Текст
Jacques Duclos BAKOUNINE
АР OMBRE
е
LUMIERE
Jacques Duclos Bakounine et Marx. Ombre et Lumiere
Pion, 1974
Жак Дюкло БАКУНИН
ЕС ТЕНЬ СВЕТ Перевод с французского
В. Н. НИКОЛАЕВА Под радакцией проф.
В. В. ЗАГЛАДИНА Издательство «Прог~росс»
Моонва 1975
Редакция литературы по вопросам мирового рабочего и коммунистического движения и международных отношений
Жак Дюкло
БАКУНИН И МАРКС
ТЕНЬ И СВЕТ
© Pion, Paris. 1974
© Перевод на русский язык с некоторыми сокращениями
«Прогресс», 1975
10302628
Д БЗ N 754
006 ОЦ-75
СОВЕТСКИМ ЧИТАТЕЛЯМ
Я рад, что эта книга, написанная для французских читателей и знакомящая их с жизнью Бакунина, с борьбой, которую Карл Маркс вел против него,в революционном движении, переведена на русский язык для советских читателей.
Причины, побудившие меня взяться за эту тему, весьма просты. В странах Запада проявляется реакционная тенденция пропатапдировать все, что способно отвлечь трудящихся, народные массы от революционного учения марксизма-ленинизма. Этому проверенному на практике учению, которое позволило Ленину привести к победе Октябрьскую революцию 1917 года, пытаются противопоставить утопические концепции преобразования общества, которые не могут дать никаких конкретных результатов, а с другой стороны анархистские концепции, которые вроде бы прославляют свободу, но фактически сеют путаницу и ведут к беспомощности.
Идеологи буржуазии хотят, чтобы Бакунин стал своего рода идейным вдохновителем некоторых кругов молодежи. Поэтому я постарался низвергнуть этого лжегероя революции с пьедестала, па который его пытаются возвести, H расоказал î ero делах, вскрыл вредоносность анархистских концепций, которые он отстаивал.
Надеюсь, что эта,книга заинтересует советских читателей. В ней, в частности, показано, как Бакунин, начав свою деятельность в 40-х годах прошлого века революционным демократом, стал объектом клеветы царского правительства. Царские агенты пытались его опорочить, создать вокруг пего атмосферу недоверия в различных зарубежных странах, куда он приезжал.
~ этот первый период деятельности Бакунина ничто не ставится ему в упрек. Он стремился участвовать в ре-
волюционных выступлениях, которыми так богата середина XIX века.
Читатель узнает, как в 1849 году Бакунин был арестован в Хемнице (ныне Карл-Маркс-штадт) за участие в дрезденском революционном восстании, как on был приговорен к смертной казни, а затем выдан австрийским властям по их настоянию.
Когда смертная казнь была заменена Бакунину,пожизненным заключением, царь потребовал у императора Австрии его выдачи. Это было сделано, и,вот в камере Петропавловской крепости Бакунин по предложению графа Орлова написал царю свою печально известную исповедь,
Чтение этого документа позволяет увидеть всю глубину падения Бакунина, подробно рассказавшего о своей революционной деятельности за границей и каявшегося перед царем. Проявляя недостойную революционера низость, он благодарил царя за благожелательность, явно стремился растрогать его и таким образом очевидно надеялся добиться своего освобождения.
Но Николай I не проявил жалости. Бакунина оставили в Петропавловской крепости, а затем перевели в Шлиссельбург, где его и застала смерть царя. Там он написал унизительное письмо преемнику Николая I Александру II, напоминая о своей исповеди его отцу.
После этого Бакунина сослали в Сибирь, откуда on впоследствии бежал в Европу. Обстоятельства побега побудили Карла Маркса и его единомышленников из I Интернационала задать вопрос: как удалось Бакунину выбраться из Сибири?
В Европе Бакунин стал анархистом. Он попытался расколоть 1 Интернационал, чтобы подчинить его своему руководству, об этом я пишу is книге.
Я показываю ожесточенную борьбу Бакунина против Генерального Совета 1 Интернационала, который в 1872 году на конгрессе в Гааге исключил русского анархиста из своих рядов.
Читатель не без удивления отметит, что царские власти, клеветавшие на Бакунина в 40-х годах, утаивали его исповедь, публикация которой нанесла бы смертельный удар по его авторитету и опозорила бы его в глазах международного рабочего движения. Царская реакция сознавала, что деятельность Бакунина наносит вред революци-
олиному движению, и СтремилаСь не создавать для анархиста дополнительных трудностей.
Невольно приходишь к выводу, что ультрареволюционная болтовня в определенных случаях прикрывает действия, которые не только не служат революци@, но и вредят ои. Эту аксиому полезш> лишний раз подчеркнуть примопителыю к странам, еще находящимся под господс ивом капитализма.
В Советском Союзе нет таких проблем, ~как в странах Запада, но я хотел бы, чтобы советских читателей заинтересовала книта, написанная человеком, который в 1917 году определил свой жизненный путь под влиянием великого события века, кавим явилась Октябрьская револ~оция.
Как старый н верный друг Советского Союза, я шлю братский привет великому советскому народу и от всей дущи желаю новых успехоа партии Л@пипа и Стране ~овотов, продемонстрировавших всому,миру возмоншость и необходимость построения социализма, который неизбежно станет оудущим всего человечества.
Жак Дюкло
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Жак Дюкло успел написать это обращение к советским читателям. Но увидеть свою новую книгу «Бакунин и Маркс. Тень и свет» на русском языке ему не довелось он скончался в Париже 25 апреля 1975 года, когда русский перевод книги уже был в наборе.
В телеграмме ЦК КПСС, направленной в те дни Центральному комитету Французской компартии, говорилось: «Товдрищ Жак Дюкло, соратник Марселя Кашена и Мориса Тореза, сыграл важную роль в формировании Французской коммунистической партии, принимал самое активное участие во всех ее политических битвах. Испытанный коммунист, он всегда был в первых рядах борцов за дело рабочего класса, за социальный прогресс и социализм. Он выступал за сплочение всех трудящихся и был активным поборником союза левых сил. Горячий патриот, он боролся за свободу и независимость Франции, а в годы гитлеровской оккупации был одним из руководителей борьбы французских коммунистов против фашистских захватчиков. Демократы всех стрчн хорошо помнят его горячие выступления против империалистической агрессии, за дело мира и освобождения угнетенных народов. Жак Дюкло всегда высту~пал за единство и сплоченность мирового коммунистического и рабочего движения, боролся против раскольников, сектаБтов и,ревизионистов. Его работы являются важным вкладом в теорию и практику революционной борьбы.
Советские люди хорошо знали товарища Жака Дюкло. Для них его имя неразрывно связано с выступлениями ME- рового пролетариата в защиту молодой Советской Республики, с героическим французским Сопротивлением, с по. следовательной борьбой за развитие и упрочение дружбы между советским и французским народами».
ВВЕДЕНИЕ
В ходе работы над книгой «Первый Интернационал», опубликованной в 1964 году', мне представился случай обратить внимание па деятельность в рамках этой ортанлзации русского анархиста Михаила Бакунина, который вел борьбу против учения Карла Маркса, противопоста~вляя теории научного социализма свои анархистские прожен<ты и умствования.
Решив написать данную работу, я занялся углубленным изучением трудов и жизни Бакунина, используя при анализе его поведения в,международном революционном двих<епии прежде всего документы об «Альянсе социалистической демократии», опубликованные по решению Гаагского ко1ггресса Первого Интернационала (2 7 сентября 1872 года).
Эти документы ясно показывают противоборство идей Бакунина и учения Карла Маркса. За минувшее столетие международное рабочее движение отвергло бакунинские концепции и приняло марксистское учение, оботащенное Лениным и ставшее марксизмом-ленинизмом.
'Закопчив свои шеститомные «Мемуары», я врвнял предложение издательства «Плон» и в часы, свободные от текущей работы, написал предлагаемую читателю книгу. О замысле автора достаточно красноречиво говорит ее название ‒ «Бакунин и Маркс. Тень и свет». По-моему, оно совершенно недвусмысленно. Исходя из вполне определенной позиц~, я постарался показать свет свет марксистского учения, его предельно ясное понимание мира и общества и выдвигаемой им цели — кардинальных социальных преобразований. Говоря же о тени, я имел
виду бакунинские концепции, их утопичность, пву-
' По случаю столетия создания (28 сентября 1864 г.) Меищуяародного Товарищества Рабочих (Первого Интернационала}.
смысленность, запутанность. При этом я не забьгвал, что эти концепции еще могут оказывать некоторое влияние именно вследствие своей иррациональности.
Интересно отметить, что в наше вре~мя, когда оистема гооподства капиталистичвских монополий переживает экономичеокий, социальный, политический и моральный кризисы, идеологи буржуазии, пытаются привлечь внимание народных масс к утопическому социализму и таким путем отвратить их от социализма реального.
Социалисты-утописты XIX века, в частности Сен-Симон, Фурье и Роберт Оуэн, подвергли беспощадной критике капиталистическое общество своего времени. Однако выдвинутые ими решения проблем основывались на абстрактно понимаемых свойствах природы человека и в значительно меньшей степени учитывали социальную среду, в,которой живут люди.
Утописты не понимали, что политические отношения между людьми не могут быть объяснены только общим развитием человеческого разума, что корни их надо искать в самих условиях существования людей.
Именпо это неопровержггмо доказал Карл Маркс в предисловии к своему труду «К критике политической
ЭКОНОМИИ».
«В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, пеобходимые, от их воли не зависящие отношения:производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени разьития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышаетоя юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют апределенные формы общественного сознания... He сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бьгтие определяет их сознание»~.
Таким образом, марксизм считает, что сознание человека зависит от социальных отношений, сущест~ву~ощих s том обществе, в котором он живет. Человека надо рассматривать не изолированно, а в связи с окружающим его обществом. Отнюдь не сгитая незыблемым существующий порядок вещей, Карл Маркс добавляет к пред-
' К. М а,р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 13, стр. 6 ‒ 7.
10
шествующему разъяснению, касающемусй прошлого, чйткий вывод, относящийся к оудущему:
«На известной ступени своего развития материальные производительные оилы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или что является только юридическим выражением последних ‒ с отпошениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их ояовы. Тогда наступает эпоха социальной революции»а.
Утопической была точка зрения Сеп-Симона, Фурье, Оуэна, рассматривавших социальное преобразование как результат проявления доброй воли господствующих классов. Социалисты-утописты вгнорировали конкретную реалыпость классовую борьбу.~)Утопическими были и иопытки апчрхистов добиться преобразования общества либо па основе культа человеческой личности «Я», как считал немец Макс Штирнер 4, либо на основе «договора», как полагал Прудон, либо на основе «уравнения классов», ка~к думал Бакунин.
Согласно штирнеровокому культу «Я», человек рассматривался как существо, отвергающее общество. Выступая против любой формы государства, Штирнер превыше всего ставил индивидуальное «Я». Поскольку же «Я» не может существовать в одиночку, Штирнер проповедовал ассоциации, в которые вступали бы индивидуумы, оставаясь в них до тех пор, пока это отвечает их интересам.
То был эгоизм, возведенный в ранг божественной добродетели.
Конечно, Штирнер признавал, что богатые жесто|ки, I10 вместе с тем он считал, что бедные не вправе жаловаться, ибо не богатые порождают нищету бедных, а бедные создают богатство для богатых.
По Шжрнеру, бедные должны предъявлять претензии толыко к самим себе. Он, правда, говорил: «Спасение заключается в борыбе». Но его концепция индивидуального «Я», думающеаю толыко о самом себе, вступала в проти-
' Там же, стр'. 7. ' Ш т и р ti е р, М а к с ($806 ‒ $856 гг.) — немецкий философ,
младо~егельянац, один из идеологов буржуазного индивидуализма
и анархи;-цфа. ‒ Прим. перев.
11
воречие с призывом к борьбе, которую невозможно вести в одиночку.
Георгий Плеханов писал о Штирнере:
«...ß+ß+ß+ и т. д. это социальная утопия Штирнера. Его «союз эгоистов» в действительности является не чем иным, как суммой абстрактных величин. Что леясит, что может лежать в основе их союза? Их интер е с ы отвечает Штирнер. Но чем будет, чем может быть реальная основ а того или иного соглаш - ен я их интересов? Штирнер ничего об этом не говорит, да и вообще ничего сказать не может; с той высоты абстракции, на которую он поднимается, невозможно увидеть ничего определенного H ясного в э к о н о м и ч е с е о й действительности этой матерй и кормилиц е всех «Я» m эгоистических и альтруистических.
Что же удивительного, что ему пе удалось привести в ясность даже того понятия о классовой борьбе, к которому он довольно удачно подходил? «Бедные» должны вступить в борьбу с «богатыми». Ну а что, если первые победят? Тогда каждый из бывших бедных, точно так же, как и каждый из бььвших богатых, будет вести борьбу с каждым из бывших бедных и с каждьгм из бывших богатых. Тогда начнется «~война в с ех и р от ив в се х» (это точное выражение Штирнера) . И в этой колоссалыюй войне, в этой всеобщей борьбе статуты «союза эгоистов» будут 1саясдый раз слуясить лишь времен11ым перемирием»5.
Разумеется, Штирнер 6 пе мог не вступить в войну против коммунизма (крайне упрощая его при этом) и общественной. концепции собственности. Он писал по этому поводу:
«По плану коммунистов, община должна обратиться в собственника. Наоборот, собственник я и относительно моей собственности я договариваюсь с другими. Если община меня не удовлетворяет, я восстаю против нее и защищаю свою собственность. Я .собственник, но собственность не есть святыня. Говорят, что я только (<BJIR- делец». Нет! владельцами люди были прежде, и обладание
5 Г. В. П л е хан ов. Соч., Государственное издательство. M., И25, изд. 2-е, т. IV, стр. 189.
6 В 1848 '7. Бакунин встретился со Штирпером, который, предстал в его глазах олицетворением анархистских идей, тогда как сам Бакунин в то время был еще революционным демократом.
12
какйм-нибудь участком земли обеспечивалось за нйми 'r6M, что и другим было уступлено владение участком. Но отныне все будет принадлежать мне; я «собственник» всего того, что мне необходимо и чем я в силах овладеть. Если социалист мне IlolBOpHT, что общество наделит меня всем, что необходимо, то эгоист в свою очередь мне говорит, что я сам должен присвоить себе все, что мне необходимо. Если в коммунисте сказывается жалкий «оборванец», то в эгоисте сказывается „сооственник" » 7.
Следует отметить, что такой эгоцентризм противоречит требованиям и целям социальной борьбы трудящихся, которые стремятся положить конец эксплуатации человека человеком и заменить капиталистическое оощество и государство социалистическим обществом и государством иавого тнпа.
По Прудону (русский анархист Петр Кропоткин назвал его «отцом анархизма»), вопрос «быть или не быть власти?» заслуживает одного лишь ответа отрицательного. Прудона не интересовало, в чьих руках находится власть, он ее просто отвергал. «Удравление человека человеком, говорил Прудоп, мы отвергаем точно так нсе, ка~к эксплуатацию человека человеком»8.
Впрочем, воззрения Прудона противоречивы. Заявляя, что государство ‒ это фикция, он вместе с тем пытался объяснить его историческое развитие и в этой связи утверждал, что любое общество имеет-де два вида структуры структуру социальную и структуру политическую,
Осуществив произвольный разрыв этих двух неотдели»» друг от друга сторон судной медали, двух аспектов жизни общества, Прудон писал:
«Социальная структура это не что иное, как равновесие интересов, основанное на свободном д о г о в о р е и организации э к о н о м и ч е с ес и х с и л, каковыми, воооще говоря, являются: труд, разделение труда, колле(ктивная сила, вон кур енция, торговля, деньти, акции, в~заимпость гар анти й и т. д.».
Сразу хсе возникает вопрос: что означает этот пресловутый прудоповский (<договор», заключенный каким-то ооразом между всеми людьми и не учитывающий конкретную действительность, именуемую классовой борьбой?
' М ак с Ш тир н ер. Единственный и его собственность. Издание (<Рабочее книгоиздательство», 1922, стр. 2О9.
' «Confession d'un revolutionnaire», 1852 (Preface).
13
Вслед за тем Прудон говорит о политической струнтуре так, словно она совсем не связана с социальной структурой и даже противостоит ей, хотя на самом деле первая это отражение и следствие второй.
«Принципом политической структуры,‒ пишет Прудон, является власть. Формы этой структуры таковы: различия между классами, разделение власти, административная централизация, судебная иерархия, передача суверенных прав путем выборов и т. д. Политическая структура была задумана и последовательно дополнена в интересах порядка в ущерб структуре социальной, принципы и нормы которой были открыты лишь в результате длительного опыта и еще сейчас служат предметом споров среди социалистов».
Из этой критияи политической структуры Прудон отнюдь не делал вывода о необходимости политической борьбы против нее. Он писал:
«Долой партии; долой власть; абсолютная свобода человека и гражданина вот наше политическое и социальное кредо»9.
Характеризуя «общественный договор», который мы упоминали, Прудон утверждал, что идея такого договора исключает существование правительства. On писал:
«Общественный договор это выспьий акт, KQTopbIM каждый гражданин вверяет обществу свою любовь, ум, труд, услуги, продукты, имущество в обмен на привязанность, идеи, труд, продукты, услуги и имущество своих ближних, причем объем прав каждого всегда определяется размерами его вклада и необходимым постепенным осуществлением поставок... »
Как BKpIlo, Прудон явно стремился IN созданию общества, основанного на кустарном производстве мелкобуржуазного хараитера, то есть общества работников-надомвиков. Однако, уже в период возникновения его идей можно было не только на базе теоретических выкладок, но и на базе фактического материала прийти к выводу о неизбежности чрезвычайно сильной концентрации средств производства в результате развития науки и тех- НИКИ.
Кроме того, «общественный договор» Прудона совершенно не затрагивал организацию производства, ограни-
9 «Confession Й'un revolutionnaire», 1И.
чиваясь средой раопределения. Впрочем, Прудон писал в
ЭТОЙ СВЯЗИ:
«Общественный договор является по своему характеру гарантировавным договором: он не только оставляет свободным участника договора, но и увеличивает evo Свободу; оп не только оставляет в целости его имущество, но и увеличивает ezo сооствелпость, он никак не регламентирует ere труд и касается лишь обмена... Таким должен быть на основе права и всемирной практики общественный договор» 'о.
По сути дела, именно отрицание государства и мелкобуржуазный социализм анархиста Прудона определяют утопичность его концепций преобразования общества. Антигосударственному словесному радикализму Прудопа противоречит его идея передачи коммунам и департаментам функций власти, изымаемой у гооударства. Впрочем, все это не помешало Прудону заявить своим избирателям в департаменте Ду в 1848 году: «Трудящиеся, протяните руку вашим хозяевам, а вы, хозяева, не отвергайте протянутой руки тех, кто был вашим работаином».
'~1то касается Бакунина, то в 1868 году на Бернс~ком конгрессе «Лиги мира и свободы» он выдвинул тезис об (<экономическом и социалы~ом уравнении классов и личностей». Эта лига была буржуазной ор~ганизацией, но в ней Бакунин чувствовал себя привольнее, чем в 1 Интернационале.
Когда некоторые делегаты, скажем Шодэ, стали критиковать Бакунина за пропаганду идей коммунизма с трибуны конгресса, последний заявил:
«На основании того, что я требую экюномичеокого и социального pBiBBHства классов и личностей, на основании того, что я вместе с Брюссельским конгрессом работников" объявил себя сторонником коллективной собственности, меня упрекают в коммунизме. Какую разницу, говорили мне, видите вы между коммунизмом и коллективностью? Првзнаюсь, я удивляюсь, как г-н Шодэ, исполнитель завещания Прудона, не понимает этой,разницы. Я ненавижу коммунизм, потому что он есть отрицание свободы и потому что для меня непонятна человеч-
" «Ыее g6n6ral(' dt. 1а Вечо1ибоп an XIXe scieclc». 4е йпйе, I.
" Ro~npecc I Интернационала, состоявп~ийся 6 ‒ 13 сентября 1868 г,
ность без свободы. Я не коммунист, потому что коммунизм сосредоточивает и поглощает все силы общества в пользу государства, потому что он неизбежно приводит к сосредоточению собственности в руках государства, между тем как я хочу уничтожения государства, окончательното искоренеяия принципа авторитета и покровительства, присвоенного государством, которое под предлотом морализировать и цивилизовать людей до сих пор только пора~бощало, угнетало, эксалуатаров ало и развращало их. Я хочу организации общества и коллективной или общественной собственности слизу вверх, путем свободной ассоциации, а не сверху вниз, посредством какого бы то ни было авторитета. Желая уничтожени~я государства, я вместе с тем желаю и уничтожения личной наследственной собственности, которая есть не что иное, как государственное учреждение, прямое следствие самого принци~па государства. Вот в каком смысле, .милостивые государи, я коллективист, а вовсе не коммунист»'~.
Под предлогом защиты свободы Бакунин боролся нротив коммунизма, а также против самого при~нципа необходимости государства, не думая о том, что государства могут быть разными, что может существовать пролетарское государство, коренным образом отличное от государства буржуазного.
К тому же Баиунин ограничился борьбой против личной наследственной собственности. Он не выступал против личной собственности, если она не унаследовава, и вместе с тем не отвергал право наследования, если оно iIe касалось личности.
По существу, Бакунин смыкался с Прудоном в борьбе против государства и коммунизма. Программа Баиунина была на деле анархистской утопией, опирающейся на утопию «уравнительокую».
Как и Прудон, Баиунин воздвигал непреодолимую преграду между социально-экономгческими и политачесмими проблемами при явной тенденции игнорирования последп~х, что лишало его рассуждения последовательности и связности.
Бакунин защищал, например, тезис 0 том, что рабочий класс останется политически порабощенным до тех пор,
" Ю. С т е к л о в. Михаил Александрович Бакунин. Его жизаь
g деятельность. М.‒ Л., 1927, т. II, стр. 405 — 406.
" К. 34 a p z c и Ф. Э и г е л ь с. Ооч., т. 18, ñ÷~ð. f97,
17
2 Люкло
пока ан порабощен экономически, и что, располагая более слабыми позицияии в политической области, трудящиеся должны в первую очередь бороться за свое экономаческое освобождение. Hp такая постмющка вопроса лишь сеяла путаницу в умах. Ведь господство капитала осуществляетоя одновременно и в экономике, и в политике, и потому борьбу с ним нужно вести в этих двух областях: освобождение трудящихся может быть делом только самих тру~ящахся.
Неверные концепции привели Бакунина к тому, что свое внимание он концентрировал на,экономической борьбе, а политическую борыбу объявлял прерогативой тайного -оощества, деятельность которого я намерен детально проанализировать.
Вшрочем, я задался целью изучить всю жизнь Бакунина ‒ и до 60-х годов прошлого века, и после них.
Я на~мерен показать столкновение идей Бакунина с теорией научного социализма Карла Маркса, которое закончилось идейным разгромом бакуниэма.
Теоретическая позиция анархастов, явнвшаяся продолжением бакуниноких конце«тций, состояла в отрицании государства, что мешало им понять конпсретное звачение этого института как орудия господства одного класса над другим.
В 1873 году Карл Маркс и Фридрих Энгельс выступили с резкой критикой прудонистов и баеунистов в статьях, написанных для итальянского социалистического сборника и появившихся в 1913 году в немецком переводе в е "е цайт».
«Гсли политическая борьба ра~бочето класса, аисал Маркс, высмеивая анархистов с их отрицанием политини, принимает революционные формы, если рабочие на место диктатуры буржуазии ставят свою революционную диктатуру, то они совершают ужасное преступление оскорбления принципов, ибо для удовлетворения своих жалких, грубых потребностей дня, для тото, чтобы сломать сопротивление буржуазии, рабочие прядают государству революционную и преходящую форму вместо того, чтобы сложщть оружие и отменитыосударство»'з.
Приведя эту цитату, Ленин писал в своем труде «Государство и революция».
«Вот против какой «отмены» государства восставал m ключительно Маркс, опровергая анархистов! Совсем не против т<що, что государство исчезнет с исчезновением классов или будет отменено с их отмвной, а против того, чтобы рабочие отказались от употребления оружия, от организованного насилия, то есть от государства, долженствующего служить цели: «сломить сопротивление бурд~ву а зи~и» 1 4 °
Ленин анализировал, кис социал-демократы, его современнкки, в борьбе с анархистами ста~вили вопрос о государстве, и критиковал Плеханова за игнорирование опыта революционного движения 1905 и 1917 годов. Критика Плехановым анархистов правильная в известном историческом плане ‒ была недостаточной, ибо она игнорировала революционную борьбу рабочего класса и несла на себе отпечаток оппортунизма.
Ленин косвенно критиковал Плеханова и за то, что TQT в 1894 году в период покушений, организованных анархистам~и, например Равашолем'з и Казерио'а, утверждал, будто анархизм никогда не сможет влиять на рабочее движение. Анархисты же KBIK раз воспользовалась оппортунистической политикой социал-демократии в частности в Италии, Иопании и Фраицви.
Ленан утверждал: «Анархизм нередко являлся своего рода наказанием за оппортунистические грехи рабочего ~в~щ<ения»17
Действительно, в указанных странах существовал рабочай анархизм, который, базируясь на профсоюзном движении и примазываясь н его действиям, оовобождался от определенных индивидуалистических пороков, свойственных интеллигентокому анархизму: ведь борьба, проводимая профсоюзами, MOTJIR носить только колл~активный характер.
Серьезнейшим недостатком П Интернационала было ~тсутстаие классовой позиции по вопросу о государстве, что не могло не блатоприятствовать деятельности аБархосиндикалистов. Показательно, что Жан Жорес, критикуя
'4 В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 60.
" Анархист, совершивший ряд преступлений и гильотинированный.
" Итальянский анархист, убивший французского резидента С~и Карно.
" В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 15.
18
а~пархистов, обошел проблему государства и его характера.
В 1894 году в статье «Анархисты» Жан Жорес, выступая против зачинщиков покушений, о которых мы еще будем вести речь, писал не без некоторых оснований: «Бомбы бросают неудачнвки бурхсуазного общества, а репрессви в ответ на это власти хотят обрушить на народ»'5.
Период анархистских покушений ‒ с приливами и спада~ми длился долгие годы, но это не способствовало росту авторитета анархизма. Октябрьская революция <917 года в Росспи вьшудила анархо-синдикаластов изменить свою ориентацию, сблизиться с коммунистическим движением, примкнуть к нему.
Тем не менее некоторые эаблуджие, следуя за плохими пастырями, могут еще поддаваться влиянию словесной революционности бакунивского образа. Ее распространяют определенные безответственные элементы, всякого рода манипуляторы, которых в свою очередь кто-то,дергает за веревочку.
Как бы то ни было, бакунинская адеология, путаная и далекая от действительности, принадлежит прошлому, а марксистско-ленвнсжое учение, неразрывно связанное с жизнью и чуждое догматизму, вечяо молодо.
Поэтому баеуиязм и марксизм-ленинизм противостоят друг другу, как тень и свет.
" «La Depeche de Toulouse» (20 fevrier 1894).
КРАСНОЕИЧЕРНОЕ
При выборе этого заголовка я отнюдь не руководствовался соображениями, которые побудили Стендаля так назвать одие из овоих романоф.
По утверждению некоторых литературоведов, Стендаль выбрал столь загадочный заголовок, чтобы синтезированно отобразить действия героя своего романа «Красное и черное» Жюльена Сореля, стремившегося добиться почестей, символом которых в то время была армия (красное), использовав при этом церковь (черное).
Возможно, такое объяснение и правильно. Но я думаю, что реальности фактов больше отвечает следующее: история Жюльена Сореля это история французской молодежи, которая увидела, что плоды революции 1830 года присвоены кликой Лук-Филипна. Испытывая муки во времена господства посредственности, молодежь любила вспоминать о великом и ярком прошлом времен республики и империи, то есть о периоде, отмечонном лучезарным красным цветом, и тем более ненавидела окутьгвавшую ее тьму, то есть период, отмеченный черным цветом, цветом траура и отчаяния.
Что касается меня, то, назвав эту главу «Красное и черное», я хотел вызвать ia памята два знамени красное и черное, которые можно было видеть рядоM на улицах Парижа в майоко-июньских событиях 1968 года. Те, кто соединял эти два знамени, хотели, по-:видимому, усилить символическое значение одного из них с помощью второго. На самом же деле это просто-на|просто порождало путаницу.
Действительно, идеи, сииволизируемые красным знаменем, и идеи, олицетворением которых стало черное знамя, не могут дополнять друг друга и слиться воедино: ведь черное знамя символ детства рабочего движения, которое поначалу еще неспособно было открыть перспективы
21
преооразования общества и ограничивалось проявлепиямй отчаяния и гнева.
Вспоминая об этом, следует отметить: майско-июньские события 1968 года показали настоятельную необходимость конкретно заняться этими вопросами. Не случайно ведь в ту пору в определенных кругах усиленно разглатольствовали об анархизме, о Прудоне и Бакунине, противопоставляя их воззрения научному социализму Карла Маркса и Фридриха Энгельса, оботащенному и развитому Лениным и известному ныне под именем марксизма-ленинизма.
Сегодня кое iHTO стремится изобразить Бакунина непризнанным гением, кое-кто пытается доказать, будто анархизм, одним из (<IIpopOKQB» которого был Бакунин, является учением, открывающим безграничные перспективы поред народными массами, стремящимся покончить с государствепно-монополастическим капитализмом.
На самом же деле идеи Бакунина весьма далеки от сегодняшней действительности, как, впрочем, они были далеки и от реальностей прошлого века. Попытки же правда, безуспешные модернизировать их предпринимаются потому, что бесплодная словесная «революционность» не может пе прийтись по вкусу стоящим у власта представителям монополистического капитала. Монополии, естественно, опасаются прещде всего сознательной борьбы народных масс за социализм, который из несбыточной мечты превратился ныне в жизнепно необходимую и вполне достижимую цель.
Идеологи буржуазии очень не хотят, чтобы массы осознал<и необходимость и возможность установления социализма. И как только социализм где-либо становится реальностью, они обрушиваются на него всей силой своей крити<ки. Одновременно превозносится утопический социализм, который может существовать только в мечтах и, следовательно, не опасен для временщиков. Более того, этому недостижимому «социализм<у» можно безбоязненно приписывать все добродетели и изображать его каким-то (<раем», столь же отдаленным и таинствепным, как и рай верующих.
Но мечта не может удовлетворить потребности к переменам, которую все сильнее ощущают народные массы. В рабочем двин(епии в отличие от некоторых религий нельзя создавать (<ордена созерцателей», будучи члепамн
22
которых люди довольствовались бы молитвами m мечтами в ожидапии повых времен.
Трудящиеся и друтие жертвы нынешнего общества испытывают,потребБость в дейстнви. Эта потребностыюроявляется, конечно, по-разному, в зависимости от обстановки. И когда требования трудящихся выражаются в мощных массовых выступлениях, представители крупного монополистического капитала пропикаются сознанием того, насколько велика мощь зкоплуатируемых. Они испытывают в этой связи растущую тревогу.
Понятно, что в таиих условиях деятельность изолировав ых меньшинств не может пе прввлечь внимания капиталистических правителей, Ббо она служит предлогом для усиления репрессий и одаовременно отвращает от борьбы значительную часть жертв капиталистических монополий, тех, кто не хочет быть замешанным в яакиели~ авантюры.
Все зто помогает понять, почему в последний период вышло множество книг, посвященных кая утопическому социализму, так и анархизму, который в крикливом заголовке одной из этих работ именуется «великой армией черпого зпамени»'. Првбетая к более реалистическому выражению, я вазову првверженцев анархизма «поклонниками черного знаменн». Что же представляет собой зто знамя?
В мае июне 1968 года некоторые группы демонстрантов устраивали весьма странную смесь из черных и красных флагов. Их не смущало то, что одни из них, по сути .дела, являются отрицанием других.
Черное знамя впервые появилось на улицах Лиона в 1831 году, когда восстали ткачи, более близкие по своему положению к ремесленникам, нежели к современному,пролетариату. Они выдвинули, безусловно, эмоциональный, но бесперспективный лозунт: «Жить работая или умереть сражаясь!»
~Это было первое движение французских рабочих в XIX веке. Оно возникло вскоре после «трех славных дней» HI0JllH 1830 года, котда народ был лишен плодов своей революционной победы, которые присвоила монархия ЛуиФилиппа.
' Geo rges Blond, eTa Grande Агтпее du
(Ес1. Presses de 1а,ite).
23
drapeau~ noir»
В то время трудящиесяещенемоглипротивопоставить свстеме капиталистической эксплуатации иную систему, отвечавшую их нун«дам и чаяниям,‒ социализм. Поэтому в гневном лозунге лионсиих ткачей звучала и нотка отчаяния. Знамя ткачей — знамя погребального цвета — символизировало в какой-То стеаени и траур по их несбывшимся надеждам, и одновременно жестокость эксплуататоро',в.
Поэтому черное знамя «детства» борьбы рабочего класса было забыто неширокими пролетарскими массами. Оно осталось символом лищь тех немпогочисленных гр упп, которые скорее отражают отжившае экономические и политические условия, нежели выражают, свободное будущее человечества.
Красное знамя было в прошлом веке знаменем революционеров. Многие французы не знают, что красный флаг едва не стал государственным флагом Франции после февральской революции 1848 года, свергнувшей монархию Луи-Филиппа и провозгласившей Вторую республику.
В годы, предшествовавшие революции 1848 года, государственный флаг Франции менялся несколько раз. Трехцветный флат Великой французской революции остался флагом наполеоновской империи. После реставрации государственным вновь стал белый флаг с изображением королевской лилии,‒ флаг, который солдаты революции и империи видели в одной компании с флагами врагов Франции.
Но если Людовик XVIII и Карл X вместе с титулом «кароля Франции» вновь обрели флаг своих предков, то король Луи-Филиап, аосаженный на трон революцией 1830 года, был уже только «королем французов», и ему пришлось согласиться на замену белого флага трехцветным.
В глазах мнотих республыка~щев 1848 года трехцветный флаг был в какой-то степени осквернен 18-летним периодом существования монархами Луи-Филиппа, и поэтому они лредлатали сделать государственным флагом Франции красный флаг. Так, конечно, и было бы, если бы Ламартин не пустил в ход свое красноречие, чтобы сохранить трехцветный флаг в качестве государственного знамени нации.
Таким образом, трехцветный флаг был флагом Второй республики, а затем и Второй империи, тогда как между-
народное рабочее движение сделало своим символом красное знамя. И это знамя, красное «от крови работников на нем», как поется в песне, было знаменем первого в мире социалистического правительства ‒ знаменем Парижской Коммуны.
Лучезарное красное знамя является знаменем социализма, революции, борьбы, тогда как черное знамя это в какой-то степени знамя тени, отчаяния, гибели.
Бакунин сыграл значительную роль среди людей, вставших II(Q черное знамя анархизма. Поэтому важно проследить путь этого выходца из дворянства, пришедшего сначала к революционно-демократическим взглядам, а затем к анархизму. Необходимо отметить всю непоследователыность этой его эволюции.
КТО ЖЕ ТАКОЙ БАКУНИН?
Михаил Бакунин родился в 1814 году в селе Премухине Тверской губернии, раоположевноы на полпути между Петер~бургом и Москвой. Он происходил из семьи мелкопоместных дворян, владевшей неоколькими поместьями, более чем 500 крепостных. Однако имение отца Бакунина было заложено, и ежегодные проценты, подлежавшие выплате, составляли 1200 руб.
Среди девяти детей в семье Михаил был третьим по возрасту. Лишенный дворянских предрассудков, мальчик не пнушался игр с сыновьями крепостных.
В четырнадцать лет Михаил Бакунин правильно писал и говорил по-французски, изучал немецкий и английский языки. С русским языком, однако, дела у него шли неважно.
Юного Михаила Бакунина, видимо, поражала та несправедливость, которая давала возможность его семье жать за очет,крепостных.
Бакунин родился в дворянской семье, переживавшей упадок, но тем не менее полностью преданной царю, убежденной в необходимости крепостного права. Мать Бакунина, происходившая из разорившейся дворянской семьи, была связана родственными узами с семьей Муравьевых. Некоторые иа Муравьевых были замешаны в заговоре декабристов 1825 года, другие оставались верными слугами царя.
В год выступления декабристов первой попытки восстания против царского самодержавия Михаилу Баку. нину исполнилось 11 лет.
Выступление декабристов, в котором народ не прияимал организованного участппя (что вполне соответствовало взглядам его инициаторов), было потоплено в крови. Николай 1 с крайней жестокостью покарал участников декабрьского движения 1825 года. Пятеро из них ‒ Пестель, Рылеев, Сергей Муравьев-AIIIîñòoë, Бестужев-Рюмин, Каховский были повешены. Свыше 120 декабристов были сосланы в Сибирь на каторгу или поселение.
14-ти лет Михаил Бакунин стал юнкером Петербургского артиллерийского училища. Судя по всему, юношу ожидала офицерская карьера. Таково, во всяком случае, было намерение отца Бакунина, мечта~вшего о видном положении для сына. Однако молодой артиллерийский офицер, не привьгкший к нравам (<высшего овета», чувствовал себя пеловко в этой среде. За нарушение воинской дисциплины (Бакунин в штатоком вышел в пород) его отправили служить в неболыпой гарнизон. Здесь Михаила одолевала скука, и OH много читал, чтобы развеяться. Изучал философские труды на французском и немецком язьпках, исторические труды, занимался физикой, матема-
7HIMH.
В начале 1835 года, когда Бажунину шел 21-й год, он поехал в отпуск и родителям и решил пе ~возвращаться в часть.
Покончив с военной карыерой, Михаил мечтал стать профессором философии. Отец Бакунина думал удержать сына в родовом именви, Рде тот мог бы удовлетворить свою н<ажду деятельности. Но .все обернулось иначе. Бывпгий артиллерийский офицер решил отправиться в Москву ппреподавать математику,и готовить себя к деятельности ппрофессора философии.
Бакунин рассматривал свой отъезд в Москву как разрыв с той социальной средой, которая окружала его с рождения, как утверждение вопреки ей своей индивидуальности.
В Москве Бакунин пробыл не очень долго. В 1840 гаду, в 26-летнем возрасте, он покинул Россию и отправился в Берлин, где испытал влияние революционного движения, развернувшегося среди интеллигенции и рабочих.
26
Можно предполагать, что, паправляясь в Берлин, Бакунин думал о подготовке блестящей карьеры чиновника царской империи. Однако в конце 1842 года, заметив слежку Go стороны царской охравки, «апекавшей» русских эмигрантов, Бакунин уехал в Цюрих. Через несколько месяцев в этот город прибыл немец Вейтлинг, портной по профессии, выдвинувший идеи утопического коммуниз,ма.
Бакунин резко иритвковал коммунизм Вейтлинга, считая его режимом «невыносггмого принуждения»~. Бакунин обвинял Вейтлиггга в том, что тот уделяет внимание только удовлетворению материальных потребностей людей, итнорируя их духовные интересы. Однако Ба~купин, который тогда еще не был анархистом и именовал себя философом- ради калом, признавал, что «комм упиэм стал теперь мировым вопросом, которото пи один гооударствепыый деятель не может игнорировать, а тем более разрешать прop Tо силои»з.
Бакунин написал несколько статей, восхвалявших коммунизм Вейтлинга. Он заявлял, что этот коммунизм сродни рапнему христианству. «Христианство, писал QII, также выступало вначале односторонпе кая отрицание, как разрушение всех национальных различий. Впоследствии внутри христианокого мира снова оора~зовалось разумное paazm~e. Но до тех пор, пока христианство сохраняло еще свою мощь, оно в отдельные великие исторические моменты было также в состоянии снова устранять обособлепие наций и объединять их все в одной великой общей цели. Лучшим доказательствам этому могут служить креgтовые походы» 4
Приводимый Бакуниньгм пример крестовых походов явно сомпителеп, ибо из его высказывания можно сделать вывод, что в основе этих походов лежали лишь религиозные MQTHIBhI. В действительности же здесь надо также учитывать экопапсиопистские устремления, экономическое и политическое соперничество.
Из-за статей Бакунина в газете «Швейцер република»ер» швейцарская полиция стала рассматривать его как поборника идей Вейтлинта. В это время Вейтлинга заао-
' М. А. Бакунин. Собр. соч. и писем, М., 1935, т. III, стр. 223,
з Там же, с~р. 224.
' Там же, стр. 230.
27
дозрипи в подготовке издания его «Евангелия бедных грешников». Глубокой ночью полиция произвела обыск в одной ив типотрафий, где, как предполапалось, производилась эта работа. Вслед за обыском полиция арестовала Вейтлипга. В захваченных бумагах фигурировала фамилия Бакунина, и швейцарская полиция информировала царскую охранку о его деятелыюсти.
Швейцарское правительство сообщило царскому правительству о выдвинутых против Бакунина обвинениях (и тому времени он из предосторожности уже покинул гостеприимную Швейцарию), и машина царского правосудыя заработала. Бакунин был заочно приговорен к лишению дворянокого звания, всех прав состояния и к ссылке в Сибирь. Бывшему дворянину, осужденному на ссылку, был даже передан приказ петербургского правительства о возвращении в Россию.
Разумеется, Ба~кунин не подчинился этому приказу царя. Он отправился в Париж, тде встретился с эмигрировавшим из Германии Карлом Марксом, который был на четыре года моложе его. Тотда Бакунин превозносил эрудицию Маркса и его беззаветную преданность делу пролетариата. Итак, в 1843 году Бакунин в Париже. Вынесенный Бакунину приговор создавал ему определенную репутацию, и oEI пользовался некоторым уважением в прогрессивных кругах французской столицы. Он встречался с последователем Фурье Виктором Консидераном, христианским социалистом Ламеппе, Жорж Санд, Луи Бланом. Особенно тесные связи у него установились с Прудоном, что было неудивительно, учитывая близость их идейных устремлений.
Бывший артиллерийский офицер был поражен той жестокостью, с которой царакое правительство подавило польское восстание, вспыхнувшее в Кракове в 1846 году.
29 ноября 1847 гада по случаю годовщины польского восстановя 1831 тода Бакунин по приглашению двух молодых поляков выступил на собрании и произнес речь, которая привлекла внимание русского посольства в Париже.
Царский посол потребовал немедленной высылки Бакунина, что и было сделано правительством июльской монархии. Одновременно посол России распустил слухи, будто Бакунин является агентом~провокатором, состоящим на слун«бе русского правительства. Таким способом он
28
стремился дискредитировать Бакунина в глазах участии ков менщународного революционного движения. Французское правительство, использовавшее лю~бые методы в борьбе с революционными элементами, подхватило клевету цг«рокого посла и соответ~ственно информировало правительство Бельгии, где обосновался Бакунин.
Указанные со~бытия происходили в 1847 году. В это время Карл Matc и его друг Фридрих Энгельс работали над произведением, ариаванным оказать глубочайшее влияние на международное ра~бочее движение: они писали «Манифест Коммунистичеокой партии», который был опубликован в 1848 году.
В Брюсселе Бакунин вновь встретилоя с Карлом Марксом. Однако их .дороги со времени первой встречи в 1843 году далеко разошлись. Написав с Фридрихом Энгельсом «Манифест Коммунистической партии», Карл Марис разработал в главных чертах .философию диалектического материализма и на основе глубокого анализа капиталистического общества обнаружил, что это общество несет в себе зародып»и собственного разрушения и порождает своего могильщика пролетариат.
РЕВОЛЮЦИИ 1848 ГОДА
В ЕВРОПЕ
23 февраля 1848 года в Париже разразилась революция, и на следующий день была провозглашена республика.
Что же произошло, что me послужило причиной для столь решительных перемен? Дело в том, что во французском обществе резко обострились противоречия в результате выхода на общественную арену новых социальных сил, выдвигавших собственные требования. Это был прещде всего рабочий класс, долгое время не отделявший своей борьбы от выступлений мелкой буржуазии, а теперь начавший осознавать специфичность своего положения и целей своей борьбы.
Февральская революция 1848 года свергла июльскую монархию, под эгидой которой промышленная буржуазия участвовала в управлении страной, хотя степень этото участия не соответствовала ее реальной силе. Революция не могла игнорировать значения рабочего класса и растущего влияния на трудящихся идей социализма. Именно в силу этого рожденная революцией буржуазная республика вынуждена была создать социальные институты, а ее деятели усиленно и много говорить о положенаи трудящихся (не предвринимая, правда, никаках практических мер для его улучшения).
Один из рабочих был назначен членом Временного правительства. Была создана Люксембургская комиссия' во главе с Луи Бланом и рабочим Альбером, занимавшаяся вопросами «организации труда». Луи Блан рисовал деятельность Люксембургской комиссии в идилличеоких
',«Правительственная комиссия по рабочему вопросу», учрежденная 28 февраля 1848 г. и заседавшая в Люксембургском дворце ~ 1 марта по 13 мая 1848 r. ‒ Прим. перев.
30
красках. Вступая íà пост йредсодатоля коМиссий, он за-
ЯВИЛ:
«Доказано, что так называемые мечтатели держат ныне в своих руках управление обществом. «Невыносимые» люди стали вдруг людьми необходимыми»~.
Слуша~я речь Луи Блана, делегаты будто бы плакали от умиления. Но на этом заседании не было представителей от предпринимателей. Когда жо они стали участвовать в работе номиссни, идиллии быстро пришел конец. «Теоретические» дискуссии в Люксембургском дворце служили прикрытием политики игнорирования интересов трудящахся. В конечном счете стало ясно, что Люксембургская комиссия создана лишь для обмана рабочих. Что же касается поднятых на ее заседаниях «теоретичоских» проблем, то опи относились к области утопического социализма.
В 1848 году Карл Маркс и Фридрих Энгельс опубликовали бессмертный «Манифест Коммунистической партии». Всирыв механизм экономических кризисов при капитализме, они пысали:
«Каким путем преодолевает буржуазия кризжы? С одной стороны, путем вынужденного униятоженащ целюй маосы провзводительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рывков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им.
Оружие, которым буржуазия ниспровергла феодализм, направляется теперь протвв самой буржуазии.
Но буржуазия пе только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это ору>пие, современных рабочих, пролетариев»а.
' Ленин писал о Луи Влане: (<Французский социалист Луи Влад в революцию 1848 года печально прославил себя тем, что с позиции классовой борьбы перешел аа позицию мелкобуржуазных иллюзий, прикрашенных фразеологией якобы «социализма», а на деле служащих лишь укреплению влияния буржуазии на цролетаРиат. Луи Блан ямал помощи от буржуазии, надеялся и возбуждал надежды, будто буржуазия может помочь рабочим в деле «организации труда» ‒ этот неясный термин должен был выражать «со.
циалистичесиие стремления» (В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 31 стр. 127).
' К M ар,кс и Ф. Эыгельс. Соч., т. 4, стр. 430.
31
РЕВОЛЮЦИЯ В ПАРИЖЕ
Именно пролетарии и вступили в борьбу в июньские дни 1848 года.
Временное правительство республики, стремясь ослабить безработицу, решило создать «национальные мастерские»4 по образу и подобию предприятий, создававшихся в 1789 году и в 1830 году.
«Национальные мастерские» были учреждены до образовапия Люксембургской комиссии и подчинялись министру обществмщых работ Мари 5 ярому врагу социализма. Этот субъект стремился так поставить дело, чтобы «национальные мастерокие» даскредитирова~ самое идею социализма. Общественные средства растрачивались, а рабочих не обеспечиъали действительно полезной работой. Чтобы породить недовольство, им выдавали крайне низкую зарплату.
В начале марте 1848 года число рабочих, запятых в «национальных мастерских», составило 17 тысяч человек, в начале апреля ‒ 49 тысяч, а 15 мая уже 100 тысяч. В этот день паринккие ра|бочие, устроив демонстрацию, ворвались в зал заседаний Учредительного национального собрания. События 15 мая знаменовали собой разрыв между рабочи~м классом и мелкой буржуазией. В тот же день, после провала выступления трудящихся, в какой-то степени предвещавшего июльские события, Гарнье-Пажес заявил: «Нам необходима твердая, честная и умеренная республика».
С этого момеБта буржуазия взяла курс на ликвидацию «национальных мастерских». Доступ в них был затруднен. Повременную оплату труда заменили сдельной. Рабочие, не являвшиеся уроженцами Парижа, должны были отправиться в Солонь якобы для проведения земляных работ. Кроме того, по распоряжению от 21 июня все неженатые ра~бочие увольнялись из «национальных мастероких», и им предоставлялся выбор стать безработными или солдатами.
4 Общественные работы сводились главным образом к благо. устройству улиц и площадей, посадке деревьев на бульварах, земляным работам для железнодорожного и вокзального строительства и т. д. ‒ Прим. перев.
6 Этого субъекта на самом деле звали Пьер-Мари де С~-Жорж. «Мари» было его прозвище.
32
Итак, парижские рабочие были вынуждены поднйтъся на борьбу. Их выступление началось 23 июня, а на следующий день, 24 июня, от улицы Сен-Дени до улицы Сент- Антуан и вокруг Пантеона возыикли баррикады. Исполнительная комиссия верховный правительственный орган подала в отставку. Власть перешла в руки кровавого диктатора reHepaza Кавеньяка, который уже приобрел соответствующий опыт в Алжире, расправляясь с местньюми жителями.
БАКУНИН В ПАРИЖЕ
Узнав о разразившейся в Париже революции, Бакунин сразу же решил отправиться во Францию. Он доехал поездом до франко-бельгийской границы, а затем за три дня пешком добралоя до Парижа. Во французскую столицу он прибыл 26 февраля. Не разобранные еще баррикады свидетельствовали о недавних жестоких ~боях.
Буржуа на улицах города видно не было. Перепуганные, они из предосторожности не покидали своих домов, ожидая установления ((KIOJEHopo» GKIoKOEGTBiHH. Зато повсюду встречались вооружевные рабочие. Они выглядели как стражи побродившей революции.
Летно себе представить, какую бурную радость исаытызал Бакунин лри виде восторжествовавшей в Париже революции. На собрания крайне левых групп он всегда отправлялся с ружьем, быть может полагая, что сам в какой-то степени причастен к революционным боям, хотя к моменту его прибытия в город страница вооруженной борыбы была уже перевернута.
Обстановка в Париже была тогда накалена до предела. Бакунин часто выступал; он проповедовал идеи, более или менее близкие к утопическому коммунизму Вейтлинга,‒ о равенстве заработной платы, социальном нивелировании во имя равенства, освобождении всех славян, уничтожении всех государств, непрерывной революции и борьбе до полного истребления врага.
Бакунина не мог удовлетворить ход февральской революции 1848 тюда. По его словам, он сыграл главенствующую роль в проведении рабочей демонстрации 17 марта 1848 года против привилегированной касты, против национальной гвардии военной организации, состоявшей
Я ДЮКЛО
йз консервативных буржуазных элементов йаселеная Парижа.
Чары революционного Парижа весны 1848 года неполго действовали на БакуниБа. Уже в первые дни апреля он уехал в Страсбург, а оттуда отправилоя во Франкфурт, где заседал «предпарламент», оказавшийся неспособным осуществить буржуазную революцию в Германии. Затем Бакунин поехал в Берлин, откуда был выслан. Тогда он обосновался в Бреславле (ныне Вроцлав). Сюда дошли клеветнические слухи, которые распустил о Бакунине посол России в Париже, и вокруг Бакунина создалась определенная атмосфера недоверия.
В начале июня 1848 года в Праге состоялся славянокий конгресс. Обрисуем вкратце тогдашнюю политическую обстаяовку в Австрии. 13 15 марта 1848 года в Вена победила революция. два месяца опустя, 15 мая 1848 года, в столице Австрии произошло новое восстание, вынудившее императора бежать из Вены. Князю Ванлишгрецу удалось сконцентрировать войска вокруг столицы и взять город, атаковав его с линий внешней обороны. Таким' образом Ввндипшрец выполвил совет, данный Тьером Луи-Филиппу в феврале 1848 года. Он применил тот метод, которым сам Тьер воспользовался в 1871 году против Парижской Коммуны.
Пражский конпресс проходил в обстановке, когда угнетаемые Австрийской империей национальности стремились добиться освобождепия. Австрийцы немецкого происхождения добивались своего присоединен~я к Германик, австрийцы итальянского происхождения к Италии, а венгры хотели отделиться от Австрийской империи, точно так же как и чехи, моравы, словаки, русины, поляки, хорваты и сербы.
БАКУНИН В ПРАГЕ
Пражский контресс был созван чехом Палащким главой временного чешского правительства. В противовес предложениям о компромиссном соглашении с Австриея Бакунин выдвинул на съезде проект создани~я велиеой демократической славинской империи со столицей в Константинополе. Причем в зту империю должны были войти также греки и венгры. Такой проект явно отдавал фант астмой.
Пранккий конгресс не поддержал идею Бакунина о союзе славянских народов. Тем временем австрийская ди-, настия готовила расправу над чехами и, провоцируя их, создала в Праге реакционное военное правительство.
12 июня 1848 года восстали чепьские студенты. Они сразу же были вынуждены вступить в борьбу с «Обществом защиты порядка и мира» своего рода гражданокой гвардией, созданной реакционно настроенными немцами с целью сохранения австрийского господства над Богемией. Вскоре, однако, стало HGHO, что «гражданская пзардия» не может самостоятельно справиться с чехами, и тогда в борьбу вмешались правительственные войска аод командованием Виндишгреца. В результате чешское восстание было подавлвно.
Во время восстания Бакунин находился в Праге и активно участвовал в боях, пытаясь воспрепятствовать распылению сил повстанцев. После поражения восстания он отправился в Бреславль, куда и прибыл 20 июня 1848 гада.
Реакционные силы Европы действовали весьма активно. Едва восстание в Праге было подавлено, как в Пари»кв произошло первое крупное столкновение между ра6очим классом и стоящей у власти буржуазией известные события 23 26 июня 1848 года, во время которых погибло 10 тысяч рабочих.
ИЮНЬСКАЯ БОЙНЯ 1848 ГОДА
Во время этой первой крупной схватки рабочего класса и буржуазии, выступавших совместно еще в период революционных февральских боев 1848 года, правительство использовало значительные военные силы. Однако парижские повстанцы оражались с исключительным мужеством.
B уличных сражениях были убиты генералы Бреа, Дювивье и Негрие. Буржуазия проявила неслыханную жестокость. Как писала брюссельская буржуазная газета «Эндепанданс бельж», «то была война на истребление».
Кавеньяк пустил в ход артиллерию, зажигательные ракеты. Он приюазал беспощадно расправляться со всеми на взятых штурмом баррикадах. Войну против парижских рабочих он вел методами уомирения Алжира. Но несмотря на то что в действие были введены огромные силы, Кавенип~ смог одолеть повстанцев лить 26 июня,
Говоря об июньском восстании, являющемся важной вехой в истории международного рабочего движения, фридрих Энгельс так характеризовал борьбу парижских рабочих:
«Сорок тысяч рабочих сражались четыре дня с противником, превосходившим их вчетверо, и были на волосок от победы. Еще немного и они закрепились бы в центре Парижа, взяли бы ратужу, учредили бы временное правителысгво и удвоили бы свою численность как за счет населения захваченных частей города, так и за счет мобильной гвардии, которой нужен был тогда лишь толчок, чтобы перейти ыа сторону рабочих»6.
Восстание парижсккх ра~бочих открыло новую главу в истории французского революционного движения. Оно ннесло ясность в само пони1мание социализма. B результате восстания произошло необходимое размежевание между домарксовскими социалистачесеими теориями, игнорпровывпиии,осиовиой вопрос вопрос властовой борьбы между пролетариями и их эксплуататорами, и научным социализмом Маркса и Энгельса.
B этой связи Ленин писал: «Революция 1848 тода наносит смертельный удар всем этим шумным, пестрым, крикливым формам домарксовского социализма. Революция во всех странах показывает в действии разные классы общества. Расстрел рабочих республиканской буржуазией в июяьские дни 1848 года в Париже окончательно определяет социалистическую природу одного пролетариата... Bce учения о неклассовом социализме и о неклассовой политике оказываются пустым вздором»7.
Расправа с парижокими рабочими в июне,1848 года сыграла на pyzy цезаризму и облегчила избрание на пост презвщента республики Луи-Нааолеона Бонапарта, соперничавшего на выборах с Кавеньяком. При вступлениа на этот пост будущий Наполеон III всячески расхваливал Кавеньяка, заявив, что «его поведение должным образом соответствовало првсущей ему ло~ялыюсти и чувству долга первому необходимому качеству главы государства».
Так палач, которому суждено было удушить республику 2 декабря 1851 года, воздавал доля«кое организатору июньской бойни 1848 года. B тот момент он еще раэгла-
' К. Mepze и Ф. Эвтельс. Соч., т. 5, с~. ~Ж
' В. И. Л е а и н. Пола собр.соч., т. 23, стр. 2.
гольствовал о «создании республики, отвечающей всеобщим интересам», но уже, видимо, замышлял государственный переворот, который сделал его императором.
Антирабочая политика буржуазии в конечном счете подготовила ликвидацию республики и установление Второй империи, которая привела к Седану. В июне 1848 года рабочий класс понес тяжелое поражение, и ему потребовалось несколько лет, чтобы восстановить свои силы и подготовиться к новым сражениям.
КИПЕНИЕ РЕВОЛЮЦИОННЫХ СТРАСТЕИ
Бакунин, который вследствие измышлений царското посла по-прежнему слыл (<русским агентом», покинул Бреславль и поехал в Берлин, откуда его снова выслали. Тогда он отправился в Дрезден, но здесь с ним обошлись точно так же. Наконец, Бакунин поселился в Антальте небольшом германском государстве с более демократическими порядками. Там он опубликовал воззвание к славянам, призвав их к уничтожению руоското, австрийского, прусского и турецкого государств и организации совместной борьбы с участием немцев и венгров.
Осенью 1848 года в Австрии и Германии произошли новые революционные потрясения. 31 октября 1848 года императорские войска заняли Вену, а 10 ноября прусские войска во главе с генералом Врангелем вступили в Берлин и разоружили национальную гвардию. Прусский король заявил, что он отказывается принять конституцию без согласия князей а они были, разумеется, ее решительньгми противниками. Свое официальное заявление король обнародовал 3 апреля 1849 года.
Немецкие революционеры вели активную борьбу за введение конституции. Под этим лозунгом вспыхнули восстания в герцогстве Баденском, Пфальце и Дрездене.
30 апреля 1849 года король Саксонии объявил о роспуске парламента. Распространился слух, что к Дрездену приближаются прусские войска. 3 мая народ пошел на штурм арсенала, стремясь захватить оружие. Началось сражение с королевскими войсками. Дрезден покрылся баррикадами. Король бежал из столицы.
Таким образом, обстановка блатоприятствовала развиTIIo революционного движения. Однако ето руководители допустили оши6ку, согласившись на перемирие, которое
37
позволило королю подвести и городу войска и перейти в контрнаступление.
Бакунин принял участие в дрезденском народном восстании. Он поддерживал связь с композитором Рихардом Вжмером, тоже тцппащувжим к повстанцам. Бакунин поцчинился временному революционному правительс'пзу. Рассказывают, что, когда пораженве революционных сил стало неизбежным, он предложил руководителям восстания собраться в городской ратуше и погибнуть, взор,вав ее.
Предложение было отвергнуто, и Бакунин взялся вывести повстанцев из осажденного Дрщдена, воспользовавшись тем, что кольцо окружения не было сплошным. Он спас таким образом около 1800 революционных бойцов и намеревался повести их в Ботемию. Однако повстанцы постепенно рассеялись, и, когда Бакунин прибыл в Хемниц (ныне Карл-Маркс-штадт), с ним оставался один только Гейбнер.
Бакунин и Гейбнер изнемогали от усталости. Они решили провести ночь с 10 на 11 мая 1849 года в гостинице «Голубой ангел». Здесь их задержали местные бюргеры и передали командованию прусского батальона. Арест Бакунина был, разумеетая, с радостью встречен в Петербурге. Кедаром <е царокое вравительство пообещало выдать награду 10 тысяч рублей любому, кто поможет задержать Бм»унына.
Бакунина отправили сначала в городскую тюрьму Дре@дена, а затем в крепость Кенигштейн. 14 января 1850 года он был приговорен к смертной казни. Такой же приговор был вынесен его товарищу Гейбнеру и еще од аму революционному деятелю Реккелю.
Смертную казБь Бакунину заменили пожизненным заключением. Он был вщпан австрийскому правательству, которое посадило его в тюрьму в Праге, а ~затем перевело в Ольмюц. 15 мая 1851 тода австрийские власти вторично прдговорили своего узника к смертной казни через повешение. Но и на этот раз смертная казнь была заменена пожизненным заключением, причем расходы на питание возлатались на заключенного, что вьплядело особенно чудовщщнь~щ.
Но Бакунин не долго пробыл в австрийской тюрьме. Он был передан царской полиции и заключен в Петропавловскую крепость.
БАКУНИН И ЕГО «ИСПОВЕДЬ»
ЦАРЮ НИКОЛАЮ I
Бакунин попал в Петропавловскую крепость 37 лет. Богатырь, который ел за четверых и обладал недуон~инной физической силой, с трудом переносил условия тюрьмы, тем более что он должен был провести здесь всю жизнь.
В петербургскую тюрьму Бакунина заточили в мае 1851 года, а в марте 1854 года он был переведен в Шлиссельбургскую крепость, где пробыл до 1857 года.
В первые два месяца заключения в Петропавловской нреаости Бакунин думал, что власти совершенно забыли р нем. Но их за~бывчивооть была окорее показной, нежели действительной. Когда минули эти два месяца, в камеру к узнику явился мивистр внутренних дел граф Орлов. Он заявил, что послан царем с evo личным поручением. «Скажи ему, вряказал Николай I министру, чтоб он нависал мне, как духовный сын lllHIIIBT духовному отцу». Выполнив поручение царя, граф Орлов опросил Банунина, соглаоен ли он это сделать.
Николай 1 явно хотел, чтобы узник отрекся от своих убеждений. В принциае можно было аредставить себе желание написать письмо монарху. Главное, однако, содержание этой необычаой исповеди, с которой «духовный сын» обратился к такому своеобразному «духовному пастырю», вак царь.
В июле ‒ августе 1851 года Бакунин, находясь в Петропавловской крепости, написал свою нашумевшую «Исповедь», адресованную его «императорскому величеству», (<всемилостивейшему государю».
Я часто думал о том, какой поток ругани обрушился бы на Карла Маркса, если бы он вдрут потел на что-либо подобное. Однако в отношении этого бакунинского документа, который объентивно представляет собой очевидное проявление отступничества, определенные крути всегда хранила многозначительное молчание.
39
Во Франции «Исповедь» была напечатана лишЬ й 1932 году издательством «Ридер» в переводе Полетт Брюпбаше с предисловием Фрица Брюпбаше и комментариями Макса Неттлау. На французском языке «Исповедь» сейчас найти невозможно, и поэтому я счел целесообразным вновь опубликовать ее в приложении к данной работе.
Этот важнейший документ хорошо передает мысль Бакунина, отражает его душевное состоянае и показывает, с какой легкостью «кающийся грешник» согласился поведать царственному исповеднику о своих заблуждениях.
Во всех прочитанных мною высказываниях по поводу «Исповеди» сквозит стремление простить Бакунину этот шаг. Его проявляют не только приверженцы Бакунина, но и проповедники определенного рода буржуазной морали. Они говорят: чтобы судить о подобном поступке, надо поставить себя на место Бакунина.
Но эти люди забывают, что аналотичные ситуации не раз возникали с той поры. Я знал немало борцов, к которым в мрачные годы гитлеровской оккупации обращалиаь с подобными же предложениями. Но они гордо отвертали их, преисполненные презрения к тем, кто брал на себя роль посрвднлка.
Так поступил, в частности, прославлвнный герой, наш дорогой товарищ Габриель Перй, которому ясно дали понять, что его помилуют, если он согласится осудить свою прошлую деятельность. Это отступничество открыло бы перед ним ворота тюрьмы и позволило бы ему дышать воздухом свободы но какой ценой!
Несгибаемой стойкости Габриеля Перй посвящены стихи Арагона «Баллада о том, кто пел во время казна»:
«И был бы выбор иной,
Путь все тот же выбрал бы я...»
Чей-то голос взлетел над тюрьмой,
О грядущих днях говоря.
В одиночке ero в ту ночь
Были двое. И каждый шептал:
«Сдайся... Сдайся... Сомнения прочь...
Ты от этой жизни устаг.
Жить ты мог бы, как я и он,
Мог бы, мог бы ты жизнь сохранить.
Только слово ‒ и ты опасен,
На коленях ты мог бы жить».
40
«И был бы выбор иной,
Путь все тот же выбрал бы я...»
Этот голос летит над тюрьмой,
Для грядущих дней говоря.
«Только слово ‒ и эту дверь
Ты откроешь словом одним,
И не Бужен палач теперь,
И конец страданьям твоим.
Только слово, чтоб жить потом...
Только слово... Одна только ложь...
Помни, аомни, помни о том,
Как утренний свет хорош».
«И был бы выбор иной,
Путь все тот же выбрал бы я...»
Этот голос летит над тюрьмой,
С поколеньем другим говоря...
И вот приходят эа ним.
Немецкая речь звучит.
«Покорись», ‒ переводит один,
Но спокойно он вновь товорит:
«И был бы выбор иной,
Путь все тот же выбрал бы я...»
Пусть звучит за тюремной стеной
Эта песня грядущего дня...» '.
СОМНИТЕЛЬНЫЕ ОПРАВДАНИЯ
Бакунину не нужно было думать о спасении своей жизни смертный приговор ему заменили пожизненным заключением. «Исповедью» он хотел, по~видимому, растрогать царя и добиться прощения. Для Бакунина, очевидно, все средства были хороши. Подобные расчеты свидетельствовали о том, что Бакуй н проявлял определенную наивность и что он в известной степени был лишен моральной устойчивости. Подлинный революционер не может так поступать он ни при каких условиях не имеет права добвваться свободы ценой отступничества. Мы увидим, что «Исповедь» Бакунина это не что иное, как жалкое отречение от революционной деятельности. Причем описана она с такими подробностями, которые революционер никагда не должен разглашать ни письменно, ни устно.
' Apагон. Собр. соч., М., 1960, т. 9, с~р. 189 ‒ 191,
Текст «Исповеди» Михаила Бакунина я предоставляю в распоряжение французских читателей. Его я получил благодаря любезности советских друзей, которым и приношу свою благодарность. Этот текст полностью напечатан в приложении, и я хочу ego прокомментировать.
«Исповедь» начинается банальным вступлением. Бакупин заявляет, что, когда ero доставили в Россию, он был поражен и тронут благородным, человеческим, снисхадительньгм обхождением.
Как можно было, не сгорая со стыпа, писать следующие строки: «Да, государь, я буду исповедоватьоя Вам как духовному отцу, от которого человек ожидает не здесь, но для другого мира прощения, и прошу бага, чтобы он мне внушил слова простые, искренние, сердечные, без ухищрения и лести, достойные одним словом найти доступ к сердцу Вашего императорского величества»'.
Следовательно, в отличие от более позднего периода Бакунин тогда еще не считал бога главным врагом, подлежащим ниспровержению. А когда Бакунин говорил о прощении «для другого мира», 0II ценою собственного унижения рассчитывал вызвать у Николая 1 чувство снисхон<- девия.
В «Исповеди» Михаила Бакунина во всех деталях расписывается, как он занялся немецкой философией, а затем отошел от нее. Бакуния особо останавливается на том, при каких обстоятельствах и когда он впервые услышал словО <<'кОммуБизм>>.
БАКУНИН ОТРЕКАЕТСЯ...
Попирая свое прошлое, Бакунин заявляет, что он оторвался от родины, от России. Все последовавшие грехи и несчи~ья он считает результатом этого легкомысленного шага. Затем Бакунин отмечает, что в Берлине он стал понемногу излечиваться от своей философской болезни, а в Швейцарии начались его политические разочарования. Он описывает царю политическое положение в Швейцарии во время своего пребыванля там.
Рассказывая о связях с немецким коммунистом-утопистом Вейтлингом, Бакунин подчереивает, что он спорил против теории Вейтлинга, факты же выслушивал с боль-
~ М. A. Б а к у в и н. Со6р. соч. и писем, т. IV, стр. 101.
42
йим любопытством. Вакунин пишет: «Я сам никогда йе был коммунистом»з. Это расчет на определенную благожелательность царя.
Весьма знаменательно следующее: автор «Исповеди» у~ленно подчеркивает, что он не принадлежал ни к однои «секте» социалистов или коммунистов. Бакунин утверждает, что у него не было намерения написать книгу о России и Полыпе. Так он попытался опровергнуть сообщение, переданное полицией Швейцарии царской полиции.
Подробно описывая свое поведение, Бакунин отмечает в «Исповеди»: «До 1844м щда, государь, мои грехи были грехи внутронние, умствонные, à пе практические: я съел не один, а много плодов от запрещенного древа познания доора и зла великий грех, источник и начало всех последовавших преступлений, но еще не определившийся тогда еще ни в какое действие, ни в какое намерение. По мыслям, по направлению я был уж совершеняым и отчаянным демократом, а в жизни неопытен, глуп и почти невинен, как дитя. Отказавшись ехать на повелительный зов правительст(ва, я совершил свое первое положительное преступление» 4
Не знаю, каково впечатление читателей от этого заявления, но лично мне трудно понять, ~как человек типа Бакунина мог исшытывать потребность в подооном унижении перед царем, обращаясь к тирану как к «духовному отцу».
После целого ряда подробностей о 'своих связях в Париже с поляками, с Тургеневым Бакунин перечисляет имена встреченных им в столице Франции французских демократов и социалистов. Говоря о приезжавших в Париж русских, с которыми ему доводилось видеться, Бакунин пишет: «Но молю Вас, государь, не требуйте от меня имен»5.
Безудержно бия себя в грудь и теряя всякое чувство достоинства, Бакунин выражает сожаление по поводу того, что 17 (29) ноября 1847 года он произнес речь о Польше, за которую по требованию русского посольства его выслали из Парижа. Затем Бакунин указывает на свое нея<елание поддерживать связи с обществом немецких и
' Там же, стр. 106.
' Там же, стр. 110.
' Там же, стр. 114.
43
бельгийских иоммунистов и радикалов, существовав«пйм топда в Брюсселе, ибо, пишет он, «манеры и тон их мне не нравились»'.
Бакунин, по его собственному признанию, посещал более аристократические крути, сведя знакомство с бывшим министром графом Меродом и графом Монталаибером.
Известно, что в феврале 1848 года Бакуяин из Брюсселя отправилоя в Париж, где произошла революция, и целый месяц провел, как он пишет, в состоянии «духовного пьянства»7. Но он хотел быть невдалеке от русской границы. Бакунин рассказывает, как Временное правительство Франции выдало ему по его просьбе 2 тыоячи франков на путевые расходы.
В этой связи некоторые русские, жившие в Париже, увверддали, что Бакунин был агентом Ледрю-Ролена".
ГОРЯЧАЯ ЛЮБОВЬ К ЦАРЮ
Всячески унижаясь перед царем, Бакунин заявляет, что он никогда не намеревался посягать нй жизнь монарха и что подобные обвинеыия беспочвенны. «К тому же, государь,‒ аишет Бакунин, в душе моей, собственно, против Вас никогда не было даже и тени ненависти. Когда я был юнкером в Артиллерийском училище, я, так же как и все товарищи, страстно любил Вас»е.
~Затем Бакунин пускается в подробные рассуждения о славянском конгрессе, состоявшемся в 1848 году в Прате, пишет B ~той связи о «волюнтаризме» своего поведения и заявляет: «...Неестественное, несчастное положение, в которое я, впрочем, сам привел себя, заставляло меБя иногда быть шарлатаном против воли. Без связей, без средств, один со своими замыслами посреди чужой толпы, я имел только одну сподвижницу: веру, и говорил себе, что вера переносит горы, разрушает преграды, побеждает непобедимое и творит невозможное, что одна вера есть уже половина успеха, половина победы... Одним словом, я хотел верить, хотел, чтобы верили и другие. Не без тру-'
' Там же, стр. 120.
' Там же, стр. 122.
' Министр внутренних дел после февральской революции 1848 г.
' Там же, стр. 128.
44
да и не без тянеой борьбы доставалась йне сйя лоЖная, искусственная, насильственная вера; не раз в уединенных минутах находили HR меня мучительные сомнения, сомнения и в Нравственности, и в возможности моего предприятия; не раз слышался мне внутренний укоряющии голос и не раз повторял я себе слова, сказанные апостолу Павлу, когда он назывался еще Савлом: „Жестоко же есть противу рожна прати" » 'о.
Здесь все рассчитано на то, чтобы «растрогать» царя и заслужить у него прощение. Снова испытываешь чувство неловнос~, когда думаешь, что эти строки вышли изаод пера человека, который позднее стал проповедником «радикального и повсюдного всеразрушения»".
Касаясь положения в России и упоминая об отдельных мерах, которые могли бы быть осуществлены в интересах народа, Бакунин смиренно добавляет: «Не мое дело рассуяйдать о сих предметах, знают государь да начальство, мое же дело повиноваться»'~. Что и говорить, доволынотаки странна!я для революционера позиция.
В связи с проблемой революции в России Бакунин првводит такие доводы, от которых не отказался бы и сам царь. Не удивительно, что Николай I, читая «Исповедь», подчеркнул это место. Нетрудно представить, что подумал царь, когда дошел до следующих строи: «Одним словом, государь, моему преступлению против Вашей священной власти в мысли и в намереииях не было ни границы, ни меры! И еще рав благодарю провидение,' что, остановив меня вовремя, оно не дало !мне ни совершить, ни даже начать ни одного из моих гибельных предприятий против Вас, моего государя, и против моей родины»'з.
Далее Бакунин пишет: «...Я вполне и от глубины души сознаю, что более всего я преступник против Вас, государь, преступник против России и что мои преступления заслуживают казнь жесточайтую!»". На полях этой фразы царь пометил: «Повинную голову меч не сечет, прости ему бог!»'5.
'о Там же, стр. 143 ‒ 144.
" Цит. по: К. M арzс и Ф. Э н ге л ьс. Соч., т. i8, стр. 395.
"М. А. Бакунин. Собр. соч. и писем, т. >р, стр. 1щ
'з Там же, стр. 156 ‒ 157.
'4 Там же, стр. 157.
"Там же.
46
«МЕА СШ РА»
Продолжаи «шеа си1ра», Бакунин отмечает: еще будучи на свободе, он вздумал-де напвсать царю письмо, с тем чтобы молить о прощении и просить ero взять под свое покровительство всех славян. Не удивительно, что на полях «Исповеди», рядом с этой бакунинской фразой, царь пометил: «Жаль, что не прислал!»'6.
Бакунин неоднократно и с большой болью упоминает в «Исаоведи» обвинение в шпионаже в пользу царизма, которое было выдвинуто против него некоторыми демократами и революционерами. Подобные обвинения было, разумветоя, нелегко переяосить.
Вспоминая о революционных планах, разработанных им во время пребывания в Праге, Бакунин пишет царю: «Я хотел превратить вою Богемию в революционный лагерь, создать в ней силу, способную не только охранять революцию в самом краю, но и действовать наступательно вне Богемии, возмущая на пути Вса славянские племена, призыва~я все народы к бунту, разруша~я все, что только носит на себе печать австрийского существования, идти на помощь мадьярам, полякам, воевать, одним словом, против Вас самих, государь!»'7
Бакунин останавливается на интервенции России в Ввигрни, предпринятой для онвввняя помощи ввоврийояии войскам, и объясняет царю, что именно в связи с этим он написал второе «Воззвание к славянам», в котором «призывал славян к революции и к войне против австрийцев, а также и против российских, хоть и славянских 'вой©к...»' .
«Исповедь» наглядно показывает, какое представление о власти имел в первый период своей деятельности человек, стжший впоследствии анархистом и противник!ом любой власти, кроме своей собственной. Говоря о революции в Богемии, оценивая настроения чехов и обвиняя их в болтовне, Бакунин аишет: «Я убедился и в том, что, оставив широкое поле для их самолюбия и уступив им все внешности власти, мне будет нетрудно овладеть самою властью, когда революция начнется»'9.
~6 Там же, стр. 169.
" Там же, стр. 171 ‒ 172.
" Там же, стр. 181.
'9 Там же, стр. 183.
46
В своей «Исповеди» Бакунин подробно описывает царю также события в Германии, рассказывая о подготовке к революции, которой в конечном счете не произошло.
Немцы для Бакунина были странным народом. Бакунин считал, что они не понимают необходимости объединения своих усилий. Что же касается французских демократов, то, по его мнению, их сильной и опасной чертой была дисциплинированность. В этой связи Николай I пометил на полях «Исповеди»: «Разительная истина!!!»2~ «В немцах, напротив, преобладает анархия»~', писал Бакунин, приходя к выводу, что каное-либо политическое объединение Германии невозможно.
Бакунин с презрением критижует деятельность Центрального комитета немецких демократов и избранных им руководителей Дестера, Геизамера и графа Рейхенбаха.
Касаясь революционного движения в Саксонии, Бакунин обращается к царю так, словно этот деспот состоял в революционной организации: он критикует недостаточную подготовку революционного выступления в Дрездене и даже объясняет Николаю I, какие меры следовало бы принять, чтобы обеспечить победу революции.
Бакунин беззастенчиво нападает на саксонский Демократический комитет, отмечая, что он бежал в Англию. Николай I обратил внимание на это место «Исповеди», отчеркнув его,карандашом.
НЕ УПУЩЕНА НИ ОДНА ДЕТАЛЬ
В конечном счете Бакунин найисал царю такой подробный доклад о положении в Германии в 1849 году, словно хотел посвятить владыку России в методы борьбы, применяемые революционной демократией. 0 назвал множество имен.
Свою «Исповедь» Бакунин завершает описанием событий, пол!оживших конец ero революционной деятельности. Он не упускает даже второстепенных деталей и не сирывает, что в различных городах Европы, где он участвовал в революционных выступлениях, некоторые ехе соратники питали к нему чувство недоверия. Бакунин раздает налево и направо свидетельства о благонравном поведении
зо Тщв же, ст!р. 189.
" Я'ам же.
47
и выступает по тому или иному вопросу с критическими суждениями. Однако, имея в виду натуру Бакунина, следует полагать, что в его похвалах и приговорах содержится немалая доза субъективизма.
Особенно показательна последняя часть «Исповеди», где Бакунин пишет, что его «бесполезная и преступная»2» жизнь подходит к концу, и заявляет: «Мне остаетоя только благодарить бога, что oн остановил меня еще вовремя на широкой дороге ко всем преступлениям»~з.
О том, насколько далеко зашел Бакуаин в самоуничижении, свидетельствуют следующие строки: «Исповедь моя окончена, государь! Она облегчила мне дуплу. Я старался сложить в нее все грехи и не поза~быть ничего сущ е с~ив еда~о!ро» 24
Что можно сказать о революционере, который, позво- JIHB арестовать себя в гостинице «Голубой антел», не упрекает себя в этом, а морально пресмыкается перед царем: «Я преступник великий и не заслуживающий помилования!»~5
Чуть ли не сожалея об отсутствии в России смертной ка~зни, Бакунин просит послать ето на каторжные работы, чтобы не «гнить в вечном крепостном заключении»".
Демонстрируя, духовный мазохизм, Бакунин пишет Николаю i в' конце «Исповеди»:
«Нигде не было мне так хорошо, ни в крености Кенигштейн, ни в Австрии, как здесь, в Петропавловской крепости, и дай бог всякому свободному человеку найти такого доброго, такото человеколюбивого начальника, како~о я нашел здесь, 'к своему величайшему счастью~ И несмотря на то, если бы мне дали выбрать, мне кажется, что я вечному заключению в крепости предпочел бы не только смерть, но даже телесное наказание»27.
Затем Бакунин просит разрешить ему прощальное свидание с отцом и с сестрой Татьяной Александровной".
гг Та!м me стр 205
гз Там же, стр. 205 ‒ 206.
'4 Там же, стр. 206.
г5 Там же, стр. 206.
" Там же, стр. 206.
" T!aM me eTp 206
г' Свидание Бакунина с матерью, сестрой Татьяной и братом
Николаем состоялось, но ето старый отец, потерявший зрение, на
р'.щм свидании ве присутствовал.
Он пишет: «...Я благословлю провидение, освободившее меня от рук немцев, для того чтобы передать меня в отечеса«ие руки Вашего императорскаго величества»~».
Все это создает тягостное представление î челов~де, утратлвшем всякое достоттство. То же впечатл~ение порон«дают и заключительные строки «Исповеди»:
«Потеряв право называть себя верноподданным Bamero императорского ве~пиества, подписываюсь от искреннего сердца кающийся грешние Михаил Бакунин»'О.
29 М. А. Бакунин. Собр. соч.и писем, т. IV, стр. ®7.
'о Там же, стр. 207.
4 Дкнщр
БИСЬМО БАКУНИНА АЛЕКСАНДРУП
Царь внимательно прочитал текст «Исповеди» Бакунина, переписанный писцом-каллиграфом. Однако он не поддался бакунинскому красноречию. Бакунина оставили в тюрвме.
В 1855 году Николай I умер и на престол вступил Александр П. В этой новой обстановке Бакунин счел нецелесообразным писать еще одну «исповедь», поскольку Алексавдр П имел возможность ознакомиться с «Исповедью» 1851 года. Бакунин обратился к новому 'царю со сравнительно коротким плсьмом следующего содержания:
«Ваше императорское величество,
всемилостивейший государь!
Многие милости, оказанные мне незабвенным и великодушным родителем Вашим и Ва«пим величеством, Вам угодно ныне довершить новою милостью, мною не заслуженною, но принимаемою с глубокою благодарностью: позволением писать к Вам. Но о чем может преступник писать к своему государю, если не просить о милосердии? Итак, государь, мне дозволено прибегнуть к Вашему милосердию, дозволено надеяться. Пред правосудием всякая надежда с моей стороны была бы безумием; но пред милосердием Вашим, государь, надежда есть ли безумие? Измученное, слабое сердце готово верить, что настоящая милость есть уже половина прощения; и я должен призвать на помощь всю твердость духа, чтобы не увлечься обольстительною, но преждевременною и, может быть, напрасною надеждою.
Что бы, впрочем, меня ни ожидало в будущем, молю теперь о позволении излить перед Вашим величеством свое сердце, чтобы я мог говорить перед Вами, государь, так же откровенно, как говорил перед покойным родите-
лем Вашим, коща evo величеству угодно было выслуй1иь полную исповедь моей жизни и моих действий. Волю покойного государя, переданную мне графом Орловым, чтобы я иоповедалщ~ пред ним, как духовный сын исповедуется пред духовным отцом своим, я исполнил не покризив душою, и хотя исповедь моя, написанная, сколыко я пом- H®, в чаду недавнего прошедшего, не могла по духу своему заслужить одобрения государя, но я никогда, никогда не имел причины раскаиватыса в своей искреяности, а, напротив, ей одной после собственнаго великодушия государя могу приписать милостивое облегчение моего заключения. И ныне, государь, ни на чем другом не могу и не желаю основать надежду на возможность прощения, как на полной, искренней откровевности с моей стороны.
Привезенный из Австраи в Россию в 1851 году и забыв благость отечественных законов, я ожидал смерти, понимая, что заслужил ее вполне. Ожидание это не сильно огорчало меня, я даже желал скорее расстаться с жизнью, не представлявшею мне ничего отрадного в будущем. Мысль, что я жизнью заплачу за свои ошибки, мирила меня с прошедшим, и, ожидая смерти, я почти считал себя правым.
Но великодушию покойного государя угодно было продлить мою жизнь и облегчить мою судьбу в самом заключении. Это была великая милость, и однако же милость царская обратилась для меня в самое тяжкое наказание. Простивипись с жизнью, я должен был снова к ней возвратиться, чтобы испытать, во сколько раз моральные страдания сильнее физических. Если бы заключение мое было отягчено строгостью, сопряжено с большими лишениями, я, может быть, легче перенес бы его; но заключение, смягченное до крайних пределов возможности, оставляя мысли полную свободу, обратило ее в собственное свое мучение. Связи семейные, которые я считал навек прерванными, возобновленные милостивым позволением вгдеться с семейством, возобновили во мне и привязанность z жизни; ожесточенвое сердце постовевно смягчалось под горячим дыханием родственной любви; холодное равнодушие, которое я принимал сначала за спокойствие, постепенно уступало место горячему участию к судьбе давно потерянного из ввду семейства, и в душе пробудилась вместе с сожалением об утрачевном счастии мирной, семейной жизни ‒ глубокая, невыраиюмо мучительная
51
скорбь о невозвратно и собственною виною безумно ра3- рушенной возможности сделаться когда~нибудь наравне с пятью братьями опорою своето родного дома, полезным и дельным слугою своего государства. Завещание умирающего оща, которого я не переставал любить и уважать всем сердцем даже и в то ареал, когда поступал совершенно вопреки его наставлениям, его последнее блатословение,,пере!данное м!не матерью, под условием чистосердечного раскаяния, в!стремило во мне уже давно тронутое и готовое середе.
Государь! Одинокое заключение есть самое ужасное наказание; без надежды оно было бы хуже смерти: зто‒ смерть при жизни, ооанателыное, медленное и ожедвевно ощущаемое разрушение всех телесных, нравственных и умственных сил человека; чувствуешь, как каждый день более деревенеешь, дряхлеешь, глупеешь и сто раз в день првзьгваешь смерть как спасение. Но это жестокое opptночество заключает в сеое хоть одну несомненную и великую пользу: оно ставит человека лицом к лицу с правдою и с самим собою. B шуме света, в чаду происшествий легко поддаешься обаянию и призракам самолюбия; но в принужденном бездействии тюремного заключения, в гробовой тишине беспрерывного одиночества долго обманывать себя невозможно: если в человеке есть хоть одна искра правды, то он непременно увидит всю прошедшую ~з!нь свою в ее настоящем эначении и свете; а котища зта жизнь была пуста, бесполезна, вредна, как была моя прошедтпая жизнь, тогда он сам становится своим палачом, и, сколь бы тягостна ни была беспощаднан беседа с собою, о самом себе, сколь ни,мучительны мысли, ею порождаемые, раз начавши ее, ее уж прекратить невозможно. Я это знаю по восьмилетнаму опыту.
Государь! Каклм HMBHBM назову свою прошедшую жизнь?. Растраченная в химерических и бесплодных стремлениях, она кончилась преступлением. Однако я не был ни своекорыстен, ни зол, я горячо любил добро и правду и для них был готов пожертвовать собою; но ложные начала, ложное положение и грешное самолюбие вовлекли меня в преступные заблуждения; а раз вступивппи на ложный путь, я уже считал овоим додд.;ом и своею честью продолжать его донельзя. Он привел и ввергнул меня в пропасть, из которой только всесильная ж опасающая длань ~ашего величества меня извлечь может.
52
Стою ли я такой милости? На это я могу сказать ~ольао одно: в продолжение восьмилетнего заключения, а особенно в последнее время, я вынес такие муки, которых прещ~е не предполагал и возможности. Не потеря и не лишение житейских наслаждений терзали меня, но сознание, что я сам обрек себя на ничтожество, что ничего не успел совершить в жизни своей, кроме преступления, не сумев даже, принесть пользу семейству, не говоря уже о велкком отечестве, проти,в которого я дерзнул подвять крамольво бессильную руку; так что самая милость царская, самая любовь и нежные попечения моих родителей обо мне, ничем мною не заслуженные, превращались для меня в новое мучение: я завидовал братьям, которые делом могли доказать свою любовь матери, могли служить Вам, государь, и России. Но когда по призыву царя воя Русь поднялась на соединенных врагов, когда вместе с другами ополчились и мои пять братьев и, оставкв стар~ую мать и малолетние семьи, понесли свои головы на защиту родины, тогда я проклял свои ошибки и заблуждения и преступления, осудившие меня на постыдное, хотя и принужденное бездействие в то время, когда и я мог бы и должен 'бы был служить царю и отечеству; нида положение мое стало для меня невыносимо, тоска овладела мною и я молил одного: или свободы, или смерти.
Государь! Что скажу еще? Если бы мог я сызнова начать жизнь, то повел бы ее иначе; но ‒ увы! прошедmero не воротишь! Если бы я мог загладить свое прошедшее дело, то умолял бы дать мне B тому возможность; дух мой не устрашился бы спасительных тягостей очищающей слу>нбы: я рад бы был омыть потам и кровью свои прес'гупления. Но мои физические. силы далеко не соответствуют силе и свежесж моих чувств и моих желаний: болезнь сделала меня никуда и ни на что негодным. Хотя я еще и не стар годами, будучи 44 лет, но последние годы заключения истощили весь жизненный запас мой, сокрушили во мне остаток молодости и здоровья: я должен считать себя стариком и чувствую, что жить осталось мне недолго.
Я не жалею о жизни, которая должна бы была протечь без деятельности и без пользы; только одно желание еще живо во мне: последний раз вздохнуть на свободе, взглянуть на светлое небо, на свежие луга, увидеть дом отца моего, поклониться его гробу и, посвятив остаток дней
53
сокрушающейся обо мне матери, пргиготовиться достойным образом к смерти.
Пред Вами, государь, мне не стыдно признаться в слабости; и я откровенно сознаюсь, что мысль умереть одиноко в темничном заключении пугает меня, пугает гораздо более, чем самая смерть; и я вз глубины души и сердца молю Ваше величество избавить меня, если возможно, от этого последнего, самого тяжкого наказания.
Каков бы ни был приговор, меня ожидающий, я безропотно заранее ему покорюсь как вполне справедливому и осмеливаюсь надеяться, что в сей последний раз дозволено мне будет излить перед Вами, государь, чувство глубакой благодарности к Вашему незабвенному родителю и к Вашему величеству за все мне оказанные милости.
Молящей преступник
Михаил Бакунин»'.
Пвсьмо написано 14 февраля 1857 года. В марте Бакунина сослали в Сибирь на поселение.
ЧЕМ БЫЛ ВЫЗВАН РЕЦИДИВ?
Итак, атЛВтичеаки сложенный богатырь настолько опустился, что в возрасте всего лишь 44 лет, через шесть лет после «Исповеди», написал Алексапдру П приведенное письмо.
Бакунин составил это послание, когда понял, что «Исповедь» не помогла ему добиться освобон«дения, хотя услоикк его гюремжеао ваклюиемик были кеоколеко омкгчены.
Царь Николай 1 оказался недостаточно восприимчивым к мальвам Бжгуиика. И вое же увлик обрагилок к его преемнику в духе «Исповеди» в выражениях, преисполненных самоунижвния и покорности. Знакомясь с письмом, как и с «Исповедью», испытываешь по меньшей мере чувство неловкости.
Этот «раскаявшийся уаник», этот «молящий преступ- HjEK» бесконечно далек от несгибаемого Габриеля Пери, который, выражая беззаветную преданность своему делу, подчерасивал: «Если бы мне пришлось начинать жизнь сначала, я пошел бы по тому же пути»2.
' Там же, cry. 272 ‒ 276.
' Письма расстрелянных французских комиунистов. М., 1947,
стр. 2З ‒ 24.
Как же мог Бакунин говорать в письме Александру П, что Николай 1 оказал ему многие милости, если тот долгие годы держал его в тюрьме? Как решился он собственноручно начертать: «Но о чем может преступник писать своему государю, если не просить о милосерд~~»з.
Приверженцы Бакунина, конечно, не прославляют этоFo поведения. Но оаа сочли своам долгом попытаться по крайней мере обосновать и оправдать его ссылками на то чрезвычайно тяжелюе положеаие, в котором находился у~вник, когда писал свою «Исаоведь» и письмо Александру П. При этом бакунисты иронизнруют по адресу тех, кто никогда не испытывал подобной участи и ввиду этого и не может, дескать, по-настоящему судить о поведении Б акунина.
Бакунину было 44 года, когда он обратился с письмом к Александру П. Я вспоминаю коммунистическото депутата от Амьена Жана Катла, приговоренного виипистским судом к смертной казни и гильотинированното в 1941 году в возрасте 47 лет. Жану Катла не пришла в голову мысль написать Петену: «Только одно желание еще живо во мне: последний раз вздохнуть на свободе, взглянуть на светлое небо, на свежие лута...»«.
Если бы нашлись коммунисты, которые обратились бы к своим палачам в духе писем Бакунина, адресованных двум русским царям, то этих людей с полным основанием предали бы позору и никто не пытался бы их оправдывать. Ведь за то, что одным прощают, других подвертавт осужде ни~о.
ПОЧЕМУ ЦАРСКАЯ ПОЛИЦИЯ
ХРАНИЛА МОЛЧАНИЕ?
Как известно, Бакунин не<щнонратно и при различных обстоятельствах вызывал подозрения у некоторых революционеров. Поэтому невэбежно возникает ряд вопросов.
Царская полиция в 40-е годы прошлого вена старалась дискредитировать Бакунина в глазах его товаращей по борьбе с помощью слухов, будто он является русским агентом. Почему же впоследствии царская полиция никогда не пыталась сделать ни малейшего намека на су-
' М. А. Б а к у н и н. Собр. соч. и писем, т. V, стр. 273.
' Там же, стр. 276.
ществоваиие «Исповеди» Бакунина Николаю 1 и ею письма Аленсандру П?
Если бы царское правительство опубликовало эти документы, то революционному престижу Бакуиина пришел бы конец. Бакунину трудно было бы истолковать свою «Исповедь» и письмо иначе, чем позорные проявления отступничества.
Правда, кое~кто, быть может, увидел бы в них попытку сохранить для дела ревюлюции одною из революцвонных бойцов. Но разве можно утверждать, что цель оправдывает средства?
Изучив обвинительные материалы против Бакунина, составленные в 1872 году 1 Интернационалом и анализирующие его деятельность после выхода из тюрьмы в 1857 году, я пришел к выводу, что Карл Маркс и все члены Генерального Совета 1 Интернационала не знали об «Исповеди» Бакунина и о его письме Александру П. В противном случае о них было бы упомянуто в документах Интернационала.
Сам Бакунин никотда не пытался объяснить, с какой целью он написал «Исповедь», хотя наиболее заметный период его деятельности начался после побега из Сибири.
В марте 1857 года Бакунина выпустили из Шлиссельбургской крепости и сослали в Сибирь, где он пользовался относительной свободой. Бакунин купил небольшой домик и стал ходатайствовать перед царским правительством об отмене мер, лишающих его права на какую-либо перемену местожительства. Но власти отклонили это ходатайство. Бакунин женился на дочери мелкого служащего, на молюдой польке Антонии и в 1858 году получил назначеаие на должность писца четвертого разряда в одной из канцелярий.
Генерал-губернаторо~м Восточной Сибири в то время был Муравьев двоюродный брат Баку~на со стороны матери. Он принадлен»ал к семье, один из членов которой участвовал в восстании декабристов в 1825 году и был повешен. В период генерал~'убернаторства Муравьева в Восточной Сибири еще находились ссыльные декабристы. Бла~подаря покровительству своего родственника Бакунин получил возмюжнюсть поселиться в Иркутсже. Здесь он жил как свободный человек. Он устроилоя на слун«бу в Амурскую компанию, а затем поступил к одному из золотопромышленников.
Бакунйн подружился са своим двоюродным братом‒ генерал~пу~бернатором, видя в нем выдающегося реформатора. Бакунин полатал, что у него с Муравьевым-Амурским одинаковые взгляды на будущее России, что тот стремится обеспечить величие родины путем установления железиой диктатуры, направленной против дворянства, в Запдиту прав русокото народа и демократии.
Вероятно, Бакунин просто приписывал двоюродному брату собственные идеи. Вместе с тем в той или иной степени он, очевидно, разделял взгляды Муравьева-Амурского на сосланных в Сибирь декабристов и давал их деятельности в основном отрицательную оценку, считая, что они действовали во имя и в интересах диктатуры дворивства.
ПОБЕГ БАКУНИНА
В f860 году, когда Бащуиин собирался вернуться в европейскую часть Российской имшериа, но никан не мог добиться соответствующего разрешения, его двоюродный брат Муравьев-Амурский ушел с носта генерал-губернатора. Впоследствии Муравьев отправился в добровольное изгнание в Париж, где Бакунин встретился с ним несколько лет спустя.
Режим, установленный Муравьевым в Восточной Сибири, был, по выражению Герцена, одновременно деспотичеаким и либеральным; он вызывал недовольство у многих людей.
О Муравьеве Бакунин говорил: «он наш», указывая, что в планы генерал~губернатора входило освобождение крест~ян, развитие народного просвещения, ликвидация бюрократии и установление железной диктатуры.
Вместо Муравьева-Амурского генерал-губернатором был назначен генерал Корсаков, который также находился в родстве с Бакуниным, ибо брат Бакунина был женат на племяннице генерала. Но Бакунин все же решил бежать из Сибири.
'Заняв у друзей некоторую сумму денег, Бакунин отправился в путешествие с официальным поручевием, причем в его документах не была проставлена отметка о том, что он «осужден за политическое преступление».
В результате Бакунин сумел сесть в Николаевске на правительственный клипер, который вел на буксире американское судно, направлявшееся в Японию. Во время
йлавания Бакунину каким-то образом удалось перебраться с русского клипера на американское судно, и вскоре он высадилоя в Японии.
Затем Бакупин огправнлоя в Сан-Франциско, а оттуда в Ныо-Иорк. 28 декабря i86i года он появился в Лондоне у Александра Герцена, который с f857 года издавал здесь русскую газету «Колокол», оказывавшую серьезное влияние на оппозиционные нруги в России.
К тому времени в России произошли перемены. После ликвидации крепостного права, в конце i86i года, представителями интеллигенции была создана организация «Земля и воля». Своей целью она ставила завоевание политическых свобод, переустройство России на федеративной оспаве и передачу земли крестьянам, которые, несмотря на отмену креаостноюо права, не получили возможности жить как вольные люди.
Возвратившись на Запад, Бакунин начал сотрудничать в газете Герцена «Колокол», стремясь придать ей «более левое» направление. В i862 году он написал статью «Русским, польским и всем славянским друзьям». В ней он подчерт«ивал свою решимость бороться до последнего дыхания за освоб<юкдение русских, поляков и друтих славяиских наций. Бакукин писал, что веру в победу он черпает в революционной силе крестьян, соединившихся со всеми мыслящими и добропорядочными людьми, со всеми, кто происходит из самых равных классов, но более уже не принадлежит нн к одному из них. Именно они, утверждал Бакунин, создадут новую Россию.
Для Баиунина двигателем революции были сельские низы, а разбой являлся формой стихийяопо и отчаянного протеста против государства. «Лишь в разбое, писал он, доказательство жизненности, страсти и силы народа...»5
БАКУНИН И ПОЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
В сентябре i862 года царское правительство, стремившееся призвать в армию молодых поляков и тем обезопасить себя от потенциальных «смутьянов», постановило, что с i5 января f863 года начнется рекрутский набор. В ответ на царский указ Центральный подпольный комитет в Bapmaae отдал приказ о восстании и провозгласил
' Цит. по: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., 'г. 43, стр. 393.
себя временным национальным правительством. Еще при объявлении рекрутского набора, то есть в сентябре 1862 года, польский подпольный комитет установил контакт с русокнми революционерами, в частности с Герценам, Огаревым и Бакуниным, чтобы обесаечить связь с русской организацией «Земля и воля». Герцен опубликовал воззвание, пркзывающее руооких офицеров не поднимать оружия против поляков. Банунин попытался пробратьоя в Польшу, но не смог этого сделать. За событиями в Польше он следил, находясь на территории Швеции. К концу лета 1863 пода польское восстание было фактически подавлено, и на несчастную Польшу обрушился террор реап«ции, что, естественно, вызвало широкий народный протест.
Между тем сын Герцена, находив~йся в Швеции вместе с Бакуниным, поссорился с ним. Поведение сына Герцен не одобрил. Однако он, как и его друг Огарев, раскритиковал оибирского беглеца. Герцен писал Бакунину: «...Не зная России ви до тюрьмы, нм после Си~бири, но полный широких и страстных влечений и благородной деятельности, ты прожил до 50 лет в,мире призраков, студентской расвашки, великих стремлений и мелких недостатков... После десятилетнего заключения ты явился тем же ‒ теоретиком GO всей неопределенностью Йи vR- gue«, болтуном... не скрупулезным в финансах, с долей тихенькошо, но упорного эпикуревзма и с чесоткой революционной деятельности...»7.
А Огарев со своей стороны писал Бакунину: «Смири тревогу, шатание мыслей и действий, смири до обречения себя на подготовительную работу»а.
Легко представить, кысие чувства испытывал ~Бакунин, читая эти пнсыма. Он говорил, что не ммеет права оставатьоя бездеятельным, но в конце концов понял, что его пребывание в Швеции, откуда он, словно с театрального балкона, наблюдал за польской революцией, ничему не служит.
Действительно, польсеая революция потерпела поражение, и на повстанцев обрушились жестокие репрессии ца-
«Расплывчатых выражений (франц.}. ‒ Ред.
' А. И. Герцев. Собр. соч. в 30-ти томах. М., 19%, т. 27, стр. 371.
' Н. Q. Or ар е в. Избранные социально-политические и философские произведения. М., 4956, т. П, стр. 490.
риэма. Царские власти свирепствовали и в самой России, беспощадно подавляя крестьянское движение и расправляясь с революционными демократами. Над арестованным в 4862 году Черяышевояиы 49 ыая 4864 года был еооершен обряд «гражданской казни», а затем его отправили на каторгу в Свбирь.
В свете всех этих фактов понятно то возмущение, которое исаытывали трудящиеся и демократы различных стран, потрясевные событиями в Польше и репрессиями цариэма. Как известно, вменно в поддержку польокого народа 28 сентября 1864 года был организован митинг в Лоядюне, в Сент-Мартинс-холле, на котором было принято решение основать 1 Интернационал.
МАРКС Й МАРКСИЗМ
Как уже отмечалось, Бакунин впервые встретился с Карлом Марксом в 1843 году в Париже, куда Маркс приехал в качестве емигранта. Новая их встреча произошла в Брюсселе в 1847 году, когда Маркс и Энгельс работали над основополагаюшдм документюм научного социализма.
Карл Маркс родился 5 мая 1818 года в Трире (Рейнская область). Он учился в гвмназии родного города, а затем в 1836 году поступил на юридический факультет Берлинского университета. Маркс весьма критически судил о тоащыпнем немецком обществе. Он пристально изучал меняющийся мир.
~В Германии в 1823, 1828 и 1830 годах произошли бунты рабочих. А во Фравции в 1830 году разразилась июльская революция, приввдпия к низложению короля Карла Х. Правда, ее плодами воспользовалась буржуазия, и на престол вступил Луи-Филипп. Июльская революция, естественно, ока~зала влияние на молодых немецках либералов ‒ противников феодального строя, который существовал тогда в их стране и дружх государствах Европы, находившихся под господством Священного союза.
В 1841 году Карл Маркс послал свою докторскую диссертацию в Иенский университет и получил ученую степень доктора философии. Он стал сотрудником «Рейнской газеты», в которую посылал свои статьи и молодой фридрих Энгельс, впоследствии лучший друг Карла Маркса. Властям весьма не нравилось направление газеты, и в ковце концов она была закрыта.
Тогда Карл Маркс решил покинуть Гермавию. 19 иювя 1843 года îí я<енился íà Женни фон Вестфален и четыре месяца спустя вместе с нею .приехал в Париж. Именно в это время произошла его первая встреча с БакунцПЫМ.
В Париже Карл Маркс основал вместе с Арнольдом Руте анеиеиио-фраютуеоиий ежетойииие. Определил цели журнала, Маряс писал о «беспощадной критике всего существующего, беопощадной в двух смыслах: эта критика не страшится собственных выводов и не отступает перед столп<новением с властями предержащими»'. Однако после выхода первого номера (1844 год) «Немецко-французоккй ежеподник» прекратил свое существование.
Эхо был период формироиеиии филоеофоиих, политических и экономических взглядов Карла Маркса. Опираясь на знание французского социализма, английской политичеокой экономии и немецкой философии, Маркс приспел к выводам, которые, как писал В. И. Ленни, обусловили его переход от идеализма к материализму, от революпионного демократизма к коммунизму.
Хотя Карл Маркс жил в Парюке, прусское правительство не упускало его из виду. Оно потребовало высылки Маркса, и Гязо, разумеется, не преминул удовлетворить это требование. Карл Маркс переехал в Брюссель, и здесь в 1847 году он вновь встретилоя с Бакуниным.
Со времени их первой встречи, состоявшейся в 1843 году, произошло немало событий. Политическая и социальная обстановка того периода оказала глубокое воздействие на Карла Маркса, а также на его друга Фридриха Энгельса. Она характеризовалась противоречивыми явлениями: с одной стороны, происходило небывалое обогащение буржуазии, а с другой обнищание пролетариата как результат экономического кризиса, сопровождавшегося ростом безработицы.
Крвзис всерыл противоречия капиталистической системы и поставил в затруднительное положевие теоретиков утопического и мелкобуржуазного социализма: они ома~зались не в состоянии серьезно проанализировать развитие, против которого хотели бороться.
В 1846 году Карл Маркс и Фридрих Эвгельс создали Брюссельский коммунистический корреспондентский комитет для организации систематического обмена информацией менщу немецкими, английскими и французсеими социалистами. Так они хотели преодолеть разнообразные течения, существовавшие в социализме, и добиться торжества теории научното социализма.
' К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 379,
В 1847 году Карл Маркс в ответ йа появив«пуюся «Философию нищеты» мелкобуржуазного социолога Прудона, который, кстати vosppa, не ответил на предложения о создании Мен«дународного ком~мупистического бюро, написал свой труд «Нищета философии». 2 ‒ 9 июня 1847 года в Лондоне состоялся конпресс Союза справедливых. Карл Маркс, живший в то время в Брюсселе, не смог на нем арисутстзовать. Но Фридрих Энгельс участвовал в работе контресса, представлвя коммунистические группы Парижа и Брюсселя.
Конгресс принял решение о перевменовании Союза справедливых в Союз коммунистов. Был создан журнал, первый, и единственный номер которого вышел в сентябре 1847 года. В этом издании был провоаглашен знаменитый лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», заменявший прежний девиз Союза справедливых «Все люди ‒ братья».
Согласно решению конгресса, необходимо было выработать «кредо», как тогда говорили. Его проект подготовили Карл Шаппер, Генрих Бауэр и Иосиф Молль. Однако этот текст, по мнению Карла Маркса и Фридриха Энгельса, был проникнут идеями утоначеского социалвзма. Он подвергся серьезной критике со стороны местных коммунистических групп.
Фридрих Энгельс активно участвовал в проходив«пих в Париже критичесних обсуждениях «кредо». Он на~пвсал проект программы «Принципы коммунизма» 2, известный под названием «Коммунистического катехизиса». Этот документ был составлен в форме 25 вопросов и 25 ответов. Но текст не очень удовлетворял Фридриха ЭБгельса. В письме Карлу Марксу он указывал, что лучше было бы отказаться от формы катехизиса и написать коммутпистический манифест.
28 ноября, через нять дней после отправки этого письма, в Лондоне открылся 2-й конгресс Союза коммунистов, на BTOT раз с участием Карла Маркса. Дебаты проходили до 9 декабря и были отмечены противоборством наувного социализма с остатками утопизма, мессиавства, все ещв лроеял~юшяхоя в Союзе яоыыряяетов, хотя главвые пред-
' Это произведение послужило первым наброском «Манифеста
Коммунистической партии». ‒ Прим. иерее.
стыителн этих течений были устранены из его рядов еще на первом конгрессе.
2-й коБгресс поставил перед Союзом коимуввстов задачу свержения господства буржуазии, установления власти пролетариата, ликвидации старого буржуазного общества, основанного на классовых противоречиях, и создания общества без классов и частной собственности. Конгресс утвердил новый устав Союза. Приняв предложение Фр«вдриха Энгельса, он поручил Карлу Марксу написать Манифест Коммунистической партии.
Манифест, подготовленный Карлом Марксом, был документом первой коммунистической организации ‒ Союза коммунистов. Поэтому он называется «Манифест Коммунистической партаи». При его подготовке Карл Маркс учел вклад Фридриха Эагельса, а также материалы местных воммунвстических групп. «Манифест Коммунистической партии» вышел в Лондоне 1 февраля 1848 года.
«МАНИФЕСТ КОММУНИСТИЧЕСКОИ ПАРТИИ»
В писыме от 26 января Централыный комитет Союза коммунистов просил Карла Маркса вернуть переданные в его распоряжение материалы, если он не выполнат намеченной работы. Но все было сделано вовремя. Бессмертный «Манифест Коммунистической партии» был написан Карлом Марксом очень быстро. Вся работа, в том числе и подготовительная, была проведена с декабря 1847 года по январь 1848 года.
«Манифест» выпущен лондонской твпаграфией в феврале 1848 года без фамилии автора. Он был опубликован под маркой Лондонской ассоциации по воспитанию германских рабочих. Только при издании антлийокото перевода «Манифеста» в 1850 году он был представлен как произведение Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
«Манифест Коммунистической партии» является, несомненво, самым классичеакам из,классических произведений социалистической и щиамунвстичеокой литературы. Кое кто мог спросить, почему авторы назвали его ком»«унистическвм манифестом, несмотря на то что идеологическое течение, оказывавшее зБачительное влияние Ha уабочий класс, именовалось тогда социалистическим. Но ведь Союз справедливых был преобразован в Союз коммунистов, и в связи с этим «кредо», написанное после 1-го кон-
64
' К. Маркс и Ф. Эогельс. Соч., т. 22, стр. 62.
65
5 Дюкло
~ðeññà Союза, естественно, называлось «Коммунистическим кредо», а документ Энгельса ‒ «Принципама коммунизма». Вот почему манифест Союза коммунистов получил название «Манифеста Коммунистической партии».
В предисловии к немецкому и~зданию «Манифеста» от 1 ма~я 1890 года Фридрих Энгельс отмечал, что это произведение уже с сармато начала было «самьгм распространенным, наиболее международным произведением всей социалистической литературы, общей пропраммой многих миллионов рабочих всех стран от Сибири до Калнфор~и»3
«И все же, добавлял Фридрих Энтельс, в момент ero пожления мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под социалистами понимали двоякого рода людей. C одной стороны, приверженцев различных утопических систем, в особевности оуэнистов в Англи~и и фурьеристов во Франции, причем и те и другие уже выродились тогда в чистейшие секты, постепенно вымиравшие. C другой стороны, всевозаиинных социальных знахарей, которые намеревались с помощью различных всеиоцеляющих средств и всякого рода заплат устранить социальные бедствия, не причиняя при этом ни малейшего вреда капнталу и прибыли. В обоих случаях это были люди, стоявшие .вне ра~бочего движения и искавшие поддержки скорее у «образован » классов. Напротив, та часть рабочих, которая убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и требовала коренного переустройства общества, называла себя тогда коммунистической. Это был еще плохо отесанный, лишь инстинктивный, во многом грубоватый коммунизм; однако он окааался достаточно сильным для того, чтобы создать две системы утопического коммунизма: во Франции «икарийский» коммунизм Кабе, в Германии ~коммунизм Вейтлинга. Социализм означал в 1847 г. буржуазное движение, коммунизм рабочее движение. Социализм, по EpRRHBH мере на континенте, был вполне благопристойным, коммунизм как раз наоборот. А так жак мы уже тогда вес>ма решительно првдерживались того мнения, что «освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса», то для нас не могло быть и
минутного сомнения в том, какое из двух назвавий нам следует выбрать. И впоследоввви нам никогда не прихюдило в голову отказываться от нем»4.
КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА «МАНИФЕСТА»
Хорошо известно, как начанаевся «Манифест». Однако стоит еще раз напомнить эти строки, которые захватывают читателя и являютоя своего рода увертюрой к гевиэльнОму проязвВдеБию:
«Призрак бродит по Европе ‒ призрак коммунвзмаз. Все силы старой Европы объединилвсь для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттернихз и Гвзот, французские радикалы и немецкие полицейокие.
Где та оппозиционная партия, которую ее противники, стоящие у власти, не ославили бы коимунистичесной? Где та оппозационная партия, которая в свою очередь не бросала бы клеймящего обвинения в коммунизме как более передовым представителям оппозиции, так и своим реакционным противник,ам?
Два вывода вытекают вз этого факта.
Коммунизм признается уже силой всеми европейскими силами.
Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма противопоставить маннфест самой партии»8.
«Манифест» Маркса и Энгельса сразу же определяет место социальной проблемы, подчеркивая, что «история всех до сих пор существовавших обществ была историей
' К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 62.
' Маркс и Энгельс хотят сказать, что буржуазия всех стран видела коммунизм во всем, что противостояло интересам буржуазного общества. «Маяифест» был написан, в частности, и для того, чтобы опровергнуть буржуазные толкования коммунизма, показывающие его как нечто ужасное. Он излагает подлиныые взгляды, цели, сц~емления коммунистов.
«Меттерних (1773 ‒ 1859 гг.} — один из организаторов «Священного союза», австрийский канцлер. С 1815 по 1848 г. был главой европейской контрреволюции. «Священный союз» был основан в 1815 г.'"императором России, императором Австрии и королем Пруссии в целях борьбы в Европе аротив революции.
' Гизо (1787 ‒ 1874 гг.) — консерватор, глава аравительства при Луи-Филиппе.
8 К.маркс и Ф.энгельс. С ч., .4,етр.423
66
борьбы клаосов»». Речь идет, разумеется, об общественных классах, состоящих из людей, которые, по мысли Ленина, играя в производстве одинаковую роль, поставлены к другим людям в одинаковые отношения.
За этим первым выводом следует другое важное положение:
«Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтои«ило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых.
Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие вран«дебные лагеря, на два боль«пие, стоящие друт против друта, класса ~буржуазию и пролетариат»'о.
БУРЖУАЗИЯ И ЕЕ РОЛЬ В ИСТОРИИ
Анализируя далее роль буржуазии в процессе развития, «Манифест» указьгвает:
«Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль.
Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, прввязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогава».
Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, провзводственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Нааротив, первым условием существования всех прежних промьппленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное вотрясеяие всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех друтих»".
' К. Маркс и Ф. Эвгельс. Соч., т. 4, стр. 424.
" Там же, cry. 425.
" К. Mepzc и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, сир. 426 ‒ 427;
Уже в 1848 году «~Манифест Коммунистической napTmm» от|мечал космополитический характер капитализма. Мюжно оказать, что на нынеппнем этапе развития государственно-монополвстического капитализма действительность намного превосходит следующие положения, выдвинутые Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом:
«Потребность в аоотоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару. Всю ду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду установить овязи.
Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала ироиаводство и потребление всех стран космополитическим»
Подчеркнув затем, что средства производства и обмена, на основе которых сложилось господство буржуазии, вознтвкли еще в недрах феодального общества, «Манифест Коммунистической партии» разъясняет:
«На известной ступени развития этих средств производства и обмена отношения, в коюрых провсходили производство и обмен феодального общества, феодальная организация земледелия и промышленности, однем словом, феодальные отношения собственности, уже перестали соответствовать раавившвмся производительным силам. Они тормозили производство, вместо того чтобы его развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты 'з»'4.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КРИЗИСЫ
Затем следует объяснение экономичеоких кризисов, которые периодически потрясали и продолжают потрясать капиталистический мир.
~«Современное буржуазное общество, с его буржуазными отношениями производства и обмена, буржуазными отношениями собственности, создавшее как бы по волшебству столь могущественные средства производства и обмена, походит на волше~бника, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его
" Т~ам же, стр. 427.
" Во Франции и в значительной части Европы это было осущеcmmeao Французской революцией и наполеоновскими войнами (1789 ‒ 1815 гг.) ..
'4 К. М а р к с в Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 4, стр. 429.
заклинаниями... Достаточно указать на торговые кризисы, которые, возвращаясь периодически, все более и более грозно ставят под вопрос существование всего буржуазного общества. Во время торговых нризясов кан<дый раз уничтожается значительная часть не только изготовленHbIx продуктов, но даже созданных уже производительных сил... Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? C одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменыпает средства протвводействия HiM.
Оружие, которым буржуазия ниспровергла фео|дализм, 'направляется теперь против самой буржуазии.
Но буржуазия не толыко выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее зто оружие современных рабочих, пролетариев»'5.
Изучая жизнь рабочего, который подвергается зксплуатации фабрвкантом, а затем ста~новится добычей других категорий капиталистов домовладельца, лавочника, ростовщика, а ныне и торговца в кредит, «Манифест Коммунвстической партии» показывает, каж и где рекрутируется пролетариат:
«Низпгие слои среднего сословия: медние промышленниии, MezzHe торговцы и рантье, ремесленники и крестьяне все эти классы опускаются в роды пролетариата, частью оттого, что их маленького капитала недостаточно для ведения крупных промышленных предприятий и он не выдерживает конкуренции с более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство обесценивается в результате введения новых методов производства. Так рекрутируетоя пролетариат из всех жлассов населения»".
СОЦИАЛЬНОЕ РАССЛОЕНИЕ
«Манвфест Коммунистической партии» подчеркивает
неустойчивость отдельных социальных групп и отмечает,
" Там же, стр. 429 ‒ 430.
" Там же, стр. 431.
69
что при определенных условиях некоторые представитела эксплуататорских классов мокнут перейти в лагерь своих клваеовмх проп~вников.
«Накюнец, говорится в «Манифесте», в те периоды, когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри господствующего класса, внутри всего старого общесвва принимает такой бурный, такой резкий характер, что неболыпая часть гооподствующето класса отрекаетоя от него и прамыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежат будущее. Вот почему, как прен«де часть дворянства переходила к 6yp-' жуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, имеяно ‒ часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретичесикио понимания всего хода исторического движения»'7.
В «Манифесте» содержатся важвое уточнение: «,Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, толысо пролетариат щ>едставляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы прихопят в упадса и уничтожаютсд с развитием крупно@ промышленности, пролетариат же есть ее собственный
щ) Оду(к'т» ".
По поводу средних слоев «Манафест» указывает, что консерватввные элементы, составляющие эти социальные BRTBpopmm, могут в определенных условиях сыграть революционную роль:
«Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин ‒ все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существованае от гибели, KBiR средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: cram стремятся повернуть назад, колесо истории. Если они революцаонны, то постольку, поскольку им предстоит переход в ряды пролетариата, пооколысу они защищают не свои настоящие, а свои будущие интересы, поскольку они покидают свою собственную точку зрения для топо, чтобы встать на точку зрения пролетариата»'".
Сегодня нельзя рассматривать зту проблему, не подчеркивая роль в экономическом развитии общества инженеров, техников, административных работнинов, исследо-
'~ Там же, стр. 433 ‒ 434.
" Там же, стр. 434.
'9 Там же.
70
вателей, преподавателей, студентов, которые ввиду объективных условий их положения GIIoåîáíы все более осознавать необходимость соединения своей борьбы с борьбой ра|бочих.
И наконец, указывая на разницу между грядущей революцией трудящихся и предтествующими революциями, «Манифест» дает следующее важнейшее пояснение:
«Все ирежние классы, завоевав себе господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положенае в жизни, подчиняя все общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничто®ив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор спосоо присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять...»~о.
Первая глава «Манифеста Коммунистической партаи», озаглавленная «Буржуа и пролетарии», кончается так.
Сначала подчеркиваетоя, что основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц, что условием существования капитала является наемный труд и что наемный труд держится иселючительно на конкуренции рабочих между собой. Но прогресс промы«пленности, говорится далее, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации.
«Таким образом,‒ отмечается в «Манифесте»,— с развитаем крупной промышленности из под ног буржуазии вырь~ается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаново неизбежны»~'.
ПРОЛЕТАРИИ И КОММУНИСТЫ
Во второй главе «Манифеста» («Пролетарии и коммунисты») Карл Маркс и Фридрих Энгельс подчеркивают: «Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование иролетарната в
~' Там же, стр. 434.
" Там же, стр. 436.
71
класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти»2~. Они показывают, что все отношения собственности были подвержены постоянной исторической смене, постоявным историческим измвнениям.
«Например, французская революция, отмечается в «Манифесте», отменила феодальную собственность, заменив ее собственностью буржуазной.
Отличительной чертой коммунизма является не отмена собственности вообще, а отмена буржуазной собствен-
НОСТИ»
В «Манифесте Коммунистической партии» подчеркивается, что в буржуазном обществе рабочий жи~вет только для того, чтобы увеличивать капитал, и живет лишь постольку, поскольку этого требуют интересы господст~вующего класса. Затем «Манифест» дает яркую характеристику капиталистической системы.
«В буржуазном о~бществе, нижут а~вторы, живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд. В коммунистическом обществе накопленный труд ‒ это лишь средство расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс ра~чах.
Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует нзд настоящим, в коммунистичеаком обществе настоящее над прошлым»24.
Затрагивая вопрос о той собственности, которую намерены установить коммунисты, Карл Маркс и Фридрих Эегельс отмечают: «Коммунизм ни у кого не отнимает возможности првсвоения оощестзенных продуктов, он от- HMMRBT лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд»~5.
До «Манифеста» нижто еще не выступал со столь беспощадной, аргументированной, справедливой критикой капзгталистичеокого общества, никто еще не показывал столь убедительно необходимости кардинальных перемен. «Манифест Коммунистической партии» аолностью разбивал концепции класса капиталистов, который возвел з «вечные законы природы и разума»26 овои производственные отно-
" Там же, схр. 437 ‒ 438.
" Там же, стр. 438.
'4 К. М à jp к с и Ф. Э Б г е л ь с. Соч., т. 4, стр. 439.
'5 Там же, стр. 440.
" Там же, стр. 443.
72
шения и отношевия собственности, очевидно не понимая, что развитие производства, првведшее к ллквидации феодальной собственносги, с неумолимой логижой предопределяет ликвидацию и буржуазной собственности.
В своем замечательном произведенви Карл Маркс и Фридрих Энгельс давали отпор нападкам буржуазии на Коммунистов, которые подвергали всестороннему анализу буржуазное общество, не оставляя без внимания ни вопросы семьи, ни место женщины в ооциалыной жвзБи, Касаясь истории идей, авторы «Манифеста» отмечали, что «духовное производство преобразуется вместе с материалыньпм»~7. Далее omm писали:
«Говорят оо идеях, революционизирующих все общество; этим выражают лишь тот факт, что внутри старого общества образовались элементы нового, что рука об руку с разложением старых условий жиани вдет и разложение старых идей»~8.
%зечая на выдвинутое протыв коммунистов обвинение в том, что они хотят отменить отечество, национальность, Карл Маркс и Фридрих Эвгельс указывали:
«Ра~бочие не и~меют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет. Так как пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения националыного класса, конституироваться как нация, он сам пока еще национален, хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия»~о.
Таким образом, авторы «Манифеста» хотели избавить раоочих от влияния национализма, противоречащего их классовому сознанию. Одновременно Карл Маркс и Фридрих Энгелыс подчерк»»вали, что рабочий класс имеет все основания стремиться стать ведущим классом нащии. Можно' ока~зать, такам образом, что рабочий класс стоит на позициях патриотизма, сознавая свою ответственвость 33 судьбы нации и тот факт, что он воплощает ее будущее. Однако пролетарский патриотизм диаметрально противоположен шовинтзму, который, вровикая в рабочее движение, приводит в области теории к националистическим
" Там же, стр. 445.
"Там же.
®9 В английском издании 1888 г. вместо слов «подняться до положения национального класса» напечатано: «падняться до поло жения ~ведущего класса нации». ‒ P80.
эо К. M арфc п Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 444.
73
искажениям,марксизма-ленинизма. Занимая позиции патриотизма, рабочий клаос в то же время проникнут духом интернационаллзма, поскольку IIpoJIBTRpGBHH интернационализм логически дополняет пролетарокий патриотизм.
Карл Марис и Фридрих Энгельс отмечали, что первым шагом рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии, и указывали, какие меры с целью изменения способа производства могут быть приняты в наиболее передовых странах. Причем эти MBpoIIpHHTHH могут быть различны в разных странах. В заключение главы а~вторы «Манифеста» писали:
«Если пролетариат в борыбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые произво|дственные отношения, то вместе с этпми производственными о.рвошениями он уничтожает условия существования классовой противоаолсаюности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса.
На место старого буржуазного общества с его класса~ми и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой овооодное развитие каждого является условием свободного развития всех»з'.
РАЗНОВИДНОСТИ «СОЦИАЛИЗМА»
В третьей тлаве «Манифеста Коммунистической партии» Карл Марес и Фридрих Энгельс подвергают критижв различные виды «социализма», начиная с «феодального ссщиаливма». «Феодальный социализм» выражал враждебное отношение аристократических кругов к победившей буржуазии, которая как в Англии, так и во Франции нанесла удар их имущественным интервсам и влиянию. Тоокуя по феодализму, эти круги обвиняли буржуазию в том, что она обменяла «верность, любовь, честь на барыш от торговли овечьей шерстью, свекловицей и водкой»'2.
К «феодальному социализму» добавляется мелкобуржуазный социализм. Совершенно правильно анализируя
" Там же, стр. 447.
з2 Там me, ny. 449.
ормиворечия кадпиалистичесеой системы производства, представители этого течения мечтащю о неосуществимом возврате к прошламу и были неспособны смотреть в будущее.
«Манифест» подвергал критике также немецкий, или «истинный», социализм. Социалистическая и коммунистическая литература Франции, возникюпая в условиях борьбы про~ив господства ~буржуазии, была перенесена в Германию в такое время, котда буржуазия там только начала свою борьбу против феодального абсолютизма. Поэтому критика буржуазии, основанная на этой литературе, утратила в Германии все непосредственное практическое значение. Она была выхолощена и позволяла представителям феодального абсолютизма использовать социализм лишь как пугало против на~ступления буржуазии.
Авторы «Манифеста Коммунистической партии» раскритиковали и консервативный, или буржуазный, социализм.
Представители етого течения стремились улучшить полажение рабочего класса, не меняя социальноэнономичеоной системы. Среди таних своеобразных «социалистов» был и Прудон, чья «Филасофия нищеты» вызвала решительный отпор Карла Маркса.
«Другая, менее систематическая, но более практическая форма этого социализма,‒ отмечается в «МаБифесте»,— стремилась к тому, чтобы внупьить рабочему классу от,рицательное отнопгение ко всякому революционному движению, доказывая, что ему может быть полезно не то или другое политическое преобразование, а липпь изменение материальных условий жвзни, экономических отно-
~®~п~й» 33
Одним словом, как указывалось в «Манифесте», «социализм буржуазии заключается каж раз в утверщдении, что буржуа являются буржуа,‒ в интересах рабочего
ялаОса»
Перейдя к анализу иритичесдци-утопическаго сопиализма и коммунизма, Карл Маркс и Фридрих Энгельс подчеркнули, в частности, что, хотя Сен-СимоБ, Фурье и Оуэн видели противополон«ность классов, они не находили материальных условий асвабаждения нролетариата. Они
" К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 454.
з' Там же.
75
не указывали на необлодвмость Общественной деятельности трудящихся с целью их освобождения, а изобретали различные планы, думая их осуществить с согласия правящих юругов. Одвовременно они отвергали всякое политическое действие, пытаясь «посредством мелких и, конечно, не удающихся опыт, силой примера проложить дорогу новому общественшому евангелию»з5.
Разъясняя отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям, Карл Маркс и Фридрих Энгельс пасали, что «у них нет нияаяих интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом»з6. Авторы «Манифеста» указывали:
«Коммунисты, следовательно, на практике являются самой решнтельвой, всепда побуждающей к двюкенин» вперед частью рабочих партий всех страБ, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения.
Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатам политической власти»з7.
В заключение своего бессмертвого «Манифеста» Карл Маркс и Фридрих Энгельс плсали:
«Одним словом, коммунисты повсюду поддерживаю г всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя.
Во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения, независимо от того, првнял ли он более или менее развитую форму.
Наконец, коммунисты повсюду добиваются объединения и саглашения между демократическими партиями всех стран.
Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть доствгвуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего оощественного строя. Пусть господствующие клариссы содрогаются перед Комму-
" Там же, стр. 458.
З6 К. М аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 437.
З7 ТаМ же, стр. 437 ‒ 438.
76
нистической Революцией. Пролетариям нечего в ней те-
рять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!>ИВ
ОДНО ИЗ САМЫХ РАСПРОСТРАНЕННЫХ
ПРОИЗВЕДЕНИЙ
Таково вкратце содержание «Манифеста Коммунистичесной партии». Он, несомненно, является одним из самых распространенных произведений, и число его читателей непрерывно растет. Все новые и новые миллионы людей читают и перечитывают эту небольшую, но исключительно содержательную книгу, позволяющую о~орести новые гори~зонты.
«Мани~фест Коммунистичеат«ой партии» выдержал испытание временем. Он остаетоя доку~ментом решающего значения для понимания научного социализма. Тот, кто прочел эту книгу, никогда ее не забудет. Интересно отметить, что думали о «Манифесте» сами авторы спустя много лет после его первой публикации.
В предисловии к немецкому изданию 1872 года Карл Маркс и Фридрих Энгельс писали: «Как ни силыно изменились условия за последние двадцать пять лет, одяако развитые в этом «Манифесте» общие основные положения остаются в целом совершенно правильными и в настоящее время»
Отметив, что во время Парижской Коммуны политическая власть впервые находилась в руках пролетариата, они подчеркивали: «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей»4".
В критике программы немецкой социал-демократии, выдвинутой на Готском съезде (22 ‒ 27 мая 1875 года), Карл Маркс вновь подверг анализу опыт Парижской Коммуны и пришел к следующему выводу: «Между капиталисти|ческим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Это-
" Там же, стр. 459.
Э9 К. R a p z c и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 89.
4о Там же, сур. 90.
77
му периоду соответствует и политичеокии переходный период, и государство этого периода не может. быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»4
В предисловии к антлийскому изданию «Манифеста» 1888 года Фридрих Энгельс вспоминал о той обстановке, в которой конгресс Союза коммунистов поручил Карлу Марксу написать «Манифест», останавливался на последующих событиях (поражении июньского восстания 1848 года в Париже, приговорах, вынесенных на печально известном «Кельнском процессе коммуяистов» в октябре 1852 года, роспуске Союза коммунистов, создании в 1864 году I Интернационала) и отмечал:
«Сами по себе события и перипетии борьбы противев капитала ‒ поражения еще больше, чем победы,— неизбежно должны были довести до сознания рабочих несостоятельность различных излюбленных вми всеисцеляющих средств и подготовить их к более основательному пониманию действительных условий освобождения рабочего класса. И Маркс был прав. Когда в 1874 г. Интернационал прекратил свое существование, рабочие были уже совсем иными, чем при основании BDQ в 1864 году. Прудониэм во Франции и лассальянство в Германии дышали на ладан, и даже консервативные английские тред-юнионы, хотя большинство из них уже задолго до этого порвало связь с Интернационалом, постепенно приближались к тому моменту, когда председатель их конгресса, происходиьшего
IEpolHJlом году в Суонси, смог сказать от их имени: «Континентальный социализм больше нас не страшит». Действительно, принципы «Манифеста» получили значительное распространение среди рабочих всех стран»42.
ВЛИЯНИЕ УЧЕНИЯ МАРКСА
Важно отметить, что думал о «Манифесте Коммунистической партии» В. И. Ленвн, который не только говорил и писал о революции, но и осуществил ее.
«В этом произведении,‒ нодчеркивал он,— с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и об-
4' К. М арке а Ф. ЭБг ельс. Соч., т. 19, стр. 27,
4' К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 21, стр. 365 ‒ 366.
78
ласть социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глуоокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества»'и,
Открыв на основе материалистнчеакюго понимания истории законы развития капиталистического общества, марксизм превратил социализм из утопии в науку и поставил его на реальную основу.
Карл Маркс не успел завершить овой колоссальный труд, важнейшей частью которого был «Капитал». Его друг Фрадрих Энгельс, работая по рукописям автора «Капитала», эакюнчил редажцию 2-го и Зао томов этого произведения, но смерть помешала ему закончить 4-й том.
Из огромного творческого наследия Карла Маркса, которое мы не можем анализировать в данной ра~боте, сделан важнейший вывод, объясняющий механизм эксплуатации наемного труда капиталистами.
ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА, ЦЕНА, ПРИБЫЛЬ
Рабочий, владеющий ли«пь рабочей силой, вынужден продавать ее капиталистам. В обмен он получает зарплату, которая совершенно не соответствует стоимости созданных eI'о трудом продуктов, а в лучппвм случае соответствует тольно стоимости средств существования, необходимых для содержания рабочего и его семьи.
Разница между созданной трудящимися стоимостью продунтов и выплачиваемой зарплатой остается в собственности капиталистов. Это прибавочная стоимость ‒ основа капиталистической прибыли и роста капитала. Можно сказать, тысвм образам, что трудящийся бесплатно работает на капиталиста-эксплуататора значительную часть овоего обычного рабочего времени, создавая присваиваемую капиталистами прибавочную стоимость.
Следовательно, утверждения о том, что всякое увеличение зарплаты влечет за собой повышение цен, искажают истину, ибо нельзя говорить о зарплате и ценах, игнорируя прибыли. Вполне возможно увеличить зарплату, не повышая цены, но сокращая прибавочную стоимость, то есть капиталистичеокую прибыль.
43 .В. И. JI енин. Полн. Собр. соч., т. 26, стр. 48.
79
TOM самым становится ясна коренная противоположность интереоов экоплуатируемого пролетариата и эксплуатирующего его капитала. Капитализм вследствие вызываемых им кризисов и совершаемой им повседневной экспроприации непрерывно увеличивает число тех, кто заинтересовав в лиивидации господства капитала, хотя и не осознает этого сразу.
Марксизм научно показывает неизбежность превращения капиталистического общества в общество социалистическое и, кроме того, указывает пути этого преобрааования, которое, как овидетелвствует опыт, не может провэойти самотеком, без борьбы. Эта борьба принимает, в зависимости от обстоятельств, мирный или насильственный характер. Рабочий класс предпочитает мирный путь в той мере, в какой господствующие классы не сделают его невозможным.
МАРКСИСТСКИИ МАТЕРИАЛИЗМ
НОВОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ
Материалвстическое понвмание истории, то есть исторический материализм (некоторые принимают его, противопоставляя в то же время философскому материализму Маркса и Энгельса), является составной частью нового мировоззрения, которым человечество обязано Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу.
Основоположники научного социализма еще в юности усвоили материалистические взгляды в области философии, глубоко изучили произведения французских материалистов XVIII века, предшествовавшие им произведения английских материалистов, теорию Фейербаха, порвавшего с идеализмом Гегеля, и учение Гегеля о диалектике, которое, несмотря на свой идеалистический характер, имело первостепенное значение.
Полностью раздел~яя материалистические философские взгляды Карла Маркса, его друг Фридрих Энгельс писал: «Действительное единство мира состоит в его материальности, а эта последняя д<жазывается... длинным и трудным развитием философии и естествознания»««. «Движение есть способ существования материи. Нигде и никогда не бьгвало и не может быть материи без движения... Материя без
44 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 43.
80
движения тан же немыслима, как и движение без материи»45. «Но если, далее, поставить вопрос, что же такое мышление и сознание, отнуда они берутся, то мы увидим, что oHH ‒ продукты человеческого мозга и что сам чело-
продукт природы, развившийся в определенной среде и вместе с ней. Само собой разумеется в силу этого, что продукты человеческого мозга, являющиеся в яовечном счете тоже продуктами природы, не противоречат остальной связи природы, а соответствуют ей»46. «Гегель был идеалжт, т. е. для него мысли нашей головы были не отражениями, более или менее абстрактными, действительных вещей и процессов, а, наоборот, вещи и развитие их были для Гегеля лишь воплотивтимжя отражениями какой-То «идеи», существовавшей где-то еще до возн~@кновemrsr мир®»47
Go своей стороны Карл Маркс так писал о Гегеле: «Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург 48 действительного... У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»49
Веяякнй вопрос, поставленный материалистической философией, это вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе. Как полагают материалисты, дух не является и не может быть первичным по отношению к материи. Исходя из этого положения, Карл Маркс отверг различные концепции филооофокого Бдеалнэма и некоторые иные тенденции, которые он рассматривал как уступки идеализму.
Карл Маркс прекрасно видел ограниченность старого материализма французаких философов XVIII вена, но при этом не отрицал их заслуг, как некоторые после aevo. Он знал таиже, что материализм немецкого философа Фейербаха был механистическим материализмом, в то время как диалектика философа-щдеадиста Гегеля явилась широкам и плодотворным учением о развитии. Необходимо было освободить это учение от обеднявшего его идеа-
45 Там же, стр. 59.
46 Там же, ст,р. 34 ‒ 35.
" Ê. М aipz с и Ф. Энгельс. Соч., т. ®, стр. 2,4
4в Творвц, созидатель. ‒ Ре Р
49 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр Zp.
Q Дккло
лиама и сделать составнюй частью материалистического понимания природы и истории.
Карл Маркс оаределял диалектику как науку об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления.
фридрих Энгельс писал о диалектике:
«Великая основная мысль, что мир состоит не из готовых, законченных предметов, а представляет собой совокупность процессов, в которой предметы, жажущиесо неизменными, равно как и делаемые толовой мысленные их снимки, понятия, находятся в беспрерывном изменении, то возникают, то унвчтожаюжя... эта великая основная мысль со времени Гегеля до тамой степени вошла в общее сознание, что едва ли кто-нвбудь станет оспаривать ее в ее общем виде. Но одно дело признавать ее на словах, другое дело применять ее в каждом отдельвом сгтучае и в каждой данной области исследования»'о.
ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
Карл Маркс считал, что мировоззрение, определяемое философским материализмом, который объясняет сознание бытием, а не бытие сознанием, должно применяться не только к отношениям человека с природой, но и к общественной жизпи человечества, где общественное сознание определяется общественным бытием.
Карл Маркс установил 5', что способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жвзни вообще и что на известной ступени своего развития производительные силы капиталистичесьюго общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, с отношениями собственности.
Иа форм развиться прюиэводительных сил эти отБошения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции.
Ленин писал:
«Открытие материалистического понимания истории или, вернее, последовательное продолжение, раопространение материализма на область общественных явлений уст-
" K М а р к с и Ф. Э н г е л ь с.,Соч., т. 21, стр. 302.
~' .См., Бапример: К. М ар,кс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр.7,
82
раБило два главных недостатка прежних исторических теорий. Во-шервых, оБи в лучшем случае рассматривали ~п~шь идейные мотивы историчеокой деятельности людей, не исследуя жоао, чем вызываются эти MOTKBbI не улавливая ооъективной закономерности в развитии системы общественных отношений, не уематривая корней этих отношений в степени развития материального произвюдства; во~вторых, прежние теории не охватывали как раз действий масс населения, тогда как исторический материализм впервые дал возможность с естественно-исторической точностью исследовать общественные услови~я жизни масс и иэменения этих условий»5~.
Маркоизм указал путь к изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-акономииеских формаций, рассматривая оовокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к уеловвям жаэни и производства различных классов общества.
Делая выводы из этих положений, Ленин отмечал: «Люди сами вворят свою историю, но чем определяются мотивы людей и HMBHIHo масс людей, чем вызываются столкновения противоречивых идей и стремлений, какова совокупность всех этих столкновений всей массы человеческих обществ, каковы объективные условия производства материальной жизви, создающие базу всей исторической деятельности людей, каков закон развития этих условий, на все это обратил внимание Маркс и указал путь к научному изучению истории, как еданого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и IIpoтиворечивости, процеоса»5З.
Марксизм дал руководящую кать, позволяющую правидьно понять историю, несмотря на всю ее сложность, а именно теорию классовой борьбы.
Когда появится «Манифест Коммувистической партии» это бессмертное произведение, предопределпввшее все последующее развитие марксизма, Бакунин имел в своем активе только лишь речь по случаю годовщины польского восстания 1831 года, в которой он сравнивал царя Николая 1 с Людовиком XVI и призывал вольских и русских революционеров объединиться, чтобы приобрести необходимую силу и добиться победы.
52,В. И. Л е н и н. Полн. собр. ооч., т. 26, стр. 57.
бз Уам ще стр 58
I ИНТЕРНАЦИОНАЛ
28 сентября 1864 года в Лондоне, в Сент-Мартинс-холле, состоялся большой митинг в поддержку Польши, которая в то время была разделена на три части, одна из которых находилась под господствюм царизма, друга~я‒ Пруссии и третья Австрийской империи.
На этом митиБге, где собрались представители различных стран Европы, было решено создать Международное Товарищество Ра~бочих, более известное под именем 1 Интернационала.
Авглийские профсоюзные ортанизации, по инициативе которых состоялся митинг, призывали к международной солщдарпости. Борясь за сокращение рабочего дня и повышение зарплаты, английские трудящиеся должны были в то же Врнмя думать о том, чтобы обезопасить себя от угрозы со стороны предпринимателей, которые все время угрожали наймом французской, немецкой и бельгийской рабочей силы за,более низкую эарнлату.
В этих условиях международная солидарность трудящихся для рабочего класса Великобритании была необходима KBIK GBoero рода средство самозащиты. Но вместе с тем английские профсоюзные деятели были озабочены и ваниными меядународными политическими проблемками того времени.
Митин~г 28 сентября 1864 года был созван в знак б~ратства против расчленения Полыии. И это не было случайностью: проблема независамости наций приобрела тогда вообще большое значение. Именно поэтому организаторы митинга в Лондоне продемонстрировали также свои симпатии к Гарибальди неутомв;мому борцу за создавие единого итальянского государства со столицей в Риме.
Среди иностранных участников митинга 28 сентября были французские трудящиеся чеканщик Толен, меха-
84
ник Мюра и бронэировщик Перратон. Эти люди, которые были скорее ремеслевниками, чем р~абочими в современном смысле слова, находились под влия'вием прудоБистокой идеологии. Пренебрегая политической борьбой н порвав связи с республиканской ошпоаицией Второй империи, эти представители французских трудящихся сосредоточивали свою деятельность на экономических проблемах и ставили целью лить улучшение положения рабочих цри существующем общественном и политическом строе.
Понятно, что между этими их ограниченными, анолитич'ными целями и их участием в политическом митияге существовало определенное противоречие. Но могучев стремлевие к объединению трудящихся различных стран брало верх над всеми другими соображениями. Представители многих европейских стран участвовали в митикгв в Сент-Мартинс-холле. Карл Маркс, который был приглашен на митинг, присутствовал на нем вав представитель немецких трудящихся, но не выступал.
В заключение этого собраниия было решено оаубликовать манифест от имени только что основанного Международного Товарищесгва Рабочих. Немного позже, в октябре 1864 вода, Карл Маркс написал Учредительный Манифест Международного Товарищества Рабочих.
Карл Маркс был приглаппен на митинг в Сент-Мартинс-холл, поскольку был широко известен как выдающий~ся теоретик и революционный важдь пролетариата. После высылки вз Франции и пребывания в Бельгии Ка~рл Маркс и Фридрих Энгельс эмигрировали в Англию, где они создали первую партийную органиэацию ‒ Союз коммунистов. Она вознижла в результате реорганизации Союза справедливых, основанного еще в 1836 году в Париже иак тайное общество и состоявшего в оснавном из ремесленников, чьи социалистические воззрения носили отпечатюк утоаиама.
Революционные взгляды Карла Маркса разделяли не все участники митинга в Сент-Мартинс-холле. Однако именно Марксу было поручено написать Учредительный Манвфест Международного Товарищества. О том, к~ак это вроизошло, îí раоока~зывает в письме Фридриху Энгельсу от 4 ноября 1864 года.
ПИСЬМО МАРКСА ЭНГЕЛЬСУ
«Некоторое время тому назад лондонские рабочие послали парижским рабочим обращение по поводу Польши и пригласили их совместно выступить по этому вопросу.
Парвжане, со своей стороны, прислали деаут~ацию, во главе которой был рабочий по имени Толен настоящий рабочий кандидат на последних выборах в Париже... На 28 сентябр~я f864 года было назначено публичное собрание в Сент-Мартинс-холле. Оно было созвано Оджером (сапожвик, председатель здешнего Совета всех лондонских тред-юнионов, а также тред-юяионястокого оощества для агитации за избирательное право, общества, поддерживающего связь с Брайтом} и Кримером каменщиком, секретарам союза каменщиков. (Именно эти двое являлись организаторами болыпого мивннта тред-юнионов в Сент- Джемс-холле под председательством Брайта для выражения симпатий Северной Америке, ditto' манифестаций в честь Гарибальди.) Ко мне прислали некоего Ле Любе спросить, не приму ли я участие в качестве-представителя от немецких рабочих и не могу ли направить на собрание и т. д. специально в качестве оратора немецкого рабочего. Я рекомендовал Эккариуса, который прекрасно справился со своей задачей; ditto я сам присутствовал в виде безмолвной фигуры на трйбуне»2.
Далее Карл Маркс пишет:
«На собрании ‒ зал был битком набит... Было решено учреди~ь «Международное Товарищество Рабочих», Генеральный Совет которого должен находиться в Лондоне и «осуществлять связь» между рабоче»ми обществами в Германии, Италии, Фракии и Англии. Решено также, что в 1865 г. должен быть созван всеобщий рабочий конгресс в Бельгии.
На собрании был избран Временный комитет, куда вошли Оджер, Кример и многие другие, частично старые чартисты, старые оуэнисты и т. д. от Англии; майор Вольф, Фонтана и другие итальянцы от Италии; Ле Любе и т. д. от Франции; Эккариус и я от Германии. Комитету предоставлено право привлекать в свой состав окольно угодно новых членов.
' А также. ‒ Ред.
~ К. Марке и Ф. Энгельс. Соч., т. 31, стр. 8.
86
IIoza все идет хорошо. Я присутствовал на первом васеданни Комитета. Был избран Подкомитет (нуда попал и я) для выработки декларации принципов и составления временного устава...
Майор Вольф предложил использовать для нового Товарнщества регламент (устав) итальянских рабочих обвеете (y них имеегся центральная организация, но, как позднее выяснилось, она в основном объединяет общества взаимопомощи). Я потом видел эту чепуху. Это было, совершенно очевидво, стряпней Мадзини, и потому ты заранее можешь догадатвся, в каво~м духе и в каких выран»ениях изображался там действительный вопрос ‒ рабочий вопрос; равным образом как протаскнвался вопрос о национальностях.
Кроме того, составил чрезвычайно путаную и невероятво многословную программу старый оуэнист Уэстон теперь сам фабрикант, очень милый и славный человек.
Следующее пленарное заседание Комитета поручило Подкомитету переработать программу Уэстона, а также устав Вольфа. CRM Вольф уехал, чтобы присутствовать на съезде итальянских рабочих обществ в Неаполе и убедить их присоединиться к лондонскому центральному Товариществу.
На вторичном заседании Подкомитета я тоже не присутствовал, так как меня уведомили о нем GJIiEIIIEoM поздно. Ле Любе огласил там «декларацию принципов» и перера~ботаеный mr устав Вольфа; Подкомитет принял и то и другое с тем, чтобы внести их на обсуждение пленума Комитета. Пленум Комитета заседал 18 октября. Так как Эккариус написал мне, что рег1си1пш in moraз, я явился и прямо ужаснулся, услыхав прочитанное милейшим Ле Любе чрезвычайно фразистое, плохо написанное и совершенно незрелое введенне, претевдующее быть денларацией вринципов, в котором то и дело шроглядывал Мадзини сввозь оболочку самых расплывчатых обрывков французского социализма. Кроме того, в общем и целом был принят ит.альянавий устав, воторый, не говоря уже о других ошибках, ставил себе целью нечто действительно невозможное: своего рода центральное правительство рабочих классов Eeponst (конечно, с Мадзинн на заднем плане). Я в мишкой форме возражал, и после долпих пе-
э Оаасвость в промедлении. ‒ Ред.
87
реговоров Эккариус предложил снова передать' эти документы на «редакцию» Подкомитету»4.
Карл Маркс указывает, что он написал Учредительный Манифест и что текст Манифеста был одобрен.
«Подкомитет,‒ аитет Маркс, принял все мои предложения. Меня толыв обязали во введении к «Уставу» вставить две фразы об «о~бязанностях» и «apase», ditto oo «истине, нравственности и справедливости», но они вставлены таким образом, что это не может lIpHHBGTH никакого вреда.
На заседании Центрального Совета мой «Манифест» и т. д. был принят с больп»им энтузиазмом (единогласно) ...
Было очень трудно сделать так, чтобы напхи взгляды были выражены в форме, которая делала бы их приемлемыми для оовременното уровня рабочего движения. Эти же самые люди недели через две будут устраивать митинги вместе с Брайтом и Кобденом по поводу инбирательного права. Требуется время, пака вновь пробудивп~ееся движение сделает возможБой прежнюю смелость
речи»5.
«УЧРЕДИТЕЛЬНЫИ МАНИФЕСТ»
1 ИНТЕРНАЦИОНАЛА
«Учредительный Манифест», адресованный рабочим, начинался с потрясающего оаисания жестокой эксплуатации рабочего класса капиталистами Великобритании, и это вступление мотивщровалось следующим образом:
«Мы TBIR пощябво остановились на этих «фактах, столь поразительных, что они представляются почти невероятными», пютому что Авглия занимает первое место в Европе в отнотении торговли и аромы«пленности. Вспомните, что несколько месяцев назад один из вмигрировавп»их сыновей Луи-Филиппа публично Іоздравлял аяглийских сельскохозяйственных рабочих с их участью, которая якобы лучппе участи их менее счастливых товарищей по ту сторону Ла-Манша. В самом деле, при несколько измененных местных условаях и в меньшем масштабе, те же факты, что и в Антлки, повторяютоя во всех промышлевных и передовых странах континента. Во всех
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 31, стр. 11 ‒ 12.
' Там же, стр. 13.
88
этих странах с 1848 г. имело место неслыханное развитие промышленности и нлн1ому не снившееся расширение ввоза и вывоза. Во всех этих странах «увеличевие богатства и могущества, всецело ограничывающееся имущими класс@ми», действительно было «ошеломляющим». Во всех этих странах, так же как и в Англии, реальная заработная плата слегка повысилась для меньшинства рабочего класса, тогда как для большипсвва повьппевие денежной заработной платы так же мало означало реальное увеличение благосостояния, как, нанример, для обитателей »~o~~ûâî дома для бедных или сиротского приюта тот факт, что необходимые для их содержания продукты в 1861 году стоили 9 ф. ст. 15 шилл. 8 пенсов вместо 7 ф. ст. 7 шилл. 4 пенсов в 1852 году»6.
В «Учредительном Манифесте» подчеркивалось, что широкие массы рабочего класса опускались все ниже и ниже, по меньшей мере в такой же степени, в какой стоящие над вими классы поднлмались по oощественной лестнице вверх.
~«...Ни усовершенствование машин, говорилось в «Манифесте», am применение науки z п~р~о0и~з3в~о0д~сcтTв~у~, ни улучшение средств сообщений, ни новые колонии, ни эмиграция, ни новые рынки, ни свободная торговля, ни все это вместе взятое не устранит нищеты трудящихся масс; ...на современной порочной основе всякое дальней~пее развитие производительной силы труда неизбежно углубляет общественные контрасты и обостряет общественные антагонизмы»7.
Далее Карл Маркс писал в «Учредительном Манифесте», что после неудачи революции 1848 года все партийные организации ра~бочего класса на континенте были увичтожены, что наиболее передовые сыны ра~бочего класса в отчаянии бежали в GIIIA. Ов имел в виду, в частности, попытку Кавабе создать в Америке «Икарийское социалистическое общество». Стараясь вовлечь в это общество рабочих, Кабе рисовал перед ними картины лучшего социального строя, несущего врудящамоя освобождевие от жестокой эксплуатации.
«Учредительный Манлфест» приветствовал победы рабочего класса Авглии, сумевшего добиться принятия бил-
' K, M e р ко и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 16, стр. 6 ‒ 7.
7 Т,ам me астр 7
89
ля о десятичасовом рабочем дне, что нашло широкий отзвук в Рабочем движении и других стран. Однако при этом учитывалось, что возможности экономической борьбы ограниченны; требовалась постановка вопроса о завоевании рабочим классом политической власти.
«Но магнаты земли и магнаты капитала всегда будут пользоваться своими политичеоквми привилегиями для защиты и увековечения своих экоаомичесаих монополий. Они не только не будут содействовать делу освобождения труда, но, напротив, будут и впредь воздвигать всевозможные препятствия на его пути...
Завоевание политической власти стало, следовательно, велиной обязанностью рабочего класса. Рабочие, по-видимому, поняли это, так как в Англии, Германии, Италии и Франции одновремеано началось оживление и одновременно ~были предприняты «наги в целях политической реорганизации рабочей партии.
Один из элементов успеха численность у рабочих уже есть; но численность только тогда решает дело, котда масса охвачена организацией и ею руководит знание. Опыт прошлого показал, что нренебрежительное отношение к братскому союзу, который должен существовать между рабочими ра~зных стран и побуждать их в своей борьбе за освобождение крепко стоять друг за друга, карается общим поражением их разрозненных усилий. Эта мысль аобудила рабочих разных стран, собравшихся 28 сентября 1864 года на публичном митинге в Сент-Мартинс-холле, основать Международное Товарищество»'.
Таким образом, задача завоевания рабочим классом политической власти была поставлена, что показывало его растущее значение в общественной жизни. Но наряду с этвм следовало определить и конкретную цель еддных действий рабочего класса в международном масштабе. Эта ко~кретная цель международного единства связывалась с необходимостью изменить ориентацию внешней политики различных государств, стремввппихся сохранить свое господство над други.ми странами и втянуть народы в разорительные и ировопролитные войны. В этой связи в «Учредительном Манифесте» указывалось:
«Если освобождение рабочего класса требует братского сотрудничества рабочих, то как же они могут выполнить
® Там же, стр..10 ‒ 11.
90
эту велвкую задачу при наличии анежней полатики, которая, преследуя преступные цели, играет на национальных предрассудках и в грабительских войнах проливает кровь и расточает богатство народа? Не мудрость господствующих классов, а героическое сопротивление рабочета класса Англии их преступному безумию спасло Заладнук» Европу от авантюры позорного крестового похода в целях увековечения и распространения рабства по ту сторону Атлантлчесиого океана»».
В ~заключение в этом документе, являвшемся своего рода «овидетелвством о рождении» Меи«дународного Товарищества Рабочих, подчеркивалось, что международные события «указали рабочему классу на are обязанность‒ самому овладеть тайнами международной политаки, следить за дипломатической деятельнастью своих правительспз и в случае необходимости противодействовать ев всеми средствами, имеющвмися в его распоряжении; в случае же невозможвости предо.пвратить эту деятельность объединяться для одновременного разоблачения ее и добиваться того, чтобы простые законы нравственяости и справедливоста, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношеаиях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами.
Борьба за такую иностранную политику составляет часть общей борьбы за освобождение рабочего класса.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»'О.
Карлу Марксу было поручено также составить устав Международного Товарищества Рабочих. Маркс написал «Временный устав» на английском языке. Следует отметить, что французский перевод этого документа, подготовленный Парижским комитетом I Интернационала, в ряде пунктов отходил от орип.инала.
ОБОСНОВАВШИСЬ В ИТАЛИИ,
БАКУНИН ОПРЕДЕЛЯЕТ
СВОИ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ КОНЦЕПЦИИ
В период создания I Интернационала Бакунин находился в Италии. С 1864 года по 1867 год он вел там пропагандистскую и ораавизаторокую деятельность, по-преж-
9 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 16, стр. 11.
1О ТаМ жЕ.
91
нему ипнорируя роль рабочего движения как решающей революционной силы. По мнению Бакунина, бороться следовало прежде всего вротив религии. Лн>бавь к боту он хотел замекпить любовью к человечеству. Однако в тот период Бакунин еще не проповедовал отрицание всякой власти вообще.
Бакунин полагал, что националнные правительства должны существовать в рамках международной федерации.
Революция, указывал Ба~куинн, должна приобрести и сохранить м е с т н у ю о с н о в у в том смысле, что она не должна начинаться с массового сосредоточения всех революционных сил страны в каком-либо одном пункте или привять буржуазно-романтический характер псевдореволюционной акспедщии. Вспыхнув одновременно во всех пунктах страны, она выльется в подлжыую народную революцию, «в которой првмут также участие женщины, старики и дети и которая через зто сделаеася непобедимой»".
Эта революция «начнется с ра~зрушвния всех организаций и учрежден1ий: церквей, парламентов, судов, ад,министративных ортавов, армий, банков, университетов и прочее, составляющих жизненный элемент самого государства» '2.
Разрешая с прямо-тави детской лростотой финаясовые проблемы, Бакунин писал:
«А после того, как государство... не будет иметь возможности уплачивать своих долгов, оно уже никоао не может принуждать, платать свои долги, и это, естественно, станет делом совести каждого отдельного лица»'з.
Утверждая, что революция неизбежно вримет федералвстский характер, Бакунин отмечал: «Тотчас же после низвержения предержащей власти общины должны приступить к своей революционной реорганизации, избрать себе вождей, создать администрацию и революционные суды, которые все должны пожопться на началах всеобщей подачи голосов и действительной ответственности должностных лиц перед народом. В то же самое время для
" Михаил Бакунин. Неизданные материалы и статьи. М.,
1926, стр. 79.
" Там же, стр. 79.
» Там же.
92
ващиты революции иа добровольцев ф о р м и р у е т с я коммунальная милиция. Однако никакая община не будет в состоянии защищаться, если она будет оставаться изолированною. Поэтому для каждой общины будет прямой необходимостью раопространить революцию и за свои пределы, побудить к восстанию все соседние общины и по мере того, как это движение б~удет распространяться, объединиться с ними для взаимной обороны на федеральных началах. Они заключают между со~бой федеральный догоаор, основанный одновременно на солцдарности всех и на автономности каждой. Этот договор составит конституцию провинции.
Для ведения общих всех коммунам дел по необходимости придется образовать провинциальное правительство m провинциальное собрание или парламент. Та же революционная потребность побудит автономные провинции объединиться в федеральные области, области образовать национальную федерацию, а нации составить интернациональные федерации. Так разрушенные единство и порядок, плод ~насилия и деспотизма, снова возродятся из лона самой свободы» '4.
Разрабатьпвая методы пропаганды и организации революции Бакунин считал необходимым создать тайн~ую организацию со строжайшей двсциплиной и авторитарнейшим централизмам. В соответствии с этой бакунинской установкой все «активные братыя», то есть члены тайного общества, доля«ны были дать клятву верности органивациы.
Бакунин предусматривал создание после революции революционной диктатуры, которая доля«на быть невидимой и безличной, с том чтобы, дескать, помешать проявлению каких-либо честолюбивых устремлений, не допустить распыления революционных Сил, ужлонов в их рядах, изоляции революционеров. )
Но все это выглядело парадоксом, ибо в,конечном счете изобретатель данной системы, то есть сам Бакунин, в силу его же проекта, собственно, наделялся двктаторской властью, которая ни в коей мере не носила бы безличного характера.
'4 Михаил Б~акуБин. Неизданные материалы и статьи. M.,
1926, стр. 79 ‒ 80.
БАКУНИН‒
ЧЛЕН «ЛИГИ МИРА И СВОБОДЫ»
Бакунин, как известно, не сразу вступил в ряды Международного Товарищества Рабочих. В 1864 году он примннул к международной буржуазной органвзации ‒ так называемой «Лиге мира и свободы», руководящий центр. которой находилоя в Берне. В 1867 году на Женевском конгрессе Лиги Баоувин стал членом ее исполкома.
Бакунин раэра~ботал проект антирелигиозной и антиавторитарной социалистической программы. Одно время его собирались напечатать, но в конце концов публикация так и не состоялась. В икже 1868 года Бакунин добился того, что руководящий комитет Лиги включил в декларацию принципов этой организации пункт о коренном преооразовавии существующей экономвческой системы.
B сентябре таго же года конпресс I Интернацконала получил от председателя м~еждуяародной «Лиги мира и свосады» письмо, в котором члены Международного Товарищества Рабочих притлашались на второй конгресс Лиги, открывавшийся в Берне 22 сентября.
В ero повестке дня стояли следующие, вопросы: «1. Какие выгоды для мира и свободы представляют ликвидация постоянных армий и создание системы национальной милиции, а также разоружение государств;
2. Отношение эконамическото и социального вопроса к вопросу о мире и свободе;
3. Какие выгоды для мира и свободы имеет отделение церкви от госу~даpсmа;
4. Как осуществить в применении к различным странам федералистский принцип и создать Соединенные Штаты Евролы».
Лозаннский конгресс 1 Интернационала был информирован о программе русских демократов-социалистов, опубликованной Бакуниным в Женеве.
Ставя задачей духовную эмансипацию масс, экономическое и социальное освобождение народа, программа выдвигала следующие требования:
1. Аннулировать право наследственной собственности;
2. Предоставить женщинам абсолютно равные с мужчинами политические и социальные права;
3. Отменить брак как религиозный, политичесний, ю~дичеокий и гражданский институт.
94
В будущем, провозглашала программа, любая политическая организация доли«на быть только свободной федерацией овободных сельскохозяйственных или промыюпленных ассоциаций.
Выступая на хонгрессе «Лати мира и свободы» по вопросу об «отношении экономического и социального вепроса к вопросу о мире и свободе», Бакунин внес следующий .проект резолнхции:
«Принимая во внимание, что. наиболее властно встающий пернд нами вопрос заключается в экономическом и социальном уравнввании кла~ооов и личвостей, кою~ресс утверждает, что вне этого уравнения, то есть вне справедливости, овобода и мир неосуществимы. Поэтому конгресс ставит в порядок дня изучение практвчеаких средств 3 раэрешеяию этого вопроса»'5.
Таким образом, теоретик анархизма призывал не к уничтожению классов, а к их «уравнению», что было частейшлм абсурдом. Во время дебатов, развернувшихся в связи с предложением Бакунина, он объявил себя «коллективистом», Но категорически отрацал свою привадле~кность к коммунистам.
Пытаясь обосновать свою позицию, Бакунин утверждал,;в частности:
«Я ненавижу коммунизм, потому что он есть отрицание своооды и потому что для меня непонятна человечность без свободы»'6.
Далее он заявил: «...Коммунизм сосредоточивает а поглощает все силы общества в пользу государства, ...неизбежно приводит к сосредоточению собственности в руках государства, между тем как я хочу уничтожения государства... » '7.
Говоря 06 отмене государства, Бакунин полностью игнорировал вопрос о еаза характере и тот факт, что рабочему класоу, стремящемуся к завоеванию власти, необходимо сломать буржуазную государственную машину и организовать свою собственную государственную власть, чтобы подавить все попытки свергнутой буржуазии восстановить старые порядки.
'6 К). Ст еил ов. Михаил Александрович Бакунин. Е~о жизБ~
и деятельность. М.‒ Л., 1927, т. II, стр. 404.
" Там же, стр. 405.
'7 Там же.
95
1(онгресс Лиги на поддержал концепций Бакунина, и тогда 18 делегатов~бакунвстов отлаоили сл~едующее заявление:
«Принимая во внимание, что большинство членов конгресса Мвра и Свободы страстяо и определенно высказалось против экономическоэо и социального уравнения классов и личностей и что всякая программа и всякое политическое выступление, не имеющее целью осуществление этого принципа, не могут быть признаны демонратами-социаллстами, т. е. добросовестными и последовательными сторонниками мира и свободы, нижеподписавшиеся считают своим долгом выйти из состава Лаги»'а.
Диссиденты вскоре создали Международный альянс социалистичеокой демократии. В принятом уставе Альянс объявил себя «сенцией Международного Товарищества Рабочих»'е. ОдБако в действительности эта организация была создана для проведения в рядах Интернационала фракционной деятельности, аоторую мы еще,рассмотрим.
'8 Там же, стр. 412.
" Цит. но: К. М аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 450.
БАКУНИН
И I ИНТЕРНАЦИОНАЛ
7 Дюкло
97
Незадолго до конгресса «Лиги мира й свободы», состоявш~егося в сентябре 1868 года, Бакунин вступил в Международное Товарищество Рабочих (Женевская центральная секция). После образования Международного альянса социалистической демократки он всеми средствам® стремился созидать своеооразное двусмысленное положение, при котором его Альянс воспринимали бы как организацию, якобы представляющую 1 Интернационал.
План Ба~кувина состоял в том, чтобы с помощью фракционной деятельности Альянса подчинить своему господству 1 Интернационал, превратить его в свое послушное орудие. Создав в обход Генерального совета Интернационала Альянс социалистической демократии, Ба~кунин добился принятия в качестве программы предложений, которые он безуспешно выдвигал на Лозаннском конгрессе «Лиги мира и свободы».
Бакунина поддерживало большинство членов Романского федерального комитета Интернационала, объединлвшего секции Романской (франкоговорящей) части Швейцарии и находившегося в Женеве. Этим и объясняются нападки, с кото~рыми комитет обрушввался на Генеральный совет Интернационала. Бакун~инские концепции были восприняты также отдельными элементами a: Италии и Испании.
Под давлением своих женевских союзников Бакуник представил устав и программу Альянса социалистической демократии на рассмотрение Генерального совета Интернационала. Однако Совет отказался признать Альянс а качестве секции Международного Товарищества Рабочих. Кроме того, Генеральный совет объявил недействительными все статьи устава Альянса, касающиеся его отношений
Интернационалом. Это означало, что он рассматривал
Международный альянс сот«иалистичеокой демократии как оргавазацию, потенциально вредную для Международного Товарищества Рабочих.
Бакунину был нанесен, таким образом, весьма серьезный удар. Тем не менее, воспользовавшись бездеятельностью женевского Федеральното совета, Бакунин превратил газеты «Эгалите» и «Прогре» органы секций I Интернационала в романской Швейцарии ‒ в орудие своей лич-
БОИ GOJIHTHKH,
Пытаясь выпутаться из создавшегося положения, Центральный комитет Мен«дународного альянса социалистической демократии вновь вступил в контакт с Генеральным советам Интернационала. Он исключил из программы Альянса фразу об «уравнении клаосав», заменив ее формулировкой «уничтожение классов». Поскольку Генеральный совет потребовал, чтобы Бакунин распустил свою международную организацию, Центральный комитет сделал и формальное заявление в этом духе. Однако на деле возглавляемая БакуниБым международная организация сохранила свои ответвления в различных странах, в частноати в Испании, Италии и отдельных районах Франции.
Во время Базельского конгресса И~нтернационала '(5 ‒ 12 сентября 1869 года) Бакунин устроил настоящий заговор. Он попытался обеспечить своим приверженцам большинство делегатских мандатов и протащить решение о переводе Генерального совета 1 Интернационала из Лондона в Женеву, в результате чего уменыпилось бы влияние Карла Маркса и возросло бы воздевствие на Интернационал со стороны самого Бакунина.
В этой связи Генеральный совет Международного Товарищества Рабочих в своем конфиденциальном сообщении отмечал: «Не было даже недоставка в поддельных манда<ах, чему пример мандат г-на Гильома от Ле-Лакля < др. Бакунин сам выпросил себе мандаты от Неаполя и Лиона. Против Генерального совета распространялась всяческая клевета. Одним говорили, что в нем преобладает Clement bourgeois', другим ‒ что это гнездо сошшип1вше autoritaire '»з. Результаты Базельского конгресса известны. Предложения Бакунина не были приняты, и Генеральный совет остался в Лондоне.
' Буржуазный элемент. ‒ Pe8.
~ Авторитарного коммунизма. ‒ Рад.
~ К. Маркс и Ф. Энгельс. Gom., т. 16, стр. 432.
98
Потерпев неудачу, Бакунин развернул на страницах «Эгалите» и «Прогре» кампанию против Генерального совета Интернационала. Когда же несколько редакторов «Эгалите» выступили протвв политической ориентации, навязанной газете Бакуниным, он попытался изгнать их из редакции. Однако Женевский комитет не допустил этого. Тогда Бакунин уехал из Женевы в Тессин. Для своих политических кампаний он располагал теперь только газетой «Пропре», выходившей в Ле-Локле.
Таким образом, будучи противником Маркса, Бакунин не гнушался никакими средствами, чтобы использовать,
Интернационал в своих интересах. Его деятельность. наносила серьезный ущерб международнаму,рабочему дви-- жению в тот момент, когда оно во все большей степени испытывало воздействие идей Карла Маркса.
О росте влияния этих идей свидетельствовал, в частности, следующий факт: русские эмигранты, создав в Женеве Русокую секцию Интернационала, попросили Карла Маркса представлять их в Генеральном совете Интернационала в качестве секретаря-корреспондента.
НАКАНУНЕ ФРАНКО-ПРУССКОЙ ВОЙНЫ
Период, последовавший за Базельским конгрессом ! Интернационала (1869 год), был отмечен обострением международной обстановки. Совершенное принцем Hanhлеоном в Отейле убийство журналтгста Виктора Нуара породило серьезную политическую напряженность во Франции, а это в свою очередь не могло не вызвать определенных откликов в рядах Интернационала.
19 января 1870 года, вскоре после убийства Нуара, ответом на которое была организованная во французской столице мощная манифестация антимонархистов, бельгийакие секции Интернационала направили рабочим Парижа манифест, в котором падчеркивалось:
«Трудящиеся Парижа! Ваше поведение в последние дни достойно восхищения, и мы во всеуслышание заявляем об этом!
Почему же мы восторгаемся вами? Не тольео потому, что вы протестовали против гнусного убийства, совершенного Бонапартом 4, покинули предприятия и организовали
4 Уби~а журналиста Виктора Нуара ‒ принц Наполеон — был
двоюродным братом юаператора. ‒ Прим. перее.
99
200-тысячную демонстрацию, чтобы праводить жертву в последний путь. Не только потому, что свокм замечательным единством вы повергл~ тирана в трегьет. Ведь такие велико~душные подрывы овойственны народу, и никакой деспотический режим не может их остановить.
Наше восхищение, нашу вечную признательность вызывает тот факт, что вы проявили силу характера, пода- лили в себе гнев, требовавший отмщения, пожертвовали своим столь законным негодованием во имя будущего Революции».
Белыщйокие ра~бочие просили своих друзей из профсоюзных палат «обратиться к трудящимся Франции, и в особеапюсти к рабочим Парижа, с призьгвом сохранять твердость и спокойствие, не допускать преждевременных действий и в то же время быть наготове, чтобы реши- TBJIbHQ выступить в благоприятный момент и добиться осуществления своих прав. Ведь все приходит к тому, кто умеет ждать. Мы надеемся, что день, когда народ возьмет реванш за свои прежние поражения, уже недалек. Взывая сейчас к терпению, мы руководствуемоя лишь стремлением к тому, чтобы добиться окончательной победы».
Известно, что впоследствиа власти Второй империи организовали плебисцит 8 мая 1870 года5. В плане же международной политики империя продолжала линию на поддержание своего престижа, линию, которая вступала э противоречия с экопансионвстскими интересами и устремлеБиями биомарковокой Пруссии и которая нашла свое выражение в развязывании войны, приведшей Францию к капитуляции под Седаном.
При подготовке плебисцита 8 мая министр Наполеона III Эмиль Оллвье (бывпгий когда-то республиканским депутатом) использовал все средства, чтобы сломить оппозицию императорскому режиму. За восемь дней до голосования, 30 апреля, он отдал приказ об аре~сте членов Интернационала. Накануне, 29 апреля, апелляционный
' Французы должны были ответить на вопрос, одобряют ли они либеральные реформы, осуществлявшиеся императором с 1860 г., и поддерживают ли они опубликованную 20 апреля новую конституцию, в которой зафиксированы зти реформы. утвердительный Ответ означал одобрение не только конституции, но и всего государственного строя, возглавляемого Наполеоном III. 70 участников плебисцита поддержали правительство Наполеона Ш. ‒ Прим. втерев.
100
суд Парижа подтвердил судебное постановление, принятое 20 марта против Парижского бюро Интернационала.
Однако приговоры, вынесенные 20 марта и утвержденные 29 апреля, о"пнюдь не помешали действиям секций Интернационала, руководнмых Эженом Варленом. Была проведена их реорганнзация: парижские секции объединились в федерацию. Возникла идея создать национальную федерацию, которая включала бы Париж, Лион, Марсель, Руан, Брест и все другие крупные ropopa, где существовали секции Интернационала.
Интернационал активно участвовал в кампании против плебисцита, и императорское правительство решило нанести по международной организации рабочих удар, подвергнув новым преследованиям его руководителей, и в частности Эжена Варлена.
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
ПРОТИВ ИНТЕРНАЦИОНАЛА
Третий процесс против Интернационала, начавшийся в Париже 22 июня 1870 года, глубоко взволновал трудящихся французской столицы. На судебных заседаниях присутствовало много ра~бочих. Обвиняемые гордо отстаивали свои убеждения. Их выступления свидетельствовали о том, что, несмотря на все еще сильное влиянае мелкобуржуазной прудонистской идеологии, во французоком рабочем движении утверждались идеи научного социализма Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Подсудимые подчеркивали, что Международное Товарищество Рабочих борется не только за увеличение заработной платы трудящихся, но и за ликвидацию самой системы наемного труда.
Когда началось первое заседание суда, большинство обвнняемых (всего их было 38) находилось на свободе. Ранее арестованные Флао, Авриаль, Тейс, Элигон, Жермен Касс, Дютоки, Роше, Колло, Робен и Ланжевев были выпущены из тюрьмы. Под стражей содержались лишь четверо Жоаннар, Малон, Мюра и Пенди. Но суд решил временно освободить их, потребовав при этом внесения залога.
Итак, нроцесс открылся 22 июня. Семь обвиняемых, в том числе Варлен, на него не явилвсь. П~рокурор Олуа Вачитал пространный донумент, пытаясь изложить в нем всю историю Интернациояала. Затем слушание дела было
101
на неделю отюжено. Ояо возобнавилось 29 июня и продолжалось по 2 июля включительно. 5 июля был оглашен приговор.
Семь человек ‒ Варлен (судимый заочно), Малон, Мюра, Жоаннар, Пенди, Комбо и Элигон, — признанные виновными в иринадлежности к тайному общесгву, были приговорены к годичному тюремному заключению, к штрафу в размере 100 франков и лишению прав сроном на одын год.
27 человен были признаны виновными в принадлежности к неразрешенному обществу, и суд поговорил их к 2 месяцам тюрьмы и уплате пгтрафа в размере 25 франков. К этой мере наказания были приговорены Авриаль, Са~бурди (заочно), Франкен, Карль (заочно), Аллар, Тейс, Колло, Пасдуе (заочно), Роте (заочно), Ланжевен, Паньер, Робен, Леблан, Жермен Касс, Шален, Манголь, Ансель, Бертен, Буае, Жирод, Делакур, Дюран, Дюваль, Фурнез, Франкель, Жио (заочно) и Мальзье.
Четверо обвиняемых ‒ Дюгоки (судимый заочно), Флао, Ландвк и Асси — были опранданы.
По решен|ию суда организации Международного Товарищества Рабочих в Париже, а также в департаменте Сена объявлялись распущенными. Этот приговор подписали: председатель оуда кавалер ордена Почетного легиона Брюне, судья Карле, судья Тиронен, судья кавалер ордена Почетного легиона Алозе, прокурор кавалер ордена Почетного легиона Олуа.
Но судебные преследования не сломили сторонников Интернацнонала в Париже. Буивально на следующий день после вынесения приговора Поль Робен, Анри Бакрюш, Мзнголь, Э. Ланжевен и Шарль Келлер ‒ члены комиссии по вопросам статистики, назначенной Пария«ским федеральным советом,— направили столичным секциям очередн0и вопросник, сопроводив его следующим заявленпем:
«Суд принял постановление о роспуске организаций Интернационала, и мы будем действовать теперь от своего собственного имени, пока не появится вновь возможность отчитаться перед лицами, которые назначили нас на этот пост».
Организуя судебные процессы против Интернационала, бросая в тюрьмы многих рабочих-активистов, Вторая империя показывала, что стоил на самом деле ее «лио~а-
ЛИЗМЭ.
102
8 июля 1870 года власти официально объявили, что пария«акая организация Интернационала распускается. В тот день австрийский шосол князь Меттерних говорил: «При встрече со мной имшератрица была так решительно настроена в пользу объявления войны, что я невольно aошутил на сей счет».
Война была объявлена 17 июля 1870 года, и создавшаяся обстановка помешала проведению ежегодного конгресса Интернационала, который должен был состояться в сентябре.
Последовали известные события: крушение имшерии, установление 4 сентября 1870 года республики, создание правительства «национальной обороны», которое занимало двусмысленную позицию и которое Карл Марюс справедливо называл правительством «национальной измены», реакниеннме махинации Тьера, нИИнанание Франкфурхского договора, выступления парижан, возмущенных предательством, восстание 18 марта, провозглашение Парижской Коммуны рабочего правительства, просуществовавшего 72 дня, героическая борьба коммунаров, их поражение и преступления «кровавой недели», учиненные версальской реакцией.
ИНТЕРНАЦИОНАЛ
И ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОИНА
Вокоре после начала франко~прусской войны Генеральный совет опубликовал первое воззвание к членам Международного Товарищества Рабочих в Евроше и в Соединенных Штатах.
В этом документе было, в частности, сказано: «Военный заговор в июле 1870 г. является только исправленным изданием соир d'Etat«в декабре 1851 года. На первый взгляд дело казалось столь нелепым, что Франция не хотела верить в серьезность слухов о войне. Она охотнее верила депутату, который в воинственных речах министров видел простую биржевую уловку. Когда наконец 15 июля Законодательному корпусу было заявлено о войне официа.льно, вся опшозиция отказалась утвердить предварительные ассиппновавия; даже Тьер зажлеймил вейну как нечто «гнусное»; все незэвчюсимые парижские га-
5 Государствекного аереворота. ‒ Ред.
103
зеты осуждали ее, и, к удивлению, провинциальная печать почти ц,еликом с ними соглашалась.
Меж1ду тем парижские члены Интернационала вновь взялись за работу. В «Reveil» 12 июля они опубликовали мавифест «К рабочвм всех наций», из которюто мы приведем следующие места:
«Политическое честолюбие, под вредлогом европейского равновесия и защиты национальной чести, снова угрожает всеобщему миру. Французакие, немецкие, испанские рабочие! Соединим наши голоса в один общий крик возмущения против войны!.. Война из-за вопроса о преобладании или война в интересах какой-нибудь династии в главах рабочих может быть лишь престуаным безумием.
Мы те, кто хочет мира, работы и свободы, ыы протестуем против воинственных кличей тех, кто может откуйитыся от «налога кровью» и для кого ооществен~ные несчастья служат источкияом новых спекуляций!.. Братья в Германии! Вражда мел«ду нами имела бы единственным последствием полное торжество деспотизма по о~беим сторонам Рейна... Ра~бочие всех стран! Каковы бы ни были в данный момевт результаты наших абщих усилий, мы, члены Международвого Товарищества Рабочих, для которых не существует никаких государственных границ, мы шлем вам, как залог неразрывной солвдарности, доорые пожелания и привет от рабочих Франции».
,За этим манифестом наших парижских секций последовало множество подобных же французских воззваний, из !которых мы здесь можем привести только одно, прина~длежащее секции в Нейи на Сене и опубликованное в газете «Marseillaise» от 22 июля.
«Снраведлива ли эта война? Нет! Национальна ли эта войнами Нет! Это война исключительно династическая. Во имя гуманности, во имя демократии, во и!мя истинных интересов Франции мы всецело и энергично присоединяемся к протесту Интернационала протвв войны».
Эти иротесты выражали истинные чувства французских рабочих...
Чем бы ни кончилась война Лул Бонапарта с Пруссией, аохоронный звон по Второй империи уже прозвучал в Парюке. Вторая империя кончится тем же, чем началась: жалкой пародией. Но не надо забывать, что ююенно правительства и господствующие классы Европы дали возможность Луи Бонапарту в течение восемнадцати
104
лет разыгрывать жестокий фарс реставрированной империи.
Со стороны Германии вовна эта является оборонительной. Но кто поставил Германию перед необходимостью обороняться? Кто,дал возможность Луи Бонапарту вести войну против Германии? Пруссия! Не кто иной как БисMRpK конспирировал с этвм самым Луи Бонапартом в »дежде подавить внутри Пруссви деиакратичеокую оппозицию и осуществить аннексию Германии династией Гогенцоллернов...
Если немецкий рабочий IKJIRGc допустит, чтобы данная война потеряла свой чисто оборонительный характер и выродилась в войну против французского народа, топда и победа и поражение будут одинаково гибельны. Все те несчастья, которые постлгли Германию после так называемой освободительной войны, обрушатся на нее снова с еще оолыпей жестокостью...
B то время как официальная Франция и официалыная Германия бросаются в братоубийственную борьбу, французские и немецкие рабочие посылают друг другу вести мира и дружбы. Уже седин этот велвкий факт, не имеющий сабе равного в истории, отерывает надея«ды на более светлое будущее. Он показывает, что в вротивоположность старому обществу с его экономической нищетой и политическим безумием нарон«дается новое общество, международным принципом которого будет мир, ибо у каждого народа будет один и тот же властелин ‒ труд~
Провозвестником этого нового общества является Междунаро~дное Товарищество Рабочих»7.
ОТ ВАТЕРЛОО ДО СЕДАНА
Если Наполеон 1 за~вершил свою карьеру под Ватерлоо, то судьба Наполеона III решилась под Седаном.
Уже в самом начале воеяных действий французская армия потерпела серьезные поражекия ~под Виссамбуром и Фрешвлллером, пде были разбиты войска Мак~Магона. В романе «Разгром» Э~миль Золя выразительно пока~зывает,,какую беспомощность проявляла императорская армая, воспитанная в духе «рутины алжирской войны». И в самом деле, армии, привыкшие воевать GpOTHIB оезоружных
' К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 17, стр. 2 ‒ 5.
105
колониальных народов, неспособны противостоять военным силам, которые по численности и вооружению равны им или имеют превосходство.
Базен, тот самый маршал, который прошел выучку во врвмя интервенции в Мвксиее, позволил пруссакам окружить в Меце находившиеся под его командованием войска. (Здесь îí BGKolpB и совершил циничный акт измены.) Наполеон III хотел отвести Шалонскую армию к Парижу. Но ставшая регентшей императрица была убеждена, что возвращение ее мужа в столищу вызовет революцию, и посоветовала императору двинуть - эту армию на помощь Базвну.
О том, как Франция вела войну, Фридрих Энгельс писал в своей статье от 8 августа 1870 года:
«Французская армия утратила всякую инициативу. Ее передвижения диктуются не столько военными соображениями, сколько политичвсжой необходимостью. Армия в 300000 человек находится почти на виду у противниеа. И если она должна в своих передвижениях руководствоватьоя не тем, что делается в неприятельском лагере, а твм, что происходит или может произойти в Париже, то она уже наполовину разбита»~.
Все это неизбежно должно было привести к поражению под Седаном, где Наполеон III сам сдался в плен и сдал немцам стотысячную армию. Так императорский режим порождение преступного переворота 2 декабря f851 года оказался в пучине позорной капитуляции.
Анализируя причины поражения Франции, следует отметить, что недостаточная по сравнению с силами противника численность французской армии имела намного меньшее значение, чем худшие профессиональные качества ее командования и то состояние дезорганизации, в которое ее ввергло празительсвво. B военных поставках, как и в других делах, проявлялась коррунция, характерная для Второй империи. Солдаты часто не получали продовольствия и боеприпасов, но постановщикам платили и за выполненные и за невыполненные заказы.
В первые дни войны власти, разумеется, попытались скрыть от населения истинное положение цел. В начале августа парижские биржевые спекулянты даже заключили немало выгадных сделок, пустив слух о «решительной
' К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 27.
106
победе» Мак-Магона. Позтаму-то впоследствии население, с каждым днем все более ненавидевшее императорский режим, особенно остро переж»»вало известие о разгроме французской армии.
Несмотря на военную обстановку, 6 ‒ 7 августа состоялись мунициптальные выборы. В Лионе, Марселе, Гавре, Сент-Этьенне, Бордо, Тулузе и других крупных городах победу одержали республвканцы. Но императорское правителвство больше всего беспокоили парижские рабочие. Ведь с депутатами-республиканцами можно было как-то столковаться: испытывая страх пвред вародом, они стремились к «свящевному единению» с правительственным болыпинством.
7 автуста, после поражения французской армии под Рейхсхоффеном, встал вопрос о смене правительства. Он обсу'кдался не только среди членов Законодательного корпуса, но и широкими кругаии общесввенното мнения. Тем временем возмущение народа против империи достигало все большего навала.
8 августа на смену кабинету Эмиля Оливье пришло правительство во главе с генералом Кузен-Монтобаном, гра~фом де Палвкао. На следующий день, 9 августа, когда новый кабинет представлялся Законодательному корпусу, тьгсячи манифестантов собрались на площщди Согласия. B большинстве это были рабочие столицы. Участники демонстрации потреомали установления р~спуолияансыого строя и, громко выкрикивая этот лозушг, направились к парламенту. Им препрадили путь отрящы ка~валерии.
В отличие от демюястрантов-рабочих республиканские депутаты Законодательного корпуса не торопились с провозглашением республики, хотя дни империи были сочтены. Эжен Варлен, заочно осужденный как руководящий деятель Интернационала, в это время находился в Брюсселе, куда он уехал, чтобы не поа»асть в руки императорской полиции. Анализируя события во французской столице, он писал:
«Почему же ври первых военных поражениях народ Парижа не ниспроверг империю и не противопоставил прусскоиу королю революционную Францию?»
В тот момент рабочие еще не обладали необходимой силой и не сумели вовлечь в борыбу достаточно широкие массы демократов, чтобы добиться немедленного свержен~ия монархического строя. Глаэа навого правительства,
107
получизпгий титул графа Паликао за свои разбойничьи действия в Китае во время кампании 1860 года, был полон решимости продолжать политику репрессий и силой добиться «~молчания улицы».
Чтобы обезопасить себя от возмущенных трудящихся, правительство ввело в Париж крупные воинские части. Используя осадное положение, Паликао чинил гнусные акты произвола. Но несмотря на репрессии, революционные демонстрации продолжались. Она произошли в Лионе, Марселе, Тулузе, Лиможе, Бордо.
11 августа Пария«ока~я федерация рабочих профессиональных обществ направила к депутатам-реопубллианцам делегацию, чтобы выяснить, когда же наконец они rtogaдут населению столицы сипнал к решительному выступлению против правительства. Но депутаты проявляли пассввнооть и в оправдание ссылались на то, что ра~бочие не участвовали в сопротивлении государственному перевороту 2 декабря 1851 года. При этом они умалчивали о кроВопус1кании, которому рабочий класс подвергся в июне 1848 го~да.
В это время из Брнюселя в Париж нелегально возвратился Бланки. Он был стороннвком действий «а~ктивных меныиинств» и GQIGbITBJIGH организовать восстание своих сторонников, рассчитывая таким образом уничтожить империю. План операции предусматривал захват оружия в казарме пожарных в ивартале Ла-Виллет. Но не связанное с деятельностью масс вьпступление сотни бланкистов, предпринятое 14 августа, потерпело полный провал.
80 человек были арестоваиы и преданы суду военното трибунала по «~делу Ла-Виллет».
Многие противники империи решительно осудили действия бланкистов. Варлен пивал: «Зачинщики этой вылазки просто безумцы». Правительство, разумеется, нв упустило сыпучая и заявило, что смуту в квартале Ла-Виллет организовали прусские шпионы. Это безосновательное утверждение подхватил даже Гамбетта, что вызвало негодование социалистических крутов, которые сами критиковали затею блаккистов. Следует отметить, что «пестерым участнякам их выступления, в том числе оудущему генералу Коммуны Эду, три~бунал вынес смертный приговор.
Полицейский террор развернулся так широко, что люди стали опасаться, друг друга. На кан«дом .шагу им мерещились провокаторы, которых развелось, великое мно-
108
жество. Эту обстановку взаимного недоверия власти использовали для того, чтобы помешать сплочению народ-
НЫХ СИЛ.
Французская армия терпела очередные поражения. Но правительство отнк~дь не стремилось использовать в войне против пруссаков все силы нации. Оно не подняло мобильную гвардию, не вооружило ее; прибегало к различным уловкам, стараясь воспрепятствовать всео~бщему вооружению париякжой национальной гвардии и прежде всего вооружеБию трудового населения столицы.
Помимо всего, набор в национальную гвардию затрудняли бюракратичеокае формальности, введенные для изоляции ее от трудящихся. Таким образом, правительство Палнкао не только не пыталось вызвать у французов какой-либо патриотический подъем, но и всячески его глупьило. Не случайно английская печать писала в этой связи о «парализующей деятельвости агентов праввтельства».
Поэтому-то в августе 1870 года в Париже можно было видеть, как национальные гвардейцы проходили военную подготовку, используя палки вместо ружей. Многие части национальной гва~рдии не внушали правительству доверия, и им отказывали в орунсии, которое в Париже, как и в проы~нции, выдавалось JIHxlIb реакционно настроенным частям.
Обанкротившаяся Вторая империя не могла воззвать к патриотическим чувств~ам народа, ибо она боялась его. Число добровольцев, вступавших в армию, было весьма невелико. Парижские рабочие не имели ни малейшего желания сражаться за империю. Требуя оружия, они, несомненно, думали о том, RRIR избавиться от бонапартистской клики, проявлявшей полную неспособность ооеспечить оборону страны.
После сражений начала второй половины августа судьба армий Наполеона III казалась предрешенной. Считая, что война с императорской Францией близка к завертению, германский социалист Вильгельм Либкнехт поднял следующий вопрос: сможет ли на~род, Франции свергнуть бонапартистскую дднастию и тем самым обеспечить свое будущее?
Такова была действительно проблема, вставтая перед французским народам. Для ликвидации императорского режима были необходимы быстрые действия. Однако левые депутаты, от которых трудящиеся Парижа ждали
109
указаний о выступлвнии, иопытывали неоооримый страх перед рабочим классом и поэтому не были оклонны способствовать скорейшему провозглашению республиеи.
Тот факт, что на протяжении всего августа 1870 года буржуазным республлканцам удавалось сдерживать подьем народного движения, необходимый для лиевидации империи, объясняется явной слабостью социалистического рабочего движения, которая была обусловлена идейной путаницей в ero рядах и отсутствием у него достаточно прочных связей с массами.
В обстановке, ковда левые депутаты упорно не хотели выступать дротив императорского правительства, а социалистическое рабочее движение было недостаточно сильным, реакционный генерал-орлеаиист Трошю, занимавший пост губернатора Парижа, сумел даже завоевать не~которую популярность среда населения. Пользуясь репутацией деятеля, не являющегося ставленником императорского двора, он демагогически изображал себя сторонником решительнаго сопротивления пруссакам.
Тактвка Т~рошю в отношении парижан отличалась гибкостью. Он выдавал себя за человека, не согласиого с политикой императорского правительства, и всячески старался завоевать доверие мобильной гвардии и национальной гвардии столицы. Генерал установил контакт с левыми депутатами и вел таким образам подготовку к созданию нового правительства.
Трошю стремился убедить парижан в том, что он осуществляет актавные меры по ортанизации обороны столицы, хотя на самом деле ничего подобного не предпринималось. В этой связи Карл М.арвс писал:
«...Вся оборона Парижа лишь полицейский фарс, щель которого поддерживать спокойствие парижан до .гех пор, пока пруссаки не окажутся у ворот и не спасут лорядок...»9
руководствуясь классовыми соображениями, продиктованными ненавистью к трудящимся и к социализму, представители буржуазии шли на прямое предательство интересов страны. Своими разглагольствованиями о «национальной обороне» они пытались обмануть народные массы.
Власти не принимали необходимых мер для обороны Парижа от пруссаков. Вместе с тем они продолжали на-
' К. M а,р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. ЗЗ, стр. 42.
110
стоящую войну против народа. 25 26 августа были произведены сотни арестов и обысков. В ряде городов провинции Шербуре, Бресте, Лориане, Рошфоре, Тулоне, а затем и в департаментах Восточные Пиренеи, Ньевр и Шер было введено осадное положение.
Час разгрома императорских армий неумолимо приближался. 1 сентября накачалось сражение под Седаном, а на следующий день Наполеон III приказал поднять над крепостью белый флм капитуляции. В послании пруссиому королю он заяв;ыл, что, поокольку ему не суждено 6»zo умереть в рядах оваих войск, он вручает королю свою шпагу.
Там позорно закончилась жалкая карьера палача республики, авантюриста, который утверждал, что «империя ‒ это мир», а на деле, используя незаконно захваченную власть, вверт Францию в многочисленные войны. И перед самым концом этой карьеры вновь была пролита кровь десятнов тысяч о'вважных французских солдат, втянутых в династическую войну, которая была проиграна.
Своею доблестью, проявленной во время войны 1870 года, французские солдаты вызывали уважение даже у врага. Но если поведение солдат было героическим, то военачальники, выдвижузшаеся по протекции и воспитанные на колониальных войнах в Мексике, Китае и Алжире, действовали совер«пенно бездарно. Этим незадачливым воякам нужен был реванш хотя бы над своим на~родом, и вскоре наступал момент, ковда побитые пруссаками генералы, пытаясь хоть чем-то освежить свои увядшие лавры, ортанизовали жесточайшие расправы над трудящимяся Парижа.
Императорский штаб пришел к выводу о неизбежности разгрома еще во второй половине августа. А Бисмарк 24 августа писал своей жене: «Сражение развернется лишь под Парижем, или же его вовсе не будет». Война выявила всю гнилость Второй империи, и народу пришлось дорого расплачиваться за ту поддержку, которую он ока~зал императорскому режиму, вверив свои судьбы человеку, представшему в его глазах неким «спасителем».
Империя уже не могла выжить после капитуляции в Седане, известие о которой почти два дня скрывали от населения Парижа. 3 сентября с речью выступал депутатреопубликанец Жюль Фавр, осведомленный об этом событии. Однако он ни слова не сказал о том, что прави-
111
.тельство утаивает от народа правду, и ограничился рассуждениями насчет «тесного едиества, которое проявляется в готовности людей пожертвовать своей жизнью во имя защиты страны».
Страх перед рабочим движенлем определял действия даже такого челавека, как Гаибетта. Вместе с другими республиканцами он предложил орлеанисту Тьеру возглавить коалиционное прззителыопво с участием Трошю, но организатор кровавой раоправы на улице Транснонан 'О предпочел проявить терпевие и выждать.
ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ
Между тем становилось все труднее скрывать правду о разгроме под Седаном и обманывать население Парижа. Вечером 3 сентября состоялась заседание Законопательного корпуса. От жмени левых депутатов Жюль Фавр предложил назначить генерала Тропгю военным диктатором Франции. Он во что бы то ни стало стремился предотвратить народную революцию. Недаром Фридрих Энгельс, характеризуя Фавра и ему подобных, писал: «Такой сволочной компании еще свет не видывал»".
В рабочих предместьях Парижа нарастало возмущение. Вечером 3 сентября в различных районах столицы состоялись демонстрации. Их участнини решительно требовали низложения империи. Онн выдвигали лозун««Да здравствует РеспуОллва!». Почувствовав, что наро)дные массы поднимаютоя на борыбу, Жюль Фавр настоял на проведении ночного заседания Законодательного корпуса. По его замыслу оно долнсно было, не дожьща~ясь революции, произвести смену правительства, теперь уже ставшую яеизбежной. Вместе со своими единомышленниками Фавр разработал проект передачи власти императора Законодательному корпусу, который впоследствии мог бы вернуть ее Наполеону III или его наследнику. Однако мнения членов »рпуса разделились. Как при~знавал позднее Жюль Симон, также входивший в группу левых депутатов, «слово «низложение» aaiM казалось необходимым, чтобы умиротворить народный гнев». Законодательный корпус не при-
" Речь идет о жестоких репрессиях, организованных Тьером‒
министром внутренних дел Июльской монархии ‒ riyal подавлении
республиканского восстания в 1834 т. ‒ Прим. перев. " К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 33, стр. 43.
112
нял на ночяам заседании никаких решений и перенес обсуждение воцраса на следующий день, то есть на 4 сентября.
3 сентября, когда депутаты собирались на свое ночное заседание, у Бурбонского дворца появились толпы паРикан, среди которых значительную часть составляли рабочие. Левые депутаты нринвали манифестантов разойтись по домам, они твердили о необходимости отстаивать мнтересы нации, а не рассуждать о реопуолвке.
Их доводам вняло большинство собравшихся, и демонстранты стали расходиться. По мере тото как толпы рассеивались, освобождавшееся пространство занимали войска, присланные для охраны здания Закокадательного корцуса. К утру 4 сентября у Бурбанокого дворца бьгли сооредоточены части пехоты и кавалерии численностью в несколько тысяч солдат. Помимо этого, были првведены в боевую готавнасть воинские соединения, находившиеся в резерве.
Заседание Законодательного корпуса открылось в полдень, и на оосуждение были поставлены различные предложения о передаче власта новому правительству. В одном из проектов .необходимость этого акта мотиввровалась так: «ввиду вакавтности врана». В ходе диокуссии была предложена другая формулиравка «ввиду слонявшихся обстоятельств».,Все делалась для того, чтобы избежать термина «яизложение». Однако эта иезуитская дискуссия вскоре была прервана ворвавшимся в Бурбонский дворец народом, который реппттельно провозглашал: «Низложение! Да здравствует Франция! Да здравствует республика!»
Войска были деморализованы известием о разграме под Седаном и оказали массам лю~дей незначителыное сопротивленке. Опасения левых депутатов опрандалнсь: Бурбонский дворец был захвачен народом. Председатель Законодательного корпуса, именитый владелец заводов в Крезо Шнейдер впервые в своей жизни увидел, как простые люди садятся на,депутатские места.
Левые депутаты во глазове с Гамбеттой призывали народ TBplIBJIHIBo дожидаться решения За~канадательного корпуса. Но .все их усиляя были тщетны. Ответом на их увещевания были возгласы: «Да здравствует реопублина1» Логика событий требовала немедленного вравозглатения республики, причем в слон«ившейся обстановке левые де-
Я Дюкло
путаты были оы выну~идены при формировании временного правительства во многом считаться с революционными элементами, захватившими Бурбонский, дворец.
И скорее, по этой именно причине, а не из желания соблюдать традицию '2 левые депутаты призвали: «В ратушу!» Однако z моменту их появления у ратуши над нею уже реял красный флаг революции ‒ ана была занята блапкистами и неоякобинцами. Поэтому-то в распространенном описке членов временно)го правительства наряду с именами некоторых левых депутатов фигурировали имена Бланки, Флуранса, Делеклюза, Феликса Пиа, а также Рошфора, заключенного в тюрьму Сент-Пелажи.
Жюль Фавр, наиболее ловкий ореди левых депутатов политикан, призывал собравшихся соблюдать порядок s спокойствие. Видя, что его призывы не имеют успеха, он постарался оттянуть момент провозглашения новото правительства. Левые депутаты удалились в одно из помещений ратуши, чтобы «TIUBTBJIBHO взвесить» состав будущего кабинета.
Их дебаты были весьма продолжительными. Тем временем толпы, собравшиеся у ратуши, рассеялись. Часть манифестантов направилась к Сент-Пелажи, чтобы вызволить из тюрьмы заключенных. Кажда освобожденный Рошфор прибыл в ратушу, левые депутаты ловкими маневраии привлекли его на свою сторону. Они включили его в список нового правительства. В состав кабинета вошли только депутаты от Парижа, а также депутаты, иэбраБные одновременно в Париже и провинции, но решившие представлять провинцию: Гаибетта (депаратамент Буш-1дюРон), Э~рнест Пикар (департамент 3po) и Жюль Симон (департамент Жировда). Таким образом, ка~к признавал Жюль Симон, принимались все меры, чтобы избежать возникновеаия Коммуны.
Главой нового правительства должен был стать Жюль Фавр. Однако, стремясь обеспечить повиновение войск, он уступил этот пост генералу Трошю, который решил пойти на союз с буржуазными республиканцами в интересах борьбы против революционного рабочего движения. Трошю потребовал от своих коллег по кабинету гарантировать защиту «церкви, семьи, собствевности». Временное
" Речь идет о традиции провозглашать республику именно в
ратуше. ‒ Прим. перев.
114
вравительство во главе с генералом Трошю было окончательно сформировано 4 сентября в 8 часов вечера. Оно объявило себя «правительством национальной обороны». Однако его практическая деятельность была направлена не на ооюпечение защиты родины, а на достиженве совершенно иных целей.
ВТОРОЕ ВОЗЗВАНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА
После падения империи и провозглашения республики Генеральный совет 1 Интернационала опубликовал второе воззвание. Оно было датировано 9 сентября. В этом документе, в частности, говорилось:
«Мы не за~блуждались насчет жизнесвосооиосни Второй империи, мы не были также неправы в своем опасении, что для Германии «война потеряет свой чистю оборонителыны11 характер и выродится в войну против французского народа». (MlopOHHTBJIBHBH война действительно закончилась цачей Луи Бонапарта, капитуляцией при Седане и провозглашением республики в Париже. Но еще задолго до этих GolobITHH, уже в тот самый момеат, когда обнаружилась полная гвилость Ооналартистского оружия, прусская военная камарилья решила превратить войну в завоевательную» 'з.
В своем воззвании Интернационал разоблачал пюлитику прусского правительства, которое после заявлевий о «чисто оборонительном характере» войны повреОовалю аннексии Эльзас-Лотариягии. В этом документе цитировался мавифе~ст немецкой Социал-демократической рабочей парти;и от 5 сентября,,в котором подчеркивалось:
«Мы протестуем против аннексии Эльзаса а Лотарин- ~'ии. И мы сознаем, что говорим от имени немецкото рабочего класса. В оОщлх интересах Франции и Германии, в интересах мира и свободы... немецкие рабочие не потерпят аннексии Эльзаса и Лотарввгии...»14.
Приветствуя провозглаюпение во Франции республики, Интернационал отмечал в своем воззвании:
«Эта республика не ниспровергла трон, оыа только за~няла оставленное им пустое место. Она провозглашена не как социальное за~воевмюие, а как национальная мера
",К. M а р z c и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 17, стр. 274.
4 Там же, стр. 279.
115
обороны. Она находится в руках временного пра~вительства, состоящего частью из заведомых орлеанистов, частью из буржуазных республиканцев, а на некоторых из этих последних июньское восстание 1848 года остановило несмываемое пятно. распределение функций между членами этого правительства не обещает ничего хорошего. Орлеанисты заняли сильнейпюие позиции армию и полицию, мелинду тем как мнимым респуоликаяцам предоставили функцию болтовни. Некоторые из первых шагов этого правительства доволыно ясно пока~зыэают, что оно унаследовало от империи не только груду Развалин, но также и ее страх перед ра~бочим классом»'5.
В воззвании Генерального совета, написа~нном Карлом Марксом, содержались такх«е важные советы парижским ра~бочим:
«Таким образом, французский ра~бочий класс находится в самом эатруднительном положении. Всякая попытяа ниспровергнуть новое правительство зо время теперешнего кризиса, ковда неприятель уже почти стучится в ворота Парижа, была бы бе~зумием отчаяния. Француэсние рабочие должны иополвить свой враждавсаий долг, но, вместе с тем, они не доля«ны позволить увлечь себя н~ациональными традициями 1792 пода, как французсяие крестьяне дали обмануть себя национальными традицаями Первой империи. Ии нун«но не повторять прошлое, а построить будущее. Пусть они спокойно и решительно польвуются всеми средствами, которые дает HIM республиканская clBO- беда, чтобы основательнее укрепить организацию своего собственного, клааса. Это даст им новые геркулесовы силы для борьбы за возрон«дание Франции и за наше общее дело освобождение труда. От их силы и мудрости зависит судьба респуслипаи»'«.
Но, как показали последующие события, «традицик», о которых говорил Маркс, оказали влияние на парижских рабочих. Одним из их главных требований было усилеБие борьбы с немецкими захватчиками. Между тем рукаводство этой борьбой находилось в руках правительства «нацианальной обороны», которое но расчетам буржуазии полн«но было использовать власть, узурпированную 4 сен- TRolpH у рабочего класса и трудящихся Парижа, не для
" Там же, стр. 280.
" Там же, стр. 280 ‒ 281.
116
войны против пруссаков (с нами буржуазия решила дого~вориться), а для «обеспечнни~я порядка» внутри страны.
Воззвание Генерального совета Ивтернационала не по~учило массового распространения, и о нем мало кто узнал. Кроме того, публикуя сообщения об этом документе, левореопублиеавакие газеты опустили одно из его главных положений, а именно критику в адрес празителысгва (<национальной оо~оны».
5 сентября, то есть ораву же после образования этого пранительства, Парижская федерация Интернационала Заявила, что оуржуазные реапуо~~иканцы узурпировали суверенные права народа. Но борыбу против правительства она считала несвоевременной ввиду продолжающегося состояния войны и неподготовленности народных масс. Федерация указала на овою готовность поддержать прав~ительство, если будут удовлетворены следующие требования рабочего класса:
упразднить префектуру полициа и уволить доля«ностных лиц империи;
отменить уголоввые и нало)говые законны, ограничивающие свободу печати и право на собрания и о~бъедвненжя;
провесги немедлевно выборы в м~увиципалитет Парижа; аннулиров.ать все пригово)ры и преследования за участие в выступлениях против импераи.
Кроме тото, Федерация првняла резолюцию о создании во всех кварталах Парижа республиканских комктетов. Ка~ждый квартальный ыамитет должен был направить четырех прндставителей в состав Цвнтрального комитета. Во временный комитет вошли Варлен, Приве, Спатьер, Хаак, Аме, Шуто, Робийяр.
Центральный республи~канский комитет и квартальные комитеты поставили своей задачей участвовать в ортаниз~ации обороны страны и оказывать в этом содействие правительству. На заседании 13 14 сентября Центральный комитет привял программу мероприятий, которая была передана на рассмотрение правительства. Она касала|сь: 1) общеотвевной безопасности; 2) продовольствия и жилья; 3) обороны Парижа; 4) обороны департаментов.
16 сентября Центральный комитет направил в резиденцию правителыства свою делегацию; ее не п~рияяли. Однако после тово, как о~б этом факте узнало население, на следующий день, 17 сентября, Жюль Ферри по поручению правительс~ва првнял делегацию комитета.
117
Народные массы столицы и правительство «национальной,обороны» разделяла пропасть. Кабинет Трошю страшно боялся народного волеизъявленвя, и поэтому выборы в Парижский муниципалитет все время откладывались. Мэрами округов Парижа, которых назначило правительство, как правило, были буржуа, враждебно относившиеся к рабочему движению. Органвзация обороны столицы не отвечала требовавиям обстановки.
Правительсвво не удовлетворило требования народа о роспуске старой имперачорокой полиции и о преобразовании муницапальной пвардви в реснубликанскую гвардию. Полицейсяие силы Второй имаерии остались в неприкосновенности, чего не могла скрыть и такая мера, как переименование «горадских сержанто,в» в «стражей порядка».
Главной заботой правительства «национальной обороны» была борьба против рабочего класоа и народа. Национальную ооорону правительство использовало как ширму. Сразу же после своего вступления на пост главы кабинета генерал Трошю заявил: «...попытка Парижа выдержать осаду прусской армии была бы безумием»'7. Но такое говорилось в узком кругу, а населению правительство твердило о овоей решимости защищать страну.
БАКУНИНСКИЕ «ПИСЬМА К ФРАНЦУЗУ»
Международное Товарищество Рабочих заняло во время войны 1870 года классовую позицию, осуждая на ее начальном этапе Вторую империю, а на последующих прусское правительство, которое развернуло борьбу против Французской республики. Совершенно иначе оценивал обстановку Михаил Бакунин. Об этом свидетельствуют его «Письма к французу» (август сентябрь 1870 года).
25 августа, демонстрируя овои антинемецкие тенденции, Баяунин писал:
«Немцы полны энтузиазма, все объединились в общем чувстве тщеславия и патриотической радости. Эта война стала для них национальной войной. Германская раса, которая столько веков была в затоне, зажимает наконец свое место в Европе, как господствующая империя, хочет низвер~пнуть Францию с ее прежней высоты. Будьте уве-
" Цит. по: К. М а р к с и Ф. Энг е л ь с. Соч., т. 17, стр. 322.
118
рены, что сами немецкие рабочие, хотя они и заявляют о своих международных чувствах, не могут предохранить себя от этой патриотической заразы, этой национальной язвы. Этот энтузиазм, доходящий до безумия, может стать огромной опасностью для пруоокото короля, если он вернется побежденным или даже после бесплодных побед, с пустыми руками; если он не отнимет у Фрзжпии Эльзаса и Лотарингии, если он не уничтожит ее, не низведет ее на ступень данницы Германии. Но в настоящую минуту, бесспорно, это возбужденное состояние умов в Германии приносит ему громадную помощь, позволяя ему забирать у немцев всех солдат и все деньги, которые ему могут понадобиться, чтобы завершить своа победы и завоевания.
Наряду с этой экзальтацией немцев, какое настроение мы находим во Францип~? Уныние, подавленное состояние, полнейший упадок сил. Всюду осадное положение, всюду население обмануто, неуверенно, инертно, парализовано, лишено всякой свободы.
В этот крайне тревожный момент, когда Франция может быть спасена толыко чудом народной энергии, Гамбетта и К', все под влиянием тото же патриотизма, неразрывно связанною с их буржуазным духом, позволяет этой шайке бонапартистов, которые забрали власть и всю админжтрацию в свои рули, убить окончательно о~бщественный дух во Франции»'8.
Осуждая в августе 1870 года республиканцев, и в частности Гамбетту, Бакунин отмечал, что они не использовали военные поражения императорских войск и не свергли империю. В лиевидации императорского режима он видел единственное средство спасения Франции.
2 сентября, обращаясь к фраицузам, Бакунин писал о возможной гибели Фраиции так, как это мог бы сделать лишь французский патриот:
«...Если вы не подниметесь сегодня же всей массой, чтобы унвчтожить всех до последнего германских солдат, которые вторглись на территорию Франции, з автр а это будет действительность. Несколько веков национального главенства до того приучили французов считать себя первым, самым сильным народом в мире, что самые умные не видят того, что бросается в глаза всем: что
"М. Бакунин. Избр. соч., П.‒ M., 1920, т. IV, стр. 132 — 133.
119
Франция как государство погибла и что она может вновь приобрести свое в еличие не прежнее, национальное, а новое, на этот раз международное, только пут ем и ас с ов ого восстания французского н ар од а, т. е. и у тем с оца а л ь ной революции.
Вы говорите, что это невозмож<но, а на что же вы рассчитываете, вы, все неудавшиеся государственные люди m несчастные политические деятели Франции, на что рассчитываете вы для защиты против громадного и так xoyormo р~уководимо~го вторжения германских артемий, этих армений с таким большим количеств<ом солдат, соединяющих в себе осторожность, система"пичес<кую расчетливость и отвагу, систематически разрушающих одну за другой все дезорганизованные силы, которые Франция в отчаянии своем противопоставляет им, идущим мерным, но победоносным шаго|м на Париж»' ».
Затем Бакуяин добавлял:
(<...ß считаю самым существенным в настоящий момент убедить всех французов, которым действительно дорого спасение Франции, что они не могут больше спастись п~равительствен~ными средств ам и; что было бы безумием с их стороны надеяться на повторение чудес 1792 и 1793 гг., которые к тому же были произведены не одним только, крайним уоиленаем власти государства, но еще, и в особенности, р ев олю ци о<иным энтузиазмом населения Франции; что государство, созданное людьми 1789 г., еще совсем молодое и, нужно прибавить, полное энтузиазма и само революционное, в 1792 и 1793 гг. было способно создавать чудеса, но что с того времени оно сильно постарело и очень развратилось. Пересмотреин<ое и исправленное и встрепанное донельзя Наполеоном I, но<дновлеиное и несколько облагороженное реставрацией, обуржуазившееся потам при июльской монархии и, наконец, окончательно преаращенное в шайку каналий Наполеоном III, государство сделалось теперь самым большим врагом Фрмщии, са~мым <крупным репятствием к ее воскрешению и ее оовобоя<денаю. Чтобы спасти Францию, вы должны ра<зрушить его. Но раз государство,,официальное общество, будет разрушено, со всеми своими политическими, полицейскими, администратавны-
'9 Там же, стр. 2ОО ‒ 201.
120
ми, юридическими, финансовыми уорен«дениями, B03HHIK- нет естественное общество, н~арод вернет снбе свои естественные права. Это будет спасение Франции...
Единственное и самое дучшее, что правительство, изор®нное парижским населением, может сделать для свасения Франции, это следующее:
1. Остаться в Париже и заниматься исключительно обороной Парижа;
2. Выпустить воззвание ко всей Франции, объявляя, от имени Парижа, все государственные учреядения и законы увичтоженными и предлагая населению Франции только один за~кон закон GIIalcBHHH Франции, спасения каждого и всех, при~зывая его восстать, вооружиться, отняв оружие у тех, кто evo держит, и сортанизоваться, вне всякой опеки,и официального руководства государства, снизу вверх, для своей сооственной защиты и для защиты всей страны протвв вторжения внешних пруссаков и против измены пруссаков внутренних;
3. Объявить в этом воззвании всем коммунам и провинциям Франции, что Париж, поглощенный за~ботой о с~воей соосчзенной ооороне, не в состоянии оольше управлять Францией. Что, следовательно, отказавшись от своего права л своей историчеакой роли управлять Францией, он приглашает провинции и коммуны, восставшие во имя спасеихия Франции, федерираваться менарду собою, опять- таки снизу вверх, и послать своих делегатов в назначенное ими место, куда Параж тоже, конечво, пошлет своих делегатов. И что со~брание этих делегатов составит новое временное и революционное правительство Франции.
Если Париж этого не сделает, если, деморализованный ресПУОлвканцами, Париж не выполнит этих условий, единственных условий спасения для Франции, тогда прямой и священный долг какао-ниоу~дь крупного провинциального города в зя т ь э т о т сп а сительный почин в свои руки, ибо, если никто не возьмет этого почина, Франция погвбнет»~о.
К КАКОМУ СОЮЗУ ПРИЗЫВАЛ БАКУНИН?
Накануне падения империи, опасаясь соглашения Наполеана III с Бисмарком, Бакунин в «Письмах к францу-
2о Там же, стр. 2О4 ‒ 206
121
зу» (30 августа 1870 тода) указывал, как, по его мнению, следовало теперь организовать управление Францией:
«Вот почему, я, революционный социалист, желаю теперь всем сердцем союза якобинца Гамбетты с орлеанистами Тьером и Трошю, так иаж один только этот союз может покончить с бонашартистоким заговором в Париже. Вот почему я желаю теперь, чтобы коллективная диктатура Гамбетты, Тьера и Трошю захватила как можно скорее власть,‒ я говорю «как можно скорее» потому, что кан«дый день драгоценен и, если они потеряют теперь бесполезно один только день, они погибли. Я думаю, что все решится в три-четыре дня. Имея на своей стороне национальную гвардию, боевые дружины и парижское население, они, бесапорБо, магут овладеть властью, если OHE будут действовать согласно, если у них будет необходимая решимость, если они люди. Меня удивляет, что они не сделали этого до сих,пор. У бонапартистов полиция и вся муниципальная гвардия, составляющая, полагаю, довольно почтенную силу. Возможно, что они предполагают арестовать левых членов и Трошю ночью, ка~к они сделали это в декабре. Во всяком случае, такое положение вещей не может больше длиться, к мы в один из зтих дней узнаем либо о бонапа~ртистском перевороте, либо о перевороте более или менее революционном.
Ясно, что в .первом случае спасение может прийти только от революции в провинции. Но и во втором случае также спасти Францию может только ~pBBQJIIoHlEH в провинции. Я резюмирую в нескольких словах аргументы, которыми я пользовался, чтобы доказать это в этом длинном письме.
Если Гаибетта, .которого я ~беру здесь,как олицетворение якобинской партии, если Гаибетта восторжествует, даже при наиболее благоприятных обстоятельствах, он не сможет ни преобразовать, согласно конституции, систему теперешней адмынист~рации, ни взменить совершенно или даже чувствительным и сколько-нибудь действительным образом ее персонал, так как конституционная реформа системы может быть произведена только каким-нибудь Учредительным собранием и не может быть закончена даже в неаколжо недель. Нет необходимости доказывать, что созыв Учредительаюто собрания невозможен и что нельзя терять не только ни одной недели, но и ни одного дня. Что касается перемены персонала, то, чтобы сделать
122
это серьезным образом, нужно иметь воэможность в несколько дней найти 100000 новых чиювников, с уверениоотеи в что эти новые чивоввиии будут умнее, эвергичнее, честнее и более преданными, чем теперешние чиновники. Достаточно указать н~а это, чтобы убедиться, что осуществить это невозмюжво.
Стало быть, у Гамбетты остается только два выбора: нли нрвмириться с сущеспвующей, главным образом бонапартистской, администрацией, которая будет в его руках отравленным оружием против него самого и против Франции, что равносильво при тепереюних обстоятельствах полному разорению, порабощению, уничтожению Франции;
ыли же разрушить совершенно эту админастративвую и правительственную маняшину, не пытаясь даже заменить ее другой, и вернуть тем самым полную свободу инициативы движенья и организации воем провинциям, всем коммунам Франции, что равносильно уничтожению vocypapc~sa, социальной революции.
Разрушая административную машину, Гамбетта лишает себя, Gìîå правительство, лишает Париж единственного средства, какое у него было, управлять страной. Потерев официальное командование, инициативу действия путем декретов, Париж сохранит только инициативу примера, и он сохранит ее еще только в том случае, если своей моральной силой, энергией своих решений и революционной последовательностью своих актов он встанет действительно во главе народного движения, что очень маловероятно. Мне кажется это совершенно не~возможным по следующим причинам:
1) Вынужденный союз Гамбетты с Тьером и Трошю.
2) Его собственное якобинство, его реопублвканский модераятизм, так же как и всех его друзей и всей его партии.
3) Политическая необходимость для Парижа, в интересах его собственной обороны, не слишком задевать, не слипюком,пугать предрассудки и чувства армии, помощь которой ему абсолютно необходима.
4) Наконец, очевидная невозможность для Парижа заниматься теперь развитием и практлчеспжм применением революционных идей, так как вся энерпвя и весь ум должны теперь необходимо и исключителыно сосредоточиться на вопросе обороны. Осажденный Париж превратится в
123
громадный военный город. Все население будет предагавлять огромную армию, дисциплинированную сознанием опа~оности и необходимостью оборояы. Армия же Бе рассуждает и не делает революции, она дерется.
5) Париж, поглощенный единственным интересом обороны, единственной мыслью о своей защите, будет совершенно неспособен организовать народное движение Франции и управлять иы. Если бы ов имел эту нелепую, смешную претензию, он убил бы движение, и б ы л о б ы, след~ов~ательно, долгом Франции, долгом прoisинций не повиноваться ему в высших интересах саха с ения с тр а Бы. Едижтвенное и самое лучшее, что Париж мог бы сделать в интересах своего собственного спасенная, это провозгласить и вызвать а~лютвую незавасимость движения в провинции, и, если Париж забудет ил~и не постарается это сделать по NBIEKM бы то ни было причинам, патриотизм повелевает провинцыям ~подняться и соргаяизоваться, оамостоятельно, независимо от Парижа, для спасения Фракции и самого,Парижа.
Из все~го этого я~сно следует, что если Франция еще может быть спасена, то толь~ко стихийным восст аыи е м пр овинци й»2
Итак, Бакунин видел опасение Франции в союзе между Гамбеттой, Т~рошю и Тьером. Союз этот, хотя и не в полной мере, нашел свое воплощение при создании яра'вительстза «национальной обороны». Трошю .стал главой кабинета, Гамбетта министром внутреняих дел, а Тьер международным коммивояжером Франции.
По мнению Бакунвна, спасти Францию должен был не Париж, а провинция. Но такую оценку тогдашней обстановки факты, как известно, не подтвердили.
Исходя именно из этого схематичеокого представления о событиях, Бакунин предпринял в том же сентябре 1870 года попытку осуществить революцию в Лионе. Эта попытка должна была показать Бакунину, что для устранения с пути революции ее врагов недостаточно торжественното провозглашения отмены государства.
Неумолимая действительность вскрыла всю несостоятельность бакунинского словоблудия.
" Там же, стр. 166 ‒ 468.
VIII
БАКУНИН В ЛИОНЕ
|Из приведенных вьппе цитат хорошо вщдно, что воззвания Генерального совета I Интернационала, выражавшие точку зрения карла Маркса на события периода франко-прусской войны, и выступления Бакунина, в которых давалась оцевка трех же событий, весьма существенно отличались друг от друга.
На протяжении всего августа 1870 года и вплоть до провозглашения в Париже республики Бакунин не давал покоя своим единомьппленник~ам в Лионе, стремясь организовать в этом городе революционное выступление на свой манер.
4 сентября он писал своему другу, лионскому деятелю Альберу Ришару, что (<Ôðàíöèþ может ~спасти лишь немедленное, всеоощее анархическое восстание всего населения, как городов, так и сел...» Объясняя, в каком смысле он употреблял слово «анархическое», Бакунин указывал, что революция должна «зародиться и сорганизоваться вне всякой опеки, вне всякого руководства, официального и правительственного, снизу вверх, смело повсюду провозглашая низложение государства со всеми ецио учреждеяиями и отмену всех существующих законов, сохраняя в неприкосновенности лижь один закон закон спасения Франции...
Призыв ко всем коммунистам: пусть они организуются и вооружаются... Пусть они шлют своих делегатов в любое место за чертой Парии«а...
Надо, чтобы инициативу принял на себя один из больших провинциальных городов, Лион или Марсель... Все спасение Франции, таким образом,.в руках одних рабо-
' Материалы для биографии М. Бакунина. М.‒ Л., 1928, т. III,
стр. 278.
чих, в руках этого городского народа, который должен суметь увлечь за собой народ сельский»'.
4 сентября, то есть в тот самый день, ноцда поступило сообщение о том, что в Париже провозглашена республика, рабочие Лиона захватили городскую ратушу. В обстановке энтузиазма они учредили Коммуну и подняли над мэрией красный флаг.
Был создан Комитет общественного спасения. В него вошли рабочие, прнмыкавтие к Интернационалу, и радикально настроенные представители буржуазии. Возник также «Комитет всеобщей безопасности».
Комитет общественного спасения произвел значительные .перемены в административном аппарате. Префект, генеральный прокурор и различные бонааартистские чиновники были арестованы и заменены республиканцами.
Комитет общественного спасения принял ряд декретов. Он решил аннулировать преследования за политачеокие преступления, за участие в забастовках, за создание организаций и проведение собраний; прекратить выдачу субсидий религиозным учреждениям и передать светским школам коммунальные помещения, занимаемые религиозными пькола~ми; без каких-либо выплат возвратить владельцам постельные принадлежности, нательное белье и орудии труда, заложенные в ломбарде на сумму не более 20 франков; отменить пошлины на ввозимые в город предметы широкого потребления; ввести налог на недвижимое имущество и капитал стоимостью свыше 1000 франков.
Кроме того, было решено установить минимальную годичную зарплату для служащих Коммуны в размере 1800 франков, нонфвоковать имущество лиц, покинувших город без уважительных причин или дезертировавших из рядов его защатников, сместить полицейских комиссаров Второй империи, заменив их народными представителями,. избранными в каждом квартале всеобщим голосованием.
Таким образом, деятельность Комитета общественного опасения. Лиона коренным образом отличалась от политики парижского правительства «национальной обороны». Но Комитет не сумел осуществить всех принятых решений. Министр внутренних дел Гамбетта прислал в Лион в качестве префвкта одного из своих единомышленников. И новый префект, некий Шальмель-Ленур, не пожалел
~ Там же.
126
сил, чтооы свести к нулю все, что начали делать лиояокве революциоыеры. Бывший префект~бонашартист, генеральный прокурор и все арестованные императорокие чиновники были выпущены на свободу. Лионская Коммуна была объявлена незаконной. Одновременно префект постаралоя дезорганизовать Комитет общественного спасения. Он завербовал среди 80 100 членов комитета с десяток людей в использовал их для раскола революционного дюжокия.
В Париже правительство всячески оттягивало проведение муниципальных выборов, а в Лионе префект департа~мента Рона назначил их на 15 сентября.
Как раз в тот день в город прибыл Бакунин, который решил, как он выражался, перенести туда свои старые кости и разыграть там, быть может, свою последнюю партию. Муниципальный совет Лиона, избранный 15 сентября, в большинстве состоял из консерваторов и умеренных республиканцев. Не про«педшие в муниципалитет члены Комитета общественного спасения сохраняла свою группировку и 17 сентября учредили Центральный федеративный комитет.
Кроме того, руководители лионской секции I Интернационала, прлдерживавппюеся бакунистской ориентации, создали еще одну организацию Центральный комитет спасения Франции. Эти два комитета заключили между собой соглашение, которое предусматривало осуществление безотлатательных действий.
ПРИЗЫВ К ОРУЖИЮ
Под влиянием Бакунина была написана прокламация, призывавтая браться за оружие. Текст этого воззвания, расклеенного на стенах домов Лиона, гласил:
«Французская Республика.
Революционная федерация коммун.
Плачевное положение, в котором находится страна, бессилие официалыных властей и нндиффереБтизм привилегированных классов привели французскую нацию на край гибели.
Если революциоино организованный народ не поспешит действовать, то его будущее погибло, революция погибла, все погибло. Взвесив размеры опасности и прина- M®< во»~MaHme, что нельзя ни на минуту откладывать
127
отчаянного выступления народа, делегаты федерированных Комитетов Спасения Франции совместно с Центральным камит етом предлагани немедленно при)нять следующее репюение.
Ст. 1. Администратввяая и правительственная государственная машина, ставшая оессильной, упраздняется.
Францу~вский народ возвращает себе полноту прав.
Ст. 2. Все уголовные и гражданские суды закрываются и заменяются народным правосудием.
Ст. 3. Уплата налогов и ипотек прекращается. Налоги заменяются взноса~ми федерированяых коммун, взимаемыми с богатых классов соразмерно потребностям спасения Франции.
Ст. 4. Р~аапавшееся гооударство не мо~кет впредь вмешиваться в платеж частыых долгов.
Ст. 5. Все суще~ствующие муннцишальные организации распускаются и заменяются во всех федерированных коммунах Комитетами Спасения Франции, которые будут осуществлять все виды власти под непосредственным контролем наро~да.
Ст. 6. Каждый комитет губернского города пошлет двух деле~атоз, которые все вместе составят революционный Конвент Спасения Францви.
Ст. 7. Этот Конвент немедленно соберется в ратуше Лиона как второго города Франции и более всех других способного энергически озаботиться защитою страны.
Этот Конвент, опираясь на весь народ, спасет Францию.
К оружию!!!»~
Прокламацию подписали: Э.-Б. Сэнь, Ривьер, Девиль, Ражоя (из T~apapa), Франсуа Фа~ар, Луи Палвкс, Б. Пласе, Г. Блан, Ш. Бовуар, Альбер Ришар, Э. Бишофф, Дубль, А. Буррон, М. Бакунин, Парратон, А. Гиллерме, Эме Куанье, П.-Ж. Пулыя, Латур, Гилло, Савиньи, Ж. Жермен, Ф. Шарве, А. Бастелика (ин Марселя), Дюпен (из СентЭтьенна), Hapcmc Барре.
,Позиции, изложенные в этом ° одрисанном и Бакуниным воззван(ки, существенно отличались от тех взглядов, которые он выражал в письме Альберу Ришару 1 апреля.
' Ю. С т екл о(в. Михаил Александрович БакуБин. Его жизнь
в деятельность, т. IV, cry. 39 ‒ 40.
128
ПЛАН БАКУНИНА
9,0 юкло
129
В том письме Бакунин ~указывал:
«Твой план революции может быть сформулирован в следующих слоев ах: коль скоро в Париже вспыхнет революция, Париж временно организует революционную коммуну. Тотда подымаются Лион, Марсель, Руан и другие крупные города и каме~для посылают своих революционных представителей в Париж, цде вместе они образуют нечто вроде национального конвента лиоо комитета народного спасения для всеи Франции. Сей комитет декретирует революцню, декретирует уничтожение старого государства, лиивидацию прежних социальных отношений, коллективную оооств~енжость и организует революциовное государство, довольно сильное для TQDQ, чтобы пода~вить реакцию внутреннюю и внетнюю. Такова твоя мысль, не так ли?
Ната .мысль, наш план прямо противоположен этому. Прежде всего нн в какой мере не дока~вано, что р~еволюпионное движение должно вспыхнуть Бменно в Париже. Не так уж маловероятно, что оно начнется в провинции. Допустим, однако, что, согласно традиции, зачинщииом будет Париж. По натему мнению, Парижу надлежит взять в свои руки одну лишь негатиавую, т. е. отжрытореволюционную, инициативу,‒ инициативу разрушения и ликвидации, но някак не организации. Если Париж восстанет и победит, в ero праве и íà avo обязанности будет провозгласить полнейпгую лмквидацию политического, правового, финансового и административного государства, банкротство государственное и частное, унтлтожение всяких сил, функций и властей, государственных, сожжение всех бумаг, официальных и частных документов. Париж, конечно, поспешит сорганизоваться в единое более или менее революционное целое. После того нак ассоциации объндинившихся рабочих наложат руку на все орудия труда, на,кааитал во всех его видах, на здаяия, едва вооружатся они и организуются по улицам и районам, будет создана революционная федерацня всех районюв Парижа, федеративнан коммуна. Комъгуна сия вправе будет заявить, что она не считает себя вправе руководить и командовать Францией, что она призывает народ и всв союзы Франции и того, что прежде называли «заграницей», последовать примеру Парииса, произнесли у себя
на местах столь же коренную революцию, революцию, разрушающую государство, юридичесиие права и привилегии собственности, а затем объединиться в федерацию. Коммуна предложит этим французским, а также заграничным союзам по завершении революции этой федерироваться с нею, в Париже ли, в другом ли каном месте, дабы все французике н иностранные революцнонные союзы прислали своих делегатов для соамес пной организации производственно-обменных отношений, что необходимо для создания учредительвой хартии равевства, краеугольного камня всякой свободы, хартии чисто негативного харантера, которая бы куда точнее установила, что подлежнт полному уничтожению, нежели позитивные формы жизни на местах, каковые могут выработатьоя лишь путем жи- BopG практического оаыта мест. Вместе с тем как оружие революции организована будет дружная оборон~а против врагов революции, деятельная пропаганда последней и практическая ~режолюциоБная солидарность со всеми друзьями всех стран против ершов seex стран.
Провинции, по крайней мере главные центры вроде Лиона, Марселя, Сент-Этьенна, Руана и других, не должны нсдать парвнюких декретов для того, чтобы восстать и дать себе революционную организацию. Они должны подняться одновременно с Парижем и делать то, что должен делать Париж: отрицательную революцию и первоначальную организацию путем стихийного двюкения, так чтобы федеральному революционному собранию делегатов от провинций и коммун не приходилось организовывать Францию, а чтобы оно явилось выражением ортанязации, самочиано coepaaHom на местах, я имею в виду революциоаизированные центры, а не те пункты,,которые еще будут пребывать в состоянии реакции.
Одним словом, революция повсеместно должна быть независима от центра, каковой центр лишь ее выражением и продунтом должен быть, но не источником, не руководством и не порвопричвной.
Необходимо, чтобы анархия, взмет всех местных страстей, пройусмдеяие самоеипиой жпаяи поясюду доститди своето апогея, дабы революция живою, истинною и могучей была и осталась.
РеволюционерыполитикаБы, привержеащы дактатуры, желают после первых побед успокоения страстей, хотят порядиа, доаерия масс, подеииепия соадаяиым иа пути
130
4 Имеются в виду члены Менщунарадвого альянса социалистической демократии.
' Материалы для биографии М. Бакунина, т. П1, стр. 266 ‒ 268.
9'
331
революции властям. Таким ооразом провозглашают новов государство. Мы же, напротив, будем питать, пробуждать, разнуздывать сграсги, вызывать анархию к жизни, как незримые кормчие, будем руководить ею в народной буре, рук~во(дить не конкретною, видимой властью, но коллвктивяой диктатурой всех союзнлкоз, Alliirte Диктатурой без титулов и знаков отличий, без официальных прав, днктапурой тем более мощной, что она лихпена будет внешней видимости власти. Это ‒ едднст~венная диктатура, какую я приемлю. Но,для тото чтобы она возымела свое действие, она должна быть налицо. А для сего надобно подготовить ее и органвэовать наперед, ибо она не возникнет сама собой ни из дискуссий, ни из разногласий и принципиальных споров, ни нз народных собраний.
Пусть немного союзников (Alliirte), но твердых, деятельных, выдержанных, верных и прежде жего свободных от тщеславия и личного честолюбия, сильных, людей, достаточно серьезных и возвышеБных душою л сордцем для того, чтобы предпочесть истинное могущество тщеславным его атрибутам. Создайте вы зту к о л л е к т и в н у ю и н езримую диктатуру и победа эа вами. Революция бу-, дет иметь хорошего кормчего и победит. Но если нет то нет! Если вас прельстит вгра в комитет народного опасения, зримая диктатура, вы па'дете под ударами вами же созданной реакции»5.
Таким образом, налицо явное различие между теми концет~иями, которые Бакунин отстаивал в письме Альберу Ришару от 1 апреля 1870 гада, и положевиями лионской прокламации, выпущенной в сентябре того же года.
В прокламации предусматривалось создание комитетов: общественного опасения, к ~которым неаколыкими месяцами. раньше Банунвн питал величайпьее презрение. Так реальная действительность вьщунсдала этого идеолога, строившего все свои расчеты на стихийном движении маос, соглашаться,с необходимостью хотя бы минимальной организации. Но Бакунин огнасилюя к числу людей, которые говорят «тем хуже для фактав», ногда эти факты не подтверждают их взглядов. Он был одним из тех, кто никогда не првжнает своей неправоты.
БАКУНИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЛИОНЕ
27 сентября решенаем муннципального совета Лиона рабочв,:м «нацианалыных мастерских» была снижена зарплата (с 3 до 2,70 фравка в день). На следующий день лионские революционеры в знак протеста организовали демонстрацию. Ее участннки вышли на улицы без оружия, хотя Бакунин считал необходимым врщцать манифестации воору'кенный характер.
И этом выступлении революционеров ооещал принять участие и Клюзере (|будущий участник Парюкокой Коммуны). Однако он сыграл, скорее, отрицательную роль, и Бакунин его осуждал.
Демонстранты заняли ратушу. При этом Бакунин в какой-то,момент был схвачен буржуазными национальными гвардейцами, но Озерову вскоре удалось его освободить. Власть в Лионе захватила революционная комиссия. Префект Шальмель-Лакур был посажен под арест в своем служебном кабинете. Однако комиссия теряла время в нескончаемых бесплодных дискуссиях, и враги не преминули этим восполызоваться. Муницапалитет восстановил до прежнего размера зарплату ра~оочих «национальнык мастерских». 1 октября по приказу префекта ШальмельЛакура был арестован генерал, который командовал войсками, размещенными в Лионе, хотя а~налогичное распоряжение революционной ~комиссии не было, выполнено.
Не имея возможности помешать развитию революционного движения, Шальмель-Л~акур постарался прибрать его к рукам и завести в тупик. (Позднее префект сам признавалоя в этом.)
В письме своему другу Эмилю Беллерио, отправленном через некоторое время после событий,в Лионе, Михаил Баяунин подробно останавлввался на демонстрации 28 сентября.
А теперь, писал он, поговорим о моих приключениях и вообще о делах во Франции. Он указывал, что послал Беллерио несколыио экземпляров «нашей красной прокламации». «Вы читали в газете (вместе с более или менее бранными словами в адрес моей персоны, и которым я, впрочем, привык) более или менее правдивый расокаэ о нашей первой (л не хпоследней) попытке в Лионе 28 сентября. Факт тот, что начало было великолешно. Мы были господами положения. Несмотря на сопротивление,буржу-
132
азной национальной пвардии, мы овладели ратушей, Бам помогал народ, оначала безоружный, а потом с0егавшийся с оружием в рунах. Почему мы не остались там? спросите Вы. Виною этому отсутствие революцаонного опыта у несколыких наших друзей, которые развлекались революционными фразами в то время, когда надо было действовать и не слушать обещаний реа|кционеров, которые, видя себя побе»кденными, обещали все, а потом не выполняли ничего. А в особенности это ввна ген. Клю~зере, чтобы не сказать его трусость и изм~ена, он принял от победоносного Комитета Roìàíäîâàíèå над ратушей и республиканскими гвардейцами, которые окружили ее массою и были за нас. Желая одновременно угодить и буржуям и народу, он позволил первьгм тайном пробраться в ратушу, тогда как республинанокие гвардейцы, считая победу окончательной, начали р~асходиться. Таким образом, комитет неожиданно увидел себя окруженным врагами. Я быч там с друзьями п говорил им беспрестанно: «Не теряйте «ремени в пустых спорах действуйте, арестуйте всех реакционеров. Раэите реакцию в голову». Посреди этих речей я оказался окруженным буржуаэнымн национальными гвардейцами под предводительством одного из самых ярых реакционеров Лиона, самого мэра г-на Генона. Я отбивался, но меня потащили m заперли в какой-то дыре, порядочно потрепав меня. Час опустя батальон вольных стрелков, обратив в беавтво буржуазных гвардейцев, освободил меня. Я вышел с моими освободителями из ратуши, где не было больше ни одного члена комитета»~.
Далее Бакунин сообщал, что в течение одной ночи и одного дня он оставался в Лиане, прячась у одного из друзей, в то время как торжествующие буржуа повсюду его разыскивали. Затем on отправился в Марсель, где ему тоже пришлось скрываться. «Вы видите, что это было только небольшое приключение, просто отложенная игра. Друзья, ставшие более благоразумныма z практичесаими, работают активно в Лионе и Марселе, и мы скоро возьмем свой реванш по,д носом у ларусса.ков»7.
Бакунин писал: «Скажу Вам, дорогой друг, что все видвнное мною здесь лишь подтверждает то мнеяие, ко-
' Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жиавь
и деятельность, т. IV, стр. 44 ‒ 45. ' Там же, стр. 52.
133
торое у меня сложилось о буржуазии: они глупы и подлы до невообразимой степени. Народ хочет одного пожертвовать собой в решительной борьбе против пруссаков. Они же (буржуа), напротив, хотят прихода пруссаков, призывают их в глубине души, надеясь, что пруссаки избавят их от патриотизма народа.
Для органызации мощной обороны не- хватает лить денег. Буржуа отказываются дать деньги, и повсюду уже логоварввают о том, чтобы принудить их к етому. Принудител~ые взносы таков единственный выход. И к нему всноре прибегнут, уверяю Вас. Пока же генерал Гарибальди вчера в 10 часов вечера совершил триумфальный въезд в Марсель. Сегордя в 9 часов он отправился в Тур, иуда прибудет завтра вечером»«.
В конце своего письма Эмилю Беллерию, находившемуся в Милане, Бакунин указывал:
«Пишите мне по адресу: Франция, Марсель, бульвар де Дам, 32, мадам Бастелина; указывайте внутри «для Мишеля». Вероятно, я вскоре возвращусь в Лион, но Важи письма, посланные по этому адресу, все же до~~дут до меня...
Преданный Вам М. Б.»з
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПРОВАЛ
БАКУНИН СВАЛИВАЕТ НА ДРУГИХ
Вот каи Джемс Гильом, послвдователь Бакунина, оаисывает его арест в Лиовской ратуше, ссылаясь при зтои на авидетельслза самого Бакунина и Озерова:
«Когда в результате измены Клюзере мзр Генон в сопровождении буржуазных национальных твардейцев возвратился в ратушу, он повстречал в зале «Потерянных шагов» Бакунина. По прииазу Генона его приопеюпннни схватили Бакунина и тут же отвели его в подземное помещвние. Исчезновевие старого революционера вначале оставалось незаме~ченным: в общей суматохе на случившееся не обратили внлмания.
Именно Озеров проявил беспокойство, иогда перестал видеть Бакунина. Он принялся его разыскивать и в конце.
' Там же, с~р. 54.
' Там же.
134
концов узнал о том, что произошло. Он тотчас же отправился на площадь за ротой волыных стрелков, вместе с ними проник в ратулгу и освободил пленника. Но к тому времени еомитет улке не существовал, его заменил муниципальный совет, и Бакуи~у, Оказавшемуся в одиночестве, оставалось лншь удалиться. На следующий день вечером, узнав о выдаче ордера на свой арест, он уехал в Марсель. Предварительно он написал письмо Палиесу'о, глазные выдержки из которого я воспроизвожу».
В этом письме Бакунин отмечал:
«Мне больше нечего делать здесь. Я приехал в Лион, чтобы сражаться или умереть с вами. Я приехал потому, что глубоко убежден, что дело франции в этот торжестВеаный час, кот~да поставлен воарос о самом ее существовании, снова сделалось делом человечества...
Я принял участие во вчерашн~ем движении и подписал свое имя под резолюциями Комитета Опасения Франции потому, что для мен~я очевидно, что после действительного, фактического разрушения всей административной и правящей машины лишь непосредственная и революционная деятельность народа может спасти Францию... Вчераппнее движение, если бы оно победило а оно было бы победоносным, если бы генерал Кливере не предал дело народа, ето движение, заместив Лионский муниципалитет, наполовину реакционный и наполовину неспособный, революционным комитетом, выражающим непосредственно волю народа, мотло спасти Лион и Францию... Дорогой друг, я покидаю Лион, с сердцем, полным печали и мрачных предчувствий. Я начинаю теперь думать, что с Францией покончено. Она сделается немецким вице-королевством.
Вместо ее живого и резального социализма у нее будет доктринерский социализм н е м ц е в, которые скажут лишь то, что им разрешат сказать немецкие .штыки»".
Бакунин заявлял, что выступление в Лионе провалилось из-за жапитулянтской позиции отдельных членов революционного комитета, в частности Альбера Ришара. Укрывтпись в безопасном месите, Рипгар ъопыталюя на
" Один из деятелей, подписв.впжх епризыв к оружию».
" М. Б а к у í ma. Избр. соч., т. II, стр. 5 ‒ 6.
135
страницах «.Прогре де Лион» иавратить смысл демонстрации 28 сентября и лишить ее всякого революционного значекия. Позднее Бакунин писал:
«~Благодаря своему трусливому поведению Ришар был одндм ид главных виновников неудачи лионского движения 28 оентября. Я горжусь там, что принял участие в этом движении ыа~ряду с такими достойными .гражданками, как Паликс, который последнею зимою умер вследствие перенесенных им страданий; ~как славный гражданин Шарве, который впоследствии ~был нивким образом умерщвлен одним офицером; как граждане Парратон а 'Шеттель, которые до сих пор томятоя в тюрьмах господина Тьера. С тех пор я смотрел на Ришара как на труса и предателя...»'2
МНЕНИЕ МАРКСА
О ПОРАЖЕНИИ РЕВОЛЮЦИОННОГО
ВЫСТУПЛЕНИЯ В ЛИОНЕ
В письме от 19 октября 1870 года, адресованном профессору Эдуарду Спевсеру Бизли и опубликованном в лондоксаом журнале «Соушел~демократ» 15 апреля 1903 года, Карл Маркс писал, в частности:
«Сначала все шло прекрасно. Под давлением секции Интернациопала республика была провозглашена раньше, чем в Парюке. Тотчас же было установлено революционное правительство ‒ Коммуна 'з, состоявшая частью из рабочих, принадлежавших к Интернационалу, частью из буржуазных радикалыных,распубликмщев...
Но ослы Бакунин .и Клгозере ~приехали в Лион и испортили все дело. Так как оба она принадлежат к Интернационалу, то у них, к ~несчастью, оказалось достаточно влияния, чтобы сбить с толку наших друзей. Ратуша была захвачена на короткое время, и изданы были самые нелепые декреты об уничтожении государства и тому подобной чепухе. Одного того, что русский, которого буржуазные газеты изобразили агентом Бисмарка, претендует на звание лидера Комитета Спасения Франции, было, кан Вы понимаете, достаточно, чтобы перетянуть чашу весов
"Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, т. IV, стр. 120.
" Маркс имеет в виду Комитет общественного спасения, который действительно именовал себя «Лионской коммунойэ.
136
общественного мнения. Что касается Клюзере, то он вел себя как дурак и трус. Потерпев провал, оба покинули Лион» ".
Вскоре Бакунин попытался убедить своих лионоких друзей в необходимости нового наступления. В письме, направлениом Палинсу и Блану, ан отмечал:
«Марсель восстанет только тогда, когда восстанет Лион или когда п русс акти ~будут на двухдневном расстояниями от M ар селя. Следовательно, опасение Франции вторично зависит от Лиона. Вам остается три или четыре дня, чтобы начать революцию, ~которая может спасти ~все... Если вы полагаете, что мое присутствие может быть полеаным, то телеграфируйте Луи Комбу: «Ждем Этьена». Я тотчас же выеду, иавестБв,вас телеграммой по адресу Палнкса: „Этьен будет у мадам Рошбрюн тогда-то, в таком-то часу„»'5.
В своем письме Бакунин давал самые подробные указаж~я относительно того, 1как организовать его тайное возвращение в Лион. Однако Ланкевич, везший это письмо, был схвачен полицией, которая арестовала также и Блана, одного из адресатов ба~кунинсиого послания. Продолжая скрываться в Марселе,,Бакунин написал письмо республиканцу Эокиросу, лаполнявтпему обязанности высшего администратора депа~ртамента Буш-дю-Рон. Оно не было отправлено по назначеиию. В этом письме Бакуиин указывал, что его называют «агентом Пруссии», и отмечал:
«Что может быть теперь легче, ~не правда ли, чем клеймить эпитетом пруосака всякого, кто амеет несчастье не разделять .заказного энтузиазма по отношению K этим якобы опасигелям Франции, чья косность, бездарность и самовлюбленное беосилие губят Францию.
Вы, гражданки Эскирос, яе опросите меня, как, может быть, спросят другие: «Что вам до всего этого, вам, иностранцу?» Ах, милостивый государь, нужио ли мне вам доказывать, что дело Франции стало теаерь делом всего мира? Что поражение и гйбель Франции было бы поражением и гибелью свободы, всего, что еоть человечного в M~pe? .. Если восторхсествует Пруссия с европейской
'4 К. M аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 33, стр. 135 ‒ 136. " Ю. С т е к лов. Михаил Алексавдрович Бакунин. Его жизнь
и деятельность, т. IV, стр. 54 ‒ 55.
137
гуманностью будет поноачено по меньшей мере на пол-
столетие; нам, старыку, Остане~ся одно ‒ умереть»".
ВОЗВРАЩЕНИЕ БАКУНИНА В ЖЕНЕВУ
23 оетября Баиуапвн выехал из Марселя в Геную. Вспомищая впоследствии овязаБные с этим хлопюты, анархист Шарль Алериви писал Джемсу Гильому:
«В результате неудачного развития событий в Лионе (сентнбрь 1870 z'îäà) Михаил Бапсунин был вынужден по~кинуть этот город и приехал в Марсель, полагая, что он еще сможет послужить делу революции,на территории Франции. В Марселе он пробыл неиоторое время, укрываясь в скромном доме, рааположеагном в районе Фаро.
Но рабочий жласс столицы юн«ной ФраБции находился тотща в состоянии полной дезо|ианизации, а соци~альвый вопрос был оттеснен на задний план аолитичеокой агитацией... В такой обстановке присутствие натето друга з Марселе мало что давало. iB то же время оно могло иметь для него самые печальные последствия.
B самом деле, известный республиканец-социалист и атеист Андрие тогдашний руководитель лионской прокуратуры, пре;ледовавший подлинных революционеров с ожесточением разоблаченного предателя, повсюду разослал приказы об активном розыске Бакунина. В Марселе этот приказ был передан г-ну Гиберу бывшему муниципальному советнику, участнику республиканской оппозиции. Тот поспешил выдать ордер на арест Бакунина и поручил исполнение приказа майору республиканской гвардии гражданину Полю Гавару.
Вместе с несколькими друзьями меня информировали об этих мерах. Тогда мы отпрзвилжь к Гавару (впоследствии его тоже судили от имени республиканского правителыства, приговорив к пожизненной осыпке за участив в восстании 25 марта 1871 года в Марселе), и Гавар под честное слово обещал нам вести розыски нашего друга только в тех местах, где ere наверняка не будет, и не обращать IHR IEBF0 внвмания при какой-либо неожиданной встрече.
Успакоивюпись на сей счет и решив з случае необходимости помешать аресту Бакунина силой, мы посетили выс-
'«Материалы для биографии М. Бакунина, т. 1П, стр. 282.
138
mero адиинястратора департамента Бушую-Рон гражданина Эски~роса, чтобы выяснить его намерения в отношении нашего друга. Эскирос принял яас xopomo, заверил в своей симпатии и уважении к Бакунину и заявил, что, хотя турское правителыство объявило Бакунина прусским агентом, он не аридает этому нлкаксао энаиения.
«С моей стороны, добавил Эокирос, ему ничего не грозит, и в данном случае ан монфет 1быть совершенно спокоен. Я яе ~буду участвовать ни в каких мероприятиях, осуществляемых против него по првказу правительства. Однако непосредственно из Тура или Лиона мотут прислать для его ареста опецийльных агентов, и я не смогу им помешать, если они будут действовать без моего ведома». Буржуазные республиканцы, обосновавшиеся в Туре и Лионе, все эти люди типа Гамбетты и Шальмель-Лакура питали к социализму н«гучую ненависть. Они были прямо заинтересованы в аресте нашего,друга. Кроме того, в окруженип Гамбетты находилоя полыокий тенерал Мерославский, являвшийся личным врагом Бакунина и в ожидании иных возможностей использовавший против нето малопочтен~ное оружие клеветы. Таким образом, опасность ни в коей мере яе была устранена, и мы вновь стали торопить Бакунина с подьгаканием более надежного убежища.
Он согласился с натими доводами и решил в середине октября отправиться через Геную в Швейцарию. Один иэ друзей привез из Швейцарии фалыпивый паспорт, хотя в этом и не было абсолютной необходимости. За время пребывания в Марселе Бакунин был выяунсдея продать все свои вещи вплоть до револывера, чтобы как~то обеспечить себе средства к существованию. На поездку ему пришлось завять немного денег. Хотя сумма была незначительной, собрать ее оказалось нелегко.
Посколыку путешествие морем обеспвчявало большую безопасность, было решено, что Бакунин сядет на одно из судов, совершающих регулярные рейсы мел«ду Марселем и Генуей. Но ~Марселыокий порт мог находдтыся под усиленным наблнндением полиции. Поэтому мы обратились аа оодамопакам к комиссару пориа, ряокииаиииая о аио помощью избежать последних потенциальных опасностей.
Гражданин Ломбар охотно пошел нам навстречу и согласился сделать все необходимое, чтобы облегчить отъезд Бакунина. (Пост комаоса~ра порта Ломбар принял вопреки собственному желанию,,из одного лишь чувства предан-
139
ности делу революции; ~за участие ~в коммуиалисгском движении в Марселе он был впоследствии IIpHlFGBopåí к десятилетней каторге и сейчас отбывает ее.)
Итак, все было готово. Наш друг принял последнюю меру предосторожности, почти .неявбежную для столь приметного человека: он обрил бороду, укоротил волосы, надел синие очки. Посмотрев в зеркало на это прео~браженное лицо, он сказал, имея в виду своих преследователей: «Эти иезуиты заставляют меня яринимать Нх собственное обличье». Мы сели в экипаж и поехали в контору номисса~ра порта.
Гражданин Ломбар нас ожидал. Он распорядился подать завтрак с шоколадом. HOMMclcap порта был очень рад, что может оказать услугу нашему уважаемому дружу. Он познакомил его со своими детьми. Но вот настало время отъезда. По укачиванию Ломбара к берегу подогнали служебную лодку, и он проводил нас на борт судна.
Капитан этого судна |был моим личным другом, мы вместе с ням учились в ноллндже. Поэтому я без малейmero колебания сообщил ему нодлияную фамилию нового пассажира и т»опросил ока~зать Бакунлну все необходимое содействие. То же самое сделал и Ломбар. (Впоследствии мы узнали, что напитан действительно проявил н Бакунину максимум внимания.) Вскоре ~был дан сигнал к отплытию. Мы сошли на землю, а Бакунин стал удаляться от негостеприимных берегов, где так плохо была вознаграждена его преданность делу народа. Этих берегов ему, увы, не суждено было вновь увидеть».
Бакунин надеялся, что лионская «~попытка» во всем блеске покажет эффективность его анархистских |методов. Но прои~вошло обратное: она выявила все несоответствие этих методов треОованням борьбы.,Вспоминая, как Бакунин водворился ~в ратуше Лиана, Карл Маркс и Фридрих Энгельс писали: «...и вот наступил критический момент, которото ждали, столько лет, момент, ковда Бакунин аолучил возможность совершить самый революционный акт, какой,капда-лиоо видел мир,‒ он двиретировал Отмену Государства. Но государство в образе двух рот буржуазных национальных гвардейцев вошло в дверь, аеред которой, забыли поставить охрану, очистило зал и заставило Бакунина поспешно ретироваться в Женеву»
17
" К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 348 ‒ 349.
АНТИГЕРМАНСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ
БАКУНИНА
И ЕГО ОТНОШЕНИЕ К МАРКСИЗМУ
Перед отъевдом из Лиона Бакунин обратился к своему другу Паллксу (одному из авторов «призыва к оружию») с письмом, в котором говорил о причинах провала революционного выступления в Лионе и одновременно подчеркивал, что победа Пруссии в войне создала бы серьезную опасность для Франции. Это письмо фактичеоки стало первым выпуском бакунинской работы «Кнуто-Германская империя и социальная революция».
Бакунин подвергал критике политику правительства «национальной обороны», высказывая при этом суждения, во многом справедливые, но не лишенные, однако, отдельных переги~бов. Затем он ставил вопрос: «Что же делать?» и, отвечая на него, писал: «Н у ж н о а о ~с л а т ь в деревни в качестве пропагандистов вольные отряды.
Общее правило: ~кто хочет пропагандировать революцию, должен сам быть действительно революционным. Чтобы поднять людей, нужно быть одержимым бесом; иначе будут произноситься безрезультатные рени, производиться бесплодный шум, но дела не будет. Итан, прежде всего пропагандистские волыные отряды должяы быть сами революционно вдохновлены .и организованны. Они должны носить революцию ~в своей груди, чтобы ~быть в состоянии вьгзвать и возбудить ее вокруг себя»'.
Вольные отряды,,отмечал Бакунин, «должны начать с раскасснрованья без нровопролития всей, коммунальной администрации, неизбежно пропитанной |бонапартистским, легитимистским или орлеанистским ядом; захватить, выслать или в случае необходимости арестовать г. г. коммунальных чиновников, точно так же, как и всех крупных
' M. Бакунин. Избр. соч., т. II, стр. 49.
141
реакционных собственников и господ попов вместе с ними, ни по какой HIHOH причине, как за их тайное с о т л а ш а т е л ь а т в о с а р у с с а к а м л. Легальный муниципалитет должен быть замещен,революционным юмитетом, образованным вз небольшого числа наиболее энергичных и наиболее искренне преданных революции крестьян»~.
Условием победы будущей революции Бакунин считал (< ..... .полно е уйитчтожЭние... ~государства, потому что гос ударство, млздпий брат церкви, как это прекрасно ~даказал Прудон, есть историческое освящение всех,деопотизмов и всех привилегий, политическое оонование всех экономичеоких и социальных порабощений, самая сущность и центр всякой реакции»з.
Бакунин писал: «Аппетит немецкой буржуазии столь же жестов, как oFpoKHo ее раболепство, и, обтираясь на этот патриотичеакий авпетит и на это чисто немецкое раболепство, г. граф фан Бисмарк, который отнюдь не шепетилан и является слаюпиком восударственным человеком, чтобы беречь zpoiss народов и щадить их кошельки, их свободу и их права, был бы весьма способен предпринять в пользу своего тооподина осуществлвние мечты Карла Пятого.
Часть огромной задачи, которую он себе поставил, закончена. Блатодаря сообщничеству Нааолеона III, котоpavo он одурачил, ...ему удалось уже раздавить Австрию. Теперь он держит ее в повиновении 'благодаря угрожающей позиции своей верной союзницы России»4.
Продолжая анализ политики царя и политики Бисмарка, Бакунин отмвчал:
«Не имея, таклм образом, возион«ности воевать друг с другом, они волей-неволей долнсны быть теоными союзниками. Стоит Польше всколыхнуться, и Русская империя и Прусакое королевство вынуждены воспылать друг ас другу избытком л~обви. Эта вынужденная солидарность есть розовой, часто невыгодный и,всегда тягостный рсзультат разбоя, совершмшюго ами обоими над благородной и несчастной Польшей. Ибо не следует воображать, чтобы русские, даже люди Официальные, любили пруссаков as
' Там же, стр. 50.
з Там же, стр. 56.
4 Там же, стр. 70.
142
чтобы эти последние обожали русских. Напротив того, они до глубины сердца ненавидят друг друга. Но как два райбойнииа, сковавные друг с другом солидарностью свое» преступления, они вынуждены вместе идти и взаимно помотать дру~ другу»5.
В отношении немецких рабочих Бакунин утверждал: «Вместо тото чтобы стараться обраэавать силу явно революционную, отрицательную, разрухпающую тосударство, еднвственную, которая, по моему тлубакому убеждению, могла бы привести к полному и всеобщему освобождению рабочих и труда, они хотят, или, скорее, они дают увлечь себя своим вожакам мечтами о создании положительной силы, об учреждении нового, рабочего, народного государства, по необходимости национального, патриотического и всегерманского, что ставит их в вопиющее нротиворечие с основными принципами М е ж д у н а р о дн о й А с с о ц и а ц и и и в весьма двусмысленное положение по отношению к Прусско-Германской дворянской и буржуазной империи,,которую стряпает господин фон Бисмарк»6.
Далее на страницах все той же своей работы «КнутоГерманская империя и социальная ~революция» Бакунин писал: «Канзчно, русская империя представляет собою и осуществляет варварсиую, антигуманную, постыдную, ненавистную, подлую систему. Снабдите ее каними угодно эшитетами я не буду в претензии. Я сторонник русского народа, а не патриот государства или Всероссийской Имшерии и не думаю, чтобы нашелся кто-нлбудь, ненавидящий ее более, чем я. Только, так кан арежде всего следует быть справедливым, я прошу немецких патриотов соблаговолить заметить и арвзнать, что, за исключением некоторых формальных лицемерий, их Прусское Королевство и их старая Австрийская имаерия до 1866 г. не были много либеральнее и гуманнее, чем Всероссийская Империя, и что Прусско-Германская или Кнуто-Герм|ансв ая империя, которую немецкий патриотизм воздвигает ныне на развалинах и в крови Франции, обещает даже превзойти Русскую Империю ужасами. B самом ~деле, разве русская Империя, как она ни отвратительна, причинила когда-нибудь Германии или Европе хоть сотую часть
' Так же, стр. М.
б Там же, стр. 96.
143
того зла, которое Германия причиняет ныне Франции и которым она угрожает всей Европе?»7.
Процитируем завершающую часть первого выпуска книги .Бакунина, не менее чем предыдущие его выока-' BHIBaMEH, ~говорящую о его враждебности ~не только IR Германежой империи, ~но и m немецкому народу:
«Если прыда ‒ как я в этом глубоко убежден, что только инстинктом своооды, ненавистью к угнетателям в способностью взОунтоваться против всего, что носит хараетер эксплоатации и господства в мире, против всякого рода экснлоатации и деспотизма, проявляется человечес кое достоинство германских наций и народов, нужно согласиться, что с тех пор, как существует германская нация до 1848 года, одни,крестьяне Германии ~доказали свoHIM бунтом в шестнадцатом веке, что эта нация не абсолютно чужда этому достоинству.
Напротив того, если 'бы захотели судить о германском народе по делам и проявлениям его буржуазии, то пришлось бы сделать заключение, что он предназначен осуществить собой идеал ~добровольного рабства»».
КАРЛ МАРКС
И УРОКИ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ
В сентябре 1870 года Карл Маркс советовал французским .ра~оочим укреплять свои организации и думать не о повторении прошлого (1793 года), а трудиться над созиданием будущего. Когда в столице Франции развернулась борьба и была провозглашена Парижская Коммуна, Маркс решительно выступил в поддержку коммунаров. Опираясь на опыт этих революционеров, которые, по его выражению, готовы были «штурмовать небо»9, Карл Марке писал в 1875 .году в «Критике Готской программы»:
«Между капиталиствческим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения перваго во второе. Этому нериоду соответствует и политический переходный период, и государство этаго аериода не может быть Бичем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» 'о.
' Там же, стр. 100.
' Там же, стр. 132.
9 К. М ар к с и Ф. Э нг ель с. Соч., т. 33, стр. 472.
'о К. Ма.рк с и Ф. Э нг ель с. Соч., т. 19, стр. 27.
144
Таким образом, Маркс ставил задачу не уничтожения государства (как это проповедовал в Лионе Бакунин), а взменения его характера.
На опыте Парижской Коммуны Карл Маркс пришел к выводу, что рабочий .класс не мон«ет просто овладеть готовой государственвой машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей. Он должен ее сломать и создать вовое, пролетарское государспво, выражающее и защищающее его классовые интересы.
Паринккая Коммуна была правительством диктатуры пролетариата. В ра~боте «Государство н революция» Ленин показал, что эта диктатура высшая форма демократии в сравнении с буржуа~зной демократией является необходимым условием для обеспечения победы социализма.
Ленин писал:
«Сущность учения Маркса о государстве ус~воена только тем, кто повял, что диктатура одного класса является необходимой не только для всякого классового общества вообще, не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но ж для цело~го исторического периода, отделяющего капитализм от «общества без классов», от номмунизма»". При этом Ленин подчеркивал: «Переход от капитализма н коммунизму, .конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политичеоких форм...»'2
БАКУНИН РАССМАТРИВАЛ КОММУНУ
КАК «ОТРИЦАНИЕ ГОСУДАРСТВА»
" В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 35.
'2 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 35.
'з М. Б а к у н и н. Избр. соч., т. IV, стр. 252.
l45
]Q Дюкло
Бакунинская интерпретацня революционной деятельности Парин«ской Коммуны, принципиально отличалась от той оценки, которую дал Карл Маркс. Бакунин писал:
«Я сторонник Пария«окой Коммуны, которая, будучи подавлена, утоплена в кро~ви палачами мона1рхичоокой и клерикальной реакщии, сделалась через это 'более жизненной, более могучей в воображении и сердце европейского пролетариата; я сторонник Парижской Коммуны з особенности потому, что она ~была смелым, ясно выраженным отрицанием ~государства» ".
Он отметил: «Что это практическое отрицаяие государства имело место именно во Франции, бывшей доселе
по преимуществу страной политической централизации... это факт громадной исторической важности» '4.
Несомненна теяденция Вакунина представлять себе Паринвкую Коммуну неким воплощением собственных пожеланий, а не тем, чем ана была в действжтелыностн. Ведь нелызя же в самом деле считать серьезным утверждение î том, что парижские коммунары якобы лровозгласили ликвидацию государственного единства Франции, считая его яеоовмеотимым с автономией французских коммун. Коммунары ни в еоей мере не отвергали националыното единства. Они стремились поставить его на новые основы путем предоставления коммунам большей свобод,ы.
В работе «Гражданская война во Франции» Карл Маркс, указав на организацнонные принцины Парижской Коммуны и ее достижения, утверждал:
«Парижская Коммуна,,разумеется, должна была служить образцом всем большим промышленным центрам Франции. Если бы коммунальный строй установился в Париже и второстепенных центрах, старое централизованное правителыство уступило бы место самоуцравлению производителей н в провинции. В том .коротком очерке национальной организации, который Коммуна не имела времени разработать далыпе, говорится вполне определенно, что Коммуна должна была стать политической формой,даже самой маленькой деревни и что постоянное войско должно быть заменено и в селыоккх округах народной милицией с самым Бепродолжительным сроком службы. Собрание делегатов, заседающих в главном тороде округа, должно было заведовать общими делами всех сельских коммун каждого округа, а эти окружные собрания в свою очередь должны были посылать депутатов в национальную делегацию, заседающую в Париже;,делегаты должны были строго придерживаться mandat imperatif (точной инструкции) своих избирателей и могли быть сменены во всякое время. Немногие, но очень вая«ные фуякции, которые остались бы тогда еще за централыным правительством, не должны были быть отменены, такое утверждение было сознательным подлогом, а должны были быть переданы коммунальным, то есть строго ответственным, чиновникам. Единство нации подлежало не уничтожению, Уам же, стр. 25З
146
а, напротив, организации посредством коммунальБого устройства. Единство нации должно было стать действительностью посредством уничгожения той государствевной власти, .которая выдавала себя за воплощение этого единства, но хотела быть независимой от нации, над нею стоящей. На деле эта государственная власть была лишь паразитическим наростом на теле нации. Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто упнетателыскне органы старой правительственной власти, ее же правомерные функции отнять у такой власти, .которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать ответственным слугам общества. Вместо того, чтобы один раз в три или в шесть лет решать, какой член гоопадствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте, вместо этого всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному .в коммуны, ~для того чтобы подыскивать для osoero предприятия раоочих, надсмютрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю.
Ведь известно, что предприятия, точно так же мак и отдельные лица, ооычно умеют в деловой ~деятельности поставить подходящего человека на подходящее место, а если иногда и ошибаются, то умеют очень скоро иснравить свою ошибку. С другой стороны, Коммуна ло самому существу своему была ~безусловно враждебна замене всеобщего избирательного права иерархической инвеститурой...
Коммуна сделала прандой лозунг всех буржуазных резолюций дешевое правительство, уничтожив ~две самые крупные статьи расходов: постоянную армию и чиновничество. Самое существование ее ~было отрицанием монархии, которая является, в Европе по крайней мере, ооычным бременем и невэбежной маской классового мсподства. Коммуна создала для республики фундамент действительно демократических учреждений. Но ни дешевое правительство, ни «истинная,республика» не были конечной целью ее; они были тольно сопутствующими ей явлениями.
Разнообразие истолкований, которые вызвала Коммуна, а равнообразие интересов, наагедтих в ней свое выражение, ~доказывают, что она ~была в высшей стеаени тч»бкой политической формой, между тем нак все прежние формы правительства были, по сущеспву своему, угнетательскими. Ее настоящей тайной было вот что: она была, по
10*
147
сути дела, вра~вптельстзом рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса присв~аивающего; она была открытой, наконец, политической формой, при кото~й могло совершиться экономическое освобождение труда»'5.
РАЗНЫЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БАКУНИНА И МАРКСА
НА КОММУНУ
Бакунин, как приннавал один из его аоследователей'~, критлковал Парянакую Коммуну за то, что она «проявляла оклоп~н~ость к законодательной деятельности, изданию декретов, никоим образом не стремилась стимулировать анархию» и не имела ни ~малейшего аредставления о путях «упразднения всех политических и юридических институтав».
В позиции Ба~куинн~а явные противоречия. В тех случаях, ~когда централизм служил его интересам, он выступал за централизм, причем доведенный до крайности, действующий в условиях секретности и бесконтрольности. Однако он отвергал централизм ка~к навую организационную форму. По мнению Бакунина, истина стихийно рождается в массах, вне всякой связи с каюими-лиоо теориями. Та~кого же взгляда он придержввался на философсние и социальные идеи. В конечном счете он отстаивал концепцтпо стихийной борьбы масс, что, однако, не мешало ему на практике доблваться ~диктаторской власти.
При~знавая необып«новенную эрудицию Карла Маркса и его выдающиеся заслуги перед рабочим, движением, Бакунин в то же время отвергал его анализ капиталистической ~системы, его выводы относительно обреченности этой системы и тех средств, которые лозволилн бы определенным общественным силам ливвидировать капиталистичесний строй и тем самым вьгполнить свою псторическую мвосию.
Бакунин проповедовал такую форму организации, которая ~фактически отрицала всякую ортанизованеость борьбы, создавая все условия для разгула иядивтгду~алнзма. (Зато в своем Альянсе социалистической демократии он требовал слепого повиновения.) Бакунин выступал также
" К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, ст,р. 343 ‒ 346.
" Речь идет о лионском деятеле Альбере Ришаре.
148
против любой формы ~координации революциОнной деятельности. Таким о~бравом, он разоружал рабочий класс в его борьбе против эксплуататоров. В то же ~время бакуни!н!акие идеи «всеразрушения» мотли служить лишь интересам буржуазии, позволяя ей использовать против социализма «оружие страха».
Бакуяин был германофобом и антисемитом. Поэтому он вдвойне ненавидел Карла Маркса и научный социализм, основоположником которого был Ма~ряс. Бакунин подверг Карла Маркса яростным нападнам на страницах своей работы «Кпуто-Германская империя и социальная революция», во втором ее выпуске, озаглавленном «Исторические софизмы доктринерской IIKRQJIbI немецких IKoM- муниетов».
БАКУНИН ПРОТИВ МАРКСИЗМА
Бакуяин, однако, шразнавал, что эта школа оказала «крупные услуги делу пролетариата не только в Германии, но и в Европе. Это ей главным образом принадлежит великая идея «Международной Ассоциации р абоо Т~Н HIRo,â, а также и инициатива ее первого осуществлетиия. Ныне она находится во главе С оци а л-д ермо,к.р атичес,кой рабочей партии в Германии, имеющей своим органом «Фольксштат» («Народное государство»).
Это, следовательно, ~весьма почтенная школ~а, что не мешает ей по временам глубоко заблун«датыся; о~дной из ее главных ошибок было то, что она приняла за основание своих теорий аринцип, глубоко верный, котда его рассматривают в верном оовещении, то есть с точки зреная относительной, но который, рассматриваемый и выставленный вне связи с условиями, как единственное основание и первоисточник всех других принципов (как это делает эта школа) становится совершенно ложным.
Этот принцип, составляющий, впрочем, суще~ст~венное оонавание аозитивного социализма, был впервые научно сформулирован и развит г. Карлом Марксом, главным вождем школы немовецких коммунистов. Он проходит красной нитью через знаменитый «К о м и у н и с т к ч е с к и й М а н и ф е с т», выпущенный в 1848 году международным комитетом французских, английских, бельгийских и немецких коммунистов, собравшихся в Лондоне: «Пролетарии всех стран, со~единяйтесь!» Этот манифест, составленный,
149
мак известно, г.г. Марксом и ЭБгельсом, сделался основой :всех дальнейших научных работ пианолы и агитационной .деятельности, которая велась позднее Фердинандом JIacсалем в Германии.
Этот принцип абсолютно противоположен принципу, .признаваемому идеалвстами всех вукол. В то время как идеалисты выводят всю асторию включая сюда и развитие материальных интересов и различные ступени экономической организации общества ‒ из развития идей, немецкие коммунисты, нааротив тото, во всей человеческой, в самых идеальных проявлениях как яоллектевной, так и индивидуальной, жизни человечества, во жояком интел.лектуальном, моральном, религиозном, метафизвчеаком, научном, художественном, политичеоком, юрвдическом и социалыном развитии, имевдпих место в прошлом и провсходящих 3 настоящем, видели лишь отражеяие или неизжжное последствие развитая зкономических явлений. Между тем как идеалисты утверщдают, что идеи господствуют над явлениями и производят mx, коммунисты, на-оборот, в полном согласии с научным материалжзмом утверя(дают, что явления порождают идеи и что идеи всегда суть лишь идеальное отражение совершившихся явлеяий; что вз общей суммы всех явлений явления экономические, материальные, явления В точном смысле слова представляют собою настоящую базу, глазное основание; всякие же другие явления интеллвктуальные и моральные, политические и социальные лишь необходимо вытекают из них.
Кто прав идеалисты или материалисты? Раз вопрос ставится таким образом, (колебание становится невонможным. Вне всякого сомнения, идеалисты ~заблуждаютоя, а материалисты правы»'7.
" М. Б а к УБ ив. Избр. соч., т. II, стр. 137 ‒ 444.
БАКУНИН ПЕРЕД СОСУДОМ
I ИНТЕРНАЦИОНАЛА
17 сентября 1871 года, то есть менее чем через четыре месяца после подавления Парижской Коммуны, в Ловдоне открылась конференция Международного Товарищества Рабочих.
Учитывая сложившуюся к тому времени в Европе новую обстановку, Карл Маркс, который внимательно следил за борыбой парижских коммуна~ров,,подчеркивал: Генеральный Совет созвал зту конференцию, чтобы совместнос делегатами из различных стран принять назревшие меры. Речь шла о том прежде всего, чтобы отразить опасности, которые угрожали Интернационалу, а также о том, чтобы реорганизовать ero деятельность с учетом изменившихся условий.
В связи с конфликтом, возникшим в Романской федерации, конференция избрала комиссию для изучения создавшегося положения. Выступая от ее измени, Карл Маркс указал в своем докладе, что в военикновеяиа и развитии конфликта повинен бакунинский Альянс социалистической демократии.
Следует отметить, что Генеральный Совет Интернационала,не был ивформирован об уставе Альянса до его опубликования. Позднее у Совета сложилось мнение, что Альянс растворился в женевской организации Международного Товарищества Рабочих. Однако зто было не так.
Когда в 1870 году |был поставлен вопрос о приеме есекции Алыянса» в Романскую федерацию, в этой федерации возникла грувпироька, вьгступавшая против такого акта. Дискуссия, завязавшаяся между секциями горного района Романской Швейцарии и остальными ее секциями, поивела и расколу.
151
Это произошло в апреле на съезде в Ла-Шо-де-Фоне '. Впоследствии федерациягорных районов РоманскойШвейцарии заявляла, что она еще з том же,месяце сооощила о сложившейся ситуации секретарюкорреспощденту Генерального Совета IIo Швейцарии Г. Юлгу. Федерацвя горных районов взяла под свою защиту также газеты «Прогре» и «Солидарите», которые подвергаллсь критике эа то, что раскрыли буржуазной публике,разногласия в Романской федерации.
В связи с расколом в адрес Лондонской конференции 4 сентября 1870 года было направлено письмо следующего содержания:
«Поскольку наша делегация не может присутствовать на конференции, было бы по меныпей мере целесмбразно предста~вить участникам конференции наши письменные соображения о расколе, происшедшем в Федерации Романской Швейца~рии в результате съезда,в Ла-Шо-деФон. Но о конференции нас информировали слишком поздно, и такого документа мы подготовить не уепели. Таким образом,,мы лишены воэможности защищать нмпу федерацию от тех нападок, которым она на~верняка подвергнется.
Поскольку, однако, на любом собрании Интернационала должен обязательно царить дух справедливости (сомневаться в этом мы не вправе), мы решили не пренебрегать столь важным обстоятельством и воззвать,к правосудию.
Уже полтора года мы находимся в Интернационале на положении париев. Прпчина этого проста: на региональном съезде наши секции разошлись во (мнениях с другой
' На съезде в Ла-Шо-де-Фоне 4 ‒ 6 апреля 1870 г. бакунистам с помощью махияаций удалось получить незначительное большинство делегатских мандатов; в ответ на попытки бакунистов дополнительно включить в число, делегатов своих сторонников представители женевских секций, поддерживавшие Генеральный Совет, заявили о своем отказе подчиняться решениям бакунистского фиктивного большинства. Генеральный Совет отверг попытки бакунистов добиться передачи комитету образованной в результате раскола на съезде в Ла-Шо-де-Фоне бакунистской Юрской федерации (горные секции) полиомочйй центрального руководящего органа Интернационала в Швейцарии, выступив, в частности, против узурЙации этим комитетом наименования Романский Федеральный комитет. — Прим. перев. (См.: К. М а,рк с и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 723; т. 16, стр. 454.)
152
группой секций. Генеральный Совет вмешался в этот спор, использовав,все свое влияние, и с тех пор целая область Романской Швейцарии литена всякой связи с Генеральным Советом. Мы предполагаем, что конференции будет предложено высказаться по поводу этого конфликта. Поэтому позвольте нам обратить ее внимание на следующее:
1. Осудить федерацию, которой не дали возможности защитить себя, противоречило бы самой элементарной справедливости;
2. Постановление, авнулирующее права нашей федерации, имело бы самые пагубные последствия для существования Интернационала в нашей стране;
3. Только общий конгресс, созванный в обычном порядке, может быть компетентен вынести суждение о столь серьеаном деле, как раскол внутри Романской федерации.
Поэтому мы просим, чтобы ионференцкя просто поручила Генеральному Совету провести серьезное расследовакие повфликта в Романской федерации. Такое расследование, ~проведенное беспристрастно, позволит ~будущему общему контрессу Интернационала, компетентно вынести решение по делу, которое может иметь самые отрицательные последстаия, если его рассматривать сейчас, не выслушав одну из 'сторон.
Таким образом, мы требуем от конференции простого акта справедливости 3х твердо уоеждены в ее готовности пойти нам навстречу. Мы торячо желаем, чтобы ее работа послужила мощным ствмулом для далынейпгего прогресса Интернационала.
Примите, друзья, наш ~братский привет.
От имени Романского Федерального комитета (местопребывание комитета в Валь де Сент-Имье).
Секретарь~корреспондент Адемар Швицгебель, гравер в Сонвилье (Бернская Юра, Швейцария)»~.
РЕШЕНИЯ ЛОНДОНСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
Лондонская .конференция не приняла необоснованные претензии, .изложенные в этом письме, и одобрила следующее решение:
«...Конференция подтверждает резолюцию Генеральното Совета от 29 июня 1870 года.
Письмо частично цитируется в: К. М а р к с и Ф. Э а г е л ь с.
Соч., т. 17, стр. 432 ‒ 434.
153
Вместе с тем, принимая во внимание преследования, которым в настоящий момент подвергается Интернационал, конференция в~зывает к чувствам солидарности л единения, которые более чем ковда-либо должны воодушевлять рабочий класс;
конференция предлагает всем честным рабочв:м юрских секций снова присоединиться к секциям Романской федерации.
В случае, если такое объединение окажется неосуществимым, конференция постановляет, чтобы отколовшиеся юрские секции именовались «Юрской федерацией».
Ковференция предупреждает, что Генеральный Совет впредь, будет обязан публично разоблачать и дезавуировать все газеты, выдающие себя за органы Интернационала, которые, ао примеру «Progres» и «Solidarite», стали бы на своих стравицах обсуждать аеред буржуазной «публикой такие вовросы, которые подлежат обсуждению исключительяо яа заседалиях местных и федеральных zoмитетов iH Генерального Совета или же на закрытых заседаниях федеральных или общих конгрессов по организационным воаросам»з.
Проявившиеся в Романской федерации разногласия явились результатом раскольнических действий Бакунина. Основав свой Альянс социалистической демократии, он решил превратить его в орудие борьбы аротив Международного Товарищества Рабочих. И мак мы увидим, эта вредовосная Iäåÿòåëüíîñòü не прекратилась OHR даже ак.тивизировалась.
Лоцдонская конференция одобрила специальную резолюцию об Альянсе социалистической демократии. Ее текст гласил:
«Принимая so вн1вмание:
что Альянс социалистической демократии объявил о своем роспуске...4;
' К. Маркс и Ф. Эегельс. Соч., т. 17, стр. 434 ‒ 435.
4 В результате резкой критики раскольнической деятельности бакунистов Марксом и Энгельсам,,позицию которых поддерживало большинство секций Интернациовала, руковадство Альянса социалистической демократии, не решившись открыто выступить на предстоящей конференции против Генерального Совета, за несколько недель до Лондонской конференции объявило о роспуске Альян<а, намереваясь таино продолжать свою подрывную деятельность в Интернационале.‒ Прим. иерее..(Си.: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с Соч., т. 17, стр. 723).
154
что на своем заседании ,18 сентября... конференция. постановила, что все существующие организации Интериа~ионала отныне должны именоваться H конституиро-- ваться, согласно духу и букве Общего Устава, исключительно как отделения, секции, федерации и т. д. Международного Товарищестза Рабочлх с прибавлением названий соответствующих местностей;
что вследствие этого существующим секциям и обществам запрещается впредь именоваться сектантскими названиями, как, вапример позитивисты, ~мютюэлисты, коллектависты, коммунлсты и т. п., или создавать сепараТистские организации под названием секц,ий пропаганды,.
4льянса социалистической демократии и т. п., претендующие на выполнение особых задач, отличных от общих целей Товарищества;
что Генеральному Совету Международното Товарищества Рабочих впредь надлежит в этом духе толковать и: применять статью V резолюций Базельокого,конгресса по организационным вопросам, гласящую: «Генеральный Совет имеет право принимать новые секпии и группы или оказывать им в приеме» и т. д.,
конференция объявляет вопрос об Альянсе социали-- стической демократии исчерпанным»5.
Во время обсуждения на конференции вопроса о ао-- ложении 1 Интернационала в различных странах Карл Маркс коснулоя деятельности Бакунина в России. Маркс отметил, что тайные общества могут привести к дезорга-- низации Международного Товарищества Рабочих, что они способствуют пронвкновению пгпиков в ряды революционного движения и что в силу своей авторитарности они могут нанести ущерб самим принципам Интернационала.
Ожищали, что в отношении бакунистов ввиду нх деятельности против Генерального Совета I Интернационала будут приняты конкретные меры. Но эти ~меры принял лишь Гаагский конгресс Интернационала, состоявтийся 2 7 сентября 1872 года.
НА ГААГСКОМ КОНГРЕССЕ
B отчетном докладе Генерального Совета конгресса
прежде всего аодчеркивалось:
5 К. Маркс и Ф. Эагельс. Соч., т. 17, стр. 429.
155
«Граждане!
Со времени нашего последнего конгресса в Базеле две великие войны изменили лицо Европы франко-прусская война и гран«данская война во Франции. Третья война предшествовала этим двум войнам, сопровождала их и продолжается и теперь, это война против Международного Товарищества Рабочих» е.
Напомнив о позиции Интернационала ~во время франко-прусской войны, докладчик указывал:
«Если война против Интернационала первое время была локализована сначала во Франции со дня плебисцита до падения империи, затем в Германии в течение гсей борьбы республики против Пруссии, то со дня провозглатпения Парижской Коммуны и после ее падения эта война стала повсеместной.
6 июня 1871 г. Жюль Фавр выпустил свой циркуляр к иностранным державам, требуя выдачи эмигрантов Коммуны как уголовных преступников и призывая к всеобщему крестовому походу против Интернационала ‒ врага семьи, религии, порядка и собственности, столь достойно представленных з лице самого Фавра. Австрия и Венгрия сразу же последовали атому призыву. 13 июня был совершен разбойннчий на~бег на предполатаемых вождей Рабочего союза в Пеште...
26 июля 1870 г. наиболее выдающиеся представители пролетарской партии,в Австрии были признаны виновными в государственной измене и присуждены но многвм годам каторжных работ с одним голодным днем в месяц. Формулнроака приговора была следующая:
.«Заключенные, по собственному признанию, приняли программу немецкого рабочего съезда в Эйзенахе (1869) и действовали в соответствии с ней. Эта программа включает программу Интернационала. Интернационал основан пля освобождения рабочего класса от господства имущего класса и от политической зависимости. Такое освобождение несовместимо с существующим устройством австрийского государства. Следовательно, всякий, кто принимает и распространяет основные положения программы Интернационала, совершает действия, подготавливающие ниспровержение австрийского правительства и тем самым виновен в государственной измене»...
В Лейпциге 27 марта 1872 т. Бебель и Либкнехт были
присуждены н двум годам заключения в,крепости по об-
' К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 48, стр. 123.
'156
винению в попытке к государственной измене на основа~нии таго же вьгнесеннаго в Вене приговора. Рааница заключалась лишь в том, что fQpHIF9Bop вевоких судей ~был в этОм случае санкционирован саксонскими арисяжными заседателями.
В Копенгагене три члена Центрального комитета Интернационала Брикс, Пио и Гелеф были брошены 5 мая в тюрьму за то, что они заявили о овоем твердом яамерепии провести под открытым небом соорание вопреки запрещению полиции. Когда они уже были в тюрьме, им сообщили, что против них выдвигается обвинение более общего характера, а вменно что социалистичеокае идеи сами по сеое несовмествмы с существованием датского государства и что поэтому уже одна пропаганда этих идей составляет пре~ступление против датской конституции. Опять-таки юридическая теория, сформулированная в Вене! Обвиняемые и теперь еще находятся в тюрьме, ожидая суда...
Ero святейшество папа Пий IX излил свой гнев в обращении ы депутации швейцарских,католиков.
(<Ваше республиканское правительство, ‒ сказал он, — считает себя обязанным принести тяжелую жертву тому, что называют свободой. Оно аредоставляет право,убежища большому числу людей самого низкого пошиба. Оно терпит у себя секту, называемую Интернационалом, которая хотела бы постуаить со всей Европой так, как она поступила с Парижем. Этих господ из Интернационала, которые, кстати, отнюдь не господа, следует опасаться, ибо они действуют в интересах вечного врага бога и рода людского. Зачем защищать их3 За них нужно молиться»...
Русское правительство... нашло во всеобщем призыве к травле Интернационала предлог для нового усиления реа,кции внутри ст,раны...
Эта война, ведущаяся посредством клеветы, не имеет себе равной в истории ни по масштабу, военных дейсввий, театр которых охватил есе страны, ни по тому единодушию, с которым в Бей участвуют аредставителк всех отт енков господствующего ~класса. Когда провзошел большой пожар в Чижаго, телеграф оповестил весь мир о том, что это дьявольская работа Интернацианала; нужно только удивляться, как не приписали его же демояическому вмешательству ураган, который опустошил Вест-Индию.
В ~своих прежних годовых отчетах Генеральный Совет обычно давал обзор успехов Товарищества со времени последнею о конгресса. Вы, граждане, поймете, конечно,
157
арвчи)ны, которые на сей раз вынуждают нас уклониться от этого правила...
Мы огранвчимся указаниями, что со времени Базельского коегресса, и в особенности со времени Лондонской конференции в сентябре 1871 г., Интернационал получил распространение среди ирландцев в Англии и в самой Ирландии, в Голлавдии, Даиии, Португалии, что он укрепил свою организацию в Соединенных Штатах и имеет разветвления в Буэнос-Айресе, Австралии и Новой Зеландии.
Различие между рабочим классом, не имеющим международной организации, и рабочим классом, имеющим Интернационал, становится особенно очевидным, если мы обратимся назад ~к периоду 1848 года. Потребовались долгие тоды, пока сам ранний класс понял, что июньсков восстание 1848 г. является дебелом его собственных передовых борцов. А Парижская Коммуна немедленно же была встречена радостными криками о~добрения всего международ.ного пролетариата.
Вы, делегаты рабочего класса, собрались для того, чтобы укрепить боевую организацию общества, цель которого освободить труд и уничтожить национальную рознь. И почти в это же самое время в Берлине собираются коронованные венценосцы старого мира для того, чтобы ковать новые цепи а за.мышл~ять новые войны.
Да здравствует Международное Товарищество Рабочих1»~.
Ввиду тогдашней обстановки большое значение имел вопрос о действительности делегатских мавдатов, и для их проверки была создана комиссия вз семи человек. B ее состав были избраны: Маркс (получил 41 голос), Ранвье (44), Роч (41), Мак-Доннел (39), Дзрер (36), Герхардт (50) и Франкель (22) .
БАКУНИСТЫ ХОТЕЛИ ЛИКВИДИРОВАТЬ
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СОВЕТ
По окончаиии дискуссии по вопросу о проверке полномочий делегатов Ранвье, представитель парижской секции Ферре, огласил выдержки из памятной записки этой секц~, которы клеймила Наполеона Ш и в резких вы-
' Там же, ст,р. 127 ‒ 131.
158
ражениях осуждала Бакунина, Бенуа Малона, Альбера Ришара, Гаспара Блана, а также федерацию, в которой состояли подобные элементы.
Вильмо заявил протест против тока этого письма, а бакунист Джемс Гильом выступил против еочетания таких «достойных уважения» имен, как,Бакунин и Бенуа Малон, с именами ничтожеств вроде Блана, Ришара и так далее.
Впрочем, делегат Юрской федерации Джемс Гильом взял слово в основном для того, чтобы доказать существование в рабочем движении двух течений, двух концепций. Он сформулировал свою точку зрения следующим образом: «В ра~бочем движении выявляются две велижие идеи: централизация в руках немногих и свободная федерация тех, кото одинаковые экономические условия отдельных стран объединяют вокруг единой идеи интересов всех стран... Для руководства движением не требуется облеченного властью Генерального Совета. Мы не хотим никакой власти, и в Юрской федерации у Бас ее и нет. Мы опираемся на опыт. Нужен ли нам Генеральный Совет в экономической борьбе (стачках и т. д.)? Организовал ли он .когда-либо стачку? Нужен ли нам Генеральный Совет для политической борьбы? Строил ли,когда-нибудь Генеральный Совет баррикады и намерен ли он это делать в будущем? Что полезного он сделал где-либо? Если ñïðîсят: нужна ли Международному Товариществу Рабочих голова, то мы ответим: „Нет! "» з.
Таням образом, .ставился вопрос о оамом существовании Генерального Совета, и испанский делегат Морато заявил, что он выступает за его ликвидацию.
РЕШЕНИЯ ОБ АЛЬЯНСЕ
В своем докладе конгрессу комиссия по расследованию деятельности Альянса социалистической демократии (тайного) отмечала:
«1. Тайный Альянс, создавный на основе устава, совер«пенно противоположного уставу Международного Товарищества Рабочих, существовал, но комиссии недоста.точно доказано, что он продолжает существовать.
' Гааижий конгресс Первого Интернационала. Протоколы и документы. М., 1970, стр. И9.
159
2. Проектом устава и письмами, подписанными Баиуниным, доказано, что этот гражданин пытался, и може~ быть уопынно, основать в Европе общество под названием Альянс, имеющее устав, с социальной и политической точки зрения совершенно GipoTHBGIIOJIoBcHbIH уставу Междунараднога Товарищества Рабочих.
3. Гран~данин Бакунин прибегал и недобросовестным маневрам с целью присвоить себе полностью или частично имущество, аринадлежащее дру(гому, что представляет акт мошенничества.
Кроме того, чтобы не выполнить взятые на себя обязательства, он или его агенты при~оегали к запугиванию.
На этих основаниях граждане члены номлосии предлагают конгрессу:
1. Исключить гражданина Бакунина из Международного Товарищества Рабочих.
2. Исключить танже граждан Гильома, Швицгебеля, уличенных в том, что они все еще состоят в обществе под названием Альянс.
3. Поскольку в ходе расследования нам было доказано, что граждане Малан, Буоке последний, являясь секретарем полицейского иомиссара в Безье (Франция), и Луи Маршан, проживающий в Бордо (Франция), уличены в действиях, имеющих целью дезорганязацию Международного Товарищества Ра~бочих, номаосия поэтому требует также и их изгнания из Товарищества.
4. Относительно тращда~н Морато, Фарта Пелисера, Мароелау, Алерини и Жуковокото комиссия, принимая во внимание их официальное заявление, что они более не принадлежат к означенному обществу Альянса, предлагает конгрессу считать их не~причастными ы делу.
Для отращдення своей ответственности члены комиссии просят, чтож~ оооощенные им документы, равно как данные показания, были опубликованы ими в официальном органе Товарищества... Гаага, в номиссии
7 ~сентября 1872 г.>Р.
Комиссия по расследованию ~деятельности Альянса социалистнчеокой демократии (тайного) была избрана в следующем составе: Куно (получил 33 голоса), Люкен (24), Сплеагер (31), Вишар (30), Вальтер (29). Конгресс
' Там же, стр. 426 ‒ 427.
160
одобрил ее,выводы. Как отмечалось в резолюции конгресса, они предусматривали:
«...считать яелричастными к делу Алерини, Марселау, Мораго, Фарта Пелисера и Жуковакого, в связи с их официалвными заявлениями о том, п.о ани оольше не прииадлежат к Альянсу.
Уполномочить комиссию опубликовать документы, на которых она основывала свои заключения»'О.
«Конгресс постановил:
1. Исключить Михаила Бакунина. Голосовали за ‒ 27; против 6; воздержавшихся 7...
2. Исключить Гильома 25 аа; 9 ‒ против; 8 — воздержавпвихся...
3. Не исключать Швицгебеля. 3а исключение 15; против 16; воздержавшихся 7...
4. Не ставить на голосование других предложений комиссии,об иоключеаиях. Принято единотлаоно при нескольких воздержавшихся.
5. Опубликовать документы, относящиеся z Альянсу. Принято единогласно при неокольних воздержавшихся»".
О ДОКУМЕНТАХ,
КАСАЮЩИХСЯ МЕЖДУНАРОДНОГО АЛЬЯНСА
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
И ОПУБЛИКОВАННЫХ ПО ПОСТАНОВЛЕНИЮ
ГААГСКОГО КОНГРЕССА
" К М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 149.
" Там же, стр. 149 ‒ 150.
161
11 дюкло
Гаагский конпресс реппил опубликовать докуыенты, касающиеся Международного альянса социалистической демократии, но ко~миссия по расследованию деятельности Альянса, которой было поручено рассмотреть соотвежтвующие материалы, не смогла,закончить свою работу Она передала Баходившиеся в ее ~распоряжении документы ~комисски по л:одготовке протоколов конгресса, состоявшей из Эжена Дюпона, Фридриха Энгельса, Лео Франкеля, А. Ле ~Муссю, Карла Маркса, Огюста Серрайе.
21 июля 1873 года комиссия опубликовала эти документы, предпослав иы вступление, освещающее следующде вопрасы:
1. Тайный Альявс.
2. Альянс в Швейхгарии.
3. Альянс в Испании.
4. Альянс в Италии.
5. Альянс во Франции.
6. Альянс после Гаагского конгресса.
7. Альянс в России.
Во вст„"плении указывалось, что, потерпев неудачу в своих попытках стать лидером «Лиги мира и свободы» jg превратить эту мелкооуржуа!зную организацию в «политическое выражение» Международного Товарищества Рабочих, Бакувин вместе с поддерживавшвм ето мепь!1гинством вышел из Лиги и основал Альянс социалистич v".êîé демократии.
Тлйные статуты Альянса содержали, в частности, следующие положения:
«ОРГАНИЗАЦИЯ AJIbHllCA !!!!ТЕ!'!!А1~ИОНАЛЬНЫХ БРАТЬ.
ЕВ
Три степени:
I. Интернациональные братья.
II. Национальные братья.
Ш. Полутайная, полуоткрытая организация Международного альянса социалистической демократии» '~,
I. «Организэ ция интернациональных братьев подразделяется следующим образом: А. Генеральный комитет или конституанта. В. Центральный комитет.' C. Национальные комитеты.
...Национальный комитет организует тайное объединение национальных братьев своей страны.
II. Национальные братья» ".
Ш. «Тайная организация Международного альянса социалистической демократии.
...Постоянный центральный комитет Альянса состоит из всех членов постоянных национальных комитетов и из членов центральной секции в Женеве.
...Центральная секция в Женеве является постоянной делегацией постоянного центрального комитета. Она состоит из всех членов центрального бюро и из всех тех членов наблюдательного комитета, которые в обязательном порядке всегда должны являться и членами постоянного центрального комитета.
...Центральное бюро ‒ орган исполнительной власти — насчитывает от 3 до 5 или,даже 7 членов, которые должны обязательно быть одновременно членами постоянного центрального комитета.
...Наблюдательный комитет осуществляет контроль над всей деятельностью центрального бюро.
" Цит. по: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 439.
" Там же, стр. 440 ‒ 441.
l62
...Пациопальиые комитеты образуются из всех членов постоянного центрального комитета, принадлежащих к одной нации» '4.
Про~рамма революционной организации интернациональных оратьев категорически высказывалась против лю-, бого государства. В ней, в частности, указывалось:
«Чтобы совершить радикальную революцию, нужно, следовательно, обрушиться на положения и на вещи, разрушить собственность и государство; тогда не понадобится уничтожать людей и обрекать себя на верную и неизбежную реакцию, которая всегда приводила и всегда будет приводить в каждом обществе только к истреблению людей.
Но чтобы иметь право быть гуманным к людям, без ущерба для революции, нужно быть безжалостным с положениями и вещами; нужно разрушить все, а в особенности и прежде всего собственность и ее пеизбежное следствие ‒ государства В этом весь секрет революции» ".
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ФРАЗЕРСТВО
Программа «интернациональных братьев» включала и такие рассуждения о революции:
«Мы понимаем революцию в смысле разнуздания того, что ныне пазывают дурными страстями, и разрушения того, что на том же языко называется «общественным порядком».
Мы не боимся анархии, а призываем ее, убежденные в том, что из этой анархии, то есть из полного проявления освобожденной народной жизни, должны родиться свобода, равенство, справедливость, новый порядок и сама сила революции против реакции. Эта новая жизнь ‒ народная революция — несомненно не замедлит соргализоваться, но она создаст свою революционную организацию снизу вверх и от периферии к центру в соответствии саринципом свободы, а не сверху вниз, не от центра к периферии, ао примеру всякого авторитета, ибо для нас неважно, называется ли этот авторитет церковью, монархией, конституционным государством, буржуазной республикой или даже революционной диктатурой. Мы их всех в равной мере ненавидим и отвергаем, как неизбежный источник эксплуатации и деспотизма» ".
Таь~г~~ ооразом, органнйацйй «интернациональных братьев» выступала против ЙВбого государства,и отнрыто нападала Ба революционеров, которые в противовес им отстаивали неооходимость создания пролетарского zocyдарства взамен государства буржуазного. В своей программе Бакунин и его друзья прямо указывали:
" К. Маркс и Ф. Э нгельс. Соч., т. 18, стр. 442-44'Ф.
" Там же, стр. 446.
" Там же, стр. 447.
163
«Мы являемся естественными врагами тех революционероз‒ будущих диктаторов, законодателей и опекунов революции, которые даже еще до того, как современные монархические, аристократические и буржуазные государства разрушены, уже мечтают о создании новых революционных государств, столь же централизованных и еще более деспотичных, чем существующие ныне государства, которые настолько привыкли к порядку, созданному сверху каким-нибудь авторитетом, и так боятся того, что кажется им беспорядком, а на деле является лишь прямым и естественным проявлением народной жизни, что еще раньше, чем революция жроизведет такой славный и спасительный беспорядок, они мечтают уже î ее завершении и обуздании действиями какой-нибудь власти, у которой от революции будет только название, но которая на деле окажется лишь новой реакцией, ибо снова обречет народные массы, управляемые декретами, к повиновению, застою, смерти, то есть к рабству и эксплуатации со стороны новой псевдореволюцкоеной аристократии» ".
Однако между различными пунктами программы организации «интернациональных братьев» |были противоречивая.
Если в параграфе 3 программы ставилась задача разрушеяия ~государства, то в параграфе 8 предусматривалось создание лнтернациояалыного государства на основе следующей схемы:
«Поскольку революция должна повсюду совершаться народом, и высшее руководство ею должно постоянно принадлежать народу, организованному в свободную федерацию сельскохозяйственных и промышленных ассоциаций», будет создано «новое и революционное государство, организованное снизу вверх посредством революционных делегаций и охватывающее все страны, восставшие во имя одинцовых принципов» ".
А в параграфе 9 говорилось:
«Эта организация исключает всякую идею диктатуры и опекунской правящей власти. Но именно для создания эжго революционного .альянса и для торжества революции над реакцией необходимо, чтобы среди народной анархии, которая составит самую жизнь и всю энергию революции, единство револ~оционной мысли и дейетвия нашло свое воплощение в некоем органе. Этим органом должно быть тайное и всемирное объединение интернациональных братьев» '9.
Итак, отвергая на словах идею дяктатуры, организаиия 'Бакунина в то же время претендовала на собственную диктаторскую власть, что лишний раз свидетельствовало об авантюризме а тлубочайшем презрении к народу, которые ~были свойственны 'бакунистам.
" К. M а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 446 ‒ 447.
"Там же, стр. 448.
~ Там же, стр. 448.
164
Формой оргааизации «интернациональных братьев» стал Международный альянс социалистической демократии, организационную ~структуру которого ~бакунисты скопировали с Международного Товарищества Рабочих, чтобы им легче было проникнуть в Интернационал и проводить в его рядах фракционную деятельность.
Показателен в этом отношении устав Альянса. Он гла- СИТ:
«1. Международный альянс социалистической демократии конституируется в качестве секции Международного Товарищества Рабочих и принимает полностью его Общий Устав.
2. Члены-учредители Альянса временно организуют в Женеве центральное бюро.
3. Члены-учредители, принадлежащие м одной стране, образуют национальное бюро своей страны.
4. Национальные бюро имеют задачей учреждать во всех местностях местные группы Альянса социалистической демократии, которые через свои национальные бюро будут обращаться к центральному бюро Альянса с аросьбой об их приеме в Международное Товарищество Рабочих.
5. Все местные группы образуют свои бюро, следуя практике, принятой местными секциями Международного Товарищества Рабочих.
6. Все члены Альянса обязуются уплачивать ежемесячный взнос в размере десяти сантимов, половина которого будет удерживаться национальными группами для собственных нужд, а другая половина ‒ вноситься в кассу центрального бюро для его общих нужд.
В странах, где эта сумма будет признана слишком высокой, национальные бюро, по согласованию с центральным бюро, могут ее уменьшить.
7. Во нремя ежегодного конгресса рабочих делегация Альянса социалистической демократии, в мачестве отделения Международного Товарищества Рабочих, будет проводить свои открытые заседания в отдельном аомещении» 2О.
ДВУЛИЧИЕ БАКУНИСТСКИХ АВАНТЮРИСТОВ
Сначала Международный альянс социалистической де- MoKpRTIEH lIQIIbITBJIGH проникнуть в ряды Интернационала через посредство его Бельгийского и Парижского федеральных советов. Провал этих попыток принудил Альянс 15,декабря 1868 года обратиться к Генеральному Совету с просьбой о приеме.
22 декабря Генеральный Совет отклонил эту просьбу, поскольку позиции бакунистов противоречили Уставу Международното Товарищества Рабочих.
" К. M аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 450.
165
Спустя некоторое время Альянс повторил просьбу э приеме, и 9 марта 1869 года Генеральный Совет в своем ответе указал, что если в программе Альянса «вместо «уравнения, классов» будет поставлено «уничтожение. клаосов», то не будет препятствий ы превращению секций Альянса в секции Интернационала. Генеральный Совет. добавлял: «Если вопрос о роспуске Альянса и о вступлении его секций в Интернационал ~будет окончательно решен, то согласно нашему Регламенту необходимо будет сообщить Совету о местонахождении и численности каждой новой cezquu»2'.
22 июня 1869 тода женевская секция Альянса сообщила Гекералккому Совету как î ооеерспкешемея Факте о роспуске Международного альявса социалистической демократии, всем секциям ноторого якобы было предложено «превратиться в секции Интернационала». После таного категорического заявления Генеральный Совет, введенный в ~заблуждение некоторыми подписями ~под этвм сообщением, заставлявшими предполагать, что Альянс признан Романским федеральным комитетом, согласился принять членов Альянса в свою среду. Однако на деле ни одна из изложенных вьипе условий никогда не было выполнено. Напротив, именно с этого момента тайная организация, скрывавшаяся за открытым Альянсом, ~заработала вовсю.
3а секцией Интернационала,в Женеве скрывалось центральное бюро тайного Альянса; за секциями Интернационала в Неаполе, Барселоне, Лионе, Юре ‒ тайные секции Альянса ~».
В таких условиях Бакунин рассчитывал, что ему удастся на Базельском;контреосе в сентябре 1869 тода захватить в свои руки руководство Интернационалом. Эта попытка провалилась, но в следующем году он сумел организовать раскол в Ромавокой федерации. 4 сентября 1870 года в Париже была щювоаглашена республвка, и приверженцы Бакунина ре«пили, что,пробил час «спустить с цепи, революционную гидру».
Бакунин поспешил в Лион, где в обстановке революционного движения, которое, впрочем, было быстро подавлено, провозгласил «отмену государства». (Читатель уже знает, к чему привела эта затея.)
" Там же, стр. 344.
" Там же, стр. 344 ‒ 345.
166
После того как на сентябрь 1871 года ~была намечена Лондонская конференция Международного Товарищества Рабочих, Альянс социалгстлческой демократии объявил себя распущенным с G августа.
Вскоре, однако, получив поднрепление в лице нескольких французских эмигрантов, он появился вновь, выступая под другими названиями, вроде «секция атеистов-ооциалистов» и «,секция пропаганды и,революциовноа о социалистического действия». Основываясь на резолюции V Базельского конгресса, Генеральный Совет, в полном согласии с Романским федеральным комитетом, отказался признать эти новые очаги интриг своими секциями.
«Лондонская еокференция (сентябрь 1871 г.) подтвердила постановление Генерального Совета от 28 июня 1870 г. относительно юрских раокольвиков»~».
Тапс яак ~га~зета «Солядарите» прекратила свое существование, новые првверженцы Альянса основали газету «Революсьон сосьяль».
«С первого же номера газета поспешила стать на один уровень с «Figaro», «Gaulois», «Paris-journal» и другими грязными zI%GTIII;RMH, перепечатывая их гнусные выпады против Генералыного Совета. Она сочла момент подходяшим |для того, чтобы даже в самом Интернационале разжечь пламя ~национальной ненависти. По ее словам, Генеральный Совет являетоя немеприм комитетом и им руководит человек бисмарковского оклада»24. Это лишний раз свидетельствовало об антинемецних тенденциях Бакунина.
БАКУНИСТСКИЕ РАСКОЛЬНИКИ
БЫЛИ НЕРАЗБОРЧИВЫ В СРЕДСТВАХ
Протокольная комиссия, опубликовавшая доку~менты о деятельности Бакунина и его друзей, разъясняла во вступлении, почему Генеральный Совет Интернационала предложил Лондонской новференции отменить сектантские названия, принятые (некоторыми секциями под влияниом Бакунина.
Вот гто писал по этому поводу Генеральный Совет: «Первый этап борьбы пролетариата протвв буржуазии носит характер сектантского движения. Это имеет свое
" К. М а р к с и Ф. Э а г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 349.
~4 Там же, стр. 350.
167
оправдание в период, капда пролетариат еще недостаточно развит, чтобы действовать как класс. Отдельные мыслители, подвергая критике социальные аротаворечия, предлагают фантастичесеие решения этих иротиворечий, а массе рабочих остается только принимать, пропагандировать и осуществлять их. Секты, созданные этими зачинателями, по самой своей природе являются абстенционистскими: чуждыми .всякой реальной ~д~еятельноста, политике, стачкам, союзам, одним словом, всякому коллективному движению. Пролетариат в массе своей всегда остается безразличным или даже враждебным их нропаганде. Рабочие Парижа IE Лиона не хотели анать сен-симонистов, фурьеристов, икарийцев, так же как английские чартисты и трех-юнионисты не првзнавали оуэеистов. Сеаны, ори оаоем ноенниноеении онуноиенеие рыиаееми движения, превращаются в препятствие, мак только это движение перерастет их; тогда они становятся реакционными. Об этом авидетелыс'ввуют секты во Франции и в Англии, а в последнее время лассалыянцы в Германии, которые в течение ряда лет являлись аомехой для ортанвзациа аролетариата и кончили тем, что стали простым opypmeM в руках полицаи...
В аротиваположность фантазируюшим а соперничающим сактантсяим организациям, Интернационал является подлинной и ~боевой организацией пролета~риата всех стран, объединенБого в общей ~борьбе против еапиталистов и землевладельцев, против их классового господства, организованного в тосударспво. Поэтому в Уставе Интернационала говорится просто о,рабочих обществах, преследующих одинаковую цель и првзнающих одну а ту же программу, которая ограБичивается тем, что намечает основные линии аролетарокого движения, тогда каж теоретическая разработка их осуществляется ~под воздействием потребностей практической борьбы и в результате обмена мнениями в саклях, в их органах и на съездах, где допускаются,все без различия оттенки социалистических убеждений»25.
Приверженцы Бакунина, особенно активные в Швейцарии (отсюда они оказывали,влияние аа движение и в ряде других ~стран), подвергли нападкам Генеральный Совет Интернационала, но Бакуавн из~за дела Нечаева
" К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 353 ‒ 354.
168
не присутствовал на Гаагоком ыонгреосе, иоключивппем его из рядов Интернационала.
По этому поводу протокольная комиссия отмечала во вступленищ:
«Приближалоя конгресс, а Альянс знал, что до начала конгреоса ~должен быть опубликован доклад о ~деле Нечаева, составление которого конференция поручила гражданину Утину. Для Альянса было чрезвычайно важно, ~тооы дОклад этот не 'оыл опуоллкован до конгресса и делегаты не могли получить полную информацию об этом деле. Гражданин Утин отправился в Цюрих для выполнения своей задачи. Лишь только он там поселился, как сделался жертвой покушения, которые мы без колебаний относим ~за счет Альянса. В Цюрихе у Утина не ~было других врагов, кроме нескольких славянских членов Альянса, находившихся «под высокой рукой» ~Бакунина. К тому же организация засад и убийств ‒ одно из приананных и применяемых этим обществом средств борьбы; другие примеры этого мы увидим в Иоиании и в России. Восемь человек, говоривших на одном из славянских языков, подстерегли Утина в пустынном месте у канала; когда он прволвзился,к ним, они напали на нето сзади, нанесли удары тяжелыми камнями по голове, опасно ранили в глаз и после избиения убили 'бы и бросили,бы его в канал, если бы не подоспели четыре немецких студента. При виде их убийцы ра~нбежались. Это покушение не пометало гражданину Утину закончить свою работу и послать ее конгрессу»'6.
ПИСЬМО КАРЛА МАРКСА
B СВЯЗИ C ИСКЛЮЧЕНИЕМ БАКУНИНА
Газета «Фигаро» подняла большой шум по поводу исключения Бакунина, опубликовав беседу, ~которую гаагский корреспондент газеты «Суар» якобы имел с Карлом Марксом. Маркс выступил с опровержением, направив 12 сентября 1872 года из Гаати письмо редактору газеты «Корсер». Это письмо напечатано в газете 15 сентября 1872 тода.
«Редактору газеты «Corsaire»
Милосжвый государь!
" Там же, стр. 357.
169
В газете «Figaro» от 11 сентября воспроизведен разговор, который якобы состоялся у меня с жорреапондентом газеты «Soir». Печатные органы типа «Figaro» могут себе позволить любую клевету и никто не возьмет на себя труд ее опровергнуть; но если продажное воооражение какого-то корреспондента доходит до того, что он вкладывает мне в уста тяжкие обвинения против моих друзей из прежиего Генерального Совета, то я не могу не заявить, что когда он осмеливается утверждать, будто обменялся со,мной хотя бы одним словом, в ето словах нет ни капли правды.
Пользуюсь случаем, чтобы заявить нашим друзьям и врагам, что я никогда не помышлял об уходе из Интернационала и что перенесение Генерального Совета в НьюЙорк было предложено мной и некоторыми другами членами прежнего Генерального Совета.
Ложью является сообщение о том, что Бакунин и его приспешник Гильом были исключены как вожди так называемой федералистской партии. Исключение Бакунина и Гильома было, мотивировано созданием внутри нашего Товарищества тайного общества Альянса социалистической демократии, которое претеидовало руководить Интернационалом в целях, прямо противоположБых его принципам.
Резолюция Лондонской конференции о ~политичеоком действин рабочего жласса ~была одобрена огромным большинством конгресса, которое проголосовало за ее включение в Общий Устал.
Рабочие Гааж и Амстердама отнеслись,к конгрессу весьма сочувственно.
Вот чего стоят сообщения реакционной печати.
Имею честь кланяться
Карл Маркс» "
МЕЖДУНАРОДНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
БАКУНИСТСКИХ РАСКОЛЬНИКОВ
Из своего женевского центра бакунистская организация,Международный альянс социалистичесной демократии развернула подрывную работу и в других странах, в частности в Испании.
" K М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 156 ‒ 13
170
Во вступлении к документам о деятельности Альянса протокольная комиссия проаналвзировала ее различные -аопекты и ее последствия, осветив ход оооытий в отдельных странах.
В ИСПАНИИ
«Уже на Базельском конгрессе испанские организации интернационала были представлены двумя членами Альянса Фарга Пелисером и Сентиньоном; ‒ последний из них фитурирует в официалыном списке делегатов в начестве «делегата Альянса». После съезда испанских организаций Интернационала в Барселоне (ia июле 1870 г.) Альянс обосновался в Пальме, Валенсии, Малаге и .Ка~дисе. В 1871 т. были основаны секции в Севилье и Кордове. В начале 1871 г. Мораго и Виньяс, ~делегаты Альянса от Барселоны, предложили членам Федерального совета (Франсиско Мора, Анхелю Мора, Ансельмо Лоренцо, Боррелю и др.) ... основать секцию Альянса в Мадриде; но последние воспротивились этому, заявив, что Альянс опасен, если он существует,как тайное общество, и ~бесполезен, если он существует открыто...
Но когда правителыственные преследования ~заставили членов Федерального совета эмигрировать в .Португалию, Мораго удалось убедить их в полезности этого тайного общества, и по их инициативе в Мадриде была основана секция Альянса...
На жовфзренции испанских секций Интернационала в Валенсии (в сентябре 1871 г.) делегаты Альянса, бывшие как всегда и делегатами Интернационала, окончательно оформили ортанизацню своего тайного общества на Иберийском полуострове. Большинство из них, полагая, что программа Альянса тождественна с ирограммой Интернационала, что эта тайная организация существует повснуду, что вступление в (нее является чуть ли не долгом и что Альянс добивается дальнейшего развития Интернационала, а не подчинения его себе, постановило, что все члены Федералыного совета должны быть в него посвящены. Как только Мораго, не осмеливавшийся до тех нор вернуться в Исаанию, узнал об ~этом факте, он поспешно приехал в Мадрид и обвивил Мора в «желании подчинить Альянс Интернационалу», что противоречило целям Альянса. Чтобы придать вес этому мнению, он дал Меса в январе следующего года прочитать письмо Бакунина,,в
171
котором тот развивал макиавеллиевспсий план тосдодства над рабочим жлассом. План этот заключался в следующем:
«Альянс должен с виду существовать внутри Интернационала, в действительности же стоять нескояько в стороне от него, чтобы лучше наблюдать за ним и руководить им. По этим соображениям члены, входящие is советы и комитеты секций Интернационала, должны в секциях Альянса быть всегда в меньшинстве» (заявление Хосе Меса от 1 сентября 1872 г., поданное на имя Гаагского конгресса) ...
Перед лицом этой подпольной работы Испанский федеральный совет понял, что необходимо срочно избавиться от Альянса...
Резолюция Лондонской конференции о политике рабочего класса заставила Альянс открьгто выступить против Интернационала, а Федеральному совету она дала повод констатировать его полное еди~нодуптие с огромным больDJEHGTBoм членов И~нтернационала. Кроме того, она подала ему мысль создать в Испании широкую рабочую партию. Для достижения этой цели необходимо было прежде всето полностью оторвать рабочий класс от всех буржуазных партий, в особенности от республиканской партии, вербовавшей среди рабочих главную массу своих избирателей и сторонников... Это значило нанести страшный удар республи~кансной партии; Альянс взялся осл~абить этот удар, тан как он, наоборот, был связан с республиканцами. В Мадриде он основал газету «Сопйепайо», выставившую в качестве программы три основных добродетели Альянса: Атеизм, Анархию, Коллективизм, но в то же время рекомендовавшую рабогим не добиваться сокращения рабочего дня...
Несмотря на правительственные ~преследования, Федеральный совет за свою шест)имесячную деятельность со вре~мени .конференции .в Валенсии увеличил число местных федераций с 13 до 70; в 100 других местностях он подготовил создание поаых федераций, организовал рабочих восьми профессий в общества сопротивления националь~ного масштаба. Кроме того, ври его поддержке образовался крупный союз каталонских фа~брачных рабочих»2».
.Когда Альянс захватил в свои руки Федеральный совет Интернационала, в низовых органиэациях вспыхнуло движение протеста. Пытаясь сохранить свое господство над испаноквми организациями Интернационала, баыуни-
28 К. Маркс и Ф. Энге л.ьс. Соч., т. 18, стр. 358 ‒ 363.
172
сты исключили вз ето рядов активистов противников Нх политики, использовав для этой цели любые средства.
Альянс начал с клеветы:
~«Имена исключенных (А~нхель IH Франсиско Мора, Хосе Меса, Виктор Пахес, Иглесиас, Саенс, Кальеха, Пау . ли и Лафарг'е), снабженные эпитетом предателей, печатались в газетах и вывешивались в помещениях секций...
В Валенсии Мора завлекли в засаду, устроенную членами Федерального совета, которые поджидали его там с дубинками в рунах. Его выручили члейы местной федерации, которым знакомы приемы этих тоспод и которые утверждают, гто Лоренцо подал в отставку ~под влиянием таких же сногснгиоательных аргументов. Вскоре после этого подобное же покушение было совершено в Мадриде на И~глесиаса...
Альянс, IIQ своему обыкновению, стал добиваться того, чтобы вся делегация от испанских организаций Интернационала на Гаагский конгресс состояла из членов Альянса»зо
Вввду этих махинаций Генеральный Совет обратился к Испанскому федеральному совету с,письмом, в котором в частности, говорилось:
«Граждане! У нас имеются доказательства, что внутрт Интернационала, и в частности в Испании, существуе1 тайное общество, назьгвающее себя Альянсом социалистичесной демократии. Это общество, центр которого находится в Швейцарии, считает своей специальной миссией направлять наше великое Товарищество в соответс~в~ии со своими осооыми тенденциями и вести его м целям, совершенно неизвестным огромному большинству членов Интернационала. Более того, мы знаем из севильской «Razon», что по меныпей мере три члена вашего совета принадлежат н Альянсу...
Если организация и характер этого общества, когда оно было еще открытым, уже противоречили духу и букве нашего Устава, то его тайное существование внутри Интернационала, вопреки данному обязательству, равносильно прямой измене нашему Товариществу. Интернационал знает лишь одну категорию членов, с равными для всех пра~вами и обяза~нностями; Альянс же делит их на два
'9 Речь идет о Поле Лафарге, который вместе с Жюлем Тедом
основал впоследствии Французскую рабочую партию. " К. М арк с и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 364 ‒ 365.
173
разряда, на посвященных и непосвященных, причем последние обречены на то, чтобы первые руководили ими с помощью организации, само существование которой им неизвестно. От своих членов Интернационал требует, чтобы они признавали основой своего поведения истину, справедливость и нравственность; Альянс обязывает своих сторонников скрывать от непосвященных членов Интернационала существование тайной организации, а также мотивы и самую цель своих действий»з'.
Генеральный Совет затребовал у Испанского федерального совета, кроме того, некоторые материалы, неооходимые для расследования об Альянсе, которые он собирался представить Гаагскому конгрессу, а также объяснения по поводу того, каким образом Федеральный совет согласует GO своими обязанностями по отношению к Интернационалу наличие в 'соcтаве совета по меныпей мере трех заведомых членов Альянса.
Федеральный совет ответил уклончивым письмом, в котором тем не менее признал существование Альянса ~2.
В ИТАЛИИ
Бакунин долгое время жил в Италии, и поэтому Альянс утвердился там раньше, чем организации Интернационала. Один из основателей Альянса, адвокат Гамбуцци, провел в президенты первой секции Интернационала своего «подручного рабочего» Капоруссо, которого послали делегатом на Базельский конгресс Интернационала. Огтуда последний вернулся со странными претензиями.
«Сперва Вполголоса, а затем открыто, властным тоном он заговорил о полномочиях, которых он не имел и не мог иметь; он утверждал, что Генеральный Совет доверяет только ему одному и что в случае, если секция не будет его слушаться, он уполномочен распустить ее и основать новую...
В ноябре i87i г. в Милане образовалась секция, состоявшая из самых различных элементов. Наряду с рабочими, главным образом, механиками, привлеченными Куно, в ней были студенты, журналисты мелких газет, мелкие служащие, находившиеся всецело под влиянием Альянса» зз
" Там же, стр. 366.
3' См. стр. 366 ‒ 367.
" К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 370 ‒ 371.
174
После паломничества некоторых альяноистов в Локарно, где жил Бакунин, они организовались в тайное общество. Когда Куно,был арестован, Альянс получил свободу действий и понемногу подчинил себе миланскую секцию Интернационала.
«8 октября 1871 г. в Турине образовалась Рабочая федерация; она обратилась ~к Генеральному Совету с просьбой о приеме в Интернационал. Ее секретарь Карло Терцати писал дословно: «Attendiamo i vostri ordini» ждем ваших распоряжений. В подтверждение того, что Интернационал в Италии с первых ~же ипатов должен был,пройти через бюрократические инстанции Альянса, он сообщал, что
«Совет получит через Бакунина письмо от рабочего Товарищества в Равенне, которое объявляет себя секцией Интернационала».
4 декабря Карло Терцаги сообщил Генеральному Совету, что Рабочая федерация раскололась, так как большинство еа оказалось мадзинистским и что меньшинство образовало секцию под названием Освобождение пролет ардя >> 34
Вскоре Генеральному Совету Интернационала стало известно, что «туринсжая секция открыто встала на сторону ярцев и решила послать делегата на всемирный конгресс, созываемый Юрской федерацией. Спустя дна месяца, Терцаги хвастался перед Реджисом, что он провел это решение после того, как лично получил в локарно инструкции от ~Бакунина»зз.
Другой руководитель Альянса в Турине, некий Якоби, обрушился на Генеральный Совет с яростными нападками. Якоби обвинял его
«в нерадивости и бездеятельности во з~ремя франко-прусской войны; Совет повинен в гибели Коммуны потому, что он не сумел использовать своей огромной силы для поддержки движения в Париже; а его германофильские тенденции бросаются в глаза, если вспоинить о том, что аоц стенами Парижа, в германской армии, находилось 40000 членов Интернационала» (!), «а Генеральный Совет не смог или не захотея использовать свое влияние для того, чтобы воспрепятствовать продолжению войны» (! !) ".
Таким образом, безответственные лица выступили с
самыми абсурдными нападками на тех, кто в трудные
" TaM же, с'йр. 371.
" К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 371.
з6 Там же, стр. 371 ‒ 372.
175
времена старался вести необходимую ~борьбу, проявляя должное мужество, ни на минуту не за~бывая о конкретной реальности и о препятствиях, ~которые следовало преодолеть.
«Как только Альянс узнал о созыве конгресса в Гааге, он выдвинул на авансцену свой «Рабочий союз», который... присвоил себе титул итальянской федерации и созвал на 5 августа конференцию в Римини. Из 2i секции, представленных в Римини, только одна неаполитанская в свое время входила в Интернационал, тогда как ни одна из действительно активных секций Интернационала, даже миланская селекция, не была там представлена»з7.
6 августа 1872 года, конференция в Римини приняла резолюцию, мотивировочная часть которой была полна нападок на Генеральный Совет Интернационала. Не скрывая уже своих раскольнических действий,
«конференция торжественно заявляет пе ед лицом рабочих всего мира, что с этого момента итальянская едерация Международного Товарищества Рабочих порывает всякую солидарность с лондонским Генеральным Советом, одновременно подтверждая экономическую солидарность со всеми рабочими и предлагая всем секциям, не разделяющим авторитарных принципов Генерального Совета, прислать 2 сентября 1872 r. ~своих представителей не в Гаагу, а з Невинатель (IIIaekqapaa), чтобы открыть в тот же день общий антиавторитарный конгресс»®.
В заключение раздела об Италии вротоколыная Боыиссия Интернационала обоснованно отмечала:
«В Италии Альянс является не «ра~оочим союзом», а сбродом деклассированных элементов... Завладев, TMI;EM образом, всеми официальными постами в секциях, Альянс смаг принудить итальянских ра~оочих, всякий раз 'когда они желали вступить в сношения друг с другом али с друглми советами Интернационала, прибегать я услугам деклассированных членов Альянса, которые нашли в Интернационале и «карьеру» и «выход»
ВО ФРАНЦИИ
Члены Альянса в этой стране были Бемногочисленны. В Лионе его организацией руководили Альбер Ришар и Гаопар Блан, в Марселе БастелБка.
" Там же, стр. 374.
" K М аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 375.
З9 Там же, ст,р. 376.
176
«Конец Риппара и Блана известен. Осенью 1870 т. они появились в Лондоне и пытались вербовать среди французских эмигрантов пособников для бонапартистской реставрации. В январе 1872 г. они опубликовали брошюру: Альбер Ришар н Гаспар Блан. «Им и е р и я и и о в а я Ф раниия. Призыв народа и молодежи к совести франиузов». ~Брюссель, 1872.
С присущей шарлатанам нз Альянса скромностью они правозтлашают:
«Мы, организовавшие великую армию французского пролетариата... мы, самые влиятельные вожди Интернационала во Франции... мы, к счастью, не расстреляны, и мы находимся здесь, чтобы перед лицом их (тщеславных парламентариев, сытых республиканцев, мнимых демократов всякого рода) водрузить знамя, под сенью которого мы сражаемся, и, невзирая на ожи~ающие Бас илеВет5, ~трозы и всякого рода нападки, бросить изумленной Европе клич, исходящий нз глубины нангего сознания, клич, который скоро найдет откли~к в сердцах всех французов; Да здравствует император1»... '!
В тех городах ~Франции, куда члены Альянса не проникли, Интернационал со времени падения Коммуны развивался быстро. На конгрессе в Гааге секретарь для Франции смог сообщить, что Интернационал имеет свои организации более чем в три;дцати департаментах. Два главных корреспондента Альянса для Франции ‒ Бенуа Малон и Жюль Гед (подпись последнего стоит под сонвильерским циркуляром), знавшие об этом быстром развитии нашего Товарищества, пытались дезорганизовать его в интересах Альянса»40.
В то время в рядах бакунинского Альянса оказался и Жюль Гед. Но, как известно, впоследствии он стал талантливым пропагандистом маркси~зма во Фр~щии, вместе с Полем Лафаргом основал Французскую рабочую партию и сыграл важную роль,во II Интернационале.
БАКУНИНСКИЙ АЛЬЯНС
ПОСЛЕ ГААГСКОГО КОНГРЕССА
«...На последнем,заседании Гаатского ~конгресса четырнадцать делегатов, принадлежавших ж меныпинству,
4' К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., Т.,18, стр. 377 ‒ 378.
177
внесли,декларацию протема против принятых решений. Это,меньшинство состояло из следующих делегатов: четырех испанцев, пяти бельгийцев, двух юрцев, двух толланпцев и одного американца.
Сговорившись в Брюсселе с бельгийцами относительно основ общего выступления против нового Генерального Совета, юрцы и испанцы выехали в Сент-Имье, Швейцария, на аптиавторатарный нонгресс, созванный Альянсом с помощью своих приспешнвкоз и~з Римини.
Этому конгрессу предшествовал съезд Юрской федерации, который отверт гаагские решения и в частности резолюцию об исключении Бакунина и Гильома. Вследствие этого федерация была времевно исключена Генеральным Советом»4'.
Съезды, организованные Альянсом в Испании и Бельгии, отвергли решения Гаагскаго конгресса. Отвечая раскольникам, Генеральный Совет принял 26 января 1873 года резолюцию, в которой заявлял, что «все общества и лица, отказывающиеся аризнать решения ~конгресса или сознательно уклоняющиеся от выполнения налагаемых на них Общим Уставом и Регламентом обязанностей, ставят себя тем самым вне рящов Международного Товарищества Рабочих и не являются больше его членами»42.
30 мая Генеральный Совет дополнил это ~заявление следующей резолюцией:
«Принимая во внимание, что съезд Бельгийской федерации, состоявшийся 25 и 26 декабря 1872 г. в Брюсселе, постановил признать недействительными решения пятого оощего конгресса;
что съезд части Испанской федерации, состоявшийся в Кордове с 25 декабря 1872 г. по 2 января 1873 г., постановил не признавать решений ~пятого общего конгресса и присоединиться к ~резолюциям собрания, .враждебного Интернационалу;
что собрание, состоявшееся в Лондоне 26 января 1873 г., постановило отвергнуть решения пятого общего конгресса;
Генеральный Совет,Междунарадного Товарищества Рабочих, на основании Устава и Организационного регла-
4' К. М а р к с и Ф. Э и г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 381.
" Там же, стр. 384.
178
мента, и в соответствии со своей резолюцией от 26 января 1873 г., объявляет:
Все национальные или местные федерации, секции и о~дельные лица, приняыпие участие в упомянутых выше съездах и собраниях в Брюсселе, Кордове и Лондоне или признавшие их решения, сами поставили себя вне рядов Международного Товарищества Рабочих и не являются больше его членами».
Вместе с тем Генеральный Совет снова заявил о том, что не существует никакой итальянокой национальной федерации Интернационала, поскольку ни одна из организаций, присваивающих себе это звание, никогда не ьыполняла ни одного аз условий приема и присоединения к Интернационалу, предписанных Уставом и Организационным регламентом; однако в различных частях Италии существуют секции, выполняющие csom обязательства в отношении Генерального Савета и поддерживающие с ним связь»4з
Со своей стороны, юрцы созвали 27 28 апреля новый съезд в Нежпателе. На нем присутствовали девятнадцать делегатов от ~десяти пгвейцарсиих секций и от одной ~мнимой секции в Эльзасе; две швейцарские секции и одна французсеая не прислали делегатов. Таким образом, ЮрGKRji федерация насчитывала в Швейцарии двенадцать ~екций 44
На съезде в Невшателе Альянс добился принятия следующей резолюции:
«Принимая во внимание, что, согласно предоставленному общим Уставом праву, общий конгресс Интернационала собирается ежегодно без специального созыва со стороны Генерального Совета, Юрская федерация предлагает всем федерациям Интернационала собраться на общий конгресс в понедельник, 1 сентября, в одном из швейцарских городов».
А чтобы этот контресс не повторил «пагубных гаа~гских ошибок», делегаты от Альянса и их союзники собираются 28 августа на антиавторитарный конгресс. Из прений по поводу этого предложения вытез.ает,
«что общим конгрессом Интернационала мы будем считать лишь тот, который будет созван непосредственно самими федерациями, à не тот, который, возможно, попытаетсд созвать так называемый нью-йоркский Генеральный Совет» 45.
4З Там же, стр. 384 ‒ 385.
4' См.: К. М аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 385.
45 Там:же, сур. 3&6 ‒ 387.
179
Итак, Бакунин и ero приверженцы аеретли все границы в своей раскольнической ~деятельности, и довументы, опубликованные Интернационалом, это глубоко вскрывали.
ДЕЙСТВИЯ АЛЬЯНСА В РОССИИ
«О деятельности Альянса в России Mht узнали из политического процесса, известного под названием нечаевского дела, которое слушалось в июле i87i г. в судебной палате в Петербурге. Впервые в России политический процесс слушался перед судом присяжных и при открытых дверях. За немногими исключениями все подсудимые, более восьмидесяти человек, мужчины и женщины, принадлежали к учащейся молодежи...
Преступление их заключалось в том, что они принадлежали к тайному ооществу, ~которое узурпировало имя Международного Товарищества Ра~бочих и в ~которое они были вовлечены эмиссаром международното революционного комитета, имевшим мандаты якобы с печатью Интернационала. 'Этот эмиссар заставил их совершить ряд мошенничеств и принудил некоторых из них оказать ему,помощь в совершении убийства; это убийство и навело полицию на след тайного общества, но, как обычно бывает, сам эмиссар уже скрылся. В своих розыоках полиция обнаружила такую проницательность, что можно предположить наличие подробного доноса. Во всем этом деле роль эмиссара была весьма двусмысленной. Этим эмиссаром был Нечаев...
Нечаев, используя престиж Интернационала и ныл этой молодежи,,попытался убедить студентов... Ему удалось обмануть неоколыких .молодых людей и вовлечь их в уголовные преступления, которые дали полиции повод разгромить все это движение учащихся, столь опасное для официальной России» ".
46 Там же, стр. 388 ‒ 389.
ДЕЛО НЕЧАЕВА
В марте 1869 года Бакунина посетил молодой русский, 23 лет, которого звали Сергей Нечаев. Сын крепостного, он выучился грамоте лишь в 16-летнем возрасте и впоследствии стал учителем в Петербурге. Здесь Нечаев создал организацию студентов. Затем, стремясь обрести ореол мученвка, он распространил слухи, что его будто бы арестовали, и исчез в неизвестном направлении.
Вот при таких-то обстоятельствах он и появился у Бакунина, заявив ему, что представляет крупную революционную организацию, действующую в России в условиях строжайшей секретности.
Нечаев 'был экзальтированным и весьма малопонятным человеком. Аморальность он возводил в ~революционную добродетель. Все это долясно было бы насторожить такого опытного революционера, как Бакунин. Но тот, напротив, если можно так оказать, погруаился в болото «нечаев-
ЩИНЫ >>.
Бакунин не стал привлекать Нечаева в свой Международный альянс социалистической демократии. Однако они сотрудничали в параллельной ортанвзации. Бакунин считал ее ответвлением русского комитета, о котором так много разглагольствовал Нечаев, но который существовал скорее в его воображении, нежели в действительности.
C рекомендательным письмом Бакунина Нечаев нелегально вернулся в Россию и вступил в .контакт с революционньгми кругами. При этом он пытался их уверить, что в России существует некий Центральный комитет. Революционеры Петербурга считали, что этот комитет находится в Москве, а московские революционеры думали, что он действует в Петербурге.
К своим соратникам Нечаев относился самым недопустимым образом. Он даже признавался, что, в случае если
181
это ему покажотся полезным, cIIoc~>40H выдать полиции члена своей организации.
Позднее Бакунин был вынужден признать, что ои допустил ошибку, когда поддержал Нечаева и ввел ero в среду русских революционеров-эмигрантов. Нечаев, нахадизпп~йся в тот момент в Лондоне, подверг Бакунина нападкам, выступив в одной тз местных газет. В авглийакой столице Нечаеву грозил арест, и он вскоре вновь уехал в Швейцарию. Здесь он и был схвачен полицией, goTOpRH впоследствии передала 8I'î царским властям.
В то время нак Нечаев жил в Швейцарии, против членов его,органвзаци.и ~был арове~ден открытый судебный процесс. Царизм явно старался аредать широчайшей огласке документы, которые могли бы повредить Интернационалу и революции.
Материалы процесса были Опубликованы. Стремясь предоставить в распоряжение активистов необходимую информацию, 1 Интернационал перепечатал те обвинительные документы, которые, разоблачая деятельность Нечаева, показывали и неблаговлдную роль Бакунина, серьезно скомпрометировавшего интересы освооодхтельной борьбы нролетариата.
Вот выдержки из документов, опубликованных I Интернационалом по постановлению Гаагского конгресса:
«В 1861 г. ~в ответ на фискальные меры, имевшие целью не допустить неимущую молодежь к высшему образованию, и на дисциплинарные мероприятия, стремившиеся подчинить ее произволу полиции, студенты зыразилп энергичный и единодушный IHpoT&cT, который с их собраний был вынесен на улицу и вылился во внушительные манифестации. Санкт-Петербургский университет после этого на некоторое время закрыли, а студенты были заключены в тюрьму или сосланы. Такое ~поведение правительства тол~кнуло молодежь в тайные общества, что для значительното числа их членов окончилось, разумеется, тюрьмой, изгнанием, ссылной в Сибирь. Другие, чтобы обеспечить неимущим студентам средства для продолжения образовання, основали кассы взаимопомощи. Наиболее серьезные из .них решили не давать больше правительству никакого повода к закрытию этих касс, организация которых допускала для решения ~деловых вопросов проведение неболыпих собраний. Эти деловые собрания заодно давали возможность обсуждать толитические и социаль-
182
ные вопросы. Русская учащаяся молодежь, состоящая большей частью из детей крестьян и прочего неимущего люда, до такой степени пронпклась социалистическимв идея~ми, что мечтала уже о немедленном их осуществле-- нии. С каждым днем это движение все больше ра~зрасталось в учебных заведениях и вливало в русское общество массу неимущей, вышедшей из аростого народа, ооразованной и проникнутой социалистическими идеями молодежи. Идейным вдохновителем этого движения был Чернышевский, в настоящее время находящийся в Сибири.. Вот тогда-то Нечаев, используя арестнж Интернационала и пыл этой молодежи, попытался убедить студентов в том„ что не время болыпе заниматься такими пустяками, когда существует огромное, входящее в Иятернационал тайное. оощество, разжигающее пламя всемирной революции в- готовое к немедленным действиям в России. Ему у~далось. оомануть нескольких молодых людей iH,вовлечь кх в уголовные преступления, которые дали полицаи повод разгро-- мить все это движение учащихся, столь опасное для официальной России.
В марте 1869 г. в Женеву приехал ~молодой русский, который пытался войти в доверие ко всем русским эмигрантам, выдавая себя за делегата петербургских студентов. Он представлялся под разными фамилиями. Некото-- рые эмигранты достоверно знали, что никакого делегата из Петербурга не посылали; другие после paeraaopa c мнимым делегатом приняли его аа шпиона. В конце концов он назвал свою настоящую, фамилию: Нечаев. Он рассказывал, что бежал из санкт-,петербургской крепости, куда был заключен как один из главных зачинщиков беспо~ряджов, вспыхнувптих в явваре 1869 г. в учебных заведениях столицы. Некоторые из эмигрантов, отбывшие продолжительное заключеяие в этой крепости, ао опыту знали, что бежать оттуда невозможно; они поэтому понимали, что в этом вопросе Нечаев врал; с другой стороны, поскольку в получаемых ими газетах и письмах, ~гдеуказывались имена студентов, подвергавшихся преследоваиию, ни разу не упоминалось о Нечаеве, то они считали рассказы о его мнимой революционной деятельности басней. Но Бакунин с большим шумом стал на сторону Нечаева. Он аовсюду заявлял, что тот является «чрезвычайным посланцем большой тайной организации, существующей и действующей в России». Тогда Бакунина стали
183
умолять не сообщать этому человеку имена caomx знакомых, которых тот мог бы скомпрометировать. Бакунин обещал; материалы процесса покажут, как он сдержал свое слово.
Бо время беседы, которой Нечаев добился от одного эмигранта, он вынужден был признать, что не был делегирован никакой тайной организацией, но, заявил он, у него есть товарищи и знакомые, 'которых он намерен организовать; он прибавил, что необходимо прибрать к рукам старых эмигрантов, чтобы использовать их авторитет для влияния на молодежь и воспользоваться их типографией и деньгами. Через некоторое время появились «Слова» Нечаева и Бакунина, обращенные н студентам. Нечаев повторяет в них басню о своем побеге и призывает молодежь отдаться революционной ~борьбе. Бакунин открывает в студенческих волнениях «противогосударственный всеразрупительный дух... коренящийся в самых глубинах народной жиВни»; он поздравляет «своих молодых братьев с нх революционными стремлениями... З~начит, приходит конец этой подлой империи всея Руси!» Его анархизм служит ему предлогом для того, чтобы лягнуть поляков ослиным копытом, обвинив их в том, что они работают только
(енад восстановлением своего исторического государства» (11) ‒ «Они, следовательно, мечтают о новом рабстве для своего народа», и если бы им это удалось, то «они сделались бы столько же нашими врагами, сколько и угнетателями своего собственного народа. Мы стали бы войной против них, во имя социальной революции и общенародной свободы»,.
Итак, Бакунин вполне согласен с царем, что надо во что .бы то ни стало пометать полякам устраивать свои внутренние дела по своему разумению. Во время всех польских восстаний официальная русская пресса всегда обвиняла восстав~них поляков в том, что они являются «угнетателями своего народа» ...
Положение, в котором находится сейчас русский народ, продолжает Бакунин, похоже на то, которое ~заставило его поднять восстание при царе Алексее, отце Петра Bezmzoro. Тогда во главе народа стал разбойничий атаман, казак Стеныка Разин, и указал ему «ауть» н «воле». Чтобы подняться сейчас, народ ждет только новото Стеньку Разина, но на этот раз его
184
«заменит легион бессословной молодежи, живущей уже теперь народной жизнью... Стенька Разин, на этот раз не одинокий, а коллективный» (!) «и тем самым ~непобедимый терой у нее за плечами. Таким героем является вся эта чудесная молодежь, над которой уже витает Вго дух.
Чтобы успешно выполпить роль такого .коллективного Стеныси Разина, молодежь должна готовить себя певежеством:
«Итак, бросайте же скорее этот мир, обреченный на гибель. В~сайте эти университеты, академии и школы... ступайте в народ», чтобы стать «повивальной бабкой самоосвобождения народного, сплотителем народных сил и усилий. Не хлопочите в настоящий момент о науке, во имя которой хотели бы вас связать и обессилить... Таково убеждение лучших людей на Западе... Рабочий мир в Европе и (в Америке зовет вас на братский союз»» '.
«СЛОВА»
Брошюра Нечаева и Бакунина «Слова» превозносит «русского разбойника как тип подлинного революционера и проповедует русской молодежи жульт Бевежества под тем аредлотом, что современная наука это не что иное, иае наука официальная (моя«но ли представить себе официальную математику, физику или химию?), и что таково мнение лучших людей на Западе»2. В заключение Бакунин дает понять, что Интернационал через его посредство предлагает союз молодежи, которой он запрещает даже н а ужу невежествующих братыев а.
«Постановка революционного вопроса» сразу же выдает своих авторов. Вот выражения, которые употребляли Ба|кунин и Нечаев в своих «Словах»:
(<Нужно уничтожить не только государство, но в !кабинетных революционеров~юсударственников..Мы, разумеется, стоим за народ».
Бакунин, по закону анархистской ассимиляции, ассимилирует себя с учащейся молодежью.
«GaMo правительство указывает нам путь, по которому ~ы должны идти, чтобы достигнуть своей, то есть народной цели. Оно гонит нас из университетов, из академ~, из школ. Спасибо ему за то, что оно поставило нас на такую славную и крепкую почву. Теперь у нас есть !почва аод ногами, мы можем действовать. Что
' К. М а р к-с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 389 ‒ 391.
' Та~м же, стр. 391 ‒ 392.
' См. там же, стр. 392.
185
же станем мы делать? Учить народ? Это было бы глупо. Народ сам и лучше нас знает, что ему надо» (сравните тайный устав, приписывающий массам «народные инстинкты», а посвященным ‒ «революционную идею»). «Мы должны народ не учить, а бунтовать». До ° сих пор «бунтовал он всегда бесплодно, потому что бунтовал врознь... Мы можем оказать ему чрезвычайно важную помощь: мы можем дать ему то, чего у ного до сих пор недоставало и недоста- TOK чего был главной причиной всех его поражений — единство повсеместного движения посредством сплочения его же собствен:ных сил».
Как видим, доктрина Альянса, анархия снизу, а дисциплина сверху, предстает здесь во всей своей чистоте. Сначала путем мятежа «разнуздание того, что ныне называется дурными страстями», но «необходимо, чтобы посреди народной анархии, которая составит самую жизнь и всю энергию резолюции, был орган, выражающий единство революционной мысли и действия». Этим органом и будет русская секция всемирного Альянса общество Народная расправа» 4
ПРИЗЫВ К РАЗБОЙНИКАМ...
Но одной ~молодежи Бакунину мало. Он зовет под
знамя русской секции своего Альянса всех разбойнижов.
«Разбой ‒ одна нз почетнейших форм русской народной жизни. Разбойник — это герой, защитник, мститель народный; непримиримый враг государспва и всякого общественного и гражданского строя, установленного государством; боец на жизнь и на смерть аротив всей чиновно-дворянской и казенно-поповской цивилизации... Кто не понимает разбоя, тот ничего не поймет в русской народной истории. Кто не сочувствует ему, тот не может сочувствовать русской народной жизни, и нет в нем сердца для вековых неизмеримых страданий народных. Тот принадлежит к лагерю врагов — к лагерю сторонников государства... Лишь в разбое доказательство жизненности, страсти и силы народа... Разбойник в России настоящий и единственный революционер, — революционер без фраз, без книжной риторики, ~революционер непримиримый, неутомимый и неукротимый на деле, революционер народно-общественный, а не политический и не сословный... Разбойники в лесах, в городах, в деревнях, разбросанные по целой России, и разбойники, заключенные в бесчисленных острогах империи, составляют один, нераздельный, крепко связанный мир — мир русской, революции. В нем, и в нем только одном, существует издавна настоящая революционерная конспирация. Кто хочет конспирировать не на шутку в России, кто хочет революции народной, тот должен идти в этот мир... Следуя пути, указываемому нам Быне правительством, изго-
' К. M а р к с и Ф. Э н ге л ь с. Соч., т. 18, стр. 392 ‒ 393.
186
няющим нас из академий, университетов и школ, бросимся, братцы, дружно в народ, в народное движение, в бунт разбоиничий и крестьянский и, храня верную крепкую дружбу между собой, 'сплотим в единую массу все разрозненные мужицкие (крестьянские) «взрывы». Превратим их в народную революцию, осмысленную, но беспощадную» '.
«ВСЕ РАЗРУШИТЬ»
«Во второй листовке «Начала революции» мы находим в развернутой форме отданный в тайных статутах приказ добиться того, чтобы «не осталось... камня на камне». Нужно все разрушить, чтобы достигнуть «совершенной аморфности», ибо если .будет сохранена хотя бы «одна старая форма», то она станет «зародышем», из которого возродятся асе осталыные старые социальные формы. Листовка обвиняет политических революционеров, не берущих всерьез этой аморфности, в обмане народа. Она обвиняет их в том, что они воздвигли
«новые виселицы и эшафоты, на которых казнили уцелевших братьев революционеров... Таким об~разом, настоящей революции не было еще у народов... Для настоящей революции нужны не личности, стоящие во главе толпы и ею повелевающие, а скрытые незаметно в самой толпе и незаметно связывающие собой одну толау с другой, дающие таким образом незаметно одно и то же направление, адин дух и характер движению. Такой только смысл имеет введение тайной подготовительной организации и лишь настолько она необходима».
Итак, русской публике и русской полиции выдается существование интернациональных братьев, которое так тщательно скрывается Ба Западе. Далее листовка проповедует систематические убийства и заявляет, что для леждей практичвокого дела резолнщии всякие рассуждения о ~будущем являются
«преступными, потому что они мешают чистому разрушению, задерживают ход начала революции. Мы верим только тем, кто фактами заявляет о своей преданности делу, революции, не боясь ни пыток, ни заключений, потому мы отрицаем все те слова, за которыми немедленно Бе следует дело. Бесцельная пропаганда, не задавшаяся определенно врэменем и местом для осущесталения целей революции, нам более не нужна. Мало того, она мешает нам, и мы будем всеми силами ей аротиводействовать... Всех говорунов, кто не захочет понять этого, мы заставим замолчать силой».
5 Там же, стр. 393.
187
Эти угрозы были направлены по адресу тех русских
эмигрантов, которые не склонили голову перед папскам
саном Бакунина и которых он обзьгвал доктринерами.
«Мы разрываем связь со всеми политическими эмигрантами, которые не захотят вернуться на родину, чтобы стать в наши ряды; а пока эти ряды еще не стали явными, со,всеми, которые не будут содействовать их открытому выстунлению на сцену русской жизни, Мы делаем исключения для тех эмигрантов, которые уже заявили о себе как о работниках европейской Революции в. Дальнейших повторений и воззваний от нас не будет... Имеющий очи и уши увидит и услышит людей дела и если не примкнет к ним, не наша вина в ero гибели, как не наша вина, если все, что будет прятаться за кулисами, будет уничтожено хладнокровно, безжалостпо вместе с кулисами, которые их скрывают».
Бакунин здесь виден насквозь. Тогда как эмип'рантам он предписывает под страхом смерти вернуться в Россию а ~качестве агентов его тайного оощества,‒ он следует тут примеру ~русских шпионов, которые предлагали им ааспорта и деньги для поездки туда с заиворщическими целями, самому себе он выдает папское ра~зрешение оставаться преспокойно в Швейцарии в качестве ~«работника европейской революции» и трудиться там над сочинением мавифестов, .компрометирующих пеочастных студентов, которых.полиция держит в своих тюрьмах.
«Не признавая другой какой-либо деятельности, кроме дела истребления, мы соглашаемся, что формы, в которых должна лро. являться,эта деятельность, могут быть чрезвычайно разнообразны. Яд, нож, аетля и т. и. Революция все равно осзящает. Итак, поле открыто!.. Пусть же все здоровые, молодые головы принимаются немедленно за святое дело истребления.зла, очищения и просвещения русской земли огнем и мечом, 'братски соединяясь с теми, которые будут делать то же в целой Европе».
ПриОавим, что в этой возвышенной прокламации неизбежный разбойник фигурирует в лице мелодраматического Карла Моора (из шиллеровских «Разбойников») и что М 2 «Народной расправы», цитируя отрывок из этой листовки, называет ее прямо, «прокламацией Бакуиика».
№ 1 «Изданий общества «Народная расправа» начинается с заявления, что всенародное восстание руоского люда неминуемо и близко.
' Таким образом, Бакунин снимал с себя обязанность вернуться
л Россию.
188
«Мы, то есть та часть народной молодежи, которой удалось, так или иначе, получить развитие, должны расчистить ему дорогу, то есть устранить все мешающие его продвижению препятствия и приготовить все благоприятные условия... Ввиду этой неминуемости и близости мятежа, мы находим необходимым соединить в одно неразрывное дело все разрозненные революционные усилия в России; вследствие чего постановили издать от имени революционного центра листки, из которых каждый из наших единомышленников, разбросанных по,разным углам России, всякий из,работников святого дела Революции, хотя и неизвестный нам, всегда будет видеть, чего мы хотим и куда мы идем» '.
Далее листок заявляет:
«Для нас мысль дорога только, поскольку она может служить великому делу радикального и повсюдного всеразрушения. Кто учится революционному делу по книгам,,будет всегда революционным бездельником... Мы потеряли всякую веру в слова; елово для нас имеет значение только, когда за ним непосредственно следует дело„Но далеко не все, что ныне называется делом, есть дело. Например, скромная и чересчур осторожная организация тайных обществ без всяких внешних практических проявлений в наших глазах не более как мальчишеская игра, смешная и отвратительная. Фактическими же проявлениями мы называем только ряд действий, ~разрушающих положительно что-нибудь: лицо, вещь, отношение, мешающее народному освобоясдению... He щадя живого и не останавливаясь ни перед какими угрозами, трудностями и опасностями и т. д., мы должны рядом смелых, да, дерзких попыток ворваться в народную жизнь и, возбудив в вароде веру в нас и себя, веру в его собственную мощь, расшевелить, сплотить и подвинуть его к торжественному совершению его же собственного дела».
Ho,síåçàïíî революционные фразы «Расправы» гаревращаются в нааадни на «Народное дело» русский журнал, издававшийся is Женеве и защищавший программу и организацию Интернационала. Для альянсистской пропаганды Бакунина в России, которая велась от имени Интернационала, было, как видно, в высшей степени важно заставить замолчать журнал, разоолачавший его ооман.
«Если упомянутый журнал будет следовать тому же пути, мы не преминем высказать и выказать к нему свое онношение... Мы уверены, что истинные люди дела отстранят теперь в сторону всякую теорию, тем более доктринерство. Распространению же произведений, хотя и искренних, но прямо противоположных нашему знамени, мы можем помешать разными практическими способами, которые в наших руках».
После этих угроз ао адресу своего опасного соперника «Народная расправа» продолжает:
~ Цит. по: К. М ар к в и Ф. Э нг ельc. Соч., т. 18, стр. 393 ‒ 395.
189
«В числе листков, вышедших за последнее время за границей, рекомендуем мы почти безусловно воззвание Бакунина к учащейса бессословной молодежи... Бакунин прав, уговаривая вас бросить академии, университеты и школы и идти в народе.
Бакунин, как это видно, никогда не упускает случая воскурить фимиам самому себе.
Вторая статья озаглавлена: «Взгляд на прежнее и нынеп»нее понимание дела». Выше мы видели, как Бакунин и Нечаев угрожали издающемуся за гранкцей русскому органу Интернационала; в этой статье, как увидим, они: обрушиваются на Чернышевского, человека, который больше всего сделал в России для вовлечения в социалистическое,движение той учащейся молодежи, за представителей которой они сеоя выдают.
«Конечно, мужнян никогда не занимались измышлением форм будущего общественного по(рядка, но тем не менее они по устранении всего мешающего нм (то есть после всеразрушнтельнай революции, первого дела, а потому для нас самого главного) сумеют устроиться гораздо осмысленней и лучше, чем то может выйти пэ всем теориям и проектам, писанным доктринерами-социалистами, навязывающимися народу в учителя, а главное в (распорядители. Для неиспорченного очками цивилизации народного глаза слишком ясны стремления этих непрошеных учителей оставить себе и. подобным теплое местечко под кровом науки, искусства н т. п. Для народа не легче, если даже эти стремления являются искренними„ наивными, как неотъемлемая принадлежность человека, пропитанного современной цивилизацией. В казацком кругу, устроевном Василием Усом в Астрахани, по выходе Оттуда Стеньки Разина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем .в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых» (!) «социалистов, более, чем в ассоциациях Чернышевского».
Далее следует целая страница ругани по адресу по-- следнего из ero товарищей.
1
Теплое местечко, которое готовил себе Чернышевский, было предоставлено ему русским «грабительством в сибирской тюрьме, тогда,как ~Бакунин, избавленный в качестве работника европейской революции от такой опасности, ограничивался своими лроявлениями из-за рубежа, И как раз в тот момент, еогда атрввительство строго запрещало,даже упоминать имя Черньтп»евского в печати, гг. Бакунин и Нечаев напали п~а него.
Нати «аморфные» революционеры продолжают:
еМы беремся сломать гнплое общественное здание... Мы из на-.
рода, со шкурой, прохваченной зубами современного устройства.,
190
руководимые ненавистью ко всему ненародному, не имеющие понятий о нравственных обязанностях и чести по отношению к тому ми,ру, кото,рый ненавидим и от которого ничего не ждем кроме зла. Мы имеем только один отрицательный неизменный план ‒ беспощадного разрушения. Мы прямо отказываемся от выработки будуших жизненных условий как несовместной с нашей деятельностью и поэтому считаем бесплодной всякую исключительно теоретическую работу ума... мы берем Ба себя исключительно разрушение существующего общественного строя» '.
«МЫ HE БУДЕМ ТРОГАТЬ ЦАРЯ...»
«Эти два любителя проявлений из-ва:рубежа з наме~ка«от, что покушение на царя в 1866 г. относилось «««ряду всеразрушительных актов» их тайного оощества.
«Начинание нашего святого дела было положено 4 апреля 1866 г. Каракозовым. С этой поры начинается в молодежи сознание своих революционных сил... Пример, факт! По силе развивающегося значения с ним не может равняться никакая пропаганда».
Затем они составляют длинный список «тварей», которых комитет обрекает на немедленную смерть. У многих «оудет вырван язык» ...однако,
«мы не будем трогать царя... Мы оставим царя жить до наступления дней народного мужицкого суда; эго право принадлежит всему народу... Пусть же живет наш палач до той поры, до той минуты, когда разразится гроза народная»...
Никто не посмеет высказать сомнение в том, что эти руанские памфлеты, тайные статуты и все произведения, опубликованные Бакуниным с 1869 г. на французском языке, исходят из одного источника. Напротив, все эти три катетории произведений взаимно:дополняют друг друга. Они в некотороа«раде соответствуют трем степеням посвящения пресловутой всеразружптельной организации. Французские брошюры гражданина Б. написаны для рядовых членов Альянса, с предрассудками которых считаются. Им говорят только о чистой анархии, оо антиавторитаризме, о свободной федерации автономных трупп и о тому подобных безобидных вещах: все это просто га- JIEMRTbH. Тайные статуты предназначаются для интернациональных братьев Запада; анархия превращается здесь
' Цит. по: К. М а р к с и Ф. Э Б г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 395 ‒ 397. ~ Бакунин и Нечаев.
191
в (<полное разнуздание народной жизни... Дурных страстей», но веутри этой анархии существует тайный направляющий элемент эти самые братья; тм даются лишь кое~какие неопределенные намеки насчет альянсистской морали, ~заимствованной у Лойолы'о; о необходимости не оставить камня на камне упоминается только вокользь, ибо это западные европейцы, воспитанные в филистерских предрассудках и требующие несколько ~более осторожного по~дхода. Им говорят, что истина, слишком ослепительная для глаз, еще не привыкш.их .к подлинному анархизму, будет раскрыта во всей полноте в программе русской секции. Только с прирожденными анархистами, с избранным народом, со своей молодежью святой Руси пророк решается говорить откровевно. Здесь анархия превращается уже во всеоощее всеразрупьение; революция в ряд уоийств, сначала индивадуальных, затем массовых; единственное правило поведения возвеличенная иезуитская мораль; образец революционера ‒ разбойник. Здесь мысль и Баука решительно запрещаются молодежи как .ларские занятия, способные внушить ей сомнения во всеразрушительной ортодоксии. Тем же, кто станет упорствовать в теоретической ереси или вздумает подвергнуть вультарной критвке догматы всеобщей аморфности, т~розят святой инквизицией. Перед русской молодежью, папе незачем стесняться am по существу, пи по форме. Он дает волю своему языку. Полное отсутствие идей ~выражается в такой напыщевной галиматье, что нет возможности передать ее по-французски, не ослабляя ее комичности. Язык его,даже не русский, а татаржий, как заявил оди.н россиянин. Эти безмозглые людиппки, говоря страшные фразы, пыжатся, чтобы казаться в собственных глазах революционны|ми тигантами. Это басня о лягушке и воле.
Кыте страюпные революционеры! Они хотят уничтожить и сделать аморфным все, «решительно все»; опи составляют проскрипционные списии, пуская в ход против своих жертв свои кинжалы, свой яд, свои петли и пули своих револьверов; некоторым они собираются даже «вырвать язык», но они преклоняются перед величием царя. И действительно, царь, чиновняки, дворянство, буржуазия могут спать споеойно. Альянс ведет войну не с существующими тосударствами, а с революционерами, которые
'о Игнатий Лойла ‒ у'нователь ордена иезуитов.
192
не хотят унизиться до роли статистов разыгрываемой и;м трагикомедии. Мир дворцам, война хижинам1 Чернышевского оклеветали; редакторов «Народного дела» предупредили, что их заставят замолчать |«разными практическими способами, которые в наших руках»; Альянс грозит смертью всем революционерам, которые не с ним..Вот единстценная часть всеразрушительной программы, которую начали выполнять. Мы расскажем теперь о первом их подвите в этом роде» ".
ФАКТЫ
ПРЕСТУПНОИ НЕОСМОТРИТЕЛЬНОСТИ
«С апреля 1869 г. Бакунин и Нечаев приступили к подготовке почвы для революции в России. Они рассылали из Женевы письма, воззвания и телеграммы в С.-Петербург, Киев и другие города. Между тем, им было известно, что нельзя посылать в Россию письма, воззвания, и в особенности телеграммы, без того, чтобы «III отделение» (тайная полиция) не ознакомилось с ними. Все это могло иметь только одну цель скомпрометировать людей. Эти подлые приемы лиц, которые ничем пе рисковали в своей богоспасаемой Женеве, привели к многочисленным арестам в России. А ведь их предупреждали, какую опасность они создают. У нас есть доказательства, что Бакунину было сообщено следующее место из одного письма, присланного из России.
«Ради бога, передайте Бакунину, чтобы он, если для него есть хоть что-либо святое в революции, перестал рассылать свои суыасбродные прокламации, которые приводят к обыскам во многих городах, z арестам и которые парализуют всякую серьезную работу».
Бакунин ответил, что все зто выдумка и что Нечаев уехал в Америку. Но, как мы увидим дальше, тайный свод законов Бакунина предписывает «скомпрометировать донельзя... честолюбцев и либералов с разными оттенками...
так, чтобы возврат был для них невозможен, и тогда использовать их» («Революционный катехизис», $ 19).
Вот одно доказательство. 7 апреля 1869 г. Нечаев пишет г-же Томиловой, жене полковника, умершего впоследствии с горя из-за ареста жены, что «в Женеве дела по горло»,
" H. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 397 ‒ 398.
193
я Торопйт ее прислать туда надежного человека для переговоров с ним. «Дело, о котором придется толковать, касается не одной нашей торговли, но и общеевропейской.
Здесь дело кипит. Варится такой суп, что всей Европе не расхлебать. Торопитесь же». Следует женевский адрес.
Письмо это не дошло по адресу; оно было перехвачено на почте тайной полицией и повлекло за собой арест г-х~и Томиловой, которая ознакомилась с ним только во время следствия (отчет о нечаевском процессе, «С.-Петербургские ведомости» Ы 187, 1871).
А вот еще факт, показывающий осмотрительность, проявленную Бакуниным при организации заговора. Студент Киевской академии Маврицкий получил прокламации, посланные па его имя из Женевы. Он немедленно передал их начальству, которое поспешило послать в Женеву доверенного человека, то есть шпиона. Бакунин и Нечаев сблизились с этим делегатом от юга России, снабдили его прокламациями, адресами лиц, с которыми Нечаев, по его словам, был знаком в России, и дали ему письмо, которое можно было понять только как доверительное и рекомендательное письмо («С.-Петербургские ведомости» М 187).
3 сентября (15 сентября по новому стилю) 1869 г. Нечаев явился в Москве к Успенскому, молодому человеку, с которым был знаком до своего отъезда за границу, в качестве эмиссара Всемирного революциоиного комитета в Женеве и предъявил ему мапдат, о котором шла речь выше. Он сообщил ему, что в Москву прибудут эмиссары этого европейского комитета, снабженные подобпыми же мандатами, а что касается его, то ему личпо поручено еорганизовать тайное общество среди учащейся молодежи... чтобы вызвать в России народное восстание». По рекомендации Успенского Нечаев в поисках надежного убежища направился в Сельскохозяйственную академию, расположенную довольно далеко от города, и связался там с Ивановым, одним из студентов, наиболее известных своей преданностью интересам молодежи и народа. C этого времени Сельскохозяйственная академия сделалась центром деятельности Нечаева. Сначала он представился под вымышленной фамилией и рассказал, что много путешествовал по России, что народ всюду готов восстать и давно бы уже восстал, если бы революционеры не советовали ему терпеть, пока не будет завершено создание их широкой и мощной организации,-которая свяжет воедино все револю-
j94
ционные силы России. Нечаев торопил Иванова и других студентов вступить в это тайное общество, возглавляемое всемогущим комитетом, от имени которого все делается, но состав и местопребывание которого должны были оставаться неизвестными членам общества. Этот комитет и эта организация являлись русским отделением Всемирного союза, революционного Альянса, Международного Товарищества Рабочих!
Нечаев начал с распространения среди студентов упомянутых выше «Слов» с целью показать mM, что Бакунин, знаменитый революционер 1848 года, бежавший из Сибири, играет в Европе крупную роль, что он является главным полномочным представителем рабочих, что он подписывает мандаты генерального комитета Всемирного Товарищества и что этот герой советует им бросить учение и т. п. Чтобы дать им яркий пример преданности до гроба, оп читал стихотворение Огарева, приятеля Бакунина и сотрудника герцеповского ,«Колокола», озаглавленное «Студент» и посвященное «молодому другу Нечаеву». Нечаев изображен в этих стихах идеальным студентом, (<неутомимым борцом с детских лет». В своих стихах Огарев воспевал муки, которые вынес Нечаев с юных лет ради живого труда науки; как росла его преданность народу; как гонимый местью царской и боязнью боярской, оп обрек себя на кочевую жизнь (skitanie, скитанье); как он отправился страпствовать, чтобы кликнуть клич по всем крестьянам от востока до заката: сооирайтесь, поднимайтесь смело и т. д. и т. п.; как он кончил жизнь на каторге в снегах Сибири; но весь век нелицемерен, он борьбе остался верен, и как до последнего дыханья он повторял: Отстоять всему народу свою землю и свободу! Это альянсистское стихотворение было напечатано весной 1869 г. в то время, когда Нечаев развлекался в Женеве. Оно пачками отправлялось в Россию вместе с другими воззваниями. Простая переписка этого стихотворения обладала, очевидно, свойством внушать новообращенным чувство самопожертвования, так Нечаев по приказу комитета заставлял каждого вновь принимаемого члена общества переписывать его и распространять (показания нескольких подсудимых) .
Одна только музыка была, по-видимому, призвана избежать аморфности, на которую повсеместное всеразрушение обрекало все искусства и науки. Нечаев от имени комитета предписывал поддерживать пропаганду посредст-
195
вом революционной музыки и всячески пытался подоорать мелодию к этому поэтическому шедевру, чтобы молодежь могла распевать его («С.-Петербургские ведомости» М 190).
Мистическая легенда о его смерти не мешала ему намекать на то, что Нечаев, возможно, еще жив, и даже рассказывать по секрету, что Нечаев находится на Урале в качестве рабочего и организовал там рабочие общества («С.-Петербургские ведомости» Ыю 202). Эту тайну он открывал, главным образом, тем, которые «никогда пе сделают ничего путпого», то есть тем, кто мечтал о создании рабочих товариществ; он хотел вызвать у них восхищение этим легендарным героем. Когда же легенды о его мнимом побеге из Петропавловской крепости и 0 его поэтической смерти в Сибири достаточно подготовили умы и когда, по его расчетам, катехизис был вдолблен в головы посвященных вполне достаточно, он осуществил, накопец, свое евангельское воскрешение и заявил, что Нечаев это и есть «Он» собственной персоной! Однако теперь это был уже не прежний Нечаев, осмеянный и презираемый, по словам свидетелей и подсудимых, петербургскими студентами. Теперь это был полномочный представитель Всемирного революционного комитета. Чудо его преображения было совершено Бакуниным. Нечаев отвечал всем требованиям статутов той организации, которую он пропагандировал; он «отличился делами, которые были известны и оценены комитетом»; в Брюсселе он организовал крупную стачку членов Интернационала и руководил ею; бельгийский комитет направил ero в качестве делегата к женевской оргапизации Интернационала, где он встретил Бакунипа, а так как, по его словам, «он не любил почивать на лаврах», то вернулся в Россию, чтобы начать «революционное действие». Он утверждал также, что вместе с ним в Россию прибыл целый штаб, состоявший из шестнадцати русских эмигрантов.
Успенский, Иванов и еще четыре или шесть юношей были, по-видимому, единственными людьми в Москве, которые дали себя одурачить всеми этими фокусами. Четверо из этих посвященных получили приказ вербовать новых сторонниксв и образовать кружки пли небольшие секции. План организации имеется среди документов процесса; он почти целиком совпадает с планом тайного Альянса. «Общие правила организации» были оглашены на заседании
196
суда, и ни один из главных посвященных не отрицал их подлинности; к тому же в №о 2 «Народной расправы», редактируемой Бакуниным и Нечаевым, была признана подлинность следующих параграфов:
«Организация основывается на доверии к личности. ‒ Ни один член не знает, к какой степени он принадлежит, то есть насколько он далек или близок от центра. — Беспрекословное повиновение распоряжениям комитета. — О~решение от собственности, которая передается в ведение комитета. — Член, приобревший известное количоство ирозелитов дела, заявивший фак~ами о своих силах и способпостях, знакомится с этими предписаниями, а потом более или менее и с усталом общества. Мера же сил и способностей определяется комитетом».
~1тобы обмануть московских членов, Нечаев говорил им, что в С.-Петербурге уже существует обширная организация, тогда как в действительности там не было ни одного кружка, пи одной секции. Однажды, забывшись, он воскликнул в присутствии одного из посвященных: «В Петербурге опи изменяли мне, как женщины, и предали меня, как рабы». В Петербурге, наоборот, он говорил, что организация поразительно быстро растет в Москве.
Так как в этом городе высказали желание видеть кого- нибудь из членов комитета, то он пригласил одного молодого петербургского офицера, интересовавшегося студенческим движением, поехать с пим в Москву, чтобы IIOGMOT- реть эти кружки. Молодой человек согласился, и по дороге Нечаев посвятил его в сан «чрезвычайного уполномоченного комитета Международного товарищества в Женеве».
«Вы не сможете», ‒ сказал он ему, — «попасть па наши собрания, не будучи членом, но вот Вам мандат, удостоверяющий, что Вы член, Международного товарищества; в качестве такового Вас пропустят».
Мандат был на французском бланке и гласил: «Предъявитель сего есть доверенное лицо Международного товарищества». По утверждению других подсудимых, Нечаев заверял их, что этот незнакомец «действительно доверенное лицо революционного комитета в Женеве» («С.-Петербургские ведомости» № 225 и 226).
Долгов, друг Иванова, показывает, что, «говоря о тайном обществе, преследующем ту цель, чтобы в случае, если явится протест со стороны народа, то поддержать его и направить так; чтобы оказались хорошие результаты, Нечаев упоминал о Международном товариществе и говорил,
197
что связью с ним служит Бакунин» (№ 198). Рипман подтверждает, что Нечаев, «чтобы отвратить его от мысли об артелях, говорил ему, что за границей существует Международное Товарищество Рабочих; чтобы достигнуть цели, которую оно преследует, достаточно вступить в это общество, отделение которого имеется в Москве» (№ 198). Из дальнейших показаний видно, что Нечаев выдавал Интернационал за тайное общество, а свое собственное общество ва секцию Интернационала. Так, он заверял посвященных в том, что их московская секция подобно Интернационалу будет в широких масштабах прибегать к стачкам и созданию ассоциаций. Когда подсудимый Рипман попросил у него программу общества, Нечаев прочитал ему несколько отрывков из какого-то французского листка, где говорилось о цели общества; подсудимый понял так, что этот листок представляет собой программу Интернационала; он прибавил: «Так как об этом обществе много писалось в печати, то я ничего особеппо преступного в предложении Нечаева не видел». Один из главных обвиняемых, Кузнецов, заявил, что Нечаев читал им программу Международного товарищества (№ 181); его брат показал, что «он видел, как у его брата переводили какой-то листок с французского; он принял этот листок за программу или устав какого-то общества» (№ 202). Подсудимый Климин заявил, что ему была прочитана «программа Международного товарищества с припиской Бакунина, программа, насколько помню, составленная в очень общих выражениях, так что о средствах к достижению цели не говорилось, говорилось о всеобщем равенстве» (№ 199) . Подсудимый Гавришев объяснил, что «французская прокламация заключала в себе, насколько можно было понять, изложение мнений представителей социализма, имевших конгресс в Женеве». Наконец, показания подсудимого Святского окончательно разъясняют нам, что представлял собой этот таинственный французский листок: во время обыска у него нашли написанную по-французски листовку под заглавием: «Программа Международного альянса социалистической демократии». «В газетах говорилось о Международном обществе», заявил Святский,‒ «и я интересовался знать его программу, исключительно с теоретической целью» («C.— Петербургские ведомости» № 230). Эти показания доказывают, что тайная программа Альянса раздавалась в рукописи в качестве программы Интернационала. Показа-
ноя главного обвиняемого Успенского доКазывают, ч1о Всемирный революционный комитет, эмиссаром которого называл себя Нечаев, и центральное бюро Альянса (гражданин Б.) ‒ одно и то же. Успеаский заявил, что он собирал все протоколы заседаний кружка, «чтобы послать отчет о них Бакунину в Женеву». Прыжов,одиниз главных обвиняемых, заявил, что Нечаев велел ему съездить в Женеву и свезти Бакунину отчетный доклад.
За недостатком места мы не упоминаем здесь о всех обманах, глупостях, мошенничествах и насилиях бакунинского агента, разоблаченных во время процесса. Отмечаем только наиболее характерные факты.
Все было тайной в этой организации. Долгов рассказывает, «что прежде чем поступить в общество, он желал знать устройство и средства этого общества; Нечаев сказал, что это тайна, но что впоследствии она ему откроется» ( «Ñ.-Петербургские ведомости» Ы 198) . Когда члены общества позволяли себе задавать вопросы, Нечаев, зажимая им рот, заявлял, что, согласно уставу, никто не вправе ничего знать, пока он не отличится на каком-нибудь деле (М 199). «Вскоре после того, как мы дали согласие вступить в члены общества», говорит один из подсудимых, ‒ «Нечаев начал запугивать нас властью и силой комитета, который, по ero словам, существует и руководит нами; он говорил, что у комитета есть своя полиция, что если кто-нибудь изменит своему слову и будет поступать вопреки распоряжениям тех, кто стоит выше нашего кружка, то комитет будет мстить за это». Обвиняемый признался, «что, заметив плутни Нечаева, он сообщил ему о своем намерении совершенно отстраниться от этого дела и поехать на Кавказ для поправления своего здоровья. Нечаев заявил ему, что этого быть не может и что комитет может наказать его смертью, если он посмеет оставить общество; вместе с тем он приказал ему отправиться на собрание, говорить там о тайном обществе, чтобы завербовать новых приверженцев, и прочесть стихи на смерть Нечаева. Когда подсудимый отказался подчиниться, Нечаев стал угрожать ему, говоря: рассуждать не ваше дело вы должны беспрекословно исполнять приказания комитета» (М«198).— Если бы это был только отдельный случай, то в нем можно было бы усомниться, но ряд подсудимых, которые никак не могли сговориться между собой, показывает совершенно то же самое. Другой обвиняемый заявил, что члены круж-
199
isa, заметив, что их обманывают, хотели выйти из обществй, но не решались этого сделать, опасаясь мести комитета (№ 198).
Один свидетель, говоря об одном из подсудимых, своем друге, сказал: подсудимый Флоринский уже не знал, как ему избавиться от Нечаева, который не давал работать; свидетель посоветовал ему покинуть Москву и уехать в Петербург, но Флоринский ответил, что Нечаев разыщет его в Петербурге так же, как разыскал в Москве; Нечаев насиловал убеждения многих молодых людей, запугивая их, и Флоринский, по-видимому, боялся доноса со стороны Нечаева. «Говорили, я это сам слышал», показывает Лихутин, «что Нечаев присылает из-за границы своим знакомым разные письма резкого содержапия, желая тем самым скомпрометировать этих лиц, чтобы опи были арестованы. Это составляло одну из черт его характера» (№ 186). Енишерлов заявил даже, что он начал смотреть на Нечаева, как на правительственного агента.
На заседании небольшого кружка один из его членов, Климин, отвечая неизвестному, который присутствовал тут же в качестве эмиссара комитета и выразил недовольство действиями кружка, сказал, «что опи тоже недовольны; вначале завербованным в общество говорили, что каждая секция может действовать более или менее самостоятельно, без того, чтобы от ее членов требовали пассивного подчинения; но затем стали держать себя совершенно иначе, и комитет свел их на положение рабов» (199). Нечаев отдавал свои распоряжения на бумажках с печатью: «Русское отделение Всемирного революционного альянса. Бланка для публики», и формулировал их следующим образом: «Комитет приказывает вам сделать...», выполнить то-то, отправиться туда-то и т. д.
Разочаровавшись, один молодой офицер решил выйти из общества. Нечаев как будто соглашается на это, но требует выкупа. Необходимо раздобыть для него вексель на 6000 рублей (около 20 тысяч франков) за подписью Колачевского. Колачевский в 1866 г. после покушения Каракозова отбыл вместе с двумя своими сестрами длительное тюремное заключение. В тот момент, к которому относится наш рассказ, одна из сестер вторично сидела в тюрьме по политическому делу. Вся семья находилась под строжайшим надзором полиции, и Колачевский во всякую минуту мог ждать ареста. Этим-то и воспользовался Нечаев; по
его приказанию вышеупомянутый молодой офицер пригласил Колачевского под вымышленным предлогом к себе, завязал с ним беседу и передал ему прокламации, которые тот взял из любопытства. Не успел Колачевский выйти на улицу, как к нему подходит какой-то офицер и приказывает следовать за ним, говоря, что оп чиновник III отделения (тайная полиция) и что ему известно, что Колачевский имеет при себе крамольные прокламации. Надо заметить, что одного храпения этих прокламаций более чем достаточно для того, чтобы человек подвергся многолетнему предварительному заключению и был сослан на каторжные работы, если он уже имел несчастье быть замешанным и каком-нибудь политическом деле. Мнимый агент III отделения сажает Колачевского па извозчика и тут же предло. гает ему откупиться, подписав немедленно вексель на 6000 рублей. Поставленный перед выбором принять это предложение или отправиться в Сибирь, Колачевский подписал вексель. На следующий день другой молодой чело. век, Негрескул, узнав об этой истории, заподозрил, что к ней причастен Нечаев, немедленно отправился к мнимому агенту III отделения и потребовал у него объяснений по поводу этого мошенничества. Последний отрицал все; вексель был спрятан и обнаружился только впоследствии во время обысков. Раскрытие заговора и бегство Нечаева апмешали ему получить деньги. Негрескул давно уже знал Нечаева. В Женеве он стал жертвой одной из его мошеннических проделок; потом Бакунин пытался завербовать его. Позже у него выманили 100 рублей (Мю 230). В конце концов, он все же был скомпрометирован Нечаевым, хотя терпеть его не мог и считал способным на всякую подлость, Он был арестован и умер в тюрьме» '2.
УБИИСТВО СТУДЕНТА ИВАНОВА
«Мы видели, что Иванов был завербован Нечаевым одним из первых. Это был один из самых любимых и самых влиятельных студентов Московской сельскохозяйственной академии. Он посвятил себя заботам об улучшении положения своих товарищей и занимался устройством касс взаимопомощи и столовых, в которых нуждающимся сту-
" К. Maркс и Ф. Энr ель с. Соч., т. 18, стр. 399 ‒ 406,
201
дентам выдавались бесплатные обеды и которые служили удобным местом для собраний, где обсуждались социальные вопросы. Весь свой досуг он посвящал обучению крестьянских детей, живших в окрестностях Академии. Его товарищи подтверждают, что он был страстно предан своему делу, отдавал свои последпие гроши и часто оставался без горячей пищи.
Иванов был поражен нелепостью террористических прокламаций Нечаева и Бакунина. Он не мог понять, почему комитет приказывает ему распространять «Слова», «Песнь о смерти» Огарева, «Народную расправу» и, наконец, чисто аристократическую прокламацию Бакунина: «Воззвание к российскому дворянству». Он начинал терять терпение и стал допытываться, где находится комитет, что ои делает, что это за комитет, который во всем соглашается с Нечаевым и осуждает других членов. Он выразил желание повидать кого-нибудь из членов комитета; он имел на то право, так как сам Нечаев возвел его в степень, соответствующую степени члена национальпого комитета тайного Альянса. Тогда-то Нечаев и выпутался из затруднения, разыграв описанную выкупе комедию с эмиссаром Интернационала из Женевы.
Однажды Нечаев приказал передать комитету деньги, предназначенпые для студенческой кассы взаимопомощи. Иванов запротестовал, и между ними произошла ссора. Другие товарищи уговаривали Иванова подчиниться решению комитета, раз уж они признали устав, обязывавший их повиноваться. Иванов уступил их настояниям и нехотя подчинился. C этого момента Нечаев начал обдумывать план, как отделаться от этого человека, которого он, по-видимому, считал революционером-доктринером, заслуживающим смерти. Он стал вести с Успенским теоретические разговоры на тему о наказании и об истреблении неверных членов, которые своим неподчинением могут скомпрометировать и погубить всю огромную тайную организацию.
Нечаев так вел дела своего тайного общества, что естественно возникало сомнение в серьезности всей организации. Секции обязаны были регулярно собираться, чтобы рассматривать академические списки всех студентов и отмечать тех из них, которых следовало привлечь, а также для того, чтобы изыскать способы, как раздобыть денег. Одним из таких способов были подписные листы в пользу
202
«пострадавших студентов», то есть административно висланных: собранные таким образом деньги шли прямо в карман комитета Нечаева. От секций потребовали, чтобы они доставили различного рода одежду, которая хранилась в надежном месте и послужила для переодевания Нечаева во время его побега. Но главное занятие состояло в переписывании «Песни о смерти» и цитированных выше прокламаций. Участники заговора должны были как можио точнее записывать все, что говорилось на их собраниях, и Нечаев угрожал им комитетом, повсюду имевшим своих шпионов, чтобы они пе смели что-нибудь скрыть. Каждый должен был приносить в кружок письменные отчеты обо всем, что он делал в промежутке между собраниями. Из этих отчетов должен был составляться отчетный доклад, предназначенный для посылки Бакунину.
Все эти ребяческие и инквизиторские приемы возбудили у Иванова сомнение в самом существовании комитета и в столь прославленном могуществе этой организации. Он начал догадываться, что все сводится к нелепой эксплуатации людей и является грандиозным обманом; он признавался своим близким друзьям, что если дело не сдвинется и все ограничится этими нелепостями, то он порвет с Нечаевым и сам создаст серьезную организацию.
Тогда-то Нечаев и прибегнул к решительной мере. Он велел расклеить свои прокламации в студенческих столовых. Иванов понимал, что расклеивание прокламаций приведет к закрытию столовых, к запрещению собраний и к разгону лучших студентов. Поэтому он воспротивился этому (на деле так и случилось: студенческая столовая была закрыта, а все уполномоченные, ведавшие ею, были высланы). По этому поводу завязался спор, причем Нечаев повторял свою стереотипную фразу: «таков приказ комитета!».
Иванов был в полном отчаянии. 20 ноября 1869 г. он является к одному из членов секции, Прыжову, и заявляет ему, что выходит из общества. Прыжов передает об этом Успенскому, а тот, в свою очередь, спешит сообщить об этом Нечаеву, и через несколько часов все трое собираются у Кузнецова, где жил также и Николаев. Там Нечаев заявляет, что следует наказать Иванова, восстающего против распоряжений комитета, и что нужно избавиться от aero, чтобы лишить его возможности дальше вредить. Так как Кузнецов, близкий друг Иванова, по-видимому, не
203
ПОНЙЛ, К чЕМу клонит Нечаев, то йоследний заявиЛ, ЧтО Иванова необходимо убить. Прыжов, обращаясь к Кузне- нову, воскликнул: Нечаев с ума сошел, он хочет убить Иванова, нужно помешать этому. Нечаев положил конец их колебаниям своей обычной фразой: «Вы тоже хотите восстать против приказов комитета? Если его нельзя убить иначе, то мы с Николаевым пойдем сегодня ночью к нему в комнату и там его задушим». Затем on предложил заманить Иванова ночью в грот, находящийся в парке Академии, якобы для того, чтобы отрыть давно спрятанную там типографию, и умертвить его.
Таким образом, даже в этот решительный момент Нечаев сам отдавал должное преданности Иванова. Он был уверен, что, несмотря на свой выход из общества, Иванов придет помочь вырыть типографию и что он не способен его выдать, ибо если бы оп хотел это сделать, то сделал бы до выхода из общества или сразу после этого. Если Иванов хотел выдать Нечаева полиции, то ему представлялся теперь случай захватить его на месте преступления. Но как раз наоборот: Иванов был счастлив получить, наконец, положительное доказательство существования этой организации, ощутимый признак того, что он располагает какимито реальными средствами, будь то хотя бы типографский шрифт. Позабыв обо всех угрозах Нечаева по адресу отступников, он поспешил оставить друга, с которым пил чай и к которому Николаев пришел за ним по приказу Нечаева, и отправился на его зов.
В ночной темноте Иванов, ничего не подозревая, приближается к гроту. Вдруг раздается крик; кто-то набрасывается на него сзади. Завязывается страшная борьба: слышны только рычание Нечаева и стоны его жертвы, которую он душит своими руками; затем раздается выстрел, и Иванов падает мертвым. Пуля из револьвера Нечаева пробила ему голову. «Скорей веревок, камней», кричит Нечаев, обыскивая карманы трупа, чтобы забрать его бумаги и деньги. Затем его бросают в пруд.
Вернувшись к Кузнецову, убийцы приняли меры, чтобы скрыть следы своего преступления. Они сожгли окровавленную рубашку Нечаева. Соучастники преступления были мрачны и подавлены. Вдруг раздается второй выстрел, и пуля пролетает около самого уха Прыжова. Нечаев извинился, говоря, что «он хотел объяснить Николаеву устройство револьвера». Свидетели единогласно заявляют,
ttTo это было новое покушение. Нечаев хотел убить Прыжова за то, что тот утром IIOGMBJI возражать против убийства Иванова» ".
ПОСЛЕ УБИЙСТВА
«Немедленно вслед за этим Нечаев спешит покинуть Москву и выезжает вместе с Кузнецовым в Петербург, предоставив Успенскому действовать в Москве. В Петербурге он делает вид, что продолжает заниматься своей организацией, HO Кузнецов, K своему величайшему изумлению, замечает, что о существовании организации здесь может идти речь еще меньше, чем в Москве. Тогда он осмеливается задать Нечаеву вопрос: «Где же комитет? Ты, что ли комитет?» ‒ Нечаев все еще отрицает это и уверяет Кузнецова, что комитет существует. Он возвращается в Москву m ~признается Николаеву, что поскольку арестован Успенский, то все остальные будут также арестованы и потому он «не знает, что ему делать». Тогда Николаев, самый преданный его сторонник, решается спросить его, действительно ли существует пресловутый комитет или он состоит из одного Нечаева. «Не отвечая утвердительно на мой вопрос, он сказал мне, что все средства позволительны для того, чтобы завлечь людей в такое дело, что правило это существует и за границей, что следует ему ~~ку~~~4, а равпо и другие, и что если такие люди подчиняются этому правилу, то понятно, что и он, Нечаев, мол<от поступать таким образом» (K~ 181). Затем оп приказывает Николаеву ехать с Прыжовым в Тулу, чтобы раздобыть обманным путем паспорт у одного рабочего, старого приятеля Николаева. Позже оп сам отправляется в Тулу и просит там г-жу Александровскую сопровождать его в Женеву; это ему абсолютно необходимо.
Г-жа Александровская была сильно скомпрометирована во время волнений 1861 1862 годов; она даже сидела в тюрьме, где ее поведение оставляло желать многого. В припадке откровенности она написала исповедь своим судьям, и эта исповедь скоипрометировала многих людей.
После всех этих дел она была водворена на жительство в один из провинциальных городов, где и жила под надзором полиции. Так как она опасалась, что ей не выдадут пас-
" К. М а,р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 406 ‒ 410.
205
порта, то Нечаев каким-то путем раздобыл его для нее.
<прашивается, зачем Нечаеву понадобилась спутница, одного присутствия которой было достаточно, чтобы вызвать его арест на границе1 Тем не менее, Нечаев в сопровождении г-жи Александровской благополучно прибыл в Женеву, и, в то время как несчастные, одураченные им люди были брошены в тюрьму, он вместе с Бакуниным принялся за изготовление М 2 «Народной расправы». Бакунин, невероятно гордившийся тем, что «Journal de Geneve» пишет о нечаевском заговоре и приписывает ему руководящую роль в нем, забыл, что его «Народная расправа» печатается якобы в Москве, и вставил в нее целую страницу из статьи в «Journal Йе Geneve», написанную по-французски. I<as толт,‒ ко журнал был готов, г-же Александровской было поручено отвезти его вместе с другими прокламациями в Россию. На границе поднспдавший г-жу Александровскую агент Ш отделения отобрал у пее пакет. После своего ареста она передала агенту список имен, которые могли быть Бзвестпы одному Бакунину. Один из подсудимых по делу Нечаева и один из самых близких к нему людей признался на суде, что «он считал раньше Бакунина честным человеком и не понимает, как мог он вместе с остальными так подло подвергнуть эту женщину опаспости ареста».
Если Бакунин и избавлял себя от обязанности ехать в Россию, чтобы лично руководить великой революцией, неминуемый взрыв которой он предсказывал, то в Европе он орудовал так, будто бы в нем «сидел черт». Локльскн i «Progres», швейцарский орган Альянса, помещал длинные выдержки из «Народной расправы». Гильом восхвалял в нем изумительные успехи великих русских социалистов и заявлял, что его абстенционистская программа тождественна с их программой.
На съезде в Шо-де-Фоне Утин пытался было разоблачить подлые проделки Нечаева, но Гильом прервал его, заявив, что говорить об этих людях значит заниматься шпионством. Что касается Бакунина, то в «Marseillaise» он изображал дело так, будто только что вернулся «из длительной поездки в отдаленные страны, куда не доходит свободная пресса»; он хотел этим создать впечатление, будто дела в России принимают такой революционный оборот, что он счел свое присутствие там необходимым» '4.
'4 К. Маркс и ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр.410 ‒ 411.
ß0á
ДЕНЕЖНЫЕ ВОПРОСЫ И УГРОЗЫ
«Теперь мы подходим к развязке трагикомедии русского Альянса. В f859 г. Герцен получил по завещанию от одного молодого русского" 25000 франков на революционную пропаганду в России. Герцен, постоянно отказывавшийся отдать кому бы то ни было эти деньги, однако дал себя обмануть Бакунину, который сумел получить их от него, уверив его, что Нечаев является представителем обширной и сильной тайной организации. Нечаев поэтому счел себя вправе потребовать свою долю. И эти два ипте~рнациональных брата, которых не могло разъединить убийство Иванова, затеяли ссору из-за денег. Бакунин отказался их отдать. Нечаев покинул Женеву и весной 1870 г. выпустил в Лондоне русскую газету «Commune» («Obchtchina»), в которой открыто потребовал, чтобы Бакунин отдал ему остаток капитала, полученного от покойного Герцена. Вот подтверждение того, что интернациональные братья «пикогда не нападают друг на друга и пе сводят своих счетов пуолично».
Передовая статья № 12 «Народпой расправы» содержит еще одну написанную поэтической прозой похоронпую песнь о вечно мертвом и вечно живом герое Нечаеве. На сей раз герой был задушен жапдармами, которые везли его в Сибирь. Переодетый рабочим, оп был арестован в Тамбове, в кабаке. Этот арест вызвал необычайпое волнение в правительственных сферах. Только и слышались слова: «Нечаев, переодетый... доносы... тайные общества... бакунисты... революция». По случаю смерти Нечаева пермский губернатор послал в Пстсрбург телеграмму; эта телеграмма приводится целпком. Другая телеграмма, которая также целиком приводптся, была послапа в III отделение, и «Народная расправа» знает, что, «получив такую телеграмму, шеф нсандармов привскочил со стула и целый вечер как-То скверно улыбался». Так Нечаев умер вторичпо.
В статье признается убийство Ивапова. Оно характеризуется как
«месть общества своему сочлену за какое-либо отступление от обязанностей. Суровая логика истинных работников дела не должна останавливаться пи перед каким фактом, ведущим к успеху дела, а тем более перед фактами, могущимп спасти дело и устранить его гибель».
" Речь идет о Бахметьеве.
Арест восьмидесяти юношей означает для Бакунина «успех дела».
Вторая статья озаглавлена «Кто не за нас, тот против нас» и представляет собой апологию политического убийства. Всем революционерам, не примыкающим к Альянсу, сулят участь Иванова, прямо не называя его:
«Горячее время настало... два враждебных лагеря уже начали военные действия... нельзя дольше оставаться нейтральпым: в золотой середине оставаться теперь невозможно; это значит: во время перестрелки стоять среди двух враждобных сил, стреляющих друг s друга; это значит: гибнуть даром, падать от картечи и тех и других, пе имея возможпости чем-либо противодействовать; это зпачит: выносить на своей шкуре и розги и пытки Ш отделепия или пасть от пули наших револьверов».
Далее следует выражение благодарности, по-видимому, ироническое, русскому правительству за «его содействие в развитии и быстром ходе нашего дела, которое стремительно приблнжается к хселанному концу». В тот час, когда оба героя благодарнлн правительство за ускорение «желанного конца», все члены .этой так называемой тайной организации уже были арестованы. Затем статья обращается с новым призывом. Они принимают в свои «отверстые объятия все честные, свежие силы», продупреждая их, что, раз попав в зти объятия, они должны подчиняться всем гребованиям общества. «Всякое отречение от общества, всякое отступление, совершенное сознательно, вследствие поверия в истинность и справедливость известных начал, ведет и исключению пз списка живых». А затем оба наши героя издеваются над арестованными: это, мол, только благодушные либералы, действительных членов организации охраняет тайное оощество, которое IIO позволит их захватить»".
HOBbIA ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК ПО БАКУНИНУ
«Третья статья названа «Главные основы будущего общественного строя». Эта статья показьгвает, что если аростых смертных карают, как за преступление, за одну мысль о будущей организации общества, так зто потому, что главари все уже устроили заранее.
<Выход из существующего общественного порядка и обновление жизни Бовыми началами может совершиться только путем сосредоточения всех средств для существования оощес~венного в ру-
" К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 411 ‒ 4f 3.
208
ках нашего комитета и объявлением обязательной для всех физической работы.
Комитет тотчас по пизвержении существующих основ объявляет все общественным достоянием и предлагает создать рабочие общества («artels») и в т же время издает статистические сводки, составленные знающими людьми и указывающие, какие о~расли труда наиболее необходимы в дапной местности и какие обстоятельства могут мешать тому или другому разряду занятий.
В течение известного числа дней, назначенных для пероворота, и неизблкно последующей за ним сумятицы, каждый индивидуум должен примкнуть к той или иной рабочей артели по собственному выбору... Все оставшиеся отдельно и не примкпувшие к рабочим >'руппам без уважительпых цричин не имоют права доступа пи в общественные столовые, ни в общесгвенные спальпи, ли в какие- либо другие здания, п~редназначеппые для удовлетворепия разных потребностей, работников-братьев или содержащие готовую продукцию и материалы, продовольствие и орудия, предназначаемые для всех членов установившегося рабочего общества; одним словом, тот, кто не примкнул без уважительных цричин к артели, остается без средств к существованию. Для него закрыты будут все дороги, все сродства сообщения, останется только один выход: или ы труду, или к смерти».
Каждая артель выбирает из своей среды оценщика («otsienchtchik»), который регулирует ход работы, ведет книги для записи производства и потребления, а также производительности каждого рабочего и служит посредником с общей конторой данной местности. Контора, состоящая из избранных членов всех артелей данной местности, производит обмен между этими артелями, заведует всеми общественными учреждениями (спальнями, столовыми, школами, больницами) и руководит всеми общественными работами: «все общие работы находятся в ведении конторы, тогда как Все индивидуальные, где необходимы особое искусство и навык, выполняются отдельно артелями». Дальше идет подробная регламентация воспитания, рабочего времени, кормления детей, освобождения от работы изобретателей и т. д.
«TIpm полнейшей публичности, гласности и деятольности каждого пропадет бесследно, исчезнет всякоо честолюбие, как его теперь попимают, и всякая ложь... тогда стромлениом каждого буцот производить для общества как можно болоо и потреблять как можно моньше; в этом сознании своей пользы для общества будет заключаться вся гордость, все честолюбие тогдашних деятелей».
Какой прекрасный образчик казарменного коммунизма! Все тут есть: общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирующие воспитание, производство, потребление, словом, всю общественную деятельность, и во
14 ~~кло
главе всего, в качестве высшего руководителя, безыменный и никому неизвестный «наш комитет». Несомненно, это чистейший антиавторитаризм.
Чтобы придать этому абсурдному плану практической организации видимость теоретической основы, к самому заглавию этой статьи привязано маленькое примечание:
«Подробное теоретическое развитие основных наших положепий желающие найдут в опубликованном нами произведении «Манифест Коммунистической партии»».
И действительно, в каждом номере «Колокола» за 1870 г. рядом с объявлением о воззвании Бакунина «К офицерам русской армии» и о двух номерах «Народной расправы» можно встретить объявление о русском переводе Манифеста (немецкого) Коммунистической партии 1847 г., ценой в 1 франк. Используя этот Манифест для того, чтобы внушить доверие к своим татарским фантазиям в России, Бакунип в то же время устами Альянса стран Запада провозгласил этот Манифест архиеретическим произведением, проповедующим пагубное учение немецкого авторитарного коммунизма (см. резолюцию конференции в Римини, речь Гильома в Гааге, «Bulletin jurassien» Ы 10 11, барселонскую «Federacion» и т. д.) ..
Теперь, когда черни известно, к какой роли предназначен «наш комитет», легко понять эту ненависть конкурента к государству и ко всякой централизации сил рабочих. В самом деле, до тех пор, пока рабочий класс будет иметь свои представительные органы, гг. Бакунин и Нечаев, орудующие под маской «нашего комитета», не смогут стать владельцами общественного богатства и не смогут пожинать плоды того возвышенного честолюбивого стремления, которое они так жаждут внушить другим: много работать, с тем чтобы мало потреблять!» 'т.
ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИЛО?
Таким образом, роль Бакунина в нечаевском деле свидетельствует о том, что он проявил абсолютную несерьезность, позволив незнакомому субъекту, скрытому за завесой тайны, вовлечь себя в махинации.
Нечаев выдавал себя за делегата Международного Товарищества, рассчитывая, по-видимому, скомпрометиро-
" К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 413 ‒ 415.
210
вать 1 Интернационал. В действительности же îí представлял лишь самого себя. Он тщательно хранил маленькую зашифрованную книжечку под названием «Катехизис революционера», автором которой был не кто иной, как Бакунин.
дтот пресловутый «Катехизис», проповедовавший полную самоотдачу во имя революции, был составлен тем же самым человеком, который во время заключения в Петропавловской крепости написал yme упоминавшуюся выше исповедь царю. Она комментируется в одной из предыдущих глав, а ее полный текст приведен в приложении.
Лично мне непонятно, как этот человек, доказавший отсутствие у него чувства собственного достоинства, человек, без колебаний обращавшийся к царю кающимся грешником, осмелился затем написать «Катехизис революционера». Ведь в этом «Катехизисе» он требовал от каждого революционера полного самоотречения, применяя при этом не столько средства политического убеждения, сколько угрозы самых тяжких кар.
Как мог Бакунин, выступавший в нем неким демоном упичтожения, забыть, что сам-то он всячески унижался и каялся, когда в Петропавловской крепости писал свою исповедь царю? Ведь человек, чья жизнь запятнана подобным отступничеством, обязан был найти в себе мужество и признать проявленную слабость, чтобы тем самым определить свое место в среде революционеров, уступив дорогу другим и продолжая служить революции в качестве рядового борца. Но Бакунин претендовал па роль, пророка «повсюдного всеразрушения». Он действовал так, словно был уверен, что никто не узнает о содержании его «Исповеди».
До своего ареста в 1849 году Бакунин часто говорил, что в различных городах, где он вел революционную деятельность, ходили слухи, будто он является агентом царской полиции. По Бакунину, распространению этих клеветнических слухов содействовало русское правительство.
В этой связи кажется странным, что в шестидесятых семидесятых годах, когда Бакунин стал своего рода отцом анархизма, царская полиция не использовала такой документ, как хранившуюся в ее архивах «Исповедь».
Совершенно очевидно, что, если бы царские власти опубликовали исповедь Бакунина Николаю I, а также его письмо Александру II, авторитет Бакунина был бы серьезно подорва'н.
14*
211
Если бы подобный эпизод имел место в жизни Карла Маркса, международная реакция непременно предала бы его огласке. Но в отношении Бакунина этого не сделали. Возникает вопрос «почему?». И хотя на него невозможно дать определенного ответа, он порождает смущающие предположения. Но не будем продолжать эту мысль...
ЛИЧНОСТЬ НЕЧАЕВА
Сергей Нечаев родился в 1847 году в Иваново-Вознесенске, расположенном в трехстах километрах к северо- востоку от Москвы. Умный и трудолюбивый, он стал учителем в Петербурге, где посещал кружок революционно настроенных студентов. В начале 1869 года стараниями самого Нечаева родилась басня, будто он был арестован, затем бежал из заключения и находится теперь за границей, откуда присылает прокламации. Это, разумеется, не могло не привлечь внимания царской полиции.
В начале апреля 1869 года Нечаев установил контакт с Бакуниным и уверил его в том, что совершил побег из тюрьмы, хотя на самом деле его никогда не арестовывали.
Вернувшись в Россию, Нечаев отправился в Москву к Успенскому, с которым он встречался после отъезда из Петербурга, когда сам же распустил слух о своем мнимом аресте. Вместе с Успенским, принимавшим его за представителя Международного альянса, Нечаев создал подпольную группу. В ее состав вошел и студент Иванов. Спустя некоторое время Нечаев его убил (см. документы, опубликованные 1 Интерпационалом), поскольку Ивапов с явным недоверием отнесся к загадочному поведению «друга Бакунина».
К середине 1870 года Бакунин порвал с Нечаевым. Примечательно, что до этого Нечаев без его ведома написал оскорбительное письмо издателю, для которого Бакунин переводил «Капитал» Карла Маркса. Царское правительство настаивало па выдаче Нечаева как убийцы и фальсификатора, и показательно, что до своего разрыва с ним Бакунин решительно протестовал против. этого требования царских властей. Правда, к тому моменту Нечаев не проявил еще всех своих «способностей». Но это не заставило себя ждать.
Еще во время своего первого пребывания в Женеве Нечаев, несмотря на недоверчивое отношение Герцена, сумел
212
получЗпь половину «Бахметьевского фонда» (этот фонд Й размере 25 тысяч франков был передан Бахметьевым 1'ерцену и Огареву на нужды революционной пропаганды). После смерти Герцена (1870 год) Нечаев потребовал от Огарева оставшуюся часть фонда и даже похитил у Бакунина и Огарева личные бумаги, которые могли бы их скомпрометировать, а также личные письма, принадлежавшие Наталье Герцен.
Тогда-то Бакунин и осознал, что попался на удочку субъекту, действовавшему как агент-провокатор.
В июле августе 1871 года, когда Нечаев скрывался в Швейцарии, состоялся суд над его группой в Петербурге (см. главу XI, в которой излагается мнение I Интернационала по поводу этих событий). Группа состояла из 87 человек. Четверо были замешаны в убийстве Иванова. Остальные же оказались под арестом потому, что они получали прокламации, посылавшиеся в их адрес Нечаевым, или же стали жертвами его махинаций и болтливости. Члены группы, причастные к убийству Иванова, были осуждены на каторжные работы сроком от семи до пятнадцати лет. Остальных обвиняемых судьи приговорили к тюремному заключению, ссылке в Сибирь или в другие отдаленные области.
14 августа 1872 года Нечаев был арестован, а 27 октября швейцарское правительство выдало его царской полиции. 20 января 1873 года состоялся суд. На процессе Нечаев вел себя мужественно; за резкость высказываний его дважды удаляли из зала заседаний суда. Он был приговорен к 20 годам каторжных работ и заключен в Петропавловскую крепость.
Проявив редкую силу убеждения, узник сумел привлечь на свою сторону солдат из охраны и с их помощью готовился к побегу. Но покушение па Александра II, совершенное 1 марта 1881 года, вынудило его отсрочить осуществление этого плана.
По доносу одного из заключенных 30 солдат и 4 жандарма, распропагандированные Нечаевым, были арестованы и осуждены. Рацион Нечаева, и без того уже недостаточный, был уменьшен па две трети. 20 ноября 1882 года он умер от цинги.
Что же можно сказать о Нечаеве в заключение? Дей:твия Нечаева вынудили бы меня строго осудить его, если бы мне пришлось работать вместе с ним в подполье...
БАКУНИНСКИЙ
«КАТЕХИЗИС РЕВОЛЮЦИОНЕРА»
Итак, Международное Товарищество Рабочих приняло все необходимые меры, чтобы избегнуть компрометации в связи с темным делом Нечаева (за которое нес ответственность и Бакунин}, и решительно разоблачило деятельность бакунистов в России.
Но необходимо было пойти дальше и вскрыть теоретические основы пресловутого «Катехизиса революционера» этой библии анархистов-бакунистов. Такую работу провела комиссия, избранная Гаагским конгрессом 1 Интернационала. В опубликованных ею материалах говорилось:
««Нечаев тщательно хранил маленькую зашифрованную книжечку под названием «Революционный катехизис»; он утверждал, что обладание этой книжечкой составляет особую привилегию всякого эмиссара или агента Международного товарищества. Все показания на суде и неоспоримые доказательства, представленные адвокатами, говорят о том, что этот катехизис был написан Бакуниным, который никогда и не осмеливался отрицать свое авторство. К тому же форма и содержание этого произведения ясно показывают, что оно происходит из того же источника, что и тайные статуты, «Слова», прокламации и «Народная расправа», о которых мы уже говорили. Оно лишь является их дополнением. Эти всеразрушительные анархисты, которые хотят все привести в состояние аморфности, чтобы установить анархию в области нравственности, доводят до крайности буржуазную безнравственность. Читатели уже могли по нескольким образчикам судить об альянсистской морали, догматы которои, чисто христианского происхождения, были со всей тщательностью разра-
214
ботаны первоначально эскобарами XVII века'. Альянс только до нелепости утрирует ее характер и на место святой католической, апостольской, римской церкви иезуитов ставит свое архианархическое и всеразрушительное (<святое революционное дело». Революционный катехизис является официальным кодексом этой морали, изложенной на сей раз систематически и вполне откровенно. Мы приводим его in extenso 2 в том виде, как он был оглашен на' заседании суда 8 июля 1871 года.
«Отно~иение революционера к самому себе
» 1. Революционер ‒ человек обреченный. У нето пет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью революцией.
$ 2. Он в глубине своего существа, не на .словах только, а на пеле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми закопами, приличиями, общепринятыми условиями и нравствеппостью этого мира. Он,для него враг беапощадпый, и если бы он продолжал жить в нем, то для тово только чтобы его вернее разрушить.
$ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказывается от мирской науки, предоставляя ее будущим аоколениям. Он знает только одну науку науку разрушения. Для этого и только для этого он изучает механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает денно и нощно живую пауку людей, характер, положения и все условия настоящего общественного строя во всех возможных слоях. Цель же одна наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого («poganyi») строя.
» 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и непавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно.для него асе, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему.
$ 5. Революционер человек обреченный, беспощаден для Государства и вообще для всего сословно-образованного общества; он не должен нсдать для себя никакой пощады. Между ним и обществом существует тайная или явная, .но непрерывная и непримиримая война на жизнь или на смерть. Он должен приучить себя выдерживать пытки.
( 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежныо, изноживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодной
' Эскобары последователи испанского иезуита Эскобара-и- Мендоса (1589 1669), открыто проповедовавшего, что благие намерения оправдывают действия, (порицаемые моралью и заковамв (цель оправдывает средства). Лрим. перев.
~ Должностью. ‒ Ред.
страстью революционного дела. Для IHBF0 существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение уопех революции. Денно и нощно должна быть у пего одна мысль, одна цель беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо H этой цели, он должен быть готов и сам погибнуть и сгубить своими руками все, что мешает ее достижению.
т 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение; она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединяться с холодным расчетом. Всегда и везде ои должен быть пе то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.
Отношения революционера к товарищам по революции
$ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется един. ственно степенью его полезности в деле всеразрушительной («vserasrouchite1noi») практической .революции.
а 9. О солидарности революпионеров и говорить нечего: в ней вся сила революционного дела. Таварищиреволюционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возмоншости, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В игпол~~ении, таким образом,,решенного плана, каждый должеп рассчитывать, по возможпости, lla себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый ~должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это лля успеха необходмо.
а 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, иак на часть общего революцаоннопо капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела, только как на такой капитал, которым он сам и один без согласия всего товарищества вполне посвященных распоряжаться не может.
$ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому oII должен взвесить, пользу, нринасимую товарищем, с одной стороны, а с другой трату революционных сил, аотребных на избавление, m на которую сторону перетянет, так и должен решить.
Отношения революционера к обществу
т 12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, в товарищество не может быть решено имчо, как единодушно.
3 13. Революционер вступает в государственный, сословный. тай над.цваемьтй образованный мир и живет в ттсщ толт,тсо с вброд
21б
Ь его полнейшее скорейшее разрушенйе. Он не револ~оцйойер, еслй ему чето-нибудь жаль в этом мире. Он не должен останавливаться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру. 9се и все должны быть ему равно ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в нем родлъенные, дружеские и любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.
з 14. С целью беспощадного разрушения революционер может и даже часто должен жить в обществе, притворяясь совсем пе тем, что он есть. Революционер должен проникнуть всюду, во все высшие и средние классы, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, ъ Ш отделение» (тайная аолиция) и даже в императорский дворец.
з 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категарий: первая категория неотлагаемо осужденных а смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных, по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.
з 16. Лри составлении таких саисков и для установления вышеречепного порядка, должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в тоВариществе или в народе. Это злодейство ы эта ненависть могут быть даже отчасти и полезными, способствуя к. возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерой пользы, которая должна произойти от смерти известного человека для революционaovo дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, а также внезааная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх Ба правительство и, лишив его умных и энергичных деятеле~ потрясти его силу.
$ 17. Вторая категория должна состоять из таких людей, которым,даруют только временно» (!) «жизнь для того, чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.
$ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов, или личпостей, не отличающихся ни особенным умом, ни внергией, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием, силой. Надо их эксплуатировать возможными путями; опутать их, сбить с толку и, по возможности, овладев их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатства и сила сделаются, таким образом, неистощимой сокровищницей и сильной помощью для разных предприятий.
$ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно консаирировать ао их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем, прибирать их z рукам, овладеть их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так чтобы возврат для них был невозможен, и их руками мутить Государство.
$ 20. Пятая категория ‒ доктринеры, конспираторы, революционеры, все праздноглаголющие в кружках и на бумаге. Их надо бесп!рестанно толкать и тянуть вперед, в практичные, головоломные заявления, результатом которых будет беоследная гибель большинс~®а и настоящая революционная выработка немногих.
217
) 2i. Шестая и важная категория н(еищины, которых должнО разделить на три главные разряда: одни шустые, бессмысленные, бездушные, которыми можно пользоваться, как третьей и четвертой категориями мужчин; другие горячие, преданные, способные, но не паши, потому что не доработались еще до настоящего бесфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории; наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные и принявшие всецело нашу программу. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.
Отношения товарищества к народу
» 22. У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда (tchernarabotchii lioud). Но убежденное в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможны только нутем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к,поголовному восстанию.
) 23. Под революцией народной товарищество разумеет не регламентированное движение по западному, классическому образцу ‒ движение, которое всегда, останавливаясь перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде ниэвержением одной политической формы для замещения ее другою и ст~ремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та,революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции порядка и классы России.
~ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация, без сомнения, выработается из народного движения и жизни. Но вто дело будущих поколений. Наше дело ‒ страшное, полвое, повсеместное и беспощадное разрушение.
» 25. Лоэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной я<изни, которые со времени оонования Московского государства не переставали протестовать не Ба словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с Государством; против дворянства, против чиновничества, против аопов, против торгового з мира и против мелких торговцев, эксплуататоров народа4. Мы соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.
» 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу вот вся наша организация, хонсаирация, задача» '.
$ 12 этого документа содержит слово «товарищество».
Можно подумать, что речь идет о Международном Товари-
' В русском тексте Бакунина: «гильдейского». Ред.
4 В русском тексте: «кулака-мировда». ‒ Ред.
~ Цит. по: К. Марк с и Ф. Энгельс. Соч., т. 18,,стр. 415 439.
218
ществе Рабочих. Но на самом деле здесь говорится об от-
делении пресловутого Альянса социалистической демокра
тии с тремя разрядами членов, о которых упоминается ь
$ 10.
ВОЗЗВАНИЕ БАКУНИНА
К ОФИЦЕРАМ РУССКОЙ АРМИИ
Члены комиссии, которой Гаагский конгресс 1 Интернационала поручил изучить дело Бакунина, столкнулись со следующим фактом: друзья Бакунина пытались отрицать его причастность к документам, относящимся к процессу Нечаева, утверждая, что анонимные произведения, которые приписывались Нечаеву, своими идеями отличаются от воззрений Бакунина.
Однако воззвапие «К офицерам русской армии», написанпое и подписанное Бакуниным, лишало эти попытки всякого основания. Ведь и здесь прослеживались те же идеи, которые развивал в своей пропаганде Нечаев, стремясь заставить людей уверовать в существование всемогущего комитета, полностью осведомленного о происходящих событиях и установившего незримый контроль пад действиями каждого.
Это воззвание (мы его подробно процитируем) Бакунин написал так, словно Россия переживала канун революции:
«наступает час последней борьбы между романовско-гольштейнготорпским домом и русским народом, между татарско-немецким игом и широкой славянской волей. Весна у нас на носу, а в раппсй весне бой начнется... революционная сила готова, и при существовании глубокого и повсеместного неудовольствия народа, такого, например, какое существует ныне в целой России, победа ее несомненна».
Имеется организация для руководства этой неминуемой революцией, ведь «тайная организация это как бы штаб революционного войска, а войско целый народ».
«В воззвапии «К молодым братьям в России» я говорил о том, что Стенька Разин, который поведет народные массы в будутц~м столь явно приближающемся разгроме Всероссийской империи. будет не богатырь одинокий, а Стенька Разин коллективный. Для вс~п~о>о недурака должно было быть ясно, что я под этим разумел тайную, уже теперь сущоствующую и действующую организацшо, сильную своей дисциплиной, страстной преданпостью и самоотвсржением свощ~ членов и бозусловным подчинением каждого вссч
219
приказаниям и распоряжениям единого комитета, всезнающего и никому неизвестного.
Члены этого комитета вполне отреклись от себя; вот что дает им право требовать от всех сочленов организации самоотречения оезусловного. Они до такой степени отказались для себя лично от всего, что составляет главный предмет искания всех тщеславно- самолюбивых, честолюбивых и властолюбивых людей, что, отказавшись раз навсегда от личной собственности, от официальной нли публичной власти и силы и вообще от всякого значения в обществе, они обрекли себя на вечную неизвестность, предоставляя другим славу, внешний блеск и шум дел и оставляя для себя, опять-таки не лично, а коллективно, только сущность его.
Как иезуиты, только не с целью порабощения, а освобождения народного, каждый из них отказался даже от собственной воли. В комитете, равно как и во всей организации, мыслит, хочет, действует не лицо, а только коллективность. Такое отречение от собственной жизпи, от собствеппой мысли и от собствепной воли для многих покажется невозможным а даже возмутительпым. Oiio действительно трудно, по вместе с тем необходмо. Особенпо трудно покажется опо начинающим и только что вступающим в оргапизапию людям, еще не отвыкшим от пустословного, мишурного фанфаронства; людям, играющим в честь, в личное достоинство и npaso и вообще потешающим себя томи жалкими призраками вообразимой человечности, за которыми в нашем русском обществе проглядывает полнейшее аокорение всех и каждого условиям самой гнусной и самой подлой действительности. Оно покажется трудным для тех, кто в деле ищет потехи для своего самолюбия, предлога для фразы, любит в нем отражение своего собственного драматически рисующегося лица, а не самое дело».
«Всякий новый член вступает в нашу организацию свободно, зная, что, вступив в нее раз, он принадлежит уж ей, а не себе. Вступление в организацию свободно, но выход из нее невозможен, потому чтьо всякий член выходящий непременно подверг бы опасности самое существование организации, которая не должна зависеть от легкомыслия, капризов или большей или меньшей степени скромности, честности и силы одного или нескольких лиц... И потому, вступая в нее, каждый должен зпать, что он отдает себя ей, со всем, что у него есть сил, средств, уменья и жизни безвозвратно... Это ясно и определенпо высказано в обнародованной ею программе, обязательной столько же для членов комитета, сколько и для всех остальных членов ее, находящихся вне комитета... Если зта страсть» (революционная) «в нем действительно существует. то все, что юрганизация от него, потребует, будет для него легко. Известно, что для страсти трудности но существует, она не признает невозможного, и чем непреодолимее кажутся препятствия, тем сильнее напрягается воля, умение и сила возбужденного ею человека. В ком эта страсть существует, в том не может быть места для личных страстишек; он даже не жертвует ими, потому что они в нем более не существуют. Серьезный член общества убил в себе самом всякое любопытство и преследует ere беспощадно во всех друтих. Хотя îí и сознает себя достойным всякого доверия и именно потому, что он его достоин, то есть потому, что он серьезный человек, он не ищет и не хочет знать ничего, кроме тово, что ему необходимо для лучшего исполнения возложенного на него дела.
220
Он говорит о .деле только с тем E только то, что ему ариказано говорить; E вообще оН сообразуется безусловно и строго со всеми приказаниями и инструкциями, полученными им свыше, не спрашивая и не стараясь даже узнать, на какой степени организации оп находится сам; желая, только, естественным образом, чтоб ему было поручено как можно более дела, но ожипая вместе с том терпеливо, чтоб оно было возложено па него.
Такая железпая и безусловная диециплипа может удивить и даже оскорбить повичка; по она пе удивит и не оскорбит, а, напротив, порадует и вместе успокоит всякого серьезного члена, всякого дойствительпо умпого и сильного человека, лишь бы только в пем действовала та всепоглощающая страсть народного торжества, о которой я говорил выше. Серьезный член поймет, что именно такая дисциплипа есть необходимый залог относительной безличности для каждого члепа, условие, sine qua non общего торжества, и что только опа одна может сплотить действительную оргапизацию и создать коллективпую революционную силу, которая, опираясь па стихийпую мощь народную, будет в состоянии побороть и разрушить громадную силу государственной организации.
Иные спросят: как же нам довериться диктаторскому руководcmy неизвестного нам комитета? Но комитет вам известеи: вопервых, по своей программе, столь ощроделенной и ясной, обнародованной им и объясняемой еще подробнее каждому вновь вступающему в организацию. Он рекомендуется вам, во-вторых, тем безусловным доверием, которое имеют к нему известные вам и уважаемые вами лица, доверие, которое заставляет вас вступить именно в ету, а не в другую Организацию. Действительным же членам организации он становится скоро еще более известным своей неутомимой, решительной и всюду проникающей деятельностью, всегда сообразной с программой m целью организации. И все покоряются его ©вторитету охотно, убеждаясь все более и более на самой арактике, с одной стороны, в его истинно удивительной предусмотрительности, бдительности, разумной энергии и в целесообразности его распоряжений, а с другой стороны в спасители~ости и Беобходимости такой дисциплины.
Меня могут спросить: если личный состав комитета остается для всех тайной непроницаемой, каким же образом могли вы собрать о нем все эти сведения. и убедиться в его действительной состоятельности? Отвечу на этот вопрос откровенно. Мне неизвестен ни один из члееов комитета, ни число его членов, ни даже местопребывание ego. Знаю только, что он существует не за границей, а в России, как и быть должно, потому что заграничный революционный комитет для России такая нелепость, которая может зародиться разве только в голове бестолково-честолюбивых и пустозвонных фразеров эмиграции, скрывающих свое тщеславно- суетливое и злостпо интригующее безделье под громким именем «Народного дела».
После дворянского заговора декабристов» (1825),«первая попы~~~а серьезной арганизации была сделана Ишутиным и его >ов~~рищами. Настоящая арганизация есть первая окончательно
6 Необходимое условие. Прим. перев.
221
удавшаяся организация революционных сил в целой России. Она воспользовалась всеми приготовлениями, опытами. Ее никакая реакция не заставит распустить себя, она переживет все правительства. Я >е аерестанет она действовать до тех пор, пока вся программа ее не станет русской обыденной жизнью, не станет жизнью всесветной.
Около года тому назад комитет, найдя полезным известить меня о своем существовании, арислал мне свою программу с изложением общего плана революционного действия в России. Согласный с тем и с другим и убедившись в серьезности дела, равно как и людей, предпринявших его, я сделал то, что, по моему убеждению, должен сделать всякий честный эмигрант за границей: подчинился безусловно власти комитета, как единственного представителя и руководителя революционного дела в России. Обращаясь к вам ныне, я лишь повинуюсь требованию самого комитета. Больше вам сказать ничего не могу. Прибавлю только одно слово о том же предмете. Я достаточно ознакомлен с планом целой организации для того, чтобы быть вполне убежденным, что никакая сила не может теперь разрушить ее. Если бы даже в предстоящей борьбе народная партия потерпела новое поражение, ‒ чего, однако, никто из нас ые боится, мы все верим в близкое торжество народного дела, но если бы даже наши надежды не сбылись, то и тогда бы, посреди самого бедственного разгрома народпого восстания и посреди самой дикой реакции, организация останется цела и невредима.
Основание программы самое широкое, самое человеческое: полнейшая свобода и полнейшее равенство всех людей, основанные на общественной собственности и на общем труде, равно для всех обязательном, исключая, разумеется, тех, которые хюредпочтут голодную смерть, не ~работая.
Такова ныне программа чернорабочего люда всех стран, и эта программа вполне соответствует вековым требованиям и инстинктам нашего народа... Предлагая эту программу народным низам', члены нашей Организации не могут надивиться, с какой быстротой и как широко они понимают и с какой горячностью принимают ее. Значит программа готова. Она аеизменна. Кто за нее, тот пойдет с нами. Кто пр в нас, тот друг всех супостатов народных, царский жандарм, ца ский палач наш враг...
Я вам сказал, что наша ерганизация построена так крепко, а теперь прибавлю еще, она пустила уже такие глубокие корпи в самый народ, что потерпи мы даже теперь неудачу, наша реакция не будет в силах разрушить ее...
Лакейские газеты и журналы, повинуясь внупгениям Ш отделения, стараются уверить публику, что правительс~зу удалось захватить заговор в самом корне. Оно ничего не схватило, комитет и организация остались и останутся целы, правительство скоро в том само убедится, потому что народный взрыв близок. Он так близок, что каждый дюкен решить теперь, хочет ли он быть нашим другом, другом народа, или нашим и народным врагом. Для всех друзей, к какому бы они сословию и положению ни принадле-
' В русском тексте воззвания Бакунина: «чернорабочему люду». Ред.
222
1кали, нашй ряды открыты. Но как отыскать вас1 ‒ саросите вью. Организация, везде окружающая вас и насчитывающая уже м~о~о членов между вашими товарищами, сама отыщет того, кто будет искать ее с правдивым желанием и твердой волей служить народному делу. Кто Не за нас, тот против нас. Выбирайте» '.
Анализируя бакунинское воззвание, комиссия I Интернационала пришла к следующему выводу:
«В этой брошюре, подписанной его именем, Бакунин притворяется, будто не знает местопребывания и состава комитета, от имени которого он говорит и от имени которого Нечаев действовал в России. А между тем, единственный документ, дававший Нечаеву право выступать от имени комитета, был подписан Михаилом Бакуниным, и единственным человеком, получавшим отчеты о работе секций, был опять-таки Михаил Бакунин. Следовательно, когда Михаил Бакунин клянется беспрекословно подчиниться комитету, то oII клянется повиноваться самому Михаилу Бакунину.
Мы считаем излишним приводить дальнейшие доказательства полного тождества не только направления, но и выражений этого подписанного Бакуниным произведения с другими русскими документами, появившимися анонимно.
Мы хотим только показать, как Бакунин применяет здесь мораль катехизиса. Он начинает с того, что проповедует эту мораль русским офицерам. Он заявляет им, что, выступив в качестве иезуитов революции, он и другие посвященные выполнили свой долг и, вместе с тем, заполнили существовавший пробел; он говорит, что в отношении комитета опи отреклись от собственной воли, что у пих ее не больше, чем у знаменитого «труда» общества иезуитов.
А чтобы офицеров не отпугнуло убийство Иванова, ов пытается убедить их в необходимости убивать всякого, кто пожелал бы выйти из тайного общества. Затем он применяет эту же мораль в отношении своих читателей, обманывая их самым бессовестным образом. Бакунину было известно, что правительство арестовало не только всех посвященных в России, но и в десять раз большее число людей, скомпрометированных Нечаевым, ввиду их принадлежности к пресловутой «пятой категории» катехизиса, что
~ Цит. по: К. М ар к с и Ф. Эн г ель с. Соч., т. 18, стр. 420 ‒ 423,
223
в России уже не осталось и тени организации, что никакого комитета там нет и никогда не было, если не считать Нечаева, находившегося в тот момент вместе с ним в Женеве; кроме того, он знал, что эта брошюра не завербует ни одного сторонника в России, что она может только послужить правительству предлогом для новых преследований; и все же о~ заявляет, что правительство вовсе никого не схватило, что комитет продолжает существовать в России и развивать там неутомимую, решительную, всюду проникающую деятельность, поистине удивительную предусмотрительность, бдительность, разумную энергию и поразительную ловкость (доказательством тому служат показания па процессе}, что его тайная организация, единственная серьезная организация, существовавшая в России после 1825 г., невредима, что она пустила корпи B народных ни~ зах, которые горячо принимают ее программу, что она окружает офицеров, что революция неминуема и что она вспыхнет через несколько месяцев, весной 1870 года. Только для того, чтобы доставить себе удовольствие полюбоваться в зеркале и перед своими интернациональными лжебратьями «своим собственным драматически рисующимся лицом», Михаил Бакунин, заявляющий, что он «отрекся от собственной жизни, от собственной мысли и от собственной воли», что он стоит выше «пустословного, мишурного фанфаронства людей, играющих в честь, в личное достоинство и право», обращается к русским с этими выдумками, выступает с этим фанфаронством.
Тот самый человек, который в 1870 г. проповедует русским слепое, беспрекословное повиновение приказаниям, идущим свыше от анонимпого и неведомого комитета, который заявляет, что иезуитская дисциплина есть условие sine пиа поп победы, что только одна она может одержать верх над чудовищной централизацией не русского государства, а государства вообще, который провозглашает более авторитарный коммунизм, чем самый примитивный коммунизм, этот самый человек в 1871 г. затевает внутри Интернационала раскольническое и дезорганизаторское движение под предлогом борьбы против авторитарности и централизма немецких коммунистов, под предлогом создания автономных секций и свободной федерации автономных групп и превращения Интернационала в то, чем он якобы должен быть: в прообраз будущего общества. Если бы будущее общество было создано по образцу русской
224
секции Альянса, то оно далеко превзошло бы Парагвай
преподобных отцов иезуитов 9, столь дорогих сердцу Баку-
нина >>
ЗАКЛЮЧЕНИЕ КОМИССИИ ИНТЕРНАЦИОНАЛА
Имеется в виду теократическое государство иезуитов, существовавшее в начале XVI ‒ середине XVII в. в Южной Америке, в ocHQBHoM Ha территории совремеивого Парагвая. — Прим. перев.
" K Маркс а Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 423 ‒ 424.
15 Дюкло
225
«Предоставляя полную свободу движению и стремлениям рабочего класса в различных странах, Интернационал, вместе с тем, сумел сплотить рабочий класс в единое целое и впервые дать почувствовать правящим классам в их правительствам международную мощь пролетариата. Правящие классы и их правительства признали этот факт, сосредоточив все свои нападки на исполнительном органе всего нашего Товарищества на Генеральном Совете. Со времени падения Коммуны эти нападки все более и более усиливались. Именно этот момент и выбрали альянсисты для того, чтобы со своей стороны объявить Генеральному Совету открытую войну! Они утверждали, что влияние Совета, это мощное оружие в руках Интернационала, являлось не чем иным, как оружием, направленным против самого Интернационала. Это влияние, мол, было завоевано не в борьбе с врагами пролетариата, а в борьбе с самим Интернационалом. По их словам, властолюбивые стремления Генерального Совета одержали верх над автономией секций и национальных федераций. Чтобы спасти автономию, не оставалось ничего другого, как обезглавить Интернационал.
И действительно, деятели Альянса знали, что если они не используют этот решающий момент, То сотне интернациональных братьев Бакунина придется навсегда распроститься с мечтой о тайном руководстве пролетарским движением. Их грубые нападки нашли одобрительный отклик в полицейской прессе всех стран.
Громкие фразы об автономии и свободной федерации, одним словом, их призыв к войне против Генерального Совета был только маневром, маскирующим их истинно цель: дезорганизовать Интернационал и тем самым подчи-
нить его тайному иерархическому и самодержавному правлению Альянса.
Автономия секций, свободная федерация автономных групп, антиавторитаризм, анархия вот фразы, которые очень к лицу обществу «деклассированных», «без перспектив на карьеру, не видящих выхода», конспирирующих внутри Интернационала с целью подчинить его тайной диктатуре и навязать ему программу г-на Бакунина!
Лишенная мелодраматических лохмотьев, эта программа сводится к следующему:
1. Все мерзости, которыми неизбежно сопровождается жизнь деклассированных выходцев из верхних общественных слоев, провозглашаются ультрареволюционными добродетелями.
2. Возводится в принцип необходимость развратить неэначительное, тщательно подобранное меньшинство рабочих, к которым подыгрываются, отрывая их от масс путем таинственного посвящения, заставляя их участвовать в интригах и мошеннических проделках тайного руководства и внушая им, что дать волю своим «дурным страстям» ‒ это значит потрясти до основания старое общество.
3. Главные способы пропаганды заключаются в том, чтобы привлекать молодежь фантастическими выдумками измышлениями о размерах и могуществе тайного общества, пророчествами о неизбежности подготовленной им революции и пр. и компрометировать в глазах правительств наиболее передовых людей из среды обеспеченных классов, чтобы затем эксплуатировать их в денежном отношении.
4. Экономическая и политическая борьба рабочих за свое освобождение заменяется всеразрушительными актами героев уголовного мира ‒ этого последнего воплощения революции. Одним словом, предлагают выпустить босяка, которого сами рабочие устраняли во время «революций по западному классическому образцу», и тем самым предоставить безвозмездно в распоряжение реакционеров хорошо вышколенную банду агентов-провокаторов,
Трудно сказать, что преобладает в теоретической эквилибристике и в практических затеях Альянса шутовство или подлость. И все же Альянсу удалось вызвать внутри Интернационала глухую борьбу, которая в течение двух лет затрудняла действия нашего Товарищества и завершилась отколом некоторой части секций и федераций. Поэ-
226
тому решения, принятые Гаагским конгрессом против Альянса, были лишь выполнением его долга. Конгресс не мог допустить, чтобы Интернационал, это великое творение пролетариата, попал в сети, расставленные ему отбросами эксплуататорских классов. Что же касается тех, кто хочет лишить Генеральный Совет тех функций, без которых Интернационал превратился бы в бесформенную, рассеянную и, выражаясь языком Альянса, «аморфную» массу, то мы ие можем смотреть на них иначе, как на предателей или глупцов.
Комиссия:
Лондон, 21 июля i873 г.
Э. Дюпон, Ф. Энгельс, Лео «~»ранкель, А. Ле М юссю, Карл Маркс, Ог. Серрайе»"
Таковы факты, на основе которых I Интернационал осудил деятельность Бакунина как противоречившую интересам международного рабочего движения.
" ~. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 425 ‒ 427.
15"
ХШ
ИСКЛЮЧЕНИЕ БАК|УНИНА
ИЗ I ИНТЕРНАЦИОНАЛА
В то время когда Бакунин писал свое воззвание «К офицерам русской армии», он был еще членом I Интернационала. Никаких мер против него не приняла и Лондонская конференция 1871 года, поскольку он на ней не присутствовал. Между тем его заговорщическая политика могла скомпрометировать Международное Товарищество Рабочих.
Анализ фактов, изложенных в предыдущих главах, позволяет понять выводы Гаагского конгресса 1872 года, который исключил Бакунина из Интернационала, принял постановление о публикации доклада и документов «Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих» и, учитывая обстановку, сложившуюся в результате действий Бакунина и его приверженцев, решил перенести местопребывание Генерального Совета из Лондона в Нью-йорк.
В «Дополнении» к докладу и документам «Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих» I Интернационал опубликовал материалы, в которых более детально рассматривалась деятельность Бакунина.
Следует отметить, что в них совершенно не затрагивается вопрос об исповеди Бакунина Николаю 1 и о его письме Александру II. «Дополнение» состоит из трех частей: 1. Хиджра Бакунина; 2. Панславистский манифест Бакунина; 3. Бакунин и царь.
4
«1. ХИДЖРА БАКУНИНА
В 1857 г. Бакунин был отправлен в Сибирь, но не на каторжные работы, как это можно было полагать, судя по его рассказам, а просто в ссылку. Губернатором Сибири
228
был в то время граф Муравьев-Амурский, родственник Муравьева, палача Польши, и родственник Бакунина. Благодаря этому родству и услугам, которые он оказал правительству, Бакунин был там на особом положении и поль.зовался особыми милостями.
B то время в Сибири находился Петрашевский, глава и организатор заговора 1849 года. Бакунин отнесся к нему явно враждебно и всячески пытался повредить ему; как родственнику генерал-губернатора ему это было нетрудно. Этим преследованием Петрашевского Бакунин приобрел .новые основания для расположения начальства. Одно темлое дело, наделавшее много шума в Сибири и в России, положило конец этой борьбе между двумя ссыльными. Критика поведения одного из высших чиновников, игравmero в либерализм, вызвала в окружении генерал-губернатора бурю, которая закончилась дуэлью и смертью. Все .это дело было настолько связано с личными интригами и мошенническими махинациями, что взволновало все население, обвинившее высших чиновников в заведомом убийстве жертвы дуэли молодого друга Петрашевского. Возбуждение было настолько велико, что правительство опасалось народного бунта. Бакунин решительно стал на сторону высших чиновников, в том числе и Муравьева. Он .использовал свое влияние для того, чтобы добиться высылки Петрашевского в еще более отдаленные места, и высту.пил в защиту его преследователей в длинном письме, на.писанном им в качестве очевидца и посланном Герцену. Напечатав его в «Колоколе», Герцен выбросил все содержавшиеся в нем нападки на Петрашевского, но рукопис.ная копия этого письма, сделанная при пересылке его в Санкт-Петербург, ознакомила тамошнюю публику с перво.начальным текстом.
Сибирские купцы, в общем более либеральные чем их собратья в России, хотели основать в Сибири университет, чтобы освободиться от необходимости посылать своих сы-новей в далекие учебные заведения России и создать культурный центр у себя в крае. Для этого требовалось разре.шение императора. Муравьев под влиянием и по совету Бакунина высказался против этого проекта. Ненависть Бакунина к науке давнего происхождения. Факт этот широко известен в Сибири. Бакунин, которого русские много раз запрашивали по этому поводу, не мог отрицать этот факт и объяснял свое поведение тем, что, подготовляя свой
229
побег, он стремился заслужить расположение своего родственника-губернатора.
Бакунин не только сам пользовался и злоупотреблял милостями начальства, но за небольшую мзду добивался этих милостей для капиталистов, подрядчиков и откупщиков. Захваченные у жертв Нечаева и опубликованные правительством в 1869 ‒ 1870 гг. бакунинские прокламации содержали проскрипционные списки; в числе лиц, попавших в эти списки, находился и пресловутый Катков, главный редактор «Московских ведомостей». В отместку Катков опубликовал в своей газете следующее разоблачение: у него-де есть письма Бакунина, посланные им из Лондона по приезде из Сибири, в которых Бакунин просит Каткова на правах старого друга дать ему взаймы несколько тысяч рублей. Бакунин признается, что во время своего пребывания в Сибири он получал ежегодно известную сумму от одного водочного откупщика, который платил ему, чтобы обеспечить себе ири его содействии благоволение губернатора. Этот нечестный заработок (который он перестал получать после побега) тяготит его совесть, и он хотел вернуть откупщику полученные от него деньги; чтобы выполнить это доброе дело, он и просил субсидии у своего друга Каткова. Катков отказал.
Когда Бакунин обратился к своему старому другу Каткову с этой просьбой, последний уже давно заслужил себе шпоры на службе Ш отделения, посвятив свою газету доносам на русских революционеров, в особенности на Чернышевского, а также на польскую революцию. Таким образом, в 1862 г. Бакунин просил денег у человека, которого он знал как доносчика и литературного бандита, состоящего на содержании у русского правительства. Бакунин ни разу не осмелился опровергнуть это тяжкое обвинение.
Располагая деньгами, полученными вышеуказанным способом, и пользуясь высоким покровительством губернатора, Бакунину было очень легко совершить побег. Он не только получил паспорт на свое имя, чтобы разъезжать по Сибири, но получил также и официальное поручение проинспектировать край до его восточных границ. Прибыв в порт Николаевск, он без затруднений перебрался в Японию, откуда смог спокойно сесть на судно, от~равлявшееся в Америку, и прибыть в Лондон в конце 1861 года. Так свершилась чудесная хиджра этого нового Магомета.
230
2. ПАНСЛАВИСТСКИЙ МАНИФЕСТ БАКУНИНА
3 марта 1861 г. Александр II при громких рукоплесканиях всей либеральной Европы провозгласил отмену крепостного права. Усилия Чернышевского и революционной партии добиться сохранения общинного владения землей хотя и привели к результату, но в такой неудовлетворительной форме, что еще до опубликования манифеста об отмене крепостного права Чернышевский с печалью признавался.'
«Если бы я знал, ‒ говорил он, — что поднятый мной вопрос получит такое !разрешение, я предпочел бы потерпеть поражение, чем одержать подобную аобеду. Я предпочел бы, чтобы они аосгупили, как намеревались, совершенно не считаясь с нашими требованиями».
И действительно, акт об отмене был не чем иным, как жульнической проделкой. Значительная часть земли была отнята у ее действительных владельцев, и была провозглашена система выкупа земли крестьянами. Этот акт царското вероломства послужил для Чернышевского и его партии новым и неопровержимым аргументом против императорских реформ. Либералы же, став под знамя Герцена, кричали во все горло: «Ты победил, галилеянин!» Слово галилеянин в их устах обозначало Александр II. С этого момента либеральная партия, главным органом которой был «Колокол» Герцена, не переставала восхвалять царя- освободителя, и, чтобы отвлечь общественное внимание от жалоб и протестов, которые вызывал этот антинародный акт, она призывала царя продолжить свое освободительное дело и начать крестовый поход для освобождения угнетенных славянских народов, для осуществления идей пансла.визма.
Летом 1861 г. Чернышевский разоблачил в журнале «Современник» («Sovremennik») происки панславистов и рассказал славянским народам правду об истинном положении вещей в России и о корыстном мракобесии их лживых друзей-панславистов. Вот тогда-то Бакунин, возвратившийся из Сибири, нашел, что пришло время выступить. Он написал первую часть длинного манифеста, напечатанного в виде приложения к «Колоколу» от 15 февраля 1862 r. под заглавием «Русским, польским и всем славянским друзьям». Вторая часть его так никогда и не появилась.
231
Манифест начинается следующей декларацией: «Я сохранил отвагу всепобеждающей мысли и сердцем, волею, страстью остался верен друзьям, великому общему делу, себе... Теперь являюсь R вам, старые испытанные друзья, и вы, друзья молодые, живущие одной мыслью, одной волей с нами, и прошу вас: примите меня снова в вашу среду, и да будет мне позволено между вами и вместе с вами положить всю остальную жизнь мою на борьбу за русскую волю, за польскую волю, за свободу и независимость всех славян».
Если Бакунин обращается с такой смиренной просьбой к своим старым и молодым друзьям, то это потому, что
«плохо быть деятелем на чужой стороне. Я это слишком хорошо испытал в революционных годах: Би во Франции, ни в Германии я не мог пустить корни. Итак, сохраняя всю горячую симпатию прежних лет z прогрессивному движению целого мира, ‒ ддя того, чтобы не растратить по-пустому остаток моей жизни, я должен ограничить отныне свою прямую деятельность Россие~ Польшей, славянами. Эти три отдельные мира в любви и в вере моей нераздельны».
В 1862 г., одиннадцать лет тому назад, в возрасте 51 года, великий анархист Бакунин исповедовал культ государства и панславистский патриотизм.
«Великорусский народ до сих пор жил, можно сказать, только внешней государственной жизнью. Как ни было тяжко его положение внутри, доведенный до крайнего разорения и рабства, ои всетаки до,рожил единством, силой, величием России и для Них был готов на все жертвы. Таким способом образовался в великорусском народе государственный смысл и патриотизм без фраз„ а ва деле. Таким образом, он один уцелел между слав~ыскими племенами, один удержался в Европе и дал себя почувствовать всем как сила... He бойтесь, чтоб он потерял свое заяонное обаяние и ту политическую силу, которая выработалась в нем трехвековым подвигом мученического самоотречения в пользу своей государственной целости... Отошлем же тата,р своих в Азию, своих немцев в Германию, будем свободным, чисто русским народом...»
Чтобы придать больше веса этой панславистской пропаганде, заканчивающейся требованием крестового похода против татар и немцев, Бакунин отсылает читателя к императору Николаю:
«Говорят даже, что сам император Николай незадолго перед смертью, готовясь объявить войну Австрии, хотел позвать всех австрийских и турецких славян, мадьяр, итальянцев к общему восста~ю. Он вызвал сам против себя восточную бурю и, чтобы защититься от нее, из императора-деспота хотел было превратиться в императора-,революционера. Говорят, что воззвания к славянак были им уже аодписаны, и между ними воззвание к Польше.
232
Как ни ненавидел он Польшу, он понял, что без нее славянское восстание невозможно... он победил себя до такой степени, что котов был признать независимое существование Польши, но... только по ту сторону Вислы».
Тот самый человек, который с 1868 г. разыгрывает из себя интернационалиста, в 1862 г. проповедовал расовую войну в интересах русского правительства. Панславизм является изобретением санкт-петербургского кабинета и не имеет иной цели, как расширение европейских границ России на запад и на юг. Но так как славянам, живущим в Австрии, Пруссии и Турции, не решаются прямо объявить, что им предстоит раствориться в великой Российской империи, то им изображают Россию как державу, которая освободит их от чужеземного ига и объединит их в великую свободную федерацию. Таким образом панславизм может принимать различные оттенки, от панславизма Николая до панславизма Бакунина; но все они преследуют одну и ту же цель и все по существу прекрасно согласуются между собой, как это показывает только что приведенная нами выдержка. Манифест, к которому мы сейчас перейдем, не оставит ни малейшего сомнения на этот счет» '.
3. БАКУНИН И ЦАРЬ
Авторы документа 1 Интернационала напоминают о борьбе, развернувшейся в России между либеральной и революционной партиями в связи с отменой крепостного праеа, и далее отмечают:
«В марте 1861 г. русская студенческая молодежь решительно высказалась за освобождение Польши; осенью 1861 г. она пыталась оказать сопротивление «государственному перевороту», в результате которого путем дисциплинарных и фискальных мер неимущие студенты (составлявшие свыше двух третей общего числа) лишались возможности получить высшее образование. Правительство объявило их протесты бунтом; в Петербурге, Москве и Казани сотни юношей были брошены в тюрьмы, изгнаны из университетов или исключены после трехмесячного заключения. Опасаясь, как бы эта молодежь не усилила недовольство крестьян, государственный совет особым постановлением запретил бывшим студентам занимать какие-либо общественные должности в деревне. Но преследования
' K M а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 38, стр. 428 ‒ 432.
233
на этом не кончились. Высылают профессоров, как, например, Павлова;,закрывают публичные курсы, организованные исключенными из университета студентами; предпринимают новые преследованкя под самыми аустыми предлогами; «касса взаимопомощи учащейся молодежи», только что разрешенная, внезапно закрывается; приостановлен выход газет. Все это довело до крайности негодование и возбуждение радикальной партии и заставило ее прибегнуть к подпольной печати. И тогда появился манифест этой партии, озаглавленный «Молодая Россия», с эпиграфом из Роберта Оуэна. Этот манифест содержал ясное в точное описание внутреннего положения страны, состояния различных партий и условий печати и, провозглашая коммунизм, делал вывод о необходимости социальной революции. Он призывал всех серьезных людей сплотиться вокруг радикального знамени.
Едва лишь появился этот подпольно печатавшийся манифест, как по роковому совпадению (если к этому не приложила рук полиция) в Петербурге начались многочисленные пожары. Правительство и реакционная печать с радостью воспользовались этим поводом, чтобы обвинить молодежь и всю радикальную партию в поджогах. Тюрьмы снова переполнились, и на дорогах, ведущих в ссылку, снова появились толпы мучеников. Чернышевский был арестован и брошен в санкт-петербургскую крепость, откуда после двух долгих лет мучений он был отправлен в Сибирь на каторжные работы.
Еще до этой катастрофы Герцен и Громека, который впоследствии содействовал усмирению Польши в качестве губернатора одной из польских губерний, яростно нападали, один в Лондоне, а другой в России, на радикальную партию и клеветали на Чернышевского...»
e...Àëåêñàíäð II, ‒ писал Бакуаин, — мог бы легко сделаться народным кумиром, первым русским крестьянским царем, могучим не страхом, но любовью, свободой, благоденствием своего народа. Опираясь на этот народ, он мог бы стать спасителем и главою всего славянского мира...
Для этого нужно было только широкое, в благодушии и в правде, вропкое русское сердце. Вся,русская, да вся славянская живая деятельность просилась ему в yam, готовая служить пьедесталом для его исторического величия».
Затем Бакунин требует уничтожения государства Петра Великого, немецкого государства, и со|ьдания «новой
234
России». Выполнение этого дела возлагается на Александ- а II.
«Evp начало было великолепно; он объявил свободу народу, свободу и нову~о жизнь после тысячелетнего рабства. Казалось, он хотел создать крестьянскую Россию» («zemskoujou Rossiou»), потому что в государстве петровском свободный народ немыслим. 19 февраля 1861 г., несмотря на все промахи, уродливые противоречия указа об освобождении крестьян, Александр II был самым великим, самым любимым, самым могучим qapeM, который когда- либо царствовал в России». Однако «свобода противна всем инстинктам Александра II», пегому что он немец, а «немец никогда не поймет и не полюбит крестьянской России... он думал только о TOM, KMI бы укрепить здание петровского государства... задумав гибельное, невозможное, он губит себя и свой дом и готов ввергнуть Россию в кровавую революцию».
Все противоречия «указа об освобождении», все расстрелы крестьян, студенческие беспорядки, одним словом, весь террор, по мнению Бакунина,
«объясняются вполне отсутствием русского смысла и народолюбивого сердца в царе, безумным стремлением удержать во что бы то ни стало петровское государство... А он, и только он один, мог совершить в России величайшую и благодетельнейпгую революцию, не пролив капли крови. Он может еще и теперь; если мы отчаиваемся в мирном исходе, так это не потому, чтоб было поздно, а пегому, что мы отчаялись, наконец, в способности Александра II понять единственный путь, на котором он может спасти себя и Россию. Остановить движение народа, пробудившегося после тысячележего сна, вевозможно. Но если б царь стал твердо и смело во главе самого движения, тогда бы его могуществу на добро и на славу Росоии ае было бы меры».
Для этого ему нужно было бы только дать землю крестьянам, свободу и self-government ».
«Не бойтесь также, что через областное self-government разорвется связь провинций между собою, разрушится единство русской земли; ведь автономия провинций будет только административная, внутренне-законодательная, юридическая, а не политическая. И ни в одной стране, исключая, может быть, Францию, нет в народе такого смысла единства строя, тосударственной целости и величия народного, как в России».
В То время в России требовали созыва национального собрания'. Одни требовали его для разрешения финансовых затруднений, другие чтобы покончить с монархией. ' Самоуправление. ‒ Ред. ' В русском тексте Бакунин здесь и дальше употребляет терман: «всенародный земский собор». — Pe8.
235
Бакунин хотел его для демонстрации единства России и
для упрочения власти и величия царя.
«Единство России, находившее доселе свое выражение только, B лице царя, требует теперь еще другого представительства: национального сЖрания... Не в том вопрос, будет ли или не будет революция, а в том, будет ли исход ее мирный или кровавый? Он будет мирный и благодатный, если царь, став во главе движения народного, вместе с национальным собранием приступит широко и решительно к преобразованию России в духе свобода. Ну, а если царь задумает идти вспять или остановится на полумерах, революция. будет ужасной. Тогда революция примет характер беспощадной резни вследствие восстания всенародного... Александр П может спасти Россию от конечного (разорения, от крови».
Итак, в 1862 г. революция для Бакунина означала конечное разорение России, и он умолял царя предохранить от нее страну. Для многих русских революционеров созыв национального собрания равносилен был низложению царской династии, но Бакунин кладет конец их чаяниям и объявляет им, что
«национальное собрание будет против них и за царя. Ну, а если национальное собрание будет вращдебно царю? ‒ Да возможно лн этюд Ведь посылать на него своих выборных будет народ, до сих пор еще безграничао в царя верующий, всего от него ожидающий. Откуда же взяться в. ажде3.. Нет сомнения в том, что если бы царь созвал теперь» (в еврале 1862 г.) «национальное собрание, он впервые увидел бы себя окруженным людьми, действительно ему преданными. Продолжись анархия 4 еще несколько лет, расположение народа может перемениться. В наше время быстро живется.. Но теперь народ за царя и против дворянства, и против чиновничества, и против всего, что носит немецкое» (то есть европейское) «платье. Для него все враги в этом лагере официальной России, все — кроме царя. Кто же станет говорить ему против царями А если б кто и стал говорить, разве народ ему поверится Не царь ли освободил крестьян против воли дворян, против совокупного желания. ч инов ничества? е
«Русский народ через своих представителей в первый раз.
ьстретится лицом к лицу со своим царем. Минута решительная, минута в высшей степени критическая! Как понравятся они друг дру~3 От этой встречи будет зависеть вся будущность и царя и России. Доверию и предаБности посланцев народных к царю не будет пределов. Опираясь на них, встретив их с равною верою и любовью, царь мог бы поставить свой трон так высоко и так крепко, как он еще никогда не стоял. Но что, если вместо царя-избавителя, царя народного 5, народные посланцы встретят в нем петербургского императора в прусском мундире, тесносердечного немца~ Что, если вместо ожидаемой свободы царь не даст ему ничего ила
4 У Бакуа ‒ «6esyya~qa». — ~ед.
5 У Бакунина ‒ «земского». — Ред.
236
почти ничего?.. By, тогда не сдс4~овать и царизму. Наступит конец по крайней мере императорству петербургскому, немецкому, гольштейн-готорпскому.
Если бы в этот роковой момент, когда для целой России будет решаться вопрос о жизни и смерти, о мире и крови, перед нациовальным собранием предстал царь,народныи, царь добрыи, царь правдивый любящий Россию, готовый устроить народ по воле его, чего бы Бе мюг он сделать с таким народом! Кто смел бы восстать против вето? И мир, и вера восстановились бы, как чудом, и деньги нашлись бы, и все бы устроилось просто, естественно, для всех безобидно, для всех цривольно. Руководимое таким царем национальное собрание создало бы еовую Россию. Никакой злой умысел и никакая враждебная сила не были в состоянии бороться против соединенного могущества царя и народа... Есть ли надежда, что такой союз состоится? Мы скажем прямо, что нет».
Что бы он там ни говорил, Бакунин все-таки не теряет надежды увлечь за собой своего царя и, чтобы воздействоват~ на него, он пугает его революционной молодежью, которая, если царь будет медлить, сумеет выполнить свое дело и пробьет себе дорогу к народу.
«И почему молодежь не за вас, а вся молодежь против вас? Begs это для вас большое несчастье... ей прежде всего надо воли да правды. Но почему отстала она от царя, почему объявила себя против того, кто первый объявил свободу народу?.. Не увлекалась ли она отвлеченными революционными идеалами и громким словом <~республика»? Отчасти, пожалуй, и так, но это только весьма поверхностная и второстепенная причина. Большинство нашей передовой молодежи хорошо понимает, что западные абстракции, консервативные ли, либерально-буржуазные или даже демократические, к русскому движению неприменимы... Русский народ движется не ао отвлеченным принципам... он чужд западным идеалам, и все попытки доктринаризма консервативного, либерального, даже революционного подчинить ero своему направлению будут напрасны... у него свои собственные идеалы... ое в историю внесет новые начала и создаст цивилизацию иную, и новую веру, и новое право, и новую жизнь.
Перед этим великим, серьезным и даже грозным лицом народа нельзя дурачиться. Молодежь оставит смешную и противную роль непрошеных школьных учителей... Чему мы станем учить? Ведь если оставим естественные и ыатематические науки в стороне, последним словом всей нашей премудрости будет отрицание так называемых непреложных истин западного учения, полное отрицание Запада».
Затем Бакунин обрушивается на авторов «Молодой России», обвиняет их в доктринерстве, в желании выступить в качестве учителей народа, в компрометации дела; он называет их детьми, ничего не понимающими и почерпнув- шими свои идеи из нескольких прочитанных ими западных книжек. Правительство, которое в тот момент заточало
237
этих юношей в тюрьмы как поджигателей, бросало им точно такие же упреки. И чтобы успокоить своего царя, Бакунин заявляет:
еНарод не стоит за эту революционную партию... огромное большинство нашей молодежи принадлежит к партии народной, к той партии, которая поставила себе единой целью торжество народного дела; эта партия не имеет предрассудков, еи за царя, Би против царя, и если бы сам царь, начавши великое дело, не изменив впюследствии народу, она бы никогда от царя не отстала; и теперь еще не аоздно, та же самая молодежь радостно лошда бы за ним, лишь бы только он сам шел во ыаве народа. Не остановили бы ее никакие западно-революционные предрассудки. А немцам пора в Германию. Если бы царь понял, что он отныне должен быть не главою насильственной централизации, а главою свободной федерации вольных народов, то, сщираясь Ба плотную возрожденную силу, в союзе с Польшей и Украиной, разорвав все ненавистные союзы немецкие, подняв смело всеславяесеое знамя, ои стал бы избавителем славянского мира!
Да, в самом деле, идти войной на немцев хоропме, а главное, необходимое славянское дело, во всяком случае лучнпе, чем поляков душить немцаи а угоду. Подняться íà оовобожде~е славян из-под ига ~урецкого и немецкого будет необходимостью и святою обязанностью освобожденного русского еарода».
1
В той же брошюре он призывает революционную партию сплотиться под знаменем народного дела. Вот несколько пунктов программы этого народного дела по-царски:
,«Статья 1. Мы» (Бакунин и К') «хотим self-government народного ‒ общинного, провинциального', областного и, наконец, государственного, с царем или без царя, все равно и как захочет над. — Статья 2....Мы готовы и обязаны помогать Польше, Литве, краиве аротив всякого насилия и против всех внешних врагов, оообливо же против немцев. Статья 4. Вместе с Полыней, с Литco%, с Украиной мы xmmm подать руку помощи нашим братьям славянам, томящимся ныне аод жегом Пруссиого королевства, Австрийской и Турецкой империй, обязываясь не вложить меча в ножны, пока хоть один славянин останется в немецком, в турецком или другом каком рабстве».
Статья 6 предписывает союз с Италией, Венгрией, Румынией и Грецией; это как раз те союзы, которых искало когда русское правительство.
~«Статья 7. Мы будем стремиться вместе со всеми племенами славянскими ж осуществлению заветной славянской мечты; в созданию великой и вольной федерации всеславянской... чтобы существовала единая и нераздельная общеславянская сила.
' У Бакунина «волостного, уевдного». Ред.
238
Вот широкая программа дела славянского, вот необходимое последнее слово народно-русского дела. Этому-чю делу мы посвятили всю жизнь свою.
Теперь с кем, куда и за кем мы пойдем? Куда? ‒ Мы сказали. С кем? Мы также сказали: разумеется, ни с кем другим, как с еародом. Но за кем? За Романовым, за Пугачевым или, если новый Пестель найдется, за ним?
Скажем правду: мы охотнее всего пошли бы за Романовым, если бы Романов мог и хотел цревратиться из петербургского императора в царя крестьянского. Мы потому охотно стали бы под его знаменем, что народ русский еще его признает и что сила его создана, готова еа дело и могла бы сделаться непобедимой силой, если б он дал ей только крещение народное. Мы еще потому пошли бы за ним, что он один мог совершить и окончить великую мирную ревюлюцию, не пролив ни одной капли русской или славянской крови. Кровавые, революции благодаря людской глупости становятся ивогда необходимыми, но все-таки они ‒ зло, велияое зло и болыпое несчастье не только в отвошении к жертвам своим, но и в отношении к чистоте и к полноте достижения той цели, для кото-' рой они совершаются. Мы видели это на революции французской.
Итак отношение наше к Романову ясно. Мы ‒ не враги его, Бо и ее друзья. Мы — друзья народно-русского, славянского, дела. Если царь во главе его, мы за яим. Но когда он по~ет против него, мы будем его врагами. Поэтому весь вопрос состоит в том: хочет ли он быть русским царем, крестьянским царем, Романовым или гольштейн-готорпским императором петербургскими Хочет ли он служить России, славянам или немцам? Вопрос этот скоро решится, и тогда мы будем знать, что вам делать».
К сожалению, царь не счел нужным созвать националь- Н0В собрание, куда Бакунин, как видно из этой брошюры, уже выставлял свою кандидатуру. Его избирательный манифест и коленопреклонение перед Романовым оказались напрасными. Его наивная доверчивость была недостойно обманута, и у него не оставалось другого выхода, как броситься очертя голову во всеразрушительную анархию.
После этих досужих вымыслов учителя, падающего ниц перед своим крестьянским царем, ero ученики и друзья, Альбер Ришар и Гаспар Блан, имели полное право кричать во все горло: «Да здравствует крестьянский император Наполеон ПП» т.
Таким образом, и обвинительном акте 1 Интернационала против Бакунина отмечается, что во время его ссылки в Сибирь он был на особом положении и пользовался особыми милостями своего двоюродного брата, являвшегося
' Цит. по: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ьс. Соч., т. 18, стр. 432 ‒ 438
239
губерпатором Восточной Сибири. Однако здесь ничего не сказано ни об исповеди Бакунина Николаю 1 (1851 г.), ни о письме, которое он впоследствии написал Александру П. Следовательно, руководители 1 Интернационала ничего не знали об этих демаршах Бакунина.
Что же касается его реакции на исключение из рядов Интернационала, то ее в достаточной степени характеризует письмо, которое Бакунин написал в газету «Либерте» вскоре после Гаагского конгресса. В этом письме Бакунин стремился изобразить сторонников Карла Маркса «добрыми германцами», спекулируя на враждебных чувствах к немцам, которые после франко-прусской войны проявлялись даже в рядах рабочего класса. Кроме того, в бакунинских нападках на Карла Маркса, марксизм и марксистов налицо примесь антисемитизма.
XIV
ИНТЕРНАЦИОНАЛ ДЕЙСТВОВАЛ
ПРАВИЛЬНО
241
16 Дюкло
Критика деятельности Бакунина Международным Товариществом Рабочих была, несомненно, справедливой и обоснованной. Интернационал с первых дней своего существования учитывал разнообразие течений в рядах международного пролетариата и сформулировал принципы и правила, позволяющие объединить эти различные течения; его целью было в ходе совместных действий выковать их идейное и политическое единство.
Но как показали дискуссии по переводу и толкованию Устава, одни и те же слова имели разное значение для последователей Маркса, для прудонистов, главарем которых был Толен, и для других.
Гаагский конгресс извлек урок из этих разногласий и в резолюции по Уставу решил после статьи 7 добавить четко сформулированную статью 7А, положив конец прудонистским и бакунистским разглагольствованиям о неучастии в политике.
Б 60-е годы трудящиеся опасались, что в политике они окажутся всего лишь вспомогательной силой партий мелкой буржуазии, для которых социальные и экономические проблемы, связанные с капиталистической эксплуатацией, имели меньшее значение, чем для лиц наемного труда. Политиканы, которые стремились отвлечь рабочих от политической борьбы, толкали их на безысходный путь, тогда как перед рабочим классом стоял вопрос о завоевании в конечном счете политической власти.
Прудонисты, эти представители мелкобуржуазного социализма, ни в коей мере не затрагивающего существования капитализма, были оппортунистами. Они распространяли в рядах рабочего класса идеи неучастия в политической борьбе и устулок в борьбе экономической. Подобные идеи способствовали сохранению существующей си-
стемы экоплуатадии, возможно лишь с некоторыми изменениями.
Что касается анархистов-бакунистов, пытавшихся выступать в роли ниспровергателей старого общества, то они, как и прудонисты, пытались отвлечь трудящихся 0Т политической борьбы. Это показывает, что политический оппортунизм и авантюризм отнюдь не исключают друг друга.
Для анархистов-бакунистов были характерны презрение к массам, беззастенчивость, с которой они выдвигали различные, иногда противоречивые, аргументы в зависимости от «клиентуры», чтобы оправдать зачастую неприглядную политику, проводимую с участием более чем сомнительных элементов.
Создав после своего поражения на Бернском конгрессе «Лиги мира и свободы» Альянс социалистической демократии, Бакунин заявил о своей поддержке принципов и Устава Интернационала. Но это была уловка. Бакунин нисколько не считался с решениями, принимаемыми коллективно другими людьми; значение для него имели лишь его собственные решения он маниакально считал себя неким непризнанным «гением» революции.
Показателен факт, отмеченный в свое время комиссией Интернационала: претендуя на роль яростного ниспровергателя царизма, Бакунин в то же время открыто защищал шовинистическую позицию царя он выступал против стремления польского народа к восстановлению своей независимости. Международное рабочее движение полностью поддерживало польский народ в его борьбе против царизма. Но Бакунин, который утверждал, что он хочет освободить весь мир, был против независимости Польши.
В представлении Бакунина революция должна была явиться не чем иным, как «разнузданием дурных страстей» при наличии верховного регулирующего центра, чьи функции, естественно, возлагались на самого Бакунина, который на словах был врагом государства, но в то же время ратовал за собственную бесконтрольную власть.
Кроме того, бакунисты отличались ожесточенностью своих нападок на всех, кто не склонялся перед их подозрительной деятельностью и сумасбродными планами. Среди бакунистов, естественно, находили прибежище озлобленные люди, исключенные из рабочих организаций, профессиональные провокаторы, бонапартистские агенты и другие преступные элементы. Обладая анархистской этикеткой,
242
можно было проводить деятельность в пользу правящих классов, прикрывая ее псевдореволюционнои маской.
Бакунин и его приспешники стремились захватить руководство Интернационалом, и, если бы этим людям удалось достичь своей цели, они изгнали бы из Интернационала Карла Маркса, Фридриха Энгельса и всех последователей научного социализма. Можно, следовательно, сказать, что исключение Бакунина было вполне оправданной и совершенно необходимой мерой.
Раскольники добивались установления личного господства Бакунина над Международным Товариществом Рабочих. Поэтому бакунисты особенно активно выступали против немецких организаций самых сильных организаций Интернационала и яростно нападали на Карла Маркса.
Поскольку после поражения Парижской Коммуны центр революционного движения переместился из Франции в Германию, именно немецкие организации стали объектом клеветы. Даже в тех случаях, когда кампания велась против Генерального Совета, нападки были направлены прежде всего против Маркса.
Бакунисты зачастую выступали против Маркса и с нападками расистского характера. Если бы бакунистам удалось навязать пролетариату свою совершенно беспринципную сектантскую, авантюристическую политику, основанную на псевдореволюционной фразеологии, игнорирующую факты политической, экономической и социальной действительности, то они посеяли бы пессимизм в рабочем движении, лишили бы его ясных перспектив борьбы за социализм. Объективно их действия были на руку реакции.
Бакунисты разглагольствовали о том, что они, дескать, «более революционны», чем Маркс, яростно ополчаясь против него. HO Bce анархистское фанфаронство Бакунина и его приспешников оказалось пустым звуком, тогда как учение Маркса, развитое Лениным, восторжествовало на значительной части земного шара и освещает путь международному рабочему движению.
Бакунисты болтали о немедленном ниспровержении существующего общественного порядка, не считаясь с отсутствием надлежащих условий. Одновременно они пытались отвлечь рабочих от политической борьбы, от использования легальных возможностей и создания массовых политических и экономических организаций пролетариата.
Авантюристическая, сектантская и вместе с тем оппортунистическая политика бакунистов в силу самой ее при-
243
роды могла быть лишь политикой мелкой буржуазии, нь имеющей никаких перспектив с точки зрения прогрессивного движения, а также политикой отсталых изолированных слоев пролетариата. Поэтому в своей деятельности Бакунин опирался на наименее развитые категории рабочего класса. Так было, в частности, в Испании, где начиная с января 1873 года Поль Лафарг повел борьбу против анархистских раскольников. Точно так же обстояло дело в Италии и Швейцарии. Бакунин опирался также на прудонистов Бельгии и на некоторых французских эмигрантов, уехавших за границу после поражения Парижской Коммуны. В то же время бакунистские леваки находили поддержку у правых элементов из английских тред-юнионов. Это казалось парадоксом, но ведь история с той поры дала немало аналогичных фактов.
Гаагский конгресс осудил бакунистов и исключил их руководителей из рядов Интернационала. Однако раскольническая деятельность приверженцев Бакунина создала для Интернационала трудное положение, и поэтому было принято решение перевести Генеральный Совет из Лондона в Нью-йорк.
Отныне Международное Товарищество Рабочих уже нв могло в прежних масштабах проводить и расширять свою работу. Махинации, интриги, фракционная деятельность бакунистов, их нападки на Генеральный Совет и особенно на Карла Маркса сыграли на руку капиталистам и нанесли большой ущерб рабочему классу.
ПОЛОЖЕНИЕ В ИСПАНИИ
Когда Генеральный Совет 1 Интернационала был уже переведен из Лондона в Нью-йорк, испанские последователи Бакунина ясно показали, на что же они способны в условиях революционного движения. Но прежде чем говорить об этом, коснемся тогдашнего положения в Испании.
В страну широко проникали иностранные капиталы. С их участием строились крупные предприятия, например в Стране Басков. В эксплуатацию были введены рудники Рио-Тинто, которые принадлежали первоначально английским капиталистам, а затем перешли в руки банка Ротшильда.
244
Вместе с тем промышленность развивалась недостаточно, чтобы поглотить все безработное крестьянское население. Между тем аграрная проблема в стране (например, в ее южной части и в Галисии) оставалась весьма острой.
В 1868 году, когда кризис текстильной промышленности в Каталонии обострил классовую борьбу, в Барселону приехал итальянский анархист, последователь Бакунина, Джузеппе Фанелли. Вместе с Ансельмо Лоренцо он основал там первые группы Интернационала, которые развивались под влиянием бакунинских концепций. Это объяснялось в особенности тем, что наряду с секциями Интернационала друзья Бакунина организовали в Италии и фракции бакунистского Международного альянса социалистической демократии.
А поскольку политика Альянса была направлена против Генерального Совета 1 Интернационала, и в частности против Карла Маркса, можно легко себе представить, какой ориентации придерживались испанские группы, выступавшие от имени Интернационала.
В декабре 1869 года, в канун рождества, было опубликовано обращение рабочих членов Мадридской секции Интернационала к трудящимся Испании. Особенно сильное влияние бакунисты имели в Барселоне в городе насчитывалось 7 тыс. членов Интернационала (из 25 тыс. по всей Испании) .
Характеризуя политическую ориентацию сторонников Интернационала в Испании, Фридрих Энгельс в отчете Генеральному Совету писал:
«В Испании Интернационал был основан сначала в виде простого придатка к бакунинскому тайному обществу Альянсу, которому он должен был служить своего рода вербовочной базой и одновременно рычагом для воздействия на все пролетарское движение. Мы увидим, что и теперь Альянс открыто стремится к тому, чтобы вернуть Интернационал в Испании в его прежнее подчиненное положение.
В результате этой зависимости специфические доктрины Альянса немедленная отмена государства, анархия, антиавторитаризм, воздержание от всякого политическогь действия ы т. д. проповедовалжь в Испании как учение Интернационала. В то же время каждый видный член Интернационала сразу же зачислялся в тайную организацию и ему внушали, что такая система руководства откры-
245
того Товарищества тайным обществом практикуется повсюду и представляет вполне естественное явлением '.
14 февраля 1870 года Мадридская секция решила созвать первый рабочий национальный съезд, но по указке барселонских бакунистов съезд этот состоялся в Барселоне, и его большинство приняло резолюцию, в которой говорилось: «Съезд рекомендует всем секциям Международного Товарищества Рабочих отказаться от всякого корпоративного действия, ставящего целью преобразование общества путем национальных политических реформ, и призывает их прилагать все усилия для создания на федеративной основе организаций по профессиям, что является единственным средством обеспечения успеха социальной революции».
Таким образом, речь шла о формах организации и о целях, свойственных скорее профсоюзной деятельности, нежели деятельности борцов за социальную революцию.
Барселонский съезд избрал Федеральный совет с местопребыванием в Мадриде в составе Мораго-Гонселеса, Энрико Борреля, Франсиско Мора, Ансельмо Лоренцо и Анхеля Мора. В 1871 году, когда славная эпопея Парижскои Коммуны вызвала широкий отклик в Иопании, влияние Международного Товарищества Рабочих среди трудящихся страны стало вызывать беопокойство в правящих кругах. Власти стали чинить препятствия деятельности Федерального совета, и тогда он был переведен в Лиссабон.
Отсюда Испанский федеральный совет Интернационала направил министру внутренних дел испанского правительства открытое письмо, в котором говорилось:
«Интернационал не походит на торговые компании, разрешенные правительством и фактически стоящие вне испанского общества, ибо их подлинное руководство находится за границами Испании.
Он не походит и на кредитные компании, чья деятельаость разрешена и охраняется государством и чье подлин'ное руководство также пребывает за пределами Испании.
В равной степени он не походит и на ту религиозную организацию, которая охраняется и субсидируется государством (вопреки свободе совести и за счет кошелька тысяч граждан) и также зависит от полновластного руководящего центра, расположенного вне Испании.
' H. М а ~р я с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 176.
246
Нет, Испанская региональная федерация так же свободна в рядах Международного Товарищества Рабочих, как может быть свободной сама Испания, несмотря на свои соглашения и свою солидарность с европейскими государствами».
Таково было положение организаций Интернационала в Испании, когда они отклонили предложение Республиканской федеральной ассамблеи во главе с Пи-и-Маргалем направить своих представителей на собрания, которые проводились в стране, чтобы «изучить возможности улучшения участи рабочего класса и разработки проекта экономических и социалистических основ».
5 апреля 1872 года Бакунин послал Франсиско Мора следующее письмо:
(«5 апреля 1872 г., Локарпо
Дорогой член Альянса и товарищ †на барселонские друзья предложили мне написать вам, и я делаю это с тем большим удовольствием, что, как я узнал, я сам так же как и мои друзья, товарищи по Альянсу из Юрской федерации, стали объектомклеветы как в Испании, так и в других стра~нах со стороны лондонского Генерального Совета. Поистине печально, что в эти времена ужасного кризиса, когда на многие десятилетия решается судьба пролетариата всей Европы и когда все друзья пролетариата, человечества и справедливости должны были бы братски объединиться в единый фронт против общего врага ‒ мира привилегированных, организованного в государства, — очень печально, говорю я, что люди, оказавшие в прошлом большие услуги Интернационалу, а ныне движимые дурной страстью авторитарности, унижаются до лжи и сеют раскол, вместо того, чтобы повсюду создавать тот свободный союз, который один только может создать силу.
Чтобы дать вам правильное представление о ваших стремлениях, мне достаточно сказать вам одно. Наша программа ‒ это ваша программа, та самая, которую вы провозгласили на вашем прошлогоднем съезде, и если вы останетесь вврны ей, значит вы с вами по той простой аричине, что мы с вами. Нам ненавистев принцип диктатуры, гувернементализма и авторитарности, как ненавист<щ он и вам; мы убеждены, что всякая политическая власть является неизбежным источником развращенности для тех, кто управляет, и причиной порабощения для управляемых. — Государство означает господство, а челавеческая натура так создана, что всякое господство выражается в эксплуатации. Будучи категорическими противниками государства всегда и везде, во всех его проявлениях, мы тем более не хотим мириться с вим внутри Интернационала. Мы рассматриваем Лондонскую конференцию и принятые ею резолюции как честолюбивую интригу и как государственный переворот и поэтому мы протестовали и будем вротестовать до монца. Я не касаюсь личных вопросов, увы! они займут слишком большое место на ближайшем общем конгрессе, — если он состоится, в чем я сильно сомневаюсь, иМ, если дела далыпе пойдут, как сейчас, то
247
<коро на всем европейском, континенте не останется ни одного аункта, где бы делегаты пролетариата могли собраться для свободного обсуждения. В настоящий момент все взоры обращены ва Испанию, на исход вашего съезда. Что из него вы~ет? Вы получит,е это письмо, если вы его получите, после съезда. Застанет ли оно вас в разгаре революции или в разгауе реакции? Все наши друзья в Италии, Франции и Швейцарии с большим беспокойством ждут вестей из вашей страны.
Вы, наверное, знаете, что в Италии в последнее время Интереационал и наш дорогой Альянс получили широкое распространеave. Народ, как в деревнях, так и в городах, находится в совершенно революционном, то есть в экономически-отчаянном аоложении, ж массы начинают организовываться самым серьезным Образом, их интересы начинают превращаться в идеи. До настоящего времени в Италии не хватало не инстинктов, а именно организации и идеи. То и другое формируется, так что Италия, после Испании и вместе с Испанией, быть может, является в Б,астоящее время .наиболее революционной страной. В Италии есть то, чего не хватает другим странам: пылкая, энергичная молодежь, совершенно выбитая из колеи, без перспектив на карьеру, не видящая выхода, молодежь, которая, несмотря на свое буржуазное происхождение, -в нравственном и умственном отношении не изношена до такой степени, как б уазная молодежь остальных стран. Теперь она очертя голову росается в революционный социализм, принимая всю нашу программу, программу Альянса. Мадзини, наш гениальный и могучий противник, умер, мадзинистская партия совершенно дезорганизована, а Гарибальди все более поддается влиянию той молодежи, которая носит его им~я, но которая идет, или вернее, бежит, бесконечно дальше его. Я послал барселонским друзьям один итальянский адрвс, скоро пошлю им другие. Хорошо, что испанские члены Альянса устанавливают непосредственный контакт с членами в Италии, это необходимо. Получаете ли вы итальянские социа.листические газеты? Я особенно рекомендую вам (<Eguaglianza» .Джирдженти, Сицилия; неаполитанскую «Compana», болонскую -(<Fascio operatio», миланокие (<СаггеИшо Rosa» и особенно «Martello». К несчастью, последняя запрещена, и все ее рвдакторы посажены в тюрьму.
В Швейцарии я рекомендую вам двух членов Альянса; Джемса Гильома (Швейцария, Невшатель, 5, улица Пляс д'Арм) и Адемара Швицгебеля, гравера (члена и секретаря-корреспондента комитета Юрской федерации), Швейцария, Бернская Юра, Санвилье, г-ну Адемару Швицгебелю, граверу. (Следует адрес Бакунина.)
Альявс и братство
М. Бакукин» 2
БАКУНИН И ГЕРЦЕН
При внимательном изучении бурной жизни Михаила
Бакунина невольно испытываешь какую-то жалость к это-
' Цит. по: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ьс. Соч., т. 18, стр. 451 452.
248
му человеку, который являл собою своеобразную смесь наивности и хитрости.
Наивност~, переходящую всякие границы, он продемонстрировал в деле Нечаева. Что же касается хитрости, та она проявилась в его подрывных действиях против I Интернационала, организованных при посредстве Международного альянса социалистической демократии.
В первый период своей деятельности Бакунин стал жертвой клеветы со стороны царского правительства, которое распространило слухи, будто он является русским агентом. Таким путемцарские власти попытались дискредитировать Бакунина в глазах международного революционного движения. Во второй же период Бакунин оказался обладателем тяжкой тайны, связанной с его исповедью царю. Спрашивается: доводилось ли Бакунину делиться ею со своими друзьями? Если бы даже он и стал говорить чтолибо по этому поводу, текста исповеди он все равно показать не мог. Ведь она была написана в одном экземпляре и хранилась в царских архивах. Бакунин вряд ли пускался на подобные откровения, ибо во всей его переписке с друзьями нет и следа на сей счет.
Совершив побег из Сибири, Бакунин, как известно, приехал в Лондон к русскому революционному демократу Герцену, который 22 сентября 1851 года написал письм.. известному французскому историку Жюлю Мишле, опубликовавшему статью с критикой в адрес русского народа.
В своем письме Герцен отмечал: «Невольно приходит мне при этих словах на мысль М. Бакунин. Бакунин дал Европе образчик вольного русского человека.
Я был глубоко тронут прекрасными словами, с которыми вы обращаетесь к нему. К неочастью, эти слова до него не дойдут.
Международное преступление совершилось: Саксония выдала жертву Австрии, Австрия ‒ Николаю. Он в Шлиссельбурге, в этой крепости зловещей памяти...
В сыром каземате... нет места ни для мечтаний, ни для надежды!
Пусть же он спокойно заснет последним сном, мученик, преданный двумя правительствами, у которых ва пальцах осталась его кровь...» з
А. И. Г е р ц е в. Собр. соч., т. 7, стр. 339.
249
Это письмо было датировано 22 сентября 1851 года, à s июне августе 1851 года Бакунин написал свою «Исповедь», о чем Герцен, разумеется, и не подозревал.
В 1869 году в серии писем «К старому товарищу», адресованных Бакунину, Герцен указал на те разногласия, которые их разделяли. Так, 15 января 1869 года он писал Бакунину:
«Дело между нами вовсе не в разных началах и теориях, а в разных методах и практиках, в оценке сил, средств, времени, в оценке исторического материала. Тяжкие испытания с 1848 разно отозвались на нас. Ты больше остался как был, тебя жизнь сильно помучила ‒ меня только помяла, но ты был вдали, я стоял возле» '.
Выступая против упрощенческого анализа, которому Бакунин подвергал капиталистическое общество, и против его столь же упрощенческих планов ликвидации этого общества путем яростного «всеразрушения», Герцен отмечал:
«Новый водворяющийся порядок должен являться не только мечом рубящим, но и силой хранительной. Нанося удар старому миру, он не только должен спасти все, что в нем достойно спасения, но оставить на свою судьбу все немешающее, разнообразное, своеобычное» 5.
В письме от 22 января 1869 года Герцен вновь обращается к Бакунину:
«Ни ты, ни я, мы не изменили наших убеждений, но разно стали к вопросу. Ты рвешься вперед по-прежнему с страстью разрушения, которую принимаешь за творчвскую страсть... ломая препятствия и уважая историю только в будущем. Я не верю в прежние революционные пути и стараюсь понять шаг людской в былом и настоящем, для того чтоб знать, как идти с ним в ногу, не отставая и не забегая в такую даль, в которую люди не пойдут за мной не могут идти» 6.
Эти строки свидетельствуют о том, что Герцен осуждал ,бакунинские методы и понимал обоснованность той политики, которую под руководством Карла Маркса проводил I Интернационал.
Касаясь писем «К старому товарищу», Ленин писал по поводу разрыва Герцена с Бакуниным: «Правда, Герцен
' А. И. Г е р ц е н. Собр. соч., т. 20, кн. 2, стр. 575.
' Там же, стр. 581.
' Там же, стр. 586.
250
видит еще в этом разрыве только разногласие в тактике, а не пропасть между миросозерцанием уверенного в победе своего класса пролетария и отчаявшегося в своем спасении мелкого буржуа. Правда, Герцен повторяет опять и здесь старые буржуазно-демократические фразы, будто социализм должен выступать с «проповедью, равно обращенной к работнику и хозяину, земледельцу и мещанину». Но все же-таки, разрывая с Бакуниным, Герцен обратил свои взоры не к либерализму, а к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, к тому Интернационалу, который начал «собирать полки» пролетариата, объединять «мир рабочий», «покидающий мир пользующихся без работы»!» 7.
После этих писем Герцена погубность бакунистской политики опять проявилась в целом ряде случаев, в частности, как мы уже отмечали, во время событий в Лионе и в рядах Интернационала. Теперь мы увидим, как она вновь нашла свое выражение в 1873 году в Испании.
КАНТОНАЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ИСПАНИИ
9 февраля 1873 года король Испании Амедей отрекся от престола. Этот итальянский принц был возведен на испанский трон после того, как отпала кандидатура одного из Гогенцоллернов, выдвижение которой, как известно, послужило поводом для франко-прусской войны.
Через три дня после отречения короля Амедея Испания была объявлена республикой. Однако в Стране Басков вскоре началось восстание карлистов 8.
10 апреля 1873 года состоялись выборы в Учредительное собрание. 8 июня оно провозгласило федеративную республику.
Через три дня, 11 июня 1873 года, было сформировано новое правительство во главе с Пи-и-Маргалем. Была создана также комиссия по подготовке проекта конституции. В ее состав не были, однако, включены республиканцы, именуемые «интрансижентами».
' В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 257.
' Карлисты были сторонниками Дон Карлоса ‒ брата короля Фердинанда VII. После его смерти в 1833 г. Дон Карлос стал оспаривать права, наследницы престола своей племянницы Изабеллы (дочери Фердинанда ЧП) и регентство овоей невестки королевы Марии-Кристины.
251
Принятая 3 июля новая конституция не удовлетворяла интрансижентов, которые хотели, чтобы Испания была разделена на независимые кантоны. 5 11 июля интрансиженты организовали восстания в провинции. Они увенчались успехом в Севилье, Кордове, Гранаде, Малаге, Кадисе, Альков, Мурсии, Картахене, Валенсии и других городах. В каждом из них интрансиженты создали независимое правительство. В этой обстановке кабинет Пи-и-Маргаля подал в отставку.
Новый глава кабинета, Сальмерон, использовал войска .против кантональных правительств и после непродолжительного сопротивления разгромил их. Со взятием 26 ию.ля Кадиса кабинет Сальмерона стал хозяином положения в Андалузии. Была захвачена Мурсия, пала также Валенсия, хотя здесь повстанцы проявили известное упорство. По-прежнему сопротивление оказывала только Картахена, .и борьба за этот город затянулась, ибо центральное правительство не хотело подвергать разрушению свою главную военно-морскую базу. Картахена капитулировала только 11 января 1874 года.
Последователи Бакунина, толкавшие группы I Интернационала в Испании на неправильный путь и оказывавшие определенное влияние на испанских рабочих, заняли во время этих событий такие позиции, которые не могли не оказать отрицательного влияния на развитие движения.
Провозглашение республики позволяло устранить ряд препятствий, мешавших освобождению рабочего класса и народных масс. Но осуществить это можно было только в результате политического вмешательства рабочего класса.
Бакунисты подверглись осуждению на Гаагском конгрессе, состоявшемся 2 7 сентября 1872 года, но они по- прежнему располагали значительным влиянием на испанских рабочих. Бакунисты считали, что любое политическое действие означает принятие «величайшего зла», каковым, по их мнению, является государство. Они даже и не пытались повять, что возможны принципиально различные типы государства, например государство капиталистическое и государство социалистическое .
' По поручению Генерального Совета I Интернационала Поль Лафарг в 1871 г. лриехал в Испанию, чтобы организовать борьбу против анархистских идей, в защиту марксистских, принципов. Однако марксистское направление не сумело окавать влияния на рабочих Каталонии и АБдалузии. Оно у~сердилось лщпь в Мадридв.
252
На Гаагском конгрессе бакунисты горделиво именовали себя революционными анархистами, а трудящихся, ставивших перед пролетариатом задачу завоевания власти, третировали как карьеристов и честолюбцев. Но вот теперь в Испании эти «враги» всякой политической деятельности ринулись в подлейшую политику, игравшую на руку буржуазии. Вместо того чтобы бороться за переход политической власти в руки рабочего класса, они предоставили полную свободу действий различным авантюристам, заполнившим ряды республиканцев-интрансижентов.
Подошли выборы в Учредительное собрание, но рабочие Барселоны, Алькоя и других городов не знали, за кого им голосовать. Бакунисты считали, что Интернационал, организациями которого в Испании они руководили, должен избегать всякой собственной политической деятельности, чтобы его члены могли принять наиболее целесообразное, с их точки зрения, решение и присоединяться к той стороне, которая им лучше всего подойдет. Так соблюдалась пресловутая индивидуальная автономия каждого участние.а движения.
В итоге трудящиеся шли на выборы, не имея ни программы, ни лозунгов. Это не могло не способствовать победе кандидатов республиканской буржуазии. Вот так бакунисты с их крайне абсурдными концепциями отвлекали рабочих от необходимой политической борьбы. Позднее бакунисты выдвинули лозунг всеобщей забастовки.
Она была объявлена в Алькое, где обосновалась испанская федеральная комиссия, руководимая бакунистами. Однако, призвав рабочих к всеобщей стачке, комиссия не разгадала маневра местного алькальда (бургомистра) . Он обещал соблюдать нейтралитет, но фактически стал ьа сторону фабрикантов. Тогда' бакунисты возглавили выступление пяти тысяч рабочих и овладели положением в Алькое. Эти «враги любого правительства» учредили «комитет благосостояния», то есть революционное правительство.
В сентябре 1872 года на своем конгрессе в Сент-Имье бакунисты постановили, что «всякая организация политической так называемой временной или революционной власти может быть лишь новым обманом и оказалась бы столь же опасной для пролетариата, как все ныне существующие
H тому же на Кордовском съезде марксистская группа Мадрида, объявленная анархистами «авторитарной», была исключена из Испанской федерации Интернационала.
253
правительства» 'о. Однако в 1873 году в Алькое они, казалось, забыли свои прошлогодние разглагольствования.
Что же касается мероприятий, которые осуществил Алькойский комитет благосостояния, то они свелись к немногому: всем мужчинам был запрещен выезд из города, а выезд женщин был обусловлен наличием паспорта.
Для защиты же города бакунисты эти противники всякого авторитета не принимали никаких мер. Тем временем из Аликанте подошел с войсками генерал Веларде.
Бакунисты и не думали оказывать ему какое-либо сопротивление. При посредничестве одного из депутатов они вступили с генералом в переговоры. Комитет благосостояния сложил свои полномочия, получив взамен обещание всеобщей амнистии. Иными словами, между революционной болтовней бакунистов и их капитулянтскими действиями существовала непроходимая пропасть.
Бакунисты объявляли себя антиавторитаристами, но они вошли в состав кантональных правительств, созданных в Севилье, Кадисе, Гранаде, Валенсии и других крупных городах Испании. Их единственным программным требованием была автономия кантона при провинции. Таким образом, практическая деятельность бакунистов не соответствовала даже их собственной теории.
Отсутствие координации между восставшими городами послужило причиной поражения кантоналистской революции, которую бакунисты направили по пути, ведущему в тупик. Фридрих Энгельс писал впоследствии: «От так называемых принципов анархии, свободной федерации независимых групп и т. п. не остается ничего, кроме безмерного и бессмысленного раздробления средств революционной борьбы, позволившего правительству с помощью горстки солдат покорить почти без сопротивления один город за другим» ".
В заключение своего анализа Фридрих Энгельс подчеркивал: «...Одним словом, бакунисты дали нам в Испании неподражаемый образчик того, как не следует делать реВолюцию» ' .
В результате этих событий рабочий класс Испании оказался в изоляции. Возникли благоприятные условия для
"Цит. по: К. Мир к с и Ф. Э н г ел ь с. Соч., т. i8, стр. 465.
" К. М аркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 473 ‒ 474.
12 Там же стр 474
254
пронунсиаменто, который и был осуществлен в 1874 году сенералом Павия. Кортесы он разогнал без единого выстрела, ибо никто не поднялся на защиту республик. В 1875 году монархия Бурбонов была восстановлена и Альфонс ХП стал королем Испании. Реставрация монархии, разумеется, привела к усилению реакции и репрессий против рабочего и демократического движения.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ БАКУНИНА
В момент, когда в Испании бакунисты демонстрировали неспособность использовать революционную ситуацию для укрепления рабочего движения, Бакунин отошел от активной деятельности. Он не присутствовал на съезде, созванном в 1873 году в Женеве бакунистами членами Интернационала. Он жил в швейцарском городе Локарно, в Альберго дель Галло, испытывая по-прежнему недостаток в деньгах.
В это время молодой итальянский анархист Кафиеро решил пожертвовать на подготовку революции довольно крупное состояние, унаследованное им после смерти родителей. В его планы входила и покупка виллы на швейцарском берегу озера Лаго-Маджиоре.
Кафиеро предложил Бакунину приобрести эту виллу на его имя и жить здесь наподобие удалившегося от дел рантье. Русский революционер весьма охотно принял это предложение.
Так он стал владельцем виллы «Бароната». Дом, построенный на склоне горы, возвышался над озером, через которое можно было на лодках поддерживать связь с Италией. При этом пристань виллы была тщательно замаскирована.
Обосновавшись в «Баронате», Бакунин вышел из Юрской федерации, которую он в свое время использовал как опору в борьбе против Генерального Совета 1 Интернационала. В письме, опубликованном в «Журналь де Женев», Бакунин заявил, что он решил отказаться от общественной деятельности. Он явно строил из себя рантье.
Распоряжаясь деньгами Кафиеро без какой-либо,деловой сметки, Бакунин перестроил «Баронату» и приспособил ее для приема гостей, которые зачастую были просто прихлебателями, доставлявшими ему немало хлопот.
255
Несведущий в садоводстве, Бакунин посадил на территории виллы фруктовые деревья. Заплатил он за них очень дорого, а пользы они приносили мало. Бакунин купил даже двух коров и двух лошадей, вслед аа сим ему ирдщлосъ нанять скотницу и конюха не говоря уже о том, что потребовалась коляска. Деньги Кафиеро растрачивались о безумной быстротой. В конце концов Кафиеро, допекаемый своей женой (она была русской, в России вышла за него замуж и, приняв итальянское подданство, приехала к нему в Европу), вынужден был признаться «владельцу» «Баронаты», то есть Бакунину, что он разорился.
Бакунин не мог оспаривать того, что в немалой степени способствовал разорению Кафиеро. Он знал, что его обвиняют в злоупотреблении щедростью друга, и испытывал угрызения совести. Ища спасительную лазейку, он решил уехать в Болонью, где в скором времени, как ему говорили, должна была разразиться революция.
Это происходило весной i874 года. Перед тем как покинуть Швейцарию, Бакунин написал своей жене Антонии «Оправдательную записку» по делу «Баронаты» (еще одну исповедь!). В этой записке, в частности, говорилось:
«В сущности, я должен признать, что, приняв это предложение (братское предложение Кафиеро), я совершил измену по отношению к самому себе, по отношению к своему прошлому и, чтобы употребить подходящее выражение, низость, которую я теперь искупаю» 'з.
Однако впоследствии, когда революционное выступление в Болонье потерпело поражение, Бакунин решил, что он может вернуться на «Баронату». Этот враг частной собственности полагал, что OH имеет какие-то права на виллу, то есть на остатки состояния Кафиеро.
Бакунин приехал в Болонью 31 июля 1874 года. Но еще до начала восстания один из его главных организаторов, Андреа Коста, был арестован. Революционное выступ'ление закончилось полной неудачей, и Бакунин покинул Болонью, переодевшись в костюм деревенского священ'ника.
Он по-прежнему не имел средств к существованию и вступил в переговоры с братьями, надеясь получить свою долю наследства в России. Он приобрел в долг виллу «Бес-
'з Ю. CT екло в. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь
а,ддееяяттееллььннооссттьь, т. IV, стр. 333.
256
ТЕНЬ И СВЕТ
Что же осталось после смерти Бакунина? Память о бурно прожитой жизни, грандиозные мечты, никогда Бе находившие воплощения в действительности, а также таина, которая окутывала его поведение в царских застенках.
Вся теория Бакунина, по существу, сводилась к разрушеллю государства. Ол ле делал лллалшораалюлша.аллгоггг буржуаэныъг; эксплуататорским тосударством -и -государством социалистическим, которае является орудием унжто-. жения эксплуатации трудящихся масс.
Высмеивая анархистов и их руководителя, Карл Маркс писал:
«Если политическая борьба рабочего класса принимает революционные формы, если рабочие на место диктатуры буржуазии ставят свою революционную диктатуру, то они
"Там жв, стр. 400,
257
17 Д®~ц~~
со» около Лугано и большую часть 1875 года с бурной энергией и полным незнанием дела занимался сельским хозяйством, уподобившись в какой-то степени флоберовским персонажам Бувару и Пекюше.
Бакунину исполнился еще только 61 год, HO OH страдал от болезней сердца, почек и мочевого пузыря. Он испытывал ужасные мучения. Ночью ему по 15 20 раз приходилось подниматься с постели, настолько сильна была боль, не оставлявшая его ни в кровати, ни на ногах.
B политике Бакунин разочаровался. «...Время революции прошло...» '4, ‒ писал он бывшему коммунару, географу Элизе Реклю. В начале 1876 года владелец виллы «Бессо» получил от своих братьев аванс в размере 1 тысячи рублей, а вскоре к нему поступила и вся сумма от продажи родового леса в России. Но этих депег оказалось недостаточно для оплаты долгов. Бакунин вынужден был отдать свою виллу кредиторам. Он решил отправиться в Италию, но прежде заехал в Берн, чтобы повидаться со своим другом доктором Фохтом. В Берне 1 июля 1876 года он скончался. Странное совпадение: через две недели после его смерти, то есть 15 июля 1876 года, в Филадельфии открылась конференция Интернационала, который совсем еще недавно он пытался прибрать к рукам и который теперь ,должен был принять решение о своем роспуске.
совершают ужасное преступление оскорбления принципов, ибо для удовлетворения своих жалких, грубых потребностей дня, для того, чтобы сломать сопротивление буржуазии, рабочие лридают государству революционную и преходящую форму, вместо того, чтобы сложить оружие и отменить государство» '.
К этому высказыванию Маркса Ленин добавил следующий комментарий:
«Вот против какой «отмены» государства восставал исключительно Маркс, опровергая анархистов! Совсем не против того, что государство исчезнет с исчезновением классов или будет отменено с их отменой, а против того. чтобы рабочие отказались от употребления оружия, от организованного насилия, то есть от государства, долженствующего служить цели: «сломить сопротивление буржуазии» '6.
Ленин далее писал: «Маркс нарочно подчеркивает чтобы не искажали истинный смысл его борьбы с анархизмом «революционную и преходящую форму» государства, необходимого для пролетариата'. Пролетариату только на время нужно государство. Мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства, как цели. Мы утверждаем, что для достижения этой цели ееобходимо временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров, как для уничтожения классов необходима временная диктатура угнетенного класса. Маркс выбирает самую резкую и самую ясную постановку вопроса против анархистов: свергая иго капиталистов, должны ли рабочие «сложить оружие» или использовать его против капиталистов, для того чтобы сломить их сопротивление? А систематическое использование оружия одним классом против другого класса, что это такое, как не «преходящая форма» государства?» '~
Цитируя затем Фридриха' Энгельса, Ленин показывает существо позиции основоположников научного социализма в их борьбе против анархизма.
«Почему, ‒ говорил Энгельс, антиавторитаристы не ограничиваются тем, чтобы кричать против политического авторитета, против государства? Все социалисты согласны
" К. Маркс и Ф. Эвгельс. Соч., т. 18, стр. 297.
" В. И. Л в Б и Б. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 60.
" Там жв, стр. 60 ‒ 61.
в том, что государство, а вместе с ним и политический авторитет исчезнут вследствие будущей социальной революции, то есть что общественные функции потеряют свой политический характер и превратятся в простые административные функции, наблюдающие за социальными интересами. Но антиавторитаристы требуют, чтобы политическое государство было отмечено одним ударом, еще раньше, чем будут отменены те социальные отношения, которые породили его. Они требуют, чтобы первым актом социальной революции была отмена авторитета. Видали ли они когда-нибудь революцию, эти господа? Революция есть, несомненно, GaMaa авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, то есть средств чрезвычайно авторитарных. И победившая партия по необходимости бывает вынуждена удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие. Если бы Парижская Коммуна не опиралась на авторитет вооруженного народа против буржуазии, то разве бы она продержалась дольше одного дня? Не вправе ли мы, наоборот, 'порицать Коммуну за то, что она слишком мало пользовалась этим авторитетом?
Итак: или или. Или антиавторитаристы не знают сами, что они говорят, и в этом случае они сеют лишь путаницу. Или они это знают, и,в этом случае они изменяют делу пролетариата. В обоих случаях они служат только реакции» '8.
Из всего этого следует вывод: идея отмены государства в том виде, в каком ее понимает Бакунин, анархисты, вовсе не революционна. А поскольку эта идея не революционна объективно она может быть только реакционной.
Бакунин, в жизни и концепциях которого было много тени, не оставил живого учения, способного развиваться Он не вышел из пределов у т о п и и. А слово «утопия» предшественник научного социализма' англичанин Томас Мор составил из двух греческих слов ‒ «нет» и «место», то есть «место, которого нет». В знаменитой книге Мора «Утопия» описывается воображаемое общество на воображаемом ое~рове.--
'~ 3. ]4. Я ~ д щ н. Полн. Собр. с©~ т 33, ~~Р 62.
259
Таким образом, утопия ‒ это своего рода стремление к недос',щщимому. Те же причины, которые побуждают людей в минуты отчаяния искать утешения в религии, приводят в периоды социального и политического кризиса к распространению утопических идей, распространяющихся с тем большей легкостью, что иным людям их осуществление кажется делом отнюдь не сложным.
Именно поэтому концепции анархистов живучи и вновь расцветают по мере того, как увеличивается число людеи, стремящихся к переменам, но осГающйхся в плену отсталых индивидуйлистичуских идей, которые они наследуют от старого общества, хотя и чувствуют более или менее смутно, что зто общество уже отжило свой век. Очевидно, что борьбу против этих идей необходимо продолжать.
Бакунин умер в 1876 году в возрасте 62 лет. Через семь лет скончался Маркс. Он умер в JToH~He 14 марта 1883 года, когда ему было 65 лет. Выступая на его похоронах, Фридрих Энгельс говорил:
«Для борющегося пролетариата Европы и Америки, для исторической науки смерть этого человека пеизмеримая потеря. Уже в ближайшее время станет ощутительной та брешь, которая образовалась после смерти этого гиганта.
Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образует основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, а не наоборот, как это делалось до сих пор.
Но это не все. Маркс открыл также особый закон движения современного капиталистического способа производства и порожденного им буржуазного общества. С открытием прибавочной стоимости в эту область была сразу внесена ясность, в то время как все прежние исследования как буржуазных экономистов, так и социалистических критиков были блужданием в потемках.
Двух таких открытий было бы достаточно для одной жизни. Счастлив был бы тот, кому удалось сделать даже одно такое открытие. Но Маркс делал самостоятельные открытия в каждой области, которую он исследовал, даже в области математики, а таких областей было очень много, и ни одной из них он не занимался поверхностно.
Таков был этот муж науки. Но это в нем было далеко не главным. Наука была для Маркса исторически движущей, революционной силой. Какую бы живую радость ни доставляло ему каждое новое открытие в любой теоретической науке, практическое применение которого подчас нельзя было даже и предвидеть, ‒ его радость была совсем иной, когда дело шло об открытии, немедленно оказывающим революционное воздействие на промышленность, на историческое развитие вообще. Так, он следил зо всех подробностях за развитием открытий в области электричества и еще в последнее время за открытиями Марселя Депре.
Ибо Маркс был прежде всего революционер. Принимать тем или иным образом участие в ниспровержении капиталистического общества и созданных им государственных учреждений, участвовать в деле освобождения современного пролетариата, которому он впервые ~ал созноипе его собственного полон<ения и его потребностей, сознание условий его освобождения, ‒ вот что было в действительности его жизненным призванием. Его стихией была борьба. И он боролся с такой страстью, с таким упорством, с таким успехом, как борются немногие. Первая «Rheinische Zeitung» 1842 г., парижский «Vorwarts!» 1844 г., «Deutsche-Briisseler-Zeitung» 1847 г., «Neue Rheinische Zeitung» 1848— 1849 гг., «Еевич-Ynrlc Daily Tribune» 1852 — 1861 гг. п помимо того множество боевь|х броппор, работа в организациях в Париже, Брюсселе и Лондон%, пока, наконец, не возникло, как венец всего этого, великое Международное Товарищество Рабочих, поистине это было делом, которым мог гордиться тот, кто его создал, даже если бы он не создал ничего больше.
Вот почему Маркс был тем человеком, которого больше всего ненавидели и на которого больше всего клеветали. Правительства и самодержавные и республиканские‒ высылали его, буржуа и консервативные и ультрадемократические наперебой осыпали его клеветой и проклятиями. Он сметал все это, как паутину, со своего пути, не уделяя этому внимания, отвечая лишь при крайней необ-
26!
ходимости. И он умер, почитаемый, любимый, оплакиваемый миллионами революционных соратников во всей Европе и Америке, от сибирских рудников до Калифорнии, и я смело могу сказать: у него могло быть много противников, но вряд ли был хоть один личный враг.
И имя его и дело переживут века!» '9.
Ныне миллионы и миллионы людей руководствуются учением Маркса, которое развил и обогатил Ленин. Теория научного социализма освещает им путь вперед, к торжеству социализма во всемирном масштабе. Социализм никогда больше не будет утопией. Как показала жизнь, OH уже стал реальностью, ему принадлежит будущее, и, утверждаясь в различных странах, он проявляет присущие ему общие черты и разнообразие.
К. М а р к с к Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 19, сгр. 350 ‒ 352.
РОСПУСК I ИНТЕРНАЦИОНАЛА И ПОСЛЕДУЮЩЕЕ РАЗВИТИЕ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ
Гаагский конгресс закрепил победу марксизма как в области идеологии, так и в сфере организации рабочего класса, нанеся сокрушительное поражение оппортунистическим и сектантским формам социализма, отмеченным печатью прудонизма и бакунизма.
Благодаря I Интернационалу с марксистской идеологией смогли познакомиться наиболее передовые рабочие главных капиталистических стран, что сыграло большую роль в развитии рабочего движения.
После поражения Парижской Коммуны в международном рабочем движении возникли новые проблемы. Гаагский конгресс указал, что пролетариат должен создать свою собственную политическую партию.
Создание в каждой стране такой массовой рабочей социалистической партии стало отныне тактической задачей. Это означало, что Интернационал, как единая организация, выполнил свою историческую миссию.
После перевода Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих в Нью-Иорк бакунинцы, исключенные из Интернационала на Гаагском конгрессе, попытались организовать в Швейцарии ряд международных конференций, но эти попытки не имели успеха. Им удалось собрать лишь отдельные анархиствующие элементы Романской Швейцарии, Италии и Испании. Присутствовало и несколько французов, в том числе правый деятель Поль Брусс, ставший впоследствии главарем поссибилистов. Это лишний раз показывало, как могут объединяться оппортунисты и сектанты.
Руководство 1 Интернационала действовало в США в
трудных условиях. Секции состояли в значительной части
из эмигрантов, в частности из немцев. Среди них был друг Маркса Ф. А. Зорге, выполнявший функции генерального
263
секретаря. Генеральный Совет состоял из 12 членов: четырех немцев, трех французов, двух ирландцев, одного шведа, одного итальянца и одного американца.
В числе членов французской секции в Нью-Йорке находился пролетарский поэт Эжен Потье автор «Ииторпационала».
Последняя конференция Интернационала, которая состоялась в Филадельфии 15 июля 1876 года, приняла решеиие о роспуске Интернационала. Она обратилась к рабочему классу с воззванием, в котором говорилось:
«Мы отказались от организации Интернационала по причинам, вытекающим из нынешнего политического положения в Европе. Но зато мы видим, что принципы нашей организации все больше и больше принимаются освобожденными рабочими всего цивилизованного мира».
В заключение отмечалось, что наступят благоприятные условия, которые позволят рабочим всех стран, объединившимся в общей борьбе, осуществить лозунг Интернационала «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
I Интернационал подготовил до своего роспуска условия для развития международного рабочего движения. Он распространил идеи Маркса в рядах рабочего класса, дав трудящимся идеологическое оружие для противодействия влиянию буржуазной идеологии.
Ленин так говорил о I Интернационале:
«Он незабываем, он вечен в истории борьбы рабочих за свое освобождение. Он заложил фундамент того здания всемирной социалистической республики, которое мы имеем теперь счастье строитьэ '.
Прошло несколько лет, прежде чем был создан II Интернационал, который принял форму международного объединения социалистических партий.
В различных странах, в том числе в России, развернулось забастовочное движение. В Германии, Франции, США, Австрии были созданы социалистические партии. Нужно было объединить зти партии особенно важно зто было потому, что французские «поссибилисты» и их английские коллеги по оппортунизму пытались образовать международный союз под своим руководством.
По совету Фридриха Энгельса французские марксисты проявили инициативу в созыве международного конгресса,
' В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 330.
который состоялся в Париже 14 21 июля 1889 года и ознаменовал рождение II Интернационала. Присутствовавшие на конгрессе анархисты и «поссибилисты» были разгромлены. Конгресс объявил, что конечной целью рабочего движения является социализм, и принял решение о борьбе за восьмичасовой рабочий день, за увеличение зарплаты и другие требования рабочих. Конгресс решил объявить 1 мая днем международной пролетарской солидарности.
С момента смерти Бакунина к тому времени прошло 13 лет, а со времени кончины Маркса 6 лет. Тем не менее и в рядах II Интернационала происходила борьба между приверженцами анархизма, смыкавшимися с представителями реформистской идеологии, и последователями Карла Маркса, то есть марксистами.
Второй конгресс II Интернационала собрался в Брюсселе в 1891 году и проходил под знаком борьбы с анархистами. Он обсудил также вопрос об отношении рабочего класса к милитаризму.
Третий конгресс II Интернационала, заседавший в 1893 году в Цюрихе, осудил тактику анархистов. Он постановил,.что для присоединения ко П Интернационалу партии должны. высказаться за участие в политической борьбе.
На конгрессе присутствовали 221 французский делегат, 81 немецкий делегат, включая Либкнехта, Бебеля, Клару Цеткин, 22 английских делегата, 14 бельгийцев, 8 австрийцев, 6 русских, в том числе Плеханов, 5 итальянцев, 5 румын, 5 американцев, 5 поляков, 4 голландца, 3 шведа, 3 венгра, включая Лео Франкеля бывшего члена Парижской Коммуны.
В единодушно принятой резолюции конгресс подтвердил, что 1 мая ежегодно празднуется во всех странах как день международной борьбы и солидарности пролетариата.
Фридрих Энгельс, выступивший па конгрессе, показал разлагающую роль анархистов в рабочем движении. Он боролся с оппортунистическими тенденциями, которые проявились в рядах II Интернационала. В 1891 году Фридрих Энгельс опубликовал произведение Маркса «Критика Готской программы», которое оппортунисты скрывали в течение 15 лет.
Ретаютцую роль во II Интернационале играла в тот период германская Социал-демократическая партия. Позтому целесообразно остановиться на истории ее развития. Эта партия, принявшая свою программу на Эйзенахском
265
съезде (7 ‒ 9 августа 1869 года), активно выступала против лассальянцев. Однако, поскольку в рядах германского рабочего класса все сильнее проявлялось стремление к единству, и лассальянцы стали в конце концов высказываться за его осуществление.
В феврале 1875 года представители обеих организаций вступили в переговоры с целью достижения единства. Эти переговоры привели к выработке проекта программы, который был представлен Готскому съезду (22 ‒ 27 мая 1875 года). Доклад съезду подготовили совместно Вильгельм Либкнехт (от социал-демократической рабочей партии) и Гассельман (от лассальянцев).
В проекте программы содержались уступки лассальянцам. 5 мая 1875 года Карл Маркс писал В. Бракке:
«Каждый шаг действительного движения важнее дюжины программ. Поэтому, если нельзя было а обстоятельства этого не допускали пойти дальше эйзенахской программы, то следовало бы просто заключить соглашение о действиях против общего врага. Составляя же принципиальные программы (вместо того чтобы отложить это дело до того момента, когда оно будет подготовлено более длительной совместной работой), воздвигают тем самым перед лицом всего мира вехи, по которым люди судят об уровне партийного движения.
Вожди лассальянцев пришли к нам потому, что их вынудили к этому обстоятельства. Если бы им заявили с самого начала, что ни на какое торгашество принципами не пойдут, то они до«ясны были бы удовлетвориться программой деиствия или организационным планом в целях совместного деиствияэ 2.
В этом письме Маркс сообщал, что он направляет свои комментарии к проекту Готской программы. Они содержали глубокую критику программы, как об этом свидетельствуют следующие примеры.
«КРИТИКА ГОТСКОИ ПРОГРАММЫ»
Параграф 2 программы германской Социал-демократической рабочей партии был сформулирован так:
~ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 12.
«В современном обществе средства труда являютоя монополией класса капиталистов. Обусловленная этим зависимость рабочего класса есть причина нищеты и порабощения во всех формах»».
По этому поводу Карл Маркс писал:
«Это заимствованное из Устава Интернационала положение в данной (<исправленной» редакции ложно.
В современном обществе средства труда составляют монополию земельных собственников (монополия земельной собственности является даже основой монополии капитала) и капиталистов. В соответствующем пункте устав Интер. национала не называет ни того, ни другого класса монополистов. Он говорит о «монополии на средства труда, т. е. иа источники жизни». Добавление «источники жизни» достаточно показывает, что в средства труда включена также и земля.
Исправление было сделано потому, что Лассаль по мотивам, в настоящее время всем известным, нападал только на класс капиталистов, но не на земельных собственников» 4
Что касается лассальянской политики, то ее оценку Карл Маркс дал еще в своем письме Людвигу Кугельману, написавном 23 февраля 1865 года, то есть через шесть месяцев после смерти Фердинанда Лассаля. Он, в частности, указывал:
«Между тем скоро обнаружилось ‒ доказательства этого попали в наши руки, что на самом деле Лассаль изменил партии. Он заключил форменное соглашение с Бисмарком (не обеспечив себя при этом, конечно, никакил~и гарантиями). В конце сентября 1864 г. он должен был отправиться в Гамбург и там (совместно с сумасбродным Шраммом и прусским полицейским шпиком Марром) ппринудить» Бисмарка к присоединению Шлезвиг-Гольштейна, то есть провозгласить это присоединение от имени «рабочих» и т. д., за что Бисмарк обещал всеобщее избирательное право и кое-какие социальные шарлатанства...
Для такой тщеславно-театральной натуры, как Лассаль (которого, однако, нельзя было подкупить такими подачками, как доли«ности, пост бургомистра и т. д.), очень соблазнительной была мысль о непосредственном подвиге в ~~тересах пролетариата, совершенном Фердинандом Лассалем! Но на самом деле он был слишком невежествен отно-
' Цит. по: К. М à pa с и Ф. Э н г ел ь с. Соч., т. 19, свр. 35.
' Там же, стр. 15 ‒ 16.
267
сительно действительных экономических условий такого подвига, чтобы критически отнестись к самому себе! C другой стороны, вследстьие подлой «реальной политики», в силу которои германская буржуазия терпела реакцию 1849 1859 гг. и оста~алась простым зрителем одурачивании нирода, германские ра~бочие были слишком «деморализованы», чтобы не приветствовать такого ярмарочного шарлатана-избавителя, который сулил одним прыжком перенести их в обетованную землю!» ~.
Параграф 4 Готской программы был сформулирован следующим образом:
«Освобождение труда должно быть дело рабочего класса, по отношению к которому ace остальные классы составляют лишь одну реакционную массу» б.
В этой связи Карл Маркс отмечал, что в проекте программы ставится вопрос об «освобождении труда», тогда как проблема состоит в освобождении трудящихся.
Карл Маркс писал:
«Первая строфа взята из вступительных слов устава Интернационала, но подверглась «исправлению». Там скавано: «Освобождение рабочего класса должно быть делом самих рабочих», здесь же, напротив, «рабочий класс» должен освободить что? «труд». Пойми, кто может» 7.
Карл Маркс критиковал также формулировку программы относительно «реакционной массые:
«Зато, как бы в виде возмещения, следует антистрофа лассалевская цитата чистейшей воды: «по отношению к которому (рабочему классу) все остальные классы составляют лишь одну реакиионную массу».
В «Коммунистическом манифесте» сказано: «Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие жлассы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности, пролетариат же есть ее собственный продукт» '.
В Готской программе далее говорилось:
«Исходя из этих принципов, германская рабочая партия добивается всеми законными средствами свободного государства и социалистического общества: упраздне-
' К Маркс и Ф. Э нг ель с. Соч., т. 31, стр. 380 ‒ 382.
' Цит. по: К. M а р к с и Ф. Э и г е л ь с. Соч., т. 49, стр. 21.
' Там же.
' Там же.
пия системы заработной платы вместе с ее железным законом и эксплуатации во всех ее формах; устранения всякого социального и политического неравенства».
Вот что писал Маркс по поводу этого положения программы:
«К свободному» государству я вернусь дальше.
Итак, германская рабочая партия должаа впредь веровать в «железный закон» Лассаля! Чтобы найти ему место в программе, допускают бессмыслицу, говоря об «устранении системы заработной платы (следовало бы сказать: системы наемного труда) вместе с ее хселезным законом». Если я устраняю этот наемный труд, то, естественно, я устраняю и его законы, будь они «железные» или мягкие, как губки. Но борьба Лассаля против наемного труда вращается почти исключительно вокруг этого так называемого закона. Поэтому, чтобы доказать, что лассальянская секта победила, «система заработной платы» должна быть уничтожена «вместе с ее >железным законом», а не без него...
Со времени смерти Лассаля в нашей партии пробило себе дорогу научное <понимание того, что заработная плата является не тем, чем она кажется, не стоимостью или ц,еной труда, а лишь замаскированной формой стоимости или цены рабочей силы. Этим самым раз навсегда опрокидывались как буржуазное понимание заработной платы, так и вся критика, направленная до тех пор против этого понимания, и ясно устанавливалось, что наемному рабочему разрешают работать для поддержания своего собственыого существования, т. е. разрешают жить лишь постольку, поскольку он известное количество времени работает даром в пользу капиталиста (а следовательно, и его соучастников по пожиранию прибавочной стоимости); что той осью, вокруг которой вра'цается вся система капиталистического производства, является стремление увеличить этот даровой труд путем удлинения рабочего дня или путем поднятия производительности труда, соответственно‒ путем большего напряжения рабочей силы и т. д.; что, следовательно, система наемного труда является системой рабства, и притом рабства тем более сурового, чем больше развиваются общественные производительные силы труда, безразлично, лучше или хуже оплачивается труд рабочего. »ОТ теперь, после того как это понимание все более и более прокладывает себе путь в нашей партии, возвращаются назад к догмам Лассаля, хотя теперь-то должны были
269
бы знать, что Лассаль не понимал, что такое заработная плата, и вслед за буржуазными экономистами принимал видимость за сущность дела...
Вместо неопределенной заключительной фразы в конце параграфа: «устранение всякого социального и политического неравенства», следовало сказать, что с уничтожением классовых различий само собой исчезнет и всякое вытекающее из них социальное и политическое неравенство» .
Касаясь раздела программы, посвященного вопросам демократии, Карл Маркс критиковал создавшееся там положение относительно государства и подчеркивал в этой связи необходимость диктатуры пролетариата. Он писал:
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» 'о.
Карл Маркс критиковал и другие пункты Готской программы, но эти критические замечания, которые позволили бы серьезно улучшить программу, держались оппортунистами в тайне. Август Бебель, например, смог познакомиться с ними лишь в i89i году, в момент опубликования произведения Маркса.
ЭРФУРТСКАЯ ПРОГРАММА
В 1891 году Фридрих Энгельс подверг критике проект социал-демократической программы, представленный Эрфуртскому съезду. Он писал, в частности:
«Политические требования проекта страдают большим недост~атком. В нем нет того, что собственно следовало сказать...
Из боязни возобновления закона против социалистов, или вспоминая некоторые сделанные при господстве этого закона преждевременные заявления, хотят теперь, чтобы партия признала теперешний законный порядок в Германии достаточным для мирного осуществления всех ее требований... Можно себе представить, что старое общество могло бы мирно врасти в новое в таких странах, где народ-
' К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 19, стр. 23 ‒ 25.
" Там же, стр. 27.
270
иое представител,ьство сосредоточивает в своих руках вою власть, где конституционным путем можно сделать все, что угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия, где предстоящее отречение династии за денежное вознаграждение ежедневно обсуждается в печати и где эта династия бессильна против воли народа. Но в Германии, где правительство почти всесильно, а рейхстаг и все другие представительные учреждения не имеют действительной власти, в Германии провозглашать нечто подобное, и притом без всякой надобности, значит снимать фиговый листок с абсолютизма и самому становиться для прикрытия наготы» ".
Таким образом, еще в ту эпоху Фридрих Энгельс говорил о возможности мирного перехода от старого, капиталистического общества к новому, то есть социалистическому обществу.
Ныне, 110 лет спустя после основания 1 Интернационала, новое соотношение сил между буржуазией и пролетариатом делает такую возможность более реальной.
В период между Готским и Эрфуртским съездами германской социал-демократии в Гавре в 1880 году состоялся съезд Французской рабочей партии. Он принял программу, которая предварительно была показана Карлу Марксу. Он, по существу, и отредактировал ее.
Мотивировочный раздел этой программы относится к числу классических произведений марксизма. В нем, в частности, говорится:
«Принимая во внимание,
что освобождение класса производителей есть освобождение всего человеческого рода, без различия пола и расы;
что производители могут стать свободными, лишь овладев средствами производства;
что средства производства могут принадлежать им только в двух формах:
1) в форме индивидуальной, которая в виде общего явления не существовала никогда и которая все более и более вытесняется промышленным прогрессом;
2) в форме коллективной, материальные и интеллектуальные элементы которой созда~отся самим развитием капиталистического общества;
" К. М а р кс и Ф. Э вг ельс. Соч., т. 22, стр. 236 ‒ 237.
27l
принимая во внимание,
что такое коллективное присвоение может осуществиться лишь в результате революционного действия класса производителей, или пролетариата, организованного в самостоятельную политическую партию...» '2
Критикуя оппортунистическое содержание проекта Эрфуртской программы германской Социал-демократической партии, Фридрих Энгельс стремился придать II Интернационалу революционную ориентацию. Но в 1895 году Энгельс умер. На Лондонском конгрессе Интернационала, состоявшемся в 1896 году, оппортунисты воспользовались сложившейся обстановкой. Правда, конгресс исключил из рядов II Интернационала анархистов, но вместе с тем он обошел вопрос о диктатуре пролетариата.
Конгресс высказался против колониальной политики и ва право наций на самоопределение, но не привял никаких решепий для борьбы с непрерывно усиливающейся политикой империалистической экспансии. Капитализм вступил в стадию империализма, а это ставило перед пролетариатом новые задачи.
В работе конгресса II Интернационала, проходившего в 1900 году в Париже, центральное место занял вопрос о союзе с буржуазными партиями. Он встал в связи со вступлением социалиста Александра Мильерана в правительство Вальдека-Руссо, в которое вошел и палач Парижской Коммуны генерал Галифе.
Конгресс утвердил по этому вопросу «каучуковую» резолюцию, что облегчало действия оппортунистов. По докладу Розы Люксембург конгресс принял постановление, призывающее социалистические партии голосовать в парламентах против военных кредитов на колониальные экспедиции. Он призвал также молодежь принять участие в пропаганде мира. Но, как и предыдущее решение, эта резолюция оказалась пустой декларацией.
ЛЕНИН В БОРЬБЕ
ПРОТИВ БЕРНШТЕЙНИАНСКОГО РЕВИЗИОНИЗМА
Ревизионистские концепции, пропагандировавшиеся Бернштейном в рядах Социал-демократической партии Германии, оказывали влияние и на другие партии П Ин-
" К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 19, стр. 246.
ПРОТИВОРЕЧИЕ МЕЖДУ РЕЗОЛЮЦИЯМИ
И ПРАКТИЧЕСКИМИ ДЕИСТВИЯМИ
II Интернационал, где были очень сильны ревизионистские течения, пгнорировал русскую революцию 1905 го'з В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. В, стр. В ‒ 7. "Там же, стр.8.
273
18 Люкло
тернационала. Ленин в 1901 году писал в своей работе «Что делаться»:
«...Ни для кого не тайна, что в современной международной социал-демократии образовались два направления, борьба между которыми то разгорается и вспыхивает ярким пламенем, то затихает и тлеет под пеплом внушительных «резолюций о перемирии». В чем состоит «новое» направление, которое «критически» относится к «старому, догматическому» марксизму, это с достаточной определенностью сказал Бернштейн и показал Мильеран.
Социал-демократия должна из партии социальной революции превратиться в демократическую партию социальных реформ. Это политическое требование Бернштейн обставил целой батареей довольно стройно согласованных «новых» аргументов и соображений. Отрицалась возможность научно обосновать социализм и доказать, с точки «рония материалистического понимапия истории, ero необходимость и неизбежность; отрицался факт растущей нищеты, пролетаризации и обострения капиталистических противоречий; объявлялось несостоятельным самое понятие о «конечной цели» и безусловно отвергалась идея дз«ктатуры пролетариата... отрицалась теория классовой борьбы, неприложимая будто бы к строго демократичеокому обществу, управляемому согласно воле большинства,
ИТ Д»13
Касаясь так называемого мильеранизма, Ленин подчеркивал'.
«Французские социалисты стали не теоретизировать, а прямо действовать; более развитые в демократическом отношении политические условия Франции позволили им сразу перейти к «практическому бернштейнианству» во всех его последствиях. Мильеран дал прекрасный образчик этого практического бернштейнианства, недаром Мильерана так усердно бросились защищать и восхвалять и Бернштейн, и Фольмар!» '«.
да, оказавшую между тем большое влияние на международное революционное движение.
П Интернационал отверг ленинский тезис о перерастании буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую.
На Штутгартском конгрессе ИБтернационала в 1907 году Ленин выступил против делегатов, утверждавших, что колонизаторы играют (<цивилизаторскую» роль, и по вопросу борьбы против войны отстаивал предложенные им поправки к резолюции. Одна из этих поправок,предусматривавшая превращение войны империалистической в войну гражданскую, была принята, но, как и многие другие тексты, осталась только на бумаге, ибо дела П Интернационала расходились с его решениями.
Ленин присутствовал также в 1910 году на Копенгагенском конгрессе, который принял решение о том, что социалистические партии откажутся голосовать за военные кредиты, потребуют сокращения вооружений и полного разоружения, использования арбитража для разрешения конфликтов между государствами; но массы не привлекались к этой борьбе, которая без них не могла быть победоносной.
Последний конгресс П Интернационала перед началом первой мировой войны высказался за решительную борьбу против приближающейся войны, империалистический характер которой заранее разоблачался; однако организация борьбы масс далеко не соответствовала требованиям обстановки.
П Интернационал был мощной организацией. Социалистические партии, которые входили в него, пользовались большим влиянием в своих странах. В то время как на конгрессы 1 Интернационала собиралось по нескольку десятков революционеров, в работе конгрессов П Интернационала принимало участие большое количество делегатов. Это свидетельствовало, что он объединяет массовые социалистические партии.
На втором конгрессе П Интернационала (Брюссель, 1891 год) присутствовало 380 делегатов, на конгрессе в Цюрихе (1893 год) их было 411, в Лондоне (1896 год)‒ 535, в Париже (1900 год) — 791, в Амстердаме (1904 год)— 476, в Штутгарте (1907 год) 880, в Копенгагене (1910 год)' — 880. Однако в августе 1914 года, когда началась первая мировая война, П Интернационал позорно
274
развалился, погряз в воинственном угаре и подменил революционную концепцию пролетарского интернационализма реакционной идеологией шовинизма.
В то время как II Интернационал все глубже увязал в политике войны, а большинство социалистических партий позорно отреклось от торжественно взятых на себя обязательств, Ленин во главе партии большевиков выступил против империалистической войны и развернул борьбу с оппортунистами. Он стремился объединить левых социалистов, которые провели конференцию в Циммервальде в 1915 году и конференцию в Кинтале в 1916 году.
ОКТЯБРЬСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
1917 ГОДА
Обогащая учение марксизма, Ленин проанализировал особенности капитализма на империалистической стадии его развития и сделал вывод о возможности победоносной пролетарской революции в одной, отдельно взятой стране, составляющей Баиболее слабое звено империализма.
Таким образом, на повестку дня был поставлен вопрос о революции, в то время как оппортунисты, господствовавшие во II Интернационале, думали лишь о продолжении империалистической политики войны.
Ленин и большевистская партия подготовили Октябрьскую социалистическую революцию 1917 года и привели ее к победе. Но руководители II Интернационала считали ересью эту революцию, осуществленную в сравнительно отсталой стране, и были убеждены, что она обречена на провал.
Рабочий класс Советской России, возглавляемый Коммунистической партией, с несокрушимым мужеством, с непоколебимой уверенностью в конечной победе социализма дал отпор интервентам.
Трудящиеся Советской России знали, что победа их революции будет иметь отклик во всем мире; принося тяжелые жертвы, они думали не только о своем будущем, но и о будущем всех трудящихся. В огне боев против врага они открыли новую эру истории человечества.
Рабочий класс Советской России в итоге победил, несмотря Ба враждебную позицию меньшевиков и эсеров, которые, поддержав революцию, облегчили бы ее задачу и избавили бы советский народ от многих страданий.
275
Точно так же если бы, например, в 1918 году, после перемирия 11 ноября, немецкая социал-демократия вместо защиты капиталистической системы развернула бы в той благоприятной обстановке борьбу за взятие власти рабочим классом, то, несомненно, была бы одержана победа и дальнейший ход истории во многом был бы иным.
Известно, какой была позиция иемецких социал-демократических руководителей. Известно также, что жертвами их политики пали Карл Либкнехт и Роза Люксембург.
Если бы в Германии победила пролетарская революция, то она это без труда можно себе представить распространилась бы на другие страны Европы и, во вояком случае, проблемы строительства социализма стояли бы иначе, поскольку Советская Россия и Германия могли бы совместно пойти по этому пути.
Ш ИНТЕРНАЦИОНАЛ
Позиция немецкой социал-демократии нанесла серьезный ущерб пролетариату европейских стран. Когда Ленин в 1919 году выступил с иыициативой создания Ш Интернационала, речь шда о том, чтобы распространить среди трудящихся идеи борьбы за ликвидацию капитализма, за пободу социализма и установление диктатуры пролетариата.
В рядах 1 Интернационала Марксу пришлось бороться с оппортунизмом прудонистов, руководителей английских тред-юнионов, а также с лассальянскими концепциями; он защищал единство Интернационала от разлагавших его аваБтюристов-бакунистов.
Перед Ш Интернационалом, который был основан Лениным, в частности, именно для борьбы против ревизионизма, одним из главных представителей которого был Каутский, стояла задача вырвать рабочих из оков оппортунизма, навязанного лидерами П Интернационала, и повести на классовую борьбу, как в иных условиях это пытался сделать 1 Интернационал.
Коммунистический Интернационал боролся и против сектантских элементов, которые подменяли работу в массах левацкой болтовней и казались самим себе «страшно революционными». Ленин разоблачил их в своей книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».
Ведя борьбу с ревизионизмом за то, чтобы в рабочем движении идеология классовой борьбы победила концеп-
276
цию классового сотрудничества, Ленин и коммунистические партии одновременно должны были бороться с троцкистами, пытавшимися оправдать свой авантюризм лозунгом еперманентыой революции» и проводившими фракционную деятельность, которая была на руку капиталистам.
Социалисты яростно боролись против создания Ш, Коммунистического ИнтерБационала. Они оспаривали сам принцип диктатуры пролетариата, выражением которой стала Советская власть, а также структуру коммунистических партий, которые основаны на принципе демократического централизма и которые стремятся не к бесплодным дискуссиям, но к дискуссиям во имя действия, причем решения большинства являются обязательными для всех.
Многие из противников создания Ш Интернационала вноследствии отреклись от марксизма, под флагом которого они до этого выступали, искажая и приспосабливая марксистское учение к нуждам своей политической деятельности. Однако марксизм-ленинизм превратился в ведущую идеологию нашего врсмени, и это в значительной степени достигнуто благодаря Коммунистическому Интернационалу и партиям, развитию которых он способствовал.
Если сегодня ряд стран, освободившись от капитализма, стал на путь социализма, если мировая социалистическая система становится решающим фактором развития человеческого общества, то начало этому было положено Октябрьской социалистической революцией 1917 года и сплочением пролетарских сил на революционной основе ленинского П1 Иетернационала.
Выполнив свою задачу, Коммунистический Интернационал пришел к выводу, что такая форма объединения коммунистических партий не отвечает больше требованиям обстановки. Она уже не способствовала в новых условиях развитию международного коммуБистического движения, осуществлению задач, которые возникли в связи с войной против гитлеризма. 15 мая 1943 года Исполком принял решение о роспуске Коммунистического Интернационала, что было одобрено всеми коммунистическими партиями.
Марксистско-ленинские партии действуют вполне самостоятельно, в соответствии с условиями своих стран, па основе полного равноправия, одни находясь у власти, другие в иной обстановке. Но общим для них, как подчеркнул~ Совещания коммунистических и рабочих партий,
277
состоявшиеся в Москве в 1957, 1960 и 1969 годах, является учение Маркса, Энгельаа, Ленина ‒ марксизм-лениыизм.
Отметив особо важную роль партии Ленина, открывшей в результате Октябрьской революции эру великих преобразований нашего времени, Совещание 1957 года указало в своей Декларации:
«Исторические решения ХХ съезда КПСС имеют не только великое значение для КПСС и коммунистического строительства в СССР, но и положили начало новому этапу в международном коммунистическом движении, способствовали его дальнейшему развитию на основе марксизмайенинизма >>
Таким образом, Совещание подчеркнуло значение решений XX съезда Коммунистической партии Советского Союза, который, творчески обогащая марксистско-ленинское учение, развил чрезвычайно важные положения, в частности о возможности предотвращения войны, о роли национально-освободительБого движения, о единстве действий, о путях перехода к социализму.
Эти положения (в том числе и тезис о возможности предотвращения войны) были во всех их аспектах подтверждены в Зая|влении 81 коммунистической и рабочей партии в 1960 году.
В Заявлении 1960 года подчеркивалось, что самая жгучая проблема нашего времени это проблема войны и мира; оно указывало на реальную опасность, которая нависла вад человечеством:
«Война является постоянным спутником капитализма. Система эксплуатации человека человеком и система истребления человека человеком две стороны капиталистического строя. Империализм уже обрушил на человечество две опустошительные мировые войны и теперь грозит ввергнуть его в еще более ужасную катастрофу. Созданы чудовищные средства массового уничтожения и разрушения. Применение этих средств в новой вой~не может причинить невиданные разрушения целым странам и превратить в развалины крупнейшие центры мирового производства в мировой культурыэ '6.
" Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм. М., 1961, стр. 2О.
" Там же, стр. 54.
278
Анализируя сложившуюся обстановку, Заявление четко указывало:
«Наступило время, когда можно пресечь попытки импе~иалис~ичес'ких агрессоров развязать мировую войну. Объединенными усилиями мирового социалистического лагеря, международного рабочего класса, национально-освободительного движения, всех стран, выступающих против войны, и всех миролюбивых сил мировую войну можно пред<ггвратить» '~.
Продолжая анализ возможностей борьбы, создавшихся в результате изменения соотношения сил между социализмом и империализмом, Заявление отмечало:
«В этих условиях, еще до полной победы социализма на земле, при сохранении капитализма в части мира, возникнет реальная возможность исключить мировую войну из жизни общества» 'а.
В Заявлении 1960 года подчеркивалось:
(<Полный крах колониализма неминуем. Крушение системы колониального рабства под натиском на~циональноосвободительного движения второе по своему историческому значению явление после образования мировой системы социализма» '9.
Указывая на факторы, которые породили великие движения, приведшие к крушению колониализма, Заявление отмечало:
«Великая Октябрьская социалистическая революция разбудила Восток, вовлекла колониальные народы в общий поток всемирного революционного движения. Победа СССР во второй мировой войне, установление строя народной демократии в ряде стран Европы и Азии, торжество социалистической революции в Китае, образование мировой социалистической системы в огромной мере ускорили развитие этого процесса.
Силы мирового социализма решающим образом содействовали борьбе народов колоний и . зависимых стран за освобождение от гнета империализма. Социалистическая система стала надежным щитом независимого национального развития освободившихся народов. Большую поддер-
"Там же, стр. 57.
" Программные документы борьбы за мир, демократию и соцй®~и~м. М., 1961, стр. 60.
'9 там же, стр. 64.
279
жку нациопально-освободительному движению оказывает международное рабочее движение» 'о.
Насколько правильно подчеркивать историческое значение национально-освободительного движения, второго по своей важности явления после образования мировой системы социализма, настолько же ошибочно и опасно противопоставлять его международному рабочему движению, целью которого является победа социализма и которое оказывает моральную и материальную поддержку народам, борющимся за полное освобождение от империалистического и колониального гнета.
Показывая, какую важную роль коммунистические и рабочие партии отводят вопросам боевого единства рабочего класса, Заявление отмечало:
«Коренные интересы рабочего движения настоятельно диктуют, чтобы коммунистические и социал-демократические партии пошли по пути совместных действий в национальном и международном масштабах...» 2'.
В этой связи в Заявлении 1960 г. указывалось: «Как в борьбе за улучшение жизненных условий трудящихся, расширение и сохранение их демократических прав, завоевание и защиту национальной независимости, за мир между народами, так и в борьбе за' завоевание власти и построение социализма коммунистические партии выступают за установление сотрудничества с социалистическими партиями. Коммунисты обладают цельным, научно обоснованным и подтвержденным жизнью великим учением марксизма'-ленинизма и богатым международным опытом социалистического строительства. Они готовы вести дискуссии с социал-демократами, будучи уверены, что это наилучший путь для сопоставления взглядов, идей и накопленного опыта в целях ликвидации укоренившихся предубеждений, преодоления раскола трудящихся и установления сотрудничествае
Подтверждая положения Декларации 1957 года о путях перехода к социализму, Заявление отмечало:
«Рабочий класс и его авангард марксистско-ленинская партия... стремится осуществить социалистическую
~о Там же.
" Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм. М., 1961, стр. 75.
" Программные покументы борьбы за мир, демократию и социализм. М., 1963, стр. 76.
280
революцию мирным способом. Осуществление этой возможности соответствовало бы интересам рабочего класса и всего народа, общенациональным интересам страны.
В современных условиях в ряде капиталистических стран рабочий класс во главе со своим передовым отрядом имеет возможность на основе рабочего и народного фронта и других возможных форм соглашения и политического сотрудничества различных партий и общественных организаций объединить большинство народа, завоевать государственную власть без гражданской войны и обеспечить переход основных средств производства в руки народа»
В Заявлении подчеркивалось, что такое решение вопроса возможно лишь при условии поддержки со стороны большинства народа и путем развития мощного массового движения. В Заявлении говорилось:
«Все это будет возможно только путем широкого, непрерывного развития классовой борьбы рабочих, крестьянских масс и средних городских слоев против крупного монополистического капитала, против реакции, за глубокие социальные реформы, за мир и социализм.
В условиях, когда эксплуататорские классы прибегают к насилию над народом, необходимо иметь в виду другую возможность ‒ немирного перехода к социализму. Ленинизм учит и исторический опыт подтверждает, что господствующие классы добровольно власти не уступают. Степень ожесточенности и формы классовой борьбы в этих условиях будут зависеть не столько от пролетариата, сколько от силы сопротивления реакционных кругов воле подавляющего большинства народа, от применения насилия этими кругами на том или ином этапе борьбы за социализм»2«.
Разработка подобных проблем свидетельствует о том, что коммунистические и рабочие партии творчески осуществляют принципы марксизма-ленинизма. В Заявлении f960 года подчеркивалось:
«Марксизм-ленинизм это единое великое революционное учение, путеводная звезда для рабочего класса и трудящихся всего мира на всех этапах их великой битвы за мир, свободу и лучшую жизнь, за создание самого справедливого общества ‒ коммунизма» 26.
'з Там же, стр. 77.
2' Там же, стр. 73.
25 Там же, стр. 84.
281
В Заявлении, которое одобрили все коммунистическив партии, в том числе Компартия Китая, указывалось на необходимость единства международного коммунистического и рабочего движения. Оно косвенно осуждало всякую фракционную и подрывную деятельность:
«Коммунистов всего мира объединяют великое учение марксизма-ленинизма и совместная борьба за его претворение в жизнь. Интересы коммунистического движения требуют солидарного соблюдения каждой коммунистической партией совместно разработанных братскими партиями на своих совещаниях оценок и выводов, касающихся общих задач борьбы против империализма, за мир, демократию и социализм»
Международное совещание коммунистических и рабочих партий, состоявшееся в Москве 5 17 июня 1969 года, вновь подчеркнуло необходимость единства международного коммунистического движения в борьбе против империализма. Оно, в частности, отметило:
«Участники Совещания подтверждают общность своей позиции в том, что основой взаимоотношений между братскими партиями являются принципы пролетарского интернационализма, солидарности и взаимной поддержки, уважения самостоятельности и равноправия, невмешательства во внутренние дела друг друга. Строгое соблюдение этих принципов необходимое условие развития товарищеского сотрудничества между братскими партиями, укрепления единства коммунистического движения...
Коммунистические и рабочие партии проводят свою деятельность в весьма разнообразных, специфических условиях, которые требуют соответствующего подхода к решению конкретных задач. Каждая партия, руководствуясь принципами марксизма-ленинизма, учитывая конкретные национальные условия, полностью самостоятельно разрабатывает свою политику, определяет направления, формы и методы борьбы, выбирает в зависимости от обстоятельств мирный или немирный путь перехода к социализму, а также формы и методы строительства социализма в своей стране...
Коммунисты отдают себе отчет в том, что наряду с огромными историческими успехами наше движение в ходе
" ]Программные до~сументы борьбы за мир, демократии> и социализм. М., 1961, стр. 82.
282
e®o®ro развития встретилось за последние годы е серьезными трудностями. Однако они убеждены, что трудности будут преодолены. Это убеждение основывается на факте, что перспективные цели и интересы международного рабочего класса являются общими, на стремлении каждой партии найти такое решение встающих проблем, которое отвечает как национальным, так и интернациональным интересам, революционной миссии коммунистов. Оно основывается на воле коммунистов к сплочению в международном масштабе.
Коммунистические и рабочие партии, несмотря на некоторые различия во взглядах, подтверждают свою решимость бороться единым фронтом против империализма...
Линия на совместные антиимпериалистические действия требует повышения идейно-политической роли марксистско-ленинских партий в мировом революционном процессе...
Верность мавксизму-ленинизму, пволетарскому интернационализму, беззаветное и преданное служение интересам своего народа, общему делу социализма необходщкое условие эффективности и правильной ориентации единых действий коммунистических и рабочих партий, залог успеха в достижении ими своих исторических целей.
Коммунистическое движение неотъемлемая часть современного общества и самая активная его сила. Поэтому объявление коммунистических и рабочих партий вне закона это покушение на демократические права и коренные интевесы народов. Участники Совещания поддерживают все без исключения коммунистические партии мира, которые ведут борьбу за легальное участие в политической жизни своих стран... Борьба против империализма борьба длительная, упорная и тяжелая. Впереди неминуемы оствйе классовые битвы. Нужно усилить наступление на позиции империализма m внутренней резкпии. Лобода революп1 онных и прогрессивных сил неизбежна.
Народы социалистических стран, пролетарии, все демократические силы в странах капитала, освободившиеся и угнетенные народы, объединяйтесь в общей борьбе против империализма, за мир, национальнуто независимость, социальный прогресс, демократию и социализм!» ат
~ Международное совещание коммунистических и рабочих
партий. документы и материалы. M., 1969, стр. 325 ‒ 330.
ОТ КАЗНЕННЫХ В ЧИКАГО
ДО БАНДЫ БОННО
Осталавливаясь здесь иа трагедии рабочих, повешенных в 1886 году в Чикаго, я хочу воздать должное этим простым труженикам, которые не пожалели жизни в борьбе за справедливое дело рабочего класса. Их память нельзя не чтить, ибо рабочий-анархист, погибший в классовой борьбе, ставший жертвой полицейских провокаций, это не взбесившийся индивидуалист, который очитает «революционным» актом так называемую «индивидуальную экспроприацию», диктуемую скорее личной корыстью, нежели какой-либо идеологией.
Да, достойна всякого уважения память чикагских мучеников, которые погибли в 1886 году, когда рабочие поднялись на борьбу против крупного фабриканта сельскохозяйственных машин Мак-Кормика. 1 мая 1886 года в напряженной социальной обстановке, порожденной стачкой, в Чикаго состоялся митинг. Полиция подло напала на его участников. и в результате несколько человек было убито и ранено. Рабочие организации Чикаго, возмущенные действиями полиции, устроили демонстрации протеста. На 4 мая было назначено массовое собрание. И вот в какой-то части листовок, которые распространялись во время подготовки этого собрания, рабочим было рекомендовано приходить на него вооруженными.
Один из организаторов митинга почувствовал, насколько опасна такая рекомендация, и в подавляющей массе листовок ее успели снять. Тем не менее полиция уже располагала компрометирующими уликами.
Полицейские, как и следовало ожидать, напали на собравшихся (митинг в этот момент был чже фактически окончен), и тогда кто-то бросил бомбу. Полицейские тут же открыли яростный огонь. Много людей было убито и ранено. Полиция арестовала ряд рабочих активистов. Все они были анархистами.
284
Кто же бросил бомбу? Анархисты? А почему бы не сами полицейские? Ведь, используя неосторожную рекомендацию, которая содержалась в некоторых листовках, призывавших рабочих прийти на митинг вооруженными, полиция могла пойти на провокацию. чтобы получить предлог для пазгрома рабочего движения в Чикаго.
В защиту арестованных анархистских активистов выступили такие известные деятели, как Бернард Шоу и русский анархист Кропоткин, по четверо арестованных и~> приказу клики чикагских капиталистов были приговорены к смертной казни и повешены'. Трое подсудимых спасли себе жизнь, заявив, что они никогда не проповедовали пасилия и пикогда не стремились к свержению правительства.
Методы борьбы чикагских активистов носили спорный характер, ибо они могли облегчать полицейские провокацпи. Но эти люди отдали жизнь в великой социальной битве эксплуатируемых против эксплуататоров.
ПЕРВОЕ МАЯ
Говоря о событиях, происходивших 1 мая и в последующие дни в Чикаго, следует иметь в виду, что еще в октябре 1884 года IV ежегодный съезд объединенных рабочих профсоюзов (Федерации организованных профессиональных и рабочих союзов США и Канады), состоявшийся в том же Чикаго, решил развернуть борьбу за установление с 1 мая 1886 года 8-часового рабочего дня.
В своей резолюции съезд записал: «Необходимо добиваться. чтобы с 1 мая 1886 г. был введен 8-часовой рабочий день. Такова задача всех рабочих организаций». Следующий съезд, проходивший в декабре 1885 года в Вашингтоне, подтвердил эту резолюцию и указал, что, выдвигая требование об уменьшении продолжительности рабочего дня, не следует одновременно стремиться к какому-либо увеличению зарплаты. Съезд подчеркнул, что повсюду, где предприниматели откажутся сократить время работы, нужно объявлять стачку.
На основе этих решений в США за многие месяцы до 1 мая 1886 года развернулось довольно мощное забастовочное движение. Первомайская стачка и демонстрация в
' Спайс, Фишер, Энгел, Парсонс.
285
Чикаго были его составной частью. Стремление рабочих профсоюзов превратить 1 мая в день борьбы за удовлетворение требований пролетариата получило широкую международную поддержку. В июле 1889 года на международном конгрессе, ознаменовавшем рождение П Интернационала, представитель ряда групп Французской рабочей партии и профсоюзов департамента Жиронда Раймон Лавинь решил внести на рассмотрение делегатов следующую резолюцию:
«В определенный день будет организована грандиозная международная манифестация: одновременно во всех странах и во всех городах трудящиеся потребуют от властей принять законы о сокращении рабочего дня до 8 часов, а также претворить в жизнь другие решения Парижского конгресса».
Но перед тем, как представить конгрессу эту резолюцию, Раймон Лавинь попросил немецких социалистов Августа Бебеля и Вильгельма Либкнехта высказать свое мнение по поводу его инициативы. Лавинь поступил так, учитывая, что рабочее движение в Германии подвергалось в то время преследованиям со стороны Бисмарка.
Оба немецких деятеля одобрили предложение Раймона Лавиня, попросив его добавить к тексту следующую фразу:
«Эту манифестацию трудящиеся различных стран проведут в условиях, которые продиктованы особенностями положения в их стране».
С этим дополнением предложение Раймона Лавиня было передано на рассмотрение конгресса. Конкретный день манифестации в нем, однако, не назывался. Позднее между первой и второй фразой проекта был вставлен следующий текст, объявлявший этим днем 1 мая:
«Принимая во внимание, что подобная же манифестация уже назначена на 1 мая 1890 года по решению съезда Американской федерации труда, состоявшегося в декабре 1888 года в Сент-Луисе, эта дата избирается и днем международной манифестации».
Таким образом, 1 мая становилось днем борьбы рабочего класса всего мира, напоминая о том, как чикагские мученики вступили в схватку с классовым врагом и отдали а ней свои жизни.
АНАРХИСТСКАЯ «ПРОПАГАНДА ДЕЙСТВИЕМ»
В предшествующих главах я подробно показал борьбу между марксистами и анархистами в рядах 1 Интернационала. Теперь я хочу остановиться на некоторых фактах, связанных с деятельностью анархистов после роспуска I Интернационала.
В декабре 1876 года группа итальянских анархистов решила перейти от устной и печатной пропаганды к тому, что тогда именовалось «пропагандой действием». Для своих операций они избрали горный массив, примыкающий к провинции Беневенто, а свою штаб-квартиру устроили в Неаполе.
Организаторы этой затеи сформировали небольшой отряд «инсургентов» и в начале апреля 1877 года на два дня поехали в Сан-Лупо (провинция Беневенто) . В воскресенье 8 апреля «инсургенты» захватили местечко Галло, разграбили кассу сборщика налогов и подожгли коммунальное здание. Они заняли также местечко Летино, где сожгли архивы.
Анархистские «инсургенты» попытались проникнуть и в другие коммуны, но повсюду стояли войска, срочно присланные правительством. Вечером во вторник у «инсургентов» кончилось продовольствие, и они решили закупить его в Венафро, но натолкнулись на солдат. Спасаясь от преследования, анархисты ушли в лес и под дождем и снегом совершили длительный переход. Изнемогая от усталости, они укрылись в овчарне и в ночь со среды на четверг были схвачены здесь солдатами.
Правда, двум анархистским «инсургентам» удалось бежать, но вскоре они также были арестованы и присоединены к своим товарищам, заключенным в тюрьму Мария Каспуе Висере. Всего было задержано 37 анархистов. В их числе находились Кафиеро, Малатеста, Фортини (священник из Летино) и Томбуни Винченцо (священник из Галло).
65-летнего кюре из Летино обвинили не только в том, что он восхвалял анархистских «инсургентов» и произносил «подрывные» проповеди, но и в том, что ов прямо QpIK- зывал народ вооружиться и восстать против собственников, чтобы завладеть их имуществом.
Что же касается священника из Галло, то, как гласило обвинение, он объявил себя сторонником «инсургентов»,
называл их честными людьми и убедил население не оказывать им никакого сопротивления.
30 декабря 1877 года было оглашено постановление следственной палаты Неаполя. Оба священника, а также крестьш~ип, служивший (<инсургентам» в качестве проводника, освобождались из-под ареста. Дела 34 анархистов передавались суду присяжных по обвипеппю в заговоре и покушении на безопасность государства.
Однако эти политические преступления подпадали под действие недавно принятого закона об амнистии. Таким образом, анархистам вменили в вину только лишь смерть карабинера, скончавшегося от ран, полученных во время одной из схваток. Но и это обвинение не было принято во внимание. В августе 1878 года Кафиеро, Малатеста и их товарищи были оправданы.
Вылазка, предпринятая анархистами, носила авантюристический характер. Немецкая социалистическая газета «Форвертс» ее сурово осудила, а во Франции против нее резко выступил Жюль Гед, который в это время уже отходил от анархистов и становился одним из пропагандистов марксизма.
РАЗРЫВ МЕЖДУ АНАРХИЗМОМ
И СОЦИАЛИЗМОМ ВО ФРАНЦИИ
В 1879 ‒ 1880 годах Жюль Гед, Поль Брусс и бывший коммунар Бенуа Малон создали Французскую рабочую партию. Однако программа новой партии была вначале недостаточно определеннои", поэтому она устраивала и анархистов и социалистов.
На областном социалистическом съезде, состоявшемся в Париже в июле 1880 года, Жюль Гед добился уточнения программы, и тогда анархисты ‒ участники съезда решили образовать отдельную группировку.
Жан Грав и Элизе Реклю основали группу «Ле револьте». Ее члены собирались на улице Сен-Мартен, в доме № 131, у папаши Руссо, разглагольствуя о неизбе кной, Ilo их мнению, революции и обсуждая возможные действия солдат, которые перейдут на сторону революции. В анархистские группы, как это бывает, проникли полицейские агенты. И это было для них совсем несложно: ведь для того, чтобы завоевать авторитет среди анархистов, достаточно было произнести несколько демагогических и архиреволю-
циоиных фраз. А это агенты службы безопасности умели делать превосходно.
Активную роль играл, например, полицейский агент- провокатор по фамилии Бренен, подвизавшийся во время волнений, вспыхнувших в Монсо-ле-Мин в 1882 году. В тот же период агент префектуры департамента Рона некий Валадье проник в редакции анархистских газет Лиона. Несколько позже, во время демонстраций безработных, активисты разоблачили одного из псевдоапархистов, отлпчавшегося крайностью своих высказываний и позиций. Это был некий Дрюель, состоявший под фамилией Сабена в поисковой бригаде префектуры полиции 2.
В 1882 году в районе Монсо-ле-Мин, где орудовал псевдоанархпст-провокатор Бренен, было совершено грубое надругательство над чувствами верующих: участники волнений ломали кресты, разбивали статуи богоматери. В качестве заложников были схвачены многие собственники, священники, чиновники.
Касаясь этих «подвигов» анархистов, журнал «Ле револьте» писал: «Аресту подверглись мэры, сельские полицейские, жандармы, причем обращались с ними грубо. Ограды были сломаны, частные дома захвачены, разграблены и даже подожжены. По существу, они хотели в лице черной милиции поразить именно капитал».
Вот несколько характерных эпизодов, имевших место Во время этих событий. Однажды ночью смутьяны окружили дом нотариуса и, разбивая камнями стекла, угрожающе кричали: «Завтра мы снова придем и бросим в огонь все твои бумажонки!» В другом месте они приставили к груди трактирщика револьвер и заставили его выдать бесплатно провизию, заявляя громогласно: «Мы хотим есть и пить, мы имеет на это право; каждому ‒ по его потребностям».
Все эти действия отличались инфантильным недомыслием. В конечном счете они привели к многочисленным арестам и усилению репрессий со стороны предпринимателей. Выступая на судебном процессе, состоявшемся после описанных событий, управляющий шахтами Шаго заявил, что впредь он не потерпит никаких выступлений против религии и общественного порядка.
~ @Les anarchistes» раг Jacques Рго1о.
19 дюкло
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
ПРОТИВ АНАРХИСТОВ ЛИОНА
Едва утихли волнения в Монсо-ле-Мин, как в самом центре Лиона, в подземном помещении театра «Белькур», была взорвана бомба. Это произошло 21 октября 1882 года. Вскоре состоялся судебный процесс, вошедший в историю как «процесс против анархистов Лиона».
Анархистам Лионского района было предъявлено обвинение в создании революционной федерации и местных групп, примыкавших к Интернационалу, хотя прошло уже 6 лет с момента его роспуска. В соответствии с законом 1872 года им вменялось в вину либо принадлежность к Международному Товариществу, либо выполнение каких- либо функций в рядах этой организации.
Обвинение было выдвинуто против 66 человек, но 14 из них скрылись. Таким образом, перед судом предстали 52 человека. В их числе находились Петр Кропоткин, Антуан Дегранж и Октав Льехсуа (из вильфраншской группы «Меч»); Зюида, Пьер Мартен, Мишель Сала и Жене (из вьеннской группы «Возмущенные»); Ботель и Режи Фор (из Сент-Этьенна); Эмиль Готье (из Парижа); Мишель Шаврие, Барда, Бернар (из Лиона); Дюпуаза (из Монсо-ле-Мин) и другие.
Суд оправдал только пятерых. Остальные подсудимые были приговорены кто к пяти годам тюремного заключения и штрафу в размере двух тысяч франков (Кропоткин, Эмиль Готье, Бернар и Борда), а кто к четырем годам тюрьмы и тысяче франков штрафа; некоторые отделались меньшими сроками от двух до трех лет тюремного заключения. По отбытии наказания все осужденные в течение десяти лет должны были находиться под надзором полиции и на пять лет лишались политических и гражданских прав.
Эти приговоры были тем более несправедливы, что ни один из осужденных анархистов не принимал участия в организации взрыва в театре «Белькур». Виновника взрыва, лионского анархиста Сивокта, полицейские в конце концов выследили. Он был арестован в предместье Брюсселя, выдан французской полиции и предстал перед судом присяжных департамента Рона, приговорившим его и смертной казни. Но смертная казнь была заменена Сивокту пожизненной каторгой, а в 1897 году он был помилован.
290
ДЕЛО ДЮВАЛЯ
19'
291
В 1883 году во Франции безудержный рост безработицы вызвал широкие выступления трудящихся. В Париже профсоюз столяров назначил на 9 марта митинг безработных. Он должен был состояться на площади перед Домом инвалидов.
Собираясь на этот митинг, анархисты образовали два кортежа. Один из них, двигавшийся в направлении Елисейского дворца, был быстро рассеян полицией. Другой кортеж, направлявшийся к Сент-Антуанскому предместью, натолкнулся у площади Мобер на усиленные заслоны полиции. Произошли стычки. Ряд участников демонстрации был арестован и осужден. Анархист Эмиль Пуже был приговорен к восьми годам тюремного заключения, а бывшая коммунарка Луиза Мишель, по возвращении из ссылки примкнувшая к анархистам, к шести годам заключения. Их обвинили в «подстрекательстве к грабежу».
Таковы были последствия коллективного выступления. Спустя некоторое время в Париже была предпринята индивидуальная акция, которая не имела никакой связи с движением протеста безработных. Она превратилась в дело Дюваля, состоявшее в следующем: 5 октября 1886 года неизвестные лица ограбили и наполовину сожгли дом М 31 по улице Монсо, в котором жила со своей матерью известная актриса Мадлен Лемер. Через несколько дней полиция арестовала участников нападения. Ими оказались Клеман Дюваль и его сообщники Дидье и Мушар. Причем Дюваль, пытаясь ускользнуть от полиции, ранил кинжалом капрала, что усугубляло его вину.
Происшествие на улице Монсо первоначально считалось заурядным грабежом с поджогом. Но вскоре в своих письмах в журнал «Ле револьте» Дюваль объявил, что он является анархистом и что его операцию на улице Монсо следует считать анархистской.
Дело было передано на рассмотрение суда присяжных департамента Сена и вызвало бурные дебаты, развернувшиеся 11 12 января 1887 года. Дюваль защищал себя сам. Он угрожал членам суда и присяжным, заявив, что сразу же после своего выхода из тюрьмы взорвет их с помощью динамита. Председатель удалил его с заседания, что вызвало в зале, заполненном анархистами, шумные протесты.
Приговор суда председатель огласил Дювалю в его камере. Дюваль был приговорен к смертной казни, а его сообщники оправданы.
Через неделю после вынесения приговора состоялся анархистский митинг. На нем присутствовало около тысячи человек. С речами выступили анархистские деятели: Тенвен, Лебуше, Луиза Мишель. Они превозносили Дюваля. Иную позицию занял бланкист Норман, осудивший действия Дюваля. «Подобные действия, ‒ заявил он, — дискредитируют революционеров и тем самым задерживают социальную революцию».
В заключение участники митинга приняли обращение, призывавшее анархистов собраться в день казни Дюваля на площади у тюрьмы Рокет. Но смертный приговор был заменен Дювалю каторгой, и призыв оказался беспредметным.
В связи с делом Дюваля между анархистами и социалистами разгорелись ожесточенные споры. Социалист бланкистской школы Альбер Гулле опубликовал в газете «Ле кри дю пепль» статью, в которой, в частности, говорилось: «Разве индивидуальная экспроприация индивидуальной собственности решает существующую проблему9 Нет, конечно. Безземельным неважно, кому именно принадлежит земля, которой у них нет; неимущим безразлично, в чьем именно кармане Поля или Пьера ‒ лежат деньги; для эксплуатируемых не имеет никакого значения перемена фамилии их эксплуататора»».
После смерти Жюля Валлеса газетой «Ле кри дю пепль» руководила Северин, которая в период, последовавший за Турским съездом 1920 года, весьма непродолжительное время была членом Французской компартии. Отвечая Альберу Гулле, она напечатала статью под заголовком «Кто несет за это ответственность». «Призывая пролетариат к революции, писала Северин, социалисты несут ответственность за индивидуальные акты, которые предпринимают нетерпеливые и экзальтированные .элементы».
Ударившись в крайность, она объявляла предшественниками Дюваля и такими же «отчаявшимися» людьми участников июньского восстания 1848 года, Прудона, Бабефа'. К ним она подверстала даже Иисуса Христа. Эта
' «Le дч du peuple», 29 janvier 1887.
292
статья побудила Жюля Геда написать в той же «Ле кри дю пепль» следующие строки, прямо направленные против Северин:
«Мы, социалисты, добиваемся и можем добиваться лишь одного прекращения грабежа, всех края», которые составляют капиталистическую собственность и порождаются ею».
На нашем знамени начертано: «Долой грабителей!» Поэтому примирение с какими бы то ни было грабителями для нас совершенно исключено. В особенности же мы не можем допустить, чтобы теория грабежа выдавалась за последнее или за первое слово революции.
Если кто-нибудь возьмет чужое, когда он сам или его семья голодает (Дюваль не был в таком положении), то мы, конечно, не бросим в него камнем. Но мы никогда не будем смешивать этот акт самосохранения или с и а с е н и я с е м ь и с выступлением авангарда...
Чтобы «оправдать» действия, подобные операции в доме Лемер, продиктованные не необходимостью, а «принципом», Вы утверждаете, будто те «несчастные», которых мы созываем под свои знамена и побуждаем организовываться в борьбе за великую социальную экспроприацию, «не поняли нас». Стараясь объяснить, почему же их уши заложены или едва приоткрыты, Вы ссылаетесь на так называемую «истерию нищеты» и некий «психоз бунта».
Но все это лишь подтверждает тот факт, что мы должны тщательно взвешивать свои слова, должны не только не поощрять дезориентированных людей в их заблуждении (вредном для них самих и губительном для дела), а, будучи, как Вы пишете, «вожаками» и воздерживаясь от проклятий, решительно предостеречь их и, используя все свое влияние, помешать им пойти по антисоциалистическому и антиреволюционному пути, куда их толкает недомыслие.
Да, мы несли бы ответственность, о которой Вы пишете, если бы просто не стали препятствовать проявлениям такой... «горячности», хотя бы и отказались им аплодировать. Но подобной ответственности я лично никогда не возьму на себя».
Эта дискуссия привела к тому, что Северин решила расстаться с рядом сотрудников «Ле кри дю пепль», в частности с Жюлем Гедом и Альбером Гулле.
ОТ КОЛЛЕКТИВНЫХ ДЕЙСТВИЙ
К ИНДИВИДУАЛЬНЫМ АКТАМ
В 1890 году во Вьенне (департамент Ивер) состоялось собрание анархистов с участием Тенвена и Луизы Мишель. Через два дня после собрания, 1 мая, здесь произошли бурные демонстрации. Была захвачена суконная фабрика, и ее продукция раздавалась демонстрантам. Полиция произвела многочисленные аресты.
Перед судом присяжных в Гренобле предстало 18 обвиняемых. Все они, за исключением Тенвена, были ткачами или чесальщиками. Суд приговорил Тенвена к двум годам тюрьмы, Бюисона к одному году, а Пьера Мартена‒ к пяти годам заключения, после которого ему в течение десяти лет запрещалось проживать в данной местности.
Однако при слушании дела Пьера' Мартена были нарушены юридические нормы, и оно пересматривалось судом присяжных в Гане. В итоге Мартен был приговорен к трем годам тюрьмы.
В следующем, 1891 году первомайская демонстрация в Париже также была отмечепа действиями анархистов. Произошли столкновения с полицией, многие участники демонстрации бежали в направлении Клиши, и здесь разгорелась перестрелка.
Три тяжело раненных демонстранта были арестованы. Один из них, 32-летний кузнец Декам, получил шесть сабельных ранений. Вместе с ним полиция схватила 24-летнего чеканщика Дардара и 35-летнего слесаря Левейе.
Когда они предстали перед судом, прокурор Бюло произнес чрезвычайно суровую обвинительную речь и потребовал их казни. Тем не менее присяжные решили, что в деле имеются смягчающие обстоятельства. Поэтому Декам был приговорен к пяти годам тюремного заключения, Дардар‒ к трем годам, а Левейе суд оправдал. Однако анархисты запомнили выступление прокурора Бюло.
РАВАШОЛЬ
11 мая 1892 года подброшенный кем-то пакет вызвал взрыв в доме, где жил прокурор Бюло. Никто, однако, не пострадал. Впрочем, если бы жертвы и были, покушавшийся все равно не достиг бы своей цели, ибо он ошибся этажом и бомбу подложил не к той двери.
294
Полиция установила личность покушавшегося, ибо в среде анархистов у нее было немало своих агентов. Она сообщила в печати, что организатором взрыва является Равашоль, неоднократно подвергавшийся арестам. Вскоре Равашоля опознали в одном из ресторанов, куда он зашел пообедать. По сигналу доносчика сюда прибыл крупный отряд полицейских, и Равашоль был схвачен.
Итак, Равашоль оказался в руках правосудия. Помимо бомбы, подброшенной в дом прокурора Бюло, ~в его активе, а вернее, в его пассиве было осквернение могилы одной баронессы с целью похищения находившихся там драгоценностей, а также убийство и ограбление старика, хранившего скопленные деньги у себя дома.
Равашоль окончил жизнь на эшафоте. Напрасно кричал он перед смертью: «Да здравствует анархия!», «Да здравствует социальная революция!»; его поведение определялось отнюдь не благородными чувствами. Это было поведение человека, которого безжалостное общество с самого детства лишило элементарных прав и который увидел для себя «выход» лишь в крайнем индивидуализме, приведшем его к возмутительным преступлениям. Его обездоленность не могла оправдать покушений ради «защиты страждущих», интересами которых, по словам Равашоля, он и руководствовался, когда бросил бомбу в дом прокурора, потребовавшего вынесения смертного приговора главе многочисленного семейства. Таким образом, Равашоль утверждал, что он является защитником угнетенных, и, возможно, сам верил в это, хотя на самом деле он играл совершенно иную роль. «С помощью террора, говорил Равашоль, ‒ я хотел заставить нынешнее общество обратить внимание на страждущих». Эта попытка самооправдания мало чего стоила, а опыт показал, что подобные методы нисколько не способствуют необходимым переменам в жизни общества.
11 июня 1892 года Равашоль был гильотинирован. В ноябре того же года в комиссариате полиции на улице Бон-анфан в Париже произошел взрыв бомбы. В городе распространились самые тревожные слухи о деятельности анархистов. Наряду со взрывами бомб им приписывали применение яда и т. и.
Следует отметить, что этот панический страх перед анархистскими покушениями охватил Париж в тот момент, когда разгорелся панамский скандал. Как известно, строи-
295
тель Суэцкого канала Фердинанд Лессепс разработал тайже проект Панамского канала, который должен был соединить Атлантический океан с Тихим. Его с.ооружение оказалось делом более дорогостоящим, чем это предусматривалось, и тогда был поставлен вопрос о предоставлении компании канала права на выпуск крупного займа.
В связи с голосованием в парламенте соответствующего закона в Париже прошла молва, что многих депутатов подкупили и что за определенные щедрости они обязались поддержать заем: Нетрудно поэтому было представить Бурбонский дворец, где заседала палата депутатов, как логово разбойников, как своего рода пещеру Али-Бабы.
ВЗРЫВ БОМБЫ В БУРБОНСКОМ ДВОРЦЕ
В такой политической обстановке анархист Огюст Вайян, живший в крайне тяжелых материальных условиях, бросил бомбу в Бурбонском дворце. Это произошло 10 декабря i893 года. Легко вообразить, какое смятение вызвало это покушение. Но ~вот дым от взрыва бомбы рассеялся, и вскоре выяснилось, что никто не убит, что кое-кто получил незначительные царапины и один человек легко ранен. Это был депутат от департамента Па-де-Кале аббат Лемир, с которым впоследствии мне довелось познакомиться в Бурбонском дворце.
Разумеется, Опост Вайян был тут же арестован. Оп утверждал, что бомбу изготовил собственноручно, в чем можно, однако, сомневаться.
Существовала другая, более правдоподобная версия: эту кустарную бомбу, рассчитанную больше на шумовой эффект, чем на причинение действительного вреда, будто бы изготовили в муниципальной лаборатории и передали Огюсту Вайяну через одного из тех агентов, которых полиция имела среди анархистов.
Взрывом бомбы в Бурбонском дворце достигался двоякий результат: внимание людей концентрировалось на преступных действиях анархистов и общественность, хотя бы временно, отвлекалась от панамского скандала. Председателю палаты депутатов предоставлялась возможноеть проявить дешевый героизм и вскоре после взрыва объявить: «Заседание продолжается».
Взрыв анархистской бомбы в Бурбонском дворце, разумеется, привел к немедленному принятию закона, который
296
под предлогом борьбы с деятельностью анархистов просто- напросто ограничивал свободу печати. 3а этот закон проголосовали все депутаты, исключая социалистов и несколькпх радикалов (413 против 63) . Через несколько дней был у~вержден еще одип столь же реагсционный закон, а в июле 1894 года принятием третьего закона было завершено создание нового арсенала репрессий, который вошел в историю под названием «гнусных законов». Они действуют и поныне. На их основе меня, как коммуниста, тон<е подвергали преследованиям, хотя никто не мог обвинить меня в анархистских происках. Поистине трудно предвидеть, как далеко могут зайти власти в применении репрессивных законов.
Но вернемся к вопросу о борьбе Вайяна. Действительно ли сам анархист изготовил бомбу, как он это утверждал?
Версия о причастности полиции к покушению распространившаяся еше в тот период, ныне принимается всеми, кто, основываясь на мнопочисленных фактах, знает, на что полиция способна.
Известно, например, что еще за 12 лет до Огюста Вайяна, в 1881 году, анархисты намеревались взорвать Бурбонский дворец и что тогдашний префект полиции, прекрасно осведомленный об их планах, предотвратил это покушение, организовав взрыв у памятника Тьеру в Сен-Жерменан-Лэ.
Там была пущена в ход не бомба, а буквально «бомбочка», изготовленная полицией. Она лишь закоптила основание памятника Тьеру, но на месте происшествия весьма кстати была обнаружена записка, в которой говорилось: «Уничтожение памятника бандиту, десять лет тому назад потопившему в крови Парижскую Коммуну, это предупреждение ныне здравствующим властителям и эксплуататорам народа».
В деле Огюста Вайяна машина правосудия действовала быстро. Покушепие было совершено 10 декабря 1893 года, а ровно через месяц день в день он предстал перед судом присяжных департамента Сена. Хотя от взрыва бомбы никто не погиб, обвиняемый был приговорен к смертной казни. Президент республики Сади Карно не использовал своего права помилования, ибо на него был оказан очень сильный нажим. Так, во всяком случае, объясняли его решение.
ПОКУШЕНИЯ НА ВЛАСТЬ ИМУЩИХ
Казнь Огюста Вайяна состоялась 5 февраля 1894 года, а через неделю в кафе «Терминюс» па парижском вокзале Сен-Лазер взорвалась бомба. Ее бросил анархист Эмиль Анри. При аресте он заявил, что хотел отомстить за Вайяна. Эмиля Анри гильотинировали 21 мая 1894 года', а спустя месяц, 24 июня 1894 года, анархист Казерио ударом кинжала убил президента Сади Карно. Казерио был гильотинирован 16 августа 1894 года.
В конце прошлого и начале нынешнего века анархистские группировки устроили ряд покушений на власть имущих, в частности на коронованных особ. Они убили премьер-министра Испании Кановаса дель Кастильо (8 августа 1897 года), императрицу Австрии Елизавету во время ее пребывания в Ш~вейцарии (10 сентября 1878 года), короля Италии Умберто (29 июля 1900 года) и президента CIIIA Мак-Кинли, который 6 сентября 1901 года получил несколько пулевых ранений и через неделю скончался.
Эти акты насилия абсолютно ничего не могли изменить, ибо на смену убитым приходили другие правители, которые в покушениях на своих предшественников видели новые основания для усиления репрессий. Нельзя было не восхищаться самоотверженностью участников покушений. Используя негодные средства, они думали, что служат делу эксплуатируемых. HO эти покушения не могли иметь какого-либо реального политического значения и неизбежно влекли за собой отрицательные последствия для рабочего движения.
Не удивительно, что анархистские концепции послужили некоторым враждебно настроенным против общества элементам не для борьбы за политические идеалы, а' для оправдания актов бандитизма, именуемых «индивидуальной экспроприацией». Правда, отдельные приверженцы такой «экспроприации» попытались ее идеализировать, утверждая, что они грабят богачей, чтобы облагодетельствовать бедняков. Так была пущена в ход легенда о новоявленных благородных Мандренах 4, логической концовкой которой стали «подвиги» банды Воино. Но их-то уж никак нельзя было причислить к «крупным политическим акциям» ‒ это были уголовные преступления.
4 ~~©ядрен ‒ знаменитый разбойник XVIII в. — Прим. перев.
298
Однако все анархисты, в том числе и некоторые члены банды Бонно, считали необходимым теоретически обосновать свои действия, ссылаясь на иных идеологов и именуя себя их последователями. Помимо Прудона, соединившего в своем учении анархизм с реформизмом, среди этих идеологов следует назвать русского Бакунина, которому, в частности, посвящена эта работа, русского князя Кропоткина, бывшего участника Парижской Коммуны, знаменитого географа Элизе Реклю, итальянца Малатеста, теоретика индивидуализма, доведенного до крайнего эгоизма, немца Штирнера, теоретика Басилия француза Жоржа Сореля, чьим приверженцем объявлял себя и фашист Муссолини.
Такие люди, как Жан Грав и Пьер Монатт (основатель журнала «Ви увриер»), способствовали проникновению в ряды профсоюзного движения анархистской или анархиствующей идеологии. Тем самым Грав и особенно Монатт сыграли активную роль в развитии анархо-синдикалистского течения, которое на протяжении целого периода занимало важное место в профсоюзном движении во Франции.
ЖАН ГРАВ И АНАРХИСТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
Воспоминания Жана Грава показывают, какие настроения царили среди анархистов. Они были до такой степени противниками любого авторитета, что их собраниями руководил не председатель, а «делегат для ведения собрания». В этой связи Жан Грав пишет:
«Мы бессознательно подражали организаторам политических революций, которые прежде всего стремились сохранить старые институты, присваивая им новые названия и воображая, что тем самым устранена их вредоносность».
Вот K каким глупостям приводили анархистов их антиавторитаристские концепции: они боялись избирать на своих собраниях председателя. В то же время они шли на поводу у весьма подозрительных элементов, Останавливаясь на одном из судебных процессов против анархистов, Жан Грав рассказывает, как обвиняемые вызвали в качестве свидетеля защиты некоего Мартине. Он пишет:
«На процессе Мартине закатил длинную речь, но председатель остановил его и попросил огласить его судебную
299
айкету. Оказалось, что Мартине имеет множество судимостей, что, в частности, он неоднократно привлекался к суду за покушения на целомудрие, оскорбления нравственности и т. и.
Этот субъект ловко вышел из положения. Он признал мерзость своего поведения, но попросил суд учесть, что обвиняемые ничего не знали о его прошлом.
Выпад председателя не только пе повредил Мартине, но и привлек к нему симпатии некоторых групп. Как можно было не восхищаться этаким молодцом, который столь откровенно признавал свои проступки и вовсю обличал их. Вот таким-то образом этот субъект и сумел проникнуть в группы, где его наглость и краснобайство обеспечили ему определенную популярность.
Именно под его влиянием начали распространяться ультраиндивидуалистические идеи, которые впоследствии причинили столько вреда анархистскому движению.
Я довольно быстро понял: если это будет продолжаться и дальше, если мы не воспрепятствуем этому «погружению в нечистотые, анархизм вскоре станет всего лить партией взломщиков, сутенеров и фальшивомонетчиков».
Личность автора придает такому свидетельству явную весомость. Далее Жан Грав говорит:
«Анархисты создали свой опорный пункт в зале Орель на улице Омер. И здесь доносчик Мартине сумел занять главенствующее положение. Во время дискуссий на улице Омер был поставлен даже такой вопрос: вправе ли анархист обокрасть своего товарища (!). Как и следовало ожидать, заключение было положительным: никто не может иметь две рубашки или две пары башмаков, если другие люди их совсем лишены.
Серьезные анархисты должны были бы вышвырнуть всю эту компанию, но, испытывая к ней отвращение, они просто перестали посещать зал Орель. Шпики и свихнувшиеся люди полностью завладели помещением и под видом анархизма выдвигали здесь самые идиотские идеи.
Именно отсюда вышла первая банда фальшивомонетчиков, именовавших себя анархистами. Первыми поддельными монетами в 5 франков они платили за вход на собрание, организованное анархистами. Излишне говорить, что они не забыли потребовать обратно свои деньги».
Жан Грав пишет также о том, что Леон Доде, ставший впоследствии монархистом, передал ему для его газеты
300
50 франков, а ряд известных писателей, в частности Октав Мирбо, Жан Ажальбер, Жорж Леконт (будущий член Французской академии), обещали сотрудничать в этой газете. Это объяснялось тем, что анархизм в какой-то степени привлекал часть интеллигенции.
Известно, что поэт Лоран Тайяд, говоря о покушении Огюста Вайяна, бросившего бомбу в зал заседаний Бурбонского дворца, воскликнул: «Стоит ли думать о жертвах, если совершенный поступок прекрасен!» (Впоследствии сам Тайяд был изувечен и потерял глаз в результате взрыва бомбы, подброшенной на окно в ресторан, где он находился.) Однако со временем отношение к анархистам стало меняться и благожелательность исчезла.
ПОЛИЦЕЙСКИЕ АГЕНТЫ
Чрезвычайно интересна глава книги Жана Грава, посвященная полицейским агентам. Он приводит некоторые детали, которые и поныне не утратили актуальности.
Грав подчеркивает: «Все агенты, разоблаченные в анархистском движении, занимались провокациями, проповедуя насилие, призывая к покушениям. Их роль наглядно показали события в районе Монсо».
А вот что Жан Грав пишет об итальянском анархисте Карратони: «Сразу же по прибытии в Женеву он создал газету под названием «Эксплозьон»5. Рядом с ее заголовком было изображено здание, отдаленно напоминающее Бурбонский дворец, а перед ним взрыв бомбы. В качестве эпиграфа Карратони написал по-латыни: «С помощью пинков и ударов кулакамие.
После выхода первого номера газета самым жалким образом прекратила свое существование. Почти тотчас же выяснилось, что Карратони находился на службе у полицейского комиссара, которому было поручено следить за итальянскими эмигрантами в Женеве. Именно он дал Карратони деньги для выпуска этой ультрареволюционной газетенки, содержание которой соответствовало ее заголовку. Карратони, разоблаченный почти сразу же после его появления в Женеве, втихомолку исчез».
Жан Грав отмечает далее, что некий Арман, примкнув к анархизму, «тотчас же стал проповедовать индивидуа-
' «Взрыв» (фр.) ‒ Прим. перев.
301
лизм, грабежи, которые на языке этих людей именовались индивидуальной экспроприацией. Он был одним из самых усердных редакторов газеты Либертада «Анарши». Развивая на ее страницах свои излюбленные теории, он утверждал: «Если Вашим интересам отвечает служба в полиции, то Вы с полным правом можете стать ее агентом». Но это нисколько не шокировало читателей «Анарши», которым приходилось встречать в этой газете кое-что и похлеще.
Позднее, когда Либертад умер, газетой стал руководить именно Арман. Налетчики, фальшивомонетчики готовили здесь свои «операции» и делили добычу. Все это происходило на глазах у полиции ведь в прессе часто появлялись сообщения такого рода: «Вчера была арестована банда налетчиков, члены которой были завсегдатаями редакции «Анарши»; полиция захватила банду фальшивомонетчиков, которые обычно встречались в помещениях газеты «Анарши», и т. п. Но Армана, так же как его предшественников и преемников в этой газете, полиция никогда серьезно не беспокоила».
Жан Грав пишет о некоем Русселе, который «выступал на собраниях и в своих речах отличался крайней необузданностью. Именно он ввел в обычай «разносить» аудиторию.
Никто не знал, на какие средства существует этот субъект. Он никогда не работал, всегда хорошо одевался. Судя по всему, он был темной личноетью.
Когда в рядах анархистского движения встречается человек, никогда не работающий, HB имеющий никаких благовидных источников существования, то надо не забывать, что он все же откуда-то получает необходимые ему средства. И если к тому же он хладнокровно призывает к бесчинствам, легко догадаться, кто именно ему платит.
В дальнейшем Руссель на длительное время исчез. Когда же он вновь появился в анархистском движении, то создал газету «Ревей де л'Эсклав», которая, разумеется, призывала предать все огню и мечу, проповедовала (<индивидуальную экспроприацию» и т. и.
Затем произошла дравейская история, когда ряд землекопов этого города был осужден за хранение динамита. Динамитом их снабдил все тот же Руссель. Однако власти его не тронули».
Посвящая одну из глав своей книги индивидуализму, Жан Грав пишет:
302
«Утверждать, что человек должен стремиться лишь и своему собственному благополучию, должен заботиться лишь о своем собственном развитии (и пусть трепещут те, кто стоит на его пути!), значило протаскивать под видом анархизма махровую буржуазную теорию. Правда, пускаясь в свои абстрактные рассуждения, эти индивидуалисты в жизни убеждались, что человек не абстрактное существо, что вопреки их абстракциям существуют миллиарды им подобных и вполне реальных людей. Однако они рассматривали этих людей как величину, которой можно пренебречь.
Эти теории, выдвинутые горсткой тщеславных или свихнувшихся субъектов, каждый из которых мнил себя «сверхчеловеком», были немедленно подхвачены «теоретиками» типа Мартине, засланными в наши ряды префектурой полиции».
ЛИБЕРТАД
Рассматривая все тот же вопрос об индивидуализме, Жан Грав отмечает:
«Именно Либертад придал значение индивидуалистическому движению и вдохнул в него жизнь. Никто не знал, кто он такой и откуда появился...
Это был калека, не владевший ногами и передвигавшийся на костылях. Одетый в черную блузу печатника (я предполагаю, что время от времени Либертад работал в типографии), с длинными темными волосами, он строил из себя Иисуса Христа. Это сравнение напрашивалось еще и потому, что за ним всегда ходила толпа женщин, которых я не рискну назвать святыми...
Совершенно очевидно, что он являл собою патологический случай острой половой возбудимости. Меро рассказывал мне, что еще в то время, когда эта особенность Либертада была неизвестна, его пригласили прочесть лекцию на «Монтрейских вечерах». Он посвятил ее жизни бродяг и весь вечер по любому поводу и без всякого повода изощрялся в намеках на половые органы и акт совокупления.
Мне рассказывали и о другом случае. Однажды Либертад выступал с лекцией в какой-то части Парижского предместья, довольно отдаленной от города. Собрание кончилось поздно, и один товарищ пригласил ero на ночлег. Утром, когда все проснулись, жена этого товарища постучала в дверь комнаты Либертада, чтобы подать ему завт-
303
рак. «Не входите, ответил он, я еще не готов». Затем, раздевшись донага и стоя на кровати, он крикнул: «Теперь можете войти>).
Я не знаю, выставили ли его тогда за дверь со всеми подобающими почестями, но, во всяком случае, следует признать, что такие субъекты слишком часто находят в нашей среде покладистых товарищей.
В своих лекциях Либертад зачастую распространялся на сексуальные темы, с упоением разглагольствуя о совокуплении и подбирая самые грубые слова...
Когда во время демонстраций происходили стычки с полицейскими и его пытались арестовать, Либертад прибегал к своему излюбленному приему: он ложился на землю и костылями отбивался от нападающих. Это придавало ему ореол мученика.
Анархисты, вступавшие в схватку с полицией, всегда наказывались несколькими месяцами тюрьмы. Но Либертад как-то выходил из положения. Он попадал за тюремную решетку всего лишь на одну-две недели, а то его и просто освобождали от наказания. Вначале мы думали, что такие решения судьи выносили из жалости к ero недугу.
Однажды вечером Либертад пришел в анархистскую школу. Было уже поздно, и здесь находились лишь Ардуэн, я и еще два или три товарища. Не знаю уж, как это получилось, но он рассказал нам свою «историю».
Его отцом был высокопоставленный чиновник. Но это отцовство было лишь формальным, юридическим, поскольку его мать питала «слабость» к одному из «друзей дома». Стремясь избежать каких-либо осложнений для своей карьеры, мнимый отец признал ребенка, но тот был заброшен, и с ним плохо обращались. Именно из-за этого небрежения и плохого обращения он и стал калекой.
Но к мнимому отцу, продолжал свой рассказ Либертад, он не питает никакой вражды. Он искренне его прощает, прекрасно понимая, сколько горечи принесло ему появление на свет ребенка.
Он рассказывал это с таким простодушным и сокрушенным видом, что все мы прослезились. Даже я расчувствовался, хотя обычно меня трудно пронять.
Однако впоследствии я узнал, что свою историю он рассказывал и другим людям, причем каждый раз со значительными отклонениями от прежнего варианта. И я полагаю, что он ее просто придумал, стремясь вызвать и
себе «интерес» а недостаток памяти компенсировал новыми выдумками...
Когда Либертад основал свою газету «Анарши», его индивидуализм еще не проявился в полной мере. Первые номера «Анарши» пе слишком выделялись в этом отношении. Именно в группах проповедовались те эксцентричности, которые позднее пышным цветом расцвели на страницах новой газеты.
В ее помещении собирались все, кто анархистской вывеской прикрывал свою жизнь налетчиков и жуликов. После некоторых «операций» здесь производился дележ добычи.
Либертад присылал ко мне за брошюрами своих приспешников. Ему лично я отказался их продавать. Эмиссаров Либертада было нетрудно узнать. Это грязные, оборванные, взлохмаченные субъекты. Я не мог потребогать у них удостоверения личности и выдавал им то, что они просили.
Чтобы расплатиться, они засовывали руки в карманы и вынимали целые пригоршни су, серебряных и золотых монет. Я полагаю, что это были плоды «успешных операций». Следует отметить, что никто из этих субъектов никогда не приходил во второй раз. Очевидно, в силу их профессии с ними нередко происходили «несчастные случаи».
Газета «Анарши» возродила дискуссии, проходившие прежде в зале Орель, придав им еще большую «глубину» и «привлекательность». На ее страницах обсуждались вопросы морали! Считалось допустимым проституировать мать, жену, сестер, дочерей, чтобы забрать у буржуа часть того, что они у нас украли. Под видом свободной любви утверждалось, что женщина принадлежит всем! О логика теоретиков прав Личности!
Впрочем, все средства хороши, чтобы человек мог както прожить. Если вам выгодно быть полицейским агентом, так почему бы вам не стать им? Непригодных занятий не существует.
Индивидуалисты без церемоний руководствуются девизом иезуитов ‒ «цель оправдывает средства».
С другой стороны, всякий уважающий себя анархист не должен продавать свои руки какому-либо хозяйчику. Если вы будете подчиняться приказам предпринимателя или мастера, вы станете рабом. Силой или хитростью вы-
Щ Дюкло
305
рвать у общества то, в чем оно вам отказывает, вот что благородно, вот что по-анархистски!»
Я счел целесообразным привести это свидетельство одного из анархистов прошлого, но я не ставлю своеи задачей дать исчерпывающий анализ теоретических концепций и практической деятельности различных пророков анархизма. Я просто хотел показать, к чему приводит индивидуализм, возведенный в норму поведения людьми, идеологом которых является Бакунин.
Бакунин прожил бурную жизнь, отмеченную яростной политической борьбой против основоположника Баучного социализма Карла Маркса. Но историческая роль этих двух деятелей и влияние их идей весьма различны. Противопоставляя Бакунина и Маркса не только при их жизни, но и прослеживая судьбу их доктрин до наших дней, я отчетливо вижу, что Бакунин создал окостеневшие концепции, за которыми может пойти лишь незначительное меньшинство, обрекая себя на бессилие. В то же время учение Маркса, поражающее своей теоретической глубиной, продолжало развиваться, обогащаясь новыми идеями, и стало марксизмом-ленинизмом, который уже потряс мир и призван полностью преобразовать его.
ЭПИГОНЫ БАКУНИНА
307
20»
Напоминание о событиях, столь далеких от нас, имеет тем не менее вполне актуальный характер. Ибо и поныне проявляются, правда в иной форме, ошибочные тенденции, существовавшие в революционном движении XIX века. Так, например, анархистские и проанархистские концепции вкупе с оппортунистическими течениями проявились во время майско-июньских событий 1968 года во Франции, когда произошло первое крупное столкновение рабочего класса и народных масс с капиталистическими монополиями. Разумеется, главным в этом движении было то, что оно обнажило непрочность и шаткость существующей общественной системы и показало, какие серьезные задачи стоят перед французским рабочим движением.
Во время этих событий были и анархистские выступления. Они столь же опасны сегодня, как и в прошлом. Власть монополий постаралась, разумеется, использовать их в своих интересах. Отдельные действия анархистов изображались как нечто новое, хотя в ход были пущены явно старые методы, вновь вошедшие в моду. Им тщетно пытались придать облик и свежесть новизны.
Вновь появилось на свет черное знамя анархии символ незрелости рабочего движения на первых этапах его развития и вместе с тем символ траура по надеждам на революционное преобразование общества. Некоторым хочется видеть это мрачное знамя ‒ это пятно тени рядом со знаменем света красным знаменем социалистической революции. И если в ходе этих событий личность Бакунина не была в центре дискуссий в отличие, например, от Карла Маркса и Ленина, его идеи тем не менее оказывали на их участников определенное влияние.
Разглагольствуя о революции, бакунисты прошлого века ставили вопрос о разрушении всего, что именуется
«общественным порядком», чтобы достигнуть, как они выражались, «совершенной аморфности».
Под предлогом борьбы против всякого авторитета бакунисты открыто нападали на революционеров-марксистов, указывавших на необходимость замены буржуазного, капиталистического государства государством пролетарским.
Анархисты-бакунисты ненавидели Карла Маркса почти так же, как некоторые руководители нынешних левацких групп ненавидят коммунистов. Бакунисты всячески поносили Генеральный Совет I Интернационала; они даже утверждали, что это немецкий комитет, руководимый приверженцем Бисмарка.
Разумеется, нынешняя политическая ситуация, в которой действуют левацкие группы, отличается от обстановки XIX века. Но в их деятельности и концепциях обнаруживаются черты, свойственные анархистам, которых I Интернационал изгнал из своих рядов.
Следует подчеркнуть тот неоспоримый факт, что анархисты-бакунисты, пытавшиеся изображать из себя ниспровергателей старого общества, зачастую смыкались .с самыми отъявленными оппортунистами, демонстрируя тем самым, что политический оппортунизм и авантюризм вполне могут мирно сосуществовать.
Для анархистов-бакунистов было характерно презрение к массам, беззастенчивость, с которой они выдвигали различные, иногда противоречивые, аргументы в зависимости от «клиентуры», чтобы оправдать неприглядную порой политику, проводимую с участием очень сомнительных элементов.
Для Бакунина революция являлась разнузданием «дурных страстей». Он был принципиальным врагом всякого авторитета (своего рода предшественником тех студентов, которые в 1968 году, захватив Сорбонну, провозгласили: «Запрещено запрещать») и в то же время проявлял дух диктаторства, отвергающий любой контроль.
Разумеется, люди, не подчинявшиеся бакунинскому авторитаризму, подвергались самым яростным нападкам со стороны последователей Бакунина, которые не гнушались ничем в попытках навязать свои взгляды и методы действия.
Характерно, что в созданном Бакуниным Международном альянсе социалистической демократии собралось множество подозрительных элементов, принятых в эту орга-
ййзацию наряду с честныМи, но введеннымй в заблуждение людьми. Бакунисты допускали в свои ряды исключенных из I Интернационала профессиональных провокаторов, находящихся на службе у полиции, деклассированные элементы, бонапартистских агентов ‒ одним словом всех, кого Маркс называл люмпен-пролетариямл.
ЧТО МОЖЕТ СКРЫВАТЬСЯ
ПОД АЕ!АРХИСТСКОЙ ВЫВЕСКОЙ
Рядясь в анархиста, любой человек, в том числе и правигельственный агент, мог предпринимать действия, идущие на пользу капиталистическим эксплуататорам, и при этом строить из себя революционера.
Бакунин и его приверженцы преследовали конкретную цель. Они хотели захватить руководство I Интернационалом, и если бы им это удалось, то опи прежде всего изгнали бы из Интернационала Карла Маркса, Фридриха Энгельса и всех их сторонников.
В таких условиях IИнтернационал был, ,естественно, вынужден принять решения об исключении Бакунина и ero приспешников.
В глазах Бакунина Маркс был «менее революционен», чем они сами. Они подвергали его непрерывным нападкам. Но жизнь разрешила спор между теорией научного социализма Маркса и Энгельса и ультрареволюционной болтовней анархистов-бакунистов, па практике оказавшейся бесплодной и вреднои.
Бакунистские авантюристы разглагольствовали о «немедленном» социальном перевороте, нисколько не интересуясь, существуют ли в данное время соответствующие объективные условия. Вместе с тем они боролись против 1 Интернационала и пытались отвлечь рабочих от использования легальных возможностей, позволяющих создать массовые политические и экономические организации пролетариата.
Мы видели, сколь вредоносными оказались методы анархистов-бакунистов во время испанской революции 1873 года. Во имя аполитичности они проповедовали отказ от участия в выборах Учредительного собрания. Они выступали против централизованного руководства революционной войной. Бакунисты громогласно заявляли:
4...нй площадях, ф общбстебннЬгх мбстах ‒ пВрмйнбнтйая ревО-
люция» ',
а на деле проявляли инертность, что сыграло немаловажную роль в быстром поражении революции.
Известно также, как анархист Махно боролся против Советской власти, вел против нее преступную бандитскую войну, играя тем самым на руку контрреволюции.
В 1918 году анархист Махно поднял крестьян своего родного села Гуляй-Поле, расположенного к юго-западу от Донбасса, на восстание против немецких оккупантов. Он установил контакт с советскими войсками, сражавшимися в этом районе. Однако Махно вскоре вступил в конфликт с Красной Армией.
Отмечая, что в боях за освобождение Крыма в ноябре 1920 года Красная Армия понесла очень большие потери, Арагон в книге «Параллельная история СССР и США» пишет:
«Вступление в Крым стоило жизни 10 тысячам бойцов Красной Армии.
Итак, гражданская война, иностранная интервенция остались позади. В эти часы ликования, когда каждый солдат парадной армии вспоминает свое заброшенное поле, свой цех, когда, покинув леса и горные пещеры, партизаны выходят наконец на солнечный свет, Фрунзе вдруг сообщает бойцам тягостные вести: 12 ноября в одной из деревень после ухода махновцев обнаружены голые трупы двенадцати красноармейцев... Преступления махновцев в эти дни поистине вопиющи. За ними 20 ноября следует отказ двигаться в направлении Кавказа. По всей Украине отряды, именующие себя махновцами, грабят и убивают население. Приказ о включении отрядов Махно в Красную Армию носит характер ультиматума. Этим странным союзникам Фрунзе дает время на размышление до 26 ноября, когда операция, проведенная против Гуляй-Поля, вынуждает «правительство» Махно покинуть свою столицу.
Через несколько дней оно сюда еще вернется, и путаные рейды этой банды численностью примерно в 3 тысячи человек продолжатся еще целые месяцы».
В 1922 году махновские отряды были разгромлены кавалерией Буденного, и Махно бежал в Польшу. Так анар-
' Цит. по: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 18, стр. 463.
3l0
хистский главарь, боровшийся против Советской влавти, нашел убежище в реакционной Польше.
Авантюристическая, сектантская и вместе с тем оппортунистическая политика, вдохновителем которой был Ба~ó»H, отражала гнев, недовольство, индивидуалистичекий дух и колебания мелкой буржуазии, которая не видела для себя никаких перспектив. Эта политика опиралась также на самые неразвитые слои рабочего класса, в частности в Испании, Италии и Швейцарии.
Она находила определенную поддержку и у прудонистов Бельгии, а также у некоторых французов, которые после поражения Парижской Коммуны были вынуждены эмигрировать и находились в угнетенном состоянии.
И как бы ни казалось парадоксальным (c той поры история дала немало других подобных примеров), бакунистских леваков поддерживали правые элементы из английских тред-юнионов.
Этот факт лишний раз подтверждает, что в борьбе против леваков нельзя забывать и о борьбе против оппортунистов. Необходимо бороться на два' фронта ‒ против «левого» и правого оппортунизма.
Анархисты-бакунисты основывали свои так называемые (<революционные» прогнозы не на революционной сознательности организованных масс, а на действиях активных меньшинств.
Но если верно, что ультрареволюционная фразеология находит благоприятную почву среди мелкой буржуазии, она может также ввести в заблуждение и некоторые категории рабочих, причинив большой ущерб рабочему движению.
Мы знаем, как проявили себя на деле сорок лет тому назад испанские анархисты, нанесшие величайший вред Испанской республике. Своими действиями они демонстрировэ.ли полное незнание экономических проблем. Например, национализация мелких лавок и парикмахерских была для них первостепенной революционной мерой, хотя в действительности эта глупость привела лишь к изоляции рабочего класса. Испанские анархисты создавали карикатурное представление о социализме и тем самым отталкивали от него многих людей, которые при иных условиях могли бы стать на его сторону. Действия анархистов были вредоносны для единства республиканцев и эффективности вооруженной борьбы против франкистского мятежа,
3II
ИСПОЛЬЗУЕМЫЕ ПОЛИЦИЕЙ
Если ныне определенные органы печати приветствуют возрожден е во Франции анархистских настроений, то секрет здесь прост: монополистическая буржуазия видит в них средство раскола и ослабления рабочего движения.
Говоря об анархистской идеологии, Ленин писал: «...Большевизм вырос, сложилс>т и закалился в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности, которая смахивает на анархизм или кое-что от него заимствует, которая отступает в чем бы то ни было существен.- ном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы» 2.
Характеризуя социальную природу этой идеологии, Ленин отмечал:
««Взбесившийся» от ужасов капитализма мелкий буржуа, это социальное явление, свойственное, как и анархизм, всем капиталистическим странам. Неустойчивость такой революционности, бесплодность ее, свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в «бешеное» увлечение тем или иным буржуазным «модным» течением, все эво общеизвестно. Но теоретическое, абстрактное, признание этих истин нисколько еще не избавляет революционные партии от старых ошибок, к.~- торые выступают всегда по неожиданному поводу, в немножко новой форме, в невиданном раньше облачении или окружении в оригинальной более или менее оригинальной ‒ обстановке» з.
Этот анализ дает возможность познать источники тех настроений социального протеста, которые во время событий последних лет оказали влияние яа различных людей, в частности на студентов, поднявшихся на борьбу против капиталистического общества.
Характерно, что система капиталистических монополий, переживающая политический, экономический, социальный и моральный кризис, порождает глубокое недовольство и протест в самых различных кругах, которые страдают от политики, проводимой во имя капиталистической прибыли.
2 В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 14.
з Там же, стр. 14 ‒ 15.
312
Выступления учащихся лицеев и студентов проФий власти монополий объясняются многими причинами. Помимо стремления добиться удовлетворения ближайших требований, которое побуждает их к действиям, налицо протест против бесперспективного, подверженного всяким случайностям будущего, на которое многих из них обрекает нынешнее общество.
У этих людей, конечно, сохраняются связи (и более прочные, чем они предполагают) с кругами буржуазии и мелкой буржуазии, откуда многие из них вышли и где укоренились антикоммунистические предрассудки. Однако это совсем не значит, что их деятельность ничего не дает для развития революционного движения.
Совершенно очевидно, что расширение фронта социальной борьбы в результате выхода' на ее арену различных категорий работников наемного труда, в результате пополнения рядов ее участников, например, за счет многочисленных крестьян, разорившихся и потерявших свое хозяйство, и представителей мелкой городской буржуазии привносит в ту социальную среду, куда попадают эти различные элементы, индивидуалистические взгляды и традиции.
Эти новобранцы социальной борьбы не обладают классовым сознанием и чувством солидарности, характерными для рабочих, которые уже давно ‒ можно сказать, из поколения в поколение — ведут открытую борьбу против эксплуатирующего их капитализма.
Не удивительно, что методы борьбы, свойственные анархиствующему индивидуализму, имеют определенную привлекательность для повоявленных рекрутов наемного труда, которые вместе с иммигрантами образуют основную массу специализированных рабочих. То же самое наблюдается и в некоторых студенческих кругах, составляющих неоднородную прослойку, где, по выражению Фридриха Энтельса, нетерпение возводится в ранг теории.
При решении вопроса', какие именно социальные силы способны осуществить революционное преобразование общества, ныне вновь возникают разногласия, подобные тем, которые разделяли Бакунина и Маркса.
~ак известно, Бакунин утверждал, что разбойники были якобы главным революционным элементом России прошлого века. В наше время Герберт Маркузе пытается
313
доказать, что рабочий класс будто бы утратил свою революционность. По Маркузе, будущее находится якобы в руках тех, кто стоит вне производительного процесса,‒ расовых меньшинств... «отверженных индустриального общества», постоянных безработных, правонарушителей и т. и., а также привилегированных деятелей культуры, над которыми не довлеют условия производства. Можно заметить, что в известной степени именно конгломерат таких разношерстных элементов орудовал в Сорбонне, когда она была захвачена весной 1968 года.
Подобные теории широко распространялись теми органами печати, которые не брезгуют никакими средствами в своей антикоммунистической пропаганде. Мы всегда будем давать решительный отпор попыткам поставить под сомнение одно из главных положений марксизма, доказавшего, что рабочий класс является единственным до конца последовательным революционным классом.
Ко всему этому следует добавить, что в мае ‒ июне 1968 года, так же как и в прошлом, левацкие группы были наводнены провокаторами — агентами полиции. В таких группах, где отвергается даже подобие организации, полицейским агентам было намного легче действовать, чем в организационно оформленной партии. Ведь им достаточно изобразить себя экстремистами, чтобы играть в этих группах руководящую роль, направляя их на путь, угодный правительству.
Деятельность бакунистских групп в России в шестидесятых ‒ семидесятых годах прошлого века позволила царской полиции подавить студенческое движение, завербовать агентов из арестованных и заключенных студентов. Им инсценировали побег, и они, естественно, попали в группы, использованные полицией.
И очень возможно, что в деле вербовки агентуры полиция, имеющая большой опыт по компрометации людей и их использованию, ни в чем не уступала в последние годы царской полиции прошлого века.
Многое в закулисной стороне действий левацких групп еще окутано тайной. Леваки располагали, например, крупными денежными средствами, происхождение которых неизвестно. Не исключено, что финансовую помощь они получали из весьма различных источников.
Однако можно безошибочно утверждать, что в любых выступлениях, организованных левацкими группами или
314
проходивших под их влиянием, pOJIb ядохновителеи играли провокаторы агенты полиции.
по указке полиции, манипулировавшей левацкими группами, строились баррикады, а официальная полиция бесстрастно при этом присутствовала и лишь потом получала приказ захватить их. Таким образом, правительство разыгрывало карту беспорядка, с тем чтобы позднее, в наиболее благоприятный момент, предстать в виде необходимого стража порядка.
Баррикады, сожжение автомашин, так же как и черные флаги на общественных зданиях, ‒ все эти действия леваков, по сути, помогали правительству скрыть банкротство своей политики.
B итоге ему удалось создать в стране обстановку беспокойства и страха перед гражданской войной, и это позволило де Голлю вновь выступить весной 1968 года в роли «спасителя», ставшей для него в какой-то степени профессиональной.
Длительный период беспорядков и паралича национальной экономики был на руку правительству, стремившемуся драматизировать положение и подчеркнуть все зпачение своего вмешательства. Оно в какой-то степени папоминало пожарного, который сам устроил поджог, дал огню разгореться, а затем объявил своей заслугой его ликвидацию.
Так, например, в i968 году правительство на целый час предоставило телевидение анархисту Кон-Бендиту и двум его приспешникам. Тем самым оно способствовало их раскольнической деятельности и использовало их выступление для укрепления авторитета правительства, пытавшегося представить дело так, будто только оно может «спасти положение».
Охотно демонстрируя свою так называемую «слабость», правительство в значительной степени прибегало к симуляции ‒ ведь оно отдало приказ о передвижении войск в район Парижа. Что же касается забастовок, то если бы правительство сделало все от него зависящее и быстро удовлетворило требования рабочих, предприниматели, несомненно, были бы вынуждены последовать его примеру. Однако продолжение забастовок также входило в расчеты правительства.
15
ЧЕГО НЕ ХВАТАЛО В 1968 ГОДУ
Если бы у левых партий в тот период существовала общая правительственная программа, то было бы возможно, борясь за выход французского общества из кризиса, открыть перспективу перемен и положение могло бы быть радикально изменено.
Но при тогдашнем расколе сил рабочего класса решительное революционное выступление явилось бы выступлепием одного авангарда и оно неизбежно закончилось бы поражением. В своей работе «Детская болезнь «левизны:> в коммунизме» Ленин писал: (<C одним авангардом победить нельзя. Бросить один только авангард в решительный бой, пока весь класс, пока широкие массы не заняли позиции либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника, было бы не только глупостью, по и преступлением» 4.
Нет сомнения, что если бы коммунистическая партия попала' в расставленную ловушку, если бы она сделала малейший неверный шаг, если бы она дала малейший предлог, то репрессии, несомненно, обрушились бы пе только на коммунистов, но и на все рабочее движение, против которого деголлевское правительство, нисколько не упускавшее из рук власти, намеревалось использовать армию. Это и объясняет то, почему солдатам усиленно втолковьтвали, что для них нет теперь ни отца, пи матери и что их долг беспрекословно повиноваться. А яростные антикоммунистические кампании послужили бы политической основой для этого удушения свободы.
Вот какую роль правители собирались возложить на армию, которая так дорого обходится народу и которая должна не выполнять функции полиции, а защищать страну.
Правительство не остаповилось бы перед возможностью столкновения, которое позволило бы ем> повторить в июне 1968 года кровавую трагедию июня 1848 года, подготовившую установление Второй империи.
Напоминая об июньских днях 1848 года, я хочу отметить, что для борьбы против парижских рабочих Кавеньяк
~ P. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 77 ‒ 78,
вербовал молодых безработных, тех молодых людей, о которых Карл Маркс писал: «Крайне неустойчивые, они способны были на величайшее геройство и самопожертвование, но вместе с тем и на самые низкие разбойничьи поступки и на самую грязную продажность» .
При растущей безработице, которая коснулась уже многих юношей и девушек, а завтра охватит еще более широкие круги этой части населения, мы должны уделять особое внимание молодежи, ибо она может поддаться на авантюры, может не устоять и перед заигрываниями со стороны тех или иных групп профашистской ориентации.
Идеологическая борьба против левачества должна затрагивать весь рабочий класс, но особенно она полезна для молодежи, в том числе и для молодых рабочих, которые в силу своей неопытности могут попасть в сети провокаций и авантюр.
Как показывают факты, многие лицеисты и студенты задают себе различные вопросы, они утратили веру в будущее капиталистического общества'. Но они не знают, что такое социализм, и поэтому их в какой-то мере может привлечь негативная деятельность анархистов и других леваков с их неистовствами и крикливыми попошениями.
Твердая политика Французской коммунистической партии во время майско-июньских событий 1968 года заставила задуматься многих молодых людей, в частности студентов. Постепенно они поняли, что именно благодаря коммунистической партии не произошло того столкновения, на которое рассчитывало правительство.
Пойдя в тот весьма своеобразный период на уступки рабочим организациям в области экономических требований, правящие круги были вынуждены довольствоваться победой на парламентских выборах. Одержать эту победу им помогла спекуляция на страхе определенной части населения перед насилиями, и поэтому июньские выборы 1968 года были названы «голосованием перетрусившихз.
Тем пе менее рабочий класс заставил правительство и предпринимателей пойти в социальной области на уступки, о которых они даже и не помышляли. Была увеличена заработпая плата, сокращено рабочее время, расширены права профсоюзов на предприятиях. Это была победа рабочего класса.
~ К, аварке ц +, Энгельс. Соч., т. 7, стр. 23,
3l
Тем, кто отрицает революционное значение борьбы за удовлетворение ближайших требований трудящихся, полезно напомнить следующее: «Если бы рабочие малодушно уступали в своих повседневных столкновениях с капиталом, они несомненно утратили бы способность начать какое-либо более широкое движение» ~.
Развернув в 1968 году мощное социальное движение, трудящиеся осознали свою силу, что не могло не сказаться на их последующей борьбе против капиталистической эксплуатации.
б К. Маркс и Ф. Э@гальс. Соч., т. $6, ст,р. 154,
XVIII
ОТ РЕВОЛЮЦИОННОГО
ИНФАНТИЛИЗМА
К БОРЬБЕ МАСС ЗА РЕВОЛЮЦИЮ
Революционная деятельность Бакунина была отмечена верой в то, что эффективной может быть только борьба активных меньшинств, и одновременно высокомерно-презрительным отношением к рабочему классу, хотя именно рабочий класс ввиду своей роли в процессе производства является единственным до конца революционным классом.
Мы указывали, что нападки ааархистов на коммунистов всегда основывались на принципиальном отрицании государства и его классовой природы, на отрицании необходимости кардинального изменения характера государства в условиях победы рабочего класса и его союзников, означающей установление социалистического строя.
Это, однако, отнюдь не мешает анархистам, когда они снисходят до конкретного рассмотрения проблем преобразования общества, отступать от концепции ничем не ограниченной индивидуальной свободы, как об этом свидетельствует, в частности, бакунинский «Катехизис революционера».
Аналогичные отступления содержатся и в произведениях другого известного анархиста Петра Кропоткина. Весьма показательно, что обвинение в посягательствах на свободу, выдвинутое против коммунистов анархистами, отрицающими всякую организацию общества, подхвачено махровыми реакционерами, которые всегда интерпретируют понятие свободы со своих классовых позиций.
Совершенно очевидно, что социальная революция требует от рабочего класса и его союзников, пришедших к власти, слома буржуазного государственного аппарата, ибо этот аппарат, предназначенный для проведения политики в интересах капиталистических эксплуататоров, не может служить целям ликвидации эксплуататорской системы. Иными словами, капиталистическое классовое
319
госудйрс1во должно исчезнуть с победой социалйзма, и на смену ему должно прийти государство иного типа, социалистическое государство, с новыми институтами, с новыми людьми, полными решимости проводить новую политику, отвечающую новому соотношению социальных сил. Но для Бакунина и его единомышленников все это не имело никакого значения.
Бакунин представлял себе революцию в виде некоего «всеразрушения», осуществляемого по приказам узков руководящей группы или даже просто «верховного вождя», на роль которого он претендовал. В бакунинском представлении о революции никакой роли не играли ни проблемы экономического положения, ни условия социальной и политической борьбы. Это понятно: ведь с точки зрения Бакунина главную революционную силу составлял не пролетариат, а деклассированные элементы и даже разбойники. Укажем мимоходом, что в иных формах эта идея ныне подхвачена Гербертом Маркузе, в лице которого леваки 1968 года обрели своего идейного вдохновителя.
Читатель знает, чем закончились революционные попытки Бакунина, начиная с Лиона, когда громогласная отмена государства привела к бесславному провалу, хотя инициатор этой затеи и возлагал на нее большие надежды. Известно также, что испанские бакунисты с их абсурдной аполитичностью подчинили рабочих влиянию республиканской мелкой буржуазии и что в результате этого кантональное движение на Иберийском полуострове закончилось рядом жалких поражений.
Читатель познакомился и с деятельностью итальянских 'последователей Бакунина, чьи авантюры походили, скорее, на героикокомедийный спектакль, а не на реальные революционные действия.
Многочисленные поражения анархистов ‒ это неизбежное следствие игнорирования Бакуниным одного из основных условий социалистической революции — вступления в борьбу главной революционной силы, рабочего класса, сплоченного на идейно-политической основе и связанного союзом с социальными слоями, конфронтирующими со своими угнетателями-капиталистами.
Этим объясняется та непримиримость, с которой Карл Маркс и Фридрих Энгельс вели борьбу в рядах 1 Интернационала, стремясь преодолеть влияние Бакунина и по-
мочь рабочему классу осознать свою роль в преобразовании общества, в победе социализма над капитализмом.
Впоследствии Фридрих Энгельс продолжил в рядах II Интернационала борьбу против анархистов. Они были разгромлены, и марксизм стал господствующей идеологией в рабочем движении. Однако распространение оппортунизма, стремившегося к социализму через постепенные реформы, привело к забвению той непреложной истины, что установление социализма, в каких бы формах оно ни осуществлялось, всегда является революционным актом, ибо оно предусматривает передачу в коллективную собственность основных средств производства и обмена, а также переход политической власти из рук капиталистов в руки рабочего класса и его союзников.
MNPHbIA IIYTb
' См. статью «К лозунгам», ваписанную в середине июля 1917 г.
(Полн. собр. соч., т. 34, стр. 10 ‒ 17).
321
Дюкло
Можно ли осуществить мирным путем такие коренные социальные, экономические и политические преобразования? На этот вопрос Карл Маркс еще в прошлом веке давал в определенных случаях положительный ответ. Ленин считал возможным мирное развитие буржуазной Февральской революции 1917 года. Периоду, в течение которого было возможно мирное развитие революции, соответствовал лозунг «Вся власть Советам!», выдвинутый в условиях двоевластия, колеблющегося состояния власти, когда ее делили между собой Временное правительство и Советы. Но 4 июля возникла новая ситуация. Она явилась результатом репрессий Временного правительства против состоявшейся в тот день демонстрации рабочих Петрограда'.
Ленин указывал', что с 27 февраля по 4 июля был возможен мирный переход всей власти к Советам, внутри которых могла бы мирно идти смена господствующих партий. Однако после 4 июля это было уже невозможно власть перешла в руки контрреволюции.
Сознавая, что в новых условиях мирный путь развития революции невозможен, Ленин приступил к подготовке вооруженного восстания, проявив себя несравненным революционным стратегом. И 25 октября (7 ноября) восстание увенчалось победой.
В результате изменилось лицо мира, возникли новые исходные данные для международной политики. Завоевание власти трудящимися России наложило глубокий отпечаток на всю современную эпоху и открыло новую эру в истории человечества.
Ныне, когда соотношение сил радикально изменилось, возможен мирный переход к социализму. Однако рабочие и все сторонники необходимых перемен, высказывающиеся за мирный путь к социализму, впали бы в опасное заблуждение, полагая, что тгкой путь откроется перед ними сам по себе.
Последователи Бакунина, троцкисты и прочие леваки используют события в Чили в сентябре 1973 года для отрицания всякой возможности мирного перехода к социализму. Эти люди любят поучать других, хотя самим им надо еще многому учиться, и заняты они главным образом тем, что пытаются расколоть и изолировать рабочий класс.
Именно поэтому буржуазия поднимает вокруг них такую шумиху. Она умеет проводить различие между подлинными революционерами и мелкобуржуазными выскочками. Первые работают над организацией и воспитанием масс, добиваются, чтобы трудящиеся поняли условия и требования революционной борьбы, псевдореволюционеры же используются правящими кругами как пугало в интересах сохранения существующего строя. При этом их вовлекают в различные махинации, в которые таких людишек нетрудно втравить.
Любители поучать пытаются осуждать чилийских борцов, павших от рук генералов-путчистов или оказавшихся в застенках хунты, и меньше всего помышляют об организации солидарности с чилийским народом, который продолжает свою борьбу и вправе рассчитывать на братскую поддержку со стороны всех трудящихся, всех демократов мира.
Как известно, в 1970 году во время президентских выборов в Чили партии Народного единства, в частности коммунистическая и социалистическая партии, выдвинули своим кандидатом Сальвадора Альенде. На выборах он занял первое место среди всех кандидатов, но во~тучил только 36 з/о голосов.
Тогдашняя конституция Чили предусматривала, что при отсутствии кандидата, собравшего абсолютное боль-
322
шинство голосов, выборы президента производит конгресс (палата депутатов и сенат}. При этом парламент традиционно назначал президентом кандидата, получившего поддержку наибольшего количества чилийских избирателей.
Однако в стране была организована кампания за избрание на пост президента реакционного кандидата, занявшего второе место и собравшего, естественно, меньше голосов, чем Сальвадор Альенде. Против Альенде было настроено и большинство членов конгресса. Тем не менее конгресс избрал президентом Сальвадора Альенде.
Программа Народного единства, с которой президент Альенде выступил во время избирательной кампании, включала целый ряд конкретных положений. Она, в частности, предусматривала:
преобразование государственных институтов с целью создания нового государства, в котором власть действительно принадлежала бы трудящимся и народу;
гарантирование трудящимся права на труд (а такжЕ яа забастовку), на образование и культуру при полном уважении мнений и религиозных верований и обеспечении свободы отправления культов;
принятие новой политической конституции, на основе которой выразителем суверенитета народа являлось бы Народное собрание единственная палата парламента;
создание новой экономики на базе национализации природных богатств, перерабатывающей и тяжелой промышленности, главных промышленных монополий, банков, транспорта и монополий в сфере распределения;
ускорение аграрной реформы;
ликвидацию неграмотности;
развитие латиноамериканской антиимпериалистической солидарности в масштабах всего континента;
установление отношений со всеми странами мира независимо от их идеологических и политических позиции.
Стремясь вместе с партиями Народного единства осуществить эту программу, Сальвадор Альенде проделал значительную работу и добился, в частности:
национализации медной, нефтяной, железорудной и сталелитейной промышленности;
национализации 900/о экспорта и примерно 60 импорта;
национализации банков;
21*
323
значительного прогресса в аграрной реформе (среди крестьян было распределено свыше 5 млн. гектаров экспроприированных земель, ранее принадлежавших помещикам, и свыше 8О/О орошаемых земель};
сокращения безработицы (в 1970 году число безработных составляло 8,3О/О, а в конце весны 1973 года примерно 3О/О трудоспособного населения};
проведения крупных мероприятий в области образования, жилищного строительства и здравоохранения;
увеличения доли трудящихся в чистом национальном доходе (51 о/О в 1970 году, примерно 65 о/О в начале 1973 года) .
Чилийский народ оценил усилия Народного единства. На мартовских выборах 1973 года за его кандидатов было подано 43О/О голосов против 36О/О, полученных Сальвадором Альенде в 1970 году. Этот результат был достигнут несмотря на то, что чилийские капиталисты и их североамериканские покровители всячески мешали деятельно.сти правительства Альенде.
Возвратив чилийскому народу его национальные богатства, захваченные североамериканскими компаниями, шравительство Сальвадора Альенде навлекло на себя гнев этих компаний, которые стали даже налагать аресты на поставки чилийской меди. (Они попытались осуществить это и во Франции.)
Людям, которые знают, на что способно ЦРУ по части экономического саботажа, организации вооруженных мятежей и всякого рода махинаций, нетрудно обнаружить причастность этого американского учреждения ко всей подрывной деятельности, которая проводилась в Чили против правительства Народного единства.
АРМИЯ И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ
Я совершил поездку в Чили в декабре 1971 года, вскоре после первой демонстрации дам из богатых кварталов, когда их служанки барабанили по пустым кастрюлям. Я видел, с какими яростными нападками выступали против Народного единства фашистские круги Чили. Во время одной из бесед президент Сальвадор Альенде рассказал мне о трудностях, порожденных экономическим саботажем со стороны империалистов США, о той борьбе, которуго развернули против правительства фашисты, опирав-
324
шиеся на поддержку христианских демократов, а также о деятельности некоторых левацких элементов, которые своей безответственностью и авантюризмом могли настроить против рабочего класса инженерно-технических работников, создать в армии трудности для офицеров противников государственного переворота и восстановить против Народного единства представителей средних слоев, хотя их можно и должно было нейтрализовать.
При анализе событий, происходивших в Чилп, нельзя не обратить внимания на тот факт, что фашисты, которые были застрельщиками нападок на Народное единство и стремились еще в период, предшествовавший государственному перевороту 11 сентября, создать в стране обстановку террора, рассчитывали использовать часть армии для свержения законного правительства республики.
Но фашистские военачальники вывели армию из состояния нейтралитета, возведенного ею в принцип, и организовали переворот, чтобы по примеру греческих полковников самим стать у власти. Они решили прежде всего убить президента Альенде, и нападение велось одновременно на его дом и на президентский дворец. После расправы с Альенде путчисты запретили партии Народного единства, а затем и все остальные партии.
Некоторые люди, склонные к обобщениям, задают себе вопрос: что произошло бы, если бы на выборах во Франции победила совместная правительственная программа объединенных левых сил? В этой связи необходимо подчеркнуть, что Франция отличается от Чили хотя бы в следующем: 1) с точки зрения удельного веса рабочего класса в нации; 2) с точки зрения масштабов того экономического и политического давления, которое могут оказать на страну американские империалисты.
Говоря о возможной роли армии в условиях победы во Франции совместной правительственной программы объединенных левых сил, отметим прежде всего следующий факт: французское верховное командование поняло, что действия чилийской армии не могли не возмутить наш народ, который хорошо помнит прошлое и во французской армии видит не внутреннюю полицейскую машину, а средство обеспечения национальной обороны.
Не случайно начальник штаба французских вооруженных сил генерал Морен заявил: «Французская армия
325
служит не капитализму, а нации и приз~вана обеспечить ее» Косвенно признавая, что чилийские генералы-путчисты действовали в интересах заграницы, генерал Морен сказал: «Наши вооруженные силы не служат никакому иностранному империализму». Он добавил: «Французская армия подчиняется законному правительству республики».
Но это не снимает других, менее успокоительных заявлений, с которыми выступили начальник штаба военно-морского флота адмирал Жуабер, начальник штаба сухопутных сил генерал Буасье, начальник штаба военновоздушных сил генерал Григо и тот же генерал Морен, не говоря уже о министре вооруженных сил Робере Галле.
Таким образом, процитированное ~выше заявление в конечном счете может означать всего лишь намерения, которые при определенных обстоятельствах могут быть подвержены изменениями.
Поэтому необходимо посмотреть, как определяется миссия армии в разделе национальной обороны совместной программы левых сил. Там сказано:
«Армия является средством обеспечения национальной обороны и ни в коем случае не будет использована для поддержания внутреннего порядка или для внешней интервенции колониалистского и империалистического характера.
Постановление от 7 января 1959 года подлежит отмене. Будут приняты законы по организации национальной обороны, о перестройке ее руководящих и управленческих органов, об установлении контроля парламента над национальной обороной.
Ориентация на профессиональную армию должна быть ликвидирована. Будут созданы условия, обеспечивающие профессиональным командным кадрам достойное материальное и моральное положение. Резервы организовываются впредь на региональной основе.
Воинская служба, одинаковая для всех, не должна превышать 6 месяцев. В рамках, установленных законом, молодые люди получат возможность избирать время своего призыва в армию в зависимости от условий своей работы или учебы.
Будет принят демократический статут солдат и командного состава. Военнослужащие смогут свободно получать по своему выбору газеты и журналы».
а
326
Таким образом, совместная программа ясно определяет место армии в нации. Ее осуществление гарантирует демократическое правительство Франции от угрозы путча, подобного тому, что произошел в Чили.
Значит: если бы, например, совместная программа рассматривалась как простая предвыборная приманка, если бы ее забыли после завоевания с ее помощью доверия народа это могло бы иметь опасные последствия для будущего демократии. Поэтому K совместной программе необходимо относиться со всей серьезностью, нельзя допустить ее «замораживания» после того, как народ выскажется в ее поддержку.
Таким образом, неукоснительное выполнение совместаой правительственной программы должно после народного волеизъявления стать важнейшей обязанностью всех, кто ее выдвигает.
Надо иметь в виду и следующее: цоскольку события в Чили показали, что в рядах буржуазии находятся потенциальные версальцы, рабочий класс должен избавиться от каких бы то ни было наивных представлений, в силу которых он мог бы считать своих классовых врагов «менее плохими», чем они есть на самом деле. В случае же необходимости революционное насилие следует противопоставить насилию со стороны реакции.
Жестокие расправы в Чили напоминают зверства реакции в Париже в 1871 году. Чилийские генералы-путчисты во многом похожи на мак-магонов и галифе, и это сходство проявляется даже в деталях. Так, по примеру палачей Парижской Коммуны, соорудивших собор Сакре-Кер на Монмартрском холме, где парижские коммунары вели свои первые бои, генералы-путчисты собираются построить церковь на месте дома Сальвадора Альенде, который будет снесен.
Со времени Парижской Коммуны рабочее движение приобрело богатый опыт, потому что, руководствуясь марксистско-ленинским учением, оно одержало замечательные победы. В частности, в результате Октябрьской революции капитализм перестал быть единственной социально-экономической системой на нашей планете.
Конечно, в период Октября igi7 года определенные ~pyrm социал-демократии утверждали, что экономическая отсталость России обрекает революцию на поражение. Их пророчества, однако, не сбылись.
Если в строительстве социализма в России возникали
трудности, обусловленные именно отсталостью экономики, то при иных условиях их можно было бы избежать.
Ленин прав, высказывая такое предположение. Все изменилось бы, не пойди германская социал-демократия, которая в ноябре 1918 года могла совершить социалистическую революцию, на открытое предательство социализма.
Она использовала даже кайзеровскую армию которую следовало бы распустить, чтобы с убийством Карла Либкнехта и Розы Люксембург похоронить великую надежду на победу социализма в Германии.
Если бы за Октябрьской революцией примерно через год последовала германская революция, то строительство социализма тогда велось бы, несомненно, на мощной экономической основе и не столкнулось бы со всякого рода трудностями. К тому же победа революции в Германии, безусловно, нашла' бы продолжение и в других странах Европы.
Но к великому несчастью международного пролетариата, оппортунистическое течение, господствовавшее в период первой мировой войны в рядах II Интернационала, взяло верх в германском рабочем движении. Таким образом, оппортунизм, то есть тенденция к интеграции с капиталистической системой, тенденция, проявляющаяся в попытках реформировать эту систему, нисколько не затрагивая ее основы, представляет собою опасность для рабочего движения, с которой революционеры должны вести постоянную борьбу.
Сущест~вуют и другие вредоносные течения, в частности мелкобуржуазная революционность, которая, как отмечал Ленин, «смахивает на анархизм или кое-что от него заимствует, которая отступает в чем бы то ни было существенном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы» 2.
Ленин подчеркивал: «Неустойчивость такой революционности, бесплодность ее, свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в «бешеное» увлечение тем или иным буржуазным «модным» течением, все это общеизвестно» з.
' В. И. Л е н и н. Поля. собр. соч., т. 41, стр. 14.
З Т®м нщ
328
Такая революционность, заранее обреченная на поражение, не учитывает решающей роли масс, так же как н реального соотношения классовых сил, в частности при организации тех плп иных политических выступлений. Приверженцы мелкобуржуазной революционности действуют так, словно волюнтаристские затеи могут заменить революционную стратетию, и это при нынешнем развитии капитализма, представляющего собой государственно- монополистический капитализм.
ГОСУДАРСТВО
КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ МОНОПОЛИЙ
Государственно-монополистический капитализм характеризуется укреплением связей между буржуазным государством и капиталистическими монополиями. Об этом свидетельствует, в частности, систематическое перемещение представителей государственного аппарата в руководящие органы монополий, и наоборот. Борьба против капиталистической системы является ныне борьбой против государственно-монополистического капитализма.
Роль парламента в определении политики страны уменьшается, ибо все первостепенные решения принимаются в другом месте в высших промышленных и финансовых кругах, использующих государственный аппарат. А зто означает, что демократия не может быть завоевана без ликвидации власти финансовых, промышленных, торговых и иных монополий.
В совместной программе объединенных левых сил, которую ФКП, социалистическая партия и левые радикалы отстаивали на парламентских выборах 1973 года и аоторая сохраняет всю свою силу, говорится:
«В целях ликвидации господства крупного капитала и проведения новой экономической и социальной политики, которая порвет с политикой крупного капитала, правительство постепенно передаст в руки общества наиболее важные средства производства и финансовый аппарат, ныне находящиеся в руках господствующих капита.листических групп».
Далее: «С самого начала работы парламента нового созыва необходимый минимум предприятий будет национализирован. Политика передачи обществу средств производства должна сразу же охватить весь банковский и
329
финансовый сектор, а также промышленные грушины и предприятия, занимающие решающие позиции в ключевых отраслях экономики».
Борьба против капиталистических монополий и их государства требует сплочения всех слоев населения, страдающих от их политики и власти. Во Франции происходит концентрация огромного богатства в руках небольшой кучки монополистов и в то же время ухудшаются условия жизни и труда подавляющего большинства населения.
Неустанно организуя выступления работников физического-и умственного труда, рабочих и крестьян за удовлетворение их ближайших требований и в защиту свобод, мы должны вместе с тем активно добиваться союза всех рабочих и демократических сил (каковы бы ни были их философские концепции, религиозные верования в партийная принадлежность) в борьбе за устранение власти капиталистических монополий.
Замена нынешней власти новой демократией ‒ новой в том смысле, что ничего подобного никогда не существовало в нашей стране, — может явиться переходным этапом к социализму. Такая демократия, предлагаемая совместной правительственной программой, отличалась бы проведением социальной политики во имя основных требований трудящихся масс, расширением их политических прав и организацией их участия в управлении экономической жизнью страны, от которого они сейчас отстр ~- нены.
Учитывая, что мирное сосуществование не может основываться на равновесии ядерного ужаса, новая демократия будет добиваться, чтобы Франция вместо участия в гонке ядерных вооружений присоединилась ко всем соглашениям, ограничивающим испытания и дальнейшее распространение оружия массового уничтожения, и выступала за более широкие меры по разоружению, за немедленную демократизацию французской армии, которая должна заботиться исключительно об обороне государственной территории.
Социализм стал необходимостью для Франции, ибо капитализм, который уже давно достиг своей последней, империалистической стадии, не может разрешить ни одной из основных проблем человечества как во Франции, так и в-остальных странах. Несмотря на оурное развитив
330
производительных сил, целые народы, десятки миллионов людей страдают при капитализме от голода, безработицы и невежества.
Во всех трудовых слоях населения значительно усилилось стремление к более справедливой, более рациональной и более гуманной организации общества. Классовая борьба, в которой теперь вместе с рабочим классом принимают участие новые социальные слои, направлена ае только против последствий, но и против источников зла, порождаемого господством капитализма. Она неизбежно должна перерасти в реальную борьбу за социализм.
Мы убеждены, что победа социализма не может быть результатом переворота, совершенного активным меньшинством, и поэтому проповедуем совершенно иную ориентацию. Рабочий класс, большинство народа нужно приобщить к идее и практике социалистического преобразования общества.
Вот почему мы не противопоставляем выступления за удовлетворение ближайших требований трудящихся и за реформы борьбе за социалистическую революцию. Если для оппортунистов реформы в условиях капитализма представляют самоцель, то для нас их проведение является частью классовой борьбы против крупного капитала чтобы ослабить его и заставить отступить. При этом мы никогда не теряем из виду конечную цель установление социализма.
Проблема путей перехода к социализму является в этих условиях одной из важнейших в наше время ввиду необходимости замены отжившей капиталистической системы социалистическим общественным устройством, отвечающим требованиям современной эпохи.
Марксистско-ленинская теория и международный опыт позволяют прийти к выводу, что, поскольку изменился мир, в различных странах изменились и условия борьбы за социализм. Основываясь на законах социалистической революции, имеющих всеобщее значение, можно думать о прокладывании пути к социализму иными средствами, нежели те, которые были использованы в других странах.
Ныне возможна перспектива мирного перехода к социализму. Но первое условие ее превращения в действительность ‒ это привлечение большинства трудового народа, то есть большинства нации, на сторону социалисти-
331
ческого преобразования общества. Б необходимости такого преобразования оно убедится на основе собственного опыта. А он приобретается лишь в ходе многочисленных действий и выступлений экономического и политического характера, уровень которых все более возрастает.
ЯСНЫЕ РЕАЛИСТИЧЕСКИЕ ЦЕЛИ
Мы противники пустых или двусмысленных формулировок. Поэтому мы стремимся дать ясное и конкретное определение социализма.
Социализм это коллективная собственность на основные средства производства и распределения, осуществление политической власти рабочим классом и его союзниками, все более полное удовлетворение непрестанно возрастающих материальных и интеллектуальных потребностей членов общества, создание условий, необходимых для расцвета каждой личности.
Это ясное определение. Наряду с ним социалистическими часто именуются такие социально-экономические и политические системы, которые не имеют ничего общего с социализмом.
Рабочий класс является решающей силой широкого. антимонополистического объединения, которое создаст во. Франции новую демократию: рабочий класс будет играть руководящую роль в социалистической революции и sпостроении социализма. При этом он будет выступать в союзе с трудовым крестьянством, ивтеллигенцией, мелкой- городской буржуазией и всеми, кто страдает от политики капиталистических монополий.
Некоторые идеологи и пропагандисты, находящиеся не службе у капиталистических монополий, стремятся доказать, что роль рабочего класса в общественном развитии уменьшается. Однако на деле она непрерывно возрастает,. и об этом свидетельствует, в частности, расширение возможностей союза рабочего класса с другими слоями трудового населения.
Массы, страдающие от политики капиталистических монополий, поставлены перед дилеммой: или погибнуть в. болоте капитализма, или же вместе с рабочим классом пойти по пути социализма.
Революционному инфантилизму, который в прошлом веке распространялся Бакуниным и еще теперь имее~
332
своих последователей, коммунисты противопоставляют науку о революции, именуемую марксизмом-ленинизмом.
Марксисты-ленинцы считают, что возможности построения социализма определяются способностью их партии быть авангардом рабочего класса в социалистическом обществе.
Чтобы полностью выполнить такую роль, партия должна своей деятельностью, твердостью и политической дальновидностью завоевать в глазах народных масс авторитет передового отряда рабочего класса, защитника интересов всех трудящихся масс, высших интересов нации.
Разумеется, свою историческую задачу коммунистическая партия успешно выполнит только в том случае, если она будет объединять в своих рядах всех, кто намерен бороться за победу социализма, опираясь на марксизм- ленинизм: рабочих, крестьян, инженеров, служащих, представителей интеллигенции.
Совершенно очевидно и другое: коммунисты не собираются действовать в одиночку; они убеждены в необходимости тесного сотрудничества демократических партий и организаций в строительстве социализма.
В нашей стране установление новой демократии, открывающей путь к социализму, не может быть делом одной только партии, а требует лояльного и прочного союза рабочего класса, трудового крестьянства, интеллигенции, средних слоев города.
Не правы те, кто утверждает, будто ход событий в России после Октябрьской революции 1917 года, когда одна партия взяла на себя всю полноту власти, обязателен для коммунистов всех стран.
Не стоит, кстати, забывать, что после взятия большевиками власти в 1917 году левым эсерам было предложено войти в Советское правительство, возглавляемое Лениным. Они сами вышли из правительства в момент заключения Брестского мирного договора с Германией.
И если бы левые эсеры, вышедшие из Советского правительства, заняли хотя бы выжидательную позицию, а не перешли на сторону врага, то, возможно, впоследствии могли бы быть достигнуты новые соглашения об их участии в правительстве. Однако они не только покинули правительство, но и перешли в лагерь контрреволюции. Они не верили в прочность молодой Советской власти.
333
Эсеры организовали в центре Москвы убийство германского посла, чтобы спровоцировать возобновление военных действий между Германией и Советской Россией, а эсерка Фанни Каплан тяжело ранила Ленина, выстрелив в него несколько раз из револьвера по окончавии митинга, который он проводил на одном из московских заводов.
Таким образом, только одна партия, коммунистическая партия, оказалась в состоянии руководить строительством социализма в России в тех особых исторических условиях. Но подобно тому, как буржуазные революции, последовавшие за Великой французской революцией 1789 1793 годов, не пошли по пути французских революционеров, точно так же путь к социализму во Франции будет отличаться от дорог, которыми шли коммунисты различных стран, где победил социализм.
Когда во Франции конкретно встанет вопрос о переходе к социализму и его строительстве, существующие демократические партии и организации, которые выскажутся за социализм, смогут полностью участвовать в создании нового общества и ликвидации эксплуатации человека человеком.
Когда рабочий класс и его союзники придут к власти, их задачей будет в первую очередь создание новой, то есть социалистической, экономики и нового, социалистического общества, что может быть осуществлено лишь путем самого широкого и самого активного участия масс в управлении государсгвенными делами.
Действительно, социализм означает не только освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации‒ он осуществляет демократию, бесконечно более широкую, чем любая буржуазная демократия.
Создание этой демократии для всех трудящихся, для всего народа во имя того, чтобы привлечь каждого гражданина к участию в руководстве и управлении государственными делами во всех областях и на всех уровнях, явится первой функцией социалистической власти в нашей стране.
В социалистическом обществе будут не только гарантированы, но также укреплены и расширены права и свободы, завоеванные в длительной классовой борьбе на протяжении всей истории нашей страны.
Это касается свободы мысли и слова, свободы собраний и ассоциаций, профсоюзных свобод и права на забастовку.
334
Будут созданы условия, необходимые для действительного осуществления этих прав и свобод при одновременном развитии инициативы масс и отдельных личностей.
Мы не претендуем на монополию революционных устремлений. Мы понимаем, что многие работники физического и умственного труда, не являющиеся коммунистами, также хотят радикального преобразования общества во имя социального прогресса и расцвета человеческой личности. Это великий фактор нашей эпохи.
Мы полны решимости смело и настойчиво доказывать всем людям, чьи интересы и надежды совпадают с нашими, что теория, методы борьбы и организация Французской коммунистической партии превратили ее в великую революционную партию нашей страны.
А тем, кто захотел бы задать вопрос: «Почему Французская коммунистическая партия является революционной?» мы отвечаем:
О н а я в л я е т с я р е в о л ю ц и о н н о й, потому что предлагает трудящимся массам замену эксплуататорского и антидемократического капиталистического строя социалистическим обществом, свободным от всякой эксплуатации человека и основанным на активном участии широких масс в руководстве и управлении государственными делами; потому что указывает путь к достижению этого общества.
Она является революционной, потому что выступает за широкие действия народных масс ‒ против теории и практчки заговорщиков.
Она является революционной, потому что в отличие от Бакунина и его последователей не рассчитывает на стихийное движение масс, а всячески добивается, чтобы рабочий класс и его союзники осознали необходимость и возможность изменения существующего строя.
Она является революционной, потому что располагает организацией, основанной на принципах демократического централизма, гарантирующего творческий вклад коммунистов в деятельность партии и одновременно сплоченность и боеспособность авангарда рабочего класса.
Она является революционной, потому что стремится к созданию демократического государства, в котором основные средства производства и распределения будут принадлежать народу и будут поставлены под его контроль, то есть социалистического государства, которое
335
даст возможность обеспечить полный расцвет демократии и будущее каждого гражданина, независимость и безопасность страны, дружбу Франции со всеми народами.
ДВИЖЕНИЕ К СОЦИАЛИЗМУ
Мы выдвигаем науку 0 революции, марксизм-ленинизм, в противовес революционному инфантилизму, которым в прошлой отмечена деятельность Бакунина и анархистов, а ныне их эпигонов, отличающихся бешеным индивидуализмом, наивной верой в стихийность движения масс, величайшим презрением к революционной идеологической борьбе и организации народных масс.
Разумеется, в определенных условиях народные массы готовы вступить в борьбу против давящего их гнета, более или менее ясно понимая причины своих страданий. Но столь же очевпдно, что какого-лиоо частичного у.спеха или более значительной победы они могут добиться только в той мере, в какой они сознательно противопоставят тактику и стратегию борьбы Во имя своих настоящих и будущих интересов тактике и стратегии классового врага.
Однако для Бакунина, его приверженцев и ряда других «докторов от революции» характерно полное непонимание революционной тактики и стратегии, принимаемой в той илп иной конкретной обстановке; таким людям свойственна вера в возможность любых действий в любом месте и в любое время.
Этим, в частности, революционные фразеры отличаются от последователей Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина, для которых борьба за социализм является не игрой, а н а у к о й.
Мы знаем, что индивидуалистические методы анархистов, политический авантюризм, так же как и правый оппортунизм, стремящийся ввести рабочее движение в фарватер буржуазии, все они, хотя и разными путями, неизбежно ведут в тупик и не способны радикально преобразовать общество.
Вот почему мы призываем не только к развертыванию выступлений народных масс за их ближайшие требования, но и к борьбе за ликвидацию общества, которое находится в состоянии кризиса и не может не подвергать трудящихся все новым и новым бедам и несчастьям. Мы призываем к
336
борьбе за установление новой демократии, то есть переходного строя, открывающего путь к социализму.
В настоящий период в повестку дня причем не только во Франции поставлен вопрос о социализме, ибо общество капиталистических монополий разлагается, оно отжило свой век и должно уступить место общественной системе иного типа. О социализме ныне говорят все чаще, потому что его необходимость становится все более очеВиднои.
Будущее человечества это социализм и, в результате дальнейшего развития, коммунизм, когда будет осущес'гвляться принцип «От каждого по способностям, каждому по потребностям», который заменит принцип социализма «От каждого по способностям, каждому ‒ по труду».
Это единственный путь к обществу, где благодаря уничтожению эксплуатации человека человеком люди будут хозяевами своей судьбы, где они смогут осуществить подлинную демократию и где каждый сможет жить в условиях полной свободы, определяемой и обеспечиваемой всеобщей свободой.
Те, кому выгоден нынешний режим, хотят, чтобы трудящиеся (как и в прошлом веке) находились в плену социальных утопий и поддерживали бы такие «революционные» выступления, которые заранее обречены на провал. Поэтому сейчас так много разглагольствуют об утопическом, то есть несбыточном, социализме, пытаясь отвлечь внимание народных масс от реального социализма, который неизбежно утвердится во всем мире и станет всеобщей системой.
Когда общество становится владельцем основных средств производства, когда оно устраняет анархию в самом производстве, характеризующую капиталистический строй, «условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие, попадают под власть и контроль людей»
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 294.
ЯЯ Дюкло
Приложение
ИСПОВЕДЬ БАКУНИНА
На экземпляре, переписанном для Николая I, покрытая лаком пометка карандашом: «Стоит тебе прочесть, весьма любопытно и поучительно». Пометка переписана на полях чернилами и засвидетельствована ген.-лейт. Дуббельтом.
Ваше Императорское Величество
Всемилостивейший Государь!
Когда меня везли из Австрии в Россию, зная строгость русских законов, зная Вашу непреоборимую ненависть ко всему, что только похоже на непослушание, не говоря уже о явном бунте противу воли Вашего Императорского Величества, зная также всю тяжесть моих преступлений, которых не имел ни надежды, ни даже намерения утаить или умалить перед судом, я сказал себе, что мне остается только одно: терпеть до конца, и просил у Бога силы для того, чтобы выпить достойно и без подлой слабости горькую чашу, мною же самим уготованную. Я знал, что лишенный дворянства, тому назад несколько лет, приговором Правительствующего Сената и указом Вашего Императорского Величества, я мог быть законно подвержен телесному наказанию и, ожидая худшего, надеялся только на одну смерть, как на скорую избавительницу от всех мук и от всех испытаний.
Не могу выразить, Государь, как я был поражен, глубоко тронут благородным, человеческим, снисходительным обхождением, встретившим меня при самом моем въезде на русскую границу! Я ожидал другой встречи. Что я увидел, услышал, все, что испытал в продолжение целой дороги, от Царства Польского до Петропавловской крепости, было так противно моим боязненным ожиданиям, стояло в таком противоречии со всем тем, что я сам, по слухах, и
338
думал, и говорил, и писал о жестокости Русского Правительства, что я, в первый раз усомнившись в истине прежних понятий, спросил себя с изумлением: не клеветал ли я? Двухмесячное пребывание в Петропавловской крепости окончательно убедило меня в совершенной неосновательности многих старых предубеждений.
Не подумайте, впрочем, Государь, чтобы я, поощряясь таковым человеколюбивым обхождением, возымел какую- нибудь ложную или суетную надежду. Я очень хорошо понимаю, что строгость законов не исключает человеколюбия, точно так же как и обратно, что человеколюбие не исключает строгого исполнения законов. Я знаю, сколь велики мои преступления, и, потеряв право надеяться, ничего не надеюсь, и сказать ли Вам правду, Государь, так постарел и отяжелел душою в последние годы, что даже почти ничего не желаю.
Граф Орлов объявил мне от имени Вашего Императорского Величества, что Вы желаете, Государь, чтоб я Вам написал полную Исповедь всех своих прегрешений.‒ Государь! Я не заслужил такой милости и краснею, вспомнив все, что дерзал говорить и писать о неумолимой строгости Вашего Императорского Величества.
Как же я буду писать? Что скажу я страшному Русскому Царю, грозному Блюстителю и Ревнителю законов? Исповедь моя Вам, как моему Государю, заключалась бы в следующих немногих словах: «Государь! я кругом виноват перед Вашим Императорским Величеством и перед законами Отечества. Вы знаете мои преступленья, и то, что Вам известно, достаточно для осужденья меня по законам на тягчайшую казнь, существующую в России. Я был в явном бунте против Вас, Государь, и против Вашего Правительства; дерзал противостать Вам как враг, писал, говорил, возмущал умы против Вас, где и сколько мог. Чего же более? Велите судить и казнить меня, Государь; и суд Ваш и казнь Ваша будут законны и справедливы. Что ж более мог бы я написать своему Государю?
Но граф Орлов сказал мне, от Имени Вашего Императорского Величества, слово, которое потрясло меня до глубины души и переворотило все сердце мое: «Пишите, сказал он мне, пишите к Государю, как бы вы говорили с своим духовным Отцом».
Да, Государь, буду исповедоваться Вам как духовному Отцу, от которого человек ожидает не здесь, но для друго-
22*
339
го мира прощенья, и прошу Бога, чтобы OH мне внушил слова простые, искренние, сердечные, без ухищрения и лести, достойно, одним словом, найти доступ к сердцу Вашего Императорского Величества.
Молю Вас только о двух вещах, Государь! Во-первых, не сомневайтесь в истине слов моих; клянусь Вам, что никакая ложь, ниже тысячная часть лжи не вытечет из пера моего. А во-вторых, молю Вас, Государь, не требуйте от меня, чтобы я Вам исповедовал чужие грехи. Ведь на духу никто не открывает грехи других, только свои '. Из совершенного кораблекрушенья, постигшего меня, я спас только одно благо: честь и сознанье, что я для своего спасенья, или для облегченья своей участи, нигде, ни в Саксонии, ни в Австрии, не был предателем. Противное же сознанье, что я изменил чьей-нибудь доверенности или даже перенес слово сказанное при мне по неосторожности, было бы для меня мучительнее самой пытки. И в Ваших собственных глазах, Государь, я хочу быть лучше преступником, заслуживающим жесточайшей казни, чем подлецом.
И так я начну свою Исповедь.
Для того чтобы она была совершенна, я должен сказать несколько слов о своей первой молодости. Я учился три года в Артиллерийском Училище, был произведен в офицеры в 19-м году от рожденья, а в конце четвертого своего ученья, бывши в первом офицерском классе, влюбился, сбился с толку, перестал учиться, выдержал экзамен самым постыдным образом или, лучше сказать, совсем не выдержал его, а за это был отправлен служить в Литву с определением, чтоб в продолжение трех лет меня обходили чином и до подпорудчичьего чина ни в отставку, ни в отпуск не отпускали. Таким образом моя служебная карьера испортилась в самом начале, моею собственною виною и несмотря на истинно отеческое попеченье обо мне Михаила Михайловича Кованьки, бывшего тогда командиром Артиллерийского Училища.
Прослужив один год в Литве, я вышел с большим трудом в отставку, совершенно против желанья отца моего. Оставив же военную службу, выучился по-немецки и бро-
' Подчеркнуто Николаем; Ба полях его пометка карандашои: «Этим уже уничтожает всякое доверие; ежели он чувствует всю тяжесть своих грехов, то одна чистая полная исповедь, а не условная, может почесться испспщдью». ‒ Прим. ред.
340
сился с жадностью на изученье германской философии, от которой ждал света и спасенья. Одаренный пылким воображеньем и, как говорят французы: d'une grande dose сГexaltation, простите, Государь, не нахожу русского выраженья, я причинил много горя своему старику отцу, в чем теперь от всей души, хотя и поздно, каюсь! Только одно могу сказать в свое оправданье: мои тогдашние глупости, а также и позднейшие грехи и преступленья были чужды всем низким, своекорыстным побуждениям; происходили же большею частью от ложных понятий, но еще более от сильной и никогда не удовлетворенной потребности знанья, жизни и деиствия.
В 1840 году, в двадцать же седьмом от рожденья, я с
трудом выпросился у своего отца за границу, для того чтоб слушать курс наук в Берлинском университете.
В Берлине учился полтора года. В первом году моего пребывания за границею и в начале второго, я был еще чужд, равно как и прежде в России, всем политическим вопросам, которые даже презирал, смотря на них с высоты философской абстракции; мое равнодушье к ним простиралось так далеко, что я не хотел даже брать газет в руки. Занимался же науками, особенно германскою метафизикою, в которую был погружен исключительно, почти до сумасшествия, и день и ночь, ничего другого не видя кроме категорий Гегеля. Впрочем, сама же Германия излечила меня от преобладавшей в ней философской болезни; познакомившись поближе с метафизическими вопросами, я довольно скоро убедился в ничтожности и суетности всякой метафизики: я искал в ней жизни, а в ней смерть и скука, искал дела, а в ней абсолютное безделье. Немало к сему открытью способствовало и личное знакомство с немецкими профессорами, ибо что может быть уже, жальче, смешнее немецкого профессора, да и немецкого человека вообще! Кто узнает короче немецкую жизнь, тот не может любить немецкую науку; а немецкая философия есть чистое произведенье немецкой жизни, и занимает между действительными науками то же самое место, какое сами немцы занимают между живыми народами. Она мне наконец опротивела, я перестал ею заниматься. Таким образом излечившись от Германской Метафизики, я не излечился однако от жажды нового, от желанья и надежды сыскать для себя в Западной Европе благодарный предмет для занятий и широкое поле для действия. Несчастная мысль
341
не возвращаться в Россию уже начинала мелькать в уме моем: я оставил философию и бросился в Политику.
Находясь в сем переходном состоянии, я переселился из Берлина в Дрезден; стал читать политические журналы. Со вступлением на престол ныне царствующего Прусского Короля, Германия приняла новое направленье: Король своими речами, обещаньями, нов овведеньями взволновал, привел в движенье не только Пруссию, но и все прочие немецкие земли; так что Dr. Ruge не без основанья прозвал его первым Германским революционером,‒ простите, Государь, что я выражаюсь так смело, говоря о венценосной особе. Тогда появилось в Германии множество брошюр, журналов, политических стихотворений, — и я читал все с жадностью. В это же время в первый раз услышалось слово о Коммунизме; вышла книга: Die Socialisten in Frankreich» доктора Stein, произведшая почти такое же сильное и общее впечатленье, как прежде книга доктора Strauss «Das Leben Jesu», а мне открывшая новый мпр, в который я бросился со всею пылкостью алчущего и жаждущего. Мне казалось, что я слышу возвещенье новой благодати, откровенье новой религии возвышенья, достоинства, счастья, освобожденья всего человеческого рода; я стал читать сочиненья французских демократов и социалистов, и проглотил все, что мог только достать в Дрездене. Познакомившись вскоре с Dr. Arnold Ruge, издававшим тогда «Die deutsche Jahrbiicher», журнал, находившийся в зто время почти в таком же переходе из философии в политику, я написал для него философски-революционерную статью под заглавием «Die Parteien in Deutschland», под псевдонимом Jules Elyzard; и так несчастлива и тяжела была рука моя с самого начала, что лишь только появилась эта статья, то и самый журнал запретили. Это было в конце 1842 года.
Тогда приехал из Швейцарии в Дрезден политический поэт Georg Herwegh, носимый' на руках целой Германии и .принятый с почестью самим Прусским Королем, изгнавшим его вскоре потом из своих владений. Оставляя в стороне политическое направленье Гервега, о котором не смею говорить перед Вашим Императорским Величеством, я должен сказать, что он человек чистый, истинно благородный, с душою широкою, что редко бывает у немца, человек, ищущий истины, а не своей корысти и пользы. Я с ним познакомился, подружился и остался с ним до конца B
342
дружеской связи. Вышеупомянутая статья в «Deutsche Jahrhucher», знакомство с Руге и с его кружком, особенно же моя дружеская связь с Гервегом, который громко называл себя республиканцем, впрочем, связь еще не политическая, хотя и основанная на сходстве мыслей, потребностей и направлений, не политическая же потому, что не имела решительно никакой положительной цели, все это обратило на меня вниманье Посольства в Дрездене. Я услышал, что будто бы уже начали говорить о необходимости вернуть меня в Россию; но возвращенье в Россию мне казалось смертью! В Западной Европе перед мной открывался горизонт бесконечный, я чаял жизни, чудес, широкого раздолья; в России же видел тьму, нравственный холод, оцепенение, бездействие, и решился оторваться от родины. Все мои последовавшие грехи и несчастья произошли от этого легкомысленного шага. Herwegh должен был оставить Германию, я отправился с ним вместе в Швейцарию если бы он ехал в Америку, я и туда поехал бы с ним, и поселился в Цюрихе, в январе 1843 года.
Равно как в Берлине я понемногу стал излечаться от своей философской болезни, так в Швейцарии начались мои политические разочарованья. Но так как политическая немощь тяжелее, вреднее, глубже вкореняется в душу, чем философская, то и для излеченья от нее требовалось более времени, более горьких опытов; она привела меня в то незавидное положенье, в котором ныне обретаюсь, да и теперь еще сам не знаю, выздоровел ли я от нее совершенно? Я не смею занимать вниманье Вашего Императорского Величества описаньем внутренней швейцарской политики; по моему мненью, она может быть выражена двумя словами: грязная сплетня. Большая часть швейцарских журналов находится в руках немецких переселенцев я говорю здесь только о немецкой Швейцарии, а немцы вообще до такой степени лишены общественного такта, что всякая полемика в их руках обыкновенно обращается в грязную брань, в которой мелким и гнусным личностям нет конца. В Цюрихе я познакомился со знакомыми и приятелями Гервега, которые мне, впрочем, так мало понравились, что в продолжение всего времени, проведенного мною в сем городе, я избегал частой встречи с ними и только с одним Гервегом находился в близкой связи. Torpa управлял Цюрихскою республикою Staatsrath Bluntschli, глава консервативной партии; журнал его, «Der
Schweizerische Beobachter», вел жестокую брань с органом демократической партии «Der Schweizerische Republikaner», издаваемым Юлиусом Фребелем, знакомым и даже приятелем Гервега. Не смею также говорить о предмете их тогдашнего спора; в нем слишком много грязи. Это не был чисто политический спор, как случается иногда между враждующими партиями в других Государствах; в нем участвовали также и религиозные шарлатаны, пророки, мессии, вместе же и благородные рыцари вольного пропитанья, просто воры и даже непотребные женщины, которые сидели потом на одной скамье с господином Bluntschli, как свидетельницы и как обвиненные, в публичном процессе, окончившем сию скандалезную брань. Bluntschli и его приятели братья Rhomer, один называвший себя мессией и другой пророком, были осуждены и осрамлены вместе с сими дамами. Демократы торжествовали, хотя, впрочем, и сами вышли из постыдного дела не без стыда; à Bluntschli, для того чтобы отмстить им, а вероятно также повинуясь требованью Прусского Правительства, изгнал совертенно невинного Гервега из Цюрихского кантона.
Я же жил в стороне от всех дрязг, редко кого видя, кроме Гервега; не был знаком ни с Господином Bluntschli, ни с его приятелями: читал, учился и думал о средствах честным образом снискать себе пропитанье, ибо из дому не получал более денег. Но Bluntschli, вероятно узнав о моей дружеской связи с Гервегом чего не знают в маленьком городке, а может быть, и для того, чтобы выслужиться перед Русским Правительством, захотел запутать и меня, к чему ему представился скоро следующий удобный случай
Гервег, находясь уже в Арговийском кантоне, прислал ко мне, с рекомендательною запискою, коммуниста портного Вейтлинга, который, отправляясь из Лозанны в Цюрих, на дороге зашел к нему, для того чтобы с ним познакомиться; Гервег же, зная, как меня интересовали тогда социальные вопросы, рекомендовал его мне. Я был рад этому случаю узнать из живого источника о коммунизме, начинавшем тогда уже обращать на себя общее вниманье. Вейтлинг мне понравился; он человек необразованный, но я нашел в нем много природной сметливости, ум быстрый, много энергии, особенно же много дикого фанатизма, благородной гордости и веры в освобожденье и будущность порабощенного большинства. Он, впрочем, не долго сохра-
344
нил сии качества, испортившись скоро потом в обществе коммунистов-литераторов; Но тогда он пришелся мне очень по сердцу; я так был прекормлен приторною беседою мелко-характерных немецких профессоров и литераторов, что рад был встретить человека свежего, простого и необразованного, но энергического и верующего. Я просил его посещать меня; он приходил ко мне довольно часто, излагая мне свою теорию и рассказывая много о французских коммунистах, о жизни работников вообще, о их трудах, надеждах, увеселеньях, а также и о немецких только что начинавшихся коммунистических обществах. Против теории его я спорил, факты же выслушивал с большим любопытством: тем ограничились мои отношенья с Вейтлингом. Другой связи у меня ни с ним, ни с другими коммунистами ни в это время, ни потом решительно не было, и я сам никогда не был коммунистом.
Я остановлюсь здесь, Государь, и войду несколько глубже в этот предмет, зная, что неоднократно был обвинен перед Правительством в деятельном сообществе с коммунистами, сначала через Господина Bluntschli, потом же, вероятно, и другими. Я хочу один раз навсегда очиститься от несправедливых обвинений; на мне уж так много, так много тяжких грехов, зачем же мне брать еще на себя грехи, в которых решительно не был повинен! ‒ Я знал впоследствии многих Французских, Немецких, Бельгийских и Английских социалистов и коммунистов, читал их сочиненья, изучал их теории, но сам не принадлежал никогда ни к какой секте, ни к какому обществу и решительно оставался чужд их предприятиям, их пропаганде и действиям. Я следовал с постоянным вниманьем за движеньем социализма, особенно же коммунизма, ибо смотрел на него как на естественный, необходимый, неотвратимый результат экономического и политического развития Западной Европы ', видел в нем юную, элементарную, себя еще не знающую силу, призванную или обновить, или разрушить в конец западные Государства. — Общественньш порядок, общественное устройство сгнили на Западе и едва держатся болезненным усильем; сим одним могут объясниться и та невероятная слабость, и тот панический страх, ко-
1 Я говорю только о Западной Европе, потому что на Востоке и ни в одной Славянской земле ‒ разве только кроме Богемии и отчасти Моравии и Шлезии — коммунизм не имеет ни места, ни смысла.
торые в 1848 году постигли все государства на Западе, исключая Англию; но и ту, кажется, постигнет в скором времени та же самая участь. В Западной' Европе, куда нв обернешься, везде видишь дряхлость, слабость, безверье и разврат, разврат, происходящий от безверья; начиная с самого верху общественной лестницы, ни один человек, ни один привилегированный класс не имеет веры в свое призванье и право; все шарлатанят друг перед другом и ни один другому, ниже себе самому не верит: привилегии, классы и власти едва держутся эгоизмом и привычкою, слабая препона против возрастающей бури! Образованность сделалась тождественна с развратом ума и сердца, тождественна с бессильем! И посреди сего всеобщего гниенья один только грубый, непросвещенный народ, называемый чернью, сохранил в себе свежесть и силу, не так, впрочем, в Германии, как во Франции. Кроме этого, все доводы и аргументы, служившие сначала Аристократии против Монархии, а потом среднему сословию против Монархии и Аристократии, ныне служат, и чуть ли еще не с большею силою, народным массам против Монархии, Аристократии и Мещанства. ‒ Вот в чем состоит, по моему мненью, сущность и сила коммунизма, не говоря о возрастающей бедности рабочего класса, естественного последствия умноженья пролетариата, умноженья, в свою очередь необходимо связанного с развитием фабричной индустрии так, как она существует на Западе. Коммунизм по крайней мере столько же произошел и происходит сверху, сколько и снизу; внизу, в народных массах, он растет и живет, как потребность не ясная, но энергическая, как инстинкт возвышенья; в верхних же классах — как разврат, как эгоизм, как инстинкт угрожающей заслуженной беды, как неопределенный и беспомощный страх, следствие дряхлости и нечистой совести; и страх сей и беспрестанный крик против коммунизма чуть ли не более способствовали к распространению последнего, чем самая пропаганда коммунистов 2. Мне кажется, что этот неопределенный, невидимый, неосязаемый, но везде присутствующий комму-
' Подчеркнуто Николаем Е На полях пометка: «Разительна» истина». ‒ Прим. ред.
' Брошюра Bluntschli, напр., изданная им в 1843 году от имени Цюрихского Правительства, по случаю ароцесса Вейтлинга, была, вместе с упомянутою инигою Штейна, одною из главных причин распространенья коммунизма в,Германии.
346
низм, живущий, в том или другом виде, во всех без исключенья, в тысячу раз опаснее того определенного и приведенного в систему, который проповедуется только в немногих организированных тайных или явных коммунистических обществах '. Бессилье последних явно оказалось в 1848 году в Англии, во Франции, в Бельгии, а особливо в Германии; и нет ничего легче, как отыскать нелепость, противоречье и невозможность в каждой доселе известн~й социальной теории, так что ни одна не в состоянии выдержать даже трех дней существования.
Простите, Государь, сие краткое рассужденье; но вюи прегрешенья так тесно связаны с моимп грешными мыслями, что я не могу исповедовать одних, совершенно не упомянув о других. Я должен был показать, почему я не мог принадлежать ни к одной секте социалистов или коммунистов, как меня в том несправедливо обвиняли. Разумея причину существованья сих сект, я не любил их теорий; не разделяя же последних, не мог быть органом их пропаганды; а наконец, и слишком ценил свою независимость для того, чтоб согласиться быть рабом и слепым орудьем какого бы то ни было тайного общества, не говоря уж о таком, которого я не мог разделять мнений. В то же время, т. е. в 1843 году, коммунизм в Швейцарии состоял из малого числа немецких работников; в Лозанне и Женеве явно, в виде обществ для пенья, чтенья и для общего хозяйства, в Цюрихе же состоял из пяти или шести портных и сапожников. Между швейцарцами коммунистов не было: природа швейцарцев противна всякому коммунизму, а немецкий коммунизм был тогда еще в пеленках. Но для того, чтоб придать себе важность в глазах Правителей Европы, отчасти же в тщетной надежде скомпрометировать UIoplIxских радикалов, Bluntschli составил фантастического стра- шилу. Он, по собственному признанию, знал о приходе Вейтлинга в Цюрих, терпел его присутствие два пли три месяца, потом велел схватить его, надеясь найти в его бумагах довольно важных документов для того, чтоб замешать цюрихских радикалов, и ничего не нашел, кроме глупой переписки и сплетен, а против меня два или трп
1 Пометка Николая: «Празда». ‒ ~ром. равд.
2 В доказательство, что все обвинения, заключения, догадки гщ:додда Bluntschli и все на них основанное здание были суетны и д<щ<ны я дрищеду одно: Вейтлинг был осужден приговором Верховного Суда на годовое или двухгодовое содержание в тюрьме,
347
письма Вейтлинга, в которых он говорил обо мне несколько незначительных слов, извещая в одном своего приятеля, что он познакомился с одним русским и называя меня по фамилии, в другом же называя меня «der Russe», с прибавлением: «der Russe ist ein guter или еш prachtiger Кег1» и тому подобное. Вот на чем были основаны обвинения господина Bluntschli против меня; другого же основания и быть не могло, ибо мое знакомство с Вейтлингом ограничилось одним любопытством с моей и охотой рассказывать с его стороны; а кроме Вейтлинга, я ни одного коммуниста в Цюрихе не знал. Услышав, однако же, не знаю, справедлив ли был этот слух или нет, что Bluntschli имел даже намерение арестовать меня, и опасаясь последствий, я удалился из Цюриха. Жил несколько месяцев в городке Nyon на берегу Женевского озера, в совершенном уединении и борясь с нищетою, а потом в Берне, где и узнал в январе или в феврале 1844-го года, от господина Струве, Секретаря Посольства в Швейцарии, что оное, получив донос против меня от Bluntschli, писало о том в Петербург, откуда и ждало приказаний. В этом доносе, по сказанию господина Струве, Bluntschli, не довольствуясь обвинением меня в коммунизме, утверждал еще ложно, что будто бы я писал или сбирался писать, против Русского Правительства, книгу о России и Польше.
Для обвинения меня в коммунизме была хоть тень правдоподобия: мое знакомство с Вейтлингом; но последнее обвиненье было решительно лишено всякого основания и доказало мне ясно злое намерение Bluntschli; ибо не только что у меня еще тогда и в мысле не было писать или печатать что об России, но я старался даже не думать об ней, потому что память о ней меня мучила; ум же мой был исключительно устремлен на Западную Европу. Что ж касается до Польши, то могу сказать, что в это время я даже не помнил о ее существовании: в Берлине избегал знакомства с поляками, виделся с некоторыми только в
и не за коммунизм, а за глупую книгу *, напечатанную им незадолго наред тем в Цюрихе. Немедленно но произнесению приговора Bluntschli посадил Вейтлинга не в тюрьму, а выдал его Прусскому Правительству, которое, рассмотрев дело, через месяц выпустило Вейтлинга на свободу.
* Речь идет о «Евангелии бедного грешника». Бакунин ошибается. Вейтлинга обвинили в богохульстве не за самую книгу, которая еще не была напечатана, а лишь за напечатание подробного объявления о скором выходе этой книги. ‒ Прим. ре0.
348
Университете; в Дрездене же m в Швейцарии ни одного поляка не видел.
До 1844-го года, Государь, мои грехи были грехи внутренние, умственные, а не практические: я съел не один, а много плодов от запрещенного древа познания добра и зла велик11й грех, источник и начало всех последовавши~ преступлений, но еще не определившийся тогда ни в какое действие, нп в какое намерение. Ilo мыслям, по направлению я был $'í<å совершенным и отчаянным демократом, а в жизни неопытен, глуп и почти невинен как дитя. Отказавшись ехать в Россию, на повелительный зов Правительства, я совершил свое первое положительное преступление.
Вследствие этого я оставил Швейцарию и отправился в Бельгию, в обществе моего друга Рейхеля. Я должен сказать о нем несколько слов, ибо имя его упоминается довольно часто в обвинительных документах: Adolph Reichel прусский подданный, компонист и пианист, чужд «сякой политики, а если и слышал об ней, так разве только через меня. Познакомившись с ним в Дрездене и встретившпсь потом опять в Швейцарии, я с ним сблизился, подружился; он мне был постоянно истинным и единственным другом; я жил с ним неразлучно, иногда даже и на его счет, до самого 1848-го года. Когда я был принужден оставить Швейцарию, не захотев меня оставить, он поехал со мной и Бельгию.
В Брюсселе я познакомился с Лелевелем. Тут в первый раз мысль моя обратилась к России и к Польше; бывши тогда уж совершенным демократом, я стал смотреть на них демократическим глазом, хотя еще неясно и очень неопределенно: национальное чувство, пробудившееся .во мне от долгого сна, вследствие трения с польскою национальностью, пришло в борьбу с демократическими понятиями и выводами. С Лелевелем я виделся часто, расспрашивал много о польской революции, о их намерениях, планах в случае победы, о их надеждах на будущее время, и не раз спорил с ним, особенно же на счет Малороссии и Белоруссии, которые по их понятиям должны бы были принадлежать Польше, по моим же, особенно Малороссия, должны были ненавидеть ее, как древнюю притеснительницу. Впрочем, из всех поляков, пребывавших тогда в Брюсселе, знал и видел я только одного Лелевеля, да и с ним отношения мои, хоть мы и часто виделись, никогда не выходи-
349
ли из границ простого знакомства. Правда, что я перевел было на русский язык тот Манифест к русским, за который он был изгнан из Парижа; но это было без последствий: перевод остался ненапечатанный в моих бумагах.
Пробыв несколько месяцев в Брюсселе, я отправился с Рейхелем в Париж, от которого, равно как и прежде от Берлина, и потом от Швейцарии, ждал теперь себе спасения и света. Это в июле 1844-го года.
Париж подействовал на меня сначала как ушат холодной воды на горячечного; нигде я не чувствовал себя до такой степени уединенным, отчужденным, дезориентированным, простите это выражение, Государь, как в Париже. Общество мое в первое время почти исключительно состояло из немцев-демократов, или изгнанных, или самовольно приехавших из Германии, для того, чтоб основать здесь демократический французско-немецкий журнал, с целью привести в согласие и связь духовные и политические интересы обоих еародов. Но так как немецкив литераторы не могут жить между собою без ссор, брани и сплетней, то и все предприятие, возвещенное с оольшим шумом, кануло в воду, окончившись несчастным и подлым еженедельным листом «Vorwarts», который также прожил недолго, потонув скоро в своей собственной грязи; да и самих немцев выгнали из Парижа, к моему немалому облегчению.
В это время, т. е. в конце осени 1844-го года, я в первый раз услышал о приговоре, осудившем меня вместе с Иваном Головиным на лишение дворянства и на каторжную работу; услышал же не официально, но от знакомого, кажется, от самого Головина, который по этому случаю написал и статью в «Gazette des tribunaux» o мнимых правах русской аристократии, будто бы оскорбленных и попранных в нашем лице; ему же в ответ и в опровержение я написал другую статью в демократическом журнале «Reforme», в виде письма к редактору. Это письмо, первое слово, сказанное мною печатным образом о России, было моим вторым положительным преступлением. Оно явилось в журнале «Reforme» c моей подписью, в конце 1844-го года, не помню какого месяца, и находится, без сомнения, в руках Правительства в числе обвинительных документов.
По отъезде моем из Брюсселя я не видал ни одного поляка до самого этого времени. Моя статья в «Reforme»
350
была поводом к новому знакомству с некоторыми из них. Во-первых, пригласил меня к себе князь Адам Чарторыжский через одного из своих приверженцев; я был у него один раз и после этого никогда с ним более не видался. Потом получил из Лондона поздравительное письмо с комплиментами от польских демократов, с приглашением на траурное торжество, совершаемое ими ежегодно в память Рылеева, Пестеля и проч. Я отвечал им подобными же комалиментами, благодарил за братскую симпатию, а в Лондон не поехал, ибо не определил еще в своем уме то отношение, в котором я, хоть и демократ, но все-таки русски~~, должен был стоять к польской эмиграции, да и к западной публике вообще; опасался же еще громких, пустых и бесполезных демонстраций и фраз, до которых никогда не был я большой охотник. Тем кончились на этот раз мои отношения с поляками, и до самой весны 1846-го года я не виделся более ни с одним, исключая Алоиза Биернацкого (занимавшего место министра финансов во время польской революции), доброго, почтенного старика, с которым я познакомился у Николая Ивановича Тургенева и который, живя вдалеке от всех политических эмиграционных партий, занимался исключительно своей польской школой. Также видел иногда и Мицкевича, которого уважал в прошедшем, как великого славянского поэта, но о котором жалел в настоящем, как о полуобманутом, полу же обманывающем апостоле и пророке новой нелепой религии и новой мессии. Мицкевич старался обратить меня, потому что, по его мнению, достаточно было, чтоб один поляк, один русский, один чех, один француз и один жид согласились жить и действовать вместе в духе Товянского для того, чтоб переворотить и спасти мир; поляков у него было довольно, и чехи были, также были жиды и французы, русского только недоставало; он хотел завербовать меня, но не мог.
Между французами у меня были следующие знакомые. Из конституционной партии: Chambolle, redacteur du «Я1ес1е», Меггисаи, gerant du «Constitutionnel», Emile Girardin, redacteur de la «Presse», Durieux, redacteur du «Courier Francais», Leon Faucher, Federic Bastiat Wolowsky, economiste и проч. Из партии политических республиканцев: Beranger, Lamenais, Francois, Etienne u Emaхтие1 Arago, Marrast et Bastide, redacteur du «National», из партии демократов: покойный Cavaignac, брат генерала,
351
Flocon u Louis Blanc, redacteur de la «Reforme», Victor Considerant, fourieriste et redacteur de la «Democratic Pacifique», Pascal Dupart, гейасйеиг de la «Revue Indepeiidante», Felix Piat, Victor ЯсЬо1опег, le negrophile, Michelet et Quinet, professeur, Proudon, utopiste и, несмотря на то, без всякого сомнения, один из замечательнейшнх современных французов, наконец, George Sand, да еще несколько других менее известных. C одними виделся реже, с другими чаще, не находясь ни с одним в близких отношениях. Посетил также несколько раз, в самом начале моего пребывания в Париже, французских увриеров: общество коммунистов и социалистов, не имея, впрочем, к тому никакого другого побужденья, ни пели, кроме любопытства; но скоро перестал ходить к ним, во-первых, для того, чтоб не обратить на себя внимание Французского Правительства и не навлечь на себя напрасного гонения, а главное потому, что не находил в посещении сих обществ ни малейшей для себя пользы. ‒ Чаще же всех бывал, — не говоря о Рейхеле, с которым жил неразлучно, бывал чаще у своего старого приятеля Гервега, переселившегося также в Париж и занимавшегося в это время почти исключительно естественными науками; и у Николая Ивановича Тургенева; последний живет семейно, далеко от всего политического движения и, можно сказать, от всякого общества и, сколько я мог по крайней мере заметить, ничего так горячо не желает, как прощения и позволения возвратиться в Россию для того, чтоб прожить последние годы на родине, о которой вспоминает с любовью, нередко со слезами. У него я встречал иногда итальянца графа, бывшего потом папским министром в Риме, и неаполитанского генерала.
Видел также иногда и русских, приезжавших в Париж. Но молю Вас, Государь, не требуйте от меня имеп. Уверяю Вас только и вспомните, Государь, что в начале письма я Вам клялся, что никакая ложь, ниже тысячная часть лжи не осквернит чистоты моей сердечной исповеди, и теперь клянусь Вам, что ни с одним русским, ни тогда, ни потом, я не находился в политических отношениях и не имел ни с одним даже и тени политической связи ни лицом к лицу, ни через третьего человека, ни перепиской. Русские приезжие и я жили в совершенно различных сферах: они богато, весело, задавая друг другу пиры, завтраки и обеды, кутили, пили, ходили по театрам и балам avec grisettes et lorettes, образ жизни, к которому у меня
352
tie было ни чрезвычайной склокности, а еще МейеЬ средств. Я же жил в бедности, в болезненной борьбе с обстоятельствами и с своими внутренними никогда не удовлетворенными потребностями жизни и действия и не разделял с ними ни их увеселений, ни своих трудов и занятий. Я не говорю, чтобы я не пробовал никогда а именно начиная от 1846 года, обратить некоторых к своим мыслям и к тому, что я называл и считал тогда добрым делом; но ни одна попытка моя не имела успеха: они слушали меня с усмешкою, называли меня чудаком, так чго после нескольких тщетных усилий я совсем отказался от их обращения. Вся вина некоторых состояла в том, что, видя мою Бищету, они мне иногда и то весьма изредка помогали.
Я жил большею частью дома, занимаясь отчасти переводами с немецкого для своего пропитания, отчасти же науками: историей, статистикой, политической экономией, социально-экономическими системами, спекулятивною политикой, т. е. политикой без всякого применения, а также несколько и математикой и естественными науками. Тут должен я сделать одно замечание к своей собственной чести: парижские, а также и немецкие книгопродавцы неоднократно уговаривали меня писать об России, предлагая мне довольно выгодные условия; íî H всегда отказывался, не хотя делать из России предмет торгово-литературной сделки; я никогда не писал об России за деньги, и не иначе qu'а mon corps defendant, могу сказать с неохотой, почти против воли и всегда под своим собственным именем. Кроме вышеупомянутой статьи в «Reforme», да еще другой статьи в «СопзФЫиФ1оппе1», да той несчастной речи, за которую был изгнан из Парижа, я о России не напечатал ни слова. Я не говорю здесь о том, что писал после февраля 1848 года, находясь уже тогда в определенной политической деятельности; впрочем,и тут мои публикации ограничиваются двумя воззваниями и несколькими журнальными статьями.
Тяжело, очень тяжело мне было жить в Париже, Государь! не столько по бедности, которую я переносил довольно равнодушно, как потому, что, пробудившись наконец от юношеского бреду и от юношеских фантастических ожиданий, я обрел себя вдруг на чужой стороне, в холодной нравственной атмосфере, без родных, без семейства, без круга действия, без дела и без всякой надежды на лучшую будущность. Оторвавшись от родины и заградив себе лег-
23 дюкло
353
кОЯЫсленно всякии путь к возвращению, я не уйел сДелаться ни немцем, ни французом; напротив, чем долее жил за границею, тем глубже чувствовал, что я русский и что никогда не перестану быть русским. К русской же жизни не мог иначе возвратиться KRK преступным революционерным путем, в который тогда еще плохо верил, да и впоследствии, если правду сказать, верил только через болезненное, сверхъестественное усилие, через насильственное заглушение внутреннего голоса, беспрестанно шептавшего мне о нелепости моих надежд и моих предприятий. Мне так бывало иногда тяжело, что не раз останавливался я вечером на мосту, по которому обыкновенно возвращался домой, спрашивая себя, не лучше ли я сделаю, если брошусь в Сену и потоплю в ней безрадостное и бесполезное существование?
К тому же в это время весь мир был погружен в тяжелую летаргию. После короткой суматохи, происшедшей было в Германии по вступлении на прусский престол ныне царствующего короля, и после эфемерного движения, произведенного несколько месяцев позже в целой Европе восточным вопросом, в кратковременное министерство Тьерса ', мир казалось заснул, и заснул так глубоко, что никто, ниже самые эксцентрические демократы не верили в его скорое пробуждение. Тогда еще никто не предвидел, что эта тишина была тишина перед бурей; французы же, как известно, отлагали все свои надежды до смертного часу покойного короля Людвига-Филиппа. Правда, что еще в конце 1844 года, мне Marrast раз сказал: «La revolution est imminente, mais on ne peut jamais predire quand et comment se fera une revolution franqaise; la France est comше се chaudron à vapeur, toujours pret à eclater et dont nul ne sait prevoir 1'explosion». Но и Marrast, и его приятели, и вообще все демократы ходили еще тогда повеся нос и находились в превеликом унынии. Консервативная же партия торжествовала, обещая себе жизнь без конца; а публика от скуки занималась скандалезными электориальными и иезуитическими происшествиями, да еще заморским движением английских free-traders.
В середине 1845-го года показались после долгого безветрия, не всем, а только следовавшим за германским развитием, показались, говорю я, первые слабые волны на
' Т. е. Тьера. ‒ Прим. ред.
долитическом океане: в Германии появились две новые религиозные секты: Йе Lichtfreunde und die Deutsch-Ka:holiken. Во Франции иные над ними смеялись, другие же видели в них, и, мне кажется, не без основания, знаки времени, предзнаменования погоды. Секты сии, ничтожние сами в себе, были важны тем, что они переводили на религиозный, т. е. на народный, язык, современные понятия и требования. Они не могли иметь большого влияния на образованные классы, но зато действовали на воображение масс, всегда более склонных к религиозному фанатизму. К тому же немецкий католицизм был изобретен и пущен в мир, с целью чисто политической, демократической партией, в Прусской Шлезии ', он был действительнее своей старшей протестантской сестры, которая в свою очередь была честнее; между его апостолами и проповедниками было много грязных шарлатанов, но также и много людей даровитых, и можно сказать, что под видом общего причащения, будто бы возобновленного со времен первоначальной церкви, немецкий католицизм явно проповедовал коммунизм.
Но весь интерес, пробужденный появлением сих сект, испапился, когда пронесся вдруг слух, что король Фридрих-Вильгельм IV дал государству своему конституцию. Германия опять взволновалась, и Франция как будто бы в первый раз воспрянула от тяжкого сна. Засим последовали скоро, и как громовой удар за ударом, сначала польское движенье, потом швейцарские и итальянские происшествия, а наконец революция 1848-го года. Я остановлюсь на польском восстании, ибо оно составляет эпоху в моей собственной жизни.
До 1846-го года я был чужд всем политическим предприятиям. С польскими демократами не был знаком; немцы, кажется, тогда еще решительно ничего не предпринимали; французы же, с которыми я был знаком, мне ничего не говорили. Находясь издавна в тесной связи с польскими демократами, они, без всякого сомнения, знали о готовившемся польском восстании; но французы умеют держать тайну, а так -как отношения мои с ними ограничивались простым внешним знакомсгвом, то я и не мог узнать от лих ни ~его; так, что познаньские замыслы, попытки в Царстве Польском, краковское восстание и происшествия в
' Т. е. Силезии. ‒ Прим. ред.
Галиции меня по крайней мере столько же поразили, как и всю прочую публику. Впечатление же, произведенное ими в Париже, было неимоверно: в продолжение двух или трех дней все народонаселение жило на улице; незнакомый говорил с незнакомым, все треоовали новостей, и все ожидали известий из Польши с трепетным нетерпением.‒ Это внезапное пробуждение, это всеобщее движение страстей и умов обхватило также и меня своими волнами, я сам как будто бы проснулся, и решился во что бы то ни было вырваться из своего бездействия и принять деятельное участие в готовившихся происшествиях.
Для этого я должен был вновь обратить на себя внимание поляков, уже успевших позабыть обо мне, и с такою целью написал статью о Польше и о белорусских униятах, о которых была тогда речь во всех западноевропейских журналах. Сия статья, явившаяся в «Constitutionnel» в начале весны 1846-го года, находится, без сомнения, в руках Правительства. ‒ Когда я отдал ее Меггисаи, gerant du «Constitutionnel», он мне сказал: «qu'on mette le feu аих quatre coins du monde pourvu que nous sortions de cet etat honteux et insupportable»! Я ему напомнил эти слова в феврале 1848-го года,но он уж тогда каялся, испугавшись, равно как и все прочие либералы династической оппозиции, страшной и вместе странной революции, ими же самими накликанной.
До 1846-го года, грехи мои не были грехи намеренные, но более легкомысленные и, как бы сказать, юношеские; возмужав летами, я еще долго оставался неопытным юношею. С этого же времени я стал грешить с сознанием, намеренно и с более или менее определенною целью. Государь! Я но буду стараться извинять свои непзвинимые преступления ни говорить Вам о позднем раскаянии: раскаяние в моем положении столь же бесполезно, как и раскаяние грешника после смерти, а буду просто рассказывать факты и не утаю, не умалю ни одного '.
Вскоре по появлении вышереченной статьи я отправился в Версаль, без всякого зову, собственным движением, для того чтоб познакомиться и, если было бы возможно, сблизиться и согласиться на общее дело, с пребывавшими
' Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Неправда, всяко~о грешника раскаяние, но чистосердечное, может спасти».‒ Прим. ред.
356
там тогда членами Централизации Польского демократического общества. Я хотел им предложить совокупное действие на русских, обретавшихся в Царстве Польском, в Литве и в Подолии, предполагая, что они имеют в сих провинциях связи, достаточные для деятельной и успешной пропаганды. Целью же поставлял русскую революцию и республиканскую федерацию всех славянских земель,‒ основание единой и нераздельной Славянской республики, федеративной только в административном, центральной же в политическом отношении.
Попытка моя не имела успеха. Я виделся с польскими демократами несколько раз, но не мог с ними сойтиться; во-первых, вследствие разногласия в наших национальных понятиях и чувствах; они мне показались тесны, ограниченны, исключительны, ничего не видели, кроме Польши, не понимая перемен, происшедших в самой Польше со времен ее совершенного покорения; отчасти же потому, что они мне и не доверяли, да и не обещали себе, вероятно, большой пользы от моего содействия. Так что после нескольких бесплодных свиданий в Версале мы совсем перестали видеться, и движение мое, преступное в цели, не могло иметь на сей раз никакого преступного последствия.
От конца лета 1846-го года до ноября 1847-го года я опять оставался в полном бездействии, занимаясь по-старому науками, следуя с трепетным вниманием за возраставшим движением Европы и горя нетерпением принять в нем деятельное участие, но не предпринимая еще ничего положительного. С польскими демократами более не виделся. а видел много молодых поляков, бежавшнх из краю в 1846-м году и которые впоследствии почти все обратились в мистицизм Мицкевича. В ноябре месяце я был болен и сидел дома с выбритой головою, когда ко мне пришли двое из сих молодых людей, предлагая произнести речь на торжестве, совершаемом ежегодно поляками и французами в память революции 1831-го года. Я c радостык ухватился за эту мысль, заказал парик и, щзиготовив речь в три лня, произнес ее в многолюдном собрании 17/29 ноября 1847-го года. Государь! Вы, может быть, знаете эту несчастную речь, начало моих несчастных и ппеступных похождений. За нее, по требованию Русского Посольства, я был изгнан из Парижа и поселился в Брюсселе.
357
Там меня встретил Лелевель новым торжеством; я произнес вторую речь, которая была бы напечатана, если б не помешала февральская революция. В этой речи, бывшей как бы развитием и продолжением первой, я много говорил о России, о ее прошедшем развитии, много о древней вражде и борьбе между Россией и Польшей; говорил также и о великой будущности славян, призванных обновить гниющий западный мир; потом, сделав обзор тогдашнего положения Европы и предвещая близкую Европейскую революцию, страшную бурю, особенно же неминуемое разрушение Австрийской империи, я кончил следующими словами: «ргерагопз-nous et quand 1 heure аига sonne que chacun de nous fasse son devoir». Впрочем, и в это время, кроме взаимных комплиментов и более или менее симпатических фраз, несмотря на мое сильное желание сблизиться с поляками, я ни с одним не мог сблизиться. Наши природы, понятия, симпатии находились в слишком резком противоречии, для того чтоб было возможно между нами действительное соединение. К тому же в это самое время поляки более чем когда-нибудь стали смотреть на меня с недоверием: к моему удивлению и немалому прискорбию, пронесся в первый раз слух, что будто бы я тайный агент Русского Правительства. Слышал я потом от поляков, что будто бы Русское Посольство в Париже, на вопрос министра Guizot обо мне, отвечало: «С'est un homme qui ne manque pas de talent, nous 1'employons mais aujourd hui il est alle trop loin», и что Guizot дал знать об этом князю Чарторыжскому; слышал также, что министр Duchatel писал обо мне к Бельгийскому Правительству, что я не политический эмигрант, а просто вор, укравший в России значительную сумму, потом бежавший, и за воровство и за бегство осужден на каторжную работу. Как бы то ни было, но эти слухи, вместе с другими вышеупомянутыми причинами, сделали всякую связь между поляками и мною невозможною.
В Брюсселе меня было ввели в общество соединенных немецких и бельгийских коммунистов и радикалов, с которыми находились в связи и английские шартисты ', и французские демократы, общество, впрочем, не тайное, с публичными заседаниями; были, вероятно, и тайные сходбища, ío я в них не участвовал, да и публичные-то посетил
' T. B. чартисты. ‒ Прим. рвВ.
всего только два раза; потом же перестал ходйть, пдтому что манеры и тон их мне не понравились, а требования их оыли мне нестерпимы, так что я навлек даже на се0я их неудовольствие и, можно сказать, ненависть немецких коммунистов, которые громче других стали кричать о моем мнимом предательстве. Жил же я более в кругу аристократическом; познакомился с генералом Скрыженецким, а через него с графом Merode, оывшим мииистром, и с французом графом Montalambert, зятем последнего; т. е. жил в самом центре иезуитической пропаганды. Меня старались обратить в католическую веру, и так как о моем душевном спасении вместе с иезуитами пеклись также и дамы, то мне было в их обществе довольно весело. В то же время я писал статьи для «Constitulionnel» о Бельгии и бельгийских иезуитах, не переставал, однако, следовать за ускорявшимся ходом политических происшествий в Италии и во Франции.
Наконец грянула февральская революция. ‒ Лишь только я узнал, что в Париже дерутся, взяв у знакомого на всякий случай пашпорт, отправился обратно во Францию. Но пашпорт был ненужен: первое слово, встретившее пас на границе, было «la ЯериЫщие est, proclamee à Paris». У меня мороз пробежал по коже, когда я услышал это известие; в 'Vaiencienne пришел пешком, потому что железная дорога была сломана; везде толпа, восторженные клики, красные знамена на всех улицах, плацах и на всех публичных зданиях. Я должен был ехать объездом, железная дорога была сломана во многих местах, и приехал в Париж 26-го февраля, на третий день по объявлении республики. На дороге мне было весело, что же скажу Вам, Государь, о впечатлении, произведенном на меня Парижем! Этот огромный город, центр европейского просвещения, обратился вдруг в дикий Кавказ: на каждой улице, почти на каждом месте баррикады, взгроможденные, как горы, и досягавшие крыш, а на них, между камнями и сломанной мебелью, как лезгинцы в ущельях, работники в своих живописных блузах, почерневшие от пороху и вооруженные с головы до ног; из окон выглядывали боязливо толстые лавочники, epiciers, c поглупевшими от ужаса лицами; на улицах, на бульварах ни одного экипажа; исчезли все молодые и старые франты, все ненавистные львы с тросточками и лорнетами, а на место их мои благородные увриеры, торжествующими, ликующими тол-
359
Ымй, с Красными знаменами, с патриотиМсииМи песияий, упивающиеся своей победой! И посреди этого безграничного раздолья, этого безумного упоенья все были так незлобивы, сострадательны, человеколюбивы, честны, скромны, учтивы, любезны, остроумны, что только во Франции, да и во Франции только в одном Париже, можно увидеть подобную вещь! ‒ Я жил потом с работниками более недели в caserne de Tournons, в двух шагах от Люксембургского дворца; казармы сии были прежде казармами муниципальной Гвардии, в то же время обратились со многими другими в червленно-республиканскую крепость, в казармы для Коссидиеровской гвардии. Жил же я в них по приглашению знакомого демократа, командовавшего отделением пятисот работников. Таким образом, я имел случай видеть и изучать сих последних с утра до вечера. 1'осударь! уверяю Вас, ни в одном классе, никогда и нигде, не нашел я столько благородного самоотвержения, столько истинно.трогательной честности, столько сердечной деликатности в обращении и столько любезной веселости, соединенной с таким героизмом, как в этих простых, необразованных людях, которые всегда были и будут в тысячу раз лучше всех своих предводителей! Что в них особенно поразительно, это глубокий инстинкт дисциплины; в казармах их не могло существовать ни установленного порядка, ни законов, ни принуждения; но дай Бог, чтоб любой вымуштрованный солдат умел так точно повиноваться, отгадывать желания своих начальников и так свято соблюдать порядок, как эти вольные люди; они требовали приказаний, требовали начальства, повиновались с педантизмом, со страстью, голодали на тяжкой службе по целым суткам и никогда не унывали, и всегда были веселы и любезны.— Если б эти люди, если б французские работники вообще нашли себе достойного предводителя, умеющего понимать и любить их, то он сделал бы с ними чудеса.
Государь, Я не в состоянии отдать Вам ясного отчета в месяце, проведенном мною в Париже, потому что это был месяц духовного пьянства. Не я один, все были пьяны: одни от безумного страху, другие от безумного восторга, от безумных надежд. Я вставал в пять, в четыре часа поутру, а ложился в два; был целый день на ногах, участвовал решительно во всех собраниях, сходбищах, клубах, процессиях, прогулках, демонстрациях; одним словом, втягивал в себя всеми чувствами, всеми порами упоительную
360
революционерную атмосферу. Это был пир без начала и без конца; тут я видел всех и никого не видел, потому что все терялись ' в одной гуляющей бесчисленной толпе; говорил со всеми и не помнил ни что им говорил, ни что мне говорили, потому что на каждом шагу новые предметы, новые приключения, новые известия. К поддержанию и усилению всеобщей горячки немало способствовали также известия, приходившие беспрестанно из прочей Европы; бывало, только и слышишь: «On se bat à Berlin; le roi а pris la fuite, apres avoir ргопопсе ип discours! ‒ On s'est battu à Vienne, Metternich s'est enfui, lа ВериЫи!ие у est proclamee. Toute 1'Allemagne se souleve. Les Italiens ont triomphe à Milan; à Venise; les Autrichiens out subi une honteuse defaite! Ьа Republique у еаФ proclamee; toute ГЕцгоре devient, Republique ...vive la Republique.»
Казалось, что весь мир переворотился; невероятное сделалось обыкновенным, невозможное возможным, возможное же и обыкновенное бессмысленным. Одним словом, умы находились тогда в таком состоянии, что если б кто пришел и сказал: «lе bon Dieu vient d' etre chasse du ciel, la republique y est proclamee!», так все бы поверили и никто бы не удивился. И не одни только демократы находились в таком опьянении; напротив, демократы первые отрезвились, потому что должны были приняться за дело и укрепить за собой власть, упавшую в их руки каким-то неожиданным чудом. Консервативная партия и династическая оппозиция, сделавшаяся через день консервативнее самих консерваторов, одним словом, люди старого порядка верили во все чудеса и во все невозможности более, чем все демократы; они уж думали, что дважды два перестало быть четыре, и сам Thiers объявил: «il ne nous reste plus qu'une chose, с'est de nous faire oublier». ‒ Сим одним объясняются и та поспешность, и то единодушие, с которым все города, провинции и классы во Франции признали республику.
Но пора возвратиться мне к своей собственной истории. После двух или трех недель такого пьянства, я несколько отрезвился и стал себя спрашивать: что ж буду я теперь делать? Не в Париже и не во Франции мое призвание, мое место на русской границе; туда стремится теперь польская
' Конец нарвой тетради оригинала в пять писчих листов (или
30 страниц}. ‒ Прим. ред.
36!
эмиграция, готовясь на войну против России; там должен быть и я для того, чтоб действовать в одно и то же время на русских и на поляков, для того чтоб не дать готовящейся войне сделаться войной Европы против России; «роиг refouler ce peuple barbare dans les deserts de 1'Asie», как они иногда выражались; и стараться, чтоб это не была война онемечившихся поляков против русского народа, но славянская война, война соединенных вольных славян против русского императора.
Государь! Я не скажу ни слова о преступности и о донкихотском безумии моего предприятия; .остановлюсь только здесь для того, чтобы яснее определить свое тогдашнее положение. средства и связи. Я считаю необходимым войти в подробное объяснение на сей счет, ибо знаю, что мой выезд из Парижа был предметом многих ложных обвинений и подозрений
Во-первых, мне известно, что многие меня. называли агентом Ledru-Rollin. Государь! В этой Исповеди я не скрыл от Вас ничего, ни одного греха, ни одного преступления; я обнажил перед Вами всю душч; Вы видели мои заблуждения, видели, как я впадал из безумия в безумие, из ошибки в грех, из греха в преступление... Но Вы поверите мне, Государь, когда я Вам скажу, что, при всем безумии, при всей преступности моих помыслов и моих предприятий, я все-таки сохранил слишком много гордости, самостоятельности, чувства достоинства и, наконец, любви к родине, для того чтоб согласиться быть против нее презренным агентом, слепым и грязным орудием какой бы то ни было партии, какого бы то ни было человека! Я изт,яснял неоднократно в моих показаниях, что я с Ledru-Во111п почти не был знаком, видел его только раз в жизни и едва сказал с ним десять незначительных слов; и тепе~ь повторяю то же, потомч что это ~ать истина. Гораздо ближе был я знаком c Louis Вlапс и Flocon. à c Albert познакомился только по моем возвращении из Франл~и '. В прололжение всего месяца, проведенного много в Париже, обедал три раза у Louis R>anc и бь~л раз v Flocon в ломе, ла erne несколько раз обедал у Коссидиера, революционерного префекта полиции, у которого несколько раз видел Albert; с другими членами провизорного правительства я в это
ред.
' IIo-видимому, описка: следует читать ‒ из Бельгии. — Прим,
время не виделся. Только одно обстоятельство Могло пбдать повод к вышереченному обвиыеыию; но это обстоятельство, кажется, осталось неизвестным моим обвинителям.
Решившись ехать на русскую границу и не имея денег для этои поездки, я долго искал у приятелей и у знакомых и, не наидя ничего, скрепя сердце, решился прибегнуть и демократическим членам аровизорного правительства; вследствие этого HRIlHGRJI и послал в четырех экземплярах к r.ucon, louis Ь|аис, Aibert и ьейги-коша короткую записку следующего содержания: «Изгнанный из Франции падшим правительством, возвратившись же в нее после февральскои революции и теперь намереваясь ехать на русскую границу, в герцогство 1~ознаньское, для того чтоб действовать вместе с вольскими патриотами, я нуждаюсь в деньгах и прошу демократических членов провизорыого правительства дать мне ОООО франков, не даровои помощью, на которую не имею ни желания, ни apasa, но в виде займа, обещая возвратить эту сумму, когда будет только возможно». 11олучив сию записку, г"1осоп просил меня к себе и сказал мне,что он и друзья его в провизорном правительстве готовы мне ссудить сию незначительную сумму и, если я потребую, более, но что прежде он должен переговорить с польской централизацией, ибо, находясь с ней в ооязательных отношениях, они связаны ею во всем, что хоть несколько касается Волыни. Какого рода были эти переговоры и что польские демократы сказали обо мне 1'1осоа, мне неизвестно; знаю только, что на другой день он мне предлагал гораздо большую сумму, что я взял у него 2000 фраиков и что, прощаясь, он меня просил писать ему, для его журнала «Hetorme», из Германии и Больши. ‒ Н писал ему два раза: из Кельна в самом начале, потом из Коттена в самом конце 1840 года, при посылке своего «Воззвания к Славянам». От него же не получал ни писем, ни поручений и не имел с ним никаких других ни прямых, ни косвенных отношений. — Денег не отдал, потому что жил в Германии в постоянной бедпости.
Цо-вторых, меня обвиняли или, лучше сказать, подозревали, для обвинения не нашлось положительных фактов, ‒ подозревали, говорю я, что я, отправляясь из 11арижа, находился в тайной связи с польскими демократами, действовал с ними заодно, по их поручению и пр прежде составленному плану. Такое подозрение было весь-
363
ма естественно, но также лишено всякого Освования.‒ В эмиграциях должно различать две вещи: толпу шумящую и тайные общества, всегда состоящие из немногих предприимчивых людей, которые ведут толпу невидимой рукой и готовят предприятие в тайных заседаниях. Я знал в это время толпу польских эмигрантов, и она меня знала, знала даже лучше, чем я мог знать каждого, потому что они были без числа, я же только один русский посреди их; слышал, что они говорили, их гасконады, фантазии, надежды, слышал, одним словом, то, что всякий мог бы слышать, если бы только захотел; но не участвовал в заседаниях и не был поверенным тайн действительных заговорщиков. B это время в Париже существовали только два серьезные польские общества: общество Чарторыжского и общество демократов. С партией Чарторыжского я никогда не имел сношений, его же видел всего один раз. В 1846 году я хотел было войти.в связь с демократической централизацией, но попытка моя не имела успеха, а в Париже, после февральской революции, я не встретил даже ни одного из ее членов; так что я в это время гораздо менее знал о замыслах польских демократов, чем о бельгийских, итальянских, осооенно же о немецких современных предприятиях. Между итальянцами я знал Mammiani и генерала Рере, не принадлежавших ни к каким обществам. Между бельгийцами знал некоторых предводителей, слышал о их намерениях, но не вмешивался в их дела. Ближе же и лучше знал дела немецкие, находясь в дружеской связи с Гервегом, который принимал в них деятельное участие. Я видел начало несчастного похода Гервега в Баден, знал его средства, его помощников, его вооружение, обещания провизорного правительства и число работников, вписавшихся в его полк, а также и его отношения с Баденскими демократами; знал много потому, что был друг Гервегу, но никаким образом не связывал ни себя, ни свои намерения с ero намерениями.
Для дополнения картины моего тогдашнего положения и для того, чтобы не оставить в ней ни одной ложной тени, я должен наконец сказать несколько слов и о русских. Ведь, назвав их моими знакомыми, я не могу скомпрометировать их более, чем они сами скомпрометировали себя в Париже. Иван Головин, Николай Сазонов, Александр Герцен и, может быть, еще Николай Иванович Тургенев вот единственные русские, про которых можно бы было
364
с некоторым основанием йодумать, что я находился с ними в политических отношениях. Но Головина я не любил, не уважал, всегда держал себя от него в далеком расстоянии, а после февральской революции, кажется, даже ни разу не встретил. Николай Сазонов человек умный, знающий, даровитый, но самолюбивый и себялюбивый до крайности. Сначала он был мне врагом за то, что я не мог убедиться в самостоятельности русской аристократии, которой он считал себя тогда не последним представителем; потом стал называть меня своим другом; я в дружбу его не верил, но видел его довольно часто, находя удовольствие в его умной и любезной беседе. По возвращении моем из Бельгии я встретил его несколько раз у 1'ервега; он на меня дулся и, как я потом услышал, первый стал распространять слух о моей мнимой зависимости от Ledru-Holiin. Гораздо более лежало у меня сердце к Герцену. Он человек добрый, благородный, живой, остроумный, несколько болтун и эпикуреец; я видел его в Париже летом в 1847 году; тогда он не думал еще эмигрировать и более всех других смеялся над моим политическим направлением, сам же занимался всевозможными вопросами и предметами, особенно литературою. B конце лета 1847 года он уехал в Италию и возвратился в Париж летом 1848-го, два или три месяца спустя по моем отъезде из оного, так что мы разьехались с ним, никогда более не видались и не переписывались. Один раз он мне только прислал денег через Рейхеля. Наконец, о Н. И. Тургеневе я могу сказать только, что он в это время более чем когда держал себя в стороне от целого мира и, как богатый собственник и «rentier», был-таки немало испуган приключившеюся революцией. Я видел его мельком и, как бы сказать, мимоходом.
Одним словом, Государь, я имею полное право сказать, что я жил, предпринимал, действовал вне всякого общества, независимо от всякого чуждого побуждения и влияния: безумие, грехи, преступления мои принадлежали и принадлежат исключительно мне. ‒ Я много, много виноват, но никогда не унижался до того, что бы быть чужим агентом, рабом чужой мысли.
Наконец есть против меня еще одно гнусное обвинение.
Меня обвиняли, будто бы я хотел, в сообществе двух поляков, которых теперь позабыл и фамилию, что будто бы я намеревался посягнуть на жизнь Вашего Императорского Величества. ‒ Не стану входить в подробности такой
365
клеветы; я подробно отвечал йа нее в своих заграничных показаниях и стыжусь говорить много об этом предмете. Одно только скажу, Государь: я преступник перед Вами и перед законом, я знаю великость своих преступлений, но знаю также, что никогда душа моя не была способна ни к злодейству, ни к подлости. Мой политический фанатизм, живший более в воображении, чем в сердце, имел также свои крепко определенные границы, и никогда ни Брут, ни Равальян, ни Алибо не были моими героями. К тому же, Государь, в душе моей собственно против вас никогда не было даже и тени ненависти. Когда я был юнкером в Артиллерийском Училище, я так же, как и все товарищи, страстно любил Вас. Бывало, когда вы приедете в лагерь, одно слово: «Государь едет» приводило всех в невыразимый восторг, и все стремились к Вам навстречу. В вашем присутствии мы не знали боязни; напротив, возле Вас и под Вашим покровительством, искали прибежища от начальства; оно не смело идти за нами в Александрию. Я помню, это было во время холеры: Вы были грустны, Государь; мы молча окружали Вас, смотрели íà Вас с трепетным благоговением, и каждый чувствовал в душе своей Вашу великую грусть, хоть и не мог познать ее причины, и как счастлив был тот, которому Вы скажете, бывало, слово! Потом, много лет спустя, за границей, когда я сделался уж отчаянным демократом, я стал считать себя обязанным ненавидеть императора Николая; но ненависть моя была в воображении, в мыслях, не в сердце; я ненавидел отвлеченное политическое лицо. Олицетворение Самодержавной Власти в России, притеснителя Польши, а не то Живое Величественное Лицо, которое поразило меня в самом начале жизни и запечатлелось в юном сердце моем. Впечатления юности нелегко изглаживаются, Государь! Да и в самом разгаре моего политического фанатизма, безумие мое сохранило известную меру; мои нападки против Вас никогда не выходили из политической сферы: я дерзал называть Вас жестоким, железным, немилосердным деспотом, проповедовал ненависть и бунт против Вашей власти; но никогда не дерзал, и не хотел, и не мог коснуться святотатственным языком собственно до Вашего Лица, Государь, и, как бы выразить это, не нахожу слов, хоть и глубоко чувствую различие, никогда одним словом я не товорил, не писал, как подлый лакей, который ругается над своим Господином, и хулит, и клевещет, потому что знает,
366
что барин или не слышит, или слишком отдален от него, для того чтобы задеть его своей дубинкой. Наконец, Государь~ даже и в самое последнее время, наперекор всем демократическим понятиям и как бы против воли, я глубоко, глубоко почитал Вас! Не я один, множество других, поляков и европейцев вообще, сознавали со мною, что между всеми ныне царствующими Венценосцами Вы только один, Государь, сохранили веру в свое Царское Призвание. С такими чувствами, с такими мыслями, несмотря на все политическое безумие, я не мог быть цареубийцей, и Вы поверите, Государь, что это обвинение не что иное, как гнусная клевета.
Теперь же возвращусь к своему повествованию. Взяв деньги у Flocon, я пошел за паспортом к Коссидиеру; взял же у него не один, а два паспорта, на всякий случай, один на свое имя, другой же на мнимое, желая по возможности скрыть свое присутствие в Германии и в Познаньском герцогстве. Потом, отобедав у Гервега и взяв у него письма и поручения к Баденским демократам, сел в дилижапс и поехал на Страсбург. Если бы меня кто в дилижансе ñïðîсил о цели моей поездки и я бы захотел отвечать ему, то между нами мог бы произойти следующий разговор:
«Зачем ты едешь?» Еду бунтовать. ‒ «Против кого?» Пвотив Императора Николая. — «Каким образом?» Еше сам хорошо не знаю. — «Куда ж ты едешь теперь? В Познаньское герцогство. — «Зачем именно туда?» — Потому что слышал от поляков, что теперь там более жизни, более движения, и что оттуда легче действовать на Царство Польское, чем из Галиции. — «Какие у тебя средства?» — 2000 франков. «А надежды на спедства?» Никаких определенных, но авось найду. «Есть знакомые и связи в Познаньском герцогстве?» Исключая HBEQTQDbIx молодых людей, которых встречал довольно часто в Берлинском университете, я там никого не знаю. «Есть рекомендательные письма?» Ни одного. — «Как же ты без средств и один хочешь бороться с русским царем?» Со мной революпия, а в Позене надеюсь выйти из своего одиночества. «Теперь все немцы кричат против России, возносят поляков и сбираются вместе с ними воевать против русского царства. Ты русский, неужели ты соединишься с ними?» Сохрани Бог! Лишь только немцы дерзнут поставить ногу на славянскую землю, я сделалось им непримиримым врагом; но я затем-то и еду в По-
37
вень, чтоб всеми силами воспротивиться неестественному соединению поляков с немцами против России. «Но поляки одни не в состоянии бороться с русскою силою?»‒ Одни нет, но в соединении с другими славянами, особенно же если мне удастся увлечь русских в Царстве Польском... — «На чем основаны твои надежды, есть у тебя с русскими связи?» Никакой, надеюсь же на пропаганду и HR могучий дух революции, овладевший ныне всем миром!
Не говоря о великости преступления, Вам должно быть очень смешно, Государь, что я один, безымянный, бессильный, шел на брань против Вас, Великого Царя Великого Царства! Теперь я вижу ясно свое безумие, и сам бы смеялся, если бы мне было до смеху, и поневоле вспоминаю одну баснь Ивана Андреевича Крылова... Но тогда ничего не видел, ни о чем не хотел думать, а шел как угорелый на явную гибель. И если что может хоть несколько извинить, не говорю преступность, а нелепость моей выходки, так разве только то, что я ехал из пьяного Парижа, и сам был пьян, да и все вокруг меня были пьяны!
Приехав во Франкфурт в первых числах апреля, я нашел тут бесчисленное множество немцев, собравшихся из целой Германии на Vor-Parlament; познакомился почти со всеми демократами, отдал письма и поручения Гервега и стал наблюдать, стараясь найти смысл в немецком хаосе и хоть зародыш единства в сем новом вавилонском столпотворении. Во Франкфурте я пробыл около недели, был в Майнце, в Мангейме, в Гейдельберге; был свидетелем многих народных вооруженных и невооруженных собраний, посещал немецкие клубы, знал лично главных предводителей баденского восстания и о всех предприятиях, но ни в одном не принимал деятельного участия, хоть и симпатизировал с ними и желал им всякого успеха; оставаясь во всем, что касалось собственно до меня и до моих собственных замыслов, в прежнем совершенном уединении. Потом, на дороге в Берлин, пробыл несколько дней в Кельне, ожидая там свои вещи из Брюсселя. Чем ближе к северу, тем холоднее становилось мне на душе; в Кельне мной овладела тоска невыразимая, как будто бы предчувствие будущей гибели! Но ничто не могло остановить меня. На другой день моего приезда в Берлин я был арестован, сначала был принят за Гервега, а потом в наказание за то, что я ехал с двумя паспортами. Впрочем, меня продержали
только день, а потом отпустили, взяв с меня слово, что я не поеду в Познаньское герцогство и не останусь в Берлине, а поеду в Бреславль. Президент полиции Minatoli удержал у себя паспорт, написанный на мое собственное имя, но возвратил мне другой, на имя небывалого Леонарда Неглинского; от себя же дал еще другой паспорт, на имя Вольфа или Гофмана, не помню, желая, вероятно, чтоб я не терял привычки ездить с двумя паспортами. Таким образом, ничего другого почти не увидев в Берлине, кроме полицейского дома, я отправился далее и приехал в Бреславль в конце апреля или в самом начале мая.
В Бреславле пробыл безвыездно до самого славянского конгресса, т. е. до конца мая, почти месяц. Первым делом моим было знакомство с бреславскими демократами; вторым же отыскивать поляков, с которыми бы мог соединиться. Первое было легко, а второе не только что трудно, но оказалось решительно невозможным. B это время в Бреславле съехалось много поляков из Галиции, из Кракова, из герцогства Познаньского, наконец Эмигранты из Парижа и Лондона. Это было нечто вроде польского конгресса. Конгресс сей, сколько мне по крайней мере известно, не имел важных результатов; я не присутствовал в его заседаниях, но слышал, что было много шуму, сильная распря и разноголосица провинций и партий, вследствие чего все поляки разъехались, не положив ничего существенного. Мое положение между ними было с самого начала тяжелое и странное: все знали меня, были со мной очень любезны, говорили мне тьму комплиментов; но я чувствовал себя между ними чужим: чем слаще были слова их, тем холоднее становилось мне на сердце, и ни я с ними, ни они со мной не могли сойтиться. К тому же в это самое время, вторично и сильнее, чем в первый раз, пронесся между ними слух о моем мнимом предательстве; более всех верили этому слуху и распространяли его эмигранты, особенно me члены демократического общества. Они потом, гораздо позже, извинялись, складывая всю вину на старого болтуна графа Ледуховского, которого будто бы предостерег Lamartine, а он поспешил предостеречь всех польских демократов. Поляки, видимо, ко мне охладели, и я, потеряв наконец терпение, стал от них удаляться, так что до пражского конгресса не имел с ними никаких сношений, виделся же только с немногими, без политическои цели.
Чаще бывал зато между немцами, посещал их демократический клуб и пользовался между ними в то время такой популярностью, что единственно только моим старанием Arnold Виде, мой старый приятель, был избран Бреславлем во Франкфуртское Национальное Собрание. Немцы смешной, но добрый народ, я с ними почти, всегда умел ладить, исключая, впрочем, литераторов-коммунистов.‒ В это время немцы играли в политику, и слушали меня как оракула. Заговоров и серьезных предприятий между ними не было, а шуму, песен, потребления пива и хвастливой болтовни много: все делалось и говорилось на улице, явно; не было ни законов, ни начальства: полная свобода, и каждый вечер, как бы для забавы, маленькое возмущение. Клубы же их не что иное, как упражнения в красноречии или, лучше сказать, в пусторечии.
B продолжении всего мая я оставался в полном бездействии; скучал, тосковал и ждал удобного часа. К унынию моему немало способствовали также и тогдашние политические обстоятельства: неудачное восстание Познаньского герцогства, хоть и постыдное для прусского войска, изгна'- ние поляков (эмигрантов) из Кракова и вскоре потом и из Пруссии, совершенное кораблекрушение баденских демократов, наконец, первое поражение демократов в Париже были явными предзнаменованиями тогда уже начавшегося революционерного отлива. Немцы этого не видели и не понимали, но я понимал и в первый раз усомнился в успехе. ‒ Наконец стали говорить о славянском конгрессе; я решился ехать в Прагу, надеясь найти там архимедовскую точку опоры для действия.
До тех пор, исключая поляков и не говоря уже î русских, я не был знаком ни с одним славянином, а также никогда не бывал в австрийских владениях. Знал же о славянах по рассказам некоторых очевидцев да по книгам. Слышал также в Париже о клубе, основанном Cyprico Robert, заместившим Мицкевича на кафедре славянских литератур, но не ходил в этот клуб, не желая мешаться с славянами, предводимыми французом. Поэтому знакомство и сближение с славянами было для меня опытом новым, и я много жпал от пражского конгресса, особенно надеясь, с помощью прочих славян, победить тесноту польского национального самолюбия.
Ожидания мои, хоть .и не сбылись во всей полноте, не срвсем были обмануты. Славяне в политическом отнотенин
670
~ети, йо я нашел в них неимоверную свежесть и несравнейно более природного ума и энергии, чем в немцах. Трогательно было видеть их встречу, их детский, но глубокий восторг; сказал бы, что члены одного и того же семейства, разбросанные грозной судьбой IIO целому миру, в первый раз свиделись после долгой и горькой разлуки: они плакали, они смеялись, они обнимались ‒ и в их слезах, в их радости, в их радушных приветствиях не было ни фраз, ни лжи, ни высокопарной напыщенности; все было просто, искренно, свято. — В Париже я был увлечен демократической экзальтациеи, героизмом народного класса; здесь же увлекся искренностью и теплотой простого, но глубокого славянского чувства. Во мне самом пробудилось славянское сердце, так что в первое время я было почти совсем позабыл все демократические симпатии, связывавшие меня с Западной Европой. — Поляки смотрели на прочих славян с высоты своего политического значения, держали себя несколько в стороне, слегка улыбаясь. Я же смешался с ними, и жил с ними, и делил их радость от всей души, от полного сердца; и потому был ими любим и пользовался почти, всеобщим доверием.
Чувство, преобладающее в славянах, есть ненависть к немцам. Энергическое, хоть и не учтивое выражение «проклятый немец», выговариваемое на всех славянских наречиях почти одинаковым образом, производит на каждого славянина неимоверное действие; я несколько раз пробовал его силу и .видел, как оно побеждало самих поляков. Достаточно было иногда побранить кстати немцев для того, чтобы они позабыли и польскую исключительность, и ненависть к русским, и хитрую, хоть не бесполезную политику, заставляющую их часто кокетничать с немцами,‒ одним словом, для того чтоб вырвать их совершенно из той тесной, болезненной, искусственно хладной оболочки, в которой они живут поневоле, вследствие великих национальных несчастий, для того чтоб пробудить в них живое славянское сердце и заставить их чувствовать заодно со всеми славянами. — В Праге, где поношению немцев не было конца, я и с самими поляками чувствовал себя ближе. Ненависть к немцам была неистощимым предметом всех разговоров; она служила вместо приветствия между незнакомыми: когда два славянина сходились, то первое слово между ними было почти всегда против немцев, как бы для того, чтобы уверить друг друга, что они оба истин-
24~
371
йые, добрые славяне. Ненависть протйв ймцев есть первое основание славянского единства и взаимного уразумения славян; она так сильна, так глубоко врезана в сердце каждого славянина, что я и теперь уверен, Государь, что рано или поздно, одним или другим образом, и как бы яи определились политические отношения Европы, славяне свергнут немецкое иго и что придет время, когда не будет более ни прусских, ни австрийских, ни турецких славян.
Важность славянского конгресса состояла, по моему мнению, в том, что это было первое свидание, первое знакомство, первая попытка соединения и уразумения славян между собой. Что же касается до самого конгресса, то он, равно как и все другие современные конгрессы и политические собрания, был решительно пуст и бессмыслен.‒ О происхождении же славянского конгресса я знаю следующее.
В Праге существовал уже с давних времен ученый литературный круг, имевший целью сохранение, поднятие и развитие чешской литературы, чешских национальных обычаев, а также и славянской национальности вообще, подавляемой, стесняемой, презираемой немцами, равно как и мажиарами '. Кружок сей находился в живой и постоянной связи с подобными кружками между словаками, хорватами, словенцами, сербами, даже между лужитанами в Саксонии и Пруссии, ‒ и был, как бы сказать, их главою. Палацкий, Шафарик, граф Тун, Ганка, Колар, Урбан, Штур и несколько других были предводителями славянской пропаганды, сначала литературной, потом уже возвысившейся и до политического значения. Австрийское правительство их не любило, но терпело, потому что они противодействовали мажиарам. В доказательство же и в пример их деятельности я приведу только одно обстоятельство: тому назад десять, много пятнадцать лет в Праге никто, решительно ни одна душа не говорила по-чешски, разве только чернь и работники; все говорили и жили по-немецки, стыдились чешского языка и чешского происхождения; теперь же, напротив, ни один человек, ни женщины, ни дети не хотят говорить по-немецки, да и сами немцы в Праге выучились понимать и объясняться по- чешски. Я привел в пример только Прагу, но то же самое произошло и во всех других богемских, моравских, словац-
' Т. е. мадьярами. ‒ Прим. ред.
372
ких больших и маленьких городах; села ие никогда и ие переставали жить и говорить по-славянски. ‒ Вам, Государь, известно, сколь глубоки и сильны симпатии славян к могучему русскому царству, от которого они надеялись опоры и помощи, и до какой степени Австрийское правительство, да и немцы вообще боялись и боятся русского панславизма! В последние годы невинный литературно- ученый кружок расширился, укрепился, обхватил и увлек за собой всю молодежь, пустил корни в народные массы в литературное движение превратилось вдруг в политическое. Славяне ожидали только случая, чтобы явить себя миру.
В 1848 году этот случай обрелся. Австрийская империя чуть было не распалась на свои многоразличные, враждебно-противоположные, несовместимые элементы, и если на время спаслась, то не своей одряхлевшей силой, только Вашей помощью, Государь! Восстали итальянцы, восстали мажиары и немцы, восстали, наконец, и славяне. Австрийское или, лучше сказать, инсбрукское правительство, ибо тогда австрийских правительств было много, по крайней мере два: одно, действительное, в Инсбруке, другое, официальное и конституционное, в Вене, не говоря уже о третьем, венгерском, также официально признанном правительстве; итак, династическое правительство в Инсбруке, покинутое всеми и лишенное почти всяких средств, стало искать спасения в национальном движении славян.
Первая мысль собрать в Праге славянский конгресс принадлежит чехам, а именно Шафарику, Палацкому и графу Туну. В Инсбруке ухватились за нее с радостью, потому что надеялись, что славянский конгресс будет служить противоядием конгрессу немцев во Франкфурте. Граф Тун, Палацкий, Браунер создали тогда в Праге нечто вроде провизорного правительства: были признаны Инсбруком и относились с ним прямо, помимо венских министров, которых не хотели ни признавать, ни слушаться, видя в них враждебных представителей германской национальности. Таким образом составилась полуофициальная чешская партия, полуславянская и полуправительственная', правительственная, потому что она хотела спасти династию, монархическое начало и целость Австрийской монархии; однако не безусловно, требуя за то: во-первых, конституции, во-вторых, перенесения имперской столицы из Вены в Прагу, что им и было действительно обещано,
373
разумеется с твердым намерением не сдержать обещаййй', и, наконец, совершенного превращения Лвстрийской монархии из немецкой в славянскую, так что уж не немцы более и не мажиары притесняли бы славян, но обратно.‒ Все это выразил 11алацкий в своей тогда явившейся брошюре следующими словами: «Wir wollen das Kunststuck versuchen, die bis zu Жгет tiefsten %еяеп erschutterte 0sterreichische Monarchic auf unserem slavischen Boden mit unserer slavischen Kraft ги beleben, ги heilen und zu befestigen». Предприятие невозможное, в котором они должны были быть или обманутыми, или обманщиками.
Но чешская партия не довольствовалась сим общим преобладанием славянского элемента в Австрийской империи. Опираясь на свой полуофициальный характер и на льстивые инсбрукские обещания, она хотела еще устроить в свою пользу нечто вроде чешской гегемонии и утвердить между самими славянами преобладание чешского языка, чешской национальности. Не говоря уж о Моравии, она намеревалась присоединить еще к Богемии словацкую землю, австрийскую Шлезию и даже Галицию, угрожая полякам, в случае непокорения, возмущением руссинов;‒ хотели, одним словом, создать сильное Богемское королевство.
Таковы были притязания чешских политиков. Они, разумеется, встретили сильное сопротивление з словаках, в шлензаках, более же всего в поляках. 11оследние приехали в 11рагу совсем не для того, чтобы покориться чехам, да если правду сказать, так и не вследствие чрезвычайпого влечения к славянским братьям и к славянской мысли, а просто в Бадежде найти тут опору и помощь для своих особенных национальных предприятий. ‒ Таким образом, с самых первых дней, произошла борьба не между массами приезжих славян, только между их предводителями, сильнее же всех борьба между поляками и чехами, между поляками и руссинами, борьба, кончившаяся ничем, как и весь славянский конгресс. — Южные славяне были чужды всем прениям и занимались исключительно приготовлениями к венгерской войне, уговаривая и прочих славян отложить все внутренние вопросы до совершенного низложения мажиар и как иные говорили, до совершенного изгнания оных из Венгрии. Поляки ни на то, ни на другое не соглашались, предлагали же свое посредничество, которого Hm южные славяне, да, сколько я слышал, и самые мажиа-
374
ры не захотели принять. Одним словом, все тянули на свою сторону, и все желали сделать себе из других скамью для своего собственного возвышения; более всех чехи, избалованные инсбрукскими комплиментами, а потом и поляки, избалованные не судьбой, но комплиментами евродейских демократов.
Конгресс состоял из трех отделений: Северное, в котором были поляки, руссины, шлензаки, Западное, состоявшее из чехов, моравов, словаков, и Южное, в котором заседали сербы, хорваты, словенцы и далматы. По первоначальному определению Палацкого, главного изобретателя и руководителя славянского конгресса, конгресс сей должен был исключительно состоять из австрийских славян, не австрийские же должны были присутствовать в нем только как гости; но определение сие было в самом начале отвергнуто; вошли в конгресс не как гости, но как действительные члены, много поляков из Познани, польские эмигранты, несколько турецких сербов и, наконец, двое русских: я, да еще один старообрядческий поп, которого позабыл фамилию, ее можно, впрочем, найти в печатном отчете Шафарика о славянском конгрессе, поп или, вернее, монах из старообрядческого монастыря, существовавшего в Буковине с своим особенным митрополитом и уничтоженного, кажется, в это же самое время по требованию русского правительства; он ездил с отставленным митрополитом в Вену, потом, услышав о славянском конгрессе, приехал один в Прагу.
Я вступил в северное, т. е. в польское, отделение и при вступлении произнес короткую речь, в которой сказал, что Россия, отторгнувшись от славянской братии через порабощение Польши, особенно же предав ее в руки немцев, общих и главных врагов всего славянского племени, не может иначе возвратиться к славянскому единству и братству, как через освобождение Польши, и что поэтому мое место на славянском конгрессе должно быть между поляками. Поляки приняли меня с рукоплесканиями и выбрали депутатом в южнославянское отделение, сообразно с моим собственным желанием. Старообрядческий поп вместе со мной вступил в отделение поляков и по моему ходатайству был даже избран ими в общее собрание, состоявшее из депутатов трех главных групп. ‒ Я не скрою от Вас, Государь, что мне приходило на мысль употребить этого попа на революционерную пропаганду в России. Я знал, что на
Руси много старообрядцев и других расколов и что русский народ склонен к религиозному фанатизму. Пои же мой был человек хитрый, смысленный, настоящий русский плут и пройдоха, бывал в Москве, знал много о старообрядцах да и расколах вообще в Русской империи, да кажется, что и монастырь-то его находился в постоянной связи с русскими старообрядцами. Но я не имел времени заняться им, сомневался отчасти в нравственности такого сообщества, не имел еще определенного плана для действия, ни связей, а главное, не имел денег; без денег же с такими людьми и говорить нечего. К тому же я был в это время исключительно занят славянским вопросом, видел его редко, а потом и совсем потерял его из виду.
Дни текли, конгресс не двигался. Поляки занимались регламентом, парламентскими формами да руссинским вопросом;,вопросы более важные переговаривали не на конгрессе, а в собраниях особенных и не так многочисленных. Я в сих собраниях не участвовал, слышал только, что в них продолжались отчасти бреславские распри и была сильно речь о Коссуте ' и о мажиарах, с которыми, если не ошибаюсь, поляки уже в то время начинали иметь положительные сношения, к великому неудовольствию прочих славян. Чехи были заняты своими честолюбивыми планами, южные славяне предстоявшей войной. Об общем славянском, вопросе мало кто думал. Мне опять стало тоскливо, и я начал чувствовать себя в Праге в таком же уединении, в каком был прежде в Париже и в Германии.‒ Я несколько раз говорил в польском, в южно-славянском, а также и в общем собрании; вот главное содержание моих речей:
«Зачем вы съехались в Прагу? Для того ли, чтоб толковать здесь о своих провинциальных интересах? Или для того, чтоб слить все частные дела славянских народов, их интересы, требования, вопросы в один нераздельный, великий славянский вопрос? Начните же заниматься им и покорите все частные требования славянскому делу. Наше собрание есть первое славянское собрание; мы должны положить здесь начало новой славянской жизни, провозгласить и утвердить единство всех славянских племен, соединенных отныне в одно нераздельное и великое политическое тело».
' Т. е. Кошуте. ‒ Прим. рад.
376
«И во-первых, спросим себя, наШе собранйе есть лй только собрание австрийских славян или вообще славянское собрание? Какой смысл выражения: австрийские славяне? Славяне, живущие в Австрийской империи, не более, а если вы хотите, так, пожалуй, славяне, порабощенные австрийскими немцами. Если ж вы хотите ограничить ваше собрание представителями только австрийских славян, каким правом называете вы его славянским? Вы исключаете всех славян Российской империи, славян подданных Пруссии, турецких славян; меньшинство исключает огромное большинство и смеет называть себя славянским! Называйте же себя немецкими. славянами и конгресс ваш конгрессом немецких рабов, а не славянским конгрессом».
«Я знаю, многие из вас надеются на опору австрийской династии. Она теперь все обещает, она вам льстит, потому что вы ей необходимы; но сдержит ли она свои обещания и будет ли иметь возможность сдержать их, когда вашей помощью восстановит свою падшую власть? Вы говорите, что сдержит, я же уверен, что нет. Первый закон всякого правительства есть закон самосохранения; ему покорены все нравственные законы, и нет еще в истории примера, чтоб какое правительство сдержало без принуждения обещания, данные им в критическую минуту. Вы увидите, австрийская династия не только что позабудет ваши услуги, но будет мстить вам за свою прошедшую постыдную слабость, принуждавшую ее унижаться перед вами и льстить вашим крамольным требованиям. История австрийской династии богаче других такими примерами, и вы, ученые чехи, вы, знающие так хорошо и так подробно прошедшие несчастья своей родины, вы должны были бы понимать лучше других, что не любовь к славянам и не любовь к славянской независимости, и к славянскому языку, и к славянским правам и обычаям, но единственно только железная неоо~одимость заставляет ее ныне искать вашей дружбы».
«Наконец, предположив даже невозможное, предположив, что Австрийская династия захочет в самом деле и будет в состоянии соблюсти данное слово, какие будут ваши приооретения? Австрия из полу-немецкого государства превратится в полу-славянское; это значит, что вы из притесняемых превратитесь в притеснителей, из ненавидящих ‒; это значит, что вы, малочислен-
377
аые австрииские славяйе, оттбргнетесь от славйнскего большинства, что вы сами разрушите всякую надежду на соединение славян, на то великое славянское единство, которое по крайней мере в ваших словах есть первый и главный предмет ваших желаний. Славянское единство, славянская свобода, славянское возрождение не иначе возможны, как через совершенное разрушение австрийской империи».
«Не менее ошибаются и те, которые для восстановления славянской независимости надеются на помощь русского царя. Русский царь заключил новый тесный союз с австрийской династией не за вас, но против вас, не для того, чтобы помогать вам, а для того, чтобы возвратить вас насильно, вас, равно как и всех прочих бунтующих австрийских подданных, в старое подданство, к старому безусловному повиновению. Император Николай не любит ни народной свободы, ни конституций; вы,видели живой пример в Польше. Я знаю, что русское правительство уже с давних времен обрабатывает вас, равно как и турецких славян, своими агентами, которые объезжают славянские земли, распространяя между вами панславистические мысли, обольщая вас надеждой на скорую помощь, на приближающееся будто бы освобождение всех славян могучей силой русского царства! И не сомневаюсь, что оно видит в далекой, в весьма далекой будущности, момент, когда все славянские земли войдут в состав Российской империи. Но никто из нас не доживет до желанного часа, хотите вы ждать до тех mop? Не вы одни, славянские народы успеют одряхлеть до того времени. Теперь же вам нет места в недрах Русского царства: вы хотите жизни, а там мертвое молчание; требуете самостоятельности, движения, а там механическое послушание; желаете воскресения,,возвышения, просвещения, освобождения, а там смерть, темнота и рабская работа. Войдя в Россию императора Николая, вы вошли бы во гроб всякой народной жизни и всякой свободы. Правда, что без России славянское единство неполно и нет славянской силы; но безумно было бы ждать спасения и помощи для славян от настоящей России. Что же остается вам? Соединитесь сначала вне России, не исключая ее, но ожидая, надеясь íà ее скорое освобождение; и она увлечется вашим примером, и вы будете освободителями российского народа, который в свою очередь будет потом вашей силой и вашим щитом».
378
«Начните же свое соединение следующим образом: объявите, что вы славяне не австрийские, а живущие на славянской земле в так называемой Австрийской империи, сошлись и соединились в Праге для заложения первого основания будущей вольной и великой федерации всех славянских народов и что, в ожидании присоединения славянских братий к русской Империи, в прусских владениях, в Турции, вы, чехи, моравы, поляки из Галиции и Кракова, руссины, шлензаки, словаки, сербы, словенцы, хорваты и далматы, заключили между собой крепкий и неразрывный, оборонительный и наступательный союз, на следующих основаниях».
Я не стану высчитывать здесь всех пунктов, придуманных мной; скажу только, что проект сей, напечатанный потом, впрочем, без моего ведома и только отрывком в одном из чешских журналов, был составлен в демократическом духе; что он оставлял много простору национальным и провинциальным различиям во всем, что касалось административного управления, полагая, впрочем, и тут некоторые основные определения, общие и обязательные для всех; .но что во всем касавшемся внутренней, как и внешней, политики, власть была перенесена и сосредоточена в руках центрального правительства. Таким образом,и поляки и чехи должны были исчезнуть со всеми своекорыстными и самолюбивыми притязаниями в общем славянском союзе. Я советовал также конгрессу требовать от инсбрукского, тогда еще всеуступавшего двора официального признания союза и тех же самых уступок, которые оно незадолго перед тем сделало мажиарам, а посему не могло отказать своим добрым и верным славянам, как-то: особенного славянского министерства, особенного славянского войска с славянскими офицерами и особенных славянских финансов. Советовал также требовать возвращения хорватских и других славянских полков из Италии; советовал, наконец, послать поверенного в Венгрию, в Коссуту, уже не от имени бана Иелачича, но во имя всех соединенных славян, для того чтоб разрешить мирным образом мажиарославянский вопрос и предложить мажиарам, равно как и седьмиградским валахам, вступить в славянский, или, пожалуй, в восточнореспубликанский союз, на правах, равных со всеми славянами.
Признаюсь, Государь, что, подавая такой проект славянскому конгрессу, я имел в виду совершенное разруше-
379
ние Австрийской империи, разрушение в обоих случаях: в случае принужденного согласия, а также и в случае отказа, который бы привел династию в гибельную коллизию с славянами. Другая же, и главная цель моя была найти в соединенных славянах точку отправления для широкой революционерной пропаганды в России, для начала борьбы против Вас, Государь! ‒ Я не мог соединиться с немцами: это была бы война Европы, и, что еще хуже, война Германии против России; с поляками также не мог соединяться; они мне плохо верили, да и мне самому, когда я узнал ближе их национальный характер, их неисцелимый, хоть исторически и понятный мне эгоизм, мне самому стало уже совестно и совершенно невозможно мешаться с поляками, действовать с ними заодно против родины. В славянском же союзе я видел, напротив, отечество еще шире, в котором, лишь бы только Россия к нему присоединилась, и поляки и чехи должны бы были уступить ей первое место.
Я несколько раз употребил выражение: «революционерная пропаганда в России»; пора же мне наконец объяснить, каким образом я разумел сию пропаганду, какие у меня были на то надежды и средства. ‒ Прежде всего, Государь, я должен торжественно объявить Вам, что у меня ни прежде, ни в это время, ни потом не было не только что связей, но даже ни тени, ниже начала сношений с Россией и с русскими, и ни с одним человеком, живущим в пределах Вашей империи. От 1842-го года я не получил из России более десяти писем и сам едва написал столько же; в письмах же сих не было даже и воспоминания о политике. В 1848-м году я надеялся было войти в сношениям с русскими, живущими на Познаньской и Галицийской границах; для этого мне была необходима помощь поляков, но с поляками, как я уже несколько раз изъяснял, я не мог или не умел сойтиться; сам же не был ни разу ни в Познаньском герцогстве, ни в Кракове, ни в.Галиции, а также и не знал ни одного жителя сих провинций, про которого мог бы утвердительно и по совести сказать, что он имел отношение с царством Польским или с Украиной. Да и не думаю, чтоб поляки в это время имели частые сношения с пограничными провинциями Российской империи; они жаловались на трудность сообщений, на живую, непроходимую стену, которой она себя окружила. Доходили же только глухие, большей частью бессмысленные слухи: так, например,
380
пронесся раз слух о бунте в Москве и о будто бы вновь открытом русском заговоре; другой раз, что будто бы русские офицеры заколотили пушки на варшавской цитадели, и тому подобные пустяки, в которые я, несмотря на все безумие, в которое был сам погружен, никогда не верил.
Все мои предприятия остались в мысле не потому, чтобы я тогда не хотел, но потому, что не мог действовать, не имея ни путей, ни средств для пропаганды. Граф Орлов сказал мне, что правительству было донесено, что будто бы я говорил за границей о своих сношениях с Россией, особенно с Малороссией. На это я могу сказать только одно: я никогда не любил лгать, а потому и не говорил и не мог говорить о сношениях, которых у меня не было. Слышал же об Украине от польских помещиков, живущих в Галиции, слышал, что будто бы вследствие освобождения галицийских крестьян в начале f848-го года, и малороссийские крестьяне в Волыне, в Подоли, равно как и в Киевской губернии, пришли в такое сильное волнение, что многие помещики, опасаясь за жизнь свою, уехали в Одессу. Вот решительно все, что я слышал о Малороссии; очень может быть, что потом я публично говорил о сем известии, потому что хватался решительно за все, что хоть несколько могло поддержать или, лучше сказать, пробудить в европейской, особенно же в славянской, публике веру в возможность, в необходимость русской революции.
Я должен сделать тут одно замечание. Обреченный предыдущей жизнью, понятиями, положением, неудовлетворенною потребностью действия, а также и волей на несчастную революционерную карьеру, я не мог оторвать ни природы, ни сердца, ни мыслей своих от России; вследствие этого не мог иметь другого круга' действия, кроме России; вследствие этого должен был верить или, лучше сказать, должен был заставлять себя и других верить в русскую революцию. То, что в этом письме я сказал о Мицкевиче, может быть, хоть и не в том размере применено ко мне самому: я был в то же время обманутым и обманщиком, обольщал себя и других, как бы насильствуя мой собственный ум и здравый смысл моих слушателей. По природе я не шарлатан, Государь; напротив ничто так не противно мне, как шарлатанизм, и никогда жажда просто~, чистой истины не угасала во мне; но неестественное, несчастное положение, в которое я, впрочем, сам привел себя, заставляло меня иногда быть шарлатаном против воли. Sea
381
связей, без средств, один с своими замыслами посреди чуждой толпы, я имел только одну сподвижницу: веру, и говорил себе, что вера переносит горы, разрушает преграды, побеждает непобедимое и творит невозможное; что одна вера есть уже половина успеха, половина победы: совокупленная с сильной волей, она рождает обстоятельства, рождает людей, собирает, соединяет, сливает массы в одну душу и силу; говорил себе, что, веруя сам в русскую революцию и заставив верить в нее других, европейцев, особливо славян, впоследствии же и русских, я сделаю революцию в России возможной, необходимой. Одним словом, я хотел верить, хотел, чтоб верили другие. Не без труда и не без тяжкой борьбы доставалась мне сия ложная, искусственная, насильственная вера; не раз в уединенных минутах находили на меня мучительные сомнения, сомнения и в нравственности и в возможности моего предприятия; не раз слышался мне внутренний, укоряющий голос, и не раз повторял я себе слова, сказанные апостолу Павлу, когда он назывался еще Савлом: «Жестоко же есть противу рожна прати!» Но все было напрасно; я заглушал в себе совесть и отвергал сомнения как недостойные. Я знал Россию мало; восемь лет жил за границей, а когда жил в России, был так исключительно занят немецкой философией, что ничего вокруг себя не видел. К тому же изучение России, без особенной помощи правительства, трудно, почти невозможно даже и тем, которые стараются знать ее; а изучение простого народа, крестьян, мне кажется, трудно и самому правительству. За границей, когда внимание мое устремилось в первый раз на Россию, я стал вспоминать, собирать старые, бессознательные впечатления, и отчасти из них, отчасти из разных доходивших до меня слухов создал себе фантастическую Россию, готовую к революции, натягивая или обрезывая, на прокрустовской кровати моих демократических желаний, каждый факт, каждое обстоятельство. ‒ Вот каким образом я обманывал себя и других. Я никогда не говорил ни о своих связях, ни о своем влиянии в России: это была бы ложь, а ложь была мне противна; но, когда вокруг меня предполагали, что я имею влияние, имею положительные связи, я молчал, не противоречил, ибо в этом мнении находил почти единственную опору для своих предприятий. Таким образом должны были произойти многие пустые, ни на чем не основанные слухи, дошедшие, вероятно, потом и до Правительства.
Русской пропаганды не было посеМу й в зародыШа, она существовала только в моей мысле. Но каким образом существовала она в моей мысле? Постараюсь отвечать на этот вопрос со всевозможной искренностью и подробностью.‒ Государь! тяжелы мне будут сии признания! Не то чтобы я опасался возбудить ими праведный гнев Вашего Императорского Величества и навлечь на себя казнь жесточайшую; от 1848-го года, особенно же со времени моего заключения, я успел перейти через столько различных положений и впечатлений: ожиданий, горьких опытов и горьких предчувств~; надежд, опасений и страхов, что душа моя наконец окалилась, притупилась, и мне кажется, что и надежда и страх потеряли на нее всякое влияние! Нет, Государь, но мне тяжко, совестно, стыдно говорить Вам в глаза о преступлениях, замышленных мной собственно против Вас и против России, хоть преступления сии были только преступления в мысле, в намерении и никогда не переходили в действие.
Если б я стоял перед Вами, Государь, только как перед царем-судьей, я мог бы избавить себя от сей внутренней муки, не входя в бесполезные подробности. Для праведного применения карающих законов довольно бы было, если б я сказал: «я хотел всеми силами и всеми возможными средствами вдохнуть революцию в Россию; хотел .ворваться в Россию и бунтовать против Государя и разрушить вкопец существующий порядок. Если ж не бунтовал и не начинал пропаганды, то единственно только потому, что не имел на то средств, а не по недостатку воли». ‒ Закон был бы удовлетворен, ибо такое признание достаточно для осуждения меня на жесточайшую казнь, существующую в России.
Но по чрезвычайной милости Вашей, Государь, я стою теперь не так перед царем-судьей, как перед царем-исповедником, и должен показать Ему все сокровенные тайники своей мысли. ‒ Буду же сам себя исповедовать перед Вами; постараюсь внести свет в хаос своих мыслей и чувств, для того чтоб изложить их в порядке; буду говорить перед Вами, как бы говорил перед самим Богом, которого нельзя обмануть ни лестью, ни ложью. Вас же молю, Государь! позвольте мне позабыть на минуту, что я стою перед великим и страшным царем, перед которым дрожат миллионы, в присутствии которого никто не дерзает не только произнести, но даже и возыметь противного мне-
383
ййя! ‒ gamb мне йдщмйФь, что я тепбрь foBopI0 толькь перед своим духовным отцом.
Я хотел революции в России. Первый вопрос: почему я желал оной? Второй вопрос: какого порядка вещей желал я на место существующего порядка? И, наконец, третий вопрос: какими средствами и какими путями думал я начать революцию в России?
Когда обойдешь мир, везде найдешь много зла, притеснений, неправды, а в России, может быть, более, чем в других государствах. Не оттого, чтоб в России люди были хуже, чем в Западной Европе; напротив, я думаю, что русский человек лучше, добрее, шире душой, чем западный; но на Западе против зла есть лекарства: публичность, общественное мнение, наконец, свобода, облагораживающая и возвышающая всякого человека. Это лекарство не существует в России. Западная Европа потому иногда кажется хуже, что в ней всякое зло выходит наружу, мало что остается тайным. В России же все болезни входят вовнутрь, съедают самый внутренний состав общественного организма. В России главный двигатель страх, а страх убивает всякую жизнь, всякий ум, всякое благородное движение души. Трудно и тяжело жить в России человеку, любящему правду, человеку, любящему ближнего, уважающему равно во всех людях достоинство и независимость бессмертной души, человеку, терпящему, одним словом, не только от притеснений, которых он сам бывает жертва, но и от притеснений, падающих на соседа! Русская общественная жизнь есть цепь взаимных притеснений: высший гнетет низшего; сей терпит, жаловаться не смеет, но за то жмет еще низшего, который также терпит и также мстит на ему подчиненном. Хуже же всех приходится простому народу, бедному русскому мужику, который, находясь на самом низу общественной лестницы, уж никого притеснять не может и должен терпеть притеснения от всех, по этой русской же пословице: «Нас только ленивый не бьет!»
Везде воруют и берут взятки и за деньги творят неправду! ‒ и во Франции, и в Англии, и в честной Германии; в России же, думаю, более, чем в других государствах. На Западе публичный вор редко скрывается, ибо на каждого смотрит тысяча глаз и каждый может открыть воровство и неправду, и тогда уж никакое министерство не в силах защитить вора. В России же иногда и все знают о воре, о притеснителе, о творящем неправду за деньги; все
знают, но все же и молчат, потому что боятся; и само начальство молчит, зная и за собой грехи, и все заботятся только об одном, чтобы не узнали министр да царь. А до царя далеко, Государь, так же как и до Бога высоко! В России трудно и почти невозможно чиновнику быть не вором. Во-первых, Все вокруг него крадут; привычка становится природой, и что прежде приводило в негодование, казалось противным, скоро становится естественным, неизбежным, необходимым; во-вторых, потому, что подчиненный должен сам часто, в том или другом виде, платить подать начальнику, и, наконец, потому, что если кто и вздумает остаться честным человеком, то и товарищи и начальники его возненавидят; сначала прокричат его чудаком, диким, необщественным человеком, а если не исправится, так, пожалуй, и либералом, опасным вольнодумцем, и тогда уже не успокоятся прежде, чем его совсем не задавя~ и не сотрут его с лица земли. Из низших же чиновников' воспитанных в такой школе, делаются со временем выс шие, которые в свою очередь, и тем же самым способом воспитывают вступающую молодежь; и воровство и не правда и притеснения в России живут и растут, как тысячелетний полип, которого как ни руби и ни режь, он никогда не умирает.
Один страх против сей всепоедающей болезни недействителен. Он приводит в ужас, останавливает на время, но на короткое время. Человек привыкает ко всему, даже и к страху: Везувий окружен селениями, и самое то место, где зарыты Геркулан и Помпея, покрыто живущими; в Швейцарии, многолюдные деревни живут иногда под треснувшим утесом, и все знают, что он каждый день, каждый час может повалиться и что в страшном падении он обратит в прах все под ним обретающееся, и никто не двинется с места, утешая себя мыслью, что авось еще долго не упадет. Так и русские чиновники, Государь! они знают, сколь гнев Ваш бывает ужасен и Ваши наказания строги, когда до Вас доходит известие о какой неправде, о каком воровстве; и все дрожат при одной мысли Вашего гнева и всетаки продолжают и красть, и притеснять, и творить неправду! Отчасти потому, что трудно отстать от старой, закоренелой привычки, отчасти потому, что каждый затянут, запуган, обязан другими вместе с ним воровавшими и ворующими ворами, более же всего потому, что всякий утешает себя мыслью, что он будет действовать так осто-
385
рожно и пользуется такой сильной воровской же протекцией, что никогда его прегрешения не дойдут до Вашего слуха.
Один страх недействителен. Против такого зла необходимы другие лекарства: благородство чувств, самостоятельность мысли, гордая безбоязненность чистой совести, уважение человеческого достоинства в себе и в других, а наконец, и публичное презрение ко всем бесчестным, бесчеловечным людям, общественный стыд, общественная совесть! HO эти качества, силы цветут только там, где есть для души вольной простор,не там, где преобладают рабство и страх; сих добродетелей в России боятся,не потому, чтоб ,их не любили, но опасаясь, чтоб с ними не завелись и вольные мысли...
Я не смею входить в подробности, Государь! Смешно и дерзко было бы, если б я стал говорить Вам о том, что Вы Сами в миллион раз лучше знаете, чем я. Я же мало знаю Россию и, что знал об ней, высказал в своих немногочисленных статьях и брошюрах, а также и в защитительном письме, написанном мною в крепости Konigstein. Я говорил в них часто в выражениях дерзостных и преступных против Вас, Государь, в болезненно-горячечном духе и гоне, греша против русской пословицы: «из избы сору не выноситьв, но сообразно своим тогдашним убеждениям, так что все ложное и неверное в них может быть приписано незнанию России, моему немощному уму, а не сердцу.
Более всего поражало и смущало меня несчастное положение, в котором обретается ныне так называемый черный народ, русский добрый и всеми угнетенный мужик. К нему я чувствовал более симпатии, чем к прочим классам, несравненно более, чем к бесхарактерному и блудному сословию русских дворян. На нем основывал все надежды на возрождение, всю веру на великую будущность России; в нем видел свежесть, широкую душу, ум светлыи, не зараженный заморской порчей, и русскую силу; и думал, что бы был этот народ, если бы ему дали свободу и собственность, если б его выучили читать и писать! И спрашивал, почему нынешнее правительство, самодержавное, вооруженное безгранично властью, не ограниченное по закону и в деле, никаким чуждым правом, ни единой соперничествующей силой, почему оно не употребит своего всемогущества на освобождение, на возвышение, на просвещение русского народа? И много других вопросов, связанных с
сим главным, основным представлялись душе моей!‒ Д вместо того, чтоб отвечать на них, как должен отвечать, на подобные сомнения, каждый подданный Вашего Императорского Величества: «Не мое дело рассуждать о сих предметах, знают Государь да начальство, мое же дело повиноваться»; вместо другого ответа, также .не лишенного основания и служащего основанием первому: Правительство смотрит на все вопросы сверху, обнимая все в одно время; я же, смотря на них снизу, не могу видеть всех препятствий, всех трудностей, обстоятельств и современных условий как внутренней, так и внешней политики; поэтому и не могу определить удобного часа для всякого действия', вместо сих ответов я дерзостно и крамольно отвечал в уме и в писаниях своих: «Правительство не .ос вобождает русского народа, во-первых, потому, что пра, всем всемогуществе власти, неограниченной по праву, оно в самом деле ограничено множеством обстоятельств, связапо невидимыми путями, связано своей развращенной администрацией, связано, наконец, эгоизмом дворян. Еще же более потому, что оно действительно не хочет ни свободы, ни просвещения, ни возвышения русского народа; видя в нем только бездушную машину для завоеваний в Европе!» Ответ сей, совершенно противный моему верноиодцанническому долгу, не противоречил моим демократическим понятиям.
Могли бы спросить меня: Как думаешь ты теперь3‒ Государь! Трудно мне будет отвечать на этот вопрос! В продолжение более чем двухлетнего одинокого-заключения, я успел многое передумать и могу сказать, что никогда в жизни так серьезно не думал, как в это время: я- бил один, далеко от всех обольщений, был научен живым;з горьким опытом. Еще более усомнился я в истине многих старых мыслей, когда, въехав в Россию, нашел в ней такую человеколюбивую, благородную, сострадательную встречу вместо ожидаемого жестокого и грубого обхожде» пия. На дороге я услышал многое, чего прежде не знал.и чему бы за границей никогда бы не поверил. Многое, очень многое во мне изменилось; но могу ли сказать по совес~; чтоб во мне не осталось также и много, много следов старай болезни? Одну истину понял я совершенно: что правительственная наука и правительственное дело так -велифьи; так трудны, что мало кто в состоянии постичь их простыы умом, ие бив к тому приготовлен особенным воспитаниеж,
25*
387
особенной атмосферой, близким знакомством и постоянным обхождением с ними; что в жизни государства и народов есть много высших условий, законов, не подлежащих обыкновенной мерке, и что многое, что кажется нам в частной жизни неправедным, тяжким, жестоким, становится в высшей политической области необходимым. Понял, что история имеет свой собственный, таинственный ход, логический, хоть и противоречащий часто логике мира, спасительный, хоть и не всегда соответствующий нашим частным желаниям, и что, кроме некоторых исключений, весьма редких в истории, как бы допущенных провидением и освященных признанием потомства, ни один частный человек, как бы искренни, истинны, святы ни казались, впрочем, его убеждения, не имеет ни призвания, ни права воздвигать крамольную мысль и бессильную руку проти~ неисповедимых высших судеб. Понял, одним словом, что мои собственные замыслы и действия были в высшей степени смешны, бессмысленны, дерзостны и преступны;‒ преступны против Вас, моего Государя, преступны против России, моего Отечества, преступны против всех политических и нравственных, божественных и человеческих законов! Но возвращусь к своим крамольным, демократическим вопросам.
Я спрашивал себя также: «Какая польза России в ее завоеваниях? И если ей покорится полсвета, будет ли она тогда счастливее, вольнее, богаче? Будет ли даже сильнее? И не распадется ли могучее Русское царство, и ныне уже столь пространное, почти необъятное, не распадется ли оно, наконец, когда еще далее распространит свои пределы? Где последняя цель его расширения? Что принесет оно порабощенным народам заместо похищенной независимости? ‒ О свободе, просвещении и народном благоденствии и говорить нечего, разве только свою национальность, стесненную рабством! Но русская, или, вернее, великороссийская, национальность должна ли и может ли быть национальностью целого мира? Может ли Западная Европа когда сделаться русской языком, душой и сердцем? Могут ли даже все славянские племена сделаться русскими? Позабыть свой язык которого сама Малороссия не могла еще позабыть, свою литературу, свое родное просвещение, свой теплый дом, одним словом, для того, чтоб совершенно потеряться и «слиться в русском море», по выражению Пушкина? Что приобретут они, что приобретет сама Рос-
388
сия через такое насильственное смешение? Они то же, что приобрела Белоруссия вследствие долгого подданства у Польши: совершенное истощение и поглупение народа. А Россия? Россия должна будет носить на плечах своих всю тяжесть сей необъятной, многосложной насильственной централизации. Россия сделается ненавистна всем прочим славянам, так, как она теперь ненавистна полякам; будет не освободительцей, а притеснительницей родной славянской семьи; их врагом против воли, на счет собственного благоденствия и на счет своей собственной свободы, ‒ и кончит наконец тем, что, ненавидимая всеми, сама себя возненавидит, не найдя в своих принужденных победах ничего, кроме мучений и рабства! Убьет славян, убьет и себя! Таков ли должен быть конец едва только что начинающейся славянской жизни и славянской истории?»
Государь! Я, не старался смягчать выражения! Представил же Вам вопросы, волновавшие тогда мою душу, во всей их сырой наготе, надеясь на Ваше милостивое ' ríè- схождение и для того, чтобы хоть несколько объяснить Вашему Императорскому Величеству, каким образом, идя, или, лучше сказать, шатаясь, от вопроса к вопросу, от вывода к выводу, я успел отчасти уверить себя в необходимости и нравственности русской революции.
Я довольно сказал, чтоб показать, сколь была велика необузданность моей мысли. Теперь же, с опасностью погрешить против логики и связи, спешу перескочить через множество подобных вопросов и мыслей, приведших меня к окончательному революционерному заключению. Трудно, Государь, и неимоверно как тяжело мне говорить Вам об этих предметах. Трудно, потому что не знаю, каким образом я должен объясняться: если стану смягчать выражения, то Вы можете подумать, что я хочу скрыть или умалить дерзость своих мыслей и что исповедь моя не искренна, не совершенна; если ж стану повторять выражения, которые употреблял, когда находился в самом разгаре политического безумия, то Вы, пожалуй, подумаете, Государь, что я, от чего сохрани меня Bor! хочу еще перед Вами самими щеголять вольнодумством. Кроме этого, высчитывая подробно все старые мысли, я должен бы был различать между теми, которые уж совершенно отбросил, и теми, которые отчасти или вполне сохранил, должен бы
' Конец второй тетради Оригинала в пьесть писчих листов (или 24 страницы; л. л. 1 ‒ 20; 21 — 44).
389
был войти в бесконечные объяснения, рассуждения, которые были бы здесь не только что неприличны, но соверщенно противны духу и единственной цели сей исповеди, долженствующей содержать только простой и нелицемерный рассказ всех моих прегрешений. ‒ Но не так ещв трудно, как тяжело, мне, Государь, говорить Вам о том, что я дерзал думать о направлении и духе Вашего управления!. Тяжело во всех отношениях: тяжело по црложению, ибо я предстаю Вам, моему Государю, как осужденный преступник! — тяжело моему самолюбию: мне так и слышится, что Вы, Государь, говорите: мальчишка болтает о том, чего не знает! А более всего тяжело моему сердцу, потому что стою перед Вами как блудный, отчудившийся, развратившийся сын перед оскорбленным и гневным отцом! '
Одним словом, Государь, я уверил себя, что Россия, для того чтоб спасти свою честь и свою будущность, должна совершить революцию, свергнуть Вашу царскую власть, уничтожить монархическое правление и, освободив себя таким образом от внутреннего рабства, стать во главе славянского движения: обратить оружие свое против императора австрийского, против прусского короля, против турецкого султана, а, если нужно будет, также и против Германии и против мажиар, одним словом, против целого света для окончательного освобождения всех славянских племен излод чуждого ига. Половина Прусской Шлезии, большая часть западной и восточной Пруссии, одним словом, все земли, говорящие по-словянски, по-польски, должны были отделиться от Германии. Мои фантазии простирались и далее; я думал, я надеялся, что мажиарская нация, принужденная обстоятельствами, уединенным положением посреди славянских племен, а также и своей более восточной, чем западной, природой, что все молдавы и валахи, наконец, даже и Греция войдут в славянский союз и что таким образом созиждется единое вольное восточное государство и как бы .восточный возродившийся мир, в противоположность западному, хоть и не во вражде с оным, и что столицей его будет Константинополь.
Вот как далеко простирались мои революционерные ожидания! Впрочем, не замыслы моего личного честолю-
' Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Напрасно боятьея, личное иа меня всегда прощаю от глубины сердцае. ‒ Dp~- ред.
390
бия, клянусь Вам, Государь! ‒ и смею надеяться, что Вы сами в том скоро убедитесь. Но прежде я должен отвечать на вопрос: какой формы правление я желал для России? Мне будет очень трудно отвечать на него, так мысли мои на сей счет были неясны и неопределенны. Прожив восемь лет за границей, я знал, что я Россию не знал, и говорил себе, что не мне, еще же менее вне самой России, определять законы и формы для ее нового существования. Я видел, что и в самой Западной Европе, где условия жизни определены уже довольно ясно, где несравненно более самосознания, чем в России, — я видел, что даже и там никто не был в состоянии предугадать не только что постоянных форм будущности, но даже и перемен будущего дня; и говорил себе: теперь Россию никто не знает, ни европейцы, ни русские, потому что Россия молчит; молчит же она не от того, чтоб ей нечего было говорить, а только потому, что и язык и все движения ее связаны. Пусть она воспрянет и заговорит, и тогда мы узнаем, и что она думает, и чего она хочет; Она сама покажет нам, какие формы и какие учреждения ей нужны. Если б в то время был возле меня хоть один русский, с которым бы я мог говорить о России, то, вероятно, в уме моем образовались бы, не говорю лучшие и разумнейшие, по крайней мере более определенные понятия. Но я был совершенно один с своими замыслами, тысячи смутных, друг другу противоречащих фантазий толпились в моем уме; я не мог привесть их в порядок и, убежденный в невозможности выйти из сего лабиринта своей одинокой силой, отлагал разрешение всех вопросов до вступления на русскую почву. Я желал республики. Но какой республики? Не парламентской. Представительное правление, конституционные формы, парламентская аристократия и так называемый экилибр властей, в котором все действующие силы так хитро расположены, что ни одна деиствовать не может, одним словом, весь этот узкий, хитросплетенный и бесхарактерный политический катехизис западных либералов никогда не был предметом ни моего обожания, ни моего сердечного участия, ни даже моего уважения; и в это время я стал презирать его еще более, видя плоды парламентских форм во Франции, в Германии, даже на славянском конгрессе, особенно же в польском отделении, где поляки также играли з парламент, как немцы играли в революцию. К тому же русский парламент, да и польский также был бы только составлен из дво-
391
рян, в русский могло бы еще войти купечество огромная же масса народа, тот настоящий народ, оплот и сила России, в котором заключается ее жизнь и вся ее будущность, народ, думал я, остался бы без представителей и был бы притеснен и обижен тем же самым дворянством, которое теснит его ныне. Я думаю, что в России более чем где будет необходима сильная диктаторская власть, которая бы исключительно занялась возвышением и просвещением народных масс: власть свободная по направлению и духу, но без парламентских форм; с печатанием книг свободного содержания, но без свободы книгопечатания; окруженная единомыслящими, освещенная их советом, укрепленная их вольным содействием, но не ограниченная никем и ничем. Я говорил себе, что вся разница между таким диктаторством и между монархической властью будет состоять в том, что первое, Go духу своего установления, должно стремиться к тому, чтоб сделать свое существование как можно скорее ненужным, имея в виду только свободу, самостоятельность и постепенную возмужалость народа; в то время как монархическая власть должна, напротив, стараться о том, чтоб существование ее не переставало бы никогда быть необходимым, и потому должна содержать своих подданных в неизменяемом детстве.
Что будет после диктаторства, я не знал, да и думал, что этого предугадать теперь никто не может. А кто будет диктатором? Могли бы подумать, что я себя готовил на это высокое место. Но такое предположение было бы решительно несправедливо. Я должен сказать, Государь, что, кроме экзальтации, иногда фанатической, но фанатической более вследствие обстоятельств и неестественного положения, чем от природы, во мне не было ни тех блестящих качеств, ни тех сильных пороков, которые творят или замечательных политических людей, или великих государственных преступников. Во мне и прежде и в это время было так мало честолюбия, что я охотно подчинился бы каждому, лишь бы только увидел в нем способность и средства и твердую волю служить тем началам, в которые я верил тогда, как в абсолютную истину; и с радостью последовал бы ему и ревностно стал бы повиноваться, потому что всегда любил и уважал дисциплину, когда она основана на убеждении и вере. Я не говорю, чтоб во мне не было самолюбия, но никогда не было оно во мне преобладающим; напротив, я должен был преодолевать себя и шел
392
как бы наперекор своей природе, когда сбирался или говорить публично, или даже писать для публики. Не было во мне и тех огромных пороков à la Danton или à la Mirabeau, того ненасытного, широкого разврата, который для своего утоления готов поставить вверх дном целый мир. А если во мне и был эгоизм, то он единственно состоял в потребности движения, в потребности действия. В моей природе был всегда коренной недостаток: это любовь к фантастическому, к необыкновенным, неслыханным приключениям, к предприятиям, открывающим горизонт безграничный и которых никто не может предвидеть конца. Мне становилось и душно и тошно в обыкновенном, спокойном кругу. Люди обыкновенно ищут спокойствия и смотрят на него, как на высочайшее благо; меня же оно приводило в отчаяние; душа моя находилась в неусыпном волнении, требуя действия, движения и жизни. Мне следовало бы родиться гденибудь в американских лесах, между западными колонистами, там, где цивилизация едва расцветает и где вся жизнь есть беспрестанная борьба против диких людей, против дикой природы, а не в устроенном гражданском обществе. А также если бы судьба захотела сделать меня смолоду моряком, я был бы, вероятно, и теперь очень порядочным человеком, не думал бы о политике и не искал других приключений и бурь, кроме морских. Но судьба не захотела ни того ни другого, и потребность движения и действия осталась во мне неудовлетворенной. Сия потребность, соединившись впоследствии с демократической экзальтацией, была почти моим единственным двигателем. Что ж касается до последней, то она может быть выражена в немногих словах: любовь к свободе и неотвратимая ненависть ко всякому притеснению, еще более когда оно падало на других, чем на меня самого. Искать своего счастья в чужом счастье, своего собственного достоинства в достоинстве всех меня окружающих, быть свободным в свободе других, вот вся моя вера, стремление всей моей жизни. Я считал священным долгом восставать против всякого притеснения, откуда бы оно ни происходило и на кого бы ни падало. Во мне было всегда много донкихотства: не только политического, но и в частной жизни; я не мог равнодушно смотреть на несправедливость, не говоря уж о решительном утеснении; вмешивался часто, без всякого призвания и права и не дав себе времени обдумать, в чужие дела, и, таким образом, в продолжении своей многовол-
393
нуемой, но пустой и бесполезной жизни, наделал много глупостей, навлек на себя много неприятностей и приобрел себе несколько врагов, сам почти никого не ненавидя. Вот, Государь! истинный ключ ко всем моим бессмысленным поступкам, грехам и преступлениям. Я говорю о том с такой уверенностью и так положительно, потому что в последние два года имел довольно досуга на изучение себя, для того чтоб обдумать всю прошедшую жизнь; а теперь смотрю на себя хладнокровно, как может только смотреть умирающий или даже совершенно умерший.
С таким направлением мыслей и чувств я не мог думать о своем собственном диктаторстве, не мог питать в душе своей честолюбивых помыслов. Напротив, я был так уверен, что погибну в неравной борьбе, что несколько раз даже писал другу Рейхелю, что я с ним простился навек; что если я не погибну в Германии, так погибну в Польше, если ж не в Польше, так в России. Не раз так же говаривал немцам и полякам, когда в моем присутствии они спорили о будущих формах правления: «мы призваны разрушать, а не строить, строить будут другие, которые и лучше, в умнее, и свежее нас». Того же самого надеялся и для России; я думал,что из революционерного движения выйдут люди новые, сильные и что они овладеют им и поведут его к цели.
Могли бы спросить меня: как же ты при такой неопре-. деленности мыслеи, не зная сам, что выйдет из твого предприятия, как же ты мог решиться на такую страшную вещь, какова русская революция? Разве ты не слыхал о Пугачевском бунте? Или не знаешь, до какого варварства, до какой зверской жестокости могут дойти русские взбунтовавшиеся мужики? И не помнишь слов Пушкина: «избави нас Бог от русского бунта, бессмысленного и беспощадного! .. »?
Государь! На этот вопрос, на этот упрек мне будет тяжелее отвечать, чем на все предыдущие. Оттого тяжелее, что хоть (преступление мое не ~выходило из области мысли, я в мысле уж и тогда чувствовал себя ~преступником, и сам содрогался от возможных последствий моего преступного предприятия, и не отказывался от него! Правда, что я старался обманывать себя пустой надеждой на возможность остановить, укротить оаыянелую ярость разнуздавшейся толпы; но плохо надеялся, аправдывал же себя софизмом, что иногда и страшное зло бывает необходимым,
394
а наконец утешал себя мыслью, что если и будет много жертв, то и я паду вместе с ними... И Бог знает! достало ли бы у меня довольно характера, силы z злости для того, чтоб, не говорю совершить, но для того, чтоб начать преступное дело. Бог знает? Хочу верить, что нет, а может быть, а да. Чего не делает ~фанатизм! И недаром же говорят, что в злом деле только первьщ шаг труден. Я много и долго думал об атом предмете и до Оих пор не знаю, что сказать, а благодарю только Бога, что он не дал мне сделаться извергом и палачом моих соотечественников!
Наочет средств и путей, которые я думал употребить для пропаганды в России, я также не могу дать определенного ответа. Я не имел и не мог иметь определенных надежд, ибо находился вне всякого прикосновения с Россией; но готов был ухватиться за всякое средство, которое бы мне !представилось: заговор в войске, возмущен!ие русских солдат, увлечение русских пленных, если ~б такие нашлись, для того чтоб составить из них начаток русского революционерного войска, наконец и возмущение крестьян... одним словом, Государь, моему преступлению против Вашей священйой власти, в мысле и в намерениях, не было ни праниц, ни меры! И еще раз благодарю провидение, что, остановив меня вовремя, оно не дало мне ни совершить, ни даже начать ни одного из моих гибельных предприятий против Вас, моего Государя, и против моей Родины. Тем не менее я знаю, что не так само действие, как намерение, делает щреступнижа и, оставив в стороне мо!и немецкие трехи, ~за которые был осужден сначала на смерть, потом на вечное заключение в рабочем доме, я вполне и от глубины души сознаю, что более всего я преступник против Вас, Государь, преступник против России и что преступления мои заслуживают казнь жесточайшую! '
Самая тяжелая часть моей Исповеди кончена. Теперь мне остается исповедовать,Вам грехи немецкие, правда более положительные и не ограничивавшиеся уже одной мыслью, но тем не !менее несра!вненно легче лежащие на моей совести, че.м те мысленные, против Вас, Государь, и против России, которых я окончил подробное и нелицемерное описание. ‒ Обращусь опять к своему рассказу.
' Пометка Николая: «Повинную голову меч не сечет, простМ
ему Бог~» ‒ Прим. ред.
395
Я искал в то время точки опоры для действия. Не найдя оной в поляках, ао всем вышеупомянутым причинам, я стал HGRRTb ее в славянах. Убедивапись также |потом, что и,в славянском конгрессе я ничего не найду, я стал собирать людей вне конгресса и составил было тайное общество, первое, в котором я участвовал, общество под названием: «Славянских друзей». В нето вошло несколько словаков, моравов, кроатов и сербов.,Позвольте мне, Государь, не называть их имен; довольно, что, ероме .меня, в нем не участвовал ни один подданный Вашего Императорского Величества и что само общество просуществавало едва несколько дней, быв рассеяно вместе с конгрессом пражским восстанием, победой войск IH принужденным выездом всех славян из .города Праги. Оно не успело ни организоваться ни даже аоложить первых оснований для своего действия; но рассеялось во все стороны, не условввшись ни в сношениях, ни в вореписке, так что аосле этого я не имел и не мог аметь овязи ни с одним из его бывших членов, и оно в моих последующих действиях осталось ~без всякого влияarne. Упомянул me я об нем только .для тото, чтоб не шропустить ничего в моем ~подробном отчете.
Славянский конгресс в последнее время изменил несколико свое направление; отчасти уступая напору поляков, отчасти же и моим содействиям, а также и содействием единомысл~ш~их со мной славян, он стал двигаться понемногу в духе более общеолавянском, либеральном, не говорю демократическом, и перестал слун«ить особенным водам австрийского правительства: это было его смертным приговором. Пражское восстание было, впрочем, лроизведено не конгрессом, а студентами и партией так называемых чешских демократов. Последние были тогда еще весьма немногочисленны и, кажется, не имели определенного политического направления, придерживались же бунта, потому что бунт был товда в общей моде. В зто ~время я был с ними мало знаком, ибо они почти совсем не посещали заседания конгресса, а находились, большей частью вне Праги, в онружных деревнях, где возбуждали мужиков к лринятию участия в приготовленном ими восстажги. Я ничего не,знал ии о их планах, ни даже о замышляемом движении и был им столько же поражен, сколько и все прочие члены славянского конгресса. Только вечером, накануне назначенного дня, и то неопределенно и смутно, услышал я в первый раз о имевшем быть восстании сту-
396
дентов и рабочего класса m вместе с другиии уговарввал студентов отказаться от невозможнаго щ) едврият!ия и не давать австрийскому войску случая к легкой победе. Явно было, что генерал князь Виндидпрец ничего так ревностно не желал, как такого случая для восстановления упавшего духа солдат и ослабевшей воинской ~дисциплины, для того чтоб после CTQJIIimmx постыдных поражений подать Европе первый арвмер победы войск над крамольными массами. Он многими мерами как бы хотел раздразнить пражских жителей, явно, вызывал их на бунт, а глупые студенты своими неслыханными требованиями, которых ни один pBHBpaJI не мог ~бы исполнить, не обесчестившись перед целым войском, глодали ему желанный повод к началу военных действий.
Я пробыл в Праге до самой капитуляции, отправляя служб~у волонтера: ходил с ружьем от одной баррикады к другой, несколько раз стрелял, но был, впрочем, во всем этом деле более как гость, не ожидая от него больших результатов. Однако напоследок советовал студентам в другим участвовавшим свергнуть ратушу, которая вела тайные ~переговоры с князем Виндипн1рецем, и посадить на ее !место военный комитет с диктаторской властью; моему совету хотели было последовать, но поздно: Прага капитулировала, я же на другой, день рано отправился об|ратно в Бреславль, в которой и пробыл сей раз, если не ошибаюсь, до первых чисел июля.
Одисывая впечатление, произведенное на меня первой встречей с славянами з Праге, я сказал, что во мне дробу!цилось тогда сла~вянское сердце и новые славянские чувства, заставившие меня почти позабыть весь интерес, связывавший меня с де~мократическим движением Западной Европы. Еще сильнее подействовал на меня бессмысленный крик немцев против славян, поднявшийся по распущении славянского конпресса со всех ионцов Гермавии, а более всего во франкфуртском народном собрании. Это уж был не демократический кирик, а асрик немецкого национального эгоизма; немцы хотели свободы для себя, не для других. Собравшись во Франкфурте, они уж, в самом деле, думали, что сделались единой и сильной нацией и что им теперь решать судьбы мира! «Das deutsche Vaterland», существовавшее ~доселе только в их !песнях па еще в разговорах за табаком и ~за IIIHIBQM, .должно было сделаться отечеством половины Европы. Фравяфуртское собрание,
397
вышедшее само из бунта, основанное на бунте и существовавшее только бунтом ', стало уж называть итальянцев и поляков бунтовщиками, смотреть на них как на крамольных и нреступных противников немецкого величия и немецкого всемогущества! Оно называло немецкую войну за Шлезвиг-Голштейн «Stammvervandt und шеег umschlungpn» святой войной, а войну итальянцев эа свободу Италии и предприятия поляков в герцогстве Познаньском преступными! Но сильнее еще обратилась немецкая национальная ярость ~против славян австрийских, собравшихся в Праге. Немцы уж с давних времен привыкли смотреть на ННх как на своих крепостных и Бе хотели им п03ВОлить даже и дохнутыпо-славянски! iB сей ненависти против славян, в сих славянопожирающих ж,рыках участвовали решительно все немецкие шартии; уж не одни толыко жонсврВаторы и либералы, как н!ротив Италии и Полыни, демо- RpRTbI кричали против славян громче других: в газетах, в брошюрах, ~в законодательных и в народных собраниях, в клубах, з пввных лавках, на улице... это был такой гул, такая неистовая буря, что если б немецкий крик мог кого убить или кому повредить, то славяне уж давно бы все перемеоли. Перед поездкой в Прагу я пользовался между бреславскими демократами болышим яочетом, но все мое влияние утватилось н обратилось в ничто, когда, ао возвращении, я стал защищать в демокрапическом клубе право славян; на меня все вдруг закричали и договорить даже не дали, и это была моя последняя попытка красноречия в Бреславском клубе, да и вообще во всех немецких клубах и публичных собраниях. ‒ Немцы вдруг опротивели, опротивели до такой степени, что я ни с одпим не мог говорить равнодушно 2; не мог слышать немецкого языка и немецкого голоса, и помню, что, когда ко мне раз подошел немецкий нищий мальчишка просить милостыню, я с трудом воздержался от того, чтобы не поколотить его.
Не я один, все славяне, ничуть не исключая поляков, так же чувствовали. Поляки, обманутые французским революцыонерным вравительством, обманутые немцами, оскорбленные немецкими жида~ми, толяки стали говорить
' Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Прекрасно!»‒
Прим. ред.
' Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Пора было!»‒
<ром. ред.
398
громко, что им остается одно: прибегнуть и покровительству русского Императора и вбросить у него как милости присоединения всех польских, австрийских и прусских провинций к России. Таков был общий голос в Познаньском герцогстве, в Галиции и,в Кракове; одна только эмиграция противоречила, но эмипрация в то время была ночти без влияния. ~Можно было бы подумать, что поляки лицемерили, хотели только напутать немцев; но они говорили о том не немцам, только между собой, и говорили с такой страстью и з таках выражениях, что я и тогда не мог сомневаться в их искренности, да и теперь erne убежден, чтс если б Вы, Государь, захотели тогда поднять славянско( знамя, то они без ~условий, |без переговоров, но слепо пре-, давая себя Вашей воле, они и все, что толыко говорит по- славянски в австрийских и аруссиих владениях, с радостью, с фанатизмом бросились бы иод шврокие крылья Российского Орла и устремились бы с яростью не только против ненавистных немцев, но и на всю Западную ЕврОпу
Тогда во мне родилась странная мысль. Я вздумал вдруг писать к Вам, Государь, и начал было ~письмо; оно также содержало род исповеди, более самолюбивой, фразистой, чем та, которую теперь пищу, я был тогда на свободе и не научен еще опытом, но впрочем ~довольно искренной m сердечной 2; я каялся в своих грехах; молил о прощении, потом, сделав несколько натянутый Q нашпценный обзор тогдашнего положения славянских народов, молил Вас, Государь, во имя всех утесненных славян прийти им на помощь, взять их !под свое могучее покровительство, быть их спасителем, их отцом, и, объявив себя царем всех славян, водрузив наконец славянское знамя в Восточной Европе на страх немцам и всем прочим притеснителям и врагам славянского илемени! Письмо было многосложное и длинное, фантастическое, необдуманное, но нааисанное с жа~рсм и от души; оно 'заключало в себе много смешного, нелепого, но тамже и много истинного, одним словом, было верным изображением моего душевного беспорядка и тех бесчисленных противоречий, которые волновали тогда мой ум. Я разорвал это тисьмо и сжег его, не докон-
' Пометка Николая: «Не сомневаюсь, т. е. я бы стал в голову
революции славянским Mazaniello; спасибо!» ‒ Прим. ред. ' Пометка Николая: «Жаль, что не прислал». — Прим. ред.
399
чив. Я опомнился и подумал, что Вам, Государь, покажется необыкновенно как смешно и дерзко, что я, аодданный Вашего Императорского Величества, еще же не шростой подданный, а государственный преступник, осмелился писать Вам, и писать, не ограничиваясь мольбой о прощении, но дерзая подавать Вам советы, ~уговаривая Вас на кзменевие Вашей flIoJIHTHEH!.. Я оказал себе, что аисьмо мое, оставшись ~без всякой пользы, только скомпрометирует меня ~в глазах демократов, которые неравно могли бы узнать о моей неудачной, ст!ранной, совсем не демократической попытке. Но более чем все другие аричины, заставили меня отказаться от сего намерения следующие два обстоятельства, встретившиеся странным образом в одно и то же время:
Во~первых, я узнал, могу оказать из официального источника, именно от президента полиции в Бреславле, что русское правительство требовало моей |выдачи от прусского, основываясь на том, что будто бы я с вышеуаомянутыми аоляками, с двумя братьями, фамилии которых я прежде никогда не слыхал, а теперь не помню, намеревался шосягнуть на жизнь ~Вашего Императорского Величества. Я уж отвечал на сию клевету и ~молю Вас, Государь, позвольте мне более не упоминать о ней! Вовторых же, слух о моем шпионстве уж не ограничился глухой болтовней аоляков, но нашел место в немецких журналах: Dr. Marx, один из т»редводителей немецких коммунистов в Брюсселе, возненавидевший IMBHH более других за то, что я не захотел быть принужденным аосетителем нх обществ и собраний, был ~в это время редактором «Rheinische Zeitung», выходившей в Кельне. Он первый напечатал корреспонденцию из Парижа, в которой меня у~прекалн, что будто бы я своими доносами погубил многих поляков; а так как «Rheinische Zeitung» была любимым чтением немецких демократов, то race вдруг и везде и уж громко заговорили î ~моем мнимом предательстве. С обеих сторон стало мне тесно: в глазах шра~вительств я был злодеем, замышлявшим цареубийство, в глазах же публики аодлым HliIIHQHoM! Я был тогда убежден, что оба елеветлввые слухи ароисходили «п одного и того же источника. Они безвозвратно определили мою участь: я поклялся в душе своей, что не отстану от своих предприятий к не собьюсь с дороги раз начатой и пойду вшеред не оглядываясь н буду идти, шока не погибну, и что шо-
400
гибелью своей |докажу полякам и немцам, что я не предатель.
После нескольких объяснений отчасти письменных и личных, отчасти же напечатанных в немецких журналах, не находя более никакой пользы, ни цели моему пребыванию в Бреславле, я в начале июля отправился в Берлин и пробыл в нем до яонца сентября. В Берлине виделся часто с французским посланником Emmanuel Arago, встречал у него турецкого IIIîñëàííèêà, который неоднократно просил меня посещать его; но я у него не был, не желая, чтоб обо мне говорили, что я какям бы то ни было образом слущу турецкой политике протв.в России, в то время как я желал, напротив, освобождения славян из~под турецкой власти и совершенного разрушения последней. Видал тапсже многих немецких и польских членов арусского законодательного или конститутивного собрания, большей частью демократов, однако держал себя от всех в великом отдалении, даже от тех, с которыми был прежде довольно близок,в Бреславле: мне все казалось, что на меня все GMoTpHT как на тппиона, и я готов был каждого аа то ненавидеть и от всех удалялся. Никогда, Государь, не было мне так тяжело, как iB это время; ни прежде, ни потом, ни даже тогда, когда, лишившись свободы, я должен был перейти через все испытания двух криминальных процессов. Тут я понял, сколь тяжжо должно быть положение действительного пшэиона или как подл должен быть шпион для того, чтоб переносить равнодушно свое существование. Мне было очень тяжело, Государь!
,К тому же горизонт европейский для меня, демократа, видимо, помрачился. За,революцией везде следовала реакцця или приготовления я реакции. Июньские парижские происшествия кмели тяжкие последствия для всех демократов не толыко в Париже, во Франции, но в целой Европе..В Германии еще явных реакционерных мер не было, казалось, что,все пользовались полной свободой; но те, у которых были глаза, видели, что правительства без тума готовились, совещались, собирали силы и ожидали только удобного часа для того, чтоб нанести решительный удар; и что они терпели бестолковую болтовню немецких парламентов единственно только потому, что еще более ожидали себе от них пользы, чем опасались их вредных последствий. Ови не обманулись: немецкие либералы и демократы сами себя убили к сделали им победу весьма легкой. ‒ Славян-
',Я Дюкло
401
ский воп1рос также в это время запутался: война Бана Иелачича в Венгрии казалась славянской войной, была предпринята как будто бы только для того, чтоб защитить словаков и южных славян от нестерпимых притязаний мажиар; в сущности же эта война была начало австрийской |реакции. Я был в сильном сомнении, не знал с кем симпатизировать. Иелачачу решительно не верил, но и Коссут в это время был еще плохим демократом; он кокетничал с франкфуртским реакционерным собранием и даже был готов помириться с Инсбруком и служить ему и против Вены, IH lIIpoTHB аоляков, и против Италии, если б только инсбруеокий двор захотел согласиться на его особенные венгерские требования.
~П,ри всем этом, я был припвожден к Берлину безденежьем. Если б у меня были деньги, то я, .может быть, поехал бы в Венгрию для того, чтоб быть очевидцем, к много листов арибавилось бы тогда к сей уже и без того многолиственной Исповеди! Но денег у меня не было, я не мог пошевелиться с места. Также не было и сношеиий с славянами; исключая одного незначительного аисьсиа Людвига Штуда, на которое я хотел, но не мог отвечать, ибо не знал его адреса, я не получил из Австрии ни строчки и сам ни к кому не писал. Одним словом,,до самого декабря месяца я оставался в аолном бездействии; так что не знаю, что даже и оказать об этом времени,.разве толыко, что я ждал у моря погоды, твердо намереваясь ухватиться за первую |возможность для действия. В хаком же духе я хотел действовать, Вы уже знаете, Гооударь~ Это было для меня самое тяжелое время. Без денег, бее друзей, лрокричан как прион, один ~посреди многолюдного города, я не знал, что делать, за что приняться, zrногда даже не знал, чем и zaz буду жить на,друтой день. Не однйм безденежьем я был пригвожден z Берлину, z Пруссии и вообще z северной Германии еще и клеветливыми слухами, .раопространызшимися на мой счет; щ хоть политические обстоятельства уж, видимо, изменились и были такого ~рода, что я аочти совсем перестал ожидать и надеяться, однако я не мог iH не хотел возвратиться в Париж, единственное црибежище, котловое мне оставалось, не доказав сперва на живом деле исиренность своих демократических убеждевий. Я должен был выдержать до монца для того, чтоб спасти свою запятнанную честь. Я сделался зол, нелюдим, сделался фанатиком, был готов на всякое головоломное,
402
' В Бреславле, равно как и в Берлине, демократы готовились
было к вооруженному отпору против первых реакционерных мер
Прусского правительства. Никогда может быть не была Прусская
~лезия так готова к всеобщему народному восстанию, как именно
в это время. Я видел сии приготовления, радовался им, но сам не
принимал в них участия, ожидая более решительных обстоятельств.
Примечание автора «Ncnoee8u».
2 Т. е. Будапешт. ‒ Прим. ред.
403
26*
толыко не подлое предприятие, и весь как бы превратился в одну революционерную мысль и в страсть разрушения.
В монце сентября, вероятно по требованию русского посольства, не водав, апрочем, ca.M к тому ни малейшего повода, я был принужден оставить Берлин. Возвратился в Бреславль, но в начале же октября был принужден остаBETb Бреславль ' и вообще все прусские владения, с упрозой, что если я возвращусь, то меня выдадут руоск(ыу вравительству. Я, разумеется, после такой угрозы уж и не пробовал возвращаться, хотел остановиться в Дрездене, но и оттуда был изгнан, ino недоразумению, как сказал потом министр, и на основании древнего требовавия российского посольства. Таким образом, тонвмый из края в край, я утвердился наконец в Анхальт-.Кеттенском царстве, которое странныщ образом, находясь ~посреди прусских владений, аользовалось тогда вольнейшей конституцией не только в Германии, но, я думаю, в целом мире, и сделалось вследствие того, хоть и ненадолго, убежищем для политических иэгнанцев. Я нашел в Кеттене несколько старых знакомых, с которыми учился вместе в Берлинском унвверситете. Там были также и законодательное и народные собрания и клуб и Stundchen и Katzenmusik, íî is сущности, никто аочти не ~завимался политикой; так что до половины ноября я с своими знакомыми не знал почти других занят~, кроме охоты на за~ев m на других диких зверей. Это было для меня время отдыха.
Мой отдых продолжался недолго. Судьба готовила мне гробовой отдых в крепостном заключении.‒ Еще в октябре месяце, когда Бан Иелачич, миновав Песть 2, пошел прямо на Вену, а генерал князь Виндипшрец оставил с войсками Прагу, я хотел было ехать в сей последний город, желая возбудить чешских демократов к вторичному восстанию. Однако раздумал и остался в Кеттене. Раздумал же потому, что не имел еще сношений с Прагой и не знал, какие перемены могли ароизойти там после июньских дней и какое
было тогда направление умов; с демократами был плохо знаком и не надеялся на уопех, ожидал же, напротив, сильного цротиводействия со стороны чешско-конституционной партии Палацкого. В Праге, думал я, меня уже давно успели забыть, ‒ m отчасти для того, чтоб напомнить о себе пражским жктелям, и для того, чтоб дать по возможности славянскому движению направление другое, более сообразное с моими собственными как славянскими, так и демократическими ожиданиями, отчасти же для тото, чтоб домазать ~полякам и немцам, что я не русский пппион, l5 проложить себе дорогу к новому сближению с ними, я начал писать воза~ванне ы славянам (<Aufruff an die Slaven», которое и было напечатано потом в Лейпциге. Оно находится также в числе обвинительных документов. Я писал его долго, более месяца; откладывал, потом Опять за него принимался, несколько раз изменял а долго не решался аечатать. Я не мог выразить в нем чисто и ясно своей славянской мысли, потому что хотел Опять сблизиться с немецкими демократами, считая аближевие сие необходимым, и должен был лавировать между славянами и немцами, — род плавания, к которому у меня не было ни большой способности, ни пц>ивычки, а еще менее охоты. Я хотел убедить славян в необходимости сближения с германскими, равно мак и с мажиарскими демократами. Обстоятельства уже были не те, как,в мае: революция ослабла, реакция везде усилилась, и только соединенными силами всех европейских демокраций можно было надеяться .победить реакционеуный Союз, Правителей.
В ноябре, вслед за ~венскими происшествиями, было распущено, также насильственным образом, Прусское конституционное собрание.,Вследствие сего в Кеттене собралось несколько бывших депутатов и, между ~про»ими, Гекзамер и Дестер, члены центрального комитета всех демократических клубов в Германии, Комитет сей был, впрочем, не тайный, быв избран незадолго перед тем в публичных заседаниях демократического конгресса в Берлине. Но он стал вскоре основывать тайные общества в целой Германии, и можно сказать, что немецкие тайные общества начались только с етого времени. Без всякого сомнения, существовали и шрежде некоторые, а каменно коммунистические, но они оставались решительно без всякого влияния. До ноября месяца все делалось аублично ~в Германии: и заговоры, и бунты, и ilIpKFoToBJIBHHH K бунтам, и .всякий iMol' знать
4О4
об них, кто толыко хотел. Избалованные революцией, как бы упавшей с неба, без всякого усилия с их стороны, почти без IKpoBGIIpoJIHTIIH, немцы ~долго не могли убедиться в возраставшей силе правительств и в своем собственном бессилии; они болтали, тели, ~пили, ~были ужасны на словах, дети в деле и думали, что свободе их не будет конца и что стоило вм только немного поморщиться для того, афтаб привест~и все дра~вительства в трепет. Происшествия в Вене, в Берлине научили их, однако, противному; тут они поняли, что для удержавия легко;приобретенной свободы они должны были lIIgIIHHTb меры более серьезные, и вся Германия стала готовиться тайно ж новой революции.
Я Дестера и Гекзамера видел в пгервый раз в Берлине, но тогда еще мало был с ниъщ знаком, ибо удалялся от них, равно как и от всех прочих людей, немцев и поляков. В Кеттене познакомился с нами блаже; они сначала мне не доверяли, думая, в самом деле, что я пипион; потом, однако, поверили. Я с ними много говорил m спорил о славянском вопросе; долго не,мог убедить их в необходимости для немцев отказаться от всех вритязаний на слжянскив земли; наконец успел убедить вх и в етом. Таким образом, начались наши политические сношения, первые положительные сношения с Определенной целью, асоторые а имел с немцами, да а вообще с какой бы то ни ~было действующей политической партией. Они мне обещали употребить все свое влияние на немеар«их демократов для того, чтоб искоренить из оных ненависть и предубещдения против славян; я же им обещал действовать в таком же духе на последних. Сим ограничились на первый раз наши взаимные обязательства. Так KBIR они уж меня не боялись, то я знал о их .замыслах, приготовлениях, аб образавании тайных обществ, слышал также и о толыко что тогда начинавшихся сношениях с иностранными демократами, но решительно сам не вмешивался в кх дела, даже не хотел спрап»ивать, опасаясь возбудить в них новые подозрения. Сам же опетпил акончить «Воззвание к сла~вяна~м», которое и напечатал вскоре потом в Лейпциге.
В конце декабря, отчаста для того, чтоб быть ближе z Богемии и жить в городе, цредставляющем более средств для сношений со всеми пунктами, чем Cothen, отчасти же и потому, что услышал, что прусское,цравительство намеревалось перехватать всех удалившихся в сей последний, я вместе с Гекзамером и Дестером переселился в Лейпциг.
405
Там случайно познакомился с нескольеими молодыми славянами, имена и качества которых подробно изочтены в австрийских обвинительных документах. Между ними находились два брата: Густав и Адольф Страка, чехи, учившиеся тогда богословию в Лейпцигском университете. Они оба добрые и благородные молодые люди, прежде знакомства со мной не думавшие о политике, хоть были оба и ревностные славяне, и их погибель, мной одним причиненная, есть великий apex на:моей душе. Прежде моего zrpzезда в Лейпциг они были мнения совершенно цротивного моему, болыпие почитатели Иелачича; к их несчастью, я встретился с ними, увлек их, переменил их образ мыслей, оторвал от мирных занятий и уговорил их быть орудиями моих вредприятий в Богемии; и теперь, если б мог облегчить их участь ухудшением моей собственной, я с радостью понес бы на себе их наказание. Но все это поздно! Кроме их, впрочем, на моей душе не было ни прежде, ни в это время, ни потом ни одного увлеченного. Только за них я должен отвечать Богу.
Через них именно я узнал, что мое «Воззвание к славянам» нашло сильный отголосок в Праге; что даже отрывок яз него был переведен и напечатан в одном демократическом чешском журнале, редактором которого был Рг. Sabina. Это породило во мне мысль созвать некоторых чехов и несколько поляков в Лейпциге на совещание и на уразумеmre с немцами, с целью положить первое основание дл!я общего революционерного действия. Вследствие сего я послал Густава Стражу в Прагу, с поручением к Арнольду, также редактору одного демократического чешсжого листа, к ас Сабине', которых, впрочем, знал тогда только одви имена, не ~быв еще знаком с ними лично. Писал также в герцогство Познаньское тем из моих польских знакомых, от которых, более чем от других, мог надеяться сочувствия и содействия. Но из поляков, решительно никто не приехал, даже никто не отвечал мне; аз ~Праги же |приехал только один Арнольд, не дозволивший Страке позвать также и Сабину отчасти потому, что не доверял ему, отчасти же, я думаю, и по мелкой зависти. Все сии обстоятельства,
' Я должен тут заметить, что я с Густавом Страка послал также и адрес z Славянской Лиге, чешскому более или менее демократическому клубу; но что Sabin@ удержал оный у себя, Ба~ его слишком опасным.
Примечание автора вИсповедиэ.
406
открытые, впрочем, не мной, но самим Арнольдом и братьями Страка, подробно тзложены в австрийских обвинительных актах. Я не буду входить, Государь, в мелочные подробности, необходимые в инквизиционном следствии для открытия истины, но ненужные и неуместные в самовольной m простосердечной Исповеди. Упомяну же в продолжении сего рассиаза только о тех обстоятельствах, которые необходимы для связи, или о тех существенных фактах, которые остались неизвестными обеим следственным комисбиям.
Приступая к описанию последнего акта моей печальной революционерной карьеры, я должен сначала сказать, чего я хотел; потом стану описывать сами действия. Моя политическая горячка, раздраженная д разъяренная пре-. дыдущими неудачами, нестераимостью моего странного положения, а наконец и победой реакции в Европе, достигла в то время своего высочайшего пароксизма: я был весь превращен в революционерное желание, в жаневу революции и был, я думаю, между всеми червленными республиианцами и демократами червленнейшим. План мой был следующий:
Немецкие демократы готовили всеобщее повстание Германии к весне 1849-го года. Я желал, чтоб славяне соединилась с вима, а равно и с мажиа|рами, находившимися уже тогда в явно~м и решительном бунте против императора австрийского. Желал, чтобы они соединились как с теми, так и с другими, не для того, чтоб слиться g Германией или покориться мажиарам, но для того, чтоб вместе с торнюеством революции в Европе утвердилась бы также и независимость славянских племен. Время же казалось удобно для такого уразумения; мажиары и немцы, наученные опытом и нуждаясь в союзниках, были готовы отиазаться от прежних, притязаний. Я надеялся, что иоляки согласятся быть посредниками между Коссутом и славянами венгевскими, и хотел взять на себя посредничесвво между славянами и немцами. Я желал, чтоб центром и главой сего нового славянского движения была Богемия,. а не Полыпа. Желал того по многим причинам: зо-первых, потому, что ~вся Польша была таи истощена и деморализована ~предыдущими поражениями, что я не,верил в возможность ее освобождения без чужой помощи; в то время как Богемия, почти еще не тронутая реакцией, пользовалась в то время полной свободой, была сильна, свежа и
407
заключала ~в себе все нужные средства для успепгного революционерного движения. Кроме этого, я не желал, чтоб поляки стали во главе предполагаемой революции, боясь, что они или дадут ей характер тесный, исключительно аольсжий, вли даже, пожалуй, если им это покажется нужно, предадут прочих славян своим старым союзникам западно-европейским демократам, а еще легче мажиарам. Наконец, я знал, что Прага есть как бы столица, род Москвы, для всех австрийских, не аольских, славян z надеялся, думаю не ~без основания, что если Прага восстанет, то и все прочие славянские племена последуют ее примеру и увлвкутся ее движением, ‒ наперекор Иелачичу и другим, впрочем, не столь многочисленным ариверженцам Австрийской династии. — Итак от немцев я ожидал согласия, симпатии, а если нужно будет, так и вооруженной помощи шротвв прусского прмительства, которое, увлекшись российским примером и опасаясь заразы, не захотело бы, вероятно, быть бездейственным зрителем революционерного,пожара в Богемии. От поляков ожидал посредничества с мажкарами, участия офицеров, а более всего денег, iKoTopblx у меня HB было и без которых всякое предцриятие становится невозможным. Но мои главные ожидания и надежды сосредоточивались на Богемии.
Я надеялся еще более на богемских, чешских, равно как и немецких крестьян, чем на Прагу, чем на городских жителей вообще. Огромная ошибка немецких да сначала также и французских демократов состояла, по моему мнению, в том, что вропаганда их ограничивалась городами, не проникала в села; города, как бы оказать, стали аристократами, и вследствие того села не толвко остались равнодушными зрителями революции, но во многих местах начали даже являть против нее враждебное расположение. А ничего, казалось, не было легче, как возбудить революционерный дух в земледельческом классе, особливо в Германии, где еще существовало тая много остатков древни< феодальных постановлевий, удручающих землю; не исключая также m самой Пруссии, которая, при общей свободе собственности и людей, сохранила в некоторых провинциях, напр. в Шлезии, следы древнего .подданства и в которой возле, впрочем довольно многочисленного жласса. вольных собственников, существует класс еще многочисленнейший неимущих крестьян, так называемых Hausler, и даже совсем бездомных людей. Но нигде земледельче-
408
скпй класс не был так склонен к революционерному движвнию, мак в Богемии. В Богемии до 1848-го года феодализм существовал еще во всей полноте, со всеми его тягостями и притеснениями: господские суды, феодальные налоги и сборы, десятины и другие духовные повинности подавляли собственность имущих крестьян. Класс же неимущих был еще многочисленнее, и положение его тягостнее, чем в самой Германии. К тому же в Богемии есть много фабрик, а вследствие того и много фабричных работников; а фабричные работники как бы судьбой призваны быть рекрутами демократической про,паганды.
В 1848-м году все притеснения, предметы вечных неудовольствий и жалоб крестьян, все старые налоги, многосложные обязательства и работы остановились; остановились вместе с дряхлой жизнью аолитического организма Австрийской монархии. Но только остановились, не уничтожились. За притеснением последовала анархия. Правительство, испуганное, совсем потерявшееся, хватавшееся решительно за все, чтоб спасти себя от совершенного потопления, вспомнило свою демократическую уловку 1846 года в Галиции и объявило вдруг, без всяких предварительных мер, неограниченную и безусловную свободу собственности и т~рестьян. Агенты его покрыли богемскую землю, проповедуя благость правительства. Но в Ботемии отношения совсем не те, как в Галиции. В Богемии притесняющий IE ненавидимый класс богатых собственников, дворян, аристократии, состоит не из польских заговорщиков, а из немцев, душой и телом преданных Австрийской династии, преданных еще более австрийскому старому, столь для них выгодному порядку вещей. Народ перестал ходить на барскую работу, не захотел также и платить других податей, к;роме государственных, да и те платил скрепя сердце, совсем не охотно. Класс собственников, дворяне, аристократия, одним словом ‒ все, что составляет собственно австрийскую партию в Богемии, обнищало, обессилило; и при всем том правительство не приобрело ничего, ибо народ, всегда охотно следовавший учению чешских патриотов, не возымел и нему за великий подарок свободы, сделанный не вовремя, ни особенной любви, ни благодарности. Напротив, не доверял правительству, слыша, что оно находилось под влиянием аристократии, и опасаясь беспрестанно, чтоб оно не вздумало возвратить его вновь к старому подданству. Наконец необыкновенные, рекрутские наборы,
409
повторенные несколько раз в продолжении одного года пробудили в богемском народе всеобщий ропот и совершенное неудовольствие. При таковом расположении лепко было подвкгнуть ego к восстанию.
Я желал в Богемии, революции решительной, радикальной, одним словом, такой,которая, если б она и была иобеждена впмледс, од ако у ела бы все так пере- воротить gz поставить вверх дном, что австрийское аравительство после победы не нашло бы ни одной вещи на своем старом месте. Пользуясь тем благоприятным обстоятельством, что все дворянство з Богемии да и вообще весь класс богатых собственииков состоит исключительно из немцев, я хотел изгнать всех дворян, все враждебно расположенное духовенство и, конфисковав без Разбора все господские имения, отчасти разделить их между неимущими крестьянами, для поощрения сил к революции, отчасти же превратить кх в источник для чрезвычайных революционерных доходов. Хотел разрушить все замки, сжечь в целой Богемии решительно все ароцедуры, все административные, равно как и судебные, как правительственные, так господские бумаги и документы, и объявить все гипотеки, а также и все другие долги, не древышающие известную сумму, навр. 1ООО или 2000 Gulden, заалаченными. Одным словом, революция, замышляемая мной, была ужасна, беспримерна, хоть и обращена более против вещей, чем против людей. Она бы в самом деле,все так перавопотила, так бы въелась в кровь и в жизнь народа, что, даже ~победив ее, австрийское правительство не ~было бы никогда в силах ее искоренить, не знало бы, что начинать, что де@ать, не могло бы ни собрать, ни даже найти остатков старого навек разрушенного норядка и никогда бы не могло помвриться с богемсккм народом. Такая революция, уж не опраничивающаяся одной национальностью, увлекла бы своим крамером, овоей червленно-огненной пропагандой не только Моравию и Австрийскую Шлезию, но также Прусскую Шлезию, да и вообще все шопраничные немецкие земли, так что и германская революция, бывшая до тех аор революцией городов, ~мещан, фабричных ра~ботников, лктераторов ж адвокатов, сама бы превратилась в общенародвую.
iHo сим не ограничивались мои замыслы. Я хотел превратить всю Богемию в революционерный лагерь, создать в ней силу, способную не только охранять революцию
410
в самом яраю, но а действовать наступательно, вне Богемии, возмущая на пути все славянские племена, призывая все народы и бунту, ра~зрушая все, что только носит на себе печать австрийскаго существования, идти на помощь мажищрам, полякам, воевать, одним словам, против Вас Самих, Государь!
~Моравия, издавна связанная с Богемией своими историческими воспоминаниями, обычаями, языком а никогда не престававшая смотреть на Прату, zaz на свою столицу, а тогда находившаяся с ней еще к в особенной связи посредством своих клубов, Моравия, думал я, необходимо последует за богемским движением. С ней вместе ~увлекутся также и словаки и Австрийская Шлезия. Таким образом революция обоймет край пространный, богатый средстваmr, центром которого будет Црага. В Праге должно заседать революционерное правительство с неограниченной диктаторской властью. Изгнаны дворянство, все противоборствующее духовенство, уничтожена в прах австрийская администрация; изгнаны все чиновники, и только в Праге сохранены некоторые из главных, из более знающих для совета и zauc библиотека для статистических справок. Уничтожены также ~все клубы, журналы, все проявления болтливой анархии, все покорены одной диктаторской власти. Молодежь и все способные люди, разделенные на категории, .по характеру, способностям и направлению каждого, были бы разосланы,по целому краю, для того, чтоб дать ему провизорную революционерную и воинскую организацию. Народные массы должны бы были быть разделены на две части: одни, вооруженные, но вооруженные кое как, оставались бы дома, для охранения нового порядка и были бы употреблены на партизанскую войну, если 0 такая случилась. Молодые же люди, все неимущае, способные носить оружие, фабричные работники и ремеслепн~ки без занятий, а также и большая часть образованной мещанской молодежи, составила бы регулярное войско, не Freischarren, но войско, которое должно бы было формировать с ~помощью старых польских офицеров, а также и посредством отставных австрийских солдат и унтер-офицеров,,возвышенных по способностям и,по рвению в разные офицерские чины. Издержки были бы огромные, но я надеялся, что они покроются отчасти конфискованными имениями, чрезвычайными налогами и ассигнацияма вроде коссутовоких. У меня был на то особенный более али менее
411
фантастический финансовый проект, излагать который вдесь было бы не у места.
Таков был план, придуманный мной для революции в Богемии. Я изложил его в общих чертах, не входя в дальнейшие подробности, ибо он не имел даже и начала осуществления, никому не был известен или известен только весьма малыми, самыми невиннымд отрывками; существовал же только в ~моей повинной голове, да и в ней образовался не вдруг, а посте!пенно, изменяясь и пополняясь сообразно с обстоятельствами. Теперь же, не останавливаясь на политической и нравственной, ни на политически криминальной критике сего плана, я должен Вам показать, Государь, какие у меня были средства для цриведения в действие таких огромных замыслов.
Во~первых, я приехал в Лейпциг, не имея копейки денег, не имел даже довольно для своего собственного бедного пропитания, и если б мне Рейхель не IIIipHcëàë вскоре малую с~умму, то я не знал ~бы реюпительно, чем и как жить, ибо для своих ~предприятий я ~по совести мог nlpoGHTb и требовать денег у других, но не для себя. Деньги мне были необходимы: «Sans argent point de Яп1ззез!» говорит старая ~французская пословица, а я должен был создать репюительно ~все: сношения с,Богемией, сношения с мажиарами, должен был создать в Праге .партию, соответствующую моим желаниям, íà которую бы я мог потом опереться для дальнейшего действия. Я говорю «создать», ибо, когда я приехал в Лейпциг, не было еще даже и тени начала какого-либо действия, все же существовало только в моей мысли. От Дестера и Гекзамера я денег требовать не мог; их средства были весьма ограничены, несмотря на то что они вдвоем составляли Центральный демократический комитет для целой Германии; они собирали род налога со всех немецких демократов, но он ~был недостаточен даже для того, чтоб покрыть их собственные политические расходы. Я надеялся на шоляков, но поляки на,мой зов не приехали.,Мои новые отношения с ними, а именно с польскими демократами, начались в Дрездене, и я могу сказать по совести, что до самого марта 1849,года, я нжкогда в жизни не ымел !политических овязей с поляками, да и те, в которые я было вошел с ними is марте месяце, не успели развиться. Итак, денег у меня не было, а без денег мог ли я что предпринять! Хотел я было ехать в,Париж отчасти за деньгами, отчасти чтоб войти в сношения с француз-
412
окой к аольской демокрациями, а наконец и для того, чтоб познакомиться там с графом Телеки, бывшим посланником, или, вернее, агентом Коссута цри французском правительстве, и войти через него в сношения с самим Коссутом; но, обдумав, отказался от сей IMbICJEH, отказался от нее IIO следующим причинам: мне было известно, именно через моего друга Рейхеля, что вследствие клеветливой корреспонденции в «Rheinische Zeitung» французские демократы также усомнились ва мне. Когда было напечатано мое «Воззвание к славянам», я послал один ~зкземпляр Flocon u приложил длинное аисьмо. В этом письме я ему излоисил, сообразно моим тогдашним аонятиям, положение Германии и положение славянского вопроса; извещал его о моем уразумении к аолном согласии с Центральным обществом немецких,демократов, о хотовившейся второй революцки в Германии и о моих намерениях ~касательно славян и Богемии в особенеости.
Уговаривал его прислать в ' Лейпциг, куда сбирался ехать, товеренного французского демократа, для првведения в связь атредполагаемого германо-славянского дв(ижения с французским. Наконец упрекал его,в том, что он мог поверять жлеветливым слухам, и кончал (письмо торжественным объявлением, что мак единственный руссасий, в лагере европейских демократов, я должен хранить свою честь строже, чем всякий другой, m ч~т~о~, если он мне теперь не ~будет отвечать и не докажет положительным действием, что он безусловно верит ~в мою честность, я .почту себя обязанным перервать с ним все отношения. Flocon мне не ответил и никого не прислал, а, вероятно для того, чтаб показать мне свою симпатию, перепечатал все «Воззвание» мое в своем журнале; то же самое сделали и поляки в слоем журнале «Democrat Polski»; но я ни того, ни другого в Лейпщиге не читал, тринял же молчание Flocon за оскорбительный знак недоверия; а аотому и не мог решиться, даже и для цели, которую считал священной, искать с ням, равно как л с его партией, нового сближения; не говоря уж о аольоких демократах, которые были еслк и не первыми взобретателями, то без сомнения главными распространителями моего незаслуженного ~бесчестия. При таковых отношениях с французами и поляками, я не обещал себе
' Конец третьей тетради оригинала в пять писчит листов (или
20 страниц; л. л. 45 ‒ 64).
413
также и болыпой пользы от знакомства с графом Телеки, зная, что он находился в тесной дружбе с польской эмиграцией. Таким образом, раздумав, я убедился, что поездка B Париж будет только пустой тратой времени; время же было драгоценно, ибо до весны оставалось уж немного месяцев. Итак я должен был отказаться и на сей раз от всякой надежды на связи и на средства широкие; должен был удовольствоваться для всех изде|ржек добровольной помощью бедных лейпцигских, а потом и дрезденских демократов; и не думаю, чтоб в продолжении всего времени, от генваря до мая 1849 г., я издержал более 400, много 500 талеров. Вот иакими денежными средствами я хотел поднять всю Богемию! Теперь же перейду к своим связям и действиям.
В заграничных показаниях своих я несколько раз об'ьявлял, что я нииысим образом не участвовал в приготовительных действиях немецких демократов для револкщии в Германии вообще и Саксонии в особенности. И теперь должен алло совести и сооб>разно с чистой истиной повторить то же самое. Я желал революции в Германии, желал ее всем сердцем, желал как демократ, желал и аотому, что в моих предположениях она должна была быть знаком и как бы точкой отправления для революции Богемской, но сам решительно никаким образом не способствовал и ее успеху, разве только тем, что ободрял и поощрял я ней словами всех знакомых мне немецких демократов; но не посещал ни их клу|бы, ни их совещания, не сцрашивал ни о чем, афеитировал равнодушие и не хотел даже и слышать о их приготовлениях, хоть и слышал многое почти поневоле; сам же был исключительно занят пропагандой в Богемии. От немцев я ожидал и требовал только двух вещей:
Воаервых, чтоб они совершенно изменили свои отношения и чувства к славянам: чтоб публично и громко выразили свою свмпатию K cJIBBHHciKIHM демократам и в положительных выражениях признали славянскую независимость. Такая демонстрация мне казалась необходимой; необходимой для того, чтобы связать самих немцев положительным и громко выраженным обязательством; для того чтоб подействовать сильно на мнение всех прочих европейских демократов и заставать их смотреть на славянское двюкение глазами другими, более симпатическими; необходимой наконец и для того, чтоб победить закорене-
414
лую ненависть славян архив немцев и ввести их таким образом, как союзников а друзей, в общество европейоках демокраций. Я должен сказать, что Дестер и Гекзамер сдержали вполне данное ими мне слово, ибо в короткое время и единственно только их старанием почти все немецкие демократические журналы, клубы, конгрессы заговорили вдруг соверйпенно иным языком и в самых ~решительных выражениях об отношеныях Германии K славянам, признавая вполне и безусловно право последних на независимое существование, аризывая их z соединению на общеевропейское революционерное дело, обещая им союз и аамощыьротив франкфуртских притязаний, равно как и против всех других немецккх реакц~ионерных партий. Такая сильная, единодушная и совсем неожиданная демонстрация произвела ы на других желаемое действие: не только ~польсяие демонраты в Париже, но и французские демократы, французские демократические журналы и даже итальянсасие демократы в Раме заговорили также о славянах, как о возможных и желанных союзниках. Славяне же с своей стороны, gz аменно чешские демавраты, пораженные и обрадованные сей внезашной переменой,,в свою очередь также стали выражать в чешских журналах свою симпатию к европейским и давке z немецким и мажиарским демонратам. Тмсим образом, первый шаг к сближению был сделан.
Но; надо было победить ненависть богемских немцев к чехам, не только смягчить их враждебные чувства, но уговорить их соединиться с чехами на общее революционерное дело. Задача не лепкая, ибо ненависть бывает всетда там сильнее и глубже, где она происходит между племенами, живущими близко и находящимися друг с другом в беопрестанном соврикосновении. К тому же ненависть менщу немцами m чехами в Богемии была ненависть свежая, основанная на животрепещущих воспоминаниях, разъяренная m растравленная неусьппными стараниями австрийского правительства. Она шро~будилась в первый уаз в начале революции 1848-го года вследствие д®ух щютивоположных, друг друга уничтожавших направлений обеих национальностей: чехи, составляющие две ~рети богемского народонаселения, хотели, и с полным правом хотели, говорю я, чтоб Богемия была исключктельно страной славянской, в совершенной независимости ог Германии, а потому и не хотели посылать депутатов в
415
франкфуртское собрание. Немцы же, напротив, основываясь на том, что Богемия всегда принадлежала к Германскому Союзу 'H с давних времен составляла интегральную часть древней Германской Империи, требовали ее окончательного соединения, слияния с вновь возрождавшейся Германией. Чехи не хотели и слышать о Венском министерстве; немцы, кроме венских министров, не хотела призна~вать никакой другой власти. Таким образом, произошла распря жестокая, подвигаемая, с одной стороны, Инсбруком, с другой же Венским правительством; так что когда, в июне 1848-го года, Прага восстала, немцы поднялись со всех трех сторон немецкой Богемии и ринулись вольными толпами (Freischaren) на помощь австрийским войскам. Впрочем, генерал князь Виндишгрец принял их довольно холодно и, поблагодарив, отпустил их домой. С тех пор вражда между чехами и немцами никогда не переставала и ее победить было нелегко. Гекзамер и Дестер были мне и в этом отношении очень полезны, равно как и саксонские демократы: они несколько раз посылали от своего имени агентов в немецкую часть Богемви, на которую действовали постоянно и неусыпно также и посредством демократов, обитавших на всей саксонской границе; так что к ~маю уж множество немцев в Богемии были обращены в новую веру, и хоть я и не имел с ними неаосредственных отношений, знаю, однако, что многие готовы были соединиться с чехами для общей ре~волюции. Сим ограничились мои отношения с немецкими демократами, в их же собственные дела, повторяю еще раз, я не вмешивался. Теперь обращусь ы чехам.
Arnold приехал один на мой зов в Лейпциг. Впрочем, я был рад и тому, быв уж научен довольствоваться немногим. Он пробыл в Лейпциге всего только сутки, несмотря на все мое старание удержать его долее. В такое короткое время я не мог ни расспросить его хорошенько о Богемии и Праге, ни передать ему вполне свои мысли. К тому же три четвепти сего времени по крайней мере были употреблены на бесполезные переговоры с Дестером и Гекзамером; они было вздумали созвать в Лейпцкге публично Славяно-германский конгресс; даже в это время немцы не ~могли еще совершенно излечиться от несчастной страсти к конгрессам; но я решительно воспротивился сему нелепому проекту. На серьезные переговоры глаз на глаз с Арнольдом мне осталось всего четыре, много пять часов;
416
я старался воспользоваться ими, сколько было возможно для того, чтоб уговорить Арнольда быть моим соучастником, действовать со мной заодно, в моем направлении и духе.
Опираясь на все вышеупомянутые причины, доводы и аргументы, я старался убедить его в необходимости ускорить революцию в Богемии; а для достижения сей цели, зная, что он амел сильное влияние на чешскую молодежь, на чешское бедное мещанство, особенно же на чептских мужиков, которых он знал хорошо, быв долгое время управляющим имений графа Рогана, и для которых теперь писал почти исключительно в своем демократическом, простонародном журнале, я аросил ето упот~ре~бить это влияние на революаионерную ароааганду. Просил его организовать сначала в Праге, а потом в целой Богемии тайное общество, план для которого, мной одним созданный, был у меня уж готов. План сей в своих главных чертах был следующий:
Общество должно было состоять из трех отдельных, друт от друга не зависимых и друг от друга не знающих обществ, под различными названиями: одно общество для мещан; другое для,молодежи; третье для сел. Каждое было подчинено строгой иерархии и безусловной дисавалине, но каждое в своих подробностях и формах сообразовалось характеру iH силе того класса, для которого оно было назначено. Общества сии должны были опраничиться малым числом людей, включив в себя IIIO возможности всех людей талантливых, знающих, энергичесяих и влиятельных, КОТорые, повинуясь центральному направлению, в свою очередь и,как бы невидимо действовали бы на толаы. Все три общества были ~бы связаны меящу собой посредством Центрального комитета, который бы состоял из трех, много из пяти членов: я, Арнольд, остальных следовало бы выбрать. - Я надеялся посредством тайного общества ускорить революаионерные приготовления в Богемии; надеялся, что оные ~будут сделаны во всех аунктах ао одному плану. Ожидал, что мое тайное общество, которое не должно ~было расходиться аосле революции, но, нааротив, усилиться, распространиться, пополняя себя всеми новыми, живыми и действительно сильными элементами, обхватывая постепенно все славянские земл~и, я ожидал, говорю я, что оно даст также ы людей для различных назначений и мест в революционерной иерархии. Надеялся .наконец,
Я7 Дюкло
417
что ш:осредством его я создам и укреплю свое влияние в Богемии; ибо в то же самое время, без ведома Арнольда, я поручил одному молодому человеку, немцу из Вены (студенту Ottendorf, бежавшему после в Америку), организировать по тому же самому плану общество между богемскими немцами, в центральном комитете которого я не участвовал бы явно сначала, но был бы его тайным предводителем; так что, если ~бы проект мой приспел ac исполнению, все главные нити движения сосредоточились бы в iMomx ~руках, и я мог бы быть уверен, что замьнпляемая революция в Богемии не собьется с пути, ей мною на~значеннаго. На счет же революционерного правительства, аз скольких людей и в каких формах оное должно будет состоять, я не имел еще определенных мыслей; хотел ирежде познакомиться поближе с самими людьми, равно яаки с обстоятельствами; не знал, приму ли я в нем явное участие, но что я буду участвовать в нем и участвовать непосредственно, сильно, в ~зтом я не сомневался. Не самолюбие и не честолюбие, но убеждение, основанное на годовом опыте, убеждение, что никто между зиакомыми мне демократами не будет в состоянии так обнять зсе условия революции и пранять тех решительных, энергических мер, которые я считал необходимыми для ее торжества, заставили меня наконец откинуть прежнюю скромность.
Наконец я хотел еще овладеть, посредством Арнольда и его ~приверженцев в Праге, Славянской лигой, чешским, или вернее славянским патриотическим обществом, признанным,центром всех славянских обществ IH клубов во всей Австрийской Империи. Я вообще не придавал большой важности клубам, не любил и презарал их даже, видя в них только сходки для глупаго хвастовства, для пустой и даже вредной болтовни. Но Славянская лага была исключением из общего правила; она была основана на практических и живых основаниях умными и практическими людьми. Она была усиленным политическим продолжением организации и действи:я той могучей литературной пропаганды, которая.перед революцией,1848-го года пробудила и, можно сказать, создала новую славянскую жизнь. Она и в зто время была живым центром всех политичесасих действий австрийских славян и ~пустила отрасли, имела филиативные общества не только в Богемии, но решительно во всех славянских странах в Австрийской Империи, исключая только Галиции, и пользовалась таким всеобщим уваже-
' 418
нием, что все славянские цредводители полагали за честь быть ее членами, и даже сам Бан Иелачич, приступая к,Вене, ~почел необходимым написать к ней письмо, в котором, как бы извиняя свои поступки, уверял, что он идет против Вены не потому, что Вена совершила новую революцию m следует теперь демок~ратичес,каму направлению, но потому, что она есть центр Германской национальной партии. В Славянской лиге участвовали безразлично славянские патриоты всех партий; сначала шреобладала в ней партия Палацкого, словака Штура и Иелачача; но впоследствии, lK чему, впрочем, и моя брошюра: «Воззвание к славянам» несколько опособствовала, число демократов усилилось в ней заметным образом, и уж стали довольно часто слышаться в ней крики: «Елей Коссут!» А иод zoHeq и вся чешокая лига отклонилась рецпительно от прежнего направления и, громко объявив овои симпатии к мажиарам, не .захотела посылать более денег ни словакам, ни южным славянам, воевавшим дротив Коссута. Овладеть Славянской лигой было в то время довольно легко, и она могла сделаться в руках чешских демократов довольно сильным и действительным средством для достижения моих целей.
Арнольд был несколько поражен и как бы смущен смелостью сих последних. Он мне обещал, впрочем, многое, но неясно, робко, неопределенно, жалуясь то на безденежьв, то на свое плохое здоровье, так что, когда он уехал из Лейпцига, во мне осталось ипечатление, что я почти ничего не достиг свиданивм и переговорами с ним. Прощаясь, он обещал мне', однако, писать KB Праги и позвать меня, когда будет все хоть неоколько подготовлено для начала дальнейших решительных действий. Я должен был довольствоваться его неопределенными обещаниями, ибо не имел в то время решительно Бцщаких других средств, Бв путей для пропаганды. Вспоминая теперь, какими бедными средствами я замышлял совеущить революцию в Богемии, мне становится смеюно; я сам не аонимаю, как ямж надеяться ыа успех. Но тогда ничто не было в состоянии остановать меня. Я рассуждал таким образом: революция необходима, следовательно возможна. Я был сам не свой, во мне сидел бес разрушеныя; воля или, лучше сказать, упорство мое росло вместе с трудностями, и бесчисленные препятствия не только что меня не пугали, но разжигали, напротив, мою революционврную жажду, поджкгали меня на лихорадочную неутомимую деятельность. Я был об-
27*
419
речен на погибель,и предчувствовал ~это и с радостью шел на нее. Жизнь мне,уж тогда надоела.
Arnold мне не писал; я опять ничего не знал о Богемви. Тогда воопользовавшись поездкоа одного молодого челозека в Вену (Heimberger сын австрийского чиновнижа, бежал потом в Америку), которого отчасти также аосвятил в свои тайны, аросил его на возвратном пути остановиться у Арнольда и шисать мне из Праги. Он там остался совсем, впрочем ао собственной золе, н сделался моим постоянным корреспондентом. Таким образом я узнал, что хоть Arnold, шо-видимому, и мало и плохо действовал, однако расположение умов в Праге становилось день от дня живее, решительнее, сообразнее моим желаниям. Тогда я решился ехать сам в Прагу и уговорил также а братьев Страка возвратиться в Богемию. Это было в середине или в конце марта, а может быть, даже и .в начале апреля, по новому стилю; я перезабыл все числа. Впрочем, они подробно определены в обвинительных актах.
В это .время в первый ра~з заговорили о вмешательстве России в,Венгерскую войну и о вступлении русских войск в Венгрию, на помощь австрийским войскам. Известие сие побудило меня нашисать второе «Воззвание к славянам» (оно было шерепечатано IIIQTOM в «Ргезйепег Уе tnng» и находится в числе обвинительных актов), в котором, равно как и в первом, но еще с большей ~энерпией m языком более популярным, я ~призьгвал славян к,револкщии и к войне аротив австрийских, а также и против ~российских, хоть и славянских войск, «so lange diese den verhangnissvollen Nahmen des Kaisers Nikolai in ihidem Munde fiihren»! Воззвание сие было немедленно переведено братьями Страка иа чешский язык и напечатано в Лейпциге на обоих нареюиях, в большом количестве ~экземпляров. Я поручил чешское издание братьям Сврака, а немецкое саксонским демократам для скорейшего ~распроспранеяия в Богемии.
Я шоехал в Прагу через Дрезден. В Дрездене остановился несколько дней; познакомился с некоторыми аз главных цредводителей саксонской демократической аартии, впрочем без всякой положительной цели, не амея z ним из Лейпцига ни рекомендательных писем, ни поручений; познакомился с ними, могу сказать, случайно в демократичеокой кнейпе, через доктора Wittig, знакомого мне еще со времен моего первого шребывания в Дрездене в 1842году. в«.ежду прочим, познакомился также и с демократиче-
420
сам депутатом Rockel, с которым позже вошел в ближайщую связь а который играл впоследствии деятельную роль в революционерной дрезденской, равно как и аражской попьгтке. ~В Д~рездене начались также мои новые, уже положительные отношения с поляками. Это случилось следуюш~им абразом:
Я ~встретил совершенно случайно в Дрездене галицийского ~эмигранта и весьма деятельного члена демоиратичеокого общества Крыжановокого, с которым я познакомился в,первый раз в Брюсселе в 4847 году; но тогда ~я не имел с ним еще никаких политических отношений. Был же он s Дрездене на дороге ~в Париж из Галиции, пз которой кажется был принужден бежать от преследований австрийской полиции. Мы встретились с ним как старые знакомства, и, после ~первых приветствий, я стал делать ему упреки за клевету, распространенную на мой счет польскими демократами. Он мне на это отвечал, что Би он, ни друг его Гельтман, с которым он жил вместе в Галжгии, никогда не верили .пустым слухам, везде ы всегда им противоречили и что, напротив, оба желали моего вриезда в Галицию, где я мог быть им полезен, и даже сбирались писать ко мне, но не знали моего адреса. В чем и как я мог быть полезен в Галеции, он мне не сказал. Такам образом, после довольно долгого разговора об общих иредметах, найдя в его мыслях много сходства с моими и,заметж в нем желание со ~мной сблизиться, я открыл ему свои намерения на счет богемской революции, не входя, впрочем, ви в какие частности, сказал ему, что у меня есть связи в Богемии и что еду теперь в Прагу для ускорения революц~ионеряых EIpH- готовлений; что давно желал соединения с поляками для того,'чтоб действовать с ними вместе, но что до сих пор все попытки мои для сближения с Бими не только что остались без всякого успеха, но навлекли еще на меня гнусную клевету. Он с жанром ~вошел .в мои славянские мысли и просил у меня позволевия переговорить о том, нак бы сказать официально, от ~моего имени, с Централизацией.
Я был ~этому ~рад, и iMbI согласились с HIHM в следующих пунктах: 1. Цептрализация цришлет двух поверенных, которые вместе со мной в Дрездене ~будут заниматься приготовлениями к богемской революции и ко~орые, когда революция начнется, войдут вместе со мной .в центральный Общесла~вянский комитет, в котором будут участвовать по возможности представители и прочих славянсыих алемен.
421
2. Централизация возьмет на себя доставку польских офицеров для революции в Богемии, пришлет денег m, наыо- HBIU, уговорит также iH графа Телеки прислать со своей стороны, с достаточными средствамв, мажщарокого агента, для того чтоб действовать с нами на иажиарские полка„ стоявшие тогда в Богемии, а также и для постоянных отношений с Телеки и Коссутом. 3. Хотели еще установить в Дрездене германо-славянский комитет для проведения в связь богемских революционерных приготовлений с саксонскими; но сей последний проект остался даже без начала исполневия, ибо особенных саксонских приготовлений, как я скажу о том после подробнее, не было. Да можно сказать, что и все остальные пункты остались не осуществленными, исключая разве тольжо приезда Гельтмана в Крыжановского от имени Централизации, с пустыми руками. ‒ Все, что я пцжобрел на сей раз через встречу с Крыжановским, это был английский паспорт, с которым я и поехал в Прагу, аростивпжсь с Крыжановским, отправившимся в то же самое время в Париж.
В Праге я был поражен самым неприятным образом, не,найдя в ней ничего, решительно ничего приготовленным. Тайному Обществу не было даже положено и начало, Б никто, казалось, и не думал о близкой революции. Я стал делать Арнольду уцреки, но он сложил всю вину на свое нездоровье. Впоследствии, кажется, он был гораздо деятельнее; я говорю «кажется», ибо я до самого конца думал„ что он не делает ничего и только от австрийской следственной комиссии узнал, если это сараведливо, что он потом действовал ревностно и сильно, но вместе с тем и там осторожно, что даже самые близкие люди не аодозревалы его деятельности. Кроме Арнольда, я имел один раз вече|ром совещание со многими чешскими демократами, пришедшими zo мне по приглашению, но пришедшими, к моему велккому неудовольствию, в числе, превышаюпем мои ожидания. Совещание было шумное, бестолковое и оставило во мне впечатление, что цражские демократы великие болтуны и что они более склонны е легкому и самолюбивому риторству, чем к опасным предприятиям. Я же, кажется, напугал их резкостью некоторых вырвавшихся у меня выражевий. Никто из них, казалось мне, не понимал единственных условий, при которых была возможна богемская революция. Равно как и немцы, от которых, впрочем, чехи вообще многому научились, несмотря на свою ненависть
422
к ним, все были ~более или менее заражены страстью к клубам и верой в действительность, пустой, болтовни. Я убедился и в том, что, оставив пиюрокое поле для Нх самолюбия и уступив им все внешности власти, мне будет не трудно овладеть самой властью, когда,революция начнется. Я видел потом некоторых глаз на глаз и заметил, что параллельно с моими замыслами шли в то же самое время несколько друидах предприятий, менее решительных, с видами более отдаленными, IIIQ клонящимися, однако, к одной и той же революционерной цели, я стал думать о средствах воспользоваться ими. Для сего ~я должен бы был остаться в Праге, но это ~было репгительно невозможно; ибо несмотря на все iMoe старание сохранить мое присутствие тайным, пражсюие демократы были так болтливы, что Ва другой же день не толыко вся демок,ратическая вития, но,все чешские либералы знали, что я находился .в Праге; а так как австрийское правительство уж и тогда преследовало ~меня за мое первое «Воззвание к славянам», то я был бы без всякого сомнения арестован, если б не удалился Вовремя.
За неимением других средств, я должен был аоложить все свои надежды на ~братьев Страка, умы которых я успел, так сказать, обработать и напитать своим духом в продолжение более чем двухмесячного ежедневного, ежечасного свидания. Я дал им полные и подробные инструкции, касательно всех приготовлений ы революции ~в Праге и в Богемии вообще; уполномочил их действовать за меня и в мое имя, и хоть и не,знаю хорошо а в подробности, что они потом делали, однако должен объявить себя ответственным за их малейшие действия, ответственным и повинным в тысячу раз более, чеи онк сами.
Кратковременное пребывание в Праге было достаточно, чтоб у1бедить меня, что я не ошибался, надеясь найти в Богемии все нужные элементы для успешной революции. Богемия находилась тогда,,в самом деле, в полной анархии. Мартовские ре~волюционерные новоприобретения (Die Marzerrungenschaften, любимое выражение того аремени), уже подавленные в прочих частях Австрийской Империи, в Богемии оставались еще в InoJIHQM цвете. Австрийское правительство имело еще нужду з славянах, а потому и не хотело, боялось коснуться вх реакпионерными мерами. Вследствие этого в Праге, разно как и в целой Богемии, царствовала еще безграничная свобода клубов, народных
423
собраний, книгопечатания; эта свобода простиралась так далеко, что венские студенты и другие венские беглецы, которых в Вене в то же самое время ~расстреливали, в Праге ходили по улицам явно, под овоим именем, без малейmero опасения. ~Весь народ как в го~родах, так и в селах был вооружен и везде недоволен: недоволен и недоверчив, потому что чувствовал приближение реакции, боялся потери вновь пэиобретенных прав; в селах боялся грозящей RplH- стократии и восстановления прежнего подданства; недоволен накопец в высшей степени вследствие вновь возвещенного рекрутского набора, и в самом деле был везде готов к возмущению.,К тому»кэ в Богемии находилось тогда очень мало войока; и то, что было, состояло большей частью из мажиарских полжов, которые чувствовали в себе непреодолимую склонность к бунту. Когда студенты встречали мажиарсеах солдат на улице и !Приветствовали их криком: «Елей Коссут!», солдаты отвечали тем жэ самым криком, не обращая внимания на присутствовавших и слы,шавтих офицеров; когда мажиарских солдат посылали арестовать студента за брань или за драку с полицией, солдаты соединялись с студентами и били вместе с ними полицейских чиновников. Одним словом, расположение мажиарских полков было такое, что, лишь только началось ,революционе~рное движение в Дрездене, полуэскадрон, стоявший на границе, услыша о том, взбунтовался и прискакал в Саксонию бэз всякого зова. Более двух лет прсашло с тех пор, и австрийское правительство в продолжение сего времени употрэбило, без сомнения, все возможные оредства, дланя того чтобы искоренить революцаонерный, коссутовский дух из мажиароких полков; но дух сей запустил такие глубокие корни в оердце каждого мажиара, эщэ более простого, чем образованного, что я убежден, что, если даже и теперь начнется война, крик «Елей Коссут» будет достаточен для тото, чтоб взбунтовать их и перевести на сторону неприятеля. В то же время это не подлежало ни малейшему сомнению; я был твердо уверен, что они в первый день, з !первый час соединятся с богемской революцией; ‒ приобретение важное, ибо таким образом было бы положено крепкое начало революционэрному войску в Богемии. — Наконец, для пополнения RRlpTIEHbI, надо ещэ прибавить, что австрийские финансы находились в то время в самом плачевном состоянии: в Богемии ходили уж не государственные, а аартикул~яр-
424
ные бумаги; иаждый банкир, каждый куаец имел свои ассигнации; ~были даже деревянные z к~оOж~а~нHы~е e мMоOнHе~тT~ы~, как только бывает у народов, находящихся на самой вкзкой степени циввлизации.
Революционерных элементов было поэтому много; следовало только овладеть ими, но на это у меня решительно недоставало средств. Однако я все еще не отчаивался. Я поручил братьям Страка завести наскоро тайные общества в Праге, не придерживаясь строго старого алана, для исполнения которого уж не доставало более времени, но сосредоточив главное внимание на Лрагу,,для того чтоб приготовить ее как можно czopee к революцаонерному движению; особенно просил их завести связи с работниками л составить исподволь лз самых верных людей силу, состоящую вз 500, 400 или 300 людей, по возможности, род,революционерного батальона, на который бы я мог безусловно положиться и с помощью которого мог бы овладеть всеааи остальными пражскими, менее или совсем не оргазованными,элементами. Овладев же Прагой, я надеялсн овладеть и всей Богемией, ибо намеревался аринудить главных ~предводителей чешской демократии соединиться со мной, принудить их к тоМу или убеждением, или удовлетворением их самолюбия, предоставив им, по вьипереченному, все почести и все выгоды власти, а если б ни то ни другое на них не подействовало, так и силой. ‒ Прооил, наконец, их искать знакомства со всем:и, однако не выказываться, не болтать, быть скромными, не оскорблять ничьего самолю~бия, а наблюдать внимательно,за всеми движениями, за всеми параллельными предприятиями, оаасаясь, чтоб нас не предупредили, и аисать мне обо всем со всевозможной подробностью в Дрезден, откуда обещал, прислать им денег, а когда аридет время приехать m сам с аольокими офицерами.
Вскоре по моем возвращении в Дрезден явились туда Крыжановский и Гельтман, уже от имени Демократической централизации. Они мне не привезли ничего; ни денег, ни аольских офицеров, am мажиарокото агента, а только сердечное участие и множество комплиментов от польских, равно как и от па|рижских демократов. Насчет денег узнал я, что Централизация сама находилась в неимоверной бедности, равно как и французские демократы, истощенные прошлогодними июньлсими днями; что щольские офицеры будут, и будут в большом количестве, из Фран-
425
ции, равно как из Познаньского герцогства, лишь только найдутся деньги, необходимые для ах доставки; и, наконец, что граф Телеки богат средствами, но что он не решается войти с нами в отношения я располагать мажиарскими деньгами для движения богемского, не получив на то позволения от Коссута, которому он писал об этом предмете и ждал ответа. Таким образом, я не был в состоянии сдержать ни одного из обещаний, данных мною сначала братьям Стража, впоследствии же через них и Арнольду, и другим че~шским демократам,,вошедшим в сношения с ними по моем отъезде из Праги. Я должен был содержать братьев Страка в Праге, а для cero должен был как нищий просить милостыню у всех знакомых и нж от одного не получил ни копейки, кроме вышеупомянутого депутата Rockel, неосторожного, болтливого, эксцентрического, но ревностного демократа, который, для того чтоб доставить мне хоть некоторые средства, продал даже свою мебель.
Я познакомился впоследствии с покойником ба~роном Baier, бывавшим ~прежде офицером в авсррийской службе, потам же приня~вптим участие в венгерском восстании; ов командовал некоторое время мажиарским отрядом, неаомню в какой венгерской ереаости, был тяжело ранен и вследствие этого, удалились,из Венгрии, сделался, не знаю уж каким образом, агентом графа Телеки в Дрездене, где, кажется, исключительно занвмался вербовкой офицеров для мажиарского войска. Он мне показал письмо графа Телеки, в котором сей расспрашивал его о Богемии; я воспользовался сим случаем и уговорил его написать под мою диктовку письмо к Телеки, в котором он, от моего имени, извещал его о готовившейся Богемской революции, аредставляя ему все выгодные результаты, долженствовавшие последовать из оной для самих мажиар, и требуя наконец присылки поверенного с деньгами. Телеки отвечал, что он приедет сам: и кажется, что он, и в самом деле, был в Дрездене, но аоздно, ибо я уж сидел тогда в заключении. Сим ограничились все сношения мои с мажиарами.
~Между тем моя переписка с братьями Страка ародолжалась; опи требовали денег; я посылал ии сколько мог, т. е. очень немного; но уте~пал их будущими надеждами, уговаривая их к~решиться, также как д я сам крепился в это время, к не оглядываясь, без остановкк, наперекор всем трудностям и арепятствиям, готовить революцию и
426
позвать меня, когда приблизится время к восстанию. Она были, в самом, деле, очень деятельны, как я узнал впоследствии от следственной комиссии', из пасем же их я не мог узнать многого, так были они неотчетливы а темны. Я сказал теперь все касательно моих богемских предприятий и действай, из которых посылка Рокеля в Прагу была после.дним.
Но скажу прежде, какие у меня были отношения к вриеха~вшим полякам, а именно к Гельтману и Крыжановскому. Я могу с полным правом сказать, что не было решительно никаких. Между нами даже а в;это стремя не было совершенной доверенности, ни с их, ни с моей стороны. 'они мне никогда ни полслова не сказали о овоих польках делах, которыми, как мне казалось, они занимались гораздо более, чем богемскими, что ~было, впрочем, нетрудно, ибо последними они совсем не занимались; ада~я им скрытностью за скрытность, я с сзоей стороны удержал также многое от них в тайне, показывал им только верхи своих собственных замыслов и не допускал их входить в непосредственные отношения с Богемией. Я один переписывался с Прагой, и все, что они,знали, знали они единственно только через меня; когда я получал не~благоприятные известия, я умалчивал ах; когда же азвестия были благоприятные, я старался увеличить оные в глазах их; одним словом, я их держал несколько з стороне от всех действительных обстоятельств а приготовлений а считал себя вправе действовать в отношении Кс ним таким образом, ибо видел ясно, что централизация, не прислав с ними мне никакой помощи, ни денег, ни офицеров, ни обещанного мажиарското агента, прислала только их .двоих, щ не для того, чтоб в самом деле соединиться со мной, но для того, чтоб по возможности овладеть богемским движением и употребить оное на достижение своих собственных, мне неизвестных целей сообразно своему исключительно польскому направлению. Я виделся с Гельтманом а Крыжановским часто, почти всякий день, но более как приятель, чем как соумьппленниа; ~мы редко говорили о богемских приготовлениях, они даже редко спрашивала меня об них, али потому, что заметили мою неоткровенность, а может быть, и:потому, что, перестав ожадать от них больших результатов, интересовались более другими, мне неизвестными делами. Толыко в одной мере условились мы аоложительно, а RMBHHO в необходимости установить в Праге общеславян-
427
ский революционерный комитет, когда революция начнется; все же остальное было предоставлено нами будущему вдохновению и обстоятельствам. Они имели, вероятно, свои замысли, я же, рассчитывая на преобладающее влияние овое в Ilpare, имел намерение твердое устранить их, лишь только они окажутся .противниками. Гельтман и Крыжановский имели также и в Дрездене связи, совершенно независимые от моих. Но для окончания моей истории обращусь теперь в последний раз к немцам:
Немцы реппительно странный народ, и судя по тому, что я видел, живя между ними, не думаю, чтоб судьба им готовила долгое политическое существование. Когда я сказал, что в последнее время немецкие демократы стали централизирожаться, то я хотел выразить сам, что они наконец аоняли необходимость, центрального действия B центральной власти, много и часто об них говорили а делали даже движения, как будто бы пенврализировались, но действительной централизации, несмотря на существование центрального демократического комитета, между ними не было.
Избрав сей комитет, они думали, что сделали все, и не почли нужным ему повиноваться. Что делает французских демократов опасными и сильными, это чрезвычайный дух дисциплины: французы различных характеров, состояний и положений, различнейших направлений, даже различных партий умеют соединяться для достижения общей цели, и когда раз соединились, тогда уж никакое самолюбие, ни честолюбие, решительно ничто не в состоянии, разъединить их, до тех lIIop,,ïîêà предположенная цель не достигнута. В немцах, напротив, преобладает анархия. Плод протестантизма и зоей политической истории Германии, анархия есть основная черта немецкого ума ', немецкого характера и немецкой жизни. 'анархия между провинциями; анархия между городамл и селами; анархыя между жителями одного и того же места, .Между посетителями одного и того же кружка; анархия наконец в каждом немце, взятом особенно, между его мыслью, сердцем и волей. «Jeder darf und soll seine Ме1пипя haben!» Вот ае~рвоначальная заповедь немецкого катехизиса, правило, которым руководствуется каждый немец без исклю»
' Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Разительная истина!» ‒ Прим. ред.
428
чения', а аотому никакое политическое единство между ними не было, да и не будет возможным.
Так, в это самое время, когда необходимо было теснейrace соединение воех демакратов и всех либералов, для того чтоб бороться с некоторым успехом против торжествовавшей реакции, не только демократы с либералами, и не только демократы целой Германии, но даже демократы одного и: того же немецкого государства не моглв, не умели да и не хотели соединиться. Jeder wollte seine Ме1пипд haben. Bce были .разъединены ~мелким, еще более самолюбивым, чем честолюбивым соперничеством2. Так ни Бреславль, ни Кельн не хотели покориться Берлину, а в тоже время:враждовали и между собой. Кенигсберг был сам по себе, Прусская Саксония также. Не говорю о Брандербурге и Померании, державшихся постоянно на стороне монархии; еще менее говорю о герцогстве Познаньском, в котором шреобладала в то время глубочайшая ненависть безразлично ко воем носящим только немецкое имя. Вестфалия клонилась более на сторону Кельна. Ганновер составлял вместе с другими при~морскими землями особенную группу, праходившую в соприкосновение с прочев Германией только через Шлезвиг-Голштейнскую войну, в которой, впрочем, либералы вринимали гораздо более участия, чем .демократы. Демократы Саксонского Королевства имели свой собственный центральный камитет, который был также комитетом и тюрингских демократов. Бавария, иоключая Пфальца и северной части Франконии, не была почти тронута демократической пропагандой. Остальная же часть южной Германии: Баден, Вюртемберг, равно как и оба Гессен и прочие небольшие герцогства, внешни~м образом признавали центральный комитет, ибо участвовали в его избрании на демакратическом zoarpecce в Берлине, но в сущности ставили его am во что; никогда не слушали его приказаний, не,посылали ему даже денег, группировались же большей частью вокруг демократов франкфуртскаго конститутивного собрания, которое с самого начала сопервичестзовало а враждовало против северных демократов. Так что в действительности цент-
' Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Неоспоримая истина!» ‒ Прим. ред.
2 Подчеркнуто Николаем. На полях пометка: «Правда!»‒ Прим. ред.
429
ралвзацаи не было, а центральный комитет германских демократов находился в самом бедственном положении.
Он был беден, он был не могуч, он состоял наконец из членов, неспособных к этому делу. Трое были выбраны в него: Дестер, Гек~замер, да еще граф Рейхенбах; но последний удалился из него в самом начале; действовали только Гекзамер и,Дестер. Гекзамер человек молодой, честный, невинный, не глупый, но весьма orðàíè÷åââûé, не скоро понимающий, демократический дак~ринер и утопист. Дестер, я не скрою от Вас, Государь, что говорю о них так подробно, только потому, что знаю, что оба спаслись бегством, Дестер, напротив, человек живой, талантливый, скоуора~бочущий, скоро, но ~поверхностно понимаюшдй, несколько плут д пройдоха, вшрочем не своекорыстн~,,политический интриган, принадлежит к хпколе кельнских, т. е. более или менее коммунистических, демократов, остроумен, находчив, увертлив, умеет раздразнить министра в парламентском трении, одним словом, способный к партизанской политической войне, и мог бы быть немецким Duvergier Йе Hauranne при немецком демократическом Тьерсе', если б такой нашелся з Германии; но не имеющий ни довольно обширного ума, ни довольно характера для того, чтоб быть предводителем партии.
Я постоянно остерегал себя от вмешательства в их дела; живя, однако, с ни~ми в ~продолжении двух месяцев или немного менее в одном доме, я знал многое и могу сказать с уверенностью а .по совести, что центральный комитет хлопотал много, но не сделал решительно ничего к успеху предполагаемой революции, несмотря на то что полагал на нее свои последяие надежды, або сам Дестер мне говорил, что это ~будет решительная к последняя попытка и что если она не удастся, то должно ~будет отложить все революционерные замыслы на долгое, долгое время. И что ж они делали? Вместо того, чтоб, оставив в стороне все другие дела, заняться исключительно ~приготовлениями к ней, они употребляли большую часть времени на предметы второстепенные, незначительные, на воп1росы, которые прквели их даже в бесчисленные противоречия со многими отделениями демократической партии. Они смеялись над саксонцами, которые твердо верили в незыблемость своей вновь ими созданной демократической конституции; гово-
' T. е. Тьере. ‒ Прим. ред.
430
рили iHM, что вторая революция была необходима даже для сохранения тех еще ненаруженных ~политичесжих драв, остатков революционерных приобретений 1848-го тода, до которых реакция тогда еще не дерзала коснуться, ~говорили, что без второй революцви все будет неверно, шатко; а сами действовали, как будто бы не сомневались ни малейшим образом в твердости аолитического фундамента, на котором они стояли: Дестер гораздо более заботился о своем выборе во второе Прусское законодательное собрание, чем о революционерных приготовлениях; Гекзамер,занимался пустой, бесполезной, напыщенно-поздравительной публичной перепиской с французскима, атальянскими и польскими демократами; оба хлапотали об основании в Берлине нового демократического журнала, которого хотели быть редакторами; собирали везде подписку и перессорились по етому случаю со всеми демократами; тогда как явно было, что если не будет второй революцищ, то и существование сего журнала в Берлине будет невозможно, IH что если революция удастся, то и все предыдущие хлопоты, ссоры и подписки будут реипительно бесполезны. Когда Арнольд приехал в Лейпциг, вместо того чтоб ~заняться единственной целью его приезда, т. е. соединением движения богемского с германским, или хоть вместо того чтобы расспросить его о Богемии, о которой они оба почти ничего не знали, они ни о чем другом аояти с ним не товорили, как о несчастном журнале, да еще о вьипеупомянутом славянско-германском конгрессе. Других переговоров, условий, общеположенных мер не было: «мы готовим к весне революцию, постарайтесь и вы дриготовиться K этому времени», вот все, что Арнольд услышал от них. По этому одному можно видеть, каковы были ах приготовления и меры для резолюции в самой Германии.
Я не говорю, чтоб они уже решительно не сделали ничего д совсем не думала о дритотовлениях к революции; говopIo только, что действия их были незначительны, недостаточны к ни малейшим образом не способствовали к успеху последней; так знаю я, напр., что они организировали тайные общества в разных пунктах Германии, но общества сии остались без всякого влияния в майском всеобщегерманском повстанци; не сомневаюсь также и ж том, что они имели связи с некоторыми из главных предводителей демократической партии, в разных частях Германии, хоть и не имели о том никаких положительных сведений; нр
431
знаю положительно, что они были со многими в ссоре: с Бреславлем, с центральным комитетом саксонских демократов; и наконец, и во Франкфурте имели гораздо более врагов, чем друзей, так что накануне баденской революции южногерманские демократы не только воапротивились их вмешательству, но даже просили их не приезжать к ним. Я узнал об этом обстоятельстве по особенному случаю, о котором скажу после.
Могли бы GIIpoclHTI меня: Если центральный комитет был в самом деле до такой степени бессилен m бездеятелен, каким образом мог он произвести в целой Германии вьппеупомянутую единодушную и сильную демонстрацию в пользу славян, и откуда взялись у него вдруг энергия и деятельность и влияние для той неусыпной пропаганды между богемскими немцами? На это я буду отвечать следующее: ничего не было легче, как произвесть такую демонстрацию; для сего у них были и достаточное влияние, и вое нужные средства; они имели корреспонденцию со всем.и демократическими журналами, а вроме сего имели адресы всех главных предводителей комитетов и клубов, на которых действовали часто GOMHIMO комитетов, посредством знакомых влиятельных людей; ведь ничего нет легче, как уговорить, всякого немца по всякому делу, до тех IIop пока он мнит себя самостоятельным и не подозревает, что его хотят подчинить какой-нибудь д~исцглине. Я сочинял статьи, ~которые Дестер и Гекзамер посылали в журналы от своего вмени; их юке заставлял писать, в моем присутствии, почти под мою диктовку, письма общие для всех клубов; и не давал им аокоя, пока они не сделали всего, что мне казалось необходимым. Таким ооразом во многих журналах вдруг аоявились статьи, сикпатачесмие для славян, а клубы, уже приготовленные письмами и объяснениями центрального комитета,,последовали их прамеру, и стали сочинять громкие адресы к славянам. Начавшись же раз, движение сие продолжалось потом уж бее всякого внетпнего побуждения. ~Лрапаганда в Боге|мии осталась бы также без всякого исполнения, если б я не принуждал к ней беспрестанно членов центрального комитета, но еще более знакомых мне лейпцигских демократов, которые в свою очередь действовали посредством своих знакомых, живущих на богемской границе. И все ето,было сделано без особенных мер, заговоров, условий iH так просто, KI0 доброму знакомству.
432
Еще раз повторяю, общих разговоров о предстоящей революцви было в целой Германии много, но общего заговора в ней, общей организации, алана центрального управления и действия решительно не было, несмотря на то что был избран центральный комитет для центрального управления н для центрального действия. Всеобщность германокого товстания в мае 1849-го года была гораздо более плодом единодушного действия немецких щравительств, чем согласия немецких демократов. Еще за полгода все знали, что весной будет революция, потому что поняли наконец, чтоправительства, начавшие рази с успехом реакциовервое движение, ве остановятся ва половине роро» и ве успокоятся до тех ~пор, пока ве восстановят совертевно старого порядка, разрушенного революцией l1848-го года. Все ожидали к весне еще,решительнейюпих реакционе~рвых мер, и все готовились отвечать ва вих революциовервым отпором, щ ждали неотвратимой, всеми аредвидеввой коллизии франкфуртского |парламента с властителями Германии, как ойцего знака для общего аовстания. Другого единодушия, кроме сего, между германскими демократами не было. Действия же центрального комитета ограничились тем, что ов всех lIIOOI;pHJf к революцдовервым приготовлениям, во ов ве мог л ве умел сделаться центром самих приготовлений; все же части Гер~мании готовились сами собой, особенно, каждая сообразно своему характеру, обстоятельствам, положению, независимо от центрального комитета, без всякой связи друг с другом; и еще раз говорю, общность ариготовлений состояла только в том, что все знали, что все готовятся, знали не только демократы, но и противная партня, ибо все готовились н органнзировали даже тайные общества громко.
Все готовились, но мало приготовили. Я, впрочем, не могу судить о действиях южных демократов, ибо, исилючая одного раза, о котором упомяну впоследствии, я после весны ~1848-го года не приходил с ними в соприкосновение. Кажется, что в Бадене существовало нечто вроде дейстиительной организации. Но,могу судить о саксонских ариготовлениях, аютому что видел их вблизи, хоть ника- KHIM образом и не участвовал в них. Я знаю, что у них не было ни плана, ни организации, ни даже назначенных предводителей для возмущения. Все было предоставлено случаю. Это оказалось явно в дрезденской революционной попытке, которая была так мало нредугадана самима ру-
28 Д~окло
433
ководителями демократической партии, что они хотели было все накануне разъехаться; и никто ни в Дрездене, ни в прочих городах Саксонии не знал, что именно теперь начина~ется всеми давно аророчествованная революция; и когда она началась, никто не знал, amr что делать, ни куда идти, всякий же следовал своему собственному инстинкту; ибо ничего не было предоставленного. Трудно ао~верить, но в самом деле было так. Я теперь стараюсь собрать все воспоминания для того, чтоб сказать что-нибудь положительное о приготовлениях саксонских демократов, д не нахожу рехпительно ничего,,разве только что в некоторых углах саксонской земли существовали микроскопические, игруппечные тайные общества, состоявшие из 5, 6, много из десяти людей, большей частью ие работников; или что в некоторых городах, а именно в Дрездене, в Хемнице, а потом и в Лейпциге, были наделаны жестяные ручные гранаты, детская безвредная игрушка, на которую, однако, саисонские демократы аолагали болыпую надежду. Оружия и амуниции готовить было не нужно, ибо вся Саксония, равно как и вся Германия, была вооружена иредшедшей революцией; а что необходимо было приготовить, это план для возмущения, план для целой Саксонии, равно как и для каждого города в особе~ости; должно было избрать людей для предводительства, установить революционерную иерархию; условиться в первых шагах, в аервых мерах предполагаемой революции; должно было иеренести революционерную аропаганду из го,родов в села, уговорыть мужиков аринять участие в,движении для того, чтоб революция была общенародной, сильной, а не уединенно-городской, легко-побеждаемой. Ничего аодобного не было даже и в зачине, все приготовления ограничились пустяками. Одним словом, саксонские демократы сделали довольно для тото, чтоб быть осужденными потом как государственные преступники, но не сделали ничего для успеха самой революции. ‒ Можно бы было сказать то же самое и обо мне, с той только разницей, что я был один, а их много; у них были все средства, а у меня никаких. Саксонская следственная еомисоия долго искала следов заговора, алана, приготовлений и бунту и тайных связей саксонских демократов с црочими германскими демократами, и, ничего не найдя, утетила наконец себя мыслью, что заговор существовал в самом деле, и заговор страшный, с связями широкими, с аланом глубоким, с средствами бесчисленны-
434
ми, но что бежавший Rockel, ничтожнейший между тремя весвма,малоспособными членами саксонского демократического комитета, унес с собой в Лондон все его тайны и нити. Я говорю: утеплил себя сей мыслью, ибо стыдно должно было быть немецким, правительствам, что они так долго могли трепетать перед немецкими демовратами. Впрочем, так как все в маре относительно, то и немецкие демократы могли быть CTpRljlliHH немецким правительствам.
Но иора мне оставить сии общие рассуждения насчет жалкой революционерной деятельности немецких демократов и, возвратившись z сcеeб6е e сcаsмMоeмMу~, аривести и окончанию овою не менее жалкую историю. Мне остается теперь немного прибавить.
Я аоказал, чем ограничились мои отнопхения с Дестером и Гекзамером, равно как и с лейпцигскими демократами; изъяснил, почему я с уверенностью ожидал и почему желал немецкой революции; прибавил, сообразно с истиной, что сам я ни ~малейшим образом не,вмешивался в немецние дела. То же самое должен я оказать и о своем пребывании в Дрездене, до самого дня выбора Провизорного правительства. Я жил в Дрездене не для Саксонии и не для Германаи, единственно только для Богемии, выбрал же его своим местопребыванием, как ближайшее место к Праге. Равно как и прежде, в Л~ейнциге, я не Inoceщал здесь KH клубов, ни демократических совещаний; снрывался, напротив, не зная наверное, будет ли дрезденская полиция терпеть мое беслаапортное птрисутствие в Дрездене или нет. Виделся с немногвми; знал многих демократов, HO редко встречался с ними', пемоп~рата в депутата Tschirner, который, ао моему убеждению, был главный, если не единственный, хоть и весьма жалкий;приготовитель 'Саксонской революции, я видел два, много три раза, м не у него, также ни у себя на квартире, а в общей демократической кнейпе, был знаком с ним очень поверхностно, далфе ра~згаваривал мало. Единственные два немца, с еотарыми я имел в Дрездене положительные деловые отношения, были Dr. Wittig, редактор дрезденской демократической газеты, и вышеупомянутый демакратический деаутат August Rockel. Первый был мне полезен во многих отношениях; редакция его ясурнала служила мне вместо конторы для моих пражских сношений; а самый журнал, во всем, что касалось славянского вопроса, находился,под моим исключительным влиянием. ‒ Еще ближе
28*
435
был я связан с демократом Rockel; сей,много опособствовал к,прапаганде в немецкой Богемни, ~посредствои своих связей с аограничными саксонскими демократами; искал для меня денег, когда деньги становились мне необходимы, и, как я уж выше заметил, продал даже свою мебель, для того чтоб доставить мне возможность содержать братьев Страка, т. е. мою единственную надежду íà револкнцию, в Праге. Я не скрывал от него своих преднриятий, равно как и он ничего не скрывал от меня; но я з его немецяие дела и связи не вмеживался, а когда нужно ~было, пользовался сим последнам для своих целей. Между немецкими демократами, с которыми я был хорошо знаком, не имея с ними никаких положительных, деловых отношений, находился один Dr. ЕгЬе, альтенбургокий демократ, депутат H изгнанник, потом же избранный, не помню каким саксонским городом, во ~франнфуртский парламент; я упоминаю об нем ~потому, что знакомство с ннм было поводом K тому единственному и случайному соприкосновевию с ~баденскими демократами, о которых я намекал выше. Кажется, что ЕгЬе, приехав во Франкфурт, принял деятельное участие 33 южногерманском движении, Зх мне сказали, что он удалился потом в Америку. Несколько дней перед дрезденским, возмущением, явилоя Ro мне приятель ЕгЬе, также франнфуртский депутат, приехавший в Дрезден, вероятно, и за другими, впрочем мне неизвестными, делами. Он просил меня, от имени ЕгЬе, а также и от имени всех баденских демократов, которые мне через него кланялись, .просил рекомендательного письма в Париж к польской пентрализацви: они нуждались в польских офнцерах. Я свел его с Гельтманом и Крыжановским к был таким образом косвенпой причиной появления генерала Schzeide и других поляков з,Баденском герцогстве. Тут увидел я, как сильно было несогласие между северными и южными демократами и как ничтожно влияние Центрального демократического комитета на последних: Дестер, приехавший в этот самый день в Дрезден, встретил у меня франкфуртского приятеля ЕгЬе; ра~зговаривали много о предстоявтем баденском и вообще южногерманском движении; и Дестер сказал, что он ~желает, чтоб все демократические члены насильственно распущенных немецких парламентов собрались во Франкфурте, для того чтоб, вместе с франнфуртоками демократами, составить новый демонратический германский парламент; приятель ЕгЬе
436
ответил на сие, что франкфуртские и вообще южногерманские демократы ~просят господ северных демократов не вме,шиваться 33 их дела и не приезжать к ним, а сидеть дома, да заботиться об ускорении революции на севере. Из етого аровзошел опор, потом ссора, которую здесь рассеазыватьбыло бы не у места.
С приближением мая революционерные предзнаменования становклись день ото дня яснее и значительнее в целой Германии. Фравкфуртский парламент, склонившийся аод конец сзоего существования на сторону демократов, находился уж в явной коллизии с правительствами. Германская конституция была наконец состряпана; некоторые правительства признали ее, как, напр., вюртембергское, но признали против воли, устрашенные явной угрозой бунта. Прорусский король отверг предложенную ему корону; саксонское шравительство колебалось. ~Многие надеялись, что оно покорится необходимости и что дело обойдется без шума. Другие ыредвидели коллизию; я;принадлежал к числу сих лоследних и, быв убежден в близости всеобщей германской революции,,поощрял письмами братыев Стуакэ усилить деятельность, ускорить ариготовления и приступить к лоследним, решительным мерам. Но я не мог им послать ни денег, и никакой другой ~помощи, кроме советов и поощрений; посылал mM по нескольку талеров, отнимая. у себя последние средства, так что в это иремя я не издерживал на себя более пяти, шести Silbergroschen в день. Be было денег, не было и аольсних офищеров, не было и возможности пошевелиться; я ждал всякий день графа Телеки, ждал также, что меня лозовут скоро в Прагу, не знал, что делать, как оборотиться; находился,. одним словом, в самом затруднительном ~положении.
Наконец саксонский демократический парламент был распущен. Это был лервый шаг z реакщии в Саксонии; так что и те, кото.рые прежде сомневались, стала теперь думать о возможности саксонской революции, которая, однако, казалась всем еще так отдаленна, что Rockel, опасавшийся пр~еследований, решился удалиться на некоторое время из Дрездена. Я уговорил его ехать в,Прагу; дал ему записку к Арнольду и к Сабине, а также и к братьям Страна, и поручил ему по возможности ускорить дриготозления к пражскому восставию. C кем и как он там действовал и вообще, что делалось в Праге алло его отъезде из Дрездена,. было мне до самого конща неизвестно, и только от австрий-
437
ской комиссии узнал я потом некоторые обстоятельства. В день его отъезда н еще з его присутствии, пришел ко мне, убежденный на то мам ариятелем K сотрудником Ottenderfer, Dr. Zimmer, бывший член, распущенного австрийжого парламента, ревностный демократ, один из влиятельнейтпих предводителей немецкой партии в Богемии, а также бывший перед тем и одним гз самых отъявленных врагов чешской национальности; мосле долгого и горячего спора, мне удалось |перевести его на свою сторону; он простился со мной, обещая ехать немедленно в ~прагу и оолействовать там к соединению немцев с чехами для революции. Все сии обстоятельства, открытые также не мной, а самим доктором Zimmer, подробно изложены в австрийских обвинительных актах. ‒ Посылка Рокеля и доктора Zimmer были моими аоследнвмн действиями касательно Богемии.
Я сказал все, Государь, и околько ни думаю, не нахожу на одного несколько важного обстоятельства, которое было бы мной, здесь пропущено. Теперь мне остается только изъяснить Вам, каким образом, оставаясь доселе чуждым воем немецким делам и ожидая быть призванным каждый день в Прагу, я мог принять участие, н еще такое деятельное, в дрезденском возмущении.
На другой же день,по отъезде Рокеля, т. е. mo распущевии парламента, начались в Дрездене беспорядки; они продолжались несколько дней, не принимая e~qe режительного характера, но были уже такого рода, что не могли иначе кончиться как революцией или совершенной реа~сцией. Революции я не боялся, но боялся реакции, которая необходимо кончилась бы арестом всех беспаспортных политических беглецов и революционерных волонтеров, в числе которых я занимал не аоследнее место. Я долго не знал, что делать, долго ни на что не решался: оставаться казалось опасно, но бежать было стыдно, решительно невозможно. Я ~был главным m единственным зачинщиком атражского как немецкого, там и чешского заговора, послал братьев Страка в Прагу и подверг в оной многих явной опасности, поэтому не имел иц>ава сам избегать опасности. Мне оставалось еще одно оредство: удалитьоя в окрестность и я~дать вблизи от Дрездена, чтоб движение приняло более решительный, революционерный характер; но на это были нужны деньги, а у ~меня, я думаю, не было более двух талеров в кармане. Дрезден же был центр моей корреспонденции; я ждал графа Телека, ежеминутно мог быть позван
в Прагу; ‒ я решился остаться а уговорить к тому Ярыжановского IE Гельтмана, которые было уж совсем собрались уехать. — Оставшись же раз, я ни по положению, ни по характеру не мог быть равнодупгным и бездейственным зрителем дрезденских происшествий. Воздержался, однако, от всякого участия до самого дня выбора Провизорного правительства.
Я не буду входить в подробности дрезденского возмущения; оно Вам ', Государь, известно и, без сомнения, известнее во всех объемах, чем мне. К тому же все обстоятельства, касающиеся также и до меня, подробно изочтеньг в актах саксонской следственной комиссии. По моему мнению, движение было сначала произведено cIIoKQHHbIMK гранщанами, бюргерами, видевшими в нем сперва одну из тех невинных и законных парадных, демонстрации, которые так уж в это время вошли в германские нравы, что. никого более не пугали и не удивляли..Когда же они заметили, что движение становится революцией, они отступили и уступили место демократам, говоря, что, когда они клялись: «mit Gut und,Bint fiir die neu errungene Freiheit zu stehen!» они разумели мирную, бескровную и безопасную дротестацию, а не революцию. Револнщия была. сначала конституционная, аотом же сделалась демократической. В Провизорное правительство были избраны два представителя монархическо-конституционной дартии: Haiihner u Todt (аоследний был несколько дней перед тем правительственным комиссаром, распустившим парламент от имени кроля), и только один демократ: Tschirner. Я знал Тота еще со времени моего самого ле~рвого пребывания в Дрездене, потом видел его мимоходом во Франкфурте, весной 1848-го года; в Дрездене же встретил опять не арежде дня выбора его в Лровизорное правительство. Депутата НайЬпег совсем не знал, а чем ограничивались до того мои oTHoIIIBHIKH, мое знакомство с Чкрнером, я сказал уже вьцпе.
Когда было собрано П~ровизарное правительство, я стал надеяться на успех революций. И в самом деле, обстоятельства были в тот день самые благоприятные: народа много, а войск мало. Большая часть саксонского и без того не весьма многочисленного войска воевало тогда за германскую
' Конец четвертой тетради оркгинала в шесть писчих листов:
(или 24 страницы; л.л. 65 ‒ 68).
439
свободу и единство в Schleswig-Holstein «Stammvervandt und Meerumschlungen»; в Дрездене оставалось, я думаю, ве более двух али трех батальонов; прусские войска еще не успели прийти на помощь, и ничего не было л~егче, как овладеть всем Дрезденом. Овладев же им а опираясь на Саксонию, которая вся поднялась, и поднялась довольно единодушно, только без всякого порядка и плана, опираясь также на движение прочей Германии, можно бы было поспорить и с прусскими войсками, которые, разно как m саксонцы, не показали великой храбрости в Дрездене; они употребили целых пять дней на дело, которое войсками более решительными могло бы быть покончено в один день, а может быть, и скорее; ибо хоть в Др~ездене было и много воорун«енных демократов, но все были парализованы беспут ым революционерным начальством.
iB день выбора Яровизорного правительства, деятельность моя ограничилась советами. Это было, кажется, 4-го мая по новому стилю. Саксонские войска парламентирова- JIIE; я советовал Чирнеру не вдавать себя в обман, ибо явно было, что правительство хотело только вьпирать время, ожидая прусскую помощь. Советовал Чирнеру прекратить пустые перед. оворы, не терять щремени, воспользоваться слабостью войск, для того чтоб овладеть целым Дрезденом; предлагал ему даже собрать знакомых мне поляков, которых было тогда много в Дрездене, IH повести вместе с ними на~род, пребовавший оружия, на оружейную палату. Целый день был потерян в переговорах, на другой день Чирнер вспомнил о моем совете и о моем предложении; но обстоятельства уж переменились; бюргеры разошлись по домам с своими ружьями,; црибывших Freischaaren было еще немного; щ, кажется, появились уж первые прусские батальоны. Однако, уступив его просьбе, а еще более его обещанжям, я отыскал Гельтмана и Крыжановского и не без труда уговорил их принять вместе со мной участие в дрезденской революции, представляя им, какие выгодные последствия могли произойти из ее успешного хода для самой богемской, ожидаемой нами, революции; они согласились и IIIpHBeJIH с собой в ратушу, где заседало Провизорное правительство, еще одного, впрочем мне незнакомого, польского офицера. Мы заключили тогда с Чирнером род контракта: он объявил нам, ао-первых, что если революция войдет успешно, то он нв удовлетворится одним признанием франкфуртского пар-
440
ламента и Франкфуртской конституции, а провозгласит демократическую республику; во-вторых, обязался быть нам помощником и верным союзником во .всех наших славянских предприятиях; обещал нам денег, оружия, одним словом все, что будет потребно .для богемской революции. Просил только не говорить ни о чем Тоту и Haiibner, которых называл аредателями п реакционерами.
Таким образом, мы поселились: Гельтман, Крыжановский, вытеупамянутый польский офицер и я, в комнате Провизорного правительства за пгв!рмами. Наше положение было престранное: мы составляли род штаба возле Провизорного правительства, которое исполняло беспрекословно все наши требования; но независимо от пас и независимо даже от самого Провизорното правительстве действовал и командовал революционе!рным ополчением обер-лейтенант Heinse, занявший место начальника национальной гвардии. Он смотрел на нас с явным недоброжелательством, почти с ненавистью, и не только что не исполнил на одного из наших требовавий, переходивших ему в виде повелений Провизорного правительства, но действовал им наперекор, так что все наши старания были Hsxjlpscны. В т~родолжении целых суток, иы ничего более не требовали как только пятисот, даже трехсот человек, которых хотели сами вести на оружейную палату, щ не могли даже собирать пятидесяти человек, не потому чтобы их не было, но потому, что Heinse не допускал к нам нвпюого, а разбрасывал всех ао целому Дрездену, лить только прибывали свежие силы. Я был тогда уверен и теперь еще убежден, что Heinse действовал как изменник m не понимаю, как он мог быть осужден как государственный преступник. Он способствовал ы победе войск гораздо более, чем сами войска, которые, как я уж раз сказал, действовали очень, сочень робко.
.На другой день, кажется 6-го мая, мои поляяи да и Чарнер с ними исчезли. Это случилось таким образом:
,НайЬпег, я не могу вспомнить об этом человеке без особенной грусти! Я его прежде не знал, но успел узнать в продолжении сих немногих дней; в подобных обстоятельствах люди скоро узнают друг друга. Я редко знал человека чище, благороднее, честнее его; он ни природой, ни направлением, ни понявияиа своими не был призван ы революционерной деятельности; был нрава мирного, кроткого; только что женился и был страстно влюблен в свою жену
441
и чувствовал в себе гораздо более GKJIOHIHOGTI, писать ей сентвментальные стихи, чем занимать место в революционерном аравительстве, в которое он, равно как и Todt, лопал как zyp во щи. Попал же он в него виной своих конституционных пркятелей, которые, пользуясь его самоотвержением и желая парализовать демократические замыслы Чирнера, избрали его. Он же видел в сей революции законную, святую войну загерманское единство, которого был пламенным 1х несколько мечтательным обожателем; думал, что не имеет права отказаться от опасного поста и согласился. Сотлаоивпюись же раз, он захотел честно и до конца выдержать сзою роль и принес в самом деле величайшую жертву тому, что он считал щравым и истинным. Я не скажу ни слова о Тоте; он ~был с самого начала деморализи~рован агротиворечием между своим вчерашним и сегодняшеим положением, и спасался бегством несколько раз. Но должен сказать слово о Чирнере. Чирнер был всеми признанный глава демократической партви в Саксонии; был зачинщик, приготовитель и предводитель революции, и .бежал при первой грозящей опасности, бежал, испуганный еще к тому неверным, пустым слухом; одним словом, показал себя перед всеми, друзьями и врагами, как трус и .подлец. Он потом опять явился; но мне было стыдно гово:рить даже с ним, и я обращался с тех пор более z Haiibner, которого полюбил и стал дочитать от всей души. Поляки также псчезли; они, вероятно, думали, что,должны сохранить себя для польского отечества. С тех пор я не видался более ни с одним поляком. Это было мое аоследнее проща,жие с польской национальностью. Но я прервал свой рассказ; итак, Haiibner к я ~пошли на баррикады, отчасти чтобы ободрпть дерущихся, отчасти же для того, чтоб хоть .несколько узнать о положении дел, о котором в аолках провизорного правительства никто не имел ни малейшего известия. Когда мы возвратились, нам сказали, что Чирнер :и поляки, испуганные ложной тревогой, сочли за нужное удаляться и советовали нам сделать то же самое. Haiibner решился остаться, я таюне; потом возвратился и Чирнер, потом и Тот; но последний пробыл недолго а снять скрылся.
Я остался не потому, чтоб надеялся на успех. Все было так исшорчено господами Чирне~ром к Heinse,' что только чудо могло спасти демократов, не было возмо~кности восстановить порядка; все было до такой степени перемеша-
442
но, что никто не знал нп что делать, am куда, ни к zoMy обратиться. Я ожидал поражения, и остался отчасти потому, что я не мог решиться оставить,бедного Haiibner, который сидел тут как агнец, ариведенный на заклание; но еще более потому, что как русский, более всех других подверженный подлым подозрениям и не раз оклеветанный, я считал себя обязанным, равно как m iHaGbner, выдержать до конца.
Я не могу, Государь, отдать Вам подробного отчета в трех или четырех днях, проведенных мной в Дрездене после бегства поляков. Я хлопотал много, давал советы, давал цриказания, составлял один аочти все Провизо~рное правительство, делал, одним словом, все, что мог, чтоб спасти иогубленную и, видимо, погибавшую революцию; не спал, не ел, не пил, даже не курил, сбился со всех сил и не мог отлучиться ни на минуту вз комнаты правительства, опасаясь, что Чирнер опять убежит и оставит моего Baiibner одного. Собирал несколько раз начальников баррижад, старался восстановить порядок, собрать силу для наступательных действий; но Heinse разрушал все мои меры в зародыше, так что вся моя напряженная, лихорадочная деятельность была всуе. Некоторые из коммунистических предводителей баррикад вздумали было сжечь Дрезден и сожгли даже несколько домов. Я никогда не давал к тому приказаний; впрочем, согласился бы и на то, если б только думал, что пожарами ~можно было спасти саксонскую революцию. Я никогда не мог понять, чтоб о домах, и неодушевленных вещах следовало бы жалеть более, чем о людях. Саксонские, равно мак и прусские солдаты, тешились, стреляли в цель на безвинных женщин, выглядывавших из окон, и никто тому ые удивлялся; а когда демократы стали жечь дома для своей собственной обороны, все закричали о варварстве; а надо сказать, что добрые, нравственные, образованные немецние солдаты показали в Дрездене несравненно более варварства, чем демократы; я сам был свидетелем того негодования, с которым все демократы, простые люди, бросились на одного вздумавшего было ругаться над ранеными прусскими солдатами. Но горе было тому демократу, который попадался в руки солдат! Господа офицеры сами редко показьгвались, берегли себя с величайшей нежностью, а солдата~м приказывали не делать аленных; так что перебили, перекололи и .перестреляли в завоеванных .домах многих и не думав-
443
ших даже мешаться в резолюцию; так был ~заколот вместе с своим камердинером один молодой Fiirst, муть ли еще ие родственник одного из неболыпих германских потентатов, приехавший в Дрезден для того, чтобы лечить свои глаза. Я узнал сии обстоятельства не от,демащратов, но из самого верного источника; а именно от унтер-офицеров, участвовавших деятельным образом в дрезденских событиях, потом же приставленных за моим присмотром. Я находился с некоторыми вз них в большой приязни и узнал в крепости Konigstein от них многое, что ви мало не доказывает ни человеколюбия, ни храбрости, ни ума господ саксонских и прусских офицеров. Но возвращусь к своему рассказу.
Я пожаров не приказывал, но не позволял таеже, чтоб, 'под,предлогом угатпения пожаров, предали город войскам', когда же стало явно, что в Дрездене уже более держаться нельзя, я предложил Провизорному правительству взорвать себя вместе с ратушей на воздух; на ето у меня было пороху довольно. Но они не захотели, Чарнер опять бежал, и с тех нар я более не виделся с ним. Haiibner m я, разослав повсюду,цриказания ко всеобщему отступлению, выждали еще некоторое время, когда приказания наши были исполнены, потом удалились со .вселим ополчением, 333Hв с собой,взвесь порох, всю готовую амуницию и наших раненых. Я до сих лор не;понимаю, как нам удалось как нас допустили совершить не бегство, но правильное, порядочное отступление; в то время как было так легко уничтожить нас в прах на чистам поле. Я мог бы подумать, что человеколюбие остановило начальников войск, если б, .после того что видел и слышал, перед моим заключением и после, мог бы верить в их человеколюбие; и объясняю сие обстоятельство опять тем же: что в мире see отнооительно и что немецкие войска, равно как и немецкие правительства, созданы для борыбы с немецкими демократами.
Однако хоть ретирада наша была совертпена,довольно порядочно, войско наше было совсем деморализовано. Прийдя .в Freiburg и желая продолжать войну на границе Боге~иии, я все еще надеялся на богемское возмущение, tMbI старались ободрить его, установить в нем новый порядок; но не было возможности; все были утомлены, измучены, без всякой веры на успех; да и мы сами де~ржались кое~как, последним усилием, последним болезненным напряжением. В Хемнице, вместо ожидаемой памощи,
444
мы нашли предательство; реакционерные граждане схватили нас ночью в кроватях щ повезли .в Альтенбург, для того чтаб предать прусскому войску. Саксонская следственная камисоия удивлялась лотом, как я дал себя взять, как не сделал попытки для своего освобождения. И в самом деле, можно было вырваться из рук бюргеров; но я был изнеможен, истощен, не только телесно, еще более нравственно и был совершенно равнодушен z тому, что со мной будет. Уничтожил только на дороге свою карманную книгу, а сам надеялся, что, по цримеру Роберта Блюма в Вене, меня через несколько .дней расстреляют, и боялся толы<о одного: быть преданным в руки русского правительства. Надежда моя не сбылась; судьба судила ~мне жребий другой. Таким образом окончилась нюизнь ~моя, пустая, бесполезная и преступная; и мне остается только благодарить Бота, что он остановил меня еще вовремя на шврокой дороге ко всем преступлениям.
Исповедь моя кончена, Государь! Она облегчила мою душу. Я старался сложить в вее все грехи и не позабыть ничего существенного; если ~ж что позабыл, так непа,рочно. Все же, что в показаниях, обвинениях, доносах против меня будет противно мной здесь сказанному, решительно ложно, или ошыбочно, или клеветливо.
Теперь же обращаюсь опять к своему Государю, и,;припадая к стопам ~Вашего Императорского Величества, молю Вас:
Государь! я ~преступник великий и не заслуживающий помилования! Я ~это знаю, m если 6 мне была суждена смертная казнь, я ~принял бы ее EBIK наказание достойное, принял бы почти с радостью: она избавила бы меня от существовавия несносного и нестерпимого. Но граф Орлов сказал мне от имени Вашего Императорского, Величества, что смертная казнь не существует .в России. Молю же Вас, Государь! если по законам возможно m если просьба преступника может т!ронуть сердце Вашего Императорского Величества, Государь, не велите мне гнить в вечном крепостном заключении! Не наказывайте меня за немецкие. грехи немецким наказанием. Пусть катор~жпая ~работа самая тяжкая ~будет моим жр~ебием, я приму ее с благодарностью, как милость; чем тяжелее работа, тем легче я в ней позабудусь! В уединенном же заключении see помнишь, и помнишь без пользы; и мысль и па~мять становятся невыразимым мучением и живет долго, живет цротив воли и,
445
никогда не умирая, всякий день умирает в бездействии г в тоске. Нигде не было мне так хорошо, ни в крепости Konigstein, ни в Австрии, как здесь в Петропавловской крепости, и дай Бог всякому свободному человеку найти такого доброго, такого человеколюбивого начальника, какого я нашел здесь к своему величайшему счастью! и несмотря на то, если б мне дали выбрать, мне кажется, что я вечному ззжлючению в Брепости предпочел бы не только смерть, но даже телесное наказание.
Другая оае просьба, Государь! позвольте мне один иг в последний раз увидеться и проститься с семейством, если не со всем, то по крайней мере с старым отцом, с матерыми с одной любимой сестрой, про которую я даже не знаю,. жива ли она?
Окажите мне сии две величайшие милости, Всемилостивейший Государь! и я благословлю щроввденве, освободившее меня из рук немцев, для того чтобы шредать меня в отеческие руки Вашего Императорского Величества'.
Потеряв право называть себя верноподданным, Вашего Императорского Величества, подписываюсь от искреннего сердца
.Кающийся гретвик Михаил Бакунин а
' Внизу пометка Николая: еНа свидание с отцом и сестрой
согласен в присутствии г. Набокова». ‒ Прим. ред. "' Конец пятой и последней тетради оригинала в два писчих.
листа (стр. 89 ‒ 96).
БИБЛИОГРАФИЯ
M à р к с К. Письма из «Deutsch-Franzosische Jahrbiicher», К. Маркс в Ф. Энгельс. Соч., т. 1.
Маркс К. Классовая борьба во Франции. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 7.
М а,ркс К. К критике политической экономии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13.
1g а р к с К. Учредительный манифест Менщународного Товарищества,Рабочих. К. Маркс и Ф. Энгелыс. Соч., т. 16.
Маркс К. Заработная плата, цена и прибыль. К. Маркс и Ф. Энгельс.,Соч., т. 16.
Маркс К. Конфиденциальное сообщение. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 16.
М а р к с К. Первое воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих о франко-цруоской войне. К. Маркс а Ф. Энгельс. Соч., т. 17.
М ар к с К. Второе воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих о франко-прусской войне. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 17.
М а р к с К. Гражданская война во Франции. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17.
М à pz c К. Резолюция Лондонской конференции о расколе в Романской Швейцарии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17.
М а р к с К. Отчет Генерального Совета пятому ежегодному конгрессу Международного Товарищества Рабочих, состоявшемуся s Гааге. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
М а р к с К. Редактору газеты «Gorsaire». К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
М а р к с К. Политический индифферентизм. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
Маркс К. Критика Гюй пр,раммы. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19.
М а,р,к с К. Введение к программе Французской рабочей партии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19.
М ар к с К. «Капитал» т. 1 (послесловие ко второму изданию). К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23.
М аркс К. Письмо Ф. Энгельсу от 4 ноября 1864 г. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 31.
М а р к с К. Письмо Людвигу Кугельману от 23 февраля 1865 г. В. Ма,ркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 31.
М а р к с К. Письмо Ф. Энгельсу от 2 сентября 1870 г. К. Мар~ц; а Ф. Энгельс. Соч., т. 33.
447
Маркс К. Письмо Эдуарду Спенсеру Бизли от 19 октября 1870 г. К. Ма,ркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 33.
Э н г ел ьс Ф. Июньская революция (ход восстания в Париже). K Ма~ркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 5.
Энг е ль с Ф. Прусские победы. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17.
3 н г е л ь с Ф. Отчет Генеральному Совету о положении Товарищества в Испании, Португалии, Италии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
Энгельс Ф. Об авторитете. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
Энгельс Ф. Бакунисты за работой. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
Э н г е л ь с Ф. Похороны Карла Маркса. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19.
Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот и науке, проиаведенный господином Евгением Дюрингом. К. Маркс и Ф. Энгелвс. Соч., т. 20.
Э нг ельс Ф. Предисловие к английскому изданию еМанифеста Коммунистической партии» 1888 года. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21.
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21.
Энгель с Ф. Предисловие к немецкому изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1890 года. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22.
Э н г е л ь с Ф. К критике проекта социал-демократической программы,1891 года. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22.
Энгельс Ф. Письмо К. Марксу от 4 сентября 1870 г. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 33.
М ар к с К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4.
Маркс К. а Энгельс Ф. Резолюции конференции делегатов Менщународного Товарищества Рабочих, состоявшейся в Лондоне с 17 по 23 сентября 1871 г. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17.
М аркс К. и Энr ель с Ф. Предисловие к английскомуизданию «Манифеста. Коммунистической партии» 1872 года. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
Маркс К., и Энгельс Ф. Резолюции общего конгресса, состоявшегося в Гааге. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18.
Маркс К. и Энгельс Ф. Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих. Доклад и доку менты. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 18.
Л е н и н В. И. Что делаться В. И. Ленин. Полн. соб,р. соч., т. 6, Л е н ин В. И. Памяти Герцена. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21.
Л енин В. И. Исторические судьбы учения Карла Маркса. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23.
Л е н и н В. И. Из прошлого рабочей печати в России. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25.
Л е н и и В. И. Карл Маркс. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26.
Л енин В. И. Луиблановщина. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31.
Л ен ин В. И. Государство и,революция. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. ЗЗ.
Л е н и н В. И. К лозунгам. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., .т. 34.
Л е н и н В. И. Ш Коммунистический Интернационал. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 38.
Л е н и н В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41.
Гаагский конгресс Первого Интернационала. Протоколы и документы. M., 1970 г.
Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм. М., 1961 г.
Международное Совещание коммунистических и рабочих партий. Документы и материалы. М., 1969 г.
Арагон Л. Баллада о том, кто пел во время казни. Л. Арагон. Собр. соч., т. 9, М., 1960 г.
Бакунин М. А. Коммунизм. М. А. Бакунин. Собр. соч., и писем, т. III, М., 1935 г.
Бакунин М. А. Исповедь Николаю I. М. А. Бакунин. Собр. соч. и писем, т. IV, М., 1935 г.
Бакунин М. А. Письмо Александру II. М. А. Бакунин. Собр. соч. и писем, т. IV, М., 1935 г.
Б à g у н и í M и х а и л. Неизданные материалы и статьи. М., 1926 г.
Б акунин М. А. ~Выступление на Бе(рнском конгрессе Лиги мира и свободы (1868 г.). Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, т. II, М. Л., 1927 г.
Бакунин М. А. Письмо Альберу Ришару от 1 апреля 1870 г. Материалы для биографии М. Бакунина, т. Ш, М. JI., 1928 г.
Бакунин М. А. Письма к французу. М. А. Бакунин. Избр. соч., т. IV, П. М., 1920 г.
Бакунин М. А. Письмо Альберу Ришару от 4 сентября 1870 г. Материалы для биографии М. Бакунина, т. III, М. Л., 1928 г.
Б акунин М. А. и др. Призыв к оружию. Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность. т. IV, М. Л., 1927 г.
Бакунин М. А. Письмо Эмилю Беллерио. Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, т. IV, М.‒ Л., 1927 г.
Бакунин М. А. Письмо Л. Паликсу. M. А. Бакунин. Избр. соч., т. II, М., 1919 г.
Б а кунин М. А. Письмо Л. Паликсу и Г. Блану. Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, т. IV, М. Л., 1927 г.
Б ак Унии М. А. Письмо Эскиросу. Материалы для биографии М. Бакунина, т. III, М.‒ Л., 1928 г.
Бакунин М. А. Кнуто-Германская империя и социальная революция. М. А. Бакунин. Избр. соч., т. II, М., 1919 г.
Б а кунин М. А. Парижская Коммуна и понятие о государственности. М. А. Бакунин. Избр. соч., т. IV, П.‒ М., 1920 г.
Б а кунин М. А. Письмо в газету «La Liberte». Материалы для биографии М. Бакунина, т. III, iM.‒ Л., 1928 г.
Б а ы у н ин М. А. Оправдательная записка ао делу «Баронаты». Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, т. IV, М.‒ JI., 1927 г.
29 дюкло
449
Б акунин M. А. Письмо Элизе теклю. Ю. Стеклов. Михаил
Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, т. IV, М.‒ Л.,
1927 г.
Г ерц ев А. И. Русский народ и социализм. А. И. Герцен.
Собр. соч., т. 7, М., 1956 г.
Г е р ц е н А. И. Письмо М. А. Бакунину от 1 сентября 1863 г.
А. И. Герцен. Собр. соч., т. 27 (кн. 1}, М., 1963 г.
Г е р ц е н А. И. К старому товарищу. А. И. Герцен. Собр. соч.,
т. 20 (кн. 2), М., 1960 г.
Огарев Н. П. Письмо М. А. Бакунину от 12 октября 1863 г.
Н. П. Огарев. Избр. социально-политические и философские произ-
ведения, т. 2, М., 1956 г.
Письма расстрелянных французских коммунистов. М., 1947 г.
Плеханов Г. В. Анархизм и социализм. Г. В. Плеханов.
Соч., т. IV, М, 1925 г.
Ш тир н е р М. Единственный и его собс.бренность, 1922 г.
А r à g o n Ь. е t М à и r o i s А. Histoire parallele de ГУ.R.S.S.
et des Etats Unis.
Blond George s. Ьа Grande Агшее du drapeau noir (Ed. Presse
de la Cite).
Jaures J. Les anarchistes (eLa Depeche de Toulouse», 20 fevrier
1894}.
Ье Programme commun de gouvernement de la gauche unie.
P r о 1 î J а с q u e s. Les anarchistes.
P r o u d h o n P. J. Confession d'un revolutionnaire.
Pro udhon P. J. Idee generale de la Revolution au XIXe siecle,
4е etude,
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
29»
-451
Авриаль Огюстен 101, 102
Ажальбер Жан 301
Александр II 6, 50, 54 ‒ 56, 212,
213, 228, 231, 235, 236, 240
Александровская Варвара
Владимировна 205, 206
Алексей Михайлович, царь 184
Алерини Шарль 138, 160, 161
Алибо 366
Аллар 102
Алозе 102
Альбер (Мартен Александр}
30, 362, 363
Альенде Сальвадор 322 325
Альфонс ХЦ 255
Амадей, король Испании 251
Аме 117
Андрие 138
Анри Эмиль 298
Ансель 102
Араго Франсуа 351
Араго Эмманюэль 351, 401
Араго Этьен 351
Арагон Луи 40, 41, 310
Арман 301, 302
Арнольд 406, 407, 416 420, 422,
425, 431, 437
Асси 102
Бабеф Гракх 292
Базен Ашиль Франсуа 106 Бакрюш Анри 102
Бакунин Николай Александрович 48
Бакунина Татьяна Александровна 48
Барре Нарсис 128
Бастелика Андре 128, 176
Бастиа Воловский Фредерин
351
Бастид 351
Бауэр Генрих 63
Бахметьев 207, 213
Бебель Август 156, 265, 270,
286
Веллерио Эмиль 132, 134 Беранже 351
Бернар 290
Бернштейн Эдуард 272, 273 Бертен 102
Бестужев-Рюмин Михаил Павлович 26
Биэли Эдуард Спенсер 236 Бисмарк Отто фон 111, 122,
142, 143, 267
Бишофф Ж. 128
Блан Гаспар 128, 137, 158, 176,
177, 239
Блан Луи 28, 30, 31, 190, 352,
362, 363
Бланки Огюст 108, 114 Блон Жорж 23
Блунчли 343 ‒ 348
Блюм Роберт 445
Бовуар Ш. 128
Бонно 284, 298, 299
Борда 290
Боррель Эн,рике 171, 246 Ботель 290
Брайт Джон 86, 88
Бракке Вильгельм 266 Бреа 35
Бренен 289
Брикс 157
Брусс Поль 263, 28&
Брут 366
Брюне 102
452
Брюпбаше Полетт и Фриц 40
Буае 102
буасье де 326
Буденный Семен Михайлович
310
Буррон А. 128
Буске Абель 160
Бюисон 294
Бюло 294, 295
Вагнер Рихард 38
Вайян Огюст 295 298, 301
Валадье 289
Валлес Жюль 292
Вальдек-Руосо Рене 272
Вальтер (Ван-Хеддегем) 160
Варлен Эжен 101, 102, 107, 108,
И7
Вейтлинг Вильгельм 27, 28, 42,
65, 344 348
Веларде 254
Вестфален Женни фон 61
Вильмо (Вильмар) Раймон 159
Виндишгрец Альфред 34, 35,
397, 403
Виньяс Гарсиа Хосе 171
Виттиг 420, 435
Еишар Поль 160
Вольф Луиджи 86, 87
Врангель 37
Гевар Поль 138
Гавришев Георгий Яковлевич
198
'Галифе Гастон Александр
Огюст 272
Галле Робер 326
Гамбетта Леон 108, 112 ‒ 114,
119, 122 124, 126, 139 Гамбуцци Карло 174 Гарибальди Джузеппе 84, 86,
134, 248
Гарнье . Пажес Луи Антуан 32 Гассельман Вильгельм 266 Гегель Георг Вильгельм Фридрих 80 82, 341
Гед Жюль 173, 177, 288, 293 Гейбнер Отто 38
Гекзамер 47, 404, 405, 415, 416,
430 432, 435
Гелеф Пауль Иогансен 157 Гельтман 422, 424, 426, 427, 436,
439, 440, 441
Генон 133, 134
Гервег Георг 342 ‒ 344, 352, 365,
367, 368
Герхард Хендрик 158 Герцен Александр Александрович 59
Герцен Александр Иванович
57 ‒ 59, 207, 212, 229, 231, 234,
248 251, 364, 365
Герцен Наталья Александровна 212
Гибер 138
Гизо Франсуа 62, 66, 358 Гиллерме А. 128
Гилло 128
Гильом Джемс 98, 134, 138,
159 161, 178, 206, 210, 248 Голль Шарль де 315
Головин Иван 350, 364, 365 Готье Эмиль 290
Грав Жан 288, 299 ‒ 303 Григо 326
Громека Степан Степанович
234
Гулле Альбер 292, 293
Дарвин Чарльз 260
Дардар 294
Девиль 128
Дегранж Антуан 290
Декам 294
Делакур 102
Делеклюз Шарль И4
Депре Марсель 261
Дерер Симон 158
Дестер 47, 404, 405, 415, 416,
430 432, 435
Дидье 291
Доде Леон 300
Долгов Николай Степанович
197, 199
Дрюель (Сабен) 289
Дубельт 338
Дубль 128
Дюваль 102
Дюваль Клеман 291 293
Дювивье 35
Дюгоки 101, 102
юппер Паскаль 352
юпен 128
Дюпен Эжен 16~, 227
Дюпуаза.290
Дюран 102
Дюрье 35i
Дюшатель 358
453
Елизавета, императрица Ав стрии 298
Енишерлов Георгий Петрович 200
Жене 290
Жермен Ж. 128
Жио 102
Жирарден Эмиль 351
Жирод 102
Жоаннар Жюль 101, 102
Жорес Жан 18, 19
Жуабер де 326
Жуковский Николай Иванович
160, 161
I
Золя Эмиль 105
Зорге Фридрих Альберт 263
Зюида 290
Иелалич 379, 402, 403, 406, 408,
419
Иванов Иван Иванович 194
197, 201 205, 207, 208, 212,
213
Иглесиас Пабло
Изабелла П 251
Ишутин Николай Андреевич
221
Кабе Этьен 65, 89, 190 Кавеньяк Луи Эжен 33, 35, 36 Казерио С. 18, 298
Кальеха Иносенте 173 Кановас дель Кастильо Автонио 298
Каплан Фанни 334
Капоруссо Стефано 174 Каракозов Дмитрий Владимирович 191, 200
Карл Ч 142
Карл Х 24, 61
Карлос дон 251
Карль 102
Карно Сади 18, 297, 298 Карратони 301
Касс Жермен 101, 102 Катков Михаил Никифорович
230
Катла Жап 55
Каутский Карл 276
Кафиеро Карло 255, 256, 287,
288
Каховский Петр Григорьевич
26
Келлер Шарль 102
Кине 352
Климин Иннокентий Федорович 198, 200
Клюзере Гюстав 132 ‒ 137 Кобден Ричард 88
Колар 372
Колачевский Андрей Николаевич 200, 201
Колло 101, 102
Комб Луи 237
Комбо Амаде Бенжамен 102 Кон-Бендит Даниэль 315 Консидеран Виктор 28, 352 Коссидиер 362, 367
Коста Андреа 256
Корсаков Михаил Семенович
57
Кощут Лайош 376, 379, 402,
407, 413, 422, 423, 425 Кример Уильям Рандал 86 Кропоткин Петр Алекееевич
13, 285, 290, 299, 319 Крыжановский 421, 422, 424,
426, 427, 436, 439, 441 Крылов Иван Андреевич 368 Куанье Эме 128
Кугельман Людвиг 267 Кузен-Монт обан де Паликао
Ша.рль 107, 108
Кузнецов Алексей Кириллович 198, 203 205
Куно Фридрих Теодор 160, 174,
175
Лавинь Раймон 286
Ламартин Альфонс Мари де
24, 369
Ламенне Фелисите Робер дс
28, 351
Ланден 102
Ланжевен Э. 101, 102
Ланкевич Виктор 137
Лассаль Фердинанд 267, 26~,
270
Латур 128
Лафарг Поль 173, 177, 244, 252
деблан 102
Лебуше 292
Левейе 294
Ледрю-Ролен Александр Огюст
44, 362, 363, 365
Леконт Жорж 301
Ле Любе Виктор 86, 87
Лемер Мадлен 291, 293
Лемир 296
Ле Муссю А. 167, 227
Ленин Владимир Ильич, 5, 17,
18, 22, 31, 36, 62, 67, 78, 79, 83,
145, 250, 251, 258, 259,
272 ‒ 276, 278, 307, 312, 316,
320, 328, 333, 334, 336
Лессепс Фердинанд де 297
Либертад 302 ‒ 305
Либкнехт Вильгельм 109, 156,
265, 266, 286
Либкнехт Карл 276, 328
Лойола Игнатий 192
-Ломбар 139, 140
Лоренцо Ан сел ьмо 171, 173,
245, 246
Луи-Филипп 21, 23, 24, 34, 61,
88, 354
Льежуа Октав 290
Людовик XVI 83
Людовик ХЧШ 24
Люкен 160
Люксембург Роза 276, 328
Маврицкий Василий Абрамович 194
Мадзини Джузеппе 87, 248 Мак-Доннел Дж. Патрик 158 Мак-Кинли Уильям 298 Мак-Кормик 284
Мак-Магон Мари Эдме герцог Мад~кента 105, 107
Малатеста Эррико 287, 288, 299 Малон Бенуа 101, 102, 159, 160,
177, 288
Мальзье 102
Манголь 102
Чандрен Луи 298
1'.1ари (Пьер-Мари де СенЖорж) 32
Мария-Кристина 251 Маркузе Герберт 313, 314, 320 Марр Вильгельм 267
454
Марселау Николо Алонсо 160,
461
Мартен Пьер 290, 294
Мартине 299, 300
Маршан Луи 160
Махно 310
Мерод де 44, 359
Мерославский Людовик 139
Меррюко 315, 356
Меса Хосе 171 173
Меттерних 103
Меттерних Клеменс 66, 361
Мильеран Александр 272, 273
Минатоли 369
Мишель Луиза 290, 292, 294
Мишле Жюль 249, 352
Мирбо Октав 301
Мицкевич Адам 351, 357
Молль Иосиф 63
Монатт Пьер 299
Монталамбер де 44, 355
Моор Карл 188
Мора Анхель 171, 173, 246
Мора Франсиско 171, 173, 246,
247
Мор аго-Гонсалес Томас 160, 161, 171, 246
Морен 325, 326
Муравьев Михаил Николаевич
228
Муравьев-Амурский Николай
Николаевич 56, 57, 228, 229 Муравьев-Апостол Сергей Иванович 26
Муссолини Бенито 299 Мушар 291
Мюра Андре Пьер 85, 101, 102
Набоков 446
Наполеон I 105, 120
Наполеон Ш (Бонапарт ЛуиНаполеон) 36, 100, 104 106,
109, 111, 112, 115, 120 122,
158, 239
Наполеон (принц Пьер Бонапарт) 99
Негрескул Михаил Федорович
201
Негрие 35
Неттлау Макс 40
455
Нечаев Сергей Геннадиевич 168, 169, 180 ‒ 185, 190, 191, 193 — 207, 210, 212 215, 219, 223, 230, 249
Николаев Николай Николаевич 203 205
Николай I 66, , 2266, 39, 42, 45, 47, 50, 54 56, 83, 211, 228, 232, 233, 240, 249, 338, 340, 346, 356, 378, 390, 395, 398, 399, 428, 429, 446
Корман 292
Нуар Виктор 99
Огарев Николай Платонович
59, 195, 202, 212
Оджер Джордж 86
Озеров Владимир 134
Оливье Эмиль 100, 197
Олуа 1О1, 102
Орлов 6, 39, 51, 339, 381
Оуэн Роберт 10, 11, 75, 234
Павия 255
Павлов Платон Васильевич
234
Палацкий Франтишек 34, 372‒
375, 404, 419
Паликс Луи 128, 135 137, 141 Паньер 102
Парратон 128, 136
Парсонс 285
Пасдуе 102
Паули Иполито 173 Пахес Виктор 173
Пенди Жан Луи 101, 102 Пепе 364
Пери Габриель 40, 54 Перрашон 85
Пестель Павел Иванович 26,
239, 351
Петр I 184, 234
Петрашевский (Буташевич-
Петрашевский) Михаил Васильевич 229
Пиа Феликс 114, 352 Пи-и-Маргиль Франсиско 247,
251
Пий IX 157
Пикар Эрнест 114
Пио Луи 157
Пласе Б.,128
Плеханов Георгий Валентинович 12, 18, 265
Потье Эжен 264
Приве 117
Проло Жак 289
Прудон Пьер Жозеф 11, 12,
14 16, 22, 28, 63, 75, 142, 292,
299, 35'2 м э ™
Прыжов Иван Гаврилович 199,
203 †2
Пугачев Емельян Иванович
239
Пуже Эмиль 291
Пулья П. 3И. 128
Равальян 366
Равашоль (Кенигстен) Франсуа Огюст 18, 294, 295 Ражон 128
Разин Степан Тимофеевич 184,
185, 190, 219
Ранвье Габриель 158 Реджис 175
Рейхель 349, 350, 352, 365, 394,
413
Рейхенбах Оскар 47, 430 Реккель Август 38, 421, 426,
435 438
Реклю Элизе 257, 288, 299 Ривьер 128
Рипман Федор Федорович 198 Ришар Альбер 125, 128, 131,
(1%, 136, 148, 159, 176, 177, 239 Робен 101, 102
Робийяр 117
Роган 417
Ротшильд 244
Роч Джон 158
Роше 101, 102
Рошфор Анри 114
Руге Арнольд 62, 342, 343, 370 Руссель 302
Руссо 288
Рылеев Кондратий Федорович
26, 351
Сабина 406
Сабурди 102
Савиньи 138
Саенс Валентин 173
Сазонов Николай 364, 365
Сала Мишель 290
Сальмерон 252
456
Санд Жорж 28, 252
Святский Владимир Иванович
198
Северин 292, 293
Сен-Симон Клод-Анри 10,
75
Саррайе Огюст 161, 227
Сивокт 290
Симон Жюль 212, 114
Сорель Жорж 299
Сорель Жюльен 21
Спайс 285
Страка Адольф 406, 407, 420,
423 425, 437, 438
Страка Густав 406, 407, 420,
423 425, 437, 438
Стеклов Ю. 16, 95, 128, 133, 136,
137, 256
Стендаль 21
Струве 348
Сань Э.-Б. 128
Таяд Лоран 301
Тейс Альберт Фредерик 101,
102
Телеки 413, 422, 425, 437, 438 Тенвен 292, 294
Терцаги Карло 175
Тиронен 102
Тодт 439, 441, 442
Толен Анри Луи 84, 86, 241 Томбуни Винченцо 287 Томилова Елизавета Христиановна 193, 194
Тургенев Николай Иванович
43, 351, 352, 364, 365 Трошю Луи Жюль 110, 112,
114, 115, 118, 122 ‒ 124 Тьер Луи Адольф 34, 103, 112,
122 124, 136, 297, 361, 430
Умберто I 298
Ус Василий 290
Успенский Петр Гаврилович
194, 196, 199, 202, 203, 205, 212
Утин Николай Исаакович 169,
266
Уэстон Джон 87
Фавр Жюль 111, 112, 114, 156
Фавр Франсуа 128
Фанелли Джузеппе 245
Фарга Пелисер Рафаэль 160
461
Фейербах Людвиг 80
Фердинанд VII 251
Ферри Жюль 117
Фишер 285
Флао 101, 102
Флокон 352, 362, 363, 367, 413
Флоринский Иван Иванович~
200
Флуранс Гюстав 114
Фольмар Георг Генрих 273
Фонтана Джузеппе 86
Фор Режи 290
Фортини 287
Фохт 257
Фоше Леон 351
Фридрих Вильгельм IV 355
Франкель Лео 102, 158, 161,
227, 265
Франкен 102
Фребель Юлиус 343
Фрунзе Михаил Васильевич
310
Фурнез 102
Фурье Шарль 10, 11, 28, 75
Хаан 117
Хаюбнер 439, 441, 444
Циммер 438
Цеткин Клара 265
Чарторыйский Адам 351, 358, 364
Чернышевский Николай Гаврилович 60, 183, 190, 230, 231, 234
Чирнер 435, 439 444
Шаврие Мишель 290
Шаго 289
Шален 102
Шальмель-Лакур 126, 132~, 139
Шамболь 351
Шаппер Карл 63
Ша ве Ф. 128, 136
Ша арик 372, 373, 375
Швицгебель Адемар 153, 160,
161, 248
Шелонер Виктор 352
Шеттель 136
Шнейдер Жозеф Эжен 113
Шодэ
Шоу Бернард 285
Штейн 342
Штирнер Макс 11 ‒ 13, 299
Штраус 342
Штур Людвиг 372, 402, 419
Шрамм Рудольф 267
Шуто 'ii7
Эд Эмиль 108
Эккариус Иоганн Георг 86 ‒ 88
Элигон 101, 102
Энгел 285
Энгельс Фридрих 10, 17,22, 29,
3i, 36, 58, 61 67, 7i ‒ 82, 85,
86, 88, 89, 91, 96, 98, 101, 105, 106, 110, 115, 118, 137, 140, 148, 152 ‒ 156, 161 — 165, 167—
168, 170, 172 179, 185, 186,
189, 191, 193, 201, 205, 206, 208, 210, 218, 223, 225, 227, 233, 239, 243, 245, 248, 254, 258, 260, 262, 264 ‒ 268, 270 272, 278, 309, 317, 318, 320, 321, 336, 337
Эрбе 436
Э с ни рос Альфонс-Генри (ЗТ„ 139
Юнг Герман 152
Якоби Павел Иванович 175
ОГЛАВЛЕНИЕ
Советским читателям
От издательства
Введение
I. Красвое и' черное
21
Кто же такой Бакунин?
30
II. Революции 1848 года в Европе
Революция в Париже. ‒ Бакунин в Париже. — Бакунин в
Праге. ‒ Июньская бойня 1848 года. — Кипение революци-
онных страстей.
Сомнительные оправдания. ‒ Бакунин отрекается...— Горячая любовь к царю. — «Меа culpa».— He упущена ни одна деталь.
IV. Письмо Бакувива Александру II
Чем был вызван рецидив? ‒ Почему царская полиция
хранила молчание? ‒ В сибирской ссылке.— Побег Баку-
нина.‒ Бакунин и польская революция.
61
V. Маркс и марксизм
«Манифест Коммунистической партии».‒ Краткая характеристика «Манифеста».— Буржуазия и ее роль в истории.— Экономические кризисы.— Социальное расслоение.— Пролетарии и коммунисты.— Разновидность «социализмаэ.— Одно из самых распространенных произве-
459
Ш. Бакунин и его «Исповедь» царю Николаю I..... 39
дений. Влияние учения Маркса. Заработная плата, цена, прибыль. Марксистский материализм ‒ новое мировоззрение. Исторический материализм.
VI. I Интернационал
Письмо Маркса Энгельсу. ‒ «Учредительный Манифест» I Интернационала. Обосновавшись в Италии, Бакунин определяет свои революционные концепции. Бакунин член «Лиги мира и свободы».
VII. Бакунин и I Интернационал
Накануне франко-прусской войны. Судебный процесс против Интернационала. Интернационал и франко- прусская война. От Ватерлоо до Седана. ‒ Провозглашение республики. Второе воззвание Интернационала. — Бакунинские «Письма к французу». — К какому союзу призывал Бакунин?
УШ. Бакунин в Лионе............... 125
Призыв к оружию. План Бакунина. Бакунистская революция в Лионе. Ответственность за провал Бакунин сваливает на других. ‒ Мнение Маркса о поражении революционного выступления в Лионе.— Возвращение Бакунина в Женеву.
IX. Автигермавскпе тенденции Бакунина и его отвошевие к марксизму .................. 141
Карл Маркс и уроки Парижской Коммуны. Бакунин рассматривал Коммуну как «отрицание государства».‒ Разные точки зреняи Бакунина и Маркса на Коммуну.— Бакунин против марксизма.
Х. Бакунин перед судом 1 Ивтервациовала....... 151
Решение Лондонской конференции. ‒ На Гаагском конгрессе. Бакунисты хотели ликвидировать Генеральный Совет. Решения об Альянсе. О документах, касающихся Международного альянса социалистической демократии и опубликованных по постановлению Гаагского конгресса. Революционное фразерство. Двуличие бакунистских авантюристов. — Бакунисткие раскольники были неразборчивы в средствах.— Письмо Карла Маркса в связи с исключением Бакунина. Международная деятельность бакунистских раскольников. В Испании.
В Италии. Во Франции. ‒ Бакунинский Альянс после Гаагского конгресса. — Действия Альянса в России.
460
Х1. Дело Нечаева ................. 181
«Слова». Призыв к разбойникам... «Все разрушить»‒ «Мы не будем трогать царя...» — Факты преступной неосмотрительности. Убийство студента Иванова. IIOGJIe убийства. Денежные вопросы и угрозы. Новый общественный порядок по Бакунину. Что все это значилось Личность Нечаева.
XII. Бакувивский «Катехизис революционера>)...... 214
Отношение революционера к самому себе. ‒ Отношения революционера к товарищам по революции. Отношения революционера к обществу. Отношения товарищества к народу. — Воззвание Бакунина к офицерам русской армии. Заключение комиссии Интернационала.
ХШ. Исключение Бакувива as I Интернационала .... 228
1. Хиджра Бакунина. 2. Панславистский манифест Бакунина. ‒ 3. Бакунин и царь. Письмо Бакунина после его исключения из Интернационала.
XIV. Интернационал действовал правильно....... 241
Положение в Испании. Бакунин и Герцен. ‒ Кантональное движение в Испании. Последние годы жизни Бакунина. — Тень и свет.
ХЧ. Роспуск I Интернационала и последующее развитие рабочего движения ............... 263
«Критика Готской программыэ. ‒ Эрфуртская программа. Ленин в борьбе против бернштейнианского ревизионизма. Противоречие между резолюциями и практическими делами. Октябрьская социалистическая революция 1917 года. Ш Интернационал.
XVI. От казвеввых в Чикаго до банды Бовво...... 284
Первое мая. ‒ Анархистская «пропаганда действием». Разрыв между анархизмом и социализмом во Франции. Судебный процесс против анархистов Лиона. Дело Дюваля. От коллективных действий н индивидуальным актам. — Равашоль. Взрыв бомбы в Бурбонском дворце. Покушения на власть имущих.— Жан Грав и анархистское движение. Полицейские агенты. Либертад.
461
Что может скрываться под анархистской вывеской.‒ Используемые полицией.— Чего не хватало в 1968 году.
XVIII. От революционного инфантилизма к борьбе масс за революцию 319
Мирный путь. ‒ Армия и государственный переворот. — Государство капиталистических монополий.— Ясные реалистические цели. — Движение к социализму.
Приложение: «Исповедь» Бакунина .......... 338 Библиография .................. 447
45!
Указатель имен
XVII. Эпигоны Бакунина.............. 307
Жак Дюкло
БАКУНИН И МАРКС
ТЕНЬ И СВЕТ
Редактор Т. ЕМЕЛЬЯНОВ
Художник Б. КУЗНЕЦОВ
Художественный редактор В. ПУЗАНКОВ
Технические редакторы
Т. КУПЦОВА, И. РЕЧМЕДИЛОВА
Сдано в производство 10/IV 1975 r.
Подписано к печати 26/VIII 1975 г.
Бумага 84X108'/з~, тип. № 1. Бум. л. 7'/4. Печ. л.
24,36. Уч. изд. л. 25,76. Тираж 27 000.
Изд. № 20137. Цена 1 р. 08 к. Заказ 2098. Издательство «Прогресс» Государственного комитета Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли
Москва Г21, Зубовский бульвар, 21 Московская типография № 11 Союзполиграфарома при Государственном комитете Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, 113~ 05,
Нагатинская, 1.