История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1613-1621 гг - Бушев П.П.

Автор: Бушев П.П.

Теги: политика история дипломатия международные отношения архивные материалы международная политика

Год: 1987

Похожие

Посольство Артемия Волынского в Иран в 1715-1718 гг

Социально-политическая борьба в Иране в середине XIX века

История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586-1612 гг.

История посольств и дипломатических отношений русского и иранского государств в 1586 — 1612 гг. (По русским архивам)

Текст

Д ‘ / 1 f ж 4,
' '"' Я /;. ' ; _ _< -4 ; '" Я'
ГБГББушев
•? ,'' s ' . I / • s . k ' V ' •
.•;• <',> :/. > '. \
. история .; 1х
ПОСОЛЬСТВ
; и ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ
ОТНОШЕНИЙ
- РУССКОГО \
МУН- «ИРАНСКОГО /
с/?- О ГОСУДАРСТВ Z-'
;W ' \ в 1613 -1G21??.
Я'' Я > я
, * . I \ ж /

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
П. П. БУШЕВ
ИСТОРИЯ посольств
И ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ
ОТНОШЕНИЙ
РУССКОГО
И ИРАНСКОГО ГОСУДАРСТВ
в 1613-1621 гг.
(ПО РУССКИМ АРХИВАМ)
i
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1987
Б90
История политических и торговых отношений между Рос
сией и Ираном с 1613 по 1621 г., когда правительство русско-
го царя Михаила Романова, пытаясь стабилизировать раз-
рушенную войной экономику страны, стремилось наладить
дипломатические отношения с Европой и Востоком. Подробно
изложена история русских и иранских посольств и установ-
ления русско-иранских дипломатических отношений.
Б
0506020000-076
013(02)-87
160-87
© Главная редакция восточной литературы,
издательства «Наука», 1987
ПЕТР ПАВЛОВИЧ БУШЕВ
Отмечая в 1969 г. 70-летие Петра Павловича Бушева, журнал «Народы
Азии и Африки» писал, что он принадлежал к тому поколению советских вос-
токоведов, «которое пришло в востоковедные вузы молодого советского госу-
дарства по путевкам заводов, воинских частей, райкомов партии и комсомо-
ла, имея за плечами богатый политический и трудовой опыт»
Петр Павлович Бушев родился в Петербурге 30 января 1899 г. Он был
выходцем из крестьян. Его родители — отец из Вологодской, мать из Самар-
ской губернии — в конце прошлого века в поисках работы перебрались в
столицу Российской империи. Павел Бушев обосновался в Кронштадте, где
работал закройщиком в Морском кадетском корпусе. Семья Бушевых жила
бедно В 1912 г., после смерти матери, 13-летнему Петру, который был стар-
шим из детей, пришлось оставить учебу; к тому времени он успел окончить
только пять классов «высшего начального училища». Началась его трудовая
жизнь: он работал посыльным, потом стал конторщиком. Ранние трудности
и лишения пагубно с азались на его здоровье. Юноша заболел туберкулезом
легких.
Трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая жизнь П. П. Бушева,
если бы осенью 1917 г. не грянула Октябрьская революция. Перед молодым
человеком открылась новая дорога. В 1918 г. он решил продолжить образо-
вание и поступил в Петроградский политехникум, однако проучился всего
год. В июне 1919 г., в разгар первого комбинированного похода контррево-
люционных сил против молодой Советской республики, он ушел доброволь-
цем в Красную Армию.
В рядах Красной Армии П. П. Бушев прослужил шесть лет. Освобож-
дая Сибирь от белогвардейцев и интервентов, прошел с частями 27-й стрел-
ковой дивизии 5-й армии Восточного фронта от Волги до Енисея. Политот-
делом этой дивизии 10 октября 1919 г. был принят в партию. После разгро-
ма Колчака воевал на Западном фронте. Когда гражданская война окончи-
лась, его оставили в кадрах Красной Армии; он продолжил службу в воен-
ных органах Полевого контроля и Рабоче-крестьянской инспекции. В авгус-
те 1925 г. Отдел агитации и пропаганды ВКП(б) отправил П. П. Бушева на
учебу в Ленинград, в созданный в 1920 г. Институт живых восточных языков.
В июне 1929 г. П. П. Бушев успешно закончил иранский разряд инсти-
тута, получив специальность историка-ираниста. Проявленные за годы учебы
трудолюбие, настойчивость, любовь к знаниям и незаурядные способности
обратили на себя внимание, и Петр Павлович был оставлен в аспирантуре
института, переименованного в Ленинградский восточный институт. Однако
учиться в аспирантуре ему не пришлось: в октябре 1929 г. решением ЦК
ВКП(б) он был направлен на работу в Народный комиссариат иностран-
ных дел.
3
Петр Павлович Бушев
В центральном аппарате НКИД в Москве, а затем на практической ра-
боте за рубежом П. П. Бушев трудилсi свыше десяти лет, из них более
восьми в Иране (где он впервые побывал еще студентом в учебной коман-
дировке): служил в Тегеране, Исфахане, Куме, Урмии, Астрабаде, Тебризе
и Реште на различных должностях, в том числе консула и заведующего кон-
сульским отделом посольства. Работу в НКИД он совмещал (в 1932—
1935 гг.) с учебой на вечернем отделении Института красной профессуры
народного хозяйства.
После возвращения в 1940 г. из Ирана П. П. Бушев работал в Цент-
ральном лекционном бюро и одновременно учился в заочной аспирантуре ис-
торического факультета МГУ- Вскоре после начала Великой Отечественной
войны его призвали в ряды Красной Армии и отправили на переподготовку
в Высший военно педагогический институт. В 19'14-—1945 гг. он воевал в
частях Второго Украинского фронта, участвовал в боях за освобождение
Украины, Румынии, Венгрии, Чехословакии и Австрии. В ноябре 1944 г.
приказом командующего Вторым Украинским фронтом за отличное выпол-
4
нение боевых заданий агитатор политотдела 26-й зенитно-артиллерийской ди-
визии капитан П. П. Бушев был награжден орденом Отечественной войны
2-й степени.
В начале 1946 г. ои был демобилизован, а 15 апреля того же года стал
научным референтом Отделения истории и философии АН СССР. С этого
времени и до последнего дня жизни (Петр Павлович умер 26 октября 1981 г.)
рея его деятельность была связана с Академией наук СССР, и прежде всего
с Институтом востоковедения, в котором он проработал свыше 30 лет. С 1952
по 1957 г. П. П. Бушев был ученым секретарем Института востоковедения
АН СССР.
Научная работа, которую Петр Павлович вел в этом институте, заклю-
чалась главным образо.м в изучении актуальных проблем новой, а также но-
вейшей истории Ирана и проводилась им по трем основным направлениям:
исследование особенностей, целей и методов колониальной политики европей-
ских держав (прежде всего Англии) в Иране и истории международных от-
ношений на Среднем Востоке в новое время; изучение истории становления
п развития русско-иранских дипломатических и торговых отношений в XVI—
XVIII вв.; анализ социально-политических проблем современного Ирана.
Большой интерес проявлял ученый и к истории отечественного востокове-
дения.
Исследуя особенности английской колониальной политики на Среднем
Востоке, П. П. Бушев широко использовал разнообразные издания по новой
истории Прана, которые были им изучены и собраны во время многолетнего
пребывания в этой стране, а также богатый опыт практической работы с
дипломатическими документами. Им были тщательно проанализированы все
доступные источники, освещающие политику правящих кругов Англии в от-
ношении Ирана, а также Афганистана, Турции и арабских эмиратов Персид-
ского залива, международные отношения в этом обширном регионе и борь-
бу великих европейских держав за сферы влияния. Опубликованные Петром
Павловичем исследования по этой проблеме, в особенности его книга, посвя-
щенная истории Гератского конфликта2, получили заслуженно высокую оцен-
ку специалистов как в нашей стране, так и за рубежом, в том числе в Иране.
Отмечая отличительные особенности трудов П. П. Бушева по истории
англо-иранских отношений в XIX в., рецензенты подчеркивали доскональное
знание им «огромного количества разнообразных фактов» (чго позволяло
«воссоздать атмосферу описываемых событий»), а также эмоциональность,
публицистичность и живость изложения3. Нельзя не пожалеть о том, что
Далеко не все исследования этого ученого, посвященные истории междуна-
родных отношений на Среднем Востоке в XIX в., были своевременно опуб-
ликованы. Так, в рукописи остались его работы: «Миф о Буширской побе-
де», «Ирано-афганские отношения в 1837—1863 гг.» и некоторые другие.
Богатый опыт практической работы П. П. Бушев широко использовал и
при изучении актуальных проблем новейшей истории Ирана. В середине
0-х годов он активно участвовал в подготовке (совместно с большой группой
сотрудников Сектора Ирана Института востоковедения, которым руководил
тогда видный советский востоковед проф. Б Н. Заходер) первого в нашей
стране большого академического справочника по Ирану4. Для этого спра-
вочника (открывшего серию аналогичных многочисленных изданий, которые
Увидели свет в 60—70-х годах) П. П. Бушев написал несколько разделов: «Го-
5
сударственный строй и административное деление»; «Список астанов, шахе-
рестанов и дехестанов» и др Этот коллективный труд был высоко оценен
специалистами 6.
Говоря о научной деятельности Петра Павловича, остановимся на его
вкладе в исследование вопросов по истории русского востоковедения, остав-
шихся по разным причинам недостаточно изученными. Как представляется,
наиболее ярко живой интерес П. П. Бушева к истории отечественной науки
проявился в его работах по изучению жизни, трудов и богатого научного
наследия замечательного русского востоковеда, зачинателя исследования сред-
невековой и новой истории Ирана в нашей стране — Валентина Алексеевича
Жуковского6. Этой теме П. П. Бушев посвятил несколько работ, опублико-
ванных в 1959—1960 гг.7. В 1958 г. он был организаторо.м научной конфе-
ренции, посвященной столетию со дня рождения В. А. Жуковского.
Наиболее ярко талант исследователя, незаурядное трудолюбие и настой-
чивость, увлеченность научной работой, присущие П. П. Бушеву, проявились
в его занятиях по изучению истории русско-иранских отношений в XVI—
XVIII вв., которым он посвятил последние, самые плодотворные в научном
отношении 20 лет своей жизни. Результатом многолетней кропотливой рабо-
ты по анализу рукописных источников, хранящихся в русских архивах, стала
серия трудов П. П. Бушева, научное значение которых трудно переоценить.
Первый из них был опубликован в 1963 г. и освещал малоизвестную
даже специалистам историю одного из иранских посольств, направленных в
Россию в начале XVIII в.8 Выяснению ранее неизвестных или малоизученных
обстоятельств истории отношений между Ираном и Русским государством
были посвящены и некоторые другие работы П. П. Бушева, увидевшие свет
в 1973—1980 гг. 9
Итогом многолетних изысканий по истории становления русско-иранских
отношений, скрупулезного изучения многих сотен плохо сохранившихся и
трудночитаемых рукописных документов, многократных проверок, перепро-
верок и сопоставлений противоречивых свидетельств очевидцев изучаемых
П. П. Бушевым далеких событий стала его книга «История посольств и дип-
ломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586—1612 гг.
(по русским архивам)», которая была опубликована в 1976 г. (Этот фунда-
ментальный труд автор тогда же защитил как диссертацию на соискание
ученой степени доктора исторических наук.) В рецензии, опубликованной на
эту книгу в 1978 г., отмечалось, что П. П. Бушев ввел в научный оборот
«огромный и бесценный архивный материал», что он выступил в этой работе
и историком, и археографом, «ибо обработка, расшифровка и источниковед-
ческий анализ материала занимает в его работе не менее важное место, не-
жели воссозданная по нему картина событий. Читатель-специалист по досто-
инству оценит проделанный автором скрупулезный анализ документов, до-
шедших до нас в массе своей в плачевном состоянии» 10.
В 1978 г. увидел свет новый труд П. П. Бушева, посвященный истории
посольства Артемия Петровича Волынского (1689—1740 гг.), направленного
русским правительством с дипломатической миссией в Иран в 1715 г.11
Продолжая исследования истории русско-иранских отношений, П. П. Бу-
шев подготовил еще одну книгу, в которой анализировались особенности свя-
зей между Московским государством и Ираном в 1613—1620 гг. К сожале-
нию, это издание, работу над которым ученый не прерывал до последнего
6
дня, не вышел в свет при жизни автора, и читатели только сейчас смогут
с ним ознакомиться.
Научное наследие Петра Павловича Бушева занимает видное место в со-
ветских востоковедных исследованиях последних десятилетий. Его труды по
истории дипломатических и торговых отношений России и Ирана в XVI—
XVIII вв., написанные на основе тщательного анализа оригинальных архив-
ных материалов, являются надежной основой дальнейшего углубленного изу-
чения кардинальных проблем истории внешнеполитических связей и внешней
политики иранского государства.
1 Народы Азии и Африки. 1969, № 6, с. 211.
2 Бушев П. П. Герат и англо-иранская война 1856—1857 гг. М., 1959.
См. также: Английская агрессия в Иране в 1855—1857 гг. — Краткие сооб-
щения Института востоковедения. М., 1953, вып. 8; Английская военная экс-
педиция в Ахваз (Эпизод из англо-иранской войны 1856—1857 гг.). —Там
же. 1956, вып. 19.
3 Народы Азии и Африки. 1969, № 6, с. 213.
4 Современный Иран: Справочник. М., 1957.
6 См., например: Советское востоковедение. 1958, № 5, с. 166—169; Уче-
ные записки Института востоковедения АН АзССР. Баку, 1960, т. 2, с. 126—
129; Известия АН УзбССР. Серия обществ, наук. Таш., 1959, № 1, с. 77—79.
6 О жизни н научной деятельности В. А. Жуковского (1858—1918) см.:
Бартольд В. В. Памяти В. А. Жуковского,—Сочинения. Т. 9. М., 1977,
с. 689—703; см. также: Библиография Ирана. М., 1967, № 347—359.
7 Бушев П. II. Жизнь и деятельность В. А. Жуковского.— Очерки по ис-
тории русского востоковедения. Сб. 4. М., 1959, с. 116—136; он же. К вопро-
су о первой поездке В. А. Жуковского в Иран (1883—1886 гг.).—Там же.
Сб. 5. 1960, с. 115—124.
8 Бушев П. П Иранское посольство Фазл Али-бека в Россию (1711—
1713 гг.). — Краткие сообщения Института народов Азии. М., 1963, вып. 39.
9 Бушев П. П. Иранский купчина Казим-бек в России: 1706—1709 гг.—
Иран. М., 1973, с. 166—180; он же. Русско-иранские контакты (до конца
XVI в.).— Вопросы истории. 1973, № 4, с. 130—140; Посольство В. Г. Ко-
робьина и А. Кувшинова в Иран в 1621 1624 гг. — Иран: Экономика. Ис-
тория. Историография. Литература. М., 1876, с. 124—155; он же. Путешест-
вие иранского посольства Мохаммеда Хосейн-хан-бека в Москву в 1690—
1692 гг,—Страны и народы Востока. Вып. 18. М., 1976, с. 135—172; он же.
Беспошлинная торговля русских купцов в Иране в 1732—1747 гг. — Иран:
история и культура в средние века и в новое время. М., 1980, с. 78—90.
10 Народы Аши и Африки. 1977, № 3, с. 214.
11 Бушев П. П. Посольство Артемия Волынского в Иран в 1715—1718 гг.
(по русским архивам). М., 1978.
Отдел Ближнего и Среднего Востока
Института востоковедения АН СССР
ПРЕДИСЛОВИЕ
В предлагаемой вниманию читателей книге продолжена
изучение истории русско-иранских отношений, начало которо-
му было положено в опубликованном в 1976 г. исследовании
«История посольств и дипломатических отношений Русского и
Иранского государств в 1586—1612 гг.» ’.
На протяжении нескольких десятилетий — с конца XVI до
середины XVII в. — шла борьба Ирана против Османской им-
перии за Закавказье, за свободный вывоз шелка-сырца на ев-
ропейский рынок. В этой борьбе соотношение сил трех круп-
нейших соседних держав — Ирана, Турции, а также России,'—
боровшихся за политическое влияние и торговые преимущества
в сопредельных странах, менялось.
Войска шаха Аббаса (1587—1629 гг.) в 1612 г. одержали
победу над турками, что позволило Ирану ликвидировать тя-
желый для него Стамбульский мир 1590 г. В планы шаха тог-
да же входило установление иранского контроля над Закав-
казьем. Московское государство находилось в состоянии глу-
бокого политического кризиса вследствие народных восстаний,
ожесточенной борьбы в его правящей верхушке и польско-
шведской интервенции. Оно не могло активно препятствовать
завоевательным планам иранского правительства. Шах вос-
пользовался сложившейся ситуацией, чтобы покончить с рус-
ским влиянием в Восточной Грузии. Этот конфликт надолго
осложнил русско-иранские отношения.
В силу создавшейся ситуации Россия вынуждена была при-
держиваться оборонительной и выжидательной тактики в от-
ношении Ирана и в то же время поддерживать видимость во-
енного союза с Турцией.
И все же основным противником Ирана в этот период ос-
тавалась Османская империя. В 1623—1624 гг. шах отвоевал
у турок Багдад, Мосул, Басру и священные для шиитов города
Неджеф и Кербелу, которые до 1534 г. принадлежали Ирану.
Турция, в свою очередь, не могла примириться с потерей Араб-
ского Ирака, через который пролегали сухопутные транзитные
пути из Ирана в Средиземное море, более удобные, нежели че-
рез Трапезунд (Трабзон). И только через десять лет после
смерти Аббаса I, к 1639 г., туркам удалось вернуть Арабский
Ирак.
8
Начало XVII столетия было отмечено серьезными измене-
ниями в положении держав на международной арене. Суще-
ственным было и начавшееся с конца XVI в. ослабление Осман-
кой империи. Раздираемая социальными противоречиями2,
султанская Турция вынуждена была сдерживать свою агрес-
сию в направлении как сефевидского Ирана, так и Европы.
«К концу XVI в. наг.ор турок на владения габсбургского дома
ослабел, и Габсбурги снова обратили взоры на Германию, рас-
считывая восстановить там свое влияние и императорскую
вла ть, ослабленную Реформацией» 3.
Фердинанд II Габсбург (1619—1637 гг.) мечтал о власти
над единой Германией. «Если бы подобного рода планы осу-
ществились, рядом с Францией выросла бы огромная держа-
ва»4. Этого не могла допустить могущественная Франция.
В результате борьбы Франции со «Священной Римской импе-
рией» при Генрихе IV (1589—1610 гг.) была образована пер-
вая коалиция против Габсбургов5. В 1618 г. вспыхнула Три-
дцатилетняя война, опустошавшая Европу до 1648 г.6
Ситуация в Европе и особенно начавшееся ослабление Ос-
манской империи создали благоприятные условия для осуще-
ствления внутренних и внешнеполитических задач как России,
так и Ирана.
В годы Тридцатилетней войны в Европе Русское государ-
ство стремилось вернуть удерживаемые Польшей русские тер-
ритории со Смоленском и Вязьмой. Представителям антигабс-
бургской коалиции были выгодны антипольские настроения
русского правительства, которое, в свою очередь, рассчитыва-
ло на помощь Франции и Англии в предотвращении турецко-
крымской агрессии против южных областей Московского госу-
дарства. В результате упомянутые страны, а также Голландия
и Дания стали покупать у России селитру, лес, лен, смолу, хлеб
и другие товары.
В сложных условиях правительство Михаила Романова
(1613—1645 гг.) решило использовать благоприятную между-
народную обстановку в первую очередь для получения от ев-
ропейских держав денежной помощи. С просьбой о займах оно
неоднократно обращалось и к шаху. Однако ни от кого суще-
ственной материальной помощи получено не было7.
Европейские страны стремились к одному — втянуть Мос-
ковское государство в европейскую войну, каждая на свою
сторону, и получать от России стратегическое сырье. В 1620—
1621 гг. нажим антигабсбургской коалиции на Москву оказал-
ся настолько сильным, что 12 ноября 1621 г. Земский собор
высказался за открытие военных действий против Польши.
В Порту было направлено посольство для заключения военно-
го соглашения с Османом II (1618—1622 гг.). Но оно прибыло
в Стамбул после свержения султана Османа янычарами и вер-
нулось в Москву ни с чем, так как Мустафа I (1622—1623 гг.)
оказался противником войны с поляками. После падения Мус-
тафы турецкая сторона пыталась возобновить переговоры, но
Москва их отклонила. К планам ликвидации русско-польского
Деулинского перемирия 1618 г. не возвращались до середины
XVII в. Отложен был до 1656 г. и спор со Швецией за выход
в Балтийское море. Оставалась борьба против набегов из
Крымского ханства, а также ногайских и кубанских татар. Эти
нападения велись по указанию Порты. В ответ на них донские
казаки производили набеги на турецко-крымские владения.
Московское правительство стремилось сохранить свои по-
зиции на Тереке. Эту задачу облегчали успешные военные дей-
ствия шаха против турок в Закавказье и в прикаспийских про-
винциях (Шемахе, Дербенте, Баку) в начале XVII в. Военный
конфликт Ирана с Турцией, как отмечалось выше, завершился
подписанием в 1612 г. Стамбульского мирного договора. Одна-
ко в 1616 г. военные действия между двумя государствами во-
зобновились и два года спустя, в 1618 г., Османская империя
вынуждена была подписать в Сараве (Южный Азербайджан)
мирный договор, подтвердивший условия соглашения 1612 г.
Ослабленная неудачными войнами с Ираном, Порта обраща-
лась к московскому правительству с предложением заключить
союз сначала против Ирана, а позднее, в 1627 г., против Поль-
ши и Австрии. В союзе с Россией она рассчитывала сохранить
за собой еще остававшиеся в ее владении части Закавказья.
Но Россия на это не пошла, да и не могла пойти по многим
соображениям. Она была заинтересована в установлении мир-
ных отношений и с Османской империей, и с Ираном, чего
добилась благодаря гибкой, осторожной, предусмотрительной
политике.
В начале XVII в. шах перестал нуждаться в военной помо-
щи царя против султана. Наоборот, Москве после тяжелых лет
«великого разоренья» понадобилось содействие Ирана. Россия
старалась залечить раны и восстановить силы.
Результаты блестящих побед шаха над султаном, столь
красочно описанных иранскими историками, были сведены на
нет уже через десять лет после смерти Аббаса I Великого его
преемниками 8.
В «Истории посольств... в 1586—1612 гг.» говорилось, что
шах понимал нежелательность экономического усиления свое-
го врага, османского султана, взимавшего транзитные таможен-
ные пошлины с шелка-сырца, вывозимого из Ирана в Европу
через Турцию. Однако он никогда не высказывался в пользу
замены этого пути северным, более выгодным и безопасным,
через Россию, по Каспийскому морю и Волге.
Португальцы занимали ключевые позиции в Персидском за-
ливе. Они контролировали острова Кешм, Харак, Бахрейнские
и др., занятые мелкими неспокойными арабскими княжест-
вами 9.
Для решения «южной проблемы» нужен был морской фло\
которого у Аббаса I не было. В Персидском заливе им обла-
10
дали Португалия, Англия и Голландия. Перед шахским двором
встал вопрос о контакте с двумя последними странами для ис-
пользования их флота против Португалии. Голландия и Анг-
лия в конце XVI в. начали теснить Португалию и Испанию 10,
постепенно терявших морскую мощь. Несмотря на поражение
в войне с голландцами в 1601 г., а в 1620 г. в войне с англий-
ским флотом у Джаска, португальцы были еще достаточно
сильны. Остров Ормуз был великолепно укреплен. Взять его
без флота шах Аббас не мог. И он нашел союзника в лице
Англии. Создав в 1600 г. Ост-Индскую компанию (ОИК), Анг-
лия начала успешную борьбу против преобладания Португа-
лии сначала на морских путях в северной части Индийского
океана, а потом в Персидском заливе. В 1614 г. ОИК снаря-
дила первую морскую экспедицию в залив. Шах положительно
воспринял английское предложение о морской торговле с Ев-
ропой11. В результате длительных переговоров Иран догово-
рился с ОИК о морской помощи и в декабре 1621 г. приступил
к военным действиям. После двухмесячной осады иранские
войска в апреле 1622 г. с помощью флота ОИК взяли Ормуз
штурмом 12. За эту помощь англичане получили право на взи-
мание половины таможенных доходов в основном порту Пер-
сидского залива Гамруне13 и полное освобождение от уплаты
таможенных пошлин 14.
Однако в 1623 г. аналогичные привилегии получила и гол-
ландская Ост-Индская компания. Благодаря лучшей организа-
ции торговли Голландия сумела потеснить англичан на иран-
скосл рынке как в снабжении пряностями, так и в вывозе шел-
ка-сырца. Но шахский двор ошибался, когда рассчитывал на
торговлю шелком-сырцом с голландцами через Персидский
салив. Имея твердо налаженные торговые связи с Левантом,
голландцы не собирались менять своих традиционных путей
вывоза (т. е. через Османскую империю), используя армянских
купцов Исфахана (Новой Джульфы 15) и других городов Ира-
на. Проблема морского экспорта шелка-сырца (одной из круп-
нейших статей доходов иранской казны), которая была для
Аббаса 1 с 1599 г. основной экономической пружиной его за-
падноевропейской дипломатии, осталась нерешенной. Преемни-
ки шаха разрешить ее также не сумели.
После смерти Аббаса Ведикого и заключения 17 мая
1639 г. мирного договора в г. Касре-Ширин с Портой (Зохаб-
ский договор) Иран вообще отказался от поисков новых тран-
зитных путей для вывоза шелка в Европу, минуя Турцию.
Сильные морские державы XVII в. Англия и Голландия на про-
тяжении первой половины этого столетия не смогли преодолеть
трудности и неудобства нового океанского пути из Персидско-
го залива в Европу. Русский торговый капитал не обладал тог-
да ни силой, ни организованностью для борьбы за северный
транзитный путь. В середине 30-х годов небольшое европейское
государство Голштиния пыталось изменить традиционный путь
11
иранского шелка-сырца через Турцию на менее опасный и эко-
номически более выгодный транзит через Русское государство.
Однако из этого ничего не получилось 16. Голштинский торго-
вый капитал, как и русский, не смог осилить эту задачу.
Важные перипетии и обстоятельства этой сложной борьбы,
в которую были вовлечены многие государства Европы и Юго-
Западной Азии, все еще остаются не до конца ясными даже
для специалистов-историков. Изучение материалов, хранящих-
ся в русских архивах, помогает нам выяснить особенности рус-
рко-иранских дипломатических и торговых отношений в первые
десятилетия XVII в. Их истории в 1613—1620 гг. и посвящена
эта книга.
1 См. Список сокращений.
2 Речь идет о начавшемся разложении военно-ленной системы и кресть-
янских волнениях. Особенно крупным было восстание, или «джелялийская
смута», под руководством Кара Языджи и Дели Хасана в 1599—1603 гг.
(Тверитинова А. С. Восстание Кара Языджи —Дели Хасана в Турции. М.—
Л., 1946, с. 4).
3 История дипломатии. Т. 1. М., 1959, с. 273.
4 Там же, с. 274.
5 Там же, с. 272.
6 Война 1618—1648 гг. между католическим блоком (испанские и авст-
рийские Габсбурги, католические князья Германии, поддержанные папой
римским и Речью Посполитой) и протестантской антигабсбургской коалици-
ей (германские протестантские князья, Франция, Швеция и Дания, поддер-
жанные Англией, Голландией и Россией).
7 7 тыс. руб. серебром в слитках, полученные от Аббаса в 1617 г.,—
незначительное исключение (см.: Соловьев, с. 67).
6 Подробнее см.: Пигулевская Н. В. и др. История Ирана с древнейших
ьремен до конца XVII1 в. Л., 1958.
в Эти арабские княжества, обладая флотом, постоянно нападали па
соседей. Их пиратские операции мешали торговому судоходству в Персид-
ском заливе.
10 С 1580 г. Испания и Португалия были объединены под управлением
। зроля Филиппа 11 (1556—1598 гг.).
11 The Cambridge History of India. .. Cambridge, 1929, c. 81.
12 Там же, с. 82.
13 Г а м p у и — первоначальное название порта в Персидском заливе,
позже переименованного в Бендер-Аббас.
14 Там же.
15 Новая Джульфа (Джуга)—пригород Исфахана, насильственно
заселенный армянами по приказу шаха.
16 Олеарий Адам. Описание путешествия в Московпо и через Московпо
в Персию и обратно. СПб., 1906, с. VI—XIII.
Раздел I
ВОССТАНОВЛЕНИЕ
РУССКО-ИРАНСКИХ
ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
в 1613—1616 годах
Глава 1
ШАХСКОЕ ПОСОЛЬСТВО АМИРА АЛИ-БЕКА
в 1608—1614 st.
Шел 1613-й год. Последние поляки-интервенты, засевшие в
Кремле, сдались 26 октября 1612 г. народному ополчению во
главе с К Мш иным (см. 1616) и Д. М. Пожарским (1578—
1642).
После ожесточенной борьбы боярских группировок между
собой «боярская свара» завершилась тем, что 21 февраля
1613 г. Земский собор выбрал Михаила Федоровича Романова
(1613—1645 гг.) царем Русского государства. Восстановление
центральной государственной власти в Москве и на местах на-
чалось в у ловия ; внутренней разрухи, когда польско-шведские
интервенты занимали еще значь тельную часть России. Между-
народная обстановка была очень сложной. Из «великово ра-
зоренья» Русское государство «вышло ослабленным и расша-
танным». Речь Посполита захватила «Смоленск и Чернигово-
Северскую землю... [продолжая] угрожать Москве». Влади-
слав IV (1632—1648 гг.), сын польского короля Сигизмунда III
(1587—1632 гг.), «не отказывал. я от своих притязаний на рус-
ский престол», в чем его поддерживала группа московских
бояр-раскольников в 1610 г. -'Новгород был оккупирован шве-
дами, и шведский кандидат... [тоже заявлял] свои притязания
на русский престол» 1.
Наряду с внутренними острыми проблемами по восстанов-
лению разрушенного хозяйства страны, ее финансов и военной
мощи перед московским гоударем новой династии стояли и
внешнеполитические задачи, и в первую очередь изгнание ин-
тервентов, а также восстановление нарушенных дипломатиче-
ских и торговых связей с европейскими и восточными страна-
ми, в том числе с Ираном. Последнее приобретало особое зна-
чение, так как Астрахань в 1613 г. была захвачена мятежным
1 История дипломатии. Т. I. М., 1959, с. 292.
13
казацким атаманом И. М. Заруцким и Мариной Мнишек, претен-
довавшими на русский трон для двухлетного сына Марины от
Лжедмитрия II. Сложность заключалась еще и в том, что Астра-
хань не была рядовым городом Русского государства, а имела
значение крупного торгового пограничного центра и что аван-
тюра Заруцкого и Мнишек грозила внешнеполитическими ос-
ложнениями. Поэтому неудивительно, что в задачи Московского
государства начиная с 1613 г. входила также борьба за воз-
вращение утерянной в годы «великого разоренья» роли моно-
полиста «европейско-азиатского транзита мирового значе-
ния»2. Возрождающейся России нужно было как можно ско-
рее восстановить торговые связи с внешним миром, и в первую
очередь с Ираном, который занимал значительное место в об-
щем внешнеторговом обороте России3: торговля с Западом
была все еще затруднена из-за военных действий против Поль-
ши и Швеции.
Забегая вперед, отметим, что воевода Одоевский «с товары-
щи», едва вступив в мае 1614 г. в Астрахань, сообщали в По-
сольский приказ о том, что сочли своим первейшим долгом
связаться с иранскими властями Ширванской провинции для
возобновления торговых сношений. «Писали мы, — доносили
они 19 июня 1614 г., — с астороханцом с Парфеном Батюшко-
вым [в] Аббас шаховы области, Дербенские земли, к воеводе
к Магамет Усейн Салтану... [что] Асторохань от воров (мятеж-
ников) очистилась... и он бы отписал [в] Аббас шаховы обла-
сти и в городы, чтоб торговы[е] люди ехали в Асторохань со
всякими товары безо всяково опасенья по прежнему, как было
при прежних великих росийских государех...» (ЦГАДА, 1614—
1615, d. 1, л. 70—71; В., II, 346).
После некоторой нормализации внутренней жизни страны
приступил к работе и Посольский приказ. Встал вопрос о вос-
становлении дипломатически:: отношений с Ираном. Возобнов-
ление их обычно связывается с посольством Михаила Никитича
Тиханова. Решение об его отправке к шаху Аббасу созрело вес-
ной или летом 1613 г. и было связано с прибытием в Москву
шахского посольства Амира Али-бека, принятого царем. Точ-
ной даты этой аудиенции нет, но известно, что Амир Али бек
находился в России в годы «великсво разоренья» и претерпел
большие мытарства.
Дату прибытия шахского посла в Астрахань, точное место
его пребывания в Русском государстве, условия вызова его в
Москву в 1613 г. — все это приходится выяснять по косвенным
данным: прямых архивных документов или специального ар-
хивного дела об его посольстве в ЦГАДА нет. То, что извест-
но о нем, узнаём главным образом из архивных дел о других
2 Полиевктов М. А. Экономические и политические разведки Московско-
го государства XVII в. на Кавказе. Тифлис, 1932, с. 7.
3 Фехнер М. В. Торговля русского государства со странами Востока в
XVI в. 2-е изд. Под ред. М. Н. Тихомирова. М., 1956, с. 5.
14
посольствах и миссиях, например таких, как посольство
fA. Н. Тиханова, миссии Ивана Брехова и шахского гонца-куп
чины Хаджи Муртазы.
По этим разрозненным данным выясняется, что Аббас I от-
правил Амира Али-бека из Исфахана в Москву 12 февраля
1608 г., т. е. почти одновременно с посольством англичанина
Роберта Ширли 4 5, ехавшего в Европу через Москву для ведения
переговоров с европейскими странами о военной помощи Ирану
против Османской империи. Причины, заставившие шаха в
1608 г. искать военных союзников не только в европейских го-
сударствах, но также в России и Индии Б, уже изложены авто-
ром этих строк (см.: ИП, 403—404).
Аббас Великий, несмотря на ослабление Русского государ-
ства, не забыл в 1608 г. о своем потенциальном союзнике про-
тив Турции, что свидетельствовало о его опасениях относитель-
но возможных новых военных вторжений османских войск в
Иран. Шах и послал Амира Али-бека в Московское государ-
ство для ознакомления с политической обстановкой в России,
с которой в последние четыре-пять лет дипломатические связи
были прерваны. Посланнику было поручено заверить москов-
ского царя в «дружбе и любви», а также убедить его бороться
совместно («заодин») против всех недругов.
Из материалов архивного дела о посольстве М. Н. Тихано-
ва, отправленном к шаху вместе с Амиром Али-беком, удалось
выяснить только то, что последний действительно был послан
шахом в Москву и что он летом 1613 г. был у царя Михаила
Федоровича на отпускной аудиенции. В донесении нижегород-
ского воеводы В. И. Бехтеярова-Ростовского, полученном По-
сольским приказом 20 декабря 1613 г., сообщалось: «Да посол
же [Амир Али-бек] говорил... [что] он был послан к великому
государю от своего государя, и 6 по грехом (за грехи) в то вре-
мя [в России] было межюусобье, и он был у вора [Лжедмит-
рия II] и там ограблен. А опосля был в Москве у Литвы7 и
ушел [оттуда], душею да телом разорен, потому государю и
бил челом» (ЦГАДА, 1613—1615, d. 1, л. 280; В., II, 245).
В другом месте наряду с перечислением разных вещей, вы-
данных из казны безвозмездно Амиру Али-беку и людям его
посольства, говорится: «Да по государеву ж указу послу Амир
Али беку на отпуске велено дать 140 рублев денег, 40 соболей8
4 Роберт Ширли вместе с братом Антони состоял на службе у ша-
ха Аббаса.
5 Речь идет об иранском посольстве Али Султана Талеша в Индию, от-
правленном весной 1609 г. к Джахангиру (1569—1627)—правителю империи
Великих Моголов с 1605 г,
6 «И» здесь следует читать как «а» или «но», тогда как «а» часто сле-
дует читать как «и».
7 У Литвы, т. е. у литовцев, или поляков. Оба эти термина в ге време-
на употреблялись как синонимы.
3 Соболь продавался сороками, или сорочками; каждый сорок (соро-
чек)— на полную шубу—был вложен в чехол, в сорочку.
15
в 20 рублев...» В том же донесении Бехтеяров-Ростовский пи-
сал, что шахский посол рассказывал, как, будучи в Москве,,
просил через своего пристава Порфирия Секнрипа отправить
его сухим путем на родину «до Дербени па десети [вь]юках9,
потому что он (посол) чаял летом пойти». Секирин «о том пи-
сал к бояром, а бояре о том доносили до [царя]... [а царь] лет-
ним путем велел ево отпустить». Однако «летним путем ево
отпустить не успели, и он ныне государю бьет челом, чтоб ево
государь пожаловал — велел отпустить зимним путем на санех
до Самары» и далее «на вьюках» на Хиву и Хорасан (ЦГАДА,
1613—1615, д. 1, л. 273, 275—276; В., II, 243).
Таковы скудные данные о посольстве Амира Али-бека. Не-
обычность пути через Хиву на Хорасан объясняется тем, что
дорога из Москвы по Волге на Астрахань в 1613 г. оказалась
закрытой. Астрахань была освобождена от мятежных казаков
Заруцкого 12 мая 1614 г. Получив это сообщение 16 июля (Со-
ловьев, с. 26), царь срочно отправил к шаху вслед за посоль-
ством М. Н. Тиханова гонца Ивана Брехова с дополнительной
грамотой. Он должен был передать ее Тиханову для вручения
Аббасу I. Датированная 23 июля 1614 г., она содержала инте-
ресные данные об Амире Али-беке, например о приеме его ца-
рем в Москве, о целях и задачах его посольства.
В грамоте говорилось: вы, шах, учитывая прежнюю шах-
скую «братцкую любовь и дружбу и ссылку (обмен посольст-
вами), тому вашему послу Амир Али беку велели быти в
Москве и наши царские пресветлые очи велели ему видети, и
приняли есмя (мы приняли) ево и речь ево выслушали... а
речью... посол ваш говорил, что вы... послал [и] ево в Москов-
ское государство к государю, хто на Московском государстве
государем, в посольстве с русскими людьми, которых вы... вы-
свободили ис полону у турских людей. И о дружбе и о любви
[он должен] напомянути, чтобы нам... с вами... Аббас шаховым
величеством, быти в братственной крепкой дружбе и любви по
тому ж, как с вами... были в дружбе и любви... [прежние рус-
ские государи Федор и Борис]. И мы, великой государь... Ми-
хайло Федорович., ведая [эту прежнюю дружбу]... видячи ва-
ше... к нашим великим государствам доброхотение и радение
и хотячи с вами... быти по тому ж в братственной крепкой
дружбе и любви, послали есмя к вам... государство[вание] на-
ше обвестити (оповестить) и о здоровье свое сказати...»
(ЦГАДА, 1613—1615, д. 1, л. 5—6; В., II, 363). Из грамоты
следует, что московский царь просит Амира Али-бека оповес-
тить шасский двор не только о дружбе, но и об избрании на
Руси нового царя.
Архивные документы свидетельствуют о том, что Аббас I
отправил Амира Али-бека в Москву в 1608 г. Эта дата под-
9 Верблюжий вьюк — от 16 до 20 и более пудов; лошадиный:
г. ь ю к — от 5 до 7 пудов.
16
тверждается и таким фактом, как возвращение из Ирана рус-
ских людей, освобожденных шахскими войсками в Шемахе из
турецкого плена. Поскольку известно, что турки были изгна-
ны из Шемахи 25 июня 1607 г. 10, то, следовательно, шах мог
послать Амира Али-бека с этими «полоняниками» в Россию в
начале 1608 г. Посланник М. Н. Тиханов также говорил, что
Амир Али-бек сообщал ему, как «шел в Асторохань при царе
Василье [Ивановиче Шуйском]» (ЦГАДА, 1613—1615, d. 1,
л. 333; В., II, 261).
Это видно и из документов архивного дела о миссии гонца-
купчины Хаджи Муртазы. 13 января 1615 г. он вел переговоры
в Посольском приказе с думным дьяком Петром Третьяковым.
Дьяк сказал, что Амир Али-бек «пришел в Московское госу-
дарство тому уже се[дь]мой год» (ЦГАДА, 1614—1616, д. 2,
л. 82; В., III, 29), т. е. в 1608 г.
Кроме того, Третьяков говорил Хаджи Муртазе, со слов
Амира Али-бека, и другие подробности о пребывании неудач-
ливого иранского посла в Русском государстве во времена Лже-
дмитрия II («Тушинского вора»). Он рассказывал, что Амир
Али-бек приехал под Москву тогда, когда «стоял под Москвою
другой вор, [который] назвался ростригиным имянем [Дмит-
рия]». Было это в годы правления Василия IV Шуйского, ког-
да «мимо (минуя) царя Василья [Амир Али-бек] приехал к
тому, другому вору в таборы (военный стан) и был у того вора
многое время» (ЦГАДА, 1613—1615, д. 1, л. 333; В., II, 261).
После того как Лжедмитрия II «от Московского государст-
ва отогнали и польских и литовских людей побили и тот вор
ушел... в Калугу... посланник Амир Али бек пришел к царю
13асилью поневоле, и царь Василей для брацкие дружбы з го-
сударем вашим, шах Аббасовым величеством, того Амир Али
бека принял и ево пожаловал платьем и корм ему велел давати
по посольскому обычею». Однако события резко изменились, и,,
продолжал дьяк Третьяков, «по повеленью Жигимонта короля
(Сигизмунда III) польские и литовские люди Московским го-
сударством завладели... о[б]маном... и в Москве сели... [В это
время] Амир Али бек... сидел в Московском государстве с
польскими и литовскими людьми вместе... [Когда же] бояре и
всяких чинов люди всего Российсково государства пришли под
Московское государство и [поляков в Москве]... осадили...
[тогда] посланника Амир Али бека из Москвы выпустили...
отпустили в Нижней Новгород с почестью, и корм ему велели
давати доволен, и почестье ему во всем чинили... по посольско-
му обычею» (ЦГАДА, 1614—1616, д. 2, л. 82—83; В., III, 29).
В предыдущем издании о русских и иранских посольствах
опубликован текст верительной грамоты без указания даты и
имени царя, которую вез Амир Али-бек. Мы тогда сделали
предположение, что она была выдана шахскому послу в 1608 г.
10 Bellan L. L. Chah Abbas: Sa vie, son histoire. P., 1932, c. 165—166.
2 Зак. 1013
17
(ИП, 426—427) В настоящее время с большей долей вероят-
ности можно сказать, что эта дата верна. Подтверждением мо-
гут служить и слова самого Амира Али-бека (в пересказе Тре-
тьякова), и текст грамоты.
Начинается она так: «Всего Росийсково государства госу-
дарю и повелителю, великому князю и белому царю [от] ки
зылбашского (иранского) шах Аббасова слово то: хотя с то-
бою в дружбе и в любви жити, чтоб мне другу вашему другом
[быть], а недругу вашему недругом быти...» Далее говорится,
что шах «у тюрецково царя городы свои Шамаху с пригороды
опять назад взяли». Потом речь идет об освобождении из ту-
рецкого плена русских людей, которых, «взяв, отпустили к вам»,
а больных, по мере выздоровления от болезней, т. е. «как они
обмогутца, и мы и тех... велим за теми же послати к вам».
Затем следует просьба: «...вам бы об наших людех, которые в
вашем государстве у вас есть, также... не задержав в Кизыл-
баши (в Иран) отпустити...»
После этого Аббас Великий, сообщая о своих военных ус-
пехах против турок, просит помощи у Русского государства:
«...мы ныне тюрецково царя город[а] емлем, а пригоже было
[бы] и вам помочь нам учинити, то б было ваша к нам вели-
кая дружба и любовь». В заключение шах заверял, что, «какое
ни буди дело до нас будет [у вас], и мы для вашей дружбы и
любви також те дела с раденьем готовы делати, а что мы с ва-
ми заодно ни зделаем, и то будет от Бога нам обемя (обоим)
добро» (ЦГАДА, 1603—1610 д. 7, л. 3 об.; В., II, 255).
Сведений, подтверждающих доставку русских людей Ами-
ром Апи-беком из турецкого плена в Астрахань, в архивах,
известных нам, нет. Однако это не должно опровергать и слова
шахского посла, и шахскую грамоту, особенно если учитывать
условия разрухи и беспорядков в Московском государстве в
это время.
Наибольшего внимания в грамоте заслуживают фразы о
том, что шах Аббас даже в период максимального ослабления
Русского государства не упускал случая обращаться к царю
за военной помощью в войне с турками, повторяя старые за-
верения в дружбе.
Итак, можно следующим образом определить задачи по-
сольства Амира Али-бека в 1608 г.: а) разведать состояние дел
в Московском государстве; б) возобновить дипломатические
отношения и торговые связи, прерванные внутренними неуря-
дицами в России; в) просить содействия Русского государства
в войне с Османской империей, и в первую очередь посредством
обеспечения тылов иранской армии от вторжения турецко-
крымских войск через реки Терек, Сунжа и Койсу. Внешним
предлогом посольства была передача Амиром Али-беком груп-
пы русских людей, освобожденных шахскими войсками из ту-
рецкого плена.
Когда в 1613 г., после пятилетнего пребывания в Русском
государстве, иранский посол был приглашен новым царем Ми-
хаилом Федоровичем в Москву, политическая обстановка в
обеих странах резко изменилась по сравнению с 1608 г.-—го-
дом отправки Амира Али-бека. Иран в 1612 г. победоносно за-
кончил войну с Турцией, тогда как Россия, наоборот, после-
почти десятилетних внутренних потрясений и иностранных ин-
тервенций находилась в состоянии крайней разрухи. Вследст-
вие этого и задачи шахского посольства изменились: они огра-
ничились восстановлением прежних ирано-русских дружествен-
ных отношений (как дипломатических, так и торговых).
Амир Али-бек фактически стал первым иранским предста-
вителем, признавшим законность восшествия на трон царя Ми-
хаила Романова.
В этот период, повторяем, Русское государство было крайне
ослаблено. В отношении Ирана оно не могло тогда занимать
активную позицию, а позже ему даже пришлось обратиться к
шаху Аббасу за материальной помощью. Как уже говорилось,
серьезную тревогу у московского правительства вызывало по-
ложение в Астрахани, захваченной мятежными казаками
И. Заруцкого, который обратился за помощью к шаху. Помимо
возможных притязаний на этот город Аббаса I опасность гро-
зила и со стороны турок и крымских татар, которые были не-
прочь установить свой контроль над Волжско-Каспийским тор-
говым путем. России необходимо было сохранить в своих руках
Астрахань. К угрозе захвата ее турками не мог оставаться
равнодушным и Аббас I: его беспокоила возможность турец-
кого нападения на Иран с запада и севера. Чтобы не допустить
проникновения турок в Астрахань, шахский двор мог сам ре-
шиться на захват этого города. Далее будет сказано о том,
были ли на самом деле у Аббаса Великого такие планы. Пока
же, в 1613 г., Москва не исключала подобной возможности и
принимала различные меры предосторожности.
Вот в такой обстановке посольство Амира Али-бека уста-
навливало контакт с московским правительством.
Посольство было небольшим. Оно состояло из 16 человек:
посла, 3 знатных иранцев и 12 слуг (ЦГАДА, 1613— 1615, д. 1,
л. Г В., II, 151) и. Сведений о том, как оно добиралось до
Москвы, не сохранилось. Известно только со слов Амира Али-
бека, что он «пришел... от государя своего в Асторохань морем»
(л. 333; В., 261), где воеводой тогда был Иван Хворостинин.
Какой дипломатический контакт поддерживал Амир Али-
бек в 1608- 1612 гг., с кем именно и где — эти данные в архив-
ных делах ЦГАДА отражения не нашли. Известно лишь, что
он направлялся в Москву, а по дороге попал к «тушинцам»,
был ограблен и задержан ими. Потом он пришел в Москву, где
Гак как далее до конца главы только эти данные ЦГАДА и этот том
«Памятников...» Веселовского служат источниками, в первом случае (т. е.
при ссылках на архив) будут указываться лишь листы, во втором (т. е. при
ссылках на издание Веселовского) — опускаться том.
2*
19
хозяйничали поляки, и при Василии IV Шуйском его отправили
«с почестью» на жительство в Нижний Новгород.
Здесь Амир Али-бек дождался весны 1613 г., когда его вы-
звал Посольский приказ при установившейся уже новой вла-
сти Романовых. Летом шахский посол был на прощальной
аудиенции у царя Михаила Федоровича. Отъезд Амира Али-
бека летом 1613 г. не состоялся, очевидно, в силу неурядиц на
дороге в Астрахань, а также решения отправить с ним к шаху
посольство М. Н. Тиханова, что потребовало дополнительного
времени.
Сборы русского посольства были закончены к 21 ноября
1613 г. Посольский приказ сообщал, что с М. Н. Тихановым
отпущен в «Кизылбашию шахов посланник Амир Али-бек и с
ним 15 человек» (л. 377; В., 277). Возник трудный вопрос, как
следовать посольствам, чтобы миновать обычный путь в Иран
по Волге через захваченную Астрахань. Атаман Заруцкпй с
большим отрядом казаков делал ставку на сына Марины Мни-
шек в качестве претендента на русский престол. Однако, чув-
ствуя непрочность своего положения в этом многонациональном
торговом городе, он вступил в переговоры с шахским двором,
прося его о помощи. В конце 1613 г. Заруцкий направит к Аб-
басу I своих посланцев Ивана Хохлова и Якова Гладкова (о
чем речь пойдет ниже, в гл. 2).
Посольский приказ ранее не пользовался каким-либо дру-
гим маршрутом в Иран, кроме как Астрахань—Каспийское
море или Астрахань — Терки и Тарки 12 — Дербент. В Москве
и на местах начались поиски нового варианта. Их оказалось
два: один — через Царицын по калмыцким степям с выходом
на Терек и до Дербента, другой — через Самару и Верхнее При-
уралье на Хиву, затем через Каракумы до Хорасана. В конце
концов был избран второй путь. Однако проблема первого ва-
рианта (на Дербент) рассматривалась весьма серьезно, что
видно из указа царя Михаила от 23 января 1614 г.
В нем Тиханову и Амиру Али-беку предписывалось в слу-
чае захвата их казаками Заруцкого рассчитывать на помощь
шаха, т. е. они должны были просить Аббаса об освобождении
их из «казацково» плена. В указе полагали, что «шах, сведав
про них и хотячи ведати про государя и про Московское госу-
дарство и с чем посол ево отпущен и о чем государь шлет к
нему своего посланника, отпишет к астороханским людем, а
велит отпустите [их] к себе вместе с своим послом». Если же
12 Терек (Терки, Терский городок) — город-крепость на Тереке, пост-
роенный в 1588 г. Заселен казаками. Предшественник Крепости Святого
Креста (1725—1732 гг.), а затем Кизляра (см.: Оразаев Г. М.-Р. Тюркоязыч-
ные документы из архива кизлярского коменданта — источник по социально-
экономической истории народов Северного Кавказа.— Источниковедение и
текстология средневекового Ближнего и Среднего Востока. М., 1984, с. 179).
Тарки — резиденция шамхала, или шавкала (титул правителей кумы-
ков в Дагестане с XIV в. до 1867 г.). Ныне Тарки — поселок в 3 км от Ма-
хачкалы.
20
щах затребует у астраханцев только своего посла, то следует
надеяться, говорилось в этом документе, что шах «к асторохан-
цам отпишет и о том промышляти будет, чтобы над... Михаилом
[Тихановым] без ево, шахова, ведома никоторово зла не учи-
нили. И чаять того, что астороханцы ево (шаха) в том послу-
шают и без ево ведома вору Ивашку Зарутцкому над Михай-
лом воли зло зделати не дадут, потому что из шахова города
(провинции) из Гиляни приходят к ним запасы и они за то
шаха не разгневят и ево не ослушаютца» (л. 77; В., 176—177).
Предстояла трудная задача —выработать конкретный, наи-
более безопасный путь следования по этому маршруту и обес-
печить посольства транспортом, проводниками, охраной, про-
довольствием и фуражом. Все это отняло много времени; ве-
лась большая переписка, сохранившаяся в делах ЦГАДА.
В конце 1613 — начале 1614 г. воеводой в Самаре был
Д. П. Лопата-Пожарский (л. 107; В., 187). 11 декабря 1613 г.
он получил царский указ с объяснением пути следования рус-
ского и иранского посольств, а также с предписанием: «...бу-
харсково... купчину Хозя Науруса (он же—Назар Хозя, Назар
Хаджи и Хаджи Ноуруз) да юргенсково (хивинского) голову
(старшину каравана) Дербыша Бабу допросити, мочно ли...
государеву послу [Тиханову]... и кизылбашскому Аббас шахо-
ву послу Амир Али беку с ними вместе пройти, которыми мес-
ты они на Сомару шли». Надлежало узнать и о безопасности
пути на Хиву и от нее на Хорасан, в частности выяснить до-
подлинно, «меж[д]у Юргечи и Яика приходу каким людем не
живет ли 13, и за Емью (Эмбой) тюрьхменцы (туркмены) и ко-
раколпаки и казацкие шпбацкие люди 14 живут ли, и проезжим
люд?’; от кит проехать мочно ли. А днищ за пять до Юргечи в
горас дорогою [кочует] Назар Хозя, а с ним человек с шесть-
сот живут, а преж сего от нево было воровство (разбойничанье)
великое, проезду от нево никаким людем не было» (л. 51;
В, 168).
Информируя Лопату-Пожарского, Посольский приказ тре-
боват от пего досконально узнать у Хаджи Ноуруза о взаимо-
отношениях Хивинского ханства с Ираном и с Бухарским хан-
ством, а также Ирана с Османской империей. Об этом нужно
было расспросить и бухарских и хивинских купцов, только что
прибывшие с большим караваном в Самару и Казань.
«И я, холоп твой... — отвечал царю воевода, — купчину Хо-
зя Науруса и юрьгенсково... корованную (караванную) голову
Дербыша Бабу в съезжую избу (канцелярию воеводы)... со
многими тезики (мелкими и средними «частными» купцами
среднеазиатских городов) и лутчими людьми велел поставити
[перед собой] и противу (согласно) твоей государевы грамоты
их роспрашивал... [и они] в роспросе... сказывали: твоего го-
13 Т. е. не кочуют ли между Хивой и Яиком какие-либо племена.
14 Вероятно, от слова шибеник 'висельник’, 'негодяй’, 'сорванец’ или от
шибак 'буян*, 'драчун’.
21
сударева посла и кизылбашсково, шах Аббасова, посла мочно<
провести теми же месты в Юргечь... [какими они] до Сомары
шли. Да не токмо де, государь, говорили они, твоево... и шахова
посла провожать мы де рады, [но и] на головах на своих (го-
ловом ручаемся) вести [их] до Юргечи, а от Юргечи до первого
шахова город[а] до Коросани (до провинции Хорасан) прово-
дим...» И даже срок назвали: «де в се[дь]мой день» доставим
(л. 53-54; В., 169).
Далее воевода писал, что в настоящее время между Ира-
ном, Бухарой и Хивой существуют мирные отношения и что
купцы ручаются за безопасность пути. По их словам, «едучи
от Сомары до Янка и до Енбы (Эмбы), а от Енбы до Юргечи,
алтаулов 15 и кораколпаков и казацких и шибацких люден нет
и житьем не живут, а живут де они ныне, зимнею порою, под
Сибирью». Безопасен этот путь, продолжали утверждать куп-
цы, и от нападений туркмен, так как кочующие «по блиску
Юргечи... тюрьхменские люди шертовали (присягали на под-
данство) юрьгенскому Арапу царю (Арабу Мохаммед-хану) и
дани де ему с собя дают, а воровства де от них нет».
К тому же они настоятельно рекомендовали Лопате-Пожар-
скому отправить оба посольства так, чтобы, как отписывал ца-
рю воевода, «с Сомары б де итти через Яик и через Енбу зи-
мою по последнему пути, по пласту (по насту), покаместа на
реках лед не вскрылся, а топере де ехати нельзя, потому что
укинулись снеги большие, а как... снеги большие поубудут и
лед... на реках не прошел и покаместа коньской корм под ко-
пытом не будет, и то... государь, время твоему, государеву, пос-
лу и шахову послу хорошо будет итти. А как... только... на ре-
ках лед вскроетца и снеги последние сойдут и конской корм
будет, тогды... колмыки и нагаи лошеди откормят и без людей
в степи не будет (в степи будут кочевники)... [и] дорогою бу-
дет не проехать» (л. 57; В., 171).
Длительная и обширная переписка Посольского приказа с
Лопатой-Пожарским вела ь в весьма резкой форме и горой
содержала обвинения и угрозы в адрес воеводы. Только по
приезде Тиханова и Амира Али-бека в Самару было договоре-
но о дальнейшем маршруте посольств и обеспечении им безо-
пасного пути от Самары до границ Ирана. В ходе переговоров
пришлось преодолеть возражения шахского пела.
Согла но донесению Тиханова в декабре 1613 г. в Москву
из Нижнего Новгорода, куда он прибыл 18 декабря, русский
посланник вел переговоры с Амиром Алп-беком о пути следо-
вания от Самары до Хивы. Последний заявил о своем согласии
ехать этим путем, но при условии, что в Самаре «станем гово-
рить с купчинами и с корованною головою... куда... они скажут
дорогу ближе и безстрашнее». Еще он сказал, что боится, так
15 Алт аулы (тюрк, алты огул 'шесть сыновей’)—один из тюркских
родов, родственных кыпчакам.
22
как «у шаха... с юргенским и з бухарским [ханами] война»,
поэтому пусть бухарские и хивинские купцы в Самаре «сами в
закладе (заложниками) с своими животами (имуществом, то-
варами) останутца и провожатых дадут». Если же, решительно
заявлял Амир Али-бек, «они в закладе не останутца и нам на
Юргечь и на Бухары итти нельзя», то он предпочитает идти
из Самары не на юго-восток, а на юг, на р. Сунжу, куда месяц
ходу, а оттуда — до Дербента — еще пять дней пути (л. 332—
334; В., 261—262).
28 февраля 1614 г. оба посольства прибыли в Самару, а
3 марта бухарец Хаджи Ноуруз и караванный старшина Дери-
башев были вызваны «в съезжую избу для договору о дороге...
[и им были заданы вопросы], мочно ли куда б лутчи и ближе
и бережнее ехать., на Юргечь... ко [Аб]Бас шаху до первова
шахова города до Корасани», а также не задержат ли их в
Хиве, дадут ли им там провиант, не воюет ли Бухара с Хивой
и др.
Бухарец и хивинец в один голос отвечали: «...для обоих по-
сольств вожей (вожаков, проводников)... и провожатых своих
тезиков... из Сомарсково [города] до Юргечи дадим, а ехать...
дорогою по пластом, по последнему пути, чтоб... Япк перелести
(переехать) по льду и колмыков и кораколпаков и нагайцов
о том времени не чаять» (т. е. в то время не ждать с ними
встречи); и мы «имаемся (беремся) проважать, мы... государе-
ва посланника и шахова посла на головах своих понесем».
Ручались они и за то, что в Хиве «юргетцкой Арап хан... [их]
никоими мерами не задержит, тот час к шаху отпустит на сво-
их конях и подо вьюки верблюды даст и провожатых добрых
[до] первово шахово города... Корасани пошлет» (л. 226—229;
В . 227—228).
Еще в середине января 1614 г., когда окончательно был
решен вопрос о поездке обоих посольств через Самару на Хи-
ву, Посольский приказ, решив дополнительно обезопасить их
от нападения калмыков, направил Тиханову и Амиру Али-беку
из Москвы охранные грамоты, адресованные «Колмацкие орды
тайшем (владетелям кочевий) и всем лутчим и улусным лю-
дей» (л. 297; В., 251) 7 февраля они были доставлены в Ниж-
ний Новгород, откуда их послали в Алатырь, где и вручили
Тиханову.
В грамотах сообщалось о воцарении Михаила Романова и
о русском посольстве, едущем к шаху Аббасу с оповещением.
Если, говорилось в грамотах далее, «им (посольствам) [с]лу-
чится ехати вашею ордою или мимо вашие орды» и они встре-
тятся «с вашими людьми, [тогда] вы б, помня прежнюю свою
присылку (свои посольства в Москву) и службу при царе...
Василье Ивановиче [Шуйском]... как есте обещались служити
нам... ныне нам... службу свою и раденье оказали [бы]: нашего
посланника Михайло Тиханова да... шахова посла Амир Али
бека с их людьми и з животы своею ордою и мимо своей орды
23
велели пропущати безо всякие зацепки... и проводи™ их ве-
лели до коих мест будет пригоже». За это вас одарят царским
жалованьем «по вашему прошенью и смотря по вашей службе»
(л. 328—329; В., 260).
Посольский приказ почти одновременно с охранными гра-
мотами, а именно 29 января 1614 г., послал Тиханову инструк-
цию об их использовании. По получении грамот, говорилось в
инструкции, в случае встречи с «Калматцкими или Наганские
улусы и вы б те грамоты... отдали... И говорили... чтобы вас
пропустили не задержав... [а царь] за тое их службу... им воз-
давати будет по их прошенью и смотря по их службе».
Здесь же Тиханову предписывалось по необходимости ока-
зывать Амиру Али-беку действенную защиту: если «тебя учнут
пропуска™, а шахова посла похотят задержати или грабити, и
вы б им то отговаривали: шахов посол идет от нашево царско-
во величества, и они б ево не безчестили. Шахов посол с вами
один человек: что они учинят шахову послу, и то они учинят
ему, нашему царскому величеству».
Посольский приказ советовал Тиханову и его помощнику
Бухарову в переговорах с кочевниками проявлять вежливость,
и «уберечь» документы, т. е. уничтожить их в случае опасности
захвата. «А розговаривали б есте гладостью (вежливо), не
сердито и не упрямо, чтоб вам в дороге помешки, а нашему
делу порухи не было. А будет притчею (если случится), где
почаете себе недобра и грабежу, и вы б наш большой наказ
и грамоты уберегли.., как... в наказе написано» (л. 351—354;
В., 267—268).
Возвращаясь к пребыванию обоих посольств в Нижнем Нов-
городе, остановимся на некоторых подробностях. Очень слож-
но было здесь закупить лошадей, и это задержало отъезд по-
сольства в Самару. Причин было несколько: последствия раз-
рухи в стране в 1604—1612 гг., бедность населения, его непо-
корность властям и, кроме того, бюрократизм и негибкость
административного феодального аппарата. Характерным прояв-
лением этого может служить указ из Москвы о покупке лоша-
дей для посольств Тиханова и Амира Али-бека по ценам, су-
ществовавшим до крестьянских восстаний и польско-шведской
интервенции. Так, в нем предписывалось покупать лошадей
под седло по 10 руб., а «простых», или «кошевых» (обозных),—
по 3—5 руб., тогда как рыночные цены на них были в два-три
раза выше.
Первые документы этой переписки в деле посольства Тиха-
нова относятся к ноябрю — декабрю 1613 г. Воеводе Бехтеяро-
ву-Ростовскому поручалось за счет местных государственных
доходов купить по старым ценам для посольства Тиханова
137 лошадей, из них 76 «добрых», под седло, и 61 обозную,—
всего на 1065 руб. Для нужд Амира Али-бека требовалось 17
лошадей по 10 руб. и 18—-для багажа; часть последних пред-
назначалась для перевозки продовольственных запасов обоих.
24
посольств. «И всего под [шахского] посла — и в запасные са-
ни, и под дворян, и под ево людей, и под запас — надобно...
17 седел и узд... а дене[г] [отпущено] 475 рублев». Для самого
посла Амира Али-бека указано было купить: два седла, сани
с «полстью» (подстилка или покрывало для ног седока), сбрую,
два панциря, «саадак (сагайдак—налучник) с 30 стрелами,
луков иных земель, шубу беличью или тцки куньи16 17, штаны
багрецовые *7, шапку рубли в два», а для 3 знатных иранцев
и 12 слуг шахского посольства — «по шапке лисье[й] — по пол-
тине, по епанче да по сапогам по телейтиным (из телячьей ко-
жи) всем, да по рукавицам, да лутчим [людям] по штанам на-
страфильным (из дорогого английского сукна), а середним —
по пнбарским (из простого сукна)» и др. (л. 1—4; В., 151—152).
Велено было также заготовить продовольствие на три ме-
сяца: 15 пудов коровьего масла, 3 яловицы, 20 баранов, 60 кур,
30 ведер вина, а также муки, круп и т. п., наконец, отпустить
посольству Амира Али-бека «для проезду пуд зелья (пороха),
20 гривенок (фунтов) свинцу» (л. 15; В., 155).
Однако уже при составлении этого распоряжения в Посоль-
ском приказе возникли сомнения: по означенным ценам лоша-
дей «не купити, потому что в Нижнем и по городом лошеди
добре дороги». В результате плату за верховых лошадей по-
высили с 10 руб. до 15—17 и 20 руб., а за обозных — до 7—
8 руб. Впоследствии разрешили платить «и свыше указной це-
ны» (л. 5—8, 13; В., 152—155). Более того, в указе повторя-
лось, чтобы «за те лошеди платили им (продавцам лошадей)
деньги по цене, как цена будет (какую цену запросят), и сверх
указной цены». В случае сопротивления владельцев лошадей,
которые «своим упрямством лошедеп давати и денег за них
имати не похотят», разрешалось: «...и вы б у тех велели имать
лошед[ей] [на]сильно и без денег... и над ослушниками чинили
наказанье» (л. 15; В., 155).
Насколько Посольский приказ заботился о бесплатном
удовлетворении нужд шахского посольства, внимательно и да-
же предупредительно относился ко всем его потребностям, вид-
но из донесения того же Бехтеярова-Ростовского. В конце
декабря 1613 г. он писал в Москву, отвечая на предписания
указа от 19 декабря: «...кизылбашсково посла Амир Али бека...
отпустить в Кизылбаши на Алатар (Алатырь) да на Сомару...
А что посол в своей росписи писал многие [излишние] лошеди,
и запасы, и запросы сверх того твоево, государева, указу, и о
иных делах, что [он] говорити... [то] нам, холопем твоим, против
тое [посольской] росписи о всякой статье послу велено подлин-
но выговорите и лишнее у нево в росписи отговаривати, а чево
не отговоритца, и нам... поневоле велено готовить по ево за-
16 Т ц к а (от дека, доска) кунья — полотнище, одеяло, меховая пола
из сшитых шкурок — в данном случае — куницы.
17 III т а н ы багрецовые — то ли сшитые из багреца, дорогой шелко-
вой багряной ткани, то ли просто багрового цвета.
25
просу... [то, что] ему надобе, и то б велети изготовити вскоре...
чтобы им в Нижнем ни за чем не мешкати» (л. 19; В., 156).
Попытки воеводы Бехтеярова-Ростовского применить на-
жим на несговорчивых продавцов лошадей повлекли за собой
их возмущение и эксцессы, особенно со стороны только что
усмиренного вольного населения — «посадцких и земских лю-
дей» Нижнего Новгорода.
Воевода писал в Москву 22 декабря: мне приказано «ки-
зылбашсково посла и... посланника Михайло Тиханова... от-
пустите из Нижнево не мешкая, а лошеди... [купить] в цену у
детей боярских, и у посадцких, и у всяких людей, и в монасты-
рех кони и мерины добрые... а цена [на них нам] указана...
купить... по осьми... и по десети... [а обозных—] рубли по три...
и по пяти. И [мы...] лошедей разослали добывать], и биричи
(вестники, глашатаи) кликали по многие дни. И в Нижнем...
лошедей мало и дороги, и купить столько лошадей вскоре не
добыть, а купят, государь, и обычные мерины рублев по осьми
и по девети и по десети... и они цену держат высоку... а люди...
посадцкие — самовольные, ослушанье [у них] великое. Мы...
посадцким старостам памяти (предписания) посылали многие
и сами говорили, чтобы они тот час... лошедь вели... И декабря
по 22 число не приваживали к нам ни одной лошеди...» (л. 11—
12; В., 154).
Как видим, ни указы царя, ни уговоры и угрозы воеводы
не действовали. Бехтеяров-Ростовский просил царя не ставить
ему в вину, если государеву делу «какая поруха и мешканье
учинитца», и продолжал: «...нам бы... от тебя, государя, в том
[за] их непослушанье в опале не быть...» Беспомощно расписы-
ваясь в своей несостоятельности, воевода ходатайствовал о том,
чтобы Посольский приказ воздействовал именем царя на по-
садских людей и дал указ: «...велеть о отпуске [лошадей] от-
писать к земским старостам и ко всем посадцким людем, чтоб
они о том порадели-—столько лошедей добыли... и твоему, го-
судареву, делу [тогда] будет спешнее» (л. 12; В., 154).
Это тревожное донесение было получено в Москве 1 января
1614 г. На нем стояла помета: «Отписать к Василью х Коробьи-
ну 18, а велеть сыскать и посадцким людем выговорить, что они
делают непослушаньем, дуростью, воевод не слушают и без-
честят и им быть в опале; а лошедьми б промышляли (следует
раздобыть) и отпускали [посольство] тот час, не мешкая»
(л. И об.; В., 154).
Посольский приказ не раз особо писал в Нижний Новгород
о том, чтобы шахское посольство обеспечить всем необходи-
мым в короткий срок. Элемент срочности просматривается в
каждом из многочисленных указов из Москвы с декабря 1613
18 Должность В. Г. Коробьина в этом документе не обозначена; очевидно,
он ведал земскими людьми. А в 1621 г. он был послан в Иран во главе
русского посольства.
26
!io март 1614 г. Так, 3 января 1614 г. предписывалось Бехтея-
рову-Ростовскому самому проследить за тем, чтобы «после сее
нашие грамоты больши трех ден [посольствам] не жити», т. е.
в городе не оставаться (л. 15; В., 155).
Тогда же в Нижний Новгород с гонцом было послано два
указа: небольшой — воеводе и весьма прострафшй — В. Г. Ко-
робьину.
В первом сообщалось: «Мы... писали к Василью Коробьину,
а [велели ему] сыскать дбпряма (точно, основательно), хто
имянем не слушается (кто именно упорствует), велели над ни-
ми за ослу[шанье] учинить на[ка]занье...» Далее Бехтеярову-
Ростовскому предписывалось, чтобы «тот час в кизылбашскою
посылку (т. е. для шахского посольства) лош[адей] изготови-
ли... спо[лна]„. и за те лошеди [чтобы] платили им деньги по
цене, как цена будет, и сверх указной цены». Для отправки
посольства давалось три дня (л. 14—15; В., 155).
Коробьин получил указ 16 января 1614 г. В нем сообща-
лось, что воевода не выполнил указ о срочной отправке Амира
Али-бека в Иран ввиду непослушания посадских людей, кото-
рые «декабря по 22 число [1613 г.] не приваживали [к воеводе]
ни одной лошеди... [из-за чего] нашему делу будут чинитца
мотчанья (промедления, задержки) и поруха». Здесь же го-
ворилось о форменном бунте: «Нам же ведомо учинилось, что
нижегородцкие посадцкие люди боярина нашево и воеводу
князя Володимера Ивановича Бахтеярова-Ростовсково с това-
рищи обезчестили: пришед на съезжую избу, перед ним сот-
ников мало не до смерти побили и их лаяли... [а] земской де
староста Петр Луковник голову стрелетцково обезчестил: бил
по щекам. И во всем... у нижегородцев у посадцких людей са-
мовольство и непослушанье великое» (л. 16—17; В., 156).
Поэтому Коробьину предписывалось следующее: «...как к
тебе ся наша грамота придет, и ты б тот час послал по ниже-
городцких по земских старост и целовальн[иков] и по всех по-
садцких людей, а вел [ел] им бытп к себе. А как оне к [тебе]
приидут, и ты б им выго[ворил], что мы, великой государь,
учинясь... [на троне], указали кизылбашсково посла Амир Али
бека отпустить и с ним послали к брату нашему, шах Аббасо-
ву величеству, посланника своево Михаила Тиханова с това-
рыщи государство[ванпе] наше обвестити...» (л. 17—18;
В., 156).
Далее подробно излагалось все то, что Коробьин должен
был довести до сведения собранных в съезжей избе людей: о
целях и задачах посольства Тиханова, едущего вместе с Ами-
ром Али-беком в Иран; о занятой мятежными казаками Астра-
хани и об отправке обоих посольств к шаху Аббасу кружным
путем; о нежелательности задержки в их отправке. «А изгово-
ря им то все, — говорилось в указе, — велел бы еси им лошеди
готовить тот час» (л. 21; В., 157).
Однако советами, разъяснениями и увещеваниями указ не
27
ограничивался. Коробьину поручалось «сыскать накрепко» ви-
новных из числа посадских людей, которые воеводу с его людь-
ми «лаяли», а сотников избили. Показательно и то, что Коро-
бьину рекомендовалось искать доносчиков для выявления ви-
новных среди «протопопы, и попы, и дьяконы — по священству,
а [также среди] дворяны, и детьми боярскими, и головами, и
сотники стрелетцкими, и гостьми (иноземные или иногородние
купцы), и лутчими посадцкими людьми по нашему крестному
целованию». Коробьин все «те сыски», т. е. дела по расследо-
ванию, должен был прислать в Посольский приказ думным
дьякам Петру Третьякову и Савве Романчукову, а виновных
«велел дать на крепкие поруки до нашево указу» (л. 21—23;
В., 157—158).
Чем кончился коробьинский «сыск», сведений в ЦГАДА нет,
но известно, что после него старательно и быстро было выпол-
нено требование Посольского приказа о поставке лошадей для
обоих посольств. Так, Коробыш сообщал в донесении от 22 ян-
варя 1614 г., полученном в Москве 2 февраля, что меры им
приняты крутые и весьма энергичные. В день получения указа,
писал он, «я... тово ж дни, генваря в 16 день, призвал к себе
нижегородцких земских старост и целовальников и всех посадц-
ких людей. И твое государево слово... им говорил, что ты, ве-
ликий государь... Михайло Федоровпчь... послал к брату свое-
му, шах Аббасову величеству, посланника своево Михайла Ти-
ханова с товарыщи... А велел ты... посланнику своему из Ниж-
нево итти наспех, не займуя (не заезжая в) Асторохани, на
Сомару, а с Сомары степью до кизылбашских городов...»
Далее Коробьин объяснил этим людям причину задержки
посольства невозможностью купить лошадей. «По... государе-
вой грамоте я... им выговорил... [чтобы] они б впредь так не
делали... [а] воевод слушали и их во всем не безчестили... [и]
лошеди... с посаду со всяких людей собрали [бы] тот час.
И взяли б за них ис... государевой казны по цене деньги, чтоб...
в Нижнем... за лошединым збором мотчанья не было». Затем
он перешел к угрозам, заявив, что если они «своим упрямством
лошедей не дадут... [и посольство задержат]... [то]... государь,
указал мне... лошеди взяти у них без денег, [на]сильно, а за
ослушанье быть им в великой опале и в наказанье» (л. 132—
134; В., 193—195).
Дельное, прямое, но жесткое обращение Коробьина, кото-
рый разъяснил собравшимся суть дела и предупредил их об
ответственности перед царем, а также умеренные угрозы при-
вели к желаемому результату: все посадские люди не только
заявили о готовности помочь посольствам, но и поспешили
сдержать свое слово, выполнив царский приказ в шесть дней.
При этом они жаловались Коробьину на жестокость, грубость
и самодурство местных властей и заявили, что «от боярина и
от воевод и от дьяка» к ним «никакой присылки не бывало»,
и что им ничего не объявляли и не сообщали о необходимости
28
собрать лошадей для государева дела, и что «ни от кого про
то генваря по 16 число [они] не слыхали, а... [если бы] мы та-
ков государев указ ведали... и мы б... не токмо, что лошеди
под посла... дали, и сами б... мы, ведая такое... государево ве-
ликое дело, на своих головах отпровадили, где ты, государь,
велишь» (л. 134; В., 195).
В том же донесении Коробыша читаем: «А генваря, госу-
дарь, по шестое на десять число (16-го) не было... в зборе ни
одной лошеди, а генваря с 16 числа... по 22 число я, холоп твой,
все лошеди под посла и под твоево государева посланника с
посадцких людей собрал и... роздал» (л. 134—135; В., II, 195).
Решительные действия Коробьина повлияли и на сбор дру-
гих видов снаряжения для посольств. В своем донесении в
Москву от 30 января 1614 г. Тиханов писал, что «лошеди и
запас [продовольствия и фуража] генваря в 22 числе взяли».
Однако выехали оба посольства «на Сомару» только «генваря
в 30 числе». Причина задержки состояла в том, что шахскому
послу потребовалось выданное ему 22 января обмундирование
переделывать «по своему обычею» (л. 362; В., 269).
Для предотвращения дальнейших задержек в пути посоль-
ствам дали сопровождающего — дьяка Андрея Вареева.
Выехав из Нижнего Новгорода 30 января 1614 г., оба по-
сольства прибыли 7 февраля в Алатырь, где пробыли четыре
дня. 30 нижегородских стрельцов здесь были заменены 26 ала-
тырскими. В Алатыре Тиханова догнали московские курьеры
Онучин и Аристов. Они доставили ему грамоты из Москвы,
адресованные «Ногайские большие орды к Иштереку князю
з братиею», кочевавшей западнее Астрахани, и к «Колмацкие
орды». (Тексты их подробно будут рассмотрены ниже.)
Алатырский воевода Петр Бутурлин с помощником Семеном
Беклемишевым доносили в Москву, что «отпустили шахсково
посла и Михайла Тиханова с товарыщи с Алатаря на Самару
февраля в 11 день». Однако «консково корму» посольствам они
не выдали, отговорившись тем, что в царском указе «про кон-
ской корм ничего не писано, и, — сообщали они в Посольский
приказ, — без твоево, государева, указу с уезду тово им корму
збирати не смели, а запасов, государь, в твоих государевых
житницах на Алатыре нет» (л. 191; В., 213—215).
Нелегкий зимний путь по безлюдной студеной степи от
Алатыря до Самары был проделан за 16 дней. Оборотная сто-
рона централизации Московского государства здесь, в алатыр-
ском административном аппарате, предстала во всем своем
неприглядном виде. Бюрократическая отписка об отказе в фу-
раже поставила оба посольства, у которых было около 200 ло-
шадей, в тяжелое положение. Как они вышли из него при столь
длительном отсутствии фуража в суровое зимнее время, в ар-
хивных документах не отражено.
Несмотря на трудности пути, 28 февраля 1614 г., как уже
говорилось, оба посольства прибыли в Самару. Отсюда пред-
23
стояла наиболее длинная, трудная, неизведанная и опасная
дорога через Хиву в Иран, через земли с полудикими, кочевы-
ми сынами степей, для которых лихой набег с грабежом и
убийством был геройством. Путь лежал через знаменитую пус-
тыню Каракумы с сотнями верст зыбучих песков под раска-
ленным солнцем, безлюдную и бездорожную, усеянную костями
животных и людей. Сколько нужно было иметь мужества, сиЛы
воли, дисциплины, чувства долга и ответственности, чтобы пус-
титься в такой путь людям, непривыкшим к столь тяжелым
испытаниям. Этого маршрута в архивных делах также нет.
Член-корреспондент Академии наук Узбекской ССР Н. Л. Кор-
женевский, исследовавший путь посольства Тиханова от Сама-
ры до Хивы, при описании этого маршрута ограничился сле-
дующими словами: дорога шла «по Ногайской стороне... труд-
ным маловодным путем в Хиву... через Устюрт на озеро
Сам» 19.
Такой переход нужно было тщательно подготовить и в пер-
вую очередь обеспечить хорошими транспортными средствами.
Правильно говорил Амир Али-бек: «На такую дальнюю степь
на худых лошадех ити пельзе... Лошеди потерять —и самому
поги[б]нуть» (л. 369; В., 272).
Воевода Д. П. Лопата-Пожарский был опытным человеком
и понимал трудности пути и свою ответственность за снаряже-
ние посольств. При более чем скудных материальных и людских
ресурсах Самары он тщательно готовил в путь оба посольства.
Подгоняемый несправедливыми жесткими царскими указами с
угрозами опалы за всякую задержку, он потратил на организа-
цию путешествия посольств почти месяц. Воевода принял на
себя вину за медленное, по мнению Посольского приказа, вы-
полнение царских указов. В действительности же задержка
происходила не из-за его нерасторопности, а из-за бедности и
скудости жизненных припасов Самары — этого форпоста Рус-
ского государства в Нижнем Поволожье.
Построенная в 1586 г. на наиболее далеко выдвинутой на
юг оборонительной линии для защиты юго-восточной границы
Московского государства от набегов заволжских кочевников,
Самара была больше крепостью, чем городом. Достаточно ска-
зать, что до 1604 г. она снабжалась всем необходимым из
центральных областей государства. Если к этому добавить
происходившие на Волге и участившиеся ввиду ослабления
страны крестьянские волнения, нападения кочевников и почти
полную изоляцию Самары от других русских городов, то ста-
нут понятными ее возможности, когда в феврале 1614 г. сюда
явились непрошеные гости — более 100 людей и около 200 ло-
шадей (л. 191, 194, 200, 307; В., 215, 218, 271). А их нужно бы-
ло не только накормить, но и снабдить провиантом и "фуражом
19 Корженевский Н. Л. Посольство Михаила Тиханова в Персию и путь
его через Хиву и Кара-Кумы в Хорасан (1613—1615).— Известия Академии
наук УзбССР. Таш., 1951, № 6, с. 69—70.
30
в длительное и далекое путешествие. Москва же ничего не хо-
тела слышать о том, что в Самаре нет ни продовольствия, ни
фуража, ни лошадей. Сложной оказалась и задача по органи-
зации безопасного проезда посольств до Хивы, по обеспечению
их конвоем и проводниками.
В делах ЦГАДА сохранилось много документов с колорит-
ными подробностями всех этих обстоятельств. В первую оче-
редь, это донесения воеводы Д. П. Лопаты-Пожарского и по-
сланника М. Н. Тиханова в Посольский приказ, живописующие
все перипетии сборов в далекий путь.
Не обошлось и без осложнений во взаимоотношениях с шах-
ским послом. Несмотря на объективные тяжелые обстоятель-
ства в Самаре, Амир Али-бек упорно и настойчиво требовал
невозможного, например полноценного обеспечения овсом ло-
шадей и замены на лучших тех из них, которые «пристали»
(т. е. выбились из сил, стали) или заболели. В своих требова-
ниях он не останавливался перед угрозами и демонстрациями
с попытками силой взять то, что ему было нужно. Так, он при-
казал привести на площадь лошадей, подлежащих, с его точки
зрения, замене: «На площадь [привели] усталых и больных
семнатцать лошадей и покинули». И посол пригрозил: если ему
не дадут овса, то «я... и достальных лошедей велю привести на
площадь и покинуть» (л. 369; В., 272).
Как же вышел из такого положения воевода? Каким-то об-
разом и где-то, не останавливаясь ни перед угрозами, ни перед
насилием, он собрал 40 четвертей (8400 л) овса и отдал Амиру
Али-беку.
Из многих московских указов в Самару и ответных донесе-
ний Лопаты-Пожарского и Тиханова в Посольский приказ ос-
тановимся на наиболее характерных.
После приезда обоих посольств в Самару воевода получил
указ. Он ответил на него тотчас же, сообщив, что в Самару
прибыли из Казани бухарский купец Хаджи Ноуруз и голова
каравана Дербыш, которые могут оказать помощь в проезде на
Хиву Амиру Али-беку и Тиханову. Уже говорилось, что 3 марта
воевода вызвал Хаджи Ноуруза, Дербыша и их купцов «в съез-
жую избу для договору о дороге». Переговоры закончились
охотными обещаниями обеспечить посольства проводниками и
дать совет, как доехать до Хивы и до Хорасана (л. 228;
В., 227).
Сложнее оказался вопрос о провожатых, т. е. об охране..
«На Сомаре, — доносил Тиханов в начале марта 1614 г.
в Посольский приказ, — русских вожей не добыть, хто б знал
дорогу хотя до Юргечи, не токмо до Кизылбашской земли,
дал[ее] Яика нихто не знает» (л. 367; В., 271).
Хивинские и бухарские купцы сказали, что путь предстоит
«с Сомары Нагайскою степью на Яи[к], а с Яика на Енбу, а
с Енбы на Юргечи, а с Юргечь на шахов город на Карасан,
не займуя Бухар, а и[ных] дорог опричь того нет. А русских
31
провожатых падоб[но] человек пятьдесят и больши, а прово-
жати [нужно] до Енбы и дале».
Самарский воевода тоже сообщал, что оба посольства «про-
щают (просят) провожатых сомарских конных стрельцов сто
человек». Однако он считал такую просьбу невыполнимой. Опи-
сав ужасающую бедность и разорение в Самаре, Лопата-[1о-
жарский оставил яркий, красочный документ.
Так, в ответ на царский указ воевода в середине марта до-
носил, что Самара имеет всего 127 стрельцов, из коих 50 мест-
ных и 77 из Саратова. Последние—«люди розоренные, с Сора-
тово пришли в Сомарской [город] душею да телом [голы]...
[а самарских стрельцов] послати не смею: стрельцы бедны, на-
ги и безконны. Послать [их]... да (до) Юргечи нагих в чюжой
орде (в другую страну)—твоему государеву имени позорно
будет... Велишь послати... 50 человек, ино (но), государь, на-
добно для великой нужи собрати в миру по две лошеди чело-
веку, а хлебных запасов нет, поднятися нечим».
В подтверждение своих слов воевода приводил такие факты:
«И посылал я... в Сомарском обыскивати хлебных запасов, ино
не добыли ничево... В твоих, государевых, житницах хлебных
запасов нет ни единые чети, а в миру купити не добыть... Для
осадново времени, государь,— продолжал он, предостерегая,—
сомарским всяким людем сидети [в осаде] будет нечим... [так
как] хлебных запасов для осадново времени нет... [а для] обо-
роны многие стрельцы нужны, и стрелетцкие жены и дети по
миру ходят... [И если в настоящее время из Самары] з голоду
розно не брядут (по одному не уходят)... [то только потому,
что] держит их зимней путь, а на весну, государь, удержати
их з голоду будет не мочно — разбредутца розно».
В заключение Лопата-Пожарский просил ограничиться по-
сылкой конвоя из 30 стрельцов, что также представлялось ему
делом далеко не легким: придется с мира «по две лошеди и
тово 60 лошедей [собрать], а город, государь, — украинной (ок-
раинный), бедной, взять нечево, негде» (л. 226—233; В.,
227- 230).
И он был прав. Обрисованное им положение в действитель-
ности было таковым. Состояние крайнего обнищания, развала
и разрухи страны в 1613—1614 гг., усугублявшееся ожиданием
постоянных набегов ногайских татар, калмыков и других ко-
чевников, открыто разбойничавших ввиду ослабления цент-
ральной и местных властей, превратило богатейшие, чернозем-
ные, плодородные области Средней и Нижней Волги в пус-
тыню.
Чем же ответила Москва на отчаянное обращение радетель-
ного воеводы города-крепости далекой, окраинной провинции?!
Лишь запоздалой, полученной уже после отъезда обоих по-
сольств из Самары бюрократической отпиской с суровыми уг-
розами, требовавшей точного и безоговорочного выполнения
указов. Более мягкие, человечные слова нашлись у чиновников
32
Посольского приказа только в отношении посланников, и осо-
бенно Амира Али-бека.
«И как к тебе ся наша грамота придет, — сообщалось вое-
воде в одном из указов, — и ты б по прежнем [указам] и по
сей нашей грамоте посланников ваших [Тиханова и Бухарова]
и шахова посла с Сомары отпустил, не мешкая ни часу... [а]
щахову бы еси послу и ево людем корм дал по прежнему на-
шему указу... и лошеди бы еси под посланники нашими... пере-
менил... И провожатых им, и рускова вожа дал до коих мест
[нужно] и сколько человек [провожатых] пригоже».
Но Посольскому приказу этого показалось мало, и Лопате-
Пожарскому предписывалось также: ты бы, «поговоря с пос-
лом и с тезиками, и шахова посла уговаривал бы еси сладо-
стью: что есть провожатых и кормов, то бы он и взял, и одно-
лично (ты бы сам) ни за чем не мешкал... и лошеди нижего-
родцкие худые под ними переменил и корм послу и его людем
в дорогу дал доволен, чтобы им ни за чем на Сомаре мотчанья
и нужи не было, чтоб твоим оплошеством нашему такому ве-
ликому государственному делу порухи не было, а тебе б от нас
за то в великой опале не быти» (л. 237, 240—242; В., 232).
Этот указ был получен в Самаре 28 марта, через три дня
после выезда отсюда обоих посольств. Да и предыдущий указ
(от 22 марта) —с посулами бухарским и хивинским купцам за
успешное содействие шахскому и русскому посольствам и обе-
щанием всяких льгот в торговле — также запоздал. Оба эти
указа лишний раз показывают, как далеко простиралась забота
московского правительства, старавшегося обеспечить безопас-
ность проезда обоих посольств в Иран и возможно лучше удов-
летворить запросы шахского посла.
Так, воевода должен был «накрепко» говорить бухарскому
купчине и хивинскому старшине каравана, чтобы они со «свои-
ми провожатыми [от Самары до Хивы],., наших посланников и
шахова посла [взялись] провожать» и обеспечили их безопас-
ный проезд, для чего купцам следовало написать «к государям
своим, чтоб... [оба посольства] пропустили безо всяково задер-
жанья к шаху. А мы [за то]. . — обещал русский царь, — их
людей, которые учнут в наши великие государства приезжать,
в нашем царьском жалованье и в береженье [содержать бу-
дем], а их купчину Хозя Науруса и корованную голову Дербы-
ша и тезиков и тех, которые наших посланников и шахова пос-
ла до шах[а] проводят здоров, свыше иных иноземцев учнем дер-
жать в нашем царьском жалованье и в береженье и в наших
пошлинах велим им... польготить». Далее Лопате-Пожарскому
предписывалось, чтобы он после отправки из Самары по-
сольств «купчину Науруса и корованную голову Дербыша и
тезиков отпустил [снова] в Казань [для торговли]» (л. 242—
243; В., 232—233).
Из этого следует, что указанные лица и некоторые купцы
не поехали в Хиву с Тихановым и Амиром Али-беком: их оста-
3 Зак. 1013 33
вили в качестве заложников до прибытия посольств в Хивин-
ское ханство.
25 марта 1614 г. русское и шахское посольства оставили
Самару с расчетом проехать часть пути до вскрытия ледяного-
покрова на Яике, Эмбе и других, более мелких реках.
Заснеженная степь Приуралья, покинутая кочевниками из-
за бескормицы, служила надежной гарантией безопасного сле-
дования посольств из Самары в Хиву, хотя и вооруженная ох-
рана, разумеется, играла немаловажную роль. Караван полу-
чился внушительный: 40 человек, составлявшие оба посольства,.
30 стрельцов с их командирами, 73 тезика со слугами и др.—
всего 150—180 вооруженных людей (л. 297; В., 251).
6 мая 1614 г. Тиханов и Амир Али-бек были на Эмбе, а
через десять дней благополучно достигли Хивы. Конвой из са-
марских стрельцов сопровождал посольства лишь до Эмбы, от-
куда он повернул обратно. Возвратившийся в Самару в начале-
июня голова конвоя Мизинов рассказал: мы «шли с Сомары
степью до Яика две недели, а от Яика до Енбы реки четыре
недели...» Следовательно, к Яику подошли 7—8 апреля, к Эм-
бе— 6—7 мая. С Эмбы, как было договорено в Самаре, Мизи-
нов со стрельцами поворотил на Самару, а «государев послан-
ник и кизылбашской посол пошли с Енбы... на Юргенскую-
землю. А итти им на первой на юргенской город на Шам» если
«налехке», то три дня, «а их ходом... ходу вдвое». По мнению-
местных жителей, караван смог бы «от Енбы дойти и до Юрге-
ча в десеть ден» (л. 294—295; В., 250), т. е. к середине мая.
Обратный путь Мизинова со стрельцами оказался не таким-
мирным и благополучным, поскольку его отряд на третий день-
пути от Эмбы к Самаре подвергся нападению кочевников:
«...как они... будут (были) на реке на Секиз Карнал (Секиз-
Кайнар), от Енбы третьем днем, и тут на них наехали тотаро-
вя человек з двести и больши, а того подлинно не ведают:
колмыки ль, или турхменцы. И с ними бились с обеда до ве-
чера и убили у них дву[х] человек стрельцов до смерти, да
пяти человек ранили, да государевых лошедей у них убили и
ранили 33 лошеди. А они у них убили человек з дватцать да
лошедей с сорок. А на вечер тотаровя от них отошли назад».
Сразу же по прибытии в Самару сотник Мизинов и его-
пятидесятник (полусотник, подсотник) Никитин были вызваны
срочно в Москву. Прибыв туда 20 июня, они подверглись «рос-
просу» о судьбе обоих посольств. Чем закончились эти расспро-
сы, неизвестно. На документе с показаниями Мизинова сдела-
на помета: «Бояром чтена» (л. 296—297; В., 251).
Нападение кочевников на отряд Мизинова лишний раз под-
тверждает разумную предусмотрительность Посольского при-
каза, торопившего иранское и свое посольство проехать степя-
ми до весеннего снеготаяния, до появления там кочевников.
О прибытии в Хивинское ханство в статейном списке Тиха-
нова записано: «Пришли в Юргенчь к царю Арапу... майя в-
34
2 [7? т. е. 27] числе на качевье в торговище Бовод». 30 мая
хан принял посланника Тиханова (л. 377—378; В., 277).
Можно сопоставить данные статьи Н. Л. Корженевского с
материалами архива. Они совпадают: в обоих источниках под-
робно описан не очень-то вежливый прием русского послан-
ника Арабом Мохаммед-ханом. Во-первых, хан все время, пока
Тиханов говорил речь, сидел, не встав даже при упоминании
имени царя Михаила. Во-вторых, он не дослушал речь до кон-
ца п «говорил толмачю: скажи посланнику, чтоб перестал го-
ворить речь: сам де яз все ведаю про Московское государство...
а се писал ко мне государь ваш в грамоте то ж, что вы гово-
рите. И велел сести». В другом месте статейного списка Тиха-
нов записал, очевидно, оправдывая хана, что «царь (хан) в
те поры был добре пьян и учал иво (посланника) унимати»
(л. 381, 444; В., 278, 307) 20.
На следующий день хан «из Бовод пошел в свой город в
Хиву, а вас... — заявил Тиханову специально присланный для
беседы с ним ханский аталык Еназей-мурза,-—приказал бере-
чи мне. А посылает де государь наш к Аббас шахову величе-
ству с вами вместе посла своево, а вам... нашево посла [сле-
дует] подождать». «И перевел нас, — писал Тиханов, — к себе
в качевье стоять». «Подождать» пришлось целый месяц.
За это время в своем отчете Тиханов сделал две записи.
Одну —от 6 июня — о ханском подарке: два верблюда и во-
семь баранов (для предстоящего переезда через пустыню осо-
бенно ценными были верблюды). В другой записи —от
18 июня — сообщается, что «от царя Арапа приехал посол ево,
Аллах Кул мурза, а сказал Михайлу [Тиханову]... и кизылбаш-
скому послу Амир Али беку: царь Арап велел де вас отпустить
и мне... итти с вами ж вместе к шахову величеству» (л. 383;
В., 280) 21.
Сообщение об этом спутнике в далеком и трудном путешест-
вии Тиханов встретил с одобрением: чем больше вооруженных
людей у каравана, тем лучше. Что же касается отпускной ауди-
енции, в которой хивинский хан отказал русскому посланнику,
то Тиханов сделал вид, что не обратил на это внимания. Тем не
менее этот факт не прошел мимо ревностных блюстителей
«чести царя» — дьяков Посольского приказа (подробнее об
этом см. ниже)
О выезде из Бовода Тиханов 28 июня кратко записал: «...по-
шли в первой шахов город в Дрюнь (Дурун)...» (л. 383; В., 280).
Прямых сведений об опасностях пребывания русского по-
сольства в Хивинском ханстве и о тяжелых условиях 500-кило-
метрового «труднейшего», по словам Тиханова, пути через пу-
стыню Каракумы в его сообщениях нет. Известно только, что
в дороге оно находилось 18 дней и что шло, читаем у Корже-
20 Ср.: Корженевский Н. Л. Посольство Михаила Тиханова. , с. 69—72
21 О К у л-м у р з е Тиханов более не упоминает в статейном списке.
3*
35
невского (с. 71), «вероятнее всего, из Хивы на колодцы Согод-
жа, Мирзачале, Юнгенлы». Проводником был «тюрхменец»,
которому за его труд было уплачено только 70 коп. («23 алты-
на и 2 деньги»).
Однако в записях Тиханова содержатся интересные данные,
полученные им от разных лиц, о коварстве и лицемерии Араба
Мохаммед-.хана. В частности, ему сообщили: хан «посылает с
вами своево посла к шаху — опальново человека, а умыслил
ва[с] и своево посла на дороге убить до смерти... [для этого хан
послал] своих людей, а велел... вас побить (убить). И неведомо
де то им, [коим] обычаем вы ушли, а... иво люди гоняли[сь] за
вами и вас [не догнали]., пришли назад в Юргечь» (л. 426;
В., 300).
Это достаточно красноречиво показывает вероломство и
предательство хивинского хана. Можно добавить, что не толь-
ко правитель Хивы был столь коварен. Его представители на
местах действовали в том же духе. Об этом говорит множество
фактов, зафиксированных главным образом в отчете Тиханова
относительно доверенных ему ценностей, которыми приходилось
расплачиваться буквально за все: и за то, чтобы добиться
нужного результата, и за то, чтобы предотвратить нежелатель-
ные действия тех или иных должностных лиц, и за то, чтобы
спасти жизнь одного из членов посольства, и даже покупки
продовольствия или наем транспортных средств не обходились
без «дач».
Так, «в Тюрхменской земле на Шаме [на оз. Сам?] царя
Арапову свату Хозе [дана] пара соболей 22 для того, чтоб тюрх-
менцом велел лошеди и верблюды продавать и в наем давать».
Другой факт: «Качевному мурзе Арапу с товарыщи — шести
человекам— выдано] три пары соболей... [потому что он], при-
ехав на [наш стан, говорил: только., не подарите—-и мы... вас
пограбим...» Далее: за 20 верст от столицы Хивы, «на заставе
на Куйгу на реке... [местному] ясаулу з дьяком» Тиханову
пришлось уплатить «три пары соболей, для того (потому что)
таторове хотели [на]сильно рухлядь (здесь: имущество посоль-
ства) смотрпть и грабить, и он (есаул) не дал [этого сделать]».
Или, например, вопреки святому восточному гостеприимству,
«аталыку Еназею мурзе, у которово стояли в качевье, за обе-
реганье [дано] две пары соболей». Обычным делом были подар-
ки и «дачи» всякого рода чиновным людям вроде: «Приказному
человеку, что у царя Арапа у посольских дел, Бекаулу, — три
пары соболей...» или «Царя Араповым дворянам, которые при-
вели верблюды и бораны (подарок хана), — две пары собо-
лей...» (л. 431—432; В., 302).
Поборы хивинских властей и чиновных людей, их взяточ-
ничество и лихоимство вряд ли многим отличались от того, с
22 Высококачественный парный соболь, или соболь в парах, шел на
воротник и отвороты.
36
чем столкнулось посольство, вступив на территорию сефевид-
ского Ирана.
Архивные документы свидетельствуют и о других заслужи-
вающих внимания фактах, в частности о противозаконном вы-
возе посольством Амира Али-бека из Русского государства
нескольких пленных поляков и литовцев. Еще в бытность шах-
ского посланника в Нижнем Новгороде воеводе Бехтерову-
Ростовскому было предписано Посольским приказом «изъять»
тайно, без шума у шахского посла этих пленных. Амир Али-
бек задумал вывезти их из России без разрешения русских
властей. Посол решил использовать свою дипломатическую не-
прикосновенность, столь высоко чтимую Посольским приказом,
и исключительность своего положения в качестве первого шах-
ского посла, признавшего нового царя в Москве. Его расчет
оправдался. В период восстановления дипломатических и тор-
говых связей с Ираном Русское государство, естественно, воз-
держивалось от открытого выступления против закононаруши-
теля, и Посольский приказ решил действовать тайно.
22 ноября 1613 г. Бехтеярову-Ростовскому предписывалось:
«...у посла... велети скрасти... [польских и литовских людей]
ночью приставу и сторожем». Сделать это было нужно «тайно,
чтоб послу было не знатно (неведомо)». В случае если Амир
Али-бек спросит о пропавших людях, воеводе велено было от-
ветить, что как только их «сыщем... на Сомару пришлем»
(л. 193; В., 215—216).
Во исполнение этого указа воевода «с товарыщи» доносил,
что они велели «приставу... кизылбашсково посла накрепко,
чтобы он польских и литовских людей у посла скрал ночью,
и сторожем бы[ло] приказано накрепко, чтоб послу о том ника-
кими мерами не пронеслось. И тех, государь... людей никото-
рыми мерами в Нижнем скрасти было не мочно, потому что
посол тех людей от себя з двора не пущал, а иные у нево си-
дели скованы. И как... мы посла отпустили из Нижнево генваря
в 30 день, и мы... приказали приставу Ивану Остреневу на-
крепко, чтоб однолично в дороге тем промыслил: у посла поль-
ских и литовских людей на стану в дороге или на Алатаре ве-
лел скрасти какими мерами ни буди. И Иван Остренев писал
к нам... что он до Алатаря посла Амир Али бека проводил, а
тех поляков и литовских людей на наслеге (ночлеге) и в до-
роге никакими обычаи ему скрасти было нельзя, потому как
из Нижнево... посол пошел, и он де тех поляков до Алатаря
вез перековав» (л. 193—194; В., 215).
Однако Посольский приказ на этом не остановился. По по-
лучении донесения воеводы он предписывал Тиханову в указе
от 5 марта 1614 г.: «...вы б однолично тем промыслили, чтоб
вам тех поляков у посла скрасти, а ему б было то не знатно...
И будет вам тех поляков скрасти не мочно, и вам бы про них
проведати, какие оне люди и где их посол взял и для чево их
везет сковав» (л 195; В., 216—217).
37
25 марта 1614 г. Тиханов выехал из Самары и, очевидно,
этого указа там не получил пли сделал вид, что не получил, во
всяком случае в переписке с Москвой об этом он не упоми-
нает.
В конце концов складывается впечатление, что или Амир
Али-бек перехитрил русскую сторону, узнав о ее планах, пли
должностные лица оказались недостаточно расторопными для
такого щекотливого дела. В первом случае шахский посол ни
тайно, ни явно не дал возможности отнять у него незаконно
вывозимых им поляков п литовцев, во втором — пристав п дру-
гие служащие не решались на рискованные действия против
иностранного посла, жалобы которого на них могли сказаться
весьма ощутимо на их спинах, как это произошло в деле с Пет-
ром Наумовым — приставом посла Пер Кули-бека — в 1601 г.
(ИП, 355—356).
Итак, местным властям «скрастн» пленных не удалось.
В Самаре же, небольшом городе-крепости, сделать это «тайно»
было еще труднее. Тем более на это не мог решиться Тиханов,
направлявшийся вместе с Амиром Али-беком к шаху. Он не
мог восстанавливать против себя иранского посла. И Посоль-
ский приказ, очевидно, примирился с этим.
Однако вернемся к нашему каравану. Как уже говорилось,
«нюня в 28 день нз Юргенчн пошли в первой шахов город в
Дрюнь... [а достигли его] того же году июля в 16 числе»
(л. 383—384; В., 280). Напоминаем: это все, что сообщил Тиха-
нов в статейном списке о 18-дневном переходе в конце июня —
первой половине июля, в самые жаркие месяцы года, через
знаменитую пустыню Каракумы с ее безводьем, бездорожьем
и сыпучими песками. Очевидно, оба посольства были хорошо
экипированы п обеспечены опытными проводниками, если смог-
ли преодолеть столь сложный путь без потерь п в такой корот-
кий срок.
Подъезжая к родным местам, Амир Алп-бек «наперед посы-
лал в Дрюнь человека своего Алейка к воеводе (правителю,
наместнику) к Урлу Салтану, — записано Тихановым в статей-
ном списке, — а велел ему сказатп про наш приход». Урлу
Султан выслал навстречу 100 человек. Продержав у себя по-
сольства пять дней, он 20 июля отпустил их, но «подвод не
дал, а сказал, что подвод взять негде: место де украйное. По-
шли на своих на усталых лошедех, а люди шли пеши» (л. 384;
В., 280—281).
Дальнейшее следование посольств по иранской земле не
представляет собой особого интереса. Исключением были не-
которые случаи, грозившие привести к серьезным бедствиям в
диких п малонаселенных местах Ирана. Так, в первых трех го’?
родах: Дурун, Боворт (Абеверту, Баверт), Ниса, через которые
проходили оба посольства, местные власти с почетом встречали
их, давали им в дальнейший путь охрану п проводников, но
через день-другой сопровождающие покидали посольства, об-
38
рекая их если не на явную гибель, то во всяком случае на
большие трудности. Все это будет описано в главе о посоль-
стве М. Н. Тиханова. Здесь же достаточно сказать, что Амнр
Длп-бек принял на себя обязанности пристава по обеспечению
русского посольства всем необходимым (продовольствием, фу-
ражом, транспортом).
Приведем основные даты и пункты следования Тиханова и
Амира Али-бека по иранской территории ко двору шаха Аб-
баса (подробно об этом сказано в гл. 2). 22 июля 1614 г. по-
сольства прибыли в «Нисай город», а 25-го «Алей хан отпус-
тил» их, дав на всех 21 подводу. 3 августа они были в г. Бо-
ворте, где «воевода Чпмшпт Салтан», продержав их до 10 ав-
густа, отправил на Мешхед. Сюда посольства приехали 18 ав-
густа. Через четыре дня Амир Али-бек отправил к шаху гонца
с извещением о прибытии с ним в Мешхед русского посланника
Тиханова. С 4 октября до 10 ноября оба посольства находились
в Казвпне, ожидая гонца от Аббаса. Получив разрешение ша-
ха, они двинулись 11 ноября на Ардебиль, куда прибыли 29 но-
ября. Через десять дней, 9 декабря, в деревне Чеват (Джеват)
Амир Али-бек встретился со своими гонцами «Алейко и Евлай-
ко», которые сообщили, что шах назначил русскому посольству
место встречи в Кпзыл-Агаче, куда оно и прибыло 18 декабря
1614 г. (л. 385—389; В., 281—283).
Когда именно Амир Али-бек встретился с Аббасом I для
отчета о своем почти семилетием пребывании в Русском госу-
дарстве, нам неизвестно, как неизвестно и то, что именно он
докладывал шаху о своем многотрудном, опасном и длитель-
ном пребывании в России. Сказать об этом могут только иран-
ские историки.
На основании же русских архивных материалов можно за-
ключить, что Амир Али-бек, несмотря на крайне сложные ус-
ловия пребывания в России тех лет, в отличие от многих своих
дипломатических предшественников вел себя лояльно, спокой-
но, показав себя, за исключением отдельных мелочей, челове-
ком, заслуживающим уважения, достойным дипломатическим
представителем Иранского государства. Кроме упомянутого
выше неблаговидного поступка Амира Али-бека, т. е. незаконно-
го вывоза из России поляков и литовцев, можно отметить и
его излишнюю меркантильность. Например, самарский воевода
Доносил в Посольский приказ: «...кпзылбашской посол, которые
Добрые лошеди я выкормил, и он те лошеди продавал, а иные
[своим] людем отдавал» (л. 265; В., 241).
* * *
Отсутствие архивных материалов о целях, задачах и дея-
тельности посольства Амира Али-бека ограничивает возмож-
ности исследователя точно выяснить значение его посольства
Для русско-иранских отношений. Ясно одно, что из нескольких
Попыток шахского двора установить дипломатический контакт
с московским правительством в 1604—1612 гг. (ИП, 422—433)
39
только Амиру Али-беку удалось это сделать, правда, с огром-
ными трудностями и с пятилетним запозданием.
Посольство Амира Али-бека не было миссией, специально
направленной шахским двором для восстановления дипломати-
ческих отношений с царем новой династии Романовых. В силу
специфических и трудных условий в Московском государстве в
рассматриваемое время прибывший в эти годы «великово разо-
ренья» в Россию шахский посол только в 1613 г. смог предста-
виться законному главе государства Михаилу Федоровичу и
высказать пожелания Аббаса Великого о восстановлении рус-
ско-иранских дружественных связей. Однако это нисколько не
умаляет значение посольства Амира Али-бека и не оспаривает
его приоритет в возобновлении дипломатических отношений
между двумя государствами.
К чести Амира Али-бека следует сказать: несмотря на тя
желейшие условия, в которых он находился в России в 1608—
1614 гг., он вел себя весьма достойно; это выразилось, в част
пости, в том, что он помогал посольству Тиханова всеми воз-
можными способами.
Прибытие иранского посла в Москву ускорило отправку
русского посольства к шаху с официальным оповещением о
новом русском царе Михаиле Романове.
Поспешность, с которой Амир Али-бек уезжал из Москвы
на родину в конце 1613 г., заставила Посольский приказ ис-
пользовать кружной путь в Иран вместо обычного через Астра-
хань, занятую мятежными казаками И. Заруцкого. Путь Са-
мара— Хива — Каракумы — Хорасан был неизведанным и
опасным. Отправка посольства этим маршрутом и в спешном
порядке показывает, насколько Москва ценила дружественные
отношения с Ираном и нуждалась в их восстановлении. При
этом нельзя исключать и такого обстоятельства, как опасение
правительства Михаила Романова по поводу возможного за
хвата Астрахани.
Этот пограничный город на Каспийском море имел для Рус-
ского государства особое значение как важнейший пункт на
Волжско-Каспийском торговом пути между Востоком и Евро
пой. Обладание им превращало Русское государство в мировую
державу, сосредоточившую в своих руках контроль над торго-
выми и политическими связями Европы со странами Прикаспия
и Закаспия вплоть до Индии. Москва могла включиться в
сложную борьбу Ирана, Османской империи и европейских го-
сударств за преимущественное право вывоза в Европу пран
ского шелка-сырца и изделий из него — главнейшей статьи экс-
порта Ирана.
Вопрос о том, насколько реальными были опасения москов-
ского правительства относительно возможности захвата Астра-
хани энергичным, решительным шахом, усилившимся после по!
беды над Османской империей в 1612 г., подробно рассматри-
вается в следующей главе этого раздела.
Глава 2
ОБРАЩЕНИЕ МОСКОВСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
К ШАХУ АББАСУ
О ВОЗОБНОВЛЕНИИ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ
И ТОРГОВЫХ ОТНОШЕНИИ
в 1614—1615 гг.
Посольство М. Н. Тиханова* 1
О посольстве Михаила Никитича Тиханова (вторым лицом
посольства был подьячий Алексей Бухаров) сохранилось в
ЦГАДА дело на 464 листах, включающее: статейный список,,
верительную грамоту к шаху, небольшой отрывок из наказа:
посланнику, обширную переписку об организации посольства
Тиханова и Амира Али-бека, несколько переводов с грамот'
шаха и черновиков царских грамот, указов и т. д. (ЦГАДА,,
1613—1615, д. 1, л. 1—464; В., 11, 151—312) 2.
В предыдущей главе говорилось, что приоритет в возобнов-
лении русско-иранских отношений в 1613 г. принадлежал шах-
скому послу Амиру Али-беку. Однако посольство Тиханова
сыграло важную роль в восстановлении дружественных отноше-
ний между обоими государствами.
Русскому посольству пришлось действовать в сложной об-
становке. Из-за спешки при его отправке пришлось вслед ему
досылать из Москвы некоторые грамоты. Да и путь его сле-
дования был чрезвычайно труден.
Посольский приказ организовал «лехкое посольство»3: по-
сланник М. Н. Тиханов, его помощник подьячий Алексей Буха-
ров, три толмача (Семен Герасимов, Семен Лежнев и Иван
Есипов), стрелецкий сотник и 15—20 стрельцов для охраны—
всего примерно 30 человек вместе со слугами.
В качестве подарков («поминков») шаху, хивинскому хану
1 С учетом хронологии приемных аудиенций, данных шахом гонцу
И. Брехову (26 октября 1614 г.) и посланнику Тиханову (19 или 24 декаб-
ря 1614 г.), в первую очередь следовало изложить миссию Брехова, одна-
ко автор сделал наоборот, считая, что посольство Тиханова играло основ-
иУю, а миссия гонца — второстепенную роль в русско-иранских отношениях.
2 Далее, до второй части этой главы (о миссии гонца И. Брехова), ос-
човными источниками будут служить, во-первых, приведенное здесь архивное
Дело (касающееся посольства Тиханова) и, во-вторых, т. II «Памятников,..»
ПОД редакцией Веселовского. Поэтому при ссылках на них на первом месте
Даются лишь листы, па втором — опускается том. Прочие случаи-оговарива-
3 История дипломатии. Т. 1. М., 1959, с. 305. - . • >
41
и другим лицам посольству было выдано пять сороков собо-
лей, некоторое количество рыбьего зуба4 и другие подарки
Вроде ножей, кож и пр. (л. 431—434; В., 302—303). «Помин-
ки» — более чем скудные, особенно если учитывать, что соболя
были малоценные (по 20—30 руб. за сорок), а традиционное
подношение русских царей шахам (кречеты) отсутствовало. Все
это было результатом крайнего разорения страны и оскудения
царской казны.
Наказ посланнику сохранился в отрывках. В нем предлага-
лось подробно рассказать шаху и его окружению об «обман-
щике и злодее Лжедмитрее» и о сыне польского короля Си-
гизмунда III Владиславе, безосновательно претендовавшем на
русский престол. А польский король «Жигимонт...— говорилось
в наказе,— забыв Божией помощи, превознесся гордостью, хва-
лясь на Московское государство до конца разорити, а нас всех,
православных... побита и в плен поимати, в Московское госу-
дарство пошел со многими своими и наемными силами... [Од-
нако] Московсково государства бояре и воеводы... против коро-
ля посылали с Москвы воевод со многими людьми. И воеводы
сошлись с королем под Волоком Ламским, от Москвы за
90 верст, и польсково короля побили... И король с тово бою по-
бежал с великим страхом и з безчестьем» (л. 156—157; В.,
276).
Из документов Посольского приказа от 15 июня 1615 г. по
обвинению Тиханова и Бухарова «в умалении чести царя» и в
«ошибках и оплошностях» (см. ниже) известно, что в наказе
им предписывалось добиваться строгого выполнения шахским
двором московских норм дипломатического этикета в отноше-
нии русского посольства. Как видно, для нового двора царя Ми-
хаила этот вопрос имел особое значение. Так, в наказе читаем:
«...велено им де о том царю [Хивы] говорить, чтоб он ...госу-
даря нашево почтил: против иво... имени встал...» Далее: по
сланники не должны надевать на отпуске (на прощальной
аудиенции) подаренное шахом платье. Было повторено старое
правило — «не править посольство» в присутствии иностранных
послов и за столом с ними «сидеть не велено», а в противных
случаях «им велено итти вон» (л. 442—443, 453; В., 306, 309)
Особое место занимают предписания в отношении астрахан
ских посланцев И. Заруцкого в Иран («про Ивана Хохлова с
товарыщи!.. велено их в их воровстве перед шахом обличати»
(л. 453; В., 309)), который, захватав власть в Астрахани, уста-
новил связь с Аббасом I, пытаясь «получить помощь у шаха
Ирана, предлагая ему свою службу»5.
Приведенные выше части наказа недостаточно раскрывают
цели и задачи русского посольства. Для этого необходимо при-
бегнуть к другим документам, и в первую очередь к трем цар
4 Р ы б и й зуб — общее название для моржовой или слоновой кости
(бивней). Ценный поделочный материал.
5 История СССР. Т. I. М., 1956, с. 305.
42
1
ским грамотам. Первая из них — от 21 ноября (613 г.— вери-
тельная грамота, данная Тиханову для вручения шаху Аббасу;
вторая — от 23 июля 1614 г.— тоже к шаху (ее привез в Иран
гонец Иван Брехов для передачи через Тиханова Аббасу);,
третья — от того же 23 июля — самому Тиханову.
Первая грамота после пространного перечисления титулов;
царя Михаила и скромного величания шаха Аббаса дает по-
дробное и небезынтересное изложение причин «смуты» в Рус-
ском государстве. Оно занимает 90% текста грамоты.
«Божьим праведным гневом,— начинается она,— при царе
Борисе учинилась вражья прелесть (обман, коварство) и смута.
В Московском государстве явился вор (Лжедмитрий I), бого-
отступник, еретик чернец (монах), розстрпга Гришка, сына бо-
ярсково галичанина Богданова сын Отрепьева. Заворовав, збежал:
от смертныя казни из Московсково государства в Литву и в Лит-
ве розстригся. И своим ведовским (колдовским) и бесовским,
ученьем назвал себя деда нашево... царя... Ивана Васильеви-
ча6... сыном, царевичем Дмитрием Углецким. И литовской Жи-
гимонт король... [желая сделать] смуту в Московском государ-
стве... тому вору поверил и, преступив свою правду (присягу)
и нарушив мирное постановление, послал с тем вором радных
(избранных на раде, родовитых) панов. И тот вор... обольсти
и устрашав злыми своими коварствы многих людей, был на:
Московском государстве и хотел... [его] разорити. [Однако];
милосердный Бог... совет людем объявил, [и они], съехався изо
всех государств (областей) Российсково царствия... и облича
того вора, [его] убили...»
Далее: Сигизмунд III, действуя против нового царя Василия
Ивановича Шуйского, «наслал на Московское государство дру-
гово вора (Лжедмитрия II)... и хотел нашим Московским го-
сударством к Польше и к Литве завладети. И [в] наш... град
Москву... [своим] людем о[б]маном, за крестным целованием,,
велел засести и высечь и выжечь и многую невинную кровь про-
лил». Но «Российских государств бояре и воеводы, видя Жиги-
монта короля и панов рад многую неправду и... бесчисленное
кроворозлитье... против ево стали крепко и неподвижно... [и]
бояре и воеводы и всякие ратные люди наш... град Москву ог
Польских и литовских людей очистили... А на великих государ-
ствах... Российского царствия учинилися... по избранию и по*
челобитью всех людей Московсково государства мы, великой
государь, царь и великой князь Михайло Федорович... И посла-
ли есмя к тебе государство[ванпе] наше обвестптп посланника
своево Михайла Никитича Тиханова да подьячево Олексея Бу-
чтоб меж наших государств торговым людем дорога
была по прежнему обычаю» (л. 313а — в; В., 256—
Здесь, как видим, помимо объяснения причин «смуты»' точ-
и
1 * ( ’»т ’'
л<фова, I
отворена
257)
6 См. ниже, примеч. 12.
но определены две задачи посольства Тиханова: оповещение о
новом царе и предложение о восстановлении торговых отноше
ний. И ни слова о заверениях в дружбе.
Вторая грамота к шаху (от 23 июля 1614 г.) была отправ
•лена из Москвы с гонцом И. Бреховым после того, как было
получено сообщение об освобождении Астрахани 12 мая сего
года от казаков Заруцкого. Именно это и определило и сроч-
ность отправки Брехова в Иран, и содержание грамоты, рас-
считанной на ликвидацию последствий сношений астраханских
мятежников с шахским двором через посланцев Ивана Хохло-
ва и Якова Гладкова, а самое главное — на предотвращение
возможных посягательств Аббаса I на Астрахань. Кроме того,
Москва не доверяла шаху и всерьез опасалась его воинствен
ных планов относительно Восточной Грузии в 1613—1614 гг
Эту грамоту Брехов должен был передать Тиханову, а тот вру-
чить ее шаху.
Третья грамота давала Тиханову дополнительные инструк-
ции. В ней указывалось «накрепко» добиваться от шаха отправ-
ки в Москву мятежников — Ивана Хохлова и Якова Гладкова
«с товарыщи». В случае если Аббас захочет защитить «воров»,
предписывалось заверять шаха в намерениях царя Михаила
простить их. Все это лишний раз доказывает обоснованное бес-
покойство московского правительства, опасавшегося осложне-
ний с Ираном из-за Астрахани. И далее: Тиханову следовало
«всяких вестей про турского и про крымсково царей и про
польсково и про неметцково королей... проведывать всякими ме-
рами». Москву также интересовало, какие именно посольства
прибыли в Иранское государство «и о чем оне ссылаютца... про
нас... и про наши государства (области)... про то б есте всяки-
ми мерами проведывали накрепко».
С чрезвычайной секретностью предлагалось Тиханову и Бу-
харову разведать о последствиях посылки Заруцким к шаху
Хохлова и Гладкова, в частности собирается ли шахский двор
оставить Заруцкого с Мариной у себя, или отправить их в дру-
гое государство: «Да и про Ивашка б есте Зарутцково и про
Маринку всякими ж мерами проведывали себе тайно, не бы-
вала ль от них к шаху ссылка, или какая грамота после того,
как от них наша отчина Асторохань очистилась, и не чаят ли
их самих [оставить] в Кизылбаши, или [отправить] в Бухары,
или в ыные государства, которые поддались блпско КпзылбаШ-
Да что про то про все проведаете, и вы б то все писали себе
тайно». В заключение еще раз указывалось: «...говорить... на
крепко с великою докукою (настойчивостью), чтоб шах... от-
пустил вас и с вами своего посла или посланника, и тех, ко-
торые к нему присланы от вора от Ивашка ис Астороханп, 01'
пустил с вами ж неиздержав...» (л. 104; В., 324).
О целях и задачах посольства Тиханова сказано и в указе
Посольского приказа от 3 января 1614 г., отправленном ВасП
лию Коробьину в Нижний Новгород (о нем упоминалось в гл-
44
{3 нем говорилось, что Тиханов должен был «про неправды
польсково Жнгимонта короля объявптп» в духе первой, вери-
тельной грамоты. Далее, что особенно важно, необходимо было
отвести возможные притязания шаха Аббаса на Астрахань.
Тиханов направлялся в Иран, чтобы изложить шаху точку зре-
ния московского правительства и защитить интересы Русского
государства, в котором «ныне в Асторохани вор Иваш. Зарутц-
кой с Маринкою заводят воровство и из Асторохани в Кизыл-
баши пишут многие воровские смутные слова, хотя по прежне-
му в нашем государстве смуту учинить и кровь крестьянскую
^христианскую) пролити». Поэтому «шахово б величество с
нами, великим государем, был [бы] в братцкой любви и ссыл-
ке и воровской бы Ивашки Зарутцково и Маринкине ссылке ни
в чем не верил» (л. 16—18, 23; В., 156—158).
Следовательно, помимо оповещения шаха о воцарении Ми-
хаила и предложения о возобновлении торговли в задачи по-
сольства входило восстановление «ссылок», т. е. дипломатиче-
ского контакта. При этом необходимо было склонить шаха на
свою сторону, информировав его о том, что Сигизмунд III дей-
ствует враждебно по отношению к Московскому государству.
Не менее важно было сообщить шаху и о намерениях мятеж-
ника Заруцкого, который собирался захватить московский трон
для сына Марины Мнишек от Лжедмитрия II. Эти задачи Ти-
ханов должен был выполнить в самом срочном порядке.
После выезда посольства из резиденции хивинского хана
28 июня 1614 г. ему понадобилось 18 дней, чтобы пересечь Ка-
ракумы п достигнуть (16 июля) первого персидского города
Дурун. Здесь, как уже говорилось, ничего нельзя было полу-
чить без подарка. Правителю Дуруна «Урлу Салтану [дано] три
пары соболей, чтобы отпустил вскоре...» То же — ив следую-
щем городе: «Нпсапскому боярину (наместнику) Алей хану
[подарено] пять пар соболей, чтоб не задержав отпустил и под-
воды дал» (л. 432—433; В., 302).
Урлу Султан, оповещенный заранее Амиром Али-беком, вы-
слал навстречу посольствам своих людей. По словам Тиханова,
«встреча была версты за две, человек со сто людей». В Дуруне
«Урлу Салтан... на стан приезжал сам со столом (с угощеньем)
и держал нас пять ден. И отпустил июля в 20 числе. Подвод не
Дал, а сказал, что подвод взять негде: место де украйное. По-
шли на своих, на усталых лошедех, а люди шли пеши» (л. 384;
В., 281).
Такой была первая, не самая худшая встреча посольства с
иранскими властями. А вот как закончилась история знаком-
ства с властями г. Нисы.
Подъезжая к этому город)' 22 июля, посольства были встре-
чены за две версты людьми правителя города Алей-хана, ко-
торых насчитывалось дворян и служилых людей человек с пол-
тораста». В тот же день «хан присылал к Михайлу [Тиханову]
Л к Олексею [Бухарову] на стан звать хлеб есть. И [они]...
45
сказали, что им, не быв у шахова величества, быти у тебя не-
пригоже. И Алей хан сам приезжал на стан [посольств]... с
столом двожды». 25 июля из Нпсы посольство было отпущено,
п Алей-хан «дал 21 подводу и послал провожать ясаула», ко
торый «шел один день и в ночи и с подводами збежал». Итак,
хороший прием посольства был испорчен то ли по приказу Алей-
хана, то ли из-за самовольства ясаула.
После такого поступка Амир Али-бек добровольно принял
на себя заботы о путевых нуждах посольства Тиханова и, разу-
меется, своего тоже: «И после того... Амир Али бек кормы и
подводы збирал и присылал к Михайлу и к Олексею, где что
добудет. А где не дадут кормов... [посланники] и толмачи по-
купали корм на свои деньги» (л. 384—385; В., 281).
Аналогичная картина с бегством и угоном подвод наблю-
далась и в следующем иранском городе — Боворте. Здешний
правитель Чимшит Султан встретил посольство, пожалуй, даже
лучше других: «...верст за десять... [прибыли] шаховы дворяне
и всякие служи [лы]е люди — человек з двесте. И Чимшит Сал-
тан сам приезжал... на стан [посольств] с столом двожды. Да и
держал нас 8 ден».
Такая задержка не устраивала Тиханова. Он трижды посы
лал толмачей поторопить правителя, обещавшего дать подводы
до Мешхеда, на что тот отвечал, что «послал... в уезд подвод
збирать того ж дня, как де пришли, и по ся места (до сих пор)
[их нет, но] как... подводы приведут, и яз... тот час отпущу»
(л. 385; В., 281). Лишь после того как Тиханов преподнес «Ем-
шит (Чимшит) Салтану три пары соболей, чтоб подводы дал
п отпустил вскоре», посольство 10 августа 1614 г. смогло по-
кинуть Боворт, получив 20 подвод и «ясаула» в сопровож-
дающие.
Однако и этот ясаул оказался таким же вероломным, как
и его нисайский предшественник, который «с подводами збе-
жал», бросив посольства на произвол судьбы. «И до Мешети
(Мешхеда) по деревням подводы посол Амир Али бек збирал
немного: где подвод пять или шесть добудет, то и даст» (л. 433;
В., 303).
Наконец 18 августа 1614 г. посольства Тиханова и Амира
Али-бека достигли крупного торгово-промышленного, культур-
ного и религиозного центра Иранского государства — Мешхеда
(л. 386; В., 281). Позади остались 147 дней (с 25 марта — дня
выезда из Самары) труднейшего и опаснейшего пути, проделан-
ного русским и иранским посольствами, выполнявшими важные
государственные миссии.
Поразительно одно обстоятельство: обо всех пережитых
трудностях, лишениях и опасностях в статейном списке Тиха
нова нет ни слова. Только на трех происшествиях он счел не
обходимым остановиться. В спокойном тоне и сухом, канцеляр-
ском стиле русский посланник фиксировал только факты. Так,
весьма кратко сказано о попытке Араба Мохаммед-хаиа пере
46
бить русских по выезде из Хивы, чтобы свести счеты с опаль-
ным ханом, отправленным к шаху Аббасу вместе с посольством
-Тиханова. Так же скупо описаны вероломные действия «ясау-
лов» иранских городов Нисы и Боворта, посланных с подвода-
ми Для сопровождения посольства и сбежавших тайком на
первой же остановке на ночлег со своими лошадьми и верблю-
дами. И многие «люди шли пеши» в июльско-августовскую жару
по дорогам пустыни или по горным тропам!
Тиханов послал толмача Семена Герасимова к правителю
Дешхеда Араб-мурзе, «чтоб... отпустил к шаху вскоре не из-
держав, корм и подводы и провожатых велел датп и чтоб на-
перед нас к шаху послал от себя гонца, чтоб... известить, где
[щах] велит нам быть у себя на посольстве». Мешхедский пра-
витель от посылки гонца к шаху уклонился, говоря: «...у нас...
того не ведетца, гонца де мне не посылывать, а подводы... и кор-
мы вам дам, а провожатых — нет, потому с вами... идет госуда-
ря нашево посол Амир Али бек, то... [он] вам и пристав: и про-
вожатые и кормы... и подводы по деревням учнет он же зби-
рать» (л. 386; В., 281—282).
Так легко и просто для себя разрешил мешхедский намест-
ник все претензии Тиханова. Амир Али-бек взял на себя функ-
ции «пристава» и 22 августа «послал от себя к шаху в гонцех
человека своево Олеханка з грамотою».
26 августа 1614 г. снабженные 21 подводой «Михайло и
Олексей из Мешети пошли в Казбин». До предполагаемой рези-
денции шаха русскому посольству предстояло проделать еще
70 дней пути. Этот более чем 1000-километровый путь не нашел
отражения в отчете Тиханова, не считая нескольких кратких
записей. Так, о пути до Казвина, отнявшем 40 дней, записано:
«Шли дорогою тихо, мешкали: по городом и деревням стояли
Дни по 2 и по 3...» Кормом и подводами, как уже говорилось,
обеспечивал Амир Али-бек, который «где сколько кормов и под-
[вод] добудет, то и даст», а где «не добудет, и люди шли пеши.
А корм покупали на свои деньги. И сами шли на своих уста-
лых лошедех до Козбина» (л. 386—387; В., 282—283).
4 октября приехали в Казвпн, бывший до 1598 г. столицей
оефевпдского государства. О встрече посольства в этом городе
в статейном списке почти ничего не сообщается, кроме: «И корм
Давали в Козбине недели с три не по многу, а... [потом] все
докупали на свои деньги». Тиханов обратился «к боярину к
Солман хану», чтобы он «послал гонца в Грузи[ю]» (здесь на-
ходился Аббас с войском), который известил бы шаха о при-
бытии русского посланника и узнал бы, «где... [шах] велит к
Себе быть на посольство». Сулейман-хан сослался на то, что
Из Мешхеда уже отправлен такой гонец, ответа с ним и нуж-
110 Ждать.
Прошло более месяца. «А стояли в Козбине потому,— объ-
яснял Тиханов,— что шах [находился] в войне в Грузях, и жда-
JIIi того, как он пойдет в свои городы и к нам указ пришлет,
47
где велит быть нам к себе». 10 ноября 1614 г. Сулейман-хан из-
вестил посольство через своего человека Таира, что шах «из
Грузинской земли идет в свою землю, а вам велел пттп к себе
на встречю в город Кендче [Гандже], [так как шах] пойдет
в Гиляне подле моря. И подводы [шах] прислал к вам, а при-
став де у вас [есть], и наказ ему дан, Амир Али беку, корм
и подводы збирать по деревням» (л. 387; В., 282—283).
Выехали из Казвина на следующий день (11 ноября) и
29 ноября были в Ардебиле. Здесь «стояли пять ден за подво-
дами, корм покупали ж на своп деньги. И декабря в четвертый
день из Ардевели пошли х Кюру реке (к р. Куре). На перевоз
пришли в деревню в Чеват [Джеват] декабря в 9 де[нь]». Шах
по слухам находился где-то «блиско перевозу». Помог Амир
Алп-бек. По просьбе Тиханова он направил на розыски место-
пребывания шаха «человека своево Аленка», который вернулся
14 декабря и сообщил, «что шах идет в Гпляни, а вам... ве-
лел ити в село в Кизыл Агачь по гилянской дороге. Тут... вам
и посольство править, и отпуск будет в Кизыл Агача». Поведал
он и следующее: «...приехал в Грузи к шаху гонец государя ва-
шево, Иваном [Бреховым] зовут, и яз... с ним тово ж дни ви-
делся и про вас сказал, что вы до... Мешети дошли здорово,
а идете к шаху... И после того гонец Иван у шаха был, и ныне
по шахову указу тот... Иван и астараханскпе послы7 пошли в
Кизыл Агачь и быти... вам с ними вместе у шаха на посоль-
стве» (л. 388—389; В., 283).
Тиханов не мог не догадаться, что за «астараханскпе послы»
прибыли к шаху. Перспектива совместного приема у шаха пред-
ставителей русского посольства и посланцев мятежного атама-
на его беспокоила. Однако ему нужно как можно скорее встре-
титься с гонцом из Москвы. Он, вероятно, везет новые инструк-
ции. И Тиханов спешит в Кизыл-Агач. Выехав 14 декабря, он
прибывает 18-го (по данным И. Брехова, 23 декабря) 8 «в Ки-
зыл Агачь к шамахейскому (шемахинскому правителю) Исупу
(Юсуфу) хану. И того ж дни в Кизыл Агачь пришел шах, а го-
нец Иван Брехов и астараханскпе послы Иван Хохлов и това
рыщи пришли... наперед» русского посольства (л. 389—390; В.,
283).
Тиханов узнал от Брехова, что он послан гонцом в Иран,
чтобы проведать о русском посольстве и доставить две грамо-
ты: одну — шаху (ее следовало передать через Тиханова, а в
7 Речь идет об уже упоминавшихся Иване Хохлове и Якове Гладкове —
посланцах Заруцкого и Мнишек. С ними прибыли подьячий Богдан Накраче-
ев, толмач Федор Иванов и четверо астраханских стрельцов: Иван Филип-
пов, Микула Данилов, Григорий и Сергей Ивановы (ЦГАДА, 1615- 1616, д.4
л. 24; В., II, 366—367).
8 В отчетах Брехова и Тиханова не раз встречаются расхождения в да-
тах. Более достоверными следует признать даты Тиханова, как более опыт-
ного и ответственного лица. К тому же для него эти события были весьма
важными в его дипломатической миссии, тогда как Брехов пишет о них
вскользь.
48
случае отъезда русского посольства на родину — самому вру-
чить ее шаху), другую — Тиханову. Грамоту, предназначенную
для шаха, Брехов вручил ему 26 октября 1614 г., после энергич-
ных требовании Аббаса.
Гонец рассказал посланнику, что он прибыл «к стану» шаха,
находившемуся «за два дни [езды] от Тифлиса города... в шат-
рах, и посольство правил, и государеву грамоту [шаху] отдал»,
и только после этого услышал, что к шаху прибыл гонец от
Амира Али-бека с известием о посольстве Тиханова. Далее
Брехов сообщил: «...посланы... к вам со мною государева...
грамота [к шаху] да список (копия) з государевой грамоты,,
которую... яз, Иван, отдал шаху» (л. 389—390; В., 283).
| Тиханов и Бухаров упрекнули его: «Почему ты наперед нас
у шаха был, а послан ты з государевыми грамотами к нам, и у
шаха на посольстве велено тебе бытп с нами вместе». Внятного
ответа Брехов дать не мог, так как, видимо, не хотел созна-
ваться в том, что уступил требованиям шаха, поэтому он ска-
зал: «...по государеву де указу был... у шаха на посольстве в
Грузинской земле, а как услышал про вас, яз де вас дождался
и государеву грамоту (?) вам отдал» (л. 391; В., 284).
На следующий день после прибытия в Кизыл-Агач русского
посланника, 19 декабря (по данным Брехова, 24 декабря), со-
стоялась приемная аудиенция Тиханова и Бухарова у шаха
Аббаса.
Накануне к ним от шаха пришел Булат-бек, «которой по-
слан к Москве... в посланниках» (о нем см. ниже). Он сказал,
что шах «велел де вам бытп к себе на посольстве в шатры тот
час, и гонцу... государя вашево Ивану Брехову, и астарахан-
скпм послом Ивану Хохлову с товарыщп». Посланники заяви-
ли Булат-беку, «чтоб он ехал [и] сказал шаховым ближнем
людем: как нам быти у шаха, чтобы в то время у шаха иных
государей послов и посланников не было никого, а [если] толь-
ко будут, и нам на посольство итти и посольства правити не-
пригоже... чтобы нам... было [заранее] ведомо, [когда следует
предстать перед шахом], и чтоб нам прислали лошеди, на чом
ехатп» (л. 391; В., 284).
Казалось бы, шахский двор эти предварительные требова-
ния посланников принял. Во всяком случае, Юсуф-хан и Булат-
бек как представители шаха сказали Тиханову, что, «опричь
вас, иных государей послов и посланников не будет у государя
нашево... А быти де вам у государя нашево, у шах [Аб]Баса,
у руки по прежнему и посольство правити. И лошеди привел,,
на чом ехать к шаху».
Однако не успели Тиханов и Бухаров доехать до шахова
Шатра, как с иранской стороны начались обычные мелкие ущем-
ления достоинства русских дипломатов, хотя только что Тиха-
нова заверили в том, что все будет «по прежнему», как того
Добились русские представители на прежних приемах у шаха.
Началось с того, что посланников заставили слезть с лошадей,
49?
4 Зак. 1013
когда до шахского шатра было еще далеко. Тиханов и Бухаров,
согласно строго установленным правилам московского дипло-
матического церемониала, считали, что им так «далече с ло-
шедей сседати непригоже». В ответ на эти действия они полу-
чили приказ Булат-бека («не упрямитеся, сседайте с лошедей»)
и подчинились. Затем, несмотря на протесты («на поле [нам]
стояти непригоже... над нами безчество чинят»), их заставили
ждать «у шаховых шатров на площади... с обеда до вечера»
(л. 392; В., 285).
Все это, безусловно, делалось с ведома шаха: ведь Юсуф-
хан докладывал ему о недовольстве посланников. Но шах, оче-
видно, довольный результатами своего похода в Грузию, где
боролся против русского влияния, демонстрировал не только
свое величие, но и свое отношение к Русскому государству.
Далее. Тиханов отмечал в статейном списке: «...от шаха из
шатров вышел к... [нам] [на]встречю Исуп хан и сказал, что
шах Бас велел де вам иттп к себе на посольство, и гонцу Ива-
ну Брехову, и астараханским Ивану Хохлову с товарыщп»
(л. 392; В., 285).
Таким образом, основное требование русского посланника
было отклонено. Даже пассивное присутствие астраханских
представителей бросало тень на Тиханова и Бухарова, которые
допустили крупную ошибку, все-таки согласившись быть на
приеме у шаха вместе с посланцами Заруцкого. Ошибка Тиха-
нова и Бухарова тем более удивительна, что они достоверно
знали от Брехова, что Астрахань уже очищена от мятежных
казаков Заруцкого и, следовательно, Хохлов и Гладков никого
представлять не могли.
Что касается шаха Аббаса, то он и здесь нарушил свое обе-
щание, допустив на прием посланцев враждебных сил Москов-
ского государства и поставив гонцов астраханских авантюрис-
тов на один уровень с официальными представителями Рос-
сии 9.
В остальном приемная аудиенция Тиханова у шаха прошла
в согласованном с посольскими правилами порядке. И даже,
более того, шах собственноручно принял от русского посланни-
ка царскую грамоту, что делал далеко не всегда; правда,
«о царском здоровье не спросил», что было, согласно москов-
скому дипломатическому ритуалу, умалением чести русского
царя. Но в общем прием прошел хорошо, начиная с того, что
посланники, передав поклон от царя шаху, «у шаха у руки были»,
и кончая тем, что Аббас терпеливо выслушал пространную
речь Тиханова 10. В основном в ней повторялось все то, что
9 Возможно, шах это сделал в отместку за прием царем Федором Ива-
новичем (1584—1598 гг.) 10 мая 1590 г. и 4 мая 1592 г. соответственно Хад-
жи Хасана и Тюркемиля — посланцев мятежного гилянского Ахмед-хана, не
признававшего верховную власть шаха (ИП, 128, 152).
10 Достаточно сказать, что эта речь заняла семь рукописных архивных
листов и четыре страницы «Памятников...» Веселовского (л. 394—401; В-,
286—289).
50
говорилось в грамоте царя к шаху, но имелись большие допол-
нения (л. 319—319 об.; В., 256—258).
Верительная грамота от 21 ноября 1613 г. начиналась обыч-
ным возвеличиванием царя. После небольшого славословия
в честь шаха: «Персидцкия и Ширванскпя земли начальнику,
шах Аббасову величеству, ведомо буди...» — подробно излага-
лось возникновение и развитие «смуты» в Московском государ-
стве. Виновниками ее выставлялись Гришка Отрепьев и поль-
ский король Сигизмунд III. Заканчивалась грамота призывом
возобновить свободную торговлю между двумя государствами.
Для разъяснения последнего в грамоте был сделан — не без
некоторых искажений — экскурс в историю русско-иранских от-
ношений: «...дед наш... царь... Иван Васильевич [Грозный] по-
сылал к отцу твоему, к шаху Худабендей (Мохаммед Ходабен-
де: 1578—1587),— для своих потребных товаров купити — лю-
дей своих торговых Дмитрия Ивашева да Федора Першина...
На море идучи [первого] не стало, а [второго]... в Казбине не
стало». Товары же их «шах Худабендей... велел взятп казна-
чею Калифе». За этими товарами «царь посылывал своих тор-
говых людей .Олексея Хозникова с товарыщп, чтоб отец твои
тое казну к нему прислал... [но он] того не присылывал...» И в
самом конце царь обращался к шаху: «...и ты б, Аббас шах, тое
казну сыскав, к нам прислал, чтоб тем меж нас дружба не
урвалась и торговым людем для того дорога на обе стороны
не затерялась. Писана в государствия нашево дворе, в цар-
ствующем граде Москве» (л. 3196 — 3196 об.; В., 257—258) п.
Интерес представляет также вторая царская грамота, по-
сланная к шаху 23 июля 1614 г. через гонца Ивана Брехова.
С момента отсылки первой грамоты до второй прошло восемь
месяцев, но по времени они были вручены шаху в обратном по-
рядке: Брехов отдал шаху грамоту 26 октября, а Тиханов—•
19 декабря (по данным Брехова, 24-го). Грамота Брехова по
объему была почти вдвое больше грамоты Тиханова; в ней
содержались новые инструкции.
В соответствии с указаниями грамоты от 23 июля 1614 г.
Тиханов изменил речь к шаху, составленную ему в Посольском
приказе прежде. Он включил в нее сведения об освобождении
Астрахани и более настойчивые требования к шаху о выдаче
астраханских посланцев Заруцкого. Русский посланник начал
от имени царя речь с неловкого вопроса: «...ведомо вам... Аббас
Шахову величеству, в какой братственной и крепкой [дружбе]
и в любви [вы] были з дядею нашим (с царем Федором Ива-
11 Следует обратить внимание на то, что слово «дружба» применено в
Условной форме и с некоторой угрозой. Заслуживает быть отмеченной и
ошибка составителей грамоты: Иван IV (1533—1584 гг.) не мог послать че-
рез Алексея Хозникова (см.: ИП, 44) в 1569 г. грамоту к шаху Ходабенде,
так как в это время шахом был Тахмасп I (1524 -1576 гг.). См.: Ramazan!
PUhollah К. The Foreign Policy of Iran: A Developing Nation in World Affairs.
1500—1941. Virginia, 1966, c. 17.
4*
51
новичем)... а после с царем... Борисом? А после царя Бориса...
ссылки помешались неправдою к Московскому государству Жи-
1имонта, короля польского... и панов рад» (л. 394—395; В., 286)
Далее, ссылаясь на предыдущую грамоту, т. е. от 21 нояб-
ря 1613 г., Тиханов говорил о восшествии на престол царя Ми-
хаила Романова. Особенно подробно он остановился на род-
ственных связях нового царя с сыном Ивана Грозного Федо-
ром Ивановичем: «...матери ...царицы ...Анастасеи Романовны
Юрьева родново племенника, великово боярина Федора Ники-
тича Романова — Юрьева сын ...» *2.
Рассказал Тиханов и о приеме новым царем Амира Али-бека
и гонца Мюгип-бека, и о том, что первый из них привез осво-
божденных в Шемахе шахом русских людей и что он был по-
слан шахом «напомянути, что нам с вами... быти в братствен-
ной крепкой дружбе и любви... [как и прежде]». А посольство
шаха царем было принято дружелюбно, и с Амиром Алн-Беком
государь отправил наше посольство с предложением о друж-
бе и с просьбой: пусть шах не задерживает русское посольство,
а с ним вместе пришлет «к нам... своево большово посла, ближ-
нево человека, наказав с ним о всем подлинно, как вам
с нами... вперед быти в братственной любви и в дружбе на
веки неподвижно. А нашево царьского величества мысль на то
крепко утвердилась: хотим с вамп... в братственной крепкой
дружбе и в любви быти мимо всех великих государей».
Далее Тиханов назвал находившихся на территории Москов-
ского государства шахских дипломатов: «...гонец Миги бек (Мю-
гип-бек) да посланник Мерши Кулы бек (Мехди Кули-бек)
[направлявшиеся] к Матьяшу [Габсбургу], цесарю римскому,
цесарев человек Юсуф, да от цесаря ж идет к вам [в Иран].
Адам Дорн да... [ваш] купчина Хозя Незамедин». По причине
же беспорядков в России, продолжал Тиханов, они «в наших
государствах зажились долгое время», а вследствие захвата
Астрахани Заруцким не могли быть отправлены с Амиром Али-
беком. В настоящее же время «бояре наши и воеводы Асторо-
хань взяли и воров... с ызменником нашим, с Ивашком Заруц-
ким, многих побили и живых поймали. И тово вора Ивашка
Заруцкого и Маринку с сыном взяли и привели... к Москве
И ныне... Астараханское государство под... царскою высокою ру-
кою по прежнему... И... великий государь ваших... всех людей и
цесаревых послов к вам... отпустити велит вскоре и своих боль-
ших послов к вам... пошлет, наказав с ними подлинно о всем,
как нам... с вами ...быти в крепкой дружбе и любви и в ссылке
12 Эту головоломную фразу следует расшифровывать так: царь Михаил
Федорович Романов (1613—1645 гг.) как сын Федора Никитича Романова
(1557—1633 гг.) приходился внуком Никите Романовичу (ум. 1586), брату
Анастасии Романовны — жены (с 1547 г.) Ивана IV. Так как их сын, царь
Федор, был двоюродным братом Федора Никитича отца Михаила, то пос
ледний считается по женской линии двоюродным племянником царя Федора
Ивановича (Базилевич К.. В История СССР от середины XV до конна
XVII в. М., 1945, с. 122).
52
яа веки неподвижно. А которых людей тот вор Ивашка За-
руцкпй и Маринка к вам... из Астараханп присылали, Ивана
Хохлова с товарищи, и вы б... тех людей... прислал [и] к нам...
с [русским посольством]... и с своими людьми вместе» (л. 397—
401; В., 287—289; ИП, 423—426, 429—433).
В отличие от первой грамоты во второй, посланной с Брехо-
вым, ничего не говорилось о «смуте» в Московском государ-
стве, но зато подробно описывался прием царем Амира Али-
бека. Особенно подчеркивалось его заявление о желании шаха
восстановить дружбу с царем, в ответ на что царский двор от-
правил ответное посольство Тиханова кружным путем через
Хиву на Хорасан.
Весьма пространно излагался п астраханский мятеж — ре-
зультат «злого умысла польсково Жпгпмонта короля». Сообщая
шаху об отправке в Москву пленников — Заруцкого, Марины
и ее сына, царь просил, чтобы «воровскому ложному письму
[их] ни в чем [шах] не верил», а посланцев мятежного атама-
на отпустил бы с Тихановым в Москву (ЦГАДА, 1614, д. 1,
л. 3—18; В., II, 364).
Сопоставив эти три документа (две царские грамоты и речь
Тиханова), можно ясно представить, какую информацию полу-
чил шах от Брехова и Тиханова и какие задачи стояли перед
русским посольством в декабре 1614 г. Главным было не толь-
ко восстановить дипломатические и торговые связи, но и нейтра-
лизовать возможные притязания шахского двора на Астрахань.
Для этого необходимо было устранить вредное влияние Заруц-
кого на шаха и добиться выдачи посланцев Одновременно ожи-
далось, что Аббас I отправит ответное посольство для офици-
ального поздравления с восшествием на трон Михаила Федо-
ровича Романова и для закрепления русско-иранской дружбы.
В это время обстановка в Иране была не самая благопри-
ятная. Шах только что закончил военную экспедицию в Вос-
точную Грузию. Из статейного списка Тиханова: «Грузинскую
землю шах разорил до основания, всех лутчих людей вывел в
свою землю, а в Грузинской земле в городах посадил своих вое-
вод. И церкви все разорил, и кресты збил из наряду (из ору-
дий)» (л. 425; В., 299—300).
Это был второй этап вооруженной борьбы шаха в Восточ-
ной Грузии, неудачно начатой в 1605 г. В 1606—1607 гг. ослаб-
ленная Россия ничем не смогла помочь Грузии «даже диплома-
тическим путем». Учитывавший сложившуюся ситуацию Аб-
бас I после победы над Турцией в 1612 г. вернулся к идее ис-
ламизации феодальной верхушки Кахети и Картли. В январе
1614 г. он вторгся в Кахети, причинив ей огромный ущерб:
в Иран были вывезены десятки тысяч пленников 13.
Вместе с тем нельзя не подчеркнуть, что Тиханов, осведом-
13 Накашидзе Н. Т. Грузине- русские политические отношения в первой
половине XVII века. Тб., 1968, с. 49, 53—54; ИП, 401—421.
53
ленный об агрессивных действиях Ирана в начале 1614 г., на
приеме у Аббаса I в декабре того же года не упомянул о кро-
вавом побоище, учиненном шахскими войсками в Восточной
Грузии, находившейся под протекцией русского царя с 1587 г.,
которую шахский двор до 1605 г. молчаливо признавал (ИП, 70,
433). Бесспорно, Тиханов действовал в соответствии с предпи-
саниями Посольского приказа. Об этом говорит и тот факт, что
по возвращении в Москву он не был привлечен к ответственно-
сти за нерадение в отношении «грузинского вопроса». Однако ни
в наказе, ни в двух грамотах царя к шаху, ни в проекте речи
Тиханова — нигде не было указаний поднимать вопрос о Гру-
зни. Русское государство устранялось от этой проблемы, чтобы
не осложнять отношений с Ираном, по крайней мере в первые
два-три года (1613—1615) после восстановления с ним дипло-
матических отношений.
Какие же подарки преподнес Тиханов шаху от имени царя?
Записи его в статейном списке об этом весьма неполны. Уда-
лось только выяснить, что в Москве на раздачу «поминков»
ему выдали товаров примерно на 180 руб. По сравнению с за-
тратами предыдущих посольств эта сумма была весьма скром-
ной. «И всего... денег в росходе для государевых дел в Юрген-
чи и в Кизылбашех и в Кумыкех (Дагестане) на 178 рублев
на 3 алтына» (л. 437; В., 304).
«Послано государевых... Михайла Федоровича... в дарех с
Михаилом Тихановым да с Олексеем Бухаровым пять сороков
соболей к шаху, и к юргенскому царю Арапу, и к бухарскому,
и на роздачю, где што доведетца дати» (л. 431; В., 302).
Тиханов преподнес шаху на приеме у него «два сорока со-
болей» (л. 401; В., 289). В другом месте сказано, что «шах Ба-
сову величеству з государевыми соболи отнесено 40 соболей,
цена 30 рублев» (л. 436; В., 304). Они могли быть позаимство-
ваны из товаров посланника. Из «государевых соболей», по ка-
честву весьма невысоких (стоимость одного сорока составляла
20—30 руб.), Тиханов подарил хану Хивы 40 шкурок, хивин-
ским властям — 24 пары соболей, иранским властям —37 пар,
кумыкским — 4 пары и провожатым до Хивы — 2 пары (л. 431;
В., 302).
В числе подарков значились и другие товары, тоже не самых
высоких сортов, например дешевые сукна (по 3 руб. за кусок),
телячьи кожи, ножи и даже деревянные блюда (по 45 коп. за
штуку): «В Боводи Арапову приказному человеку дано помимо
мехов, ножа, рыбьево зуба черново десять блюд деревянных,
цена 15 алтын» (л. 434; В., 303).
Но среди них не было кречетов, столь ценимых шахом Аб-
басом. Все это свидетельствует, как уже упоминалось, о бед-
ности страны и царской казны в тот период.
После вручения подарков на приемной аудиенции шах весь-
ма примечательно ответил Тиханову и Бухарову. «Шах Бас,
[вы] слушав речи, говорил: сядем! Яз про то про все ведаю,
54
что вы говорили: и про московское разоренье, и про литовско-
в0 короля неправду... И хочю с ним (с царем) в братцкой люб-
ви п в дружбе п в ссылке бытп, как наперед сево яз был...
с прежними московскими государи... на веки неподвижно,
pf свыше прежнево с вашим государем... до кончины живота
своево не отступен буду от братцкой любви и дружбе...»
Шах предложил новому царю своего рода оборонительно-
наступательный союз: «Да и то своему государю... скажите:
имянно по братцкой любви хто мне друг, тот бы и ему был друг,
а хто мне недруг, тот бы ему был недруг, а которые государю
вашему, а моему брату други, те и мне други, а которые ему
недруги, те и мне недруги» (л. 402—403; В., 289).
Однако Аббас I не остановился на этом и предложил, зная
про «великое разоренье» Русского государства, которое нужда-
ется буквально во всем, военную и материальную помощь,
о чем он, как показали дальнейшие события, впоследствии, по-
видимому, пожалел. Тогда же он пообещал: «А будет где брату
моему на своих недругов надобе ратные люди или казна, и я
тот час дам, што надобе: всем своим животом стану делитца».
И совсем расщедрившийся на слова шах добавил к этому пред-
ложение о взаимной помощи: «А что будет мне надобе, ратные
люди или казна, и брат бы мой меня тако же ссужал: что брата
моево — то б было мое, а что мое — то б было брата моево не
роздельио на века. Так хочю быти в братцкой любви и в друж-
бе» (л. 402—403; В., 289—290).
Как следует рассматривать такие широкие обещания шаха
Аббаса? Может быть, как стремление покрасоваться своим бла-
городством при встрече посольства в пышной обстановке? Или
это был холодный расчет хитрого предусмотрительного полити-
ка, преследовавшего намеченную цель? Очевидно, имело место
и то и другое.
Шах был «осторожным, крайне недоверчивым... и хитрым
восточным деспотом... умным, волевым, самоуверенным... даль-
новидным и целеустремленным политиком и дипломатом, опа-
савшимся своего могущественного соседа на севере» (ИП,
439).
Такая характеристика, сделанная на основе изучения дея-
тельности Аббаса I в его взаимоотношениях с Россией в 1587—
1612 гг., подтверждает наши предположения. К тому же из-
вестно, что и в последующие годы, когда шаху нужно было
обеспечить безопасность своих северных границ, он прибегал
к тем же методам.
Продолжая заверять царя в дружбе и готовности оказать
Русскому государству помощь, шах говорил: «...о том о всем
Накажу с посланником своим к брату своему и в грамоте на-
пишу». Этими обещаниями написать в Москву, кстати говоря
Невыполненными, Аббас I закончил ответ на речь Тиханова,
пообещав вскоре отпустить русское посольство на родину и
отправить вместе с ним иранского посланника (л. 403; В., 290).
55
На приеме шах «велел [Тиханову] сестп п велел перед собя
питье нести... [он сказал]: о здравье пью чашу на том, чтоб,
мне с ним (с царем) бытп в братцкой дружбе п в любви до
живота своего (до конца жизни моей). И, пив чашу, посла жа-
ловал: пс своих рук Михайлу подал».
Затем, «как заздравная чаша отошла», шах задал Тиханову
вопрос о взаимоотношениях Москвы со Швецией н Польшей.
Наиболее подробно посланник рассказал о военных действиях
русской рати против польско-литовских войск, о том, как от-
били у поляков многие города, такие, как «Дорогобуж, Вязь-
му, Белую, Путивль, Чернигов п иные», и при этом «польских
и литовских многих людей побили п живых поймали. И Литов-
скую землю во многих местах воевали, п город Велиж сожгли...
а живых взяли полковников п ротмистров и капитанов, опричь
тех, что взяты на Москве, больше десетн тысечь» (л. 403—408;
В., 290—292).
Далее «посланникам» предложили «бытп у стола. Да туто
ж были у стола грузинской царевич Лаворсаф (Луарсаб)... да
кумык усмпнскпе князи п мурзы... [прибывшие] с кумыцким
князем (тарковскпм шамхалом) з Гпреем». В укор кумыкам14
шах сказал: «...то не дивно, что турские цари искони вечно на
правде не стоят (не держат слово), шертуют (клянутся) по
своей вере п все лжут. А вы де, кумыцкпе люди, также в прав-
де не стоите, и на вас... дива нет, потому что вы мужи лесные,,
заблудили, маловерны».
После такого откровенного обличения кумыков во всех тяж-
ких грехах шах Аббас произнес панегирик верным своему сло-
ву московским царям, что выглядело как намек, достаточно
ироничный, на верность царского слова грузинам после догово-
ра 1587 г. Шах сказал: «...в правде крепкой стоят Московсково
государства великие государи: на чом уговорятца, на том стоят
неподвижно на веки... слово их со мною в братственной любви
ложно не бывало...» (л. 408; В., 292).
Отозвавшись лестным образом о политике Русского государ-
ства, Аббас I, естественно, умолчал о том, что сам-то он вос-
пользовался ослаблением своего северного соседа и в 1605 г.
приступил к ликвидации русского влияния в Кахетп, не по-
считавшись с тем, что кахетинские князья в 1587 г., как уже
говорилось, заключили с Москвой договор о защите.
Затем шах вернулся к вопросу о кумыках, угрожая им:
«...только... вы вперед учнете мне лгать, п яз... от себя пошлю
на вас Исуп хана своево со многою ратью, а к московскому
14 Кумыки — тюркская народность Дагестана, мусульмане. Хотя Даге
стан с начала XVII в. находился под покровительством России (Тарковское
шамхальство), очевидно, шах, пользуясь временным ослаблением Московско-
го государства, счел возможным оспаривать верховную власть царя и гово-
рил с посланцами шамхала Гирея в угрожающем тоне. Вообще, одним из
противоречий между Россией и Ираном был вопрос о Дагестане и Грузии
/77, 436).
56
государю... отпишу, чтоб он от себя своих ратных люден при-
слал, и вас... всех велю побить, а жон п детей всех попмав,
й городы велю поставить в вашей земле 15, п со всем отдам бра-
ту своему, московскому государю» (л. 408—409; В., 292).
Эти угрозы, как п последующие высказывания Аббаса I,
•следует понимать не в прямом смысле, а как напоминание рус-
ской стороне о том, что именно он, шах, является сувереном
Дагестана, а не Россия.
Посулив еще раз, хотя п обиняком, отдать Москве Север-
ный Дагестан с его прямой дорогой на Грузию16, шах обратил-
ся к кумыкам: «...если будете жить правдою ко мне, п вы бу-
дете мне други. И к московскому государю... учну ппсатп, чтоб
вас пожаловал: приказал в украинных городех бояром своим и
воиводам велел вас беречп, а вы бы... жили смирно с москов-
скими людьми и задору никоторово не чинили». Кумыкские
князья отвечали: «...тебе, шаху Аббасу, Гирей князь с нами
шерть дали на том, что тебе... служптп и прямптп во всем,
а вперед лгать не станем...» (л. 409; В., 292).
Из этого следует, что в данный момент дагестанский
«князь» Гирей признал суверенитет Ирана над кумыками. В от-
ношении же Русского государства он придерживался политики
лавирования.
Одержав победу над Османской империей в 1612 г., шах, как
уже говорилось, снова вторгся в Кахети и Картли (1614 г.),
изгнал их правителей Теймураза и Луарсаба и присоединил
Восточную Грузию к Ирану, правда ненадолго17 18. После этого
•он приступил к осуществлению широких планов агрессин в на-
правлении Северного Кавказа и Кабарды. Его поход из Грузии
через Дарьяльское ущелье в Кабарду не имел успеха, так как
он якобы «не нашел дороги» |8. Теперь тем более шах считает
необходимым покончить с русскими притязаниями на Дагестан.
С учетом всего этого становятся понятными приведенные
выше высказывания шаха в присутствии русских посланников,
равно как и его пожелание царю. « ..скажите своему государю...
чтоб жаловал кумыцково князя Гпрея з братьею: мне... он (Ги-
рей) друг, и так бы... был он и брату моему Друг, а у Салта-
[на] Мамыта 19 бы государь ваш... аманатов имати не велел:
мне... он недруг».
:5 Здесь речь идет о восстановлении городков-крепостей на реках Сунжа
Копсу, игравших роль заслона против проникновения турецких и крымско-
татарских войск в северные провинции Ирана.
16 Месхиа Ш. А., Цинцадзе Я. 3. Из истории русско-грузинских взаимо-
отношений X—XVIII вв. Тб., 1958, с. 50.
17 1 сентября 1615 г. в Кахети вспыхнуло восстание, и шахские войска бы-
ли изгнаны. Теймураз вернулся, по уже весной 1616 г. шах опять вторгся
ь Восточную I рузию и разорил ее (Накашидзе Н. Т. Грузино-русские по-
литические отношения..., с. 54).
18 Русско-дагестанские отношения XVII — первой четверти XVIII в. Ма-
хачкала, 1958, с. 10.
19 Правильно Султан Махмуд — владетель Эндери (Андреева дерев-
Ня) в Дагестане, противник тарковских шамхалов (там же, с. 10—11).
57
Тиханов и Бухаров могли на это только отвечать, что они
доложат обо всем государю. Нам же, говорили они, ведомо
только то, «что государь наш тебя... в братственной любви не
оставит, что промеж вас... (государей) годно, так и зделает
на» (л. 409—410; В., 292—293).
В свою очередь, посланники поставили перед шахом вопрос
об Иване Хохлове с товарищами, принятыми шахским двором
в качестве полноправных послов: «...присланы к тебе... из Асто-
рохани от государева изменника от Ивашка Зарутцково и от
Маринки сын боярской Иван Хохлов с товарищи, и ныне оне
у тебя... и тебе б, великому государю, тово Ивана Хохлова с
товарышп велетп отпустигп к нашему государю с нами вместе»
Аббас не возражал, заявив: «Ивана Хохлова с товарыщи с
вами и с своим посланником... к Михайлу Федоровичю отпу-
щу»,— но просил, чтобы царь их помиловал: «...брату моему,
Михайлу Федоровичю, скажите, чтобы [он их]... для меня и
нашие братственной любви пожаловал, вины их отдал (про-
стил) и велел бы им у себя быти по прежнему. Да о том... яз к
брату своему в грамоте своей написати велю...» И шах так объ-
яснил, почему он это делает: «...а се... ныне брату моему люди
надобе, потому что в Московском государстве многие люди по-
биты: война... была двенадцать (?) лет, и чаю... ныне у брата
моево ратных людей немного» (л. 410—411; В., 293).
На этот завуалированный разведывательный вопрос — в со-
ответствии с дополнительной инструкцией Посольского приказа
от 23 июля 1614 г., предписывавшей убеждать шахский двор в
силе и могуществе Московского государства,— Тиханов отве-
тил, что хотя людей побито действительно много, но ведь «иные
в то место (взамен) родятца, и государство людьми полнитца,
так и ныне... [у царя]... ратных людей много» (л. 412, В., 293).
Тиханову предписывалось во что бы то ни стало добиться
отправки астраханских посланцев в Москву, и он заверял шаха
даже в том, что царь Михаил непременно простит Хохлова с
товарищами: «... в Астарахани у вора [эти люди были] в неволе
и к тебе.,., присланы по неволе ж, а хотя б оне у вора у Иваш-
ки Заруцково и у Маринки были и своею волею и вину будет
оне которые перед... нашими государствы и довелися (хоть и
виноваты они)... [но] государь наш милостив и благонравен
и праведен, по своему царскому милосердному благонравию и
милостивому обычаю во всем вины их отдаст и для тебя, брата
своево... не токмо казнити [их не] велит, и опалы своей цар-
ские на них положит не велит. И вперед вины их ни в чем
вспомянованны не будет» (л. 411; В., 293).
Тиханов в одном оказался прав: Ивана Хохлова (и то, ве-
роятно, из-за заслуг его брата — начальника стрелецкого полка
Василия Хохлова, о котором будет сказано ниже) действитель-
но простили, а в 1620 г. даже отправили с важным дипломати-
ческим поручением в Бухару20.
20 Веселовский Н. И. Иван Данилович Хохлов. СПб., 1891, с. 10—12.
58
В более позднем документе — наказе Посольского приказа
от 29 мая 1616 г. посланнику Ф. И. Леонтьеву предписывалось
сообщить шаху, что, невзирая на то что И. Хохлов и Я. Глад-
ков с товарищами «за многое их воровство и измену довелись
(достойны) многих мук п смертные казни», царь Михаил по
своему милосердию и «для... шах Аббасова величества... друж-
бы... тех всех винных... пожаловали: смертную казнь им отда-
ли (отставили)... в призренье учинили их по прежнему» (ЦГАДА,
1616, д. 2, л. 286—287; В., III, 236—237).
На этом приемная аудиенция русских посланников у шаха
закончилась.
Hpi ведем дополнительные подробности, которые в материа-
лах ЦГАДА мы не обнаружили: «Шах извинялся перед госу-
дарем в том, что сначала, по просьбе Марины и Заруцкого, обе-
щал помочь им ратными людьми, казною и хлебными запаса-
ми: они его уверили, что при них находится царь московский
Иван Дмитриевич [сын Марины], а Москва занята литовца-
ми, от которых они хотят ее очищать; как же скоро он, шах,
узнал о воровстве Маринки и Заруцкого, то не дал им никакой
помощи» (Соловьев, с. 67).
21 декабря (или 24-го) 1614 г., во всяком случае после при-
ема у Аббаса I, посланников пригласил «по шахову... приказу...
к себе хлеба есть... да и лошеди прислал» некто Сары Хаджи—•
человек из окружения шаха, занимавшийся посольскими дела-
ми. Тиханов воспользовался случаем и во время трапезы вы-
сказал недовольство тем, что русские посланники, «приехав,
у шатров на площедп стояли с обеда до вечера, и... [им] без-
честье учинили... [В Москве] шахским послом и посланником
такое безчестье не бывало: для шахова величества и братствен-
ной любви послом и посланником честь воздавали». Сары Хад-
жи пытался было отговориться тем, что «у... [его] государя так
ведетца» и что турецкие послы не только «долго стоят, а иног-
ды... и, не быв у шаха, к себе поедут да иным временем приез-
жают». Тиханов же продолжал настоятельно требовать объяс-
нений, и Сары Хаджи переложил всю вину на нерасторопность
шахского ближнего человека Булат-бека, который раньше вре-
мени привел посольство к шаховым шатрам, тогда как «шахо-
во величество пришел в шатер позно и про то не ведает, что
вы стояли долго» (л. 412—413; В., 294).
Насколько такое неправдоподобное объяснение удовлетво-
рило Тиханова и Бухарова, неизвестно, но им ничего другого не
оставалось, как сделать вид, что они поверили Сары Хаджи.
Пристав русского посольства Шах Кули 25(26) декабря объ-
явил посланникам; шах Аббас из «Кизыл Агача пошел в Гиля-
Ны» и велел вам и Хохлову, «взяв с собою по толмачю... итти
за собою на стан тот час, и отпуск... вам будет от шаха на ста-
щу». Остальные члены посольства должны были ехать в Шема-
ху, куда выехал Юсуф-хан, и там ждать приезда Тиханова.
Шах Кули довел до сведения Тиханова, что Аббас подарил
59
всему посольству «жалованья 26 тюменев21 денег... опричь Хох-
лова с товарищи, а платья — всем по два платна человеку,
а людем — по платну человеку». Все это, добавил пристав, им
будет выдано в Шемахе (л. 413—414; В., 294).
На скудные подношения царя шах ответил такими же по-
дарками да еще велел членам русского посольства явиться в
«персицкпх халатах» на отпуск.
25(26) декабря Тиханов выехал в назначенное место, но
шаха там не оказалось. Встретились они только 28(29) декаб-
ря на третьем стане от Кизыл-Агача (л. 414; В., 294).
Шах «на отпуске» уклонился от торжественной церемонии,
сведя ее к прощанию в полевых условиях «сидя на коне», про-
тив чего особенно возражал Посольский приказ в своих нака-
зах. Подробностей этой аудиенции Тиханов не сообщил. Не ис-
ключено, что он это сделал, чтобы не привлекать к себе лиш-
ний раз внимания дьяков Посольского приказа — скрупулезных
ревнителей дипломатического церемониала, который, по мнению
В. В. Бартольда и Н. И. Веселовского22, от «татарщины» про-
исходит. Однако такое умолчание впоследствии не спасло Ти-
ханова от обвинений в умалении «чести» царя, так как он и дру-
гие русские представители явились на отпуск «выряженные
поверх своего платья в персицкие халаты».
В прощальной аудиенции приняли участие с русской сторо-
ны Тиханов с толмачом Герасимовым, Брехов с толмачом Афа-
насьевым и Хохлов со своим толмачом. Бухаров и подьячий
Заруцкого Богдан Накрачеев поехали с Юсуф-ханом в его ре-
зиденцию, в Шемаху.
Некоторые подробности отпуска русского посольства сооб-
щает в статейном списке гонец Иван Брехов. По его данным, он
состоялся не 28-го (как записано Тихановым), а 29 декабря
Русских «посланников», писал Брехов, заставили ждать около
шахских шатров «не малое же время... А шах в те поры был у
своих жон. И как шах от своих жон вышел, и Михайла и их
взяли к шатру». Такое пренебрежение не могло быть случай-
ным. «И в те поры пришел шах тут же. И... они у шаха на от-
пуске были, у руки тут, у шатра. И говорил им шах: поедьте...
к великому государю... .Михайлу Федоровичи)... здорово, а с ва-
ми... посылаем... посланника Булат бека».
Шах и здесь выступил с ходатайством об астраханских по-
сланцах, говоря: «...государь бы... их для меня пожаловал: вину
их отдал, а они... окроме ево, шаха, никуды не бывали».
И последнее, самое неприятное (что скрывал Тиханов), го-
нец записал так: «...когда они были у шаха на отпуске, и на
них... было платье шахово, чем их шах жаловал: в азямских
21 Правильно туман — персидская монета, равнявшаяся, согласно неко-
торым источникам, в конце XVI — начале XVII в. 9—10 руб. Тиханов же разъ
ясняет, что «в Тюмени по ш[ес]тн рублев» (л. 414; В., 294).
22 Веселовский Н. И. Иван Данилович Хохлов, с. 3; Бартольд В. В. Ис-
тория изучения Востока в Европе и Россия. — Сочинения. Т. 9. М., 1977, с. 24-
60
кафтанах, [притом даже] без однорядок23. А велел им так быти
и1ах» (л. 72—73; В., 341—342).
Вероятно, это был первый случай, когда русские дипломаты
выполнили требование шахского двора быть на приеме в пер-
сидских халатах24 *. Посольский приказ, как увидим далее, стро-
го взыскал с Тиханова за это отступление от правил.
У Тиханова же о шахских подарках в статейном списке ска-
зано, что участникам отпускной аудиенции 28 декабря были
розданы кафтаны персидского покроя из «серебряной камки»
(шелковой ткани с серебряными или золотыми узорами). За-
служивает внимания тот факт, что выдачей подарков шахский
двор приравнял, и разумеется не случайно, М. Н. Тиханова к
Ивану Хохлову, т. е. законного посланника России к посланцу
мятежного атамана, уже изгнанного из Астрахани: тому и дру-
гому Аббас преподнес по два одинаковых кафтана из «сереб-
ряной камки». Правда, сверх того Тиханов получил от шаха
«торчь (щит) булатную с каменьем да кушак шолков с сереб-
ром» (л. 428; В., 301).
Кстати, Бухарову шах пожаловал два кафтана из «камки
кизылбашские», что было равнозначно подаркам астраханца
Богдана Накрачеева.
Кроме того, тому же Хохлову шах дал 5 туманов, а на все
посольство Тиханова, как говорилось выше, шахский двор от-
пустил 26 туманов.
Попутно заметим: из-за того что второму лицу посольства
Бухарову Тиханов дал всего 4 тумана, а себе взял 12, у них
разгорелся спор. О доле гонца Брехова вообще ничего не ска-
зано. Во всяком случае, он тоже мог быть недоволен подобным
распределением шахского «жалованья».
Совершенно очевидно, что шах Аббас явно выделял послан-
цев из Астрахани26.
Итак, Тиханов ничего не сообщил о том, что русские послан-
ники на отпускной аудиенции вышли в персидском платье по
Повеленью шаха.
В конце прощальной аудиенции Аббас «отвел [Тиханова]
ото всех людей прочь и приказывал наодине: скажите госуда-
рю своему... где наперед сево в Кумыцкой земле были постав-
лены городы на Сунше (Сунже) и на Койсе26, и на тех бы...
Местех велел брат мой по прежнему городы поставить, и наши...
государства будут смежны, чтоб... у нас и до Крыму недругов
I 23 Здесь: в иноземных (персидских) халатах (от азям ’иноземщина’)
1з ям— мужская летняя одежда типа длинного кафтана. Однорядка,
°Днорядька — долгополый однобортный кафтан без воротника, с пря-
мым (не косым) запахом и с пуговками.
. 24 Русские послы Г. Б. Васильчиков в Иране в 1588—1589 гг. и
В Д. Звенигородский в 1594—1595 гг в своих статейных списках умалчива-
11 о том, выполняли ли они требование Аббаса, когда на отпуске у него бы-
11 в шахских халатах (ИП, 110, 260).
25 См. выше, примет. 9.
г См. выше, примет. 15.
61
не было, а стоять бы... нам на своих недругов вместе заоднн».
В компенсацию за то, что русская рать обеспечит безопасность
иранской границы от турецко-татарских войск, шах обещал
оказать Москве финансовую и военную помощь, правда на ус-
ловиях взаимности, заявив буквально так: «...будет брату мое-
му... надобе казна и ратные люде, и яз... дам, а брат бы... мои
тако ж мне казну и ратных людей давал».
Далее шах сказал Тиханову: посылаю с тобой «к брат\,
своему в посланникех Булат бека, наказав с ним о всем по-
длинно, как мне быти с вашим государем в братственной друж-
бе и в любви на веки неподвижно» и в ответ ожидаю от царя
«больших послов», с которыми обещаю отправить своих послов,
чтобы дружбу «утвердпти на веки неподвижно свыше прежне-
во» (л. 414—415; В., 295).
Следовательно, Аббас I не только откликнулся на призыв
Москвы о восстановлении экономических и дружественных по-
литических отношений, но и сделал многообещающие заявления
об укреплении их «свыше прежнево».
Шах применил старый и испытанный прием, когда предло-
жил бороться против недругов (Турции и Крыма) «вместе за-
один», увязывая это с пожеланием, чтобы Россия восстановила
военные городки-крепости в Северном Дагестане. Однако при
этом он все более определенно подчеркивал, что тарковский
шамхал — вассал шахской короны. Новым было только то, что
Аббас I пообещал Москве материальную помощь и ратных лю
дей, но, как увидим, слова не сдержал. Предлагал же он это
исходя из узко утилитарных соображений. Шахский двор знал
•об ослаблении Московского государства и неспособности его
в данный момент вести активную борьбу против Османской им-
перии и ее вассала Крыма, но, как и прежде, беспокоился лишь
о безопасности своих северных границ. Как уже говорилось,
в Восточной Грузии в 1605 и 1614 гг. шах явно игнорировал
договор 1587 г., так как понимал, что ослабленная Россия не
в состоянии оказать ему какое-либо противодействие. Вероятно,
не без доли иронии Аббас I щедро сыпал словесными обеща-
ниями, выполнять которые он и не собирался.
Затем шах «приказал Михайлу [Тиханову]: государю., ва-
шему... отправь от меня поклон, да и... скажи имянно о брат-
ственной дружбе и любви нелестно (без обмана)». И продол-
жил: «Бог да меня убьет, [если] только яз брату своему не-
правду зделаю или... [если я] лестью наказывал, [что] хочю
з братом своим, з... Михайлом Федоровичем, братственнуЮ
дружбу и любовь имети на веки неподвижно, покаместа жив
буду».
В заключение Аббас вновь просил посланника сказать царю,
чтоб тот простил Ивана Хохлова с товарищами, добавив: а есл
«мои будут винные люди... что прикажет брат мой... и яз... и
ложэлую» (л. 416—417; В., 295—296).
Других переговоров Тиханов с иранцами не вел, если
62
считать его слабого и безрезультатного протеста перед шахским
двором против тайного вывоза Амиром Али-беком из Русского
государства поляков и литовцев. Так, шахский посланник ку-
пил за 1 руб. 50 коп. литовца «Федьку». Еще будучи в Кизыл-
Дгаче, Тиханов сказал Амиру Али беку, что он «так зделал
негораздо: государя нашево человека Федьку вывез тайно, без-
ведомо». Амир Али-бек объяснил, как и у кого он купил литов-
ца, но возвратить его отказался. Тогда Тиханов обратился с
этим к «шахову ближнему человеку, который у нево [служил]
у посольских дел, Сары Хозе» (л. 417; В„ 296), но все было
тщетно.
Самое интересное в этом явном правонарушении иранским
посланником русского закона заключается в том, что шахский
двор не захотел удовлетворить мелкую претензию русского по-
сланника и отделался канцелярско-бюрократическим заявлени-
ем, что они-де выдадут литовца, если «русские большие послы»
потребуют у шаха его выдачи от имени московского царя (тог-
да, дескать, шах и «велит ево отдатп вашим большим послом»)
(л. 417—418; В., 296).
На обратном пути в Россию Тиханов 12 января 1615 г. оста-
новился в Шемахе. Юсуф-хан «звал [его] к себе хлеба есть».
На обеде присутствовал «кумыцкой князь Гирей». На вопрос
хана о числе русской рати русский посланник ответил, что у
прежних его государей в поход снаряжалось «опричь Казанско-
во и Астарахансково государства и сибирских и колмогорских
людей... ратных, конных и нарядных (пушкарей)... бывало со
сто тысечь да конных же без наряду тысечь с 50... да пеших
ратных людей с вогненным боем тысечь с 60 и больши». В на-
стоящее же время, продолжал Тиханов, уклоняясь от прямого
ответа, «как вперед [с]лучитца походу быти, и ратных людей
по прежнему ж будет много».
Неожиданно в разговор вступил князь Гирей: я «русских
людей знаю. К нам... в Кумыки они во многих статьях (видах
вооружения) прихаживали, а мы... на них всеми городы съедем-
ся и многие бои с ними бывали. Наши... люди их побьют, и у
них... перед нами людей з горсть, а не умеем их всех побить.
[Они] отводом (ловким маневром) отойдут и жив в руки не
Дастьца, бьютца до смерти».
Такую высокую оценку боевых качеств русской рати дал гла-
ва кумыков — отважных воинов из соседнего Дагестана, де-
лавших неоднократные набеги на русские пограничные селения
и Не раз получавших достойный отпор. Подтвердил Гирей и
слова Тиханова о численности русской рати. Он сказал, что
^слышел... от своей узденей... [бывавших в России, что там рат-
Bbix людей] мочно столько быть., потому что Московское госу-
дарство на все стороны велико и людно» (л. 418—419; В, 296—
297).
Очевидно, в январе же, несмотря на зимний и такой трудный
110 Тем временам путь, посольство Тиханова вместе с астрахан
63
скими посланцами двинулось из Шемахи через Дербент на Тар.
ки. 1 марта оно прибыло в Тарки «х кумыцким князем, к Ги-
рею да к [его младшему брату] Ильдару, з братьею». Здесь
посольство встретил «мурза [Ильдар] с уздени», и им «дворы
отвели... и корм давали не от велика».
Однако, чтобы получать и этот скромный корм, приходи-
лось задабривать шамхала. Запас же подарков в русском по-
сольстве, и до того не отличавшийся ни многообразием, ни богат
ством, под конец путешествия иссяк. «В Кумыкех,— записывал
Тиханов,— послано х Гирею князю в дарех три пары соболей —
цена 3 рубли 25 алтын, нож... рыбей зуб — цена 20 алтын, одно
рядка червчата с круживом и з завязки — цена 8 рублев». Как
видим, общая стоимость подарков весьма невелика. Гирей в
ответ преподнес Тиханову «кафтан на серебре да тулумбас тур-
ское дело (барабан, сделанный в Турции): на меди втираны
раковины да дорожки» (л. 436—437; 440; В., 304—306).
Русский посланник не торопился с выездом из Тарков: он
ожидал ответа от терского воеводы П. П. Головина, который
должен был посодействовать в выезде посольства в Терек. Нс
торопил Тиханова и Гирей: он хотел использовать пребывание
у него представителя русского царя, чтобы как-то оправдать-
ся в своей поездке на поклон к шаху, свидетелем чего, хотя и
поневоле, оказался Тиханов. Во время этого более чем двух-
недельного пребывания в Тарках, затянувшегося, очевидно, по
инициативе хозяев, московский посланник вел небезынтересные
переговоры с шамхалом, касавшиеся одного из двух пунктов
русско-иранских противоречий (ИП, 70). Речь шла о Дагестане.
Тиханов видел, как в декабре 1614 г. Гирей клялся шаху
Аббасу в верности и «бил челом о защите» его от врагов, а уже
примерно через два месяца в этом же клялся московскому
царю.
Так, 6 марта 1615 г. он был у Тиханова и просил его пере-
дать царю: «Гирей з братьею — искони вечные холопи великих
государей московских. И наперед сево нас... жаловали своим
царьским жалованьем и от недругов наших нас... обороняли,
а ныне мы великому государю... Михайлу Федоровичю... холопи
вековые по прежнему...» И далее: пусть «и ныне... безменно
государь братью мою пожаловал: на недруга нашево [из Эн-
дери] на салтана Мамута (Султана-Махмуда) своих государе-
вых терских ратных людей присылав [бы], и ратные люди нас
обороняли». Об этом он просил дать указы терскому и астрахан-
скому воеводам, а также высказывал пожелание, чтобы царь у
Султана-Махмуда «аманатов имати не велел». Если же царь,
переходил к угрозам Гирей, у «Мамута» заложников возьмет,
тогда «нам... от царьские милости [придется] удалети[ся], по-
тому что... нам салта[н] Мамут — смертной недруг» (л. 437-^
438; В., 304—305).
Тиханов ответил шамхалу довольно решительно: царь «вас.
пожалует по тому ж... вам быти под ево царьскою... рукою
64
холопстве и людей к вам ратных с Терки воивода по государеву
указу [будет] присылати». И еще посоветовал Гирею, который
только что «был у [шаха]... в Кизылбашех», отправить в Моск-
ву вместе с русским посольством «брата своего Ильдара», заве-
ряя его, что царь так же хорошо примет Ильдара, как шах
Гирея.
Кумыкский князь понял замысел посланника и стал оправ-
дываться: «Московское государство было безгосударно, в смуте
много лет, а нам... от недругов теснота учинилась великая, обо-
ронятп было некому, и яз потому у шаха и был». Посылка же
брата в Москву озадачила Гирея, и он уклонился от нее, отго-
вариваясь, что «послал ко государю гонца», но в настоящее
время «Ильдарю с вамп ехати... к Москве не поспеть: не готов».
К тому же Гирей ожидал гонца из Москвы и повторял, что
«и вперед мы — холопи государевы вековые по прежнему». За-
тем он добавил, что после получения ответа от царя пошлет
Ильдара в Москву или сам поедет, и просил: «...речи мои госу-
дарю известить» (л. 439—440; В., 305—306).
Так, ни о чем конкретно не договорившись, они расстались.
Тиханов все же добился устного подтверждения вассалитета
Тарковского шамхала Московскому государству.
Даты выезда русского посольства из Тарков нет. Известно
только, что 17 марта 1615 г. оно прибыло морским путем в
Терек. Терский воевода послал в Москву донесение: Ивана
Хохлова и Якова Гладкова «с товарищи» «на Терке в собор-
ном храме привел к кресту (к присяге) за тебя, государя...
Михайла Федоровича, по целовальной записи... что им служити
и прямити (поступать честно, по правде) во всем тебе, госу-
дарю». После этого Головин отпустил их, «дав им струг и греб-
цов до Асторохани», к воеводе И. Н. Одоевскому, куда они и
прибыли 24 марта 1615 г. (ЦГАДА, 1615—1616, д. 1, л. 23—25;
В., II, 366—367).
I О дне выезда посольства Тиханова из Астрахани сведений
нет. Надо полагать, что его задержали не более месяца, пока
не вскрылась Волга. Примерно месяц они плыли до Казани и
27 мая туда прибыли, а 30 го отправились в дальнейший путь.
В Нижнем Новгороде пли во Владимире их встретили прислан-
ные из Посольского приказа «переводчики Курман Алей Кут-
леяров да Семейка Ондреев» со строгим предписанием от
12 нюня 1615 г. «взяти Ивана Хохлова, Якуша Глядкова, подья-
чего Богдана Накрачеева... да толмачь Федьку Бондарь» и че-
тырех стрельцов и, «переписав живот (имущество) их и пере-
смотри у них всякого письма, ехать с ними вместе к государю
к Москве. И береженье держать». Кутлеярову и Андрееву было
строго наказано ехать вместе с посольством Тиханова, но «на
Дороге к ним (к мятежникам) никово не припускать, и розгова-
Ривать ни с кем не давать, и отставать от себя нигде не велеть,
и того беречи накрепко, чтоб у него (Тиханова) с стану и з
Дороги Иван Хохлов... [и] нихто не ушел и дурна никаково над
Зак. 1013 65
собою не учинил». По прибытии в Москву всем было велец(|
явиться в Посольский приказ и «никуды не заезжати и рухля
ди... нигде не оставливати» (ЦГАДА, 1615—1616, д. 1, л. 29
31; В., II, 368—369).
Тиханов и Бухаров получили отдельную грамоту с предпп-
санием не только выделить людей для охраны «страханцев», ц0
и самим следить за арестованными, которых «берегли [бы] все
сопча [т. е. сообща], чтоб... з дороги не ушол никакое человек»
(ЦГАДА, 1615—1616, д. 1, л. 32; В., II, 369).
Точных сведений о том, когда посольство прибыло в Моск-
ву, нет. Сохранилась только запись: «Июня в [?] день послан-
ники Тиханов да... Бухаров ко государю к Москве приехали н
подали в Посольском приказе диаком — думному Петру Третья-
кову да Саве Раманчюкову — езду своево (о поездке своей) спи
сок (отчет), как у них в Кизылбашех государево дело дела-
лось...» (л. 377; В., 277). Можно полагать, что вернулись они
во второй половине июня 1615 г. Весь путь из Москвы и обрат
но они проделали за полтора года.
Интересна информация Тиханова и Бухарова о том, что
«сведали» они во время пребывания в Иране.
Так, о всевластии местных «ханов и салтанов» читаем
«...у шаха в обычае ведетца: которые у нево по городом ханы
и салтаны сидят на приказех, владеют [все]м...» Бесконтроль
ная власть этих людей распространяется не только на весь бес-
правный простой народ, но и «которые шаховы дворяне и дети
боярские в тех городах [проживают], и они (правители горо-
дов) их без шахова ведома, хто дойдет [до] вины, казнят (ка-
рают, сурово наказывают)... [а] хто послужат (сделает им ус-
лугу), и они им и жалованье дают и прибавляют во всем вольно»
Что же касается самого Аббаса, то «у шаха которые люди
дойдут вины, казнит их нещадно». Отсюда отношение поддан-
ных к своему деспотичному, жестокому владыке: «И служилые
люди кизылбаши ево не любят за то, что и за малую вину го-
ловы сечет. А... которых полонеников из иных государств ку-
пит, и им приказывает ведати во всем», т. е. этих «полоненп-
ков» он делает ханами и ставит их над своими подданными
Тиханов и Бухаров описывают жестокость шаха Аббаса, бояв-
шегося за свою власть: он «дву[х] сыновей убил, а у третьево
очи вынял» (л. 427; В., 301).
Далее говорилось о системе налогообложения, при которой
«шах с городов пошлин никаких не емлет: те ханы и салтаны
присылают к нему дары многие в казну». Тиханов и Бухаров
рассказали и о массовых выселениях из городов, отнятых У
турок: «Шемаха, Дербень, Генжп, Аряж, Баку и иные городы
хочет шах [из них] лутчих людей выводить всех в свои в даль
нпе городы. А иных [уже] вывел». Почему он это делал? И Ти-
ханов отвечает: шах «боитца от тех людей измены, чтоб тур
скому царю не отложились... чает турскова царя людей прихо
ду к тем городом вскоре и для тово те городы хочет пусть1
66
докинуть... [которые] ему не в силу стоять (защищать) против
—тских людей, потому что те городы от шаховых городов по-
жалели» (л. 427; В., 300—301).
Достоверно ли это последнее, такое важное сообщение Ти-
манова и Бухарова, неизвестно. Но даже если оно лишь час-
тично соответствует действительности и шах на самом деле бо-
яЛся новой войны с Турцией, то и в этом случае показательно,
чТо самоуверенный и решительный Аббас в первую очередь воз-
нратплся к прежней «русской политике» 1587—1604 гг. со став-
ной на военную помощь Московского государства. Понятными
тогда становятся и его настойчивые просьбы о восстановлении
городков-крепостей на Сунже и Сулаке (Копсу), и его обеща-
ния материальной и военной помощи.
И последнее. По ознакомлении со статейным списком Тиха-
нова и Бухарова у дьяков возникли сомнения в точном выпол-
нении предписаний Посольского приказа. Об этом имеется крат-
кая запись: «...по государеву указу и по боярскому приговору
из [с] писка Михаила Тиханова да... Бухарова статьи выписа-
ны и в Посольском приказе... [они] про те статьи допрашива-
ли» (л. 441; В., 306).
На первой стадии допросов речь шла о невыполнении ими
наказа в Хиве: почему они «накрепко не говорили царю (хивин-
скому хану Араб Мохаммеду), чтоб царь против государева
имени встал?» Тиханов и Бухаров пытались оправдаться тем,
что в наказе «велено: о том поговоря царю и ближнем людем,
датца на их волю, а жестоко и роздором о том говорить не ве-
лено. И они потому так и учинили» (л. 442—443; В., 306).
Один из пунктов обвинения заключался в том, что «Михай-
ло учал царю [Хивы] говорить речь, а царь... речи говорити ве-
лел перестать и велел... сести». Поэтому Гихачов «допрашивай:
для чего он речи говорити перестал? Хотя б... царь и унимал...
[а]... [велено] было речь вся говорить, а, не договоря все речи,
не переставать». На это Тиханов отвечал: «Царь в те поры
был добре пьян и учал иво унимати, [говоря], что он про Бели-
кове государя [московского] и без них ведает подлинно, что...
ваш государь — великой, больши под ним 300 государств, и что
в Московском государстве... учинилось, про то ему ведомо».
Оставив другие мелкие претензии вроде раздачи подарков,
остановимся на вопросе о том, почему русские представители
были на отпускной аудиенции в шаховом платье. Тиханов от-
вечал, что сильно возражал против этого, но что «тот... кизыл-
'башенпн, которой по них приезжал, говорил: велел... им так
быти шах. И они в том платье к шаху ездили. А было на них
по два кафтана, один на верху взавязку... [А] не написали в
списке своем тово... спроста», т. е. по глупости, по простоте
своей, не придав этому серьезного значения (л. 443—444; В.,
Так как здесь не приведено решение Посольского приказа
110 всем этим нарушениям, а на второй стадии допросов (см.
5*
67
ниже) они не упоминаются (кроме последнего), то можно сде-
лать вывод, что по этой части обвинений Посольский приказ
признал объяснения своих посланников удовлетворительными
Очевидно, через некоторое время Тиханов и Бухаров снова
были привлечены к ответственности за — теперь уже непрости-
тельное — нарушение предписаний наказа и отступление от
норм дипломатического церемониала: «...указал государь, и боя-
ре приговорили: думному дьяку Петру Третьякову выписать
вину их... будучи в Юргепчех и в Кизылбашех делали не против
(не согласно) государева наказу: государева имени ни в чем не
остерегали и чести о повышенье государеву имени не искали.
И выговорити им ту вину перед собою, государем» (л. 461; В
311).
В чем их обвиняли?
Во-первых, в том, что они, «будучи у шаха, делали не по го-
судареву наказу. Своею простотою или будет пьянством... на
приезде (на приемной аудиенции) от государя посольства пра-
вили... и за столом сидели... вместе... [с посланцами] от ведо
мово (известного им) вора и государева и всево Росийсково
государства изменника от Ивашки Заруцково и от Маринки»,
т. е. с Иваном Хохловым, Яковом Гладковым да с их товари-
щами. Этим самым они «с собою их сверстали (уравняли)».
Более того, выговаривали посланникам их обвинители, вы до-
пустили, что «выше государевых людей, которые от государя
посланы... [мятежников] сажали, а вы шаху об них ничево не
говорили и в воровстве их не обличали».
Во-вторых, вы, «Михайло н Олексей, зделали не по госуда-
реву наказу: сидели есте у шаха за столом ниже бухарсково
царевича челобитчиков... [который], сами вы сказали, в под-
данстве у шаха. И тем вы... имени [царя] нечесть же учинили»
В-третьих, вы повинны в том, «чево никоторые государевы
послы и посланники наперед сево не делывали: неведомо есте
ково послушав, или будет своею глупостью затеяв, или будет
с пьянства, забыв свою русскую природу и государскпе чины,
ездили есте на отпуске к шаху в ево, шахове, платье... [по его
требованию]. И вы тем царскому величеству учинили нечесть же:
неведомо, [то ли] вы были у шаха государевы посланники, не-
ведомо, были у шаха в шутех» (л. 462—464; В., 312).
В оценке деятельности посольства Тиханова дьяки Посоль
ского приказа не принимали во внимание тот факт, что основ
ные задачи посольства были выполнены хорошо. Конечно, их
упреки справедливы в отношении излишней уступчивости по-
сланников шаху, и в первую очередь в том, что с самого начала
они твердо не поставили вопрос о полном непризнании Хохлова
с товарищами как представителей какой-бы то ни было части
России, решительном их разоблачении и требовании выдачи
преступников.
Публично и в оскорбительной форме «выговор» за отступле-
ние от буквы наказа был зачитан дьяком Третьяковым в прИ'
68
сутствии царя и бояр в назидание всем настоящим и будущим
диплом атам.
Здесь уместно упомянуть о переговорах шаха в конце 1613
0Ли начале 1614 г. с посланцами Заруцкого, которым Аббас
обещал помощь хлебом и деньгами (12 тыс. туманов). Но они
не были доведены до конца, и не из-за отсутствия инициативы
щаха, а оттого что мятеж в Астрахани в мае 1614 г. был по-
давлен. Шахский двор узнал об этом в июле того же года, а в
августе получил сведения о направлявшемся к нему русском
посольстве. В конце октября 1614 г. Брехову, а в декабре Ти-
ханову оставалось только подтвердить эти новости шаху, что
окончательно убедило его в нереальности авантюры с захватом
Астрахани (подробно об этом см. ниже, в гл. 4 о миссии Хад-
жи Муртазы).
Выводы о деятельности посольства Тиханова будут сделаны
после разбора миссии гонца Брехова в Иран в 1614—1615 гг.
Миссия гонца Ивана Брехова
О миссии И. Брехова сохранилось архивное дело на 140 ли-
стах с наказом, грамотами к шаху Аббасу и посланнику
М. Н. Тиханову и статейным списком (ЦГАДА, 1614—1615,
d. 1, л. 1—139; В., II, 313—386) 27. К этому следует добавить
документы из дела о посольстве Тиханова и донесения терского
воеводы П. П. Головина, а также некоторые материалы, отно-
сящиеся к шахскому посольству Булат-бека в 1615—1616 гг.
, Первая весть о том, что посольство Тиханова, отправлен-
ное в Иран необычным путем (через Самару и Хиву), благопо-
лучно добралось до Эмбы, дошла до Посольского приказа к
началу июня 1614 г. Через месяц с небольшим было получеш>
сообщение об освобождении Астрахани от мятежных казаков
Заруцкого, а еще через несколько дней, 23 июля, в самом сроч-
ном порядке из Москвы отправляется миссия гонца Ивана Бре-
хова. Такая поспешность обусловливалась не столько заботами
о посольстве Тиханова, сколько беспокойством за дальнейшую
судьбу только что освобожденной Астрахани и отчасти Кабар-
Ды (с 1557 г. — в составе Русского государства) и стремлением
оградить их от возможных посягательств со стороны сефевид-
ского государства.
Планы шаха Аббаса в отношении Астрахани не были тайной
Для московского правительства и очень беспокоили его. Если
Идея овладения Астраханью шахскими войсками — в силу от-
даленности ее от границ Ирана и отсутствия у него флота —
Имела под собой довольно зыбкую почву, то военный поход Аб-
баса в Кабарду из захваченной Восточной Грузии был вполне
27 Далее при ссылках на эти источники на первом месте даются лишь
Листы, на втором — опускается том. Остальные случаи оговариваются.
69
реален, и сведения о нем были весьма определенные. План за-
хвата Ираном Восточной Грузии и Кабарды с выходом через
Дагестан на восточный берег Каспийского моря не выглядел в
те времена таким уж фантастическим, если не забывать о борь-
бе Турции, Ирана и России за транзитные пути из Азии в
Европу и учитывать, что к 1613 —1614 гг. шах, как победитель
Османской империи, находился в ореоле славы и могущества.
Вот почему для Москвы важнейшее значение приобретало
полученное 16 июля 1614 г. донесение об освобождении 12 мая
Астрахани. В нем новоявленный астраханский воевода
И. Н. Одоевский «с товарыщи», посланные из Москвы с боль-
шой ратью для освобождения города, сообщали: «Асторохань
от вора от Ивашка Зарутцково очистилась. И... [мы]... со всеми
ратными людьми — в Асторохани» (л. 19; В., 313).
Из данного текста, где приведен глагол в пассивной фор-
ме, получается, что Астрахань сама освободилась от мятежни-
ков. Одоевский не сообщал, что именно его войска взяли Астра-
хань, но и не утверждал обратного. В «Истории СССР» гово-
рится, что «в результате народного восстания в Астрахани в
1614 г. Заруцкий был вынужден бежать на Яик»28. Формули-
ровка не отличается точными датами, но по сути совпадает с
приведенным донесением Одоевского о том, что Астрахань как
бы сама освободилась от Заруцкого.
Однако архивные документы за 1614—1615 г. и С. М. Со-
ловьев свидетельствуют о том, что Заруцкого вынудил бежать
из Астрахани подступивший к городу со стрельцами и казака-
ми уже упоминавшийся начальник стрелецкого полка из Тер-
ека Василий Хохлов (л. 143—144; В., 356—357; Соловьев,
.с. 26 -27).
Получив 16 июля 1614 г. донесение астраханского воеводы,
Посольский приказ в грамоте от 23 июля сообщал от имени
царя через гонца Брехова посланнику в Иране Тиханову: вое-
вода Одоевский «с товарыщи» были посланы «к Асторохани на
вора и изменника нашево на Ивашка Зарутцково... с нашими
со многими ратьми. И Божиею милостию... бояре наши и вое-
воды Асторохань взяли...» (л. 89; В, 322). И Тиханов в речи,
обращенной к шаху, на приемной аудиенции 19 декабря 1614 г.
повторил слово в слово эту часть грамоты (ЦГАДА, 1613—
1615, д. 1, л. 400; В., II, 288).
Необходимо учитывать, что указанную грамоту русскому
посланнику передал гонец, только что проехавший через Астра-
хань и Терский городок. Следовательно, Тиханов не мог не
узнать от Брехова, кто же в действительности освободил го-
род. Но он, конечно же, сказал шаху именно то, что ему было
предписано Посольским приказом, т. е. что Астрахань взяли
воеводы.
Одоевский в своем донесении в Москву по поводу прибытия
28 История СССР. Т. 1. М., 1956, с. 305.
70
Л августа 1614 г. в Астрахань шахского купчины Хаджи Мур-
тазы снова писал об ее освобождении, и опять-таки не указы-
вая действующих лиц. Так, он сообщал, что 19 июня поручил
терскому воеводе довести до сведения дербентского правителя
Мохаммеда Хосейна следующее: «Твоя государева отчина
Асторохань от воров очистилась, а вор Ивашко Заруцкой с во-
рихою с Маринкою... и с казаки из Асторохани бежали...»
(л. 120; В., 346).
Следовательно, и в августе астраханский воевода еще не
отваживался приписывать себе заслугу изгнания Заруцкого.
Почему?
Ответ на этот вопрос находится в донесении терского воево-
ды П. П. Головина. Выполнив поручение Одоевского от 19 июня
(полученное в Тереке 17 июля) об обеспечении проезда астра-
ханского гонца боярского сына Парфена Батюшкова с грамо-
той к дербентскому наместнику, Головин послал в Москву до-
несение, которое пришло в Посольский приказ 4 октября
1614 г. Он подробно описал разговор терского гонца Семена
Шушерина (он заменил Парфена Батюшкова, который, выехав
из Терека, сломал ногу) с дербентским правителем Мохамме-
дом Хосейном. В частности, воевода рассказал, что «салтан»
Дербента «спрашивал ево (С. Шушерина) про приход под
Асторохонь... государевых ратных людей, которых... [Головин]
посылал с Терки з головою с Васильем с Хохловым для вора
Ивашка Зарутцково и для Маринки». Спрашивал правитель
Дербента и «про ево, вора Ивашка Зарутцково, из Асторохони
побег и с Маринкою. И про приход [в Астрахань]... государе-
вых воевод... и про всех... государевых людей».
Далее П. П. Головин, излагая факты, подчеркивал свою
инициативу: «...как твои государевы терские ратные люди и
атаманы и казаки по моей., посылке з головою с Васильем
Хохловым пришли под Асторохань, и вор... Ивашко Зарутцкой,
устрашася от них, из Асторохани бежал и с Маринкою. И на
побеге... твои государевы ратные люди и атаманы и казаки
воров Ивашко Зарутцково и Маринкиных на Волге побили,
многих людей и многих живых поймали. И Астороханское цар-
ство от литовки Маринки с сыном и от Ивашка Зарутцково и
от их воров и от Вольских (волжских) казаков очистили...
Зарутцкой и с Маринкою ушел на море с немногими ворами.
А в Асторохань... твои государевы боярин и воеводы... пришли
со многими ратными людьми» (л. 140, 144—146; В., 357).
И это не единственное свидетельство того, что терский вое-
вода Головин в конце апреля — начале мая 1614 г., очевидно,
узнав об избрании в Москве нового царя, снарядил отряд из
казаков и 700 терских стрельцов во главе с В. Хохловым (Со-
ловьев, с. 26). Так, несколько листов собрано под общим наз-
ванием «Написано в доклад». По стилю написания это типич-
ное, несколько сокращенное содержание донесений с мест для
представления «в доклад» кому-то из высших чинов Посоль-
71
ского приказа. Среди этих материалов есть два документа, от-
яосящихся к освобождению Астрахани в мае 1614 г.
1В первом из них читаем: «Да в нынешнем же во 123 году
писал ко государю воевода Петр Головин29. По государеву
указу посылал он с терскими с ратными людьми и с вольными
атаманы и казаки голову стрелетцково Василья Хохлова под
Астарахань. А велел над вором над Ивашком Зарутцким и над
Маринкою промышляти. И Василей... Хохлов... государю слу-
жил. И Астарахань от вора от Ивашка Зарутцково очистил до
государевых бояр, до князя Ивана Никитича Одоевсково с то-
варыщи приходу. А очистя Астарахань, привел астараханских
служилых людей на государево имя х крестному целованью».
В другом, аналогичном донесении в Москву, полученном
Посольским приказом 30 мая 1615 г., П. П. Головин «писал ко
государю... [как], прося Бога милости, посылал он под Астара-
хань голову стрелецково Василья Хохлова с терскими с рат-
ными со многими людьми и с терскими с атаманы и казаки.
И они, пришед под Астарахань, Ивашковых подъещиков (при-
хвостней) Зарутцково побили и живых поймали» (ЦГАДА,
1614—1616, д. 2, л. 210, 211—214; В., III, 54—55).
Приведенных документов достаточно, чтобы опровергнуть
существующее ошибочное мнение об освобождении Астрахани
12 мая 1614 г. воеводой Одоевским «с товар'ыщи».
Надо сказать, что власть Заруцкого в Астрахани к весне
1614 г. значительно ослабла. В большой степени этому содей-
ствовали повальные грабежи и насилия мятежных казаков.
Сыграли свою роль и слухи о приближении большой москов
скоп рати. Подходящий момент для выступления против Заруц-
кого учел терский воевода Головин. В его распоряжении на
границе было несколько сот боеспособных стрельцов, закален
них в пограничных вооруженных столкновениях с постоянно
разбойничавшими кочевниками. Воевода послал часть своих
сил с Василием Хохловым. Все вместе взятое способствовало
новому повороту событий в Астрахани, решающую роль в ко
тором сыграли Головин и Хохлов. При этом не исключается,
что вступление в город терских стрельцов было сигналом для
астраханских жителей если не к восстанию, то к активным
действиям против опостылевших грабежами и насилиями ка-
заков Заруцкого.
16 июля 1614 г. Москва получила радостное сообщение об
освобождении Астрахани, а 19 ш ля царь «Михайло Федоро-
29 123, или 7123, год (по древнерусскому календарю с конца XV в. Д°
1700 г., когда счет годов велся от «сотворения мира» в 5508 г. до и. э.)
с 1 сентября 1614 по 31 августа 1615 г. Однако нельзя забывать, что если
сказано писал в 123 г., то это означало: получено в 123 г., т. е. после 1 сен
тября 1614 г. Выше говорилось, что донесение Головина было получено »
Москве 4 октября 1614 г.
72
и’т приговорил с бояры послать х кизылбашскому шаху з
грамотою про своево государева посланника про Михаила Ти-
ханова да про дьяка про Олексея Бухарова 30 проведать гонца
ис каганцов или астороханцов детей боярских, а с ним толма-
ча». Выбор пал на сына казанского боярина Ивана Брехова и
толмача Степана Афанасьева.
Кроме продовольствия им было выдано за «7122 и 7123 го-
ды»: Брехову — 34 руб. жалованья и 30 руб. «подмоги» (подъ-
емных), а Афанасьеву — соответственно 45 и 20 руб. Брехов
25 лет прослужил на юго-востоке страны и побывал во многих
переделках: несколько раз находился в осажденных крепостях
(например, по его словам, «сидел в осаде» в остроге Койсу)г
в 1604 г. был в Тарках (неудачный поход И. М. Бутурлина —
О. Т. Плещеева), воевал с поляками под Москвой и т. д.
(л. 19—20, 22; В, 313 314; ИП, 392). По-военному, в три дня
он собрался в дальний путь и 23 июля 1614 г. с толмачом Афа-
насьевым выехал из Москвы.
Вследствие каких причин так спешно был отправлен к пта-
ху гонец Брехов? Одна из них — «проведать» Тиханова и пе-
редать ему грамоту — только что названа в решении бояр
19 июля 1614 г. Известно, что 21 ноября 1613 г. посольство Ти-
ханова было отправлено срочно и необычным путем: минуя
Астрахань, через Самару на Хиву и через Каракумы в Иран.
20 июня 1614 г. Посольский приказ слушал отчет начальника
конвоя, сопровождавшего Тиханова и Амира Али-бека до Эмбы,
а ровно через месяц последовало решение об отправке в Иран
гонца Брехова с дополнительными грамотами и инструкциями
Тиханову.
Было ли это продиктовано сомнениями в том, сумеет ли
Тиханов преодолеть невероятные трудности неизведанного пу-
ти, и тем более в летний, самый тяжелый период года. Или
дело в другом?
Изучение архивных и других материалов показывает, что
изложенные выше соображения и опасения Посольского при-
каза действительно имели место, хотя, конечно, не все они
одинаково важны. Спешка при отправке Брехова к шаху объ-
яснялась сложными обстоятельствами торгово-экономического
и военно-политического характера. Освобождение Астрахани от
Казаков Заруцкого играло для Московского государства перво-
степенную хозяйственную роль, так как из «великого разо-
ренья» 1604—1612 гг. оно вышло «ослабленным и расшатан-
ным». Астрахань была звеном в торговом пути по Волге для
государств Прикаспия и Закавказья. Не меньшее значение
Имела и политическая сторона благополучно разрешенной
«астраханской проблемы».
Как уже говорилось, освобождение этого города возвраща-
10 Если это не описка, то, стало быть, в 1614 г. Алексея Бухарова про-
извели из подьячих в дьяки, хотя это и маловероятно.
73
ло Москве роль державы, располагавшей Волжско-Каспийским
торговым путем. Одними из первых, кто отметил важность
этой стороны дела, был астраханский воевода И. Н. Одоев-
ский. В донесении в Посольский приказ от 19 июня 1614 г. он,
в частности, сообщал, что по собственной инициативе31 счел
первейшим долгом связаться с иранскими властями Ширвана
для возобновления торговых отношений: «Писали мы... с асто-
роханцом с Парфеном Батюшковым [в] Аббас шаховы области
Дербенские земли к воеводе, к Магамет Усейн салтану... [что]..
Асторохань от воров очистилась... и он бы (правитель) отписал
[в] Аббас шаховы области, в городы, чтоб торговы люди ехали
в Асторохань со всякими товары безо всяково опасенья по
прежнему, как было при прежних великих росийских госу
дарех...» Писал он и о том, чтобы посланника Михаила Тиха-
нова, когда он будет возвращаться от шаха на родину, «он..
(Мохаммед Хосейн) отпустил в Асторохань».
Ответ от дербентского правителя астраханский воевода по-
лучил 9 августа того же года. Сообщая «о своей радости» по
поводу воцарения Михаила Федоровича, «салтан» просил, что-
бы русская сторона «торговых люден со всякими товары к ним
(в Иран) отпускати [велела], а их бы торговым людем в... Асто-
рохань ездить по прежнему, безопасно» (л. 120—121; В., 346—
347).
Кроме торгового Астрахань имела для Русского государст-
ва и важное стратегическое значение. Польско-шведская интер
венция в 1614 г. продолжалась, а Владислав IV, сын Сигиз-
мунда III, не терял надежды заполучить русский престол. По-
бежденная в войне с Ираном, ослабленная «джелалийской сму-
той» Османская империя продолжала через разбойничавшего
крымского хана Джанибека Гирея (1610—1623, 1624, 1627—
1635 гг.) кровавые набеги, нанося огромный ущерб южным об-
ластям разоренной России.
Вот почему московскому правительству приходилось лави-
ровать и в отношении Турции и Крыма вести осторожную, обо
ронительную тактику. Борьба с ними осложнялась беспокойст-
вом за Астрахань — торгово-промышленный центр на юго-вос
токе страны и звено в стратегической цепи, охватывавшей Рос-
сию на юге от Днестра до Закаспия включительно. В такой
ситуации Заруцкий из простого разбойника-атамана превра
щался в опасного политического авантюриста, таге как привез
в своем обозе Марину Мнишек с двухлетним сыном от Лже-
дмитрия II, который предназначался на русский престол.
Разумеется, шах Аббас не настолько был наивен, чтобы
всерьез воспринимать астраханских авантюристов, но исполь-
зовать их в условиях крайнего ослабления своего северного со-
седа он был не прочь. Шах положительно откликнулся на прось
81 Разумеется, воеводу подталкивали купцы: русские, иранские и из ДрУ'
гих стран Прикаспия.
74
оу Заруцкого (о чем более подробно будет сказано в гл. 4).
gee это вынуждало московское правительство в самом сроч-
нОм порядке попытаться нейтрализовать деятельность послан-
цев Заруцкого при шахском дворе.
Вот почему ликвидация авантюры Заруцкого — Марины
Мнишек и возврат Астрахани имели столь важное значение.
14. Брехов с дополнительными инструкциями М. Н. Тиханову
был срочно отправлен в Иран. Ему было приказано быстрее
«ехати с Москвы на Володимер, да на Муром, да на Нижней
[Новгород]... в Астарахань Волгою, [где]... отдати о своем от-
пуске в Астараханп боярину князю Ивану Никитичю [Одоев-
скому]... государеву грамоту и говорити [ему], что[бы] их из
Астараханп... отпустили к шаху... на Терек коньми или в судех
морем, как пригоже, и скорее, и безстрашнее. А с Терки ити
через Кумытцку землю, куды будет близе и податнее (удобнее)
и вожи куды имутца (наймутся) проводити» (л. 24—25; В., 315).
Путь из-за спешки был скомбинирован: от Астрахани до
Терского городка — морем, оттуда — сухопутьем — на Тарки—-
Дербент-—Шемаху и Ардебиль. Выехав из Москвы 23 июля,
Брехов достиг шахского двора в Азербайджане в кратчайший
срок — за три месяца и три дня.
О целях миссии Брехова говорится в наказе-памяти «Ивану
Брехову да толмачю Степану Офонасьеву». В нем речь идет о
двух грамотах. Первая из них — к шаху: «А указал государь
им тое грамоту отдати в Кизылбашех посланнику Михайлу
Тиханову, [если] только они Михайла застанут в Кизылбашех».
Другая — Тиханову: «... с ними ж послана государева грамота
да с шаховы грамоты список (копия) к Михайлу Тиханову»
(л. 23; В., 314—315). Тиханов должен был ознакомиться с со-
держанием грамоты, предназначенной для передачи шаху, и
действовать в соответствии с ее содержанием.
В случае если Брехов, прибыв в Иран, не застанет у шаха
Посольство Тиханова, он должен был или дожидаться его при-
езда, или же, если «Михайло от шаха отпущен до них... [тогда
Брехову] и толмачю Степану проситися к шаху [на прием], а
говорити, что послал с ними... царь... Михайло Федоровичи... к
Аббас шахову величеству свою царскую грамоту о государских
о вопчих (общих) о любительных (дружественных) великих
Делех. И они б про них шаху известили не мешкая, чтоб... [ему]
те дела были ведомы».
А «пришед к шаху, от государя поклон правити и грамота
Подати Ивану Брехову, а толмачю.. толмачити. А молыти (мол-
вить)... [что] великой государь царь... Михайло Федоровичи...
Многих государств государь и обладатель, вам, брату своему
Шах Аббасову величеству, велел поклонитися». Затем следова-
ло сказать, что это—«любительная грамота», т. е. дружествен-
ное послание царя шаху. Если же «шах вспроспт про госуда-
рево... здоровье... [то] Ивану [Брехову] молыти» обычную фор-
мулу: царь-де был здоров, когда я выезжал из Москвы. На во-
75
прос же шаха, «опричь грамоты приказ с ними есть ли от го-
сударя речью», гонцу отвечать, что царь к шаху «писал о всем
подлинно в... грамоте, а с ним приказу нет никоторово» и что
шаху по прочтении грамоты «все дела будут ведомы». В за-
ключение Брехов должен был просить шаха «отпустить не за-
держав» (л. 23, 28—30; В., 314—316).
Другая, большая часть наказа-памяти содержала подроб
нейшие рекомендации, как и что именно отвечать гонцу и тол-
мачу, если шах пли «шаховы ближние люди» спросят их, на-
пример, об отношениях Москвы с польским либо со шведским
королем, об астраханских делах. Некоторые из этих рекомен-
даций, на наш взгляд, заслуживают внимания.
Так, на вопрос шаха об отношениях между Россией и Поль-
шей и о том, отомстил ли царь Сигизмунду за «его неправды,
что он учинил над Московским государством... и как с ним хо-
чет вперед быти», Брехов должен был отвечать весьма оптимис-
тично: рассказать о победах русской рати над поляками и ли-
товцами, о том, что уже отобрали у них города «Можаеск,
Вязьму, Дорогобуж, Белую и иные городы все» и что поляков
«из Московсково государства выбили» и «людей многих по-
били и живых в полон поймали». Из пленных же «на Москве
[оставили) лутчпх с 10 000 человек по тюрьмам и по приставом
(под арестом), опричь тех, которых разослали ратные люди по
своим именьям в работу».
Кроме того, Брехову следовало заверить иранцев в том, что
русские в Польше и Литве «многие городы поймали и разорили:
Освей... Дубны... Кричев, а у Орши посады пожгли». Главное
же, русский гонец был обязан, не боясь преувеличений, дове
сти до сведения шахского двора следующее: «...ныне польской
король безпрестанно у царского величества просит [мира;,
чтоб царское величество велел с ним мир и покой учинити и
земли ево воевати не велел». И далее: эти просьбы Сигизмун
да III поддерживает римский цесарь через своего посла «Карла
Донав Бурграфа» (л. 31—35; В., 316—317).
Однако в наказе предусмотрительно ничего не говорилось
о том, какой ответ дала Москва на «предложения» Полыни о
мире. Поляки упорно отстаивали притязания сына Сигизмун
да III на московский трон. Только после Поляновского мира,
завершившего русско-польскую войну 1632—1634 гг., Влади-
слав IV отказался от своих претензий на русский престол 32.
Заслуживает внимания и интерпретация Посольским прика
зом отношений со Швецией. Брехов должен был говорить сле-
дующее: воспользовавшись уходом новгородской рати по
Москву, король Швеции «прислал воеводу своево Якова Пунту
сова с ратными людьми» под Новгород и тот под видом «обе
реганья от польских и литовских людей и, оплоша, НовагороД
32 Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеи111
и Московского государства. М., 1976, с. 424.
76
{в 1611, взял», когда же королем стал Густав II Адольф
(1611—1632 гг.), «эд прислал к... государю нашему, чтоб...
[царь] отца ево неправд^не помнил: на нево и на ево землю не
наступал, принял ево к небе, государю, в дружбу и в любовь,
п он... Новагорода поступаеТэд царскому величеству и на поль-
сково короля учнет с... [царем] стояти заодин». И еще: у Рос-
ции со Швецией учинилось «мирное постановленье», и Новго-
род освобожден, и Швеция с Россией «в миру и в ссылке».
Однако, добавлено в наказе, если иранцы «не вспросят, и им
самим о свейском (шведском) ничево не говорить» (л. 36—37;
В., 318).
Все сказанное можно отнести более к желаемому, чем к дей-
ствительному, так как было явным преувеличением. Новгород,
а также Старую Руссу и Гдов шведы действительно возврати-
ли России, но не в 1614 г., а в 1617 г. по Столбовскому миру,
когда взамен этих городов Россия вынуждена была отказать-
ся от Иван-города, Яма, Крпорья, Орешка и др., т. е. от выхода
в Балтийское море, отвоеванного в 1595 г. по Тявзинскому
миру.
Особого интереса заслуживает та часть наказа, в которой
предписывалось говорить, как Астрахань была «очищена», «где
ныне Ивашко Зарутцкой и Маринка и сколько ныне в Астара-
хани и на Терке государевых людей». Ответы Брехова должны
были создать у шаха и его окружения впечатление, что Астра-
хань и Терская крепость находятся в твердых и сильных руках
и хорошо защищены.
। Русский гонец обязан был разъяснить, «какой тот Ивашко
Зарутцкой был вор и заводчик (зачинщик) на все зло Москов-
скому государству», как он переходил от одного Лжедмитрия к
другому, затем к полякам, потом опять к Лжедмитрию, а когда
последнего убили, «он с казаки собрався, пришел под Москву,
будто [ей] на помочь на польских и литовских людей», как его
разоблачили в этом, за что «ево, вора, казнити же хотели, и
он... убежал... [и, захватив Марину с сыном], ушел... в Астара-
хань». И далее: как здесь он воеводу И. Д. Хворостинина и
многих «дворян и детей боярских, которые к ево злому воров-
ству не приставали и его обличали, побил (убил) и кровь не-
винную многую розлил» (л. 37—39; В., 318—319).
Затем Брехову предписывалось рассказать шаху, что царь,
не желая кровопролития, тщетно ждал от Заруцкого просьбы
° прощении, по «Астарахань была в смуте». Поэтому Тихано-
ва и Амира Али-бека царь «отпустил степью на Юргенчь», а
Ва Астрахань направил рать с воеводой Одоевским, и они город
«взяли и заводчиков злу, Ивашковых и Маринкиных друзей,
Казнили, жгли и вешали, а иным наказанье чинили. А ныне
Царсково величества рати в Астарахани з бояры и воеводы
’°гненово бою — больше 15 000, а наряду на всякой башне [много:]
больших по 20 пушек и пищалей опричь полковово наряду (мел-
кокалиберных пушек)... А на Терке... многие ж рати огненого
77
бою — до 8000, да из понизовых городов ныне по... [царскому]
указу послано стрельцов и казаков 5000 человек с вогненым
боем» (л. 39—41; В., 319).
На вопрос о судьбе Заруцкого и Марины Мнишек указы-
валось «говорити... [что] вор был Ивашко Заруцкой с Марин-
кою из Астарахани... побежали в судех... многих потопили н
побили, и самых ближнех людей поляков и тетку Маринкину
Варвару Казановскую, тут поймали. А про Маринку, сказыва
ют, бросилась в воду, а Ивашка [пропал] без вести... [не то]
убит, [не то] утоп. А в степь и по Волге и на море послали ево..
сыскивать... [если] тот вор жив, и он бы никуды не ушел». Од-
нако, если «о Заруцком не вопросят, и им ничево не говорить»
(л. 42—43; В., 319—320).
На вопросы же «о чем о другом» отвечать, «что они люди
служилые, [из] понизовых городов, слышать им не [с]лучилось».
И последнее, обычное указание — хранить наказ в тайне и в
случае опасности уничтожить его, «чтоб однолично кому не
достался» (л. 43; В., 320).
Из двух врученных Брехову Посольским приказом царских
грамот от 23 июля 1614 г. одна—небольшая — была адресова-
на Тиханову (она содержала дополнительные инструкции от-
носительно освобожденной Астрахани), другая — необычайно
большая, на 18 столбцах-листах (ИГ1, 8), — предназначалась
шаху (л. 1а—18; В., 361—366).
Одна из них была вручена Бреховым Тиханову при их сви-
дании в декабре 1614 г., но о ее содержании русский послан-
ник никаких записей в статейном списке не оставил. Копия
другой грамоты, к Аббасу I, была передана Тиханову. Частич-
но он процитировал ее в речи перед шахом на приемной ауди-
енции. Вот отрывки из этой царской грамоты.
Как обычно, она начинается словами: «Бога единово, без
начальново и бесконечново, невидимово, страшново и непри-
ступново...», после чего приводятся пространный титул царя
Михаила Федоровича и сравнительно небольшое славословие в
честь шаха Аббаса. Славословие шаху «написано золотом»,
начиная со слов «Восточново предела...» и кончая словами
«Персидцкие и Шнрванскне земли начальнику, Аббас шахову
величеству, любовному приятелю». Затем следует: «нашево
царского величества любовное поздравление и счасливое пре-
бывание и над недруги победа и одоление. По нашей... прия-
тельской любви объявляем вашему величеству...» — и подробно
сообщается о восшествии на престол царя ЛАихаила Федорови-
ча и о его родстве с царем Федором. Воцарившись на троне,
царь Михаил узнал от приказных людей, что в его государстве
находятся шахский посол Амир Али-бек да шахский гонец
Мюгип-бек.
«А задержаны оне в нашем государстве...-—читаем в грЭ'
моте, — потому что... было... смутное безгосударьное время»-
Далее описывается, как Амир Али-бек был вызван в Москву,
78
принят с почетом царем Михаилом, отпущен вместе с послан-
ником Тихановым кружным путем, не заезжая в Астрахань, и,
наконец, как Заруцкого и Марину Мнишек изгнали из Астра-
хани воеводы Одоевский с товарищами, а «воров, которые были
в совете... с Ивашком Зарутцким, польских и литовских людей
казнили и иным наказанье чинили» (л. 1а 4, 11—12; В., 361—
362, 364).
После такого обширного предисловия в грамоте излагается
причина посылки к шаху гонца Ивана Брехова. Названная
причина — беспокойство о посольстве Тиханова — явно зака-
муфлирована. «...Не ведомо, — говорится в грамоте, — дошли
ль они до вас... или нет, и нет ли им в дороге в тех землях...
какие помешки и мотчанья». Про них велено Брехову «прове-
дать подлинно, дошли ль оне до вас», и если дошли и были у
.шаха, то просьба отпустить их всех на родину «не задержав».
Далее: «Своих послов от себя к нам пришлите... [с которы-
ми] велим говорити и становити, как нам... с тобою... в крепкой
братственной дружбе... вперед быти...», после чего и этого пос-
ла и «прежних наших людей, гонца Мегиб бека да посланника
Муршу (Мехди) Кулы бека, которой ходил от вас... к великому
государю к Матьяшу, цесарю римскому, да цесарева человека
Адама Дорна, которой идет к вам... и вашево... купчину Не-
замяднна и иных купетцких людей, которые задержаны были
в нашем государстве... [из-за невозможности проезда]... велим
отпустити к вам» (л. 13—16; В., 364—365).
Заключительная часть грамоты посвящена едва ли не само-
му главному в миссии Брехова — посланцам из Астрахани к
шаху: Ивану Хохлову и Якову Гладкову. В грамоте они поче-
му-то названы гонцами. Квалифицируя обращение Заруцкого и
Марины Мнишек к шаху как воровское, преступное и сообщив,
что в грамоте астраханских авантюристов изложены «многие
воровские смутные статьи... [с целью]... с нами ссорити и меж
нами... дружбу... нарушить», московское правительство не скры-
вало, что серьезно обеспокоено судьбой Астрахани из-за связи
мятежного атамана с шахским двором: «И вы б, брат наш
Аббас... тому воровскому ложному письму ни в чем не верил.
И тово бы еси гонца Ивана Хохлова... прислал к нам... с на-
шими посланники и с своими послы вместе». А об остальном —
«н про их злой умысл над нашими государствы, и про ссылку с
польским Жигимонтом королем» — расскажет шаху посланник
Тиханов «подлинно» (л. 17—18; В., 365).
Как изве тио, для посольства Тиханова важно было добить-
ся отправки шахом в Москву Ивана Хохлова и Якова Гладкова
«с товарыщи». С этой целью русскому посланнику разрешалось
в ответ на возможное заступничество Аббаса I за астраханских
посланцев обещать шаху, что новый царь Михаил «милостив, и
благонравен, и праведен». «По своему... благонравию и мило-
стивому обычаю во всем, — говорил царь, — вины их отдадим
11 Для брата нашево (шаха)... не только казнити их [не] велим,
79
[но] и опалы своей царские на них положите не велим, и вперед
ни в чем вины их воспомяновенны не будут» (л. 103; В., 324).
Как же гонец Брехов выполнил эти поручения? В статейном
списке он отчитывается, что 23 июля послан в Иран, а 26 сен-
тября (по данным терского воеводы П. П. Головина, 27 сентяб-
ря; см.: л. 135; В., 379) он с толмачом Афанасьевым «приеха-
ли... на Терек». Отсюда Головин «отпустил их в Тарки мор[ем]
в судех, а в провожатых с ними посл[ал] до Тарков сотника
стрелецково да с ним 20 человек стрельцов» (л. 48—49;
В., 332).
Подтверждаются эти данные Брехова и донесением воево-
ды, полученным Посольским приказом 9 февраля 1615 г. В нем
сообщается о различных проявлениях вассальной зависимости
Тарковского шамхала Русскому государству. Так, отправляя
28 сентября 1614 г. Брехова в Тарки, воевода «приказывал»
через сотника Ильдар-мурзе (брату шамхала Гирея), «чтоб
он... великому государю тем послужил: гонца Ивана Брехова
и толмача Степана Офонасьева отпустил... в Дербень» (л. 136,
138; В., 380).
Видимо, не очень доверяя Ильдар-мурзе, Головин потребо-
вал через «стрелецково голову», чтобы Ильдар отправил Бре-
хова «при нем, при сотнике... дав под них подводы и провожа-
тых». К тому же он «велел с ними послати до Дербени толма-
ча». Все это в Тарках было выполнено, за исключением разве
того, что вместо намеченных десяти подвод было дано только
пять. Но предусмотрительный воевода на этот случай снабдил
сотника деньгами. 18 октября он вернулся в Терский городок
и Головин доносил в Посольский приказ: сотник «в роспросе...
сказал», что при нем брат шамхала отправил Брехова из Тар-
ков в Дербент и что он, сотник, уплатил за наем недостающих
лошадей «по дватцати по пяти алтын от лошеди» (л. 50, 139.
В., 332, 381).
В статейном же списке Брехов писал, что 1 октября 1614 г
они с Афанасьевым «приехали... в Тарки», где их хорошо при-
няли, «устроив на подворье узденя у Куршута. И тово же часу
Ильдар приехал к ним и, [осведомившись] о государском мно-
голетнем здоровье, обрадовался великою радостию». В ответ
на просьбу Брехова отпустить их «не задержав», Ильдар-мурза
заявил: «...мы холопи великово [московского] государя, отпущу
вас тот час». И отправил их... через три дня. До Дербента им
было дано «15 человек кумыцких узденей провожатых» и, кро-
ме того, для «береженья человек с сто кумытцких торговых лЮ
дей, чтобы проехать безстрашно».
Путь от Тарков до Дербента занял два дня. Местный пра-
витель Мохаммед Хосейн встретил миссию Брехова с почетом
6 октября он выслал навстречу им в полуверсте от города «го-
лову стрелетцково Авали бека... со сто конных людей». По до-
роге к городу русский гонец отвечал на вопросы Авали-бека, р
частности сказал, что едет от царя Михаила к шаху Аббасу
80
говорить «о великих делех», и просил отпустить его скорее.
Двали-бек проводил Брехова и Афанасьева до подворья, «где
им стояти», и, указав на «сына боярсково», произнес: «...тому
де у (при) вас велел салтан быти безотступно». Несколько
позже явился к ним «пристав их с кормом» (л. 53, 50—52; В.,
334, 333).
7 октября дербентский «салтан» Мохаммед Хосейн прислал
за Бреховым лошадей и пригласил его с толмачом к себе «в
верхней город». В воротах выстроились «человек 40 турошни-
ков 33», а «на дворе у нево стоят человек с 100 в нарядном пла-
тье без ружья». Встретил их «перед полатою сам» правитель,
провел в палату и «учал их спрашивати» о цели приезда. Бре-
хов отговорился обычной формулой, что приехал-де от царя к
шаху «для великих дел», поэтому «салтан» должен, не задер-
жав их, отправить к шаху. Мохаммед Хосейн «обрадовался»,
что Брехов едет к шаху, и обещал отпустить «вскоре, [а] при-
став... и провожатые и подводы готовы». На вопрос о местона-
хождении шахского двора правитель ответил, что «шах Аббас
из Грузей воротился, стоит в Карабаче, а итти де ему вскоре
в Мазандаран». А русский посланник, сказал дербентский
«воевода», на приеме у шаха «не бывал, и вести про нево нет.
Только... тот слух носитца... [что по дороге] в Юргенчь и их
розгромили кумыцкие люди» (л. 52— 53; В., 333- 334).
Выехав 8 октября из Дербента, Брехов и Афанасьев к
16 октября добрались до Шемахи. Здесь за полторы версты их
с почетом встретил «воевода» с 63 сопровождающими. Это был
Серд Али-бек, который замещал наместника Ширвана Юсуф-
хана. После обмена любезностями, вопросов о здоровье и о до-
роге Брехов узнал, что шах находится в Тифлисе, откуда про-
следует в Мазендеран, и что Тиханов у шаха на приеме не был
и вообще его местонахождение неизвестно. После беседы Серд
Али-бек привел русского гонца в «ызбу, а проводя их, поехал
к себе».
18 октября пристав сообщил Брехову от имени Серд Али-
бека, что дербентский «салтан» получил шахский указ, чтобы
Брехов «наспех» выехал к шаху. В тот же день царский гонец
с толмачом выехали «ис Шемахи... а воевода из города прово-
жал их с версту» (л. 54—55; В., 334—335).
После пяти дней горного пути, «октября в 23 де[нь], привели
их к шаху в полки» на р. Куру, близ Тифлиса. Шатер был пре-
доставлен им «на дворе... у шемахейского [правителя] у Исуп
хана». В тот же день в беседе с Бреховым Юсуф-хан многоре-
чиво и в выспренних выражениях высказал пожелание, «чтоб
многодетен был» царь Михаил и шах Аббас и чтобы гонец бла-
гополучно доехал до шаха (л. 57—58; В., 336). Узнав о цели
33 Т у р о ш н и к и — видимо, от слова «тур» — плетеная корзина без дна
(по форме напоминает тело тура), наполненная землей и служившая в те
времена для устройства укрытий от пуль и снарядов. Это оборонительное со-
оружение обычно устанавливали на стенах крепостей.
6 Зак. 1013 <1 81
приезда Брехова, Юсуф-хан сообщил, что три дня тому назад
из Мешхеда прибыл курьер с вестью о пребывании в Хорасане
посольства Тиханова (напомним, что русское посольство при
было в Мешхед 18 августа, а 26 августа направилось в Каз-
вин).
24 октября Юсуф-хан сообщил Брехову о решении шаха
принять его и потребовал, чтобы он принес царскую грамоту
(как мы знаем, ее должен был вручить шаху Тиханов). По
словам Юсуф-хана, у шаха на этот счет имелись следующие
соображения: Тиханов с грамотой от царя находится «ныне да-
леко отселева: до Мешетн ходу блиско четырех месяцев, а...
[мы]... брата своево любительново великово государя... [москов-
ского], слыша об ево государском здоровье, обрадовалися ве-
ликою радостию» и поэтому велим Брехову вручить нам цар-
скую грамоту на приеме через два дня.
Юсуф-хан явно по наказу шаха задавал русскому гонцу
вопросы: каковы взаимоотношения Московского государства с
Польшей, «ужли [царь] ему (польскому королю) ево неправды
отомстил... и как с ним вперед хочет быти»? Спросил и о том,
взяли ли царские войска Астрахань «и где ныне Ивашко За-
рутцкой и Маринка». Интересовался он и тем, «много ль ныне
в Астарахани государевых ратных людей».
На все эти вопросы Брехов отвечал «против (согласно) го-
сударева ж наказу». А записывал их, отметил в статейном
списке гонец, «подъячей» (л. 58—60; В., 336—337). Надо пола-
гать, что речь идет о записи переговоров писарем шахского
двора.
26 октября 1614 г., в день приема у шаха, «на вечер в ряду
(на базаре) зажгли свечи во всякой лавке, свечь по 30 и боль-
ши». Приезда шаха ждали до полуночи. Брехов с толмачом
Афанасьевым пришли в ряд к Юсуф-хану, где помимо яркого
освещения «в те поры по лавкам по всем развешены были кам-
ки и бархаты, а по дороге посланы были ковры». Юсуф-хан
повел их «к шатру, где [находился] шах, повел их в шатер нс
обсылаяся (без оповещения). И как оне вошли в шатер, а шах
в те поры ходит, а в руках у него посошок свндовой 34».
Эта необычная шахская аудиенция на базаре подробно опи-
сана Брех'овым в статейном списке. Сначала он «по государеву
наказу шаху поклон... правил и грамоту подал, а толмачил.
Степан Офонасьев... шаху говорил... Божиею милостию великой
государь и великой князь Михайло Федоровпчь, всеа Русин са-
модержец и многих государств государь и обладатель, вам
брату своему шах Аббасову величеству, велел поклонитися.
[и] подал государеву грамоту, [молвив: царь] прислал свою лю-
бительную грамоту... Шах государеву цареву... грамоту принял
любительно и спросил про государево здоровье». Брехов отве-
34 Т. е. из св и дины (род кустарников или деревьев семейства кизи-
ловых), чья древесина идет на поделки.
82
тцл обычной формулой, что при выезде из «Москвы [царь],
дал Бог, [был] здоров».
Приняв грамоту, шах «стоя роспечатал сам и чол сам. И вы-
четчи... грамоту, учал быть светел и спросил их: приказ с вами
от брата моево... есть ли речью? И Иван говорил... [что кроме
написанного в грамоте] с нами приказу нет никоторово, потому
что мы посланы... к посланнику... Тиханову и приказ к тебе...
весь с посланником с Михайлом Тихановым... И шах сел и их
велел посадити в шатре у себя по правую сторону» (л. 61—62;
В., 338).
Далее в статейном списке Брехова записано нечто странное:
«И того же часа шах встал и пошел з грамотою один. Исуп
хан и Сары Хозы пошли за ним». Сары Хаджи- как уже го-
ворилось выше — ведал внешнеполитическими вопросами Ира-
на. «И тот час шах... [вернулся] и грамоту принес с собою
ж и сел на месте. И грамоту отдал Сары Хозе... [который] сел
против ево и учал грамоту перед шахом честь... И как шах...,
грамоту выслушал, обрадовался великою радостию» (л. 63—64;
В., 338).
Стало быть, шах второй раз знакомится с грамотой царя
и второй раз радуется.
Затем шах «взял скляницу с виноградом и чарку золоту, и
налил сам, и сказал им: чаша брата моего любителыюво го-
сударя... Михаила Федоровича всеа Русин! И, выпив чашу, по-
казал им [пустую], а молыл: чтоб государева недруга так не-
было», как в чаше вина не осталось! Шах угощал Брехова ви-
ноградом «и почал быть светел». Пришло время развлечений
(л. 64; В., 338—339).
Сидевший рядом с Бреховым «Мамет хан Кенжинской
[Гянджинский]» спрашивал у русского гонца, почему он так
скромно одет, тогда как «дотолева... с Москвы... приезжали пос-
лы и посланники и торговые люди, и оне бывали одеты: у каф-
танов бывало ожерелья (воротники) стоячие и отложные жем-
чужные, а нани (неужели)... у вас большо[й] тот чин покину-
ли?»
Брехов разъяснил, что в Москве «чин весь по старому, а
Нас смотря, тово [мнения] не применяй... Мы люди служивые
понизовых городов, а посланы наспех, и мы... ехали спешно
днем и ночью». К тому же, продолжал он, около устья Терека
«по нашему греху встала на море волна, а у нас был стружок
лехкой, и ево носило и выбросило на берег... [Поэтому] что у
нас было платья, что делали в государя нашево отчине на Тер-
Ke 35, и то все морская вода перепортила». Царская же грамота
сохранилась только потому, что «была у нас защита в воско-
вом плату (в вощанке)» (л. 65, В, 339).
35 Только здесь, в Терском городке, нашлась парча и другие ценные ма-
тчрии, из которых для Брехова и Афанасьева сшили парадные одежды, да
1! то, кажется, недостаточно пышные. Это лишний раз показывает положение
'чосквы в те времена.
6*
83
После этого, примерно через час, «пришли два человек;,
и платье на них и челмы — по турски, и шах им велел сесть у
себя по правую руку повыше их», т. е. русских посланников
Брехов подчеркивает, что «против их (по сравнению с турками)
встречи [русским] не было». Толмач тут же разузнал, что это
явились «послы турские».
Шах Аббас, как обычно, стремился принимать русских дцп.
ломатов в присутствии иностранных, и особенно турецких, по-
сланников, против чего всегда так протестовал Посольски!,
приказ. Но примечательно здесь другое: «Шах... у них (у Бре.
хова и Афанасьева) спросил при них (при турецких диплома-
тах), много ли... ныне в Астараханн и на Терке государевых
ратных людей». Русский гонец ответил по «государеву наказу»
(о котором мы писали выше): в Астрахани находится 15 тыс.,
а в Терском городке 8 тыс. воинов и много артиллерии.
После его ответа «шах учал светел быть... [и] учал про них
им (туркам) сказывать... [что] приехали... ко мне с ЛАосквы
гости любимые, потому... [от] брата моево любительново... весть
ко мне не бывала долго время. И после тово учал светел быть
и учал тещитца (радоваться)... [а] они (Брехов и Афанасьев),
встав, стали бити челом, чтоб их шах отпустил к себе. И он их
отпустил... [приказав] Исуп-хану... беречи [их] и с ними ехать
самому», что тот и выполнил («ехал до своих шатров»). Более
того, Юсуф-хан «их взял к себе в шатер и... [пригласил] их у
себя ужинать», а после ужина «велел их проводить до их ша
ра» (л. 66—67; В., 339).
Прием у Аббаса I, описанный Бреховым, имел цель про
демонстрировать перед турецкими дипломатами военную силу
Русского государства и незыблемую дружбу шаха с царем. Это
был конец 1614 г., т. е. аудиенция состоялась за полтора года
до попытки Османской империи вооруженным путем ликвиди
ровать позорный для нее Стамбульский мирный договор 1612 г.
О приготовлениях турецкой стороны к войне шахский двор не
мог не знать. И Аббас I тоже к ней готовился.
Демонстрация союза с Ираном была выгодна и для Русского
государства, и, вероятно, поэтому Посольский приказ, ревност-
но соблюдавший нормы дипломатического церемониала, на
этот раз сквозь пальцы посмотрел на столь серьезное наруше-
ние Бреховым запрета «править посольство» в присутствии
иностранных послов, и особенно турецких.
На следующий день, 27 октября, шах, не попрощавшись с
Иваном Бреховым, «пошел [со] стану к себе», поручив Юсуф'
хану «отпустить» гонца на родину (л 67; В., 340). Это была
неучтивость по отношению «к любимому брату, русскому ЦЭ'
рю», хотя дипломатическая практика России знает случаи, ког-
да в Москве одновременно совершались две церемонии'—прие-
ма и отпуска царем иранского посланца. Например, 16 июля
1592 г. шахский гонец Кай был принят и отпущен царем Фе'
дором одновременно (ИП, 170). Но поручить Юсуф-хану отпус-
84
ть гонца было явным пренебрежением. Однако Брехов ловко
ушел из щекотливого положения, использовав благоприятные
яЛя него обстоятельства. Вот как это было.
28 октября Юсуф-хан попытался выполнить приказ шаха,
рообещав гонцу шахское «государево жалованье, чем вас жа-
ловать на отпуске, [что и] велел... изготовить к завтрее все»,
затем добавил к этому распоряжение Аббаса: «...с вами... [шах]
досылает к., государю вашему посланника своево Булат бека.
р[ астараханских послов отпущает к... государю вашему з Бу-
пат беком же». Брехов решительно воспротивился немедленно-
му отъезду, заявив, что, поскольку он послан с царской грамо-
той для посланника Тиханова, а последний «теперь здесь, в
Кпзылбашех, и нам [с Афанасьевым], не видеся с посланником,
уехать... не смеем». Юсуф-хан пробовал настаивать: шах-де ве-
лел мне «вас... отпущать вскоре», чтобы скорее дошел до царя
шахский ответ об его «братствениой любви вовеки», и поэтому
вам следует «однолично ехати». Однако Брехов энергично воз-
ражал, и Юсуф-хан вынужден был пообещать известить обо
всем шаха.
«А на завтрее... по них Исуп хан [присылал]... и [снова] го-
ворил им: [напрасно вы] наперед посланника ехати не хотите,
а посланник [Тиханов]... тонере далече, и вам... здеся за тем
замешкатца долгое время».
Последующая запись Брехова, сделанная через два месяца,
это подтверждает: «Михайло Тиханов пришел к шаху в Кизыл-
•башь на встречю декабря в 23 день... [и] у шаха был [на при-
емной аудиенции] декабря ж в 24 [день]. А у шаха они с Ми-
хаилом (Брехов с Тихановым) были вместе [и] Иван Хохлов
был туто ж» (л. 67—69; В., 340).
Описывая приемную аудиенцию у шаха, русский гонец до-
полняет ценными подробностями то, что изложил о ней Тиха-
нов. Это касается, например, участия в ней астраханских пос-
ланцев Ивана Хохлова и Якова Гладкова. Если из статейного
списка Тиханова не видно, присутствовали ли они на декабрь-
ской аудиенции у шаха, то Брехов пишет, что вместе с ними
«Иван Хохлов был туто ж». И это понятно: Тиханов явно умал-
чивал о том, что могло навлечь на него неприятности со сто-
роны дотошных дьяков Посольского приказа. Брехов сообща-
ет: шах Аббас в шатре «велел сести против себя и им (Тиха-
нову и Брехову), и Ивану Хохлову велел сести тутож пониже».
И далее: шах заставил ждать московских дипломатов «час пол-
тора и больши», и только после их протеста перед шахскими
ближними людьми («стояти... [нам] у шатра долгое время не-
пригоже»), «немного помотчав (не сразу), велел нм шах итти
к себе в шатер».
Не сообщил Тиханов и то, что «пришел посол бухарской, а
сИдел у шаха по левую сторону блиско. Да тутоже пришли три
Ннязи горских». Увидев это, «Михайло [Тиханов] встал и учал
Проситись, и шах отпустил» (л. 69—70; В., 340—341).
85
21 декабря (по Брехову, 24-го) Сары Хаджи пригласил мо>
ковских дипломатов на обед. Звал он и Ивана Хохлова, но то,
отказался от приглашения, а «Михайло и Олексей [Бухар01,
и они (Брехов и Афанасьев) к Сары Хозе поехали и у нев(1
ели». Далее Брехов пишет, что 26 декабря «шах из Кизылбагл
пошел в Лянгаран (Ленкорань) 36» (л. 71; В., 341), чтобы чепе,
этот порт проследовать, как сообщал Тиханов, в Гилян (ЦГАД/\
1613—1615, d. 1, л. 413—414; В., 11, 294).
Отпускная аудиенция 28 декабря, данная шахом миссии
Брехова и посольству Тиханова «на третьему стану за Кизыл
Агачем», описана русским посланником. Как уже упоминалось
в отличие от Тиханова Брехов дает другую дату отпуска
(29 декабря) и сообщает о том, что шах заставил их всех
ждать «не малое же время... [так как] в те поры был у своих
жон». Наконец, Брехов без утайки сообщил то, что опустил в
своем отчете Тиханов: по приказу шаха «на отпуске... на них..
[на всех] было платье шахово, чем их шах жаловал: в азймских
кафтанах, без однорядок. А велел им так быти шах» (л. 73
В., 342).
Теперь несколько слов об обратном пути И. Брехова. Рус-
ский гонец добирался на родину вместе с посольством Тихано-
ва. Выехав в середине января 1615 г. из Шемахи, 1 марта они
прибыли в Тарки, затем—17 марта — в Терский городок,
24-го — в Астрахань, 27 мая — в Казань и во второй половине
июня 1615 г. были уже в Москве.
Статейный список И. Брехова и Афанасьева заканчивается
«вестями», которые они, «будучи у шаха, слышали». Среди них
заслуживает внимания, например, следующее сообщение. Когда
Аббас I возвращался «из Грузинские земли» в октябре 1614 г.,
к нему прибыли «послы от турсково [султана] Ахмат[а]» (Ах-
мед I: 1603—1617 гг.) с требованием и угрозами, «чтоб шах
отдал турскому городы... Шемаху, Дербень, Кенжь [Гянджу]
А не отдаст—и салтану тех городов доступать (завладеть)
ратью и ево (шаха) воевать. И шах... отказал... и отпустил,
тех послов без дела». Тогда турецкие «послы сыпали в полкех
(войсках шаха) золотые, а говорили... [что султан], слыша ва-
шу бедность, прислал вам милостину». Когда шах узнал об
этом, он «велел имати и молыл: емлите, коли дают, о чем (по
чему) не имать?!». В результате «...ныне... в Кизылбашех or
турсково войны чают».
Сообщал Брехов и о дружественных отношениях Ирана (
Бухарой и Хивой. О разорении Кахети в 1614 г. Брехов пите'1
весьма мало и не очень внятно, ограничившись двумя-тремя
фразами: шах «с церквей... кресты позбил»; «грузинские люди,
которые остались, веруют свою веру, тово [шах] у них не от
нял» (л. 74—75; В., 342).
Информирует Иван Брехов и о Шан Гирее — крымском царе
36 Назвав этот портовый городок на берегу Каспийского моря, Бре*0*
указал обратный путь шахской армии в Гиляп по Каспийскому побережы'1
86
рцче, находившемся при шахском дворе с 20 приближенными:
БЩах... его жалует... [он] дороден, и знатно (известно), что ра-
зумен и быстр... [он] просит... у шаха людей воевати турсково.
№ шах ему манит (обещает, обнадеживает), а людей дати не
смеет... [так как] ему ныне стала быть теснота от индейского...
травителя Джахангира, который] с шахом в недружбе... [Ин-
дийские купцы] в Кизилбашскую землю не ездят, и [купцы] из
Кщзылбаш в Ындею ездить не смеют, потому... ноне в Кизыл-
башех всякие товары дороги» (л. 75—76; В., 343).
В доказательство маниакальной подозрительности Аббаса I
и его жестокости, в том числе и по отношению к своим наслед-
никам, потенциальным претендентам па престол, Брехов при-
водит рассказ о казни при нем некоего «Фран бека», который
«у кречетников голова, а у шаха... добре близок». Однако до-
статочно было тому выказать явную доброжелательность к
старшему сыну шаха Сефи Мирзе, подарив ему «саадак», т. е.
дук с налучником и колчан со стрелами, как Аббас «на другой
день... [со словами:] добро жалуешь сына моево... велел убить
•с ево други пять человек». В Шемахе в первой половине янва-
ря 1615 г. Брехов и Афанасьев «слышали... от Гиреевых узде-
ней, что шах и сына своево большово Сефи Мурзу казнил, а
у... меньших сынов да у большово своего диака у Сары Хози
очи вынял» (л. 76—78; В., 343).
L Особого внимания заслуживают записи Брехова о всеобщей
ненависти к Аббасу его подданных и ее причинах, чего никогда
не высказывали письменно русские послы и посланники, до
этого бывавшие в Иране. Сначала весьма образно и кратко
русский гонец говорит об этом: «А шаха... не любят всею зем-
лею...»,— а затем для большей убедительности добавляет: мы
с Афанасьевым «слыхали ото всяких людей, что ево, конечно,
Не любят за то, что от нево во всей земле люди его оскорблены:
многих побил», т. е. убил.
Помимо жестокости и деспотизма Аббаса I Брехов указы-
вает еще на одну причину ненависти к шаху, особо чувстви-
тельную для мусульман: «А как куды [шах] пойдет в поход, а
В которой город ево приход, и он себя велит встречать женско-
му полу, и велит играть (петь, танцевать), и емлет на насиль-
ствэ. И многие... розные наспльства и обиды людем своим чи-
нит. И за то все [его] не любят, и ропот про нево во всей зем-
ле. А [восстать не смеют за тем, что добре угрожены» (л. 78;
В., 343—344).
В одной из своих записей Брехов подробно рассказывает о
|'<Рм, в каком иорядке во время угощения у шаха были расса-
жены приглашенные. Они расположились на разостланном ков-
ре, так как «ели на земле... а стола не было ж». Справа от шаха
*сидел недалече грузинской царевичь Ловарсан (Луарсаб)», а
«с полсажени (примерно в 1 м)... сидел ширванский наместник
jicyn хан против самово шаха, а подле ево сидел Михаиле Ти-
ранов, а подле ево Олексей Бухаров... [потом] Иван Брехов, а
87
подле Иван Хохлов, а подле... толмачь Иван Сергеев... астара_
ханской подъячей Богдан Накрачеев, а под ним толмачи >к
которые с Михаилом присланы, да [сопровождавшие Тихано-
ва:] Дмитрей Лабутин да... Ондреев... а под ними сидел он, Сте-
пан Офонасьев» (л. 82—83; В., 344—345).
Разве не примечательно, что астраханские посланцы, нико-
го фактически не представлявшие (Заруцкий и Марина Мнишек
уже изгнаны из Астрахани), почти приравнивались, и, разуме-
ется, не без тайного умысла, к представителям царя, а толмача
русского гонца вообще посадили ниже всех?!
Брехов описал еще один случай, когда в шатре шаха после
охоты астраханец «Иван Хохлов сел ево, Ивана Брехова, по-
выше». Последний не растерялся и по приходе шаха пересел
выше Хохлова, заявив, что тот сделал «непригоже» (л. 80—81;
В., 344). Как уже говорилось, за такие нарушения дипломатиче-
ского церемониала Тиханов и Бухаров были осуждены Посоль
ским приказом и лишены царской милости.
В заключительной части своего отчета Брехов не без удо-
вольствия пишет: «И думной диак Петр Третьяков сесь (сей
статейный список) вверх носил, и государю докладывал, и боя-
ром чел. И государь... слушав... пожаловал, и бояре приговори-
ли: Ивану Брехову и толмачю Степану видети государевы очи
и быти у ево царские руки... И [они]... у государевы руки
был[н]» (л. 83; В., 346).
* * *
Миссия Ивана Брехова играла подсобную роль в посоль-
стве Тиханова. Однако следует отметить поразительно корот-
кий срок, в который миссия достигла цели: путь от Москвы до
шахского двора занял три месяца и три дня. И другое: если
сопоставить статейный список Брехова — Афанасьева с отче-
том Тиханова — Бухарова, то нельзя не сказать, что информа-
ция первых, несмотря на их столь краткое пребывание в Ира-
не, была и количественно и качественно (т. е. с точки зрения
полноты и содержания) более ценной. Например, весьма инте-
ресны сведения о жестокости и насилиях шаха Аббаса не толь-
ко в Грузии, но и в своей стране и даже в собственной семье,
что, естественно, вызывало общую ненависть к нему.
Ценность «вестей» Брехова об Аббасе I приобретает тем
большее значение, что собраны они в период усиления военного
могущества шаха, когда лесть и славословия в его честь был!!
нормой, воспринятой летописцами и более позднего времени.
Значение этих достоверных архивных «вестей» о шахе А
басе трудно переоценить еще и потому, что они, на паш взгляд-
дают дополнительный материал для понимания и сепаратш
ских выступлений местных феодалов против централизован!!0 1
власти шаха Аббаса, и народных восстаний. Последние, ка>'
известно, неоднократно имели место не только в годы его праР
ления, но и после его смерти, наступившей в январе 1629 г.
Глава 3
ИРАНСКОЕ ПОСОЛЬСТВО БУЛАТ-БЕКА
в 1615—1616 гг.
Данные о посольстве Булат-бека сохранились в двух архив-
ных делах1; отдельные факты, относящиеся к его посольству,
содержатся также в делах о посольстве М. Н. Тиханова и гон-
ца Ивана Брехова, вместе с которыми Булат-бек проследовал
из Ирана в Россию.
Известно, что Брехов прибыл к шахскому двору в конце
октября, а Тиханов — во второй половине декабря 1614 г. 28 ок-
тября Юсуф-хан сказал Брехову, что шах отправит в Москву
своего посланника Булат-бека; то же сообщил Аббас I и Ти-
ханову.
Однако было бы ошибочным объяснять срочную отправку
ответного посольства только соображениями дипломатического
характера. Причины были более сложными, и связывать их сле-
дует с внутренним и внешним политико-экономическим поло-
жением Ирана и России.
. 1614-й год. В Иране еще не затихли ликования и восторги
после победы над Османской империей, упрочившей политиче-
скую и военную власть шаха в стране, как начались турецкие
приготовления к войне-реваншу за ликвидацию позорного Стам-
бульского мирного договора. В Иране это понимали и готови-
лись к отпору. Вот почему, не теряя времени, Аббас I присту-
пил к осуществлению вынашиваемых им замыслов об ислами-
зации Восточной Грузии и о разрешении «южной проблемы».
Также хорошо известно, что вся «русская политика» шаха за
годы его правления с 1587 г. сводилась к тому, чтобы, давая
Русскому царю словесные обещания о борьбе «заодин» против
Турции, получать от него реальное и полное обеспечение своего
тыла от прорыва крымско-татарских войск через северо-запад-
ные районы Ирана.
В 1614 г. в Русском государстве уже восстанавливался по-
рядок, укреплялся государственный аппарат, налаживались
Внешнеполитические связи. В Иран были направлены посоль-
ство М. И. Тиханова и миссия гонца И. Брехова, оповестившие
BJaxa о новом русском царе Михаиле. Аббас I «с радостию»
Воспринял эти вести и решил снарядить ответное посольство,
hp 1 Так как в этой главе основными источниками служат дела 2 и 5
j£*ATA (оба за 1615—1616 гг.) и т. II «Памятников...» Веселовского, то да-
, ® при ссылках на первый из них даются номер дела и листы, а при ссыл-
х па второй — опускается том. Прочие случаи оговариваются.
89
Вопреки обычной медлительности аппарата шахского двоп
и само решение об отправке Булат-бека в Россию, и приготоц
ления посольства, и его отъезд —все было проведено в самоС
срочном порядке. Посольство отправлялось небольшое—13 Че
ловек: Булат-бек, 3 кречетника и 9 «людей посольских» (д. 2
л. 26; В., 367). Среди последних были иранские купцы, oxothq
пользовавшиеся привилегией посольства беспошлинно провози^
в Россию и вывозить оттуда в Иран товары. Достаточно сьа.
зать, что под товары понадобилось 13 телег, а под иродово.ц,.
ствие для посольства — 5 телег. Ввоз табака в Россию был ?а
прещен, поэтому контрабанда его была наиболее привлеки.,
тельной для иранцев с точки зрения получения наибольших
прибылей.
Ни в Тереке, ни в Астрахани Булат-бек не предъявил шах-
ской грамоты на ввоз товаров с приложением их списка с пе-
чатью. Не дал он русским властям ни осмотреть, ни переписать
их. Проявив при этом незаурядную твердость, иранский послан-
ник сделал лишь устное заявление о том, что везет шахские
товары. Из этого следует, что коммерческие цели посольства
Булат-бека были чисто приватного характера.
Спешку с его отправкой вряд ли можно объяснить желанием
шаха как можно скорее выразить в ответ на грамоты, приве-
зенные Бреховым и Тихановым, чувство дружбы и признание
законности восшествия на трон Михаила Романова. Вернее по-
лагать, что шахом, как политиком умным, предусмотритель-
ным и хитрым, руководила необходимость немедленно возоб-
новить прежнюю «русскую политику». Угроза новой турецко-
иранской войны объясняла спешку Аббаса 1. Прежде всего он
был заинтересован в восстановлении городов-крепостей на Сун-
же и Койсу, т. е. в обеспечении тыла иранской армии.
Таковы основные цели посольства Булат-бека,
Нет необходимости описывать путь этого посольства из
Азербайджана к русской границе: как известно, оно следовало
вместе с посольством Тиханова и миссией Ивана Брехова. От-
метим лишь, что Булат-бек по посольскому обычаю был принят
в Тереке 17 марта 1615 г. и морским путем отправлен в Астра-
хань, куда и прибыл — вместе с русским посольством — 24 мар-
та (д. 2, л. 24; В., 366—367). Задержка была вызвана ледоста-
вом на Волге, обычно освобождавшейся для навигации в апре-
ле — мае.
Приходится удивляться быстроте передвижения обоих ! 0
сольств, если учесть, что 24 марта они прибыли в Астрахань-
а 27 мая были уже в Казани. Это говорит о том, насколько
Москве были заинтересованы в получении вестей из Ирана
от своих людей, Тиханова и Брехова, так и от шахского посла 1
ника Булат-бека.
30 мая казанский воевода И. Воротынский по указанию 1 I
польского приказа струги русского и иранского посольств^,
почетом и без задержки отправил далее, на Чебоксары, чт 1
90
исключить встречу людей Булат-бека с возвращавшимися на
родину и пребывавшими в то время в Казани шахским послом
Мехди Кули-беком, купчиной Хаджи Незамеддином, а также
другими иностранцами. При выезде из города посольство Бу-
^ат-бека состояло уже из 16 человек.
[ С 3 июня иранский посланник ожидал в Чебоксарах предста-
вИтеля Посольского приказа «от окольничих» (второй чин чле-
poB Боярской думы) Ю. 3. Богданова, прибывшего в город
Л июня 1615 г. Согласно «государева наказу» от 15 июня, Бог-
данов должен был «быти у кизылбашсково посланника в при-
ставех и с ним до Москвы ехать и корм давати». Наказ пред-
писывал, как всегда, церемониал встречи Богданова с Булат-
беком (в частности, астраханский пристав Иван Мертвый дол-
жен был представить Богданова шахскому посланнику), а так-
же вопросы, которые следовало задавать Булат-беку (д. 2,
26—28, 43—45; В., 367—368, 372—373).
28 июня иранское посольство выехало из Чебоксар. Пред-
писанный ему маршрут был не совсем обычный: не заезжая в
Нижний Новгород, «ехали из Волги Окою, а из Оки Клязьмою
в Володимерь... А в Нижней [Новгород] ему (Богданову) одно-
лично с посланником не ездить и людей посланниковых в...
Нижней не пускать», чтобы Булат-бек «с прежним кизылбаш-
ским послом, с Мегнб беком, и с ыными кизылбашскими куп-
чинами и ни с какими иноземцы... не видетца и к нему из Ниж-
нево приезжати... никому не давать» (д. 2, л. 45—46; В., 374).
К Нижнему Новгороду они прибыли 4 июля и, не задержи-
ваясь, направились к Владимиру. Здесь 17 июля Богданов по-
лучил указание Посольского приказа прибыть с Булат-беком
«на подхожей стан» (временное пристанище, откуда послы едут
на прием) к 29 июля, с тем чтобы на следующий день «войти»
в столицу. По указу от 23 июля организация торжественного
въезда в Москву возлагалась на думных дьяков Васильева да
Марка Поздеева, а «встретить за городом... Булат бека [по-
ручалось] Степану Микифорову сыну Чепчюгову. А с ним на
встрече, указал государь, быти дворяном, и детем боярским...
11 подъячим всех приказов, и конюхом, и дворовым людем кон-
ным в цветном платье, чтоб было... [всего] двесте человек»
(д 2, л. 93; В., 392—393).
Следует отметить предусмотрительность Посольского при-
каза в отношении обеспечения посольства Булат-бека «кормом
и Питьем». В указе от 27 июля Богданову и Мертвому предпи-
сывалось: если «каких кормов или питья в [селе] Клементьев-
сКом добыть не мочно... и мы те кормы и питье учнем присылать
с Москвы». Приставы Богданов и Мертвый доносили в Посоль-
Дий приказ, что 28 июля, выступив из Владимира, они при-
2 августа в село Клементьевское. Согласно указу, они
^становились в монастыре. Приставы отсюда писали, что «корм
ДРем, а вина у них (у монахов) нет. А посланник вино просит»
'°- 2, л. 94—94об., ЮЗ—104; В., 393—396).
То, что Булат-бек просил не «корм», а «питье», весьма пока-
зательно для сравнения обслуживания шахских посольств в
Московском государстве и русских посольств в Иране. Как из-
вестно, почти все русские послы жаловались па то, что шахские
власти совсем не дают корма, и реже писали, что дают недоста-
точно. В данном случае просьба иного рода. Да и как можно
жаловаться, если, например, на 16 дней (с 4 по 20 июля) по-
сольству Булат-бека было выдано: 16 баранов, 32 курицы,
64 калача, 2 ведра уксуса, лук, крупы, около 3 пудов муки,
пуд патоки, пуд соли, 2 фунта свечей и т. п. Питья же выда-
валось Булат-беку по четыре чарки вина и по ведру меда на
день, а людям его — по чарке водки каждому и два ведра пива
на всех в день (д. 2, л. 76—80; В., 387—388).
Точного описания церемонии торжественного въезда иран-
ского посольства в столицу в архиве нет, зато дело о приеме
Булат-бека в Москве сохранилось. Правда, в нем есть только
частичное описание приемной аудиенции иранского посланни-
ка у царя Михаила, состоявшейся 13 августа 1615 г. Что каса-
ется встречи шахского посольства, то известно лишь, что она
сопровождалась обычной почетной церемонией: из царской ко-
нюшни были высланы верховые лошади, а Булат-беку доставили
особо «обряженово» аргамака. При следовании посольства по
городу его сопровождали 60 всадников — нарядно одетых дво-
ровых людей и конюхов (д. 5, л. 1а; В., 412).
Аудиенция прошла Б Два этапа: сначала Булат-бек был при-
нят думным дьяком Петром Третьяковым, затем состоялся при
ем у царя Михаила Федоровича.
Третьяков после вопросов: как здоровье? как доехал до
Москвы? — спросил: «...какой тайной приказ с ним от шах Аб-
басова величества?» Булат-бек ответил, что шах «на всяково
государева недруга хочет стоять з государем заодин», желает
быть с царем в дружбе «на веки неподвижно» и стать другом
друзей царя и врагом его врагов. Тайно же, продолжал посол,
шах Аббас приказал передать царю, чтобы «меж бы их госу
дарств и земель никоторово иново государя в суседстве не было,
а городы б государю и шаху поставить по старым местом, где
стаивали на перед сево ж: те ж в Кумыцкой и в Кабардинской
земле и на Сунже и на Койсе, чтоб промеж государевы земли
и шаховы... [здесь пропуск в документе] было. А только госу-
дарь учинитца с шаховым величеством в братстве и любви, и го-
сударь их, шах, государю [русскому] за братцкую дружбу 11
любовь Шемахи поступитца» (д. 5, л. 3, В., 413).
Третьяков пообещал обо всем доложить царю и повел Бу-
лат-бека с его людьми к царю Михаилу Федоровичу. Далее
следует описание, как царь сидел в диадеме со скипетром,
а «рынды (оруженосцы-телохранители) стояли у государя п<’
обе стороны в белом платье и в золотых чепях (цепях)», а боя-
ре и окольничие сидели. Царь допустил посланника к руке, поС'
ле чего принял через Третьякова привезенную Булат-беком гра'
92
LoTy от шаха. Речь иранского посла состояла из общих фраз
0 дружбе. Среди них выделялась просьба о помиловании аст-
раханских посланцев Ивана Хохлова и его товарищей (д. 5,
5—6; В., 414—416).
Вручение шахских подарков не отняло много времени: они
были немногочисленны и состояли из бархатного с золотом «по-
кровца седельного», булатной сабли, пяти луков (из них четыре
ширазских, отделанных золотом и серебром), нескольких кусков
«камки» и другой ткани. Подарки, как всегда, оценивались в
деньгах и в сумме составили 68 руб. 7 алтын 3 деньги.
Затем Третьяков заявил от имени царя, что шахская грамо-
та будет рассмотрена, и тогда Булат-бек получит ответ. Прием
закончился отпуском посланника «на подворье» и традицион-
ным «государевым жалованьем в стола место корм»2 (д. 5,
л. 14—15; В., 417—418).
В переведенной на русский язык грамоте Аббаса I к Михаи-
лу Федоровичу был дан ответ на царские грамоты, переданные
шаху Тихановым и Бреховым.
После титула царя Михаила следует пожелание ему: «чтоб
Господь Бог устроил всякое дело твое к добру». Далее гово-
рится: «Нам о всем о том ведомо», что сообщили устно и что
было в грамотах, полученных от твоих «послов» (Тиханова и
Брехова). «И мы тебе... брату своему обрадовалися сердешною
радостию и хотим с тобою... быти в братственной дружбе и в
любви свыше прежних... московских государей». Затем шах оп-
равдывается: «Изо уст своих слово испустил, что им (астра-
ханским посланцам) казны дати хотел. И только по приезде
к нам твоего посла (Тиханова) с твоею любительною грамо-
тою... ведомо учинилось... про твое многолетное здоровье и на
престол твой привознесенье, обрадовался сердешною радостию
и послал... с своею любительною грамотою верново своево че-
ловека, птичника своево Булат бека».
Призывая русского царя к дружбе с ним, шах просит: «Ево
(Булат-бека) у себя задержати не велети, а велети б ево ко
мне отпустить тот час». В заключение он дает неопределенное
обещание: «И [если] будет которое дело твое до нашево госу-
дарства, и тебе бы, государю, о том нам ведомо учинити, и
то дело твое все так учинитца». Пожеланием многолетнего
Царствования грамота заканчивается (д. 5, л. 16—19; В., 418—
419).
Итак, Аббас I признал законность воцарения первого пред-
ставителя династии Романовых. Интересны в этой грамоте при-
знание шаха в его намерении оказать денежную помощь Заруц-
к°Му да, пожалуй, обещание помощи царю, правда выраженное
Весьма неопределенно. В остальном грамота состоит из набора
сУгубо официальных, незначащих фраз.
2 Это означало, что вслед за уезжавшим на свое подворье послом с цар-
ской кухни посылались разного рода кушанья и обильное питье.
93
Чем занимался шахский посланник в Москве после этой
аудиенции до своего отъезда из столицы в конце 1615 г., мь
не знаем: в архивных делах это не отражено. Лишь за 28 ц0
ября сохранилась запись его беседы с приставом Богдановым
причем только та ее часть, где приводится речь Булат-бека.
В ней много места занимает мистическое объяснение при
хода к власти шаха Аббаса. Кроме того, Булат-бек поведал о
философско-мистическом предвидении некоторых «философы
форсовски», т. е. персидских философов, которые за четверть
века до 1613 г. предсказали восшествие на московский трои
Михаила: «В нашем государстве многие мудрые философы ц
учители за многие лета узнавали, что будет на Московском
государстве великой государь царь именем Михаила...» Закан
чпвалась речь шахского посланника разъяснением причин его
отправки в Москву: «Да послал... [шах] меня, посланника, про
то подлинно проведать... действительно ли воцарился в Москв:
царь Михаил» (д. 5, л 20—21; В., 419—420). Камуфляж не
только явный, но и наивный.
Из-за отсутствия архивных документов трудно обвинить
Булат-бека в том, что разговорами о мистическом обосновании
прихода к власти шаха Аббаса и царя Михаила он восполнял
отсутствие серьезных вопросов для обсуждения. А ведь на при-
еме 13 августа он высказал думному дьяку Третьякову желание
шаха укрепить русско-иранскую границу посредством восстанов-
ления царем городков крепостей на Сунже и Койсу с передачей
России Шемахи. Третьяков на это никак не отреагировал.
Ослабленному Московскому государству, все еще вынужденно
му обороняться от польских и шведских интервентов, было н!
до защиты иранской границы с перспективой осложнения взаи-
моотношений с Османской империей.
Распродав, очевидно, к концу ноября 1615 г. свои много
численные товары3 и сделав закупки на вырученные деньги
(причем без оплаты таможенных и других пошлин), Булат-бек
попросил отпустить его на родину «вскоре, чтоб ему не быть
от шаха казнену». «Шах де,— сказал посланник,— мне дал ез
дпть урошные дни (определил срок поездки) и велел мне ско-
ро быть...» (д. 2, л. 21—22; В.. 420).
Об отпуске Булат-бека, состоявшемся, очевидно, в конце
1615 г., архивных материалов также не сохранилось. Нашелся
только небольшой отрывок без даты и названия, где сказано,
что при прощании Булат-беку пожаловали «шубу золотную, со-
боли [ценою в] 40 рублев, кубок серебрен в 15 Рублев, лись’О
3 28 июля 1615 г. в г. Владимире приставу Богданову удалось в обще'1
виде описать привезенные иранцами товары, и среди них: три больших су
Дука с «золотпыми» и шелковыми тканями; три тая (кипы) шелка (очев
но, шелка-сырца); один тай «киндяков» (хлопчатобумажной ткани); восеМ1’
таев и одна связка сафьяна; два тая и десять штук луков; десять мешко1
«проса сорочинского» (сарачинское, или сарацинское, пшено — это Р11
(д. 2, л. 105—106; В., 397—398).
S4
доапку черну в 10 рублев. Да за ево подарки... [дано ему]... два
сОрока соболей в 30 и 20 рублев, сорок куниц в 10 рублев, ли-
сИцу черну [очень редкую] в 20 рублев». Награды получили и
трое шахских кречетников: каждому было выдано «по сороку
соболей по 20 рублев... людем лутчим посланниковым дано...
[далее оторвано]» (д. 2, л. 21—22).
Мы не располагаем данными о том, каковы были ответные
подарки царя Аббасу, в частности ничего не сказано о ловчих
птицах — кречетах. Ведь именно для этого шахский двор вклю-
чил в состав своего посольства троих кречетников. Возможно,
Булат-бек заранее был предупрежден, что ответные подарки
шаху будут отправлены с посольством Ф. И. Леонтьева
(см. ниже). На грамоту, врученную Булат-беком царю 13 авгу-
ста 1615 г., ответ был дан в грамоте от 23 мая 1616 г., послан-
ной к шаху Аббасу также через Ф И. Леонтьева, вместе с ко-
торым возвращался к себе на родину Булат-бек.
13 апреля 1616 г. Посольский приказ дал распоряжение
нижегородскому воеводе В. И. Бехтиярову-Ростовскому, чтобы,
когда Булат-бек приедет в Нижний Новгород, «в тот день в го-
роде, и на посаде, и тою улицею, где стоять посланникову, и до
двора было людно и стройно по посольскому обычею, и встре-
тить бы есте ево велели у посаду, а на встречю послали двор-
ника (владельца постоялого двора) добра, а с ним детей бояр-
ских и сотников человек до пятидесят, и проводить ево велели
до двора. И корм бы есте и питье посланникову до тех мест (пор),
покаместа он побудет в Нижнем, давали по той росписи, како-
во дана на Москве приставу [Булат-бека] Володимеру [Анич-
кину]». Кроме того, воеводе предписывалось отправить посоль-
ство Булат-бека в Казань для дальнейшего следования в
Иран.
Аналогичные указы-распоряжения были даны в Казань
В. Т. Долгорукову и в Астрахань А. Хованскому. Воеводам пред-
писывалось следующее: как только получите весть от Владими-
ра Аничкина, тотчас же необходимо подготовить для «кизыл-
башсково посланника двор добр, где пригоже. И велели б есте
тот двор очистить и сторожей к нему приставить, чтоб тот двор
К посланникову приезду был готов» (ЦГАДА, 1614—1616, д. 2,
Л 52—53об.; В., Ill, 147).
Ознакомление с этими документами показывает, какую кро-
потливую работу проводил Посольский приказ, чтобы создать
иностранному посольству всевозможные удобства и обеспечить
его всем необходимым.
Так, в указе астраханскому воеводе говорилось, чтобы он,
отправляя Булат-бека, поговорил «с нашими и шаховыми по-
сланники и роспросил гилянцов накрепко, которые в Кизылба-
ШИ морской ход знают, куды лутче и спешнее: водяным ли пу-
тем на Гилянь, или сухим путем на Терек, а с Терки через Ка-
°арду
да на Дербень». И далее: «...в случае если вы отпустите
х Из Асторохани путем на Гилян, и вы б нм под подарки и
95
под нашу казну... дали бусу4 или две, смотря по тамашнем^
делу, как лутче и прибыльнее, и стрельцов... и наряду (пушек)
чтоб им дотти здорово... [Если] пойдут на бусах, [то дать] во
жей, кормщиков и носовщиков гилянцов, сколько человек при
гоже. Да чтобы эти люди были, которые б в Кизылбаши мор.
ской ход знали и наперед сево в Кизылбашех бывали». Кроме
того, читаем в указе, «на бусу по четыре якори, да по два па-
руса, да к бусе ж по сандалу (береговой лодке) с парусы, и с
якорем, и шеймы (якорные канаты), и всякие бусные спасти
дать им новые, чтобы им морем итти было безстрашно»
(ЦГАДА, 1614—1616, д. 2, л. 27—28; В., Ill, 153).
О дальнейшем передвижении иранского посольства извест
но из донесений пристава Аничкина: 30 апреля 1616 г. оно бла
гополучно доехало до Нижнего Новгорода, а 6 мая отправилось
в Казань, куда и прибыло 11 мая. Здесь Булат-бек до 28 июня
дожидался приезда русского посольства Ф. И. Леонтьева.
7 июля они вместе выехали из Казани на Астрахань. В Астра
ханн приставом при шахском посольстве был назначен Дмит-
рий Хвостов. Отсюда до Ирана оба посольства добирались вме
сте. Булат-бек прибыл к шаху одновременно с Ф. И. Леонтье-
вым, что не могло в известной мере не обесценить его инфор
мацию о Московском государстве.
* * *
Посольство Булат-бека было первым посольством из Ирана
(если не считать миссию гонца-купчины Хаджи Муртазы, кста-
ти, пробывшего в России почти на год больше Булат-бека), офи
циально признавшим от имени шаха Аббаса новую династию
Романовых. Примечательно и то, что шах через Булат-бека,
правда в устной форме, высказался за возобновление после дс
сятилетнего перерыва совместной политической борьбы против
Османской империи, и в первую очередь за восстановление
Россией военного заслона на Сунже и Койсу. Кроме того, в гра
моче, привезенной Булат-беком, Аббас I в письменной форм^
(но весьма неопределенно) предложил Русскому государству
помощь.
Вместе с тем нельзя не отметить то странное обстоятельство,
что Булат-бек не подтвердил словесных обещаний, сделанных
шахским гонцом-купчиной Хаджи Муртазой от имени шаха °
денежной и военной помощи царю, а повторил старые предло
жения Аббаса «стоять заодин» против турок и даже отдать
России г. Шемаху.
Все это звучало у Булат-бека достаточно фальшиво. Его
предложения были настолько несерьезны, настолько не соот-
ветствовали общему положению русско-иранских дел, а глав
4 Б у с а (дубас, дуб) — мореходная большая долбленая лодка, одноДе
ревка, с острым носом, округлым дном, чаще всего с набивными досками по
бортам.
96
нОе, тогдашним интересам России, что наводят на следующую
мысль: Булат-бек, возможно, не вполне следовал инструкциям
щаха. Именно так оценило его действия московское правитель-
ство. Доказательством нашего предположения является тот
факт, что русскому посланнику Леонтьеву, как это будет видно
ниже, не поручалось поднимать темы о каком-либо военном
союзе против турок.
Для ведения важных, серьезных переговоров иранскому пра-
вительству следовало бы уполномочить более солидную и бо-
лее сведущую персону, нежели «птичник» Булат-бек. Вот поче-
му он был только выслушан, но оставлен без ответа. В Москве
Булат-беку была предоставлена полная возможность осуще-
ствить все его коммерческие дела, якобы порученные ему ша-
хом. Сомневаться же в этом последнем можно хотя бы пото-
му, что в грамоте шаха ни слова не сказано ни о купле, ни о
продаже каких-либо товаров.
7 Зак. 1013
Глава 4
МИССИЯ ИРАНСКОГО ГОНЦА-КУПЧИНЫ
ХАДЖИ МУРТАЗЫ
в 1614—1616 гг.
Помимо архивного дела о самой миссии Хаджи Муртазы
(ЦГАДА, 1614—1616, д. 2, л. 1—276; В., Ill, 1—124) * сохра
нились и другие документы, содержащие сведения о нем, на
пример дела о миссии гонца Ивана Брехова, о посольствах Бу
лат-бека, Ф. И. Леонтьева и др.
Тем не менее нельзя точно установить дату отправки и мо
тивы посылки Хаджи Муртазы шахом Аббасом в Русское госу
дарство. Известно лишь, что он прибыл в Терский городок
16 июля 1614 г. Отсюда воевода И. И. Головин отправил его в
Астрахань и 19 июля отослал донесение в Посольский приказ.
Из архивных материалов мы знаем также о длинной предыс-
тории «хожений» иранского купчины в Астрахань в 1613 г.,
о его встрече и переговорах с мятежным атаманом Заруцкпм и
Мариной Мнишек.
По словам Хаджи Муртазы, весной 1613 г. он впервые при
был в Астрахань как шахский купчина по торговым делам. Од
нако, по-видимому, главная цель его приезда заключалась в
том, чтобы ознакомиться с положением дел в Русском госу
дарстве.
Заруцкий и бывшая жена обоих самозванцев с сыном от
Лжедмитрия II под нажимом правительственных войск бежа
ли из-под Воронежа на юго-восток. Как уже известно, в мае
1613 г. казацкий атаман захватил Астрахань. В городе начались
грабежи и насилия над местным населением. Жизнь в Астраха-
ни, крупном торгово-промышленном и погранично-перевалочном
пункте, замерла. Привоз продовольственных товаров с севера
уменьшился. Ощущался недостаток в предметах первой необ
ходимости. Недовольство и ропот населения росли с каждым
днем. В начале 1614 г. до Астрахани стали доходить сведения
об умиротворении в центре России, об избрании нового царя
Чувствуя шаткость своего положения, Заруцкий начал искать
выход из него.
Достоверных сведений о том, что мятежный атаман сам при-
шел к мысли о передаче Астрахани шаху, нет. Однако было бы
неправильным не учитывать авантюризм Заруцкого, его наме-
1 Далее при ссылках на эти источники на первом месте даются лишь
листы, на втором — опускается том.
98
рение продержаться любой ценой, даже прибегнув к помощи
извне, использовать пребывание в Астрахани претендента на
престол Ивана Дмитриевича — двухлетнего сына Марины
Мнишек.
В этот критический момент здесь, на астраханской земле,
появляется шахский купчина Хаджи Муртаза — коммерческий
представитель соседней могущественной державы, только что
одержавшей знаменательную победу в десятилетней войне с
Османской империей. Естественно, что у ищущего выхода из
безнадежного положения «халифа на час» появляется надеж-
да на помощь шаха Аббаса, тем более что со стороны послед-
него была проявлена известная инициатива, воспринятая мя-
тежником как поощрение. Можно не сомневаться в том, что
Хаджи Муртаза не пожалел красок, расписывая Заруцкому
силу и мощь шаха.
Тот факт, что у казацкого атамана могла возникнуть мысль
о спасении с помощью шахского двора, подтверждается еще
и тем, что, несмотря на развал и разруху в России, Аббас I
поддерживал связь с астраханским воеводой И. Д. Хворости-
ниным. 4 ноября 1618 г. шах заявит русскому послу М. П. Ба-
рятинскому на приемной аудиенции: «...в смутное де время яз
Астарахань кормил и пшено к ним посылал...» (ЦГАДА, 1618—
1624, кн. 6, л. 24; В., Ill, 379). Разумеется, это делалось не в
порядке филантропии, шах преследовал свои цели: Иран был
заинтересован в торговле с Россией, и если не с Москвой, то
хотя бы с Астраханью.
Одним из таких шахских эмиссаров и был, очевидно, лов-
кий гилянский купец. Прибывший за несколько месяцев до за-
хвата казаками Астрахани Хаджи Муртаза, по его словам, пе-
редал шахскую грамоту воеводе Хворостинину и «иным асто-
роханским людем, чтоб ево (шахским) купчинам с товары в
Асторохань приходить было повольно... [и тогда] люди [рус-
ские] в его городы в Дербень и в Шамахань ездили [бы] по-
вольно ж, п что им у шаха понадобится в помочь против ко-
торых недругов, и шах им то все пришлет» (л. 65; В., 24).
Шахские обещания имели такие последствия.
Хворостинин отправил с Хаджи Муртазой грамоту «к ша-
ху тайно... [с разоблачением Заруцкого, который] с Маринкою
прибежали в Асторохань воровством, потому что ему детца
негде».
А Заруцкий, «сведав» про обещания шаха о «помочи про-
тив... недругов», как уже говорилось, послал к шаху Ивана
Хохлова, Якова Гладкова и подьячего Богдана Накрачеева с
просьбой о помощи хлебом и деньгами. Гладкову, очевидно,
были даны дополнительные инструкции на словах. Своих по-
'Сланцев Заруцкий отправил вместе с Хаджи Муртазой (л. 65—
*66; В., 24), рассчитывая на его ходатайство перед шахом.
Обо всем этом иранский купчина рассказал в июле 1614 г.
терскому воеводе П. П. Головину, затем, в августе того же
7* 99
года,— астраханским воеводам и потом, 13 января 1615 г.,—с
некоторыми добавлениями — думному дьяку Посольского при-
каза Петру Третьякову. Повествование Хаджи Муртазы не во
всем достоверно, и к нему следует относиться критически. Ста-
раясь представить себя в самом выгодном свете и подчеркивая
свое расположение к России, которым он руководствовался в
переговорах с Заруцким, шахский гонец приписал себе участие
в спасении Астрахани от захвата ее Ираном, якобы отговорив
шаха от этого опрометчивого шага.
От бесчинств казаков Заруцкого пострадал и Хаджи Мурта
за: он был начисто ограблен. Потеряв все шахские товары, он
бедствовал, пока Марина Мнишек не пригласила его осенью
1613 г. на «отпускную аудиенцию» с угощением и наставлениями
Шахов купчина рассказывал, как «был он у... Маринки и у
Ивашка Зарутцково и... [как она] ево... поила вином, [но] он
вина не пил, а, приняв чарку, отдал чарку человеку своему.,
[был] у руки... у нее... и к шерти... ево Маринка приводила на
том, как он приедет к шах Басу, и ему бы, Муртозе, говорити
чтоб шах Бас им, Ивашку и Маринке, дал казны и хлебных
запасов» (л. 1; В., 1—2).
Здесь Хаджи Муртаза упоминает только просьбу о финан
совой и продовольственной помощи. Несколько позже будет до-
бавлено и прошение о «ратных людех». Мятежный атаман «пы-
тался получить помощь у шаха Ирана, предлагая ему свою
службу» 2.
Итак, рассчитывая на обещания Аббаса I, Заруцкий орга-
низовал миссию в Иран Ивана Хохлова и Якова Гладкова,
Хаджи Муртаза говорил, что «умысл... и приказ весь... [дан]
тайно одному вору Якушку Глядкову», тогда как официально
главой миссии был дьяк Иван Хохлов.
По приезде в Баку «ему, Муртозе, хотелось в Баке пожитп»
а Хохлов и Гладков, «не дожидаясь ево, Муртозы, из Баки по
ехали к шаху Басу. И приехали... преж ево, Муртозы, за два
месяца, и Маринкины грамоты отдали шах Басу».
Говоря далее уже со слов других, купчина добавляет, как
«Глядков бил челом со слезами и лежал у ног [шаха], чтоб
шах Бас вскоре велел ему дата ратных людей ближнее своее
думы (из своей охраны) человек с пятьсот». На вопрос шаха
«Что... ты бьешь челом об [ратных] людех словом, а в грамоте
не писано?» — он ответил, что так «приказано де от Маринки»
Ссылаясь на срочность своей просьбы о помощи, Гладков гово
рил шаху: если «ратных людей вскоре не пожалуешь и... [де-
нег и хлеба] не дашь... [тогда] лихи[е]... московские наши не-
други... Астарахань осадят и... нас не выпустят... [если же] рат-
ных людей дашь вскоре, и мы... в Астарахани собрався, с рат-
ными людьми Москву возьмем и от литовских людей очистим».
И «шах Бас...— продолжал Хаджи Муртаза,— не ведая их
2 История СССР. Т. 1. М., 1956, с. 305.
100
воровства. . хотел... им датп денежной казны 12 тысяч тюменей
л хлебные запасы готовити велел...» (л. 2—3; В., 2).
По неизвестным причинам иранский купчина зимой 1613/14 i _
в решающий момент отделяется от Хохлова и Гладкова, на-
правлявшихся к шаху, остается в Баку и, таким образом, не'
доставляет «тайно» шаху полученную им у воеводы Хворости-
нина грамоту (кстати сказать, далее им не упоминаемую),
тем самым давая возможность посланцам мятежников беспре-
пятственно выполнить поручение Марины Мнишек и Заруцкого.
Только через два месяца пребывания в Баку он, узнав о
каких-то переменах в положении Астрахани, едет к шаху Аб-
басу. Что это за причины? О них можно догадываться, если
хотя бы приблизительно определить время выезда Хаджи Мур-
тазы из Баку. Очевидно, это произошло в марте-апреле 1614 г.,
когда, узнав о подготовке пли о самом выступлении терских
стрельцов п казаков в поход на Астрахань против Заруцкого,
он решил подождать в Баку развития событий.
Узнав же обо всем достоверно, иранский купец поспешил к
шаху с предостережениями и советами. Он рассказал Аббасу I
о встрече с Мариной Мнишек, изложил ее версию о том, как
после гибели в Москве ее мужа Лжедмитрия II «Московским
государством Литва (Речь Посполита) завладела, а она... с сы-
ном и Ивашко Заруцком съехали для бережеиья в Астарахань».
«И ему бы, шах Басу,— советовал купчина,— о них вступити-
ся: датп им денежные казны и хлебных запасов» (л. 1—2; В.,
2).
Хаджи Муртаза, далеко не искушенный дипломат, но до-
статочно сметливый и расторопный купец, и в этих условиях
ухитрялся оправдывать шаха, заверяя П. П. Головина в том,
что у того не было намерений захватить Астрахань. Тем не ме-
нее в июле 1614 г. в Терском городке он невольно разоблачил
истинные намерения своего повелителя, когда рассказывал вое-
воде, что «шах, не ведая их (Заруцкого и Марины Мнишек)
воровства, чая того, что подлило Литва Московским государ-
ством завладела, хотел... им датп денежные казны 12 тысечь
тюменей и хлебные... запасы готовити велел и людей... был дати
хотел же».
Вместе с тем задним числом в Тереке Хаджи Муртаза не
мог отказать себе в том, чтобы не выступить в роли спасителя
Астрахани. Он говорил Головину, что уже после двухмесячного
пребывания в Баку, т. е. вероятно, в марте-апреле, поспешил к
шаху с грамотой астраханского воеводы Хворостинина и с со-
мнениями в законности власти астраханских мятежников.
«И как... к шаху Басу приехал, он, Муртоза,— докладывал Голо-
вин в Посольский приказ,— и сказал, что вор Ивашко Заруц-
кой и Маринка в Астарахани живут воровством, а на Москов-
ском... государстве... государь царь... и земля . государева
утвердилась вся, опричь Астарахани... где... Ивашко Заруцкои
и Маринка... [воеводу] Ивана Хворостинина убили и многих
101
людей... побили... а иных на пытках пытают насмерть» (л. 2—4-
В., 2—3).
Это, разумеется, ложь. Только в середине июня, где-то по
дороге от шаха к Тереку, Хаджи Муртаза мог узнать о том,
что 12 мая 1614 г. казаки Заруцкого были изгнаны из Астраха-
ни, и в июле рассказывать свои небылицы из беседы с шахом
типа: «Шах Бас... по ево, Муртозину, слову... [астраханским
посланцам]... денежной казны и хлебных запасов не дал и
стал им манити (обнадеживать обещаниями)... со дня па день»
Иранский купец говорил, очевидно, уже со слов посланцев
Заруцкого: «Хохлова шах... оставил в Кенже [Гандже], а Якуш-
ка Глядкова имал с собою в Грузинскую землю... шах Бас по-
воевал всю и город в Грузях поставил, где был большой Алла-
вердинской монастырь, а монастыря... не разорил и веры [их]
не порудил, а посадил... на Грузинской земле царем Исака ца-
ря, грузиисково царевича Юрьева (Георгия) сына... А грузин-
ской де царь Теймураз с невеликими людьми бежал в Дидидьян
скую землю (в Картли)» (л. 3—4; В., 2—3).
Захватив Кахети и Картли, шах Аббас в 1614 г. строил пла-
ны похода на Кабарду и Дагестан. Об этом Хаджи Муртаза
рассказал терскому казачьему сотнику Хомякову в начале
июля 1614 г., «которой [был] посылан с Терки в Тарки.. по
(для сопровождения) Муртозу». Этот сотник «слышел... у Мур-
тозы, едучи [с ним] морем, в розговоре, что... Абае шах велел
собрати войска кизылбашской рати 12 тысечь: 6 тысечь конно-
во... а 6 тысечь пеших людей турошников».
От шахского купчины известно и о том, что шах «собрався
птти на сем лете на осень на Кумыцкую землю и па кабардин-
ских черкас войною, и в Тарки... хочет поставили город (кре-
пость) и... хочет... посадити в том городе кумыцково Гирея кня-
зя царем» (ЦГАДА, 1614—1615, д. 1, л. 127; В., 11, 351).
Терский «годовалыцик»3 Семен Шушерин был послан к
дербентскому правителю в июне 1614 г. с письмом от воеводы.
Он беседовал там с Гладковым, возвращавшимся от шаха вме-
сте с его посланником Пулун-беком, которого Аббас I отправил
в Астрахань для выяснения обстановки. Гладков утверждал,
что шах по просьбе Заруцкого обещал дать «денежные казны
12 000 тюменей, а Тюмень по ш[ес]ти рублев, и хлебные запасы
многие. И приказал... с тою казною ехати в Асторохань послу
своему Пулун беку кречетнику».
Сотник Хомяков также информировал терского воеводу Го-
ловина об этом, связывая деньги шаха для мятежников с его
намерением захватить Астрахань. Так, Хомякову «сказывал...
в Тарках кумычанин Улакай Чебуков про Абае шаха... [что в
отношении] вора Ивашко Зарутцково и литовки Маринки
умысл... был у нево, у Абае шаха... хотел... посылати... к За-
3 Годовалыцик— человек, находившийся на службе или проживав-
ший иа промысле в течение года.
102
ггцкому... в Асторохань кизылбашских ратных людей ближние
своее думы пятьсот человек, а с ними послати... было... шарапы
(вина) виноградные многие» (ЦГАДА, 1614—1615, д. 1, л. 122,
128—129; В., II, 347, 351).
Для чего? Для того, чтобы после передачи астраханцам де-
нег и хлебных запасов, «перепоя астараханских людей... [всех
казаков], которые к нему, к вору к Ивашку Заруцкому, и к ли-
товке к Маринке пришли с Волги с прежними их ворами... ас-
тараханских всех было ему людей побити. А побив людей, шах
Басу было и царством Астараханским завладети». Уничтожив
мятежных казаков, а также, очевидно, и всех тех, кто оказал бы
сопротивление иранским войскам, шахский двор, вероятно, пред-
полагал использовать Заруцкого «на Терке... [построив ему]
город каменой, а сидети... было в том городе вору Ивашку За-
руцкому». Расчет был такой: те «воры, [которые] от Москов-
сково государства отстанут... будут все на Терке у нево, у вора
у Ивашка Заруцкого [гарнизоном], потому что будет город ук-
раинной... А литовку Маринку шах Басу держати было ему у
себя на постеле».
В связи с этим имеются любопытные подробности: «Аббас
шах., ево, Муртозу, роспрашивал про литовку Маринку, како-
ва... она лицем и сколько хороша, молода или стара, был ли...
он у нее у руки и горячи ли... у нее руки». Поинтересовался шах
и тем, что «Муртозе [Марина Мнишек] дала на отпуске». Он
ответил, что «рука... у нее горячя и... ему дала две скляницы
вина». Ознакомившись со всем этим, «шах... то вино велел ему
принести... и то вино... пил сам, а пьючи, говорил: топере... пью
вино, а впредь видать ли... мне ее самое у собя?» (ЦГАДА,
1614—1615, д. 1, л. 128—130).
Вряд ли следует полностью верить пересказам случайных
лиц. Однако совпадение некоторых подробностей из разных ис-
точников заставляет задуматься над тем, что какая-то доля
истины в них все-таки есть. В конце концов, у шаха Аббаса,
недавнего победителя Османской империи, действительно могли
быть намерения захватить Астрахань. Во всяком случае, неко-
торые основания у него для этого имелись. Во-первых, его бес-
покоило крайнее ослабление России и возможность турок про-
никнуть в Астрахань при содействии своих единоверцев — сун-
нитов: крымских и кубанских татар, остатков Большой Ногай-
ской орды и др. Во-вторых, шахский двор пообещал помочь За-
руцкому не только продовольствием и деньгами, но и ратными
людьми.
Предположить, что все это выдумал Хаджи Муртаза, тоже
не совсем правильно.
Осторожный и недоверчивый шах, ознакомившись со всеми
астраханскими делами, решил проверить слова Гладкова и Мур-
тазы, для чего вместе с Гладковым «посла своево Пулун бека
кречетника послал в Астарахань проведати, что... деетца». При
Этом показательно, что на всякий случай Аббас I «с Пулун бе-
103
ком... послал в дарах к Маринке четыре бархаты черных, че,
тыре камки черных... да меляк (шелковая узорчатая ткань)
черн же, а Ивашку Заруцкому — иноходец, да саблю, да по-
кровец конской нарядной» (л. 5—6; В., 3).
Вероятно, отъезд Пулун-бека из Ирана состоялся в конце
весны 1614 г., т. е. до прибытия к шаху Хаджи Муртазы. До
бравшись до Дербента к началу июня, шахский посол узнал о
подавлении мятежа Заруцкого и в Астрахань не поехал. Тогда
шах послал в Москву гонца-купчину Хаджи Муртазу: «Услыша
то, что в Астарахани зделалось доброе... дав... ему, Муртозе,
грамоту, и, к... великому государю дары послал, и ево [отпра-
вил]... к Москве» (л. 6; В., 4).
Такова версия Хаджи Муртазы о поездке в Московское го-
сударство в качестве гонца-купчины.
Выехал он от шаха, очевидно, в июне 1614 г., когда шахский
двор уже знал об освобождении Астрахани. 16 июля иранский
купчина прибыл в Терек в сопровождении посланного за ним
«сотника Ивановсково приказу4 Хомякова» (ЦГАДА, 1614—
1615, д.1, л. 127; В., II, 351). Хаджи Муртаза предъявил Голо
вину шахскую грамоту к царю Михаилу Федоровичу и две «гра-
матки» от «государева изменника от Якушка Глядкова». Одна
из них, сообщал воевода, «писана ко мне... ко всему миру Тер-
сково города»; другую грамоту привез «арменин Грабей Ма
леев», а получил он ее в Дербенте от Гладкова (л. 7—8; В., 4).
Содержание их Головин не излагает.
19 июля 1614 г. терский воевода в своем донесении в По
сольский приказ сообщил о приезде Хаджи Муртазы, а в конце
месяца отправил миссию иранского купчины, состоявшую из
семи человек, в Астрахань морем «в стругех». «А с ними в
приставех и для береженья послан с Терки терский годоваль-
щик, сын боярской, свияженин Григорей Шахматов, а в тол-
мачех с ними отпущен стрелец Солововского приказу Протась-
ев Ермошка Григорьев» (л. 56; В., 19—20).
В Астрахань Хаджи Муртаза прибыл 11 августа. Воеводе
И. Н Одоевскому он предъявил шахскую грамоту. «...Послан оп
(Хаджи Муртаза),— излагал астраханский воевода содержание
грамоты Посольскому приказу,— к нам... [и шах Аббас] велел
ему ехати... к Москве. И нам бы... ево, не задержав, отпустити
вскоре» (ЦГАДА, 1614—1615, д. 1, л. 126; В., II, 349). Одна из
грамот, по словам Хаджи Муртазы, была получена в Дербенте
от Гладкова для передачи в Казани «детем боярским Матвею
Глядкову да Ивану Суморокову» (л. 9; В., 4—5).
Приняли Хаджи Муртазу в Астрахани хорошо, разместили
в добротном доме, обеспечили бесплатным кормом, но продер
4 «Приказы часто назывались (на языке обиходной документации) нс по
функциям, которые они выполняли, а по именам лиц, руководивших их дея
дельностью...» (Шмидт С. О. Российское государство в середине XVI столе-
тия: Царский архив и лицевые летописи времени Ивана Грозного. М., 1984,
с. 66).
104
лсали до середины сентября. Эту задержку он объяснял в своей
Жалобе царю, поданной в Москве, на воеводу И. Н. Одоевского
«с товарищи» — С. В. Головиным и дьяком Юдиным, которые-де
рымогали у него взятку. II только по получении ее в виде
шелковых и кумачовых (хлопчатобумажных) тканей и сафь-
яна они отправили шахского купчину с семью спутниками в;
Казань.
Вместе с Хаджи Муртазой ехали его зять «тезик Хаджи
Маамет», кречетник Амирхан и их слуги (л. 56; В., 19—20).
Небезынтересно отметить, что при отъезде этой миссии из Рос-
сии в 1616 г. численный состав ее значительно увеличился — до
24 человек; среди них значились жена Хаджи Муртазы с сы-
ном, выписанные им из Ирана, семеро слуг, его брат с женой
и сыном и др.
Покинув Астрахань в середине сентября, миссия прибыла в
Казань 12 октября. Здесь иранцев продержали месяц и двена-
дцать дней, а 24 ноября отправили в Нижний Новгород, где
они пробыли с 4 по 7 декабря (л 37; В., 14).
8 декабря в селе Ворсне «Федотко» — хозяин дома, отведен-
ного Хаджи Муртазе с его людьми под ночлег, «на дворе учал
шуметь, стрельцов лаять и проводников с возами з двора зби-
вать (выгонять)», несмотря на уговоры пристава Протопопова,
просившего, «чтоб при иноземце не дуровали и... царскому име-
ни позору не чинили». «И тот Федотко с шурином... меня...—
сообщал в Москву пристав,— лаяли и с купчиною И водрався.
х купчине в ызбу, сели мужики пьяные за столом... и ево безчес-
тили и лаяли...» Протопопов предложил, «чтоб они, пьяные
люди, вышли вон, а иноземцу безчестья не чинили, за что им
от... государя быти в поученье... [но] тот Федотко... взяв меня...
за ворот, зашумел: что... ты, голыш, у меня гостей высылаешь
вон? Двор же мой, где хочу, тут своих гостей сажаю. И купчи-
на... видя такой позор, осердился, побежал з двора пеш... И я...
купчину всякими мерами одва (едва) уговорил, чтоб он на дру-
гой двор взошел» (л. 49- 50; В., 21—22).
12 декабря 1614 г. миссия прибыла во Владимир. Здесь Про-
топопов столкнулся с произволом местных властей. Воевода
Н. М. Пушкин, отговариваясь отсутствием подвод, «не хотел
мне,— писал в Москву Протопопов,— под купчину подвод дать,
[так как] многие подводы в розгоне, а покаместа купчину...
[задержал]». Более того, воевода угрожал приставу: «...только...
велишь у подворника (работника или сторожа постоялого дво-
ра) дрова имать, и яз де на тебе велю доправить (взыскать) за
всякое полено по десети алтын. И подводы... одва велел дать,
а провожатых дал всево восьмь... стрельцов. А отпустил меня...
с купчиною к тебе, государю, декабря в 16 де[нь]» (л. 51—г52;
В., 22).
В ЦГАДА нет точной даты въезда миссии гонца-купчины в
Москву. Известно лишь, что 16 декабря иранцы выехали из Вла-
димира. Оставшиеся 200 верст с небольшим они могли преодо-
105
леть за восемь-девять дней и, следовательно, прибыть в Москву
24—25 декабря 1614 г.
О том, как и где разместили Хаджи Муртазу с его людьми
сведении нет. Однако мы знаем, что давали «поденново корму
купчине по 10 алтын на день с людьми —с шестью человеки.
Питья... по 4 чарки вина, по полуведра меду на день, людем
ево, шести человеком,-—по две чарки вина, по ведру пива на
день» (л. 71; В., 25—26).
27 декабря 1614 г. в Посольском приказе состоялась первая
встреча Хаджи Муртазы с думным дьяком Петром Третьяко
вым. В Кремль иранского гонца с почетом привез пристав его
Протопопов в санном выезде П. Третьякова. Встречали купчи-
ну «на площеди и у посольной полаты5 на крыльце, и в... поли-
те были стрельцы бес пищалей и всякие люди». Когда Хаджи
Муртаза «вшел в... полату, думной дияк с купчиною корошевал-
ся (обменялись приветствиями) и клал на него руку... и велел
ему сести. И спрашивал купчину о здоровье» (л. 61; В, 22—23)
Обращает на себя внимание новшество в дипломатическом
ритуале — «клал на нево руку». Ранее это делал только царь,
после того как целовали его руку.
«Посидев немного», приступили к делу. Беседа началась во
просамп дьяка о том, «коим обычаи (каким образом) он (Хад-
жи Муртаза) был наперед сево... в Асторохани, и как ево от
пустили к шаху... Ивашко Зарутцкой да Маринка, о чем ево..
к шаху посылали и что с ним писали и приказывали, и был ли
он у шаха, и с чем ево ныне шах к великому государю отпус-
тил». Спросил купчину дьяк также о том, как давно он поки
нул Иран, как шах узнал о восшествии на престол нового царя
в Москве, что слышно о русском посланнике Тиханове и гонце
Брехове и где они.
В ответ Хаджи Муртаза рассказал обо всем, что с ним пре
изошло в 1613—1614 гг. в Астрахани и у шаха Аббаса: как оп
приехал в Астрахань в 1613 г. «до Ивашка Зарутцково, а шах
писал с ним в Асторохань к воеводе, ко князю Ивану Хворо
стинину, и к иным астороханским людем, чтоб ево купчинам
с товары в Асторохань приходить было повольно, а из Асто
рохани б люди в ево (шаховы) городы в Дербень и в Шама-
хань ездили повольно же, и что им у шаха понадобится в по-
мочь против которых недругов, и шах им то все пришлет»
(л. 62-65; В., 23 - 24).
Кому им? Это существенный вопрос. Очевидно, тем, кто за
хватил власть в Астрахани. Было ли это обдуманной и заранее
предусмотренной акцией шаха Аббаса, рассчитанной на устаног-
ление связей с антиправительственными элементами, а в даль
нейшем и на захват Астрахани? Как бы то ни было, неосторол
ное обращение к астраханским людям, как увидим далее, был0
использовано Заруцким (попросившим у шаха помощи) и объ
5 См. разд. III, гл. 1, примеч. 13.
106
е|ктивно создавало почву для беспокойства московского прави-
Жльства, опасавшегося шахских замыслов относительно Астра-
хани. В Москве, как мы уже знаем, Хаджи Муртаза рассказал
о том, как «Иван Хворостинин писал с ним к шаху тайно, что
Ивашко Зарутцкой с Маринкою прибежали в Асторохань во-
ровством, потому что ему детца негде: из Московсково госу-
дарства его выбили вон, а учинился государь царь.. Михайло
Федоровичи» (л. 52 66; В., 24). Более того, Хворостинин яко-
бы предупреждал шаха: «...он бы (шах)... ни в чем [Заруц-
кому] не верил». А Хаджи Муртаза, опуская свое двухмесяч-
ное пребывание в Баку, дал понять, будто он сразу же с Хох-
ловым и Гладковым отправился к шаху.
Самое главное здесь то, что иранский купчина изображает
себя другом п защитником Русского государства от мятежных
казаков, когда передает слова шаха, который «ему, Хозь Мур-
тозе, сказал, что он Ивашкову письму не верит и людей и казны
к нему не послал. И хочет он быти в братцкой дружбе и люб-
ви с... Михаилом Федоровичем» (л. 66; В., 24).
Если сказанное Хаджи Муртазой о его собственной роли
было просто хвастливым преувеличением, то переданные им
обещания шаха оказать Московскому государству всякого рода
помощь действительно имели место. Так, по словам иранского
гонца, Аббас I просил передать царю: «...чево у нево государь
ни попросит, и он за то за все не постоит: что великому госу-
дарю надобно, то даст». По поводу своего приезда в Москву
Хаджи Муртаза сказал, что «отпустил ево шах к государю з
грамотою о любви. И словом с ним приказал, что шах хочет
быти с великим государем... Михайлом Федоровичем... в брат-
стве и в любви и в дружбе свыше прежних государей росий-
ских...» (л. 66—67; В., 24).
То, что могущественный сосед признал новую династию Ро-
мановых, было самым существенным в миссии Хаджи Мур-
тазы.
Примечательными были и призыв шаха к царю бороться
«заодин», и следующее его заявление: «То де шах к великому
государю приказал [сказать:]... кто каков ни буди друг... ве-
ликому государю... Михайлу Федоровичю... а таков не будет,
Что он, шах, великому государю друг» (л. 67, В., 25).
Эта не очень складная фраза означает, что шах велел Хад-
жи Муртазе передать царю Михаилу, что любой друг царя не
будет ему таким преданным другом, как он, шах.
После этого по требованию Третьякова Хаджи Муртаза пе-
редал ему шахскую грамоту с оговоркой, что Аббас I пору-
чил ему вручить грамоту лично царю в руки, но если царь по-
ездит передать грамоту дьяку, то он подчинится и не будет от-
Вечать перед шахом «за то, что грамоту не вручил сам в руки
Царю» (л. 68—69; В., 25).
На этом переговоры закончились, и дьяк пожаловал Хаджи
Муртазе «государево жалованье в стола место корм»: не счи-
107
тая хлебов и калачей, «гусь, тетерев, четверть стяга (туши) го
вядины, баран [с] шерстью, четверо курят... питье — четыре чар
ки водки боярской», три кружки высокосортного меда и вина
«полведра меду паточново, полведра пива доброво, три ведра
меду княжево, три ведра ппва» (л. 69—70; В., 25). Это на семь
человек в день!
28 декабря 1614 г. царь и бояре заслушали перевод шахской
грамоты и постановили — быть гонцу-купчине у царя на приеме
и отпустить его обратно к шаху «не задержав».
8 января 1615 г. состоялась приемная аудиенция у царя Ми-
хаила. Дьяк Третьяков послал лошадей для Хаджи Муртазы.
В сопровождении пристава Протопопова и толмача его привез
ли в Кремль. На площади их ждали стрельцы, но «без
ружья». В Посольской палате купчину встретил дьяк Третьяков.
Царь ожидал шахского гонца «в середней золотной в под
писной полате6. И сидел в своем царском месте в царском
платье». Здесь Хаджи Муртазу представил царю окольничий
Данила Иванович Мезецкий. После того как «быв гонец у руки
[царя], правил государю от шаха челобитье. И молыл» снача
ла титул царя, а потом поздравил его от имени шаха с вос-
шествием па трон. В заключение он пожелал царю быть
«в частливом и добром здоровье на многие лета и [быть] не-
другом своим страшен, и чтоб... [его] царская сабля была па
шее у... царских недругов7» (л. 187—192; В., 38—40).
В ответ на поздравление царь «спрашивал про шахово здо
ровье, встав», а Хаджи Муртаза ответил обычной формулой:
шах-де был здоров, когда я выезжал из Ирана. Здесь же он вру-
чил шахскую грамоту. Царь принял ее и «отдал думному дьяку
Петру Третьякову». Затем, по представлению окольничего Ме-
зецкого, были «явлены... государю шаховы и гонцовы помин-
ки» (л. 192; В., 40).
Подарки от шаха были немногочисленны: булатный нож
«черен золот с яхонты, и с лалы8, и з бирюзами, и з жемчюги,
ножны золоты ж с яхонты, и с лалы, и з бирюзами». Далее пе-
речислялись дары от Хаджи Муртазы: «...сабля булатна, два
лука, два тулумбаса, дороги (восточная шелковая ткань)
6 [кусков]/камка, кушак9, кисея и простыня индейские»
(л. 195—196; В., 41).
Аудиенция закончилась обычным пожалованием «в стола
место корм» почти с тем же набором кушаний и питья, что и
27 декабря, после приема у дьяка Третьякова (л. 197; В., 41
Шахская грамота начинается так: «За помочью всех нас
6 Золотая палата — приемная палата для гостей царского двора,
расписанная золотом.
7 Образное персидское выражение, означающее победу над врагом.
8 Л ал (благородная шпинель) — драгоценный камень, по цвету близки
к рубину, но уступающий ему по твердости и блеску.
9 Кроме значений «пояс», «повязка» словом «куша к» называли о К
деленный сорт ткани, чаще всего полосатой, с затканными шелком или 11
тыми («волочеными») золотой или серебряной нитью полосками.
108
Иотворителя Бога. Высокопрестольному и на государской свой
л, лпкой престол вошедшему по прошенью всех и всеми обла-
дателю...» После славословия в честь московского царя в
грамоте говорится: «Михаилу Федоровичю. А после тово ведо-
мо тебе, государю, буди: как к тебе ся моя грамота дойдет и
тебе приятна будет, и тебе бы, государю, дружба моя и брать-
гтво и любовь ведома была, и чтоб меж нами дружба и любовь
была по прежнему, так же как и прежние московские великие
государи со мною... держали, и нам бы ныне свыше тово меж
собою дружбу и любовь имети. И как я услышел, что ты, ве-
ликой государь, учинился на своем высоком престоле, и я... по-
слал с любовною грамотою поздравляти гилянца Хожа Мурто-
зу, и для того что мне понадобица в государстве твоем купить,
и о том о всем приказ мой Муртозе».
Вслед за повторными пожеланиями, чтобы «прямая (истин-
ная) дружба» была свыше прежней, шах напоминает: «...чтоб
по прежнему обычаю нам меж собою послы и посланники о
своих здоровьях ссьтлатись и торговым бы людем было поволь-
но. И тебе бы, государь, то мое слово приятно было».
Покончив с дипломатической стороной дела, шах Аббас пи-
шет о коммерческих делах. Начинает он с покупки кречета:
•«...да велел я Муртозе промыслить кречетом». О том, что кречет
должен быть «доброй», в грамоте упоминается два раза. Кроме
кречета «что будет иное пригодитца, и тебе бы, государю, веле-
ти ему там промышляти повольно, приставя к нему доброво и
верпово своево человека, чтоб ему у тебя... и в дороге было по-
вольно».
Далее шах просит царя «отпустить вскоре» Хаджи Муртазу
и «о своем бы здоровье и о дружбе... велети отписати п о всем
подлинно». «И которое тебе...—продолжает шах,—дело у меня
надобно, о чем ни буди, и тебе бы... повеленье свое мне учини-
ти, и у меня тот час готово».
Любопытна заключительная часть грамоты: «Слов бы на-
ших было не долго, [а] любовь бы и дружба была долга». На
. печати написано: «Божий раб шах Абае» (л. 198—200; В.,
37—38).
В отличие от прежних шахских грамот призывы «о соеди-
ненье» и о том, чтобы стоять «заодин» против общих недругов,
Хаджи Муртаза должен был передать устно.
13 января 1615 г. думный дьяк П. Третьяков принял гонца-
Купчпну по его просьбе, для того чтобы «говорити о государ-
ственных делех».
Первый вопрос касался судьбы иранских посланников, от-
правленных в свое время шахским двором как в Россию, так
И в другие государства. Они проживали в разных городах Рос-
сии, «где иные и поженились». Хаджи Муртаза жаловался, что
Русские власти их не отпускают на родину, и просил, чтобы царь
ж «их к шаху велел отпустить, если они живут по государеву
{царя] веленью», а если живут «самовольством... государь бы
109
для братцкие любви и дружбы... велел их из своих городов ц
шаху выбити (выгнать)».
Затем иранский гонец повторил уже в более конкретной фор
ме обещания шаха Аббаса относительно военной и финансовой
помощи: «И будет что государю у шаха какие казны против
недрузей его на помочь или ратных людей надобно, и госу-
дарь бы к нему (шаху) о том о всем приказал и отписал не сты
дяся. И... [шах]... ни за что не постоит: тот час пришлет казну
или людей, что ему, государю, годно».
Сделал иранский купчина и другое многозначительное за-
явление— о сюзеренитете шаха над тарковскпм шамхалом Ги
реем, у которого «за шахом ево сестра». Он сказал, что шах
ищет дружбы с царем, а Гирей и его братья «делают меж их
государей, ссору».
Относительно судьбы иранских посланников Третьяков от-
ветил, что они были задержаны в России «в смутное время»
из-за войны с Польшей. Однако, когда воцарился Михаил Фе
дорович и узнал, что эти люди застряли на территории Рус
ского государства, он вызвал их в Москву. Посланника «Муршу
Кулы бека (Мехди Кули-бека), которой... посылам был [шахом
к цесарю [римскому], через свое великое [Русское] государство
пропустить было непригоже, потому что он шел через злово
недруга [Польшу]». Царь принял в Кремле Мехди Кулп-бека,
к «кормы ему и почесть во всем была оказана», и он был от-
правлен на проживание в Казань, где ему «кормы всякие дают
не скудно».
Цесарев посланник Адам Дорн, продолжал Третьяков, на
ходится в Ярославле, там ему «кормы... дают и почесть чинят»,
но отправить ево в Иран не могли, так как Астрахань была
«в смуте», а сейчас зима, и «ныне ево зимним путем потому ж
отпустить немочно». Шахский посланник Амир Али-бек седь-
мой год находится в Русском государстве из-за «смуты... поль
сково короля Жвгимонта». Летом 1613 г. царь Михаил принял
ево, пожаловал платьем и в ноябре того же года отправил в
Иран вместе с посольством Тиханова (л. 72—86; В., 26—30)
Как это ни странно, но на предложение шаха о помощи
Третьяков тогда никак не отреагировал, хотя Русское государ-
ство в ней очень нуждалось. Возможно, это произошло потому,
что оно оказалось для него неожиданным. Однако он не отве-
тил на это предложение и на третьей встрече с шахским гон
цом, состоявшейся 8 июля 1615 г. Не затрагивался этот вопрос
и в ответной грамоте к шаху, переданной в том же июле. Лишь
через посольства Ф. И. Леонтьева в 1616—1617 гг. и М. П. Ба-
рятинского в 1618—1620 гг. московское правительство обрати-
лось к Аббасу I с просьбой о денежной помощи.
Зато на неоднократные попытки Хаджи Муртазы оправ
дать шахские притязания на тарковское шамхальство Третья
ков отреагировал, и довольно своеобразно. Исходя из того, что
оба вопроса-—в отношении и Грузии и Дагестана — были взаи
110
Цосвязаны (ИП, 70—73, 407—410, 436), думный дьяк начал с
грузинского вопроса: «...с Терки воевода Головин... [сообщил],
что брат наш, шах Аббасово величество, Иверскую землю разо-
рил и царя Теймураза согнал».
И далее: шах «хочет приходить сам... на Кабардинскую...
землю войною».
Затем он подробно и конкретно изложил позицию Русско-
го государства в отношении Грузии10, объяснив, что грузин-
ский царь Александр II был вынужден просить защиты у рус-
ского царя и заключил с ним в 1587 г. соглашение, что в силу
этого соглашения русская рать охраняла Грузию и т. д. Не слу-
чайно, что с грузинским вопросом Третьяков связал вопрос о
черкесах, сказав: они издавна «служат нам... и многие в нашем
Терском городе живут и слободы себе поставили» (л. 92—93;
В., 32). Этим он отводил поползновения Ирана на захват Ка-
барды.
Что же касается «кумытцкне князи и мурзы», то они, гово-
рил Третьяков, русскому царю «со всеми уздени шертовали и
детей своих и братью в заклад подавали» (л. 93—94; В.,
32—33).
| Изложив все это, думный дьяк в довольно слабой форме
выразил протест шаху против его притязаний на эти земли. Он
заявил Хаджи Муртазе: царь, «слыша о том, что с... шах Абба-
совой стороны так делаетца, тому подивился, что он, великово
государя нашево брат, не обослався (не снесясь) с великим
государем нашим, подданную великово государя нашево-—
Грузинскую землю-—велел разорити и... нашево [царя] искони
вечных холопей — кабардинских черкас... ратные люди [шаха]
воевали. И... шах Аббасу непригоже так делать, что не обо-
слався... Грузинскую землю разорять... и на Кабардинскую и
на Кумытцкую землю войною людей своих посылать неприго-
же ж. И государь бы шах тово нелюбья не всчинал: в Грузин-
скую землю не вступался и на Кабарду и на Кумыки людей
евоих войною не посылал» (л. 94—97; В., 33).
О кумыкском правителе Гирее Третьяков говорил особо. Он
выразил сомнение в том, что князь может как-то влиять на
ирано-русские отношения, однако не мог не признать двойст-
венной политики шамхала. «Он шаху манит», обещая ему слу-
жить, говорил дьяк, и одновременно царю пишет: «Он все ма-
нит и государей ссорит» (л. 94—97; В., 33). Тем не менее Тре-
тьяков определенно не сказал, чьим же вассалом является
Гирей.
Хаджи Муртаза этим воспользовался и стал оправдывать
политику шаха в Грузии: шах-де пошел войной на Грузинскую
землю потому, что Теймураз «поддался был к турскому [султа-
ну], а к нему (шаху) не поехал и во всем ему манил». С дру-
10 Эта часть речи Третьякова заняла около семи листов архивного доку-
мента (л. 87—92; В., 30—32).
111
гой стороны, продолжал он, «ныне... Михаил Федорович... Гру.
зинские земли просит себе, а турской царь пишет, что Грузйц.
ская земля ево» (л. 98—99; В., 34).
Информация Хаджи Муртазы о том, что Теймураз перешей
на сторону турецкого султана, очевидно, была неожиданной
для думного дьяка. Вероятно, поэтому, повторив доводы
подвластности Восточной Грузии Московскому государству
многократно ее защищавшему, он неожиданно закончил беседу
довольно странной фразой: дескать, он, Третьяков, «говорит
ним (Хаджи Муртазой) так, в розговорех», т. е. в приватном
порядке. Вместе с тем дьяк выразил надежду, что «шах Аббас
с... [царем Михаилом] о том сошлетця и [они] будут по прещ
нему в... дружбе... И Иверская земля будет за великим госуда-
рем [московским] по прежнему».
В подтверждение последнего думный дьяк напомнил гонцу
купчине о том, что, поддерживая дружбу с русскими царями
Федором (1584—1598 гг.) и Борисом (1598—1605 гг.), шах «сам
писал к... [московским царям] и приказывал, что для их великие
братцкие дружбы и... для вспоможенья [шаху в войне] на тур-
сково царя |шах Аббас] не токмо в Грузинскую землю [не]
вступался, [но] и своих городов Дербени и Шамахи хотел по-
ступитца [в пользу царя], как их у турского возьмет» (л. 101
102; В., 35). Хаджи Муртаза ограничился безответственным за-
явлением, что если между обоими государствами будет дружба
и «ссылка», то «шах... [русскому] государю за Иверскую землю
не постоит» (л. 102; В., 35).
Еще Третьяков говорил «кизылбашскому гонцу», чтобы, «ко-
торые товары с ним есть, и он бы про ге товары объявил под
линно и цену всяким товаром сказал». Этот список товаров бу-
дет рассмотрен приказными людьми, и часть товаров будет для
царя, и «за те товары ему дадут деньги из государевы казны,
а достальные поволит государь ему продавать всяким людем».
Договорились, что «того ж дни послан... купчине переписывать
переводчик Прокофей Вражской да подъячей Якуб Лукин»
«А сколько у нево товаров переписали и что ему цена, и тому
роспись» (л. 105—106; В., 36).
Список («роспись») товаров начинается с подарков шаха
царю и даров Хаджи Муртазы, переданных на приемной ауди-
енции 8 января. Последние оценивались не более чем в
25 руб.
Товары, привезенные Хаджи Муртазой, насчитывали 20 на
званий. Общий вес их составлял 210 пудов. Они были упакова
ны в сундуки, коробы, корзины, мешки и связки. Стоимость ИХ,
определенная оценщиками, равнялась 4336 руб. 25 коп. Отно
сительная незначительность этой суммы в сопоставлении с
объемом товаров говорит об их малоценности. Можно сделать
и другой вывод: это были товары самого купчины, за исклю-
чением партии шелка-сырца различных сортов: гилянского, каз-
винского, тебризского, дербентского и самого дешевого п°
112
названием «пырсу». Вес этого последнего составлял 560 ансы-
рей (18,6 пуда) от общего веса этой партии в 1374 ансыря
([45,8 пуда) ”.
Хаджи Муртаза просил от имени шаха «послати с ним... со-
боля живово да белку живую, которые изучены (приручены),
цтоб не кусались, да кречетов, да на епанчю шаху и сукна доб-
рово...» Третьяков ответил, что «все будет готово», а в доку-
менте записал: «Государь указал и бояре приговорили... со-
боль, и белку, и сукно послать с ним...» (л. 108; В., 37).
На челобитье иранского купчины, просившего возместить ему
стоимость разграбленных у него в 1613 г. казаками Заруцкого
якобы шахских товаров, Третьяков ответил решительным отка-
зом. Он сослался на «безгосударное время» в Астрахани в
1613 г. и объяснил, что ограбили Хаджи Муртазу до воцарения
Михаила Федоровича. К тому же думный дьяк высказал сом-
нение в правдивости такой версии, заявив, что еще неизвестно,
были ли отняты эти товары грабителями «[на]сильно, или он
астороханцев ссужал на вспоможенье против [московского]
государя и Московского государства людей» (л. 105; В., 36).
Можно предположить, что после такого неожиданного аргу-
мента, выдвинутого 7'ретьяковым, шахский купчина перепугал-
ся, не нашел контрдовода и прекратил домогательства.
На этом переговоры думного дьяка с иранским гонцом-куп-
чиной закончились. Хаджи Муртазе, по его настойчивому чело-
битью, было предоставлено полгода на завершение коммерче-
ских операций.
10 июля 1615 г. состоялась прощальная аудиенция. Она бы-
ла проведена с соблюдением того же церемониала, что и прием
у царя, и тоже в Посольской палате у думного дьяка П. Тре-
тьякова, но явно не по рангу гонца-—только купчины (л. 109—
НО; В., 43).
После окончания церемонии отпуска Третьяков провел еще
одну беседу с Хаджи Муртазой.
В начале ее оп объявил, что царь передает грамоту к шаху
и что ответное посольство будет отправлено в Иран вместе с
Шахским посланником Булат-беком, находящимся в настоящее
время во Владимире на пути к Москве. Дьяк просил гонца-
купчину поспешить с выездом в Иран, чтобы известить шахский
Двор о скором прибытии от царя Михаила «больших послов или
посланников». Что касается вопросов, поставленных Хаджи
Муртазой в Москве, «то все великой государь... писал в своей
грамоте».
«И купчина... грамоту приняв, говорил», что шах, отправляя
его в Москву, велел просить русского царя, чтобы он «послал
с ним к шаху своих... послов или посланников», а его, Хаджи
1Муртазу, царь отпускает лишь «с одною с своею царскою гра-
—--------
11 Ан сырь —мера массы (веса), в XVI —начале XVII в. составлявшат
. * V3 фунта, с середины XVII в. уравненная с 1 фунтом. 1 пуд=40 фунтам.
| Зак. 1013 113
мотою». Третьяков на это сказал, что царь отправлял к шаху
М. Н. Тиханова, с которым в Россию прибыл Булат-бек, и что
в ответ на посольство Булат-бека царь «пошлет от себя... боль-
ших послов или посланников о дружбе и о любви напомянути»
(л. 110—113; В., 43—44).
Тогда Хаджи Муртаза заговорил о другом: «...у нево есть в
Казани и в Астарахани не испроданы [товары], и государь бы
«во пожаловал: велел ему те его товары испродати». При этом
он напомнил о своих заслугах перед Московским государством,
в частности о том, что про воцарение царя Михаила Федорови
ча «чинил весть шаху преж всех он, Муртоза». Поэтому он про-
сил, чтобы царь «велел, в котором городе зимовать... ему това-
ры свои испродать».
Затем иранец задал еще один вопрос: «Ныне царское вели-
чество... к шах Аббасову величеству кречет, да соболь, да бел-
ку, и сукно с ним посылает ли?» Думный дьяк ответил, что
«посылает с ним... соболь, да белку живые, да из царской каз-
ны сукна багрецу, а кречета... не посылает, потому что та ево...
потега [т. е. потеха] водитца в одном месте», где-то далеко, и
ловят кречетов в определенное время года, и «вскоре... взять
их негде». Третьяков пообещал, что царь пошлет шаху кречетов
«с теми своими послы», добавив, что «и преж сево кречеты по-
сылываны з государевыми ж послы». Хаджи Муртаза настаи-
вал, ссылаясь на гнев шаха, в случае если не будет выполнен
его приказ. Он говорил: «С чем же... [мне] от... [царя] ко Аббас
шаху и ехать, [если] только государь не пошлет кречета?..»
(л. 114—117; В., 45).
Далее купчина высказал опасения, что «ныне ему и к шаху
не поспети, потому что испоздалось», т. е. навигация на Кас-
пийском море ко времени его отъезда закончится. Ссылался он
и на якобы шахские товары, оставшиеся в Казани и в Астраха
ни нераспроданными. Однако Третьяков дважды повторил, что
ему незачем «зимовать в Казани или в Астарахани» и чтобы
«он ехал ныне к шаху» (л. 117—118; В., 45—46).
В заключение Третьяков еще раз подчеркнул, чтобы купчи-
на «ехал к шаху не мешкая... а купчин шаховых велит государь
отпустити с своими послы вместе. Да сказал ему государево
жалованье в стола место корм. И отпустил ево на подворье»
(л. 201, 203; В., 41, 42).
Итак, думный дьяк вручил гонцу-купчине ответную грамоту
к шаху Аббасу. Как правило, грамоты датировались днем вру-
чения их иностранному дипломату; в данном случае это
10 июля 1615 г.
В этой царской грамоте после титула русского царя и сла-
вословия в адрес шаха объявлялось о приезде в Москву с шах-
ской грамотой гилянца Хаджи Муртазы: «И мы, великой госу-
дарь, для вас, брата нашево любительново Аббас шахова вели-
чества, гилянцу Хозе Муртозе велели наши царские очи видетй
вскоре и грамоту вашу... приняли и выслушали любительно»-
114
Палее следовало содержание грамоты, привезенной купчиной
от шаха.
Затем сообщалось: «...речью гилянец же ваш Хозя Муртоза
нашим приказным людем от вас... говорил о иных о многих де-
лех. И на те ево речи... ответ ему учинили, а подлинно о тех о
всех делех, о чем нашим приказным людем Хозя Муртоза го-
ворил... [расскажут наши] посланники...»; купчине вашему было
оказано всевозможное содействие и помощь, начиная с кор-
мовых денег, транспорта и жилища; отпускаем его в Иран «по
ево воле, как он... по вашему приказу исторговался... [Ему было]
разрешено беспошлинно продать и купить товары для шаха».
Заканчивалась грамота заверениями царя «в братцкой сер-
дечной дружбе и любви и в ссылке на веки неподвижно» (л. 201,
203—205; В., 41—43).
Как видно, грамота написана в весьма сдержанных тонах,
без каких-либо письменных обещаний и деловых заверений.
В ней замалчивались те важные вопросы, которые обсуждались
по инициативе Хаджи Муртазы на переговорах с Третьяковым,
в частности обещание передать России Шемаху и т. п.
Так закончились официальные переговоры с Хаджи Мурта-
зой, но ими далеко не были исчерпаны его жалобы на разного
рода притеснения и злоупотребления со стороны местных вла-
• стей, а также его челобитпя с многочисленными просьбами
меркантильного характера.
Следует обратить внимание на бурную деятельность иранца
и его изобретательность в сочинении жалоб и челобитных на
имя царя Михаила Федоровича. Уяснив благоприятную обста-
новку и подчеркнутое внимание к нему со стороны русского
правительства, Хаджи Муртаза широко использовал эти пре-
имущества. Однако все же, к чести его, следует сказать, что
он не только действовал в своих корыстных интересах, но и
выступал с жалобами против незаконных притеснений в отно-
шении иранских купцов в Астрахани. Однажды он даже вы-
ступил в роли защитника всех мусульман перед астраханскими
властями, когда «мечеть их была запечатана... и он... бил че-
лом, чтоб они велели мечеть им отпечатать». Только «за двои
Дороги и они де велели и мечеть отпечатать» (л. 225—227;
В., 60—61).
Челобитные Хаджи Муртазы, как правило, удовлетворялись
безоговорочно. Предварительно они расследовались, что порож-
дало огромную переписку. Примерами могут служить его жало-
бы, написанные тотчас же по приезде в Москву в декабре
1614 г.: одна (о ней уже говорилось) — на И. Н. Одоевского,
С. В. Головина и дьяка Юдина, другая —на терского воеводу
|П. П. Головина. Обе жалобы одного порядка — о вымогатель-
стве воеводами подарков за то, чтобы ускорить отъезд из
Астрахани и Терского городка.
Сохранился интересный документ, что-то вроде сводного пе-
речня челобитных Хаджи Муртазы, составленный для доклада
8*
115
в Посольский приказ. На нем была надпись. «Да память князю
Ивану ж Михайловичи) да дьяку Ивану Сукину». Эта «Память»
располагается на восьми столбцах-листах, а указы и разного
рода «отписки» по содержащимся в ней жалобам занимают
десятки листов. Расследование указанной «Памяти» по рас-
спросам свидетелей имеет громоздкое название — «Роспросныя
речи астраханских церковнослужителей, також дворян, детей
боярских, стрельцов и прочих людей о приезде туда персицко-
во гонца Муртозы, о шаховой к государю грамоте и о взятках,
емлемых у тово Муртозы разными приказными людьми, на
79 листах» (л. 224- 227, 239- 242; В., 58—61).
О чем это говорит? Во-первых, о том, что мздоимство и взя
точничество в феодальном аппарате на Руси XVII в., особенно
после «безгосударного времени», значительно возросли, несмот-
ря на борьбу с ними центральных властей. Во-вторых, о том,
как внимательно относились московские власти к жалобам ино
странцев, в том числе и иранцев, стремясь не только удовлет
ворить просителей, но и наказать виновных.
Вряд ли целесообразно перечислять все жалобы-челобит
ные Хаджи Муртазы, но привести некоторые из них небезын-
тересно хотя бы с точки зрения ознакомления с феодальными
порядками местной российской администрации в начале
XVII в.
Так, по заявлению иранского гонца, дней через пять после
приезда в Астрахань его вызвал на подворье С. В. Головин и
потребовал, «чтоб он ему перепустил (уступил) по своей цене
две сабли булатные, да два ковра, да каменья». Однако купив
на «в том отказал». А в доме Головина Хаджи Муртаза увидел
«в горнице ковер шолков большой, а послан... тот ковер от ша
ха к царю Борису с ним, Муртозою 12, в поминках». Заруцкий
же «тот ковер у нево... взял», и, очевидно, после изгнания мя-
тежника из Астрахани С. В. Головину этот ковер каким-то об-
разом достался. Хаджи Муртаза попросил его ковер возвра-
тить, но Головин «ему тово ковра не отдал», а сказал, что
«купил [его] у казаков» (кстати, вполне правдоподобная версия).
Жаловался иранец на С. В. Головина еще и потому, что тот
возвратил ему подарки, посчитав их «меньши» подарков, пре-
поднесенных купчиной астраханскому воеводе И. Н. Одоевско-
му, тогда как «он [Головин] в Астарахани ровен с князем Ива-
ном [Одоевским]» (л. 241—242; В., 59).
Одна из челобитных Хаджи Муртазы заключалась в прось-
бе отменить распоряжение астраханских властей о привлече-
нии к судебной ответственности его зятя, обвинявшегося в
«обкорме» (отравлении) в 1610 или 1611 г. племянника некоего
Назани, так как родственник иранского купчины три-четыре го-
да назад уже был оправдан астраханским судом. Обычно Хад-
жи Муртаза заканчивал свои челобитные словами: «Царь го-
12 Шахский двор не мог не знать, что Борис Годунов умер в 1605 г.
116
сударь, пожалуй!». И в данном случае царь «пожаловал», вы-
неся разумное решение: «На зятя суда не давать, а бить челом
на нево, как будут у шаха» (л. 122; В., 47).
Интересна еще одна челобитная Хаджи Муртазы, содержа-
щая просьбу о том, что у него «приехала женишко мое... в
Казань, а призрить ее без меня никому, потому что яз человек
старой. Милосердной государь... пожалуй меня... своево холопа,
вели мне дата... [грамоту] проезжую (т. е. на бесплатный проезд
жены в Москву) и с людишками, чтоб с них всяких твоих го-
сударевых проезжих пошлин по всем городом не имали. Царь
государь, смилуйся!» И решение: «Послать грамота, велеть
прислать к Москве» (ЦГАДА, 1615—1616, д. 2, л. 113; В.,
II, 399).
Или вот, например, мелкие жалобы Хаджи Муртазы о кра-
жах. В Казани у его приказчика некий Федор взял в долг «шел-
ку 20 ансырев, цена по три рубли» и сбежал. По жалобе иран-
ца из Посольского приказа немедленно последовал указ казан-
скому воеводе, после чего в Муроме поймали этого Федора, а
товар возвратили владельцу. На подобную челобитную о «по-
краже» товаров на 40 рублей в Нижнем Новгороде последовал
указ воеводе взыскать эту сумму со сторожей и отдать ее Хад-
жи Муртазе (ЦГАДА, 1615—1616, д. 2, л. 108, 122—122об.;
В., II, 398, 403).
Можно привести десятки примеров из дел Посольского при-
каза, когда на такой жалобе в Москве делалась «помета» (ре-
золюция) об удовлетворении просьбы или о расследовании.
В архивных документах сохранились черновики царских ука-
зов воеводам с подробным указанием, что воевода должен сде-
лать для «удовлетворения» просителя или жалобщика.
Даты выезда миссии Хаджи Муртазы из Москвы нет. Из-
вестно лишь, что 13 июля 1615 г., т. е. через три дня после
отпускной аудиенции, были назначены сопровождающие иран-
ского гонца: пристав Давид Андреевич Харламов и толмач
«Айдар Софронов», которым был дан наказ о повышенном
внимании к данной миссии. Это обусловливалось, очевидно,
тем, что даже вокруг Москвы на дорогах было неспокойно.
Так, в наказе говорилось: «...ехать... не мешкая... держати х
купчине береженье и честь, чтоб ему ни от ково безчестия не
было ни в чем... От купчины б и от ево людей руским людем
потому ж обиды и насильства не было... [На станах следовало]
ставитись бережно и усторожливо, и провожатым велети ехать
и на станех ставитися блиско купчины и караулити велети не-
оплошно, чтоб над купчиною в дороге и на станех от воров
дурно не учинилось...» (л. 127, 129, 130; В., 48).
5 июля в подкрепление этих указаний Харламову кроме
охраны из стрельцов было придано 20 казаков (л. 125; В.,
47—48).
Далее в наказе предписывалось, что «на Коломне дата
Двор доброй и корм и питье и на мелкое съестное деньги дава-
117
ти», кроме того, не забывать на двор купчине посылать сторо
жей. Заботливость Посольского приказа доходила до того, что
в Коломну к воеводам решили «наперед себя послать с вестью»
чтобы к приезду гонца-купчины все было подготовлено зара-
нее (л. 129—130; В., 48).
Однако наряду с такими заботами приставу Харламову
следовало «тово беречи крепко, чтоб на Коломне х купчине.,
рускне люди и иноземцы не приходили нихто... и не розговари-
вали с ним ни о чем, и не продавали бы без государева указу
купчине нихто ничего» (л. 205; В., 43). Таковы были русские
порядки того времени.
Наказ Харламову отличается особыми статьями, свидетель
ствующими о том, какое большое значение царский двор при-
давал миссии шахского посланца. Так, приставу вторично ука-
зывалось, чтобы в Коломне «для береженья дали ему детей
боярских с меньших статей (не особо родовитых) дву[х] чело-
век да стрельцов пяти человек» (л. 120; В., 48).
Однако, несмотря на столь строгий надзор, Хаджи Муртаза
ухитрился купить в Касимове двух русских мальчиков 10 и
12 лет. Как доносил в Москву казанский воевода В. Т. Долго-
руков, иранец «держит [их] у себя тайно, и неволит их в свою
мусульманскую веру, и кресты с них снял».
Об этом поступке купчины, характерном для тех времен, ка-
занского воеводу заранее оповестили из Посольского приказа
с предписанием «тех робят скрасти». Если это окажется невоз-
можным, тогда «выговорить [купчине], что он то делает не го-
раздо... хочет их истинные православные... веры отовратить и
привести в свою мусульманскую веру насильством».
Долгоруков выполнил приказ в его второй части. В середи-
не мая 1616 г. он доносил Посольскому приказу, что послал к
гонцу-купчине «Матвея Львова и подъячего Путилу Однниова»
выговорить «купчине все, что нужно». Хаджи Муртаза благо-
разумно «тех руских робят Матвею и Путиле отдал». Однако
предприимчивый купчина знал, что все его претензии удовлет-
воряются, и 31 мая направил царю прошение-жалобу, что, дес-
кать, в уплату долга «каенмовец Исеней Карамышев отдал [ему]
этих двух мальчиков за 25 рублев».
Посольский приказ и на этот раз не только не привлек
Хаджи Муртазу к ответственности, но и приказал Долгорукову
выплатить «пострадавшему» купчине 25 руб. (л. 134—139:
В., 50—52).
Нам известно, что в первой половине 1616 г. иранский гонец
находился в Казани. По указу царя он должен был выехать
из Казани в Иран вместе с посольством Ф. И. Леонтьева. Вы-
ехал ли? Из Казани — да, а из Астрахани — неизвестно. Хаджи
Муртаза, который обычно добивался от Посольского приказа
всего, чего хотел, попросил отсрочить ему выезд, чтобы «испро-
датн» шахские товары не только в Казани, но и в Астрахани.
В то же время тон указа от 23 мая 1616 г. астраханскому
118
воеводе А. А. Хованскому об отправке Хаджи Муртазы в Иран
был достаточно категоричен, и вряд ли Хованский посмел бы
его не исполнить в точности. В указе говорилось: обоих купцов,
«Хозя Незамеддина», который пребывает в России «лет с шесть,
[и] Хозя Муртозу... из Асторохани велено... отпустить к шаху
давно. И нешто будет... купчины за своими товары... потти... к
шаху... не успели, и тех купчин указали есмя нс Казани и из
Асторахани опустити к шаху» (ЦГАДА, 1616, д 2, л. 26; В.,
III, 152).
Встает вопрос, доставил ли Хаджи Муртаза шаху грамоту
царя Михаила от 10 июля 1615 г. хотя бы в конце 1616 г., ког-
да наконец прибыл в Иран. Как бы то ни было, она безнадежно
устарела. Частично теряла смысл и политическая сторона мис-
сии гонца-купчины. Большее значение имели переговоры Хад-
жи Муртазы с думным дьяком П. Третьяковым. О них иранский
гонец должен был рассказать шаху. Но и это не было сделано
своевременно.
*
Обычно гонцы являлись своего рода курьерами, вручавшими
грамоты без каких-либо прав на дипломатические переговоры.
В таком качестве и был принят в Посольском приказе Хаджи
Муртаза. Однако он не ограничился этой ролью, а вступил в
переговоры с думным дьяком, и переговоры весьма ответствен-
ные, но при этом давал безответственные обещания. Так, он
обещал шахскую помощь не только в деньгах, но и ратными
людьми. Почему он это делал? Проявлял ли Хаджи Муртаза
неуместную, не по чину инициативу, или, что правдоподобнее,
действовал все же по инструкции шахского двора? Если верно
последнее, то это лишний раз подтверждает возвращение Аб-
баса I к прежней «русской политике» — политике широких обе-
щаний на словах через своих посланцев с последующим укло-
нением от переговоров с русскими дипломатами, приезжавшими
в Иран, и с конечной целью — получить гарантии по защите
своих северных границ от вторжения турецко-татарских войск.
Миссия гонца-купчины Хаджи Муртазы по своему политиче-
скому потенциалу могла иметь гораздо большее значение, чем
иное посольство, если бы из-за коммерческих дел он не пре-
небрег ее дипломатической стороной и не задержался в Мос-
ковском государстве примерно на два года. В результате он
прибыл к шаху вместе с русским посольством Ф. И. Леонтьева
в конце 1616 г., когда практическая сторона его деятельности
в качестве шахского гонца безнадежно устарела.
Самым важным для царского двора в миссии Хаджи Мур-
тазы было то, что он являлся представителем Ирана, признав-
шим династию Романовых на русском престоле от имени шаха.
Далее. Можно считать установленным, что Аббас после почти
десятилетнего перерыва в дипломатических отношениях с Рос-
119
сиен продолжал неизменно и последовательно проводить преж
нюю «русскую» политику. Отсюда — те же предложения ца
словах о борьбе «заодпн» против Османской империи с прось-
бой о восстановлении городков-крепостей на Сунже, Койсу и
даже с разговорами о передаче России Шемахи. Новым такти-
ческим ходом было предложение помощи в виде денег и даже
ратными людьми. При этом царь мог просить нужную помощь
«не стыдяся».
Однако русская сторона от конкретных обязательств в
борьбе против турок отказалась, мотивируя это финансовыми
трудностями и тяжелым состоянием страны. Немалую роль в
отказе сыграло и нежелание портить отношения с Османской
империей. В переговорах с Хаджи Муртазой относительно Вос-
точной Грузии, Кабарды и Северного Дагестана выявились
явные разногласия между Россией и Ираном. Московское пра
вительство заявляло о подвластности этих стран России, но
свой протест против агрессивных действий шахских войск в
Восточной Грузии высказало в довольно слабой форме.
Это предупреждение не дало практических результатов, так
как Хаджи Муртаза своевременно, к середине 1616 г., не пере-
дал их шаху Аббасу. Предпочтя коммерцию дипломатии, иран-
ский гонец проявил явное нерадение к порученному ему шахом
политическому делу: царскую грамоту от 10 июля 1615 г. он
вручил шаху с большим запозданием, когда она уже потеряла
свое значение.
Попытка Хаджи Муртазы выступить в роли доброжелателя
Русского государства, предотвратившего захват Ираном Астра-
хани, оказалась несостоятельной.
Московское правительство явно и во всем шло навстречу
шахскому гонцу. Оно предпочитало потерять несколько сот
рублей от торговых сборов с купчины, лишь бы не испортить
восстановившиеся дипломатические и торговые отношения с
Ираном. Хаджи Муртаза это понимал и пользовался этим, не
оставляя без жалоб ни одного спорного случая с ним или с
его торговыми помощниками. Сохранились десятки его чело-
битных, неизменно разрешавшихся в его пользу. Для того что-
бы понять это, необходимо помнить, что Русское государство
находилось в тяжелом состоянии, а на его территории еще вое-
вали польско-шведские интервенты.
Раздел II
РАЗВИТИЕ РУССКО-ИРАНСКИХ ОТНОШЕНИЙ
в 1615—1617 годах
Глава 1
ПОПЫТКА МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА
ЗАЩИТИТЬ ВОСТОЧНУЮ ГРУЗИЮ
Выше уже говорилось о двух существенных противоречиях
в русско-иранских отношениях. Они касались Дагестана и Гру-
зии и возникли в конце XVI в. По соглашению Александра II с
царем Федором Ивановичем 27 сентября 1587 г. царь Кахети
признавал себя вассалом русского царя. Сюзеренитет Москов-
ского государства над Кахетинским царством до начала XVII в.
молчаливо признавался шахом. Но как только соотношение сил
между Русским и Иранским государствами ввиду ослабления
России начало меняться в пользу Ирана, особенно после его
победы над Османской империей в войне 1603—1612 гг., шах-
ский двор открыто приступил к колонизации Восточной Гру-
зии (Кахети и Картли), доставшейся ему по Стамбульскому
мирному договору 1612 г. Целью шаха было в первую очередь
ликвидировать там русское влияние, что он и пытался сделать
еще в 1605 г., вторгшись в Кахети и убив 12 марта 1605 г. сто-
ронника московской ориентации Александра II и его законного
наследника Георгия.
Посадив на трон принявшего ислам царевича Константина,
брата Георгия, Аббас I его руками хотел осуществить ислами-
зацию правящих кругов Кахети и превратить ее раз и на-
всегда вместе с Картли в мусульманскую область сефевидской
державы. Однако 18 октября 1605 г. грузины убили Констан-
тина, и шах был вынужден посадить на трон христианина Тей-
мураза, 16-летнего внука Александра (ИП; 407—410).
Однако не Стамбульский мирный договор был решающим
фактором иранских попыток исламизировать Восточную Гру-
зию, а обессиленная и ослабленная Россия. Московскому госу-
дарству в годы «великово разоренья» пришлось временно от-
ступить. Только с 1613 г. оно начинает включаться в борьбу за
Закавказье.
Для того чтобы превратить Грузию в подвластное мусуль-
манское государство, шахский двор потребовал от кахетинско-
го и картлинского царей Теймураза и Луарсаба полного подчи-
121
нения и присылки ему заложников. Луарсаб этого требования
не выполнил, а Теймураз после ряда проволочек вынужден был
отдать в заложники свою мать Кетеван и двух сыновей. Сам он
выехать в столицу Ирана Исфахан отказался1. Неудовлетво
репный частичной уступкой Теймураза, Аббас I в начале
1614 г. вторгся в Грузию и подверг ее разорению. Во главе ог-
рабленной Кахети наместником был поставлен двоюродный
брат Теймураза — Исак (его мусульманское имя — Иса-хан)
Однако, как только шахские войска покинули Восточную Гру-
зию, грузины 15 сентября 1615 г. восстали2, свергли Иса-хана
и вернули Теймураза.
Знал ли об этом Посольский приказ? Безусловно, знал. Рус
ские архивные документы показывают, что Теймураз неодно-
кратно до 1614 г. обращался к терскому воеводе П. П. Голови-
ну за помощью. Однако что мог сделать окраинный воевода с
горсткой стрельцов и гребенских казаков, и к тому же в то
время, когда в Южной и Центральной России были очаги вое
станин?! Единственное, что он предпринимал, и то без руча-
тельства за успех, это посылал гонцов в Москву с донесениями
и просьбами царя Кахети Теймураза. Некоторые из них все же
доходили до места назначения. И когда русский государствен
ный аппарат с 1613 г. начал восстанавливаться, в частности
возобновил свою работу Посольский приказ, призывы Тейму-
раза не были оставлены без внимания.
А в это время шах стремился воспользоваться ослаблением
России в собственных интересах. Он понимал, что если только
что посетившие его (конец 1614 г.) русские дипломаты
М. Н. Тиханов и Иван Брехов ни словом не обмолвились о гру
зинских делах, то за этим кроется или крайняя военная ела
бость Московского государства, или, что было мало вероятным,
какая-либо хитрость. Как известно, Аббас I отправил с русски
ми дипломатами посольство Булат-бека. Однако ни в грамоте,
посланной с ним в Москву, ни на словах шах ничего не нака-
зывал Булат-беку говорить русскому царю о Грузии.
Миссия гонца Григория Шахматова в 1615—1616 гг.
К январю 1615 г. Посольский приказ был достаточно осве
домлен о походе 1614 г. шаха в Кахети и об учиненном им там
разгроме. Обеспокоенное не только положением дел в Грузии
но и экспансией шаха далее на север, московское правительст-
во решило отправить в Иран гонца с грамотой, чтобы предот-
1 Бердзенишвили И., Джавахишвили И., Джанашиа С. История Грузи11
с древнейших времен до начала XIX в. И. 1 Тб., 1950, с. 361—362.
2 Накашидзе Н. Т. Грузино-русские политические отношения в первой по
ловине XVII века. Тб., 1968, с. 54.
122
вратить дальнейшие шаги шаха, а до этого сделать устное за-
явление через шахского гонца-купчину Хаджи Муртазу, нахо-
дившегося в Москве
Как говорилось в предыдущей главе, 13 января 1615 г. дум-
ный дьяк Петр Третьяков, обстоятельно обосновав сюзеренитет
московских царей над Кахети и подданство «искони вечных
холопей — кабардинских черкас», выразил от имени царя недо-
вольство тем, что шах «подданную великово государя нашево,
Грузинскую землю, велел разорить», что «шах Аббасу непри-
гоже так делать», и заявил, чтобы впредь «шах того нелюбья
не всчинал».
Не совсем понятен этот дипломатический демарш: в Посоль
ском приказе прекрасно знали, что Хаджи Муртаза не только
гонец, но и шахский купчина, занятый коммерческими делами
«и не спешивший «доложити» шаху.
Через 12 дней после представления Хаджи Муртазе Посоль-
ский приказ от имени царя шлет указ терскому воеводе подго-
товиться к приезду Григория Шахматова, которого следует не-
медленно отправить в Иран. В этом указе от 25 января 1615 г.
читаем: «Писал еси (Головин) к нам и не одинова, и также
терские жильцы... сказывают в розпросах, что кизылбашской
шах Иверскую землю разорил и царя Теймураза... согнал...»
Вследствие этого было дано следующее распоряжение: «...к
Абаз шаху послали с нашею грамотою нарочно сына боярсково
Григория Шахматова да толмача» Ермолая Протасьева
(ЦГАДА, 1615- 1616, д. 1, л. 9; В., III, 125).
Впервые о Шахматове и Протасьеве нам стало известно из
приведенного в главе о Хаджи Муртазе донесения в Посольский
приказ от 19 июля 1614 г П. П. Головина, где говорилось, что
с миссией иранского гонца-купчины в Москву «в приставех и
.для береженья послан с Терки терской годовалыцик, сын бояр-
ской, свияженин Григорий Шахматов, а в тол.мачех с ними от-
пущен стрелец Солововского приказу Протасьев Ермошка Гри-
горьев».
Каковы были цели и задачи миссии Шахматова, посланного
29 января 1615 г. с такой поспешностью в самое неудобное
время года, когда Волгу сковал лед, а зимний путь по засне-
женным степям Приволжья до Астрахани и плавание зимой
по Каспийскому морю на судах того времени были очень опас-
ными?
Об этой миссии в аргсиве имеется небольшое дело на 50 лис-
тах (ЦГАДА, 1615—1616, д. 1, л. 1—50; В., III, 125—137) 3. Од-
нако в нем нет ни текста верительной грамоты к шаху Аббасу,
ни наказа Шахматову (очевидно, из-за спешки). Из ответов
Шахматова «в роспросе» по возвращении в Москву 15 июня
1616 г. выясняется, что «послан . был от государя в Кизылба
3 Далее при ссылках на эти источники па первом месте будут даваться
лишь листы, на втором — будет опущен том. Прочие случаи оговариваются
123
ши з государевою грамотою к шаху, а велено ему... отдатн та.
грамота Михайлу Тиханову да Олексею Бухарову, а им веле-
но. .. грамота отдати шаху»; если же Шахматов в Иране рус-
ское посольство Тиханова не застанет, тогда «ему, Григорю,
велено проситись к шаху и та государева грамота... подати ша
ху» (л. 19, 21; В., 127—128).
В другом документе, составленном на основании доклада
Шахматова после его возвращения в Москву, датированном
27 июня 1616 г. и отправленном Посольским приказом вслед
уехавшему в мае 1616 г. в Иран посланнику Ф. И. Леонтьеву
царь Михаил Федорович писал: «Посылали есмя к шаху с на-
шею грамотою о Грузинской земле гончика Григорья Шахма-
това, что шах учинил не дружным обычаем: не обослався с на-
ми.. вступился в нашу подданную, в Грузинскую землю, по-
воевал и велел разорить и царя Теймураза з Грузинские земли
согнал. И где были... монастыри и церкви... тут велел ставпти
свои городы. И он бы, шах Аббас, с нами... в нелюбье не был,
в Ыверскую землю не вступался и из Ыверские земли людей
своих велел вывести» (ЦГАДА, 1616, д. 2, л. 81; В., Ill, 166)
Третий документ свидетельствует о том, что поспешность
действий московского правительства обусловливалась не толь
ко его тревогами о Грузии, но и опасениями за Кабарду. Обо
снование необходимости срочной отправки в Иран Шахматова
содержалось в том же указе Головину от 25 января 1615 г.
после завоевания Грузии «Кабардинские места, которые по-
дошли к Иверской земле блиско, люди ево (шаха) ратные по-
воевали, и будто [шах] хочет приходити войною на Кабардин
скую землю. И черкаские де князи, боясь о г пего разоренья
к нему откладываютца» (л. 9; В., 125).
Посольский приказ дал распоряжение, чтобы терский вое-
вода отправил Шахматова к шаху, «не задержав на Терке ни
одново дни» и «на которые места лутче и ближе и безстраш-
нее». При этом не случайно и предписание следовать «с Терки
к Абаз шаху [туда], где он ныне, через Кабарду». Для этого
Головин должен был снабдить Шахматова грамотой к кабар
динцам такого содержания: «...шах Абаз хочет наступати на
Кабардинскую и на Кумытцкую земли... Они, князи и мурзы
от него в страхованье. И мы, великой государь, жалея об них,
послали к... Абаз шаху нарочно нашу грамоту з гонцом з Гри-
горием с Шахматовым, чтоб Абае шах с нами... дружбе и брат
ству помешки не чинил, нелюбья не вечннал: на Кабардинскую
и на Кумытцкую землю не наступал» (л. 10—11; В., 125).
П. П. Головину предписывалось потребовать от кабардин
ских и кумыцких князей и мурз, чтобы «Шахматова к шаху
пропускали, нигде не задер[ж]ивая, и провожали и подводы
е[му] и корм давали, чтоб ему к шаху [пос]петь вскоре». И за
тем совершенно ясно сказано, чтобы эти князья «на нашу б
царскую милость были надежны... [и] к шаху [от России] не
отставали». Более того, если «шах учнет в них вступаться и
124
похочет на них приходити сам или [рать свою] хочет послати...
[то они], собрався против его (шаха), стояли [бы], а мы, вели-
кой государь, их не подадим (не отдадим), велим {к ним] сла-
ти... из [Аст]арахани в помочь наших ратных люд[ей] с вогнен-
цым боем» (л. 11—Ноб.; В., 125—126).
Поспешность, с которой отправлялись Шахматов и Протась-
ев, видна и из того, что по пути их нелегкого зимнего следо-
вания Москва — Владимир — Муром — Нижний Новгород—Ка-
зань— Самара — Астрахань «от царя... Михаила Федоровича
по [всем] городом бояром нашим и воеводам и диаком и вся-
ким нашим приказным людем» разосланы были царские указы:
«Когда Григорей Шахматов и толмач Еромола [Протасьев]
приедут, чтобы их пропущати, не издерживая нигде ни зачем
ни часу, и подвод им велеть давати по подорожным и прово-
жать (давать охрану) их велеть. Будет где надобно, смотря
по вестем, а однолично их нигде, — повторяется в указах, — ни
зачем не держати, чтобы в их мешканье нашему земскому делу
порухи не было» (л. 13—14; В., 126).
Чтобы не возвращаться к этому вопросу, укажем здесь на
особенно трудный и опасный путь, предстоявший Шахматову
на участке от Самары до Астрахани, по бескрайним незаселен-
ным снежным степям с вьюгами и стужей. Поэтому самарским
воеводам В. И. Туренину и М. В. Белосельскому предписыва-
лось: дать хороших лошадей, «взяв в цену у кого ни буд[и];
как можно поднятца, и отпустити их Волгою или степью, смот-
ря по тамошнему делу, как бы государеву делу было спешнее
и прибыльнее, и им бы проехати здорово, и проводи™ их по-
слати, а однолично их не задержати» (л. 14—15; В., 126).
Таковы цели и задачи миссии Шахматова. По замыслу По-
сольского приказа они были несколько шире, чем только пере-
дача шаху грамоты, в которой русское правительство протесто-
вало против иранской экспансии в Грузии и Кабарде.
Как Григорий Шахматов выполнил порученное ему дело?
Если говорить о быстроте доставки грамоты Аббасу I, то бле-
стяще. Выехав из Москвы 29 января 1615 г. (л. 22; В., 128),
Шахматов и Протасьев 14 февраля были уже в Казани. Здесь
они задержались на пять дней. С большим трудом к 1 апреля
они добрались до Самары, где пробыли десять дней.
Второй самарский воевода М. В. Белосельский оказался
опытным человеком. Зная об опасностях зимнего пути до Астра-
хани, он предпочел подождать вскрытия Волги. В Посольский
приказ пришло его донесение: после освобождения реки ото
льда «Григорья Шахматова с товарыщи... отпустил в Асторо-
хань Волгою апреля в одиннадцатый день, дав ему струг, греб-
цов», а также астраханских стрельцов, зазимовавших в Самаре,
и 22 «юртовских татарина» (ЦГАДА, 1615—1616, д. 2, л. 158;
В., II, 410).
23 апреля Шахматов прибыл в Астрахань. Для дальнейшего
Путешествия он должен был выбрать либо направление Терский
125
городок — Тарки — Дербент — Шемаха через калмыцкие степи
с неспокойным населением, либо водный путь в ненавигациоц
ное время года по зимнему, бурному Каспийскому морю. Шах.
матов предпочел по морю добраться до Терека, а оттуда сухо
путьем двинуться на Дербент.
30 апреля он выехал «в судне на Терку... [куда] приехал
майя в шестой день». Здесь оказался родной брат Тарковского
шамхала Гирея — Ильдар-мурза. Он возвращался в Тарки и
таким образом стал сопровождающим Шахматова. Однако
воевода П. П. Головин все же счел необходимым дать миссии
стрельцов и опытного сотника Хомякова.
Покинув 9 мая Терский городок, Шахматов и Протасьев
благополучно «к Гирею князю приехали майя в двенадцатый
день». Гостеприимный Гирей продержал Шахматова и его тол-
мача десять дней и только 22 мая, снабдив всем необходимым,
отправил их в дальнейший путь. Как почетных гостей в течение
двух дней «провожал их Гирей сам, — писал в отчете Шахма-
тов,— с своими уздени до Караб[ул]ацкого до Суркая князя».
24 мая русская миссия выехала с конниками сына Сурхая —
Казаналыпа: «а... ратных людей было человек с триста» (л. 21—
24; В., 128 -129).
Под такой солидной охраной миссия благополучно минова-
ла неспокойные районы и 26 мая прибыла в Дербент. Здесь
Шахматова задержал правитель города, пожелавший, чтобы
русский гонец пообедал вместе с ним. «Что де спешить?»-—не
понимал он торопившегося Шахматова, но все же обещал
вскоре отпустить. Тем не менее «держал их в Дербени пять
ден» (л. 27—29; В, 129).
31 мая Шахматов и Протасьев в сопровождении местного
пристава покинули Дербент. Более недели они были вынужде-
ны ехать «по ночем до Шемахи с великою нужею», так как опа-
сались нападения восставших шйрванских частей, «отложив-
шихся» от шаха.
В Шемахе миссии пришлось задержаться с 9 июня на две
недели у Дауд-бека, брата шемахинского наместника Юсуф-
хана, отправившегося на усмирение «с войском на Телемелика
(Делималика)... [который] от шаха отложился». Вернувшись в
Шемаху, Юсуф-хан пригласил к себе Шахматова и Протасье
ва, расспросил их о цели миссии и обещал им всяческое содей-
ствие. Однако лишь 24—25 июня, после нескольких просьб
Шахматова ускорить отправку миссии к шаху, Юсуф-хан отпус-
тил русских посланцев в Иран, «и проводы и пристава и корм
им дали».
«А ехали они из Шемахи на городы на Ардевиль, на Кав
бин... Саву... Кум... Кашан... И приехали в город в Ыспогань,
где шах в те поры был, августа в девятый день» (л. 29—ЗВ
В., 129—130). 45-дневный путь из Шемахи прошел без особых
осложнений. Во всяком случае, Шахматов в своем отчете их нс
отмечает.
125
В Исфахане русскую миссию приняли хорошо: «...двор... им
и корм дали и пристава приставили Али Гулея». Шахматов и'
его толмач сразу «говорили приставу, чтоб он про них известил
шаху, что они посланы... к шаху... с любовною грамотою о их,,
государевых, о великих делех. И шах Аббас велел [бы] им быти
у себя и свои очи видеть» (л. 31; В., 130).
10 августа 1615 г. к русскому гонцу «приходил... шахов
ближней человек Гусейн бек и почал их спрашивать, о чем их
к шаху приезд». Шахматов отвечал дипломатично, т. е. что «при-
был он по государеву наказу» и просит, чтобы шах «велел им
быти у себя» (л. 32; В., 130).
Проницательный Аббас, еще совсем недавно (немногим бо-
лее полугода тому назад) отпустивший русского гонца Ивана
Брехова и посланника М. Н. Тиханова, очевидно, понял цель
приезда гонца и не торопился его принять.
Архивные материалы довольно скудно освещают приемную
аудиенцию русского посланца у Абасса I. Объясняется это,
очевидно, тем, что Шахматов мало что мог написать о ней,
настолько она была упрощена. К тому же он знал, как некото-
рые вопросы дипломатического церемониала истолковываются
строгими хранителями «чести царя» — думными дьяками По-
сольского приказа. Мудрее было изложить все предельно
кратко.
В отчете Шахматова читаем: через три недели после нашего
прибытия в Исфахан шах «велел... [нам] быти у себя».
В тот же день, 30 августа, прием состоялся без подготовки,
без уведомления о том, будут ли за Шахматовым и Протасье-
вым присланы лошади, кто и где их встретит у дворца шаха,
будут ли на приеме послы из других стран. Всего этого у Шах-
матова, опытного подьячего Посольского приказа, в отчете нет,
и, надо полагать, не случайно.
Он только записал: «И пришед к шаху, по государеву на-
казу поклон правили и грамоту подали. И шах грамоту... при-
нял стоя, сам. И отдал ближнему своему человеку Саралазе».
И спросил: «Сколь де вы... [были в дороге]? И брат де мой в
те поры ни в Москве ли и здоров ли?». Шахматов ответил, как
принято, т. е. что, когда он уезжал, царь-де был здоров. Вы-
слушав ответ, Аббас «сел. А седчи, позвал их к руке... Посидев
немного, спросил их шах: как... [царь] ныне с неметцким коро-
лем, в миру ль... и нет ли меж их войны?»
Вопрос был довольно странен, ибо шах не мог не знать, что
Московское государство ведет войну не с немцами, а с поль-
ским королем и Швецией, о чем ему к тому же сравнительно
недавно говорил Тиханов. Шах больше не задавал вопросов, а
только пригласил Шахматова и Протасьева «быти у себя за
столом». И мы в тот день, уныло заканчивает Шахматов опи-
сание приема, «у шаха ели».
Подчеркнув положительную сторону приема (принятие гра-
моты шахом стоя и т. д.), глава миссии в конце отчета приводит
127
и отрицательные факты. Среди них — присутствие на приеме
послов других государств, что всегда строго осуждалось думны-
ми дьяками: «Сидели у шаха [турецкий] гонец Магметь да
франсково короля посланник Бек зада» и другие посланцы
Оправдываясь в нарушении такой важной дипломатической
статьи, Шахматов писал: «А были они, Григорей и толмачь
у шаха и поклон правили и грамоту подали, не ведая про то'
что у шаха в те поры были турсково [султана] гонец... [и другие
посланники], а сведали они про них после, а в те поры им про
них не сказали. А как они отъели, и шах де их отпустил»
(л. 35—36; В., 131).
К сожалению, в архивных делах не оказалось материалов
о том, как Посольский приказ реагировал на это отступление
от установленного церемониала. Возможно и другое: чиновники
допустили промашку, не дав Шахматову письменного наказа
из-за спешной отправки его в Иран.
Грамоты царя Михаила к шаху от 29 января 1615 г.4, вру-
ченной Шахматовым шаху 30 августа того же года, как уже го-
ворилось, в архиве нет. Однако ее содержание можно в основ
пых чертах восстановить по другим документам, в частности по
ответной грамоте Аббаса 1, переданной царю через Шахма-
това.
Она — небольшая, более чем наполовину заполнена цвети-
стыми, выспренними выражениями в восточном стиле, возвели-
чивающими русского царя Михаила. Например: «Вашего вели-
чества посланники с радостью в сю землю пришед и к нашему
ближнему дружелюбству дошед, и письмо... [про дружбу] и про
одиначенье (единомыслие) в нем писано... Нам ее (грамоту)
подали... и мы возрадовались—и в уме нашем любительное
зерцало с розными радости объявилось — вам, великово госу-
дарства царю, явно...» И только после этих «пришед», «дошед»,
«возрадовались», «радуяся быти в братственной дружбе» без
каких-либо объяснений следует категорическое заявление — суть
ответа на грамоту царя от 29 января 1615 г.: «...а Грузинская
земля не тайно от начала времян — наши шаховы служильцы
и наши подручники, и всегда жаловали есмя и береженье наше
к ним было...» (л. 2, 38; В., 132, 134).
В другом, уже упоминавшемся документе от 27 июня 1616 г.,
отправленном вслед Леонтьеву, читаем: «...в грамоте своей к
нам шах писал, что Грузинская земля от начала времени — слу-
жильцы и подданные Перснцкия земли... И будет ему (шаху)
до них вперед дело... [Если] только, убояся, учнут грузинам
приходити в наше [Русское] государство, и нам бы к нему (ша-
ху) тех [грузин] опять воротить» (ЦГАДА, 1616, д. 2, л. 82;
В., 111, 167).
4 Посольский приказ помечал царские верительные грамоты, паправляе
мне в другие государства со своими послами, датой выезда данного посоль-
ства из Москвы.
128
Следовательно, шах категорически отвергал притязания
России на Грузию.
В связи с этим представляет интерес необычный документ,
помещенный в самом начале архивного дела о миссии Шахма-
това. Речь идет о черновом проекте пространной грамоты без
даты, начала и конца. Черновик составлен по решению бояр,
рассматривавших ответную грамоту Абасса I от 27 октября
1615 г. В решении сказано: «Бояре приговорили отписать от
государя к [ша]ху про Грузинскую землю, чтоб для государевы
любви на Грузинскую землю [шах] не ходил: там вера наша
одна, а... [за] ненсправленье (нарушение обязательств) и госу-
дарь велит им (грузинам) перед шахом исправитца» (л. 50;
В., 135).
Посольский приказ составил обстоятельный документ5 с
обоснованным правом московских царей на сюзеренитет Рус-
ского государства над Грузией. Можно смело предположить, что
это в какой-то степени повторение царской грамоты от 29 янва-
ря 1615 г. Вот краткое содержание этого документа без начала
и конца.
Сперва говорится о соглашении между грузинским и рус-
ским царями в 1587 г., по которому Россия покровительствовала
Грузии. В частности, речь идет о том, что «Иверская земля —
изначала нашие православные крестьянские (христианские) ве-
ры. И били челом Оле[кса]ндр царь со всею Иверскою землею
в подданстве». Далее следует просьба: «...а вам бы, брату на-
шему... шах Аббасову величеству, в Ыверскую землю вперед
не вступатися и людей [с]воих из Ыверской земли велели вы-
вести]».
Затем эта же мысль для вящей убедительности повторяется
с изложением истории: вследствие распри между царями и
князьями Грузии «турской [султан] им учал многую тесноту
чинити, и Иверские земли Александр царь... видя себя безпо-
мошна и боясь быти от турсково в разоренье, били челом...
нашему великому государю... Федору Ивановичу... чтоб он...
принял его под свою царскую высокую руку и от турсково б
салтана и от шевкала обороняти его велел».
Далее подробно описывается, как русские обороняли Грузию:
царь Федор «на Терке и на Койсе городы (крепости) велел по-
ставитн и людей ратных в них устроити для Иверские земли,
чтоб Иверские земли турским и кумытцким людем теснити не
Дати и против недругов им помогати...» Указывается также,
какую пользу эти крепости приносили Ирану, защищая его от
турок и крымчан, тогда как до этого «по многие годы ходили
турки на... землю [Ирана] войною, а проходили [они] на Койсу
Да на Терку да на Сунжу. И по... царскому повелению ис тех
городов терские и волжские и яитцкие казаки на турских лк>
6 Он очень похож на речь П. Третьякова, обращенную к гонцу-купчине
Хаджи Муртазе во время их второй встречи в Посольском приказе 13 янва-
ря 1615 г., но заметно подредактирован.
Ь*3ак. 1013 129
дей прихаживали и на Сунже турских людей многих побили,
и вперед теми месты... турские люди ходити не учали» (л. 1—7-
В., 135—137).
Выяснив цели и задачи миссии Шахматова и более или ме-
нее достоверно определив содержание царской грамоты от
29 января 1615 г., перейдем к рассмотрению событий в Исфаха-
не после приемной аудиенции у шаха 30 августа того же года.
Шахматов пишет в своем отчете, что на следующий же день
после приема он просил пристава «Али Гулея, чтобы он пзвес
тил шаховым ближнем людем, а [они]... известили шаху, что
они... шаху поклон исправили и грамоту подали и шах бы.,
велел их отпустити... [в Москву]... и с ними... к великому госу-
дарю... отписал». Пристав обещал выполнить их просьбу (л. 37;
В., 132).
Ответ русский гонец получил «спустя с месяц» в виде при-
глашения «к [шаху] есть», а по словам их пристава, «чтоб они
у шаха были у стола». Судя по краткому отчету Шахматова,
эта встреча прошла в той же обстановке отчужденности, что и
прием: «...они... у шаха у стола были, а сидели по прежнему ж..,
турсково де гонец и фраиской посланник у шаха в те поры у
стола были ж, а сидели... о себе (за своим) столом, а они про
них ещо не ведали ж. А как они отъели, и шах де их отпустил
к себе на подворье» (л. 38; В., 132).
Обращаем внимание читателя на то, что этот второй прием
состоялся в самом конце сентября и что шах все еще не от-
пускал русского гонца.
Снова прошел почти месяц. «А в те де поры [мы] слыше
ли... — пишет Шахматов, — что от литовсково короля приезжал
к шаху гонец, с чем и о чем приезжал, тово проведать не мог-
ли» (л. 38; В., 132).
«А о своем отпуске они говорили многижда... И пристав.,
их говорил им, что шах велит их... отпустити вскоре, как будет
время». И только «октября в 27 де[нь] велел им шах быти у
себя на отпуске. И того дня они у шаха были, а как вошли в
полату, и шаховы де ближние люди говорили им, что их шах...
велел... отпустить и грамоту с ним посылает» (л. 39; В., 132).
Описав кратко отпускную аудиенцию, Шахматов добавляет:
«Да в те поры... [мы] у шаха у стола были в третье. А етчи (от-
кушав), отпустили... [нас] к себе на подворье... а за... [нами]
прислал шах на подворье ко государю грамоту» (л. 39; В., 132)
Совершенно очевидно, что эта прощальная аудиенция про-
шла в атмосфере явной недоброжелательности. Даже грамоту
к царю шах не вручил Шахматову на отпуске, а послал ее
вслед за ним на подворье. Так он выразил свое недовольство
русским вмешательством в дела Грузии.
Через неделю после отпуска русской миссии «шах из Ыспо-
гана пошел в новый город Фарабат (Бабольсер), а их, Гри-
горья и толмача, отпустили... спустя после того ден с пять,,
ноября в 7 де[нь]. И ехали... на теж городы, которые ехали в-
130
Ыспогань, да на Дербень... [откуда] их отпустили тою же доро-
гою на Кумыки и провожали их... до Гнрея, князя кумыцково...
[Здесь] жили они четыре дни... [после чего] Гирей князь велел
их отпустити на Терку, а с ними [дал] в провожатых... трех
человек узденей своих... И на Терку... они приехали за три не-
дели до масленицы...» «На Терке» они «жили... три месяца»,
так как «в те поры кочевал меж Астарахани и Терка Иште-
рек» — ногайский князь. Только после того как «Иштерек пе-
решел в ыное место кочевать... их... с Терки отпустили». Не со-
общает Шахматов точной даты прибытия в Астрахань и выезда
лз нее, ограничившись словами, что «приехали они к Москве
{в 1616 г.] июнь в 15 де[нь]» (л. 38—41; В., 132—133).
В отчете Шахматова собраны «вести» о внешнеполитиче-
ских и внутренних делах Ирана. Сведения скудные, случайные,
обрывочные.
«А про вести... [Шахматов и Протасьев] допрашиваиы. Что
они каких вестей... слышели... в роспросе сказали». Так, утверж-
дая, что у Ирана «с турским [султаном], з бухарским [ханом]
и с ындейским царем войны никакие не было», они в то же
время говорили, будто «слышели, что было турскому ратных
.людей на шаха по нынешней весне [1616 г.] посылать, и при-
шли ль ныне на шаха турские люди... того не ведают». Турция
в действительности выступила весной 1616 г. против Ирана, и
.достоверным было замечание, «что шах... турсково опасаетца:
приходу его чает» (л. 42—43; В., 133).
Содержатся данные и о том, что у шаха «город каменой...
Фарабат, блиско [Каспийского] моря... и людей... из многих
городов переводит в тот город, и уж... тот город зделан и
людьми наполнен ратными».
Фарабад был выстроен «блиско моря» не только для того,
чтобы спасаться от удушливой летней жары, но и в военно-
ютратегических целях.
Шахматов сообщает, что к «нову городу» вела труднодо-
ступная горная дорога и что Аббас I намеревался укрываться
здесь от врагов: «...а проход... к нему (Фарабаду) один, меж
гор и щельми (ущельями), и [если] только де пойдет турской
на шаха сам и... только де силы ево (шаха) не будет, [чтобы]
против турсково стоять, и он (шах) де хочет ити в тот город
Для крепости от турсково...» (л. 43; В., 133).
Затем приводятся довольно путаные «вести» о Теймуразе,
который «все свои городы, что было шах у нево поймал, очис-
тил и людей шаховых в тех городех побил». И шах послал «на
Теймураза воеводу своево Испандеяра бека, а с ним двенадцать
тысечь человек. И Теймураз... побил, а убил у нево тысечь с
пять ратных людей и коши (обозы) все у него отгромил». Еще
«слышели, едучи дорогою, что про шаха в Ардевиле... сказыва-
ют... хотел шах итти сам на грузинсково Теймураза царя, а по-
Длинново про то не ведают». А в Шемахе и Дербенте шаховы
-люди «добре крепятца и запасы запасают». Однако не вдаваясь
•9*
131
в подробности, против кого они «добре крепятца», Шахматов,
передает слухи о том, что иранцы «блюдутца (боятся, осте-
регаются) приходу грузинсково Теймураза царя». В подкреп-
ление этого Шахматов говорит о захвате и разорении Теймура-
зом города «Аряж» (Арез) (л. 44—45; В., 133—134).
После отъезда из Ирана в конце 1615 г. русского гонца си-
туация здесь была такова: с одной стороны, положение шаха
в Восточной Грузии оставалось непрочным, с другой — появи-
лась угроза войны с султаном Ахмедом I, стремившимся к ре-
ваншу после Стамбульского мирного договора в 1612 г. А эта
война могла вновь потребовать помощи России для заслона на
Тереке, Сунже и Койсу. Все же, несмотря на опасность вторже-
ния османских войск в Иран, Аббас I весной 1616 г. на подав
ление восстания в Кахети бросил лучшие свои войска. Осенью
того же года шах залил ее кровью, сея смерть и разрушение.
По словам современных грузинских историков, 100 тыс. кахе-
тинцев было убито, столько же взято в плен и переселено в
глубь Ирана, а плодородные долины Кахети стали заселяться
туркменами 6.
Русскому государству пришлось и с этим примириться. Это
видно из приведенного выше черновика ответной грамоты По-
сольского приказа на шахскую грамоту от 27 октября 1615 г.
Об этом же говорит и тот факт, что посольство Ф. И. Леонтье
ва, отправленное 23 мая 1616 г. (т. е. тогда, когда, возможно,
в Москве еще не знали о драме, разыгравшейся в 1616 г. в
Кахети), настраивалось Посольским приказом на мирный, уступ
чивый лад: если иранская сторона начнет действовать «на раз-
дор» в вопросе о Грузии, тогда «Федору [Леонтьеву] и дьяку
Богдану [Тимофееву] только и молыти»: Грузинская земля-де
подвластна России, «только нам ныне о том ничево не нака-
зано» говорить (ЦГАДА, 1616, д. 2, л. 237—238; В., III, 220—
221).
Здесь уместно привести фразу из наказа русскому послу
М. П. Барятинскому (о его посольстве в 1618—-1620 гг. см
ниже). В очень мягкой форме ему предписывалось подтвердить
в беседе с шахом следующее: русский царь считает Грузию
своей подданной, он удовлетворен заверениями Аббаса I (данны
ми царю через посланника Ф. И. Леонтьева) в том, что шах-
ские войска не будут более вторгаться в Грузию (ЦГАДА, 1618,
д 1, л. 162, 169; В., Ill, 358).
* * *
При подведении итогов миссии Григория Шахматова необ
ходимо признать, что практического результата она не имела.
Действенной помощи Восточной Грузии она не оказала да и не
могла оказать: кроме предупреждения шаху Русское государ-
6 См., например: Накашидзе И. Т. Грузино-русские политические отно
шения..., с. 55—58.
132
ство по своей слабости решительного шага сделать не могло.
И Аббас I это прекрасно понимал. Он недоброжелательно при-
нял царскую грамоту от 29 января 1615 г. Целый месяц после
приемной аудиенции молчал. Посольскому приказу не удалось
удержать шаха от повторной попытки «присоединить» Восточ-
ную Грузию. С известной оговоркой можно даже сказать, что,
наоборот, миссия Шахматова еще более раздражила шаха,
озлобленного и горевшего желанием отомстить кахетинцам за
свержение его ставленника Иса хана.
Другой вывод. Налицо явная неискренность, хитрость и же-
стокость Аббаса I и его приверженцев в отношении Грузии.
На протяжении 1614- 1616 гг. он подчиняет все свои действия
достижению одной цели — ликвидировать русское влияние в
Восточной Грузин. Пользуясь ослабленностыо России, он звер-
ствует в Кахети и Картли.
Третье. Бесспорно, в Посольском приказе сидели опытные,
дальновидные и искушенные в дипломатии люди. Бесспорно и
то, что в рассматриваемый период Московское государство
было до крайности разорено. И тем не менее остается непонят-
ной чересчур уж осторожная линия поведения царя в грузинском
вопросе.
Далее. Следует отметить также пренебрежительное отноше-
ние шахского двора к русскому гонцу и его толмачу. Чинов-
ники шаха не могли не знать, как встретила обедневшая и разо-
ренная Русь иранских посланцев Булат-бека, Амира Али-бека
и Хаджи Муртазу. Вот почему недружественный прием Шахма-
това не был случайностью. Это была определенная, строго вы-
держиваемая линия Как увидим, она продолжалась и в отно-
шении последующих дипломатических представителей России,
особенно посла М. П. Барятинского и думного дьяка М. А. Тю-
хина. И это происходило в условиях, когда шах, нуждаясь в
русской военной помощи, домогался ее даже за счет передачи
царю (вернее, обещаний передачи) некоторых подвластных ему
земель. Такая политика Аббаса I, вероятно, обусловливалась
победой Ирана над Османской империей в 1612 г., явно вскру-
жившей голову шаху и его окружению.
Иранские историки на основании своих архивных материа-
лов, возможно, найдут другое объяснение действиям шаха в
рассматриваемый период
Глава 2
МИССИЯ ИРАНСКОГО ГОНЦА-КУПЧИНЫ
МОХАММЕДА КАЗИМА
в 1616—1617 гг.
В Иране ожидали военных действий со стороны Османской
империи. Об этом свидетельствовала концентрация турецких
войск на западной границе Ирана в 1616 г. Шах понимал серь-
езность создавшегося положения и готовился к войне. Он учи-
тывал то обстоятельство, что в 1603—1612 гг. Русское государ-
ство создало крепкий военный заслон из городков-крепостей на
Тереке, Сунже и Койсу, полностью исключив проход крымской
конницы через Дагестан в тыл иранской армии.
И начиная с середины 1614 г., когда шахский двор узнает
о нормализации положения в Московском государстве и об осво-
бождении Астрахани от мятежников, он возвращается к мысли
о русской военной помощи. Для этого нужно было договорить-
ся с Москвой и убедить ее в необходимости заключить союз
против Османской империи. И Аббас Великий, как мы уже
знаем, посылает в Россию в 1614 г. Хаджи Муртазу, а затем
Булат-бека. Однако проходит более полутора лет, но ни от од-
ного из них шах вестей не получает.
В 1616 г. Аббас I решает отправить в Москву Мохаммеда
Казима7 — еще одного разведчика под видом гонца-купчины,
чтобы «проведывати, для чево купчина [Хаджи Муртаза]... и по-
сланник Булат бек ко .. шаху по ся места не бывали». Вторая
официальная причина этой поездки — коммерческая. С Мохам-
медом Казимом посланы товары в небольшом количестве: «250
дорогов... 350 юфтей сафьянов, 200 ансырев (примерно 6 пудов)
шелку... 4 пуда краски, 50 киндяков». У тезика Курманлея, сле-
довавшего вместе с Мохаммедом Казимом в Москву, товар был
более ценный: «лалы, изумруд и яхонты» (л. 49—51; В., 272—
275). И все же, как это будет видно далее, основная цель по-
ездки гонца-купчины заключалась в том, чтобы «проведывати»
обстановку в Русском государстве.
4 августа 1616 г. Мохаммед Казим прибыл в Астрахань.
7 Сохранился довольно большой архивный материал о миссии Мохамме-
да Казима, состоящий из дела в 121 лист под названием: «Приезд купчины
Мамет Казима с грамотою от шаха о свободном ему торге в России и от-
пуск его обратно в Персию» (ЦГАДА, 1616, д. 4, л. 1—121; В., 111, 259 и сл.)
Далее при ссылках на это архивное дело даются лишь листы, ат. П
«Памятников...» Веселовского опускается.
134
С ним было десять человек: его племянник «Асеней Увсейнов»,
«шахов человек Муртоза Ченшинов» и восемь слуг. Тезика
Курманлея сопровождал один человек.
У Мохаммеда Казима были шахские грамоты: к царю Ми-
хаилу, а также к астраханскому и казанскому воеводам (л. 4
и 34; В., 260 и 269). То, что шах посылал грамоты к воеводам,
было делом необычным в русско-иранских сношениях и объяс-
нялось десятилетними неурядицами в России.
Аббас I просил астраханского воеводу отправить Мохаммеда
Казима без задержки в Москву с грамотой к царю, а также
разрешить ему беспошлинно торговать в Астрахани.
Хованский отправил донесение в Москву. Посольский при-
каз получил его 5 октября. В нем сообщалось, что иранскому
гонцу предоставлены двор, корм и питье (л. 1—2; В, 259—
260), что шахские дары и товары самого купчины переписаны
и список даров прилагается. Среди подарков, достаточно скуд-
ных, значилось: «Тулумбас серебрян, резной... с камешки... нож
булатной черен и ножны золотны с каменьеми... две камки ки-
зылбашские... полсть бурнатная8, два ковра больших...» (л. 36;
В., 270).
Не дожидаясь указа из Москвы от 10 октября с разрешением
отпустить Мохаммеда Казима в Казань «с приставом з доб-
рым тот час, не задержав ни часу», корм и питье дать, также
судно, гребцов и т. д. (л. 6; В., 259—260), Хованский 4 сентяб-
ря отправил купчину в Казань «с сыном боярским приставом
Семеном Болтиным» (л. 36; В., 269). 20 октября он прибыл в
Казань, где иранского гонца встретил прибывший сюда из
Москвы пристав Моисей Иванович Панов (л. 5; В., 260).
Панов действовал в соответствии со специальным наказом
Посольского приказа, в котором, как всегда, предписывалось
следующее: обеспечивать посланца шаха всем необходимым,
всячески оберегать его от обид со стороны местного населения,
не допускать свиданий с купцами «иранскими, бухарскими, юр-
генчскими» и вообще «ни с какими иноземцы». Любопытен
пункт той части наказа, где говорилось, чтобы «береженье к
нему (купчине) держать... и чтобы кормов у местново населе-
ния не отнимал купчина». Особо подчеркивалось: «...товаров
ему никаких до Москвы продавать по городом нигде не ве-
леть, и самому ему никаких русских заповедных (запрещенных
к вывозу) товаров покупати нигде не давати ж».
Далее, как обычно многословно и дотошно, Панову давалось
Указание, что и как отвечать на вопросы купчины о воцарении
Кихаила, о взаимоотношениях Русского государства с Турцией,
Польшей и т. д. В заключительной части наказа в порядке об-
Щеметодологического предписания говорилось: «...сказывати
кйзылбашскому купчине про все доброе [в России], чтоб госу-
8 Полсть — толстый и плотный лоскут, иногда тканый (коврик), иног-
стеганый, валеный, сбитый (кошма, войлок). Бурнатная (бурмет-
"ая)—от слова «бурметь (барметь)» — азиатская грубая бумажная ткань.
135
дарскому имени к чести и к повышенью и государству Москов
скому к добру. А чево допряма (досконально) не ведает или
что и ведает, а государству не на пользу... говори™, что [я]
человек служилой, на Москве не бывал долгое время, а был
на государевых службах и... про то слышати не [cl лучилось»
(л. 14, 22; В., 262, 264)
Аналогичные по содержанию указы были даны и воеводам,
астраханскому, казанскому и нижегородскому. Все они завер-
шались предписанием «отпустить [купчин]... к нам к Москве
тот час, не мешкая», снабдив их всем необходимым (л. 5; В
260). Примечательно, что следовало отправлять иранцев немед-
ленно, невзирая на наступающую зиму со всеми вытекающими
отсюда неудобствами и опасностями для путешественников,
особенно для южан.
В Казани Мохаммед Казим решил зазимовать. Он предъявил
шахскую грамоту на имя казанского воеводы и заявил в съез-
жей избе, чтобы «ему ныне до зимнево пути побыти в Казани,
для тово чтоб ему на Волге на пустоплесе не замерзнуть».
Кроме того, он попросил «на тезичьем дворе дву[х] лавок, где
бы ему... упродать товаров про свою нужу» (л. 26; В., 266).
В грамоте со ссылкой на прежние русско-иранские торговые
отношения говорилось: «...купчины наши и всякие торговые
люди в Казань всегда для покупки и продажи езживали и, ис-
купя товаров, к нам... без зацепок приезживали. А ныне мы по-
слали товаров купити... Магаметь Касыма Мазандрана города
(провинции), и вам бы ево с товарыщи по городам и везде
поберечь... то ево дело зделати (посодействовать ему), а будет
что вам понадобитца у нево, и вам не стыдясь о том к нам
велети известити, и мы то ваше дело велим так же зделати»
(л. 27; В., 266—267).
Однако московское правительство не разрешило купчине ос-
таться в Казани. Указом от 15 ноября 1616 г воеводе В. Т. Дол-
горукову было предписано не задерживая отправить его в
Москву «от себя з дворянином или подъячим з добрым». В по-
рядке исключения иранским «купчинам... давать наше жало-
ванье корм доволен» (л. 29—30; В., 267).
18 ноября Долгоруков отправил Мохаммеда Казима в Ниж-
ний Новгород (л. 68; В., 281). Здесь 2 декабря у купчины
«украли... тати (воры)... с воза коробейку» с дорогими тканями
на 150 руб. Местные власти «взыскали» с ямщика и сторожей,
продав их лошадей и имущество. Вырученные от продажи
94 руб. 50 коп. передали Мохаммеду Казиму. Но так как всю
сумму возместить не удалось, виновных: ямщика, сторожей и
стрельцов—всего 18 человек посадили в тюрьму до указа царя
(л. 65—67; В., 280—281). Этот указ (от 22 декабря 1616 г.)
был получен. В нем предписывалось непременно разыскать
украденное, не останавливаясь ни перед чем: «пытать... накреп-
ко и огнем жечь. А которые с пытки... не скажут... и вы б тех
людей... прислали к нам к Москве» (л. 75—76; В., 284).
136
8 декабря гонец-купчина прибыл в Муром, а 12-го выехал
из Владимира.
26 декабря он был уже в Посольской палате у думного дья-
ка Петра Третьякова. Процедура приезда его в Посольский при-
каз прошла крайне просто: Мохаммеда Казима привезли с при-
ставом Пановым в санях Третьякова; «и в то время... на площа-
ди и у посольские полаты были стрельцы... бес пищалей». Как
только «купчина вшел в посольскую полату, и думной дьяк....
Третьяков с купчиною корошевался, встав, и роспрашивал его
о здоровье и велел ему сести. А посидев немного, спрашивал»,
когда он выехал от шаха и где он встретился с русским послан-
ником Леонтьевым, шахским посланником Булат-беком и куп-
чиной Хаджи Муртазой. Мохаммед Казим ответил, что видел
всех их в Астрахани и все они «из Астарахани... пошли'
[в Иран] при нем, а он после них мешкал в Астарахани десять,
ден» (л. 79—80; В., 285—286).
На другие вопросы Третьякова (о месте пребывания шаха
при его, Мохаммеда Казима, отъезде; о словесном приказе Аб-
баса I) купчина ответствовал: грамоту от шаха предписано
«ему подати государю самому. А словом приказ о том», что шах
Аббас хочет быть в дружбе с русским царем «и в сылке без
урыву». Кроме того, «государь ево шах послал ево, Мааметь
Касыма, ко государю [Михаилу] с своею грамотою государские'
очи видеть и про посланника своево (Булат-бека) проведать»;
(л. 81; В., 286—287).
Особого внимания заслуживают вопрос Третьякова о том,
«как ныне шах с турским [султаном]: в перемирье ль учинил-
ся, или меж ими война?», и ответ Мохаммеда Казима: «...у шаха
с турским дружбы никоторые нет, и меж ими война» (л. 81—
82; В., 286—287). Нельзя не отметить, что этот ответ был до-
статочно четким, хотя при отъезде гонца-купчины из Ирана пол-
ной определенности в этом вопросе еще не было.
Далее Мохаммед Казим перешел к подробностям, которые
были основаны на слухах и которые можно расценивать только*
как дезинформацию. Например, он рассказывал, «как нынеш-
нево лета шах пришел в Тевриз и посылал от себя к турскому,
чтоб он шаху отдал город ево Богдань [Багдад]... потому что
тот город — шаховых прародителей» (л. 82—83; В., 287) На
самом же деле инициатива начала войны 1616—1618 гг. между
Ираном и Османской империей принадлежала последней, а пре-
тензии Аббаса Великого на Багдад всерьез были предъявлены
Им не в 1616 г., а в 1623—1624 гг.
Больше соответствовали действительности другие сведения
Мохаммеда Казима, хотя источниками их также служили раз-
личные слухи: «...турской и крымской царь хотел на шахову
землю вести войною и своих людей з другие стороны хотел по-
слать», поэтому «шах де крымскому царевичу Шан Гирею ве-
лел итти на Дербень против крымсково. А сам де шах пошел
в Тевриз против турских людей...» (л. 83; В., 287).
13#
29 декабря 1616 г. царь Михаил принял Мохаммеда Казима
как гонца с грамотой от шаха Аббаса «в середней в золотной
в подписной полате... в царском платье в диадиме [со] скифет-
ром». Из Посольской палаты купчина шел к царю на аудиен-
цию «с приставом без встречи». Дальнейшая процедура приема
была проведена в обычном порядке. Рынды стояли в белом,
«бояре сидели в золотных шубах и в черных [лисьих] шапках»’
Представлял иранца царю окольничий Артемий Измайлов, на-
звав его «гонцом, а не купчиною... И государь пожаловал гон-
ца к руке и клал на нево... руку».
Мохаммед Казим произнес небольшую речь, спросив о здо-
ровье царя, «да подал грамоту. И государь велел грамоту при-
нята посольскому дьяку Петру Третьякову и велел ему куп-
чину спросити: опричь грамоты с ним приказ [словесный]
есть ли? И купчина говорил речь и молыл: шах... велел извес-
стить, что он... [с царем] учинился в братцкой приятельной
крепкой дружбе и любви и не имеет такова брата... во всей
Поднебесной короме тебя». Затем гонец сказал, что шах послал
Булат-бека поздравить царя с восшествием на трон, но «Булат
бек позамешкался... [и шах] послал меня к вам... про ваше
здоровье проведать, а свое здоровье вам... сказати» (л. 91—92,
94—95; В., 289—290).
Далее «окольничей Ортемей Васильевич Измайлов являл
государю купчинины поминки»: «...купчина Мааметь Касым вам,
великому государю, челом бьет: тулумбас... нож булатной... две
камки... полсть бурнатная... два ковра больших...» (л. 95—96; В.,
290). После передачи подарков от шаха «государь велел...
Третьякову сказать купчине свое государево жалованье в стола
место корм». И купчину отпустили на подворье (л. 96; В., 290).
Текст шахской грамоты очень небольшой. Неизвестно по-
чему архивисты озаглавили ее «Грамотою от шаха о свобод-
ном торге в России...» О торговле здесь сказано всего несколь-
ко строк, и то в контексте заверений в давней дружбе между
Ираном и Россией. В грамоте читаем также: «И будет узороч-
ное9 што в государстве твоем... нам пригодитца, и тебе бы...
на нас то ему купити поволпти велети... и по городом бояром
своим и воеводам... об нем велети, чтоб ево берегли и чело-
битья ево во всем слушали и к нам бы ево... отпустить велеть
не задержав, по его воле».
Далее следуют просьба отпустить в Иран «наши посланники
и гонцы» и пожелание, чтобы в будущем они «ходили без уры-
ву». Затем шах предлагает свое содействие: «...в нашем госу-
дарстве что будет тебе... годно, и тебе б о том велеть нам объ-
явить, и мы так учиним». В заключение говорится: «А ся гра-
мота хоти и коротко... писана, только, государь, Бог умножит
лет живота нашево с тобою... в щастливом пребывании на мно-
9 Узорочье — дорогие узорочные вещи всякого рода: кованое, чекан-
ное серебро и золото; шелковые и парчовые ткани; резные изделия.
138
гне лета». На обороте грамоты стоит печать с надписью «Шах
Аббасове величество» (л. 99—103; В., 291).
Мохаммеду Казиму назначили отпускную аудиенцию на
9 февраля 1617 г. Прощальная встреча была проведена с со-
блюдением того же церемониала, что и на приеме.
По прибытии в Кремль купчину направили к Петру Третья-
кову. Между ними состоялась беседа. В ходе ее выяснилось:
купчина послал жалобу московскому правительству на обиды
и притеснения по отношению к иранским торговым людям со
стороны тезиков, живущих «в Асторохани лет по 10 и по 8,
а имянно на Магмутка, что оне шаховым торговым людем чи-
нят продажи (поборы) и убытки».
Думный дьяк ответил Мохаммеду Казиму, что царь «тех
всех тезиков, которые живут в Асторохани лет по 10 и по 8,
а не на государя нашево имени (не государевы подданные), ве-
лел ис своей... отчины из Асторохани выслать по их землям,
где хто живет». Что касается «Магмутка», который как толмач
взимает с иранских купцов пошлины, то «велено его с тезиц-
ково двора сослать... и пошлины толматцкие збпрать ему не
велено». В отношении же купцов — подданных России, которые
чинят обиды и притеснения «шаховым торговым людем и при-
езжим тезиком», царь «тех с тезицково двора велел сослать
и шаховых людей велел от обид и от продаж оберегать... а ука-
зал государь толматцкую пошлину збирать со всяких торговых
людей с их товаров в свою государеву казну по прежнему свое-
му государеву указу, как толматцкую пошлину збирывалп на-
перед сево».
Далее Третьяков повторил, что царь «с шаховых товаров
своей государевы пошлины имать не велел», будут ли они при-
везены послом, посланником, гонцом или купчиной (л. 104,
106—107; В., 292—293).
Эта беседа интересна тем, что здесь впервые было указано
на обиды и притеснения, причиняемые иранским купцам в Астра-
хани. Московское правительство быстро и решительно приняло
нужные меры для нормального развития русско-иранской тор-
говли, в частности ограждения интересов шахских купцов.
После беседы Третьяков погел Мохаммеда Казима «на от-
пуск» к царю. В речи от имени Михаила Федоровича думный
дьяк сказал иранскому купчине: ты был принят царем и вы-
слушан, и «хотим... быти [с шахом] в братственной дружбе и
любви свыше прежнево», а ныне отпускаем тебя с грамотой,
в которой дан ответ на все вопросы шаха (л. 111; В., 294).
И Мохаммед Казим был допущен к руке царя. Последовали
и другие церемонии, а затем иранскому гонцу вручили ответ-
ную грамоту.
В ней после пространного титула царя читаем: Мохаммед
Казим «любнтельно» принят царем, и шахскую грамоту, с где
писалось о дружбе и «о том, что [бы] послы в ссылке были и
торговые люди ездили в обе стороны», приняли также «лю-
13Э
jMi
бительно». После заверений в дружбе царь говорит, что нужно
обмениваться посольствами «свыше прежнево и купчине твое-
му... Магметю [Казиму] торг велели есмя дати повольно... и
пошлин своих с тех товаров никаких имати не велели, и... ево
отпустили, ни в чем не задержав, во всем по ево воле». Самое
важное в царской грамоте — сообщение о мерах, принятых Мо-
сковским государством в отношении русско-иранской торговли:
«И в нашем государстве по всем городом... бояром и воеводам
и всяким нашим приказным людем об ваших... обо всех лю-
дех, которым лучитца в наших городех торговать — не об од-
ном о том купчине (Мохаммеде Казиме),— наше царское по-
веление послали: велели к ним (шахским купцам) во всем бе-
реженье держати, и торг давати повольной, и пропускати по
их воле...» (л. 116—117; В., 296—297).
В заключительной части грамоты говорится, что все иран-
ские подданные, задержавшиеся в России в связи с «неуряди-
цами», отправлены в Иран с посольством Леонтьева. Затем
следуют заверения царя в дружбе. Он просит шаха не задержи-
вать у себя Леонтьева и не отказывать ему в тех прошениях,
которые он передаст шаху по наказу московского правитель-
ства, а также прислать своего посланника в Москву.
В редких случаях после изложения содержания грамоты
сообщалось ее оформление. В отношении царской грамоты от
9 февраля 1617 г. это исключение было сделано. Описание та-
ково: «А с начала вся грамота писа[на] Божье имя и госуда-
рево [с перечислением всех владений] по Владимерскава и ша-
хово имя золотом. Да и во всей грамоте государево и шахово
имя прописывано золотом. А печать у грамоты большая, цар-
ственная, на красном воску под кустодиею10. Писал грамоту по
татарски переводчик С... Алей Томонаев» (л. 118; В., 297).
17 февраля Посольский приказ назначил Савву Аристова
приставом для сопровождения иранского гонца-купчины.
Согласно наказу, он должен был «птти... с купчиною на Воло-
димерь, да на Муром, да на Нижней... да на Казань, да на
Астарахань». Как всегда, наказ был выдержан в стиле катего-
рических указаний беречь Мохаммеда Казима от всяких столк-
новений с местным населением: «И едучи... дорогою... купчине
[обеспечить] береженье... ни от ково бесчестья... ни в чем, а от
купчины б и от ево людей русским людем по тому ж обиды
и насильства не было... на станех с купчиною ставитесь блиско
купчины...»
Необычным в наказе было следующее предписание: если
«купчина похочет побыти для своево покоя день или два, и ему
то дать на волю». Особенно строго вменялось, чтобы «купчина
в Муроме не съехался (не встретился) с Цесаревым (австрий-
10 Куст о ди я — металлические, костяные или роговые коробочки, в ко-
торые для предохранения от порчи вкладывались восковые или сургучные
печати древних грамот.
140
ским) послом с Юзуфом... и не сведал про нево...» (л. 119, 121;
В., 297—298).
Последнее указание станет понятным, если учесть, что в
преддверии Тридцатилетней войны (1618—1648) на междуна-
родной арене происходила перегруппировка европейских сил,
в результате которой Московское государство включалось в ла-
герь противников Габсбургов. Известную роль сыграло и то,
что «Священная Римская империя» не признавала новую рус-
скую династию, выступая вместе с Польшей против России.
На этом сведения о гонце-купчине Мохаммеде Казиме ис-
черпываются: данных о том, как он добирался до Астрахани
и выехал в Иран, нет.
4= ❖
В заключение следует сказать, что миссия Мохаммеда Кази-
ма была более политической, нежели коммерческой. Основной
целью ее было ускорить выполнение тех поручений, которые
предписывались миссии Хаджи Муртазы и посольству Булат-
бека. Мохаммед Казим должен был также договориться в Мо-
скве о том, чтобы Русское государство в предстоящей войне
шаха с турецким султаном обеспечило безопасность северных
границ Ирана.
Начиная с Мохаммеда Казима Московское государство уза-
конило статус шахских купчин с различными льготами и приви-
легиями, невыгодными для собственных интересов. Невыгодны-
ми по двум причинам: во-первых, русская сторона очень редко
посылала в Иран своих купцов; во-вторых, шахский двор всег-
да уклонялся от взаимных обязательств по предоставлению рус-
ским купцам тех же льгот и привилегий.
Следует также отметить быструю реакцию московских вла-
стей на официальное заявление Мохаммеда Казима об обидах
и притеснениях иранских торговых людей со стороны русских
властей Астрахани, Казани и других городов. Посольский при-
каз от имени царя разослал на места категорические приказы
о пресечении злоупотреблений в отношении иностранных гос-
тей и об улучшении условий русско-иранской торговли.
Раздел III
ПЕРЕГОВОРЫ РОССИИ И ИРАНА О ЗАЙМЕ
в 1617—1620 годах
Глава 1
ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ЦАРЯ
ПОЛУЧИТЬ ДЕНЕЖНУЮ ПОМОЩЬ
У ШАХА АББАСА
Посольство Ф. И. Леонтьева в 1616—1617 гг.
Весной 1616 г. Посольский приказ все еще не имел сведений
о результатах своих попыток выступить в защиту Грузии. Од-
нако кое-какая информация в Москву доходила. В частности,
терский воевода писал, что в 1615 г. царь Теймураз вернулся
в Кахети и восстановил здесь свою власть. Вследствие неточ-
ных и недостаточных сведений у Посольского приказа до при-
езда Шахматова летом 1616 г. могло создаться впечатление,
что эта миссия имела успех и что после разорения Восточной
Грузии в 1614 г. Аббас I воздерживается от дальнейшего вме-
шательства в грузинские дела. Следовательно, могла появиться
и надежда сохранить с шахом дружественные отношения и
получить обещанную им денежную помощь в виде займа, так
необходимого Русскому государству, ведущему войну с Поль-
шей и Швецией.
Результатом такого иллюзорного представления о готовно-
сти шахского двора пойти навстречу московскому правительст-
ву, вероятно, и стало его решение от 22 марта 1616 г. напра-
вить в Иран посланника Федора Исаковича Леонтьева и дум-
ного дьяка Богдана Тимофеева с просьбой оказать эту по-
мощь '.
Однако 15 июня 1616 г. Г. Шахматов возвратился в Москву
с неутешительным письменным ответом шаха относительно Вос-
1 Архивное дело на 294 листах о посольстве Леонтьева так и называет
ся «Отпуск в Персию российских посланников Ф. Левонтьева... и дьяка
Б. Тимофеева для утверждения... дружбы и для испрошения казны к про
должению с польским королем войны...» (ЦГАДА, 1616, д. 2, л. 1; В., "ь
13b).
Далее при ссылках на эти источники на первом месте даются лишь лис
ты, на втором — опускается том. Прочие случаи оговариваются.
142
кочной Грузии. Посольскому приказу пришлось в срочном по-
г| ядке написать вторую грамоту к Аббасу I и послать ее вслед
посольству Леонтьева, чтобы он сделал соответствующее пред-
ставление шаху. Правда, Леонтьеву предписывалось лишь за-
вить, что Грузия подвластна русскому царю, но не больше:
решительность и категоричность действий России в этом вопросе
держивались ее слабостью и надеждами получить у шаха столь
необходимую денежную помощь, тем более что помощь, как
говорилось выше, уже была обещана Аббасом через Хаджи
.Муртазу и Булат-бека. Эти обещания (надо сказать, данные в
весьма расплывчатой форме), как известно, были следствием
юго, что шах, опасаясь новых осложнений с Османской импери-
ей, рассчитывал на восстановление Московским государством го-
родов-крепостей на Тереке, Сунже и Койсу.
В этих сложных условиях формировалось посольство
О. И. Леонтьева. В его составе к середине мая 1616 г. числи-
ось 13 человек (не считая охраны из стрельцов): посланник
едор Леонтьев, его помощник Богдан Тимофеев, подьячий
Иван Федосеев, переводчик Семен Андреев, три толмача — Се-
мен Герасимов, Степан Никифоров, Тимофей Баубеков, шесть
кречетников и ястребнпков — «Остафей Сычев с товарыщи»
(л. 15, 118; В., 143, 178; ЦГАДА, 1617—1618, д. 1, л. 113—114;
В., III, 690).
Однако Посольский приказ всячески оттягивал отправление
посольства, и не только из-за того, что не был готов наказ, а по-
тому, что со дня на день ожидалось возвращение Шахматова.
11 конец 23 мая 1616 г. посольство Ф. И. Леонтьева все-таки
выехало из Москвы (л. 290; В., 237).
Несмотря на бедность царской казны, правительство, ста-
раясь расположить к себе шаха, отправило ему «добрые» по-
"арки; среди них: три сорока соболей в 200, 150 и 100 руб.;
«лисица черная в 30 и 20 рублев»; 5 пудов рыбьего зуба; восемь
кречетов (по два: красных, подкрасных, крапленых и серых)
I три ястреба (л 289—289 об.; В., 237). Эти подарки можно
назвать весьма щедрыми и по стоимости, и по ассортименту.
Так, восемь кречетов представляли собой огромную ценность,
-особенно для такого любителя охоты, как Аббас. (Известно,
что Русское государство было своего рода монополистом по вы-
возу ловчих птиц, особенно кречетов.)
Архивное дело о посольстве Леонтьева содержит подроб-
ный аказ ему и Тимофееву от 29 мая 1616 г., черновик царской
'Рамоты к иранскому шаху, а также документы о допросе по-
сланника по его возвращении в Москву от 21 и 25 ноября
[617 г. Главного документа каждого посольства пли миссии —
статейного списка — нет. Поэтому материалы допроса — един-
твенное свидетельство того, как Леонтьев справился с возло-
женными на него задачами. Следовательно, о данном посоль-
тве документально известно лишь, как оно было организовано,
Какие задания были ему даны и как оно отбыло из Казани в
143
Астрахань 7 июля 1616 г. Однако и эти сведения представляют
большой интерес.
Кроме перечисленных 13 человек в составе посольства Ле-
онтьеву было разрешено взять с собой в Иран семерых-вось-
мерых купцов, но ни в коем случае «больши десяти человек не
имати». Отбор их предлагалось произвести весьма тщательно и
с расчетом, чтобы «взяти с собою торговых людей немногих
добрых, кому б мочно верити, с поруками (с поручительством),
хто б был не вор и не бражник» и не иноземец. К тому же «о
том заказать накрепко и самим тово беречп накрепко, чтоб те
торговые люди заповедных товаров, птиц никаких, и соболей,
и куниц, и белок живых, и железа, и воску, и никаких заповед-
ных товаров однолично с собою не возили и самим к шаху в
поминках птиц никаких... не иосити» (л. 281—283; В., 235).
Среди лиц, отобранных для поездки в Иран, был «торговой
человек Покровской сотни Родион Пушник с тремя своими
людьми». Он вез в Иран 11 сороков соболей, 12 «поставов» (от-
резов) английского сукна, 15 дюжин «хрустальных зеркал»,
«4 сорока харек» и 30 пудов рыбьей кости.
При этом посланникам указывалось: если рыбий зуб Пуш-
ника крупнее, чем тот, что предназначен для подарка шаху,
тогда посланнику и Пушнику следует обменяться этими товара-
ми. То же должен был проделать Леонтьев в отношении этого
товара и с другими русскими купцами, отправлявшимися в Иран
с русским посольством (л. 30—30 об.; В., 157). И действитель-
но, из 5 пудов рыбьего зуба (в данном случае 163 штуки),
предназначенных для подарка Аббасу, только 18 штук были
крупными, остальные «145 зубов по государеву указу отданы
на обмен русским торговым людем» (л. 89; В., 170).
Кроме Пушника с посольством Леонтьева поехали в Иран
двое купцов из Москвы, трое — из Казани, двое — из Костро-
мы, один — из Ярославля и один — из «Лальского городка». Ас-
сортимент товаров, разрешенных к вывозу и ввозу, был для них
ограничен: в число первых входили меха (соболя, черные и
черно-бурые лисы), сукно и рыбий зуб; вторых — шелк-сырец,
бархат, камка (л. 85—92; В., 168—172).
Отсутствие статейного списка Леонтьева и его помощника
Тимофеева не дает возможности узнать, как реагировали шах-
ские власти па столь большую группу купцов: была ли у них
возможность пользоваться правом беспошлинного провоза сво-
их товаров через иранские таможни и другими льготами, на-
пример бесплатным транспортом, помещением, кормовыми день-
гами и т. д.— в общем всем тем, что русские власти обычно
предоставляли иранским купчинам.
Архивные документы точно указывают, что 23 мая посоль-
ство выехало из Москвы. Однако сам Леонтьев «...по государе-
ву указу отпущен для запасов до Костромы сухим путем»-
А остальные члены посольства, за исключением переводчика
Андреева, оставленного получить наказ, отправились на трех
144
стругах обычным водным путем до Коломны, чтобы оттуда —
по Оке — ехать в Нижний Новгород и далее — по Волге—в
Казань и Астрахань.
Итак, посольство держало путь на юго-восток от Москвы,
а его глава двигался в северо-восточном направлении, на Кост-
рому, за 300 верст от Москвы.
2 июня Тимофеев и часть посольства «пригребли» в Колом-
ну. Здесь они столкнулись с общероссийской разрухой, порож-
денной годами крестьянских восстаний в польско-шведской
интервенции. В первом же донесении в Посольский приказ дум-
ный дьяк сообщал о досадных происшествиях: «...идучи рекою,
на мелях [в струге многое] испортилось, из гвоздей повскакала,
и в Оку реку итить в нем не мочно». Обращение его к коло-
менскому воеводе о замене судна ни к чему не привело, и Ти-
мофеев доносил в Москву: «...он (воевода) мне судна и греб-
цов не дал...» (л. 43—44; В., 164).
Второе судно (с кречетнпками, ястребниками) пришло в
Коломну несколькими днями раньше Тимофеева, 29 мая. За
эти дни ловчие «Остафей Сычев с товарыщи» натворили много
безобразий. Как доносил коломенский воевода, они «ехати
[дальше] не похотели». Воевода якобы давал им взамен мос-
ковских стругов большой казанский струг, но они «с Коломны
не едут — бражничают».
Лица, пострадавшие от пьяного буйства людей Сычева, по-
слали в Посольский приказ жалобы царю. Их было четверо:
двое подьячих, один конюх и один «посадцкой человек». Все
четыре челобитных воевода отправил в Москву «под... [своей]
приписью». Так, у жены подьячего Ослопова кречетники вы-
рвали «из ушей... серьги», а у него самого «выдрали бороду».
Другому пострадавшему один из буянов «руку перешиб и бо-
роду выдрал и замертва покинул». А кречетник Карпов чело-
века «убил поленом и каменьем до полусмерти».
Ответ из Москвы пришел быстро. Коломенскому воеводе
было велено «Астафья Сычова с товарыщи... за их воровство и
непослушенье бить батоги», после чего «тот час с Коломны вы-
слать... наспех». Воеводе следовало объяснить пострадавшим,
что «кречетники ныне посланы... в Кизылбаши и управы на них
ныне дать неколи (невозможно)», а по возвращении этих ви-
новных «они б (пострадавшие) на них... били челом, и на них
будет суд и управа тогда» (л. 32—34, 36—38; В., 159—162).
Обеспокоенный задержкой посольства в Коломне, Посоль-
ский приказ 7 июня отправил строгий указ воеводе, чтобы он
удовлетворил все требования Тимофеева и его людей и «от-
пустил их с Коломны, не мешкая ни часу, чтоб им на Коломне
однолично ни зачем не замотчать (не задержаться), а тем бы
нашему... делу порухи не учинить». Далее следовало угрожаю-
щее предупреждение: если сей приказ не будет выполнен, тог-
да «тебе от нас быть в великой опале».
Одновременно с этими строжайшими предписаниями (коло-
10 Зак. 1013
145
менскому воеводе) был послан — в таком же стиле угроз и
брани — царский указ Тимофееву: «...то делаешь не гораздо, что
живешь на Коломне неведомо для чево, и нашим делом мотчаешь
и к нам пишешь ложно, избывая (оставаясь) [в Коломне из-за]
своей дурости. Ещо немного от Москвы отьехали, а так есте
стали дуровать и о нашем деле не радеть, а отъехав подале...
и вы учнете и больши тово дуровать... тотчас с кречетники... и со
птицы с Коломны шел [бы], не мешкая ни часу, и тем на себя
нашие опалы не наводили... [Если же и] вперед учнете так
дуровать и в городех учнете для своих бездельных корыстей
мотчати, а вашею оплошкою и нераденьем нашему... делу учи-
нитца поруха, и тебе за то...— вторично угрожает Посольский
приказ, — от нас бытп в великой опале...» (л. 48—48 об., 50—
51 об.; В., 165—166).
Когда и где присоединился Леонтьев к своему посольству
и как оно двигалось далее от Коломны, сведений в архиве не
сохранилось. Известно лишь, по данным дела о посольстве Бу-
лат-бека, что оно находилось в Казани с 28 июня по 7 июля
1616 г., после чего отбыло в Астрахань. Дальнейший путь в
Иран оно проделало с Булат-беком, Хаджи Муртазой, Мехди
Кули-беком п другими задержавшимися в России шахскими
посланцами (ЦГАДА, 1615—1616, д. 2, л. 195; В., II, 434).
Посольский приказ, вероятно, так тщательно готовил наказ
своему посланнику, что не успел закончить его ко дню отъезда
из Москвы Леонтьева 23 мая. Наказ, датированный 29 мая
1616 г., был послан с переводчиком Андреевым вдогонку по-
сольству 4 июня (л. 117; В., 178). Наказ Леонтьеву и Тимофее-
ву по-своему уникален: он поражает своим объемом (180 лис-
тов) и подробностью изложения.
Перед перечислением «проезжих грамот» к тарковскому
шамхалу Гирею, карбардинским князьям и мурзам говорится
о срочности посольства и о его задачах. Леонтьеву и Тимофее-
ву предписывалось: как только получите от Андреева наказ и
грамоты, идите «к шаху... нигде не мешкая, наспех, днем и
ночью, чтобы вам поспети сего лета к шаху и назад [прийти]
от шаха к нам. А как., даст Бог у шаха будете, и вы б наше
дело делали по нашему наказу, а... вам о том всево больши
радети: казны на вспоможенье у шаха выпросити хоти четыре-
ста тысечь рублев, а по последней мере сто тысечь рублев»
(л. 114—117; В., 177—178).
Необходимость в займе была столь неотложной, что главе
посольства и его помощнику наказывалось для достижения
цели подкупить шахских людей: «И вы б [тому], в ком почаете
дела и помочи... дали [бы] подарков, что будет пригоже... чтоб
шах к нам ныне казны на вспоможенье... прислал на сем лете. -»
В случае положительного разрешения проблемы Леонтьеву и
Тимофееву было обещано: «...[если] то у шаха зделаетца,
[и он] казны к нам... пришлет, и мы вас за то пожалуем нашим
царским великим жалованьем...» Далее повторялось: «...и вам—
146
0 том порадети: у ища казны к нам выпросить» (л. 115—110;
В; 177).
Здесь же содержится приказ царя «итти х кпзылбашскому
хпаху» в посланниках Леонтьеву и Тимофееву, после чего сле-
дует перечисление членов посольства, а также тех лиц, которых
они должны взять с собой. Речь идет о Мехди Кули-беке, Мю-
гип-беке, Булат-беке и Хаджи Муртазе (л. 118—119; В., 178).
Далее скрупулезно разбирается маршрут посольства из
Астрахани. Это либо морской путь до Низовой пристани 2 З, либо-
сухопутный — на Терский городок, Тарки и Шемаху.
Затем идут предписания о том, чтобы посланники до приема
у шаха ни к кому не ходили: «...не быв у шаха и не исправя
посольства, ни у ково быти непригоже». Так же категорически
наказывается ни в коем случае не давать «переписывать рух-
лядь» (имущество, товары) посольства и учесть при этом по-
ведение Булат-бека, не дававшего русским властям возможно-
сти составить список товаров его посольства. Если же, говорит-
ся в наказе, иранские власти будут настаивать, то заявить, что
тогда и над «шаховыми послы безчестье по тому ж вперед
учинят» (л. 129, 131; В., 182—183).
Далее сказано о порядке передачи Аббасу I царской грамо-
ты и приводится текст речи, обращенной к нему. Речь была
очень длинной, и посланники должны были произносить ее по
очереди (л. 140, 142—154; В., 185—190).
Леонтьеву следовало изложить просьбу о займе: «...и вам
бы, брату нашему, к нам начало своей братские любви объяви-
ти: против нашево недруга польсково короля... вспоможение
учинити своею казною». При этом он должен был напомнить
шаху о его обещании, сделанном через гонца-купчину Хаджи
Муртазу, о помощи Русскому государству: «...против наших не-
друзей надобно нам помочь какие казны или ратных людей...
и нам бы... к тебе отписати или приказать, не стыдясь, и ты.,
брат наш, шах Аббасово величество, нам... ни за что не по-
стоишь, тот час к нам... пришлешь... И мы... вас... шах Аббасово
величество, в том похваляем... И вы б... брат наш... как к нам...
в грамоте своей писал и речью приказывал, так бы и совершал:
на том бы своем слове крепко стоял ..» (л 197—198; В., 189).
И далее: «...был [бы ты] с нами... в крепкой братственной
Дружбе и в любви на веки неподвижно и на всяково нашево
недруга стоял с нами... заодин. И мы... по тому ж с тобою .
хотим бытп в крепкой братственной дружбе и любви и в ссылке
без урыву... А ныне... у вас, брата нашево, прошенье то... И вам
бы... вспоможение учинити своею казною», и отправить в Моск-
ву со своими послами, и с ними «подлинно наказать, как с
нами... вперед быти в... дружбе и любви на веки неподвижно и
2 От Астрахани до Низовой пристани (Низовая, Низовое, Ни-
З0бад) по Каспийскому морю было 500 верст. При благоприятной погоде и
Хороших кораблях обычно требовалось около двух недель, чтобы покрыть
это расстояние.
10*
147
каких узорочей... к вам за тое казну, что к нам пришлете, по-
слати» (л. 149, 150, 152; В., 189—190).
Безусловно, это была главная часть наказа. Конкретных
предложений о необходимости заключить с Ираном военный
союз против турок здесь нет. Более того, Леонтьеву предписы-
валось «с шаховыми ближними людьми ни о чем не делать (не
договариваться) и не закреплять, а говорити, чтоб шах о боль-
ших делех... слал к... [царю вместе с посольством Леонтьева]
своево ближнево человека, о всем с ним наказав подлинно.,
как ему (шаху)... [с царем] в братцкой дружбе и в любви
быти... [а царь] велит с шаховым ближнем человеком... своим
думным людем говорити и утвердити, как им (царю и шаху)...
вперед быти... в дружбе и в любви на веки неподвижно мимо
всех великих государей» (л. 161; В., 194).
В столь цветистых и многословных фразах Леонтьев, укло-
няясь от обсуждения вопроса о совместной борьбе против Ос-
манской империи, должен был утопить отказ Русского государ-
ства от решения этого вопроса или по крайней мере отложить
эту проблему на неопределенное время. На наш взгляд, этот
прием явно позаимствован русскими дипломатами у шаха Аб-
баса (ИП, 438—439).
Следующий пункт наказа относится к сумме займа: «колько
государю... Михайлу Федоровичю... на помочь казны надобно?»
На такой вопрос Леонтьев и Тимофеев должны были отвечать
так: «...имянно с нами о том царсково величества приказу нет...
а в том шах волен». Вместе с тем наказ рекомендовал им на-
звать цифру выплаты «государева годового жалованья на год
в два срока по 400 000 рублев стрельцом и казаком, опричь дво-
рян и детей боярских. Только... [обсуждать] не наказано, чево
у шахова величества просити» (л. 163—165; В., 194—195). На-
сколько Русское государство нуждалось в займе, видно из сле-
дующих слов: «...выпросити хоти четыреста тысечь рублев, а по
последней мере сто тысечь рублев».
Любопытен и раздел наказа с предписанным ответом Леонть-
ева и Тимофеева на случай, если иранская сторона «деньгами
ссудит», но потребует «в заклад Астарахань, чтобы они Астара
хань в заклад записали и крестным целованием утвердили».
На это «Федору [Леонтьеву] и Богдану [Тимофееву] говорити:
с нами о том не наказано, колько казны просити и как в том
крепитца (скрепить соглашение), и нам мимо государя своево
наказа собою ничево делать нельзя» (л. 166; В., 195).
В наказе был предусмотрен и совсем уже маловероятный
вариант. В случае если шахские ближние люди будут говорить:
так как шах «воровской смуте не поверил и помочи... [ЗаруН'
кому] никакие не учинил», пусть русский царь «ныне б... за тое
братцкую дружбу и любовь свою любовь показал: поступился
Астарахани шахскому величеству... [а за это] шах вперед,
[царю] своею казною помогать станет и будет в крепкой ДРУ>К'
бе», тогда русским посланникам надлежит ответствовать: царю
348
Астраханью «поступитесь... непригоже, да и дело то нестаточ-
иое (невозможное)». Астрахань принадлежит Русскому госу-
дарству «из давних лет, а [если и] бывали на Астарахани цари,
[то только] из рук государей наших... И царю Ивану [Гроз-
ному] Астарахань Бог поручил... так как астараханские цари
учали быть непослушны, и за их неправды великой государь...
Иван Васильевич... к Астарахани посылал бояр и воевод со мно-
гими людьми» и завоевал этот город.
Посольский приказ, очевидно, счел необходимым для боль-
шей убедительности еще добавить: «...шахово б величество и
великому государю нашему... тем [предложением] нелюбья не
казал [бы]... тово б они (Аббас и его люди) в мыслях не дер-
жали.. и, [более того], не токмо Астарахани у великово госу-
даря нашего [шах] не просил [бы, но и]... своих городов Шама-
хн п Дербени хотел [бы царю]... нашему для... дружбы... по-
ступитесь» (л. 168—169; В., 196).
Заслуживает внимания в наказе предписание Леонтьеву и
Тимофееву что говорить, если иранская сторона поинтересует-
ся ответом царя на переданные через гонца-купчину Хаджи
Муртазу и Булат-бека предложения «построите! городы на преж-
них местах: на Койсе и на Сунже и в ыных местах, чтоб никово
меж государевы и шаховы земли не было, все б были сряду их
государские земли, городы и люди, чтоб их государским недру-
гом было страшнее». Русским посланникам следовало заверить
шаха в том, что царь желает дружбы и быть в «ссылке», а так-
же готов поставить «городы» на Копсу, Сунже и в иных местах,
где «опять своих (ратных) людей устроите». Однако все это
Михаил Федорович сможет осуществить, когда с Польшей
«управитца», и «тогды, сослався с великим государем вашим
с Аббас[ом]... о тех городех и указ свой царской велит к сво-
им... бояром и воеводам в Астарахань послати». Ныне же прось-
ба царя состоит в том, чтобы шах помог казною (л. 242—
244 об.; В., 223). И эта часть наказа заканчивается просьбой о
займе.
О Восточной Грузии в наказе нет ничего нового. Посланни-
ки должны были заявить шаху то же самое, что говорилось
и ранее: Грузия испокон веков христианской веры, Грузия на-
ходится «под рукой царя» и т. д. (л. 230—237; В., 218—221).
Спокойный тон наказа в отношении грузинского вопроса го-
ворит о том, что, составляя его в конце мая и отправляя в на-
чале июня 1616 г., Посольский приказ еще не знал об ответе
шаха на царскую грамоту, который привез Г. Шахматов в
Москву 15 июня3. И Посольский приказ ограничился лишь
• 15 июня 1616 г. Шахматов привез в Москву ответную шахскую грамо-
ту на царскую грамоту от 29 января 1615 г., а также грамоту кахетинского
Паря Теймураза русскому царю, переданную через терского воеводу Петра
Приклонского. В своем ответе шах решительно и коротко заявил, что Гру-
зинская земля подвластна ему и что он просит, чтобы впредь если кто из
грузин сбежит в Россию, то «вам (царю) бы к нему (шаху) тех (грузин}
опять воротить» (л. 82, В., 167).
149
миролюбивым упреком в адрес Аббаса I за то, что он разорил
Грузию, и при этом «с ево царским величеством не обослався
[и] тем... царю нашему... нелюбовь оказал... Чают они (великий
царь Михаил) тово, что... [шах], государь миролюбительной,
за Иверскую землю... не постоит (отступится)».
Интересна концовка этой части наказа: если «учнут о Ивер,
ской земле шаховы люди говорити на раздор», тогда русские
посланники должны заявить, что «Иверская земля была цар-
сково величества подданная». При этом предписывалось на
любые конкретные вопросы отвечать в таком духе: «...только
нам ныне о том иичево не наказано, а чево не наказано, то как
делать?» И далее: «за нее (за Грузию) стоять и поступатца
нельзя. А больши того им (посланникам) о том ничего не говори-
ти» (л. 237—238; В., 220—221).
Как обычно, особая категоричность формулировок наблюда-
ется в той части наказа, где говорится о выполнении Леонтье-
вым и Тимофеевым требований московского дипломатического
церемониала, касающихся вопросов чести и достоинства рус-
ского царя. Речь идет о запрещении русским дипломатам при-
сутствовать на приеме, если одновременно приглашены инозем-
ные дипломаты. Русским посланникам предписывалось поки-
нуть шахскую палату, даже если они уже вошли в нее, но узна-
ли, что здесь находятся или прибудут иностранные представи-
тели (л. 134; В., 181).
Кроме того, строго запрещалось: кланяться порогу шахско-
го дворца; слушаться шахских служащих, указывающих послан-
никам где сходить с лошадей (они-де сами знают, где и как
им это делать); целовать ногу шаха (при этом следовало ска-
зать, что царь-де послов шаха к руке жалует); соглашаться
править посольство, когда шах будет на коне в поле; принимать
требование шахского двора явиться на отпускную аудиенцию
в пожалованных шахом халатах (нужно ответить отказом: это,
дескать, будет шахская к нашему царю «нелюбовь, а к нам
то ево нежалованье, безчестье... нам к шаху ехати в его платье
непригоже... нашему закону то противно...») (л. 279; В., 234)
А шах должен поступать так же, как и царь, который «велит
на них (иранских послов) свое государево жалованье класти
при своих царских очех» (л. 280; В., 235).
В наказе много и других советов, как и что отвечать на
разные вопросы шаха и его людей. Кроме того, в нем преду-
сматривалось, что в случае смерти Аббаса I (в это время ему
было 46—47 лет) посланники должны были тому шаху, «хто на
ево место... учинитца государем... посольство правити» (л. 266
В., 231).
В грамоте,- посланной с Леонтьевым, царь обращался к ша-
ху: «...как [шах] к нам великому государю в грамоте своей пи-
сал и речью приказывал, так бы и совершал, на том бы своем
слове крепко стоял... и был бы с нами в дружбе навеки непо-
движно».
во:
Далее подробно излагалось, как польский король Сигизмунд
и его люди «царьствующий град Москву разорили, и казну
многую непсчетную прежних великих государей... за много лет
собирание розграбили, и многие несчетные крови пролили,
л землю запустошили... Мы, великой государь, царьствующево
града Москвы одни стены взяли (получили), и те разорены».
И наконец: «И вам бы, брату нашему, к нам начало своей
брацкие любви объявити: против нашего недруга, польсково
короля, нашему царскому величеству вспоможенье учинити
своею казною».
В заключение сказано с Леонтьевым отпущены шахские
посланцы Мехди Кули-бек и Мюгнп-бек, которые «в наших го-
сударствах позажились». «А о иных наших целех,— читаем в
грамоте,— наказали... посланником нашим, и ты б им в том
верил. Писана в государствия нашего двора царствующего гра-
да Москвы лета 7124 (1616 года) апреля месяца» (л. 108—109,
112; В., 174—177).
Однако надежды Москвы оказались напрасными: шах, как
обычно, говорил и обещал одно, а делал другое.
Нам неизвестно, когда посольство Леонтьева прибыло в
Иран и когда выехало на родину. Сопоставляя различные ар-
хивные данные, можем предположить, что в августе 1616 г оно
находилось в Астрахани, а к шаху могло прибыть в ноябре-
декабре того же года. Дело о посольстве Кая Салтана и Булат-
бека (1617—1618 гг.), выехавшем вместе с Леонтьевым из Ира-
на в Москву, свидетельствует о том, что оба посольства прибы-
ли в Терек 10 июня 1617 г. (ЦГАДА, 1617—1618, д. 1, л. 62; В.,
III, 682).
Из этого можно сделать два вывода: первый — посольство
Леонтьева было отпущено Аббасом в марте-апреле 1617 г. и
второй — оно находилось при шахском дворе не более трех-че-
тырех месяцев. Срок небольшой, если учесть, что шах любил
задерживать русские посольства по полгода и больше. Дата
прибытия и время пребывания Леонтьева у шаха имеют боль-
шое значение, так как в конце 1616 г. Османская империя на-
чала войну-реванш против Ирана, которая закончилась в 1618 г.
Это обстоятельство должно было неизбежно отразиться не толь-
ко на отношении шаха к русскому посланнику, но и на перегово-
рах с ним. Кроме того, этот факт мог если не оправдать неудачу
миссии Леонтьева, то хотя бы объяснить ее.
Все это должно было найти отражение в статейном списке
Леонтьева и Тимофеева, но, как уже говорилось, он не сохра-
'Нился. От него остался в деле о посольстве Кая Салтана не-
большой отрывок без даты, без начала и конца, содержащий
беседу шаха с Леонтьевым относительно условий займа.
Глава русского посольства говорил, что «за тое казну... госу-
дарь велит ему заплатить тот час узорочными товары». На во-
прос шаха, в каком виде нужно прислать «казны государю на
вспоможенье... денежные или узорочные», Леонтьев отвечал, что
151
деньги предпочтительнее. Аббас отказал решительно и оконча-
тельно. «И шах Федору [Леонтьеву] говорил: пошлет он к го-
сударю узорочьями, то у него... в казне есть, а денежные казны
тепере послать ему нечево, потому что он стоит против недруга
своего и дает жалованье своим служилым людем, а се... [пер-
сидские] деньги его у [русского] государя в его государстве не
пригодятца, потому что оне не ходят [в Русском государстве]»
(ЦГАДА, 1617—1618, д. 1, л. 253; В., Ill, 729—730).
Данный отрывок из статейного списка, как он ни мал, чрез-
вычайно наглядно показывает нам главную цель данного по-
сольства. Несмотря на обещания, шах отказал царю в денежной
помощи в тяжелый момент. Предложение дать «узорочьем»
было несерьезно и неприемлемо, так как реализация такого то-
вара на большую сумму в разоренной и обнищавшей Москве
была весьма затруднительна и заняла бы слишком много вре-
мени.
Однако для соблюдения вежливости шах послал царю
100 слитков серебра с ответным посольством Кая Салтана и
Булат-бека. Из архивного дела об их пребывании в Русском
государстве в 1617—1618 гг. известно следующее: в ответ на
просьбу царя о займе шах заявил, что он «посылает ныне... лех-
кую казну». Точная сумма этой «лехкой казны» была названа
окольничим 4 января 1618 г. на отпуске Кая Салтана и Булат-
бека. Он определил ее в 7 260 руб. В другом документе назы-
вается другая цифра: «а денег ис тово серебра... весом 1 686 гри-
венок и 27 золотников... ис дела (после переливки) вышло...
6 982 рубли 10 алтын, опрпчь угару... 24 золотники» (ЦГАДА,
1617—1618, д. 1, л. 15, 1а, 121—122; В., III, 663, 660, 693).
Сумма незначительная, если учесть, что Посольский приказ рас-
считывал на 400 тыс. или по меньшей мере на 100 тыс. руб.4
Таким образом, посольство Ф. И. Леонтьева оказалось без-
результатным. Виноваты ли в этом посланники или причина
кроется в объективных обстоятельствах, в частности в лживости
обещаний шаха Аббаса? Возможно, имело место и то и другое.
Что касается грузинского вопроса, то, прибыв в Иран в конце
1616 г., русские посланники могли только там узнать о новой
трагедии в Восточной Грузии.
Выше говорилось, что 10 июня 1617 г. вместе с шахским
посольством Кая Салтана и Булат-бека на Терек из Ирана
прибыло и посольство Ф. И. Леонтьева. Посольский приказ,
получив из Терского городка донесение Леонтьева о прибытии
его посольства на территорию Русского государства, предписал
4 Известен и другой аналогичный случай. Царский двор в июле 1617 г.
через посольство Степана Волынского — Марка Поздеева просил у Англии
«казны тысяч на 2 0 и на 100, по самой последней мере на 80 000 и 70 000 руб
лей, а меньше 40 000 не брать». Однако в июле 1620 г. Англия потребовала
их возвратить, так как Россия нс согласилась «уступить англичанам путь по
Волге в Персию» и к тому же разрешить английским купцам беспошлинно
торговать с Ираном (Соловьев, с. 137—143).
152-
«МУ И августа 1617 г. идти в Москву «к государю наспех на-
перед кизылбашских послов» (ЦГАДА, 1617—1618, д. 1, л. 62,
71; В., Ill, 681, 683).
Как выполнил Леонтьев этот приказ, сведений нет.
Шахское посольство после Терека следовало отдельно от
русского посольства и прибыло в Москву 12 ноября 1617 г.,
а Леонтьев и Тимофеев, вероятно, приехали в столицу несколь-
ко раньше, т. е. в начале ноября 1617 г.
И последнее. Речь пойдет об архивных материалах, содер-
жащих обвинение Посольским приказом Леонтьева, который
якобы не сделал все возможное для того, чтобы добиться полу-
чения займа у Аббаса I.
Допросы главы посольства в Посольском приказе с очными
ставками датированы 21 и 25 ноября 1617 г.
Первое обвинение заключалось в следующем: Леонтьев не
велел подьячему Ивану Федосееву записывать в статейный спи-
сок посольства то, что «шах послал 10 000 тюменей», т. е. около
100 тыс. руб., правда, не послал, а пообещал послать эти день-
ги в Москву царю Михаилу.
Второе. Из «письма кизылбашских послов: сказывали про
нево (Леонтьева)... что велел ему, Федору, шах приходити к
себе в комнату без опсылки (договоренности) по вся дни и по
вся часы, чтоб он ему про всякие государевы дела сказывал...
И шах... хотел государев приказ исполнити, и он будто своею
дуростью и спесью к шаху не ходил, а коли и придет и шах...
его пожалует ис своих рук каким питьем, и он, Федор, иную
чарку выпьет вполы (наполовину), а иную, прикушав (пригу-
бив), отдаст да и тут охнет, и шаху... то стало за кручину». До-
носчики из этого делали необоснованный и бездоказательный
вывод: «Хотел... был шах послати ко государю и больше тово
казны, да... Федор говорил о казне только одинова».
Третье обвинение заключалось в том, что обещанные шахом
Леонтьеву «жалованья сто тюменей... [которые шах послал
с Булат-беком]... он деи, Федор... не дождался, с стану съехал,
и шаху... [это] стало за кручину, и [шах] давать ему тово свое-
во жалованья не велел».
И как вывод из всего этого: «Он, Федор, для чего так делал
упрямо: к шаху не ходил, и о государевых делех и о казне не
говорил, и для чево не пил, что шах подавал, и для чево не
Ждал шахова жалованья на стану?» (л. 293; В., 238)
25 ноября допрос был продолжен: почему Леонтьев не велел
записать в статейный список о тысяче туманов, обещанных яко-
бы Юсуф-ханом — правителем Шемахи. Леонтьев на это отве-
тил, что он от многих об этой тысяче туманов слышал, однако
«мало ль чево сказывали, да он тому не верил... у шаха из уст
о том не слышел, потому и ко государю... не писал... что не
Весть чему верить» (там же).
Чем кончился этот допрос, неизвестно. На наш взгляд, до-
носы на главу посольства были поданы переводчиком Семеном
153
Андреевым и толмачом Семеном Герасимовым. Доносы быдц
мелкими. В Посольском приказе это, очевидно, учли и ограни-
чились лишь этими формальными допросами.
* * *
Посольство Ф. И. Леонтьева прибыло в Иран в конце 1616 г.
когда османские войска вторглись в страну и захватили Тебриз
Немаловажное значение для иранской стороны в 1616 г. имело
и то, что к этому времени начали сказываться результаты пе-
реговоров с английской Ост-Индской компанией. Так, в 1616 г.
в Персидский залив к берегам Ирана прибыло английское тор-
говое судно, а в октябре того же года шах издал ферман о тор-
говых льготах англичанам, который был вручен английскому
послу. Так постепенно и медленно начинала реализовываться
идея шаха о вывозе шелка-сырца южным путем. На перегово
рах Аббаса I с Леонтьевым, вероятно, сказалось и очередное
зверское разорение шахскими войсками Восточной Грузии во
второй половине 1616 г. Все это вместе взятое способствовало
тому, что для шахского двора его отношения с Россией ока-
зались отодвинутыми на второй план.
Русское государство продолжало отказываться от восста
новления городов-крепостей на Тереке, Сунже и Койсу, обещая
это сделать после того, как «управптца» с Польшей и Швецией.
Возможно, это также предрешило вопрос о займе у шаха. Аб-
бас I не дал «денежные казны» Леонтьеву, прямо сказав, что
воюет с Турцией. Однако Посольский приказ посчитал, что этот
отказ явился следствием негибкости и безынициативности рус-
ского посланника. На отрицательный результат миссии рус-
ского посольства в Иране повлияли и личные качества Аббаса I
склонного к безответственным обещаниям.
Если говорить о сумме около 7 тыс. руб., переданной шахом
царю с ответным посольством Кая Салтана — Булат-бека, то ее
можно рассматривать как среднего уровня подарок. Напомним,
что в переговорах об оказании шахом помощи Заруцкому речь
шла о 12 тыс. туманов, т. е. примерно о 120 тыс. руб. (ЦГАДА,
1614—1616, д. 2; В., III, 2).
Ответное иранское посольство
Кая Салтана и Булат-бека
в 1617—1618 гг.
Весной 1617 г. вместе с посольством Ф. И. Леонтьева из
Ирана в Москву было отправлено ответное посольство5.
Это время было трудным для Иранского государства: более
года шла война с Османской империей, начатая султаном Ах-
5 Об этом посольстве в архиве сохранилось дело в 256 листов (ЦГАД А,
1617—1618, д. 1, л. 1—256; В., III, 659—731). Далее при ссылках на эти ис-
точники в первом случае даются только листы, во втором — опускается том.
При упоминании других источников эти сокращения упраздняются.
154
медом I. Его целью была ликвидация Стамбульского мирного
договора 1612 г., унизительного для Турции, потерявшей в вой-
не 1603—1612 гг. значительные территории.
Очевидно, в условиях напряженного военного времени шах-
скому двору прежде всего нужно было решать вопросы, свя-
занные с войной. Это следует учитывать при изучении целей и
деятельности иранского посольства. Кроме того, необходимо
принять во внимание, что Кай Салтан в 1591—1593 гг. приез-
жал в Московское государство в качестве гонца с шахской
грамотой (ИП, 159—178), а Булат-бек, как мы знаем, был гла-
вой посольства в Россию в 1615—1616 гг.
В этом посольстве насчитывалось 42 человека: двое послов,
семь кречетников, два барсовика6, конюший, двадцать людей
Кая Салтана и десять — Булат-бека (л. 160—161; В., 703).
В других архивных делах удалось найти отрывочные дан-
ные о пребывании посольства Кая Салтана в Русском государ-
стве, в частности о том, что оба посольства — Ф. И. Леонтьева
и Кая Салтана, вместе выехавшие из Ирана, как сообщалось в
предыдущей главе, прибыли 10 июня 1617 г. в Терский горо-
док.
Заранее оповещенный о приезде иранцев Посольский приказ
11 августа 1617 г. сообщал воеводам соответствующих городов,
что «навстречу... посылай с Москвы Олексей Зубов, а велено
ему... послов встретить в Нижнем пли где встретит». О том,
где пристав Зубов встретил послов, сведений нет. Известно
только, что «шел Олексей с послы к Москве на Ярославль»,
а также «по государеву указу» организовал «на выезде за го-
родом» вместе с Посольским приказом торжественную встречу
шахскому посольству, на которой были «стольники, и стряпчие,
и дворяне большие, и дьяки, и дворяне, и дети боярские, и при-
казные люди на конех в цветном платье... А сани с санники7
под обоих послов и под шаховых кречетников и под барсовиков...
да под людей лутчпх большово посла [Кая Салтана] под десять
человек, а другово [поела] под пять человек лошеди с седлы...
[даны] з государевы конюшни». И «являли послом лошеди на
встрече от государя» (л. 71—72; В., 683).
Кай Салтан и Булат-бек были очень хорошо приняты в Рос-
сии: следуя вместе с Леонтьевым, шахское посольство с момен-
та переезда границы было полностью взято на иждивение рус-
ской казны. При этом нелишне напомнить, что это делалось не-
смотря на крайнюю разруху Московского государства. Вопросу
обеспечения иранцев следует уделить особое внимание, так как
второй посол Булат-бек по возвращении на родину дезинфор-
мировал шаха, заявив, что их «морили голодом» и не было
6 Очевидно, барсовики следовали с барсами — подарком шаха, которые
До Москвы довезены не были.
7 Санник — санный конь; при тогдашних дорогах зимой всегда ездили
гУсем, к чему лошади должны были быть приучены.
155
возможности даже покупать продовольствие. В то же время
Булат-бек за все время пребывания в России не предъявил
Посольскому приказу ни одной жалобы относительно нехватки
«корму и питья».
О пребывании этого посольства в Русском государстве со
хранились архивные документы, в том числе три «росписи по
денново корму» (но только с момента приема Кая Салтана и
Булат-бека в Москве 18 ноября 1617 г.) и наказ Посольского
приказа приставу С. Б. Протасьеву от 20 января 1618 г. Поэто-
му с уверенностью можно сказать, что иранцы в Москве и на
обратном пути (из столицы в Астрахань) обеспечивались всем
необходимым.
Ознакомление с этими тремя росписями показывает, что по
первой из них посольство снабжалось в Москве с 18 ноября
1617 г. до 21 января 1618 г. отменно и даже, можно сказать,
с излишествами, особенно в отношении «питья»; по второй (для
пути Москва—Владимир) — нормы продовольствия были не-
сколько снижены; третья, «казанская роспись» характеризу-
ется самыми низкими поденными нормами.
Первая «Роспись поденново корму: по скольку было давано
всяких припасов бывшим в Москве персицким послам Кая Сал-
тану и Булат беку» предусматривала снабжение продовольст-
вием всех членов посольства (л. 54—59; В., 679—680).
Начало этого архивного документа (л. 55, где говорится о
выдаче продуктов первому послу Каю Салтану) оторвано, по-
этому неизвестно, что значилось в этой части росписи. Далее
следует: «Три борана... [текст о свечах]... патоки в запрос по
пуду... по 11 гривенок (фунтов) масла коровья, 50 яиц». Это —
дневная норма. Каю Салтану полагалось на день «шесть чарок
вина двойново8... три крушки меду вишневово, малиновово и
черемховово, треть ведра меду боярсково, треть ведра меду
обарново, ведро меду паточново, ведро меду подельново, два
ведра меду княжново и в ествы полведра уксуса» (л. 55—56;
В., 679).
«Другому послу, Булат беку, з дворца ж... калачи, пироги
с сыром и карасями и мясом... из большово приходу9: гусь, утя,
трое куров, два борана шерстью... семь чарок вина двойново...
две кружки меду вишневово и малиновово или черемховово,
четь (четверть) ведра меду боярсково, четверть ведра меду
обарново, полведра меду паточново, полведра меду подельново,
ведро меду княжново, в ествы четь ведра уксуса» (л. 55—57;
В., 679).
8 Вино простое (рядовое), двойное, тройное, чет-
верное— различные (в зависимости от перегонки и очистки) сорта спирта.
9 Первое упоминание о Большом приходе встречается в 70-х го-
дах XVI в. Он еще назывался Дворцовый Большой приход, Дворцовый
Четвертной приказ и, вероятно, выделился из Приказа Большого Дворца-
В одну из его функций входило содержание приезжающих в Москву инозем-
ных послов и купцов, а также выдача жалованья русским послам, отправляв-
шимся за границу. См. также ниже, примеч. 13.
156
Следует отметить разнообразие продуктов, предназначав-
шихся шахскому посольству в Москве: «Послом же обоим да-
вати пряных зелен, насколько станет з дворца: гривенок шеф-
рану, две гривенки гвоздики, три гривенки перцу, две гривепки
мушкату, две гривепки инбирю, голова сахару, пуд пшена»
(л. 57; В., 679).
Корм и питье выдавались и девяти «шаховым людем»: «...се-
ми человеком кречатником да двум человеком барсовником из
большово приходу... [помимо хлеба и калачей] на день: два бо-
рана, двое утят, пятеро куров. Питья з дворца: по четыре чарки
вина человеку доброво, ведро меду обарново, ведро меду
[па]точново, три ведра меду княжново...» (л. 57—58; В., 679).
Однако это не все. У Кая Салтана в Москве было 20 слуг.
Им полагалось кроме хлеба и калачей «на два дня яловица жи-
вая... питья: по две чарки вина рядовово, пять ведр меду княж-
ново, пять ведр пива простово». А «человеком [Булат-бека]...
[кроме хлеба] пять частей говядины, полборана; питья: по две
чарки вина рядовово человеку, пол три (полтора) ведра меду
княжново, пол три ведра пива простово» (л. 58; В., 679).
Помимо этого всем перечисленным лицам выдавалось на
день 5 руб. «на лук, и на чеснок, и на яйца, и на сметану, и
на молоко, и на свечи, и на иную покупку, что надобно, по
запросу... А в запрос давать чего не от велика попросят, ска-
зывая в посольском приказе» (л. 58—59; В., 679—680).
И последнее: по прибытии иранцев в Москву «к ним посла-
но государева жалованья кормов и питеп... против поденново
корму [по другим росписям] вдвое» (л. 59; В., 680).
Так обеспечивалось шахское посольство в Москве. При этом
в отличие от хозяйственной практики иранской стороны По-
сольский приказ строго наблюдал за своевременным и регу-
лярным снабжением иностранных посольств, в том числе и
иранских. Об этом свидетельствуют многочисленные строгие
предписания сопровождавшим эти посольства приставам, а
также воеводам городов, лежащих на пути следования по-
сольств.
Кай Салтан и Булат-бек выехали из Москвы 21 января
1618 г. За день до этого был дан подробнейший наказ уже
упоминавшемуся приставу С. Б. Протасьеву (сопровождавшему
посольство до Казани) «накрепко» оберегать иранцев в пути и.
полностью обеспечивать его кормом и питьем. В Москве Про-
тасьев получил продукты в натуре, которые следовало выда-
вать по определенным нормам (согласно второй московской
Росписи), а также деньги для покупки в пути до Владимира
Необходимых припасов.
Вторая московская роспись (л. 152—158; В., 701—702) мо-
И<ст быть названа «дорожной» в отличие от приведенной выше
Первой росписи, рассчитанной на двухмесячное пребывание
Щахского посольства в столице.
По этой дорожной росписи, дневная норма Кая Салтана бы-
157
ла уменьшена: он получал меньше коровьего масла —на 4 фуи,
та, яиц — на 20 штук, меду — на одно ведро, но на две чарки
вина больше (л. 154; В., 702).
Из довольствия Булат-бека исключили пироги; ему давали
в день меньше: масла — на фунт, меда — на полведра, зато ви-
на больше — также на две чарки (л. 155—156; В., 702).
У остальных членов посольства дорожная норма оставалась
прежней в отношении и корма, и питья (л. 153, 156—157-
В., 702).
О третьей росписи (л. 159—161; В., 703) в документе Чита
ем: «А от Володимира до Мурома и до Нижнево и до Казани...
питье, вино и мед... давать по казанской росписи...» По такой
же «казанской росписи» посольство снабжалось, очевидно, и
по пути следования от Астрахани до Москвы в 1617 г.: «...про-
тив казанской росписи... им давано от Казани до Москвы, как
они шли ко государю...» (л. 159; В., 703).
В казанской росписи почему-то пропущены показатели нор-
мы выдачи «корма» Булат-беку и девятерым шаховым людям
Все остальные имеющиеся цифры целесообразно привести пол
ностью, так как они наглядно покажут, что и эта уменьшенная
норма была вполне достаточной для пропитания всех членов
посольства, а в отношении спиртных напитков можно говорить
даже об излишествах.
Итак, Каю Салтану выдавалось на день: два барана, четы-
ре курицы, семь фунтов коровьего масла, а также, как и всем
на день, по два хлеба и по два калача; из питья ему полага-
лось три чарки двойного вина (против шести чарок по первой
московской росписи) и десять чарок простого. Очевидно, это
делалось за счет значительного сокращения меда (до одного
ведра против четырех с лишним). И в «запрос один пуд патоки»
(л. 159; В., 703).
Булат-беку: семь чарок вина, как и прежде, но меньше ме-
да — с двух с половиной до трех четвертей ведра (л. 160;
В., 703).
Шаховым кречетникам и барсовикам положили вместо че-
тырех чарок вина по две на человека в день, а на всех —
против пяти ведер меду (по первой росписи) одно с четвертью
ведро и столько же пива (л. 160; В., 703).
Людям Кая Салтана и Булат-бека выдавалось по одному
барану на день. Кроме того, первым полагалось по две чарки
вина каждому, а всем вместе (как и по первой росписи) —пять
ведер меду и пять ведер пива в день. Людям же Булат-бека
давали те же две чарки вина каждому и на всех —два ведра
меду и столько же пива ежедневно (л. 160—161; В., 703).
Таким образом, можно утверждать, что даже казанская
роспись вполне обеспечивала кормом и питьем весь персонал
посольства. Не исключено, что у обоих послов оставались из-
лишки продуктов. Так, Кай Салтан (даже по казанской рос'
писи) получал в день два барана и тринадцать чарок вина
158
’ плюс ведро меду, а в течение двух месяцев в Москве ему еже-
дневно выдавали (по первой росписи) трех баранов, пятьдесят
К яиц и прочий корм, к тому же шесть чарок вина «двойново»,
почти пять ведер меду плюс три кружки высокосортного меду.
Тем не менее Булат-бек донес шаху, что в Русском государ-
I стве их «морили голодом».
Доискиваясь причин этой клеветы, сделаем два предполо-
I жения: либо приказной аппарат того времени, конечно, далеко
не идеальной честности, не додавал в натуре положенного по-
I сольству корма и питья по установленным нормам, что пред-
I ставляется маловероятным, либо посольству вместо натуры вы-
I деляли деньги. Последнее могло приводить к совершенно не-
I предсказуемым злоупотреблениям со стороны главы иранского
посольства, от которых действительно могли страдать в первую
I очередь его же подчиненные. При этом если недодача посоль-
I ству продуктов в натуре приказными людьми могла произойти
по объективным причинам в пути, то невыдача денег посоль-
I ству вместо корма в натуре исключалась хотя бы по одному
I тому, что Булат-бек наверняка знал силу челобитных на имя
I московского царя. Пристав или кто-либо из сопровождающих
• посольство лиц тоже были хорошо осведомлены о строгих ме-
I рах, применяемых по отношению к ним Посольским приказом
г за любой их просчет.
Здесь уместно повторить следующий пример: 10 мая 1601 г.
в Астрахани в присутствии главы шахского посольства Пер
1 Кули-бека был подвергнут наказанию батогами и «вкинут в
тюрьму» пристав Петр Наумов, обслуживавший это посольство
от Москвы до Казани. Посол пожаловался царю на Наумова
за то, что тот «не разрешал ему купить полон в Касимове и
юфтевые кожи в Муроме, а также недодавал продукты посоль-
। ству и не уважал посла» (ИП, 354—357).
Но если жалобы Пер Кули-бека закончились суровым нака-
занием провинившегося пристава, то наветы Булат-бека имели
Далеко идущие политические последствия, от которых постра-
дали как отдельные члены следующего после Ф. И. Леонтьева
(посольства М. П. Барятинского — И. И. Чичерина — М. А. Тю-
лина, так и в какой-то мере русско-иранские отношения.
12 ноября 1617 г. посольство Кая Салтана уже приехало в
Москву. Об этом свидетельствует царский указ от 15 декабря
’1617 г. о том, что «посланы ис кобатцково приказу... на двор
[посольства] десеть человек детей боярских... на перемену»
(л. 137; В., 697).
18 ноября оба шахских посланника были приглашены в
Кремль на приемную аудиенцию к царю Михаилу Федоровичу
в «золотную полату». Встреча прошла в строгом соответствии
с правилами московского дипломатического церемониала, опи-
санного ранее. О вручении Каем Салтаном шахской грамоты
сказано только, что «на приезде и грамоту шахову послы к го-
сУДарю поднесли... [и] явили поминки» (л. 72; В., 683).
159
Несмотря на то что текст шахской грамоты в рассматри-
ваемом деле не обнаружен, содержание ее удалось установить
по другим архивным документам. В те времена ответные гра-
моты московских царей составлялись почти с дословным пере-
ложением текста иноземной грамоты. Так обстояло дело и с от-
ветной грамотой царя Михаила от 23 (24) мая 1618 г., в ко-
торой приведен достаточно подробный текст шахской грамоты,
посланной Аббасом I царю с посольством Кая Салтана. Эту
ответную царскую грамоту должен был вручить шаху русский
посол М. П. Барятинский. О ней будет сказано в следующей
главе.
Подтверждает содержание шахской грамоты и не оставив-
ший своего имени подьячий Посольского приказа, описавший
встречу 1\ая Салтана и Булат-бека под Москвой. Сообщив за-
тем о приезде иранских послов в Кремль на приемную ауди-
енцию, он почти дословно излагает содержание шахской гра-
моты, врученной царю 18 ноября 1617 г.
В ее начальной части приводятся обычные заверения в
«братственной дружбе... любви... и... ссылке». Потом следует
просьба шаха о том, чтобы «торговым бы ево людям торг был
повольней». Далее: обещание Аббаса I выполнить любую
просьбу царя, если ему что потребуется «в ево [шаховом] госу-
дарстве». Заканчивает подьячий изложение шахской грамоты
следующими словами: «...ыных ни о каких делех к [московско-
му] государю в шахской грамоте не написано» (л. 72—73:
В., 683—684).
Ее содержание говорит о том, что шахский двор в ответ на
посольство Ф. И. Леонтьева прислал грамоту с формальными
заверениями в дружбе, традиционными пожеланиями продол-
жать торговые отношения и с туманными, но довольно широки-
ми обещаниями выполнять царские просьбы. А ведь главное в
посольстве Леонтьева и в царской грамоте, врученной им Аб-
басу I, была более чем убедительная просьба о денежной по-
мощи. Как мы уже знаем, реакция шаха была отрицательной,
и, чтобы как-то смягчить свой отказ, он прислал через посоль-
ство Кая Салтана 100 слитков серебра, что соответствовало
примерно 7 тыс. руб. Вследствие незначительной стоимости этих
слитков русская сторона сочла их не за денежную помощь, а
за обычный подарок. В царской грамоте от 23 (24) мая 1618 г
сказано: на просьбу о денежной помощи Русскому государству
шах ответил, что послал «ныне... с... послы своими лехкую каз-
ну». И далее: «...мы, великой государь... от... [шаха]... те ны-
нешние твои к нам... любительные поминки и серебро... приве-
ли в братственную сердечную дружбу и любовь... [за что] бу-
дем нашею братственною дружбою и любовью воздавать, как
будет нам... возможно» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 191; В., 366—367)
Эта часть грамоты свидетельствует о том, что, во-первых,
шах вместо существенной финансовой помощи России прислал
«лехкую казну», т. е. смехотворно малое количество серебра, и
160
что, во вторых, царский двор принял эту мизерную сумму в
качестве подарка.
После вручения шахской грамоты на приемной аудиенции
Кай Салтан и Булат-бек «явили поминки» царю как от шаха,
так и от себя.
’ В- составе иранского посольства, как уже известно, числи-
лось два барсовика, но барсов в качестве подарка от шаха
предъявлено не было. Возможно, их не смогли довезти до
Москвы. Зато шахские послы вручили «пять жеребцов катыря»
(лошаков) с набором снаряжения, включавшем сёдла, узды,
паперсти |0, пять попон, оцененных в Конюшенном приказе в
553 руб. 10 алтын. Помимо этого царю были преподнесены и
другие подарки от шаха, составившие довольно солидную по
тем временам сумму—808 руб. 38 коп: «бархатов, и отласов,
и камок золотных и беззолотных, и камок, и китаек и мелей
цветных (шелковых, бумажных и льняных тканей), и кушаков
цветных з золотом, и покровцов, низаных жемчугом, и ковров
'золотных и сорочинских (сарацинских, восточных), и тулунба-
сов, и луков, и полстей бурнатных, и чарок, и блюд фарфунных
(фарфоровых)» (л. 121 122; В., 693).
«Да... посол Кая Салтана государю челом ударил от себя:
жеребец аргамачей да деветь аршин бархату червчатово... ку-
шак золотной.. камка ала... [общая] цена... 92 рубли. А Булат
бек... [преподнес подарки, среди них:]... сабля бухарская, ку-
шак... камка... китайки... цена всему 14 рублев с полтиной»
(л. 121—122; В., 693—694).
Не вошла в список шахских подарков «церковная казна»,
очевидно, захваченная иранскими войсками в одной из грузин-
ских церквей: «образы и пелены православные 10 11 хрестьянской
веры греческово закона». По требованию Посольского приказа
эта утварь была передана шахским посольством русским цер-
ковным властям еще до приемной аудиенции у царя (ЦГАДА,
1618- 1624, кн. 6, л. 430; В, III, 544).
Забегая несколько вперед, отметим, что царским указом от
января 1618 г. было велено «все подарки, опричь аргамака...
отослати к ним (к шахским послам) назад». Об этом сказано
Даже дважды. В конце того же указа читаем: «...государева жа-
лованья [в порядке отдаривания царем] к... послам послати, а
Их подарки все, опричь аргамака .. отослати ж». Что же каса-
ется ответных «поминков» послам, то царский двор подарил
«Кае беку три сорока соболей... [на]... 60 рублев... 50 рублев...
[и] 40 рублев— всево на 150 рублев. Другому послу, Булат
беку: [один] сорок... в 40 рублев, сорок куниц» (л. 138; В., 697).
Чем объяснить такую реакцию царского двора, сказать
10 П а п е р ст ь — трехвостый ремень, два конца которого пристегивались
к передней луке седла, третий шел к подпруге; п а п е р с ь— конский вагруд-
й»к для тепла.
11 Пелена (церк.)—плащ с нашитым крестом для покрытия престола
1‘ Жертвенника.
Ч Зак. 1013 161
трудно. В истории русско-иранских отношений был аналогич-
ный случай, когда в 1592 г. тому же Каю Салтану, тогда име-
новавшемуся гонцом шаха, возвратили в Москве шахские по
дарки по той причине, что драгоценные камни на подаренных
перстнях оказались с дефектами (ИГ1, 171). В данном же слу
чае мотивы возврата подарков послам не указаны. Может быть
уязвленная незначительностью «помощи» шаха царю русская
сторона хотела дать понять, что Московское государство не
настолько бедно, чтобы принимать подарки тканями. Конь же
хорошей породы, в те времена ценившийся очень высоко, был
подарком, от которого трудно было отказаться.
Теперь перейдем к событиям, происходившим после прием-
ной аудиенции. На следующий день, т. е. 19 ноября 1617 г.
шахские послы обратились в Посольский приказ, с тем «чтоб
посольские дьяки донесли до... [царя], что с ними к государю
от шаха [есть] приказ словесной сверх грамоты» и что они
спрашивают, будет ли царь слушать их, а если ему «тово вы
слушать немочно», тогда пусть прикажет «сказать [об этом сво
им] ближнем людем».
В ответ на это думный дьяк Петр Третьяков получил ука
от царя, «чтоб они (Кай Салтан и Булат-бек) те своп речи
прислали в посольской приказ на письме». Однако «кпзыль
башские послы... [сказали], что они сами писать не умеют, а
людем своим в том не верят... [поэтому] к ним бы прислать пе
реводчика, и оне ему речи [свои] объяснят, а он бы речи их
записал» (л. 73; В., 684).
Посольскому приказу пришлось направить «тово ж дни [пе
реводчика П. Вражского], чтобы он, Прокофей, к послам ездил
и, написав речи их, в посольской приказ привез» (л. 74; В., 684)
Из этой записи известно, во-первых, следующее: «...говори
ли шаховы послы Прокофью... [о дружбе Аббаса I к царю]
мимо всех государей... [и о том, что шах] иново себе друга и
брата такова не имеет и не хочет [иметь]».
Второе. Шах просил передать царю, чтобы он, царь, «ку
мытцким бы князем и их людем... ни в чем верити не велел, по
тому что в них правды... нет и вперед от них правды ждать не
чево». Об этом Аббас I «пришлет грамоту за своею малою пе
чатью». Здесь же шах просил о том, чтобы «государь велел го-
роды (крепости) ставить по прежним местом». (Более подробно
этот вопрос обсуждался «па отпуске» 4 января 1618 г.)
Третье. Шахские послы сказывали: ваш посланник Леонть
ев просил, «чтобы государь (шах) прислал... [царю] в помочь,
денежные казны», и шах «посылает ныне к государю лехкую
казну, что ныне вскоре лучилось послать. А как... шаховы пос-
лы будут у... [царя] и с ними будет [царь обратится]... к шах
Аббасу о казне или о ратных людех или про иное какое дело
прикажет, и... [шах] по... [цареву] приказу все хочет исполнить,
как есть годно будет государю» (л. 75—75; В., 684—685).
И вновь обращает на себя внимание тот факт, что шах и
162
здесь остался верен себе. Объяснив поспешностью мизерность
I «помощи», он не удержался от лицемерного обещания «все...
исполнить», т. е. казну и ратных людей дать и «иное какое де-
ло», угодное царю, выполнить.
Четвертое. Кай Салтан и Булат-бек принесли жалобу, со-
ставленную в весьма сильных выражениях, на «астороханских
воевод... дияков... толмачей... таможенных голов... [в том, что
они] торговых людей притесняют и от них происходит продажа
(поборы или убыток) и обида великая: воеводы... у [них] . ем-
лют животы их (товары, имущество) насильством, без цены,
грабежом, а таможенные головы емлют пошлины... пе по госу-
.дареву указу, [а] вдвое перед русскими людьми». Отсюда —
их просьба к «государю... о том послать в Асторохань... свое
государево повеление, чтоб астороханские воеводы... [и прочие
указанные лица] торговых людей [шаха] пе грабили и насиль-
ства и продажи не чинили» (л. 76—77; В., 685).
В связи с тем, что шахскому правительству неоднократно
приходилось добиваться у русских властей высылки в Иран сво-
их засидевшихся в России купцов, Кай Салтан и Булат-бек пи-
сали в специальном добавлении к этой жалобе: «...торговым бы
людем в Асторохани задержанья не было, чтобы их высылали
вон из Асторохани, как [только] оне исторгутца товары своими»
(л. 77; В., 685). Эту жалобу шахские послы дополнили наблю-
дениями «от себя, как де они были в Асторохани и они де ви-
дели... их людем от воевод великую продажу и насильство».
Послы предъявили Посольскому приказу и другие жалобы.
4 января 1618 г. Кай Салтан и Булат-бек были приглашены
на отпускную аудиенцию к царю в Кремль. За ними послали
•окольничего Федора Волконского да думного дьяка Ивана Ше-
вырева «с санями из царской конюшни и с верховыми лошадь-
ми для лутчих людей посольства... как на приезде». Перед пос-
лами следовали 100 конных всадников «из боярских детей,
подъячих и конюхов».
Церемония «отпуска» началась «в золотной... в подписной
полате», где послов представил царю окольничий Д. И. Зюзин
(л. 2; В., 660). Усадив их, думный дьяк Петр Третьяков обра-
тился к ним с речью. По традиции кратко повторив все, что шах
писал в грамоте, он перешел к «речам» послов, в которых из-
лагался «от шаха приказ словесной сверх грамоты», а затем
сказал, что царь все выслушал и велел боярину Алексею
Юрьевичу Сицкому-Ярославскому, окольничему Зюзину и дум-
ным дьякам Петру Третьякову и Савве Романчукову «держать
‘ответ» (л. 7—8; В., 661)
Кая Салтана и Булат-бека пригласили «в ответную набереж-
ную полату», где, представив их боярам и дьякам, Сицкий ска-
зал, что царь Михаил рад был услышать о здоровье шаха Аб-
баса и о присылке им своих послов в Москву, а в ответ на
-Шахское пожелание продолжать дружбу с государем царь
-Михаил выражает те же чувства. Далее в длинной речи с час-
11*
163
тыми повторами и излишними подробностями Сицкий напом-
нил: русский посланник Леонтьев, будучи примерно год назад
у шаха, просил «в помочь против наших недругов денежные
казны», и шах ныне «посылает лехкую казну», но обещает, что,
когда «послы... [шаха]... будете... [в Москве, пусть царь]... к шах
Аббасову величеству... о казне, или о ратных людех, или про
иное какое дело прикажет, и... шах... то все... по... царской воле
исполнит, как... [государю] будет годно» (л. 10—12; В., 662).
После Сицкого ответ держал окольничий Зюзин. Он сказал,
что Михаил Федорович, вступив на московский престол, напра-
вил к шаху посольство Тиханова, чтобы оповестить шаха о
своем воцарении и о своих пожеланиях возобновить дружествен
ные отношения. Тогда шах прислал посланника Булат-бека и
гонца-купчину Хаджи Муртазу с предложениями дружбы и
«стоять против недругов заодин». Кроме того, продолжал
окольничий, шах обещал оказать не только военную помощь
(«ратными людьми»), но и финансовую («денежные казны»)
Поэтому царь и послал Леонтьева просить Аббаса I о денеж-
ной помощи. Ответом на эту просьбу стало посольство Кая
Салтана и Булат-бека, с которым шах «прислал в слитках се-
ребра нынешними московскими новыми деньгами... на 7260 Руб-
лев». Все это мы «принимаем в братственную сердечную друж-
бу и любовь, и против тово (за это) мы... будем... дружбою и
любовью воздавати, как будет нам... возможно».
Вас же, послов, сказал Зюзин, отпускаем к шаху, «а с вамп
вместе посылаем... послов наших» сказать «о братственной
дружбе и о любви» и о том, чтобы шах «по тому ж был с на-
ми... в... дружбе и в любви и в ссылке навеки неподвижно..
А ныне... вам велели объявити, что мы... войну ведем с недру-
гом с нашим с польским Жигимонтом королем... за ево многие
неправды и за разоренье нашево Московсково государства
И ныне [у]... великово государя., любительное прошение то.,
чтоб... шах Аббасово величество к нам... совершенную свою ис-
тинную сердечную братственную дружбу и любовь показал:
прислал к нам... [для войны против Польши] казны денежные
в помочь».
Повторив еще раз слова о разорении Русского государства
поляками и о необходимости получить помощь у шаха, околь-
ничий подчеркнул, что «вспоможенье» ожидается в виде займа.
Как только «с польским королем поуправимся... — заверял он,—
тое казну к брату нашему, шах Аббасову величеству, заплатить
велим, какими узорочьи из нашево государства шахову вели-
честву будет годно. Да и сверх тово мы... учнем воздавати на-
шею... дружбою... где будет... возможно» (л. 15—18; В., 665—666)
Думный дьяк Петр Третьяков, выступивший после Зюзи-
па, коснулся вопроса об обеспечении Русским государством се-
верных границ Ирана. Он сказал: Кай Салтан и Булат-бек
«в речах своих нашим приказным людем объявили, что... шах.,
приказывал [им]... [нашего царя] известити, чтоб... [царь]... ве-
164
лети по прежнему на Койсе и в Торках 12, хоти и до Дербени,
поставить городы, а в помочь... шах... пришлет своих ратных
людей тысечь 30 или 40 или сколько будет нам... годно». Для
ускорения их присылки шах-де «приказал ближнему своему
Исуп хану (Юсуф-хану — наместнику Шемахи)... о ратных лю-
дех или о каких делех ни буди... тот бы час ратных людей по-
сылал в помочь к... [русским] воеводам».
Далее думный дьяк заверял шахских послов: «...и нашему...
[царю] то надобно, что... на Койсе и в Торках городы постави-
ти, да ныне тово вскоре... за войною с недругом... с польским
королем учинити не мочно», но как только с ним «поуправимся...
на Койсе и на Сунше и... [даже] в иных... местех, [где] приго-
же, [царь] городы велит поставить... людей и запасы... велит уст-
роити, и учнем на общих наших недругов... стояти заодин».
Относительно же предложения шаха дать ратных людей в
эти городы-крепости Третьяков сказал: «...мы... [царь Михаил]
то... от шах Аббасова величества принимаем в любовь и... [со
своей стороны] так же будем воздавать... где будет нам... воз-
можно, и [если] в те поры, как мы те городы велим ставити,
ратные прибылые люди надобет, и мы... о том... с [шахом] впе-
ред обошлемся» (л. 18—21; В., 666—668).
Дьяк Савва Романчуков отвечал па предъявленные шахски-
ми послами жалобы, главным образом коммерческого характе-
ра. Эти челобитные представляют собой интерес, поскольку ха-
рактеризуют некоторые стороны дипломатических и торговых
отношений между Россией и Ираном.
Первая жалоба сводилась к тому, что астраханские воеводы,
«подметя у... [человека некоего купца Сеитова] двесте рублев
денег, оманули и его крестили, а деньги взяли себе». Роман-
чуков на это сказал, что, согласно полученному донесению из
Астрахани, никаких денег воеводы у этого человека не брали.
Дело же обстояло так: в «розрядную избу» 13 в Астрахани
12 По-видимому, на Тереке, вернее, на Сунже — правом притоке Терека,
или в Тарках (Тарковском шамхальстве), т. е. еще южнее Терека.
13 Так как слово «п р и к а з» как учреждение еще не окончательно ут-
вердилось в языке документов тех лет, в официальной терминологии продол-
жало употребляться тождественное понятие «изба», а иногда — вследствие
нечеткости терминологии — и «двор», и «полата», и «приход». Так, из цент-
ральных правительственных учреждений рассматриваемого времени можно
назвать Посольский приказ (Посольская палата, Посольская изба), Казенный
Двор (Казенный приказ, Казна), Челобитную избу (Челобитный, или Чело-
битенный, приказ) и, наконец, Разрядный приказ (Разрядная
изба), который ведал служилыми людьми, военным управлением, южными
районами государства, жалованьем дворян; руководил назначением полко-
вых и городских воевод. Кстати сказать, «„полатамп" называли в то время,
в отличие от „изб“, чаще всего каменные здания или здания дворцового ти-
па...» Например, Посольский приказ называли «посольской полатой» потому,
Что в 1565 г. было построено каменное здание этого приказа, т. е. собст-
венно «полата». См.: Шмидт С. О. Российское государство в середине XVI
столетия. Царский архив и лицевые летописи времени Ивана Грозного. М.,
’984, с. 65—70. См. также ниже, примеч. 40.
165
добровольно явился этот человек и заявил, что он «родом кре-
стьянин Переславля Резансково села Петровсково, а взяли де
ево в полон наганские татарове мала (ребенком), и был он в
Нагаех и в Черкесех... [откуда] продали ево в Шамаху... [а]
тезик Сеит прислал ево в Асторохань с товары... и он... испро-
дав все товары... назад в Шамаху ехать не похотел».
Расследовав это дело, русские власти решили, что так как
«тот малой крещен», то «ныне ево ис православные веры назад
отдати не мочно». Относительно же 200 руб. Романчуков разъ-
яснил шахским послам, что какие-то деньги были найдены за-
шитыми в рубашку этого человека и конфискованы в казну
астраханскими властями за нарушение статьи закона Русского
государства, запрещающей ввоз в страну и вывоз нз нее денег
(л. 22—23; В., 668—669).
Относительно другой челобитной Романчуков сообщил Каю
Салтану и Булат-беку, что, согласно донесению бывшего тер
ского воеводы П. П. Головина в Посольский приказ, он не брал
у человека Булат-бека 300 руб. («в нашу казну и себе не имы-
вал») и этого «человека... не видел».
Затем дьяк перешел к следующей жалобе, рассказав длин-
ную историю о претензиях тезиков к стрельцам: несколько лет
назад стрельцы взяли без расписки у тезиков деньги для конт-
рабандного перевоза их товаров через границу и якобы не
возвратили им 200 руб. Воевода, разбиравший в свое вре-
мя это дело, отказал тезикам в их претензии (л. 23—24; В.,
669).
На претензию о возврате Булат-беку 115 «ансырев» (153
фунта) шелка-сырца, принадлежавшего умершему в Астрахани
иранскому купцу Хаджи Суханбедину, Романчуков ответил, что
этот шелк «сыскан» и его велено отдать Булат-беку (л. 27,
В., 671).
На «ответе» был рассмотрен и такой характерный для тех
времен вопрос, как покупка для шаха «литовсково и тотарсково
ясырю (невольников, рабов) — робят и девок». От имени царя
дьяки разрешили купить двадцать человек для шаха да еще
шестерых для послов —по три ясыря каждому послу (л. 27
В., 671).
Иранская сторона избрала своеобразную форму борьбы за
Дагестан. Уклоняясь от открытых притязаний на него, шахский
двор предложил Каю Салтану и Булат-беку в Москве «извести-
ти, чтоб... [царь] кумытцким князем и их людем ни в чем не
верил, потому что в них правды нет и вперед от них правды
ждать нечево. Одни [у шаха] в послушанье Гирей князь». Одна-
ко Аббас советует и «тому верить не велеть», только «верить
в том деле, о како[вом] деле... [шах] пришлет грамоту за своею
мало[ю] печатью, которую он на своей руке нос[ит]».
Этот явный намек на иранский сюзеренитет над Тарковским
шамхалом шахский двор подкрепил заявлением, что «шах Аб-
бас Гирея князя хочет перевес[ть] со всем кобаком (поселени-
166
ем) в свое государство в укр[айное] место, чтоб от кумык пода
де». Причину своего намерения переселить шамхала куда-ни-
будь «подале» иранская сторона объясняла так: «...чтобы меж..,
[Иранским и Русским государствами] иных соседей нпково не
был[о]» (л. 28; В., 671). Посольский приказ понял суть «бес-
покойства» шахского двора об «устройстве» его северных гра-
ниц и ловко отразил шахский план по удалению неугодного
Гирея от кумыков.
Дьяк Романчуков ответил, что шах Аббас напрасно беспо-
коится, так как «при пашем государств[овании]... никаких не-
правд к нам... не объявл[и]валось.. [со стороны кумыков и чер-
кесов], и [они] живут, и нам служат во всей царьской воле, и в
нашу отчину на Терку... о всяких наших делех приезжают, и
к... шах Аббасову величеству грубост[ей] их и неправд никото-
рых при нашем государстве не ведаем же и не слыхали». Что-
бы послам стало ясно, что Русское государство считает себя
сюзереном Дагестана, думный дьяк заверил их, что в случае
если «объявятца какие [со стороны кумыков и черкесов] не-
правды или ссоры., и нам... грубости или непослушанье... чини-
ти похочет, и мы... терпетн не учнем... и наказанье им велим
учинити, и... с шах Аббасовым величеством о том ссылатися
учнем, как бы над ними нашим делом промышляти» (л. 29;
В., 671—672).
Затем была пересказана уже известная нам жалоба шахских
послов, заключающаяся в том, что иранским «торговым лю-
дем... от астараханских воевод, и от дьяков, и от толмачей, и
от таможенных голов продажа и обида великая, а таможен-
ные... головы емлют з... [иранских] торговых людей пошлины...
перед рускими людьми вдвое». Дьяк потребовал, чтобы Кай
Салтан и Булат-бек «объявили подлинно, хто» именно из ука-
занных воевод и приказных людей иранским торговым людям
«пасильство и продажу учинили... и с каких товаров пошлины
вдвое взяли». Располагая конкретными фактами, говорил Ро-
манчуков от имени царя, «мы, великой государь, для брата на-
шево (шаха)... дружбы... про то про все тот час... царское по-
веленье пошлем, а велим про то сыскати накрепко, а по сы-
ску велим над... [всеми виновными]... хто... [иранским] людем
обиды и насильства и продажи чинил, наказанье учинить»
(л. 29; В., 672).
Последняя челобитная послов показывает, какие широкие
возможности открывались для весьма предприимчивых иранских
дельцов, ловко использовавших нерешительность русских вла-
стей в вопросе беспошлинного ввоза своих товаров в Москов-
ское государство. Для этого им только стоило на словах заявить
в таможне, что эти товары — шахские. Обсуждалась жалоба по
делу «терсково жильца Бараима»: астраханские власти «неза-
конно» обложили пошлиной в «94 рубли 32 алтына и пол три
Де[ньги]» его товары, которые были якобы шахскими. Получив
разъяснение из Астрахани, Савва Романчуков объяснил Каю
К67
Салтану и Булат-беку безосновательность претензий купца, у
которого не оказалось шахской грамоты. Затем он спросил у
послов: «И вы б про то нашему... [царю] объявили подлинно: те
товары... государя вашево? И для лево о тех товарах з Баран-
мом шах Аббасова величества грамоты нет? И не ложно ль
тот Бараим те товары сказывает шаховыми товары?» (л. 31,
В., 673). Видимо, возразить им было нечего.
После разъяснений Сицкого, Зюзина, Третьякова и Ромаи-
чукова Кай Салтан и Булат-бек продолжали возражать («и
кизылбашские послы, выслушав ответу, говорили») лишь по
.двум вопросам: по главному для их государства — восстанов
лению городов-крепостей на Сунже и Койсу, а также о якобы
взятых у человека Булат-бека 300 руб., в чем последний был
кровно заинтересован.
Необходимость постройки этих крепостей они камуфлирова-
ли такими общими соображениями: «А то всево надобное ж
шахову величеству, чтоб... [русские] городы по Терке и по Сун-
ше и по Койсе были близко... [шаховых] городов, штоб меж...
[нами] никово иново не было» (л. 31; В., 673). В ответ на это
пришлось повторить, что и Московскому государству это «на
добно», но только после окончания войны с Польшей царь Ми-
хаил «городы велит на Койсе и на Сунже ставить» (л. 34—35;
В., 673—674).
Совершенно очевидно, что данный вопрос был главным в по
сольстве Кая Салтана и Булат-бека. Вследствие войны с Поль-
шей и Швецией разоренное до крайности Русское государство
не могло вести активной политики на юго-востоке. Ему было
необходимо соблюдать чрезвычайную осторожность в отно-
шении Османской империи и, в частности, Крымского ханства,
чтобы не только не возбуждать их против себя, но и привлечь
на свою сторону в борьбе против Польши.
После окончания переговоров в «ответной набережной по-
лате» иранские посланники снова были приглашены в Золотую
палату к царю «на отпуск». Здесь «государь велел послом сес-
ти на скамейке. Да пожаловал государь: подавали послом ме-
ды красные в золотых ковшех, и велел... думному дьяку Петру
Третьякову явити свое государево жалованье — шубы»: по це-
ремониалу, сначала первому послу Каю Салтану, потом Булат
беку. Третьяков «в речи» объявлял от имени царя: «...царь жа-
лует тебя своим государевым жалованьем — шуба отлас с зо-
лотом... на соболех, пугвицы серебряны, шапка лисья, кубок
серебрян». То же и Булат-беку: «...шуба оглас з золотом по ру-
дожелтой земле (на оранжевом фоне), на соболех...» (л. 37—
38; В., 674—675). Стоимость шуб составляла соответственно
70 и 50 руб., шапок— 12 и 10 руб.
Более подробно об этом сказано в указе Казенному двору
о выдаче: «...нынешним шаховым послом... дать государева жа-
лованья на отпуске: большому послу шуба соболья золотная на
соболех в 70 рублев, кубок серебрян в 6 гривенок, шапка лисья
168
в 12 рублев, другому послу—шуба на соболех же в 50 рублен,,
шапка лисья в 10 рублев, кубок серебрян в 5 гривенок» (л. 125—
126; В., 694).
После этого «жаловал государь: подавали меды в ковшех
же в серебряных шаховым барсовиком и кречетником. А госу-
дарево жалованье явил им думной дьяк Петр Третьяков у каз-
ны, а молыл: Эмир Джан с товарыщи!.. [Царь] жалует вас
своим государевым жалованьем у казны» (л 125—126; В., 691).
Затем царь «велел... [Третьякову] молыть кизылбашским
послом речь». После пышных слов о дружбе дьяк сказал, что
«шах Аббасову грамоту выслушали любительно», а на то, что
он писал в ней, и на то, что послы передавали устно, -— на все
дал ответ «Олексей Юрьевич Ситцкой с товарыщи» Далее
Третьяков предложил: «...и вперед хотим быти з братом нашим...
в крепкой братцкой дружбе и любви и в сылке мимо всех ве-
ликих государей...». Отпуская вас, шаховых послов, на родину;
сказал он, «с вами вместе посылаем к... [шаху]... своих послов
Михаила Петровича Борятинского с товарыщи... [чтобы] лю-
бителыюво прошения нашего [о займе шах] не отставил... и
вперед была бы дружба и ссылки навеки неподвижно». «А из-
говоря речь послом», Третьяков представил Каю Салтану и
Булат-беку «Борятинского с товарыщи», пригласил их и членов
посольства «к руце» и приказал пожаловать им «в стола место
корм» (л. 40—42; В., 675—676).
На этом прощальная аудиенция закончилась.
Перед отъездом из Москвы «поминки» получили от царя и
остальные члены шахского посольства. Барсовикам Эмиру
Джану и Кули Аге были подарены меха — на 24 руб. каждому;
семи кречетникам — тоже меха на 15 руб. каждому, осталь-
ным— сукна на 2—5 руб. каждому (в зависимости от их по-
ложения)
С 16 по 20 января 1618 г. Посольский приказ занимался
тщательной подготовкой отъезда шахского посольства в Ка-
зань, где оно должно было дожидаться М. П. Барятинского,
чтобы вместе отбыть через Астрахань в Иран При этом нельзя
забывать, что январский месяц в центральной части России
отличается суровыми морозами, особенно трудно переносимы-
ми иранцами-южанами Откладывать их отъезд на весну было'
не в правилах Посольского приказа, стремившегося как можно1
меньше держать иностранные посольства в столице.
Выше говорилось, что сопровождающему это посольство
приставу С. Б. Протасьеву 20 января 1618 г. был дан наказ,
Предусматривавший все детали обслуживания иранского по-
сольства в пути до Казани.
Посольский приказ строго предписывал Протасьеву обеспе-
чивать шахское посольство кормом и питьем по установленным
Нормам. Однако если послы что попросят сверх нормы, то «и в
запрос послу еству и питье давать, что пригоже и что где
[в пути] мочно добыта... [а если] не мочно, и ему (Протасьеву)
169
у послов то отговаривать», но при всех случаях стараться, «чтоб
послом в кормех и в питье и ни в чем отнюдь никоторые нужи
не было» (л. 146—147; В., 700).
Согласно наказу, шахским послам было разрешено «в доро-
ге купить неметцково и литовсково и крымсково полону—р0.
бят и девок: на шаха 20 человек да двом послом по 3 человека».
Однако покупку эту можно было сделать только «едучи в до-
роге— в Муроме, и в Касимове, и в Нижнем, и в Казани».
Предусматривалось и другое ограничение: «...чтоб послом [ни]
тотарове, [н]и русские люди — нихто русских людей и полону
крещеново (православных) не продавали» (л 148; В., 700).
Далее: приставу «велеть беречи накрепко, чтоб послом ни-
хто не продавал кречетов, ястребов, соболей и куниц живых,
слюды, пансырев (бронь, кольчугу)-—никаких заповедных то-
варов не продавал». Но этот вполне законный запрет Протасье-
ву предлагалось преподносить послам «не явно, чтоб послом бы-
ло не знатно» (л. 148—148об.; В., 700—701).
Следующее указание: заранее посылать людей в город, где
намечалась ночевка посольства, для того чтобы предупредить
воеводу, обязанного не только обеспечить иранцам «дворы б,
и корм, и литье», но и устраивать «встречи» посольству с при-
влечением местного населения, чтобы «в городех тех месты и
улицею, в которых им (послам) стоять, было людно и стройно».
Особенно строгое предписание касалось казанских властей:
пристав должен был проследить, чтобы они встречу шахского
посольства обставили торжественно, под стать Москве: «А ло
шеди б под послов с саньми или с седлы бояри, воеводы и дья-
ки выслали свои, урядя по посольскому обычею... а людем бы
посольским выслали подводы добрые ж... [да и] теми месты,
куды им итти, и тою улицею, где им стоять, было [бы] людно
и стройно по посольскому обычею». И последнее указание Про
тасьеву: устроить послов в Казани, самолично проверить, все
ли хорошо подготовлено для них, и, «отказав их (передав пос-
лов) боярину и воеводам, ехать к государю... к Москве»
(л. 150—151; В., 701).
Чем объяснить такую необычайную предусмотрительность
Посольского приказа? Очевидно, заинтересованностью москов
ского правительства в получении у шаха займа. Отсюда —
стремление исключить у Кая Салтана и Булат-бека малейшие
негативные настроения и впечатления от пребывания в Руе-
ском государстве. То, что эти опасения имели под собой почву,
будет показано в следующей главе, посвященной посольству
Барятинского — Чичерина.
Зимним суровым днем 21 января 1618 г. шахское посоль-
ство выехало из Москвы на Владимир — Муром — Нижний Нов
город—Казань. В Казани оно должно было ожидать Барятин-
ского, чтобы весной вместе отправиться в Иран.
Кая Салтана, Булат-бека и их свиту проводили торжествен
но: до Яузских ворот их сопровождали окольничий Ф. Волков
170
ский и дьяк И. Шевырев с конной сотней. По просьбе послов
им дали из царской конюшни «в сани два санника добрых».
До Владимира посольству были «приданы» «переводчик (пись-
менный, т. е. драгоман) Каменев, два толмача (словесный, уст-
ный переводчик) и три человека детей боярских... а до Нижпе-
во — 20 казаков» (л. 141—142; В., 698—699).
Еще 16 января 1618 г. Посольский приказ разослал указы
воеводам городов, расположенных по пути следования шахско-
го посольства. Указы были однотипные, предусматривавшие все
стороны обслуживания. Так, предписывалось отводить «дворы
добрые», встречи и проводы «учинять» «людные», кормы давать
по «росписи» и даже «в запрос», отпускать из городов «не за-
держав», предоставлять подводы «сколько надобно» и т. д
(л. 171—173; В., 707).
Особенно подробный указ был послан казанскому воеводе
В. Т. Долгорукову. Начинается он с предписания, чтобы Дол-
горуков «с товарищи... тот час изготовил про кизылбашских,
послов дворы добрые, где пригоже, и велел те дворы очистить
и сторожей к ним приставить». Далее говорилось, чтобы «тою'
улицею, где стоять послом, и до двора было людно и стройно
по посольскому обычею. И встретить бы есте их велели у по-
саду, а на встречю послали дворенина добра, а с ним детей бо
ярских и сотников человек до ста и больши. И проводить веле-
ли до двора».
Корм же и питье послам, кречётникам, барсовикам и всем
посольским людям следовало давать даже сверх нормы, сколь-
ко запросят, однако в «умеренном виде», но так, чтобы у них
«никакие скудости в кормех и в питье не было, а иное большое-
(излишки) велели [бы] отговаривать гладостью (ласкою
убеждением), чтоб больших убытков не было ж» (л. 167—169,
В., 705—706).
Долгоруков должен был дать послам пристава, «выбрав из
Дворян добра». «И стрельцов к ним на дворы для береженья
дали [бы] и о том тому новому приставу наказали накрепко,
чтоб он был у послов по вся дни и ночи с великим береженьем»
Затем, как обычно, предписывалось никого из русских людей
и иноземцев к послам не допускать «для розговоров», чтобы
«вестей никаких словом и на письме не проносили».
Согласно указу, следовало заранее заготовить суда, а так-
же разрешить иранцам купить «полону» (для шаха — двадцать-
человек, для обоих послов — шестерых) и товары, за исключе-
нием заповедных. В последнем наставлении указа повторялось:
смотреть, чтобы «ни с кем у них с ыноземцы и с рузскими
людьми, опричь торговли, разговоров ни было» (л. 169—170,
В., 706—707).
Отправив указ в Казань, Посольский приказ счел это недо
статочным и 20 января 1618 г. послал Долгорукову грамоту, со-
держащую вопросы урегулирования русско-иранской торговли.
В ней особенно подчеркивалась недопустимость злоупотребле-
171
ний на местах в отношении шахских товаров. «И как к вам ся
наша грамота придет, и вы б шаховым послом и шаховым же
торговым людем, которые пришли в Казань с шаховыми това-
ры с ними (с послами) вместе и в Казани побудут до [их] от-
пуску... и которые в Казани останутца с шаховыми ж товары
после их (послов) отъезда, поволили им шаховыми товары тор-
говать беспошлинно, и пошлин с торговых людей с шаховых то-
варов имать на нас не велели [бы], и обид и насильства им ни-
какова не чинили [бы]. Да и вперед бы есте в Казани к шахо-
вым к торговым и ко всяким людем береженье держали, чтоб
им насильства и продаж и никаково безчестья не чинили, чтоб
тем между шахом и царем ссоры не учинить и торговых людей
от Асторохани и от Казани не отогнать» (л. 204—205; В., 717)
Все эти наказы, грамоты, указы свидетельствуют об особом
внимании московского правительства к дипломатическим и тор
говым представителям Ирана. Первым оно оказывало почет и
гостеприимство, вторым создавало благоприятные условия для
беспошлинной торговли шахскими товарами. В отношении иран-
ских купцов русская сторона проявляла крайний либерализм;
примером может служить реакция русских властей на жалобу,
поддержанную все тем же любителем инсинуаций Булат-беком.
Речь идет об упоминавшемся деле «терсково жильца Бараима».
Последний, не то русский подданный, не то иранский, не предъ-
являя грамоты от шаха на беспошлинный ввоз в Россию его
товаров, добивался через Булат-бека освобождения своих то-
варов от начисленной на них, но не взысканной с него тамо-
женной пошлины в Астрахани в «94 рубли 32 алтына и пол три
де[ньги]». Примечательно здесь то, что вместо строгого следо-
вания закону местные власти даже не решились потребовать
уплаты пошлины («пошлины с нево без... [царского] указу нс
взяли»), а только оценили ее размер.
На этом архивные данные о посольстве Кая Салтана и Бу-
лат-бека исчерпываются. Некоторые сведения о нем удалось
получить из дела о посольстве М. П. Барятинского, с которым
Кай Салтан и Булат-бек следовали от Казани до Ирана. Из-
вестно, что это русское посольство 15 июня 1618 г. прибыло в
Казань, где Барятинский 17 июня договорился с шахскими пос-
лами о совместном выезде из Казани 22 июня (ЦГАДА, 1618—
1624, кн. 6, л. 78; В., Ill, 396).
Небезынтересно ознакомиться с архивным документом, в
котором на Барятинского, как и на воевод, возлагалась обязан-
ность по обеспечению безопасного проезда от Казани до Астра-
хани обоих посольств. В этом документе ясно просматривается
беспокойство Посольского приказа в связи с напряженной,
опасной обстановкой на Волге, особенно в ее низовьях, где раз-
бойничали разного рода «вольные люди»: казаки, ногайцы, кал-
мыки и др. Они пользовались экономическим и военным ослаб
лением местных властей и грабили проходящие по Волге ка-
раваны судов.
172
Вот почему воеводам, в частности казанскому, предписы-
валось, чтобы «провожатых (охрану) с ними (с посольствами
Барятинского и Кая Салтана) послали сколько пригоже, смотря
по тамошнему делу, чтоб им до Асторохани доехать здорово...
I и им идти в Асторохань не мешкая ж всем вместе бережно и
усторожливо. И по городом... роспрашивать, нет ли от казаков
на Волге воровства (разбоя), и всякими мерами про то все
проведывать, чтоб на Волге наган... и крымские и азовские лю-
I ди, и воры казаки, и черкесы безвестно не пришли и дурна
нпкаково не учинили». Если же «про каких люден весть учи-
I нитца и проехать будет... не мочно», тогда Барятинский дол-
I жен «взяти провожатых в прибавку, в котором городе прилу-
I читца, сколько человек пригоже... чтоб им от воров проехать
' здорово». Строго указывалось, чтобы заранее «переговорит!!... с
Кая Салтапом да с Булат беком, на которое место они идти к
I шаху похотят: из Астарахани ль прямо морем в бусах на Ги-
' лянь, или похотят идти из Асторахани на Терек, а с Терки на
I Дербень» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 1—4; В.. Ill, 299—300).
Договорились ехать морем на Шемаху. Выехав 22 июня из
Казани, посольство Кая Салтана благополучно прибыло
22 июля в Астрахань (ЦГАДА, 1618—1624, кн, 6, л, 78об.;
В., III, 396). Здесь им пришлось задержаться, так как морские
I суда еще не были готовы.
В Астрахани произошел случай, который привел к ухудше-
нию отношений между Ираном и Россией. Будучи неоднократно
в Московском государстве, Булат-бек не мог не знать, что лов-
(чие птицы являлись заповедным товаром и для вывоза их в
Иран требовалось специальное разрешение Посольского прика-
за. Он же, решив выслужиться перед шахом, страстным охот-
I ником с ловчими птицами, самовольно купил на базаре ястреба.
Астраханский воевода А А. Хованский, узнав об этом, расторг
сделку, а продавца посадил в тюрьму.
Кай Салтан и Булат-бек 2 августа 1618 г. «пошли в стругех
| же... и приехали на море августа в 6 день... [где] в 8 числе по-
грузились на бусу». Плавание для них было неудачным. 8 сен-
тября Булат-бек рассказывал Барятинскому в Шемахе, как «их
в море погодою носило три недели и буса у них немного не по-
I тонула, а к Баке оне пристали тому четвертый день (т. е.
4 сентября), а из Баки приехали ныне (т. е. 8-го) в Шемаху»
(ЦГАДА, 1618—1624, кн, 6, л. 90-91; В., III, 403).
Дальнейшее их совместное путешествие до шахского двора
интереса не представляет. Приведем лишь следующий шахский
указ: Булат-беку «быти к себе наперед, а Кая де Салтану шах
велел побытп в Шемахе, а велел... ему (Каю Салтану) ехати к
себе с... [Барятинским] вместе». Когда Булат-бек доехал до
I Шахского двора, неизвестно, а Кай Салтан с посольством Ба-
рятинского прибыл 12 октября 1618 г. в Ардебиль, где шах
должен был принять, но не принял русских послов (ЦГАДА,
1618—1624, кн, 6, л. 91—92; В., III, 403--404).
173
Очевидно, здесь сначала Булат-бек, а потом Кай Салтан
отчитались перед шахом. Они не могли особенно порадовать
его результатами своей поездки в Россию, так как главной за
дачи не выполнили. Московское правительство отказалось не-
медленно восстановить военный заслон на Сунже и Койсу,
К тому же Булат-бек усугубил недовольство шаха своими рос-
сказнями о плохом приеме посольства в Русском государстве
Ни много ни мало он заявил, что иранское посольство морили
голодом и пр. На шаха это подействовало. И даже очень спль
но. 10 сентября 1618 г. шахские войска наголову разбили ту
рецкую армию в Серабской долине. Однако и это не смягчило
Аббаса I.
Объектом своего недовольства Аббас I избрал русское по
сольство Барятинского — Чичерина.
* * *
Деятельность посольства Кая Салтана и Булат-бека еще
раз показала, что шах недостаточно учитывал интересы своего
партнера и в тяжелое для России время отказал ей в займе
через посольство Ф. И. Леонтьева. Посланная с Каем Салта-
ном «лехкая казна» была принята русской стороной в качестве
подарка. «Поминки» же шахских послов, исключая коней, были
отклонены. Нельзя не отметить, что, отправляя М. П Барятип
ского с той же просьбой о финансовой помощи, правительство
Михаила Федоровича 4 января 1618 г. «на отпуске» снова про-
сило шаха через его послов Кая Салтана и Булат-бека «денеж-
ные казны». Просьба осталась без ответа.
Основной цели — добиться от Москвы обеспечения северных
границ Ирана — шахское посольство не достигло: Москва отло
жила этот вопрос на неопределенное время.
Другую же задачу — об улучшении условий торговли для
иранских купцов в России — Кай Салтан и Булат-бек выполни
ли, не останавливаясь даже перед преувеличенными заявления
ми об обидах и притеснениях по отношению к иранским торге
вым людям, и главным образом в Астрахани. Московское пра-
вительство в ответ на жалобы шахских послов приняло реши
тельные меры: были разосланы указы воеводам «обид и насиль-
ства... иикакова пе чинить».
Этот вопрос имел две стороны. Во-первых, несмотря на то
что в Русском государстве шла нормализация внутренней жиз-
ни страны, кое-где и особенно в отдаленных районах еще сохра
нялся беспорядок- результат крестьянских выступлений и
внешней интервенции. Превышение власти, злоупотребления,
взяточничество были в те времена достаточно обыденным яв-
лением, сколько ни боролась против них центральная власть.
Во-вторых, ослаблением власти на местах пользовались иран-
ские купцы, ввозившие свои товары под видом шахских для
избежания уплаты пошлин. Практика тех лет показывает, что
174
такие любители легкой наживы правильно рассчитывали на
«безотказность «царской милости» в отношении их льстивых и
униженных челобитных. А царская «доброта» объяснялась опа-
сениями осложнить наладившиеся добрососедские отношения с
Аббасом I.
И последний вопрос заключался в очередной попытке шаха
через свое посольство закрепить сюзеренитет Ирана над Тар-
ковским шамхальством под предлогом установления непосред-
ственного соседства Иранского и Русского государств путем
переселения в глубь Ирана подданных Гирея. Эта попытка была
«отвергнута русской стороной.
Глава 2
ВТОРАЯ ПОПЫТКА РОССИИ ПОЛУЧИТЬ ЗАЕМ У ИРАНА
Посольство М. П. Барятинского—И. И. Чичерина
в 1618—1620 гг.
Данное посольство по рангу было если не великим, то боль
шим, насчитывавшим в своем составе более 150 человек. Пер-
вым послом был боярин, воевода, болховский наместник, князь
Михаил Петрович Барятинский, представитель одной из знат-
ных фамилий Московского государства; вторым — дворянин
Иван Иванович Чичерин; третьим лицом посольства являлся
думный дьяк Михаил Акинфиевич Тюхин
Об этом посольстве сохранился большой архивный материал
с такими важными документами, как: верительная грамота и
грамота «в запас» 14 (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 189 -211; В., Ill,
365 370), наказ (ЦГАДА, 1618, д. 1, л 1—188; В., III, 299—
365), статейный список (ЦГАДА, 1618—1624, кн. 6, л. 77—357,
В., III, 396—501), ответная грамота шаха (ЦГАДА, 1618—1624,
кн, 6, л. 418—421; В., III, 521—522), другие документы и пере-
писка (ЦГАДА, 1618- 1624, кн 6, л. 1 и ел.; В., III, 371 и сл.)
а также дело об аресте дьяка Тюхина (ЦГАДА, 1620—1634,
д. 1, л. 1—149; В., III, 571—618) 15.
Такой значительный по объему и степени важности архив-
ный материал об одном посольстве позволил автору осветить
те стороны русско-иранских дипломатических отношений, ко-
торые обычно ускользали от исследователя из-за отсутствия
нужных сведений. Следует упомянуть и о публикации извест-
ным русским просветителем и писателем Н. И. Новиковым ма-
териалов о посольстве в «Древней Российской Вивлиофике» 16.
Посольству Барятинского было поручено преподнести шаху
14 Под грамотой «в запас» подразумевалась грамота па случай, если «пос-
лов занесет морем к турецково царя городом» Каспийского побережья.
15 Ввиду того что большая часть текста этой главы основывается па ар
хивных документах за 1618—1624 гг (ЦГАДА, 1618—1624, кн. 6), при ссыл-
ках именно на этот источник далее даются лишь листы. Кроме того, по-
скольку в этой главе используется только т. III «Памятников...» Веселовско-
го, в дальнейшем он во всех сносках опускается.
16 Древняя Российская Вивлиофика... изданная Николаем Новиковым
2-е изд. В 20 частях. Ч. 5. Посольский наказ дворянину и Наместнику Бол
ховскому князю Михайлу Петровичу Борятипскому с товарищи, отправлен
пым в Посольство к Персидскому шаху 7126 (1618 года) ма!я 18 дня. СПб.,
1788, с. 1 135.
176
Г богатые «поминки». В условиях крайнего разорения Русского
государства такая щедрость может быть объяснена желанием
отдарить шаха за 100 слитков серебра, но главная причина,
конечно, заключается в том, что московское правительство
стремилось подарками задобрить шахский двор для получения
I у него крупного займа. Список даров Аббасу I достаточно боль-
шой и разнообразный. Начинается он со столь любимых шахом
ловчих птиц: «12 кречетов красных, и подкраспых, и кропленых
со всем кречатьим нарядом, 8 чегликов (самцов) кречатьих»
(ЦГАДА, 1617-1618, д. 1, л. 105об.). Это — уникальный пода-
рок, не поддающийся денежной оценке.
Затем в списке следуют: два серебряных кубка, позолочен-
ных «на оба лица», стоимостью 209 руб 43,5 коп.; «кубочек ра-
1КОВПЧНЫЙ, обложен серебром золоченым и белым с розными
финифты... 50 рублев»; «олень серебрен [с] золотом на колесах,
цена 100 рублев»; два куска сукна в 5,25 и 22 аршина па
116 руб. 87,5 коп, шесть сороков соболей при неравной стои-
мости за сорок (от 85 до 250 руб.) — всего на 755 руб.; 5 пудов
рыбьего зуба на 100 руб.; 5 пудов слюды на 40 руб. Общая сум-
ма всех «поминков» составляла «1426 рублев 10 алтын и пол
три деньги».
Кроме того, без оценки в денежном выражении было отпу-
щено «отвести к шаху... 100 ведер вина троенова, подкрашено
разными красками», «200 ведер вина», взятых в Казани, и
180 «погребцов скляничных (стеклянных) виницейских иль зе-
леных» 17.
Сверх всего с Барятинским было послано десять сороков
соболей (от 18 до 27 руб.) «для государева дела на 208 рублев»
(ЦГАДА, 1617—1618, д. 1, л. 107—108об.; В., 688).
Итак, нагрузившись подарками, исключая вина, получен-
I ные в Казани, русское посольство 23 мая 1618 г. выехало из
Москвы (л. 77об.; В, 396)
Это был период наиболее трудный, если не сказать крити-
ческий, для первых лет правления царя Михаила Федоровича.
1618 год был кульминационным в борьбе Владислава IV, сына
Сигизмунда III, за московский престол. Поход Владислава на
русскую столицу был начат в апреле 1617 г. В сентябре 1618 г.
он осадил Москву, а в ночь на 1 октября предпринял хорошо
подготовленный штурм города, героически отбитый московски-
ми войсками. В результате краха планов Владислава Польша
вынуждена была пойти на переговоры. 1 декабря 1618 г. в де-
ревне Деулино (близ Тропце-Сергиева монастыря) Россия и
17 Погребец — дорожный ларец с чайным или столовым прибором
либо с напитками.
В и н и ц е й с к и й (веницейский) — венецианский. Может быть, здесь от
слова «вепицейка» (випицейка), что означает сосуд определенного объема из
стекла особого сорта (венецианского?).
Зеленых — вероятно, из зеленого стекла — дурного (плохого)., буты-
лочного (в отличие от полубелого, белого и хрусталя).
12 Зак. 1013 177'
Речь Посполита подписали соглашение о перемирии на 14,5 го-
да. Москва вздохнула несколько свободнее, но опустошенные
интервентами окрестности столицы являли взору мрачную кар-
тину разорения и нищеты.
Иранское государство в 1618 г. тоже находилось в нелег-
ком положении из-за войны с Османской империей. Как уже
говорилось, 10 сентября 1618 г. в Серабской долине турецкая
армия была разгромлена. 29 сентября 1619 г. в Сараве (Южный
Азербайджан) обе стороны заключили мир, в основном под-
твердивший условия Стамбульского мирного договора.
Нельзя сбрасывать со счетов и Тридцатилетнюю войну в
Европе, начавшуюся в 1618 г.
Мы уже знаем, что посольство Барятинского было ответным
на шахскую миссию Кая Салтана и Булат-бека. Несмотря на
узость основной задачи, оно имело для Московского государст-
ва чрезвычайно большое значение. Об этом свидетельствуют,
например, длительность и тщательность подготовки его Посоль-
ским приказом. Как говорилось в предыдущей главе, еще 4 ян
варя 1618 г. думный дьяк Петр Третьяков от имени царя Ми-
хаила Федоровича объявил Каю Салтану и Булат-беку «на от-
пуске»: «...с вами вместе посылаем... к шах Аббасу... в послех
дворенина нашево и наместника Болховсково князя Михайла
Петровича Борятинского с товарыщи» (ЦГАДА, 1617-1618,
д. 1, л. 40—42; В., 675- 676). Однако выехать из Москвы они
смогли лишь через 4 месяца и 19 дней.
Здесь уместно напомнить, что царь Михаил, правитель до
крайности разоренного Русского государства, в 1613—1618 гг
Обращался «ко всем европейским державам с „обвещанием" о
своем избрании и с просьбами о займе» 18. Как известно из пре-
дыдущей главы, посольство Ф. И. Леонтьева выехало в Иран
именно для получения займа, однако вернулось ни с чем, а при-
бывшее вместе с ним шахское посольство Кая Салтана и Бу-
лат-бека привезло царю около 7 тыс. в виде серебряных слит-
ков, которые Москва посчитала за шахский подарок, и даже не
за очень щедрый. Например, следующий царь, Алексей Михай-
лович (1645—1676 гг.), через посла Ф. Я. Милославского в
1662 г. подарил Аббасу II (1642—1666 гг.) «поминков» на
30 тыс. руб. (ЦГАДА, 1691—1692, кн. 23, л. 48об.—49).
Неудовлетворенное результатом миссии Леонтьева, не су
мевшего добиться у шаха займа, московское правительство с
той же целью направляет в Иран повторное посольство. Извест-
ную роль в этом решении сыграли и широкие обещания Кая
Салтана и Булат-бека от имени шаха оказать царю Михаилу
помощь деньгами, а также ратными людьми. Об этом тоже ска-
зано в предыдущей главе.
Барятинский и второй посол Чичерин получили подробно
разработанный наказ с жесткими наставлениями («приказали
18 История дипломатии. Т. 1. М., 1959, с. 292.
178
накрепко», т. е. строго-настрого), соответствующими серьезности
финансового состояния государства. Все это создавало особый
психологический настрой у членов посольства, и прежде всего,
разумеется, у его главы. При назначении первого посла, воз-
можно, были приняты во внимание и такие особенности его
характера, как развитое чувство ответственности военного че-
ловека, честолюбие и т. п.
При отправлении посольства из Москвы оно насчитывало
158 человек, среди них: Барятинский с племянником Фаддеем
и 29 слугами; Чичерин с племянником; дьяк Тюхин с сыном;
переводчик Малюта Нагаев; подьячий; 5 толмачен: Иван Сер-
геев, Иван и Гаврила Есиповы, Федор Иванов и Софон Огар-
ков; «10 кречетников (4 кречетника, 3 сокольника и 3 ястребни-
ка)» во главе с кречетником Федором Тоболиным и сокольни-
ком Федором Савельевым; священник; охрана из 30 стрельцов;
40 купцов с приказчиками и слугами. Остальные люди-—оче-
видно, слуги Чичерина и Тюхина (ЦГАДА, 1617 1618, д 1,
л. 234; В., 724).
«Роспись» от 22 мая 1618 г на выдачу жалованья членам
посольства показала, насколько царская казна оскудела: годо-
вой оклад Барятинского составлял 165 руб.; Чичерина — 70;
Тюхина—100; переводчика Малюты Нагаева — 50; толмачей —
по 20 руб., кроме Софона Огаркова, которому положили 18 руб.;
подьячего — 20; Тоболина и Савельева — по 20, остальных Кре-
четников— от 7 до 10 руб. А всего за два года при учете выда-
чи «подмоги» (подъемных) — 1988 руб. Получить жалованье в
Москве членам посольства не удалось: казна была пуста, и
Посольский приказ дал распоряжение казанскому воеводе вы-
дать нужную сумму: «И го б дать в Казани нс казанских до-
ходов, потому что на Москве денег нет» (ЦГАДА, 1617—1618,
д. 1, л. 215—217, 234, 239—240, 243; В., 719—720, 724—726).
Воевода наверняка выполнил приказ, так как никакой перепис-
ки о невыплате денег членам посольства в архиве нет.
Из Москвы посольство отправилось водным путем на Кост-
рому— Нижний Новгород — Казань. Из предыдущей главы мы
знаем, что в Казань «Борятинской с товарыщи» прибыл 15 июня
и здесь должен был встретиться с Каем Салтаном, чтобы дого-
вориться о совместной поездке в Иран. Выехав из Казани
22 июня, оба посольства в июле благополучно приехали в Астра-
хань. Добирались они на пяти стругах размерами «четвертей
(1 четверть=*/4 аршина = 17,8 см) по полутораста и по двесте
и по триста со всеми судовыми снастьми» (ЦГАДА, 1617—1618,
д. 1, л 232; В.. 723).
Из Астрахани посольства должны были следовать либо мо-
рем, либо сухопутно на Терек — Тарки — Дербент — Шемаху.
Астраханскому воеводе А. А. Хованскому предписывалось: если
«Шаховы послы похотят итти из Асторохани морем на Гилянь...
[то] их отпустили [бы] в Кизылбаши... на гилянских бусах и
стрельцов с ними послали [бы], и вожен (провожатых, провод-
12*
179
ников), и пищали, и что будет иное надобно»; если же не будет
гилянских бус, «и они б дали под них бусы астараханские лут-
чие со всем, что надобно к морскому ходу» (ЦГАДА, 1618, д. 1
л. 5—6; В., 301).
Бросается в глаза дотошность составителей наказа, преду-
сматривавших буквально все, «чтоб им (посольствам) морем
итти безстр'ашно». Для этого предлагалось дать корабельных
«вожей (лоцманов), и кормщиков, и носовщиков сколько чело-
век пригоже, которые б в Кизылбаши морской ход знали и...
в Кизылбашех бывали. А на бусу—по четыре якори да по два
паруса... всякие бусные снасти велено... дать новые, чтоб им
морем итти безстрашно» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 3; В., 300).
Наказ русским послам, большой (188 листов) и подробный,
предусматривал массу мелочей. Как всегда, в нем в категори-
ческих тонах предписывалось строгое соблюдение Барятинским
и Чичериным норм московского дипломатического церемониала
и — главное — «оберегание превыше всево чести царя». Послы
не должны были: посещать кого-либо из местных правителей
по пути в столицу Прана, а в Исфахане — ближних людей ша-
ха до приема им посольства; разрешать иранским властям пе-
реписывать посольское имущество, разъясняя при этом, что в
Русском государстве у шахских «послов и у посланников и у
гонцов рухлядей их не емлют и не переписывают... [и не толь-
ко у них, но]... и у торговых людей, которые с ними... и у тех
торговых людей товаров их не переписывают и пошлин с них
никаких не емлют, и такова безчестья над ними не бывает».
В случае же если иранские власти будут настаивать на своем,
то русским послам следует заявить им: если «безчестье учи-
ните над нами, и над государя вашево Аббаса шаховыми пос-
лы по тому ж вперед учинят» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 13—14;
В., 304—305).
Кстати сказать, эта угроза, много раз повторявшаяся русски-
ми представителями в Иране, никогда русской стороной не при-
водилась в действие ни в столице, ни в Астрахани.
Как обычно, строго-настрого предписывалось соблюдать и
остальные пункты церемониала: не кланяться порогу шахского
дворца, не целовать на приеме у шаха ногу или полу его одеж-
ды, а только прикладываться к его руке, «не править посоль-
ство», если шах захочет принять послов, сидя на коне, или если
на аудиенции у шаха будут присутствовать другие иноземные
дипломатические представители. Например: даже если Баря
тинский и Чичерин только во дворце «уведают про то», что у
шаха есть другие послы, они, «пришед к шаху, посольства не
[должны] правитп — итти вон из полаты» (ЦГАДА, 1618, д. 1,
л. 16—17; В., 304).
Заметим, что все требования и указания наказа основыва-
лись на принципе взаимности: послам каждый раз велено было
повторять, что в Москве с шахскими послами поступят так же,
как с русскими в Иране.
180
Далее в наказе подробно разъяснялось, что именно послы
должны сказать шаху в самом начале приема. Так, после ти-
тула царя и славословия шаху нужно было произнести: царь
«велел поклониться и свое царское здоровье велел сказати, а
ваше... здоровье велел видети (проведать)». Затем «подати от
государя... Аббас шаху грамоту, а с [посольского] подворья...
на шахов двор вести [эту] грамоту [следовало] дьяку Михайлу
[Тюхину]. А у шаха в полате... грамоту взяти и подати шаху
[предписывалось] князю Михайлу [Барятинскому]». На вопрос
шаха о здоровье царя должно было отвечать по установленной
.формуле, что царь-де был «в добром здоровье», когда послы
выехали из Москвы. «А после тово явити шаху от государя по-
минки... Да подати поминки по росписи» (ЦГАДА, 1618, д. 1,
л. 23—25; В., 308).
В наказе содержится большая речь послов. Она, как обыч-
но, построена в форме обращения царя к шаху. Вот ее пере-
сказ.
Подарки — это выражение нашей любви к шаху Аббасу.
Кай Салтан и Булат-бек, а также грамота, привезенная ими,
в Москве были приняты и выслушаны «любительно». Главное
же, шахские послы в Набережной палате заявили боярину
Спцкому-Ярославскому, что в ответ на просьбу Леонтьева об
оказании помощи Русскому государству шах Аббас послал с
ними «лехкую казну» и что, когда московские послы будут у
шаха, они должны напомнить ему об обещании, сделанном от
его имени Каем Салтаном относительно выполнения шахом лю-
бой просьбы царя. И мы надеемся, что «про какое дело прика-
жем, и ты, брат наш... [шах] все нам... по нашей царской воле
исполнишь, как нашему царскому величеству годно. И мы...
от вас... шах Аббасова величества те нынешние твои к нам...
любительные поминки и серебро, что ты с послы своими к нам...
прислал, приняли в братственную в сердечную дружбу и лю-
бовь», за что будем платить «братственною дружбою и лю-
бовью... как будет нам... возможно».
В ответ на посольство Кая Салтана мы направили свое по-
сольство для укрепления дружбы «и о иных наших государьских
великих делех, которые нам обоим... к дружбе и любви годны...
Да объявляем мы... вам, брату нашему... [что] не малое время
войну ведем с недругом нашим и разорителем нашево Москов-
сково государства, с польским Жигимонтом королем... [в связи
с чем] любительное прошение то, чтобы вы, брат наш... к нам...
совершенную свою сердечную, братственную дружбу и любовь
показали, прислав к нам... казны денежные в помочь, чем бы
нам... было наших ратных людей против недруга нашево пожа-
ловать».
Однако для большей убедительности, сославшись вторично
на «многие розни и межусобья», в предписываемой послам речи
снова повторялось:
«Шах Аббасово величество к нам... ныне совершенную свою
181
братственную дружбу и любовь показал [бы, если бы] прислал
к нам . на вспоможенье против недруга нашево казны...»
II затем:
«Как... с недругом... с польским королем поуправимся, и мы
тое казну вам... заплатить велим, какими узорочии из нашево
государства вам шах Аббасову величеству будет годно»
С шахскими послами, которые приедут в Москву с «Михаилом
Борятинским с товарыщп», мы прикажем «думным людем» го-
ворить, «как нам, великим государем, вперед бытп меж собою
в братцкой любви и в дружбе на веки неподвижно, и послов
твоих к вам... отпустим не издержав, и своих больших послов
к вам, брату нашему, пошлем, и будем с вами... братом нашим,
в братственной сердечной дружбе и любви мимо всех великих
государей на веки неподвижно... [в чем паша] мысль крепко
утвердилась. А о иных наших делех... наказали есмя вам, брату
нашему... говорити послом нашим... Борятинскому с товарыщи
И что оне вам., учнут говорити, и вы, брат наш... им верил
[бы]» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 28—33; В., 309—312).
На этом инструкция к речи послов кончается. Таким обра-
зом, главной задачей посольства было получение займа.
Из дальнейших пунктов наказа узнаём, что если «ближние
люди» Аббаса I будут говорить о «малых», т. е. недостаточно
щедрых, царских «поминках» шаху, то послы должны отвечать,
пусть шах не досадует, ведь ему хорошо известно, что король
Сигизмунд воюет против Русского государства, что «казну.,
розграбили», что царю досталась разоренная Москва, но что,
несмотря на это, и ныне царь посылает шаху «поминки... чест-
ные (дорогие)... ни х кому... птиц в поминках [царь] не по-
сылает, опричь шахова величества» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 34—
36; В., 312). Это «опричь» было явным преувеличением, так как
кречеты преподносились и турецким султанам, и крымским
ханам.
Затем в наказе повторялось (но уже в других выражениях)
чтобы «Борятинской с товарыщи» ни в коем случае не присут-
ствовали «на угощении» у шаха, если одновременно он будет
принимать и какого-либо иностранного посла, особенно «с тур
ским вместе у шаха не быти» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 36; В
313).
Так же как и Леонтьеву, Барятинскому указывалось не вхо-
дить в обсуждение вопроса о союзе России с Ираном против
Османской империи, даже если иранская сторона станет
утверждать, что шах с Москвой не только в дружбе, но и «в со-
единенье (союзе) и в докончанье (договоре) быти хочет». От
ответа на этот вопрос послам предлагалось уклониться, заме-
нив его ничего не значащими фразами-повторами о присылке
шахом в Москву посольства Кая Салтана и Булат-бека с пред-
ложениями дружбы; о шахской грамоте, где сообщалось о хо-
рошем приеме в Иране Леонтьева; о намерении шаха Аббаса
быть с царем в дружбе; о хороших отношениях Ирана с преж
182
ними русскими государями начиная с Ивана IV, наконец, о том,
что шах пожаловал царю «лехкую казну», и т. д. (ЦГАДА,
_1618, д. 1, л. 38 -40; В., 314).
I Относительно займа послам поручено было сказать, что его
сумма не определена, и при этом сообщить, что царь платит
своим войскам «без дворян и детей боярских» (которые не со-
стоят на казенном жалованье) 400 тыс. руб. ежегодно. Однако,
применяясь к обстоятельствам (если шах захочет оказать ре-
альную помощь), добавлял Посольский приказ, послы могут
назвать и другую сумму—100 тыс. руб. (ЦГАДА, 1618, д. 1,
л. 52—53; В., 318—319). В то же время в другой части наказа
им предписывалось всячески добиваться наибольшей суммы
займа: «шаху и его ближнем людем говорити накрепко и про-
мышляти всякими мерами, чтоб казны шах с ними послал боль-
ши» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 152; В., 354). i
Затем идут статьи наказа в отношении Астрахани. Москов-
ское правительство всерьез опасалось, что Аббас I воспользу-
-ется тяжелым положением России и потребует в залог займа
этот город. На этот случай в наказе подробно перечислялось,
какие именно возражения следовало привести. Например, если
шах будет мотивировать такое требование тем, что он в свое
время не оказал материальной помощи атаману Заруцкому, тог-
да послы должны будут поблагодарить шаха Аббаса и заявить
ему следующее: о том, чтобы Астраханью «поступитесь шахову
величеству... нам [говорить] не наказано... и говорити неприго-
же» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 55—56; В., 319).
Не новы и указания относительно городков-крепостей. Нено-
ва суть их сводилась к тому, что следует отложить решение это-
го вопроса до того времени, когда Русское государство закон-
чит войну с Польшей, после чего на Сунже, Койсу «и в иных
которых будет местех пригоже городы [царь] велит поставить...
и учнет тогда ево царское величество на общих недругов с ша-
ховым величеством стояти заодин». Послы должны были откло-
нить предложение шаха помочь «ратными людьми» за восста-
новление русскими этих городков и при этом сказать, что когда
«ратные... люди [по]надобе», то об этом царь с шахом в нужное
время снесется и договорится («вперед обошлетца») (ЦГАДА,
1618, д. 1, л. 110—111; В., 339—340).
Есть в наказе и раздел о притеснениях и обидах иранских
купцов «от астараханских воевод, и от дьяков, и от толмачей,
и от таможенных голов». Русским послам предписывалось по-
дробно изложить шаху следующее.
Царь в связи с жалобой Кая Салтана и Булат-бека пору-
чил боярину Сицкому-Ярославскому узнать у них, кто, где,
когда и как обижал иранских торговых людей. И, если шахо-
вы послы назовут конкретного виновника, государь пошлет указ
«сыскать [его] накрепко (усердно)» и «наказанье учинить не-
щадно». Однако иранские послы не смогли сообщить конкрет-
ных обид боярину. Тем не менее царь Михаил Федорович из
183
дружбы к шаху «свое царьское повеление в свои... отчины, в Ка-
зань п в Астарахань и на Терек... к боярам и воеводам и к
дьякам п ко всем приказным людем послал с великим запре-
щеньем, что[бы| оне... [шаховых] торговых и всяких людей
ото всяких обид и наспльств оберегали и... им никаких обид
и наспльств... нс делали... и тем ссору между государей не тво
рили... [Если же] про то сыщетца... и они будут наказаны»
В случае если иранская сторона вновь поднимет вопрос об
обидах терского купца Байрама («Баранма»), наказ обязывал
послов разъяснить, что хотя этого человека и обложили пошли-
ной в Астрахани, но фактически ее не взыскали, несмотря на
то что он пе смог представить шахскую грамоту — свидетельст-
во того, что привезенные нм товары действительно принадле-
жат шаху (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 114—118; В., 341—342).
В наказе затрагивался и грузинский вопрос. Если послы
узнают, что «грузинский царь ныне [находится] в своей земле,
и от шаха ему... никоторой войны и тесноты нет, и с турским
царем грузинской... на шаха не сложился» (т. е. против шаха
не объединился), тогда им следовало «на посольстве или ево
(шаха) ближнем людем в розговорех говорити... что если... шах
Аббасово величество за Грузинскую землю... не стоит и воевать
ее вперед не станет... [царь] приимает то в великую братствен-
ную, сердечную и нелицемерную любовь... и [шах] тем...
[царю]... любовь п дружбу оказует». Если же Барятинский и
Чичерин «проведуют допряма, что грузинской царь... сложился
с турским царем и... [они]... шахову землю воюют», то послы
должны «у шаха на посольстве и с ближними людьми в розгово-
рех о грузинском царе... и о Иверской земле ничево не гово-
рити» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 158—160; В., 356—358).
Здесь можно усмотреть почти полное самоустранение По-
сольского приказа от какого-либо вмешательства в ирано-гру-
зинские дела, как будто он решил полностью подчинить вос-
точную политику получению материальной помощи у шаха.
В этом наказе содержался призыв Посольского приказа к
усердному выполнению своих обязанностей всеми членами по-
сольства, которые должны были «делом промышляти... по госу-
дареву... крестному целованию правдою и по сему государеву
наказу и как их Бог вразумит... [чтобы] государеву имени к
чести и к повышенью, а... делу было прибыльнее, и [пусть]
розни меж их ни в чем не бытп, а весь государев наказ держа
ти у себя тайно... [в случае же опасности] наказ ухороннтп,
или изодрати, или сжечь, или в воду утопить, чтоб... сево... на-
казу не ведать никому» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 151—152; В.,
354—355).
Предписание поступать по уразумению («как их Бог вразу-
мит»), т. е. применительно к конкретным обстоятельствам, ре-
комендуется Посольским приказом впервые. Этот принцип, раз-
решающий дипломату в чужой стране отступать от буквы ин-
струкции ввиду изменившихся обстоятельств, широко применял
184-
I Петр I в своих инструкциях, в частности, посланнику в Иран
Д. П. Волынскому 18 19.
Интересен следующий пункт наказа: если шах попросит вре-
менно оставить у него одного-двух Кречетников, послы должны
отказать ему20. Эту просьбу разрешалось выполнить лишь
I в том случае, если шах окажет Русскому государству суще-
I ственную денежную помощь (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 154—156;
В., 355).
Это предписание еще раз свидетельствует о том, насколько
Москва нуждалась в материальной помощи, если пристрастие
Аббаса I к ловчим птицам предлагалось использовать как
’ средство нажима на него.
Вторично грузинский вопрос упоминается в разделе наказа
о сборе информации: «проведывать в Персии» все то, что про-
I исходит как внутри, так и вне ее, особенно это касается взаимо-
отношений страны с Османской империей и с Грузией. И снова:
«...не в тесноте ли он (грузинский царь) от шаха», не в союзе
ли Грузия с Турцией против Ирана и не ведут ли они военных
действий против Аббаса I. Если нет, то послам предписывалось
добиваться от шаха слова, что он «воевать ее (Грузию) вперед
не станет... что он в Иверскую землю вступатпся не хочет»,
а русский царь будет расценивать это как «великую братствен-
ную, сердечную и нелицемерную любовь». Если же грузинский
царь воюет с Ираном, тогда послам следовало «о грузинском
царе п о... Иверской земле ничево не говорити». Но если шах
сам поведет речь о том, что Грузия воюет против него вместе
I с турками, п спросит, «каков приказ царя», то Барятинский и
Чичерин должны будут ответить, что государь этого «не ведал
и в Теймуразе царе тово пе чаял», вследствие чего мы, послы,
«слыша Теймураза царя неправды и грубости... к шах Аббасо-
ву величеству, об нем ныне и не говорим» (ЦГАДА, 1618, д. 1,
л. 160—161, 165—167; В., 356 —358).
Вопрос о Грузин у московского правительства всегда свя-
зывался с проблемой военных городков на Копсу и Сунже.
Россия вела борьбу за Грузию и малые народности Кавказа
(кабардинцев, черкесов и др), которая предусматривала так-
же защиту их от Турции и нападений кумыков, лезгин, татар
и т. п.21.
Барятинскому и Чичерину следовало напомнить шаху и его
18 Бушев П. П. Посольство Артемия Волынского в Иран в 1715—1718 гг.
I (по русским архивам). М., 1978, с. 29.
20 Обычно аналогичные просьбы обеими сторонами удовлетворялись: при-
возимые из Ирана слоны и барсы, так же как и кречеты из России, требова-
I ли специалистов для ухода за ними.
21 Историк и публицист князь М. М. Щербатов (1733—1790) писал: «Жс-
I лапие России распространить свое владычество на полдень [юг, южные стра-
ны] не токмо стараниями покорить Горские пароды оказывалось, но также
и распространением видов своих на Грузию, которую страну, яко единовер-
I чую, удобнее мпили под власть России преклонить» (Щербатов М. М. Исто-
рия Российская от древнейших времен. В 7 томах, Т. 6. СПб., 1904, с. 437).
185
ближним людям, что продвижение русских войск за Терек де-
лалось не только из-за Грузии, но и для пользы Ирана, так как
«турские люди по многие годы ходили па Аббас [а]... землю
войною, а проходили на Койсу да на Терку да на Суншу, и по
его царсково величества повелению ис тех городов терские и
волжские и яицкпе казаки па турские люди приходили и на Сун-
ше турских многих людей побили [в октябре 1583 г. (ИП, 49)]
и вперед темп месты на Аббас шахова величества землю тур-
ские люди ходити не учалп, п шахову величеству тем великая
помочь учинилась» (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 171—173; В., 357-
358).
В рассматриваемое время московское правительство не же-
лало да и не могло в силу своей слабости активно вступаться
за Грузию, ибо, повторяем, из «великово разоренья» Русское
государство вышло весьма ослабленным.
Насколько Москва была убеждена в могуществе Османской
империи и недооценивала военные силы Ирана, свидетельствует
заключительная часть наказа. Послам здесь предписывалось
в случае если «послов занесет морем» в один из портов, захва
ченных турками на Каспийском побережье (а «городы Шемаху
и Баку и Дербень взяли у шаха турские люди»), и они попадут
в их руки, тогда Барятинский и Чичерин должны будут унич
тожить все дипломатические документы и предъявить турец
ким властям запасную («в запас») грамоту «о торговом деле»22
которое якобы и явилось причиной отправки посольства в
Иран (ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 171—173; В., 360).
Таковы были основные задачи Барятинского и Чичерина
Для того чтобы иметь полное представление о целях русского
посольства, следует ознакомиться с верительной грамотой Ми-
хаила Федоровича к шаху Аббасу от 23 мая 1618 г.
После титулов царя и шаха «объявлялось», что шахскую
грамоту через послов «Кая бека да Булат бека о дружбе и о
любви и о иных наших... о вопчих любительных делех... приня-
ли и выслушали любительно».
Далее. Кай Салтан и Булат-бек отпущены из Москвы, «а с
ними вместе послали мы... к вам... к шах[у]... послов наших —
дворенина и наместника Болховсково князя Михайла Петрови-
ча Борятинского, да дворенина Ивана Ивановича Чичерина, да
дьяка нашево Михайло Тюхина — о братственной же дружбе
и о любви и о иных наших государскпх о великих делех, кото
рые нам обоим, великим государем, к дружбе и к любви годны».
Охарактеризовав в таких общих словах цели посольства.
22 Речь идет о давнем (времен Ивана IV) ходатайстве Казенного дво
ра по поводу возвращения шахом имущества и товаров, принадлежащих РУС'
ским купцам Д. Ивашеву и Ф. Першину, один из которых умер по пути в
Иран, другой — в Казвине. Явно не надеясь на удовлетворение своих пре-
тензий, Посольский приказ решил использовать эго «торговое дело» как удоб
ный предлог для маскировки настоящих целей посольства на случай, если
оно будет захвачено в Каспийском море турками (ИП, 43, 45).
186
Посольский приказ конкретизировал его задачи: «...ныне воп-
ру ведем с недругом нашим и разорителем нашево Московско-
го государства с польским Жигимонтом королем за ево многие
неправды, отставя всякие наши дела». А поэтому «ныне... у нас
любительное прошение то к вам, брату нашему к шах[у]...
чтоб... [вы] к нам... совершенную свою сердечную, братствен-
ную дружбу и любовь показал: прислал к нам, великому го-
сударю, против недруга нашево, польсково короля, казны де-
нежные в помочь... чем бы нам... было наших ратных людей
пожаловать и против недруга нашево польского короля за его
многие неправды стоять».
За этим следовали напоминание о разорении страны и та
же просьба: «...вам... шах [у] самому подлинно ведомо, что
наши Российские государства — великие и многолюдные... [но]
ото многие розни и межусобья... и от войны... ратные наши вся-
кие люди пооскудели... И вам бы, брату нашему... к нам... ныне
совершенную свою братственную дружбу и любовь показать:
прислать к нам... на вспоможенье против недруга нашево казны,
чем бы нам... ратных наших людей пожаловать».
После таких неоднократных просьб о помощи в грамоте, как
и в инструкции к речи послов на приеме у шаха, давалось обе-
щание расплатиться за заем, «как... с польским королем упра-
вимся».
Очевидно, совершенно не сомневаясь в помощи Ирана, царь
просил отпустить его посольство без задержки, наказав своим
послам заверить шаха «в дружбе на веки неподвижно» и при-
везти от него список, «каких [шах желает] узорочей, что ведет-
ца в наших государствах... за тое казну, что к нам пришлет».
Заключительная часть грамоты была выдержана в духе
твердой уверенности в развитии «сердечных, братственных» рус-
ско-иранских отношений. В пей сообщалось, что государевы
думные люди с будущими шахскими послами «о всяких о доб-
рых делех [будут] говорити и становпти, как нам, великим го-
сударем, вперед бытп меж собою в братцкой любви и в друж-
бе навеки неподвижно». Затем говорилось, что иранские послы
отпущены в Иран вместе с большими послами Русского госу-
дарства. Закапчивалась грамота обычной просьбой к шаху во
всем доверять «послом нашим... Борятннскому с товарыщи»,
которые будут вести переговоры: «о... наших делех... что они
вам... учнут говорити, и вы, брат наш, им верили [бы]»
(ЦГАДА, 1618, д. 1, л. 191—192, 200—206; В., 365—368).
Следовательно, и в наказе, и в царской грамоте перед дан-
ным посольством ставилась одна основная задача, которой были
подчинены все остальные вопросы,— получение займа.
2 августа посольства Барятинского и Кая Салтана выехали
из Астрахани, где они задержались («жили три недели»), так
Как «бусы» не были готовы. По устью Волги «пошли вместе
в стругех же, а бусы руския провалили (отправили) в море по
Розжия (порожними). И приехали на море августа в 6 день.
187
А на море Михайло [Барятинский] и Иван [Чичерин] сели в
гилянскую бусу августа в 8 числе... а с ними переводчик да
толмач... А дьяк Михайло [Тюхин] сел в рускую бусу, а с ним
три человека толмачей да кречетники». 17 августа в Низовую
пристань прибыла «буса» Тюхина, а 18 августа — «буса» Баря-
тинского (л. 77 об.— 79 об.; В., 396—397).
Чтобы продолжить путь на Шемаху обоим посольствам нуж
ны были подводы и продовольствие. Обеспечить всем необхо
димым примерно 200 человек (более 150 русских, около 40 иран-
цев плюс их «полой») было делом нелегким. Кречетник Эмир-
хан и барсовик Тугачи-бек потребовали подводы и корм у тро-
их помещиков Низовой. Но те уклонились и сообщили «в Дер
бень... воеводе Бейгурда Салтану, чтоб... [он] прислал... [ибо
им... деревнею одною послов не поднята, и подвод столько не
собрати, и корму одною деревнею послов не прокормити». При-
бывшие через два дня из Дербента энергичные «Усеин бек да
Осан бек» сумели за четыре-пять дней добиться того, что «под-
воды привели, а корм давали поденно». И 26 августа оба по-
сольства двинулись на лошадях и верблюдах в путь (л. 80—81
В., 397).
Первая почетная встреча по дороге в Шемаху была ока
зана русскому посольству у деревни Мордов, расположенной
в пяти днях пути от Шемахи. Выехавший навстречу послам
«Беш Таш бек... [заявил им: шемахинский правитель Юсуф-
хан] велел... [вас]... встретить и о здоровье спросить... [и] быти
в приставех и вас проводити до Шемахи. И корм про вас велел
збирати з деревень... Послы... против тово говорили: мы на
ханове любви челом бьем». Переночевав в деревне, «Борятин
ской с товарыщи» «пошли в Шемаху... а дорогою идучп, ста-
вились по станом на корован сараех, а по рускому —по гости
ным двором» (л. 81 об.—82; В., 397—398).
30 августа 1618 г. под Шемахой к послам прибыл другой
пристав — Али-бек («Максим Али бек»). Он предложил «туто
постоять до завтра» и подождать, когда Юсуф-хан «пришлет
к вам лошеди... и встреча... вам будет блиско города». В тот же
день пристав сказал послам, что шах «нынеча в Родивили (Ар-
дебиле)» и что Юсуф-хан пошлет «про вас известить шахову
величеству... И как... шахово величество велит вам быть в Ро-
дпвиль, и... [Юсуф-хан]... тот час... вас в Родивиль отпустит,
а... покаместа побыть вам в Шемахе». Пристав передал корм
«на нынешний день», а также подарок от Юсуф-хана: «25 шив-
риг (севрюг), да икры с полпуда, да овощи, виноград, изюм,
и винные ягоды (инжир), и яблока, и груши, и шептала (пер-
сики), и армуды (айва), и вишни на пяти блюдех...» (л. 83—8б
87—88; В., 398—399).
31 августа посольству прислали четырех лошадей от Юсуф-
хана для торжественного въезда в город. За версту от Шемахи
посольство встречали «конных нарядных людей человек с ты-
сечю и больши да пеших тысячи з две... воеводы Сидя СалтаН
188
р,а усминской Бейгурда Салтан23... аги и беки». Приветственную
речь от имени шемахинского правителя говорил «дьяк» Хосейн-
бек. Он сказал, что Юсуф-хан ему «и дворянам многим» «велел
вас, послов, встретить и [спросить], здорова ли дорогою еха-
ли». Барятинский выразил благодарность хану, и все «пошли...
к городу». «И поставили послов в Исуп ханове саду, от Шема-
хи с полверсты». Здесь Хосейн-бек вторично выступил; он под-
черкнул, что «опричь Шан Гирея царевича [крымского] нихто
[здесь] не стаивал» (л. 82—88; В., 399—400).
В тот же день «Максим Али от [имени] Исуп хана... учал...
звать [послов] к... хану». Барятинский и Чичерин ответили от-
казом: «...не быв нам у шах [а]... и не видя ево государских
очей и не исправя... [своего] посольства, нп у ково быть [нам]
не пригоже» (л. 89—90; В., 400).
По приезде в Шемаху посольству были доставлены «корм
и питье» из расчета на один день: 40 батманов (1 батман» Зкг)
лепешек, восемь баранов, яловица, пять кур да «10 батманов
щерапу» (виноградного вина) (л. 89—90об., В., 401).
2 сентября Юсуф-хан осведомился через шемахинского
«дьяка» Хосейна-бека о здоровье послов, а 4-го послал к ним
своего представителя в сопровождении трех человек с сообще-
нием о том, что 19 августа 1618 г. «меж Тевриза и Родивеля
был бой Карчеге беку с турсково [султана] людьми», что в
битве убито 15 тыс. турок и многие взяты в плен. Юсуф-хан
просил послов информировать об этом царя. Интересно отме-
тить, что в отчете Барятинского и Чичерина записано: «...на
том... бою [участвовали] крымской Джан бек Гирей царь да
грузинской Теймураз царь... Грузпнсково... царя збили с лоше-
ди, и ведома про нево нет: утек ли з бою, или убит... Взяли...
[иранцы в плен] крымсково царя ближнево человека Мурза
бека», трех турецких пашей и «векиля» (доверенное лицо сул-
тана) (л. 91—93; В., 401—402).
Эти же данные шах подтвердил Барятинскому на приемной
аудиенции 4 ноября 1618 г. (Однако в Советской исторической
энциклопедии сказано, что бой около селения Сераб произошел
Не 19 августа, а 10 сентября 1618 г.)
Дружеские отношения Юсуф-хана с русским посольством
были нарушены по вине Булат-бека, прибывшего вместе с Каем
Салтаном 8 сентября в Шемаху. По настоянию Булат-бека по-
чти вдвое был уменьшен отпуск посольству продовольствия:
вместо восьми баранов стали давать пять, «да [одну] яловицу
на два дни, и всяково корму в полы (половину)». Послы заяви-
ли новому приставу «Полот хану», что теперь нельзя прокор-
мить более чем 150 посольских людей («чем быти сытим?!»),
и просили его передать просьбу Юсуф-хану «корм давати по
прежнему... [А если] корму по прежнему не велит давати, и он
23 «Усминской» — вероятно, от слова «уцмий», означающего титул
правителя Кайтага (область в Дагестане).
189
бы поволил нам в Шемахе съестное продавати.,.. и з голоду бы
нас поморпти не велел». Полот-хан в тот же день принес ответ
от шемахпнского правителя.
Оказывается, «Булат бек сказал, что им... [в России] в кор
мех была скудость великая... [о чем он будет] сказывати.,
[шаху]... [Юсуф-]хану Булат бек говорил, чтоб у вас корму
убавити... перед прежним в полы. И вам бы... в том на Исуп
хана не подосадовати. А как Булат бек поедет к шаху, и хан.,
к вам корм велит по прежнему посылать полной» (л 95—97об
В., 403—404).
Барятинский отказался брать продукты в указанном коли-
честве и заявил- мы сами купим все, что нам необходимо п
«топерево у нас запасов с нами всяких много». Кроме того, он
разъяснил местным властям, что в Русском государстве Каю
Салтану и Булат-беку «даван корм всякой полной, а в запрос
чево похотят, и то нм давапо».
После отъезда из Шемахи Булат-бека, т. е. 12 сентября,
Юсуф-хан действительно восстановил выдачу продовольствия
ио прежней норме и даже выдал «корму и питья» за три про-
пущенных дня (л. 98; В., 404). Доброжелательность шемахин
ского правителя усыпила бдительность послов, и они вовремя
не предприняли никаких мер против козней Булат-бека.
14 сентября в Шемахе получили от шаха из Ардебиля раз-
решение отправить к нему русское посольство. Местные власти
стали собирать подводы (там же).
17 сентября к Барятинскому и Чичерину явились «аги и
беки» во главе с шемахинскпм «калентарем»24 Баатырем и
«дьяком» Хосейн-беком. Спросив о здоровье послов, они проси-
ли их посетить Юсуф хана. Барятинский снова ответил, что не
имеет права пи с кем встречаться из местных властей до тех
пор, пока не повидает шаха.
24 сентября правитель отправил «к послам с приставом,
под государево вино 25 телег да под юкн 15 верблюдов (один
верблюжий юк, или вьюк, вмещал 16—20 пудов поклажи), а под
мелкую рухледь быки. Да сентября ж в 25 день Исуп хан при
слал... лошеди в подводы...» Быки в качестве транспортного
средства посольству давались впервые. Барятинский и Чпче
рин, как видно, не протестовали против такого вида транспор-
та, по крайней мере в статейном списке об этом не сказано ни
слова.
В тот же день, 25 сентября, посольство выехало в Ардебнль.
Провожали послов с почетом: «с версту от Шемахи... [их со-
провождали] Бейгурда Салтан, да калентарь Баатырь, да дьяк
Усеин бек, а с ними многие дворяне, аги и беки». Среди них
был и Кай Салтан. С Барятинским он «в розговоре говорил:
сказывал... мне шахов ясаул Кардалп бек... что велено вас из
24 Калентарь (калентарь, калантарь, колантарь)—букв.: воин в до-
спехе из крупных металлических пластин, прикрывающих грудь и спину. Здесь,
вероятно, военно-административный чин.
190
Шемахи отпустити к шаху и лошеди под вас готовити, и встреча
де вас будет честная» (л. 100—101 об.; В., 405).
Однако, вопреки заверениям Кая Салтана, русское посоль-
ство в Ардебиле приняли плохо: иранской стороной не были
соблюдены простейшие нормы дипломатического церемониала.
Так, когда оно было на подступах к Ардебилю (11 октября),
новый пристав сообщил Барятинскому и Чичерину, что для
въезда в город он «лошедей под послов не привел». Речь шла
о верховых лошадях с богатым убором из шахской конюшни
для торжественного въезда русского посольства в город. И,
продолжал пристав, «указал... вам шах ехати в город на тех
же лошедях, на которых вы ехали из Шемахи... И встречи вам
не будет, потому что... шахово величество идет в Казбин вско-
ре... [и] вам... быть у шаха в Казбине. И лошеди... под вас
п встреча вам будет в Казбине» (л. 103—103 об.; В., 405—406).
Шах Аббас неприкрыто демонстрировал свое нежелание
встретиться с русскими послами в Ардебиле и свою неприязнь
к ним. Чтобы несколько сгладить дурное впечатление от этого
бестактного поступка, Кай Салтан, испытавший на себе со-
вершенно иное отношение властей в России, стал заверять Ба-
рятинского и Чичерина, как это делал п новый пристав, что тор-
жественная встреча будет устроена в Казвине (прежней сто-
лице Ирана). Несмотря па посулы «отдарить», а также повтор-
ные просьбы и убеждения Барятинского и Чичерина (пусть бы
шах «нас тем не опозорил: на таких клячех как нам ехати и
как чистое платно (платье) на себя положи™?..» или «то не
честь же [шаху], что нас позорити»), посольству в присылке
шахом лошадей было категорически отказано (л. 104; В., 407).
Итак, посольство было вынуждено въехать в Ардебиль в
самом неприглядном виде: «на тех же подводах, и ехали поса-
дом (по предместьям, окрестностям), а вел пристав [их кара-
ван] рядами. А поставил в Родевиле на посаде, на монастыр-
ском дворе» (л. 104; В., 407).
Несколько позже ардебпльский пристав раскрыл по секре-
ту Барятинскому подоплеку этой неприятной истории. Узнав
о приезде посольства, шах приказал подготовить соответствую-
щую встречу в Ардебиле, и даже «вдвое» лучше той, что была
устроена «шемахинским [правителем]... и люди, кому вас встре-
чатп, и под вас лошеди, и седлы... с шаховой конюшни—[всё]
было готово». Flo по приезде к шаху Булат-бека все распоря-
жения были отменены: «многу ссору между великих государей
учинил», наговорив шаху, что иранские послы были «в вели-
ком утесненье, и в запоре, и многой голод терпели» (л. 104,
107 об.; В., 407).
Кай Салтан подтвердил слова пристава, сказав: «...только
бы... я поехал из Шемахи к шаху наперед вас, и я бы... меж
такими великими государи такия ссоры не учинил, и вам бы...
таково позору не было... Булат бек и на меня... [шаху] нанес
(донес)... [поэтому] я... и по ся места (до сих пор) шаховых
191
очей не видал...» И потом добавил: у Булат-бека «убычап... та
ков, что и с родново отца голову сорвет, н вы... оберегайтесь
ево во всем» (л. ПО; В., 409).
Интриги Булат-бека положили начало унижениям, которые
испытало русское посольство в Иране.
Не выполнив просьбу Барятинского принять и отпустить его
в Ардебиле, шах 18 октября выехал в Казвин, приказав по-
сольству следовать за ним. Раздражению шаха способствовало
еще и то, что посол отказался немедленно передать ему крече-
тов— подарок от царя Михаила. Барятинский мотивировал свой
отказ тем, что не в обычае русских посольств, «не видя госу-
даревых очей... поминки отдавать» (л. 111 об.; В., 409).
19 октября посольству предоставили для переезда в Казвин
100 лошадей и 100 верблюдов. В просьбе об увеличении числа
лошадей ввиду невозможности ездить по двое на одном коне
иранские власти отказали, посоветовав сажать более молодых
членов посольства на верблюдов. «Поневоле [пришлось согла-
ситься],— отмечалось в статейном списке,— чтобы шаха на
большей гнев не подвигнуть. Да велели лошеди и верблюды
взяти и велели на верблюды вьючити» (л. 113 об.—116; В
410).
21 октября «Борятпнской с товарыщи» выехали из Ардеби-
ля и через 11 дней прибыли в Казвин. 1 ноября в 50 верстах
от Казвппа посольство встретил Кай Салтан. Ссылаясь на указ
шаха, он сказал: «...вам ехати к... [шаху] наспех днем и ночью.,
[так как он] идет из Казбина вскоре в Форабат... зимовати...
[если]... вы шаха в Казбине не... [застанете], п вам... в Каз-
бине зимовати, а шаховых очей не вндати» (л. 118—118об.;
В.. 411).
Так, из-за небольшого промедления посольства шах Аббас
грозил отложить на полгода свидание с Барятинским и Чиче-
риным, приехавшими — это не было секретом для шаха — про-
сить денежную помощь для московского государства.
К вечеру 2 ноября посольство достигло деревни, находив-
шейся в 10 верстах от Казвина, где и осталось на ночлег. Кай
Салтан поехал оповестить шаха о прибытии русских послов.
И только в середине следующего дня пристав получил из Каз-
вина приказ — «ехати [посольству] в город в Казбин». Тогда
послы сказали приставу: «Мы... ехати готовы, да скажи нам,
будут ли от... [шаха] лошеди и встреча нам будет ли». Он от-
ветил: «Про лошеди... не ведаю, а встреча вам будет, а... [мо-
жет быть] и с лошедьми от шахова величества. И послы того ж
часу поехали в Казбин» (там же).
В полуверсте от города посольство скромно встретили «каз-
бпнекой воевода, да калентарь, да с ними конных людей не-
много. А съехався с послы на лошедях, учали послом говорити:
[шах] велел нам вас встретити и о здоровье спросити, и велел--
вам шах ехати в город». Послы вежливо поблагодарили за
встречу и за то, что шах справился об их здоровье, однако »
1192
[ здесь, как и под Ардебилем, не обошлось без неприятных объ-
' яспенпй. Барятинский снова стал доказывать встречавшим, что
р Русском государстве для торжественного въезда в столицу
иностранным послам, в том числе и иранским, предоставляются
богато убранные лошади из царской конюшни. «К нам же,—
заявил он,—от... [шаха] лошеди не присланы».
Иранская сторона упорно заверяла, что у них такого обычая
нет и «не бывало и нынеча нет же», поэтому лошадей в парад-
ном уборе посольству не дадут. И не дали. А когда Барятин-
ский сослался на предоставление Ф. И. Леонтьеву шахских
лошадей, иранцы ответили, что тогда у возвращавшегося из
Грузии шаха было много захваченных лошадей и он «из них
подарил» Леонтьеву. А пристав добавил не имеющую к суще-
ству дела фразу: «Кому... шах лошеди посылает, и он... тех
лошедей назад не емлет», а затем повторил, «что все то дела-
етца над вами от Булат бековой смуты» (л. 118—120об.; В.,
411—412').
Пришлось подчиниться. Как и в Ардебиле, посольство въез-
жало в Казбин без всякой торжественности. Встречавшие по-
сольство «за посадом... пешие люди тысечи с три и больши»
ожидали увидеть интересное зрелище, по были разочарованы
убогим видом измученных нелегкой дорогой людей на обычных
подводах, в кои были запряжены изнуренные от долгого пути
лошади ( л. 120об.; В., 412).
В тот же день, 3 ноября, Кай Салтан сообщил Барятин-
скому и Чичерину, что шах Аббас «велел... вам завтра быти у
шахова величества и от... государя своего... посольство правити».
Послы пытались было отсрочить приемную аудиенцию у шаха
па один день: «для того что мы сегодня з дороги и нам неколи
исправиться». Но Кай Салтан и пристав отвели их попытку,
сказав, что «у шаха завтра [должно быть], потому что шах
идет вскоре в Фарабат зимовать». Главная же причина, за-
ставившая русских послов вступить в спор с представителями
шаха, это заявление последних — «быти... вам у шаха вместе
с индейским послом... индейсково царя Джан Ляли Акмера25».
В точном соответствии с наказом Барятинский и Чичерин
не соглашались на совместное пребывание с «индейским пос-
лом» на приеме у шаха, несмотря ни на какие доводы Кая
Салтана. Последний старался как мог: сначала он льстил пос-
лам, подчеркивая преимущества их внешности перед индийским
Послом, потом стал стращать их гневом шаха. Он говорил:
«-..[вы] избранные люди и рожеем добро зрачны, а ындейские
Де люди ростом малы и рожеем худы и чорны, и они... будучи
25 Или Кай Салтан неправильно именовал «индейского царя», или сос-
тавители статейного списка исказили его имя, но в рассматриваемое время
правителя империи Великих Моголов Джела ль ад-дина Акбара
(1556—[605 гг.) в живых уже не было, значит речь могла идти о Джахан-
ГиРе (1605—1627 гг).
<3 Зак 1013 193
у шахова величества, ваше дородство перед своею худобою
видели...»
Барятинский возразил на это: «Индейские послы могут... нас
смотрити... в улицах, как мы поедем» к шаху. Тогда Кай Сал-
тан начал заверять Барятинского и Чичерина, что «шаху будет
за великую кручину на вас, что вы... [его] повеленья не слу-
шаете и воли его не творите», более того, шах и так «кручи-
новат на вас по Булат бекову наносу, а нынеча» тем более рас-
сердится на ваше непослушание (л. 124 об.—125; В., 414).
4 ноября с утра нажим на русских послов усилился. Теперь
уже в два голоса Кай Салтан и пристав угрожали им от имени
своего повелителя: шах Аббас «в том на вас добре кручпноват.
что [вы] так встречно (наперекор) говорите, а шахова пове
ленья не слушаете и приказал... шахово повеленье исполнити
и быти бы у шаха с ындейским послом вместе. А только... не
послушаете... и вы деи от шаха на себя великой гнев наведете,
и посольство де ваше будет не в посольство» (л. 126 об,—127
В., 414).
Если Аббас I действительно хотел выступить посредником
в дипломатических отношениях Индии с Россией (Кай Салтан
передавал послам: шах «хочет, чтобы... [русский царь] с индей
ским царем учинил ссылку и был бы... с ним в дружбе и люб
ви, так же как и он, шах, с ним»), тогда непонятно, почему
Барятинский и Чичерин так упрямились. Разве только из-за
собственной негибкости да страха перед Посольским приказом,
требовавшим строго выполнять букву наказа.
Доложив шаху об отказе послов, Кай Салтан «тово ж дни
(4 ноября) в осьмом часу... [с приставом] учалн послом го-
ворити: [шах] велел... вам ехати к... [нему] и лошеди под вас
прислал... а... индейскому послу в то время у себя быти не
велел, как вы у шаха будете». И добавили: шах все это принял
«за великую кручину, что вы так упрямо делаете... [и торопил
посольство ехать к себе] не мешкая, а лошеди... под вас при-
ведены, и люди готовы, кому нести... [царскую] присылку»
«И послы,— читаем далее в статейном списке,—князь Михайло
и Иван и дьяк Михайло, изготовя... [царя] посылку... к шаху
по росписи, да поехали к шаху, а посылку... велели нести перед
собою по посольскому обычаю...» (л. 128—128об.; В., 415).
Однако, несмотря на обещания А.ббаса («индейской посол
в то время не будет, как вы будете у шаха, а приказ... о том
от шаха двор[ц]овому воеводе Алым Гули хану» уже отдан),
злоключения послов продолжались. Подъехав к решетке, отго-
раживавшей дворец шаха от площади, послы сошли с лошадей,
но им сказали: «Шах... еще от жон в полату не бывал... и вам
бы посидети немного шаха подождати». Стали ждать. Разгля
дывая расстеленные для них около решетки ковры, Барятинский
увидел расположившегося рядом представителя «индейсково
царя» с подарками («слоны и носороги и всякие дары»). За-
беспокоившись и не особенно доверяя обещаниям шаха, Баря
194
типский решительно заявил Каю Салтан}' и посольскому при-
ставу: «...видим пндейсково царя дары и чаем, что будет [его
посол]... у шаха с нами... [Если же шах] над нами и неволю
учинит... и нам посольства не править и пттпть вон из полаты».
Кай Салтан и пристав успокоили русских послов, сказав
им, что здесь находятся лишь «ипдейсково царя дары, а велел...
[их] шах поставитн, чтоб вам то видетн, а посол... индейской
никак с вамп вместе не будет». «Дворовой воевода Алым Гули
хан да с ним Кая Салтан... учалн говорити» Барятинскому и
Чичерину, угрожая им гневом шаха и уговаривая их согласить-
ся на встречу с индийским послом: что «вы... за посмех упря-
митеся... вместе быти не хотите?!» и т. п. (л. 129—131; В.,
414—416).
Однако русские послы продолжали твердить одно: как толь-
ко увидим в палате у шаха чужеземного посла, посольство пра-
вить не будем — «пойдем вон ис полаты». Алиму Гули-хану ни-
чего не оставалось, как пойти и доложить обо всем шаху. Лишь
получив повторные заверения Алима Гули-хана через Кая Сал-
тана (шах «велел вам птти к себе в полату, а индейской де
посол Уша в ту пору [у шаха] не будет... покаместа вы... по-
сольство исправите»), Барятинский и Чичерин согласились быть
на приеме (л. 131об.—132об.; В., 416—417).
«И того ж часу шах приехал... на лошеди, а с ним едут в
ряд пять человек, и проехал мимо послов к полате... Послы
шаху поклонились по обычаю, и шах на послов посмотрил».
Барятинский и Чичерин опять забеспокоились и спросили: «Хто
с шахом ехал и какие люди?». Им ответили: «Мурза бек, кото-
рой взят на бою... с турскими людьми», бывший ближний че-
ловек «крымсково царя», а ныне ближний человек шаха
(л. 131 об.; В., 416).
«И послы пошли к шаху в полату... по лестнице... когда взо-
шли в пол лестницы, [их] встретил... Алым Гули хан, а гово-
рил: [шах] велел мне вас встретить». Они ответили обычной
благодарностью: «Мы на шахове... жалование челом бьем».
Войдя в палату, послы увидели, что слева от Аббаса размести-
лись важные персоны, а справа «сидит баба стара, блиско ж
шаха», в центре же палаты «шах сидит на коврах, а перед ним
послана скатерть, а... [на ней] стоят по блюдам ягоды и яб-
локи и многие овощи, да в сулеях (бутылях) стоит питье
Шсрап...»
Оглядевшись, Барятинский спросил у церемониймейстера о
находившихся подле Аббаса людях. Тот ответил, что рядом с
ним «сидят секты (сеиды)... ханы и шаховы ближние люди».
Удостоверившись, что на приеме иных иностранных представи-
телей нет, первый посол шаху «правил поклон» и «говорил речь
против (согласно) наказу» (л. 134; В., 417).
Перечислив владения московского царя Михаила, что заняло
три четверти текста, Барятинский передал шаху поклон от царя,
'сказал о здоровье царя и о том, что царь шахово «здоровье
13*
195
велел видети». Затем «подал князь Михайло государя царя.
Аббас шаху грамоту». Приняв «грамоту, [шах] спросил про
царя... Михаила Федоровича... здоровье, приподнявся на коле-
ни». Ответ Барятинского был обычным царь-де здоров, когда
мы выезжали из Москвы. «И после тово [послы] явили шаху...
[царские] поминки» со словами: царь «вам, брату своему... на-
поминаетца своею любовью поминки. Да подали поминки по
росписи».
Шах принял их «любптельно... а розговоров никаких
про то (подарки) не было. И позвал послов к руке» (л. 134 об.—
136; В., 418—419).
Далее «князь Михайло учал говорити речь», подробно из-
ложенную в наказе. Речь — пространная, с повторами и много
численными подробностями о том, как Кай Салтан и Булат-бек
были приняты в Москве «с любительною грамотою о дружбе»;
как «добре обрадовался» царь установлению дружбы с шахом,
о чем сообщил побывавший у шаха Леонтьев; как в ответ на
посольство Леонтьева шах послал в Москву Кая Салтана, что
бы договориться о торговле; как шах сначала обещал «послать
в помочь... денежные казны», потом послал с Каем Салтаном
«лехкую казну» в ответ на просьбы царя «о казне, или о рат-
ных людех, или про иное про какое дело».
Напомнив, таким образом, об обещаниях шаха оказать Рус-
скому государству материальную помощь, Барятинский про-
должил речь от имени царя: вместе с шахскими послами Каем
Салтаном и Булат-беком отпускаем в Иран «послов наших.,
для укрепления дружбы на веки неподвижно... И ныне... [наше]
велцково государя... [к вам]... любительное прошение то, чтоб
вы, брат наш, шах... к нам. . совершенную свою сердечную
братственную дружбу и любовь показали: прислали к нам.,
против недруга нашево, польсково короля, казны денежные в
помочь... А как наше царское величество с недругом нашим
с польским королем, поуправимся, и мы... тое казну вам. . за
платить велим, какими узорочьи... вам... будет годно. Да и
сверх того мы... учнем воздавать нашею братственною дружбою
и любовью, где будет... возможно... О иных наших делех, ко
торыя меж нас... настоят (существуют),— говорилось в заклю
чительной части речи,— наказали... говорити послом нашим
и что они вам., учнут говорити, и вы б, брат наш шах... нм ве-
рил» (л. 135—145об.; В., 418—421).
После этой речи всех членов посольства усадили справа от
центра, недалеко от шаха. Подозвав к себе «Муртазу Гули хана
Гилянсково... [шах] велел поднести к себе питье, и Муртаза
Гули хан поднес шаху шерапу. Наполни чарку шерапу и [при]
встав на колени, [шах]... сказал послом: яз де пью за здоровье
брата своего великово государя... И выпив, опять сел и послом
велел сести ж» (л. 146; В., 419—420).
Когда по приказанию шаха принесли подкрасного кречета,
он «взял [его] себе на руку, и держал на руке немалое время,
196
л клобучок с нево снимал, и, положа клобучок, отдал назад...
аге». II только тогда шах «государеву грамогу роспечатал да,
посмотри немного, отдал везирю Сары Хозе». Так же шах по-
ступил, принимая у себя гонца Брехова (см. с. 83)
«И после тово,— записано в статейном списке,— велел шах
быть к себе в тое ж полату индейским послом. II послы ин-
дейские были, и шаха целовали в ногу... [затем один из них]
поднес к шаху грамоту и, отшетчи, стал у дверей, а речи ни-
которые не говорил И шах у них велел принята дары. II как
учали дары шаху объявляти... шах... велел [русским послам]
даров смотрити. А в дарех к шаху: шесть слонов... а на них
(слонах) сидят арапы, да два ноздророги, да буйвол, да пять
возков нарядных невеликих, а впряжены в возки по две буйво-
лицы... да десеть рогов мамонтовых и буйволовых, больших и
малых, да четыре лошадки невелики под седлы, да лань, да
боран под попонкою, да два барсы живых... и иные многие
дары... [а среди них] во штп (шести) клетках в серебреных
[принесли] птицы пндейскпя черны, а сказали, что те птицы
говорят розными языки» (л. 146—147 об.; В., 420—422).
Продемонстрировав все эти диковинки русским послам, шах
«индейским послом велел ехати на подворье» (л. 147об.; В.,
422).
Таким образом, Аббас I, несмотря на свое обещание отно-
сительно приема индийских послов, только частично сдержал
его. В то же время статейный список показывает, насколько
процедура приема этих послов была проста и отличалась от
церемониала в отношении представителей Русского государства.
После ухода индийских послов шах продолжил беседу с
Барятинским в присутствии Мурза-бека. Он рассказал о том,
что битва с турками была «тому недель з десеть», что «на том
бою» на стороне султана сражались «крымской... царь и грузин-
ской... [а его]... люди... крымсково царя и грузинсково побили
и многих живых поймали... [да и] Мурза бека на том бою
взяли, а... он у крымсково царя был человек ближней». Шах
поинтересовался, знакомы ли послы с Мурза-беком. Выясни-
лось, что нет, но переводчик М. Нагаев «сказал, что... видел ево,
когда был в Крыму... с послы недавно».
Далее шах перешел к вопросу о русско-иранских отноше-
ниях. Он ошибочно утверждал, что у его деда, шаха Тахмаспа,
и отца, шаха Ходабенде, не было никаких сношений с Русью.
«А почал,— сказал он,— деи ссылатца яз с Московским госу-
дарством... с Федором Ивановичем... а посол деи первой от
Царя Федора у меня был Григорей Васильчиков [в 1588—
1589 гг. (ИП, 73^-120)], и дружба... меж нами учинилась..»
Послы с шахом спорить не стали. Примечательна та версия
относительно причин смуты в России, которую шах якобы услы-
шал от посланников Тиханова и затем Леонтьева: виновником-
Де был Годунов и «ево неправды», которыми он «людей своих
ожесточил... [и] почали его ненавидеть... [а] в теп поры в
197
Литве вор назвался... Димитрием...» (л. 146—150; В., 422—423)
Так шах занимал русских послов рассказами по истории
Московского государства, вместо того чтобы говорить с ними
о деле. Сделал он это отнюдь не случайно, равно как и то, что
«учал подавать князю Михайлу и Ивану и дьяку Михайлу из
своих рук пить. И как послы выпили, и шах... [нм] велел ехати
на подворья в пятом часу ночи». Лишь напоследок он им по-
обещал: «Я де пришлю по вас, покоем (в спокойной обстанов-
ке) с вами о всем переговорю. И послы... поехали на подворья»
в сопровождении Кая Салтана да пристава (л. 154—154 об.; В
425)
Итак, в отчете послов от 4 ноября ничего не сказано о реак-
ции шаха Аббаса на просьбу царя Михаила о денежной по-
мощи. В то же время второй посол Чичерин и дьяк Тюхин в
своем донесении в Москву от 14 июля 1619 г. из Казвнна сооб-
щали: просмотрев царскую грамоту, шах заявил Барятинскому,
«что он великому государю, брату своему... помогати казною
рад, что есть [у него], и за то не стоит (то отдаст). И о чем.,
вы ко мне присланы, и я... вас отпущу со всем».
Еще более определенно они же писали из Астрахани в крат-
ком отчете-донесении (полученном в Москве 27 мая 1620 г.).
«Как князь Михайло [Барятинский] речь выговорил, и шах
учал говорити: яз... брату своему, великому государю вашему,
помогати рад казною; что есть [у меня], и за то не стою и лю-
бительное прошенье брата своево, великово государя вашего,
исполню» (л. 2, 10 об.—И; В., 371, 375).
Получается, что только по прошествии значительного вре-
мени после приемной аудиенции Чичерин и Тюхин дважды до-
носили в Москву об обещании шаха предоставить заем москов-
скому царю, тогда как в основном документе посольства, каждо-
дневно фиксирующем основные события и действия послов
(в данном случае — в записи о дне приема -4 ноября), об
этом ничего не говорится. Более того, составляя «Ответ (точ-
нее, отчет) послов па статьи наказа», Чичерин обошел молча
нием вопрос о выполнении главной задачи посольства — полу-
чить денежную помощь. А ведь об этом в наказе говорится не
раз. Лишь в отношении суммы займа второй посол записал в
«Ответе послов», что «про тое статью [наказа] шах сам и
шаховы ближние люди, сколько казны надобет [царю], ничего
не говаривали, и помину про то небывало» (л. 338—338 об
В., 494).
Кстати, именно это более всего похоже на истину, так как
шах не только не выполнил своих многократных обещаний о
займе, но и всячески уклонялся от делового общения с чле-
нами посольства, если не считать его «беседы» с Тюхиным и
еще две-три короткие встречи с Чичериным.
Надо сказать, что «Ответ послов па статьи наказа» состав
лен наспех и не дает ответ на большинство этих статей.
6 ноября (по другим данным, 5 ноября) 1618 г. беспрецс-
198
дентный в дипломатической практике русско-иранских отноше-
ний случай начался с насильственного вызова шахом дьяка Ми-
хаила Тюхина. Аббас I позволил себе в беседе с третьим лицом
посольства недопустимо грубые и оскорбительные выражения
в адрес не только посольства, но и всего Русского государства.
С. М. Соловьев, на наш взгляд, мягко охарактеризовал ее как
«сильную выходку против обычного в Москве обращения с ино-
странными послами» и добавил, что «Аббас говорил Тюхину
с сердцем» (с гневом) 26.
26 Всю историю этой беседы Соловьев дает в виде длинной цитаты, со-
держащей шахские высказывания, обращенные к Тюхину. В резкой и грубой
форме Аббас изложил свои претензии. После слов о том, что шах «говорил
Тюхину с сердцем», Аббас, по С М. Соловьеву, сказал: «Приказываю с то-
бою...» и т. д. В пяти фразах на 25 строках «соловьевского», без абзацев,
текста историк мастерски уложил почти все то, что шах наговорил 6 ноября
дьяку Тюхину. Однако крупнейший знаток древней письменности, в совер-
шенстве овладевший расшифровкой невероятно трудной канцелярской скоро-
писи тех времен, он, на наш взгляд, допустил необъяснимую вольность,
скомпоновав отдельные высказывания шаха в беседе с Тюхиным в единый
монолог. Заключенный в кавычки, он становится цитатой из архивного доку-
мента, точнее из статейного списка послов, но далеко не точной. Для срав-
нения приведем выдержку из «Истории России...» и соответствующий текст
посольского отчета:
Соловьев, с. 150—151
«Приказываю с тобою словесно к
великому государю вашему, и ты
смотри ни одного моего слова не
утаи, чтоб оттого между нами смуты
и ссоры не было; я государя вашего
прошенье и хотенье исполню и каз-
ною денежною его ссужу, но досада
мне на государя вашего за то: когда
мои послы были у него, то их в Мо-
скве и в городах в Казани и Астра-
хани запирали по дворам как скоти-
ну, с дворов не выпускали ни одного
человека, купить ничего не давали, у
ворот стояли стрельцы».
Статейный список (л. 155сб. —163об.;
В., 427—428)
«...шах учал говорити с великим
гневом: прислал де вас ко мне госу-
дарь ваш для братственныя ли люб-
ви и дружбы, или государь ваш при-
слал... дружбу и любовь нарушите?...»
[После пространного ответа Тю-
хина] «и шах учал говорить: о чем
деи государь ваш ко мне писал... и
то деи я сам все помню и государя
вашево прошенье и хотение исполню
и казною денежною брата своего, ве-
ликого государя вашево, ссужу, а что
де мне на государя вашево досада
и ссора, и я деи великому государю
вашему про тое смуту и ссору с то-
бой приказываю. И ты деи что у ме-
ня услышишь, то все государю свое-
му извести и слова моево ни однова
не утаи».
[После ответа Тюхина) «шах учал
говорить: велел де я тебе быти к се-
бе одному и приказываю с тобою
словесно ... и ты деи ни одново мо-
ево слова не утаи... [царю] то все
извести, чтоб в том меж нас... сму-
ты и ссоры не было... а послом деи
у меня быти не мочно, потому что я
еду утре рано из Казбина в Фара-
бат».
Сравнивая эти тексты, видим, что начало приведенной цитаты Соловьева
соответствует только третьему высказыванию шаха по статейному списку.
Те же произвольность компоновки и отступления от текста архивного доку-
мента характерны и для остальной части «соловьевской» цитаты.
199
А ведь эта «выходка» трагически закончилась для Тюхина,
а возможно, и для Барятинского: дьяк по возвращении в Рос-
сию был допрошен, пытан и сослан в Сибирь, а первый посол
15 декабря того же года заболел и умер при невыясненных об-
стоятельствах.
Возникает вопрос, почему шах вызвал именно Тюхина, и к
тому же одного. Нельзя же удовлетвориться малоправдоподоб
ным объяснением Аббаса о невозможности принять всех троих
русских представителей (т. е. обоих послов и дьяка) из-за его
отъезда в Фарабад. На наш взгляд, этот поступок шаха обус-
ловлен двумя причинами: с одной стороны, шахский двор, столь
щепетильный в вопросах иерархии, рассчитывал, что Тюхпп
как все же третье лицо посольства не сможет уронить достоин
ство шаха, отказавшись от его приглашения, с другой — именно
в присутствии дьяка, но никак не послов шах мог позволить
себе взять такой угрожающий тон.
Когда посланные шахом люди пришли за Тюхиным, Барятин-
ский и Чичерин сказали, что шах «волен... взяти [на]сильно...
только мы Михайла [Тюхина] одново к... [шаху] не отпускаем»,
и предложили приставу довести до сведения шаха, чтобы он
«велел... быти к себе всем трем, а не одному Михайлу». При
став «к шаху было поехал», но по дороге к «нему встречю от
шаха прибежали сотники стрелецкие и стрельцы многие, чтоб
однолпчио Михайло ехал тот час к шаху... [Пристав] возвра-
тился и с новой силой учал говорити шаховым словом: шах...
ко мне прислал с великою кручиною, тот час велел у вас Михай-
ла взяти и привести к себе, и вы навели на себя шахов гнев».
Обстановка накалялась. Это уже было явным произволом
и нарушением норм международных отношений. Что же каса
ется послов, то они, читаем в их отчете, «о том говорили много
и стояли о том долго», но, «не смея шаха роскручпнити, [дьяк]
Михайло и переводчик Малюта к шаху с приставом... поехали»
(л. 158—158 об.; В., 426).
Из записей в статейном списке не видно, чтобы Барятинский
и Чичерин явно отговаривали дьяка от поездки к шаху или.
наоборот, приказали ему это сделать. Очевидно, именно это об
стоятельство, а затем смерть Барятинского сыграли роковую
роль в судьбе Тюхина.
Обстановка, в которой велась беседа шаха с дьяком, опи-
сана довольно подробно и представляет собой несомненный пи
терес. Дьяк, переводчик и пристав «приехали к шаху, а шах
сидит на дворе своем в задних воротех простым обычаем, а с
ним сидят имам Гули хан да... жонки, одна баба стара, а другая
сидит подле его — жонка молода да жонка перед ним стоит»
(л. 158об.—159; В., 426). В таком, можно сказать, семейном
кругу шах начал выговаривать Тюхину: «И как перед шах[ом]
пришли Михайло и переводчик Малюта, и шах учал говорити
с великим гневом» (во втором донесении Чичерина и Тюхина
об этом же сказано сильнее: шах начал говорить «с великою
200
яростию»). ваш государь «прислал де вас ко мне... для брат-
ственныя ли любви и дружбы, или... [их]... нарушити?»
(л. 13 об., 159 об., В., 374, 426).
Здесь же шах сделал второй выпад: «...называетеся вы пос-
лами, а вы послами не называйтесь... и вы... у меня [только]
любительпые гости, а не послы», да и наши послы «у государя
вашего также послами не назывались». Очевидно, шах хотел
этим сказать, что с Каем Салтаном и Булат-беком обошлись в
России не по рангу послов. Но, видимо, уразумев, что не-
сколько переборщил, он закончил фразу более миролюбиво:
«..а хочю... яз с государем вашим и вперед [в] братственной
дружбе и любви п ссылке быти» (л. 159 об.—160; В., 426—427).
Ободренный некоторым смягчением гневного тона, Тюхин
начал говорить: мы прибыли в Казвин, где ты «велел нам: очи
свои видетп... [и мы все трое] посольство правили и грамоту...
объявляли и... поминки... [ты] велел приняти», и мы просьбу
царя высказали, «казною ссудишь [ли] и... любительное про-
шенье и хотенье... [царя] исполнишь [ли]», и мы прибыли, за-
ключил Тюхин, к тебе, шаху, «дружбу и любовь наипаче под-
крепити, а не нарушить, а тово у нас и в разуме нет» (л. 160;
В., 427)
Аббас I в ответ заявил, что все это помнит, и пообещал:
«...государя вашево прошенье и хотение исполню и казною де-
нежною брата своево... ссужу... [но]... мне на государя вашево
досада и ссора, и я., государю вашему про тое смуту и ссору
с тобою приказываю. И ты... что у меня услышишь, то все госу-
дарю своему извести и слова моево ни одново не утаи» (л. 162;
В., 427).
После столь эмоционального предисловия шах предъявил
дьяку обвинение в том, что русское правительство, во первых,
изолировало посольство Кая Салтана и Булат-бека от внешне-
го мира («запирали по двором, что скотину»), во-вторых, недо-
статочно обеспечивало посольство продовольствием и, более
того, «купити им нпчево не дали» (л. 163 об.—164; В., 427).
В упомянутом выше втором донесении Чичерина и Тюхина
эти же слова шаха звучат более резко. Например: «...никакова
человека не выпускали и корму, чем им сытим быти, и купити
нпчево не дали», а также: «...государь ваш моих послов запи-
рал и голодом морил» (л. 18—18 об.; В., 376).
Свою «досаду на царя» шах сопровождал прямыми угроза-
ми в адрес посольства: «Я... над вами також крепость велю
учнити и вас засажу, и птице... через вас не дам пролететь, не
токмо... вам птицу видеть, и вам... и пера птичья не видать...
вас запру, и свету вам видетп не дам, и многую вам крепость
учиню, и выдержу вас, что ловчую птицу. И вы будете и тому
рады, что п свет увпдетп» (л 164—164 об.; В., 428).
В ответ на эти обвинения и угрозы дьяк попытался пред-
ставить шаху истинную картину пребывания посольства Кая
Салтана и Булат-бека в России: царь «для твоей... дружбы...
201
послом твоим велел учинити честь великую свыше прежпево.
встреча им была большая», и встречали их многие люди, и по-
дали им «лошеди... царского величества с конюшни» и т. ц
То же в отношении «корма и питья»: им «давано много свы-
ше прежнево, и в запрос, чево они похотят». Царь указал, и им
посылали «повседневно з дворца с ествою и с питьем ествы
блюд на сороке и на пятидесят, а питья... кружок по пятинат-
цати и больши».
В отношении же того, что иранских послов «запирали по
двором», Тюхпн разъяснял шаху: «Издавна в обычаех [России]
повелось: стрельцы для береженья у посольских дворов у ворот
стоят, для тово... чтобы послом московские люди п всякие ино-
земцы безчестья никоторово не учинили», а для покупок шах-
ским людям «повольность... была, а для береженья с ними по-
сыпаны были стрельцы, чтоб им безчестья... и заказу (запре-
та) ни в чем не было: что хотят, то купят» (л. 164—166 об
В., 428—429).
В заключение своей речи по этому пункту обвинений дьяк,
перейдя в наступление, заявил, что «некоторой враг такую без-
лепишную (некрасивую) затейную (злоумышленную) смуту и
ссору учинил воровским умышленьем, не хотя видетп вас, вели-
ких государей, в братственной дружбе и любви». В доказатель-
ство своей правоты Тюхин предложил шаху сделать очную
ставку русских послов с иранскими : «И ты, государь, вели своих
послов поставить с нами с очей на очи и вели их спросить: какое
им у великово государя нашего... утесненье было, и по двором
будто их запирали и з дворов не пускали? И та их ложь и
ссора и смута объявитца» (л. 166об.—167; В., 429).
Предложение дьяка об очной ставке, вероятно, обескура
жило шаха, и он взял иной тон. Дальнейшая беседа имеет раз-
ное в двух архивных документах продолжение.
Во втором донесении (или кратком отчете) от 1620 г. Чи-
черин и Тюхин пишут: «И шах говорил: то... уж минулось, толь-
ко бы... вперед моим послом у Беликове государя вашего запо-
ру и голоду не было» (л. 16 об.; В., 377). По-видимому, Аббас
понял, что на очной ставке Булат-бек может быть уличен во
лжи. И уже совсем спокойно он перешел к претензиям о при-
теснениях торговых людей Ирана.
По статейному же списку, шах просто поменял тему, заявив
«То... государь ваш оказует ко мне нелюбовь: воеводы... в Аста-
рахани и в Казани и в иных городех моим торговым людем
многую шкоту (шкоду) чинили и пошлины с них имали вдвое
и втрое перед тем [как прежде]... мои шахские товары неве-
ликие... [но] воеводы... и с моих товаров пошлину имали», не-
смотря на грамоту «за моею печатью» (л. 167—168; В., 429
430).
И далее шах в подтверждение своих слов о действиях астрЗ"
ханских властей привел случай с покупкой для него ястреба-
Это был повод, ловко использованный, как говорилось выШе
202
Булат-беком, для интриг против московского правительства.
Тенденциозно информированный шах изложил этот инцидент
дьяку Тюхпну следующим образом: «Пыльное (пустячное) дело
птица ястреб, купил деи было мне мой торговой человек в Ас-
тарахани ястреб, и астараханские воеводы тово ястреба... от-
няли, а татарина, у ково купил, сажали в тюрьму... [объясняя,
что] то (ястреб) — заповедное, продавати птиц не велено».
И шах риторически спросил: «А мне... то дорого ли?!» — и дос-
таточно неделикатно заявил: мне пе только ястреб, но и цар-
| скип подарок- кречеты недороги, а из привезенной «ко мне
I от государя., [ловчей] птицы и яз... из них только велю вырвать
I по перу да всех пущу, и они [пусть] летят, куды хотят»
(л. 168 —168 об.; В.,430).
Вслед за тем Аббас сказал: «А коли бы... государь ваш хо-
| тел со мною быть в братстве и в любви, и заказу бы (запре-
1та)... ни о чем не было, и моим торговым людем насильства и
I убытков не чинили, и повольиость бы была [им в торговле]:
I какие товары хотят, такие бы им и покупать давали, а пошли-
ны бы имали рядовые, как было наперед сего...» (л. 168 об.—
I 169; В., 430). Здесь шах произнес примечательную фразу, ко-
торая привлекла внимание С. М. Соловьева. Сказав, что в его
государстве русские купцы торгуют свободно и без притеснений,
| Аббас грозно заявил: «А если в моих землях мои ир. азные
люди вашего торгового человека изубытчат, то я им тотчас же
велю брюхо распороть»27.
В той же «части» беседы шах несколько раз говорил об
I обидах, учиненных его купцам русскими властями. Как бы в
подтверждение того, что в Иране и в помине нет притеснений
и обид в отношении русских торговых людей, он несколько раз
повторил угрозу «брюхо роспороть» (л. 167 об., 171, 174, 174 об.,
176; В., 430—432) своим приказным людям и купцам в том слу-
чае, если первые «изубытчат» (по Соловьеву) русских купцов,
а вторые — напрасно пожалуются па русские власти за взима-
ние с них лишних пошлин «вдвое и втрое». А о причине жалоб
своих купцов шах узнает, запросив русских воевод, которые от-
пишут ему «подлинно, как у них делаетца: торговые люди...
бьют [ли] челом прямо (правдой)... или воровством (обманом)
и тем... великих государей ссаривают». «И я бы...— продолжал
Аббас,— и тем своим торговым людем по сыску велел брюхо
роспороть, и та бы... ссора и смута меж нами унялась»
(л. 170 об.—171; В., 430).
Однако шах не сдержал своего обещания наказывать мест-
ные власти за притеснения русских купцов. В 1619—1620 гг.
такие случаи в Иране участились. Например, вернувшиеся в се-
редине 1621 г. из Ирана в Астрахань русские купцы Семен Деев
И другие жаловались на обиды, которые пришлось им вытерпеть
27 И эта цитата у С. М. Соловьева вольно переложена, а слова «изубыт-
чат» (введут в убыток, расход) в соответствующем тексте архивных доку-
ментов нет (Соловьев, с. 151).
203
в Ардебиле и Гиляне со стороны местных «приказных людей,
и от тезиков была им теснота и обида и насильство великое:
товары их оцени сами, своею ценою ималп [на]сильно, а иные
товары отнимались у них безденежно. И пошлины с товаров их
ималп великие, а иных... русских людей напрасно били и за
приставов давали (арестовывали)... тогда как., преж... сего...
такие тесноты и обиды и насильства не бывало» (ЦГАДА,
1621, д. 5, л. 1—2; В., 656).
Такое отношение вполне могло быть результатом инсинуа-
ций шахского посольства, а точнее Булат-бека. О массовом ха
рактере притеснений русских купцов шахскими приказными
людьми писал 23 июня 1621 г. в Посольский приказ астрахан-
ский воевода Семен Прозоровский. Он сообщил о жалобах не
только Семена Деева, но и других купцов, прибывших из раз-
личных районов Ирана. Основываясь на них, Посольский приказ
разослал 29 июля указы казанскому и астраханскому воево-
дам, чтобы они «подлинно» расспросили прибывающих из Ира-
на русских торговых людей о конкретных фактах насилий и
обид. В указе был специальный вопрос о том, делалось ли это
по распоряжению шаха, или нет. «А роспросные... речи,— пред-
писывалось воеводам,— прислали [бы] к нам к Москве на-
скоро...» (ЦГАДА, 1621, д. 5, л. 9—10; В., 659).
В архивных документах нет сведений о дипломатическом
демарше шаху, сделанном на основе этих материалов. Извест-
но лишь, что в наказе посольству В. Г. Коробьина, отправлен-
ному в Иран в мае 1621 г., упоминается о «росписи» (списке)
сводных сообщений казанских, астраханских и терских воевод
и бояр с перечнем жалоб русских купцов на притеснения со
стороны шахских властей в Гиляне, Дербенте, Шемахе, Арде-
биле и Тебризе (ЦГАДА, 1625—1627, д. 4, л. 24—25). Однако
были ли эти материалы использованы Коробышым для пред-
ставления шахскому двору, неизвестно: соответствующих дан-
ных в деле о его посольстве не обнаружено28.
Возвращаясь к беседе Аббаса I с Тюхиным, отметим труд-
ную и долгую дискуссию между ними о той стороне русско-
иранских торговых отношений, которая касалась взаимоотно-
шений русских купцов с иранскими властями и, наоборот, шах-
ских купчин с русскими приказными людьми.
Дьяк рассказал шаху, что, когда Кай Салтан и Булат-бек
заявили в Москве о притеснениях их торговых людей в Казани,
Астрахани и других городах, тотчас же царь Михаил поручил
боярину князю А. Ю. Сицкому-Ярославскому расследовать это
дело. И «князь Олексей Юрьевич с товарыщи... Кая Салтана да
Булат бека допрашивали, чтоб они им про то объявили по-
длинно: хто... [из наших] воевод, и дьяков, и толмачей, и та-
моженных голов твоим... торговым людем какое насильство и
28 Бушев П. П. Посольство В. Г. Коробьина и А. Кувшинова в Иран в
1621 —1624 гг. — Иран: Экономика, История. Историография. Литература
(Сб. статей). М., 1976.
204
продажу учинили, и у ково... таможенные головы и с каких
товаров пошлины взяли вдвое... [а царь] тот час про то свое
царское повеленье пошлет и велит про то сыскати накрепко,
.а по сыску велит над воеводы, и над дьяки, и над толмачи,
и над таможенные головы... наказанье учинить нещадно»
(л. 176 об.—178; В., 432—433).
Шах опять настойчиво повторил доводы о притеснениях
иранских торговых людей в России, требуя, чтобы царь «про
то сыскал накрепко и тем воеводам и всяким приказным лю-
дем, которые меж... нами дружбу хотят нарушить, велел нака-
занье учинить». Он «приказывал» Тюхину «то все государю
своему» передать и обещал «сверх тово... [послать царю] гра-
моту, запечатав своими тремя печатьми». И для вящей убеди-
тельности «показал печати» (л. 174 об.—175; В., 431—432)
Особо шах говорил о притеснениях астраханского воеводы
Ивана Пушкина: «...всех... пуще в Астарахани... меж нами... сму-
ту и ссору чинил и моим торговым людем продажу и насиль-
ства и убытки делал... [и] не токмо... торговым людем... [но]...
и послов моих позорил и помешку им в наших обчих делех
великую учинил». Поэтому Аббас просил, чтобы «государь...
про тово Ивашку велел сыскати и по сыску деи над ним на-
казанье учинил, чтоб вперед... смуты и ссоры не было».
Тюхин сказал, что шаховы послы в Москве «только лише...
напомянули, что их Ивашка [Пушкин]... позадержал», но, ви-
димо, чтобы угодить шаху, дьяк твердо заявил, что «государь
наш Ивашку велел взяти к Москве за приставы и наказанье
велел ему учинити» (л. 181—181 об.; В., 434).
Эти слова Тюхина, очевидно, удовлетворили шаха, и он за-
говорил спокойно: «Я деи хочю з государем вашим и вперед
быти в братственной дружбе и любви... [но] ныне де меж нами...
учинилась смута и ссора, и я деи государю вашему тое ссору
и смуту объявляю, чтоб меж нами... братственная дружба и
любовь не урвалась...»
Казалось, после такого серьезного предупреждения после-
дуют не менее серьезные угрозы. Однако этого не произошло.
Совершенно миролюбиво Аббас заявил: если «только бы деи
меж нами... не [было] морское расстоянье, и я бы деи к вели-
кому государю вашему и сам приехал сам друг или сам третей.
И быв дев у государя вашего, и назад к себе приехал [бы]
недели в две или в три». И повторил то же с сожалением:
«...нам самим съехатна не мочно, потому что меж нами морское
растоянье» (л. 182—182об.; В., 434).
Такое выражение дружеских чувств к России в данном слу-
чае было неискренним: известно, что сефевидские шахи без во-
енной надобности не выезжали за пределы своих владений.
Да и столь краткое путешествие шаха в Москву и обратно
больше похоже на сказку из «Тысячи и одной ночи», нежели
на серьезный план международного визита того времени.
Заслуживает внимания и напоминание Аббаса о его друже-
205
ских чувствах к царю со ссылкой на весьма сомнительный
факт—его отказ от захвата Астрахани. Несмотря на то, гово-
рил шах, что мятежные казаки во главе с Заруцким предлага-
ли ему Астрахань, он «Астараханп у них не взял и помочи им
никоторые не учинил». Но, отступая от логики, Аббас поста-
вил себе в заслугу то, что в то смутное время он «Астарахань
перекормил и пшено (рис) к ним посылал», при этом «нико-
торыми делы не помыслил, что [бы] мне Астарахань взяти и
Астараханью завладети».
И здесь, видимо, в порыве воображаемого собственного бла-
городства шах пообещал денежную помощь царю Михаилу:
«Да и ныне деи и до своего живота хочю з государем вашим
быти в братственной любви и дружбе, и прошение брата своего
великово государя вашего — все, о чем вы ко мне присланы, ис-
полню» (л. 183—184; В., 434—435)
Аббас I явно преувеличивал свои возможности как по овла-
дению Астраханью, так и по «перекормлению» ее, хотя бы уже
потому, что с 1603 по 1612 г. он вел изнурительную войну с
Османской империей. В этот период ему было ни до агрессив
ных помыслов в отношении Астрахани, ни тем более до фи-
лантропии. Речь шла о «кормлении» иранских купцов, ввозив-
ших из меркантильных соображений рис в захваченную мятеж-
никами, голодающую Астрахань. Население ее в таких условиях,
очевидно, было достаточно сговорчивым в отношении цеп
на рис, а иранские купцы умело использовали выгодную рыноч
ную конъюнктуру, проявляя коммерческую деловитость и твер
дость.
В заключение беседы, так бурно начатой и так мирно за-
кончившейся, шах, «изговоря» все это, как доносили второй
посол и дьяк в 1620 г., потребовал вина, поднял чарку за здо-
ровье царя Михаила Федоровича и сказал: «...мне с ним до
своего живота вершить братственную дружбу и любовь, так же
как и с прежними великими московскими государи». «Да вы-
пив чарку, подал ему (Тюхину) тое ж чарку», предложив под-
нять ее за здоровье русского государя да и за его, шахово, здо-
ровье, после чего «велел ему ехати на подворье» (л. 24—24 об.;
В., 380).
Вернувшись в посольство с сознанием выполненного долга,
дьяк записал свою беседу с шахом. Здесь он допустил погубив-
шую его в дальнейшем ошибку. Она заключалась в следующем:
Тюхин не завизировал у Барятинского и Чичерина тот факт,
что он один поехал к шаху не только по его принуждению, но
и по решению и предписанию послов, предварительно совместно
с ним обсудивших этот вопрос.
На следующий день, сообщается в статейном списке, т. е.
7 ноября, шах уехал в Фарабад зимовать, откуда он обещал
Барятинскому отпустить его посольство в Москву.
Уезжая из Казвина, шах велел выдать на двухмесячное со-
держание русского посольства «100 тюменей да... вина 12 бо-
206
чек да 20 погребцов скляничных с вином». Из 100 туманов при-
став посольства удержал в свою пользу 10. Он разъяснил, что
шах его «пожаловал: во всяком корму... велел имати десятую
часть» (л. 190 об.; В., 437).
Доставленные приставом 8 ноября 90 туманов на двухмесяч-
ное содержание 116 человек29 были смехотворно малой суммой,
поэтому послы просили передать шаху следующее: «...вели нам
давать корм по прежнему, а деньги нам не надобны, потому
что наши люди языку вашему не знают и покупать им не уметь.
А в Казбине хлеб и всякое съестное дорого, а дрова и всево
дороже...» Однако в этой просьбе посольству было отказано
(л. 184 об.—185; В., 435).
Курьезный эпизод произошел 8 ноября из-за вина. То ли
вследствие низкого качества иранского вина, то ли потому что
«вина своего [было] много», посольству оно оказалось не нуж-
ным. Однако от шахского вина отказаться было не так-то про-
сто, тем более что «доброжелатели» осведомили шаха об очеред-
ном «ослушании» русских послов, из-за чего шах сильно «гне-
вался» и велел сказать: «Что вы (послы) дуруете: шахова по-
жалованья не емлите?». И разобидевшийся шах, по словам при-
става, велел Барятинскому и Чичерину немедленно «вино... взя-
ти, а шахова величества не роскручипивать». Они повиновались,
но вышли из положения, послав ближнему человеку шаха Ма-
мед Кули-хану две бочки вина, по одной бочке «Алым Кули
хану [и] везирю Сары Хозе». Пристав же «взял две бочки
вина [и] десять погребцов. Кая Салтану дали три погребца
вина, а достальное роздали переводчику и толмачом, и кречет-
ником, и стрельцом, и себе по невелику взяли» (л. 185, 187—
187об 189, 191 об- 192, В., 435—437).
Прошел месяц и одна неделя. В статейном списке не было
сделано ни одной записи. И только 15 декабря 1618 г. появи-
лось подозрительно короткое и маловразумительное сообщение:
«И после шаха вскоре князь Михайло [Барятинский] разбо-
лелся, и декабря в 15 день князь Михайла не стало. А отходя
сего света, князь Михайло приказывал, чтоб тело ево вывести
па Русь» (л. 192; В., 438).
Это был третий случай смерти русских послов в Иране
(первый произошел 8 августа 1597 г., когда великий посол
В. В. Тюфякин умер, правда, не в Иране, а по дороге в его сто-
лицу, в море, в 150 верстах от Астрахани; второй-—26 сентября
того же года, когда преемник Тюфякина С. Емельянов скончал-
ся от «огненной болезни» в Гиляне (ИП, 301—304).
О смерти Барятинского в первом донесении Чичерина и Тю-
хина в Посольский приказ (от 14 июля 1619 г.) повторено то,
что сказано в статейном списке, т. е. что «после шахова отъ-
езду из Казбпна вскоре товарыы их князь Михайло Борятин-
28 К этому времени в посольстве оставалось 116 человек: очевидно, куп-
цы со своими слугами разъехались по городам Ирана для торговли.
207
ской розболелся, и от тое болезни [его] не стало декабря в
15 числе» (л. 3; В., 362).
От какой же болезни? Об этом ничего не говорится. Одна
странность — это почти 40-дневное (с 9 ноября по 15 декабря)
отсутствие каких-либо записей в статейном списке. Другая —
это то, что в обеих записях о кончине посла его смерть связы-
вается с шахом Аббасом: 1) «И после шаха вскоре... [Барятин
ский] розболелся» и умер; 2) «После шахова отъезду... вскоре.,
Борятинской розболелся» и умер. Поэтому вполне закономерно
предположить какую-то болезнь, связанную с его переживания-
ми как главы посольства вследствие многочисленных неприят
ностей, явного недоброжелательства шаха и предвидения неуда
чи в достижении главной цели своей миссии — получении зап
ма. Барятинского, безусловно, могли потрясти грубые заявле-
ния, угрозы и выпады в адрес русского посольства и Русского
государства, высказанные шахом в такой откровенной и грубой
форме дьяку Тюхину 6 ноября.
Дела посольства в Иране были настолько плохи, что Чиче-
рину не удалось выполнить предсмертную волю своего пред-
шественника— немедленно вывезти тело покойного в Россию.
В отчетной записи от 2 ноября 1619 г. сохранилось единствен
ное упоминание о том, ччо посольство везло с собой тело Ба-
рятинского в Терек (л. 327; В., 490). Зато есть много материа-
лов о беспрецедентном отношении шахского двора к русскому
посольству. Останки бывшего главы посольства, дипломатиче-
ского представителя дружественного соседнего государства.,
фактически не могли быть захоронены в течение полутора лет,
пока посольство летом 1620 г. наконец не добралось до родных
мест. Вот, что рассказывают архивные документы обо всех пе-
рипетиях этого посольства в тот период.
Сразу же после кончины Барятинского новый посол Чиче-
рин попросил пристава «известить [шаха], что товарища... [их]
князя Михаила судом Божиим не стало и чтобы... [шах]... ве-
лел князь Михайлово тело, и его племянника, и людей ево, и
рухледь отпустить на Русь наперед... их, послов, и подводы б
под тело, и под племянника ево, и под людей, и под рухледь,
и корм в дорогу велел [бы] дати. А после князь Михайл а ос-
тался племянник да людей ево 29 человек, и надобно... 25 под-
вод». Чичерин даже уточнил, что, когда шли из Ардебиля в
Казвин, то «под князь Михайловою рухледыо было 16 верблю
дов» (л. 192—193; В., 438).
Пристав согласился и пообещал: пошлю «скорохода... [со
общить] про ... смерть [посла] и о подводах и о верблюдех от-
пишу имяпно сколько надобно подвод и верблюдов». Чтобы
«отписать» шаху, приставу потребовалось пять-шесть диен-
21 декабря 1618 г. он «с собою привел скорохода и учал гово-
рить»: я обо в~ем написал шаху «и топерво де тово скороход3
отпускаю к шаху, и вам... от шаха указ будет тот час». Затем
добавил, что до Фарабада и обратно гонцу потребуется три не*
208
дели. Однако прошло два месяца, но ответа не последовало:
«И тот скороход... от шаха [даже] февраля по 23 число [1619 г.[
в Казбин не бывал» (л. 193—194; В , 439).
Тогда Чичерин потребовал от пристава послать другого ско-
рохода к шаху и сказал: «А мы с... [ним] пошлем толмача бить
челом о своем отпуске и о князь Михайлове теле». Пристав и
па этот раз прореагировал положительно, согласившись по-
слать со своим племянником толмача Софона Огаркова. И «от-
пустили их из Казбина февраля в 23 числе», наказав просить
шаха об отправке тела посла, об отпуске посольства в Россию
п о «кормовых» посольству, которые два месяца уже не выда-
ются.
Однако все было напрасно. «И толмачь Софон Огарков жил
у шаха за отпуском в Фарабате апреля по 1 день» и только к
11 апреля 1619 г. вернулся в Казвин. Он рассказал, что «шахо-
вы очи видел двожды и шаху... [обо всем сообщил, и] шах де
сказал: послов де я отпущу... вскоре и своево посла... с ними
пошлю».
Огарков привез для калентаря шахские грамоты «и отдал
[их] Ивану [Чичерину] и Михайлу [Тюхину]». Они, естественно,
грамоты передали по назначению, но после долгих переговоров
результат оказался неожиданным: 12 апреля «колентарь ска-
зал: прислана де грамота к дороге (даруга — один из админист-
ративных чипов: градоначальник, староста, старшина) и ко мне
от шаха, а велено... князь Михайлово тело, и людей ево, и рух-
ледь отпустить па Русь, а дати одна подвода» (л. 194—198;
В., 439—440).
Посол много и бесполезно доказывал казвинским властям,
что невозможно на одну подводу погрузить и тело посла, и
30 человек, и все их имущество и товары. Но шахские чинов-
ники твердили одно — «таков указ шаха».
Кроме того, согласно грамоте, на «корм в дорогу» полага-
лось предоставить 100 туманов. За вычетом 10% в пользу при-
става должно было остаться 90 туманов, но выдано было 89 ту-
манов и 5 аббаси (1 туман = 50 аббаси) с объяснением, что
остальное (45 аббаси) «недобрали» с налогоплательщиков
(л. 199об.; В., 440).
Как должны были воспринять в посольстве факт с одной
подводой? Как проявление скаредности или издевательское
сведение счетов с посольством за то, что в России шахских пос-
лов якобы морили голодом? Во всяком случае, Чичерин добро-
совестно и настойчиво в течение трех недель вел переговоры об
увеличении числа подвод. Но все было напрасно 6 мая в Каз-
вин приехал Булат-бек. Зная, что он должен поехать в Фара-
бад, Чичерин попросил его передать следующие просьбы шаху:
предоставить необходимое количество подвод для отправки те-
ла Барятинского и его людей в Россию; ускорить отпуск по-
сольства в Москву; более того, он воспользовался оказией и
Решил через Булат-бека напомнить шаху его обещание о де-
14 Зак. 1013
209-
нежной помощи. Но все было тщетно: шахский двор даже не
ответил ни на одно из этих прошений (л. 200 об.—201; В., 441)
О замирении России с Речью Посполитой (Деулииское пере-
мирие 1 декабря 1618 г.) посольство узнало 21 мая 1619 г.,
когда новые воеводы—астраханский Андрен Хованский и тер-
ский Никита Вельяминов—прислали к Чичерину в Казвин «с
Терки сына боярсково [сотника] Первова Лукина, да толмача
[Минаса Григорьева?], да четырех стрельцов, а с ними... две
отписки: одна... от астараханских воевод, а другая... от Микиты
Вельяминова. А в отписках написано... [о многолетнем здравии
царя и о том, что] с польским королем у... Михаила Федорови-
ча... учинилось мирное постановленье на четырнатцать лет на
шесть месяц».
Ознакомившись с «отписками», Чичерин и Тюхин «и все го-
сударевы люди, которые с ними посланы... обрадовались и ве-
лели... лети молебны, а отпев молебны, велели на радости
стрельцом и своим людем из ружья стрелять». Кроме того, «по-
слали толмача Ивана Сергеева да... Первова Лукина... сказатп.
[иранским властям]... [что] Московское государство в миру и
в покое и в тишине, а... литовские люди... многие побиты, а
достальные... пошли в свою землю с великим стыдом». «И доро-
га и колентарь... слыша... тому обрадовались» и пообещали от-
писать шаху (л. 204—207об.: В., 442—443).
Теперь Чичерин и Тюхин сами должны были продумать
дальнейшую деятельность посольства: дополнительных инструк-
ций они не получили, иначе это нашло бы отражение в их от-
чете. К тому же «отписки» были получены из Астрахани и Тер-
ека, а только Посольский приказ мог внести какие-либо измене-
ния в статьи наказа, и в первую очередь о займе. Чичерину и
Тюхину ничего нс оставалось, как действовать на основании
прежних, не отмененных инструкций.
Казалось бы, теперь уже нельзя было обосновывать прось-
бу о займе войной с Польшей. Но тогда следовало и вообще
исключить эту просьбу или хотя бы обусловить ее другими
причинами. Логически да, а практически нет. Не мог средне-
вековый русский дипломат, традиционно воспитанный в слепом
повиновении букве наказа, решиться в новых условиях пере
смотреть порученное ему дело, хотя, как говорилось выше, на-
каз призывал действовать «как... Бог вразумит», т. е. приме-
няясь к обстоятельствам.
В общем Чичерин и Тюхин продолжали, правда, гораздо
менее энергично, добиваться займа для войны с Польшей.
23 мая 1619 г. Булат-бек возвратился от шаха в Казвин и
сообщил: шах «из Фарабата пошел в Ыспогань... а велел вам
шах ехати к себе в Ь1спогань наспех». В числе тех, кому Аб
бас «велел... ехати к себе», были не только его люди: Булат-
бек и пристав. Он также определил, кто именно и сколько че
ловек из состава русского посольства должно явиться к нему
в Исфахан: «А велел де вам (Чичерину и Тюхину) шах. — ска-
210
'зал Булат-бек, — взяти с собою... племянника Борятинского...
племянника... [посла]... сына... [дьяка], да переводчика Малюту
Нагаева, да толмача Ивана Сергеева, да дву[х] человек кре-
четников, да вопче вам велел взяти человека одново, а [всего]
больши десяти человек шах имати не велел... [для перевозки
| шах] велел датп пять верблюдов под рухледь, и вы де поварен-
ных робят посадите на верблюды» (л. 208—209; В., 444).
Снова пришлось просить: «...нам подвод прибавили [бы], а
без людей нам не езживать». Булат-бек отвечал: «Шах вас
взяти [велел] всех десети человек... а подвод де вам больши
десети лошедей... не прибавят». Для большей убедительности
он не остановился и перед обманом, утверждая: «В Ыспогани
। де вам побыть немного (это «немного» вылилось в 2 месяца и
'20 дней, [после чего] будет де вам к... [царю] отпуск». Булат-
бек перешел даже к угрозам: «...[если] только де шахова указу
| не послушаете и вскоре к шаху не поедете, и вы де шаха на
гнев подвигните, и у шаха де людей много, мочно вас взяти и
поневоле».
Послы на это ответили: «...в том волен Бог да шахово ве-
личество, [а тем, что шах] велит нас к себе вести безлюдных,
что полонеников... он... показует [царю]... нелюбье... нам [же]
никоторыми делы к шахову величеству без людей не езживать,
(хотя смерть своя увидеть (хоть под страхом смерти)». В конце
[концов Булат-бек пообещал поговорить «з дорогою и колента-
’ рем... [чтобы]... подвод прибавить».
Но 24 мая пристав сказал послу: казвинские власти не со-
гласились добавить лошадей, а «Булат бек приказывал дороге
и колентарю, чтоб заказали накрепко всяким людем, чтоб вам
лошадей не продавали и у вас никто не паймовался... А все де
то делает Булат бек над вами». Действительно, посланные Чи-
чериным люди пытались купить лошадей, но «пришли с базару
при приставе и сказали, что никакое человек лошадей не про-
даст и не найметца никто, а говорят де все, что им заказано
(накрепко: не велено послом лошадей продавать и наймоватца»
(л. 209—212об.; В., 444—445).
Посольство было поставлено в безвыходное положение, и по
«великой неволе» 26 мая оно выехало в Исфахан. В этот не-
' полный состав посольства, насчитывавший 25 человек, кроме
Чичерина и Тюхина входили: племянники бывшего и нового
посла, сын дьяка, переводчик М. Нагаев, толмач И. Сергеев,
Два кречетника — Ф. Тоболин и Ф. Савельев, священник, восемь
слуг, пять кашеваров, сотник Первой Лукин 30 и терский стрелец
Ил. 214об.—215об.; В., 446). Выехали на десяти подводах, на
пяти верблюдах и на десяти собственных лошадях (л. 217об.;
₽•, 447). Чичерину было отказано в выдаче кормовых денег на
[содержание членов посольства, остававшихся в Казвине (это
30 Первой Лукин, отъехав от Казвииа 40 верст, должен был вернуться:
заболела его лошадь.
14*
211
была большая часть его состава), и ему пришлось оставить
деньги на продовольствие и фураж (там же).
По дороге в Исфахан (через Саве—Кум—Кашан-—Не
тенз) Булат-бек хвастался Чичерину: шах-де вновь направляет
меня послом в Москву, «и вперед, пока я... жив буду, мне хо
дить к царскому величеству, а мимо (кроме) де меня, иных
никово шах... [к царю] не [будет] посылати» (л. 217об.—218;
В., 447). На вопрос же Чичерина, пошлет ли шах с Булат-бе
ком «в посылке денежная казна, и Булат бек... сказал: про то
де яз ведаю, что будет со мною иная посылка к... [царю], а де-
нежные казны в посылке, чаю, не будет» (л. 28об.—29; В., 381).
Главное здесь заключается в том, что Аббас фактически от-
казал царю в займе до того, как узнал о завершении русско-
польской войны.
О десятидневном (26 мая — 5 нюня) переезде посольства из
Казвина в Исфахан никаких записей в статейном списке не
сделано.
С 5 по 8 июня посольство держали в походном состоянии
в деревне Урам, в 15 верстах от столицы, так как, по словам
Булат-бека и пристава, «шах де в Ыспогань не бывал, а ходит
... около Ыспогани по деревням — тешитца». Они предложили
Чичерину «постоять в деревне до шахова указу», а сами поеха
ли в город.
7 июня в той же деревне Урам, в версте от русского посоль-
ства, разместили и «индейское», которое, кстати, когда русское
посольство проезжало через Кашан, «стояло в тое пору в Ко-
шани».
Утром 9 июня к Чичерину явился Булат-бек. Он настолько
торопил посольство с выездом в Исфахан, что не дал ему как
следует подготовиться к переезду. Для торжественного въезда
в город «под послов [привели] две лошади под седлы. И послы
того ж часу положили на себя чистое платье да шапки горлат
ные31 да поехали з Булат беком в город». Только главам по-
сольства были предоставлены «убранные» лошади, остальные
ехали на походных.
Это было далеко не торжественное зрелище, хотя зрителей
собралось довольно много. О въезде читаем в статейном спис-
ке: «А от тое деревни... по дороге и до города и в городе до
[площади] Мойдану и в Мойдану до шахова двора стояли кизыл -
башени по обе стороны улицею с пищальми». Той же дорогой
вслед за русским посольством проследовало в столицу индий-
ское посольство (л. 218—220; В., 447—448).
Однако на этом злоключения Чичерина и Тюхина не кончи-
лись. Около Исфахана «Булат бек учал послом говорить: шах
де приказал к вам, чтоб вам ехати к шаху иа двор, не быв на
31 Горлатный (горловой, дущатый) мех подбирается из душки (т. е
той части меха, которая находится на шее против глотки и чуть ниже, над
грудной костью) горлатки — дошлого (т. е. зрелого возраста или вылиняв-
шего по времени года) пушного зверя.
212
подворье, и быти де сего дни вам у шаха». Они взмолились
«Как нам... [шаха] очи видеть, не быв на подворье? А мы за-
пылились и перегрязнились... топерво на нас чистое (без укра-
шений, ненарядное) платье, [а для приема] нам надобе золото
(золотое платье)». Булат-бек ответил: «Волен де Бог да шах,
а вам де велел быть у себя, не быв на подворье, в том же пла-
тье, в чом есте ехали...» И пригрозил: «И вам де как шаховы
воли не творить?!», добавив не без ехидства: те лошади, на ко-
торых вы едете, «и те де не шаховы лошеди, а приказал шах
испоганьскому везирю под вас послати свои лошеди» (л. 220—
221; В., 448)
Вновь было нарушено одно из непреложных правил дипло-
матического церемониала — послам при въезде давать лошадей
с государевой конюшни. И не случайно Булат-бек со злорадст-
вом сообщил об этом Чичерину и Тюхину перед самым въездом
в столицу, когда было поздно что-либо изменить, когда кортеж
уже подъезжал «блиско посаду. И за посадом встречали многие
люди пешие с ружьем и без ружья и жонки многие... [а] в ули-
цах ездили на конех ханы и беки и кулы (слуги) шаховы». Од-
нако «имянные встречи от шаха к послом не было», что тоже
не было случайностью. По приезде в город «поехали к шахову
двору и приехали... на Мойдан, а по Мойдану стоят малые ро-
бята лет от двунатцати и от пятинатцати и до шахова двора
(дворца) — больши тысечи человек по обе стороны меж стрель-
цов. Да за ними стрельцы по обе ж стороны» (л. 221—221 об.;
В 448). На этом описание въезда посольства в Исфахан за
канчивается
Безропотно следовавшие за представителем шаха Чичерин
и Тюхин «учали... Булат беку говорить... [чтобы] в те бы поры
(во время аудиенции) у шахова величества иных государств
послом не быти». Булат-бек заверил их, что «будут де у иаха
послы индейской, ишпанской и аглинской, только де не с вами
вместе... в саду [шаха] полаты многие стоят порознь... [поэтому]
быти де вам и иным послом в полатах порознь». «Послы» успо-
коились и «блиско ворот [дворца] и с лошадей ссели, а у ворот
стоит жонок со сто да поют песни. А у двора . на полатях (на
балконе) стоят, играют в сурны и в трубы и во всякие игры и
по бубнам бьют». Взойдя на шахов двор, Чичерин и Тюхин уви-
дели «на дворе сады, а промеж садов зделаны решоткп улица-
ми и вымощены каменьем и приведены воды»
У шахского дворца, «у полаты, у дверей, встретил послов
шахов ближней человек Исуп (Юсуф) ага». Он сказал, чтобы
«подождали шаха, потому что шах в полату не бывал». Затем
«пошли в полату» (л. 221об.—222; В., 449).
В статейном списке довольно подробно описано богатое
убранство шахского дворца и стола: «А высланы полаты ков-
рами, а по ковром посланы скатерти, шиты золотом и серебром
по камкам и по отласом, а по скатертям поставлены овощи на
серебреных блюдах, ягоды розные, и яблока, и груши, и шеи-
213
талы, и армуды, и сахары (сласти) многие, а по краем ска-
тертей поставлены с шарапом сулеи серебреные позолочены, а
посереди [полат] выкладено каменьем кругло и приведены во-
ды» (л. 223—223об.; В., 449).
Юсуф-ага, усадив русских представителей, сказал: «Шах...
к вам не вдолге будет» — и «послов приказал подливать (потче-
вать)». Они «сели за скатертью посереди полаты блиско при-
водной воды». Однако ждать пришлось «часы с три и большп».
Наконец Булат-бек сообщил, что шах идет, «а был де у ипдей-
сково да у ишпансково посла32 и их де отпустил».
Появился шах, а за ним «в полату пришли два сына его,
Имам Гулу мурза да Худобердей мурза, да... Гули хан, да
Дауд хан, да Асафирь хан, да шахов зять и ближней ево че-
ловек Испендерь бек, да Исуп ага, да везирь Исуп Хозя, да
Сары Хозя, да человек з десеть кулов грузинцы, да крымсково
царя Мурза бек». Шах «послов спросил о здоровье да сел за
скатертью... за которою послы сидели... [и им] велел сести про-
тив себя, а детем своим сести не велел». Остальные расположи-
лись поблизости. «А меньшей шахов сын Смагин мурза держал
в руках шахову саблю» (л. 223об.—225; В., 449—450).
После взаимных приветствий, проходивших под пение «жо
нок з тридцать... [которые] сели близко... дверей... за скатертью»,
шах довольно подробно повторил все то, что говорил 6 ноября
Тюхину. На попытки Чичерина оправдаться шах сказал: «Всего
де мне досаднее на государя вашево... [пустячное] де дело пти-
ца, купили было мне в Астарахани мои люди ястреб ..» Вновь
изложив астраханскую историю, он сделал такой вывод: «Какая
ж де меж нами, государи, братственная дружба и любовь,
[когда то], что мне надобно, моим людем у государя вашего в
государстве не вольно купить?!». Этому запрету шах противо-
поставил свободный торг, предоставленный русским купцам, в
своем государстве, тогда как в России, сказал он, «то делают
воеводы для своих корыстей». Он не возражал бы, если бы они
«и посул (взятку) взяли... [но то], что надобно купить, дали».
И в заключение шах Аббас потребовал: «Государь ваш про то
велел [бы] сыскати: которые люди промеж нас ссору чинят, п тем
бы де велел наказанье учинить» (л. 225—227; В., 449—
450).
В донесении Чичерина — Тюхина, полученном Посольским
приказом 27 мая 1620 г., об этой же беседе говорится, что шах
«учал им говорити с гневом те же статьи, что в Казбине»
(л. 30 об.— 31; В., 382), тогда как для соответствующей ча-
32 Речь идет о после испанского короля Филиппа III (1598—1621), пере-
говоры которого с шахом о возвращении португальцам порта Гамрупа (с
1623 г.— Бендер-Аббас), Бахрейна и других территорий закончились неудач-
но. Аудиенцию этого посла у шаха Байани датирует месяцем ранее — 9 мая
См.: Bayani К. Les relations de’Iran a 1’epoque Safavide avec 1’Europe occiden-
tale: Portugal, Espagn, Angleterre, Hollande et France (avec documente inedite).
P„ 1937, c. 73.
214
сти статейного списка послов характерен спокойный тон изло-
жения.
Чичерин держался мужественно, отвергая все несправедли-
вые обвинения. «Того не бывало, — сказал он, — и нестаточное
то дело», чтобы шаховых торговых людей притесняли в Русском
государстве. В Нижний Новгород, Казань, Астрахань и «в други
[торговые] городы» царь разослал указы, разрешающие шахо-
вым людям «покупать безъявошно (не объявляя властям) и
беспошлинно без запрещенья». Теперь заговорил шах. Он, оче-
видно, не поверил доводам русского посла, по ему более ни-
чего не оставалось, как смягчить тон. Речь свою шах закончил
прямо-таки театрально. Подняв глаза вверх, как бы произнося
клятву, он сказал с пафосом: «Яз де Богом обещаюся, как на-
чал жити в братстве и в дружбе с... цари московскими... так же
де хочю жити [и] з... Михаилом Федоровичем... в братственной
дружбе и любви быти и до своево живота...» (л. 227 -228об.;
В.', 451).
Воспользовавшись такими заверениями, Чичерин поставил
перед шахом несколько вопросов. Разговор о дружбе посол на-
чал издалека. Он сослался на грамоты шаха и на его устные
заявления, например на грамоту, присланную в ответ на при-
везенную в Иран М. Н. Тихановым царскую грамоту, с предло-
жениями о дружбе, быть с Москвой «заодин» и быть другом
друзей русского государя и врагом его врагов. «И великой го-
сударь наш... прислал нас к тебе... велел тебе объявити, что...
[он] с тобою... учинился в сердечной и крепкой дружбе и люб-
ви и в ссылке мимо всех великих государей». Здесь Чичерин
ограничился общими фразами о дружбе, не развивая этой темы
подробно. Шах ответил тем же, т. е. что он хочет «до своево
живота... быти [с царем] в крепком братстве и дружбе», но
с оговоркой: царь «велел [бы] в своем государстве что мне на-
добно купить без запрещенья» (л. 229—230об.; В., 451—452).
Вслед затем Аббас перевел разговор на интересующую его
тему и спросил: «Государя вашего приказ словесной с вами ко
мне есть ли?.. В грамоте де мне не писано», а я «речью при-
казывал» посланнику Федору Леонтьеву. Чичерин и Тюхин не
поняли, «объявить о чем... приказывал... с Левонтьевым», и
шах пояснил: «Приказывал де яз... чтоб великой государь ваш
велел на Койсе и в Торках поставить городы и людей посадить,
а сколько в тех городех осадным людем хлеба надобно, и яз
де велю к ним хлеб посылати, сколько надобно. А будет [рат-
ные] люди надобны, и яз де и людей в прибавку дам, а чтоб
де промеж наших государств ничьей земли не было». Послы
отвечали согласно наказу, что царю «самому то надобно, что-
[бы] на Койсе и в Торках городы поставить, да ныне... торо
вскоре... за войною с [Польшей]... учинити не мочно. А как...
[царь] с недругом своим... поуправитца, и царское величество на
Койсе и на Сунше и в Торках и в иных в которых будет местех
пригоже велит городы поставить тот час, и людей и запасы ве-
215
лит... устроить, и учнет... на общих своих недругов с тобою...
стоятн заодин» (л. 230об.— 232об.; В., 452—453).
Шах Аббас ничего на это не возразил, хотя должен был
знать об окончании войны между Россией и Польшей, и пере-
шел к другому вопросу. Он предупредил посла и дьяка: «Ни
одново моево слова не пророните, про все... {скажите царю], в
чом мне на брата моево... досадно». Они пообещали, после чего
перешли к главному вопросу — о денежной помощи. Вероятно,
они считали, что ни перемирие с Польшей, ни отказ в займе,
переданный через Булат-бека, — ничто не снимает с них обя-
занности добиваться у шаха получения «денежные казны».
В соответствии с грамотой и наказом послы сказали: «Царь
нас, холопей своих, прислал, и на посольстве мы тебе... говори-
ли, чтоб тебе... к великому государю нашему... совершенную
свою истинную, сердечную, братственную дружбу и любовь по-
казати: послати б с нами к великому государю нашему денеж-
ные казны в помочь, чем бы... [царю] нашему было своих рат-
ных людей против недруга своего Жигимонта короля польсково
гюжаловати...» Шах ответил весьма расплывчато: «О чем де
брат мой... ко мне писал и вас прислал, и яз де посылаю к ве-
ликому государю вашему своего посла и отпущаю... его с вами
вместе. И что... у меня лучилось и теперво есть, и яз... посы-
лаю... с своим послом, а отпущу де вас вскоре...» (л. 232об.—
235: В., 453—454).
Уклонившись от прямого ответа о займе и пообещав нечто
неопределенное, Аббас неожиданно предложил следующее: если
«будет де брату моему... надобны ратные люди на помочь, и
яз де ратных людей своих пошлю, сколько государю вашему
надобно». Шах преследовал все ту же цель — защитить свои се-
верные границы от проникновения в Иран османских войск. Не
давая Чичерину времени обдумать это предложение, он выдви-
нул другую идею военной помощи России — помощи без каких-
либо усилий и затрат со своей: стороны. Шах приказал «Мурза
бека позвати к себе и велел ему сести блпско себя, а учал го-
ворить...» Он предложил взятого «на бою» в Серабской долине
Мурза-бека отпустить к «крымскому царю» Джанибеку Гирею
с «словесным приказом», чтобы крымский хан «со всеми свои-
ми ратными людьми пошел на недруга [его] брата (царя).,
на литовского короля и в его б земле был и воевал Литовскую
землю без выходу» (там же).
Так легко и быстро решив этот вопрос, шах перешел к сле-
дующему, заговорив о тройственном союзе Ирана, Русского го
сударства и Крымского ханства против Польши. Он-де писал
крымскому хану, чтобы тот поддерживал дружбу с московским
царем, «чтобы он был с моим братом, с великим государем ва-
шим, ноипаче в дружбе и в любви». «И станем де три нас стоя-
ти на недруга съодново (воедино), — продолжал Аббас. — И как
мы де [трое] будем в дружбе и в братстве и в любви, и против
де пас недруги наши не будут стоять, а на литовсково де ко-
216
роля станем три нас заодно ж, и он де и в Польше от нас не
усидит» (л. 235об.—236; В., 454).
Этот фантастический план, свидетельствующий о якобы
полном непонимании географических, экономических и политиче-
ских условий России и Крыма, по-видимому, был предложен с
тем, чтобы уклониться от вопроса об обещанном займе. Взамен
шахский двор предлагал несбыточную идею тройственного сою-
за и ненужные Москве иранские войска на кавказской грани-
це, которые могли привести только к осложнению взаимоотно-
шений России с Османской империей.
Вполне понимая сложившуюся ситуацию, Чичерин и Тюхин,
вероятно, для того чтобы в случае необходимости иметь воз-
можность оправдаться перед Посольским приказом33, сделали
еще одну попытку получить у шаха заем. Ответив на его пред-
ложение вежливой и обтекаемой фразой («то... [царь] приимает
в любовь»), Чичерин сказал: шаху «самому то ведомо, что...
Российские государства (области) великие и многолюдные,
только ныне за грех ото многие розни и межьусобья в безго-
сударное время... и от войны... ратные ж люди пооскудели, а
казна неисчетная прежних... царей... в безгосударное время и
от польсково короля разорена. [Поэтому] пожаловать ратных
людей нечем, а как ты... Аббас шахово величество... денежные
казны [царю] на вспоможенье... пошлешь... и мы чаем... что...
[царь] наш... с недругом своим з Жигимонтом королем польским
вскоре управитца».
Говоря это, Чичерин вновь покривил душой, так как из по-
следних слов следовало, что война с польским королем еще про-
должается. Однако шах опять не обратил (скорее, сделал вид,
что не обратил) на это внимания и повторил свой уклончивый
ответ: «...что у меня лучилось... посылаю с своим послом...»
(л. 236—237об.; В., 454—455).
Послал же он, как будет сказано далее, даже не со следую-
щим посольством, а лишь через пять лет... золотой ковчежец с
«ризой господней», вывезенный из ограбленного шахскими вой-
сками грузинского храма (ЦГАДА, 1625, д. 2, л. 6—7).
«Угощением послов» и обещанием отпустить их в Россию
«вскоре» закончились первые деловые переговоры Чичерина и
Тюхина с шахом.
Столь затянувшиеся по инициативе шаха, по безрезультат-
ные переговоры также свидетельствовали о его далеко не дру-
жественном расположении к русскому посольству.
Далее в статейном списке сообщается о неожиданном пред-
ложении шаха: «И того же дни (10 июня) в полчаса ночи» шах
прислал посольству восемь верховых лошадей с приглашением
«ехатн к нему... шаховы потехи видети». Приглашены были де-
вять человек: Чичерин, Тюхин, племянники Барятинского и Чи-
33 Они, конечно, знали, что Леонтьева Посольский приказ обвинял в том,
что он лишь единожды говорил шаху о займе и не добивался его более
настойчиво.
217
черина, сын Тюхина, два сокольника, переводчик и толмач
(л. 238—239об.; В., 455).
Потеха состоялась на площади Майдане-шах: «Приехали к
Мойдану, а на Мойдане и в [торговых] рядех по лавкам по всем
горят чиряки (светильники) многие и свечи. А шах — в ряду,
где воду черну продают» (возможно, нефть для освещения)
Шах подозвал к себе гостей. Подойдя к нему, они увидели, что
он «сидит на коврах перед лавкою, кушает. И велел шах... [им]
с собою сести есть». Из-за поста русские гости отказались от
кушаний, но шах усадил их «против себя, неподалечю от себя»,
и любезно предложил им вина. А сам, «встав на колени» (при-
поднявшись на ковре), произнес: «Пью за здоровье брата свое-
го, великово государя вашего». «И, выпив сам, велел поднести
шарапу [гостям]. Да учал шах тешитца: велел перед собою ро-
бятом метатца метальником 34 и велел играть в свои игры».
Потом он повел гостей по торговым рядам базара «и товары
всякие велел [Доказывать: бархаты, и отласы, и камки. Да в
лавках же по полком насыпано деньги обасы (аббаси) тысечь
по пяти, по ш[ес]ти и больши. И, ходячи по лавкам, [шах] пил
шарап». Вдруг он «схватил с Ивана и с Михаила шапки гор-
латные и учал говорить» (вернее, спрашивать) о ценах на чер
ных лисиц. Чичерин и Тюхин, преувеличивая чуть не втрое,
отвечали: «Добрую... лисицу купят рублев в 150 и в 200 и боль-
ши». Тут же шах вспомнил, что цари Федор и Борис присыла
ли ему «поминки» — «четыре лисицы черны», которые пролежа-
ли шесть лет. «И хороши добре были... [но], — сказал шах,.—
у нас они ни к чему не годятца... [и] яз де их велел продать тур
ским людем».
«И гулял шах часа с три по рядом. И, по многим лавкам
ходятчи, шарап пил и напился пьян. И вышел из лавок на Мой-
дан, сел на лошедь и поехал к себе на двор» (л. 239—240об.
В., 456).
Как содержалось посольство в Исфахане (25 человек), вид-
но из того, что только 14 июня в статейном списке сделана
запись о выдаче посольству 20 туманов на покупку продоволь-
ствия через пристава. Однако он не забыл, разумеется, удер-
жать себе 2 тумана (л. 241). На какой срок и из какого расчета
были выданы эти деньги, неизвестно.
Заслуживает внимания информация от 22 июня 1619 г. о
вернувшихся из Ногайской орды шаховых посланниках «Али
беке и гилянском купце Шеймурате», прожившем в Астрахани
«лет з десеть без съезду». Они были направлены «к Ишереку
(Иштереку) князю сваться за дочерь... за шаха, и с ними... [он]
прислал к шаху послов своих о договоре» (л. 242—244; В
456—457).
24 июня Булат-бек подтвердил, что «послы де шаховы бы
34 Мета тися — выполнять акробатические номера, + знглировать, по-
казывать фокусы. Метальник — воздушный акробат или жонглер, ф°
кусник (?).
218
I ли постланы в Нагаи для шахова дела». Рассказал он и о том,
что в Астрахани и в Ногайской орде «подлинные вести есть»
о мире Москвы с Польшей. А еще он поведал «про астарахап-
ских воевод... хвалят их добре», в частности, за отношения их
с ногайцами, что «шаху де добре за честь», и про то, что «на
Терке де воевода также шаховым послом честь воздал и корм
им давал полной, и послы де про то... шаху разсказывали»
(л. 242—243; В., 457).
28 июня толмач Иван Сергеев разыскал Шеймурата и при-
гласил его в посольство. Оказалось, что он «горазд по руски
говорить». На расспросы посла Шеймурат ответил, что ногай-
ский князь Иштерек согласился отдать свою дочь за шаха Аб-
баса. Подтвердил он и вести о замирении Москвы с Польшей.
Рассказал, что поведал шаху о «великой чести», оказанной
Али-беку астраханскими и терскими воеводами, которые, в
частности, «корм и питье давали довольно». Шеймурат от мно-
гих слышал, что «Булат бек великую ссору учинил промеж ве-
ликих государей». «И шах де по ево смуте, — сказал он Чиче-
рину,-— и на вас кручиноват, и задержал де вас шах у себя, и
теснота вам учинилась, и в кормех недостатки — все по Булат
боковой смуте». Но он уверен в возмездии: «Да многие де ша-
[ ховы люди говорят, что вперед сыщется про Булат бекову ссо-
ру, [тогда] никако ему де от шаха не пробудет (не поздоровит-
ся)». Затем Шеймурат попросил Чичерина и Тюхина: «Не про-
носите моих речей никому, что яз вам сказывал про Булат бека...
[иначе] мне де от шаха никако не пробудет» (л. 244—247; В.,
457—459).
Очевидно, рассказы Шеймурата смягчили шаха, и он, сме-
нив гнев на милость, трижды (2, 16 июля и 17 августа) пригла-
шал послов «на потеху».
2 июля всей своей свитой «послы» на шахских лошадях
«приехали к шахову двору на Мойдан за полчаса до вечера (до
начала увеселений)». Не слезая с лошадей, они ждали шаха.
Того же «часу шах съехал з двора своего па лошеди... [все]
поклонились [ему] по обычаю». Он спросил Чичерина и Тюхина
о здоровье, и «учал шах тешитца: велел спускать боранов бой-
цов, и бораны многие бились, да тюле того велел спускать
быков бойцов же, и быки бились». Затем шах угощал гостей
вином, ягодами и фруктами. «И тешился шах в ночи часы с
четыре... [потом] поехал к себе на двор» (л. 247об.—248об.;
В., 459).
16 июля, в час ночи, русское посольство по приглашению
шаха вновь прибыло к нему «тешитца» в армянскую слободу
Новая Джульфа. Слобода была иллюминирована: «...по двором,
по всем хоромам и по воротам горят чиряки многие, а шах си-
дит на воротех наверх полат (на балконе над воротами)». Шах
«велел [русским послам] сесть по правую сторону недалече
от себя. И после того пришли к шаху з другую сторону индей-
ской посол да ишпанской посол. И шах им велел там и сесть,
219
на другой, на левой стороне». Аббас предложил русским пос-
лам «пить и прислал... блюдо сахару да блюдо ягод... И поси-
дев шах с час, сошел с полатново верху и схватил чалму с
[и]мам Гули хана, а свою на него положил. Да зашедчп позади
ханов, да лег на ковре, а чалму в голову положил да заснул...
[Шахов зять] Испендерь бек... [попросил гостей] посидеть, шаха
подождать... [а испанскому] послу велел ехать к себе... И спал
шах часы з два, встал и пришел к послом».
Выпив поднесенное шахом вино, Чичерин с Тюхиным «учали
шаху бить челом», говоря: нам «задержанье учинилось, и тебе
бы... отпустить нас не издержав». Шах пообещал сделать это
«вскоре» (л. 251об.—254об.; В., 460—461).
Третья «потеха» состоялась через сутки, 17 июля. «В по-
следнем часу дни приехал к послом пристав... [и сказал:] вам
ехати к шахову величеству смотрити его потехи, а шаху де
тешитца». Русские гости, как и накануне, прибыли на ту же
площадь, где «у шахова двора на воротех полата велика и вы-
сока вверх сажень дватцать (1 сажень = 2,1336 м) и большп»
Булат-бек встретил послов и повел их наверх, «на шестой лест
нице встретил послов... дворовой воивода Алым Гули хан и
спросил... о здоровье да пошел с послы на полату».
Наверху «Испендерь бек... [пригласил Чичерина и Тюхина].
сести» и сказал им, что шах хотел быть, но «занемог» и велел
их потчевать. Гостей рассадили на коврах, угощали яблоками
и другими фруктами, подносили напитки. Так «сидели послы
на вер[ху] полат часа з три». «Ханы и беки» не очень-то зани-
мали русских гостей интересными беседами: разговор велся
вокруг того, как шах Аббас во всех городах «тешитца» и как
«при нем по всем двором, и в рядех по лавкам, и по мечетям
чиряки многие зажигают, а шах де во всю ночь сидит тешитца,
пьет и [всех]... жалует».
Успевший за это время уйти к шаху и вернуться от него
«Испендерь бек» поднес русским гостям «шарап, а говорил
послом: чтоб де вам прохладитца и ехати к себе на подворье»
Зная о его близости к Аббасу, Чичерин и Тюхин «учали... [его
просить:] пожалуй, донеси наше челобитье до [шаха]... чтоб
пожаловал нас... отпустил, а пути нашему время минуетца».
«Испендерь бек» заверил их: «Шах вас отпустит вскоре... то де
уже у шаха последняя потеха» — и добавил: после вашего от
пуска «шах тот час идет в горы... холодные места тешитца».
На просьбу же Чичерина и Тюхина о возвращении сбежав-
ших из посольства в Казвине двух людей он ответил: «Речи
ваши [шаху] роскажу, а однолично де люди ваши не пропадут».
После этого русское посольство вернулось в сопровождении
пристава к себе на подворье (л. 254об.—259; В., 461—463).
Таким образом, 16 июля Чичерину и Тюхину пришлось «по-
сидеть... подождать», пока шах выспится, а 17-го шах якобы
занемог и вообще к русским гостям не вышел. Трудно сказать,
чего было больше в таком приглашении — бестактности пли
220
дружеской фамильярности, граничившей с амикошонством. Од-
нако в любом случае эти поступки свидетельствовали о явном
нерасположении шаха.
В статейном списке за 21 июля 1619 г. говорится, что Аббас
«в ночи... из Ыспогани пошел со всем [двором], и с жонами, и
со всеми обиходы». Чичерин и Тюхин опасались, что им придет-
ся «зимовать в Ыспогани», поскольку шах их «к царскому вели-
честву не отпустил». Булат-бек успокаивал их, подробно разъ-
яснив, что шах непременно вскоре вернется в столицу.
Это разъяснение заслуживает внимания. Из него следует,
что было бы неправильным полагать, что Аббас многие часы
беспорядочно тратил «на потехи». Оказывается, наоборот, шах
заранее и точно регламентировал свое время. Так, Булат-бек
«послом сказал: шах де ходит по часом, в какове часе ему в
город притти и в каком часе из города вытить, а тот де ево
час пришел, что ему из города вытти, и он де пошол совсем да
стал в садех в пять верст от Испогани, а будет де в город опять
легким делом для вашего отпуску, а отпустя де вам, шаху иттп
совсем в горы, в холодные места» (л. 259—260; В., 463).
И действительно, «июля в 24 день в полдни сказали пос-
лом, что шах пришел в Испогань и взъехал на свой на задней
двор», по «в полаты не пошел». Ожидание было томительным:
только «в полчаса ночи приехал к послом Булат бек... с шах-
скими лошедьми... [и сказал: шах] велел вам ехать к себе, а
хочет де вас отпустить к великому государю вашему». Для
11 членов посольства он привез 14 кафтанов: «Да поднес к
[послу] Ивану два кафтана озямское дело (сделано в Персии) —
один кафтан бархат кизылбашской по серебреной земле, дру-
гой кафтан камка кизылбашская ж по серебреной же земле, к
[дьяку] Михайлу поднес два кафтана таковы же делом, оба кам-
чаты кизылбашские по серебреной земле, переводчику Малюте
Нагаеву два кафтана... камочки кизылбашские цветные... [каф-
тан] толмачю Ивану Сергееву, дву[м] человеком кречетником
по кафтану камочки таковы ж кизылбашские, дву[м] человеком
Иванову да Михайлову (двум слугам Чичерина и Тюхина) по
кафтану», да племянникам Барятинского и Чичерина и сыну
Тюхина — по кафтану (л. 260—261; В., 464).
По приказу шаха все получившие кафтаны члены посоль-
ства должны были явиться в них на прощальную аудиенцию.
Булат-бек передал приказ шаха: «...велел вам ехать к себе в
своем жалованье —в кафтанех». Чичерин запротестовал в обыч-
ных выражениях: к шаху-де «ехать в его платье непригоже», в
этом есть «нелюбье» к царю и «безчестье» для посольства, в
Москве царь «велит... платье класть при своих царских очах»,
не принуждая шахских дипломатов надевать на себя «жалован-
ные» одежды. Закончил он так: «Нашему закону то противно,
что ходити в платье не по своему обычею». Несмотря на угрозы
Булат-бека («вы шаха роскручинити... [если] в своем платье
поедете... отпуску... не будет»), Чичерин, во-первых, напомнил
221
Булат-беку, что в Москве царь «не на подворье к... [нему ила
тье] посылал», а во-вторых, категорически заявил: «В шаховом
платье нам к шаху не езживать...». И «положа на себя свое
платье золотное да горлатные шапки, поехали к шаху»
(л. 261об.—263об.; В., 464—465).
Как всегда на приемах у шаха,' и на этот раз не обошлось
без длительного ожидания и недоразумений. Членов русского
посольства заставили ждать у дворца шаха, где «в воротех в
полатке... [находились]... Гули хан... Испендерь бек и многие»
другие знатные ханы и беки. Здесь же были всадники — испан-
ский посол со свитой. Через некоторое время сообщили, что
шах «идет в сады к жонам... а вам... ехать с шахом же. И от-
пуск де вам будет от шаха в садех, и вы де садитеся на лошеди».
Несколько озадаченные, но не ожидавшие подвоха русские дип-
ломаты оседлали лошадей.
Шах выехал из дворца, приблизился к испанскому послу,
«и, не сседая с лошеди сам, послу ссести не велел же и с коня
ишпансково посла и отпустил, и ехал с ним до полумойдана»
(до середины площади). Отсюда шах внезапно «поворотил
назад да приехал... к... [послу] Ивану да к дьяку Михайлу.
И послом с лошадей сседать не велел. И отъехав от [своих]
людей, велел послом ехать за собою и учал послом говорить:
отпущаю де я вас к брату своему... а с вами отпускаю в боль-
ших послех Булат бека, потому что Булат бек у государя ва-
шего был и не одинова и ему де [это] за обычай». Русским дип-
ломатам ничего не оставалось, как ответить, что их обязанность
«вам, государем, служити». Тогда шах «велел послом сказати:
какие де вам дела до меня есть?..» (л. 264—265об.; В., 465- 466).
Обстановка для отпускной аудиенции была не самая под-
ходящая: отпуск «на коне» должен был скомкать последние
переговоры. Иранской стороне эти переговоры ничего другого,
кроме неприятной просьбы о денежной помощи, не сулили. Вы-
сказать же свою просьбу о защите северных границ от крым-
ских татар шах мог и в таких «полевых» условиях, т. е. сидя
на коне.
Однако Чичерин и в такой обстановке сделал последнюю
(сразу надо сказать — бесплодную) попытку получить заем у
шаха. Убедительно и настойчиво он говорил о том, чтобы шах
русскому государю «дружбу и любовь совершил: денежною каз-
ною... ссудил», по-прежнему обещая уплатить долг после окон-
чания войны с Польшей. Как и прежде, шах ничего не обещал
и ни в чем не отказывал: «Посылаю де яз к брату своему к ве-
ликому государю вашему... своего посла Булат бека. И что де
у меня лучилось, и яз посылаю... за Булат беком же. Да изгово-
ря шах тое речь, да позвал послов к руке». Несколько более то
ропливо, чем это следовало бы сделать, Чичерин «и Михайло
[Тюхин|, збежав с лошадей, пошли к шаху к руке» (л. 266—
267; В., 466).
Фактически это был окончательный и бесповоротный отказ
222
в займе, поскольку известно, что шах с посольством Булат-бека
ничего не послал.
Отказав послам в денежной помощи, шах перевел разговор
в нужное ему русло. Толмачу Сергееву он велел «сказывать ре-
чи свои послом: приказывал де яз с вами преж сего и нынеча
де приказываю к брату своему... государю вашему, чтоб... го-
сударь ваш однолпчно на Койсе и в Торках велел городы по-
ставить». После обычного ответа послов, что царь, управив-
шись с Польшей, велит построить эти крепостцы, Аббас еще и
еще раз настойчиво повторял Чичерину и Тюхпну: доподлинно
передайте царю Михаилу Федоровичу, что именно я, шах, еще
«с Федором Левонтьивым [о том] к великому государю вашему
приказывал и с вами приказываю. И вы де однолично госу-
дарю своему роскажите... ни одново моиво слова не пророните
А о иных де статьях яз к вам пришлю письмо, по руски напи-
сав, а есть де у меня, кому по руски написать35» (л. 267-
269об.; В., 466—467).
На этом прощальная аудиенция закончилась, и шах отпус-
тил послов на подворье.
Следует отметить интересный факт: хотя Чичерин и Тюхин
отступили от строгого запрета — «посольство не править», если
шах будет сидеть на лошади, «отпуск» им обоим сошел безна-
казанно, по-видимому, ускользнув от внимания думных дьяков
Посольского приказа — строгих блюстителей «чести царя». Ис-
тория с дьяком Тюхиным, как увидим далее, заслонила более
мелкие нарушения в действиях посольства.
Однако «отпуск» посольства еще не означал его выезд из
Ирана. 26 июля к Чичерину явился Булат-бек с таким прика-
зом от шаха (уехавшего до осени «з жонами и со всеми обиходы
в горы»)—посольству ожидать Булат-бека в Исфахане, пока
шах не отпустит своего посла в Москву. Чичерин возразил:
ждать мы не можем, тем более «что у нас корму нет... [и] шах
пожаловал [бы]: велел нам дата корм». Булат-бек сухо ответил,
что у него на то шахского указа нет, а как-де шаха увидит,
он об этом ему скажет (л. 269—270; В., 467).
Почти через месяц Булат-бек появился в Исфахане, уже в
ранге посла. Это он показал сразу же, отправив 22 августа в
русское посольство «пасынка своего Исачка» с извещением, что
шах отпустил его в Московское государство, а «корм и подво-
ды» будут выданы (л. 269—269об.; В, 467).
23 августа Булат-бек привез семи членам посольства шах-
ские «поминки». Подарки состояли из бархатных, шелковых
(«камки, дороги»), бумажных («киндяки») тканей и кушаков,
в зависимости от положения того или иного лица в посольстве.
Так, для вдовы Барятинского пожаловали кусок бархата, два
куска камки («золотну и цветну»), «деветьнацать дорогов», два
35 В одном из архивных документов есть сведения о сбежавшем в Иран
боярском сыне Аникее Саввиновиче Сипягине по прозвищу Замятия (л. 465).
Очевидно, это его имел в виду шах. См. также примеч. 51.
223
шелковых кушака и «деветьнацать киндяков»; Чичерину —два
куска бархата («червчат и зелен»), три куска камки, «тринацать
дорогов, четырнацать киндяков», шелковый кушак; Тюхину —
«червчатый бархат, да золотну камку цветну, да десеть доро-
гов, да десеть киндяков»; переводчику Малюте Нагаеву —
«камку, да четверы дороги, да семь киндяков»; толмачу Ивану
Сергееву — «три дороги да пять киндяков»; сокольникам Федо-
ру Тоболину да Федору Савельеву — «по две дороги да три кин-
дяка па каждово» (л. 270об., 272об.—274об.; В., 468—469).
Поблагодарив за подарки, посол, однако, выразил недоволь-
ство, сказав Булат-беку: прежде, когда «бывали у... [шаха]
посланники... [он] их жаловал деньгами, и платьем, и лошедь-
ми, и ратным оружьем, а мы то видим: нехто враг... великих
государей наших... смутил, и шахово величество по смуте к...
государю нашему... показал нелюбье, а к нам свое нежалованье
п многое нам безчестье учинил и в кормех скудость великую».
Пристав не без сочувствия поддержал жалобы Чичерина: «Пря-
мо де враг нехто ненавистник промеж великих государей такую
смуту учинил, а только бы де не было... смуты, и вам бы де у
шахова величества была такая же честь и жалованье, как и
прежних великих государей послом и посланником» (л. 274об,-
275; В., 469—470).
Своим представлением Чичерин как бы подвел итог своему
пребыванию в Иране, высказав недовольство не только подар-
ками, но и тем, что шахские власти не выполняли свои обяза-
тельства по обеспечению русского посольства всем необходи-
мым, в том числе продовольствием, транспортом и т. п.
К сожалению, посол сделал заявление враждебно настроен-
ному Булат-беку, можно сказать, виновнику всех бед, и скорее
всего тот передал слова главы русского посольства шаху в до-
статочно искаженном виде. В то же время Булат-бек пытался
оправдываться перед Чичериным и Тюхиным, заверяя их, что
он шаху «никаких смутных речей не сказывал, только де... ша-
ху сказал... [о неудачной] покупке... в Астарахани... белово
ястреба», а шах из-за этого сильно рассердился. Что же каса-
ется «великих убытков» иранских торговых людей и их обид
от русских воевод, то купцы, уверял Булат-бек, сами жалова-
лись шаху. А относительно плохого содержания иранских пос-
лов в России, которых держали на запоре и ничего купить им
не давали, Булат-бек решительно заявил: «Яз... того не ведаю,
хто такую смуту шаху нанес, а яз про то ничево шаху не ска-
зывал» (л. 276—277 об.; В., 470).
Упорное отрицание им своей вины не убедило ни Чичерина,
ни Тюхина. Когда он ушел, пристав опять «говорил: [шаха]
смутил он, Булат бек. И вам... было позор и безчестье по его
смуте» (л. 278; В., 470).
Чтобы закрыть этот вопрос, необходимо сказать, что, вер-
нувшись в ЛАоскву, И. И. Чичерин не мог не рассказать в По-
сольском приказе о своих злоключениях в Иране, о враждебной
224
роли Булат-бека и его наветах шаху на русское посольство и
русские власти. Бояре И. Б. Черкасский, И. Ф. Троекуров и
думные дьяки Иван Грамотин и Савва Романчуков I марта
1621 г. в Ответной (Набережной) палате в достаточно резкой
форме высказали свои обвинения Булат-беку. К сожалению, вся
эта хорошо подготовленная боярами отповедь закончилась ми-
ролюбивыми разговорами и легким испугом Булат-бека, о чем
подробнее будет сказано в следующей части этой главы.
После беседы 23 августа Булат-бек понял, что его интриги
разоблачены и что ему, как посланцу в Московское государ-
ство, следует попытаться изменить свое поведение в отношении
русского посольства. В результате выезд посольства 24 авгу-
ста 1619 г. из Исфахана прошел без недоразумений.
1 сентября Чичерин, Тюхин и их свита из 23 человек при-
были в Казвин, где их дожидалось все посольство. На сле-
дующий день Чичерин узнал, что, несмотря на обещания шаха
указать казвинским властям возвратить двоих людей, сбежав-
ших в конце июня из посольства, местные власти, кажется, и
не собирались их «отдати». Ни обращение посла к «дороге»
(даруге), ни вмешательство в это дело Булат-бека результатов
не дали. Хотя посольству было известно, что «тех беглых лю-
дей сослал дорога в свое поместье», сам он клялся и божился,
что это неправда: «Я де у шаха милости не прошу, будет объ-
явятца у меня посольские люди — без милости меня вели шах
казнить, никако де и мысли моей не бывало, не токмо что мне
так зделать...» Все же он пообещал «заповедывать (приказать)
накрепко об... [посольских] людех».
Через несколько дней «Булат бек... [сказал, что] сыскивали...
всякими сыски в городе и в уезде... [но] не умели людей ваших
сыскати... пропали безвестно». Чичерин и Тюхин продолжали
сомневаться (разыскивали ли на самом деле их беглецов?), на
что «Булат бек отказал [в дальнейшем розыске] послом с серца
(в раздражении)... [а] осердяся, от послов побежал и поехал к
себе в деревню» (л. 278об.—279, 285—288; В., 471, 473—474).
На этом дело о побеге посольских людей закончилось.
Начались сборы посольства в обратный путь. Вопрос о
транспорте, как всегда, вызвал просьбы, споры и недоразуме-
ния. Во-первых, требовалось определить нужное количество
лошадей и верблюдов. В Русском государстве это делалось про-
сто: иностранное посольство запрашивалось о необходимом ко-
личестве подвод для людей и грузов. Казвинские власти по-
ступили иначе.
В начале сентября в посольство явились калентарь Али-бек
и Булат-бек с 30 «кизылбашами», чтобы провести осмотр лю-
дей и товаров и тогда уже определить нужное посольству чис-
ло лошадей и верблюдов. Осмотр сопровождался грубыми заяв-
лениями, подозрениями и угрозами. Например, Али-бек преду-
предил Чичерина и Тюхина: «Торговых бы людей с вами не
было, и на шаховых подводах не ездили [бы], и товаров своих
15 Зак. 1013
225
не возили [бы]». Он вел себя так, будто имел дело не с дипло-
матическими представителями дружественного государства, а с
мелкими обманщиками, которым следует обязательно пригро-
зить: «А только... у вас объ[я]вятца торговые люди з товары, и
шах... у торговых людей товары все велел поимати на себя».
Несмотря на возражения и разъяснения Чичерина относи-
тельно того, как с иранскими послами поступают в России в
аналогичных случаях, представители местной власти с упрямой
настойчивостью нерассуждающих исполнителей шахских ука-
зов твердили одно: если послы не дадут осмотреть людей и
имущество посольства, то «шах... не велел давати подвод и кор-
му, и на базаре де... продавать хлеба и никаково съестново не
велим» (л. 288—289об.; В., 474—475).
Не помогло посольству и обращение к Булат-беку. Тот от-
ветил: «Что ж де мне делать?! Не от меня де то зделалось»
И, кажется, в данном случае он был прав, утверждая, что ка-
лентарь действует по прямому указанию шаха. Кроме того, он
разъяснил, что в Иране «у шаха подвод нет, а наймуют лошеди
и верблюды дорогою ценою», не так, как в России, где «устрое-
ны ямы (почтовые станции), и по государеву де указу, сколько
кому подвод указано, столько и дадут». Булат-бек советовал
подчиниться, сказав Чичерину и Тюхину: «...за то стоять не за
что, что людей ваших пересмотрить и рухледь ваша сметить»
(л. 289об.—291; В., 475).
После нескольких дней споров и обращений к «колентарю
и к дороге» Чичерин уступил ввиду полной безысходности по-
ложения. 9 сентября он велел «всем людем притить к себе
И колентарь людей перечол всех: толмачей, и кречетников, и
стрельцов», и людей Барятинского, Чичерина и Тюхина. Всего
оказалось 116 человек, а «рухледь у всех перевязана по вью-
кам. И колентарь смотрил вьюков и сметил: под рухледь и под
запас надобно 48 верблюдов». Пообещав прислать «подводы...
и верблюды вскоре», калентарь Али-бек ушел (л. 291—292об.;
В., 475—476).
Только закончилась одна неприятность, как началась дру-
гая. 12 сентября 1619 г. казвинские власти арестовали на база-
ре боярского сына Дмитрия Хомякова, которого еще Барятин-
ский «на Гостине дворе посадил в лавке, [чтобы он] продавал
князь Михайловы соболи и куницы и всякую рухледь». От по-
сланного к Али-беку толмача Софона Огаркова стало известно,
что Хомякова арестовали по указу шаха, поскольку он «продал
[якобы весьма ценных сортов] сорок соболей дешевою ценою, а
таких у шаха в казне нет. А купил де у него те соболи Сары
Хозин человек, а дал 10 тюменей. И он (Хомяков) де своровал
(здесь: продал тайком от шаха): такие дорогие [стоимостью
50 туманов] соболи продал, утаясь, а [шаху]... не объявил»
(л. 292об.—293об.; В., 476).
Вмешательство Чичерина и Тюхина не помогло. Безрезуль-
татными оказались их разъяснения: Хомяков-де не купец и про-
226
дажей занимался от имени Барятинского; к тому же он «такие
дорогие соболи» и не продавал вовсе. Переводчик Нагаев го-
ворил от имени Чичерина Али-беку: «То безчестье [для] по-
сольства, [что ты]... велел поимати сына боярсково, а с послы
не поговоря и не сослався, и вины ево нам не сказал. И то ты де-
лаешь не гораздо, нас, послов, тем безчестишь, называешь того
сына боярсково торговым человеком... сын боярской... жил у
посла, у князя Михайла, а сидел он на Гостине дворе в лавке
не на велико время, продавал соболи и куницы князь Михай-
ловы, а как пспродал... и он тот час из Гостина двора сшел, а
таких [дорогих] он соболей не продавал, и у князя Михайла
таких соболей не бывало, каковы ты сказываешь».
Не помогла и угроза «послов» пожаловаться шаху и оста-
ваться в Казвине до тех пор, пока не освободят Хомякова.
Алп-бек на это довольно неучтиво ответил: «Не хотят... послы,
ис Казбина ехать, и то де в их воле, по ся де места им корму
ие давано, а вперед также ничево не дадут. И на базаре де
закажем продавать, отнюдь ничево не велим за их упрямство».
А относительно челобитной послов к шаху сказал: «Яз... того
не боюся... [делаю] по шахову указу безстрашно...» (л. 295об.—
297об.; В., 477—478). Конечно, все делалось с ведома шаха.
13 сентября 1619 г. Булат-бек вернулся из своего имения
под Казвином, куда уезжал женить сына, но помочь посольству
ничем не смог, тем более что сослался на предъявленную ему
Али-беком шахскую грамоту-указ. Он утешал Чичерина, убеж-
дал его не опасаться, «что колентарю того сына боярсково
[удастся] обусурманить», и советовал подчиниться, заверяя:
«Однолично шах... [Хомякова] тот час велит отпустить, которо-
во часу моя грамота к шаху придет. И он де вас однолично в
Шемаха доедет (догонит)», тем более что наступает зима и по-
сольству придется «в Казбине зимовати... А корму де вам шах не
велит давать за ваше упрямство» (л. 298—ЗООоб.; В., 478—479).
К Чичерину и Тюхину явились толмачи, кречетники и стрель-
цы. И учал[и] Ивану и Михайлу говорить, что де мы живем за
одним (из-за одного) человеком, а мы все голодом помираем,
что де у нас было своего рухледишка, и то де проедена... и ку-
пить нечем. Шахов де посол Булат бек, [который] идет... с ва-
ми вместе... на себя то переимает, что однолично того сына бо-
ярсково шах за вами тот час велит отпустить... А хотя де что
шах и учинит над сыном боярским, и у... [царя] шахов посол
будет и [шаховы] купчины. И... [царь] за то не учнет молчать
Шахову послу и купчинам» (л. ЗООоб.—301об.; В., 479).
Посол и дьяк не сразу решились последовать их совету.
Ведь вопрос заключался в том, чтобы оставить на произвол
судьбы в Иране одного из членов посольства. В этом действе-
предстояло отчитаться перед Посольским приказом. К тому же
существовала и моральная ответственность за своего человека.
В статейном списке читаем: «Послы к колентарю посылали пе-
реводчика и толмачей многожда и Булат беку говорили, чтобы
колентарь того... Дмитрия Хомякова отпустил... стояли о том
[они] много», но безрезультатно. «И меж себя поговорили—-
послали к Булат беку, чтоб прислал к ним подводы» (л. 301об.—
302; В., 479—480).
Примечательно здесь то, что посол не обратился в письмен-
ной форме к шаху по поводу такого исключительного случая
нарушения неприкосновенности члена посольства. Вряд ли при-
чина в неопытности Чичерина. Скорее всего, посольство на-
столько чувствовало себя если не затравленным, то близким к
такому состоянию, что не решилось прибегнуть к такому, каза-
лось бы, естественному средству защиты. В Русском государстве
иранские торговые люди, как мы уже писали, по всякому мел-
кому поводу посылали челобитные в Москву. Примером могут
служить неоднократные обращения купчины Хаджи Муртазы к
царю Михаилу Федоровичу.
Определить число лошадей и верблюдов, потребных для
переезда посольства из Казвина в Шемаху, оказалось делом не-
простым. Вместо обещанных 90 лошадей и 48 верблюдов каз-
винские власти прислали посольству соответственно только 75
и 44. Куда девались недостающие 15 лошадей и 4 верблюда?
Оказывается, по разъяснению Али-бека, «Булат бек... выбрал
себе 15 лошадей», и не просто 15, а «лутчих». 1\ тому же, пре-
небрежительно добавил калентарь, «послом мочно поднятца и
на тех [75] лошедях». На настойчивые просьбы дать определен-
ное местными же властями число лошадей и верблюдов, Булат-
бек опять-таки «посоветовал»: так как «у шаха подводы найму-
ют дорого, и вам бы де людей своих молодых посажати по
верблюдом» (л. 302—ЗОЗоб.; В., 480). Сколько ни просили, ни
спорили, казвннские власти стояли на своем, и посольству
пришлось подчиниться их произволу и смириться с наглостью
Булат-бека.
То же произошло и с продовольствием, которого было отпу-
щено посольству явно недостаточно. Так, калентарь прислал в
юдин день на 116 человек 4 барана, 12 кур, 3 батмана масла,
4 батмана пшена и 20 лепешек (л. 304; В., 481). В дорогу на
все посольство,, по шахскому указу, было «велено давать ..
корму по 5 баранов на день, да по 5 батманов масла, да по
8 батманов пшена (риса), по 30 батманов хлеба, по 20 куров,
по 12 батманов шарапу, и уксус, и чеснок, и лук». Оказалось,
н здесь шахский посол приложил руку, самовольно забирая от
20 до 50% продуктов. Например, из пяти баранов — одного, «а
масла, и пшена (риса), и хлебов, и куров, и всяково корму ве
лел имати к себе половину, а шарап... велел к себе ж имати»
(л. 304об.—305об.; В., 481).
Изъятие Булат-беком продуктов, рассчитанных на 116 чле-
нов русского посольства, было весьма ощутимо и, более того,
походило на грабеж. Иранское же посольство состояло из 26
человек (л. 384), и, казалось бы, зачем шахскому послу пона
добилось такое количество «корму». Вероятно, здесь следует
228
(
учесть, что Булат-бек вез с собой в подарок царю Михаилу
слона.
16 сентября 1619 г. посольство, «купив себе корму», высту-
пило из Казвина, взяв путь на Ардебпль. В дороге также приш-
лось прикупать продукты, так как Булат-бек неизменно изымал
«свою половину».
В Ардебиле посольство находилось с 1 по 7 октября, а 8-го
выехало по направлению к Шемахе. В 5 верстах от города рус-
ское посольство «встретили... пристав Полот хап, а с ним беков
человек з пять. И послом от Исуп хана правили челобитье и
спрашивали о здоровье». Юсуф-хан просил ехать «тише, пото
му что будет... из Шемахи встреча». И действительно, в полу-
версте от города посольство встретили «колентарь Баатырь да
везирь Усейн бек, а с ними... аги и беки, человек з 200... И съе-
хався на лошедях... [приветствовали]: здоровы ли дорогою еха-
ли?», а также сообщили о том, что дворы для гостей готовы
(л. 305об. 307; В., 481-482).
20 октября посольство въехало в Шемаху (л. 44об.; В., 539).
Пристав Полот-хан выдал новоприбывшим продукты, и при-
том но тем же нормам, что они получали в дороге, т. е. в со-
вершенно недостаточном количестве. На запрос посла пристав
ответил: Юсуф-хан не может действовать «мимо... Булат бекова
слова. Хану корму вам прибавить не [с]уметь», потому что Бу-
лат-бек сказал Юсуф-хану, чтобы «больши того корму вам не
прпбавливали, по чему давано в дороге» (л. 307об.—308;
В., 482).
Вновь и вновь возникает вопрос, почему же все-таки Булат-
бек позволил себе дезинформировать шаха, когда докладывал
ему о пребывании иранского посольства в Русском государстве,
да еще при живом свидетеле Кае Салтане — главе посольства
А шах не только поверил Булат-беку, может быть, даже как
следует не расспросив Кая Салтана, но и принял не совсем
понятное в данных условиях решение — снова направить в
Москву Булат-бека, и на этот раз даже во главе ответного по-
сольства. Это удивительно еще и потому, что многие лица не
только посольства Кая Салтана и шахского двора, но и местной
администрации, например, Ардебиля и Шемахи знали об ин-
синуациях Булат-бека. Все это показано в статейном списке
русских послов за 1618—1620 гг. В частности, здесь приводят-
ся сведения о разоблачении Булат-бека шемахинским намест-
ником.
Так, через три дня после прибытия посольства в Шемаху
Юсуф-хан пригласил Чичерина и Тюхина к себе на ужин. «Того
ж дни (23 октября) за час до вечера» в посольство прибыли с
ханскими лошадьми пристав Полот-хан и везир Хосейн-бек.
Они сказали: «Исуп хан .. велел вас звати, чтоб вам ехать к
нему... хану де добре с вами хочетца видеть[ся]„ » Чичерин и
Тюхин дали согласие и в сопровождении названных лиц «по-
ехали к Исуп хану и... у него ужинали». Здесь в присутствии
229»
Булат-бека и многих знатных людей Шемахи Юсуф-хан «стоя-
чи» произнес знаменательную речь. Он говорил о русско-иран-
ской дружбе и значении Шемахи в деле ее укрепления. Не обо-
шел он и себя, подчеркнув: хочу «добра великому государю
своему, столько ж де хочю добра великому государю вашему...
[хочу, чтобы] братственная дружба и любовь во веки не нару-
шалась, но и паче прибавлпвалась». И пил за здоровье царя
Михаила. В заключение он достаточно многозначительно ска-
зал: «Смуты де меж ими, великими государи, учинить не хочю,
а кто де меж ими смуту учинит, и тому де от Бога не пробудет,
и чтобы де ему и в аде места не было» (л. 308об.—310; В., 483)
Чичерин и Тюхин в ответном слове (дополняя друг друга)
поддержали Юсуф-хана в вопросе о неизменности русско-иран
ской дружбы, одним из проявлений которой и явился их приезд
в Иран. Однако, воспользовавшись благоприятным случаем, они
не остановились на этом и в довольно резких выражениях вы
сказали недовольство приемом шаха Аббаса.
Прежние-де русские посольства, начали они, принимались в
Иране лучше: и «честь им была [оказана], и в кормех достатки.
И во всем было к ним береженье. II мы... присланы для брат-
ственные дружбы и любви и для... государских и земских ве-
ликих дел», способствующих укреплению этой дружбы. А шах
«по смуте врагов и ненавистников (прозрачный намек на Бу-
лат-бека), которые не хотя[т] видеть великих государей наших
в братственной дружбе... и поверя им, врагом, к... государю
нашему... показал нелюбье, а к нам немилость многая, безче-
стье и позор велел над нами учинить и в кормех великую ску-
дость и недостатки, и людей от нас [сбежать] подговорили, и
те люди наши не сысканы. А последнее: в Казбине колентарь
велел у нас поймать сына боярсково, и отдать за пристава
(арестовать), и велел ево оковать, и ево [у себя] оставил. А ука-
зывают на ево вину, чего и не бывало, затеев своим бездельем
(скуки ради)». Сказав в заключение, что в Русском государст-
ве иностранным послам, в том числе и иранским, воздают боль-
шие почести, Чичерин с горечью повторил: «Нам... многое без-
честье и позор и теснота была, что николи ни над кем тово не
бывало» (л. 311—312об.; В., 483—484).
Последнее он явно преувеличил, очевидно, желая усилить
впечатление от своей речи. Ведь и прежние русские дипломаты,
посылаемые в Иран, жаловались в лучшем случае на скудость
корма, недостаточность транспортных средств, плохое поме-
щение, а в худшем — на «безчестье» и «насильства». Можно
рассказать о принудительных обысках и проверках имущества
и товаров у членов первого русского посольства в Иран (1588—
.1589 гг.), возглавляемого Г. Б. Васильчиковым. Однако особой
бесцеремонностью отличались действия шаха Аббаса (и соот-
ветственно иранских властей в центре и на местах) по отноше-
нию к другому посольству (1597—1599 гг.)—В. В. Тюфякина
(ИП, 73—120; 276—320).
230
Юсуф-хан поддержал возмущение Чичерина и Тюхина и яв-
но в адрес Булат-бека сказал: «Яз... ведаю прямо (истинно) так,
как вы говорите: Аббас шахово величество, поверя вражьей
смуте, к вам показал свою немилость...» При этом он выразил
надежду: «...вперед государи наши будут по прежнему и в
братственной дружбе и в любви, а которой... враг... смуту учи-
нил, и тот... враг за свои неправды вскоре пропадет».
Булат-беку пришлось оправдываться: «...шахову величеству
никаких смутных речей [я] не говаривал, а что... видел и слы-
шал, и я про то про все шаху сказывал».
Юсуф-хан на это жестко повторил: «Хто... ненавистник про-
меж великих государей смуту учинил, и про то... вскоре сыщет-
ся, и тому ненавистнику... [от шаха] не пробудет». В конце бе-
седы он сказал, что русские купцы, приезжая в Иран, прежде
всего попадают к нему, в Шемаху, и он их принимает с почестя-
ми («мне де все ровны»). И попросил посла узнать у купцов,
имеют ли они от него обиды. Чичерин поблагодарил Юсуф-хапа
за хорошее отношение к русским торговым людям и ответил,
что жалоб от них не слышал и что купцы довольны им. Обо
всем этом посол обещал донести царю (л. 312об.—315; В.,
484—485).
Любезности шемахинского наместника на этом не закончи-
лись: за время пребывания посольства «в Шемахе [с 20 октяб-
ря до] ноября по 3 день... [Чичерин и Тюхин] были у хана трож-
ды, ели, а хан рад добре посольскому приезду и подчивал го-
раздо» (л. 316; В., 485).
26 октября посол отправил в Москву толмача Гаврилу Еси-
пова в сопровождении десяти стрельцов, как сказано в посоль-
ском отчете, «с отписками». Речь идет об уже упоминавшемся
донесении Чичерина и Тюхина. В Посольском приказе эти «от-
писки» были получены 27 мая 1620 г.
3 ноября, в день отъезда посольства из Шемахи, его посе-
тили «Булат бек да пристав Полот хан... а говорил Булат бек:
Исуп де хан для вашие любви прислал к вам дары. Ивану [Чи-
черину] поднес камку кизылбашскую по серебреной земле, да
две кутни (два куска бухарской ткани, обычно полосатой, из
шелка с бумагой), да дороги. А Михайлу [Тюхину]... камку черв-
чату кизылбашскую, да дороги, да кутню... [Переводчику На-
гаеву—] дороги да киндяк да толмачю Ивану Сергееву до-
роги».
«Немножко погодя приехал... Исуп хан, а с ним... сын ево
да многие» знатные люди. Шемахинский наместник сказал:
«Приехал к вам... с вами проститися и на вашей любви вам бить
челом». И «учали послы хана и сына его подливать, и сидел хан
у послов с час». Чичерин отдарил шемахинского наместника:
«поднес к нему пищаль, да кубок серебрен, да фонарь слюденой
о пяти верхах». Юсуф-хан поблагодарил за подарки и «поехал
провожать [посольство], а с ним человек з двесте. И провожал
ют города с версту» (л. 316—317об.; В., 486).
231
«Ноября в 7 числе пришли в город в Шевран (Шабран) и
из... [него] в Дербень... За полторы версты встретил Ивана и
Михайла дербенской юзбаши (сотник), а с ним беков человек
со 100 да пеших... с 50». 10 ноября они прибыли в Дербент. «А из
Дербеня Бейгурда Салтан отпустил Ивана и Михайла ноября
в 12 числе. И провожал версты с три... сам, а с ним беков че-
ловек с 300» (л. 317об.—318; В., 486).
300 человек с титулом бека в Дербенте?! Явное преувеличе-
ние. Вероятно, это были беки со своими людьми.
Дальнейший трехдневный путь до Тарков, резиденции шам-
хала, проходил «через Каракамелы до уцмы (уцмия) кайдац
ково (кайтагского)... [а оттуда] на Буйнаки (Буйнакск). А с
Буйнаков пришли ноября в 15 числе [в Тарки]... Не доезжая.,
с версту встретил послов Ильдар, князь кумытцкой... [который]
провожал послов до дворов...» (л. 318об.; В., 486).
16 ноября 1619 г. Чичерин и Тюхин вызвали к себе князя
и вручили ему царскую грамоту, адресованную его предшествен-
нику, шамхалу Гирею, который к тому времени уже умер. Они
просили Ильдара «служба своя показати, а... [их] в Тарках не
задержати: подводы... и корм дати». Кумыкский князь обещал
прочесть грамоту и назавтра договориться обо всем. Однако,
несмотря на подарки Ильдару «от царя», 17-го начались ос-
ложнения.
По словам князя, уздени его отказались дать корм и лоша-
дей посольству, ибо гонцам и посланникам, проезжавшим «на
Терку, и им де подвод в Тарках не давывали, а [они] наймова-
лн... сами... И вы де сами,— сказал князь, — у узденей подвод
просите или наймуйте... а корму де мне больши того давать не-
чево —взять негде, что де у нас есть, тем вас и подчиваем.
А подвод... силою у узденей взять не мочно». Пришлось прибег-
нуть к найму и кормиться «своим запасом». Так, во время
70-верстного пути от Тарков до «Оксайской култук»36 посоль-
ство платило за «верховые лошеди... по два [куска] киндяка, а...
[за] телеги з быками по четыре» (л. 319—324; В., 487—489).
Из Тарков Чичерин и Тюхин вместе с Булат-беком высту-
пили 19 ноября. Их сопровождали Амир-хан, сын Ильдара, и де
сять узденей. Сам князь проводить посольство не смог, посколь-
ку, как он объяснил, накануне «у Булат бека пил, и ехал от
него пьян, да убился с лошеди, и росшиб де ногу». 25 ноября
достигли Аксайского култука. Отсюда на четырех стругах, при-
сланных из Терека воеводой Никитой Вельяминовым вместе с
сотником и 70 стрельцами, на следующий день отплыли.
В записи от 26 ноября 1619 г. отмечено, что прибывший из
Терека на Аксайский култук согник «Родивон Матвеев сын
Горбатово» сказал Чичерину и Тюхину: со мной воевода Ни-
36 Култук (кулдак) — 1) залив, рукав (тюрк, qoltuk); 2) мыс. В Даге-
стане в то время было Аксаевскос (Аксайское) владение, или аул Ак-
сай.
232
кита Вельяминов «прислал под вас, и под князь Михайлово
(Барятинского) тело, и под Булат бека, и под кречетников, и
под толмачей четыре струга» (л. 325—326об.; В., 489—490).
Эта первая, как мы уже упоминали, официальная запись в
статейном списке о том, что тело Барятинского, которое вот уже
почти год (напомним, что он умер 15 декабря 1618 г.) не могли
захоронить из-за задержки посольства в Иране, находилось в
пути на родину. Вспомним упорное нежелание шахского двора
предоставить более одной подводы для вывоза останков посла
и его 29 человек — действие, явно противоречащее нормам меж-
дународных отношений всех времен.
29 ноября, т. е. после 15-месячного пребывания посольства
на иранской территории, оно приехало в Терский городок. Здесь
ему пришлось зазимовать: «...с Терка в Астарахань ехати было
не мочно, потому что море замерзло и судовой ход поминовал-
ся (закончился)» (л. 326об.—327; В., 490).
17 февраля 1620 г. в Терек прибыл Дмитрий Хомяков. Он
рассказал о жестоком обращении с ним казвинского калентаря
Али-бека, угрожавшего ему пытками с целью узнать количество
тюков с товарами русских послов. Хомяков не открылся, за что
Али-бек «положил ему на шею чепь (цепь), а на ноги железа»
и держал его так «скован две недели», после чего сослал в
свою деревню, расположенную в 15 верстах от города, и заста-
вил его «носить кирпичь». В середине ноября, т. е. через два ме-
сяца после отъезда посольства из Казвина, его освободили, вы-
дали подорожную на одну подводу и он смог двинуться в путь.
Однако подводу по этой подорожной ему нигде не давали, в том
числе и Юсуф-хан в Шемахе, да и «корму» ему не положили.
Если бы не приказчик купца Свешникова, снабдивший Хомяко-
ва деньгами на покупку лошади и на прокорм в дороге, то
вряд ли он смог бы добраться до своих (л. 327—331; В.,
490—491).
Интересно поведение Булат-бека в Тереке в связи с воз-
вращением Хомякова. Очевидно, желая показать свою заинте-
ресованность в этом деле, он отправил в посольство «человека
своего Тушманка... [и] велел» ему сказать «послам»: ведь го-
ворил я, Булат-бек, «вам в Казбине и в Шемахе... [что] тот
человек однолично к вам будет и вскоре его за вами отпустят».
Тогда Чичерин и Тюхин разъяснили, что Хомякова не просто
задержали с отъездом из Казвина, а «колентарь ево держал
две недели скована в чепи и в железах... и пытками ему гро-
зил... [и] сослал в свою деревню, и он... пять недель... беспреста-
ни... кирпичь носил». А главное, заключили «послы», «мы того
пе ведаем, за што» все это учинили нашему товарищу. Булат-
бек от ответа по существу уклонился, сказав лишь: «Яз де того
не ведаю, что ево ковали и... он на корован сарай работал...
[важно] только... [что] он сам здорово к вам приехал»
(л. 331 об.—333; В., 492). Утешение, разумеется, весьма отно-
сительное.
233
/
I
На этом статейный список Барятинского — Чичерина— Тю-
хина заканчивается.
Характерна деталь, отмеченная в донесении Чичерина —
Тюхина, полученном 27 мая 1620 г. в Посольском приказе. По
дороге они неоднократно спрашивали у Булат-бека и его лю-
ден, «есть ли от... [шаха] к... [царю] к посылке денежная каз-
на». Тот отвечал, что «нет, а есть... многая посылка, только де-
нежные казны нет». Но известно, что «сказывал им пристав
Усеин бек и иные многие шаховы беки и кулы, что деи промеж
великими ими государи учинил многую смуту и ссору Булат
бек», который, как мы уже говорили, стал виновником не толь-
ко плохого отношения шаха к русскому посольству, но и, веро
ятно, того, что Аббас не дал денег. От этих же людей «послы»
и узнали, что до приезда Булат-бека к шаху последний «было и
посылку ко государю... [русскому] готовити велел многую и ве-
лел было встречю учинити... и честь воздать великую», но после
встречи со своим послом шах изменил свое отношение (л. 45—
46; В., 385).
Однако все же не следует преувеличивать роль Булат-бека
в решении вопроса о займе для Русского государства. Для шаха
его наветы могли быть лишь предлогом, чтобы уклониться от
денежной помощи Москве, тем более что война с Османской
империей была завершена в конце 1618 г. и шах уже так остро
не нуждался в поддержке русской рати на своих северных гра-
ницах. К тому же Россия по уже известным причинам не могла
оказать Ирану существенную помощь. И все же единственное,
что нужно было шаху от Москвы, это обеспечить на будущее
время защиту своих кавказских границ.
Мы не знаем даты отъезда русского посольства из Терека
и прибытия его в Астрахань. Из донесения астраханского вое-
воды А. А. Хованского известно лишь, что 25 марта 1620 г. в
Астрахань приехал «с Терки... орменин Минаско Григорьев»,
который в свое время повез русскому послу в Иран сообщение
о заключении мира с Польшей, а также «московской толмачь
Таврило Есипов... [посланный Чичериным] к государю [с отпис-
ками]» и с известием, что с русским посольством едет шахский
посол Булат-бек, а «от шах Аббаса к... [царю] послан слон». В
своем послании к воеводе Чичерин просил «ево б (Есипова) из
Астарахани отпустити... к Москве не задержав» и, кроме того,
сообщил, что они, Чичерин и дьяк Тюхин, вместе с Булат-беком
«с Терки в Астрахань будут вскоре» (л. 53—53об.; В.,
388).
Однако или это «вскоре» произошло через достаточно боль-
шой промежуток времени, или оба посольства по какой-либо
причине вынуждены были надолго задержаться в Астрахани, во
всяком случае только 30 июля 1620 г. они выехали отсюда в
Москву (л. 60; В., 390). Может быть, столь длительная оста-
новка в Астрахани произошла по настоянию Булат-бека, решив-
шего здесь ожидать «многую посылку» шаха к царю. Так или
234
иначе, Чичерин нигде не объясняет причины задержки посольств
в Астрахани.
До Самары оба посольства ехали одним караваном. Была
прислана «на Сомару государева грамота, а велено им (Чичери-
ну и Тюхину) ехати ко государю к Москве наперед кизылбаш
ского посла... И они де ехали с Сомары до Казани наперед» Бу-
лат-бека. По донесению казанского воеводы Б. М. Лыкова в
Посольский приказ, «сентября де в 26 де[нь] приехали в Казань
Иван Чичерин да дьяк Михайло Тюхин... дав им суды и корм-
щиков и гребцов, отпустили ко государю сентября в 29 де[нь]»
(л. 68—68об.; В., 393).
Булат-бек был оставлен в Казани, очевидно, в связи с пред-
стоящим арестом М. Тюхина. По-видимому, сочли неудобным
сделать это на глазах иранского посла. Отправленный из Моск-
вы пристав Иван Благой с тремя толмачами встретил посоль-
ство Чичерина 4 октября 1620 г. около Чебоксар. При аресте
Тюхина Благой описал его имущество и изъял переписку. Чи-
черин же с посольством поехал дальше. В Москву русское по-
сольство прибыло, по одним данным, 22 октября (ЦГАДА,
1620—1634, д. 1, л. 15; В. 575), по другим — 29 октября 1620 г.
(л. 77; В., 396). Благой с Тюхиным достигли столицы 2 ноября
(ЦГАДА, 1620—1634, д. 1, л. 63; В., 591).
И последнее — об «Ответе послов на статьи наказа» (л.333—
357; В., 492—501). Это своеобразный краткий отчет о выполне-
нии посольством Барятинского — Чичерина — Тюхина статей
«государева наказа». Ознакомление с этим архивным докумен-
том показывает, что составлен он в Москве, в спешке, одним
Чичериным и охватывает только часть статей наказа (наказ
включает примерно 80 статей, а «Ответ послов» — 36). Начи-
нается каждая из них со стереотипной фразы «В государеве на-
казе написано...» Затем следует краткое изложение статьи с
дальнейшим указанием, что именно по ней сделано.
Из 36 статей только в 6 сказано определенно: «Выполнено
и то описано выше сего», т. е. в статейном списке. В остальных
читаем или: «И про ту статью помину никаково не бывало»,
или: «Ничево не говорили, и помину о том ничего не бывало».
А ведь в этих статьях были важные вопросы, например, о де-
нежной помощи, о союзе («соединенье»), о соглашении, догово-
ре («докончанье»), об инициативе шаха по поводу немедленно-
го восстановления русской стороной городков-крепостей с гар-
низонами и «с вогненным боем».
Очевидно, «Ответ послов» составлялся чисто формально, и
автор его заранее знал, что это уже никому не нужно. Ведь
посольство Чичерина — Тюхина ко времени своего возвращения
в Москву уже утратило ввиду своей безрезультатности всякое
значение. Кроме того, внимание дьяков Посольского приказа
было в основном сосредоточено на деле о «государственной из-
мене» дьяка М. А. Тюхина.
К тенденциозно проведенному следствию и несправедливому
235
решению суда по делу Тюхина приложил руку и Чичерин. То
ли с перепугу, то ли по каким-либо другим недостойным сооб-
ражениям он занял на допросах позицию, враждебную к свое-
му недавнему коллеге. Его показания как главы посольства
после смерти Барятинского и как главного свидетеля были весь-
ма двусмысленными. И в статейном списке, и в донесении Чи-
черина— Тюхина, полученном в Москве 27 мая 1620 г., было
сказано, что Тюхин 6 ноября один пошел к шаху Аббасу только
под угрозой применения силы и с согласия послов Барятинско-
го и Чичерина (правда, как уже говорилось, послы не постави-
ли свои подписи под отчетом Тюхина за 6 ноября 1618 г.). Од-
нако это почему-то не было принято во внимание в Посольском
приказе.
Решающее значение имели личные показания Чичерина и
переводчика Малюты Нагаева. Последний, например, заявил на
допросе: «...стрельцы от шаха к послом для Михаила [Тюхина]
приходили ль и с угрозою послом от шаха что говрили ль, того
он, Малюта, сам не видал...» (ЦГАДА, 1620-^1634, д 1, л. 15
В., 576).
Чичерин же, очевидно, опасаясь ответственности за то, что
они с Барятинским поддались угрозам шахских властей и все
же разрешили дьяку поехать к шаху одному, показал «с очи на
очи» с Тюхиным, что сначала «Михайло де с ними ж вместе за
то стоял, чтоб ему одному нейти», но, после того как от шаха
прибыли «пристав Усеин бек... с стрельцы и хотел Михаила
взять сильно, и Михайло де к шаху поехал, а оне (послы) ево
к шаху не отпускивали». Но когда Тюхин решил один отпра-
виться к шаху, то они, послы, продолжал Чичерин, «послали с
ним переводчика Малюту Нагаева». И последний штрих. Чи
черин сказал: «Приходили от шаха звать одново ево, Михаила,
наперед [только] к нему, Михайлу, а [уже] после того присы
лал шах и к ним ко всем (послам), чтоб итти к шаху одному
[дьяку] Михайлу» (ЦГАДА, 1620—1634, д. 1, л. 76; В., 596) 37.
Помимо этого Тюхину инкриминировали слишком близкие,
дружественные отношения с приставом (например, дьяк называл
его братом), тогда как «Усеин бек» когда-то и где-то говорил
«непригожие слова» о царе Михаиле Федоровиче. Чиновники
Посольского приказа опасались, что у дьяка с приставом «друж-
ба сошлася и не было ль меж ими каково дурново умышленья
и розговоров про государя» (там же).
В то же время рассматривалось и еще одно весьма запу-
танное дело: иранские власти обвиняли русское посольство в
том, что якобы послы велели «убити из животов» (т. е. из-за
имущества, товаров) некоего «полоняника» бухарского посла
Кому принадлед<али эти товары, каким образом этот пленник
37 О роли Чичерина и безымянного толмача С. М. Соловьев пишет пря-
мо противоположное: «Несмотря на то, что Чичерин и толмач оправили [оп-
равдали] Тюхина, показав, что он ездил к шаху по неволе, бояре... пригово-
рили...» (Соловьев, с. 152).
236
был причастен к ним, неизвестно. Во всяком случае, это дело
смешали с обвинением Тюхина, который «на Москве двух чело-
век литовских людей ис тюрьмы [взял] да ис тюрьмы ж взял...
русского человека, бывал казак» (там же).
Всего этого, а также путаных показаний переводчика и тол-
мачей посольства оказалось достаточным для того, чтобы 10 фев-
раля 1621 г. «бояре... приговорили... [обвиняемого] роспросить и
пытать накрепко» за то, что он, во-первых, «был у шаха наеди-
не», во-вторых, «к приставу своему к Усейн беку на подворье
ходил один и братом себе ево называл» (что Тюхин подтвердил,
и это было его единственное признание), в-третьих, взял с со-
бою из московской тюрьмы «польских и литовских людей...
и в Кизылбашех принял к себе бусурмана Черкашенина Пиян
ку». *
«И Михайло Тюхин в том во всем пытан накрепко, чтоб он
сказал вправду... 70 ударов, да две стряски 36 * 38 и клещами горя-
чими о спине жжен» 39. Однако он «говорил тож, что и в рос-
просе», а именно что в измене неповинен. Главное, Тюхин твер-
до стоял на том, что «не бес совету он к шаху ходил, да и в
списке черном (черновом) написано о том Иванова рука (рукой
Чичерина), что оне, князь Михайло и Иван, его, Михайла,
отпускали к шаху по совету все вместе, не хотя шаха розгне-
вить».
Несмотря на все это, в первой половине марта 1621 г. бояр-
ский суд приговорил Тюхина «за ево воровство и за измену со-
слать в Сибирь в тюрьму в которой город пригоже, а корму...
давать ему по десяти денег (5 коп.) на день». Осужденного пе-
редали из одного ведомства в другое — из Посольского приказа
в Казанский дворец40 (л. 105—120; 130; В., 605—609, 614).
Через год, 16 марта 1622 г., положение Тюхина значительно
улучшилось: ему разрешили «служить государева служба с си-
бирскими служилыми людьми вместе в детех боярских», но «к
36 Привязанного за руки человека стряхивали, выламывая руки. Этот
способ пытки назывался стряской.
30 Вот как эти события описаны у С. М. Соловьева: «...бояре... пригово-
рили: „Михайлу Тюхина про то про все, что он был у шаха наедине, к при-
ставу своему Гуссейн-беку на подворье ходил один и братом его себе назы-
вал, польских и литовских пленников из московской тюрьмы взял с собою,
и в Персии принял к себе обусурманившегося малороссийского казака, —
расспросить и пытать накрепко, ибо знатно, что он делал для воровства и
измены или по чьему-либо приказу". Было несчастному 70 ударов, две
встряски, клещами горячими по спине жгли, — а в измене и воровстве не
признался: о литовских пленниках сказал, что дали ему их из разряда по че-
лобитной; черкашенина взял к себе в Персии для толмачества; пристав на-
зывал его кардашом (братом), и он называл его кардашом, без хитрости»
(Соловьев, с. 15'2).
40 К а з а п с к и й дворец (Казанский и Мещерский дворец, приказ Ка-
занского дворца) возник из Казанской избы, упоминаемой в последние годы
царствования Ивана IV. В нем сосредоточивалось управление бывших царств
Казанского, Астраханского и Сибирского. После учреждения Сибирского при-
каза все дела по сибирским городам были переданы в его ведение.
237
Москве [его]... без государева указу отпуска™ не велено», а
его жена Екатерина, пожелавшая разделить участь мужа, смог-
ла выехать в Сибирь («велено по государеву указу сослать с
Москвы в Сибирь... в тот же город, где он сослан»). И только
9 октября 1634 г. было разрешено М. А. Тюхина «ис Сибири
взяти к Москве и подводки дати», т. е. перевезти в столицу за
казенный счет. Это была уже полная амнистия, хотя и запоз-
далая.
❖ * *
Посольство М. П. Барятинского — И. И. Чичерина действо-
вало при крайне неблагоприятных обстоятельствах. Вследствие
этого оно не выполнило своей основной задачи (получение де-
нежной помощи у шаха в виде займа), а объективно говоря,
и не могло ее выполнить.
Правительство Михаила Романова миссией Барятинского —
Чичерина закончило попытки обращаться к иностранным дер-
жавам с просьбами о финансовой помощи. Неудачи посольств
Ф. И. Леонтьева и М. П. Барятинского — И. И. Чичерина были
результатом явной переоценки Посольским приказом друже-
ственных, «братственных» заверений шаха Аббаса, проявлением
наивной веры в его бесконечные обещания через иранских по-
сланцев разного ранга об оказании помощи не только деньга-
ми, но и ратными людьми. По-видимому, Посольский приказ не
обладал достаточно полной и свежей информацией об ирано-
турецких отношениях в то время, так как май 1618 г.— месяц
отправки посольства Барятинского в Иран — и последующие
месяцы были решающими в войне Ирана и Османской империи
в 1616—1618 гг.
Однако было бы неправильным считать, что шах отказал
России в финансовой помощи только ввиду тяжелого военного
положения своего государства: исход войны с турками был пред-
решен победой над ними в Серабской долине 10 сентября
1618 г. Неверно объяснять причину этого отказа и лишь на-
строениями властного, деспотичного шаха, в частности его лич-
ной досадой на московское правительство вследствие инсинуа-
ций Булат-бека.
В 1616—1618 гг. шах вторично, и без помощи России, вы-
шел победителем в войне с Османской империей. Теперь перед
ним встала задача открыть новый, независимый от Турции
и России морской путь для вывоза в Европу шелка-сырца и
других иранских товаров через юг Ирана — Персидский
залив — Индийский океан — Атлантический океан (вокруг
Африки).
В свете этой задачи и ввиду ликвидации турецкой угрозы
Русское государство теряло для честолюбивого шаха Аббаса
роль военного союзника против Османской империи. С царем
шах стремился поддерживать взаимовыгодные торговые свя-
зи. К тому же оставалась некоторая необходимость в защи-
23S
те северных границ Ирана от вторжения турецко-крымских
войск.
На этом общем историческом фоне вырисовывается пове-
дение шаха, победителя Османской империи, в отношении край-
не ослабленного Московского государства, когда он смог по-
зволить себе не считаться с кодексом международных отноше-
ний, сложившихся к тому времени в мире. Выразилось это в
форме явной враждебности шаха к русскому посольству, вы-
званной дезинформацией Булат-бека, например, о том, что
иранское посольство в России морили голодом, не выпускали
из помещения даже для покупки продовольствия, а также ис-
торией с неудавшейся покупкой ястреба для Аббаса в Астра-
хани.
В конечном счете все это не могло не повлиять па отказ
Шаха в займе.
Произвол его в отношении русского посольства имел много-
образные формы, начиная с мелочных ущемлений достоинства
посольства и его членов вплоть до грубых нарушений экстерри-
ториальности, или дипломатического иммунитета.
Шах неприязненно встретил русское посольство. По мягко-
му, осторожному выражению С. М. Соловьева, московские
«послы были встречены сухо» (Соловьев, с. 150). Примечатель-
но, что незадолго до приемной аудиенции Барятинского у шаха,
18 мая 1618 г., шах Аббас «принял весьма помпезно» англий-
ского представителя Ост-Индской компании Томаса Бей-
кера 41.
О явной враждебности шахского двора свидетельствуют че-
тыре факта (помимо недостаточности выдаваемых посольству
продуктов, транспортных средств и т. п.):
1. Насильственный привод дьяка Тюхина на переговоры к
шаху и грубые выпады последнего против посольства и Рус-
ского государства с известными обвинениями.
2. Отказ шаха предоставить русскому посольству транспорт
для вывоза в Россию гроба Барятинского, умершего 15 декабря
1618 г. в Казвине, и его людей (29 человек) с имуществом,
а также его последующее разрешение дать одну подводу и ни в
коем случае не больше, в результате чего тело покойного «кня-
зя Михайла» долгое время не могли вывезти на родину.
3. Нарушение дипломатической неприкосновенности одного
из членов посольства, «сына боярсково» Дмитрия Хомякова,
когда беспричинно и под явно надуманным предлогом казвин-
ские власти арестовали его накануне отъезда посольства в
Россию и содержали его как каторжника «скована в чепи и в
железах» и использовали на тяжелых работах.
4. И вновь вернемся к одному из «героев» нашего повество-
вания— Булат-беку, принесшему столько несчастий посольству
Барятинского — Чичерина. Назначение шахом Булат-бека во
41 Bayani К.. Les relations de 1’Iran a 1’epoque Safavide..., c. 117.
239
главе ответного посольства в Москву лишний раз демонстри-
ровало его далеко не доброжелательное отношение к москов-
скому правительству.
Путешествие посольства Барятинского — Чичерина в Иран
было одним из наиболее длительных: со дня отъезда его из
Москвы и до возвращения в столицу прошло два года пять ме-
сяцев. Переговоры велись с 4 ноября 1618 г. (прием посольства
у шаха) до 24 июля 1619 г. (отпускная аудиенция), т. е. восемь
месяцев двадцать дней.
Это посольство было бесплодным по своим политическим ре-
зультатам и трагичным для судеб трех его членов — посла, дьяка
и боярского сына.
Ответное шахское посольство Булат-бека
в 1619—1621 гг.
Отдельного архивного дела о посольстве Булат-бека нет, од-
нако сохранилось множество материалов в делах о других по-
сольствах, и в первую очередь о посольстве Барятинского—•
Чичерина. Это, в первую очередь, раздел под названием «О при-
езде посла Булат бека» (ЦГАДА, 1618—1624, кн. 6, л. 357 об.—
525; В-, III, 501—558), а также другие документы (ЦГАДА,
1618—1624, кн. 6, л. 47 -75; В., III, 385—395)
К моменту появления Булат-бека в Москве в начале 1621 г.
положение Русского государства изменилось по сравнению со
временем его предыдущего пребывания в столице в конце 1617—
начале 1618 г. в качестве второго посла. Прошло уже четыре
года после подписания Столбовского мира со Швецией (1617 г.)
п более двух лет после Деулинского перемирия с Речью Поспо-
литой (1618 г.). Используя новую расстановку сил, сложившую-
ся в ходе Тридцатилетней войны в Европе (1618- 1648), москов-
ское правительство сумело предотвратить готовившуюся агрес-
сию Османской империи на своих южных границах и начало
переговоры с султаном Османом II (1618—1622 гг ) о совмест-
ной борьбе против Польши, выступавшей в европейской войне
па стороне Австрии — врага Турции. Отказ Ирана в займе осво-
бождал Россию от каких-либо обязательств перед ним, и она
могла проводить активную политику в отношении Турции в це-
лях сохранения мира на своих южных границах, столь необхо-
димого для восстановления страны.
Грубые, насильственные меры, применяемые шахскими вла-
стями к отдельным членам посольства Барятинского — Чичери-
на и ко всему посольству в целом, безусловно, не остались не-
замеченными. Однако Посольский приказ не встал на путь
репрессалий, и ответное посольство Булат-бека начиная со дня
42 Далее при ссылках на эти источники — в силу их идентичности — бу-
дут даваться только листы, а т. III «Памятников...» Веселовского впоследст-
вии опускается.
240
своего выезда (вернее, выезда обоих посольств) 3 ноября 1619 г.
из Шемахи как бы вошло в состав русского посольства и, бо-
лее того, стало пользоваться всеми привилегиями гостя Мос-
ковского государства. Мы уже знаем, что до Самары оба по-
сольства ехали вместе, и надо сказать, что отсутствие в ста-
тейном списке Чичерина—Тюхина каких-либо жалоб со сторо-
ны Булат-бека на протяжении всего пути от Терского городка
до Самары свидетельствует о том, что иранское посольство
обеспечивалось в дороге всем необходимым.
Посольство Булат-бека насчитывало 26 человек: кроме пос-
ла 4 кречетника, 2 «арапа» по уходу за слоном и 19 слуг
(л. 357 об.—358; В., 501).
Как говорилось выше, ввиду того что «судовой ход помино-
вался», обоим посольствам пришлось зазимовать в Тереке, куда
они прибыли 29 ноября 1619 г. В статейном списке ничего не
сообщается об обстоятельствах и продолжительности зимовки
на Тереке, в частности о трудностях, сопряженных с содержа-
нием слона, который все же погиб, но неизвестно когда и по-
чему. И вообще о слоне, подарке шаха царю Михаилу, узнаём
лишь из донесений астраханского воеводы А. А. Хованского,
получившего 25 марта 1620 г. «отписки» Чичерина с кратким
отчетом о посольстве и сообщением, что вместе с ним следует
шахское посольство Булат-бека с подарком — слоном.
В Посольский приказ «отписки» были доставлены 27 мая.
Тогда же в Москве стало известно, что «денежные казны» от
шаха «в помочь Русскому государству» ответное посольство не
везет. Мы уже знаем и о том, что на неоднократные расспро-
сы Чичерина Булат-бек и его ближние люди отвечали, что
везут кроме слона «посылку многую», а какую — не говорили
(л. 47—49 об., 53 об.—54; В., 385—388).
Оба посольства выехали из Астрахани 30 июля 1620 г.
О пребывании Булат-бека в Астрахани сведений почти не со-
хранилось. Известно лишь, что шахское посольство было при-
нято там хорошо, обеспечено всем необходимым и отправлено по
Волге на Самару с соблюдением всех правил дипломатическо-
го церемониала и русского гостеприимства. Достаточно ска-
зать, что 26 иранцам на первые 14 дней пути к Москве в Аст-
рахани было выдано «по норме» кроме хлебов, калачей, ко-
ровьего масла 56 баранов и — Булат-беку — 28 кур. Вино, мед
и пиво также отпускались в избытке. Например, шахскому пос-
лу на день положили 8 чарок вина (из них 2 чарки двойного)
и на две недели 39 ведер меду; 19 «человеком посольских лю-
дей» — соответственно по 2 чарки вина и 56 ведер меду
(л. 358 об.—360 об.; В., 501).
В одном из документов содержатся сведения о том, что
Посольский приказ в начале июня 1620 г. предписывал астра-
ханскому воеводе Булат-бека отпустить в Самару (где его
требовалось задержать), а Чичерина с Тюхиным «не мешкая»
отправить в Казань для дальнейшего следования на Москву
16 Зак 1013
241
(л. 51; В., 387). В Казань оба посольства прибыли отдельно,
но почему-то с разницей только в один день, причем иранское
даже раньше — 25 сентября, а русское — 26-го (л. 68об.; В.,
393).
Одновременно с Булат-беком в Казань («на казанское
устье») приехал гонец-купчина «Хозя Ага Асан (Хасан) .. а из
Астарахани об нем к ним (казанскому воеводе Лыкову) грамо-
ты не прислано». О Хасане, к сожалению, сохранились весьма
скудные архивные данные, не позволяющие узнать, почему шах
вслед за Булат-беком послал в Россию нового дипломатическо-
го агента, которому к тому же предписывалось прибыть в
Москву ранее иранского посла. Пока известно лишь то, что
говорил казанский дьяк Иван Грязев, очевидно, докладывая
воеводе Б. М. Лыкову о прибытии в город купчины: «Послан
тот гонец Ага Асан к государю от... шах Аббаса опричь посла
Булат бека с особым делом, и велено было его из Астрахани
отпустить ко государю наперед того посла Булат бека, а лю-
дей... с ним деветь человек».
Чье это было распоряжение? Вероятно, гонец вез с собой
особую шахскую грамоту на имя астраханского воеводы, со-
державшую соответствующую просьбу. Однако астраханские
власти выполнить ее не смогли, так как купчину «из Астараха-
ни... отпустити было не с кем», и, по-видимому, его отправили
отсюда вместе с обоими посольствами 30 июля на Самару —
Казань. Известно, что в Астрахани Хасан был принят как офи-
циальный гонец из Ирана, обеспечен всем необходимым, а для
обслуживания его был назначен «в приставех... из Астарахани
сотник стрелетцкой Иван Микитин» (л. 64 об.—65 об.; В., 392).
Московское правительство разослало указы в Казань и в
другие города, лежавшие на пути следования Хасана в Москву.
Например, в одном из них, от 12 октября 1620 г., ярославскому
воеводе Ивану Безобразову предписывалось: «...двор ему веле-
но дать особой и корм ему давать... [как] ему давали в Казани
и в Нижнем... к нему велено послать на подворье дворенина
добра да от места (местного) подъячево, и велено ево роспро-
сити»: когда был послан шахом и почему сразу же после Булат-
бека; о шахской грамоте; что поручено сказать сверх грамоты
о товарах, привезенных им, и — главное — «как ему наказано
от шаха у... [царя] быти: с послы ли [шахскими] вместе пли
наперед?» (л. 75—75об.: В., 395).
Несмотря на то что в Казани с шахской грамотой гонца-
купчины произошла неувязка (кто-то и зачем-то отослал ее об-
ратно в Астрахань), ему разрешили продолжать путь, и «веле-
ли быти в приставех [у него] до отпуску казанну Юрью Иар-
матцкому, и государево жалованье — корм ему, Ага Асану,
и людем ево — дали на четыре дни: ему, Ага Асану, по пяти
алтын (1 алтын = 3 коп.) на день да по шти (шести) чарок
вина, полуведра меду, людем ево, девети человеком, по шти
денег (1 деньга = 72 коп.) человеку на день». 30 сентября
242
1620 г. иранского купчину с людьми отпустили из Казани «с при-
ставом с казанцом с Степаном Львовым», снабдив их кормом
на две недели (л. 65—66 об.; В., 392).
Относительно шахского гонца остается только сказать, что
тем же указом от 12 октября 1620 г. ярославскому воеводе
Ивану Безобразову Посольский приказ предписывал задержать
его в Ярославле до нового указа (л. 74 об.—75; В., 395). Дру-
гих архивных данных о миссии Хасана не сохранилось.
Согласно этому же указу, воеводе Безобразову следовало
задержать в Ярославле также Булат-бека: «постоять [ему] в
Ярославле до зимнево (санного) пути». И далее: «Ивану Бе-
зобразову да к дьяку к Ивану Дарганову... указал государь:
и дворы им велено дати самые добрые, и корм и питье им
велели давать по росписи... и на двор к ним для береженья сто-
рожей и стрельцов приставить, и береженье к ним велено дер-
жать, чтоб им ни от ково нпкакова безчестья не было...»
Однако на этом Посольский приказ не остановился: «...в по-
честь к послом сверх поденново корму питья и ествы послать
против поденново вдвое или как пригоже, а в запрос, чего
учнут просить, добыть... и к ним посылать». При этом было
сделано характерное для тех тяжелых времен разъяснение вое-
воде, которому все же не следовало особо усердствовать при
снабжении шахских людей: «...посылать [запрошенное сверх
нормы] не от велика (немного, в небольшом количестве), [но]
чтоб им в питье и в естве нужи и скудости не было». Одновре-
менно указывалось, что в день, когда шахскому посольству
«в Ярославль быти, и у них бы [в городе] в тот день теми
месты, куда послам итти, и до [их] подворья было людно и
стройно по посольскому обычею» (л. 73— 74 об.; В., 395).
Из архивных документов мы узнаём, что русское и иран-
ское посольства оставили Казань почти одновременно: Чиче-
рин— 29 сентября, Булат-бек — 30-го (л. 68—68об.; В., 393).
Следующее сообщение о Булат-беке находим лишь в доне-
сении нижегородского воеводы от 15 декабря 1620 г., который
отправил его в Ярославль через «Балахну и... иные жилые мес-
та, не займуя Костромы». Он снабдил шахское посольство на
две недели всем необходимым, дав ему в приставы «до Яро-
славля нпжегородцково сотника стрелетцково Офонасья Лон-
сково да с ним... 30» стрельцов (л. 361—361 об.; В., 502).
Таким образом, два с половиной месяца Булат-бек находил-
ся где-то между Казанью и Нижним Новгородом, а затем еще
месяц добирался до Ярославля. Причина этих задержек, на
наш взгляд, заключается не в ожидании «зимнево пути», а в
той осложнившейся внешнеполитической обстановке, когда
Польша (основной тогдашний недруг России43), как сторонни-
ца габсбургской коалиции в Тридцатилетней войне, оказалась
43 Несмотря на Деулинское перемирие 1618 г., в польско-русских отно-
шениях оставалось еще много нерешенных проблем.
16*
243
сначала в войне со Швецией (1617 1622 гг), а потом с Ос
майской империей (1620—1621 гг.). Было о чем подумать,
прежде чем начать переговоры с шахским посланником.
10 января 1621 г. Посольский приказ выслал навстречу Бу-
лат-беку пристава: «по государеву указу послан в Ярославль...
дворенпн володнмерец Григорей Клементьев сын Зловидов,
а наказ государев дан Григорью таков...» (л. 362; В., 503) В на-
казе, вероятно, наспех составленном и потому сравнительно
небольшом, были даны обычные инструкции Зловидову: «ехать
не мешкая», смотреть «накрепко» за снабжением посольства
кормом и питьем «по росписи» и за тем, чтобы «береженье было
к послу» и чтобы во всем было «честно». Кроме того, на него
была возложена обязанность «самому над казанским приста-
вом и над толмачи надзирать накрепко» (л. 364; В., 503).
Весьма интересны в наказе рекомендации Зловидову отно-
сительно того, как отвечать на возможные вопросы шахского
посла. Если попытаться обобщить эти предписания, то полу-
чится что-то вроде обзора внешнеполитических отношений Рус-
ского государства со своими соседями и основными европей-
скими странами — участницами Тридцатилетней войны, и, ко-
нечно, обзора одностороннего, субъективного, составленного,
во-первых, на основании оценки Посольским приказом полити-
ческой ситуации в Европе и Азии, а во-вторых, с целью довести
до шаха свою информацию.
Так, на вопрос о Габсбургах следовало отвечать, что Рим-
ская империя ведет войну и потому «тово не ведомо, хто будет
ныне на цесарстве», а относительно Ватикана говорить, что
обмена посольствами с папой римским «не бывало и вперед
не чаять». Предписание относительно других стран: Франция,
Англия, Дания, другие европейские государства и Россия «учи-
нились в крепкой братственной дружбе и в любви навеки нои-
паче прежнево», и все они на своих «недругов хотят с [Россией]
стояти заодии».
На вопрос шахского посла об отношениях с Нидерландами
Зловидов должен был дать подробный ответ: Голландия-де при-
слала в Москву своего представителя Исака Аврамова «с по-
корным челобитьем того, чтоб... нидерлянских и галанских вла-
детелей пожаловать: принята их в свое царское жалованье
(благоволение, милость), в докончанье (мирный договор) и в
соединенье (союз) на всех государевых недругов», за что они
царю «всяким вспоможеньем помогать готовы будут»44. И до-
бавить: «на отпуске» царь сказал Аврамову, что «в свое цар-
ское жалованье их принял».
Рекомендации Зловидову в отношении Швеции мало соот-
44 В этом пункте содержалась доля истины, так как для государств ан-
тигабсбургской коалиции «в период Тридцати летней войны Русское государ-
ство было поставщиком стратегического сырья (пеньки, смолы, селитры и
пр.) и, что самое важное... хлеба» (Очерки истории СССР: Период феодализ-
ма. XVII в. М„ 1955, с. 463).
244
ветствовали действительности: договор со шведским королем
обе стороны закрепили-де на том, что «свейскому королю
бытп... [с царем в] дружбе и любви навеки во всей царсково
величества воле... на всяково государева недруга стояти... [им]
заодин».
На вопросы о Крыме предписывалось отвечать кратко:
царь «был [с Джанибеком Гиреем] в ссылке [лишь] для того,
чтоб он не помешал... [России] управитца... с польским ко-
ролем», а что «вперед... будет... тово не ведомо». С Турцией от-
рицались какие-либо сношения, кроме обмена посольствами с
целью оповещения о приходе к власти нового царя или нового
султана (царь Михаил «посылал государство свое обвестить»).
Наконец, следовало бодро заверить Булат-бека в полном
благополучии русско-польских отношений после перемирия в
Деулино и подытожить: «...ныне на обе стороны тишина и
покой, и недружбы нет с польским королем и с ыным ни с кем
у царского величества нет» (л. 368—375 об., В., 505—507).
Использовал ли Зловидов все эти указания в беседах с Бу-
лат-беком, неизвестно. Из его донесения в Москву ясно только
то, что он прибыл в Ярославль 14 января 1621 г. и в тот же
день встретился с шахским послом в полном соответствии с
наказом. Кстати сказать, Булат-бек, сославшись на недомога-
ние (ночью-де «зашиб ногу»), не встретил Зловидова на крыль-
це, а вышел к нему «в половину избе» (л. 376; В., 508).
17 января они выступили из Ярославля. По дороге Злови-
дов получил еще один указ, свидетельствовавший о постоянном
внимании Посольского приказа к Булат-беку. В указе говори-
лось, чтобы он не торопил посланника «в дороге» и «не нево-
лил много днем итти, чтоб ему было не досадно» (л. 381 об.;
В., 509).
20 января Зловидов с Булат-беком «пришли в Переславль».
На следующий день они покинули город и 23 января прибыли
«на стан в Братошино», чтобы отсюда двинуться к Москве че-
рез «Ростокино на Яузе, [что] от Москвы 6 верст». Зловидов
доносил в Посольский приказ: «...пришел с послом на послед-
ний стан в Ростокино генваря в 24 де[нь]...» (л. 382—384; В.,
510).
25 января 1621 г. утром «Булат бек к Москве пришел». По
государеву указу от 17 января его с большой пышностью
«встречали... за городом, по переславской дороге, за тем мес-
том, где бывал Деревяной город... Степан Иванов сын Исленьев
да дьяк Воин Трескин. А с ним на встрече было детей бояр-
ских... и дворовых людей, и конюхов, и охотников 50 человек
на конех в цветном платье. [Кроме них] на выезде... были за
городом стольники, и стряпчие, и дворяне большие, и дьяки,
и дворяне, и дети боярские... и подъячие, и приказные люди на
конех в цветном платье».
Для встречи шахского посла был соблюден и пункт церемо-
ниала о предоставлении лошадей с царской конюшни: «санник
245
с саньми и с медзедно45 под посла... [а] да под шаховых Кре-
четников, под четырех человек, да под посольских людей под
лутчих, под десять человек, лошеди с седлы посыланы з госу-
даревы конюшни. А являли послу лошеди на встрече от госу-
даря». Кроме того, Иван Арбенев, «человек с государевой ко-
нюшни», должен был выехать «немного наперед их (встречав-
ших) и сани [под посла] подвести ото встречи с перестрел»
(л. 384 об.—387 об.; В., 511—512).
В общем церемониал пышной встречи при въезде в Москву
был весьма тщательно разработан и организован в подчеркнуто
официальной и торжественной форме. И все это предназнача-
лось для Булат-бека, столь навредившего посольству Барятин-
ского — Чичерина.
В том же указе от 17 января Исленьеву и Трескину пред-
писывалось: «Как послы (посол) сядут в сани, а шаховы кре-
четнпки и люди на лошеди сядут и поедут к городу... послати
от себя к послу сына боярсково добра, который бы досуж (ло-
вок, расторопен) был и наряден», чтобы сказать Булат-беку,
что царь «прислал... встречю... и есть до [Булат-бека]... речь
царская, и послы б вышли из саней». Приставы же, также вы-
шедши из саней, должны были «говрити послом (послу) речь...
царь де (следует его полный титул), любячи брата своево Аб-
баса шахова величества, а тебя, посла его, жалуючи, велел тебя
встретить и о здоровье спросить: здорово ль еси дорогою ехал?..
[А нам царь велел] у тебя быть в приставех... и двор тебе ука-
зати» (л. 387 об.—389 об.; В., 512).
Приставам следовало обменяться с послом приветствиями и
усадить его в сани, а затем велено было «ехать — Степану [Ис-
леньеву] у посла по правой стороне, а Воину [Трескину] по
левой — в город Стретенскою улицею и поворотить па площедь
к Пречистой Гребневской да площедью... в Китай город в Иль-
инские ворота... на двор ноугородцково митрополита, а... встреч-
ники ехали [бы] стройно наперед посла и по обе стороны, а до-
роги б не переезжали и задору ни в чем не чинили, а посоль-
ские б (иранские) люди ехали вместе, не розрываясь» (все это
тщательно продумывалось, чтобы пресечь всякую возможность
сношений иранцев с местным населением).
После прибытия «на двор» шахского посольства Исленьеву
и Трескину надлежало, «проводя послов в хоромы, ехати ко го-
сударю» и доложить обо всем, «а Григорью Зловидову остатись
у посла и его устраивать, а побыти до тех мест, доколе послы
уставятца (разместятся)». Кроме того, Зловидов и Трескин
должны были «жити у посла и ночевать, переменяясь по днем...
а с ними по два толмача да детей боярских и охотников, рос-
писав с собою поровну по кольку человек пригоже. А Степану
[Исленьеву] приезжать посла навещать по вся дни по двожды
на день изутра и вечере». В то же время следовало неукос-
45 Медведно — шкура, мех медведя или изделие из такого меха —
часто использовалось как подстилка или покрышка для саней.
246
пптелыю «корм давать [точно по росписи]... з дворца да из
большово приказу» (л. 389об.—391; В., 512—513).
Далее в указе предписывалось: всему русскому персоналу,
обслуживающему шахское посольство, «беречи [его людей] на-
крепко... с ними жить на дворе с великим береженьем» и ни
с кем из иранцев «ни о чем не говорить и вестей никаких...
[им] не говорить». Заслуживает внимания указание — в посоль-
ство ни под каким видом никого не допускать, в том числе и
иноземцев: если кто-нибудь «учнет к послом (послу) и к их
людем приходить о чем розговаривати... [тогда тех] людей,
спустя з двора, чтобы было послу не знатно, велеть имати (за-
держать), а имая, присылать в Посольский приказ» (л. 391 об.;
В., 513).
Следовательно, несмотря на прежние жалобы Булат-бека
шаху на изоляцию в Москве иранского посольства, военная
охрана у его ворот была заменена на внутреннюю, не менее бди-
тельную.
Насколько Посольский приказ уделял внимание снабжению
посольства продовольствием, видно из наказа приставу Ис-
леньеву. В нем вторично указывалось: корм и питье выдавать
своевременно «по росписи сполна», а также то, «что будет на-
добно, и в запрос чего послы попросят, и им... давати» (л. 392;
В., 513).
Исленьеву и Трескину поручалось «у кизылбашсково посла
проведывать, с чем оне ко государю пришли, сколько с ними
шах прислал к государю в помочь казны и какую казну при-
слал». С особой тщательностью требовалось разузнать, «в ми-
ру ль, или не в миру [шах Аббас] с турским салтаном и з
бухарским царем и с крымским [ханом]», а также выяснить,
как «шах турсково... [султана] послов... принял и от себя их
[с чем] отпустил... [и] чево вперед с турским у шаха чаять:
миру ль, или войны». Однако Посольский приказ интересовался
дипломатическими связями шахского двора не только с соседя-
ми, но и «с цесарем, и с ышпанским, и со францужским, и с
аглинским у шаха ссылка бывала ли?», а если «бывала», то
они «к шаху послов или посланников присылывали ль?.. И оп-
ричь тех государей с которыми [еще] государи шах в миру...
[или] не в миру?» (л. 392об.—393об.; В., 513—514).
Рекомендации наказа Исленьеву и Трескину, что именно и
как отвечать на вопросы посла и его людей, почти дословно
повторяют предписания, данные тем же Посольским приказом
предыдущему приставу Булат-бека Зловидову (л. 394—401 об.;
В., 514—517).
Не сохранилось архивных материалов о том, как выполнили
приставы Исленьев и Трескин этот наказ, поэтому трудно ска-
зать о мере его полезности для русско-иранских отношений в
рассматриваемое время.
31 января 1621 г. состоялась приемная аудиенция Булат-
бека у царя Михаила Федоровича. Приезд посла в Кремль,
247
так же как и его въезд в столицу, был обставлен весьма тор-
жественно. На подворье шахского посольства были посланы
санник да сани с царской конюшни «под посла», а для его лю-
дей— десять лошадей. На всем пути следования посольства,
от его двора до Кремля, выстроились стрельцы в парадном
платье с пищалями (л. 407—408; В., 518).
В общем эта аудиенция ничем не отличалась от других
приемов, устраиваемых для шахских послов.
Булат-бек был встречен «у проходные полаты на рундуке46
в дверех» князем «Долгоруким и дьяком Семеном Собакиным».
Посла представил царю «окольничей Федор Левонтьевич Бутур-
лин», и Булат-бек с его свитой были допущены к царской руке,
а государь «клал на нево свою царскую руку». Шахскую гра-
моту «государь велел... принята посольному думному дьяку
Ивану Грамотину... и указал спросить у посла, есть ли речью
что приказал шах». Булат-бек ответил: «Шах велел мне вам
говорити, чтоб вы... были с ним [в дружбе и в любви] и о сво-
их здоровьях послы своими п посланники ссылатися без урыву»
(л. 410 -4И об.; В., 519).
Это означало, что шах устного наказа Булат-беку не давал
И что у него не было никакого дела к русскому царю. Таким
образом, Аббас уклонился от ответа на просьбу царя о займе,
переданную ему через посольство Барятинского—Чичерина.
Выслушав Булат-бека, царь «велел послу сести на скамей-
ке, а скамейка — как и литовсково посла.»47. Затем «государь
пожаловал к руке шаховых кречетников и клал на них свою
царскую руку» (л. 412—412 об.; В., 519).
Шахские и свои подарки царю Булат-бек вручал через
окольничего Бутурлина. Среди них слона не оказалось. Воз-
можно, он погиб где-то в пути от холода, тогда как барс — по-
дарок Булат-бека—-выдержал перевозку до Москвы. Шах по-
слал царю: «покровец постелной, низан жемчюгом з бисеры и с
корольки, [с рисунком, на котором изображены] травы, люди,
и звери, и птицы», «два покровца блюдные, низаны жемчюгом
же и бисеры; карманец, низан жемчюгом с корольки и з бисе-
ры, индейское дело», затем «бархат по серебру», 12 кусков
«камки серебряной и золотой», 12 штук «кушаков с золотом»
(шелковой ткани с золотыми нитями), 68 «портищ» (отрезов)
бархатов и «камок», 7 кусков «дорог» (шелковой ткани), а так-
же «10 мис (мисок) и блюд и торелей (тарелок), и достоканов
и братинок48, и чарок», а кроме того, восемь ковров среднего
40 Рундук-— мощеное возвышение с приступками; род ларя, крытой
лавки с подъемной крышкой.
47 Очевидно, на аудиенции 31 января 1621 г. присутствовал литовский
посол, т. е. имела место ситуация, против которой Посольский приказ кате-
горически возражал, запрещая русским послам «править посольство» в при-
сутствии других иностранных послов.
4!Достокан (достакан) — 1) стакан; 2) название ценного камня.
Братина (братена, братима) — сосуд в форме горшка, в котором по-
давались напитки.
248
и большого размера, две «полсти бурнатные» и «шатер кизыл-
башской кнндячной с выходы».
В расчете на царское отдаривание, как обычно, вдвое или
втрое, Булат-бек преподнес от себя царю четыре куска «кам-
ки» (из них два куска «с золотом и серебром»), черный бархат,
булатную саблю персидскую и барса (л. 412 об.—414 об.; В.,
519—520).
Оценка стоимости всех «помпнков» в архивных документах
не сохранилась.
После вручения подарков думный дьяк Грамотин сказал
Булат-беку от имени царя, что его речи выслушаны, шахскую
грамоту переведут и тоже выслушают и царь «велит тебе ответ
учинить иным временем».
Закончилась аудиенция традиционным пожалованием
«в стола место корм». На двор к Булат-беку отправился князь-
стольник с подробным наказом, начинавшимся с того, где и как
«выти из саней». «Пришед [в хоромы] к послу, [он] молыл:
великой государь... брата своево любительново... Аббас шаха
любячи, а тебя, посла ево, жалуючи, прислал к тебе с своим
царским... столом с ествою и питьем». После этого стольник
велел «на стол скатерть наслати и судки поставите». Сделав
это, он взял «ковш питья» и сказал послу: «Чаша [царя]!.. Дай
Господи... [чтобы царь и шах] здоровы были на многие лета,
а нам бы... вперед видети [их] братцкую любовь и ссылку!»
«Да ковш выпита наперед, а другой ковш,— предписывал на-
каз,— подати послу, а после тово подати приставом и кречет-
ником. А подав чашу, ехать» стольнику со двора (л. 416—418;
В., 520—521).
Столь подробно описанный церемониал передачи стольником
угощения с царского стола, чаще всего переданный словами
«в стола место корм», в архивных документах нам встретился
впервые. Следует заметить, что и скатерть, и вся посуда с едой
и питьем оставлялись послу как подарок.
Прежде чем перейти к следующей встрече Булат-бека с рус-
скими дипломатами, состоявшейся 1 марта, необходимо озна-
комиться с шахской грамотой, врученной царю на аудиенции
31 января.
Сначала приведем «соловьевский», сокращенный вариант
грамоты. Аббас писал: «Желаем, чтоб между нами, великими
государями, дружба, любовь и соединение были по-прежнему,
а если какое дело ваше случится у нас в государстве, то вы
нам о нем объявите, и мы станем его с радостью исполнять. Пи-
шем к вам о дружбе, любви и соединении, кроме же дружбы и
любви ничего не желаем» (Соловьев, с. 151).
Теперь читаем архивный документ: «Господь есть велик и
милостив и великой хвале достоин. Высокопрестольному всег-
да... [далее следует славословие в честь шаха]. А потом объяв-
ляю, что от прежних московских великих государей как зача-
лося быта меж нас... дружба и любовь и ссылка и до сих мест
17 Зак. 1013
249
без урыву, и ныне тем же обычаем... послы ваши... пришед к
нам, про ваше здоровье нам объявили, и посольство отправили,
и мы, слыша про ваше здоровье и [про] с вами... крепкую
дружбу и любовь и соединенье, обрадовались. И будет похотите
вы... про нас ведать, и мы... Божией милостию пребываем, как
годно другом радостно о нас слышать, над недруги нашими
во одоленье и ни от которые стороны от недругов недружбы
и утесненья не имеем. А от вас... желаем тово, чтоб меж нас...
дружба и любовь и соединенье было по прежнему, а послы б и
посланники меж нас... с любптельными грамоты ходили всегда
без урыву. И будет которое дело ваше лучитца у нас в госу-
дарстве, и вам бы про то нам объявить, и мы то дело учнем с
радостию исполнять. Пишем к вам о дружбе, и о любви, и о
соединенье. А окроме дружбы и любви ничево не желаем. А по-
том, дай Бог вам, во веки всем желаньям своим исполнену
бытп. А с сею любительною грамотою послали к вам блпжнево
своево человека Булат бека, и вам бы... велеть ево, не задер-
жав, вскоре отпустить к нам». В конце грамоты стоит печать
с подписью шаха (л. 418об.—421; В., 521—522).
Шахская грамота официальна п уклончива. В ней содер-
жится только одно деловое сообщение, и то не очень конкрет-
ное. Речь идет о словах «над недруги нашими во одоленье»,
т. е. о победе Ирана в войне с Турцией в 1616—1618 гг. Осталь-
ное'— сплошная риторика с заверениями в дружбе и обещания-
ми. И ни слова в ответ на просьбу царя Михаила о займе!
1 марта 1621 г. Булат-бек со свитой в 14 человек был при-
глашен царем «быти у себя... на дворе и у бояр в ответе». Про-
езд посольства в Кремль был обставлен по всем правилам по-
добных церемоний. Его сопровождали «детей боярских, и дво-
ровых людей, и подъячих, и конюхов 50 человек».
Тот факт, что Булат-бека пригласили «на ответ» ровно че-
рез месяц, можно рассматривать двояко: с одной стороны, По-
сольский приказ, очевидно, не хотел подчеркивать излишнее
внимание к шахскому посольству, с другой — ему, вполне ве-
роятно, потребовалось определенное время, чтобы серьезно под-
готовиться к переговорам. Как увидим, эта встреча была, на
наш взгляд, единственной в своем роде, так как основным со-
держанием переговоров стало рассмотрение вопросов грубого
нарушения шахом правил дипломатического этикета и непри-
косновенности посольства Барятинского — Чичерина.
С русской стороны в переговорах участвовали люди весьма
именитые: «ближней боярин и Казанской наместник князь Иван
Борисович Черкасской», боярин и ржевский наместник князь
Иван Федорович Троекуров, думные дьяки «Иван Курбатов сын
Грамотин49» и Савва Романчуков (л. 422; В., 522).
49 Полное имя этого известного в то время думного дьяка — Иван Та-
расович Грамотин. Курбатов — очевидно, прозвище от слова «курба-
тый», что означает (как и «малюта») «низкорослый, маленький человек», «ко-
ротыш».
250
По прибытии Булат-бека в Золотую палату к царю в соот-
ветствии с обычным порядком приема Иван Грамотин от име-
ни царя приветствовал шахского посла и заявил ему, что царь
и бояре «Аббас шаха грамоту выслушали любительно». Но так-
как ты, продолжал дьяк, обращаясь к Булат-беку, «приказывал
(обратился)... [к нашим] приказным людем, что есть с тобою
к нам от Аббас шаха приказ о наших государских о великих
делех», то царь направил «тебя слушати бояр наших». Затем
царь «велел с послом приставом иттп в ответную в набереж-
ную полату» (л. 426—427; В., 524).
Согласно церемониалу, в Ответную (Набережную) палату
сначала вошел Булат-бек, потом «бояре и дьяки вошли... и по-
сол бояр встретил среди полаты, и явил бояр послу дьяк Сава
Романчюков». После обоюдных приветствий приступили к делу.
Черкасский обратился к Булат-беку: какой у тебя от шаха есть
«приказ о тайных и великих делех... ты б те дела, что с то-
бою наказано, объявил бояром нашим» (л. 427 об.— 428 об.; В.,
524).
Посол начал с заверений от имени Аббаса I в дружбе с
русским царем «свыше прежнево» и его пожеланий, чтобы меж-
ду владениями Ирана и России «иново суседа никово не было,
для того б царьское величество велел поставити в Кумытцкой
земле на Сунше городы, а как... городы в тех местех станут
и меж царьсково величества и шахова величества иново никово
в суседях пе будет... и недругом своим будут страшны». Бояре
ответили: «...что мы у тебя слышим, и мы о том до... [царя] до-
несем...» (л. 429—430; В., 525).
Следующий вопрос — о русско-иранских торговых отноше-
ниях— привел к длительному и многословному обсуждению.
Сначала Булат-бек заявил: «...велел шахово величество... [царя]
известити, [что] в прошлых годех на Терке шахова величества
людей пооскорбили, и про то б... [царь] велел сыскати». Бояре
сказали, чтобы посол «подлинно» и подробно объяснил, «сколь
давно и при котором воеводе... [и кого именно] оскорбили и чем
оскорбили», ибо «нам... бояром, про то ни от кого по ся места
ведома не было».
Булат-бек привел один пример: в Астрахани «люди шахова
человека Курчибошина» уплатили пошлину, затем, выехав «на
Терек и не дошед Терки... [их] бусу розбило», а «теми товары
завладели терские люди... а им ничево не отдали». Произошло
это при «нынешнем воеводе... на Терке». Бояре обещали «до-
нести царю, а он велит про то сыскати» (л. 431—433; В., 525—
526).
У Булат-бека не было других конкретных фактов «обид»,
и ему ничего не оставалось, как изъясняться общими фразами.
Он заявил, что до недавнего времени «торговым людем [Ирана]
во всем было береженье, пошлину таможенную с них имали
рядовую, а ныне в Астарахани и на Терке емлют... пошлину
большую мимо царского величества указу, не по прежнему.
251
И многое насильство шаховым торговым людем чинят, и про*
дажи (поборы)» (л. 433об.—434; В., 526).
Ввиду дружественных отношений с Ираном, ответствовали,
бояре, «в Астарахань и на Терек посланы его, государевы, гра-
моты к воеводам с великим запрещеньем, чтоб шаховых торго-
вых людей во всем берегли и обидить никому не давали, и по-
шлины велел имать прямые, а с шаховых товаров пошлин ни-
каких чинить государь не велел». Более того, царь «велел ми-
лости своей прибавить, чего преж сево и не бывало: преж сево
птиц ловчих и зверей живых никому не продавывали, а ныне
царьское величество и то шаховым торговым людем продаватш
велел... повольно».
Что же касается «многих обид», то бояре ответили, что им
«об этом не ведомо», потребовали от Булат-бека, чтобы он им
«объявил, сколь давно то делалось, при которых воеводах и хто
именем... и кому., какие обиды починили и в каких делех»,
а царь, узнав обо всем «подлинно», велит «про то сыскать и
наказанье тем людем... велит учинить» (л. 434 об,—435; В.,
526).
И снова посол отделывался ничего незначащими фразами:
дескать, «всего он подлинно пе упомнит, что кому шаховым
людем обид учинено, а то ведает, что... учинились обиды мно-
гие при всех воеводах, которые прежде сево были и которые
ныне недобро делают. И гостина двора приставы, и таможники,
и толмачи чинят шаховым людем многие обиды». Назвав обид-
чиками весь приказной аппарат Астрахани, он сказал: «...и от
дьяков, и от голов, и от таможников, и от подъячих, и от толма-
чей насильства... были многие, и поминки имали великие, всего
и упомятовать нельзя...» (л. 436—437; В., 527).
На такое заявление бояре повторили: «Которой воевода,
астраханской или терской, о которую пору, которому шахову
человеку, какую неправду зделал, и государь того велит сыс-
кать» (л. 437—437 об.; В., 527).
Булат-бек стал огульно обвинять всех воевод в злоупотреб-
лениях, сделав исключение лишь для одного воеводы: «...толь-
ко лише один воевода астараханской именем князь Олексей (?),
которой жил в... остроге, а делал добро, и шаховым людем на-
сильства от него не было ннкоторово», что же касается осталь-
ных, то «ни от которово... добра не бывало» (л. 436 об.—437; В.,
527).
Конечно, понимая, что злоупотребления на местах усили-
лись в результате тяжелых лет войны и разорения (1603—-
1612), бояре заявили послу: «А что будет делалось до [воца-
рения нынешнего] государя, и тово... [тебе] спрашивать не на
ком: тогды было время безгосударное».
На наш взгляд, это не было случайным выражением одного
из бояр, а установленной правительством точкой зрения. Вот
еще один ответ бояр Булат-беку: «Будет... что делалось до.,
самодержавства [царя Михаила], и то делалось в смут-
252
ные лета, тово спрашивать не на ком...» (л. 436 об., 437 об.;
В., 527).
Посол продолжал перечислять старые обиды, будто не слы-
шал разъяснений бояр. Он сказал, что «то ведает, как на Тер-
ке был воевода Петр Головин и он у шахова человека взял
300 рублев [на] сильно» (л. 437об.; В., 527).
Боярам пришлось напомнить Булат-беку, что он, будучи вто-
рым лицом в посольстве Кая Салтана, уже предъявлял эту жа
лобу п что после длительного сыска эта жалоба была откло-
нена ввиду ее необоснованности: «вины Головина не объяви-
лося», и воевода «у шаховых людей тех денег не имывал, сыс-
кать про то печем и вперед того спрашивать не на ком» (л. 438—
441; В., 528 —529).
Булат-бек подал боярам «памятцу (список жалоб), писана
татарским письмом... в той памятце писано, что учинилось обид
шаховым людем в царьского величества городех» (л. 437; В.,
527). (Дальнейших следов «памятцы» в архивных материалах
не обнаружено.)
Приняв «памятцу», бояре спросили у посла, «все ль он дела,
о чем ему... [шах] приказал... [царя] известить, им, бояром,
объявил». Посол изложил просьбу шаха о том, чтобы царь по-
велел астраханским властям оберегать людей крымского ца-
ревича Шан Гирея: «береженье давати и никому б их подавать
(отдавать) не велел». А тем из них, кто приедет в Астрахань
и на Терек по делам царевича, оказывать помощь, так как, разъ-
яснил Булат-бек, «Шайн Гирей приехал к... [шаху] служити...
п ныне живет в шахове области... [и шах] его жалует и бере-
жет» (л. 441 об.—442 об.; В., 529).
В ответ бояре предъявили послу претензию. Суть ее — об-
личение Шан Гирея в двуличии. По просьбе шаха Аббаса царь
Михаил «Шайн Гирея царевича [держал] в своем государском
жалованье, и людем ево в... [русские] городы приезд был по-
вольней, и пошлин с товаров их не имали». Однако царевич
злоупотребил доверием Москвы. По сообщениям астраханско-
го воеводы, говорили бояре, «шахов сокольник Бархардар ага...
привез... от Шайн Гирея... к нагайским мурзам (давним под-
данным Русского государства) грамоты, а пишет к ним... от-
водя их от царского величества на крымскую сторону», что, ес-
тественно, ведет к ссоре между Россией и Ираном (л. 443—
443 об.; В., 529—530).
Булат-беку ничего другого не оставалось, как заявить, что
он того не ведал и обо всем доложит шаху (л. 444—445; В., 530).
Поскольку иранская сторона исчерпала свои претензии,
«бояре говорили: мы о тех о всех делех до великово государя
нашего... донесем и ответ тебе на те дела по... [царскому] ука-
зу учиним» (л. 445об.; В., 530).
Подводя итоги первой половины этой встречи — жалоб шах»
ского посла, отметим, что из всех Булат-бековых «тайных и
великих дел», оказавшихся далеко не тайными и совсем неве-
253
лпкими, лишь один вопрос заслуживал внимания и мог быть
отнесен к делам большого государственного значения. Это во-
прос о постройке города-крепости на р. Сунже. Таким образом,
речь шла не только об укреплении военных сооружений на Те-
реке, где русская рать стояла твердо. Шах просил построить го-
родок южнее, в Дагестане, на р. Сунже — правом притоке Те-
река. А такая постановка вопроса затрагивала интересы не
только России и Ирана, но также Турции и Крыма.
Аббас I в это время старался использовать дружбу с Рос-
сией для защиты своих северных границ от турок и крымчан.
Он пытался оказать помощь Шан Гирею, сбежавшему из Крым-
ского ханства. Возможно, царевич заверил шаха в том, что пе-
реселение ногайцев ближе к Крыму поможет ему в борьбе за
трон с ханом Джанибеком Гиреем. Получалось, что Аббас не
только принял царевича под защиту от крымского хана — вас-
сала турецкого султана, но и оказывал ему помощь в уводе
ногайских татар с территории Русского государства. Это не
могло не вызвать протест обеих сторон — крымской и русской,
особенно последней, не желавшей нарушать сложившееся, хотя
и неустойчивое, равновесие во взаимоотношениях с Османской
империей, так необходимое Москве в это трудное время.
Но вернемся в Ответную палату. Теперь бояре предъявили
своп претензии иранскому правительству. В первую очередь,
был поднят наиболее важный вопрос — о грубом нарушении
шахом и его окружением неприкосновенности посольства Ба-
рятинского-Чичерина и о других неприглядных действиях,
оскорблявших достоинство русских послов и честь московского
царя. «Да говорил послу думной дьяк Иван Грамотны о тех де-
лех, которые дела делались не по пригожу с шаховы стороны.
Царсково величества бояре, остерегая меж их... государей
[дружбу]... велели тебе объявитн, что делалось ныне в шахове
области над царсково величества послы не по пригожу, мимо
прежней обычай, чего преже сего николп так не бывало». Боя-
ре обвинили лично Булат-бека в том, что он оклеветал русские
власти перед шахом и причинил своими враждебными действия-
ми много вреда русскому посольству. Действия шахского дво-
ра и иранских властей в отношении посольства Барятинского —
Чичерина поставили под сомнение искренность заявлений Аб-
баса о его дружественных чувствах к России (л. 445 об.—446;
В., 530).
Затем в подтверждение сказанного боярами и дьяками По-
сольского приказа были выдвинуты девять конкретных фактов-
претензий.
1. Уменьшение Булат-беком в конце августа — сентябре
1618 г. нормы продовольствия, выдававшегося шемахинским
ханом русскому посольству. Сначала «корм... давали доволен,
а как приехал в Шемаху ты, Булат бек, и с тех мест (с 8 сен-
тября) у послов корму убавили: всево на 156 человек давали
корму на день 5 боранов да на два дни яловица». Барятинско-
254
му и Чичерину «сказывали... в розговорех многие люди... что
сказывал де шаху ты, Булат бек, что будто шаховым послом
в [Московском] государстве... давали корму мало и во всем
была скудость».
Булат-бек все отрицал, говоря: царской милости я «видел к
себе ноипаче иных, сколько де яз ел шахова хлеба, столько
царсково величества хлеба, потому что бывал в Московском го-
сударстве многижда и... ничего... худого шаху не сказывал...»
А в Шемахе Юсуф-хан «сколько хочет, столько и пошлет [кор-
ма], то шах положил на нем, а шах... дает по своему, как ему
покажетца» (л. 446—447об.; В., 530—531).
2. Русскому посольству по прибытии в Ардебиль, где нахо-
дился шах, «встречи не было, и лошедей под них... [шах] не при-
слал», и посольские люди в город въезжали «па усталых кля-
чах, на худых». К тому же Аббас I отказался принять посоль-
ство в Ардебиле, приказав Барятинскому следовать за собой в
Казвин. Для переезда туда «и подвод... и корму дали мало,
и ехали с великою» трудностью. Немаловажное значение имел
и тот факт, что шахский двор обманул послов, заявив, что Аб-
бас «велел... послом быть у себя с ындейским послом вместе»,
но «послы... [против того] стояли, и шах велел быти будто од-
ним, а индейской посол в те поры был у шаха ж на дворе»
(л. 447об.—448об.; В., 531). (Ответ посла см. ниже.)
3. Беспрецедентное нарушение шахом дипломатического им-
мунитета — насильственный вызов к нему дьяка Михаила Тю-
хина помимо воли послов Барятинского и Чичерина с после-
довавшим грубым и необоснованным обвинением московского
правительства в плохом содержании посольства Кая Салта-
на — Булат-бека.
Бояре об этом говорили так: «...на завтрее (т. е. после прие-
ма шахом русского посольства 4 ноября 1618 г.) велел [шах]
быти у себя мимо (без ведома) больших послов (Барятинского
и Чичерина) дьяку Михайлу Тюхину, и послы Михайла пусти-
ти не хотели, и шах велел ево взяти [на] сильно...» Когда Тю-
хина привели, шах «говорил Михайлу с кручиною многие речи,
будто делалось послом его в государевой земле безчестье и не-
воля во многих мерах». На самом же деле шахским послам
«пиколи ни в чем безчестья и неволи не бывало, [причем] не
токмо послом, [но] и гонцом, и купчинам во всем царская ми-
лость и жалованье и корм дают доволен» (л. 448 об,-—449; В.,
531).
Обвинения были серьезные, возразить было нечего. Ответ
Булат-бека был прост: на все воля шаха. Этой линии он при-
держивался с непоколебимой твердостью и в дальнейшем. По-
сол сказал боярам: «...было де все так. Только государь...
[мой — ] государь великой и делает своим обычаем, указать
ему некому» (л. 449об.; В., 532)—и привел доводы в оправда-
ние шахского произвола и своих поступков. Излагать их все
вряд ли целесообразно: на наш взгляд, они надуманны и лжи-
255
вы. Достаточно привести в качестве примера ответ Булат-бека
по поводу ардебильских инцидентов.
Он сказал, что «встреча [послам] не была» в Ардебиле, так
как «все были ратные люди [брошены] против шахова недру-
га турсково салтана людей». Но, во-первых, для встречи по-
сольства вовсе не было необходимости выставлять целую ар-
мию. Достаточно было собрать два-три десятка военных из
шахского конвоя и десяток придворных чинов. Во-вторых, по-
сольство Барятинского к Ардебилю прибыло 11 октября 1618 г.,
т. е. через месяц после победы в Серабской долине иранской
армии над турецкой. Этого не скрывал и Булат-бек: «В то ж
время пришла де к шаху весть, что Бог ему... над турским по-
даровал победу... [Обрадованный Аббас потребовал от Баря-
тинского], чтоб ему отдали кречетов (подарок царя) посмотри-
тп», которых он обещал возвратить посольству перед приемной
аудиенцией (л. 449 об.—450; В., 532). Однако Барятинский не
мог этого сделать, так как, согласно церемониалу, должен был
вручить шаху подарок царя только во время приемной аудиен-
ции. Аббас же, обидевшись и разгневавшись, уклонился от
встречи с русским посольством в Ардебиле, отложив ее до при-
езда в Казвин. В результате посольству пришлось сделать еще
один большой переезд, да еще при этом оно не было обеспечено
всем необходимым для нормального путешествия.
Булат-бек именно этот инцидент, который вызвал «досаду»
и «кручину» шаха, представил в качестве основной причины
враждебности и многих нелояльных поступков шаха по отно-
шению к русскому посольству: «Послы де шаха не послушали,
кречетов к нему не прислали и тем его розкручинили, и шах,
«сердясь на послов, так и делал...» И несколько позже, в том
же выступлении, посол повторил: из-за того что Барятинский и
Чичерин «птиц не прислали посмотрить, и шаху то стало на
послов в великую досаду» (л. 450—451; В., 532).
4. Был поднят вопрос о слугах, сбежавших в Казвине из
русского посольства. Бояре сказали: уйти от «послов подгово-
рили в Казвине два человека людей с их животы, и они (пос-
лы) о том к шаху бити челом посылали... и приставом гово-
рили». Приставы сначали обещали их вернуть, «а после того
отказали... Государевым послом ото многих людей ведомо, что
тех их людей взял к себе и сослал в поместье казбинской ко-
.лснтарь».
Булат-бек на это ответил: «То... [мне] ведомо... [что в Каз-
вине у] послов люде збежали... [но о том], что тех людей взял к
себе колентарь, и про то шахову величеству никак не ведомо,
да и... [я] про то не слыхал» (л. 452—452 об.; В., 532—533).
5. Незаконное изъятие, якобы по указанию шаха, Булат-
•беком, приставом «Усеин беком» и другими шаховыми людьми
части выдаваемого посольству «корму» как в денежной форме,
так и в натуре: «И ис того корму имали себе десятую долю,
а иногды и болыпи... многое время послом корму и не давали,
256
а покупали послы корм собою, а в одно время два месяца по-
купали корм собою дорогою ценою».
Булат-бек вновь ссылался на Аббаса, когда приводил при-
мер со 100 туманами, которые были выданы русскому посоль-
ству в Казвине перед отъездом шаха 7 ноября 1618 г. в Фара-
бад и из которых до посольства дошло только 90 туманов: шах
мне «ис того указал взяти на дорогу, и... [я] взял по шахову
приказу». Затем посол стал начисто отрицать, что «корму дава-
но мало», п обвинил русских послов в том, что они «сказывали
неправду», а «вы, бояре,— сказал Булат-бек,— послом своим
верите, а моим речам не верите» (л. 452 об.—454; В., 533).
6. Незаконный арест и грубое обращение с боярским сыном:
Дмитрием Хомяковым. В этом вопросе инициативу сразу захва-
тил Булат-бек. Оправдывая Аббаса и казвинского калентаря
Али-бека, он привел, вероятно, вымышленную ими версию о со-
крытии высокоценных соболей от шаха. Посол утверждал, что
Хомяков не член посольства, а торговый человек, которого по
указу шаха за «воровство» (обман) задержали, а затем отпус-
тили «со всем в целе, и корм и подводы ему даны».
Пришлось напомнить Булат-беку некоторые факты: о содер-
жании Хомякова в кандалах, об угрозах пыткой, использовании
его на тяжелых работах в имении Али-бека, который, прикры-
ваясь указом шаха, «угражпвал, чтоб послы о том к шаху бите
челом не посылали». «И то,— спрашивали бояре,— пригожее ль
дело над царсково величества людьми так делать?.. Над шахо-
выми людьми такого безчестья николи не бывает» и даже 33t
малую обиду по царскому указу «виноватым чинят наказанье»..
Булат-бек ответил: арест Хомякова произошел «по шахову
веленью», да и то, что его «колентарь имал (задержал), и в том
шахова воля» (л. 455—457; В., 533—534).
7. «Безчестья», учиненные над посольством при переезде ето
из Казвина в Исфахан (напомним, что в столицу поехали25 че-
ловек, основная же часть посольства осталась в Казвине). Гра-
мотин заявил: «...государевым послом велено итти за шахом без
людей, [что умаляло важность посольства], и везли послов на
десети клячах, а больши того послом своим подвод не дали и
лошедей купить не позволили, и везли их, что полоняников...»:,
кроме того, «корму» оставшимся в Казвине людям посольства
не выдали. Далее: под Исфаханом послам выслали лошадей не
от шаха, а дали «две лошеди с седлы от ыспогансково приказ-
ново человека». К тому же «к шаху послов привели, кабы в
неволю, а они, едучи дорогою, упылились и перегрязнились», но>
им не дали переодеться, а «в чом ехали, в том платье и у шаха
были». «А преже тово,— продолжал Грамотин,— над государе-
выми послы такого безчестья николи не бывало», и в Москве
«лошеди под [шахских] послов посылают з государевы конюш-
ни... и встречи бывали большие... и о здоровье спрашивали or
шаха».
Булат-беку, вероятно, было трудно что-либо возразить на
эти обвинения, поэтому ои заявил, что «ему о том не наказа-
но», а все, что с послами случилось, «то делалося по шахову
веленью, а чает он», что произошло это из-за того, «что послы
шаха роскручинили: птиц к нему наперед посольства не при-
слали» (л. 457 об.— 458 об.; В., 535).
8. Нарушение дипломатического этикета во время прощаль-
ной аудиенции: «...на отпуске... послы у шахова величества
были на Мойдаие... у руки были у шаха, и речь им говорил шах,
сидя на коне, мимо прежней обычай, чево николи не бывало...
государскому имени в том учинена многая нечесть». Здесь же
Грамотин добавил, что в Казвине местные власти насильствен-
но «у послов животы (товары, имущество) их пересматривали
и переписывали, чево нигде не токмо над послы, и над торго-
выми людьми не делаетца».
Булат-бек ответил: в том «шахова воля: как хочет, [так и]
делает, нихто ему казать в его земле не смеет... а рухледь де
щах велел... переписать... чтоб ведомо было, колько подвод дать,
чтоб лишних подвод на посмех не давать» (л. 459—460 об.; В.,
535—536).
9. Бояре попытались выяснить очень сложную и путаную ис-
торию о самоубийстве стрельца из охраны посольства, а также
разобраться с «полоняником», в убийстве которого Булат-бек
обвинял русских послов. Как и в деле с Д. Хомяковым, Булат-
бек и в этом вопросе взял инициативу в свои руки. Опередив
очередное обвинение бояр, он сказал, что слышал, будто «жа-
луются... послы на... [шаха] во многих мерах... [однако они]
шаха не послушали: птиц к нему не прислали... [А сами] пос-
лы в Ыспогане [совершили] недоброе дело... [велели] полоня-
ника бухарсково посла... убить... и закопали в землю в армен-
ском кладбище». Шах же приказал откопать убитого «и осмот-
рить. И тот человек колот в трех местех, а не ис пищали убит».
Бояре говорили, что убит был «терской стрелец Микиг-
ка Мещеряков», который, прибыв в Исфахан, «учал воровать
.и, напився пьян, убил себя сам ис пищали» (л. 461—462;
В., 536).
Здесь следует отметить, что при расследовании дела исфа-
ханские власти действовали, не считаясь с неприкосновенностью
русского посольства: «велели взяти з двора государевых послов
людей их и пыткою им грозили и собаками травить хотели,
и сидели посольские люди за приставом долгое время» (л. 463;
В., 536).
Однако эти события не описаны Чичериным в статейном
списке. Трудно себе представить, чтобы шахские власти дей-
ствовали с согласия Чичерина и Тюхина. Объяснения Булат-бе-
ка, что «послы» польстились на «21 туман денег», якобы имев-
шихся у того «полоняника», сбежавшего от бухарского посла,
и убили его с целью завладеть этими деньгами, на наш взгляд,
.весьма неправдоподобны.
Оказалось, что этот пленник ушел из Исфахана «в Казбин
258
с черкашенииом с Семкою Пьяло50», который был пойман, при-
веден в Исфахан и показал все как было на самом деле. В ре-
зультате, сказал Грамотпн, «государевы послы в том полоня-
нике обезчестены не по делу, а людей у них з двора иманы и
пыткою стращены и за приставом сидели не за вину, чево ни-
кели за послы не бывало». И бояре сказали, что ни в Москве,
ни в каких других городах Русского государства с иранскими
послами и с их людьми подобного «безчестья не бывает... и лю-
дей у них не емлют» (л. 463 об.—464; В , 537).
Булат-бек, видя, что ему не верят, решился на последнее
средство. Выходит так, начал он, что «послы сказывали вам,
бояром, и то стала правда, а что яз говорю, и то кривда... [тог-
да как все, что] послы сказывали вам... неправда». В доказа-
тельство своих слов он «подал памятцу руское письмо (напи-
санную по-русски) и сказал, что та памятца писана про то дело,,
что убит терской стрелец».
Бояре «памятцу» отвергли, как написанную изменником’, от-
рекшимся от христианства и обусурманившимся, до этого слу-
жившим у «стрелетцково головы Смирнове Моматово... звали
ево Замятнею51, а ныне он у шаха в сотниках». Бояре спро-
сили Булат-бека: «И такому чему верити?» — и продолжили.
«Сам разеуди, только хто от вашие веры отстанет и х какой
вере ни буди, верен ли [он] тебе мнитца быти? Также и тот
худой человек (Замятия)... как может быти верен вам, ино-
родным и иноверцем?» Булат-бек согласился и «молыл: то де
правда» (л. 464 об.—466; В., 537).
Затем с речью выступил Иван Тарасович Грамотпн Он крат-
ко перечислил все претензии русской стороны, подчеркнув пункт
об удержании «Булат беком с приставы» в свою пользу 10%
«корму», выдававшегося русскому посольству. Это мздоимство1
Грамотин квалифицировал как политическую акцию, сказав, что
они «имали себе долю кабы на даныциках или на невольниках»
(л. 466 об.; В., 538). Однако в дальнейшем он взял другой тон.
Надо сказать, что Посольский приказ, видимо, старался не
осложнять отношения с шахским двором. Такой политики при-
держивались бояре даже в самый разгар встречи в Ответной
палате. Так, после одного из резких обвинений по поводу обид
и притеснений, чинимых русскому посольству, они вдруг снизи-
ли той и заговорили вполне миролюбиво: «Ныне мы тебе (Бу-
лат-беку) говорим в розговор, остерегая меж государей друж-
бы и любви, чтоб от того меж государей нелюбье не всчалося,
а не иново для чево» (л. 454; В., 533)
В своей речи Грамотин подчеркнул, что московский царь.
60 Очевидно, это и есть тот «Черкашенин Пиапка», которого М. А. Тю-
хин «взял к себе в Персии для толмачества» и который стал одной из при-
чин выдвинутых боярами обвинений против дьяка Тюхина.
61 Этимология этих слов прозвищ (Мом а тый и Замятия) такова.
!) от «момати» — страдать косноязычием; 2) от «замятия» — метель, смяте-
ние, смута, волнение, беспокойство.
259
«у... [шаха] кроме дружбы и любви ничего не хочет, а желает
того, чтоб ему... шахова... здоровье ведати всегда... [и взаимно:
чтобы шах] ведал про государево здоровье. И хочет... чтоб меж
ими... братикам дружба и любовь множилась и от часу при-
бавлялася, а не умалялася, также б общим их государским со-
ветом искати им, государем, их, государскому имени, чести и
повышенья, а государствам своим разширенья и прибавленья».
Однако затем последовало серьезное предупреждение шах-
скому двору с требованием выявить виновного в нарушении дру-
жественных отношений между русским и иранским государями.
Царь хочет, говорил дьяк, чтобы «шахово величество впредь
царсково величества послом и посланником безсчестья и тесно-
ты чиннти не велел. И которая смута была, и про ту б велел
сыскать, от ково такая ссора учинилася, чтоб за то меж... [ца-
рем и шахом] вперед нелюбья не было» (л. 467—468; В., 538-—
.539).
Булат-бек не мог не понять, что все сказанное было на-
правлено против него, однако, видимо, это его не очень бес-
покоило: ведь докладывать Аббасу обо всем будет именно он.
Шахский посол ответил на речь Грамотина общими фраза-
ми. ‘Он повторил слова дьяка о том, чтобы между царем и ша-
хом дружба и любовь множилась, а бояровы речи «до шахова
величества [он] донесет». И что все это «будет ведомо» цар-
скому послу или посланнику, который поедет вместе с ним к
его государю Аббасу (л. 468—468об.; В., 539).
Как и что именно докладывал шаху Булат-бек о своей встре-
че с боярами, состоявшейся 1 марта 1621 г., и как реагировал
шах на это серьезное московское представление, мы не знаем:
в архиве сведений по этим вопросам нет. Не сохранилась в
архивном документе «О приезде посла Булат бека» и царская
грамота шаху, а также ответ на нее Аббаса I в деле о посоль-
стве В. Г. Коробьина и А. Кувшинова — следующем (после Ба-
рятинского— Чичерина) русском посольстве в Иран (1621—-
1624 гг.). В имеющейся части наказа Коробьину мы также не
находим каких-либо поручений русскому послу относительно
результатов этой встречи в Ответной палате.
И все же на основании косвенных данных в известной мере
можно полагать, что события 1 марта дошли до шаха. Это
видно, например, из того, как хорошо в Иране были приняты
Коробьин и Кувшинов. Так, у С. М. Соловьева читаем, что
-«Аббас осыпал их любезностями, поднимая руки и глаза к
вебу, говорил: „Государство мое, и люди мои, и казна моя — все
не мое, все божие да государя царя Михаила Федоровича, во
всем волей бог да он, великий государь“» (Соловьев, с. 152).
На той же встрече в Ответной палате думный дьяк Грамо-
тин выступил и по грузинскому вопросу. Тот факт, что это было
сделано отдельно, после претензий русской стороны, можно объ-
яснить желанием подчеркнуть важность данного словесного за-
явления, кстати, довольно пространного. Кроме того, Москов-
260
<ское государство ввиду своей слабости все еще не могло дей-
ствовать более решительно в отношении Грузии, поэтому оно
п ограничивалось устным призывом к шаху не разорять «Ивер-
скую землю».
Грамотин начал так: государь Михаил Федорович получил
от грузинского царя челобитье о том, что «по шахову веленью
шаховы люди Грузинскую землю повоевали и церкви... разори-
ли до основания и православную .. веру... обругали. И Тейму-
раза царя из грузинские земли изогналп, а цариц ево, мать и
жену, взяли в полон... [Царь Михаил] от шаха не чаял... [что
он пожелает] наступите на Иверскую землю и ее разорите»,
ведь шах хорошо знает, что Грузия и ее цари «издавна служат
великим государем... росийскпм... [и находится] под послуше-
ством за много лет у великих государей росийских», в чем крест
целовали и о чем договора имеются (л. 468 об.—469 об.; В.,
539).
Шах такими своими действиями, продолжал думный дьяк,
«к царскому величеству любви не показал», и теперь видна «ша-
хова к царскому величеству нелюбовь», ведь он сделал это, не-
смотря на то что «преже тово... [царь] к... [нему] писал, чтобы
он... на Грузинскую землю не наступал и ее не воевал». И да-
лее: «Турские и крымские люди на шахову землю ходили вой-
ною многижда, и [тогда] по царского величества указу аста-
раханские и терские воеводы посылали на турских людей госу-
даревых людей многих с вогненным боем, и государевы люди
[в 1583 г.] турсково [Уздемир] Асман пашу на Сунше побили
(ИП, 49, 418, 55—56), а с ним многих людей, и тем шахову
величеству многую помочь учинили... после того государевы
люди турским и крымским людем, которые хаживали в шахову
землю войною, учинили многую тесноту... [И Аббас] писал с ве-
ликою любовью и хотел за то... [царю] воздавати... всяким
добром... [Поэтому] хоти бы [в] чом грузинские цари перед...
[шахом] были и неправы, и шаху было пригоже о том обосла-
тись с.... [царем] нашим... [который бы] грузинским царем пе-
ред... [шахом] в их неисправленье (нарушении обязательств)
велел исправитца...» (л. 469об.—470об.; В., 539—540).
В заключение Грамотин довольно миролюбиво предложил,
чтобы «шахово величество для... дружбы [с царем] и любви
вперед на Иверскую землю людем своим наступатп не велел,
и бедным п воеванным крестьяном (христианам) дал свободу,
и разоряти их не велел». Высказав все это Булат-беку, дьяк
«казал... [ему] грузинсково Александра царя [1574—1605 гг.]
грамоты».
Сначала шахский посол счел за лучшее сослаться на незна-
ние грузинского языка, из-за чего он и «не ведает, что в них
писано», затем решил прибегнуть к явной лжи, сказав, что
«того шах не ведал», т. е. что шах не знал о том, что Грузия
,(Кахети) —подданная московского царя.
Грамотин выразил сомнение по поводу неведения Аббаса
261
относительно «послушества» Кахети Московскому государству
с 1587 г. и заявил, что «они (грузины) служат русским царям».
Так, сохранились грамоты, свидетельствующие о том, что во
время войны с Османской империей (1578—1590 гг.), нуждаясь
в военной помощи со стороны Грузии, «к великому государю...
Федору Ивановичу шах писал, чтоб... [царь] отписал к... Алек-
сандру царю, чтобы он с ним стоял на турсково [султана] за-
одии».
Булат-бек на это ответил, что то, «что он слышит у бояр,
и он про то шаху скажет подлинно, а ему в том шаху не ука-
зать» (л. 471 об.—472 об., 474 об.; В., 540).
Затем бояре сказали, что они «о тех делех до царсково
величества донесут... и пошли бояре и дьяки ко государю, а с
послом в ответной полате» оставили приставов Ислеиьева и
Трескина. Доложив царю Михаилу про те про все дела, что
говорили с послом», бояре по приказу царя отпустили шахско-
го посла на подворье в сопровождении дьяка Саввы Романчу-
кова (л. 472 об.—473; В., 540).
19 апреля 1621 г. Булат-бек был приглашен в Кремль на
отпускную аудиенцию. От подворья до «золотной... середней...
подписной... полаты» гостей сопровождали приставы Исленьев
и Трескин. И снова вдоль дороги были выстроены стрельцы
«с пищалями... а перед послом ехали... дворовые люди и коню-
хи стремянные 50 человек». Михаил Федорович сидел «в цар-
ском платье п в диадпме [со] скифетром» в пышном окруже-
нии разодетых в золотую парчу бояр и придворных — брать-
ев князей Татевых, Волконских и др. (л. 173 об,—475; В., 540
541).
Дальнейшая процедура приема (окольничий Г. К. Волкон-
ский представил царю Булат-бека, царь «велел послу сести на
скамейке») соответствовала дипломатическому церемониалу.
«По государеву приказу думной дьяк Иван Грамотин говорил
послу речь: Булат бек! [Царь] велит тебе говорити... [что шах-
скую] грамоту выслушали любителы-ю... А после... того боярам
и дьякам было указано выслушать посла в ответной полате.
И [то, что] ты з бояры... в ответе говорил... те дела [царю]
ведомы. А ныне мы... отпускаем тебя к шах Аббасову величе-
ству... а с тобою вместе... к шаху посылаем дворенина нашево
Василья Гавриловича Коробыша да дьяка нашево Остафья
Кувшинова». Затем Грамотин сказал послу, «чтоб был у госу-
даря у стола и дожидался стола в ответной полате» (л. 476 об.—
479; В., 541—542).
«Быть у стола» означало быть приглашенным на царское
угощение. А пока что Булат-бек и дьяки пошли в Ответную па-
лату, где должна была состояться вторая встреча русских дип-
ломатов с шахским послом. В ней участвовали те же лица, за
исключением И. Б. Черкасского, поскольку «преже тово с пос-
лом о больших делех говорено, а ныне [будут говорить] не о
великих делех» (л. 480; В., 543).
252
Ржевский наместник И. Ф. Троекуров сказал Булат-беку:
все, о чем говорилось 1 марта, бояре донесли до царя Михаила
Федоровича, п государь повелел им «с тобою поговорить ис тех
же и о иных делех» (л. 481—481 об.; В., 543).
После этого Грамотин повторил сказанное на первой встре-
че: шах-де «Борятинсково с товарыщи принял не по прежнему
обычею», н царь Михаил, стремясь с шахом поддерживать
дружбу и любовь, желает, чтобы шах «вперед так над царско-
во величества послы неволи и безчестья чинить не велел, чтоб
вперед от того меж [ними]... дружба... не нарушалась и ссылка...
пе урвалась». А если шах и впредь будет так поступать, то
царю «неведомо, как будет к шахову величеству послов своих
посылать».
Последние слова явно указывали на возможность разрыва
дипломатических сношений. При этом Грамотин вновь проти-
вопоставил плохому обращению с русскими дипломатами в
Иране отношение русских властей к шахским послам и послан-
никам, гонцам и к купчинам, которым «во всем чинптца честь
и в торговле повольность великая свыше прежнево, а безчестья
ни в чем и скудости никакие не бывает» (л. 482—483 об.; В.,
544).
На все это Булат-бек снова ответил, как и 1 марта, при-
знанием, что «было так», и повторил, что шах-де разгневался
на Барятинского «за то, что к нему на приезде птиц не по-
слал». Боярин Троекуров и дьяки возразили: Барятинский и
не должен был передавать кречетов шаху до приемной аудисн
ции.
Тогда посол привел случай с церковной утварью (подарком
шаха царю), которая была затребована у Кая Салтана до прие-
ма его царем Михаилом. Однако Троекуров разъяснил Булат-
беку: подарок царя шаху — кречеты — это «от своее царские по-
техи, чем сам [царь]... тешитця», тогда как шах прислал в
«церковную казну... образцы и пелены православные... веры...
И вам, [как иноверцам], тое церковную казну на посольство
самим нести и упринмати у вас на посольстве непригоже... не-
пристойно, кабы противно» (л. 483 об.—485 об.; В., 544—545).
При обсуждении этого вопроса представители русской сторо
пы, очевидно, связывая дело о «церковной казне» с «разореньем
Иверской земли» шахскими войсками в 1616 г., повторили вы-
сказанный ими 1 марта устный призыв к шаху, чтобы он Гру-
зию «воеватп и разоряти не велел». Иранский посол ответил,
что он «о том до шахова величества донесет», и посоветовал
дать поручение русскому послу В. Г. Коробышу довести это до
сведения шаха, а «чает он (Булат-бек) того, что... [шах] для...
любви [царя] на Иверскую землю наступати и воевати... не ве-
лит». И добавил: «...в той земле государю (шаху) не велика
прибыль» (л. 486—487 об.; В., 545).
Затем боярин и дьяки впервые и решительно поставили пе-
ред Булат-беком вопрос о русских «полоняниках», который был
263
давней бедой Московского государства52. После тяжелых лет
«великово разоренья» положение этих людей стало особенно
трагичным. Требовалось освободить тех пленников, которые на-
ходились в Иране.
«Преж сего,— услышал Булат-бек,— русские полоненики...
нс турские земли и из Бухар ис полону выхаживали... [в Иран],
и шахово величество... оказуя... дружбу к прежним... роснискнм
[царям]... тех полонеников пропускать велел через свою землю
в... [Россию] поволы-ю, безо всякие зацепки п от крестьянские
веры отводить их и неволить пиково не велел» (л. 487 об.—
488; В., 545—546).
Сославшись на этот сомнительный и, очевидно, весьма пре-
увеличенный исторический прецедент об освобождении русских
«полонеников» и отправке их на родину, боярин и дьяки пере-
шли к существующему положению дел: «А ныне нам стало ве-
домо подлинно... что руской многой полон выходит нс полону ис
Турские земли и из ыных государств в шахову землю... [Одна-
ко здесь] чинят над ними многую неволю: их басурманят, от
веры крестьянские отводят и в... [родную] землю не отпуска-
ют». Далее последовала настоятельная просьба: шах «велел
[бы] русских всяких полоняников в государеву землю отпус-
кать по прежнему обычею» и в неволе не держать, а также
«от крестьянские веры отводить и басурманить не велел [бы],
чтоб в том пх государской дружбе и любви нарушенья не было»
(л. 488 об,—489; В., 546).
Булат-бек попытался оправдать действия иранских властей,
задерживавших у себя подданных дружественного государства.
Он стал говорить о «полопяпикех», «которые... в шахове области
живут собою» (т. е. по собственному желанию), «не хотя...
в Московское государство ехать сами». Затем привел другую
причину: якобы «послы государевы, будучи у шаха, не извес-
тили, а только б [если] шаху послы... о полоняникех сказали,
и шахово б величество велел тех всех отпустить и в неволи их
держать не велел». Но теперь, дескать, он, Булат-бек, «о том
до шаха донесет и чает того, что учинит то шах по прежнему и
полоняником неволи не будет» (л. 489 об.—490; В., 546).
Надо отметить, что на этой встрече (19 апреля 1621 г.)
московское правительство впервые поставило вопрос об осво-
52 На протяжении столетий Золотая Орда, а затем крымские, казан-
ские, ногайские татары и другие многочисленные племена кочевников на юж-
ных и юго-восточных окраинах России систематически совершали опустоши-
тельные набеги па русские земли, разоряя их дотла и уводя в полон десят-
ки тысяч людей ежегодно. На протяжении веков «это была непрекращаю-
щаяся изнурительная война» (Очерки истории СССР..., с. 602). Правитель-
ству приходилось строить дорогостоящие «засечные липин» по всем южным
и юго-восточным границам. Для организации помощи русским военноплен-
ным в середине XVI в. был создан Приказ полоняничных дел, собиравший
специальные налоги для выкупа пленников — «полоняничные деньги». Одна-
ко документы ЦГАДА (ф. 77) не дают сведений о каких-либо попытках рус-
ских посольств в Иране добиться освобождения русских «полоняников» и ор-
ганизовать их отправку на родину.
264
вождении всех русских пленников на уровень государственного
требования. Забегая несколько вперед, заметим, что в 1622—
1623 гг. по представлению русского посольства Коробьина—•
Кувшинова шах приказал отправить в Астрахань четыре пар-
тии «полоняников» — всего 82 человека 53.
Покончив с этим вопросом, русские дипломаты сообщили
шахскому послу о том, что царь Михаил направляет в Иран
своего купчину Юдина с «товары царской казны».
Мероприятие — необычное и, по-видимому, продиктованное
финансовыми соображениями. Это был первый царский купчи-
на, посланный с крупной партией товаров54.
Боярин И. Ф. Троекуров п дьяки разъяснили Булат-беку,
что царь посылает «купчину свого, доброво человека, гостя55
Ивана Юдина с товарыщи купить на его государев обиход вся-
ких узорочных товаров, и шелку сыров [о] и деланово, и иных
товаров... которые к... [царской казне] будут годны». Они про-
сили, чтобы шах Юдину «в своем государстве поволил покупа-
ти шелк сырой и всякие товары... торговати б им велел поволъ-
ною торговлею, корм бы тем купчинам и подводы велел давать
и пошлин с них имать не велел». Здесь же шахскому послу
напомнили, что в Русском государстве царь «жалует государя
вашего... купчин: повольность им во всем и пошлин с них... ни-
каких имати не велит, и корм им и подводы дают довольно, и во
всем нм везде чинят береженье» (л. 490—491; В., 546).
Булат-бек отвечал, что, так как шаху и ему «жалованье и
береженье [в России] к шаховым людем... ведомо, и ныне
[царскому купчине]... в торговле п во всем будет... повольность».
Однако он предупредил, чтобы «товары лутчие все, что с ним
(Юдиным) будет, наперед шаховы казны нигде не объявились,
а... [шах] велит ему заплатить деньги по прямой торговле,
а неволи ему в том не будет никоторые» (491 об.; В., 547).
Троекуров и дьяки обещали это, говоря, что не только те
товары, которые будут у Юдина, но «и, кроме тово, что... [шаху
будет] годно п к царскому величеству о чем прикажет или от-
пишет, а у [царя] то будет, и... [царь шаху] за то не посто-
ит»— все отдаст. Посол на это ответил, что шах Аббас тоже «ни
за что не постоит», т. е. ничего не пожалеет для русского царя
(л. 491 об.;—492; В., 547).
53 Бушев П. П. Посольство В. Г. Коробьина и А. Кувшинова в Иране...
с. 2, 4, 16—17, 35—37.
54 В 1623 г. вслед за Юдиным был послан в Иран уже вне посольства
Купец Федот Котов. Мы не исключаем предположения Н. А. Кузнецовой, ав-
тора книги «Хожение купца Федота Котова в Персию» (М., 1958), о тор-
гово-разведывательных задачах Котова, который «получил из Посольского
приказа специальное задание — описать пройденный путь, обычаи жителей,
города и представить „статейный список"» (с. 12—13). См. также: ИП,
202—231.
ss Гости — крупные купцы Русского государства X—XVIII вв.; с
XVI в. — члены первой по значению корпорации купцов (за ними следова-
ла Гостиная сотня); выполняли финансовые поручения правительства.
265
Следующее дело состояло в том, что у ярославского купца
«Фадея Светечннкова» сбежал с его товарами приказчик Семен
Лукьянов и обусурманился. Троекуров просил Булат-бека, чтобы
шах Лукьянова «велел сыскать, и велел ево отдать... [царским]
послом со всеми ево животы, и вперед бы таких приимать не
велел, чтоб в том... повольней торговле нарушенья и помешек
не было». Оказывается, шах этого дела не знает, но он, Булат-
бек, донесет о приказчике Лукьянове шаху, и тот прикажет
сыскать «и тово мужика отдать велит со всем, [если] будет он
есть в шаховой земле» (л. 492 об.—493 об.; В., 547).
В свою очередь, посол поинтересовался результатами своего
челобитья о захваченных около Терского городка товаров иран-
ца Курчибаши. Русская сторона его заверила, что послан указ
виновных разыскать и товары возвратить (л. 493 об.—494; В.,
548).
Булат-бек просил боярина и дьяков донести царю, чтобы он
велел «ево отпустить с Москвы вместе с своими государевы пос-
лы, чтоб ему... в Нижнем и в Казани не мешкать и чтоб до шаха
дойти сего лета». Ему ответили, что его отпустят «вскоре и
мешканья ему за послы не будет нисколько». Затем посол вы-
сказал пожелание, чтобы «из Астарахани... до Терки [плыть]
на бусах, а с Терки б итти им сухим путем не великими людь-
ми... [а только] по пятинатцати человек [от каждого посоль-
ства], а достальных бы людей и рухледь всю отпустить в Ше-
маху морем на бусах... [в Шемахе] они все съедутца и пойдут
к шаху со всеми людьми». Троекуров и дьяки сказали, что обо
всем доложат царю (л. 495—495 об.; В. 548).
Относительно ответной грамоты к шаху Булат-беку было
разъяснено, что «грамоты... к шаху с ним не будет, потому что...
[Аббас] с... [царским послом Чичериным] грамоты не прислал...
и грамота... [от царя к шаху] будет... с царсково величества
послы» (л. 495 об.—496; В., 548).
Интересно объяснение Булат-бека с Троекуровым, Грамо-
тиным и Романчуковым относительно ловчих птиц. Он сетовал
на то, что не знает, как явится к шаху, не выполнив его при-
каза о покупке «в Московском государстве птиц: кречатов и
ястребов». Ему отвечали, что пичего-де не поделаешь, ведь по
царскому указу он и его люди могли свободно «ходить и ездить,
покупать и продавати, что хотят, да коли того нет, и того где
взять. А птиц ныне в привозе не было нисколько, потому что
зима была люта», какой за много лет не бывало. Е1оэтому царю
и «десети кречетов не привезли, а преж того приваживали мно-
го, а ныне не токмо птицы и звери — древеса позябли».
Несмотря на то то посол очень просил кречетов (для шаха
«то всево дороже, что... [царь] пришлет к шаху кречатов боль-
ши»), ловчих птиц ему не обещали. Отвели и просьбу Булат-
бека помочь ему приобрести «балобана» (вид большого соко-
ла, употреблявшегося для ловли зайцев)', который, по его сло-
вам, «ловит всякой зверь и птицы». Дьяки обещали довести его
266
просьбу до царя, но сказали, что царь балабанами не тешится,,
«потому что они к ловле не вежливы (не разумны) и потеха
[выходит] нс государская». По их мнению, и шаху Аббасу ба-
лабан «не пригодится» (л. 497—498; В., 549).
На этом вторая встреча, состоявшаяся в Ответной (Набе-
режной) палате 19 апреля 1621 г., закончилась. Троекуров «и
дьяки пошли ко государю, а с послом велели сидети и дожда-
тпся стола приставом Исленьеву да Воину Трескину»
(л. 498 об.—499; В., 549).
О результатах встречи дьяки доложили царю, сидевшему
в Грановитой палате. И «посылал государь посла за стол звати
стольника Юрья Игнатьева сына Татищева». Булат-бека в две-
рях встретили с почетом и «явил его государю, челом ударил
окольнпчей князь Григорей же Констентиновпч Волконской».
Царь Михаил сидел за золотым столом «в опашеике в объярин-
ном в золотном в лазоревом и в низаной тафте з запоны56...
а бояре государя у стола ж... [И. М.] Воротынской... [И. Н.]
Одоевский... [Г- П.] Ромодановский и думные дьяки и дворяне
большие. А сидели бояре в охабенках в объяринных с круживы
и в черных шапках57, а дворяне сидели в чистых в цветных
охабенках и в шапках черных. А посол сидел в кривом (изо-
гнутом, расположенном под углом) столе в лавке». «Подача»
меда пли вина сопровождалась словами кравчего: «Царское
величество жалует подает». «А подача первая была послу после
третьево боярина... А в столе государь пил чашу про шахово
здоровье одинова... [и кравчий произносил:] царь Михаил...
любя брата своево... пьет про ево здоровье чашу! А посол в то
время вышел из стола и стоял... Выпив, государь... подал чашу
послу в золотом ковше... И после тово жаловал государь посла
подачами пятью и шестью...» (л. 500—503; В., 549—551).
Вручение традиционных подарков царя шахскому послу
(шубы, шапки и кубка) сопровождалось обычной речью о «по-
жаловании»: «шуба алтабас (парча) на соболех, пугвицы се-
ребряны золочены, шапка лисья горлатна черна, кубок золо-
чен с покрышкой». Стоимость шубы—100 руб., шапки —
15 руб. Кречетникам, людям, ухаживавшим за слоном, и дру-
гим членам посольства думный дьяк объявил, что царь пожа-
ловал их «от своей царской казны». Через десять дней на по-
66 Опашень — верхняя летняя мужская одежда — широкий долгопо-
лый кафтан с короткими широкими рукавами, который накидывался на ста-
новой (исподний) кафтан.
Объярина (объяр)—волнистая или струистая шелковая ткань, муар.
Н и з а н ы й — украшенный жемчугом, нанизанным на нити и нашитым
в данном случае на тафту.
Запои (запона) — запонка, бляха, пряжка, застежка, служащая укра-
шением.
57 Охабень — верхняя длинная одежда с прорехами под рукавами и
с четырехугольным откидным воротом.
Под черными шапками, вероятно, имеются в виду шапки из чер-
ной, наиболее редкой и ценной лисы.
267
дворье иранского посольства были привезены приставами Ис-
леньевым и Трескиным царские подарки: четырем кречетии-
кам—«по 40 соболей по 15 рублев сорок», людям, приставлен-
ным к слону,— «40 куниц», остальным — сукно разного качества
и деньги: «лутчим... четырем человеком... по 4 рубли денег, сред-
ним... четырем же человеком... по 3 рубли... достальным... по
2 рубли человеку» (л. 503 об.—504. 506 об.—507 об.; В., 551—
552).
Возвращаясь к «золотному столу», отметим, что по оконча-
нии последней «подачи» «послу питп в золотном ковше меду
красново... звал... посольной дьяк посла к руце [царя]. И при-
казал государь [передать] шаху поклон... а молыл: Булат бек,
как будешь у... [шаха Аббаса], и ты от нас... шаху поклонись.
И велел государь посла отпустить на подворье, а встречники
провожали посла до дверей» (л. 504 об., В., 551).
29 апреля 1621 г. по указу царя стольник Ф. Б. Татев, со-
блюдая все замысловатые статьи церемониала, отправился к
«Булат беку па двор с... государевым жалованьем... с питьем...
а прпшед к послу в хоромы, молыл послу речь», что царь-де
хочет его питьем потчевать. «Да взяв ковш питья, молыл»: чаша
спя от царя пожалована в честь того, чтобы «царь... Михайло
Федоровичь... и... шах Аббас здоровы были на многие лета...
Да ковш выпил наперед, а другой поднес послу и приставом и
дворяиом чашу подал». И еще одна деталь наказа Татеву под-
черкивает, на наш взгляд, проявление особого почета в отно-
шении шахского посла со стороны Посольского приказа: в слу-
чае если Булат-бек «после государевы чаши учнет питп ша-
хову чашу.. [тогда] столы-шку... шахова чаши пити же... [а]
выпив, ехать к государю» (л. 505—506 об.; В., 551—552).
Однако московское правительство на этом не останавлива-
ется: «Указал государь в Казани боярину п воеводе князю Бо-
рису Михайловичи) Лыкову с товарыщи звати [Булат-бека]
к себе ести... [А] после стола указал государь... Лыкову одарить
посла от себя кубок серебрян, да лисицею, да две пары собо-
лей» (напомним, что это один из наиболее ценных сортов со-
больего меха). Разумеется, все эти дары «указал государь
послать в Казань с Москвы пс своей государевой казны», что и
было заблаговременно проделано «свияженином Федором Ела-
гиным, [который доставил Лыкову] кубок серебрян, золочен с
покрышкою... лисицу черну в 10 рублев, пару соболей во 11 руб-
лев, пару соболей в 5 рублев» (л. 508—509; В., 552).
«Майя в 1 де[нь]... кизылбашской посол пошел [из Моск-
вы] п в суды сел на Москве реке у Живово (плавучево) мосту...
А лошеди под посла и под шаховых кречатников и под посоль-
ских лутчих людей с седлы... [были выданы] з государевы ко-
нюшни, и ездоки перед ними с приставы ехали от посольново
двора до Живово мосту...» По пути следования Булат-бека «тем
местом в городе и до Живово мосту и на... мосту ходили стрель-
цы бес пищалей и... всякие люди и было людно». Посольству
268
-были предоставлены «лодья большая (гребное или парусное
судно) с чердаком (каютой под палубой), три струги с полу-
бами» с 40 кормщиками и гребцами. В «дорогу з дворца сверх
подениово питья... [послано] и коврижок и хлебцов черных»,
11 ведер меду разного и «3 ведра вина Горячеве (спирта, вод-
ки)» (л. 509 об.—511; В., 553).
Необычайно торжественные проводы посольства Булат-бека,
щедрые подарки в Москве и — сверх обыкновения — подарки в
Казани, к тому же 6 ведер (из 11) меду высшего качества, при-
сланного «в дорогу з дворца»,— все это свидетельствует о дру-
жественных устремлениях Москвы. Таким же духом доброже-
лательства были проникнуты и меры Посольского приказа по
организации обратного проезда шахского посольства из Москвы
и обеспечения его в пути всем необходимым. .
30 апреля был дан весьма подробный наказ дорожному при-
ставу Ф. Г. Елагину. Приводить его нет смысла, так как содер
жание этого документа повторяет обычные для наказа статьи
о «береженьи» в пути, обеспечении кормом, питьем, подводами
и т. д. На наш взгляд, внимания заслуживают три статьи.
Первая: в случае если Булат-бек «от Коломны учнет просить
красново (наилучшего) питья, и о том [его] отговаривать, что
красных питей в дороге добыть негде... красные питья отпуще-
ны с Москвы». Из другой статьи мы узнаём о небывалом до сих
пор снабжении посла в дороге льдом. В наказе это предписание
встречается дважды (л. 513об.—514; В., 554). Обычно приставы
должны были обеспечивать льдом ловчих птиц, не выносивших
летней жары в клетках.
И последнее: Елагину предписывалось пи в коем случае не
допускать остановки посольства в г. Касимове, где живет «та-
тарской царь», «чтоб однолично посол с царем не сослався»,
а если уж так случится, что Булат-бек окажется в этом городе,
тогда Елагин «татар бы... к послу пускать не велел, а приказал
о том тайно, чтобы послу и ево людем... было не знатно»
(л. 525; В., 558).
Сведения о дальнейшем путешествии иранского посольства
до Астрахани в архивных материалах не сохранились. Неизвест-
но также, в каком городе (очевидно, все-таки в Казани) оно при-
соединилось к посольству Коробыша — Кувшинова.
В 1624 г. Коробьин доносил в Посольский приказ: «...шахов
посол Булат бек... по твоему государеву наказу... [и] мы... в Аста-
рахань пригребли июля в 2 день [1621 г.] ... и из Астарахани...
мы пошли на бусах морем августа в 10 день». Путешествие по
Каспийскому морю было трудным и опасным. «Погодою...
нас...— отчитывались Коробьин и Кувшинов,— на море било и
принесло к... Дербени августа в 28 день». 30 августа оба по-
сольства были еще в Дербенте, откуда Булат-бек, видимо, по-
спешил ко двору шаха. В Шемахе он появился только 27 сен-
тября 1621 г. и вновь показал свое недоброжелательное отноше-
ние к русскому посольству, требуя осмотра и переписи товаров
269
купчины Ивана Юдина, в чем Коробьин категорически отказал
иранским властям (ЦГАДА, 1624, д. 1, л. 50 -51).
На этом архивные сведения о шахском посольстве Булат-бека
исчерпываются.
*5* *1*
В целом дипломатическую миссию посольства Булат-бека
нельзя назвать успешной. Посол так и не смог добиться поло-
жительного ответа от московского правительства на основное
предложение шаха о восстановлении на реках Койсу и Сунжа
военных городков для защиты северных границ Ирана.
Это иранское посольство было безрезультатным и для Моск-
вы, которая не получила ожидаемой денежной помощи от Аб-
баса I. Шахские подарки, видимо, были приняты довольно про-
хладно.
К тому же иранскую миссию возглавлял человек, причинив-
ший много бед посольству Барятинского-—Чичерина. Вследст-
вие этого московское правительство впервые решительно осуди-
ло враждебные действия шахского двора и местных властей про-
тив русского посольства и предупредило, что такого рода пове-
дение иранских властей может привести даже к разрыву дипло-
матических отношений. Наряду с этим оно проявило мудрость
и выдержку, не встав на путь репрессалий в отношении шах-
ского посольства и, в частности, такой одиозной фигуры, как
Булат-бек: посольство было принято в Московском государстве
с традиционным гостеприимством и почетом.
Впервые также русская сторона официально потребовала от
шахского двора возвращения из Ирана на родину большого чис-
ла русских «полоняников», бежавших из Османской империи
или Бухары па иранскую территорию и здесь попадавших в раб-
ство к подданным шаха.
Наконец, с посольством Булат-бека была связана и попытка
пополнить русскую казну за счет торговых прибылей от купли-
продажи русских и иранских товаров посредством отправки в
Иран царских купчин. Опыт, очевидно, не удался, так как, если
не считать посланного в Иран в 1623 г. купчину Федота Котова,
подобные предприятия продолжения не имели. Для Ивана Юди-
на русская сторона потребовала таких же торговых льгот и
привилегий в Иране, какие предоставлялись в России шахским
купчинам, часто приезжавшим с шахскими товарами, причем,
нередко без специальных, шахских грамот.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
.Аббас I Великий (шах Аббас, Аббас,
шах Бас) 8, 10, 11, 14 -20, 27, 28,
39—44, 47, 49—51, 53—59, 61, 62,
64, 66, 67, 69, 74, 75, 78- 82, 84—
90, 92—96, 98—104, 106, 107, 109—
112, 114, 119—125, 127—129, 131
135, 137—139, 142 -144, 154, 160,
162, 164—169, 174, 175, 177, 178,
181 186, 191 - 206, 208, 210 212,
214, 216 223, 230, 231, 234, 236,
238, 239, 242, 246—249, 251, 253
257, 260- 262, 265- 268
Аббас II 178
Авали-бек (Авали бек) 80, 81
Аврамов Исак 244
Ага Асан см. Хасан
Алейко (Олеханко?) 38, 39, 47, 48
Алвй-хан (Алей хан) 39, 45, 46
Александр II (Олександр) 111, 121,
129, 261, 262
Алексей Михайлович 178
Али-бек, посланник 218, 219
Али-бек (Максим Али, Максим Али-
бек), пристав 188, 189
Али-бек, калентарь 225 -228, 233, 257
Али Гулей, 127, 130
Али Султан Талеш 15
Алим Гули-хаи (Алым Кули хан)
194, 195, 207, 220
Аллах (?) Кул мурза см. Кул-мурза
Амир Али-бек 13 20, 22—25, 27, 30,
31, 33—35, 37—41, 45—49, 52, 53,
63, 73, 77, НО, 133
Амир хан 232
Амирхан 105
Анастасия Романовна 52
Андреев Семен (Ондреев Семейка)
65, 88, 143, 144, 146, 154
Аничкин Владимир (Володимер) 95.
96
Араб Мохаммед-хан (царь Арап) 22,
23, 35, 36, 46, 54, 67
Араб-мурза 47
Арап хан (Арап царь) см. Араб
Мохаммед-хан
Арбенев Иван 246
Аристов Савва 29, 140
Лсафирь хан 214
Асеней Увсейнов см. Увсейнов Асе-
пей
Асмач паша см. Уздемир Осмашпаша
Афанасьев (Офонасьев) Степан 60,
73, 75, 80- -88
Ахмат см. Ахмед I
Ахмед (Ахмат) I 86, 132, 155
Ахмед-хан 50
Баатырь 190, 229
Байрам (Бараим) 168, 184
Бартольд В. В. 60
Бархадар ага 253
Барятинский Михаил Петрович (Бо-
рятинской Михаила Петрович,
князь Михайло) ПО, 132, 133, 159,
160, 169, 170, 172—174, 176- 182,
184—198, 200,206—209, 211,217,
221, 226, 227, 233—240, 246, 248,
250, 254—256, 260, 263, 270
Бас см. Аббас I
Батюшков Парфен 14, 71, 74
Баубеков Тимофей 143
Безобразов Иван 242, 243
Бепгурда Салтан 188—190, 232
Бейкер Томас 239
Бек зада 128
Бекаул 36
Беклемишев Семен 29
Белосельский М. В. 125
Бехтеяров-Ростовскнй В. И. 15, 16,
24—27, 37, 95
Беш Таш бек 188
Благой Иван 235
Богданов Ю. 3. 91, 94
Болтин Семен 135
Бондарь Федька 65
Борис Годунов (царь Борис) 16, 43,
52, 112, 115, 116, 197, 218
Брехов Иван 15, 16, 41, 43, 44, 48—
51, 53, 60, 61, 69, 70, 73, 75 90,
93, 98, 106, 122, 127, 197
Булат-бек 49, 50, 59, 60, 62, 69, 85,
89—97, 113, 114, 122, 133, 134, 137,
138, 141, 143, 146, 147, 149, 151 —
164, 166 -170, 172- 174, 178, 181 —
183, 186, 189, 190-194, 196, 201—
204, 209—214, 216, 218 -235, 239—
270
Бурграф Карл Донав 76
Бутурлин II. М. 73
Бутурлин Петр 29
Бутурлин Федор Левонтьевич 248
Бухаров Алексей (Олексей) 24, 33,
271
41—45, 47, 49, 50, 54, 58—61, 66-
68, 73, 86—88, 124
Вареев Андрей 29
Василий IV Шуйский 17, 20, 23, 43
Васильев 91
Васильчиков Г. Б. 61, 197, 230
Вельяминов Никита (Микита) 210,
232 233
Веселовский Н. И. 19, 41, 60, 89, 240
Владислав IV 13, 42, 74, 76, 177
Волконские 262
Волконский Г. К. 262, 267
Волконский Федор 163, 170 171
Волынский А. ГТ. 185
Волынский Степан 152
Воротынский И. М. 90, 267
Вражский П. (Вражской Прокофей)
112, 162
Габсбурги 9, 12, 141, 244
Генрих IV 9
Георгий (Юрий) 102, 121
Герасимов Семей 41, 47, 60, 143 154
Гирей 56 57, 63—65, 80 87 102, ПО,
ill, 126, 131, 146, 166, 175
Гладков Яков (Глядков Якушка) 20,
44, 48, 50, 59, 65, 68, 79, 85, 99—
104, 107
Глядков Матвей 104
Годунов см. Борис Годунов
Головин П. П 64, 65, 69, 71, 72, 80,
98, 99, 101, 104, 111, 115, 122 124,
126, 166, 253
Головин С. В. 105, 115, 116
Горбатый Родион Матвеев 232
Грамотин Иван Тарасович (Иван
Курбатов сын Грамотин) 225, 248 —
249, 251, 254, 257—260, 262, 263,
266
Григорьев Минас (Минаско) 210, 234
Грязев Иван 242
Гули хан 200, 214, 220, 222
Гусейн-бек 127
Гуссейн-бек, пристав (Усеин бек)
234, 236, 237, 256
Густав II Адольф 77
Данилов Микула 48
Дарганов Иван 243
Дауд-бек 126
Дауд хан 214
Деев Семен 203, 204
Дели Хасан 12
Делималик (Телемелик) 126
Дербыш Баба (Дербыш) 21, 31, 33
Джанибек Гирей (Джанбек Гирей)
74, 189, 216, 245, 254
Джахангир 15, 87, 193
Джелаль ад-Дин Акбар (Джан Ляли
Акмер) 193
Димитрий см. Лжедмитрий I
Дмитрий (Димитрий) см. Лжедмит-
рий II
Дмитрий Угличский (Углецкий) 43
Долгоруков В. Т. 95, 118, 136, 171,
248
Дорн Адам 52, 79, 110
Евлайко 39
Екатерина 237
К.лагин Федор Г. 268, 269
Емельянов С. 207
Емшит Салтан см. Чимшит Султан
Еназеи-мурза (Еназей мурза) 35 36
Есипов Гаврила 179, 231, 234
Есипов Иван 41, 179
Жигимонт см. Сигизмунд III
Замятия см. Сипягии-Замятня
Заруцкий И. М. (Зарутцкой Иваш-
ка) 14, 16, 19-21, 40, 42, 44, 45,
48, 50-53, 58-60, 68-73, 75, 77 -
79, 82. 88, 93, 98-104, 106, 107,
ИЗ, 148, 154, 183, 206
Звенигородский А. Д. 61
Зловидов Г ригорий Клемептьевич
244 247
Зубов Алексей (Олексей) 155
Зюзин Д. II. 163, 164, 168
Иван Васильевич см. Иван IV Гроз-
ный
Иван Дмитриевич (сын М. Мнишек)
59, 99
Иван Михайлович 116
Иван IV Грозный 43, 51, 52, 149, 183,
186, 237
Иванов 104 \
Иванов Григорий 48
Иванов Сергей 48
Иванов Федор 48, 179
Ивашев Дмитрий 51, 186
Измайлов Артемий (Ортемий) Ва-
сильевич 138
Ильдар (Ильдар-мурза) 64, 65, 80,
126, 232
Имам Гулу мурза 214
Исак (Иса-хан) 102, 122, 133
Исачок 223
Исленьев Степан 245—247, 262, 266,
268
Испендерь (Испандеяр) бек 131, 214,
220
Исуп ага см. Юсуф-ага
Исуп хан см. Юсуф-хан
Исуп Хозя 214
Иштерек (Ишерек) 29, 131, 218, 219'
Казаналып 126
Казаковская Варвара 78
Кай 84
Кай Салтан 151, 152, 154, 155—164,
272
166- 168, 170, 172 174, 178 179
181 — 183, 186, 187, 189—196,’ 19g’
201, 207, 229, 240, 253, 255, 263 ’
Калифа 51
Каменев 171
Кара Языджи 12
Карамышев Исеней 118
Кардали бек 190
Карпов 145
Карчег бек 189
Кетеван 122
Константин 121
Корженевский Н. Л. 30, 35—36
Коробьин В. Г. 26—29, 44, 204, 260,
262, 263, 265, 270
Котов Федот 265, 279
Кувшинов А. 260, 262, 265, 269
Кузнецова Н. А. 265
Кули Ага 169
Курманлей 134, 135
Кул-мурза (Аллах Кул мурза) 35
Курчибашп 251, 266
Куршут 80
Кутлеяров Курман Алей 65
Лабутин Дмитрий 88
Ланской Афанасий (Лопеков Офо-
насий) 243
Лежнев Семен 41
Леонтьев Федор Исакович (Левонть-
ев) 59, 95-98, НО, 118, 119, 124,
128, 133, 140, 142—144, 146 155,
159, 160, 162, 164, 174, 178, 181,
182, 193, 196, 197, 215, 217, 223,
238
Лжедмитрий I (Григорий Отрепьев)
43, 51, 77, 98. 198
Лжедмитрий II 14 15 17, 42, 43, 45,
74 , 76, 98, 101
Лонсков Офонасий см. Ланской
Лопата-Пожарский Д. П. 21, 22, 30
33
Луарсаб (Лаворсаф, Ловарсан) 56,
57, 87, 121, 122
Лукин Первой 210, 211
Лукин Якуб 112
Луковник 27
Лукьянов Семен 266
Лыков Борис Михайлович 235, 242,
268
Львов Матвей 118
Львов Степан 243
Мааметь (Магаметь) Касым см. Мо-
хаммед Казим
Магамет Усейн салтан см. Мохаммед
Хосейи
Магметь 128
Магмутка 139
Максим Али-бек см. Али-бек
Малеев Грабей 104
Малюта см. Нагаев Малюта
18 Зак. 1013
Мамед Кули-хан 207
Мамет Казим см. Мохаммед Казим
Мамет хан Кенжипский (Гапджин-
ский)) 83
Марина, Маринка см. Мнишек Ма-
рина
Матвеев Родивон -32
Матьяш (Габсбург) 52, 79
Мегиб бек см. Мюгип-бек
Мезецкий Данила Иванович 108
Мертвый Иван 91
Мехди Кули-бек (Мерши Кулы бек
Mvprna Кулы бек) 52, 79, 91, цр’
146, 147, 151
Мещеряков Микитка 258
Миги бек см. Мюгип-бек
Мизинов 34
Микитин Иван 242
Милославский Ф. Я. 178
Минин К. 13
Михаил Федорович (царь Михаил)
9, 13, 15, 16, 19 20, 23, 28, 35, 40,
42-45, 52—54, 58, 60, 62, 64, 65,
72, 74, 75, 78—84, 90, 92 -94, 107
110, 112 115, 119, 124, 125, 128,
135- 139, 148, 149, 153, 159, 160,
163 -165, 168, 177, 178, 183, 186,
195, 196, 204, 206, 210 215, 223,
228, 230, 236, 238, 241, 245, 247—
250 253, 260 -263, 265, 267, 268
Мнишек Марина (Маринка) 14, 20,
44, 45, 48, 52, 53, 58, 68, 71 72,
74, 75, 77 -79, 82, 88, 98 104, 106,
107
Моматый см. Смнрнов-Моматый
Мохаммед Казим (Мааметь Касым,
Магаметь Касым, Мамет Казим)
134—141
Мохаммед Хосейн (Магамет Усейн
салтан) 14, 71, 74, 80, 81
Мурза-бек (Мурза бек) 189, 195, 197,
214, 216
Муртаза Гули хан Гилянский 196
Муртоза см. Хаджи Муртаза
Муртоза Ченшинов см. Ченшинов
Муртоза
Мустафа I 9—10
Мюгип-бек (Мегиб бек, Миги бек)
52, 78, 79, 91, 151
Нагаев Малюта 179, 197, 200, 211,
221, 224, 227, 231, 236
Казани 116
Назар Хозя 21
Накрачеев Богдан 48, 60, 61. 65, 88,
99
Нарматцкнй Юрий 242
Наумов Петр 38, 159
Незамядпи см. Хаджи Незамеддин
Никита Романович 52
Никитин 34 см. также Микитин Иван
273
Никифоров Степан 143 см. также
Чепчюгов Степан Микифоров
Новиков Н. И. 176
Огарков Софон 179, 209, 226
Одинцов Путала 118
Одоевский Иван Никитич 65, 70, 72,
74, 75, 77, 79, 104, 105, 116, 267
Олсксей Юрьевич см. Сицкий-Ярос-
лавский А. Ю.
Олеханко см. Алейко
Ондреев Семейка см. Андреев Семен
Онучин 29
Осан бек 188
Ослопов 145
Осман II 9
Остренев Иван 37
Отрепьев Богдан 43
Отрепьев Гришка см. Лжедмитрий 1
Офонасьев Степан см. Афанасьев
Степан
Панов Моисей Иванович 135, 137
Пер Кули-бек 38, 159
Першин Федор 51, 186
Петр I 185
Пианка (Пьяло Семка) 237, 259
Плещеев О. Т. 73
Пожарский Д. М. 13
Поздеев Марк 91, 152
Полот-хаи (Полот хан) 189, 190, 229,
231
Приклонскнй Петр 149
Прозоровский Семен 204
Протасьев Ермошка Григорьев 123,
125____127 131
Протасьев С. Б. 156, 157, 169, 170
Протопопов 105, 106, 108
Пулун-бек (Пулун бек) 102—104
Пунтусов Яков 76
Пушкин Иван (астраханский воево-
да) 205
Пушкин Н. М. (владимирский воево-
да) 105
Пушник Родион 144
Пьяло Семка см. Пианка
Романов Михаил Федорович см. Ми-
хаил Федорович
Романов Федор Никитич 52
Романовы 20, 40, 93, 96, 107, 119
Романчуков Савва (Романчиков Са-
ва) 28, 66, 163, 165—168, 225, 251,
262, 266
Ромодановский Г. П. 267
Савельев Федор 179, 211, 224
Саралаз 127
Сары Хаджи * * (Сары Хозы, Сары
Хозя) 59, 63, 86, 87
Сары Хозя* 197, 207, 214, 226
Свешников 233
Светечников Фаддей 266
Сент (Сеитов) 165, 166
Секирин Порфирий 16
Сергеев Иван 88, 179, 210, 211, 219,
221, 223, 224, 231
Серд Али-бек 81
Сефи Мирза 87
Сигизмунд III (Жигимонт) 13, 17,
42, 43, 45, 51—53, 74, 76, 79, НО,
151, 164, 181, 182, 187, 216, 217
Сидя Салтан 188
Сппягин-Замятпя Аникей Саввино-
вич 223, 259
Сицкий-Ярославскш! Алексей Юрье-
вич (Ситцкой Олексей Юрьевич)
163, 164, 168, 169, 181, 183, 204
Смагин мурза 214
Смирнов Моматый 259
Собакин Семен 248
Солман хан см. Сулейман-хан
Соловьев С. М. 70, 152, 199, 203, 236,.
237, 239, 260
Софронов Айдар 117
Сукин Иван 116
Сулейман-хан (Солман хан) 47, 48
Султан Махмуд (Салтан Мамыт,
Салтан Мамут) 57, 64
Сумороков Иван 104
Сурхай (Суркай) 126
Сычев Астафий (Сычов Оста фей)
143, 145
Таир 48
Татев Ф. Б. 268
Татевы 262
Татищев Юрий Игнатьевич 267
Тахмасп I (шах Тахмасп) 51, 197
Теймураз 57, 102, 111, 121 -124, 131„
132, 142, 149, 180, 185, 261
Телемелик см. Делималик
Тимофеев Богдан 132, 142 — 151. 153
Тиханов * Михаил Никитич (Михай-
ло) 14—17, 20—24, 26—31, 33-56,
58—70, 73-75, 77—79, 8! 83,
85-90, 93, 106, 110, 114, 122, 124,
127, 197, 215
Тоболин Федор 179, 211, 224
Томонаев С... Алей 140
Трескин Воин 245 247. 262, 267, 268
* Помеченные звездочками имена, вероятно, принадлежат одному и
тому же лицу: до 1618 г. Сары Хаджи (Сары Хозя) назван в документах
«большим диаком» шаха, ведавшим внешнеполитическими вопросами Ирана,
а с 1618 г.— везиром. См. особо с. 87.
* У Соловьева (с. 67)—Тихонов.
274
Третьяков Петр 17, 18, 28, 66, 68, 88.
92 94, 100, 106 - 115, 119, 123, 129,
137- 139, 162—165, 168, 169, 178
Троекуров Иван Федорович 225, 251,
262,' 263, 265, 266
Тугачп-бек 188
Туренин В. И. 125
Тюрке миль 50
Тюфякин В. В. 207, 230
Тушманко 233
Тюхин Михаил Акинфиевич (Михай-
ло) 133, 159. 176, 179, 181, 186, 188,
194, 198 206, 208—215. 217—227,
229 -239, 241, 255, 258, 259
Увсейнов Асеней 135
Уздемир Осман-паша 261
Улакай Чебуков см. Чебуков Улакай
Урлу Салтан 38, 45
Усеин бек 188
Усеин бек (Усейн бек) см. Хосейн
бек
Усеин бек см. Гуссейн-бек
Уша 195
Фаддей 179
Федор 117
Федор Иванович (царь Федор) 16,
50—52, 78, 84, 112, 121, 129, 197,
218, 262
Федосеев Иван 143, 153
Федотко 105
Федька (литовец) 63
Фердинанд II Габсбург 9
Филипп III 214
Филиппов Иван 48
Фран бек 87
Хаджи Маа мет 105
Хаджи Муртаза (Хожа Муртоза,
Хозь Муртоза, Муртоза) 15, 17, 69,
71, 96, 98—120, 123, 129, 133, 134,
137, 141, 143, 146, 147, 164, 228
Хаджи Незамеддин 52, 79, 91, 119
Хаджи Ноуруз (Хозя Наурус) 21, 23,
31, 33
Хаджи Суханбендин 166
Хаджи Хасан 50
Харламов Давид Андреевич 117, 118
Хасан (Хозя Ага Асан) 242, 243
Хворостинин И. Д. 19, 77, 99, 101,
106, 107
Хвостов Дмитрий 96
Хованский А. А. 95, 119, 135, 173,
179, 210, 234, 241
Ходабенде Мохаммед (шах Худабен-
дей) 51, 197
Хожа Муртоза см. Хаджи Муртаза
Хозников Алексей (Олексей) 51
Хозь (Хозя) Муртоза см. Хаджи
Муртаза
Хозя 36
Хозя Ага Асан см. Хасаи
Хозя Наурус см. Хаджи Ноуруз
Хозя Незамед(д)ин см. Хаджи Неза-
меддин
Хомяков 102, 104
Хомяков Дмитрий 226 228, 233, 239,
257, 258
Хосейн-бек (Усеин бек) 189, 190, 229
Хохлов Василий 58
Хохлов Иван 20, 42, 44, 48—50, 53,
58—62, 65, 68, 70—72, 79, 85, 86,
88, 93, 99—102, 107
Худабендей см. Ходабенде
Худобердей мурза 214
Чебуков Улакай 102
Ченшипов Муртоза 135
Чепчюгов Степан Микифоров 91 см.
также Никифоров Степан
Черкасский (Черкасской Иван Бори-
сович) 225, 250, 251, 262
Чимшит Султан (Емшит Салтан) 39,
46
Чичерин Иван Иванович (Иван) 170,
174, 176, 178 180, 184 186, 188
191, 193—195, 198, 200—202, 206 -
238, 240, 241, 246, 248, 250, 254,
255, 258, 260, 266, 270
Шан (Шайн) Гирей 86, 137, 189, 253,
254
Шах Кули 59
Шахматов Григорий 104, 122 133,
142, 143, 149
Шевырев Иван 163, 171
Шеймурат 218, 219
Ширли Антони 15
Ширли Роберт 15
Шуйский Василий Иванович см. Ва-
силий IV Шуйский
Шушерин Семен 71, 102
Щербатов М. М. 185
Ыверская земля см. Грузия
Эмир Джан (Эмир-хан) 169, 188
Юдин Иван 105, 115, 265, 270
Юзуф (Юсуф) 52, 141
Юрий 52
Юрий см. Георгий
Юсуф Хаджи см. Исуп Хозя
Юсуф-ага 213, 214
Юсуф-хан 48—50, 56, 59, 60, 63, 81
85, 89, 126, 153, 165, 188-190,
229—231, 233
18*
275
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Абеверту см. Боворт
Австрия 10, 240
Азербайджан 90
Южный 10, 178
Азия 70, 244
Юго-Западная 12
Аксайский (Океанской) култук (Ак-
саевское владение, аул Аксай) 232
Алатырь (Алатарь) 23, 25, 29, 37
Англия 9, 11, 12, 152, 244
Андреева деревня см. Эндери
Ардебиль (Ардевель, Ардевиль, Ро-
дивель, Родивиль) 39, 48, 75, 126,
131, 173, 188—193, 204, 208, 229,
ОКК 9^R
Аряж (Арез) 66, 132
Астраханское государство (царство)
63, 237
Астрахань (Астарахань, Асторохань,
Асторахань, Астарохонь) 13, 14,
16—20, 28, 29, 40, 42, 44, 45, 50—
53, 58, 61, 65, 69 -72, 74, 75, 77—
79, 82, 84, 86, 88, 90, 95, 96, 98
107, 110, 114—116, 118—120, 125,
131, 134, 135, 137, 139—141, 144—
149, 151, 158, 159, 163, 165—167,
169, 172, 173 179, 180, 183, 184,
198, 199, 202, 203, 206 210, 214
215, 218, 219 , 224, 233—235, 239,
241, 242, 251 -253, 265, 266, 269
Атлантический океан 238
Африка 238
Бабольсер см. Фарабад
Баверт см. Боворт
Багдад (Богдань) 8, 137
Баку 10, 66, 100 101, 107, 173, 186
Балахна 243
Балтийское море 10, 77
Басра 8
Бахрейн (Бахрейнские острова) 10,
214
Белая 56, 76
Бендер-Аббас 11, 12, 214
Бовод 35, 54
Боворт (Абеверту, Баверт) 38, 39,
46, 47
Богдань см. Багдад
Большая Ногайская орда см. Ногаи
Большие
Братошино 245
Буйнакск (Буйнаки) 232
Бухарское ханство (Бухара, Бухары);
21 23, 31, 44, 58, 86, 264, 270
Ватикан 244
Велиж 56
Верхнее Приуралье см. Приуралье
Владимир (Володимер, Володимир)
65, 75, 91, 94, 105, ИЗ, 125, 156—
158, 170, 171
Волга, р 10 16, 30 65, 71, 73, 78,
91, 103, 125, 145, 152, 172, 173, 187,
241
Нижняя 32
Средняя 32
Волжско-Каспийский торговый путь
19, 40, 74
Волоколамск (Волок Дамский) 42
Воронеж 98
Ворсна 105
Вязьма 9, 56, 76
Гамрун см. Бейдер-Аббас
Ганджа (Генжи, Кендче, Кенжа,
Кенжь) 48, 66, 86 102
Гдов 77
Германия 9, 12
Гилян (Гилянь), пров. 21, 48 59, 86,
95 173, 179, 204, 207
Голландия см. Нидерланды
Голштиния 11
Грузия (Восточная Грузия, Картли,
Кахети, Грузинская земля, Ивер-
ская (Ыверская) земли) 8, 47- 50,
53, 54, 56, 57, 62, 69, 70, 81, 86, 88,
89, 102, 110—112, 120-125, 128—
130, 132, 133, 142 143, 149 150,
152, 154, 184—186 193, 261 263,
270
Дагестан (Кумыки, Кумыцкая земля)
20 54, 56 57, 61, 63, 64, 70 75, 92,
102, ПО, 111, 121, 124, 134 166,
167, 189, 232, 251, 254
Северный 57, 62, 120
Дания 9, 12, 244
Дарьяльское ущелье 57
Дербент (Дербень, Дербенские зем-
ли) 10, 14, 16, 20, 23, 64, 66, 71,
74, 75, 80, 81, 86, 95, 99, 102, 104,
106, 112, 126, 131, 137, 149, 165,
173, 179, 186, 188, 204, 231, 269
Деревянный город 245
276
Деулино 177, 245
Джаск 11
Джеват (Чеват) 39, 48
Джульфа (Джуга) см. Новая Джуль-
фа
Дидидьянская земля 102
Днестр, р. 74
Дорогобуж 56, 76
Дубны 76
Дурун (Дрюнь) 35, 38, 45
Европа 9, 11, 12, 40, 70, 178, 238, 240,
244
Емь (Енба) см. Эмба
Закавказье 8, 73
Закаспий 40, 74
Золотая Орда 264
Иван-город 77
Иверская земля см. Грузия
Индийский океан 238
Индия 15, 40, 87, 194
Ирак Арабский 8
Испания 11, 12
Исфахаи (Испогань, Ыспогань) 11,
12, 15 122, 126, 127, 130, 131, 180,
210—213, 218, 221, 223, 225, 257,
258
Кабарда (Кабардинская земля) 57,
69, 70, 92, 102, 111, 120, 124, 125
Кавказ 185
Северный 57
Казанское государство (царство) 63,
237
Казань 21, 31, 33, 65, 86, 90, 91, 95,
96, 104, 105, ПО, 114, 117—119,
125, 135, 136, 140, 141, 143—145,
157 159, 169 173, 177 179, 184,
199, 202, 204, 215, 235, 241 -243,
266, 268, 269
Калвин (Казбин, Козбин) 39, 47, 48,
126, 186, 191, 192, 199, 201, 206—
212, 220, 225, 227—230, 233, 239,
255—258
Кайтаг, обл. 189
Калуга 17
Карабач 81
Каракамелы 232
Каракумы 20, 30, 35, 38, 40, 45, 73
Картли (Картлийское царство) см.
Грузия
Касимов 118, 159, 170, 269
Каспийское морс 10, 20, 40, 70, 86,
114, 126, 131, 147, 186, 269
Каспийское побережье 86, 176, 186
Касре-Ширин 11
Кахети (Кахетинское царство) см.
Г рузия
Кашан (Кошань) 126, 212
Кендче, (Кенжа, Кенжь) см. Ганджа
Кербела 8
Кешм, о-в 10
Кизляр 20
Кизыл-Агач (Кизыл Агачь) 39 48
49, 59, 60, 63, 86
Клементьевское 91
Клязьма, р. 91
Койсу (приток Сулака; Койса) 18,
57, 61, 67, 90, 92, 94, 96, 120, 132,
134, 143, 149, 154, 165, 168, 183,
185, 186, 215, 223, 270
Коломна 117, 118, 145, 146, 269
Копорье 77
Коросань см Хорасан
Кострома 144, 145, 179, 243
Крепость Святого Креста 20
Кричев 76
Крымское ханство (Крым) 10, 61, 62,
74, 168, 197, 216, 217, 245, 254
Куйга, р. 36
Кум 126, 212
Кумы(т)цкая земля (Кумыки) см.
Дагестан
Кура (Кюра), р. 48 81
Лальский городок 144
Левант 11
Ленкорань (Лянгаран) 86
Литва см. Речь Посполита
Мазендеран (Мазандаран), пров. 81,
136
Махачкала 20
ЛГешхед (Мешеть) 39, 46—48, 82
Мирзачале, колодец 36
Можайск (Можаевск) 76
Мордов 188
Москва 9, 13—17, 19, 22—26, 28, 29,
34, 37, 38, 40, 42—44, 49, 51, 53—
55, 58 59, 65, 66, 70 72 75, 77—
79, 83, 86, 88, 89, 91—94, 97, 99,
104—107, 110, 113, 117, 122, 123,
125, 127, 131, 134—136, 143—147,
149, 151—154, 156—164, 166, 169,
170, 177, 179, 181, 182, 186, 196,
198, 204, 205, 224, 228, 231, 234—
238, 240—242, 245—248, 259, 266,
268, 269
Москва-река 268
Мосул 8
Муром 75, 117, 125, 137, 140, 158,
159, 170
Наган см. Ногаи
Неджеф 8
I-Грrppрто О 1 Q
Нидерланды 9, 11, 12, 244
Нижний Новгород (Нижний) 17, 20,
22 29, 37, 44, 65 75, 91, 95, 96,
105, 117, 125, 136, 140, 145, 155,
158, 170, 171, 179, 215, 242, 243,
266
277
Низовая пристань (Низовая, Низовое,
Низабад) 147, 188
Ниса (Нисан) 38, 39, 45 47
Новая Джульфа (Джута) И, 12, 219
Новгород (Новагород) 13, 76, 77
Ногаи (Наган) 166
Ногаи Большие 103, 218, 219
Ногайская (Нагайская) степь 31
Ока, р. 91, 145
Орешек 77
Ормуз, о-в 11
Орша 76
Освой 76
Османская империя (Турция, Тур-
ские земли) 8—12, 15, 18, 21, 40,
53, 57, 62, 64. 67, 70, 74, 84, 89, 94,
99, 103, 131, 133—135, 137, 143,
148, 151, 154, 155, 168, 178, 182,
185, 186, 206, 217, 234, 238- 240,
244, 245, 250, 254, 262, 264, 270
Переславль 245
Переславль Рязанский 166
Персидский залив 10—12, 154, 238
Петровское 166
Поволжье Нижнее 30
Петровское 166
Польша см. Речь Посполита
Португалия 11, 12
Прикаспий 40, 73, 74
Приуралье 34
Верхнее 20
Путивль 56
Речь Посполита (Польша, Литва, Ли-
товская земля) 9, 10, 12- 15, 43,
56, 76. 82, 101, ПО, 135, 141, 142
149, 154, 164, 168, 177, 178, 183,
198, 210, 215- 217, 219, 222, 223
234. 240, 243
'Родивиль (Родивель) см. Ардебиль
Ростокино 245
Саве 126, 212
Сам (Шам) оз. 30, 34, 36
Самара (Сомара, Сомарский город)
16, 20 -25, 28—34, 37, 38, 40, 46,
69, 73, 125, 235, 241
Сарава 10, 178
Саратов 32
Священная Римская империя 9, 141
Секиз-Кайнар (Секиз Каркал), р. 34
Сераб, сел. 189
Серабская долина 178, 216, 238, 256
Сибирское царство 237
Сибирь 22, 200, 237, 238
Смоленск 9, 13
Согоджа, колодец 36
Средиземное море 8
Стамбул 9
Старая Русса 77
Сулак см. Койсу
Сунжа (Сунша), р. 18, 23, 57, 61,
67, 90, 92, 94, 95, 120, 129, 130, 132.
134, 143, 149, 154, 165, 168, 183,
185, 186, 215, 251, 254, 255, 270
Тарки 20, 64, 73, 75, 80, 86, 102, 126,
147, 165, 179, 232
Тарковское шамхальство 165, 175
Тебриз (Тевриз) 137, 154, 189, 204
Терек, р. 10, 18, 20, 75, 80, 83, 95,
132, 134, 143, 152, 154, 165, 173, 184,
186, 241, 251-254
Терек (Терский городок, Терки) 20,
65, 70, 71, 75, 77, 80, 83, 84, 86,
90, 95, 98, 101—104, 111, 123—126.
129, 131, 147, 151—153, 167, 168,
173, 179, 208, 210, 219, 232 234,
241, 251, 253, 266
Гифлис 49, 81
Торки (?) 165, 215, 223
Трабзон (Трапезунд) 8
Турция см. Османская империя
Гюрхменская земля 36
Урам 212
Устюрт 30
Фарабад (Фарабат) 130, 131, 192,
193, 199, 200, 206, 208—210, 257
Франция 9, 12, 244
Харак, о-в 10
Хива
Хивинское ханство (Хива, Юргенч,
Юргечь, Юргенская земля) 16, 20-
23, 30, 31, 33—36, 38, 40, 42, 47,
53, 54, 67—69, 73, 77, 81, 86
Хорасан (Коросань), пров. 16, 20—
23, 31, 40, 53, 82 '
Царицын 20
Чебоксары 90, 91, 235
Чеват см. Джеват
Черкесы (Черкесия) 166
Чернигов 56
Чернигово-Северская земля 13
Шабран (Шевран) 232
Шам см. Сам
Швеция 10, 12, 14, 56, 76, 77, 127,
142, 154, 168, 240, 244
Шемаха (Шамаха, Шамахаиь) 10,
17, 18, 52, 59, 60, 63, 64, 66, 75, 81,
86, 87, 92, 94, 96, 99, 106, 112, 115,
120, 126, 131, 147, 149, 153, 165,
166, 173, 179, 186, 188—191, 204,
227 -231, 233, 241, 254, 255, 266,
269
278
Ширван (Ширванская земля, Шир-
ванская провинция) 14, 51, 74, 78,
81
Ыверская земля см. Грузия
Ыспогань см. Исфахан
Эмба (Емь, Енба), р. 21, 22, 31, 32,
34, 69, 73
Эндери (Андреева деревня) 57, 64
Юргенлы, колодец 36
Юргенчь (Юргечь, Юргенская земля)
см. Хивинское ханство
Янк, р. 21, 23, 31, 34, 70
Ям 77
Ярославль НО, 144, 243—245
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
В. — Памятники дипломатических и торговых
сношений Московской Руси с Персией.
Под ред. Н. И. Веселовского. Т. I—III.
СПб,, 1890—1898.
ИП —Бушев П. П. История посольств и дипло-
матических отношений Русского и Иран-
ского государств в 1586—1612 гг. (по
русским архивам). М., 1976.
Соловьев—Соловьев С. М. История России с древ-
нейших времен. В 15 книгах. Кн. V
(т. 9—10). Т. 9. История России в царст-
вование Михаила Федоровича. М., 1961.
ЦГАДА — Центральный государственный архив,
древних актов, ф. 77, on. 1.
СОДЕРЖАНИЕ
Петр Павлович Бушев............................................. 3
Предисловие........................................................ 8
РАЗДЕЛ I
ВОССТАНОВЛЕНИЕ
РУССКО-ИРАНСКИХ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
В 1613—1616 ГОДАХ
Глава 1. Шахское посольство Амира Али-бека в 1608—1614 гг. . 13
Глава 2. Обращение московского правительства к шаху Аббасу о во-
зобновлении дипломатических и торговых отношений в 1614—1615 гг 41
Посольство М. Н. Тиханова .......................41
Миссия гонца Ивана Брехова . . ................ 69
Глава 3. Иранское посольство Булат-бека в 1615—1616 гг. 89
Глава 4 Миссия иранского гонца-купчины Хаджи Муртазы в 1614—
1616 гг........................................................ 98
РАЗДЕЛ II
РАЗВИТИЕ РУССКО-ИРАНСКИХ ОТНОШЕНИИ
В 1615—1617 ГОДАХ
Глава 1. Попытка Московского государства защитить Восточную
Грузию........................................................ 121
Миссия гонца Григория Шахматова в 1615--1616 гг..............122
Г л а в а 2. Миссия иранского гонца-купчииы Мохаммеда Казима в
1616—1617 гг...................................................134
РАЗДЕЛ III
ПЕРЕГОВОРЫ РОССИИ И ИРАНА О ЗАЙМЕ
В 1617—1620 ГОДАХ
Глава 1 Первая попытка царя получить денежную помощь у шаха
Аббаса.........................................................142
Посольство Ф. И. Леонтьева в 1616—1617 гг....................142
Ответное иранское посольство Кая Салтана и Булат бека в 1617
1618 гг...................................................... 154
Глава 2. Вторая попытка России получить заем у Ирана 176
Посольство М. П. Барятинского — И. И. Чичерина в 1618—1620 гг. 176
Ответное шахское посольство Булат-бека в 1619—1621 гг. . 240
Указатель имен................................................... 271
Указатель географических названий.................................276
Список сокращений.................................................279
Петр Павлович Бушев
ИСТОРИЯ ПОСОЛЬСТВ И ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
РУССКОГО II ИРАНСКОГО ГОСУДАРСТВ
в 1613—1621 гг.
(по русским архивам)
Утверждено к печати Институтом востоковедения Академии наук СССР
Редактор А А. Кожуховская. Младший редактор Л. А. Гулина. Художественный редак
тор Э. Л. Э'рман. Технический редактор Г. А. Никитина. Корректор Р. Ш. '/емерис
ИВ № 15758
Сдано в набор 03.10.86. Подписано к печати 13.03.87. Формат 60X907ig. Бумага типог-
рафская № 2. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. п. л. 17,5. Усл. кр.-отт.
17,5. Уч.-изд. л. 20,19. Тираж 2300 экз. Изд. А'° 6136. Зак. № 1013. Цена 2 Р 30 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издател» -,тво «Наука»
Главная редакция восточной литературы. 103031, Москва^ К-31, ул. ?КДаиова> 12/1
3-я типография издательства «Наука». 107143, Москва Б-143, Открытое шоссе, 28