Вьшускъ X

ВТОРОЕ.
ИЗДАНІЕ

2011111246

Типографія Т-ва И. Д . Сытппа. Пятницкая,
М О С К В А . - 1 9 1 6 г.

КНИГА

I
S Ï Б
E
;

1

л

I
§
CO

;

В перепл.
един, соедин.
№№ вып.

ИМЕЕТ:
^
«
g
f-

!.
g!sC

.
g|
I
S

ік

I
{
Я!
!•
=||
| !
: | | I l g- §
(3
^ Ö=I ~

l'-flî

Морской царь
а Васаласа Премудрая.
I.
илъ-былъ царь съ царицею. Люби ль
онъ ходить на охоту и стрѣлять дичь.
Вотъ одинъ разъ ношелъ царь на
охоту и увидалъ—сидитъ на деревѣ
молодой орелъ^ только хотѣлъ его застрѣлить,
орелъ и просить:
— Не стрѣляй меня, царь-государь, возьми
лучше къ еебѣ; будетъ время, я тебѣ пригожусь.
Царь подумалъ-иодумалъ и говорить:
— Зачѣмъ ты мнѣ нуженъ! — и хочетъ
опять стрѣлять.

Говорить ему орелъ въ другой разъ:
— Не убивай меня, царь-государь, возьми лучше къ себѣ; будетъ время, я тебѣ пригожусь.
Царь думалъ-думалъ, опять-таки не придумалъ, на что бъ такое пригодился орелъ,
и хочетъ уже совсѣмъ застрѣлить его. Орелъ
въ третій разъ говорить:
-— Не стрѣляй меня, царь-государь, возьми
лучше къ себѣ да прокорми три года; будетъ
время, я пригожусь тебѣ!
Царь смиловался, взялъ орла къ себѣ и
кормилъ годъ и два. Орелъ такъ много иоѣдалъ, что всю скотину пріѣлъ: не стало у
царя ни овцы ни коровы.
Говорить ему орелъ:
— Пусти-ка меня на волю.
Царь выпустилъ его на волю; попробовалъ орелъ свои крылья, иѣтъ — не можетъ
еще летать, и просить:
— Ну, царь-государь, кормилъ ты меня
два года, ужъ какъ хочешь, а прокорми еще
годъ, хоть займи, да прокорми: въ накладѣ
не будешь.
Царь такъ и сдѣлалъ. Цѣлый годъ кормилъ
орла, a послѣ выпустилъ его на волю вольную. Орелъ поднялся высоко-высоко; летѣлъ-

летѣлъ, потомъ спустился на землю и говорить:
— Ну, царь - государь, садись теперь на
меня, полетимъ вмѣстѣ.
Сѣлъ царь на птицу—и они полетѣли.
Много ли, мало ли прошло времени, прилег л и они на край синяго моря. Тутъ орелъ
скинулъ съ себя царя, упалъ онъ въ море—по колѣыи намокъ; только орелъ не даль
ему потонуть, подхватилъ его на крыло и
спрашиваетъ:
— Что, царь-государь, небось, испугался?
-— Испугался, — говорить царь,—думалъ,
совсѣмъ потону!
Опять летѣли-летѣли—прилетѣли къ другому морю. Орелъ скинулъ съ себя царя
какъ разъ посреди моря—царь по поясъ намокъ. Подхватилъ его орелъ на крыло и спрашиваетъ:
— Что, царь-государь, небось, испугался?
, — Испугался, — говорить онъ, — да все
думалось, авось, Богъ дастъ, ты меня вытащишь.
Полетѣли дальше; летѣли - летѣли и прил е г л и къ третьему морю. Скинулъ орелъ
царя въ великую глубь—намокъ онъ по са-

мую шею. И въ третій разъ подхватилъ его
орелъ на крыло и спрашиваетъ:
— Что, царь-государь, небось, испугался?
— Испугался, — говорить царь, — да всэ
думалось, авось, ты меня вытащишь.
— Ну, царь - государь, теперь ты извѣдалъ, каковъ смертный страхъ! Это тебѣ за
старое, за прошлое: помнишь ли, какъ сидѣлъ
я на дубу и ты хотѣлъ меня застрѣлить;
три раза принимался стрѣлять, а я все просилъ тебя да въ мысляхъ держалъ, авось, не погубишь, авось, смилуешься—къ себѣ возьмешь.
Послѣ полетѣли они за тридевять земель.
Дорогой сказываетъ орелъ:
— Посмотри-ка, царь-государь, что надъ
нами и что подъ нами?
Посмотрѣлъ царь.
— Надъ нами,—говорить,—небо, подъ нами—земля.
— Посмотри-ка еще, что по правую сторону и что по лѣвую?
— По правую сторону—поле чистое, по
лѣвую—домъ стоить.
— Полетимъ туда,—сказалъ орелъ,—тамъ
живетъ моя меньшая сестра.
Опустились прямо на дворъ; сестра вышла навстрѣчу: принимаетъ своего брата,

сажаетъ за дубовый столъ, а на царя и смот а т ь не хочетъ: оставила его на дворѣ, спустила борзыхъ собакъ и давай травить.
Разсердился орелъ, выскочилъ изъ-за стола, подхватилъ царя и полетѣлъ съ нимъ
дальше. Вотъ летѣли они, летѣли; говорить
орелъ царю:
— Погляди, что позади насъ?
Обернулся царь, посмотрѣлъ:
— Позади насъ домъ красный.
А орелъ ему:
— То горитъ домъ меньшой моей сестры,—
зачѣмъ тебя не приняла да борзыми собаками травила!
Летѣли-летѣли, орелъ опять спрашиваетъ:
— Посмотри, царь - государь, что надъ
нами и что подъ нами?
— Надъ нами—небо, подъ нами — земля.
— Посмотри-ка, что будетъ по правую
сторону и что по лѣвую?
— По правую сторону—поле чистое, по
лѣвую—домъ стоить.
— Тамъ живетъ моя средняя сестра; полетимъ къ ней въ гости.
Опустились на широкій дворъ. Средняя
сестра принимаетъ своего брата, сажаетъ его
за дубовый столъ, а царь на дворѣ остался;

выпустила она борзыхъ собакъ на его и ну
травить.
Орелъ осерчалъ, выскочилъ изъ-за стола,
подхватилъ царя и улетѣлъ съ нимъ еще
дальше. Летѣли они, летѣлщ говорить орелъ:
— Царь - государь! посмотри, что позади
насъ?
Царь обернулся: стоить позади красный
домъ.
— То горитъ домъ моей средней сестры!—
сказалъ орелъ. — Теперь полетиэіъ туда, гдѣ
живетъ моя мать и старшая сестра.
Вотъ полетѣли туда. Мать и старшая сестра куда какъ обрадовались и приняли царя
съ честью и ласкою.
I

— Ну, царь-государь,—сказалъ орелъ,—
отдохни у насъ, a послѣ дамъ тебѣ корабль,
расплачусь съ тобой за все, что поѣлъ у тебя,
и ступай съ Богомъ домой.
Далъ онъ царю корабль и два сундучка:
одинъ—красный, другой—зеленый, и сказалъ:
— Смотри же, не отпирай сундучковъ,
пока домой не пріѣдешь. Красный сундучокъ
отопри на заднемъ дворѣ, а зеленый сундучокъ—на переднемъ дворѣ.

II.
Взялъ царь суидучки, распростился съ
орломъ и поѣхалъ по синему морю, доѣхадъ
до какого-то острова, тамъ его корабль и
остановился. Вышелъ царь на берегъ, вспомнилъ про сундучки, сталъ раздумывать, что
бы такое въ нихъ было и зачѣмъ орелъ не
велѣлъ открывать ихъ. Думалъ - думалъ, не
утерпѣлъ — сильно узнать ему хотѣлось —
взялъ онъ красный сундучокъ, поставилъ наземь и открылъ; оттуда столько разнаго скота
вышло, что глазомъ не окинешь, едва на
островѣ помѣстились. Еакъ увидалъ это царь,
взгоревался, началъ плакать и приговаривать:
— Что мыѣ теперь дѣлать! какъ опять
соберу все стадо въ такой маленькій сундучокъ?
И видитъ онъ — вышелъ изъ воды человѣкъ, подходить къ нему и спрашиваетъ:
— Чего ты, царь - государь, такъ горько
плачешь?
— Какъ же мнѣ не плакать, — отвѣчаетъ
царь: — какъ мнѣ будетъ собрать все стадо
великое въ такой маленькій сундучокъ?

— Пожалуй, я помогу твоему горю; соберу тебѣ все стадо, только съ уговоромъ:
отдай мнѣ—чего дома не знаешь.
Задумался царь:
«Чего бы это я дома не зналъ? Кажись,
все знаю». Подумалъ и согласился.
— Собери,—говорить,—отдамъ тебѣ чего
дома не знаю.
Вотъ тотъ человѣкъ собралъ ему въ сундучокъ всю скотину; сѣлъ царь на корабль
и поплылъ во-свояси. Какъпріѣхалъ домой,
туть только увидалъ, что родился у него
сынъ — царевичъ; сталъ оиъ его цѣловать,
миловать, a ^амъ такъ слезами и разливается.
— Царь-государь, — спрашиваетъ царица,—^кажи, о чемъ горьки слезы ронишь?
— Съ радости,—говорить.
Побоялся царь сказать ей правду-то, что
надо отдать царевича. Вышелъ онъ послѣ на
задній дворъ, открылъ красный сундучокъ—
и полѣзли оттуда быки да коровы, овцы да
бараны; много-много набралось всякаго скота,
всѣ сараи стали полны. Вышелъ царь на
передній дворъ, открылъ зеленый сундучокъ—
и появился передъ нимъ большой славный
садъ, какихъ деревьевъ тутъ не было! Царь
такъ обрадовался, что и о горѣ своемъ забылъ.

III.
Прошло много лѣтъ. Разъ какъ-то захотелось царю погулять; подошелъ онъ къ
рѣкѣ, вдругъ показался изъ воды прежній
человѣкъ и говорить:
— Скоро же ты, царь-государь, забывчивъ
сталь: вспомни, вѣдь ты долженъ мнѣР
Воротился царь домой съ тоскою-кручиною и разсказалъ царицѣ и царевичу всю
правду истинную. Погоревали, поплакали всѣ
вмѣстѣ, и рѣшили, что дѣлать нечего, надо
отдавать царевича. Отвезли его на взморье и
оставили одного.
Оглядѣлся царевичъ кругомъ, увидалъ
тропинку и пошелъ по ней: авось, Богъ приведетъ куда-нибудь. Шелъ-шелъ и очутился
въ дремучемъ лѣсу: стоить въ лѣсу избушка,
въ избушкѣ живетъ баба-яга.
«Дай зайду», подумалъ царевичъ и вошелъ въ избушку.
— Здравствуй, царевичъ!—молвила бабаяга.—Дѣло пытаешь или отъ дѣла лытаешь.
— Эхъ, бабушка, напой, накорми меня,
а потомъ и разспрашивай!

Напоила, накормила его старуха, и царевичъ разсказалъ ей про все безъ утайки, куда
и зачѣмъ идетъ.
Говорить ему баба-яга:
— Иди, дитятко, на море; прилетятъ туда
двѣнадцать колпицъ, обернутся красными дѣвицами и станутъ купаться; ты захвати у
старшей дѣвицы кольцо и ступай къ морскому царю; попадутся тебѣ иавстрѣчу Объѣдало и Опивало, попадется еще МорозъТрескунъ—всѣхъ возьми съ собою: они тебѣ
всѣ пригодятся.
Простился царевичъ съ ягою, пошелъ на
сказанное мѣсто, на море и спрятался за
кустъ. Тутъ прилетѣли двѣнадцать колпицъ,
ударились о сырую землю, обернулись красными дѣвицами и стали купаться. Царевичъ
взялъ у старшей кольцо, сидитъ за кустомъ—
дожидается. Дѣвицы выкупались и вышли на
берегъ, одиннадцать обернулись птицами и
полетѣли домой, оставалась одна старшая—
Василиса Премудрая. Стала она молить, стала
просить добра-молодца:
— Отдай,—говорить, — мое кольцо! Придешь къ батюшкѣ Водяному царю, — въ то
времечко я тебѣ сама пригожусь.

Царевичъ отдалъ ей кольцо, она сейчасъ
обернулась колпицею и улетѣла вслѣдъ за
подружками.
Пустился царевичъ дальше; повстрѣчались
ему на пути три богатыря: Объѣдало, Опивало да Морозъ-Трескунъ, взялъ ихъ съ собою и пришелъ къ Водяному царю. Увидалъ
его Водяной царь и говорить:
— Здорово, дружокъ! Что такъ долго ко
миѣ не бывалъ? Я усталъ, тебя дожидаючи.
Принимайся-ка теперь за работу. Вотъ тебѣ
первая задача: построй за одну ночь хрустальный мостъ, чтобъ къ утру готовь былъ!
Не построишь—голова долой!
Идетъ царевичъ отъ Водяного, самъ слезами заливается. Василиса Премудрая отворила окошко въ своемъ терему и спрашиваетъ:
— О чемъ, царевичъ, слезы ронишь?
— Ахъ, Василиса Премудрая, какъ же
мнѣ не плакать: приказалъ твой батюшка за
едину ночь построить хрустальный мостъ, а
я и топора не умѣю въ руки взять.
— Ничего! ложись-ка спать; утро вечера
мудренѣе.
Уложила его спать, а сама вышла на
крылечко, гаркнула - свистнула молодецкимъ
посвистомъ. Со всѣхъ сторонъ сбѣжались

плотники-работники, кто мѣсто ровняетъ, кто
кирпичи таскаетъ: скоро поставили хрустальный мостъ, вывели на немъ узоры хитрые и
разошлись по домамъ. Поутру рано будить
Василиса Премудрая царевича:
— Вставай, царевичъ! Мостъ готовь, сейчасъ батюшка смотрѣть придетъ.
Всталъ царевичъ, взялъ метлу; стоить
на мосту — гдѣ подмететъ, гдѣ почистить.
Похвалилъ его Водяной царь:
— Спасибо,—говорить, — сослужилъ миѣ
единую службу, сослужи и другую. Вотъ
тебѣ задача: насади къ завтраму зеленый
садъ—большой да вѣтвистый, въ саду бы
птицы пѣвчія распѣвали, на деревьяхъ бы
цвѣты расцвѣтали, груши, яблоки спѣлыя
висѣли!
Идетъ царевичъ отъ Водяного, самъ слезами заливается. Василиса Премудрая отворила окошечко и спрашиваетъ:
— О чемъ плачешь, царевичъ?
— Какъ же мнѣ не плакать: велѣлъ твой
батюшка за едину ночь садъ насадить.
— Ничего, ложись спать; утро вечера
мудренѣе.
Уложила его спать, а сама вышла на
крылечко, гаркнула - свистнула молодецкимъ

посвистомъ. Со всѣхъ сторонъ сбѣжались
садовники-огородники и насадили зеленый
садъ. Въ саду птицы певчія распеваютъ,
на деревьяхъ цветы расцветаютъ, груши,
яблоки спелыя висятъ. Поутру рано будить Василиса Премудрая царевича:
— Вставай, царевичъ! Садъ готовь; батюшка смотреть идетъ.
Царевичъ сейчасъ за метлу да въ садъ;
где дорожку подмететъ, где веточку поправить. Похвалилъ его Водяной царь:
— Спасибо, царевичъ! сослужилъ ты мнѣ
службу верой и правдой. Выбирай за то
себе невесту изъ двенадцати моихъ дочерей. Все онѣ лицо въ лицо, волосъ въ волосъ, платье въ платье. Угадаешь до трехъ
разъ одну и ту яге—будетъ она твоею женою,
не угадаешь—вейю тебя казнить.
Узнала про то Василиса Премудрая, улучила время и говорить царевичу:
— Въ первый разъ я платкомъ махну,
въ другой—платье поправлю, въ третій —
надъ моей головой станетъ муха летать.
Угадалъ царевичъ Василису Премудрую
до трехъ разъ. Повенчали ихъ и стали пиръ
пировать.

Водяной царь изготовилъ много всякаго
кушанья—сотнѣ человѣкъ не съѣсть! и велитъ зятю, чтобы все было поѣдено; коли
что останется—худо будетъ.
— Батюшка,—просить царевичъ, — есть
у насъ старичокъ, дозволь ему закусить съ
нами.
— Пускай придетъ.
Явился Объѣдало, все пріѣлъ—еще мало
стало. Водяной царь наетавилъ всякаго
питья сорокъ бочекъ и велитъ зятю, чтобы
дочиста было выпито.
— Батюшка, — проситъ
опять
царевичъ,—есть у насъ другой старичокъ, дозволь и ему выпить про твое здоровье.
— Пускай придетъ.
Явился Опивало; за разъ опросталъ сорокъ бочекъ—еще опохмелиться проситъ.
Видитъ Водяной царь, что ничего не беретъ,
приказалъ истопить для молодыхъ баню чугунную жарко-нажарко; истопили баню чугунную, двадцать саженъ дровъ сожгли, докрасна печь и стѣны раскалили, — за пять
верстъ подойти нельзя
— Батюшка,—говорить царевичъ,—дозволь напередъ нашему старичку попариться, баню опробовать!

— Пускай попарится!
Пришелъ въ баню Морозъ-Трескунъ;
въ одинъ уголъ дунулъ, въ другой дунулъ—
ужъ сосульки висятъ.
Вслѣдъ за нимъ и молодые въ баню
сходили, помылись, попарились и живехоньки воротились.
ІУ.
— Уйдемъ отъ батюшки Водяного царя,—
говорить царевичу Василиса Премудрая: —
онъ на тебя очень сердить, не причинилъ
бы зла какого!
— Уйдемъ,—говорить царевичъ.
Осѣдлали коней и поскакали въ чистое
поле.
Ъхали-ѣхали, много прошло времени.
— Слѣзь-ка, царевичъ, съ коня да припади ухомъ къ сырой землѣ,—сказала Василиса Премудрая: — не слыхать ли за нами
погони?
Царевичъ приналъ ухомъ къ сырой землѣ,—ничего не слышно. Василиса Премудрая сама сошла съ добра го коня, прилегла
къ сырой землѣ и говорить:
— Ахъ, царевичъ! слышу сильную погоню.
Родвыа скипи. Вып. X .

2

Оборотила она коней дремучимъ лѣсомъ,
себя—колодцемъ, а царевича—старымъ старичкомъ. Наѣхала погоня.
— Эй, старичокъ! не видалъ ли добра
молодца съ красной дѣвицей?
— Видѣлъ, родимые! только давньшъдавно: они еще въ тѣ поры проѣхали, какъ
я молодъ былъ, этотъ лѣсъ сажалъ.
Погоня воротилась къ Водяному царю.
— Нѣтъ, — говорятъ, — ни слѣдовъ ни
вѣсти; только и видѣли, что старика возлѣ
колодца да лѣсъ дремучій.
— Что жъ вы ихъ не брали?—закричалъ
Водяной царь, и тутъ же предалъ гонцовъ
лютой смерти, а за царевичемъ и Василисою
Премудрой послалъ другую смѣну.
A тѣмъ временемъ они далеко-далеко
уѣхали. Услышала Василиса Премудрая новую погоню, оборотила царевича старымъ
попомъ, а сама сдѣлалась ветхой церковью:
еле стѣны держатся, кругомъ мохъ поросъ.
Наѣхала погоня.
— Эй, старичокъ! не видалъ ли добра
молодца съ красной дѣвицей?
— Видѣлъ, родимые! только давнымъдавно: они еще въ тѣ поры проѣхали, какъ
я молодъ былъ, эту церковь строилъ.

Вторая погоня воротилась къ Водяному
царю.
— Нѣтъ, ваше царское величество, ни
слѣдовъ ни вести: только и видѣли, что
старца-иопа да церковь ветхую.
— Что жъ вы ихъ не брали?—закрпчалъ
пуще прежняго Водяной царь; предалъ гонцовъ лютой смерти, а за царевичемъ и Василисою Премудрою самъ поскакалъ.
IIa этотъ разъ Василиса Премудрая оборотила коней рѣкой медовою, берегами кисельными, царевича—селезнемъ, себя—сѣрой
утицею.
Водяной царь бросился на кисель и сыту,
ѣлъ-ѣлъ, пилъ-пилъ до того, что лопнулъ и
духъ испустилъ.
У.
Царевичъ съ Василисою Премудрой поехали дальше. Стали они подъѣзжать домой,
къ отцу, къ матери царевича. Василиса
Премудрая и говорить:
— Ступай, царевичъ, впередъ! доложись
отцу съ матерью, а я тебя здесь на дорогѣ
обожду; только помни мое слово: со всеми
целуйся, не целуй сестрицы, не то меня
позабудешь.

ГГріѣхалъ царевичъ домой, сталъ со всѣми
здороваться, поцѣловалъ и сестрицу. Только
поцѣловалъ—какъ въ ту же минуту забылъ
про свою жену, словно и въ мысляхъ не
была.
Три дня ждала Василиса Премудрая, па
четвертый нарядилась нищенкой, пошла въ
стольный городъ и пристала у одной старушки. А царевичъ собрался жениться на
богатой королевнѣ, и велѣно было кликнуть
кличъ по всему царству, чтобъ сколько ни
есть народу право слав наго—всѣ бы шли
поздравлять жениха съ невѣстою и несли
въ даръ по пирогу пшеничному.
Старуха, у которой жила Василиса Премудрая, принялась тоже муку сѣять да пирогъ готовить.
— Для кого, бабушка, пирогъ готовишь?—спрашиваетъ ее Василиса Премудрая.
— Какъ для кого? развѣ ты не знаешь:
нашъ царь сына женить на богатой королевнѣ; надо во дворецъ итти, молодымъ на
столъ подавать.
— Дай и я испеку да во дворецъ снесу:
можетъ, меня царь чѣмъ пожалуетъ.
— Пеки съ Вогомъ.

Василиса Премудрая взяла муки, замесила тесто, положила творогу да голубя съ
голубкою и сделала пирогъ. Къ самому обеду
пошла старуха съ Василисою Премудрой во
дворецъ, а тамъ пиръ идетъ на весь міръ.
Подали на столъ пирогъ Василисы Премудрой, и только разрезали его, какъ вылетели оттуда голубь и голубка. Голубка ухватила куеокъ творогу, а голубь говорить:
— Голубушка, дай и мыѣ творогу!
— Не дамъ,—отвѣчаетъ голубка,—а то
ты меня позабудешь, какъ позабылъ царевичъ свою Василису Премудрую.
Тутъ вспомнилъ царевичъ про свою жену,
выскочилъ изъ-за стола, взялъ ее за руки
бѣлыя и носадилъ ее возле себя рядышкомъ.
Съ техъ норъ стали они жить вмѣстѣ во
всякомъ добрѣ и счастіи.

Наката
ъ

Кожедояка.

старые годы проявился невдалекѣ
отъ Кіева страшный змѣй. Много
народа изъ Кіева потаскалъ онъ въ
свою берлогу, потаскалъ и поѣлъ. Утащилъ
змѣй и царскую дочь, да не съѣлъ ее, а
крѣико накрѣпко заперъ въ своей берлогѣ. Увязалась за царевной изъ дому маленькая
собачонка. Какъ улетитъ змѣй на промыселъ,
царевна напишетъ записочку къ отцу, къ
матери; привяжетъ записочку собачонкѣ на
шею и пошлеть ее домой.
Собачонка записочку отнесетъ и отвѣтъ
принесетъ.

Вотъ разъ царь и царица пишутъ къ
царевнѣ:
«Узнай отъ змѣя, кто его сильнѣй».
Стала царевна отъ змѣя допытываться и
допыталась.
— Есть,—говорить змѣй,—въ Кіевѣ Никита Кожемяка—тотъ меня сильнѣй.
Какъ ушелъ змѣй на промыселъ, царевна
и написала къ отцу къ матери записочку:
«Есть въ Кіевѣ Никита Кожемяка; онъ
одинъ сильнѣе змѣя; пошлите Никиту меня
изъ неволи выручить».
Сыскалъ царь Никиту и самъ съ царицею пошелъ его просить выручить ихъ
дочку изъ тяжкой неволи. Въ ту пору мялъ
Кожемяка разомъ двѣнадцать
воловыіхъ
кожъ. Какъ увидалъ Никита царя—испугался: руки у Никиты задрожали—и разорвалъ онъ разомъ всѣ двѣнадцать кожъ. Разсердился тутъ Никита, что его испугали и
ему убытку надѣлали, и сколько ни упрашивали его царь и царица пойти выручить
царевну—не пошелъ.
Вотъ и придумали царь съ царицею
собрать пять тысячъ малолѣтнихъ сиротъ—
осиротилъ ихъ лютый змѣй—и послали ихъ

просить Кожемяку освободить всю русскую
землю отъ великой бѣды.
Сжалился Кожемяка на сиротскія слезы
самъ прослезился. Взялъ онъ 300 пудовъ
пеньки, насмолилъ ее смолою, весь пенькою
обмотался и пошелъ. Подходить Никита къ
змѣиной берлогѣ; a змѣй заперся, бревнами
завалился и къ нему не выходить.
— Выходи лучше въ чистое поле, а не
то я всю твою берлогу размечу, — сказалъ
Кожемяка и сталъ уже бревна руками разбрасывать.
Видитъ змѣй бѣду неминучую, некуда
ему отъ Никиты спрятаться, вышелъ въ чи
стое иоле.
Долго ли, коротко ли они бились, только
Никита повалилъ змѣя на землю и хотѣлъ
его душить. Сталъ тута змѣй молить Ни
киту:
— Не бей меня, Никит ушка, до смерти!
Силыіѣе насъ съ тобою никого на свѣтѣ НЁТЪ;
раздѣлимъ съ тобой весь свѣтъ поровну: ты
будешь владѣть въ одной половинѣ, а я—въ
другой.
— Хорошо,—сказалъ Никита, — надо же
прежде межу проложить, чтобы потомъ
спору промежъ насъ не было.

Сдѣлалъ Никита соху въ 300 пудъ, запряиь въ нее змѣя и сталъ отъ Кіева межу
прокладывать, борозду пропахивать', глубиной та борозда въ двѣ сажени съ четвертью.
Провелъ Никита борозду отъ Кіева до самаго Чернаго моря и говорить змѣю:
— Землю мы раздѣлили, теперь давай
море дѣлить, чтобъ и о водѣ промежъ насъ
спору не вышло.
Стали воду дѣлить: вогналъ Никита змѣя
въ Черное море, да тамъ его и утопилъ.
Сдѣлавши святое дѣло, воротился Никита въ Кіевъ, сталъ опять кожи мять, не
взялъ за свой трудъ ничего. Царевна же
воротилась къ отцу, кч^ матери.
Борозда Никитина, говорить, и теперь
кое-гдѣ по степи видна; стоить она валомъ
сажени въ двѣ высотою. Еругомъ мужички
пашутъ, а борозды не расиахиваютъ: оставляютъ ее на память о Ііикитѣ Еожемякѣ.

Шедояканъ судъ.
I.
ъ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ
государствѣ стояла деревня. Въ той
деревнѣ жили-были два мужика: Голой
Ерема да Ѳома, Большая Крома. Вогъ
пришла къ нимъ зима сиволапая, затрещали
избушки, повалилъ снѣгъ. У кого тепло, у
кого добро, а Ерема лежитъ на нетопленой
печи, дуетъ въ кулаки да думаетъ:
— Ухъ! холодно! Нынѣ и морозы стали сердитѣе: нигдѣ мѣста не находишь! Дай-ка, поѣду
я въ лѣсъ, дровъ нарублю да печку вытоплю,

Пошелъ къ сосѣду, попросилъ сани. При
шелъ къ Ѳомѣ просить лошади. На Ѳому въ
тотъ разъ добрый стихъ нашелъ.
— Изволь,—говорить,—возьми лошадь.
Ерема поклонился, взялъ лошадь, повелъ
къ себѣ, да идучи-то и думаетъ:
«Экой я дуралей! Выпросилъ я лошадь.,
а хомута не взялъ. Какъ же я запрягу ее?
Итти опять къ Ѳомѣ—еще разсердится и лошаденки не дастъ. Итти къ сосѣдямъ—скажутъ: что за дуракъ, хомутъ забылъ, когда
лошадь бралъ! Да и придется ли чужой хомутъ по лошадкѣ? Голь мудрена. Думалъ-думалъ, да и вздумалъ: «привяжу я лошадь къ
санямъ хвостомъ?»
Точно! прпвязалъ, перекрестился, поѣхалъ.
Ну, Ѣхалъ онъ близко ли, далеко ли, низко ли, высоко, скоро сказка сказывается, да
не скоро дѣло дѣлается. Ерема нарубилъ
возъ дровъ и поѣхалъ иазадъ.Ладно дѣло! Пріѣхалъ домой, отворилъ ворота, да и забылъ
подворотню вынуть: нукнулъ на лошадь; та
уперлась,двинулась: сама-то на дворъ взошла,
а возъ-то на улицѣ остался, и съ хвостомъ!
Этакое горе! Какъ теперь къ Ѳомѣ показаться? Что онъ скажетъ? Взялъ лошадь съ
хвостомъ, а отдаешь безъ хвоста! Но, такъ

какъ дѣлать было нечего, побрелъ Гірема къ
Ѳомѣ, повелъ съ собою и лошаденку безхвостую.
Какъ закричитъ на Ерему Ѳома, Большая
Крома, закричитъ, какъ только богатые на
бѣдыыхъ кричать умѣютъ; у Еремы и ноги
подкосились! Повалился онъ въ ноги Ѳомѣ,
проситъ, плачетъ, умоляетъ, нѣтъ пощады!
— Какъ ты смѣлъ! Какъ ты дерзкулъ!
Какъ ты могъ у моей лошади хвостъ выдернуть!
Ерема увѣрялъ, что она сама его выдернула, отдавалъ себя въ заработку, просилъ
простить, проси лъ прибить, да только простить.
— Ни прощать ни бить тебя не стану,—
отвѣчаетъ Ѳома,—а пойдвхмъ-ка, пріятель дорогой, къ судьѣ Шемякѣ! Пусть онъ разсудитъ, и что онъ велитъ, то и будь!
Что станешь дѣлать! Ѳома ухватилъ Ерему
за воротъ и повелъ его къ судьѣ Шемякѣ.
Недалеко ужъ имъ и до Шемяки судьи, и
думаетъ Ерема:
«Ну, и безъ бѣды судья оѣда, а у меня
такая бѣда надъ головою — куда я дѣнусь!
Сгинь моя голова побѣдная! Вотъ подходимъ
мы къ мосту, а подъ мостомъ прорубь не
малая. Перекрещусь да брошусь въ прорубь—
поминай, какъ звали!»

Сказано—сдѣлано. Только поровнялись съ
серединой моста, Ерема говорить:
— Постой, Ѳома Карпычъ! Вонъ видно отсюдасело,дайперекрестнтьсянаБожіюцерковь!
II.
Отпустилъ Ѳома Ерему, а онъ снялъ
шапку, положилъ ее на перила моста, перекрестился, да какъ махнетъ съ моста—только
и видѣли его! Бросился Ѳома къ периламъ,
глядитъ — глазамъ не вѣритъ: Ерема стоить
подъ мостомъ на льду, живехонекъ, и держитъ
его тамъ за воротъ здоровый мужчина; подлѣ
стоить лошадь, запряженная въ сани, а въ
саняхъ лежитъ кто-то и молчптъ:
Сбѣжалъ Ѳома внизъ, а муяншна уже навстречу ползетъ, Ерему съ собой за воротъ
волочетъ.
— Что, добрый человѣкъ, — сказалъ Пома,—какъ звать тебя, не знаю... Куда это волочешь ты этого окаяннаго Ерему?
— Зов} тъ меня Артамономъ, сынъ я Сидорычъ,—отвѣчалъ мужчина.—A ѣхалъ я съ
бачкой моимъ къ куму въ гости, новаго пива
отвѣдать. Подъѣхали мы подъ этотъ мостъ,
и вдругъ свалился съ моста вотъ этотъ окаянный на моего бачку и отправилъ его въ

дальнюю дорогу, такъ что онъ передъ смертью
и пожалѣть не уснѣлъ,что у кума пива молодого не отвѣдалъ. Вотъ я поворотилъ оглобли: веду этого прыгуна къ судьѣ ІНемякѣ,
пусть онъ у него попрыгаетъ да научится,
каково съ мосту, не оглядѣвшись, бросаться
да добрыхъ людей давить!
— Хе-хе!—возгласилъ тогда Ѳома, по прозванію Большая Крома.—Такъ я тебѣ добрый
попутчикъ!
III.
Подошли наши просители къ дому судьи
Шемяки, смотрятъ: домъ стоить во дворѣ, на
всей красотѣ, а надъ домомъ поставлена превеликая надпись:
«Домъ правосуднаго судіи Шемяки».
Вороты растворены настежь, и отъ самыхъ
воротъ до крыльца дубоваго снѣгъ расчищенъ, песочкомъ дорожка посыпана—свободный входъ всякому, бѣдному и богатому.
— Ай да судья Шемяка!—говорятъ просители. — Да у насъ и къ сотскому такого
свободиаго входа нѣтъ!
Смотрятъ они еще: иодлѣ воротъ на улицѣ, по обѣ стороны, врыты два столба высокіе, и подлѣ каждаго столба стоить земскій

ярыжка съ дубинкой, а на столбахъ прибиты
листы, и на листахъ написано что-то такими
крупными буквами, что и слѣпой нрочитаетъ.
Нашимъ просителямъ жаловаться судьѣ было
дѣло не бывалое, не знаготъ они ни суда ни
обряда. Сняли шапки, кланяются ярыжкамъ
и хотятъ итти прямо во дворъ, въ ворота.
— Стой! — закричалъ одинъ ярыжка. —
Сперва прочитай, что на столбѣ написано!
Просители поглядѣли другъ на друга и
отвѣчали:
— Грамотѣ не знаемъ, кормилецъ!
— Ну, такъ слушайте, я вамъ прочту:
«Вѣдомо симъ чинится всякому, что никто
изъ жалобщиковъ, приходящихъ къ судьѣ
Шемякѣ, иикакихъ взятокъ никому давать не
долженъ, а паче чаянія кто что дастъ, будетъ
судиться, яко виновный въ нодкупѣ».
— Ай да кормилецъ судья ІПемяка! —
вскричали просители.
.
— Ну, теперь давай же за прочтеніе! —
сказалъ имъ ярыжка, протягивая руку.
— Какъ, давай? Да вѣдь ты самъ о томъ
читалъ, чтобы мы не давали?
— Да развѣ я взятку съ тебя прошу? —
вскричалъ ярыжка.—Это законное дѣло. Кто
тебѣ не велѣлъ грамотѣ знать самому!
Ропиыя сказки. Вып. X.

3

— А если бы мы сами грамотѣ знали?
— Тогда вы должны бы были заплатить
за то, что сами прочитали. Толковать нечего!
Давай, а не то дубиной по лбу съѣзжу; забудешь, какъ твоего отца зовутъ, да еще въ
тюрьмѣ насидишься за ослушаніе нротивъ
начальства и своевольство!
Толковать было, въ самомъ дѣлѣ, нечего;
просители вынули свои мошны, заплатили по
алтыну.
—- Теперь ступайте къ другому столбу! —
проговорилъ ярыжка.
Просители подошли къ другому столбу.
— Знаете грамотѣ? — спросилъ товарищъ
ярыжки.
— Нѣтъ, кормилецъ!
— Такъ слушайте: «Вѣдомо симъ чинится
всякому, что каждый жалобщикъ, приходящій
къ судьѣ Шемякѣ, имѣетъ быть къ нему допуіценъ свободно во всѣ положенные часы,
и никто не смѣетъ пришедши уйти назадъ,
подъ опасеніемъ быть судимъ,яко виноватый».
— Слышимъ, кормилецъ!—отвѣчали просители, низко кланяясь.
— Давай же за объявленіе, — сказалъ
ярыжка,—и отговариваться не смѣй, понеже
за ослушаніе будешь вішоватъ!

Просители иоглядѣли другъ на друга и
заплатили еще по алтыну.
— А ты, молодецъ, что не платишь? —
спросили ярыжки Ерему.
— У меня нечего дать,—отвѣчалъ Ерема.
— Такъ и не смѣй ты итти къ судьѣ
Шемякѣ, коли за прочтеніе да за объявленіе
приказовъ не платишь—пошелъ прочь!
— Да я и не желаю итти къ судьѣ, —
сказалъ Ерема:—спасибо вамъ, господа земс т в ярыжки! Пожалуй, хоть пріударьте еще
меня въ толчки да прогоните!
— Давай затылокъ, за этимъ дѣло не
станетъ!
Тутъ Ѳома и Артамонъ испугались, кланяются, говорятъ:
— Господа земскіе ярыжки! ведемъ мы его
къ судьѣ Шемякѣ, а если вы его прогоните,
такъ кого же судья судить будетъ?
— Намъ какое дѣло! платите за него вы,
а безъ того не пустимъ.
Просители постояли, подумали, опять развязали мошны и заплатили за Ерему по доброму грошу съ брата. А Ерема между
тѣмъ расхаживалъ на улицѣ, подлѣ воротъ,
увидѣлъ камешекъ порядочный, подумалъ, завернулъ его въ тряпичку и спряталъ за пазуху.
3*

36

у

— Все выместимъ на лиходѣѣ нашемъ,
когда будемъ у судьи Шемяки! — говорили
просители.
* IY.
Идутъ, прошли сквозь широкія ворота,
пошли по чистой, гладкой, широкой дорожкѣ.
— Стой! — закричали два новые ярыжки
и выскочили изъ будокъ, которыя поставлены
были во дворѣ, по обѣимъ сторопамъ воротъ,
такъ что съ улицы совсѣмъ небыли видны.—
Куда? зачѣмъ?
— Къ судьѣ Шемякѣ.
— Давай по три алтына!
— За что, кормилицы?
— Положенное за входъ во дворъ судейскій.
— Что, Артамонъ Сидоровичъ, платить
ли намъ? — спросилъ Ѳома, который былъ
скупѣе товарища.—Не вернуться ли намъ?
— Такъ заплатите по шести алтынъ за
выходъ!—вскричали ярыжки.
Ни взадъ ни впередъ! Попались, молодцы!
Ерема и думать ни о чемъ не хотѣлъ, потому
что ему, голому, и тутъ угрожали только
толчками, а просители поморщились, да опять
за него заплатили.

— Шапки долой!—пени по пяти алтынъ!—
закричалъ главный ярыжка, когда просители
подошли къ судейскому крыльцу.
Они и не замѣтили, какъ онъ вывернулся,
-откуда взялся. То-то и бѣда, что просителямъ
кажется чистая, широкая дорога къ судейскому крыльцу, а какъ пойдутъ 'по той дорогѣ, ярыжки словно изъ-подъ земли вывертываются да такъ змѣйкой въ кармапъ и лѣзутъ.
— Послушай - ка, кормилецъ, — сказалъ
Ѳома главному ярыжкѣ,—читали намъ приказы у воротъ, чтобы никому взятокъ не давать.
— Да развѣ вы давали кому-нибудь?
Развѣ съ васъ взятки взялъ кто - нибудь?
Скажите скорѣе; бѣда и вамъ и тому бѣда,
кто взялъ!
— А вотъ, кормилецъ, заплатили іто алтыну у перваго столба.
— За прочтеніе.
— Да по алтыну у другого столба.
— За объявленіе.
— Да по три алтына, когда вошли во дворъ.
— За вхожденіе.
— А ты, кормилецъ, за что берешь?
-— За то, что вы у крыльца шапокъ не
сняли.
— А если бы сняли?

— Такъ заплатили бы за здорово живешь?
•— Какъ: за здорово живешь?
— Да такъ, потому что я приставленъ здѣсь
говорить всякому, кто ни придетъ: «Здорово
живешь», а за это вносится но пяти алтынъ.
— Была не была!
V.
Заплатили молодцы, взошли на высокое
судейское крыльцо, подошли къ двери. Дверь
заперта. Стукнули разъ, и за дверью кто-то
сиплымъ голосомъ нроизнесъ: «Гривна!» Стукнули въ другой, и тотъ же голосъ нроизнесъ: «Другая!» Стукнули въ третій, и тотъ
же голосъ вътретійразъпромолвилъ: «Третья!»
— Ой, брать! да не нашъ ли карманъ
это насчитываютъ!—молвилъ Ѳома.
— Подразумевается!—произнесъ невидимка; маленькое окошечко въ двери отворилось; протянулась изъ него костлявая рука,
кручкомъ изогнутая, и невидимка за дверью
нроизнесъ:
— Положи по три гривны съ брата.
— Кормилецъ! за что же?
— А за то, что вы въ положенный день
пришли. Развѣ не читали приказа у входа?

— Артамонъ Сидорычъ! не пойти ли
намъ назадъ?—шепнулъ Ѳома.
— Такъ за безчестье положенному дню и
напрасное челобитье давай по шести гривенъ.
— Отворяй двери—бери деньги!
— Нѣтъ! сперва заплати, тогда отворять.
— На, бери деньги.
— Взялъ.
— Отворяй.
— Нѣтъ! погоди—надобно еще дьяку доюжить.
— Такъ иди да докладывай!
Рука опять протянулась, а дверь не
отворялась.
— Иди же докладывать.
— Вы должны положить, а тогда и двери настежь!
Еще по гривпѣ съ головы слетѣло въ
костлявую руку невидимки. Дверь, наконецъ,
растворилась. Глядятъ просители: стоить
цѣлый рядъ подьячихъ, протянулся до самаго того стола, за которымъ сидитъ дьякъ,
пишетъ, перомъ нощелкиваетъ и не глядитъ.
Не знали просители, что тутъ дѣлать. И
вотъ съ правой стороны протянулась подьяческая рука кручкомъ, и говорить первый

подьячій: «На отопленіе судейской!» Протянулась другая, говорить: «На бумагу для
жалобы!» Протянулась третья, говорить
третій:«3а записку просьбы». Протянулась
четвертая, говорить четвертый: «За печать!»
Протянулась пятая... Словомъ, протянулось
четырнадцать рукъ, и каждая вытянула изъ
мошны у каждаго просителя по нѣскольку
алтынъ.
И съ горя, и съ расходовъ, и съ холоду
повалились просители въ ноги дьяку, кричать, вопятъ:
— Смилуйся, отецъ!
— Что вы?—спросилъ дьякъ.
— Жаловаться судьѣ Шемякѣ.
— На жалобу нѣтъ запрещенія. Справедлива ли жалоба?
— Эй, отецъ, ужъ какъ справедлива,
кормилецъ!
— Не бралъ ли кто-нибудь съ васъ взятокъ, пока вы дошли до меня?
— Нѣтъ, кормилецъ! брали съ насъ
много, а взятокъ не бралъ никто.
— Имѣешь ли ты иаличныя доказательства въ правотѣ своего дѣла? — спросилъ
дьякъ у Ѳомы.
Тотъ подумалъ-подумалъ и отвѣчалъ:

— Co мной никакихъ доказатсльствъ налицо иѣтъ!
-— Хорошо, а ты имѣешь ли?
•— Иѣтъ!
— А ты имѣешь ли?
Еремка смекиулъ и отвѣчалъ:
— Имѣю.
— Покажи.
Еремавыиулъ нзъ-за пазухи камень въ тряпичке и изъ-за спины Ѳоминой показалъ дьяку.
— Ладно! — молвилъ дьякъ. Онъ всталъ,
растворилъ двери и ввелъ просителей въ
судейскую.
YI.
Глядятъ наши молодцы: сидитъ старый
судья Шемяка на большой скамьѣ, за большимъ столомъ; съ одной стороны стоить
чернильница въ полтора ведра; съ другой
лежать большою охапкою перья лебединыя.
Хорошъ судья Шемяка, толстъ, красенъ, дороденъ, ноздри раздуваетъ, правду изрекаетъ. Испугались, струсили, оробѣли наши
просители, кланяются въ землю
— Судья Шемяка, — заговорилъ дьякъ,
иодошедши къ судейской скамьѣ,—быотъ
челомъ на одного ответчика!

— Гмъ!—промолвилъ Шемяка и поднялъ
носъ кверху.
— Наличныхъ доказательствъ не имѣютъ!
— Гмъ!—промолвилъ опять Шемяка и
иогладилъ ио широкой своей бородѣ рукою.
— Не имѣютъ! A отвѣтчикъ наличный
доказательства имѣетъ!
— Гмъ!—молвилъ еще разъ Шемяка, потянулся но лавкѣ, выдвинулъ брюхо впередъ, голову закинулъ за спину, глаза уставилъ въ потолокъ, сложилъ нога за ногу и
сказалъ: «Объявленъ ли иросителямъ приказъ, что посуловъ не принимаютъ?»
— Объявленъ.
— И такъ, судъ по формѣ начинается.
Жалуйтесь по порядку!
И вотъ Ѳома повалился въ ноги судьѣ
ІПемякѣ, объяеняетъ сущую правду, какъ
Ерема у лошади его хвостъ выдериулъ.
— Ну, что ты, отвѣтчикъ, скажешь? —
возговорилъ судья Шемяка.
— Я не виноватъ, что онъ не далъ мнѣ
хомута и что у его лошади хвостъ не
крѣпко держался.
— A чѣмъ докажешь?
Ерема не отвѣчалъ, а изъ-за Ѳомы показалъ судьѣ Шемякѣ камень въ тряпичкѣ.

— Гмъ! — промолвилъ судья Шемяка и
тихо прибавилъ:—Сто рублей, навѣриое.
— ІІравъ!—возглавить онъ.
— Слушай, проситель: отдай ты свою
безхвостую лошадь этому негодяю, и пусть
онъ держитъ ее у себя до тѣхъ поръ, пока
у нея опять хвостъ вырастетъ. Тогда возьми
себѣ лошадь съ хвостомъ, а если онъ хвоста отдавать не будетъ, дозволяется тебѣ
жаловаться законнымъ порядкомъ. Дьякъ!
вывести просителя и взять съ него надлежащую
подписку, пошлины, приказный
•сборъ и прочее, какъ слѣдуетъ.
Ѳому подхватили и повели въ подьяческую, а Артамонъ повалился въ ноги судьѣ
Шемякѣ, объясняетъ сущую правду, какъ
Ерема съ моста прыгнулъ и отца его задавилъ
— Ну, что ты, отвѣтчикъ, скажешь?—возговорилъ судья Шемяка.
— Я не виноватъ, что отцу вздумалось
подъѣхать подъ мостъ, когда я ирыгпулъ, и
что отецъ его не увернулся, когда я на
него упалъ.
— A чѣмъ докажешь?
Ерема не отвѣчалъ, а изъ-за Артамона
показалъ судьѣ ІИемякѣ камень въ тряпичкѣ.

— Гыъ! — промолвилъ судья Шезіяка и
тихо прибавилъ:—Еще сто рублей, навѣрноеГ
— Правь!—возгласилъ онъ.
— Слушай, проситель: поди ты, стань
на мостъ, па томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ
этотъ негодяй, а его поставь на то самое мѣето,
гдѣ стоялъ твой отецъ, и потомъ спрыгни на
него съ моста и задави его точно такъ же,
какъ онъ задавилъ твоего отца. А если ты,
спрыгнувши, его не задавишь, дозволяется
тебѣ снова жаловаться на него законнымъ
порядкомъ. Дьякъ! вывести просителя и взять
съ него надлежащую подписку, пошлины,
приказный сборъ и прочее, какъ слѣдуетъ.
YIÏ.
Артамона подхватили и повели въ подьяческую. Остались въ судейской судья Шемяка, дьякъ да Ерема.
— Ну,—сказалъ судья Шемяка,—доволенъ
ли ты моммъ судомъ?
— Доволенъ,—отвѣчалъ Ерема.
— Такъ подай же доказательства того,
что доволенъ.
— И за этимъ не стаиетъ! — отвѣчалъ
Ерема, вынулъ тряпичку, развязалъ и показалъ судьѣ Шемякѣ камень.

— Какъ?—воскликнулъ Шемяка.—Стало-быть, ты не хотѣлъ мнѣ за каждое рѣшеніе
давать по сту рублей и не деньги, а камень
мнѣ показывалъ? Для чего же ты мнѣ его
иоказывалъ?
— А вотъ для чего: если бы ты судилъ
не по мнѣ, такъ я этимъ камнемъ прямо бы
тебѣ въ лобъ пустилъ!
Судья Шемяка на камень, подумалъ и
сказалъ:
— Увѣсистъ камешекъ выбралъ! — Потомъ онъ перекрестился и промолвилъ: —
Слава Богу, что я по немъ судилъ! Если бы
да пустилъ онъ мнѣ въ лобъ этимъ камнемъ,
такъ, вѣрное, лбу моему уцѣлѣть было бы
невозможно. Но на чемъ же ты основывался, оправдываясь въ судѣ такимъ образомъ?
— На извѣстной поговоркѣ, правосудный
судья Шемяка: семь бѣдъ—одинъ отвѣтъ.
— Правъ, правъ!—возгласилъ судья Шемяка.—Казусное, однакожъ, дѣло! Дьякъ!
вытолкать этого негодяя, а впередъ поставить правиломъ въ судѣ: не принимать наличныхъ доказательствъ безъ надлежащаго
предварительнаго осмотрѣнія, и если кто
таковыя или тѣмъ подобный доказательства

представить вознамѣрится, каковы я сей негодяй иредставилъ, то опыхъ не принимать,
поелику... Ну, да «поелику»-то ты ужъ тамъ
подведи, какъ законы повелѣваютъ!
Ерему вытолкали изъ судейской, а у
воротъ на улицѣ всгрѣтилъ онъ Ѳому и
Артамона, которые стояли и думали: «Жаль
хвоста, да все-таки лошадь-то и безъ хвоста
денегъ стоить!»—«Жаль отца, да все-таки
своя голова на что-нибудь да пригодится!»
— Ерема,— сказалъ Ѳома, — чѣмъ брать
тебѣ у меня лошадь безхвостую, возьми
лучше корову, и нередъ тобой она! Грѣхъ
да бѣда на кого не живетъ!
— Пожалуй!—отвѣчалъ Ерема.
— Ерема, — сказалъ Артамонъ, — чѣмъ
мнѣ прыгать на тебя съ моста, возьми лучше, я подарю тебѣ хату теплую, владѣй на
здоровье: вѣдь иной разъ такъ прыгнешь,
что потомъ и прыгать не станешь!
— Пожалуй! — отвѣчалъ Ерема. — Давно
бы вамъ такъ. Право, худой миръ лучше
доброй ссоры.
И конецъ сказкѣ о судьѣ Шемякѣ!

ОГЛАВЛЕНИЕ.
Стр

Морской царь и Василиса Премудрая
Никита Кожемяка
Шемякинъ судъ, . .

3
.

23
28

-•v.y*

„БИБЛІОТЕКА

СКАЗОКЪ".

Богато иллюстрированное изданіе Т - в а И. Д. Сытина.
Н.1

В.

Тулуповъ.

Собраніе рЭДНЫХЪ
папкѣ 1 руб. БО коп.

ТО

Ж6.

СКаЗОКЪ.

Томъ первый. I l t a

m

Томъ второй. Цѣпа въ папкѣ 1 руб.

Оба тома Мин. Народ. Проев, допущены въ ученйч. библиотеки
начальны» народныхъ училищъ.

Сказки современныхъ русскихъ писателей.

Собр. Кл. ЛукашеЫЧъ. Томъ I. Для1 средняго возраста. Изящное иллюстрированное лзданіе. Ц. 1 р. БО к. Томъ II. Для младшаго возраста.
Изящное иллюстрированное изданіе. Ц. I р.

Собраніе сказокъ Андерсена.
персп. П. Вейнберга,
ждый томъ ц. I р.

Въ 4 томахъ: два первые
два вторые—Марка Воечка. 262—263 стр. За ка-

Сказки Андерсена. Роскошное изданіс. Ц. въ папкѣ I р. БО к
Собраніе нѣмецкихъ народныхъ сказокъ.
Музеусъ. Въ обработкѣ Ф. Гофмана. ІІсрев. Л. В. Хавкиной. Ц. БО к

Сказочный сокровища забытаго уголка, собпаніс
румынскихъ сказокъ и легендъ. ГІереводъ Яцимирскаго.
въ папкѣ I руб.

183 стр. Ц. 8 0 к.,

Дѣдушкины

СКаЗКИ. М. Нордау. Отдельными выпусками: 1) Художшікъ-творецъ; 2) Сердечная нить; 3) Таинственное королевство; 4) О
богатой и бѣдной собакѣ; 5) Ручной левъ. Цѣна по 1S коп. за выпускт..

Сказки

природы. Карлъ Эоальдъ. Отдѣльными выпусками для дѣтсК
• средняго возраста: 1) Земля и комета;'2) Кораллы; 3)Аиетъ и дождевой червякъ; 4) Въ глубииѣ морской;-б) 12 ссстеръ (майскіе жуки); 6) Воробей;
7) Головастики. Псреводъ съ пѣмецкяго Б. и В. Рисунки и обложки художн.
А. Комарова. Цѣна каждаго выпуска 15 к. 8) Четыре добрыхъ друга. Ц. 2 0 к.
К н и ж н ы е м а г а а и н ы Т - в а И. Д. Сытина«
вт. Москвѣ: t) Ндрчгейяя, гиб.даит.N. »/6,2) Николі.скяя ул., доя» Заикопоспаггкагя иовягті.-ря,
3? Никольский л., домъ графа Оряова-Дпныдояа, 4) Тверская ул., д. № 48; въ ПстроградК.
Kleut. Одессѣ, Харькова Екатеринбург. Воронсжѣ, РостовЬ-иа-Дону. Иркутску,,
Саратов^, Самарѣ н Нижегородской ярмаркѣ.
і
—
:.
TT I I U I

ТП II n u M И И H H F H I I

7"

il n i l

Цѣна 2 0 коп., в ъ папкѣ 4 0 коп.