МОНГОЛЬСКИЕ ЛАЛИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО //ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА//
Цена 60 коп.



Н • X О X л о в
МОНГОЛЬСКИЕ
ЛАЛИ
МОСКВА
//ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА//
19 7 7
32И
X 86
ОФОРМЛЕНИЕ
Б. КЫШТЫМОВА
Хохлов Н. П.
Х86 Монгольские дали. Очерки. Оформл. Б. Кышты-
мова. М. «Дет. лит.», 1977.
144 с. с фотоил.
Книга о Монгольской Народной Республике, ее истории, традициях,
культуре, строительстве новой жизни в стране, о связях МНР с СССР и дру-
гими странами социализма.
70803—463	32И
X-----------307—77
М101(03)77
(6)ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА». 1977 г.
С О Е М Б О
Гулко кони топали,
горячась,
Гарцевали всадники
в ранний час.
Чойжилын ЧИМИД
свежо, и просторно на сопках: даль переплетена их
вершинами. Тугие потоки воздуха так и парят над
Монголией. Летом — теплые, зимой — ледяные. На-
поенные то разнотравьем, то снегом. Страна дышит
полной грудью. Бодрящий монгольский ветерок
не даст задремать пастуху, сидящему на коне. В этой
стране особенно чувствуешь, что природа жива,
что она не смыкает глаз и не устает посылать с лу-
чами солнца струйки дождя или бездомные,беснующиеся снежинки.
Человека, попавшего в Монголию, не покидает ощущение простора.
Вот ее географическая анкета. Территория 1565 тысяч квадратных
километров, где, как принято выражаться, свободно разместились бы
Франция, Испания, Португалия и Ирландия. Итого, четыре европей-
ских государства! Протяженность границ составляет 7030 километров,
из которых 2730 падает на соседство с Советским Союзом. Население —
около полутора миллионов человек: по сравнению с 1921 годом оно
возросло вдвое и продолжает увеличиваться. Еролчи, поэты-импро-
визаторы, не устают воспевать эти безбрежные монгольские дали,
зеленые долины, замысловатую ретушь сопок, синеву небес. Хурчи,
певцы-музыканты, слагают былинно-длинные, тягучие песни о добро-
детелях народа, о красоте страны. Слово «монг» означает «храб-
рый». Монгол — храбрец, а Монголия — страна храбрых. Сказания-
еролы Гэлэгбалсана, напоминающие восточные витиеватые тосты,
известны во всех концах Монголии. Песня, как красными лентами,
переплетена припевом: Тойя, Тойя, Тойя. Это — огонек, поэтически —
заря, зоренька. Но это и женское имя. И нежный напев делает круг
от зари небесной до Зари земной, красота которой затмила ту, даль-
нюю, недоступную...
Ветер порывистый вдруг налетит,
Весело веет над девственной степью,
Вешнею, радостной песнью звучит
Вечному, вольному великолепью.
3
Монгольские дали.
Монголия. Никогда не замирающая песня. Монголия. Сокровище
лотоса, символа земли, жизни, чистоты. Алха — простой орнамент из
молоточков. И стучат, стучат они неумолчно, зазывая в юрту, дверь
у которой всегда на юг, откуда больше солнца...
В греческой мифологии богом ветра почитался Эол. В мире немало
мест, отличающихся сильными, устойчивыми ветрами, и они увекове-
чены названиями: Долина ветров, Ревущие сороковые, Эоловый город
и т. п. Монголию с полным основанием можно назвать эоловой стра-
ной: не воздух, а хрусталь. Бодрит, и никогда ему нет покоя. Неуго-
монную возню ветра воспринимаешь как характерный шумок выпущен-
ных из лука стрел. И в то же время — это страна солнца. Более двух-
сот дней в году стоит ясная погода. Влажность воздуха колеблется от
30 до 70 процентов — этот показатель считается наиболее благоприят-
ным для человека.
Путешественники сравнивали монгольский ветерок с природным
санитаром: с ним нет затхлости, застойности. Иоанн де Плано Кар-
пини, францисканский монах, совершивший путешествие в Монголию
в первой половине XIII века, в своей книге одну главу так и назвал:
«О распределении воздуха». Наблюдательный европеец уже тогда об-
ратил внимание на безбрежный степной простор, где гуляет ветер.
«Воздух в этой стране распределен удивительно», — отмечал Карпини.
А о монголах сказал: «Это люди не изнеженные... Их пищу составляет
все, что можно разжевать... Они очень богаты скотом: верблюдами,
овцами, козами и лошадьми. Вьючного скота у них такое огромное ко-
личество, какого, по нашему мнению, нет и в целом мире».
4
Век тринадцатый и век двадцатый — дистанция солидная. Но что
то остается верным и по сей день, ибо особенность природы Монголии
не утрачена. Сопки, ветер, травы, степи, пустыни, реки, озера — их не-
обозримость, бескрайность, неповторимость. Вспомним излюбленное
сравнение географов: на территории Монголии свободно размести-
лись бы Франция, Испания, Португалия и Ирландия. Ровным сче-
том — четыре европейских государства! И живет тут древнейший на-
род мира, оставивший заметный след в истории человечества. И если
бы ветер обладал свойством разматывать клубки истории-памяти, то
он все равно не смог бы раскрыть во всей полноте уникальную судьбу
монгольского народа. Разве только легенды способны перенести нас
в даль веков.
... Бой облаков высек наконец искру. До свежей весенней травы до-
летели, обдав побеги, первые капли всегда желанного в эту пору дож-
дя. Ласточки прильнули к зеленому покрову, артистически распластав
крылья, заявив своим стремительным появлением, что они снова, как
и в незапамятные времена, готовы оказать добрую услугу людям.
В монгольской мифологии ласточка выступает в роли Прометея. Ле-
генда рассказывает следующее.
Есть где разгуляться ветрам.
Человек еще не имел огня. Но он видел на небе мерцающие звезды,
какие-то пожарища, вспышки, перемещение света, молнии. И в этом
многое было непонятным, таинственным. Однажды собрался совет ста-
рейшин : тогда еще все пожилые мужчины и женщины были непремен-
но мудрыми! Вот они-то и решили послать за огнем какую-либо пти-
цу — ей легче добраться до небес. Иные предлагали орла: у него и си-
ла, и достоинство, и внешний вид, и незаурядное мастерство парения
в заоблачных высях. Да уж больно велик, заметен в полете. Такой не
прокрадется, не укроется при случае. Большинство предпочло ласточку
по той простой причине, что она мала, ловка и быстра. Именно ласточ-
ка и отправилась в дальнее странствие. Оказалось, что и там, в местах,
не видимых человеческим глазом, тоже обитали люди, жгли костры,
готовили пищу, сушили одежду и грелись сами. Ласточка схватила
раскаленный уголек и полетела обратно, но хозяйка, хлопотавшая око-
ло очага, заметила неведомую посланницу с далекой земли и, спохва-
тившись, успела взять в руки щипцы и отрезать ими клинышек ласточ-
кина хвоста. Только и всего! Сама птичка уцелела и после этого в по-
лете сделалась еще искуснее. Так у людей появился огонь. У ласточки
сохранилась памятка об этом полете — вырез на изящном хвостике.
Монголы считают ласточку священной птицей. Убивать ее нельзя: это
не достойно человека.
Между тем жители подземного царства тоже захотели обзавестись
огнем, послав на землю ночную бабочку. Нежное созданье полетело
к пылающим кострам, но уж очень берегло крылышки, боясь обжечь
их, и держалось подальше от пламени... И принесло с собой не огонь,
а холодный свет. С тех самых пор ночные мотыльки никак не хотят
отказаться от попытки украсть у человека огонь, каждый раз падая на
костер и каждый раз понапрасну губя себя...
Огонь — символ жизни. Он всегда был, есть и будет. Как и ветер, он
имеет три времени: прошлое, настоящее и будущее. Как и божество
с монгольского Олимпа, имеющее три глаза. А вечную свежесть ветру
придает Золотой прикол, как монголы называют Полярную звезду. Она
там, где расположена Северная страна, Великая держава, наша с вами
Родина, читатель.
Национальная эмблема монголов называется соембо. В самом вер-
ху, над огненным трехпальцем находится пятиконечная звезда. Под
огнем — солнце и луна: древние монголы считали себя детьми дневно-
го и ночного светил. А в целом все эти символы означают народ, кото-
рый жил, живет и будет жить. Но для нормальной мирной жизни не-
6
Соембо.
обходимы три копья: их наконечники ощетинены вправо, влево и
внутрь. Тогда к отдельному жилью и к стране в целом не подступится
никакой враг. Два горизонтальных треугольника, означающие проч-
ность, прямоту и честность, обрамляют две свернувшиеся фигурки
рыб: по преданию, они никогда не спят — олицетворение бдительности.
В то же время это есть и выражение семейного очага, единения муж-
чин и женщин. Прямоугольники, как самые устойчивые геометриче-
ские фигуры, создают вокруг Матери-Монголии неприступные крепо-
7
Советско-Монгольская граница.
стные стены. Единство, целостность, нерушимость. Фигурную вязь
соембо, полную символики и глубокого смысла, завершают еще раз
повторенные копья. Такова визитная карточка монгольского народа.
Фантазия смела. Как степной воздух. Как сердце монгола. Нашего дру-
га, соседа. Соседство дано нам, а дружбу куем мы сами.
«Не нужен лук из рога, а нужна дружба»,— гласит монгольская
пословица. Руководитель монгольской революции Сухэ-Батор отмечал,
что «в существовании и процветании монгольского государства внутрен-
ней силой является народ, а внешней опорой — Советский Союз. Друго-
го пути нет».
Минуло полвека со времени установления республиканского строя
в Монголии. Эти годы страна уверенно шла по некапиталистическому
пути к социализму. Всадник, скачущий к солнцу, — символ обновлен-
ной Монголии и ее народа. Свои первые шаги он сделал у границы
с Советской Россией. Шел 1921 год. Соембо впервые появилось на стя-
гах Цокту-тайджи, возглавившего антиманьчжурское движение
в XVII веке. С тех пор замысловатая и мудрая вязь соембо стала по-
стоянной спутницей монголов, сжатым конспектом их богатой истории.
С победой революции в соембо вошла и пятиконечная звезда.
Выстроившись вертикально, знаки соембо полощутся на государ-
ственном флаге Монгольской Народной Республики. Они — на полот-
нищах и стягах демонстрантов в праздничные дни, на значках и мно-
гих других изделиях. Они — на пограничных столбах. Шитые золотом
соембо можно увидеть в музеях, как и всадника, устремленного к солн-
цу. Образы, дорогие, близкие и понятные каждому монголу.
СОЛДАТ ЖАНЖИНА
Провозглашеньем пламенных идей
Прославился в стране Алтан-Булак.
Там поднялись монголы на борьбу,
Там армия народа родилась.
Там сам народ ковал свою судьбу,
Заря свободы для него зажглась.
Песня монгольских партизан
В столичных газетах — некрологи: уходят из жизни парти-
заны, бойцы первых монгольских революционных от-
рядов, свидетели и активные участники бурных событий.
В двадцатые годы их было очень много, а «золотой
юбилей» Монголии встретило всего несколько человек.
Уникальные старики. Их можно сравнить с нашими
участниками штурма Зимнего, октябрьских боев в Пет-
рограде, Москве и других городах России. Эти мон-
голы общались и дружили с Сухэ-Батором, Чойбалсаном, с русскими
революционерами. На их глазах росла и крепла демократическая и
социалистическая Монголия. С одним из таких людей мне и довелось
повстречаться. Это произошло в городе Сухэ-Баторе, на самом севере
страны.
Моломину Довдону, к которому я так спешил, исполнилось 85 лет.
Об этом мне сказали в городском комитете Монгольской народно-рево-
люционной партии. Там я узнал также, что старый партизан не поже-
лал жить в новой, по-современному отделанной квартире, а остался
в своей юрте, расположенной на окраине города, там, где начинаются
холмистые пересечения берегов Орхона и Селенги. Пока мы обсуждали
вопрос о месте и времени встречи, сидя в кабинете секретаря горкома,
старик уже узнал о нашем прибытии в Сухэ-Батор. Но что больше все-
го удивило — узнал он и о моем намерении побеседовать с ним. Оказы-
вается, здесь действовал старый закон кочевой жизни, гласивший:
«Передай услышанное тому, кого это касается». Вот и передали. При-
шел ответ через посланца: Моломин Довдон сам придет ко мне в номер
гостиницы, как только соберется.
Что же касается «устного телеграфа», то он сработал таким образом.
Женщина, которая регистрировала приезжих и вручала ключи от но-
меров, краем уха слышала наш разговор о том, как бы разыскать тако-
го-то партизана. Она сразу же послала свою помощницу к шоферам,
9
которые делают остановку у бензоколонки, находящейся рядом с гости-
ницей. Та узнала, кто из них поедет мимо юрты Довдона. Линия связи
была проложена, сообщение передано. И без какого-либо вмешатель-
ства и хлопот с нашей стороны!
Вскоре он прибыл. Невысокого роста, подвижный. Свежее, румя-
ное лицо. Снял шляпу, обнажив коротко остриженную голову. Стали
еще заметнее черные брови без единого седого волоска. И — совершенно
белые усы. Одет был в теплое дэли — малинового цвета халат на
бараньем меху. Левая половина груди увешана орденами, меда-
лями.
— Садитесь, садитесь, — приглашаю его, а он ровно и не слышит,
продолжая ходить по комнате.
— Нет, надо сначала осмотреться, — ответил он. — Нехорошо —
как вошел, так и сел. Может быть, я хочу показать вам, какой я еще
молодой...
Смеясь, он ловко повернулся на каблуках хромовых сапог и уселся
около меня. Признаться, помучил я старика. Наша беседа длилась дол-
го, и не один чайник выпили мы, пока не настала пора распрощаться.
Мы начали с событий 1921 года.
Кем он был? Аратом. Слово это, вошедшее и в наш язык, словари
объясняют кратко: крестьянин-скотовод. Но крестьянин — «тот, кто
занят обработкой земли как основной профессией, земледелец». Мон-
гольский арат никогда не был таковым: землепашеством он не зани-
мался, не знал, как растить зерно, не обзаводился огородами, садами.
Крестьянином его можно назвать лишь условно, и то по единственному
признаку — по его проживанию в провинции, в сельской местности,
где, по нашему, европейскому представлению, должен жить кре-
стьянин.
Скотовод... Арат прежде всего — пастух.
И Моломин Довдон пас скот, как и его отец, как и братья с сестрами,
как и соседи. Для простого монгола иного занятия словно и не было.
Говорить об арате, что он хороший наездник, пожалуй, излишне: это
само собой разумеется. Не помнит, когда впервые сел на коня, навер-
ное, как и все, года в три. Что запомнил из детства и юности? «Весеннее
цветение сопок и долин. По красоте никакой ковер не сравнится. Ста-
до. Парение орлов, за которыми можно наблюдать часами. Ляжешь на
траву спиной и смотришь в бездонное синее небо, где одна черная точ-
ка плавает. Орлу я всегда завидовал. Жили в беспросветной бедности.
Про селенгинцев говорят, что они танцуют осенью с белым платком.
10
Комаров — тьма, вот они и отмахиваются, крутясь, как выражается
моя внучка, вокруг своей оси. А у меня и платка не было — с мошка-
рой разделывался пучком травы. Голь. Нам тогда казалось, что хуже
нас никто в мире не живет. Когда стал повзрослее, то мне доверили
соединять концы палочек...»
И до революции русские и монголы, жившие в пограничной полосе,
общались, завязывали дружеские отношения, ездили друг к другу
в гости. Существовал особого рода церемониал. В условленном месте и
в условленный час встречались представители обеих сторон. Русский
начальник шел навстречу дарги — своему монгольскому коллеге.
Здоровались, обменивались приветствиями. Потом приступали к совер-
шению обряда. Ручной пилкой распиливали палочку, специально при-
готовленную для такого случая. Один конец палочки брал и увозил
с собой русский, другой конец — монгол. Через год встречались эти же
люди на том же месте. Привозили с собой концы заветной палочки,
соединяли их в месте разреза. Концы стыковались, и все присутствовав-
шие убеждались, что это единая палочка. Значит, во взаимоотноше-
ниях между соседями ничего не изменилось: и русские, и монголы
честно соблюдают закон пограничной жизни. Верность обету со-
хранена.
А когда в России прогремел Октябрь, то на границу съезжались
монголы из самых отдаленных мест. «Радио не было, и пограничная
полоса играла роль громкоговорителя. Я понимал русский, и меня ча-
сто посылали узнать, что делается в Питере, что в Москве, что сказал
Ленин. Я был вроде агитатора. Однажды я привез в свою юрту фотогра-
фию Владимира Ильича, которую красноармеец вырезал мне из рус-
ской газеты. Не знал, что прославлюсь этим. Настоящее паломничество
было. Монголы хотели видеть, каков Ленин. В юрте всегда толпился на-
род. Так и прозвали— «красная юрта».
Нахлынули новые слова. Например, пролетариат. Что это такое?
Чтобы было понятно всем, за что борется русский народ, какую он из-
брал власть, наиболее образованные монголы известный лозунг
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» переводили так: «Араты всех
семей и сомонов, соединяйтесь!»
Тогда уже было кому объединять монгольский народ и звать на
борьбу за освобождение страны. На севере развернул свою деятель-
ность жанжина Сухэ-Батор. Военный, которого любили солдаты, вери-
ли его слову. Он руководил подпольными патриотическими организа-
циями. В то время тайно распространялась газета «Монголын унэн»
11
(«Монгольская правда»). На мой вопрос, как все это происходило,
Довдон ответил:
— Пастуха не надо учить конспирации. Осторожность, бдитель-
ность, смекалка у него в крови. В сопках и долинах можно все
укрыть — никакие власти не заметят. Пастух знает каждый камень,
каждое дерево и тропинку. О, это великие наблюдатели! Терпенье,
выносливость пастуха ни с чем не сравнимы. Вы слышали звук лоп-
нувшей почки? А вот я сидел часами около куста облепихи и ждал,
когда появится первый листочек. И дождался, и видел своими глазами
это таинство. Это революционный процесс в природе, когда новое взры-
вает старое и прокладывает себе путь. Щелчок лопнувшей почки —
как сигнал к штурму. А глубокой осенью я любил дежурить на берегу
реки или озера, где уже появились ледяные закромки, и ждать, когда
вода покроется первым льдом. По всей округе — музыка. Четкая, удиви-
тельно чистая, уходящая вдаль. Была вода — стал лед. Мороз добро-
совестно выполнил свои обязанности. Дрожишь от стужи, а смотришь
как зачарованный.
В его рассказе много было подобных отступлений: устная авто-
биография вбирала в себя весь широкий поток этой большой, интерес-
ной и долгой жизни. Я поддался искренности повествования Моломина
Довдона, слушал и записывал, не пытаясь направить беседу в нужном
направлении.
Монголия стонала под пятой гаминов — китайских милитаристов.
Генерал Суй-шу Чжен следовал тактике террора. У аратов отбирали
скот и имущество. Рыскал по монгольской земле барон Унгерн. Среди
правящего класса царил разброд. Некоторые князья переметнулись
к гаминам, а кто-то поддерживал «белого барона». 1921 год принес
в Монголию поток бурных событий. В марте состоялся первый съезд
Монгольской народной партии. В этом же месяце состоялось совещание
представителей подпольных организаций, партизанских отрядов и де-
легатов от аратов, на котором было сформировано Временное народное
правительство для подготовки и проведения вооруженного восстания.
В марте партизаны освободили кяхтинский Маймачен, нынешний
Алтан-Булак. Так родилась монгольская народная армия. Моломин
Довдон был одним из ее первых бойцов. Он вспомнил песню о жанжи-
не — полководце, главнокомандующем. Так все солдаты звали Сухэ-
Батора, «Сухэ-Красного», «Великого всадника».
12
Едва-едва оттаяла луна,
Открылись дали с новою травой,
В степи раздался топот скакуна,
И люди голос услыхали твой.
Ловили юноши за юртами коней,
Набрасывали седла на ходу
И за тобой летели в синь степей
Под стягом, притороченным к седлу.
В то утро солнце с Севера взошло,
Очнулись реки и взломали лед!
Ах, как он поработал хорошо
От Кяхты до Урги, тот ледоход.
Бурлила, грозно пенилась вода,
С ней жизнь пришла в монгольские края!
С тех дней осталась с нами навсегда
Улыбка белозубая твоя.
Вперед ведет нас партии рука,
И нет в степи дорог твоих прямей.
Запомнится монголам на века
Твой зов, отцов поднявший на коней!
— Жанжин, жанжин, — повторял Довдон, как бы высекая этим
повтором новые искры воспоминаний. — Он умел говорить с простым
народом. Непонятные слова он превращал в доступные всем истины.
Он покорял нас, его солдат, простой и великой правдой, силой убежде-
ния. Один перевал на монголо-советской границе носит название Счаст-
ливый. Выступая перед нами, наш жанжин показывал на этот перевал
и говорил: «Смотрите, боевые друзья, сама природа указывает нам до-
рогу к счастью. Русская революция уже преодолела такой перевал.
И мы пойдем отсюда на юг, чтобы превратить всю Монголию в страну
народного счастья. Мы перенимаем эстафету русской революции».
Мы были цирики жанжина, то есть солдаты, которые службу несли
не из-под палки, пришли не по насильственной мобилизации, а добро-
вольно, по убеждению. Вот почему мы громили превосходящие силы
врага.
Главком часто выступал. Иногда просто не было времени говорить
долго, надо идти в бой. И все же старался урвать несколько минут,
чтобы напутствовать нас. Скажет кратко: «Кто не может идти в на-
ступление, может остаться. Кто-то из вас погибнет, это вы должны
13
Монумент Сухэ-Батору в Улан-Баторе.
знать. И чтобы ни у кого не было никаких колебаний. Родина требует
твоего подвига, солдат!» Он и сам с нами ходил в атаки...
Север страны стал базой монгольской революции, «территорией
Сухэ-Батора», национального героя Монголии. В годы автономной
Монголии он служил солдатом,потом стал младшим командиром.Окон-
чил с отличием военную школу. После Октябрьской революции неле-
гально пробрался в Иркутск, где обучался на военных курсах. Супруга
Сухэ-Батора также принимала участие в революционном движении.
14
Она работала в тылу и выполняла партийные поручения. Китайские
власти задержали ее, глумились над ней и малолетним ребенком.
На мой вопрос, как точно перевести слово «жанжин», мой собесед-
ник сказал:
— Верховный, самый главный, выше которого никого нет в стране.
Посолиднее генеральского звания. Не каждый генерал может руково-
дить всей армией, а наш жанжин мог...
Моломин Довдон продолжает:
— Однажды к нам в отряд пришел епископ бурятского монастыря.
Важная персона. Ходит молча. Спрашиваем его, зачем пришел. Отве-
чает: «Хочу послушать Сухэ-Батора». Доложили жанжину. Он рас-
смеялся и сказал: «Пусть приходит на митинг». Епископ не пропускал
после этого ни одного выступления нашего главкома. А потом сказал,
что монгольский последователь Ленина является самым лучшим пред-
водителем народа и что он одержит победу. Таков был наш жанжин.
Он и внешне выглядел привлекательно. Стройный, подтянутый, пол-
ный энергии. Иногда носил форму советских командиров, что всем нам
очень нравилось. Мы также старались не отстать от него и упрашивали
женщин шить красноармейские гимнастерки, галифе. А шорники изго-
товляли для нас портупеи, ремни, чехлы для оружия.
Воспоминания героя возвращаются к памятной ночи с 17-го на 18
марта 1921 года: Моломин Довдон принимал участие в первой атаке
на Маймачен. Незадолго перед наступлением он привел в отряд своего
товарища Данзана: тот тоже хотел сражаться за Родину. Бойцов было
маловато, и вновь прибывших встречали с радостью. Сухэ-Батор бесе-
довал с каждым новым солдатом.
— Между собой мы называли Сухэ-Батора гоймин, то есть ловкий.
И не переставали восхищаться его умелыми действиями. Святая вера
в командира, в правоту нашего дела придавали нам сил. Тогда враже-
ский гарнизон в Маймачене насчитывал не менее десяти тысяч солдат
и офицеров! А у нас в четырех полках было человек четыреста. Силы
неравные. И все же мы рискнули, предприняв атаку. Нас поддержива-
ла одна-единственная пушка. Ее каким-то образом доставили к нам из
Наушки. Среди партизан разнесся слух, что это орудие прислал нам
сам Ленин. Пушку мы установили на сопке Найон и ударили из нее по
Маймачену. Оккупанты были застигнуты врасплох. В городе началась
паника. Возникли пожары. Гарнизон укрылся за стенами монастыря.
Но первая наша атака захлебнулась. Опомнившись от внезапного уда-
ра, враг занял оборону и оказал сильное сопротивление. Тогда Сухэ-
15
Батор перестроил ряды наступавших и бросил все силы в лобовую
атаку. Противник начал отступать. Успех окрылил нас. Мы наседали,
не давая возможности гаминам прийти в себя и перегруппироваться.
Преследование продолжалось до Барун-хара, Западной реки, находя-
щейся на значительном расстоянии от Маймачена.
Он воодушевился: воспоминания молодили его, делали бодрым,
готовым хоть сейчас снова сесть на коня и помчаться на поле боя.
Встал, выпрямился во весь рост, расстегнул красивый халат, и его
фигура стала летящей. Довдон то сжимал, то разжимал кулаки, слов-
но он не только мысленно, но и физически перенес всего себя в атмосфе-
ру тех боевых лет. Чувствовалось, что Довдон гордится тем, что был
составной частицей монгольской революции, деятельным участником
ее первых шагов, величие и значение которых все более и более от-
теняет прошедшее время.
Революция выковала из него дисциплинированного, смелого, пре-
данного солдата. Он был в вихре событий. Вспоминает, как партизаны
составляли обращение к правительству Российской Федерации об ока-
зании помощи. Как брали с ходу Ургу. Как служил связным в штабе.
Доставлял по назначению приказы и распоряжения Сухэ-Батора.
Охранял здания, где проходили военные и политические совещания.
Радовался, когда в Москве было подписано соглашение об установле-
нии дружественных отношений между РСФСР и независимой Монго-
лией. Плакал, когда скончался В. И. Ленин...
Помнит военный парад, состоявшийся 11 июля 1921 года, в честь
победы монгольской революции. Вместе с боевыми друзьями цирик
Моломин Довдон проскакал тогда по улицам монгольской столицы.
Потом направились в степь, разбили лагерь, пили кумыс. В юрты при-
шел мир. Довдон возвратился к семье. У него семь дочерей и трое сыно-
вей. Один сын работает бухгалтером, второй шофером, третий на за-
воде. «Целый полк внуков и правнуков», — шутит он. Учатся в инсти-
тутах, техникумах, а некоторые трудятся на предприятиях. Малышей
приносят к нему понянчить. С грустью сообщает, что недавно овдовел.
А сесть на боевого коня ему пришлось еще раз: это произошло во
время памятных боев у Халхин-Гола. Он не ждал повестки о мобили-
зации, да и подозревал, что могут обойти по возрасту: ему тогда шел
шестой десяток. Сам пришел на призывной пункт в полном боевом сна-
ряжении — видавшую виды русскую трехлинейную винтовку он хра-
нил при себе как самую дорогую реликвию. Когда молодой офицер,
формировавший отряды призывников, с удивлением уставился на
16
Здесь был штаб монгольской революции.
всадника со всеми доспехами и заявил, что нет приказа брать стари-
ков, Моломин Довдон напомнил, кто и когда дал ему приказ защищать
Родину. Так и сказал: приказ у него от самого жанжина, его никто не
отменял, и он будет выполнять его до конца своей жизни. Когда война,
то у партизана не надо спрашивать о его годах, если не хочешь обидеть
человека. И он, как бы приглашая меня в свои единомышленники,
спросил:
— Что, разве я не прав?
2 Монгольские дали
17
СТАВКА ВАЖНОГО ЛИЦА
Урга, собственно Ургу, есть слово монгольское:
значит приплод, приращение.
Урга, Богдо-курень, Да-курень — «священное
стойбище*.
Орго, Урга, У pro — дворец, ставка важного
лица.
В 1924 году первый Великий Народный
Хурал переименовал столицу МНР Ургу в город
Улан-Батор («Красный Богатырь*).
Из монгольских справочников
се познается в сравнении. Повторенное несметное число
раз, это выражение не стареет, не стирается, а, наоборот,
входит с нами в любую новую сферу и как бы призывает
оглянуться по сторонам, сделать отступ в историю, сопо-
ставить ушедшее с настоящим. К монгольской столице
применение такого подхода не только плодотворно в по-
знавательном отношении — это дает ключ к более полно-
му пониманию Улан-Батора как крупного центра всей
современной монгольской жизни, главного города социалистического
государства в Азии.
На обширном азиатском континенте есть немало исторических цен-
тров, известных человечеству с самых отдаленных времен. По сравне-
нию с ними Улан-Батор кажется совсем молодым. Но у него имеются
огромные преимущества, свойственные только ему, рожденному рево-
люцией, народной властью.
В столицах капиталистической буржуазной Азии на каждом шагу
сталкиваешься с социальным делением общества. В лучших местах и
лучших домах живут состоятельные люди. Беднота ютится на окраине
или же в стороне от главных магистралей, где узкие улочки, по кото-
рым зачастую не проберешься на машине. Снуют нищие, попрошайки,
еле передвигаются калеки с кружками и чашками для пожертвова-
ний. Город выставил кричащие язвы нищеты на обозрение публики.
Пыль, затхлый воздух, дурная вода, грязные жилища, и в результа-
те — болезни.
С этим смирились, к этому привыкли, а со стороны, говоря откро-
венно, даже кажется, что остановить процесс постоянного нищания
народа на Востоке удастся очень не скоро.
18
В Улан-Баторе сразу же привлекает внимание путешественника
крепкий, здоровый, прилично одетый народ.
Я ходил по улицам Улан-Батора, мысленно сравнивая его со всем
виденным мной в иных столицах азиатских стран. Но сравнение мож-
но делать и «по вертикали» —по возрасту: Урга — Улан-Батор. Сто
с лишним лет назад, в ноябре 1870 года Н. М. Пржевальский, путеше-
ствие которого в Монголию принесло ему всемирную известность, пи-
сал: «Наружный вид монгольской части Урги грязен до отвращения...»
Один из блистательных русских путешественников оставил доволь-
Памятник поэту Нацагдоржу.
но подробное описание «главной стоянки» Монголии. Тогда в Урге на-
считывалось до 30 тысяч жителей. Юрт — что стогов сена на луговой
пойме. Выделялись кумирни с куполами, дворец кутухты, земного
представителя верховного божества. Треть населения Урги составляли
ламы — священники. Их было десять тысяч! Юрты и ламы, ламы и
юрты: и те и другие подразделялись на богатых и бедных. Простые
монголы именовались хара-хун — черные люди. Естественно, не по
облику своему, а по социальному положению, по забитости и полней-
шей бесправности.
Пржевальский упоминал о монгольской части города: вместе с ним,
рядом с ним, в нем самом существовал еще и «китайский», торговый,
предпринимательский. Иностранные купцы неплохо зарабатывали,
сосредоточив в своих руках и закупку местного сырья, и продажу заве-
зенных извне товаров. Знаменитый торговый, «шелковый» путь, по
которому дорогие ткани из азиатских государств переправлялись
в Европу, нуждался в учреждении постоянных станций, караван-са-
раев, где купцы и караванщики могли бы отдохнуть, сменить обес-
силевших животных, что-то продать уже в дороге, а что-то прикупить.
Урга и взяла на себя роль перевалочного пункта. Сейчас уже может
показаться странным, что сто лет назад «самой употребительной еди-
ницей ценности» в Монголии служил кирпичный чай! Ни золото,
ни серебро или драгоценные меха, а самый простой чай, без которого
монгол не мог обойтись, но который в стране не производился и в огром-
ных количествах завозился из-за границы.
В монгольских исторических хрониках сказано, что правитель Се-
верной Монголии Гамбодорж поставил на берегу реки Тола первую
юрту в 1639 году и поселил в ней своего сына. Сохранилась легенда. На
вершине горы Богдо-ул села царь-птица. Клюв ее был обращен на юг,
а хвост оказался над водами реки. Легенда предсказывала, что со вре-
менем юрты кочевников займут все высоты, окружающие Ургу.
Предсказание сбылось: котловины гор ныне заселены, застроены,
но не одними юртами. Ушла в небытие и старая Урга с ее неказистым
видом и примитивным образом жизни.
Своим внешним видом город не производит какого-то особого впе-
чатления, не ошарашивает приезжего. Все кажется вполне обычным,
не выходящим за рамки сложившихся представлений о каждом боль-
шом городе. В Улан-Баторе нет сверхвысотных зданий, тысячелетних
ансамблей, вековых аллей. Здесь все ново, свежо. Город просторен, как-
то по-домашнему доступен. Затеряешься на обширной площади Сухэ-
20
Улан-Батор. Мост через реку Тола.
Батора с памятником герою, с клумбами, с посадками тополей, акаций,
лиственниц и елей. Колоритен район, протянувшийся от монастыря
Чойжин-ламы до самой реки Толы. От стен храма начинаются посад-
ки, и среди них разбит детский городок. Тут всегда можно встретить
малышей: для них возведены городки для игр, площадки. На возвыше-
нии стоит памятник поэту Д. Нацагдоржу — единственный и в столице
и вообще во всей Монголии монумент литератору. Стихи поэта очень
популярны.
Мне так мила
И сердцу так нужна
Монголия,
Прекрасная страна.
21
Улан-Батор расположен на высоте 1300 метров над уровнем моря.
Вокруг горы, едва расступающиеся перед рекой, дающие ей возмож-
ность попетлять. В период таяния снегов Тола полноводна; мост через
нее огромный, хотя в летний, засушливый сезон он своей громадой
повисает над довольно жиденьким ручейком. Все улицы монгольской
столицы как бы рвутся на простор — в горы и степи. Представление об
окраине, как о самой бедной и невзрачной части столицы, заметно ме-
няется: здесь вырастают новые микрорайоны. Уголки старой Урги со-
храняются как раз в центральных районах, но и они постепенно сходят
на нет. На возвышенном, восточном берегу речки Сельба один за дру-
гим возникают новые здания в пять и девять этажей.
Площадь Сухэ-Батора с прилегающими улицами вмещает много ин-
тереснейших архитектурных сооружений: выставочный павильон, где
демонстрируются изделия национальной промышленности, универси-
тет, театр оперы и балета, Дом правительства, средние школы, техни-
кумы, музеи. В сквере установлен монументальный памятник В. И. Ле-
нину.
В детском саду.
Женщины в традиционных халатах—дэли.
Столичные магазины привлекают внимание посетителей широким
набором монгольских изделий. Дэли — халаты — всех цветов радуги!
Летние и зимние сапоги с узорами на ботфортах. Меховые шапки. Рез-
ные статуэтки из дерева и кости. Монгольские мастера любят вырезать
фигуры животных — и домашних, и диких. На прилавках выстрои-
лись целые караваны каменных, костяных и деревянных верблюдов, ло-
шадей, овец, коз...
Весной наблюдаешь волнующую картину: все цветет, зеленеет,
а вершины гор еще покрыты снегом. Шапка Богдо-ула оторочена се-
рым мехом тумана. Чистейший горный воздух является постоянным
достоянием монгольской столицы. Не надышишься. Хрустально, звон-
ко, чеканно. Монгольские бутузы из детских садов привлекают внима-
ние приезжих — их полные щеки так и пылают румянцем. Узкие бле-
стящие глазенки, кажется, специально прищурены навстречу солнцу.
23
Порой вспомнишь прочитанное в старых книгах о монголах и не-
вольно рассмеешься. К примеру: « Рубашки и кальсоны малоупотре-
бительны». Это написано не в каком-то легковесном сочинении, а
в энциклопедическом словаре! И надо полагать, это не было досужей
выдумкой. А теперь столица щеголяет всеми национальными, на ред-
кость красочными, и европейскими одеждами. Кудесница-мода ворва-
лась без визы в монгольскую столицу и хозяйничает, превращая пар-
ней в элегантных рыцарей, а девушек одевает в брючки и туфельки.
Однако в исторических исследованиях, посвященных дореволю-
ционной Монголии, наряду с описанием быта народа, его обычаев,
содержится очень важная мысль о судьбе материальной культуры мон-
голов, их духовного наследия. «Кочевая жизнь не позволяет монголам
заводить фабрик и мануфактур», — читаем в одном сочинении. Другой
автор, уже в нашем веке, замечал: «Современное население Монголии,
пожалуй, не сумеет увековечить себя (если не считать построек хра-
мов, субурганов); кочуя всю свою жизнь, не имея никакого недвижимо-
го имущества, современные обитатели Монголии обладают лишь очень
немногими предметами, характеризующими их собственное народное
искусство и быт».
Подобные опасения, исходящие от людей, благожелательно настро-
енных к монгольскому народу, имели под собой веские основания. Дей-
ствительно, многое из того, что создавалось мастерами в степи, в обозе,
в странствии, не было известно широкому кругу людей, не ценилось
и зачастую погибало в степных просторах. Все распылялось. Нужна
была постоянная «стоянка» и для предметов искусства, где бы мож-
но было собрать их воедино, изучить, систематизировать. Следовало
поставить на научную основу изучение волшебной россыпи монголь-
ского фольклора, самобытных песен, сказаний, пословиц. Улан-Батор
взял на себя поистине общенациональную миссию, став главным шта-
бом по бережному хранению и развитию монгольской литературы, ис-
кусства, науки. В старой Монголии не было институтов, музеев, картин-
ных галерей...
В Академии наук Монгольской Народной Республики я беседовал
с ее президентом, видным ученым и общественным деятелем товарищем
Б. Ширендыбом. Вот основные направления, определяющие лицо сов-
ременной монгольской науки: геология, палеонтология с открытиями,
известными всему ученому миру, история, литературоведение, искус-
ство, проблемы буддийской религии, химия, животноводство, растение-
водство, природоведение, страноведение, включающее все основные
24
Старинный костюм.
государства всех континентов, и, конечно, физика атомного ядра. Сам
президент академии, известный в стране и как писатель, автор рас-
сказов и стихов, издал книгу под названием «Минуя капитализм».
В ней он обобщил опыт строительства социализма в отсталой феодаль-
ной стране, показал огромное значение монгольского примера для раз-
вивающихся государств Азии, Африки и Латинской Америки. В книге
большое внимание уделено братской помощи Советского Союза.
Естественно, в разговоре мы коснулись и вопроса о так называемой
«степной цивилизации», то есть о культуре в целом кочевых племен и
народностей.
— Мы прожили годы, — сказал мой собеседник, — действительно
равные столетиям. В этих словах нет ни капли преувеличения, и не ра-
ди литературного образа я прибегаю к ним. Если под «степной цивили-
зацией» подразумевать отсутствие материальной базы для науки и
культуры, для просвещения, то все это характеризовало старую Мон-
голию. Подумайте: первые начальные школы в Урге открылись лишь
в начале двадцатых годов! Кстати, и школы и больницы размещались
тогда в юртах. Учителями работали просто грамотные люди, не имев-
На лекции в университете.
шие никаких дипломов. Мы, люди старшего поколения, хорошо пом-
ним, как многие араты ни за что не хотели отдавать детей в школы:
они всегда и везде нужны для помощи по хозяйству. Настоящее вы
увидите сами, а то, о чем я вам говорю, рассматривайте как отправ-
ной момент. Скажу только, что сейчас у нас высших учебных заведе-
ний больше, чем было начальных школ в первые годы революции.
Наши ученые участвуют в международных симпозиумах и конферен-
циях. Мы поддерживаем постоянные контакты со своими коллегами
из Индии, Франции, Англии, Италии, Скандинавских стран. Разраба-
тываем многие народнохозяйственные проблемы с советскими учены-
ми. Ну, а как мы бережем материальные образцы «степной цивилиза-
ции», вы можете убедиться, побывав в музеях.
Одно время я проживал в гостинице «Улан-Батор». Оказывается,
это место историческое: здесь стоял небольшой двухэтажный домик,
в котором и проходил первый Великий Хурал, провозгласивший рес-
публику. Делегаты из провинций добирались на лошадях и верблю-
дах; на груди у них были красные звезды с шелковыми бантами —
тогдашний «депутатский значок». Проживали они в специально по-
строенной для них десятистенной юрте, там и питались. Никаких оте-
лей не существовало. Вокруг юрты стоял на привязи скот. Делегаты
приняли первую в истории Монголии конституцию и проголосовали
за некапиталистический путь развития...
А рядом находится здание Центрального государственного музея.
Многие его экспонаты уникальны, и не привозные заморские дикови-
ны, а найденные в недрах монгольской земли. Поражает размерами
скелет динозавра — кладбище этих вымерших гигантов было обнару-
жено в гобийской пустыне. Уланбаторские школьники — наиболее
частые посетители этого поистине диковинного зала. Далекое прошлое
земли они изучают не только по книгам: в музее — иллюстрации...
Считайте, что вам повезло, если указку в руки возьмет пожилой,
седовласый научный сотрудник Лхамсурэн Уртнасан и поведет вас по
этажам, по комнатам. Для него каждый экспонат — кусочек родины,
повод к рассуждениям об истории страны, ее богатстве, ее славном на-
роде, о флоре и фауне. Он пешком исходил всю Монголию, изъездил
на лошадях и машинах.
— Степная страна. Вольнолюбивые люди. Недаром из всех птиц
монголы больше всего чтут орла, а из национальных праздников —
надом, во время которого проводят спортивные состязания. В дослов-
ном переводе «надом» означает «Три игры мужей». Это — борьба,
27
скачки на лошадях и стрельба из лука. Виды спорта, достойные лов-
ких, сильных и мужественных людей. Эта традиция родилась в незапа-
мятные времена и существует до сих пор. Надом — самый популярный
праздник в современной Монголии. По преданию, конь создан из све-
жего ветра. Есть древнее монгольское уложение о достоинствах челове-
ка. Там сказано, что конник обязан был каждый год представлять
все воинские доспехи. Строгость была предельная. Если, допустим, у ко-
го на стрелах не было пометок, из какого сорта стали они сделаны,
воина штрафовали трехлетним бычком.
Так говорит Лхамсурэн Уртнасан, и вы уже себя чувствуете не в сте-
нах музея, а на воле, на травяных сопках, причесанных ветрами, види-
те гордых и смелых всадников из числа тех, которым мало уже и это-
го простора, и они устремились к солнцу...
Палеонтологический зал музея не имеет цены, а возможно, и рав-
ных в мире. Целый скелет динозавра! Давность — шестьдесят или
семьдесят миллионов лет! Выставлены гигантские утконосы, пан-
цирные хищные динозавры и побуревшие от времени яйца динозавра.
Кажется, никакие другие археологические находки не опускали нас
так глубоко в историю живой природы.
А как полно и разнообразно представлено народное прикладное
искусство. Вот уж подлинный гимн человеческим рукам — в залах нет
ни одного заводского, фабричного изделия. Походный котел, в котором
готовилась пища на несколько десятков человек, отлит чугунных дел
мастерами, кузнецами изготовлены боевые стрелы, сабли, ножи, дро-
тики, шорниками — вся сбруя, а женщинами — тканье и вышивка.
В этом здании невозможно было разместить все экспонаты, и музей
имеет филиал — это семь храмов зимнего дворца Богдо-гегена, главы
ламаистской религии в старой Монголии. Этого правителя, тибетца по
происхождению, по приказу маньчжурского императора привезли
с родины в возрасте пяти лет и посадили в У pre. А когда Монголия
отделилась от Китая (1911 г.) и стала формально независимой, Богдо-
геген занял ханский престол. Страна превратилась в теократическое
государство, в «азиатский Ватикан», где духовенству принадлежала
вся полнота политической власти. Дворец строился десять лет. Деньги
были собраны с крепостных аратов. Одно здание возведено по проекту
русских архитекторов. Такова история этого столичного музея, полно-
стью восстановленного несколько лет назад.
Интересны по своей конструкции и отделке ворота. Их несколько —
наружные, внутренние, парадные, главные, боковые. Они ставились
рс
Улан-Батор. Главный храм дворца-музея Богдо-хана.
в честь знаменательных дат, событий или отдельного лица, как три-
умфальные арки в Европе. Роспись на воротах, все декоративные укра-
шения исполнены монгольскими мастерами. Главные ворота построил
архитектор Багажав — выдающийся монгольский зодчий. Использо-
вано дерево. Нет ни единого гвоздя! Лицевая сторона покрыта рисун-
ками— эпизодами из «Гэсэриады», древнего эпоса. Богатейшая цве-
товая гамма, яркие краски. Здесь во всей своей силе проявился мон-
гольский художественный стиль, отличающийся тонкостью рисунка,
превосходной отделкой деталей, «выпиской» человеческих фигур, их
одеяний.
В парадные ворота въезжал в город только один человек — Богдо-
геген. Его несли на баснословно дорогом паланкине. А в начале века
правитель приобрел машину, но она двигалась церемониально, не
быстрее верблюда. Большой мост тоже служил только Богдо-гегену:
он тотчас же запирался на замки после того, как по нему проследовал
хан. Простой смертный не должен был «осквернять» ворота и мост.
Власти запрещали селиться вокруг дворца, поэтому весь центр старой
Урги являл собой огромный пустырь, где одиноко возвышалось
29
Тончайшая резьба и роспись украшают дворец.
одно-единственное здание. Приближенные правителя — минист-
ры, аймачные ханы, князья, военные, иностранные посланники —
входили в сопровождении стражи в боковые, левые и правые, ворота.
Из какой дикости и забитости вырвалась Монголия! Эта мысль не-
вольно возникает каждый раз, когда посещаешь столичные музеи.
Передо мной грубо сбитые деревянные ящики. Сбоку — отверстия:
в них просовывались кисти рук. А весь ящик — тюрьма! Арестант в ста-
30
ром монгольском понимании не только заключенный, но и «заколочен-
ный». Носил на руках не кандалы, а увесистый ящик. Все владетель-
ные князья, высшие военные чины и правители аймаков имели
свои тюрьмы в У pre. Столичная тюрьма считалась наиболее
прочной...
Войдем, однако, в залы филиала музея. В старое время в Монголии
устраивались цамы — различные мистерии на религиозные и истори-
ческие сюжеты. Исполнители выходили в масках. Сохранились маски,
относящиеся к XVIII веку. Коралловая маска, например, весит более
30 килограммов. Можно представить, каким великаном должен был
быть актер, надевший ее! Многие маски, украшенные драгоценными
камнями, сделаны мастером Пунцук-Осором.
Особый интерес представляют работы скульптора Дзанабазара. Не-
обычайно плодовитый мастер XVII—XVIII веков. Его «Богиня Тара»
известна и за пределами Монголии. Изящество и благородство отдел-
ки достигло классического совершенства.
На двери одного из залов висят тигровые шкуры и необычайно
длинная белая веревка. Это — атрибуты «земного божества». Верую-
щие, завидя его, устремлялись к нему и старались притронуться
к одежде, поцеловать след, получить его благословение, увидеть его ли-
цо. Надо полагать, эта процедура надоедала ему. Придворные подни-
мали тигровые шкуры, что означало: отойди прочь! А чтобы чернь не
пачкала одежды прикосновением грязных рук, за паланкином тяну-
лась веревка — на нее и набрасывались верующие. Ее опускали и
с балкона дворца...
В музее широко представлены картины художника Марзана Шара-
ва. Его творческий путь чрезвычайно интересен и поучителен. Начав
как живописец религиозного направления, отдав дань изображению
буддийского, ламаистского Олимпа, он сам же и порвал кондовые путы
придворного направления в искусстве. Реалистично его большое по-
лотно «Один день жизни автономной Монголии». Кажется, художник
не упустил из поля своего зрения ни одной существенной детали народ-
ного быта. Тут и сватовство, и народное гулянье, семейные ссоры и по-
хождения лам, стрижка овец, скачки и спортивные состязания, карти-
ны природы. Каждая отдельная сцена, как самостоятельный узор
на ковре, органически связана с общим замыслом: показать без всяких
прикрас будничное течение монгольской жизни со всеми ее привлека-
тельными и отталкивающими сторонами. Это — художественный па-
мятник феодальной Монголии. А в двадцатых годах Марзан Шарав
31
Один из музеев столицы.
исполнил портрет В. И. Ленина — первое изображение руководителя
русской революции в новой монгольской живописи.
Меня заинтересовали национальные одежды, яркие и оригиналь-
ные. Они сделаны в стиле аппликаций. Это способ создания националь-
ного орнамента или художественных произведений путем нашивки, на-
ложения на шелк, холст, бумагу разноцветных кусочков материи, шкур
животных, перьев птиц, перламутра — словом, все, что передает
краски и вкус художника. Так выполнена картина «Бог Жамсран»,
32
высотой в три и шириной более двух метров. Фамилия автора не указа-
на. Спрашиваю у директора:
— Кто мастер?
— Не мастер, а мастерица, — ответил он. — Редкие, золотые руки.
Старушка Доед. Где проживает? У нас, в Улан-Баторе. Сейчас скажу
вам ее адрес...
И я оказался в квартире прославленной мастерицы по аппликации.
На низеньком стуле сидела пожилая женщина в простом домашнем
халате. Голова повязана ситцевым платком. В ушах — сережки с би-
рюзой. Она что-то шила. Отложив работу в сторону, она первым делом
заказала снохе чай, чтобы угостить пришедших. Мое внимание при-
влекла фотография на стенке с тиснением по-русски: «П. Павлов.
Москва, Мясницкая, 10. Фирма существует с 1891 г. Отделений не
имеет».
В Москве сфотографировался отец нашей хозяйки — Лувсан, по
прозвищу Зузаан, то есть Крепыш. Оказывается, он прекрасно владел
русским и был переводчиком монгольской миссии в Москве и Петер-
бурге. Первые работы своей дочки он показывал своим знакомым и
друзьям в России, дарил им монгольские национальные костюмы и
обувь. Все советовали одно и то же: Доед надо учиться в специальной
школе. Но осуществить это в дореволюционной Монголии было не так-
то просто: в самой стране подобных заведений не существовало, а от-
правляться за рубеж было не на что.
— Это не нынешнее время, — говорит она. — Вот мой сын окончил
Московский институт железнодорожного транспорта. Сама я в Москве
не бывала, но многих советских людей знаю. Вашей в свое время очень
известной артистке Тамаре Ханум я сшила праздничный костюм. Она
приезжала к нам на гастроли, и ее искусство так мне понравилось,
что я решила выразить свои сердечные чувства к ней своим скромным
подарком. Во время войны с фашистами многие монголы бывали в ва-
шей стране. Однажды в Москву отправился маршал Чойбалсан: он по-
вез знамя, которое расшивала я. Вот какая перед вами сидит старуха!
В музее вы видели, наверное, парадные одежды Богдо-гегена: это рабо-
та моя и моих подруг. Тогда со всей Монголии собирали лучших ма-
стериц и привозили в Ургу. Для нас, помню, построили специальную
юрту, где мы жили и работали. Я дружила со многими нашими худож-
никами — они делали для меня чертежи, рисунки, эскизы. Любую
вещь можно оформить изящно. Я часто отвлекалась от больших работ
и расшивала с удовольствием платки, сапоги, рукавицы, носки, муж-
3 Монгольские дали
33
ские и женские головные уборы. Как я рада, что сейчас это древнее
монгольское искусство возрождается!
Как водится, в музеях есть книги отзывов: по ним можно судить
и о международных связях Монголии. Своими впечатлениями от по-
сещения страны делятся историки, математики, археологи, медики,
студенты из самых различных концов света. Приведу запись, остав-
ленную известным монголоведом, профессором Лондонского универси-
тета Чарльзом Боуденом. «Побывать в стране, переживающей эпоху
перемен, — пишет он, — всегда интересно и поучительно. Особенно же
интересно и поучительно посетить Монголию и ее столицу Улан-Батор,
город, в котором все изменяется и обновляется. Я был особенно пора-
жен той заботой, которой монгольский народ окружает подрастающее
поколение. Больницы, ясли, сады, школы, молодой, но уже снискавший
славу университет произвели на меня исключительное впечатление».
О подрастающем поколении недаром упомянул английский ученый.
Сейчас в монгольской столице проживает более трехсот тысяч человек:
за последнюю четверть века население возросло в пять раз. Улан-Батор
сосредоточил в себе четвертую часть населения всей республики. Выхо-
дит, каждый четвертый монгол — уланбаторец.
Побывал я и в мэрии города, которая называется так: Исполнитель-
ное управление Хурала народных депутатов города Улан-Батора.
Хурал — съезд, конгресс, совет на самых разных ступенях. В Мон-
голии хуралы являются органами народной власти. Депутата хурала
можно сравнить с депутатом нашего Совета: это доверенное лицо тру-
дящихся, избранное ими. Есть сельские, поселковые и городские хура-
лы. Высшим органом власти является Великий Народный Хурал.
В столичном хурале мне сообщили примечательные факты. Рабочий
класс столицы составляет около семидесяти тысяч человек. Улан-Ба-
тор превратился в крупный промышленный центр: в самом городе и
его пригородах насчитывается свыше шестидесяти предприятий;
шесть высших учебных заведений, девять техникумов, шесть спе-
циальных училищ, сорок четыре общеобразовательные школы, девят-
надцать десятилеток. Каждый четвертый житель столицы учится.
Речь зашла о юртах. Не все пока проживают в современных зда-
ниях — юрты есть, и их еще много. Они вкраплены в общий городской
массив, состоящий из современных построек. Но столицу уже никак
нельзя назвать «городом юрт», какой она была сравнительно недавно.
34
В городском хурале заботятся о будущем монгольской столицы. Но-
вый генеральный план охватывает время до 2000 года! Есть в Улан-
Баторе свои микрорайоны, возводимые советскими строительными
организациями. Их станет еще больше.
В работах Н. Я. Бичурина, на редкость дотошного, любознательно-
го и трудолюбивейшего русского человека, который встречался
с А. С. Пушкиным, дружил с ним и дарил ему свои книги о Китае и
Монголии, я нашел высказывание о кочевниках, скотоводах и вои-
нах. «Это были люди сильные, — писал он, — мужественные, искушен-
В скверике Улан-Батора.
ные в бою; могли видеть в темноте ночи; броню делали из кожи, не-
проницаемой для стрел».
Улан-Батор венчает собой долгий исторический путь монгольского
народа. Отсюда летом 1920 года отправился в Советскую Россию Сухэ-
Батор. Письмо к руководителям нашего государства он хранил в вы-
долбленной рукоятке кнутовища...
Тогда, в двадцатые годы, связь монгольских революционеров с Моск-
вой поддерживалась через Иркутск. Именно в этом сибирском городе
10 ноября 1920 года Сухэ-Батор и его соратники выпустили первый
номер газеты «Монголии унэн», то есть «Монгольская правда», тираж
которой тайно переправлялся в Монголию и распространялся неле-
гально среди аратов. Теперь Улан-Батор и Иркутск — побратимы. Го-
рода обмениваются самыми различными делегациями.
СВОД ВДОХНОВЕННЫХ слов
Гоби, степь, хребты Хангая —
Вся Монголия родная
Славным будущим живет.
Талантайн ТАРВА
©
природной склонности к неторопливости и обстоятель-
ности монголов существует народная шутливая притча.
«Сегодня он скажет, что—арат, а завтра назовет свою
фамилию». В день — по слову...
— Вы видите перед собой монгола, который опровергает
начисто такое представление. Говорю, говорю, а хочется
рассказать еще больше!
Чойжилын Чимид, поэт, драматург, прозаик, киносцена-
рист, общественный деятель, исколесивший весь мир. Человек с образ-
ным мышлением: это чувствуется не только в его творчестве, но и в
разговоре. Он как-то по-особому «оркеструет» речь, оснащает ее запо-
минающимися, порой необычными сравнениями.
— У нас с вами беседа всегда жирная...
Ничего не понимаю. Кажется, что сравнение лежит не в той смысло-
вой плоскости. Это же не человек, не пища, не животное или птица!
Никакие привычные и естественно воспринимаемые определения бесе-
ды: официальная, протокольная, сухая, непринужденная, спокойная,
бурная, содержательная, пустая, дружеская, памятная, неприятная,
случайная, задушевная и т. д., не дают повода к употреблению слова
«жирная». Но это не коверканье языка и не смешение понятий. Мон-
гол и поймет и оценит такую фразу: это в его языковой стихии. В этом
сказывается традиция, распространенность подхода, когда легче, до-
ступнее и понятнее сравнить жирного или нежирного барана, одного
из самых распространенных в стране домашних животных. От монго-
ла можно услышать: «Озеро не такое уж жирное». Разный смысл он
может вкладывать в это выражение: что оно мелкое, небогато рыбой,
что по берегам нет осоки, травы. Смотря по тому, что монгол ждал от
озера и что оно ему не дало, в чем не оправдало его надежд.
Метафоричность монгольского языка ставит в затруднительное по-
ложение переводчиков, и некоторые из них избирают легкий путь,
опуская якобы «туманные и непонятные» выражения. В силу этих же
причин нелегко переводить и на монгольский. Чойжилын Чимид в этом
37
вопросе — признанный авторитет. Двадцать с лишним лет назад, тогда
еще совсем молодой поэт, перевел «Евгения Онегина». Неимоверный
труд! Монгольский читатель впервые получил роман в стихах: до это-
го публиковались лишь небольшие стихотворения А. С. Пушкина.
В поэме «Советский характер» Чойжилын Чимида есть глава под
названием «Евгений Онегин». Почему же глава называется так?
Однажды в Монголию приехал космонавт Герман Титов. Чимид
сопровождал его в поездке по стране. Сидя в машине, разговорились,
а потом начали декламировать стихи. К удивлению Чимида, советский
гость начал читать наизусть «Евгения Онегина». Главу за главой. Вре-
мя летело незаметно. Когда приехали к центру аймака, то роман бли-
зился к концу...
— Когда волнения улеглись, я взялся за перо и написал обо всем
этом, — говорит Чимид. — Монгольская степь, бескрайняя дорога, по
которой едет человек, побывавший в космосе... О чем он думает, како-
вы его увлечения? Вот вам богатство внутреннего мира советского че-
ловека! Как поэт, я не мог пройти мимо этого: судьба свела меня с но-
вой темой. Поэту, литератору нужно всегда от чего-то оттолкнуться,
что-то пережить, перечувствовать, переволноваться. В моей практике
такой творческой зарядкой всегда являются встречи с людьми.
В современной монгольской литературе одной из основных тем
является тема братства наших соседних народов. Писатели пишут по-
вести, рассказы и стихи о нашей стране, показывают в своих произве-
дениях содружество советских специалистов с монгольскими учеными,
разведчиками недр, с преподавателями, врачами, строителями. Многие
наши люди живут в Монголии подолгу и оставляют добрую память
о своей работе. Складываются отношения товарищества, взаимной под-
держки, общей заинтересованности. В Монголии нет ни одной отрасли
народного хозяйства, в создании и развитии которой не принимали бы
участия посланцы Советского Союза.
Помню такой примечательный случай. Как-то пригласили меня на
стадион, где проводились общереспубликанские спортивные игры. Би-
леты получили многие европейцы из посольств. Явившись за несколь-
ко минут до начала, я спросил у администратора, где находятся места
для иностранных гостей.
— Вы же русский, советский. Какой вы иностранец! Садитесь
с монголами...
Советский человек считается в Монголии своим, а не чужаком. Об
этом образно сказал товарищ Цеденбал: «В бою — мы с советскими
38
товарищами в одном экипаже, а в труде — в одной бригаде». Поэт Чой-
жилжавын Лхамсурэн одно из своих стихотворений озаглавил
«Моим побратимам».
Как увидел впервые
Этот синий простор,
Полюбил я Россию
И люблю до сих пор
И людей ее славных.
А как взялся за ум,
Захотел быть на равных
С высотою их дум.
С детства книги читая,
Знал я пушкинский слог,
Был бойцом у Чапая,
Шел за Павлом в острог...
С юных лет это душу
Согревало мою.
Прежних клятв не нарушу
И опять воспою
Связь с народом любимым,
Связь с Москвой, и в залог
Посвящу побратимам
Эти несколько строк.
Чимид удивительно богатый человек — своим внутренним содержа-
нием. Беседа с ним всегда познавательна. И он очень щедр — увлечет-
ся и долго рассказывает о своем собрате по перу, читает его стихи, пе-
реводя их тут же на русский. Узнав, что я встречался с Базарыном
Ширен дыбом, президентом Академии наук, и понимая, что разговор
с ним носил несколько официальный характер, Чимид сразу же начал
«дополнять» образ ученого, которому один из английских университе-
тов присвоил почетное звание доктора наук. «Мон-го-лу! — нараспев
воскликнул он и добавил: — Тоже тема». Оказывается, Ширендыб на-
писал либретто к нескольким балетам. Вышел сборник его стихов.
«Один из самых лиричных поэтов Монголии, — говорит Чимид. — По-
разительное сочетание: глубокий ученый-исследователь и первоклас-
сный поэт. Послушайте, как он пишет о хангайской земле...»
Чимид тактичен и не навязывает своего мнения, но высказыва-
ет его открыто. Я почувствовал прелесть общения с ним. Он по-брат-
ски заботился о том, чтобы время, проведенное в Монголии, не было
39
истрачено на пустяки: нагрузил меня довольно жестким режимом. Его
рекомендации, дружеские, вроде бы и не обязательные, надо было вы-
полнять. А это означало: каждый день проглатывать книги, встречать-
ся с интересными людьми, ходить в театры, музеи, на концерты, сидеть
в библиотеках. В моей записной книжке появилась рубрика: «Чимид
посоветовал».
Кое-что из моих замыслов, относящихся к Монголии, все же оста-
лось неосуществленным, но чимидовские пожелания выполнены и
перевыполнены.
Стихия монгольской лирики очаровательна. Лодонгийн Тудэв, из-
вестный прозаик, нет-нет да и опубликует стихи. И вот что примеча-
тельно: темой для стихов служат не только чисто монгольские внут-
ренние события, но и наши советские достижения.
Вот строчки из «Лунного сонета» Ту дэва:
Луна и лотос... Все стихи Востока
вас воспевали. Прославлял Восток
лучистый диск, сияющий высоко,
любви и славы сладостный цветок.
Луна и лотос... Источает лотос
свой нежный запах над безмолвьем вод,
и лунный свет все так же тихо льется...
Но на Луне сегодня — луноход.
Все так же льется древний лунный свет,
но я пишу по-новому сонет.
У него много стихов, написанных «по-новому». Ему свойственны
необычность восприятия, казалось бы, самого обыденного явления, при-
дание ему какой-то особой смысловой нагрузки: простой, сердечной
и трогательной.
Во рту — два зубика, больше нет!
Две вишенки — из-под раскрытых век.
Вот моего курьера портрет,
Я направил его в двадцать первый век!
Перед нами монгольский бутуз, у него лишь начали прорезаться
зубки, но ему-то и суждено вступить в следующее столетие: курьер
надежный!
Помню, как мы заговорили с Чимидом о гражданской теме, при-
40
Отец и дочь.
водя примеры лз русской, советской и монгольской поэзии. Он как-то
насторожился, сосредоточился и сказал:
— Тут у нас не все благополучно. Правильную мысль надо вы-
разить вдохновенно!
В свойственной ему манере — подкреплять все примерами — он чи-
тает мне замечательное стихотворение Доржпалама в отличном пере-
воде Константина Симонова:
Если пуля тебя ранит,
Только ранит — не убьет,
Эту рану врач зашьет,
И она болеть не станет,
Пока дождик не пойдет.
Если друг тебя обманет,
Не убьет, а только ранит,
Только в сердце попадет —
Время раны не затянет,
Врач иголкой не зашьет.
41
«Я в долгу», — часто повторяет Чимид. Он по-настоящему озабочен:
как перенести на лист бумаги современность с ее бурным напором со-
бытий, как выбрать основное, что не оставляет народ равнодушным.
Он переполнен замыслами, и они тянутся к нему, как к магниту.
В Монголии появился первый полярник — инженер Жачины Цэрэндэ-
лэг. В составе советской антарктической экспедиции он провел на ле-
дяном континенте более пятнадцати месяцев. Первый монгольский
житель Антарктиды! Разве можно обойти это событие. Какая тема!
И тут же начинает рассказывать о народном артисте республики Гом-
босурэне: он превосходно читает басни И. А. Крылова, играет царя
Эдипа, Отелло, Лира. Изумительный мастер перевоплощения. «Сходи-
те в театр, непременно посмотрите!»
Несколько дней мы не виделись с Чимидом, а потом он внезапно
появился со словами:
— Ездил с товарищами к аратам. Решили написать пьесу на кон-
кретном материале. Это будет коллективный труд. Пьесу отдадим для
постановки не театру, а кружку самодеятельности. У нас в провинции
много почитателей сценического искусства. Писали, как говорится,
выездной бригадой, на месте действия. И не жалуемся на недостаток
критики и внимания: приглашаем народ, читаем написанное и тут же
получаем замечания — и дельные и ядовитые. Меня лично все это
страшно увлекло... Теперь пора готовиться к празднику поэзии — он
проходит в первый воскресный день июля, когда «запах трав достигает
неба», а «юрты пахнут хмельным кумысом». Слова Нацагдоржа.
Праздник называется «Свод вдохновенных слов». Обязывающее на-
звание!
От разговора о своих стихах он как-то вежливо и удачно уходил,
и я сам знакомился с его книгами, журнальными публикациями, слы-
шал о нем восторженные отзывы монгольских писателей. Читал и пере-
читывал его баллады — о двух девушках-чабанах, спасавших отару
овец в лютый мороз и погибших, о пяти солдатах, сражавшихся до
последней капли крови на безымянной высоте, которая теперь назы-
вается Высотой Пятерых Солдат, о гарцующих всадниках, привлекших
внимание девушки, раздумывающей: кто же из них лучше? Он создал
поэтическую галерею женских образов — нежных и храбрых, любя-
щих, преданных. Только тонкий лирик и глубокий психолог мог напи-
сать стихотворение «Наталья Пушкина».
42
Наталья Гончарова...
Почему же?
Когда у вас в России испокон
Все называют женщину по мужу.
Иль, может быть, забыли мы, кто он?
Прошли года,
Прошли десятки лет.
Ни Пушкина,
Ни Гончаровой нет. ..
Неужто не разорвана та сплетня —
Паучья нитка зависти мирской,
Что к ним прилипла в прошлое столетье,
Как к лотосам прекрасным —
Ил морской!
Неужто вновь доказывать придется
Кому-то что-то?
И, не став мудрей,
Еще ученый муж тайком крадется
Со свечкой сальной
Возле их дверей?!
Да, женщина как женщина,
Она
Была слаба, добра, мила, нежна,
Стремилась на балы и маскарады,
Кружился в танце с ней кавалергард,
Любила бриллианты и наряды, —
Но толстогубых нянчила ребят!
И Пушкин на нее глядел влюбленно,
И, прижимая к сердцу своему,
Он, задыхаясь, звал ее:
«Мадонна...»
И больше я не верю ничему!
Не верю говорящим за него.
Я верю лишь
В величье дня того,
Когда он, гордый,
Встал перед барьером
За честь жены
И целил в грудь Врагу!
Я верю крови, пролитой на белом
Нетленном
Чернореченском снегу. ..
Еще я верю ложечке с морошкой,
Которую у жарких губ его
Она рукой держала осторожной, —
43
И в мире нет другого ничего!
Она и он. Он и она. Одни.
Я верю им.
А тех, кто в наши дни
Повторит то,
Что в северной столице
Придворные плели,
Как кружева
Сплетали крепостные мастерицы,
Пока не закружится голова,
Кто верит в ложь,
Что паутиной серой
Летала над сырой и затхлой тьмой,
Поэт еще раз вызовет к барьеру!
Коль нет —
Я им бросаю вызов мой!
Подарок советским пушкинистам...
ШИРОКАЯ ГРУДЬ ЗЕМЛИ
И если бы жители ея (Монголии. — Н. X.) реши-
лись променять кочевую жизнь на оседлую, то, обсе-
менив долины и проникнув в недра гор, соделались
бы богатейшим и сильнейшим народом.
«Записки о Монголии. Сочиненныя
монахом Иакинфом». Санкт-Петербург. 1828 год
	Не засевали долины по той же самой причине, по которой
I	I монголы крайне неохотно или вовсе не шли работать в
шахты: ламаизм строго-настрого запрещал нарушать
целостность земли, сотворенной не человеческими ру-
	| ками. Не положено вторгаться в другие сферы...
В	В В настоящее время республика обеспечивает зерном
	В свои потребности. Эта фраза, напоминающая сухую строку
официального отчета, вобрала в себя целый период в развитии совре-
менной Монголии: это была борьба за хлеб.
В летописи монгольского земледелия видное место занимает Джар-
галантуйский госхоз Центрального аймака, расположенный километ-
рах в ста пятидесяти от Улан-Батора. По карте — не так уж много, но
по дороге... Вначале шел избитый и давний асфальт, а потом и он
исчез: от основной магистрали мы свернули в сторону и оказались
вскоре на территории государственного хозяйства. По прошлогодней
и нынешней пахоте ехать было куда лучше, чем по дороге. Застряли
всего один раз, но надолго. Разлившаяся речушка как-то легко
и незаметно приняла «газик» в свои объятия и никак не желала от-
пускать его. Первоклассный шофер Пуревдорж снял халат, усиленно
жал на педаль. Мощно гудел мотор, но машина не двигалась с места:
мы вкатились в подводную яму.
Последовала операция, которую сопровождавший меня Мишиг-
дорж, Миша, как звали его студенты Московского университета, где он
закончил факультет журналистики, не без сарказма назвал «выбрасы-
вание десанта на берег». Оказавшись там в весьма подмоченном со-
стоянии, мы приступили к сбору камней, к доставке их Пуревдоржу.
Резиновые болотные сапоги его виднелись на поверхности воды лишь
своими раструбами: орудуя лопатой, он разгребал ил из-под колес и
забивал туда подносимые нами камни.
Директор недаром обещал выслать гусеничный трактор.
45
Миша вспомнил наше знакомство с Дорь Арьяа, директором этого
госхоза. Оно произошло во время одной из наших поездок: в дальней
дороге с кем только не повстречаешься!
— Приглашаю вас к себе, — говорил Дорь Арьяа. — У нас есть
где и переночевать. Но как вы доберетесь? Теперь весна, дорог нет.
Не превратится ли мое приглашение в наказание? Гости привыкли
к хорошим дорогам. Есть хозяйства совсем рядом от столицы. Туда все
и ездят. Смотрите — как вам лучше. А рассказывать о наших делах
здесь не стоит: госхоз-то не при мне, я выехал, а он остался на месте...
Надумаете — буду рад. Ну, а если машина застрянет, вытащим гусе-
ничным трактором...
Мы уже тогда единодушно с Мишей приняли решение, что этого
человека надо непременно посетить в «его владениях». Охота пуще не-
воли! Отступать мы были не намерены, хотя Пурев одно время как-то
сник и убедительно доказывал, что назад машину вытянуть куда лег-
че, чем вперед.
— Наш скорбный труд не пропадет. Из искры возгорится пламя! —
переиначивал пушкинские строки Миша и бухал камни прямо в воду
к неудовольствию Пурева.
Положение наше осложнялось тем, что мы не могли облегчить ма-
шину — она должна выбраться с нами, иначе как же мы преодолеем
эту разнесчастную водную преграду?
Обляпанный грязью Миша не сдавался и подбадривал меня:
— Дружба победит! Это я вам гарантирую. Не сегодня, так завтра
выберемся...
Сколько раз потом вспоминал я его. Начитанный, серьезный, тру-
долюбивый, он в нужный момент своими остротами скрашивал не-
приятную обстановку. «Газик» был закреплен за нами, и мы целый
месяц разъезжали по Монголии из конца в конец. Дорога нас сблизи-
ла: вместе ночевали мы в юртах и гостиницах, вытаскивали машину
из грязи и из песка, встречались с монголами разных профессий и чи-
нов и, как водится, обсудили все международные проблемы, волную-
щие планету...
Выскочили мы без помощи гусеничного трактора. Облегченно
вздохнули: впереди шли сухие сопки, за которыми, в низине, замая-
чил поселок Джаргалант—Счастливый. Для нас это было двойное
счастье!
— Проскочили! Дайте пожать руки шоферу, — встретил нас Дорь
Арьяа.
46
А потом мы пошли все обмываться, чистить одежду, закусить.
В госхозе вполне приличная гостиница — двухэтажная, каменная.
Когда мы сидели в столовой, Миша, как некую сенсацию, сообщил:
— Это у них все свое. Ничего привозного. Хлеб, мясо, картофель,
овощи — все госхозовское. В Монголии далеко не везде встретишь
такое.
... Двадцать лет назад агротехник Дорь Арьяа прибыл в Джарга-
лант, чтобы принять государственное хозяйство. Родился он в бедной
На вершине сопки тоже мало деревьев.
аратской семье. Родители рано скончались. Оставшиеся после них де-
тишки жили у родственников, у знакомых, пристраивались с малых
лет на работу. Тяжелое было детство, но — не беспросветное: при но-
вой власти такого уже быть не могло. То, о чем нельзя было и помыш-
лять раньше, теперь становилось вполне достижимым: сирота Дорь
Арьяа пошел в школу! Окончив, работал в промышленности и сель-
ском хозяйстве. Старшие товарищи заметили организаторский талант
Дорь Арьяа, и он был направлен в партийную школу. Затем побывал
в Советском Союзе: в Алма-Ате закончил двухгодичные курсы кол-
хозных руководителей. Детально знакомился с работой наших целин-
ных совхозов.
Казалось, накопился опыт, усовершенствовались знания, дальше
все будет легко и просто. Но, начав вести хозяйство, он чувствовал
себя совершенно беспомощным. Наверное, в это время он ничем не от-
личался от своих предшественников. А их тут сменилось много. Госу-
дарственное хозяйство, созданное как опытное еще в 1927 году, топта-
лось на месте. Смешно вспоминать, но товарищи, направленные сюда
выращивать зерно, в глаза не видели пшеницы, ячменя, гороха, проса!
«Как же вы поехали?» — спрашивал их Арьяа и получал в ответ не-
изменное : « Послали».
И в этом никто не виноват, и это не результат какой-то невнима-
тельности. Просто в Монголии не было сельскохозяйственных кадров.
Арьяа организовал агротехнический кружок и начал учить прибыв-
ших рабочих. Уже тогда он заговорил о необходимости развивать ово-
щеводство, закладывать сады. Замыслы нового председателя многим
казались прожектерскими: как если бы кто-то в тундре, на Крайнем
Севере, вздумал культивировать цитрусовые! Дорь Арьяа откровенно
поделился своими мыслями о той первоначальной поре:
— Вы вправе подумать: какие отсталые эти монголы! А дело тут
отнюдь не в отсталости, а в том, что никто и никогда этим не зани-
мался. Откуда же взять опыт? Откуда взять любовное отношение
к полям? Не было никаких традиций. Рабочие спрашивали меня:«Кому
нужны эти овощи? Разве в степях мало травы? Так зачем же еще
траву, зелень выращивать на огородах? Правильна ли эта политика
и нет ли тут какого вредительства?» Вот до чего доходили...
В рационе монгола испокон веков были мясо и молоко, молоко и
мясо. В приправу шел дикий лук. Хватало и этого, обходились. Мон-
гольская женщина, если она настоящая хозяйка, может приготовить
из одного молока до тридцати различных блюд! К чему еще созда-
48
Напоминание об ушедшем.
вать зерновое хозяйство? Не лучше ли покупать хлеб за границей? На-
ходились сторонники и такого подхода.
Но революции делаются не на одних баррикадах. В Монголии про-
исходили знаменательные преобразования на сопках, заросших травой.
В Джаргаланте решили расширять посевные площади, понимая,
что в этом отношении возможности исключительно велики. Вокруг —
необозримые сопки, горы и долины. Владения госхоза обширны: с юга
на север — 70 километров, с запада на восток — 50. Но где распахивать
целину? Кто и как определит, какой участок пригоден для земледелия?
В Монголии даже не на каждой сопке растет трава. И тут природа за-
капризничала: подножие одной сопки в густых зарослях, соседняя со-
вершенно голая, третья покрыта камнями, на четвертой топорщатся
редкие деревья. Все это рядом. Лиственница, береза, кустарник растут
4 Монгольские дали
49
только на северных и северо-западных склонах. По легенде, это —
следствие войны между лиственницей и саксаулом. Стройная, благо-
родная и высокая лиственница ввязалась в драку с коренастым, настыр-
ным и колючим, твердым, как сталь, саксаулом. В свалке она потеря-
ла все листочки, которыми когда-то была покрыта, остались одни
мягкие, совершенно безопасные иголки. Лиственница горит с треском,
выбрасывая массу искр. Но стоит бросить в костер куст саксаула, как
все моментально меняется: лиственница утихомиривается, горит спо-
койно, ровно и мягко. А все объясняется тем, что саксаул, уступающий
по калорийности лишь каменному углю, в один миг высушивает свою
давнюю соперницу, заставляя полыхать без шипения и брызг...
Лесок на многих горах и сопках сохранился: знатоки видят в этом
заслуги советского ученого, знатока монгольского эпоса академика
С. А. Козина, который с необычайной активностью выступил в свое вре-
мя за сохранение редких монгольских лесов и добился от властей при-
нятия соответствующего закона. Имя Козин похоже на монгольское
слово «коджин», что значит: запрет на порубку. Но рядом с коджин-
скими, запретными сопками находятся «мала» —лысые. На залыси-
нах нет ничего, кроме «обо», своеобразных памятников «духам гор».
Это — столетние нагромождения камней, кирпичей, осколков посуды.
Торчат палки с привязанными к ним цветными тряпицами. Валяются
кости животных с надписями. Переплетение легенд, поверий. В них
говорится: в мире все распределено—новорожденному мать дает
мясо, отец — кости. Священники говорили верующим, что после смер-
ти душа уходит в кость: ее-то и надо сохранять. Потому в обо множест-
во костей, выбеленных временем. Взять отсюда ничего нельзя, а что-
либо принести и бросить в кучу надо обязательно. До сих пор монгол,
будь он верующим или атеистом, не пройдет мимо обо, не остановив-
шись, не пополнив вековую коллекцию сопки или горы. С традициями
приходится считаться...
Словом, земли много, но не вся она плодородная. Агрономы обхо-
дили пешком всю территорию, брали на пробу почвы, закладывали
опытные участки, а потом уже застолбили места, пригодные для воз-
делывания зерновых культур. Производился выборочный подъем це-
лины. Сеяли одни яровые: об озимых нечего было и помышлять. Зи-
мой морозы достигают сорока пяти градусов, а снежный покров не
превышает пяти—десяти сантиметров. Снег лежит до первого ветра,
который начисто сдувает его в ложбины.
Пашня госхоза находится на высоте тысячи метров над уровнем
50
Пока взрослые на работе...
моря. Маловато теплых дней. К тому же снег выпадает не только
в мае, что в порядке вещей, но и в июне. А уже в сентябре он появляет-
ся снова. Сеют пшеницу в первой половине мая, во второй половине
сентября ее убирают — часто со снегом. Раньше нельзя — зерно не
успевает вызреть. Но и промедление невозможно — все заметает снегом,
4*
51
Вы мешаете нам играть...
а неумолимый ветер, колотя колосья, обмолотит все сам, без вмеша-
тельства человека...
Монголия относится к числу малонаселенных стран современного
мира. Вполне понятно, что ценность рабочих рук все больше возрастает.
Пастбищное скотоводство довольно равномерно распределило людские
ресурсы: в степи не увидишь «лишнего» монгола.
У небольшой семьи — небольшая отара, у многолюдной — до
шестисот голов. Мы имеем в виду не личный, а государственный скот.
Несколько семей составляют бригаду. Рассредоточенность населения
обусловлена спецификой пастбищного животноводства, требующего
огромных просторов и сравнительно небольшого числа людей. Внуши-
тельную отару может пасти и один опытный арат.
Разительный контраст с положением в полеводстве, огородничестве,
52
садоводстве, где требуется значительно больше народа. Тут уж дейст-
вительно — один в поле не воин! При ручной обработке полей в Мон-
голии вряд ли возникли бы крупные государственные хозяйства: это
сделало бы невозможным развитие животноводства.
На выручку пришла техника. В госхозе около 200 тракторов Харь-
ковского, Минского и Алтайского заводов, 116 зерноуборочных ком-
байнов. Посадка, уход за картофелем и уборка полностью механизи-
рованы. Картофелеводство — ведомство товарища Сухэ. Когда-то он
пас скот. В госхозе проявился его талант механизатора: умеет рабо-
тать на всех машинах без исключения! Раньше в этих местах знали
Вся семья встречает гостей.
о картофеле лишь понаслышке. Теперь бригада Сухэ получает с каж-
дого гектара по 120—130 центнеров картофеля. В монгольских усло-
виях — очень хороший сбор.
Когда мы ходили по усадьбе, осматривая уже готовые и строящиеся
здания, разбросанные, как и всюду в Монголии, где нет и понятия
о земельной тесноте, Дорь Арьяа сказал:
— И мы становимся немножко горожанами...
Он имел в виду и внешний вид поселка, и одежду самих госхозовцев.
Появилось много каменных зданий. Десятилетка-интернат с собствен-
ной кухней и столовой: школьники получают трехразовое питание.
Больница на тридцать пять коек. Клуб с ежедневными вечерними се-
ансами фильмов. Водопровод. В зданиях общественного назначения
установлено паровое отопление. Три детских сада. Поодаль — меха-
нические цеха: в них производится капитальный ремонт. Никуда
обращаться не надо: вышла из строя машина или агрегат— отремон-
тируют своими силами. Агрономы, зоотехники, инженеры-механи-
заторы, электрики, бухгалтеры, экономисты, мелиораторы — все это
люди с высшим специальным образованием. Госхоз выписывает
Становище.
довольно много литературы: газеты, журналы, книги по многим от-
раслям знаний. Из Улан-Батора, Москвы, из многих городов Монголии,
Советского Союза и других социалистических стран.
Интересны статьи расхода монгольской семьи, проживающей в гос-
хозе. Немало средств уходит на одежду. Монгол, кроме национального,
монгольского, имеет и европейский костюм. Совсем недавно юноша
довольствовался теплым зимним халатом, дэли, на бараньем меху
и легким летним тэрлэгом. Шапка да сшитые местным мастеровым
кожаные сапоги. Тем и обходился, и это считалось вполне достаточным.
Теперь совсем иное положение. Молодежь щеголяет и в монгольской
и в европейской одежде. Люди средних лет вначале поворчали, наблю-
дая за увлечением молодежи, а затем и сами стали носить европейские
костюмы.
Рабочие хозяйства не все и не полностью отошли от животновод-
ства: в Джаргаланте одних овец свыше тридцати тысяч голов. Тысяча
лошадей, две с половиной тысячи коров, тринадцать тысяч кур, уток,
гусей. Стада там, за сопками. Проедешь километров двадцать, спро-
сишь: «А это чье — ваше?» Ответ утвердительный. Еще двадцать —
обращаешься с тем же и слышишь: «А чей же — наш скот. И лошади,
и овцы, и коровы, и свиньи».
Рабочим госхоза устав разрешает держать шестнадцать голов ско-
та — шесть крупного и десять мелкого. За него не взимается ни туг-
рика, но рабочий обязан сдавать государству шерсть, за что получает
денежное вознаграждение. Если условия позволяют, то рабочий может
держать скота и больше названной уставом цифры: при этом за каж-
дую лишнюю голову взимается плата.
Я описал более или менее подробно структуру монгольского государ-
ственного хозяйства потому, что оно не похоже ни на какие другие
и сообразуется со спецификой, присущей только Монголии. Живут
в Джаргаланте обеспеченно, и в этой оценке нет никакой натяжки. До-
ходы хозяйства измеряются миллионами тугриков. А хлеб миллиона-
ми пудов. Агроном Жанжив, которого все мы поздравляли с присвое-
нием ему звания Героя Труда Монгольской Народной Республики,
сказала
— Наш госхоз дает по пуду зерна на каждого жителя республики.
Об остальном судите сами...
У него такая привычка: скажет ёмкую фразу и замолчит.
В настоящее время, выражаясь языком экономистов, госхоз рентабе-
лен, то есть оправдывает свое существование, не ждет помощи от госу-
55
дарства, живет полнокровной жизнью. Кроме зерна, отсюда идет поток
самой разнообразной продукции: яблоки (сад в 30 гектаров), капуста,
морковь, лук, чеснок, свекла, огурцы, укроп, редиска... Однако общая
благополучная картина не дает повода для успокоения. Запросы жиз-
ни растут. Уязвимое место в хозяйстве — невысокая урожайность,
а поднять ее невозможно без удобрения. Да и одни удобрения не сде-
лают чуда: пробовали—вносили, а толку мало. Сказывается особен-
ность климата: острый недостаток влаги. Удобрения лежат в сухом
виде и не дают эффекта.
— Конечно, я не ученый, не академик, — продолжал Жанжив. —
Но мне так и хочется обратиться к этим мудрым людям с одной прось-
бой: изобретите для нас особого рода удобрение! Чтобы оно было все-
сильным и самостоятельным. Положи в сухой песок — и там будет
расти злак! Немножко бы нам избавиться от прямой и всецелой зави-
симости от природы! Что получается сейчас? Удобрение само по себе
прекрасное, но и оно в земле ждет дождя, чтобы раствориться и дать
корням нужное питание, подкормку. А если нет влаги? Шутка ска-
зать — оросить, да еще в достаточном количестве, сопку! Это вам не
грядку на огороде полить! У нас тринадцать скважин и свыше двадца-
ти шахтных колодцев. И все же в зимнее время мы испытываем затруд-
нения со снабжением водой. А без нее нечего и думать о расширении
посевов овощей, о закладке нового сада. Водный лимит сдерживает
и развитие животноводства. Изобилие воды даст нам возможность пе-
рейти на правильные севообороты. Сейчас мы сеем пшеницу из года
в год на одних и тех же участках. Надо идти на новый перевал, за но-
вым кормом!
Невзначай сообщил, что он Герой Труда, прибавив слова: «Надо еще
отрабатывать это звание». Сдержанно, с каким-то сердечным тактом
сказал о всесторонней советской помощи, как о чем-то вполне естест-
венном во взаимоотношениях между двумя братскими странами. Ни-
где и ни в чем не превозносил достижения хозяйства, слава о котором
гремит по всей Монголии. Только честный, порядочный труженик, об-
ремененный заботами о будущем, может так откровенно и по-деловому
делиться своими мыслями о том, что уже сделано, и о том, что еще
предстоит свершить.
АРАТЫ ГОБИ
— Как поживаешь ты и все ли в порядке
с твоим скотом?
Приветствие гобийских аратов
Вообще Гоби своею пустынностью и одно-
образием производит на путешественника
тяжелое, подавляющее впечатление.
Н. М. Пржевальский
В Гоби нет рек, на сотни километров
простирается Сухая пустыня.
Из справочника
Дорожные размышления
обираешься в эту пустыню, перечитываешь книги о ней —
старые и новые. Представляешь песок, мутное солнце,
песчаные бури, недобрый вой ветра. Мысленно дорога
	уже проложена туда. И хочется как можно быстрее до-
Ж.	браться до Гоби, минуя все на свете. Шага еще не шаг-
нул к ней, а волнение настолько велико, что ничем другим
уже не можешь заняться. Притягивает, интригует. И если
бы кто-то вдруг пришел и сказал, что поездка в Гоби
не состоится, то это было бы воспринято так, как подготовленный
к вооруженному восстанию дружинник воспринимает весть о его
отсрочке. Перед самым отъездом ходишь и шепчешь: «Лишь бы было
все хорошо, лишь бы...» Неизвестно у кого вымаливаешь благополу-
чия, мостишь дорогу радужными надеждами.
Отодвигаешь в сторону, просто забываешь, что Гоби давно уже от-
крыта, изучена, изъезжена вдоль и поперек: ведь ты же не претендуешь
на роль первопроходца! Но кто отменит волнение, кто лишит тебя за-
таенного желания гордиться тем, что и ты побывал там, повидал
великую пустыню Азии? У человека этого отнять нельзя...
Вот почему — в Гоби, в Гоби, в Гоби! Эти слова выписывают колеса
в колдобинах, а вокруг нет ничего похожего на пустыню. Видишь
обычное: зелень полей и кустарников, рядки пахоты, рощицы, вбегаю-
щие на сопки из долин. Замечаешь, что в Монголии редко встречаются
одиноко стоящие деревья: в таком состоянии они не выживают и
гибнут.
Одинокому дереву трудно отстаивать право на жизнь в суровых
монгольских условиях.
57
В пригороде Улан-Батора.
Зато в оленьем заповеднике много зелени. Он расположен километ-
рах в сорока пяти от Улан-Батора. Тут еще громоздятся кряжи ♦сто-
личной горы» Богдо-ул. По ее изгибам, пробив копытами ход, олени
добираются до города, появляясь в нем точно так же, как подмосков-
ные лоси на улицах Москвы. Управляет хозяйством товарищ Дэмчиг,
зоотехник. Пишет статьи для научных журналов, в которых ратует за
разведение оленей, увеличение стада. В заповеднике не менее 900 го-
лов, а он уверяет, что в ближайшее время можно удвоить,утроить по-
головье. Ценность оленьих пантов известна. Пантокрин — лекарство
при некоторых заболеваниях незаменимое. За год заповедник отправ-
ляет медицинской промышленности 500 и более килограммов пантов,
за что получает почти миллион тугриков.
Да дело не в одних материальных выгодах: марал, крупный сибир-
ский олень с мощными рогами, своим присутствием дополняет общую
красоту природы, разнообразит наше представление о животном мире.
Не потому ли человечество, осознав это, с такой целеустремленностью
борется в наши дни за сохранение всего животного и растительного ми-
ра? Сейчас уже не редкость: специалисты выступают за то, чтобы пре-
58
кратить отстрел волков, пресечь неконтролируемое истребление змей.
Ничего подобного не было раньше! И всюду появляются люди, как вои-
ны на боевом рубеже, в лесах, заповедниках, охотничьих хозяйствах,
живущие одним стремлением: оградить фауну и флору от дурного
вторжения, от коверканья первозданности.
Дэмчиг говорит, что в Монголии сбор пантов практикуется сотни
лет. Народная медицина отвела пантокрину особое место, приписав ему
чудодейственные свойства. Не вымышленные, как тоже часто бывает,
а реальные, подтвержденные современной наукой.
— Запишите, а то забудете, что я вам рассказываю, — советует
Дэмчиг и диктует.
До Гоби я и не думал открывать блокнота, а тут пришлось. Запи-
сал: «Первые рога снимаем, когда животные достигнут 2,5—3-лет-
него возраста. Вес пантов не превышает 1200 граммов. Взрослые олени
дают до 3—4 килограммов. Плюс качество. Лучшим возрастом счи-
таю от 4 до 10 лет. Самые ценные панты. После десяти лет пан-
ты у оленя начинают ухудшаться».
Все это, как прилежный ученик, я записал, хотя думал уже не об
оленях. Цены нет увлеченному своим делом человеку! Далек я от меди-
цины и не приходилось припадать к чашкам с этим спасительным сна-
добьем. А вот эта недолгая встреча с монгольским зоотехником заста-
вила порадоваться великому назначению человека: все знать, во все
вникать и каждую избранную профессию превращать в трепетное
и увлекательное занятие...
Олени. Сосны. Березки. Через два-три часа езды предстала иная кар-
тина: ни кустика, одна трава. Зеленеет брусничник, им лакомятся глу-
хари. Дикий лук и чеснок — пища для индеек. Степь немыслимо пред-
ставить без тарбаганов, монгольских сурков, которых так замечательно
описал наш русский натуралист А. Н. Формозов. Его книга «В Монго-
лии» вышла у нас в 1928 году. Прошло полвека. Но книга не только не
устарела, а приобрела в своем роде классическую значимость.
«Для степи северной Монголии, — читаем у Формозова, — эти зве-
ри так же характерны, как жаворонки для наших полей. Под вечер,
когда неровности почвы бросят от себя тени, на пологих скатах холмов,
на зеленых горных лугах и высоких равнинах начинают резче рисо-
ваться бугры и холмики. Это — сурчины, большие кучи грунта, выбро-
шенного сурками на поверхность при рытье норы. Всюду, куда только
хватает глаз, видны их пятна, точки и крапины... На широкие площад-
ки перед норами выходят тяжелые сурчихи и, лежа на боку, предо-
59
ставляют солнцу золотить и греть желтоватую зимнюю шерсть. Они
едва начали одеваться в летний мех, тогда как холостые самки уже пе-
релиняли и стали серовато-бурыми, — должно быть, семейные дела за-
держивают линьку. Около матерей, рассыпавшись по склону, щиплют
травку дымно-серые, не по возрасту толстые сурчата, неторопливо ко-
выляют среди камней, оглядываются и взмахивают хвостами, совсем
как взрослые. В их движениях все то же спокойствие и медлительность,
неуклюжая грация домоседов, как и у старых полупудовых сурков,
чьи заплывшие маленькие глазки полны ленивой, безмятежной неги,
Ветки саксаула.
Олений заповедник. Сфотографируйте меня, пожалуйста.
чьи тяжелые животы при вынужденном бегстве трясутся жирными
складками и катятся по земле, едва уносимые слишком короткими ла-
пами. Спешить, торопиться — не в природе сурка. Пусть скачет туш-
канчик — любитель изысканных луковиц, пусть суетится полевка, го-
товясь к трудной зиме, пусть рыщет лисица, жадная до свежей крови.
Сурку довольно и травы, самой низкой, приземистой, сильно пощипан-
ной стадами, и нет нужды далеко уходить от норы. Ведь травы много,
она еще зелена и не совсем выгорела; под бескрайним небом — бес-
крайние пространства пастбищ. Припечет солнце, засохнут, пожел-
теют склоны — сурок спокойно заляжет в спячку: медлитель-домосед,
он уже накопил запас жира на целую зиму.
61
Редкое нужно терпенье, чтобы вырыть даже ненапуганного сурка
из норы, сделанной в каменистой и твердой почве; далеко в глубину
склона, извиваясь между камнями, уходят галереи; трудно добраться
до просторной камеры, выстланной сухой мягкой травой, в которой зве-
ри отдыхают и где лежат в спячке, собравшись на зиму большими обще-
ствами.
Сурки пасутся, останавливаясь и приседая, ковыляют по склонам,
похрюкивают и свищут, перекликаясь. День клонится к вечеру, в ча-
сы второй, послеполуденной кормежки (первая была утром, едва обо-
грело солнце) все население колоний высыпало на луга. Орланы-длин-
нохвосты и беркуты в синем небе вьются над сурочьим городком, ждут,
не зазевается ли где молодой сурок, не лежит ли раненый или больной
зверь. Но не так-то легко выхватить жертву из дружной тысячеглазой,
тысячеголосой семьи. От склона к склону, от хребта к хребту перели-
вается тревожный свист, и низко опустившийся орел уже никого не мо-
жет захватить врасплох. Сурки лищь немного приблизились к норам,
но даже не бросились кормиться: они спокойны — за ними глаза, слух
и бдительность соседей. Только мгновенным, молниеносным налетом —
только таким порывистым броском можно захватить сурков врасплох.
Если угроза из воздуха встречается сурками спокойно, то совсем ина-
че переживает колония появление наземного врага. Лисица, собака или
волк, показавшиеся в пределах городка, заставляют ближайших сурков
кинуться в норы, где они и затаиваются у входов, выставив из лаза
темную часть лба и носа вместе с присматривающимся глазом. Радиу-
сом в сто или сто пятьдесят шагов вокруг хищника образуется покину-
тое зверями пространство, и за пределами этого кольца все, и старые и
молодые, сидят в наблюдательных позах и свистят непрерывно. Охра-
на сурочьих городков так хороша, что монголы по тревожному свисту
узнают о приближении волков, которые могли бы повредить их ста-
дам».
Напрасно я останавливал себя, раздумывая над тем, где бы обор-
вать цитату: сделать этого я не мог — десяток раз прочитанное увлека-
ло снова и снова. Тут все превосходно: и литературный слог, и недю-
жинный талант зоркого, опытного наблюдателя, несравненное «знание
предмета». И сквозь все это просвечивает влюбленность в свое дело.
Можно продолжить воспоминания о русских людях, отдавших изуче-
нию соседней Монголии многие годы. Петр Кузьмич Козлов — млад-
ший помощник Пржевальского. В 1888 году на берегу Иссык-Куля
буквально на руках его умер великий исследователь Азии. В 1924 году
62
Комитет наук, предшественник нынешней монгольской Академии,
избрал Петра Кузьмича своим почетным членом. До этого он уже об-
следовал всю Монголию, и его знали чуть ли не в каждом сомоне.
Он вечно стремился к неисследованному, малоизвестному. Ему была
присуща какая-то неуемность. «Как много значит, — писал он,—
подъем духа, страстное желание проникнуть во все детали жизни при-
роды исследуемой страны, вскрыть историю населяющих ее народов...
Все эти стремления вливают новые силы, и усталости будто не заме-
чаешь».
Козлов изучает страну методом «широкого охвата» — в одной из
экспедиций его помощником был композитор С. А. Кондратьев, кото-
рый записывал монгольские народные песни. Советский полпред
в Улан-Баторе А. Н. Васильев был политическим комиссаром. Жена
Козлова, Елизавета Владимировна, находилась неотлучно при экспе-
диции, выполняя важные и небезопасные поручения. На таратайке,
с одним проводником она отправлялась за десятки километров от ос-
новной стоянки. Вот запись из дневника экспедиции: «Ночью Елизаве-
та Владимировна отправится сторожить волков на падали». По специ-
альности она была орнитологом. Сколько перенесла эта мужественная
женщина! Снова обращаюсь к дневнику. «В Монгольском Алтае,—
говорится в нем, — орнитолог экспедиции Е. В. Козлова во время раска-
пывания норки грызуна была в течение одной минуты дважды укуше-
на ядовитой змеей, сначала в палец правой руки, затем в палец левой
руки. Отчаяние было великое: летом, в жаркую погоду, вдали от лаге-
ря... Узнав о несчастье, монголки быстро принесли несколько дере-
вянных посудин с кислым молоком, в которое страдавшую от ужале-
ния заставили опустить руки. Это исцелило путешественницу, пробо-
левшую, однако, все-таки около месяца».
В Монголии трудно найти район, где не побывали бы русские
люди. В тридцатые годы в Монголии прославился советский врач Па-
вел Николаевич Шастин: он стал широко практиковать хирургические
операции, спас многих монголов. Имя Шастин означало — врач, исце-
литель. В Улан-Баторе есть больница, названная его именем. У главно-
го входа — бюст врача. В Гоби, куда я еду, длительное время работал
отряд С. А. Глаголева, старшего помощника П. К. Козлова. Целую би-
блиотеку книг о Монголии оставили супруги Потанины. Орхонской
экспедицией, так много давшей науке, руководил В. В. Радлов. В нака-
зе Российской академии наук содержалось такое требование к путеше-
ственнику, отправляющемуся в чужие края: «Все достопамятное соби-
63
В цехе коврового комбината Улан-Батора.
рать и оное с собой привезть!» Монголию пересек «русский Марко По-
ло», унтер-офицер Филипп Ефремов, человек удивительной судьбы.
Десять лет он скитался по Киргизской степи, жил в Бухаре, Хиве, Ира-
не, прошел Тибет, Индию и через Англию благополучно возвратился
в Россию. Его записки — настоящий гимн мужеству, терпению и наход-
чивости русского человека.
Первого октября 1845 года в петербургской квартире Владимира
Ивановича Даля состоялось первое собрание членов — учредителей
Географического общества. Ими, помимо Даля, были: Федор Петрович
Литке, мореплаватель, исследователь Севера, географ Константин Ива-
нович Арсеньев, первый русский путешественник вокруг света Иван
Федорович Крузенштерн. Общество решило открыть первые полярные
станции в устье Лены. Более сорока лет Географическое общество Рос-
сии возглавлял Петр Петрович Семенов, прозванный Тян-Шанским.
Он страстно призывал создавать и развивать «отчизноведение» и сам
подарил читателям монументальный, многолетний труд, сыгравший
исключительную роль в познании Отчизны. Но Петр Петрович не за-
мыкался в рамках изучения лишь своей страны: он, например, всеми
64
ны: он, например, всеми силами способствовал организации путешест-
вий Пржевальского в Монголию.
Другой наш ученый, академик В. Л. Комаров, считался лучшим
знатоком растительного мира Монголии. А сейчас надолго «прописа-
лись» в Монголии академики А. Окладников и А. Яншин, имена кото-
рых знает чуть ли не каждый монгол. И после их поездок появляется
что-то новое в истории, археологии, геологических исследованиях. То
расшифровываются «письмена Теплых скал», то открывается Волшеб-
ная Наковальня — редкое по мощности месторождение фосфоритов.
Направление указано, нахождение клада определено: прокладывай
дороги — копай...
И путешественник — открыватель, накопитель, собиратель. Он про-
кладывает свои дорожки и мостит путь в неведомое тебе, мне, любому,
на кого обрушатся своим волшебным потоком ветры странствий. Про-
фессия, родственная аратам. В научной литературе их зовут нома-
дами: от греческого «номас» — «пастух, кочевник». «Арата зовет
даль», — говорят в Монголии. Девиз и любого путешественника Арата
знаний. Не быв еще в Гоби, я уже успел что-то прочесть о ней, позна-
комиться заочно — на помощь пришли старые и новые путешествен-
ники. Их особое восприятие страны, нравов и обычаев народа. По-
рой так и хочется вытащить из забытой книги фразу, абзац, целую
страницу и представить современному читателю, как нечто неповто-
римое.
«Монголия славится, — прочитал я в одной книге, изданной лет
150 назад в Санкт-Петербурге, — дворовыми собаками, которые, по
неимению оград, служат здесь живыми оградами, защищающими скот
от зверей».
Я вспомнил о «живых оградах» на окраине Мандал-Гоби, админи-
стративном центре Среднегобийского аймака: собаки активно облаива-
ли нашу машину и проводили нас, увеличивая на каждой улице свои
ряды, до самой гостиницы...
Сельский город
Аймак (область, край, провинция) по территории чуть больше Бель-
гии и Дании, вместе взятых. Население — 30 тысяч человек, на каждо-
го из которых приходится два с половиной километра площади.
В Мандал-Гоби теперь насчитывается 5 тысяч жителей. Однако поня-
тие «горожанин» более чем условное, как условно и звание «город».
5 Монгольские дали
65
По внешнему виду это — крупный поселок в степи. Многие жители его
покидают свои городские квартиры или юрты и уходят на несколько
месяцев в Гоби пасти скот. В Мандал-Гоби имеются средняя школа,
сельскохозяйственный техникум, работает студия изобразительного
искусства. Родители стремятся обосноваться в поселке, поселить в нем
детишек, пристроить их на учебу, а сами отправляются к скоту,
к отарам.
Но есть уже и постоянные, кадровые рабочие: они трудятся на кир-
пичном заводе, пищекомбинате, на автобазе, в типографии. Их насчи-
тывается всего несколько сот, но они как раз и положили начало гобий-
скому рабочему классу.
Своим внешним обликом Мандал-Гоби отражает сочетание двух
признаков — исконного, степного, пастушеского, и едва зарождающе-
гося начала промышленного развития. Центр Мандал-Гоби напоминает
европейский город, а вокруг него монгольский провинциальный пей-
заж. Каменные здания в два и даже четыре этажа окружены сотнями
юрт. На улицах, простору которых позавидует любой большой город,
разгуливают овцы, коровы, лежат верблюды. Все дороги отсюда ведут
в степь — в каком направлении ты бы ни поехал. Проедешь сотни ки-
лометров, но городского поселения уже не встретишь. В справочниках
так и сказано: «В Среднегобийском аймаке имеется один город — Ман-
дал-Гоби».
Пустыня. Вот где вспоминаешь слова русской песни: «Степь да
степь кругом». И то, что город только-только начал развиваться, от-
нюдь не лишает его права на гордость — создание его является смелым
шагом уверенных в своих силах людей. Из истории всем нам известно,
как и где, на каких местах закладывались города. На берегу океа-
нов, рек, озер, на пересечении важных торговых и транспортных
дорог.
В этом отношении Мандал-Гоби не похож ни на какие другие горо-
да мира. Он возводился на песчаном пустыре: ни кустика, нц ручейка.
Первым строителям доставляли питьевую воду в цистернах, и она це-
нилась дороже любой пищи. Забегая вперед, скажу, что сейчас в горо-
де строится плавательный бассейн! На улицах — посадки деревьев,
кустарника. Вокруг — бетонные плиты, а сами растения защищены
деревянной или металлической сеткой. Их обильно поливают. Иначе
все погибнет. Зеленые аллейки требуют огромного труда, ухода и
средств.
Я зашел в учреждение, которое так и называется: «Водная конто-
66
Контуры новых улиц.
ра». В небольшом домике сидели два человека: начальник Сашпилно-
ров и главный инженер Эрдэнэбаатор. Вот что я узнал от них. В айма-
ке каждый колодец и скважина на строгом учете: за ними — глаз да
глаз. В самом городе находится девять скважин, которые и питают
водой жителей, промышленные предприятия. Водой все обеспечены.
Снаружи ее не видно: ушла в трубы.
Вот эта неприметная конторка и является самым главным нервным
пунктом и города, и всего аймака. Можно мириться с перебоями в снаб-
жении электрической энергией: нет ее — раскладывай костер, зажигай
свечи, керосиновые лампы, топи печки, приводи в действие разные ке-
рогазы. Неравнозначные, но заменители у электричества есть, и во-
обще-то говоря, до его изобретения человек обходился и без него. У воды
заменителей нет! Человек умирает раньше от отсутствия воды, а не
пищи.
Инженер Эрдэнэбаатор говорит:
— Мы полностью решили первую стадию проблемы: вода в до-
статке имеется в каждом доме и квартире. Отличная, глубинная питье-
вая вода! Вы, наверное, читали о предположениях некоторых ученых,
что Гоби некогда была морским дном. Подземные источники здесь
5*
67
мощные. Но добраться до них трудно, а надо. Мы должны превратить
воду и в фактор культуры. Да, да, не удивляйтесь тому, что я сказал.
Когда-то у нас было лимитированное снабжение водой. Что это значит?
Ее хватало лишь на то, чтобы пить. Вода выполняла одну потреби-
тельскую функцию — важнейшую для человека, но все же одну. Те-
перь мы пробурили новые скважины: наша подземная кладовая стала
богаче. Бассейн? Непременно откроем. Большинство гобийцев и не зна-
ет, какое это наслаждение — купаться! И это еще не все: мы думаем о
создании в нашем городе искусственного озера. С лодочной станцией,
с катерами, с рыбалкой...
Человек по природе своей — мечтатель. Но таких рассуждений о во-
де мне нигде больше не приходилось слышать. Гоби накладывает отпе-
чаток на все: тут иные мерки, другая оценка всему сделанному, что на
первый взгляд может показаться обычным, не стоящим внимания. Вы-
растил дерево, полил водой газон — что тут такого? В Гоби за этим вид-
но огромное внимание к человеку, гражданину социалистической Мон-
голии. Блага создаются повсеместно — даже в безжизненной и пустын-
ной Гоби.
Мандал-Гоби порадовал меня своим краеведческим музеем. Его со-
здание — одна из заслуг народной власти. До революции в Монголии не
было и понятия о музеях. Кое-кому даже казалось, что в них, будь
они открыты, и выставлять-то нечего. Только за последние десятиле-
тия были подняты из неведения целые пласты самобытной монголь-
ской культуры, материальные образцы которой представлены в му-
зеях.
... Ее зовут Пурвэ. Недавно окончила десятилетку, а теперь рабо-
тает экскурсоводом краеведческого музея. Высокого роста, симпатич-
ная девушка. На ней вишневого цвета летний, легкий халат. Прямые
черные волосы зачесаны назад и туго стянуты цветной ленточкой. В ру-
ке — деревянная палочка с какими-то вырезанными знаками. В мягких
хромовых сапожках она бесшумно передвигается по комнатам, под-
ходит к стендам и обстоятельно знакомит нас с природой и культурой
края. В разговоре нам не требовался переводчик: русский она выучила
в школе. Читает советские книги, газеты, журналы. Удивила меня,
сказав: «Помните, в «Известиях» была статья о сохранении при-
роды? ..»
Посетителей музея не так уж много: все же — Гоби! Поэтому нас
обслуживал весь штат. Мы ходили вместе с директором, сторожем, дву-
мя экскурсоводами. Мне рассказывали — и я отвечал на их вопросы.
68
Интересный экспонат.
И в этой беседе проявилась натура степного жителя: ему кажется, что
приезжий издалека знает больше, чем он, отгороженный от большого
мира. Снова вспоминаю записи П. К. Козлова. «Ни один встречный
монгол, — замечал он, — не проезжал мимо нас, не взглянув на наш
бивак, не расспросив нас: откуда, куда и зачем мы следуем. Покуривая
трубку и попивая чай, он старался полнее осведомиться о нашем кара-
ване и только после этого он мог спокойно продолжать свой путь, заез-
жая по дороге к монголам с новостями».
69
.. .На протяжении длительного исторического периода источником
знания для монгола служили устные рассказы. Грамотой владели не-
многие. Они жили в У pre или крупных населенных пунктах. Книги
были на тибетском или индийском языках: в старой Монголии эти
языки считались классическими, подобно латинскому и греческому в
русских гимназиях. Слушать рассказ грамотного человека — для мон-
гола высшее наслаждение. Слушатели они незаурядные. Говори час без
перерыва — монгол никогда не перебьет и будет слушать с неослабным
вниманием, сидя в одной позе.
Мне приходилось убеждаться многократно в поразительной способ-
ности монголов впитывать в себя любые знания, даже современные на-
учные, во время устной беседы. Если у него сын учился в советском
университете, то он прекрасно осведомлен о городе, где он расположен,
знает фамилии профессоров, чем и как кормят в студенческой столо-
вой, кто друзья сына, какие они. Неграмотный старик, который никог-
да не брал в руки книжки, станет цитировать целые страницы из дип-
ломной работы сына, посвященной достижениям электроники или ла-
зерным установкам. И помимо всего, монгол обожает обстоятельную,
неторопливую беседу, чтобы текла плавно и приятно. Отделаться скоро-
говоркой, скомкать, укоротить разговор — неприлично: хозяину по-
кажется, что тебе неприятно общество и ты намерен избавиться от
него.
Традиции видоизменяются, но не перестают быть традициями. Да-
же монгол с высшим образованием не может держать при себе то, что
он узнал из только что прочитанной книги: содержание ее он сто раз
обсудил с родными, друзьями, знакомыми. Устное изложение всегда
стояло на первом плане. Может быть, в силу этого среди монголов есть
на редкость талантливые рассказчики. Пурвэ бесспорно относится к их
числу. Я думаю, что и в музей ее взяли за это качество. Ее устное обра-
зование влилось в школьное, книжное.
Гобийский аймак представлен в музее довольно полно и впечат-
ляюще: история, геология, палеонтология, этнография, флора и фау-
на. На табличках даны пояснения, цифровые данные. Вот одна из них:
«Климат сухой, резко континентальный. Средняя температура в июле
плюс 19,1 градуса, в январе минус 18,6. Средняя скорость ветра 4 метра
в секунду». Ветер дует всегда: выпадают безветренные часы, но не
дни. Оказывается, степь не столь уж безжизненна: много лекарствен-
ных растений. Богат и животный мир: козы, лисицы, кролики, волки...
И это еще не все. «В Гоби, — читаю справку, — из полезных ископае-
70
Старик — прекрасный слушатель и рассказчик.
мых обнаружены уголь, шпат, алебастр, железная руда, мрамор, из-
вестняк, различные глины».
Да, здесь можно развивать промышленность, что и делается. В ме-
стечке Цаган-обо добывают каменный уголь. А про земледелие сказа-
но, что в аймаке оно развито очень слабо: у степи отвоевано около трех
тысяч гектар. Что растет и вызревает? Овощи, картофель, овес, кормо-
вые травы. Вот, пожалуй, весь перечень. Есть свой и привозной кар-
тофель. «Привозной, — говорят гобийцы, — мы сразу кладем в чугун
для варки, а свой вначале перебираем в руках, рассматриваем, как ди-
ковинку. ..»
Это все Пурвэ сообщает мне разные сведения. Она вообще мастери-
ца «оживлять» тот или иной экспонат, делает его запоминающимся.
Стоит на стенде чучело грифа. Солидная птица. Казалось бы, что тут
71
такого? Можно и не задерживаться. Но Пурвэ останавливается, гово-
рит:
— Наверное, гриф — единственная птица, которая поднимается
в небо до трех километров. Птичий космонавт! И с такой высоты видит
все, что происходит не просто на открытой земле, а — в траве! Заме-
тит и молнией набросится на жертву. Какое-то особое устройство глаз.
Вы ничего не читали об этом?
Удрученно вздохнула, услышав мой отрицательный ответ. Эта не-
посредственная дочь Гоби исполнена желания не только передать
Вот и вся растительность.
вам те знания, которыми обладает сама, но и получить от посетителя
нужную ей информацию. Она не скрывает своего любопытства,
своего незнания чего-то. Доброе и плодотворное человеческое каче-
ство!
Пурвэ заулыбалась: стоим около портрета прославленного бегуна
Гэндэна. Когда ему было шестнадцать лет, он на охоте догнал зайца и
схватил его руками. В двадцать лет ловил волков. Фантастика! Силь-
ный был необычайно, ловкий. Ему заказывали живых волков — прино-
сил на спине. Охотился с одной дубинкой. Настигнет зверя, повалит
его, всунет палку в рот, свяжет и отправляется с добычей домой. Фено-
мен. В древности такие люди входили в былины. В тридцать лет Гэндэн
обгонял скакунов на спортивных состязаниях. Можно представить,
каким захватывающим было это зрелище! Посмотреть бег Гэндэна
съезжались монголы со всей страны. В семьдесят лет он стал работать
почтальоном: пройти полсотни километров ему ничего не стоило. Рез-
вый, жизнерадостный был человек. Поискать такого ходока.
Я стоял и слушал, как сказку, рассказ Пурвэ.
— Вам это очень интересно? А знаете, сколько мы спорили — му-
зейное это или нет. У нас тут кости ископаемых, скелеты чудовищ.
И вдруг — ГЪндэн. Не будет ли он восприниматься как что-то смешное?
Некоторые наши товарищи сомневались. А я сразу сказала: надо,
надо!
Довольная, подвела меня к керамическому блюду, сделанному два
века назад. В него вмещается литров пятнадцать жидкости. Порази-
тельная четкость линий монгольского национального орнамента: гео-
метрия узоров. Краски будто только что нанесены и не успели еще про-
сохнуть. Цветы, листья, звездочки на поле кажутся живыми. Столь
вместительный сосуд благодаря волшебному мастерству выглядит лег-
ким, изящным, декоративным, хотя из него ели, пили различные на-
питки. А рядом — коллекция бронзовых ножей, изготовленных до на-
шей эры...
В одном зале музея представлена бурная историческая пора: самое
начало становления независимости в Гоби. Шла упорная борьба за
выдворение из страны китайских милитаристов: против них выступали
все слои населения. «Наша Монголия в своем первоначальном основа-
нии была отдельным государством, — писали в своем обращении кня-
зья и высшие ламы еще в 1911 году, — а поэтому, основываясь на древ-
нем праве, Монголия утверждает себя независимым государством с но-
вым правительством, с независимой от других властью в вершении
73
своих дел. Ввиду изложенного, сим объявляется, что мы, монголы, от-
ныне не подчиняемся маньчжурским и китайским чиновникам, власть
которых совершенно упраздняется, и они вследствие этого должны от-
правиться на родину».
Захватчики на это послание не обратили никакого внимания. Впо-
следствии президент Китая издал декрет о ликвидации автономии,
и Монголия продолжала оставаться провинцией маньчжуро-китай-
ских завоевателей. Продолжалась, не стихая, а все разгораясь, и борь-
ба патриотов. В гобийском музее вывешен портрет совсем юной девуш-
ки-партизанки Тувдэнгийн Бор. Двадцатые годы. В Гоби орудовали
маньчжурские оккупанты. Но их теснили отряды народной армии,
наступавшей из Урги. Бор работала секретарем революционного союза
аймачной молодежи. Вместе с солдатами она принимала участие в раз-
громе банд противника. Бесстрашная наездница, пламенный оратор,
солдат революции — она напоминает образы наших героинь периода
гражданской войны. Ее выследили, поймали, подвергли пыткам. Затем
увезли в горы и, замучив до смерти, сбросили со скалы...
На полу расставлены какие-то сундуки. Нет, не для хранения до-
машних вещей — это муглэн, ящик, короб для... пыток. «Маньчжур-
ские подарки» — так окрестили их монголы. Во что может вылиться
человеческая изобретательность! Провинившегося бросали в ящик,
а потом заколачивали его гвоздями, петлями, скобами. Вытягивали
шею пытаемого, проделывали для нее отверстие так, чтобы посажен-
ный в ящик не мог втянуть туда голову. В таком виде ящик оставляли
где угодно: заключенный не убежит...
Это — не средневековая инквизиция. Наш век... Стоим молча:
экспонаты говорят таким жутким языком, что другие слова тут лишни.
Директор музея Авирмэд берет меня под руку, и мы удаляемся вместе
с притихшей Пурвэ в другой зал. Авирмэд — учитель: этому делу он
отдал 26 лет своей жизни. Теперь директор музея. Но его не так ча-
сто застанешь в кабинете: разъезжает по Гоби. Музей начался с одного
зала. В нем находилось несколько десятков экспонатов, сейчас их число
превышает три с половиной тысячи. Будет еще больше — Гобийский
край богат и прошлым и настоящим.
Увидеть в Гоби скелет ихтиозавра вроде бы вполне естественно:
их кладбища обнаружены здесь. А вот как попало сюда трофейное
немецкое оружие? Целый стенд! Великая Отечественная война совет-
ского народа. Северный фронт. На фотографии группа монголов с со-
ветскими воинами. На ней уместился и лозунг: «Делегации Монголь-
74
ской Народной Республики— красноармейский привет!» Здесь же на-
ходится справка: «Мною, заместителем начальника управления тыла
Волховского фронта старшим батальонным комиссаром Тынгеро-
вым А. X., подарен трофейный немецкий автомат № 89—89 Главкому
народного ополчения Монгольской Народной Республики Чимидын
Мижиду».
Товарищ Мижид — первый председатель аймака, генерал. Он все
рвался повоевать с фашистами, да не удалось. Подарки передал му-
зею. Передовой скотовод Ж. Пунцаг награжден советским правитель-
ством орденом Красной Звезды: Монголия была тоже тылом Совет-
ской Армии — Пунцаг отправлял в Советский Союз лошадей. Принес
в музей фотографии, документы, но оставил при себе солдатский коте-
лок, из которого они когда-то ели вместе с советским бойцом...
...Вечером в Доме культуры юноши и девушки пели песню:
Раскрутилася пластинка
Рябью по воде, как будто
Ранним утром на озера
Ровным строем птицы сели.
Плаванье иголки белой
По пластинке этой черной
Почему-то лебединым
Показалось мне проплывом.
Гоби — страна песен, музыкально одаренного народа. За разви-
тие самодеятельного искусства аймак неоднократно получал первые
призы в Монголии. Из Гоби вышли талантливые артисты: исполни-
тельница народных песен Нансалма, певец Г. Батсух, солистка оперы
в Улан-Баторе П. Цэвэлсурэн, народная артистка МНР Н. Норовбанзад,
заслуженные артисты Г. Хайдав, Д. Чулун, Ж. Дорждагва, балерина
Т. Цэрма и другие. Представители гобийского пастушеского племени
вошли во все профессии обновленной Монголии. «Был бы хороший
пастух, а хороший человек из него выйдет сам собой» — гласит гобий-
ская поговорка.
Высокие нравственные качества аратов воспевал Ц. Дамдинсурэн,
один из основоположников новой монгольской литературы, автор «Зо-
лотой книги», повести «Отвергнутая девушка» и многих других про-
изведений. Уроженец Гоби.
«Восход»
Лебеди на озерке выглядели картинно. Странным казалось соседство
с ними домашних животных, которые принадлежали аратскому сель-
скохозяйственному объединению «Мандах», то есть «Восход». Еще
больше удивило, когда вычитал, что запрет на отстрел лебедей был
введен в Монголии еще в 1294 году! Красивую птицу почитали за бе-
лый цвет — символ благородства, чистоты, доверчивости и самой жиз-
ни. Февраль в Монголии называют Белым месяцем, это — праздник ско-
товодов. Новый год по лунному календарю — начало весны. Молочная
пища тоже имеет белый цвет, как и праздничная одежда, как и наруж-
ное покрытие юрты. Хадак, платок счастья, преподносится гостю вме-
сте с чашкой кумыса. Когда путник уезжает, хозяйка дома берет в ру-
ки цапал, плоскую резную палочку с девятью ямочками, в которые на-
ливает молоко, выходит на дорогу и выплескивает капельки по на-
правлению удаляющегося всадника. Белый путь — добрый путь!
Дороги в Гоби, в той ее части, где нет сплошных песчаных сопок,
считаются лучшими в республике. С заметной, пробитой колеей — одна,
которая соединяет аймачный центр с сомонами, районами. Но лучше
ехать по бездорожью. Машина едет напрямки, и по твердому грунту
можно проскочить в любую, самую отдаленную бригаду животново-
дов. Шоферская самодеятельность в выборе пути изукрасила степь за-
тейливой резьбой шин, оставив следы до первого сильного ветра. По-
том опять все заволочет песком, и снова «выписывай» дорогу, ориен-
тируясь на свое чутье. Случается, что возьмешь курс не туда, дашь
лишних полсотни километров. Но такого рода ошибки и не считаются
за грех. Поворачивай, ищи более верный путь. Не ворчи, не разноси шо-
фера: рано или поздно, а он доставит вас в точно назначенное место.
Не в назначенные часы, а — место! Гобийские дороги точных часов
прибытия и отбытия не признают...
Не жми на педаль, не нервничай, не думай, что кто-то тебя переста-
нет ждать, а приготовленный обед остынет, а то и вовсе будет съеден.
Ничего этого в Гоби не бывает. Приглашая на встречу по любому по-
воду, говорят: «Ждем вас в такой-то день, на этой неделе». Временной
запас велик, и он дается для того, чтобы приглашенный не торопился и
не был стеснен обещанием точного прибытия. В этом есть благородство
свободы и понимание возможных дорожных перипетий в Гоби.
Что делать в такой дороге? То, чем занимаются в пути все монголы!
Созерцай; все условия для этого процесса созданы, никто не помешает!
76
Лебединое озеро.
Дорожного шума нет — машина встала, а с ней замолк и последний
чужеродный звук в степи. Мотор заглушал и мешал слушать перво-
зданную музыку — теперь она овладела всем. Посапывает, похлипыва-
ет ветерок, дотрагиваясь до каждой песчинки, словно пересчитывает
их, заботясь и беспокоясь, не украл ли кто часть этой россыпи со време-
ни его последнего обхода. Вздыбливает ползучие травы и чистит их,
заставляя веточки кружиться вокруг собственных корней. Катит мел-
кие камешки, и они, как птицы на снегу, оставляют на песке следы.
В небе парит орел. Примета: ветерок не перейдет в бурю. Если бы
надвигалась она, орел бы давно скрылся. Значит, так себе: небольшая
песчаная поземка, которая не перейдет в опасные вихри. Но и такой
ветер что-то переделывает, перестраивает, недовольный работой своего
77
Немые свидетели вечности.
предшественника. Избрал восточный склон сопки и точит ее, вырывая
каждый раз желто-дымчатые пряди и аккуратно укладывая их на
облюбованной площадке. Своеобразная логика стихии, не понятная че-
ловеку. Что-то формирует: вначале казалось, что вырастает панцирь
черепахи, да нет — получился верблюжий горб.
Ветер испытывает свою силу: напрягаясь, он на глазах выкручивает
из песка «волчки» и пускает их, пляшущих, по степи. С жестким шу-
мом они разбегаются, потом пыл их постепенно остывает, они стано-
вятся все ниже и ниже, смиреннее и вырванные из песка в него же
и входят, совершенно утихомирившись.
Резко очерченного солнца в Гоби я не наблюдал: оно висит в жел-
том мареве, расплывшееся, потерявшее свою форму от жары. И от этого
создается впечатление, что печет не само солнце, а нагретый воздух,
пронизанный песком, и сам песок, дышащий скрипящим испарением.
Созерцание, с которого мы начали свои рассуждения, ты волен раз-
бавить или заменить пением. Тягучим-тягучим, в сравнении с которым
даже самая из протяжных русских песен покажется скороговоркой.
Пение ведется с повторами, с далекими воспоминаниями, с останов-
ками, как бы для раздумий. И снова певец пройдется по ранее сказан-
78
ному, но приправит уже другой мелодией, придаст исполнению инои
колорит. Строчки длинные-предлинные — настоящий караван слов!
И гнать их не спешат.
Монгол отдается пению самозабвенно. Он остается с песней, как
ваятель у мраморной глыбы, и шлифует ее по своему вкусу. Канони-
ческих текстов не существует для исполнителя, он вправе импровизи-
ровать, опускать то, что его не волнует, добавлять им переживаемое,
соответствующее сиюминутному настроению. Одну и ту же песню мож-
но записать во многих вариантах. Простор для творчества! Спросишь
своего спутника:
— О чем эта песня?
— Это не песня...
— Но вы же пели!
— Это я исполнял сказку...
Петь можно все: сцены из полюбившейся книги, написанной про-
зой, монологи из драмы, житейские притчи, исторические сказания
и то, что осенит в дороге певца-сочинителя, который не тужит из-за
отсутствия музыки — с этим он превосходно справится сам. Приезжего
монгол может и разыграть, сказав, что музыку исполняемой им песни
написал такой-то известный композитор. Потом подойдет и признает-
ся: пошутил, так пела его бабушка...
Колесили мы долго без провожатого: со мной сидели уланбаторцы,
которые без всякого обсуждения согласились с моим предложением —
самим вначале поездить просто так, без какой-то цели, подышать
гобийским воздухом, осмотреться. Проголодались, а это верная под-
сказка, что надо направляться к жилью. Где бы мы ни останавлива-
лись, чтобы спросить у пастухов, куда мы попали, всюду получали
один и тот же ответ: земля «Мандаха». Восемь часов езды на машине
по владениям одного хозяйства! До границы с другим мы, оказывается,
так и не дотянули. Что же это за гигант в Гоби?
Председатель объединения Довгорын Жамьяндорж в тот самый
момент, когда наша машина подкатила к конторе, был занят цере-
монией слезания с верблюда. По его команде животное послушно
легло на землю, председатель встал, отряхнулся и направился к нам.
Сухощавый, загорелый. Темно-синие галифе, высокие кожаные сапоги.
В нем что-то было от профессионального жокея. Но со шел-то не с ло-
шади! И, словно почувствовав мое недоумение, он произнес:
— Поразмялся на верблюде. Самое лучшее, что можно придумать!
Скакун требует от всадника постоянного внимания, напряжения. Сидя
79
Гобийский поселок.
на верблюде, можно и вздремнуть. А какая плавность! Не едешь,
а скользишь на лодке по волнам. Убаюкивает. Отдыхаешь. Как допол-
нительный выходной день...
Он — не конторский человек. Мы пробыли в юрте всего несколько
минут. Жамьяндорж сообщил: «Мандах» имеет 328 тысяч гектаров
пастбищ. И ни одной пяди пахоты. Объединению принадлежит 102 ты-
сячи голов скота: свыше 50 тысяч одних овец, 3,5 тысячи верблюдов,
28 тысяч коз, 14 тысяч лошадей, коров... Таковы масштабы: все изме-
ряется, считается десятками и сотнями тысяч!
В «Мандахе» 553 юрты, что в данном случае равно числу се-
мей. Населения — 2268 человек. 45 голов скота на каждую душу!
И — 185 голов на каждую юрту! Я не мог понять, как люди управля-
ются с такой баснословной массой скота! Ежедневно — напоить, на-
кормить, выгнать, пригнать, подоить коров. И как это — остричь
50 тысяч овец? Принять десятки тысяч новорожденных верблюжат,
жеребят, телят, ягнят... Сколько надо рук?
Все время улыбающийся Жамьяндорж вежливо спросил:
— Сколько времени вы здесь пробудете?
— Дней десять.
— Тогда что же вам рассказывать! Многое увидите сами. Поедем
вместе...
Непонятен, странен для монгола человек, который в один присест
80
хочет узнать все, не считаясь со степенью расположения к беседе.
Засыпать председателя вопросами не следует. В этой своей убежден-
ности я, возможно, что называется, переборщил: он молчит час — я
два. И это затянувшееся молчание оправдало себя — по существующей
этике хозяин должен говорить больше, чем гость. Молчаливость лими-
тируется законом гостеприимства. Кажется, что над монголом так и
висят фонари сигнальных маяков в виде пословиц: «Лучше меньше
говорить, да больше думать», «У болтуна всегда занят язык, у труже-
ника заняты руки», «Язык как у мудреца, а дела как у глупого»,
«Руки до седла не достают, а он их до неба протягивает».
Старый животновод
показывает самых красивых ягнят.
6 Монгольские дали
Без конца можно перечислять поговорки, сдерживающие чересчур
словоохотливых, и их воздействие заметно. О монголе не скажешь, что
он наговорил вам семь верст до небес, но ничего не сделал. Вернее
будет обратное: ничего не скажет, а все сделает! И не требует благо-
дарности. Когда слышишь: «Вот я тебе сделал то-то, а ты мне отказал
в том-то», видишь жалкую пародию на порядочные взаимоотношения.
Это — разновидность торгашества. «Ты — мне, я — тебе». У монгола
желание сделать добро, доставить вам удовольствие лишено корысти.
В Гоби до сих пор бытует обычай: покидая юрту, хозяин или хозяйка
оставляют приготовленную пищу, и ею может воспользоваться любой
проезжающий. Накормить человека, снабдить его всем необходимым
в дорогу — дело настолько обычное, что не стоит этому придавать
какое-либо значение. Притомилась твоя лошадь — остановись, оставь
ее у первого встречного арата, а из его табуна возьми свежую. Седлай
и скачи дальше. Лошадь потом пригонишь, заберешь свою, которая
к тому времени отдохнет и понесет тебя в желанную даль...
Арат — сокровище. Доверенное лицо самой природы. Его непосред-
ственность совершенно обезоруживает. Психология кочевника, стран-
ника, готового всегда и всем помочь. Современному шоферу более всех
известно чувство приобщенности ко всему, что двигается, идет вперед,
преодолевая препятствия. Братство дорог, родство претерпевающих
невзгоды.
Арат всю свою жизнь проводит в хлопотах о скоте, от которого
зависит его существование, благополучие семьи. На коне, на вольном
воздухе — каждый день. Чтобы не заснуть, взбадривал себя нюхатель-
ным табаком, хранимым в нефритовой табакерке. В дальнюю поездку
брал сухое толченое мясо — с таким запасом мог скакать сутками, под-
крепляясь на ходу. Конь может преодолеть триста километров в день!
Арат и его приучал жевать толченое мясо, чтобы не останавливаться и
сэкономить часы, нужные животному для утоления голода на обычном
пастбище.
Скот «коротких ног» — коровы, овцы, козы — находился под над-
зором женщин. Лошади и верблюды, «скот длинных ног», выхажи-
вали мужчины. Существовало четыре вида лошадей: баранья — сми-
ренная, дежурившая около юрты или отары, на которую мог садиться
кто угодно. Старик, ребенок, случайный прохожий — ей все равно, по-
везет любого, не сбросит. Были и специально натренированные для
поимки других лошадей — диких или отбившихся от хозяев и шатаю-
щихся по степи. Дальше шел скакун — гордость семьи, приносящий
82
В дальний путь.
ей славу. Брал призы, о чем шумела молва. Это деление замыкал бое-
вой конь — для военных действий.
Между этими четырьмя ступенями были и промежуточные. Напри-
мер, личный конь. Он мог терпеть на своей спине лишь одного чело-
века, к которому он привык и которому был послушен. Другим под-
ступаться к нему было бесполезно и опасно. Даже если кто-то и сядет
на него, он все равно сбросит неугодного ему седока.
Монголия хранит легенды о конниках и стрелках. Хороший конь —
счастье, как и женитьба на красавице. В песне поется:
Душой честные монголы
Не раз подвиги свершали,
И делам их ратным
Всегда кони помогали.
Всадник в Монголии не стал достоянием одних только плакатов.
Малые дети, школьники, мужчины и женщины предпочитают разъез-
жать на лошадях. В отличие от многих других стран Азии, в стране
велосипед приживается слабо. Истинная езда возможна только на
лошади!
В Гоби я видел всадников с луками. Он нужен пастуху, как ружье
и собака. Сделать лук теперь могут редкие мастера: их искусство при-
Традиционные монгольские скачки.
ближается к скрипичному. Стрела и лук должны находиться между
собой в таком же органическом сочетании, как смычок и скрипка. Оба
инструмента (а настоящий лук является тончайшим инструментом!)
приводятся в действие натренированной, опытной, сильной рукой. По
монгольским легендам и документальным хроникам известно, что луч-
ники пускали стрелы на несколько сот метров.Кремневое ружье не било
на такую дистанцию. В честь стрелка Исунке,или Есунке,была постав-
лена каменная доска с надписью: на спортивных торжествах он мет-
нул стрелу на 335 маховых саженей. Это около 500 метров!
Житель степи формировался, воспитывался, рассчитывая в основ-
ном только на себя: ему часто приходилось оставаться одному и спа-
сать скот в дурную погоду. Отсюда — многогранность его познаний.
Хороший пастух обладает большими сведениями по ботанике, ветери-
нарии, метеорологии. Умение определять по положению солнца, луны
и звезд то, что может произойти на земле, отнюдь не относится к ми-
стике. Двенадцатилетний, малый, цикл древнего монгольского кален-
даря в основном совпадает с малым циклом солнечной активности. Эту
«дальнюю» связь, над разгадкой которой бьются современные ученые,
знали древние араты, обращали внимание на взаимозависимость мира
земного и мира космического.
Практическая струнка у арата все время натянута и никогда не
ослабевает. Порой расчетливость проявляется незаметно для посторон-
него взора. Случайно в дороге заметишь, что среди голых песков и
камней разместилась обширная котловина, заросшая густой травой.
Есть такие в Гоби: во время дождей в котловины стекается вода. Потом
она испаряется, предоставляя место буйству зелени. Я тут же высказал
нечто вроде упрека Жамьяндоржу: вот, сказал я ему, ваши пастухи го-
няют скот по пескам, а этого пастбища не заметили.
Опять хохочет. Вежливо, терпеливо объясняет. На этом месте зимой
будет кочевье, а где оно назначено, там в летнее время скот пасти
нельзя. Стравишь все, а что тогда останется на зиму? Сохраняется кор-
мовой резерв. Пастбищный период продолжается круглый год. Арат
прикидывает в уме, планирует использование подножного корма от
урожая до урожая. Председатель Жамьяндорж лишь приблизительно
знает, где в настоящий момент находится та или иная отара, стадо,
табун. Он не может давать распоряжения: этому пасти скот там, а
тому — вот здесь. Тут он полностью полагается на аратов — иначе они
не были бы допущены к скоту. Арат расчетлив и не станет зря гонять
животных, понимая, что чем больше пройдет скот, тем больше ему
85
Верблюд-водовоз.
потребуется корма и воды. Лучше пастбище — меньше кочевки. «Эко-
номия в шаге» — аратское выражение.
... А стрелы времени летят все вперед, и никто от них не уклонится.
Старый, традиционный арат уступает место новому. Как же происхо-
дит эта смена аратского караула? Что нового и интересного произошло
в этом году?
— Лучше начнем с последнего вопроса, — сказал товарищ Жамьян-
дорж. — Правда, теперь я рискую, и вы будете надо мной смеяться.
Все привыкли к событиям мирового масштаба, к общереспубликан-
ским. Избран новый президент, свергнут король или император, убит
политический деятель, война кончилась, война началась... Вот это
новости! И как среди всего этого будет выглядеть мое сообщение о том,
86
что у нас одна верблюжиха принесла двойню! Такое случается крайне
редко. Было настоящее паломничество — все хотели поглядеть и на
мать и на деток...
И умолк, погрузившись в глубокое раздумье. Я смиренно следовал
его примеру, как вдруг услышал:
— Что вы молчите?
Теперь уже я не мог скрыть улыбки: Жамьяндорж с каждой нашей
новой поездкой разговаривался все больше и больше.
Думать-молчать было о чем: я спрашивал Жамьяндоржа, кто будет
пасти скот при всеобщем высшем и среднем образовании. Председатель
припомнил: когда его избрали на этот пост, то единственным челове-
ком с высшим образованием был он сам. Его переизбирали пять раз —
через каждые два года. За это время в хозяйстве появились с высшим
образованием и специальным средним десятки людей. Все к лучшему.
Кооперативное хозяйство начиналось с нищенского уровня: вступи-
тельные взносы равнялись... десяти тугрикам! В объединении было
всего пятнадцать семей. Араты Среднегобийского аймака имели право
оставлять в личном пользовании 150 голов скота, а что сверх того —
сдавать в общее пользование. Десять — пятнадцать лет назад арат
занимал деньги, чтобы внести вступительный взнос. Сейчас он в состоя-
нии выделить сотни и тысячи тугриков, чтобы купить телевизор, ме-
бель, ковры, путевку в ту или иную социалистическую страну. Гобийцы
учатся в Советском Союзе и многих других странах. Повстречавшийся
нам в дороге Должинсуржийн Дамбийнямын, гнавший караван вер-
блюдов с грузом из Улан-Батора в Мандал-Гоби, рассказал, что его сын
окончил советский вуз, а дочь — балетную школу в столице республи-
ки. Он не скрывал гордости за своих детей. В местечке под названием
Белая Гора мы были гостями старшего пастуха Цэрэндулам Найдана.
Его сын работает преподавателем в средней школе — он окончил педа-
гогический институт. Сам он с пятнадцати лет пасет самостоятельно
стадо. Его дочка тоже пастух.
В различных проявлениях, но всюду перед нами возникала одна
и та же проблема: арат ближайшего будущего. Гоби ограничена в люд-
ских ресурсах, а численность скота возрастает. В Среднегобийском
аймаке насчитывается один миллион двести пятьдесят тысяч голов
скота. В животноводстве занято всего восемь тысяч человек. Положе-
ние напряженное. Весной араты приняли 250 тысяч ягнят, 150 тысяч
козлят, 60 тысяч жеребят, 26 тысяч телят и свыше 9 тысяч верблюжат.
Почти полмиллиона молодняка! «Приняли»—это слово не
87
Детишки любят животных и охотно помогают
ухаживать за ними.
отражает существа совер-
шенно неизмеримого тру-
да. Сколько возни с
новорожденными! Верблю-
жонка надо сразу же при-
вязать к колышку, сшить
для него теплую попону,
чтобы не простудился на
ветру. Ягнят и козлят опре-
делить в специально подго-
товленную юрту, где тепло.
Проходят недели, пока мо-
лодняк не окрепнет и не
сможет влиться в стадо.
Как справиться со всем
этим?
— Как? — переспраши-
вает товарищ Жамьян-
дорж. — Из аймака и сомо-
нов в бригады животново-
дов направляются все слу-
жащие, все школьники. Мы
выезжаем туда с женами и
детьми. У нас все умеют
ухаживать за скотом. Что
это за работник района или
области, если не сможет
принять жеребенка или по-
доить корову? Тут мы с
трудом, но выкручиваемся. Берем общей атакой. А вот с пополнением
животноводческих кадров дело обстоит гораздо сложнее.Кандидат наук
вряд ли согласится пасти стадо. Таких случаев пока что нет. Выход я
вижу в одном—надо неизмеримо повышать культуру быта. Материаль-
ная база для этого есть. Араты покупают автомашины, мотоциклы.
Бедных семей у нас нет, все это ушло в прошлое. Но в настоящее время
мы достигли такого развития, что одной хорошей пищей и приличной
одеждой человек не довольствуется. Как удержать молодежь в живот-
новодстве? Административные меры тут не помогут. Запретить учить-
ся людям нельзя. С другой стороны, мы сейчас не можем превратить
88
Гоби в место сплошного удовольствия, чтобы молодежь здесь чувство-
вала себя, как в городе. У нас еще нет электричества во многих юртах.
Работы по благоустройству быта аратов займут десятки лет.
— И все же, дорогой Жамьяндорж, в ваших словах я не вижу
ответа.
— Его и нет, нет еще! — решительно подчеркнул он. — Если бы на
все вопросы существовали готовые ответы, то нам тут и делать было
бы нечего. У нас уже есть пастухи со средним образованием. Будут,
думаю, и с высшим. Труд арата требует незаурядных способностей:
тут иного и высшего образования не хватит! А выход из положения
есть. Хорошая надежда! Это — романтика особого рода. Душевного
настроя. Романтика заключается в том, что ты понимаешь задачи,
вставшие перед твоей страной, и принимаешь участие в их разреше-
нии. Это самая действенная романтика. Выше и сильнее ее я не знаю...
Обычно человек проникновенно говорит о том, что пережил сам.
Жамьяндорж не случайно сделал упор на романтику понимания не-
Стесняются приезжих.
Когда бабушка рядом, можно
подойти поближе.
надо получить 85 ягнят
нувшей весной Тулгын
легких задач: он — один из тех, кто по-
нял ее. Когда-то работал в аймачной
администрации, окончил торговый тех-
никум, потом вуз, был редактором
аймачной газеты. А потом уроженец
Гоби стал работать животноводом. Вы-
бор сделан прочно, навсегда.
Я хочу описать еще одну особенность
в разъездах по Гоби. В дороге нет ресто-
ранов, кафе, закусочных. И все это, вме-
сте взятое, сосредоточила в себе самая
простая аратская юрта. Время обедать—
заезжай, накормят. Настигла ночь —
переночуй. Такая доступность позволяет
все время знакомиться с людьми в не-
официальной обстановке, видеть их до-
ма, в семье, за чашкой чая, за блюдом
жареной баранины. Может быть, в силу
этого Гоби представляется мне так плот-
но заселенной. Каждый день мы бы-
вали в гостях: то нагрянем по собствен-
ной инициативе, то по приглашению.
В Луусском сомоне мы посетили хонь-
чина, то есть чабана Тулгына Дагдана.
Известный в стране животновод. Депутат
Великого Народного Хурала. Познако-
мились мы в ложбинке, где находилась
его отара в 650 голов овец.
Юрта — подарок правительства за
рекордные показатели. Я поинтересовал-
ся деталями: за что же арат получает
юрту? Вещь дорогая. А вот за что. По
существующим нормам от 100 овец
и сохранить их, вырастить, выходить. Ми-
Дагдан от 606 маток принял 615 голов
молодняка.
— Тридцать пять овец принесли по два ягненка. Вот умницы...
— Трудная ваша работа...
— Если не умеешь, то конечно не из легких!
90
В юрте висит барометр. Нужная штука, говорю ему. Соглашается
и дает свое определение важному прибору:
— Барометр дает мне знать: спокойно могу отдохнуть или нет.
Если стрелка тянется к ветру или буре, то наутро надо отправлять скот
не на пастбище, а в кошары, в укрытие. Значит, гони за сеном, за под-
кормкой. И снова поглядывай на барометр. Только уж вы не думайте,
что я все время сижу в юрте и смотрю на этот кружочек!
Тулгын Дагдан член бригады социалистического труда. Не помнит
точно, с каких лет начал пасти скот. Перерыв был вызван только
службой в армии. Сержант. Командовал отделением конников в боях
у Халхин-Гола. Среди его наград имеется и советская медаль «За
победу над Японией». Да и в солдатские годы он не отходил от коней.
Прирожденный скотовод. И если бы на него свалились златые горы
в другом месте и на другой работе, он бы все равно не согласился по-
кинуть эту холмистую землю, по которой ходит со скотом полвека и
где знает решительно всё: травы, птиц, хищников, тропы, колодцы,
камни, кустарники. «Читает» почерк облаков. Только у аратов могло
родиться выражение, как оценка мастерству: «Он знает весь скот
в лицо».
Занемогшее животное тянется к арату, не отходит от него, просит
помощи. Он садится на коня, мчится вдаль, отыскивает лечебные тра-
вы и врачует. Найдет горячий источник и поит целебной водой ослабев-
шего. Арат ничего не пожалеет, чтобы спасти больного животного. Мне
рассказывали, как один арат вылечил верблюда нефритовым порош-
ком. Разбил драгоценную шкатулку, семейную реликвию, растер оскол-
ки в мелкий порошок, перемешал его с водой и отпаивал двугорбого.
От этого снадобья корабль пустыни ожил и получил кличку «Нефри-
товый». ..
В сомоне Сайхан-ово («Красивый холм») проживает шестидесяти-
летний арат Даштонгок. Двенадцать лет назад ему дали шестьдесят
коров. По монгольским масштабам — небольшое стадо. Шли годы. Ста-
рик спокойно делал свое дело. Ни к кому не обращался ни за советом,
ни за помощью. Ни на что не жаловался. Так и жил: вроде незаметно,
как живут многие. Заговорили о нем тогда, когда аймачная живот-
новодческая комиссия пришла к нему на пастбище сделать очередные
подсчеты скота: стадо Даштонгока насчитывало больше тысячи голов!
Так он стал обладателем республиканского рекорда.
Его бессменная помощница — супруга Гивасурэн, член Монгольской
народно-революционной партии, депутат аймачного совета. В их юрте
91
Отдых.
я увидел томики классиков марксизма-ленинизма, и учебники по ветери-
нарии, и определители растений на русском и монгольском языках.
В рамку вставлен отпечатанный крупным шрифтом прогноз погоды
на текущий месяц. На тумбочке стоял недавно приобретенный транзи-
стор. Хозяйка растопила железную печку, начала готовить чай, а Даш-
тонгок, расстегнув халат, уселся на коврике.
— Он в юрте бывает гостем, — сказала про мужа Гивасурэн. —
Вечно в степи.
Даштонгок блаженно улыбается, узких глаз его почти не видно.
Мои вопросы обратили его память в прошлое. Двухлетним ребенком
отец посадил его на коня. В три года он имел уже свою лошадь. Помнит
наказ отца: «Главное — не падай. Конь подумает, что ты слабый и не-
достоин сидеть на нем. Цепляйся руками и ногами, но держись! Хва-
92
тайся за холку, гриву, за уздечку, за лошадиную морду, за круп!
Повисни на боку, на животе, лети в воздухе, но не падай на землю!»
В пору его детства и юности будущих воинов и пастухов воспиты-
вали на облавах. Волк, самый опасный враг домашних животных,
подлежал истреблению. На них и устраивалась охота. Взрослые брали
с собой самых отчаянных ребят, лихих наездников, лучших стрелков
из лука — парней не робкого десятка. Даштонгок не только убивал
хищников, но, подмяв, заарканивал их, что сложнее и опаснее. Соска-
кивал с лошади и брал волка живьем. Просто так, из удали. Получал
в награду скот. В Монголии до сих пор действует старый закон: сомон,
на территории которого затравлен или убит волк, выдает охотнику не-
сколько голов скота.
— Сейчас этим не проживешь, — заметил Даштонгок. — Волков
поубавилось, а скота и так стало довольно.
Запомнился его рассказ о зимних жестоких морозах, о дзудах.
Понятие «дзуд» вобрало в себя и лютые холода, и бескормицу,и снежные
бураны, когда не видно ни зги. В этот злосчастный период больше всего
гибнет скота. Куда денешь отару в тысячу голов? Где найти спаситель-
ное место? Вся степь — ледяной бурлящий котел. Воды нет: колодцы
Монгольские лошади.
покрываются метровым слоем льда. Привязывают лом, пешню к верев-
ке и долбят до тех пор, пока не появится вода. Ведро в пробитую
прорубь не входит: черпают банками. Разве такими крохами напоишь
стадо? Скот впадает в панику. Овцы и козы бросаются под коров, под
лошадей, ища укрытие и спасение. Арат укладывает в полукруг
верблюдов, подсовывает им под бока обессилевший «малый скот»,
сбрасывает с себя теплый халат, кутает в него самого жалкого, по-
гибающего. Случается, что и сам схватит воспаление легких. Угомонит-
ся буря, ослабевших животных начинают отпаивать теплым молоком,
а чабана отправляют в больницу...
В юрте
Стоишь на вершине сопки, а там, внизу, в разных концах виднеются
юрты: купола надутых ветром парашютов. Никто не может сказать,
сколько их во всей республике. Но — много. В крупных городах они
исчисляются десятками тысяч. Что же говорить о провинции! Здесь
юрта всё: жилье, читальня, контора, баня, библиотека, санитарный
пункт, склад, гостиница, магазин, лаборатория, школа, мастерская.
И ни одной нет похожей на другую, соседнюю. Даже при большом
внешнем сходстве юрты разнятся внутренним убранством. В них жили
и ханы и простые араты.
Как же мы будем чувствовать себя в этом жилище кочевников и
скотоводов? Надо бы пожить в нем хотя бы денек-другой. Передышка
в нашем путешествии нужна была и по другим причинам: одежда
пропылилась насквозь и нуждалась в стирке, чистке, утюжке. Необхо-
димо было привести в порядок и дорожные записки, расшифровать их,
дополнить: часть из них делалась на ходу, в спешке. Что-то вообще не
вошло в блокнот — далеко не всегда удобно вынимать его перед собе-
седником. Не все это любят...
Сразу же поставлю читателя в известность, что юрту мы заняли
обычную, а не приготовленную специально для нас. Возможно, мон-
гольская «тетя Маша», уборщица, потрудилась, приведя все в поря-
док: юрта выглядела свеженькой — и снаружи и внутри. Она распола-
галась на самой окраине сомона Олзийт-сум — это километрах в ста
к югу от Мандал-Гоби. Жильцы юрты все время меняются: известно,
что означает районный Дом для приезжих (Дом колхозника, по-наше-
му). Наша — теперь можно уже и так сказать — юрта была несколько
больше по размерам средней аратской: двенадцать метров в диаметре,
94
по которому как раз и пролегала ковровая дорожка, прерываясь в том
месте, где стояла печка. На переднем конце дорожки разместился стол
с зеркалом. На нем стояли два металлических светильника. Лежали
огарки и целые свечки — признак того, что на электричество целиком
и полностью полагаться нельзя.
Другим концом дорожка упиралась в порог. Таким образом вся
юрта строго делилась на две равные части: правую и левую. В каждой
из них стояло по две койки. Каркас двери был деревянным. На раму
натянут войлок, обшитый снаружи и изнутри материалом. В самом
Так начинают строить юрту.
верху юрты находилось колесо — тоно. Их изготовляют в ремесленных
мастерских. До этого я побывал у мастерицы Цэдэндорж Оюун, кото-
рая занимается росписью тоно. Она покрывает их краской и лаком,
наносит узоры. Нужно не менее трех дней, чтобы раскрасить тоно
средней величины. Часто на тоно каллиграф выписывает изречение
поэта или мудреца. В этом сказывается традиция древней Азии, когда
профессия каллиграфа приравнивалась к искусству.
В отверстия тоно вставлены дугообразные деревянные рейки, кото-
рые идут к земле и, разбегаясь по кругу, образуют купол, вернее,
Художница расписывает Тоно.
остов его. На рейки натягиваются полотнища — любого цвета, но пре-
имущественно белого. Тут безбрежное поле для фантазии. Есть двери
очень живописные: на зеленом матерчатом фоне вышит всадник. Это
излюбленный мотив в декоративном оформлении. На двери прочтешь
и какой-либо политический лозунг. Смотришь: к металлической руко-
ятке прикреплен флажок с надписью: «Пожалуйста — к чаю!» Окруж-
ность юрты тоже покрывается узорами — или это четкие линии вер-
шин, или изображения животных.
В юрте вся обстановка низенькая: низкие кровати, табуретки, ска-
меечки, столик. А впечатление простора и какой-то уверенности в проч-
ности и добротности жилья: ходишь не по паркету, не по половицам,
а по кошме или ковру, лежащим на земле. И свежий воздух не то что
рядом,а тут,при вас! Пролеты тоно закрывают лишь в холодные дни
да на ночь, чтобы не проникли внутрь птицы, насекомые, грызуны.
Люди,проживающие преимущественно в крупных городах,привык-
ли измерять бытовые удобства следующим образом: есть ли в квартире
горячая вода и газ, имеется ли в доме лифт, близко ли расположены
магазины, кино, театры, рынок, хорош ли транспорт и как быстро он
доставляет пассажиров до места работы. Вырабатываются и соответ-
ствующие представления о жизни. Если подходить к Монголии с таки-
ми мерками, то она ничем не поразит воображение приезжего. Просто
есть другой уклад быта, иное представление об удобствах. Старики
привыкли к юртам и неохотно меняют их на городские квартиры.
В олзийтской юрте находились вещи, предназначенные для останав-
ливающихся. На гвоздике висела палочка с орнаментом: она так и на-
зывается «олзий», символ вечности. На тумбочке моринхуур — двух-
струнный музыкальный инструмент. Струны и смычок сделаны из кон-
ского волоса. А корпус сделан из сосны, которая никогда не знала дож-
дя, питалась одними подземными соками. И чтобы росла такая сосна
в полном одиночестве,без соседей: тогда ствол ее свободно продувается
ветрами. Срубленная, она должна лежать несколько лет в тени.
Затем на переходе весны в лето,когда лошади упитанны,дышат здо-
ровьем, играют, выбирают самого сильного и быстроногого коня, волос
которого идет на струны и смычок.
Я рассказал, как надо делать моринхуур, но это не значит, что все
они, в том числе и находящиеся в юрте, изготовляются точно по такому
тонкому рецепту. Отступлений от правила сколько угодно, но первона-
чальные требования высоки.
Понравились мне гуталы, стоявшие возле моей койки. Это — вы-
7 Монгольские дали
97
сокие монгольские сапоги, сшитые из кожи. Голенища их необъятных
размеров. Верх скошен. Носок приподнят и выглядит как передок
ладьи. Каблуки отсутствуют. Внутри, над подошвой, толстая шерстя-
ная подкладка. Ноге тепло, мягко и просторно. Гуталы разноцветны
и по-разному оформлены снаружи. Узорчатые ботфорты. На боках —
ромбики, внутри которых тоже орнамент. Это, конечно, не спортивные
тапочки для бега и в них не разгонишься, но ходить в них — насла-
ждение. Они вырабатывают важную, степенную походку.
И еще об одной палочке, висящей около умывальника, у самой две-
ри. Называется она хусуур, имеет форму долоточка и предназначена
для очистки вспотевшего коня. Для этих целей имеются и металличе-
ские скребки, но они грубы, а деревянное острие прикасается к коже
мягко и не оставляет царапин. После того как пена и пот будут удале-
ны со скакуна, весь он, от крупа до копыт, протирается толстым кус-
ком, свалянным из шерсти. Потного коня нельзя оставлять на ветру.
Эту процедуру исполняют мальчишки: хозяин, устав в дороге, бро-
сив поводья, устремляется в юрту. Не потому, что он нерадив, не бере-
жет благородное животное,— так заведено и так положено. Пристанет
дома — чистит коня сын, в гостях — сын хозяина. Это входит в комп-
лекс гостеприимства.
Мальчишка возится, суетится около лошади на виду у всех. Это не
только подстегивает его, заставляет исполнять ловко и споро поручен-
ное дело, но и предоставляет возможность старшим приглядываться
к действиям подростка и делать из своих наблюдений практические вы-
воды. Особая привязанность к животному непременно отличит одного
какого-то мальчика перед другими. Это и будет замечено. Увидит тот,
кого это интересует, как податлив конь к детским словам, как свобод-
но, без принуждения он поднимает ноги и дает тебе чистить копыта,
как позволяет подлезть под брюхо...
А как хочется проскакать мальчугану! Конь почищен, поел, попил,
отдохнул. Привыкший к бегу, он не любит долго застаиваться на одном
месте. И дает знать, что готов снова отправиться в путь: ржет, бьет
копытами, сигналит хозяину. Но у того беседа затягивается, и он еще
посидит в уютной юрте, попьет чайку, подымит трубкой. Тогда сообра-
зительный малыш шмыгнет к отдыхающему коннику и попросит раз-
решения проскакать. Немножко, ну вот до ближайшей сопки. Выле-
тает радостный, получив согласие.
Посадка — оценка всаднику: по ней судят о взаимоотношениях меж-
ду лошадью и наездником. Конь может терпеть всадника, может лю-
98
бить или ненавидеть. Вообще-то скакун удивительно постоянен, при-
выкает к одному всаднику, неодобрительно воспринимает смену седо-
ков. А тут — незнакомый мальчуган с замашками наездника! Умни-
ца конь все понимает и подставляет свою спину коротышке. И несет его
вскачь. Значит — сошлись характерами.
А из юрты в щелочки, в прорези, в приоткрытую дверь смотрят
взрослые. И они увидят то, чего не замечает дерзкий юный всадник:
его слитность, единение с лошадью. И скажет ветеран скачек:
— Твоя судьба связана с конем.
И где бы потом ни оказался сын гобийских степей — в техникуме,
вузе, в своей или зарубежной столице, он никогда и нигде не забудет
этой скачки и этой оценки.
... Вечером мы затопили печку. Аргал, сушеный помет животных,
горит жарко и не дает искр, что имеет важное практическое значение.
Дровами топить юрту опасно: языки пламени могут поджечь полот-
но, которым покрыто строение, подпалить войлок. Дрова пригодны для
костра на открытом воздухе, для кирпичной печки. В юрте предпочти-
тельнее аргал. Два вместительных короба наполнены им. Свой специфи-
ческий запах аргал оставил в степи, выветрил его, а в нашу юрту при-
шел удобными, чистенькими свертышами.
Монголы отправляются на пастбища с мешками и корзинами, наби-
вают их аргалом, взваливают на спины или грузят на повозки и до-
ставляют их к юртам. Ну подбрасывай металлическим совочком такое
дешевое и такое драгоценное топливо! Печка гудит от тяги. Быстро за-
кипает чайник. Молоко в кастрюле давно уже «вышло из себя». В мис-
ке пузырится лапша с бараньим мясом.
Все съедено. Физиономии наши раскраснелись. Души наши преис-
полнились благородством. Хотелось накормить всех, жаждущих куска
хлеба. И тут произошло еще одно открытие — для меня. Пожилой мон-
гол, прислуживающий нам, приготовил зеленый чай. Взял фарфоро-
вую чашку, плеснул в нее глоток, не больше, и подал мне. А я готов
был выпить залпом весь чайник! Выпиваю почти порожнюю чашку,
жду, что будет дальше. В чашку, стоящую на столе, не наливают.
Ее берут в руки, споласкивают, и снова вливают глоток. Подают из
рук. Ты думаешь о непонятном лимитировании. Воды, что ли, не
хватает?
Да нет же! И в этом проявляются тонкости гостеприимства. На-
полнить до краев и подать чашку, стакан, бокал—значит враз отде-
латься от вас. Грубо. Глотки чая — глотки внимания!
7*
99
... Спалось крепко. Только один раз за всю ночь мы были разбуже-
ны собачьим лаем: он раздавался около самой двери. Открыв ее, мы
обнаружили перед самым порогом затравленного зайца.
Утром вошла Лувсангийн Хосрий, заместитель секретаря партий-
ной организации сомона. Начались деловые разговоры — всегда позна-
вательные, полезные, обогащающие представление о стране, о Гоби.
Вот что она рассказала.
В аймаке всего 15 сомонов, но Олзийт-сум занимает четвертую часть
всей территории края. Некоторое время назад в Монголии существовал
баг — самое низшее административное деление, в которое входило не-
сколько юрт, аилов. Теперь эта дробность заменена бригадами — произ-
водственными, административными и территориальными, вместе взя-
тыми. Бригадой значительно легче управлять. В сомоне Олзийт-сум
три таких бригады. И — четыре тысячи населения. В самом центре
проживает всего-навсего немногим более двухсот человек.
Лувсангийн Хосрий вместе с товарищами по партийной работе ре-
шили превратить гобийский поселочек в культурный, торговый и в ка-
кой-то мере производственный центр огромного района. Разве может
каждый арат ездить отсюда за покупками в Улан-Батор? Многим и до
района добраться нелегко. Значит, нужно необходимые товары достав-
лять непосредственно в бригады, в степь, прямо к отарам. Так зароди-
лась торговля на автолавках. Грузовик останавливается около колод-
ца, куда на водопой пригоняют скот, и открывается своеобразная степ-
ная ярмарка. Покупают телевизоры и радиоприемники, одежду и обувь,
сахар и керосин, отрезы на халаты и уздечки, седла и спортивный ин-
вентарь. Действуют и постоянные лавки: в них принимают пушнину от
охотников, шерсть, шкуры от аратов. Удобно. Довольны и торговцы и
покупатели.
Стараниями Хосрий в сомоне создана швейная мастерская, где
шьют по заказу. Приезжает всадница, соскакивает с лошади, привязы-
вает ее к палисаднику, а сама идет на примерку.
Открыли ясли и детский сад. Детишек много. В сомоне пятьдесят
четыре женщины имеют ордена Материнской славы. У самой Хосрий
двое детей — девочка и мальчик. Муж заканчивает столичный универ-
ситет. Приедет — будет работать экономистом в сомоне, а жена отпра-
вится в Улан-Батор: так решено на семейном совете. Будет учиться
в партийной школе.
Прощаемся: нам надо было ехать дальше, а Хосрий должна гото-
виться ко дню бригады, который проводится каждый месяц. Будет де-
100
к
Караван.
монстрироваться фильм, будет концерт художественной самодеятель-
ности, а вначале она выступит с докладом.
На хане, боковой части юрты, появились слова: «Счастливого пу-
ти!», написанные по-русски.
Раньше я их не видел...
И снова пустыня. И без того золотой песок золотит алтан харгана,
или хялгана,— кустарника, напоминающего низкорослую акацию.
В почву вцепился заг — саксаул. Не сплошь, а кое-где. Едешь три-
дцать—пятьдесят километров, но жилья нет. Увидишь гобийскую ли-
сицу, когда она бежит. Ляжет — не отличишь от волнистых складок
песка: цвет у нее рыже-черно-белый. Далеко-далеко паслись антилопы-
дзерены. Думаешь, наверное, вот о таких местах говорили в старину —
конец света.
На горизонте показались верблюды! Не одни же они? Где-то должен
быть и человек. Остановили машину, пропускаем плетущихся верблю-
дов, ждем. На крупном животном восседал арат в меховой шапке и ва-
ленках, хотя стояла весенняя погода и солнце пригревало основательно.
Познакомились: его зовут Норжавын Жагдал. Он позвал нас к себе
в юрту, которая, по его оценке, совсем рядом — километров пятнадцать
отсюда!
— Ас кем вы оставите верблюдов? — спросил я.
— Дальше пустыни они не уйдут. Да я им дам команду, чтобы не
шли, а кружились на этом месте.
101
Эта девочка уже помощница.
Видел я аратское искусство управлять стадом, отарой. Пастух мо-
жет не только остановить животных, но и заставить их скучиться,
встать впритирку, бок о бок, и занять, в случае опасности, круговую
оборону. Ягнята оказываются в середине, а на внешнюю линию выхо-
дят бараны с грозными рогами. Несколько окриков — и стадо засты-
вает на сопке, ожидая дальнейших приказаний арата.
Норжавын Жагдал оказался человеком многодетным: девять своих
детей и трое приемных. Детишек зовут ласково, нежно. Девочка Цэ-
пэг — Цветок, другая Цэцэгжаргал — Цветок счастья, третья Оюунцэ-
цэг — Бирюзовый цветок, четвертая Оюунгэрэн — Бирюзовый свет.
Сын Уртнасан — Долголетие, а пяти летний Баирцогт — Огонек радо-
сти. ..
102
Пока я все это записывал, Норжавын Жагдал, усевшись на сундук,
положив перед собой широкую доску, замешивал тесто на верблюжьем
молоке. Готовилась лапша с бараниной. Этой семье больших котлов не
занимать! Один из них был водворен в широкое отверстие печки и за-
полнен до отказа.
Ребятишки — кто во что горазд! Поначалу стеснялись и разговари-
вали между собой шепотом, но этот приступ застенчивости быстро ми-
новал. Они начали играть, потом увлеклись рисованием. Тринадцати-
летняя Цэпэг по-школьному, но вполне прилично говорила по-русски.
В ее тетрадку я записал несколько слов, не известных ей, и она приня-
лась их заучивать. Затем Цэпэг решила продемонстрировать мне свое
Им тоже хочется пить.
уменье доить верблюжиху. Помыла руки, прихватила ведерко и поло-
тенце и вывела меня наружу. За нами пошла и Бооронхий, жена Нор-
жавына Жагдала.
— Детям всегда хочется что-нибудь показать, — сказала она. —
Цэпэг все умеет делать по хозяйству. Вышивает. Ребятам рубашки шьет
она. Послушная и очень услужливая девочка. Я ею так довольна.
Тем временем Цэпэг отерла вымя смоченным водой полотенцем,
слегка пригнулась, зажала ведерко коленями, и молоко крупными
струйками забило о дно.
Вот как седлают верблюда.
Мы любим позировать.
Вернувшись в юрту, она угостила меня арулом — сушеным творо-
гом из верблюжьего молока. Коров в хозяйстве нет. Цэпэг старалась
вручить мне «маленький мешочек» верблюжьей шерсти, от чего еле
удалось отговориться, сославшись на то, что возьму в другой раз.
На металлической плошке Норжавын Жагдал зажег арц — паху-
чую траву. Ее заготовляют летом и запасаются на целый год. Режут,
толкут в ступе. В сухом виде она желтовато-зеленого цвета. Подожжен-
ная спичкой или угольком, тлеет медленно, наполняя юрту ароматом.
На двери висела рамка, сделанная из прутьев саксаула, под стеклом на-
ходился засушенный эдельвейс. Норжавын Жагдал как-то ездил на се-
вер страны и привез его оттуда в подарок супруге.
— В вашем стаде, — обращаюсь к Норжавыну, — я видел верблюда
с красной тряпкой на горбу...
— Значит — злой и подходить к нему опасно. Таких у меня шесть.
Самцы бывают очень свирепы. Меня еще терпят, а на постороннего мо-
гут наброситься. Вот я и отмечаю их красными тряпками. Вроде сигна-
ла — не подходи...
Он пасет триста верблюдов, принадлежащих государству. В его лич-
ном пользовании — десять, да тридцать две лошади, да тридцать овец
и коз. Этой весной приняли около семидесяти верблюжат! Управляется
одна семья. А всего в Монголии ежегодно нарождается до восьми мил-
лионов молодняка!
И за всем этим ни с чем не сравнимым трудом стоит арат.
Гобийский арат.
С Т Е
причинам в провинцию,
голы любят ночевать в
ИНОЙ ЧЕЛНОК
Недостойно мужчины, чтоб он у огня
сиднем всю жизнь сидел,
чтобы, трудностей и хлопот боясь,
не кончал он начатых дел.
Плохо, если ты, кроме своей жены,
ни с кем не ведешь бесед,
если видел ты, как живут на земле
только брат твой и твой сосед.
Ц. ДАМДИНСУРЭН
ади&я потребность езды, гонки, страсть к
движению, тоска по степному ветру, вобрав-
шему в себя на дорогах запахи трав, дикого
чеснока и бензина от снующих, чихающих
автомашин, передалась, вошла в кровь мон-
голов от своих предков — кочевников. Сбо-
ры в дорогу у них всегда веселы и быстры.
Горожанин, вырвавшийся по каким-либо
не станет спешить с возвращением. Мон-
степи — не в юрте, а у костра. Отдохнуть
на траве, побродить, растереть в ладони степную полынь, насла-
диться ее терпким запахом, посидеть с удочкой, подойти к пастуху,
попросить у него урог, лассо и для тренировки заарканить резвого
коня. После этого можно отправляться в городской кабинет: духовная
зарядка сделана!
Но есть большая категория людей, для которых езда — профессия
всей жизни. Вот уже более тридцати лет Тудэвийн Гэлэгжамц не вы-
пускает из рук баранки, как называют по-русски руль автомашины все
монгольские шоферы. В 1938 году он пришел на работу в первую авто-
базу Улан-Батора. С тех пор он шофер. Не менял ни места, ни должно-
сти! Его машина—разгонная, что означает: всегда в пути. Понятия
о дне, ночи, погоде, расстояниях стираются.
Разгонный грузовик — все равно что «скорая помощь», монголь-
ская «неотложка». И везет он зачастую груз не менее важный и нуж-
ный, чем медицинские препараты и лекарства. С «врачом» в кабине:
где-то на предприятии вышел из строя узел, отказала машина. Требует-
ся срочное вмешательство высококвалифицированного специалиста.
И мчит его Гэлэгжамц. Тудэвийна Гэлэгжамца знают всюду: в горо-
дах, на стройках, сомонах и отдельных юртах. Как-то во время беседы
106
он подал мне толстую папку—в ней несколько десятков благодарствен-
ных документов с подписями, печатями. Его поздравляют министры,
директора заводов и фабрик, поисковые партии геологов, начальник
автобазы, врачи, ученые, механизаторы, школьники. Помогает всем.
В путевом листке зарегистрированы пройденные километры: счет при-
ближается к миллиону.
Тудэвийн Гэлэгжамц — сын скотовода. Родился в степи и жил сре-
ди травяных сопок до двадцати лет. В молодости гарцевал на лошадях,
любил состязания, захватывающие дух скачки. Умел падать на скаку,
совершить аллюром почетный круг, стоя на спине лошади. Хранит при
себе завоеванные призы. Как будоражит молодую кровь победа! Ему
тогда казалось, что может проскакать от моря и до моря.
Но время изменилось: традиционный монгольский скакун повстре-
чался на перекрестках истории с грузовиком. Эта встреча знаменовала
собой смену эпох. Потребовались люди с другой подготовкой, с другим
мышлением и глубоким пониманием характера самого времени. Обо-
жая коней, Тудэвийн Гэлэгжамц потянулся к технике, к моторам. Вспо-
минает то время: «Грузовик мы называли по-своему: железным вер-
блюдом».
Собственно, существо работы не изменилось. Путешественник остает-
ся путешественником независимо от того, ходит он пешком или преодо-
левает расстояния, прибегая к услугам современного транспорта. Так
и у монгольских шоферов натура всадника сохраняется.
Табуны коней пасутся на монгольских просторах и по сей день. Ве-
село смотреть на них из кабины ползущего грузовика. Шофер в Монго-
лии и вестовой, и караванщик, доставляющий людям продовольствен-
ные, промышленные товары и почту. Мчит с ветерком вечно куда-то
спешащих пассажиров. Захватив прицеп, за один рейс доставляет в Го-
би десять тонн бензина. Оттуда тянет верблюжью шерсть, похожую на
тучу, прильнувшую к горизонту, или домашний скот, или строитель-
ный камень. Недавно он водил сравнительно легкие советские грузо-
вички первых выпусков, теперь гоняет на мощных тяжеловозах по-
следней марки. Неизменен лишь его род занятий — шофер.
Тудэвийн Гэлэгжамц участвовал в войне с Японией. В старое время
воин прибывал на сбор со своим конем. В 1945 году он подкатил к воен-
комату на своем грузовике. Получил указание и отправился в дейст-
вующую часть. Дружил с советскими шоферами.
Тудэвийн Гэлэгжамц охотно рассказывал о друзьях, а когда вопро-
сы касались его самого, находил особый поворот в разговоре.
107
Шофер всегда готов отправиться в путь.
— В стране всего пять
шоферов, которым присвое-
но звание Героя Труда Мон-
гольской Народной Респуб-
лики. Награды нам вручал
покойный ныне товарищ
Самбу.
Так и получается у него:
все вокруг да около, словно
его самого непосредственно
и не задевает.
— Воевал с японцами,
наградили. Потом вернулся
в Улан-Батор. Однажды зи-
мой пробивались на Край-
ний Север. Чуть не погибли,
но задание выполнили. Вы-
дали премию, отметили в
приказе. Нравится ли рабо-
та? Ну, а как же было бы
тянуть столько времени,
если бы работа была не по
душе.
Не помню, чтобы он на-
чал фразу с этого столь распространенного местоимения «Я». При-
знаться, такие характеры намного осложняют положение журналиста и
писателя, которым, как водится, надо быстро и непременно вытянуть
из собеседника что-то колоритное, присущее исключительно ему. Как
хорошо, нехлопотно и гладко получается, когда приедешь в коллектив,
а навстречу уже выходит герой будущего твоего репортажа с готовыми
фразами на устах, отработанными эпизодами и целыми сценками.
Успевай только записывать! И пойдет вбивать эти «Я», как колья в пле-
тень. И часто-часто из-за них не рассмотришь его соседа, других това-
рищей по труду. Будто заранее оповещен он о том, что к нему обратится
приезжий! По какой-то заученности, плавности и гладкости рассказа,
по стертости произносимых слов угадываешь соответствующую трени-
ровку перед беседой.
Тудэвийн Гэлэгжамц не молчальник, но умеет мастерски умалчи-
вать о себе. Поэтому поначалу все шло у нас не так ладно, как бы хо-
108
телось: кроме фамилии да краткой справки о жизни, набросанной лег-
ким пунктирчиком, нечего было и записывать. Однако именно в такие
моменты и с таким собеседником, разговорить которого трудновато,
и появляется неудержимый интерес к личности. Существует какой-то
закон предчувствия: иной говорит и говорит без умолку, а его слова не
задевают, не волнуют. А этот своей сдержанностью, редкими фразами
все сильнее притягивает к себе. И ты уже видишь незаурядного челове-
ка, степенно сидящего рядом с тобой, какое-то уважительное отноше-
ние к разговору. Вес каждого слова он знает, как знает свою работу.
И относится к сказанному так же серьезно, как и к своей профессии,
которой служит верой и правдой.
Великое это правило — не спешить! Оно и у нас действует, а в стра-
нах Азии без него никак не обойтись. В Монголии говорят: «Залечи-
ваются раны от меча, раны от злого языка — никогда». В торопливости
монгол усматривает неуважительное отношение к себе и очень часто
думает о торопливом как о несерьезном человеке.Если он всюду спешит,
нигде не задерживается, то что же он может постигнуть? В Монголии
не любят порхающих мотыльков за то, что они очень быстро хотят при-
близиться к огню, летят на пламя костра и гибнут. Чай следует пить
маленькими глотками. Мясо лучше жарить на медленном огне. Вер-
блюд насыщает свой живот крохотными листиками колючки. Земля
довольствуется малыми каплями дождя. Солнце не показывается сразу.
Звезд много, но они не греют. Пустыня образована из песчинок. Если бы
ум определялся силой голоса, то самым умным существом был бы
осел...
Поток прекрасных назиданий! Они впитаны монголом, взяты на во-
оружение. Они при нем всегда. А этого приезжий может и не знать,
и задает тон по своим стандартам, всерьез поверив, что все люди оди-
наковые. Нет нелепее такого заблуждения! Можно единодушно осу-
ждать агрессивную войну, бороться рука об руку за мир на земле. Но
в быту, в житейских, будничных обязанностях, в общении друг с дру-
гом — все мы удивительно разные. Не найдешь монгола, похожего,
как капля воды, на другого. А я вот не верю, что есть и капли воды
одинаковые. Взвесьте на аптекарских весах эти капли — их разница
сразу обнаружится. Как же сказать о людях, что они одинаковы?
Одинаковость, может быть, и удобна в чем-то, но неинтересна до при-
торности.
— Подумал, что вы спешите, — произнес Гэлэгжамц. — Не решал-
109
Геологи.
ся задерживать своими рассказами. Что ж, думаю, у человека времени
в обрез, а я его буду обременять. Поговорить есть о чем.
Он сдерживал себя, чтобы сделать мне добро, не быть навязчивым,
показаться нарочито ординарным, чтобы не привлечь надолго внима-
ния. Как он заметил: «Беседовали без мостиков». Прошу пояснить, что
это означает. Он говорит:
— Мосты без дорог не сооружаются. В старой Монголии дорог поч-
ти не было. Естественно, и мосты встречались редко. Степь, простор,
дичь! Выезжай и выбирай себе путь по собственному усмотрению. По-
встречается река — пускай лошадь вплавь. Появились машины, дороги
с асфальтом, мосты. Но не везде. Поэтому шофер обязан знать, где ка-
менистый грунт, а где засасывающее, илистое дно. Бывает, что часами
110
разыскиваешь переправу надежную. Нужна величайшая осторож-
ность, если не желаешь, чтобы ценный груз осел на дне речки. Может
быть, в кузове лежит миллион! Вот и гоняешь вверх и вниз по берегу.
Прямо напротив дороги когда-то имелся брод, а после дождей стала
глубокая яма. Ехать нельзя. Тянешь по берегу, останавливаешься,
суешь в воду рычагом, измеряешь глубину, пробуешь дно. А потом
выезжаешь на главный тракт. Получаются зигзаги. Так вот и беседа:
без мостиков. Раз время имеется — наведем их!..
Время — тоже строительный материал. Оно связывает людей чем-то
или, наоборот, разбрасывает их в разные стороны. Видишь, встреча-
ешься каждый день, а говорить с ним нет никакого желания. Живет че-
ловек даже в другой стране, а его часто вспоминаешь и тянешься, как
к близкому. Дружбу, симпатии никто не навяжет.
Что-то наметилось в нашей первой встрече с Гэлэгжамцем. Но то бы-
ла разведка, без которой нельзя продвигаться дальше. А идти как раз
хотелось вперед. Слова его: «Давайте встречаться» — я воспринял как
ни к чему не обязывающую дань все той же восточной вежливости. Он
в разъездах, я — тоже. У обоих машины. И у каждого свое дело.
Ничего не забыл Гэлэгжамц. Сделав еще рейс, вернулся в столицу,
позвонил мне в гостиницу. Телефонный разговор был выдержан в сти-
ле, сложившемся при первой встрече:
— Выезжаю к вам!
— Через мостики?
— Да, да! И с полным грузом...
Через полчаса мы снова были вместе.
Особое положение монгольского шофера в народном хозяйстве рес-
публики определяется тем обстоятельством, что железных дорог мало.
С севера на юг проходит одна ветка. Это — все или почти все, если
учесть еще несколько узкоколеек местного значения. Автотранспорт
набивает в свои вместительные и всегда переполненные кузова льви-
ную долю всех грузов. Шофер в Монголии фигура столь же важная,
сколь и романтичная. Орел монгольских просторов. Дай ему команду —
он вытянет тросом самого черта из трясины, сгребет все звезды с не-
босклона, упакует и доставит по назначению!
Гэлэгжамц никогда не забудет, как его колонна провела пять суток
на берегу реки Хара. Хлестала пурга, словно наказывая все живое за
какие-то прегрешения. Со снегопадом обрушился и жгучий мороз. Не
было видно даже птиц. В такое время монголы отсиживаются в юртах
и топят печки. Схватка человека со стихией. Все выглядит прибитым,
111
жалким, уповающим на судьбу. Испытание высших человеческих
качеств.
— О чем думалось, спрашиваете? Многое приходило в голову. Мозг
сверлила одна мысль: как все это перенесет народ, застрявший, как мы,
в дороге. Плохо нам и выживем ли мы — неизвестно. А возможно, кто-
то уже погиб... Чем помочь? Тяжело было от сознания собственного
бессилия. Полнейшего бессилия! Наши грузовики занесло снегом...
Сутки, другие, третьи... А мотор, сделанный на советском заводе,
гудел и в снегу. Включенные фары прорезали толщу белой массы, и ка-
кой-то неестественный, фосфорический свет как бы указывал выход из
западни. Немели руки, ноги сводило судорогой, кругом шла голова.
Метели уже не было слышно: над машиной лежал толстый слой снега.
Один мотор с его равномерным шумом служил связующим началом
между кучкой замурованных водителей и внешним миром, который не
был виден. Чтобы не задохнуться, приоткрыли с обеих сторон двер-
цы, вдавив их в снег. Какое-то чувство подсказало, что пора сделать
попытку выйти из норы. Голод, усталость толкают на решительные
шаги.
У шоферов были лопаты, но их трудно было применить. Держась за
приоткрытую дверцу, ногами утрамбовывали снег вокруг до тех пор,
пока стало возможным вылезти из кабины. Выискался смельчак и на-
ходчивый товарищ: он бухнулся головой в сугроб и пополз, работая
руками, ногами, всем телом. За ним последовал другой — с лопатой.
Узники воспрянули духом. Выбрались из тисков. Вокруг — снежная
пустыня. Буря вроде утихала. Забыв об усталости, начали разгребать
сугробы. Узнали по наручным часам, что просидели пять суток. Без
солнца, без луны и звезд: с одной надеждой.
Случалось хуже... — Он понизил голос, стал говорить медленнее,
закрыл глаза, руки положил на колени: чувствовалось, что шел в рас-
сказе к чему-то трудному. — Мне приходилось хоронить в пути своих
товарищей.
Это произошло на озере Хубсугул. Северо-запад. Зимой хорошо ка-
тить по льду. В начале зимы, когда слабый мороз, лед жиденький: зна-
чит, держи машину поближе к берегу. Когда завернет покрепче, то
можно проложить трассу и по самой середине зеркальной глади. Удоб-
но. У берегов — высокие снежные заносы. Скорость снижается. А тут—
раздолье. Мчишься, как по асфальту. Однако гляди в оба: озеро ковар-
ное, и даже в лютый мороз кое-где остаются дымящиеся полыньи.
Ночью не разглядишь эти роковые места.
112
На Хубсугуле Гэлэгжамц и потерял друга. На большой скорости тот
налетел на полынью и скрылся в ней навсегда.
Остановив машину, Гэлэгжамц пулей выскочил из кабины и припал
к ледяной кромке. Заглянул в пропасть, увидел: машина, погружен-
ная в пучину, светила фарами. Он снял шапку, замер в бессилии и
скорби на льду и стоял, холодея, до тех пор, пока не погас последний,
прощальный пучок света на свежей могиле товарища...
Продолжать разговор было как-то неловко. Не до слов: все ушло в
невеселые раздумья. Я набил трубку, а чиркнуть спичкой не решался.
Стояла тишина, и нарушать ее было бы кощунством. И спрашивать ни
о чем не хотелось. Все уже было понятно, не требовалось разъяснений:
как, в каких условиях приходится работать монгольскому шоферу.
И только когда заговорил Гэлэгжамц, я понял, как нужны были его
слова!
— Жизнь есть жизнь, — произнес он философски, — давайте най-
дем мосты к нормальной, веселой дороге...
Гэлэгжамц перешел на другую тему. И зиму похвалил: как ни суро-
ва она, а работать лучше в зимние месяцы. Особенно, если нет больших
снегопадов, заносов. Физически чувствуешь себя крепко. И для мотора
хорошо. Не то что в летнее время, когда он то и дело перегревается.
Песчаные бураны Гоби хуже, чем снежные метели. Летом там темпера-
тура до пятидесяти градусов...
Монгольские газеты писали о нем как о герое, совершившем трудо-
вой подвиг. Приводили цифры: перевез семь миллионов тонн груза.
Не покидая пределы республики, проделал путь, превышающий двад-
цать кругосветных путешествий! Трижды избирался депутатом Велико-
го Народного Хурала. Удостоен высших наград— у него на груди ор-
дена Сухэ-Батора и Полярной Звезды.
А он был и остается рядовым шофером: по-прежнему, для разминки,
чтобы кровь не застоялась, помогает грузчикам, спешит в очередной
рейс, по-прежнему мерзнет и парится в дороге.
Когда сын его, школьник Алтай Гэрэл, Золотой Свет, заканчивает
полугодие или год, то каникулы проводит в разъездах, вместе с отцом.
Его силой не вытащишь из кабины. Он уже побывал во всех концах
страны. Географию своей родины знает превосходно — не по книжке.
Будет шофером. Вот только подучится, окрепнет. Растет смена: второе
поколение шоферской семьи Гэлэгжамца.
Весной Алтай Гэрэл, улучив минутку, взбегает на сопку и собирает
нежную скабиозу, цветок невесты, как его называют в Монголии. О нем
8 Монгольские дали
113
есть легенда. Возлюбленные расстались: молодой воин уезжал в даль-
ние края. Невеста осталась одна. Ждала нареченного долго, мучитель-
но. Час настал — конники возвращались из похода. Девушка вышла на
курган и пристально вглядывалась в лица всадников. Любимого среди
них не было. Он погиб на поле брани. И «словно жемчуг падали слезы
ее на высокий курган придорожный». На этом месте и выросли благо-
уханные белые цветы. Цветы невесты, цветы чистой, светлой любви.
Букет везут маме. Преподносят при встрече. Алтай Гэрэл сияет.
Золотой Свет клубком счастья вкатывается в столичную квартиру и
громко кричит:
— Мама, мы с папой приехали!
КАРАКОРУМ
В Каракорум приезжал Ярослав Всево-
лодович, великий князь Суздальский.
Хорин, иначе Хара-хорин, по-турецки
Каракорум и Каракуль, был городок, полу-
чивший имя от речки Хара-хорин, проте-
кавшей по западную его сторону. Он суще-
ствовал задолго до времени Чингисхана и
был резиденциею других сильных поколе-
ний. Чингисхан перенес сюда свой двор в
1220 году. Угэдэй, Куюк и Мункэ здесь же
имели пребывание.
Местные правители Ирана впервые по-
ехали в Каракорум еще в 1233 году, где
были утверждены в своих владениях. Ца-
рица Грузии Рузудан провозгласила царем
своего сына Давида и отправила его к Ба-
тыю, а тот отослал его к Куюку.
Выписки из исторических хроник.
от в этом месте хромой охотник Шонхолой ковылял за
раненым оленем. Охотничий азарт охватил все его суще-
ство. И он, забыв о вечно ноющей ноге, пробирался за
животным, которое оставляло на траве следы крови. По-
гоня вымотала Шонхолоя. Обессилел и олень: он упал
в ручей. Шонхолой видел, как ключевая вода бьет в
открытую рану оленя. Взять бы его за рога или ноги
и вытащить на сушу, да нельзя было подобраться —
кругом болотистая топь. «Все равно олень теперь мой, — подумал
утомленный охотник. — Никуда не денется». И решил накопить сил,
отдохнуть, выбрав сухое место на склоне сопки. Вскоре усталость
перешла в глубокий сон. Сколько времени прошло — неизвестно. Оч-
нувшись, Шонхолой поспешил к оленю — и, к удивлению своему, не
увидел его. Нет оленя! Значит, ушел. А почему? Он же лежал без-
дыханный. ..
Шонхолой был мудрым человеком. Сел и поразмыслил. Бог с ним,
с оленем. Он их убивал достаточно — убьет еще. Лук у него надежный,
рука твердая, стрелы выкованы лучшим монгольским кузнецом. Но
этот олень какой-то особенный. Превозмогая боль, Шонхолой дотянул
до источника. Уж не врачует ли эта вода? Он знал, что животные ле-
8*
115
чатся травами, так почему бы им не лечиться и водой? Наломав веток,
Шонхолой вымостил путь к ручью. Снял с себя халат и бухнулся в
воду: она оказалась горячей. Он наслаждался ванной. Растирал свою
больную ногу, поврежденную еще в детстве, на конных состязаниях.
Плескался час, другой. Наконец почувствовал, что боли исчезают. Вой-
дя в воду хромым, охотник вышел из нее со здоровой ногой! Прыгал от
радости. И наверное, со стороны он был похож на шамана, справляв-
шего какой-то ритуальный танец. Вернулся домой, в юрту. Рассказал
о происшедшем. Ему поверили. Не верить было нельзя: вместо скрю-
ченной ноги у Шонхолоя оказалась вполне здоровая.
Такова легенда о монгольском охотнике и священном олене Горось.
Произошло это в Худжирте, в отрогах Хангайского хребта. Худжирт—
чудо природы. Старинная легенда имеет свое современное продолже-
ние: народное правительство открыло здесь санаторий. Отличная водо-
лечебница. За целительной водой в Худжирт приезжают из дальних
мест. Наполняют кувшины, банки, бидоны и везут их на лошадях и
верблюдах, на машинах и мотоциклах. Худжиртскую воду пьют все,
кто поверил в чудо легендарное и реальное...
«Хангай» в переводе— «щедрый, насыщенный, удовлетворяющий».
От себя я бы еще добавил, что Хангай — это край, притягиваю-
щий к себе, заставляющий забыть обо всем и сосредоточить свое вни-
мание только на нем. Здесь цаоди, то есть империя трав, предстает
в сочетании с высокими хребтами, с монгольской древностью, с редко-
стным животным миром, с остатками памятников материальной куль-
туры. И всюду — на горах, в их складках, долинах — пасется скот.
«Мы — жители степи, — говорится в одном сказании, записанном путе-
шественником и дошедшем до нас, — у нас нет ни редких, ни дорогих
вещей; главное наше богатство в лошадях: мясо и кожа их служат
нам лучшей пищей и одеждой, а приятнейший напиток для нас — мо-
локо их и то, что из него приготовляется, то есть кумыс. На земле на-
шей нет ни садов, ни зданий. Полюбоваться скотом, который пасется
в степях — вот цель наших прогулок».
Что мог оставить после себя народ, находившийся в вечном движе-
нии, всю жизнь колесивший по необозримым степным просторам? На-
род, в силу сложившихся условий, не бравший с собой лишнего груза,
народ, для которого родной дом — вся степь с небесной крышей. Не
было и нет привязанности к какому-то одному месту: монгольский ско-
товод испокон веков привык ценить в природе реальную, а не созер-
цательную красоту. Буйные, сочные травы, табун упитанного скота,
116
разбитая на новом месте юрта, зажженный очаг — чего же боле? Вер-
нулся с пастбища младший сын арата, набросал в печку аргала, сухо-
го помета скота, — и заиграли языки пламени.
Пришел князь огня — так зовут младшего сына, обладателя очага.
Не золото передает ему отец, а скот и право на очаг, на огонь. В степи
иное представление о ценностях.
Монгольский фольклор полон сказаний о лошадях. «Примеры ска-
куна», «Повесть о двух скакунах» и т. д. записаны и неоднократно из-
давались. Легенды, исторические хроники, древние повествования про-
низаны лиризмом степных жителей с их своеобразным мышлением.
«Мы с тобой, — говорил один монгол другому, — что две оглобли у ки-
битки: когда поломается одна, быку не свезти кибитку. Мы с тобой —
что два колеса у кибитки: сломайся одно — и ей не сдвинуться...
Я в отношении к тебе — как степной жаворонок, а прочие — как ле-
беди. Степной жаворонок и в жару, и в стужу всегда на севере живет,
а лебеди при наступлении стужи улетают на юг, в теплые места».
Монголы обожали охоту, которая подразделялась на индивидуаль-
ную и облавную, общественную. Академик Б. Я. Владимирцов писал:
«Вообще на охоту смотрели как на одно из высших удовольствий. Об-
лавные же охоты почти всегда были спутниками всякого похода, вой-
ны, набега: благодаря этому войско получало пищу и производило как
бы подготовительные маневры. Охоту воспевали, в ней видели пафос
жизни. Высоко ценятся ловчие соколы. И в то же время нам рассказы-
вают и о жалкой охоте на грызунов, которой приходилось заниматься,
чтобы не умереть с голоду».
В изучении монгольской истории свое слово сказало русское, совет-
ское монголоведение. Академик Б. Я. Владимирцов отмечал: «Если
можно говорить о том, что ни один народ в средние века не удостоился
такого внимания со стороны историков, как монголы, то ни один коче-
вой народ не оставил памятника, подобного «Сокровенному сказанию»,
так образно и детально рисующего подлинную жизнь».
Речь идет о Начальной монгольской хронике 1240 года, открытой
П. Кафаровым, в монашестве Палладием, в книгохранилище импера-
торской библиотеки в Пекине. В нем главная мысль — призыв к объ-
единению. Вот какую картину рисует автор до создания единой мон-
гольской империи:
Небо звездное, бывало,
Поворачивалось —
Вот какая распря шла
Всенародная.
117
И в постель тут не ложились,
Все добычей поживлялись.
Мать широкая земля
Содрогалась —
Вот какая распря шла
Все я зычная.
В одеяла тут не кутались,
Все мечами переведывались,
Друг на друга всяк посягал,
Вольной волею никто не живал.
В общей свалке — кому уйти,
В смертной сече — кому сдобровать?
Междоусобица! К названиям «Монастырь вечной тишины», «Оста-
новка фазаньего крика» прибавлялись «Долина споров», «Кровавый
колодец», «Поле тысячи убитых»... Древнее сказание доказало, что
в Монголии существовала развитая литература. Выходит, и у кочевни-
ков могут быть памятники письменности. Пребывая среди колесниц
воинов, вожди монгольских племен не имели постоянных стоянок, не
возводили зданий, не увековечивали себя, подобно египетским фара-
онам, в гигантских скульптурах. И в этом проявляется какой-то непо-
стижимый демократизм древних предводителей монголов. Воины и
полководцы сражались в конном строю вместе со всеми, вместе и пиро-
вали. На камнях, скалах, стелах оставляли имена отличившихся в
боях — не обязательно людей знатного происхождения. В долине Орхо-
на таких памятников тьма-тьмущая. Археологи не в состоянии пока
что охватить своими экспедициями весь этот малообжитой и бездорож-
ный район. Время от времени сюда выезжают партии ученых и студен-
тов, советских и монгольских энтузиастов. Были найдены стоянки
древних обитателей Хангая и даже орудия каменного века. Обнаруже-
ны остатки монгольской, киданьской, тюркской и киргизской культур,
и, возможно, самое интересное открытие еще впереди...
Хангай—край, который и в настоящее время окутан дымкой таинств.
Горный хребет своей громадой ушел глубоко в землю и выжал из нее
десятки ручейков. Сливаясь, они кружат возле сопок, опущены в доли-
ны, наращивают мощь и, образовав единый поток Орхон, как бы справ-
ляют торжество в пляске водопада. Какое звучное музыкальное назва-
ние! Река орхонит — шумит. Не через это ли ущелье был перекинут
мост, сооруженный конниками из стрел, перевязанных сыромятными
ремнями? Вверху над самим Орхоном плывет размашисто орел — пред-
мет обожания и почитания у кочевников. На сопках полощется хуху-
118
Яки выясняют отношения.
дересу, синий ковыль, словно стараясь выбелить себя под ветром и
солнцем. Объехали гору Тэхын — Жилище козла. У самых берегов ре-
ки пасутся сарлыки — монгольские яки, длинные, низкорослые живот-
ные. На спине у них шерсть гладкая, короткая, а подбрюшье в метел-
ках чуть не по земле скользящих волос. Вот где доходят до сознания и
воображения узоры алха, национального орнамента: затейливые ли-
нии облаков сливаются с не менее замысловатыми очертаниями гор.
И кажется, что звенят облака, звенит ветер и сама река. Глуховато и
одиноко на Орхоне.
И вдруг с вершины сопки, куда вознеслась наша машина, откры-
лась не совсем обычная для этих мест панорама. Виднелся город!
И этим городом был монастырь, издали напоминавший своими белыми
стенами и башнями ограду кладбища. На сопке разместилась камен-
ная черепаха весом в несколько тонн. На узорчатом панцире выдол-
блено углубление: хитроумные ламы, служители монастырей, делали
такие ниши для того, чтобы окрестное население приносило и клало
в них свои пожертвования. К черепахам, которых ставили на всех
видных местах, приходили ламы с мешками, укладывали дары и та-
119
Во дворе музея.
щили в свои обители. Теперь же открытый сосуд собирает влагу и слу-
жит пристанищем птиц, слетающихся на водопой, о чем напоминает
слой птичьего помета.
Каракорум — город на Орхоне. Крик далекого-далекого прошлого.
Материальное воплощение мечты кочевников, понимавших, что надо
же, кроме кибиток и юрт, иметь и постоянное пристанище. Не исключе-
на возможность, что идея о возведении города-столицы в степной ко-
чевнической стране возникла лишь после завоевательных походов мон-
голов в страны Азии и Европы. По крайней мере, исторические источни-
ки донесли до нас следующие высказывания монгольского хана: «Хо-
тя мы империю получили сидя на лошади, но управлять ею сидя на
120
лошади невозможно». Подобные рассуждения воплотились в решение
о постройке города. Это — Марко Поло. В его книге есть глава под на-
званием: «Здесь описывается город Каракорон (Каракорум)». Вот что
сказано о нем: «Город Каракорон в округе три мили, им первым овла-
дели татары, когда вышли из своей страны». Вот и все. Возникает воп-
рос: был ли в Каракоруме Марко Поло? Уж очень скупое описание.
Великий путешественник, проживший семнадцать лет при дворе Хуби-
лая, в своих описаниях допускал немало ошибок — не делал разницы,
например, между Мадагаскаром и Занзибаром!
О Каракоруме упомянул и Иоанн де Плано Карпини в книге «Исто-
рия монгалов». Этот монах францисканского ордена был послан в Мон-
голию папой Иннокентием IV в 1246 году. «Но вод и ручьев, — писал
он, — там немного, а реки очень редки, откуда там нет селений, а также
и каких-нибудь городов, за исключением одного, который слывет до-
вольно хорошим и называется Каракорон, но мы его не видели, а были
почти за полдня пути от него, когда находились в Сыр-орде, каковая
является главным двором их императора». В 1249 году Каракорум по-
сетил посол французского короля Андрэ Лонжюмо.
Более подробное описание единственного тогда монгольского города
оставил Вильгельм Рубрук, фамилия которого передается более чем
в десяти вариантах. Некоторые ученые полагают, что он был фламанд-
цем, основываясь на том факте, что во Фландрии имеется деревня Руб-
рук. В Монголию попал бывалый человек: Рубрук сопровождал фран-
цузского короля Людовика IX в седьмом крестовом походе (1248 г), а
затем поселился в Палестине. На Западе побаивались монголов. Короли
Франции, а также папа римский направляли к ним своих представите-
лей с заданием: просветить кочевников «светом веры христовой». Рус-
ский князь Даниил Галицкий вступил в переговоры с папой, готовясь
объявить поход против татар. Из этой затеи, однако, ничего не вышло.
Второй, более реальный выход, состоял в том, что миссионеры-пу-
тешественники предпринимали шаги к объединению всех христиан
против монголов. Плано Карпини писал: «И не должно щадить денег
на приготовление оружия, чтобы иметь возможность спасти душу, те-
ло, свободу и все прочее... Сено и солому надлежит жечь и крепко
прятать, чтобы татарские лошади тем менее находили себе пищу для
еды». Разоренные русские земли, подвергшиеся монгольскому нашест-
вию, по которым проезжали и Карпини, и Рубрук, произвели на них
удручающее впечатление. «Мучения сообщили нам разум», — писал
Рубрук.
121
Субурганы.
Он отправился из Константинополя в начале мая 1253 года. Пере-
плыл Черное море, проехал Крым. Добрался до ставки Батыя и не-
сколько недель кочевал с ним. Наконец достиг Каракорума. И только
летом 1255 года выехал из Монголии обратно. Его путешествие продол-
жалось, таким образом, более трех лет. Монголы, отмечает Рубрук,
считают Каракорум за царственный город и поблизости от него выби-
рают своего хана. На монгольском престоле тогда сидел Мункэ. При
его дворе «толмачами были армяне из Великой Армении». Рубрук по-
пал в Каракорум около пасхи, то есть в конце апреля: в это время все
улицы города были занесены снегом. Вот его описание: «Там имеются
два квартала: один сарацинов (так называли всех мусульман. — Н. X.),
в котором бывает базар, и многие купцы стекаются туда из-за двора,
который постоянно находится вблизи него, из-за обилья послов; дру-
122
гой квартал китаев, которые все ремесленники. Вне этих кварталов на-
ходятся большие дворцы, принадлежащие придворным секретарям.
Там находятся двенадцать кумирен различных народов, две мечети,
в которых провозглашают закон Магомета, и одна христианская цер-
ковь на краю города. Город окружен глиняной стеною и имеет четверо
ворот. У восточных продается пшено и другое зерно, которое, однако,
редко ввозится; у западных продают баранов и коз; у южных продают
быков и повозки; у северных продают коней».
В Каракоруме Рубрук прожил январь, февраль, март, апрель и
май: так долго он ждал приказ о выезде. За это время францискан-
ский монах пригляделся к жизни и быту монголов. Он живо передает
разговоры с сановниками хана, с прислугой, описывает самих ханов,
их одежду, обряды, верования. «О море и океане, — отмечает Руб-
рук,— они не могли понять, что оно беспредельно или безбрежно».
Есть исторические вехи, измеряемые веками, тысячелетиями — су-
хой временный метраж, если все это не наполнено потоком фактов, жи-
выми сценами, говором толпы, одеждами, походками, лицами, выра-
жением глаз, образом мышления тех или иных древних народов.
«О море и океане они не могли понять...»
Коротенькая фраза объясняет громадный период в жизни Монголии.
Ее можно воспринять как величавую строку из былины. Как предельно
сжатую суть, ядро исторического повествования.Наконец, как достовер-
ную характеристику ее степных жителей, для которых рассказ о мо-
рях и океанах казался сказкой более фантастической, чем о луне и
звездах, далеких, но видимых простым глазом. Как представить
то, что не встречалось в жизни и о чем не рассказывали ни отцы, ни
деды? Даже воин, всадник, прошедший в завоевательных походах пол-
мира, мог так и не побывать на берегах Черного, Каспийского, Среди-
земного, Аральского морей. Вода измерялась только реками и озерами:
«главный калибр» отсутствовал...
Всюду основную роль в развитии цивилизации играли города, а их
в стране не было до Каракорума: по крайней мере, до сих пор не обна-
ружено никаких признаков существования городских поселений
в средневековой Монголии. Город имел обширные международные свя-
зи, включая торговые и дипломатические. Дошедшие до нас описания
европейцев — свидетельства более чем семивековой давности!
В Каракоруме Рубрук пил кумыс, который ему понравился. При
ханском дворе жили прорицатели. Они знали астрономию, предсказы-
вали лунное и солнечное затмения.
123
Ограда в Каракорумском дворце-музее.

Ру бру к в деталях описывает большой дворец хана в Каракоруме:
в нем, как видно из рассказа, хан не жил постоянно, а дважды в год
прибывал сюда из степей, из походов со всей своей свитой и устраивал
грандиозные пиршества. Достопримечательностью дворца было «сереб-
ряное дерево», сооруженное парижским золотых дел мастером Виль-
гельмом, или Гильомом Бушье. Это — фонтан не совсем обычного на-
значения. У основания дерева стояли серебряные львы, пасти которых
извергали молоко кобылиц. Четыре трубы, укрытые внутри ствола, вы-
ходили наружу и заканчивались позолоченными головками змей: из
них лилось вино, кумыс, медовый напиток и рисовое пиво. Все это пред-
назначалось для угощения приглашенных на пир. Ветки, листья и пло-
ды на дереве были изготовлены из серебра. Верх «серебряного дерева»
венчала фигура ангела с трубой. Кроме того, Рубрук упоминает о том,
что тот же мастер изготовил часовню, которую возили на повозке.
У Карпини и Рубрука есть места, к сожалению, очень краткие,
124
скупые в строчках, но волнующие. В середине XIII века в бог знает
каком далеком Каракоруме они повстречали русских! Монголы брали
в плен мастеровых людей и увозили в свою империю. Так в Каракору-
ме оказался мастер Косьма, возможно из Рязани. Русский город Ря-
зань монголы взяли в 1237 году. Разбили владимирское войско при
Коломне, захватили тогда еще небольшой городок Москву и под пред-
водительством Батыя осадили Владимир. А полководец Бастырь по-
шел на Суздаль...
Этот кусок истории воскресил в своих изумительных строчках
А. Блок:
О Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Косьма каким-то чудом ушел от этой стрелы и был пригнан в Кара-
корум. Спасли, видимо, руки золотые. Он сделал монгольскому импе-
ратору пышный трон и государственную печать. В Каракоруме Косьма
повстречал Пакетту, на которой женился и которую звал теперь по-
русски — Пашей. Она уроженка Лотарингии. Была взята в плен на тер-
ритории Венгрии. У них было трое мальчиков, очень красивых...
Вот судьбы людские,
И — слезы людские!
Есть какая-то трепетность в древней хронике, где встречаешь упо-
минания о Руси, о русских. Веками звучащая струна, доносящая до нас
музыку родства, пусть сверхдальнего, но все же родства. Вот и Косьма
пробился сквозь поток времени, превышающий семьсот с лишним лет!
Пробился одним именем, данным при крещении православным свя-
щенником где-то в центре России. И где-то в Каракоруме этот мастеро-
вой свил семейное гнездо под крыльями чужой могущественной импе-
рии. И выходил, верно, на берега Орхона, брал Пашу и детишек, что-
бы здесь, на приволье, взглянуть в сторону родной земли.
Эта русско-французская семья, возникшая в монгольской неволе,
оказывала помощь и гостеприимство европейским путешественникам.
Плано Карпини пишет: «И если бы господь не предуготовал нам некое-
го русского, по имени Косму, бывшего золотых дел мастером у импера-
тора и очень им любимого, который оказал нам кое в чем поддержку,
мы, как полагаем, умерли бы».
125
Можно сделать вывод о том, что в Каракоруме проживало немало
русских людей: князья, их дети и жены, клирики, то есть поющие на
церковном клиросе причетники, дьяки, толмачи-переводчики. Упоми-
наются русский князь Ярослав из Суздаля, которому всегда давали по-
четное место, два сына грузинского царя, послы из Ирана и Армении.
Переводили посланцам французского короля русские: Темер, воин Яро-
слава, «безымянные толмачи из Земли Суздальской». При Куюке-хане
во время произнесения речей и ответа на них неизменно присутствовал
клирик Дубарлай и служители его — Яков, Михаил и «другой Яков».
Целое землячество русских в Каракоруме! Не без положения и не
без влияния. С Россией и ее князьями монгольские ханы считались
больше всего. В определении русской земли, как земли «канови и Ба-
тыеве», в предписании, что не подобает на ней «жити не поклонившись
има», содержится, конечно, преувеличение. В завоеванных монголами
землях никогда не было спокойствия: шла борьба — или открытая,
или подпольная. Ханы вели дипломатическую игру с русскими князья-
ми, приближая и милуя одних, жестоко расправляясь с другими или
же сталкивая их на поле боя из-за обладания властью.
Каракорум — веха, отметившая взлет и падение не только города,
но и всей империи. Взлет — когда сюда съезжались тысячи послов
с тысячами повозок, груженных богатыми дарами.
Каракорум предписывал, властно диктовал свою политику в под-
властных землях. Но уже Хубилай, «четвертый кочевой император»,
как его именуют монгольские хроники, в 1259 или 1260 г. перенес свою
резиденцию в Кай-пин-фу, Дайду, то есть в Канбалык, то есть в Пекин.
Оставшийся в Каракоруме хан Арик объявил город независимым. Раз-
гневанный Хубилай направил войска к бывшей монгольской столице,
организовал длительную осаду Каракорума и взял его измором: за-
щитники города и крепости умирали от голода. С тех пор Каракорум
неудержимо покатился с сопок величия и славы в долину запустения
и забвения...
Первым из европейцев развалины Каракорума описал русский уче-
ный Падерин — это было более ста лет назад, в 1871 году. Позднее
здесь работала экспедиция Ядринцева. В результате Каракорум при-
поднялся. Началась и продолжается реставрация, опирающаяся на
отдельные предметы, найденные при раскопках. Каракорум, точнее
поле, на котором некогда шумел монгольский город, изрыт, изборож-
ден рвами. По полю разгуливает домашний скот. Около каменной че-
репахи греются на солнце овцы с ягнятами. К каменному столбу при-
126
Курильница.
вязана лошадь. К ямам, заполненным водой, слетаются птицы. На бе*
регах речки Тамир встречаются красные утки — ангир: по легенде,
это — превращенные ламы. Сохранились керексуры — места древних
захоронений — неизменные спутники монгольских сопок. Много битой
посуды — глиняной и фаянсовой. Есть места, буквально усеянные ко-
лонцами, большими и малыми кусочками тарелок, ваз, горшков, со-
судов. На осколках, валяющихся под открытым небом семь с лишним
веков, довольно явственно сохранился орнамент. Работник местного
музея товарищ Дашжамц, с которым мы расхаживали по этой карако-
румской россыпи, рассказывал:
— Предположение о том, что в Каракоруме проживали ремеслен-
ники из многих стран мира, подтверждается находками. При раскопках
были обнаружены вещи или их остатки, относящиеся к европейской,
индийской, иранской и китайской культурам. Видимо, здесь разме-
щался целый поселок оружейников: монгольская армия все время
нуждалась в оружии, в оснащении. К каждому походу, а им не было
числа, готовились и каракорумские кузнецы, ковали оружие. Изготов-
лялись лопаты и даже плуги — вещи не монгольского происхождения.
Можно заключить, что в окрестностях города существовали поля и ого-
роды. Эти занятия были чужды местному населению. Вот посмотрите
на этот серый камень — это жернов. Бесспорно, мельница сделана ру-
ками европейского мастера. Я лично полагаю, что в Каракоруме ра-
ботали первоклассные мастеровые. В покоренных землях отбирали луч-
ших из лучших. Наверняка даже, что вывозили их с набором инстру-
ментов. Интереснейшая тема для исторического повествования!
— Вы пишете о Каракоруме? — спросил я его.
— Что-то пытаюсь делать, — ответил он. — Все размышляю о судь-
бах людей. Известно, например, что по истечении какого-то срока
угнанных в плен европейцев отпускали на волю и они направлялись
на родину. Не исключено, что где-то в Европе будут найдены записки
мастерового, прожившего в Каракоруме несколько лет. Такие воспоми-
нания должны существовать! Среди мастеров несомненно были люди
грамотные, культурные. Вот это была бы находка!
Ушедший под землю Каракорум на Орхоне привлек внимание мно-
гих ученых мира. Интерес к этим местам неизмеримо возрос после
сенсационного открытия, сделанного профессором Копенгагенского
университета Вильгельмом Людвигом Томсоном. В 1893 году в Дат-
ском королевском научном обществе он прочитал доклад под назва-
нием «Дешифровка надписей с Орхона и Енисея». Весь доклад состоял
128
из пятнадцати страничек текста. Маленький ключ к замечательному,
большому открытию! Профессор Томсон расшифровал древнетюркское
письмо. Шаг вперед был сделан. За Томсоном закрепилось звание —
«Новый Шампольон». Новый, но, может статься, не последний...
В год огня, мужчины и собаки (1585 или 1586 г.) на месте захирев-
шего Каракорума Абатай саин-хан (добрый, хороший хан) основал
монастырь Эрдени-цзу. Это на его стены любовались мы с вершины
сопки. А теперь- ходим внутри его. 108 белых башен — субурганов ве-
дут каменную ограду, опоясавшую 18 гектаров земли. Длина стены
равна 450 метрам на севере и юге и 400 метрам на западе и востоке.
В центре монастыря, на возвышенности, остался круг, выложенный
камнями: основание юрты Абатая. Диаметр юрты — 45 метров! Сохра-
нился колодец. Покрыто травой сморщенное дно купальни. Монастырь
играл роль и военной крепости. Во дворе выставлены «козлы» — брев-
на в обхват покоятся на толстых кольях-ножках. В моменты опасности,
когда вражеская конница подступала к монастырю, «козлы» выноси-
лись наружу через открытые ворота монастыря, стыковались и обра-
зовывали двух-трех- или более ярусный неприступный пояс. Важно
остановить всадника, тогда его легко сразить: на скаку он трудно
уязвим...
Во дворе монастыря сохранились дворцы. Стоят монументальные
субурганы — буддийские ступенчатые памятники с верхушками в виде
шпиля. Их ставили в монастырях, в степях, на могилах знатных фео-
далов и лам. Внутри храмов — обилие статуй будд. Громадных и кро-
хотных, покрытых золотом и отлитых из чугуна или железа, меди
или латуни. Как обычно, справа от Будды стоит бог правосудия, сле-
ва — бог медицины.
Вокруг Эрдени-цзу находилось еще пятьдесят монастырей. Круп-
ный религиозный центр на Орхоне. Буддийская мекка старой Монго-
лии. Ныне — музей, заповедник.
До Каракорума— «столицы» ханов широ-ордо — «желтые ставки»
перекочевывали с места на место. Город черной каменной осыпи (по-
тюркски «кара» — «черный», «корум» — «каменная осыпь») положил
начало оседлости, где забилась иная жизнь, непохожая на степную.
... Ветер покачивал колокольчики, подвешенные на узорчатых кар-
низах дворцов. Приглушенный звон их вплетался в шум совсем рядом
работавших тракторов: за городом раскинулись поля госхоза.
Отсюда я направился в Дархан. Между этими городами лежали
не километры, а вымощенные брусчаткой лет семь с половиной веков.
9 Монгольские дали
129
Д A Р X A Н
Дархан — кузнец, строитель, архитектор,
мастер-ювелир.
Торжественная закладка первого дома
Дархана состоялась 17 октября 1961 года.
Дархан — город интернациональной
дружбы.
Из монгольских книг и журналов.
тот город в Монголии знают все. О нем говорят всюду.
По знаменитости, по значению, которое ему придает
страна, Дархан сравнивают с Комсомольском-на-Аму-
ре, Братском, Набережными Челнами. Любое описание
Монголии без Дархана будет неполным: пульс нынеш-
ней жизни республики, ее темп, энергия, направлен-
ность. Фокус, вобравший и отразивший так много.
Он необычен не по архитектурному решению: Дар-
ханский промышленно-экономический комплекс возводится Монго-
лией, Советским Союзом, Польшей, Болгарией, Чехословакией и Вен-
грией. Шесть социалистических государств! Другого подобного при-
мера нет. Монголы называют его Найрамдалын Дархан — городом
дружбы. Становление города знаменует собой новый, более высокий
этап сотрудничества стран социализма. Каждый человек, попавший
сюда, с законной гордостью может сказать: «Вот на что МЫ способны
СООБЩА!»
Дархан не только город, но и явление, подготовленное всем ходом
развития Монгольской Народной Республики. Поэтому истоки его не
совпадают с датами пуска в строй фабрик и заводов, со временем засе-
ления микрорайонов, с открытием школ, больниц, телеграфа и т. д.
Начало глубже...
Представители самого первого отряда промышленных рабочих
в республике — люди, далекие от преклонного возраста. Монгольские
исследователи относят зарождение рабочего класса к 1921 — 1932 го-
дам. До этого были отдельные рабочие, но не существовало коллекти-
вов. Около пятидесяти лет назад на копях Налайхи из 78 горняков
только 8 было монгольской национальности! В 1934 году пущен сто-
личный промкомбинат — самое крупное по тому времени предприятие.
Котлованы под фундамент рыл Гянцан Сайннямбу. Строил обувную
130
фабрику, теплоцентраль, был монтажником. Сейчас он мастер коже-
венного цеха. Сорок пять лет беспрерывного труда на одном предприя-
тии. Таков приблизительно и стаж монгольского рабочего класса, исто-
рия которого в ныне здравствующих людях от первой до самой новой,
ныне заполняемой страницы.
Мы познакомились в Улан-Баторе, а разговор вращался вокруг
Дархана. Сайннямбу как-то улучил время, съездил туда, походил,
посмотрел, повидал старых товарищей и вернулся окрыленным. Все
его высказывания — сплошные сравнения. Он не имеет среднего обра-
зования. Не было времени на учебу. А вот дети... Дочка работает на-
учным сотрудником в Академии наук. Один сын окончил десятилетку
и техникум — трудится на конвейере кожевенной фабрики промкомби-
ната. Второй сын работал токарем тоже здесь, теперь служит в армии.
Его жена учится в университете. Младший сынишка школьник.
— Все меня обошли, а я рад! Зато я в семье и парторг и комсорг.
Почти полвека назад я был секретарем одной из первых молодеж-
ных организаций Монголии. У меня билет номер семь. Храню как ре-
ликвию. Вот и вам показываю. Меня избрали почетным членом Рево-
люционного союза молодежи. Так что не обращайте внимания на мои
седины. «Мы — кузнецы, и дух наш молод!» —процитировал он.
Человеку под семьдесят. Спрашиваю, когда выучили советскую
песню.
— У вас. Дважды выезжал на длительную практику в Союз. Меня
обучали советские специалисты. Какой это народ! Не могу я придумать
никакого сравнения. Ну кем был я? Малограмотный монгол. Со мной
терпеливо возились, показывали, объясняли, учили. Русский человек
не может обойтись без шутки, острого словца. Случалось, что и меня
задевали. Но обиды в том я не видел. Хохочу, бывало, до слез сам над
собой, и советские товарищи смеются, а я не сержусь. Обнимут, прила-
скают, похлопают по плечу. Раз в Дархане появились советские люди,
как же не быть Дархану!
... В дороге уже не обращаешь ни на что внимания: скорее бы доб-
раться! Лишь не доехав несколько километров до города, мы останови-
лись и взобрались на вершину сопки. По преданию, здесь жили неког-
да кузнецы и ковали оружие для воинов. Теперь тут «шагают» метал-
лические опоры линии электропередачи, змеится железнодорожная
колея — она идет на Шарынгол: так называется поселок монгольских
угольщиков, долина и сама река. Весной и летом здесь все покрыто
сплошным ковром желтых цветов. Шарынгол — Река желтой долины.
9*
131
Он питает бурым углем Дархан. Рядом работали бульдозеры, срезая
бок сопки. На дорожных петлях сновали грузовики. На соседних соп-
ках, как цветы лотоса, белели юрты. А внизу, в котловине, лежал
Дархан — просторно, нескученно. Оттого он выглядел подчеркнуто ма-
кетным, геометрически четким. И — ровным. Бросалась в глаза непо-
хожесть его на все другие города Монголии. Он не переходит в дерев-
ню и не начинается с нее — весь пейзаж городской. На окраине точно
такие же дома, что и в самом центре. Коптящих труб нет. Город откры-
тый: если переходить с сопки на сопку, то даже издали можно пересчи-
тать все строения, улицы, площади, скверы.
Несколько странное впечатление произвел Дархан, когда я уже из-
рядно походил по нему: он не подмял степь, не заслонил сопок! Все
в нем проветривается и в конце концов выходит на простор. Окраина
застроена пяти- и девятиэтажными зданиями. Одни жилые массивы
со школами, больницами, учебными заведениями, центральным теле-
графом, дворцом культуры, библиотеками. Редкий город по многим по-
казателям. Днем в Дархане трудится только обслуживающий персо-
нал: слесари, водопроводчики, парикмахеры, врачи, учителя, такси-
сты, повара, официанты и т. д. Все промышленные рабочие выезжают
утром за город и возвращаются после полудня. Для отдыха.
В Дархане пока нет ни аллей со столетними деревьями, ни тенистых
парков. И горожан тянет к сопкам. Преодолев асфальт, идут по тропин-
кам целыми семьями, катят детские коляски. Располагаются на траве,
собирают цветы, отдыхают и поглядывают на свои дома, окна, бал-
коны. ..
У города, выросшего в сказочные сроки, есть свои временные мерки.
Когда я заинтересовался одним рабочим, мне сообщили, что он прожи-
вает в Старом Дархане. Поехали. Здесь все так просто отыскать: ни
закоулков, ни тупиков! Я полагал, что мы окажемся в старом поселе-
нии, расположенном где-то за городом. Но мы вошли на третий этаж
громадного здания. Почему же Старый Дархан? Потому что эти дома
строились лет десять—двенадцать назад...
Старожилы — те, кто приехал в Дархан осенью 1961 года. Старше
нет. Особенность Дарханского городского комитета Монгольской на-
родно-революционной партии состоит в том, что он был создан, когда
еще никакого города не существовало! Сейчас в нем численность насе-
ления превышает сорок тысяч.
В Дархане своя терминология, понятная всем. «Надо посоветовать-
ся со старшим братом». И монгольский инженер отбывает к совет-
132
ским специалистам. «Поедем к чехословакам», — скажет сопровож-
дающий нас товарищ. Это значит, что мы направляемся на цементный
завод. Он пущен. Единственный в республике, совершивший перево-
рот в этой области: раньше цемент ввозили, теперь—экспортируют.
«Заглянем к полякам». И мы оказываемся на заводе силикатного
кирпича. Венгры помогли построить мясокомбинат. Болгары — фабри-
ку меховых изделий.
До приезда в Монголию болгарский инженер Марин Стоянов рабо-
тал в Золотых Песках. Там он возводил гостиницу № 1,в которой побы-
вало несметное число туристов, в том числе и из Монголии. Свыше ше-
стидесяти монгольских мастеров обучались в Болгарии, а теперь при-
ступили к работе на фабрике. Все скоординировано по линии Совете
Экономической Взаимопомощи. СЭВ — три буквы, вошедшие в поли
тический и экономический лексикон нашего времени. Штаб в Мо-
скве, в здании с характерными раскрыльями напротив гостиницы
«Украина».
Станислав Кандерский, польский специалист, приехал в Дархан во
второй раз. Подобных примеров много: среди советских людей най-
дешь десятки, сотни инженеров, техников, квалифицированных рабо-
чих, которые провели в братской стране по шесть, восемь, десять и бо-
лее лет! Кандерский говорит:
— Наше время — время строительства. Особенно это относится
к социалистическим странам. Позвольте мне еще раз употребить это
слово: особенно в Монголии! Завод силикатного кирпича дает строи-
тельные материалы не только Дархану, но и другим объектам. Сам еще
не отстроившийся, он помогает закладывать новые города. Промыш-
ленные и жилые здания, сделанные из дарханского кирпича, можно
увидеть во всех районах республики.
Дархан интернационален, и в этом убеждаешься на каждом шагу.
Когда я пришел на междугородный переговорный пункт и заказал Мо-
скву, то среди ожидающих повстречал и русских, и немцев, и болгар,
чехов, поляков, венгров. Москву ждал и один монгольский товарищ.
— Наш консультант уехал в отпуск, — пояснил он. — Что-то за-
держивается. Рабочие послали меня сюда с наказом: узнать, не случи-
лось ли что, здоров ли наш друг.
Узел связи. Тут можно познакомиться, завязать контакты с послан-
цами социалистических стран и договориться о встрече назавтра в
цехах, управлении, получить приглашение на обед или ужин. Деловая,
товарищеская обстановка.
133
И вряд ли найдется человек, на долгий или короткий срок остано-
вившийся в Дархане, который бы не посетил третью среднюю школу.
При ней — клуб интернациональной дружбы. Каждый из классов но-
сит название той или иной социалистической страны. У школьников
есть визитные карточки. Читаю: «Монгольская Народная Республика,
город Дархан, третья средняя школа, класс по пропаганде Советского
Союза».
Одни получше, другие похуже, но все школьники говорят по-рус-
ски. Меня вводили в курс дел активистки Янжма и Дэжидма. Школь-
ная форма на них такая же, как и у наших учеников. Белый фартучек,
пионерский галстук. Косички, бантики... Даже вступившие в ревсо-
мол не снимают галстуков. И салютуют так же, как наши пионеры
всегда салютуют старшим.
В классе все напоминает нашу Родину. Висит карта. Фотовитрины.
Много книг по различным отраслям знаний. Раскрываю альбом с над-
писью: «Адреса наших друзей». Не менее получаса сидел я за столи-
ком и читал письма: они получены из Москвы, Ленинграда, Киева,
Волгограда, Минска, Белгорода, Фрунзе, из многих областей и колхо-
зов.
«Я очень хочу побывать в Монголии, посмотреть на Дархан... Что
мы в письмах «выкаем» — давай обращаться на «ты». Я тебя заочно
очень и очень полюбила. Буду считать тебя подругой на всю жизнь...
Ты не просила марки, но я тебе высылаю... Сообщи мне домашний
адрес: неудобно высылать посылку на школу. Я тебе отправлю фрук-
ты — у нас их завал...»
Слова «завал» в классе не знали. Пошли к советским специали-
стам — те объяснили. Одна школьница получила от советской девочки
письмо, в котором содержалось предложение «посестриться». Спроси-
ла: что это такое? А когда узнала — расплакалась. От счастья.
— Да, да! Я согласна и благодарна Тане. Извините, побегу домой.
Надо все рассказать мамочке и сегодня же написать ответ...
Однажды школу посетили министры просвещения и образования
социалистических стран. Зрелище было необычное: у каждого мини-
стра— «коллективный переводчик», весь класс... И каждого гостя
приветствовали на его родном языке!
В школе имеется Красная книга отзывов. Вот некоторые из них.
«Посещение школы, знакомство с учебной и воспитательной работой
оставили неизгладимое впечатление. Сердечное спасибо педагогическо-
му коллективу за умелую организацию работы, за все хорошее. Члены
134
делегации идеологических работников ЦК КПСС». «Дорогие ребята!
Учитесь, перед вами открыты все двери. Ваши знания — будущее Мон-
голии. Будьте достойной сменой ваших отцов. Делегация Общества со-
ветско-монгольской дружбы».
Дарханская школа. В городе, который и сам является школой Мон-
голии. Стремление овладеть знаниями присуще всем, и все вовлечены
в этот процесс. Учатся у специалистов, в школах, на курсах, в технику-
ме. Поле познания — от классов до заводских цехов, от Улан-Батора до
Москвы, Праги, Софии, Варшавы, Будапешта, Гаваны...
Ведущее предприятие Дархана — теплоэлектроцентраль имени
В. И. Ленина, построенная с помощью СССР. Главный инженер Даш-
цэрэн, воспитанник одного из советских технических вузов, пригласил
меня к себе, на производство. Хозяйство у них большое. К станции идет
асфальтированная магистраль, легкая металлическая ограда возвы-
шается над степной травой. Есть и посадки: жиденькие стебельки,
привязанные то проволокой, то шпагатом к колышкам. В Дархане все,
включая различные посадки, измеряется датой закладки города: из ра-
стущего и построенного старше его ничего нет!
Потом деревья изменят внешний вид территории, наберут высоту,
распластают кроны. А теперь все на виду, нараспашку. И все это как-то
удивительно гармонирует с общим видом новейшего предприятия ре-
спублики, где все цехи, здания, переплеты переходов, котлы, цистерны
и даже дымящие трубы выглядят только что рожденными, недавно
выпущенными.
К бездымному, чистому Дархану привыкаешь.
— Все промышленные отходы очищаются, — сказал товарищ Даш-
цэрэн. — Воздух города мы не загрязняем. Строжайше запрещено!
Вместе с нами находился и секретарь партийного комитета товарищ
Дамдин. Старейший партийный работник Монголии, в ней — вся его
жизнь. Знает командиров производств, инженеров, техников, рядовых
рабочих не только в Дархане, но и в других местах страны. Скольких он
выдвигал! Присмотрится, заметит нечто скрытое от обычного взора, и
уже не оторвется от человека: пристроит на учебу, даст рекомендацию,
похлопочет о направлении в Советский Союз. Когда я начал было рас-
сказывать об уланбаторском мастере Сайннямбу, то услышал:
— Да я его превосходно знаю! Вместе работали. Человек с золотым
сердцем! Мы почти сверстники. Прожитые годы дают нам многое: нам
легче обобщать события, явления, факты. В капиталистических госу-
дарствах промышленная революция готовилась сотни лет. И — какой
135
дорогой ценой она далась! Сколько пота и крови рабочего человека она
потребовала! А в каких условиях жил работяга? Лачуги, подвалы...
А что вы видите в Монголии? На протяжении жизни одного поколения
мы создали социалистический рабочий класс, возвели сотни промыш-
ленных предприятий.Теперь Монголия—индустриально-аграрная стра-
на. Гигантские перемены! От первого до нынешнего шага в этом вели-
ком деле с нами был и есть Советский Союз. И вот вам результат...
Взять вопрос об иностранных специалистах.Они были и у нас в годы
первых пятилеток. Десятки тысяч их находятся в настоящее время
в странах «третьего мира»—в Азии, Африке, Латинской Америке.
Если афро-азиатские страны добились независимости сравнительно не-
давно, то некоторые латиноамериканские отметили уже 150-летие свое-
го суверенитета. Срок большой. Но до сих пор там нет самостоятельной
промышленности: существует зависимость финансово-экономическая
и кадровая. Иностранные спецы сидят там на всех ключевых постах.
И не спешат уходить: невыгодно! Собственные, национальные кадры
растут черепашьими темпами, и это вполне устраивает зарубежных
промышленных магнатов. Закон капиталистического мира.
Вначале на теплоэлектроцентрали работало 230 советских специ-
алистов. Сейчас осталось семь человек. Кардинально различен подход
к оказанию технической помощи. Принцип: быстрее научить монголь-
ского товарища, передать ему станок, цех, все предприятие. Специ-
алист — важное, но не единственное звено в оказываемой помощи. Со-
ветский Союз предоставил монгольским товарищам возможность ис-
пользовать всю свою систему подготовки людей для промышленности.
Практика на советских предприятиях. Учеба в технических вузах,
в аспирантурах. Подготовка диссертаций, защита их, присвоение уче-
ного звания. Иными словами, действует полный комплекс помощи —
пользуйся им...
Вот это и есть конкретное проявление братства! Наша великая, щед-
рая и бескорыстная Родина предоставила монгольским товарищам, как
своим сыновьям и дочерям, все возможности для учебы. Ничего «закры-
того» для них нет.
Приведу здесь высказывание директора Института геологии Акаде-
мии наук МНР товарища Лубсанданзана. Ровесник монгольской рево-
люции: родился в 1921 году. Учился в Советском Союзе в годы Вели-
кой Отечественной войны. Жил в общежитии на Стромынке.
— Каждая копейка была на счету у советского государства, — го-
ворит он. — Везде висели лозунги: «Все для фронта, все для победы!»
136
И в это время государство тратило деньги — и немалые! — на студен-
та из другой страны, учило меня, кормило, давало кров. Может ли та-
кое забыться?
... А в цехах мы продолжали разговор с товарищем Дамдином на
ходу. Впрочем, порой останавливались. Отойдем в сторонку, к стенке,
и излагаем друг другу свои «мыслительные платформы», как в шутку
назвал наши дискуссии монгольский парторг.
— В науку, что ли, податься? — вырвалось у него. — Такую диссер-
тацию можно соорудить! С мыслью, с мыслью! С фактурой. И с душой,
конечно... Не знаю, как вы, но я для этого опоздал. Есть кому написать
и без нас...
Хотя товарищ Дамдин был настроен «против голой цифры», но
к ней мы обращались неоднократно. Цифра остается верным и объек-
тивным показателем. На предприятии 350 человек. Из них 90 инжене-
ров и техников. А всего свыше ста с высшим и средним техническим
образованием. А среди рабочих? За исходную ступеньку взята семилет-
ка. Причем большинство рабочих со средней общеобразовательной под-
готовкой. Подведена база: время на выучку неизмеримо сокращается.
Замена иностранного специалиста, подключение к производству своего
происходит безболезненно и уверенно. Техническая зрелость команд-
ного состава, повышение общеобразовательного и профессионального
мастерства рабочих — вот что характеризует это предприятие.
В Монголии часто слышишь — нормчин: разнорабочий, поденщик.
На тепловой станции таких нет. Были, но — исчезли. Растаяли на гла-
зах у всех! Учеба превратила их всех в мастеров, техников, инжене-
ров. В цехах я разговаривал с людьми самых различных профессий.
Теплотехник Гомбосурэн пришел на работу после окончания технику-
ма. Машинист котла Чойжилжав имеет десятилетнее образование.
У слесаря Жугдэр Того за плечами и семилетка, и служба в армии, и
специальные курсы. Член партии. Сейчас он значится квалифициро-
ванным рабочим, но, по монгольским правилам, может, в случае надоб-
ности, необходимости, замещать бригадира.
В детстве он пас верблюдов. Не так давно в гостях у него побывал
отец — известный животновод в республике. Пожил несколько дней
в новой двухкомнатной квартире, повозился с внуками, исходил весь
Дархан пешком. Старик был рад. Перед отъездом дал наказ сыну:
учись дальше.
— Буду учиться в вечернем техникуме, — сказал Того. — Докумен-
ты уже подал. Жена согласна...
137
Когда мы потом беседовали с Дашцэрэном, я спросил его:
— Что это слесарь Того ссылался на мнение жены? Разве она мог-
ла ему запретить учебу? Как это понять — вежливость?
— Нет. Тут надо копнуть глубже. История, традиция и, если хоти-
те, уважительное отношение к женщине. В Монголии она никогда не
носила паранджи. Открытое лицо! На балах, званых обедах, на прие-
мах, даже на военных советах супруга всегда сидела около мужа. И не
как украшение, а как советник, друг. Недаром в наставлении полко-
водцам давался такой совет: «Если сам не справляешься или струсил,
то передай командование жене».
Сидевшая с нами его жена Цэпгэ заливалась смехом. Она тоже окон-
чила советский вуз. Работает на Дарханском пищекомбинате.
В памятной беседе с членами делегации Монголии В. И. Ленин гово-
рил: «Много еще надо будет поработать революционерам над своим го-
сударственным, хозяйственным и культурным строительством, пока
из пастушеских элементов создастся пролетарская масса, которая впо-
следствии поможет «превращению» народно-революционной партии
в коммунистическую. Простая перемена вывески вредна и опасна».
Есть пролетарская масса в Монголии! Восхождение рабочего класса
на арену социалистического общества в азиатской, типично аратской
стране — явление не местного, а громадного международного значе-
ния. Страны Азии, Африки и Латинской Америки изучают и будут еще
глубже изучать «монгольский пример». Своеобразие этого явления со-
стоит в том, что современный рабочий класс республики возник не
случайно, не в капиталистическом обществе, а в условиях социализма,
под руководством Монгольской народно-революционной партии, при
многогранной помощи Советского Союза.
... Из календаря выскакивали последние дни апреля. Над городом
пронеслась снежная буря, сменившаяся песчаной. Выл ветер. Я отси-
живался в номере гостиницы. Подошел к окну и вижу: с соседнего зда-
ния сорвало почтовый ящик и он неуклюже закувыркался по направ-
лению к главной магистрали. Шофер остановил грузовик, нахлобучил
шапку, чтобы ее не унесло ветром, побежал за ящиком и схватил его.
Распахнул тужурку, прижал найденный груз к груди и понес его
к почтовому отделению...
А в дверь номера стучался инженер Дашцэрэн — настало время
условленной встречи. Дашцэрэн, учившийся в Киеве, кроме русского
языка знает и украинский, и время от времени вставляет фразы на
этом милом и звучном языке, каждый раз справляясь: «Поняли?»
138
У нее все впереди.
— Вы меня спрашивали прошлый раз, — начал он, — что такое
Дархан. На этот вопрос можно ответить по-разному. Крупный инду-
стриальный центр. Конкретное воплощение содружества социалисти-
ческих стран. Новая ступень интеграции. И каждое из этих определе-
ний глубоко правдиво. Старая Монголия напоминала больное, дряхлое
существо. На нее и сами монголы махнули рукой, не видя просвета. На
наших глазах окрепла новая Монголия, полная жизненных сил. И мы
участвуем в этом великом оздоровительном процессе. Дархан родился
139
в атмосфере уверенности и радости. Изменился духовный климат. Вот
вам историческая дистанция: монгол, проклинающий жизнь, и монгол,
гордящийся своей родиной, ее поступью. Ключик здесь...
Сняв шляпу и положив ее на подоконник, Дашцэрэн медленно хо-
дил по комнате. Прищуренные глаза на крупном загорелом лице как
бы давали понять, что он еще далеко не высказал своих мыслей, но
сразу всего не скажешь. Тем временем я полистал свои записки, сде-
ланные в лаборатории тепловой станции. * Цэдэвсурэн — инженер ла-
боратории. Окончил химический факультет Ленинградского универ-
ситета. Сын арата». Еще запись: «Техник Сангиа. Среднее образование.
Специальные курсы. Жена работает медсестрой в поликлинике. Роди-
тели их араты».
— Товарищ Дашцэрэн, — обращаюсь к нему, — почти все люди,
с которыми я встречался и беседовал, отмечают в своей биографии один
и тот же факт: сын арата, дочь арата...
— А что же им говорить, если это так! Вот моя жена — дочь учи-
тельницы, но отец ее — тоже арат. И мои родители араты. Да что гово-
рить про нас — мы рядовые инженеры и техники. А спросите профес-
сора, академика, крупного партийного работника, кто их родители?
Каким богатым, необычайно талантливым оказался наш народ. Он
смог освоить все современные профессии. О Монголии говорят как
о стране, шагнувшей через века. Это верно. А шаги эти сделал арат.
Я имею в виду, конечно, вчерашнего арата. И знаете что, в каждом из
нас нет-нет да и скажется типично аратский подход. В речи, в сравне-
ниях. ..
— Что вы хотите сказать, Дашцэрэн?
— Прибыла новая партия станков. Уникальных. Таких у нас не
было. Один наш инженер сказал: «Хорошая отара, породистая...»
Мы расхохотались. Потом Дашцэрэн сообщил:
— Центральный Комитет Монгольского революционного союза мо-
лодежи шефствует над стройками Дархана. Ревсомольцы, как их на-
зывают в Монголии, прибывают сюда партиями. Путевки в Дархан —
путевки в новую жизнь! Вечером в местном клубе состоялась лекция:
«Советская молодежь на БАМе». Демонстрировались два документаль-
ных фильма: Москва провожает в Сибирь и на Дальний Восток ком-
сомольско-молодежные бригады; Улан-Батор прощается с ревсомоль-
цами, отбывающими в Дархан и Эрдэнэт. Общий пульс братства.
СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ
Синяя Монголия стала красной Монголией. Сын
старого мира стал сыном нового мира...
Жили будто под перевернутым котлом... Но
один друг сына старого мира выстрелил из оружия
революции, и с того дня засиял свет над переверну-
тым котлом, проснулось к жизни целое племя, це-
лый народ.
Дашдоржийн НАЦАГДОРЖ
	 арод, обреченный на вымирание...
I /НЧ | Так писали ° монголах 60—70 лет назад. Писали не ди-
И ffUCr И летанты, а знатоки, по многу раз бывавшие в Монголии.
И это не было клеветой: говорили правду. В истории
случалось и такое — с ее арены навсегда исчезали наро-
	 ДЫв Так что особого дива не было: Монголия катилась
	 по наклонной плоскости в пропасть.
Председатель Комитета монгольских женщин С. У два л говорит:
— Что представляла собой Монголия на пороге революции? Нищую,
безнадежно отсталую, вымирающую страну, где хозяйничали иностран-
ные капиталисты, где вся власть принадлежала феодалам и монасты-
рям, где эпидемии уносили каждый год тысячи жизней, где грамотных
можно было перечесть по пальцам, где отсутствовали основные условия
культурного быта. Народ был забит, ограблен, бесправен... Классовое
расслоение сказывалось во всем — даже в том, как люди одевались:
носить платье ярких тонов разрешено было лишь феодалам, простым
же людям полагалось облачаться в одежду тусклых оттенков. И в од-
ном из документов рассказывается, как религиозные фанатики замучи-
ли женщину за то, что она осмелилась надеть платье желтого цвета.
В 1910 году участники русской экспедиции в Монголии писали:
«Множество нищих. Никто не верит в завтрашний день».
Задумываешься над прочитанным. Пристально вглядываешься
в лицо современной Монголии. Революция вырвала нацию из смер-
тельных объятий! Социализм вдохнул жизнь. И новым смыслом на-
полнилась старая поговорка: «Орел смотрит на солнце, не закрывая
глаз». Как и надпись в буддийском монастыре, превращенном в музей:
«Дарующий благоденствие». За годы революции он наполнился сокро-
вищами народного искусства. Собирательство, открытия, научные по-
рски составляют приметы Монголии наших дней. Обнаружен уникаль-
141
ный памятник: рукопись на бересте — изложение монгольского кодек-
са законов. Поднята из небытия первая» грамматика монгольского
языка, написанная Чойджи-Одеэром. Она называется «Сердечный по-
кров». Расшифровываются древние сутры. Издаются и комментируют-
ся летописи: «Золотое сказание» и «Драгоценные четки».
Все в движении и росте у народа, назвавшего букварь «Сердечным
покровом». Язык поэтов! Язык страны, где о мужчине говорят: «В вер-
ности Родине его красота». Где живо предание о предках монголов:
отец — первая четверть луны, а мать — солнце.
Позади остались десятилетия напряженной, каждодневной и стра-
стной борьбы за новую Монголию. С каким трудом признавали ее на
международной арене! Ныне она — равноправный член Организации
Объединенных Наций. Ее голос заметен. Монголия вышла на широкую
планету нашу с добром, и к ее словам прислушиваются. По предложе-
нию МНР и других социалистических стран в декабре 1962 года Ге-
неральная Ассамблея ООН приняла резолюцию «Экономическое раз-
витие и охрана природы».
Вопрос, волнующий все человечество. Беречь, что дала природа,
прекратить загрязнение рек, озер, морей, воздуха, которым дышим,
сохранить диких животных. Об этом сейчас говорят и пишут всюду.
Инициатива Монголии приобретает особое значение, если учесть, что
она сама относится к немногим уголкам земного шара, где природные
богатства сохранились в первозданном состоянии. По площади лесов и
количеству промысловых животных, приходящихся на каждого жите-
ля, республика занимает одно из ведущих мест в мире. Тахь, лошадь
Пржевальского, есть в зоопарках и заповедниках Советского Союза,
Соединенных Штатов, Англии, Западной Германии, в Скандинавии,
Чехословакии. Все они вывезены из Монголии, где они пасутся на воле.
Но их осталось мало: видимо, можно говорить лишь о нескольких де-
сятках, бродящих в Гоби. Редкость в мире — сарлык, дикий як. В Мон-
голии их можно встретить еще большими стадами. За годы революции
объявлено 30 видов животных и птиц заповедными. Среди них — снеж-
ный барс, гриф, орел-ягнятник.
Активную работу ведет в Монголии Общество по охране природы.
Влиятельная организация. Сотрудник Общества скажет: «Отстояли
медведя-мазалая!»,что значит — и он попал в « Красную Книгу ».Ведется
учет аршанов — минеральных источников. Вода вообще у монголов
считалась святыней. Полоскать белье, мыть руки в источниках не пола-
галось. Чтобы ключ не иссякал, в него бросали драгоценности, серебря-
142
ные слитки. Воду «вымаливали», ее «задабривали», обращаясь с ней
как с живым существом. На место божественного поклонения приходит
разумное, бережливое отношение к воде — источнику жизни.
А вот еще одно сказание: как рождается медномолибденовый ком-
бинат. В Хангальском сомоне. Невдалеке от Дархана. В Эрдэнэте соору-
жается предприятие, равного которому не будет во всей Азии. Все
устремилось туда: тянут электролинию, прокладывают железную до-
рогу, шоссейку. Приезжают партии строителей, горнорабочих.
... Гора считалась недоступной: ее обходили сторонкой кочевники.
Боялись. По незнанию какие-то араты разбили юрты на ее склонах.
Разразилась гроза, и шаровые молнии закатились в жилище, словно
еще раз напоминая людям, что гору охраняют лусы — волшебные духи.
Нельзя было притронуться к горе: она «мстила» за каждую попытку
человека вторгнуться в ее пределы, посягнуть на богатства. Как-то
дотошные китайские торговцы начали рыть шахту на склонах Эрдэнэ-
тийн-ова. Нашли топаз величиной с лошадиную голову. Но им этого
показалось мало: стали углубляться, чтобы добыть топаз с лошадь.
Вдруг из недр забил фонтан — вода затопила шахту, образовав озеро.
Местный краевед Бадарч записал все эти легенды и направил пись-
мо в Академию наук. По тому же адресу ушла и посылка с крупными
самородками меди. Сигнал был принят. На место выехали монголь-
ские, советские, чешские геологи. Поиски, определения. Экспедиция за
экспедицией. Изыскания не прекращались и в зимнее время. К рабо-
там были привлечены десятки проектных и научно-исследовательских
институтов Советского Союза и Монголии.
Сейчас все — «на ватмане». На площадке виднеются тригономет-
рические пункты. Появились времянки. И здесь будет крупный город.
Первая очередь комбината должна вступить в строй в 1978 году: он
будет перерабатывать миллионы тонн руды в год. Затем последует
вторая очередь на монгольской медной горе.
Монголия — золотое соембо. Страна физически крепких и духовно
богатых людей. Они сердечны и гостеприимны.
— Какая юрта самая хорошая?
— Та, у которой чаще всего останавливаются всадники.
Весы человеческих ценностей у них точные.
Не потому ли монголы с такой любовью пишут сокровенное сказа-
ние своей Родины?
Сказание жизнеутверждающего социализма.
СОДЕРЖАНИЕ
СОЕМБО---------------------------- 3
СОЛДАТ ЖАНЖИНА-------------------- 9
СТАВКА ВАЖНОГО ЛИЦА-------------- 18
СВОД ВДОХНОВЕННЫХ СЛОВ----------- 37
ШИРОКАЯ ГРУДЬ ЗЕМЛИ-------------- 45
АРАТЫ ГОБИ----------------------- 57
СТЕПНОЙ ЧЕЛНОК-------------------106
КАРАКОРУМ------------------------115
ДАРХАН---------------------------130
СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ-------------141
ДЛЯ СТАРШЕГО ВОЗРАСТА
Николай Петрович Хохлов
МОНГОЛЬСКИЕ ДАЛИ
ИВ №1825
Ответственный редактор М. С. Ефимова» Художественный редактор
М. Д. Суховцева. Технический редактор Н. Ю. Кропоткина. Корректоры
К. И. Каревская и Н. Е. Кошелева. Сдано в набор 21/IV 1977 г. Подписано
к печати 12/VIII 1977 г. Формат 70Х901/1*. Бум. офс. № 1. Печ. л. 9,18.
Усл. печ. л. 10,68. Уч.-изд. л. 8,79 + 1 вкл.= 8,91. Тираж 100 000 эка.
А 08822. Заказ № 866. Цена 60 коп. Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Детская литература». Москва, Центр, М. Черкасский пер, 1.
Фабрика «Детская книга» № 2 Росглавполиграфпрома Государственного
комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и
книжной торговли. Ленинград, 198086, 2-я Советская^ 7.