древнейшего Киевского
свода 1039 года в редакции 1073 года» и ПВЛ на основе Лав-
рентьевской летописи: «И къ вечеру одоле Святославъ, и възя
градъ копиемъ, и рече: “съ градъ мои"» некоторое сомнение
вызывает краткость второй части и рече: «съ градъ мои» (взя-
тая из Комиссионного списка НПЛ). Краткость этой речи Свя-
тослава заставила А.А.Шахматова считать, что продолжение
речи сохранилось под 969 г. как самостоятельная речь болгар-
ского происхождения с восхвалением Дунайской Болгарии, а
многих переписчиков текста она заставила опустить даже
упоминание этой речи под 971 г. (Шахматов 2001. С. 97-98:
соображение о разрыве речи Святослава: С 395 • реконструк-
ция; С. 479: указание на комментирование речи Святослава в
93
Архангелогородской летописи [Устюжском летописном сво-
де]; Шахматов 1916. С. 82: реконструкция). Лихачев не счел
достаточно обоснованными соображения Шахматова (ПВЛ
1999. С. 33, 446), а краткую речь Святослава вместе со слова-
ми автора рькя: «се город мой» (Ипат.) или рче: «се град мой»
(НПЛ) счел добавлениями и не включил в свою реконструк-
цию ПВЛ.
Особое внимание в упоминании «взятия города копьем» в
Ипатьевском списке ПВЛ под 971 г. обращает на себя
(дее)причастный оборот рька: се городъ мои, где форма
(дее)причастия настоящего времени рька указывает на то, что
действие глагола речи протекало параллельно с действием ос-
новного глагола взя (аорист). Следовательно, составляющая
часть церемониала не должна быть длинной. Это даже не речь
вовсе, а просто реплика, которая не нуждается в восполнении
(что хотел сделать, к сожалению, Шахматов).
Итак, по-видимому, будучи облигаторным, вербальный
компонент церемонии «взятия города копием» или выражался
эксплицитно (рька: се городъ мои. - Ипат.), получая в некото-
рых случаях квазиавтономный характер (и рече: се градъ мои
- Комиссионный список НПЛ), или становился имплицитным,
получая нулевую реализацию (опускается во многих списках).
В течение длительного времени все эти употребления были
понятны, пока церемония сохраняла свою жизненность. С вы-
ходом из употребления церемониала выражение взять город
копьем стало затруднительным для понимания даже ученым,
полечив в современных исторических словарях немотивиро-
ванное и сомнительное толкование, высказанное некогда Ли-
хачевым.
Литература
Лихачев Д С. «Слово о полку Игореве и культура его времени. Л, 1978.
Лихачев Д.С. Комментарий исторический и географический // По-
весть временных лег / Подг. текста ДС.Лихачева, пер. Д.С.Ли-
хачева и Б. АРоманова, подред. В.П.Адриановой-Перетц. М., 1950.
Лихачев Д.С. Устные истоки художественной системы «Слова о пол-
ку Игореве» // Лихачев ДС. «Слово о полку Игореве» и культура
его времени. Л., 1978.
ЛьвовЛ.С. «Лексика «Повести временных лет»». М., 1975.
94
Одинцов ГФ. Истории древнейших русских названий копья // Эти-
мология 1977. М., 1979.
Повесть временных лет. 2-е изд. Л., 1999.
ПСРЛ. СПб, 1907. Т. 17: Западнорусские летописи.
ПСРЛ. 2-е Изд. СПб, 1908. Т. 2: Ипатьевская летопись.
Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). М., 1991.
Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975, 1991. Был. 4,7.
Шахматов А.А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. I. Вводная
часть. Текст.
Шахматов АА.. Разыскания о русских летописях. М.; Жуковский, 2001.
Stryjkowski М. УАугь. przedtym nigdy nie widziaia Kronika Polska, Litewska,
Imydzka у wszystkiey Rusi Kijowskiey, Moskiewskicy, siewierskiey,
Wolycskiey, Poddskiey, Podlaskiey etc. Kiylewiec, 1582.
И.Е Ермолова
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ
АММИАНА МАРЦЕЛЛИНА
И ИХ ВОПЛОЩЕНИЕ В ТЕКСТЕ «ДЕЯНИЙ»
Все виды исторических сочинений несут на себе отпеча-
ток своего времени, субъективный момент присущ любому из
них, полностью беспристрастных и объективных произведе-
ний не существует. В процессе исследования всякого истори-
ческого сочинения возникает вопрос о том, в какой мере субъ-
ективные факторы повлияли на степень его достоверности.
При попытке решения данного вопроса по необходимости
встает проблема личности автора сочинения и его жизненного
опыта, неизбежно отразившегося в тексте. В отношении ан-
тичных историков эта проблема, как правило, трудноразре-
шима, так как биографические сведения о них, либо крайне
скудны, либо вовсе отсутствуют. Чаще всего они могут быть
извлечены только из самого изучаемого произведения.
Первая часть сочинения Аммиана Марцеллина не сохра-
нилась, что затрудняет анализ отношения историка к своему
труду. Но отдельные многочисленные замечания, а также на-
чало 26 книги, когда автор размышляет о переходе к повество-
ванию о событиях последних лет, помогают представить, ка-
ких принципов Аммиан придерживается на протяжении всего
95
своего произведения. Он неоднократно подчеркивает свое
стремление к беспристрастному рассказу о событиях, не до-
пускающему ни малейшего искажения правды ложью или умол-
чанием, считает девизом своего исторического труда истину7.
Разумеется, уверения в правдивости являются общим ме-
стом в античной историографии и сами по себе ее не гаранти-
руют. Но для Аммиана это не формальное заявление, а ис-
креннее выражение цели, которую он перед собой ставит, и
честно стремится осуществить. По мнению многих авторитет-
ных исследователей творчества Аммиана Марцеллина, его
труд в целом достоверен и объективен, трактовка событий, как
правило, основывается на очевидных доказательствах.
Большое значение историк придает источникам изложен-
ной им информации и утверждает, что свой труд (по крайней
мере, его сохранившуюся часть, освещающую события време-
ни его сознательной, взрослой жизни) он писал как на основе
того, что довелось ему видеть как современнику, так и того,
что можно было узнать у непосредственных свидетелей при
тщательном опросе.
Все эти разрозненные элементы, а также наличие заклю-
чения ко всему сочинению, которое делает весьма вероятным
существование и общего введения, свидетельствуют о том, что
отношение Аммиана Марцеллина к труду историка было
вполне сознательным и ответственным, а степень объективно-
сти и достоверности его произведения весьма высока. Однако
полная беспристрастность повествования оставалась, конечно,
возвышенной, но призрачной иллюзией. Аммиан Марцеллин,
естественно, не осознавал сколь велико было воздействие
жизни общества на его исторический труд.
С определенной долей уверенности можно сказать, что
пристальное внимание к определенным сторонам жизни Рим-
ской империи, внешним войнам, внутренним столкновениям,
императорскому окружению, детальная осведомленность о
судебных процессах при императорском дворе берут свое на-
чало в служебной деятельности Аммиана Марцеллина.
Необходимо пояснить, что он принадлежал к привилеги-
рованному’ корпусу протекторов-доместиков. Первоначально,
со времен Галлиена, protectores Augusti были корпусом тело-
хранителей императора. Примерно в первой половине IV в.
96
протекторы перестали быть телохранителями, и среди них вы-
делилась особая привилегированная категория протекторов-
доместиков, которые входили непосредственно в император-
скую свиту7. Протекторы-доместики, в отличие от простых
протекторов, составляли отдельную воинскую часть. Престиж
протекторов-доместиков был выше, чем у простых протекто-
ров, однако функционально обе категории были схожи, по-
скольку, в то время как одни протекторы-доместики служили
непосредственно при особе императора, другие - так называе-
мые deputati - были прикомандированы к военачальникам в
разных частях империи и фактически служили при них в каче-
стве штабных офицеров. Именно в таком качестве проходил
службу при Урзицине Аммиан Марцеллин.
Как и простые протекторы, протекторы-доместики на
первых порах продолжали набираться из заслуженных солдат.
Но приблизительно с середины IV в. в корпус протекторов-
доместиков начинают проникать люди, до того в армии не
служившие. Наиболее типичной фигурой среди протекторов-
доместиков становится молодой человек из семьи высокопо-
ставленного офицера. Выполняя самые разнообразные пору-
чения, и не только чисто военного характера, молодые люди
приобретали необходимый практический опыт и затем быстро
продвигались по службе, как об этом свидетельствует Аммиан
Марцеллин.
Многие протекторы-доместики, находясь в окружении
высших должностных лиц империи, помимо своих прямых
обязанностей, волей-неволей вынуждены были участвовать в
политических интригах, выполнять сомнительные поручения,
или, в лучшем случае, быть свидетелями всего этого. В случае
неблагоприятного стечения обстоятельств протекторы-домес-
тики из преследователей, пусть даже поневоле, легко могли
превратиться в жертвы. Чаще других подчиненных они стра-
дают и подвергаются пыткам и репрессиям либо вместе со
своими опальными командирами, либо если по каким-то при-
чинам не выполняют возложенных на них поручений. Видимо,
благодаря собственному опыту Аммиана Марцеллина такого
рода и опыту его товарищей, а также слухам, распространяв-
шимся в их среде, «Res gestae» содержат чрезвычайно много
97
сведений о политической атмосфере императорского двора и
об ожесточенной борьбе за власть и влияние внутри него.
Именно служебный опыт нашел свое отражение в сочине-
нии Аммиана Марцеллина в качестве свидетельств очевидца.
Вероятно, протекторы-доместики имели возможность пользо-
ваться и другими источниками информации. Они, по-види-
мому, по долгу службы получали доступ к императорским ар-
хивам. Ссылки на официальные бумаги и документы встреча-
ются в тексте Аммиана неоднократно. Такая осведомленность
давала историку необходимое понимание многих дел и собы-
тий и позволяла квалифицированно судить о том, в чем он сам
участия не принимал. Но не всегда причастность Аммиана
Марцеллина к тому, что он чуть позже описывал, способство-
вала усилению объективности повествования. Видимо, поми-
мо воли автора личные мотивы и пристрастия (скорее, чем
классовая принадлежность и политическая ориентация) про-
никали в текст.
Пожалуй, почти все отступления от принципа правдиво-
сти исторического сочинения, им провозглашенного, в кото-
рых можно заподозрить Аммиана Марцеллина, связаны с его
служебной деятельностью. В научной литературе неоднократ-
но указывалось на несколько предвзятое отношение писателя
к императорам, прежде всего Юлиану и Констанцию П.
Меньшего внимания исследователей удостоились не столь
значимые для истории фигуры, но гораздо более тесно связан-
ные с автором. Личные отношения важны для каждого чело-
века в любом обществе, тем более - в римском, хорошо из-
вестном древними патронатно-клиентельными традициями;
полностью отрешиться от них мало кому удается. Лично из-
вестные, иногда обязанные, а потому преданные тому или
иному лицу люди часто оказывают ему помощь в трудных си-
туациях и на страницах «Деяний». По большей части такие
связи возникали между начальником и подчиненным. В этом
смысле показателен эпизод, в котором протектор-доместик,
вынужденный перейти на сторону врага, встретившись на по-
ле боя со своим бывшим командиром, чрезвычайно почти-
тельно разговаривает с ним, называя патроном и господином,
и. конечно, не применяет против него оружие
98
Аммиан Марцеллин практически все годы службы (за ис-
ключением персидского похода Юлиана) провел под началом
магистра конницы на Востоке Урзицина и был ему чрезвы-
чайно предан. В силу' данного обстоятельства историк уделяет
гораздо больше места описанию его деятельности и карьеры
на фоне равных ему по рангу военачальников. Уже это гипер-
трофированное внимание вызывает определенные сомнения в
беспристрастности Аммиана, но есть и более веские причины
для них. Историк страстно обвиняет императора Констанция в
недоброжелательном отношении к своему любимому коман-
диру, а его окружение в злостных интригах против него. Нель-
зя отрицать, что у Урзицина были враги при дворе, в их числе
первым следует назвать могущественного препозита Евсевия,
которому магистр отказался отдать свой дом в Антиохии, но
степень их козней явно преувеличена, так как во всех действи-
ях Констанция по отношению к Урзицину Аммиан усматрива-
ет тайный смысл. Так, переводы военачальников с одной
должности на другую, из одних частей империи в другие были
обусловлены государственной необходимостью, и историк
спокойно сообщает о них, но только тогда, когда это не каса-
ется Урзицина, который и так необычно долго (почти десять
лет) оставался магистром конницы на Востоке. К тому же Ам-
миан Марцеллин мог не знать о стратегических соображениях,
лежавших в основе перемещений его командира. Таким обра-
зом, изображение отдельных событий в «Деяниях» могло быть
весьма односторонним.
Возможные искажения действительности, вызванные
личными мотивами, не ограничиваются преувеличениями, не-
обоснованными предположениями и односторонностью. Стре-
мясь показать Урзицина невинно страдающим непогрешимым
героем, Аммиан сообщает, видимо, далеко не все, что извест-
но писателю о его действиях, иногда противореча самому се-
бе. Особенно это бросается в глаза в освещении заговора
Сильвана и истории его устранения. Здесь Аммиана Марцел-
лина, вероятно, можно упрекнуть в тенденциозности и замал-
чивании неблаговидной роли его начальника в убийстве не-
счастного оклеветанного Сильвана. Еще более темным пред-
ставляется пребывание Урзицина в Галлии после гибели Силь-
вана, в 355-356 гг. Историк, все это время находившийся ря-
99
дом с ним, не только не сообщает никаких подробностей, но
не называет даже его должности, мимоходом роняя замечание
о том, что во главе войск стоял преемник Урзицина, а ему са-
мому было приказано находиться там же до окончания похода.
Странная в данном месте лаконичность Аммиана Марцеллина
наводит на размышления о том, не возникли ли какие-то тре-
ния в отношениях его уважаемого командира и цезаря Юлиа-
на, будущего императора, признанного кумира автора «Дея-
ний», с которым, вероятно, именно тогда историк впервые
встретился? С учетом всего вышесказанного желание Аммиа-
на умолчать о них было бы вполне понятным.
Е.В. Илюшечкина
О ДВУХ АКРОСТИХАХ
В ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ПОЭМЕ
ДИОНИСИЯ ПЕРИЭГЕТА
Свидетельства поздней традиции относительно происхо-
ждения Дионисия Периэгета и времени создания им географи-
ческой поэмы «Описание ойкумены» весьма противоречивы:
схолиаст и Vita Chisiana полагают, что родиной Дионисия бы-
ла Александрия; византийский эрудит и антиквар ХП в. Ев-
стафий Солунский в комментарии к поэме называет ее автора
«ливийцем» (т.е. уроженцем Северной Африки); лексикон Су-
ды, однако, причисляет Дионисия к выходцам из Коринфа, а
Гвидо из Пизы (XII в.) думает, что Дионисий родился в одном
из городов ионийского побережья Малой Азии (Scholia in
Dionysium, 1-2 // GGM. P. 427; Vita Chisiana 1-2 // Kassel 1985.
S. 70; Eustathii Commentarii in Dionysium Periegetem, 7 // GGM.
P. 215; Suidae Lex. s. v. Dionysios II, 110, 11; Guido 5 // Raven-
natis Anonymi. P. 466). Лишь в XIX в. на основании двух акро-
стихов его географической поэмы (ст. 112-134 и ст. 513-532)
удалось установить место рождения Дионисия, определить его
авторство и временные рамки создания поэмы (Leue 1884.
S. 175-178; Leue 1925. S. 367-368; см. также Wachsmuth 1889.
S. 151-153; Nauck 1889. S. 325; Klotz 1909. S. 474-475). Ho
100
возникает вопрос - насколько достоверны эти свидетельства и
в какой мере можно им доверять?
Принято считать, что истоки акростиха («краестишия»)
лежат в ближневосточной поэзии и что развившись из аккад-
ских заклинаний-молитв, библейских Плача Иеремии и Прит-
чей Соломона (91), акростих в античную эпоху - по преиму-
ществу при эллинизме - приобрел, помимо связанных со сло-
весной игрой, еще и дополнительные функции (Vogt 1966.
S. 80-97; Courtney 1990. Р. 3-13; Brand 1992. Sp. 314-315). Од-
нако имеющийся в распоряжении исследователей материал
позволяет утверждать, что акростих в Греции архаического и
классического времени распространяется независимо от
ближневосточной традиции и в качестве стихотворной формы
достигает расцвета в эллинистический период (Казанский
1997. С. 131-145). Не следует забывать, что ударение, ритм,
рифма и прочие поэтические средства воздействовали на слух,
в то время как использование акростиха было рассчитано пре-
жде всего на зрительное восприятие и предъявляло к образо-
ванному читателю особые требования (ср. Cic. De div. II 111:
«...когда из первых букв каждого стиха получаются слова с
неким смыслом, подобно тому как в некоторых стихотворени-
ях Энния Q. Ennius fecit. В этом, конечно, больше умственного
напряжения, чем вдохновения»).
Наиболее ранний пример использования акростиха - если
не учитывать спорный акростих Гомера (Ил. XXIV, 1-5) -
можно обнаружить в папирусных фрагментах трагедии Хере-
мона (конец V в. до н. э.), где акростих составляет имя автора.
Нередко упоминают акростихи современника Каллимаха Фи-
лостефана, Арата из Сол («Явления», ст. 783-788), Никандра
Колофонского, в обеих поэмах которого Э.Лобель нашел имя
автора (ст. 345-353 и ст. 266-274) (Lobel 1928. Р. 114), ямби-
ческий проэмий к приписываемому Евдоксу астрономическо-
му трактату II в. до н. э. и, наконец, географическую поэму
Дионисия, сына Каллифонта (нач. I в.), в которой начальные
буквы первых 23-х стихов проэмия составляют имя автора
(новейшее издание: Le роете geographique 1990).
На основании одного из акростихов «Описания ойкуме-
ны» можно заключить, что автора звали Дионисием и что
свою географическую поэму он составил в Александрии Еги-
101
петской (ст. 112-134: AIONYHIOY TQN ENTOZ ФАГОТ «<труд>
Дионисия, <из живущих на> Фаросе»). О-в Фарос, располо-
женный у североафриканского побережья, соединялся с Алек-
сандрией насыпной дамбой; именно на нем был построен в
299-279 гг. до н. э. Состратом из Книда знаменитый Фарос-
ский маяк (разрушен в нач. XIV в.), изображение которого из-
вестно по александрийским монетам. Таким образом, Диони-
сий Периэгет примыкает к сложившейся задолго до него по-
этической (дидактической) традиции подтверждения авторст-
ва в форме акростиха, что в частности свидетельствует о вы-
сокой степени развития авторского самосознания в античной
литературе и, соответственно, - об уровне читательского вос-
приятия.
Из другого акростиха (ст. 513-532: 0EOXEPMHS
ЕП1AAPIANOY «бог Гермес при Адриане») можно заключить,
что Дионисий написал поэму в период правления императора
Адриана, т.е. между 117 и 138 гг. Вскоре после того, как Ад-
риан стал императором, он отпраздновал триумф по случаю
завершения войны римлян с парфянами, начатой его предше-
ственником и усыновившим его императором Траяном (ср. у
Дионисия: «Но хотя они [=парфяне] и непобедимы в сраже-
нии, меч царя авсонов приручил их», ст. 1050 сл.). В то же
время Дионисий ничего не говорит о посещении Египта Ад-
рианом в 130 г.; отсюда можно заключить, что поэма была на-
писана до прибытия Адриана в Египет. С другой стороны, ter-
minus post quem написания поэмы некоторые исследователи
связывают с учреждением Адрианом религиозного культа
Гермеса-Антиноя в честь любимца императора, погибшего в
водах Нила вблизи Гермополя в 130 г. (Counillon 1981. Р. 514-
522; Jacob 1984. Р. 215-239; см. также: Beaujeu 1955. Ch. Ш.
Hadrien. Р. 112-278; Jacob 1991. Р. 43-53).
В самой географической поэме Д ионисия Периэгета, со-
держащей сведения из трудов предшественников, большинст-
во которых для нас утрачены безвозвратно, к сожалению, от-
сутствуют прямые указания на время написания произведения.
Однако, выявленные в тексте поэмы акростихи выступают в
роли исторических свидетельств и позволяют не только с
большой долей вероятности определить время создания «Опи-
сания ойкумены» (ок. 120 г.), но и с достоверностью устано-
102
вить имя автора; эти сведения могут быть подкреплены ссыл-
ками на те места поэмы, где имеются скрытые аллюзии на из-
вестные исторические события начального периода Римской
империи.
Литература
Казанский Н.Н Греческое ур!фо<; «игра в слова» в поэзии и в жизни
// Philologia classica. MNHMHE XAPIN. Межвузовский сборник. К
100-летию со дня рождения проф. А.И. Доватура / Отв. ред. Ю.В.
Откупщиков. СПб., 1997. Вып. 5. С. 131-145.
Beaujeu J. La religion Romaine a I’apogee de I’empire. I. La politique
religieuse des Antonins (96-192). Paris, 1955.
Brand U. Akrostichon // Historisches Wdrterbuch der Rhetorik / Hrsg. v.
G. tiding. Darmstadt, 1992. Bd. 1.
Counillon P. Un autre acrostiche dans la Periegese de Denys // Revue des
Etudes Grecques. 1981. T. 94. P. 514-522; Jacob Chr. Le sujet et le
texte. Sur I’indentite de Denys le Pdrieg&e // Lalies. 1984. T. 4. P.
215-239.
Courtney Ed. Greek and Latin Acrostichs И Philologus. 1990. Bd. 134.
GGM - Geographi Graeci Minores / Reg. C. Muller. Parisiis, 1861. Vol. П.
Jacob Chr. 0EOL EPMHE ЕШ AAPIANOY. La raise en scene du pou-
voir imperial dans la Description de la terre habitee de Denys
d’Alexandrie // Cahiers du Centre G. Glotz. Paris, 1991. P. 43-53.
Kassel R. Antimachos in der Vita Chisiana des Dionysios Periegetes //
Catalepton. Festschrift fiir B. Wyss zum 80. Geburtstag / Ed. Chr.
Schaeublin. Basel, 1985.
Klotz A. Zu Dionysios Periegetes // Rheinisches Museum fur Philologie.
1909. Bd. 64.
Le poeme geographique de Dionysios fils de Calliphon / Edition, traduc-
tion et commentaire par D. Marcotte. Louvain, 1990.
Leue G. Noch einmal die Akrosticha in der Periegese des Dionysios //
Hermes. 1925. Bd. 60.
Leue G. Zeit und Heimath des Periegeten Dionysios // Philologus. 1884.
Bd. 42.
Lobel E. Nicander’s Signature // Classical Quarterly. 1928. Vol. 22.
Nauck A. Zu Dionysios Periegetes // Hermes. 1889. Bd. 24.
Ravennatis Anonymi Cosmographia et Guidonis Geographica / Ed. M.
Pinder et G. Parthey. Berlin, 1860.
Vogt E. Das Akrostichon in der griechischen Literatur // Antike und
Abendland. 1966.
Wachsmuth C. Zu den Akrostichen des Dionysios Periegetes // Rheinis-
ches Museum fur Philologie. 1889. Bd. 44.
103
Т.М. Калинина
МЕТОД РАБОТЫ
СРЕДНЕВЕКОВЫХ АРАБСКИХ ГЕОГРАФОВ
(НА ПРИМЕРЕ ИЗВЕСТИЙ О РЕКАХ
АРАЛЬСКОГО БАССЕЙНА)*
Крупнейший востоковед В.В.Бартольд в свое время под-
робнейшим образом проанализировал данные источников об
Аральском море, рассматривая возможность впадения рек
Амударьи и Сырдарьи в Каспий во времена средневековья, как
об этом писали многие арабо-персидские географы1. В IX в.
ал-Хорезми, Ибн Хордадбех, ал-Иа‘куби; в X в. Ибн Русте, ал-
Мас‘уди, Ибн Хаукал, Мутаххар ибн Тахир ал-Макдиси и др.
часто называли Каспий, кроме как по имени прибрежного на-
рода (морем Хазар или Хазарским), еще и по прибрежным
юго-западным, южным и восточным областям, а именно - мо-
рем Гиляна, Дейлема, Табарисгпана, Хорасана и Хорезма, хотя
Хорезм расположен довольно далеко от Каспия и принадле-
жит зоне Аральского, а не Каспийского моря. Причиной этого
исследователи считали большую историческую и культурную
значимость Хорезма. Однако вернее здесь усматривать следо-
вание античной географической традиции, по которой река
Амударья = Оке античных географов = Балх или Джайхун
арабских ученых впадала не в неизвестное в античности
Аральское море, а в Каспий, почему и находившийся близ
устья Амударьи Хорезм оказывался якобы прибрежной обла-
стью Каспия, а в названии моря сохранилось наименование
области. Разыскания высохшего русла Узбой, некогда соеди-
нявшего Сарыкамышскую впадину близ Арала и Каспий, и
исследования хронологии его функционирования подтверди-
ли, что большие среднеазиатские реки не могли в историче-
скую эпоху впадать в Каспий2. Тем не менее греческие, а за
ними и арабские географы продолжали считать Хорезм при-
каспийской территорией, хотя арабы уже знали о существова-
нии Аральского моря.
Один из притоков Амударьи, судя по координатам «Кни-
ги картины Землю' ап-Хорезми. основанной в значительной
мере на материалах «Географии» Птолемея (II в. н.э.), течени-
104
ем соответствовал птолемеевой реке Марг (Mapyog лотацбд),
однако впадала, по данным ал-Хорезми, в Индийский океан3.
Подобный взгляд на впадение одного из притоков Амударьи в
Индийский океан встречался у Ибн Хордадбеха: «Михран
(Инд. - Т.К.) - река Синда (низовья реки Инд в совр. Пакиста-
не. - Т.К)... - это ответвление реки Джайхун (Амударьи; под-
черкнуто мной. - Т.К.)... и впадает в Большое Восточное море
(Индийский океан. - Т.К)..у>\ Таким образом, Ибн Хордадбех
считал реку Инд притоком Амударьи. Воззрения на впадения
крупных притоков Амударьи в Индийский океан, возможно,
были отражением персидской географической традиции; само
название реки Инд - Михран - является персидским5.
Ал-Мас‘уди считал необходимым опровергать подобные
утверждения: среди рек, впадающих, по его мнению, в Кас-
пий, он описывал реку Калифа (так назывался город, распола-
гавшийся по обеим берегам Амударьи в двух днях пути от
Термеза. -Т.К), она же «Джайхун - река Балха, Термеза и Хо-
резма, ее исток из родников в пятом климате... Затем эта река
протекает по области Хорезма и впадает в озеро, называемое
Джурджанийа (Аральское море. - Т.К), а Джурджанийа -
это город вблизи ее устья (Гургандж, совр. Ургенч. - Т.К.)...
Говорят еще, что река Джайхун заканчивается в чащах и боло-
тах и теряется в них. Говорят также, что она впадает в море
Хинда (Индийский океан; подчеркнуто мной. - Т.К) поблизо-
сти от Кирмана. Мы посещали области Фарса, Кирмана, Сид-
жистана, их холодные и жаркие местности, но не нашли ника-
кого подтверждения истинности [этого]...»6.
Решительно отвергнув идею о впадении Амударьи в Ин-
дийский океан, ал-Мас‘уди тем не менее высказывал и самые
разные, исключающие друг друга, точки зрения на русло Аму-
дарьи, заставляя впадать ее в одном случае - в Каспий (море
Хазарское), в другом - в Арал (море Джурджанийское). Точку
зрения о затерянности ее устья в чащах и болотах он подвер-
гал сомнению, отметив, что так лишь иной раз «говорят».
Здесь хорошо прослеживается авторская манера изложения
материала: ал-Мас‘уди прежде всего исходил из мнения не-
коего авторитета, предпослав всей главе название «О реках,
впадающих в море Хазарское» По мере изложения он переда-
вал и другие точки зрения; при этом не всегда бывает понятно,
105
какой придерживается сам автор. Когда он отмечал чужой
взгляд («говорят»), это означало неуверенность в истинности
кем-ч-о сказанного. Иной раз он давал настолько точное и под-
робное описание течения, окрестностей и переправ реки, что
можно не сомневаться в сборе им самим информации, но нет
уверенности, что она синхронна времени жизни автора. Об
Арале он писал: «Это озеро - одно из самых больших в оби-
таемой части [земли]; протяженность его - около 40 дней пути
в длину и столько же в ширину. Из этого озера вытекают
большие реки, впадающие в море Хазарское...»7. В.В. Бартольд
писал по этому поводу: «Если бы до нас из всех географиче-
ских сочинений X в. дошел только труд Мас‘уди, то мы, веро-
ятно, пришли бы к заключению, что Арало-Сарыкамышское
озеро в данную эпоху не только существовало, но и соединя-
лось, посредством Узбоя, с Каспийским морем»8.
Неясность в представлениях ал-Мас‘уди о реках, впадав-
ших в Аральское море, прослеживается и на примере описания
других рек: «В озеро Джурджанийское (Арал. - Т.К) впадает
река Шаша (область Ташкента. - Т.К), но она маловодна, те-
ряется и не орошает области ТПаттта Для орошения и для питья
[люди пользуются водой] из огромной реки под названием
Турк, впадающей в [реку Шаша...]»9. Схожие названия встре-
чаются в книге Ибн Хордадбеха, в описании дороги от Самар-
канда до Шаша, из которого понятно, что река Шаша иденти-
фицируется с Сырдарьей; река Турк - с рекой Чирчик10. Ис-
следователи давно пришли к выводу, что название Турк явля-
ется ошибочным вследствие неверно проставленных точек при
арабских буквах, и читать следовало бы не Турк, а Парак или
Парк - по иранскому названию реки Чирчик, которое встреча-
лось еще в XVI в.11. Тем не менее многие географы IX и X ве-
ков употребляли именно эту, понятную им, устоявшуюся
форму - Турк, вместо Барак или Барк (персидские формы -
Парак или Парк). Бартольд отмечал, что многие считали Сыр-
дарьей и реку Шаша, и реку Туркхг.
Ал-Мас‘уди, как мы видели, не был исключением, однако,
следуя своей манере изложения, он связывал воедино инфор-
мацию разных источников, в результате чего читаем: «...Из
числа великих рек [, впадающих в море Черное, известны] та-
кие, как Дануба (Дунай. - Т.К) и М.лава (Морава или ее при-
106
ток. - Т.К.у, таково же ее название на [языке] ас-саклабийа
(славян. - Т.К.). Это большая река, ширина ее около 4 миль,
она - за Константинополем, в нескольких днях пути, и на ней
- места обитания m-намджин (немцев. - Т.К.) и ал-м.рава
(мораван. - Т.К), относящихся к ас-сакалиба, и еще на ней
жило много ал-бургар (болгар. - Т.К), в то время, когда они
стали христианами. И говорят, что из нее берет начало река
Турк, т.е. река Шаша, о которой сообщалось выше»13 (под-
черкнуто мной. - Т.К). Объяснить такие ни с чем не сообраз-
ные известия можно, только исходя из своеобразных пред-
ставлений ал-Мас‘уди об обитающих вокруг народах. Для не-
го булгары - это единый народ: и тот, который живет близ
Черного моря и исповедует христианство (т.е. дунайские бол-
гары), и тот, что живет на берегу Волги (реки Хазар), торгуя с
соседними народами и Хорезмом и исповедуя ислам (т.е. при-
волжские булгары). В то же время он считал, что Черное море
«принадлежит» народам булгар, русов и печенегов (ал-
баджанакийа), а о последних он сообщал, что они - тюрки
(am-турк), жили некогда близ Арала и воевали с тюрками же -
огузами, карлуками и кимаками, в результате чего были вы-
нуждены покинуть эти места и передвинуться западнее. В
другой своей книге ал-Мас‘уди упоминал также о царе народа
тюрков (малик ат-турк), жившем среди славян (ас-сакалиба),
подразумевая здесь повелителя венгров после их переселения
в Паннонию, народа, которого и византийские источники, и
мусульманские авторы зачастую считали тюрками14. Результа-
том смешения всех этих сведений и явилась идея ал-Мас‘уди о
том, что Сырдарья имеет истоком Дунай.
На этих примерах ясно видно, что, пользуясь многообраз-
ными источниками, арабские авторы зачастую механически
соединяли разнородные известия. При этом в силу традиции
писатели того времени всегда опирались на авторитет древних
ученых, даже если взгляды последних были архаичны и дале-
ки от реалий.
Примечания
* Работа подготовлена по проекту' РГНФ (01-01-00195а)
107
1 Бартольд В.В. Сведения об Аральском море и низовьях Аму-Дарьи
с древнейших времен до XVII века // Бартольд В.В. Работы по ис-
торической геотрафии. М., 2002. С. 15-94.
2 Берг Л. С. Уровень Каспийского моря за историческую эпоху. М.;
Л., 1949; Гулямов ЯГ. История орошения Хорезма с древнейших
времен до наших дней. Ташкент, 1957; Толстов С.П. По древним
дельтам Окса и Яксарта. М., 1962; Андрианов Б.В. Древние ороси-
тельные системы Приаралья. Ташкент, 1976. Впрочем, в ряде работ
С.Н.Муравьева, на основе анализа некоторых данных античных
писателей, показывается значительное повышение уровня вод Кас-
пийского моря в нач. III в. н.э. (см., например: Муравьев С.Н. Пять
античных свидетельств в пользу «птолемеевой» трансгрессии Кас-
пия//ДГ. 1986 год. М„ 1988. С. 235-247.
3 Das Kitab Surat al-ard des Abu Ga'far Muhammed Ibn Musa al-
Huwarizmi /H.v.Mzik Leipzig, 1926. S. 135 (араб, текст); Калинина T.M.
Сведения ранних ученых Арабского халифата (Древнейшие источ-
ники по истории народов СССР). Тексты, пер., коммент. М, 1988.
С. 32 (араб, текст); С. 100 (перевод).
4 Kitab al-Masalik wa’l-Mamalik (Liber viarum et regnomm) auctore
Abu’l-Kasim Obaidallah ibn ‘Abdallah Ibn Khordadhbch.../ M.J. de
Goeje. Lugduni Batavorum, 1889. P. 173-174 (араб, текст); Ибн Хор-
дадбех. Книга путей и стран. Пер. с араб., коммент., исследование,
указатели и карты Н. Велихановой. Багу, 1986. С. 136 (перевод)
(далее - Ибн Хордадбех).
5 Markwart J. Eransahr nach der Geographic des Ps. Moses Xorenac’i.
Berlin, 1901. S. 148; Ибн Хордадбех. С. 335. Примеч. 5.
6 Kitab at-tanbih wa’l-ischraf auctore al-Masudi.../ M.J. de Goeje. Lug-
duni Batavorum, 1894. P. 64-66 (араб, текст) (далее - al-MasQdi].
n al-Masudi. P. 65 (араб, текст).
8 Бартольд В.В. Сведения. С. 45-46.
9 al-Masudi. Р. 65-66 (араб, текст).
10 Ибн Хордадбех. С. 64 (перевод); С. 178. Примеч. 95, 97 к § 15.
11 Бартольд В.В. К истерии орошения Туркестана // Бартольд В.В.
Там же. С. 218; он же. Туркестан в эпоху монгольского нашествия
// он же. Соч М, 1963. Т. L С. 220. Примеч 1; Ибн Хордадбех. С. 178.
Примеч. 97 к § 15.
12 Бартольд В.В. К истории орошения. С. 210, 218.
13 al-Masudi. Р. 67 (араб, текст).
14 Magoudi. Les Prairies d’or / Texte et trad, par C. Barbier de Meynard
et Pavet de Courteille. Paris, 1864. T. III. P. 64 (араб, текст и франц,
перевод); Константин Багрянородный. Об управлении империей.
М., 1989. С. 158, 160 (греч. текст); С. 159, 161 (перевод).
108
Е.П. Картпамышева
«У ДВЕРЕЙ МЕРТВЫХ»:
ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКИЙ РИТУАЛ
ОБЩЕНИЯ С МЕРТВЫМИ КАК ТЕКСТ
Реконструкция ритуала интересна тем, что дает возмож-
ность исследовать мировосприятие человека, отправляющего
соответствующий культ, причем таких его аспектов, которые
плохо освещены письменными текстами. Одним из них явля-
ется круг представлений об общении живых людей с умерши-
ми, и шире - о взаимоотношениях мира мертвых и мира живых.
Ритуал, как и любой текст в устной традиции, ни в коем
случае не являлся замкнутой и строго фиксированной форму-
лой, хотя его носителями он воспринимался именно так, В
действительности, он находился в постоянном изменении и
развитии, поэтому вычленить его разностадиальные, но суще-
ствующие одновременно элементы затруднительно. Дополни-
тельную сложность для реконструкции ритуала придает фраг-
ментарность письменных источников (исландских родовых и
королевских саг, скальдической поэзии, «Старшей Эдды» и
«Младшей Эдды», законодательных памятников), а также дан-
ных археологии, лингвистики и этнографии. Так, в письмен-
ных памятниках упоминания умерших членов рода, в том чис-
ле родителей, - помимо генеалогий - крайне редки. Тем не
менее, «прочтение» ритуала общения с умершими как целост-
ного текста на основе всей совокупности источников позволя-
ет выявить некоторые весьма важные особенности мировоз-
зрения «автора» этого текста, его отношения к мертвым и к
миру предков и реконструировать представления, отражаю-
щие веру в то, что умершие могут предсказывать судьбу, по-
могать или, наоборот, причинять вред, а влияние мертвых на
жизнь живых является зачастую результатом их непосредст-
венного общения.
Для характеристики этого комплекса верований сущест-
венно установить, каким способом устанавливался контакт с
умершим, какой ритуал ему предшествовал и как мыслилось
преодоление границы миров?
109
Сюжет общения живого с умершим представлен в «За-
клинании Грон» (Grdgaldr) - древнеисландском тексте, дати-
руемым XIII-XIV вв. (сохранился лишь в поздних бумажных
списках) и примыкающим к корпусу песней «Старшей Эдды».
Иногда издатели «Эд ды» относят «Заклинание Грои» к допол-
нительным эддическим песням: вместе с Fjdlsvinnsmdl оно
входит в состав Svipdagsmal (Hermann Palsson, Simek 1987. S.
121). Текст представляет собой диалог юноши Свипдага со
своей умершей матерью. Герою предстоит путешествие к его
невесте, с чьим стражем - великаном Фъёльсвидром (Fjdlsvidr
«многомудрый») - ему предстоит состязаться в мудрости. По
всей видимости, речь идет о путешествии в страну великанов,
т.е. в один из локусов иного мира. Свипдаг отправляется за
помощью на могилу к своей матери, пребывающей в другом
локусе иного мира - мире мертвых. Он пробуждает умершую
от смертного сна и просит ее произнести заклинания, которые
должны помочь ему преодолеть все трудности. Тогда мать по-
ет ему девять заклинаний и пророчит сыну счастье, если он
сможет запомнить все сказанное ею.
Взятый отдельно, этот памятник, разумеется, не дает ос-
нования для каких-либо конкретных выводов относительно
форм бытования культа предков у древних скандинавов. Од-
нако данный текст, будучи рассмотрен в более широком кон-
тексте, способен, на мой взгляд, прояснить представления о
характере общения, которое, как полагали древние скандина-
вы, могло происходить между обитателями этого мира и мира
потустороннего.
Из текста явствует, что еще при жизни мать просила сына
обращаться к ней в беде. Он напоминает ей об этом: «Пом-
нишь ли ты, /что ты просила своего сына /прийти к могильно-
му кургану?» (ef рй рад mant /ад рй pinn m6g bcedir /til
kumbldysjar кота. - Grg. 1/ Очевидно, что кота подразумева-
ет здесь не просто сам факт прихода, но приход с целью уста-
новить контакт, получить помощь. Гроа вопрошает: «Что же
случилось?» (Hvad er пй annt), раз сын взывает (kallar) к ней,
ушедшей в землю (er til moldar er komin), покинувшей мир
людей (йг Ijddheimum lidin). Свипдаг приходит к kumbldys
(«могильной насыпи») и пробуждает мать: Vaki рй. Grdal Vaki
рй, god копа! («Пробудись, Гроа! Пробудись, добрая женщи-
110
на!») у «дверей мертвых» (Vek eg pig daudra dyra). Тем самым
kumbldys оказывается дверью к мертвым, порогом между ми-
рами, где становится возможным контакт с умершим челове-
ком, покинувшим мир людей.
Таким образом, вырисовывается следующая картина. Есть
два человека, живой и умерший (в данном случае речь идет о
ближайших родственниках, матери и сыне). Живой хочет свя-
заться с умершим, чтобы получить некое сакральное знание (в
данном случае речь идет о стратегии поведения во время пу-
тешествия в иной мир и при встрече с его обитателями - вели-
канами). Встреча становится возможной на месте погребения
умершего, которое оказывается местом соприкосновения этого
и иного миров и мыслится как дверь между мирами. Следует
отметить, что могила маркирована курганом или каменной
насыпью (kumbldys может означать и то, и другое). Чтобы
вступить в контакт, требуется пробудить умершего, что осу-
ществляется с помощью заклинания «Vaki рй, Grdal». Знание,
которое передает умершая женщина, является набором закли-
наний, т.е. магических текстов: их девять (сакральное число),
и все они сопровождаются нумерацией: «заклинаю первое»,
«заклинаю второе» и т.д. Условием же того, что знание умер-
шего перейдет к живому, является способность запомнить ска-
занное, т.е. воспроизвести магический текст (Grg. 16: теёап рй
mln ord of mant- «если ты будешь помнить мои слова»).
Прежде всего, следует отметить сходство мотива пробуж-
дения умершего с целью получения сакрального знания в «За-
клинании Грои», в «Прорицании вёльвы» и «Снах Бальдра».
Аналогичный мотив встречается также в «Песни о Хюндле»,
где Фрейя пробуждает великаншу, однако здесь не говорится,
пробуждается ли последняя от обычного или смертного сна. В
«Прорицании вёльвы» и в «Снах Бальдра» инициатором кон-
такта с умершей пророчицей, вёльвой, оказывается Один, вер-
ховный ас. Во-первых, хотя речь в этих вариантах сюжета
вдет не о людях, связь персонажей может характеризоваться
оппозицией «живой-умерший». Во-вторых, в сюжете находит
отражение представление об ином мире как источнике знаний
(Топорова 2002), причем достижение знаний от умерших в
сознании древних скандинавов выступает как архитипическая
модель (ср.: голова убитого великана Мимира способна пове-
111
дать Одину тайны всех миров: Vsp. 46; Yngl. 4, 7). Асгард, мир
богов, располагался в центре Мидгарда, которому противосто-
ял мир хтонический, то есть и мир великанов, и мир мертвых,
и именно этим, видимо, следует объяснить представление о
том, что даже богам не доступны некоторые знания о будущем
мира, которым обладают древние пророчицы. Контакт с
умершей вёльвой, как и с Гроей, осуществляется на ее могиле.
Один отправляется к высокому жилищу Хель (Bdr. 3), чтобы
найти могилу вёльвы (Bdr. 4). Общение с мертвыми может
происходить как на могиле, так и непосредственно в ином ми-
ре (мотив поездки в иной мир). Но во втором случае вёльва
сетует, что кто-то вызвал ее в нелегкий путь (Bdr. 5), т.е. дви-
жение мыслится обоюдным. Мотив встречного движения
представлен и в «Заклинании Грои»: мертвая мать приходит к
«дверям мертвых», чтобы говорить с сыном, тогда как он ос-
тается в мире живых, а путешествие в иной мир, связанное с
добыванием невесты, ему только предстоит.
Чтобы пробудить мертвую вещунью, Один поет ей val-
galdr («заклинание павших, мертвых»), т.е. произносит некую
магическую формулу, которая заставляет умершую проснуть-
ся и отвечать на интересующие взывающего вопросы. Форму-
лы пробуждения в «Заклинании Грои» и в «Песни о Хюндле»
обнаруживают параллелизм: Vaki, mcer meyia, min vina, / Hynd-
la systir, er i helli byrl - «Пробудись, дева дев, моя подруга, /
Хюндла-сестрица, в пещере живущая» (Hdl. 1). Упоминание
пещеры, возможно, также связано с локализацией обиталища
Хюндли где-то в потустороннем мире (в скале? камне? а, мо-
жет быть, helli является позднейшим переосмыслением или
искажением helioT).
О том, что для пробуждения умершего, для контакта с
ним, требовалось применение словесной магии, явствует и из
других источников. В «Речах Высокого» (Нт. 157) Один гово-
рит, что может вырезать руны так, что даже повешенный на
дереве заговорит, а в «Саге об Инглингах» (Yngl. 7) сказано,
что Один пробуждал (yakti) умерших «из-под земли» (слово-
употребление свидетельствует об устойчивости представления
о смерти как о сне, а о временном воскрешении умершего -
как о пробуждении от сна) или сидел под повешенными (ср.
выше); он также знал песни, от которых открывались земля,
112
скалы, камни и курганы, причем словом он лишал силы тех,
кто там обитал, и забирал себе их сокровища (jardf£). Пред-
ставление о возможности пробуждения умерших с целью ус-
лышать пророчество о будущем, узнать судьбу переплетается
с мифологемой о мудрых карликах, великанах и мертвецах,
стерегущих клад (в камне, в скале, под землей, в кургане),
причем для добычи этих сокровищ также необходимы магиче-
ские приемы (ср. волшебный меч Бьёрна, воткнутый в курган:
Нагдаг saga. 15).
К мотиву пробуждения умершего с целью получения от
него знаний или помощи примыкает мотив сидения на курга-
не, который встречается в нескольких сагах и эддических пес-
нях и имеет параллели в ирландской и валлийской традициях
(Ellis Davidson 1988. Р. 131). В нем также отражается пред-
ставление о том, что контакт с иным миром возможен на месте
погребения. В «Пряди о Торлейве Ярловом Скальде» (I’orlcifs
Jjattr 8) из Flateyjarbdk рассказывается о пастухе Халльбьёрне,
который спал на кургане, под которым был похоронен скальд
Торлейв. Пастух задумал сочинить поэту хвалебную песнь, но
у него ничего не получалось. Однажды во сне к нему явился
сам Торлейв, произнес вису и сказал, что если Халльбьёрн
сможет запомнить ее наизусть и повторить, когда проснется,
то он станет великим поэтом. Так все и вышло. В «Саге о
Вёльсунгах» (Volsunga saga 2) конунг сидел на могильном
кургане (sat й haugi), моля богов, чтобы те даровали ему на-
следника, после чего к нему явилась дочь великана и бросила
ему яблоко, которое конунг разделил со своей женой, и у них
родился сын, названный Вёльсунгом. В «Песни о Хельги сыне
Хьёрварда» герой сидит на кургане и видит девять валькирий,
одна из которых дает ему имя, предрекает судьбу и становится
его покровительницей.
Таким образом, перед нами комплекс представлений, свя-
занных с культом мертвых, и набор ритуальных действий, на-
правленных на установление контакта живого человека с
умершим. Результатом этого общения оказывается получение
живым необходимого ему сакрального знания (прорицание
судьбы) от представителя иного мира. Обязательным услови-
ем такого общения является, во-первых, нахождение на моги-
ле мертвого человека, причем речь идет почти исключительно
113
о кургане. В этой связи следует вспомнить, что в Скандинавии
на курганах приносились жертвы, т.е. место погребения ус-
тойчиво ассоциировалось с культовыми действиями (свиде-
тельства чему мы находим в этнографическом материале, в
некоторых сагах, а также раннесредневековых постановлениях
и скандинавских судебниках, осуждающих подобную практи-
ку). Во-вторых, для «пробуждения» умершего необходимо
было произнести определенное заклинание, магическую фор-
мулу, началом которой, вероятно, являлись слова «пробудись
[ты], имярек». Можно предположить, что именно в силу прак-
тики обращения к находящемуся в кургане по имени многие
скандинавские курганы сохранили имена в составе своих на-
званий. Произнесение valgaldr при этом подразумевало, что
пробужденный не мог отказаться передать свое знание. Текст,
который он сообщал, подлежал запоминанию (заклинания
Грои, родословная Оттара или виса Торлейва), чтобы возы-
меть действие в реальном мире. Следует отметить соотнесен-
ность мотива пробуждения умершего с мотивом отправления
героя в иной мир. Вероятно, ритуал произнесения магической
формулы на могиле с целью получить сокровенное знание,
мог быть связан с мифологемой путешествия в иной мир, при-
чем, как уже отмечалось, движение представителя мира живых
и иного мира мыслилось встречным: человеку' нужно было
прийти на могилу умершего из мира живых, а мертвому необ-
ходимо было оказаться на могиле, «у дверей мертвых». Таким
образом, могила, место погребения представлялось преддве-
рием, входом в иной мир, откуда начиналось путешествие, но,
вместе с этим, само локализовалось в ином мире.
Итак, ритуал способен стать ключом к пониманию миро-
восприятия его автора, носителя и субъекта древнескандинав-
ской культуры. Текст-ритуал аккумулирует представления
скандинавов о взаимном соотношении потустороннего и по-
сюстороннего миров, раскрывает столь важный для древней
культуры аспект бытия, как отсутствие непреодолимой грани-
цы между миром мертвых и миром живых, обитатели которых
способны общаться друг с другом.
114
Литература
Топорова ТВ. Древнегерманские представления об ином мире И
Представления о смерти и локализация иного мира у древних кельтов
и германцев / Отв. ред. Т.А. Михайлова. М., 2002. С. 340-434.
Edda. Die Lieder des Codex Regius nebst vervvandten Denkmalem I
G. Neckel. Heidelberg, 1983. В. I: Text.
Ellis Davidson H R. Myth and Symbols of Pagan Europe: Early Scandi-
navian and Celtic Religions. N.Y, 1988.
Haidar saga ok H61mverja//tslendinga sogur / Gudni Jonsson. Rejkjavik, 1953.
Simek Hermann Pdlsson 1987 - Simek R, Hermann Pdlsson. Lexikon
deraltnordischenLitteratur. Stuttgart, 1987.
Svipsdagsm^l // Eddukvsedi / Gisli Siguidsson. Reykjavik, 1998. S. 407-409.
borlcifs p&ttr Jarlaskdlds // Eyfirdinga sogur / Jonas Kristjansson.
Rejkjavik, 1956.
Turville-Petre E. O. G. Myth and Religion of the North. London, 1964.
Volsunga saga // Norrone Skrifter af sagnhistorisk inhold / S. Bugge.
Christiania, 1864-1865.
Vries J. de. AltgennanischeReligionsgeschichte. Bd. I-П. Beilin, 1935-1937.
Ynglinga saga H Heimskringla eller Norges konungesagaer af Snorre
Sturlasson/C.R. Unger. Christiania, 1868.
C.M. Каштанов
ПРОБЛЕМА ДОСТОВЕРНОСТИ
АВТОРСТВА ИСТОРИЧЕСКОГО ИСТОЧНИКА
Под авторством понимается участие определенного лица
или группы лиц в создании того или иного письменного ис-
точника. Установление авторства связано с изучением под-
линности и достоверности текста источника. В свое время на-
ми были даны следующие определения подлинности и досто-
верности: «Под подлинностью разумеется действительное
происхождение источника от того автора (индивидуального
или коллективного, в том числе от учреждения), который обо-
значен (или подразумевается) в тексте источника. Достовер-
ность же следует понимать как необходимую и достаточную
степень соответствия между явлением и его описанием в ис-
точнике» (Каштанов, Литвин 1965. С. 297).
Наши определения подлинности и достоверности были
приняты С.О.Шмидтом (Шмидт 1969. С. 39), который заметил,
115
что «достоверность еще не есть историческая правда, т.е. по
возможности приближающееся к объективности отражение
исторического явления (или явлений)» (Шмидт 1969. С. 39). О
том же шла речь в нашем пояснении к определению «досто-
верности», где подчеркивалось, что соответствие между явле-
нием и его отражением в источнике «в большинстве случаев
не бывает полным», и поэтому целесообразнее говорить о
«степени достоверности» источника, а не о полной достовер-
ности или полной недостоверности его (Каштанов, Литвин
1965. С. 297-298).
При тех постулатах, которые были изложены выше, уста-
новление авторства наиболее тесным образом связано с во-
просом о подлинности или неподлинности источника. Ясно,
что подложный источник имеет не того автора, который ука-
зан или подразумевается в его тексте. Ну, а источник подлин-
ный, т.е. действительно происходящий от указанного в нем
автора, скажем, снабженный его подписью, печатью или ка-
кими-нибудь другими удостоверительными знаками, может ли
он в полной мере считаться произведением данного автора?
Источник часто является результатом деятельности не-
скольких авторов, или составителей, при этом далеко не все
они названы или подразумеваются в тексте. Больше того, в
качестве автора подлинного документа нередко выступает ли-
цо, никак не участвовавшее в составлении самого текста, а
иногда даже не знавшее о его составлении (документы учреж-
дений, написанные от имени короля, императора, папы).
Весьма многочисленны грамоты, составленные в мона-
стырях, но написанные от имени монарха и заверенные в его
канцелярии. Составление официальных текстов заинтересо-
ванными лицами и удостоверение их либо другим частным
лицом, либо учреждением, с обоюдного согласия сторон, ши-
роко практиковалось в средние века, новое и новейшее время.
Напротив, частные акты, идущие от лица контрагентов, во
многих случаях писались не ими самими, а какими-либо офи-
циальными или неофициальными посредниками.
Сложность происхождения источника обусловливает не-
обходимость постановки вопроса о степени достоверности ав-
торства. Этот вопрос относится не только к подложным, но и к
подлинным источникам.
116
Мы предлагаем различать три вида авторства: юридиче-
ское, фактическое и техническое. Под юридическим автором
подразумевается то лицо или учреждение, от имени которого
написан документ. Юридический автор может принимать или
не принимать участие в составлении документа. Его участие
может ограничиваться приказом о составлении документа или
приказом о приложении печати и т.п. В новое и новейшее
время участие юридического автора сводится обычно к удо-
стоверению документа подписью и печатью.
Фактическим автором является составитель текста докумен-
та. Он мог либо диктовать его, либо писать собственноручно.
Составителя текста в западной дипломатике принято называть
«редактором» или «диктатором» (dictator) (Vocabulaire 1994. Р.
70, 87. Art. 272, 343). Фактический автор часто остается «за ка-
дром», и установить его достаточно трудно, если не невозможно.
Несовпадение фактического автора с юридическим и порождает
проблему достоверности авторства документа.
Техническое авторство принадлежит писцу, пишущему
под диктовку или переписывающему текст с уже написанного.
Есть, безусловно, тексты, при создании которых все три
вида авторства объединяются. Это прежде всего творческие
рукописи писателей и ученых, разного рода записки, частные
письма и сочинения, не оформленные в качестве официальных
документов правового характера.
В историографии не раз поднимался вопрос об Иване
Грозном как писателе. Он является юридическим автором
большого числа грамот, составленных от его имени. Среди
них имеются и такие, которые позволяют предполагать, что
царь выступал в роли не только юридического, но и фактиче-
ского автора - «диктатора» в дипломатическом смысле слова.
Особенный интерес представляют царские послания, адресо-
ванные князю А.М.Курбскому. Встает вопрос, отражают ли
дошедшие тексты царских посланий фактическое авторство
только самого царя, или у него были соавторы?
Ограничимся рассмотрением некоторых особенностей
текста Первого послания, датированного 5 июля 7072 (1564) г.
Грамота начинается словами: «Бог наш Троица, иже прежде
век сый и ныне есть, отец, и сын, и святый дух ..» (Переписка
Ивана Грозного. 1993. С. 12; ср.: С. 53, 62). Эта формула,
117
имеющая характер invocatio, встречается в грамотах Ивана IV
турецкому султану и вселенским патриархам. Так, в грамоте
Ивана IV ноября 1549 г. султану Сулейману I читаем: «Богъ
наш Троица, иже прежде векъ сыи, и ныне есть, отецъ, и сынъ,
и святыи духъ» (РГАДА. Ф. 52 [Сношения России с Грецией].
On. 1. Кн. 1. Л. 35). Такое же введение присутствует в грамоте
Ивана IV от 18 июня 1550 г. иерусалимскому патриарху Гер-
ману (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 48). В грамоте Ивана IV
турецкому султану Сулейману’ I сентября 1550 г. эта формула
дополнена словом «Аминь» (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 65
об.). В данном виде инвокация фигурирует в грамотах Ивана
IV января 1551 г. турецкому султану Сулейману I (РГАДА Ф. 52.
On. 1. Кн. 1. Л. 68-68 об.) и константинопольскому патриарху
Дионисию (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 70). Снова встреча-
ем ее в грамоте Ивана IV Сулейману' I ноября 1558 г. (РГАДА.
Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л 152). В грамотах Ивана IV вселенским пат-
риархам середины и второй половины 50-х годов эта инвока-
ция, напротив, перестает употребляться, но вновь появляется в
грамоте Ивана IV константинопольскому патриарху Иоасафу
сентября 1564 г. (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 201).
В марте 1571 г. Иван IV направил грамоты турецкому
султану Селиму П и константинопольскому патриарх Мит-
рофану. Вероятно, тогда же была послана грамота александ-
рийскому патриарху’ Сильвестру, датированная только годом
(7069) и индиктом (14), без указания месяца. В грамоте Силь-
вестру инвокации нет (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 223). В
грамоте Митрофану сохранена прежняя редакция инвокации:
«Богъ нашь Троица, иже прежде векъ сыи, и ныне есть, отецъ, и
сынъ, и святыи духъ. Аминь» (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Д 215).
В грамоте Ивана IV 1571 г. Селиму II инвокация расши-
рена. В нее вставлены новые обороты, которых не было в
предшествующей редакции: «Богъ нашь Троица, иже прежде
векъ сыи, отецъ, и сынъ, и святыи духъ, ныне и присно, и в
веки векомъ. Аминь. О нем же живемъ и движимся, и есмы, им
же царие царствуют и силнии пишуть правду» (РГАДА. Ф. 52.
On. 1.Кн. 1. Л. 213).
Оборот «о нем же живемъ и движимся, и есмы, им же ца-
рие царствуют и силнии пишут правду» дословно соответст-
вует тексту инвокации Первого послания Ивана Грозного
118
Курбскому 1564 г. Краткой редакции и 2-й пространной ре-
дакции (Переписка Ивана Грозного. С. 53, 62). Здесь только
нет имеющегося в списке грамоты 1571 г. союза «и» перед
«есмы» Слово «величаются» вместо «царствуют» в 1-й прост-
ранной редакции послания (Переписка Ивана Грозного. С. 12)
может свидетельствовать о вторичности этого текста по срав-
нению с Краткой редакцией.
В Первом послании Ивана IV Курбскому отсутствует со-
держащийся в грамоте Селиму II оборот «ныне и присно, и в
веки векомъ. Аминь». Заменой его служат слова «ниже начала
имат, ниже конца».
Таким образом, судя по совпадению некоторых частей
текста инвокации в грамотах Ивана IV турецкому султану и
Андрею Курбскому, можно сделать вывод, что одним из фак-
тических авторов Первого послания Курбскому был человек,
знавший и использовавший формуляр посольских грамот, со-
ставлявшихся от лица Ивана IV. При этом он обращался не к
ранней редакции инвокации грамот турецкому султану, а к
более поздней, известной нам лишь начиная с грамоты 1571 г.
Замена оборота «ныне и присно, и в веке векомъ. Аминь» на
«ниже начала имат, ниже конца» была порождена, скорее все-
го, позднейшим осмыслением того текста инвокации, который
впервые появился в грамоте 1571 г.
Наконец, совершенно непонятно, почему «изменник»
Курбский удостоился такого начала царского послания, кото-
рое применялось в грамотах монарху самого высокого ранга -
турецкому султану - и никогда не использовалось в грамотах
польскому королю и другим европейским государям. Вполне
ли сознавал фактический автор послания, что подобным нача-
лом он оказывает Курбскому высочайшую честь, большую,
чем польскому или датскому королю?
Заключительная часть Первого послания Ивана IV Курб-
скому в краткой редакции гласит: «Дан ответ вселенней Ро-
сийстей царствующаго преславнаго града Москвы степеней
честнаго порога крепкая заповедь и слово то лета от создания
миру 7072-го, июля в 5 день» (Переписка Ивана Грозного. С. 62).
Такая же по существу концовка в 1-й пространной редакции
(Переписка Ивана Грозного С 52) Во 2-й пространной ре-
дакции сказано: «Дано вселенней росийстей царствующаго
119
престольного града Москвы, степеней честнаго порога, креп-
кая заповедь, слово то, в лета 7072-го, июля в 5 день» (Пере-
писка Ивана Грозного. С. 100).
В конечном протоколе посольских грамот 50-х - 70-х го-
дов XVI в. мы не встречаем выражений «царствующаго пре-
славнаго града» или «царствующаго престольного града»,
«степеней честнаго порога» и «лета от создания миру» (по-
следнего выражения нет и во 2-й пространной редакции Пер-
вого послания Ивана IV Курбскому). Так, грамота сентября
1564 г. патриарху Иоасафу кончается словами: «Писана во го-
сударьства нашего дворе града Москвы лета 7073-го, сентебря
месяца» (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 204 об.). В грамоте
Ивана IV Селиму II марта 1571 г. говорится: «Писан в нашемъ
государстве граде Москвы лета 7079-го, месяца марта, индик-
та 14-го...» (РГАДА. Ф. 52. On. 1. Кн. 1. Л. 214 об.).
По нашим наблюдениям, определение Москвы в качестве
«царствующего града» начинает употребляться в грамотах
внешнеполитического характера лишь с конца 80-х годов XVI в.
То же можно сказать о выражении «лета от создания миру»
(Каштанов 1996. С. 120).
Следовательно, некоторые наблюдения, касающиеся тек-
ста Первого послания Ивана Грозного Курбскому, свидетель-
ствуют о неполной достоверности его авторства. Ясно, что у
текста имелись еще какие-то фактические авторы, вносившие
в него такие элементы, которые едва ли соответствовали языку
и стилю посольских документов 60-х годов XVI в.
Литература
Каштанов С.М. Из истории русского средневекового источника.
Акты X-XVI вв. М., 1996.
Каштанов С.М., Литвин А.Л. К проблеме достоверности историче-
ских источников // Из истории Татарии. Краеведческий сборник.
Казань, 1965.
Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Текст подготовили
Я.С. Лурье иЮ.Д. Рыков. М., 1993.
Шмидт С. О. Современные проблемы источниковедения И Источни-
коведение. Теоретические и методические проблемы. М., 1969.
Vocabulaire international de la diplomatique. Valencia, 1994.
120
И.Г. Коновалова
АЗОВСКОЕ МОРЕ В АРАБСКОЙ ГЕОГРАФИИ
XII-XIVbb*
В корпусе восточноевропейских известий арабских гео-
графов имеется множество сведений, повторяемых по тради-
ции. Источники той или иной традиции далеко не всегда под-
даются определению, но в ряде случаев конкретное сообще-
ние, явившееся прототипом всех последующих упоминаний,
бывает достаточно очевидно. Так, данные арабского географа
середины XII в. ал-Идриси о причерноморском городе Русийа
легли в основу всех остальных упоминаний об этом пункте у
более поздних арабских авторов. Сообщения о городе Русийа
встречаются у испано-арабского ученого второй половины
Х1П в. Ибн Са‘ида, для которого сочинение ал-Идриси явилось
одним из основных источников, а также у двух сирийских ав-
торов первой трети XIV в. - Абу-л-Фиды, опиравшегося на
данные Ибн Са'ида, и Шаме ад-Дина ад-Димашки, знакомого
с сочинением ал-Идриси. Изучение сведений арабских геогра-
фов ХП-XIV вв. о городе Русийа интересно не только с источ-
никоведческой точки зрения; оно также позволяет проследить,
как изменялись представления арабских географов об Азов-
ском море и нижнем течении Дона на протяжении XII-XIV вв.
В сочинении ал-Идриси город Русийа упоминается дваж-
ды: в составе черноморской лоции и в одном из описаний реки
Атил. При характеристике пути, соединявшего Трапезунд с
городами Северо-Восточного Причерноморья, после описания
Тмутаракани сказано: «От города Матраха (Тмутаракань) до
города Русийа 27 миль. Между жителями Матрахи и жителя-
ми Русийа вдет постоянная война. [Город] ар-Русийа стоит на
большой реке, текущей к нему с горы Кукайа. От города ар-
Русийа до города Бутар (Феодосия) 20 миль. Мы уже упоми-
нали [города] ар-Русийа и Бутар ранее»1. На самом деле в
предшествующем разделе сочинения, где описан путь « Кон-
стантинополь - Тмуторокань», ал-Идриси говорит не о городе
Русийа, а об одноименной реке. Перечислив города Крыма, ал-
Идриси пишет: «От [города] Бутар до устья реки Русийа1 20
миль. От устья реки Русийа до [города] Матраха 20 миль»3.
121
В каждом из четырех описаний Атила, имеющихся в
сочинении ал-Идриси, говорится о разветвлении Атила в его
нижнем течении на два рукава, один из которых течет в Кас-
пийское, а второй - в Черное море4. В одном же из этих опи-
саний географ недвусмысленно указывает место, где впадает в
Черное море текущий туда рукав реки Атил: «Один ее рукав
течет до города Матраха и впадает в море между ним и горо-
дом Русийа; что касается второго рукава, то он спускается от
земли булгар и течет на юго-восток до земли хазар и впадает
за [городом] Итилем ъ Хазарское море»5.
Данные этого отрывка нетрудно перевести на язык гео-
графических реалий: совершенно очевидно, что под рукавом
Атила, текущим в Черное море, подразумевается Нижний Дон
(от излучины до устья), Азовское море и Керченский пролив.
Отсюда следует, что лежащий по другую от Тмутаракани сто-
рону Керченского пролива город Русийа должен быть отожде-
ствлен с Керчью. При этом для обозначения донского устья,
Азовского моря и Керченского пролива ал-Идриси пользуется
гидронимом «Река Русийа».
Информацию ал-Идриси о городе Русийа не следует рас-
сматривать лишь как простое упоминание об этом пункте в
морской лоции, поскольку данным географа о городе сопутст-
вует широкий контекст, тесно связанный с традицией араб-
ской историко-географической литературы. Знакомство с по-
следней и позволило ал-Идриси сделать заключение о место-
нахождении города Русийа6. В том, что это заключение при-
надлежит самому ал-Идриси, вряд ли можно сомневаться, так
как ни в одной из лоций Северо-Восточного Причерноморья,
включенных географом в состав сочинения, не говорится, где
именно (в частности - на каком берегу Керченского пролива)
был расположен город Русийа.
Стоит отметить, что сообщение о городе Русийа никак не
связано с многочисленными сообщениями о русах в сочине-
нии ал-Идриси; о принадлежности этого города русам или ка-
кому-то иному народу географ ничего не говорит.
В сочинении Ибн Са‘ида город Русийа упоминается при
характеристике Черного и Азовского морей: «К востоку от
него (города Судака. - И.К.) находится вход из вышеупомяну-
того моря Ниташ в море Маниташ, шириной около 30 миль и
122
протяженностью с юга на север около 60 миль. Затем начина-
ется морс, расширяющееся с запада на восток [на расстояние]
около двух и одной трети дня плавания, а с юга на север -
около 160 миль. В этом море есть острова, населенные русами,
и [поэтому] его также называют морем ар-Рус. Русы в настоя-
щее время исповедуют христианскую веру. На севере этого
моря [в него] впадает река, текущая из огромного озера Тума.
На западном берегу этой реки лежит Русийа - главный город
русов. Русы - многочисленный народ, выделяющийся своей
силой среди храбрейших народов Аллаха. Долгота этого горо-
да составляет 57°32', а широта - 56°. На море Ниташ и Мани-
таш ему7 принадлежит множество неизвестных [нам] горо-
дов»7. Сообщение Ибн Са‘ида весьма существенно отличается
от данных ал-Идриси. Заимствовав сведения ал-Идриси о го-
роде Русийа, Ибн Са‘ид ввел их в новый контекст. Поскольку
рассказ о черноморских городах у Ибн Са‘ида, в отличие от
ал-Идриси, не имеет форму лоции, в сообщении испанского гео-
графа оказалось полностью утрачено представление о связи
города Русийа с другими портами, а также с Атилом. Вместе с
тем, Ибн Са‘ид располагал неизвестными ал-Идриси данными об
Азовском море и, в частности, об одном из его наименований -
«Русское». По-видимому, соотнеся сведения о городе Русийа с
информацией о «Русском» море, Ибн Са‘ид и сделал заключение
о принадлежности города русам. При этом упоминаний о каких-
либо иных русах, кроме причерноморских, у Ибн Са‘ида нет.
Территория реальной Руси описана у него как славянская.
Сообщение Ибн Са‘ида о городе Русийа было впоследст-
вии процитировано Абу-л-Фидой в составе таблиц с описа-
ниями населенных пунктов: «Ибн Са‘ид говорит, что Русийа -
главный город русов, а русы - многочисленный народ, выде-
ляющийся своей силой среди храбрейших народов Аллаха. У
них на море Ниташ есть много поселений, названия которых
[нам] неизвестны. В «Книге долгот» сказано, что долгота [этого]
города - 77°, а широта - 45°. Также [там] говорится, что Кутаба
- город русов, а его долгота - 77°, широта - 58°»8. Описание го-
рода у Абу-л-Фиды никак не связано с приводимыми им под-
робными современными сведениями о портовых городах Чер-
ного и Азовского морей, о впадающей в последнее реке Дон, а
также с известиями о Руси, имеющимися в основном разделе
123
сочинения. Не сумев вписать сообщение Ибн Са‘ида о городе
Русийа в контекст своего рассказа о Черном и Азовском море,
Абу-л-Фида попытался соотнести данные испанского географа
с информацией «Книги долгот», где фигурируют иные, чем у
Ибн Са‘ида, координаты города, и опираясь на показания этих
двух источников, высказал мнение о возможном тождестве
города Русийа с городом русов Кутаба из «Книги долгот».
В сочинении ад-Димашки город Русийа упоминается в
описании народов-потомков Йафета9. Кроме того, в рассказе о
Черном море говорится о семи островах русов: «Русы называ-
ются по имени города Русийа, расположенного на северном
берегу одноименного моря ... Они населяют несколько остро-
вов в море Манитас и обладают военными судами, на кото-
рых ведут войну с хазарами. К ним (русам. - И.К) приходят
по рукаву, текущему в настоящее время от реки Атил. Когда
они идут к главной части реки, то приходят по другому рука-
ву, текущему в Хазарское море, и нападают [там] на них (ха-
зар. - И.К)»10. Новыми по сравнению со всеми предшествую-
щими рассказами являются упоминание о войне с хазарами и
маршруте походов русов в Каспийское море; эти данные, не-
сомненно, восходят к известиям источников IX-X вв. о поезд-
ках русов из Черного моря в Каспийское через территорию
Хазарии. Сообщение об островах русов у ад-Димашки не свя-
зано со сведениями о Руси в его сочинении: приводя популяр-
ный в мусульманской средневековой литературе рассказ о трех
«группах» русов, ад-Димашки называет их не русами, а сакалиба.
Таким образом, сообщение о городе Русийа, заимствован-
ное арабскими авторами XIII-XIV вв. у ал-Идриси, интерпре-
тировалось ими, исходя из контекста собственных сочинений.
Судя по данным ал-Идриси, акватория Азовского моря была
совершенно неизвестна арабским ученым XII в. Во второй по-
ловине XIII в. в арабской географии сформировалось пред-
ставление об Азовском море как особом водном бассейне, свя-
занном на юге с Черным морем, а на севере - посредством
впадающей в него безымянной реки - с материковыми речны-
ми путями. С начала XIV в. арабские географы располагали
детальными сведениями об Азовском море и условиях навига-
ции в этом бассейне, а также о нижнем течении Дона и мест-
ном названии этой реки, в связи с чем рассказ о городе Русийа,
124
утратив всякую связь с реальностью, перешел в разряд книж-
ных известий.
Примечания
* Работа выполнена при финансовом содействии РФФИ (проект
№ 02-06-80212а) и РГНФ (проект № 01-01-00195а).
1 Al-Idrisi. Opus geographicum sive «Liber ad eorum delectationem qui
terras peragrare studeant». Neapoli; Romae, 1978. Fasc. VIII. P. 916.
2 Река Русийа изображена на карте в виде огромной водной магист-
рали, пересекающей с севера на юг всю Восточную Европу (Miller
К. Маррае arabicae. Stuttgart, 1927. Bd. VI. Taf. 56, 65-66). Этот
гидроним относится к числу тех географических названий «Нузхат
ал-муштак», которые, вобрав в себя информацию из различных ис-
точников, имеют в силу этого сложный состав и не могут быть
отождествлены с каким-либо одним географическим объектом
(подробный анализ гидронима см.: Коновалова И.Г. Восточная Ев-
ропа в сочинении ал-Идриси. М., 1999. С. 96-112).
^Al-Idrisi. Opus geographicum. Р. 909.
4 Ibid. Р. 831,834-835,919-920, 928-929.
5 Ibid. Р. 928-929.
6 Подробнее см.: Коновалова И.Г. Город Росия/Русийа в XII в. // Ви-
зантийские очерки. СПб., 2001. С. 128-140.
7 Ibn Sa ‘id al-Magribi. Libro de la extension de la tierra en longitud у
latitud. Tetuan, 1958. P. 136.
8 Geographic d'Aboulfeda. Texte arabe. P., 1840. P. 222-223.
9 Cosmographie de Chems-ed-Din Abou Abdallah Mohammed ed-
Dimichqui: Texte arabe. Leipzig, 1923. P. 262.
10 Ibid. P. 145.
Н.Ф. Котляр
ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ
ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКОГО СВОДА
Галицко-Волынский свод XIII в., на мой взгляд, не явля-
ется летописью в традиционном понимании этого термина. Он
представляет собой собрание повестей, посвященных воин-
ским и мирным деяниям детей и внуков основателя Галицко-
Волынского княжества Романа Мстиславича. прежде всего,
его старшего сына Даниила1. Поэтому авторское начало в этом
125
своде выражено более отчетливо, чем в традиционных летопи-
сях. Наблюдения над его текстом привели к выводу, что суще-
ствуют возможности выделить основные идейно-полити-
ческие линии памятника, выявить в Галицко-Волынском своде
если не целостную концепцию, то, по меньшей мере, общее
для произведения (или одной из его частей) кредо, которому
следовали его авторы, редакторы и составители.
По моему мнению, главная идея Галицко-Волынского
свода, особенно четко прослеживающаяся в части, относящей-
ся к 1205-1245 гг. (Летописец Даниила Галицкого), - апология
сильной, никем не ограниченной княжеской власти. Авторы,
редакторы и составители памятника возвеличивают, отстаи-
вают и пропагандируют власть князя: хранителя законов, по-
рядка и стабильности в обществе, государя, способного защи-
тить народ и от внешнего врага, и от произвола боярства.
Книжники постоянно превозносят Романа и Романовичей, на-
чиная буквально с первых строк сохранившейся части свода.
Открывающий ее величественный и эмоционально-воз-
вышенный панегирик Роману Мстиславичу - есть не что иное,
как мечта о таком идеальном князе. Автор панегирика называ-
ет его «приснопамятным самодержьцем всея Руси, одолЬвша
всим поганьскым языком (народами. - НК), ума мудростью
ходяща по запов'Ьдемь Божиим...» (Ипат. С. 479-4802). По-
следними словами подчеркивается следование галицко-
волынского властелина предписаниям Господа и, тем самым, -
высшая законность его деяний в войнах против врагов Руси.
Свою государственную деятельность Романовичам дово-
дилось проводить, преодолевая сильнейшее, упорное и много-
летнее сопротивление внутренних и внешних врагов. Не слу-
чайно логическую ткань изложения первой большой состав-
ной части свода, Летописца Даниила Галицкого, в двух местах
разрывают торжественные и тревожные слова, идентичные по
смыслу и почти тождественные по форме: «Начнемь же сказати
бесчисленыя рати, и великыя труды, и частыя войны, и многия
крамолы, и частая востания, и многия мятежи; изъмлада бо не
бы има (Романовичам. -Н.К.) покоя» (Ипат. С. 501, 508).
Крамолы, восстания и мятежи были делом рук великих
галицких бояр, препятствовавших восстановлению Романови-
чами могущественного и объединенного Галицко-Волынского
126
княжества, созданного их отцом. Обоснование необходимости
борьбы против непокорного боярства принадлежит к числу
основных идей свода. Сравнительно нечасто галицкие и во-
лынские книжники впрямую обличают бояр, «мятежников
земли». Гораздо чаще это делается путем разоблачения их не-
благовидных поступков, в особенности коварства, лжи и пре-
дательства в отношении власти.
К наиболее ярким примерам открытого и резкого осужде-
ния олигархов отношу следующий. Боярин Жирослав около
1224 г. оклеветал тогдашнего галицкого князя Мстислава (тес-
тя Даниила) перед галицкими боярами. Обман был раскрыт:
«Князю же обличивши) Жирослава, изгна и от себе. Якоже из-
гна Бог Каина от лица своего» (Ипат. С. 499). Использовав
убийственное сравнение клеветника с Каином, книжник по-
мещает гневную филиппику в адрес боярина. В дальнейшем
тексте наш книжник вновь сравнивает умышлявших на жизнь
Даниила бояр Молибоговичей с «русским Каином» (так назы-
вает его ПВЛ): «Неверным Молибоговичемь ...рекыпим: “Яко
съвет наш раздрушися» и побЬгшим им, яко оканьны Свято-
полк”» (Ипат. С. 508).
Особенно преступным нарушением норм феодального
права, предписывавшего верность вассалов своему сюзерену-
князю, были неоднократные попытки бояр убить Даниила, их
открытые выступления против него с оружием в руках. Сказав
о «многих мятежах» и «великих льстях» при описании собы-
тий 1230 г., книжник тут же повествует о нескольких загово-
рах, преследовавших целью лишить жизни старшего Романо-
вича. Он не жалеет осудительных эпитетов и сравнений, опи-
сывая предательские действия боярских олигархов.
При том, что великие галицкие бояре временами посягали
на княжеский престол, они все же понимали, что князем в их
земле может быть (и признаваться в обществе) лишь рожден-
ный князем. Поэтому с самого начала стремились опереться на
каких-либо других князей, которыми можно было бы управ-
лять и манипулировать. Авторы и редакторы свода гневно
клеймят таких князей, пособников бояр в неблаговидном деле
противостояния Романовичам.
По инициативе гпавы враждебно настроенной к сыновьям
Романа боярской партии Владислава в 1206 г. бояре позвали в
127
князья сыновей новгород-северского, а затем черниговского кня-
зя Игоря Святославича. Не имевшие ни богатств, ни корней в
Галицко-Волынской Руси, Игоревичи должны были превра-
титься в послушных боярам марионеток. Поначалу7 так и про-
изошло. Но вскоре Игоревичи вышли из повиновения боярам
и попытались проводить самостоятельную политику; более
того, они учинили резню в стане бояр, попытавшись избавить-
ся от унизительного положения боярских слуг (Ипат. С. 484).
Однако Игоревичи не учли ни громадной силы галицкого
боярства, ни той вооруженной под держки, которую оказывал
боярам венгерский король. Они попали в плен к венграм, а
бояре выкупили их за большие деньги и расправились с князь-
ями, о чем с возмущением пишет галицкий книжник: «УбЬ-
жени же бывше угре великими даръми, предали быша (Иго-
ревичи боярами. - НК) на повышение» (Ипат. С. 486). Этот
единственный в древнерусской истории случай публичной
расправы бояр над своими князьями свидетельствует о том,
что галицкие олигархи смотрели на Игоревичей как на своих
обычных прислужников, которые обязаны были выполнять их
приказы. Коль скоро Игоревичи вышли из боярского повино-
вения, да еще и осмелились истребить часть бояр, с ними по-
ступили как с обычными слугами, презрев их княжеское дос-
тоинство.
Более четверти века охотно служил галицким великим
боярам князь Алексавдр белзский. Когда в 1219 г. по договору
с польским князем Лешеком и по соглашению с боярами в Га-
личе вокняжился Мстислав Мстиславич Удатный, сидевший
тогда на Волыни Даниил заключил с ним союз, женившись на
дочери Мстислава Анне. Это не входило в планы ни бояр, ни
их марионетки князя Александра белзского: «Олександр все
вражду имЬяше ко своима братома Романовичема, Данилови и
Василкови; ...понужаше Мьстислава на рать» (Ипат. С. 497-
498). Александр стремился захватить значительную часть Волы-
ни. Втираясь в доверие к Мстиславу, он надеялся в будущем
овладеть и Галицкой землей.
На примере храброго воина, но плохого политика Мсти-
слава Мстиславича Удачного автор показывает, что подчине-
ние князя боярам привело к предательству им народа Галиц-
кой земли: «Потом же Судиславу льстящю подо Мьстиславом,
128
рече ему: «Княже! Дай дщерь свою обрученую за королевича,
и дай ему Галины не можеши бо держати сам, а бояре не хо-
теть тебе» (Ипат. С. 500). Итак, подчеркивает галицкий книж-
ник, бояре склоняли - и склонили! - князя к измене нацио-
нальным интересам (сами они давно уже предали их), лишь бы
только не допустить возвращения Романовичей и восстанов-
ления Галицко-Волынского княжества с сильной централизо-
ванной властью.
Александр белзский уже не смог (и, вероятно, не хотел)
свернуть с предательской дорожки прислужничества боярским
олигархам и в 30-х годах XIII в. примкнул к заговорам, имев-
шим целью убийство Даниила (Ипат. С. 508).
Конец белзского князя был бесславным и закономерным,
в чем убежден галицкий книжник: «Олександр убоявъся злаго
своего створения, поиде ко тьсту своему Киев3; Данил же
ув'Ьдав изыде на нЬ из Галича, утони и во Полоном, и яша и в
лузЪ Хоморьском» (Ипат. С. 514). После этого известия о нем
исчезают со страниц источников.
Потеряв Александра, бояре в соперничестве за власть в
Галицкой земле делают ставку’ на другую марионетку: Рости-
слава - сына черниговского князя Михаила Всеволодича.
Борьба между Романовичами и боярами, выдвигавшими в га-
лицкие князья Ростислава и всячески его поддерживавшими,
продолжалась с середины 30-х годов вплоть до лета 1245 г.
Тогда в августе у галицкого города Ярослава войска Романо-
вичей сошлись в генеральной битве с приведенными Рости-
славом венгерскими и польскими полками, поддержанными
отрядами враждебных Даниилу галицких бояр. Полководче-
ский талант, решительность и личная храбрость Даниила Ро-
мановича принесли решительную победу его войску7.
После окончания Ярославской битвы Даниил, наконец,
решительно и жестоко расправился с мятежными боярами, раз
и навсегда покончив с боярской олигархической оппозицией:
«Жирослав же приведе Володислава, злого мятежника_землЬ,
в тъ же день и тот убьен бысть, и инии (бояре. - Н.К.)» (Ипат.
С. 534). Книжник подчеркивает, что главная вина этого бояри-
на и многих других его братьев по классу состоит в «мятеже
земли», т е. в подрыве княжеской власти, нарутпении единства
княжества, с таким трудом восстановленного Романовичами.
129
Тот же грех, по убеждению составителей Галицко-Волынского
свода был присущ и различным князьям, служившим мятеж-
ным боярам.
С 1245 г и вплоть до конца великого княжения Данила
Романовича (1264 г.) Галицко-Волынский свод совсем не упо-
минает о каких бы то ни было «мятежах» и «ратях» бояр про-
тив Романовичей, даже о простом их неповиновении государ-
ственной власти. Бояре были полностью ослаблены, что,
впрочем, не мешало им пользоваться малейшей возможностью
предавать своих господ.
Таким образом, существуют основания говорить об отно-
сительно целостном идейно-политическом кредо авторов, ре-
дакторов и составителей Галицко-Волынского свода, в основу
которого заложена идея сильной, не ограниченной боярской
оппозицией, княжеской власти.
Примечания
1 См. об этом подробно: Котляр Н.Ф. Галицко-Волынская летопись
(Источники, структура, жанровые и идейные особенности) // ДГ.
1995 г. М., 1997. С. 80-165.
2 Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871 (далее - Ипат.).
3 Киевскому7 князю Владимиру Рюриковичу7.
Г.Г. Литаврин
ПРОБЛЕМА АВТОРСТВА ТРАКТАТА
«ОБ УПРАВЛЕНИИ ИМПЕРИЕЙ»
В НОВЕЙШЕЙ ЛИТЕРАТУРЕ
1. До недавнего времени (а отчасти - и в данное время) в
историографии господствовала (и еще господствует) сдер-
жанно-восторженная оценка Константина VII Багрянородного
и его деятельности в сфере византийской образованности и
культуры1. В трудах византинистов он представал обычно
скорее как писатель и покровитель наук и искусств, чем как
государь. По его заказу и при непосредственном авторском и
редакторском участии и решающей организаторской роли
было создано 53 энциклопедических справочных собрания по
130
разным отраслям знания, в том числе трактат «Об управлении
империей». Сведения о народах и принципы дипломатии, за-
ключенные в этом труде, признавались в основном имеющи-
ми практическое значение для империи X в. Содержащиеся
же в труде далекие от реального положения дел рекоменда-
ции считали сознательными фикциями, имеющими целью
ввести в заблуждение правителей «варваров», предъявлявших
империи непомерные требования. Фактические ошибки и
предрассудки, также отраженные в трактате, относили на счет
ординарных для средневековой ментальности заблуждений и
недостатка в положительных знаниях.
Его перу приписывалось (помимо мелких сочинений) ав-
торство «Жизнеописания Василия (I)», труда «О фемах» и
значительных пассажей в трактатах «О церемониях византий-
ского двора» и «Об управлении империей». Считали, что
трактат «Об управлении» был завершен к 952 г. - к 14-летию
наследника Константина Романа (П), Во введении были заяв-
лены две темы: внешнеполитическая (об отношениях импе-
рии с окружающими народами) и внутренняя (о новшествах,
появляющихся в жизни государства). Реализованной в разной
степени оказалась, однако, только первая тема (главы 1-48).
Вторая была лишь затронута в шести не слишком существен-
ных сюжетах (главы 49-53). Основную причину несовпадения
замысла и его реализации усматривали в изменении плана в
процессе работы: задуманный как справочник «О народах» и
в значительной части уже написанный как таковой, труд был
преобразован в поучение для наследника престола (зерцало).
Заключительная часть труда «О народах» была при этом пе-
ренесена на первое место (главы 1-13).
Безусловно принадлежащими перу Константина считали
введение к трактату, обращения к сыну в разных местах тру-
да, первую половину 1-ой главы (о печенегах) и всю (кроме
начала) 13-ю главу. Явные признаки редактирования обнару-
живали в первой части труда (главы 1-13). Индикатором ав-
густейшей правки считали открывающие главу или пассаж
обращения к читателю (сыну7) «Знай». Остальные главы под-
верглись лишь поверхностной правке. Они и композиционно
расположены небрежно. Причем в состав труда попали пас-
сажи, не предназначенные к публикации и служившие лишь
131
материалом для других глав (таковы главы 23-25, 48, 52 и 53:
недаром они не вводятся обращением «Знай» и касаются мало
актуальных проблем). Не все части плана были реализованы
или сохранены (нет главы о болгарах, не сказано главного о
росах).
Сбор материала вели, получив, видимо, лишь весьма об-
щие пожелания, не менее 5-6 человек; каждый из них работал
в меру своих сил и усердия. Названия глав появились позднее,
сначала как пометы на полях, откуда они, порой не на свое
место (например, главы 1, 2, 13, 39), были перенесены в текст
при копировании. Часть глав, однако, была озаглавлена изна-
чально: их текст является непосредственным продолжением
заглавий (таковы главы 9,22,40).
2. Нельзя эту кратко изложенную концепцию считать и
ныне отвергнутой полностью. Она существенно, в сдержанно-
критическом тоне в одном случае и в гиперкритическом - в
другом, ныне пересмотрена. Я имею в виду два новейших ис-
следования: работу крупнейшего византиниста наших дней
Игоря Шевченко2 и монографию молодой исследовательницы
Клавдии Соде3, представляющей видную в Германии филоло-
гическую школу Пауля Шпека.
Шевченко тщательно обосновал собственную концеп-
цию, значение которой выходит далеко за пределы дискуссии
о Константине Багрянородном и его литературном творчестве
- она содержит оценку судеб высокой византийской культуры
вообще. Относясь неизменно иронично к современным изы-
скам в сфере методологии (Шевченко упоминает лишь лекси-
кологический и фразеологический приемы), автор отправля-
ется от двух главных посылок: во-первых, он считает необхо-
димым тщательно проверить качество аргументации, на кото-
рой была основана старая точка зрения, и, во-вторых, собрав
по возможности исчерпывающие свидетельства о жизни и
деятельности Константина VII, определить - был ли он в
принципе способен создать те труды, которые ему приписы-
вают рукописная традиция и ученые филологи и историки.
Обнаруживая доскональные познания в византийской ли-
тературе X в. во всем ее жанровом разнообразии, Шевченко
показал, что немногочисленные известия о литературном даре
Константина и об его увлечении античностью сомнительны и
132
находятся в разительном противоречии с неоднократными за-
явлениями самого Константина о своих скромных возможно-
стях как литератора и о недостатках своего образования. Тот
факт, что эти жалобы не были проявлениями кокетства или
сознательного самоуничижения (присущего средневековым
авторам вообще), а искренней позицией, подтверждают сви-
детельства современников императора - его друзей. Не нашел
места для единого слова похвалы образованности и заботам о
науках Константина и утонченный эстет и литератор Симеон
Логофет в эпитафии на кончину императора.
Решающим методом установления истины Шевченко
считает не осуществленный до него сравнительный анализ
бесспорно принадлежащих перу Константина Багрянородного
его личных писем с текстами всех тех сочинений, которые
ему приписаны. Установив на основе писем индивидуальные
особенности стиля автора (а ученый составил и полный лек-
сикон императора), Шевченко пришел к выводу, что этот
стиль существенно отличается от по крайней мере пяти дру-
гих разных стилей, которые в целом характерны для обозна-
ченных именем Константина трудов: «Об управлении импе-
рией» (в его основной части), «О церемониях византийского
двора», «О фемах», «Жизнеописание Василия Македоняни-
на», «Слово на перенесение нерукотворного образа».
По наблюдениям Шевченко, Константина можно при-
знать автором введений к трем трудам («Об управлении им-
перией», «О церемониях» и «Жизнеописание Василия Маке-
донянина»), нескольких обращений в ходе трактата об управ-
лении к своему сыну Роману II, начала 1-ой главы этого труда
о печенегах и 13-ой главы (кроме ее начала) о чрезмерных
претензиях к империи северных народов. Все прочие труды
были созданы по заказу Константина усилиями «литератур-
ных рабов» императора (таков был его modus operandi).
Что же касается организаторской роли Константина в де-
ле литературного возрождения, в поддержании образования и
искусств и в степени осмысленности и уровня этой деятель-
ности, то Шевченко выявляет и здесь наличие существенных
преувеличений в историографии при оценках состояния куль-
туры и образованности вообще в правление этого императора
133
И тем не менее - по окончательному суждению ученого -
на фоне своих предшественников на троне и своих вельмож-
ных современников как в самой империи, так и на Западе,
следует заключить, что Константин Багрянородный был
«ученым императором». Хотя по образованности и литера-
турному таланту он уступал некоторым своим соотечествен-
никам, но и бездна не отделяла его от них, как других повели-
телей империи, а поддержка культуры и искусств действи-
тельно входила в круг его царственных забот.
Таким образом, все те выводы, к которым пришел амери-
канский исследователь, не содержат ни одной новой идеи: все
они с разной степенью уверенности уже были - в виде пред-
положений - высказаны в предшествующей литературе.
Принципиально новым является тот факт, что эти заключения
перестали быть гипотезами. Отныне они с присущим иссле-
дователю талантом убедительно доказаны, и в этом состоит
их высокая ценность для науки.
3. Теперь - об изысканиях К. Соде. Опираясь на основные
положения Шевченко, она пошла значительно дальше, прояв-
ляя при этом исключительную изобретательность и подозри-
тельность и доведя сомнения, высказанные Шевченко, до ни-
гилистических заключений. Ключом к решению проблемы
авторства труда «Об управлении империей» она считает еще
не осуществленное в науке достаточно последовательно срав-
нение заявленного в главном введении плана и целей трактата
с содержанием семи промежуточных проэмиев - обращений к
сыну в ходе труда.
Исследовательница педантично фиксирует многочислен-
ные противоречия между главным и промежуточными про-
эмиями, ошибки, изменения в редакции отдельных фраз, лек-
сические и фразеологические отклонения, сбои в логике, ис-
пользование разных синонимов при описании сходных явле-
ний, отступления от заявленного в главном введении плана
или даже полное невыполнение части заявленных тем, случаи
намеренного искажения хода событий, повторы, несуразности
композиции, совпадения фраз или их обрывков с фразами из
других сочинений, приписанных Константину, и т.д.
Отсутствие в легенде о «Реликвиях Константина Велико-
го» упоминания о запрете Равноапостольного жаловать како-
134
му бы то ни было иноземному правителю корону ведет Соде к
выводу, что приведенный в труде «Об управлении» такого
рода завет является поздней интерполяцией; если фраза в од-
ном из трудов совпадает по смыслу и лексике с фразой в дру-
гом труде, из этого следует, по мнению Соде, что в одном из
трудов имеет место позднее заимствование; если же сходная
мысль выражена в другом труде, приписанном Константину, не-
сколько иначе, чем в трактате «Об управлении», то Соде подоз-
ревает здесь вмешательство чужой руки (там или тут). Если
во введении к труду обещано рассказать прежде всего о «со-
седних» с империей народах, а начато повествование с север-
ных, то имело место, по мнению Соде, коренное изменение
плана в процессе работы; если сообщаемый в трактате факт
уникален, то Соде советует - не принимать этот факт на веру;
если сообщаемые в 13-ой главе фикции (по определению
Дженкинза) признать сознательно рассчитанными на обман
варваров, то вряд ли это написал сам Константин - он не мог
не понимать, что долго «водить за нос» варваров невозможно.
«Вопиющим», на взгляд Соде, является противоречие
между главным введением и первыми главами труда: в глав-
ном проэмии обещан прежде всего рассказ о «соседних наро-
дах», тогда как в 1-13 главах (т.е. на «первом месте») речь
идет отнюдь не о «соседних» народах, а о «северных» (пече-
негах, венграх, росах, узах, хазарах и аланах). Соде неправо-
мерно противопоставляет здесь эти две группы народов по
чисто формальному современному признаку.
Основной вывод Соде сводится к следующему: трактат
как целое никогда не существовал. И замысел, и сбор мате-
риала относятся еще ко времени правления Льва VI, отца
Константина. Тогда же главное введение и 13-ая глава (кроме
ее начала) были написаны от имени Льва VI для его сына
Константина VII в качестве школьного пособия-поучения (в
сделанной при Константине копии оно было переадресовано
Роману II). Эти части не имеют значения исторического ис-
точника и важны лишь для изучения имперской традиции.
Скопированный при Константине труд был, видимо, тогда же
ему и приписан. Какая бы то ни было степень авторского уча-
стия самого Константина в создании труда не доказана. Сле-
ды редактирования носят только введение, часть промежу-
135
точных проэмиев, главы 7, 8 и 13. В относительный порядок
этот сырой материал был приведен только после смерти Кон-
стантина (959 г.), в правление Никифора II Фоки (963-969),
возможно, при активном участии паракимомена, ученого ме-
цената, Василия Нофа. В целом труд, однако, никогда не ре-
дактировался.
Выводы Соде основаны, однако, по нашему мнению, на
чисто субъективных оценках. Текст ее работы пересыпан ого-
ворками и заявлениями о предположительности высказанных
ею суждений. В заключение она подчеркивает, что ее выводы
- не более чем гипотеза, которая «может оказаться - по край-
ней мере - и вполне вероятной», и что проблема далека от
решения4.
4. На наш взгляд, образ императора как инициатора и ор-
ганизатора литературной и просветительской деятельности
явно опрощен в работах Шевченко и существенно искажен в
монографии Соде. Неумеренные некогда дифирамбы в адрес
Константина сменились почти столь же неумеренным прини-
жением его облика и его деятельности на ниве византийской
культуры. Независимо от точности введенного в науку П.Ле-
мерлем термина «Македонское возрождение», очевидный
подъем культуры в Византии во второй половине X в., бес-
спорно, связан с правлением Константина Багрянородного.
Безусловно также и то, что трактат «Об управлении импери-
ей» в целом сохранит свое значение не только как литератур-
ный памятник об имперских традициях, но и как важный ис-
торический источник.
Мы полагаем, что подъем византийской литературы, на-
чавшийся в XI в., и появление в этом столетии таких имен, как
Михаил Атталиат, Михаил Пселл, Иоанн Мавропод, Продол-
жатель Скилицы, Никита Стифат и др., был подготовлен той
творческой культурной активностью окружения Константина
VII Багрянородного, которое он лично сформировал и всяче-
ски поддерживал.
Примечания
1 Подробное изложение этой точки зрения см.: Введение, комментарии //
Константин Багрянородный. Об управлении империей / Текст, пере-
вод коммент, подред. Г.Г. Литаврина и АПНовосельпева. М., 1991.
136
2 Его основная статья по интересующему нас сюжету: Шевченко И.
Перечитывая Константина Багрянородного // ВВ. 1993. Т. 54. С. 6-
38 (русская версия статьи: Sevcenko L Re-reading Constantine
Porphyrogenitus // Byzantine Diplomacy. Papers from the Twenty-
fourth Symposium of Byzantine Studies / Ed. J. Shepard and S.
Franklin. Cambridge, 1990. P. 167-195).
3 Sode K. Untersuchungen zu De administrando imperio Kaiser
Kostantins VII. Porphyrogennetos // nOIKILIA BYZANTINA, 13
(VARIA, V). Bonn, 1994. S. 147-291.
4 Примечательно, что в новейшем издании в немецком переводе
труда «Об управлении» издатели и переводчики разделяют многие
из выводов КСоде (Die Byzantiner und ihre Nachbam. Die De
administrando imperio genannte Lehrschrift des Kaisers Konstantinos
Porphyrogenetos fur semen Sohn Romanos / Ubersetzt, eingeleitet und eridart
von Klaus Belke und Peter Soustal. Hrsg. von J. Koder. Wien, 1995).
А.Ф. Литвина, Ф.Б. Успенский
ЛЕТОПИСНЫЕ РАССКАЗЫ О РОГНЕДЕ-ГОРИСЛАВЕ
Как известно, рассказ о браке Владимира Святого и Рог-
неды Рогволодовны дважды повторяется в «Лаврентьевской
летописи»: под 980 и 1128 гг. Рогнеда Рогволодовна была ма-
терью Ярослава Мудрого и прародительницей всех Рюрикови-
чей, держащих русскую землю после Ярослава. Две летопис-
ные версии истории ее замужества различаются довольно су-
щественно. На наш взгляд, вполне оправданно говорить о раз-
личиях в их прагматической и «идеологической» направлен-
ности. Кроме того, если рассматривать статью 1128 г. как ли-
тературный текст, повествующий об исторических событиях,
то в нем можно выделить, по меньшей мере, три повествова-
тельных сюжета, новых по отношению к рассказу 980 г.
Основой одного из этих сюжетов являются женские име-
на, а точнее эпизод с переименованием Рогнеды: «а саму поя
жене и нарекоша ей имя Горислава и роди Изяслава» (ПСРЛ.
Т. 1. С. 300). Этот сюжет может быть рассмотрен как с точки
зрения истории литературы, так и с точки зрения истории со-
бытий. Самый характер имени Горислава не вполне понятен.
С одной стороны, его принято толковать как один из способов
137
установления низкого статуса Рогнеды, «констатации» ее
горькой участи. При такой трактовке этого имени необходимо
учитывать, что оно служило еще и для уничтожения генеало-
гической памяти о роде ее отца.
Действительно, исконное имя полоцкой княжны было
подчеркнуто родовым, оно традиционным образом коррелиро-
вало с именем ее отца, повторяя его начальную основу. Новое
же имя уже никак не было связано с родом ее предков. Такое
понимание имени Горислава сближает его с эпитетом «роби-
чица». Владимир и его дядя Добрыня объявляют ее лишенной
рода, обреченной на горькую участь рабыней. Новое имя же-
ны Владимира Святого в таком случае должно рассматривать-
ся как некоторое подобие прозвища, созданное специально для
этой женщины и именно ее характеризующее.
Важно помнить, однако, что мы ничего определенного не
можем сказать относительно реальности факта переименова-
ния Рогнеды. По косвенным свидетельствам в этом даже до-
пустимо усомниться. Во-первых, в летописи (кроме этого рас-
сказа 1128 г.) полоцкая княжна всюду фигурирует как Рогнеда.
Во-вторых, имя Рогнеда и спустя долгое время сохраняется в
роду Рюриковичей. В первой трети ХП в. его получила не кто
иная, как дочь Мстислава Великого. Таким образом, родовая и
антропонимическая память о жене Владимира Святого, матери
Ярослава Мудрого не была утрачена. Сообщение о переиме-
новании было, скорее всего, собственно литературным моти-
вом, а не описанием реального события.
В качестве элемента литературного повествования такое
переименование, обыгрывающее семантику формантов, кото-
рые входят в имя Горислава, неоднократно встречается в древ-
нерусских текстах. Так, мы находим его у Даниила Заточника,
который, описывая свои бедствия, говорит: «Княже мои, гос-
подине! Кому Переславль, а мне гореславль; кому Боголюби-
во, а мне горе лютое, кому Белоозеро, а мне чернее смолы; ко-
му Лаче озеро, а мне много плача исполнено, зане часть моя не
прорасте в нем»1. В «Слове о полку Игореве» Олег Святосла-
вич называется, как известно, Олегом Гориславичем. Авторы
этих текстов знают подлинное отчество князя Олега и, вне всяко-
го сомнения, подлинное название города. «Переименовывая» их.
138
они превращают тем самым один из элементов двусоставного
имени и названия в характеристику персонажа и места.
Не исключено, что один из ранних примеров обыгрыва-
ния семантики первого элемента интересующего нас имени
связан с рассказом о мученической кончине первых русских
святых Бориса и Глеба. Убийца Глеба именуется Горясер. Имя
его, - возможно, неславянского происхождения, - напрямую
ассоциируется со славянской лексемой ‘горе’ и именно таким
образом закрепляется в традиции описания мученической кон-
чины князя. Показателен в этом отношении летописный рас-
сказ о смерти князя Андрея Боголюбского, где он, обращаясь к
убийцам, произносит следующие слова: «...о горе вам нечес-
тивиичто оуподобистеся Горясеру...» (ПСРЛ. Т. 2. С. 587). Та-
ким образом, осмысление первого элемента имени Горислава в
качестве эпитета, в качестве характеристики персонажа имеет
на Руси довольно обширную литературную традицию.
Однако является ли имя Горислава (и его мужской вари-
ант Горислав) исключительно литературным конструктом?
По-видимому, это не так - оно существовало и в виде полно-
ценного самостоятельного славянского имени. В НПЛ мы об-
наруживаем, например, новгородского тысяцкого Вячеслава
Гориславича и двух его братьев, Богуслава Гориславича и
псковского воеводу Гавриила Гориславича, живших в XIII в.2.
Наконец, имя родной сестры княжны Евфросиньи Полоцкой
(род. в 1101 г.) в различных списках житийных текстов может
приводиться как Гордислава3, Городислава4 или Горислава (в
иночестве Евдокия).
Если предположить, что форма Горислава - результат
позднейших искажений имени этой полоцкой княжны, а в дей-
ствительности ее звали Гордиславой или Городиславой, то
летописец, хорошо осведомленный о ходе конфликта с полоц-
кими князьями (см. под 1128 г.) и знавший ее настоящее имя,
мог обыгрывать его в духе литературной традиции, превращая
его в родовое и при этом «несчастливое» именование полоц-
ких княжон. Если же допустить, что сестра Евфросиньи и в
самом деле носила имя Горислава, скорее всего, оно, подобно
имени упоминавшегося выше знатного новгородца, изначаль-
но не было связано с лексемой ‘горе’. Летописец, как и в слу-
чае с Горясером, актуализирует эту связь, вероятнее всего, на
139
основании народной этимологии. При этом он опять-таки пре-
вращает его в родовое имя полоцкого княжеского дома. Воз-
можно, таким образом, что литературная традиция не изобре-
тала нового имени-эпитета, а использовала и переосмысляла
уже готовую антропонимическую единицу.
Что касается второй основы имени Горислава, то к началу
ХП в. она является непременным атрибутом женского княже-
ского имени. Если двухосновное имя князя могло содержать в
качестве второго элемента не только основу -слав, но и -полк,
-мер / -мир или -волод, то в славянских двусоставных именах
русских княгинь и княжон единственно возможным вторым
элементом было, как кажется, -слав-. Так, двоюродную сестру
Гориславы/Гордиславы/Городиславы звали Звениславой, а ее
родная сестра, Евфросинья Полоцкая, в миру носила имя Пред-
слава, т.е. была тезкой дочери Владимира Святого и Рогнеды.
Такое положение дел было отчасти связано с повтором
основ, входящих в имена предков. Этот принцип именования
был актуален не только для германских народов, использовал-
ся он и в славянских именах династии Рюриковичей5. Вспом-
ним, что первоначально имя Рогнеды повторяло первую осно-
ву имени ее отца Рогволод. Новое же имя связывалось, благо-
даря своей второй основе, с именами ее сыновей. В летописи
новое имя полоцкой княжны и указание имени ее старшего
сына непосредственно следуют друг за другом: «... и нарекоша
ей имя Горислава и роди Изяслава...» (ПСРЛ. Т. 1. С. 300)6.
Еще двоих ее сыновей звали Мстислав и Ярослав, а одна из
дочерей, как уже говорилось, была Предславой.
Таким образом, летописец при помощи переименования, с
одной стороны, включает Рогнеду в новую родовую историю,
но, с другой стороны, подчеркивает уничижительность ее ста-
туса и, наконец, возможно, еще раз указывает на особое, от-
чужденное от всех положение рода полоцких князей. Перед
нами литературный прием, во многом построенный на антро-
понимической истории Рюриковичей. Имена, в сущности, бы-
ли тем минимальным квантом информации, который переда-
вался от родича к родичу в пространстве и во времени. Имена
предков нередко были тем единственным, что сохранялось от
них в памяти потомков, - продолжали ли они жить на Руси или
переселялись в результате новых родовых связей за ее пределы.
140
Имя было «сгустком» родовой истории и вместилищем
концентрированной информации о его носителе. И потому в
литературном тексте оно могло превращаться в прозвище,
эпитет и при этом оставаться именем собственным. Антропо-
нимическому образованию Горислава, как мы попытались по-
казать, были в высшей степени свойственны эти черты, како-
выми обладало и древнерусское княжеское имя в целом7.
Примечания
1 Ср. в других редакциях «Моления»: «Кому ти есть Переславль, а
мне гореславль...»; «Кому ти Переаславль, а мне гореславль...»;
«Кому еси Переславль, а мне еси гореславль...»; «Кому ты Яро-
славль (sic! -А.Л, Ф.У), а мне гореславль...» (Слово Даниила За-
точника по редакциям ХП и XIII вв. и их переделкам / Подг. к пе-
чати Н.Н. Зарубин. Л, 1932. С. 61,87).
2 Патроним Гориславич встречается также в новгородской берестя-
ной грамоте XIV в. (Зализняк А.А. Древненовгородский диалект.
М., 1995. С. 509-511. № 261-264).
3 Ср.: «Онь же пусти Гордиславу к ней, тако ей беста нарекла родителя
имя» (вар. : «бе бо имя ей родители тако нарекли»: ПСРЛ. Т. 21. С. 211).
4 «...пусти ко мне сестру мою Городиславу; такое ей беста имя на-
рекли родители» (Повесть о Евфросинии Полоцкой // Памятники
старинной русской литературы, издаваемые гр. Г. Кушелевым-Без-
бородко. Выл. 4: Повести религиозного содержания, древние по-
учения и послания / Извлек, из рукоп. Н. Костомаровым. СПб.,
1862. С. 175). В «Хождении» игумена Даниила упоминается некий
Городислав Михайлович, присутствовавший вместе с Даниилом в
Иерусалиме, в церкви Воскресения (Хождение игумена Даниила /
Подгот. текста, перевод и ком. Г.М. Прохорова // ПЛДР. ХП век.
М„ 1978. С. 24-115).
5 Подробнее эти вопросы рассматриваются в подготовленной к печа-
ти монографии: Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Принципы имяна-
речения у Рюриковичей.
6 В некоторых списках летописи сообщение о смерти Рогнеды вы-
гладит следующим образом: «В се же лето преставися Ярогнед ма-
ти Ярославля» (ПСРЛ. Т. П. С. 114). Имя Рогнеды задним числом упо-
добляется по первой основе имени ее наиболее прославленного сына.
7 Ср. хвалебную речь, обращенную к въезжающему в город князю
Изяславу: «.. .ты наш князь, ты наш Володимир, ты наш Мстислав»
(ПСРЛ. Т. 2. С. 370). Имена прославленных деда и отца князя, по
сути целя превращены здесь в хвалебные эпитеты в свидетельства
легитимности его власти в Новгороде.
141
Е.В. Литовских
ОТРАЖЕНИЕ АВТОРСКОГО НАЧАЛА
В ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИХ ПЕРЕЧНЯХ РОДОВЫХ САГ
(НА МАТЕРИАЛЕ «САГИ О НЬЯЛЕ»)
Проблема авторства родовых саг до сих пор не нашла од-
нозначного решения. Поскольку ныне не вызывает сомнения,
что существовал период устного бытования саг, то центр тя-
жести дискуссий переместился на вопросы о степени осознан-
ности авторского начала, об объеме и характере авторского
вмешательства в текст саги, особенно в период записи и по-
следующего переписывания саг (подробнее см.: Andersson
1964; Mundal 1977, 1993). Генеалогические перечни, присутст-
вующие в любой родовой саге, т.е. составляющие один из обя-
зательных элементов сагового текста, помогают пролить свет
на эти проблемы.
Родословия в «Саге о Ньяле», как и в других родовых са-
гах, производят впечатление реальных перечней, передавав-
шихся изустно именно в том виде, в каком они представлены в
саге. Именно так их, как правило, и воспринимают исследова-
тели, многие из которых полагают, что родовые саги включа-
ют в себя практически весь объем генеалогической информа-
ции «века саг», сохранявшийся до времени записи саг.
Общепризнанно, что каждый средневековый исландец,
независимо от степени родовитости, знал свою родословную,
восходящую к первопоселенцам или их домочадцам, и боль-
шинству населения - в виду его малочисленности - были из-
вестны родословия всех (или почти всех) других членов обще-
ства. Генеалогия была неотъемлемой составной частью исто-
рической традиции средневековых исландцев, к которой вос-
ходят представленные в родовых сагах родословия. Однако в
сагах генеалогии приводятся далеко не для всех действующих
лиц. Различается объем и состав генеалогической информации,
сообщаемой о различных персонажах. Уже эти очевидные разли-
чия указывают на то, что в процессе формирования текста са-
ги. а также при ее записи и переписке происходил, по меньшей
мере, отбор материала и, вероятно, какая-то его переработка.
142
Родословия персонажей родовых саг обособлены. Обычно
с них начинается новая глава (Njala 1:1, 5:12, 9:24, 13:34,
26:61, 34:75, 39:90, 41:92, 47:105, 52:118, 56:125, 58:131,
87 187, 93’213, 98:224, 105:245, 138’333) или они сами выделе-
ны в отдельную главу (Njala 19:45, 20:47, 25:59,46:105, 57:130,
95:216, 96:217, 113:258, 114:260). По ходу повествования, с
введением новых героев уже приведенные родословия допол-
няются (Njala 10:26, 25:61, 34:75, 41:92, 52:118, 87:187, 96:218,
113:260, 119:273, 125:293, 134:320, 138:333), а иногда дубли-
руются (Njala 8:23, 82:179, 95:215). Повторения сведений воз-
никают в тех случаях, когда в сюжетном действии участвуют
многочисленные родственники: хотя при введении в повество-
вание очередного родича приводится лишь та часть генеало-
гии рода, которая относится именно к нему, сообщаемые све-
дения могут касаться и другого персонажа саги.
Связки между основным текстом саги и генеалогическим
перечнем практически всегда отсутствуют: повествование об-
рывается, иногда достаточно резко, и продолжается снова по-
сле перечня (Njala 47:106, 58:130, 96:218, 100:232, 105:245,
138:334). Даже когда два генеалогических перечня в саге сле-
дуют друг за другом, связки между ними может не быть (Njala
47:106, 96:218).
Обособленность генеалогических перечней дала исследо-
вателям повод считать их механическими вставками из «Кни-
ги о заселении страны» (Landnamabdk-. Andersson 1964. Р. 82-
94; Hallberg 1965. S. 89) и, возможно, из бытовавших самостоя-
тельно генеалогических списков (Baetke 1956. S. 18; Palsson
Hermann. 1999. Р. 89-123; Scheps 1974. Р. 120-133). Действи-
тельно, в «Саге о Ньяле» используется информация «Книги о
заселении страны», но некоторые явные с ней расхождения не
позволяют говорить о прямых вставках (подробнее см.:
Kristjansson Jonas. 1981. Р. 260-292). Более вероятно, что эти
совпадения обусловлены обращением к единой генеалогиче-
ской традиции, устное бытование которой и обусловило ва-
риативность генеалогий. Обособленное же положение генеа-
логических перечней в саговом повествовании скорее вызвано
их функцией и, соответственно, местоположением в тексте:
выступая в качестве одного из элементов вводной характери-
стики персонажа (о ее роли см.: Sveinsson Einar Olafur. 1959.
143
Р. 23-27), они открывают новый эпизод в сюжете саги, свя-
занный с введением нового действующего лица.
Вводная характеристика персонажа, наряду с его родо-
словной, состояла из описания его личных качеств и - иногда
- портрета и сведений о месте его жительства. Все эти данные
предопределяли дальнейшее поведение человека. Родословная
дополняла и корректировала набор личных качеств родовыми.
Тем самым она тоже способствовала объяснению последую-
щих событий саги и причин того или иного поведения героев
(о месте родословной в структуре вводной характеристики см.:
Hume 1973. Р. 594), т.е. обеспечивала мотивацию сюжета.
Вводная характеристика главных героев саги, как прави-
ло, была подробна и развернута, генеалогические перечни в
ней были длинными и разветвленными (родословия Хёскульда
Далакольсона - Njala 1:2; Гуннара - Njala 19:45-47; Ньяля -
Njala 20:47-49; Вальгарда Серого - Njala 25:59-60 и Флоси -
Njala 95:215-216). Отсутствие же полной вводной характери-
стики служило показателем второстепенности персонажа.
Поскольку родословия велись только от свободных (см.:
Литовских. В печати), то важные с точки зрения развития сю-
жета зависимые люди вводились в текст саги при помощи со-
кращенной вводной характеристики, соответствующей фор-
муле «N het + социальный статус человека» (Njala 5:13, 9:24,
41:92; об особенностях употребления различных вводных
формул см.: Шенявская 2002. С. 127-142). Указание на социх
альный статус подменяло в ней генеалогическое описание и
позволяло обозначить место человека в обществе без отсылки
на его принадлежность к определенному роду. Так вводятся в
повествование надсмотрщик Коль (Koll hit verkstjori Hall-
gerdar «Колем звали надсмотрщика Халльгерд»: Njala 36:80),
домочадцы Сварт (Svartr hit тпадг. Hann var hiiskarl Njals «Свар-
том звали человека. Он был домочадцем Ньяля»: Njala 36:80) и
Лодин (Lodinn het heimamadr hans «Лодином звали его домо-
чадца: Njala 91:206), а также раб Мелькольв (Prcell eim er Melkolfr
het «Раб один, которого звали Мелькольвом»: Njala 47:106).
Иначе дело обстоит со всеми второстепенными персона-
жами саги независимо от степени их знатности. Их вводная
характеристика могла вообще отсутствовать (Njala 9 24. 10 26.
63:141, 87:190) или имела сокращенный вариант, без генеало-
144
гического описания: Kerltng var sa at Bergpdrshvoli er Sceunn
hit («На Бергторовом Пригорке жила старуха, которую звали
Сеунн»: Njala 124:292) или Vid Kara tdk sa madr er Davidr hviti
hit («С Кари встретился человек, которого звали Давид Бе-
лый»: Njala 154:401).
Если бы саговые генеалогические описания не были лите-
ратурным приемом и не подчинялись бы замыслу автора, то их
различия, вероятно, определялись бы исключительно социаль-
ным статусом персонажа. Однако в «Саге о Ньяле» выделяется
ряд знатных людей, активно участвующих в событиях, опи-
санных в саге, подробные генеалогические характеристики
которых отсутствуют. Мало вероятно, чтобы их родословия
были утрачены или случайно опущены. При обращении к дру-
гим источникам оказывается, что генеалогии этих людей име-
ются в «Книге о заселении страны» (Andersson 1964. Р. 83-95;
и Hafstad Baldur. 2001) и/или других родовых сагах. Так, в
«Книге о заселении страны» можно найти генеалогические
сведения о таких персонажах саги, как Мёрд Скрипица (Njala
1:1, Landnama 3:208), Херьольв (Njala 2:6, Landnama 12:36),
Гейр Годи (Njala 46:105, Landnama 10:212). Ульв Уггасон
встречается также в «Саге о людях из Лососьей Долины»
(Njala 60:136, Laxdasla 29:53; 60:112). Хравнкелю Годи Фрейра
посвящена отдельная сага (Njala 134:319, Hrafhkels saga
Freysgoda). Асмунд - один из персонажей «Саги о Кормаке»
(Njala 82:178, Kormaks saga 1:26), а Коль, сын Скути-Убийцы,
- «Саги о людях из Долины Дымов» (Njala 138:335.
Reykjadaela saga 124:321) (см. подробнее: Gudmundsson Bardi.
1958. Р. 92). Следовательно, родословные этих персонажей
были известны, и отсутствуют они в «Саге о Ньяле» по причи-
нам, не связанным с их доступностью для автора. Можно предпо-
ложить, что автор в таких случаях опирается на фоновые знания
аудитории и отсылает к ним своих читателей или слушателей.
Таким образом, автор «Саги о Ньяле», опираясь на фоно-
вые знания аудитории, отбирает и включает в свое повество-
вание лишь ту генеалогическую информацию, которая в наи-
большей степени согласуется с требованиями сюжета саги.
Объем генеалогических описаний зависит не только, а в тех
случаях, когда речь идет о знатных исландцах, и не столько от
социального статуса персонажа, сколько от той роли, которую
145
он играет в саге. Тем самым генеалогические перечни в саге
являются литературным приемом, служащим для характери-
стики действующих лиц.
Литература
Литовских Е.В. Отражение социальной структуры исландского об-
щества в генеалогических перечнях (на материале «Саги о Нья-
ле») // Скандинавские чтения 2002 года. СПб. (в печати).
Шенявская Т.Л. К морфологии саги // Скандинавские языки. М.,
2002. Вып. 5. С. 127-142.
Andersson ТАЛ. The Problem of Icelandic Saga Origins. London, 1964. P. 83-95.
Baetke W. Uber die Entstehung der Islandersagas. Berlin, 1956.
Baldur Hafstad см. Hafstad Baldur.
Bardi Gudmundsson cm. Gudmundsson Bardi.
Brennu-Njals saga/Finnur J6nsson. Halle, 1908.
Einar Olafiir Sveinsson cm. Sveinsson Einar Olafur.
Gudmundsson Bardi. Hofundur Njalu. Reykjavik, 1958. P. 60-73.
Hafstad Baldur. Egilssaga, Njalssaga, and the Shadow of Landndmabok.
The work Methods of the Saga-writers // Sagnaheiinur. Studies of
Honor of Hermann Palsson / Ed. Asdis Egilsdottir and Rudolf Simek.
Wien, 2001. P. 25-37.
HallbergP. Die islandische Saga. Zurich, 1965.
Hermann Palsson cm. Palsson Hermann
Hrafnkels saga FreysgoSa / Jon Johannesson. Reykjavik, 1950 (fslenzk
fomrit. B. 11). P. 95-133.
Hume K. Beginnings and Endings in the Icelandic Family Sagas И
Modem Language Rewiew. 1973. Vol. 68. P. 594.
Jonas Kristjansson см. Kristjansson Jonas
Kormaks saga/Einar Olafirr Sveinsson Reykjavik, 1939 (fslenzk fomrit. B. 8).
Kristjansson Jonas. Learned Style or Saga Style? // Speculum Nor-
raenum. Odense, 1981. P. 260-292.
Landnamabok. Reykjavik, 1974 (fslenzk fomrit. В. 1).
MundalE. Bookprose/Freeprose // Medieval Scandinavia. An Encyclope-
dia / P.Pulsiano. N.Y., 1993. P. 52-53.
Mundal E. Sagadebatt. Oslo, 1977.
Palsson Hermann. Oral Tradition and Saga Writing. Wien, 1999. P. 89-123.
Reykjadasla saga ok Viga-Skfitu / Bjorn Sigfusson. Reykjavik, 1940
(fslenzk fomrit. B. 10).
Scheps W. Historicity and Oral Narrative in Njals saga И Scandinavian
Studies. Oslo. 1974. Vol. 46. № 2. P. 120-133.
Sveinsson Einar Olafur. Njals saga. A Literary Masterpiece. Oslo, 1959. P. 23-27.
146
П.В. ЛУКИН
КИЕВЛЯНЕ И БОРЬБА МЕЖДУ СЫНОВЬЯМИ
ВЛАДИМИРА СВЯТОСЛАВИЧА
В ТЕКСТАХ РУССКИХ ИСТОЧНИКОВ И
«ХРОНИКИ» ТИТМАРА МЕРЗЕБУРГСКОГО
В сообщении ПВЛ под 1015 г. в рассказе об убийстве
Святополком Владимировичем Бориса и Глеба говорится, что
после смерти Владимира «Святополкъ же седе Кыеве по отци
своемь, и съзва Кыяны и нача даяти имъ именье. Они же при-
имаху, и не бе сердце ихъ с нимь, яко братья ихъ беша с Бори-
сомь. И Борису же възъвратившюся съ вой, не обретшю
Печенегь, весть првде к нему: «Отець ти оумерелъ». И плакася
по отци велми, любимъ бо бе отцемь своимь паче всехъ, и ста
на Льте пришедъ. Реша же ему дружина отня: «Се дружина оу
тобе отьня и вой. Поиди, сяди Кыеве на столе огни». Онъ же
рече: «Не буди мне възняти рукы на брата своего стареишаго:
аще и отець ми оумре, то сь ми буди въ отца место». И се
слышавше вой разидошася от него. Борись же стояще съ отро-
кы своими»1. Из этого текста отчетливо видно, что Борис мог
рассчитывать на три вида воинов: собственную дружину, дру-
жину отца и «воев». Об этих последних можно сказать, что,
во-первых, они, скорее всего, имеют отношение к Киеву
(«кияне», которых стремился умилостивить Святополк, назы-
вают их «братьями»), во-вторых, они действуют по своей воле:
могут после смерти одного князя служить его сыну, а могут и
разойтись (что они и сделали).
Сходное в целом описание этого события содержится и в
других памятниках борисоглебского цикла. «Чтение о святых
мучениках Борисе и Глебе» сообщает, что, когда князь Влади-
мир Святославич заболел, «въ страну его придоша ратнии.
Слышавъ же князь, не могы изити противу имъ, пославый сы-
на своего Бориса, давый ему7 множество вой... Ти тако изиде
(Борис. - ПЛ.) с вой на ратьныя». И далее: «Блаженый же Бо-
рись ... отшолъ бе с вой на ратьныя... Ратный же, яко же ус-
лышаша блаженаго Бориса, идуща с вой, бежаша: не дерзнуща
стати блаженому7»2 Здесь воями. как и весьма часто в летопи-
си, именуется все войско. Однако ниже воями автор «Чтения»
147
называет лишь часть сил, возглавляемых Борисом. Когда он,
узнав о смерти отца и вокняжении в Киеве Святополка, пове-
дал об этом войску, «таче отвещаша сущии с нимъ вой, иже
беша ходиле на ратныя, бе бо ихъ акы до 8 тысящь, вси же во
оружии, - глаголаша ему: «Мы, о владыко, предали емь (sic!)
благымъ отцемь твоимъ в руце твои, идемь, или с тобою, или
едини, и тако того нужею ижденемь из града, а тебе же въве-
демъ, яко же преда намъ тебе благы отець твой». Но Борис
отказался пойти против брата по совету «воев», «и целова вся,
ти тако отпусти я, а самъ съ отрокы пребысть на месте
томъ...»3. Разница с версией ПВЛ состоит в том, что здесь не
упоминается «отня дружина». Она, очевидно, покрывается
термином «вой». То, что «вой» «Чтения» включают в себя
дружину Владимира, следует из их слов («преда намъ тебе
благы отець твой»). Но и из этого текста видно, что «вой» в
данном случае - не только дружина, которая вряд ли могла
насчитывать 8 тысяч человек. Скорее всего, и автор «Чтения»
имел в виду участие в походе Бориса воев-«киян». При этом
«вой» тут проявляют еще большую активность, чем в летопи-
си: они заявляют о готовности, даже без воли князя, сами по
себе («едини»), выгнать Святополка из Киева, т.е., по сути де-
ла, сменить высшую власть в государстве. Даже если предпо-
ложить, что здесь представлена чистая риторика с задачей от-
тенить непротивление Бориса, все равно примечательно, с ка-
кой уверенностью «вой» говорят о своем намерении изгнать
неугодного им князя («ижденем нужею») и пригласить друго-
го («введем»). Между прочим, в «Чтении» сохранилось уни-
кальное известие о том, что Святополк вынужден был оста-
вить Киев не только из-за поражения, нанесенного ему Яро-
славом, но и в результате какого-то возмущения киевлян:
«Крамоле бывшей отъ людий и изгнану ему сущю не токмо из
града, нъ изъ области всея... »4. Эта «крамола» явно стала следст-
вием очень четко выраженного и в ПВЛ, и в «Чтении» изначаль-
ного негативного отношения «воев» (как дружины Владимира,
так и «собственно воев») к вокняжившемуся Святополку.
Несколько иначе выглядит описание тех же событий в
анонимном «Сказании о святых мучениках Борисе и Глебе».
Борис рассказывает своему войску' о смерти отца и вокняже-
нии Святополка, «и реша къ нему дружина: «Поиди, сяди
148
Кыеве на столе отьни, се бо вси вой въ руку твоею суть». Онъ
же имъ отъвещавааше: «Не буди ми възяти рукы на брата сво-
его, и еще же и на старейша мене, его же быхъ имелъ акы оть-
ца» Си слышавъше, вой разидошася оть него, а самъ оста
тъкъмо съ отрокы своими»5. Здесь, так же, как и в летописи, от
имени всего войска говорит дружина, что, безусловно, свиде-
тельствует о ее привилегированном положении, и, так же, как
и в «Чтении», не проводится различия между дружиной Вла-
димира и «собственно воями». Тем не менее «вой» «Сказа-
ния», под которыми, очевидно, подразумеваются как первые,
так и вторые, отделяются от личной дружины Бориса (его «от-
роков»). В целом все три рассказа хорошо дополняют друг друга.
Косвенным доказательством того, что в сообщениях об
отказе Бориса идти во главе находившегося с ним войска на
Киев речь шла о «воях» - киевских горожанах, является извес-
тие о поведении Святополка после его вокняжения в Киеве.
Согласно ПВЛ, «Святополкъ же оканьныи нача княжити
Кыеве. Созвавъ люди, нача даяти овемъ корзна, а другым ку-
нами, и раздал множьство»6. Аналогичное сообщение читается
и в «Сказании»: «Святопълкъ же седя Кыеве по отци, призвавъ
Кыяны, много дары имъ давъ, отпусти»7. Логично предположить,
что попытка задобрить киевлян была предпринята Святопол-
ком для того, чтобы они не поступили с ним, как с Борисом.
Изложение истории борьбы за Киев между сыновьями
Владимира Святославича в русских источниках можно срав-
нить с рассказом, содержащимся в немецкой латиноязычной
хронике, составленной современником этих событий Титма-
ром Мерзебургским. Между русской версией и версией Тит-
мара есть существенные фактические расхождения. Однако, в
данном случае нас интересует не событийная канва, а то, на-
сколько описание социально-политических реалий древнерус-
ского общества в хронике Титмара соответствует выводам,
которые можно сделать на основе русских источников.
Согласно Титмару, после победы над Ярославом Болеслав
и Святополк осадили Киев. Хронист сообщает: «На город Ки-
ев, чрезвычайно укрепленный, по наущению Болеславову час-
то нападали враждебные печенеги, пострадал он и от сильного
пожара Хотя жители и защищали его однако он быстро был
сдан иноземному войску: оставленный своим обратившимся в
149
бегство королем, [Киев] 14 августа принял Болеслава и своего
долго отсутствовавшего сениора Святополка, благорасполо-
жение к которому, а также страх перед нашими обратили [к
покорности] весь тот край»8 Обращает на себя внимание то,
что даже после ухода князя (Ярослава) из Киева, очевидно, с
дружиной, его жители смогли оказать сопротивление, пусть и
недолгое, войскам Болеслава и Святополка. Отсюда следует,
что киевляне были вооружены или, по крайней мере, имели
возможность вооружиться. Кроме того, речь в рассказе Титма-
ра, идет именно о «жителях Киева» («suis habitatoribus»), т.е.
горожанах. Никакого намека на «народное ополчение», отря-
ды «волощан» и т.п. в нем нет. Конечно, исключать участия
сельских жителей в обороне Киева нельзя. Возможно, об этом
говорит загадочное место из той же «Хроники» Титмара Мер-
зебургского: «До сих пор этому (городу, т.е. Киеву. - П.Л\
как и всему тому краю, силами спасающихся бегством рабов,
стекавшихся сюда, а более всего [силами] стремительных да-
нов [удавалось] противостоять весьма разорительным [набе-
гам] печенегов, а также побеждать другие народы»9. «Даны» -
это, по общему признанию специалистов, варяги, а вот отно-
сительно servorum fugitivorum в историографии нет единого
мнения. Традиционно это словосочетание передавалось бук-
вально: «беглые рабы», что вызывало самые разные трактов-
ки10. А.В.Назаренко, которому и принадлежит цитированный
перевод, полагает, что речь здесь идет «не о «беглых», а о
«спасающихся бегством» крестьянах окрестных сел, собирав-
шихся, как это обычно бывало в городе во время нападения
кочевников и, естественно, принимавших участие в их отра-
жении»11. Однако при этом остается не вполне понятным, по-
чему Титмар употребил в отношении древнерусских «кресть-
12 v»
ян» , термин «сервы», в средневековой латыни характеризо-
вавший людей, находившихся в личной зависимости. Впро-
чем, эта проблема требует отдельного исследования. В целом
же понятно, что, с точки зрения Титмара Мерзебургского,
инициатива и организующая роль в обороне Киева, в случае
отсутствия в нем князя и дружины, принадлежала горожанам.
Кроме того, немецкий хронист отмечает, что такая оборона не
могла быть долговременной
150
Полностью соответствует показаниям древнерусских ис-
точников и сообщение Титмара об отношениях между вокня-
жившимся в Киеве Святополком и местными жителями. После
того, как Болеслав и Святопопк захватили Киев, «...выше-
упомянутый сениор с радостью [стал принимать] местных жи-
телей, приходивших к нему с изъявлением покорности»13. При
этом перевод А.В.Назаренко этого места вряд ли вполне то-
чен, поскольку в оригинале читается: «...indigenas adventare,
fideles sibi apparere senior prefatus letabatur». «Fidelis» - скорее,
«верный», чем «покорный», и такое понимание гораздо боль-
ше соответствует известному нам по ПВЛ и «Сказанию о Бо-
рисе и Глебе» характеру отношений между Святополком и
киевлянами, являвшимися в большей степени договорными
(по крайней мере, по форме), чем основанными на «покорно-
14
сти» подданных своему властителю .
Примечания
1 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 132.
2 Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы
им. Пг„ 1916. С. 7,8.
3 Там же. С. 9-10.
4 Там же. С. 14.
5 Там же. С. 32-33.
® ПСРЛ. Т. 1. Стб. 140.
' Абрамович Д.И. Жития. С. 31-32.
8 Титмар Мерзебургский. Хроника // Назаренко А.В. Немецкие лати-
ноязычные источники IX-XI вв. М., 1993. С. 142. В оригинале:
«Urbs autem Kitawa nimis valida ab hostibus Pedeneis ortatu Bolizlavi
crebra impugnacione concutitur et incendio gravi minoratur. Defensa est
autem ab suis habitatoribus, sed celeriter patuit extraneis viribus; nam-
que a rege suo in fiigam verso relicta XVIHI Kai. Sept. Bolizlavum et,
quem diu amiserat, Zentepulcum seniorem suum, cuius gratia et nostro-
rum timore omnis hec regio conversa est, suscepit» (Там же. С. 137).
9 Там же. С. 143. В оригинале: «...quae sicut omnis haec provincia, ex
fugitivorum robore servorum hue undique confluencium et maxime ex
velocibus Danis, multum se nocentibus Pecinegis hactenus resistebat et
alios vincebat» (Там же. С. 137).
10 См.: Линниченко ИА. Взаимные отношения Руси и Польши до по-
ловины 14 столетия. Киев, 1884. Ч. 1. С. 90; Zakrzewski S. Boleslaw
Clirobiy Wielky Lwow; Warszawa; Krakow, 1925. S. 303, Зимин A.A.
Холопы на Руси. М., 1973. С.46; Зайцев А.К. Черниговское княже-
151
ними в наивной, почти примитивной манере, порой не без
юмора, эпизодами из жизни святых. Они служат иллюстра-
циями богословских и дидактических сентенций. Структура
«примеров» иногда усложняется, внутрь них вводятся новые
«примеры», в которых присутствуют «чудеса» и «видения».
Риторический и народный стили сосуществуют, и неодно-
кратно богословские понятия ученой латыни разъясняются
более доступным языком. Поэт-агиограф стремился сделать
жития достоянием как можно более широкого круга братьев
Немецкого ордена.
Автор неизвестен. По стилистической манере его долгое
время отождествляли с автором «Пассионала». Вопрос об ав-
торстве остается открытым. Впрочем, анонимность, вообще
свойственная литературе Средневековья, тем более присуща
орденской литературе, где автор принадлежал к братству мо-
нахов-рыцарей, равенство (можно сказать, нивелирование) ко-
торых предусматривалось уставом. Поименно известны лишь
немногие поэты Немецкого ордена: Николай фон Ерошин,
Генрих фон Геслер, Тило Кульмский, Гуго фон Лангенштейн.
Однако само мнимое отсутствие автора придает особый
интерес анонимным литературным памятникам: они становят-
ся выражением не индивидуального стиля или индивидуаль-
ной ментальности, но выражением стиля эпохи (что типично
для Средневековья), или, как в нашем случае, - отражением
определенного литературного этикета и выражением менталь-
ности конкретной корпорации. Редкие обращения к читателям
от первого лица («ich») не являются признаком индивидуали-
зации, а скорее свидетельствуют о сопричастности автора к
его читательской аудитории.
Житийная литература как жанр выполняет определенную
«социальную функцию» и следует выработанному веками ли-
тературному этикету. Литературный этикет - это явление
идеологии, мировоззрения, представлений о мире и обществе.
Абстрактно-генерализующий способ изображения, идеализа-
ция изображаемого определяют все особенности агиографиче-
ского жанра.
Можно ли в данном случае говорить о самостоятельности
автора, о его «художественной воле» (Д.С Лихачев)? Личность
автора порой пробивается в оценках изображаемых событий,
153
порой совпадает с личностью рассказчика. Кажется, агиограф
более «ангажирован», более тесно связан с той нормативной
системой, которая диктует ему свои требования. Для Ордена
нормативная система - это нормы, зафиксированные в его ста-
тутах, согласно которым строится внутренняя жизнь корпора-
ции. С ними же связан и литературный этикет, следование ко-
торому подчинено выполнению дидактической задачи, - сти-
листический принцип совпадает с нравственным. Идеализиро-
ванные образы святых являют собой образцы для подражания.
Автор выступает в роли наставника читателя, руководя им и
привлекая его внимание к нравственному аспекту повествова-
ния. А поскольку не исключено, что автор написал книгу, дав
обет, то ее создание могло служить и для него самого средст-
вом покаяния и нравственного очищения.
Подражание святой жизни имеет целью спасение души.
Автора «Книги Отцов Церкви» отличает эсхатологическая на-
правленность. Не раз жития (как и книга в целом) завершают-
ся сценой Страшного суда, красноречиво свидетельствующей
о необходимости руководствоваться в жизни приводимыми
поэтом образцами. Дидактизм в данном случае выражается не
только в прямых авторских оценках, но и в бинарности изо-
бражаемого: противопоставлении добра и зла, рая и ада, пра-
ведников и грешников, христиан и язычников и т.д. Особенно
часто контрастируют друг другу образы Бога и дьявола. Автор
не только изображает дьявола в его «подлинном», отталки-
вающем облике, внушающем страх, но и приводит примеры
дьявольских козней, когда тот, приняв не свойственное ему
обличье, вводит верующего во искушение. Этому же служат и
словеса дьявола, которые, содержа соблазн, также контрасти-
руют с речами Бога и Святых Отцов. В представлении автора в
словах грешников и праведников материализуются силы добра
и зла: рядом с произносящими их стоят соответственно дьявол
или ангелы. Пламенная любовь (mime) к Богу свойственна
носителям добродетелей (tugenderi), из которых главные: на-
дежда на спасение, неколебимая вера, обращение земного ми-
ра, смирение, послушание, непорочность, нищета, милосер-
дие, кротость, любовь к ближнему, трудолюбие и т.п. Значе-
ние их тем более велико в условиях жизни в Ордене (Botte). об
идеальной форме (regele) которого неоднократно говорится.
154
Как и в «Хронике» Петра из Дусбурга, категорически пресека-
ется самая мысль о том, что какой-то иной орден может быть
совершеннее Немецкого, и осуждается любое намерение вый-
ти из его рядов. В сознании автора, вероятно, нерасторжима
связь его сочинения с жизнью Ордена и с содержанием его
статутов. Его внимание обращено прежде всего к внутренней
жизни Ордена, к воспитанию в его членах христианских доб-
родетелей, которые и создают Героя Божьего. Gotes helt, de-
gen, wigant, ritter - все эти понятия неизменно прилагаются к
святым аскетам. В «Книге Отцов Церкви» аскетизм, презрение
к миру (contemptus mundi) не только контрастируют со свет-
ским (hqfische) миром знати, в ней не только продолжена аске-
тическая традиция сочинения «Vitae patrum». Аскетизм реали-
зуется в модели, во всем отличной от модели светского ры-
царства того времени. При этом позднеантичная духовность
Святых Отцов искусно сочетается с элитным самосознанием
духовно-рыцарского ордена.
По ходу работы над поэмой задача автора расширялась - со-
чинение пополнялось житиями не только Отцов Церкви, но и мно-
гих людей, чья святая жизнь могла служить примером другим.
Образная система «Книги Отцов Церкви» отражает мир
богословских представлений и идеалов, господствующих в
Ордене. Наряду с легендарно-историческими лицами, она
полнится образами библейских персонажей, особенно близких
и понятных крестоносцам. В отдельных главах повествуется
об Аврааме, воздвигшем храм в земле язычников, об Иудифи,
одолевшей Олоферна. Автор не раз рисует образ Девы Марии,
выступающей во главе своего воинства (Marie ritter), т.е. во
главе братьев Немецкого ордена. Многочисленные цитаты из
Библии служат авторитетным подтверждением того, о чем по-
вествуется в легендах и «примерах» (Псалтырь, Книги Царств,
Послания апостолов, Евангелия).
Наконец, «Книга Отцов Церкви» полнится молитвами.
Среди них и прямые обращения к Христу и Деве Марии, и об-
ращения к аудитории, в которых передаются слова этих мо-
литв. Для автора Дева Мария не только покровительница Ор-
дена, но и своего рода «муза», которой он поверяет замысел
своего сочинения и которая вдохновляет его в его творчестве
155
«Книга Отцов Церкви» - это лишь часть своеобразного
литературного наследия Немецкого ордена. Представленное
преимущественно поэтическими переложениями религиозных
текстов (Библия, апокрифическое Евангелие, жития святых,
дидактические сочинения), оно недвусмысленно свидетельст-
вует о целенаправленном создании литературы, обязанной
служить идеологии Ордена. Литературные произведения, соз-
данные в Ордене, несли серьезную идейную нагрузку. Вопло-
тив в себе идейные принципы, выработанные в ходе кресто-
вых походов в Святую землю, они переносили эти принципы
на европейскую почву, на службу воспитанию и сплочению
членов духовно-рыцарской корпорации. Значение такой лите-
ратуры неизмеримо возрастало в условиях построения госу-
дарства Немецкого ордена в Пруссии, когда гарантией его су-
ществования были не только материальные, но и духовно-
нравственные предпосылки, не в последнюю очередь - высо-
кая общественная мораль. Автор «Книги Отцов Церкви» ясно
понимал свое назначение и стоящую перед ним задачу и не-
укоснительно следовал требованиям агиографического жанра.
Литература
Евдокимова ЛВ. Системные отношения между жанрами средневеко-
вой французской литературы XIII-XV вв. и жанровые номинации
//Тамже. С. 326-353.
Лихачев ДС. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967.
Лихачев ДС. Человек в литературе древней Руси. М.; Л., 1970.
Мелетииский ЕД1. Заметки о средневековых жанрах, преимущест-
венно повествовательных // Проблема жанра в литературе Сред-
невековья / Ред. А.Д. Михайлов. М., 1994. С. 7-26.
Das Vaterbuch / Hrsg. К. Reissenberger. Berlin, 1914.
Е.Л. Мельникова
УСТНАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ
В РАННЕМ ИСТОРИОПИСАНИИ:
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
И «САГА ОБ ИНГЛИНГАХ»
Устная традиция, один из основных источников раннего
историописания во всех странах Европы, имела особенно важ-
156
ное значение для формирования древнерусской и древнескан-
динавской историографии. На северной и восточной перифе-
рии христианского мира историческая память населявших эти
регионы народов о своей ранней истории была единственным
источником сведений для ее реконструкции. Причем глубина
исторической памяти, т.е. время от первых отложившихся в
традиции событий до момента записи рассказов о них, состав-
ляла несколько столетий. Все это время в обоих регионах вос-
поминания о прошлом, с одной стороны, постоянно пополня-
лись новыми событиями, с другой, - утрачивали становящую-
ся ненужной информацию. «Устная история» была текуча и
подвижна, а ее важнейшим конституирующим фактором была
актуальность информации. Поэтому наряду с непрекращаю-
щимся обновлением «устной истории» происходило ее столь
же непрестанное, но неосознаваемое ее носителями переос-
мысление и модификация.
Радикальное преобразование устной традиции происхо-
дит лишь при ее записи. Уже сам по себе переход от устной
культуры к письменной требовал «перекодировки» информа-
ции. Тем более сложным был этот переход в условиях Древ-
ней Руси XI и Скандинавии начала XIII в., когда народы и Се-
верной, и Восточной Европы были христианизированы, более
того, они уже восприняли к этому времени христианство и в
его религиозной, и в его культурной составляющих. Важными
элементами воспринятой культуры были христианские исто-
риософия и мировая история, причем последняя понималась
как история христианских народов.
Древнейшие дошедшие до нас исторические сочинения из
восточнославянского и скандинавского регионов, в которых
историографы изложили свои представления о происхождении
и ранней истории своих народов, - ПВЛ (начало XII в.) и «Са-
га об Инглингах», первая в своде королевских саг «Круг зем-
ной» Снорри Стурлусона (написан в 1220-1230-х годах). Оба
историографа опирались на местную устную традицию и на
предшествовавшую историографию: в обоих случаях на более
раннюю местную, также восходящую к устной традицию (На-
чальный свод на Руси, труды Ари Мудрого и ранние своды
королевских саг в Скандинавии), на Руси - также на византий-
157
скую хронографию, которая оказала конституирующее влия-
ние на русское летописание.
Оба произведения представляют собой ранние нацио-
нальные истории, написанные на национальных языках В
обоих случаях их авторами были образованные христиане:
киевский монах и исландский аристократ. Сопоставление их
методов конструирования начальной истории своих народов,
поэтому, представляется не только возможным, но и перспек-
тивным как для изучения процесса преобразования устной ис-
торической традиции в письменную, так и для выяснения роли
авторского начала в раннем историописании.
В первую очередь надо отметить, что Снорри и Нестор (я
употребляю это имя условно) различно подходят к своим ис-
точникам. Снорри четко сформулировал свое отношение к
ним в преамбуле к «Кругу земному» и поставил вопрос об их
достоверности (СИ. С. 9-10). Снорри называет и важнейший
устный источник «Саги об Инглингах» - генеалогическую по-
эму «Перечень Инглингов» скальда Тьодольва (вторая поло-
вина IX в.) и - более того - характеризует почерпнутую в нем
информацию. В самом повествовании Снорри постоянно ци-
тирует Тьодольва, вводя его висы словами «Тьодольв говорит
так». Напротив, отношение Нестора к его источникам не вы-
ражено (не отрефлексировано?), и лишь изредка, в форме не-
определенных отсылок, он отмечает свое обращение к устной
традиции («ини ...рекоша», «якоже сказають». - ПВЛ. С. 13)
или к письменным текстам («яко же пишется в летописаньи
гречьстемь». - ПВЛ. С. 17).
Использование источников определяет восприятие обои-
ми авторами исторического ряда. Для Нестора он делится на
две кардинально отличные части: «довременное» (и потому
нехронологизированное) прошлое (легенда о Кие и после-
дующих «обидах» полян), состоящее из несвязанных между
собой эпизодов, и «историческое», хронологически упорядо-
ченное и последовательно организованное. Для Снорри - это
непрерывная и единая по своей структуре цепочка правителей
Упсалы, передающих - за редким исключением - власть от
отца к сыну. Это различие в значительной степени объяснимо
обращением летописца к двум различным историческим тра-
дициям: племенной (Полянской) для первой части (которую
158
было невозможно соотнести с «ученой» византийской исто-
риографией), и дружинной общерусской (хронологизирован-
ной на основе византийской хронографии) - для второй
(Мельникова 1999). Для Снорри такой рубеж отсутствует, по-
скольку он опирается в данной части своего повествования на
единый комплекс преданий - норвежско-исландский.
Как Нестор, так и Снорри, видят начало истории своих
народов как миграцию и обретение новой родины. Для Несто-
ра - это «дунайская прародина», откуда восточные славяне
расселяются по восточноевропейской равнине (Петрухин
2000. С. 38-50). Для Снорри - это «Великая Свитьод», терри-
тория где-то на юге Восточной Европы (в «Младшей Эдде»
Снорри свяжет ее с Троей. См.: Heusler 1908). В обоих случаях
«прародина» - мифологизированное пространство, в которое
будут пытаться вернуться - естественно, безуспешно - «исто-
рические» правители (Кий и Святослав в ПВЛ, Свейгдир в
СИ). Надо отметить, что обе легенды, видимо, не имеют под
собой исторических оснований. Германские племена рассели-
лись в Скандинавии в позднем неолите. Происхождение вос-
точного славянства в современной археологии не связывается
с расселением из Подунавья; напротив, предполагается, что в
формировании южных славян приняли участие выходцы из
Среднего Поднепровья.
При том, что «начало истории» обоих народов мифологи-
зировано, степень их мифологизации различна. Древнерусский
миф обезличен и «историзирован»: в нем отсутствует фигура
вождя, ведущего свой народ в «землю обетованную» (в проти-
воположность очевидному образцу’, который предлагал Вет-
хий Завет: исход из Египта под водительством Моисея. См.:
Данилевский 1993), а ссылка на пословицу «погибоша аки об-
ре» с одной стороны, отсылает к фоновым знаниям аудитории,
с другой - является способом верификации сообщения через
общеизвестность, а, следовательно, истинность события.
Скандинавский вариант, напротив, обнаруживает глубинные
мифологические корни сюжета: в миграции участвуют два ро-
да богов, асы и ваны, она осуществляется под водительством
аса Одина, который становится первым правителем упсаль-
ских свеев. от которого идет непрерывная цепочка правителей
Упсалы. Эвгемеристическое изображение Одина, трансфор-
159
мирующее его в культурного героя («он обучил людей всем
искусствам, которыми они теперь владеют»), не скрывает его
мифологических корней: он владеет колдовством, может ме-
нять облик, наделен жреческими функциями и т.д.
В воссоздании прошлого оба историка руководствуются
генеалогическим принципом и конструируют непрерывную
цепочку правителей (отец - сын). У Снорри этот принцип был
«задан» его основным источником - генеалогическим переч-
нем Тьодольва. Что же касается Нестора, то он, - точнее один
из его предшественников - должен был сам выстроить генеа-
логическую цепочку из разрозненных и, возможно, самостоя-
тельных преданий или песен о нескольких военных предводи-
телях из различных центров Руси (Киева и Новгорода).
И Нестор, и Снорри следуют модели «биографического»
повествования (Мельникова 2002). Каждая «биография» вклю-
чает более или менее закрепленный набор событий и деяний,
который, видимо, обеспечивал в глазах историографа леги-
тимность правителя. Одним из ее доказательств было прямое
происхождение от первопредка (Рюрика, Одина). Другим обо-
снованием легитимности служило обязательное указание на
переход власти (неформульные выражения «Поча княжити
Игорь по Олзе», «Начало княженья Святославля, сына Игоре-
ва» - у Нестора, формулы «стал тогда правителем у свеев по-
сле своего отца» и «был конунгом после своего отца» - у Снорри).
Далее следует упоминание или описание деяний правите-
ля. В обоих случаях правитель представлен в качестве военно-
го вождя (за немногими исключениями у Снорри: 3 из 25): в
саге конунги совершают викингские походы на Запад или на
Восток, в ПВЛ князь осуществляет поход на Константинополь.
Особое значение придается обстоятельствам смерти и
месту погребения правителя, которые оговариваются во всех
случаях в русской и в скандинавской традициях. Снорри пи-
шет, что эти сведения имелись уже у Тьодольва. И действи-
тельно, почти все цитируемые висы посвящены этой теме, что
указывает на ее большое значение для Снорри. Объяснить ак-
туальность этой информации, возможно, помогают неодно-
кратные упоминания русского летописца о существовании
«могилы» (кургана) князя в его. летописца, дни' тем самым
верифицировалось повествование о далеком прошлом.
160
В подавляющем большинстве случаев как в скандинав-
ской, так и в русской традициях смерть правителя наступает в
результате неожиданных, необычных, а нередко и позорных
обстоятельств. Казалось бы, конунг, тем более потомок Одина,
должен был пасть в бою, чтобы присоединиться к войску
эйнхериев, пирующих в Вальхалле и в конце мира примущих
участие в битве с хтоническими чудовищами. Но ничего по-
добного. Даже если конунг погибает в битве, он умирает не от
удара меча, а на виселице, будучи захвачен противником в
плен (Ёрунд, Оттар, Агни). Подавляющее же большинство
умирает от старости и болезней (5), оказывается сожженным в
доме (2), тонет пьяным в чане с медом, погибает затоптанным
марой, заколот рабом вилами, разбивает голову о камень, упав
с коня, и т.п. вплоть до принесения конунга, при котором были
неурожайные годы и голод, в жертву богам. Не лучше конча-
ют жизнь и русские князья.
Вместе с тем в наборе деяний есть и существенные отли-
чия. Так, у Снорри ок. 10 раз отмечаются жреческие функции
конунгов: принесение ими жертв богам, обладание способно-
стью обеспечивать урожайные годы и мир. Эти качества пол-
ностью отсутствуют у русских князей. Напротив, киевским
князьям свойственны деяния «государствоустроительные»:
основание городов, обложение данью или ее регламентация,
издание законов. С «государственной» точки зрения рассмат-
риваются и походы князей на Константинополь - они завер-
шаются заключением договора.
Наконец, важным различием в конструировании ранней
истории своего народа Снорри и Нестором является их отно-
шение к христианской традиции. Хотя оба автора христиане и
стремятся связать свою национальную историю со всемирной
(^христианский), их методы различны. Снорри как будто
скрывает свою принадлежность к христианскому миру и очень
редко позволяет себе какие-либо «христианские» аллюзии (от-
сутствуют в СИ), тогда как мифологические языческие конно-
тации повествований очевидны. Нестор же занимает позицию
христианского судии, который оценивает действия своих ге-
роев, и потому его текст полон дидактических пассажей и
библейских цитат.
161
Другим различием является построение нарратива. Сле-
дуя саговой традиции, Снорри выстраивает непрерывную цепь
событий, связанных причинно-следственными связями, и об-
разующую единую сюжетную линию Нестор следует своему
предшественнику, которому, как считается, принадлежит вве-
дение хронологической сетки и разбивка повествования на
погодные статьи, и тем самым создает последовательность
несвязанных друг с другом событий, хотя во многих случаях
он сохраняет под одним годом целостность повествования,
сюжетное время которого охватывает ряд лет.
Литература
Данилевский ИН. Библия и Повесть временных лет: К проблеме ин-
терпретации летописных текстов // ОИ. 1993. № 1. С. 78-94.
Мельникова Е.А. Первые русские князья: о принципах реконструк-
ции летописцем ранней истории Руси // Восточная Европа в
древности и средневековье. Мнимые реальности в античной и
средневековой историографии. XTV Чтения памяти В.Т.Пащуго.
М„ 2002. С. 143-151.
Мельникова Е.А. Устная традиция в Повести временных лет: к во-
просу о типах устных преданий // Восточная Европа в историче-
ской ретроспективе. К 80-летию В.Т.Пашуто. М., 1999. С. 153-165.
Повесть временных лет / В.ПАдрианова-Перетц. М, 1950. Ч. 1. Текст.
Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории
русской культуры. М., 1995.
СИ - Snorri Sturluson. Ynglinga saga / E. Wessen. Stockholm; Koben-
havn; Oslo, 1964. Пер. на рус. язык см.: Сага об Инглингах И Снорри
Стурлусон. Круг земной / Изд. подг. АЛГуревич, Ю.К.Кузьмен-
ко, О.А.Смирницкая, М. И. Стеблин-Каменский. М., 1980.
Heusler A. Die gelehrte Urgeschichte imaltislandischen Schrifttum. В., 1908.
С.Г. Мереминский
ТРАДИЦИИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ
РИТОРИЧЕСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В «ИСТОРИИ АНГЛОВ»
ГЕНРИХА ХАНТИНГДОНСКОГО
1. Первая половина XII в. была временем исключительно-
го подъема английской историографии. По мнению крупней-
162
шего английского медиевиста Р.Саузерна, следующий подъем,
сопоставимый по масштабу с этим периодом (конец XI - пер-
вая половина XII в.), приходится уже на елизаветинскую эпоху
(Southern 1973. Р 246). Генрих Хантингдонский родился не
позднее 1088 г. в семье Николаса, первого архидьякона Хан-
тингдона. Его отец, нормандец по происхождению, был назна-
чен архидьяконом Хантингдона, вероятно, в 1070-е годы, ко-
гда епископ Ремигий перенес центр диоцеза из Дорчестера в
Линкольн. Мать Генриха была англичанкой, на это указывает
тот факт, что он с детства владел английским языком (об этом
прямо говорится в «Истории»), В 1110 г. Генрих наследовал
своему отцу на посту архидьякона. Свое детство, отрочество и
юность Генрих провел при дворе епископа Линкольна Роберта
Блоэта, канцлера короля Вильгельма II и богатейшего церков-
ного иерарха Англии. Сочинения Генриха обнаруживают его
знакомство с произведениями Вергилия, Горация, Овидия,
Лукана, Ювенала, Стация, Марциала, что свидетельствует о
полученном им хорошем образовании. Вероятно, благодаря
изучению риторики Генрих познакомился с античной мифоло-
гией; из риторического искусства заимствует он способы ха-
рактеристики персонажей (например, связь физического обли-
ка и моральных качеств). Наконец, Генрих, следуя за Саллю-
стием, прямо вставляет в свой труд несколько вымышленных
речей полководцев перед битвами.
2. В эпоху, когда Генрих создавал свою «Историю анг-
лов», европейская историческая традиция в целом оставалась в
русле возникшего еще в каролингское время исторического
идеала, который был основан на подражании классической
риторической традиции. По словам Р.Саузерна, «исторический
идеал Запада каролингского и посткаролингского времени
брался из Саллюстия и Светония, Вергилия и Лукана, из Бо-
эция и из риторов, чьи труды изучались в школе» (Southern
1970. Р. 177). Генрих, бесспорно, относится к числу тех авто-
ров, которые «в первую очередь ... усваивали урок о том, что
история - часть литературы, и тот, кто собирается писать ис-
торию, должен стремиться к созданию произведений искусст-
ва, ярких, доходчивых и совершенных по форме» (Southern
1970. Р. 178). Для этих авторов, как и для историков антично-
сти, важнейшим аспектом истории был моральный. Следуя
163
этой древней и устоявшейся традиции, Генрих в Прологе к
«Истории англов» писал: «В жизни нет ничего более достой-
ного, чем отыскивать и протаптывать пути славной жизни. Где
более пышно расцветают доблесть отважных мужей, мудрость
благоразумных, суждения справедливых, скромность умерен-
ных, чем в цепи свершенных деяний?» (Henry of Huntingdon.
1996. Р. 2). Идею морального значения истории он затрагивает
и в других местах своего сочинения.
3. Второй важной задачей истории было проследить
«судьбы и происхождение народов» (Henry of Huntingdon.
1996. Р. 2). Классическим образцом являлись «Энеида» Верги-
лия, посвященная происхождению римского народа (Southern
1970. Р. 188), а также, разумеется, Священная история. «Исто-
рия англов», таким образом, принадлежала к тому же доста-
точно распространенному жанру «engines gentium», что и
«История лангобардов» Павла Диакона, «Деяния саксов» Ви-
дукинда Корвейского, «Деяния норманнов» Дудо Сен-
Кантенского, «Деяния данов» Саксона Грамматика, «История
королей Британии» Гальфрида Монмутского (несмотря на то,
что последняя являлась в большой степени плодом воображе-
ния автора, с формальной точки зрения она обладала всеми
основными признаками жанра) (Southern 1970. Р. 188).
4. Третьей важной задачей исторического сочинения для
авторов, следовавших классической риторической традиции,
было развлечь читателя. Для достижения этой цели, а также,
чтобы украсить свое сочинение, Генрих использовал прямую
речь героев, стихи, речи и занимательные истории. Следует,
однако, отметить, что Генрих использовал занимательные ис-
тории для наставления читателя, то есть действовал как про-
поведник, в отличие, скажем, от Уильяма Мальмсберийского,
чьи рассказы чаще всего не несли никакого нравоучительного
содержания (Gransden 1999. Р. 147). Для выполнения этой за-
дачи Генрих, пожалуй, был наиболее хорошо подготовлен,
поскольку получил более чем хорошее литературное и рито-
рическое образование, соединенное, насколько мы можем су-
дить, и с немалым талантом.
5. Констатировав, что «История англов» принадлежит к
классической риторической традиции в раннесредневековой
историографии, необходимо сделать в связи с этим еще одно
164
существенное замечание. Как показал в свое время Д.Рэй, в
рамках средневековой системы обучения навыки риторики
оказывались весьма полезны для авторов исторических сочи-
нений: «При изучении грамматики и риторики происходило
знакомство с историческими текстами, а также... некоторые
аспекты грамматики и риторики могли становиться методоло-
гическими принципами» (Ray 1974. Р. 51). Среди таких навы-
ков он выделяет, в частности, memoria (умение конспектиро-
вать, удерживать в памяти и пересказывать текст), imitatio
(подражание образцам: античным историкам, эпическим по-
этам и Евангелию, способствовавшее вырабатыванию стиля),
narratio brevis (умение отбирать нужный материал и излагать
его), narratio aperta (четкое изложение материала в опреде-
ленном порядке), accessus ad auctores (составление предисло-
вий к текстам, дававшее представление о личности автора, его
происхождении, источниках работы, намерениях и т. д.). «Эти
элементы средневековой литературной критики могли стать
для историка чем-то вроде аналитического подхода к пись-
менным источникам», - заключает Д.Рэй (Ray 1974. Р. 52).
Генрих Хантингдонский умело пользовался этими навыками
при работе с источниками (в первую очередь - «Церковной
историей английского народа» Беды Достопочтенного и «Анг-
ло-Саксонской хроникой») при написании своей «Истории
англов». Следует заметить, что Генриху в значительной мере
удалось добиться поставленных целей, поскольку его труд
пользовался большой популярностью. Сохранилось 45 полных
списков «Истории англов», а также большое число рукописей
(точные подсчеты никогда не проводились), в которых она
приводится в отрывках или в пересказе.
Литература
Southern R. W. Aspects of the European Tradition of Historical Writing:
1. The Classical Tradition from Einhard to Geffrey of Monmouth //
Transactions of the Royal Historical Society. 5th sen 1970. Vol. 21.
P. 173-174.
Southern R. W. Aspects of the European Tradition of Historical Writing: 4.
The Sense of Past // Transactions of the Royal Historical Society. 5*
ser. 1973. Vol. 24. P. 201-216.
Нету ofHwttingdon. Historia Anglorum/Ed. D.E. Greenway. Oxford, 1996.
165
Gransden A. Historical Writing in England. 2nd ed. London, 1999. Vol. 1.
c. 550-c. 1307.
Ray R. Medieval historiography through the twelfth century: problems
and progress of research//Viator. 1974. Vol. 5.
З.Ю. Метлицкая
ПОГОДНАЯ СТАТЬЯ 1066 г. РУКОПИСИ D
АНГЛО-САКСОНСКОЙ ХРОНИКИ:
ГОЛОС АВТОРА
Цель данной работы - показать на частном примере, ка-
ким образом голос и позиция автора заявляют о себе в истори-
ческих сочинениях, традиционно считающихся «неавторски-
ми», - в средневековых анналах.
Я выбрала для анализа одну из статей Англо-Саксонской
хроники, а именно, статью 1066 г. рукописи D. Историки, изу-
чающие нормандское завоевание, порой утверждают, что анг-
лийские источники «хранят молчание», что сообщения Англо-
Саксонской хроники скупы и сухи. Однако по крайней мере
один из непосредственных свидетелей событий рокового года1
- переписчик (или составитель) рукописи D - оставил нам
свое суждение о происходящем.
Я не буду касаться здесь текстологических вопросов2, по-
скольку' меня интересует в первую очередь оригинальный
текст. Полностью погодная статья выглядит так (совпадения с
рукописью С Англо-Саксонской хроники выделены курсивом,
с Е - полужирным, общие с хроникой Иоанна Вустерского
сообщения подчеркнуты).
«В этот год пришел король Харольд из Йорка в Вестмин-
стер на Пасху, что была после той середины зимы, когда
умер король (Эдуард Исповедник. - З.М.), та Пасха была в
XVI календы мая. Тогда был виден в небесах над всей Англией
такой знак, какого никто прежде не видел. Некоторые гово-
рили, что это была звезда-комета, которую некоторые назы-
вают волосатой звездой, и она явилась впервые в канун Боль-
шой Литании в VIII календы мая и сияла всего семь ночей. И
вскоре после того пришел эрл Тости из-за моря на Уайт с та-
166
ким большим флотом, какой он смог собрать, и ему там за-
платили дань имуществом и провизией. И король Харольд, его
брат, собрал такой большой флот и такое сухопутное войско,
каких никакой король прежде в этой земле не собирал, ибо ем)’
сказали, что Вильгельм Бастард хочет сюда [придти] и завое-
вать эту землю, ровно как оно и произошло. И тогда хотел
эрл Тости войти в Хамбер с шестьюдесятью кораблями, и
эрл Эадвине пришел с сухопутным войском и прогнал его,
и его корабельщики его покинули, и он пошел в Шотлан-
дию с XII снаками, и там его встретил Харольд, норвеж-
ский король, с тремя сотнями кораблей, и Тости ему под-
чинился и стал его человеком, и они пошли вдвоем в Хам-
бер и пришли в Йорк, и там с ними сражались эрл Эадвине
и эрл Моркере, его брат, но тогда норманны победили. Ха-
рольд, английский король, узнал, что так случилось, и это
сражение было в канун дня святого Матфея. Тогда вышел Ха-
рольд, наш король, неожиданно на норманнов и встретил их за
Йорком у Стемфордского моста с большим войском англов и
там было весь день очень жестокое сражение на обеих сторо-
нах [реки]. И там убили Харальда Харфагера3 и эрла Тости, а
те норманны, которые еще там оставались, бежали, и англы их
жестоко убивали сзади, пока некоторые из них не добрались к
своим кораблям, иные утонули, а иные сгорели, и по-разному
погибли, так что мало кто остался, и англы захватили поле
битвы. Король тогда взял под свою защиту Олава, сына нор-
маннского короля, и его епископа, и также эрла Оркнейских
островов, и всех тех, кто оставался на кораблях, и они пришли
к нашему королю и принесли клятву, что они станут хранить
мир и дружбу в этой земле, и король отпустил их домой с
XXIII кораблями. Между этими двумя сражениями прошло
пять ночей. Тогда пришел Вильгельм эрл Нормандии в Певен-
си в канун мессы святого Михаила, и вскоре после того по-
строил укрепление в гавани Гастингс. Король Харольд узнал
об этом, и он собрал большое войско и пошел ему навстречу к
той старой яблоне. И Вильгельм вышел на него неожиданно,
прежде чем он приготовил своих людей к бою. Но король все
равно очень храбро с ним бился, с теми людьми, которые за-
хотели за ним последовать, и многие были убиты на той и дру-
гой стороне. И там был убит король Харольд, и эрл Леофвине,
167
его брат, и эрл Гюрт, его брат, и много добрых людей, и фран-
цузы захватили поле битвы, как Господь им даровал за грехи
народа. Архиепископ Эалдред и горожане Лондона хотели
сделать королем юного Эдгара, как ему подобало по праву, и
Эадвине и Моркере обещали ему, что станут за него сражать-
ся, но всегда когда должно было бы наступать, так происходи-
ло это изо дня в день медленнее и хуже, ровно так все к концу
и пришло. То сражение произошло в день папы Галестия. И
эрл Вильгельм вернулся опять в Гастингс, и ждал, что люди
ему подчинятся, но когда он понял, что никто не хочет к нему
приходить, он выступил со всем войском, которое у него оста-
лось и потом к нему из-за моря пришло, и разорил все земли
на своем пути, пока не пришел к Берхамстеду, и там вышли к
нему архиепископ Эалдред, и юный Эдгар, и эрл Эадвине, и
эрл Моркере. и все лучшие люди Лондона, и тогда подчини-
лись по необходимости, когда очень много зла уже соверши-
лось, и было большим безрассудством не сделать этого преж-
де, видя, что Господь ничего исправить не пожелал из-за на-
ших грехов, и дали ему заложников и принесли клятвы, и он
им пообещал, что станет им добрым лордом, и однако при
этом он разорил все на своем пути. Тогда в день середины зи-
мы архиепископ Эалдред помазал его на королевство в Вест-
минстере, и он пообещал ему с книгой Христовой и также по-
клялся, прежде чем он возложил корону ему на голову, что
станет так хорошо этим народом править, как ни один король
до него не правил, если они будут ему верны. Но вопреки это-
му7 он потребовал с людей больших выплат и той же весной
отправился за море в Нормандию, и взял с собой архиепископа
Стиганда, и Эгельната, аббата Гластонбери, и юного Эдгара, и
эрла Эадвине, и эрла Моркере, и эрла Вальтеофа, и многих
других добрых людей из английской земли, и епископ Одо и
эрл Вильгельм остались здесь и строили замки повсюду в этой
земле и терзали несчастный народ, и с тех пор все время ста-
новилось хуже и хуже. Будет [хороший] конец, когда Господь
пожелает».
Первое впечатление от этого текста вполне однозначно.
Автор исполнен величайшего отчаяния; он ненавидит завоева-
телей, но воспринимает случившееся как божественное воз-
мездие народу англов за его грехи. Ощущения вполне понят-
168
ные - о том же писали и хронисты следующих поколений. По-
смотрим, однако, внимательнее, как построен рассказ.
Часть статьи, повествующая о событиях до Гастингса,
даже в тех местах, где автор не следует ни одному из своих
источников, выдержана во вполне традиционном для Англо-
Саксонской хроники стиле. Сообщая об исходе битвы у Стем-
фордского моста и битвы при Гастингсе, автор использует
формулу «ahton waelstowe geweald»4 («захватили поле битвы»),
применявшуюся очень часто в погодных статьях 833-871 гг.
при описании победоносных викингских нашествий до начала
правления Альфреда и встречающуюся последний раз в по-
годной статье 905 г.
Другой интересный момент - упоминание о «той старой
яблоне» (pcere haran apuldran). Согласно словарю Босворда и
Толлера, слово haran «серый, старый, седой» в англосаксон-
ских грамотах несколько раз использовалось для характери-
стики объектов (камней или деревьев), обозначавших границу
территорий или владений. «Старая яблоня», некий погранич-
ный знак (заметим, известный анналисту), вероятно, была ус-
ловленным местом сбора англосаксонского «фюрда» - ополчения.
В рассказе о сражении у Стемфордского моста и битве
при Гастингсе присутствует героика, характерная для многих
более ранних статей Хроники и нашедшая свое наиболее яр-
кое и адекватное воплощение в аллитерационной поэзии
(«Битва при Брунанбурге», «Битва при Мэлдоне»).
В той части статьи, которая посвящена событиям после
Гастингса тон повествования резко меняется. Анналист под-
черкивает бессмысленность любого сопротивления, предопре-
деленность происходящего. Характерно, что в последней фра-
зе слово «хороший» (взятое мною в тексте в скобки) вставлено
над строкой - возможно, первоначально она гласила «Будет
конец, когда Господь пожелает». В чем же причина такого
мрачного умонастроения, в целом автору не свойственного? В
тексте, как мне кажется, заложен ключ к пониманию этого.
Сравним: «...swa hit asfre forplicor beon sceolde, swa wearp hit
firam dsege to dasge laetre and wyrre eallswa hit set |эат ende eall
geferde» («всегда, когда должно было бы наступать, так про-
исходило это изо дня в день медленнее и хуже») и « a swa hit
forpwasrdre beon sceolde, swa wss hit laetre fram anre tide to opre,
169
and a hi laston heora feonda waered weaxan...» («всегда, когда
должно было бы выступать, так было это медленнее час от
часа). Первая цитата - из погодной статьи 1066 г., вторая - из
статьи 999 г., рассказывающей об очередной неудачной по-
пытке Этельреда Нерешительного противостоять викингским
набегам. Автор статьи 1066 г. практически дословно повторяет
слова другого анналиста, писавшего за полвека до него.
Погодные статьи 991-1016 гг., как убедительно показал
С.Кейнс5, писались единовременно ок. 1016 г. и связаны еди-
ным замыслом. Для их автора характерен свой особый стиль, и
едва ли повторение одной из его фраз можно счесть проявле-
нием характерной для Хроники «формульности». Также вряд
ли можно считать утверждение статьи 1066 г. непосредствен-
ным обвинением в адрес Эадвине и Моркере - в других местах
анналист отзывается о них вполне доброжелательно (впрочем
и анналист 999 г. нигде не обвиняет впрямую короля). Вос-
приятие анналиста 999 г., как считает Кейнс, во многом сход-
но с умонастроениями, выраженными в «Проповеди к англам»
епископа Вульфстана. В глазах Вульфстана, бедствия и упадок
выступали не только как характеристики определенной исто-
рической ситуации, но и обретали высший смысл; Вульфстан,
очевидно, отождествлял нашествия викингов с приходом ан-
тихриста и приближением «судного дня». Не является ли от-
сылка к «этельредовским статьям» попыткой выразить подоб-
ное же мироощущение?
Хотя последнее утверждение может показаться спорным,
я позволю себе сделать некоторые выводы. Что рассказывает
нам автор погодной статьи 1066 г.? Этот человек с симпатией
относится к Харольду, именует его «наш король», хотя един-
ственный из всех хронистов (английских и нормандских), пи-
савших о нормандском завоевании до Уильяма Мальмсберий-
ского, упоминает об Эдгаре Этелинге как о законном наслед-
нике. Ему известны подробности битвы и топография местно-
сти вокруг Гастингса (см. упоминание о старой яблоне, а так-
же то, что он, опять же единственный, знает, что Вильгельм
напал на Харольда на месте сбора войск). И Гастингс оказыва-
ется для него роковой чертой, за которой следуют последние
времена
170
Примечания
1 Вопрос о том, как, где и когда создавалась рукопись «D», представ-
ляется спорным. Ряд авторитетных исследователей, в том числе
Ч.Пламмер, ДУайтлок, ДДамвилл высказывались в пользу позд-
ней датировки (1090-1100 гг.), что, видимо, дало повод Э. ван Хот
(Houth Е. Van. Memory and Gender in Medieval Europe, 900-1200.
Toronto, 1999. P. 123-141) характеризовать рассматриваемую здесь
погодную статью как содержащую «позднейшие вставки». Совре-
менный публикатор рукописи Г.Куббин, полагает, что рукопись
«D» в этой части представляет собой «живую летопись». Подроб-
ное обсуждение этих проблем содержится в диссертации Т.В.Ги-
мона (Гимон ТВ. Ведение погодных записей в средневековой ан-
налистике (Сравнительно-историческое исследование). Автореф.
дисс... к.и.н. М., 2001), на выводы которого я во многом опира-
лась. По мнению Т.В.Гимона, рукопись «D» представляет собой
единовременно созданный летописный свод, составленный ок.
1079 г. Последний из пяти писцов, составитель интересующей нас
статьи 1066 г., работал над статьями 1053-1079 гг.
2 Подробный анализ содержится в диссертации Т.В.Гимона; там же
предложено очень убедительное решение ряда проблем.
3 В рукописи так, хотя речь идет, разумеется, не о Харальде Пре-
красноволосом, а о Харальде Суровом.
4 На это обстоятельство, как и на сходство погодных статей 1066 и
999 г., которое будет обсуждаться ниже, указывает С.Кларк (Clark С.
The Narrative Mode of the Anglo-Saxon Chronicle before the Conquest
// England before the Conquest: Studies in the Primary Sources
Presented to Dorothy Whitelock. Oxford, 1975. P. 234). Исследова-
тельница ограничивается только констатацией фактов, и, посколь-
ку наблюдение о сходстве погодных статей было мною сделано не-
зависимо. я сочла себя вправе дополнить и развить ее мысль.
5 Keynes S. The Declining Reputation of King Aethelred the Unready //
Garland Papers on Anglo-Saxon History . 1999. P. 1-31.
Н.И. Милютенко
«РЕЧЬ ФИЛОСОФА» В ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
И «ЧТЕНИЕ О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ» НЕСТОРА
«Чтение о житии и погублении святою мученику Бориса и
Глеба» было первым произведением Нестора Печерского
Следующим стало Житие Федосия. «Чтение» написано после
171
перенесения мощей святых в 1072 г., но до смерти печерского
игумена Никона в 1088 г., скорее всего в начале 1080-х годов,
сразу после битвы на Нежатине Ниве (1078 г.). Тогда погибли
великий киевский князь Изяслав Ярославич и его противник и
племянник Борис Вячеславич. Зачинщик междоусобицы Олег
Святославич тогда уцелел, но в следующем 1079 г. он был со-
слан в Византию, а его родной брат Роман был убит во время
похода на другого дядю, нового киевского князя Всеволода. В
похвале святым, завершающей «Чтение», есть прямая отсылка
к недавним событиям: Нестор осуждает «детескых» князей,
которые не покоряются старшим, а потому не становятся свя-
тыми, хотя и бывают убиты.
Нестор начинает «Чтение» с обширного историософского
вступления, где рисует картину7 мироздания от сотворения ми-
ра до своего времени и высказывает традиционное для Сред-
невековья понимание исторического процесса как вечной
борьбы Бога и дьявола. Наиболее последовательно эта мысль
развивается в «Речи философа», читающейся и в ПВЛ, и в
НПЛ младшего извода, т.е. несомненно включенной уже в На-
чальный свод 1093 г. Название «Речь философа» было дано
исследователями, по жанру это - вопросы и ответы. В летопи-
си говорится, что беседа между византийским богословом и
Владимиром Святославичем состоялась незадолго до креще-
ния, именно он убедил князя принять христианство. Не оста-
навливаясь на вопросе, был этот памятник создан на Руси или
на славянском Юге, и позднее приспособлен к летописному
рассказу о крещении, я рассмотрю только его влияние на Не-
стора и особенности интерпретации его агиографом.
Мы не знаем, читалась ли «Речь философа» в летописном
своде печерского игумена Никона (составлен ок. 1076 г.). Воз-
никает вопрос, а не было ли само житие источником, откуда
редактор (или автор) летописного текста «Речи» почерпнул
идею вечной борьбы дьявола с Богом. На него следует отве-
тить отрицательно.
Примерно половину объема «Речи Философа» занимает
рассказ о ветхозаветных событиях, местами более близкий
апокрифическому Малому Бытию (далее: МБ), чем канониче-
скому7 библейскому тексту7 книг Быт и Исх (Смирнов 1895’
Franclin 1985). Подробное изложение заканчивается исходом
172
евреев из Египта, то есть исчерпывается хронологическим пе-
риодом того же МБ. Однако, в «Речи» говорится и о том, что
не упоминается в этом апокрифе, а известно из канонических
текстов или других памятников. Многочисленные дополнения
к тексту посвящены как раз роли дьявола. В повествование о
шести днях творения вставлено упоминание о восстании Са-
таны на четвертый день, основанное на святоотеческих толко-
ваниях пророка Исайи (14:34-35). Зависть сверженного с не-
бес дьявола к человеку заставляет его принять образ змеи и
соблазнить Адама и Еву. Изгнание человека из Рая - первая
победа дьявола. В МБ упоминается, что Каин убил Авеля кам-
нем, но в «Речи Философа» рассказывается, что это ему под-
сказал дьявол. Каждое новое отпадение от Бога вызывает но-
вое наказание. После потопа дьявол соблазняет человека идо-
лослужением. Только Авраам постигает, кто - истинный Бог,
и потому получает от Него обетование.
Последний пространный рассказ посвящен Моисею. О
судьях и царях Израиля от Иисуса Навина вплоть до преемни-
ков Соломона лишь кратко упоминается. Основное внимание
автор сосредоточивает на том, что в «Иерусалиме начали за-
бывать Бога», а посланных им пророков избивали. Далее при-
водятся ветхозаветные пророчества о грядущем отвержении
Израиля и «призвании новых стран» и пришествии Христа. На
вопрос Владимира, совершилось ли это уже, Философ отвеча-
ет рассказом о земной жизни Иисуса Христа, его распятии,
воскресении, вознесении и о сошествии Святого Духа на апо-
столов. Нелогичный вопрос Владимира, зачем все же Христос
приходил к людям, вводит заключение, где опять кратко
вспоминаются все дьявольские обольщения людей, и с точки
зрения событий Ветхого Завета объясняется смысл явления
Христа, крещения и прихода христианства на смену иудаизму.
Нестор начинает с достаточно подробного рассказа о со-
творении мира, куда в соответствии с «Речью Философа»
вставлено упоминание о восстании Сатаны против Бога.
Оборвав самого себя на сообщении о рождении Авеля («Но не
буду' продолжать речей, а кратко расскажу»), Нестор пишет,
что дьявол заставил людей кланяться идолам, а Бог посылал к
ним пророков, которых они избивали. Но и тогда милосердие
Божие простерлось до того, чтобы послать Единородного Сы-
173
на в мир. «Речь Философа» кончается сообщением о решении
Владимира креститься. Говоря об этом событии, Нестор при-
водит евангельскую притчу о работниках 11 часа, с которыми
он сравнивает Русь.
В «Речи Философа» провозглашается торжество христи-
анства по всему миру и поражение дьявола. В концепции Не-
стора борьба продолжается с новой силой. В самой семье Вла-
димира-крестителя «двум светлым звездам», Борису и Глебу,
противостоит Святополк, в сердце которого «Вошел дьявол».
Отказ святых от вооруженной борьбы с братом - это продол-
жение духовной битвы Бога с дьяволом, потому и появляются
два сравнения святых братьев с Иисусом Христом. Первое
произносит сам Борис в предсмертной молитве, второе чита-
ется в похвале, завершающей все «Чтение».
Взяв идею из «Речи Философа», Нестор значительно ви-
доизменил её. Не поражение врага рода человеческого с при-
ходом христианства, а продолжение борьбы в душе каждого
человека. В этом аспекте он рассматривает и современные ему
политические события - войну Святославичей и их двоюрод-
ного брата Бориса Вячеславича со старшими князьями.
Общие различия выражаются и в ином подборе текстов
при общем следовании плану изложения «Речи Философа». В
обоих памятниках многое изложено в соответствии с «Вопро-
сами и ответами» Афанасия Александрийского (PG. Т. ХХС.
Col. 77—79, 81—83), но совпадают разные фрагменты. Так цитата
из Исайи в «Речи Философа» совпадает с 10 ответом Афана-
сия, а Нестор приводит не краткий вариант, а библейский
текст. Вообще, за исключением вставки о дьяволе весь рассказ
о шести днях творения построен у Нестора исключительно на
Быт. 1 и 2. Однако, вместо апокрифического рассказа о том,
как дьявол подговорил Каина убить Авеля, в «Чтении» упомя-
нуто, как в Ответе Афанасия, что сатана явил ему убийство во
сне. Нестор не пишет так подробно о распятии и воскресении,
зато добавляет сообщение о сошествии Христа во ад, о чем в
«Речи Философа» вообще не говорилось. К собственным изы-
сканиям Нестор относятся параллели между крещением Руси
и евангельской притчей о работниках 11 часа, между обраще-
нием Евстафия Плакиды и обращением Владимира.
174
Сознательный отказ от полного следования уже сущест-
вующей концепции в определении места Руси в мире соответ-
ствует взгляду Нестора и на факты жизни и гибели Бориса и
Глеба. Он приводит ряд уникальных сведений, которые серь-
езно расходятся с версиями других памятников цикла.
Литература
Смирнов АА. Юбилеи или Малое Бытие. Казань, 1895. С. 45-47.
Franclin S. Some Apocryphal Sources of Kievan Russian Historiography
// Oxford Slavonic Papers. 1985. Vol. 15. P. 1-27.
Д.Е. Мишин
КТО НАПИСАЛ ТРАКТАТ АЛ-ДЖАЙХАНИ?
Десятый век по праву считается временем расцвета ис-
ламской географической литературы. В этот период в её раз-
витии начинается качественно новый этап, связанный с рас-
пространением жанра «путей и государств» (ал-масалик ва-л-
мамалик) с его реалистичными описаниями стран и народов,
удачным сочетанием сведений, почерпнутых из письменных
источников, с рассказами путешественников, а подчас - и с
собственными заметками авторов. Появившиеся в ту пору про-
изведения ал-Балхи, ал-Истахри, Ибн Хаукал, ал-Мухаллаби,
ал-Мукаддаси и др. создали огромный резерв информации, на
котором в значительной степени основывалась исламская гео-
графическая наука последующих времён.
Название «Книга путей и государств» носил и трактат,
написанный человеком, которого и в средние века, и ныне,
знают как ал-Джайхани. Это произведение считалось автори-
тетнейшим источником информации. Списки его делали ещё в
XIX веке. Даже через столетия, таким образом, люди обраща-
лись к ал-Джайхани за информацией!
Проблематика, связанная с трактатом ал-Джайхани, имеет
особую значимость для отечественной историографии. Описа-
ние народов Восточной Европы анонимного автора, известное
в нашей литературе как «Анонимная записка», было, согласно
цитирующему её Абу Са'иду ‘Абд ал-Хаййу Ибн ад-Даххаку
175
Гардизи (писал между 1050 и 1053 гг.), почерпнуто им из
«Книги путей и государств» ал-Джайхани, трактата «Низость
мира» (Таваду' ад-Дунйа) и географии Ибн Хордадбеха1. Во-
прос о том, является ли «Анонимная записка» сочинением ал-
Джайхани, остаётся открытым до настоящего времени.
Главная причина того, что до сих пор остаются вопросы
по трактату ал-Джайхани, заключается в том, что книга до нас
не дошла. Исследовать её мы можем только по описаниям и
цитатам у других авторов. И здесь перед нами открывается
весьма интересная проблема, к изучению которой мы сейчас и
обратимся.
Итак, кто написал трактат ал-Джайхани? Авторство
обычно молчаливо приписывается Абу ‘Абдуллаху Мухамма-
ду Ибн Ахмаду ал-Джайхани, визирю саманидского эмира Бу-
хары Насра Ибн Ахмада (913/4-943), тому самому, которого
на аудиенции у правителя видел в 919 г. Ибн Фадлан2. Между
тем, в «Каталоге» (Фихрист) Ибн ан-Надима (писал в 987/8 г.)
сочинение «Книга путей и государств» приписывается Абу
‘Абдуллаху Ахмаду Ибн Мухаммаду Ибн Насру, визирю пра-
вителя Хорасана3. Знаменитый географ Йакут (1179-1229),
цитирующий Ибн ан-Надима, указывает, что эти сведения от-
носятся к Абу ‘Абдуллаху Ахмаду Ибн Мухаммаду ал-
Джайхани, который в 975-977 гг. служил в качестве визиря у
саманидского эмира Абу Салиха Мансура Ибн Нуха (947-977)
и был отстранён от должности после прихода к власти нового
правителя, Нуха Ибн Мансура (977-997)4. Визирем тогда стал
‘Абдуллах Ибн Ахмад ал-‘Утби.
К двум означенным ал-Джайхани вскоре присоединяется
третий. Андалусский географ ал-Бакри (ум. в 1094 г.) в одной
из цитат называет источником информации Абу-н-Насра
Са‘ида Ибн Галиба ал-Джайхани5. В свете этого взглянем на
цитаты из ал-Джайхани у ал-Идриси (1100-1165). Единствен-
ный раз, когда ал-Идриси называет имя ал-Джайхани (это про-
исходит в одной из цитат), в его тексте фигурирует Абу Наср6,
а не Абу ‘Абдуллах.
Так кто, всё-таки, написал трактат ал-Джайхани? Претен-
дентов трое - Мухаммад Ибн Ахмад, Ахмад Ибн Мухаммад и
Са‘иц Ибн Галиб Относительно Мухаммада у нас есть прямые
доказательства того, что он составил трактат «Книга путей и
176
государств». Гардизи прямо говорит, что Мухаммад ал-
Джайхани собирал географическую информацию о разных
странах, в частности, о землях румийцев, тюрок, Индии, Ки-
тае, Ираке, Сирии, Египте, Афганистане, Африке и Аравий-
ском полуострове7. Далее, ал-Мас‘уди (ум. в 956 г.) прямо
приписывает создание географического трактата Мухаммаду
ал-Джайхани8. Произведение, следовательно, было впервые
создано Мухаммадом ал-Джайхани. Ахмад ал-Джайхани, о
котором говорят Ибн ан-Надим и Иакут, скорее всего, перера-
ботал сочинение своего предшественника, создав новую книгу
под тем же названием.
А что тогда сделал Са’ид Ибн Галиб? Рискну выставить
на суд учёного сообщества одну гипотезу, кажущуюся мне
небезынтересной. Нетрудно заметить, что если на востоке ис-
ламского мира знали только Абу ‘Абдуллаха Мухаммада и
Абу ‘Абдуллаха Ахмада ал-Джайхани, то на западе, где рабо-
тали ал-Бакри и ал-Идриси, цитировали Абу-н-Насра ал-
Джайхани. Далее, для того, чтобы в западной части исламско-
го мира могли использовать труд ал-Джайхани, он должен был
как-то туда попасть. Но трактат ал-Джайхани, по свидетельст-
ву ал-Мукадцаси, состоял из семи томов9. В то же время, пу-
тешественник Ибн Хаукал (писал в 988 г.) утверждает, что во
время своих странствий никогда не расставался с трудами Ибн
Хордадбеха, ал-Джайхани и Кудамы Ибн Джа‘фара10. Крайне
неправдоподобно, чтобы Ибн Хаукал постоянно возил с собой
целую библиотеку. Вероятнее всего, он пользовался сокра-
щённым изложением трактата ал-Джайхани. Такое сокращён-
ное изложение, которое, судя по примеру Ибн Хаукала, реаль-
но существовало, имело куда большие шансы распространить-
ся по миру, чем полная, сложная для переписывания, версия
трактата. Если это предположение верно, то можно предпола-
гать, что события разворачивались следующим образом. Абу-
н-Наср Са‘ид Ибн Галиб, принадлежавший к роду ал-
Джайхани, составил краткое изложение знаменитой фамиль-
ной географии, вероятнее всего, в одном томе. Именно оно по-
пало в западную часть исламского мира и использовалось там
учёными как трактат ал-Джайхани.
Рамки настоящей работы не позволяют исследовать чем
был «трактат ал-Джайхани» по существу: какие сведения он
177
содержал и т.д. Свои соображения по этой теме я постараюсь
изложить в статье, подготавливаемой мной в настоящее время.
Примечания
1 Гардизи. Зайн ал-Ахбар. Тегеран, 1968. С. 279.
2 Ибн Фадлан. Рисала. Бейрут, 1959. С. 76.
3 Kitab al-Fihrist. Leipzig, 1871. Bd. 1. S. 138.
4 The Irshad al-Arfb ila Ma‘rifat al-Adib or Dictionaiy of Learned Men of
Yaqut. Leiden, London, 1909. P. 59. О дате назначения см. Гардизи.
Зайн ал-Ахбар. С. 164.
5 Ал-Бакри. Китаб ал-Масалик ва-л-Мамалик. Тунис, 1992. С. 145.
6 Al-Idnsi. Opus geographicum sive Liber ad eorum delectationem qui
terras peragrare studeant. Napoli; Roma, 1978. Fasc. 8. P. 934.
7 Гардизи. Зайн ал-Ахбар. С. 150.
8 Kitab at-Taribih wa’l-Ishraf auctore al-Masudi. Lugduni Batavorum,
1894 (Bibliotheca Geographorum Arabicorum. Vol. VUI). P. 75.
9 Descriptio imperii moslemici auctore al-Mokaddasi. Lugduni Batavo-
rum, 1877 (Bibliotheca Geographorum Arabicorum. Vol. III). P. 4.
Ибн Хаукал. Сурат ал-Ард. Бейрут, 1979. С. 284.
А.А.Мол чанов
СЕМЕЙНЫЙ ИМЕНОСЛОВ
В АВТОБИОГРАФИИ ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
(К ВОПРОСУ О ПУТЯХ УСВОЕНИЯ КНЯЗЬЯМИ
РЮРИКОВИЧАМИ ХРИСТИАНСКИХ ИМЕН)
«Поучение» Владимира Мономаха занимает особое место
среди памятников письменности Древней Руси. В нем не толь-
ко содержатся драгоценные свидетельства очевидца о важных
исторических событиях, но и сформулированы основопола-
гающие принципы, на которые при всех обстоятельствах при-
зван был ориентироваться справедливый и благонамеренный
государь. Поддержание легитимного порядка в княжеском ро-
де являлось неотъемлемым условием сохранения общего мира
и согласия, за что всегда ратовал Владимир Мономах. Среди
более частных моментов в практическом соблюдении тради-
ционных династических обычаев весьма существенное значе-
ние придавалось выбору имен для княжеских детей. Нарече-
178
ние новорожденного имело всякий раз конкретную мотиви-
ровку, которая далеко не всегда очевидна и зачастую нуждает-
ся в тщательной реконструкции.
В зачине "Поучения» Владимир (в крещении Василий)
Мономах говорит о получении им обоих своих личных имен -
христианского и «русского» («мирского», «княжеского») - по
воле деда, Ярослава Владимировича Мудрого1. Не приходится
сомневаться в том, что так он был назван в честь прадеда,
Владимира-Василия Святославича, крестителя Руси. Во мно-
гих других случаях о причинах наречения представителей ро-
да Рюриковичей можно судить лишь по косвенным данным.
Перед исследователями встала непростая задача выявить
закономерности бытования обеих групп личных имен, «рус-
ских» и христианских, в княжеском именнике. Следует отме-
тить, что на сегодняшний день в этом направлении уже дос-
тигнуты значительные успехи. Здесь особенно важны работы
А.Ф.Литвиной и Ф.Б.Успенского, в которых обильный онома-
стический материал анализируется под углом зрения совре-
менной методики комплексного источниковедения2. В них
именослов князей Рюриковичей домонгольского времени рас-
смотрен в широком историческом и этнокультурном контек-
сте3, что позволило выявить ряд характерных особенностей
функционирования исследуемого феномена и его эволюции.
Довольно подробно изучен при этом и вопрос о путях усвое-
ния правящей династией Древней Руси христианских имен.
Однако уже сделанные на сей счет наблюдения могут быть
дополнены.
Как известно, киевская княгиня Ольга, став христианкой,
приняла крестильное имя Елена. Избрав своей небесной по-
кровительницей св. равноапостольную Елену’ (мать Констан-
тина Великого)4, она была наречена также и в честь своей вос-
приемницы от купели - императрицы Елены, жены Констан-
тина VII Багрянородного5. Внук княгини Ольги Владимир
Святославич, решившись претендовать на руку византийской
принцессы, увереннее мог инициировать такое сватовство как
выходец из семьи, уже давно не чужой для Македонской ди-
настии. Ведь его бабка в свое время была официально призна-
на духовной дочерью императорской четы
Приняв христианство и вступив в желанный брак с визан-
179
тийской принцессой, Владимир Святой избрал себе крестиль-
ное имя Василий, несомненно в честь своего шурина - импе-
ратора Василия II. Но было ли это всего лишь выражением
почтения по отношению к новообретенному свойственнику и
номинальному сюзерену? На наш взгляд, есть основания ду-
мать, что Владимир Святославич склонен был подходить к
заимствованию иноязычных имен для членов своей семьи
прежде всего из соображений династического порядка. Имен-
но такую тенденцию выявляют конкретные антропонимы.
Вероятно, чуть позже Владимира Святославича был кре-
щен его двоюродный брат Константин Добрынин (сын Доб-
рыни Малковича, верного сподвижника равноапостольного
князя и его дяди с материнской стороны). Летописью он впер-
вые упоминается в связи с событиями 1018 г. как посадник-
наместник в Новгороде. Этот пост (тогда второй по значимо-
сти в Древнерусском государстве) Константин Добрынин за-
нимал, скорее всего, с 1016 г. и вплоть до 1030 г.6 Родился он,
судя по всему, в 980-х годах (видимо, в Новгороде, где в то
время посадничал его отец Добрыня). Наречение столь близ-
кого по родству к Владимиру Святославичу лица вполне мог-
ло состояться в честь византийского императора Константина
VIII, брата и соправителя Василия II. Аналогичное предполо-
жение возникает и относительно сына Владимира Святого -
Мстислава Храброго, будущего тмутороканского князя, тоже
получившего при крещении имя Константин (ум. в 1036 г.).
Династически мотивированным выглядит выбор и других
антропонимов для детей во Владимировом семействе. Рож-
денный от матери-болгарки Борис Владимирович, названный в
крещении Романом, получил имена, которые носили два по-
следних царя из династии Аспаруха - братья Борис П (969-972) и
Роман (969-997), приходившиеся двоюродными братьями Анне,
жене Владимира Святого. Небезынтересно, что упомянутый
Роман Болгарский был назван в честь своего прадеда с мате-
ринской стороны - византийского императора Романа I Лака-
пина (920-944). Внуком последнему (через его дочь Елену,
вышедшую замуж за Константина VII Багрянородного) при-
ходился также унаследовавший от него имя император Роман
П (959-963). отец Василия П. Константина VITT и Анны
Святополк Окаянный, усыновленный Владимиром Свято-
180
славичем сын его брата Ярополка, стал в крещении Петром
Это имя, как известно, приобрело особую популярность в Бол-
гарии в период длительного правления там царя Петра (927-
969), женатого на Марии, внучке Романа I Лакапина (от этого
брака и родились упомянутые выше болгарские цари Борис II
и Роман). Второй сын Владимира Святого от «болгарыни» -
Глеб - получил христианское имя Давид, которое носил преж-
де один из четырех братьев-лкомитопулов», основавших в
969 г. Западно-Болгарское царство. Ярославу Владимировичу
Мудрому, в крещении Георгию, довелось стать тезкой другого
видного деятеля истории Болгарии X в. - Георгия Сурсувула.
Последний приходился дядей (с материнской стороны) царю
Петру, был его опекуном и принимал активное участие в орга-
низации свадьбы своего венценосного племянника с дочерью
императора Романа I Лакапина. С именем самой этой царицы
можно сопоставить крестильное имя дочери Владимира Свя-
того Марии-Добронеги.
Как видим, у членов семьи Владимира Святого выявляет-
ся целый ряд имен, выбор которых может быть убедительно
объяснен лишь стремлением киевского князя закрепить воз-
никшие благодаря династическим бракам генеалогические
связи с издавна родственными друг другу правящими домами
Византии и Болгарии7 путем включения в именослов Рюрико-
вичей вполне определенных знаковых антропонимов.
Тенденция к прокламированию престижнейшего родства
русских князей с владыками Ромейской державы прослежива-
ется и в литературной традиции. Так, автор «Жития Владими-
ра» называет князей-мучеников Бориса и Глеба «сродниками»
не только Владимира Святого, но и Константина Великого, что
вполне понятно в свете «византийско-болгарско-русской» ди-
настической концепции. Ведь, по официальной версии, родо-
словная правящей в Византии и породнившейся с Рюриковичами
Македонской династии восходила к Константину Великому8.
Конечно, не исключено, что мотивировка наречения кня-
жеских детей даже в начальный период христианизации Руси
бывала разной. Возможно, крестильные имена не всегда выби-
рались исходя из наследственно-генеалогического принципа.
Например допустимо предположить что Мстислав Владими-
рович Тмутараканский нарек своего сына Евстафием (тот умер
181
в 1033 г., видимо, отроком) в честь константинопольского
патриарха Евстафия, занимавшего кафедру с 1019 по 1025 г.
Некоторые другие христианские антропонимы, вероятно, тоже
доставались княжеским отпрыскам по сугубо религиозно-
церковным мотивам. Но, как показывает сам ономастический
материал, большинство крестильных имен, попавших однаж-
ды по той или иной причине в княжеский именослов, обретало
со временем статус династийных9. Ярким примером такого
рода может служить случай с Владимиром Мономахом, опи-
санный им в автобиографии.
Примечания
1 Пользовался он и третьим именем - Мономах. Но оно было не лич-
ным, а родовым, унаследованным через мать от второго деда - ви-
зантийского императора Константина IX Мономаха. Для Византии
того времени и в последующие века наследование громких фа-
мильных прозваний, как по мужской, так и по женской линии, бы-
ло распространенным явлением.
2 Литвина А.Ф., 'Успенский Ф.Б. Выбор славянского и греческого имени
для русского князя // Становление славянского мира и Византия в
эпоху раннего средневековья. М, 2001. С. 55-61; они же. Пути усвое-
ния христианских имен в русских княжеских семьях XI - начала ХШ
в. // Религии мира. История и современность. 2002. М, 2002. С. 36-109;
Успенский Ф. Б. Скандинавы. Варяги. Русь. М., 2002. С. 21-63.
3 Важный сравнительный материал дают труды: Успенский Ф.Б. Имя
и власть: Выбор имени как инструмент династической борьбы в
средневековой Скандинавии. М., 2001; Пчелов Е. В. Генеалогия
древнерусских князей IX - начала XI в. М., 2001.
4 ПВЛ. СПб., 1996. С. 29.
5 Ср.: Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX-XI вв.
М., 1993. С. 111. Примеч. 8; он же. Древняя Русь на международ-
ных путях. М., 2001. С. 300.
6 Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 47-49, 51, 380. О
дальнейшей его судьбе см. также: Молчанов А.А. Новгородские со-
бытия 1054-1064 гг. и возникновение посадничества нового типа //
Вестник Московского университета. Сер. история. 1974. № 6. С.
81-83; он же. О времени основания Ярославля // Восточная Европа
в древности и средневековье. Спорные проблемы истории. М.,
1993. С. 56; Назаренко А.В. Древняя Русь. С. 484-489,492, 499.
7 Традиция заключения византийско-болгарских династических бра-
ков была возобновлена по инициативе Константинополя в 969 г.,
когда за малолетних сыновей императора Романа II, Василия и
182
Константина, сосватали близких родственниц (вероятно, племян-
ниц) царя Петра (Лев Диакон. История. V. 3).
8 Эта версия воспроизведена Продолжателем Феофана в биографии
Василия I (V. 3).
9 Имена, ставшие на Руси династическими, переходили по наследст-
ву и в другие европейские правящие дома. Ср., например, у венгер-
ских Арпадов: Борис (сын короля Кальмана Книжника и Евфимии,
дочери Владимира Мономаха, правнучки Константина IX Монома-
ха) и его сын Константин-Кальман. О миграции антропонимов, фи-
гурирующих в именнике Рюриковичей, в циркумбалтийской зоне
см.: Молчанов АА. Древнескандинавский антропонимический эле-
мент в династической традиции рода Рюриковичей // Образование
Древнерусского государства: Спорные проблемы. М., 1992. С. 44-
47; он же. Древнерусский антропонимический элемент в династиче-
ских традициях стран Балтии XII-XIII вв. // Восточная Европа в
древности и средневековье: Древняя Русь в системе этнополитиче-
ских и культурных связей. М., 1994. С. 24-26.
С.М. Перевалов
СПОСОБЫ И СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ
АВТОРСКОГО НАЧАЛА
В ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИХ «ТАКТИКАХ»
Трактаты по искусству тактики - самый распространен-
ный жанр древнегреческой военной литературы. Первые его
образцы появились еще в конце классики (IV в. до н.э., труды
Ксенофонта Афинского и Энея Тактика), окончательное
оформление жанра приходится на эпоху эллинизма (III—II вв.
до н.э.). Однако целиком (или почти целиком) до нас дошли
только три трактата более позднего, эллинистическо-римского
времени, все - из знаменитой флорентийской рукописи X в.
Laurentianus 55.4: «Тактическое искусство» Асклепиодота (I в.
до н.э.), «Тактическая теория» Элиана (ок. 106-113 гг. н.э.) и
«Тактическое искусство» Арриана (136/7 г. н.э.). Судя по ним,
тактические трактаты в римский период приобрели стандарт-
ную форму, мало приспособленную для раскрытия творческих
способностей автора. Тем не менее авторская оригинальность
проявлялась и здесь, так что мы можем говорить об опреде-
183
ленном развитии тактической литературы. Наша задача - вы-
явить, как отражается в трех «Тактиках» время и личность
конкретного автора.
Схематизм «Тактик» отчасти обусловлен самой природой
трактатов, выступавших в качестве популярных учебников по
древнему военному искусству (Stadler 1978. Р. 117; Campbell
1987. Р. 13 ff.; Devine 1989; 1995). Их предметом было греко-
эллинистическое военное дело, чье самостоятельное развитие
в основном закончилось уже к середине II в. до н.э. (за столе-
тие до Асклепиодота) вследствие захвата Македонии и Греции
римлянами (146 г. до н.э.). При отсутствии новых фактов из
реальной действительности поздние тактики, чтобы не отры-
ваться от материи предмета, должны были придерживаться
старых, сложившихся в эллинистическое время, образцов со-
ставления такого рода руководств, будь то форма, содержание
или конкретные детали. Та традиция трактатов по тактике, к
которой принадлежали три наших автора, сформировалась в
русле стоической философской школы, а вероятным прототи-
пом всех трех «Тактик» могла быть утерянная ныне «Тактика»
Посидония Родосского (135-51 гг. до н.э.).
«Тактики» обязательно включали следующие элементы
военного дела: разновидности войны (морской и сухопутной);
рода войск; структура армии (прежде всего пехотной фалан-
ги); боевые и походные порядки; передвижения; марши; ти-
пичные команды. Философский (проблемный) подход, проби-
вавшийся в ранних (начиная от софистов и Ксенофонта) про-
изведениях военной тематики, в трактатах римского времени
выражен слабо: на первый план выступили задачи каталогиза-
ции и систематизации военных знаний, а сами «Тактики» при-
няли форму’ специализированных технических трактатов, при-
надлежащих сухой, обращенной к мертвому прошлому, тео-
рии. Авторское начало, отражающее современность, при таких
условиях могло проявляться в: 1) авторских отступлениях, 2)
работе с источниками, 3) использовании исторических приме-
ров, 4) ссылках на современные события. При оценке новизны,
содержащейся в произведениях традиционной направленно-
сти, особенно важна личность автора, степень его незаурядно-
сти. наличие (или отсутствие) у него военного администра-
тивного или историографического опыта.
184
В самой ранней из уцелевших - «Тактике» Асклепиодота
- личность автора почти неразличима. Имя устанавливается из
заглавия произведения: «Тактическое искусство Асклепиодота-
философа». В списках военных писателей, приводимых позд-
ними авторами (Ае1. 1.2; Атт. 1.1; Ioan. Lyd. De mag. 1.47; TL
6.30; 7.86), такой тактики не значится. По мнению большинст-
ва исследователей, автором «Тактики» является слушатель
(auditor) Посидония Родосского по имени Асклепиодот, о ко-
тором мы знаем из «Естественных вопросов» Сенеки (Quaest.
Nat. 2.26.6; 30.1; 5.15.1; 6.17.3; 6.22.2). Но кроме приблизи-
тельной даты, этот вывод нам почти ничего не дает. В трактате
Асклепиодота нет абстрактных авторских рассуждений «об
искусстве полководца» (критика такого рода умственной иг-
ры: Cic. De orat. 2. 75-76), «лирических» отступлений, истори-
ческих примеров или параллелей, каких-либо других хроноло-
гических привязок, есть одна голая и сухая «тактико-техни-
ческая» материя, придающая всему сочинению тональность
работы, имеющей практическую направленность. Считается,
что перед нами - не оригинальное произведение, а скорее пе-
реложение, либо конспект «Тактики» Посидония (Asclepiodot
1992. Р. XII). Если эти рассуждения верны, то Асклепиодот-
тактик предстает скорее прилежным последователем стоиче-
ской военной теории, чем самостоятельным мыслителем.
«Тактика Элиана, в отличие от труда Асклепиодота включает
«Введение», или «Предисловие» (npooipiov), содержащее све-
дения об авторе (из других источников неизвестного), времени
и обстоятельствах создания произведения. Введение открыва-
ется посвящением правящему императору, имя которого чита-
ется как «Адриан» (prooem. 1), но на основании упоминания о
«его отце, божественном Нерве» (prooem. 3), все исследовате-
ли исправляют имя на Траяна (правил в 98-117 гг.). Указание
(prooem. 6) на то, что император (находящийся в Риме) пред-
водительствовал «в столь великих войнах» (т.е. Дакийских),
позволяет датировать трактат 106-113 гг., до начала Парфян-
ского похода (Devine 1989. Р. 31). В том же Введении присут-
ствует автохарактеристика Элиана как человека ученого, но
без военного опыта и не знакомого с состоянием дел в рим-
ской армии (prooem. 1-2) Тем не менее Элиан претендует на
практическую значимость своего труда, ссылаясь на соответ-
185
ствующий интерес к предмету' известного военного деятеля,
консуляра Фронтина (ум. в 103 г.), автора собственных работ
по тактике (Ае1. 1.2), с которым Элиан встречался в Форми
(prooem. 3). Имея в виду' практическуто пользу, Элиан предпо-
слал трактату оглавление (из 113 пунктов) с тем, чтобы импе-
ратор мог быстро найти нужную ему информацию (prooem. 7).
Таким образом, «Тактика» Элиана отражает возрастание
авторского, личностного начала. Он поставил цель ввести
трактат технического назначения в сферу литературы. Он дает
характеристику трудам своих предшественников (Ае1. 1.2) как
работам узкоспециальным (Ае1. 1.3), и формулирует новую
задачу: писать популярным языком не для знатоков, а для лю-
бителей военного дела, разъясняя при необходимости трудные
военные термины (Ае1. 1.4-6; ту же заявку мы находим у Ар-
риана: Агг. 1.2-3). Трактат Элиана (в сравнении с Асклепиодо-
том) действительно отмечен стремлением расширить предмет
и придать изложению литературную форму, в том числе за
счет привлечения дополнительного материала: он цитирует
Гомера (Ае1. 1.1; 41.1-3), Платона (Ае1. 1.7), Энея Тактика и
Полибия (Ае1. 3.4), упоминает Полибия (Ае1. 19.10); расцвечи-
вает стандартное описание отдельными историческими при-
мерами, именами исторических деятелей: Ясона Фессалийско-
го (Ае1. 18.2), Филиппа (18.4) и Александра Македонских (Ае1.
34.4). Попытку автора создать популярный, предназначенный
для широкого читателя трактат по военному искусству, види-
мо, можно считать удавшейся: Элиан был наиболее читаемым
греческим военным писателем в Византии и средневековой
Европе, и его работа выдержала 48 изданий на греческом, ла-
тинском, итальянском, французском, английском, немецком и
датском языках в течение XV-XIX вв. (Hahlweg 1987. S. 302-305).
Главный недостаток «Тактики» Элиана - отсутствие совре-
менного (римского) материала и непрофессионализм автора -
отчасти был преодолен в работе третьего тактика - Арриана.
Биография Флавия Арриана (ок. 86 - после 161 г.), рим-
ского консула ок. 129 г., наместника провинции Каппадокия в
131-137 гг., известна гораздо лучше, чем других греческих
тактиков. В истории греческой литературы Арриан оставил
след как философ, историк, наконец — как военный писатель.
В последние два-три десятилетия выявилась особая значи-
186
мость его «Тактики», «изучение которой привело к революции
в нашем понимании военной техники как эллинистических
государств, так и римлян, более того - даже персов и карфаге-
нян» (Devine 1993. Р. 316). Первая часть «Тактики» Арриана
(Ап. 1-32.2) имеет много обшего - вплоть до дословных сов-
падений - с «Тактикой» Элиана (напр. Ае1. 25.5 = Ап. 21.3),
что и вызвало к жизни теорию о двух вариантах одного и того
же произведения (Kochly, Riistow 1855). Но при внимательном
чтении выявляются их существенные различия, основная при-
чина которых - в личности Арриана, бывшем - в отличие от
Элиана, во-первых, практическим военным, и, во-вторых, ис-
ториком, возможно, уже написавшим «Анабасис Александра»
(Bosworth 1972. Р. 185).
В первой части «Тактики» (Ап. 1-32) Арриан перераба-
тывает стандартный греческий материал, во второй (Ап. 33-
44) вводит оригинальный римский. Формулируя цель работы,
Арриан повторяет мысль Элиана о необходимости пояснять
военную терминологию для незнакомых с предметом любите-
лей (Ап. 1.2-3), но реализует эту установку более последова-
тельно, с учетом собственного военного и писательского опы-
та. Стремясь к ясности и «краткости» (Ап. 32.2), Арриан ис-
ключает из рассмотрения вышедшие из употребления назва-
ния подразделений элефантерии и боевых колесниц (Ап. 19;
ср.: Asci. 8; Ael. 22.1), упрощает описание ромбовидных бое-
вых порядков в кавалерии (Ап. 17.3; ср.: Asci. 2-9; Ael. 1.5;
18.1), сокращает с 44 (у Элиана) до 18 число отдаваемых ко-
мандирами команд (Ап. 22; ср.: Ael. 42) и т.д. С другой сторо-
ны, Арриан добавляет ряд новых технических деталей, явно на
основе собственного военного опыта (Ап. 16.8 - о преимуще-
ствах заостренного строя при поворотах; Агг. 25.7 - об опас-
ности перестроений вблизи противника; Ап. 12.6-10 - об ис-
пользовании сариссы и др.). Арриан вводит дополнительно
исторические примеры: о слонах эфиопов и карфагенян (Ап.
2.2), колесницах времени троянской войны и у персов (Ап.
2.5, ср.: Ап. 19.2), вооружении и тактике аланов, сарматов,
армян, парфян (Ап. 4.3; 4.7; ср. Ап. 11.2; 16.6), о «косом» кли-
не Эпаминонда под Левктрой и Мантинеей (Ап. 11.1-2), а
также неоднократно ссылается на своего любимого писателя
187
Ксенофонта Афинского (Агг. 6.3; 29.8; скрытая ссылка Ап.
2.4-5 = Хеп. Суг. 6.1.51-52; 6.4.2).
Уже первая, посвященная греческому военному делу,
часть «Тактики» содержит римский материал (Ап. 3.5; 4.7-9;
11.4-6; 18.3), выполняющий, однако, сугубо иллюстративную
роль. Для более полного раскрытия «римской» темы Арриан
пишет новаторскую, не имеющую аналогов, работу о конных
упражнениях в современной ему римской армии, т.н. «кавале-
рийский трактат» (Ап. 33-44), стиль и терминология которого
радикально отличается от первой, антикварной части «Такти-
ки» (Ап. 1-32). В «кавалерийском трактате» дано живое и под-
робное описание маневров римских кавалеристов, подчеркну-
та роль Адриана (император 117-138) в проведении военных
реформ (Ап. 42.2; 42.4; 44.1), проведена мысль об открытом
для усвоения достижений других народов (кельтов, иберов,
сарматов, аланов, армян, парфян), направленность римской
цивилизации. Арриан предпринял весьма интересную попытку
совместить интерес к прошлому с интересом к современности
в рамках одного произведения, но без единой, объединяющей
греческий и римский опыт, концепции.
Литература
Журенко Н.Б. Риторика и классическая проза (о семантике рядов
однокоренных слов у Ксенофонта) // Античная поэтика. Ритори-
ческая теория и литературная практика. М., 1991. С. 106-134.
Кучма В.В. Очерк античной военно-теоретической литературы // Во-
енная организация византийской империи. СПб., 2001. С. 11-36.
Aeneas Tacticus, Asclepiodotus. Onasander. London; Cambridge, 1923.
Asclepiodote. Traite de Tactique / Texte etabli et traduit par L. Posnanski.
Paris, 1992.
Bosworth A.B. Arrian’s Literary Development // CQ. 1972. Vol. 22. P. 163-185.
Bosworth A.B. Arrian and Rome: the Minor Works // ANRW. 11.34. 1993.
P. 226-275.
Bowie E.L. Greeks and Their Past in the Second Sophistic // Past and
Present. 1970. 46. P. 3-41.
Campbell B. Teach Yourself how to be a General // JRS. 1987.77. P. 13-29.
DainA. Les strategistes byzantins // TM. 2. Paris, 1967. P. 317-392.
Devine A.M. Aelian’s Manual of Hellenistic Military Tactics: A New
Translation from the Greek with an Introduction // The Ancient
World. 19. № 1-2. 1989. P. 31-64.
Devine A.M. Arrian’s «Tactica» // ANRW. 1993. II.34.1. P. 312-337.
188
Devine A.M. Polybius’ Lost Tactica: The Ultimate Source for the Tactical
Manuals of Asclepiodotus, Aelianus, and Arrian? // Ancient History
Bulletin. 1995. № 9. P. 40-44.
Flavii Arriani quae extant omnia / Ed. A.G. Roos et G. Wirth. Lipsiae,
1968. Vol. II.
Groningen BA. van. General Literary Tendencies in the Second Century
A.D. //Mnemosyne. 1965. Vol. 18. Fasc.l. P. 41-56.
Hahlweg W. Die Heeresreform der Oranier und die Antike. Osnabriick, 1987.
Kochly H., Riistow W. Griechische Kriegsschriftsteller, griechich und
deutsch mit Kritischen und erklarenden Anmerkungen. Leipzig, 1855.
II Theil. 1. Abteilung.
Stadter Ph.A. The Ars Tactica of Arrian: Tradition and Originality // CPh.
1978. Vol. 73. № 2. P. 117-128.
Stadter Ph.A. Arrian of Nicomedia. Chapel Hill, 1980.
Wheeler E.L. The Occasion of Arrian’s Tactica // GRBS. 1978. Vol. 19.
№.4. P. 351-365.
A.E. Петров
ОСОБЕННОСТИ ОТРАЖЕНИЯ
АВТОРОМ «СКАЗАНИЯ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ»
БОГОСЛУЖЕБНОЙ ПРАКТИКИ РУБЕЖА XV - XVI вв.:
К ВОПРОСУ О «ЦЕРКОВНОЙ РИТОРИКЕ»
СРЕДНЕВЕКОВОГО ПАМЯТНИКА*
«Сказание о Мамаевом побоище» - исторический памят-
ник, к изучению которого обращался целый ряд выдающихся
историков и филологов1. Обилие открытий и уточнений, свя-
занных с историей русской средневековой повести, отнюдь не
сняло всех спорных вопросов истории «Сказания о Мамаевом
побоище» и изучения событий Куликовской битвы в целом.
Большинство исследователей отмечали «церковно-рито-
рический» характер «Сказания», однако, специального иссле-
дования этого аспекта до сих пор не предпринято. Рассмотре-
ние литургического контекста «Сказания» позволяет глубже
осознать механизм и практику появления в тексте средневеко-
вого памятника очевидных несообразностей и ошибок, а также
некоторых сообщений, традиционно воспринимаемых в каче-
стве достоверных исторических фактов и благодаря популяр-
189
ности этого источника кочующих по страницам как научных,
так и художественных произведений о Куликовской битве.
Специальный анализ «церковной риторики» позволяет вы-
явить существование особого литургического контекста «Ска-
зания», а также дает возможность иначе взглянуть на пробле-
мы истолкования содержания памятника, его датировки и ис-
торической репрезентативности сообщаемых в нем сведений.
Изучение действа в «Сказании» как круга церковной
службы и, с другой стороны, обнаружение конкретных парал-
лелей текста памятника с богослужебными текстами (Апостол,
Евангелие, Псалтырь, Октоих, Паремийник, Минеи и др.) дает
возможность сделать заключение о том, что историческая ин-
формация «Сказания» находится в подчиненном положении
по отношению к литургическому контексту повести. Больше
того, в некоторых случаях появление того или иного истори-
чески не достоверного персонажа или эпизода чаще всего
продиктовано логикой развития именно этой сюжетной линии.
Сопоставление текста повести с фрагментами богослу-
жебных и популярных духовных четьих книг позволяет за-
ключить, что заимствования делались не из Библии «вообще»,
а из конкретных, чаще всего, служебных текстов. Заимствова-
ния подчинены строгой логике развития темы богослужения
(битва с «неверными» - служение; победа - результат служ-
бы). Здесь мы имеем дело с авторским осмыслением, прежде
всего, богослужебного текста и заключенных в нем образов.
Очень показательна в этом смысле система библейских обра-
зов и молитвенных обращений, представленных в «Сказании».
Чаще всего автор прибегает к цитации или же пересказу фраг-
ментов Псалтыри, Евангелия и Апостола. Именно эти книги
лежат в основе большинства чтений и песнопений православ-
ного богослужения. В православных храмах за общественным
богослужением Псалтырь прочитывается полностью в течение
недели, а в дни Великого поста - дважды в неделю.
Текст «Сказания» изобилует цитатами из Апостола и
Псалтыри. Они равномерно разместились в тексте повести.
Каждый смысловой фрагмент памятника акцентируется с по-
мощью библейской выдержки (чаще именно апостольской или
псалма) Апостольская или же пророческая мудрость сопро-
вождает каждый пункт развития повествования и каждый по-
190
ворот сюжета. Автор «Сказания» весьма вольно обращается с
текстом Псалтыри: он позволяет себе сокращения, соединение
цитат из разных псалмов в одно изречение, составление целых
фрагментов текста. Видно, что книжник, создавший «Сказа-
ние», весьма свободно владел Псалтырью: не просто знал наи-
зусть многие псалмы, но мог без труда использовать их в со-
ставлении собственного текста. Даже неточное цитирование,
иногда встречающееся в тексте «Сказания», не нарушает са-
мой сути - смыслового содержания псалма. Те же особенности
наблюдаются и по отношению к другим библейским чтениям,
использованным автором «Сказания».
Обзор библейских цитат в тексте «Сказания» не позволяет
утверждать об использовании автором повести каких-либо
конкретных переводов Библии или определенных библейских
книг. Наоборот, особенности цитирования Писания таковы,
что можно предполагать обращение автора первоначального
«Сказания» к собственной памяти и опыту. В данном случае
автор воинского сочинения выступает не как дотошный книж-
ник-компилятор, скрупулезно соблюдающий точность цита-
ции, а скорее как хороший повествователь, умело и к месту
припоминающий необходимые авторитетные выдержки и
примеры, многие из которых неоднократно повторяются вслух
в православных храмах за общественным богослужением.
В образной и сюжетной системе «Сказания» весьма от-
четливо выделяются богослужебные круги: годичный (ему
соответствует праздник Рождества Богородицы), недельный -
Распятие Христа, особо поминаемый церковью в пятницу, и
суточный (внутренняя хронология повести выстроена по
принципу суточного богослужения: вечерня-сторожи-утреня-
часы-обедня). Событие прочно утверждается в годовом и не-
дельном круге церковной службы привязкой к абсолютной
хронологической дате: 8 сентября Рождеству Богородицы,
пятнице2. Здесь, как уже отмечалось исследователями, содер-
жится хронологическая ошибка: 8 сентября 1380 года в дейст-
вительности приходилось не на пятницу, а на субботу'. Воз-
можно, автор пошел на такое искажение ради того, чтобы от-
метить в недельном богослужебном круте день особого почи-
тания страданий Христа. Не случайно в тексте «Сказания» ви-
дим неоднократные упоминания Христова или Живоносного
191
Креста. Мотив крестных страданий Христа проходит красной
нитью через повествование. Душевные колебания и страдания
князя Дмитрия перед лицом надвигающейся опасности отчас-
ти уподобляются мочениям Иисуса
С самого начала действие повести разворачивается, сле-
дуя распорядку суточной церковной службы. Здесь один из
главных авторских приемов - это почасовые хронологические
указания. В описании битвы указания прямые, а в описании
похода и подготовки к сражению они носят переносно-
символический характер. Именно суточный круг церковной
службы дал автору «Сказания» ту необходимую хронологиче-
скую канву, которая придает всему описанию такую строй-
ность, символичность и нарочитую «достоверность».
В Православной церкви литургический день начинается с
захода солнца, следуя библейскому рассказу о творении: «И
был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1, 5.). Вечерняя же
служба всегда начинается с чтения вечернего псалма: «Солнце
позна запад свой. Положил еси тьму и бысть нощь» (Пс. 103.
1, 24.). Сутки же делились на ночное и дневное время. День
состоял из 12 часов, а ночь из 4 сторож по 3 часа в каждой.
В тексте «Сказания» службы церковного дня приурочены
к конкретным воинским эпизодам куликовских событий. Ли-
тургический хронометраж проведен через все повествование.
События, связанные с подготовкой битвы, сборами в поход и
движением к Дону, разворачиваются на фоне сообщений о
сторожах.
В рамках литургического контекста четко выделяется мо-
тив покровительства и заступничества всей Православной
церкви за князя и воинство (троичные пророчества и благо-
словения церковных владык; неоднократные обращения к
примеру, покровительству, опыту Церкви небесной). Автор
свободно и непринужденно оперирует библейскими притчами,
сравнениями и уподоблениями тем или иным персонажам. В
результате перед нами развернулась целая галерея образов
святых и персонажей Священной истории, напоминающая
своей стройностью православный иконостас. Автор через на-
зидательные примеры, связанные с этими персонажами, упо-
добления поступков героев повести свершениям этих христи-
анских святых, и сюжеты, описывающие прямое вмешательст-
192
во небесных сил в земное противостояние, доносит до своего
читателя идею Божественного покровительства русскому во-
инству и возглавляющим его князьям.
Особенностью, проявившейся в «Сказании», является отсут-
ствие признаков утонченного богословия. Здесь налицо удачное
использование широко известных, популярных служебных тек-
стов и образов понятных всем прихожанам, иными словами сле-
дование богослужебным традициям. Это обстоятельство позво-
ляет не исключать из списка возможных авторов «Сказания»
вполне светских по своему происхождению книжников.
Наконец, характер заимствованных из богослужебных
книг фрагментов дает возможность несколько уточнить и да-
тировку памятника. Тексты богослужебных вставок несут в
себе отпечаток уже установившихся норм Иерусалимского
устава, распространение которого связано с деятельностью
митрополита Киприана и его последователей3. Сложившийся в
XI веке Иерусалимский устав (или иначе - устав Саввы Освя-
щенного) лишь в XIV столетии был принят в качестве обще-
церковного на православном Востоке. В начале XV-ro был
сделан первый русский перевод устава, к этому же времени
относятся труды митрополита Киприана по приведению в со-
ответствие с этим уставом русских богослужебных книг и
церковной практики. Однако эти мероприятия еще не означа-
ли коренной перемены в православном укладе русских земель,
и почти повсеместно служба отправлялась по нормам привыч-
ного Студитского устава. Лишь ко второй половине XV века
существенное число приходов перешли на устав Саввы Освя-
щенного. Это заставляет с сомнением отнестись к предлагае-
мой некоторыми учеными датировке «Сказания» 90-ми годами
XIV века - первой половиной XV века4 и дает основания рас-
сматривать «Сказание о Мамаевом побоище» в комплексе с
другими памятниками публицистики и идейной мысли второй
половины XV - начала XVI столетия.
Примечания
* Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 02-01-16235а.
Литературу см.: Дмитриев Л.А. Сказание о Мамаевом побоище И
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1988. Втор,
пол. X1V-XV1 вв. Ч. 2. С. 371-384.
193
2 Повести о Куликовской битве. М. 1959. С. 66.
3 Мещерский Н.А. Из наблюдений над текстом «Сказания о Мамае-
вом побоище» // ТОДРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 410.
4 Мансветов И.Д. Митрополит Киприан в его литургической дея-
тельности. М., 1882. С. 3-6.
В.Я. Петрухин
НИКОН И ТМУТОРОКАНЬ:
К ПРОБЛЕМАМ РЕКОНСТРУКЦИИ НАЧАЛЬНОГО
ЛЕТОПИСАНИЯ
Собственно текстологические задачи по исследованию
истории начального летописания постоянно осложняются тра-
дициями «исторической» школы - стремлением непременно
отыскать «авторов» (и «заказчиков») летописных сводов, при
том что сами эти «авторы», включая Нестора, не называли се-
бя. Это отношение к авторству характерно для летописцев -
ведь они не были «авторами» фиксируемой ими истории.
Тем не менее, очевидные следы индивидуальной - автор-
ской и редакторской - работы прослеживаются в летописных
текстах, что «провоцирует» на поиск тех исторических персо-
нажей, которые могли участвовать в составлении этих текстов.
Одним из таких авторов со времен А.А.Шахматова считается
Никон Великий - один из основателей Киево-Печерского мо-
настыря (поселился вместе с Антонием в пещерке на берегу
Днепра в 1058 г.). Никон был книжником - и не только читал
«из книг», поучая братию, но и «делающу книгы», нити для
переплетения которых плел сам Феодосий Печерский.
Но «делание» и даже «писание» книг еще не означает со-
ставления летописи (ср. проблему участия Сильвестра в на-
чальном летописании). Увязать работу Никона с составлением
начальной летописи Шахматову удалось в результате тексто-
логических наблюдений. Целый пласт летописных известий,
повествующих о событиях в Киеве и Тмуторокани в 1061—
1073 гг., составлен, по его мнению, с позиций очевидца, пред-
ставляет погодные записи (иногда с упоминанием дня): в це-
лом эти записи соотносимы со временем пребывания Никона в
194
Тмуторокани и Киеве. Поиски иных следов работы Никона
над летописью привели уже к более сомнительным гипотезам,
не связанным с собственно текстологией. Поскольку тмугоро-
канские сюжеты связаны с хазарами, то и рассказ о хазарской
дани с полян приписывается Никону. Ему же Д.С.Лихачев был
склонен приписывать и новгородскую легенду о призвании
варягов, которую должен был поведать летописцу новгородец
Вышата, бежавший в Тмуторокань в 1064 г. вместе с Рости-
славом Владимировичем, и прочие новгородские известия,
включая известия о восстании волхвов (под 1071 г.). Тут мож-
но вспомнить и о том, что Ростислав назвал своего сына Рю-
риком, демонстрируя «старейшинство» новгородского стола.
Никону же приписывается Корсунская легенда о крещении
(ибо он мог по пути в Тмуторокань посетить и Корсунь.
В концепции Шахматова - Приселкова - Лихачева Никон
оказывается создателем собственно русского летописания: им
введена система погодных записей, рассказано о происхожде-
нии Киева и княжеской династии. Более того, если продолжить
эту концепцию и признать, что Никон объединил трех варяжских
князей родством, то шахматовская реконструкция свода 1073 г.,
начинающаяся рассказом о трех братьях - основателях Киева
и трех варяжских князьях и завершающаяся рассказом о «ко-
торе» трех Ярославичей с напоминанием о заповеди не нару-
шать «предела братня», будет выглядеть вполне законченной.
Что касается авторства Никона, то проблема осложняется
тем, что «точные» тмутороканские известия не прекращаются
с возвращением Никона в Киев (где он стал игуменом Печер-
ского монастыря в 1078 г. и управлял им до смерти в 1088 г.).
Летопись продолжает внимательно следить за тмуторокански-
ми князьями-изгоями, угрожающими Русской земле (под 1077,
1078, 1079, 1081 гг.), с тем же лейтмотивом братней любви.
Тмуторокань не представляла самостоятельного интереса для
русского летописания, ибо летопись не знает ни времени, ко-
гда она оказалась под властью Руси (Владимир сажает туда
Мстислава - под 988 г., - когда город уже был русским), ни
даже времени потери этого города. Более того, тмуторокан-
ские известия 1065-1066 гг. о Ростиславе разделены рассуж-
дением очевидцев которые видели комету и другое знамение
- уродца, выброшенного на берег из киевской речки Сетомли.
195
Вставной характер этого пассажа, вводимого фразой «в си же
времена» (так же вводится и рассказ о волхвах под 1071 г.),
его связь с известием 1065 г. о начале рати Всеслава, при том,
что сама комета, по данным астрономии, была видна в апреле
1066 г., не снимает проблемы: напротив, появляются основа-
ния предполагать, что текст о Ростиславе Тмутороканском не
был разбит на погодные записи - по М.Х.Алешковскому, они
появились у печерского составителя ПВЛ не ранее 1091 г. Сам
Шахматов предполагал, что свидетельство многих очевидцев,
которые видели («позоровахом») чудо в Сетомле, отражает
«совокупную работу» братии над монастырской летописью.
Непросто связать с Никоном и ранние тмутороканские из-
вестия: знаменитый рассказ 1022 г. о единоборстве Мстислава
и Редеди едва ли являет собой запись тмутороканского
«фольклора» - это церковное предание об основании обетной
церкви Богородицы в Тмуторокани, которое тождественно по
структуре другим летописным преданиям, в том числе преда-
нию об основании Переяславля (на месте поединка с печенежи-
ном, 992 г.) и церкви Преображения в Василеве (996 г.).
Сказание о хазарской дани с полян и вовсе не имеет от-
ношения к Тмуторокани, зато вписывается во вполне книжный
контекст Начальной летописи - завершает космографическое
введение к ПВЛ. В реконструкцию Первого Печерского свода
1073 г., приписываемого Никону, Шахматов не включил кос-
мографическое введение, начав восстанавливаемый текст о
начале Русской земли прямо с рассказа о Кие, Щеке и Хориве,
который возводил к Древнейшему своду 1037 г. Поэтому уни-
кальным оказывается и библейский комментарий к сказанию о
хазарской дани, где русский книжник сравнивает грядущее
освобождение от хазарской дани с освобождением евреев из
египетского плена - далее, вплоть до рассказа о крещении
Ольги (где опять-таки упоминается спасение Моисея от фа-
раона) такого комментария нет. Конечно, библейские ассоциа-
ции могли возникнуть у Никона, знавшего о хазарской дани со
славян и о том, что «владеють бо Козары Рустьии кънязи и до
днешняго дьне» в Тмуторокани; А.А.Гиппиус предположил,
что именно библейский комментарий был вставкой к легенде
о хазарской дани, читавшейся, вопреки Шахматову, уже в
Древнейшем своде.
196
Реконструируемый же Шахматовым свод 1073 г. заверша-
ется опять-таки библейским комментарием, непосредственно
связанным с историей Русской земли в целом: распри трех
Ярославичей ассоциируются с преступлением потомков Хама
- «преступиша сынове Хамове на землю Сифову и по 400 лет
отьмыцение прияша от Бога; от племене бо Сифова суть ев-
реи, иже избиша Хананеиско племя, въсприяша свои жребии и
свою землю; пакы преступи Исав заповедь отьца своего и прия
убийство; не добро бо есть преступати предела чюжого» (ср.
ПВЛ под 1073 г.). Этот комментарий напрямую отсылает к
«заповеди» Ярослава сыновьям, который, по Шахматову, так-
же составлен Никоном: С.Франклин показал, что заповедь эта
цитирует слова Исаака (брата Исава), сказанные 12 сыновьям
в известном псевдоэпиграфе «Книга юбилеев» (или «Малое
бытие», XXXVI, 1-12). Но «Книга юбилеев» цитируется также
в другом, не менее показательном для истории Ярославичей
фрагменте - в космографическом введении, где «Сим же и
Хам и Афет, разделивше землю, жребьи метавше, не престу-
пати никому’ же в жребий братень». Далее тот же источник
используется для описания Вавилонской башни и расселения
языков, среди которых уже летописец помещает словен, сев-
ших на Дунае, и оттуда дошедших до Днепра «и нарекошася
поляне» и т.д. Русский книжник использовал библейскую тра-
дицию последовательно, а не только для иллюстрации русских
событий, связанных с хазарской данью или распрями трех
Ярославичей: в этом библейском контексте и легенда о хазар-
ской дани как об освобождении от египетского плена оказыва-
ется «на месте», ибо расселение славян в Среднем Поднепровье,
в будущей Русской земле, изображается как обретение Земли
обетованной после Исхода. Такой подход был свойствен уже
древнейшей русской книжности: ср. «Слово о законе и благода-
ти» Илариона (показательно, что «романтическая» гипотеза При-
селкова отождествляет Илариона с Никоном в монашестве).
Летописцу' не была известна собственно «Книга юбилеев»
- он пользовался хронографической компиляцией, которую
В.М.Истрин назвал Хронографом по великому изложению.
Тот же Истрин усматривал в Хронографе образец для Началь-
ной летописи, составленной в княжение Изяслава Ярославина
в 1050-е гг. Очевидно, что Хронограф действительно был об-
197
разцом для текста, завершающегося летописным известием
1073 г. и актуализировавшего «исторический» мотив трех
братьев - от разделения земли между сыновьями Ноя до прав-
ления трех Ярославичей’ комментарий из Хронографа дан и к
«киевской» статье о знамениях 1065 г. Но очевиден ли «пере-
рыв» в летописной традиции после того, как предполагаемый
обличитель Святослава, «преступившего заповедь отню», Ни-
кон вновь удалился из Киева в Тмуторокань? На первый
взгляд - да, ибо под 1074 г. в летописи помещен совершенно
самостоятельный текст о Феодосии Печерском. Но текст этот
разрывает (хотя и «кстати») статью об основании Печерской
церкви, которая продолжается... опять-таки обличением Свя-
тослава под 1075 г., который «величался», показывал немец-
ким послам свое богатство, и это обличение опять-таки сопро-
вождается библейским комментарием об Иезекии, хвалящимся
перед послами ассирийскими. Шахматов должен был и этот
текст приписать Никону, опираясь уже на соображение о
свойственных ему книжных параллелях, что уже совершенно
размывает реконструируемый им свод 1073 г.
Что касается мотива «трех братьев», на первый взгляд ха-
рактеризующего «свод 1073 г.», то нельзя забывать о его акту-
альности для Нестора-летописца: в «Житии Феодосия Печер-
ского» распря трех Ярославичей характеризуется словами,
близкими летописным («бысть в то время съмятение некако от
всълукавааго врага в трех князьях»). Нестор, описавший жиз-
ненные перипетии Никона в том же житии, ничего не сказал о
его занятии летописью.
А.В. Подосинов
АВТОРСКОЕ НАЧАЛО
В АНТИЧНЫХ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ
ПРОИЗВЕДЕНИЯХ
Античная литература послегомеровского периода - в
принципе литература авторская. Античный индивидуализм,
будучи следствием эмансипации личности в условиях полис-
ной демократии, ярко проявился в литературном творчестве
198
греков и затем римлян. Авторское начало сказывалось не
только в идеологических и эстетических особенностях литера-
турного произведения, которые свойственны любому, в том
числе и намеренно анонимном}7 труду, но и в прямом диалоге
автора с читателем, в монологе от лица автора, раскрывающе-
го свои мысли, чувства и устремления, в различных ремарках
и замечаниях от первого лица. Это характерно для эпоса и ли-
рической поэзии, художественной прозы, произведений исто-
риографии и т.д. Представляется важным и интересным про-
анализировать, как ведут себя авторы специальной, «техниче-
ской» литературы, призванной сообщать специальные знания
в специальных областях, будь то военное дело, медицина, ас-
трономия, сельское хозяйство, архитектура или география.
Такого рода литература дошла до нас в большом количестве.
Цель данной работы - проследить некоторые аспекты автор-
ского начала в античной географической литературе.
Античная география оставила памятники весьма разнооб-
разные. От чисто технических описаний принципов создания
карт мира (как, например, в «Географии» Птолемея), которые
должны были быть интересны только узкому кругу специали-
стов, до риторически украшенных поэтических произведений,
претендующих быть «литературой» и призванных служить ши-
рокому кругу читателей (какова, например, «Периегеса» Дио-
нисия Александрийского) - таков диапазон жанрово-стилис-
тических особенностей географических сочинений и литера-
турных претензий авторов, пишущих на географические темы.
Ясно, что цели и задачи этих двух крайних направлений в
географической литературе сильно различались, они имели
разные языки, разные «поэтики», свой круг читателей и оста-
вили разный след в духовной жизни античности.
Античную географическую литературу можно разделить
на несколько жанров, или направлений, отличающихся по их
отношению к тому, что мы называем литературой.
1. Чисто научная специальная литература почти в со-
временном смысле этого слова, т.е. повествующая об откры-
тиях или взглядах автора на географию. По-видимому, к этому
направлению можно причислить архегетов географии милет-
цев Анаксимандра и Гекатея. возможно. Пифея. Эвдокса. Эра-
тосфена, Гиппарха, Серапиона Антиохийского, Дикеарха, По-
199
сидония, Стратона, Артемидора, Исидора, Марина Тирского,
Птолемея и некоторых других, от которых зачастую сохрани-
лись лишь имена и названия их произведений. Сюда же можно
отнести сочинения практической географии, дорожные спра-
вочники типа «Перилла» Скилака, который служил чисто
практическим целям, или «Перипла Черного моря» Арриана,
который представлял собой отчет императору Адриану о пути,
проделанном автором вдоль черноморского побережья; сюда
же относятся различные периэгесы, периоды, периплы, итине-
рарии (типа «Итинерария Антонина») и др. Претензия этих
сочинений (особенно последних) на литературность, очевид-
но, близка к нулю, поскольку такого рода произведения были
рассчитаны на коллег-профессионалов и апеллировали к узкой
аудитории.
2. Научно-популярная географическая литература,
опосредующая географические знания для широкого круга
читателей и написанная, в основном, любителями. Сюда мы
отнесем Страбона (страноведение с политическим уклоном),
Помпония Мелу (риторизация географии), Плиния Старшего
(включение географии в энциклопедический свод всех наук),
Солина (логический конец-апофеоз этой линии — выборка
занимательных географических сюжетов). Естественно, что
литературная сторона таких трудов имела гораздо большее
значение как для автора, так и для читателей.
3. Третье направление в географической литературе пред-
ставлено поэтическими дидактическими сочинениями, от-
ражающими в поэтическом виде географические представле-
ния своего времени: это произведения Псевдо-Скимна, Дио-
нисия, сына Каллифона, несохранившееся сочинение Алек-
сандра из Эфеса (современника Цицерона) о троичном мире
(«De orbe tripertito») с латинским переложением Баррона Ата-
цинского, «Периэгеса» Дионисия из Александрии с латински-
ми переводами-переложениями Авиена и Присциана и неко-
торые другие. Здесь нередко восприятие автором себя как на-
стоящего поэта, а своего произведения - как высокой поэзии.
Остановимся подробнее на анализе этих трех направле-
ний в свете нашей постановки вопроса, а именно, попробуем
понять и проанализировать самоощущение автора в рамках
общелитературного процесса, его оценку своего труда, его
200
ожидание суда публики, его обращение к адресатам и круг его
читателей, степень литературности (=риторизации) его сочи-
нения и т.д. Материал для такой оценки можно почерпнуть,
как правило, из прологов и авторских отступлений, которые
встречаются в географических трудах.
При анализе авторской позиции надо иметь в виду, что
авторы географических произведений чаще всего не были уз-
кими профессионалами-географами - даже профессиональная
география первого типа никогда не выступает как единствен-
ное занятие ученого, пишущего на географическую тему. Кого
бы мы ни взяли из вышеприведенного списка авторов «науч-
ной географии», каждый оказывается многопрофильным ис-
следователем, написавшим множество трудов и по другим на-
учным дисциплинам. Еще больше это касается авторов второ-
го и третьего направлений географического творчества. Ха-
рактерный пример. В любом современном исследовании в ка-
честве одного из важнейших этапов развития античной гео-
графии рассматривается «География» Страбона. Но Страбон
вовсе не был профессиональным ученым-географом; он был
скорее историком, ведь мы знаем, что перед «Географией», за
которую он взялся в возрасте 83 лет, им уже была написана
«История» в 43 книгах. «История» не дошла до нас, и случись,
что сохранилась бы она, а не «География», мы считали бы,
вероятно, его выдающимся греческим историком.
Причину «непрофессионализма» авторов-географов сле-
дует видеть как в статусе географии и ее месте среди других
наук, так и в энциклопедическом характере образованности в
античности.
Так, география оказывается весьма тесно связанной почти
со всеми важнейшими дисциплинами как естественнонаучно-
го, так и гуманитарного циклов: с астрономией, космологией,
метеорологией, климатологией, океанологией, гидрографией,
геологией, геометрией, геодезией, этнографией, историей и др.
Особенно близкой географии была историография и этногра-
фия. Недаром Страбон назвал Геродота, который известен как
«отец истории», также и «отцом географии».
Характерным для восприятия географической науки как
универсальной, относящейся к циклу наук, необходимых для
каждого образованного человека, является введение Страбона
201
в свою «Географию» (I, 1, 1), где он излагает стоический взгляд
на природу и назначение науки: «Мы полагаем, что география,
избранная предметом настоящего труда, не менее всякой дру-
гой натай входит в крут занятий философа... Сама многосторон-
ность сведений, с которой только и можно приступать к этому
делу, свойственна лицу, обнимающему своим умом божествен-
ные и человеческие вещи, науку о них и называют философией».
Итак, что же мы узнаём об авторской позиции из автор-
ских прологов и отступлений?
Иногда мы узнаём имя автора, если есть посвящение,
указывающее, кто кому посвящает книгу (например, Плиний,
Арриан), иногда автор в одном из описаний проговаривается
про свою родину (Страбон, Помпоний Мела, Равеннский
Аноним), иногда он зашифровывает свое имя в акростихе
(Дионисий Периэгет).
Авторское начало выражается и в том, что географиче-
ские произведения нередко указывают своих адресатов. Как
правило, авторы географических трактатов посвящали свои
труды царям и императорам, предполагая (а иногда прямо
прокламируя), что знание географии весьма важно для прави-
теля, политического деятеля, или же надеясь на его авторитет-
ную поддержку своего труда. Так, автор «Периэгесы» Псевдо-
Скимн в поэтическом прооймионе, которому он отвел 138
строк, обращается к вифинскому царю Никомеду II Эпифану
(2: Oeiotote раагХей NiKoppSe), Плиний адресует свою «Есте-
ственную историю» императору Титу (Ptinius Secundus Vespa-
siano Caesari suo s.). «Перипл Понта Евксинского» Арриан
построил в форме письма императору Адриану, приветствием
которому и начинается это произведение (Аътократорг
Kaioapi Tpaiav® ’ ASpiavw Еераотф ’ Appiavdq xaipeiv).
Иногда труды посвящаются ученым высокопоставленным
друзьям, как в предисловии к «Ога maritima» Авиена (некий
Проб, бывший консулом), или собственным сыновьям, как мы
читаем в предисловии Вибия Секвестра к своему труду «De
fluminibus, fontibus, lacubus... libellus», а также в предисловии к
«Expositio totius mundi» (I).
Читательский круг географических произведений был,
по-видимому, не очень широким, коль скоро в предисловиях к
этим трудам постоянно подчеркивается полезность географи-
202
ческих знаний для всех образованных людей, в том числе как
часть универсального образования, особенно же для правите-
лей, имеющих под своей властью иногда довольно большую
территорию (см.: Strabo, I, 1, 16: «Очевидно, правители лучше
могут управлять страной, если знают, как велика она, ее рас-
положение, каковы ее свойства как в окружающей атмосфере,
так и в самой почве... Им необходимо знать все это в таких же
размерах, как и географам», ср. также I, 1, 22: «Одним словом,
это сочинение должно быть общеполезным и для политика, и
для массы, подобно тому как и «История»), В таком же духе
высказываются Псевдо-Скимн (9-10), Плиний Старший (NH.
Praef. 6; II, 161). В качестве адресата почти всегда предпола-
гаются люди, «преданные наукам» (litteris dediti, см. преди-
словие к «Urbs Constantinopolitana Nova Roma»).
Авторы географических произведений по-разному отно-
сятся к вопросу о собственной компетентности в предмете.
Одни настаивают на своем профессионализме и претендуют
на знание предмета из личного опыта, другие не стесняются
признаться в компилировании и сугубой литературности сво-
его произведения.
Так, Псевдо-Скимн в преамбуле к своей «Периэгесе» со-
общает, что он пользовался как источником трудами Эратос-
фена, Эфора, Дионисия Халкидского, Деметрия Каллатийско-
го, Клеона Сицилийского, Тимосфена и других (109-127).
Сразу же после этого он сообщает об аутопсии Греции, мало-
азийских городов, Италии и Ливии (128-137). Примерно по
той же схеме построена «источниковедческая» часть введения
Авиена к его «Ога maritima» (33-50). Страбон ссылается как на
аутопсию, так и на литературные источники своих сведений
(II, 11): «Описание земли и моря мы будем излагать или по
личным наблюдениям, или по тем сведениям, которые мы по-
лучили от рассказчиков или писателей» (так же в «Expositio
totius mundi», I: aliquas [res] vidi, ceteras vero ab eruditis auditu
percept, quasdam lectione didici). Составив таким образом соб-
ственное мнение о многих вопросах географии, он активно
полемизирует со своими предшественниками и современни-
ками, противопоставляя свое видение предмета. Плиний, в
свою очередь, предпочитает скромно считать себя профаном и
потому с порога отвергает возможную критику специалистов в
203
свой адрес (NH. Praef. 7), хотя в дальнейшем неоднократно
вступает в дискуссии с греческими и римскими географами.
И наоборот: Равеннский Аноним на рубеже VII и VIII вв.
признается в чисто литературном характере своего труда (I, I)
Д ионисий Перизгет также не испытывает потребности позна-
комиться лично со всем миром; подойдя к описанию Каспий-
ского моря, он пишет (707-708, 714-717): «Я легко мог опи-
сать тебе и это море, хотя и не видел его отдаленных путей и
не переплывал их на корабле...; не имел я дела с гирканиями, и
не видел я кавказских отрогов эритрейских ариенов. Но дух
Муз сопровождает меня; благодаря им я могу измерить, не
находясь там, моря, горы и материки и путь эфирных звезд»
(перевод Е.В.Илюшечкиной с некоторыми изменениями).
Последние слова показывают, что писание географиче-
ского сочинения для Дионисия - это мусическое занятие,
приносящее ему и его читателям эстетическое удовольствие.
Так же и Псевдо-Скимн взывает к Аполлону, моля о помощи в
написании своего труда (65), это же делают Авиен в своем
предисловии к «Descriptio orbis terrae» (6-10: призыв к Музам
и Аполлону) и Марциан Капелла в поэтическом прологе к
Книге VI «De geometria» (1-36: призыв к Афине). Притязани-
ем на истинную литературность географических произведений
объясняются постоянные сетования античных авторов на
трудность риторико-литературной обработки материала (см.:
Cicer. Att. 2, 6; Avien. 8; Mela, I, 1; Plm. NH. Praef. 12 et 15).
Географические произведения античности представляют
собой балансирование между «приятным» и «полезным» (ш-
cimda et idonea, по определению Горация, «De arte poetica», 333-
334) с отклонениями в ту или другую сторону (см. прямые вы-
сказывания о соблюдении обоих принципов в географическом
описании у Псевдо-Скимна, 92-93 и Страбона, I, 2, 3), и это
является яркой чертой античной дидактической литературы.
Перед античными географами стояли три задачи: 1) ис-
следовать предмет (исследовательская), 2) донести до широ-
кой публики (дидактическая), 3) «усладить» читателя (раз-
влекательная); эти три задачи распределяются довольно по-
следовательно по трем жанрам, описанным нами в начале ста-
тьи хотя вторая и третья чаще всего существуют вместе От-
сюда стремление и потребность специальной географической
204
литературы стать частью «высокой» литературы. Отсюда и
попытка авторов объясниться с читателями по сути всех этих
проблем.
Авторское начало, таким образом, присутствует практи-
чески во всех античных географических сочинениях, проникая
даже в жанры «специальной» географической литературы. Ав-
торы этих произведений настаивают на оригинальности, «по-
лезности и приятности» для читателей своих подходов к из-
ложению материала, четко осознавая и подчеркивая индиви-
дуальность своего творчества.
ДА. Радивилов
АРГУМЕНТЫ АВТОРА
В СИРАХ ОМАНСКИХ ИБАДИТОВ
В ряду средневековых ибадитских сочинений наибольший
интерес вызывают так называемые сиры, по ряду формальных
признаков представляющие собой своего рода доктринальные
послания, в которых ‘алим- знаток религиозной традиции -
формулировал принципы ибадитской доктрины, публиковал
богословско-правовую оценку возникшей коллизии (фатву),
принятую в связи с конкретным случаем. Необходимость
письменного общения в ибадитских ученых кругах была вы-
звана ревизией политической тактики ибадитов: идея замены
халифата Умаййадов, позднее - ‘Аббасидов на праведный, с
точки зрения ибадитов, имамат, основанный на принципах
ибадитской доктрины, так и не была осуществлена. На смену
ей пришла концепция создания очагов ибадитского влияния в
отдаленных регионах Халифата, в особенности в тех местах,
где власть центра не пользовалась особым авторитетом. По
замыслу ибадитских идеологов, общины на периферии, пона-
чалу находившиеся в условиях секретности (кигпман), с насту-
плением благоприятных обстоятельств должны были перейти
в состояние открыто существующих ибадитских государств
(зухур). Между центром ибадитской пропаганды, находив-
шимся в Басре, и очагами ибадитской активности на перифе-
рии (Оман, Магриб, Йемен, Хадрамаут) возникла активная
205
переписка. Ее тематика диктовалась потребностями новых
ибадитских общин - на местах, в отсутствие собственной уче-
ной среды, они поначалу полностью зависели от доктриналь-
ного творчества ученых Басры. Со временем, в тех регионах
Халифата, где ибадитская пропаганда имела долговременный
успех (Оман, Магриб), сформировалась местная ученая среда,
а ибадитский центр в Басре свернул свою деятельность - его
последние лидеры переселились в Оман, где к тому времени
был провозглашен ибадитский имамат. Литературная тради-
ция в среде как оманских, так и магрибинских ибадитов полу-
чила дальнейшее развитие, но лишь в Омане за сочинениями
ибадитских ‘алимов закрепилось название сира.
Как известно, в средневековой мусульманской литературе
слово сира широко используется в названиях сочинений био-
графического жанра. В этом употреблении, ставшем традици-
онным как для мусульманской литературы, так и для исследо-
ваний, ей посвященным, сира выступает в значениях «образ
жизни», «жизнеописание», «биография», которые, в свою оче-
редь, входят в обширный семантический круг, восходящий к
основному значению арабского глагола сара «идти». Приме-
нительно же к сире оманских ибадитов более приемлем пере-
вод «послание», прежде всего отражающий стиль и предна-
значение сочинения, или «обращение», учитывающий тот
факт, что первоначально сиры зачитывались публично. По-
скольку в послании автор заявлял о собственной трактовке
того или иного зачастую спорного вопроса, его текст воспри-
нимался как декларация особой линии поведения, системы
взглядов, позиции. По всей видимости, традиция ибадитов
Омана называть послания своих ученых сирами восходит к
употреблению слова в значении «доктрина», «позиция», дос-
таточно широко распространенному в Халифате VIII в. С пе-
ремещением интеллектуального центра ибадитов из Басры в
Оман (конец VIII в. - первая половина IX в.) письменная тра-
диция местных общин формировала собственный терминоло-
гический аппарат в стороне от основных литературных про-
цессов того времени, на периферии. В этой связи можно пред-
положить, что употребление слова сира в значении «доктри-
на» или «позиция» отражает тенденциях актуальную для му-
сульманской полемики VIII в., но не нашедшую продолжения
206
в дальнейшем- в литературе название сира закрепилось за
сочинениями биографического характера. В то же время в
ученой среде ибадитов Омана, с начала IX в. существовавшей
достаточно изолированно, за сирой сохранилось прежнее зна-
чение, в большей степени отражавшее особенности обстоя-
тельств, в которых происходило формирование терминологи-
ческого аппарата литературы ибадитов.
Поскольку сиры выступали формой рефлексии представи-
телей ибадитских ученых кругов на определенные социально-
политические процессы и конкретные события, традиционно
осмысливавшиеся в категориях религиозного сознания, тексты
сир отражают актуальный на момент появления документа и
по сути политический дискурс, спецификой которого была
частая апелляция к более ранней и, следовательно, более авто-
ритетной религиозной традиции. Являясь по содержанию ли-
тературой религиозно-юридической, по композиции и стилю
сиры тяготеют к полемическим сочинениям с характерным для
текстов такого рода повышенным вниманием к аргументации
правильности позиции автора и его единомышленников, с од-
ной стороны, и ложности позиции оппонентов, с другой. Так
как документ возникал и функционировал в религиозных кру-
гах, система аргументов, разворачиваемая в нем автором, сле-
довала свойственной этой среде логике и поэтому" сама по себе
может представлять особый интерес.
Пример развернутой аргументации автора мы находим в
одной из сир сборной рукописи № 1082 библиотеки Львовско-
го национального университета им. ИФранко. Сочинение имеет
прескрипт: «Сира о вопросе относительно [состояний] вилайа
и бара ’а» (л. 295-300 рукописи). Хотя автор сочинения не
указан, его аргументы, на наш взгляд, заслуживают внимания,
поскольку с одной стороны сформулированы максимально
сжато, а с другой - отражают весь комплекс возможных апел-
ляций к религиозной традиции и поэтому показательны для
сочинений такого рода.
Сочинение имеет характер беседы между знатоком тра-
диции и рядовым членом ибадитской общины (муслим ли-л-
муслимин). В рамках этого диалога ученый формулирует от-
ношение ибадитской доктрины к выдающимся деятелям ран-
него ислама - по мнению ‘алима, лишь двое из них - Абу Бакр
207
и ‘Умар - заслуживают права находиться в состоянии вилайа,
то есть принадлежать числу праведных мусульман, тогда как
другие - ‘Усман и ‘Али, Талха и аз-Зубайр, сыновья ‘Али Ха-
сан и Хусаин, Му‘авийа б Абу Суфйан и его сын Иазид, а
также Абу Муса ал-Аш‘ари и ‘Амр б. ал-‘Ас - отнесены к со-
стоянию бара’а, и, таким образом, исключены из числа пра-
ведников. По отношению к ‘Али автор придерживается особой
позиции: по его мнению, ‘Али находился в состоянии вилайа
лишь до событий при Сиффине, а согласившись на третейский
суд, перешел в состояние бара ’а. Свое отношение к каждому
из деятелей ‘алим аргументирует, обращаясь к историческим
фактам и религиозной традиции. Исключение составляют Абу
Бакр и ‘Умар - по всей видимости, в ибадитской среде поло-
жительная оценка их деятельности не требовала доказа-
тельств. Аргументы же по поводу остальных мусульманских
деятелей сформулированы предельно кратко: автор ограничи-
вается перечислением их проступков перед исламом и му-
сульманами, несколько больше внимания уделяя лишь фигу-
рам ‘Усмана и ‘Али.
В заключение диалога мусульманин обращается к учено-
му с таким вопросом: «На что вы ссылались (мин айна кул-
тум), [когда утверждали], что вы лучше других подходите для
[поиска] истины, ведь вы не опровергли того, что именно вы -
те, кто заблуждаются, а кто-то другой прав?» В ответ ‘алим
приводит цитату7 из Корана о необходимости делать различие
между праведниками и нечестивцами [Коран, 38:27], затем
переходит к обвинениям в адрес оппонентов, которые «не де-
лают различия между праведниками и грешниками - убийцей
и убитым, притеснителем и притесненным <...>, объединяют
и праведных, и неправедных в одной категории, после того как
Аллах <...> разделил их на разные категории». Последняя
сентенция, как и кораническая цитата выше, отвечают общей
полемической задаче ‘алима в данном тексте и санкционируют
ее в целом. Чуть ниже ‘алим утверждает, что его суждения от-
носительно категории каждого из деятелей абсолютно верны,
поскольку они полностью совпадают с коллективным мнением
(иджмае) его предшественников - выдающихся имамов му-
сульман и знатоков традиции Последних он называет «аргу-
ментом (худжжа) Господина миров» и заявляет о необходи-
208
мости следовать их заключению, поскольку мнение имамов на
основе консенсуса (иджма ) не может быть неверным - в под-
тверждение этого приводится хадис Пророка и коранический
айат, доказывающий в контексте автора сиры особую роль
хранителей религиозной традиции как «свидетелей перед
людьми» (Коран, 2:137). Таким образом, аргументы автора в
пользу авторитетности его мнения выглядят следующим обра-
зом: свое решение он подтверждает консенсусом, принятым
праведными предшественниками ранее, тогда как их мнение
считается верным a priori.
В конце сиры, в подтверждение своего особого статуса
ученого, автор приводит несколько сентенций авторитетных
предшественников- известных ибадитских ‘алимов Абу-л-
Му’сира ас-Салта б. Хамиса (IX в.) и Абу-л-Хасана ал-
Бисйани (XI в.). В них содержатся призывы следовать мнению
‘алимов в решении тех вопросов веры, которые непосредст-
венно не урегулированы Кораном и сунной.
Анализ нашего текста позволяет прийти к выводу, что ут-
верждению особого корпоративного статуса ‘алимов как не-
пререкаемых религиозных авторитетов его автор уделяет не
меньше внимания, чем аргументации своей позиции по ряду
частных вопросов, собственно и составляющих предмет раз-
бирательства. На наш взгляд, таким образом в ибадитских си-
рах реализовалось свойственное мусульманской ученой среде
представление о доказательстве как результате апелляции к
авторитетной традиции с последующим сопоставлением по
аналогии между рассматриваемым казусом и прецедентом,
уже получившим юридическую оценку ранее. Таким образом,
доказательство могло быть надежным лишь в том случае, если
оно опиралось на авторитетную традицию, залогом правиль-
ности которой был авторитет хранителя религиозного
знания- ‘алима. Именно поэтому в сирах особое внимание
уделялось позиционированию круга ‘алимов, которому при-
надлежал и автор нашего текста, в качестве худжжа, распола-
гающих верховной санкцией на принятие религиозно-
юридических решений.
209
М.В. Рождественская
ДРЕВНЕСЛАВЯНСКИЙ КНИЖНИК
В РАБОТЕ НАД АПОКРИФИЧЕСКИМ ИСТОЧНИКОМ
(ВОСКРЕШЕНИЕ ЛАЗАРЯ И СОШЕСТВИЕ ВО АД)
1. Евангельское чудо воскрешения Лазаря (Иоанн, 11) и
апокрифический сюжет Сошествия Христа в ад для спасения
его пленников в восточной и западной христианских средне-
вековых письменных традициях представлены каноническими
и внеканоническими источниками. Рассматриваются южно-
славянская и восточнославянская версии этих сюжетов, за-
фиксированные авторскими (или псевдоавторскими) текстами
гомилий Климента Охридского, Иоанна Златоуста, Андрея
Критского, Тита Восторского (Бострийского), патриарха Фо-
тия, Кирилла Туровского на тему Воскрешения Лазаря и Со-
шествия во ад и древнерусским анонимным «Словом на вос-
кресение Лазаря», сохранившимся в двух редакциях (Про-
странной и Краткой), представленных более чем 30 списками
XV-XVIII вв.1. Исследуются приемы разных видов цитирова-
ния названными текстами апокрифических греческих сочине-
ний, распространенных с конца XII - начала XIII в. в древне-
славянской рукописной традиции: «Слова о сошествии Иоанна
Предтечи в ад» Евсевия Александрийского (Самосатского) и
«Слова в великую субботу на погребение Господне» Епифа-
ния Кипрского, авторы которых опирались на рассказ второй
части апокрифического же «Евангелия Никодима» о мучениях
грешников в аду и о Сошествии Христа в ад.
2. Различные виды цитации и приемы обращения с «чу-
жим словом» (как правило, библейским), выявленные для со-
чинений Климента Охридского (Кр.Станчев, ГЛопов)2 и под-
твержденные недавними изысканиями в области гимнографи-
ческого и литургического творчества Климента Охридского и
Константина Преславского (Г.Попов3, Е.Верещагин4, М.Йов-
чева5), находят также соответствия и в русском «Слове на вос-
кресение Лазаря» анонимного автора. Проблема авторства
применительно к раннесредневековому' славянскому письмен-
ному наследию в последнее время не кажется столь уж нераз-
решимой. Именно благодаря изучению механизмов использо-
210
вания «цитатных» приемов в зависимости от обрядово-
литургической функции текстов некоторые из них усилиями
названных исследователей обрели авторские имена.
3. Древнерусское «Слово на воскресение Лазаря», тек-
стологическое исследование которого было выполнено авто-
ром доклада более 25 лет назад, остается тем не менее недос-
таточно востребованным славистами, хотя оно дает разнооб-
разный материал для суждений о работе древнерусского
книжника конца XII - начала XIII в., времени датировки па-
мятника, с источниками разных типов. «Сотканное из апокри-
фических мотивов, комбинация которых принадлежит автору»
(по словам И.П.Еремина6), оно обнаруживает не только пря-
мые заимствования из упомянутых апокрифических текстов и
вторичное (в ряде списков) обращение к одним и тем же их
фрагментам, но также общую структуру текста, задающую
определенный композиционный план и определенную нарра-
тивную стратегию.
4. Евангельский сюжет о воскрешенном Христом Лазаре
под пером средневекового книжника становится порождаю-
щей текстовой моделью, по-разному реализуемой разными
жанровыми формами - гомилетикой и гимнографией. Тема
Рождества Христова, включенная в текст анонимного «Слова
на воскресение Лазаря» дает возможность рассмотреть с этой
точки зрения мотив пеленания и образ повивальных и погре-
бальных пелен в анализируемых текстах.
5. Принимая взгляд на апокрифическую литературу как
на часть общей системы церковнославянской книжности, в
которой апокриф занимает равноправное место, реализуясь
через литургический обряд7, на примере «Слова на воскресе-
ние Лазаря» и сочинений на эту же тему Климента Охридско-
го8 мы выявляем роль канонических и апокрифических сочи-
нений в рамках единого произведения, зависящую от ритори-
ческой природы средневекового текста. В основе рассматри-
ваемых памятников лежит общий мотив «Рождение-Смерть-
Воскресение», который обусловливает выбор средневековым
автором своего литературного образца. «Слово на воскресение
Лазаря» в древнерусской рукописной традиции обычно поме-
щается в сборниках постоянного состава (Златоуст Постный и
211
Недельный, Торжественник, Измарагд) на 6-ю, Лазареву или
Цветную Седмицу Великого Поста, и его «литературным кон-
воем» служат святоотеческие похвальные «слова» на этот день
(Климента Охридского, Тита Бострийского, Иоанна Златоуста
и др.). Гомилии Страстной Седмицы представлены в тех же
сборниках упоминавшимися апокрифическими «словами» Ев-
севия Александрийского и Епифания Кипрского. В ряде слу-
чаев «Слово» приурочено к празднику Рождества Христова. В
связи с этим важно, что в «Слове на воскресение Лазаря» со-
единяются несколько сюжетов, каждый из которых обнаружи-
вает свой, как апокрифический, так и вполне канонический
источник.
6. Анонимный автор «Слова» не разграничивает функ-
ционально и тем более идеологически эти источники. Роль
апокрифических письменных памятников в «Слове» чисто
сюжетная, они вводят в авторский текст диалоги, организуют
нарративную часть текста, так называемую «повесть»
(И.П.Еремин) и т.д. Один из источников «Слова на воскресе-
ние Лазаря» - фольклорная традиция, в разной степени выра-
женная в его редакциях и списках. С этой точки зрения рас-
сматривается так называемая «плач-молитва» Адама, состав-
ляющая основную содержательную часть Краткой (по нашей
классификации) редакции памятника. Не менее интересен и
список 1533 г. из Пинежского собрания Древлехранилища
ИР ЛИ (Пушкинского Дома) РАН, переписчик которого не
только вторично по сравнению с предшествующим редакто-
ром обратился к известному апокрифическому источнику, но
и заметно «фольклоризовал» текст.
7. Авторская работа древнеславянского книжника-компи-
лятора сводится не только к использованию готовых «темати-
ческих ключей» и различного рода клише, зачастую форми-
рующих текст по принципу монтажа, но и к предварительному
выбору источника, чаще всего, библейского, задающего опре-
деленную тему и аккумулирующего вокруг себя все возмож-
ные, в том числе, сакральные, смыслы творимого текста.
Примечания
'Рождественская М.В. К литературной истории текста «Слова о Ла-
заревом воскресении» // ТОДРЛ. Л.; М., 1970. Т. 25. С. 53-59 (тек-
212
сты); Слово на воскресение Лазаря / М.В. Рождественская // Биб-
лиотека литературы Древней Руси. СПб., 1999. Т. 3. XI-XII века.
С. 256-261 (текст, перевод), С. 397-398 (примеч.); она же. «Слово
на воскресение Лазаря» // Словарь книжников и книжности Древней
Руси. XI - первая половина XIV в. Л, 1987. С. 426-428; она же. «Вос-
кресение - Сошествие во ад»: сюжет и мотив (древнеславянские лите-
ратурные параллели) // Tradycja i inwencja. Watki i motywy obie-
gowe w dawnych literaturach slowianskich. L6dz, 1999. S. 21-27.
2 Станчев Kp„ Попов Г. Климент Охридски. Живот и творчество.
София. 1988.
3 Попов Г. Новооткрити химнографски произведения на Климент
Охридски и Константин Преславски И Български език. 1982. № 1.
С. 3-26; он же. Из химнографското наследство на Константин
Преславски (Новооткрит трипеснец за предпразненство на Успение
Богородично) И Palaeobulgarica. 1995. № 3. С. 3-31; он же. Новоот-
крит канон на Константин Преславски с тайнописно поетическо
послание // Palaeobulgarica. 1997. № 4. С. 3-17; он же. Канон за
Рождество Христово от Константин Преславски И Palaeobulgarica.
1998. №4. С. 3-26.
4 Верещагин ЕМ. Дальнейшее исследование Рождественского пара-
фрастического канона Константина Преславского с иным прочте-
нием концовки его акростиха // Palaeobulgarica. 1999. Т. XXIII. № 4.
5 Йовчева М. Новооткрити химнографски произведения на Климент
Охридски в Октоиха И Palaeobulgarica. 1999. №. 3. С. 3-30.
6 Еремин И.П. Учительная литература // История русской литерату-
ры. М., 1941. Т. 1. С. 347-364; он же. Лекции и статьи по истории
древней русской литературы. Изд. второе, доп. Л., 1987. С. 96-99.
7 Naurnow A. Apokiyfy w systiemie literatury cerkiewnoslowianskiej.
Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1976; он же. Biblia w struk-
turze artystycznej utworow cerkiewnoslowianskich. Krakow, 1983.
8 Климент Охридски. Похвално слово за въскресение Лазареве // Кли-
мент Охридски. Събрани съчинения. София, 1977. Т. 2. С. 185-143
(коммент. Кд. Ивановой); 3. Климент Охридски. 916-1966: сборник
от статии по случай 1050 години от смъртта му. София, 1966.
9 Мошкова Л.В., Турилов АЛ. Неизвестный памятник древнейшей
славянской гимнографии (канон Климента Охридского на Успение
Богородицы) // Славяноведение. 1999. № 2. С. 24-36.
213
Т.В. Рождественская
РОЛЬ АВТОРА
В НАСТЕННОЙ ХРАМОВОЙ ЭПИГРАФИКЕ
ДРЕВНЕЙ РУСИ
1. Подавляющее большинство средневековых надписей-
граффити, процарапанных на стенах и столбах древнерусских
храмов Киева, Новгорода, Полоцка, содержат имена1. Эти
имена входят в состав основных устойчивых формул «господи,
помоги рабу своему имя рек», либо «имя рек писал». Еще одна
категория надписей с именами - поминальные записи о смер-
ти кого-либо, строящиеся также по определенной схеме: «ме-
сяца такого-то, в такой-то день, на память такого-то свя-
того, преставился раб божий имя рек». Значительно менее
распространены надписи с известием о посещении собора кем-
либо, а также надписи о каком-либо событии, связанном с
участием конкретных персонажей. Классифицируя значитель-
ный корпус средневековых славянских надписей, в частности,
на поминальные, памятные, «летописные» или бытовые, сле-
дует принимать во внимание и то обстоятельство, что все они,
независимо от содержания, имеют вотивный характер, кото-
рый определяется самим местом, где сделана надпись, - стены
церковных построек. Авторы надписей призывают Божье бла-
говоление и помощь. Сам акт произведения надписи на стене
храма выполнял, скорее всего, заместительную функцию мо-
литвы. Этим объясняется распространенность среди надписей
формулы «имя + глагол» (писал). Не случайно подобные тек-
сты часто соседствуют на плоскости стены с изображениями
крестов. Такие надписи несомненно являются авторскими. В
качестве распространителей такого текста могут выступать
определение «раб божий», указание на принадлежность к ду-
ховному (дьяк, попович) или светскому сословию. Использо-
вание же в надписи элементов покаянных формул (грешный,
лютый, тать погребный, богатый грехами, убогий добрыми
делами и т.п.) чаще всего свидетельствует о человеке, ждущем
Божьей милости, как об авторе надписи. Среди людей духов-
ных были, по-видимому, и профессиональные книжники, о
чем можно судить на основании палеографических и графико-
214
орфографических особенностей той или иной надписи - в них
иногда встречаются буквы, написанные двойным контуром,
нередки элементы декоративности, использование титл и вы-
носных букв, выдержан уровень строк. Авторы таких надпи-
сей пользуются приемами книжного письма. Однако не менее
многочисленны надписи, сделанные простыми прихожанами,
в которых заметны отступления от книжной и языковой нор-
мы, зафиксированной в синхронных им рукописях. В надписях
«господи, помози рабу своему имя рек» имя может принадле-
жать и автору надписи, и тому, для кого автор просит Божьей
помощи. Так, указывая на высокий духовный сан (епископ,
архиепископ) или социальное положение человека, вряд ли
автор такой надписи имел ввиду себя, хотя полностью исклю-
чить этого нельзя.
2. Авторство надписи может быть эксплицировано в тек-
сте сочетанием «а се... имя рек писал»: «а се писалъ Манеило»\
Эта надпись в Софии Киевской выцарапана по фресковому
орнаментальному кругу. На стене лестничной башни Георги-
евского собора Юрьева монастыря в Новгороде обнаружена
надпись: «а се Сезоне ф лютый / а се Сърь(г)и(и)... »3. От по-
следней, третьей строки сохранились только четыре буквы -
одна кириллическая и три глаголических. По-видимому,
именно Сергий был автором строки с глаголическими буква-
ми. Надпись датируется второй четвертью XII в. и демонстри-
рует известность глаголического алфавита в Новгороде не
только во второй половине - конце XI в.4, но и позднее. При
полном отсутствии глаголических древнерусских рукописей и
глаголических берестяных грамот эта известность не могла
быть широкой. Владение глаголическим алфавитом входило в
элитарное знание писцов первого столетия русской книжно-
сти, и Сезон, и Сергий, оставившие свои надписи в Георгиев-
ском соборе, скорее всего, были профессиональными книжни-
ками старшего поколения. Они, как и киевский Маноило, соз-
нательно подчеркнули свое авторство, вводя указательное ме-
стоимение «а се...». В древнерусских надписях этого типа
отсутствует личное местоимение 1-го лица, тогда как в сред-
невековых надписях-граффити Болгарии и Сербии местоиме-
ние азъ почти всегда включено в подобную формул}’5.
215
4. Делая ту или иную запись на стене храма, автор ее, ес-
тественно, ориентировался на определенный образец. Тем не
менее в пределах этих формул наблюдается вариативность как
на уровне структуры текста, лексики, так и на уровне синтак-
сиса (убог кунами (!), ср.: убог добрыми белы; писал левою ру-
кою, ср. грешною рукою)6. Каковы границы подобной вариа-
тивности и насколько она зависит от уровня грамотности пис-
ца, от условий создания текста, от его коммуникативно-
прагматической установки, наконец, от жанрового своеобра-
зия того особого типа текста, каковым является надпись на
стене храма? В Мартирьевской паперти новгородского Со-
фийского собора в непосредственной близости друг от друга
находятся две фрагментированные надписи, сделанные при-
мерно в одно и то же время (палеографическая датировка -
конец XII - рубеж XII / XIII вв.) разными людьми7. Одна из
них, связанная с погребальным языческим обрядом8, процара-
пана мелкими буквами тонкой иглой и тогда же тщательно
зачеркнута современником, который ниже оставил эмоцио-
нальную запись: «усохните, эти руки\»9. Другая надпись, сде-
ланная крупным четким почерком, построена по схеме пока-
янного стиха, жанр которого появляется в русской рукописной
традиции не ранее конца XV в. Она связана также с погре-
бальным, но христианским, обрядом10. Обе надписи аноним-
ны, но выполнены, судя по графико-орфографическим прие-
мам, новгородцами. Их отличает не только ориентация на раз-
ные - языческую и христианскую - традиции, но и ориентация
на бытовую и книжную системы письма. В обоих случаях
ритмическая организация и грамматика текста выполняет
жанрообразующую функцию. Степень варьирования книжной
нормы в первой надписи значительно выше, чем во второй.
Функция обеих определяется их расположением в паперти,
местом захоронения новгородских владык, князей и посадни-
ков, в непосредственной близости от гробниц архиепископов
Мартирия и Аркадия.
5. Что же касается надписей богослужебного характера,
содержащих литургические и гимнографические цитаты - как
неофициальных, выполненных в технике граффити, так и
официальных, сделанных кистью художников в составе фре-
сковых композиций на свитках пророков и святителей, то про-
216
блема их авторства связана с определением участия местных
мастеров в росписи храма, в установлении количества этих
мастеров, в их приверженности определенной книжной тради-
ции. Эти вопросы могут быть решены на основе палеографи-
ческого, текстологического и лингвистического изучения по-
добных надписей11. Анализ в данном аспекте надписей в хра-
мах дает основания рассматривать их в связи с вопросом о ро-
ли и статусе автора - от писца-профессионала до случайного
прихожанина или паломника. Объединяющая функция литур-
гического пространства храма способствовала тому, что сам
факт создания надписи на стене и включение ее в уже сущест-
вующий разновременный каменный «текст» было проявлени-
ем авторской воли, обращенной к Богу, а владение в той или
иной степени письменной культурой придавало этому прояв-
лению элемент сакрализации.
Примечания
1 Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софий Киевской. XL-XIV вв.
Киев, 1966. Вып. 1; он же. Средневековые надписи Софии Киев-
ской (По материалам граффити XI-XVII вв.). Киев, 1976; Медын-
цева АЛ. Древнерусские надписи новгородского Софийского собо-
ра XI-XIV века М., 1978; Рождественская Т.В. Древнерусская
эпиграфика X-XV веков. СПб., 1991; она же. Древнерусские над-
писи на стенах храмов. Новые источники XI-XV вв. СПб., 1992.
2 Высоцкий СЛ. Средневековые надписи. № 119. Табл XXIV, 2; XXV, 2.
3 Рождественская Т.В. Древнерусская эпиграфика. С. 76; она же.
Глаголическая эпиграфика XI-XII веков в Древней Руси // Палео-
славистика. Лексикология. Лексикография. Тезисы докл. между-
нар. науч, конф., посвященной памяти Р.М.Цейтлин, 27-29 ноября
2002 г. М„ 2002. С. 54-57.
4 Медынцева АЛ. Древнерусские надписи. С. 25-32.
5 Смядовски С. Българска кирилска епиграфика IX-XV век. София,
1993; Добрев И., Попконстантинов К. Епиграфика // Кирило-
Методиевска Енциклопедия. София, 1985. Т. 1. С. 662-677.
6 Обе надписи находятся на стенах лестничной башни Георгиевского
собора новгородского Юрьева монастыря: Рождественская Т.В.
Древнерусские надписи. С. 68-71. № 13 и 14.
7 Медынцева АЛ. Древнерусские надписи № 203. Рис. 126; № 206. Рис. 125.
8 Рождественская Т.В. Эпиграфические памятники Древней Руси X-
XV вв. (проблемы лингвистического источниковедения). СПб..
1994. С. 24-25.
217
9 Медынцева А.А. Древнерусские надписи. № 204. Рис. 126.
10 Рождественская Т.В. Эпиграфические памятники. С. 17-18; она
же. Об одной древнерусской надписи XIII в. из Софийского собора
в Новгороде // Русь и южные славяне. Сб. ст. к 100-летию со дня
рождения В.А. Мошина (1894-1987). СПб. 1998. С. 234-239.
11 Рождественская Т.В. Богослужебные тексты в церковной эпигра-
фике Древней Руси // Литургия, архитектура и искусство византий-
ского мира. Труды XVIII Международного конгресса византини-
стов (Москва, август 1991) и другие материалы, посвященные па-
мяти о. Иоанна Мейендорфа. СПб., 1996. С. 297-312; она же. Над-
писи на фресках церкви Спаса на Нередице: графика и орфография
// Новгородский исторический сборник СПб., 2000. Вып. 8 (18).
С. 30-35; она же. Надписи на фресках церкви св. Георгия // Цер-
ковь св. Георгия в Старой Ладоге. История, архитектура, фрески.
Монографическое исследование памятника ХП в. / Автор-соста-
витель В.ДСарабьянов. М., 2002. С. 355-368; она же. Славянские
библейские тексты в храмах Древней Руси (в печати).
А.М.Рохлина
ПРИНЦИПЫ ОРГАНИЗАЦИИ
СМЫСЛОВОГО ПРОСТРАНСТВА
В «МОЛЕНИИ» ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА
Побудительным мотивом подготовки настоящей работы
явилась глава о теории перевода в книге чешского слависта
С.Матхаузеровой. В разделе «Взгляды на перевод в “Маке-
донском листке”» исследовательница говорит о понятии «ра-
зум» как ключевом понятии средневековой славянской книж-
ности, определяя его как содержание, «которое противопос-
тавлено выражению и стоит выше него»1 и как «тот образный
смысл, который относится к какой-то другой действительно-
сти и который скрыт в словах как явлениях более низкого,
плотского характера»2. Матхаузерова утверждает, что средне-
вековые книжники осознавали двойственный характер знака, и
что их главной задачей было донесение до читателя «разума»
текста (т.е. того смысла, который скрыт за словами).
Утверждение о том, что понятие знака (пусть и не том ви-
де, как оно определяется сейчас) было знакомо средневековым
218
авторам, позволяет использовать семиотический метод в изу-
чении текстов древнерусской литературы, которая, называясь
древней, по существу является средневековой. Если прочитать
«Моление» Даниила Заточника с помощью методов семиоти-
ки, получаются очень любопытные результаты.
Семиотический метод предполагает наличие в тексте
ключевых фраз, с помощью которых можно «расшифровать»
все произведение. Таких фраз в тексте «Моления» две: «Не
возри на внешняя моя, но вонми внутренняя моя. Аз бо одея-
нием скуден, но разумом обилен, юн возраст имыи, но стар
смысл вложих в он» и «Аще есмь не мудр, но в премудрых
ризу облачихся а смысленых сапоги носил есмь»3. Здесь уже
имеется прямое указание автора на разделение внутреннего и
внешнего. Но что автор имеет в виду под этими понятиями?
Учитывая, что Матхаузерова говорит о «разуме» как
внутреннем смысле произведения, можно предположить, что
под «одеянием скудным» Даниил подразумевает слова, в ко-
торые он облекает свою мысль, а под «разумом обильным» -
ту идею, которую он хочет донести до своего читателя. (Реше-
ние вопроса о том, кому адресовано произведение, не входит в
мою задачу.) Вторая цитата устанавливает еще более точное
соотношение этих понятий: «ризы премудрых» - это те источ-
ники, которыми пользовался Даниил при написании своего
произведения.
Известно, что текст «Слова» представляет собой подборку'
цитат из различных памятников: Библии (прежде всего Псал-
тыри и Книги Притч Соломоновых), Пчелы (византийского
сборника изречений), Повести об Акире Премудром и других.
Эту мысль подтверждает еще одна фраза, которая хотя и не
является ключевой (в том смысле как понимает это семиоти-
ка), но тоже важна для понимания текста в целом: «Аз бо не в
Афинех ростох и не от философ научихся, но бых падая по
различным цветом и оттудут избирая сладость словесную и со-
вокупляя мудрость яко в мех воду морскую». Под «различны-
ми цветами» опять-таки скрываются те мудрые книги, на ко-
торых основывался автор.
Итак, Даниил сознает некую двойственность своего про-
изведения: с одной стороны, он облекает свои скудные мысли
в красивые одежды (т.е. говорит чужими словами), с другой, -
219
призывает обращать внимание не на внешнюю сторону произ-
ведения, а на его скрытый смысл. Эта двойственность стано-
вится понятной, если обратить внимание на общие принципы
организации смыслового пространства. Основной композици-
онный и стилистический прием, которым пользуется автор,
очень прост: это сравнение. «Избави мя, господине, от нище-
ты, аки птиц}7 от кляпцы, и исторгни меня от скудости моея,
яко серну от тенета, аки утя, носимо в кохтях у сокола». «Зла-
то красота женам, а ты, княже, людем своим. Тело крепится
жилами, а мы, княже, твоею державою. Птенцы радуются вес-
не, а младенцы матери, а мы, княже, тебе. Гусли строятся пер-
сты, а град наш твоею державою». Список можно продолжать
бесконечно. Такой прием организации смыслового простран-
ства сам по себе является ключом к правильному прочтению:
автор постоянно подчеркивает двуплановость своего произве-
дения. Много споров вызывал вопрос о том, является «Моле-
ние» памятником серьезным или пародийным, и насколько
уместно говорить об использовании автором иронии. Если она
есть в тексте, то это тоже подтверждает мысль, что у Даниила
была сознательная установка на противопоставление двух
смыслов: внешнего и внутреннего.
При еще более пристальном прочтении можно заметить,
что все смысловое пространство текста организовано таким
образом: храбрость противопоставляется мудрости4, богатство
- нищете, мудрость и ученость - глупости и неразумию. Оче-
видно, что, организуя текст таким образом, автор преследовал
определенные цели, в данном случае - подчеркнуть двусто-
ронность своего произведения. А мысль о том, что внутренняя
сторона важна больше, чем внешняя, высказана им напрямик.
Таким образом, становится понятным, как организовано
смысловое пространство данного произведения. Остается не-
решенным лишь вопрос о том, зачем автору понадобилось
строить свое произведение именно так и зачем вообще был
создан такой интересный и необычный текст.
В отечественном литературоведении господствует точка
зрения, что «Моление» - это прошение князю от некоего Да-
ниила с целью получения каких-то материальных выгод: от
освобождения из тюрьмы до получения должности советника
при князе. Все эти точки зрения страдают одним недостатком:
220
они основаны на слишком буквальном прочтении текста. И
Д.С.Лихачев, который утверждает, что Даниил писал свое
произведение, желая рассмешить князя и одновременно полу-
чить от него какие-то милости, и Л.В.Соколова, которая пишет
о том, что Даниил намеренно подчеркивал свое мастерство
книжника, желая послужить князю в качестве советника5, чи-
тают текст слишком буквально, придают слишком много зна-
чения внешнему облику текста. Смысл этого памятника не в
том, что некий человек обращается к князю с челобитной.
Предмет размышлений автора - слово. Это текст о тексте.
«Моление» Даниила Заточника - первый в русской литературе
пример рефлексии автора над своим произведением.
Настоящая работа не претендует на исчерпывающее объ-
яснение феномена этого уникального памятника. В мою зада-
чу входило лишь предложить новое прочтение текста.
Примечания
1 Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага,
1976. С. 32.
2 Там же. С. 33.
3 Тексты цит. по: Зарубин Н.Н. «Слово Даниила Заточника» по ос-
новным редакциям XII-XIII веков и их переделкам. Л.,1932.
4 Мысль о том, что смысловое ядро произведения - противопостав-
ление храбрости и мудрости, принадлежит Н.П. Монаховой: Мона-
хова Н.П. «Идеологическая основа противопоставления храбрости
и мудрости в «Молении» Даниила Заточника» // Вест. МГУ. 1981.
Сер. 9. Филология. № 2. С. 214-233; она же. К проблеме типологи-
ческого изучения «Моления» Даниила Заточника» // Уч. зап. Перм-
ского университета. 1976. № 304. С. 22-31.
5 Соколова Л.В. К характеристике «Слова» Даниила Заточника //
ТОДРЛ. СПб., 1997. Т. 46.
В.В. Рыбаков
АДАМ БРЕМЕНСКИЙ КАК ЭТИМОЛОГ
Ученой традиции античности и средневековья свойствен-
на большая любовь ко всевозможным этимологическим по-
строениям. При этом наряд}- с откровенно надуманными или
221
г
ошибочными этимологиями попадаются и совершенно пра-
вильные, а временами - очень оригинальные и неординарные.
Интересным этимологом был, в частности, немецкий историк
второй половины XI в. Адам Бременский (создатель «Деяний
архиепископов гамбургской церкви»)1. Он пытается перево-
дить на латинский язык не только понятные ему немецкие
имена собственные, но и некоторые греческие и скандинав-
ские названия. Не вполне ясно, до какой степени Адам владел
иностранными языками (кроме латинского). Однако можно
предположить, что, коль скоро многими его информантами
были датчане, он понимал по-датски2. Проблему многоязычия
Адама, поставленную в одном из наших сообщений3, невоз-
можно рассматривать в отрыве от вопроса, как соотносятся в
его хронике реальность и ученая традиция4. Ведь, заимствовав
из традиции способ демонстрации учености (выстраивание
этимологий), наш автор применяет его к новому, еще мало ос-
военному немецкому и скандинавскому материалу.
Как и следовало ожидать, больше всего этимологий нахо-
дим в четвертой книге «Деяний», посвященной этногеографи-
ческому описанию Скандинавии и поэтому озаглавленной
«Описание северных островов». Перечисляя разнообразных
чудовищ, обитающих на краю мира, Адам несколько раз объ-
ясняет их по большей части греческие названия, так как они
заимствованы через посредство позднеантичных писателей из
древнегреческой традиции. Например, «циноцефалы» (их,
кстати, «часто берут в плен на Руси») - это те, «у которых го-
лова на груди», «макробии» - «долгожители»5, «антропофаги»
- «питаются человеческой плотью», «имантоподы» - «скачу-
щие на одной ноге» (Adam. IV. 19, 25). Сопоставление грече-
ского «гипербореи» и германского «нордманны» (Adam. IV.
12, Sch. 130б, ср.: I. 14) также носит этимологический харак-
тер. Но это одновременно и отождествление термина из уче-
ной традиции с термином, употребительным в IX-XII вв. Та-
кие отождествления, как известно, очень характерны для Ада-
ма (ср. пары: «вандалы» - «винулы», «готы» - «ёты», «Фула»
- «Исландия» и др.).
Желание упомянуть об этимологии слова возникает у ав-
тора «Деяний» исключительно тогда, когда это слово - имя
собственное, причем не обязательно иноязычное. Скажем,
222
описывая население восточной Саксонии (Adam. II. 17), Адам
говорит о живущих там «хольцетах» и «стурмариях», поясняя,
что первые «называются [так] по лесам, рядом с которыми они
живут» (совр нем Holz «древесина»), а вторые получили имя
от того, что «это многочисленное племя будоражится мятежа-
ми» (совр. нем. Sturm «буря»)7. Аналогичным образом в схо-
лии 150 немецкое наименование Liberse расшифровывается
как «густое море», а в другом месте французское, но к XI в.
уже онемеченное Bastard (прозвище Вильгельма Завоевателя)
Адам объясняет прилагательным «побочный» (oblicusf. По
крайней мере в одном случае (Adam. IV. 7) автор «Деяний»
этимологизирует иноязычное слово через свой родной язык
(так называемая «народная этимология»): «Сконе - [это] об-
ласть Дании. Она очень красива, от чего и происходит ее на-
звание» (совр. нем. schGn «красивый»).
Однако чаще всего хронист переводит на латинский язык
скандинавские топонимы и антропонимы. При этом дважды
он, исходя, видимо, исключительно из созвучия, «прозревает»
индоевропейское родство скандинавских и латинских корней.
В 55 главе книги I датское имя собственное (прозвище?) Vurm
сопоставлено с латинским vermis («червь»)10. А в схолии 25
говорится, что имя датского епископа Одинкара значит «лю-
безный богу7»: «Этот Одинкар был увезен королем Кнутом
(Великим. - В.Р.) в Англию и там обучался наукам. Затем он,
приобретая знания, обошел Галлию и прослыл мудрецом и
философом. Поэтому он и стяжал себе имя "‘любезный Богу’’
(Deo carus)». Таким образом, Адам объединяет скандинавское
Odinn и латинское deus по значению, а ксегг и carus по звуча-
нию, в последнем случае угадывая действительное родство
языков. Само имя Один (в континентальной форме «Водан»)
объясняется им как «ярость» (Adam. IV. 26)11, ср. др.-исл. бдг
«бешеный».
Имеются и другие примеры. О названии Руси «Остро-
гард» в схолии 120 (которая, вероятнее всего, не принадлежит
Адаму, но по духу очень близка к его сочинению) сказано:
«Даны-варвары именуют Руссию Острогардом, из-за того что
она расположена на востоке [и,] как орошаемый сад, изобилу-
ет всяческим добром Ее также называют Хунгардом. так как
изначально там жили хуны»12. Здесь мы уже не в первый раз
223
встречаемся со столь любимой Адамом многоименностью, с
помощью которой он обычно примиряет ученую и устную
традиции. Одним из источников многоименности в «Деяниях»
служит переименование Так, датский остров Фаррия, соглас-
но Адаму, получает не то немецкое (в пользу чего говорит ди-
фтонг), не то скандинавское название «Хейлигланд» («святая
земля») после того, как на нем основывают монастырь (Adam.
IV. 3). Правильность самой этимологии не подлежит сомне-
нию, однако связь названия с монастырем маловероятна. Ана-
логичная ситуация с Гренландией: «Люди там (в Гренландии.
- В.Р.) зеленые (cerulei) от моря, отсюда и получила имя эта
страна» (Adam. IV, 37). Иногда же верна не только этимоло-
гия, но и мотивировка: «Эта Фула теперь называется Исланди-
ей по льду, что сковывает океан» (Adam. IV, 36); «Один... ост-
ров, который называется Винланд, потому что там сам по себе
растет виноград, давая превосходное вино» (Adam. IV. 39).
Кроме перечисленных, так или иначе понятных, в «Дея-
ниях» есть еще ряд «темных» этимологий. Это прежде всего
толкование Адамом эпитета, применяемого им к норвежскому
королю Олаву Трюггвасону, который «полагал всю свою на-
дежду на предсказания, [исходившие от] птиц. По этой причи-
не он даже принял [соответствующее] прозвище [и] стал име-
новаться Олав Краккабен (Craccaben)» (Adam. II, 40). Сюда же
относится и знаменитый «Край женщин» (terra feminarum) -
страна амазонок (Adam III. 16; IV, 19), в названии которой
(хотя и без достаточных доказательств) принято видеть оши-
бочный перевод на латынь «Квенланда» исландских саг, то
есть пример калькирования, основанного на неправильно по-
нятой этимологии. Неясным остается также происхождение
неизвестного по другим источникам термина «Оттинсанд» -
«песок (совр. нем. Sand) или пролив (совр. нем. Sund) Оттона»
(=Каттегат)13.
Краткий обзор этимологий, приводимых Адамом Бремен-
ским в своем сочинении, позволяет предположить, что этимо-
логизирование было не только специфической особенностью
этого автора и не только ориентацией на предшественников,
оно также являлось средством примирения реальности и уче-
ной традиции специфическим способом позволявшим инкор-
порировать в консервативную ученую картину мира новые
224
сведения и представления, - таким же, как сравнение Одина с
Марсом, а Тора с Юпитером (Adam. IV. 26), отождествление
Сконе со Скандинавией, а Лунда с Лондоном (Сх. 111).
Примечания
1 Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum / Ed. B.
Schmeidler. Hannover; Leipzig, 1917 (Scriptores rerum Germanicarum
in usum scholarum ex Monumentis Germaniae Historicis separatim
editi); Unveranderter Nachdruck, 1977.
2 Adam. III. 54: «В последние годы [епископства] архиепископа
(Адальберта, 1043-1072. - В.Р.), когда я прибыл в Бремен, про-
слышав о мудрости этого короля (Свена II Эстридсена, 1047-1074.
- В.Р.), я решил в скором времени посетить его. Будучи, как и все,
милостивейшим образом принят им, я взял большую часть мате-
риала для этой книги из его речей». Не исключено, что Адам Бре-
менский и Свен Эстридсен общались на датском языке. См. также
о датчанах как информантах: Adam. I. 57; IV. 11,39.
3 Рыбаков В.В., Циммерлинг А.В. Скандинавские имена собственные
в тексте сочинения Адама Бременского // XIV Всерос. конф, по
изучению истории, экономики, языка и литературы Скандинавских
стран и Финляндии. Архангельск, 2001. С. 299-301.
4 Kohlmann Ph. W. Adam von Bremen. Ein Beitrag zur mittelalterlichen
Textkritik und Kosmographie. Leipzig, 1908; Назаренко A.B. Реаль-
ность и ученая традиция в представлениях Адама Бременского (XI
в.) о Северной и Восточной Европе // XI Всесоюз. конф, по изуче-
нию истории , экономики, языка и литературы Скандинавских
стран и Финляндии. М., 1989. Ч. 1. С. 114-115.
5 «Ibi sunt homines pallidi, virides et macrobii, id est longi, quos
appellant Husos» («Там живут люди бледные, зеленые и макробии,
то есть долгожители, которых называют тузами»: Adam. IV. 19).
Возможно, слово «макробии» - прилагательное и в таком случае не
является именем собственным, но вероятнее, что перед нами суще-
ствительное, ведь у Солина, которого Адам здесь пересказывает,
это именно так.
6 Если специально не оговорено, подразумевается, что используемые
схолии принадлежат самому Адаму, а не позднейшим переписчикам.
7 Хрониста ничуть не смущает тот факт, что, по его собственным
словам, «через них (хольцетов. - В.Р.) течет река Стурия», с кото-
рой и может быть связан этноним «стурмарии».
8 «Cui pro oblico sanguine cognomen est Bastardus» («которому за по-
бочную кровь прозвище - Незаконнорожденный»: Adam. Ш. 52).
225
Ср.: Adam. II. 54: «тот Вильгельм, которого французы называют Не-
законнорожденным».
9 Согласно Б.Шмайдлеру, так в лучших рукописях (Adam Bremensis.
S. 56. Z. 2. N.b).
«Apud Danos eo tempore Hardecnudth Vurm regnavit, crudelissimus,
inquam, vermis et christianorum populis non mediocriter infestus» («У
данов в это время правил Хардекнут Вурм, жесточайший, так ска-
зать, “червь”, к тому же весьма враждебный христианским наро-
дам»), Очень возможно, что определение crudelissimus («жесто-
чайший») при слове vermis представляет собой перевод первого
сегмента имени Harde-knudth (др.-исл. hardr «суровый»),
11 Furor. В рукописях, не относящихся к основной группе, стоит for-
tior («весьма сильный»). Полагаем, что это неправильное чтение,
ср.: Adam Bremensis. S. 258. N. 5.
12 Первый сегмент топонима прозрачен (др.-исл. austr «восток»), о
втором см.: Джаксом Т.Н. О названии Руси Gardar // Scando-Sla-
vica. Copenhagen, 1984. T. 30. С. 133-143. Вероятнее всего, здесь,
как и в случае с хоронимом «Сконе», Адам этимологизирует ино-
язычный термин через свой родной диалект, понимая др.-исл. gardr
(«двор») как совр. нем. Garten («сад»).
13 Adam. II. 3: «Перейдя границу [страны] данов, прежде проходив-
шую через Шлезвиг, он (Оттон I. - В.Р.) огнем и мечем опустошил
всю область вплоть до последнего моря, которое отделяет [страну]
нордманнов от [страны] данов и вплоть до настоящего времени в
честь победы короля называется Оттинсанд». Adam. IV. 1: «Это
дорога императора Оттона вплоть до последнего моря Вендилы,
что по сей день в честь победы короля зовется Оттинсанд». Самое
интересное в толковании этого названия - то, что упоминаемого
Адамом похода на самом деле не было.
М.Б. Свердлов
ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ И КТИТОРСКАЯ ФРЕСКА
СОФИИ КИЕВСКОЙ
КАК ТЕКСТ И МЕТАТЕКСТ
На южной стене центрального нефа Софии Киевской со-
хранилась фреска середины XI в., изображающая четырех че-
ловек. Они шествуют друг за другом на равном расстоянии.
Старший из них - впереди, прочие следуют за ним в соответ-
226
ствии с ростом и возрастом. У них различающиеся одеяния,
которые в равной мере свидетельствуют об их высшем соци-
альном положении. Обычно их идентифицируют с дочерями
Ярослава Мудрого Эта фреска была случайно открыта в 1843 г
В 1850 г. ее записали масляными красками в одну из храмовых
росписей - «Софию, Веру, Надежду и Любовь». Между тем
Я.И.Смирнов обнаружил в библиотеке Академии художеств в
Петербурге копии с рисунков голландского художника Вес-
терфельда, который их сделал в Киеве для польского короля
Станислава Августа в 1651 г. Из одного из рисунков следова-
ло, что открытое в Софии Киевской изображение четырех фи-
гур - часть ктиторской фрески. В центре ее в западной части
центрального нефа находился Христос. Слева и справа от него
- Ярослав, держащий схематично изображенную Софию Ки-
евскую, Ирина-Ингигерд, а также следующие за ними по раз-
ные стороны фрески на южной и северной стенах нефа их де-
ти. Реставрация 1935 г. вновь раскрыла фреску с четырьмя ше-
ствующими фигурами, а раскопки М.К.Каргера в 1939 г. по-
зволили установить, что западная стена с центральными изо-
бражениями Христа, Ярослава и Ирины была некогда разо-
брана. Эта гипотеза была подтверждена как археологическими
разысканиями в соборе, так и открытием после расчистки се-
верной стены еще двух фигур этой композиции
Наиболее обстоятельно ктиторская фреска исследовалась
М.К.Каргером, В.Н.Лазаревым, А.Поппе, С.А.Высоцким (см
там же историю ее изучения), В.Д.Лихачевой. Они обратили
особое внимание на ее идейное содержание и композицию
Особые разногласия вызвали вопросы: 1) находились ли меж-
ду Христом, Ярославом и Ириной изображения Владимира
Святославича и княгини Ольги, 2) где находились мужские и
женские изображения - на южной или северной стене, 3)
сколько было изображено сыновей и дочерей Ярослава, 4) ка-
кие на них одеяния и уборы. Но исследователи были согласны
в том, что ктиторская фреска представляла собой групповой
портрет семьи Ярослава, она идейно и композиционно коррес-
пондировала с Евхаристией в апсиде центрального нефа.
Ктиторская фреска как текст содержит традиционную ос-
новную информацию в изображении Ярослава подносящего
Христу Софию Киевскую. Такая композиция предполагает
227
присутствие с противоположной стороны жены ктитора, если
она изображается. Такой жанровый канон свидетельствует
против предположения Высоцкого об изображении рядом с
Христом Владимира (и соответственно Ольги). Вместе с тем в
нарративной составляющей заказчик фрески подчинил своей
воле церковный и художественный каноны для освящения
всей своей династической ветви в изображении детей: ктитор-
ская композиция обрела церемониальность, как отметила Ли-
хачева, с реминисценциями дворцовой обрядности. Такая це-
ремониальность была свойственна не только официальной ор-
ганизации княжеского дома, но и шествию княжеской семьи
на богослужение. Ктиторская фреска как текст сообщала так-
же о всех членах дома Ярослава - о его жене, сыновьях и до-
черях. Эта повествовательность особенно выразительна в со-
поставлении данной фрески Софии Киевской и мозаик Софии
Константинопольской. В последних изображены без жены и
детей перед находящимся в центре композиции Христом им-
ператор Лев VI, справа и слева от Богоматери с младенцем
Христом Константин Великий со схематичным изображением
Константинополя и Юстиниан со схематичным изображением
Софии Константинопольской. На мозаичном портрете импе-
ратора Александра нет Христа или Богородицы, но в близком
по времени к Софии Киевской мозаичном панно на южных
хорах Софии Константинопольской императрица Зоя и ее тре-
тий муж Константин IX Мономах изображены справа и слева
от восседающего на троне Иисуса Христа.
Фреска Софии Киевской содержала явные аллюзии по от-
ношению к мозаике «Евхаристия», расположенной в противо-
положной ей центральной апсиде храма: те же симметрич-
ность и ритмичность изображений, движение ног к центру
композиции, равные промежутки между участниками процес-
сии, поворот их голов в три четверти, руки, согнутые в локтях
и также направленные к центру, к Христу’, что уже отмечалось
исследователями. Эти аллюзии стали причиной появления та-
кого новаторского коллективного портрета княжеской семьи,
находящейся к тому же в движении, а не традиционно статич-
но и фронтально.
Но фреска как метатекст более значительна, чем реплика
на шествие апостолов «Евхаристии». Он раскрывался как ви-
228
димый символ апостольской миссии среди своих подданных
(Поппэ), выражение силы и могущества молодого государства
(Каргер), апофеоз введения христианства на Руси (Высоцкий).
Видимо, эти исследователи раскрыли разное, но в равной мере
значимое содержание ктиторской фрески Софии Киевской как
метатекста. Эти наблюдения можно развить, если учесть на-
блюдения В.Н.Лазарева над содержанием и композицией рос-
писей Софии Киевской. В соответствии с ними в Софии Киев-
ской Церковь Вечная, венчаемая Христом Пантократором, со-
единена с Церковью Земной Богоматерью Орантой.
Церковь Земная изображена в апсиде центрального нефа
Софии Киевской в более низком ярусе в виде причащения
апостолов - Евхаристии. В том же ярусе находятся первосвя-
щенники, святители и другие персонажи Священного Писания
и Священного Предания. Их продолжением в центральном
нефе стала симметричная композиция с семьей Ярослава
Мудрого. В центре симметричной и ритмичной ктиторской
фрески, близкой в этих свойствах к расположенной напротив
Евхаристии, также находился Христос. Таким образом, в сис-
теме символов Софийского собора ктиторская фреска как ме-
татекст приобретала большее значение, чем он определен
предшествующими исследователями, наблюдения которых в
данной связи в полной мере обоснованы.
Видимо, она утверждала равное участие христианской
Руси, персонифицированной в правящей ветви княжеской ди-
настии, в Церкви Земной, тогда как строитель Софии Киев-
ской Ярослав и члены его семьи уподоблены причащающимся
апостолам. Напомним, что алтарная преграда не разрушала в
то время единого пространства центрального нефа в отличие
от более позднего иконостаса. Тем самым высшая мера свято-
сти распространена лишь на одну из ветвей княжеского дома
- ту, к которой принадлежала высшая власть в Русском госу-
дарстве. Вместе с тем, в едином пространстве храма покрови-
телями семьи Ярослава становились не только все святые
Церкви Земной и Богородица, но также глава Церкви Вечной
Иисус Христос и София - Премудрость Божия как второе ли-
цо Святой Троицы. Ктиторская фреска зримо и идеально по-
вышала сакральный, политический и идеологический статус
княжеской власти, персонифицированной в Ярославе и членах
229
его семьи (вопрос о ее легитимности после смерти Святополка
уже не мог быть поставлен). Изображение на ктиторской ком-
позиции становилось одним из оснований новой идеологии
«единовластия» Ярослава и освященности той княжеской вет-
ви, началом которой он стал.
Е.Р. Сквайре
НЕИЗВЕСТНОЕ ИЗДАНИЕ БАРТОЛОМЕЯ ГОТАНА
И ДРЕВНЕРУССКИЙ ПЕРЕВОД
«ДВОЕСЛОВИЯ ЖИВОТА И СМЕРТИ» КОНЦА XV в.
Бартоломей Готан (Bartholomaeus Ghotan) стоит вместе с
Лукасом Брандисом и Иоганном Снеллем в ряду первопечат-
ников города Любека, является первым печатником Магдебур-
га, Финляндии, Швеции и, по мнению некоторых историков,
первым привез на Русь (в Новгород Великий) печатный ста-
нок. Ниже будут рассмотрены доводы, говорящие в пользу
или против этой гипотезы, но в любом случае роль Готана в
развитии книжного дела на Руси и его знакомства с европей-
скими достижениями в этой области, в том числе книгопечата-
нием, остается заметной, а обнаруженное в МГУ не известное ра-
нее издание существенно пополняет данные для ее освещения.
Издание-листовка (Einblattdruck) «Dialogue Vitae et
Mortis», хранящееся в Научной библиотеке МГУ им. М.В.Ло-
моносова1, представляет собой неизвестный2 инкунабул Б.Го-
тана на латинском языке. В нижней части листа имеется коло-
фон: «Impressum Magdeburch Per honorabilem virurn Bar* Gho«
(et)c. Bartholomeus Ghotan». Бумага носит филигрань типа
«Tete de boeuf»3, наиболее близкую к № 14871-14875 по Бри-
ке, схожие варианты этого знака встречаются в изданиях Ма-
гдебурга 1458 г. и близлежащих городов: Гальберштадта
1463-1487 гг. и Кведлинбурга 1447 г., что согласуется с указа-
нием колофона.
До сих пор было известно лишь нижненемецкое издание
Готана «Leven und Dod» (Любек, 1484 г.) по неполному экзем-
пляру (фрагменты, найденные в различное время), принадле-
жавшему городской библиотеке Любека, но утраченному во
230
время последней войны. Имеются также две рукописные вер-
сии: список этого издания 1493 г. (Wolfenbiittel Herzog-August-
Bibliothek, рук. W2: Cod. Helmst. 1233, л. 189 об. - 192 л.) и рук.
W1 из того же собрания (Cod. Helmst. 1136, л. 306 л. - 308 об ).
Бартоломей Готан начал деятельность печатника в 1480 г.
в Магдебурге, где поначалу издавал мелкую продукцию без
указания года и места, используя литеры Лукаса Брандиса. С
1485 года издает в Любеке и Стокгольме (Vita Katherinae. Im-
pressum Holmis) Он был первым печатником исполнившим
заказы для Финляндии и Швеции (миссалы: Missale Streng-
nense по заказу епископа стокгольмского, Missale Aboense
1488 г. для монастыря в Або и др.).
С 1493 г. известно, что он отбыл в Новгород, в 1495 г. в
Стокгольме еще выходят издания с использованием литер Го-
тана, однако о самом любекском печатнике никаких сведений
нет, на родину он не возвратился.
В обширной литературе, посвященной деятельности пере-
водческого круга владыки Геннадия (на новгородском престо-
ле в 1484-1504 г.) и роли в ней Готана, не существует единого
мнения по поводу целей его поездки на Русь.
1. Версия о том, что Готан отправился в Москву по при-
глашению великого князя для устройства типографии, но был
утоплен местными жителями как колдун, менее других под-
креплена данными. Никаких свидетельств его пребывания в
Москве нет, в то время как в Новгороде Готан оставил замет-
ный след: в переводческом кружке архиепископа Новгород-
ского Геннадия был выполнен перевод его книг.
2. Согласно другой гипотезе, Готан прибыл для той же
цели - начать печатание книг, но в Новгород и по приглаше-
нию архиепископа Геннадия4. Это логично для Готана, т.к. он
уже в Германии и Швеции много работал по заказу церковных
чинов (епископа Стокгольмского, аббата Або). Обычно он при
этом пользовался гостеприимством своих заказчиков: извест-
но, что заказ стокгольмского епископа он выполнял, живя и
работая во францисканском монастыре (gremunka Klostret).
Надо сказать, что Готан до своей печатной деятельности был
викарием в Магдебурге5, и церковные заказы, часто весьма
выгодные, составляли существенную часть его печатной про-
дукции и основу делового успеха: заказы на печатание ин-
231
дульгенций, псалтирей (Psalterium Upsalense) и миссалов (Mis-
sale Strengnense, Missale Aboense 1488 r., Missale Magdebur-
gense и др.). Для церкви выполнены его знаменитые и наибо-
лее роскошные издания, например, «Откровения св. Бригит-
ты» 1492 г., напечатанные для монастыря Вадстена в его же
стенах и при содействии шведских духовных лиц. С этой точ-
ки зрения сотрудничество с русскими духовными лицами вы-
глядит вполне естественным продолжением его деятельности
и могло включать планы книгопечатания в предоставленных
ему архиепископом Геннадием условиях, по всей вероятности,
вполне благоприятных.
3. Географические доводы говорят скорее в пользу этой
версии, чем против нее. Риск, связанный с деловым предпри-
ятием на Руси, был, несомненно, велик - и действительно,
следы Готана на Руси теряются и даже год его смерти уста-
навливается косвенно (в 1496 г. его жена упоминается в нало-
говых документах Любека в качестве его вдовы), - однако,
возможно, не слишком пугал предприимчивого любечанина.
Продвижение его деятельности из Магдебурга в Любек, Шве-
цию и Финляндию шло в северо-восточном направлении, и
для жителей Любека Новгород был хорошо освоенной их ди-
пломатическими и торговыми интересами территорией. Перед
отбытием на Русь Готан в 1493 г. еще раз навестил Швецию,
причем не ограничился Стокгольмом, но посетил и Або, епи-
скопский престол Финляндии. В этом смысле предположение
о том, что путешествие в Новгород было очередным этапом
расширения его книгоиздательской деятельности на северо-
восток вполне разумно.
4. В то же время, версии, увязывающие русские планы
Готана с пребыванием в Новгороде ганзейской купеческой
общины, недостаточно обоснованны. Если предположение,
что Готан погиб в связи с бурными событиями, сопровождав-
шими закрытие ганзейского Петрова подворья в Новгороде6,
не вызывает особых возражений, хотя и недоказуемо, то по-
пытки объяснить посредничеством купцов само знакомство
Геннадиевского крута с литературой «Двоесловия»7 излишни.
Несомненно, 300-летние связи Новгорода и Ганзы во главе с
Любеком служили предпосылкой для любых подобных пред-
приятий, но о культурных посредниках в среде ганзейского
232
подворья ничего не известно. Вообще не следует переоцени-
вать возможности развернутого культурного сотрудничества с
Новгородом (в отличие, например, от Лондона)8 и заинтересо-
ванность в нем купцов, не задерживающихся в Петровом под-
ворье более полугода.
Предположение, что «Двоесловие» входило в крут чтения
немецких купцов, живших в сравнительной изоляции в Новго-
роде, логично, однако Готана вряд ли влекла в Новгород одна
лишь возможность продать свои книги соотечественникам.
Если же он собирался здесь печатать, то скорее рассчитывал
на местных партнеров, в первую очередь на новгородского
владыку, заинтересованного в культурных связях с Западом
для осуществления своих переводческих планов. Роль куль-
турного посредника, в том числе поставщика книг и произве-
дений литературы, Бартоломей Готан мог сыграть независимо
от купеческой общины.
5. Наиболее загадочна дипломатическая версия, связы-
вающая отъезд Готана на Русь с какой-то особой миссией. Го-
тан здесь выступает как перебежчик и предатель интересов
родины. Известно, что он еще в Любеке искал дипломатиче-
ских контактов с русской стороной, однако эта линия скорее
всего лишь сопутствует основной причине его отъезда, но не
является самостоятельной версией. Например, имперский по-
сланник Георг фон Турн (Georg von Thum) на пути на Русь
задерживался в Любеке, и это имело важные последствия для
деятельности новгородских переводчиков: его рассказ об ис-
панской инквизиции был наряду с другими произведениями
переведен на древнерусский язык в Новгороде в 1490 г. («Речи
посла кесарева»)9. Скорее всего, Готан хотел использовать ди-
пломатические каналы для налаживания литературно-книж-
ного сотрудничества10. Древнерусский перевод Библии и ком-
ментариев к псалмам, выполненные в Новгороде, обнаружива-
ет признаки использования нижненемецких источников в том
числе, несомненно, использовалась Библия в нижненемецком
издании (Кельн, 1478 г.).
6. «Филологическая» версия выдвигает на передний план
цели литературного сотрудничества, включающие помощь в
снабжении источниками возможные планы книгопечатания и
прямое предоставление Готаном своих изданий для перевода
233
на русский язык. В переводческих планах геннадиевского
кружка были роман о разрушении Трои «Historia destructionis
Troiae» Гвидо Колумны (Guido de Columna) на латинском язы-
ке, очевидно, в страссбл'ргском издании 1486 или 1489 г.11.
Несомненно, что основным источником для русского «Двое-
словия» было издание Готана на нижненемецком языке (Лю-
бек, 1484 г.). Сравнение этих двух вариантов не обнаруживает
„12
серьезных расхождении в тексте, однако отличия все же
имеются: русский переводчик вводит реплики персонажей
глаголами «спрашивает» и «говорит», в немецком оригинале
отсутствуют и глаголы, и нравоучительное заключение, в ко-
тором читателю дается совет ежедневно читать святых отцов,
чтобы смерть не застала его врасплох. Эти отклонения пере-
вода не находят объяснения в нижненемецком оригинале, од-
нако во вновь найденном латинском издании Готана имеются
и вводные ремарки, и заключение. В то же время, оно значи-
тельно отличается от русского перевода, например, гораздо
меньшим количеством строф. Оба сравнения показывают, что
при переводе в качестве образца использовался не один ниж-
ненемецкий оригинал, а два или несколько изданий «Двоесло-
вия» и, скорее всего, в их число входило латинское издание
самого Готана.
Примечания
1 Фонд 40 «Коллекция документов Густава Шмидта», оп. 2, ед. хр. 27.
2 Gesamtkatalog der Wiegendrucke. Stuttgart, 1978. Bd. VIII; Heitz P.
Einblattdrucke des XV. Jh. StraBburg, 1909, 1912; Collijn I. Ettblad-
stryck fran femtonde Arhundradet. Stockholm, 1905. В. I-П; Ein-
blattdrucke des XV. Jh. Em bibliographisches Verzeichnis. Halle a.
Saale, 1914; Geldner F. Die deutschen Inkunabeldrucker. Ein Hand-
buch der deutschen Buchdrucker des XV. Jhs nach Druckorten. Stutt-
gart, 1968. Bd. 1. Das deutsche Sprachgebiet; Proctor R. An Index to
the Early Printed Books in the British Museum: from the Invention of
Printing to the Year 1500. With Notes of those in the Bodlean Library.
London, 1960 (cf. № 2752-2753, 2616-2625); Rosenfeld H. Der mit-
telalterliche Totentanz. Koln; Wien, 1974.
3 Briquet C.M. Les filigranes: dictionnaire historique des marques du
papier. Leipzig, 1923. T. 4. S. 747.
4 Geldner F. Die deutschen Iribkunabeldrucker. S. 363.
5 Ibid. S. 210.
234
6 Ibid. S. 363.
7 Beckers H. // Die deutsche Literatur des Mittelalters. Verfasserlexikon /
Hrg. Chr. Stollinger. Berlin; N.Y., 1985. Bd. 5. S. 638f.
8 О жизни ганзейских купеческих общин за рубежом см.: Сквайре
Е.Р. Ганза и Русь: модель языкового контакта // Славяно-германс-
кие исследования / Отв. ред. А. Гугнин, А. Циммерлинг. М., 2000 г.
Т. 1-2; Сквайре Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: языковые
аспекты исторических контактов. М., 2002.
9 Raab Н. Germanoslawisches an der Wende vom Mittelalter zur Neuzeit
/ Wissenschaftliche Zeitschrift der Ernst Moritz Amdt-Universitat
Greifswald. Geselschafts- und sprachwissenschaftliche Reihe. 1956/57.
№ 1-2. S. 57-60.
10 Angermann N. Die hansische-russische Begegnung im mittelalterlichen
Novgorod / Norween und die Hanse / V.Henn, ANedkvitne. Wien,
1994. S. 191-209.
11 Троянские сказания. Средневековые рыцарские романы о троян-
ской войне по русским рукописям XVI-XVII вв. / Подг. О.В.Тво-
рогов. Л., 1972. С. 153,167, 171.
12 Lewandowski Th. Das mittelniederdeutsche Zwiegesprach zwischen
dem Leben und dem Tode und seine altrussische Obersetzung. Koln;
Wien, 1972.
И.Е.Суриков
АВТОРСКОЕ НАЧАЛО В ЛИРИКЕ СОЛОНА
Одним из важнейших источников по истории Греции ар-
хаической эпохи являются стихотворения Солона. Солон -
один из немногих древнегреческих лирических поэтов, от ко-
торого дошло достаточно большое количество фрагментов
самого различного содержания (от этического до эротическо-
го); некоторые из этих фрагментов весьма обширны (напри-
мер, элегии «К самому7 себе» и «Благозаконие»), Из них можно
составить целый сборник, дающий целостное понятие о твор-
честве этого автора. Если учесть при этом, что Солон был од-
ной из самых ярких и значительных личностей своего времени
(не только поэтом, но и политическим деятелем, полководцем,
выдающимся законодателем, вошедшим в канон «Семи муд-
235
рецов»), то вопрос о проявлении авторского начала в его про-
изведениях становится еще более важным и интересным.
Рассматривая этот вопрос, следует прежде всего иметь в
вида', что жанром, в котором преимущественно работал Солон,
была элегия (хотя он писал также ямбические триметры, хо-
реические тетраметры). Этот жанр отличался большой тради-
ционностью своего лексического оформления, его представи-
тели активнейшим образом пользовались формульными вы-
ражениями, заимствованными из гомеровского эпоса1 и раз-
личным образом перекомпонованными (чему способствовало
сходство стихотворного размера в эпосе и элегии). Данный
фактор, бесспорно, препятствовал проявлению авторского на-
чала на вербальном уровне, поскольку одни и те же клише пе-
рекочевывали от одного поэта к другому, закрепляя в некото-
рой мере «внеличностный» характер элегического жанра. Не-
которые элегики (Феогнид, Фокилид) в целях утверждения
своего авторства прибегали к особого рода приему - так назы-
ваемой «печати» (sphragis). Прием этот заключался в том, что
в ткань стиха регулярно вплетался определенный, характер-
ный именно для данного автора речевой оборот, чаще всего
включавший в себя личное имя (либо самого поэта, либо его
адресата)2. Справедливости ради следует сказать, что «печать»
далеко не всегда спасала от последующего присвоения «лите-
ратурной собственности» другими писателями3. Что же каса-
ется Солона, то у него ничего подобного мы не находим, и это
следует признать характерным, отнюдь не случайным. Оче-
видно, его авторская и человеческая индивидуальность была
слишком крупной, чтобы искать помощи в каких-то формаль-
ных приемах. Судя по всему, авторское начало в солоновских
произведениях должно было проявляться в большей степени
на содержательном уровне.
Одной из его манифестаций, на наш взгляд, необходимо
считать отмечавшееся выше исключительное тематическое
разнообразие лирики Солона. Он отнюдь не был «узким спе-
циалистом» в какой-то одной сфере бытия, в отличие от боль-
шинства других представителей архаической лирической по-
эзии. Его нельзя назвать ни «певцом войны», подобно Тиртею,
ни «певцом любви», подобно Сапфо и Анакреонту-, ни «пев-
цом аристократических доблестей», подобно Пиндару... А
236
точнее - он был одновременно и первым, и вторым, и третьим,
а, кроме того, сочетал в себе и рад других «ипостасей», как
авторских, так и личностных. Но при всем видимом разнооб-
разии через все солоновское творчество как бы проходит еди-
ный мировоззренческий «стержень», делающий его целост-
ным феноменом. Наиболее характерными чертами этого ми-
ровоззрения можно назвать искреннее благочестие, убежден-
ность в благом водительстве богов - хранителей мировой
справедливости, чувство разумной меры и отрицание любых
излишеств. У Солона мы не найдем какого-либо протеста про-
тив того или иного аспекта традиционной религии, хотя мы
находим такие протесты у некоторых из его современников,
работавших в том же жанре, например, у Феогнида4. И в то же
время можно сказать, что не все элементы характерных для
архаической и классической Греции религиозных представле-
ний оказываются для Солона приемлемыми. Так, у него мы
совершенно не обнаруживаем весьма свойственной древне-
греческому менталитету идеи «зависти богов»5. А ведь эта
идея занимает весьма большое место еще в труде Геродота,
писавшего через полтора столетия после афинского поэта и
законодателя!
Можно твердо говорить о наличии у Солона вполне четко
очерченной системы ценностей. В ней ключевые позиции за-
нимает такая категория, как счастье, о котором интересующий
нас автор размышлял весьма серьезно и напряженно. Харак-
терно солоновскими являются мысли о непрочности облада-
ния счастьем при жизни ввиду непредсказуемости грядущего
и проистекающей отсюда неуверенности в завтрашнем дне
(Sol. fr. 1, 63-70 Diehl), о невозможности для человека назы-
ваться счастливым при жизни, поскольку только смерть рас-
ставит все на свои места (Sol. fr. 15 Diehl), о ненадежности об-
ладания богатством, которому поэтому следует предпочесть
умеренный достаток (Sol. fr. 4, 9-12 Diehl; fr. 14 Diehl).
Признаком проявления авторского начала является, на
наш взгляд, такая ситуация, когда поэт, употребляя в своих
произведениях какое-либо понятие, придает ему новый смысл,
отличный от того, в котором это понятие употреблялось
раньше Именно так обстоит дело с термином «благозаконие»
(eunomia) в солоновских элегиях. «Благозаконие» выступает
237
как одна из ключевых категорий мировоззрения афинского
поэта-законодателя6. Сама идея евномии не является изобре-
тением Солона, коренясь, насколько можно судить, в дель-
фийской этике Аполлона Уже за несколько десятилетий до
Солона, во второй половине VII в. до н.э., величайший спар-
танский поэт Тиртей написал элегию, носившую название
«Благозаконие» (Tyrt. fr. 4 West) и представлявшую собой, по
сути дела, не что иное, как стихотворный пересказ Великой
ретры Ликурга. Для Тиртея, таким образом, евномия оказыва-
ется прямым синонимом государственного устройства Спарты
с ее царями, герусией и апеллой. Одна из элегий Солона также
называется «Благозаконие» (здесь он прямо идет по стопам
Тиртея), но при этом саму евномию афинский лирик понима-
ет во многом иначе, нежели лакедемонский. Для него эта идея
воплощается, с одной стороны, в наличии у полиса справедли-
вых законов, а с другой - в сознательном подчинении граждан
этим законам. Конкретных деталей конституционного устрой-
ства Солон, в отличие от Тиртея, в связи с евномией совер-
шенно не касается. Очевидно, для него «благозаконие» при-
надлежит в большей степени к этической, чем к политической
сфере. Оно тесно сопряжено со справедливым отправлением
правосудия, а, кроме того, призвано (это настойчиво подчер-
кивается несколько раз на протяжении элегии) «чрезмерную
гордость умерить». Иными словами, евномия имеет самое
прямое отношение к важнейшему в системе взглядов Солона
представлению о мере. Таким образом «благозаконие» Солона
является категорией более широкой, глубокой и емкой по
сравнению с «благозаконием» Тиртея.
Интересным частным случаем проявления авторского на-
чала может выступать факт изменения автором своих прежних
взглядов, переход на иную позицию (феномен «палинодии»),
У Солона мы встречаем нечто подобное в элегии, обращенной
к поэту Мимнерму Колофонскому’, от которой сохранилось
несколько отрывков (Sol. fr. 22 Diehl). Элегия «К Мимнерму»
относится к числу поздних произведений Солона7; на наш
взгляд, она была написана в тот период, когда поэт-
законодатель уже перешагнул семидесятилетний рубеж, то
есть должна датироваться приблизительно 560-ми гг до н э В
этом стихотворении Солон демонстративно отступает от неко-
238
торых идей, высказывавшихся им ранее. Так, если прежде он
определял срок человеческой жизни в 70 лет (Sol. fr. 19, 17-18
Diehl), то теперь называет иную цифру - 80 лет. Раньше он
полагал, что к старости разум человека слабеет (Sol. fr. 19, 15-
16 Diehl) - а теперь произносит знаменитую фразу: «Я старею,
все время многому научаясь». Судя по всему, жизненный опыт
с годами сделал представления Солона о старости менее абст-
рактными; он на себе ощутил, что человек и в преклонном
возрасте может сохранять трезвость рассудка и продолжать
совершенствоваться. Отходом от прежних позиций выглядит и
высказанное в элегии пожелание, чтобы смерть автора не ос-
талась неоплаканной, чтобы друзья встретили его кончину
страданиями и стонами. Дело в том, что на более раннем этапе
своей деятельности, в 594 г. до н.э., сам же Солон издал в
Афинах серию законов, направленных на значительное огра-
ничение проявлений скорби на похоронах8. А теперь, как ка-
жется, его чаяния вступили в противоречие с теми тенденция-
ми, которые наблюдаются в этих законах.
Итак, в лирических стихотворениях Солона мы находим
достаточно ярко и многосторонне проявляющееся индивиду-
альное авторское начало, которое не сковывают даже жесткие
рамки элегического жанра. Это авторское начало, обнаружи-
вающееся в большей степени не на вербальном, а на метаязы-
ковом (прежде всего содержательном) уровне, представляет
собой одно из важных свидетельств о процессе «рождения
личности» в Греции архаической эпохи.
Примечания
1 О формульных выражениях в эпосе (не только гомеровском) см.
наиболее подробно: ЛордА.Б. Сказитель. М., 1994.
2 Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной тра-
диции. М., 1996. С. 94-95.
3 Вообще для античности в большей степени характерен не плагиат,
а, если так можно выразиться, «антиплагиат», когда подражатель
ставил чужое, авторитетное имя под своим текстом.
4 Противопоставление Солона и Феогнида в интересующем нас ас-
пекте см.: Доватур А.И. Феогнид и его время. Л., 1989. С. 102-113.
5 Chiasson Ch. The Herodotean Solon // GRBS. 1986. Vol. 27. № 3. P. 249-
262: Суриков И.Е. Гостеприимство Креза и афиняне // Закон и обы-
чай гостеприимства в античном мире. М., 1999. С. 74.
239
6 О важности идеи евномии в мировоззрении Солона см.: Jaeger W.
Solons Eunomie // Sitzungsberichte der Preuss. Ak. der Wiss.. Philos. -
hist. Klasse. 1926. S. 69-85; Vlastos G. Solonian Justice // CLPh. 1946.
Vol. 41. № 2. P. 65-83; LumpeA. Solons Einfluss auf Xenophanes // RhM.
1955. Bd. 98. H. 4. S. 378; Jones J. IF. The Law and Legal Theory of the
Greeks: An Introduction. Oxford, 1956. P. 93; Ostwald M. Nomos and
the Beginnings of the Athenian Democracy. Oxford, 1969. P. 68-69. В
целом об идее евномии см.: Маркиш Ш. Сумерки в полдень: Очерк
греческой культуры в эпоху Пелопоннесской войны. СПб., 1999. С. 148.
7 ДоватурА.И. Феогнвд. С. 123.
8 См.: Суриков И.Е. Законодательство Солона об упорядочении по-
гребальной обрядности И Древнее право. 2002. № 1 (9). С. 8-21.
А.И. Сурков
АССЕР И ЕГО «ЖИЗНЬ АЛЬФРЕДА ВЕЛИКОГО»
Среди источников по истории англосаксонской Британии
«Жизнь Альфреда Великого» (De rebus gestis Alfredi), принад-
лежащая перу епископа Шернборнского Ассера, вызывает,
пожалуй, наибольшее число споров и дискуссий в специаль-
ной литературе. Одна из причин этого кроется в том, что до
нас не дошло ни одной средневековой рукописи «Жизни».
Единственный ее список, относившийся к началу7 XI в. и при-
надлежавший лондонскому антиквару Роберту Коттону7, сго-
рел во время пожара 1731 г. Сохранились лишь немногочис-
ленные копии этого списка, наиболее важная из которых была
изготовлена и опубликована еще в XVI столетии Мэтью Пар-
кером, архиепископом Кентерберийским. Публикация Парке-
ра неоднократно переиздавалась, но лишь в начале XX столе-
тия была предпринята попытка подлинно научной реконст-
рукции биографии Альфреда. В 1904 г. Уильям Стивенсон на
основе скрупулезного анализа предшествующих публикаций в
очередной раз издал сочинение Ассера, снабдив его обстоя-
тельными комментариями. И именно работа Стивенсона в на-
стоящее время признается в качестве наиболее авторитетной
версии «Жизни Альфреда».
240
Сложная и запутанная история рукописи стала поводом
для некоторых исследователей усомниться в подлинности рас-
сматриваемого источника. По мнению В.Гэлбрейта, в тексте
встречается множество анахронизмов, в частности, использо-
вание латинского термина parochia (диоцез) для обозначения
пожалования в пользу церкви, что явно указывает на более
позднее происхождение рукописи. У.Смит вообще назвал со-
чинение Ассера «сплетением» фольклорных рассказов, исто-
рий о чудесах и чистого вымысла. По словам этих историков,
биография Альфреда могла быть составлена либо монахом
Биртфертом во второй половине X столетия, либо епископом
Леофриком в середине XI в. А целью подделки являлось стрем-
ление церкви подкрепить престижем личности Альфреда Ве-
ликого те или иные свои претензии в отношении светской вла-
сти. Однако большинство специалистов по истории англосак-
сонской Британии все же склонялось в пользу подлинности
данного источника. В качестве аргументов приводилось хо-
рошее знание автором биографии подробностей личной жизни
Альфреда, королевского окружения, а также политических со-
бытий в Британии в последней трети IX столетия (подробнее
см.: Глебов 2002. Ч. 1. С. 183-195). Нам представляется, что из-
лишне недоверчивое отношение ряда историков к сочинению
Ассера носит субъективный характер и не может являться
препятствием для изучения и анализа этого произведения.
О самом авторе «Жизни» нам известно немногое. Ассер
впервые сообщает о себе в главе 79 своего сочинения, когда
рассказывает о своем знакомстве с королем Уэссекса. Это со-
бытие, по-видимому, состоялось в начале 880-х гг., когда
Альфред вплотную приступил к реализации давно задуманно-
го плана - проведению культурно-просветительской политики
в своем королевстве. Ассер, выходец из монастыря Св. Дэвида
в западном Уэльсе, был приглашен ко двору по личной прось-
бе короля, следовательно, можно предположить, что он имел
репутацию интеллектуала своего времени не только у себя на
родине, но и в англосаксонском мире. Несмотря на обещание
вознаграждения, Ассер не сразу согласился служить королю
Уэссекса. Только лишь после консультаций со своей мона-
стырской братией Ассер дал согласие ежегодно в течение
шести месяцев находиться при дворе Альфреда и служить ему
241
помощником во всех начинаниях. А за это Альфред должен
был обеспечить защиту и покровительство монастырю Св. Дэ-
вида от нападок со стороны короля Дайфеда, который нередко
вмешивался во внутримонастырские дела. Видимо, такая за-
щита была предоставлена, и Ассер уже в скором времени ока-
зался при уэссекском дворе. Его придворные занятия заключа-
лись в чтении королю различных книг и в беседах с Альфре-
дом на библейские и религиозные темы. Известно о его уча-
стии в переводе «Обязанностей пастыря» папы Григория Ве-
ликого и «Об утешении философией» Боэция. За усердную
службу Ассеру была пожалована епископская кафедра в
Шернборне, а сам он был возведен в ранг ближайшего коро-
левского советника. По данным «Англосаксонской хроники»,
епископ Шернборнский Ассер скончался в 909 г. (The Anglo-
Saxon Chronicle, а. 909. Р. 192), почти на десять лет пережив
своего короля.
Ассер написал свой труд около 893 г. а, следовательно, яв-
лялся современником большинства описываемых им событий.
Кроме того, в его распоряжении был манускрипт «Англосак-
сонской хроники», из которой он черпал информацию о вой-
нах Альфреда с датчанами. Да и сам король, по словам Ассера,
был отличным информатором и о многом поведал своему
приближенному' в устных беседах. Так, из уст Альфреда Ассер
узнал о междоусобной борьбе, которая велась между отцом
короля Этельвульфом и его старшим сыном Этельбальдом в
50-е годы IX в.
Приступая к написанию «Жизни Альфреда», Ассер, несо-
мненно, был хорошо знаком с лучшими образцами как житий-
ной литературы, так и светских биографий своей эпохи. Об-
щепризнанно, что Ассер находился под влиянием «Жизни
Карла Великого» Эйнхарда, о чем свидетельствуют как ис-
пользование ряда франкских терминов, так и несколько пас-
сажей в тексте, прославляющих мудрость императора Карла,
Однако в отличие от Эйнхарда Ассер гораздо чаще прибегает
к цитатам и реминисценциям из библейских текстов, вставляя
их в канву жизни своего героя, что делает его произведение бо-
лее похожим на своеобразное соединение биографии и жития.
«Жизнь Альфреда» - это панегирик, целью которого явля-
ется прославление всех возможных добродетелей короля. Уже
242
в детстве Альфред зарекомендовал себя как умный и перспек-
тивный ребенок, быстрее других овладевший премудростями
образования. Неслучайно «... и во взгляде, и в речи, и в мане-
рах он был величественнее своих братьев. .» (Life of King Al-
fred. Ch. 22), за что был особо любим своими родителями. Ко-
гда началась военная и политическая карьера Альфреда, то
более удачливого и мудрого полководца и государственного
деятеля нельзя было найти во всей Британии. Но как всякий
панегирист Ассер зачастую умалчивает о неудачах короля и вся-
чески превозносит даже малозначительные заслуги. В частно-
сти, он крайне редко сообщает о поражениях королевской ар-
мии и подробнейшим образом описывает ситуации, в которых
проявился полководческий и политический талант его героя.
В своем произведении Ассер рисует нам образ идеального
правителя. Несмотря на болезнь, мучавшую Альфреда боль-
шую часть его жизни, несмотря на бесконечные вторжения
варваров, он «...продолжал управлять своим государством...,
строить здания, более величественные, чем его предшествен-
ники,... декламировать саксонские книги» (Life of King Alfred.
Ch. 76). Когда же его соратники покидали его, «...он один с
божьей помощью, как искусный кормчий, стремился напра-
вить свой корабль в безопасную и вожделенную гавань своего
королевства» (Life of King Alfred. Ch. 91). Однако не будем
забывать, что Ассер являлся служителем церкви, и для него
великий король должен был быть, прежде всего, истинным
христианином. Для Ассера еще большее значение, чем госу-
дарственная мудрость, имеет набожность короля, его каждо-
дневные молитвы, обращенные к Богу, его забота о церкви и
ее пастве. Не случайно Альфред сравнивается с мудрым Со-
ломоном, который всегда знал, что «...сердце короля... нахо-
дится в руках Господа» (Life of King Alfred. Ch. 99).
Таким образом, Ассер создает идеальный образ своего ге-
роя сообразно своим принципам и представлениям о королев-
ской власти. То, что он считает богоугодным, а именно щед-
рость короля, его приверженность божьим заповедям, заботу о
своем народе, является несомненным достоинством Альфреда.
О его недостатках Ассер фактически умалчивает. Исходя из
этого, мы не вправе рассчитывать на получение полной и объ-
ективной информации об Альфреде и его эпохе, основываясь
243
исключительно на данных рассматриваемого источника. Но
его изучение имеет и очевидные плюсы, поскольку дает нам
представление о том, как должен был выглядеть христианский
король в глазах автора раннего средневековья.
Литература
Глебов А.Г. Споры о подлинности «Жизни Альфреда Великого» в
современной англо-американской историографии // Источникове-
дение: поиски и находки. Воронеж, 2002.
The Anglo-Saxon chronicle, а. 909 // English historical documents / Ed.
D. Whitelock. London., 1955. Vol. 1.
Life of King Alfred - Alfred the Great: Asser's «Life of King Alfred» and
other contemporary sources I Transl. by S. Keynes and M. Lapidge.
Harmondsworth, 1983.
П.П. Толочко
ЛЕТОПИСЬ ВЛАДИМИРА ВАСИЛЬКОВИЧА
И ЕЕ АВТОР
Здесь речь пойдет о второй части Волынской летописи,
которая идентифицируется как летопись Владимира Василь-
ковича. Начинается она статьей 1272 г., извещающей о начале
его княжения во Владимире, и завершается посмертным пане-
гириком 1289 г. Летописец держит в поле зрения и других га-
лицких и волынских князей - Льва Даниловича, Юрия Льво-
вича, Мстислава Даниловича, но во всех случаях предпочте-
ние оказывает владимирскому князю. Только из него он по-
следовательно лепит образ мудрого, рыцарственного и спра-
ведливого правителя. Заявка на такое отношение летописца к
Владимиру содержится уже в начальной статье: «Нача княжи-
ти ... сынъ его (Василька. - ПТ.) Володимерь, правдолюбьем
светяся ко всей своей братьи, и к бояромъ и ко простымъ лю-
демъ» (Ипат. Стб. 870).
Особенно восторгает летописца строительная деятель-
ность Владимира. Мысль о возведении нового города была
вложена ему в сердце самим Богом. «Посемь вложи Богь во
сердце мысль благу князю Володимерови, нача собЬ думати,
244
абы кде за Берестьемь поставите города». Открыв священную
книгу и прочитав пророчество Исайи о воздвижении запус-
тевших городов, Владимир увидел в этом Божье благослове-
ние на возрождение Волынской земли, которая «опустЬла по
80 л^тЬхъ по РоманЬ» (Ипат. Стб. 875).
Высшей степени идеализации образ Владимира достигает
в рассказе о его болезни и смерти. Здесь князь возводится в
ранг чуть ли не святого. Будучи тяжело больным, он завещает
свое княжество Мстиславу Даниловичу. Выбор свой объясняет
тем, что из трех возможных наследников (Лев Данилович, его
сын Юрий и Мстислав) только Мстислав был лишен гордыни.
Завещание Владимир оформил в виде двух грамот - одну на
передачу Мстиславу Волынской земли, а другую на наследст-
венные владения своей жене и приемной дочери. Мстислав
поклялся выполнить волю брата и на том целовал крест.
Еще не чувствуя себя безнадежно больным, Владимир
уже начал раздавать нуждающимся свое добро. Золотые и се-
ребряные вещи были переплавлены в гривны и в качестве ми-
лостыни разосланы по всей земле. Кони из княжеских табунов
розданы тем, кто пострадал от нашествия Телебуги. Княже-
ская щедрость названа летописцем дивной, дошедшей до си-
рот, болящих и вдовиц.
Не жалеет эпитетов летописец и в посмертном панегирике
князя. Его похороны превратились в сплошной плач влади-
мирцев: «Плакашася по немь Володимерчи, поминающе его
добросердье до себе, паче и слугы его плакахуся по нем сле-
зами обливающи личе свое» (Ипат. Стб. 919). Летописец срав-
нивает Владимира со знаменитым дедом Романом Мстислави-
чем, который освободил людей от всех обид, а также с зашед-
шим солнцем. «Ты же бяше господине сему поревновалъ и
наслЪдилъ путь дЬда своего, нынЬ же господине уже к тому не
можемь тебе зрЬти, уже бо солнче наше заиде» (Ипат. Стб. 920).
Летописец воздает хвалу' умершему князю за его ум, за храб-
рость, кротость и смиренность, любовь к монастырям, черне-
цам и черницам, за то, что был всем «яко возлюбленный отец».
Кажется, к сказанному нечего добавить, однако после
слов об «Отце и Сыне, и Святом Духе», летописец начинает
новуто похвалу" умершему" князю На этот раз он славит его за
то, что тот срубил многие города, построил церкви и украсил
245
их иконами и книгами. К числу богоугодных дел Владимира
летописец относит также списывание евангелий и молитвен-
ников для Владимирской, Перемышльской, Черниговской и
Луцкой епископий. Несмотря на стилистическую близость но-
вой похвалы с предыдущим текстом трудно отрешиться от
мысли, что принадлежит она какому-то другому летописцу.
Для признания Владимира святым не хватало только чуда,
но летописец сообщает и о нем. Когда княгиня и епископ Ев-
сигний по прошествии времени открыли гроб, то оказалось,
что княжеское тело, пролежавшее с 11 декабря 1288 г. по 6 ап-
реля 1289 г., совершенно не тронуто тленом и издавало «аро-
мат многоценный». Странно, что все это так и не послужило
основанием для канонизации Владимира Васильковича право-
славной церковью1.
Перед нами, безусловно, один из лучших панегириков, ко-
торые когда-либо создавались русскими летописцами. Он об-
ладает незаурядными литературными достоинствами, хотя и
производит впечатление вторичности, сотканности из уже
имеющихся аналогичных жанровых образцов. В некрологе
использованы клише, особенно характерные для Киевской ле-
тописи XII в. К их числу относится выражение: «Сии же бла-
говГрний князь ВолодимЬръ, возрастом 6t высокъ, плечима
великъ, лицемь красенъ...» (Ипат. Стб. 920). Из некрологов ле-
тописца Моисея князьям Ростиславичам взяты слова: «И при-
ложися ко отцемь своимъ и дЬдомъ, отдавъ общий долгъ, его
же нЪсть убЬжати всякому роженому» (Ипат. Стб. 918). Говоря
о Мстиславе как наследнике Владимира, летописец, фактиче-
ски заимствует пространную цитату из «Слова о законе и бла-
годати» митрополита Илариона, лишь немного изменив ее:
«Иже нескончанаатвоя учиняюща, аки Соломонъ Давыдова...».
Некролог не единственное место, где волынский летопи-
сец воспользовался творчеством своих киевских коллег. По
существу’ вся Волынская летопись наполнена парафразами из
киевского летописания. Рассказ о Владимире Васильковиче
как философе и книжнике, «якого же не бысть во всей земли и
ни по немь не будеть», перекликается с характеристиками ми-
трополита Клима Смолятича, который «бысть книжникъ и фи-
лософь, такъ яже в Рускои земли не бяшесть» (Ипат Стб 340)
а также митрополита Иоанна, о котором летописец сказал, что
246
«сякова не бысть преже в Руси, ни по нЪмъ не будеть такии»
(Ипат. Стб. 200). Из ранних летописцев позаимствовано и ха-
рактерное обращение к Богу, начинающееся словами: «Вижь
смирение мое».
Приведенные примеры (а их можно умножить) свидетель-
ствуют о том, что владимирский автор при написании Волын-
ской летописи имел под руками полную Киевскую летопись, а
также «Слово о законе и благодати», которые он хорошо знал
и широко использовал в своем труде. И писал он, разумеется,
не повести, а обыкновенную хронику. Н.Ф.Котляр совершенно
справедливо заметил, что Летописец Владимира Васильковича
по форме и содержанию намного больше напоминает тради-
ционную летопись, - что не помешало ему заключительную
часть летописи назвать все же повестью (Котляр 1993. С. 135).
Подробное почти протокольное описание многих событий
указывает на то, что сведения о них составлены современни-
ками и очевидцами. В ряде мест летописи об этом говорится
вполне определенно. Так, в рассказе о гибели орды Телебуги
(статья 1283 г.) во время возвращения из венгерского похода
читаем: «И умре ихъ бещисленое множьство, самовидчи же
тако рекоша: умершихъ бысть сто тысячь» (Ипат. Стб. 891).
При описании похода того же Телебуги к Владимиру-
Волынскому в следующем году летописец также пользуется
информацией очевидцев: «Телебуга же еха обзирать города
ВолодимЪря, а друзии молъвять, оже бы и в городЬ быль, но
то не ведомо» (Ипат. Стб. 892).
Не исключено, что очевидцы не только изустно рассказы-
вали о событиях, в которых им довелось принимать участие,
но и составляли о них подробные записи, которые затем были
использованы сводчиком при составлении летописи Владими-
ра Васильковича.
Кто же был ее автором? Первым ответил на этот вопрос
М.С.Грушевский. Согласно ему летопись Владимира Василь-
ковича составил тот самый «писець Федорец», который запи-
сывал предсмертные распоряжения своего князя. Он более ре-
лигиозен, чем автор Галицкой летописи, хотя, возможно, и не
был духовным лицом. Правда, тут же, Грушевский высказал и
прямо противоположное мнение, что Федорец мог быть ду-
ховным лицом, например, священником (Грушевсъкий 1993.
247
С. 184-185). В.Т.Пашуто фактически «не заметил» высказыва-
ния Грушевского и предположил, что автор летописи, несо-
мненно, был духовным лицом, близким епископу Евсигнию
(Пашуто 1950. С. 129). И.ПЕремин решительно отверг гипоте-
зу7 Грушевского на том основании, что писец Федорец упомя-
нут в летописи в третьем лице, а это, будто бы, не характерно
для древнерусских книжников. Летописцем он считал кого-
либо из местных монахов или священников (Еремин 1966. С.
183). Котляр называет автора летописи «писателем» без по-
пытки его персонификации (Котляр 1993. С. 140).
Анализ текста с несомненностью указывает на то, что на-
писан он действительно духовным лицом. В пользу этого сви-
детельствует обильная церковная фразеология. Летописец по-
стоянно обращается к Богу, объясняя успехи в сражениях и
других делах заступничеством Его и Матери Божьей, а пора-
жения - наказанием за «грехи наша». Когда Телебуга не смог
взять города Владимира, летописец заметил, что это «Богь из-
бави его своею волею». Нашествие окаянного и беззаконного
Ногая на Львов летописец объясняет казнью Божьей. «Се же
наведе на ны Богь грЪхъ ради нашихъ, казня ны, а быхом ся
покаялЬ злыхъ своих безаконьныхъ дЬлъ» (Ипат. Стб. 894).
Иногда то или иное событие вызывает у летописца ассо-
циации из мировой истории, описанные в священных книгах.
Рассказав о дивных щедротах князя Владимира, раздавшего
перед смертью свои богатства «нищим и убогим», летописец
заметил, что все творящие милость слышат «глас Господень
ко Новьходъносору царю». Беседы князя с епископами и игу-
менами «от книгь о житьи свЪта сего тлЬньнаго», а также по-
ставление церквей напомнили ему деяния великого Констан-
тина. Немощь князя Владимира сподобила летописца назвать
его вторым Иовом.
Сказанное свидетельствует о необычайно широкой цер-
ковной образованности и эрудиции автора летописи Владими-
ра Васильковича. Трудно предположить, чтобы ею обладал
штатский писец или простой монах. Незауряден и литератур-
ный талант летописца, для которого занятие исторической
письменностью было, видимо, привычным делом. Еще одной
характерной чертой автора летописи является его безогово-
рочная и благоговейная преданность своему князю.
248
Из лиц ближайшего окружения Владимира такими качест-
вами могли обладать два человека: не названный по имени духов-
ник волынского князя и владимиро-волынский епископ Евсигний.
В пользу Евсигния говорит то, что он был соратником и
особо доверенным лицом Владимира. Ему поручал князь вести
переговоры с Мстиславом о передаче тому княжеского стола, он
же был посвящен во все мысли и сомнения Владимира. Евсигний
отпевал его в церкви Св. Богородицы и открывал гроб вместе с
княгиней 6-го апреля 1289 г. Все эти события достаточно подроб-
но изложены в летописи, а епископ Евсигний предстает в них клю-
чевой фигурой2. С Евсигнием в наибольшей мере могут быть соот-
несены и необычайная церковная образованность, а также знание
исторических памятников Руси, которые демонстрирует летописец.
Претензии духовника Владимира на авторство летописи ка-
жутся менее основательными. Однако не исключено, что ему
принадлежат описание метаний умирающего князя между Лю-
бомлем, Берестьем, Каменцем и вновь Любомлем, а также второй
панегирик, в который с протокольной точностью вписаны все бла-
годеяния Владимира, сделанные для построенной им церкви Св.
Георгия в Любомле. Известно, что Владимир именно в ней
принимал предсмертное причастие «у отца своего духовнаго».
Последний, как никто другой, был осведомлен о вкладе своего
князя в церковь Св. Георгия. Разумеется, это не исключает того,
что запись духовника могла быть отредактирована и вставлена в
текст летописи тем же Евсигнием.
Исследователи согласны в том, что заключительная часть
Волынской летописи, озаглавленная как «Начало княжения велико-
го князя Мьстислава в ВолодимирК», не является особой летопи-
сью, а лишь продолжением старой. Ни содержательно, ни стили-
стически новый текст не отличается от предыдущего. Можно ду-
мать, что он написан тем же летописцем, который составил и
летопись Владимира. Примечательно, что у Мстислава, как и у
Владимира, особо доверенным лицом продолжал оставаться
все тот же епископ Евсигний.
Примечания
1 Впервые мысль о том, что окружение Владимира Васильковича пы-
талось подвигнуть Русскую православную церковь канонизировать
249
Созданная «благословениемъ и повелЬниемъ» митропо-
лита Макария (ПСРЛ. Т. 21. С. 581), СК была призвана просла-
вить род ныне царствующего царя Ивана Васильевича путем
создания «пышной галереи деятелей русской истории», пред-
ков Грозного, наделенных комплексом идеальных черт. При
этом, как отмечал Д.С.Лихачев, по замыслу составителя СК
они должны были себя вести «типично», так, «как им полага-
ется в том или ином случае» (Лихачев 1970. С. 100). В памят-
нике князья были представлены как «сосуды добродетели». В
качестве важнейших добродетелей выступали верность право-
славию, духовная и нравственная чистота, почитание родите-
лей. То, что последнее было важно для составителя СК, пока-
зывает та резкая критика, которой подвергся язычник Свято-
слав в Житии Ольги за отказ последовать мудрому совету сво-
ей матери креститься самому и крестить Русь (ПСРЛ. Т. 21.
С. 23). Мог ли, согласно СК, в христианский период русской
истории иметь место конфликт отцов и детей?
Как показало специальное исследование источников СК,
которое провел В.В.Кусков, составитель памятника опирался
прежде всего на летописи. Исследователь справедливо выде-
лял Никоновскую летопись и Воскресенскую летопись (далее
Ник. и Воскр.) как основные летописные источники СК (Кус-
ков 1951. С. 299-300). Данные своды содержат восходящий к
ПВЛ рассказ о неповиновении Ярослава Владимиру, который
отказался от уплаты новгородской дани Киеву и начал соби-
рать наемников варягов против своего отца (ПСРЛ. Т. 9. С. 69;
Т. 7. С. 317). Это, пожалуй, самый неудобный, согласно чи-
таемой в памятнике тенденции, факт из биографии Ярослава
Владимировича - сын (прямой предок воспеваемой в памят-
нике династии) отказался от подчинения отцу (равноапостоль-
ному князю, первокрестителю Руси), и тот начал собираться в
поход, чтобы принудить мятежного сына к повиновению. Как
же этот летописный рассказ осмыслил автор середины XVI в.
и преподнес читателю?
Описание данного эпизода содержится в первой части
69-ой гл. 1-ой степени СК (ПСРЛ. Т. 21. С. 128-129). В Ник. и
Воскр. летописец выражает радость по поводу ранней смерти
Владимира, которая «не дасть дияволу радости» видеть меж-
доусобную войну на Руси (ПСРЛ. Т. 9. С. 69). Как показывает
251
рассмотрение текста СК, дьявол все более прочно входит в
памятник в качестве действующего персонажа. Так, в СК по-
сле рассказа о крещении киевлян в Днепре, согласно с ее ис-
точниками (ПСРЛ. Т. 7. С. 311-312), описано рыдание дьявола
(ПСРЛ. Т. 21. С. 106). Однако, как показывает составитель па-
мятника, лукавый не потерял надежду втянуть в грех Русскую
землю и тем самым взять реванш за крещение. Как сообщает
СК, отчаявшись сломить «правоверие» Руси «ратованиемъ
иноплеменныхъ» и «еретическимъ суемудриемъ», дьявол при-
бег к крайнему средству для того, чтобы «брань лютейшую
соплести» на Руси. С этой целью он «подгнел нЬкихъ враждо-
творцовъ притворити советь не благъ благословеному на-
следнику державы Руския досгохвальному великому князю
Ярославу Владимировичу, яко да не дасть отьцу своему древ-
ле уложеннаго урока съ Новаграда в Киевъ» (ПСРЛ. Т. 21.
С. 128). Таким образом, мы видим, что инициатива мятежа
Ярослава против отца, которая, согласно источникам памят-
ника, исходила от самого князя, в оформленной в СК версии
исходит от дьявола, действующего руками неких безымянных
«враждотворцевъ» в окружении Ярослава. Для составителя СК
очевидно, что мудрому Владимиру была ясна невиновность
сына в разгоревшемся конфликте. Собирая войска для похода
на Новгород, он «зело поскорбе о таковой диявольской враж-
де» и решил направить свою карающую десницу не на «насле-
дника державы Руския», а на тех, кто, поддавшись влиянию
дьявола, уговорил его на мятеж. Поэтому цель похода Влади-
мира на Новгород составитель и определяет как стремление
«смирити крамольниковъ». Далее, вслед за своими источни-
ками составитель отмечает, что Бог «таковыя вражия советы
вскоре разори и не попусти таковей брани быти и не дасть о
семь порадоватися дияволу» (ПСРЛ. Т. 21. С. 128,129).
Рассматривая особенности переосмысления данного ле-
тописного рассказа в СК, необходимо отметить, что:
1. В рассказ в качестве влиятельной силы вводится дьявол,
которому и принадлежит инициатива конфликта;
2. Дьявол действовал руками неких «враждотворцевъ» в
окружении Ярослава, которые и подвигнули князя на
неповиновение отцу;
252
3. Владимиру была очевидна невиновность Ярослава и по-
этому свою карающую десницу он направляет не на сво-
его сына, а на приспешников дьявола в его окружении.
Заключая рассмотрение данного сюжета, необходимо от-
метить главное - тенденцию вмешательства составителя СК в
текст своих источников. Она представляется вполне одно-
значной - памятник снимает всякую ответственность с Яро-
слава за неповиновение отцу и тем самым переводит конфликт
из плоскости «отец - мятежный сын», в сферу «Владимир -
приспешники дьявола»2. Таким образом, с Ярослава снималась
вина за один из самых тяжких грехов - неповиновение отцу, к
тому же русскому «самодержцу» и первокрестителю Руси.
Примечания
1 Цитаты из СК приводятся по чтениям Ч. - Чудовского списка, ко-
торый, согласно последним текстологическим исследованиям (По-
кровский 2001. С. 3-45; Сиренов 2001а. С. 246-303; Сиренов 20016.
С. 9), содержит наиболее ранние чтения среди прочих привлечен-
ных к изданию списков.
2 Показательно, что данный прием составитель «апробировал» при
описании вокняжения самого Владимира в Киеве. Так, в роли при-
спешника дьявола выступал воевода Ярополка Святославича Блуд.
Именно в «зломъ совете лукавого раба Ярополка, господоубийст-
венаго Блуда, иже по дЬйству таково имя себЪ стяжа» составитель
и видит причину убийства будущим равноапостольным князем
своего брата, в то время как в источниках СК Владимир в своей ре-
чи сам призывал Блуда помочь ему расправиться с братом. См:
ПСРЛ. Т. 9. С. 39; Т. 7. С. 293; Т. 21. Ч. 1-2. С. 69.
Литература
Басенко П.Г. «Степенная книга царского родословия» и ее значение в
древнерусской исторической письменности. СПб., 1904. Ч. 1.
Воскр. - ПСРЛ. СПб., 1856. Т. 7. Воскресенская летопись.
Кусков В.В. Степенная книга как литературный памятник XVI века.
Дисс. кфилол.н. М., 1951. С. 299-300.
ЛихачевД.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970.
Ник. - ПСРЛ СПб., 1862. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Па-
триаршею или Никоновскою летописью.
Покровский НН Томский список Степенной книги царского родословия
и некоторые вопросы ранней текстологии памятника // Общественное
сознание и литература XVI-XXbb.: Со. ст. Новосибирск, 2001.
253
СиреиовА.В. О Волковском списке Степенной книги // Опыты по источ-
никоведению. Древнерусская книжность. СПб., 2001а.
СиреновА.В. Степенная книга как исторический источник (редакции XVI
- начала XVII вв.). Автореф. дисс. кин СПб., 20016.
СК-ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1-2.
Ф.Б. Успенский
МАНИФЕСТАЦИЯ АВТОРСТВА
В «КНИГЕ ОБ ИСЛАНДЦАХ»
СВЯЩЕННИКА АРИ ТОРГИЛЬССОНА
Когда Снорри Стурлусон (1179-1241) утверждал в «Про-
логе» к «Кругу Земному», что «Ари Мудрый... был первым
здесь в стране (Исландии. - Ф.У.), кто записал на северном
языке мудрые рассказы, старые и новые», он говорил о чело-
веке, чье имя в глазах исландцев эпохи записи саг (конец XII-
XIII в.) отличалось общепризнанным авторитетом и напрямую
ассоциировалось не только с исключительной ученостью и
феноменальной памятью, но и с понятием «авторства». Имен-
но Ари исландцы считали себя обязанными сохранением пер-
вых и основных сведений о национальной истории страны. По
авторитетности он мог сравниться лишь со скальдами: не слу-
чайно, рассказ Снорри о нем соседствует в «Прологе» с рас-
суждениями о достоверности скальдических стихов как исто-
рического источника. Для Снорри Стурлусона Ари и скальды
олицетворяют два типа авторства, два типа авторитетных сви-
детельств, которые он стремится совместить, а не противопос-
тавить друг другу.
Единственное сочинение, о котором мы можем с уверен-
ностью утверждать, что оно принадлежит «отцу исландской ис-
тории», священнику Ари Торгильссону (1067/68-1148), дошло
до нас в двух основных списках, сделанных в середине XVII в.
с пергамента XII в. Это знаменитая «Книга об исландцах»1,
названная так издателями по первым словам авторского пре-
дисловия: «Сперва я составил книгу об исландцах {[I]slendina
bok) для наших епископов, Торлака и Кетиля, и показал [ее]
им обоим и Сэмунду священнику...». Судя по некоторым уточ-
254
нениям и оговоркам автора, работа над текстом была заверше-
на до 1133 г., последние же события, перечислением которых
Ари завершает свое повествование, относятся приблизительно
к первой половине 20-х гг. XII в.
«Книга об исландцах» представляет собой изложение
важнейших эпизодов из истории Исландии за 250-летний пе-
риод, со времени заселения острова в 870 г. до поставления в
епископы Торлака Рунольвссона. По словам Ари, его произве-
дение состоит из следующих глав (capitula)'. О заселении Ис-
ландии I. О (перво)поселенцах и учреждении законов П. Об уч-
реждении альтинга III. О счете лет IV. О разделении [стра-
ны] на четверти V. О заселении Гренландии VI. О том, как
христианство пришло в Исландию VII. О чужеземных еписко-
пах VIII. О епископе Ислейве IX. О епископе Гицуре. Все эти
заглавия Ари счел необходимым вынести за пределы своего
повествования, - непосредственно в нарративной части «Кни-
ги об исландцах» заголовки и номера глав отсутствуют.
Основная часть текста «Книги об исландцах» выстроена в
строгом соответствии с приведенным оглавлением, более того,
автор четко обозначил границы этой центральной части: рас-
сказ о заселении Исландии начинается после фразы Incipit
libellus Islandorum, тогда как в заключительной главе о смерти
епископа Гицура и поставлении его преемника, епископа Тор-
лака последними словами являются Her lyxc sid bok «Здесь за-
канчивается эта книга».
В действительности, однако, предварительный обзор по
главам отнюдь не исчерпывает реального содержания всей
«Книги об исландцах», а покрывает лишь собственно нарра-
тивную часть. В нем не отражено то, что сам Ари сознательно
вынес за пределы основного текста, то, что послужило своеоб-
разной оболочкой для исторического ядра повествования.
Итак, что же именно автор «Книги об исландцах» поместил
в «орнаментальную», обрамляющую часть своего сочинения?
Перед заголовком Incipit libellus Islandorum Ари располо-
жил (1) предисловие, содержавшее краткую предысторию со-
чинения и обращение к читателю. За предисловием помеща-
лись (2) генеалогия конунга из династии Инглингов, Харальда
Прекрасноволосого (сына Хальвдана Черного), «который пер-
вым из этого рода стал конунгом над всей Норвегией», и
255
(3) обзор содержания по главам, который вводился фразой In
hoc codice continentur capitula. И лишь затем следовала первая
глава собственно исторического повествования, начинавшаяся
словами: «Исландия была сперва заселена из Норвегии во дни
[правления] Харальда Прекрасноволосого, сына Хальвдана
Черного...».
Не останавливаясь подробнее на этой части «Книги об
исландцах», отметим лишь присутствие в ней генеалогии Ха-
ральда Прекрасноволосого. Возможно, родословная Харальда,
помещенная за пределами нарративной части, служила свое-
образной пуповиной, связующей «Книгу об исландцах» с ка-
ким-то из предыдущих сочинений Ари Торгильссона (со слов
Снорри известно, что Ари составил жизнеописание норвеж-
ских конунгов, так называемое *Konunga cefi). Вместе с тем,
генеалогия Харальда является частью обрамляющего построе-
ния в «Книге об исландцах», и в этом качестве она как-то со-
относится с тем материалом, который Ари расположил в кон-
це своего сочинения.
Завершив рассказ об истории Исландии, - непосредствен-
но после слов «Здесь заканчивается эта книга», - Ари помеща-
ет еще две генеалогии.
Первая из них снабжена заголовком «Вот род и родослов-
ная епископов исландцев» и включает в себя сведения о про-
исхождении исландских иерархов от знаменитых первопосе-
ленцев. Данная генеалогия оканчивается именами двух деяте-
лей исландской церкви, прямых потомков этих поселенцев -
Торлака, «который теперь епископ в Скалахольте, следующий
после Гицура», и Кетиля, «который теперь епископ в Холаре,
следующий после Иона».
Учитывая тот факт, что именно Торлак и Кетиль были ад-
ресатами и «рецензентами» сочинения, правомерно предполо-
жить, что генеалогический экскурс выполняет здесь сугубо
этикетную функцию. Выстраивание генеалогического ряда за
пределами нарративной части, в данном случае, равносильно
указанию на то, что автор, носивший духовный сан, посвящает
свой труд двум соотечественникам и современникам, церков-
ным иерархам, которых он, несомненно, хорошо знал лично.
Еще одна. последняя; генеалогическая справка, располо-
женная в «Книге об исландцах» непосредственно вслед за ро-
256
дословной епископов (т.е. также за пределами нарративной
части), имеет заголовок «Вот имена прародителей Инглингов
и людей [из] Брейдафьорда». По существу, эта генеалогия яв-
ляется ни чем иным, как документом, напрямую удостове-
ряющим факт принадлежности сочинения Ари Торгильссону.
Начинаясь с имен Ингви, конунга турок, и Ньёрда, конунга
свеев, родословная перечисляет имена легендарных правите-
лей Инглингов, продолжается именами конунгов Норвегии
(предков Харальда Прекрасноволосого!) и скандинавских пра-
вителей Дублина, и плавно переходит от них к отдельным ис-
ландским первопоселенцам и их потомкам. Этот ряд заверша-
ется именем самого автора «Книги об исландцах» («...и Тор-
гильса, моего отца, а я называюсь Ари»), превращая всю ге-
неалогическую конструкцию в своеобразный знак собственно-
сти, личную подпись, достоверность и убедительность кото-
рой не должны были бы исчезнуть даже при многократном
копировании и тиражировании текста.
Генеалогический «автограф» Ари является одним из са-
мых ранних, если не первым свидетельством того, что уже в
начале XII в. эвгемеристическое предание, трактующее языче-
ских богов как исторических персонажей, в том или ином виде
было известно исландцам. Действительно, сам факт включе-
ния богов-ванов Ингви (Фрейра), Ньёрда и Фьёльнира в собст-
венную родословную автора уже подчеркивал их человече-
скую природу, их смертность: в качестве земного правителя
каждый из богов принадлежал теперь к совершенно опреде-
ленному поколению и подчинялся «людским» правилам пре-
столонаследия.
Следует признать, однако, что пропаганда эвгемеристиче-
ского взгляда на богов едва ли являлась основной целью при
составлении последнего генеалогического экскурса в «Книге
об исландцах». Замыкая собственной родословной обрамляю-
щую часть сочинения, Ари стремился зафиксировать в первую
очередь меру своей причастности к тексту, воспользоваться
правом ремесленника и (поставить клеймо на изготовленном
в его мастерской произведении. Не исключено при этом, что
написанное сочинение мыслилось как личная собственность,
неприкосновенное имущество автора, примеры подобного от-
ношения к тексту у историков церкви и христианских писате-
257
лей раннего Средневековья хорошо известны (ср., в частности,
обращение Руфина к будущим переписчикам в предисловии к
его переводу Оригена De principiis libri IV)2. В таком случае,
генеалогия Ари выступала в конце сочинения в качестве свое-
образной тамги, знака собственности, который был призван
предостеречь потомков как от присвоения текста, так и от его
искажения.
Однако наиболее разительную аналогию поведению Ари
мы обнаруживаем в самой скандинавской традиции, прежде
всего, в отдельных надписях, выполненных старшими рунами.
Здесь запечатлелись не только попытки автора уберечь свой
текст от порчи и искажений, но и совершенно тождественные
формулы, при помощи которых резчик рун заявлял миру о
своем существовании (так называемые Selbstprtidikationen или
«haiteka»-Formeln). Речь идет о надписях, где с незначитель-
ными вариациями представлена медио-пассивная форма гла-
гола heita «называть» в сочетании с личным местоимением
1-го лица: ек... haiteka «я называюсь» (амулет из Линдхольма,
брактеат с о-ва Зеландия, камень из Иэрсберга, наконечник из
Крагехуля)3. Случайно или нет, но родословная Ари оканчива-
ется практически идентичным выражением: ... еп ес heitec Аге
«...а я называюсь Ари». Вполне возможно, что, заявляя о себе
как об авторе текста, Ари воспроизводит некую сложившуюся,
готовую формулу и вольно или невольно актуализирует весь-
ма архаические пласты дохристианской письменной культуры.
В докладе предполагается подробнее рассмотреть лин-
гвистические аспекты манифестации авторства в «Книге об
исландцах».
Примечания
1 В качестве основного при работе использовалось издание: Are hiim
Fr66e Porgilsson. Islendingabok / Udg. ved Finnur Jonsson. Koben-
havn, 1930.
2 Origenes vier Bucher von den Prinzipien / Hrsg. von H. Gorgemanns,
H. Kaipp. Darmstadt, 1985 (Texte zur Forschung. Bd. 24). S. 80-81.
3 Что касается младшерунических надписей, то в них данная форму-
ла не зафиксирована: резчик рун говорит о себе, как правило, в 3-м
лице, используя формулу' «имярек вырезал руны».
258
В.Ю. Франчук
ТЕКСТЫ ИГУМЕНА ПОЛИКАРПА
В КИЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ XII ВЕКА
Имя Поликарп встречается в Киевской летописи несколь-
ко раз. Упоминание этого имени в отдельных фрагментах ле-
тописи позволило исследователям предположить, что Поли-
карп является автором не только данных фрагментов, но и бо-
лее обширных текстов. Так, по мнению М.Д.Приселкова, он
был автором Печерской монастырской летописи, доведенной
до 1182 г. (Приселков 1913. С. 361-366). Позже ученый связы-
вал с именем Поликарпа лишь некоторые материалы Киевско-
го летописного свода, относящиеся к концу 60-х годов XII в. В
этих материалах описываются действия двух князей - сыновей
Мстислава Великого (Приселков 1996. С. 95). Д.С.Лихачев не
только поддержал выводы Приселкова, но и обратил внимание
на деятельность Поликарпа-редактора: «Это редакторская ру-
ка, - пишет он, - добавила всюду к имени Изяслава Мстисла-
вича имя его брата Ростислава Мстиславича, явно стремясь
изобразить княжение Изяслава как совместное княжение двух
братьев (Изяслава и Ростислава) под духовным руководством
престарелого и кроткого князя Вячеслава. Не трудно выяс-
нить, чье ревнивое внимание выделило и подчеркнуло всюду'
значение Ростислава. Ростислав был киевским князем в 1154-
1155 и 1159-1167 гг. При нем игумен Печерского монастыря
Поликарп вел личный летописец своего князя, переработав
предшествующее содержание Киевской летописи к большей
славе Ростислава» (Лихачев 1947. С. 230-231).
Наблюдения Лихачева очень важны, т.к. позволяют опре-
делить редакторские приемы, которые выделяют Поликарпа из
среды его современников.
Прежде всего привлекает внимание употребление в ука-
занных местах в составе формулы в то же время, которой
обычно пользовались редакторы и составители сводов, полно-
гласного варианта существительного: «В то же веремя Изя-
славъ посла посолъ свой къ Ростиславу, брату своему, в Смо-
ленскъ» (Ипат. С. 245), «В то же веремя Ростиславъ Смо-
259
леньский проси дчери у Святослава у Олговича за Романа, сы-
на своего, Смоленьску; и ведена бысть из Новагорода в
недЬлю по Водохрещахъ, мгЬсяца геньваря въ 9 день» (Ипат. С.
258); «В то же веремя Изяславъ поиде на Гюргя, стрья своего,
а брата своего Володимира остави в КиевЪ, а сына своего
Мьстислава остави у Переяславли, а самъ поиде напередъ к
брату Ростиславу; а полкомъ пове.тЬ по собЬ ити, а всимъ ся
снята у СмоленьскЬ у Ростислава. И приде Изяславъ къ брату
Ростиславу, и похвалиста Бога и святую Богородицю, силу
животворящаго креста, видившеся брата въ здоровьи» (Ипат.
С. 258-259).
Факт последовательного употребления Поликарпом вари-
анта веремя интересен, так как четко выделяет его тексты.
Достаточно сказать, что в «Повести временных лет» по Лав-
рентьевскому списку существительное время встречается 43
раза при отсутствии его полногласного варианта. И лишь в
Ипатьевском списке ПВЛ один раз отмечена форма веремя
(Творогов 1984. С. 38, 185). Таким образом, подтверждаются
наблюдения Н.А.Мещерского, который утверждал, что суще-
ствительное время относится к тем старославянизмам, кото-
рые благодаря раннему их внедрению не только в письмен-
ный, но и разговорный русский язык совсем или почти совсем
вытеснили параллельные восточнославянские лексемы (Ме-
щерский 1981. С. 75). А.С.Львов в этой связи пишет: «“По-
весть временных лет” в употреблении интересующего нас сло-
ва не отличается от памятников старославянской письменно-
сти. Думается, что употребление слова врЬмл преимуществен-
но в неполногласной форме и с определением се и то обу-
словлено тем, что для летописца это слово было, так сказать,
неродным: оно было заимствовано им из церковных книг.
Этим, надо полагать, объясняется и то, что слово это встреча-
ется преимущественно в неполногласной форме» (Львов 1986.
С. 22). По мнению ученого, в том славянском диалекте, на ко-
торый переводили впервые греческие церковные книги, слово
врЪмл уже употреблялось в значении «пора», «срок». В древ-
нерусском же языке полногласное существительное веремя
такого значения не приобрело. Вследствие этого, считает
260
Львов, оно и было вытеснено книжным заимствованием
(Львов 1986. С. 24).
В отличие от Поликарпа авторы Киевской летописи и со-
ставитель Киевского летописного свода йгумен Моисей ис-
пользовали в своих материалах лишь неполногласный вариант
существительного время. Например, у Моисея встречаем: «В
тое же время благоволи Богь, поновляя милость свою о насъ»
(Ипат. С. 474-475); «Время бо требоваше слугы своего» (Ипат.
С. 475); «Небеса бе(з)словёсное естьство... непременьно хра-
няще уставы временемь» (Ипат. С. 478). Тем не менее Моисей
настолько бережно относился к текстам своих предшествен-
ников, что, как видно на примере различных форм одного су-
ществительного, не вносил изменений в их написание.
Кроме Поликарпа, лишь один из его современников, ко-
торого отличают противоположные местные симпатии, при-
держивался в своем творчестве такой же формулы, как и пе-
черский игумен: «В то же веремя стояше Изяславъ верхъ Су-
поя, и ту приела к нему Володимиръ, поводах ему Игорево
убийство» (Ипат. С. 250). Фрагменты этого летописца просле-
живаются в Киевской летописи достаточно определенно и мо-
гут быть возведены к киевскому источнику. Сравнительный
анализ текстов Ипатьевской и Лаврентьевской летописей, про-
веденный А.Н.Насоновым, показал, что материалы, отсутст-
вующие в последней, восходят к черниговскому источнику
(Насонов 1969. С. 97-110). Приселков еще раньше писал о
черниговском княжеском летописании, вошедшем в состав
Киевского летописного свода игумена Моисея (Приселков
1996. С. 89-93). Б.А.Рыбакову удалось объединить наблюде-
ния своих предшественников и на конкретном материале по-
казать, что черниговские известия за 1141-1171 гг. принадле-
жат одному лицу, которое он отождествил с игуменом Поли-
карпом (Рыбаков 1972. С. 36-59). Воссоздавая его биографию,
ученый делает вывод, что летописная деятельность Поликарпа
(имя до пострижения неизвестно) связана с князем Святосла-
вом Ольговичем. После перехода в Печерский монастырь,
игуменом которого Поликарп стал впоследствии, он продол-
жает описывать жизнь и деятельность Святослава Ольговича,
его детей и родственников Возвышение Святослава, отрица-
тельное отношение к его врагам — вот главный признак мате-
261
риалов Поликарпа-летописца. Кроме особенного внимания к
Святославу Ольговичу, Рыбаков отметил следующие черты,
характеризующие летопись Поликарпа: точное написание дат,
строгий учет княжеского имущества, при описании военных
действий стремление перечислить те разрушения и бедствия,
которые принесла война.
Гипотеза о летописной и редакторской деятельности По-
ликарпа находит поддержку при изучении текстов, предполо-
жительно приписываемых этому автору. Летописная манера
Поликарпа строится на детальном перечислении событий и
сопровождается протокольной записью речей действующих
лиц. Речевые средства древнерусского языка, которые исполь-
зует Поликарп, подвергнуты литературной обработке лишь в
незначительной степени. Например: «Том же лЬтЬ снимася
Ростиславъ съ Святославомъ Олговичемъ Моровийски, месяца
мая въ 1 день. Бысть же съ1здъ его на великую любовь. Тогда
же Ростиславъ позва Святослава к собЬ на обЬдъ, Святославъ
же Ъха к нему безо всякого извЪта; и бысть же радость в тъ
день межю има, и дарове мнози, да бо Ростиславъ Святославу
соболми, и горностайми, и черными кунами, и песци, и
белыми волкы, и рыбьими зубы; на заутрие же позва Свято-
славъ Ростислава к собЬ на обЬдъ, и тако быста весела паче
вчерашнего дни, да Святославъ Ростиславу пардусъ и два коня
борза, уковану сЬдау; и тако розидостася усвояси» (Ипат. С. 346).
На этом фоне неожиданно выглядит такой книжный син-
таксический прием, как оборот дательный самостоятельный,
который встречается в текстах Поликарпа почти регулярно.
Например, в статье 1141 г., когда впервые появляются добро-
желательные сведения о Святославе Ольговиче: «Б'Ьжащю же
Святославу из Новагорода, идущю в Русь къ брату, и посла
Всеволодъ противъ ему...» (Ипат. С. 221). Под 1146 г. при
описании борьбы Святослава с Изяславом Мстиславичем: «В
то же веремя послася Святославъ къ Гюргеви... Иванкови же
Дюргевичю пришедшю в Новъгородъ Святославу, и да ему
Куреск и с Посемьемъ» (Ипат. С. 236); «Пришедшю же Свято-
славу в Полтескъ городокъ, и ту приела ему Гюргий в помочь
тысячу бренидьець» (Ипат. С. 239-240). В статье 1161 г., когда
Ростислав Мстислэвич хотел взять под стражу сына Святосла-
ва Олега: «Третий же день 'Ьдущю Олгови ис(ъ) товаръ на
262
поЬздьство, и се усрЬте и перед(ъ) ними мужь Ростиславль, и
рече ... ему: «Княже! Право ти молвлю, стерезися, хотять тя
яти»... Святославу же не вЬдущю всего того, пусти оть себе
Олга Курьску» (Ипат. С. 351).
Конечно, дательный самостоятельный встречается и у
других древнерусских книжников. Однако он характерен для
текстов торжественного красноречия, где используются и дру-
гие средства старославянского языка. Ср. у Моисея Выдубиц-
кого: «Того бо лЪта, мЬсяца нуля во 10 день, на память свя-
тыхъ Мученикъ 40 и 5, иже в Никопольи мученыхъ, суботЬ же
имущи путь, заложи стЬну камену подъ церковью святаго Ми-
хаила у Днепра, иже на Выдобичи» (Ипат. С. 475).
Таким образом, рассмотрение отличительных особенно-
стей речевой манеры одного из авторов Киевского летописно-
го свода конкретизирует представление о его писательской
деятельности. Тексты, которые прослеживаются лингвистиче-
ски, подтверждают гипотезу о Поликарпе как видном предста-
вителе черниговского летописания.
Литература
Ипат. - Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871.
Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значе-
ние. М.; Л., 1947.
Львов А.С. Выражение понятия времени в «Повести временных лет»
// Русская историческая лексикология. М., 1986.
Мещерский НА. История русского литературного языка. Л., 1981.
Насонов А. Н. История русского летописания XI - начала XVIII века
II Очерки и исследования. М., 1969.
Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб.,
1996.
Приселков М.Д Очерки по церковно-политической истории Киев-
ской РусиХ-ХП вв. СПб., 1913.
Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полгу Игореве».
М„ 1972.
Творогов О.В. Лексический состав «Повести временных лет». Киев,
1984.
263
Е.В. Шейкин
ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ДАТИРОВКА
ГОТЛАНДСКИХ РЕЛЬЕФОВ ГРУППЫ «А»
В дописьменную эпоху взаимоотношение автора и текста
принципиально отлично от их взаимодействия в условиях, ко-
гда текст представлен памятниками письменности, в первую
очередь, из-за специфики и самого текста - им может являться
любое произведение человека, и его автора - анонимного и,
как правило, коллективного. Поэтому проявлением авторского
начала здесь является отражение в тексте комплекса представ-
лений и верований, свойственных социуму, создавшему этот
текст, в соответствующий период времени, а установление
коллективного автора текста и времени его происхождения -
одной из основных исследовательских задач.
Готландские рисованные камни принадлежат к категории
неписьменных текстов, авторство (время и истоки происхож-
дения) которых неясно. Принято считать, что древнейшие па-
мятники (типа «А»), а следовательно и вся традиция рисован-
ных камней, возникли под влиянием римского искусства. Их
распространенная датировка - V в., и она основана на стиле-
вых совпадениях геометрических элементов готландских кам-
ней и серебряных пряжек, относящихся к V в. (Lindqvist 1941.
S. 108-112).
Оба определения: и истоков происхождения памятников,
и времени их появления, как представляется, требуют допол-
нительных исследований, поскольку, во-первых, большинство
изобразительных элементов, представленных на камнях, нахо-
дят аналогии в Скандинавии уже с бронзового века (попыток
найти скандинавские корни памятников и рассмотреть гипоте-
зу местного происхождения рельефов не предпринималось), и,
во-вторых, мотивы, совпадающие с орнаментом фибул, вы-
рваны из общего декоративно-орнаментального контекста и
далеко не исчерпывают сюжетику изображений на готланд-
ских камнях. Наконец, кажется весьма сомнительным, что все
камни этой группы были созданы на протяжении всего одного
столетия. Сохранилось более ста камней, и среди них можно
выделить, по меньшей мере, пять разновидностей (по компо-
264
зиции, стилю, характеру рисунков). Мало вероятно, чтобы
процесс зарождения, развития, угасания и исчезновения гот-
ландских стел типа «А» мог уложиться в такой короткий срок,
как столетие.
Поэтому представляется необходимым найти иные крите-
рии для датировки ранних готландских рельефов и тем самым
для установления их культурного контекста. Эти критерии
должны основываться на комплексном подходе, учитываю-
щим не только отдельные изобразительные мотивы, но и фор-
му камней, технические особенности работы с камнем, компо-
зиционные особенности рельефов, весь набор изобразитель-
ных сюжетов, т.е. рассмотреть изобразительный ряд готланд-
ских камней как систему. Для этого его нужно разбить на от-
дельные составляющие, отражающие главные особенности
анализируемых памятников.
Форма. Предполагается, что форма ранних готландских
камней воспроизводит топор. Эта гипотеза подтверждается
важной ролью, которую топор играл в древнем мире, где его
наделяли магической силой. Наделение топора магической
силой и использование его в ритуалах возникло уже в мезоли-
те и продолжалось весь неолит. Не меньшую роль топор игра-
ет и в эпоху ранней бронзы (1800-1300 гг. до н. э.). Ритуаль-
ные богато украшенные топоры археологи нередко находят в
погребальном инвентаре. Топоры, близкие по форме стелам
типа «А» использовались на Готланде во второй период ран-
него бронзового века: 1500-1300 гг. до н. э. (Hansson, 1927).
Однако в среднем бронзовом веке топор все реже встречается
в могилах и кладах, а к концу эпохи исчезает совсем.
Материал. Искусство рельефа представлено в Скандина-
вии, прежде всего, в виде наскальных изображений, датируе-
мых бронзовым веком (Stenberger 1964. S. 230). Среди петрог-
лифов наиболее часто встречаются те же изобразительные мо-
тивы, которые представлены и на готландских камнях типа
«А»: корабли, животные, люди, топоры, деревья. Однако, поч-
ти все рисунки стилистически отличаются от готландских. Ис-
ключение составляют лишь фигурки людей, часть из которых
точно совпадает с изображениями людей на готландских камнях.
Особенно близкую аналогию камням типа «А» составля-
ют изображения на каменных плитах, образующих погребаль-
265
ный ящик, из гробницы в Чивике (Южная Швеция), датируе-
мой временем ок. 1200 г. до н.э. На внутренней стороне вось-
ми вертикально поставленных плит нанесены изображения.
Параллелью готландским стелам является уже сам факт при-
сутствия на могиле камней с рельефными композициями. Бо-
лее того, на камнях из Чивика мы впервые видим цельную
композицию, а не отдельные рисунки, причем композицию, в
которой целый ряд элементов близок к изображениям на гот-
ландских камнях:
- одним из основных композиционных принципов органи-
зации изображений является вертикально-осевая симмет-
рия;
- на одной из плит главную роль играют топоры, изобра-
женные зеркально; внизу по центру камня помещен ко-
рабль;
- на двух камнях присутствуют зеркально расположенные
изображения животных; на одном камне это изображение
является композиционно определяющим;
- фигуры людей на камнях из Чивика, стилистически близ-
ки фигуркам людей на готландских стелах.
Нужно, однако, отметить что стилистика большинства
чивикских антропо- и зооморфных изображений не может
быть соотнесена с готландскими камнями.
Композиция. Основой композиции готландских камней
является вертикально-осевая симметрия, с изображением зер-
кальных фигур животных и людей. Этот прием встречается
уже в скандинавском неолите. На севере полуострова найдены
так называемые Т-образные топоры, ручка которых разветвля-
ется. На ее противоположных концах могли быть вырезаны
изображения животных. Исследователи трактуют такие пред-
меты как магические (Ahimarks 1947. S. 38-40. Stenberger
1964. S. 154). Известны и другие находки сходного типа. В
бронзовом веке традиция продолжается. Среди наскальных
изображений присутствуют парные фигурки людей, сидящих
спиной друг к другу. В Дании найдены небольшие зеркальные
скульптурки людей с топорами (Strom 1975. S. 87-89).
Спирали. Эта форма орнаментации господствовала в ран-
нем бронзовом веке, и все известные нам мотивы и сочетания
возникли уже в раннем бронзовом веке (1800-1300 гг. до н.э.:
266
Hemer 1987). Важно отметить принцип построения спираль-
ных построений, где композиционной единицей является не
отдельная, а двойная спираль. Двойные спирали легко могут
объединяться между собой, накладываясь друг на друга и об-
разуя цепочку. В среднем бронзовом веке (ок. 1100 г. до н. э.)
спираль начинает исчезать из орнамента и к началу поздней
бронзе (ок. 900 г. до н. э.) уступает место линеарным компози-
циям (Stenberger 1964. S. 186). Там же, где спираль остается,
она стилизуется, оставляя лишь внешнее сходство с классиче-
скими построениями древности. Прежде всего, это выражается
в превращении минимальной структурной единицы в S-об-
разную фигуру. Спиральные композиции готландских камней
относятся к классическому стилю, однако, многочисленные
варианты орнамента по бордюру камней представлены уже
стилизованными элементами. В некоторых же случаях орна-
мент предстает уже полностью линеарным. Таким образом, на
рельефах присутствует стилистика как ранней, так и поздней
бронзы.
Вращающийся круг. Эта фигура, центральная во всех
композициях готландских рельефов, является одной из вариа-
ций спиральных построений. Минимальной единицей здесь
служит та же двойная спираль, что и в классических построе-
ниях. Несколько таких фигур, надетых на одну ось, дают эф-
фект вращающегося крута. Изначальные аналоги ему нужно
искать не в плоских рисунках, а в объемных фигурах. Именно
так, при взгляде сверху, будет выглядеть набалдашник руко-
яти меча, украшенный несколькими спиральными линиями,
сходящимися в наивысшей точке. Такие набалдашники, как и
изящные фигурки животных, появляются на Готланде в ран-
нем железном веке (500 г. до н. э.) (Nylen 1956. S. 534).
Фигуры животных. Происхождение формы животных,
представленных на стелах в многочисленных вариантах, отно-
сится к более позднему времени. Среди наскальных изображе-
ний, выполненных в технике рельефного силуэта, ни одно не
похоже на готландские. Определяющим фактором при анализе
изображений фигур является их стилистика, отличающаяся
«скульптурным» изяществом и точностью линий. Истоки это-
го стиля можно найти в скульптуре средней и поздней бронзы
В это время монументальность сменяется декоративностью.
267
Рукояти ножей, всевозможные булавки, шпильки, броши при-
обретают спиральные завершения с изящным изображением
зверя или птицы. Скульптурные истоки фигур животных под-
тверждаются и еще одной характерной деталью. У животных
на стелах очень большие, почти во всю голову, глаза. На пло-
ской поверхности эта деталь воспринимается странно, однако
она абсолютно естественно выглядит в объемном изображении.
Вероятно, значительное влияние на формирование стиля
готландских фигур оказало кельтское искусство, достигшее
Скандинавского полуострова в начале железного века. Стиль
некоторых кельтских изображений можно сопоставить со сти-
лем готландских фигур.
Таким образом, можно сделать следующие выводы:
- готландские рельефные стелы имеют бесспорные сканди-
навские аналогии и прототипы;
- эти прототипы относятся, по преимуществу, к бронзовому
веку;
- поэтому наиболее вероятным временем возникновения
готландских стел группы «А» является поздний бронзовый век
(1100-500 гг. до н. э.) и латенский период железного века (500
- 0 гг. до н. э.), а изображения на стелах должны рассматри-
ваться в культурном контексте этих эпох.
Литература
Gorman М. Nordiskt ochkeltiskt. Lund, 1987.
Hansson H. Gotlands bronsalder. Stockholm, 1927.
Hemer E. Profession med tradition. Teknisk-kvalitativ analys av den
aldre bronsaldems spiralomamentik. Lund, 1987.
Lindkvist S. Bildstenamas form II Gotlandskt arkiv. 1948.
LindkvistS. Gotlands bildsteine. Sth., 1941-1942.
Nylen E. Bildstenar. Stockholm, 1987.
Nylen E. Die jungere vorromische eisenzeit Gotlands. Uppsala, 1956.
Stenberger M. Det fomtida Sverige. Uppsala, 1964.
Strom A. Germanische und Baltische Religion. Stuttgart, 1975.
Ahimarks A. Svenskamas tro genom Artusendena. Malmo, 1947.
268
А.С. Щавелев
СЛАВЯНСКИЕ ЛЕГЕНДЫ
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ПЕРВЫХ ПРАВИТЕЛЕЙ
(ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ,
ХРОНИКИ ГАЛЛА АНОНИМА
И КОЗЬМЫ ПРАЖСКОГО)
Древнейшие формы социальной стратификации и ин-
ститутов власти «бесписьменных» обществ успешно реконст-
руируются на основе данных археологии и лингвистики1. Не
менее перспективным путем решения подобных исторических
проблем представляется изучение их отражения в мифо-
эпической и исторической традициях. Классическими работа-
ми, выполненными в этом ключе, являются исследования
Ж.Дюмезиля представлений о власти у индоевропейских на-
родов2, Д.С.Раевского об идеологии и политических институ-
тах скифского мира3, А.Я.Гуревича, проанализировавшего
миф о происхождении социального строя северных герман-
цев4. Этиологические легенды, как показали эти исследования,
дают возможность изучать «мифологическую социологию»
(определение В.Я.Петрухина) древних обществ.
Летописи и хроники ранних славянских государств со-
хранили отголоски устной традиции о языческом догосударст-
венном прошлом своих народов, в том числе этиологических
легенд о происхождении власти, воплощенной в образах пер-
во-правителей ранних социумов. Этиологические сказания и
существовавшие в обществе формы потестарности и ритуалы
власти’ находились в тесном двустороннем взаимодействии.
Принципы и идеалы власти отражались в архаических текстах,
а последние, в свою очередь, представляли архетипы, «иде-
альные модели», способствовавшие воспроизводству властной
традиции.
Структурно-содержательный анализ легенд о происхож-
дении княжеских династий позволяет выявить представления
хронистов, сформированные на основе использованных ими
фольклорных источников, о чертах политического строя сла-
вян6 При этом задачи, поставленные перед собой авторами
историописаний, и их восприятие истории обусловливают оп-
269
ределенную стереотипность изложения материала. Так, деяния
первых русских князей изложены в летописи в форме набора
повторяющихся мотивов7. Менее четко, но тоже структуриро-
вано описание «начальной истории» в ранних хрониках запад-
ных славян. Она состоит из нескольких этапов.
История славянских обществ в хрониках Галла Анонима,
Козьмы Пражского и ПВЛ8 начинается с периода миграции и
«обретения родины»9. ПВЛ сохраняет историческую память об
исходном пункте переселения - реке Дунай. Именно он стано-
вится главным мифологическим топосом в картине мира вос-
точных славян и постоянной целью реальных русских прави-
телей10. Галл Аноним, в силу жанровой специфики своего тру-
да (восхваление князя Болеслава), дает лишь краткое описание
Польши, где констатируется освоение благодатных польских
земель славянскими и неславянскими народами. Козьма
Пражский рассказывает о приходе первопоселенцев в Чехию
после скитаний. Несмотря на лапидарность сообщений запад-
нославянских хроник по сравнению с ПВЛ, можно отметить,
что «нижняя граница» славянской истории для западных и вос-
точных славян представляется общей - это обретение новой
родины. Именно в период завершения миграции славянских
племен идет формирование их этнического самосознания и кон-
струирования основных социальных и политических доминант11.
Сходны представления о топографических признаках, по ко-
торым шел выбор нового места обитания. Поляне осваивают до-
лину реки Днепра, местные леса, соседние горы (ПВЛ. С. 8-9).
Согласно Козьме Пражскому: «...зоркому взгляду представи-
лись горы, долины, пустынные места... люди расположили
первые поселения возле горы Ржип, между реками...», далее
упоминаются прежде всего леса, реки и горы (Козьма I, 2). В
более формальном и панегирическом стиле выполнено описа-
ние природных богатств у польского хрониста. Но и здесь ак-
цент сделан на богатстве новой родины лесами и реками (Галл
Аноним 1,1-3).
Следующим этапным событием становится возникнове-
ние властных структур в новых владениях. Все хроники рису-
ют картину изначальности некоей перво-власти. Она «естест-
венна» т е существует изначально, и не требует специальной
легитимизации. Власть в славянских сказаниях - коллективна.
270
Принцип принадлежности ее группе лиц с различными родст-
венными связями сохраняется постоянно. Причем вначале
правители происходят непосредственно из своего племени
(Кий, Пяст, Крок).
Еще одной специфичной чертой первого этапа властных
отношений является присутствие женщин в семьях первопра-
вителей. Степень их значимости варьируется: у Пяста просто
отмечен факт присутствия жены, на равных с братьями Щеком
и Хоривом выступает сестра Кия Лыбедь, активно и самостоя-
тельно действует дочери Крока, особенно Либуше. Такая раз-
ница в оценке роли женщин правящих семей может быть обу-
словлена более поздними особенностями культурно-полити-
ческих традиций.
Вожди полян братья Кий, Щек, Хорив и их сестра Лы-
бедь расселяются отдельно, правят «своими родами». Анало-
гично живут по своим городам дочери Крока Кази, Тэтка, Ли-
буше. В Чехии изображен более сложный процесс. Власть из-
начально представлена перво-поселенцем Чехом (к которому
прилагается титул «отец» - pater). Затем выдвигается на пер-
вые роли семья Крока (Козьма I, 1-3)12. В польской легенде
власть вначале принадлежит семье князя Попеля, и лишь по-
сле невыполнения последним функций вождя переходит к
другой семье. Смена правителей представлена в польской и
чешской легендах. В древнерусской традиции на всех этапах
развития и расширения княжения полян фигурирует Кий. От-
части роль новых властителей играют Аскольд и Дир, которые
выслушивают легенду' о Кие и его братьях, а затем занимают
их место (ПВЛ. С. 13).
Новый этап развития потестарных отношений представ-
лен в легендах актом синойкизма: поляне «створиша градъ во
имя брата своего старейшего, и нарекоша имя ему Киевъ»
(ПВЛ. С. 9)16. На похожие представления об объединении род-
ственных семей в одном месте (или расселения из общего цен-
тра) намекает этимология названия столицы Пястов «Гнезно»,
которое сам Галл Аноним толкует как «гнездо по-славянски».
Объединением соседних областей конституируется власть и в
чешских преданиях. Объединительным началом служит брак
Либуше и пахаря из соседней области Пржемысла (Козьма I 6).
На новом этапе правители принадлежат не непосредственно
271
«родному» социуму, а соседним коллективам. Ареал их власти
расширяется, но не выходит за пределы этнической группы.
Правители всех славянских земель, согласно сказаниям,
наделяются исключительными личными достоинствами.
«Объем» и возможности власти напрямую зависят от дости-
жений князя. Большинство «княжеских» добродетелей выяв-
ляются по ходу повествования. Кий и его братья принадлежат
к роду «мудрых и смысленых» полян, Пяст выделяется госте-
приимством, Крок и его дочери, его зять Пржемысл отличают-
ся целым набором достоинств, среди которых основные -
мудрость и богатство, проявляемое в щедрости. Причем, для
изначальных правителей и для их преемников набор досто-
инств одинаков, функционально и принципиально новые кня-
зья не отличаются от предшественников. Они лишь обладают
необходимыми качествами в большей степени.
Легитимизация власти новой семьи достигается несколько
разными путями. Кий играет ведущую роль у полян благодаря
факту своего «старейшинства» среди братьев. Успехи в градо-
строительстве лишь дополняют авторитет старшего брата наи-
более влиятельной семьи полян. Законность власти здесь обу-
словлена возрастным старшинством правителя и его успехами.
Для полян переломным моментом становится военный
поход на Дунай, куда Кий даже пытается переселиться, и его
последующая смерть. Военно-дипломатическая составляющая
похода - скорее позднейший конструкт13. После возвращения
Кия и его смерти вместе с братьями летописец, подводя итоги
их жизни, упоминает сложившуюся власть рода Кия; «держати
почаша родъ ихъ княженье в поляхъ». Поэтапное возвышение
власти братьев в их родах (объединение под началом Кия,
правление их рода) после их смерти закончилось. Наступает
период регресса Полянского княжения. Поляне «терпят оби-
ды» от древлян и других соседей. Затем становятся данниками
хазар, затем подчиняются Аскольду’ и Диру, затем Олегу и
Игорю. Всем следующим хозяевам Киева так или иначе при-
ходилось обосновывать свою легитимность; Аскольд и Дир
путем диалога с местным населением (договора?), Олег в со-
ответствии со своими представлениями о правах княжеского
рода и праве завоевания
272
Обретение власти в Польше идет путем своеобразного со-
ревнования в щедрости и выполнении обычаев гостеприимст-
ва. Первый князь Попель не принимает гостей-чужеземцев на
пиру, а бедняки Пяст, сын Котышко, и его жена Репка при-
глашают их. В результате чужеземцы совершают чудо и бед-
няк Пяст получает возможность пригласить князя Попеля на
пир по случаю пострижения их сына Земовита. Таким обра-
зом, он, оказавшись богаче и щедрее, выигрывает соревнова-
ние в щедрости («потлатч») и получает власть14. Попеля на-
стигает «мифологическая смерть» от преследующих его мы-
шей. После этого начинается правление, а затем и военная
экспансия потомков Пяста.
В чешской легенде подчеркиваются судебные функции
правителей и отчасти их магические возможности исцелять,
предвидеть, отправлять культ. И сестры, дочери Крока, и но-
вый князь Пржемысл («наперед обдумывающий») прежде все-
го судят и предсказывают будущее. Только их потомки начи-
нают военную экспансию в своем регионе.
Таким образом, основными и общими для восточных и
западных славян архаичными представлениями о сути власти
и функциях правителей были следующие:
• Сакральные (и магические) функции правителя. Он высту-
пал в роли культурного героя, первопоселенца и основателя
городов. Наиболее четко эти представления выражены в их
мифогенных именах (Попель, Кий, Крок) и ритуально-
культовых действиях.
• Принципиальная коллективность правления, может быть
искусственное объединение героев устной традиции родст-
венными связями. Прослеживается для всех этапов разви-
тия власти. Остается своеобразной парадигмой восприятия
«нормальной» власти.
• Участие женщин во власти характерно в основном для се-
мей перво-правителей: дочери Крока, сестра Кия Лыбедь.
• Роль личных достоинств при получении власти, отсутствие
«аристократической» традиции.
• Эндогенность власти, возвышение местных правителей15.
Моноэтничность населения политических организмов.
273
• Организационные (основание городов) и судебные (отчасти
редистрибутивные - организация пиров в польской леген-
де) функции правителя.
Процесс конституирования власти представлен как двух-
этапный: вначале он проходит в среде одного социума, затем в
рамках этнически однородных групп. При этом на первом эта-
пе характерной особенностью является отсутствие наделения
князя военной функцией и аристократического выделения его
семьи. Князья - пахари, охотники (?), перевозчики, кузнецы(?).
Примечания
1 Формозов А.А. Древнейшие этапы истории Европейской России.
М., 2002. С. 4, 138-145.
2 Dumezil G. Mythe et ёрорёе. L’ideologie des trois functions dans les
ёрорёез des peoples indo-europeens. Paris, 1968.
3 Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. Опыт ре-
конструкции скифской мифологии. М., 1977. С. 145-171.
4 Гуревич А.Я. К истолкованию «Песни о Риге» И Скандинавский
сборник. Таллин, 1973. Был. XVIII. С. 159-175.
5 Лаку-Лабарт Ф. Поэтика и политика // Поэтика и политика. СПб.,
1999. С. 9-41.
6 Традиционные в историографии проблемы мифологических истоков и
степени историчности легенд мною здесь не рассматриваются.
Мельникова Е.А. Первые русские князья: о принципах реконструк-
ции летописцем ранней истории Руси // Восточная Европа в древ-
ности и средневековье. Мнимые реальности в античной и средне-
вековой историографии. XIV Чтения памяти чл.-корр. В.Т.Пашуто.
Матер, конф. М., 2002. С 143-150.
8 Повесть временных лет / Подг. текста, пер., ст. и коммент. Д.С.Ли-
хачева, М.Б.Свердлова; под ред. В.П.Адриановой-Перетц. 2-е изд.,
испр. и доп. СПб., 1996. С. 8-9; Козьма Пражский Чешская Хро-
ника / Вст. ст., пер. и коммент. Г.С.Санчука. М, 1962; Cosmas
Pragensis. Chronica boemorum // MGH. SS rerum Germanicarum.
Nov. Ser., T. П. Berlin, 1923; Галл Аноним. Хроника и деяния князей
и правителей польских. / Пер. и коммент. Л.М.Поповой // Славян-
ские хроники. СПб., 1996. С. 330-331; Galli Anonym! Chonicae et
Gesta ducum sive principum Polonorum // Monumenta Poloniae His-
torica. Krakow, 1952. Ser. II. T. II.
9 Петрухин В.Я. «Дунайская прародина» и расселение славян // Кон-
цепт движения в языке и культуре. М., 1996.
10 Флоря Б.Я., Рогов .1.17. Формирование самосознания древнерус-
ской народности (по памятникам письменности Х-ХП вв.) // Раз-
274
витие этнического самосознания славянских народов в эпоху ран-
него средневековья. М., 1982. С. 96-119; он же. Формирование эт-
нического самосознания чешской народности // Там же. С. ПО-
КЗ; Исаевич Я.Д. Древнепольская народность и ее этническое
самосознание // Там же. С. 144-166.
11 В описаниях земель, освоенных славянами, летописцы активно
используют библейские цитаты и аллюзии, западные хроники об-
ращаются к античным мотивам. Сравнение «земли обетованной»
ветхозаветной, античной и славянской традиции - тема отдельного
исследования. Между тем, достаточно распространенный вывод о
позднейшем домысливании и конструировании такого рода «пей-
зажных» пассажей вряд ли правомерен. Картина благодатных зе-
мель характерна для славянского фольклора, а особая роль специ-
фики места обитания для самосознания славян отразилась в их эт-
нонимии, ориентированной на топонимы (Буданова В.П., Горский
АЛ., Ермолова И.Е. Великое переселение народов. Этнополитиче-
ские и социальные аспекты. М., 1999. С. 160-177). В реальности,
как она представляется по данным археологии, именно долины
рек, лесостепные и лесные территории были основной целью рас-
селения славян в Восточной Европе. А высокие берега и мысы -
традиционное место для создания укрепленных городищ.
12 Здесь возможна механическая контаминация разновременных ска-
заний или мотивов. См.: Санчук Г.Э. Комментарий // Козьма. С.
247. Примеч. 7.
Мельникова ЕЛ. Легецда о Кие: структура летописного текста (в печати).
14 О роль дара и пира в архаических обществах и политогенезе см.:
МоссМ Общество. Обмен. Личность. М., 1996.
15 Иноэтничное происхождение Кия (хазарское: О.Прицак, И.Н.Да-
нилевский, или иранское: В.Н.Топоров, М.А.Васильев) противоре-
чит славянской этимологии его имени (Иванов В.В., Топоров В.Н.
Исследования в области славянских древностей. М., 1974. С. 163).
Д.А. Щеглов
ТАБЛИЦА КЛИМАТОВ ГИППАРХА
В ИЗЛОЖЕНИИ СТРАБОНА
В данной работе климат понимается как географическая
широта, являющаяся функцией от продолжительности дня на
этой широте и служащая репером для описания положения
географических объектов.
275
Система климатов была одной из базовых концепций ан-
тичной математической географии до Птолемея, который
впервые полностью заменяет климаты сеткой координат. Из
всех разделов географической работы Гиппарха таблица кли-
матов оставила наибольший след в развитии этой науки. Глав-
ным источником знаний о труде Гиппарха является её краткий
обзор у Страбона [Strab. II 5.34-43 (131-135)]. Страбон, исто-
рик по профессии, стоял на стороне описательного направле-
ния в географии, прямо противоположного математическому
подходу профессионального астронома Гиппарха. Свою «Гео-
графию» Страбон писал в пожилом возрасте, когда все его
главные работы были уже опубликованы, а его географиче-
ские представления полностью сформировались. В основе
этих представлений лежала географическая система Эратос-
фена (во многом корректируемая по Полибию и Посидонию).
Гиппарх, видя свою задачу в критике концепции Эратосфена,
даёт набросок настолько отличающейся от неё картины мира
(отражённой в карте Птолемея), что Страбон старается или
умолчать об её отличиях, или приспособить их к системе Эра-
тосфена, так что прямые упоминания о них проскальзывают
либо в контексте критики Гиппарха, либо в случайных ого-
ворках. Сказанное касается и таблицы климатов.
Система семи климатов, следующих с интервалом l/2h
(часа) наибольшей длительности дня, впервые появляется у
Эратосфена: 13h - Мерое, 13 l/2h - Сиена, 14h - Александрия,
14 l/2h - Родос, 15h - Геллеспонт, 15 l/2h - середина Понта и
16h - устье Борисфена [Strab. 14.1-2 (62-63) = F П С, 2; II 5.24
(125) = F II В, 28; II 5.35-40 (133-134) = F Ш А, 17-22; 11 5.42
(135) = F II С, 5 Berger 1880: 151-155, 188-198]. Противопо-
ложные, но равно ошибочные мнения о соотношении между7
системами климатов Эратосфена и Гиппарха высказали Э.Хо-
нигманн и Д.Дикс. Хонигманн, неверно определяя суть поня-
тия климат как узкую полосу шириной в 400st стадиев (в от-
личие от не имеющей ширины параллели), считает её автором
Эратосфена и полагает, что Гиппарх, стремясь к большей точ-
ности в расчётах, отказывается от климатов и заменяет их па-
раллелями (Honigmann 1929: 11-16, 19-21). Но «ширина» не
является определяющей чертой климата, а связана только с
принятой Эратосфеном мерой неточности в измерении широ-
276
ты (нет оснований думать, что Гиппарх от неё отказался); па-
раллели использовались и Эратосфеном, и Гиппархом. Дикс
на основе анализа употребления термина климат во фрагмен-
тах обоих авторов отрицает знакомство Эратосфена с этим
понятием и приписывает его введение Гиппарху, оставляя за
Эратосфеном только оценку расстояний между пунктами, ле-
жащими на главном меридиане (Dicks 1955: 250-255; 1960:
154-160; ср. Thalamas La geographic... 1921: 214). Учитывая
обрывочность сведений о географии Эратосфена и Гиппарха и
отсутствие в ней терминологической строгости, нельзя в такой
степени полагаться на анализ словоупотребления: в разных
контекстах термины климат и параллель вполне могли заме-
нять друг друга. Д аже если бы термин климат вовсе отсутст-
вовал во фрагментах Эратосфена, очевидно, что концепция
климата была ему хорошо известна (Schoy 1911: 9-10; Szabo,
Maula 1986). О. Диллер правильно распознал в «расстояниях»
Эратосфена и «параллелях» Гиппарха два варианта системы
климатов и предложил объяснение происхождения чисел в
основе системы Эратосфена: интервалы между часовыми кли-
матами уменьшаются в арифметической прогрессии: 10000st от
13h до 14h, 8000 до 15h, 5000 до 16h; климаты l/2h проведены
через середину этих интервалов, хотя для широты Родоса бы-
ли более точные измерения (Diller 1934: 261-263; ср. Neuge-
bauer 1975: 334, 1313 Fig. 291).
Таблица Гиппарха является развитием системы климатов
Эратосфена; Гиппарх сам отмечает, что его «расстояния» вдоль
главного меридиана мало расходятся с реальностью [I 4.1 (62)
= F III 1 Berger = 35 Dicks], Таблица имела три существенных
отличия от системы Эратосфена: 1) широта рассчитывалась
тригонометрически и выражалась в градусах [II 5.34 (131-132)
=V 1 = 39; Neugebauer 1975: 301-304; Szabo, Maula 1986]; 2) ох-
ватывалось всё пространство от экватора до полюса; 3) по-
явились климаты l/4h. Эти черты характерны и для таблицы
климатов «Альмагеста» (II 6), которая отражает развитие гео-
графии до Марина Тирского. В какой мере таблица Гиппарха
соответствовала таблице «Альмагеста»? Можно ли проверить
данные Страбона другими источниками и выделить их аутен-
тичную часть7
Страбон сам отмечает, что он дает только эксцерпт из таб-
лицы Гиппарха: 1) не говорит о регионах, лежащих за граница-
ми ойкумены по Эратосфену: в жаркой необитаемой зоне юж-
нее Берега Корицы [3000st от Мерое; II 5.34 (132) = V 1 = 39] и
близких к холодной зоне севернее Меотиды [П 5.43 (135) =
V 17 = 62]; 2) сообщает только «более значительные и простые»
из широт Гиппарха [П 5.34 (131) = V 1 = 39; фактически = имею-
щие аналог у Эратосфена; указаны только два климата l/4h:
Honigmann 1929: 14; сильное смешение данных Эратосфена и
Гиппарха в таблице Страбона отмечают Miillenhoff DA I: 505;
Berger 1869: 41-45, 67-70; 1880: 189; Geus 2002: 273]; 3) не
разбираясь в геометрии, округляет градусы до сотен стадиев.
Есть основания полагать, что три южных широты табли-
цы Страбона (Берег Корицы, Мерое, Сиена) принадлежат Эра-
тосфену, а не Гиппарху. Значения этих широт совпадают с
данными Эратосфена (экватор 8800st - 3000st - 5000st), тогда
как остальные широты таблицы расходятся с ними. По наблю-
дениям Диллера, большинство климатов таблицы основано на
правильной оценке наклона эклиптики е - 23 2/3°, чему не со-
ответствуют эти три широты (Diller 1934: 265-268; ср. Rawlins
1994: 55-57); широта Сиены основана на неточной оценке
Эратосфена е = 24° (широта Эратосфена здесь соответствует
рассчитанной на основе е - 23 2/3°: Diller 1934: 267; но этот
климат - исключение, его проводили по тропику, например
Птолемей: в соответствии со своей оценкой е — 23° 5Г). Ши-
рота Корицы, климаты 13h и 14h проведены Страбоном по
Эратосфену: Тапробана помещается на широте Корицы, юг
Индии - на широте 13h, Вавилон и Персия - на широте 14h.
Гиппарх выступал против этого: Тапробану он сдвигал на юг,
к экватору (Mela III 7.70 = VIII 2 = 5), Индию - на широту Ко-
рицы [II 1.20 (77) = IX 1-4 = 17; Пьянков 1997: 144], а Вавилон
- севернее 14h [11. 12; П 1.29, 37 (11, 82, 88) = II1; V 7а, b, 11 =
7, 26; видимо, на традиционную широту 35°: Honigmann 1936:
313].
Данные Гиппарха отражены у Птолемея: оба климата l/4h:
14 l/4h - Тир, 15 l/4h - Византий, Массалия и Никея; север
Меотиды - 17h; Вавилон - 35°; Тапробана - 12 l/4h у экватора;
это позволяет ожидать, что и другие климаты Птолемея могут
восходить к Гиппарху. Так Птолемей помещает устье Тигра на
278
широте 14h, Персеполь на широте 14 l/4h, что явно связано со
сдвигом Вавилона на север (VI 3.2; 4.4). На широте Вавилона
Персеполь помещает и таблица климатов Плиния (VI 213).
Локализация Тапробаны у экватора и оконечности Индии юж-
нее Мерое отражены в традиции Агриппы (Mela III 7.61, 70;
Plin. II 184; VI 58, 69, 83, ср. о горе Malea на Тапробане: Ptol.
Geogr. VII 4.8).
Большим пробелом в таблице Страбона является отсутст-
вие климата Смирны 14 3/4h. Лакуну заполняет фрагмент По-
сидония, который Сицилию «ограничивая климатами ... по-
мещает ... с севера Пелориаду, с юга Лилибей» [VI 2.1 (266)].
Хонигманн заключал из этого, что уже Посидоний понимал
климат как позднее Марин: как зону между двумя климатами
в собственном смысле (Honigmann 1929: 29), но для этого
текст не даёт оснований. Смысл фрагмента скорее можно рас-
крыть, сравнив его с данными Птолемея и Плиния. У Птоле-
мея действительно Лилибей лежит на широте 14h = 36, а Пело-
риада - на 14 3/4h = 38° 35' (III 4.1, 3 Mullems 389, 394). Пли-
ний также считает Лилибей крайней точкой на юге, помещая
его на широте Вавилона, а север Сицилии - на широте Смир-
ны и Афин (VI 213, 215). Посидоний, вопреки мнению Хониг-
манна, мало интересовался фактической стороной географии
(оценкой расстояний и широт, что было главным для Эратос-
фена и Гиппарха) и поэтому вряд ли мог быть автором этих
данных о Сицилии, а скорее, заимствовал их - вероятно, у
Гиппарха.
Гиппарх был сторонником «континентальной» модели
мира Р 1.9 (5-6) = УШ 1 = 4], предполагающей замкнутость Кас-
пия. У Птолемея и Плиния замкнутое Каспийское море опэа-
ничено климатами: у Птолемея оно лежит между 15h и 16 , у
Плиния introitus Caspii - на 15h, altera Caspii marts ora - на
15 3/5h (VI216-218). Идея замкнутости Каспия отражена в ран-
ней редакции работы Агриппы (Mela III 5.44-45; Plin. II168).
Гиппарх проводил ряд северных климатов, с которыми
связывал данные Пифея о побережье Океана. В таблицах Пто-
лемея и Плиния (VI 219) эти климаты связаны с «аристеев-
ской» географией Скифии, что отражено и в традиции Агрип-
пы (Mela II 1.2; Plin. TV 74), и, вероятно, восходит к Гиппарху
(Щеглов 2002).
279
Важным новшеством Гиппарха было использование
звёздного каталога для определения широты: это подчёркивает
Страбон, добавляя, что приводит только отдельные данные о
видимости звёзд- для берега Корицы, климатов 13h, 13 l/2h,
14h, 15 l/2h и 16h. Эратосфен ещё не знал этого метода, а после
открытия Гиппархом прецессии географы должны были отка-
заться от него (Ptol. VIII 2.2-3). Лукан в географических экс-
курсах «Фарсалии» приводит детали, отсутствующие у Стра-
бона: у побережья Кармании Медведицы частично скрыты
горизонтом, но бывает виден Boot (III250-251), над Эфиопией
стоят Телец и Рак (Ш 250; IV 333). Возможно, эти данные
также восходят к Гиппарху через Посидония, который про-
должал использовать данный метод Гиппарха и чья работа ле-
жит в основе экскурсов Лукана.
Всё это показывает, насколько изложение Страбоном таб-
лицы Гиппарха могло расходиться с оригиналом
М.К. Юрасов
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
ВЕНГЕРСКОГО АНОНИМА
«Деяния венгров» неизвестного «магистра П.» уже не од-
но столетие находятся в центре внимания источниковедов.
Сам характер этого произведения, написанного в жанре исто-
рического романа, заставляет исследователей относиться к
нему с большой осторожностью. В эпоху расцвета позитиви-
стской историографии некоторые ученые заявляли о полной
недостоверности «Деяний венгров» и призывали относиться к
ним как к сугубо литературному памятнику.
Современная историческая наука отказалась от подобных
крайних суждений, поставив своей целью проверку сообщае-
мой Венгерским Анонимом информации и выяснение ее ис-
точников. Само по себе рассматриваемое повествование о ге-
роических подвигах венгерского союза племен, совершенных
в период «обретения родины» в Среднем Подунавье, доста-
точно многогранно, поэтому в настоящем докладе затрагива-
ется лишь один из аспектов изучения «Деяний венгров», а
280
именно обсуждение географических познаний их автора, по-
скольку в научной литературе последнего времени можно
встретить суждения о том, что Венгерский Аноним плохо знал
географию своей родины. Цель данной работы - дать общую
оценку уровня географических знаний Анонима и по возмож-
ности выявить причины допущенных им ошибок в описании
расположения городов и весей средневековой Венгрии.
Прежде всего необходимо обратить внимание на фикса-
цию Анонимом границ территории, завоеванной мадьярами в
процессе «обретения родины». Больше всего информации об
этом содержится в главе 57 «Деяний». Здесь оформление гра-
ниц будущего Венгерского королевства приписывается пре-
емнику Арпада вождю Жольту (ок. 907 - ок. 948). При нем, по
свидетельству Анонима, южная граница с Византией была ус-
тановлена «от ворот Вацил (ущелье между Софией и Пловди-
вом. - М.Ю.) до земли Раци (сербская область Рашка. -
М.Ю.)у>, а западная граница была установлена по линии Сплит
- мост через реку Лейта в Австрии (совр. Брук-ан-дер-Лейта).
Ориентирами северной границы владений Жольта, по Анони-
му, были крепость Мошон на границе с Восточной маркой
(нынешней Австрией) и «русский замок» (Оросвар, совр. Ру-
совце в Словакии), граница с «боэмами» (чехами) проходила
по реке Мораве, а польские владения соприкасались с венгер-
скими у «горы Туртур» (совр. Татры). Еще одним ориентиром
северной границы венгерских владений была крепость Шовар
(«Соляной замок»), о чем пишет Аноним в главе 17 своего
труда. В качестве северо-восточных пределов территории, за-
нятой венграми в ходе «обретения родины», Аноним подразу-
мевал внутренние области Карпат, где находились крепости
Мункач (совр. Мукачево) и Унгвар (совр. Ужгород), т.е. Под-
карпатская Русь.
Все названные Анонимом ориентиры довольно точно пе-
редают линию венгерской границы конца XII в. - времени,
когда были созданы «Деяния венгров». Однако в эпоху «обре-
тения родины» занятая венграми территория была заметно
меньше, чем она представлена у «магистра П.». Подобного
рода модернизация призвана была обосновать «исконность»
распространения мадьяр на землях, которыми они владели на
рубеже XII - XIII вв.
281
Что касается других географических названий, упоминае-
мых Анонимом на венгерской территории, то при описании
крепостей, гор и речек он широко применяет прием этимоло-
гизации. Исследователи подсчитали, что «Деяния венгров»
содержат двадцать преданий, связанных с географическими
названиями. При этом Аноним, точно локализуя почти все эти
пункты на местности, зачастую придумывает их этимологию.
Особенно ярко это проявляется в рассказах о битвах мадьяр-
ского союза племен с многочисленными врагами, победа над
которыми была увековечена в топонимах, гидронимах и дру-
гой географической номенклатуре.
Встречаются в «Деяниях венгров» сознательные искаже-
ния географических реалий. Их источником послужило стрем-
ление Анонима обосновать историческое право того или иного
знатного рода на владение огромным массивом земель. Осо-
бенно ярко это проявляется при описании Трансильвании, на-
званной в рассматриваемом сочинении «землей за лесом». В
угоду представителям рода Жомборов, считавшимся потомка-
ми легендарного вождя эпохи «обретения родины» Тетеня,
Трансильванией Аноним называет лишь ту часть комитата
Добока, которой владел этот род, хотя сама по себе «земля за
лесом» насчитывала несколько комитатов. Что же касается
Добоки, то две трети ее территории входили в состав королев-
ского домена, и лишь одна треть принадлежала роду Жомбо-
ров, предок которых Тетень якобы сам добыл ее в честном
бою, правда, с позволения Арпада.
Вообще расположению владений наиболее знатных вен-
герских родов Аноним уделяет особое внимание. Зачастую они
служат ему опорой при характеристике того или иного замко-
вого округа. В этом также проявляется тенденция к модерни-
зации событий, связанных с освоением венграми различных
областей Среднего Подунавья, ибо сами по себе замковые ок-
руга возникли лишь при Иштване I Святом (1000-1038), одна-
ко средневековому читателю исторического романа «магистра
П.» было намного понятнее привязывание событий далекого
для них времени к современным им венгерским комитатам.
Наименее достоверной географической информацией в
«Деяниях венгров» являются свидетельства о народностях,
проживавших в Паннонии в эпоху «обретения родины». Здесь
282
Аноним смешивает племена, встреченные Венгерским союзом
племен при появлении в Среднем Подунавье с более поздними
их соседями, чтобы составить как можно более впечатляющую
картину враждебного окружения мадьяр в период освоения
ими Карпатского бассейна.
Если некоторые из упомянутых Анонимом народностей или
племен (печенеги, «куны»-половцы и др.) проживали отдель-
ными этническими группами на территории Венгрии на рубе-
же ХП-ХШ вв., то «влахи», о которых автор «Деяний венгров»
пишет в главах 25 и 26 своего романа, появляются на юго-
восточных окраинах Венгерского королевства, по свидетель-
ству достоверных письменных источников, не ранее 1210 г. В
описываемое же Анонимом время они проживали далеко от
венгерских границ южнее Дуная.
Если оценивать степень знания Анонимом современной
ему географии Венгрии, не обращая внимания на его этимоло-
гические «разыскания», то можно сделать однозначный вывод
о хорошей информированности «магистра П.» о расположении
замковых округов того времени. Однако чрезмерное увлече-
ние Анонима этимологическими преданиями всё же стало по-
водом для совершения им серьезной ошибки, на основании
которой А.В.Назаренко заподозрил автора «Деяний венгров» в
плохом знании географии родного края.
Речь идет об описании Анонимом исторических преданий
о возникновении замка Комаром (совр. Комарно в Словакии).
По записанной Анонимом легенде, местность вокруг этой
крепости получила название Кетелпатак («ручей или речка
Кетеля») по имени одного из сподвижников Арпада, некогда
упавшего в воду названной реки при выполнении поручения
верховного вождя венгров. По утверждению Анонима, Арпад
даровал местность вокруг этой речки Кетелю с правом насле-
дования, но король Эндре I (1046-1060) выменял ее у потом-
ков Кетеля, потому что здесь любила пребывать его супруга
(дочь Ярослава Мудрого) по двум причинам: во-первых, по
своему географическому положению крепость Комаром якобы
была ближе к ее родине, а во-вторых, она чувствовала себя в
ней в безопасности перед лицом угрозы нападения германско-
го императора Генриха Ш. пытавшегося восстановить на пре-
столе короля Петера Орсеоло, свергнутого Эндре I в 1046 г.
283
А.В.Назаренко справедливо отметил, что по своему гео-
графическому положению Комаром значительно ближе к не-
мецким рубежам, чем к тогдашним границам Древней Руси.
При этом, однако, возникает закономерный вопрос: почему
Аноним, нигде более не ошибающийся в локализации ранне-
средневековых венгерских замков, допустил здесь такую гру-
бую ошибку. Ответ на этот вопрос можно найти, лишь учтя
венгерские народные предания исторического характера, в том
числе и те, что не отражены Анонимом в «Деяниях венгров».
Дело в том, что одно из незафиксированных Анонимом
преданий связывает с русской женой Эндре I не Комаром, а
Шарошпатак, который находился не только значительно вос-
точнее Кетелпатака, а значит намного ближе к Руси, но и вдо-
бавок на торговом пути, ведшем из Центральной Европы в
русские земли. Источником ошибки Анонима послужило созву-
чие народного названия Шарошпатака - Киалтпатак с Кетел-
патаком. Перепутав два предания, Аноним приписал геогра-
фические и стратегические выгоды Шарошпатака Комарому.
Таким образом, можно констатировать, что Венгерский
Аноним достаточно хорошо знал географию родной страны,
что, впрочем, не вызывает удивления, учитывая его высокий
статус при дворе Белы III (1172-1196). Однако в его труде
встречаются явные ошибки. Почти все они сделаны созна-
тельно, в угоду некоторым из тогдашних аристократов, пы-
тавшихся добиться ослабления королевской власти, в том чис-
ле и попытками доказать правителям из рода Арпадов на при-
мерах из истории «обретения родины», что они с самого нача-
ла были «первыми среди равных». С этой целью Аноним мо-
дернизировал события конца IX-X в., трактуя их в духе реа-
лий конца XII в. Но одна ошибка географического характера
была сделана Анонимом, скорее всего, неосознанно, когда он
перепутал два народных предания, связанных с некой короле-
вой - дочерью правителя Древней Руси, в которой историки
традиционно видят дочь Ярослава Мудрого Анастасию.
284
А.Г. Юрченко
ЧУДЕСА АЗИИ
В ВОСПРИЯТИИ ЕВРОПЕЙЦЕВ XIII ВЕКА
1. Монстры, как правило, считаются необходимым эле-
ментом средневековой ментальности. Однако признание этого
факта не дает ответа на ключевой для нашего исследования
вопрос: как средневековые интеллектуалы воспринимали све-
дения о чудесах далеких стран. Имеется множество примеров,
когда путешественник прямо заявляет о неверии в подобные
рассказы. Разумеется, дело не в количестве примеров, демон-
стрирующих уровень ученого скепсиса в ту или иную эпоху, а
в настоятельной необходимости отказаться от буквального
прочтения символических композиций, в которых не пред-
ставлена авторская позиция. В средневековых европейских
сочинениях, посвященных географии мира, описываются ле-
гендарные народы и монструозные расы. Иллюстрацией к
этим описаниям служат карты, где изображены фантастиче-
ские племена унипедов (одноногих), песьеголовых, длинно-
ухих панотиев, людей с бычьими или конскими ногами и тому
подобное. Как правило, выяснить происхождение этих сюже-
тов не составляет особого труда. Большая часть их заимство-
вана из «Естественной истории» Плиния, «Собрания достопа-
мятных вещей» Солина и других античных сочинений. Вопрос
же о том, как средневековые авторы воспринимали подобного
рода сюжеты, составляет, на первый взгляд, не решаемую
проблему. Излагая те или иные сведения, они умалчивают о
своем отношении к ним, что сегодня воспринимается как от-
сутствие рефлексии и тотальное давление ментальной матри-
цы. Иными словами, мы знаем, что и как описывалось, но не
можем выяснить самый интересный аспект - верили или не
верили авторы описаний в существование монстров. Ссылка
на авторитетное суждение св. Августина, не скрывавшего сво-
его скептического отношения к рассказам о легендарных на-
родах, в данном случае, ничего не решает.
Дело в том, что в XIII в. к традиционным сочинениям,
созданным в тиши библиотек, добавились книги путешествен-
ников в Азию. Авторы этих книг при желании могли бы про-
285
верить достоверность общепринятых представлений и не пре-
минули это сделать.
2. Предметом нашего анализа являются несколько сюже-
тов о чудесных народах из донесений францисканской миссии
1245 г., отправленной папой римским к великому хану монго-
лов. Первое донесение - Книга о Тартарах» - принадлежит
перу Иоанна де Плано Карпини, второе - отчет Бенедикта По-
ляка - сохранилось в изложении Ц. де Бридиа и носит назва-
ние «История Тартар». В обоих донесениях описаны походы
монгольских армий к пределам мира, где они сталкиваются с
легендарными народами. Сюжеты в высшей степени занима-
тельные и долгое время интриговавшие европейских ученых.
Монголы вступают в битву с мужчинами-псами, соревнуются
в метании стрел с асимметричными людьми (это существа с
одной рукой и на одной ноге), с удивлением наблюдают за
племенем питающихся паром, быченогими и песьелицыми, и,
наконец, пытаются сразиться с бессловесными людьми на не-
гнущихся ногах. Последние не имеют суставов в коленях и
потому, если упадут, то самостоятельно встать не могут.
В специальном исследовании я рассмотрел две ключевых
темы: происхождение перечисленных сюжетов и замысел, в
соответствии с которым они оказались переплетены с истори-
ей монгольских походов. Выяснилось, что францисканцы, на-
ходясь в орде великого хана, записали перевод неизвестного
восточного сочинения. Вопрос же о том, как сами франци-
сканцы оценивали легендарные известия, остался открытым.
Излагая эти известия, они ссылаются на неких рассказчиков,
тем самым снимая с себя ответственность за достоверность
сообщаемого. Сам факт включения в донесения, насыщенные
реальными подробностями, легендарной истории походов
Чингис-хана, позволяет думать, что францисканцы видели в
ней метафорическое повествование о деяниях основателя им-
перии. С точки зрения папских посланников, дело не в содер-
жании сведений, а в том, из чьих рук они получены.
Адресат же этих посланий, будь то современник или ны-
нешний исследователь, видит только текст и воссоздает в силу
своего воображения утраченный контекст. Поскольку запад-
ные посланники замалчивают свое отношение к заведомо фан-
тастическим сюжетам, то рождается естественное желание
286
принять их за наивных и доверчивых людей. Эта теория поль-
зуется наибольшей популярностью сегодня. Несложно заме-
тить, что тема «Средневековый автор и его текст» рассматри-
вается большинством исследователей францисканских доне-
сений только в оценочной плоскости. Возможен ли иной под-
ход и на каких основаниях?
3. Новые перспективы открывает привлечение к анализу
текстов, авторы которых вступили в диалог с францисканцами
по поводу сведений, с современной точки зрения, нереальных.
Упоминание необычных народов в Азии не могло не вызвать
самого живого интереса у европейцев. И здесь выясняется лю-
бопытное обстоятельство. Отношение к чудесам Азии вариа-
тивно и зависит, в первую очередь, от кругозора, начитанно-
сти и личного опыта собеседника.
Некий схоласт из Кельна, расспросив Бенедикта о путе-
шествии миссии, и видимо, просмотрев его отчет, записал ус-
лышанное (текст известен как Relatio Fr. Benedict! Poloni). Из
перечня легендарных народов он обратил внимание только на
питающихся паром и песьелицых. Выбранные сюжеты дали
ему возможность блеснуть знанием книг классических писате-
лей. Аноним из Кельна принял питающихся паром за астомов
Плиния и внес в рассказ францисканца то, чего там не было,
но что соответствует картине, нарисованной Плинием, - упо-
минание фруктов, хотя обоим было ясно, что речь идет о при-
полярных областях. Но что самое поразительное, аноним пре-
парировал исходные сведения, отделив известия о монголь-
ских походах к границам мира от описания чудесных народов.
Аноним манипулирует содержанием чужого текста, приводя
его в соответствие с общепринятым представлением. В ре-
зультате, аноним создает новый текст, который смело может
быть использован в качестве иллюстрации довлеющей над
умами средневековой картины мира. Винцент из Бове, автор
энциклопедии «Историческое зерцало», демонстрирует иной
подход. Он переписал практически все донесение Иоанна де
Плано Карпини и проявил замечательную интуицию, опустив
легендарные сведения.
Описание Северной Азии, выполненное братом Виль-
гельмом де Рубруком в 1255 г. завершается удивительной
фразой, содержание которой оставалось неясным; в современ-
287
ных переводах она трактуется совершенно по-разному. Фраза
следующего содержания: «Quesivi de monstris sive de monstruo-
sis hominibus de quibus narrat Ysidorus et Solinus. Ipsi dicebant
michi quod nunquam viderant talia, de quo multum miramur si ve-
rum sit» (Вильгельм де Рубрук. XXIX. 46). Известно, что перед
своим путешествием в Азию брат Вильгельм прочитал сочи-
нение Иоанна де Плано Карпини. Мне кажется, именно по
этой причине брат Вильгельм попытался выяснить, где же
обитают люди-монстры, которых, если верить брату Иоанну, в
свое время покорили монголы. Иными словами, брат Виль-
гельм хотел на месте проверить сведения своего предшествен-
ника и, разумеется, получил разочаровывающий ответ. Рас-
спрашивал он китайских монахов: «Я осведомлялся о чудови-
щах и чудовищных людях, о которых рассказывают Исидор и
Солин. Но мне говорили, что никогда не видели таковых -
“потому мы сильно недоумеваем, правда ли это”». Фраза «по-
тому мы сильно недоумеваем, правда ли это», является фраг-
ментом прямой речи китайских монахов. Такая трактовка ме-
няет восприятие всего эпизода. Брат Вильгельм не подвергает
сомнению сведения признанных авторитетов латинского сред-
невековья и не намерен проверять ответ китайских монахов.
Он просто констатирует факт диалога на тему монструозных рас.
Брат Вильгельм с поразительной осведомленностью пере-
числяет народы, населяющие крайние пределы Северной
Азии; места для монстров нет в этом описании. Поэтому мне
кажется, что он в своих расспросах отталкивается от описания
похода монголов к северным границам земли, где они встре-
чаются с быченогими и песьеголовыми людьми и асиммет-
ричными созданиями. Дело в том, что именно в этом случае
брат Иоанн опирается на авторитет Исидора Севильского.
Очевидно, что никто не мог подтвердить легендарный поход
монголов. Реплика китайских монахов, включенная братом
Вильгельмом в описание северных областей, адресована брату
Иоанну и отражает внутренний диалог между францисканца-
ми, и потому не очень ясно выражена. Что же касается других
известий (о синсинах, островах молодости), то брат Вильгельм
ясно заявляет: non credo.
Тема восприятия современниками донесений францис-
канцев имеет актуальный историографический аспект. В со-
288
временных исследованиях можно обнаружить весь спектр
подходов, от игнорирования легендарных сведений (как это
сделал в свое время Винцент из Бове), до избирательного ин-
тереса к монстрам, изъятым из контекста (так поступил
схоласт из Кельна). Самой массовой является попытка увидеть
в легендарных известиях историческую реальность. Наиболее
привлекательная позиция у тех, кто признает за интеллектуа-
лами XIII в. право на сомнения и размышления.
Литература
Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы
францисканской миссии 1245 года. «История Тартар» брата Ц. де
Бридиа / Критич. текст, пер. с латыни С.В. Аксенова и А.Г. Юр-
ченко. Экспозиция, исследование и указатели А.Г. Юрченко.
СПб., 2002.
Юрченко А.Г. Империя и космос. Реальная и фантастическая история
походов Чингис-хана по материалам францисканской миссии
1245 года. СПб., 2002.
289
Список основных сокращений
АЕ - Археографический ежегодник. М.
ВВ - Византийский временник. М.
ДГ - Древнейшие государства Восточной Европы (до 1991 г. -
Древнейшие государства на территории СССР). М.
ИОРЯС - Известия Отделения русского языка и словесности имп.
Академии наук
ОИ - Отечественная история (ранее - История СССР)
ТОДРЛ - Труды Отделения русского языка и литературы Института
русской литературы (Пушкинский дом) АН РАН. СПб.
ANRW - Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. Berlin; New
York
CPh - Classical Philology, Chicago
CQ - Classical Quarterly, Oxford
GRBC - Greek, Roman and Byzantine Studies, Durham
JRS - Journal of Roman Studies, London
MGH. SS -Monumenta Germaniae historica. Scriptores.
MGH. AA - MGH. Auctores antiquissimi.
PG - Migne J. Patrologiae cursus completes. Ser. Graeca.
RHE - Revue d’histoire eccl&iastique
RhM - Rheinische Museum
TM - Travaux et memoires, Paris
290
ОГЛАВЛЕНИЕ
Аликберов А.К. Компиляция и авторская новация в
классической суфийской литературе 3
Ананьин Г.Г. К вопросу о происхождении легендарных
сведений белорусско-литовского летописания о
ранней генеалогии литовских князей g
Арапов ДЮ. «Мир истории» Шихад ад-Дина Мухамма-
да ан-Насави (ХШ в.) 12
Артамонов Ю.А. К вопросу о времени составления
первой редакции Повести временных лет 15
Арутюнова В.А. Греческий язык армянских оригиналов 21
Бондарко Н.А. Проблемы авторства и стабильности
текста в южнонемецкой духовной прозе ХШ века 25
Буданова В.П. Матрица цивилизации Иордана 31
Вилкул Т.Л. «И седе... Кыеве» (к характеристике одно-
го из источников Новгородской первой летописи
старшей редакции) 35
Ганина НА. К интерпретации сообщений Иордана об
Эрманарихе (Getica 116-130) 41
Гвоздецкая Н.Ю. Крещение Норвегии в изображении
«Круга земного» (нарративно-семиотический аспект) 45
Гимон Т.В. Атрибуция и локализация летописных тек- 51
стов при помощи формального анализа тематики
(Англия и Русь)
Гиппиус А.А. Тезисы к текстологии сочинений Влади- 58
мира Мономаха
Глазырина ГВ. Сказитель в Исландии 66
Горский А. А. Пахомий Серб и московское летописание 70
Гутнов Ф.Х. Ckx/kst об аланах в «Житии Воскянов» 76
Джаксон Т.Н. К вопросу о культурной адаптации ино-
язычного текста в древнеисландской литературе 80
Добровольский ДА. Ранние летописцы и их источники:
к постановке проблемы 85
Добродомов И.Г. О взятии города копьем 90
Ермолова И.Е. Исторические принципы Аммиана Мар-
целлина и их практическое воплощение в тексте
«Деяний» 95
Илюшечкина ЕВ. О двух акростихах в географической
поэме Дионисия Периэгета 100
Калинина Т.М. Метод работы средневековых арабских
географов (на примере известий о реках Аральского
бассейна) Ю4
Картамышева Е.П. «У дверей мертвых»: к реконст-
рукции культовой практики 109
Каштанов СМ Проблема достоверности авторства исто-
рического источника 115
Коновалова И.Г. Азовское море в арабской географии
XII-XIV вв. 121
Котляр Н.Ф. Идейно-политическая концепция Галиц-
ко-Волынского свода 125
Литаврин Г.Г. Проблема авторства трактата «Об
управлении империей» в новейшей литературе 130
Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Летописные рассказы о
Рогнеде-Гориславе 137
Литовских Е.В. Генеалогические перечни как саговый
литературный прием (по материалам «Саги о Ньяле») 142
Лукин П.В. Киевляне и борьба между сыновьями Вла-
димира Святославича в текстах русских источников
и «Хроники» Титмара Мерзебургского 147
Матузоеа В.И. «Книга отцов церкви» - памятник литера-
туры Немецкого ордена: автор как член корпорации 152
Мельникова Е.А. Устная историческая традиция в ран-
нем историописании: «Повесть временных лет» и
«Сага об Инглингах» Снорри Стурлусона j 55
Мереминский С.Г. Традиции средневековой риториче-
ской историографии в «Истории англов» Генриха
Хантингдонского 162
Метлицкая З.Ю. Погодная статья 1066 г. рукописи
«D» Англо-Саксонской хроники: Голос автора 166
292
Милютенко Н.И. «Речь Философа» в «Повести вре-
менных лет» и «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора 171
Мишин ДЕ. Кто написал трактат ал-Джайхани? 175
Молчанов А.А. Семейный именослов в автобиографии
Владимира Мономаха (к вопросу о путях усвоения
князьями Рюриковичами христианских имен) 178
Перевалов С.М. Способы и средства выражения автор-
ского начала в древнегреческих «Тактиках» 183
Петров А.Е. Особенности отражения автором «Сказа-
ния о Мамаевом побоище» богослужебной практики
рубежа XV - XVI вв.: К вопросу о «церковной ри-
торике» средневекового памятника
Петрухин В.Я. Никон и Тмуторокань: к проблемам ре-
конструкции начального летописания 194
Подосинов А.В. Авторское начало в античных географи-
ческих произведениях 198
Радивилов ДА. Аргументы автора в сирах оманских
ибадитов 205
Рождественская М.В. Древнеславянский книжник в
работе над апокрифическим источником (Воскре- 210
шение Лазаря и Сошествие во ад)
Рождественская Т.В. Роль автора в настенной храмо-
вой эпиграфике Древней Руси 214
Рохлина А.М. Принципы организации смыслового про-
странства в «Молении» Даниила Заточника 218
Рыбаков В.В. Адам Бременский как этимолог 221
Свердлов М.Б. Ярослав Мудрый и ктиторская фреска
Софии Киевской как текст и метатекст 226
Суриков И.Е. Авторское начало в лирике Солона 235
Сурков А.И. Ассер и его «Жизнь Альфреда Великого» 240
Толочко П.П. Летопись Владимира Васильковича и ее
автор 244
Усачев А. С. Неповиновение Ярослава Владимиру Свя-
тославичу: авторское осмысление летописного сю-
жета в Степенной книге 250
293
Успенский Ф.Б. Манифестация авторства в «Книге об
исландцах» священ-ника Ари Торгильссона 254
Франчук В.Ю. Тексты игумена Поликарпа в Киевской
летописи XII века 259
Шейнин Е.В. Происхождение и датировка готландских
рельефов группы «А» 264
Щавелев А. С. Славянские легенды о происхождении
первых правителей («Повесть временных лет», Хро-
ники Галла Анонима и Козьмы Пражского) 269
Щеглов Д.А. Таблица климатов Гиппарха в изложении
Страбона 275
Юрасов М.К. Географические представления венгер-
ского анонима 280
Юрченко А.Г. Чудеса Азии в восприятии европейцев
XIII века 285
Список сокращений 290
294
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА
В ДРЕВНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
АВТОР И ЕГО ТЕКСТ
XV Чтения
Памяти члена-корреспондента АН СССР
Владимира Терентьевича Пашуто
Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории РАН
Л.Р. № 020915 от 23 сентября 1994 г.
Подписано к печати 17.03.2003
Гарнитура Таймс. Печать офсетная
Объем 15 п.л. Тираж 250 экз.
ИВИ РАН. Ленинский пр., д. 32а