Автор: Кружкова Г.   Михайловой Т.   Саруханян А.  

Теги: художественная литература   поэзия  

ISBN: 5-280-00321-2

Год: 1988

Похожие

Уильям Шекспир. Сонеты

Собрание сочинений Т.5. Олимпио или жизнь Виктора Гюго. Ч.1-7

Звезда №1 за 1997 год

Новая русская книга (критико-библиографический журнал) № 2 (3) 2000

Текст
                    ПОЭЗИЯ ИРЛАНДИИ
Переводы
с ирландского и английского
ш
Москва
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1988


ББК 84. 4И
П67
Составление
Г. КРУЖКОВА , Т. МИХАЙЛОВОЙ, А. САРУХАНЯН
Вступительная статья
Л, САРУХАНЯН
Комментарии
Т. МИХАЙЛОВОЙ И Е. ГЕНИЕВОЙ
Иллюстрации художника
Б. СВЕШНИКОВА
Оформление художника
А. ЛЕПЯТСКОГО
4703000000-029
,
„„
П 028(01 >-88
138-88
ISBN 5—280—00321—2
<С) Состав, вступительны я статья, ком ­
ментарии, переводы, кроме отмеченных
и содержании *, иллюстрации, оформле­
ние.
Издательство
«Художественная
литература», Москва. 1<>88 г.


ПОЭЗИЯ ДРЕВНЯЯ И СОВРЕМЕННАЯ
Поэзия всегда занимала в Ирландии особое место, соответст­
венно и статус поэта сохранялся высоким. В период раннего сред­
невековья поэт совмещал в себе историка, священника, политика.
Подобно друиду языческих времен его почитали и боялись, его сло­
нам приписывали магическую силу. Веками поэзии называют пять
долгих столетий (X III — X V II), на которые растянулось покорение
Ирландии. В условиях английской колонизации, когда ирландский
и)ык был запрещен, книгопечатания на нем в стране не существо­
вало, поэзия, способная распространяться в устной передаче, по­
могла сохранить в литературе непрерывность национальной тради­
ции.
В X I X — начале X X века, на подъеме национально-освободи-
гельного движения, поэзия была проводником его идей. В числе
руководителей восстания 1916 года, положившего начало освобож­
дению страны, были известные ирландские поэты.
Да и в современной Ирландии, по свидетельству известного
I ольтолога Д. Грина, званию поэта придается значение, какого оно
не имеет ни в одной другой стране Западной Европы. Этому соот­
ветствует высокое поэтическое самосознание. «Гормфлат я! Стихи
пишу», — начинала свое произведение поэтесса конца IX века.
■Я Рафтери, поэт*,— говорил о себе в начале X IX века послед­
ний ирландский бард. Слово сохраняет свою магическую силу, и
чувство ответственности перед словом — источник бесконечных
мучений Йейтса, Хини и многих других ирландских поэтов X X ве-
i.i. «Как слово наше отзовется» — к этому вопросу они возвра­
щаются постоянно. Его задавал себе У. - Б. Йейтс в одном из по-
|сдних своих стихотворений «Человек и эхо». Поэта лишала сна
мысль о том, что своей пьесой он поднял ирландцев и поставил их
м о д английские пули. О том, что должен сделать поэт, когда рядом
т о н у т люди, о мучительных поисках слова размышляет Ш . Хини.
Первые образцы ирландской поэзии, которые традиционно да-
шруются V I — V II веками, сохранились в рукописи X II века, из-
1ИЧ ТНОЙ как «Книга захватов Ирландии». В этом своде националь­
3


ной мифологии рассказывается о сменявшихся на острове при­
шельцах, среди которых были родичи Ноя, искавшие здесь спа­
сения от потопа, и сыновья Мила, потомками которых считали себя
гэлы. Вместе с сыновьями Мила прибыл поэт-жрец, друид Амергин,
гимном и заклинанием которого открывается настоящая антоло­
гия. Этот первый ирландский поэт был, конечно, личностью леген­
дарной, даже мифической. Вступая на землю, он исполняет гимн,
в котором представляет себя, подобно богу индуизма Кришне,
воплощением всего сущего. Он обладает магической силой, способ­
ной управлять явлениями природы.
Когда ему и его спутникам пришлось отступить и они вновь
оказались в море, а ниспосланный на них ветер грозил гибелью,
Амергин обратился к богине Эрин, ее именем назвал землю, и тогда
ветер мгновенно стих и море успокоилось.
Сознание своей безграничной силы, которой подвластно са­
мо провидение, подчинены явления природы, выраженное с такой
страстной убежденность ю, свидетельство того, что функции поэта
и жреца не разделялись. С таким напором провозглашаемое «и»
бесконечно далеко от личностного сознания поэзии нашего време­
ни. Это «я» не существует в отдельности, оно растворено во всем,
но именно это чувство спаянности с природой, растворенности в
ней прочно вошло в ирландскую поэзию следующих веков.
Другой образ ирландской мифологии ожил в стихотворении
неизвестного поэта I X века «Старуха из Берри». Прародительница,
исполнявшая геотектоническую роль (она передвигала острова
и воздвигала горы), богиня плодородия, в функцию которой входи­
ло вступление все в новые браки, в стихотворении, помещенном в
нашей книге, обретает земные черты состарившейся женщины,
сочленяя таким образом мифологическую безличность с пробуж­
дающимся личностным сознанием. С горьким сожалением, но и
гордостью она оглядывается на прошлое — свою юность и красоту.
К этому замечательному образцу средневековой лирики поэты
X I X — X X веков обращались особенно настойчиво. Н ищ ая старуха,
которую любовь юношей превращает в «молодую девушку с поход­
кой королевы» (пьеса Йейтса «Кэтлин Ни Холиэн», стихотворе­
ние П. Пирса), обрела статус патриотического символа. Этот
образ использовали и при расчете с националистическими
иллюзиями, вспоминая, сколько юношей сгубила эта «старая
карга».
В золотой фонд ирландской поэзии вошли стихотворные
вставки в основном прозаического по форме героического эпоса
раннего средневековья. И з общего текста саг поэтические фраг­
менты (обычно в форме монолога и диалога) выделяются лири­
ческой взволнованностью, эмоциональной выразительностью.
Центральный герой саги «Похищение быка из Куальнге», Кухулин,
4


оплакивает своего побратима, с которым был вынужден вступить в
<чертельный поединок («Плач Кухулина над телом Фер Диада»),
В монологе этого эпического богатыря сквозит сознание траги­
ческой вины, в нем выражены скорбь и отчаяние победившего
и'роя. Монолог Дейрдре из саги «Изгнание сыновей Уснеха»,
клк и колыбельная Грайне из более поздней саги «Преследование
Чиармайда и Грайне» (параллельные средневековому сказанию
0 Тристане и Изольде), — воплощение нежности, любви и горя
>тих трагических героинь.
Личностное начало, растворенное в природе и одновременно
обостренное до крайнего предела, еще усиливается в стихотворно-
прозаической легенде о безумном Суибне, короле-язычнике, про­
клятом клириком и превращенном в полуптицу-получеловека. Эти
произведения остались образцом пейзажной лирики с ее прочув­
ствованным (уж е в силу особого «промежуточного» положения
героя) слиянием с природой, пронзительным выражением красоты
и суровости мира. Монологи легендарного Суибне вовсе лишены
сакрального смысла, столь существенного для тех, что произносил
Амергин. Но и в них передается единство природного и челове­
ческого — то, что так привлекает к этой легенде современных
ирландских поэтов (О. Кларк, Дж. Монтегю, Ш . Х и ни).
Большин ство мифов и легенд древней Ирландии было записа­
но в X I — X II веках в маленьких монастырях, которые после
введения христианства в V веке стали главными очагами книжной
учености. Здесь же порой рождалась оригинальная поэзия, авто­
рами которой, как правило анонимными, были монахи-переписчи-
ки. Созданная ими поэзия была маргинальной и по форме и по
существу: работая над рукописями, переписчики имели обыкнове­
ние оставлять на полях, да и в других незаполненных местах
записи личного характера, среди которых встречаются и неболь­
шие стихотворения. Д ля профессионалов-переписчиков поэзия
была занятием побочным, их «репликой в сторону», возможностью
выразить что-то личное, отвлекшись на минуту от однообразной
работы. Переписанные рукописи были плодом высокого искусства,
но с точки зрения поэзии главную их ценность составляют марги­
налии. По силе личностного выражения эта поэзия исключительна
для своего времени.
Трудившиеся в скрипториях монахи, переписывая латинские
тексты, нередко сопровождали их примечаниями (глоссами) на
•воем родном языке. Случалось, что в качестве примечаний
о с тавлялись стихи, как заметки «от скуки» или хотя бы просто
потому, что «рука писать устала» . И нет ничего удивительного,
что такого рода монастырская поэзия — лиричная и ироничная —
была весьма далека от п о э з и и религиозной. Даже обращаясь к
1воей псалтыри («о старая любовь м о я» ) , автор с игривой дву-
S


смысленностью вспоминает, как делил с ней ложе, как спала она с
другими, но ему и постаревшая по-прежнему дорога. Другой
автор сознает человечность своих греховных помыслов («мысли
неподобные»).
На полях латинской грамматики сохранились такие замеча­
тельные стихи, как «Монах и его кот» или «Рад ограде я лесной».
Картины природы, как они запечатлены в стихотворениях «Король
и отшельник», «Буря» или «Рад ограде я лесной», предельно
просты, лаконичны. В их коротких строках оживает не только
мир внешний, но и внутренний мир безвестного автора. У ж е в этих
ранних образцах пейзажной поэзии проявился ее личностный
характер. Человек, как на полотнах замечательных художников-
пейзажистов, может и не пр исутствовать в них непосредственно,
но создаваемое ими настроение идет не от пейзажа, а от состояния
человека, природа взята в масштабе человека.
Безыскусственности монастырской поэзии, как ее иногда
называют по месту создания, противостояло высокое профессио­
нальное мастерство бардов. И нститут бардов — одно из удивитель­
нейших созданий средневековой Ирландии, тесно связанное с ее
клановым устроением. Он просуществовал на протяжении пяти
веков (X III—XVII вв.), почти неизменный в своей основе.
Ш ко лы бардов сменили монастырские школы, которые приш­
ли в упадок после вторжения англо-норманнских феодалов в X I I
веке. Теперь барды приняли на себя роль хранителей национальной
традиции. Функции барда (по первоначальному смыслу «певец
хвалы») — исполнителя и филида — сочинителя, прежде строго
разграничивавшиеся, теперь соединились в одном лице.
Принадлежность привилегироваиному классу, сохранявшему
свои наследственные традиции, закрепленные еще древним сводом
брегонского права, многолетнее обучение в специальных школах
делало бардов лицами, пользующимися большим уважением и
влиянием. И хотя они были профессиональными поэтами, входив­
шими в свиту вождей кланов, состоявшими «на жаловании», и их
миссией было вести поэтическую летопись деяниям и восхвалять
достоинства своих покровителей, порой они пускали в них сати ­
рические стрелы, кляня за скупость или отказ в гостеприимстве.
Такие стрелы могли больно, а то и смертельно ранить гордых
предводителей кланов, сделав их посмешищем всей страны, а са ­
ми поэты нередко платили собственной жизнью, становясь жерт­
вами наемных убийц.
В перспективе литературного, да и не только литературного
развития Ирландии бардическая поэзия выполнила важную исто­
рическую миссию. Кастовая замкнутость, система обучения,
предписывавшая неукоснительно следовать правилам стихосло­
жения, выработанным раз и навсегда, делали поэзию бардов
6


ч ihoo бразной и архаичной. Но именно в силу предписанной ей
консервативности, барднческая поэзия оказалась способной в
кольшой сохранности донести до нового времени национальную
|радицию и сам национальный язык, которые в противном случае,
при систематическом уничтожении колонизаторами древних
памятников, могли бесследно исчезнуть. И все же в целом поэзия
бардов, хотя она и составляет огромный литературный пласт,
н массе своей сохранила л ишь значение чрезвычайной важности
исторического документа. По ее памятникам можно составлять
м-неалогии вождей кланов, проследить историю их союзов и рае-
прей, даже восстанавливать древнеирландский язык, не оставив­
ший документов своего времени. Но художественную ценность,
пер ежившую века, сохранили лишь отдельные произведения.
1>олее того, можно сказать, что подлинно поэтическое значение
обретала та поэзия, которая создавалась на периферии основной
литературы.
О
немногих, но блестящих исключениях на общем фоне ком­
плиментарной придворной поэзии можно судить по стихотворению
Миредаха О’Дали ( Х 1П в.) на смерть жены: словами, идущими
из глубины души, в нем выражено торе и одиночество человека.
Или Мак Нами, обращающего к деве Марии трогательную моль­
бу бездетного отца о сыне, хоть увечном, он и такому будет рад.
Забыв и своем горе о целомудренности непорочной девы, он почти
требует, чтобы она помогла «зачатью во чреве», как это происходит
со всеми жи выми существами, способными плодиться.
Нашествие войск Кромвеля в середине X V II века ускорило
начавшееся уничтожение клановой системы. Вместе с ней на
иi.iмира иие был обречен и и нститут бардов. И это не удивительно.
Законы, введенные завоевателями против бардов и стр анствую­
щих певцов, носят непосредственно политический характер...» L —
писал Ф . Энгельс. Но последний период бардической поэзии, когда
поэтические условности отступали перед пронзительной искрен­
ностью чувства, оказался самым блестящим в ее истории. Горест­
ные стенания по поводу утраченной независимости, исчезающего
я ияка, своего собственного нищенского существования придавали
произведениям бардов яркую эмоциональность и драматичность.
На протяжении жизни одного поколения положение поэта
шаметрально изменилось. Покидая разграбленные англичанами
поместья своих покровителей, придворные барды вливались в ряды
о с 1домных бродяг. Вместе с учителями и священниками они на­
ходились вне закона. С изменением положения поэта
теперь он
lit кал пристанище в крестьянских хижинах, он мог быть учителем
и батраком
происходила ломка традиционной поэзии, сохра-
1Маркс К. н Энгельс Ф. Соч., т.45, с.85.
7


нявшейся почти без изменений несколько столетий. Она опреде­
лялась строгой, в основе своей силлабической системой стихо­
сложения. Закон ы композиции запрещали смысловой переход
между строфами, носившими законченный, замкнутый по содер­
жанию характер. Рифма строилась исключительно на согласных,
строго разделенных на группы, лишь внутри которых допускалась
рифмовка. Строгими правилами определялась и же стк а я метрика.
Теперь эти правила все чаще нарушались — слишком далеки они
были от жи зни поэта и его новой крестьянской аудитории.
В стихах звучит голос скорби, гнева, горькой иронии. Высокое
искусство никому не нужно, так как нет тех, кто мог оценить его
(Магон О’Хифернан). Поэзия уподобляется ветхому, как королев­
ство и сам поэт, одеянию («Старый плащ»). С язвительной иронией
поэт слагает гимн селедке, занявшей место лосося, символа муд­
рости в ирландской мифологии.
Эохайд О’ Хогуса с сожалением вспоминает о трудном, много­
сложном искусстве барда, теперь от него требуют легких стихов,
и он превращается в ремесленника. Но в его же стихотворении
«Благо» слышно не только сожаление, но и неожиданный для
придворного поэта интерес к «вульгарной» поэзии, духу которой
он вынужден следовать.
История упадка бардической поэзии прочитывается в произ­
ведениях Дэви О’ Брудара, свидетеля и жертвы этого процесса.
В молодости он пользовался почетом, находился под покрови­
тельством именитых вождей, умер же нищим, бездомным бродя­
гой. Его стихи — комментарий событий страшного века. Они
выражают чувства людей, переживших кромвелевское нашествие,
недолгие надежды на возвращение короля-католика Якова I I и
его окончательное поражение в сражении на реке Бойн. Стихи
его — это и живой документ болезненно проходившей поэтической
реформы. О тсутствие аудитории, подготовленной для восприятия
сложной формы традиционного стиха, вынуждало О ’Брудара, не­
примиримого противника новой метрики, которую он называл
«помойной поэзией», снисходить до нее в собственных произве­
дениях.
Трагическим переживанием кризиса старого уклада жизни
и традиционной поэзии окрашены произведения Эгана О’Рахили.
У него на глазах разорялись дворцы его патронов, мечта о гэль­
ском короле-католике превращалась в успокоительную фантазию.
Элегии О’ Рахили были лебедиными песнями независимой Ирлан­
дии, уходящей в прошлое. В стихах, пронизанных бесконечной
грустью, поэт жалуется на выпавшую ему долю, такую же, как и
Ирландии, — она «стонет, ревет, как израненный зверь». Выр а­
женное О ’Рахили чувство единства собственной судьбы и судьбы
страны станет одним из постоянных мотивов ирландской поэзии.
К


В X V III веке на смену поэтам, еще помнившим свое высокое
положение при дворе, приходят «поэты-разночинцы». Среди них
пили бедные фермеры и батраки, учителя тайных школ, стран-
гвующие певцы. И з дворцов поэзия переместилась в крестьянские
хижины. И поэты теперь не только жили среди крестьян, они
•кили их жизнью. Язык поэтических произведений становился все
более демократичным. В X V I I I веке завершилась поэтическая
реформа, начавшаяся с ломки традиционной поэтики бардов.
Топическое стихосложение с сильно выраженным ударным или
несенным размером, сменившее силлабическое, из народной
поэзии перешло в профессиональную. Теперь поэты обращались к
крестьянской аудитории, и в их поэтическом словарю все меньшее
место занимала архаичная книжность. Простая народная речь
п а л а литературной нормой.
Под влиянием народной поэзии традиционные мотивы видо­
изменялись и пародировались. Поэма Бриана Мерримена «П ол­
ночный суд» написана в чрезвычайно распространенном в конце
XVII — начале X V III века жанре «ашлинг» (видение). Клас­
сическим образцом жанра может служить стихотворение Эгана
О’Рахили «Красота красоты», в котором уснувшему поэту яв ­
ляется прекрасная вестница, р ассказывающая о бедах Ирландии.
У Мерримена поэт так же погружается в сон, но вместо прекрасной
печальной дамы ему является какое-то чудовище — грязная
костлявая женщина. Она ведет его на «суд любви», чтобы он сам
мыслушал жалобы женщин и убедился, сколь безнадежно будущее
Ирландии.
Суд рассмотрел причину наших бед
И выдал свой единственный совет —
Произведением потомства надо заниматься
Иль с нацией ирландцев надо распрощаться.
Спародировав традиционный жанр, Мерримен написал комическую
поэму, местами переходящую в раблезианскую антицерковную
сатиру. Его герои заговорили на сочном народном язык е, в их
гневных монологах возникает впечатляющая картина нищенской
•кизни в Ирландии: ее опустошенные, истощенные земли иссушили
война и смерть. Трудная жизнь жестоко исказила отношения муж­
чин и женщин. Юноши женятся на богатых старухах, красивые
девушки выходят за ревнивых стариков.
Поэма Мерримена осталась, по существу, последним крупным
поэтическим памятником ирландского языка, все более вытесняв­
шеюся английским. Трудно сказать, насколько тяжелее протекал
оы этот и без того тяжелый процесс, если бы не творчество
Свифта, которого называют первым английским голосом ир-
шндцев.


Ирландия была родиной Свифта. Здесь он родился, умер,
провел большую часть жизни, хотя всегда стремился в Англию.
В своих памфлетах, прежде всего «Письмах суконщика», Свифт,
п ользуясь словами А. В. Луначарского, выступил «адвокатом
ирландского народа».
Ни один из больших ирландских писаталей не избежал
влияния Свифта. Среди них — Йейтс, Джойс, Кларк, Каванах
и многие другие. И начать этот список надо было бы с Мерримена,
в поэме которого «Полночный суд* слышны некоторые свиф­
товские мотивы. Но е сть здесь и другая сторона. Ведь и самые
свифтовские черты творчества Свифта — его остроумие, эксцен­
тричность, уверенность в силе и могуществе сатиры — с неза­
памятных времен были свойственны ирландским поэтам.
Ирландская литература, которая с середины X I X века в
основной своей массе перешла с ирландского язык а на английский,
переживала болезненную перестройку. И хотя английский язык
стал к этому времени не только средством общения, но и родным
языком большинства ирландцев и, таким образом, переход на него
не уф о ж ал литературе отрывом от читающей публики, разрыв
в литературном процессе, нарушивший преемственность художест­
венного развития, был трагической реальностью.
Примечательно, что преодоление его началось на почве
народной поэзии, поразительный расцвет которой в XVIII — XIX
веках как раз и отвечал этой задаче. Самым распространенным
жанром стала уличная баллада, называемая так по сфере бытова­
ния. Баллады исполнялись на улицах и ярмарках, в крестьянских
домах и деревенских пивных. Распр остранялись они не только
в устной, но и письменной форме — записывались, а в X I X веке
и печатались в дублинских типофафиях на отдельных, украшен­
ных гравюрами листах. Их разносили по домам, продавали на
ярмарках. Баллады могли быть записаны на ирландском языке или
английском, иногда с параллельными текстами на обоих. Случалось
и так, что песни, сочиненные на английском языке, исполнялись
на традиционные ирландские мотивы.
То, что в настоящем издании баллады ирландского и
английского языков вошли в разные разделы, в значительной
степени об ъясн яе тся антологической условностью. И для тех и для
других характерны разговорная лексика, живой задорный ритм,
диалогичность, самостоятельно звучащие голоса героев и рас­
сказчиков. Различаются они скорее тематически. В балладах анг­
лийского язык а почти нет любовных мотивов, преобладающих в
ирландских балладах. Их место занимают события общественные,
связанные главным образом с крестьянскими волнениями, наци­
онально-освободительной борьбой. Но и в рассказе о них, своего
рода поэтической летописи, дает о себе знать неукротимая народ-
11)


ния с т и х и я , которая нашла блестящее выражение в «Поминках
по Финнегану», Влияние поэзии ирландского языка может быть
и самым непосредственным, вплоть до использования ирланд­
ского рефрена, как в «Лиллибулеро», одной их ранних англо­
язычных баллад.
Огонь чувств подчеркивался сдержанностью исполнения.
В советах современному певцу указывается на желательность
спокойной, естественной манеры, чтобы внимание не отвлекалось
от рассказываемой истории. Возникающий при этом контраст
характерен для ирландского народного искусства. При самой
школ нова иной песне певец сохраняет видимую неподвижность
лица, устремленного вдаль взгляда. А самые быстрые танцы — рил
и джига — исполняются при жестко выпрямленном корпусе с
опущенными, неподвижно прижатыми к туловищу руками.
Авторы и исполнители уличных баллад, как правило, оста-
1ись неизвестны. Можно представить себе, что среди них были
гакие, как Энтони Рафтери — поэт народной традиции и леген­
дарный герой народной поэзии. Он писал баллады и диалоги, с
Фубоватьш народным юмором восхвалял вино и женщин, вел
приятельские беседы с бутылкой виски, смертью или самим госпо­
дом богом.
Музыка всегда была неотъемлемой частью ирландской поэзии,
се аккомпанементом и камертоном. При.переходе на английский
язык она стала связующим звеном между разными художествен­
ными традициями. В музыкальной основе барднческой поэзии
Томас Мур нашел, по его словам, «правдивый комментарии* к
ирландской истории. Ее боевые или грустные напевы вызывали
воспоминания о славных битвах, страданиях родины, о несчастной
судьбе изгнанника. Из привычных тем и мотивов традиционной
поэзии Мур создал новый романтический идеал, оказавший
огромное влияние на современников.
Ирландская литература на английском языке, прошлое кото­
рой принадлежит другому языку, испытала в процессе своего
развития огромные трудности. «Гэльский — мой национальный, но
не родной язы к*, — эти слова У.-Б. Йейтса передают боль многих
поколений ирландских писателей. Я з ы к остался для них неопла­
ченным долгом, ответственностью, от которой нельзя освободить-
я. Этим объясняется совершенно особое место, которое занял в
ирландской поэзии X I X — X X веков перевод с ирландского. Он
гал не только данью прошлому, но и необходимой школой освое­
ния национальной поэтики. В качестве переводчиков выступают
лучшие поэты, каждое новое поколение которых к ак бы заново
открывает дня себя поэзию ирландского языка, нередко оспаривая
прочтение предыдущим.
Начиная с поэта-романтика Джеймса Кларенса Мэнгана пере­


воды с ирландского, а через них и сами образы
мифологические,
легендарные, фольклорные — начинают играть роль маски или
метафоры, за которой можно ук р ыться и одновременно с ее
помощью выразить личные чувства. Многие его произведения,
весьма далекие от оригинала, писались по его «мотиву», что
вообще характерно для романтической поэзии. Стихотворение
«Темнокудрая Розалин» — пример творческой переработки народ­
ной песни «Черная Роза» — о родине-возлюблен ной. По существу
Мэнган создал оригинальное произведение, столь личным пере­
живанием окрашен в нем традиционный мотив. Это относится и к
«Оде О’Х асси в честь Магуайра», в которой передано страдание,
разрывающее душу поэта. Своего рода метафорой, соединившей
национальное бедствие (разразившийся в стране голод) и круше­
ние личных надежд, стало и стихотворение Мэнгана «Сибирь»
с его суровым пейзажем.
Тема страдания пронизывает всю лирику Мэнгана. С наиболь­
шей силой она проявилась в стихотворении «Безымянный», на­
писанном как собственная эпитафия. Но сколь бы пронзительным
ни было страдание, оно не ведет к трагическому мироощущению.
На помощь приходит песня поэта, которой он доверяет исповедь
своей измученной души. И если наградой ему станет только
могила, то он утешается мыслью о том, что он останется жить
в сердцах людей. «Он никогда не терял надежду на счастье из-за
того, что был несчастлив сам», — п исал о нем У.-Б. Йейтс.
Мэнган принадлежал к группе поэтов, связанных с движением
«Молодая Ирландия» . Его общепризнанным вождем был историк
и поэт Томас Дэвис, провозгласивший в качестве эстетической
программы возрождение национальных традиций в языке, литера­
туре и истории. Публицистика и поэзия Дэвиса обращены к тем
эпизодам истории Ирландии, которые должны были «пробудить
гордые воспоминания» народа.
Романтическую линию младоирландцев продолжил Сэмюел
Фергюсон, выступивший страстным защитником культурной
самобытности Ирландии. Известный историк и собиратель древ­
ностей, знаток старинной архитектуры и письменных памят­
ников, Фергюсон видел свою главную задачу в возвращении народу
его героической истории и эпоса. В своих произведениях лиро-
эпического жанра («Дейрдре», «Конгал», «Погребение короля
Кормака» и др.) он возродил мир древних саг и средневековых ле­
генд. Духом старинной ирландской поэзии проникнуты и ориги­
нальные произведения Фергюсона. Примером может служить
баллада «Волшебный боярышник», в которой оживает таинствен­
ный и чудесный мир волшебной сказки.
«Н е меньше буду вознесен, чем Дэвис, Мэнган, Фер гюсон», —
писал в конце прошлого века У. - Б. Й ейтс, обращаясь « К Ирландии
12


грядущих времен». В этих поэтах-романтиках он видел предшест­
венников Ирландского литературного возрождения, дви жения
рубежа веков, когда страна переживала общенациональный подъ­
ем, кульминацией которого стали Дублинское восстание 1916 года
и национально-освободительная революция 1919— 1923 годов.
Главным вдохновителем этого движения был Уильям Батлер
Йейтс. Творчество этого крупнейшего ирландского поэта, о ка зав ­
шего большое влияние на развитие англоязычной поэзии X X века,
хронологически и эстетически выходит за рамки движения и само
по себе составило целую эпоху в истории ирландской поэзии. Н ачи ­
ная с 1889 года, когда был издан первый его сборник «Стр анствия
Ойсина» и другие стихотворения», и кончая посмертно изданной
книгой, названной «Последними стихотворениями» (1939), Йейтс
неоднократно заявлял об отказе от сделанного ранее, непрерыв­
но изменял и варьировал свои произведения, но при всей подвиж­
ности его поэзии в ней сохранился тот эмоциональный накал
(•■страстная напряженность»), силу которого ощутили и после­
дующие поколения.
Поэзия раннего Йейтса, времени самых ярких его симво­
листских сборников «Роза» и «Ветер в камышах»,— это «полет в
волшебную страну», поиски «невозможной, невероятной красоты»,
гимн мечте; образы, традиционные для европейской символистской
поэзии, сплавлены с мифологией, легендами и сказками И рлан­
дии, в которых Йейтс искал не только новые, еще не освоенные
искусством символы, но и живую связь с народным творчеством.
Создатель колорита «кельтских сумерек» (по названию про-
«аического сборника Й ей тса), вариант символистского тумана,
поэт сам затем приложил немало сил, чтобы его развеять. Он
отказывается от условно-орнаментального стиля, который подхва­
тили его многочисленные имитаторы. Груб ая реальность, которую
Йейтс раньше выводил за пределы поэзии, теперь наполняет ее,
высокий слог» уступает место «низкому» , сочной, идеоматичной
крестьянской речи со свойственным ей чувством равновесия.
Отношение Йейтса к Дублинскому восстанию с особен­
ной силой выражено в стихотворении «Пасха 1916 года». Его
трижды повторенный рефр.ен звучит набатом, возвещая рождение
Грозной Красоты. Это т образ, противостоящий Вечной Красоте
ранних стихов, сулит надежды. Однако первая мировая война,
р астян увшаяся на годы кровопролитная борьба в Ирландии, не
разрешившая главных проблем в стране, вызывают у Йейтса пес­
симистические настроения. В философской лирике 30-х годов он
приходит к трагической радости приятия жизни. Но его «согласие»
1 нею противоположно успокоению. Ем у ведом гнев, земные
! грасти одерживают верх над бесстрастной мудростью. Самым
близким ему писателем становится Свифт.
13


Экспериментальная поэзия 20 - 30-х годов осталась чужда
Йейтсу. Да же свободный стих, к которому обратились современ­
ники, не привлек его. Йейтс сохранял в своих произведениях
традиционные размеры, соблюдал поэтическую гармонию, строго
следил за музыкой слов и чистотой дикции. В его стремлении
уложи ть период в строфу можно увидеть отголосок канона барди-
ческой поэзии. Драматичность, внутреннее напряжение его поэ­
тической речи достигается с помощью «страстного и выразитель­
ного синтаксиса». Йейтс внес в ирландскую поэзию чувст­
во истории, фольклора, мифа, сделав их не темами, а средствами
личного выражения.
Ирландское литературное возрождение вписало яркую стра­
ницу в поэзию Ирландии. Среди поэтов, сделавших возрождение
культурного наследия основным принципом своей программы, был
Джеймс Стивенс. Он не только стремился воскресить его в
своей благодарной памяти, как это делал поэт X I X века Томас
МакГи («Кельты»), но и пытался воспроизвести его выразитель­
ность.
Я — стрелы и струны,
Я — ветра дыханье, —
повторяет он вслед за легендарным Амергином свое магическое
заклинание. Или, подобно монастырскому поэту I X века, создает
предметно точную картину природы, непосредственную до наив­
ности. Судьба поэта переосмысляется им через участь барда,
лишившегося своих покровителей. В его песнях боль души, но они
никому не нужны, и сам он за них ничего не получит.
Сумеречным колоритом —-в нем чувствуется рука жи во­
писца — окрашена поэзия Джорджа Расселла с его мессианизмом
и смутной мечтой о будущем. Сочетание призрачности окр ужаю ­
щего мира и графической четкости деталей, характерное для
многих поэтов Ирландского возрождения, у Падрейка Колума
обретает контрастную завершенность. Приземленность его обра­
зов связана с крестьянской темой, с идеалом патриархальной
Ирландии. Но и самые конкретные образы, отсылая к давней
истории Ирландии, получают символическое значение.
Ирландское литературное возрождение, способствовавшее
росту национального самосознания, тем самым подготовило подъ­
ем освободительного движения. О нем возвестило Дублинское
восстание 1916 года, среди руководителей которого были Падрейк
Пирс, Томас МакДонах, Джозеф Планкетт. Они были казнены
английскими властями в числе пятнадцати республиканских
вождей и остались в народной памяти как «поэты восстания». В их
лирике явствен мотив смерти, к а к предвестие собственной
судьбы. Сознание неизбежности гибели героя усиливает чувство
14


жертвенности, особенно характерное для Планкетта, Мотив жерт­
вы, неизменно сопровождавший ораторские выступления Пирса,
в его поэзии смягчается нежностью и страданием. Его лирический
Iv рой следует зову не красоты, а долга, который требует от него
смертельного подвига. Но его исполненное муки самоотречение
чуждо ригоризму, оно передает борение чувств. Простота и вели­
чественность Пирса отвечают духу традиционной ирландской поэ-
)ии, образы которой он приближает к патриотическим идеалам
(«красота красоты», «старуха из Берри»). Томасу МакДонаху
в большей степени, чем другим «поэтам восстания», свойственен
народный юмор, придающий его стихам жизнеутверждающий
смысл.
В недрах Ирландского литературного возрождения вызревало
творчество писателей-реалистов. У . - Б . Йейтс открыл для нацио­
нального театра Ирландии драматурга-реалиста Джона Синга,
которого он называл своим Демоном, своей противоположностью.
Стихи же Синга, большая часть которых была опубликована
спустя десятилетия после его смерти, говорят о том, сколь близок
он был, во всяком случае в начале пути, духу «кельтских сумерек».
В них есть и горная река, хранящая «таинственные повести было-
in», и обязательные туманы, и образ печального одинокого
цветка.
Творчество Джеймса Джойса выросло в своего рода отри­
цание Ирландского возрождения. Но его поэтические сборники,
образный и музыкальный строй вошедших в них стихов напомина­
ют о том, что начинал Джойс в кругу писателей, примыкавших к
>гому движению. И хотя, покидая Ирландию, он говорит:
Их манят светлые высоты,
А я смываю нечистоты,—
■ам он пишет и о «вечернем сумраке», и о «далекой арфе», и о
■лунной траве». Многие стихи Джойса говорят о его близости
ирландской символистской поэзии. С пей он разделял как увлече­
ние традиционными ирландскими напевами в духе Т . Мура, так и
ннтерес к французскому символизму. Отпечаток символистского
мышления сохранился и на прозаических произведениях Джойса:
оно собирает воедино мелочи быта, из которых слагается ле­
гальное изображение среды в его сборнике ранних рассказов и
романе («Дублинцы», «Портрет художника в юности»), и состав­
и т основу мифологизма его поздних произведений («Ули сс»,
■■Поминки по Финнегану»). В отношении к ирландским и евро­
пейским событиям конца 10-х
—
начала 20-х годов у Джойса
было много общего с Йейтсом. Слова героя «Улисса»: «И стори я —
ч о кошмар, от которого я стараюсь очнуться», перекликаются со
строкой Йейтса: «Сон двадцати столетий, прерванный кошмаром».
15


Для Джо йса характерно типично ирландское чувство коми­
ческого. Оно пр оявляется в озорной насмешливости «Поминок по
Финнегану», основанном на фольклорном источнике (одноименная
баллада в настоящем издании). Судить об этом можно по «Балладе
о Х ухо О ’Вьортткке», «ходящей в это прозаическое произведение.
«Святая миссия», «Газ из горелки»
сатирические инвективы
Джойса, весьма точно подметившего многие слабости писателей
Ирландского возрождения, стилизованы под Свифта.
Ирландскую поэзию 40— 70-х годов нашего века не без
основания называют «поэзией после Йейтса» , что говорит и о
значении, и о преодолении его авторитета. Остин Кларк прекло­
нялся перед прославленным мэтром и чувствовал на себе глубокую
тень, отбрасываемую фигурой великого ирландца. Воспринятый от
него интерес к истории, мифам и легендам Ирландии как к
источнику национальной образности и средствам личного выра­
жения О. Кларк сохранял на протяжении всего своего полу­
векового творческого пути. Его свободные парафразы древних
образцов средствами английского стиха передают лаконичную муд­
рость, мир чувств и даже искусную метрику поэзии ирландского
языка. С годами поэзия Кларка все более открывалась навстречу
современной жизни. В ней звучали беспокойство и тревога за
судьбу человека и человечества; неприятие торгашеского духа
общества, «поклоняющегося частному капиталу», рождает по-
свифтовски язвительные интонации.
Отталкивание от Йейтса началось еще при жизни поэта.
Патрика Каванаха идеи возрождения не интересовали принци­
пиально, апелляция к прошлому, будь то история или традицион­
ная система образов, была ему чужда. Идиллической картине
деревенской жи зни Каванах противопоставил жи знь реальную,
увиденную им, выходцем из крестьянской среды, изнутри. Его
п ей зажная лирика противоположна той, что создавалась в рамках
литературного возрождения. Кон тр аст разителен, как если бы кар­
тина, контуры которой были скр ыты сумерками или пеленой
тумана, что придавало ей магию тайны, увиденная при свете дня,
вдруг оказалась лишенной всякого величия холмистой местностью,
испещренной лоскутами полей. Природа как бы освободилась
от обязанности служить символом, она обыденна и ничем не
примечательна. Не красоту, а скудость ее видит сельский тр уже­
ник. Своей поэме о крестьянской жизни Каванах дал вызывающее
заглавие
« Великий голод». Вызывающее, потому что в ирланд­
ской истории эти слова прочно закреплены за трагическими
событиями середины прошлого века. Каванах низвел высокую тра­
гедию на пропахшую навозом землю. Он создал жесткий в своей
неприкрашенности образ ирландского пахаря, раба собственного
клочка земли, погибающего от голода духовного.
16


Поэти ческая тема Ирландии находит совсем другое решение
и произведениях Джона Хыоитта. Уроженец Ольстера, протес­
тант, он настойчиво ищет свое место в контексте национальной
истории и культуры, болезненно переживая противоречивость
национального сознания. Его пейзажная лирика вызвана желани­
ем заново открыть, понять свою родину, и это придает его стихам
проникновенную искренность,
В стихах Луиса МакНиса, рожденных атмосферой 30-х го­
дов, впервые в ирландской поэзии во весь голос прозвучала
социальная тема в сопоставлении и противопоставлении с темой
национальной, предвосхищая один из главных мотивов послевоен­
ной ирландской литературы. В многочастной поэме «Осенний
шевник», написанной в канун нторой мировой войны, р азмышляя
и судьбах мира, о роли интеллигенции перед лицом наступающего
фашизма, Мак Пне обращается и к истории своей родины. Она
омрачена эпизодами национальной и религиозной розни.
М акН ис дал поэтическое выражение испытываемому многими
ирландцами по отношению к своей родине чувству любви-ненави-
ги. То, что МакН ис назвал «ношей ненужных воспоминаний» —
пн сам страдал от нее и не мог, не хотел ее сбросить, — превра тилось
чдя ирландских писателей в настоящую одержимость прошлым.
В отличие от эпохи Ирландского литературного возрождения,
когда история героизировалась, усилия современных поэтов уст ­
ремлены в противоположном направлении. Ричард Мэрфи в поэме
- Битва при Огриме* поставил перед собой задачу де мифологи зи ро­
нять именно тот эпизод истории (победу протестантского короля
над к атолическим), который ежегодными парадами ольстерских
протестантов возведен в ранг героического мифа и служи т разжи-
1 1ИИЮ религиозной вражды — «как будто не век двадцатый идет,
.1 1691 год». Религиозной борьбе Мэрфи противопоставляет судьбу
нищих крестьян. Им безразлично, кто из иностранных королей
будет хозяйничать в их стране и какая религия будет призывать их
► долготерпению.
Образ «старой Ирландии» преследует и отталкивает Джона
Монтегю, И входит в его произведения через острейшее пережива­
ние истории страны. К истории обращена символика многих
'Нразов — разделяющей линии, незаживающей раны, безобразно-
|о шрама. К Монтегю, как и многим другим ирландским писателям,
можно отнести строку из стихотворения Кр исти Брауна, посвя-
1пенного знаменитому драматургу Брендану Биэну: он «посыпает
о |ью наши воспаленные воспоминания».
Ощущением того, что история не кончается, прошлое происхо-
|иг сегодня, пронизаны стихи о североирландской трагедии. В
• ювиях острейшего социально-политического кризиса на севере
|рова, продолжающегося у ж е два десятилетня, голоса ирланд-
17


ских поэтов призывают к прекрашеиию ненависти и кровопроли­
тия, обличают политику английского империализма в Ольстере.
В их стихах, говоря словами Дж. Монтегю, слышны «крики про­
теста и боль людей». Жестокая атмосфера вражды между католи­
ками и протестантами Ольстера, порожденная и поддерживаемая
колониалистской политикой Англии, определяет метафоричность
слова, напряженность ритма поэзии Шеймаса Дина, отзывающей­
ся болыо за судьбу страны.
Я, словно в колокола звон,
В Ирландию заключен.
Из тревожных диссонансов времени р азвивается лирическая
тема Дина — так синтез личного и общественного становится
свойством мироощущения многих ирландских поэтов.
Истории включает в себя и отношение к традиции. Оно свое
у каждого большого поэта. Поэзия Томаса Кинселлы выражает
состояние крайнего психологического напряжении. Оно передает­
ся через сложнейшую ассоциативность, свойственную его поэти­
ческому мышлению, глубоко личному переживанию трагических
событий истории и современности. В цепи его ассоциаций поэти­
ческая традиция может и не составлять отдельного звена. Но о ее
несомненном значении говорит деятельность Кипселлы-перевод­
чика. К тысячелетней традиции ирландской поэзии он относится
как к своему «великому наследию» и одновременно «великой
потере»: « Я уверен, что для меня, когда я пишу свои стихи, главное
значение прошлого состоит в том, что это мое прошлое изуродо­
вано». Культурное богатство нации —-это утраченная собствен­
ность, которую надлежит вернуть законному владельцу, считает
Кинселла. Свой «акт возвращения собственности» он выполнил,
издав двуязычный (со своими переводами на английский я зы к )
сборник ирландской поэзии XV II— XIX веков (это серьезное
издание послужило важным подспорьем для составителей и
переводчиков настоящей антологии). Н азвав его «Стихи лишенных
собственности», Кинселла имел в виду и тех, к то их создал, и тех,
кому теперь они возвращены.
Сугубо современная по мироощущению и выразительным
средствам поэзия Шеймаса Хини, одного из самых известных
англоязычных поэтов нашего времени, неотрывна от традиций как
английского, так и ирландского языков. В 60-е годы он начинал
с «дерененских стихов» в традиции 11. Каванаха. В них нет красот
природы, все названо своими именами: не плодородная почва, а
навоз, не запахи, а вонь. Энергичная строка, разделенная цезурой,
воспроизводит ритм привычного крестьянского труда. Хини сразу
же удалось «копнуть в реальную жизнь», и глагол «копать» ста­
новится его постоянной метафорой художественных исканий,
18


творческого процесса. От книги к книге он копает все глубже,
чтобы найти в прошлом объяснение современности, установить
между ними связь и самому ее обрести. Характерная примета
ирландского пейзажа — торфяное болото, в толще которого
сохранились от тления реликвии далекого прошлого,— вырастает
у Хини в специфически ирландскую мифологему, в символ храни­
лища памяти.
В 70-е годы, когда ольстерский кризис потряс всю Ирландию,
•в поисках образов и символов, соответствующих нашей ситуации»,
Хини обращается к Йейтсу. В его очень личных стихах склады­
вается близкий йейтсовскому образ поэта, размышляющего,
рефлектирующего, спорящего с самим собой.
Ш ей масу Хини свойственно чувство полноправного хозяина
нзыка, которым его нация владеет всего сто •сто п ятьдесят лет.
Он не только пользуется им, но и участвует в его развитии, находя
источники словарного богатства в елизаветинской пышности,
норманнской эмблематичности, провансальской словесной чувст-
иенности, в торжественной церковной латыни. Через эти пласты он
добирается и до древнего культурного слоя, «до голоса средне­
векового певца, железным лязгом согласных рассекающего
строку».
Усилиями суверенной Ирландской республики, стимулирую­
щей изучение ирландского языка, литература на нем не исчезла,
\отя ее удельный вес по сравнению с англоязычной ирландской
литературой очень невелик. Но как бы ни сложилась в дальнейшем
i Vдаба этой литературы, сегодня ей удалось преодолеть обособ­
ленность, замкнутость в кругу традиционных тем и форм стихо-
южения. Читатель русских переводов вряд ли выделит как нечто
особое стихи поэтов X X века, созданные на ирландском языке. И
не по вине переводчиков. В них общее для всей ирландской поэзии
высокоразвитое личностное чувство, общие заботы, в том числе
касающиеся язык а. Обращение к национальному эпосу (р еже, чем
п поэзии англоязычной), как правило, вызывается потребностью в
оптических ассоциациях. Ск азывается и влияние англоязычной
ирландской поэзии, об этом можно судить по стихотворению
Мойры Вак-а-Ты «Слова», отсылающему к Йейтсу («Колпак
> бубенцами»).
Ирландская литература сильна всеми родами: прозой, драмой
и поэзией. С прозы
повестей, из которых сложились героические
миклы саг, она начиналась. Драма появилась поздно, но X X век
мл миру имена первой величины. И все же не будет преувеличе­
нием назвать Ирландию страной поэтов. Тысячелетняя история
|>ши говорит о том, что на разных этапах развития она вьгполня-
i.i миссию, важн ей шую для всей литературы и для национального
а«осознания в целом. Страной поэтов остается Ирландия и
19


сегодня. Не только потому, что поэзия эта переживает расцвет,
заметный на фоне других англоязычных литератур. Стихами
здесь время от времени «говорят* едва ли не все писатели. Когда-то
древнее ирландское право — «бретонские законы» — было изло­
жено стихами. В обстановке почитания поэзии это было естествен­
но. Но и теперь к поэзии обращаются как к естественному средству
не только лирического самовыражени я. Так же естественно она
служит средством общения, о чем говорят многочисленные стихо­
творные послания, которыми поэты обмениваются, с которыми
они обращаются к своим согражданам в трудный момент их ис­
тории.
А. Саруханян


поэзия
РАННЕГО
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.
VII-XII ВЕК


ПЕСНИ АМЕРГИИА
1
вихрь в далеком море Я
волны бьются в берег Я
гром прибоя это Я
бык семи сражений Я
бык утеса это Я
капля росная это Я
я прекрасный это Я
вепрь могучий это Я
Он в заливе это Я
озеро в долине Я
слово бога это Я
пламя песни это Я
возглавляю войско Я
бог главы горящей Я
главы гор сровняет Кто
ход луны исчислит Кто
место солнца знает Кто
стадо Темры кличет Кто
стадо Темры встретит Кто
песпопенье это Кто
бог путей подземных К т о
ветра речь и речь копья
Я!
2
Эрин я кличу зычно
зычное море тучно
тучны на взгорье травы
травы в дубравах сочны
сочна в озерах влага
влагой богат источник
источник племен единый
единый владыка Темры


Темры племен немало
немало потомков Мила
сила немалая в море
в море владыка Эрин
Эбер Донн заклинаньем
заклинал многомудрость
мудрость супруги Бресса
Бресса жены Буадне
Буадне же это Эрин
Эримон был вначале
начальные Ир и Эбер
Эрин я кличу Эрин!
ПЛАЧ КУХУЛИНА
НАД ТЕЛОМ ФЕР ДИАДА
Все шутка была, игра —
пришла, Ф ер Диад, беда.
Едины мы сызмала были,
едины слова и дела —
двоих воспитала одна,
она же славу дала.
Все шутка была, игра —
пришла, Фер Диад, беда.
Едины мы норовом были,
едина оснастка была —
нам Скатах, двоим, дала
два единых щита.
Все шутка была, игра —
пришла, Фер Диад, беда:
восстал Фер Диад у брода
подобьем златого столба
м уж а мощней никогда
не видели племена.
Все шутка была, игра —
пришла. Фер Диад, беда:
был Фер Диад страшен в гневе,
как лев, как в бурю волна.
24


Все шутка была, игра —
пришла, Ф ер Диад, беда:
я думал, Фер Диад милый
пребудет со мной всегда.
Вчера он был как гора,
сегодня — тень без следа.
Пришли хищенья ради,
побиты мной три рати,
немало пролили крови
коровы, бойцы и кони.
Из Круахана сила
пришла, и сколь их было —
из трети душу вынул,
изранил половину.
Но не было в лоне сечи,
ни во чреве Банбы,
ни н& море, ни на суше
другого такого мужа.
ПЛАЧ ДЕЙРДРЕ
Смелых воинов светел облик.
Рати ряды радуют взоры.
Но мне милее легкая поступь
Храброго Найси братьев гордых.
Мед лесной приносил мне Найси,
У огня я его умывала.
Приносил добычу с охоты Ардан,
Хворост сухой находил Андле.
Кажется сладким вам вкус меда
В доме Конхобара, сына Несс,
Мне же в то далекое время
Слаще казалась моя еда.
На той поляне светилось пламя
Костра, который готовил Найси,
И казалась мне слаще меда
Добыча охоты сына Уснеха.
25


Кажется вам, что нежно пели
Все эти трубы и свирели,
Я же в то далекое время
Слышала музыку нежнее.
Нежным Конхобару кажется пение
Всех этих труб и свирелей,
Мне же знакома нежнее музыка:
Пение трех сыновей Уснеха.
Волны морские голоса Найси
Слушать хотелось мне неустанно,
Этот напев подхватывал Ардан,
Голосом звонким им вторил Андле.
Мой славный Найси, мой Найси милый,
Давно зарыта твоя могила.
Ах, не во мне ли та злая сила
Питья, что вскоре его сгубило!
Мил мне был твой облик светлый
С лицом прекрасным и телом стройным.
Ах, не встретить уж мне сегодня
Сыновей Уснеха на пороге.
Мил мне был его разум ясный,
Мил мне был воин мудрый и статный,
И после долгих скитаний по Файлу
Мила была сила его ударов.
Мил мне был его взгляд зеленый,
Для женщин — нежный, для недругов — грозный,
И после долгой лесной ох оты
Мил мне был голос его далекий.
Не сплю я ночью
И в пурпур не крашу ногти.
Кому скажу приветное слово,
Коль сына Уснеха нет со мною?
Не сплю я.
Полночи тоскуя,
Такую
Терплю я муку,
Что от звука смеха дрожу я.
Не несут мне утехи в моем уделе
Средь крепких стен прекрасной Эмайн
Тихий покой и смех веселый,
Убранство дома и облик светлый
Воинов смелых.


СТИХИ ИЗ ЦИКЛА ФИННА
СОН ДИАРМАЙДА
Сказала Грайне:
Спи-усни, спи-засыпай,
спи, не бойся ничего,
ибоястобою—любмне
сын О’Дубне, Диармайд.
Спи спокойно, я с тобою,
правнук Дубне, стройный муж,
я храню твой сон походный,
благородный Диармайд.
Спи! Да будут светлы сны
тут, где Топран-Тренгорт чист,
где над озером навис
Треншхорн-мыс, как острый меч:
спи, как Фидах спал на юге,—
дочерь Моранна, невесту
Конала из Эмайн-Маха,
он, певец, без страха скрал;
спи, как спал в стране полночной
Финхад из Ас-Риад ясный —
он у князя Фальбе втайне
деву Слайне умыкнул;
спи, как спали на закате
Айне, дочерь Галиана,
с Дубтахом бежавши в рощи,
отчий Дерниш позабыв;
спи, как спали на востоке
дочерь Бинна, дева Койхенн
(Дибранну была невеста),
с честным Дедадом вдвоем;
27


земли все до Греций дальних
обойди во сне
я буду
здесь, бессонная, на страже;
без тебя же я умру.
Нам разлука — это мука,
как разлука близнецов;
дух без плоти, плоть без духа —
на Лох-Карман случай был.
К нам зачурана дорога —
Кильте оберег оставил
(не умрешь ты — спи беспечно,
не уснешь ты вечным сном):
там не спит олень, трубит,
на востоке он не спит,
стерегут его дрозды
отбеды—исамнеспит;
там не спит оленья мать,
не устанет сына звать,
олененка ищет след,
сына нет — и мать не спит;
там не спит среди кустов
птаха, юркий реполов;
там не спит селенье гнезд;
даже дрозд — и тот не спит;
утка толстая не спит,
не на берегу сидит,
не сидит она в гнезде —
на воде она не спит;
там не спит большой кулик,
он летает — слышу крик,
бури брань и ветра стон —
он на страже, он не спит...
28


ВОТ МОЙ СКАЗ
Сказал Финн из рода Башкне:
Вот мой сказ —
бычий глас,
лето — с глаз,
мраз у нас,
ветра взлет,
солнца сход,
темен свод,
море — лед,
красен куст,
берег пуст,
кличет гусь,
в крике — грусть,
стужа ниц
мечет птиц.
Ледимраз—
вот весь сказ.
РЕЧЕНИЯ ОЙСИНА
1
Настало, О 'Кильте, время
бремя влачить скитаний,
фениев племя пало,
мало их ныне с нами.
При Габаре пал Мак Лугах,—
честь по заслугам! — не мучась:
не в муках он жил, бесстрашный,
а наша печальна участь.
Я, дряхлый, я , многолетний,
последний из рода Баш кне,
не павший в бою невольно,—
о, сколь это больно, О ’Кильте!
29


2
Длани мои скорчены,
брани мои кончены,—
убыла я вода унесла
былые дела и отчины.
Много у бога благости,
да мало убогим радости:
тяжек мне в старости день бытия,
я же знал радость во младости.
Увенчан я был в товарищах
и женщин любил подобающих,
а ныне, увечный я человек,
бег завершил на ристалищах.
Забылось в тоске, что минуло,
разбилось в куски и сгинуло:
частью в камнях, частью в костях,
по счастью, и в горсть мне кинуло.
3
Рыжих не стало
кудрявых волос,
серой щетиной
череп зарос,
серым, как иней,
главу обнесло —
лучше бы черным,
как вранье крыло;
жен не имаю —
не нравлюсь я им,
стал я седым —
уж не быть молодым.


ИЗ СТИХОВ О СУИБНЕ БЕЗУМНОМ
КЕЛЬЯ СУИБНЕ
В этом доме в Туам-Инбир —
дом мой не чета хоромам —
солнце днем, с луною ночью
звезды в очью ходят сонмом.
Это все устроил Гобан,
я же бога славословлю:
дал ты мне, творец небесный,
дом — соломенную кровлю.
В этом доме дождь не страшен,
не угрозно и оружье,
и сияю т вертограды,
хоть ограды нет в окружье.
РЕВУН ПОЕТ
Поет ревун рокочущий
возле каменного зоба,
подводное урочище,
рыбы полная утроба.
Велик мороз! — смиренно я
жду, когда на брег потопом
нахлынут волны пенные
и отхлынут вспять потоком.
Смирились волны мощные,
покрылись льдом, но — диво! —
бурлят в часы урочные
приливы и отливы.
В разгар зимы приятен мне
шум воды — душе веселье,
под пенье моря внятное
сон долит в холодной келье.
31


Во сне же щекотание
вешних птах — поют беспечно,
и есть одно желание —
чтобы птахи пели вечно.
С их пеньем засыпаю я,
дуб — мне дом, дупло — постели,
до утра внимаю я
пенью птах — душе веселье.
Вдруг ветра вздох холодного,
буря ветви дуба ломит,
и в шуме тока водного
скрежет льдины ухо ловит.
Глуха под колокольный гул
служба утреннего чина:
Инбир-Дубглас и Ревун,
пенье их, том у причина.
СУИБНЕ И ЭРАН
Суибне сказал:
Эран светлая, иди,
спи у мужа на груди:
я давно тебе не муж,
и безумен я к тому ж.
Эран славная, твои
сладостны слова любви,
ты сказала: без меня,
мол, не проживешь и дня.
День прошел, и видно уж.
как любим твой старый муж:
сколь мягка твоя кровать,
столь мне жестко в поле спать.
Эран сказала:
Привет тебе, блаженный,
супруг мой незабвенный:
с другим делю я ложе,
но ты мне всех дороже.
32


Суибне сказал:
Королевский сын пригож,
снимтыешь,иснимтыпьешь:
он тебе любимый муж,
старый муж не нужен уж.
Эран сказала:
Королевский сын пригож,
снимием,ипью,авсеж
лучше жить с тобой в дупле,
муж мой, чем с другим в тепле.
Суибне сказал:
Любо вь необходима
тому, кем ты любима:
в вечном страхе я живу,
наг, дрожу, как зверь, реву.
Эран сказала:
Ирландии мужчины,
они мне все едины:
я хочу, как нищий брат,
воду пить и есть салат.
Суибне сказал:
Слабым женам жить нельзя,
как живу, безумец, я:
ночую на земле я,
жилища не имея.
Эран сказала:
О блаженный, о святой,
стал ужасен облик твой:
ты терпишь холод, голод
и тернием исколот.
Суибне сказал:
Это не твоя вина,
непорочная жена:
бог — он сила, он же власть —
мне велел в безумье впасть.
Эран сказала:
С тобой хочу отныне
спать на одной перине.
Поэзия Ирландии
33


видеть свет и видеть тень —
ночь с тобой, с тобой же день.
Суибне сказал :
В Борхе я заночевал,
в Туаг-Инбир я дневал.
Фала дол прошел я весь,
завтра — там, сегодня здесь!
СУИБНЕ В СНЕГУ
Тяжко мне! грядет закат:
ветрихлад—аянагой,
ноги сбил, мой бледен лик,—
сколь велик ты, всеблагой!
С кротостью превозмогу,
но в снегу мне тяжело:
с каждым днем все тяжелей,
злей меня терзает зло.
Тяжко мне! я наг и бос,
о Христос, бездомен я:
зелень — вся моя еда,
для питья — вода ручья.
Ночью с дерева сорвусь,
днем колю сь об острый дрок,
в красных вересках таюсь
и боюсь людей, как волк.
Сплю на ветках, как в гнезде,
и везде, по всей стране,
смолк зимой всяк звук живой,
боже мой, сколь тяжко мне!
Дикий, рыщу по холмам,
там, от жила в стороне,
сам не свой, едва живой,—
боже мой, сколь тяжко мне!


ИЗ СТИХОВ ГОРМФЛАТ
1
Прочь, монах, ступай-ка прочь.
В ночь уснул он — не перечь!
Нейл тебе не по плечу.
Я хочу с ним рядом лечь.
Нелегко тебе, монах,
Нейла прах в могилу влечь.
Нелегко и мне, монах,
Нейла прах в гробу стеречь.
На пирах он был хорош!
Врешь, монах,— уснул он в ночь.
Унеси же крест святой.
Стой, монах. Ступай-ка прочь.
Помнишь Дейрдре? Так и я
самое себя — точь-в -точь —
порешу, забывши страх.
Стой, монах! Ступай-ка прочь.
Гормфлат я! стихи пишу
и спешу я, Флонна дочь,—
ты отпой, монах, мой прах.
Стой, монах. Ступай-ка прочь.
Прочь!
2
Горе нам! о Нейлов дом,
ты ужель его забыл?
Горе нам! ведь Нейла нет;
свет мне в эту ночь постыл.
Но пускай постыл мне свет,
я—поэт,аты—мойдом;
Нейла нет, но, Нейлов кров,
будь таков, как был при нем.
Все на смерть обречено,
но бессмертен горний храм:
35


всем найдется место в нем.
Нейлов дом, о, горе нам!
Горе нам!
СКАЗАЛА СТАРУХА ИЗ БЕРРИ.
КОГДА ДРЯХЛОСТЬ ПОСТИГЛА ЕЕ
Как море в отлив, мелею;
меня изжелтила старость;
что погибающей — горе,
то пожирающей — сладость.
Мне имя — Буи из Берри;
прискорбны мои потери,
убоги мои лохмотья,
стара я душой и плотью.
Абыло—
до пят я наряд носила,
вкушала от яств обильных,
любила щедрых и сильных.
Вы, нынешние,— сребролюбы,
живете вы для наживы;
зато вы сердцами скупы
и языками болтливы.
А те, кого мы любили,
любовью нас оделяли,
они дарами дарили,
деяньями удивляли.
Скакали по полю кони,
как вихрь, неслись колесницы;
король отличал наградой
того, кто первым примчится!..
У ж тело мое иного
устало взыскует крова;
по знаку Божьего Сына
в дорогу оно готово.
36


Взгляните на эти руки,
корявые, словно сучья:
нехудо они умели
ласкать героев могучих.
Корявые, словно сучья, —
увы! им теперь негоже
по-прежнему обвиваться
вокруг молодцов пригожих.
Осталась от пива горечь,
от пира — одни объедки,
уныл мой охрипший голос,
и космы седые редки.
Пристало
им нищее покрывало —
взамен цветного убора
в иную, лучшую пору.
Я слышу, море бушует,
холодная буря дует;
ни знатного, ни бродягу
сегодня к себе не жду я.
За волнами всплески весел,
плывут они мимо, мимо...
Шумят камыши Атх-Альма
сурово и нелюдимо.
Увы мне! —
дрожу я в гавани зимней;
не плыть мне по теплым волнам,
в край юности нет пути мне.
О, время люто и злобно! —
в одеже и то ознобно;
такая стужа на сердце —
и в полдень не обогреться.
Такая на сердце холодь!
я словно гниющий желудь;
о, после утехи брачной
очнуться в часовне мрачной!
37


ж
Ценою правого ока
я вечный надел купила;
ценою левого ока
я свой договор скрепила.
Бывало, я мед пивала
в пиру королей прекрасных;
пью ныне пустую пахту
среди старух безобразных.
Взгляните, на что похожа:
парша, лишаи по коже,
волосья седые — вроде
как мох на сухой колоде.
Прихлынет
прибой — и назад уйдет;
так все, что прилив приносит,
отлив с собой унесет.
Прихлынет
прибой — и отхлынет вспять;
я все повидала в мире,
мне нечего больше ждать.
Прихлынет
прибой — и вновь тишина;
я жажду тьмы и покоя,
насытилась всем сполна.
Когда бы знал сын Марии,
где ложе ему готовлю! —
немало гостей входило
под эту щедрую кровлю.
Сколь жалок
тварь бедная — человек!
он зрит лишь волну прилива,
отлива не зрит вовек.
Блаженна скала морская:
прилив ее приласкает,
отлив, обнажив, покинет —
и снова прилив прихлынет.
38


Лишь мне не дождаться, сирой,
большой воды — после малой
что прежде приливом было,
отливом навеки стало.
РАД ОГРАДЕ Я ЛЕСНОЙ
(На полях латинской грамматики/
Рад ограде я лесной;
за листвой свищет дрозд;
над тетрадкою моей
шум ветвей и гомон гнезд.
И кукушка за кустом
распевает на весь лес;
боже, что за благодать
здесь писать в тени древес!
МОНАХ И ЕГО КОТ
С белым Пангуром моим
вместе в келье мы сидим;
не докучно нам вдвоем:
всяк при деле при своем.
Я прилежен к чтению,
книжному учению;
Пангур иначе учен,
он мышами увлечен.
Слаще в мире нет утех:
без печали, без помех
упражняться не спеша
в том, к чему лежит душа.
39


Всяк из нас в одном горазд:
зорок он — и я глазаст;
мудрено и мышь споймать,
мудрено и мысль понять.
Видит он, сощуря глаз,
под стеной мышиный лаз;
взгляд мой видит в глубь строки:
бездны знаний глубоки.
Весел он, когда в прыжке
мышь настигнет в уголке;
весел я, как в сеть свою
суть премудру уловлю.
Можно днями напролет
жить без распрей и забот,
коли есть полезное
ремесло любезное.
Кот привык — и я привык
враждовать с врагами книг;
всяк из нас своим путем:
он — охотой, я — письмом.
КОРОЛЬ И ОТШЕЛЬНИК
Сказал Марбан-отшельник:
Тис нетленный —
мой моленный
дом лесной;
дуб ветвистый,
многолистый —
сторож мой.
Яблок добрых,
алых, облых —
в куще рай;
мних безгреш ен,
рву с орешин
урожай.
40


Из криницы
ток струится
(свеж , студен!)
вишней дикой,
земляникой
красен склон.
Велий заяц
вылезает
из куста;
скачут лани
по поляне —
лепота!
Бродят козы
без опаски
близ ручья;
барсучаты
полосаты
мне друзья.
А какие
всюду снеди —
сядь, пируй! —
сколько сочных
гроздий, зелий,
светлых струй!
Мед пчелиный
из дуплины
(божья вещь!);
грибы в борах,
а в озерах
язь и лещ.
Все угодья
многоплодье
мне сулят,
терн да клюква
(рдяна, крупна!)
манят взгляд.
41


Входит лето
в пышных ризах
во леса:
все порхает,
благоухает,
чудеса!
Вьются птахи-
хлопотухи
возле гнезд;
громче прочих,
петь охочих,—
черный дрозд.
Пчел жужжанье,
кукованье,
гомон, гам:
до Самайна
не утихнуть
певунам.
Коноплянка
тонко свищет
меж ветвей;
дятел долбит —
абы только
пошумней.
Реют чайки,
кличут цапли
над водой;
ночью в чаще
шорох мчащий —
козодой.
Славки свищут,
пары ищут
допоздна;
ноша жизни
в эту пору
не грузна.
42


Ветер веет,
листья плещут,
шелестят;
струйным звоном
вторит в тон им
водопад!
МАЙСКИЙ ДЕНЬ
Майский дивный день,
лета лучший дар,
на рассвете — звень
первых птичьих пар.
Праздник трав и древ
славит славок хор,
стихли вихри вьюг,
когда бел был бор.
Буйных полых вод
спал поток бурлящ,
кони водопой
ищут в гуще чащ.
Чудный вереск весь
дольный край покрыл,
смолк прибоя плеск,
море сон сморил.
В сонме тучных трав
зычен рев коров,
пчелы в дупла мчат
цветня дань с цветов.
Целый мир вокруг
звоном звуков полн,
робкой дрожью рощ,
синим светом волн.
43


iSSBOf:
Высоко в скалах
водный гром гремит,
трости ив трещат,
коростель скрипит.
Стриж стрелы быстрей
свищет возле стрех,
резвая форель
скачет в струях рек.
Зреет мощь мужей,
дух весны вобрав,
доброзрачен вид
долин и дубрав.
Дивен день и час,
воздух тепл и тих,
нет ни стужи, ни тьмы,
бурь не слышно злых.
Слышен женский смех,
где в цветах лег луг,
кружится пух птах
в зеленях вокруг.
Весел воев строй:
в бой им невтерпеж!
Купами купав
пруд запружен сплошь.
В слабом сердце — дрожь,
в сильном — славы звон:
«Майский дивный день!» —
распевает он.
БУРЯ
Над долиной Лера — гром;
море выгнулось бугром;
это буря в бреги бьет,
лю тым голосом ревет,
потрясая копием!
44


От Восхода ветер пал,
волны смял и растрепал;
мчит он, буйный, на Закат,
где валы во тьме кипят,
где огней дневных привал.
От Полу нощи второй
пал на море ветер злой;
с гиком гонит он валы
вдаль, где кличут журавли
над полуденной волной.
От Заката ветер пал,
прямо в уши грянул шквал;
мчит он, шумный, на Восход,
где из бездны вод растет
Древо солнца, светоч ал.
От Полудня ветер пал;
остров Скит в волнах пропал;
пена белая летит
до вершины Калад-Нит,
в плащ одев уступы скал.
Волны клубом, смерч столбом;
дивен наш плывущий дом;
дивно страшен океан:
рвет кормило, дик и рьян,
кружит в омуте своем.
Скорбный сон, зловещий зрак!
Торжествует лютый враг;
кони Мананнана ржут,
ржут и гривами трясут;
в человеках — бледный страх.
Сыне божий, спас мой свят,
изведи из смертных врат;
укроти, Владыка Сил,
этой бури злобный пыл,
из пучин восставший Ад!


СКАЗАЛА ЛЙДАН,
ОТПРАВЛЯЯСЬ ИСКАТЬ КУРИТИРА
(Он же исшел в странствие и поселился в земле Дейси,
в обители Кел-Летрех. Обидой, причиненной ему, было
ее поспешение принять обет монашеский.)
Дурное
содеяно это дело:
любимый обижен мною.
Дороже
он был мне всего на свете:
о, если бы не страх божий!
Мытарства
решил он избыть земные,
стяжать небесное царство.
Не знала
о том я, любя нелживо,
как жалит малое жало.
Я — Лидан;
любим был Куритир мною
и мною печали выдан.
Была я
недолгой ему утехой:
промчалась радость былая.
Со мною
он слушал пение леса,
воинственный шум прибоя.
Досады,
казалось, ждать невозможно
от той, что дарит услады.
Доселе,
не скрою, он мне желанней
всех в мире благ и веселий.
46


Пылает,
как в пламени лютом, сердце;
житья без него не чает.
О МЫСЛЯХ БЛУЖДАЮЩИХ
Мысли неподобные,
горе мне от вас;
где вас ветры злобные
носят всякий час?
От молитв бежите вы,
аки от ловца;
скачете, блажите вы
пред очьми Отца.
Сквозь леса пустынные,
стогны городов,
в сборища бесчинные,
в суету торгов;
В зрелища соблазные
(льстя себе утех),
в пропасти ужасные,
им же имя — грех;
Над морями реющи,
там, где нет стези,
ово на земле еще,
ово в небеси,—
Мечетесь, блуждаете
вдоль мирских дорог;
редко забредаете
на родной порог.
Хоть для удержания
сотвори тюрьму,
нет в вас прилежания
долгу своему.
47


Хоть вяжи вас вервием,
хоть бичом грози,
не сойдете, скверные,
с пагубной стези.
Не унять вас бранями,
не в подмогу пост:
скользки вы под дланями,
аки рыбий хвост!..
ДУМЫ ИЗГНАННИКА
Сказал Колум Килле:
Боже, как бы это дивно,
славно было —
волнам вверясь, возвратиться
в край мой милый,
В Эларг, за горою Фойбне,
в ту долину —
слушать песню над Лох-Фойлом
лебедину;
В Порт-на-Ферг, где над заливои
утром ранним
войско чаек встретит лодку
ликованьем.
Много снес я на чужбине
скорбной муки;
много очи источили
слез в разлуке.
Трудный ты, о Тайновидец,
дал удел мне;
ввек бы не бывать ей, битве
при Кул-Дремне!
Там, на западе, за морем —
край родимый,
где блаженная обитель
сына Диммы,
48


Где отрадой веет ветер
над дубравой,
где, вспорхнув на ветку, свищет
дрозд вертлявый,
Где над дебрями Росс-Гренха
рев олений,
где кукушка окликает
дол весенний...
Три горчайших мне урона,
три потери:
отчина моя, Тир-Луйгдех,
Дурроу, Дерри.
РУКА ПИСАТЬ УСТАЛА
Рука писать устала
писалом острым, новым;
что клюв его впивает,
то извергает словом.
Премудрости прибудет,
когда честно и чисто
на лист чернила лягут
из ягод остролиста.
Шлю в море книг безбрежно
прилежное писало
стяжать ума и блага;
рука писать устала.
•Щ
ЕВА
Я — Ева, подруга Адама,
я гнева господня причина;
коснувшись запретного древа,
я чад своих неба лишила.
49


Была я владычицей сада,
но руки свои запятнала;
великий я грех совершила,
великая грянула кара.
Мне яблоко стало дороже
всемилости божьей; за это
быть женам рассудка лишенным
вовек, до скончания света.
Не знали бы люди ни глада,
ни зимнего хлада, ни снега;
ни страха, ни черного ада
не ведали — если б не Ева!
УТРАЧЕННАЯ ПСАЛТЫРЬ
Сказал Маэль Ису:
О старая любовь моя,
так сладок вновь мне голос твой,
как в юности в стране Тир-Нейл,
где ложе я делил с тобой.
Была юницей светлой ты,
но мудрою не по годам;
я отрок семилетний был,
неловок, простодушен, прям.
Ни общий кров, ни долгий путь
нас, истовых, не осквернил:
безгрешным жаром я пылал,
блаженный я безумец был.
Всю Банбу мы прошли вдвоем,
не разлучаясь много лет;
дороже речи короля
бывал мне мудрый твой совет.
С тех пор спала ты с четырьмя;
но дивны божии дела:
ты возвратилася ко мне
такой же чистой, как была.
50


И вот ты вновь в моих руках,
устав от странствий и дорог;
не скрою, лик твой потемнел,
и пепел лет на кожу лег.
Я говорю тебе; привет!
Знай, без вины твой старый друг;
ты — упование мое,
спасенье от грядущих мук.
Хвала тебе — по всей земле,
стези твои — во все края;
впивая сладость слов твоих,
вовеки жив пребуду я.
Всем возлюбившим — речь твоя,
увещеванье и завет:
ты учишь, как творца молить,
вседневный исполнять обет.
Ты разуменье мне даришь,
в душе искореняешь страх:
да отойду к Владыке Звезд,
земле оставив тленный прах!
ВРЕМЕНА ГОДА
ОСЕНЬ
Осень — пора покойная;
с поля телеги тянутся,
тяжкой полны поклажею;
пыжик вослед за важенкой
вереском пробирается;
с ревом самцы сохатые
в сумрачных дебрях движутся;
желуди лес усеяли;
злаки зело высокие
встали над бороздой.
51


Буйным быльем, репейником
позаросли развалины;
в рощах — плоды прекрасные;
спелых орехов осыпи
оземь летят с лещин.
ЗИМА
Время зимы — всезлейшее’
волны бушуют бешено,
бьются о берега;
смолкли все птицы певчие;
разве лиш ь врану весело
чистить кровавый клюв.
Холодно, люто, пасмурно,
псы грызут кости голые;
над очагом, весь в копоти,
черный кипит котел.
ВЕСНА
Небо весною ветрено;
вихри гуляют гулкие;
гусь примерзает перьями
к пруду, с утра остывшему;
утки летят и лебеди,
лес окликая с озером;
в зарослях зверь проснувшийся
вспугивает птичьи полчища
с отмелей и островов.
ЛЕТО
Лето пригодно путникам:
впору леса им лиственны,
ласковые ветра;
высохли воды вешние,
веселы выси светлые
и зелена земля.


поэзия
XIII-XVIII ВЕКОВ


БАРДИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
МАК НАМИ
МОЛЕНИЕ О РЕБЕНКЕ
Святая Троица, помоги!
ни зги не зрит мой глаз, скорбя;
я, злак пустынь — кострец пустоцветный,
творец, бездетный, молю тебя.
Всякой вице ты дал цветец,
бог-отец (слышь печаль мою);
сделай то же сухой вершине,
сыне божий, о сыне молю.
Зерна — колосу, желудь — дубу,
нам же любо наше дитя;
бремя приятное — семя созрело,
время приспело славить тебя.
Лосось в икрине, в яйце птенец —
все из утробы (творец, молю),
среди деревьев растет лещина —
внедри мне сына в жену мою.
Сына видеть подай мне счастье
и часть от части — сыновье дитя,
плоть от плоти, о новозаветный
господь, бездетный, молю тебя.
Крепок муж, да не крепок дом
без детей в нем, о божья мать,
вмочь тебе — мне же все едино
дочь или сына в мой дом послать.
55


Преисподняя, сущий ад,
жить без чад — житье не в житье:
положи мне в саду на траву —
что найду, то по праву мое.
М уж великий, в моей беде,
стуж владыка, творящий лед,
царь приливов, в мое жилище
то, что ищем, пускай придет.
Триединый, в беде не брось,
лосось премудрости, помоги,
спаситель, дай мне свершить зачатье:
жить без дитяти — не зреть ни зги.
О, сотвори мне, сущий господь,
плоть от плоти, продолжи род,
дай кого-либо, ибо т ы в силе,
ибо не ты ли взнес небосвод,
ибонетылиизпрахаискал
глыбы земель изваял и моря,
малый орех и мир беспредельный —
всех и вся, многодельный, творя,
ибо Адама из праха и вод
ты прямо, без камеди, склеил его,
ему же сделал из кости деву,
мужу — Еву, творец всего:
ибо, свыш е войдя во чрево,
ты ж е средь хлева девой рожден,
грешный мир искупил ты, мучась,—
в участи здешней сам был волен;
ибо, строитель, все сотворивший,
ты знаешь, избывший наши вины,
труден исход из потемок утробы —
оба, и мать и потомок, трудны.
Способствуй, отче, исход же труден,
буде то ночью, буде то днем:
буде слепец он, буде увечный, —
отец предвечный, мы все возьмем.
56


Подай! ты можешь: ведь снег ты шлешь
и свет ты льешь — все немалый труд,
а мы вседневно то свет пречистый,
то снег пушистый приемлем тут.
Дай мне сына, небесный царь:
тварь, плодись — это твой завет;
пронзил мне сердце шипец колючий, —
творец могучий, пошли мне свет.
В венце терновом средь роз, ответь, —
терпеть нет сил! — что же будет впредь?
Быть ли чуду? Коль быть — в надежде
буду, как прежде, ждать и терпеть.
Дважды взываю, владыка неба:
мне бы сына! Прости грехи,
благой и святый! Да будут дети!
Да будут платой эти стихи!
Дева Мария, ты ради вселенной
в хлеве рожала, нетленно чиста;
я в моем хлеве жду благодати —
зачатья во чреве, ради Христа!
И тобой да не будет забыта,
о Бригита, в бесплодье чета:
я — певец твой, ты — господу ближе,
пошли же дитя мне, ради Христа!
МИРЕДАХ ШОТЛАНДЕЦ
СТАЛЬ-ПОДРУГА
Сталь упруга, прилегла
ты , подруга, у бедра,
мне мила — и да живет
тот, с кем ты была вчера!
57


Княжий дар, ты не бедна,
не бледна и не груба —
что мне кубки, что щиты —
ты, голубка, голуба.
Обечайкой золотой,
примечай-ка, оплетен,
гнутый, словно бровь, дугой,
дорогой покров ножон.
Ладна ручка, статен стан,
он приятен мне и мил,—
рыжекудрый мудрый князь
нашу связь благословил.
Ты лежишь на ложе сна,
ложесна твои чисты,
золотые две косы
у красы для красоты.
Как юница с юга, ты,
чаровница, сложена,
сталь клинка — мой верный нож,
льнешь ко мне ты, как жена.
Донха Карбах — друг певцам,
платит нам — ему не жаль:
златовласый воин-пес
мне поднес подругу-сталь.
Рыжий ражий Мал Руни,
княжий резчик и коваль,—
на тебе его клеймо,
как вино и кровь, о сталь!
СМЕРТЬ ЖЕНЫ
Миредах Ш отландец возгласил:
Вечор душа моя ушла
и плоть, бела, легла во гроб,
нельзя вернуть — скрыл смертный плат
и взг'ляд, и грудь, и светлый лоб.
58


Увял цветок мой, бел и мил,
что я любил, ты взял, о бог,
сломилась ветвь, сорвался плод,
ивот—исветизглазутек.
Я одинок! мой бог, поверь,
теперь убог я, сир и хвор,
ведь плоть мою несла, господь,
та плоть, что умерла вечор.
Постеля брачная моя,
ладья веселья для двоих,
вдруг опустела — нет на ней
ни тела, ни кудрей густых.
Нет, не забыть мне юный лик
(постель привык делить я с ней)
и сень кудрей, что твой орех,—
ты, тень, милей мне всех теней.
Мол Меха — брови, что орех,—
мой мех любови, мед, медок,
на сердце ночь, разлука — мгла,
ты прочь ушла — увял цветок.
Сам над собой не властен я,
распластан на две части я;
я здесь и там, где ты, моя
плоть милая, любимая.
Одной ногой в могиле я,
где ты, терновый мой цветок;
убог я без тебя, мой друг,
и однорук, и одноок.
Как поминальная свеча,
печально я в ночи горю:
за что напасть взяла, скажи,
часть наилучшую мою?
О велеокая любовь,
кровь с молоком, и грудь бела;
я — верный муж, она — жена,
верна, услужлива была.
59


1щщт
Мы были вместе двадцать лет —
не счесть бесед из уст в уста:
одиннадцать детей у нас —
одиннадцать ветвей куста.
Я жив, но, грешен, жизнь пуста —
с куста упал орешек мой,
а ничего дороже нет,
и божий свет покрылся тьмой.
Со дня, как ствол свечи горит,
меня в ночи страшит лишь страх:
вовек, увы, не знать о ней,
ни об ореховых кудрях.
Не нужно утешать меня —
недужен я, и прав мой стон:
вошла в мой дом со смертью мгла —
ушла душа — и рухнет он.
Караешь тварь свою, отец,
творец людей и царь путей,
за что же? — велика ль вина,
о боже, долина кудрей!
Ее руки нежнейшей плоть,
господь церквей и звонов царь,
уж не дотянется, увы,
до головы моей, как встарь.
АНОНИМНЫЙ БАРД
ЗДРАВСТВУЙ. КРАСНЫЙ ПЕРЕПЛЕТ!
Здравствуй, красный переплет,
пестрых рукописей свод!
Один я ныне в мире,
один со мной ты ныне.
60


Раскройтесь вы, страницы,
где истин вязь теснится
меж ясными полями,—
утешусь я над вами.
Опрятный и пригожий,
пенал, с колчаном схожий,
подай мне свежий ворох,
как стрелы, вострых, спорых,
да бумаги чистой лист,
да прокладку — был бы чист:
скоро будет полон он
круглых правильных письмен.
Вот и древний свод стихов,
благородно-мудрых слов,
в них истоки, в них ответ,
ветви скорби, знанья свет,
в них суть стихосложенья,
в них память о ветвленье
ветвей на древе жизни
в заморье и в отчизне.
А в этой книге — числа.
Трудна и хитромысла:
сколько звезд, сочту по ней,
сколь прошло с потопа дней.
А вот еще: чудесный
сухой, краснодревесный,
чей печальный стройный шум
убаюкивает ум,
веселый, звонкий, нежный,
сверкающий, надежный
инструмент, дающий звук,
все объемлющий вокруг.
Прежней арфы стройный стан
был коричнев и блистал,
чуть коснутся пальцы струн,
вмиг проснется сонный ум:


искусно мы играли
(сверкали и мелькали
пальцы, зная всяк прием)
в восхищенье неземном.
Еще порой мне снится
мой жезл в моей деснице:
его блистали грани
средь блеска поля брани;
и лощеный мой венец,
светлый иссиня зубец,
и прочного плетенья
чехол для сохраненья.
Еще любил в те годы
игры волшебной ходы,
внезапные преграды,
набеги и засады;
врозь — от солнца к дому звезд,
словно волн бегущих рост,
по доске раскат костей.
О, виденье прежних дней!
Все было! Будто в небо
я улетал отселе,
от книжной сей юдоли
туда, в страну веселья!
Друзей веселых мне бы,
да радости, да воли,
и чтоб не слышать споров,
наветов и укоров.
Мне бы и друзей обнять,
и святую благодать!
А впрочем, в этой келье
они со мной доселе.
62


ФАР ФЛАТА О’ГНИВ
О НИКОЛАС!
Фар Флата ОТнив возгласил:
О Николас, арфу тронь!
Уйми во мне скорбь-огонь.
Сыграй мне на юный лад —
пусть струны ручьем журчат.
На ложе созвучий пусть
уляжется в сердце грусть,
звучаний пути сплети,
чтоб мне от тоски уйти.
Пусть арфы волшебный шум
взбодрит, оживит мой ум,
перстами коснись до струн —
я стану здоров и юн.
Кто ранен, того от мук
твой звук исцеляет вдруг,
и жен, что рожают, он
средь мук погружает в сон.
И скорбные головой
недуг забывают свой:
кукушка молчит — одна
лишь арфы звучит струна.
В полях ли, в лесной глуши,
в иной ли стране, скажи,
нашел ты чудесный клад —
не слыханный прежде лад?
Иль ты получил сей звук
из Крафтине дивных рук,
иль Касораха персты
постигнул на струнах ты?
63


Иль в Дорине песнь твоя
звучала у короля,
где издревле уцелел
напев, что Авартах пел?
Иль дал тебе звуков вязь
сам Деройл, мелодий князь?
Средь фениев был почтен
в Ирландии лучшим он.
Иль ветер тебе принес
напевы Земли Чудес,
на зависть певцам иным
звучащие неземным?
Ты духом, арфист, велик,
да примет ангельский лик
те бя в небесной стране,
из Каселя Крафтине.
Музыка твоя — бальзам,
ты лучший целитель нам:
меня ты от смерти спас.
Тронь арфу, о Николас!
БОНАВЕНТУРА О’ХОГУСА
ПОСАДИВШИЙ ДРЕВО
О! посадивший древо,
узришь ли, что созрело?
Плодов с ветвей прекрасных
ждешь не напрасно ль красных?
Дождешься ли на оном
в саду твоем зеленом
цветов, проживши доле?
О, доля в сей юдоли!
64


Иль мнишь: плоды созревши
сорвешь ты, длань воздевши
и протянувши к ветви,—
иль нет на свете смерти?
О неразумный человек,
древо пестуя весь век,
не получишь ты с него
ничего и ничего.
О!
МАГОН О'ХИФЕРНАН
КОМУ СТИХИ?
Эй! кому, кому стихи —
вечно истинную речь?
в них и радость, в них и боль
все, изволь, увековечь!
От креста и до креста
рынки Мунстера пройдя,—
а ведь мой товар хорош! —
ни на грош не продал я.
Все бы отдал вполцены,
да никто не оценил,
ни свои, ни чужаки,—
полстроки и той не сбыл.
Нет прибытка — не беда,
нет убытка — тоже прок:
что же, лучше — лемехи,
чем стихи ковать из строк?
Кто ценил ценой коров
труд поэта — где же вы?
ВКоркенетивКонненет—
след простыл, увы. Увы!
Поэзия Ирландии
65


Жил бы Ковтах, жил бы Тал,
был бы дар словесный цел:
память в людях коротка —
я бы на века воспел!
Я — корабль с пустым нутром
(где ты, слава прошлых дней?),
сам хорош, да трюм мой пуст.
Эй, кому искусство!
Эй!
ЭОХАЙД О’X ОГУСА
БЛАГО
Благо стяжавшим благо!
Благо легка дорога,
ныне иду я прытко —
мне же прибытка много.
Шел я путем тяжелым,
темным, многословесным;
стал я умельцем скромным —
сразу же стал известным.
В темном узорном стиле
были одии попреки:
мало кто понимал их,
малых достоинств строки.
Спорю на все доходы
и воспою бесплатно,
если теперь хоть строчка,
хоть точка вам непонятна,
ибо сегодня в спросе
сладкоголосы;, люди,
ибо давно в отъезде
эрлы — поэтов судьи.
Стало мое искусство
пусто, невежам гоже,
стал я бараном в стаде
ради мошны — и что же?
66


Шел я стезею тайной —
ныне иду к успеху:
слышали б наши перлы
эрлы — вот было б смеху!
Коналы, огненосцы,
страшен мне суд ваш ныне —
лучше бы вам до смерти,
верьте, ж ить на чужбине,
ибо боюсь, что судьи
нас уличат в обмане,
ибо, хоть стих пустенек, —
денег полно в кармане.
В Англии сын Аода —
пели мы при Аоде,
а без него мы пляшем
в нашем новейшем роде.
Польза здоровью! — пишем
кровью, ибо писанье
виршей в новейшем роде —
вроде кровопусканья.
Коли не стерпят эрлы
то, что терпит бумага,
я им отвечу: благо!
Благо стяжавшим благо!
АНОНИМНЫЙ БАРД
СТАРЫЙ ПЛАЩ
Пл ащ мой бурый, плащ, мой друг,
долго жил и мы сам-друг,
но пришла пора, хоть плачь,
мне с тобой проститься, плащ.
Потерся ты, залатан,
засален и захватан,
ведь с тобой за много лет
обошли мы целый свет.
67


Мы ходили на восток —
ж аль тебя, пришел твой срок! —
и были на востоке
вдвоем не одиноки.
Были в Осриге — на пир
там собрался знатный мир:
сказался ты парчою,
хвалили нас с тобою.
Теперь ты стар, пропащий,
как нищеброд ледащий,
ныне я, тебя надев,
должен прятаться от дев.
Ты остался не у дел:
верх истлел и низ истлел;
ах, королевство тоже
с тобою в этом схоже.
Потертый до основы,
ты был когда-то новый,—
жаль тебя! А впрочем, сам
плачу я по волосам.
Ты был мне верным другом,
бродил по всем округам,
всюду пьющ, везде гулящ,—
славься, славься, старый плащ!
НЕИЗВЕСТНЫЕ АВТОРЫ
ЛИС И ЦАПЛЯ
Лис и цапля как-то раз
полюбили и сошлись.
«Нет, ничто не сможет нас
разлучить!» — твердил ей лис.
68


Тот безумен, кто в лесу
взял в товарищи лису...
После долгой голодухи
лис Уильям был не в духе:
чуть сморил подружку сон —
хвать ее за горло он.
Вот и все! к чему слова,—
отделилась голова.
Так, подружка, и у нас:
мы сошлись и разошлись.
Только все не так как раз:
цапля—я,атывот—лис!
РЕВНИВЕЦ
Как не спит на ложе дна
выдра бурая одна
(рыбы много — каждый сыт),
каждый спит — она не спит;
как не спит безрогая
олениха строгая
(олененок цел и сыт),
спит дитя — но мать не спит;
как не спит и дикий пес:
вдруг явился и унес
ярку в лес (теперь он сыт),
люди спят — но пес не спит;
как не спит в полях косой,
лопоухий, сам большой
(он от своры убежит),
спят собаки — он не спит;
как не спит в гнезде своем
цапля с первым муженьком,
так ревнивец! Пьян и сыт —
спит супруга! — он не спит!
69


ЖИЗНЬ ШКОЛЯРА
Школяр живет чудесно,
пока науки гложет:
известно, жизни лучшей
на свете быть не может.
Над ним король не властен
и господин не волен —
без податей и тягот
живет себе, доволен.
Ни пашни, ни пастушни
не видел он воочью,
он трудится не больше,
чем сторож, спящий ночью.
Он за столом работник
или на арфных струнах,
к тому же он охотник
до поселянок юных.
На этой пашне много
он трудится весною:
как бороною, пенсы
гребет всей пятернею.
ТРОЕ ЖДУТ МОЕЙ СМЕРТИ
Бог мой, ждут, что лягу в гроб,—
чтоб им всем на шею вервь! —
трое тут, и ждут меня:
черт, моя родня и червь.
Каждый хочет заиметь
треть — две трети не возьмет:
все разделят на троих —
трое их! — и каждый ждет.
Черт, уродливей козла,
алчет зла, ему нужна
грешная душа — к чему
плоть ему или казна;
70


ждет моя родня, к утру
вдруг помру, и вся казна
отойдет семье большой —
плоть с душой им не нужна;
не казна червю нужна,
не душа нужна, но плоть:
только я долой с копыт —
будет сыт. Спаси, господь!
Сам ты был распят, мой бог,
бок тебе пронзил Слепой, —
сделай так, чтоб сдохнуть им,
тем, троим, что ждут... бог мой...
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЕЛЕДКА!
Да здравствует селедка!
Иди ко мне, родная!
Селедку славьте, други,
ее заслуги зная.
Пускай ловил, селедка,
лососей мой папаша —
тебе я гимн слагаю,
драгая гостья наша.
Твоей живящей плоти
нелживые призывы,
о сельдь, мы не забудем,
доколе будем живы.
Ирландцы! если справа
лосось, а щука слева,
да будет посередке
селедка-королева!
Когда бы мы, как предки,
до Греции дошли бы,
мы лучше не нашли бы
либо достойней рыбы.
О прелесть, о селедка,
о суть великопостья,
милей соседской дочки
явись из бочки, гостья.
71


Сестры твоей немало
на это м блюде пало:
поэту поля брани
избранницей ты стала.
Веселая селедка,
очей моих услада,
ты, светлая, в застолье
в рассоле — то, что надо.
О сельдь! Постом великим
(а длится он до пасхи)
родишь ты жажду в каждом
твоей мы жаждем ласки!
СТРОФЫ
***
Благо тебе, рыжеперый мой петел!
Славлю нержавую глотку твою:
бога с насеста ты присно и ныне
славишь, пока на перине я сплю.
***
Были при Патрике прочны основы,
священство златое, дубовы потиры;
потиры златые, священство дубово,
порочны основы пред гибелью мира.
+**
Согрет сынок в отцовом доме
любовью и пеленками;
согрет отец в сыновьем доме —
он греет грудь коленками.
***
Проходят холод и жара.
Проходят дружба и вражда.
Лишь зависть не пройдет до гроба,
в утробу въевш ись навсегда.
72


***
Пиш у стихи, готов писать,
покуда есть чего жевать;
когда же нечего жевать —
к чертям! — не буду воспевать.
БРИАН МАК ГИЛА ФОДРИГ
ИРЛАНДИЯ НЫНЕ
Ныне Ирландия будто не наша:
ныне, как знатный наследник из Хаша,
носит манжеты, браслеты и пряжки
и букли-кудряшки сын побродяжки;
всякий слуга накрахмален по горло,
шейный платок развевается гордо,
трубка дымит,— а ж дыхание сперло! —
и перстни блестят на перстах, как у лорда.
Лжив этот мир, и ответить мне нечем,
ибо, забыв об исконном и вечном,
челядь ворчит на английском увечном:
иди-ка ты прочь вместе с гэльским наречьем!
ПАДРИГИН ХАКЕД
ПО ПОВОДУ СЛУХОВ о том,
ЧТО ИРЛАНДСКАЯ ЦЕРКОВЬ ЗАПРЕТИЛА МОНАХАМ
СОЧИНЕНИЕ СТИХОВ И ПЕСЕН
Вчера мне хороший знакомый принес
весть от супруги Корка и Конна:
церковь решила урезать язы к
праотцев наших, свободный исконно.
73


И слушать не стану доводов их,
коль скоро я сам не могу без оглядки
измолвить пришедшую в голову мысль —
теперь их пугают словесные схватки
и лезвие разума пуще меча:
священство надменное бил я сплеча
и, жала изящные ловко меча,
язвил их в плешивые головы.
Я слова не вымолвлю нового,
но, нитью суровой зашив себе рот,
безмолвно я их прокляну, ибо мой
язык ненавидят они и народ.
ПИРЕСФИРИТЕР
МЕЧ И ЛАТЫ, ДЕВА, БРОСЬ)
Меч и латы, дева, брось!
Что ты вечно косишь нас?
А не бросишь — королю
ябеду пошлю сейчас.
Латы скинь, отринь свой меч —
косы-локоны до плеч,
столь же пагубную грудь
не забудь в покров облечь.
Смерть не ты ли шлешь вокруг —
вдруг на север, вдруг на юг?
Ты! — нежданно губит нас
глаз твой, как стрела и лук;
Ты! — нежна твоя рука,—
Ты! — стопа твоя легка,—
ты, поверь мне, без клинка
режеш ь нас наверняка!
74


Грудь белей известняка,
словно мел, белы бока,
и ради бога, спрячь скорей
свет цветущего соска,
потуши зениц огни —
ослепляют нас они,
и ради собственной души
жемчуга в устах замкни.
Или мало стало плах?
Или ты не тлен, не прах?
Меч и латы, дева, брось —
хватит сеять смерть и страх!
Хочешь ты меня завлечь?
Прежде чем в могилу лечь,
говорю: «О смерть моя,
латы скинь, отринь свой меч!»
ЧЕТВЕРОСТИШИЕ
Мой бог, с небосвода взгляни и помилуй меня.
Увижу ли, сирый, сияние божьего дня?
Вот капля со свода упала в темницу, а я,
я море услышал — прибой набегает, шурша...
ДЭВИ О'БРУДАР
ЛУЧШЕ БЫТЬ ОВЦЕВОДОМ
Лучше, люди, овцеводом
(х о ть и худо нищебродам)
нищим быть, чем год за годом
с вами жить, с дурным народом.
Лучше быть заикой, люди,
ибо стаду ныне любо
все, что лживо и сугубо
низко, мерзостно и грубо.
75


Мне бы друга встретить ныне,—
вот была бы благостыня! —
я б укрыл его в пустыне
от душевного унынья.
Но одежа вам дороже,
чем душа, чем искра божья:
отвергал в искусстве ложь я —
сам остался без одежи.
Лихие везучи в речах пустозвоны,
стихии созвучий зачахли законы,
зачем же я мучил себя год за годом —
и легче, и лучше мне быть овцеводом.
СТАРЫХ ПОЭТОВ НЕ СТАЛО
Старых поэтов не стало —
устал этот мир, и грустно,
что новых певцов искусство
пустопорожне искусно;
выцвели в книгах страницы,
где мудрость хранится, — и ныне
уже мы не можем напиться
из чистой криницы — в пустыне!
Поэтов учительных спит многомудрый язык.
Сколь это мучительный вид — все истлело вокруг.
В забвенье бессветном не сыщешь единственных
книг.
А внукам-поэтам не слышен таинственный звук.
ТЕЙГ РУА О'КНУХУР
ТАК УСТРОЕН МИР
Богов мир устроен так:
много денег — много прав,
коль без денег — знать, дурак,
ведь бедняк никак не прав.
76


ШЗЩЩ
Я однажды был богат,
каждый был мне брат и друг,
обнищал я вдруг, и вмиг —
никого из них вокруг!
Что, друзья, иль нет меня?
Вотоня—ильнетменя?
Я без состояния —
этоя?Илья—нея?
На рассвете в летний день
(коль не лень, найди ответ),
где — бог весть, пропала тень:
я-то есть, а тени нет.
Правды я искал, но мир
вынес правый приговор:
коль я беден, коль я сир,
значит, вреден, значит, вор.
Мне бы стать опять собой
да блистать бы красотой
(ныне им плевать: в могиле
или я еще живой);
будь на мне златой покров —
суть-то в нем! — хоть не умен,
там, средь умных дураков,
сам я был бы Соломон!
Боже, в этом царстве их
стал я тоже слеп и глух
(их любовь— в коварстве их),
укрепи мой нищий дух.
КАХАЛ БИ МАК ГИЛА ГУНА
РЫЖАЯ ВЫПЬ
О бык, сиречь выпь, о мой бык водяной!
я ви ж у оглоданный твой скелет:
не голод, но жажда тому виной,
что навзничь ты пал и поныне лежишь;
77


о Трое павшей грущу, но твой
остов мне кажется втрое грустней;
жил ты безвинно в юдоли земной —
пил только воду и не пил вина.
Сто ты сяч скорбей, о прекрасный мой бык!
ты навзничь лежишь посредине тропы;
бывало, на зорях я слушал твой крик —
теперь ты в грязи, словно к чаше припал;
мне, братец, сказали, мол, так же и я
помру, ибо к выпивке сильно обык;
но птенчик-то мой оттого и погиб,
что сильно алкал, не имея питья.
О юный мой бык, о, сто тысяч скорбей!
все крысы бегут на поминки твои
туда, где ты пал среди голых камней,
и жаждут веселья, и ждет их еда;
зачем ж е за мной не послал ты тогда,
коль жаждал воды? — я бы воды Весей,
все озеро, выплеснул из берегов,
чтоб горло твое промочила вода.
О вас я не плачу, дрозды, журавли,
вы серые, черные — что мне до вас!
Но рыжая выпь!.. О, мой бык водяной,
он, цветом и обликом схожий со мной,
он жаждал всегда и повсюду, как я,
поскольку и я напивался порой.
Я плачу о выпи, но сам не боюсь,
алкая, как выпь, околеть без питья.
Сказала мне милая, брось, мол, пора,
иначе сопьешься и скоро помрешь,
а я ей сказал, что она не права,—
тем меньше опасность, чем больше ты пьешь,
ведь ры жая выпь, сиречь бык водяной,
от жажды — увы... Коль мы живы пока,
нальем ж е и выпьем, сосед дорогой,
ведь если не пьешь, так уж , верно, помрешь!
78


ЭГАН О'РАXИЛИ
СКОЛЬ ДЛИННА ЭТА НОЧЬ
Сколь длинна эта ночь! — ни покоя, ни сна,
ни коров, ни овец, ни жилья, ни огня;
буря воет, ревет за волною волна, —
непривычен я к стуже, а вода холодна.
О король! о друзья! берег Лауны храня,
не погибни они — упасли бы меня,
и нежна и покорна цвела бы страна,
в дивном Дивни моя не страдала б семья.
Славный Карти Великий и Карти из Ли —
оба ныне в неволе, и в могилу сошли
Карти, Кантирка вождь, его дети, родня;
сердце страж дет о них, слабнет день ото дня.
Сердце в ребрах иссохло, проветрился хмель;
были соколы щедры, владельцы земель —
Касель! Томанд! — до Клины, до края земли;
их владенья враги попирают теперь.
Буря воет, ревет за волною волна,
мозг иссох, голова этим ревом полна —
то Ирландия помощи просит, она
воет, стонет, ревет, как израненный зверь.
КРАСОТА КРАСОТЫ
Красота красоты мне явилась в пустыне,
•-ж хрустальный кристалл, очи зелено-сини,
I лаще сладости речь — нет в ней старческой грубости,
и бледны, и красны щек прелестных округлости,
вихрем взвихрены вихреобразные локоны,
и с напитаны звездными росными соками,
•ище чистых лучист самоцвет ограненный,
п мире вышнем превышним с ней вкупе творенный.
79


Возвестила мне вестница, сирому, вести,
мол, вернулся король, ждет в условленном месте,
мол, бежали от мести враги его чести,
мол... но страшно об этом обмолвиться в песне.
Я, безумней безумца, за нею иду,
как в бреду, как в плену, у нее в поводу;
тут я к сыну Марии воззвал — и тотчас
свет угас, дева — прочь, и пропала из глаз.
И бежал я бегом, задыхаясь от бега,
через пустоши, топи, вдоль топкого брега,
и — не ведаю как — увидал пред собою
замок в землях, где земли творятся волшбою,
и со смехом поросшие мехом, раскосые,
и девицы изящные с вящими косами
обступили меня на бесовском становище,
и увидел я деву в объятьях чудовища.
Дивной деве я молвил правдиво и честно,
мол, с нечистым ей жить и срамно и невместно,
коли лучший из лучших шотландцев, известный,
ж аж де т встречи с прелестной своею невестой.
И меня услыхала в объятьях нечистого,
и рыдала воистину горестно, истово
красота красоты, что явилась мне ныне,
и слуга ее вывел меня из пустыни.
РАЗВЯЗКА:
О страданье мое, о мечта и тщета,
о прелестная дева, любовь, красота,
ты одна в этой грязной разнузданной своре.
И напрасно мы помощи ждем из-за моря.
80


ШЕЙМАС ДАЛ МАК КУАРТА
КУКУШКА
Привет тебе, сладостный глас,
из лавра славящий свет!
Увы, не увижу вовек
певунью средь вечной листвы.
Кто видит крылатую, тот
Ирландии видит простор,
на склонах зеленых цветы —
и об этом ведет разговор.
Приятно мне слышать твой глас,
тебя же кукушкой зовут;
увы, не увидит мой глаз,
певунья, тебя средь листвы.
Увы, не увижу тебя средь листвы,
когда я один созерцаю красу,
но пуще грущу, что без друга гощу
под песню кукушки в весеннем лесу.
APT МАК КУИ
ВИДЕНИЕ БЛИЗ КЛАДБИЩА В КРАГАНЕ
Близ Краганского кладбища в печали со вчера
и спал, когда ко мне ж ена прекрасная пришла,
играли златом волоса,— румяна и бела,
она, краса, ж ивой бальзам мне в душу пролила.
•О славный муж, пора, пора, восстань же ото сна,
иосстань, ступай — на запад нас пускай ведет тропа:
ism есть страна — чужая власть над нею не вольна,—
иг ж на, грустна и звуками сладчайшими полна».
Я рад бы в царстве золотом остаться навсегда,
м вот беда — предам друзей, отправившись туда;
моя жена — она с венца мне до конца верна,—
•огда б ее оставил я, она бы умерла».
81


«Не знала я, что так нужна тебе твоя жена,—
ты наг, без чад, бродяга, шут, грешна твоя душа;
и разве я не хороша? — узка моя рука;
иль не устали каждый злак хвалить твои уста!»
«Прекрасна, как Елена, ты, опасна, как она,
иль ты с Парнаса к нам сошла, из девяти одна,
иль пала наземь свысока, светла, как та звезда, —
куда зовешь? куда ведет закатная тропа?»
«Не спрашивай! Ни разу я над Бойном не спала,
я — сида! Грайне с малых лет подругой мне была;
я в сердце барда — глубина, и тайна, и струна;
вчера я в Темре, а с утра в край Ойна я пришла.
Печально мне, что Ойна край оставлен навсегда
сынами Фейев,— там, в гробах, распались их тела,—
ведь бардам Нейлы Фасахи внимали и певца
одаривали платьями под праздник рождества,
но пала рать под Огримом, над Бойном полегла,
муж ам ирландским и жрецам иная сторона
была дана — ступай туда, ждет нас, двоих, она,
иначе, знай, тебя пронзит английская стрела!»
«О славная жена! тебе душа моя нужна? —
так обещай: куда бы смерть за мною ни пришла —
в Шаннон, на Мэн, в Египет ли,— с тобой пойдет душа,
а плоть средь гэлов в Крагане, вон там, лежать должна!»
ЭЙЛИН ДУВ НИ ХОНАЛЛ
ПЛАЧ ПО АРТУ О’ЛЕРИ
(Фрагмент)
Любимый навеки!
В день, как встретились мы
У старого рынка,
Взглядом я поняла
И сердцем постигла:
82


Дом оставлю родной.
Так и ушла с тобой.
Не сожалела я:
Дом блестел для меня;
Свет горел для меня,
Двери ждали меня.
Стены звали меня,
Хлеб да соль для меня,
Бы к забит для меня...
Я до полдня спала
В перинах пуховых,
Нежилась, сколь могла.
Любимый навеки!
Память вернула дни
Весны незабвенной.
Как ты красив был в шляпе
С ленточкой золотой...
Меч серебром сверкал
В руке твоей тонкой.
Смелый в движеньях, ты
Нес угрозу врагам,
Предателям подлым.
Помню ристалище:
Гордый конь под тобой;
Англичане легли
В прах и пыль пред тобой —
Не ради любви легли,
В страхе упали ниц.
И все же от них погиб
Друг ненаглядный мой.
Любимый навеки!
Если ко мне придут
Кнухур, первенец наш,
И Фар О’Лери, дитя,
Спросят мальчики: «Где
Оставила ты отца?» —
В горечи неутешной
Отвечу: «На Килл-на-Мартар».
83


Они тебя станут звать,
Но им ответа не будет.
Любимый навеки!
Я не хотела верить,
Но конь твой вернулся.
Поводья в пыли,
И кровь алеет на крупе
Внизу у седла,
Где ты сидел и стоял.
Прыгнула я за порог.
Прыгнула за ворота,
Прыгнула на коня.
Я сжала поводья
И мчалась так быстро,
Как только умела.
Я нашла твое тело
В кустарнике низком.
И ни епископа,
Ни духовника,
Ни причта простого,
Кто бы прочел псалом —
Только старуха дряхлая
Прикрыла тебя плащом.
Алую кровь я пила,
Пригоршней зачерпнув
Вместе с пылью дорожной.
Любимый навеки!
Проснись, и пойдем
Вместе со мной в наш дом.
Коров я зарежу,
Музы ка заиграет,
Ложе твое накрою
Белою простынею,
И если холод земли
Тебя охватил,
То я согрею тебя
В перинах пуховых.
84


БРИАН МЕРРИМЕН
ПОЛНОЧНЫЙ СУД
(Фрагменты поэмы)
Привычно было мне гулять по-над рекой
По росным по лугам, брегам и пажитям,
И леса возле, и среди холмов,
Без удручений, без мучений в предвкушенье дня.
Возликовал я возле Грене-озера,
Завидев землю, небеса, леса и отмели,
Мне усладили взор гор очертания —
Верхи их воздымались друг за дружкою.
И сердце радовалось, траченное временем,
Зазря растраченное под житейским бременем,
И причащалось бодрости и радости,
Когда глядел я на леса тенистые,
На караван гусиный в синих небесах,
На бела лебедя, к их череде приставшего,
И на плеснувшую блеснувшую излучину,
Где окунь окунул плавник, играючи.
На синь озёрную и на струю лазурную,
На водоток бурлящий, мчащий к зарослям,
Туда, где птицы, на ветвях свистящие,
При приближенье же — быстролетящие.
При звуке рога тож, при толчее ловитв,
При быстром беге псов, Ренара травящих.
Вечор с утра на небесах было безоблачно,
И на изночье Рак, как зрак, глядел во мрак,
Трудилось небо, изгоняя тьмы,
И дня труды вершились в свой черед.
И шелестели листики на паветьях,
Росла густа, чиста трава на пажитях,
Прочь мысли отлетали невеселые,
Я стал дремать, и травостой густой
Сокрыл меня в преддневном утомлении
Вблизи дерев в укромном углублении,
Лежащего удобно облегающем.
Связал я веки глаз моих ресницами,
85


Едину плоть составив над зеницами,
И чуял на щеках я дуновенья...
Но раскатился звук вдруг резче резкого,
Он до нутра ожег, пронзил меня
В моем уж е глубоком, непробудном сне.
Иль то не сон был, или мне почудилось,
Но закачалась вся земля окрестная,
А грохот с севера и жуткое дрожание
Внезапно потрясли моим укрытием.
Пред взором вспыхнуло и вовсе необычное —
Узрел я с лукоморья приближавшуюся
Широкобедрую, большую, страховидную
Жену костистую и, как на сносях, тучную.
А рост ее, коль прав я в наблюдении,
Шесть иль семь ярдов был, ничуть не менее,
Притом что вслед влеклись одежды длинные,
Замаранные всякой грязью с глиною.
Громадна, злобна, с выраженьем дерзостным,
Была она с лицом брыластым, мерзостным,
А губы жирные и жутких уст зияние
За жизнь ее будили ужасание.
О, Царю всех равнин! Была могучею
Руки ее дубина, чуть не целый столб,
Оканчивавшийся скрижалью медною,
Где приговор судьи стоял начертанный.
Рекл а она, дерзя словами резкими:
«Вставай, проснися, соня недоумочный,
Твой взор пути не зрит и вид твой — жалостный,
А тут вершится суд для тысяч тысячей!
Нет, не бессовестный, не беззаконный суд,
Не татей суд, к которому привычен ты!
Созданья нежные, податливые в судьях тут,
Се — женщин правое и здравое судилище!»
МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА ВЫХОДИТ ВПЕРЁД,
СЕТУЯ. ЧТО НЕ МОЖЕТ НАЙТИ МУЖА.
«Взгляните на меня, ну не ужасно ли,
Что мною пренебрег болван застенчивый,
Обременив скулящим одиночеством?
86


wmm
Плюгавый шут, не сердцу в жизни следующий,
А в сердце женщины и вовсе уж не сведущий.
А я проказлива, смазлива, не опаслива,
И ярок лик мой, и мой облик праздничен,—
А это не считается безделками
На танцах и на играх с посиделками,
И у костров когда поют, и на гулянии.
На ярмарке, торгу и покаянии.
Ищу я мужа, счастья и участливости.
Весь разум в этих поисках растратила,
И душу истерзала, и озлобилась;
А я общительна была, мила и влюбчива,
К тому ж протратилась на яства-угощения
И на всегдашние с гадалками общения.
И это — не безделка, всем ведь ведомо,
Что в месяц молодой иль в полнолуние
На Инид, на Самайн и даже круглый год
Судьбу пытать не так уж и бессмысленно.
Носок набив битком плодами всякими.
Спать не могла спокойно даже часу я,
Не расхолаживал меня суровый пост —
Не есть, не пить могла я перед праздником.
Рубаху мыла я в потоке стуженом,
Мечтая, что во сне увижусь с суженым,
Еще я хаживала разгребать стога,
В золу кидала волоса и ногти стриженые,
На раздорожии я оставляла цеп,
И заступ у подушки я укладывала
И прялку к броду норовила вывезти,
И оставляла я кудель в печи для извести,
Льняное семя рассевала на дороженьке,
Кочан капустный во постелю клала в ноженьки,
Но с милостью не встретилась Господнею,
А может, пакостил сам дьявол с преисподнею!
И оттого мои терзания досужие,
Что нестерпимо горькое безмужие.
Мужчина — вот причина моих тяжких мук,
И злое зло узлом меня опутало,
И удручаюсь я, к венцу не позванная,
И опасаюсь, что умру, никем не пользованная!»
87


НАМЕСТО ЕЕ ЯВЛЯЕТСЯ ДРЯХЛЫЙ СТАРИК.
Какой-то разъяренный вдруг возник старик,
А вышел, дышит шумно и разгневанно.
Лицо его трясется, грудь вздымается,
Негодование ко горлу подступается.
И, обратись к суду со вздохом искренним,
Он возглашает со скамьи свидетельской:
«Ущерб тебе, позор на все века,
О девка с месячными и отродье нищего!
Не удивительно, что стало солнце слабое
И что напасти рвут на части всю Ирландию,
А оттого, что не в чести в судах закон и честь.
Без молока коровы и приплода несть,
И землю покрывают сплошь развалины,
А всё у Мойры с Шилою на совести.
Куда как стыдно и обидно, что среди людей
Шумит такая, без коров и без овец, как ты,
Во платье шелковом гуляя, в туфлях с пряжками,
Хотя гуляет ветер в кошельке ее!
Пусть плешь твоя мою покроет плешь,
Узнаю я тебя и по одной кудре!
С рубаш кою давно твой зад не знается,
И невдомек глупцу, слепцу безмозглому,
Что облегают рукава твои батистовые,
Шнуры переплетают твой корсаж,
А стягивать-то им почти что нечего.
Бахромочки по кромочке обтерханные,
А рукава да кружева обдерганные!
Признайся людям, крашеное диво, ты,
Когда в последний раз пивала пяво ты?
О нищенка с немытыми ножищами,
В перчатках — но с шершавыми ручищами,
Сколь неприятен лоск волос твоих,
Посколь картошку безмясную ешь.
Закуток твой я наблюдал воочию;
Он мрачен в белый день, как черной ночию,
Там не постелено ни тонкого, ни грубого,
Дрянной матрас без одеяла всякого,
Без пледа шерстяного и залежанный,
А на задворке вместо места, где присесть,
R8


Сплошь изгарь, да зола, да гарь одни и есть.
Там рьян бурьян и сорняки дремучие,
И куры наследили, и помойка там!
Стропила сгнили напрочь, гнется матица,
Поток вонючий по каменьям катится,
На это все и мне пришлось потратиться.
А я был сильный, многосостоятельный,
Повсюду путешествовал и видел жизнь,
Везде притом прием встречал радушнейший,
И добродушнейшее поклонение,
И почести, и доброту от ближнего.
И мог похвастаться не понапрасну я
Землей с богатствами, невест влекущими,
Но все исчерпано, закончено, исполнено —
Я отдал женщинам имущество и здравие.
Беда же в том, что я не задохнулся в срок
Ни в ночь крещения, ни в ночь любодеяния
В объятьях женщины, из-за которой стал седым
И без друзей остался полоумный я!
И стар и млад мне рассказать могли,
Что шляться и ругаться было свычно ей;
Она таскалась с холостыми и женатыми
По местным кабакам и всем застолицам.
Молва ей цену знала подходящую,
А я не верил в грязь происходящую,
И от кошмара, всякому понятного,
Безумен стал я, но невероятного
Нисколько не посгигнул. Не глупцу-слепцу
Постичь дурную славу той, с кем шел к венцу,
Тупые шутки, прибаутки, иасмехание...
Но все решило живота ее вспухание.
А это не слова уже фальшивые
(Одна-сказала-что-сказала-ей-одна),
Тут дело верное, никак не сплетни лживые—
Родился мой сынок во срок положенный,
Боюсь, что без моих усилий это сталося, —
Так целая семья при мне явилася.
Скандалы жуткие и объясненья шумные,
Дитя навязанное, и хозяйка хворая,
И каша, угли очага позаливавшая,
И чаша, многократно побывавшая
89


В ручищах Миран Хи Хамлия, повитухиных,
И молоко, с мороза согревающееся...
Изрядное соседей было сборище,
Для всех — потеха, для меня — позорище.
Они и славили меня и славословили:
«О Свете Света, достохвален будь!
Чудесно существа сего творение,
Отцово, между прочим, повторение!
Взгляните на сложение его берцов,
Да и живот же вот — точь-в-точь отцов,
А в кулачки собравшиеся пальчики,
А мощь костей и мышц в столь малом мальчике!»
Со мною сходство было несомненно им
В повадках ли, в чертах лица и облике
И в очертании и в линии бровей,
Во всех моих чертах и, кстати, в стати тож.
В глазницах и ресницах,— словом, сплошь!
Всё изучили, от лица до задницы,
А у меня с мальцом ни капли общего!
«Он будет сладкогласен, без сомнения! —
Так эта шатия хотела подразнить меня.—
Благословенна мать сего творения,
О, не забудемте, соседи, столь благого дня!»
Я возражал сердито, клялся Господом,
Я угрожал им, в ярости натужася,
Гнев неуемный выражал неистово,
И затряслися все карги от ужаса,
И дали мне его, чтоб не рассориться,
Но так, чтоб лишний раз мне опозориться:
«Заботься же о нем, расти, выращивай,
Он очень хрупкий, зубки ж не прорезались,
Пуглив, а коли быть к нему без жалости,
От хворей беззащитен он по малости.
Крестить неси его куда как бережно —
Не приведи Господь, случится что-нибудь!»
Я развязал тогда узлы свивальника
И рассмотрел его, держа на лядвии.
А он, хотя был потненький, но плотненький,
Вертлявый, юркий, хоть в купцы, хоть в плотники...
Такой ведь здоровенным парнем вырастет!»
90


МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА ОТВЕЧАЕТ СТАРИКУ.
«Когда б мне Сила Высшая позволила,
За небрежение твое к супружнице
И за неуважение к гостям твоим
Я бы голову тебе ножом оттяпала,
Зубов тебе бы в пасти поубавила,
Нить жизни бы тихонько перерезала
И душу бы по Ахерону сплавила...
О прочих карах скучно и рассказывать!
Но, не желая даже отвечать тебе,
Ты, вялое ползучее растение,
Я благородному суду сказать хотела бы
О бедной девушке, которой на беду был ты.
Пусть без телушки и полушки, пусть болезная,—
Она была отнюдь не бесполезная.
Ж ило ся ей несладко — многотруден путь
Без близких, без семьи и без кого ни будь.
Хоть ночь, хоть полночь, а она должна
За женщин надрываться, худших, чем она.
А этот человек ей стал содействовать,
Он предложил ей кров, коров с телятами,
Хозяйство справное и славное, а главное,
Сон долгий предложил в постели мягкой ей.
Еще — очаг, пылавший добрым топливом,
В очах надежду. В вечеру ж ознобливом
Непродуваемые стены крепкие,
Надежную защиту от стихий и бурь.
И шерсть и лен для тщательного ткачества...
Но обнаружилось его палачество!
Ты чахл и дряхл был, что тебе до жертвенности
Жемчужины бесценной — этой женственности!
Ее надежды оказались тщетными,
А ссоры и работа беспощадными;
В постели ж — старца жесткие конечности,
Колени — апогей бесчеловечности.
Хо ть тело и хотело старца дряхлого,
Но много л ь проку от снаряда ссохлого?
Готова поседеть любая женщина
От сожаленья, что с таким повенчана,
Какой двух раз в году не любопытствует,
Кто она — мясо, рыба или юноша?


О, спящее у бока горе грубое,
Беззубое, унылое, безлюбое,
О, сколь несносны муки, ж изнью посланные,
Средь ночи, дьяволом коварно постланные!
Но не считайте, что она — виновница;
Сильна, красива, не жена — любовница,
Она была ретива и старательна,
И быстро двигалась, и не отталкивала
Ни то, что сбоку от нее, ни руки мерзостные.
А он, не распаляя остановками,
Полузаметными кошачьими уловками,
Без предварений сразу вдруг навалится
И не своей нуждой не опечалится,
Иль чванится от случая до случая,
Мол, радуйся, что пальцами помучаю.
Она ногой его обнимет поутру,
И трется щеткой по его бедру,
И взгромоздится наподобье всадницы,
И плед, бывало, сдернет с его задницы,
Но что возьмешь ты с этих тощих выпуклостей
Да с выхолощенных и дряхлых высохлостей?
Вотще тут щекотанья и взлезания,
Покусывания и прикасания,
Представить стыдно и обидно эти ночи мне
И страсть без шалости, без жалости, без нежности
И — только безутешность безуспешности...
Сей хилый дед не смеет ныть о женщинах,
Без сил его спина и смерть в его костях!»
ЖЕРТВОЙ РАЗЪЯРЕННОГО СУДА СТАНОВИТСЯ САМ ПОЭТ,
НЕМОЛОДОЙ И НЕЖЕНАТЫЙ.
«Д ля женщин мы законом устанавливаем
Семижды трех мужчин, что не в супружестве,
Безжалостно — хоть будь сии в соку —
Взять и повесить на любом суку!»
НЕБЕСНАЯ ЖЕНЩИНА:
«Хватай его, держи его, вяжи его!
Ты слышишь, Уна, прихвати-ка вервие!
Не отставай же, Анна, поспешай сюда!
Ты , Мойра, руки ему позади скрути!
92


Мэв, Сайв и Шила, но опять же с Мойрою,
Усерднее, ж ивей, ловчее действуйте!
На муки осужден он Вечной Женщиной,
Управьтесь злее с этим деревенщиной,
Отмерьте с умыслом терзанья и мучения,
Не будет Бриану пощады и прощения,
Пусть будет бит он хлесткой плеткой дерзостно,
Коль сам пример отменный, что и мерзостно!
С оттягом бейте, и довольно с ним играть,
Семь ш кур бы надобно с него содрать,
Пусть стон разносится по всей долине Эвера
До запада, востока, юга, севера.
Пускай дрожат сердца холостяков —
Закон сей справедлив, хо тя суров,
И день сей не останется записанным!»
Она перо взяла, а я был в ужасе
От страха, что запорот буду до смерти.
И в миг, как дату начертала ту,
А свита ей внимательно споспешествовала,
Он прекратился, сон мой, я глаза открыл,
От наваждения упасся и про все забыл.
ИРЛАНДСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ И БАЛЛАДЫ
XVII—XVIII ВЕКОВ
МОЛОДОЙ ДОНАЛ
Ах, Д онал молодой, в тот день у переправы
Меня ты поманил и в дальний путь увлек,
Ты шел на ярмарку, разряженный, кудрявый,
Царевну Греции ты соблазнить бы мог,
Я от красы твоей не отрывала взгляда,
От шеи, ясных глаз и от кудрей густых,
Похожих на букет, добытый в чаще сада.
Но лгали и они, и розы губ твоих.
93


В вечернем сумраке меня завоевала
Твоя лукавая и ласковая речь,
Твоею без венца я в темной роще стала,
Такое многих ждет. К а к их предостеречь?
Ты обещал прийти во что бы то ни стало
На выгон для овец и вновь солгал, мой свет,
Я свистом знак дала, потом звала, кричала,
Лишь агнцы блеяли и овцы мне в ответ.
Я легковерная, а ты сулил мне лживо
Кораблик золотой с серебряной кормой,
Двенадцать городов, где ярмарки на диво,
И замок мраморный над бухтою морской.
Как мог ты мне сулить перчатки рыбьей кожи,
Из птичьей кожи два красивых башмачка
И платье царское, чтоб весь народ — о, боже! —
Сбежался поглядеть на пышные шелка?
Ах, Донал молодой! Баклуш бы я не била,
Не то что многие из наших знатных дам,
Доила б я коров, детей твоих растила,
Куда б ты ни позвал, пошла бы по пятам,
Увы, ни летний зной, ни зимние морозы,
Ни муки голода, ни сто ночей без сна
Не остановят слез, текущих, как с березы,
Отмоет грязь мою твоя любовь одна.
Близ дома моего явился как-то милый,
Проехал поутру верхом на скакуне,
Меня в далекий путь не уводил он силой,
Сама за ним пошла, и вот расплата мне.
Иду, несчастная, к пустынному колодцу,
Чтоб в одиночестве поплакать на заре,
Нет милого со мной, и гаснет в небе солнце,
И в мире столько бед, как трещин в янтаре.
Ко мне любовь пришла, тот день сегодня помню,
День пасхи, божий день, воскресная пора,
Пыталась думать я про муку про господню,
Но только о тебе я думала с утра.
94


О, боже праведный! Со мной сурова мама,
Не глянет на меня, не пустит на порог,
Вокруг меня полно коварства и обмана,
Покинул стойло конь, умчался со всех ног.
Чужой мне стала мать — ни слова и ни взгляда,
На пасху было так, и нынче, и потом.
Благоразумию учила бы, как надо,
А то ведь гонит прочь и не пускает в дом.
И юг от проклятой и север отвернулся,
Все отвернулись вмиг — и запад и восток,
И солнце от меня и месяц отвернулся,
И я теперь боюсь, что отвернется бог.
ПОМНИШЬ?
Помнишь: под моим окошком
Ты стоял во тьме ночной
Без плаща и без перчаток,
С непокрытой головой
И моя рука лежала
У тебя в руке
До поры, как жаворонок
Свистнул вдалеке?
Помнишь ночь, когда с тобою
Обнимались мы,
Лежа под кустом рябины
Средь промозглой тьмы,
Как на дудочке играл ты,
Прислонясь к моей груди?
Кто бы думал, что разлука
Ждет нас впереди?
Друг сердечный, поздней ночью
Приходи опять,
Все уснут, и мы с тобою
Сможем толковать.
Обовью тебя руками,
Душу изолью,
95


Только б речь твою услышать,
Я очнусь в раю.
Не погасли в печке угли,
В ночниках огни,
Клю ч в замке, ты потихоньку
Дверь мою толкни.
Мать моя уже уснула.
Я не сплю пока.
Лишь скажи, уйду с тобою,
Вот моя рука.
ПАРНИШКА, МОЙ БЫЛОЙ ДРУЖОК
Парнишка, мой былой дружок
С кудрями завитыми,
Т ы мимо шел, но пренебрег
Воротами моими.
Ну что бы стоило тебе
Позвать меня, мой милый,
Целительный твой поцелуй
Мне, хворой, дал бы силы.
Когда бы у меня добра
И денег было много,
Короче стала бы тогда
Ко мне твоя дорога.
Я с божьей помощью твой шаг
Тогда бы услыхала,
Ж д а т ь поцелуев целый день
Тогда бы не устала.
Мне кажется, любовь моя:
Ты был луной и солнцем,
А также снегом на холме
Перед моим оконцем.
Мне также кажется, что ты
Мне был сияньем божьим
И путеводною звездой
Во тьме над бездорожьем.
96


Ты мне сулил атлас, шелка.
Сапожки, пелерину.
Ты обещал мне переплыть
Широкую стремнину.
Но, видно, нет удачи мне.
Кустарник вижу хилый,
С утра весь день передо мной
Отцовский дом постылый.
В ДУРЛАС ШЕЛ Я ИЗ КАСЕЛЯ
II Дурлас шел я из Каселя, милую встретил,
II ожидании долгом иссохла она,
Говорила мне милая нежные речи,
Обнимала меня, целовала в уста.
- Ю ный друг, материнское благословение
И письмо от отца моего пред тобой.
I ы получишь прощение от королевы
И две тыщи коров, если будешь моим».
•О красавица, верю тебе я охотно,
Нэял бы с радостью я это стадо коров.
Но ведь в графстве Майо год тому уже с лишком
Обкрутили меня с дочкой Шона Пеньки».
Разнесчастная я! Как домой мне вернуться?
Неизвестен отец моего малыша».
Я, твой Донал О’Олан, краснеть разучился,
Ьледной дымкой явлюсь я на Белой Горе».
«Горе мне! Почему не рассталась я с жизнью
До того, как с тобой повстречалась, мой друг?
Каждый раз я чуть свет проливать буду слезы,
1ишь припомню, что милый с другою лежит.
Отдала б всю Ирландию я и сто фунтов,
1ишь бы давешней встречи с тобой избежать и любви.
Нидно, клялся ты сотне других легковерных.
Разве думала, что для тебя я как все?»
4
Поэзия Ирландии
97


ЧЕРНАЯ РОЗА
О Роза, не плачь, не тоскуй,
Не печалься теперь,
Прощенье из Рима от папы
Несу я, поверь.
Плывут пилигримы к тебе
По соленым волнам,
Они угостят тебя, Роза,
Испанским вином.
Отправился в путь я вчера,
И за краткий тот срок
От гор этих светлых прошел я
Немало дорог.
Я шел мимо озера Эрна,
Тащился с трудом,
И не было солнца, лишь ты мне
Была маяком.
О Роза, к тебе в моем сердце
Любовь глубока,
Любовь — словно боль и страданье,
Любовь как тоска.
Любовь, от которой нет сил,
На ногах не стою.
Но как убедить в этом
Черную Розу мою?
Весь Мунстер пройду для тебя
По пригоркам крутым,
О Роза, взгляни на меня,
Стань же другом моим.
Я верю, что дорог тебе я,
Мой нежный росток,
О Черная Роза моя,
Мой милой цветок!
98


Пусть небо окрасится кровью,
Пусть хлынет волна,
Пусть грянет на наших пригорках
Большая война,
Пусть рухнут и горы, и долы,
И топи болот
В тот день, когда Черная Роза
Навеки уснет.
МОЯ БУРЕНКА
—
Буренка моя, ты милей всех коров,
Где бродишь ты днями, где ночыо твой кров?
—
Брожу по лесам, утопаю в слезах,
Подпаски меня потеряли в лесах.
Ни луга, ни крова, ни струн, ни вина,
Ни князя-защитника, ни ведуна.
Лишь в полдень я пью из лесных родников,
А чаши с вином на столе у врагов.
—
Добраться б туда, где корона и трон,
Скорей англичан бы нам выбросить вон
За чащи, туманы, болотную гать.
Чтоб нашей буренке по травам гулять.
КТО ТАМ
НА МОЕЙ МОГИЛЕ
Она
Кто там на моей могиле?
Милый друг, скажи, не ты ли?
Он
Протяни мне снизу руки,
Буду век с тобой.
99


Она
Мой любимый, мой прекрасный,
Не спеши ко мне на ложе,
Я пропахла ветром, солнцем
И землей сырой.
Он
Слышиш ь стон в несчастном сердце.
Переполненном любовью,
Переполненном страданьем,
Словно в нем шипы?
Она
Если б горе приключилось.
Если б смерть к тебе явилась,
Я к тебе, как ветер в поле.
Прилетела б вмиг.
Он
Знали бы мои родные,
Что лежу я не в постели.
На твоей лежу могиле
Напролет всю ночь,
О моем твержу я горе
И о том, как я страдаю
Из-за девушки, желанной
С самых ранних лет.
Она
Помнишь ночь, когда с тобою
Обнимались мы,
Лежа под листвой рябины
Средь промозглой тьмы?
Слава богу, нас с тобою
Не попутал бес,
И со мной, как древо света.
Девственный венец.
100


шш
Он
Слышу часто от монахов
Бранные слова.
Мол, зачем люблю Марию,
Ведь она мертва.
Мне б укрыть тебя от ливня.
Отогреть во мгле.
Больно сердцу, знает сердце.
Что лежишь в земле.
Матери твоей проклятье
И отцу стократ,
Пусть твои дядья и братья
Заживо горят.
Я с приданым не чинился,
Деньги мне к чему?
Лишь бы ты была хозяйкой
У меня в дому.
МОЙРА НИ ВИЛОН
«Пойдешь со мной за камышом.
Мойра Ни Вилон?»
«Пойду, коль ты меня зовешь.
Юноша молодой.
А вечером с тобой вдвоем
На службу в церковь мы пойдем,
Чтоб нам подольше быть вдвоем,
Навек моя любовь!»
«Пойдешь со мной в зеленый сад,
Прекрасный мой цветок?»
«А что мы будем делать там,
Юноша молодой?»
«Мы будем по траве гулять
И с веток яблоки срывать,
А ночью вместе ляжем спать,
Мойра Ни Вилон».
«Пойдешь со мной ты в божий храм,
Прекрасный мой цветок?»
101


«А что мы будем делать там,
Навек моя любовь?»
« Во двор церковный мы войдем,
И к алтарю с тобой пойдем,
И назову своей женой
Я Мойру Ни Вилон».
И в час ночной пошел я в храм
С Мойрой Ни Вилон,
И что с тобой я сделал там.
Прекрасный мой цветок!
Из сапога достал я нож,
Достал я длинный острый нож,
И в сердце я вонзил его
Мойре Ни Вилон!
«Ах, пощади меня, прошу,
Навек моя любовь,
Под сердцем я дитя ношу,
Юноша молодой!
Прошу, меня ты пожалей,
Но не меня ты пожалей,
А лишь дитя любви твоей,
Юно ш а молодой!»
Я сам закрыл тебе глаза,
Прекрасный мой цветок,
Своим плащом накрыл тебя,
Навек моя печаль.
И босиком, не чуя ног.
Бежал я в Мунстер, на восток,
Чтоб никогда не вспоминать
О Мойре Ни Вилон!
КУДРЯВАЯ КРАСОТКА
Вон девушка гуляет.
Кудрявая красотка.
«Гуляет, да скучает!» —
Сказала мне она.
102


«Где привязать мне лошадь,
Кудрявая красотка?»
«Найдешь, коли захочешь!» —
Сказала мне она.
«Вон кто-то смотрит с горки.
Кудрявая красотка».
«А вон еще вороны!» —
Сказала мне она.
«Где ж мы с тобою ляжем.
Кудрявая красотка?»
«Да прямо здесь, на поле!» —
Сказала мне она.
«А где же твои братья,
Кудрявая красотка?»
«Один был, да уехал»,—
Сказала мне она.
«А ты б его узнала.
Кудрявая красотка?»
«Узнала б по примете»,—
Сказала мне она.
«А по какой примете,
Кудрявая красотка?»
«По родинке на шее»,—
Сказала мне она.
«Так, значит, ты сестра мне.
Кудрявая красотка!»
«Будь ты навеки проклят!» —
Сказала мне она.
РИСТАРД О’БРИНИ
Он
С добрым утром! Эй, красавица, вставай!
Хватит спать тебе, мой друг, а мне скучать,
Ожидает нас удача иль урон,
Шаль накинь, и прогуляемся вдвоем.
юз


Она
Ты скажи сначала, как тебя зовут,
Я боюсь, ты зубы мне заговоришь,
Стану в тягости, потом тебя ищи,
А меня родные со свету сживут.
Он
Знай, красавица, из Мунстера мой род,
В Кларе Ристардом О’Брини я слыву,
В замке светлом и высоком будешь жить,
Дочки рыцарей Кил-Гласса мне к чему?
Она
В светлом замке впору эрлов принимать,
Сотню фунтов за невестой ты возьмешь,
Мой отец бедняк, ни фунта за душой,
Не привыкли мы ни к слугам, ни к земле.
Он
Ты привыкнешь скоро к слугам и земле,
Ты привыкнешь к алым винам на столе,
Ты привыкнешь к светлым залам и балам,
Ты привыкнешь спать на ложе золотом.
Она
Не привыкну я к такому никогда,
Не привыкну к сладким винам на столе,
Не привыкну к светлым залам и балам,
Не привыкну спать на ложе золотом.
Он
Не ходила ты в шелках, я дам шелка,
Дам накидку и муслина накуплю,
Дам высоких два испанских башмачка.
Не стыдясь, скажу, что я тебя люблю,
Повезу тебя в карете золотой,
На плаще твоем, как солнце, кружева...
104


Она
Милый мой, не искушай меня, прошу.
От любви к тебе я год больна, нет сил.
КИЛ-ХАШ
Что делать теперь нам без бревен!
Не стало лесов строевых.
В Кил-Хаш е теперь запустенье
И звон колокольный затих.
Когда-то здесь добрая леди
В почете была среди дам,
Съезжались к ней знатные эрлы,
Ш ли люди по праздникам в храм.
Теперь здесь ни утки, ни гуся,
Не слышен и клекот орла.
Не сыщешь ни воска, ни меда,
В поля не летает пчела.
Умолкли и певчие птицы,
Теперь они там, где теплей,
И долгую жизнь не пророчит
Кукуш ка с высоких ветвей.
В долины спускаю тся козы,
Оружье пылится давно,
Царит здесь печаль и унынье,
И холод вокруг, и темно.
И пустошь вокруг, и безлюдье,
И все порастает травой.
С полей этих вольные лани
Сюда забредают порой.
Ложатся на ветви туманы.
Лучам не пробиться во мгле,
И пыль водяная садится
И жижей течет по земле.
Ни ягод вокруг, ни лещины,
Одни валуны, голыши,
Ни листика в поле и в чаще.
Не видно вокруг ни души,
105


Принц гэльский с ужимкою светской
Невесту спешил увести,
В Париже теперь оы, в Мадриде,
И там, говорят, он в чести.
Льет слезы теперь, а ведь мог бы
Иметь под началом народ,
Копить серебро, золотишко,
Но дружбу неправда гнетет.
Исуса прошу и Марию:
Пускай нас покинет недуг,
Пусть игры и музыка будут
И танц а веселого круг,
Пусть будет опять многолюден
Кил-Хаш мой, жилище отцов,
Пусть он до скончания света
Живет средь зеленых лесов.
ЛИАМ О’РЕЙЛИ
Вы помните, как по дороге
К нам ехал за всадником всадник?
Попов и монахов немало
На нашу приехало свадьбу.
Явились на праздник волынки
И скрипки веселые тоже.
Три женщины в белой одежде
Стелили нам брачное ложе.
В невестах я стала вдовою,
В девицах мне ж ит ь нелюдимой,
Домашним моим передайте:
Беда! Утонул мой любимый.
Я в лодке была, мои руки
Закраины борта сжимали.
Клянусь досточтимой О’Рейли,
Что с ней разделю я печали.
Несчастных родителей, милый.
Внезапное горе сломило,
Кормилицу старую тоже,
Она тебя грудью вскормила.
106


А что говорить о супруге,
С которой не лег ты на ложе?
Отплыл ты от берега, милый.
Навек, безвозвратно, о, боже!
Уста твои отданы крабам,
Глазами мальки завладели,
А эти прекрасные руки —
Пож и ва голодной форели.
Пять фунтов — тому, кто развеет
Страданья мои и печали.
Несчастней всех женщин на свете
Дочь Хурдана, светлая Нели.
СВЕТЛЫЙ ДОНХА
В городе вашем чудо явили,
Светлого Донху вчера засудили.
Светлому Донхе надели обновы:
Белый колпак и галстук пеньковый.
Словно овечка, приставшая к стаду,
Ночь всю иду, все иду, не присяду.
Вся нараспашку, прическа измята.
Видеть хочу я казненного брата.
У озерка в первый раз я рыдала,
А во второй, как тебя увидала,
В третий, обняв твое мертвое тело.
Среди чуж их голова заболела.
Был бы ты, Донха, в местах наших снова
Где-то под Слайго, близ Роба родного,
Мигом бы петлю твою разрубили,
Светлого Д онху домой отпустили.
Светлый мой Донха, твоею судьбою
Был бы не крюк, а косьба с молотьбою.
Под сошником красноватые глыбы,
На поворотах — бороздок изгибы.
107


Светлый мой Донха, братец мой милый,
Я понимаю, что нас разлучило:
Трубка дымящая, чарка хмельная,
В травах росистых прогулка ночная.
Эх, Мак О’Мулхан, будь проклят судьбиной,
Не был мой брат шелудивой скотиной.
Честным был парнем зеленых нагорий,
Строго воспитан был, старшим покорен.
Светлый мой Донха, ах, что за печали!
На сапогах твоих шпоры бренчали,
Я весь убор тебе сш ила нарядный,
Ка к полагалось в семье благородной.
Эх, Мак О’Мулхан, в девицах остаться
Дочкам твоим, а сыночкам скитаться!
Пусты столы, только пол наш заставлен,
Брат мой, твой гроб посередке поставлен.
В дом наш вернулось наследие брата,
Это не кони, быки и козлята:
Трубка, табак — отдадим его людям.
Свечки поставим, скупиться не будем.
ВЕНОК
Погожим ясным утром
В затишии лесном
Шагал я вдоль опушки
С ружьем и верным псом.
Вдруг девушку-красотку
Увидел в двух шагах,
Венок заметил пестрый
На рыжих волосах.
Я мигом огляделся,
Окрестный лес был пуст,
И я два поцелуя
Сорвал с девичьих уст.
108


«Ступай своей дорогой!—
Мне крикнула со зла.—
Уйди, венок не трогай.
Который я сплела!»
Прекрасная малютка.
Ты лучше брось цветы.
Не сходим ли подальше.
Где заросли густы?
Попы нас не услышат,
Им путь сюда не прост.
Нам серый дрозд подсвищет,
А также черный дрозд.
Прекрасная малютка,
Постой-ка, не спеши,
Не злись, ведь мы с тобою
Одни в лесной глуши.
Пусть расплету венок я,
Букет рассыплю твой,
Венок сплету я новый.
Букет сберем другой.
ПОЦЕЛУЙ МНЕ ДАЛА
—
Поцелуй мне дала, не была недотрога,
И второй поцелуй мне дала у порога,
А на третьем ночлег получил я, ну что же,
И постель неплохую, и девушку тоже.
А на третьем ночлег получил я, ну что же.
Получил я ночлег, спать под небом негоже.
—
Ты мне клятвы давал, обещал мне колечко,
Ты опутывал ложью девичье сердечко.
И могучий ветряк, и поток половодный
Не сравнятся по силе с тоской безысходной,
И ветряк, и стремнину реки половодной
Пересилит обида и гнев неугодной.
109


Погубил меня, девушку, разум убогий,
С хитрым парнем пошла я по скользкой дороге,
Нет вина у меня, лишь простая водица,
И ребенок мой плачет, не греет тряпица,
Нет вина у меня, лишь простая водица,
Мучит жажда меня, лютый голод ярится.
Я простая девчонка из горной долины,
Нет ни справных одежд у меня, ни скотины.
Сын при мне, но отрекся мой друг от убогой.
Разве эту судьбу я просила у бога?
Сын при мне, но отрекся мой друг от убогой.
Эта бедность пусть радует нищего бога!
БРОДЯЧИЙ ПОРТНОЙ
Динг-донг-дйдилум, ухнем, наддай, поддувала!
Динг-донг-дйдилум, ухнем, наддай, поддувала!
Динг-донг-дйдилум, ухнем, наддай, поддувала!
Моя женка с бродячим портняжкой сбежала.
Неохота лопаты ковать, топоры.
Неохота серпы мне ковать с той поры,
Как сманил мою женку-красотку мошенник,
Расфуфыренный хлыщ без скотины и денег.
Эх, красавица с грудыо, каких не бывало,
Лучше ты бы мне в кузне огонь раздувала,
Чем бежать от меня и бездомной бродяжкой
Кочевать по Ирландии с подлым портняжкой.
Ну-ка ухнем, парнишка, наддай, поддувала!
Где ты, сила м о я? Где сноровка? Пропала!
Где глаза мои? Стал с той поры я рогатым,
Как сбежала супруга с портняжкой проклятым.
Динг-донг-дидилум, ухнем, наддай, поддувала!
Динг-донг-дидилум, ухнем, наддай, поддувала!
Моя женка с бродячим портняжкой сбежала,
Мне б догнать их, да за ноги что-то держало.
по


:(ЩШ-
ЭЙ. МУЖЕНЕК, ТЫ МНЕ НЕ ПАРА!
Моего эти трое не дождутся прощенья:
Моя мать, и отец мой, и здешний священник.
За меня все решили, не сказав мне ни слова,
Меня продали замуж, как на рынке корову.
Эй, муженек, ты мне не пара,
Эй, муженек, ты мне не пара,
Эй, муженек, ты мне не пара,
Больно ты нужен мне, хворый да старый.
Все меня уговаривал здешний свящ енник —
Уж , видать, отвалил старикан ему денег,—
Говорил, что сама не останусь внакладе,
Да уж лучше всю жизнь просить Христа ради!
Ох, я , дура, наслушалась разных советов.
Только в первую ж ночь поплатилась за это:
Хоть он рухлядь на вид, да в такой еще силе,
Что к утру я жалела, что я не в могиле.
Если вдруг старикан утонул бы в болоте,
Все соседи узнали б, в каком он почете:
Я обед поминальный задала бы на славу
И осталась бы с парнем, что давно мне по нраву.
Был бы конь у меня, а к нему бы в придачу
Стремена и уздечка... Помоги мне удача —
Зазвала старикана бы в горы кататься.
Чтоб обратно ему не пришлось возвращаться.
Я сказала, что в Корк, мол, мне надо на рынок.
(Вот бы снедь да вино там купить для поминок!)
Да вот только не знаю, вернусь ли обратно:
Жить с таким муженьком-то не слишком приятно.
Эй, муженек, ты не жди меня скоро,
Эй, муженек, ты не жди меня скоро.
Эй, муженек, ты не жди меня скоро,
Больно ты нужен мне, старый да хворый!
РЫЖИЙ пони
Знакомый парнишка осенним деньком
Отправился свататься к Михалу в дом.
Тот Михал отдать свою Пейги готов
За рыжего пони и пару коров.
ill


Страда позади, молодым — под венец,
Отправился к Падди невестин отец
Узнать, не дадут ли порядочный куш:
Пеструху, Буренку и пони к тому ж.
Взревел старый Падди, отец жениха:
«Ты славный сосед, да и Пейг неплоха,
Дом в Дорне получишь да пару коров,
Но рыжего пони не дам. Будь здоров!
Немало побед у конька моего,
Он в Малле призов получил большинство,
В Охале, в Кил-Каваре, в Корке, в Трали
Легенду о пони моем разнесли.
Близ Кураха пони мой был впереди
Китового Уса и Долго-Не-Жди,
Он приз королевский добыл как-никак.
Пред ним спасовали Сэр Артур и Знак.
У рыжего предки, известные вам,
Монарх, и Затменье, и Увалень сам,
Отец — Аметист был, быстрей, чем стрела,
А мать знаменитая Падди была.
Послушай-ка, Михал, сосед дорогой,
Ты по сердцу мне, но не умысел твой,
Хоть Пейги нам сватай, хоть с Кэтлин вдвоем,
Забыл бы ты лучше о пони моем».
Не стану хулить скакуна твоего,
Хоть скрип от подагры в костях у него,
На рыжего пони садись и вали
Неспешной трусцой до трактира в Трали,


АНГДО-ИРЛАНДСКАЯ
ПОЭЗИЯ
XVIII-XIX ВЕКОВ


ДЖОНАТАН СВИФТ
САТИРИЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ
НА СМЕРТЬ ЗНАМЕНИТОГО ГЕНЕРАЛА
Как, их сиятельство? Ужели?
Не может быть! В своей постели!
Неуязвимый, как Ахилл,—
И вдруг от старости почил?
Ушел — не важно как — и ладно?
А Страшный суд? Когда нещадно
Труба восстать ему велит,
Он пожалеет, что не спит.
Да правду ли кричат газеты.
Припоминая ваши лета,
Мол, умер дряхлый старичок?
Я б споловинил этот срок!
Вы загостились в мирозданье,
Сожгли свечу до основанья,—
Не потому ли не огонь
От вас останется, а вонь?
И вот приют последний вырыт —
Но нет вдовы, не видно сирот,
Никто не льет над фобом слез,
Не рвет в отчаянье волос.
Все это — слезы и стенания —
Покойник вынудил заранее,
Творя бесчинства и разбой,—
Та к говорят наперебой...
Ваш , фавориты, праздник пуст.
Вы пузырьки с державных уст.
Вас всех ждет эта же судьбина.
Вы рябь, а нация — стремнина.
115


Потуги ваши ии к чему.
Был герцог — и конец ему.
В канаву пал искатель славы,
Да он и родом из канавы!
РЕЦЕПТ, КАК СТЕЛЛЕ ПОМОЛОДЕТЬ
У бедняков убогий кров,
Нет ночью места для коров.
Едва пройдет Михайлов день,
Вблизи шотландских деревень
В холодном сумрачном краю
Коровы бродят по жнивью;
Сквозь шкуру светится скелет,
На пастбище травинки нет;
Коровы бедствуют в ненастье
И стойко держатся в несчастье;
Дождь в мае землю оросит.
На нивах злаки воскресит;
Росистая ночная тьма
Коровам ниспошлет корма;
Корова в теле вновь тогда
И, словно телка, молода;
Ка к будто бы весной готов
Котел Медеи для коров
И от коровы недалек
Тот, кто Европу вмиг завлек.
Ты скажешь, был я неучтив.
Тебя с коровою сравнив7
Но в этом суть, поверь мне,
Стелла,
Зимой ты тоже спала с тела.
Весною смело в путь пустись.
Поедешь в Килку ты пастись!
Там воздух вновь тебя
прельстит,
К тебе вернется аппетит,
И ты, блуждая по лугам,
Вновь нагуляешь тело там,
И заиграет в ж илах кровь.
Себя ты к этому готовь!
116


Ты только имя сохранишь
И свой заслуженный престиж.
Когда живое существо —
Кровь, плоть, и больше ничего.
Кро вь обновив и телеса.
Возникнет новая краса.
Среди травы, где ж аркий свет.
Вернешь свои пятнадцать лет.
Такой сплетешь себе венок.
Что сквайры все собьются с ног
И в сапогах со звоном шпор
В сопровожденье гончих свор
Обгонят судей франтоватых
И слуг, подпасков простоватых,
Чтобы до утренней звезды
Твои поцеловать следы.
Однако, стих запомнив мой.
Вернись ты вовремя домой.
Михайлов день придет опять;
Начнешь ты, Стелла, вес
терять.
И в Килку сквайры ни ногой.
Дичиной заняты другой.
В морозы дома нам не страшно.
Найдется здесь вино и брашно.
СМЫШЛЕНЫЙ том клинч
ПО ДОРОГЕ НА ВИСЕЛИЦУ
(Писано в 1726 году)
Шикарил Том Клинч, а толпа завывала;
Том ехал на смерть как ни в чем не бывало.
Спросил он вина, отвечают: «Плати!»
«А я заплачу на обратном пути!»
При белых штанах белоснежный жилет,
И шляпы моднее, наверное, нет.
Девицы при виде подобных манер
Невольно вздыхали: «Каков кавалер!»
Из Виндзора ехали дамы домой,
Том кланялся дамам, держась как герой,
117


Покуда вокруг раздавался галдеж,
Том клялся с телеги, что россказни — ложь.
Прощенья палач попросил, но пинком
За петлю вперед заплатил ему Том.
Народу сказал он: «Поверьте, друзья!
Засыплются все, не один только я.
Мой честный Уайльд, благороден и мил,
Расщедрившись, ж изнь мою на год продлил.
Мужайтесь, когда подвернутся дела;
Сты диться грешно своего ремесла.
Чиста моя совесть при этом вполне,
И, значит, не нужен молитвенник мне».
Все знают, что, в грязь не ударив лицом,
И в петле остался Том Клинч молодцом.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ КРАСОТЫ
Когда, с постели встав, луна
Выглядывает из дворца,
Она болезненно красна,
Испорчен цвет ее лица.
Но, набирая высоту,
Как это свойственно луне,
Искусственную красоту
Являет лик ее в окне.
Луне красавица сродни;
Хоть с виду Селия — мечта,
Некстати на нее взгляни —
И спросишь: где же красота?
Распространяя смрад и яд,
Встает с постели трупом труп,
Гнилые зубы, тусклый взгляд,
Узор потрескавшихся губ.
Сместившиеся хоть чуть-чуть,
Румянец, мрак и белизна
На зрителя наводят жуть:
Гармония искажена.
118


Так если вдруг румянец роз
Оставит лилиям уста,
Себе присваивая нос,
Где вся былая красота?
В постели, ночью, видя сны,
Краса хранится кое-как,
Однако вскоре смещены
Румянец, белизна и мрак.
Мрак оскверняет чистоту
Безукоризненных ланит;
Подчеркивая красноту,
Он сферы нижние чернит.
Однако прелестям таким
Грех в безобразии коснеть,
И позволяет модный грим
Ланитам девственно краснеть.
Искусством взор ее прельщен,
А не скудельным существом;
Так живописец восхищен
Своим бывает мастерством.
Затрачены на туалет
Четыре важные часа.
Сомнений, думается, нет:
Е й помогали небеса.
Употреблению белил
Венера учит женский пол,
Чтоб над мужчинами царил
Всегдашний ж енский произвол.
И Купидоновым крылам
Нужны белила до сих пор,
Нуждаются в них лица дам
И драгоценнейший фарфор.
Так можно выглянуть в окно
Ей, чаровнице горних сфер,
Когда увериться дано;
Не слишком близко кавалер.
119


;шш@ 1
Тебе сестра твоя звезда
Дает блистательный урок:
Она во тьме ночной всегда,
И свет ее всегда далек.
Искусству нужно вещество,
Чтобы умелец преуспел;
Иначе даже мастерство
В потугах тщетных не у дел.
Субстанции без формы нет,—
Пусть ваша логика права,
Я говорю, что форма — бред
И вымысел без вещества.
Астролог знает наперед:
Диане предстоит ущерб,
На убыль бедная идет,
И в небе виден жалкий серп.
Нам объясняют, впрочем, так,
Что в небе делается с ней:
Диану настигает Рак,
Смертелен яд его клешней.
Однако бдительнейший взор
Недаром за луной следит:
Эндимион, быть может, хвор,
Меркурий, м ожет быть, вредит.
Но вопреки земным врачам
Луне при этом тяжело,
Сам Флэмстед видит по ночам
Едва-едва ее чело.
Лишь за полночь ее лучи
Являет мрачный небосвод;
Так бродит Селия в ночи,
Когда в постелях спит народ.
Но лунным фазам нет конца,
А к смертной рок совсем жесток;
Всем веществам ее лица
Грозит неумолимый срок.
120


Начнет Меркурий свой покос —
И не раскрасишь головы,
Не нарисуешь новый нос
И не вернешь зубов — увы!
Властители любви земной,
Почаще убирайте хлам
И с каждой новою луной
Красавиц новых шлите нам.
из поэмы
«КАДЕНУС И ВАНЕССА»
Перед владычицей Кипридой,
Уязвлены своей обидой.
Винили нимфы пастухов:
Не перечесть мужских грехов.
Та к возбудили нимфы дело.
Законник действовал умело,
Законник обличал порок.
Мол, Купидон — плохой
стрелок.
Алтарь забытый остывает,
К Венере младость не взывает;
Считает вольнодумный свет,
Что божества такого нет;
Любовь слывет интрижкой мелкой,
Женитьба — денежною сделкой;
И в довершенье разных смут
Забыт божественный статут;
От рук отбились ветрогоны.
Не чтут Венериной короны.
Где беззаконию предел?
Закончив речь, законник сел.
Истицы-нимфы видят в гневе
Врагов, знакомых каждой деве;
На стороне мужчин юрист,
Который сметлив и речист;
Софист бесстыдный и опасный,
Во всем винит он пол
прекрасный:
121


Теперь любовь не такова,
Ка ко ю прослыла сперва;
Благодаря стихам прелестным
Слыла любовь огнем небесным,
Кото рый, встретив сходный дух,
Сливает воедино двух,
Единый, в двух сердцах пылает,
Двух любящих испепеляет.
Чтут женщины другую власть:
Слепую низменную страсть.
Вольготней дамам в низшей
сфере,
Где нимф прельщают в равной
мере
Щенок, мартышка, попугай
И зверь двуногий — шалопай,
Когда подчас (довольно редко)
Освобождается кокетка
От пьес, от званых вечеров,
От кружев и от вееров,
От сплетен, от политиканства,
От пикников и от жеманства.
От пустяков и от забав,
Готовых тешить женский нрав,
Весь день сопутствуя безделью
Меж туалетом и постелью.
Где заболочена река,
Сопротивленье ветерка
Имеет иногда значенье.
Бессильно в тех местах теченье.
Солома, перья, всякий хлам
Не может не кружиться там.
Пример привел я не напрасно:
Любому ветерку подвластно
Теченье женского ума,
В котором всякой грязи тьма;
И покоряют женщин лестью,
Отнюдь не разумом и честью.
Зачем же здесь мужчин бранят,
Зачем в холодности винят?
Виновны женщины, бесспорно;
Они ведут себя позорно.
122


Весьма искусна речь была.
Мол, нет свидетелям числа.
Опровержимы, без сомненья.
Беспочвенные обвиненья;
Защитник в этом убежден.
Иск отклонить он принужден.
В основе иска небылицы.
Издержки возместят истицы.
( . . . ) Процесс Венеру поразил,
Он потрясеньями грозил.
Как только начались дебаты,
В которых блещут адвокаты,
Измыслила богиня план,
Чтобы урок достойный дан
Бы л блеском зримого примера:
Вот вам Любовь, а не химера.
Та ка я родилась краса,
Что все затмила чудеса;
Не физика, не медицина,
Венере помогла Луцина.
Итак, Венера в тот момент
Свой начала эксперимент.
(...) Каденус — автор плодовитый,
Он стихотворец даровитый;
Ванесса книжицу взяла —
Красавице грозит стрела.
Проказник, не издав ни звука,
Украдкой целился из лука.
Стрелял юнец наверняка.
У ж слишком книжица тонка.
Невзрачный том стрела
пронзила,
Ванессу в сердце поразила.
Е й сердце некий стих задел,
Он сразу сердцем завладел,
И оказались эти строки
Непозволительно жестоки.
Ванессе меньше двадцати,
Поэту сорок пять почти.
123


■■РШ#
Он пожилой, подслеповатый
(В последнем книги виноваты).
Какой огонь в его очах!
Какая музыка в речах!
Воображение готово
Его принять за молодого.
Кто в море даст себя завлечь
На корабле, в котором течь?
Кто свяжет с молодым растеньем
Дуб, угрожающий паденьем?
(...)Тот, кто любовью одарен,
Красноречив, как Цицерон.
Влюбившись, говорят немые.
Ванесса юная, впервые
Нарушив тягостный запрет,
Решила, что преграды нет,
Одною движимая страстью,
Красноречивая, к несчастью.
Так в океан издалека
Бежит безудержно река.
Так фанатический философ
Не слышит каверзных вопросов,
К своей концепции ревнив.
Весь мир системе подчинив.
Преподаватель близорукий
Не знал, куда ведут науки;
Теперь он видит результат,
В котором сам же виноват;
Причем новейшие соблазны
Достаточно многообразны.
Искусник, милый нам порой,—
В подобном смысле наш герой.
Учитель — идол ученицы.
Таким причудам нет границы.
Девице нравится спинет?
Маэстро барышней пригрет!
И для певцов придурковатых
Достаточно невест богатых.
Танцмейстер с ножек лишь начнет,
В сердечко мигом проскользнет.
Училась нимфа без натуги.
124


Педант берет ее в супруги.
Каденус видит со стыдом.
Что возражает он с трудом,
И предпочесть готов, на горе,
Он пораженье в этом споре.
(...) Мы говорим «любовь», но в ней
Соединенье всех страстей.
В ней горечь, сладость, ж а р и холод.
Вкуш ать вольно тому, кто молод.
Восторги, скорбь, надежду,
страх.
Каденус между тем в летах,
И у него заслуг немало,
Ему влюбляться не пристало.
Но дружбу, этот высший дар,
Разумный, постоянный жар,
Который греет, не сжигая.
Когда пройдет любовь слепая
И не грозит позорный плен.
Он может предложить взамен,
Известный недостаток страсти
Дополнив тем, что в нашей власти:
Благоговением своим.
Так на земле богинь мы чтим.
Он говорил велеречиво.
Ванесса просто и учтиво.
Чтобы его не огорчить.
Мир предложила заключить.
Она романов не читала
И отвращение питала
К пустым высоким словесам.
Их, впрочем, презирал он сам.
Опасное поползновенье:
Ей предложить благоговенье.
Освободить он должен трон
И признавать ее закон.
Не грех поймать его на слове,
Хоть это для Ванессы внове;
Им нужно роли поменять,
Чтоб друг на друга не пенять.
125


Ем у при всем его значенье
Придется к ней пойти в ученье;
Хоть прочитал он много книг,
Он, в общем, слабый ученик.
Он как ученый бесподобен,
Постичь, однако, неспособен,
Предмет, в котором каждый фат
Осведомленней во сто крат.
Находят фаты без подмоги
Союзы так же, как предлоги
Во взорах благосклонных дам,
Читая книги по складам.
ИРЛАНДСКОМУ КЛУБУ
Эй, мелкотравчатая знать!
Все вам орать, да глотки драть,
Да избирать того, кто платит
(Разок накормят— вам и хватит).
И вдруг — стихом возмущены
Кормящиеся от казны.
Епископы, отнюдь не святы,
Отмщенья алчут и расплаты
И уличную мелюзгу
Торопят стекла бить врагу.
Им всюду чудятся поклепы —
Прочтут «попы», домыслят «ж...»,
А впрочем, вот вернейший путь
От стрел сатиры ускользнуть:
Оставьте думать о расправе —
Свободе слова к вящей славе —
И докажите, что подчас
Закон наш писан и про вас.
На брашна в Лондон не езжайте,
Портвейн домашний попивайте,
Блюдите иногда и пост,
Не отдавайте денег в рост
И, главное, родного края
Не продавайте, негодяи,
В обмен на милости двора.
Стрела сатиры пусть остра,
126


А все ж — достойного не ранит,
И недостойных ей достанет.
Н о .............................................
ИУДА
Епископ Иуда не в бозе почил,
Но умер отверженным, как заслужил.
На тридцать монет он польстился — и вот
Двенадцать колен поделили расход,—
Но, совестью мучим, все роздал потом
(Нам скажут с амвона: спасибо на том),
И, Господом проклят и миром людей,
Епархию бросив, влез в петлю злодей.
Тот век был на этот ничуть не похож,—
Предателя била смертельная дрожь,
Когда поцелуй был подлей, чем навет.
А нынче спокойно целуют Завет
Те, чьи прегрешенья безмерно тяж ки,—
Но нет ни осины для них, ни пеньки
(Епископы эти настолько речисты,
Что та же пенька стала штукой батиста).
Тот, древний Иуда, не на небо взят,
Асгрохотомрухнул—наземлю—ивад.
И нынешний выводок Искариотов
Повалится в митрах с крутых поворотов.
Любой новомодный Иуда, как давний,
С осины сорвется — и рухнет бесславней,
Чем первопреступник, в вонючую лужу —
С оскаленным зевом, с кишками наружу.
Всем молвим Иудам: вам место в геенне!
Ни пользы, ни проку в неправом именье!
ЧЕРТОВА ОБИТЕЛЬ
Всем тем, кто наслышан о Божьем суде,
Ад, ведомо, есть — но неведомо где.
Обителью чертовой ад наречен,
И черт его знает, где он размещен.
127


Где чертовой нечисти — слава и честь.
Там истинный ад, несомненно, и есть.
Где чертовы барды, ораторы, судьи,
Где чертова знать и чиновные люди,
Где чертова челядь, холопы, вассалы.
Где чертова нелюдь, лжецы и фискалы.
Где чертовы мытари рвут друг у дружки.
Где учат смирению чертовы служки,
А если вам мало таких комментариев.
То вспомните чертовых парламентариев.—
Вас пастырь морочит рассказом про ад,
Но наши приметы верней во сто крат:
Ад — в Риме, а может быть, впрочем, в Париже.
Еще повезло, что не где-то поближе!
ОЛИВЕР голдсм ит
из поэмы
«ПУТНИК, или ВЗГЛЯД НА ОБЩЕСТВО.
Ужель пред чудом, что явил Творец,
Ро птать способен низменный гордец?
Ужели философский ум презрит
То благо, что сердца животворит?
Схоласт на все взирает свысока —
Для малых сих и малость велика.
Мудрее тот, кто ищет, чист и благ,
Всем человечеством ценимых благ.
О грады славные, чья мощь воспета,
Луга, чьи травы щедро кормит лето.
Озера, чьи колеблемы ветрила,
Стада, чья тень долины испещрила,-
Ты предо мной, богатый клад земной!
Венец творенья, мир — по праву мой.
Скупец, рассыпав свой несметный клад.
На россыпи стремит счастливый взгляд,
Но, сколь сокровища ни велики,
Горюет, что неполны сундуки,—
I2S


Вот так и мной враждебность чувств владеет:
Я рад, что щедрость неба не скудеет,
Ночащеяпечаленинерад—
Неполны закрома людских отрад.
Я тщусь найти, пройдя стезей тревог.
Блаженства истинного уголок.
Куда душа, надежд утратив сладость.
Придет, чтоб в счастье ближних черпать радость.
Но брег обетованный где найти?
Болтают все — а знают ли пути?
Твердит холодных стран озябший житель,
Что всех счастливее его обитель,
Хваля сокровища пучин кромешных
И ночи долгие в пирах неспешных;
А голый негр, жарой пустынь томим.
Кичится золотым песком своим,
Теплом реки, палящим солнцем в небе.
Благодаря богов за этот жребий.
Все верные отечества сыны
Не знают лучше собственной страны.
Меж тем, коль все края окинем взглядом
И судьбы всех людей поставим рядом,
Поймем, что поровну Природы милость
Меж человечеством распределилась
И что Искусства распахнули двери
Для всех народов мира в равной мере.
Природы материнская опека
За труд одаривает человека.
Повсюду сы т крестьянин благодарный —
На скалах Идры и на бреге Арно;
Как ни кичится высью горный гребень.
Он обращается в сыпучий щебень,
Искусство шлет нам блага торовато —
Довольство, вольность, честь, торговлю, злато.
Но каждое из них стремится к власти
И все другие склонно рвать на части.
Довольства нет, где вольность и богатство;
Торговля честь склоняет к святотатству.
И каждый край, одно из благ избрав.
На нем основывает свой устав.
Минин Ирландии
129


шащ
Народ излюбленных отрад алкает —
Иные цели рьяно отвергает.
Отрады эти множатся дотоль,
Пока в сердцах не порождают боль.
ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ БЕШЕНОЙ СОБАКИ
Не будь, читатель, слишком хмур,
Пусть песня слух лелеет,
А будет краткой чересчур —
Наскучить не успеет.
О муже неком песнь поем —
Весь Излингтон божится,
Что шел он праведным путем,
Когда ходил молиться.
Он бы л добряк и сердобол,
В друзей вселял надежду,
И как сокол бывал он гол —
Пред тем как влезть в одежду.
И в том же городе жила
Собака как собака,
Как все дворняжки, весела.
Отнюдь не забияка.
Собака и природы царь
Дружили поначалу,
Но вот беда: взбесилась тварь
И друга покусала.
И прорекли соседей рты:
«Лишь потеряв рассудок.
Мог воплощенью доброты
Нанесть урон ублюдок!»
Над раной лили реки слез,
Сердца терзала драма.
И ясно всем: взбесился пес,
Погибнет сын Адама.
130


Но опровергла бред ослов
Чудесная картина:
Наш добротворец жив-здоров,
А околела псина.
из поэмы
«ПОКИНУТАЯ ДЕРЕВНЯ»
Мой Оберн сладостный, источник счастья!
Твой облик обвиняет самовластье.
Здесь я брожу, твоим укорам внемлк,
Взирая на заброшенные земли,
И много лет спустя к местам припал,
Где цвел боярышник, где дом стоял.
Прошедшее я сердцем узнаю —
Воспоминанья ранят грудь мою.
В моих скитаньях в мире злых тревог,
Во всех печалях, что послал мне Бог,
Последние часы я чаял скрасить —
Чтоб дней свечу от бед обезопасить,
В немом покое здесь на травы лечь
И пламя жизни отдыхом сберечь.
И чаял я, гордыней обуян,
Блеснуть ученостью в кругу селян,
У камелька поведать ввечеру
То, что я зрел, что испытал в миру.
Как зверь, гонимый сворою собак,
Туда, где начал бег, стремит свой шаг,
Так чаял я, закончив долгий бег,
Сюда вернуться — и уснуть навек.
Бездеятельность, старости подруга,
Мне вряд ли суждена твоя услуга.
Блажен, кто трудолюбие младое
Венчает днями долгого покоя,
Кт о бросил горькую юдоль соблазна,
Поняв, что жизнь с борьбой несообразна.
Не для него несчастные в поту
Пытаю т глубь земли, ища руду,
Не у него привратник с грубой бранью
Отказывает нищим в подаянье!
131


Блажен, он мирно свой конец встречает,
И ангелы благого привечают;
Не тронут порчей, сходит он в могилу —
Смиренье в нем поддерживает силы;
Сияющие видит он вершины
И в Божий рай вступает до кончины.
Сколь сладок был тот миг, когда к холму
Зву к доносил деревни кутерьму;
Ко мне, в моей медлительной прогулке.
Летели голоса, тихи и гулки.
Смех пастуха, молочницы напев,
Мычание коров, бредущих в хлев,
Гусей крикливых гогот у двора.
Детишек резвых шумная игра,
И звонкий лай сторожевого пса,
И болтунов завзятых голоса,
Мешаясь, сквозь вечерний мрак летели
И в соловьиные вплетались трели.
А ныне шум жилья утих веселый,
И гомоны не будоражат долы,
Не будит тропы хлопотливый шаг —
Родник людского счастия иссяк.
Осталась одинокая вдовица,
Что над ручьем лепечущим клонится,—
Во всей пустынной местности одна,
Старуха бедная принуждена,
Чтоб хлеб добыть, для жизни ей потребный,
Ловить в бурливых струях лист целебный,
И ранить руки, собирая хворост,
И в жалкой хижине пенять на хворость.
Она — былых отрад печальный след,
Печальная свидетельница бед.
ТОМАС МУР
МОЛЧИТ ПРОСТОРНЫЙ ТРОННЫЙ ЗАЛ
Молчит просторный тронный зал,
И двор порос травой;
В чертогах Тары отзвучал
Дух музыки живой.
132


ШШ
Так спит гордыня прежних дней,
Умчалась слава прочь,—
И арфы звук, что всех нежней,
Не оглашает ночь.
Напевы воинов и дам
В руинах не слышны,—
Но иногда витает там
Звук лопнувшей струны:
Как будто Вольность, не воспев,
Отпев свои права,
Спешит сказать, сквозь боль и гнев,
Что все еще жива!
ОСТАНЬСЯ!
В этот час, дорогая, останься со мной,
Когда радость, подобно фиалке ночной.
От палящего дня отвернувшейся прочь,
Расцветает для юношей, любящих ночь,
И для девушек в бликах луны.
Пусть в душе навсегда сохранится тот миг,
Когда мир красоты в лунном свете возник,
И на зов его мягкий о берег устало
Бьют приливы и пенятся влагой бокалы.
Так побудь же со мною, побудь!
Ночь не скоро волшебною сетью опять
Оплетет нас. Ее так мучительно рвать,
Что сердца жгучей болью полны.
О, останься! В Сивахе в полуденный зной
Бил когда-то источник струей ледяной.
Но казалось: лишь вечер медлительный гас,
Духи радости в нем поселялись тотчас,
И тогда он пылал как в огне.
Пусть подобно ему взгляды женских очей
Будут днем холодны, словно зимний ручей,
Пока вновь с воцарением мрака ночного
Удивительный пламень не вспыхнет в них снова.
133


■щт
Так побудь же со мною, побудь!
О, когда-нибудь разве видала заря,
Чтоб сияли глаза, светом счастья горя,
Ка к твой взор, обращенный ко мне?
О, ТОЛЬКО НЕ ДУМАЙ,
ЧТО ВЕСЕЛ ВСЕГДА Я
О, только не думай, что весел всегда я.
Что вечно беспечен, как нынче кажусь,
Что радость, сегодня меня покидая,
Наутро ко мне не вернется, как грусть.
Нет! Ж и зн ь — это бремя напрасных усилий.
Которые розами редко цветут,
И сердце, где радости прежде гостили,
Печали, как тернии, жалят и жгут.
Так чашу по кругу и счастье ловите,
Пусть радует путника избранный путь,
А горькие слезы в улыбке топите —
И пусть упадут они смехом на грудь.
Лишь богу известно, какой бы постылой
Нам жизнь без любви и без дружбы была;
И если б лишился я друга и милой,
То знал бы наверно, что смерть подошла.
Тот истинно счастлив, кому не придется
Рыд ать над могилою страсти своей.
Кому до скончания дней удается
Не ведать предательства верных друзей.
Так чашу по кругу; пока не упала
На молодость тень суеты и клевет,
Молю, чтобы солнцем любовь нам сияла,
А дружба — луною на старости лет.
СЛИЯНИЕ РЕК
Нету в мире огромном долины милей.
Тут сливается Эвон с Эвокой моей.
О! скорее остынет и станет золой,
Чем расстанется сердце с родимой землей.
134


Я совсем не о том, что украсили даль
Изумрудная зелень и чистый хрусталь.
Нет! к чему описанья красы неземной —
Здесь друзья мои верные были со мной.
По весенней долине любимые шли.
Травы льнули к ногам и деревья цвели;
И поляны, и заводи, милые мне,
В их глазах отразясь, хорошели вдвойне.
О, когда бы теперь оказаться я мог
Среди старых друзей, вдалеке от тревог.
От вражды и беды,— у стечения рек,
Где, как воды, сливаются души навек!
НАМ ПРЕЛЬСТИТЕЛЕН МИР...
Нам прельстителен мир, как юнцам на пиру —
Расписной карамельки минутная сладость.
Мы к востоку крыла устремим поутру,
Если запад приелся и больше не в радость.
Ну а если и впрямь самый редкостный дар —
Дар улыбчивых глаз и души окрыленной,
То довольно заморских соблазнов и чар;
Нас одарит с лихвою наш остров зеленый.
Так что помни: когда твоя чаша полна,
На восток ли, на запад ли путь выбирая,—
Пей до дна! За улыбки любимых — до дна!
За улыбчивых женщин родимого края!
Вон в Британии ханжества скучный дракон
Пущен в Сад Красоты для надзора и бденья.
Он свиреп да, признаться, сонлив испокон —
Право, прок невелик от такого раденья!
А у Эрин в саду — только вереск стеной
Заслоняет цветы от нескромного взгляда.
Как волнует, как манит их запах хмельной!
На мгновенье коснулся — и это награда.
Так что помни: когда твоя чаша полна,
На восток ли, на запад ли путь выбирая,—
Пей до дна! За улыбки любимых — до дна!
За улыбчивых женщин родимого края!
135


У француженки сердце — непрочный челнок,
В океане замужества ветром гонимый.
Но уж больно он хрупок: порыв — и потек,
А любовь без оглядки проносится мимо.
Ну а дочери Эрин любимым верны.
Улыбаясь, избранник встает у кормила.
Хоть и вёдро и бури в пути суждены,
Только милый навеки останется милым.
Так что помни: когда твоя чаша полна,
На восток ли, на запад ли путь выбирая,—
Пей до дна! За улыбки любимых — до дна!
За улыбчивых женщин родимого края!
ЭРИН, О ЭРИН!
Как яркий светильник, озаряющий сумрачный храм,
Сияющий издали людям в глухую ненастную ночь,
Горячее сердце стучит, не сдаваясь скорбям,
И дух победительный бедам осилить невмочь.
О Эрин, о Эрин, от пролитых слез не потух
За долгие ночи неволи твой неиссякающий дух.
Усталы е нации гибли, но был твой восход молодым.
Твоя восходила заря, а другие клонились в закат.
Тяжелое облако рабства повисло над утром твоим.
Но яркие полдни свободы вокруг негасимо горят.
О Эрин, о Эрин, в тени миновали года,
И сгинули все гордецы, но тв о я не бледнеет звезда.
Спит белая лилия, покуда на свете зима.
Дожди не остудят ее, не разбудят ветра.
Наступит весна, и она встрепенется сама,
Свобода согреет ее, и солнце шепнет ей; «Пора!»
О Эрин, о Эрин, зимы твоей кончится срок.
Надежды, осилившей зиму, наконец развернется цветок.
СЫН МЕНЕСТРЕЛЯ
Он на битву пошел, сын певца молодой,
Опоясан отцовским мечом;
Его арфа висит у него за спиной,
Его взоры пылаю т огнем.
136


«Все тебя предают,— барда слышится речь,—
Страна песен, родная страна.
Но тебе до конца не изменит мой меч,
И моя будет арфа верна!»
Пал он в битве... Но враг, что его победил,
Бы л бессилен над гордой душой;
Смолкла арфа: ее побежденный разбил.
Порвал струны он все до одной.
«Ты отвагу, любовь прославлять создана,—
Молвил он,— так не знай же оков.
Твоя песнь услаждать лишь свободных должна,
Но не будет звучать меж рабов!»
я ВИДЕЛ,
КАК РОЗОВЫМ УТРОМ КАЧАЛСЯ
Я видел, как розовым утром качался
В волнах прибывавших у берега челн;
И вновь я пришел, когда мрак надвигался,
Челнок был все там же, но не было волн.
Я так же охвачен был счастья волною.
Как этот песком занесенный челнок...
Отхлынули волны, и, полон тоскою.
Остался у берега я, одинок.
Зачем говорите вы мне в утешенье,
Что слава должна услаждать мой закат...
Отдайте мне бурную смелость стремленья,
Отдайте мне юности слезы назад!
ДО КРАЕВ НАЛЬЕМ!
До краев нальем!
От одной росинки
На челе твоем
Сгладятся морщинки.
Молний горячей
Острословье наше,
137


Есл и у речей
Терпкость полной чаши.
До краев нальем!
О т одной росинки
На челе твоем
Сгладятся морщинки.
Мудрый в царстве звезд
Молнию арканит,
Схватит — и за хвост
В дол ее притянет.
Всяк средь пас таков:
Вы пив на здоровье,
Ловим вспышки слов
В высях острословья.
Спросишь, старина:
Ка к наш дух однажды
Возалкал вина,
Причастился жажды?
Знай: в один из дней.
Если верить сказке,
Вы крал Прометей
Пламя без опаски.
Но беспечным был.
Совершил оплошку.
Для углей забыл
Взять с собою плошку.
Вдоль небесных зал
Он блуждал, но — чудо!
Перед ним фиал,
Вакхова посуда.
Кто-то недопил,
И глоток остался:
Так душевный пыл
С пламенем смешался.
Оттого сильна
Власть вина над нами,
Ивдушеона
Разжигает пламя.
138


До краев нальем!
О т одной росинки
На челе твоем
Сгладятся морщинки.
МОЯ НЕЖНАЯ АРФА
Я снова сладостные звуки
В тебе, о Арфа, пробудил.
Мы вместе, но, как в час разлуки.
Не плакать не хватает сил.
Тебя нашел под сенью ивы
В плену у скорбной немоты:
Все арфы ныне молчаливы.
Что волю славили, как ты.
Давно аккорды отзвенели,
И миновал блаженный час,
Когда надеждой пламенели
Сердца,— теперь их пыл угас;
Но и когда под небесами
Чудотворила тишина.
Увы, лишь новыми слезами
Бывала ты омрачена.
И кто утех искать решится
С тобой, о горестный мой друг?
Когда в неволе гибнет птица,
Кощунствен птичий гам вокруг!
Коснусь ли дерзкими руками
Вольнолюбивых струн твоих:
Я украшал тебя венками,
Но, как в цепях, ты стонешь
в них.
Но если дух твой угнетенный
Воспрянет — я найду слова.
Чтоб мир, сетями оплетенный.
Узнал, что ты еще жива,
Что рабства тяж кая препона
Тебе не может помешать.
Подобно статуе Мемнона,
В пустыне музыкой дышать!
130


;йУ1 Щ
ПЕРЕД УЛЫБЧИВОСТЬЮ ВЗГЛЯДА
Перед улыбчивостью взгляда,
В котором все — восторг и свет.
Подобно небу, где ни града,
Ни даже туч покуда нет,
Я с горькой трезвостью всезнанья
Определяю наперед,
Что отволнуются желанья,
Восторг до времени замрет.
Да, время щедро на подарки:
Надежда лжет, клевещет друг,
Любовь — то лед, то пепел жаркий,
Порхнувший на ветер из рук.
Ты, юность, чище снежной глади,
Не смятой тяжестью дождя.
Но он придет, слезам и градин
Твои равнины бороздя...
ЗАПОМНИ: ЗДЕСЬ ЛУЧШИЕ ПАЛИ
Запомни: здесь лучшие пали.
Здесь поле их вечного сна.
И с ними в могильном отвале
Надежда их погребена.
Прорваться бы к ним через годы
И к жизни из тлена вернуть!
И сладостный ветер свободы
О п ят ь перед боем вдохнуть...
О, если б судьба нам судила
В той битве оковы сорвать!
Клянусь — и небесная сила
Нас вновь не могла б заковать!
Воспет победитель неправый
Всей ложью преданий и книг.
Но нету бесславнее славы.
Оплаченной рабством других!
140


Уж лучше тюрьма да могила.
Где прах патриотов почил.
Чем почести, слава и сила —
Ценою бессчетных могил!
ЖИЗНЬ БРАНЯТ
Жизнь бранят, но, привязанный к этому свету,
С дня рожденья встречаю добро наяву,
Может быть, мне покажут счастливей планету,
А пока я на этой еще поживу.
И пока предо мной твои нежные взоры,
Без которых не жить мне минуты одной.
Пусть другие о звездах ведут разговоры,
Друг мой, нашей планеты нам хватит с тобой.
Взять Меркурий — там в ярком потоке мгновений
Бьют лучи, светоч разума бьет, как струя.
Там и нимфы милей, и певцы вдохновенней.
Но из них ни один так не любит, как я.
И покуда любовно звучит моя лира
И ее пробуждает твой взор неземной,
Пусть болтают о рае нездешнего мира.
Друг мой, нашей планеты нам хватит с тобой.
На Вечерней звезде, под которой в безлюдье
Мы гуляли не раз до густой темноты,
Есть, возможно, прелестницы с нежною грудью,
И они в полумраке прекрасны, как ты.
Будь прекрасней они и самой королевы,
Той, чей остров плывет в вышине голубой,
Ни к чему мне все эти небесные девы,
Друг мой, нашей планеты нам хватит с тобой.
А для дальних окраин, где мерзнут светила,
Где лучи и улыбки бледнее, чем лед,
Душ холодных немало земля накопила
И охотно на эти планеты пошлет.
Мы бы зажили в солнечном мире недурно.
Если все ненавистники жизни земной
Вознеслись бы к безрадостным кольцам Сатурна
И оставили землю, мой друг, нам с тобой.
[41


ИННИСФОЛЛЕН
О Иннисфоллеи, остров мой,
Прощай на долгие года.
Тебя, твой солнечный покой
Я буду воспевать всегда.
О Иннисфоллен, словно сон.
Останься в памяти моей,
Вечерним светом озарен,
Улыбкой солнечных лучей.
Я обречен среди сует
Скитаться вновь, печали полн,
Сменить твой незабвенный свет
На грубый торг житейских волн.
Сквозь жизни горький океан
Мне без тебя до смерти плыть,
Твой светлый кров был небом дан,
В мечтах твой образ будет жить.
И хорошо, что плачет даль
В прощальный час, и всюду мгла
Тебя скрывает, как вуаль
Черты прекрасного чела.
ПУСТЬ ЕГО ПОХОРОНЯТ С БУЛАТНЫМ МЕЧОМ
Пусть его похоронят с булатным мечом.
Что упал возле мертвой руки
И, недвижный, указывал острым концом
Вдаль, где вражьи бежали полки.
Неразлучные в жизни, отныне вдвоем
Пусть вкушают загробный покой:
Верный меч с непогнувшимся острым клинком
И не сломленный смертью герой.
Но почудилось мне, будто вдруг зазвучал
Внятный шепот в тиши гробовой,
То т ж е глас, что когда-то рабов поднимал
Кличем яростным: «Цепи долой!»
142


Он промолвил: «Могила вождя глубока,
Вечным сном суждено ему спать,
Но победную мощь боевого клинка
Не спешите, друзья, закопать!
Славный меч мой! Когда на твою рукоять
Недостойная ляжет рука.
Оставайся в ножнах, чтоб не мог отстоять
Ты в неправом бою чужака.
Но как только почувствуешь руку бойца,
Что достоин сражаться с тобой,—
Прочь из ножен скорей! С ним иди до конца
За свободу отечества — в бой!»
ДЖЕЙМС МЭНГАН
ТЕМНОКУДРАЯ РОЗАЛИН
О Розалин, любовь моя,
Не плачь и не горюй!
Идеткнампомощь—вижуя—
Средь океанских струй.
Рим шлет священное вино
Сюда через моря;
Нам радость принесет оно,
Любимая моя!
О темнокудрая моя.
Здесь счастья нет, но то вино
Нам жизнь и свет открыть должно,
О Розалин моя!
Я сквозь холмы и цепи гор,
Долины и леса.
Пешком, а там, где вод простор,
Вздымая паруса,—
Шел день и ночь с огнем в крови.
Чтоб увидать тебя:
Ведь нет границ моей любви,
Любимая моя!
О роза темная моя.
Горит огонь в моей крови.
143


Огонь восторга и любви...
О Розалин моя!
Мечусь в тоске и день и ночь,
От горя ноет грудь;
Что сделать, как тебе помочь,
Как облегчить твой путь?
Я мыслю о твоей судьбе,
Дыханье затая...
Цель жизни всей — в одной тебе,
Владычица моя!
О роза грустная моя,
Ведь в горестной твоей мольбе
Я слышу гнев и зов к борьбе,
О Розалин моя!
В бессильной муке я поник;
Как ясная луна.
Лучист и светел был твой лик,
А нынче — ты мрачна...
Но обретешь ты вновь свой трон,
И твердо верю я,—
Он будет славой озарен.
Красавица моя!
О роза нежная моя.
Заблещет золотом твой трон,
Народным счастьем озарен,
О Розалин моя!
С любым врагом вступлю я в бой.
Чтоб честь твою сберечь,
Но ты мне собственной рукой
Надень наш древний меч!
Да, я исполню твой завет,—
Молись же за меня,
Цвет всех цветов, мой ясный свет.
Любимая моя!
О роза алая моя,
Любой ценой, мой ясный свет,
Тебя избавлю я от бед,
О Розалин моя!
144


Я к облакам взлететь готов.
Рыть землю, в бурю плыть.
Чтоб снять с тебя позор оков
И раны исцелить!
Один твой благосклонный взгляд —
Награда для меня,
Мое сокровище, мой клад,
Бесценная моя!
О роза гордая моя,
Я стал бесстрашней во сто крат.
Вновь полон сил, вновь битве рад!
О Розалин моя!
Пусть Эрн всю землю захлестнет
Кровавою волной,
Пусть ядер град перевернет
Луга земли родной,
Но кровь врагов покроет сплошь
Родимые края
Скорей, чем кровью истечеш ь
Ты, Розалин моя!
О роза вечная моя.
Ты не увянешь! Это ложь!
Нет, ты не сгинешь, не умрешь,
О Розалин моя!
ОДА О'ХАССИ В ЧЕСТЬ МАГУАЙРА
Где вождь мой, где хозяин в такую ночь, мавроне?
О, как мрачна, как стыла она для Хью сейчас!
Она копьем, стрелами разит за разом раз
Нестойких в обороне.
Чу! Гром? А может, в мертвом свечении алея,
Лишь метеор промчался? По пустошам ночным
Свирепый ветер свищет. Но ненависть за ним
Шагает, ветра злее.
Как, право, эта темень студена и зловеща!
Врата небесных хлябей отверзла нынче ночь.
Прибоем бьются тучи, им тяжесть их невмочь,
И серый ливень хлещет.
145


Да будь он даже волком, блуждающим лесами,
Будь рыбой, проскользнувшей в неверной глуби вод,
Будь он орлом,— и то бы не вынес этот лед
Под злыми небесами.
Мне доля Х ь ю Магуайра сегодня сердце ранит.
Как в страшном сне, он бродит, а там со всех сторон
Неистовствует ветер, безумием взметен,
И в кровь сечет-тиранит.
Мне больно — в сердце рана,— что в землях клана Дерри
Такие испытания ему назначил рок.
Где бродит он, бездомен, покинут, одинок.
Стучит в чужие двери?
Мне кажется, я вижу: лицо от стужи пышет,
Он встал и смотрит в темень, в дожди над головой.
Крупа сечет и хлещет, и только ветра вой
Герой Галанга слышит.
Безмерность состраданья мне душу разрывает,
Он, гордый, он, рожденный с повадками вождя.
Страдает, изнывает, и ливень, не щадя.
Героя поливает.
Могучую десницу, опору угнетенных.
Сегодня ночью, может, мороз навек сведет...
Но он, под хруст ледовый, пролесками бредет
Своим путем бессонным.
А ливень размывает потоками лощины,
Разбухли, переполнясь, протоки и пруды.
На выгоны не выйти от ледяной воды —
Не прокормить скотины.
Блистанье смутных речек глухая тьма обстала.
Вода, куда ни глянешь, бурлит и мчится вмах,
Врывается
в постройки, бесчинствует
в домах
Округа морем стала.
146


Белеют кости чудищ, в лесу темно и сыро.
А он, устав, спокойно встречает темь и хлад.
О, для него сегодня мученьем был бы взгляд
В былое, в годы мира!
Но нет — он, как и прежде, разгорячен мечтами.
Способными надежду вдохнуть в сердца МакНи:
В мечтах бойцы прибоем встают, как в оны дни.
На ветер сея пламя!
БРЕННОСТЬ
Соломон, где твой трон? Утлый ветер унес.
Где твой гнев, Вавилон? Утлый ветер унес.
Как полдневную тень, как бессмыслицу грез,
Всю земную тщету утлый ветер унес.
Строим дом на песке, а зачем — вот вопрос?
Все пройдет без следа, так до нас повелось.
На благие деянья всегда будет спрос.
Только сонмы их ветер поземкой унес.
Соломон, где твой трон? Утлый ветер унес.
Где твой гнев, Вавилон? Утлый ветер унес.
Все, что силой ума на земле вознеслось.
Ждет, чтоб ветер его бренным прахом унес.
Наслажденье? Мираж, суета невсерьез.
Знанье? Точно миндаль, в скорлупу облеклось.
И фирманы судьбы — честь, казну — вкривь и вкось
Треплет ветер, покуда совсем не унес.
Соломон, где твой трон? Утлый ветер унес.
Где твой гнев, Вавилон? Утлый ветер унес.
Кто блажен на земле? Лишь взыскующий слез:
Тот, кто ждет, чтоб его утлый ветер унес.
Смертный! Нити надежд непрочны на износ.
В штольне Истины что ни добудем — в отброс.
Горе ищущим то, что вовек не нашлось!
Глядь, а их, как листву, утлый ветер унес.
147


Соломон, где твой трон? Утлый ветер унес.
Где твой гнев, Вавилон? Утлый ветер унес.
Те, кто страсти земные швыряет вразброс,
Умирают спокойно — их ветер унес.
Столько нынче безумцев, мой друг, развелось!
Ищут знаний — а дьявол их водит за нос.
Ищут славы, как я,— но гирляндами роз
Круж ат песни, которые ветер унес.
Соломон, где твой трон? Утлы й ветер унес.
Где твой гнев, Вавилон? Утлый ветер унес.
Здесь Абулу-Намезу и кончить пришлось:
Голоса из Аида мне ветер донес.
БЕЗЫМЯННЫЙ
Мчи, песня, стань речной волною,
Что к морю силится поспеть!
Господь отныне правит мною,
Велев мне петь.
Оставит время в мире бренных
Лиш ь кости белые мои...
Ты спой о том, кто прятал в венах
Ж ар молоньи.
Про то, как юность отскучала.
Как сквозь отчаянье и жуть
Ничто ему не освещало
Недолгий путь.
Сумей сказать в годах грядущих,
Как, убежав житейских благ,
Он тщился утвердить живущих
В благих делах.
К а к он, презрен, гоним, оболган,
Затравлен, странен и смешон,
Воззвал — и даром песни богом
Б ы л наделен.
148


Она — то дерзостна, то плоска —
Цвела, как утренний цветок:
Порой мелка, но чаще хлестка
Речной поток.
Как, Безымянный, он годами
Соседство демонов сносил.
Ка к со стенаньем и слезами
Конца просил.
Ка к истощилось дарованье.
Ушла любовь и предал друг,
А он без страсти и желанья
Жил, к жизни глух.
Как всем смертям на этом свете
Он так по-детски сострадал
(А за детей мы все в ответе),
Что разум сдал.
Тогда он в бездну был обрушен,
Где побывали Бернс, Мэгинн,
И сатане там продал душу.
Всплыл из глубин.
Но в дни последних мук и горя
Он смог во тьме ее найти,
Хо ть смерть, во всем ее позоре.
Встречал в пути.
Покинут, хвор, тесним нуждою,
Утратив свой убогий кров.
Он в новый день, сокрытый тьмою,
Войти готов.
Так что ж, он жив? Да, стар, недужен
В каких-то тридцать девять лет,
Живет, грядущему не нужен,
До срока сед.
149


Друг, пусть возьмет его могила!
Пусть он хоть в ней найдет приют.
Сгорев за тех, кому постыло
Вадуитут.
ВИДЕНИЯ
По небу черные ползут драконы,
У ног моих разверзлась вдруг земля,
И там я вижу аспида, червя,
Ни сон, ни смерть над ним не вольны
Но саван чистый бережет змея!
Всю ночь дремоты плоть язвя,
Невесть откуда голос хриплый
Зовет меня, зовет, зовет —
И жутким знаком, вестью гиблой
Повинный разум страхом бьет.
Час одинокий злого ликованья,—
В его кровавой чаше смерть найдя.
Вновь оживают с лютой силой
В обличье мерзостном воспоминанья.
Тогда Воображение меня
Спасти торопится виденьем — жилой
Золотоносной. Обретает
Душ а заблудшая покой.
Недолог сон. Опять сжигает
Огонь безумья разум мой.
СИБИРЬ
В сибирской глуши,
Как зубастая сталь.
Морозы вгрызаются в тело.
И нет там иного удела —
Лишь смерть да глухая печаль.
150


fSpBi
Лишь горе да смерть.
Там про лето забудь.
Там день — повторение ночи.
Там кровь почернела, нет мочи
Усталому сердцу вздохнуть.
В сибирской глуши
Погребают без слез:
Там слезы в мозгу застывают,
А муки стенать забывают:
Их глушит нещадный мороз.
Боль — будто во сне.
Длится лет череда,
Сменяясь все реже и реже.
Живет человек — будто не жил:
Живой, а забыт навсегда.
В сибирской глуши
Среди скал и песка
В бестравье цветы не алеют.
Там снежные пики белеют,
Там льдистых торосов тоска.
Изгнанник их в душу
Вбирает навек,
И долей несчастного стали
Во т эти песчаные дали
И этот безжалостный снег.
Проклятий царю
Там услышать нельзя:
Язы к говорящих раздвоен
Ветрами, летящими с воем,
Отточенной саблей грозя.
Когда ж человек
С голодухи иссох,
То холод берет его в землю.
Навек в свое лоно приемля,
Хоть в нем еще теплится вздох.
151


II
«Да кто вы? Откуда? Куда среди ночи?..»
«Ах, Гаффер, мы слишком зажились у вас.
Никто нас ни видеть, ни слышать не хочет,
И значит, теперь уходить в самый раз.
Мы мрем что ни день, не под силу нам стало
От рева машин, грохотанья металла...
С металлом нам в души вселяется мрак!»
«У вас — и душа? Вот так так!
А я было думал, простак!..
Выходит...»
—
«Ой, Гафф ер, скорее в дорогу!
Нам дадено срока, к а к роста, немного.
Нам долго по свету скитаться-плутать,
Три тысячи миль, а возможно, и пять,
Все дальше и дальше, опять и опять:
С узлами пожитков своих,
Тарелок и чаш золотых...
Но мы и под тяжестью их
Быстрей караванов людских!»
III
«Ну, ладно, грузитесь,— паромщик кивает. —
Эй, Питер, как лодка? Уместитесь в ней?..
Но вы так малы — даже смех разбирает!
По мне, лиш ь монета была б покрупней!»
Что тут началось!.. Оттирают друг друга
(И Гафферу даже пришлось с ними туго).
Толкаются, прут, не жалея локтей!
Кипенье ужасных страстей!
Скрипенье досок и снастей!
А п лодке — матроны, и феечки-крошки,
И фейные чашки, и фейные ложки!
Но вот погрузились, багаж навал я,
И доблестный Гаффер стоит у руля,
И медленно в ночь уплывает земля.
Потом в оловянный кувшин
Посыпалось: звяк! Дили-дин!
Пятак, и притом не один!
Ей-богу, хороший почин.
154


IV
Вначале-то лодка пошла вроде плавно,
Ни шатко, ни валко. Но ход набрала —
И вот зашатало, да так, право, славно,
Что сразу же сделалась куча мала:
Тю ки на баулы!.. Сплош ная потеха!
Но что-то уже никому не до смеха.
О, Мэб! Раньш е было и шумно, и тряско,
А тут до небес поднялась свистопляска:
Трезвонят будильники, бьются горшки!
Летят сундуки! Одеяла! Мешки!
Малютки ругаются, стонут, вопят:
«Эй, тише!», «Не слышу!», «Подайте назад!»,
«Убили!», «Свалили!» Да попросту — ад.
Но берег у ж е впереди.
«Готовься! Бортом заводи!
И румпель ровнее клади!..»
Причалили. «Всем — выходи!»
V
«Скорее на берег, народец кургузый!
Эй, где же вы!.. Я ведь шутя пошумел.
И впрямь ни души... Разбежались... И с грузом!
Нет, дело нечисто!» И, белый как мел.
Бедняк перевозчик глазами поводит
От страха. Зовет, а в ответ — ни гугу.
И он на пустом берегу
Стоит и глядится во мгу
Ночную. Он с отмели лодку сдвигает,
Но треньканье смеха его настигает:
Весь воздух как будто звенит от «хи-хи!
Ха-ха! охо-хо!». Ил и даж е «апчхи!»,
От «хирихохо!» и другой чепухи.
«Нет, это уж слишком, клянусь головой!..»
Наш Гаффер в сердцах обернулся к кувшину,
Да так и застыл перед ним, сам не свой:
Малютки-то правду ему чин по чину
Сполна заплатили — пожухлой листвой!
155


АГЛИЦКОМУ КАЛИФУ.
ИМЕНУЮЩЕМУ СЕБЯ
ДЖАЙНОМ БУЛОМ ЖАНКИНСУНОМ
(РЕЧЕТ ЕМУ МИИР ДЖАФРИТ1):
Джайн Бул, я тебя презираю!
Ты злей, чем Африт и Марид,
Что трупы в ночи пожирают.
Ты мне ненавистней греха —
С твоею прической короткой,
С заносчивостью петуха
И выскобленным подбородком.
Твоя, феринжи, суетня —
Докука благим мусульманам.
Не смей беспокоить меня
С моим кизилбашским тюрбаном,—
Достойного старца, меня
С моим кизилбашским тюрбаном!
На твой обезьяний наряд
Я плюнуть готов без промашки,
Когда оскорбляют мой взгляд
Штаны, обтянувшие ляжки,
И галстук удавкой-узлом,
Надетый при полном параде,
И шляпа кухонным котлом ",
И фрак, точно вспоротый сзади.
Свой шлем, свой наряд упырей
Зарой лучше в месте поганом,
А сам освятись поскорей
Простым кизилбашским тюрбаном.
Покройся, собака, скорей
Простым кизилбашским тюрбаном!
Шельмец из бродяжьей страны,
Холуйством навек опозорен!
До семнадцатого века восточные поэты, подобно тому как это де­
лали ирландские до десятого, всегда включали свои имени н собственные
с ти хи . (Примеч. автора.)
Майор Скиннер сообщает, что во время era поездки на Восток его
шляпа снискала ему титул «Отца Кухонного Котла». (Примеч. автора.)
156


Пусть мы головами красны —
Зато ты душой грязно-черен.
Ступай поносить, не чинясь,
С ленивой усмешкой презренья
Иранские нравы, всех нас —
Кто видел, как ты без зазренья
Злословишь, прилюдно клянешь
Великого муфги Урбана —
Тому не страшна твоя ложь.
Насмешки над славным тюрбаном.
Бессильны насмешки твои,
Вор, над кизилбаш ским тюрбаном!
СЭМЮЕЛ ФЕРГЮСОН
ПОГРЕБЕНИЕ КОРОЛЯ КОРМАКА
«Я Крома Круаха и двенадцать
Других богов чту до сих пор:
Из древа славного, признаться.
Сработал славно их топор.
Но Богом звать отныне буду
Единственного лиш ь— того,
Кто в недра полагает руды.
Рукам внушает мастерство!»
Закончил Кормак речь. И скоро
То слово короля дошло
В то место, где решались споры
Языческих жрецов — в Мой-Сло.
Жрецы тряслись, гримасы корча,
И каждый проклял короля,
Те камни, что наводят порчу,
В кольце волшебном шевеля.
Как явствует из этой строчки, стихи написаны не позже чем в
\ II и., т а к как папа Урбан VIII скончался в 1644 г. (Примеч. автора.)
157


Когда собрались в Слетти гости
И Кормак пил и рыбу ел,
Стряслась беда: обломок кости
В гортани у него засел.
И Крому, мстителю-владыке,
Моленья вознесли жрецы;
Их оглушительные клики
Ветр доносил во все концы.
Пока священник обращался
С речами скорбными к родным.
Сил умирающий набрался
И тоже обратился к ним:
«Не в Брю, не там, где род от роду
Покоится моя родня,
А в Росснари лицом к восходу
Похороните вы меня!
Божкам служили те владыки,
Что ныне спят в курганах Брю,
А в Россе явлен мне великий,
Единый Бог — я говорю,
Чья слава светит нам с востока,
Чья сбудется над нами власть.
Тогда божку и лжепророку
Нас не сгубить и не проклясть...»
«Но сорок лет владычил нами
Наш Кормак,— полководец рек,—
В ряду с другими королями
Положен будет он навек:
Владык могилы были сроду
В курганах Брю — святой земли,
Там спит наш предок Стобородый
И там другие короли.
Презрите этот бред больного
Про Бога и восход зари!
Пусть в Брю курган насыплют новый.
Что в имени нам Росснари?»
158


И в Брю на север вереницей
Родня его и слуги шли
Со всадниками и возницей —
Гроб Корма ка они несли.
Но сильный ветер вдруг проснулся.
Осокой в устье зашуршал,
И кружевным крылом коснулся
Волны, и вереск зашатал.
И шумная река большая —
В тот час, когда толпа текла
На кладбище, обряд сверш ая
Идущим путь пересекла.
Поток неистовствовал, рвался
И исступленно бушевал.
И трижды подойти пытался
Народ — и трижды отступал.
Л иш ь четверо седобородых
Сказали: «Нам неведом страх.
И не в таких, как эти, водах
Несли мы мертвых на щитах.
Мы знали, что добро вершили,—
И были мускулы крепки,
И мертвых мы похоронили,
Врагу и бурям вопреки!»
И вот, ключицами, щеками
Упершись в гроб, они пошли —
Ступали тяжкими шагами
И ношу тяжкую несли.
И было любо зреть, как бодро
Вступали старики в поток,
Напрягши мужественно бедра,—
Но волны их сбивали с ног.
И было любо зреть, как волны
С идущими вступали в бой:
Велик был вес их, члены полны
И стоил десяти любой.
159


Но как ни напрягались спины
Воителей, несущих прах,
Шататься стала домовина
На их слабеющих плечах.
Взбуровились валы крутые,
Покров сорвался и плывет,
Ныряют головы седые.
Белеют кудри в лоне вод.
Как смелый всадник в сечу злую
Влетает, обнажая меч,
Так волны ношу дорогую
Сорвали у несущих с плеч.
А в Росснари с восходом рано
Труп бедный пастухи нашли
И тут же посреди поляны
Его смиренно погребли.
Все тихо здесь. Покой вселяет
От чистых волн идущий звук,
И кроткий луч заря роняет
На бедный холм, на пестрый луг.
Апрель приходит, с ним движенье:
Лист распускается весной,
Скользит лосось в речном теченье.
Поблескивая чешуей.
И жизнь, и время, и природа
В веках привычный путь ведут.
Но ждет великого Восхода
Властитель, погребенный тут.
по ОРЕХИ
Взгляд карих глаз и кудри цвета
Ореховых дерев
Напоминают мне то лето
И лимерикских дев...
160


Там по орехи мы, бывало,
Ходили за ручей,
И ты их гроздьями срывала
С нагнувшихся ветвей.
Там, под орешником, в объятья
Тебя я нежно взял,
И у тебя в подоле платья
Наш урожай лежал.
Но не о нашем урожае
Мы думали тогда,
Глаза смиренно опуская,
Краснея от стыда.
Я был в Германии туманной,
В Испании я был —
Я возвращусь со славой бранной
В край, где тебя любил.
Я возвращусь к тебе, у ж коли
Я возвращусь назад,
И снова у тебя в подоле
Орехи загремят.
ВОЛШЕБНЫЙ БОЯРЫШНИК
«Эй, Анна, полно прясть! У ж вечер наступил,
Отец твой на холмах, и мать давно уж дремлет.
Боярышник нас ждет! Мы с ним станцуем рил...»
И Анна странной просьбе внемлет.
Выходит Анна Грейс — ее три девы ждут,
В зеленых платьях все, оголены их шеи.
Вот прочь веретено. Она у ж тут как тут,
Всех трех прекрасней и светлее.
Вечерний кроткий свет то белизну руки
Чудесно озарит, то маленькие ноги...
Вот девы перешли течение реки,
Вот миновали холм отлогий.
Пинии Ирландии
161


Вот по тропе бегут меж взгорий и низин.
Вот за руки взялись на крутизне отвесной:
Там издавна среди склонившихся рябин
Растет боярышник чудесный.
Рябины рядом с ним как внучки предстают —
Пред королевою наследницы младые,
И ягоды они пурпурные кладут
На кудри бабкины седые.
Из четырех рябин и четырех девиц
Игривый хоровод танцует, веселится —
И кажется, в ветвях порхает стая птиц,
Лишь петь так не умеют птицы.
Но эхо не живет в покое этих гор.
В туманном серебре напевы растворились,
И призраков уже на кручах замер хор.
Где сумерки сильней сгустились.
Как жаворонка трель смолкает вмиг вдали,
Лишь закружит орел над рощицей унылой;
Так, песню оборвав, красавицы легли
На землю — в страхе и без силы.
Из темных облаков, из муравы густой,
Из тернов и древес — вдруг сила колдовская
На сонных низошла, касаясь их рукой,
И дух, и плоть их овевая.
Они лежали так, руками иногда
Прекрасных плеч нагих и белых шей касаясь
И наготы своей в смятении стыда
И совестясь, и ужасаясь.
Хотя единственный живущей плоти звук
Был голос их сердец, звучащий одичало,—
Шум вкрадчивых шагов им слышался вокруг,
Как по небу река петляла...
Их ужас оковал: ни прыгать, ни играть
У ж девы не могли и замертво лежали,
И кто-то Анну Грейс от них хотел забрать,
Но кто — девицы не видали.
162


И локоны ее рассыпанные вдруг
Поплыли тучею над замершей поляной,
И вырвалась рука из дружественных рук.
Куда и как исчезла Анна?
Знать, были все они под властью чьих-то чар
Той ночью, полной мук, смятенья и тревоги,
И веки им слипал непостижимый жар,
И к камню прилипали ноги.
Когда же ночь ушла в земли иную часть
И призраки за ней ушли в иные страны,
Тогда волшебных сил вмиг растворилась власть,
Как в золоте зари — туманы.
Три девы, бледные, спустились вниз с плато.
Недолго люд внимал истории их странной:
Бог взял их в тот же год. И не узнал никто
О том, что стало с бедной Анной.
КОВКА ЯКОРЯ
Инг якорь ладят кузнецы; не подступись к нему:
1»<"1Ым-бело его чело; по черному клейму
Несется огненной змеей стремительное пламя;
и огне фигуры ковачей мелькают временами —
На каждом кожаный доспех, но голы кисти рук,
И раздается в темноте кувалд веселый стук.
Нот он повернут на цепях, и на чугунном теле,
Как будто сотни алых вен, прожилки заблестели;
N нот он ввысь — Вулкан, дивись! — восходит, раскален,
I " бел, то яр — и солнца шар, взойдя на небосклон,
• |>едь куполов и крыш домов так не бросает пламя...
И вставши в ряд, мужи стоят, как полк перед врагами.
Hot н наковальне тонет он, чудовище морей,
И клики красных от огня угрюмых ковачей
« всех сторон «дон-дон! дон-дон!» протяжно раздаются,
И молнии вверху шипят, рокочут и смеются.
Н шум, и гвалт, и стук кувалд, и каждый малый звук,
* .ik зримый образ, отражен на глянце их кольчуг.
163


Вот слышен угля треск и плеск текучей массы знойной,
И всякий раз, как молот пал, кующих окрик стройный:
«Бей. молот, бей! Крутись живей, поковка, на цепях!
Толк знают наши мастера в хороших якорях!»
...Корабль от ветра и волны зависим ежечасно.
Смотрите, вот он вышел в путь, и трудный и опасный.
Он спотыкается о риф, и палубу трясет
От переда и до кормы, и зашатался грот,
И вертится тяжелый руль, и шлюпки ненадежны.
Но знают все, что якорь цел — и, значит, плавать можно
И в шторм от курса ни на дюйм пловцы не отойдут,
Покуда якорь говорит им в трюме: «Вот! Я тут!»
Нам время мерят кузнецов удары и поклоны —
Кувалды звон, прекрасней он, чем с колоколен звоны.
Мы кузнецы, и мы певцы — труд с песнею деля!
Великий якорь — наш король, мы — свита короля.
Бей, молот, бей! Свет искр тусклей, и на высокой ноте
Поют и голос и металл. Но вот конец работе.
Пора, чтоб огненный свой трон наш государь сменил
На ложе бедное на дне, где лишь песок да ил.
Над ним замолкнут ковачей веселые напевы;
И он услышит: «Раз, два, взял!», «Ура!» и «Эо-эва!»,
Когда под стон невест и жен пловцы покинут дом
И с тяж кой ношей на плечах пойдут своим путем.
И, с катов снят, в кромешный мрак он окунется вскоре.
Уснет на бархатном песке, как украшенье моря...
О верный страж, когда б ты был живым, подобно мне.
Ты много бы познал услад в зеленой глубине!
И если б я, как ты, во тьму бестрепетно ныряя,
Изведать мог все чудеса таинственного края,
Сопровождали бы мой путь огромные киты,
И пенили бы зелень волн тяжелые хвосты,
Я б побеждал, но отпускал ж ивым единорога,
Шадя его за красоту единственного рога,
Я ускользал бы от меча коварной рыбы меч.
От страшных челюстей акул, чтобы потом прилечь
Среди норвежских островов на отмели песчаной.
Покуда ты сквозь толщу вод, шипящей, как вулканы,
Выкатываешься на рябь береговых песков.
Распугивая по пути пасущихся мальков...
Л отдыхал бы, мо ж ет быть, в таинственной пещере,
I не прежде ведали любовь царя морского дщери,
И и встречал бы в вечных льдах косм аты х дев морей,
И на лазоревых песках я побеждал бы змей.
1ы тянешь за собою цепь, дельфин тысячетонный,
I и вы ставляеш ь плавники, как древние тритоны.
И день за днем, за ночью ночь, то радуясь, то злясь,
( реди бурунов скачешь ты, плещась и веселясь.
11рости, что сравнен здесь с тобой глубоководный ж ител ь —
Нет, якорь: ты спаситель наш, а он — лиш ь разрушитель.
0 гы, морского короля всегда желанный гость,
11онедай мне, на скользком дне чья там белеет кость?
И чью тяжелая волна укачивает стаю?
'1<й голос там звучит во мгле, былое прославляя?
И кто склоняется к тебе, отважный полубог,
II недоумении, дивясь на твой чугунный бок?
1ы память за меня почти всех тех, кто отдал жизни.
Кто в океаны пролил кровь, служ а своей отчизне.
Кто холм зеленый променял и кладбище отцов
II.I вечно зыбкие холмы катящ их ся валов.
Пусть якорь ставить наравне с героями негоже,
Но честь тому, кто честь воздал им на последнем л ож е.
ТОМАС ДЭВИС
СВОБОДА ВЕРНЕТСЯ
С восторгом в детстве я читал
О Греции и Риме,
О храбрецах, кто не считал
Врагов, сражаясь с ними.
М олясь, мечтал увидеть я.
Как гнет оков спадет
И вновь Ирландия моя
Свободу обретет.
Надежды этой горний свет
С тех пор сияет ясно;
Ни блеск любви, ни сумрак бед
Его затмить не властны;


Вот слышен угля треск и плеск текучей массы знойной,
И всякий раз, как молот пал, кующих окрик стройный:
«Бей. молот, бей! Крутись живей, поковка, на цепях!
Толк знаю т наши мастера в хороших якорях!»
...Корабль от ветра и волны зависим ежечасно.
Смотрите, вот он выш ел в путь, и трудный и опасный.
Он спотыкается о риф, и палубу трясет
От переда и до кормы, и зашатался грот,
И вертится тяжелый руль, и шлюпки ненадежны.
Но знают все, что якорь цел — и, значит, плавать можно
И в шторм от курса ни на дюйм пловцы не отойдут,
Покуда якорь говорит им в трюме: «Вот! Я тут!»
Нам время мерят кузнецов удары и поклоны —
Кувалды звон, прекрасней он, чем с колоколен звоны.
М ы кузнецы, и мы певцы — труд с песнею деля!
Великий якорь — наш король, мы — свита короля.
Бей, молот, бей! С вет искр тусклей, и на высокой ноте
Поют и голос и металл. Но вот конец работе.
Пора, чтоб огненный свой трон наш государь сменил
На ложе бедное на дне, где лишь песок да ил.
Над ним замолкнут ковачей веселые напевы;
И он услышит: «Раз, два, взял!», «Ура!» и «Эо-эва!»,
Когда под стон невест и ж ен пловцы покинут дом
И с тяж ко й ношей на плечах пойдут своим путем.
И, с катов снят, в кромешный мрак он окунется вскоре.
Уснет на бархатном песке, как украшенье моря...
О верный страж, когда б ты был живым, подобно мне.
Ты много бы познал услад в зеленой глубине!
И если б я, как ты, во тьму бестрепетно ныряя,
Изведать мог все чудеса таинственного края,
Сопровождали бы мой путь огромные киты,
И пенили бы зелень волн тяжелые хвосты,
Я б побеждал, но отпускал ж ивым единорога,
Ш адя его за красоту единственного рога,
Я ускользал бы от меча коварной рыбы меч.
От страшных челюстей акул, чтобы потом прилечь
Среди норвежских островов на отмели песчаной.
Покуда ты сквозь толщу вод, шипящей, как вулканы,
Выкатываешься на рябь береговых песков.
Распугивая по пути пасущихся мальков...
Л отдыхал бы, может быть, в таинственной пещере,
I не прежде ведали любовь царя морского дщери,
И и встречал бы в вечных льдах косматых дев морей,
И на лазоревых песках я побеждал бы змей.
1ы тянешь за собою цепь, дельфин тысячетонный,
I и выставляешь плавники, как древние тритоны.
И день за днем, за ночью ночь, то радуясь, то злясь,
( реди бурунов скачешь ты, плещась и веселясь.
11рости, что сравнен здесь с тобой глубоководный ж ител ь —
Нет, якорь: ты спаситель наш, а он — лиш ь разрушитель.
0 гы, морского короля всегда желанный гость,
11онедай мне, на скользком дне чья там белеет кость?
И чью тяжелая волна укачивает стаю?
'1<й голос там звучит во мгле, былое прославляя?
И кто склоняется к тебе, отважный полубог,
II недоумении, дивясь на твой чугунный бок?
1ы память за меня почти всех тех, кто отдал жизни.
Кто в океаны пролил кровь, служа своей отчизне.
Кто холм зеленый променял и кладбище отцов
II.I вечно зыбкие холмы катящ ихся валов.
Пусть якорь ставить наравне с героями негоже,
Но честь тому, кто честь воздал им на последнем ложе.
ТОМАС ДЭВИС
СВОБОДА ВЕРНЕТСЯ
С восторгом в детстве я читал
О Греции и Риме,
О храбрецах, кто не считал
Врагов, сражаясь с ними.
Молясь, мечтал увидеть я.
Как гнет оков спадет
И вновь Ирландия моя
Свободу обретет.
Надежды этой горний свет
С тех пор сияет ясно;
Ни блеск любви, ни сумрак бед
Его затмить не властны;


Он неотступен, он летит
За мной в поля, во храм,
И голос ангельский твердит:
«Придет свобода к нам».
Но ходят слухи, что порой
Святой фрегат свободы
Корысть ведет, как лоцман злой,
В губительные воды:
Под силу цепи разорвать
Лиш ь праведным сынам;
Лишь те, с кем честь и благодать,
Вернут свободу нам.
Не мальчиком, но мужем став,
Иных страстей не знаю:
Свой дух, тщеславие изгнав,
Отчизне подчиняю.
И верю, что смогу помочь
—
Без веры как дышать?! —
Стране родной все превозмочь
И вновь свободной стать.
ПЛАЧ ПО ОУЭНУ РОУ О'НИЛУ
Время — 10 ноября 1649 года. Место — графство Уотер
форд,военный лагерьОрмонда.Встретились ветеран изкла
на Оуэна О'Нила и всадник, примчавшийся с вестью о его
гибели.
—
Кто посмел? О, неужели мертв наш Оуэн О’Нил?
—
Да, не сталь его сразила — яд трусливый погубил.
—
Пусть же их сердца завянут! Иссуши, господь, им жилы'
Преврати в ж ивы е трупы отравителей О’Нила!
Тяж ко слушать, но поведай все сначала — не молчи!
—
Из Дерри с войском Кромвеля мы шли скрестить мечи,
Но враги прибегли к яду, устраш ась его удара:
В день святого Леонарда умер он у Клох-Ухтара.
—
Так восплачем же, восплачем! Над Героем возрыдаем'
Пеплом головы посыплем, ж ар сердечный обуздаем!
Так любить, как мы любили! Так страдать, как мы сейчис!
Боже правый! Неужели он навек покинул нас!
166


Бы л мудрейшим он в совете, м еж людей добрейшим был,
И побед бы мы не знали — все их одержал О’Нил.
1>ыл бы жив он — и свобода не померкла б над страной,
Но погиб— и снова рабство надвигается стеной.
Вы, О’Фаррел и Кланрикард, Престон, Одли, рыжий
Хью,—
Мы мудры, и справедливы, и решительны в бою;
Iолько вы ничто в сравненье с ним, кто вечно незабвен!
1>ыл Рулем он нашей шхуны, Основаньем наших стен!
Горе, горе нам, ирландцы! Лейся, лейся, скорбный дождь!
1учше б он на поле брани пал, наш достославный вождь!
Победитель при Бенбурбе, слышиш ь — стонет стар и млад!
Плачьте, женщины,— ваш Милый вечным холодом объят!
Нам казалось, не умрешь ты, мы не верили, не ждали...
( ловно овцы вьюжной ночью пастуха мы потеряли.
( мой удар жестокий Кромвель нанесет в суровый час!
О, зачем ушел ты, Оуэн? На кого покинул нас?
Помним мы твой мягкий голос, свет твоих лучистых глаз.
О. зачем ушел ты, Оуэн? На кого покинул нас?
Н безмятежности на небе слушаешь ты божий глас.
Мы же здесь— рабы, сироты! На кого покинул нас?
МОЯ МОГИЛА
Неужели быть погребенным мне
В глубине, где застойная ж иж а на дне?
Иль могильный заступ вонзят
В чаще лесной, где кроны шумят?
Или ветер беспутный, злой
Прах мой, смешав с золой,
Сметет с последнего ложа?
Избави боже!
Суждено ли мне в пышном склепе уснуть
Иль под сенью собора закончить путь?
В итальянской земле иль у греческих скал —
Даже там бы покоя себе не снискал;
Может, стану кровавой добычей волков?
Иль взовьется мой пепел под свод облаков?
Иль, как тысячи воинов, сраженных в бою,
Я без гроба в братской могиле сгнию
Рядом с теми, чей так же исчезнет след?
167


Не желаю! О нет!
На холмистой ирландской родной стороне.
На открытой лужайке лежать бы мне;
Потому что любил я в ненастный денек
Мелкий дождь и неспешный сырой ветерок.
Чуть колеблющий дерн,— и надгробья не надо:
Пусть могилу хранит маргариток ограда,
И трава не пускает корней глубоко.
Чтоб росе напоить ее было легко.
Край родной эпитафию мне бы сложил:
«Был он добр и отчизне достойно служил».
Вот бы славно дожить мне до скорбного дня
С твердой верой, что так похоронят меня.
ТОМАС ИРВИН
СВИФТ
I
Двум разным женщинам когда-то
Одновременно был он мил,
Одна сравнилась бы с луной,
В другой дышал полдневный зной;
Одну из них любил он свято.
Другую дорого ценил.
II
Один и тот же мрачный рок
Постиг две любящих души.
Готовых пасть к нему на грудь
И радостно когда-нибудь,
Собою жертвуя в тиши.
Принять отравленный венок.
168


V III
Но что же, как не западня,
Ую т земных смиренных благ
Для гения, когда полет
Его в безмерное влечет
За сферу скудного огня,
Чье средоточие — очаг?
IX
Как мог бы дух, который был
Властителем нездешних сфер,
Зонами повелевал
И времена завоевал,
Внять зову слабых страстных крыл,
Ничтожеству подав пример?
X
Титана слабость подчинит,
Дерзая властвовать всерьез.
Ка к долго он в расцвете сил
С презреньем сдержанным сносил
Игру капризную ланит
И частый дождик едких слез.
XI
Был сумрачный октябрьский день.
По крышам облака ползли;
Седок на запад гнал коня;
Лучи небесного огня
Порой пронизывали тень
И воды Лиффея вдали.
169


XII
Над пашней к югу, далеки,
Виднелись кручи серых гор,
Лучом очерчены едва
Там, где сквозила синева;
По руслу высохшей реки
Конь проскакал во весь опор.
XIII
Синела даль, хотя сильней
Вдруг ветер западный подул;
Окутывала город мгла,
Но трель малиновки была
В плюще зеленом тем слышней.
Чем громче заунывный гул.
XIV
Не успевал он заглянуть
Под своды золотых лесов.
Где раздавался шум древес,
Которым бог внимал с небес;
Он продолжал стремглав свой путь,
Не слыша мирных голосов.
XV
Не замечал он красоты.
Чей вертоград уж е засох;
Он в яростном пылу страстей
Был занят жертвою своей,
Не чая высшей правоты.
Хоть все на свете видит бог.
170


XVI
У древних врат монастыря
Покинув пыльное седло,
Он в нетерпении стучит,
А голос голубя звучит,
С печальным садом говоря,
Где от реки еще светло.
XVII
В беседке лавровой, грустна.
Задумалась не в первый раз,
Привыкшая годами ждать
И о возлюбленном гадать,
Встречать его бежит она,
И наступает страшный час.
XVIII
Она вбегает. Ж дать невмочь!
Он входит; кажется, на лоб
Ад положил ему клеймо;
Ои только бросил ей письмо
И снова устремился прочь,
Лишь конский слышится галоп.
XIX
Спешит сорвать она печать,
Блуждают взоры между строк;
Его письмо прочла едва,
И падает, как тень, мертва;
Велела сердцу сталь молчать,
Он сердцем этим пренебрег.
171


!ШёШ
XX
Один ему остался свет,
Когда вокруг сгустилась мгла;
Как над пожарищем войны,
Сиянье звездной тишины,
С любовью Стелла много лет
Его пустыню берегла.
XXI
Да, ты верна, хоть кипарис
Оплел твой лоб, хотя покров
Твой погребальный шел тебе;
В его безрадостной судьбе,
Хоть мрак над ним уже навис,
Звучал, как музыка, твой зов.
XXII
Надежен был твой нежный свет,
Однако вечность как волна,
А где холодный твой покой,
Там сожаление с тоской,
И утешенья больше нет,
И над могилой ночь темна.
XXIII
Воспоминаньями томим,
Он у окна среди теней
И писем дружеских, но там,
Где места нет уже мечтам,
Пустое кресло перед ним:
Ушел весь мир навеки с ней.
172


XXIV
И черный женский локон вдруг
Вновь нежной вспышкой опалив,
Темнеют синие глаза,
В которых вечная гроза;
Земное счастие — недуг
Для тех, кто слишком прозорлив.
XXV
Былое песнь свою поет,
И в кельях мозга череда
Минувших дней, забытых лиц.
Ка к вереница певчих птиц,
Вновь начинает свой полет
Сквозь молчаливые года.
XXVI
Ка к будто свет издалека
Успел, божественный, блеснуть,
Ка к будто с ним наедине
Смерть улыбнулась в тишине,
Пока реликвию рука
Ласкает, задрожав чуть-чуть.
XXVII
«Лишь прядь ее волос!» Таков
Трагикомический итог;
И слава, стало быть, влекла
Туда, где скорбь так тяжела,
И ветер, спутник облаков,
К сухому дереву жесток.
173


XXVIII
В соборе сумрачном темно,
Звон колокольный в темноте;
Лишь серебристый луч луны
В холодных трещинах стены
Крадется в неф через окно
К могильной памятной плите.
XXIX
Теперь наперекор хвалам,
Пожалуй, он бы пренебрег
Победами прошедших дней;
Ем у дороже и нужней
Любовь, которую он сам
На смерть презрением обрек.
XXX
Что ж, совесть, нынче в свой черед
К ответу мудрость призови.
Чтобы спросить у гордеца.
Зачем испытывать сердца
И ждать, как долго проживет
Любовь, лишенная любви.
XXXI
Напрасен реквием теперь
По драгоценному цветку
Любви, чей роковой укор
Ее же поразил, чей взор,
Взыску я бога средь потерь,
Внуш ил надгробную строку.
174


XXXII
На веки вечные один,
Ночь предвосхитил жизнью всей
Тот, у кого в груди война;
И ослепительно мрачна
Звезда, где правил властелин,
Сатурн, великий без друзей;
хххш
Пока, встречая свой закат.
Он состраданья не внушил
Однажды ангелу, пока
Не дунул тот издалека
И этот пламеннейший ад
Забвением не потушил.
XXXIV
Однако, смерть преодолев,
Начав язвительную речь,
На всех его страницах цел.
Над миром, взятым на прицел.
Насмешливый холодный гнев
Еще сверкает, чтобы жечь.
XXXVI
И в темном склепе, где тоска
Таит мучительный вопрос,
Взгляни: трепещет, как в огне,
От гневной жизни в стороне
Одна короткая строка:
«Лишь прядь ее волос».
175


(&ЩМ
УИЛЬЯМ олингхэм
ЭЛЬФЫ
Не ходи, охотник,
В горы через брод:
Там гуляют эльфы —
Маленький народ:
В курточках зеленых
Шествуют гуськом,
В красных шапках с белым.
Точно снег, пером.
Водоросли в реках
Испекли блины.
Там живут в довольстве
Горных фей сыны.
В озерках стоячих
Братья их живут;
Жабы, как собаки.
Дом их стерегут.
А король их старый
На большой горе —
Ум его в тумане.
Кудри в серебре.
Реку он по тучкам
Может перейти,
И от нас до Росса
Час ему пути.
В холоде и мраке
Ледяных ночей
Он пирует с феей
Северных огней.
Пленница из плена
Убежать смогла.
Но друзей и близких
Дома не нашла.
В плен ее вернули,
Спать она легла —
Будят — не разбудят:
176


С горя умерла.
Положили эльфы
Умершую в пруд —
Ожила и стала
Королевой тут.
В пустошах, на скалах
Колкие кусты
Вырастили эльфы,
На кустах цветы.
Кто по злобе вырвал
Кустик из земли,
У себя в постели
Острый шип нашли.
Не ходи, охотник,
В горы через брод:
Там гуляют эльфы —
Маленький народ:
В курточках зеленых
Шествуют гуськом,
В красных шапках с белым.
Точно снег, пером.
СРЕДЬ ВЕРЕСКОВЫХ ПОЛЕЙ
Был вечер осенний. Ветер в бугры листву собирал сухую.
Девушку я на тропинке догнал, тихую и простую.
Нам случаем с вами не по пути? Вдвоем идти веселей!
Моя дорога в горы леж ит средь вересковых полей.
Дни долги у вас в горах, солнце восходит рано,
Прячутся скалы в густой траве, утесники пахнут пряно.
Дело, однако, идет к зиме, и непогода все злей.
Нам будет холодно там, наверху, средь вересковых полей! —
Но дева хвалила свой дом, родные горы и поле.
И и сказал: «Тепло и зимой, если поблизости Молли!»
Го черен вереск, то бел, словно перья диких гусей.
Я шпомнил каждую пядь этих вересковых полей.
Солнце уж село, и ночь близится штормовая —
Пройдем двадцать миль с тобой, все встречное принимая!
У ветра и непогоды в зубах певучее «Э-эй!»,
Мне душу согреет любовь — в снегу, средь вересковых полей.
177


ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ
А там холмы зеленые стоят,
Где светлый Эрн подобен океану,
И прах был жизнью много лет назад —
То викинг был или правитель клана...
Я тоже скоро бездной буду взят
И миру мертвых принадлежен стану.
Застынут пальцы, губы и зрачки —
Усну и я на берегу реки.
По водопаду вверх лосось скользнет —
Стрела и тетива одновременно,
И тень стены причальной упадет
На волны лунные, на гребни пены;
Из детства отшумевшего придет
Призыв волнующий и сокровенный;
И вздох, и звук, и нежных волн размыв,
Придут, мою могилу окружив.
Ответит городок на твой привет
И сумрачная башня над стеною.
Что заградила окоема свет,
Над местом встав последнего покоя
Твоей родни... На западе хребет
Подобьем встанет сомкнутого строя,
И паруса пройдут над голубой
Безмолвной и бестрепетной водой.
А то порой песок намокший бур,
Темнеет океан под сводом чудным,
Расписанным безумной кистью бурь,
И ревом все наполнено подспудным,
И красит перья чаек туч пурпур,
И каждый вал в порыве безрассудном
Как будто землю жаждет проглотить,
И чуть видна вдали бурунов нить.
И кажется, что не увянет луг,
И бризы легкие парят, как птицы,
Над кладбищем. Быть может, шумный круг
Играющих подростков, вереница
178


Самозабвенных девушек-подруг
Иль стая лодок, что к земле стремится.
Внушит мне чистой Мысли благодать —
А счастья большего не стоит ждать.
УИЛЬЯМ МАКБЭРНИ
ИСПОВЕДЬ «СТРИЖЕНОГО»
Баллада девяносто восьмого года
«Скажите, пожалуйста, господин,
Живет в этом доме священник Грин?
Коль он свободен от важных дел,
Я что-то сказать бы ему хотел».
«Священник дома. Входи, малыш,
Ты с ним немедля поговоришь.
Я только взгляну — если он один,
Тотчас тебя примет священник Грин».
Проходит юноша в зал пустой —
Звук легких шагов разбудил покой.
Пустынных углов неприютен вид,
И в кресле священник один сидит.
Вот исповедь мальчик, склонясь, творит.
«Nomini Dei» ', — он говорит.
На «culpa» 2 себя ударяет в грудь
И шепчет потом, заикаясь чуть:
«Под Россом в осаде убит отец,
У Горей братья нашли конец;
Последний я из мужчин в роду...
Я в Вексфорд теперь умирать иду.
Во имя господа (лат.) .
Вина (лат.) .
179


Я грешен, что черта раз помянул,
Из церкви к товарищам улизнул,
А как-то случилось, на службе был —
И свечку поставить за мать забыл.
Я все люблю, что плодит земля.
Чту родину больше, чем короля.
Ты исповедь, отче, прими мою.
Чтоб с чистой душою я пал в бою».
Закончил — и в землю глядит, склонен.
Вдруг шелест одежды услышал он,
И риза упала — красив, блестящ
Пред ним капитан. Вместо ризы — плащ.
Ругается грубо, хохочет он:
«Ай, парень, однако же ты смышлен,
Подумать пора о душе как раз —
Ведь жизни твоей остается час.
Три лодки с послами сюда плывут,
А коль не убит, и священник тут,
Я дом его для короля держу...
Погибнешь, изменник, — «аминь» скажу!»
...В женевском бараке скончался он
И возле обочины погребен.
Приходят все, чьи сердца чисты,
К могиле юноши-сироты.
ТОМАС МАКГИ
КЕЛЬТЫ
Двух тысяч лет тяжелые туманы
Те дни заволокли.
Селились люди мощи несказанной
В пределах сей земли —
Превыше римских копий великаны —
Они стада пасли,
180


Имели флот и жребий, людям данный,
Угадывать могли.
Они служили гневному Мак Лиру,
Властителю морей:
Он пожирал во гневе, ужас мира,
Флотильи кораблей,
И Круаху была дана секира,
Царю громов и дней,—
Но Деве песен посвящалась лира,
Молились кельты ей.
Недюжинные страсти и стремленья...
Они прошли сквозь мрак.
Построенные ими укрепленья
Не смог разрушить враг,
Увенчивал царей захороненья
Пирамидальный знак,
А их юнцы ходили на оленя
Со сворами собак.
Меж них был Финн, жизнь давший полубогу,
Чьих песен много лет
Не нарушает бытия тревога —
В них мужество и свет.
Тот Ф инн пленен был Грайне быстроногой,
Которой краше нет,
Ввел робкую ее под сень чертога —
От них рожден поэт.
Ты, Оссиан! Пусть двадцатью веками
От нас ты отделен,
И фении не строятся рядами
Для битв и похорон,
И странно даже слышать временами
Звучание имен:
Финн, Голл, твое... Мы слышим их, и с нами
Дух славный тех времен.
Язык друидов, их алтарь и вера —
Все странно было там,
Но их деяний гордые примеры
Шли от отцов к сынам;
ш


Их песнопений грация и мера
Озвучила наш храм,
Жизнь, жертвы и любовь той темной эры
Открыты песней нам.
Гигант, певец... Теперь во всей вселенной
Кто до конца постиг
Поэзии бессмертье в жизни бренной,
Кт о в мир певца проник?
Один лишь был с душою вдохновенной
Достойный ученик,
Он понял мир их чудный, дерзновенный,
Как песен их язык.
ДЖОН КЕЙСИ
В ЧАС, КОГДА ВЗОЙДЕТ ЛУНА
—
Эй, куда ты, Ш он О’Фаррел,
Так спешишь в столь ранний час?
—
Только что от капитана
Передан мне был приказ.
Слушай, вот какие вести.
Нынче началась война.
Будем наготове, други,
В час, когда взойдет луна.
—
Разъясни мне, Шон О’Фаррел,
Где назначили вы сбор?
—
У реки, в том самом месте,
Где сходились с давних пор.
И, как только поступь марша
Станет из лесу слышна,
Копья на плечо — и стройтесь
В час, когда взойдет луна.
Сотни глаз сквозь щели хижин
Наблюдают за тобой,
Не одно трепещет сердце.
182


Свет предчувствуя благой.
Словно песня привидений,
Льется шепотов волна.
Тысяча клинков заблещет
В час, когда взойдет луна.
•
Посмотри, людские толпы
От реки уходят вдаль
И зеленым цветом флага
Отливает копий сталь.
Смерть предателю и трусу!
Марш вперед! Нам цель ясна!
Часом воли будет, братья,
Час, когда взойдет луна.
И они за славу Эрин
М но го приняли невзгод.
Девяносто восемь! Помни —
Гордый и печальный год.
Мужеством и страстью бьется
Сердце в эти времена.
Мы пойдем дорогой павших
В час, когда взойдет луна.
АНГЛО-ИРЛАНДСКИЕ НАРОДНЫЕ БАЛЛАДЫ
XIX ВЕКА
ЛИЛЛИБУЛЕРО
Эй, братец Тейг, ты слышал указ,—
Лиллибулёро буллен а л я,—
Новый Радетель будет у нас,—
Лиллибулеро буллен а ля.
Эй, представляешь, это Талбот,—
Лиллибулеро буллен а ля,—
Всех англичан он пустит в расход,—
Лиллибулеро буллен а ля.
183


Хоть, черт возьми, нет конца болтовне,
Лиллибулеро буллен а л я, —
Будто закон на их стороне,—
Лиллибулеро буллен а ля.
Если нам папа отпустит грех,—
Лиллибулеро буллен а ля, —
Вздернем с Великою Хартией всех,—
Лиллибулеро буллен а ля.
Стал Талбот лордом, теперь он готов,—
Лиллибулеро буллен а л я, —
К нам на корабль привести смельчаков,
Лиллибулеро буллен а ля.
Наши во Франции дали зарок,—
Лиллибулеро буллен а ля, —
Еретиков не пускать на порог,—
Лиллибулеро буллен а ля.
О, что же Талбот нас обманул? —
Лиллибулеро буллен а ля.
Знать, протестантский ветер подул? —
Лиллибулеро буллен а ля.
Вот сошел Тирконнел на берег к нам,—
Лиллибулеро буллен а ля, —
Править начнет, приберет нас к рукам,
Лиллибулеро буллен а ля.
Если ты к мессе с утра не пойдешь,—
Лиллибулеро буллен а л я,—
Будешь ты изгнан, цена тебе грош,—
Лиллибулеро буллен а ля.
Еретиков унесет Сатана,—
Лиллибулеро буллен а л я. —
Видит Творец — это наша страна,—
Лиллибулеро буллен а ля.
Кто-то пророчество в луже нашел,—
Лиллибулеро буллен а л я, —
Будут страной править пес и осел,—
Лиллибулеро буллен а ля.
184


Вроде пророчество это сбылось, —
Лиллибулеро буллен а ля. —
Джеймс — вот осел, ну а Тирконнел — пес,—
Лиллибулеро буллен а ля.
НОВАЯ ПЕСНЯ О НАЛОГАХ
Спешите, парни, девушки, я позабавлю вас,
Спешите все, для вас спою я песню без прикрас.
Увидите, коль по стране придется вам идти —
Горюют люди, знать хотят, что ждет их впереди.
Хор:
Не диво, что народ ворчит сильнее и сильней,
Таких поборов не было в Ирландии моей.
Налогами обложат всё — крестьян и их коней,
Налогами обложат всё — козлов, ослов, свиней,
Плати с баранины налог, с говядины — налог,
Плати, старуха, коль читать не обучилась в срок!
Платите за матрас налог, платите за шиньон.
За мышеловки и мышей, за платья ваших жен.
За туфельки на каблуках, за крыс и за жуков,
К вам до зари придут взимать налог на пауков.
Налогами обложат эль и виски, бренди, ром,
Изволь платить налог на чай и трубки с табаком.
Налогами обложат рыб, им плавать запретят,
И женщин, что винцо тянуть украдкой норовят.
Холостяков обложат так, что выживешь едва.
Двойной налог со старых дев, л иш ь минет сорок два.
Обложат землю — не ходи, одежду — греть не смей,
Г.ще до их зачатия налог сдерут с детей.
Плати за палку и костыль, за то, что колченог.
За бекон, масло, хлеб и сыр — куда ни глянь, налог!
С пенсионеров-стариков налоги соберут,
( девиц, охочих до мужчин, двойной налог сдерут.
185


Налог с индюшки и гуся, коль станут гоготать,
С красоток тех, что на лице горазды рисовать.
У фермеров — налог с канав и с рытвин вдоль дорог.
За лохмы теток спившихся двойной гони налог.
Налог с картофеля плати, налог на каждый куст.
Налог на галок и ворон и на капустный хруст.
Стреножит юбка длинная — двойной налог и тут.
Но дьявол с них сдерет налог, коль в когти попадут.
НОЧЬ ПЕРЕД КАЗНЬЮ ЛЕРРИ
В ночь, как вздернут Лерри ни за что,
Ребята пошли к нему с визитом;
Каждый нес ему дарить что ни то,
А то без сочувствия виси там!
Лерри ж сам, он последнее отдаст,
Если кто удостоится петли.
Наворованное сбегает продаст,
Потому что — под топор ли, висеть ли —
Но согреться неплохо перед тем.
Друзья, они сразу, как вошли,
Не могли полчаса надивиться —
Шесть огарков по камере зажгли,
А его никак не добудиться!
Т у т какой-то спроси его в упор:
«И помрешь вот так, без покаянья?»
Лерри долго смеялся: «Это ж вздор!
Я на это,— говорит,— ноль вниманья!
Это всё напридумали попы!»
«Очень жаль мне, Лерри,— говорю,—
Что с такой спознался ты бедою,
Чтоб мне сгнить,— говорю,— если вру,
Хочешь, местом сменяюсь с тобою?»
Он в ответ: «Ах, приятель, и увы!
Завтра, завтра ждет меня кончина.
В новом галстуке увидите вы
Лерри дохлого, точь-в -точь солонина.
Потому что он был смел, как никто!
186


Уж разрежут меня, как пирог,
Размежуют голову с плечами!»
«Дело дрянь,— говорю я, — видит бог.
Хуже нет — водиться с палачами.
Может, просто припугнут — вся и казнь,
Ведь другого не посметь Д жеку Кетчу!»
«Брось ты эту,— говорит он,— боязнь,
Хватит портить нашу теплую встречу!
Счас бы в карты,— говорит,— самый раз!»
Тут он карты у стражи добыл.
Стасовали. Глядим — нету масти.
Лерри с юности вспыльчивый был —
Прыг к тому, кто по этой был части!
« Ты зачем передернул, подлый вор!
Я баш ку тебе, скот, продырявлю!
Хоть и заперт я на чертов запор,
Но подметок от тебя не оставлю.
Вот и пей,— кричит, — тогда свою дрянь!»
Тут приходит священник-старик,
Очень вежливо сунувшись в двери.
Взгляд Кильмамхема зажегся — и вмиг
Со святош и парик сдернул Лерри.
И вздохнул он, и голову задрал,
И глоток свой глотнул, явно медля,
И опять вздохнул, и сказал:
«Скоро глотку мою затянет петля,
Сдавит намертво дыхало мое.
Хоть не больно на весу помереть,
Жить-то лучше оно, черт возьми же!
Но чем выше, между прочим, висеть,
Тем и путь к небесам вроде ближе!»
Правда, Лерри волнуется о том.
Главным образом, мол, это душу ранит,
Ка к его привидение потом
В простыне к милой Молли вдруг нагрянет.
А это ее сразу же убьет!
187


Такое сказал он поутру,
Мы рыдали, как — считай — коровы,
Я уж думал — просто с горя умру.
Представляя, что он — безголовый.
Назавтра .мы с ним были до конца...
Ковырнуть бы, палач, тебя шильцем!
Но Лерри, он не пикнул ни словца,
Покамест не пришли туда, где Вильям.
Тут, ребята, Лерри сразу побелел.
И вот он взошел на эшафот,
И вот он веревкой крепкой спутан,
И скамью из-под ног убрали вот,
И к городу лицом помер тут он.
И ногами свысока дернул он,—
Этот миг ужасный все видали,
А из петли когда был извлечен,
Мы в кустах по нем горько отрыдали
И зарыли навсегда в землю-мать.
рекрут из КЕРРИ
Лет тому этак пять я горбил на полях,
Башмаки на ногах и лопата в руках.
Я подумал: не дело, что копкой земли
Занят этот лихой молодец из Тралй.
Так что верной лопате я ручку пожал,
И подмазал подошвы, и в город сбежал.
На базаре сержант как пристал: — Запишись!
—
Дай мне шиллинг сначала, а то не корысть.
—
Вот серебряный шиллинг, бери его тут,
И еще десять шиллингов в части дадут,
—
Как так в части, приятель? — спросил я его.
Может, в части твоей не дадут мне всего.
В общем, дали мне красный мундир в тот же день.
И надели на шею широкий ремень,
И вручили безделку, девчонке под стать,
Дескать, это кокарда, на ш ляпу цеплять.
188


А потом дали то, что зовется ружьем,—
Деревяшка и длинная трубка с курком.
Она пламя и дым изрыгает вперед
И со страшною силой в плечо отдает.
А потом нас пригнали к пределам земным
И на старой калоше отправили в Крым.
В середине три жерди, на них простыни.
Вместо ног по волнам нас носили они.
В Балаклаве на берег сошли мы во мгле
И голодные спали на голой земле.
А назавтра нам завтрак успели испечь,
Это блюдо зовется ядро и картечь.
Ох, я вспомнил, как дома я землю копал,
Когда в деле под русские пули попал.
Так по нашим палил этот чертов редут,
Что в канаве залег я, а то и убьют.
Побывал я при Альме, видал Инкерман,
А при штурме подставил себя, как болван
Только влез я на стену, мне выбило глаз,
И нога вместе с черным ядром унеслась.
Я лежал весь в крови, понимая едва,
Где нога, где рука, где вообще голова.
Эх, была бы здесь мама, была бы родня.
Честь по чести они б схоронили меня.
Но мне лекарь сказал, что я вовсе живой
И еще награжден деревянной ногой.
—
Эту ногу надень и медальку надень
И живи — не тужи на полшиллинга в
ЯГНЯТА НА ЗЕЛЕНЫХ ХОЛМАХ
Как много ягнят на зеленых холмах,
И много клубники у моря растет,
И много клубники у моря растет,
И много судов в океане.
день.
189


Во т едет невеста, она всех милей,
Она едет первая, гости за ней,
Иязанейвцерковьспечальювдуше—
Выходит она за другого.
Я видел, она к алтарю подошла,
Любимому руку с колечком дала.
Шепнул я: «Хочу я быть мужем твоим,
Хо ть ты за другого выходишь».
И видел я их на обратном пути,
Вперед забежал я — куда мне идти?
Сказал я: «Любимая, буду с тобой,
Пускай вышла ты за другого».
«Уймись,— муж сказал мне,— возьму я свой меч,
Ступай, если голову хочешь сберечь.
Ты медлил, и милую ты потерял.
Ее никогда не получишь».
Могилу глубокую выройте мне,
Украсьте цветами ее по весне,
Я там навсегда успокоюсь во сне —
Иначе любовь не забуду.
ТЕМНОГЛАЗЫЙ МОРЯК
Однажды я вышел гулять вечерком,
Когда так свежо и так славно кругом,
И вижу — красотка с матросом стоят,
И было мне слышно, и было мне слышно,
О чем они говорят.
Сказал он: «Красотка, что бродишь одна?
Кончается день, и дорога темна».
Вздохнула она, и слезы рекой:
«Моряк темноглазый, моряк темноглазый —
Где он, храбрый такой?
Семь лет назад он покинул наш край,
Кольцо снял с руки и молвил: «Прощай!»
190


Всегда половина колечка при мне,
Еще половина, еще половина
Кружится на черном дне».
Сказал он: «Забудь своего моряка.
Другого ты сыщешь наверняка.
Остынет любовь, будто не было ввек,
Так в зимнее утро, так в зимнее утро
Холмы покрывает снег».
Сказала она: «Хоть расстались давно,
Любовь свою не предам все равно.
Он честный был, не мог изменить.
Меня не заставишь, меня не заставишь
Синюю куртку забыть».
Достал половину колечка моряк.
Она зарыдала, сказав ему так:
«О Вильям, то золото я сберегла.
Моряк темноглазый, моряк темноглазый,
Я, верно, тебе не мила».
Вон там, у луга, есть маленький дом,
В согласье живут молодые в нем;
Так ждите любимых, им верность храня.
Ненастное утро, ненастное утро —
Вестник ясного дня.
ЖЕНЩИНЫ ХУЖЕ МУЖЧИН
Это правда, что женщины хуже мужчин?
Правда-правда, фол-тидди фол-лей.
Это правда, что женщины хуже мужчин.
Что дорога им в ад и тотчас же назад?
Правда-правда, фол-тидди фол-лол,
Фол-ди-дол, лол-ди-дол, лол-ди-лей.
Значит, жил в Келлиберне старик у холма
Так жена в его жизни была как чума.
Бес на пашне явился ему поутру
И сказал: — Я кого-то из нас заберу.
191


Он сказал: — Я пришел сюда не за тобой,
А за той, что была в твоей жизни чумой.
Он старуху схватил, да как ввысь сиганет,
Да как шлепнется оземь у адских ворот!
Там два беса цепями звенели с тоски —-
Так она им клюкой размозжила башки.
А два беса других взвыли из-за ворот:
—
Унеси ее прочь, она всех тут убьет!
Что же делать? Наш бес обалдел, изнемог,
Он лет восемь старуху обратно волок.
Значит, дома она не была восемь лет,
Но кричит: — Подавай мой вчерашний обед!
Бес юлил: — Человек, ты меня уж прости,
Твою ведьму у нас не сумели снести.
Хоть я бес, но не знал, каково быть в аду,
Пока шкурой твою не изведал беду.
Значит, правда, что женщины хуже мужчин,
Правда-правда, фол-тидди фол-лей.
Значит, правда, что женщины хуже мужчин,
Что дорога им в ад и тотчас же назад,
Правда-правда, фол-тидди фол-лол,
Фол-ди-дол, лол-ди-дол, лол-ди-лей.
БРЕННАН НА ПУТИ
О разбойнике бесстрашном нынче будет мой рассказ:
Этот парень, Уилли Бреннан, жил в Ирландии у нас.
Начал он свой путь ужасный в Лимерике на холмич
На богатых джентльменов он навел там дикий страх.
Бреннан на пути, Бреннан на пути,
Храбрый и веселый юный Бреннан на пути!


11.ФУ грозных пистолетов он носил и день и ночь,
| притом вдове несчастной был всегда готов помочь;
На больш ой дороге бедных обходил головорез —
I г и1ил он таких, как Терпин или Королева Бесс.
К»к то ночью по дороге с ним пошел разносчик Бон,
>1 разносчика до нитки обобрал под утро он.
Чем сказать «прости» вещичкам и деньжатам и часам,
l.iin схватил его за глотку и его ограбил сам.
Понял Бреннан, что разносчик— молодец ему под стать,
И разносчика в собратья по делам решил позвать.
С'оросил короб свой разносчик, не болтал он лишних слов,
i-1'сннану до самой смерти верным другом стать готов.
* нк то в полдень при дороге Уилли Бреннан отдыхал,
I' 1то время в город Кэшел мэр со стражею скакал.
Ч ip узнал его: — Не ты ли учиняешь тут разбой?
Парень, ты же Уилли Бреннан, прогуляйся-ка со мной!
п ног день ходила в город на базар его жена,
' кидав под стражей мужа, как заплакала она!
Ьреннан ей сказал: — На счастье дай мне тот пяток
монет.—
И inia из-под накидки вытащила пистолет.
< ы ряженным пистолетом он у мэра самого
II |>| | ту сотню, что назначил мэр за голову его.
(*| юс жалась стража, Бреннан средь всеобщей кутерьмы
И Hi I у мэра иноходца и верхом ушел в холмы.
Вреннан прожил вне закона на холмах годочков пять;
рпнилерия с пехотой не могли его поймать.
Г"мирят, что вольной жизни наступил такой конец:
Пр.- Ц1Л Бреннана презренный, низкий мыслями юнец.
I и то в графстве Типперери есть урочище Клонмор,
I и I 1и Бреннана и Бона там и выследил дозор,—
( >ади конные солдаты перекрыли перевал.
Д.мять пуль попало в Уилли, лишь тогда он духом пал.
^ . начала с верным Боном он залег в траве густой
I* <" I страха с целым войском принял свой последний бой.
Нр'ч та л сопротивляться, понял, срок его истек,
^ ..I.п. когда лишился пальца и не мог нажать курок.
Mr.* inn Ирландии
193


Их обоих в плен забрали, заковали в кандали
И швырнули в крепость Клонмен, за высокие валы.
Их судили, осудили, приговор им был такой:
Уилли Бреннана и Бона к смертной казни за разбой.
—
Ты прости, жена-подруга, наших береги детей,
Ты прости, отец мой старый, лишних слез по мне не н и
Т ы не рви волос напрасно, не кричи, родная мать,
Что сыночку б лучш е было в колыбельке помирать.
ДЖОННИ ГРЕЙ
Удалые ирландцы, сегодня для вас
О давнишней истории будет рассказ:
Я мальчишкою видел отчаянный бой
Под Килкенни — теперь о нем знает любой.
На востоке еще не забрезжил рассвет,
Как на пашню отправился Джонни-сосед.
Вдруг откуда-то бейлиф с отрядом иуд:
Джонни, тут о тебе озаботился суд.
Десятину не внес ты какой уже год?
На уплату долгов твоя ферма пойдет.
Самого тебя за море препроводят,
И чтоб ты не подумал вернуться назад!
Юный Джонни рванулся домой за ружьем:
—
Никогда не оставлю родительский дом!
Подобру говорю вам, ни шагу вперед,
Во дворе моем пуля изменника ждет.
Капитану с солдатами бейлиф велел:
—
Окружить его ферму и взять под обстрел.
Джонни, брось-ка ружье, пока пуля в стволе,
А не то будешь скоро болтаться в петле!
Юный Джонни ответил им, вскинув ружье:
Ш лю иудам и судьям проклятье мое!
Я тут жил и возделывал каждый клочок
Не затем, чтобы кто-то согнать меня мог.
144


Капитан первой пулей сражен наповал,
Бейлиф выкрикнул: — Джонни, я предупреждал:
Высоко тебя вздернут за эти дела!
Ворон кости очистит твои до бела!
Тут солдаты пальбой сотрясли небосвод.
Джонни в бейлифа пулю последнюю шлет
И от ран умирает у отчих дверей —
До конца постоял за себя Джонни Грей.
Вам, лихие ирландцы, завет бунтаря:
Не давайте себя увозить за моря,
Защищайте дома, защищайте поля,
И да станет свободной родная земля!
ВАНДИМЁНОВА ЗЕМЛЯ
*к.) |ник на чужой земле забыл, что значит страх,
Г собакой шастает в ночи и ружьецом в руках.
Hi зайца, не фазана он схлопочет в лунной мгле —
Четырнадцать годков на Вандименовой земле.
Н <• графство знало про таких лихих ночных бродяг,
К и Мэрфи Джек из Нинаха, Том Браун и Джо Бедняк.
И ч стража сцапала, и вот они на корабле
II ti iпут на всю катуш ку к Вандименовой земле.
I та на берегу мы дух успели перевесть,
Сы вались к нам плантаторы, наверно, сотен шесть.
И I раскупили, как коней, и в плуги запрягли
f и пахивать долины Вандименовой земли.
k ином в щелястых мазанках, все терпим и молчим,
< ним на гнилой соломе, а верней сказать, не спим —
П. I ночь палим костры, чтоб нас, несчастных, не могли
< ♦рать волки и тигры Вандименовой земли.
я сплю, всегда одно и то же снится мне:
К милой девушкой брожу по милой стороне,
Mm- видятся ирландские леса, холмы, поля...
*г ч нусь — и снова злая Вандименова земля.


Среди родни на родине — господня благодать,
Такого счастья, как тогда, вовек не увидать.
Тут мало кто сподобится понежиться в семье:
На бабу двадцать мужиков на каторжной земле.
Гуляла с нами в Нинахе подружка Пегги Броф -
Так ей влепили, как и всем, четырнадцать годком
Плантатор в жены взял ее, теперь мы в кабале
У нашей Пегги Броф на Вандименовой земле.
Четырнадцать годков идем через кромешный ад,
Теперь ни заяц, ни фазан нас больше не прельсти t,
Я в руки бы не взял ружья, собаку — с глаз долом
Лишь только бы не знаться с Вандименовой землей
Эх, мне бы тьпцу фунтов, вот бы отдал всю ее,
Чтоб только выкупить назад привольное житье.
Счастливый я вернулся бы в Ирландию домой
И навсегда простился с Вандименовой землей.
МИССИС МАКГРАТ
Сержант уговаривал: — Миссис Макграт,
Из Теда получится славный солдат!
Такому, как ваш сынок, молодцу
Треуголка и красный мундир к лицу.—
С этим тури-а, фол-де-дйддел-а,
Тури-ури-а , снова тури-а,
Ф о л-де-диддел-а ,
Тури-ури-ури-а .
Эта миссис Макграт у моря жила,
И семь долгих лет она сына ждала.
Вдруг приходит корабль среди бела дня:
—
Это вести про Теда, пустите меня!
—
Капитан, в каких вы бывали краях,
Не плавали ль где в Средиземных морях?
Не слыхали, как мой сыночек Тед,
Живой он, бродяга, иль, может, нет?
19Й


Тут Тед показался — а он без ног,
Вместо каждой ноги деревянный сапог.
Старуха едва признала его:
—
Того я встречаю иль не того?
—
Ты что, был пьяный иль, может, слепой,
Что две чудных ноги не принес домой?
Или, может, ты так ходил по волнам,
Что с волнами их поделил пополам?
—
Я не был пьяный и не был слепой.
Но ног своих не принес домой.
Ведь в мае, как раз на седьмое число,
Ядром мои ноги напрочь снесло.
—
Погубил ты мамину гордость, сынок,
Погубил ты чудную пару ног.
Деревяшки твои поперек нутра —
Ты не мог убежать от того ядра?
Запрещу я войну! В самом деле, доколь
Будут биться дон Дж он и испанский король?
Короли поплачут еще у меня,
Что палили в сыночка средь бела дня.
Если б ты возвратился домой целиком!
Я сержанту тебя не дала б нипочем.
Мне нужней тот Тед, что ушел в поход,
Чем французский король и весь его флот,
С этим тури-а, фол-де-диддел-а,
Тури-ури-а , снова тури-а,
Фол-де-диддел-а ,
Тури-ури-ури-а.
ПЕСНЯ ГОЛОДА
Без картофеля беда: пропадаем, пропадаем,
Без картофеля беда: и полынь теперь еда,
И полынь, и лебеда — все от голода съедаем.
Мы несчастнее гусей — гуси богом не забыты,
Мы несчастнее гусей и семьи гусиной всей:
В поле зернышек посей, и они всю зиму сыты.
197


Наш их бед не перечесть — голодаем, голодаем,
Наш их бед не перечесть, но господь на свете есть,
Он в раю нам даст поесть — пропадаем, пропадаем
РОССА ПРОЩАЕТСЯ С ИРЛАНДИЕЙ
Прощай, мой Дублин дорогой,
И вам поклон, друзья!
Как знать, когда я возвращусь
В родимые края.
Пишу эти строчки на корабле,
Бьет волна о корму.
Пускай господь наше братство хранит,
Пока не вернусь к нему.
Я в братство фениев вступил
В шестьдесят четвертом году.
Решил, что землю родную спасу
Иль смерть на ней найду.
С друзьями дали мы зарок
Ирландию отстоять
И над могилой Эммета
Знамя свободы поднять.
Проклятье тем, кто предал нас,
Кто был труслив и лжив,
Я сам бы им шеи веревкой стянул
И бросил их в залив.
Их четверо. Мейси, Коридон, Найгл
И Талбот их имена.
За алчность, демонам под стать,
Наказаны сполна.
Зачем тюремщиков винить,
Бранить их — что за прок?
Ведь только я один все знал
И тот, кто другу помог.
Не грабил я, крови не пролил ничьей,
Судить меня нет причин.
Недаром я О ’Доыаван Росса
И Грануэли сын.
148


СКИББЕРИИ
И который раз повел рассказ ты о родимом крае:
Шедры поля, цветет земля,— так говорят о рае! —
('имеют горы вдалеке, леса стоят стеной», —
l.iк отчего же ты, отец, покинул дом родной?
Мой сын, Ирландию любил я вольною душою,
Ии мор овец моих сгубил, грозя бедой большою,
н ренту должен был платить со всеми наравне,
И старый добрый Скибберин пришлось покинуть мне,
I иг день запомнил я навек: все потерял я сразу.
< детьми нас выгнали на снег по графскому указу.
"ни ушли, а дом сожгли в безжалостном огне,
И старый добрый Скибберин пришлось покинуть мне.
И<« i гада мы к концу зимы сорок восьмого года,
III*жал я в горы от штыков карательного взвода,
М королеве изменил, я был как в западне,
И старый добрый Скибберин пришлось покинуть мне.
Отец, для нас наступит час победоносной мести,
Mi тают сыны твоей страны — мы будем драться вместе!
II содом дыму я подыму ярко-зеленый флаг,
11 старый добрый Скибберин тебе заплатит враг.
ФРЕГАТ ФЕНИЕВ
Пи бостонскому пирсу бродил я день-деньской
И вдруг услышал женский плач и разговор такой:
\\. Бриджет (говорил моряк), к родной плыву земле
||> штурмовом, на боевом ирландском корабле!
Лх, Патрик, милый Патрик, не покидай меня!
I Iи вас в краю английском готова западня.
|1 -берегись, коварный кож найдет тебя во мгле,
Ц|- приплывешь на боевом ирландском корабле!
Лх, Бриджет, не забуду я славной той поры,
<шились десятки тысяч к подножию горы,
Мшились мы за тех, кто смел, кто спит в родной земле,
»' Irm гремел на боевом ирландском корабле.
194


На богсайдских равнинах мы жили испокон,
Я ненавижу англичан и подлый их закон.
Погиб за родину отец, в ирландской спит земле,
К нему плывем на боевом ирландском корабле!
Озлобил нас британец и сам тому не рад,
Бы ть может, капитаном я приплыву назад.
К собратьям Финна я примкну, я буду в их числе
На штурмовом, на боевом ирландском корабле!
К причалу шлюпка подплыла, ирландцы были в ней,
И Патрик поднял древний флаг, что моря зеленей,
И Бриджет крикнула ему: « К родной плыви земле
На штурмовом, на боевом ирландском корабле!»
ТЮРЕМНАЯ КАРЕТА,
ИЛИ НОВАЯ ПЕСНЯ О МАНЧЕСТЕРСКИХ МУЧЕНИКАХ
Сыны родимой Эрин, послушайте меня,
Я пропою вам о героях давешнего дня,
О тех, что братьям поклялись и, верные обету,
Пытались взять английскую тюремную карету.
День восемнадцатого сентября навек запомнит мир -
Тоска и боль отчаянья пронзила Ланкашир.
Когда все было кончено, в то проклятое лето
Двух славных фениев везла тюремная карета.
ВнейКеллибылиДизибыл—явоточемпою:
Переводили их на суд в арестный дом Бельвю.
Так вот решились храбрецы и с боем взяли эту
Железную английскую тюремную карету.
Отвагой с Майклом Ларкином сравним из них любой
Хо ть Дизи, хоть О’Брайен, хоть Аллен молодой.
Они все будут, как один, ирландцами воспеты
За то, что бросились спасать своих из той кареты.
На тайной сходке в Манчестере просто, без затей
Герои наши вызвались освободить вождей:
—
Ни Келли и ни Дизи враг не призовет к ответу,
Мы по пути на суд возьмем тюремную карету.
2IX)


Взметнулись кони, стражники пустились наутек.
Карета остановлена, нора ломать замок.
Увы, один конвойный был убит из пистолета,
И вот везет на эш аф от трех смертников карета.
Ненастным зимним утром в шестьдесят седьмом году
Они идут на казнь у всего мира на виду.
Господь, спаси Ирландию! — кричат они рассвету.
Господь, помилуй удальцов, напавших на карету.
Итак, друзья, я вам скажу, что думаю давно:
Сыны родимой Эрин должны быть заодно.
В единстве силу мы найдем и сохраним заветы
И образ тех, кто отдал жизнь в той битве у кареты.
НАЛЕЙТЕ МНЕ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Ах, деньги все, что я спустил,
Извел я с добрыми людьми.
А все грехи, что я творил,
Мои, единственно мои.
Всех глупостей моих былых
Сегодня и не вспомню я...
Налейте мне в последний раз
И будьте счастливы, друзья.
Мои товарищи грустят.
Что настает прощанья срок,
А все подружки говорят:
Ну, задержись хоть на денек.
Итак, удел ваш — отчий дом,
А мой — далекие края...
Налейте мне в последний раз
И будьте счастливы, друзья.
Вот были б деньги у меня.
Остался бы в родной стране.
Есть девушка у нас одна,
Она терзает сердце мне.
Рубины губ и розы щек
Давно мне не дают житья...
Налейте мне в последний раз
И будьте счастливы, друзья.
201


iitti
ПЭТ О’ДОННКП
Я грозный Пэ т О ’Доннел из графства Донегол,
За век свой я предателей немало перевел.
Но за убийство Д жеймса Кери лондонский судья
Висеть на перекладине приговорил меня.
Я в восемьдесят третьем плыл на корабле «Мельроз»,
Задолго до Кейптауна я понял: вот он, пес.
Он тоже узнает меня, и ну как мне грубить —
Джеймс Кери на «Мельрозе» сам хотел меня убить.
Ребята, защищался я, и больше ничего —
Я выхватил свой пистолет и выстрелил в него,
Потом из револьвера прямо в сердце угодил
И в третий раз еще пальнул, когда я уходил.
Жена его с сынком его влетает в тот же миг
И видит, Кери весь в крови, и поднимает крик:
—
О’Доннел мужа моего убил, убил совсем!
—
Я только защищал себя, прошу прощенья, мэм.
Меня в наручники и в трюм отправил капитан
И сдал как фения властям, едва вошел в Кейптаун.
Меня вернули в Лондон, привезли в арестный дом,
А в прокурорах на суде опять жена с сынком.
Они клепали на меня, аж выбились из сил,
Присяжные поверили, судья приговорил:
—
О’Доннел, не увидишь ты родимые края,
На виселицу ты пойдешь седьмого декабря.
Прощай, любимый Донегол, где я увидел свет,
Соединенным Ш татам свой сердечный шлю привет.
Молись, Святая дева, чтобы вечный мир обрел
Несчастный Пэт О’Доннел из графства Донегол.
Эх, быть бы мне свободным и прожить еще бы год.
У ж этих всех доносчиков я взял бы в оборот!
Отец наш Патрик змей изгнал из родины святой —
Бежали б гады от меня, как зайцы от борзой.
202


О христиане добрые, молитесь за меня,
Молитесь хоть бы потому, что был ирландцем я.
Моя могила вырыта, окончен путь земной.
Прости, господь, усопшего, пошли душе покой.
ЛИМЕРИК ПРЕКРАСЕН
Что Лимерик прекрасен, это знают все давно,
И Шаннон полноводен тут, и рыбы в нем полно.
Но что-то позабыл я о рыбалке и реке
И мыслями от города витаю вдалеке.
Есть девушка прекрасная, и я в нее влюблен,
Она из Герриоуэна, ей имя Коллин Бон.
Как Шаннон мимо города, молчание храня,
I [роходит мимо девушка, не глянет на меня.
Мне быть бы римским цезарем, иль русским бы царем,
Иль лордом бы наместником у нас, в краю родном!
Со всем бы я могуществом простился тот же час,
Прощай, пехота, конница и золотой запас.
Прощай и артиллерия, и королевский флот,
Прощай, корона с головы, прости меня, народ!
Я б нищим лег и встал с рассветом, счастьем упоен,
Когда б со мною рядом пробудилась Коллин Бон.
ОРАНЖИСТСКАЯ ФЛЕЙТА
В славном графстве Тирон, в том краю, где, бывало,
Вся провинция против властей бунтовала,
Бобби Вильямсон жил, был он вольным ткачом.
Мы его не могли заподозрить ни в чем.
Наступает июль, мы на ярмарку едем,
Боб на флейте играет на зависть соседям.
О кларнете забудь, о трубе не жалей,—
Протестантская флейта ирландцу милей!
Только Боб нас провел,— узнаем мы случайно:
С католичкой Макджинн обвенчался он тайно!
203


Он латннщикам вздумал друзей предпочесть,
Продал нашу свободу, и веру, и честь.
Стал судачить народ: «Это он из-за денег!»
И в провинцию Коннахт уехал изменник.
Прихватил все пожитки, холсты и семью
И увез протестантскую флейту свою.
С той поры, словно праведник, с миною пресной
По утрам поспешает он к мессе воскресной:
Замолить прегрешенья надеется Боб.
«Принеси-ка нам флейту!» — сказал ему поп.
Сладко флейта в мерцанье свечей заиграла,
Но не «Аве Марию» святого хорала:
Как ни пыжился Боб, как ни бился над ней.
Все выходит мотив «Протестантских парней»!
Закричал он: «Как справиться с этой бедою?» —
Бросил флейту в купель со святою водою.
Думал, снято заклятье, но флейта опять
Оранжистскую музыку стала играть.
Ничего не выходит у бедного Бобби,
Выдувает, как прежде, он в яростной злобе
«Воды Бойна» и «Грязных папистов долой!» —
Протестантский ирландский напев удалой.
Порешили назавтра папистские судьи
Извести сатанинское это орудье.
«Флейту сжечь! Из дырявой ее головы
Протестантскую ересь не выбить, увы!
Не минует мятежницу кара господня.
Флейту новую Бобу добудем сегодня».
Стонет флейта в костре, и среди головней
Раздается мотив «Протестантских парней».
БОББИ И КОЗЕЛ
Из Банши как-то в поздний час
Ш е л полицейский строгий.
И видит он, что идет козел
Навстречу по дороге.
21)4


И бобби вмиг свой острый штык
Наставил на беднягу
И за бороду хвать козла.
Кричит: «В тюрьму бродягу!»
«О, пощадите, господин,
Вот вам моя история:
Не риббонит, не «стриженый»,
Невигяинетори;
Не виноват в измене я
И в прочих преступленьях,
А нынче спрос велик на козлов —
Красноречивое племя».
«Нет, зря пощады не проси,
Не затевай дебаты!
Бездельник и мошенник ты,
Распутник бородатый!
Не жди ни от речей своих.
Ни от седин подмоги.
Закон ты преступил уж тем.
Что так изощрялся в слоге».
«Ии помыслом, ни делом я
Не нарушал закона.
Конечно, нету у меня
Ни дома, ни загона.
Но в Банши вся моя семья,—
Имейте ж состраданье!
Потомок честного рода я.
Вот все мое достоянье».
«Тебя за наглость накажу,
Увертливость и злобу.
Тебя дорога в Кэшел ждет,
И убежать не пробуй.
Там будет справедливый суд
И приговор законный.
Оттуда в Корк тебя сошлют
Без всяких церемоний».
205


«Но благонравьем наш приход
И область знамениты,
Народ приличный здесь живет —
Не воры, не бандиты.
Бог видит, не виновен я,
Вы присягали лживо.
И будет джентльменом судья,
Меня отпустит живо».
«Закон тебя не пощадит.
Ты нарушитель правил.
Сейчас защелкну кандалы.
Отправлю тебя в Брайдуэлл!
Ты не посмеешь отрицать
Перед судом почтенным,
Что ты рогами мне угрожал.
Что спорил с полисменом».
«Уверен я, вы пили ром
Или коньяк сосали.
Не то б мы разошлись добром,
Вы б от меня отстали.
Гулял бы на свободе я,
Когда имел бы деньги,
Я кружку пива вам бы купил
И сразу стал бы денди».
КРУШЕНИЕ .МЕРИ ДЖЕЙН.
Подгребай, моряк сухопутный,
В дождь сидящий дома весь день;
Я тут песню пою про калошу свою
По прозванию «Мери Джейн».
Одномачтовое это судно
Строил в Тагмене крупный босс,
А команда была в сто четыре хайла,
А везли коровий навоз.
Капитан был чистый голландец —
Недоношенный в Баррак-Лейн,
А жена его была простым матрасом
На борту этой «Мери Джейн».
206


Л помощником шел моряк заправский
С носом красным и наливным,
Сам он был из вексфордской милиции
И большой мореход по пивным.
Ко к на судне был чисто французский.
Пэт Мэрфи — рот до ушей.
Он наваристый суп мог сварить без круп
На вот этой вот «Мери Джейн».
А как мы из Тагмена вышли,
Ветер даже не стал возникать.
Так что люди — нырь! — и по шейку в сырь.
Чтобы в зад «Мери Джейн» толкать.
А когда огибали Лонг-Стоун-Кросс,
Шторм устроил такой ералаш.
Что убрать паруса мы смогли в полчаса
И пошли на Тимбукту аж.
«Братцы, сдвинулся груз!» — крикнул кто-то,
Капитан испугался до слез.
Но матрос, он не трус, он болеет за груз,
И пошли мы ворочать навоз.
Тут как раз табак у нас вышел,
Весь до крошки — и негде взять.
Шкипер людям тогда говорит: «Не беда!
Можно жеваное жевать!»
Тут лимонный сок мы допили,
А селедка соленая — жуть!
Кэп сказал: «Если так — нам в ближайший кабак
Дозволяется завернуть!»
Помощник влез впередсмотрящим —
У него же ж в глотке горит!
Он всмотрелся во мрак и кричит: «Все на бак!
Счас полечимся!» — говорит.
«Мери Джейн» тут якорь бросает,
И ребята на берег идут,
И стучатся гуртом в лучший докторский дом.
А в Тимбукту навоз подождут!
207


ПОМИНКИ ПО ФИННЕГАНУ
Ирландский джентльмен, но чудной,
Тим Финнеган взрос на Шлялкин-род,
И, славясь речью своей родной.
Он известь таскал, чтоб жить как лорд.
Походка Тима была нетверда.
Любил спиртное он — просто жуть!
Для облегчения же труда
С утра всегда принимал чуть-чуть.
ХОР: Чтоб я сдох, танцуй со мною!
Черт возьми, нога, пляши!
На его поминках каждый
Веселился от души!
Однажды, сильно развеяв грусть
И ощущая в затылке звон,
Упал он с лестницы
череп хрусть!
И — все готово для похорон.
Простынкой чистою весь накрыт,
Леж ит на койке печальный прах;
Галлон сивухи в ногах стоит,
Бочонок портера — в головах.
На поминанье сошлись, кто мог.
Несет миссис Финнеган еду,
А также трубки, табак и грог
И с пирогами сковороду.
Мисс Бидди О'Брайен пустила всхлип:
«Красавец наш ты, хотя мертвец,
Зачем, Тим Финнеган, ты ногиб?»
А Пэдди ей: «Заткнись наконец!»
Тут Бидди О’Коннор пошла рыдать.
«Утрися, Бидди, ты не права!»
Но Бидди ей в челюсть успела дать.
Та и свалилась, едва жива.
И сильный пол тут, и слабый пол
Друг дружке в рожи вмиг надавал —
Закон дубинки всех живо свел,
И несусветный возник скандал.
208


Остался Мик Малоун невредим:
Бутылка виски — мимо шарах!
Зато был облит покойник Тим,
Поруган был безутеш ный прах.
Ай! Он воскрес! Он встал! Он сел.
Наш Тимоти, чудо спроста явив!
И крикнул: «Налейте же! Кто посмел
Меня хоронить, когда я жив!»
ЛЮБОВЬ МОЯ. МНЕ В ТОЛЬКО ЗНАТЬ.
ЧТО ВОЛЬНЫЙ ВНОВЬ НАШ дом
Вчера мне снился добрый сон,
Хоть я тревожно спал —
За старую Ирландию
Ирландец грудью встал.
И как разволновался я,
Услышав пушечный гром.
Любовь моя. мне б только знать.
Что вольный вновь наш дом.
В холодном сердце нет любви,
Его не мучит страх,
Когда сыны в чужой стороне.
На дальних берегах.
Где б ни были, им не забыть
О береге родном.
Любовь моя, мне б только знать.
Что вольный вновь наш дом.
Бывали храбрецы у нас,
Ка к всюду испокон.
О’Коннел освобождал страну,
Лорд Эдвард и Уолф Тон.
И Роберт Эм мет смерть нашел,
Сойдясь с лихим врагом.
Любовь моя, мне б только знать,
Что вольный вновь наш дом.
209


О’Брайен, Ларкин, Аллен дрались
И полегли в бою.
Взгляни, ирландцы-смельчаки
Стоят за жизнь твою.
Не различают день и ночь,
И смерть им нипочем.
Любовь моя, мне б только знать,
Что вольный вновь наш дом.
Нам прошлое не позабыть,
Мы Вексфорд держим в уме,
Его мужей в девяносто восьмом.
На Уксусном холме.
Как Мэрфи нес зеленый флаг.
Хоть был святым отцом.
Любовь моя, мне б только знать.
Что вольный вновь наш дом.


УИЛЬЯМ БАТЛЕР ЙЕЙТС
ПЕСНЯ СЧАСТЛИВОГО ПАСТУХА
Пол я Аркадии пусты,
Пора веселий миновала;
Да, мир взлелеяли мечты.
Потом его игрушкой стала
Седая Правда, и опять
Он ищет — чем бы поиграть.
Увы , пресыщенные дети!
Все быстротечно в этом свете:
Ужасным вихрем сметены,
Летят под дудку сатаны
Державы, скиптры, листья, лики...
Уносятся, мелькнув едва;
Надежны лишь одни слова.
Где ныне древние владыки,
В сраженьях сильные мужи.
Где грозные цари — скажи?
Их слава стала только словом,
О ней твердят учителя
Своим питомцам бестолковым...
А может, и сама Земля
В звенящей пустоте вселенной —
Лишь слово, лишь внезапный крик,
Смутивший на короткий миг
Ее покой самозабвенный?
Итак, на древность не молись,
Она теперь — лиш ь прах и тленье;
За легкой правдой не гонись
(Хотя и в этом — утешенье);
213


Но доверяй душе своей
И мудрым лю дям не завидуй:
Иди, куда влечет, за ней —
Твоей мечтой — твоей планидой.
Не трудно звезды перечесть
(И в этом утешенье есть),
Но звездочетов ты не слушай,
Не верь в ученые слова:
Холодный, звездный яд их души
Растлил, и правда их — мертва.
Ступай к рокочущему морю
И рако вину подбери
С изнанкой розовей зари —
И всю свою печаль, все горе
Ей шепотом проговори —
И погоди одно мгновенье:
Печальный отклик прозвучит
В ответ, и скорбь твою смягчит
Жемчужное, живое пенье,
Утешит с нежностью сестры:
Одни слова еще добры,
И только в песне — утешенье.
А мне пора; там, где сплелись
В траве лилея и нарцисс,
Могила есть в глуши дубравной;
Туда мне надо поспешить,
Чтоб песенками рассмешить.
Хо ть на часок, беднягу фавна.
Давно уже он в землю лег,
А все мне чудится: гуляет
Он в этих рощах,— на лужок,
Промокший от росы, ступает
И распустившийся цветок
С ужимкой важной обоняет
И слышит звонкий мой рожок...
О, снов таинственный исток!
И это все — твое владенье.
Возьми, я для тебя сберег
Из мака сонного венок:
Ведь есть и в грезах утешенье.
214


1ШЩ
ПЛАЩ, ПАРУСНИК И БАШМАКИ
«Скажи, что ты за диво ткешь?»
«Чудесный плащ для Грусти.
Увидят все, как он хорош,
Чудесный плащ для Грусти,
Как он хорош».
«А назначение ветрил?»
«Д ля парусника Грусти,
Чтоб день и ночь он плыл и плыл,
Послушный легкой Грусти,
Все плыл и плыл».
«А шерсти для чего мотки?»
«Я башмаки для Грусти
Хочу связать. Как пух легки
Шаги в них будут Грусти,
Ка к пух легки».
РАЗДУМЬЕ СТАРОГО РЫБАКА
Ах, волны, танцуете вы, как стайка детей!
Только пыл ваш притих и прежний задор ваш пропал;
Волны были беспечней, и были июли теплей —
Когда я мальчишкой был и горя не знал.
Давно уж и сельдь от этих ушла берегов;
А сколько скрипело тут прежде — кто б рассказал! —
Телег, отвозивших в Слайго на рынок улов! —
Когда я мальчишкой был и горя не знал.
И, гордая девушка, ты уж не так хороша,
Как те, неприступные, между сетями у скал
Бродившие в сумерках, теплою галькой шурша, —
Когда я мальчишкой был и горя не знал.
215


ТОТ. КТО МЕЧТАЛ О ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЕ
Он медлил на базаре в Дромахере,
Считал себя в чужой толпе родным,
Мечтал любить, пока земля за ним
Не запахнула каменные двери;
Но кто-то груду рыб невдалеке.
Ка к серебро, рассыпал на прилавке,
И те, задрав холодные головки,
Запели о нездешнем островке.
Где люди над расшитою волною
Под тканой сенью неподвижных крон
Любовью укрощают бег времен.
И он лишился счастья и покоя.
Он долго брел песками в Лиссаделле
И в грезах видел, как он заживет,
Добыв себе богатство и почет,
Пока в могиле кости не истлели;
Но из случайной лужицы червяк
Пропел ему болотной серой глоткой.
Что где-то вдалеке на воле сладкой
От звонкого веселья пляшет всяк
Под золотом и серебром небесным;
Когда же вдруг наступит тишина,
В плодах лучатся солнце и луна,
Он понял, что мечтал о бесполезном.
Он думал у колодца в Сканавине,
Что ярость сердца на глумливый свет
Войдет в молву окрест на много лет,
Когда потонет плоть в земной пучине;
Но тут сорняк пропел ему о том,
Что станет с избранным его народом
Над ве тхо ю волной, под небосводом.
Где золото разъято серебром
И тьма окутывает мир победно;
Пропел ему о том, какая ночь
Влюбленным может навсегда помочь.
И гнев его рассеялся бесследно.
216


Он спал под дымной кручей в Лугнаголле;
Казалось бы, теперь, в юдоли сна.
Когда земля взяла свое сполна,
Он мог забыть о бесприютной доле.
Но разве черви перестанут выть.
Вокруг костей его сплетая кольца,
Что Бог на небо возлагает пальцы.
Чтоб ласковым сиянием обвить
Танцоров над бездумною волною?
К чему мечты, пока Господень пыл
Счастливую любовь не опалил?
Он и в могиле не обрел покоя.
ФЕРГУС и ДРУИД
Фергус.
Весь день я за тобою шел по скалам,
А ты, как облако, менял свой облик,
Был древним вороном, на чьих крылах
Едва трепещут перья, был куницей,
На камень с камня скачущей проворно,
И вот ты принял облик человека
И стал передо мной, седой и дряхлый,
Полурастаявший в вечернем мраке.
Друид.
Чего тебе, король из Красной Ветви?
Фергус.
Скажу тебе, мудрейший из живущих:
Я сел судить, а юный Конхобар
Судил со мной и был премудр словами
И разрешал легко все, что казалось
Неразрешимым, и свою корону
Ему я отдал, чтоб избыть тоску.
Друид.
Чего тебе, король из Красной Ветви?
Фергус.
Досель король! И в этом скорбь моя.
Я праздную с народом на холме,
Брожу в лесу или гоню коней
По белой кромке ропщущего моря
И всюду знаю, что на мне корона.
217


Друид.
Чего тебе?
Фергус.
Расстаться с королевством.
Постичь твою мечтательную мудрость.
Друид.
Взгляни на седину мою и дряхлость,
На руки, коим не поднять меча,
На тело, что трепещет, как тростник.
Меня не знала женщина, мужчина
Ко мне не обращался за подмогой.
Фергус.
Король всего лишь труженик безумный,
Он тратит кровь, чтоб стать чужой мечтой.
Друид.
Раз ты решил, возьми суму с мечтами;
Развяжешь — и они тебя обступят.
Фергус.
Я вижу, бытие мое струится
Реко й от перемены к перемене;
Я многим был — зеленой каплей моря.
Лучом на стали, елью на холме.
Рабом, вращающим тяжелый ворот,
И королем на золотом престоле —
Все это было дивным и великим;
Теперь же, все познав, я стал ничем.
Друид, друид! Какие сети скорби
Та ятся в пыльной маленькой суме!
ОСТРОВ ИННИСФРИ
Встану я, и пойду, и направлюсь на Иннисфри,
И дом построю из веток, и стены обмажу глиной;
Бобы посажу на лужайке, грядку, две или три,
И в улье рой поселю пчелиный.
И там я найду покой, ибо медленно, как туман,
Сходит покой к сверчкам утренней росной пылью;
Там полночь ярко искриста, полдень жарко багрян,
А вечер — сплошные вьюрковые крылья.
218


Mi
Встану я и пойду, ибо в час дневной и ночной
Слышу, как шепчется берег с тихой озерной волною;
И хотя я стою на сером булыжнике мостовой,
Этот шепот со мною.
ВЛЮБЛЕННЫЙ РАССКАЗЫВАЕТ О РОЗЕ,
ЦВЕТУЩЕЙ В ЕГО СЕРДЦЕ
Все, что грустно на свете, убого и безобразно:
Ребенка плач у дороги, тележный скрип за мостом.
Усталого пахаря поступь и слякоть осени грязной —
Искажают тьой образ, цветущий в сердце моем.
Как много зла и печали! Я заново все перестрою
И на холме одиноко прилягу весенним днем,—
Чтоб стали земля и небо шкатулкою золотою
Для снов о прекрасной розе, цветущей
в сердце моем.
КОЛПАК С БУБЕНЦАМИ
Дурак полюбил королеву,
Влюбился без памяти шут
И душу
стыдливую деву —
Послал к королеве на суд.
Вся в синем, струящемся, длинном,
Пошла к королеве она,
Приникла к тяжелым гардинам,
Вздыхала всю ночь у окна.
Спала королева в алькове,
А чуть потревожили сон —
Нахмурила строгие брови
И выгнала нежную вон.
И сердце свое упросил он
Отправиться к ней поскорей;
Все в красном, кричащем, красивом.
Запело оно у дверей.
214


Запело и в спальню влетело,
И песня прекрасна была;
Она ж, чуть его разглядела.
Смахнула посла со стола.
«Остался колпак с бубенцами.
Отдам его ей — и умру».
Задумал — и сделал... Но даме
Пришлась мишура ко двору.
Дурацкий колпак примеряет,
К устам прижимает, к груди,
Сама от любви умирает,
Сама умоляет: «Приди!»
Окошко и дверь распахнула —
Посланцев любви призвала:
Одно в ярко-красном шагнуло.
Другая — вся в синем вошла.
Сверчками они стрекотали
У губ королевы, у ног.
И волосы — цвета печали.
И очи — увядший венок.
ВОИНСТВО сидов
Всадники скачут от Нокнарей,
Мчат над могилою Клот-на-Бар,
Кайлте пылает, словно пожар,
ИНйав кличет: Скорей, скорей!
Выкинь из сердца смертные сны,
Кружатся листья, кони летят,
Волосы ветром относит назад,
Огненны очи, лица бледны.
Призрачной скачки неистов пыл,
Кто нас увидел - навек пропал-
Он позабудет, о чем мечтал ,
Все позабудет, чем прежде жил.
Скачут и кличут во мгле ночей,
И нет страшней и прекрасней чар;
Кайлте пылает, словно пожар,
И Ниав громко зовет: «Скорей!»
220


В СУМЕРКИ
Дряхлое сердце мое, очнись.
Вырвись из плена дряхлых дней!
В сумерках серых печаль развей,
В росы рассветные окунись.
Тво я матерь, Эйре, всегда молода,
Сумерки зыбки, и росы чисты,
Хоть любовь твою жгут языки клеветы
И надежда сгинула навсегда.
Сердце, уйдем к лесистым холмам.
Туда, где тайное братство луны,
Солнца, и неба, и крутизны
Волю свою завещают нам.
И Господь трубит на пустынной горе,
И вечен полет времен и планет,
И любви нежнее — сумерек свет,
И дороже надежды — роса на заре.
ПЕСНЯ СКИТАЛЬЦА ЭНГУСА
Огнем пылала голова,
Когда в орешник я вступил.
Прут обломил и снял кору,
Брусникой леску наживил.
И в час, когда светлела мгла
И гасли звезды-мотыльки,
Я серебристую форель
Поймал на быстрине реки.
Я положил ее в траву
И сучья для костра собрал.
Но прошуршала вдруг трава,
И чей-то смех я услыхал.
Мерцала девушка впотьмах,
Бела, как яблоневый цвет.
Окликнула — и скрылась прочь.
В прозрачный канула рассвет.
221


Пусть краток век и долог путь,
Я все равно ее найду,
Губами губ ее коснусь
И пальцы с пальцами сплету;
И буду для нее срывать.
Как яблоки, покуда жив.
Серебряный налив луны
И солнца золотой налив.
ОН СКОРБИТ О ПЕРЕМЕНЕ,
ПРОИЗОШЕДШЕЙ С НИМ И ЕГО ЛЮБИМОЙ,
И ЖАЖДЕТ КОНЦА СВЕТА
Слышишь ли ты мой голос, белая лань без рогов?
Я красноухим псом рыщу в темных лесах;
Я был на Тропе Камней и в Чаще Длинных Шипов,
Потому что кто-то вложил боль и ярость,
желанье и страх
В сердце мое, чтоб я гнал тебя ночью и днем.
Странник с ореховым посохом поглядел мне в глаза,
Взмахнул рукой — и скрылся за ближним стволом;
И стал мой голос — хриплым лаем гончего пса.
И Время исчезло, как прежний мой образ исчез;
Пускай Кабан без щетины с Заката придет скорей,
И выкорчует солнце, и месяц, и звезды с небес,
И уляжется спать, ворча, во мгле без теней.
В СЕМИ ЛЕСАХ
В Семи Лесах я слышал слабый гром
Из голубиных клювов и гуденье
Садовых пчел меж лип и отогнал
Пустые стены, старые обиды,
Что разоряю т сердце. Я на время
Забыл разрушенную Тару, пошлость.
Вновь севшую на трон, и ликованье
На улицах в гирляндах из бумаги,
Затем что здесь — единственное счастье.
Доволен я: здесь Тишина блуждает.
222


Смеясь и сердце дикое терзая
Средь голубей и пчел, а Грозный Лучник.
Что ждет, когда стрелять ему, повесил
Над Пэйрк-на-Ли свой облачный колчан.
ПЕСНЬ РЫЖЕГО ХАНРАХАНА
ОБ ИРЛАНДИИ
Черный ветер на Куммен врывается с левой
руки,
Боярышнику на взгорье обламывая суки;
На черном ветру решимость готова оставить
нас,
Но мы в сердцах затаили пламень твоих глаз,
Кэтлин, дочь Холиэна.
Ветер проносит тучи над кручею Нокнарей,
Швыряет грома, тревожа покой могильных
камней;
Ярость, как бурная туча, переполняет грудь.
Но мы к стопам твоим тихим жаждем нежно
прильнуть,
Кэтлин, дочь Холиэна.
Клотнабарские воды выходят из берегов,
Слыша в звенящем небе влажного ветра зов;
Словно полые воды, отяжелела кровь,
Но чище свечи пред распятьем наша к тебе
любовь,
Кэтлин, дочь Холиэна.
КАК БРОДЯГА ПЛАКАЛСЯ БРОДЯГЕ
«Довольно мне по свету пыль глотать,
Пора бы к месту прочному пристать,—
Бродяга спьяну плакался бродяге,—
И о душе пора похлопотать».
223


«Найти жену и тихий уголок,
Прогнать навек бесенка из сапог,—
Бродяга спьяну плакался бродяге,—
И злющего бесенка между ног».
«Красотки мне, ей-богу, не нужны.
Средь них надежной не найти жены,—
Бродяга спьяну плакался бродяге,—
Ведь зеркало — орудье сатаны».
«Богачки тоже мне не подойдут,
Их жадность донимает, словно зуд,—
Бродяга спьяну плакался бродяге,—
Они и шуток даже не поймут».
«Завел бы я семью, родил ребят,
И по ночам бы слушал, выйдя в сад,—
Бродяга спьяну плакался бродяге,—
К а к в небе гуси дикие кричат».
КУКЛЫ
В кукольной мастерской
Появилась детская люлька.
—
Нас детеныш людской
Опозорил!— крикнула кукла.
И из витрины паяц,
Переживший множество кукол,
За ней заорал, распалясь:
—
Мало того что наш угол
Отвратителен и зловещ,
Так хозяева нас оскорбляют
И еще сюда выставляют
Крикливую грязную вещь! —
Понимая, что муж все слышит,
Кукольникова жена
К креслу его спешит.
Ему на плечо она
Голову приклонила
И тихо произнесла:
—
Милый, прости меня, милый.
Это ведь не со зла.
224


ШШЩ:
ОДЕЯНЬЕ
Для песни я сшил одеянье
От горла до пят, по которому
Сбегают цветными узорами
Дедовские преданья;
Но глупцы на себя нацепили его
И в нем горделиво кружатся,
Точно это они скроили его.
Оставь его, песня, им —
Лишь настоящее мужество
Позво ляет ходить нагим.
ЛЕТЧИК-ИРЛАНДЕЦ ПРОВИДИТ СВОЮ ГИБЕЛЬ
Я знаю, что с судьбою вдруг
Я встречусь где-то в облаках.
Защитник тех, кому не друг,
Противник тех, кому не враг.
Ничья победа на войне
Не разорит и не спасет
В моей килтартанской стране
Нагой килтартанский народ.
Не долг, не вольности порыв.
Не исступленной черни рев —
Минутной вольности порыв
Бросает в бой меж облаков.
Я взвесил все и рассудил.
Что мне отныне не суметь
Бесцельно жить, как прежде жил.
Какая жизнь — такая смерть.
РЫБОЛОВ
Передо мной, как прежде,
Веснушчатый человек
В простой коннемарской одежде;
Я вижу, как он чуть свет
Идет закидывать мух
В ручей на склоне холма,
Поэзия Ирландии
225


И чту его бодрый дух
И мудрую трезвость ума.
Зову его образ, чтобы
В спокойных чертах прочесть
То, что настать могло бы,
И то, что сегодня здесь,—
Когда процветает враг
И умер любимый друг,
Окружен почетом пошляк,
И правит страною трус,
И ни одного негодяя
К ответу не призовут,
И, пьяный сброд забавляя,
Кудахчет мудрец, как шут,
Когда возводит лакей
Постыдную клевету
На самых лучших людей,
На Разум и Красоту.
Может быть, целый год,
Несмотря на безумный век,
Передо мной предстает
Веснушчатый человек,
И его коннемарское платье,
И пена среди камней,
И быстрый изгиб запястья
При падении мухи в ручей.
Придя ко мне, как ответ,
Весь день со мной неспроста
Человек, которого нет,
Человек, который мечта;
И я написать ему должен,
Покуда хватает сил,
Стихи, где живут, быть может,
Зари прохлада и пыл.
ПЕСНЯ
О, как я был уверен
Сколько-то лет назад.
Что гантель и рапира
Юность мне сохранят.
226


Кт о предвидеть умеет,
Что сердце, сердце стареет?
Хотя я богат словами.
Женщину не обмануть:
Лишь близость ее способна
Угасшую страсть вернуть.
Кт о предвидеть умеет.
Что сердце, сердце стареет?
Утратил я не желанья,
Но сердце: казалось мне,
Что даже на смертном ложе
Я сгорю в любовном огне.
О, кто предвидеть умеет,
Что сердце, сердце стареет?
НАРОД
Я сетовал: — Что было мне наградой
За добровольные мои труды?
Хул а неблагодарных горожан.
На верность отвечающих презреньем
И за ночь забывающих о славе.
Которая добыта целой жизнью?
Ямогбыжить—какяхотелбыжить
Там, где мой каждый шаг бы отдавался
В зеленом сумраке феррарских стен;
Где я бы среди призраков былого,
Таких невозмутимых и учтивых,
Карабкался по улочкам Урбино
Туда, где герцогиня увлеченно
В кругу своем проспорила всю ночь
И спохватилась, лиш ь когда рассвет
К ней заглянул в огромное окно;
Я мог бы выбирать себе друзей
Изысканных и страстных, из числа
Тех спорщиков, увидевших внезапно,
Как фитильки желтеют на заре;
Я мог бы по естественному праву
Призванья моего найти себе
То общество, которое мне близко,


И те края, в которых мне легко.—
И феникс мой, любовь моя, с укором:
—
Пьянчуги, расхитители, лжецы,
Которых я с презреньем отвергала,—
Когда фортуна изменила мне,
Осмелясь, выползли из темноты
И натравили на меня людей,
Которым я служила, для которых
Была опорой; все же никогда я
Не сетовала на народ. —
И мне
Осталось лиш ь ответить: — Ты нашла
Себя не в размышленьях, но в поступках
И обладаешь чистотой стихии;
А я, чья доблесть в точном выраженье
Заметок едкого ума, не в силах
Закрыть глаза на мир и замолчать,—
И все ж от слов ее мне было стыдно;
Припомнив их, и через девять лет
Я никну головою от стыда.
КОТ И ЛУНА
Луна в небесах ночных
Вращалась, словно волчок.
И поднял голову кот,
Сощурил желтый зрачок.
Глядит на луну в упор—
О, как луна хороша!
В холодных ее лучах
Дрожит кошачья душа,
Миналуш идет по траве
На гибких лапах своих.
Танцуй, Миналуш, танцуй —
Ведь ты сегодня жених!
Луна — невеста твоя.
На танец ее пригласи,
Быть может, она скучать
Устала на небеси.
Миналуш скользит по траве,
Где лунных пятен узор.
228


Луна идет на ущерб,
Завеся облаком взор.
Знает ли Миналуш,
Какое множество фаз,
И вспышек, и перемен —
В ночных зрачках его глаз?
Миналуш крадется в траве,
Одинокой думой объят,
Возводя к неверной луне
Свой неверный взгляд.
ЕЩЕ ОДНА
ПЕСЕНКА ШУТА
Этот важный, толстый жук,
Что жужжа/t над юной розой,
Из моих дурацких рук
На меня глядит с угрозой.
Он когда-то был педант
И с таким же строгим взглядом
Школярам читал диктант
И давал заданье на дом.
Прятал розгу между книг
И терзал брюзжаньем уши...
С той поры он и привык
Залезать бутонам в души.
ПАСХА 1916 ГОДА
Я видел на склоне дня
Напряженный и яркий взор
У шагающих на меня
Из банков, школ и контор.
Я кивал им и проходил,
Роняя пустые слова.
Или медлил и говорил
Те же пустые слова
И лениво думал О том,
224


Ка к вздорный мой анекдот
В клубе перед огнем
Приятеля развлечет,
Ибо мнил, что выхода нет
И приходится корчить шута.
Но уже рождалась на свет
Грозная красота.
Эта женщина днем была
Служанкой благой тщеты,
А ночью, забыв дела,
Спорила до хрипоты —
А как ее песни лились,
Когда, блистая красой.
По полю на травле лис
Скакала она с борзой!
А это т был педагог,
Отдававший стихам досуг,
И наверно, славно бы мог
Его помощник и друг
На нашем крылатом коне
Мир облетать верхом.
Четвертый казался мне
Бездельником и крикуном.
Забыть ли его вину
Пред тою, кто сердцу мил?
Но все ж я его помяну:
Он тоже по мере сил
Отверг повседневный бред
И снял шутовские цвета,
Когда рождалась на свет
Грозная красота.
Удел одержимых одной
Целью сердец жесток:
Став камнем, в стужу и зной
Преграждать бытия поток.
Конь, человек на коне,
Рассеянный птичий клик
В пушистой голубизне
Меняются с мига на миг.
230


таят
Облака тень ка реке
Меняется с мига на миг;
Копыта вязнут в песке,
Кон ь к водопою приник;
Утки ныряют, ждут,
Чтоб селезень прилетел;
Живые живым живут;
Камень всему предел.
Отвергших себя сердец
Участь, увы, каменеть.
Будет ли жертвам конец?
Нам остается впредь
Шептать, шептать имена.
Ка к шепчет над сыном мать:
Он пропадал допоздна
И усталый улегся спать.
Что это, как не ночь?
Нет, это не ночь, а смерть,
И нельзя ничему помочь.
Англия может теперь
Посул положить под сукно.
Они умели мечтать —
А вдруг им было дано
И смерти не замечать?
И я наношу на лист:
МакДонах и МакБрайд,
Кон ноли и Пирс
Преобразили край.
Чтущий зеленый цвет,
И память о них чиста:
У ж е родилась на свет
Грозная красота.
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Шире и шире кружась в воронке,
Сокол сокольничьего не слышит;
Связи распались, основа не держит;
Анархия выплеснулась на землю,
231


Тусклый от крови поток вскипает,
И в нем почтенье к невинности тонет;
Добро утратило убежденья,
Зло одержимо неистовой страстью.
Ясно, что откровение близко;
Ясно, Второе Пришествие близко.
Второе Пришествие! Только помянешь
Его, как образ из Spiritus Mundi 1
Взор потревожит: в песках пустыни
Лев с головой человека и взглядом
Безжалостным и пустым, как солнце,
Поводит бедрами, и на склонах
Мечутся тени разгневанных птиц.
Возвращается мрак; но теперь я знаю,
Что каменный сон двадцати столетий
Был прерван качанием колыбели,
Что ныне зверь, дождавшийся часа,
Ползет в Вифлеем к своему рождеству.
ПЛАВАНИЕ В ВИЗАНТИЮ
I
Тут старым нет пристанища. Юнцы
В объятьях, соловьи в самозабвенье,
Лососи в горлах рек, в морях тунцы —
Бессмертной цепи гибнущие звенья! —
Ликуют и возносят, как жрецы,
Хвалу зачатью, смерти и рожденью;
Захлестнутый их пылом слеп и глух
К тем монументам, что воздвигнул дух.
II
Старик в своем нелепом прозябанье
Схож с пугалом вороньим у ворот.
Пока душа, прикрыта смертной рванью,
Не вострепещет и не воспоет —
1Дух Мира (тт.) .
232


О чем? Нет знанья выше созерцанья
Искусства нескудеющих высот:
И вот я пересек миры морские
И прибыл в край священный Византии.
III
О мудрецы, явившиеся мне,
Ка к в золотой мозаике настенной,
В пылающей кругами вышине,
Вы, помнящие музыку вселенной! —
Спалите сердце мне в своем огне,
Исхитьте из дрожащей твари тленной
Усталый дух: да будет он храним
В той вечности, которую творим.
IV
Развоплотясь, я оживу едва ли
В телесной форме, кроме, может быть.
Подобной той, что в кованом металле
Сумел искусный эллин воплотить,
Сплетя узоры скани и эмали,—
Дабы владыку сонного будить
И с древа золотого петь живущим
О прошлом, настоящем и грядущем.
БАШНЯ
1
О сердце, неужели ты способно
Прожить, с абсурдом старости смирясь,
Привязанной ко мне глумливо, словно
К собачьему хвосту?
Да отродясь
Воображенье не стремилось в дали
Так страстно и свободно; слух и глаз
Несбыточного так не предвкушали —
233


Ни даже в детстве, когда в ранний час
Я с удочкой карабкался на спину
Бен-Балбена на целый летний день.
Так что ж теперь к Платону и Плотину
Идти в друзья, а к Музе охладеть?
Чтоб на одни абстрактные сужденья
Мои воображенье, слух и глаз
Способны были — и свое презренье
Побитый чайник выдавал, плюясь?
И
С зубчатых стен я вижу тот же вид —
Тут основанье дома, там торчит
Из почвы ствол, как закопченный палец;
Закатные лучи распались —
Пора, воображенье! Я зову
Из древних рощ, из бывших зданий
Героев их воспоминаний,
Чтоб допросить бродячую молву.
За тем холмом царила миссис Френч;
Однажды, когда пламя сотен свеч
Лилось на серебро, хрусталь и вина,
Дворецкий понял, что причина
Хозяйкиной досады — под окном,
Проворно с ножницами вышел.
Нахалу уши отчекрыжил
И. захватив их, возвратился в дом.
Тому полвека здесь еще жила
Одной крестьянской девушке хвала,
Хвала не просто юности цветенью,
Но упоительному пенью,
И песней так прославилась она,
Что чуть на ярмарку ступала.
Как в тот же самый миг бывала
Толпою фермеров окружена.
В пивной же, одурев от звучных фраз
Иль выпив за нее в двадцатый раз,
Проверить парни срочно захотели.
Мила ли их мечта на деле;
234


Им показалось — солнцем залит путь,
А было сумрачно и лунно.
Они зашли в болото Клуна,
И кто-то умудрился утонуть.
Не странно ль, что рифмованной стряпней
Парней смутил не кто-то, а слепой?
Отнюдь не странно; бедствий наших эра
Ведется от слепца Гомера,
Всех у него Елена предала.
И ежели в одно сольется
От рифм моих с луною солнце,
Мужчины проклянут меня со зла.
Мое созданье, Рыжий Ханрахан
На утренней заре, ни трезв ни пьян.
Понесся из соседнего амбара.
Шатаясь, точно от угара.
Упал, опять упал — и снова в грязь;
Одни разбитые колени
Да сладострастья исступленье
Добыл он, чародейству покорясь.
Ребята ночь играли напролет;
Когда ж е колдуну пришел черед
Сдавать, он показал свои таланты —
Из рук повыпрыгнули карты.
Колода стала сворой гончих псов,
А сам он обратился в зайца,
И за охотой увязаться
Мой полоумный Рыжий был готов —
Куда, куда?.. Я вызываю вновь
Того, кому ни песня, ни любовь.
Ни недруга отрезанные уши
Ничуть не веселили душу;
Прожив легендой средь родных руин.
Соседям завещал судачить,
Когда скончал он дни собачьи.
Вот этой башни нищий господин.
В былые дни к зубцам старинных стен
Воители в подвязках до колен
235


Или в броне взбирались неуклюже,
И среди них встречались души,
Что из Великой Памяти поднесь
Выходят звуком лат гремящих
И криком беспокоить спящих
И стуком посылать о судьбах весть.
Я всех вас допрошу, придите все:
Слепой бродяга, певший о красе,
И рыцарей потомок разоренный,
Наглец помещик полуконный
И уши положившая в футляр,
Мой Рыжий в призрачной охоте
И парень, сгинувший в болоте,
Когда от Муз крестьянке выпал дар.
Все, чей у нас доселе слышен шаг,
Мужчина, женщина, богач, бедняк.
Ответьте: явно или тайно старость
В вас так же разжигала ярость?
Но я прочел ответ во взгляде той.
Что прочь стремится постоянно.
Уйди же! Только Ханрахана
Оставь пофилософствовать со мной.
Гуляка с шашнями на всех ветрах.
Природный ум, осмысливавший прах,
Открой мне все, что отгадал в могиле
О той слепой, стихийной силе,
Что на рывок бросает нас, едва
Поманят нас лукавым оком,
Прикосновеньем или вздохом —
Вглубь, в лабиринт иного существа.
Воображенье тратит больше сил
На ту, что ты добыл иль упустил?
На ту, что упустил? Предай огласке:
От лабиринта из опаски.
Из гордости иль по игре ума
Беж ал ты — подсказала совесть.
Тебя не память жалит, солнце
Луной закрылось, и упала тьма.
236


Ill
Пора писать завещанье;
В преемники и избрал
Спешащих рассветной ранью
Вверх по струе меж скал,
Туда, где бьет она, горбясь,
И первой наживки ждет;
Они унаследуют гордость
Народа и за народ,
Который тиранство и рабство
С плевком презренья отверг,
На Дело и Государство
Взирал, как Граттан и Берк,
И породил без усилья,
Щедростью мир ослепив,
Гордость, рог изобилья.
Первых лучей прорыв
Или внезапный ливень
Над пересохшей рекой.
Или когда в молчаливом
Величье плывет на покой
По меркнущему мерцанью
Лебедь, он медлит здесь.
Он должен здесь на прощанье
Спеть последнюю песнь.
И вот мой символ веры:
Плотин вызывает смех.
Платой вызывает химеры,—
Да где были жизнь и смерть,
Покуда в людском сознанье
Не были сотворены
Целостное мирозданье,
Свет солнца и луны,
И больше того, мы знаем:
Едва мы со смертью слились,
Как тотчас мечтой созидаем
Залунный Парадиз.
Я отпустил без досады
Мир итальянских наук
И гордых камней Эллады,
237


Стихов прихотливый звук
И горькой любви картины,
Все то из былых времен,
Что в воспоминаньях мужчины
Ж и зн и гигантский сон,
Зеркальное отраженье.
А там внизу, у бойниц
Гомон, споры, круженье
Серых проворных птиц.
Каждая мама-птица
Прутик приносит в дом,
Чтобы в срок взгромоздиться
Над несогретым гнездом.
Итак, моя вера и гордость —
Для прямодушных парней,
Спешащих по склонам горным
Забросить муху в ручей,
Когда, победив ночную
Тьму, пыхнет окоем,—
Их сталь еще не согнуло
Нашим сидячим трудом.
Теперь я заставлю душу
Метанья перебороть
И погрузиться в науку,
Пока одряхлевшая плоть,
В жилах опустошенность,
Злобный брюзгливый бред
Или тупая сонность
И то, чего хуже нет,—
Смерть друзей, угасанье
Пары бездонных зрачков.
Стеснявшей мое дыханье,—
Не станут бледней облачков,
День уносящих с собою,
Или слабей, чем зов
Птицы, застигнутой тьмою.
23R


тщш;
ДВЕ ПЕСНИ ИЗ ПЬЕСЫ
«ВОСКРЕСЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ»
I
Дионис умер, в мире плач.
О дева юная, гряди
И сердце из его груди
В ладонь горячую упрячь.
Оно стучит, она грядет —
И музы водят хоровод:
Великий Год, Платонов Год —
Бог вновь родится и умрет.
Иную Трою возведут.
Иной Приам клан скормит псам,
Иные греки по волнам
За Золотым Руном пойдут.
Прервался Рима ровный сон:
Его порядок и закон
Звездой и девой возмущен —
Из тьмы легенд, из тьмы времен.
II
Ушел он, как к себе домой,
О человеке возроптав.
Бы л галилейский день кровав
Под вавилонскою звездой,
Одевший мир вселенской тьмой,—
Здесь кровь Христова пролилась —
И надвое разорвалась
Нить философии пустой.
Все то, чем смертный в мире жив,
Само живет всего лишь миг.
Любви неистовый родник
И вдохновения порыв.
Вселенский крик, вселенский взрыв
Все, что осилить смеет тьму,—
Мы сами выплеснем ему,
Своею кровью напоив.
239


ЛЕДА И ЛЕБЕДЬ
Биенье мощных крыльев, натиск пылкий,
Скользят по бедрам перепонки лап,
Широкий клюв сомкнулся на затылке:
Не вырваться, не крикнуть,— слишком слаб
Отпор девичьих рук,— бессильно тело
Стряхнуть великолепный этот плен!
Прислушайся, как бьется ошалело
Чуж а я грудь у дрогнувших колен!
Зачаты в судороге сладострастной
Смерть Агамемнона, поход напрасный.
Сожженный город, бесконечный бой...
Но в этот миг, пьянея от победы,
Открыл ли он предбудущие беды,
Покуда не пресытился тобой?
РАЗГОВОР С ДУШОЙ
[
Душа.
Вступи в потемки башни винтовой.
Сосредоточься на крутом подъеме,
Отринь все мысли суетные, кроме
Стремленья к звездной вышине слепой,
К той черной пропасти над головой.
Откуда свет раздробленный струится
Скво зь древние щербатые бойницы.
Как разграничить душу с темнотой?
Поэт.
Меч рода Сато — на моих коленях;
Сверкает зеркалом его клинок,
Не затупился он и не поблек,
Хранимый, как святыня, в поколеньях.
Цветами вышитый старинный шелк,
Обернутый вкруг деревянных ножен,
Потерся, выцвел — но доныне должен
Он красоте служить — и помнит долг.
240


Душа.
К чему под старость символом любви
И символом мойны тревожить память?
Воображеньем яви не поправить,
Блужданья тщетных помыслов прерви;
Знай, только эта ночь без пробужденья,
Где все земное канет без следа,
Могла б тебя избавить навсегда
От преступлений смерти и рожденья.
Поэт.
Меч, выкованный пять веков назад
Рукой Монташиги, и шелк узорный,
Обрывок платья барыни придворной.
Пурпуровый, как сердце и закат,—
Я объявляю символами дня
Пред этой башней —-символом забвенья —
И права требую на повгоренье.
Ка к требует трофеев солдатня.
Душа.
В бессрочной тьме, в блаженной той ночи
Такая полнота объемлет разум,
Что глохнет, слепнет и немеет разом
Сознанье, не умея отличить
«Где» от «когда», начало от конца —
Иначе говоря, к творцу взлетает!
Лишь мертвые прощенье обретают;
Но мысль об этом тяжелей свинца.
II
Иоэт.
Слеп человек, а жажда жить сильна.
И почему б из лужи не напиться?
И почему бы мне не воплотиться
Еще хоть раз — чтоб испытать сполна
Все, с самого начала: детский ужас
Беспомощности, едкий вкус обид,
Взросленья муки, отроческий стыд,
Подростка мнительного неуклюжесть?
241


А взрослый в окружении врагов? —
Куда бежать от взоров их брезгливых.
Кривых зеркал, холодных и глумливых?
Как не уверовать в конце концов.
Что это пугало — ты сам и есть
В своем убогом истинном обличье?
Как отличить увечье от величья
Под бурею, грохочущей, как месть?
Согласен пережить все это снова
И снова окунуться с головой
В ту, полную лягушечьей икрой
Канаву, где слепой гвоздит слепого,
И даже в ту, мутнейшую из всех
Канаву расточенья и банкротства.
Где молится гордячке сумасбродство.
Бог весть каких ища себе утех.
Я мог бы до истоков проследить
Свои поступки, мысли, заблужденья;
Без криводушья и предубежденья
Изведать все,— ч тоб все себе простить!
И жалкого раскаянья взамен
Таким внезапным счастьем грудь стеснится.
Что нужно петь, плясать и веселиться;
Блаженна жизнь,— и мир благословен.
КРОВЬ И ЛУНА
I
Священна эта земля
И древний над ней дозор;
Бурлящей крови напор
Поставил Башню стоймя
Над грудой ветхих лачуг —
Как средоточье и связь
Дремотных родов. Смеясь,
Я символ мощи воздвиг
Над вялым гулом молвы
И, ставя строфу на строфу,
Пою эпоху свою,
Гниющую с головы.
242


ШЯШ
п
1>|лл в Александрии маяк знаменитый, и был
( толп Вавилонский вахтенной книгой плывущих по небу
светил:
И Шелли башни свои — твердыни раздумий — в мечтах
возводил.
Я провозглашаю, что эта Башня — мой дом,
Лестница предков — ступени, кружащие каторжным
колесом;
Голдсмит и Свифт, Беркли и Борк брали тот же
подъем.
Свифт, в исступленье пифийском проклявший сей мир.
Ибо сердцем истерзанным влекся он к тем, кто
унижен и сир;
Голдсмит, сО вкусом цедивший ума эликсир,
И пысокомысленный Борк, полагавший так,
Что государство есть древо, империя листьев
и птах,—
Чуждая мертвой цифири, копающей прах.
И благочестивейший Беркли, считавший сном
)гот скотский бессмысленный мир с его расплодившимся
злом:
Отврати от него свою мысль — и растает фантом.
Яростное негодованье и рабская кабала —
Шпоры творческой воли, движители ремесла.
Все, что не бог, в этом пламени духа сгорает
дотла.
III
Свет от луны сияющим пятном
Лег на пол, накрест рамою расчерчен;
Века прошли, но он все так же млечен,
И крови жертв не различить на нем.
На этом самом месте, хмуря брови,
Стоял палач, творящий свой обряд,
243


Злодей наемный и тупой солдат
Орудовали. Но ни капли крови
Не запятнало светлого луча.
Тяжелым смрадом дышат эти стены!
И мы стоим здесь, кротки и блаженны,
Блаженнейшей луне рукоплеща.
IV
На пыльных стеклах — бабочек ночных
Узоры: сколько здесь на лунном фоне
Восторгов, замираний и агоний!
Шуршат в углах сухие тельца их.
Ужели нация подобна башне,
Гниющей с головы? В конце концов,
Что мудрость? Достоянье мертвецов,
Ненужное живым, как день вчерашний.
Живым лишь силы грешные нужны:
Все здесь творится грешными руками;
И беспорочен только лик луны.
Проглянувшей в разрыв меж облаками.
БОГОМАТЕРЬ
Три ужаса любви! Луча паденье
Сквозь тело, словно пробужденье,
И трепет крыльев в тишине.
Как вынести всю тяжесть мирозданья?
Вселенная во мне.
Ну, разве я скучала за работой?
Я делала ее с охотой:
У очага и у реки.
Где мы с соседками белье колотим
И точим языки.
Что вскармливаю я? Звезду в полете.
Рожденную в мученьях плоти?
И замораживает кровь
Внезапно, словно от удара плети.
Подобная любовь.
244


«Я родом из Ирландии,
Святой Земли Ирландии,
Часы бегут—чего мы ждем?
Во имя всех святых, пойдем
Плясать со мной в Ирландии!»
Но лишь единственный из всех
В той разношерстной братии,
Один угрюмый человек
В чудном заморском платье
К ней повернулся от окна:
«Не близкий путь, сестра;
Часы бегут, а ночь темна.
Промозгла и сыра».
«Я родом из Ирландии,
Святой Земли Ирландии,
Часы бегут — чего мы ждем?
Во имя всех святых, пойдем
Плясать со мной в Ирландии!»
«Там косоруки скрипачи,—
Он закричал отчаянно,—
И неучи все трубачи,
И трубы их распаяны!
Пускай колотят в барабан,
С размаху струны рвут,—
Какое уж веселье там!
А дни бегут, бегут».
«Я родом из Ирландии,
Святой Земли Ирландии,
Часы бегут — чего мы ждем?
Во имя всех святых, пойдем
Плясать со мной в Ирландии!»
«Я РОДОМ ИЗ ИРЛАНДИИ*
245


®НЩ:
ПУСТЫННИК РИБХ
О НЕДОСТАТОЧНОСТИ ХРИСТИАНСКОЙ ЛЮБВИ
Зачем любовь, Господню благодать,
Кощунственно на части разнимать?
Я ненавистью занят не на шутку —
Понятен мне порыв стихии злой:
Он выметает из души метлой
Все то, что чуждо чувству и рассудку.
О ненависть, души ревнивый свет,
Ты — людям и событьям мой ответ.
Оставив слабым ложь и опасенья,
Я прозреваю, чем душа жила
И что она в грядущем бы нашла,
Не зная тленья и восстав от тленья.
Освободясь, я втаптываю в прах
Все, что о Боге люди мнят в веках;
В душе их мысли вызывают злобу.
Душа — невеста, ей ли не позор
Мишурных мыслей нищенский убор!
Кто ненавидит Бога — ближе к Богу.
С ударом полночи душа стряхнет
Покров телесно-умственных забот.
Что взять ей, кроме Божьего даянья?
Что, кроме дел Господних, увидать?
Что знать, пока Он не велел ей знать?
Чем жить, пока в ней нет Его дыханья?
клочок ЛУЖАЙКИ
Кроме картин и книг
Да лужайки в сорок шагов,
Что мне оставила жизнь?
Тьма изо всех углов
Смотрит — и ночь напролет
Мышь тишину скребет.
246


Меня искушает покой,
Дряхлеет не только плоть,
Мечта устает парить,
А жёрнов мозга — молоть
Памяти сор и хлам,
Будничный свой бедлам.
Та к дайте ж е пересоздать
Себя на старости лет,
Чтоб я, как Тимон и Лир,
Сквозь бешенство и сквозь бред,
Как Блейк, сквозь обвалы строк,
Пробиться к истине мог!
Так Микеланджело встарь
Прорвал пелену небес
И, яростью обуян,
Глубины ада разверз.
О, зрящий сквозь облака
Орлиный ум старика!
О'РАХИЛ И
Помянем же О’Рахили,
Да будет он воспет
Как истинный О’Рахили!
Пусть судят как хотят
Историки-очкарики,
А я скажу одно:
Не позабудется вовек,
Что кровью крещено.
—
Ну, как погода?
Помянем же О’Рахили,
Он был такой чудак,
Что Конноли и Пирсу
Сказал примерно так:
«Я земляков отговорил
От безрассудных дел.
Полночи добирался сам,
Но, главное, поспел!»
—
Ну, как погода?
247


ж
«Нет, не такой я жалкий трус.
Чтоб дома ждать вестей
И слух свой слухами питать
Проезжих и гостей».
И усмехнулся про себя,
Докончив свой рассказ:
«Часы заведены,— теперь
Пускай пробьет наш час».
—
Ну, как погода?
Споем теперь об этом дне.
Когда он был убит
В последнем уличном бою
Где-то на Генри-стрит.
Стена скользила из под рук,
Но, прежде чем упал,
«Здесь умер я, О ’Рахили» —
Он кровью начертал.
—
Ну, как погода?
ПРИВИДЕНИЯ
В иронии хоть чему оправдание,
И я рассказывал о привидении,
К правдоподобию не стремился
И не тревожил здравого смысла:
Мой собеседник не может вынести
Народной мудрости или хитрости.
—
Пятнадцать призраков я видал,
И худший — пальто на вешалке.
Ныне полмира отдать захочется
За половинное одиночество
За полночь с долгожданным другом.
Который не станет казнить упреком
И силы найдет не выказать чувств,
Когда я, по мненью его, заврусь.
—
Пятнадцать призраков я видал,
И худший — пальто на вешалке.
Чем человек становится старше,
Тем в его сердце больше и больше
248


Полноты бытия и радости —
А силы кстати приходятся в старости,
Ибо кругом сгущаются тени
И в них мерещатся привидения.
—
Пятнадцать призраков я видал,
И худший — пальто на вешалке.
ВОДОМЕРКА
Чтоб цивилизацию не одолел
Варвар — заклятый враг,
Подальше на ночь коня привяжи,
Угомони собак.
Великий Цезарь в своем шатре
Скулу кулаком подпер,
Блуждает по карте наискосок
Его невидящий взор.
И как водомерка над глубиной.
Скользит его мысль а молчании.
Чтобы Троянским башням пылать.
Нетленный высветив лик.
Хо ть в стену врасти, но не смути
Шорохом — этот миг.
Скорее девочка, чем жена, —
Пока никто не войдет,
Она шлифует, юбкой шурша,
Походку и поворот.
И как водомерка над глубиной.
Скользит ее мысль в молчании.
Чтобы явился первый Адам
В купол девичьих снов.
Выставь из папской часовни детей,
Дверь запри на засов.
Там Микеланджело под потолком
Небо свое прядет,
Кисть его, тише тени ночной,
Движется взад-вперед.
И как водомерка над глубиной.
Скользит его мысль в молчании.
249


ш
т
высокий слог
Какое шествие без ходуль, какой без них
карнавал!
На двадцати футовые шесты прадедушка мой
вставал.
Имелась пара и у меня — пониже футов на пять;
Но их украли — не то на дрова, не то забор
подлатать.
И чтобы потешить народ — взамен медведей и обезьян,
Чтобы детям на радость среди толпы вышагивал
великан,
Чтоб женщины на втором этаже с недочинённым
чулком
Пугались, в окне увидав Лицо,— я вновь стучу
молотком.
Я шут на ходулях, из века в век тянувший
лямку свою;
Я вижу, мир безумен и глух, и тщетно я вопию.
Все это — высокопарный вздор. Трубит гусиный
вожак
В ночной вышине, и брезжит рассвет, и разрывается
мрак;
И я ковыляю медленно прочь в безжалостном
свете дня;
Морские кони бешено ржут и скалятся на меня.
человек и эхо
Человек
Здесь, в тени лобастой кручи,
Отступя с тропы сыпучей,
В этой впадине сырой
Под нависшею скалой
Задержусь — и хрипло, глухо
Крикну в каменное ухо
Тот вопрос, что столько раз,
Не смыкая старых глаз,
Повторял я до рассвета —
И не находил ответа.
250


Я ли пьесою своей
В грозный год увлек людей
Под огонь английских ружей?
Я ли невзначай разрушил
Бесполезной прямотой
Юной жизни хрупкий строй?
Я ль не смог спасти от слома
Стены дружеского дома?..
И такая боль внутри —
Стисни зубы да умри!
Эхо
Умри!
Человек
Но тщетны все попытки
Уйти от справедливой пытки,
Неотвратим рассудка суд.
Пусть тяжек человечий труд —
Отчистить скорбные скрижали.
Но нет исхода ни в кинжале,
Ни в хвори. Если можно плоть
Вином и страстью побороть
(Хвала творцу за глупость плоти!).
То, плоть утратив, не найдете
Ни в чем ни отдыха, ни сна,
Покуда интеллект сполна
Всю память не перелопатит,—
Единым взором путь охватит
И вынесет свой приговор;
Потом сметет ненужный сор,
Сознанье выключит, как зренье,
И погрузится в ночь забвенья.
Эхо
Забвенья!
Человек
О Пещерный Дух,
В ночи, где всякий свет потух,
Какую радость мы обрящем?
Что знаем мы о предстоящем,
Где наши скрещены пути?
251


Но чу! я сбил ся, погоди...
Там ястреб над вершиной горной
Рванулся вниз стрелою черной;
Крик жертвы долетел со скал —
И мысли все мои смешал.
ЗВЕРИ ПОКИДАЮТ АРЕНУ
I
Где взять мне тему? В голове — разброд,
За целый месяц — ни стихотворенья.
А может, хватит удивлять народ?
Ведь старость — не предмет для обозренья.
И так зверинец мой из года в год
Являлся каждый вечер на арене:
Ш ут на ходулях, маг из шапито,
Львы, колесницы — и бог знает кто.
II
Осталось вспоминать былые темы:
Путь Ойсина в туман и буруны
К трем заповедным островам поэмы.
Тщета любви, сражений, тишины;
Вкус горечи и океанской пены,
Подмешанный к преданьям старины;
Какое мне до них, казалось, дело?
Но к бледной деве сердце вожделело.
III
Потом иная правда верх взяла.
Графиня Кэтлин начала мне сниться;
Она за бедных душу отдала,—
Но Небо помешало злу свершиться.
Я знал: любимая моя могла
Из одержимости на все решиться.
Та к зародился образ — и возник
В моих мечтах моей любви двойник.
252


IV
А там — Кухулин, бившийся с волнами,
Пока бродяга набивал мешок;
Не тайны сердца в легендарной раме —
Сам образ красотой меня увлек;
Судьба героя в безрассудной брани.
Неслыханного подвига урок.
Я думал лишь о символах — и мало
О том, что их реально наполняло.
V
А рассудить, откуда все взялось —
Дух и сюжет, комедия и драма?
Из мусора, что век на свалку свез.
Галош и утюгов, тряпья и хлама,
Пустых жестянок и пустых угроз
Торговки старой... Хватит с нас тумана;
Пора вернуться на круги своя,
В каморку сердца — лавочку старья.
ДЖОРДЖ РАССЕЛЛ
БЕССМЕРТИЕ
Мы исчезаем дымом иль в пламени духа живем —
Нельзя нам в огонь вернуться, как не может вернуться дым.
1'сли мысль наша стала мечтой, стала воля желанием, сном —
Мы, точно дым, уходим, хоть где-то огонь не гасим.
Искры безмерной жалости освещают сумерки дней,
I IH того и душа у нас, чтоб с ней вечную жизнь обрести.
Когда не горим в любви, мы уходим дорогой теней —
К смерти ведут мечту несчитанные пути.
253


ЖЕЛАНИЕ
С Тобой хоть миг! Тогда взлетит мечта,
Труда устои призовут опять,
И вновь тропу, что высока, чиста,
Дух сквозь века отправится искать.
И память будет так щедра опять!
Из долгих лет желаний и утрат,
Из лет беспамятства с какой тоской
К Тебе, кто тих, незрим, о ком не говорят,
Кто бел, кто страсти все сжигает белизной
К Тебе стремлюсь я вновь с какой тоской!
ВЕЛИКОЕ ДЫХАНИЕ
Лилово-красной пеной окаймлен,
Вновь дня цветок осыплется сейчас.
Тускнею т лепестки, а небосклон —
Мерцающий алмаз.
Волнует сумерки разгул теней.
Нежна роса, вдали снега чисты.
Трепещет бездна — замирает в ней
Дыханье Красоты.
Я видел, как века дрожат, струясь
Над Красотой, и замедляют ход.
Когда она, вздохнув в последний раз,
Кончину познает.
РАДОСТЬ
В золоте лунном танцоры
Бабочками скользят.
Влекло бездумие это
Мой зачарованный взгляд.
То лько сердце печально-мудрое
То мил разлад.
254


Ради беспечности юной
Что за боль осталась в залог?
Какие оковы сброшены,
Чтоб танец так вольно влек?
Что за мрачные прегрешенья
Простил им Бог!
Ценою скорби глубокой
Мне краткое счастье далось.
Чем радость свою оплатили они.
Мучил меня вопрос.
Сколько ночами долгими
Пролито слез?
Легкий шаг, веселый румянец
Мне внушали наперебой,
Но языком небесным
Историю боли той,
Которая станет, лишь радость пройдет,
Опять бедой.
Ушел я в пустыню ночи
С собою наедине.
К сердцу прижал радость и грусть.
Одинаково милые мне —
Чтоб не исчезли. Для жизни они
Равно в цене.
ГОРОДА
Под водою утонут
И восстанут над ней,
Их снова заселят
Миллионы людей.
Грех не коснется их.
Пурпурно-ал.
Чисты они будут.
Словно кристалл.
255


1ШШ
Возродятся из мрака
Лондон, Тир, Вавилон,
И Париж будет светом
Изнутри озарен.
От людей в стройных башнях,
На дорожках садов
Аромат будет веять
Слаще цветов.
Феи танец затеют
М е ж стен городских.
Вниз глядеть будут боги
С полей голубых.
росток
Ты Странника своего не зови.
Еще не настал черед.
Атаку первую он ведет
Невидимых ворот.
От легкого стука не шевелись.
Час роковой грядет.
На первый стук в незримую дверь
Даст судьба ответ.
Дыханье медовое, крик и вздох
Или слепящий свет —
С чем ни явился бы — жизнью владеть
Ему до скончанья лет.
Сатиры могут его нагнать.
Может хрустальным крылом
Сверкать серафим. Тот, кто пришел.
Будет царем.
Склонится даже владыка владык
Пред этим нежным ростком.
Прозренья могучего Данта вберет
Мягкий детский взгляд.
Все, чем чреваты муки твои;
Он сейчас богат.
25(>


Все в нем одном — от глубин до небес -
Рай, Чистилище, Ад.
Меж важных наставников души
Мальчик — их дерзкий кумир
Смеется под пурпуром, точно эльф,
Поймавш ий радостный миг.
Приказав легионам Цезаря
Принести для забавы мир.
В древних сумерках и тенях,
Где детству блуждать пришлось,
Мир великие скорби свои пережил
И героев своих вознес.
В потерянном детстве Иуды
Предан был Христос.
Пусть мечтает пока твой Странник-малыш,
Его позовешь потом.
Дверь приоткрыта. Дыхание, речь
Из самых древних хором
С ним в этот час. Яркий свет или тьма —
Он роком своим влеком.
ПАРИЯ
Порой в одинокий час,
Когда подбирается ночь,
Встретив изгнанное величие,
Люди спешат прочь.
Они приходят в свой дом,
Светло им в кругу родных.
Они распинают тайну
В бодрых словах своих.
Но меркнут жизнь и любовь.
Вот-вот — и кончен полет.
Изгнанное величие
Каждый на помощь зовет.
11оэчим Ирландии
257


ОТ ИМЕНИ НЕКОТОРЫХ ИРЛАНДЦЕВ,
НЕ СЛЕДУЮЩИХ ТРАДИЦИИ
Нам говорят — мы чужаки.
Бессвязно грезим о своем,
Их блеклым стягам далеки,
Призывам жить вчерашним днем.
Им прошлое принадлежит —
И меч, и речь, и честь, и храм,
Их слава мертвая слепит,
Путь преградив живым огням.
Заклятьями взрывают прах
Героев, что в могилах спят.
О пролитых давно слезах,
О прошлых подвигах твердят.
И нас они влекут и впредь
Скользить над бездной в полусне,
Ж и ть древностью, о ней скорбеть,
Гореть в безжизненном огне.
Нельзя мечтать лишь о былом,
И поклоненье мертвецам,
Пусть с терниями над челом.
Не то, что дорого сердцам.
Бросаем с вызовом ответ:
Родней, чем древние века,
Нам та страна, которой нет.
Чт о в чреве времени пока.
Дороже, чем земля у ног,
Ирландии грядущей день,
И цель, которой смутен срок.
Милей, чем из легенды тень.
Пускай, как прежде, новый род.
Пригубив счастья и потерь,
Отцовской мудростью живет;
Но не войти нам в ту же дверь.
Не успокоиться на том.
Нет, неизвестным королям
Мы, как вассалы, присягнем
И свету, что невидим нам.
Зачем ирландский дух терять?
Но привечать нам веселей,
258


Чем уходящих Кельтов рать,
Младенца первых Новых дней.
Нам ни к чему знамен размах,
А юношам наказ простой:
Принять не миф о королях,
А ересь правды золотой.
ДЖОН синг
ГЛЕНКУЛЛЕН
Когда бы эта древняя река
Могла вложить в рокочущее слово
Таинственные повести былого,
Мы разглядели бы наверняка
Костры, где жарились окорока
Для пиршеств пастуха и зверолова,
Где ликованью кубка удалого
Воинственная вторила строка.
Увы, и этих мест коснулось время,
И по безлюдным прежде берегам.
Где разносился только птичий гам,
Пшеницу сеет скаредное племя,—
Мы прошлое по песням узнаем:
Ж ивут преданья в имени твоем.
символ ВЕРЫ
Я горный высмотрел цветок
На одинокой круче, —
Ненастный ветер был жесток,
Его порывы — жгучи.
«Цветок,— спросил я,— сколько дней
На этом склоне горном
Ты простоял среди камней,
Клонясь под ветром черным?
259


;Щ |:
Сереют тучи над горой,
Полнеба застилая,
Вверху — один туман сырой.
Внизу — земля гнилая.
Здесь даже птицы не поют.
Скупые скалы — голы,
За медом в дальний твой приют
Не прилетают пчелы.
Зачем взошел ты на скале
Безрадостной и серой,
О чем мечтал в промозглой мгле,
Какой питался верой?»
Цветок сказал: «Один стою
Я над скалой крутою.
Но не считаю жизнь мою
Ни горькой, ни пустою .
Не расцвету я на лугу —
Какой же смысл в роптанье?
Я счастлив, что свершить могу
Судьбы предкачертанье.
И кто сказал, что надо мной
Лишь злобный ветер дует? —
Природа солнечной весной
С цветами не враждует.
Вовек с вершины бытия
Я не спущусь к подножью:
Красой своей пополнил я
Сокровищницу божью».
НОВЫЙ AHFBHHK
Какую запись новый год
Оставит на страницах белых? —
Историю одних невзгод
Иль хронику деяний смелых?
260


Последний лист испишем мы
Из целой кипы, но вначале
Дождемся будущей зимы.
Узнаем радости, печали.
Ка к странник, на пути стою,
Одной надеждой утешаясь:
Я силу тайную свою
И слабость обнажить решаюсь.
ПОХОРОННАЯ МЕССА
Оплакивая прах,
Там месса замирала,
Кругом аладычил страх,
Смиряя гул хорала.
Колени преклоня,
Там женщина молилась,
Так прежде для меня
Лицо твое светилось.
Пред нашею тоской
Ничто
ее тревоги:
Чтоб страх узнать такой.
Жизнь отдавали боги.
ПРИХОЖАНКИ
Я возле церкви жил и не забуду.
Как женщины стекались отовсюду
На праздник — после будничной рутины:
На свадьбы, проповеди и крестины.
Господь для них так много в жизни значил!
И господу завидовать я начал...
Отныне в комнате, где третий — лишний.
Тебе и мне завидует всевышний.
261


ПЕРЕМЕНА
Я одиночество постиг
И все его невзгоды,
Не прерывались ни на миг
Безжизненные годы.
Надежда берегла меня.
Все изменилось ныне:
Ты уезжаешь на три дня,
И я мертвец в пустыне.
ЭПИТАФИЯ
Греховный, на слова скупой,
Всем чуждый, ото всех далек,
Один привычной шел тропой.
Один потом в могилу лег.
И даже смерть пришла к нему
В тот смутный час, когда леса
В осеннюю уходят тьму
И стынет на лугах роса.
ПРЕЛЮДИЯ
Вставали звезды, ночь сменяла день.
На юг, по неизведанной стране,
Где нет ни городов, ни деревень,
Я шел навстречу солнцу и луне.
Я был с цветами, с птицами знаком
И бесприютной утренней порой
Пренебрегал словесным языком
В беседах с камнем, лугом и горой.
***
Пусть золото и медь
В лесах осенних блекнут,—
Им больше не шуметь! —
Пусть под дождями мокнут
262


Рогатины плетней.
Пусть воет ветер грубый,—
Всю сладость летних дней
Твои мне дарят губы.
ТОМАС МАКДОНАХ
О ПОЭТЕ-ПАТРИОТЕ
Его песня была чуть слышна
В гимнах вечной вселенной;
Затерялась в звучанье она
Птичьей арфы напевной.
Одинокое слово его
Тихим подвигом было,
Но полночное эхо мертво —
Смех и стон утаило.
Только песня в сердцах зазвенит,
Смолкнут струны столетий;
Подвиг вырвется с эхом в зенит
В тишине на рассвете.
в ГОРЯЧКЕ
Я измучен, иссох, постарел, изнемог,
В моем спекшемся горле колючий комок.
Я с тоской вспоминаю предутренний луг.
Когда свежесть была и во мне и вокруг,
Когда губы мои, мое тело, душа
Пили влагу, росистой прохладой дыша.
Хорошо бы в лесу под дождем мне уснуть,
Чтобы струи проникли в усталую грудь...
Только в комнате липкой мечусь я в бреду,
И душа моя с телом больным не в ладу,
К ней вернется прохлада, когда я уйду.
26Д


ДЖОН-ДЖОН
Ты снился ночью мне, Джон-Джон,
Ты был со мной опять,
И я проснулась утром, Джон,
Спеша тебя обнять.
Но я была одна, а сон
Манил куда-то вдаль,—
И я на ярмарку, Джон-Джон,
Пошла, накинув шаль,
Искать тебя средь шума, Джон,
И толкотни.
Все было так же, как тогда,
Пять лет назад, весной,
Когда отсюда навсегда
Ушел ты вслед за мной.
Вновь суетились шулера,
Колод ы теребя,
И шла торговля и игра —
Лишь не было тебя
Меж тех, кому всегда, Джон-Джон,
Т ы был сродни.
Кляня себя, я шла домой —
Как мне на ум взбрело,
Что ты оставил, боже мой,
Бродяжье ремесло?
К обедне ходишь, пост блюдешь,
Над грядками корпишь...
Я распахнула дверь — и что ж ?
Ты за столом сидишь.
Как будто не прошли, Джон-Джон,
Года и дни.
Как ты сидел! Ты словно трон
Оставленный обрел.
Ну что же, отдохни, мой Джон,
А я накрою стол.
264


Мой сон ушел, я ни на грош
Тебе не верю, нет:
Ты в шесть на ярмарку уйдешь —
Я и не гляну вслед.
Но до шести мы будем, Джон,
С тобой одни.
Меня срамили все кругом,
И я стыдилась всех:
Ведь привести бродягу в дом —
Наверно, тяжкий грех.
И ты уже три года дверь
Не открывал сюда,
Меня жалеют все теперь —
Да это не беда:
Лишь не жалели бы, Джон-Джон,
Тебя они.
Да,ты—моймуж,ая
жена.
Т ы прочим — не чета,
И не походишь вовсе на
Домашнего кота,
Который в дрему погружен,
Пока гремит засов...
Ну что ж, пора, иди, мой Джон,—
Пробило шесть часов.
Господь храни тебя, Джон-Джон,
Господь храни!
ПОСЫЛАЯ стихи
Отсылаю стихи — не ищу похвал,
Лиш ь покой хочу обрести!
Эти строки явились, я их не звал,
И теперь нам не по пути.
Чтобы радость их и беду минуть,
Я их прочь отсылаю днесь;
И пока я в иной отправляюсь путь,—
Будь, погибшая юность, здесь!
265


ШЗИЗ||
Я ведь просто любитель в плену неудач,
Я отшельник, друг тишины;
Мне в стихах не везло, а без них — хоть плачь,
И страданья мои смешны.
Ни себя, ни других не храня от беды,
И в любовь я ненависть влил;
Но любимой моей не нужны и чужды
Эти страсти и этот пыл.
Пусть того, что искал я, не обрету -
Но в награду за свой неуспех
Принял то, что Спаситель в смертном поту
На Голгофе добыл для всех.
Смерть — вот вера моя, лишь она одна.
Их победа меня не спасла.
И на стекла вечности, чуть видна.
Ж изнь моя дыханьем легла.
И теперь мне, бессилье свое кляня.
Не оправиться от потерь;
Ж а л ь надежды на счастье, гревшей меня,
И любви, что влечет и теперь.
И хоть скоро придет равнодушья час,
Жаль, что счастья я не познал:
Лишь его не хватает любому из нас,
А не почестей да похвал.
Отсылаю стихи, ибо правда есть
Между горьких, корявых строк.
Я не жду, что за них мне воздастся честь:
Скорбной юности в них итог.
А теперь, Джон-Джон, нам в дорогу пора,
И, свободу избрав себе,
Мы покинем все, что было вчера,
И пойдем навстречу судьбе.
266


ПАДРЕЙК ПИРС
ЛЮБИМОМУ РЕБЕНКУ
Как ужасно, что этот смеющийся рот
Искривится от плача;
Как нелепо, что этот сияющий взор
Потускнеет от боли;
И под бременем многих печалей
Склонится головка...
Вот какие видения мучат меня.
Когда я целую тебя.
Я ИРЛАНДИЯ
Я Ирландия:
Я древнее старухи из Берри.
Велика моя слава:
Мной взлелеян бесстрашный Кухулин.
Велико и бесчестье;
Дети продали мать за бесценок.
Я Ирландия:
Я безродней старухи из Берри.
МАТЬ
О нет, я не удерживала их! Господь,
я не удерживала их,
Когда они шагнули за порог
Навстречу верной гибели в неравной
Кровавой схватке за святое дело!
Я верю, люди не забудут их.
Потомки воспоют их и прославят
Их мужество... А я бессонной ночью.
Застыв напротив стылого камина,
Я буду повторять их имена
267


Лишь для себя одной... О Боже Правый,
Как все-таки Ты к женщинам жесток!
Ведь матери страдают и тогда, когда приходят дети,
И тогда, когда они уходят...
Но нет! Я не удерживала их!
И пусть душа истерзана печалью,
Известна ей и радость: сыновья
Не предали народ, они сражались!
ГЛУПЕЦ
И поскольку мудрецы не проронили ни слова, я говорю,
что я всего лиш ь глупец.
Глупец, возлюбивший свою глупость, —
Да-да, возлюбивший ее более, чем мудрецы свои книги,
или свои конторы, или же свои безмятежные дома,
Или славу свою на устах молвы;
Глупец, никогда не совершивший ничего благоразумного,
Никогда не считавший расходов, никогда не заботившийся
ни о чем, покуда другие
Пожинали плоды своих великих посевов,— ибо всю жизнь
только разбрасывал семя;
Глупец, нераскаявш ийся глупец, который скоро, в конце
всего сущего,
Засмеется в своем одиноком сердце,
Когда зрелый колос падет на серпы и все страждущее
будет умиротворено,
Хо тя сам он голоден вечно.
Я безрассудно растратил молодые прекрасные годы,
которые дал мне господь.
Я пытался достичь невозможного, полагая, что только оно
и стоит труда.
Глупость ли на меня снизошла или милость господня?
Не люди судить меня будут, но бог.
Я безрассудно растратил прекрасные годы:
Боже, когда бы ты дал мне их снова,
я снова растратил бы их —
26Н


Т а к бери эти годы назад, забирай!
Ибо сердцем своим я услышал, что нужно разбрасывать,
а не собирать,
Нужно делать насущное, а не думать о завтрашних бедах,
И с господом не торговаться о милостях, или, может,
Христос пошутил
И это мой грех перед миром — довериться горнему слову?
Чопорные, суровые законники собрались на совет
И сказали: «Сей человек глупец», а другие сказали:
«Он святотатец»;
А мудрецы пожалели глупца
За то, что пытался он в мире пространства, и времени,
и многообразных вещей
Оживить ту мечту, которую в сердце носил и которую только
сердце выдержит.
О мудрецы, отгадайте: что будет, если сбудется эта мечта?
Что будет, если сбудется эта мечта и миллионы еще не
родившихся
станут селиться
В том доме, который я в сердце построил и мыслью
ограничил?
Ноже, я душу мою заложил, я жизни всех ближних моих
заложил
$а правду, за истину твоего беспощадного слова. Не
вспоминай
о моих неудачах,
Но помни о вере моей.
И я говорю.
Прошла моя бурная юность, и я говорю моему народу:
Ны будете такими же глупцами, как я; вы будете
разбрасывать,
а не собирать;
Ны будете всем рисковать, чтоб сохранить то, что больше,
чем все;
Вы будете требовать чуда, на слово веря Христу.
И на все это я вам отвечу, о люди, отвечу и ныне, и присно,
|>люди, любимые люди,— давайте же вместе ответим на все!
2б>)


ВИДЕНИЕ
Вдруг увидев тебя,
Красота красоты,
Я едва не ослеп —
И замкнулись глаза.
И услышав тебя,
О музыка музык,
Я едва не оглох —
И замкнулся мой слух.
И пригубив тебя,
О сладчайшая сласть,
Я едва не погиб —
И замкнулась душа.
И замкнулись глаза,
И замкнулся мой слух,
И замкнулась душа —
Нет желаний во мне.
О виденье мое,
От тебя отвратясь.
Обратился лицом
Я к дороге своей.
И тогда я ступил
На дорогу свою:
Дело жизни творя,
Встречу смерти иду.
ПАДРЕЙК КОЛУМ
ПАХАРЬ
Закат и тишина. Вспаханная и еще не тронутая земля.
Человек.
Подле него две лошади и плуг.
Вспаханная и нетронутая земля: лошади; крестьянин,
поднявш ийся па рассвете
и застывший теперь в закатных лучах;
Плуг — родной брат меча, основатель городов.
270


Человек, приручивший лошадей, смастеривший плуг,
вспахавший землю,
слышишь ли ты меня? Нас разделяют столетия.
Одинокий, посреди огромного поля, ты, наверное, мо лиш ься.
И, конечно, не нашим богам-небожителям; не к ним
обращаешься ты,
дитя и хозяин земли;
У тебя на уме Пан или Вотан, а может быть, Дану...
Но стоит ли думать о богах? Разве Пан привел сюда
твоих лошадей?
Разве Дану помогала рожать твоей жене? Разве Вотан
сжимает твой плуг?
Впрочем, что мне твой нелепый ответ, одинокий человек,
сгорбленный от усталости!
Скоро ты смож ешь немного передохнуть ■— хвала
милосердной богине ночи!
Темнеет. Вот уже трудно отличить
вспаханную землю от невозделанной.
Человек неподвижно стоит возле своих лошадей. Ростом
он выше их
всего лишь на голову, совсем чуть-чуть.
Но в этом «чуть-чуть» — глубина ада и высота рая,
Престолы богов, их порфиры и колесницы,
их надмирная слава!
погоншик
На пастбища Мита
От мокрых прибрежных холмов
Бреду через Литрим и Лонгфорд
Со стадом коров.
И ночью и днем,
Словно пыль, над тропою висит
Коровье дыханье, мычанье
И топот копыт.
271


Кратчайшим путем
Я веду их меж бурых болот,
Л в сердце — Испания, море
Да парусный флот.
Бахвалится фермер
Достатком и домом большим.
Но, словно батрак.
Он привязан к посевам своим.
Кичатся солдаты,
Что, мол, посмотрели весь мир —
Зато на меня
Не орет грубиян командир;
Зато надо мною
Лишь ветер поет, а вдали
Пусты е просторы
Непаханой гордой земли.
На ярмарке шумно:
Мычание, блеянье, рев.
Да ж аркие споры, да эхо
Кровавых боев.
(Отважные люди, за ваш идеал
Я б тоже сражался и страха не знал,
И, властный мой окрик услышав тогда,
То тчас присмирели бы ваши стада!)
Да только коровы
И в Мите на сочном лугу
Скучают по жесткой траве
На морском берегу.
Я ИЗ КОННАХТА
Ох, боюсь, на моих поминках
Будет людно — не продохнуть!
Только как это всё устроят?
Вот на что б я хотел взглянуть.
272


Все толковые люди в округе
У меня ходили в друзьях.
Я всегда был на ярмарке первым:
В играх, тратах — в любых делах!
Кто когда-то, пускай хоть мельком.
Хоть слегка был со мной знаком,
Подтвердит, что и в песнях, и в дружбе
Я был признанным вожаком.
Так пускай же дружище Манус —
Коль удастся — присмотрит, чтоб
Вышел ладным и некорявым.
Чтоб на совесть был сделан гроб.
На поминках пойдут рассказы,
Стариковская болтовня;
Да и парни, наверно, тоже
Добрым словом помянут меня.
А девчонки склонят головки
И, взгрустнув об утрате такой,
Будут тихо стоять у двери
Да молиться за упокой.
А когда на другое утро
По домам наконец пойдут.
Так — одни, от дружков поодаль,
И смешков не услышишь тут.
Ну а после три девы в черном
К нам в долину сойдут с горы,
Чтоб оплакать меня по чину
Д о прихода ночной поры.
Ноуженизачтонасвете—
Во т что страшно!
не слыашть мне,
Ка к под ветром трепещет парус
И кукушка кричит в тишине.
273


ОНА ГУЛЯЛА ПО ЯРМАРКЕ
Зардевшись, милочка моя пролепетала страстно:
«Какое счастье, дорогой, моя семья согласна!»
И отошла, но, уходя, успела мне шепнуть:
«До нашей свадьбы, дорогой, у ж е совсем чуть-чуть!»
По ярмарке любовь моя гуляет меж рядами;
Забыв про все, гляжу вослед влюбленными глазами.
Вот помахала мне рукой, вот повернула к дому —
Так лебедь царственно плывет по озеру ночному.
О, как все было хорошо, хоть многие болтали,
Что не веселье впереди, а беды да печали;
Но мог ли думать я тогда, в тот безмятежный вечер,
Что больше милочки своей я никогда не встречу?
Вчера мне снилось, будто дверь бесшумно отворилась
И милая моя вошла, и надо мной склонилась,
И вновь растаяла, но все ж успела мне шепнуть:
«До нашей свадьбы, дорогой, уже совсем чуть-чуть!»
БЕЗДОМНАЯ СТАРУХА
Какое счастье иметь свой кров!
Свой стол, и буфет, и кровать в углу!
Подкидывать торф в гудящий камин.
Глядеть на огонь, ворошить золу.
И чтоб на стене висели часы,
И маятник плавал — туда-сюда,
И чашки мерцали в высоком шкафу,
А в медной кастрюльке дымилась еда.
Я б весь день не присела — варила обед.
Вытирала пыль, выметала сор,
И всегда бы, как новенький, за стеклом
Голубел и белел и сверкал фарфор.
Как спокойно мне было б тогда по ночам!
Я б на дверь опускала надежный засов.
Расстилала постель... как бы сладко спалось
У камина под тиканье старых часов.
274


Нету сил уж е больше одной сквозь туман.
Скво зь промозглую мглу дни и ночи брести
По безлюдной земле меж унылых болот.
Где не то что бы крова, куста не найти.
Немудрена земная молитва моя —
Милосердного бога прошу об одном:
Чтобы спрятал от ветра, укрыл от дождя,
Дал бы грешной хоть в старости собственный дом.
дочь нищ его
Моя девочка, мы убежим
От ужасного города-змея
И забудем про копоть и дым!
Ты свернешься котенком родным.
Крепко-крепко обнимешь за шею!
Моя девочка, мы убежим
От ужасного города-змея.
И увидим, что неодолим
Птичий щебет, и небо, яснея.
Снова станет для нас голубым.
Моя девочка, мы убежим
От ужасного города-змея
И забудем про копоть и дым.
В СТИВЕНС-ГРИН
М еж голых веток в хмурой вышине
Чернеет одинокое гнездо,
Сберегшее всем вихрям вопреки
Частицу неприютного уюта.
Вокруг порхают новые жильцы.
Сегодня это парочка сорок.
Все их сорочьи помыслы сейчас
Ремонту без остатка отданы.
275


Все заново! Подобно остальным.
Они по праву ждут такого дня.
Который им подарит наконец
Ж илье, надежду, верных компаньонов.
То с веточками, то с пучком травы
Они кружатся над своим гнездом
И в упоенье что-то там скребут,
Латают стены, подновляют пол...
А на земле уже не двое, трое!
Три бронзовые женщины: одна.
Немного наклонясь, передает
Стоящей ниже ссученную нить,
А та, отмерив, подает ее
Той, что сидит
И держит на коленях
Безжалостные ножницы... Едва ль
Отыщется на свете кто-нибудь
Бесстрастнее и занятее их.
Взирающих на беззащитный мир,
В котором мы латаем свой уют.
оливы
Корявые стволы, кривые сучья
На роскошь листьев смотрят с сожаленьем.
Так старики жалеют молодых.—
Вот дух олив.
В них дымчатость далеких утр, когда
Ной или Нума по холмам бродили.
Они дряхлеют, но не умирают. —
Вот жизнь олив.
Они древнее, чем деревья леса.
Они себя вручили человеку.
Ровесники домов и кораблей.—
Вот смысл олив.
27h


ДЖЕЙМС ДЖОЙС
ИЗ СБОРНИКА
«КАМЕРНАЯ МУЗЫКА.
II
Вечерний сумрак — аметист —
Все глубже и синей,
Фонарь мерцает, как светляк,
В густой листве аллей.
Старинный слышится рояль,
Звучит мажорный лад;
Над желтизною клавиш вдаль
Ее глаза скользят.
Небрежны взмахи рук, а взгляд
Распахнут и лучист;
И вечер в россыпи огней
Горит, как аметист.
III
Повсюду — тьма. Повсюду — тишина.
Но где-то под беззвездным сводом ночи
Трепещет все пронзительней и звонче
Далекой арфы тонкая струна.
О чем поет она?
Она поет: «Любовь, ты посмотри.
Дома и вещи, люди и природа
Все жаждет только одного: восхода.
Скорей ворота настежь отвори
Для ласточек зари.
Мы молимся тебе, Любовь! Внемли!»
И внемлет нам Любовь в ночи безлунной.
Так пусть не затихает голос струнный
И там , в небесной огненной дали,
И здесь, в глуши земли.
277


V
Слышу: запела ты.
Златовласка!
Песня твоя —
Это старая сказка.
Книгу оставил я
На половине.
Глядя, как пламя
Пляшет в камине.
Книгу захлопнул я,
Вышел из дома.
Нежно влекомый
Песней знакомой,
Песней знакомой,
Старою сказкой.
Где же окно твое,
Златовласка?
XXIX
О, что ты делаешь со мной,
Любимая? Твой кроткий взгляд
Мерцает прежней красотой, —
Но что глаза твои таят?
Сквозь зеркала очей твоих,
Сквозь поцелуев нежных дрожь
Врывается холодный вихрь
В наш сад, уже багряный сплошь.
Мне страшен этот буйный пыл,
Бездомной бури свист и вой...
Любимая, я так любил! —
О, что ты делаешь со мной?
278


XXX
Все, помню, начиналось так:
Играла девочка впотьмах,
А я боялся сделать шаг —
Такой меня опутал страх.
Клянусь, любили мы всерьез.
Нам есть что в жизни помянуть.
Прощай! Идти нам дальше врозь.
И новый путь — желанный путь.
XXXV
Мне кажется, я слышу стоны
И грохот вод;
Та к чайка, над немолчным морем
Стремя полет,
Стихии сл ы ш ит разъяренной
Водоворот.
И днем и ночью монотонный
Я слышу рев.
Рыданья бури, ветра стоны
И шум валов —
Как чайка, что стремится в море
От берегов.
XXXVI
Я слышу: войско высаживается на острова.
Коней, покрытых пеною, плескание словно гром.
Надменные колесничие, вож жей касаясь едва,
В черных доспехах, стоя, поехали напролом.
Свои боевые кличи в ночи они прокричат.
Как заслышу вдали вихри хохота их, застону я в спальне.
Мглу моих снов расколет их пламень слепящий. Сквозь чад
Стучат, стучат по сердцу они, как по наковальне.
279


Зелеными длинными волосами победно трясут. Кругом тьма.
Вышли из моря с гоготом и —■вдоль побережья — во тьму.
Сердце мое, в отчаянье этом нет вовсе ума.
Любовь, любовь, любовь моя, я один без тебя, почему?
СВЯТАЯ МИССИЯ
Я — катарсис. Я
—
очищенье.
Сие — мое предназначенье.
Я не магическая призма,
Но очистительная клизма.
Оцените ль, друзья, поймете ль.
Как мил мне древний Аристотель?
Я проституток и кутил
Перипатетике учил.
Мой образ мыслей не обычен,
А крайне перипатетичен,
Но толковать меня не надо.
Сам изложу свои я взгляды.
Итак, любому, полагаю,
Стремись он к аду или раю,
Для посрамленья сатаны
Мы отпустить грехи должны.
Несчастным людям волю дайте!
Ведь даже сам великий Данте
С соизволенья римских пап
Порой был в ереси неслаб.
Так ныне разве нас обидит
Тот, кто с изнанки мир увидит?
Давно проторенным путем
Мы вряд ли далеко уйдем.
Меня, однако, не мешайте
С известной шутовскою шатией:
Ни с тем, кто всем поведать рад,
Что он в душе — аристократ,
Ни с тем, кто кинулся в объятья
К прелестной ведьме в кельтском платье
И, словно любящий супруг,
Залез к ней прямо под каблук.
Ни с тем, кто сам не пьет ни грамма.
Но всякий раз, как пишет драму.
281)


Нальет герою двести грамм,
А после пьяный ходит сам,
Ни с тем, кто верит, что на свете
Есть только «комильфо» и «эти»,
Ни с тем, кто, как на божество,
Глядит на Мэтра своего,
Ни с тем, кто вьется каждый вечер
Пред богачами в Хэзел-пэтче,
А о Великом о посту
Так кается, что нос в поту.
Ни с тем, кто ночью торопливо
Тайком от всех глотает пиво.
Ни с тем, кто в сумраке ночном
Однажды встретился с Христом
(Отмечу, правда, что — увы! —
Христос тот был без головы...).
Что ии паяц, то корчит гения
Читателю на удивление.
А я — покорнее раба.
Я всем им — сточная труба.
Их манят светлые высоты,
А я смываю нечистоты.
Им — горних высей гордый зов,
А мне — продукт чужих задов.
За этот труд во время оно
Навек лишился я короны,
И церковь в горький час невзгод
Ко мне на помощь не придет.
Попы дают вам отпущенье,
А я — желудков очищенье.
Грех не подобен ли дерьму?
Ваш грех я на себя приму.
Зачем шутов мне обличать?
Мой долг — их души облегчать.
Девиц я тоже облегчаю,
А их тела раскрепощаю.
Таков приятный мой удел —
Срывать оковы с женских тел.
А их «нельзя» я осторожно
Всегда переплавляю в «можно».
Пусть внешне дева холодна,
Пусть на людях горда она.
281


Наедине я с ней полажу,
Едва лишь ножку ей поглажу,
И тут, поняв мое желанье,
Она снимает одеянье.
Друзья, поймите, бой жестокий
Ведет с мамоной дух высокий.
И верю — этот светлый дух
Мамоновых разгонит слуг.
За то они мне и вредят,
Что мой учитель — Аквинат,
Что закален его я школой...
Пока они толпой бесполой
Мольбы возносят к небесам,
Стою, безмолвен, горд и прям,
Незыблем, как скелет селедки,
Им перегородивший глотки.
Бесстрашен и всегда один,
Бесстрастней ледяных вершин.
И пусть их клоунская братия
Мне шлет слюнявые проклятия
Из затхлой комнатки своей,
Мое проклятие — сильней.
ГАЗ ИЗ ГОРЕЛКИ
Леди и дженты, вы в недоуменье:
Возможно ли небо- и землетрясенье
Из-за того, что польстил сатане
Ирландский писатель в чужой стране?
Лет д есять назад он прислал мне опус —
С обеих сторон я глядел в телескопус
И прочитал все рассказы стократ,
К а к вдоль-поперек, так вперед-назад.
Я издал бы их вплоть до последнего слова,
Но чудом, с благословенья Христова,
Вдруг прояснился бесовский язык,
И авторский умысел я постиг.
Да, я виноват перед милой Ирландией,
Честь ее, можно сказать, была в длани моей;
Всегда этот остров другим в назиданье
Ссылал таланты свои в изгнанье
282


И, кельтским юмором руководим,
Предавал вождей одного за другим.
Действительно, не остроумное ль дело
Швыряться известью в очи Парнелла?
И еще: осушил не ирландский ли ум
Римской барки протекший трюм?
Сам папа в долгу бы не мог быть большем,
Чем он теперь перед Билли Уолшем.
О Эйре, чистейшая страсть моя,
Страна, где Христос и Кесарь друзья!
Страна, где трилистник на воле в поле!
(Минутку, миледи, я вытру сопли.)
А критика — мне не поставит преград она:
Я печатал вирши Маунтени Маттона
И пьесу его, где всякий твердит:
«Недоделок», «дешевка» и «содомит»,
И комедию об апостоле Павле,
О чем-то таком — не о женских ногах ли
Сочинил ее Мур, он из джентов джент
И живет на свой законный процент;
Я печатал мистику — есть ли разница
Между ней и поваренной книгой Казинса
От них, говоря на родном языке,
Пардон, изжога в прямой кишке;
Я печатал фольклор, на Юге и Севере
Собранный Златоустейшей Грегори;
Я печатал писавших важно и глупо,
Я печатал Патрика чуть не Колумба;
Я печатал великого Д ж оя Синга,
Иже меж ангелов, как снежинка,
В пижонской сорочке, которую слямзил
Из чемодана с наклейкой «Маунзел».
И вот наконец подвожу я итог
На парне, одетом в австрийский желток,
Который несет итальянские мерзости
Джон-Уайзу Пауэру, О’Лири Кертису
И о Дублине пишет такой позор,
Что черный негр не возьмет в набор.
Свиная отрыжка! Да разве я трону
В печати памятник Веллингтону,
Сидни-Парейд, Сэндимаунтский трамвай,
Даунсовы лакомства, Уильямсов чай?
283


Да будь я проклят хотя б за желанье
Выдать ирландские наши названья!
Удивительно только, что этот нахал
Курчавой Лужи нигде не назвал.
Миледи, печатный станок не намерен
Порочить меня приютившую Эрин!
Себе я не враг — уж который год
Дела мои рыжий шотландец ведет:
Шотландцы бедные — нынче даже
У них нет Стюартов для продажи.
Ка к китайский шелк, моя совесть легка,
А душа снятого нежней молока.
Колумб свидетель моей уступки —
Я сотню скинул с него при покупке
Его несчастного «Айриш ревью».
Во как люблю я страну мою!
А кто-то там к эмигрантским невзгодам
Тащ ится поездом и пароходом —
Так я, чтоб умерить людские страданья.
Издаю нечитаемые расписанья;
И крыльцо моей фирмы — место для встреч.
Здесь ежевечерне играют в кетч
Одна добродетельная девица
И англичанин, чин из полиции.
Так что приезжий слышит все слухи
От грязной пьяной дублинской шлюхи.
Кто там сказал: не противься злу?
Я книгу его превращу в золу,
И ссыплю прах в кривобокую урну,
И каяться буду упрямо и бурно —
Трещать, кряхтеть, пищать в песнопеньях,
И все это стоя на тощих коленях,
В Великий пост я подставлю сам
Покаянный голый зад небесам
И, слезами в печатне моей обливаясь,
В ужаснейшем прегрешенье признаюсь.
И метранпаж мой из Беннокбурна
Окунет свою правую руку в урну
И начертает у всех на виду
Memento homo ' на голом заду.
Помни, человек (лит.) .
284


ПЕННИ ЗА ШТУКУ
ДОВЕСОК
Кочуя за зимним солнцем вослед,
Он ведет коров по холодной тропе.
Привычным голосом торопя,
Он гонит стадо свое над Каброй.
Знакомый голос сулит им тепло и кров.
Они мычат и топчутся вразнобой.
Он их погоняет цветущей ветвыо.
Качается пар над рогами коров.
Сторо ж стада, беспечный раб,
Ты ночью растянешься у костра...
Я кровью истек у черной реки,
И сломана ветвь моя!
Дублин, 1904
ПРОГУЛОЧНЫЕ ЛОДКИ В САН-САББА
Я слышал, как, с весел сонных
Стекая, звенит вода,
И слышал в шорохе прерий влюбленных:
Прощай, прощай навсегда!
О юность, трава степная!
Напрасно рвеш ься прочь, трепеща...
Безумный ветер кричит, улетая:
Прощай, навсегда прощай!
Триест, 1912
ЦВЕТОК.
ПОДАРЕННЫЙ МОЕЙ ДОЧЕРИ
Как роза белая, нежна
Дарящая рука
Той, чья душа, как боль, бледна
И, как любовь, хрупка.
285


Как залепить мне воском уши,
Чтоб этот голос в сердце стих,
Чтобы не слушать мне, не слушать
Ее напевов колдовских!
Триест, /9/5
ПРИЛИВ
На скалах плети ржаво-золотисты,
Колыш ет их пресыщенный прилив;
День сумрачный навис над ширью мглистой,
Крыла раскрыв.
Пустыня волн вздымает и колышет
Растрепанную гриву — а над ней
Усталый день брезгливой скукой дышит
В лицо зыбей.
Вот так же зыблет, о лоза златая,
Твои плоды мятежная струя —
Безжалостная, буйная, пустая,
Как жизнь моя.
Триест, /9/5
НОКТЮРН
Рой бледных звезд —
Ка к погребальный факел,
Подъятый к небесам.
Под сводами — парящих арок мост,
В кромешном брезжит мраке
Полночный храм.
О серафим!
Погибших плачут сонмы,
Втекая в неф,
Когда кадилом зыблешь ты своим,
В безлунный купол темный
Гла за воздев.
288


И гулкий звон —
Звон мертвый, погребальный —
Тревожит глушь,
И мерзлый пар, клубясь со всех сторон,
Восходит над печальной
Пустыней душ.
Триест, 1915
один
В мерёжах лунно-золотых
Ночь — кисея;
Рябь от огней береговых
Влечет струя.
В потемках шепот камыша —
Как бред — о ней...
И то, чем тешится душа,
Стыда стыдней.
Цюрих, 1916
АКТЕРЫ
В ПОЛНОЧНОМ ЗЕРКАЛЕ
Они бормочут о любви. Заткни
Ухмылку рта щербатого. Уйми i
Трепет и стыд
Зудящей плоти — пусть умрут они!
От затхлых песен, слепленных тайком,
Ка к изо рта кошачьего, разит
Дурным душком.
Вот седина, смотри,
Сквозь кожу кости острые торчат.
Пусть пьют другие с губ сей срам и смрад;
То, что ты видишь, не для серенад.
Но голод жжет.
Так вырви сердце — вырви и пожри,
Как пряный плод!
Цюрих, 1917
Поэзия Ирландии
289


БАНХОФШТРЛССЕ
Глумливых взглядов череда
Ведет меня сквозь города.
Сквозь сумрак дня, сквозь ночи синь
Мерцает мне звезда полынь.
О светоч ада! светоч зла!
И молодость моя прошла,
И старой мудрости оплот
Не защитит и не спасет.
Цюрих, 1918
МОЛЬБА
Вот снова!
Приди, отдай мне все, ты
—
мой!
Зовет из мрака вкрадчивое слово
С жестокой силой, с кротостью слепой,
Как бы смиряя ужас в обреченном.
Молчи, любовь! Мой рок!
Накрой меня своею темнотой, о, сжалься,
враг мой милый!
Невыносимым хладом лба коснись,
Вытягивай живые жилы
Из сердца! Ниже, ниже наклонись.
Грозя и муча, мстя и сострадая
За все, чем стал, чем был!
Вот снова!
Из шелеста ночного, ветрового, из тьмы,
что впереди,
Зовет чуть слышно вкрадчивое слово.
Терзая слух и мозг: приди, приди!
Я здесь. Я
—
твой, блаженный мой мучитель!
Прими, утешь, спаси! О, пощади!
Париж, 1924
290


БАЛЛАДА О ХУХО О'ВЬОРТТККЕ
(Злословие Хости по поводу
грехопадения Хамфри Ирвикера)
Гы слыхал про Шалтай-Болтая,
Как сидел он, ногами болтая,
( идел на стене и попал к сатане —
Н ад, коленом под зад.
IПрипев.) Получай, негодяй,
Нагоняй!
Он когда-то у нас коро-королевствовал,
Л теперь — пинай его, как трухлявую репу, без жалости!
Пусть его по приказу Их Милости
(иса-садят в тюрьму Маунтджой!
(Припев.) В тюрьму Маунтджой
Вожжой!
Он был па-па-папаша всех пакостных умыслов
( праздноцветными презервативами (в пользу бедных),
Он сулил рыбий мех и летошний снег,
Он болтал о любви в шалаше и реформе!
IПрипев.) Церковной реформе,
В оранжевой форме!
Лррах, отчего же он сверзился?
Я клянусь тебе, возчик-молочник мой,
I ы как бешеный бык из Кессидис —
Hi и бодливость сидит в рогах!
'Припев.) Бодливость в рогах!
В его врагах!
I Д в а ж д ы . ) Да здравствуй, Хости, не хвастай. Хости,
рубаху пора сменить,
Подхлестывай песню, Всем-Песням-Песню!
Балбаччо, балбуччо!
Мы жевали шинкованный шницель, жасминную жвачку,
желтуху, железо и желтый шкаф —
I iik кормил мягкостелющий бизнесмен.
291


И не диво, что Всех-Обману! — наши парни прозвали ей».
Когда он сыпал бисер в конторе,
(Припев.) Вкоторой
Играют воры.
Мы покончим с непременными апартаментами.
Мы сож жем на костре его дрянь, дребедень и дрязги.
И Кленси-шериф прикрывает контору халтуры.
Прокурор барабанит в дверь.
(Припев.) Барабанит вдверь—
Пограбь нас теперь!
Злое счастье прибило к нашему острову
Пососудину вороватого викинга.
Будь проклят час, в который у нас
Появился черный и бурый бот,
(Припев.) Черно-бурыйбот
У самых ворот.
—
Откуда? — спросил Пулбег.—
Н а полпенни хлебелого.
Donnez-moi добы чу, деньгу, гибель-голоду,
Фингал Мак Оскар Онизин Баржарс Бонифас —
Вот мой старый норвежливый прозвище,
И я сам пренорважный треска!
(П рипев.) Норвежский верблюд
Из тресковых блюд!
Дальше, Хости, дальше же, черт тебя! Поносную Песню
Всем-Песням пой!
И, как говорят, оросив кустарники,
Или — как пишет «Роддом трибьюн» — побывав
в обезьяннике,
Наш хвалебный хапуга Хамфари
У горничной взял ее,
(Припев.)Онвзял ее
Девственноё!
И не стыдно, безмозглый философер.
Бросаться на даму, как дикий зверь?
Даж е в нашем зверинце допотопноем
Другого такого найти нелегко:
(Припев.) Ирвикер иК°
Стар, как Ноев ко...
292


Он подпрыгивал у памятника Веллингтотону,
Мши скакуннейший гиппопотамумунс,
\ потом сел в онанизменный омнибус
И расстрелян был по суду:
IПрипев.) Дыра на заду,
Шесть лет в аду!
как жаль его бебе-дных сиротушек
И фра-фрау его достозаконную,
И. с вокруг нее полнится слухами —
<.муховертки свисают с дерев,
IПрипев.) Хуховертки с дерев
Вопят, озверев:
\моним! Моисей! Псевдодант! Шайкеспауэр!
Мы устроим концерт контрабандных ирландцев и массовый
митинг,
отпоем пан-ехидно борца скандикнашего,
Похороним его скандебобером
Имеете с глухонемыми датчанами.
Припев.) С чертями, с датчанками
И их останками.
И вся королевская конница
иирлатая-Болтая сторонится —
Мока не ослепли ни в Эйре, ни в пекле,
Чтоб Каина воскрешать!
ЧТОБ КАИНА ВОСКРЕШАТЬ!
ЕССЕ PUER 1
Дитя явилось
В юдоль скорбей:
Печаль и радость
В душе моей.
Он спит, не видя
Склоненных нас.
Любовь да внидет
В глубь этих глаз!
C l- мальчик (лат.) .
243


Тщедушной жизни
Пар на стекле:
Пришла, чтоб снова
Пропасть во мгле.
Младенец — в зыбке,
В земле — мертвец.
Простись и сына
Прости, отец!
ДЖЕЙМС СТИВЕНС
КОЗЬИ ТРОПЫ
(1)
Тропки вьются
Там и сям
Вверх по склону,
Пролегая
Через вереск,
Раздвигая
Солнечную
Тишину.
Козы бродят
По холмам
Целый день,
Пересекая
Свет, и тень,
И крутизну ,
Объедая
В сонной неге
Вересковые
Побеги,
Травяную
Целину.
294


(2)
В неподвижной
Тишине,
В теплой
Солнечной глуши,
В 1уще дрока,
В глубине,
В сонной
Солнечной тиши
Они ложатся
И лежат,
Уставив
В небо
Зыбкий взгляд.
Близко к ним
Не подойти!
Грозно вскочат,
Гневно глянут,
Громко топнут —
И отпрянут
В солнечную
Тишину,
В неподвижную
Страну,
В гущу дрока,
В глубину,
И улягутся опять
Размышлять,
Взгляд недвижный
Устремляя
В солнечную
Вышину.
(3)
Будь я вольным,
Как они,
Я бродил бы.
Размышляя,


Все бы дни
Проводил,
Тихо тропки
Пролагая
Через вереск.
Проникая
В солнечную
Тишину.
Если б вы
Пришли ко мне
Я вскочил бы.
Гневно глянул,
Громко топнул —
И отпрянул
В солнечную
Глубину,
В неподвижную
Страну,
В гущу дрока,
В тишину.
(4)
В этой теплой
Глубине
Я улегся бы,
Мечтая,
Тихо мыслями
Блуждая
В сонных травах,
В полусне,
В стеблях вереска,
В тиши,
В сонной
Солнечной
Глуши.
296


(5)
...Может,
Там оно найдется —
То, что прячется
В тиши.
Что никак
Мне не дается —
В глубине
На дне
Души.
ТАНЕЦ
(1)
Вправо, влево раскрутиться —
И взлететь под облака!
Пляшет ветер, пляшет птица.
Пляшет небо и река!
Эту радость разучите!
Эта младость так мудра!
О счастливцы, излечите
Мир от зла и от добра!
(2)
Правда, л ож ь, пороки, страсти —
Прочь нелепые слова!
Только сила, только счастье,
То лько молодость права!
Будем петь, скакать, смеяться,
Мчаться в танце без конца —
Ибо жизни не боятся
Лиш ь веселые сердца!
297


РАКОВИНА
(I)
И вот я взял ее, прижал
Покрепче к уху.
Зажмурился и подождал.
И тотчас набежал
И загудел таинственно и глухо
Печальный, дальний гул чужих морей,
Где ледяной Борей,
Ка к бич свистящий над пучиной,
Теснит за валом вал
К прибрежной полосе пустынной.
Здесь человек ни разу не бывал,
И никакое
Движенье и волнение людское
Не отягчало ровный ход времен
Лишь вой ветров и волн тоскливый стоп.
(2)
Сквозь шум прибоя доносился шорох:
Волна в ритмических повторах
Пересыпала гальки вечный ворох;
И щупальца травы морской
Раскачивались под водой,
Унизанные пузырьками.
Не разгорался день меж облаками,
И следом ночь не шла -
Стояла серенькая полумгла,
Без месяца и звезд — и в ней слепое
Накатывание прибоя
И ветра жалобный, протяжный крик...
зч.ч


Яухоотстранил—ив тотже миг
Услышал — о, напев родной и сладкий! —
Телеги громыханье по брусчатке.
ЧУЖАКИ
Я наклоняюсь над ручьем:
Со мною струйки говорят.
Я мог бы разобрать о чем —
Да видно, слух мой плоховат!
Прозрачный, золотой лозняк
У берега в рассветный час
Мне подает какой-то знак —
Да видно, слабоват мой глаз!
Мне в ухо ветер шелестел
У верескового холма,
Я отвечать ему хотел —
Да не хватило мне ума!
Слеп, глух и нем! В глазах ручья.
Куста и ветра над холмом,
Кто знает,— выгляжу ли я
Разумным существом?
ДРЕВНИЙ ЭЛЬФ
Я дух-созидатель
И дух-разрушитель.
Крылатый спаситель.
Нежд анный предатель!
Я — стрелы и струны,
Я — ветра дыханье,
Я — корень унынья,
Я — пламень желанья!
Я мед и полова,
Являюсь без зова.
Чтоб я показался —
И щ ите другого!
299


Я первый притворщик.
Обманщик лукавый:
Глаза смотрят влево,
А помыслы — вправо!
ЗВЕЗДЫ ЗОЛОТЫЕ И СИНИЕ
Посередине мостовой
Я, поглядев случайно в небо,
Увидел звезды над собой!
Они покрыли небо сплошь:
Нигде ни темного местечка —
Так, что булавку не воткнешь!
Одни сияли в сто карат,
Другие только чуть мерцали —
Но все притягивали взгляд.
А воздух! Точно серый шелк.
Весь в звездах, золотых и синих!
И я забыл, зачем я шел.
И я сложил нескладный свой
Псалом... И спел его не к месту —
Меж двух авто, на мостовой.
НЕЗАВИСИМОСТЬ
Я взращен сам собою,
Я силен сам собою,
Мудрецам и невеждам
Душу я не открою.
Я отбился от стада,
И мне больше не надо
Ни родства и ни братства,
Ни руки и ни взгляда.
300


. ..Там, на краешке света,
Враг мой ждет меня где-то:
Лишь в лучах его злобы
Я достигну расцвета.
ВЕСЕЛЫЙ ПОЛИСМЕН
Я Сад стерег. Мне был наказ:
За Древом, не спуская глаз,
Глядеть — чтоб никакой пострел
С него бы яблок не поел.
Вот как-то в ночь несу дозор,
Гляжу — карабкается вор
К вершине, где чудесный плод —
Всех яблок яблоко растет!
А ночь темна! А ветвь тонка!
И ангелы издалека
Жужжат: «Глядишь ли в оба, страж?
Не допускаешь ли покраж?!*
Тут он меня заметил вдруг!
Затрясся весь, вцепился в сук...
Но я сказал: «Что ж — лучший плод
Тому положен, кто рискнет!»
Меня — взашей! Теперь в Аду
Местечко теплое найду.
ЧТО РАССКАЗЫВАЛ ТОМАС В ПИВНОЙ
Я видел бога! Думаете, вру?
Я лицезрел всевышнего не спьяну!
Он опирался на вершины гор,
А борода струилась на ветру
За край Земли! И зоркий божий взор
Скользил по суше и по океану...
Я врать не стану!
301


У господа был недовольный вид.
Он был сердит!
Я видел его близко — вот как вас!
Чело его от гнева излучало
Ужасный свет! И он ворчал устало:
«Планетка эта мне не удалась.
Тут все не так — все, с самого начала!»
И он занес ладонь
Над маленькой вертящейся Землею!
Но встал я на пути, кричу: «Не тронь!
Не видишь, что ли, кто перед тобою?»
Он пригляделся — и расцвел:
«Так ты не помер, дорогое чадо!
Я рад!» ...И руку страшную отвел.
В СИЛКАХ
Жалобный крик раздается,
Крик долетает ко мне:
Кролик в силках где-то бьется!
Только в какой стороне?
Только в какой стороне
Рвется он, стянутый туго,
Корчится там, в западне.
Громко кричит от испуга?
Громко кричит от испуга,
Лапа зажата петлей!
Дро ж ь пробирает округу.
Мечется плач над землей!
Мечется плач над землей —
Как я на помощь прибуду?
Маленький! Маленький мой!
Всюду ищу тебя, всюду!
Л02


НА ЯРМАРКЕ
На ярмарке какой-то малый
Сказал: «Коль ты и впрямь поэт —
Сложи-ка песню мне, пожалуй,
Да чтоб звенела, как рассвет!
А пропоешь ее как надо —
Получишь пенни».—
«Ну уж нет!
Шесть пенсов платят за балладу»,—
Отрезал я ему в ответ.
Он кинул взгляд недоуменный
И пробурчал, шагая прочь:
«Шесть пенсов песня? Ну и цены!
Ка к бы не так! Других морочь...»
Пошел и пива взял три кружки
За те же деньги... Вот пьянчужки!
ПОЭТ И ТКАЧ
Отец твой выручал меня не раз.
И ты напрасно смотришь свысока:
Пора тебе узнать, что в трудный час
Долг юноши — утешить старика,
Аминь — да будет так во все века!
Я сильно обносился, видишь сам.
Те, кто за песни одарял меня,—
Мертвы! И долг тебе я не отдам,
Но должником останусь вплоть до дня,
Когда восстать прикажут мертвецам.
Ты ткешь рубашки. Песни также ткут!
Но ни гроша не платят мне за труд,
А лишь твердят, что песням грош цена...
О, если песни в цену вновь войдут —
Я за рубашку заплачу сполна!
303


ДЖОЗЕФ ПЛАНКЕТТ
ЕГО НА РОЗЕ НЕ ОСТЫЛА КРОВЬ
Его на розе не остыла кровь.
Его судьба в блистании грозы,
И в звездах, как в глазах его,— любовь.
И у дождя был вкус его слезы.
Покой его лица — в любом цветке,
И в песнях птиц звучат его слова,
И почерк воли знаком его руке,
И в скалах проросла его трава.
И путь любой им пройден до конца,
За шумом моря слышен сердца стук,
И все шипы — шипы его венца,
В ветвях дерев — полет распятых рук.
ПЕЧАТИ ГРОМА
Темны для вас мои простые речи,
Вы красотою И стины нагой
Ослеплены, — единственным слугой
Я буду у нее. Янтарны свечи,
С блаженной тайной ожидая встречи,
В одежды знаков образ дорогой
Я облекаю, но никто другой
Не вздрогнет от горячих слов Предтечи
И не заплачет,— ты одна, одна
Поймешь меня душой певуче-иежной:
Так отблеск солнца на вершине снежной
Победно возжигает пламена,—
Твой этот мир,— и небосвод безбрежный,
И светлая надзвездная страна!
304


ЗАРЯ
Как луч зари сквозь облачный покров.
Твоя душа мои пронзает очи,
И, опасаясь вековечной ночи,
Я не смотрю: соблазн переборов.
Пою твой стан, твой полог, что багров,
И бел, и зелен,— пытки нет жесточе,
Чем промолчать и звездных средоточий
Не слышать гимна в сумраке миров.
Ни звука из груди, пока крылами
Не прошуршит над нами темнота,
В жестокий камень песня заперта,
Но вспыхнет день, подобно орифламме,
О, голос Мемнона! — в мои уста
Звенящее ты поселила пламя.
ЧЕРНАЯ РОЗА
НАКОНЕЦ СТАНЕТ КРАСНОЙ
Кэтлин Ни Холиэн
С тех пор, как разделили мы с тобой
Священные надежды и печали,
Нас не страшат ни беспощадный бой,
Ни трубы, что так грозно зазвучали.
Приливы наших любящих сердец
Подчинены гармонии небесной,
Но кровь кипит, кипит и наконец
Затопит берега стремнины тесной.
Наступит миг
в один поток большой
Багряные соединятся реки:
С рождения единые душой.
Единой плотью будем мы навеки.
О роза черная моей любви.
Ты станешь красной в жертвенной крови!
305


ОТШЕЛЬНИК
Ущербный месяц в сумраке сыром
Проплыл под стать обглоданной краюхе,
Вгрызаясь в землю, ползает на брюхе
Уж е не страшный, укрощенный гром.
Смердящий мускус уловив нутром,
Собаки Славы, тощие старухи,
Скулят, но, к жалостным стенаньям глухи,
Сверкающие снеж ным серебром,
Восходят звезды,— блещет над пустыней
Твоя Краса — пылающий росток!
И, озарив торжественный чертог,
На тонких крыльях дерзкой благостыни
Взлетает к небу песня, и восток
Преображен сиянием святыни.
ARBOR VITAE 1
На дереве у золотых ворот
Растет тяжелый плод, дающий право
Войти в страну волшебную: отрава
Его цветы и листья,— долгий год
Бессилия, отчаянья, невзгод;
Отмерший ствол — поруганная слава,
И глина у корней его кровава —
Там человеческий раздавлен род.
Но плод! пунцовый, сладостный — чудесней
Он скорой смерти и вина пьяней!
Там, вдалеке, ограда, а за ней
Чертог Любви,— л иства шумит: «Воскресни.
Пылающих избегни западней,
Восторженное сердце, Пе сня Песней!»
1Древо жизни (м т.) .
306


ГЕРОЙСКИЙ КРАЙ НЕ ОСКУДЕЛ...
Геройский край не оскудел!
Отцов наследуя скрижали,
Пророчества преображали
Потомки в славу грозных дел.
Угрюмо стиснув рукоять
Меча, завещанного дедом,
Ревнуя к завтрашним победам,
Ирландец клялся отстоять
От чужеземного ярма
Могильники родного края, —
В огне любви его сгорая,
Трусливо отступила тьма.
Наследье это никогда
Коварный недруг не добудет,
Постыдной платою не будет
Оно за мирные года.
ФРЭНСИС ЛЕДВИДЖ
В СЕНТЯБРЕ
Молчат луга. В полях зерном
Набухла тишина.
Над темным, медленным холмом
Склонила серп луна.
Невстреченных и дорогих
Мне слышен тихий зов.
И роза юных дней моих
Дрожит без лепестков.
И голос мой — уже ничей:
Так снялся птичий стан.
Я слышу музыку речей,
Неведомых устам.
307


ГРЯДУЩИЙ поэт
Он спросил: «Далеко ли город?»
Скрипнул флюгер, крылом водя,
И огни серебро бросали
Шелестящим струям дождя.
Он сказал: «Кто-то ждет. Я знаю.
Я устал в пути и промок».
Но за окнами все молчало.
Он оставил глухой порог...
Вот уж близко хула и камни.—
Город ждет. Появись, поэт!
Но в холмистой мгле расстояний,
В синем отсвете тысяч лет
Спит он с веком, его принявшим.
Мертвый — смерть отведя рукой;
К изголовью подходит Слава
И к разбитым стопам — Покой.
ЗАБЫТОЕ ЖЕЛАНЬЕ
У памяти на чердаке
Я взял забытое желанье.
И я держал его в руке
И грел его теплом дыханья.
И ночью голос пел в саду,
Пел о любви, живущей где-то,
Пока последнюю звезду
Земля не отдала рассвету.
И каждый раз, в ночи без сна.
Беру забытое желанье.
Но неподвижна тишина,
И все беспомощней дыханье.
308


КЭТЛИН ни холиэн
Они разрушили ее очаг.
Похитили приданое, одну
Оставили рыдать в немых ночах
В нетопленном дому.
И руки Кэтлин над землей лугов
Молились — лилий вымокших нежней —
О беглецах, что с чуждых берегов
Могли б вернуться к ней.
Но, Кэтлин, дай мне быть с тобой вдвоем!
Я в силу облеку тебя, как в шелк,
Пока скитальцы не вернутся в дом
И не вернут свой долг.
ИРЛАНДИЯ
Я звал тебя средь сумрачных лесов,
Но голос мой не мог тебя достичь:
Ты слышала лишь Финна гончих псов
И Луга ратный клич.
Я думал, с ветреных холмов верней
Дойти до слуха твоего смогу.—
Ты слышала лишь бегство кораблей
И плач на берегу.
И я ушел, скитаясь по войне,
И я решил тогда: одно из двух —
Тебе воскреснуть или сгинуть мне,
Тво й поднимая дух.
И ты очнулась и велела всем
Искать корону древнюю твою.
Но я не слышал. Я остался нем
В моем немом краю.
309


монолог
Мальчишкой дерзким я был вправе
Носиться с мыслями о славе —
О солнце, под которым ж ить
Не грех и не беда — почить.
Чьих ослепительных высот
И жаворонок не возьмет.
Но я устал копить успех.
Я предпочел бы т ь среди тех
Неисправимых шалопаев,
Что лезли в сундуки хозяев,
На колокольни и в сады,
Не видя в том большой беды.
Я стал «промашкою господней»
И занял место в «преисподней».
И вот сегодня пью вино
Во Франции — качусь на дно.
А завтра грянет гром войны.
Кому тогда мы все нужны?
Теперь уж поздно возрождать
Мечтанья детства, поздно ждать
Признанья, почестей, но есть —
Хвала богам — иная честь.
Холодный меч, судьба бойца
Славней парнасского венца.
Славнее певчего труда
Могил безвестная гряда,
Где слава плачет от стыда.
ОСТИН КЛАРК
ПРОКЛЯТИЕ
Будь злополучен, Ш еймас Мак-ан-Вард,
За то, что ты при госте и поэте
На стол не ставил ни вина, ни яств;
Стихи мои ценней твоих богатств.
310


ШШ
Хотя стихов моих не знают дети,
Снуюшие над морем в вихре скал.
Сын Вардов Шеймас, тяжкий, как свинец,
Во гроб сойдешь ты, тем уж е греховен.
Что от тебя голодным шел певец;
Итак, когда скупцу придет конец
И отплывет ладья на Инишбофин,
О мертвом зарыдает разве шквал.
ЗАТАЕННОСТЬ
Будь мы влюбленными из старой книги,
Иллюминованной святым, чьей кистью
Водили небеса; в ней желтый лес.
Где алый зверь и золотая птица
Охотятся, вплетенные в листву,—
О солнце-женщина, тебя б я спрятал.
Как замкнутую цепь лучей, которых
Не сыщет змей, чье имя желтый лес.
СЕРЕБРО И ЗЛАТО
В сталь перекуйте серебро и злато:
Другой моим мечтам поет металл;
Чеканщик-ветер знает, сам я знаю.
Что арфа в небесах приносит счастье
И что влюбленный не знавал любви.
Она во мне, как звездочка, мерцала
И наваждала цаплей терпеливой
Блестящий голый пруд.
Мы пробудились —
Пойдем, златоголовая, со мной:
Вновь зеленеет лес, новорожденный
Трепещет свет на изгородях; слышишь —
Звенят пичуги тонко, точно пенсы
В моем кармане. Солнечный прибой
Вскипает, и лосось приходит с юга,—
Любимая, спешим туда, где волны


Тяжелый свет вливают в берега;
Взгляни на игры брачущихся крыльев —
Они весь день серебряней, чем весла,
Но к вечеру зазолотятся вновь.
ЯРМАРКА В УИНДГЭПЕ
Развеселая музыка, игры и споры.
Под навесами выложенные товары;
От колесника вывозя телеги,
Кони вставали в толпе на дыбы;
Обмывались сделки, кабатчик чистое виски
Разливал по стаканам, качал из бочки
Черный портер... О, золото бренди,
О, крупчатка, белевшая на весах!
Кашемир и миткаль на блузки и юбки,
Одеяла, как сливочные, на прилавке,
Вельвет и твид — это брюки и кепки,
И зеленая лента с желтой каймой!
Живодер свежевал, а шорник орудовал шилом;
В повозках посуда, ножи и бритвы.
Крученый табак для глиняной трубки
И детская арфочка за медячок.
Как дождь в тростнике, шелестела скотина,
Маклаки не сошлись на семи с полтиной,
Ягнят забрали за две гинеи.
Перед стельной коровкой битье по рукам;
Парни держали, кузнец расчищал копыто —
Уже столько хлопот, а еще не кобыла;
Что козы — за супоросую матку
О’Флаэрти выручила полцены!
Гитаристы, нищие, акробаты,
Шулера с царицею Мэб в кармане
Собирали медные пенсы, боксеры
Вызывали на бой молодых людей —
А девицы на выданье бродят вокруг, тоскуя.
А народ говорит, что с утра французы
В мутной воде наловили рыбы
И уплыли — так говорит народ.
Л12


Двадцать пять медников из Глентартана,
Не считая ослов и босой оравы,
Предлагали свои труды из металла —
Люди брали, но рыжий буян
Завопил, что к чайнику дно припаять не умеет
Никто из чужих, и скользнул над толпою.
Как солнышко, и началась потасовка —
На ярмарке стало повеселей.
К СТОЛЕТИЮ ЙЕЙТСА
I
Мне было рукой подать до него в Риверсдейле;
Я знал, что старик по-прежнему ежечасно
В поисках совершенства и в муках рожденья
Стихов, хотя каждое слово ему подвластно;
Я видал, как его катают по саду в кресле.
Безумного от ожидания рифмы, звучащей
Для завершенья строфы. Я медлил, не крался
К дому, к его кабинету, к стене его спальни —
В нее по утрам он стучался, требуя чашку
Чая. Я был беспорточный бродяга, спавший
Под кустами, рассказ о Великом Голоде, черный
И скорбный, как Рафтери под растерзанным терном.
По тропинкам Слайго я ездил на осликах — разве
Он не слышал их в детстве, упрямых, как время,— так же
Разве годы спустя в гостиной в Куле не слышал.
Как от чародейства на леднике скисли сливки?
Он сам рассказал, как смылись чрезмерно юркие.
Когда Безумная Джейн замарала юбки,
И как почтенные подмастерья пальто
Под нее стелили в обочине, и как бедный Том
Заплясал от восторга, когда на рассвете в Крокене
Мили света с птицами закукарекали;
Всего лучше на вольном воздухе,— п и шет Вордсворт.
Я застал в орлином гнезде последнюю гордость.
313


и
В то лето, когда я робел, куда веселее
Астры с аллеи в ворота на мир глядели.
И яблони, что тогда возвышались над лугом.
Все, кроме двух, пошли на древесный уголь.
Крокетной площадки в траве не видать: косилка
От бездействия ржавеет. Сумрак с усмешкой косится
На меня. Смятенный, я направляюсь к двери,
К истертым ступенькам с перилами: нет их теперь, и
К викторианскому дому пристроено сбоку
Крыльцо — оно гонит из мыслей другую эпоху.
Обстановка под стать теперешним модным виллам.
Все, что бесило поэта, что он ненавидел.
Встало на страже, и он, окажись в настоящем.
Мебель почел бы барской, ковры кричащими.
Может, ночью, во сне Великое Настроение
Вдруг избавит дом от великого нестроения,
И старая ступа опять затолчет — это сказка...
О, блесни при луне, меч, подаренный Сато!
эхо в КУЛЕ
Я бродил по осеннему парку в Куле,
Где катальпа дарила белые дудки цветов.
Длинные, как сигареты, которые Джордж Мур
И Эдвард Мартин курили после обеда
В Тулире. Грустное запустенье шиповника,
Он породнился с терном; семь лепестков
Вместо пяти; бодрый веселый цветок
Утратил род и латинское длинное имя.
Под буком я постоял у перил, охранявших
Врезанные в кору потемневшие инициалы:
У.Б.иещеЙ.иО.Г.,
О.В., LU.О’К.иА.Э,—
Я думал, что леди Грегори день ото дня.
Как Фаэтон управляя солнечной колесницей.
Проезжала в своем фаэтоне по двадцать миль
Через Семь Лесов по одной ей известным
Жасминным аллеям к озеру, чтобы считать
314


Лебедей для Уилли.
Я подошел к скульптуре:
Меценат крош ился на пьедестале;
И, подчинясь недвусмысленному приказу
В незаконченном стихотворении Йейтса,
Я обратился к сугубо личному Эхо,
Обитавшему в левом углу стены:
—
Эхо, ты что, поселилось тут навсегда?
-
Да.
—
А мне, что мне делать, силы к чему приложить?
—
Жить.
—
Идти ли с надеждой к тому, что впереди?
—
Иди.
—
На котором пути сказать себе: поспеши?
—
Пиши.
—
А что видели Кэрролл, О ’Дали и Свифт, когда
Каждый с собственным эхом пытался снестись?
—
Тис.
ШУТЛИВАЯ ОТПОВЕДЬ
Статью намарал, хихикая. Критик
В «Литературное приложение»
К «Таймсу» и доказал, что Кларк —
Скользкий болтливый старый ирландец.
Что ж, я всегда ускользал от сношений
С литературными кандалами.
На смысл надеваемыми.
Я счастлив.
Что я — не выдержанный англичанин.
Боящийся слово сказать. Я болтаю,
Пишу и болтаю, как старый А. Э .
Поскольку обратного нет билета.
Мало кто ездит на АЭэю —
На острове этом мои желания
Запер злодей, людоед-циклоп.
Когда по ночам танцует Цирцея
Свой знаменитый танец со змеями.
Гости, прельщаясь ее наготою.
Истинные выдают наклонности,
А она забывает налить им пойла.
Мне-то неплохо, порой она добрая.
315


ПАТРИК КАВАНАХ
ПАХАРЬ
Изнанку, что скрыта под лугом.
Являя на свет.
Зеленое крашу я плугом
В коричневый цвет.
Серебряной чайки паренье
Следя в вышине,
Я чувствую, как озаренье
Восходит во мне.
Мне слышится грай несогласный
Взлетевших ворон.
Я знаю, что к тайне прекрасной
Теперь приобщен.
Я вижу свет горний, свет вечный
Во мраке борозд.
О, истины миг бесконечный!
О, радость до звезд!
АСКЕТ
Чтоб обрести
То, чего не купить за гроши
В переулках желаний,
В трущобах души.
Чтоб преломить
В ладонях своих
Мудрости хлеб, возросший
На нивах иных,
Ради того
Ношу я свой голод с собой
И карабкаюсь в гору
Бесконечной тропой.
316


ш ззвш
ЗВЕЗДА
Пламень погас
Над серебряной дальней грядой...
Как это звать — неужели
Просто звездой?
Сколько теперь
Ни вглядывайся в окоем.
Нет ничего —
Лиш ь облачный дым над холмом.
Руки свои
Ввысь простирая за ним.
Ж д у и молюсь: вернись,
О серафим!
/ДОРОГА НА ИННИСКИН: ИЮЛЬСКИЙ ВЕЧЕР
Велосипеды стайками летят:
Сегодня там у Бреннана танцуют.
Там недомолвок пряный аромат.
Там локти и ресницы интригуют.
Подходит время к девяти часам.
Дорога дремлет. Тени, силуэты
Не промелькнут, и недосуг шагам
Выпытывать булыжников секреты.
А у меня есть все, что я проклясть
Готов сейчас под этим звездным сводом.
(О, Александр Селкирк знал напасть
Бы ть королем, страною и народом!)
И я один с державою моей
Ночных цветений и ночных камней.
ПЕГАС
Душа моя — старая лошадь —
Много раз выставлялась на торг.
Я и церкви пытался ее продать,
Но отцы не пришли в восторг.
317


«Норовиста слишком,— сказали.—
Потаскается взад-вперед
По дорогам греха, устанет —
Так сама к нам в стойло придет».
Я ее предлагал государству;
И один чиновник большой,
Сам когда-то, ка к говорили,
Обладавший резвой душой
(От которой остался облезлый хвост),
Взял лошадку мою напрокат,
Обещая блюсти и холить;
А вернул, мошенник, назад
Измочаленную, худую,
Всю в парше от глаз до копыт...
Я ее целый месяц у речки пас,
Чтоб вернуть ей товарный вид.
Я пришел на ярмарку, встал с ней в ряд
Для хромых и увечных кляч.
Ну хоть кто-нибудь подойди, взгляни,
Хоть какую цену назначь!
Усмехались купцы: «Для села сойдет,
А для города — стать не та».
«По дешевке отдам,— взмолился я ,—
Бед няку с душой маета!
Она будет к мессе вас доставлять,
На поля отвозить навоз,
Непогоду предсказывать, а по ночам
У соседей щипать покос».
Не хотят...
Тут к цыганам я подошел
С горемычной душой своей.
«Эй, ребята! — вскричал я. —
Кому коня
За полкроны? Бери скорей!»
Нет, не слышат, бранятся между собой...
—
Ну, душа моя,— я сказал,—
Не годишься ты ни попам, ни свиньям.
Да и мне надоел базар.
Значит, с этого дня — узду долой!
Понуканья мои забудь.
Находи по вкусу себе траву,
И сама выбирай свой путь.
318


Только вымолвил это, как два крыла
Вознеслись над ее спиной,
Чтобы мог я лететь, куда хочу,
Повинуясь мечте одной!
ИЗ ПОЭМЫ «ВЕЛИКИЙ голод»
XIII
О крестьянах
Рассуждают примерно так:
Крестьянин живет без тревог;
Он пашет и сеет
На своей идиллической ниве;
Он ест здоровую пищу,
Любит здоровых женщин.
Он сам себе хозяин, как в старину,
Он ведет простую
Крестьянскую жизнь.
Птичьи хоры поют — для него.
Под его ногами — цветы.
Он сердцем чист,
Он ясен душой,
Он может беседовать с богом, как Моисей,—
Крестьянин — плоть от плоти природы.
Словно конь или бык.
Туристы, притормозив, глазеют на влажное поле:
В о т — основа всех мировых культур
И всех религий,
В о т — источник, из которого черпает поэт
И музыкант.
Без крестьянина цивилизация бы погибла,
Привкус глины во рту — это необходимо певцу!
Туристы трогают свежие стебельки
И, переродившись душою,
Садятся за баранку и катятся дальше.
Крестьянин — неизвращенное божье творение,
В нем все добродетели,— к черту иронию!
Иосславим пахаря, который сам наполовину растение:
Он реагирует на солнце и дождь и даже порой
319


Тоскует, что Творец его обделил
Не возвел из подпочвы к сознательной радости бытии
Он не был рожден слепым, и не всегда
Он слеп: разрывается пелена.
Если, скажем, камень на него упадет
Или инстинкт размноженья проснется.
Девушки проходят мимо,
И до него доходит с трудом,
Что он мужчина;
Но выхода нет.
Неужели и впрямь никакого исхода?
Не т исхода, нет исхода.
Коровы и лошади плодятся,
И картофельный клубень.
Прорастая, дает побеги и новые клубни,
Прежде чем сгнить в земле.
И оперенный птенец,
Выброшенный из гнезда.
Повторяет с начала родительский путь.
Лишь крестьянин на своем клочке земли
Прикреплен пуповиною грубой к материнскому лону —
Он ходит и ходит по кругу,
Словно коза на привязи,
И не может понять, почему так заведено.
Ни крушенья,
Ни драмы.
Просто жизнь — заурядная жизнь.
Не бешеный грохот мчащихся в небе коней,
Но размытая, вялая фабула настоящей трагедии -
Изнуренная кляча, бредущая по борозде.
ПАМЯТИ ОТЦА
Любого встречного старика
Я сравниваю с отцом,—
Когда он со смертью крутил роман
В ту осень, перед концом.
320


ИШ
Я помню бродягу на Гарднер-стрит,
Взор синий в сетке морщин;
Он так обиженно посмотрел,
Как будто я — его сын.
Какой-то нищий, седой скрипач
Под лондонским фонарем
Всю душу вывернул из меня
Дрожащим своим смычком.
И каждый встречный старик,
Бредущий сквозь листопад,
Мне кажется, шепчет: «Я был твоим
Отцом — много лет назад».
длинный САД
То т сад был весь от яблок золотистый,
Он протянулся между двух дорог.
Где курица скребла навоз душистый,
Карманы нам свои подставил бог.
Порхали мы средь зарослей бурьяна
На крыльях наших грубых башмаков,
И ржавые котлы, как барабаны,
Гремели там на свадьбах стариков.
Над нами королевские знамена —
Белье, что полоскалось на ветру.
Когда смотрели мы завороженно
На солнца предзакатную игру.
От яблок золотых клонились ветви,
Экспресс промчался, не замедлив ход;
И поняли, что будем мы бессмертны,
Пока мечтаем съесть чудесный плод,
Или с холма увидеть всю деревню,
И мельницу, и лавки, и кабак.
Где развлекают городские сплетни
За пивом засидевшихся зевак.
I I Потим Ирландии
321


Когда скатилось солнце за Друмкеттон,
Качаясь, месяц сел на провода,
Мы поняли, как бог сошел на землю
И что поется в песенке дрозда.
Тот сад от спелых яблок золотился,
Гостеприимный, словно отчий дом,
На полдороге к западу, в Друмкетто н,
Где солнце ночевало за холмом.
ПАМЯТИ БРАТА МАЙКЛА
О, вечный вечер без утра,
Золотая закатная мгла!..
В то время, как муза Шекспира
Британию к славе звала,
Могилой, заросшей бурьяном,
Ирландия наша была.
О, вечная осень без весен,
О, жатвы, пропавшие зря!..
В то время, как Дрейк за морями
Искал острова и моря,
Мы плыли за тенью Брендана
В убогой ладье рыбаря.
Копались в старье и во прахе
Отечественные знатоки;
И если случайные зерна
Давали живые ростки,
Они задыхались без влаги
В пыли пересохшей реки.
Так что же такое культура? —
Неужто одна старина,
Кость барда и череп героя,
Забы ты х могил глубина?
Неужто так было и будет
Навеки, на все времена?
322


РОЖДЕСТВЕНСКИЕ СКОМОРОХИ
ВМЕСТО ОБЪЯСНЕНИЯ
Я сшит из доморощенных рогож,
Из ткани, именуемой дерюгой,
Из этой простоватости с натугой —
Поденщик, неуч, к ремеслу не гож.
В нас искренности истинной — на грош,
И нам не натянуть струны упругой,
Чтоб разнеслась над сонною округой
Гармоний очистительная дрожь.
Мы с гор взывали громко, но впустую;
Как быть? На нашу простоту святую
Всевышний подивиться не спешит;
Невежеству не писаны законы,
И вот — мы нарядились в балахоны,
Бравадой шумной маскируя стыд.
Зазывала
>й, расступись, народ честной, очисть-ка место ряженым!
Мы представленье первый сорт в честь Рождества покажем
вам!
Мы к вам изнанкой обернем искусство и политику —
Представим вам борца, дельца, и простака, и критика,
Богатого сенатора, гнусавого оратора,
Актера знаменитого, поэта бородатого...
Л если вы не верите сейчас моим словам —
Пусть выйдет Шеймас Донаван и растолкует вам!
ШеймасДонаван
Я доблестный О’Донаван, до пенсии я дожил,
Л был я парень вырви-гвозь, когда был помоложе;
Я дрался с англосаксами за Остров Изумрудный,
t.i гэльский ратовал язык — хоть он чертовски трудный!
Н сороковых, когда гроза так близко прогремела,
Что даже нас — спаси господь! — чуть было не задело,
'А снова со стены мушкет сорвал, на страх врагам,
И с молодыми — марш вперед, к чинам и орденам!
Мое лицо расскажет вам, как честное зерцало,
Что я — католик, либерал, простой, веселый малый.
323


;ШрОД;
Пусть поседел и поредел мой волос — но заметь,
Что настоящий патриот не может облысеть!
За честь Ирландии родной я горячо радею
И не завидую ничуть купцу и богатею.
А если вы не верите сейчас моим словам —
Пусть выйдет Крупный Деятель и растолкует вам!
Крупный Деятель
Я — очень Крупный Деятель, корнями весь в народе и:
Отец, бывало, мне певал фольклорные мелодии;
От матери я получил именье родовое
И должный страх пред господом, трудом и нищетою.
В колледже с иезуитами молились неустанно мы
За Матушку-Ирландию, распятую тиранами;
Уж е тогда в борьбе я роль заметную играл;
За округ свой играл в футбол — медаль завоевал!
Поэты наши мне близки — люблю их, дерзновенных:
Бедняжку Роу и других, невинно убиенных...
А если вы не верите сейчас моим словам —
Пусть выйдет юный Шон О’Гам и растолкует вам!
ЮныйШонО'Гим
Я — Шон ОТам, я ваш поэт! Имею от правительства
По семь с полтиною за каждый приступ сочинительства.
Пою бродяг, пою цыган — в пивнушке, на пирушке,
Мне души их видны насквозь, как портерные кружки!
Здесь, на холмах Ирландии, поросших мятежом,
Мы косим песни, чтоб издать приличным тиражом.
Мы налегаем на перо — и плачет разум бедный,
Мы слово ставим на ребро, как рыжий грошик медный,
Поем да пьем — нам нипочем заморский дух зловредный'
Вперед, вперед, моя ладья, ветрило домотканое,
За молчаливых земляков сам распеваю рьяно я!..
А если вы не верите сейчас моим словам —
Пусть выйдет Признанный Артист и растолкует вам!
Признанный Артист
Я — самый Признанный Артист, но этим не хвалюсь я,
Поскольку сам — крестьянский сын и вырос в захолустм*
Я с вами всюду и везде, в кино и на эстраде я.
Шедевры Ш она и других читаю вам по радио...
324


А "прочем, расширять пора нам вкусы популярные!
Я по-английски записал кой-что неординарное;
И кстати, был позавчера в жюри на Фестивале —
Гам Элиот шел на ура, а наших заплевали!
Н селе, где рос я, вонь и грязь, но с детства шел я к цели,
И вот — женат на дочери сенатора О’Келли.
А если вы не верите сейчас моим словам —
Пусть выйдет сам О’Келли и растолкует вам!
Сенатор О'Келли
«•'Келли я, сенатор и скромный бизнесмен,
Н искусстве ни бельмеса не смыслю , кроме цен.
И все ж по выставкам хожу, выкладываю денежки:
1.1лапты нужно поощрять, тут никуда не денешься!
Но отравляет жизнь мою писак народец вздорный,
I отовый заклевать таких, как ваш слуга покорный,—
Кто доллары стране дает, культуру нашу славит,
( бывая за море холсты, что в грош у нас не ставят.
( пасибо, хоть пока еще влиятельная пресса
Н<- публикует всякий бред нахального балбеса!
А если вы не верите сейчас моим словам —
Пусть выйдет сам Газетный Босс и растолкует вам!
Газетный Босс
-
I нынешний Газетный Босс, я выражаю Чаянья
И попускаю Мнения и даже Замечания:
Ног, либералы сегуют: кругом одни тонзуры;
Хрен дорожает, авторы страдают от цензуры...
Нм говорите, мелочи? Нет! Это — демократия,
1иречь свободная печать, дискуссии по радио,
Не- лилипутские щипки — а прочные позиции
Годной, законной нашей Либеральной Оппозиции!
А если вы не верите сейчас моим словам —
Ну вас в болото, в Маунтджой или ко всем чертям!
ВЕШНИЙ ДЕНЬ
>й вы, поэты-трагики, оставьте хмурый нрав,
1илвиньте Эзру Паунда и Элиота в шкаф,
И Вильяма, и Батлера, что навевают сплин,
П.кмте с песнями гулять по тропкам Стивенс-Грин!
325


Взгляните на студенточек — они пышней цветов,
В шелках своих и штапелях — как розы всех сортов;
Они, гордясь, обгонят нас щебечущей толпой,
И ваше заикание пройдет само собой.
Ученья философские — могильный пыльный хлам,
О смысле жизни рассуждать пристало мертвецам.
Пусть Каф ку мучит страх и бред. Эй, хмурики, скорей
Подальше от чернильных брызг и толстых словарей!
Эй вы, поэты милые, повеселей чуть-чуть!
Расправьте плечи хилые, вдохните во всю грудь.
Забудьте Фрейда вещего и все, что вы прочли,
Втяните собственной ноздрей пьянящий дух земли!
Новорожденный мир блестит, кружится голова,
Как в первый день творения, свежи, вкусны слова.
Любовью дышит каждый миг — не прожит, не воспет,
До психоаналитиков — еще сто тысяч лет!
Эй вы, поэты юные, решайтесь поскорей
Довериться без нудных схем фантазии своей.
Обычное -— всего чудней, смешна павлинья спесь;
Не бойтесь в чем-то быть людьми, ведь все мы люди здесь.
КТО УБИЛ ДЖЕЙМСА ДЖОЙСА?
Кто убил Джеймса Джойса?
Я, сказал комментатор,
Я — тот интерпретатор.
Что убил Джеймса Джойса.
От дубинки ли варварской
Пал Улисс хитроумный?
От статейки заумной,
Диссертации гарвардской.
Где его закопали?
В толстом, скучном журнале.
Там его мы отпели
И, отпев, закопали.
326


ЩЗИЩ):
Как его хоронили?
Старых кляч было шестеро,
А церемониймейстером
Выступал Роджерс Вилли.
Кто сказал над усопшим
Поминальное слово?
Поп,— а что тут такого?
Разве был он безбожник?
Кто кромсал Финнегана?
Я, сказал йельский лектор,
Я —-тот самый прозектор,
Вскрывший труп Финнегана.
И чего вы добились,
Все обстряпав так шустро?
Степеней бакалавра
И магистра искусства.
И какую же плату
Вы стяжали за это?
Стал я стипендиатом
И большим джойсоведом.
Я прошел путем Блума,
Ка к владелец диплома,
От Мартелловской Башни
До веселого дома.
КОГДА ВАМ СЛУЧИТСЯ В ДУБЛИН ПОПАСТЬ
Когда вам случится в Дублин попасть
Лет, может быть, через сто,
Спросите на Бэггот-стрит обо мне,
Мол, кто такой был да что.
—
Да, был такой малый,
Фоль-дили-доль,
Был такой малый,
Ей-богу!
327


Мо я прабабушка знала его,
Пройдоха имел успех. —
И она хихикнет, вообразив
Сладкий девичий грех.
—
Был он малый не промах,
Фоль-дили-доль,
Малый не промах,
Ей-богу!
Пусть вам примерещится на Пемброк-роуд
Взлохмаченный призрак мой,
С тенями давно умерших детей
Играющий на мостовой.
—
Он был добрый малый,
Фоль-дили-доль,
Добрый малый,
Ей-богу!
Зайдите в пивную, где я бывал,
Спросите у стариков,
Что им творили их старики —
Но честно, без дураков.
—
Да, был такой чудик,
Фоль-дили-доль,
Чудила такой,
Ей-богу!
Любил он стаскивать всех с ходуль,
Носами тыкать народ
В убожество их и людскую дурь,—
Не всякий это поймет.
—
Да, был гордецом он,
Фоль-дили-доль,
Он был гордецом,
Ей-богу!
Когда вас в Дублин судьба занесет,
Хотя бы через сто лет,
Принюхайтесь: что там осталось от
Моей суеты сует?
—
Да, был суетлив он,
Фоль-дили-доль,
Весьма суетлив,
Ей-богу!
328


Найдите на полке книгу мою
Средь тысячи прочих книг,
Там сказано: мол, вершины своей
Он в творчестве не достиг.
—
Да, был он лентяем,
Фоль-дили-доль,
Большим лентяем,
Ей-богу!
Он знал, что из всех его дел земных
В грядущее перейдут
Лишь строки, в которых живет его страсть,
Его одинокий дух.
—
Да, был одинок он,
Фоль-дили-доль,
И все-таки счастлив,
Ей-богу!
ДРУЗЬЯМ
ii’
только записка: напомнить друзьям,
Что из всех переделок я выполз и снова пью «Гиннесс».
•I разгреб эту кучу обломков, весь мусор и хлам,
Ьмшиий прежде моей цитаделью великой — и ценности
вынес.
\ немного же стоящего хранил этот дом:
Фотографии нескольких женщин, влекомых когда-то
К непохожести, к мужеству, сдобренному шутовством,—
>тим только и было жилище поэта богато.
1л еще я дорылся до улик, проливающих свет
11.1 причину всех бед. Кое-что сохраним, в назиданье.
Для комедии будущей. Значит, вновь по парнасской скале,
Ис взирая на грязь и смешки, что летят нам вослед,
l.iribiue вверх! — где не смогут пигмеи пришпилить к земле,
I де царят лишь любовь и закат. Вот и все. До свиданья.
К ЧЕРТЯМ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ!
У здравого смысла
Все пресно и кисло.
Идя к нему в гости,
Надежду отбросьте.
.129


С восторгами — глухо!
Чек от Святого Духа
Вам тут не оплатят.
И черт с ними! Хватит
Стихов слишком трезвых —
И тяжеловесных
Лежачих камней,
Зарастающих мхом
И лопухом.
Валяйтесь, каменья!
Но знайте, что все умозренья
Не стоят паренья!
Пусть доводы вески и вязки.
Но что уцелеет при встряске
От храма рассудка,
Когда протрубит нам Большая Побудка?
Не знаю,
Н о предполагаю,
Что можно сквозь фортку дерзанья
К высотам познанья
Взлететь, как и прежде,
Без всяких колледжей.
СТРОКИ.
НАПИСАННЫЕ НА БЕРЕГУ БОЛЬШОГО КАНАЛА
В ДУБЛИНЕ НА СКАМЬЕ, ВОЗДВИГНУТОЙ
В ПАМЯТЬ МИССИС ДЕРМОТ О'БРАЙЕН
Почтите вот так же и намять мою,—
Чтоб рядом, ж ару облегчая, журчала
Вода. Не надгробье, друзья, а скамью
Поставьте над зеленью мутной Канала.
Чтоб маленькой Ниагарою шлюз
Гремел вдалеке, не мешая безмолвью
Июльскому,— и шепоточками муз
Блаженные веяли листья и волны.
Вот лебедь вплывает, склонясь к своему отраженью,
Ка к будто прощенья прося за вторженье;
Во т длинная баржа проходит, брюхатая
Легендами Лиффи... Не много, не мало
Прошу я себе — ни плиты и ни статуи
Из бронзы — всего лишь скамьи у Канала.
330


ЦЩ#
ПАТРИК ФЭЛЛОН
ОСТРОВ
Пусть голым человек придет на остров.
На время у ветров
Одолжит кожу, пускай морские
Валуны к ногам его приладят
Бег волны, и пусть его, как брызги, мечет,
Пока он не взлетит или волна
Не округлит его, как тело
Огромного тюленя.
Пусть он на пальцах ног,
Когтистых или перепончатых, стоит над бездной;
Пускай две ноты вложит он в свирель
И будет первой музыкой.
Пусть остров станет центром
И границей его второго «я», а он
Пусть станет островом
И путь пройдет назад,
Узнав себя до богов,
До начала начал, до измены.
До того, как женщину выплеснуло в его постель,
А солнце замерло в каменном круге;
Пусть он вернется и на просторе
Будет самым естественным — веществом, островом
На первом свидании с морем.
МОЛОДЫЕ ФЕНИИ
Ка к хороши!
Все точно литографии цветные
Мюрата, Бернадота, Нея
И маленького корсиканца.
Их бог войны из мертвых воскресил
И на чело шлем грозный водрузил.
331


Пусть конницы помчится ураган,
Сомненья прочь,
Куда ни кинь — блестит клинок,
Бьет барабан;
С холмов, как сквозь альпийские снега.
Ряды бойцов нахлынут на врага.
В парламенте беспомощен О’Коннел,
Лишь бельведерами там заняты умы,
Напрасно все —
Пусть Эммет встанет и Тон шагнет из тьмы.
Пусть из Килдэра Эдуард уйдет тотчас;
День выдался погожим, пробил час.
При каждом слове ввысь взвивался стяг,
Их имена в литаниях звучали,
Спасители,
Ка к соколы, летите,
И вся страна поднимется с колен,
Чтобы прервать столетий тяжкий плен.
БЫТЬ МОЖЕТ, ЙЕЙТС БЫЛ В ЭТЕНРИ
I
Стояли башни и у нас, из камня
Часовые возле ворот и у моста, тогда
Они и были город.
Я мог бы кивнуть ему с верхушки
Плюща или из галочьего гнезда,
Но я еще не слыхал о нем, великом поэте,
Жившем в пятнадцати милях от нас по прямой.
Быть может, он касался нас в толпе, садясь
На поезд в Горт, быть может, с нами разделял и час, и два
Покой под оболочкой городка.
А что, если забрел в мои края:
На узкой улочке мне повстречался рассеянно
Шагавший господин, а я —
Я, малый в свитере, гнал мимо коровье стадо.
332


\ мае ведь было на что посмотреть, город
Нее повидал на своем веку: там ров остался
» ыринный, тут похоронен король,
<тены полуживые на страже, башни
( осыпавшимися краями. Едва ли
/In нас ему было, смотревшему в себя напряженно,—
1учшие строки могут прийти, когда ждеш ь на перроне.
И ни окрыленные шаги могли б звенеть
H i каждом крестьянском метре улицы, где заправляли
1>у:ючник, мясник и бакалейщик —
Однообразие забот. О чем бы думал он, встречая
Унылые ряды сараев — архитектурный стиль
И угоду полезнейшим животным?
Л если бы церквушку увидал, свидетеля времен голодных?
Но в первый майский день ему, пожалуй,
Наш город был бы больше по душе: являлись к нам
1>огини плодородия,
И мы из места освященного в дубраву
Несли Мадонну на руках
Под пение детей, с огням и, несли всем миром.
Каноник интерес не проявил к последним книгам
О юлотых ветвях и странных божествах —
Иначе б он не заносился, когда б в обличье госпожи
Нашел изъян, в спокойном взгляде
(Пальники, кормящей грудыо, непохожем
На тот, что посылают вдаль, как камень из пращи.
Ни плоти женской в ней, ни сходства
( гой, загадочно плывущей
II своей ладье;
>iа
ходила в церковь, жила в заботах о семье.
\ может быть, нам только так казалось.
К Диане тайна перешла от дуба,
Монашка-ночь в таинственнейших буках
<лма покажется, едва погаснут свечи.
lit его пятнадцать миль. Могли бы мы вдвоем
Прочесть написанное за ночь и трепет звуков ощутить,
И пение ветвей, когда весь юг в движение приходит
И замирает под влажным небосводом весны.
333


II
Могли бы мы сойтись в пшеничном поле,
Иль на лугу среди овец, иль у разбитых стен
И выпустить друг в друга пучок горящих стрел,
Но я был мал, и волны моих мыслей застревали
В любой преграде, кусте боярышника, например,
Запутываясь на день, на все лето,
Нет бега времени для настоящего поэта.
Он не отважился б ступить ногою в город.
Где каждое окно — упорный взгляд;
Мы, глядя на чужих, испытывали гордость
За тело короля — святейший
Перегной такая радость. Но мы бы с ним могли,
Ров осмотрев, к скале пройтись в Кингзленд,
Где падала корона с очередной ирландской головы
И за ступнею королевской тянулся алый след.
Он сел бы от путей неподалеку и ждал.
Переплавляя свой золотой металл, или смотрел, как небо
Дрожало над солеварней океана, потом
Над городом, так часто умиравшим от дождя.
К чему марать крылатые ступни, ведь в Куле ждал
Огромный дом, смотревший ввысь,
Где чтили старину и ярко герб сиял,
Где так удобно все для Музы и Поэта,
Павлин Юноны бродит по траве, царь-птица Леды
Плывет по озеру,— и все спокойно, как застывший фриз.
ЖЕНЩИНЫ
I*-Ч,*‘
J'V
Как жаль! В ответ нам не любить
Так беззаветно и надежно,
Всегда на расстоянье быть,
Всегда тянуться безнадежно
К непостижимому тому,
Что открывается тебе лишь одному.
334


О, одиночество! Они, рожая нас,
Как матери о нас заботятся —
Мы обрубаем пуповину всякий раз,
Чтобы они любили как любовницы,
Но скоро мы опомнимся
И их оставим ради одиночества.
Спи,— шепчет земля. И женщина нежно
Шепчет: «Здесь, в моих объятьях ищи».
Но женщина — небылица,
А мне бы взойти на башню, ступени которой — я,
С небом бы мне примириться.
«Спи,— шепчет женщина,— приляг, отдохни,
Я колени матери, я жена твоя,
Я вершина всех башен».
УСПЕНИЕ
Когда сирийский жрец, по слухам,
Молил усердно о дожде второстепенных духов,
Она явилась, все затмив, — о, колдовство!
На землю хлынул дождь из рук его.
Земля очнулась женщиной иль женщина землею, там
Дух необузданный попал к сирийским колдунам.
Как удалось ее им укротить: искусным грекам,
Александрийским просвещенным богословам
И италийцам с христианским блеском глаз,
Доставившим ее к себе по волнам;
Грудь стеснена, сияет с высоты
Лицо, как капля дождевой воды.
В небесную прията славу,
Среди божеств божественна по праву,
В едином пламени своем она сжигает
Всех дев языческих, доныне обитавших
Под сеныо всевозможнейших триад.
Между землей и небесами вновь разлад,
Посыльным плодородия — ни овну, ни тельцу —
Нет хода в дом; когда, грудь обнажив, она склонится
В покое темном над младенцем,
Не встанет рожь, не зацветет пшеница.


И лишь ее мечтанья
Колышут воздуха лазурное сиянье.
А эта женщина спокойно
Смиряет грубые желания достойным
Крестьянским видом. Ни стука барабанного, ни танцев,
Ни костров полночных, пи жертвоприношений принцев.
Ей нужно вовремя к коровам.
Кур запереть в курятнике за домом,
Эвоэ, золотоглавый бог, едва уйдет, она снаружи
И в покоях приберет, развесит простыни
Сушиться на заборе. Невозмутимо кружит.
Кружит ось, скрипя в распятии,
А вся земля — горшок с цветами. И чуждые наречия
Под шелест крыльев говорят над головою женщины.
НАБЛЮДЕНИЕ У ПОЛЯ
Сосед скончался
Вечером в лачуге, большой усатый человек,
Он мимо проходил спокойный, как
Сатурн, и так же по-крестьянски улыбался.
Был яркий месяц,
Карл ик городской ворочался во сне;
Осталось тело, место обжитое,
Кувшин разбитый и стакан с водою.
Не будет больше никогда
Его натуры, гороскопа, могучего дыханья,
Весной ему не возродиться.
Ка к всякий раз с побегами пшеницы.
По знамению звезд
Он выходил на новую орбиту.
Шагая вдаль за плугом.
Под гомон птиц и лет, летевших друг за другом.
Луч ранний золотил
Его коней, ветра неслись вдогонку;
Пройдя Рождественскую пору,
С зеленою листвой он поднимался в т р у .
336


Теперь пришел черед
Пустым полям его продумать снова,
Огромные усы, глаза,
Заплечную суму с зерном и небеса,
Горящий низко диск
Над изгородью голой, колючей как проволока.
Высокую фигуру старика, глашатая прихода
Очередного месяца и года.
Июньские стога, мужчину
Осенью в пшенице, его белесых
Дочерей, бренчащих неумело
На лирах под открытым небом.
Вот вся родня, и ни луча
С небес во мрак коровника, пустующего возле
Горы, где знали его вороны, а
Женщины, льнущие к бедам зимы, сторонились.
Нет, время не сотрет
Его лица — старик усатый вдаль идет
За парою горячей следом
По борозде прямой, как луч рассвета.
выстрел в УПОР
Мои слова живут в листве, и это холм —
Он мой язык; едва ложусь в траву,
Как небо меня подхватывает нежно,
И отражаю я закат, с рекой сливаясь.
Вдруг слышу выстрел. Это тоже я?
Грохот и гром? Но когда быстроногое эхо
Промчится над травой, поле, придя в себя,
Замрет равнодушно, и безмолвие тихо-тихо
Выйдет на заячий писк, пусть это нелепо.
Но я — и рана, и боль, я вызвал собою
Дрожь, взметнувшуюся к кронам деревьев, в небо.
Принесшую смерть, но вмиг уже широкой рекою
Разливш уюся так плавно, что мир на склоне дня.
Смирясь, назвал по имени меня.
337


ЛУИС МАКНИС
ПОЕЗД НА ДУБЛИН
Полупродуманные полумысли мелькают
На фоне картинок бесчисленных и мимолетных,
Сознанье так же естественно ускользает,
Ка к тени дыма, несущиеся по траве, —
Таково, вероятно, существованье животных.
Поезда ритм неотвязен; столбы убегают,
Ка к ноги времени, к георгианскому дому;
Там ты по комнате взад и вперед шагаешь,
Изгибая фразу; тут, изгибаясь косо,
Паровозный дым выставляет знаки вопроса.
Поезд торопится, дождик медлит собраться;
Я считаю пуговки на вагонном сиденье,
Слуш аю полой раковины морское гуденье,
Колокольного звона навязчивые опасенья,
Повторенье чисел, однообразье страха.
Мы судим чрезмерно легко и чрезмерно строго,
С благими намереньями нашиваем заплаты;
Но сила наша — не наша, она от бога,
Мы деревянные идолы, нас когда-то
Бо г превратил в людей и отправил в дорогу,
И мы разъезжаем в вагонах. Но в долгой жизни
Бывают минуты, когда мы внезапно снаружи;
Лицо расслабляется, идол на полчаса ожил,
Махая руками, идет сквозь меленький дождик
И даже способен вымочить ноги в луже.
Весь мир изготовился выпить за короля.
Алый ромб покачнулся в каждом бокале;
У меня нет ни веры, ни идола, ни короля,
Я даю вам реку, залив, болота, поля
В том порядке, в каком они проплывали.
338


Я даю вам зиянье меж ежедневным трудом
И нежданным весельем, жонглирующий Голуэй
Костьми рыбаков и скелетами их кораблей;
Я даю вам ниточку Лиффи, огромных чаек
И ограды из фуксии вдоль зеленых лужаек.
Я даю вам запах норманнского камня, всплеск
Трясины под сапогом, кумачовую клюкву.
Яркие шашки антримских холмов, корыто
С золотой водой для коней и латунный блеск
Спокойного солнца на сонной глади залива.
И я даю вам лица, а не могилы,—
Лица, замершие на гребне желанья,—
Фермера, запросившего без причины
Вдвое дороже, школьницы, про воспитанье
Забывшей, когда впервые подкрасила губы.
И я даю вам море, даю морской
Зыбкий мрамор, грохочущий громом Тора,
Или застывший, на миг — неверный покой,
Когда уперты в бока мускулистого торса
Руки редкостного благородства.
И я дал бы вам больше, но поезд спешит вперед,
И увиденное в тот же миг ускользает сквозь пальцы;
Некое обобщенье, как известно, ведет
К тому, что люди поймут; они не скитальцы,
Но богачи, живущие в мире сокровищ.
БЕЛФАСТ
Холодное жесткое пламя полярного ветра,
Вмерзшее в его кровь от огней мостовых,
Тускло просвечивает сквозь слюду его глаз,
А тухло-соленый прибой намывает богатство.
В узком устье унылого гнилостного залива
Над пятнистой водой на фоне белесых небес,
Где молоты бьют с убийственным лязгом по балкам,
Точно распятья, торчат костлявые краны.
339


Мрамор прилавков; резиновые перчатки
Топорщатся, как полипы; цветной целлулоид,
Блестящий металл, пергаментные абажуры —
В своем роде продажная красота.
Бодро идя мимо церкви, мы замечаем
В портале работницу перед аляповатой
Мадонной — словно после кораблекрушенья,
Узелок того, что осталось от человека.
Солнце над островом бледных людей в сутанах
Заходит под дробь оранжистского барабана,
И каждый муле убивает свою жену,
Чьим мольбам не внимает Дева Мария.
К.АРРИКФЕРГУС
Я родился в Белфасте между горой и портом
Под перекличку сирен и трамвайный трезвон —
И оттуда к дымному Каррику в графство Антрим,
Где в грязи, нанесенной теченьем со всех сторон.
Увязали лодки у башни норманнского замка,
От кусков кристаллической соли сверкал причал;
Шотландский квартал был уютными особняками
И трущобами для прокаженных — Ирландский квартал.
Ка к по покойнику, фабрика выла в полдень,
В залив стекала сернистая желтизна;
Наши огни струились к огням Бангора,
И в павлиньем сиянье тонула меж ними луна.
Это т город стенами огородили норманны,
Чтобы вопли рабов в быт не вносили разлад,
И построили церковь крестом, и в правом нефе
Сделали надпись ту же, что Поитий Пилат.
Мне, англиканину, сыну священника, к нищим
Свечкам ирландцев приблизиться было слабо;
Статуи Чичестеров в боковом приделе
Важно молились, вытянув шеи в жабо.
.МО


Настала война, перед домом военный лагерь
Вырос из-под земли и выставил ряд
Ннселиц с куклами для штыкового боя,
И всех, кто входил, всегда окликал солдат.
Йоркширский терьер у ворот гавкал на штатских:
-
Посторонним вход воспрещен, а не то кусну! —
( неселой песней «Где наш петушок Робин?»
Новобранцы шагали из лагеря на войну.
Меня увез пароход в маскировочных пятнах,
В Англии поезд заполнили хаки и пот;
Я думал, война будет вечно и сахар вечно
По карточкам, и про многое знал наперед;
11 журнале будут мешки с песком на картинке,
Моя гувернантка корпию будет щипать.
И карта будет вечно висеть над камином,
И флажки на булавках будут на ней наступать —
Кмк сквозь живые изгороди наступает
Время тревожных труб и сигнальных ракет;
Где-то вблизи пароход с пленными немцами,
Там сквозь решетку для них наступает рассвет.
Н школу пошел я в Дорсете, переместился
Из мира взрослых в игрушечный мир детей.
Отдалился от порта, замка, фабрики, церкви.
Солдат со штыками и новостей.
ПЕНИЕ ПОД ВОЛЫНКУ
Пи к чему нам карусели, ослики и ряженые,
1учше дайте нам «роллс-ройс» и ход к замочной скважине.
У них трико из крепдешина, туфли из питона,
Па паркете ш кура тигра, на стене рога бизона.
Джон Макдональд мертвеца запихнул под стол ногою.
Когда тот ожил, Д жо н его прикончил кочергою,
Глаза продал на сувениры, кровь разлил в бутыли,
Мол, это виски, ну а кости оставил на гантели.
341


Ни к чему нам Дядя-Йога, ни к чему Блаватская,
Лучше девочка в таксо и пожирнее акция.
Энн Макдугал шла доить и по пути увязла,
Прочухалась под граммофонный вой венского вальса.
Ни к чему девичья гордость и бесплатно школы,
Лучше дайте шины «Данлоп» и — черт латай проколы!
Лорд О’Фелпс орал на праздник: « Я трезвей всех в мире!»,
А ноги стал себе считать и насчитал четыре.
Миссис Карм айкл после родов объявила банкротство:
«Хватит шестерых. Устала. Перепроизводство».
Ни к чему политиканство, ни к чему газеты.
Лучше маме бы пособье, деткам бы конфеты.
Вилли Меррей о банкнот порезался до крови
И рану шкурой обмотал эйрш ирской коровы.
Что касается его удачливого братца,
То он улов свой бросил в море и вышел побираться.
Ни к чему «Селедка-юнион», ни к чему Писание,
Лучше дайте нам окурок, а то руки не заняты.
Ни к чему футбол, кино и цирковые фокусы.
Ни к чему житье в деревне и у окон фикусы.
Ни к чему посулы партий, предвыборные песенки,
Лучше просиди штаны и кепку повесь на пенсию.
Ни к чему все, моя радость, пи к чему, мой светик,
При нас мозоли остаются, деньги уносит ветер.
Барометр падает час от часу, падает год от году,
Поди разбей проклятый барометр — не исправишь погоду.
ИЗ ПОЭМЫ «ОСЕННИЙ ДНЕВНИК»
XVI
Разбитость после кошмарных снов.
Мы завидуем человеку действия —
Он проснулся, встал и без промедленья готов
На любое дело, хоть на убийство.
342


И я даже завидую тем своим
Соотечественникам, что стреляют спокойно
И лицо убитого не представят своим
Лицом и чужой правоты допустить не в силах.
Итак, читая записки Мод Гонн
(Дочь английской матери и солдата),
Я увидел, что смысл жизни может быть порожден
Совмещеньем несовместимостей:
Дублинский замок, приветливый вице-король,
Балы, посольства в Европах —
И ветхозаветная ненависть, точно соль
На рану, тюрьмы и револьверы.
Когда я был маленький, помню, какой
Страх на слуг наводили слухи,
Что Кейсмент высадится с ордой
Мятежников и начнется бойня;
А через несколько лет мы ждали по вечерам,
Что ветер до нас донесет перестрелку,
Она начиналась к восьми часам
В Белфасте, возле Йорк-стрит;
И еще сатанизм оранжистов — у них в плену
В железных сетях оказался Ольстер,
И они истязали собственную страну,
Ткацкие фабрики, влажные травы, косматый терновник.
То, что один считал белым, черным считал другой,
Мечта одного была для другого проклятьем:
Ура повстанцам, Римского Папу долой
И, Боже, храни короля — или Ирландию.
Остров святых и ученых, а без вранья:
Каких святых и ученых — остров террора.
Подслеповатой политики и сплошного нытья.
Прирожденный страдалец и доблестный недоумок;
Лавочника опьянял барабанный бой,
Помещика застрелили в постели,
В трущобу врывается яростный уличный вой,
Женщина плачет в мишурно цветистом храме.
Кэтлин, дочь Холиэна! Отчего
Страна — неизбежно женского рода,
Мать или возлюбленная? И каково
Видеть, что мимо тебя она проходит —
Проходит, как солнечный блик по пасмурному холму;
Тем сильней мы любим ее и ненавидим ближнего,
343


И каждый наследнику своему
Завещает хранить ненависть.
Гром барабанов на жатве, гром на гумне,
Гром сотрясает ночью оконные стекла:
Король Вильгельм на белом коне
Выезжает под флагом к Бойну.
Тысячи флагов, тысячи белых коней,
Тысячи королей Вильгельмов
Готовы биться хоть до скончанья дней,
Только б синее море стало оранжевым.
Такова моя родина: я полагал,
Что лучше учиться и поселиться в Англии,
Но имя ее всегда звучит, как металл
Колокола со дна морского.
Отчего мы хотим быть ирландцами? Не оттого ль,
Что это влечет к нам сентиментальных британцев,
Как к людям из сказки, и эта роль
Нам дает ощущение превосходства;
И еще потому, что Ирландия так мала,
Что о ней вспоминаешь, как о семье.
И потому, что пучина ее развела
С более рыночной цивилизацией.
И потому, что там можно уйти
В какое-то местное дело, не дожидаясь
Благословенья вселенной, и довести
Дело до завершенья.
Все, конечно, почти что наоборот,
Ни от чего этот остров не застрахован;
Чужая лошадь телегу везет.
Везет товар на чужой рынок.
Бомба в кошелке с картошкой, снайпер в окне,
К чему привели нас Гриффит, Конноли, Коллинс?
К изоляции! Дайте круглой башне стоять в стороне
От грохочущих пушек!
Заставьте школьников дважды два
Выучить на полумертвом гэльском,
Вымарайте из книг подозрительные слова,
Снесите георгианские развалюхи.
Свекловицей засейте каждый клочок земли,
Постройте фабрику в каждом поселке;
Разделите души убитых па козлищ и
Агнцев, предателей и патриотов.
344


А Север, где жили отец и мать,
По-прежнему Север, в саже из Глазго;
Толпы людей, которым не отыскать
Работу, стоят на углах и покашливают.
И уличные детишки на мостовой
Играют в камешки или в классы;
И все богатые семьи гордятся кривой
Теннисной сеткой над хлюпающим газоном.
Дым из фабричных труб намекает на
Завтрашнее процветанье Ольстера,
Но льняные ткани здесь ткут из привозного льна
И деньги уходят прочь делать новые деньги.
Город построен на грязном песке,
Культура основана на коммерции.
Свобода слова задушена в самом ростке,
Меньш инство всегда виновато.
Почему же меня призываешь ты,
Ирландия, о моя Ирландия?
На твоей странице пятна такой черноты,
Что их не прикроешь трилистником.
Я ненавижу твое хвастовство,
Твои слюни, твой хохот, твое зазнайство,
Твою убежденность, что каждому дело есть до того
Кто король в твоем замке.
Замки не в моде, прибой
Омывает песочные детские сооруженья;
Вывесь какой угодно флаг, никакой
Флаг не спасет твою душу.
Ненавижу, ибо люблю:
Горы ее по-прежнему голубые, —
Ржавым ножом на коре имя ее проскоблю,—
Реки ее вскипают меж валунами.
В ней совмещаются лень и блуд;
Не маните ее перспективами,
Не дарите ей грез и вздохов — они ведут
К кровавым последствиям.
Здравый смысл — вот в чем сегодня суть;
Но детям она дает лишь говор и жесты.
Без смысла и денег они пускаются в путь
С ношей ненужных воспоминаний.
345


ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ
Эта башня росла, но камни ее развалились.
Любовь моя, неужели мы не поймем друг друга?
Росла к небесам, но нервы ее расшалились.
Разве нет у нас общей цели?
Все мы играли в игрушки и разругались —
Любовь моя, неужели мы не поймем друг друга?
Чем ближе мы были, тем резче мы разделялись.
Разве нет у нас общей цели?
Нас на чужбину загнали домашние беды,
Любовь моя, неужели мы не поймем друг друга?
Из сожаленья к себе мы вцепляемся в горло соседу —
Разве нет у нас общей цели?
Патриоты, службисты, мечтатели, люди дела,
О любовь моя, неужели мы не поймем друг друга
И перегрыземся в тюрьме из-за слов накануне расстрела?
Разве нет у нас общей цели?
«СИЛЬФИДЫ.
Жизнь в один день: он повел ее на балет;
Сам близорукий, почти ничего не видел —
Белые юбки в сером
Скольженье, порывы музыки
Полнят белые паруса.
Цветок за цветком, колокольчики на ветру,
Левое зеркало отражается в правом,
А голые руки над
Пудрою лиц колеблются,
К а к водоросли в пруду.
Он думал: без весел, вне времени мы плывем,
И разлука больше нам угрожать не может;
Под вальсирующими деревьями
Ты будешь носить белый
Атлас и красный кушак.
346


ШРШЩ:
Но музыка кончилась, занавес скрыл балерин.
Река уперлась в шлюз,— зашуршали программки,—
Мы дальше не поплывем,
Если в шлюз не замкнемся
И не опустимся вниз.
И они поженились в поисках большей близости,
И они л иш ились прежней своей близости,
Разделенные утренним чаем,
Вечерними газетами,
Долгами и детьми.
По ночам просыпаясь, она утешалась его
Ровным дыханьем, но спрашивала себя:
А стоило ли стараться.
Где белые колокольчики,
Куда утекла река?
МОЛИТВА ПЕРЕД РОЖДЕНИЕМ
Я еще не родился; услышь меня.
Да не тронут со злобой упырь, нетопырь, горностай и
летучая мышь меня.
Я еще не родился; утешь меня.
Дурными людьми и высокими стенами не обезнадежь меня,
отравами не отрави, обманами не обмани, не пытай
в застенке и ночью в пути не зарежь меня.
Я еще не родился; не обдели меня —
Сделай так, чтобы воды качали меня, деревья и травы
росли для меня, небеса цвели для меня, а птицы и свет
моего рассудка вели меня.
Я еще не родился; прости меня
1л грехи, ибо мир осквернит меня; за слова и мысли, ибо
он развратит меня; за вражду врагов, ими он окружит
меня; за ж изнь мою, ибо мной он убьет других;
и за смерть мою, ибо смертью он будет пасти
меня.
347


Я еще не родился; молю просветить меня
Что в жизни я должен играть и как отвечать, когда старцы
станут ругать меня, крючкотворы пугать меня, вершины
гор презирать меня, влюбленные избегать меня,
волны звать к безумству, пустыни к погибели,
и нищий мой грош оттолкнет, и дети мои
будут честить меня.
Я еще не родился; спаси меня —
Мимо тех, что не люди, а звери, и кто возомнил себя
божеством, пронеси меня.
Я еще не родился; молю наделить меня
Силой бороться с тем, кто губит во мне человека, кто и
безличный винтик, в машину убийства решил превратит!,
меня; с тем, кто личность мою дробит, одувает,
как одуванчик, меня или, как воду в ладони,
может пролить меня,
Не дай им в камень превратить меня, не дай им пролип.
меня.
Милосердней убить меня.
THALASSA '
На весла, горестные братья,
Да взрежет водоросли киль,
И пусть прибой смывает память
О тех, кто смел собой рискнуть, —
Шторм перед нами или штиль,
Мы вновь должны пуститься в путь.
Под парус, немощные братья,
Не волны угрожают нам,
Но то, что воля в вас ослабла,
И в душах с истиной разлад,—
Былое — оскверненный храм,
Но пусть лекарством станет яд.
Забы вш ие о чести братья.
Вы обретете честь, когда
1Морс (древнегреч.) .
348


Пробьетесь сквозь текучий мрамор.
Где вольно бьет дельфин хвостом;
Нам светит яркая звезда,
Цель наша — Жизнь. Итак, плывем!
ДЖОН ХЬЮИТТ
ГЛЕНЫ
Изборожденной гленами, закрытой
на западе холмами, толстым мхом
болот подбитой,— этой вот земле
достаточно вздохнуть иль скинуть лист,
и руку сводит судорогой стих;
так чуткий прут ореховый рванется
к подземным водам, скрытым до поры.
Здесь люди не мои, иных кровей,
не столь горячих, с верою иной;
не здесь, а в К илморе под колокольней
в земле цветущей мертвые мои.
И дни, которыми плачу я миру,
проходят в душных комнатах, погрязших
в дебатах об искусстве и судьбе.
А тут, остановившись у межи,
я разоряюсь лишь на пару фраз
об урожае и дожде.—
Меж нами
так много всяких стенок и плетней.
Меня страшит их вера, как рука,
что заслонила истину от глаз.
Я знаю извороты их пути
недоброго и был бы рад помочь,
если возможно, выпрямить его.
Но только этот сумрачный пейзаж
и нужен, чтобы зрение зажгло
внутри меня мой изначальный свет.
349


ЦВЕТ
Придя к откровению цвета
по воле простого цветка
и вспыхнувшей в сумрачной глине
зеленой светильни ростка,
я к каждому цвету склоняюсь
и каждого власть признаю,
но высшее знаю блаженство,
когда перед белым стою.
Я облако славлю и чайку,
боярышник, белых ягнят
и — в день конфирмации — дочки
крестьянской смиренный наряд.
КРЕСТЬЯНЕ
О вы, крестьяне, жители холмов,
укрытые от нас во тьме такой,
что я сказать наверняка б не смог,
где там звезда, где огонек простой,
я стать соседом добрым был готов,
но вы так далеки и я далек;
меж нами топь глухая и стена
высокая. Я пробовал учить
ваш медленный язык, но мне нужна
подвижность мысли, коль хочу открыть
ту дверь, что до сих пор затворена.
Вы грубы для моих капризных чувств.
Досужий писарь в третьем поколенье,
я, может быть, когда-то научусь
вдыхать тяжелый запах удобренья;
но мне не овладеть при всем желанье
неспешною уверенностью той
и безупречной ровностью дыханья,
что вам даны природою самой.
Когда б я сразу сердце приучил
спокойно ж ить с апреля по апрель
и не зависеть от таких причин,
как первый снег иль первая капель,
350


все было б проще. Ваша сила — шаг.
Когда я с вами, то еще могу
пройти, не сбивш ись с ритма кое-как,
один же — задыхаюсь на бегу.
Я знаю, кто я в вашем представленье —
чужая птица, странная на вид:
с неделю погостит и улетит,
чтоб майским утром, без предупрежденья,
явиться снова и, в который раз,
исчезнуть за холмами, не простясь.
Ваш мир для нас закрытая система.
Мы не вошли в нее, как входит луг
или ручей. Нам надо отходить
на шаг назад, чтоб с вами говорить.
И вам до нас тянуться недосуг...
Мы глухи к вам, а вы как будто немы.
Я мог бы жизнь прожить средь вас, и все ж
едва ли бы дождался перемены.
Наверное, мы слишком суверенны,
несовместимы, как полынь и рожь.
И как бы мы друг друга ни хвалили,
я не могу надеяться всерьез
стать даже басней, даже фразой, или
затейливым ответом на вопрос,
иль острой шуткой, что всегда готова
проклюнуться ко времени и к слову,
когда все сено убрано в стога
и близок свет родного очага.
Ф$*
Трофеи чувств для сердца берегите.
Пусть зрение в засаде сторожит
и слух за звуком по пятам бежит;
пусть осязанья напрягутся нити,
не тросы якорные — сеть, что, плоти
не уступая в плотности, возьмет
все, что возможно, из нещедрых вод.
Пусть чувства все участвуют в охоте.
351


Хватать с небес иль подбирать с земли —
не важно. Все берите, что придется.
Не взвешивайте долго на весах.
Насколько мы понять уже могли —
что в сердце сложено, лежит в веках
и в трениях земных не изотрется.
ПОСЕЩЕНИЕ ГОРОДСКОЙ ГАЛЕРЕИ
Оставив осень ждать меня в аллее,
я пересек пространство и зашел
под своды постаревшей галереи
взглянуть на достиженья новых школ;
решив, что до закрытия успею,
но, видимо, чего-то не учел —
и вновь брожу, забывшись, как бывало,
меж призраков из камня и металла.
Вот Джон О’Лири, о стране радея,
застыл в раздумье, бронзовый, седой;
вот Шоу — фавн, чья мысль резцом Роден!
избавлена от участи земной;
и Стивенс — дух бесплотный от рожденья,
но слишком эксцентричный и живой,
любивший чудеса и выкрутасы —
печальный эльф, прикрывш ийся гримасой;
Дж ордж Расселл в хрупкой юности своей
безусый, неприметный, как в прологе.
(А между тем кто был его мощней?)
Однако нынче суждено не многим
узнать того, кому на склоне дней
являлись раззадоренные боги:
нигде поэта имя не стоит,
и скульптор Хью з невежливо забыт;
вот бронзовый трибун, чей мощный глас,
казалось, всю вселенную подымет
(его я видел в детстве, только раз,
когда, подняв когорты молодые,
он отдавал последний свой приказ);
чей яркий огнь истаял в мрачном дыме.
352


Увы, и здесь не пишут ничего —
пусть каждый сам определит его;
другая — названа, по крайней мере,—
сгоравшая на собственном костре,
чтоб укрепить других в великой вере,
дошла до нас в стихе, как в янтаре;
а здесь, в укрытии, несет потери,
как клен, что облетает во дворе:
портрет истрескался и смотрит хмуро,
а вновь писать — так не найти ж натуры!
Так, двигаясь меж образов немых,
меж этих символов преодоленья,
что дали нации свой дух и стих,
одно лишь, но великое мгновенье
я думал с горечыо, кому из них
удастся противостоять забвенью;
ведь вот оно — уж е крадется тут,
и равнодушья трещины ползут.
«БАРАНИЙ РОГ.
Я обратился к пейзажу, потеряв доверие к людям.
Дерево гармонично и в самой последней фазе:
и и срубленном в нем есть ионическая стройность,
инершенность, не нуждающаяся в пересказе.
И ни разу не был вынужден отворачиваться от рассвета,
, |ичив его сонную улыбку в измене.
мже дьявольскорогий баран, этот символ зла,
и и>редя на цветы, осторожно поднимает колени.
{мерь, растение, мошка, вода или камень
■лконны и неподсудны в собственном доме.
<>| меня не требуется находить мотивы их действий,
i>.i фываться на части, оправдывая крысу в соломе.
Мне живется в пейзаже легко и непринужденно.
'1ишь один предмет, принесенный мной, меня беспокоит.
Я бросаю его в кусты и слышу их шелест,
ни на минуту не заподозрив, что ими понят.
Г1 ол1 ия Ирлаилии
353


Ягненок родился — и тянет шею,
и тихо плачет, плакать не умея.
Но вот через сезон уже глядишь:
султаном гор заделался малыш
и мрачностью и чернотой лица
готов спугнуть любого храбреца.
От робкой целомудренности ранней
до венценосной похоти бараньей
как пропасть разуму преодолеть?
О дьявол новоявленный, ответь,
возможно ли, чтоб Он тебя создал,
кто над ягненком нежным колдовал?
МОТИВ ДЛЯ БЛЕЙКА
ДОНАХ МАКДОНАХ
ГОЛОДНАЯ ТРАВА
Взобравш ись на пустые плоскогорья
И обогнув угрюмые хребты.
Из ясности надежного покоя
Вступаеш ь в сумрак гиблой нищеты.
Когда-то в этой вымершей долине
Живой скелет месил костями грязь.
А над землей, поросшей сорняками.
Отравленный туман висел, клубясь.
Он полз, мечтая о тарелке супа.
Да той дороге не было конца.
Непройденные мили, словно стены.
Вставали перед взором беглеца.
Несчастный мертв, но словно заколдован
Бесплодный край, впитавший жалкий прах.
Одна полынь да заросли бурьяна
Растут на истлевающих костях.
354


1Ш|рЩ
ДЕНЬ НАШЕЙ СВАДЬЬЫ
В тот день наш город был полон
Кибитками и лошадьми;
Священники, облачившись.
Готовились к пышной службе;
Столы ломились от снедей,
На улицах пели скрипки,
И, верно, никто в ту пору
О смерти еще не думал.
Узнайте ж, мои родные.
Что нас разлучило море;
Ч т о мой дорогой избранник.
Душ а любого собранья.
Мой милый жених, достойный
Быть мужем французской принцессы.
Недвижно лежит на ложе.
Разубранном к нашей свадьбе.
Меня целовавшие губы
Достались прожорливым рыбам;
Меня обнимавшие руки
Объели вонючие крабы,
А волосы склеены солью...
О, ужас!.. Но бог покарает
Того негодяя, что сделал
Его погубившую лодку!
Я ВЫРОС В ДУБЛИНЕ
Я вырос в Дублине, а не заштатном
Немытом городишке, где быки
Ревут па пыльных улочках, а воры,
Торговцы, маклеры, ростовщики
Ме ж ду собой проворно делят солнце;
Где есть кабак пьянчуг на пятьдесят;
Где дотемна за стойкой хлещут портер
Учитель, счетовод и адвокат.
355


Я вырос в Дублине, а не в пропахшей джино
Гнилой дыре на Западных холмах.
Где вдоль дорог безлюдных и унылых
Одни болота светятся впотьмах;
Где море собирает десятину
С рыбацких лодок... Я равно далек
От языкастых южных краснобаев,
С надеждою глядящих на Восток.
К чему мне безотрадные равнины,
Каналы и глухая благодать
Глубинки? Или укрепленный Север,
Привыкший отовсюду получать
Пощечины?.. Я обойдусь без пастбищ,
Без их богатств, их злобы, их любви...
Но Дублин, горделивый старый Дублин,
Останется навек в моей крови.
ЗАВОЕВАТЕЛЯМ
Что обрели норманнские бароны
В своем завоевательском пылу?
Столетия гнетущей обороны.
Бездомность и солому на полу.
Они пришли, приш ли и воцарились,
Но мало проку от чужой земли:
Их взор потух, их лица удлинились.
От арбалетов руки затекли.
Чертополох забил посевы. Время
Не пощадило ни людей, ни дел.
Их песни позабылись вместе с теми,
Кто их когда-то сочинил и пел.
Их власть прешла... Не проливая крови.
Наш кроткий край их поглотил сполна.
Как саксов и датчан... Лиш ь взгляд, да брови
Достались нам от них, да имена.
356


ШОН O'РИОРДАН
ЗАДВОРКИ
О, чудо детства, свет очес.
То т задний дворик сельский!
Там бродит племя без словес,—
И что им платья, башмаки,
Английский или гэльский!
И колокольчики цветут
В той путанице милой.
Где говорят на языке.
Который понимал Эзоп,—
Но он давно в могиле.
Там квочка с выводком цыплят.
Гусь — белый, гордый, глупый;
На птицу ворог злой рычит —
Кудлатая собака,
И кот мурлычет, забияка.
В углу там грудой всякий хлам.
Прекраснейший, не ошибусь:
Подсвечники, труба, щипцы.
Средь старых шляп обломки рам
И белый чайник, точно гусь.
Старьевщик счастлив день-деньской
Там, на задворках, рыться;
С той перепутанной страной
Он ладит в полной мере,—
О, сколько же их в Эйре!
Мне вспоминается мотив
Полузабытой песни,
И эти меркнущие дни,
И месяц, мудрый, как Эзоп. —
Учитель и кудесник.
357


КРУЧЕНИЕ
Музыка ночи смолкла,
И стоны утра в ушах.
Чуть я дотронулся вдруг
До тоненькой прядки сна,
Пальцами лба коснувшись
Там, где творилось чудо
Великого искусства ночи
И отплясывал клан снов
Под бездумный, певучий звук
Взад, вперед, в круг.
Я крутить не переставал
Эту тонкую сонную прядь.
Словно сон непрерванный прял
Под стоны утра в ушах,
Но сон был так тонок — будто
Выскальзывавший завиток.
Закрутившийся без состраданья
Под стон, сверливший висок.
Так в безумии тянешь век,
Не размыкая век.
ПОХОРОНЫ МАТЕРИ
Яблони, июньское солнце,
Вечерний, шелковый шелест,
Пчелы злое жужжанье —
Взвизг в полуденном зное.
Я читаю старые письма.
Сглатывая слово за словом,
С режущей болью в сердце,
И в глазах тяжелеют слезы.
Руку вижу, писавшую руку.
Как лицо она в памяти оживает
Источаю щая библейскую мудрость,
Бальзам, когда ты был болен.


Вдруг июнь превратился в зиму,
Яблоневый сад — в белый погост у речки,
И в средине белизны беззвучной
Черпая яма западала снегом.
Ослепительность Первого Причастья,
Ослепительность воскресной мессы.
Ослепительность сочащегося молока
И, когда мать закапывали, ослепительность дерна.
О, какая мука раздирает разум.
Ка к сполна этих похорон вкусил я.
Когда перепорхнула белизну неслышно
Малиновка, беззащитная кроха.
11 вот, стоя тихо на краю могилы,
Я постиг смысл этого сокрытия в землю;
И кто ждет бок о бок с другими,
Пусть завидует небесным встречам.
Над могилой Небеса разверзлись.
Странным и святым был полет птицы,—
И стоял я без всякого знанья,
И могила от меня отдалялась.
Омывала тоска мою душу,
Чистый снег падал на мое сердце.
Сейчас зароют они в него память
О той, что вынашивала меня три времени года.
Вот снуют могильщики, звенят лопаты,
Резво землю вымели вкруг могилы,
Я смотрю — сосед отряхнул колени,
Я смотрю на священника, на его лицо земное.
Яблони, июньское солнце.
Вечерний, шелковый шелест,
Пчелы злое жужжанье —
Взвизг в полуденном зное.
Я пишу незатейливые, хромые строки,
Я хочу ухватить этот полет малиновки,
Я хочу изгнать дух отряхивавших колени,
Я хочу до конца длить день печали.
.?5Ч


СВОБОДА
Я выйду побродить среди прохожих.
Пешком, не торопясь.
Когда наступит вечер.
В погоню за неволей.
Прочь от безумия-свободы.
Зд есь царящей,
Где ярой сварой, неотступно мысли
Нещадно, в одиночестве
Меня терзают.
И, как всегда, средь прочих повстречаю
Людей, вступивших в пору
Седины.
Искать общенья — это бросить вызов
Не только одиночеству.
Но и свободе.
И снова будут звякать
Разменные монеты
Чьих-то мыслей.
Мое влеченье к людям
Покажется мне вдруг несоразмерным с ними.
Мыслятки-малолетки...
От ожиданья встречи днем и ночью
Я подчинен,
Я предан
Блесткам этих мыслей.
Я слышу, как они растут, воочью.
Без меры,
Б е з границ.
И с гневом отдаю влеченье сердца
Вещам, подогнанным по мерке,
Мелочам:
ДМ)


Порядку, правилам, людскому окруженью.
Затертым фразам
В пору седины;
Аббату, колоколу, служкам.
Сравненьям незамысловатым,
Мелочным надеждам;
Мышам, остротам, блохам.
Главам, строчкам,
Буквам;
Величью, что приходит и уходит,
И картам за полночь,
И милосердью;
Крестьянину, что вычисляет ветер
По осени, раздумывая
О ячменном поле;
Взаимопониманью и совместным
Воспоминаньям о былом, общенью.
Задушевной чепухе.
Сейчас, всегда я принимаю форму
Такую , чтоб свобода уходила,
И подчиняюсь Высшему.
Устал мой разум,
Рванувшийся в поток свободы.
Нагромоздивший холм, не тот, что создан Богом,—
Но некие абстракции, холмы-подобья
Из мелькнувших мыслей,
Вздымающиеся наобум.
Растущие сами собой.
Предела нет свободе,
Холмам — подобья,
Границы — размышленьям,
И очертаний нет
У обретенья.
зы


СЛЕДЫ
Сейчас бы встретить мне его,—
Увы, пустой расчет,
Он рано утром ушел на юг.
Но с юга не придет.
В Керри, в солнечную эту рань,
Я слышал всхлип ручья,
Я шел, как голос сквозь гортань
Девушки из-за плетня.
В то утро одной тропой
Мыобаснимшлинаюг,
И вот на обратном пути, в грязи,
Я след его встретил вдруг.
Он возвратиться никак не мог.
Он не был ни там, ни здесь.
Человек, ушедший на юг,
Весь целиком, как есть.
Бедняк, все шедший ручья вблизи.
Благословенна душа его,
Всех «я» моих, прошедших здесь
П о следу одного.
И вот теперь, куда ни глянь,—
След, и его и мой,
И все же под журчащий звук
Идет он не со мной.
Я прихожу, лишь он уйдет,
И этих смен не счесть.
Ведь с каждым словом нет меня,
И с каждым вздохом — есть.
Все новый «я» за мной идет,
И не один я здесь;
В любой строке они со мной,
И в каждом вздохе — весть.
362


Душа отшелушила их
Вдоль всех моих дорог,
И потому так дорог миг,
Что этот след сберег.
ГРЕХ
Медяк луны канул в тучу-суму.
Тихо, тихо, пугливо,
Как лебедь, плавно скользящий в ночи
По темной глади залива.
Пробился до дна и лег в тучу-суму —
Прекрасную душу ночи,—
Ка к рифма певуче проходит сквозь стих
В пронзительном чуде речи.
Но с визгом табун с искаженных высот
Прянул сквозь стекла ночи
И, как бы копытами блестки в навоз
Вмяв, растоптал ее в клочья.
И я глянул на эти несколько строк.
Не стихов — прозаической речи,
И увидел тучи, луну, небосвод:
Грех лежал на душе у ночи.
МОЙРА ВАК А -ТЫ
***
О вашей свадьбе весть пришла ко мне.
Мелькнул во сне моем с уздечкой легкий ветер.
Тебе казалась я загадочной, живой
И одинокой в тот далекий вечер.
Усталость, боль приходят к нам потом.
Проникнут в дом во время непогоды
И будут жить и властно править в нем,
Так день за днем в любое время года.
363


Стихает музыка в минуту расставанья.
Ты этой музыкой прощанье напророчил,
Когда своей рукой впустил ее случайно.
В твоих глазах сияла тайна ночи.
СЛОВА
Свой ум и сердце,
А не спесь
Вложила я в слова —
Что есть, то есть.
Вы не поверили словам.
Сказали, что пусты слова,—
«Ее слова
Одни слова...»
Колпак надену шутовской.
Он вас развеселит.
Примерила —
Отличный вид.
О ТКАЗ
От одиночества ключи —
Словечки разные, и танцы давние, и песни.
Все, что хранится про запас,
Чтобы утешить нас. Ключи вполне чудесны.
Но стоит ли пугать покой?
Займусь-ка я привычными делами —
Пустые образы не явятся ко мне,
Я помолюсь о тишине во сне ночами.
ЛШз|с
Я втайне, мой милый, так долго страдала,
Но этих страданий, наверное, мало.
Теперь я скажу, укрепляясь душою:
Пора наступает расстаться с тобою.
364


Но что для тебя, мой владыка, я значу?
Только ночами бессонными плачу,
И, словно листва, на ветру оживая.
Под ноги тебе я лечу, увядая.
В небо взглянула высокое звездное.
Сердце болит, надрываясь, пронзенное
Словно лучом безразличным, холодным,
А муки и слезы тебе не угодны.
Чем пред собой я тебя оправдаю?
Может, души я высокой не знаю:
Свет заслонили ползучие тучи.
Но без тебя мне, наверное, лучше.
Или уже без тебя — невозможно?
В рабстве живу, а страдание ложно.
Вот и глотнула я этой отравы,
Неотвратимой и чистой правды.
ОТВЕТ
«Не надо любви к этому старому хламу.
Давай перестанем встречаться.
Пока не иссохла любовь.
Такая скупая и бедная.
Ее мы вспугнули. Она убежала.
Под солнцем холодного дня
Так трудно дождаться жатвы. О, помоги мне!
Корень дошел мне до сердца и вглубь проникает!»
«Что ты все плачешь и плачешь, моя дорогая?
Всегда убегая, нельзя обрести покой.
Прими все как есть, допуская.
Моя дорогая, что счастье не льется рекой.
Нельзя каждый вечер, судьбу искушая.
Гибнуть, сгорая над каждой строкой!»
3h5


БЕЗ РЕШЕНИЯ
оЯ смерти не боюсь!» —
Кричала женщина на улицах Парижа
С глазами жертвы.
В ее словах порывы стужи
И шелест флага на ветру.
Я испугалась этого призыва
Расстаться с солнечным теплом.
Подумалось о том, как телу одиноко
Лежать в земле. Мне стало страшно.
Ее глаза глядели прямо в душу.
Меня не понимая. Она не отступала.
ПЕСНЯ ФЕВРАЛЯ
Я зря потратил столько воскресений.
Брож у один по дублинским горам.
Хоть называюсь месяцем весенним
И даже весел по утрам.
Не т гордости, наверно, и в помине.
Лишь глупости я делаю всерьез.
Не для меня горит огонь в камине,
Но не могу избавиться от грез.
Пусть женщина любимая отвергнет
Мою любовь. Я благодарен ей,
Раз ветреность, похожая на верность,
Меня сильней.
Но хлещет дождь и дует встречный ветер.
В ущелье звон серебряных оков...
Там, где прошла Бригита в грозном свете,
Приход весны суров.
366


г
ДЕЙРДРЕ
« Я не крашу в пурпур ногтей»,—
Сказала она, потерян любимого,
И повернулась к жизни спиной.
Свет потускнел вокруг.
Разве мне можно сравниться с ней?
Ни кожей, ни душою
Мы не схожи.
Я уложила волосы,
Подобрала помаду посветлей.
ЭНТОНИ КРОНИН
ОТЦУ
Сын унаследовал шаг отца,
И если в запале сын,
Отцовские нотки слышны в словах,
И даже напор — один.
Давно: когда стол был как пьедестал,
А стулья — как лес почти,
Улыбку отцову впитал он, решив
Идти по его пути.
В изгнании медленно он мужал,
То мучим собой, то горд.
Бы л в чем-то трезвее своих родных,
А в чем-то — не очень тверд.
И нынче, отмеченный меж чужих.
Судьбою почти польщен.
Он улыбается как отец
И говорит — как он.
С Anthony Cronin, 1982.
367


НАРЦИСС
Разве себя он увидел? Ясно, что нет. Но какой-то
Образ, придуманный ею, дабы, по-новому светел,
Он удивился, внимая лести и шелесту листьев,
И наконец ее чувство, преображенный, заметил.
Это ее ведь мерцали угли под пепельной прядью,
Это ее были губы, терпкие от нетерпенья.
Дрожыо одною их било, а в его ищущем взгляде
Трепет ее отражался, воду прозрачную пеня.
Разве ее восхищенье не обострялось восторгом
Юноши, разве их взоры не трепетали на глади
Водной — во взгляде едином, так что и он становился
Ей, а она растворялась в нем, сотворенном во взгляде?
Да, это было как в мифе: кудри склоняя все ниже,
В нем она вся растворилась, он же, упав на колени,
Собственным взорам не верил и —
о, взгляни же, взгляни же!
В раже молил исступленном у своего отраженья.
О, погубитель! — все больше он себя видит героем
Собственного романа. Горе, о, горе ей, ибо,
Лбом наклонясь и целуя воду в холодные губы,
Как распрямиться он сможет после такого изгиба!
Он от любви погибает, с ним она мучится тоже.
В воду себя он бросает с силой, завидной в гимнасте.
Вновь их обоих колотит соединительной дрожыо
Холода, страха, бессилья и безысходности страсти.
И утонул он, конечно. Ибо единственный выход
В случае, как у Нарцисса,— это терпеть пораженье,
Если, подобно Нарциссу, ты принимаешь, безумец.
Взгляд отраженного чувства лишь за свое отраженье.
© Anthony Gronin, 1982.
36Я


ВЛЮБЛЕННЫЙ
Все чем-то да кончается, и он,
Конечно, этот путь предпринял ради
Конечной цели, и, в окошко глядя,
Он мог бы наблюдать, заворожен,
Что и пейзаж стремится в то же место.
Куда и он: где вечер долгий круг
Еще вчера разъединенных рук
Замкнуть любовью должен наконец-то.
Но по прибытье в место, где она
Ждала его в толпе, он как-то сразу
В унынье впал и только краем глаза
Следил за тем, как — вглубь оттеснена —
Душа его барахталась под прессом
Кого-то, кто незваным в сотый раз
Являлся в нем, кривляясь, как паяц.
Его же «я» ему казалось пресным
Настолько, что в набатный час, когда
Ночь устраняет все дневные вето,
Ему он не поверил и рассвета
С тоскою дожидался, как всегда.
Все дни потом он продолжал ей врать,
В самом себе безропотно и строго
Себя ища — как будто бы предлога,
Чтоб отказаться от любви опять.
риск
Любимая, каких чудес
Ты ждешь и разве не досаден
Урок любви? Сквозь этот лес
Прошел я, но — в крови от ссадин —
(С) Anthony Cr o nin, 1982.
369


Боюсь, о, как бы не внести
В твой мирный сад, где столько света
И свежести, весь хлам, в пути
Прибившийся ко мне, и где-то
Содеянное мною зло,
И грязь своих грехов, и ворох
Ненужных писем. Как стекло,
Ты словно ждешь камней, которых
Могла бы избежать. Твой сад
Лучист и зелен, и таков он
Остаться волен, если смят
Не будет мной и атакован.
Затем, что, с некоторых пор
Привыкший к разным свистопляскам,
Я ими весь, как тот костер,
Почти по угольку растаскан.
Затем, что прошлое к нулю
Не сводится, оно — заразней
Чумы, и мне сказать: люблю,—
Тебя обречь такой же казни.
Затем еще, что я навряд
Уверовать сегодня вправе
В то, что хранящий этот сад
И топчущий траву иль гравий
В нем — дух фонтана или бог
Листвы — без промедленья сможет
В начало обратить итог
И заново не потревожит
Оставленных за мной руин
И сердца, замершего в камне.
Да, я — изгнанник, я один
Навеки, и одно пока мне
Понятно: что и ты, решив
Уйти со мною и встречая
День, что реален или лжив,
Но все же — не замена рая,
© Anthony Cronin, 1982.
370


Ж ивя лишь с тенью воровской,
Дрожащей за оградой сада,
Сама, сама поймешь: покой —
Единственное, что мне надо.
ПИСАТЕЛЯМ-ДЕРЕВЕНЩИКАМ,
ПРОШЛЫМ И НЫНЕШНИМ, У НАС И ПОВСЮДУ
Сельские корни, о, как неотвязно вы
Тянетесь с места своей трансплантации!
Сельский трудяга с ручищами грязными
Полон какой-то особенной грации.
Здешних условий суровость, мне кажется.
Лишь по натуре такому оратаю.
Наша, в сравнении с нею, как кашица.
Кажется пресною и жидковатою.
Коль здесь смеются, так по-настоящему,
Если молчат — так обидою мучимы.
Вечные страсти, с их темными чащами,
Каж утся здесь неподдельно дремучими.
Если друг друга отнюдь не товарищи
Встретят за домом, построенным предками.
Искры достаточно, чтобы пожарище
Забушевало их грубыми ветками.
Что тогда справится с дикостью этою,
С яростью, долго таимой за скрытностью,
Связанной то ли с какой-то вендеттою,
То ль с полудетскою их первобытностью?
Дымке, курящейся между курганами.
Или явлению зимнего инея.
Иль наводненыо, с его ураганами,
Все отвечает здесь — вплоть до уныния.
С) Anthony Cronin, 1982.
371


Тут не знакомы с его волокитою,
С разной рефлексией головоломною.
Наше здесь смотрится как нарочитое,
Вроде трубы над запыханной домною.
Все ж, пока жизнь осторожною лепкою
Не совладает с их глиной упрямою
Или же хваткой, такою же цепкою,
Их не поставит пред собственной драмою,—
Будут и впредь они с детским наитием
Ж изн ь примирять со средой обитания.
Крыша гниет, и не будет открытием.
Если повалится целое здание.
Сила, с которою на поле пашется,
Пласт за пластом подымая решительно.
Вечною, как мироздание, кажется.
Только вот листья сгорают действительно.
ЭЛЕГИЯ УХОДЯЩЕМУ В НОЧЬ
Этой ночью студеной я знаю все мы
Чуда ждем как если б все деньги мира
Вдруг раскаялись в царстве своем но где он
Тот сезам который откроет двери
Истины высшей.
Мы всегда чего-то хотим хоть каждый
В этот мир приходит смирен как инок
Но желания детства растут покуда
Жаждой не станут.
Я однажды ночью в горах очнулся
И услышал сквозь дождь и дыханье мрака
Слабый шепот сказанный кем-то третьим
Я не знаю чего ты хотел но знаю
Что, о Господи, злоба довлеет ныне.
Этой ночью когда этот город размякший в неоне
Отзывает меня от бумаги где любовь
лишь абстракция символ
© Anthony Cronin, 1982.
372


К деревенским друзьям которых бросать преступно
Я обязан прорваться сквозь дебри собраний наших
К некой истине главной и к этому я готов.
Л зима этой ночью ломает суставы сада
И слепые ирландцы на Хаммерсмит-Бродвей бьются
11 живые взывают к живым мы едины поймите:
Кто ж сумеет понять что мы больше чем сумма поступков?
Лишь святой да мертвец да олень да собака А мы
Ьудем теми кем будем раз лю бим
хоть нас ненавидят обои
И грядущее тонет средь этой ноябрьской тьмы.
Хоть мне выбора нет под твоим слишком пристальным взором
Только жизнь обмануть тяжелей чем слова и тетрадь
Стихотворную где я сейчас запишу эти строки
Вместо строчек которых я так и не смог написать.
В этот вечер я помню как холодно было там вечерами,
В поднебесье, и озеро было в мурашках дождя,
И деревья чернели и горы, когда я очнулся
В одиночестве — чуть погодя.
РИЧАРД МЭРФИ
ДЕВУШКА НА МОРСКОМ БЕРЕГУ
Патриции
К стене маяка припаду,
Плещут оборки волны,
Как тысячу раз в году
Дальние шхуны видны.
Матросы, табак и хмель,
Воздух зеленый несвеж,
И дождь — многоглавый змей
Душит дыханье надежд.
(С: Richard Murphy, 1974.


Моряк мой целует меня.
Запах макрели и соль.
Покуда к обедне звонят.
Жду и предчувствую боль.
Где бедами вымощен путь,
Там шага живого нет,
Торопится буря задуть
В море родившийся свет.
А я становилась другой,
Ка к синий утес научил:
Неси меня, ветер морской,
Пока не останется сил.
из поэмы
«БИТВА ПРИ ОГРИМЕ*
ТЕПЕРЬ
1
Так в чьей земле лежат мушкетные пули?
Среди корней терновника плачет война.
Осушены болота, овцы пасутся в поле.
В храмах враждующих высечены имена.
Встал в оборону шиповник возле оврага.
Трактор пыль поднимает, и картофель цветет,
Ранний туман, и купается летний бродяга
Там, где кони наемников перебирались вброд.
Кельтский крест при дорого вовсе не памятник бою,
Просто однажды здесь в машине убили министра.
Девушка на велосипеде едет на встречу с любовью.
И цистерны молочные по магистрали проносятся быстро.
Мухи вьются — у них своя галактика тоже —
Над головой моей лошади, лош адь трусит слегка
К Национальной школе; Патрик Сарсфилд, о боже!
В мыслях о нем дорога моя далека.
374


Возле Холма Битвы фермер пропалывает рассаду,
I нет спину батрачка на него целый день,
А рядом машины выкладывают автостраду;
Скворцы шныряют, и серебрится ячмень,
Пугалом служит привязанный за ногу грач,
Я слезаю с коня у надгробья под птичий надрыв.
День будет за нами, ребята! — его последняя речь:
Ядром снесло ему череп. Так начинается миф.
2
В моих грезах всадник без головы
На коне, высеченном из скалы.
Читает женщина старый урок:
•...кто от голода изнемог...
Королевские быки среди моих трав.
Я голодал, все чужаку отдав.
Огрим превратил на двести лет
В тюремщики мне того, кого нет.
Ополченцы, повстанцы, надежда Ирландской земли,
Куда они все ушли?
Удалились в изгнание, в бездну разлук.
Оставив спаленную кровлю, поросший клевером луг».
Двенадцатое ию ля, она щипцы берет,
Я из-за своих ошибок снова попал в переплет.
Всего полкроны в неделю — ее невеликий сбор,
Над тюремной стеною выстроили серый собор.
И со Святого Холма она мне приносит
Голову Дж она Кеннеди на китайском подносе.
375


3
В выходных костюмах и котелках,
в блестящих ботинках, в ярких шарфах
идут ополчения горожан,
играют флейты, бьет барабан.
Подмастерья идут под призывом —
«Не сдаваться!»
таким горделивым,
как будто не век двадцатый идет,
а 1691 год.
На белфастском шелке под небом открытым
раздача Библии прозелитам.
Дату отметь: «Велик секрет,
как стал Британии подвластен свет».
Сияние ангельского крыла,
звон баллады, стена тускла,
на ней написано: «Fuck the Queen!» 1—
забы тая злоба, забытый сплин.
5
Я еду на симпозиум
по ирландской якобитской войне.
Элита наша свой новый ум
пытается утопить в вине.
Когда-то при блеске регалий и звезд
здесь пили за короля:
За республику — нынешний тост,
мы горланим, как солдатня.
Мушкетную пулю мне через стол
протягиваю т в горсти:
«Я в Огриме ее нашел,
засевш ую в чьей-то кости».
. к оролеву! (англ.)
376


ШЯЯВЩ
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Для смерти ищешь имена —
Тем временем придет она.
Чтобы в ночную бездну взять
С тобой простившуюся мать.
Ты крикнешь ей: «Не уходи!»
Уйдет, прижав тебя к груди.
УРОК ЧТЕНИЯ
Ему четырнадцать, он алфавит зубрит,
А буквы, будто зайцы на лугу,
Неуловимы. Где мне взять борзых,
Чтоб весь словарь в зубах приволокли?
Он сам, как птица в клетке, под замком,
Запутался в словах: «Читай, учись».
«Учусь читать, да мне другим не стать».
Над книгой замер, как пугливый мул,
Бежать готовый от хромой козы.
Взлетает взгляд над строчкой, как бекас,
Удрав от пули. Лучше промолчу.
Не то сбежит в конюшню или в хлев.
Возможно ли распавшуюся ртуть
Назад в разбитый градусник втолкнуть?
«Я сыт по горло, не хочу читать».
И руки, как у кельтского писца,
Исколет хворост, высушит земля,
И пальцы будут шариться в грязи
Пустых карманов пьяных забулдыг.
Утенка дикого не приручить,
Окрепнут крылья — не заманишь в дом.
© Richard Murphy, 1974.
377


Он мог читать дорогу наизусть,
А в книгах сплошь страницы, как забор,
И строки-борозды с ростками черных букв:
Чужое поле, урожай чужой.
Он деньги мог украсть, но деньги не слова;
Фазанов метко бил, а слово не поймал,
Служил не слову — птичьему царю.
ТОМАС КИН СЕЛЛА
ПРОГУЛКА ПО ОКРЕСТНОСТЯМ
По горло сыт пронзительностью женской,
Со вздохом ярости захлопнул я калитку,
Трясущиеся руки скрыл в карманах,
Глотнул речного ветра. Мокрый грач
Крылом прорезал моросящий дождик.
Вокруг меня умершие стволы.
Изогнутые в корчах давней страсти
И в губчатой коре, душил тихонько плющ.
Я, остывая, шел сквозь тихий этот строй,
И с каждым шагом на душе тишало.
Перчаткой я похлопал о перчатку.
Коровы, счетом три, слегка отворотили
Пахучие тела от изгороди буйной
И вновь жуют, сбивая землю в жижу,
И дремлют на ходу. Тропа в траве росистой
Вела к источнику. В священной тишине,
Где пахло листьями, водой и камнем,
Коленопреклоненный, пил я воду
С ладони зябкой, радуясь и ежась,—
Злость превратилась в ощущенье силы.
Иль так казалось мне, когда веселым шагом
Я огибал плющом заросший угол.
Захламлены поля, покинутые летом,
Направо и налево подо мною
Леж ат долины в грозовом безмолвье.
378


И, словно кот, изящно выгнув спину.
Застыл вдали разбитый виадук.
Громада монастырская возносит
Могучий свой покой в сырое небо.
На башнях — желтизна от водостоков,
Над ними — острый шпиль. Стальная колея
Петляет в ивняке. Здесь город врос в окрестность;
Соединил два склона, древний путь
Загородил казармой, пивоварней
И замком, грубо сжал в объятьях
Живую рябь реки. Покрыты пеленой
Дождя и света, вдаль уходят крыши.
Их солнце бьет наотмашь, угасая.
Виток дымка, что полз лениво вверх,
Еще ленивей погнала на запад
Кривая тень, разрезавшая небо...
В содружестве со временем — подобно
Движенью гор — окрестность принимала
На плечи бремя города: ка к пену,
Ка к странный плод, нарост, обвивший мост,
Ка к средоточье мусора и дрязг.
Я шел, блистала влага на перчатках,
Земля была сыта листвой и плотыо,
И, обогнув болотистое поле
С печальной ежевикой, вышел к броду.
Река текла в сверкающих рябинках —
От прелести ее бросало в дрожь.
Здесь, на журчащем этом мелководье,—
Гласила сага — насмерть бились люди.
В тот день, когда Христос висел распятый
И умирал, два брата-близнеца
Вступили здесь в свирепый поединок.
Затмилось солнце, а мечи звенели,
И потроха бойцов перемешались.
Норманны здесь моих рубили предков,
А после размещались на лугу
И конские оглаживали гривы.
374


И дважды вновь краснели травы, камни:
Когда Кромвель, под вопли и стенанья,
К Спасителю отправил монастырь;
Потом, когда мятежные крестьяне,
От долгих страхов разум растеряв.
По трое, с методичностью безумной
На вилы брали выводок Кромвеля —
Своих соседей, мирных пуритан,
И полумертвых загоняли в море,
И растворялся в разоренном крае,
Ка к барсуки по норам, серый люд.
Утихли страсти. Дикое геройство
Настроилось на мир. А там пошли
Седые злые зимы, птичья гибель
И поколения забывших о радушье.
Ре ка свернула в сторону. Тропинка,
Поблескивая в сумерках, взбиралась
По склону. У последнего изгиба
Бетонный крест, почти ушедший в ров,
Напоминал о том, кто всех позднее
Последовал призыву Мятежа,—
Зловещий этот призрак неустанно
Стучал в ворота, прерывая жатву.
Здесь кровыо он истек и не увидел,
Ка к город ликовал и в грузовых машинах
Катили прочь с ухмылкою враги.
И в холоде могильном он не ведал.
Что обожжет сподвижников его
Огонь свободы и на брата брат
Поднимется, вооружившись злобой.
Вот здесь они друг друга истребляли —
Почтенные старейшины. Поныне
Они приходят на его могилу
В день Пасхи. Примет скверну сердце праха
И с мирной болтовней они вернутся в город
Не лагерь,— ростовщические джунгли.
Свернувши за угол, на городскую площадь
Я вышел к их угрюмым монументам
С фамилиями: «МакДонах и МакБрайд
Торговцы»; «Конноли. Оптовая продажа
380


ШШ
Оружия». Витрины отразили
Мою особу, с флегматичным видом
Глазевшую сквозь стекла на товары.
Потусторонний мертвый свет скользил
По окулярам и дождевику.
Я дальше двинулся. За площадью, пониже,
Включились лампочки над писсуаром.
Через пустынную площадку для гандбола
За матовым окном «Христианских братьев»
Глаза, не знающие глаз любимой,
Скрестили взгляд с моим и отвернулись.
Беззвучная машина, вдруг возникнув
Откуда-то из сумрака, исчезла
На улице, ведущей круто вниз,
К мосту. Я тоже стал спускаться...
Платаны обнаженные столпились
На набережной и роняли капли,
Ка к редкие слова; я поднял к ним лицо.
Река теперь шумела под ногами.
Рука скользила вдоль перил моста.
Под небом, то светлеющим, то темным,
Катилась торопливо и бурливо
Голубовато-серая вода.
(В единый миг — мириады пузырьков.)
Взбухали волны. Тысячи потоков,
То разбиваясь, то сливаясь снова,
То пеной клочковатой, то сплошною
Тяжелой массой бились об опоры
Тревожный переменчивый союз
Начал, что свет дают и поглощают.
Стремнина мрачная делилась там,
Где мусор плыл сквозь гаснущий закат
Под гулкими пролетами моста.
Venit Hesperus 1
В золоте и яшме и с нею время милых встреч.
Живее кровь. Вольней слова и сердце:
«Несутся воды, затопляя ночь...»
1Восходит вечерняя звезда (лат.) .
381


ТАЙНЫЙ САД
Сад мой отбился от рук. Ежевика
Нагло ползет на газоны. Повсюду
Твердые блесткие ветки впивают росу.
Крошки миры, капля за каплей,
Возникают и гибнут на листах и колючках.
Тишина прошептала заклятье:
Явь и тайна, засохни и сгинь!
Возле меня на бегу задержался ребенок.
Весь он пышет энергией, легкой, как свет.
Я коснулся рукой перламутровой плоти — силы набраться
Для него это — первое пятнышко порчи,
Спящим зерном ждет его ум
В первозданной своей чистоте.
Как уберечь тебя, сын, от будущей скверны?
Его окликают детские голоса.
Он срывается, мчится, сверкая на солнце.
...А я привыкаю возделывать сад для росы.
Скука все глубже, тащит со скрежетом в смерть.
Взбирается в небо солнце-поденка,
И роса превращается в прах.
Вялой рукой обрываю засохший листок.
ПЕРЕД СНОМ
Спать пора. Уж е убраны чашки и блюдца
В кухонный шкаф, поднос для тебя приготовлен:
Таблетки, стакан, апельсиновый сок.
Все ли окна закрыты, все ли заперты двери?
Проходя через свой кабинет, я чуть задержусь у столп
Вот заметки, что сделаны утром.
Да! Пожалуй что завтра неплохо начать...
От рокота дальнего грома — шорох в моих бумагах.
Напротив — пустая стена, а что там за нею?
Тихие воды скрывают глубинные бури.
Незримо, неспешно они наплывают на дом,
Но милые вещи пока что не сдвинулись с места.
382


Скоро, скоро во всю свою мощь загремит Ниагара
И обломки любви, один за другим, понесутся
В белом реве и хаосе. Напрочь развеяны шквалом.
Да! Завтра утром я начну укрощ ать водопад —
Взнуздывать хваткой рукой и пронзительной
мыслью.
т поэмы
«НОЧНОЙ ПРОХОЖИЙ.
...Тень моя
Выламывается пред каждым встречным
Столбом фонарным. В голубом окне —
Болотный огонек; там кто-то ходит
И вдруг проваливается словно в яму.
На маленьких экранах рты беззвучны,
Фигуры перекошены, сутулы,
Как будто бальзамируют кош-то
В мертвящем, жутком свете подземелья.
Немые жесты, паузы. Площадка
Вблизи Некрополиса.
Полночь.
Тень входит, как ночная стража, в улей
Его объемистого мозга. Окна
Угрюмо пожирает этот бледный
Нездешний свет.
Нам, видно, умереть
Не суждено, унылым привиденьям...
Любовники раскинулись устало,
Опустошенные — в журчанье сонном
Ночной реки. Устроились уютно
В своих ячейках — и мерцают слабо,
Как жирные личинки.
О, луна!
Их тысячи — перегородок хрупких.
Где теплый полумрак и чревный сок,
В готовых к черту разлететься сотах!
Так размышляя, дальше прохожу,
Стреноженный бродяга. Тень моя
Выламывается в фонарном свете.
383


Я должен лечь со всеми и уснуть
И встать со всеми в час, когда рассвет,
Коснувш ись серых простыней и лиц,
Разбудит нас. И нехотя, со скрипом
Мы спустимся чайку глотнуть на кухню,
Потом с портфелями — хоть в дождь, хоть в снег
Вдоль аккуратных садиков соседей —
Уордов, Блумфилдов — на остановку
(Готовые для подвига дневного) —
Шуршать газетой, морщиться от ветра...
Мы разве не должны служить
Нашей промышленности, нашим банкам
И государству, образуя общность.
На принципах основанную ясных.
Без всяких там навязчивых идей?
И (с треском раскрывая зонтик) верить,
Что в нашу переходную эпоху
Навязчивые старые идеи
Лишь тормозят...
Одетое в огни электросварок.
Оно маячит возле входа в гавань —
Прибыльное дело,
Сзы в ая нации: сюда, сюда!
Всегда откры ты золотые двери:
Вложите в нас свой капитал, уменье,
Энергию и все излишки жира.
А мой народ прислужит им в отелях,
Подаст им гнев свой местного разлива,
А наши деятели и бизнесмены,
Болтая, им покажут из окна
Разросшиеся кварталы, объяснят
Возможности, рабочие ресурсы.
Условия для ввоза капитала
И как любому западному немцу
Купить себе чудесное поместье,
Даже собрать коллекцию картин
Способных наших юных живописцев...
Какая мрачная картина!
Все это — чистоплюйство, наконец.
Кирпич из грязи делают, не так ли?
Нам нуж но много кирпичей,
Чтоб строить нашу башню.
384


ДЖОН МОНТЕГЮ
МЭРФИ В МАНЧЕСТЕРЕ
Он попадает в смутный сон буксиров, чаек,
И новая судьба сквозь муть дождя
Плывет к нему, над рельсами качаясь.
Весь первый день он в розысках друзей
Подметки трет на мостовых щербатых,
Заглядывается, как ротозей,
На бронзовых стратегов и магнатов;
У овощного мокрого лотка
Остановившись, глазом знатока
Рассматривает клубень узловатый.
Зайдя в кафе перекусить, он вдруг
С испугом ощущает непомерность
И неуклюжесть ног своих и рук.
Ш ум города ему терзает уши,
Девицы шустрые снуют вокруг
Подобьем ярких, но чужих игрушек.
И вскоре громыхающий завод
Его проглотит, и в железном звоне
Воспоминанье тусклое замрет
И сожаленье слабое потонет.
ДРЕВНИЕ МИФЫ
Итак, наконец свершены деяния славы,
И гордые рты закупорены землею;
Во прахе они лежат, темноту обнимая.
Коровы, жующие весеннюю зелень,—
М яты и сочного клевера эпикурейцы,—
Слышат глухое бряцание из-под почвы:
Это герои в своих дортуарах
Переворачиваются с боку на бок,
Воспоминая бойни былые.
Равнина баюкает их первобытную ярость,
Как встарь, невообразимо эпическим утром,
I I Поэзия Ирландии
385


Она поддерживала их свирепую поступь;
Волынки боевые играли,
И псы-волкодавы, тощие, как манекены.
За пятками их стремительными поспевали.
МОНОЛОГ НА ЮЖНОМ БЕРЕГУ
Священник, проводя свой отпуск на морском
побережье близ Сиднея, вспоминает с тоской
о своем детстве в Ирландии.
Все это смолоду казалось проще;
Я бога зрел на расцветавшем склоне,
Его глаза мне пели соловьями,
Махали ветками его ладони,
И сердце трепетало в умиленье.
Монах явился с речью ежегодной,
Взы вая к отречению от мира.
«О чада! — он взывал в мерцанье свечек. —
Все в руце Божьей; каждый наш поступок
Для ран Его — бальзам иль оскорбленье!»
Бы л голос глух, и содрогались чада.
Когда он длани простирал, уча:
«Земная жизнь — чадящая свеча,
И только в покаянии отрада».
Вняв проповеднику, я возжелал
Служить Всевышнему — и из деревни
Попал в колледж к иезуитам. Долго
Дичился я мальчишек городских,
Их непривычной речи и манер,
Не спал ночами, думая о доме,
От едких шуток со стыда сгорал;
И свечкам, каплющим горючим воском.
Вверял свои заветные сомненья
И страсти именем Твоим смирял.
Я вынес бремя лет однообразных,
И вот пред алтарем я смог предстать:
Здоровый парень — и готовый пастырь;
Утешенная, прослезилась мать.
386


®вШ
Горячий пляж усеян молодежью,
Из Сиднея приехавшей на море.
В песчаной форме расплавляет солнце
Усталый мой затылок и колени.
Галдит автомобилей птичья стая,
Барахтаясь в пыли. Трещит транзистор.
Ногами стройными песок взметая,
Взъерошенные девушки азартно
Играют в мяч. К чему теперь годится
Моя сутана, сложенная рядом,
И сдержанность, копимая годами,
В свершающейся здесь извечной драме?
«Твой жаркий, жаркий рот»,— хрипит певица;
Ныряльщик прыгает, взмахнув руками.
Ужели такова концовка пьесы?
Великий океан гремит о берег,
Вздымаясь, разбивается о берег.
Декабрь, жара — но иссякают силы
И стынет кровь. Безвольно, как на дыбе,
Я поворачиваю тело к солнцу,
Претерпевая отдых. В полусне
Я слышу звонкий пересвист кукушки
М еж копен золотых, что на стерне
Расставлены, как шахматные пешки;
Ку-ку! — несет через моря норд-вест.
Ни мук великих за душой, ни чуда,
И явного урона нет как будто...
Ужели для того я нес свой крест?
ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА
В ВИДЕ ОБРАЗЦОВОГО ФЕРМЕРА
Свирепые провинциалы
Кричат в полупустые залы,
Что настоящее искусство —
В земле, и более нигде,
Что хорошо растет капуста
Лиш ь на родимой борозде.
387


Свой, местный грунт и местный воздух
В исконных запахах навозных,
Свой, местный дождик проливной —
На пользу огородным душам.
Сажай свою картошку глубже
В отечественный перегной!
Я глубоко ее сажаю
И неусыпно охраняю
От чужеземных сорняков
И экзотических жуков.
Расти, моя картошка-крошка!
Когда ты вырастешь немножко,
Вот тут уж я не удержусь
И громогласно раскричусь
На всю лю бимую провинцию,
Ка к я храню свою традицию.
Пускай картошечка мелка —
Зато своя наверняка!
ВСЕ ЛЕГЕНДАРНЫЕ ПРЕГРАДЫ
Все легендарные преграды лежат
Между нами: необозримость равнины,
Чудовищные нагромождения гор,
Ливня ночного шатанье и свист,
Ярость исхлестанных, вздувшихся волн
Сакраменто и Сан-Хоакина.
Нервного ожидания дрожь.
Бар, платформа, и снова бар.
Все новые поезда проплывали,
«Экспресс Сан-Франциско» и «Голден-Гейт»,
Колес накатывающихся мощь,
Брызги дождя на нитроэмали.
В полночь поезд пришел наконец.
Как же ты мне показалась бледна
В призрачном свете ламп станционных!
388


Еще не решив, что и как сказать,
Я бросился к поручням — скорее сжать
Твои иззябшие ладони.
Старая дама в вагонном окне,
Твоя попутчица и визави,
Проделав своей перчаткой лиловой
Кружок на запотевшем стекле,
Смотрит, как мы пропадаем во мгле,
Целуясь и не говоря ни слова.
ПЕРЕСАЖЕННАЯ РЕЧЬ
(Отрубленная,
окровавленная голова
силится прохрипеть
слова чужого языка:
В мутном
навязчивом сне
застрявшая во мне
заикающаяся тоска.)
Плачет
ирландский мальчишка,
отвечая английский урок.
Каждую ошибку
Учитель
отмечает на бирке,
болтающейся
на шее ученика,
Как звонок
на корове или привязь
на шелапутном козле.
Коверкая каждый слог,
Путаться
со стыдом и отчаяньем
в собственном имени
и плестись домой,
389


Чувствуя,
как родной очаг
с тлеющим торфом
становится тебе чужд.
В овчарне
и в хижине они до сих пор
говорят на своем языке —
ты не можешь вступить в разговор.
Приживить
чужое наречье —
такая же мука,
как снова родиться.
Через сто лет
внук твоих внуков
споткнется о потерянный слог
языка, которого нет.
НОЗВРАЩЕНИЕ
НА ГЕРБЕРТ-СТРИТ
Мадлен
1
Свет горит дотемна
на этой старинной улице Дублина —
без нас идет наша давняя жизнь!
И снова мчится наш черный кот
по мокрой траве монастырского сада,
спеша по своим амурным делам.
Пивные закрыты. Как спущенный бык,
проносится Биэн, пихая прохожих,
и вваливается в наш подвальчик: «Эй, Джон!»
© Jo h n Montague, 1978.
390


:|H
i
Ослик и пони пасутся бок о бок
под деревьями, на той стороне,
то один пригнет голову, то другой —
как старуха Маллен, что, став на колени,
молится о далеких родных холмах,
о повстанцах Пасхи, живых и убитых.
Кош ки, соседи, прохожие — все
вписывают в узор истории след
времени — как мы с нашим ранним союзом,
пока высокие окна, в потемки струя
свой желтоватый и розовый свет,
глядят на нас внимательно и терпеливо.
II
Слышу вослед твой шепот:
«Не предавай нашей правды»,—
и как дикарь, вызывающий
духов племени себе в подмогу,
медлю в тени деревьев,
заклиная вернуться прошлое,
воспевая милосердье любви,
утолявшей смертные боли;
счастье старое вспоминать
так легко мне — не оттош ли?
ill
Так верните же листья дереву,
и верните дерево почве,
и пусть Брендан по улице катит свой гроб,
распевая, как Молли Малоун.
Черный кот, полуночный разведчик,
соглядатай нашего счастья,
пусть опять промелькнет во мраке,
ловко спрыгнув на мусорный ящик.
391


Пусть старуха Маллен уедет
в свой Уэстпорт и, в кресле сидя,
пусть увидит в окно перед смертью
голубые, родные склоны,
Пусть вернутся ослик и пони,—
глянь, калитку не затворили! —
чтобы, как карусельные кони,
вместе в медленном сне проплыли
неразлучные их фигурки
по всей Герберт-стрит и обратно,
поднимая плавно колени,
мягко цокая в лунном свете.
КРИСТИ БРАУН
БЛАГОСЛОВИ МЕНЯ
Благослови меня.
Над серой кромкой
сникающего дня,
сойди к терзаниям моим,
как Павлова, легко,
легко, с улыбкой, незнакомкой
скользни в табачный дым,
пройдись неслышно по пивным,
где крикуны справляют
по прошлому поминки;
вычурной тоской
не береди мой непокой,
пусть руки, встретясь, замирают,
как в безветрии песчинки;
или оплачь несчастья
золой покрытого огня
той самой страсти,
какую знала ты одна.
392


Благослови меня
и преломи со мной
мой верный черствый хлеб;
на одиноком лож е распростертый,
я не мертвый —
я тупо одинок,
сам для себя нелеп
и от любви далек.
ГОРОДСКАЯ МИНИАТЮРА
В многоквартирный портовый притон
Вряд ли заглядывал Купидон.
И Дж ейн коридором идет смущенно:
Тут место девушке за полкроны.
Любимая Джейн, до скончания лет
Грязь не покроет наш светлый след.
БРЕНДАН
Он ревел утробным ревом печальной веселости,
голова горгоны с лицом херувима
всплывала над перевернутыми пивными кружками,
и унылом баре, пожевывая опустевшими деснами,
он выдавал парадоксы и притчи, полностью погруженный
в прекрасный
миг бытия громовержца и полоска теля горла,
Iаргантюанский гурман наших дней с глазами подростка.
Ьлаженные богохульства струились, как ладан, по воздуху,
сколько комет Галлея пылало в эфире будней;
лицо его плыло в табачном дыме, траурная луна
и вечернем небе застывших звезд и закатных туч,
воин слова на поле последнего боя —
беспардонность, беззубость, бесстрашье, устал ая
удаль —
он нес высоко свое знамя к неведомому Тимбукту.
393


/вящрр.;
Мы перебрались в его берлогу на Хокинс-стрит,
его мать, вся в черном, как черный дрозд, восхищалась
и трепетала,
я уютно устроился в кресле-каталке:
он чихвостил Лютера, Брайена Бору
и покойного Конна, героя геройских оргий,
и нежно ворчал «Бог в помощь»
добропорядочному декаденту, парижанину Джо йсу,—
он наш, он наш, — который в сторожевой башне над Сеной
от ностальгии ослеп на ошметках последних дне и
и при этом благоговейно жаждал развязки —
сож жения на берегах в праведном пламени,—
ибо тупые туземцы трепещут смерти без отпущени»
писательской похоти, задавившей пропащие пошлые души
Циркач на церемониалах, плясун на похоронах,
самый зримый зритель, проклятье прославленных,
косматый Пан с песенкой для некрасивых,
увенчанный пьяный король Пак в шутовском
представлении —
он щекочет ребра всем проповедникам праведности,
провозгласив панацеей ругливость риторики,
и посыпает солью наши воспаленные воспоминания.
Он тоже не слишком покорно ушел в добрый мрак,
откуда всегда возвратится с новой насмешкой,
беспутный беглец от скучных фанфар жизни,
он печально заглянет в уют ворчащих сограждан,
которых любил, для которых трудился жадно и долго;
вспомните Голосование, Комиксы, Ростовщиков,
доигравшуюся дубинку дебелого Джона Буля,
барахольщиков с Мур-стрит и поющие пабы —
и преклонение перед священными водами Лиффи.
Гласневинская птаха пела уже в ночи;
я коснулся носком ярко-желтой могилы смеха,
понурый от постоянных поисков пинты пива —
а он уже не нуждался ни в пиве, ни в панегириках.
304


ПОДОБИЕ ПЛАЧА ПО ПАТРИКУ КАВАНАХУ
Так ты улетел с пьяным от виски ветром
вызволять из земли малахольные маргаритки
и считать синяки осточертевших осанн
в какой-нибудь богооставленной борозде неба?
Ты принесся с суровым северном ветром
и с высоты ходульного хвастовства
поучал нас, каким должно быть поэту;
хмурый хирург, ты снайперским скальпелем
рассекал наши скудные славословия,
с разумных рук стряхивал теплые крошки
толпе на потребу; твой профиль пылал,
яростный, ястребиный, под черным сомбреро;
ты шагал — шнурки за тобой шелестели —
по поющим проулкам пропащего города,
который так и не признал в тебе сына.
Твоего соленого сабельного языка
трепетала толпа боязливых бардов
(в ней был я,
это были мои безбородые годы),
мы скулили и ныли в твои стаканчики,
о монарх и мессия Мак Дейда,
ты изничтожал визгливых щенят, а они
лизали бескомпромиссность твоих деревенских
башмаков
и видели наяву ядовитые сны
по национальной телепрограмме.
Был ты великодушен?
Не больше, чем Свифт;
твое сверкающее пенсне из мрака
бросало зайчики в наши дрожащие души;
иногда тебе свихнувш иеся страдальцы
выставляли виски в надежде услышать мудрость
и шли следом вдоль тихих каналов, а ты,
остановившись, вдруг был с детьми как дитя,
под нависшим злорадным небом
сыпал сокровищами, которыми не дорожил.
395


Я слыхал шелестенье твоего отлета
на противоположной стороне луны,
и той ночью видел падающую звезду
и счел это совпаденьем.
ШЕЙМАС ХИНИ
КОПАЮЩИЕ
Меж пальцами моими авторучка
Пристроилась, как на лафете пушка.
За окном — резкий, скрежещущий звук
Лопаты о смешанный с гравием грунт.
Отец окапывает. Я сижу и смотрю
И вижу его напряженную,
Ссутулившуюся спину
Среди цветочных клумб.
Вот так же он картошку копал
Двадцать лет назад,
Ритмично сгибаясь и разгибаясь
Над бороздой.
Грубый башмак точно нажимал на ребро
Лопаты. Черенок упирался в колено наперевес.
Он ботву выворачивал, глубоко всаживал штык,
Чтобы выбросить клубни; и мы подбирали их,
Радуясь этой холодной тяжести на ладони.
Видит бог, старик умел ворочать лопатой.
И его старик тож е умел.
Дед нарезал за день больше торфа.
Чем любой на Тонеровом болоте.
Однажды я принес ему молока в бутылке,
Заткнутой бумажной пробкой. Он распрямился.
Выпил — и снова ушел в работу,
Размечая и нарезая лопатой.
Перебрасывая через плечо
Черные брикеты.
346


Уходя все глубже и глубже
За хорошим торфом. Копая.
Свежий запах картофельного поля,
Хлю панье мокрого торфа, короткий хруст
Перерезанных корней — оживают во мне.
Но у меня нет лопаты,
Чтобы пытать ту же судьбу.
Лишь авторучка пристроилась
У меня в кулаке.
Буду ею копать.
мой ГЕЛИКОН
Майклу Лонгли
Я в детстве полюбил колодцы,
Скрипенье ворота и запахи воды.
Случалось, попадало солнце
В ловушку темноты.
Один колодец был глубок,
На стенках сырость, плесень, слизь.
Стоять над ним я долго мог,
Хо ть вечность, глядя вниз.
В другом колодце бил родник,
Колодец тесен, мелковат.
Тенистой зелени тайник
Корнями цепкими богат.
В иных колодцах эхо жило,
Когда я воду доставал
Из водяной подземной жилы,
Оттуда голос мне звучал.
Теперь над темною водою
Стоять Нарциссом ради смеха
Придет, наверное, другой.
Из вечности я слышу эхо.
397


РЕКВИЕМ ПО .СТРИЖЕНЫМ»
Карманы набивали ячменем —
Ни передышки, ни костра в дороге.
Нас выручали быстрота и скрытность;
Ж уя ячмень, священник и бродяга
К земле холодной прижимались рядом.
Мы уходили как могли. Сквозь конных
С дрекольем прорывались, на пехоту
Пускали перепуганное стадо,
А сами отступали за овраги,
Где кавалерия нас не могла достать.
И так до дня последнего сраженья
На Винегар-Хилл. Что могут сделать вилы
Против гремящих пушек? Склон холма
Стал красным, пропитавшись кровью павших.
Зарыли нас без савана и гроба.
А в августе ячмень пророс над нами.
ЛЮБОВЬ ОКЕАНА К ИРЛАНДИИ
I
Грубый и бесстыжий Рэли
Прижимает деву к древу:
Англия — Ирландию.
От упорства Девонширца
Задыхается девица:
«Сэр, не надо! Сэр, не надо!»
Он — громада океана,
Задирающего юбки
Воли в оборках трав морских.
© Seamus H eaney, 1975.
398


II
К Цинтии он песнь возносит,
Удовлетворяя похоть
В устьях Ли и Блэкуотер.
К этим важным, жирным землям
Длинный мыс его протянут.
В Лондоне всплывет известье:
Смервик трупами засеян
Шестисот папистов, «сильных
И отважных несравненно».
111
Дева плачет по-ирландски,
Океан разбил мечту
Об испанском добром принце.
Барабан английских ямбов
В глушь загнал ее поэтов,
Ка к Онан, уже бессильных.
Мгла речная, плоть грибная —
Никнет в росах, отдыхая
От бессчетных обладаний.
АНТЕЙ
На рассвете встаю.
Светозарный и свежий, как роза.
И что мне тогда чужеземцев угрозы —
Я их одолею в бою.
(Cl Seamus Heaney, 1975.
399


Незримые силы земли.
Подводные токи воды быстротечной
В себя принимаю, могучий, беспечный,
Валяясь в земной пыли.
Моя колыбель — темнота,
Подводные скалы и корни растений,
Подземные вихри и коловращеньи.
Пещеры земли и вода.
Пусть явится новый герой,
Искатель заветных садов Гесперид,
Но прежде чем буду я в схватке убит,
Он должен сразиться со мной.
Ивотялежувпыли.
Но силою новой исполнюсь опять.
Пусть он разгадает, что надо отнять
Меня от могучей земли.
ОРАНЖИСТСКИЕ БАРАБАНЫ,
ТИРОН, 1966
Откинув голову, отклячив зад,
Торжественную тяжесть он свою проносит,
Беременную грохотом,— на парад.
Его придавленность его возносит.
Он лишь придаток к палочкам. Пускай толпа
С восторженными воплями дает, отпрянув.
Дорогу барабанщикам — но правят бал
Огромные опухоли барабанов!
«Долой папистов», — призывает дробь,
Избитая мелодия ушам как опий.
На коже барабанов проступает кровь,
И в воздухе биение, как в стетоскопе.
|.С: Seamus Heaney, 1975.
400


ЛЕТО, 1969
Когда под прикрытием полицейских толпа
Открыла стрельбу в Фоллзе,— я страдал
Только от палящего солнца Мадрида.
Целыми днями, в кастрюльной духоте
Квартиры, я орошал своим потом
Биографию Джойса, и от рыбного рынка
Несло вонью, как от протухшей запруды.
Вечерами мы пили вино на балконе.
Дети, не доиграв, исчезали в домах,
Старухи в черных шалях сидели
У распахнутых окон, испанская речь
Текла и бурлила в каньонах улиц.
Мы говорили о возвращенье домой —
Над долинами, где под сияньем луны
Кожаные портупеи жандармов мерцали
Дохлой рыбой в отравленных водоемах.
«Ты должен ехать,— сказал один.—
Быть с народом». Другой вызывал из могилы
Дух Лорки. М ы сидели, пока телевизор
Сообщал об убитых (вперемежку с корридой),
О знаменитостях, прибывших оттуда,
Где что-то еще происходит реально.
Я пытался укрыться в прохладе Прадо.
«Расстрел третьего мая» — картина Гойи
Во всю стену — вскинутые руки
И агония бунта; кивера и ранцы
Солдат, деловито блестящие грабли
Ружейных дул. А в соседнем зале —
Его кошмары, привитые стенам;
Темные смерчи опустошенья; Сатурн,
Расцвеченный кровью своих детей;
Гигантский Хаос, повернувшийся к миру
Скотским задом, и, наконец, два буяна.
Доблестно избивающие друг друга
Дубинами, утопая все глубже в болоте.
Он размазывал краски кулаками и локтями,
Как плащом, размахивал окровавленным сердцем.
<§} Seamus Heaney, 1975.
401


ГОВОРИ, ДА НЕ ПРОГОВОРИСЬ
I
Я только что со встречи с репортером,
Приехавшим «по ольстерским делам».
Я возвратился в отчий край, в котором
Давно привыкли к скверным новостям,
Где рыщет телехроника и пресса,
Где хламом камер, линз и проводов
Завалены отели: век прогресса
Вновь расшатался. Но в конце концов
По мне едино — что мусолить четки,
Что вновь перебирать в который раз
Анализы, заметки и отчеты,
Где все одно: призывы, взрывы, газ —
С приправой чуши всяческой и фальши,
С «протестами» и «временным крылом»,
С «расколом, углубляющимся дальше»...
Но я живу здесь — как мы все живем,
В своем мирке погрязшие по горло,
На дышащем вулкане новостей,
Смакуя этот черствый и прогорклый
Знакомый вкус уклончивых речей:
«Как это отвратительно!», «Как стыдно!»,
«Стрелять в людей, конечно, перегиб»,
«Но интернирование, очевидно.......
Похоже, «голос разума» охрип.
II
А рядом гибнут люди. Взрывы, смерти
Воспринимаются как обиход;
Так всякий раз, как побеждает «Селтик»,
Острят: мол, папе римскому везет.
(6) Seamus H eaney, 1975.
402


Кой-кто еще по старине считает,
Что ересь выжигается огнем.
А впрочем, наша мудрость избегает
Огня и пуль. Мы, как всегда, блюдем
Свой интерес. М ы сколько ни сосали
Волчицы жесткий и тугой сосок,
Но укусить отважимся едва ли.
Лояльного паписта голосок
Пушинкой тонет в полновесном звуке
Гремящих взрывов, в россыпи стрельбы.
(Тут срифмовать бы «родовые муки»
И дальше — «возрождение страны»,
Но увлекаться ли самообманом,
Ка к истина симптомов ни горька, —
Под грохот оранжистских барабанов,
Их бешеного пульса у виска?)
Вокруг не прекращается вербовка
Каких-то «батальончиков» — права
Ирония блистательного Берка,—
А я сижу, в тоске ища слова,
Чтоб стали острогою и приманкой
Для земляков моих — упорно тщусь
Их вытянуть из липкого тумана
На леске строк, «аеге perennius»
Ill
« Т у т дело не в религии»,— наверно.
«Их по глазам поймешь»,— и молча съешь.
«Одни других не лучше»,— вот что скверно.
О, господи, пора проделать брешь
1«Крепче меди» (лат.) .
403


В голландских дамбах тупости и розни,
Прорвать их оборонную черту!
Но для такой работы скрупулезной
Я не гожусь. Сказать начистоту,
Нордическая сдержанность мне ближе,
И старый кляп во рту. Родная близь,
Где, если хочешь выжить, будь потише •
И говори, да не проговорись.
Тут все тишком: подвохи и обиды,
Насилье с лицемерьем пополам,
Дискриминации тончайшей виды
По именам, по школам, адресам.
О, край подмигивающих друг дружке
Улыбочек, намеков, шепотков,
Открытых душ, открытых, как ловушки,
Как фитили, шипящих языков,—
Где треть из нас, как в стенах Илиона
Ахейцев хитроумных солдатня,
Осаждены во граде осажденном
В утробе деревянного коня!
IV
Сегодня, в мутном от рассветной влаги
Стекле машины, въехавшей на мост,
Я видел, проезжая, новый лагерь
Для интернированных. Пулеметный пост
На вышке, вроде каланчи пожарной,
И белый пар клубами над землей —
Все было как забытый сон кошмарный,
Ка к виденный когда-то фильм немой.
«А есть ли жизнь догробная?»Едвали
Отшутишься — ведь шутка с бородой.
Вот наш удел: глотнули, зажевали,
И снова обниматься нам с бедой.
404


СТАРЬЕ НА ПОЛКЕ
(Натюрморт)
I. ГРАНИТНЫЙ осколок
Камень-клык. Абердин души.
Со словами: «Бросаю жемчужину в кубок!» —
я до рези в ладони сожму этот грубый
камень из джойсовской Башни Мартелло,
этот пегий драгоценный осколок —
узнаваемый, но далекий и чуждый,
словно каменный нож первобытного века,
фанатичная грань моей глины уступчивой.
Плотоядно-щербат, он врезается в руку
властно. Он возглашает: «Придите,
страждущие и обремененные, ибо
не мне утешать вас». И добавляет: «Ловите
миг». И еще: «За вами — выбор».
2. СТАРЫЙ УТЮГ
Помню, она стаскивала его
с раскаленной плиты,
где он веско и терпеливо стоял,
как буксир у причальной стены.
Помню, как, плюнув в железный лоб,
определяла по звуку: горяч! —
или для пробы к самой щеке
подносила пыш ущий жар.
Пом ню стук гладильной доски,
руку в ямочках — локоть крутой —
и решительный наклон головы.
Она врезала утюг,
(5) Seamus H eaney, 1984.
405


словно рубанок, в ворох белья —
или обиду свою.
Работать, говорил весь ее вид,
значит передвигать некий груз
на некое расстоянье, тянуть
всем корпусом, ощущая его
равнодействующую, которая тащит назад.
Тянуть. И быть на плаву.
3. ОЛОВЯННАЯ МИСКА
Не из серебряной груды сервизной —
из деревенского хлама на сгнивших стропилах
вылезла эта виды видавшая миска,
полная отблесков смутных и пыльных.
Нравится мне этот мягкий металл, что в родстве
с серым припоем, плачущим жидкой полудой;
тусклый и меланхоличный, он кажется мне
схожим с ольхой над дымчатым зеркалом пруда,
где посчитали меня утонувшим однажды зимой,—
с ног посбивались, ища, весь дом взволновался,
день был затянут с утра туманною мглой,
я же спрятался ото всех и не откликался.
Отблески — зыбкая ткань и основа души;
смутные вызовы, сполохи странной свободы,
подлая боль полулюбви-полулжи,
крови очнувш ейся поздние полые воды.
4.ЖЕЛЕЗНЫЙ ШИП
Он так похож на зуб
бороны, что мне чудится скрип
упряжи — и пощелкиванье
мелких камней в борозде.
Но это — только ржавый костыль,
найденный мной в Игл-Понд,
в Нью-Гемпшире — экспонат
паровозных времен.
406


Ка к верить в прочность вещей,
если железнодорожную ветвь
можно, как ежевичный куст,
с корнем выдернуть из земли?
Я как будто сам на себя
набрел на зеленой тропе —
так порой свою заветную мысль
вдруг услышишь из чьих-то уст.
Где теперь стальной колотун,
загонявший этот костыль
в пропитанную креозотом
шпалу? И где теперь
его потемневшая рукоять?
Спроси у этих теней,
севших на тень дрезины
и беззвучно канувших вдаль.
5. КАМЕШЕК ИЗ ДЕЛЬФ
Возвратить его алтарю однажды зарей,
когда море как спелое поле в лучах золотых,
и свершить утреннее приношенье с мольбой:
скверны кровавой избегнуть в бытности сей,
словом владеть, страшиться демонов злых
и бога — пока не возговорит он гортанью моей.
6. СНЕГОСТУП
В памяти — тихо дрейфующей комнате —
он на стене висит тайною вехою,
буквицей древнею — альфой? омегою? —
иероглифом безмолвья и шепота.
После метели любовной, неистовой,
разгорячась, я из комнаты выскользнул,
словно охотник в потемках заснеженных,—
стих, как гуся голубого, выслеживая.
407


На чердаке, среди хлама обычного,
звуки меня обласкали, отвычного;
так никогда не писал еще жадно я —
под снегоступа петлею прохладною.
Снова сиж у я в пустой своей комнате;
знак снегоступа все дальше, несбыточней
ветром уносит, как змея на ниточке...
Брезж ит рассвет белизною нетронутой.
из поэмы
«ОСТРОВ ПОКАЯНИЯ*
VII
Я стоял над водой, у самого края,
заглядевшись вглубь, как в барометр ясный
или в зеркало, успокаиваясь и остывая,
как вдруг — не то чтоб там возникло
отраженье,— но я почувствовал рядом
чью-то тень, и голос меня окликнул
по имени. Сосредоточенный на попытке
расслабиться, я повернул с неохотой
голову... О, никогда не забы ть мне
этого зрелища! Его лоб над бровью
был прострелен насквозь, а щека и шея
залиты бурой засохшей кровью.
«Это я! Не бойся! Помнишь, как жутко
обдирались м ы на футболе?.. Слушай:
я проснулся в ту ночь от громкого стука,
стука в дверь, внизу. Ка к звонок телефона
на рассвете, он оглушил и встревожил.
И тогда, не включая огня, полусонный,
(С .) Seamus Heaney, 1984.
408


я наружу выглянул из-за шторы
и увидел двух человек у порога
и с раскрытыми дверцами старый «лендровер»
у обочины. Тотчас, будто по знаку
шевельнувшейся шторы моей, эти двое
закричали, чтоб я спускался в лавку.
Жена заплакала и заметалась в кровати,
даже не спрашивая спросонья, кто там,
а только жалуясь и причитая. «Хватит!
С тобой, ей-богу, можно рехнуться»,—
прорычал я — совсем не со зла, а просто
чтобы самому немного встряхнуться,
так мне было не по себе в ту минуту,
а от ее воя хуже вдвое;
и смертельно хотелось спать почему-то...
А внизу продолжали орать; «Хозяин!
Эй, хозяин!» Тогда я накинул куртку
и крикнул в окно: «Потише нельзя ли?
Что вам нужно?» — «Ребенок болен.
Поищи-ка, нет ли в лавке микстуры
или порошков каких-нибудь, что ли», —
объяснил один, отступив от порога
на полшага, и в бледном фонарном свете
я узнал его; узнал и другого.
В тишине наступившей еще тревожней
стало; всхлипы жены затихли;
она только шептала: «О, боже, боже!» —
и твердила: «Ведь у нас не аптека,—
глядя застывшими, большими глазами.—
Что им надо ночью от человека?
Ты их знаешь?» — «Я знаю тут всю округу,
этих тоже». Но что-то меня толкнуло
наклониться к постели и сжать ей руку,
404


прежде чем спуститься н холодный сумрак
магазина. В ногах я чувствовал вату.
И еще вспоминаю какой-то смутный
запах, — будто вчерашней стряпнею
потянуло с кухни, пока я шел к двери.
Впрочем, сам ты знаешь все остальное».
«Они хоть что-нибудь сказали?» — «Ни слова».
«Они были в форме? Может быть, в масках?»
«О нет, они выше всех маскировок,—
дерьмо, считающее себя в праве и в силе».
Я сказал поспешно: «Это — не в утешенье,
но знай: их нашли и посадили».
Добродушный верзила, он стоял предо мною,
вспоминая... И казалось, в его дырявой
голове всплывало что-то смешное.
Он ухмыльнулся: «А ты, брат, сильно
раздобрел с той поры, как возил девчонок
вечерами в одолженном лимузине*.
Жизнь и смерть не сделали в нем перемены,
он всегда отличался особым лоском
и опрятностью истинного спортсмена;
еслибнерананалбу—всетотже
полузащитник в синей футболке
и накрахмаленных пижонистых шортах:
идеальная, неправдоподобная жертва.
«Прости,— сказал я вдруг,— соучастье
моей мысли трусливой и ж изни инертной».
«Брось! — ответил он.—
Слишком это мудрёно
для моей головы, да и беспокойно».
И внезапно, как судорогой пронзенный,
задрожал — и растаял дымкою знойной.
410


ШЕЙМАС ДИН
ПОСЛЕ ДЕРРИ, 30 ЯНВАРЯ 1972
Молнии искромсали
Даль. В мирных домах
Сузились лица. Силовое
Поле над долиной
Напряглось,
И хлынул поток
Хаки. Индиговые,
Как дождь, явились они,
Когда гром дал сигнал
К новому крово­
излиянию пламени.
Дороги вымерли, часы
Сломались. Мирное время
Стало надтреснутым
Медовым месяцем —
Ужасный брак
Предрешился. Смерть была
Одной из форм сомнения.
Она шла, как миссионер,
Через обморок городов,
Обращая в свою веру
Все, что было вокруг.
Когда прошла буря,
Мы выбрались из чуланов,
Надеясь, что сможем сказать:
Развалины выстоят.
Но мертвые не услышат.
Что же толковать
О любви? Братья не знали
Жалости. Не разжечь
Отсыревшую ночь. Скорее
Хоронить убитых.
Смерть — наше будущее.
411


А теперь — и прошлое.
Новые дети родились
В тревожных домах.
Их глаза оплавлены.
Юность ускользнула, как свет.
Остались насекомые — ползают,
Чтобы жить, дергают странными
Головами. Этих больше никто
Не убьет. Медовый месяц таракана,
Беспауковая, серая
Мушиная вечность,
ПРИТЧА
Томасу Килрою
Совершить бездонный прыжок
со стремянки в стекло окна
и все-таки получить
пулю, как это недавно
было в Белфасте с маляром,—
эту идею полета,
будь я тогда в состоянии,
я подарил бы тебе.
Но именно для того,
чтобы осилить образы,
считающие, что Судьба
действует без промашек
меж длинных лезвий стекла,
которые падают вслед
за примирившимся телом
в этом дивном высоком
мгновенном согласованье,
и я позволил себе
написать подробный отчет
про этот случай. Конечно,
есть фактор Судьбы, но более
существен другой вопрос —
© Seamus Deane, 1977.
412


о ненависти. Кто стрелял?
И почему бы фантазии
предельно не соответствовать
данным событиям? Падать
среди осколков и нежной
барабанною перепонкой
чувствовать пулю,
испытывать страх, бежать,
стать подранком — это одна
из доступных форм пораженья,
с которой мы примирились.
Вот место, вот юный стрелок.
Ты видишь его лицо? Забудь
стеклянную яркость паденья,
но не его жажду лавров
за убийство «ирлашки»,—
прочувствуй чувство, которое
он постиг в бесчувственный век.
Не думай, что это Судьба
взимает пошлину с расы.
Не будь одинаково добрым
к убитому и убийце.
Если бы все затвердили,
что убийцы должны быть убиты,
что ясновидящий видит
слепое лицо Судьбы
в прыщах и мальчишеской злобе,
тогда все могли бы найти
серьезные основанья
для мнения, будто Судьба
подстерегает убитого.
Верно. Но было бы верно
уточнить и судьбу убийцы.
Представим море стекла
и великие реки крови,
которыми стал человек,
пробивший с криком стекло,
и эту пулю, застрявшую,
как гром, в его голове,
и то, что завтра убийца,
413


возможно, услышит
звон стекла, и Судьба
ничего не должна с ним делать.
Вот все, что я написал:
не восхищаться, как многие,
борьбой, падением тел, —
но попытаться понять
убитого и убийцу.
Кого бы ты ни защищал,
кто-то все еще держит
оружье. Переубедить бы
юнца, который стреляет.
Ну вот, пожалуй, и все.


КОММЕНТАРИИ


ПОЭЗИЯ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ. VII — XII ВЕК
В раздел входят образцы эпической и монастырской поэзии
средневековой Ирландии. Ирландский эпос, в отличие от древне
английского, исландского, старофранцузского и других, склады­
вался в прозе, перемежаемой поэтическими вставками, некоторые
из них затем приобрели известность как самостоятельные поэти­
ческие произведения. Датировка возникновения подобных памят­
ников, как правило, условна: сами тексты содержатся в рукопи­
сях X — X IV вв., однако, судя по их языку, были созданы на не­
сколько столетий раньше. Что же касается зарождения самих
эпических сюжетов, то оно, безусловно, произошло еще раньше —
в первые века нашей эры. Датировка памятников, составляющих
раздел монастырской поэзии, также не совсем точна, так как с а ­
мые первые их рукописи, как правило, не сохранились и до нас
дошли лишь более поздние списки. Тексты датируются по их язы­
ку, с одной стороны, и по упоминанию исторических реалий —
с другой, причем последний критерий может помочь определить
лишь наиболее раннюю границу предполагаемого времени воз­
никновения памятника.
При переводе были использованы следующие издания:
A Golden Treasuary of Irish Poetry, 600— 1200. Ed. by D. Gre­
en and Fr. O ’Connor. London, 1967.
Early Irish Lyrics. Ed. by J. Murphy. Oxford, 1954.
The Book of Leinster formerly Lebar na Nuachongbala. Ed. by
R. J. Best, O. Bergin, M. A. O ’Brien. Vol. 1. Dublin, 1954.
Irische Texte.'hrsgb. von E. Windisch. Leipzig, 1880.
П есни Амергин a.— Амергин Глунгел, «белоколен­
ный* — легендарный поэт-прорицатель, один из сыновей Мила
Испанского. Согласно преданиям, сохранившимся в эпосе, сыновья
Мила в 1000 г. до н. э. приплыли в Ирланию из Испании и завоевали
ее. По историческим данным, подобное завоевание острова предка­
ми современного кельтского населения — гойделами действи­
тельно имело место, однако произошло оно, видимо, в IV или
416


Ill ii. до к. э., причем прародиной гойделов была не Испания,
я Галлия.
Стр. 23. «Вихрь в далеком море Я...» — Традиционно
называемый в критике «Гимн Амергина», в котором рассказы-
ii.it-гея о его чудесных воплощениях: наделенный божественным
шром, он воплощается и в священных животных, и в стихии,
и в людей — исполнителей разного рода сакральных функций.
Гекст «Гимна» представляет собой поэтический фрагмент из так
ц,| пинаемой «Книги захватов Ирландии*, легендарной истории
мселсния острова, и, судя по языку, был создан не раньше VI—
VII в., сохранился в нескольких рукописях, из которых наиболее
швершенной считается Лейнстерская Книга (1160 г.?).
Он в заливе... —
Имеется в виду лосось, у ирландцев — свя­
щенная рыба, символ мудрости.
Слово бога это Я// пламя песни это Я//возглавляю войско
И
бог главы горящ ей Я...— В этих строках последовательно
перечислены основные функционально важные фигуры, стоящие
но главе любого древнего общества: пророк, поэт, воин и жрец.
Ног главы горящей Я...— У древних кельтов существовал
обычай отрезать головы врагов, чтобы потом принести их в жертву
богам.
Т е м р а , или Тара — древняя столица страны, резиденция вер­
ховных королей, традиционное место проведения языческих празд­
ников.
«Эрин я кличу зы ч н о ... » — Традиционно называемое
и критике «Заклинание Амергина». Согласно легенде, когда
корабли сыновей Мила приплыли к острову, он был весь окутан
но.инебным туманом, который наслали обитатели острова — чу­
десное племя богини Дану. Амергин своим заклинанием развеял
туман, и корабли смогли пристать к берегу.
Э р и н — гэльское название Ирландии. Согласно преданию,
остров был назван по именам трех богинь из племени богини Дану:
)рин, Банбы и Фодлы. В настоящее время для наименования стра­
ны употребляется только первое из этих имен, однако в поэзии
можно встретить и два других.
Стр. 24. Б р е с с — один из мифологических персонажей; со-
i . i a c H O легенде, сменил на троне верховного короля племени бо-
I ини Дану Нуаду после того, как тот в битве потерял руку. Ма-
Н’рью Бресса была Эрин, отец же его происходил из племени фо-
моров, враждебных племени богини Дану.
Б у а д н е (Боан, Буаннан) — одна из богинь племени богини Д а ­
ну, была женой Нуаду до того, как он уступил свое место Брессу.
Ге именем названа одна из крупнейших рек страны — река Бойн.
Эримон, Ир и Эбер — сыновья Мила, от которых, по преда­
нию, ведут свое начало древнейшие роды Ирландии.
I I Ползия Ирландии
417


Стр. 24. Плач Кухулина над телом Ф ер Диада.
Поэтический фрагмент из ирландской героической эпопеи «Похи
щение быка из Куальнге», в основе сюжета которой лежит борьА*
племени уладов, населявших территорию современного Ольстере,
с враждебными им коннахгами.
К у х у л и н — центральный персонаж ирландского герои чес кош
эпоса, сын земной женщины Дехтире и бога света Луга.
Ф е р Д и а д — друг юности Кухулина, которого тот вынужден
был убить в поединке.
С к а т а х — легендарная богатырша, у которой Кухулин и Фер
Диад вместе обучались воинскому искусству.
Стр. 25. Круахан — столица коннахтов.
Чрево Банбы — Ирландия.
Плач Д е й р д р е . — Поэтический фрагмент из герои­
ческой саги «Изгнание сыновей Уснеха», которая считается од­
ним из основных сюжетных источников легенды о Тристане и
Изольде.
Дей рд ре — героиня ирландского эпоса, невеста короля уладои
Конхобара, бежавшая от него со своим возлюбленным Найси, сы­
ном Уснеха. После предательского убийства Найси по приказу
Конхобара она провела год, тоскуя о любимом, а потом разбилась,
бросившись со скалы.
Лрдан и Андле — братья Найси.
Стр. 26. Ф а й л (или долина Фала) — одно из мифологиче
ских названий Ирландии: фалом назывался чудесный камень, ко­
торый привезло на остров племя богини Дану.
Э м а й н — Эмайн-Маха, столица уладов.
Стихи из цикла Финна. — Цикл Финна, или Лейнстер-
ский, один из наиболее поздних эпических циклов; зародился
не ранее IV в., когда, по преданию, жили Финн Мак Кумал, его I
сын — поэт Ойсин (прообраз Оссиана, произведения которого i
якобы нашел, перевел с гэльского (ирландского) и издал в сере­
дине XVIII в. один из наиболее известных литературных мистифи­
каторов Дж. Макферсон) и другие члены так называемой фиап-
ны — героического воинства. Основной корпус эпических пре­
даний-саг о фианне сложился окончательно только во время скан- 1
динавского завоевания (IX—XI вв.), но и в последующие годы бы­
ло создано много легенд и стихотворений, посвященных Финну и
его воинам, ставшим излюбленными героями ирландского фольк- \
лора.
Стр. 27. С о н Диармайда.— Поэтический фрагмент из I
саги «Преследование Диармайда и Грайне», одного из сюжетных I
источников легенды о Тристане и Изольде. Племянник Финна
Диармайд похитил его невесту Грайне и скитался вместе с ней
по лесам, спасаясь от преследования и мести Финна. Стихотвор­
418


ный фрагмент представляет собой обращение Грайне к Диармай-
|\ сначала она убеждает своего возлюбленного немного отдох­
нуть, но затем, вспомнив об угрожающей им опасности, побуж-
t . i c T проснуться.
Сгр. 28.
...земли
все до Греции дальних...—
В ирландском
фольклоре часто упоминается Греция как символ далекой чудес­
ной страны.
Кильте оберег оставил.—
Кильте (Кайлте), один из фениев,
друг Диармайда, желая спасти беглецов от преследова­
ния, поместил в лесу чудесный знак, охраняющий их от глаз Фин ­
на и его воинов.
Стр. 29. В о т мой с к а з...— Стихотворение приписывается
.1мому Финну, датируется IX в.
Речения Ойсин а. — В трех стихотворениях, обычно от­
носимых к «Речениям Ойсина», постаревший Ойсин вспомина­
ет об ушедшей юности. Стихи датируются X I— X I I вв.
При Габшре пал Мак Лугах...—
Битва при Габаре, в которой
погиб один из фениев Мак Лугах, является одним из центральных
сражений, предпринятых фениями из клана Башкне против враж ­
дебного им клана Морны. Габар находится в Лейнстере.
И з стихов о Суибне Безумном. — Цикл посвящен
шк называемому Суибне (Суини) Безумному, жившему во вто­
рой половине VII в., личность которого обросла легендами. После
битвы при Маг-Рат (639) реальный Суибне потерял рассудок,
начал скитаться по монастырям, затем поселился один в хижине
и лесу, где прожил несколько лет. Почти полностью утратив чело-
неческий облик, он вновь начал скитаться по стране и был случай­
но убит во время охоты. Образ Безумного Суибне встречается
м целом ряде произведений монастырской поэзии от начала IX
до конца XII в.
Стр. 31. Келья Суибне.— Одно из самых ранних стихо­
творений цикла; написано, видимо, около 800 г.
Туам-Инбир — монастырь на западе области Миде в цент­
ральной части страны.
Г о б а н — полумифический персонаж ирландского фольклора,
глава строителей, плотников, ремесленников. В фольклоре по-
i ледующих веков — Гоб Строитель, одна из наиболее популяр­
ных фигур, воплощение не только высокого плотницкого мастер-
i гва, но и житейской мудрости.
Ревун поет.— Текст датируется X II в.
Р е в у н — название теплого берегового течения в заливе Б ар­
роу, возле которого был расположен монастырь Мо-Линг, где,
■огласно преданию, кончил свои дни Суибне.
Стр. 32. Инбир-Дубглас — место, где, видимо, находился мо­
настырь, наполнявший округу звоном своих колоколов.
419


Суибне и Эра н.— Стихотворение написано в форме раз
говора Суибне и оставленной им жены. Записано, видимо,
вXIIв.
Стр. 34. Б о р х е — область в Моурноских горах, графство
Даун.
Суибне в снегу.— Слова Суибне, которые тот якобы
произнес, когда снег засыпал его сонного в лесу.
И з стихов Го рм флат.— Гормфлат— поэтесса кон­
ца IX — начала X в., дочь Флонна Шинна (ум. 916). У Гормфлат
было трое мужей: Кормак Мак Кулинан, король, епископ касель-
ский и автор знаменитого глоссария, содержащего бесценные
сведения по ирландской культуре раннего средневековья, убитыи
в поединке в 908 г.; затем — Кербалл Мак Мирекан, победитель
Кормака, который через год погиб при невыясненных обстоятель
ствах (возможно— от руки самой Гормфлат), и, наконец, Нейл
Глундуб, «темноколенный», погибший в битве с данами в 919 г.
Гибели последнего посвящено много стихов Гормфлат.
Стр. 35. П омниш ь Дейрдре...— Образ героини ирландского
эпоса Дейрдре, покончившей с собой после гибели любимого,
прочно вошел в ирландскую поэзию как символ верной любви.
Стр. 36. Сказала старуха из Берри... — Образ Ста­
рухи из Берри по прозвищу буи, «рыжая», очень сложен и восхо­
дит к традиционной для любой древней мифологической систе­
мы фигуре богини-праматери и всеобщей жены; христианство
наложило на этот образ оттенок порочности и греховности. Текст
датируется началом IX в.
Стр. 39. Р а д ограде я лесно й...— Стихотворение отно­
сится к IX в.
Монах и его кот.— Стихотворение было написано ни
полях латинской рукописи, найдено в монастыре св. Павла в Ю ж ­
ной Австрии: спасаясь от скандинавских полчищ, ирландские мо­
нахи часто перебирались на континент, увозя с собой рукописи.
Текст датируется IX в.
Стр. 40. Король и отшельник. — Стихотворение пред­
ставляет собой ответ отшельника Марбана его брату Гуаире Адне
(ум. 663), королю Коннахта, убеждавшему его вернуться к лю­
дям. Текст датируется IX в.
Стр. 42. Д о Самайна...— Самайн, 1 ноября, у древних кельтон
день Нового года, традиционно считался началом зимы.
Стр. 43. Майский день.— Стихотворение приписывает­
ся Финну, текст датируется IX в.
Стр. 44. Буря. — Стихотворение приписывается поэту Ро-
манну Мак Кольману, умершему в 748 г. Согласно преданию, оно
было написано им в нетрезвом состоянии; так, видимо, древние
объясняли необычную эмоциональность этого стихотворения.
420


На самом деле — она результат высокого мастерства поэта, стре­
мящегося передать атмосферу, царящую на корабле, тонущем в
колодном море.
Долина Лера — море; Лер (Лир, Флир) — бог моря; более
популярен в валлийской, чем в ирландской, традиции.
Стр.45. Кони Мананнана ржут... —
В ирландской традиции
Мананнан — бог моря, повелитель волн; кони Мананнана — бур­
име пенящиеся волны.
Стр. 46. Сказала Л идан... —
По преданию, Лидан и Ку-
ритир жили в конце V II в. Текст стихотворения датируется IX в.
Стр. 47. О мыслях блуждающих.— Стихотворение
написано в X в.
Стр. 48. Думы изгнанника. — Стихотворение приписы­
вается одному из наиболее ярких культурных и церковных деяте­
лей раннего средневековья К олу му Килле (ум. 597). Основатель
монастырей в Дурроу (Дарр оу) и Дерри, сторонник сохранения ир­
ландской эпической традиции, сам наделенный высоким поэтиче­
ским даром, он вынужден был покинуть Ирландию и отправиться
в изгнание в Шотландию. Текст стихотворения датируется
концом X в.
Ввек бы не бывать ей, битве // при Кул-Дремне! —В ходе
;>той битвы (561) родственники Колума Килле выступили против
верховного короля Ирландии Диармайда. Это, в частности, послу­
жило предлогом для изгнания Колума Килле.
С ы н Д и м м ы — Кормак О’Литан, аббат в Дурроу, друг Колума
Килле.
Стр. 49. Росс-Гренх — место возле Дурроу.
Тир-Луйгдех — место, где родился Колум Килле (графство
Донегол).
Рука писать устала.— Стихотворение также припи­
сывается Колуму Килле: датируется X I в.
Ева. —
Стихотворение сохранилось в рукописи X I в., но за­
писано было несколько раньше.
Стр. 50. У траченная псалтыр ь. — Стихотворение при­
писывается поэту Маэль Ису (букв.: Слуга Иисуса) О'Бролхану
(ум. 1038).
Тир-Нейл — букв.: земля Нила— территория современного
Ольстера, получившая название от имени одного из уладских ко­
ролей по прозванию Нил Девять Заложников (конец IV в.) .
Стр. 51. Времена года.— Датируется X I в.
Стр. 52. Гусь примерзает пер1>нми...—
В Ирландии принята
иная, чем в остальной Европе, календарная система, зима начи­
нается там 1 ноября, и все остальные времена года сдвинуты со­
ответственно на месяц. Поэтому весна представлена в стихотво­
рении как одно из самых холодных времен года.
421


ПОЭЗИЯ XIII—XV11I ВЕКОВ
БАРДИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
Поэзия бардов, или бардическая, представляет собой особое
направление в поэзии средневековой Ирландии. Зар одившаяся
в X I — X I I вв., времени относительного упадка культуры после
скандинавского завоевания, и достигшая своего расцвета в X I I I —
X V I вв. , она просуществовала как особый тип поэзии вплоть до
века X V III. Поэзию бардических школ как направление характе­
ризует в первую очередь большое внимание к форме стиха, осо ­
бой игре аллитерациями и ассонансами. Метрическая система
бардов, получившая еще в эпоху средневековья специальное на­
звание «дан дирех» (букв.: «прямой сти х »), очень специфична,
что сразу позволяет отличить поэтические произведения, относя­
щиеся к бардической поэзии, от других современных им стихов
на ирландском языке. Ее характеризуют: заданность количества
слогов в строке (независимо от количества ударений), рифмовка
последнего слова нечетных строк со словом в середине следующей
четной, ассонансы, связывающие строки между собой, и аллите­
рации — внутри одной строки и пр. В зависимости от количества
слогов в строке и вариантов в системе рифмовки, дан дирех, в свою
очередь, делился на несколько, порядка десяти, подтипов, каждый
и з которых имел специальное название. Характерна для барди­
ческой поэзии и игра со значением слов, намеренное затемнение
смысла стихотворения, что создало ей репутацию поэзии «тем­
ной» и непонятной широкому читателю. Все это привело к тому,
что после X V I в. бардическая поэзия практически утратила по­
пулярность в Ирландии, о чем ярко свидетельствует тематика
стихов поздних бардов.
Переводы выполнены по следующим изданиям:
Irish Bard ic Poetry. Ed. by О. Bergin. Dublin, 1970.
Measgra Danta. Ed. by Т. О Rathile. Core, 1927.
М а к Нами, или Гила Бриде Мак Конмиде (1200— 1260),—
ульстерский поэт; пользовался покровительством рода О’До-
наллов.
Стр. 56. Лосось премудрости...—
Автор обращается к хри­
стианскому богу, однако использует образ, взятый из языческой
мифологии: мясо чудесного лосося, которое, согласно легенде,
отведал в детстве Фи нн , дало ему мудрость.
Стр. 57. Да будут платой эти стихи-.—
Согласно средневеко­
вой ирландской традиции, хвалебная поэма считалась даром тому,
кому она была посвящена. В ответ поэт должен был ждать ответ­
ного дара. В данном стихотворении, восхваляя бога, поэт ждет
от него в ответ ребенка.
422


Бригита — святая Бригита, одна из наиболее почитаемых в
Ирландии святых. Ее день, 1 февраля, совпадает с древним языче­
ским праздником Имболк, днем кельтской богини-прародитель­
ницы, поэтому в народных верованиях функции обеспечения про­
должения жизни проецируются и на святую Бригиту.
Миредах О’Дали по прозвищу Шотландец (ум.
ок. 1224). —
Был придворным поэтом Мак Вильяма из Коннахта.
В 1213 г. Миредах убил одного из приближенных короля и вынуж­
ден был бежать в Шотландию, где стал затем главным поэтом при
дворе короля Мак Дональда. В старости вернулся на родину. Умер
в монашестве.
Стр. 58. Донха Карбах — один из мелких князей Муистера,
в то время находившийся в изгнании, друг поэта, подаривший ему
кинжал.
Златовласый воин-пес...—
В Ирландии в эпоху средневековья
существовал обычай выращивать особых боевых псов, которые
так же принимали участие в сражении. Кроме того, «боевым псом»,
«псом-воином» традиционно называется в ирландском героическом
inoce Кухулин, имя которого буквально означает: «пес Кулана»
(в юности он убил сторожевого пса кузнеца Кулана и после этого
н течение семи лет охранял дом, заменяя убитого им пса). Поэтому
обращение к воину «пес» часто встречается в средневековой ир­
ландской поэзии.
Стр. 59. Мол Меха — имя жены поэта; буквально означает
«не жно -медова я».
Стр. 60. Здравствуй, красный переплет! — Стихо­
творение принадлежит анонимному барду, жившему в конце X V —
начале XVI в.
Стр. 62. Еще порой мне снится...—
Смысл этой и следующей
строф намеренно затемнен автором и неясен современному ч и ­
тателю.
Фар Флата ОТнив—поэт второй половины XVI в.
Стр. 63. О Николас! — Стихотворение посвящено совре­
меннику поэта, известному слепому арфисту Николасу Далу, ж и в ­
шему в Каселе.
К/шф ти пе — арфист, одно из действующих лиц легенды о
Лабрайде Изгнаннике.
Касор ах — по преданию, один из музыкантов чудесного пле­
мени богини Дану. Существует легенда, что его игру слушал свя­
той Патрик, патрон Ирландии, учредивший в стране в 432 г. хри­
стианскую церковь.
Стр. 64. А в а р т а х — один и з предводителей племени богини
Дану, известный своей любовью к музыке и пению. Дорин — одно
из его владений.
Деройл — Кну Деройл, по преданию, арфист фениев.
423


Земля Чудес.—
Имеется в виду «Тир-иа-нОг» — Страна Веч
ной Юности, которую, согласно ирландским легендам, посещали
поэты и музыканты, чтобы научиться там высокому мастерству
и получить высшее вдохновение и профетический дар.
Бонавентура О’Хогуса (ум. 1614)— монах-фран­
цисканец, теолог; переводил на ирландский язы к латинские тексты
религиозного содержания.
Магон О’X ифернан — поэт XVII в., один из так назы
ваемых поздних бардов.
Стр. 66. Ковтах, Тая.—
Видимо, имеются в виду полулеген­
дарные короли дохристианской Ирландии,
Эохайд О’Хогуса — один из известнейших поэтов конца
X V I — начала XVII в., писавший в стиле бардической поэзии.
Стр. 66. Благо. — Стихотворение написано в 1603 г. и по­
священо поездке эрла Тирконнела Рори О’Доналла, сына Аода
Рыжего, в Англию для переговоров. Основная тема стихотворе­
ния — смена литературной традиции, против которой восстает
поэт — сторонник старой бардической «темной» школы.
Стр. 67. Старый
плащ.— Стихотворение сохранилось
в рукописи начала XVII п.; автор неизвестен.
НЕИЗВЕСТНЫЕ АВТОРЫ
В этот и последующий раздел авторской поэзии включены
произведения X V I — XVIII вв.
Начиная с X V I в. в Ирландии постепенно начала складывать­
ся поэзия, по своей форме и тематике отличающаяся от поэзии
бардических школ. Создаваемая такж е на исконном ирландском
языке, она была тем не менее гораздо более близка поэзии ев­
ропейской, одновременно — в ней сильно чувствовалось влияние
поэзии народной. Основным отличием авторской поэзии этого
времени от предшествующей ей бардической поэзии можно на­
звать относительную свободу формы и гораздо большую выра­
женность индивидуального начала.
Переводы выполнены по следующим изданиям:
Poems of David б Bruadar. Ed. by S. J . Mac Erlean. Vol. I —III .
London, 1910— 1917.
Danta Aodhagain Ui Ralhaille. Ed. by P. S. Dinneen. Vol. I — II .
London, 1900— 1911.
An Duanaire 1600— 1900: Poems of the Dispossessed. Ed. by S .
О Tuarna. Dublin, 1981.
Merrimai! B. Ciiirt an Mhean Oiche, Baile Atha Cliath. 1968.
Caoineadh Airt Ni Laoghaire, n. Ie S. О Tuarna, Baile Atha
Cliath. 1961.
Crp. 69. Ревнкве ц.—
В стихотворении пародируется из-
424


нестиый поэтический фрагмент из средневековой саги «Пр есле­
дование Диармайда и Гр айне» (см. «Сон Диармайда»).
Стр. 71. Бок тебе пронзил Слепой... — Согласно средневеко­
вой церковной традиции, римский солдат Лонгинус, пронзивший
копьем распятого Иисуса, был слеп.
Бриан Мак Гила Фодриг (1580— 1652) — священ­
ник и политический деятель. Б ы л казнен англичанами.
П адригин Хакед (1600— 1654) — монах-доминиканец,
политический и церковный деятель; много лет провел на конти­
ненте. Один из последовательных сторонников развития ирланд­
ской поэзии в «народном» духе. Стихотворение написано по пово­
ду распространившихся слухов о том, что духовенству запрещено
писать стихи и гимны на ирландском языке.
Стр. 73. Супруга Корка и Конна — одно из названий Ир­
ландии.
Пирее Ф ирит ер (1600— 1653) — поэт «нового» направ­
ления, ориентирующийся в своем творчестве на английскую и
французскую лирику своего времени. Участник восстания против
англичан 1641 г., он был ранен и брошен в тюрьму, где провел мно-
IX ) лет. В 1653 г. был публично повешен в Килларни.
Стр. 75. Четверостишие. — Написано в тюрьме.
Дэви О’ Брудар (1625— 1698) — известный ирландский
поэт, ярый сторонник следования средневековой поэтической
традиции. До 1674 г. жил в Лимерике при доме Фицджеральдов,
штем решил оставить поэзию и стать фермером. Умер в ни­
щете.
Тей г Руа О’Кнухур— поэт второй половины XVII в.
Кахал Би Мак Гила Гуна (1680— 1756). Стихотво­
рение « Р ы ж а я выпь» написано в духе традиций Возрождения,
которое, в противовес апологии церковной аскезы, прославляло
радости жизни и, в частности, пинопитие.
Стр. 78. Он, цветом и обликом схожий со мной...—
Прозви­
ще поэта «Би» означает «рыжий».
Эган О’Рахили (1675— 1729)— один из наиболее из­
вестных поэтов конца X V I I — начала X V I I I в., выходец из старой
поэтической династии, традиционно пользовавшейся покровитель­
ством рода Карни. После смены власти в стране потерял покрови­
теля и умер в нищете.
Стр. 79. О король! — Имеется в виду сэр Николас Браун,
католик и якобит, патрон О ’Рахили, лишившийся своего поместья
н графстве Керри после сражения у реки Бойн (июнь 1690 г.) ,
н ходе которого войска ирландцев, предводительствуемые Я к о ­
вом II, потерпели поражение от войск англичан-протестантов,
предводительствуемых Вилыельмом Оранским.
425


В дивном Диани...
—
Дивни — местечко в графстве Керри,
пожалованное поэту Николасом Брауном и конфискованное анг­
личанами среди прочих земель рода Карти.
Красота красоты. — Стихотворение, выполненное в
жанре «ашлинга», или «видения»; посвящено событиям конца
80-х годов XVII в. —
неудачной попытке короля Якова II рестав­
рировать в Ирландии католичество.
Стр. 80. Мол, вернулся король...—
Имеется в виду прибытие
Якова II из Франции в марте 1689 г.
Лучший из лучших шотландцев...—
Яков II происходил из
рода Стюартов.
И напрасно мы помощи ждем из-за моря...—
Имеется в виду
помощь деньгами и оружием, обещанная Якову II французским
королем Людовиком XIV.
Шеймас Дал Мак Куарта (1647?— 1733).
Стр.81.Увы, не увижу вовек...—
Поэт в юности потерял
зрение, о чем говорит его прозвище «Дал» — «слепой».
Арт Мак Куи (1738—1773).
К р а г а н — местечко в графстве Армаг, родина поэта.
На запад...—
одновременно запад острова, где была еще жива
исконная гэльская культура, и «иной мир», страна вечной юности,
куда хочет увлечь поэта явившаяся к нему чудесная женщина.
Стр. 82. Иль не устали каждый злак хвалить твои уста! —
То есть: не устал ли ты писать о мелком, будничном?
Сида —фея.
Г р а й н е — один из персонажей ирландского эпоса, героиня
саги «Преследование Диармайда и Грайне».
К р а й О й н а — Мунстер. Ойн, или Эоган,— основоположник
мунстерской королевской династии.
Но пала рать под Огримом...—
Имеется в виду произо­
шедшее 12 июля 1691 г. сражение у местечка Огрим, в котором
ирландские войска во главе с Я ковом I I потерпели поражение
от войск Вильгельма Оранского. Эта битва, вместе с битвой
у реки Бойн, положила начало религиозным распрям в стране.
В Шаннон, на Мэн...—
Шаннон — город в центре страны,
Мэн — остров в Ирландском море.
Эйлин Дув Ни Хоналл (1743? — после 1780) —
поэтесса, принадлежавшая к знатному и древнему роду О'Конал-
лов. 19 ноября 1767 г. она вопреки воле своих родных вышла
замуж за отставного капитана венгерских гусар Арта ОЛери.
В мае 1773 г. Арт был предательски убит людьми Абрахама
Морриса, наместника английской короны в графстве Керри.
Это убийство послужило поводом для появления «Плача», поэмы
объемом в четыреста строк, представляющей собой чередование
монологов самой Эйлин и сестры убитого.
426


Стр. 83. Kujui-на -Мартар— букв.: «Холм мертвых»; название
фамильного кладбища.
Стр.84. Алую кровь я пила... —
Согласно древиему обычаю,
распространенному у многих народов, кровь насильственно уби­
того человека не должна была остаться на земле, чтобы не
попасть в руки его врагов. Поэтому его ближайшие родст­
венники должны были выпить ее.
Бриан М ерримен(1749—1805) — родился в местечке
Инистимон в графстве Клэр. С 1765 до 1785 г. преподавал
математику в сельской школе, затем купил небольшую собствен­
ную ферму, В конце жизни (в 1802 г.) переехал в город Лимерик.
Известен как автор комической поэмы «Полночный суд» (ок.
1780). Поэма, общим объемом более тысячи строк, состоит
из пяти частей - пролога, трех монологов и эпилога,— каждая
из которых представлена в настоящем сборнике.
Стр.85.Возликовал я возле Грене-озера...— Лох-Грене,боль­
шое озеро в графстве Клар (Клэр), недалеко от местечка
Фиакал, где жил поэт в те годы.
При быстром беге псов,Ренара травящих... —
Ренар — тради­
ционное название лисы в европейской литературе, вошедшее
в обиход после появления в 1175— 1205 гг. основных частей
памятника французского животного эпоса «Роман о Ренаре».
И на изночье Рак, как зрак, глядел во мрак...—
Имеется
в виду созвездие Рака, появляющееся на летнем небосводе в
северном полушарии перед рассветом.
Стр. 87. На Инид, на Самайн...—
Древние кельтские язы ­
ческие праздники оставались популярными в Ирландии и в эпоху
христианства, особенно в деревенской среде. Так , Инид, древний
праздник прихода весны, продолжает до сих пор отмечаться
в деревнях, его дата сдвигается каждый раз в зависимости
от даты пасхи (ср. православная масленица). Самайн сейчас
совпадает с днем всех святых.
Носок набив битком плодами всякими... —
Здесь и далее
описываются традиционные гадания о женихе.
Стр.88. А всё у Мойры с Шилою на совести...—
Мойра и
Ш и ла — ирландские собирательные имена, обозначающие ж е н ­
щин, как таковых.
ИРЛАНДСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ И БАЛЛАДЫ
XVII XVIII ВЕКОВ
Народная баллада в Ирландии, как и в большинстве других
стран, складывалась как жанр в ходе разложения и вторичной
фольклоризации эпической традиции. Специфическая прозо-поэ-
427


тическая форма древнеирландского эпоса, в котором стихами
передавалась лишь прямая речь действующих лиц, причем как
правило — ли шь в наиболее патетические моменты, наложила
свой отпечаток и на особенности ирландских баллад по сравнению
с балладой европейской: в них очень слабо выражено повест­
вовательное начало, зато они очень эмоциональны. Очень редко
можно встретить ирландские баллады, написанные от третьего
лица"; как правило, это монологи или диалоги героев.
Включенные в настоящий сборник баллады возникли в период
с конца X V I до начала X I X в., время, наполненное трагическими
событиями о истории Ирландии. П оэтому в тематике баллад,
наряду с традиционной любовной темой, часто аллегорически пред­
ставлена тема порабощения страны и борьбы с захватчиками.
Переводы выполнены по следующим изданиям:
Ап Duanaire 1600— 1900. Poems of the Dispossessed. Ed. by
S. 6 Tuama. Dublin, 1981.
Songs of the Irish. Ed. by D. O 'Sullivan. New York, 1960.
Стр. 97. Ты получишь прощение от королевы...
Имеется
в виду королева Анна (1702— 1714 гг.) .
Стр. 98. Черна я Роза, — Аллегорическая баллада. Под
Черной Розой, как бы возлюбленной героя, подразумевается
Ирландия. В начале баллады — намек на поддержку войск
католической Испании в борьбе с протестантской Англией.
Стр.99.Моя буренка.—
Аллегорическая баллада. « М и ­
лая буренка» — одно из традиционных названий Ирландии.
Стр.105.В Кил-Хаше теперь запустенье...
Кил-Хаш, родо­
вой замок семьи Батлеров в графстве Типперери, опустел после
того, как его наследница. Гонора, дочь Томаса Батлера, вышла
замуж в 1720 г. за сэра Валентина Брауна (1695— 1736), сто­
ронника английской короны, и вместе с ним покинула Ирландию.
Стр. 108. Эх, Мак О'Мулхан, будь проклят судьбиной... —
Преступление, в котором, возможно незаконна, обвинялся Снет-
лый Донха, состояло в краже лошадей у одного из представи­
телей местной знати — М ак О ’Мулхана.
Стр.111.Рыжий пон и.—
Баллада приписывается некоему
Диармайду О’ Кроули, бродячему портному и поэту.
Стр. 112. Близ Кураха пони мой был впереди // Китового
Уса иДолго-не -Жди... - —
В балладе упоминаются подлинные имена
пони, побеждавших на скачках. Так , например, кобыла Па/щи
родилась в 1740 г., ее владельцем был некий Арчболд из Эдестауна,
в графстве Килдэр. В 1745 г. она взяла первый приз па Королев­
ских скачках, в 1748 г.—
вторично; она считалась одной из наибо­
лее известных «родоначальниц» пони конца XVIII
начала XIX в.
Т. Михайлова
428


АНГЛО-ИРЛАНДСКАЯ ПОЭЗИЯ XVIII XIX ПЕКОВ
Джо натан Свифт (1667— 1745) — романист, публицист,
поэт. Родился и большую часть жизни провел в Дублине. Активно
ынимался политической деятельностью: боролся с коррупцией
и правящих кругах, выступал в защиту угнетенного ирландского
народа. К числу наиболее значительных поэтических произведе­
ний Свифта относится поэма «К аденуС и Ванесса» (1726), в
которой он описал историю своей любви к Эстер Ваномри.
I му также принадлежит множество од, шуточных стихотворений,
эпиграмм и др.
Стр. 115. Сатирическая элегия на смерть зна­
менитого генерала,-
Здесь Свифт имеет в виду герцога
Мальборо (1650— 1722), главнокомандующего английскими вой­
сками в войне за испанское наследство (I70I--1714 гг.) . Кар ь­
ерист и корыстолюбец, Мальборо не раз становился мишенью
сатирических стихов Свифта.
Неуязвимый, как Ахилл... —
Ахилл в греческой мифологии
один из величайших героев Троян ской войны, сын морской
богини Фетиды. Стремясь сделать своего сына неуязвимым и
таким образом дать ему бессмертие, Фетида по ночам закаляла
его в огне, а днем натирала амброзией. Согласно другой версии,
Фетида купала его в водах подземной реки Стикс, и только пятка,
за которую она его держала, осталась уязвимой.
Труба восстать ему велит... —
Согласно христианской эсхато­
логии, Страшный суд начнется под громогласные звуки ангель­
ской трубы.
Стр. 116. Едва пройдет Михайлов день. —
Иными словами:
едва начнется осень.
Котел Медеи...—
Медея — персонаж древнегреческой мифо­
логии, волшебница, варившая яды и волшебные зелья.
Тот, кто Европу... завлек . — Имеется в виду Зевс, похитив­
ший Европу и превратившийся для этого в быка.
Поедешь в Килку ты пастись! —Килка
поместье отца
биографа Свифта Томаса Шеридана (16S7 1738) и деда драма­
турга Ричарда Шеридана, одаренного педагога, близкого друга
Свифта и Стеллы.
Стр. 117. Ты только имя сохранишь.
Стелла по-латыпи
■звезда».
Стр.120.Диане предстоит ущерб...—
Диана в римской мифо-
югии олицетворение луны, ей соответствует греческая Селена.
Диану настигает Рак. —
Рак — четвертый знак зодиака; со­
гласно некоторым лунарным и солярным мифам, Ра к — про­
тивник и гонитель луны. Вступление Солнца в этот знак озна­
чает начало лета.
424


Эндимион, быть может, хвор.—
В греческой мифологии Энди­
мион — юноша поразительной красоты
воспылал любовью к Го­
ре, за что был погружен в вечный сон. По другой версии, богипм
луны, Селена, сама усыпила Эндимиона, чтобы поцеловать прекрас­
ного юношу, к которому питала сильную страсть. П о третьей
версии, Селена просила исполнить любое желание Эндимиона,
а он испросил себе вечный сон в обмен на бессмертие и
юность. Миф об Эндимионе объяснялся различно: юношу считали
олицетворением вечного сна, смерти, гением ночи, 50 дочерей
Эндимиона от Селены отождествляют с 50-ю лунными месяцами,
составляющими четырехлетний промежуток между Олимпийскими
играми. Иногда Эндимиона считают первым метеорологом, изучав
шим изменения луны (Селены), что в мифах обозначается три­
дцатилетней любовью Эндимиона к Селене.
Меркурий, может быть, вредит.—
Будучи, подобно Венере,
то утренней, то вечерней звездою, Меркурий казался грекам
двумя различными светилами. К ак утреннее светило он назывался
Смоллоном, то есть идентифицировался с Солнцем.
Сам Флэмстед видит по ночам... —
Джон Флэмстед (1646—
1719) — известный английский астроном.
Стр.121.Каденус и Ванесса. —
Каденус, шутливое прозвище
Свифта, анаграмма слова «деканус».
Стр. 123. Л у ц и н а — одно из прозвищ Геры, или Юноны; Юно­
на — Луцина считалась в древнегреческой мифологии покрови­
тельницей деторождения.
. .. Он стихотворец даровитый: //Ванесса книжицу взяла.—
Стихи Свифта не выходили отдельной книжкой до 1726 г . —
времени опубликования «Каденуса и Ванессы» , так что либо речь
идет о книге «Разные сочинения в прозе и стихах» (1711), либо
это фантазия автора.
Стр. 126. Ирландскому клубу.— Ирландский клуб—
то есть ирландский парламент, в котором преобладали виги,
чем во многом и объясняется нетерпимость к нему Свифта,
сторонника торийского кабинета. С ви ф т не раз с крайним раз­
дражением писал об ирландском парламенте, требуя его роспус­
ка, изображая его сумасшедшим домом.
Оливер Г олдсмит (1728— 1774) — поэт, романист, дра­
матург, врач, учитель, путешественник. Литератур ная деятельность
носила весьма разнообразный характер.
Стр. 129. На скалах Идры и на бреге Арно,—
Идра, или,
точнее. Идрия — река в Австрии, где расположены крупные руд*
ники. Арно — река в итальянской провинции Тоскане. На ней
стоит Флоренция.
Стр. 130. Элегия на смерть бешеной собак и.—
В середине X V I I I в. в Лондоне нередко вспыхивал страх перед
430


бешеными собаками. В 1760 г, лорд-мэр издал указ об уничто­
жении всех бродячих собак. Вышел даже «Трактат о бешенстве
собак» доктора Джеймса. Письмо LX1 X «Гражданина мира» Голд­
смита посвящено «осмеянию боязни бешеных собак». По форме
(легия является пародией на модную «кладбищенскую поэзию».
Элегия стала в Англии хрестоматийным стихотворением.
Иялингтон — северное предместье Лондона.
Стр. I3J. Покинутая дере в н я,— Поэма вызвала ожив­
ленные споры из-за основной мысли автора о запустении деревень
как следствии развития промышленности. Истоками поэмы послу­
жили не только воспоминания Голдсмита об ирландской деревне
Лиссой, где он провел детство и где его отец был священником,
но и наблюдения, сделанные во время поездок по стране.
Т ома с Мур (1779— 1852) — поэт, переводчик, прозаик,
биограф. Широкую известность, в том числе и в России, приобрели
его «Ирландские мелодии» (1807— 1834). Э ти стихи переводили
на русский язык П. А. Вяземский, И. И. Козлов, Д. Д . Минаев,
М. Л . Михайлов, К . К . Павлова, А. Н. Плещеев. Многие из
•Ирландских мелодий» стали ирландскими народными песнями.
Стр. 132. В чертогах Тары.—
В 1798 г. в древней столице
Ирландии Таре были разгромлены ирландские повстанцы.
Стр. 133. В Сивахе.— Сипах — оазис в Нильской долине,
и древности известный как местопребывание оракула Зевса —
Аммона.
Стр. 139. Подобно статуе Мемнона...—
Мемнон — сын богини
зари Эос, юноша неземной красоты и силы. П о преданию, статуя
Мемнона, когда на нее падали лучи солнца, издавала звук, похо­
жий на звук лопнувшей струны.
Стр. 141.
...и самой королевы, // Той, чей остров плывет
в вышине голубой...—
И меется в виду Венера.
Стр. 142. Иннисфоллен — остров на одном из озер в Киллар-
ни, который часто посещал Мур.
Пусть его похоронят с булатным мечом...—
У древних
ирландцев был обычай хоронить воина вместе с его мечом.
Джеймс Кларенс Мэнган (1803— 1849) — поэт,
переводчик, знаток ирландского фольклора, одии из участников
национально-освободительного дви жения «Молодая Ирландия*.
Родился в Дублине, в семье лавочника. С тринадцати лет рабо­
тал переписчиком в конторе. Мэнган переводил на английский
язык немецких, арабских, турецких, персидских поэтов, занимался
переложением на английский я зы к и ирландской поэзии.
Стр. 143, Темнокудрая Розали н.—
Переложение ста­
ринного ирландского стихотворения, написанного во времена коро­
левы Ели заветы; представляет собой символическое обращение к
Ирландии.
431


Стр. 145. Ода О'Хасси в честь Магуайра.-
Вольный перевод с ирландского. О ’Х асси (первая половина
XVII в.) был последним наследственным бардом клана Магуайр.
Стр. 147. Бренность.— Переложение Мэнганом стихотво­
рения немецкого поэта Фридриха Рюккерта (1788— 1866).
Соломон, где твой трон? -Соломон— царь Израильско-
Иудейского царства в 965— 928 гг. до н. э., сын Давида. Библей­
ская традиция, именующая Соломона мудрым, приписывает ему
авторство «Екклезиаста», «Притчей Соломоновых», «Песни Пес­
ней».
Где твой гнев, Вавилон? Видимо, имеется в нидуВавилон­
ская башни — символ тщеславия, наказуемого богом. Аллюзия
на Кни гу пророка Иеремии, где описываются беды от гнева
Вавилона, «молота всей земли», « ужаса между народами» (Иер.,
50, 23), и пророчествуется о гибели его от гнева божьего и о
последующем забвении.
Стр. 149. Где побывали Верне, Мэгинн. —
Мэнган подразу­
мевает особое благородство чувств, сострадание к людям, осо ­
бенно несчастливым, свойственное Роберту Бернсу и ирландскому
поэту, прозаику, другу Теккерея Уильяму Мэгинну (1793—
1842), послужившему прототипом для капитана Шэндона в романе
Уильяма Мейкписа Теккерея «Пенденнис».
Стр.150.Видения.—
Ж а н р древнеирландской литературы.
Особого расцвета видения достигли в XVIII в., в них в символико­
мистической форме говорилось о страданиях Ирландии и ее
надеждах на освобождение.
Стр. 155. М э б — в кельтском фольклоре королева фей.
Стр. 156.Речет ему Миир Джафрит. —
П о замыслу Мэнгана,
эти стихи обращены к высокомерному англичанину, путешест­
вующему по Персии в XVII в.
Африт и Марид — злые джинны.
Феринжи —европеец.
...с моим кизилбашским тюрбаном —-то есть красным тюр­
баном; тюрбаны красного цвета носили персы, в отличие от других
восточных народов, предпочитавших тюрбаны белого цвета.
Сэмюел Фергюсон (1810— 1886) — поэт, фольклорист,
переводчик старой ирландской поэзии и саг; по образованию
юрист; с 1882 г. президент Королевской ирландской академии.
Стр. 157. Погребение короли Корма ка.— Н стихо­
творении Фергюсон отразил одно из преданий о легендарном
короле Кормаке Мак Арте (прав. ок. 254 — ок. 277 гг.), внуке
знаменитого ирландского правителя Конн ахта Ста Битв. Сведений
о Кормаке Мак Арте практически не сохранилось. По некоторым
преданиям, он был основателем и первым законодателем Ирлан­
дии. По тем же легендам, он за 139 лет до святого Патрика
432


принял христианство, чем настроил против себя друидов, кото­
рые, якобы вступив в сговор с черной силой, погубили
Кормака: за обедом он подавился костью.
И КромаКруаха и двенадцать других богов чту до сих пор.
Кром Круах (Кьяун Круах, Кром Кровавый) — один из богов,
которому поклонялись древние ирландцы: приносили жертвы от
каждого урожая, а также и человеческие жертвы. Обычно его
окружали двенадцать меньших богов.
Стр. 158. На бойне, в Б р ю (Б р уг ) находилось кладбище
языческих ирландских королей.
Стр. 160. П о орехи.— Любовная тема органично сочета­
ется в стихотворении с обращением к кельтскому преданию,
согласно которому дерево орешника и падающие с него орехи —
символы высшего знания.
Томас Дэвис (1814— 1845)— поэт, публицист, видный
участник национально-освободительного движения. Родился в
Англии, в семье хирурга. Образование получил в Дублинском
университете, где изучал право. Протестант. Дэвис ратовал за
равноправие католиков и мир с ними. В 1842 г. основал в Дублине
журнал «Нация». Свои первые стихи, в основном патриотические
баллады, написал в 1840-е годы. Кн ига его стихов вышла в свет
посмертно в 1846 г. Стихотворение Дэвиса «Свобода вернется»
было положено на музыку и стало неофициальным ирландским
гимном.
Стр. 166. Плач по Оуэну Роу О’Нил у.—
Оуэн Роу
О'Нил ( ? — 1649) — племянник графа Тирона, возглавившего
восстание в Ольстере при Елизавете I. До 1642 г., то есть до
начала гражданской войны с Англией, находился в эмиграции,
служил в испанской армии. В 1642 г. вернулся в Ирландию
вместе со своим соратником Томасом Престоном, воевавшим до
:>того в рядах испанской и австрийской армий. Организовал
сильную католическую армию, видевшую свою цель в уничтоже­
нии угнетателей, «прежде всего пуритан». В 1648 г. был объявлен
конфедератами предателем; О р м о н д (см. ниже) безуспешно пы­
тался примирить конфедератов с Оуэном О'Нилом, понимая, что
.vro единственный полководец, способный ок азать серьезное сопро­
тивление английским войскам. Ходили слухи, что О’Нила отравили.
...военныйлагерьОрмонда.—
Ормонды — один из древней­
ших и знатнейших родов Ирландии. Дже ймс Батлер Ормонд
(Н)10— 1688) — вице-король Ирландии, приверженец Стюартов.
После казни Карла 1 тщетно пытался овладеть Ирландией для
Карла И, отправился вслед за ним в изгнание. После реставрации
Стюартов был возведен в герцоги. В Ормонде соединились черты,
порожденные колониальным режимом английского абсолютизма в
Ирландии: преданность чужеземной монархии высокопоставлен-
4.?3


нога и обласканного сю вельможи и вероломство по отношению
к Ирландии, жажда богатства и авантюризм. Рояли ст, он всеми
силами стремился не допустить победы католиков в Ирландии.
Из Дерри с поиском Кромвеля мы шли скрестить мечи.—
В августе 1649 г. Ормонд был разбит парламентскими войсками
Джонса при деревне Ратмайнс, недалеко от Дублина. Через
несколько дней в Ирландии высадился Кромвель с большим
войском. Но силы, способные оказать сопротивление этому втор­
жению, были раздроблены и ослаблены.
Стр. 167. О 'Фаррел и Кланрикард, Престон, Одли, рыжий
Х ы о — радикально настроенные вожди кланов, коренные ирланд­
цы, сторонники О'Нила, прибывшие в Ирландию в 1642 г.
Победитель при Ьснбурбе. —
5 июля 1646 г. состоялось
самое крупное сражение за все время восстания 1641 1652 гг.:
генерал Монро, командующий шотландскими войсками, рассчиты­
вая на количественное превосходство своих сил, напал на войско
О'Нила. Однако О’Нил выиграл это сражение.
Томас Колфилд Ирвин (1823 — 1892) — поэт, прозаик;
родился в Уоррен-Пойнте, в состоятельной семье. Сотрудничал
со многими ирландскими периодическими изданиями. Испытал
сильное влияние Китса, Шелли, Теннисона.
Стр.168.Свифт.—
Поэма печатается в сокращении.
Двум разным женщинам когда-то // Одновременно был он
мил... —
Подразумеваются Эстер Джонсон (Стелла) и Эстер Ва-
номри (Ванесса).
Стр. 169.И воды Лиффея... —
Правильно: Лиффи.
Стр. 171. Он только бросил ей письмо... —
Согласно одним
свидетельствам, Ванесса, узнав, что Свиф т тайно обвенчан с
Эстер Джон сон, написала об этом Свифту, согласно другим —
Стелле. Сви ф т в состоянии крайнего возмущен ия помчался в ее
имеиие в Селлбридже, в десяти милях от Дублина, вбежал в ее ком­
нату, пригвоздил ее к месту одним из своих устрашающих
взглядов, от которых она теряла дар речи, швырнул ей письмо и,
не произнеся ни единого слова, вскочил на коня и уехал. Через два
месяца Ванесса умерла, не выдержав мысли, что дорогой ей че­
ловек так долго ее обманывал. В свою очередь, Стелла, узнав о
взаимоотношениях Свифта с Ванессой, слегла и через год умерла.
Стр. 173.И черный женский локон... —
После смерти Свифта
среди его бумаг обнаружили конверт с прядью волос. Н а конверте
рукой Свифта написано: «Волосы женщины, только и всего*.
Вероятно, это волосы Стеллы, оставленные им на п амять после ее
кончины, ведь именно в этот день он написал, что ее волосы
были «чернее воронова крыла». Ироническая или даже нарочито
циническая интонация надписи на конверте
типично свиф тов­
ское стремление разрушить всяческие обольщения человеческого
434


^срдца и трезво смотреть на жизнь. Некоторые биографы, однако,
считают, что прядь — память о Ванессе.
Стр.174.К могильной памятной плите...— Стеллабылапохо­
ронена под плитами собора святого Патрика, где впоследствии
нашел упокоение и Свифт.
Стр. 175. И этот пламеннейший ид // Забвением не поту­
шил, -
В последние годы жизни Свифт страдал потерей памяти, а в
1738 г. над ним был учрежден постоянный надзор.
У ил ьям Олин г хэм (1824— 1889) — поэт, издатель.
Родился в Бэлл и шзиноне; долго жил в Лондоне. Друг Браунинга,
Карлейля, Данте Габриэля Россетти. Испытал сильное влияние
Теннисона.
Уильям МакБэрни (?—1402)— псевдоним Кэрролла
Мэлоуна. Поэт, публицист, сотрудничал с журналом «Нация»,
основанным Томасом Дэвисом.
Стр. 179. « С т р и ж е н ы е » — прозвище вексфордских повстанцев
(1798). Название произошло от их короткой стрижки. Позднее
так стали называть в Ирландии всех мятежников.
Под Россом в осаде убит отец, // У Горей братья нашли
конец; // ...Я к Чексфорд теперь умирать иду... —
В стихотворении
описываются событи я национально-освободительного восстания
1798 г. Главным районом выступлений было графство Вексфорд
(Уэксфорд). У Нью-Росс повстанческая армия потерпела пораже­
ние, через некоторое время заняла крепость Горей, но 5 июля
была разгромлена при Бэллигане, неподалеку от Горей.
Стр. 180. В женевском бараке скончался он...—
В 1803 г.
многим участникам восстания было разрешено уехать за границу.
Томас Д ’Арси МакГи (1825— 1868)— поэт, журна­
лист, политический деятель. Родился в Карлингфорде. Один из
наиболее активных националистов. После восстания 1848 г. эмиг­
рировал в Америку, затем перебрался в Канаду и отошел от
революционного движения, за что подвергся критике со стороны
фениев. В 1868 г. убит в Оттаве.
Стр. 181. Но Деве песен посвящалась лира...—
Видимо,
имеется в виду святая Бригита, покровительница искусств и
разных ремесел.
Меж них был Финн, жизнь давший полубогу.—
Имеется
в виду Оссиан.
Г о л л (Галл) — в других вариантах Аэд, Аиллен Мак Мидна,
одноглазый противник Фи нна. Победа над Голлом — центральный
эпизод сказаний о Финне: однажды Финн, упирая в лоб маги­
ческое копье, смог проти востоять действию волшебных напевов
Голл aj который каждый год на Самайи сжигал королевский двор
в Таре, предварительно усыпив его обитателей.
Джон Киган Кейси (1846— 1870) — поэт, сын фермера.
435


Родился в Маун-Долтоне, вблизи Маллингара. Сл ужил в конторе.
Первые стихотворения печатал в журнале «Нация» под псевдо­
нимом «Лео». Был связан с фениями; в 1867 г. арестован. Пребы
вание в тюрьме подорвало здоровье Кей си, и он умер. Похороны
поэта вылились в массовую народную манифестацию.
Стр. 183. Девяносто восемь! - Имеется в виду восстание
«Объединенных ирландцев» в 1798 г.
АНГЛО-ИРЛАНДСКИЕ НАРОДНЫЕ БАЛЛАДЫ XIX ВЕКА
В отличие от древних ирландских баллад, те, что включены
в этот раздел, написаны были на английском языке. Некоторые
баллады были созданы в более ранний период, в X V II— XV III вв.,
однако существовали тогда л и шь в устной форме. Многие мотивы,
сюжеты, образы этих баллад были положены в основу текстов,
записанных в X IX в., чем и объясняется обилие в них реалий
X V II—X V III вв., а также совмещение временных планов. Тексты
приводятся по следующим изданиям:
Irish street ballads. Collected and annotated by C. O. Loch-
lainn, London, 1939.
G alvin P. Irish songs of resistance. London |I9—].
Стр. 183. Это Талбот.—
Джон Талбот (1373— 1453) — изве­
стный английский полководец; с 1413 г. —
лорд-наместник Ирлан­
дии; жестоко подавил очередное восстание ирландского народа.
Стр. 184. Вот сошел Тирконнел на берег к нам.— Лорд
Тирконнел Рори Хью О ’Доналл (ок. 1571 — 1603) был заточен
в 1587 г. в Дублинском замке, спасся бегством; один из органи­
заторов восстания вождей Ольстера против англичан (1594—
1603 гг.). С самого начала восстания на первый план ставил защиту
католичества в Ирландии. После длительной, но неудачной осады
Кинсейла уехал в Испанию, надеясь на помощь Филиппа 111,
однако при испанском дворе принят был весьма сдержанно. О трав­
лен агентом королевы Елизаветы.
Стр. 185. Джеймс — вот осел...-
—
Яков (Джеймс) 1 (прав.
1603— 1625 гг.)
—
первый король из династии Стюартов на англи й-
ском престоле; хотел править страной без сотрудничества с пар­
ламентом. Политика Якова I характеризовалась религиозной не­
терпимостью по отношению к пуританам, введением новых нало­
гов, принудительных займов.
Новая песня о налогах. — В] 698— 1699 гг. были введе­
ны высокие пошлины на вывоз ирландских шерстяных изделий
в Англию и за границу (что привело к почти полному уничто­
жению кустарной и мануфактурной промышленности), а также
уплата десятины в пользу чужеземной англиканской церкви.
436


Стр. 187. ...не посметь Джеку Кетчу.—
Джек Кетч (? —
1(>86) — английский палач, отличался жестокостью; его имя стало
нарицательным для обозначения палача.
Стр. 188. Вильям.—
Подразумевается статуя Вильгельма
Оранского (1650, прав. 1689— 1702 гг.) на Колледж-Грин, напро­
тив Тринити-Колледжа, то есть в центре Дублина. Статую чтили
протестанты и ненавидели католики, которые уничижительно
называли короля «Билли» и пользовались любой возможностью
изуродовать памятник.
Стр. 189. И на старой калоше отправили в К р ы м Имеется
и виду Крымская война 1853—Л 856 гг., в которой Россия сража­
лась с Турцией, поддерживаемой Англией, Францией, Сардинским
королевством, за господство на Ближнем Востоке.
Побывал я при Альме...—
Во время Крымской войны 1853—
1856 гг. 8 (20) сентября 1854 г. на реке Альме, в Крыму,
русские войска под командованием адмирала А. С. М еншикова
были разбиты англо-франко-турецкими войсками.
Видал Инкерман.—
Имеется в виду Инкерманское сражение
24 октября (5 ноября) 1854 г. между русскими и англо-фран­
цузскими войсками в ходе Крымской войны в районе Инкермана
(местность восточнее Севастополя). Русское командование стави­
ло целью сорвать готовящийся штурм Севастополя и вынудить
противника сн ять осаду. Однако русские войска отступили с боль­
шими потерями.
Стр. 190. Темноглазый моряк.— Переложение старин­
ной ирландской баллады.
Стр. 193. Грабил он таких, как Терпин или Королева Бесс.—
Ричард Терпин (1706— 1739) — знаменитый английский разбой­
ник, «король дороги». Был арестован за кражу лошадей и пове­
шен в Йорке. Королева Бесс — то есть Елизавета I (1533—
1603), а возможно, и легендарная лошадь Терпина Черная Бесс.
Стр. 194. Я мальчишкою видел отчаянный бой // Под
Килкенни — теперь о нем знает любой.—
Имеется в виду одна
из битв гражданской войны 1641—-1645 гг.; Оуэн О'Ни л (см.
коммент. к с. 166) расправился с войском Ормонда, Вер хов­
ный совет Конфедерации был разогнан. Б ы л создан новый совет,
который объявил, что примет новые законы, гарантирующие сво­
боду вероисповедания и права католиков на собственность.
Стр. 195. Вандименова земля — старое название Тасмании.
Стр. 197. Будут биться дон Джон и испанский король...—
Видимо, речь идет о том, что многие ирландцы, эмигрировав из
страны, вступали наемниками в испанские и французские войска,
сражавшиеся против Англии и ее союзников в войне за испанское
наследство, которая велась на территории Испании, И талии и
Нидерландов.
437


П есня голода. — Во время голода 1845— 1847 гг., когдн
в стране был неурожай картофеля, основной пищи ирландской
бедноты, погибло около миллиона человек.
Мы несчастнее гусей. —
Видимо, здесь имеется в виду и
типично ирландская реалия: «дикими гусями» называли свободо­
любивых ирландцев, которые предпочли покинуть Ирландию,
нежели ж и ть в порабощенной англичанами стране.
Стр.198.Росса прощается с Ирландией.— Имеется
в виду О’Донаван Росса (Rossa — «Рыжий» — кличка, по назва­
нию его родного городка и цвету огненно-рыжих волос, добавлен­
ная к фамилии ) Джер имая (1831- 1915) — деятель ирландского
национально-освободительного движения. В 1856 г. был в числе
основателей тайного революционного общества фениев
«Фе
нике»; осенью 1865 г. был арестован и приговорен к пожизненной
каторге. После амнистии 1870 г. эмигрировал в С Ш А , где
участвовал в деятельности местных фенианских организаций
И над могилой Эммета. —
Роберт Эммет (1778— 1803)
деятель ирландского национального движения. В 1798 г. примкнул
к обществу «Объединенные ирландцы». Выступал против англо­
ирландской унии 1801 г., за создание независимой Ирландской
республики. Возвр атившись в 1802 г. на родину, приступил к
подготовке вооруженного восстания. Однако попытка восстания
в июле 1803 г. окончилась неудачей. Эммет был казнен.
Лейси, Коридон, Найгл и Талбот — провокаторы, которые
проникли в редакцию газеты фениев «Ирландский народ» и по­
могли полиции провести массовые аресты.
И Грануэли сын.—
Гр ануэль — ирландский вариант имени
Грейс О'Мэлли (ок. 1530 — ок. 1600), женщины — предводитель­
ницы восстаний в Западной Ирландии, отличавшейся удиви­
тельным мужеством. По преданию, она считается духовной ма­
терью всех ирландских повстанцев.
Восстали .мы к концу зимы сорок восьмого года. —
Здесь,
видимо, происходит совмещение временных планов: речь может
идти о вызванном земельными конф искациями и колониальным
порабощением Ирландии английской монархией восстании 1641
1652 гг.,
которое в 1648 г. охватило графство Лимерик, где
находится город Скибберин, а такж е о восстании 1848 г., начав­
шемся в немалой степени под воздействием февральской рево­
люции во Франции. Задачей восставших было свержение власти
лендлордов, поэтому основными участниками волнений были кре­
стьяне, скрывавшиеся в тр ах .
..л
подыму ярко-зеленый флаг.—
Зеленый — национальный
цвет Ирландии.
Фрегат ф ен ие в. ' — Название «фении» ведет свое проис­
хождение от легенд о воителях древней Ирландии, составляв­
43Н


ших дружипу героя ирландского эпоса Финка Мак Кула (Мак
Кумала). В ирландских анналах и памятниках древнего права
фениями назывались вольные члены кланов.
Стр. 200. И Патрик поднял древний флаг, что моря зеленей.—
Святой Патрик (конец IV — середина V в.)
—
полулегендарный
основатель ирландской христианской церкви, считается покрови­
телем Ирландии.
Тюремная карета, или Новая песня о ман­
честерских мученика х.—
11 сентября 1867 г. один из руко­
водителей фенианского братства, Томас Келли, был схвачен
полицией вместе со своим помощником Тимоти Дизи в Манчесте­
ре. 18 сентября, когда тюремная карета, в которой среди других
шключенных находились Келли и Дизи, проезжала, возвращаясь
из следственного полицейского суда в тюрьму, под железнодорож­
ным мостом, группа вооруженных фениев совершила на нее напа­
дение. Обратив в бегство охрану, фении освободили заключенных.
Мри этом был смертельно ранен сержант полиции. Власти города
начали охоту на фениев. Было арестовано свыше 50-ти человек.
28 октября началось слушание дела: из 26-ти обвиняемых пятеро
(хотя в балладе говорится о трех) Уильям Филипп Аллен,
Майкл Ларкин, Майкл О ’Брайен, Эдвард Кондон и Томас Магу­
айр — были приговорены к смертной казни.
Стр. 202, Отец наш Патрик змей изгнал из родины святой.—
По преданию, в древние времена леса Ирландии кишели змеями.
Святому Патрику удалось согнать всех змей на вершину горы,
склон которой круто обрывался к заливу. Здесь он достал неболь­
шой колокол, с помощью которого созывал верующих на молитву.
При первом звуке колокола змеи, обезумев, ринулись вниз.
Некоторым из пих удалось удержаться под уступом скалы. Тогда
снятой Патрик кинул в них колокол, и последние змеи сорва­
лись и исчезли в море. С тех пор гора над заливом Клю носит имя
святого Патрика и сл ужи т местом паломничества верующих.
Стр. 203. Лимерик прекрасе н.—
Л имерик, один из са­
мых древних ирландских городов, пережил много осад и п о ж а ­
ров. По размеру раз в десять меньше Дублина, он напоминает
Дублин своими георгианскими домами из розового кирпича, ую т­
ными площадями. Лимерик стоит у устья самой большой реки
Ирландии — Шэннона (протяженностью 350 км).
Стр. 204. «Вод ы Бойна» — гимн протестантов в честь победы
в битве на реке Бойн. См. коммент. к с. 79.
Стр. 205.Не риббонит, не «стриженый»,//Не виг я и не тори.—
Здесь перечислены названия членов различных повстанческих
обществ: риббониты (о т слова «ribbon»
лента зеленого цвета,
которую прикалывали к одежде) — крестьяне, совершавшие акты
народной мести в X I X в., поджигали усадьбы, фермы, угоняли
439


и калечили скот, принадлежавший крупным скотоводам, даже шли
на убийства. «Стриженые» — см. коммент. к с. 179. Тори
плены тайных крестьян ских обществ, видевших свою цель в борьбе
с чужеземцами. Во главе тори обычно стояли насильственно
обезземеленные и деклассированные ирландские крестьяне,
жаждавшие отомстить своим обидчикам. Виги, или «ирландские
виги», -
руководители движения волонтеров, оппозиционно
настроенного протестантского населения Ирландии (Флад, Г р а т ­
тан, Барри Йелвертон). Их цель — вырвать уступки у английского
правительства.
Тебя Порога а Кэшел ждет.—
Кэшел (Касель), вздымаю­
щ аяся над равниной крепость на скале. В нем есть и монастырь,
и замок, и огромный собор, и один из самых больших камен­
ных крестов с изображением святого Патрика. Более пятнадцати
веков назад в Кэшеле обосновались мунстерские короли. Кэшел
оставался их резиденцией несколько столетий. Многие сооружения
в Кэшеле разрушены.
Стр. 208. Поминки по Финнеган у. — Эта народная
баллада дала не только название одному из самых сложных рома­
нов в мировой литературе — «Поминкам по Финнегану» (1939)
Джеймса Джойса, но и определила в общих чертах его сюжет.
Стр. 209. О 'Коннел освобождал страну, // Лорд Эднард и
Уолф Тон.—
Дэниел О ’Коннел (1775—-1847) — лидер либераль­
ного крыла ирландского национального движения; по профессии
адвокат. В 1823 г. основал Като лическ ую ассоциацию, возглавив­
шую борьбу за предоставление пассивного избирательного права
католикам. Поддерживал требование отмены англо-ирландской
унии 1801 г. Лорд Эдвард Фицджеральд (? — 1798) — один из
руководителей революционно-патриотического общества «Объеди­
ненные ирландцы» (1791), главнокомандующий всех повстанче­
ских сил. Был выслежен английской полицией, ранен и брошен
в Ныогетскую тюрьму, где и скончался от ран. Уолф Тиобальд
Тон (1763— 1798) - ирландский революционер, сын каретного
мастера, протестант, один из руководителей общества «Объеди­
ненные ирландцы». После поражения восстания 1798 г. был приго­
ворен к повешению. Накануне казни Т он перерезал себе горло.
Стр. 210. Мы Вексфорд держим в уме.—
Вексфорд был
главным районом восстания «Объединенных ирландцев» в 1798 г.
Здесь образовалось несколько отрядов, одному из них, под
командованием священника Джона Мэрфи, сына крестьянина,
удалось разбить подразделения войск и полиции. Повстанцы
взяли несколько городов, в том числе и главный город граф­
ства
Вексфорд. Было создано несколько укрепленных лагерей,
в частности, на Винегар-Хилл (Уксусном холме), близ города
Эннискорти.
440


ПОЭЗИЯ XX ВЕКА
Уильям Батлер Йейтс (1865— 1939) — поэт, драма­
тург, эссеист, классик ирландской литературы, лауреат Нобелев­
ской премии 1923 г. Родился в Дублине, в семье известного
ирландского художника Джона Батлера Йейтса. Заметная фигура
и национально-освободительном движении Ирландии начала века.
Один из инициаторов и главный идеолог Ирландского возрожде­
ния, основатель (1904) и директор до 1938 г. ирландского нацио­
нального театра «Аббатство» в Дублине.
Стр. 213. Поля Аркадии пусты.— Стихотворение из
первого сборника Йейтса
«Перекрестки*, в котором поэт в
основном обращался к античным и древнеиндийским мотивам.
В следующих книгах они уступ ят место ирландской теме. Арк а­
дия — место на острове Пелопоннес, где, по преданию, жили
пастухи, пристанище бога Пана, символ идиллии на лоне природы,
безоблачного счастья. Возможно, что представления об Аркадии
Йейтс позаимствовал у английского поэта Эдмунда Спенсера
<1552? — 1592).
Стр. 216. ...на базаре п Дромахере...—
Дромахер, Лиссаделл,
Сканавин, Лугнаголл — все эти места расположены в графстве
Слайго, сейчас они называются «страной Йейтса» .
.. .з апели о нездешнем островке. Один из волшебных остро­
вов, куда Ниам привозит Ойсина в поэме Йейтса «Странствия
Ойсина»,
В плодах лучатся солнце и луна. Солнце и луна — средне­
вековые символы совершенства.
Стр. 217. ...под дымной кручей в Лугнаголле.—
Йейтс вспо­
минает предание о смерти пяти протестантских воинов, напавших
на аббатство; их увлекли за собой феи к Лугнаголлу (Лугнаголл
в переводе «Крутое место для чужаков»). Внезапно им навстречу
выскочило шесть коней, и через мгновение пятеро воинов ск ати­
лись с кручи, разбившись насмерть.
.. .танцоров...—
Танцор, танец в поэзии Й ей тса нередко обозна­
чают безмятежность.
Фергус.—
Фергус, сын Ройха, герой цикла ирландских саг
Красной Ветви (его имя означает «мужская сила»), король Уль-
стера, лишился короны из-за хитрости любимой им Несс, матери
Конхобара. Его история рассказана я героическом цикле, к кото­
рому нередко обращался Йейтс. Согласно Йейтсу, Фергус был поэ­
том, который, оставив трон, мирно жил, охотясь в лесах или преда­
ваясь пиршествам.
Король из Красной Ветви.
Короли Красной Ветви
окру­
жение Конхобара при его дворе в Эмайн-Махе.
Стр. 218. Остров Иннисфри.—
Иннисфри — остров в
441


графстве Слайго. В своей «Автобиографии» Йейтс отмечал, что
это стихотворение написано под влиянием книги американского
писателя Г.-Д. Торо «Уолден, или Ж и з н ь в лесу» (1854).
Стр. 219. ...искажают твой образ.—
Йейтс подразумевает Мод
Гони (1866— 1953), видную деятельницу ирландского националь­
но-освободительного движения конца X IX — начала X X в., актри­
су, художницу, женщину редкой красоты, в которую всю жизнь
был влюблен и которой посвятил множество стихотворений
В 1921 г. Мод Гонн была первым представителем Свободного
Ирландского государства в Париже.
Стр. 220. Всадники скачут от Нокнарсй, // Мчат над моги
лою Клот-на-Бар, // Кайлте пылает, словно пожар, 11 И Ниач
кличет: Скорей, скорей! — Нокнарей — холм в Слайго. По преда­
нию, большой из плоских камней курган был сложен над могилой
королевы Мэб. По другой легенде, уставшая от жизни Клот-на-
Бар (и ск аж. ирл. «старуха из Берри», см. коммент. к с. 36) обошла
весь мир в поисках глубокого озера, чтобы в нем утопиться,
и нашла такое — на вершине Птичьей горы в Слайго; Кайлте
(Кильте) нередко появлялся перед королями в лесах в виде
пылающего человека, заводил путника во тьму. Ниав — прекрас­
ная женщина из племени богини Дану, она увлекла за собой
Ойсина в Страну вечной юности.
Стр. 221. Песня скитальца Энгуса.— Энгус — юный
бог, сын бога Дагда. У Йейтса Энгус — бог любви.
Когда в орешник я вступил. —
В некоторых ирландских
легендах орешник явл яе тся символом знания (см. коммент. к
с. 160).
Я серебристую форель // Поймал на быстрине реки.—
Возможно, как полагают некоторые комментаторы, в основу этого
стихотворения положен в несколько измененном виде сюжет ич
«Тысячи и одной ночи»
«Рассказ рыбака». Рыбак поймал четыре
рыбы необычайной красоты. Когда их начали разделывать на кухне
султана, стены вдруг рухнули, и яви лась девушка необычайной
красоты.
Стр. 222. О н скорбит о перемен е...—
Первоначально
этому стихотворению была предпослана следующая преамбула:
«В старой ирландской легенде о странствиях Ойсина в Страну
вечной юности вдруг он видит среди вод гончую с красным ухом,
преследующую лань без рогов». Видимо, эти животные символи
зируют в кельтской мифологии желание мужчины и любовь жен
щины. Кабан без щетины
образ тьмы, которая завладеет миром
и разрушит его, наподобие того, как тьма губит солнце на западе.
В этом стихотворении запад
страна смерти, угасания. С другой
стороны, нередко Ирландию н азывают Западом, и в этом ряду
Ирландия становится «страной заката» .
442


Целая лань без рогов... красноухим псом рыщу...—
Пес
и лань — образы, нередко встречающиеся в легендах артуров-
1'кого цикла: они увлекают рыцарей на испытания и приключения.
Я был на Тропе Камней и в Чаще Длинных Шипов.—
Гропа Камней, видимо, здесь Тропа Гигантов —-к северо-востоку
" I Дерри, плато вулканического происхождения с черными и ко­
ричневыми, стоящими вертикально, вплотную одна к другой ба-
ш штовыми колоннами. Сущ ествует предание о происхождении
Гропы Гигантов: двум гигантам, ирландцу Финну Мак Кулу и
шотландцу Финну Галлу, очень хотелось померяться силами.
Но их разделяло море, и потому Фини Мак Кул принялся
строить мост, который и получил название Троп ы Гигантов. Ч аща
Длинных Ш и по в — видимо, образ, навеянный артуровскими леген­
дами, таинственное, мистическое место, где велась охота на кабана.
Странник с ореховых посохом...—
Здесь: бог любви Энгус;
ореховый посох — символ мудрости.
В Семи Лесах.
Имеются п виду леса вблизи Кул-
Парка (графство Г о л уэй), имения леди Огасты Грегори (1852—
1932), видной деятельницы Ирландского возрождения, собира­
тельницы ирландского фольклора, сподвижницы и друга Йейтса.
Забыл разрушенную Тару.—
Йейтс вспоминает об уничтоже­
нии в начале X X в. развалин древней столицы Ирландии.
...пошлость, // Вновь севшую на трон.
Намек на коронацию
Эдуарда V II (1841 — 1910) в 1901 г. В 1902 г. Эдуард отложил
свою поездку в Ирландию, поскольку в стране были сильные
.ш ти монархическиенастроения,
...и
ликованье//На улицах в гирляндах из бумаги.
Под­
разумевается украшение Дублина по случаю коронации.
Стр. 223. Грозный Лунник.—
Имеется в виду созвездие
Стрельца.
Над Пэйрк-на~Ли — назваЕше одного из Семи Лесов в Кул-
II арке.
Песнь Рыжего Xанрахана...—
Ханрахан — персо­
наж, изобретенный Йейтсом: впервые появляется в «Рассказах
Рыжего Ханрахана» (1904).
Кумм е н — северо-западная часть побережья в Слайго.
...с левой руки.-
—
Левая сторона у ирландцев считается, как
и у некоторых других народов, несчастливой.
Кэтлин, дочь Холиэна.—
Кэтлин, дочь Холиэна,— символ
Ирландии. Стихотворение посвящено Мод Тонн, которая сыгра­
ли главную роль в одноименной пьесе Йейтса.
Летчик-ирландец провидит свою г и б е л ь. —
Стихотворение написано в 1918 г. и посвящено майору Роберту
Грегори (1881— 1918), единственному сыну О гасты Грегори,
подававшему большие надежды художнику. К авалер ордена П о­
44.1


четного легиона, имевший высокие военные награды, Грегори
был по ошибке убит итальянским летчиком.
В моей Килтартанской стране.—
Килтартан — место вблизи
Кул-Парка в графстве Голуэй.
В простой коннемарской одежде — то есть в грубом твиде,
Коннемара — пустынное место в Голуэе, на берегу Атлантического
залива.
Стр. 226. И умер любимый друг. —
Йейтс пишет о драматурге
и поэте Синге (см. далее, с. 449), умершем в 1909 г. после двух
неудачных операций.
Стр. 227. Н а р о д . — Стихотворение, датируемое 1915 г., по­
строено как разговор с Мод Гонн, которая выступает здесь и
образе символической птицы феникс.
За добровольные мои труды? — Видимо, Йейтс имеет в виду
не только свою деятельность в театре «Аббатство», но и связь
с литературными и политическими движениями времени.
...где герцогиня увлеченно... —
Имеется в виду история о гер­
цогине Элизабете Гонзага (1471 — 1526), спорившей со своими
придворными о том, способна ли женщина на возвышенную
любовь. Йейтс позаимствовал этот рассказ из «Кн иги придвор­
ного» Бальтасаре Кастильоне (1478— 1529), известного итальян­
ского дипломата, писателя. С «Книгой придворного», этим видным
памятником литературы итальянского Возрождения, Йейтс позна­
комился в английском переводе в 1900 г. К этой книге относятся
слова поэта о невозмутимых и учтивых призраках былого.
Кот и луна.—
Стихотворение написано в 1917 г., когда
Йейтс гостил у Мод Гонн в Нормандии,
Миналуш — черный персидский кот Мод Гонн. В 1926 г.
Йейтс написал пьесу « К о т и лука», в предисловии к которой он
дает толкование образов одноименного стихотворения: кот — это
обычный, суетный человек; луна — символ изменчивости, поисков.
Сгр. 229. Пасха 1916 год а.—
Это стихотворение в 1916 г.
было опубликовано в количестве 25-ти экземпляров и предназна­
чалось для распространения ли шь среди друзей поэта. Йейтс
посвятил его памяти вождей и участников Пасхального восста­
ния в Дублине 24— 30 апреля 1916 г.,
жестоко подавленного
английскими войсками. Шестнадцать руководителей восстания по
приговору английского суда были казнены.
Стр. 230. В клубе перед огнем. —
Имеется в виду клуб изящ­
ных и скусств на Апггер-Мэрион-стрит в Дублине, членом кото­
рого был Йейтс.
Эта женщина днем была...—
Констанс Маркевич (1868—
1927), актриса, художница, участница восстания. Был а приговоре­
на к тюремному заключению; в 1917 г. освобождена по амии
стии, в 1918 г. избрана в ирландский парламент.
444


А этот был педагог.—
И меется в виду Падрейк Пирс (1879—
1916), основатель школы св. Эды для мальчиков (см. также ком­
мент. на с. 450).
Его помощник и друг — Томас МакДонах (1878— 1916),
поэт, драматург, критик, автор книги «Литература Ирландии»;
преподавал английскую литературу в Университетском коллед­
же в Дублине.
Четвертый казался мне // Бездельником и крикуном.—
Майор Джон МакБрайд (1865— 1916), муж Мод Гонн, воевал
на стороне буров в англо-бурской войне.
Забыть ли его вину // пред тою, кто сердцу мил? — Намек
на разрыв МакБрайда в 1905 г. с Мод Гонн.
Стр. 231. Англия может теперь // Посул положить под
сукно.—
Проект гомруля получил королевское одобрение в 1914 г.,
но утверждение закона было отложено из-за войны 1914— 1918 гг.
Конно ли — Джеймс Конноли (1868— 1916), ирландский ре­
волюционер, основатель Ирландской социалистической республи­
канской партии; возглавил Пасхальное восстание; комендант поч­
тамта, штаба восстания; вместе с шестью другими вождями
восстания подписал прокламацию, провозгласившую независи­
мость Ирландской республики. После поражения восстания тяже ­
лораненый Конноли был взят в плен англичанами и расстрелян.
Второе пришестви е.—
В стихотворении использовано
библейское предсказание о втором пришествии Христа на землю
и апокалипсические образы из Откровения Иоанна Богослова
о конце мира. Вифлеем, место рождения Хр иста, здесь пони­
мается как символ детства, невинности, чистоты и противо­
поставляется злобе зверя.
Стр. 232. Spiritus Mundi (лат.)
—
дух мира; для Йейтса —
кладовая, хранилище идей, образов, представлений, существующих
вне зависимости от человека.
Плавание в Византи ю.—
Образ Византии для Йейт­
са — символ земли обетованной, обители, где душа существует
после смерти. Некоторые английские и американские литерату­
роведы высказывают предположение, что Йейтс написал «Плава­
ние в Византию» как ответ на «Оду к соловью» Китса. Плавание
как способ достижения иного мира
потустороннего или же иде­
ального — частый сюжет ряда мифологических кельтских повест­
вований. В начале стихотворения дается описание Ирландии.
Стр. 233. Как в золотой мозаике.—
Имеется в виду мозаи­
чный фриз на стенах собора святого Аполлинария в Равенне.
...С умел искусный эллин воплотить.—
Возможно, отголосок
прочитанных Йейтсом в детстве сказок Г . - Х . Андерсена («Соло­
вей императора»). Не исключено, что здесь также приводится
описание императорского дворца в Византии, где в саду было
445


дерево из золота и серебра, в ветвях которого пели искусст­
венные птицы.
Б а ш н я. В середине 10-х годов Йейтс купил башню Бал
лили, построенную во времена норманнов, с тем чтобы превра
тить ее в летнее жилье. Башня находилась в живописной
местности, неподалеку от Кул-Парка, имения леди Грегори
Заброшенная башня обошлась Йейтсу недорого — в этом была
одна из практических причин выбора поэта, но были и роман
тические соображения, связанные с необычностью здания, леген
дами об окрестных местах и людях. «Миссис Френч,— писал
Йейтс,-
жила в Петерсвелле в XVIII в. и была родствен
ницей сэра Джо на Бэрркнгтона, который описал знаменитый
эпизод с ушами и все неприятности, с ним связанные. Кре­
стьянская красотка и слепой поэт — Мери Хайнс и Рафтери;
а случай с человеком, утонувшим в болоте Клун, описан в
«Кельтских сумерках». Погоня Ханрахана за зайцем взята из моих
«Рассказов Рыжего Ханрахана» (1904)». Для понимания симво­
лического плана стихотворения важно и то обстоятельство, что
мотив башни или стеклянного дворца как иного мира часто
встречается в кельтской мифологии.
Стр. 234. ...на спину // Бен-Балбена.—
Бен-Балбен — ж и ­
вописная гора в северной части графства Слайго, на родине поэта.
Так что ж теперь к Платону и Плотину //Идти в друзья.
Плотин (203? — 262) — греческий философ-неоплатоник.
Стр. 235. ...Ведете» от слепца Г омера, // Всех у него
Елена предала.—
Йейтс сопоставляет Энтони Рафтери (1784
1834) с Гомером; оба были слепы, воспевали женск ую красоту.
Крестьянская девушка Мери Хайнс, в свою очередь, отождест­
вляется Йейтсом с Еленой, а Елена — с Мод Тонн.
Стр. 236. На ту. что ты добыл иль упустил? — Имеется
в виду Мод Гони. После гибели МакБрайда Йейтс сразу же
сделал предложение Мод Гонн, но снова получил отказ.
Стр. 237. Граттан и Берк.—
Эдмунд Берк (1729— 1797) —
ирландский философ, политический деятель, оратор, автор сочи­
нений «Философское исследование о происхождении наших идей
о возвышенном и прекрасном» (1757), «Размышления о Фран ­
цузской революции» (1790); Генри Гр аттан (1746— 1820)
ирландский политический деятель (см. коммент. к с. 205).
Мир итальянских наук. Йейтс вспоминает свои поездки в
Италию, интерес к Данте, Кастильоне, итальянским художникам,
скульпторам.
Стр. 239. Дионис умер...—
Существует несколько мифов о
Дионисе. Й ейтс обращается к тому, что приводит в своей книге
«Золотая ветвь» (1890— 1915) Джеймс Фрейзер. Дионис, дитя
Персефоны и Зевса, был разорван Титанами. Афина, дева в стихо­
446


творении Йейтса, выкрала сердце из его тела и принесла на
ладони Зевсу, который убил Титанов, проглотил сердце и зачал
Диониса снова, на сей раз с Семелой. В стихотворении
противопоставляется, но одновременно и сопоставляется диони­
сийский миф и христианская легенда. П оэтому деву можно отчасти
носпринимать как деву Марию, а миф о Дионисе — как миф
о смерти Х риста и его воскресении из мертвых.
И музы водят хоровод...—
У Йейтса история предстает
как смена смерти и возрождения. Йейтс в этих строках пере­
фразирует пророчество из Эклоги ( IV , 6) Вергилия, согласно
которому Вирго, дочь Юпитера, последняя покидает землю в
конце золотого века, но вернется, принеся с собой вновь золо­
той век. Пророчества Вирго прочитываются как предсказания о
деве Марии, Христе и вифлеемской звезде.
Великий Год, Платонов Год — период в 26 ООО лет, пред­
ставляющий собой, по Йейтсу, полный поворот Великого К олеса
и распадающийся на двенадцать циклов, примерно по две тысячи
лет в каждом.
Иную Трою — парафраза строк из 4-й Эклоги (31—6) Вер­
гилия.
Ушел он...—
Последующие строки пр едставляют собой пара­
фразу евангельского текста о страданиях Христа.
Стр. 240. ...в потемки башни винтовой.—
Имеется в виду
башня Баллили.
Меч рода Сато. —
Сато, японский консул в Портленде,
штат Орегон, подарил Йейтсу древний меч, который поэт обещал
вернуть Сато после смерти. К а к писал в одном из писем в 1927 г.
Йейтс, меч и его вышитые шелком ножны — символы жизни.
Фор ма стихотворения была подсказана Й ейтсу стихотворением
Эндрю Марвелла «Диалог души и тела».
Стр. 241. ..Рукой Монташиги.—
Вишу Осафуме Монташиги
(1394— 1428) — создатель меча.
Стр. 242. Г ордячка — Мод Гонн.
Поставил Башню стоймя.
Имеется в виду башня Бал­
лили.
Стр. 243. Был в Александрии маяк — Фарос, одно из семи
чудес света; этот маяк был построен около 280 г. до н. э . и разрушен
землетрясением в X IV в.
И Шелли башни свои...—
В статье «Философия поэзии Ш ел ­
ли» Йейтс пишет о важности образа башни для автора «Лаона
и Цитны».
Беркли — Джордж Беркли (1685— 1753), ирландский фило­
соф, епископ, субъективный идеалист.
Стр. 244. На пыльных стеклах — бабочек ночных // Узоры. —
Бабочка для Йейтса символ свободомыслия, души.
447


Стр. 247. ...как Тимин и Лир — то есть безумцы, персонажи
трагедий Шекспира «Тимон Афинский» и «Король Лир».
Так Микеланджело встарь... глубины ада разверз,-
Йейтс
вспоминает знаменитую фреску Микеланджело «Страшный суд»
на восточной стене Сикстинской капеллы.
О’Рахили. — О ’Рахили (1875— 1916) был убит во время
Пасхального восстании на Генри-стрит, около почтамта, штаба
восставших.
Стр. 248. Привидени я. —
Стихотворение нанеяно воспо­
минаниями о галлюцинациях во время болезни Йейтса на Майорке
в январе 1938 г.
Стр. 249. Она шлифует, юбкой шурша...—
Подразумевается
Мод Гонн.
Выставь из папской часовни детей...— Далее речь идет о
фресках Микеланджело на стенах Сикстинской капеллы.
Здесь, в тени лобастой кручи...—
Ре чь идет о горной долине
И окна рей н Слайго, по своему рельефу напоминающей Де ль ­
фийскую.
Стр. 251. Я ли пьесою своей.—
Имеется в виду пьеса
Йейтса «Кэтлин Ни Холиэн» (1902).
...увлек людей // Под огонь английских ружей.—
Пьеса
Йейтса воспринималась как призыв к восстанию и оказала
немалое влияние на формирование характеров руководителей и
участников Пасхального восстания.
Я ли невзначай разрушил //Бесполезной прямотой // Юной
жизни хрупкий строй? — Речь идет о поэтессе Марго Коллинс,
писавшей под псевдонимом Марго Раддок, психически неуравно­
вешенной молодой женщине. Критический отзыв Йейтса о стихах
Коллинс спровоцировал сильную вспышку болезни у последней.
Я ль не смог спасти от слома // Стены дружеского дома? —
Зак ат «больших домов» в Ирландии, одним и з которых было име­
ние леди Грегори в Кул-Парке, пришелся на 20-е годы. Дом
был продан, а в 1942 г. снесен.
Стр. 252. И так зверинец мой...—
Возможно, образ цирка
Йейтсу подсказали картины его брата Д жека Йейтса.
Ш ут ни ходулях...—
Йейтс вспоминает образы своей ранней
поэзии.
Колесница.—
Имеется в виду колесница Кухулипа.
Путь Ойсина.—
В поэме Йейтса «Странствия Ойсина» Ниав
полюбила Ойсина и увезла его по морю на своей лошади п
волшебную страну. Йейтс идентифицирует себя здесь с Ойсином,
а Мод Гонн с Ниав. Мод Гонн сыграла заглавную роль в пьесе
Йейтса «Графиня Кэтлин» (1899). Йейтс писал, что своей жерт­
венностью, любовью к Ирландии, иногда доходившей до ф ана­
тизма, Мод Гонн напоминала графиню Кэтлин, отдавшую все:
деньги, красоту, душу •
—
чтобы спасти свой народ.
448


Из одержимости на асе решиться. —
Помогая голодающим
н Донейоне, Мод Гонн тяжело заболела.
Стр. 253. А гам — Кухулин. бившийся с волнами. // Пока
6/юдяга набивал мешок. Йейтс вспоминает персонажей своей
пьесы «На берегу Байле» (1903), в основу сюжета которой поло­
жен эпизод, взятый из саги: Кухулин по приказанию короля
Конхобара вступает в бой с юным чужеземным воином и уби­
вает его, а затем узнает, что незнакомец был его единствен­
ным сыном. В пьесе есть комическая пара Слепого и Дурака,
которых не было в саге, но представляющих, по замыслу Йейтса,
две ущербные уродливые половины одной человеческой личности,
неспособной на высокие помыслы.
Джордж Уильям Расселл (1867— 1935) — писал под
псевдонимом А. Э. (о т греч. aeon
—
вечность), поэт-символист,
экономист, издатель, эссеист, один из самых активных участ­
ников Ирландского литературного возрождения.
Стр. 257. Н потерянном детстве Иуды // Предан был Хри ­
стос.—
Существует несколько преданий, в том числе и апокрифи­
ческих, по которым Иуда был злобным ребенком. По мнению Ра с ­
селла, человеческие судьбы, в данном случае предательство Иуды
и распятие Христа, были предопределены.
Джо н Миллингтон Синг (1871 — 1909) драматург, поэт,
эссеист. Выпускник Тринити-Колледжа в Дублине; долго жил в
Париже. На творческое развитие Синга значительное влияние о к а­
зал Йейтс, убедивший его переехать в Ирландию и обратиться к
изображению в своих пьесах жизни и нравов ирландских кресть­
ян. Вместе с Йейтсом и Огастой Грегори Синг немало способст­
вовал развитию национальной ирландской драматургии: многие
пьесы Синга были поставлены на сцене театра «Аббатство».
Стр. 259. Гленкуляен — живописное место в Ирландии в
восьми милях от Ратфарнхема (графство Дублин), где родился
Синг.
Стр. 26(.Похоронная месс а.—
По воспоминаниям пле­
мянника Синга, Эдварда Стивенса, поэт присутствовал на похо­
ронной мессе в соборе святого Игнатия в Риме в 1896 г.
Так прежде для меня // Лицо твое светилось.—
Видимо.
Синг вспоминает Черри Мэтсен. в которую он был влюблен,
но с которой расстался в 1896 г.
Отныне в комнате, где третий — лишний, // Тебе и мне
завидует всевышний.—
Речь идет об актрисе Мэйр О’Нил, ставшей
в 1907 г. женой Синга.
Т ом а с Мак Донах (1878— 1916) — поэт, драматург,
литературовед, один из активных членов Гэльской лиги, сделав­
ший немало для пропаганды ирландского языка; был расстрелян
после поражения Пасхального восстания.
15 Поэзии Ирландии
444


Падрейк Пирс (1879— 1916) — поэт, писавший па анг­
лийском и ирландском языках; способствовал возрождению нацио­
нального языка и культуры; педагог, юрист, видный оратор. Был
в числе руководителей Пасхального восстании и во главе нового
правительства провозглашенной Ирландской республики. Расстр е­
лян после поражения восстания.
Стр. 268. Пожинали плоды своих великих посевовибо всю
жизнь только разбрасывал семя. —
Ср. евангельскую притчу о
сеятеле (Матфей, 13, 18— 23).
Стр. 270. Видение. — Стихотворение было первоначально
написано на ирландском языке и лишь затем самим Пирсом
переложено на английский.
Падрейк Колум (1881— 1972) — поэт, драматург, рома­
нист, биограф, новеллист, эссеист, фольклорист, автор рассказов
для детей.
Стр. 271. Пан или Вотан...—
ПаН
н греческой мифологии
божество стад, лесов, полей. Вотан (или Водан) — в греческой
мифологии верховный бог, носитель магической силы.
Стр. 275. В Стиаенс-Грин. —
Стивенс-Грин — самый большой
парк Дублина.
Стр. 276. Три бронзовые женщины.—
Поэт вспоминает о
богинях судьбы — мойрах, или парках, прядущих и обрезающих
нить жизни.
Ной или Нума...—
Ной — в преданиях иудаизма и христиан­
ства герой повествования о всемирном потопе, спасенный правед­
ник и строитель ковчега. Нума Помпилий — второй из семи рим­
ских царей, с именем которого римские и греческие историогра­
фы связывали проведение правовых и религиозных реформ, а
так же первые культурные начинания; символизирует образ про­
свещенного правителя.
Джеймс Джойс (1882— 1941) — романист, новеллист,
поэт. Родился в Ратгаре под Дублином, учился в иезуитских
школах; окончил Университетский колледж в Дублине. С 1904 г.
жил в Европе: Триесте, Цюрихе, Париже. Преподавал английский
язык, сильно нуждался. Несмотря на тяжелую болезнь глаз,
упорно трудился, создав за годы эмиграции щедевры западной
прозы X X в.: сборник рассказов «Дублинцы» (1914), романы
«Портрет художника в юности» (1916), «Улисс» (1922), «Поминки
по Финнегану» (1939). Перу Джойса принадлежат также стихи,
вошедшие в сборники «Камерная музыка» (1907), «Пенни за
штуку» (1927), «Избранные стихотворения» (1936), статьи и пьеса
« Изгнанники» (1918).
И з сборника «Камерная музыка».— Писались с
1902 по 1904 г. Х отя стихи, составившие сборник, лирические,
для Джойса был важен иронический подтекст, практически неощу-
450


гимый в них. Выбрав для сборника название «Камерная музыка»,
он стремился обыграть в заглавии значение «chamber music* (не
только «камерная музыка», но и «непристойное журчание»,
если связа ть «chamber music* с «chamber pot» — «ночной гор шок*) .
Стр. 280. С в ят а я миссия. — Сатира написана в 1904 г.
Направлена против дежгелей Ирландского литературного воз­
рождения, которых он здесь называет «шутовской шатией». Д уб ­
линские издатели отказались печатать поэму. И только в июне
1905 г. ему удалось издать ее в Триесте ограниченным тира­
жом в 50 экземпляров. Экземпляры ои отослал брату Стани­
славу в Дублин с просьбой «подарить» по одному всем, кого
он задел в поэме, кроме Йейтса.
Стр. 280.
...Ни с тем, кто кинулся в объятья // К пре­
лестной ведьме в кельтском платье. —
Подразумевается Мод Гонн.
...Ни с тем, кто сам не пьет ни грамма...—
Имеется в виду
Синг, герои пьес которого нередко выведены пьяницами.
Стр. 281. ...Ни с тем, кто верит, что на свете // Есть только
«комильфо» и «эти».—
Джойс имеет в виду своего друга
Оливера Джона Гогарти (1878— 1957), поэта, эссеиста, прозаика,
драматурга, острослова, известного дублинского врача. Гогарти
послужил прототипом Бака Маллигана в «Улиссе».
...Ни с тем, кто, как на божество, // Глядит на Мэтра
своего. —
Джойс подразумевает главу дублинского издательства
«Монсел» Джорджа Робертса. Робертс печатал произведения мно­
гих деятелей Ирландского возрождения, в частности, поэта
Джорджа Расселла, который из-за мистицизма, свойственного его
поэзии, не раз становился объектом насмешек Джойса. Однако
«Дублинцев» Джойса Робертс отказался печатать.
Ни с тем, кто вьется каждый вечер // П/?ед богачами в
Хэзел-пэтче. —
Джойс намекает на Падрейка Колума.
Ни с тем, кто ночью торопливо...—
Речь идет о Джеймсе
Старки (1879— 1958), ирландском поэте, издателе, писавшем под
псевдонимом Ш еймас О'Салливан.
Стр. 282. Что мой учитель
Аквинат.—
Действительно, мно­
гие положения эстетики Джойса были выработаны под воздейст­
вием эстетических положений Фомы Аквинского. Здесь рацио­
нальная эстетика Аквината противопоставляется интуитивным
прозрениям деятелей кельтского возрождения.
Г а з и з горелки.— Сатира написана в 1914 г. Повест­
вование ведется от лица Джорджа Робертса, который подписал
с Джойсом в 1909 г. контракт на издание «Дублинцев», однако,
испугавшись судебной ответственности по обвинению в диффама­
ции, сжег гранки.
...Ирландский писатель в чужой стране — то есть Джойс
в эмиграции.
451


Стр. 283.
.. .Швыряться известью в очи Парнелла.—
Чарлз
Стюарт Парнелл (1846— 1891) — лидер движения за самоуправ­
ление Ирландии в 1877 - 1890 гг. Летом 1891 г. на митинге в
Каслкомере один из присутствующих бросил кусок негашеной
извести в лицо Парнеллу. Поводом для травли Парнелла, прежде
всего в правительственных и клерикальных кругах, послужила
его связь с замужней женщиной Китти О’Ши, что, в свою очередь,
привело к расколу среди его сторонников.
Чем он теперь перед Билли Уолшем. Имеется и виду пре­
подобный У ильям Уолш (1841 1921), дублинский архиепископ
с 1885 по 1921 г.: участвовал в кампании против Парнелла.
Трилистник — эмблема Ирландии. По преданию, с помощью
этого маленького растения святой Патрик сумел об ъясни ть своей
пастве сложную теологическую проблему — значение триединства
Троицы. Как три листика этого растения составляют одно целое,
так Бог-отец, Бог-сын и Дух Святой составляют божественное
единство.
Я печатал вирши Маунтени Маттона.—
Маунтени Маттон
по-русски означает «горный баран». Д жойс называет так ирланд­
ского поэта и драматурга Джозефа Кэмпбелла (1879 1944),
обыгрывая заглавие его сборника «Горный пенец» UM ounlainy
S inger») , который вышел в 1909 г. в издательстве «Монсел*.
И пьесу его... —
Имеется в виду пьеса Кэмпбелла «Осуж­
дение».
И комедию об апостоле Павле... —
Речь идет об увлечении
ирландского писателя Джорджа Мура (1852 1933) библейской
историей.
...и
поваренной книгой Казинса.—
Джойс издевается над тео­
софом, поэтом, мистиком Джеймсом Казинсом.
Я печатал фольклор... собранный Златоустейшей Грегори.—
Издательство «Монсел» дважды выпускала фольклорные сборники
Грегори «Книга килтартанских историй» (1909) и «Книга кил-
тартанских сказаний» (1910).
Я печатал Патрика чуть не Колумба. —
Джойс обыгрывает
фамилию Падрейка Колума.
•
Маунзе л» — контаминация названия издательства «Монсел»
и шутливого прозвища Маттона (см. коммент. выше).
На парне, одетом в австрийский желток.—
Джойс подолгу
жил в Триесте, входившем в то время в Австро-Венгерскую
монархию: национальный цвет Австрии — желтый.
Который несет итальянские мерзости Джон-Уайзу Пауэру,
О'Лири Кертису. —
Джон Уайз Пауэр — чиновник в Управлении
королевской ирландской полиции при резиденции лорда-намест-
ника Ирландии в Дублинском замке: О'Лири Кер тис — дублин­
ский журналист.
452


Памятник Веллингтону — памятник английскому полковод­
цу, ирландцу по происхождению, герцогу Веллингтону (1769—
1852) в Феникс-парке в Дублине.
Сидни-Парейд и т. д.—
топонимика Дублина.
Стр. 284. ...что этот нахал Курчавой Лужи нигде не назвал.—
Курчавая Лужа — то есть старинный водоем Керли в пригороде
Дублина Клонтарфе, возле Клонтарфской часовни, построенной в
550 г.
Уж который год // Дела мои рыжий шотландец ведет.—
Сам Робертс б ыл тоже выходцем ич Шотландии.
Колумб свидетель моей уступки... —
Падрейк Колум с марта
1912 г. по июль 1913 г, издавал журнал «Ирландское обозре­
ние», пользуясь кредитами издательства «Монсел».
...и л Веннокбурна.—
Беннокбурн — город в Шотландии.
Memento homo (лат,) — «Помни, человек, что прах ты и в
прах превратишься» (ср.: Бытие, 3, 19). Эти слова произносятся
кающимися в первый день великого поста, «пепельную среду»,
когда оми чер тят пеплом крест на лбу.
Пенни за штук у. —
Первоначально стихотворении печа­
тались в периодической печати, В виде отдельного сборника
появились лишь в 1927 г.. когда Джойс уже работал над рома­
ном «Поминки по Финнегану»; объединил стихотворения, создан­
ные в период 1912— 1918 гг. Требует толкования ироничное и
многозначное название «Pomes реп у each». Если восприни­
мать заглавие на слух, то его надо переводить как «Стихи по
к-нни за штуку» . Однако при чтении откр ывается еще один план
шачения. Искаженные писателем написания слов (вместо
«роеш» — «роте», вместо «penny» — «репу»), вызывают ассоциа­
ции, на которые сознательно толкал читателей Джойс. «Pomes*
похоже на французское «ротте»
« яблоки» или ка «pommes de
lerre» — « картошка» : «репу»
на английское «реп» — «перо»,
«ручка*. Таким образом, получается, то ли стихи написаны
«грошовым» пером, то ли стихи, как яблоки, а то и картошка,
ценятся не больше, чем пенни за штуку.
По настоянию Джойса, книжка и в самом деле продава­
лась за шиллинг, а «стоимость» каждого стихотворения полу­
чалась пенни.
Стр. 285. Довесок. — Стихотворение было написано в
1903 г. для сборника «Камерная музыка», в трудную для Д жой­
са пору — умерла мать, с которой у него были серьезные рели­
гиозные разногласия, пил отец, сам Джойс принял решение уйти
из дому. Из-за своего мрачного колорита стихотворение не вошло
в первый сборник, став своеобразным поэтическим мостом, соеди­
нившим раннюю поэзию со зрелой.
К аб р а — пригород Дублина, где в последние месяцы жила
453


мать Джойса. Д ля поэтики стихотворения не случайна перекличка
названия «Кабра» со словом «макабр».
Он их погоняет цветущей ветвыо.—
Все стихотворение в
целом
пример соединении п поэтике Джойса реального плана
с мифологическим. Цветущая ветвь — символ благовещения, или,
шире, надежды, красоты, которой «беспечный раб», «сторож ста­
да», иными слонами толпа, могут распорядиться ли шь утилитарно.
Я кровью истек у черной реки,— Видимо, Джойс имеет
в виду реку Аида Стикс.
Сан-Сабба - место вблизи Триеста, где проходили спортив­
ные лодочные соревнования, а которых принимал участие брат
Джойса Станислав.
Прощай, прощай навсегда! — Гребцы поют арию из оперы
Джакомо Пуччини (1858— 1424) «Девушка с Запада» (1910).
Важен иронический подтекст, который Джойс, правда скорее умо­
зрительно, пытался вл ожи ть в это стихотворение. В стихотво­
рении нашло воплощение платоническое чувство Джойса к его уче­
нице Амалии Поппер.
Цветок, подаренный моей дочери, — Над этим
стихотворением Джой с работал с 1912 по 1916 г, Здесь он
описывает встречу Амалии Поппер с его дочерыо Лючией.
Стр. 286. Плач над Рахуном.
В Рахуне, Голуэй,
находилось кладбище, где был похоронен Майкл Бодкин, юноша,
любивший жену Джойса Нору Бариакль. Даже после смерти Бод-
кина Джойс не смог изжить в себе ревности к нему. Стихо­
творение написано от лица Норы.
Tutto ё sciolto. —
Написано 13 июля 1914 г., в день,
когда Д жойс узнал о помолвке Амалии.
Стр. 287. Лунная трава. Стихотворение посвящено
Лючии Джойс.
Стр. 288. Как залепить мне воском уши...—
Аллюзии на
эпизод из «Одиссеи» Гомера: чтобы не слышать сладкозвучного
пения сирен, заманивших к себе мореходов, Одиссей приказал
своим спутникам залепить уши воском.
Н о к т ю р н. Здесь описывается воображаемое посещение
Джойса и Амалии Поппер собора Парижской богоматери.
Стр. 290, Банхофштрассе.— Улица в Цюрихе, городе,
в котором в годы своего добровольного изгнания долго жил
Джойс. Страдавший серьезным глазным недугом с юности, Джойс
испытал тяж елы й приступ глаукомы именно на Банхофштрасее,
Мерцает мне звезда полынь.
Иными словами, звезда, при­
носящая несчастье; образ взят из Апокалипсиса; ср.; «...И упала
с неба большая звезда, горящая подобно светильнику... Имя
сей звезде «полынь» (Откровение святого Иоанна, 8, 10— 111.
Стр. 291. Баллада о Хухо О’ В ьо р т т к ке,-— Стихо-
454


тпорение из романа Джойса «Поминки по Финнегану». Х а м ф ­
ри Ираикер — один из персонажей романа, которою Джойс еще
называет Шалтай-Волтаем (персонаж «Алисы в Стране Чудес»
Льюиса Кэрролла). Фамилия Ирвикер по звучанию на английском
языке напоминает слово «уховертка». Вся поэтическая вставка
построена на игре слов. Заглавие романа, взятое из ирландской
комической баллады о Финне М ак Кумале, определяет тему:
смерть и воскресение, падение и возрождение человека.
. .. церковной реформе, // В о/шнжевой форме. —
Намек на
протестантов.
Стр. 292. Появился черный и бурый бот.—
Видимо, намек
на «черно-пегих», карательные войска, ср ажавшиеся против рес­
публиканцев во время национально-освободительной войны
(1919— 1921 гг.) в Ирландии.
Стр. 293. Ессе рие г.—
Написано в 1932 г. по случаю
рождения внука поэта Стивена. Ессе риег (л а т.)
—
се мальчик
(по модели с евангельским « Ессе homo»
«се человек», ср.:
. ..И сказал им Пилат: се Человек!» (Иоанн, 19, 5). Младенец
у Джойса — символ искусства, круговорота природы, вечного
обновления мира.
Стр. 294. ...В земле — мертвец — то есть отец Джойса, кото­
рого он не видел после отъезда из Ирландии в 1912 г. , умерший
незадолго до рождения внука.
Джеймс Стивенс (1882— 1950)— поэт, романист. Ро­
дился в Дублине, образование получил в интернате для труд­
новоспитуемых, по окончании школы служи л клерком, много
путешествовал по стране. В 10— 20-х годах был близок к нацио­
нально-освободительному движению, состоял членом Гэл ьской л и ­
ги; изучал ирландский язык, национальный фольклор, мифологию.
С 1924 г. жил в Лондоне; в 30-е годы вел поэтические семинары
в университетах СШ А. Многие произведения Стивенса навея­
ны мифологическими и фольклорными мотивами. В творчестве
Стивенса своеобразно переплетаются романтизм и натурализм.
Джозеф Мери Планкетт (1887— 1916) — поэт, один из
руководителей Пасхального восстания; был расстрелян английски­
ми властями. Отличался слабым здоровьем, подолгу жил в Европе
и в Северной Аф рике. Вместе со своим другом, поэтом Томасом
МакДонахом, изучил ирландский язык. Один из основателей
журнала «Айриш ревыо». Способствовал становлению ирландского
театра. При жизни был издан только один сборник стихо­
творений— «Круг и меч» (1911), остальные вышли посмертно.
Стр. 304. Не вздрогнет от горячих слов Предтечи,—
Имеется в виду Иоанн Креститель.
Стр. 306. Arbor Vitae (л а т.)
—
дерево Жизни, один из вариан­
тов образа древа мирового. Древо жи зни актуализир ует мифо­
455


логические представления о жизни во всей полноте ее смыслом
и противопоставлено древу смерти, гибели, зла.
Фрэнсис Ледвидж (1891 — 1917) — поэт, фермер, сол­
дат. Первый сборник стихотворений появился в 1916 г.; убит
в Белыми в 1917 г.
Стр. 309.
...И
Луга ратный клич. — Луг - кельтский бог,
покровитель королевской власти; почитался как «искусный во мно­
гих ремеслах одновременно»: иногда упоминается как б ожествен­
ный отец Кухулина.
Остин Кларк (1896— 1974) — поэт, драматург, романист,
эссеист. Испытал большое влияние Йейтса. Творчество Кларка
характеризует повышенный интерес к ирландской истории и
фольклору.
Стр. 312. ...Шулера с царицею МзО в кармане.—
Видимо,
аллюзия на ирландскую легенду, по которой Мэб — наставница
волшебниц и чародеев.
Стр. 313. Разве годы спустя в гостиной в Куле не слышал,
// Как от чародейства на леднике скисли сливки? — Намек
на увлечение Йейтса и его ок ружения мистикой и спиритизмом.
Когда Безумна» Джейн замарала юбка.—
Безумная
Джейн — персонаж многих стихотворений Йейтса: образ имеет
реальный прототип: подобная женщина жила вблизи имения
леди Грегори в Куле: была весьма остра и невоздержанна на
язык; любила обличать местных жителей; нередко ее видели
пьяной. Возможно также, что некоторые черты этого образа
Йейтс позаимствовал из «Ирландских уличных баллад», в кото­
рых также встречается образ Безумной Джейн; есть и некото­
рая связь с аналогичным образом у Свифта и со стихотворе­
нием «Безумная Джейн» «готического» автора Мэтью Грегори
Льюиса (1775— 1818).
...и
как бедный Том // Заплясал от восторга, когда на
рассвете а Крокене... Безумный Том -также персонаж не­
скольких стихотворений Йейтса, в частности, « Том в Крокене*.
В англо-ирландской традиции Том нередко синоним безумца (ср.:
Бедный Том в «Короле Лире» Шекспира), шута, идиота. Крокен
(правильно — Круахан) — в графстве Роскомон, бывшая столица
Коннахта.
...во сне Неликое Настроение.—
Великое Настроение — один
из мистических образов Йейтса.
Э х о в Куле. В стихотворении воспроизводится не толь­
ко весьма |>аспространенный п поэзии Йейтса образ эха, но и
атмосфера, царившая в имении леди Грегори в Куле, где Йейтс
проводил почти каждое лето и где бывали многие ирландские
писатели, художники, музыканты, вспоминаемые Кларком: рома­
нист, новеллист, драматург Джор дж Мур (1852— 1933), один
456


из наиболее акти вных деятелей Ирландского возрождении Эдвард
Мартин (1859— 1928).
Стр. 314. ...после обеда в 'Гулире.—
Тулира, графство Голу-
,)й,— место, где родился н жил Эдвард Мартин, неподалеку от
Кул-Парка.
У.Б.
...
Й.чО.Г., ЦО.Я..111.О'КиА.Э.—
Инициалы
расшифровываются, как Уи ль ям Батлер Йейтс, Огаста Г регори.
Обри Томас де Вир (1814— 1902), поэт, видный общественный
деятель, Шон О'Кейси, Джордж Расселл, писавший под псевдони­
мом А. Э. (см. коммент. на с. 449). На стволе одного из деревьев
в Кул-Паркс были вырезаны инициалы многих ирландских писате­
лей.
Стр. 314—315. ...считать // Лебедей для Уилли.—
Имеется в
ниду сэр Уильям Грегори, муж Огасты Грегори, видная фигура в
общественной и культурной жизни Ирландии, один из самых обра-
юванных людей своего времени, в прошлом губернатор Цейлоне.
Стр. 315. Н неоконченном стихотворении Йейтса // Я обра-
гился к сугубо личному Эхо.—
Видимо, автор имеет в виду стихо­
творение Йейтса «Человек и эхо» (1938), которое действитель­
но несколько раз переделывалось поэтом.
О ’Дали — поэтическая династия в Ирландии, восходя­
щаякVIIв.
Тис.—
У Йейтса тис — символ скорби, смерти, воскресения;
из красного тиса был сделан дворец Конхобара.
. . мало, кто ездит ни АЭэю,— Обыгрывается название острова
Ээя, где обитала Цирцея в «Одиссее».
Патрик Каван ах
(1904— 1967) — поэт, романист,
журналист, критик. Родился и безвыездно прожил почти до сорока
лет в графстве Монаган, на северо-востоке страны; система­
тического образования не получил, вел ж и зн ь мелкого фермера.
В 30-е годы обратил на себя внимание английской и ирланд­
ской критики как «поэт-крестьянин». С конца 30-х годов Кава-
нах — заметная фигура в литературной и общественной жизни
Дублина. Кананах-критик известен главным образом по публика­
циям в собственной газете «Kavanagh Weekly», где он печатал
статьи, эссе, очерки.
Стр. 317. U , Александр Селкирк знал напасть // Быть ко м ­
лем. страною и народом! — Александр Селкирк (1676— 1721) —
английский моряк, прототип героя романа Дэниеля Дефо «Робин-
>он Крузо»,
Стр. 319. Он может беседовать с богом, как Моисей.—
Имеются в виду беседы Моисея с Яхве на горе, во время
которых он иолучил откровения, десять заповедей, для еврей­
ского народа, а также обстоятельные объяснения центральных
реалий культа Яхве.
457


Стр. 322. В то время как Дрейк за морями // Искал
острова и моря, // М ы плыли на теныо Брендана... Фрэнсис
Дрен к (1540 -1596) — английский мореплаватель, вице-адмирал
(1588). Руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию, в
1577— 1580 i t . совершил второе, после Магеллана, кругосветное
плавание. В 1588 г. фактически командовал английским флотом
при разгроме испанской «'Непобедимой армады». Брендан (484—
577) полулегендарный ирландский святой. По средневековой
легенде, весьма популярной в Европе, он семь лет странствовал
в поисках «земли святых» н Атлантическом океане, В этом
стихотворении Каианах критикует узконационалистические тен­
денции ирландской литературы.
Стр. 324. Шедевры Шона. Имеется в виду Шон О'Кейси.
Стр. 325. Там Элиот шел на ура.—
Имеется в виду круп­
нейший англоязычный поэт и литературный критик Томас Стернс
Элиот (1888— 1965).
Ну вас в болото, в Маунтджой...—
Маунтджой - дублинская
тюрьма в северном пригороде города (см. текст на с. 291).
Задвиньте Эзру Паунда...— Эзра Паунд (1885— 1975) —
американский поэт, критик, один из лидеров имажизма.
...И
Вильяма, и Батлера.—
Иронически обыгрывается имя
Уильяма Батлера Йейтса.
По тропкам Стивенс-Трип. — Имеется в виду парк Сейнт-
Стивенс-Грин около Университетского колледжа в Дублине.
Стр. 326. К т о убил Д жеймса Джойса? В названии
стихотворения обыгрываются известные строки Байрона «Кто
убил Джона Китса», написанные по поводу травли поэта, орга­
низованной журналом «Ежеквартальное обозрение».
Стр. 327. Я прошел путем Блума... от Мартелловскои башни
// До веселого дома. Герои романа Джеймса Джойса «Улисс»
Стине и Дедалу с и Леопольд Блум, в течение дня странствуя
по Дублину, идут навстречу друг другу: Стивен начинает свое
движение от Мартелловской башни на берегу Дублинского зали­
ва; их встреча происходит в эпизоде «Цирцея» в публичном доме.
Стр. 330.
...б рюхатая // Легендами Лиффи.—
Неподалеку от
Дублина, вверх по течению Лиффи. есть маленькая деревушка, где.
по преданию, жила Изольда до того, как за ней приплыл Тристан.
По Лиффи же Изольда плыла имеете с Тристаном к Ирландскому
морю, где они испили любовного напитка, который обрек их
на вечную любовь и на тяжкие муки. Возможно, подразуме­
ваются и Анна Ливия Наипрекрасиейшая — так в романе Джойса
«Поминки по Финнегану» названа река Лиффи, и все таинствен­
ные превращения, случающиеся с нею и людьми на ее берегах.
Патрик Фэллон (1906 1974)— фермер, поэт, драма­
тург. автор пьес на сю жеты древнеирландских предании, критик.


немало способствовавший возрождению ирландского языка. В сво ­
их литературоведческих статьях, посвященных развитию поэзии
в Ирландии, выступал против слепого подражания стилю англий­
ской поэзии.
Стр. 332. В парламенте беспомощен О'Коннел. ■Дэниел
О 'К оннел (1775— 1847), лидер либерального крыла ирландского
национального движения, по профессии адвокат, известен в И р ­
ландии как «Освободитель», борец за «эмансипацию католиков».
Противник решительных мер и выступлений; действовал и сключи­
тельно «моральными силами»: выступал в парламенте, организо­
вывал бесчисленные митинги, принимал резолюции, повторял, что
в борьбе за отмену унии «не должно пролиться ни капли крови».
Пусть из Килдэра Эдуард уйдет тотчас,— Подразумевается
процесс завоевания Ирландии в XIV—XV вв. , в частности, дея­
тельность брата шотландского короля Роберта Брюса, Эдуарда,
которого прозвали «разрушителем Ирландии».
Стр. 333, Несли Мадонну на руках — религиозный обряд
обнесения какого-нибудь благословляемого места изображением
девы Марии.
Каноник интерес не проявил к последним книгам // О золотых
ветвях и странных божествах. —
Обыгрывается название известно­
го 12-томного труда английского антрополога, исследователя
первобытных культур Джеймса Фрейзера «Золотая ветвь» (1840—
1915), в котором обосновывается связь между' сознанием
древнего и современного человека. Труд был весьма популярен
в кругах европейской интеллигенции начала X X в.
С той, загадочно плывущей // В своей ладье,— Подра­
зумевается египетская богиня плодородия, воды, ветра, семейной
верности, мореплавании Исида, культ которой, по мнению Ф р е й ­
зера, в некоторых чертах близок католическому культу девы
Марии: изображение Исиды, кормящей г р у д ь ю своего сына, мла­
денца Гора, сходно с изображением Мадонны с младенцем. Не
исключено, что эпитетом «Stella maris» ( «М орская звезда») дева
Мария обязана покровительнице мореплавателей Иенде.
Итальянки, кормящей грудью...—
Подразумеваются знаме­
нитые полотна итальянских художников эпохи Возрождения,
в частности, изображения богоматери Леонардо да Винчи (М адон ­
на Литта).
К Диане тайна перешла от дуба. —
В римской мифологии
Диана — богиня растительности, родовспомогательница, покрови­
тельница рощ, откуда и ее св язь с культом дуба, который у
греков и римлян ассоциировался с Зевсом или Юпитером.
Стр. 334. Пивлин Ю ноны... царь-птица Леды. Павлин —
птица богини Геры, или Ю ноны: мифологический образ этой
птицы основан на ее внешних особенностях (форма и характер-
459


пая раскраска хвоста, походка), покрывает широкий спектр аст
ралыюй символики — от космоса в его полноте и звездного неба
до лунного и солнечного круга. Царь-птица Леды — лебедь.
Стр. 335. И небесную прията славу. После успения девы
Марии, согласи*) христианским верованиям, следует чудесное вос­
соединение тела богоматери с душой и ее водворение на небо.
Луис МакН ис (1907— 1963) — поэт, прозаик, драма тург.
критик, журналист, переводчик. Родился в Белф асте, в семье
епископа англиканской церкви; получил философское образова­
ние в Оксфорде, преподавал классические дисциплины в Бирмин­
гемском и Лондонском университетах. Входил в поэтическую
группу «оксфордцев», испытал заметное влияние Т. -С. Элиота.
Вместе с Оденом и Спендером участвовал в гражданской войне
в Испании. М акН и с выпустил шестнадцать поэтических сборников.
Стр. 339, ...жонглирующий Голуэи.
В средние века Голуэй
был богатым торговым городом. « Важ ен, как голуэйский купец»*—
говорили в Ирландии. Город вел оживленную торговлю с Испа­
нией; Голуэй был городом рыбаков, купцов, контрабандистов;
жители отличались вспыльчивостью и буйным нравом.
. .. грохочущий громом Тора.—
В германо-скандинавской мифо­
логии Тор — бог грома.
Стр. 340. ...под дробь оранжистского барабана.—
Оранжист-
ские выступления сопровождались барабанной дробью.
Каррикфергу с.—
В 795 г. скандинавы высадились в
графстве Антрим и начали опустошение eix> городов. Здесь же в
июне 1690 г. произошло сражение на реке Бойн.
Сделали надпись ту же. что Понтий Пилат.—
Подразуме­
вается надпись на кресте, на котором был распят Иисус Христос;
«И поставили над головою Его надпись, означающую вину Его:
«Сей есть Иисус, царь Иудейский» (Матфей. 27, 37).
...к
нищим // Свечкам ирландцев приблизиться было слабо.—
Парафраза евангельского текста о лепте вдовы: «И сел Иисус
против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги н сокро­
вищницу. Многие богатые клали много. Придя же, одна бедная
вдова положила две лепты... Подозвав учеников своих, Иисус
сказал: «Истинно тво р ю вам, что эта бедная вдова положила
больше всех... Ибо все клали от избытка своего, а ока от скудости
своей...» (М ар к, 12, 41— 44).
Статуи Чичестеров,-
Речь идет о семейном склепе Чичесте-
ров; Артур Чичестер (1563— 1625), лорд-наместник Ирландии,
второй сын Джона Чичестера Рэли, подавил восстание графа
Тирона. Проводил умеренную политику в отношении ирландских
католиков. В 1614 г. был отозван в Англию.
Стр. 341. Настала война.—
Подразумевается первая мировая
война.
460


Пение
под волынку,— Характерная для многих
сатирических стихотворений МакНи са 30-х годов стили­
зация под популярные ирландские уличные песни и куплеты, в
которой пародируются свойственные этому жанру стихотворные
клише, ритмические повторы, репризы, припевы.
Стр. 342....ни к чему Блаватская.—
Елена Блаватекая (183)
1891) — писательница, занималась спиритизмом; в 1875 г. вместе
с У.-К. Джаджем и Г.-С
Олкоттом основала в Нью-Йорке
Теософское общество, лондонский филиал которого в 1886—
1887 гг. посещал Йейтс, В конце X IX в. спиритические сеансы
Блаватской пользовались большой популярностью среди лондон­
ской и дублинской интеллигенции.
Стр. 343. ...читая записки Мод Гинн.—
Имеется в виду книга
воспоминаний Мод Гони «Служанка королевы» (1938).
...дочь английской матери и солдата.—
Мод Гонн была по
своему происхождению англичанкой.
Дублинский замок, приветливый вице-король... тюрьмы и ре­
вольверы.—
МакНис пишет о противоречиях в жизни Мод Гонн,
светской красавицы и истовой революционерки; за свою аги та­
ционную и политическую деятельность была арестована, выдво­
рена из Ирландии. Дублинский замок — основной администра­
тивный центр Ирландии, резиденция л о р д а - л ейте пакта, назначав­
шегося английским правительством.
...Что Кейсмент высадится с ордой...—
Роджер Кейсмент
(1864— 1916) — сотрудник британской консульской службы;
в 1904 г. опубликовал материалы о зверском обращении с корен­
ным населением Конго, которые взбудоражили общественность
и имели важные политико-административные меры для Бельгии.
В 1914 г. Кейсмент вступил в ряды ирландской политической
организации шинфейнеров (от ирл, Seim Fein, букв.
—
мы сами),
вел переговоры с Германией о помощи во время готовящегося
восстания. Был повешен за государственную измену.
.. .ветер до нас донесет перестрелку, // Она начиналась
к восьми часам // В Белфасте, возле Йорк-стрит.—
Имеется
в виду Ольстерский кризис 19Г2— 1914 гг. К осени 1913 г. реак-
ционные протестантские силы Северной Ирландии создали мно­
готысячные воинские формирования, а такж е подпольное времен­
ное правительство «протестантской провинции Ольстер».
Остров святых и ученых — то есть Ирландия.
Стр. 344. Король Вильгельм на белом коне // Выезжает под
флагом к Бойну.—
Победа Вильгельма Оранского на реке Бойн
сближается с библейским образом: «Я взглянул, и вот, конь
белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец;
и вышел он как победоносный, и чтобы победить» (О ткрове­
ние святого Иоанна, 6, 2).
461


К чему привела нас Гриффит... Коллинс. Артур Гриффит
(1872— 1922) и Майкл Коллинс (1890— 1922) — видные деятели
партии шинфейнеров; в 1922 г. Гр ифф ит — президент Ирланд­
ского Свободного государства; Коллинс — премьер-министр.
Дайте круглой башне стоять в стороне // От грохочущих
пушек. —
Каменные круглые башни без дверей
памятники древ­
ней ирландской архитектуры; их очень много в стране, и похо­
жи они на огромные карандаши, воткнутые в землю. Монахи
считали, что, если втянуть за собой лестницу в узкое оконце
на высоте четырех метров, враг не сможет проникнуть в башню,
однако сами нередко оказывали сь в ловушке.
Заставьте школьников дважды два // Выучить ни полу­
мертвом гэльском...—
Одним из пунктов движения ирлаидских
националистов было воскрешение забытого гэльского языка.
Стр. 345. Ненавижу, ибо люблю.
Несколько измененные
слова Катулла: «И ненавижу ее, и люблю. Почему же? - ты
спросишь. // Сам я не знаю, но так чувствую я — и томлюсь»
(пер. Ф . Петровского).
Джон Хьюитт (р. 1907) — поэт из Белфаста, искусст­
вовед, литературовед, издатель; с 1930 по 1957 г. работал в
картинной галерее в Белфасте; с 1957 по 1972 г. —
директор
картинной галереи в Кодентри. В 1972 г. ушел на пенсию; вер­
нулся в Ирландию.
Стр. 352. Д жо н О 'Л ир и (1830— 1907) — фений, журналист,
активный член движения «Молодая Ирландия»; издатель органа
фениев «Ирландский народ»; после восстания фениев был аресто­
ван; пять лет провел в тюрьме, затем пятнадцать лет — в
изгнании: вернувшись на родину, стал другом и наставником
молодого Йейтса, которому принадлежат слова о «благородной
голове О'Лири» . Все знавшие О’Лири в старости отмечали его
высокие нравственные качества.
Шоу ■ фавн, чья мысль резцом Родена...
—
Имеется в виду
знаменитый скульптурный портрет Ш о у работы Родена, выпол­
ненный в 1906 г.
Стивенс — дух бесплотный от рожденья.
Имеется в виду
ирландский поэт Джеймс Стивенс. За высокий дар вообра­
жении и талант мистификатора Стивенса ценил Джойс: ему он
завещал в случае своей внезапной смерти завершение «П оми ­
нок по Финнегану».
Скульптор Хьюз — Джон Хьюз (1865—1940), один из деяте­
лей Ирландского возрождения; автор памятника королеве Ви кто­
рии в Дублине. С 1903 г. ж.ил в Париже; в 20-х годах — во
Флоренции.
. . .б ронзовый трибун.—
Видимо, речь идет о Падре йке
Пирсе.
462


Стр. 353. ...другим — намина, по крайней мере.—
Видимо,
поэт пишет о портрете Мод Гони работы художника Ш она О'Сал-
жвана (1906— 1964), который известен также своими портретами
участников Пасхального восстания.
Стр. 354. Мотив для Блейк а.—
В этом стихотворении
использованы образы, часто встречающиеся в поэзии Блейка и
передающие противоречивость, двойственность, разноплановость
жизненных и философских состояний.
Донах Мак Донах (1912- 1968) — поэт, драматург,
сын одного из руководителей Пасхального восстания, Томаса
МакДонаха; по образованию юрист, долгие годы работал
на радио —•вел программу народных песен.
Голодная трава.— По легенде, такая трава выросла в
тех местах, где во время Великого голода (1845— 1847 гг.)
гибли люди. Попадающий туда испытывает мучительный голод.
Стр. 356. ...на Западных холмах.—
Запад Ирландии, в част­
ности Аранские острова, — место, где и в X X в. сохранился
патриархальный уклад и где население, преимущественно рыбаки,
говорило на ирландском языке.
Я равно далек // От языкастых южных краснобаев, // С на­
деждою глядящих на Восток.
Видимо, имеется в виду эмигра­
ция, особенно распространенная в южных частях страны.
Или укрепленный Север, // Приговоренный отовсюду полу­
чать I I Пощечины.—
Поэт, видимо, подразумевает политические
разногласия Ольстера.
Шон О’Риордан (1916—1977) — поэт. Родился вБэлли-
ворни, графство Корк. Способствовал возрождению ирландского
стиха.
Стр. 357. ...на языке, // Который понимал Эзоп. —
Дейст­
вующими лицами в эзоповской басне выступали животные, пред­
меты, растения и другие бессловесные существа.
Мойра Вак-а
- Т ы (р. 1922) — поэт, литературовед,
лингвист, пишет на ирландском языке. Одна из создательниц
англо-ирландского словаря. В своем творчестве часто обращается
к образам, заимствованным из ирландской мифологии.
Стр. 366. Там, где прошла Бригита, ч грозном свете // При­
ход весны суров.— См. коммент. к с, 57.
Энтони Кронин (р. 1925) — поэт, критик, романист.
Родился в графстве Вексфорд. Сотрудничал с известным ирланд­
ским журналом «Колокол», а н 7()-е годы с «Айриш тайме»,
где вел литературную страницу.
Стр. 368. Нарцисс. —
В греческой мифологии прекрасный
юноша. По наиболее распространенной версии мифа, прорица­
тель Тиресий сказал, что Нарцисс проживет до старости, если
никогда не увидит своего лица. Любви Нарцисса добивались
463


многие женщины, но он был безразличен к ним, и они попро­
сили богиню правосудия Немесиду наказать его. Возвр ащаясь
с охоты. Нарцисс взглянул в источник, увидел в воде свое отра­
жение и влюбился в него. Он не мог оторваться от лицезрения
самого себя и умер от любви к себе.
Ричард Мэрфи (р. 1927) — поэт, лауреат многих лите­
ратурных премий. В творчестве Мэрфи отчетливо выделяются
две темы
морская и тема прошлою страны.
Стр. 374. Среди корней терновника плачет война. —
Имеется
в виду восстание 1689— 1691 гг.,
которое иногда называется
Ирландской якобитской войной. Якобиты — сторонники Якова II,
который 12 марта 1689 г, высадился в Ирландии, в Кинсейле,
р ассчитывая с помощью верных ему ирландских католиков сверг­
нуть Вильгельма Оранского.
Там, где кони наемников перебирались вб/х>д. В битве на
реке Бойн армия Вильгельма Оранского состояла из закаленных
в боях наемников и количественно превосходила протинника
в два раза. К тому же Вильгельмом был применен тактический
ход: он переправил свою армию через реку вброд, что застало
Якова врасплох и заставило капитулировать.
Патрик Сарсфилд — Патрик Сарсфилд (ок. 1650— 1693),
ирландский полководец: сражался на стороне Якова II. В 1690 г.
защищал Лимерик от вторжения Вильгельма Оранского. В самой
Огримской битве участия не принимал; был отстранен от коман­
дования войсками французским генералом Сен-Рютом, к кото­
рому обратился за помощью Яков. Принимал участие в подпи­
сании Лимерикского договора, после которого Ирландия переста­
ла существовать как государство. Эмигрировал во Францию, слу­
жил во французской армии, убит в битве при Лэндене (1693).
Стр. 375. « . ..кто от голода изнемог...»
—
Имеется в виду
Великий голод 1845— 1847 гг.
Я голодал, все чужаку отдав,-
В Ирландии основные про­
дукты питания; мясо, хлеб, зерно — даже во время голода шли
на продажу, а затем вывозились в Англию.
Ополченцы, повстанцы, надежда Ирландской земли, // Куда
они все ушли? Массовая эмиграция из Ирландии, достигшая
небывалых размеров уже в голодные годы, продолжалась и в
50-е годы: с мая 1851 по декабрь 1866 г. из Ирландии выеха­
ло свыше 1700 тыс. человек.
И со Свитого Хо:ина она мне приносит // /олову Джона
Кеннеди на китайском подносе.—
Убийство 35-го президента
С Ш А Джона Фицджеральда Кеннеди (1917— 1963). ирландца по
происхождению, ассоциируется с убийством Иоанна Кр естителя,
которому по просьбе Саломеи, дочери Иродиады. была отрубле­
на голова. Голову Иоанна Крестителя принесли Саломее на блю­
464


де, и она отдала ее для глумления матери Иродиидг (Инн.
Иродиады с Иродом осуждал Иоанн.
Стр. 376. И выходных костюмах и котелках... идут оно ччс
ния горожан, j j Играют флейты, бьет барабан.—
Здесь описано
одно из событий североирландского кризиса: «жаркое лето»
1469 г.,
когда католические гетто Дерри (в апреле 1964 г.
протестантской жандармерией здесь было сожжен о более 500 ка­
толических жилищ) и Белфаст опоясались баррикадами, а попыт­
кам озверевших оранжистов при поддержке полиции взять эти
преграды и разгромить гетто был дан отпор. Флейта
тради­
ционный музыкальный инструмент протестантов: оранжистские
выступления сопровождаются барабанной дробью.
Томас Кин селла {р. 1928) — поэт, переводчик с ирланд­
ского. Родился и Дублине. Окончил Университетский колледж в
Дублине; однако наукой заниматься не стал; поступил на госу­
дарственную службу в министерство финансов. Также был дирек­
тором издательств «Долмен» и «Куала»; основал издательство
«ГТепперкэнистер». В 1965 г.,
после избрания в Ирландскую
литературную академию, оставил пост; читал лекции в амери­
канских университетах. Лауреат многих литературных премий.
Стр. 378. Прогулка по окрестностям. — В сознании
героя ассоциативно возникают события из истории Ирландии и
города Вексфорда, по которому он идет; в 818 г. здесь выса­
дились скандинавы, в 1649 г. Кромвель зверски разрушил город,
в 1922 г. здесь бушевала гражданская война, здесь в схватке
с засадой И РА погиб «Наполеон ирландской армии*, сын фермера
из Корка Майкл Коллинс. Вспоминает он и о событиях Дублин­
ского восстания 1916 г., с горечью отмечая, что имена участ­
ников восстания: МакДонах. МакБрайд, Конноли — теперь
встречаются ли шь на вывесках торговцев.
Стр. 381.
матовым окном *Христианских братьев».—
«Христианские братья» — братство католиков-мирян, посвятив­
ших себя воспитанию детей бедняков, чаще всего незаконнорож­
денных. Ш колы «Христианских братьев» существуют на общест­
венные пожертвовании, преподаватели получают небольшое ж ало ­
ванье. Многие ирландские писатели окончили такие школы.
«Несутся воды, затопляя ночь...»
—
возможно, строки из
пьесы Роберта Браунинга «Трагедия души».
Стр.383.Ночной прохожий.—
Как герой джойсовского
«Улисса», прохожий Кинселлы бредет по улицам Дублина, захо­
дит в город мертвых - Некрополис, что вызывает у читающего
ассоциации со знаменитым рассказом Джой са «Мертвые»; типично
джойсовский образ — юнтик, символ национальной ограниченно­
сти, возникает, когда герой думает о деятельности ирланд­
ских националистов, вспоминает он и драматические эпизоды
465


ирландской истории: унию 1801 г., принятую во время правления
короля Георга I I I (1760— 1820), которая упразднила ирланд­
ский парламент, объединив его с английским, и юридически сде­
лала Ирландию частью Соединенного королевства Великобрита­
нии и Ирландии. Вид картофеля в раскопанной гсмле за­
ставляет его мысленно обратиться к Великому голоду 1845—
1847 гг. Отмечает он и засилие иностранного капитала н стране,
привлеченного сюда дешевой рабочей силой. В стихотворении
возникает и классический для ирландской поэзии образ башни,
здесь как символ самостоятельности, независимости.
Джо н Монтегю (р. 1924) поэт, новеллист, лектор.
Родился в Бруклине, Нью-Йорк: детство провел в графстве
Гирон. Закончил Университетский колледж н Дублине; жил в Па­
риже, Преподает па английском отделении и Университетском
колледже в Корке.
Стр. 387. Портрет художника в виде образцо­
во I1о фермер а. —
Название известного романа Джеймса Джой­
са «Портрет художника в юности» (1916) не раз обыгрывалось
английскими и ирландскими писателями — ср.: «Портрет художни­
ка в виде молодого пса» Дилана Томаса. Стихотворение высмеи­
вает националистический, провинциальный дух, свойственный
произведениям некоторых ирландских писателей-«почвенников».
Стр. 388, Ярость исхлестанных, вздувшихся воли // Сак/xi-
менто и Сан-Хоакина,— Сакраменто — река на западе США: впа­
дает в залив Сан-Франциско Тихого океана, сливаясь в устье с
рекой Сан-Хоакин.
Стр. 390. В овчарне и в хижине они до сих пор говорят
на своем языке
На западе Ирландии ирландский язык еще не
окончательно забыт.
. .. Как спущенный бык. // проносится Биэн.-
Брендан
Би.зн (1923 1964) — ирландский драматург, отличавшийся
необузданным, горячим темпераментом; завсегдатай пивных,
острослов, парадоксалист, сторонник террористических действий;
отбывал наказания в исправительных колониях и тюрьмах.
Стр. 391. ...и пусть Брендан по улице катит свой гроб,
II распевая, как Молли Малоун.—
Брендан Бизи любил шокиро­
вать дублинских обывателей своими экстр авагантными выход­
ками. Здесь он сравнивается с Молли Малоун, веселой дуб­
линской торговкой рыбой, героиней популярной ирландской
песенки. Сравнивая Биэна с Молли, Монтегю намекает, что дух
Брендана Биэна будет ж и в в Дублине и после его смерти.
Кристи Браун (1932— 1981) - поэт, романист, мемуа­
рист. Родился в Дублине, в многодетной семье каменщика.
В детстве перенес паралич: с помощью врача и драматурга Роберта
Коллинса Браун научился читать и писать.
466


Стр. 392.
...как Павлова. —
Лина Павловна Павлова (1881 —
1931) — знаменитая русская балерина. С 1908 г. выступала за
рубежом, в 1910 г. создала собственную труппу, с которой гастро­
лировала по странам Европы, Америки. Азин.
Стр. 394. ..joh чихвостил... Брайена Бору // и покойного
Конна.—
Поэт вспоминает ирландских королей: Брайена Бору
( X I в .) , короля Мунстсра, одного из самых просвещенных ирланд­
ских правителей, и Конна Ста Битв (ум. 157), легендарного
предводителя фениев.
...который в сторожевой башне над Сеной // от носталь­
гии ослеп... — Джойс жил некоторое время в Париже после своей
добровольной эмиграции из Ирландии п 1904 г. Под «стороже­
вой башней» подразумевается башня Мартелло, одна из стор оже­
вых дозорных башен, сохранившаяся с древних времен на берегу
Дублинского залива, где действительно Джойс жил, пока не оста­
вил Дублин. Баш н я Мартелло воспроизведена и в первом эпизоде
романа «Улисс». Джойс всю жизнь страдал слабым зрением,
перенес около десяти глазных операций, к концу жизни был прак­
тически слеп.
...король Пик
персонаж пьесы Шекспира *Сон в летнюю
ночь*.
Гласневинская птаха.—
Имеется в пилу Гласневинское клад­
бище в Дублине.
Стр. 395. ...по поющим проулкам пропащего города, // кото­
рый так и не признал в тебе сына.—
Патрик Каванах родился
в небольшом городке Маккер, округ Иннискин, графство Мона­
ган. В 60-е годы он весьма резко писал о разных аспектах
ирландской политической, общественной н религиозной жизни, за
что был привлечен к суду по обвинению в диффамации, что, в
свою очередь, обострило тяж ел ую болезнь поэта — рак легких.
. ..ш л и следом вдоль тихих каналов,— После операции по пово­
ду рака легких Каванах летом 1955 г. жил на набережной Боль­
шого Канала в Дублине.
Стр. 390. Я слышал шелестены: твоего отлета. —
Каванах
умер поздней осенью, 30 ноябри 1967 г.
Шеймас Хини (р. 1939) — один из самых значительных
поэтов сегодняшней Ирландии. Родился в графстве Дерри. Образо­
вание получил в Колледже святого Колумба, а затем в Королев­
ском университете в Белфасте. Преподавал в школе, затем в К о ­
ролевском университете. В числе литературных наград Хини —
премия Сомерсета Моэма, премии Джеф фри Фейбера, Дениса
Делвина.
Стр. 397. М о й Геликон. — Стихотворение посвящено
североирландскому поэту Майклу Лонгли (р. 1939). литературному
директору Художественного совета Северной Ирландии, поэзия
467


которого отли чается намеренной простотой образов и высокой
техникой письма. Как поэт Лонгли не слишком известен. Однако
Хини — в числе его почитателей, недаром стихотворение названо
«Геликон», по названию священной горы муз.
Стр. 348. Грубый и бесстыжии Рэли.—
Уолтер Рэли (1552—
1616) — английский политический деятель, поэт, историк, выдаю­
щийся мореплаватель, один из руководителей экспедиции против
Ирландии в 1580 г. Английский поэт Эдмунд Спенсер назвал
Рэли «пастухом моря». Этот образ, а также образы из поэмы
Рэли «Океан и Цинтия», где Цинтия аллегорически
королева
Елизавета I (Рэли был ее фаворитом), а Океан — Рэли (по созву­
чию: Walter— Water (англ. вода), обьц-рываютсн в стихотво­
рении.
Стр. 349. К Цинтии он песнь возносит, // Удовлетворяя
похоть // В устьях Ли и Блэкуотер.—
Ли и Блэкуотер —
реки в графстве Клэр (Мунстер) намек на «ирландское» путе­
шествие Рэли.
Как Онан, уже бессильных.—
Онан — второй сын Иуды
(Бытие, 38, 9), наказанный богом за свою порочность. О т имени
Онана произошло понятие онанизм.
А н т ей — н греческой мифологии сын Посейдона и богини
земли Геи. великан. Славился неуязвимостью, но был неуязвим
лишь до тех пор. пока прикасался к матери-земле.
Стр. 400. Оранжистские барабаны. Тирон, 1966.—
Стихотворение, как и «Лето 1969». является частью цикла «Школа
пения». В 50-лстнюю годовщину Дублинского восстания (1916) по
Ирландии прокатилась серия политических выступлений, в том
числе и оранжистских.
Стр. 401. Ф о л л з — католический район Белфаста, где произо­
шли серьезные столкновении католиков и протестантов.
...в
прохладе Прадо.—
Имеется в виду знаменитая картинная
галерея в Мадриде.
Его кошмары, привитые стенам...—
Видимо, речь идет о кар­
тинах на стенах загородного дома «К ин та дель Сордо» («Дом
глухого»). В созданных здесь сценах (ныне в Прадо), вклю­
чающих невиданно смелые для того времени, остродинамичные
изображен ия многолюдных масс и устрашающие символические
образы, воплотились идеи противопоставления прошлого и буду­
щего, ненасытного дряхлого времени и освободительной
энергии юности.
Стр. 402 .
...век прогресса // Вновь расшатался.
Аллюзия
ка извествые слова Гамлета: «Век расшатался...» (акт I, сц. 5,
пер. М. Лозинского).
...•временным крылом».
—
Подразумевается «временная»
ИРА, которая образовалась в конце 1969 —-начале 1970 г. Несмот­
46Я


ря на то что основная часть населения резко отрицательно
относится к террору, сказалась многовековая традиция «войны
по-ирландски», когда террор часто становился ответом на вар­
варство чужеземных карателей, «Временные» действуют как не
признающая северной границы обще ирландская организация,
имеющая свое легальное «политическое крыло» — так называемый
временный Шинфейн.
« С е л т и к » — название известной футбольной команды.
Стр. 403, Мы сколько ни сосали // Волчицы жесткий и
тугой сосок, // Но укусить отважимся едва ли...—
Аллюзия
на легенду, по которой основателя Рима Ромула и его брата-
близиеца Рема вскормила волчица; здесь такж е содержится намек
на власть римско-католической церкви в Ирландии.
«Крепче меди» — образ из стихотворения Горация «Памят­
ник».
Стр. 404. ...как в стенах Илиопа // Ахейцев хитроумных
солдатня...—
Братоубийственная война в Ирландии, террор в
мифологическом плане сопоставляются поэтом с одним из эпизо­
дов Троянской войны. По предложению Одиссея был сооружен
огромный деревянный конь, в нутро которого поместили отборных
ахейских воинов. Ночью они открыли ворота Трои и впустили
подоспевших к воротам города воинов. Застигнутые врасплох
троянцы были перебиты.
Стр. 405. *Придите. // страждущие и обремененные, ибо //
не мне утешать вас».—
Здесь обыгрываются евангельские слова
«Приидите, страждущие и обремененные, ибо я успокою вас»
(Мат., 11).
Стр.408. Из Поэмы «Остров поканния».—
В отрыв­
ке описана террористическая деятельность «временных» в Север­
ной Ирландии.
Шеймас Фрэнсис Д и н (р, 1940) — поэт, критик, препо­
даватель. Родился в городе Дерри, Северная Ирландия. Закончил
Королевский университет в Белфасте, степень бакалавра получил в
Оксфорде. Преподает в Университетском колледже в Дублине,
читал курсы лекций по литературе в американских универ­
ситетах. Сотрудничал с литературным журиалом «Атлантика.
Стр. 411, После Дерри, 30 января 1972.—
30 января
1972 г. вошло в историю Ирландии как «Кровавое воскре­
сенье». После этих событий в Северную Ирландию были введены
английские войска.
Стр. 412. Томасу Килрою.—
Томас Килрой (р. 1934) —
ирландский драматург, романист; с 1977 г,— ли тературный
консультант театра «Аббатство*.
Е. Гениева


СОДЕРЖАНИЕ
А. С аруханян. Поэзия древняя и современная.................
3
ПОЭЗИЯ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ. VII —ХН ВЕК
Песни АмерIина. Перевод В. Тихомирова
«Вихрь и далеком море Я..> ................................23
«Эрин я кличу зычно...»............................................... 23
Плач Кухулнна надтеломФерДиада. Перевод В. Т ихоми
рова
. ........... .......... . .... ................................... ..... ....... 24
• Плач Дейрдре. П ер евод Т . М и х ай л о во й ..............................25
Стихи из циклы Финна. Перевод В. Тихомирова
Сон Д иар майда............................................................... ...... 27
Вот мой с к а з .................................................................... ...... 24
Речения Ойсина
«Настало, О ’Кильтс, время...»
........
29
•Длани мои скорчены...»............................................... 30
«Рыжих не стало...» ........................... .... ....................30
Из стихов о Суибне Безумном. Перевод
В. Тихомирова
Келья С у иб не .................. .... ............................... .... ............... 31
Ревун п ое т ........................................................................ ...... 31
Суибне и Э р а н ............................................................... ...... 32
Суибне в с н е г у ............................................................... ...... 34
Из стихов Гормфлат. Перевод В. Тихомирова
«Прочь, монах, ступай-ка прочь. . .» . ..................... ......35
«Горе нам! о Нейлов дом .. . » .. .............. .......... ..... . .....35
Сказала старуха из Керри, когда дряхлость постигла ее.
П е р е в о д Г . К р у ж к о в а ......................................... ......36
Рад ограде я лесной. П еревод Г. К р у ж к о в а ...................... ......39
Монах и его кот. П ер евод Г. К р у ж к о в а ........................... ......39
Король и отшельник. П е р е в о д Г. К р у ж м г в а ...................... ...... 40
Майский день. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а ............................... ......43
Буря. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а ............................................. ......44
Сказала Лйдан, отправляясь искать Куритира. П е р е в о д
Г. К р у ж к о в а .................................................................46
О мыслях блуждающих. Перевод Г. Кружкова ....
47
Думы изгнанника. П е р е в о д Г. К р у ж к о в а .............................48
Рука писать устала. П ер е вод Г. К р у ж к о в а ...................... ......49
470


Ева, Перевод Г. Кружкова . .........................................
49
Утраченная псилтирь. Перевод Г. Кружкова . . . .
.
50
Времена года. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а ...............................
51
ПОЭЗИЯ XII! —XVIII ВЕКОВ
ВАРДИЧЕСКЛЯ ПОЭЗИЯ
Мак Нами
Моление о ребенке. Перевод В. Тихомирова..................
55
Миредах Шотландец. Перевод В. Тихомирова
С т а л ь - п од р уг а ................................................................
57
Смерть ж е н ы ................................ ........................... .... .
58
Анонимный бард
Здравствуй, красный переплет! Перевод Б. Тихомирова .
60
Фар Флата ОТ нив
О Николае! Перевод В. Тихомирова .
............................
63
Бонавентура О’Х о г у с а
Посадивший древо. Перевод В. Ти хо м ир ова ..................
64
Магон О'Хифернаи
Кому стихи? Перевод В. Ти хо м ир о ва ...............................
65
ЭохайдО'Хогуса
Благо, П е р е в о д В . Т и х о м и р о в а .........................................
66
Анонимный бард
Старый плащ. П еревод В . Ти х о м ир о ва...........................
67
НЕИЗВЕСТНЫЕ АВТОРЫ
Лис и цапли Перевод В, Т и хо м ир о ва ...............................
68
Ревнивец. П е р е в о д В . Т и х о м и р о в а ....................................
69
Жизнь школяра. Перевод В. Т и х о м ир о ва.......................
70
Трое ждутмоей смерти. Перевод В. Тихомирова ....
70
Даздравствует селедка! Перевод В. Тихомирова . . . .
71
Строфы. П е р е в о д В . Т и х о м и р о в а ....................................
72
Бриан Мак Гила Ф одри:
Ирландия ныне. Перевод В, Т и х о м ир о ва .......................
73
Падригин Хакед
По поводу слухов... Перевод В. Гихомирова . .
.
.
73
Пирее Ф притер. Перевoil В. Т ихомирова
Меч и латы, дева, брось! .................................................
74
Четверостишие ................................ .... ...........................
75
Дэви ОБрудар. Перевод В. Тихомирова
Лучше быть овцеводом ..................................................
75
Старых поэтов не с т а л о .............................................
76
471


ГейгРуаО'Кнухур
Так устроен мир. Перевод В. Тихомирова......................
76
КаIал Би Мак Гила Гуна
Рыжая выпь. Перевод В. Ти х ом ир ова ...............................
77
Эган О'Р ахил и. Перевод В. Тихомирова
Сколь длинна эта н о ч ь ......................................................
79
Красота к р а с о т ы ............... ,
,
.......... ............ ....
79
Шеймас Дал Мак Куарга
Кукушка. П ер е п а д В . Т и х о м и р о в а ....................................
S1
АртМак Куи
Видение близ кладбища в Крагане. Перевод В, Тихоми­
р о в а ........................................................................
81
Эйлин Дув Ни Хоналл
ПлачпоАртуО’Лери(Фрагмент). Перевод А.Шараповой
82
Бриан Мерримен
Полночный суд (Фрагменты поэмы). Пе/>евод Асара In
п е л я ......................................... .... ......................
85
ИРЛАНДСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ И БАЛЛАДЫ
XVII —Х\Ш1 ВЕКОВ
Молодой Донал. П е р е в о д А . Р е в и ч а ........................... ..... 43
Помнишь? П е р е в о д А . Р е в и ч а .............................................. 05
Парнишка, мой былойдружок. Перевод А. Ревича . . .
'>6
В Дурлас шел я из Каселя. Перевод А. Р е в и ч а .......................97
Черная Роза. П е р е в о д А . Р е в и ч а .................................... ..... 98
Моя буренка. П е р е в о д А . Р е в и ч а .................................... ..... 49
Кто там на моей могиле. Перевод А. Ревича .....
99
Мойра Ни Вилон. Перевод Т. М ихайл овой ...................... .....101
Кудрявая красотка. П еревод Т. М и х ай л о вой .......................102
Ристард О'Брнни. П е р е в о д А . Р е в и ч а .....................................103
Кил-Хаш. П е р е в о д А . Р е в и ч а ........................................ ..... 105
Лиам О'Рейли. П е р е в о д А . Р е в и ч а .................................... ..... 106
Светлый Донха, П е р е в о д А . Р е в и ч а ............................... ..... 107
Венок. П е р е в о д А . Р е в и ч а ................................................. ..... 108
Поцелуй мне дала. П е р е в о д А . Р е в и ч а ........................... ..... 109
Бродячий портной. П е р е в о д А . Р е в и ч а ...................... .... ..... 1111
Эй. муженек, ты мне непара!Перевод Т. Михайловой .
Ill
Рыжий пони. П е р е в о д А . Р е в и ч а .................................... ..... I l l
АНГЛО-ИРЛАНДСКАЯ ПОЭЗИЯ XVIII—XIX ВЕКОВ
Джонатан Свифт
* Сатирическая элегия на смерть знаменитого генерала.
Пер евод В . Топор ова . . ....................................
115
* Рецепт, как Стелле помолодеть. Перевод В. Микуше-
в и ч а .................. ...................... ...............................
116
Смышленый Том Клин ч по дороге на виселицу. П е р е в о д
В . М и к у ш е в и ч а ............................................. .... .
117
472


Преображениекрасоты. ПереводВ. Микушевича.
.
.
.
118
* Из поэмы «Каденус и Ванесса». Перевод Н. М икуш е­
в и ч а ........................................................................ ..... 121
* Ирландскому клубу. Переход В. Т о п ор о ва .......................126
* Иуда. П е р е в о д В . Т о п о р о в а ......................................... ..... 127
* Чертова обитель. П еревод В . Т о п ор о в а .......................127
Оливер Голдсмит
* Из поэмы «Путник, или Взгляд на общество». П е р е в о д
А . П а р и к а ............................................................... .....128
* Элегия на смертьбешеной собаки. Перевод А. Парина .
130
* Из поэмы «Покинутая деревня». Перевод А. Парина.
131
Томас Мур
* Молчит просторный тронный зал. Перевод А. Голембы .
132
* Останься! П е р е в о д Э . Ш а п и р о .................................... .....133
* О,только недумай, что весел всегда я. Перевод А. П я ­
л о в с к о г о ............................................................... .....134
* Слияние рек. П е р е в о д Г . Е ф р е м о в а .....................................134
* Нам прельстителен мир... Перевод Г. Русакова . . .
135
* Эрин, о Эрин! П е р е в о д М . А л и г е р ............................... .....136
* Сын менестреля. П еревод А . П л е щ е е в а .......................136
* Я видел, как розовым утром качался. Перевод А. Пле­
щ е е в а .................................................................... .....137
* До краев нальем! П е р е в о д А . Р е в и ч а ........................... .....137
* Моя нежная арфа. Перевод Г. Симановича.......................139
* Перед улыбчивостью взгляда. Перевод Г. Русакова . .
140
* Запомни: здесь лучшие пали. Перевод Г. Русакма . . 140
* Жи знь бранят. П е р е в о д А . Р е в и ч а ............................... .....141
* Иннисфоллен. Перевод И. Копостинской.......................142
* Пусть его похоронят с булатным мечом. П е р е в о д
М . Б о р о д и ц к о й ...................................................... .... 142
Джеймс Мэнган
*Темнокудрая Розалин.ПереводИ.Шафаренко . . . .
143
Ода О’Хасси в честь Магуайра. Переем) Г. Русакова . . 145
Бренность. П е р е в о д Г . Р у с а к о в а .................................... 147
Безымянный. П е р е в о д /'. Р у с а к о в а .................................... .... 148
* Видения. П ер евод Л . В о л о д ар ск ой ....................................150
Сибирь. П е р е в о д /'. Р у с а к о в а ............................................. 150
Мои мучители. П е р е в о д Г . Р у с а к о в а ............................... .... 152
Переправа фей. П е р е в о д Г . Р у с а к о в а ............................... .... 153
Аглицкому калифу, именующему себя Джайном Булом
Жанкинсуном. П ер е вод Г . Р у с а к о в а ...........................156
Сэмюел Фергюсон
Погребение короля Кормака. Перевод А. Ши/шповой . . 157
По орехи. П е р е в о д А . Ш а р а п о в о й .................................... ....160
Волшебный боярышник. Перевод Л. Шарагимой . .
161
Ковка якоря. П е р е в о д А . Ш а / х ш о в о й ............................... ....163
Томас Дэвис
Свобода вернется. П еревод Г. С и м а н о в и ч а .......................165
ПлачпоОуэнуРоуО'Нилу.Перевод Г.Симановича .
.
.
166
Моя могила. П ер евод Г. С и м а н о в и ч а ................................... 167
473


Томас Ирвин
Свифт. П еревод И, М и ку ш е в и ч а ...................... ...................168
Уильям Олингхэм
Элы^ы. Перевод Л.Шараповой . . .
........................... ..... 176
Средьвересковых полей. Переnoil А. Шараповой .
.
.
.
177
Зеленыехолмы. Перевод А,Шараповой .
......
178
У ил ьям МакБэрни
Исповедь «стриженого». Перевод А, Шараповой .
.
.
.
17‘)
Томас МакГи
Кельты. Перевод А. Шараповой ......... 180
Джон Кейси
В чае, когда взойдетлуна. Перевод А. Шараповой . . .
182
АНГЛО-ИРЛАНДСКИЕ НАРОДНЫЕ БАЛЛАДЫ XIX ВЕКА
ЛИллибулеро. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д ............................... ..... 183
Новая песня о налогах. Перевод Е. Аксельрод.......................185
Ночь перед казныо Лерри. Перевод Аеара Эппеля
.
186
Рекрут из Керри. Перевод А. С ер г е е в а ................................ 188
Ягнята на зеленых холмах. Перевод Е. Аксельрод . . .
184
Темноглазый моряк. П еревод Ё . А к се л ьр од ...................... .....140
Жеищины хуже мужчин. П ереем) А. Сергеева.......................141
Бреннан на пути. Перевод А. Сергеева ....
142
Джонни Грей. П е р е в о д А . С е р г е е в а ............................... ..... 144
Вандимёнова земля. П еревод А. Сергеева ......
195
Миссис Макграт. П е р е в о д А . С е р г е е в а ................................ 196
Песня голода. Перевод Р. ДуО ровкииа ...................... ......... 147
Росса прощается с Ирландией. Перевод Е. Аксельрод . . 198
Скибберин. П ер евод Р . Д убр о вкй н а ...................... .... ......... 149
Фрегат фениев. П ер евод Р . Д убр овкй н а ................................144
Тюремнав карета, или Новая песня о манчестерских
мучениках. П еревод А . С ер г е е в а ........................... 200
Налейте мне в последний раз. Перевод А. Сергеева . . .
201
Пэт О'Доннел. П е/гевод А . С е р г е е в а ............................... .....202
Лимерик прекрасен. П ер евод А . С ер г е е в а .......................203
Оранжистская флейта. Перевод Р. Дубровкйна .... 203
Бобби и козел. Пе/уевод Е , А к с е л ь р о д ............................... 204
Крушение «Мери Джейн». Перевод Асара Эппеля . . .
206
Поминки поФиннегану. Перевод Асара Эппеля .... 208
Любовь моя, мне б только знать, что вольный вновь наш
дом. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д .................................... 204
ПОЭЗИЯ XX ВЕКА
Уильям Батлер Иейтс
Песня счастливого пастуха. Перевод Г. Кружкова . . .
213
Плащ, парусник и башмаки. П еревод С . Т а с к а ..................215
Раздумье старого рыбака. Перевод Г. Кружкова .
.
.
.
.... 215
‘ Тот, кто мечтал о волшебной стране. Перевод А. Сер­
ге е в а ........................... . . ........................... 216
* Фергус и друид. П еревод А. С ер геев а...........................217
* Остров Иннисфри. Перевод А. Сергеева .....
218
474


♦ Влюбленный рассказывает о розе, цветущей в его серд­
це. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а .................................... 219
Колпак с бубенцами. П еревод В . Г о п ор о в а .......................214
♦Воинство сидов. Перевод Г. Кружкова
220
♦ В сумерки. Перевод Г. К р уж ко ва ............................... 221
Песня скитальца Энгуса. Перевод Г. Кружкова .... 221
Он скорбит о перемене... Перевод Г. Кружкова .... 222
В Семи Лесах. П е р е в о д В . Р о г о в а .................................... 222
♦Песнь Рыжего Ханрахана об Ирландии. Перевод А. С ер­
г е е в а ....................................................................223
♦ Как бродяга плакался бродяге. Перевод Г. Кружкова 223
♦ Куклы . П е р е в о д А . С е р г е е в а ........................................ 224
♦ Одеянье. П е р е в о д А . С е р г е е в а .................................... 225
♦Летчик-ирландец провидит свою гибель. Перевод А . С ер ­
геева
.................. ................................................. 225
♦Рыболов. П е р е в о д Л. С е р г е е в а .................................... 225
♦ Песня. Перевод А. Сергеева ...........................226
♦ Народ. П е р е в о д А . С е р г е е в а .........................................227
♦ Кот и луна. Перевод Г . Кр уж ко ва ............................... 228
♦Еще одна песенка шута. Перевод Г. Кружкова . .
.
229
♦Пасха 1916года. Перевод Л. Сергеева .
.
.
.
.
.
229
Второе пришествие. П ер е вод А . С е р г е е в а .......................231
Плавание в Византию. П еревод Г. К р уж ко ва ..................232
Башня. П е р е в о д А . С е р г е е в а ............................................. 233
Две песни из пьесы «Воскресение из мертвых». П е р е в о д
В . Т о п о р о в а ........................................................... 239
Леда и Лебедь. Перевод Р. Дубровкина ...........................240
Разговор с душой. Перевод Г . К р уж к о ва ...........................240
Кровь и луна. Перевод Г . К р уж к о в а ............................... 242
Богоматерь. П е р е в о д Е . Д у н а е в с к о й ............................... 244
*Я родом из Ирландии». Перевод Г. Кружкова .... 245
♦Пустынник Рибх о недостаточности христианской любви.
П е р е в о д А . С е р г е е в а ............................................. 246
♦ Клочок лужайки. Перевод Г. К р уж ко ва ...................... 246
О'Рахили. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а .................................... 247
♦ Привидения. П е р е в о д А. С е р г е е в а ............................... 248
Водомерка. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а .................................... 249
♦ Высокий слог. Перевод Г. К р у ж к о в а ...........................249
Человек и эхо. Перевод Г . К р у ж к о ва ............................... 250
Звери покидают арену. П еревод Г. К р уж ко ва ..................252
Джордж Расс е л л
Бессмертие. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д .................................... 253
Желание. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д .................................... 254
Великое дыхание. Перевод Е. А к се л ьр од ...................... 254
Радость. П е р е во д Е . А к с е л ь р о д .........................................254
Города. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д ........................................ 255
Росток. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д ........................................ 256
Пария. П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д ........................................ 257
От имени некоторых ирландцев, не следующих традиции.
П е р е в о д Е . А к с е л ь р о д .........................................258
Джон Синг
Гленкуллен. П ер евод Р . Д убр овки н а .................. ................259
Символ веры. П еревод Р . Дубровкина ........................... 259
Новый дневник. Перевод Р. Дубровкина ........................... 260
475


Похоронная месса. Перевод Р . Дубровкина ...................... .....261
Прихожанки. П еревод Р . Дубровкина ...........................261
Перемена. П е р е в о д Р ■Д у б р о в к и н а .................................... 262
Эпитафия. Перевод Р. Д уб р о вки н а ............................... 262
Прелюдия. П е р е в о д Р . Д у б р о в к и н а ............................... ..... 262
«Пусть золото и медь...» Перевод Р. Дубровкина .... 262
Томас МакДонах
О поэте-патриотс. П еревод Р . Б ер е з к и н о й .......................263
В горячке. П е р е в о д Р . Б е р е з к и н о й .................................... .....263
Джон-Джон. П е р е в о д М . Я с ш и ш .................................... 264
Посылая стихи. П е р е в о д М . Я с н о в а ................................265
Г1адрейк Пирс
Любимому ребенку. Перевод Д. Веденяпина..................267
Я Ирландия. Перевод Д . В ед ен яп и н а............................... 267
Мать. П е р е в о д Д , В е д е н я п и н а ........................................ .....267
Глупец. П е р е в о д М . Я с н о а а ............................................. 268
Видение. Перепад с ирландского В. Тихомирова .
,
270
Падрейк Колум
Пахарь. П е р е в о д Д . В е д е н я п и н а .................................... 270
Погонщик. П е р е в о д Д . В е д е н я п и н а ........................... ......... 271
ЯизКоннахта. Перевод Д. Веденяпина . .
.
.
.
272
Она гуляла по ярмарке. Перевод Д. Веденяпина .
.
.
274
Бездомная старуха. П еревод Д . В ед ен я п и н а ..................274
Дочь нищего. П еревод Д . В ед е н я п и н а ...........................275
В Стивенс-Грин. Перевод Д . Вед е н я п и н а .......................275
Оливы. П е р е в о д А . С е р г е е в а ........................................ 276
Джеймс Джойс
Из сборника «Камерная музыка»
* II. П ер евод Г . К р уж к о ва .................................... 277
III. Перевод А. Казарновского...........................277
* V. П ер евод Г , К р уж к о ва .................................... 278
XXIX. П е р е в о д Г . К р у ж к о в а ...............................278
* XXX. Перевод Г. К р у ж к о в а ...........................279
* XXXV. Перевод Г. К р уж ко ва ...........................279
XXXVI. Перевод Вяч. Вс. И ванова.......................279
Святая миссия. Перевод А. К азар н овско го.......................280
* Газ из горелки. П еревод А. С ер геева ........................... 282
Пенни за штуку. Перевод Г. Кружкова
* Д о в е с о к ...................... ................................... 285
Прогулочные лодки в Сан-Сабба........................... 285
* Цветок, подаренный моей дочери ...... 285
Плач над Р а х у н о м ............................................. 286
* Tutto 6 s c io lt o ..................................................286
Иа пляже в Фонтане ......................................... .... .... 287
* Л унная тр ава ...................................................... 287
П р и л и в ................................................................ 288
Н о к т ю р н ............................................................... 288
Один .................................................................... 289
Актеры в полночном зерк а ле ............................... 289
* Банхо фш трассе........................... ...................... 290
М о л ь б а ................................................................290
• Баллада о Хухо О'Вьорттххе. Перевод А. Сергеева . ..... 291
Ессе puer. П ер ево д Г . К р у ж к о в а ........................................ 293
476


Джеймс Стивенс. Перевод М. Бородицкой
Козьи т р о п ы .................................................................... 294
Танец ................................ .... ........................................ 297
Р а к о в и н а ................................ ........................................ 298
Чужак и .......
^
.
.
299
Древний э л ь ф .................................................................... 299
Звезды золотые и с и н и е .................................................. 300
Н е з а ви с и м о с т ь ............................................................... 300
Веселый по л ис ме н ........................................................... 301
Что рассказывал Томас в пи вной.................................... 301
В с и л к а х ........................................................................ 302
На яр м а р к е .................................................................... 303
Поэт и т к а ч .................................................................... 303
Джозеф Планкетт
Его на розе не остыла кровь. Перевод Т. Гутиной.... 304
Печати грома. Перевод Р. Дубровкина........................... 304
Заря. Перевод Р. Дубровкина .........................................305
Черная роза наконец станет красной. Перевод Р. Дубров­
кина .................................................................... 305
Отшельник. Перевод Р. Дубровкина ............................... 306
Arbor Vilae, Перевод Р. Дубровкина ................................ 306
Геройский край не оскудел... Перевод Р, Дубровкина .
307
Фрэнсис Лед вид ж
В сентябре. Перевод Т. Гутинай.................................... 307
Грядущий поэт. Перевод Т. Гутиной................................308
Забытое желанье. Перевод Т. Гутиной........................... 308
Кэтлин Ни Холиэн. Перевод Т. Гутиной........................... 309
Ирландия. Перевод Т. Гутиной......................................... 309
Монолог. Перевод Т. Гутиной......................................... 310
Остии Кларк
•Проклятие, Перевод Д. Сергеева.................................... 310
‘ Затаенность. Перевод А . Сергеева................................ 311
‘ Серебро и злато. Перевод Л. Сергеева.................. .... .
311
•Ярмарка в Уиндгэпе. Перевод А . Сергеева.......................312
• К столетию Йейтса, Перевод А . Сергеева...............................ИЗ
•Эхо в Куле. Перевод А . Сергеева.................................... 314
•Шутли вая отповедь. Перевод А . Сергеева....................... 315
Патрик Каванах
Пахарь. Перевод Г. Кружкова ......................................... 316
Аскет. Перевод Г. Кружкова............................................. 316
Звезда. Перевод Г. Кружкова.........................................317
Дорога на Иннискин: июльский вечер. Перевод Т. Гутиной 317
Пегас. Перевод Г. Кружкова . ......................................... 317
Из поэмы «Великий голод». Перевод М . Бородицкой . . 319
Памяти отца. Перевод Г. Кружкова............................... 320
Длинный сад. Перевод Р. Березкиной................................321
Памяти брата Майкла. Перевод Г. Кружкова.................. 322
Рождественские скоморохи. Перевод М. Бородицкой .
,
323
Вешний день. Перевод Г. Кружкова................................325
Кто убил Джеймса Лжойса? Перевод Г. Кружкова . . . 326
Когда вам случится в Дублин попасть. Перевод Г. Круж­
кова ...................... ........... 327
Друзьям. Перевод Г. Кружкова......................................... 329
477


К чертям здравый смысл! Перевод Г. Круж копи ........329
Строки, нагтисанные на берегу Большого Канала... П е р е ­
в о д Г . К р у ж к о в а ................................................. 330
Патрик Фэллои
Острой. П е р е в о д Ю . М е н и с а ............................................. 331
Молодые фении. П е р е в о д Ю . М е н и с а ............................... 331
Бытьможет,Йейтс былвЭтенри, Перевод Ю.Мениса ,
.
332
Женщины. П е р е в о д Ю . М е н и с а .........................................334
Успение. П е р е в о д Ю . М е н и с а .........................................335
Наблюдение у поли. П ер е вод Ю . М е н и с а .......................336
Выстрел и упор. П е р е в о д Ю . М е н и с а ............................... 337
Луис МакНис
Поезд на Дублин. П ер евод А. С ер г е е в а ........................... 338
Белфаст. П е р е в о д А . С е р г е е в а .........................................339
Каррикфергус. П е р е в о д А . С е р г е е в а ............................... 340
Пение под волынку. Перевод А. С ер гее ва ...................... 341
Из поэмы «Осеннийдневник». Перевод А. Сергеева . .
.
342
Вавилонское столпотворение. П е/teeod А. Сергеева . . . 346
«Сильфиды». Перевод А. Сергеева .
........
346
Молитва перед рождением. П еревод А. С ергеева .
347
Thalassa. П е р е в о д А . С е р г е е в а .........................................348
Джон Хьюитт
Глены. П е р е в о д Т . Г у т и н о й ............................................. 349
Цвет. П е р е в о д Т . Г у т и н о й ..................................................350
Крестьяне. П е р е в о д Т . Г у т и н о й ............................................. 350
«Трофеи чувств для сердца берегите...» П е р е в о д
Т . Г у т и н о й ...........................................................351
Посещение городской галереи. Перевод Т. Гутиной . .
.
352
«Бараний рог». П е р е в о д Т . Г у т и н о й ................................353
Мотив для Блейка. П е р е в о д Т . Г у т и н о й ........................... ... 354
Донах МакДонах
Гплодная трава. П еревод Д. Вед ен яп и н а...........................354
День нашей свадьбы. Перевод Д. Вед ен я пи н а ..................355
Я вырос в Дублине. Перевод Д. Веденяпина..................355
Завоевателям, П е р е в о д Д. В е д е н я п и н а ........................... 356
Шоп О’Р иордан
Задворки. П еревод Д, С и л ь в е с тр о в а ............................... 357
Кручение. Перевод Д. С и л ь в е с тр о в а ............................... 358
Похороны матери. Перевод Д. С и львестр ова..................358
Свобода. Перевод Д. Сильвестрова ........ 360
Следы. П е р е в о д Д. С и л ь в е с т р о в а .................................... .... 362
Грех. П е р е в о д Д. С и л ь в е с т р о в а ........................................ 363
Мойра В а к-а-Т ы
«О вашей свадьбе весть пришла ко мне...» П е р е в о д
Н . С и д о р и н о й ...................................................... 363
Слова. П е р е в о д Н . С и д о р и н о й .........................................364
Отказ. П е р е в о д И . С и д о р и н о й ......................................... 364
«Я втайне, мой милый...» Перевод П. Сидориной .... 365
Ответ. П е р е в о д И . С и д о р и н о й .........................................365
Без решения. Перевод Н. Сидориной . .
....... ................ 366
Песня февраля. П еревод Н . С ид о р и н ой ...........................366
Дейрдре. П е р е в о д П . С и д о р и н о й .................................... 367
478


Энтони Кронин
Отцу. Перевод И. Кутика......................................
Нарцисс. Перевод И. Кутика......................................
WiK
Влюбленный. Перевод И. Кутика ........................
.
,
,!<•'/
Риск . Перевод И. Кутика.......................................
»<•ч
Писателям-деревенщикам, прошлым и нынешним, у нш
и повсюду. Перевод И. Кутика........................
171
Элегия Уходящему в ночь. Перевод И. Кутика .
Ричард Мэрфи
Девушка на морском берегу. Перевод О. Волгиной
11
Из поэмы «Битва при Огриме». Перевод В. Куприянова
\4
Колыбельная. Перевод О . Волгиной .
Урок чтения. Перевод О . Волгиной ....
Томас Кинселла
* Прогулка по окрестностям. Перевод И. Левидовоч
•Тайный сад. Перевод И. Левидовой .
•Перед сном. Перевод И. Левидовой .
•Из поэмы «Ночной прохожий*. Перевод Г. Кружков*1
Джон Монтегю
•Мэрфи в Манчестере. Перевод Г. Кружкова .
•Древние мифы. Перевод Г. Кружкова ....
•Монолог на южном берегу. Перевод Г. Кружкова
* Портрет художника в виде образцового фермера Н е/ »
вод /'. Круж ко ва......................................
IN7
•Все легендарные преграды. Перевод Г. Кружкова
•Пересаженная речь. Перевод Г . Кружкова .
•Возвращение на Герберт-стрит. Перевод Г. Кружкова
Кристи Браун
Благослови меня. Перевод А. Сергеева...................
Городская миниатюра. Перевод А. Сергеева .
I'M
Брендан. Перевод А. Сергеева...........................
I'M
Подобие плача но Патрику Каванаху. Перевод А. Сер
геева ........................................................................
145
Шеймас Хини
•Копающие. Перевод Г. Кружкова ....
(46
•Мой Геликон. Перевод Н. Сидоринои .
.14 '
•Реквием по «стриженым». Перевод Г Кружкова
WH
•Любовь океана к Ирландии. Переем! Г. Кружкова
1'Ж
•Антей. Перевод Н . Сидориной........................ ........................ .144
•Оранжистские барабаны, Тирон, 1966. П еревод / Кр у *
кова.................................................................................. 4 0 0
• Лето, 1969. Перевод Г. Кружкова........................ ................... 401
•Говори, да не проговорись. Перевод Г. Кружкова
III '
Старье на полке. Перевод Г. Кружкова .
Иг
Из поэмы «Остров покаяния». Перевод Г. Кружкова
-
ЮН
Шеймас Дин
•После Дерри, 30 января 1972. Перевод //. Грушко .
•Притча. Перевод П. Г р уш ко ..................................
41.'
Комментарии Т. Михайловой и Е . Гениевой
410
479


П67
Поэзия Ирландии: Пер. с англ./Сост. Г . Круж ­
кова, Т. Михайловой, А. Саруханян. Встул. статья
А. Сарухаиян; Коммент. Т . Михайловой и Е. Гение­
вой; Ил. Б . Свешникова; Худож. А . Лепятский. —
М.: Худож. лит.,
1988.—
479 с. ил.
ISBN 5—280—00321—2
Книга представляет собой панораму развития ирландской поэ­
зии, начиная с древних гэльских памятников и кончая современными
поэтами: Остином Кларком, Джоном Монтегю, Шеймасом Хини и др.
П 4703000000-029
кк_.
028(00-88
138-88
ББК 84.4И
ПОЭЗИЯ ИРЛАНДИИ
Редактор Е. Осе не8а
ХудожественныйредакторЛ.Калитппская
ТехническийредакторЛ. Платоиов»
Корректор Г. Асланян и
ИБ N« 4165
Сдало .в набор 20-03.87. Подписано в печать 13.04.88. Ф ормат
Н4Х lO&'/aib Бумага офсет**. N» I. Гарнитура «Тип Таймс». П ечать
офсетная. Уел, печ. л. 25,2, Уел. кр.-отт. 25,62. Уч.-изд. л. 25,82.
Тираж 35 000 -экз. Изд. No У Т-2072. Заказ No 2714- Цена 2 р. 50 к.
Ордена Трудоного Красного Знамени издательство «Художественная
литература»
107882, Г С П , Москва, Б-78, Нопо-Басманнг»я, I 4)
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий-
103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16