А-и-Кузьмин  Героическая
 тема
в  русской
литературе

Кузьмин  А.  И.
 К89  Героическая  тема  в  русской  литературе.  Пособие
для  учителя.  М.,  «Просвещение»,  1974.
 304  с.  с  ил.
 Данное  пособие  для  учителя  посвящено  интересной,  но  малоизу¬
ченной  теме  героического  в  русской  литературе.  Военно-патриотиче¬
ская  тема  раскрыта  автором  на  материале  «Слова  о  полку  Игореве»,
произведений  писателей  XVIII  в.,  декабристов,  Пушкина,  Лермонтова,
Некрасова,  Л.  Толстого.  Особое  внимание  уделяется  освободительной
борьбе  русского  народа,  что  поможет  учителю  в  воспитании  учащихся
в  духе  патриотизма  и  любви  к  Родине.
 „ 	60501  -459 	_
 К   	 92  —  74
 103  (03)  -  74
 8Р  (07)
 @  Издательство  «Просвещение»,  1974  г.

ВВЕДЕНИЕ
 Героическая  тема  является  одной  из  основных  тем  мировой  ли¬
тературы.  «Величием  обладают  важнейшие  общенационально¬
прогрессивные  задачи,  возникающие  в  жизни  общества,  цели,  ко¬
торые  люди  осуществляют  при  решении  таких  задач,  дело,  кото¬
рому  они  этим  служат,  события,  которые  при  этом  возникают.  Но
сама  деятельность  отдельных  людей,  активно  участвующих  в  осу¬
ществлении  этих  великих  задач,  в  служении  этим  величествен¬
ным  «делам»,  —  такая  деятельность  имеет  так  или  иначе  героиче¬
ское  значение»  х.  И  эта  деятельность  людей,  осуществляющих  ве¬
ликие  общенациональные  задачи,  посвятивших  себя  борьбе  за
независимость  и  свободу,  всегда  привлекала  внимание  поэтов  и
писателей  разных  стран  и  времен.
 Известно  то  важное  место,  которое  героическая  тема  заняла  в
историческом  развитии  русской  литературы.  Значение  ее  в  по¬
знании  прошлого  нашей  Родины,  в  патриотическом  воспитании
юного  поколения  велико.  К  сожалению,  изучение  художественной
литературы  о  героическом  прошлом  все  еще  не  привлекло  к  себе
должного  внимания  исследователей.  Литературоведы  обращались
к  ней  чаще  всего  тогда,  когда  небо  заволакивало  черными  туча¬
ми  войны.  Это  не  могло  не  отразиться  на  характере  их  исследова¬
ний.  До  сих  пор  нет  книги,  рассматривающей  роль  и  значение  ге¬
роической  темы  в  общем  процессе  развития  русской  литературы.
Данная  книга  представляет  попытку  восполнить  этот  пробел.
 Из  всего  многообразия  темы  мы  выбрали  для  освещения  лишь
круг  вопросов,  связанных  с  батализмом,  с  художественным  во¬
площением  в  разных  по  стилю  и  методу  произведениях  вооружен¬
ной  борьбы  русского  народа  за  независимость  и  свободу,  с  вопро-
 1Г.  Н.  Поспелов.  Проблемы  исторического  развития  литературы.
М.,  «Просвещение»,  1972,  стр.  66.
 5

сами  мирного  сосуществования,  разумеется,  в  той  степени,  в  ка¬
кой  они  решались  писателями  в  художественной  литературе.
Известно,  что  война  есть  социальное,  исторически  преходящее
явление,  она  является  насильственным,  вооруженным  средством
для  достижения  политической  цели.  В  проповедниках  войны  ни¬
когда  не  было  недостатка.  «Только  мечтатели  и  люди  простодуш¬
ные  могут  утверждать,  что  человечество  создаст  все  лучшее,  если
разучится  воевать...  Я  призываю  Вас  не  к  миру,  а  к  победам»,  —
писал  один  из  них.  Лучшие  умы  человечества  в  противоложность
апостолам  человекоистребления  мечтали  о  том  времени,  когда
люди  будут  жить  в  мире.  «Человек  создан  природой  для  мира,  а
не  для  войны,  рожден  для  радости  и  наслаждения  всеми  плодами
и  растениями»,  —  писал  великий  гуманист  Ф.  Рабле.
 Великая  историческая  роль  в  пропаганде  идей  мирной  жизни
принадлежит  передовой  русской  литературе.  Война  и  мир  —  са¬
мые  общие  и  самые  важные  ее  темы.  Не  случайно  в  трагедии  «Бо¬
рис  Годунов»  летописец  Пимен  называет  их  первыми:  «Описывай,
не  мудрствуя  лукаво,  все  то,  чему  свидетель  в  жизни  будешь:
войну  и  мир...»  Сам  Пушкин  показывает,  к  каким  трагическим  по¬
следствиям  приводит  война.
 Страстно  мечтая  о  мирной  жизни,  лучшие  русские  писатели  в
годины  народных  бедствий,  когда  земля  наша  подвергалась  враже¬
ским  нашествиям,  были  вместе  с  народом.  Своими  произведени¬
ями  они  воспитывали  любовь  к  отечеству,  укрепляли  ратный  дух,
вдохновляли  на  подвиг.  Великие  патриотические  заветы  передо¬
вых  писателей  прошлого  восприняты  и  продолжены  советскими
литераторами.
 В  этой  книге  сделана  попытка  показать,  как  влияла  пе¬
редовая  русская  художественная  литература  на  патриотические
чувства  народа,  формировала  их  на  различных  этапах  его  истори¬
ческого  развития,  как  менялись  в  связи  с  изменением  обществен¬
ной  жизни  не  только  характер  войн,  но  и  художественные  средст¬
ва  литературы,  описывающей  эти  войны,  как  становились  иными
образы  литературных  героев,  взаимодействующих  в  обстоятельст¬
вах  войны,  как  изменялись  сами  представления  о  героическом,
появлялись  новые  литературные  жанры,  рожденные  нуждами  во¬
енного  времени.
 Литература  не  сразу  отразила,  что  подлинным  героем  войн,  ре¬
шающих  общенациональные  задачи,  являются  простые  люди,  на¬
род.  Хотя  поэты  и  писатели  прошлого,  быть  может,  подсознатель¬
но  иногда  и  понимали,  что  в  конечном  итоге  все  зависит  от
парода,  но  из-за  недозрелости  общественных  отношений,  сущест¬
вующих  канонов  и  традиций  не  отводили  народу  в  своих  произведе¬
ниях  должного  места.  Так,  например,  в  произведениях  эпохи  клас¬
сицизма  носителями  героического  начала,  как  правило,  оказыва¬
лись  цари,  полководцы,  вельможи,  а  народу  отводилась  второстепен¬
ная  роль.  Народ  был  как  бы  безликой  массой,  на  фоне  которой  совер¬
шали  подвиги  эти  «герои».  Читатель  увидит,  как  постепенно  в  ли¬
 6

тературе  вызревала  и  крепла  тема  народа  —  творца  истории,  на¬
рода  —  подлинного  героя  и  мирной  жизни,  и  войны.
 Исследуя  способы  и  средства  художественного  воплощения
идей  и  героических  образов  в  произведениях  писателей  прошлого,
мы  стремились  здесь  показать,  как  передовая  русская  литература
развивалась  в  сторону  правдивого  изображения  действительности,
к  созданию  типических  характеров,  к  правильному  воплощению
общественных  идеалов.  Своей  вершины  в  изображении  войны  рус¬
ская  классическая  и  вся  мировая  литература  достигла  в  творчестве
Л.  Толстого.  Недаром  выдающийся  писатель  XX  века  Э.  Хемингуэй
сказал:  «Я  не  знаю  никого,  кто  писал  бы  о  войне  лучше  Толстого».
 Книга  рассчитана  на  учителя  —  преподавателя  литературы  в
средней  школе.
 Автор  будет  признателен  всем,  кто  выскажет  свои  суждения  по
поводу  его  работы.

шалея  военными  тревогами.  Киевской  Руси  приходилось  постоян¬
но  вести  борьбу  со  степными  кочевыми  народами  и  Византией,
претендовавшей  на  мировое  господство,  дружины  Святослава  му¬
жественно  воевали  с  опасным  врагом  —  Хазарским  каганатом
(965).  В  XIII  в.  мощная  монгольская  военно-феодальная  держа¬
ва  двинула  на  Русь  свои  конные  орды.  В  битвах  при  Калке
(1223)  и  Сити  (1238)  русские  потерпели  поражение.  Страна  на¬
долго  попала  под  власть  татаро-монгольского  ига.  Опустошенная
и  разграбленная  Русская  земля  представлялась  легкой  добычей
шведским  и  немецким  феодалам,  но  Невская  битва  (1240),  а  спу¬
стя  два  года  Ледовое  побоище  укрепили  стремление  русского  на¬
рода  к  национальной  независимости.
 В  1378  г.  русские  воины  впервые  одержали  победу  над  татаро-
монголами,  а  8  сентября  1380  г.  произошла  знаменитая  Куликов¬
ская  битва,  положившая  начало  освобождению  Руси  от  иноземно¬
го  ига  и  упрочившая  положение  Московского  великого  княжества
как  центра  русских  земель.
 Многочисленными  сражениями  сопровождалось  создание  цент¬
рализованного  Русского  государства  (битва  на  р.  Шелони  в  1471  г.,
походы  на  Казань  (1552)  и  Астрахань  (1556),  походы  1556—
1559  гг.  против  Крыма,  Ливонская  война  1558—1583  гг.,  кре¬
стьянская  война  и  борьба  с  польско-шведской  интервенцией  в
XVII  в.).  В  войнах  в  древней  Руси  принимали  участие  либо  кня¬
жеская  дружина,  либо  войско,  состоящее  из  «воев»  —  простых  вои¬
нов,  набранных  из  городов  и  сел.  В  самые  трудные  моменты  исто¬
рии  страны  за  оружие  брался  весь  народ.
 8

Исторические  повести  древнерусской  литературы  в  большин¬
стве  своем  являлись  воинскими  повестями,  они  отражали  рост
национального  самосознания  и  излагали  события,  связанные  с  за¬
щитой  родной  земли  от  иноземцев  либо  с  междоусобной  борьбой
князей.  Академик  А.  С.  Орлов  писал  о  том,  что  в  древности  наи¬
более  живописно  излагались  именно  история  и  ход  войн
Мы  не  преувеличим,  если  скажем,  что  одним  из  главпых  героев
древнерусской  литературы  был  «хоробрый  на  ратех»  воин.
 Как  изображали  древнерусские  авторы  войну?  Эта  тема  далеко
не  исчерпана  и  ждет  своих  исследователей.  Это  тем  более  необхо¬
димо,  потому  что  еще  в  древнерусской  литературе  сложились  тра¬
диции,  которым  суждено  было  влиять  на  всю  последующую  рус¬
скую  литературу.  В  них  впервые  отражено  отношение  русского
народа  к  войне,  его  нравственный  критерий  перед  лицом  нацио¬
нальной  опасности.  Многие  из  поэтических  средств  древнерусской
литературы  оставили  заметный  след,  использовались  и  позднее.
Мы  остановимся  лишь  на  анализе  некоторых  из  них.
 Одной  из  особенностей  древнерусской  литературы  была  ре¬
альная  оценка  исторических  сил:  храбрыми,  воинственными,  вер¬
ными  своему  долгу  в  художественных  произведениях  прошлого
изображались  не  только  князья  и  бояре,  но  и  простые  воины.  Му¬
жество  являлось  отличительной  чертой  древнерусского  воина  и
прививалось  ему  с  детства.  Вспомним  «Слово  о  полку  Игореве»,
где  говорится  о  воспитании  воинов-курян:  «А  мои  ти  куряни  све-
 1  См.:  А.  С.  Орлов.  О  некоторых  особенностях  стиля  великорусской
исторической  беллетристики  XVI—XVII  веков.  «Известия  ОРЯС»,  т.  XIII,
кн.  4,  1908,  стр.  345.
 9

дома  къмети:  под  трубами  повити,  под  шеломы  взълелеяны,  ко-
нець  копия  въскръмлени...»  В  летописях,  воинских  повестях,  жи¬
тиях,  наконец,  неоднократно  подчеркивалось  пренебрежение  к
смерти,  готовность  воина  во  имя  исполнения  долга  пренебречь  са¬
мым  дорогим.  Вот  как,  например,  писал  Владимир  Мономах:  «На
войну  вышедъ,  не  лснитеся,  не  зрите  на  воеводы;  ни  питью,  ни
еденью  не  лагодите...»  В  «Слове  о  полку  Игореве»  воины  ищут
«себе  чти,  а  князю  славе».  Феодосий  Печерский  говорил  о  том,
что,  бросаясь  в  бой,  воины  «не  помнят  ни  жены,  ни  детей,  ни  име¬
ни».  О  пренебрежения  к  ранам  и  смерти  поведал  и  автор  «Пове¬
сти  об  Азовском  осадном  сидении  донских  казаков».  В  древнерус¬
ской  литературе  не  было  образа  человека,  не  выполнившего  свое¬
го  долга  перед  родиной,  испугавшегося  смерти  на  поле  боя.
 Сборы  воюющих  сторон  и  все  последующие  боевые  действия
изображались  в  древнерусской  литературе  так,  как  они  должны
были  происходить  согласно  установившемуся  обычаю.  Перед  вы¬
ступлением  в  поход  князь  усердно  молился.  Так,  в  «Повести  о  ра¬
зорении  Рязани  Батыем»  великий  князь  Юрий  Игоревич  молится
в  церкви  Успенья  богородицы;  в  «Житии  князя  Александра  Нев¬
ского»  князь  Александр  —  в  церкви  св.  Софии  и  т.  д.  Вместе  с
князем  молилось  все  войско.  Мотив  моления  был  широко  распро¬
странен  в  произведениях  средневековья  1.  Противника,  с  которым
предстояло  сразиться,  авторы  характеризовали  как  гордого  и
заносчивого.  Чужеземцы  грозят  завоевать  Русь  и  уничтожить  рус¬
ских.  В  «Повести  о  разорении  Рязани  Батыем»  прямо  сказано,  что
татарский  хан  собирается  «воевати»  всю  Русскую  землю  и  иско¬
ренить  христианство,  то  же  грозит  сделать  и  Мамай  в  «Слове  о
житии  и  о  преставлении  великого  князя  Димитрия  Ивановича,
царя  русского».  В  «Житии  князя  Александра  Невского»  немцы
хвалятся  «попленить  землю»,  осадившие  Азов  турки  называют
казаков  «ворами»  (т.  е.  преступниками),  «волками  гладными»,
«злодеями-убийцами»  и  грозят  умертвить  их  «смертью  лютою».
 При  сборе  и  выступлении  войска  в  поход  трубили  в  трубы.
Так,  о  князе  Святославе  говорится,  что  он  «повеле  же  воем  своим
оболочится  во  брони  и  стяги  наволочити...  и  пойде  полк  по  полце,
бьющи  в  бубны  и  во  трубы  и  в  сопели,  а  сам  князь  по  них  поиде».
Количеством  труб  и  бубнов  как  бы  определялись  размеры  войска.
Трубным  звуком  старались  устрашить  противника,  давали  сигнал
к  нападению,  предупреждали  о  приближении  врага  или  призыва¬
ли  на  помощь2.
 Начинался  бой  не  сразу.  В  «Илиаде»,  например,  враждующие
стороны  перед  сражением  обрушивали  друг  на  друга  потоки  брап-
 1  В  «Песне  о  Роланде»  император  Карл  тоже  молится  перед  битвой  с
сарацинами.
 2  В  «Песне  о  Роланде»  нежелание  Роланда  затрубить  в  рог  и  вызвать
на  помощь  войско  Карла  привело  к  гибели  франков.  В  «Повести  о  взятии
Царьграда»  во  время  приступа  турки  «начата  сурны  играти  и  в  варганы  и
накры  бити  и,  прикативши  пушкы  и  пищали  многие,  начата  бити  град».
 10

ных  слов.  Несмотря  па  разность  мышления,  это  сохранилось  и  в
литературе  эпохи  Средневековья:  в  «Песне  о  Роланде»  Аэльрот
обзывает  франков  «трусами».  Аналогичные  явления  мы  видим  и
в  древнерусской  литературе:  в  Ипатьевской  летописи  под  1016  г.,
в  частности,  говорится  о  том,  как  войска  Ярослава  и  Святополка,
разделенные  Днепром,  всячески  поносили  друг  друга.  Святополк
смеялся  над  новгородцами,  говоря,  что  князь  их  хром,  сами  они
плотники,  а  не  воины  и  что  он  заставит  их  рубить  хоромы.  В  этом
сказалось  присущее  эпохе  феодализма  пренебрежение  рыцаря-
воина  к  человеку  «низкого»  сословия.
 Перед  битвой  два  наиболее  сильных  противника  вступали  в
единоборство.  Рассказ  об  этом  поединке  также  входил  в  канон
воинской  повести.  Обычно  один  из  противников  вызывал,  а  дру¬
гой  принимал  вызов.  В  жизни  таким  вызовом,  как  правило,  слу¬
жило  появление  князя,  богатыря  или  отважного  воина  перед
строем  своего  войска.  Исход  поединка  предрешал  исход  всей  бит¬
вы.  Из  летописи  мы  узнаем  о  том,  как  печенеги,  вызывая  русского
на  единоборство,  спрашивали:  «Не  ли  мужа?  се  пашь  доспел»
(Лаврентьевская  летопись  под  992  г.);  Мстислав  Тмутараканский
вступил  в  единоборство  с  князем  Косожским  Редедею  и  победил
его  перед  строем  воинов.  Накануне  Куликовской  битвы  воин-мо¬
нах  Пересвет  встретился  с  богатырем  Челибеем.  В  Лаврентьев¬
ской  летописи  рассказано  о  князе  Изяславе  Мстиславиче,  который
выехал  перед  полками  «и  копье  свое  изломи».
 О  подобных  поединках  повествуется  в  былинах,  исторических
песнях,  в  частности  в  песне  о  Щелкане  Дудентьевиче,  описываю¬
щей  восстание  в  Твери  в  1327  г.  против  татарского  баскака  Шевка-
ла,  в  повести  о  Савве  Грудцыне  (поединок  Саввы  с  польским  бо¬
гатырем).  Эта  традиция  отразилась  и  в  народном  лубке1.
 Распространенным  в  древнерусской  литературе  был  образ
«сожженных  кораблей».  Корабли  сжигали,  чтобы  лишить  воинов
самой  мысли  о  возможности  отступления.  Таким  образом,  и  этот
художественный  прием  был  подсказан  реальными  событиями;  на
войне  это  средство  использовали  многие  полководцы,  в  частности
в  древнем  Риме  Цезарь,  отсылавший  перед  битвой  лошадей.  Зная,
что  отступление  невозможно,  воины  сражались  поневоле  и  подчас
одерживали  победу2.  В  1018  г.  Ярослав  Мудрый  был  разбит  поль¬
ским  королем  Болеславом,  бежал  в  Новгород  и  хотел  бежать  даль¬
ше  —  за  море.  Новгородцы,  пожелавшие  сразиться  с  Болеславом
и  Святополком,  уничтожили  лодки  Ярослава,  отрезав  ему  путь  к
спасению.
 1  См.,  например,  лубок  «Славное  побоище  Александра  Македонского  с
Пором,  царем  Индийским».  Александр  «выехал  на  поединок  и  возва  велием
гласом  о  Поре  царю  иди  противу  меня  или  покоряйся  и  аз  тебя  помилую
и  съехавшася  оба  и  удари  Александр  Пора  в  груди  и  сшиб  его  с  коня  и
войско  его  взял  под  свою  власть»  (Собрание  ГПБ,  первая  половина
XVIII  в.).
 2  См.:  Светоний.  Жизнь  двенадцати  Цезарей.  М.,  1966,  стр.  25.
 11

В  приметах  и  явлениях  природы  воюющие  стороны  видели
предсказания  будущего.  Вера  в  чудесные  предзнаменования  отра¬
жала  уровень  мышления  людей  того  времени  Подробно  описы¬
ваются  приметы  надвигающейся  катастрофы  в  «Слове  о  полку
Игореве».  Поход  дружины  Игоря  сопровождался  многими  «злове¬
щими»  знамениями:  среди  них  и  солнечное  затмение2,  и  крик  зве¬
рей  и  птиц  ночью.  Перед  битвой,  после  первого  удачного  для  рус¬
ских  сражения,  с  моря  надвигаются  черные  тучи.
 Признаком  военного  поражения  среди  прочих  примет  были
«кровавый  восход  солнца»  («Слово  о  полку  Игореве»),  «небо  кро¬
ваво»  (Псковская  1  летопись  под  1202  г.),  «аки  пожарная  заря»
(Ипатьевская  летопись  под  1102  г.).  Символом  несчастья,  печали
считались  «мутная  вода»  («Слово  о  полку  Игореве»),  «жемчуг»
(Ипатьевская  летопись  под  1168  г.),  крик  ворон,  крыша  «без  кне-
са»  (т.  е.  конька)  («Слово  о  полку  Игореве»).  В  подробном  опи¬
сании  примет  и  предзнаменований  отразилась  зависимость  людей
от  стихийных  сил  природы;  однако  описание  предзнаменований  6
поэтике  произведений  древнерусской  литературы  органически
входило  в  сюжет,  помогало  его  организовывать,  придавало  повест¬
вованию  драматическую  остроту  и  напряженность.  Повествование
о  борьбе  обреченного  на  гибель  силами  рока  человека  приобрета¬
ло  характер  трагической  возвышенности.
 В  древние  времена  князь  или  военачальник  часто  перед  битвой
обращался  к  воинам  с  речью.  В  Лаврентьевской  летописи  под
971  г.  рассказывается,  как  ободрил  свое  войско  перед  сражением
с  греками  Святослав:  «Уже  нам  некамо  ся,  дети,  волею  и  неволею
стати  противу;  да  не  посрамим  земле  Русские,  но  ляжем  костьми
ту,  мертвые  бо  срама  не  имам,  аще  ли  побегнем,  срам  имам;  ни
имам  убежати,  но  станем  крепко,  аз  же  перед  вами  пойду:  аще
моя  глава  ляжет,  то  промыслите  собою...»  В  «Слове  о  полку  Иго¬
реве»  с  речью  к  дружине  обращается  князь  Игорь:  «Братие  и  дру-
жино!  Луце  жъ  бы  потяту  быти,  неже  полонену  быти».  Великий
князь  Юрий  Игоревич,  собираясь  на  татар,  призывал  воинов  луч¬
ше  умереть,  чем  быть  в  плену  и  изменить  вере.  Как  правило,  ре¬
чи  эти  отличаются  ясностью  выраженной  мысли,  краткостью  и
силой  убеждения.  С  глубокой  древности  военачальник  должен  был
объединять  в  себе  качества  не  только  стратега,  но  и  хорошего
оратора,  чтобы  влиять  на  сознание  своих  воинов,  быть  ими  пони-
 1  В  XII  песне  «Илиады»,  например,  рассказывается  о  борьбе  орла  со
змеем,  которая  предшествовала  войне  греков  с  троянцами.  Через  перевод¬
ные  повести  об  осаде  Трои  этот  рассказ,  содержащий  в  себе  вещее  пред¬
знаменование,  попал  в  русскую  литературу  («Повесть  о  взятии  Царьгра-
да»).  В  «Песне  о  Роланде»  гибель  Роланда  раскрывается  в  предзнаменова¬
ниях:  гремит  гром,  сверкают  молнии,  колеблется  земля.
 2  Солнечное  затмение  с  древнейших  времен  считалось  признаком  во¬
енного  поражения.  Еще  «отец  истории»  Геродот  писал,  что  во  время  сбо¬
ров  персидского  царя  Ксеркса  в  поход  на  греков,  который  закончился  неуда¬
чей,  произошло  затмение  солнца  («Хоть  небо  безоблачное  и  совершенно
ясное  и  день  обратился  в  ночь»).
 12

тым,  уметь  найти  путь  к  их  сердцам  1.  Речи  князей  и  полководцев
соответствуют  обстановке  и  психологии  воинов,  содержат  поэти¬
ческие  детали.  В  многочисленных  произведениях  этого  времени,
в  речах  персонажей  мы  видим  употребление  образных  выраже¬
ний  —  «голову  сложит»  вместо  будет  убит,  предметы  неодушевлен¬
ные  описываются  как  одушевленные.  В  речи  Александра  Невско¬
го,  например,  используется  поэтическое  сравнение2.  Поэтические
тропы  содержатся  в  речи  Дмитрия  Донского  перед  Куликовской
битвой.
 Аналогичную  картину  мы  видим  и  в  произведениях  европей¬
ской  средневековой  литературы.  В  «Песне  о  Роланде»,  например,
перед  битвой  с  маврами  с  речью  к  франкам  обращается  архиепис¬
коп  Турпин3.  В  литературе  нового  времени  подобные  «слова»  при¬
писывались  многим  великим  полководцам.
 Для  характеристики  противника  широко  использовались  со¬
ответствующие  сравнения:  враги  рычат,  «аки  зверие  дивии...».
В  «Слове  о  полку  Игореве»,  летописях  и  других  произведениях  вра¬
ги  сравниваются  с  волками:  хан  Боняк  воет  «волчьскы»  (Лаврен¬
тьевская  летопись  под  1097  г.);  «Гзак  бежит  серым  волком»^
(«Слово  о  полку  Игореве»).  Владимир  Мономах  (в  «Поучении»)
волками  называл  половцев:  «Половци...  облизахутся  на  нас,  аки
волци».  В  некоторых  древнерусских  произведениях  для  характе¬
ристики  противника  использовали  сравнение  с  библейским  зме¬
ем,  который,  как  известно,  представлялся  первопричиной  всех
бед.  Иногда  врагов  сравнивали  с  дикими  зверями,  хотящими
«пожрети»,  «поглотить»  Русь  и  русский  народ.  Образ  диких  зве¬
рей  —  врагов  широко  использовался  в  церковной  проповеди.
 В  средние  века  войско  примечали  издалека  по  блеску  шлемов
и  наконечников  копий.  Согласно  древнерусской  поэтической  тра¬
диции,  войско  изображалось  в  блеске  оружия.  Впрочем,  этот  худо¬
жественный  прием  знала  еще  античная  литература  («Илиада»).
 В  «Слове  о  полку  Игореве»  половецкое  войско  сравнивается  с
черными  тучами,  а  блеск  оружия  —  с  синими  молниями  («Чръныя
тучя  с  моря  идут,  хотят  прикрыти  4  солнца,  а  в  них  трепещуть
синии  молнии»).  Меч  всегда  должен  блестеть.  В  Европе  сами  ма¬
стера-оружейники  называли  меч  «отклер»—блестящий,  ясный,
 1  По  свидетельству  Светония,  Александр  Македонский  и  Цезарь  были
прекрасными  ораторами  и  неоднократно  выступали  перед  воинами  накану¬
не  ответственного  сражения  (Светоний.  Жизнь  двенадцати  Цезарей.
М.,  1966,  стр.  23).
 2  «И  нача  крепити  дружину  свою  и  рече:  «Не  в  силе  бог,  но  в  правде.
И  помянем  песньсловъца  Давида:  сии  в  оружьия,  сии  на  конех,  мы  жъ  во
имя  господа  бога  нашего  призовем,  ти  спяти  быша  и  падоша!»  («Житие
князя  Александра  Невского»).
 3  «Друзья  мои,  вы  мавров  не  страшитесь,
 Я  богом  Вас,  сеньоры,  заклинаю
 Не  отступать,  не  дрогнуть,  чтоб  певцы
О  нас  позорной  песни  не  сложили!
 Здесь  лучше  нам  погибнуть  всем  со  славой:
 Надежды  нет,  —  мы  ляжем  здесь  костьми!..»
 13

«жуазе»—  ясный.  В  «Песне  о  Роланде»  рыцарь  Гвенелон,  обра¬
щаясь  к  своему  мечу,  говорит:  «Как  ты  красив  и  светел,  мой  доб¬
рый  меч!  Пока  в  руке  моей  сверкаешь  ты...»  В  феодальную  эпоху
личному  оружию  придавали  большое  значение.  Меч  был  знаком
власти.  Мечу  приписывали  чудодейственную  силу.  В  рукоятку  его
иногда  закладывали  мощи  святого.  Меч,  принадлежавший  чело¬
веку,  причисленному  к  лику  святых,  становился  предметом  куль¬
та.  Изготовление  и  закалка  мечей  сопровождались  многими  суеве¬
риями  и  легендами  1.
 Описание  боя  представляло  кульминацию  повествования,  к  ко¬
торому  сходились  все  сюжетные  нити,  его  исход  разрешал  все
вопросы.  Картина  боя  в  произведениях  средневековой  литерату¬
ры  исполнена  величия  и  глубокого  смысла.  Если  в  эпосе  бой  часто
изображался  так,  как  он  представлялся  одиночному  бойцу,  всту¬
пившему  в  рукопашную  схватку2,  то  в  исторических  повестях
перед  нами  широкая  батальная  картина,  описанная  как  бы  сторон¬
ним  наблюдателем.
 Противники  обычно  приходили  «в  силе  тяжце»  и  заполняли
все  поле.  В  Лаврентьевской  летописи  под  1103  г.  сказано:  «...и  пои-
деша  полкове  аки  борове»,  т.  е.  их  было  так  много,  что  они  были
необозримы,  как  необозримы  леса.  С  восходом  солнца  начиналась
битва,  князь  первым  бросался  в  бой.  Личным  примером  воодушев¬
лять  воинов,  бесстрашно  выступать  впереди  войска  и  с  оружием
в  руках  одерживать  над  врагом  победу  было  одной  из  главных
княжеских  добродетелей.  В  Галицко-Волынской  летописи  расска¬
зано,  как  первым  начал  сражение  на  Калке  князь  Даниил  Рома¬
нович  Галицкий.  В  Лаврентьевской  —  Андрей  Юрьевич  Боголюб-
ский  первым  обнажил  меч  и  сломал  копье.  После  князей  бптву
начинали  воины,  они  рубились  стена  на  стену.  Наиболее  типичное
описание  боя  содержится  в  наремийном  чтении  в  честь  Бориса  и
Глеба  под  1271  г.:  «Тогда  въсходящу  солнцю,  и  съступишася  обои,
и  бысть  сеча  зла,  якаже  не  бывала  в  Руси.  И  за  рукы  ся  емлюще,
сецашу,  и  по  удолием  кръвь  течъше,  и  съступишася  обои  тришь-
ды,  и  омеркоша  биющеся,  И  бысть  гром  велики  тутьн,  и  дожчь
велик,  и  молнии  блистании...  и  блстахуся  оружия  в  руках  их,  и
мнози  верънии  видяху  ангелы  помогающа  Ярославу,  Святополк  же
дав  плещи,  побежь...»  Подобное  описание  битвы  содержится  в
Суздальской  летописи  под  1015  г.,  в  житии  великого  князя  Дом-
вонта  Псковского,  в  описании  Куликовской  битвы  по  Степенной
книге,  в  повести  Нестора  Искандера  о  взятии  Царьграда  турками
и  других  произведениях.
 1  «В  древности  закаливали  сталь  иногда  «в  теле  мускулистого  раба»,
считая,  что  сила  его  мышц  перейдет  на  клинок,  иногда  в  моче  рыжего  маль¬
чика  или  в  моче  черного  козла.  Здесь  рациональный  принцип  азотирования
металла  сочетался  с  суеверием»  (Б.  А.  Рыбаков.  Ремесло  древней  Руси.
М.,  Изд-во  АН  СССР,  1948,  стр.  236).
 2  Подробнее  об  этом  см.:  В.  Я.  Пропп.  Русский  героический  эпос.
М.,  1958,  стр.  335.
 14

Со  времен  гомеровой  «Илиады»  во  многих  литературах  мира
битву  сравнивали  с  жатвой.  Особенно  яркими  поэтическими  обра¬
зами  отличается  описание  битвы  в  «Слове  о  полку  Игореве».  По¬
ле  битвы  с  половцами  представлено  в  виде  пашни:  «Чръна  земля
под  копыты  костьми  была  посеяна,  а  кровью  польяна;  тугою
взыдоша  по  Руской  земли».  Метафорический  образ  битвы-пашни
сменяется  образом  битвы  —  кровавой  жа'Гвы  *:  «На  Немизе  снопы
стелют  головами,  молотят  чепи  харалужными,  на  тоце  живот  кла¬
дут,  веют  душу  от  тела».  В  повести  Нестора  Искандера  повторя¬
ется  образ  битвы-жатвы:  «Падаху  бо  трупы  обоих  стран,  яко  сно¬
пы».  Приблизительно  такую  же  картину  дает  автор  «Истории  о
Казанском  царстве».  Иногда  гибнущих  в  бою  воинов  поэтически
сравнивали  не  со  снопами,  а  с  деревьями,  в  более  позднее  время  —<»
с  травой,  цветами,  лозой2.
 Распространено  было  сравнение  боя  с  кровавым  пиром*
В  «Слове  о  полку  Игореве»,  например,  мы  встречаем  метафору*
отождествляющую  битву  и  пир:  «Ту  кровавого  вина  не  доста;  ту,
пир  докончаша  храбрии  русичи:  сваты  попоиша,  а  сами  полегоша
за  землю  Русскую».
 В  «Повести  о  разорении  Рязани  Батыем»  несколько  раз,  как
рефрен,  повторяется  образ  смертной  чаши,  которую  пришлось  ис¬
пить  всем  русским  людям:  и  князю,  и  дружине,  и  простым  горо¬
жанам.  О  чаше  говорят  перед  боем  князья;  она  главная  тема  в
плачах.  Образ  чаши  позволяет  представить  битву  в  виде  кроваво¬
го  пира,  на  котором  все  равны  перед  постигшей  их  участью.
В  «Истории  о  Казанском  царстве»  воины  устремляются  в  бой,
«аки...  к  медвяной  чаше»;  царь  Иван  Грозный,  обращаясь  к  вои¬
нам,  говорит:  «И  да  возмем  единославную  чашу  с  питием,  или
прольем  или  одолеем,  или  одолени  будем».  Поле  битвы  оглашалось
шумом  и  криками;  мечи  гремели  о  брони  вражеских  щитов,  трубы
трубили  тревогу.  Ипатьевская  летопись  под  1174  г.  определяла
сражение  как  «лом  копейный  и  звук  оружьиный»;  «лом  копейный
и  щит  скепание»  (Ипатьевская  летопись  под  1240  г.).  Звуки  боя
как  бы  издалека  долетали  до  автора  «Слова»  и  придавали  эмоци¬
ональную  окраску  всему  повествованию.  Полет  множества  пущен¬
ных  воинами  стрел  сравнивался  с  дождем:  «Идяху  стрелы,  аки
дождь»  (Лаврентьевская  и  Ипатьевская  летописи  под  1245  г.).  Ле¬
тящие  стрелы  закрывали  свет:  «Помрачиша  стрелы  татарские
 1  См:  В.  П.  Адрианова-Перетц.  «Слово  о  Полку  Игореве»  и  па¬
мятники  русской  литературы  XI—XII  вв.  Л.,  1968,  стр.  162—163.  Заметим,
что  в  Библии,  созданной  скотоводческим,  кочевым  народом,  не  использо¬
вали  образов  из  жизни  земледельца,  войска  там  располагаются  станом,  «как
бы  два  небольшие  стада  коз»  («Третья  книга  царств»).
 2  Мировая  литература  знает  обратные  явления,  когда  образ  войны-бит¬
вы  использовался  для  изображения  сельскохозяйственных  работ.  Так,  у
Рабле  брат  Жан  избил  в  монастырском  винограднике  13  622  «человека»,  он
«крушил  головы»,  «ломал  руки»,  «сворачивал  шейные  позвонки»,  «прола¬
мывал  челюсти»,  «разбивал  голову  в  куски»  и  приказал  послушникам  «до¬
резать  раненых».  Все  эти  «пострадавшие»  были  виноградные  лозы.
 15

воздух,  и  бысть  аки  дождь».  То  же  говорилось  о  камнях,  которые
бросали  осажденные  со  стен  на  врагов:  «Идущу  же  камению  со
забрал,  яко  дожду  сильну»  (Ипатьевская  летопись  под  1229  г.);
«ови  каменем  метаху,  друзии  стрелами  стреляху,  инии  же  камение
пращами  метаху,  и  яко  туча  с  небес  идяще,  и  яко  покрытися  свету
дневному»  (Александрия)^
 С  изобретением  порбха  и  огнестрельного  оружия  стрельбу,
взрывы  крепостных  стен  и  башен  часто  сравнивали  с  грозой,  гро¬
мом  и  молнией.  Напомним,  что  еще  в  «Повести  о  взятии  Царьгра-
да»  (1453)  рассказывалось:  «абие  гражане  зажгоша  сосуды  зелей-
ные...  и  везапну  възгреме  земля,  аки  гром  велий,  и  подъяся  с
турами  и  с  людьми,  яко  буря  сильная  до  облокы...  и  падаху  с
высоты  людие  и  древеса».
 Описание  битвы  и  ее  Исход  чаще  всего  представлялись  с  вме¬
шательством  бога.  Иногда  бог  «влагает  страх»  в  сердца  противни¬
ков,  и  они  бегут  под  влиянием  охватившего  их  смятения:  «И  бог
великий  вложи  ужесть  велику  в  Половце,  и  страх  нападе  на  ня  и
трепет  от  лица  Русских  вой»  (Лаврентьевская  летопись  под
1103  г.).  Аналогичная  картина  нарисована  в  Ипатьевской  летопи¬
си  под  1176  и  1183  гг.  В  «Житии  князя  Александра  Невского»  рус¬
ским  помогают  архангелы  1.  В  «Повести  об  Азовском  взятии»  го¬
ворится:  турки  «побежали  никем  нам  гоними  с  вечным  позором».
Захваченные  пленные  рассказали,  что  им  привиделось,  как  «шла
великая  и  страшная  туча  от  Руси,  от  царства  Московского.  И  ста¬
ла  она  против  табору...  а  перед  нею  тучею  идут  по  воздуху  два
страшные  юноши,  а  в  руках  своих  держат  мечи  обнаженные»  2.
Иногда  в  произведении  древнерусской  литературы  рассказыва¬
лось  о  том,  как  над  воинами  шли  по  воздуху  ангелы  «в  оружьи
светле  и  страшни»  и  устрашали  врагов.  Согласно  христианской
мифологии,  ангелы  предназначены  возвещать  людям  божью  волю
и  исполнять  его  повеления.  Появляются  они  в  наиболее  критиче¬
ские  моменты.
 Стремление  внушить  человеку  мысль  о  том,  что  победа  достиг¬
нута  не  людьми,  а  благодаря  сверхъестественной  силе,  объясня¬
ется  характером  средневекового  мышления,  Святые  мученики,  ан¬
гелы  и  им  подобные  существа  якобы  вечны.  Вечны  их  дела,
неизменны  их  симпатии.  Вера  в  победу  внушалась  даже  в
том  случае,  если  военачальника  и  войско  преследовали  неудачи
и  поражения.  Правда,  в  иных  случаях  бог  отворачивался  от  лю¬
дей,  мстя  им  за  грехи.-  В  произведениях  проводилась  аналогия
между  смертью  на  поле  боя  и  мученичеством  христиан.
 В  «Слове  о  полку  Игореве»  смерть  воинов  описана  так,  как
 1  «Такожды  и  при  победе  и  князя  Александра  Ярославича,  егда  победи
корабля,  обон  пол  реки  Ижеры,  идеже  не  бе  проходно  полком  Александро¬
вым,  зде  же  обретошася  вся  триупие  мертва  от  арханьила  божия,  и  остаток
побеже...»
 2  Д.  С.  Лихачев.  Повесть  о  разорении  Рязани  Батыем.  «Воинские
повести  древней  Руси».  М.  —  Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1949,  стр.  213.
 16

она  представлялась  исполненному  философских  раздумий  автору:
войска  бились  два  дня,  «третьего  дня  к  полудню  падоша  стязи
Игореви».  «Ту  пир  докончаша  храбрии  русичи:  сваты  напоиша,  а
сами  полегоша  за  землю  Русскую».  Об  убитом  князе  Борисе  в
другом  памятнике  говорится,  что  он  лежит  на  зеленой  траве,
словно  на  разостланном  покрывале:  «И  на  канину  зелену  попо-
лому  постла  за  обиду  Олгову  храбра  и  млада  князя».  Подобным
образом  описывается  и  смерть  князя  Всеволода  в  «Слове  о  полку
Игореве»:  «Изрони  жемчюжну  душу  из  храбра  тела  чрес  злато
ожерелие».  Этот  метафорический  образ  смерти  —  отделение  души
от  тела  —  встречается  и  в  других  памятниках  древнерусской  ли¬
тературы.  В  «Повести  о  разорении  Рязани  Батыем»  говорится  о
том,  что  многие  князья  и  воины  «умроша  и  едину  чашу  смерт¬
ную  пиша».  Смерть  князя  или  воина  не  вызывает  страха,  а  рож¬
дает  чувство  светлой  грусти.  Иногда  смерть  сравнивалась  с  зат¬
мением  солнца.  В  «Задонщине»  под  впечатлением  «Слова  о  полку
Игореве»  о  гибели  воевод  рассказано  в  плаче  жен:  «Се  уже  обема
нам  солнце  померкло  в  славном  граде  Москве».  Древнерусские
женщины  горестно  оплакивали  смерть  близких:  сыновей,  мужей,
отцов,  но  если  они  погибали  в  бою,  то  смерть  их  воспринималась
ими  как  должное,  с  тихой  скорбью.  Они  сожалели  о  рано  угасшей
жизни,  но  воздавали  честь  мужеству  и  отваге.
 Другая  традиция  изображения  смерти  воина  на  поле  боя  уста¬
новилась  в  европейской  литературе.  В  ней  эта  смерть  тоже  вызы¬
вает  чувства  скорби  и  философских  раздумий,  но  при  этом  вни¬
мание  автора  поглощено  не  человеком,  а  мастерски  нанесенным
ударом  и  теми  разрушениями,  которые  он  вызвал.  Вот  как  гово¬
рится,  например,  в  «Илиаде»  о  смерти  троянца  Атрейона,  сра¬
женного  копьем  Агамемнона:
 Быстро  сквозь  медь  и  сквозь  кость  пролетело  и,  в  череп
 ворвавшись,
 С  кровью  смесило  весь  мозг...
 В  «Песне  о  Нибелунгах»  рассказано,  как  Зигфрид  ударил  ме¬
чом  короля  Людгаста,.  прорубил  светлую  прочную  броню,  нанес
королю  три  глубокие  раны,  проступила  кровь.  Не  менее  ярко  опи¬
сана  смерть  самого  Зигфрида.  Хаген  поразил  его  у  родника  ко¬
пьем  в  спину  так,  что  из  раны  брызнула  кровь  на  одежду  Хаге¬
на.  Копье  он  оставил  торчать  в  сердце.  Подобным  же  образом
расправляется  с  чудовищем  рыцарь  Руджиеро,  герой  поэмы  Ари¬
осто  «Неистовый  Роланд»  *.
 1  «Чудовище  мгновенно  отступает  и  хочет  в  рыцаря  метнуть  копье,
но  тот  ему  живот  мечом  пронзает,  так  что  насквозь  выходит  острие...  Один
рассечен  до  зубов  сурово,  другой  заколот  прямо  в  грудь  лежит...»  (см.:
«Хрестоматия  по  западноевропейской  литературе.  Эпоха  Возрождения».
М.,  1947,  стр.  98).  Кровавые  сцены  смерти  в  XIX  в.  возродились  в  жанре
исторической  повести  у  русских  и  западноевропейских  романтиков.  Мы
найдем  их  и  у  Н.  В.  Гоголя.  Так,  в  исторической  повести  «Тарас  Бульба»
приподнятость  и  гиперболизация  батальных  сцен  близки  к  эпическим  кар¬
 17

В  древней  же  русской  литературе  нет  любования  мастерски  на¬
несенными  ударами,  нет  смакования  картинами  смерти  против¬
ника.
 Предметом  изображения  воинских  повестей,  как  правило,  яв¬
лялись  события  исторического,  по  выражению  Гёте  и  Шиллера,
«эпического  прошлого».  Главным  в  творческом  процессе  была
память  рассказчика,  с  ее  помощью  воссоздавались  картины,  якобы
имевшие  место  в  этом  прошлом.  Как  и  в  эпопее,  источником  ска¬
зания  был  не  личный  опыт  автора,  а  предание,  исключавшее  сом¬
нение  в  достоверности  рассказанного.  В  отличие  от  эпоса,  где
прошлое  считалось  источником  только  хорошего  ],  в  воинской  по¬
вести  фиксировались  и  отрицательные  моменты,  которые  могли
быть  уроком  для  настоящего.
 Человек  в  древнерусской  литературе  представал  с  реализо¬
ванными  до  конца  всеми  его  возможностями,  он  уже  не  мог  из¬
мениться.  Судьба  его  была  адекватна  его  положению.
 В  отличие  от  литературы  нового  времени,  где  отчетливо  про¬
явилась  творческая  авторская  индивидуальность,  в  древнерусской
литературе  автор,  не  называя  себя,  стремился  выразить  коллек¬
тивные  чувства  и  коллективное  отношение  к  изображаемому  собы¬
тию,  он  целиком  находился  в  зависимости  от  канонов  жанра  2.  От¬
сюда  устойчивые,  традиционные  образы  при  раскрытии  воинской
темы.  Индивидуальные  отклонения  от  принятой  нормы  в  изобра¬
жении  очень  редки.  Следование  устоявшимся  канонам,  традицион¬
ная  повторяемость  художественных  элементов,  условная  привыч¬
ность  придавали  художественным  образам  обобщенный  характер,
лишали  их  конкретности  и  наглядности,  создавали  впечатление  о
вневременном,  вечном  характере  описанных  ситуаций.  Обобщен¬
ность  эта  сочеталась  с  большой  эмоциональностью.  Многие  образы
воинских  повестей  древней  Руси  проникнуты  истинным  драматиз¬
мом,  отличаются  чувством  меры.  Композиция  картины  боя  проста,
ее  стиль  энергичен  и  силен,  в  немногих  словах  передается  целая
повесть  людских  испытаний  и  подвигов.  В  боевой  обстановке,  когда
до  предела  обострены  все  чувства,  даже  незначительные  события
неожиданно  имели  большое  значение.  Однако  едва  ли  только  этим
можно  объяснить  гиперболу,  столь  часто  используемую  в  древней
литературе.  Гиперболизм  и  обобщенность  присущи  искусству  на
ранних  этапах  его  развития.  Вспомним  уже  упоминавшуюся
 тинам  средневековой  литературы.  Ср.,  например:  «А  Кукубенко,  взяв  в  обе
руки  свой  тяжелый  палаш,  вогнал  его  ему  в  самые  побледневшие  уста.  Вы¬
шиб  два  сахарные  зуба  палаш,  рассек  надвое  язык,  разбил  горловой  по¬
звонок  и  вошел  далеко  в  землю.  Так  и  пригвоздил  оп  его  там  навекп  к
сырой  земле.  Ключом  хлынула  вверх  алая,  как  надречная  калина,  высокая
дворянская  кровь...»
 1  «Эпическое  абсолютное  прошлое  является  единственным  источником
и  началом  всего  хорошего  и  для  последующих  времен»  (М.  Бахтин.  Эпос
и  роман.  «Вопросы  литературы»,  1970,  №  1,  стр.  104).
 2  Подробнее  об  этом  см.:  Д.  С.  Лихачев.  Поэтика  древнерусской  ли¬
тературы.  Л.,  «Художественная  литература»,  1967,  стр.  56.
 18

«Песнь  о  Роланде»,  где  рассказывается  о  том,  что  у  одного  из  витя¬
зей  войска  сарацинов  —  Чернублия  в  руке  дубина,  которую  не  мо¬
гут  сдвинуть  четыре  мула,  а  Роланд  трубит  в  рог  так  сильно,  что  на
лице  его  порвались  жилы...  Гиперболу  мы  встречаем  в  «Песне  о
Нибелунгах»,  в  поэме  о  Беовульфе  1  и  других  произведениях  того
времени.  Гиперболизируется  численность  противника;  так,  в
«Песне  о  Роланде»  в  войске  эмира  «слабейший  полк  имел  полсот¬
ни  тысяч».  В  «Слове  о  полку  Игорево»  о  князе  Всеволоде  Юрье¬
виче  Суздальском  говорится,  что  оп  может  «Волгу  веслы  раскро-
пити,  а  Дон  Шеломы  выльяти».  Эта  гипербола  напоминала  об
удачных  походах  4183  и  1186  гг.  князя  Всеволода  против  волж¬
ских  булгар.  Ярослав  Осмомысл  «подпер  горы  угорьскыи  своими
железными  плъки»,  «меча  бремены  через  облаки».  Всеслав  По¬
лоцкий  за  одну  ночь  доскакал  из  Киева  в  Тмутаракань.  Гипербо¬
лизировалось  изображение  войска:  в  «Повести  временных  лет»:
«Идут  вой  многы  с  князем  бес  чпсла  множество»;  в  Ипатьевской
летописи  под  994  г.:  «Се  идуть  Русь,  покрыли  суть  море  корабли»;
в  «Сказании  о  Мамаевом  побоище»  рассказывалось  о  том,  что,
когда  шло  татарское  войско,  перегибалось  поле,  вышли  из  бере¬
гов  реки  и  озера;  в  «Поэтической  повести»  об  Азовском  взятии  от
войска  турок  и  их  союзников  «потрескалась  и  погнулась»  земля,
вышел  из  берегов  и  залил  луга  Дон.  В  «Повести  о  разорении  Ря¬
зани  Батыем»:  «А  Батыеве  силе  велице  и  тяжце,  один  бьяшеся  с
тысячей,  а  два  со  тмою».  Иногда  на  князя  переносятся  подвиги,
совершенные  всей  дружиной,  и  это  создает  впечатление  гипербо¬
лы.  Так,  в  «Слове  о  полку  Игореве»  рассказано,  что  князь  Все¬
волод  «прыщет»  на  врагов  стрелами  и  гремит  по  их  шлемам
мечами.
 В  древнерусских  произведениях  на  героическую  тему  широко
применялось  олицетворение.  Земля  уподоблялась  живому  сущест¬
ву  и  стонала:  «Бьяшесь  крепко  и  нещадно,  яко  и  земли  постона-
ти»  («Повесть  о  разорении  Рязани  Батыем»).  Олицетворялись
пе  только  неодушевленные  предметы,  но  и  отвлеченные  понятия:  в
«Слове  о  полку  Игореве»  мы  встречаемся  с  образом  «девы  Оби¬
ды»,  плещущей  лебедиными  крыльями,  «кличущей  Карны»
и  т.  д.
 В  древнерусском  повествовании  при  изображении  битвы  ис¬
пользовались  метафоры,  имеющие,  как  было  выше  замечено,  дво¬
якое  происхождение:  земледельческой  поэзии  —  посева  и  жатвы,
свадебного  пира  и  библейской—«смертной  чаши».  Широко  ис¬
пользовалась  метафора  с  отвлеченным  понятием  в  «Слове  о  полку
Игореве»:  крамолу  ковать,  усобицы  сеять,  лжу  убудить,  обида
встала,  славу  можно  на  суд  приведе,  похитить,  поделить,  в  пра-
деднюю  славу  можно  звонить.  Как  правило,  эти  метафоры  в  древ¬
нерусской  литературе  выражены  глаголами  и  редко  прилагатель-
 1  Например,  в  сцене  единоборства  Гренделя  и  Беовульфа,  когда  у  Грен-
деля  от  напряжения  порвались  жилы,  выскочили  из  суставов  кости.
 2*
 19

пыми:  сребренен  седине,  железных  плъков  («Слово  о  полку
Игореве»).  Иногда  метафоры  «Слова»  перерастают  в  символы.  На¬
помним  уже  цитированный  отрывок:  «Другого  дни  велми  рано—
чръные  тучя  с  моря  идуть...»,  где  тучи  —  половецкие  войска,  четы¬
ре  солнца  —  русские  князья,  синии  молнии  —  блеск  оружия.  Тоска,
печаль  метафорически  противопоставлены  свету  («На  реце  на
Каяле  тьма  свет  покрыла»).  Понятие  тьма  связано  с  представле¬
нием  о  горе  в  жизни  человека  и  народа,  о  надвигающейся  угрозе.
Отворить  ворота  —  открыть  путь  врагам: 	«Не  воздержавше  уно-
 сти,  отвориша  ворота  на  Русьскую  землю»  (рассказ  Ипатьевской
летописи  о  походе  Игоря),  перегородить  путь  —  не  пустить  вра¬
га:  «Русичи  великия  поля  чрьлеными  щиты  прегородиша»  («Слово
о  полку  Игореве»).  Позвонить  или  постучать  мечами  о  шлемы
врагов  —  вступить  в  бой.  Для  рассказа  о  завоевании  или  захвате
использовалось  выражение  взять  копьем:  Святослав  «взя  город
копием»  (Лаврентьевская  летопись  под  971  г.),  «взяста  копием
град  Всеволож»  (Лаврентьевская  летопись  под  1097  г.).
 В  памятниках  древнерусской  литературы  применительно  к
князьям  и  воинам  часто  употребляется  эпитет  храбрый.  (В  «Сло¬
ве  о  полку  Игореве»:  «храбрая  Святославличя  Игорь  и  Всеволодъ»,
«хороброе  гнездо»,  «Бориса  храбра  и  млада  князя»,  «храбрии  Ру-
сици»,  «храбрая  сердца»,  «храбрая  дружина»,  «храбрая  мысль»,
«Игорева  храбраго  плъку»,  «храбра  тела».)  Эпитет  железный  ис¬
пользовался  в  значении  крепкий,  сильный:  «железных  великих
плъковъ»  («Слово  о  полку  Игореве»).  Эпитет  храброго  князя  —
сокол.  Быстрые,  ловкие  движения  человека  сравнивались  с  по¬
вадками  и  бегом  диких,  хищных  животных:  «Гзак  бежит  серым
влъком»;  «А  Игорь  князь  поскочи  горностаем  к  тростию»  («Сло¬
во  о  полку  Игореве»).
 В  древней  литературе  широко  представлены  элементы,  заим¬
ствованные  из  устного  народно-поэтического  творчества.  Особен¬
но  тонким  и  глубоким  использованием  фольклора  отличается
«Слово  о  полку  Игореве»,  где  представлены  фольклорные  образы,
эпитеты,  метафоры,  отрицательный  параллелизм.  В  воинских  по¬
вестях  поле  чистое,  девицы  красные,  кони  добрые,  удачные,  бой¬
цы  храбрые,  воеводы  —  стражи  крепкие,  враги  —  гости  немилые,
птицы  борзолетные.  Устойчивые  словосочетания,  присущие  уст¬
ной  народной  речи:  стар  да  мал,  брань  не  худа,  побегоша...,  не
знающе,  куды  очи  несут.
 Иногда  в  произведение  включались  народно-песенные  мотивы;
так,  в  некоторых  редакциях  «Повести  о  разорении  Рязани  Баты¬
ем»  рассказывается  о  рязанских  «умельцах  и  резвецах»,  которые,
сражаясь,  пересаживаются  с  одного  коня  на  другого,  хватают  та¬
тарское  оружие,  когда  притупилось  свое,  бьются  «одип  с  ты¬
сячью,  а  два  с  тьмою».
 Произведениями  фольклора  навеяны  сравнения  в  отрывках  из
«Повести  о  нахождении  на  Псков  Стефана  Батория»,  где  расска¬
зывается  об  использовании  во  время  осады  специальных  крюков,
 20

которыми  подцепляли  вражеских  воинов.  Действие  этими  крюками
уподоблялось  охоте  ястреба  на  утят.
 Воинские  повести,  летописи,  сказания  служили  патриотическим
целям,  они  исполнены  тревоги  за  судьбы  родины,  пробуждали  лю¬
бовь  к  родной  земле  и  ненависть  к  ее  врагам.  Создателями  мно¬
гих  из  них  были  непосредственные  участники  событий  —  дружин¬
ники,  прославлявшие  отвагу  и  удаль  русских  воинов.
 После  порабощения  Руси  татарами  в  образе  русского  витязя
появляются  трагические  черты,  его  подвиг  приобретает  характер
мужественного  подвижничества.
 Образы  литературы  этого  времени  сохранили  значение  и  в  бо¬
лее  поздний  период.  Литература  нового  времени,  принципиально
отличаясь  от  ее  древнерусской  предшественницы,  многое  заимст¬
вовала  в  изображении  героического,  сохраняя  подчас  не  только
общий  дух,  но  и  форму.

Е>
 Двоенные  испытания,  которыми  так  богат  XVIII  в.  и
время  Петра  I  в  особенности,  отразились  в  русской  литературе
и  повлияли  на  ее  характер.
 К  началу  века  в  русской  литературе  отчетливо  проявились
черты  барокко  с  присущими  этому  стилю  напряженностью  чувст¬
ва,  динамизмом,  усложненностью  поэтических  образов  и  языка,
причудливостью  метафор  и  аллегорий,  мозаичностью.  В  русской
литературе  барокко  не  ограничивалось  придворно-схоластической
поэзией,  как  это  считалось  раньше.  Ритмичность  и  сложный  ме-
тафоризм,  контрастность  неожиданных  сравнений  и  живописность
присущи  некоторым  жанрам  литературы  петровского  времени.
 В  1700  г.  началась  Северная  война  России  против  Швеции  за
выход  к  Балтийскому  морю.  Дальнейший  отрыв  от  мировых  мор¬
ских  путей  грозил  России  экономическим  закабалением.  Прави¬
тельство  Петра  I  было  заинтересовано  в  пропаганде  Северной  вой¬
ны  и  использовало  для  этого  все  возможности.  Русскому  народу
нужно  было  объяснить  причины  и  цели  войны,  укрепить  уверен¬
ность  в  победе,  помочь  найти  для  нее  эффективные  средства.
Шведское  правительство  в  свою  очередь  издавало  специальные
манифесты  и  реляции,  оправдывавшие  политику  Карла  XII  и  об¬
винявшие  в  агрессии  Петра  I  и  его  союзников  *.  У  русского  пра-
 1  Так,  в  одной  из  шведских  листовок,  выпущенной  в  декабре  1700  г.,
после  нарвского  разгрома  русских  войск,  говорилось  о  том,  что  московский
царь  вторгся  в  шведскую  землю,  но  бог  «благословил  счастием»  шведское
оружие.  Жителей  призывали  признать  власть  шведского  короля  и  приво¬
зить  для  его  войска  провиант.  Для  беспрепятственного  проезда  вводились
 22

Тг
 вительства  не  было  печатного  органа,  который  пропагандировал
бы  его  политику.  Таким  органом  могла  быть  газета.  16  декабря
1702  г.  Петр  приказал  «по  ведомостям  о  воинских  и  всяких  делах,
которыя  подлежат  для  объявления  Московского  и  окрестных  го¬
сударств  людям,  печатать  куранты,  а  для  печатных  курантов,  ве¬
домости  в  которых  приказах  о  чем  ныне  какие  есть  и  впредь  бу¬
дут,  присылать  из  тех  приказов  в  монастырский  приказ,  без
мотчания,  а  из  монастырского  приказа  те  ведомости  отсылать  на
печатный  двор».  Как  видим,  главной  причиной  для  издания  первой
русской  газеты  Петр  I  считал  «воинские  дела».  27  декабря  1702  г.
был  издан  «Юрнал  или  поденная  роспись,  что  в  мимошедшую  оса¬
ду,  под  крепостью  Нотебурхом  чинилось  сентября  с  26-го  числа
в  1702  году».  2  января  1703  г.  вышла  газета.  В  виде  особых  при¬
бавлений  к  ней  печатались  сообщения  о  победах,  одержанных  рус¬
скими  войсками,  о  трофеях  и  пленных,  о  триумфальных  праздни¬
ках  по  поводу  этих  побед.  Читателя  убеждали  в  том,  что  в  России
имеются  все  возможности  для  будущей  победы.  «На  Москве  вновь
ныне  пушек  медных  и  гаубиц  и  мортиров  вылито  400,  —  сообща¬
лось  в  одном  из  первых  газетных  номеров,  —  те  пушки  ядром  по
24,  по  18  и  по  12  фунтов,  гаубицы  бомбами  пудовые,  полупудовые
и  мортиры  бомбами  девяти-,  трех-  и  двухпудовые  и  меньше.  И  еще
 «сберегательные  грамоты»,  «чтоб  никто  не  смел  русского  человека,  у  кого
сии  сберегательные  грамоты  даны  будут,  не  только  их  самих  и  их  пожит¬
ков,  но  и  куренка  не  смел  бы  тронуть...»  Людям,  которые  отказывались  вы¬
полнять  этот  приказ,  грозили  «конечным  разорением  и  казнью».  Листовка
была  подписана  от  имени  короля  его  министром  К.  Пипером  («История  и
славные  дела  г.  и.  Петра  Великого...»,  ч.  I.  Венеция,  1772,  стр.  273—274).
 23

много  форм  готовых  великих  и  средних  к  литыо  пушек,  гаубиц  и
мортиров.  А  меди  ныне  на  пушечном  дворе,  которая  приготовлена
к  новому  литью,  больше  40  ООО  пуд  лежит».  В  газете  писали  об  оло¬
нецком  попе  Иване  Окулове,  который  собрал  отряд  в  тысячу  чело¬
век  и  напал  на  шведов,  уничтожив  четыреста  пятьдесят  солдат;  со¬
общалось  о  подготовке  в  России  будущих  офпцеров  и  многом  дру¬
гом  *.  Петр  I  лично  руководил  составлением  «Ведомостей»,  правил
корректуру,  указывал,  что  нужно  перевести  из  голландских  газет.
Авторы  газетных  сообщений  воздействовали  на  читателей  не  толь¬
ко  прямыми  призывами,  но  и  косвенно,  предоставляя  определен¬
ные  факты  и  давая  возможность  самим  читателям  сделать  выводы.
Газета  с  ее  яркой  публицистической  направленностью  приучала
читателя  к  новому  языку,  новым  темам,  отчасти  и  к  новым  худо¬
жественным  приемам.  Она  как  бы  подготавливала  русское  обще¬
ство  к  восприятию  произведений  новой  художественной  литерату¬
ры.  И  все  же  военная  тема  не  нашла  в  ней  творческого  воплоще¬
ния.  «Ведомости»  ограничивались  краткой,  основанной  на  фактах
и  документах  информацией.
 Наибольшую  роль  в  популяризации  Северной  войны  играли
публичные  реляции  о  сражениях,  которые  вела  русская  армия.  В
них  сообщалось  о  действиях  войск,  о  численности  боевых  отрядов  и
армий,  о  ходе  боя,  о  трофеях,  пленных  и  потерях.  О  неприятельских
войсках  в  реляциях  упоминалось  только  в  той  мере,  в  какой  это
было  необходимо  для  выяснения  общей  картины.  Всего  во  время
Северной  войны  было  издано  шестнадцать  реляций.  Они  писались
близким  к  народному  языком,  отличались  занимательностью  изло¬
жения  и  образными  сравнениями.  Составители  реляций  видели
свою  задачу  не  только  в  подаче  информации  с  театра  военных  дей¬
ствий,  но  и  в  воспитании  военных  и  гражданских  доблестей.  Лю¬
бопытно  отметить,  что  как  раз  официальные  сообщения  были  об¬
лечены  в  форму,  которая  могла  заинтересовать  читателя  и  была
доступной  широким  массам  служилых  людей,  купечеству  и  ремес¬
ленникам.  Одному  из  своих  приближенных  Петр  I  наказывал,  что¬
бы  он  писал  реляции  понятным  для  простолюдинов  языком,  не
употреблял  иностранных  слов  и  терминов.  Сам  Петр  писал  реля¬
ции  образные  и  доступные  для  понимания  различными  слоями  на¬
рода.  В  лаконичной  форме  они  давали  как  бы  предметный  урок
воинской  доблести,  героизма  и  инициативы.  Некоторым  из  них
была  присуща  ирония,  шутливый  характер  изложения  напряжен¬
ных  событий;  другие  выдержаны  в  стиле  сдержанном  и  строгом.
 В  одной  из  самых  ранних  реляций  Петра  I,  описывающей  оса¬
ду  шведской  крепости  Нотебурх  2,  рассказывалось,  как  русские  на¬
 1  Правительство  внимательно  следило  за  тем,  чтобы  в  газету  не  попали
ненужные  сообщения  о  неудачах  русской  армии,  чтобы  не  разглаша¬
лись  сведения,  которые  могли  быть  использованы  врагом  (см.:  В.  П  о  г  о  р  е-
лов.  Материалы  и  оригиналы  «Ведомостей»  1702—1727  гг.  М.,  1903,  стр.  13).
 2  Нотебург  (или  Нотенбурх)  сооружен  на  месте  захваченного  в  1611  г.
у  русских  г.  Орешка.  Позднее  переименован  в  Шлиссельбург.
 24

чали  рыть  близ  ее  стен  окопы,  а  пришедшие  ночью  на  борту  двух
судов  шведы  захотели  узнать,  «какие  гости  в  их  соседство  при¬
шли».  Здесь  употребляется  распространенное  еще  в  древнерусской
литературе  и  народном  творчестве  1  сравнение  врагов  с  гостями,
а  поля  битвы  —  с  кровавым  пиром.  (Подобное  сравнение  было  ис¬
пользовано  Петром  I  и  позднее:  в  письме  сенату  из  Дербента  он
также  называл  неприятеля  гостями,  которых  хорошо  приняли,
проводили  кавалерией  и  т.  д.)  Русские  предложили  шведам
сдаться.  Комендант  Нотебурга  в  «Юрнале»  изображен  учтивым  и
вежливым  кавалером,  какого  можно  было  встретить  на  петровских
ассамблеях  (он  благодарил  русских  «за  милостивое  объявление»
подвергнуть  его  крепость  жестокой  осаде,  на  что  «...соответство-
вано  ему  на  сей  комплемент  пушечною  пальбою  и  бомбами  со
всех  наших  батарей  разом»).  Не  без  насмешки  изложен  и  эпизод,
связанный  со  взятием  этой  крепости.  Через  несколько  дней  после
начала  осады,  когда  шведский  гарнизон  испытал  многочислен¬
ные  бедствия  от  артиллерийского  обстрела,  пожаров  и  нехватки
продовольствия,  комендант  попросил  русское  командование  выпу¬
стить  из  Нотебурга  офицерских  жен  (претерпевающих,  по  его
словам,  «великие  беспокойства  от  огня  и  дыму»).  Ответ  был  вы¬
держан  все  в  том  же  «галантном»  тоне.  Сообщалось,  что  русские
пришли  не  для  того,  чтобы  разлучать  жен  с  мужьями,  а  если  же¬
ны  шведских  офицеров  хотят  выехать  из  крепости,  то  им  предла¬
галось  «и  любезных  супружников  с  собой  вывести  купно...»  Иро¬
ния,  таким  образом,  снижала  врага,  освобождала  от  страха  перед
ним.  Как  видим,  зачатки  иронии,  которая  получила  столь  широкое
распространение  в  XVIII  в.  в  публицистике  Н.  И.  Новикова,
 А. 	Н.  Радищева,  Д.  И.  Фонвизина  и  о  которой  Герцен  писал,  что
опа  «родная»  «утешительница»  и  «мстительница»,  содержатся  уже
в  реляциях  петровского  времени.
 В  отличие  от  других  литературных  документов  той  эпохи  ни  в
одной  из  реляций  мы  не  найдем  обидных  или  оскорбительных
слов  в  адрес  противника,  нет  здесь  и  умаления  его  военной  силы.
Известно,  что  Карл  XII  в  свою  очередь  с  уважением  относился  к
Петру  I,  как  к  «самому  честному  из  своих  противников»  2.
 Петр  понимал  и  хотел,  чтобы  это  поняли  и  его  сподвижники,
что  Россия  имеет  дело  с  сильным,  опасным,  опытным  врагом.  Не
преуменьшая  сил  противника,  нужно  было  показать,  какими  спо¬
собами  можно  его  одолеть.  В  реляциях  шведы  предстают  перед
нами  как  смелые,  верные  своему  воинскому  долгу  люди.  В  жур¬
нале  о  взятии  шведской  крепости  Ниеншанц3  рассказано,  как
 1  См.,  например:  П.  В.  Киреевский.  Песни,  ч.  III,  вып.  8.  СПб.,  1870,
стр.  116.
 2  См.:  А.  С.  Кан,  Р.  М.  Хеттян.  Карл  XII  —  король  Швеции.  «Вопро¬
сы  истории»,  1970,  №  8,  стр.  181.
 3  «Юрнал  о  взятии  крепости  Новых  Канец  в  1703  году,  апреля  в
23  день».  На  месте  этой  крепости  был  основан  Петербург.
 25

русские  предложили  капитулировать  осажденному  гарнизону.  Как
и  при  осаде  Нотебурга,  шведы  благодарили  за  предложение,  но
сдаться  отказались  —  «крепость  вручена  им  королем  для  оборо¬
ны,  и  они  будут  ее  оборонять».
 При  взятии  города  Юрьева  русские  высоко  оценили  храбрость
своих  противников  и,  как  сказано  в  реляции,  не  только  отпустили
их  домой,  но  и  возвратили  оружие:  «...  ради  мужественного  их
супротивления  позволено  офицерам  шпаги  и  третьей  доли  солда¬
там  ружья...»  1
 Подробно  останавливались  авторы  реляций  на  тех  событиях,
где  русским  удалось  проявить  военную  смекалку  и  отвагу.  В
«Юрнале»  об  осаде  Нарвы,  изданном  в  форме  плаката,  кроме  не¬
обходимых  для  каждой  реляции  сведений  о  трофеях  и  количестве
русских  войск,  принимавших  участие  в  осаде,  впервые  был  изло¬
жен  ставший  впоследствии  широко  известным  эпизод  с  переоде¬
ванием  русских  полков.  Русские  узнали,  что  на  помощь  осажден¬
ному  гарнизону  идут  шведские  войска.  Несколько  полков  были
срочно  переодеты  в  шведскую  военную  форму  и  направлены  к
крепости.  Шведский  гарнизон  принял  их  за  своих,  вышел  из  кре¬
пости  и  попал  в  засаду.  «...В  залоге  поставленные  драгуны  под
командою  полковника  Рена,  також  и  Преображенского  полку  сол¬
даты  выскоча,  на'них  напали,  и  до  самого  контрошкарпа  рубя  и
побивая  их  гнали,  и  несколько  сот  побили,  и  многих  в  полон  взя¬
ли...»  («Книга  Марсова...».  СПб.,  1713).  Весь  рассказ  в  целом
(мы  привели  лишь  заключительный  отрывок  из  него)  имел  своей
целью  показать,  в  каких  неожиданных  случаях  можно  применить
военную  хитрость.  Как  известно,  эпизод  с  переодеванием  русских
войск  нашел  отражение  и  в  замечательном  романе  А.  Н.  Толстого
«Петр  I».
 Дошедшие  до  нас  документальные  свидетельства  Петровской
эпохи  многократно  подтверждают  тот  факт,  что  от  русских  людей
не  скрывали  трудностей,  которые  приходилось  переносить  в  этой
войне  армии  и  населению.  Так,  например,  в  реляции  о  взятии  Ре¬
веля  рассказывалось  о  пагубных  последствиях  из-за  недостатка  в
питье  и  продовольствии.  Осажденные  собирали  дождевую  воду  и
копали  колодцы.  От  большого  скопления  людей  в  городе  вспыхну¬
ла  эпидемия.  В  другой  реляции  сообщалось  о  болезнях,  которые
обрушились  на  русскую  армию.  При  осаде  Выборга  русские  вой¬
ска  готовы  были  «есть  мертвых  лошадей  и  потом,  конечно,  отсту¬
пить  назад».  В  реляции  можно  было  прочитать  драматический
рассказ  о  том,  как  ожидали  кораблей  с  продовольствием  голодные,
стоящие  друг  против  друга  воюющие  армии.  Любопытно  отме¬
 1  Ср.:  «...В  пятницу,  на  прошлой  неделе,  город  Юрьев  с  божьей  помо¬
щью  фельдмаршалом  Шереметевым  взят  на  шпагу.  Снисходя  на  слезное
прошение  коменданта,  ради  мужественного  сопротивления,  офицерам  остав¬
лены  шпаги,  а  трети  солдат  —  ружья  без  зарядов...»  (А.  Толстой.  Петр  I.
Полн.  собр.  соч.,  т.  9.  М.,  ОГИЗ,  1946,  стр.  766).
 26

тить,  что  изнурительное  стояние  войск  под  Выборгом  нашло  от¬
звуки  и  в  народных  песнях  \
 Реляции,  повторяем,  рассказывали  не  только  о  сражениях,  за¬
канчивавшихся  победой.  Из  «доношения»  о  схватке  русских  войск
со  шведами  при  Мур-мьце2,  включенного  в  реляцию,  читатели  яв¬
ственно  могли  осознать  те  пагубные  последствия,  к  которым  при¬
вела  проявленная  на  поле  боя  чрезмерная  горячность  одного  из
военачальников.  Сообщалось  об  атаке  войск  фельдмаршала  Шере¬
метева  на  неприятеля,  который  стоял  «в  крепких  местах».  Рус¬
ская  армия  была  уже  близка  к  победе,  когда  «из  средины  строю
нашего  без  ведома  Фелтмаршалка  полковник  Игнатьев  из  линии
за  неприятелем  далее  погнался».  Стоявшие  в  прикрытии  шведы
отбросили  русских  драгун,  Игнатьев,  командир  их,  был  смертель¬
но  ранен,  а  «полк  его  в  конфузию  приведен:  и  пехоту  нашу  тем
посмял».  Сражение  продолжалось,  ободренные  отступлением  дра¬
гун  шведы  с  новой  силой  ударили  на  русские  полки  и  вынудили  их
отступить  («...принуждены  мы  уже  в  руках  своих  имеюще  победу
оставить...»).  В  реляции  признавалось,  что  «неприятельская  пе¬
хота  сильней  нашей...»,  и  выражалась  надежда  на  успехи  в  дру¬
гих  баталиях»  3.
 Все  сказанное  свидетельствует,  что  реляции  преследовали  и
дидактические  цели.
 Мы  уже  говорили,  что  Петр  I  придавал  большое  значение  то¬
му,  как  будут  реляции  составлены.  В  некоторые  из  них,  такие,
как  «Юрнал»  о  взятии  Нарвы,  он  собственноручно  вносил  добав¬
ления  и  изменения.  Другие  были  составлены  им  самим.  Так,
Петр  написал  реляцию  о  знаменитой  битве  при  Лесной  28  сен¬
тября  1708  г.,  когда  12-тысячный  летучий  отряд  русской  армии,
состоящий  из  посаженной  на  подводы  пехоты,  кавалерии  и  артил¬
лерии,  разбил  16-тысячный  шведский  корпус  А.  Левенгаупта,
шедший  на  соединение  с  главными  силами  шведов.  «...Одинна¬
дцать  тысяч  осталися  на  месте  сражения  мертвы  и  ранены...  с  рос¬
сийской  стороны  побитых  было  три  тысячи  человек  и  еще  более
раненых...»  —  пишет  историк  XVIII  в.  Шведы  потеряли  тогда
7300  телег  с  амуницией,  съестными  припасами  и  деньгами,  много
пушек  и  знамен.  Петр  I  назвал  битву  при  Лесной  «матерью  пол¬
 1  «Ах  ты,  ноченька,  ты,  ноченька  осенняя,
 Надоела  ты  молодцу,  наскучила,
 Стоючи,  братцы,  на  карауле  государевом,
 Что  под  славным  ли  под  городом  под  Выборгом...»
 (См.:  П.  В.  Киреевский.  Песни,  ч.  III,  вып.  8.  М.,  1870,  стр.  167.)
 2  «Доношение  о  случившемся  бою  в  Курляндии  в  шести  милях  от  Ни-
тавы  при  мьце  называемой  Муроме  июля  1705  (15)  день,  Оу  господине
Фелтмаршалка  и  кавалера,  Бориса  Петровича  Шереметева  с  свейским  гене¬
ралом  Левенгоптом».
 3  В  письме  к  Б.  П.  Шереметеву  Петр  писал  по  этому  поводу:  «...не  из¬
вольте  о  бывшем  несчастья  печальны  быть  (понеже  всегдашняя  удача  мно¬
го  людей  ввела  в  пагубу),  но  забывать  и  паче  людей  ободривать...»  («Пись¬
ма  и  бумаги  имп.  Петра  Великого»,  т.  III.  СПб.,  1893,  стр.  391).
 27

тавского  сражения».  Первое  описание  ее  было  составлено  им
«з  боевого  места  в  29  день  сентября  1708  г.»  и  послано  Ф.  Ю.  Рома-
дановскому;  оно  представляло  лишь  краткое  сообщение.  Прибли¬
зительно  этот  же  текст  был  опубликован  в  «Ведомостях»  6  октяб¬
ря.  Более  обстоятельная  реляция  написана  Петром  позднее:
26  октября  1708  г.  было  напечатано  «Объявление  баталии  меж  его
царским  величеством  российским  и  шведским  генералом  графом
Левеигоптом  при  Лесной,  от  Пропойска  в  двух  милях  сентября  в
28  день  1708  году».  Эта  реляция  предназначалась  для  подклейки  к
плану  сражения.  В  отличие  от  уже  упомянутых  реляций  акцент
сделан  на  решение  тактических  задач.  События  здесь  изложепы
сухо,  деловито.  Рассказывается,  как  у  деревни  Долгие  Мхи  рус¬
ская  армия  настигла  стоящего  за  рекой  неприятеля;  шведы  по¬
додвинули  к  берегу  пушки  и  пехоту  и  начали  стрелять  по  русской
коннице.  Русская  артиллерия  заставила  их  замолчать  и  прогнала
пехоту.  На  другое  утро,  когда  были  наведены  мосты,  русские  по-*
следовали  за  отступающим  противником  и  нашли  его  в  «порате
стоящего»  у  деревни  Лесной.  Несмотря  на  яростную  атаку,  наши
}<хотя  с  утратою,  однакож  неприятелю  места  не  уступили,  по  му¬
жественно  бились».  Описывается  перегруппировка  сил,  после  ко¬
торой  началось  главное  сражение;  вскользь  говорится  о  храбро¬
сти  солдат  и  офицеров  («...превеликой,  жестокой  был  бой,  что  и
пехота  палашами  рубилась...»).
 Подобно  «Объявлению  баталии»  при  Лесной  была  освещена
решившая  исход  всей  Северной  войны  знаменитая  Полтавская
битва.  Популярный  в  XVIII  в.  военный  теоретик  Фридрих  II  пи¬
сал,  что  к  этому  времени  русская  армия  была  хорошо  вооружена,
имела  обученных  солдат,  «страшную  артиллерию»  и  выбрала  хо¬
рошее  местоположение,  она  «не  была  уже  более  то  дикое  Карлом
при  Нарве  рассеянное  сборище»  1.  Под  Полтавой  была  уничтоже¬
на  главная  шведская  армия,  взяты  в  плен  ее  талантливые  генера¬
лы  и  сама  Швеция  потеряла  значение  великой  державы.  В  кругу
европейских  государств  на  одно  из  первых  мест  выдвинулась
Россия.  Петр  I  сразу  оценил  громадную  значимость  этого  собы¬
тия.  В  письме  к  Ф.  М.  Апраксину  27  июня  1709  г.,  отправленном
с  поля  боя,  он  писал:  «Ныне  уж  совершенной  камень  во  основа¬
ние  Санкт-Петербургу  положен».  В  этот  же  день  Петр  I  отправил
письмо  царевичу  Алексею  «о  зело  превеликой  и  нечаемой  викто¬
рии,  которую  господь  бог  нам  через  неописуемую  храбрость  на¬
ших  солдат  даровати  изволил  с  малой  войск  наших  кровию».  2  ию¬
ля  в  «Ведомостях»  это  письмо  было  напечатано.  8  июля  Петр  I
собственноручно  написал  сообщение  о  победе  у  Переволочной,
где  была  взята  в  плен  отступившая  с  полтавского  поля  шведская
армия  во  главе  с  генералом  Левенгауптом,  хорошо  обученная  и  во¬
оруженная.
 1  «Рассуждения  Фридриха  И...  о  свойствах  и  военных  дарованиях  Кар¬
да  XII».  М.,  1789,  стр.  39.
 28

В  «Объяснительной»  реляции  о  «главной  баталии  меж  войск
царского  Ееличества  российского  и  королевского  величества  свой¬
ского,  учинившейся  неподалеку  от  Полтавы.  Сего  иуня  в  27  день
1709-го  лета»,  как  и  в  предыдущем  «Объявлении  баталии»,  под¬
робно  изложена  тактика  сражения.  Рассказывалось  о  том,  как
20  июня  русская  армия  форсировала  реку  Ворсклу  и  пошла  на
постепенное  сближение  с  противником.  25  и  26  июня  Петр  I
провел  рекогносцировку  и  велел  готовиться  к  атаке  неприяте¬
ля.  «Однакож  оной  по  своей  обыкновенной  запальчивой  отваге,
в  том  пас  упредил»,  и  27  июня  утром  «почитай  при  бывшей  еще
темноте...  на  нашу  кавалерию,  как  конницею,  так  и  пехотою  сво¬
ею,  с  такою  Фуриею  напал...»  Не  без  гордости  рассказано,  как
героически  вела  себя  русская  армия.  В  девятом  часу  утра  нача¬
лась  генеральная  баталия,  которая,  «хотя  и  зело  жестоко  во  огне
оба  войска  бились,  однакож  далее  двух  часов  не  продолжалась,
ибо  непобедимые  господа  шведы  скоро  хребет  показали...»  Заме¬
тим,  кстати,  что  в  Европе  заранее  были  уверены  в  победе  шведов
и  в  зарубежной  печати  публиковались  соответствующие  матери¬
алы  об  этом  *.
 В  заключение  следует  отметить,  что  большинство  петровских
реляций  привлекало  внимание  читателей  к  отдельным  явлениям
военной  жизни,  которые  представлялись  их  авторам  наиболее  зна¬
менательными  и  важными.  События  описывались  так,  как  они
непосредственно  явились  их  современникам,  в  них  не  присутст¬
вует  художественный  вымысел,  как  это  имело  место  в  произве¬
дениях  художественной  литературы.  Публицистичность  реляций,
пропаганда  новых  идей  выражались  не  посредством  деклараций,
а  фактами.  В  этом  отношении  они  содержали  богатейший  мате¬
риал  для  последующих  художественных  обобщений.
 Реляции  в  основном  писали  просто,  без  излишнего  употребле¬
ния  иностранных  слов.  Иноязычные  слова  (аккорд,  апроши,  вахта,
коммуникация,  рекогносцировка,  редут,  резерв  и  др.),  которые
включались  в  реляции,  в  большинстве  случаев  не  являлись  профес¬
 1  Например,  в  опубликованной  в  Германии  в  1709  г.  «Песне  об  ожесто¬
ченной  и  кровавой  битве  между  шведами  и  московитами»  сообщалось,  что
«русское  войско,  по  соизволению  божьему  разбито  и  рассеяно...  Шведское
львиное  войско  храбро  шло  в  атаку  с  холодным  оружием  и  ружьями.  Рус¬
ским  была  задана  хорошая  трепка,  а  шведам  осталась  слава.  Шведская
конница  затем  ринулась  по  пятам  вслед  за  русскими  и  сражалась  рыцарски,
как  полагается  героям,  —  славно  и  верно.  И  начался  же  танец,  когда  сме¬
лые  шведы  взяли  штурмом  их  редут.  Враги  еле-еле  успели  скрыться  за
своими  повозками...  Достойный  Левенгаупт  покрыл  себя  великой  славой,
ибо  он  имел  счастье  в  пятидневном  бою  4  ООО  всадников  и  пехотинцев  ли¬
шить  жизни.  Много  драгоценных  вещей,  много  повозок  и  припасов,  много
серебра,  золота  и  денег  взяло  львиное  шведское  войско.  Шведов  в  тот  раз
было  40  000  всего  только,  врагов  же  было  добрых  00  000,  а  многие  тысячи
в  крови  захлебнулись  тогда...  Боже,  пошли  здоровья  и  удачи  славному  коро¬
лю...»  (А.  В.  Предтеченский.  Полтавский  бой  в  освещении  современ¬
ников  иностранцев.  «Ученые  записки  гос.  пед.  ин-та  им.  Покровского»,  т,  V.
Л.,  1940,  стр.  59).
 29

сионализмами,  а  обозначали  новые,  только  что  вошедшие  в  обиход
понятия,  без  которых  невозможно  было  обойтись.  Не  злоупотреб¬
ляли  составители  реляций  и  славянизмами;  такие  слова,  как  круп¬
но,  чаем,  оные,  токмо,  зело  и  им  подобные,  в  контексте  терялп
свою  обособленность  и  не  утяжеляли  речи.  Иногда  вслед  за  не¬
понятным  словом  давалось  его  пояснение.  Так,  в  «Обстоятельной
реляции...»  о  взятии  Выборга  за  словом  брешь  следовало  объяс¬
нение:  «А  имянно  разбитое  место  было  по  фортацип  от  нашей
стрельбы...»  Образные  сравнения  (осада  Юрьева:  «Сей  огненной
пир  пребывал  от  вечера  даже  до  другого  дня...»),  лирические  эпи¬
теты  мужественные  сердцем,  счастливая  победа,  жестокая  стрель¬
ба,  жестокое  распаление,  мужественное  сопротивление  и  т.  п.
приближали  реляции  к  художественному  произведению.  Однако
до  подлинного  творчества  было  еще  далеко.  Реляции  тем  не  ме¬
нее  выгодно  отличало  отсутствие  присущих  поэзии  той  поры  ри¬
торических  похвал  монарху.  Они  прославляли  не  Петра  I  и  не
его  полководцев,  как  это  делалось  во  многих  панегерических  пес¬
нях,  торжественных  «словах»  и  проповедях,  а  русскую  армию,
Россию.  Правдиво  воспроизводя  картину  войны,  реляции  не  толь¬
ко  выполняли  свое  прямое  назначение,  но  и  заменяли  отсутст¬
вующий  в  литературе  того  времени  художественный  очерк.  Сле¬
дует  отметить,  что  перу  самого  Петра  I  было  свойственно  литера¬
турное  изложение  с  использованием  сравнений  и  эпитетов  и  в
официальных  документах.  Так,  в  сообщении  о  Нарвском  разгро¬
ме  он  образно  писал,  что  сражение  это  «яко  младенческое  игра-
ние  было»,  победа  шведов,  «печально  чувственная»,  помогла  рус¬
ским  осознать  необходимость  серьезной  военной  подготовки  («не¬
воля  леность  отогнала  и  ко  трудолюбию  и  искусству  день  и  ночь
принудила»)  *.
 Пропаганда  Северной  войны  шла  широким  фронтом,  захвати¬
ла  и  другие  формы  литературного  творчества.  Большую  роль  в
ней  сыграли  «слова»  и  «речи»  церковных  проповедников.
В  XVIII  в.  при  подавляющей  неграмотности  населения  многие  важ¬
ные  правительственные  мероприятия  доводились  до  сведения  на¬
рода  через  служителей  церкви.  Проповедь  произносилась  в  хра¬
ме  за  литургией  и  ставила  своей  целью  разъяснять  слушателям
догматы  христианства.  Однако  очень  часто  церковная  проповедь
служила  политическим  целям.  Как  жанр  литературного  искусст¬
ва  проповедь  имела  широкое  распространение  еще  в  период  Ки¬
евской  Руси,  затем  исчезла  и  появилась  вновь  только  в  конце
XVI  в.  Слагались  проповеди  по  определенной  форме,  зафиксиро¬
ванной  впоследствии  М.  В.  Ломоносовым  в  его  «Кратком  руко¬
водстве  к  риторике».  Обычно  в  проповеди  приводился  какой-ли¬
бо  текст  из  священного  писания,  который  назывался  темою,  в
 1  «Журнал,  или  поденная  записка...  Петра  Великого...  напечатана  с  об¬
ретающихся  в  кабинетном  архиве  списков,  правленных  собственною  рукою
е.  ц.  в.»  (СПб.,  1770,  ч.  I,  стр.  23—24).
 30

дальнейших  частях  проповеди  эта  тема  развивалась:  излагались
причины  данного  события,  обстоятельства,  при  которых  оно  воз¬
никло,  и  т.  д.  М.  В.  Ломоносов  разделял  все  проповеди  на  по¬
хвальные  и  увещевательные.  В  обоих  случаях  проповедники  поль¬
зовались  приемами  ораторского  искусства  и  воздействовали  не
только  на  разум,  но  и  на  чувства  слушателей.  Один  из  теорети¬
ков  церковной  проповеди  определял  проповедь  как  «акт  худо¬
жественного  словесного  представления  или  воспроизведения  со¬
держания  личного  миросозерцания  проповедника  перед  слуша¬
телями».  Наиболее  знаменитыми  проповедниками  петровского
времени  были  воспитанники  Киевской  духовной  академии.  Наря¬
ду  с  богословскими  науками  воспитанники  изучали  древние  и
новые  языки.  Здесь  проводились  диспуты  на  различные  богослов¬
ские  и  философские  темы.  В  XVII  в.  это  было  самое  крупное  учеб¬
ное  заведение  Северо-Восточной  Руси.  Знаменитый  проповедник
петровского  времени  Феофан  Прокопович  преподавал  в  ака¬
демии  пиитику  и  риторику.  В  Киеве  учились  и  такие  известные
иерархи  церкви,  как  Гавриил  Бужинский,  Стефан  Яворй-
ский,  Феофилакт  Лопатинский.  Все  они  обратили  на  себя  внима¬
ние  царя  своими  проповедями,  прочитанными  по  поводу  событий,
связанных  с  войной:  Феофан  —  речью  на  Полтавскую  победу
(«Панегирикос  или  слово  похвальное  о  преславной  над  войсками
свейскими  победе»),  Стефан  —  проповедью  на  погребении  воево¬
ды  Шейна,  Гавриил  —  многочисленными  проповедями,  посвящен¬
ными  военным  победам,  Феофилакт  описал  торжественную  встре¬
чу  Петра  I  после  Полтавской  победы.  Вызванные  Петром  I  в
разное*  время  в  Петербург,  они  выступали  как  проповедники-пуб¬
лицисты,  прославляли  политику  царя-реформатора  и  критиковали
его  противников.  Проповеди  Феофана  Прокоповича  были  не  толь¬
ко  построены  по  законам  настоящего  ораторского  искусства,  но
и  отличались  простотой  стиля  и  глубиной  содержания  1.  Они,  как
правило,  состояли  из  двух  главных  частей:  общей,  в  которой  го¬
ворилось  о  причинах,  приведших  к  данному  событию,  и  конкрет¬
ной,  поясняющей  первую.
 Какое  же  толкование  нашла  Северная  война  в  «речах»  Фео¬
фана?  Прежде  всего  интересно,  как  он  объяснял  ее  причины.
 В  «Слове  похвальном  на  день  рождества...  вел.  кн.  Петра  Пет¬
ровича»  Феофан  говорил  о  том,  что  шведы  отняли  у  России  бе¬
рега  «Ингрии2  и  Карелии»  (44).  В  проповеди,  посвященной  Ни-
штадтскому  миру,  он  подчеркивал,  что  Россия  была  изолирована
от  морских  путей,  от  «честной  с  лучшим  светом  коммуникации»
(122),  и  через  эту  войну  получила  земной  и  водный  путь  и  в
иные  государства  и  оградила  себя  от  неожиданного  нападения  со¬
 1  См.:  Ф.  Прокопович.  Соч.  М.  —  Л.,  1961.  Предисловие  И.  П.  Ере¬
мина.  Далее  ссылки  на  это  издание  приводятся  в  тексте,  только  с  указани¬
ем  страницы.
 2  Ингрия,  или  Ижорская  эемля,  —  территория  по  берегам  Невы  и  Фин¬
ского  залива.
 31

седей  (123).  Точно  такими  же  причинами  объясняли  войну  и  еди¬
номышленники  Феофана  —  Стефан  Яворский  1  и  Гавриил  Бужин-
ский  2.
 Большое  место  при  объяснении  причин  войны  уделялось  фак¬
торам  моральным.  Феофан,  например,  много  говорил  о  «гордыне»
шведов,  стремясь  таким  образом  вызвать  гнев  исполненных  рели¬
гиозного  смирения  слушателей.  Шведы  «безмерно  кичитися  и
гордитися  и  народи  презирати  навыче»  (24).  Русских,  по  словам
Прокоповича,  они  считали  слабыми  и  отсталыми:  «...соседи  наши
не  могут  извинитися  от  гордости,  осуетившиися  бо  высокоумием
своим  ...  народ  наш,  яко  немощный  и  грубый,  презирали»  (51).
Напоминалось  и  об  обидах,  нанесенных  русскому  царю.  В  марте
1697  г.,  отправляясь  в  первое  заграничное  путешествие,  Петр  I
остановился  в  Риге.  Комендант  города  не  разрешил  царю  осмот¬
реть  крепость,  учинил  ему  «обиды»  и  «афронт».  В  «Слове  похваль¬
ном  о  баталии  Полтавской...»  Феофан  напомнил  об  этой  «укориз¬
не  и  гонению  смертному»  на  Петра  (52).  Как  видим,  официаль¬
ные  представители  церкви  объясняли  возникновение  войны  не
гуманными  мистическими  проявлениями  «господней  воли»,  а
вполне  реальными  экономическими  и  политическими  причинами.
 Правительственные  документы  того  времени  (назовем  хотя
бы  записку  Ф.  Салтыкова  «Изъявления  прибыточные  государст¬
ву»  и  вышедшее  в  1717  г  .«Рассуждение...»  П.  Шафирова),  в  кото¬
рых  содержится  официальный  взгляд  на  русско-шведские  отноше¬
ния,  подтверждают  то  обстоятельство,  что  в  объяснении  причин
Северной  войны  проповедники  церкви  придерживались  петров¬
ской  точки  зрения.  Они  обрушивали  на  головы  шведов  про¬
клятия  и  не  скупились  при  этом  на  библейские  и  исторические
аналогии.  Вместе  с  тем  некоторые  из  них,  и  прежде  всего  про¬
ницательный  Феофан  Прокопович,  указывали  и  на  сильные  сто¬
роны  противника  и  тем  самым  раскрывали  трудности  борьбы  с
ним.  Феофан  прямо  призывал  покончить  с  недооценкой  шведов,
которые  обогнали  русских  «как  во  всех  прочих  учениях,  так  и  в
воинском  искусстве»  (114);  уже  «не  вчера»  у  них  в  школах,  и
в  сенате,  и  на  практике  изучают  «философию  политическую»,
но  особенно  много  преуспели  они  в  делах  военных.  У  шведов  бы¬
ли  усвоившие  свой  и  иностранный  опыт  искусные  военачальни¬
ки,  сильное,  выносливое,  хорошо  обученное  войско:  «рядовой  во¬
ин  был  сильный  и  во  всяких  трудах  и  безгодиях  терпеливый».
Для  ведения  войны,  указывал  Феофан  Прокопович,  Швеция  име¬
ла  деньги  и  первоклассное  вооружение.  Как  и  другие  захватчи¬
ки,  шведы  не  гнушались  грабежами:  «Кий  град  и  кий  дом  избежа
опасной  и  многоочной  его  ненасытпости?»—  восклицал  Феофан
 1  См.:  М.  Морозов.  Феофан  Прокопович  как  писатель.  СПб.,  1880,
стр.  87.
 2  «Проповеди  Гавриила  Бужинского».  «Ученые  записки  Юрьевского  уни¬
верситета»,  1900,  №  4,  стр.  404.
 32

(26).  Он  обвинял  их  в  ограблении  Польши,  Саксонии,  Курляндии
и  Силезии.
 Большое  значение  в  проповедях  Ф.  Прокоповича  уделялось
«моральному  духу»:  «...что  всего  есть  большее,  вси  равно  и  по
государе  и  по  отечестве  своем  ревнующым»  (155).  Слова  эти,
очевидно,  адресовались  противникам  Петра  I  внутри  России,
группировавшимся  вокруг  старинных  боярских  семей  и  цареви¬
ча  Алексея.  Эта  консервативная  оппозиция,  как  известно,  вся¬
чески  противодействовала  реформам  Петра  I  и  мешала  ему  вести
войну  за  выход  России  к  Балтийскому  морю.
 Феофан  стремился  растолковать  важность  петровских  меро¬
приятий  для  укрепления  страны  и  для  военной  победы.  Он  гор¬
дится  тем,  что  Россия  занимает  огромное  пространство.  По  его
словам,  благодаря  политике  Петра  I  страна  преобразилась:  па
месте  грубых  хижин  построены  светлые  палаты;  там,  где  были
леса,  выросли  города  и  крепости,  созданы  новые  правительст¬
венные  учреждения.  Одновременно  Феофан  ратовал  за  просве¬
щение  народа  —  устройство  школ,  печатание  книг,  развитие  ис¬
кусства:  «Уже  и  свободные  учения  полагают  себе  основания,  иде-
же  и  надежды  не  имеяху,  уже  арифметическия,  геометрическия
и  протчия  философския  искусства,  уже  книги  политическия,  уже
обоей  архитектуры  хитрости  умножаются»  (44).
 Гневными  словами  осуждает  Феофан  предательство  гетмана
Мазепы:  «...скверное  лице,  мерзская  машкора,  струп  и  студ  твой,
Малая  Россие,  измена  Мазепина.  О  врага  нечаянного!  О  извер¬
га  матери  своея!  О  Иуды  новаго!  Ниже  бо  да  возмнит  кто  излиш¬
нее  быти  негодование  Иудою  нарицати  изменника»  (54).  Посту¬
пок  Мазепы  Феофан  образно  сравнивает  с  поведением  супостата,
который  во  время  пожара  бросает  в  горящий  дом  сено  и  солому
или  во  время  бури  пробивает  в  корабле  бреши.  «Пси  не  угриза-
ют  господий  своих,  звери  свирепыя  питателей  своих  не  вредят;
лютейший  же  всех  зверей  раб,  пожела  угристи  руку  ею  же  на
толь  высокое  достоинство  вознесен...»  (28).  Не  менее  гневными
словами  поносят  изменника  Стефан  Яворский  и  другие  пропо¬
ведники.  Правда,  при  этом  они  не  раскрывали  причин  измены
гетмана:  произошла  ли  она  из  чувства  личной  неприязни  к  Пет¬
ру,  желания  возвыситься  и  стать  независимым  властителем  ли¬
бо  по  другим  мотивам  *.
 1  Более  подробная  оцепка  предательству  Мазепы  дается  в  произведе¬
ниях  рукописной  литературы.  Вот  отрывок  из  рукописного  сборника
XVIII  в.:
 Кто  слыхал  у  нас  такозыя  славы,
 Что  поднимался  король  шведский  даже  до  поставы,
 Призывает  он  к  себе  Мазепу  на  подпору,
 Как  бы  вырыть  под  царем  на  погибель  нору.
 Веселятся  и  пляшут:  чая  победили
 И,  не  справившись  с  удачей,  все  распорядили.
 Король  шведкой  говорит,  когда  я  буду  паном,
 То  устрою  и  Мазепу  коронным  гетманом,
 2  Заказ  4142
 33

Феофан  убеждал  своих  слушателей  в  непобедимости  России:
несмотря  на  стечение  гибельных  обстоятельств,  недруг  наш  «по¬
бежден  есть  тогда,  егда  мняшеся  победу  в  руках  держати»  (29).
 Кому  же  обязана  Россия  столь  славными  победами?  Феофан
исходил  из  платоновского  учения  о  государстве:  все  общество
строго  разделено  на  сословия,  каждому  из  них  присущи  опреде¬
ленные  функции:  «кому  служить,  кому  господьствовать,  кому
воевать,  кому  священствовать  и  прочая»  (97).  Феофан  словно  не
замечает  того,  что  тяготы  войны  несет  на  себе  простой  люд.
В  речи  «Колесница  торжественная»  он  осуждает  народ  за  проявле¬
ния  недовольства.  Во  главе  общества  стоит  царь.  Победу  Петру
дал  бог,  а  уж  царь  дал  ее  народу  («...сей  богом  тебе  и  тобою  всем
нам  дарованной  победы...»,  23).  Эта  мысль  повторяется  в  про¬
поведях  неоднократно.  Мазепа,  по  мысли  Феофана,  потерпел  по¬
ражение  не  потому,  что  восстал  против  исторической  необходи¬
мости,  хотел  остановить  исторический  процесс,  а  потому,  что  из¬
менил  Петру  I.  Петр  I  —  это  Россия.  В  «Слове  на  Полтавскую
победу»  он  говорит  о  «мужестве  и  храброй  силе  светлейшего  мо¬
нарха».  Свое  отношение  к  царской  власти  Феофан  выразил  в
трактате  «Правда  воли  монаршей»  (1722),  где  писал,  что  вся¬
кая  верховная  власть  конечной  своей  целью  имеет  всенародную
пользу.  Еще  раньше  эту  мысль  он  высказал  в  «Слове  на  Полтав¬
скую  победу»:  слуги  и  подданные  должны  служить  царю,  и  царь
в  свою  очередь  служит  своим  подданным.
 Большое  значение  придавал  Феофан  армии.  Старое  стрелец¬
кое  войско  уже  не  обеспечивало  задачи  обороны.  Из  защитника
отечества  оно  превратилось  в  лютого  врага,  и  если  бы  его  не  ли¬
квидировали,  «была  бы  то  гангрена  некая,  свое,  а  не  чуждее  те¬
ло  вредящая»  (116).  Феофан  призывает  к  созданию  современной,
оснащенной  новейшим  вооружением  армии  —  «воинства  регуляр¬
ного,  страшной  артиллерии,  флота  морскаго»  (124).  В  «Слове
похвальном  о  флоте  российском  и  о  победе  галерами  российскими
над  кораблями  шведскими  иулиа  27  дня  полученной...»  Феофан
благодарит  бога  за  то,  что  он  внушил  царю  мысль  создать  мор¬
ской  флот.  Главная  роль  здесь  принадлежит  Петру  I.  До  Петра
в  России  не  было  военно-морского  флота.  «Мы  точно  вкратце
рассудим,  как  собственно  российскому  государству  нужный  и  по¬
лезный  есть  морской  флот...»—говорит  Феофан  в  «Слове  по¬
хвальном...»,  посвященном  победе  русских  при  о.  Гренгам  \—
 А  Мазепа  возносился  выше  своей  меры,
 Был  предатель  государев,  был  предатель  веры.
 Но  что  вышло  из  их  —  не  попали  и  в  отчизну,
 Потерявши  цело  войско,  утекли  в  немчизну.
 Виват  белый  царь  и  разумом  воин  богатый,
 Виват  храбры  генералы,  виват  и  солдаты.
 (Гос.  ист.  музей,  ф.  48  (Рогожина),  арх.  481,  №  47051,  А.  7357,  стр.  45.)
 1  Морское  сражение  между  русским  и  шведским  флотом  у  Аландских
островов  27  июля  1720  г.
 34

«...понеже  не  к  единому  морю  прилежит  пределами  своими  сия
монархия,  то  как  не  безчестно  ей  не  иметь  флота?  Не  сыщем  ни
единой  в  свете  деревни,  которая  над  рекою  или  езером  положена
и  не  имела  бы  лодок.  А  толь  славной  и  сильной  монархии,  полу¬
денная  и  полунощная  моря  обдержащей,  не  иметь  бы  кораблей,
хотя  бы  ни  единой  к  тому  не  было  нужды,  однако  же  было  бы  то
безчестно  и  укорительно»  (107).  Слова  Феофана  Прокоповича
звучали  сильно  и  актуально,  пбо  с  морской  силой  противника
можно  было  бороться,  только  имея  свой  хорошо  оснащенный
флот.  Примеры  многих  разоренных  государств  учат  нас,  говорил
Ф.  Прокопович,  уделять  большое  внимание  вооруженным  силам,
«оружие  держати  крепко,  искусно  и  неусыпно»  (124).
 Феофан  восхваляет  «премудрых  военачальников»  и  «непобе¬
димых  воинов»,  которые  помогли  царю  одержать  победы,  он  на¬
зывает  их  «крепкими  столпами»  и  «адамантовыми  щитами»  отече¬
ства.  «Не  краткаго  слова,  но  вечнаго  прославления  достойни  ес-
те,—  восклицает  он,  обращаясь  к  участникам  сражения  при
острове  Гренгам.—  Должна  блажити  вас  старии,  должни  на  образ
ваш  смотрети  юнии,  должен  нынешний  век  величати,  должен  бу¬
дет  славити  и  последний  род»  (112).  В  этих  словах  глубокое  фи¬
лософское  осмысление  героического  деяния,  мысль  о  бессмертии
подвига  во  славу  родного  отечества.
 У  Феофана  Прокоповича  имеется  и  своя  теория  войны.  Всякая
война,  по  его  мнению,  подобна  болезни,  но  коль  скоро  человек  за¬
болел,  то  лечить  его  нужно  разумно.  Ведение  боевых  действий  на
своей  земле  проповедник  сравнивает  с  болезнью,  поразившей  внут¬
ренние  органы:  усиливается  страх,  разбегаются  и  прячутся  жите¬
ли,  прекращается  торговля,  уменьшаются  доходы  от  таможенных
сборов,  противник  грабит  и  разоряет  хозяйство,  поднимает  голо¬
ву  измена.  Болезнь  внутри  лечить  труднее,  нежели,  как  говорит
Феофан,  «вреды  на  верх  тела»,  поэтому  он  рекомендует  насту¬
пательную  тактику,  ведение  военных  действий  на  территории
противника.  Одержав  победу,  нельзя  успокаиваться  на  достигну¬
том.  Неприятель  всегда  захочет  вернуть  потерянное.  «Не  мень¬
шая  бо  слава  есть  удержати  завоеванное,  нежели  завоевать  —  дав-
ная  есть  пословица»  (108).
 Ревностными  пропагандистами  петровских  побед  были  также
уже  упоминавшиеся  Гавриил  Бужинский  (обер-иеромонах  флота,
затем  архимандрит)  и  известный  иерарх  Стефан  Яворский.  Не
всегда  разделяя  политику  Петра  I,  эти  церковные  деятели  часто
сходились  в  оценке  как  войны  в  целом,  так  и  отдельных  ее  собы¬
тий.  Проповеди  этих  ораторов  строились  по  устаревшим  схоласти¬
ческим  канонам,  были  отвлеченны,  насыщены  символами,  аллего¬
риями,  игрой  слов  и  малопонятны  большинству  слушателей.  Своей
патетикой,  аллегоризмом  и  отвлеченностью  церковная  проповедь
была  близка  к  одической  поэзии.  По  поводу  Полтавской  по¬
беды  Стефан  Яворский  произнес  три  проповеди,  все  они  состояли
из  абстрактных  схоластических  суждений  и  могли  быть  отнесены
 2*
 35

к  любой  победе,  одержанпой  над  противником-иповерцем.  Первая
проповедь  «Рука  Христова,  Петру  Российскому  простираемая,
похвальным  словом  всенародне  явленна  1709,  июля  24»  состояла
из  рассуждений  о  значении  каждого  пальца  руки.  Вторая  пропо¬
ведь  «Камень  идола  Навходоносорова  сокрушивший,  то  есть  Петр
Первый,  царь  всероссийский,  шведского  короля  с  воинством  под
Полтавой  преславно  победивший»  развивала  аллегорическое  срав¬
нение  одного  из  библейских  текстов  на  слово  «камень»  (т.  е.
Петр).  Шведская  армия  сравнивалась  в  ней  с  «идолом  Навходо-
носором»  (голова  идола  олицетворяла  короля,  руки  и  мышцы  —
шведских  министров,  «чрево  медяно»  —  фельдмаршалов,  генера¬
лов  и  офицеров,  ноги  железные  —  пехоту).  Третья  проповедь
«Слово  о  победе  под  Полтавой»  вся  состояла  из  аллегорических
сравнений1.  Карл  XII  сравнивался  в  ней  с  библейским  Голиафом,1
Навходоносором,  апокалиптическим  зверем;  Петр  1  —  с  орлом,
библейскими  героями  Самсоном  и  Давидом.
 Говоря  об  исторических  событиях,  духовные  пастыри  искали  в
них  «божественную  волю»,  скрытый  сокровенный  смысл,  вечную
неизменную  сущность.  Проводилась  характерная  для  библейского
Ветхого  Завета  мысль  о  борьбе  богоизбранного  народа  с  нечести¬
выми  племенами.  В  качестве  такого  богоизбранного  народа  вы¬
ступали  русские.  Гавриил  Бужинский  и  Стефан  Яворский  убеж¬
дали,  что  победу  одержал  не  русский  народ  и  даже  не  Петр  I,  как
учил  Феофан,  а  бог.  Шведы  стали  врагами  не  потому,  что  захва¬
тили  русские  земли,  а  потому,  что  они  по  сущности  своей  «нече¬
стивые»,  «гордые»,  «ярашася  и  хваляшеся  церковь  святую  погло-
тити».  Подобные  традиционные,  но  маловразумительные  толкова¬
ния  не  удовлетворяли  Петра  I  и  его  сподвижников.  Когда  в
1709  г.  Феофилакт  Лопатинский  составил  текст  богослужения  и
военные  успехи,  одержанные  русскими  на  полтавском  поле,  объ¬
яснил  в  соответствии  с  этой  традицией:  «Враг  наш  и  посмеятель
силы  креста  низложишася,  мы  же  победители  явихемся»,  Петр  I
приказал  «песнь  всю  переменить».  «Война  не  о  вере,  но  о  мере,
також  и  у  них  крест  есть...  в  употреблении  и  почитании».
 В  большинстве  своем  церковные  проповеди  представляли  со¬
бой  произведения  искусства  слова  в  стиле  барокко.  Феофан  Про¬
копович,  Гавриил  Бужинский,  Стефан  Яворский  как  писатели
принадлежали  именно  к  данной  школе.  Этот  вычурный  и  пышный
стиль  в  славянских  странах  раньше  всего  проник  на  Украину.
Речи  проповедиков  не  подвергались  царской  цензуре  и  правке,  а
потому  сохранили  все  особенности  стиля  их  авторов.  Язык  пропо-
 1  Подобно  знаменитой  проповеди  митрополита  Иллариона  «Слово  о  за¬
коне  и  благодати»,  проповедь  Яворского  начиналась  с  рассказа  о  том,  что
тяжелое  время  —  зима  —  сменилось  благоприятным  —  летом,  бог  ниспослал
свою  милость  в  победе:  «Лютый  оный  зверь,  король  шведский,  рыскаше  и
зияше  устами  своими,  хотя  поглотити  Россию,  но  храбрый  Самсон,  наш  го¬
сударь  Царь,  заградил  есть  уста  тому  льву,  паче  же  растерза  льва  швед¬
ского»  («Филологические  записки»,  вып.  1.  Воронеж,  1894,  стр.  3—4).
 36

веди  торжественный,  приподнятый,  отличался  нагромождением
эпитетов,  большое  развитие  получили  аллегории.  Так,  например,
герб  Швеции  включал  изображение  льва.  Поэтому  часто  шведы  и
их  король  в  проповедях  изображались  в  виде  льва.  У  Феофана:
«Забыв  себе  льва  быти,  употреби  лисовой  хитрости  и  татьски  на-
паде  на  полки  твоя»  (80).  У  Гавриила  Бужинского:  «Камнем  Да¬
вид  опроверже  Голиафа,  камнем  порази  и  поражает  льва  свейско-
го»  1.  В  одном  из  «слов»  Феофан  Прокопович  сравнивал  шведов  с
медведем,  отведавшим  крови  и  ставшим  от  этого  еще  более  сви¬
репым;  Россия  с  ее  беспредельными  просторами  уподоблялась  мо¬
рю,  в  котором,  словно  олово,  утонула  шведская  армия  (35).
 Особенно  широко  символику  и  аллегории  использовали  Гав¬
риил  Бужинский  и  Стефан  Яворский.  Образы  Библии  и  античной
мифологии  у  них  часто  затмевали  самый  смысл.  В  «Слове  на  взя¬
тие  Шлиссельбурга»  Яворский  представил  Петра  I  и  образе  проро¬
ков  Даниила,  Иезекииля  и  Моисея,  четырех  херувимов,  Геркуле¬
са  и  т.  п.  Христа  он  называет  «кавалером  небесным».
 Представители  барокко  охотно  пользовались  сложными  и
малоупотребительными  словами.  У  Феофана  встречаются  слова
типа:  клятвопреступный,  благорассудный,  многомятежный,  бого¬
мудрый,  беспечальный,  порфирородный.  Словарный  состав  пропо¬
ведей  отличается  иоистине  вавилонским  смешением.  Здесь  славя¬
низмы:  егда,  глаголати,  бехом,  аки,  всуе,  вкупе,  обаче;  латинские
слова:  виктория,  трибун,  консул,  протекция;  греческие:  нектар,
обелиск,  ритор;  французские:  акция  и  др.  Имеет  место  и  пери¬
фраз,  когда  вместо  точного  названия  оратор  прибегает  к  описа¬
нию: 	Мазепа 	—  «внутренний  супостат»,  «проклятый  зменник»,
 шведская  армия  —  «оружие  носящие  супостатские  вой»  и  т.  п.
В  проповедях  часто  встречается  совмещение  на  одной  плоскости
христианской  и  греко-римской  мифологии.
 Библейский  эпитет  «мышца  высокая»  и  библейское  олицетво¬
рение  «кровь  вопиет»  сосуществуют  у  Феофана  с  народной  посло¬
вицей:  «противо  рожна  прати»,  «не  разом  Краков  будовано»,  «не
урод  телом,  но  дивен  делом»;  с  олицетворением,  присущим  народ¬
ному  творчеству: 	признаками 	живого 	существа 	он 	наделяет
 Днепр,  который  устыдился  послужить  изменникам  и  врагам  и
«пожрал»  их  во  время  переправы.  Широко  используются  в  «речах»
и  «словах»  поэтические  сравнения.  Феофан  говорит  о  нападении
русских  галер  на  шведские  корабли  и  сравнивает  их  действие  с
«еллинским»  Геркулесом,  поразившим  кита;  вспоминает  из  Биб¬
лии  книгу  пророка  Ионы  и  книгу  Маккавейскую.  Согласно  зако¬
нам  церковного  красноречия,  проповедники  широко  пользовались
риторическими  вопросами  и  обращениями.  У  Феофана  встречаем
обращение  к  России,  к  Петру  I,  к  полтавскому  полю,  к  Мазепе,  к
богу,  к  библейским  и  античным  героям.
 1  «Проповеди  Гавриила  Бужинского».  «Ученые  записки  Юрьевского  уни¬
верситета»,  1900,  №  4,  стр.  461.
 37

Проповеди  осложняются  различного  рода  вставными  новелла¬
ми;  так,  Феофан  приводит  рассказ  известного  немецкого  путе¬
шественника  Зигмунда  Герберштейна  (1486—1566)  о  могущест¬
ве  русской  армии,  объясняет  Пуническую  войну,  пересказывает
«естествоиспытателей».  В  некоторых  «словах»  используется  при¬
ем,  когда  внешняя  форма  высказанной  мысли  противоположна  ее
внутреннему  значению.  «Мнози  бо  уже  достигоша  Москвы,  но
мнози  под  Полтавою  возлюбиша  место»,  —  иронизирует  Феофан
над  шведской  армией.  Мазепу  он  насмешливо  называет  «непобе¬
димым»,  который  также  шел  на  Москву,  но  «от  пути  дому  свое¬
го  заблуди»  (35).
 Художественную  образность  «словам»  придавали  лирические
эпитеты:  печальная  пагуба,  сладкие  надежды,  лютая  война,  воен¬
ный  пламень,  крылатый  ковчег,  адамантов  щит,  трепетное  бегст¬
во,  оледенелые  сердца,  понурый  изменник,  железный  желюд  и,
т.  п.  Иногда  старые  традиционные  формулы  ораторского  искус¬
ства  выражали  новое  значение  *.
 Феофан  Прокопович  решительно  возражал  против  употребле¬
ния  «высокомерных»  и  «гремящих»  слов,  его  проповеди  были  про¬
ще  по  стилю  и  приближались  к  политической  речи.  Некоторые  вы¬
ступления  церковных  ораторов  производили  на  слушателей  силь¬
ное  впечатление,  чему  способствовали  не  только  литературные  до¬
стоинства  той  или  иной  проповеди,  но  и  элементы  театрализации.
Еще  Лабрюйер  писал  о  том,  что  христианская  проповедь  преврати¬
лась  в  «спектакль»,  в  котором  исчезло  евангельское  смирение,
воодушевлявшее  первых  христиан.  Считалось,  что  проповеднику
необходимо  иметь  выразительное  лицо,  хорошо  поставленный  го¬
лос,  красивый  «соразмерный»  жест,  умелый  выбор  слов,  способ¬
ность  к  длинным  перечислениям2.  Успеху  проповеди  помогала  и
вся  обстановка  храма.
 Ораторское  искусство  в  России  не  получило  широкого  распро¬
странения.  В  «Друге  честных  людей»  причину  этого  явления
Д.  И.  Фонвизин  видел  в  социальном  неустройстве  русского  общест¬
ва,  в  отсутствии  свободы,  гласности,  недопущения  независимо
мыслящих  людей  к  активной  политической  жизни.  «Мы  не  имеем
тех  народных  собраний,  кои  витии  большую  дверь  к  славе  отворя¬
ют...  Прокопович,  Ломоносов,  Елагин  и  Поповский  в  Афинах  и  Ри¬
ме  были  бы  Демосфены  и  Цицероны».
 События  Северной  войны  отразились  и  в  театре.  Первый  театр
появился  в  России  в  XVII  в.  Это  был  театр  придворный.  В  XVII  в.
в  Славяно-греко-латинской  академии  возник  первый  «школьный»
 1  Так,  еще  Иоан  Златоуст  сравнивал  церковь  с  кораблем.  Этот  образ
использовали  Феофан  Прокопович,  Гавриил  Бужинский  и  другие  проповед¬
ники.  Однако  Феофан  уподобляет  кораблю  уже  не  церковь,  а  новую  Рос¬
сию,  и  кормщик  у  него  не  Христос,  а  Петр  I.  Позднее  образ  Петра  I  как
кормщика  России  вошел  в  поэзию  XIX  в.
 2  Жан  де  Лабрюйер.  Характеры  или  нравы  этого  века.  М.  —  Л.,  1964,
стр.  300.
 38

театр.  Петр  I  хотел  сделать  театр  доступным  для  более  широких
слоев.  10  июня  1702  г.  в  Москве  обосновалась  (на  весьма  короткое
время)  труппа  И.  Кунста.  Ф.  А.  Головин,  заведовавший  в  то  время
иностранными  делами,  поручил  ему  через  дьяков  Посольского  при¬
каза  подготовить  к  приезду  Петра  I  пьесу  о  взятии  Шлиссельбур¬
га.  Подобное  распоряжение  получил  и  сменивший  Кунста  Отто
Фирст.  Царь  хотел  увидеть  «триумфальную»  комедию.  Он  обра¬
тился  к  ученикам  Заиконоспасской  академии,  где  ставили  духов¬
ные  драмы  и  мистерии.  16  января  1703  г.  на  сцене  Славяно-греко¬
латинской  академии  силами  учеников  по  случаю  взятия  крепости
Орешек  была  поставлена  пьеса  «Торжество  мира  преславнаго»,
авторы  ее  переделали  ранее  шедшую  на  этой  сцене  пьесу  «Царст¬
во  мира  идолослужением  прежде  разоренное  и  проповедию  апо¬
стола  Петра  паки  восстановленное».  Войну  между  Россией  и  Шве¬
цией  эта  пьеса  аллегорически  изображала  как  борьбу  Православия
и  Благочестия  с  Зловерием  и  Злочестием.  Российский  Марс  оли¬
цетворял  Православие,  шведский  лев  и  змея  —  Зловерие.  В  сле¬
дующем,  1704  г.  по  случаю  успешных  действий  русской  армии  на
севере  в  академии  было  «изображено»  триумфальное  «действие»  —
«Ревность  православия».  В  пьесе  проводилась  параллель  между
военными  победами  Петра  I  и  библейского  пророка  Иисуса  Нави¬
на.  В  1705  г.  была  поставлена  пьеса  «Свобождение  Ливонии  и  Ин-
герменландии»,  Полтавская  победа  и  измена  Мазепы  нашли  от¬
ражение  в  пьесе  «Божие  уничижителей  гордых  уничижение».  И
в  этой  пьесе  зрителей  встречали  все  те  же  традиционные  религи¬
озные  персонажи.  Появился  Московский  госпитальный  театр,  и
его  сцена  была  использована  для  пропаганды:  18  мая  1724  г.  по
случаю  коронации  Екатерины  I  здесь  была  поставлена  пьеса  «Сла¬
ва  Российская».  Пьесы  школьного  театра  были  также  в  стиле  ба¬
рокко.  В  них  широко  использовано  художественное  обособление  от¬
влеченных  понятий  в  виде  конкретных  представлений.  Выступали
аллегорические  фигуры  «Мужества»,  «Мудрости»,  «Добродетели»,
«Истины»,  «России»,  «Турции»,  «Швеции»,  «Польши».  В  пьесе
действующими  лицами  являлись  русская  императрица  Екатери¬
на  I,  боги  античного  Олимпа  —  Марс,  Паллада,  аллегория  побе¬
ды  —  Виктория.  Все  эти  панегирические  спектакли  были  богато
оформлены,  сопровождались  балетом,  хором,  музыкой.
 Триумфы  по  поводу  одержанных  в  период  царствования  Пет¬
ра  I  побед  породили  особый  жанр  «панегирических»  или  «привет¬
ственных»  кантов.  Они  представляли  собой  стихи,  прославляю¬
щие  победы  русского  оружия.  Исполнялись  канты  на  улицах  и
площадях  Москвы  и  Петербурга  во  время  торжественных  шест¬
вий,  при  большом  скоплении  народа.  Каиты  восхваляли  Петра  и
его  полководцев,  поносили  врагов.  В  панегирической  песне  полтав¬
ского  цикла  «Развеселися,  Россия,  правоверная  страна!»  шведский
король  назван  «тираном»,  «злым  львом»:  «который  от  стекольно-
стей,  рыкаче  изыде  и  различных  земель  грады  пожере,  где  не  при-
иде...»  В  песне  «Царю  Росиски  воине  преславне»  говорилось  о
 39

стремлении  Карла  XII  «в  конец»  победить  Петра  и  «похитить»
его  города.  В  панегирическом  канте  «Днесь  Орле  российский,  про¬
стри  своя  крыле»  повествовалось  о  похвальбе  шведского  короля
разорить  Россию.  Песни  отличались  «высоким  штилем»,  сложной
метафоричностью,  преувеличениями,  абстрактно  символическим
изображением  иноземного  нашествия.  Использовались  поэтиче¬
ские  средства  древнерусской  воинской  повести,  церковной  поучи¬
тельной  литературы,  народной  поэзии  1.  В  подобном  роде  написан
кант,  посвященный  штурму  русскими  войсками  крепости  Шлис¬
сельбург  (1702);  «Кант  на  взятие  Нарвы»  (1704);  «Кант  на
победу  Меншикова»  (под  Калишем,  в  1706  г.);  стихи  в  честь
Петра  I.
 Северная  война  нашла  свое  поэтическое  отражение  в  единст¬
венном  напечатанном  стихотворении  Феофана  Прокоповича  «Эпи-
никионе»  —  песне  в  честь  Полтавской  победы.  Феофан  нарисовал
в  ней  впечатляющую  картину  битвы,  сравнив  ее  с  грозой  на  мо¬
ре.  Произведение  исполнено  гордости  за  молодую  русскую  армию.
В  отличие  от  современных  ему  поэтов  Феофан  впервые  характери¬
зовал  Полтавскую  победу  как  событие,  имеющее  большое  значение
для  всей  русской  нации,  Петра  I  —  как  национального  героя.  На¬
помним,  что  позднее  подобную  оценку  этой  победе  дал  и  В.  Г.  Бе¬
линский.  «Полтавская  битва,  —  писал  критик,  —  была  непросто
сражение,  замечательное  по  огромности  военных  сил,  по  упорству
сражавшихся  и  количеству  пролитой  крови;  нет,  это  была  битва
за  существование  целого  народа,  за  будущность  целого  государ¬
ства...»  2.
 Феофан  писал  о  том,  что  враги  Русского  государства  уже  не
дерзнут  на  него  напасть,  а  станут  искать  с  ним  дружбы.  Полтав¬
скую  победу  будут  воспевать  потомки:  моряк,  когда  он  будет
плыть  но  морю,  усталый  путник-старец.  Внуки  будут  завидовать
дедам  —  свидетелям  этого  события  3.
 «Эпиникион»  написан  торжественным  стилем  с  использованием
риторических  фигур  и  мифологических  образов,  в  нем  чувствует¬
 1  См.:  А.  В.  П  о  з  д  н  е  е  в.  Русская  панегирическая  песня  в  первой  чет¬
верти  XVIII  в.  В  кн.:  «Исследования  и  материалы  по  древнерусской  лите¬
ратуре».  М.,  1961,  стр.  239.
 2  В.  Г.  Белинский.  Собр.  соч.,  в  3-х  томах,  т.  3.  М.,  ГИХЛ,  1948,
стр.  483.
 3  О  сем  преславном  деле,  в  песнях  неслыханном,
 Пети  будет  весельник  по  морю  пространном,
 Пети  будет  на  холме  путник  утружденный,
 И  оповесть  иногда  леты  изнуренный
Старец  внуком,  и  яко  —  своима  очима
 Видя  то  —  старца  внуци  нарекут  блажима.
 Мало  се:  пройдует  скоро  глас  сей  торжественный
На  мир  весь,  су  губу  верху  подложенный,
 Вся  к  слышай,  сомнение  мысли  в  сердце  приимет,
 И  всех  силы  твоея  страх  велий  обпймет.
 Вси  твоей  начнут  дружбы,  вси  мира  желати
 И  не  дерзнут  русского  Марса  раздражати... 	яг
 40

ся  влияние  «школьной  поэзии»  XVII  в.  В  то  же  время  это  произ¬
ведение  новое  как  по  задачам,  так  и  по  поэтическим  формам.
В  «Эпиникионе»  нашли  место  и  призывы  к  миру:  «Полно  рато¬
вать,  меч  в  ножны  влагайте.  Что  пользы  в  войне?  Война  разоря¬
ет,  война  убежит,  а  мир  обогащает».  Позднее  эти  мотивы  нашли
развитие  у  Ломоносова,  Державина,  у  других  русских  поэтов.
 Одно  из  стихотворений  Феофана  Прокоповича  посвящено  опи¬
санию  сражения  с  турками  при  реке  Прут:
 За  могилою  Рябою,
 Над  рекою  Прутовою
 Было  войско  в  страшном  бою.
 В  день  недельный  от  полудни
 Стался  час  нам  вельми  трудный  —
 Пришел  турчин  многолюдный...
 В  стихотворении  явно  ощущается  маршевый  ритм,  силлабиче¬
ский  стих  воспринимается  как  четырехстопный  хорей.  Накопле¬
ние  однородных  географических  определений  (За  Могилою  Ря¬
бою,  над  рекою  Прутовою)  передает  ощущение  дальности  похода.
Третья  строка  называет  цель  движения  войск  —  бои  с  противни¬
ком.  Строки  четвертая  и  пятая  дают  накопление  временных  опре¬
делений  (В  день  недельный  от  полудни  стался  час  нам  вельми
трудный),  говорят  о  томительном  ожидании  встречи  с  противни¬
ком.  Близким  к  хорею  размером  написано  и  стихотворение  Феофа¬
на  Прокоповича  «Запорожец  кающийся»,  передающее  растерян¬
ность  казака  —  участника  восстания  Булавина,  его  сожаление  об
измене  Мазепы:
 Что  мне  делать,  я  не  знаю,
 Л  безвестно  погибаю;
 Забрел  в  лесы  непроходны,
 В  страны  гладны  и  безводны...
 Наши  представления  о  литературе  этого  периода  будут  непол¬
ными,  если  не  коснуться  хотя  бы  немногих  произведений,  в  кото¬
рых  отразились  негативные  стороны  военной  реформы  начала
XVIII  в.  и  личности  Петра  I.  В  петровское  время  более  интенсив¬
ным  стал  процесс  классового  расслоения.  На  первые  места  в  госу¬
дарстве  царь  усиленно  выдвигал  своих  единомышленников,  вер¬
буя  их  во  всех,  даже  самых  низших,  слоях  общества.  Эти  «новые
дворяне»  осваивали  принесенную  с  запада  культуру,  что  еще  боль¬
ше  отдаляло  их  от  основной  массы  народа,  удовлетворявшего  свои
эстетические  потребности  произведениями  фольклора  и  древнерус¬
ской  литературы.  Классовые  противоречия  Петровской  эпохи  на¬
шли  свое  отражение  в  искусстве.  Несмотря  на  то  что  литературных
памятников  этого  направления  сохранилось  мало,  они  являются
яркой  иллюстрацией  положения  В.  И.  Ленина  о  двух  культурах  в
каждой  национальной  культуре.
 Прогрессивные  по  своей  конечной  цели  реформы  Петра  I  осу¬
ществлялись  целиком  за  счет  простого  народа.  При  вступленип
молодого  царя  на  престол  крепостные  крестьяне  и  стрельцы  жда¬
ли  облегчения  своей  жизни,  вместо  этого  гнет  и  эксплуатация  ста¬
 41

ли  еще  более  тяжелыми.  Северная  война  потребовала  многих  рек¬
рутских  наборов;  были  увеличены  старые  и  введены  новые  повин¬
ности  и  налоги.  Вся  тяжесть  их  легла  на  плечи  простых  людей,
которые  должны  были  поставлять  для  новой  армии  солдат  и
содержать  эту  армию,  строить  корабли,  заниматься  строительными
работами,  воздвигать  «среди  лесов  и  топи  блат»  новую  столицу.
С  неслыханной  свирепостью  подавлялось  всякое  недовольство,  уч¬
режденный  царем  Преображенский  приказ  карал  за  всякое  казав¬
шееся  подозрительным  слово.  Противоречивость  эпохи  и  личности
царя  запечатлелась  в  народном  сознании.  Петр  изображался  вели¬
ким  полководцем,  царем,  который  не  гнушается  простого  народа;
потехи  ради  он  мог  побороться  с  солдатом,  делил  с  мужиком  хлеб-
соль,  ночевал  у  костра,  работал,  не  жалея  сил,  поощрял  своих  под¬
чиненных  за  проявленные  доблесть  и  ум,  за  хорошую  службу.  По
только  этим  не  ограничивалась  характеристика  личности  Петра  I.
Одно  дело,  что  о  деятельности  Петра  I  и  его  эпохе  бытовали  песни
реакционных  кругов,  против  которых  он  вел  беспощадную  борьбу.
Другое  дело  в  том,  что  свирепые  наказания  за  инакомыслие  в
петровские  времена  не  могли  заставить  народ  отказаться  от  вы¬
ражения  своих  чувств:  в  рукописных  апокалипсисах  изображению
антихриста  придавали  портретное  сходство  с  Петром  I  К  Широко
известна  лубочная  картина  «Мыши  кота  погребают»,  представляю¬
щая  собой  пародию  на  похороны  Петра  и  триумфальные  шествия,
которыми  в  петровские  времена  отмечались  многие  важные  госу¬
дарственные  события  и  праздники.  «Престарелый  кот  казанский,
уроженец  астраханский,  имел  разум  сибирской,  а  ус  сусатерской...
умер  в  серый  четверг  в  шестопятое  число»  —  здесь  явные  намеки
на  Петра  I.  Царь  умер  действительно  в  «серый»,  т.  е.  зимний,  чет¬
верг,  в  «шестопятое  число»,  иными  словами,  в  первую  четверть
шестого  часа.  Заметим,  что  в  саксонском  журнале  «ЙеиЪее51еШе
А(*епЬ  (1709  г.,  октябрь)  русских  тоже  сравнивали  с  мышами,  со¬
общалось,  что  им  живется  вольно,  пока  кошки  нет  дома.  Правда,
кошкой  при  этом  называли  не  Петра  I,  а  шведского  короля  Кар¬
ла  XII2.  Лубочная  картинка  «Бык  не  захотел  быть  быком»  изобра¬
жала  быка,  который  сделался  мясником,  убил  настоящего  мясни¬
ка,  отрубил  руки,  «повесил  его  вниз  головой  и  стал  таскать  кишки
с  потрохами».  Голова  повешенного  имела  «разительное  сходство»
с  головою  Петра  13.  В  этой  картинке  мужик  хочет  судить  стряп¬
 1  Напомним,  что  учение  о  конце  мира  и  воцарении  антихриста  —  Пет¬
ра  I  развивал  книгописец  Григорий  Талицкий  в  сочинениях  «О  счислении
лет»,  «Врата»,  «О  падении  Вавилона»,  призывавших  к  свержению  власти
Петра  I.  Талицкий  и  его  единомышленники  были  приговорены  к  смерти
через  копчение  и  четвертование.
 2  См.:  А.  В.  Предтеченский.  Полтавский  бой  в  освещении  совре¬
менников  иностранцев.  «Ученые  записки  гос.  пед.  нп-та  им.  Покровского»,
т.  V.  Л.,  1940.
 3  См.:  Д.  Ровинский.  Русские  народные  картинки,  кн.  1.  ОРЯС  АН,
т.  XXIII.  СПб.,  1881,  стр.  412—413;  С.  Ф.  Е  л  е  о  н  с  к  и  й.  Из  истории  массовой
литературы  XVIII  в.  «Известия  АН  СССР.  ОЛЯ»,  1955,  стр.  452.
 42

чих  и  подьячих,  бабы  катают  осла  в  карете,  «дворянин  за  пряс¬
лицею  дома  сидит,  а  жена  его  на  карауле  с  копьем  стоит».  Объ¬
ективно  против  военной  пропаганды  Петра  I  был  направлен
изданный  в  начале  XVIII  в.  популярный  в  пароде  лубок  «Аника
воин  и  смерть»  *.  В  одной  исторической  песне  XVIII  в.  излагалась
жалоба  стрельцов  на  то,  что  они  двенадцать  лет  стояли  на  грани¬
це  и  не  получали  ни  фуража,  ни  провианта  2.  Имеются  народные
песни,  в  которых  выражается  сочувствие  стрельцам,  казненным,
но  не  покорившимся  царю.  В  солдатской  песне  «Горы  Воробьев-
ские»  выражалось  недовольство  немцами-командирами,  которые
притесняли  русских  солдат.  Борьба  с  засильем  немцев  станет  од¬
ним  из  распространенных  мотивов  демократической  литературы
на  протяжении  всего  столетия.
 Авторы  некоторых  произведений  считали  Петра  I  не  настоя¬
щим  царем,  а  подмененным  немцем,  чуждым  русскому  народу,  осу¬
ждали  его  деятельность.  В  раскольничьей  легенде  Петр  I  призна¬
ется:  «Не  любит  меня  народ  православный,  имя  мое  клянет,  ан¬
тихристом  называет...»  Антихристом  и  погубителем  праведных
людей  называет  Петра  и  встретившийся  ему  в  лесу  «некий  ста¬
рец».  По  этой  легенде  истинный  Петр  заблудился  в  лесу  и  был
погребен,  а  на  место  его  бояре  избрали  царем  Лефортова  родича,
ставленника  боярина  Стрешнева,  который  с  еще  большей  свире¬
постью  расправлялся  с  русскими  людьми:  «Ив  срубах  пожигали,
и  в  воде  потопляли,  на  плахах  обезглавливали  и  вообще  всяческое
мученье  усугубляли...»  В  легенде  в  качестве  положительного  ге¬
роя  выведен  простой  русский  солдат.  Узнав  о  воскресении  истин¬
ного  Петра,  родственник  немца  Лефорта  решил  уничтожить
царя,  приказал  войску  окружить  лес,  где  скрывался  Петр,  но
солдаты  отказались  выполнить  это  приказание.  Многие  из  них  за
это  были  расстреляны.  Один  молодой  солдат,  посланный  Лефор¬
том  в  лес,  признал  истинного  царя  и  был  вместе  с  ним  схвачен  и
казнен.  Ему  отрубили  голову,  но  тут  произошло  чудо:  голова  каз¬
ненного  подкатилась  к  «истинному»  Петру,  попросила  у  него  про¬
щения  и  благословения.
 Народ  осудил  царя  за  стрелецкие  казни.  В  исторических  пес¬
нях  казнь  стрельцов  уподобляется  гибели  зеленого  сада.  Более  того,
не  всегда  стрельцов  в  памятниках  литературы  представляли  врага¬
ми  Петра  I.  Так,  в  легенде  о  пленении  Петра  в  «Стекольном  цар¬
стве»  описывается,  как  его  ставили  на  горячую  сковороду  и  томи¬
ли  в  темнице;  по  возвращении  же  в  Москву  решили  его  бояре  из¬
 1  Изображение  сопровождалось  текстом:  «Храбры  войн  езде  по  чисту
полю,  и  прпиде  к  нему  смерть,  и  веле  лицем  страшна,  носяша  с  собой  ору¬
жие  и  кривую  косу,  ты  еси  кто,  она  же  рече  аз  есмъ  смерть  хощу  тя.  взять  и
порубить  кривою  косою,  воин  же  рече  аз  тебя  не  боюся,  на  ратном  деле  бы¬
вал  и  много  силы  побивал.  Я  хоша  и  одна,  а  собою  певзрашна,  но  сильных  и
храбрых  побиваю.  Воин  же  от  страху  паде  на  землю  и  исаити  живот  свой
умре...»
 2  См.:  «Исторические  песни  XVIII  века».  Л.,  «Наука»,  1971,  стр.  40.
 43

вести.  Они  изготовили  бочку,  утыкали  внутри  гвоздями  и  хотели
положить  в  нее  спящего  Петра.  Злодейское  преступление  сорвал
простой  стрелец,  предупредивший  царя  об  опасности:  он  лег  в  его
постель  и,  принятый  за  царя,  был  брошен  в  море.  Женщина,  рас¬
сказывавшая  эту  легенду,  по  приказу  Ф.  Ю.  Ромодановского  вме¬
сте  с  мужем  была  бита  кнутом  и  сослана  в  Сибирь  *.  Мнимые
представления  о  Петре  I  распространялись  и  за  рубежом.  В  ру¬
мынской  легенде  рассказано,  что  Петр  I  терзался  угрызениями  со¬
вести  за  то,  что  лишил  престола  своего  брата  Ивана,  стал  причи¬
ной  смерти  Софьи,  убил  сына  Алексея.  Согласно  этой  легенде,
Петр  I  оставил  престол  и  под  именем  Паисия  принял  монашество
в  одном  из  молдавских  монастырей  2.
 Отрицательные  стороны  реформы  Петра  I  были  подмечены  из¬
вестным  публицистом  Петровской  эпохи  И.  Т.  Посошковым  в  «Кни¬
ге  о  скудости  и  богатстве»  (1724).  Несмотря  на  то  что  сочине^
ние  это  было  опубликовано  только  через  сто  лет  после  смерти  его
автора,  книга  имеет  большое  значение  для  понимания  общест¬
венно-политической  жизни  России  начала  XVIII  в.  Будучи  сто¬
ронником  петровских  нововведений,  Посошков  в  то  же  время
критиковал  притеснения  податного  населения,  которому  «обиды
страшные  чинят».  Трудовому  народу  приходилось  горько  распла¬
чиваться  за  действия  тех  людей,  на  стороне  которых  была  сила
и  вся  полнота  власти.  Не  без  иронии  отмечал  Посошков  сложив¬
шееся  бесправное  положение:  «Только  что  о  обидах  своих  жалуй¬
ся  на  служивый  чин  богу».  Эта  «жалоба»  угнетенных  людей  к
богу  как  литературный  жанр  получила  особенно  широкое  распро¬
странение  в  солдатской  среде  в  более  позднее  время.  Посошков  с
горестью  писал  о  том,  что  находящиеся  на  государственной  службе
солдаты  голодали  и  не  получали  жалованья.  Он  ошибочно  думал,
что  Петр  I  не  знал  о  бедственном  положении  армии:  «...о  таковой
их  скудости  чаю,  что  никто  великому  государю  не  донесет,  но  чаю
доносят  будто  все  сыты  и  всем  довольны».  Автор  книги  справед¬
ливо  полагал,  что  если  бы  солдаты  были  обеспечены  пищей  и
одеждой,  то  и  служба  шла  бы  у  них  «споряе»:  «А  егда  голоден
и  холоден,  и  ходит  скорчася,  то  какой  он  воин,  что  служа  воет?»,
«Голодный  идучи  и  за  солому  защемляется».  Посошков  обруши¬
вался  на  тех  дворян,  которые  под  всякими  предлогами  старались
избежать  военной  службы.  Например,  помещик  Золотарев  убежал
из  армии  в  деревню,  «дома  соседям  своим  страшен,  яко  лев,  а  на
службе  хуже  козы».  «И  тако,  вси  кои  богатые,  от  служб  лыняют,
а  бедные...  служат...»—заключает  Посошков.  Подобные  жалобы
содержались  и  в  многочисленных  памятниках  демократической
рукописной  литературы.  Посошков  полагал,  что  государственные
 1  См.:  Н.  Б.  Голикова.  Политические  процессы  при  Петре  I  по  ма¬
териалам  Преображенского  приказа.  Изд-во  МГУ,  1957,  стр.  217—218.
 2  См.:  А.  И.  Я  ц  и  м  и  р  с  к  и  й.  Румынские  рассказы  и  легенды  о  Петре
Великом.  «Исторический  вестник»,  1903,  май,  стр.  558.

дела  пошли  бы  значительно  лучше,  если  бы  у  Петра  I  было  боль¬
ше  единомышленников,  особенно  среди  дворян.  Нужно,  по  его
мысли,  чтобы  закон  был  одинаков  для  солдата  и  офицера.  Это
требование  строгого  и  одинакового  исполнения  законов  всеми
гражданами  станет  одним  из  главнейших  у  Н.  И.  Новикова  и  в
произведениях  других  мыслящих  писателей  второй  половины
XVIII  в.  «Старая  пословица  есть,—  пишет  Посошков,  —  ворон
ворону  глаз  не  выклюнет!..  Офицеры  не  променяют  своего  брата  и
на  солдата,  а  не  то  что  на  простолюдина...»  Умудренный  богатым
житейским  опытом,  Посошков  давал  в  своем  сочинении  много
ценных  практических  рекомендаций,  в  частности,  в  военном  де¬
ле.  Он  иронически  писал  о  немцах,  которые  похваляются  тем,
что  «в  огне  стояли  часов  шесть»  и  что,  мол,  у  них  «никого  с  места
сбить  не  могли».  Русских  это  не  устраивает,  русские  если  «еди-
нажды  выпалят,  то-де  большую  половину  повалят.  И  такая  битва
не  в  шесть  часов,  а  в  одну  минуту».  Посошков  уверен  в  высоких
боевых  качествах  русского  солдата,  умеющего  метко  стрелять.
Особенно  много  хороших  стрелков  находится  среди  казаков.  Ес¬
ли  бы  пх  научили  стрельбе  из  пистолета  и  «шереночному  строе¬
нию»,  то  такая  конница  многим  была  бы  страшна.  В  записке
«О  ратном  поведении»  (1701)  Посошков  писал:  «Много  немцы  ум¬
нее  нас  науками,  а  наши  остротою,  по  благодати  божией,  не  хуже
их...»  Он  рекомендовал  держать  армию  всегда  боеспособной:  что¬
бы  оружие  было  наточенным,  порох  сухим,  а  бомбы  разрывались.
Он  едко  высмеивал  тех,  кто  по  старинке  военные  неудачи  объяс¬
нял  «божьей  волей».  Посошков  писал:  «Без  воли  божьей  и  ма¬
ленькой  птички  убить  никому  невозможно»,  однако  «надобно  че¬
ловеку...  к  ратоборству  готову  быть  и  убор  ополчительный  всег¬
да  добрый  иметь.  Если  же  мы  обороны  себе  не  умеем  держать,  то
нечего  нам  на  бога  и  пенять».  Свои  мысли  Посошков  подкреплял
примерами  из  жизни.  Вообще  надо  сказать,  что  книга  написана
живым  разговорным  языком  с  использованием  пословиц  и  пого¬
ворок.  Некоторые  отрывки  написаны  рифмованной  прозой  на  ма¬
нер  той,  которую  использовали  в  надписях  под  лубочными  кар¬
тинками  и  в  народном  театре  *.
 Мы  не  останавливаемся  на  произведении,  выражавшем  дво¬
рянскую  точку  зрения  на  петровские  реформы,—  «Препозициях»
Ф.  С.  Салтыкова,  на  мемуарах,  получивших  в  это  время  распро¬
странение  в  верхних  слоях  общества.  В  большинстве  своем  они
написаны  лаконичным  и  бесстрастным  языком  и  ограничиваются
перечислением  фактов.  В  петровское  время  Русское  государство
 1  Перечисляя  требования,  которым  должна  удовлетворять  армия,  По¬
сошков  писал:  «И  солдаты  б  были  смелые,  из  ружья  стрелять  умелые».
О  коннице:  «В  начале  у  них  клячи  худыя,  сабли  тупые,  сами  нужны  и  безо-
дежны».  О  дворянах,  избегающих  военной  службы:  «Попеченья  о  том  не
имеют,  чтоб  неприятеля  убить,  о  том  лишь  печется,  как  бы  домой  быть»;
«Лучши  им  дома  сидеть,  а  то  ничего  и  славы  чинить,  что  на  службу  хо¬
дить»  и  т.  д.
 45

нуждалось  в  многочисленных  офицерах,  солдатах,  матросах,  ин¬
женерах,  техниках.  В  людях,  находившихся  на  государственной
службе,  нужно  было  воспитать  чувство  преданности  тому  делу,
которое  они  выполняли.  Изданные  в  это  время  книги  не  только
учили  математике  или  фортификации,  но  открывали  перед  чита¬
телем  дверь  в  новый  мир,  объективно  воздействовали  на  миро¬
воззрение,  внушали  идеи  защиты  государства.  Передовые  писате¬
ли  не  упускали  случая  использовать  для  этого  все  возможности.
Так,  переписанная  в  1691  г.  «Книга,  глаголемая  арифметика»  со¬
держит  стихотворное  обращение  к  читателю  и  предисловие,  в
котором  рассказывалось  о  пользе  наук  *.  Подобные  стихи  прило¬
жены  и  к  «Арифметике»  Леонтия  Магницкого  (1703).  Даже  к
«Краткому  учению  о  строении  пеших  полков»  (1702)  было  при¬
ложено  стихотворение,  прославляющее  Петра.  В  «Предисловии  к
доброхотному  читателю»  к  «Уставу  морскому»  Феофан  Прокопо¬
вич  доказывал,  что  политика,  проводимая  Петром  I,  являлась  про¬
должением  политики  первых  киевских  князей,  заботившихся  о
могуществе  России.
 Литературный  процесс  в  петровское  время  сразу  стал  ареной
«борьбы  идей».  Кардинальными  вопросами  этой  борьбы  были  во¬
просы  войны.  Каждый  из  писателей  и  общественных  деятелей
этой  эпохи  внес  свое  индивидуальное  сознание  в  общую  картину
мнений,  но  в  целом  передовые  люди,  связавшие  свою  деятельность
с  петровскими  реформами,  выступали  как  группа  единомышлен¬
ников,  объединенных  общими  политическими  и  эстетическими  за¬
дачами.
 В  начале  XVIII  в.  еще  не  было  создано  значительных  литера¬
турных  произведений,  которые  могли  бы  сильно  воздействовать
на  умы  и  сердца  людей.  Переписывались  и  читались  древнерус¬
ские  повести: 	«История  о  Мамаевом  побоище»,  «История  о
 Казанском  царстве»,  повести  о  взятии  Азова  и  др.  Многое
в  изображении  войны  заимствовалось  из  предшествующей  тради¬
ции.  Однако  имели  место  и  качественно  новые  явления:  если  пред¬
метом  древнерусской  литературы  было  «эпическое  прошлое»,  то
теперь  все  средства  художественной  литературы  и  массовой  ин¬
формации  были  подчинены  освещению  настоящего  —  войнам,  ко¬
торые  пришлось  вести  России  в  первой  четверти  XVIII  в.  Даже
учебники  по  математике  и  другим  наукам  содержали  материалы
по  пропаганде  военных  знаний  2.  Люди  начали  по-новому  смотреть
на  природу  войны.  Если  в  допетровской  Руси  успехи  русских
войск  объяснялись  превосходством  православного  вероисповеда¬
ния  над  другими  религиями,  то  теперь  эти  успехи  объясняли  чи-
 1  См.:  П.  П.  Пекарски  й.  Наука  и  литература  в  России  при  Петре
Великом,  т.  I.  СПб.,  1862,  стр.  266—267.
 2  Вот  один  из  характерных  примеров.  В  книге  Л.  Магницкого  «Арифме¬
тика,  сиречь  наука  числительная»  арифметические  задачи  подбирались  спе¬
циально;  так,  в  одной  задаче  говорилось  о  генерале,  который  хочет  дать
«баталию»,  в  другой  —  о  корабле,  имеющем  определенную  скорость,  и  т.  п.
 46

сто  «земными»  причинами: 	вооружением  и  обученностью  ар¬
 мии,  смелостью  солдат,  умелыми  действиями  полководцев.  Вос¬
хваление  военных  успехов  России  в  Северной  войне  привело  к
созданию  идеализированного  образа  Петра  I.  Северная  война
сравнивалась  с  курсом  обучения,  со  школой,  которую  прошла  Рос¬
сия.  В  дальнейшем  эта  идея  была  развита  Пушкиным  и  другими
писателями.  Появилось  новое  понимание  идеала  государствен¬
ного  служения,  главное  заключалось  не  в  жизни  отдельного  че¬
ловека  и  даже  не  в  жизни  и  благополучии  царя,  а  в  сохранении  и
процветании  отечества  *.  Был  создан  идеал  гражданских  добле¬
стей,  который  вдохновлял  не  только  мыслящих  писателей  XVIII  в,
до  Радищева  включительно,  но  и  поэтов-декабристов.
 1  Напомним  слова  самого  Петра  I,  сказанные  царевичу.  Алексею:  «...я
за  мое  отечество  и  люди  живота  своего  не  жалел  и  не  жалею,  то  како  могу
тебя,  непотребного,  пожалеть»;  обращение  Петра  I  к  «воинам  России»  перед
Полтавской  битвой:  «.,.а  о  Петре  ведайте,  что  жизнь  ему  йе  дорога,  была
бы  жива  Россия».

ГЕРОИЧЕСКАЯ
 Ж  осподствующим  направлением  в  русской  литера¬
туре  к  середине  XVIII  в.  становится  классицизм.  «Классицизм  как
литературное  направление,  возникшее  в  определенную  историче¬
скую  эпоху,  был  явлением  прогрессивным,—  пишет  современный
исследователь,—  Он  помог  созданию  национального  искусства,
способствовал  выработке  идеалов  гражданственности,  создал  ге¬
роический  характер,  высоко  поднял  поэтическую  культуру,  вклю¬
чил  в  национальную  литературу  опыт  античности,  показал  спо¬
собность  искусства  к  аналитическому  изображению  душевного
мира  человека»  *.  Классицизм  провозгласил  культ  разума  и  граж¬
данских  добродетелей,  требуя  от  человека  отказа  от  всех  личных
стремлений  во  имя  высших  государственных  интересов.  Идеоло¬
ги  его  вдохновлялись  борьбой  за  сильное  национальное  государст¬
во,  за  национальную  культуру  и  просвещение.  Главным  орудием
национального  государства  классицисты  считали  самодержавную
власть.  Классицисты  полагали,  что  общественная  жизнь  страны,
государственный  уклад  всецело  зависели  от  желаний  и  разума
монарха-законодателя.  Свои  взгляды  они  основывали  на  теории
«просвещенного  абсолютизма»,  сущность  которой  заключалась  в
требовании  преобразований  на  благо  общества,  осуществляемых
властью  монарха,  в  идее  светского  государства,  в  стремлепии  по¬
ставить  выше  всего  централизованную  власть.
 Эпоха  классицизма  —  это  время  борьбы  абсолютной  власти
монархии  с  феодальной  раздробленностью.  В  России  классицизм
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.:  «Русская  лите¬
ратура  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  11.
 48

развивался  в  обстановке  становления  национального  государства.
Войны  и  народные  восстания  сопровождали  это  художественное
направление  на  протяжении  всей  его  истории.  Социально-поли¬
тическая  сущность  «просвещенного  абсолютизма»  в  России  наи¬
более  ярко  проявилась  при  Екатерине  II.
 В  каких  формах  воплотилась  героическая  тема  в  искусстве
классицизма?  Какие  проблемы  в  связи  с  ней  ставили  и  решали
поэты?  Известно,  что  русский  классицизм  имел  свои  националь¬
ные  особенности,  однако  в  развитии  своем  был  связан  с  класси¬
цизмом  европейским,  имел  с  ним  много  общего.  Все  жанры  в  клас¬
сицистической  литературе  делились  на  «высокие»—трагедия,  эпо¬
пея,  ода  и  «низкие»  —  комедия,  сатира,  эпиграмма,  идиллия.  В
«высоких»  произведениях  изображалась  жизнь  монархов,  «геро¬
ев»,  знати,  двора;  в  «низких»—город  и  деревня  с  их  нравами  и
обычаями.
 Строго  нормативная  поэтика  классицизма  противопоставляла
сферу  государственной,  политической  деятельности  сфере  част¬
ной  жизни  с  ее  повседневными  материальными  заботами  и  до¬
машним  бытом.  Человек  в  произведениях  классицизма  —  это  че¬
ловек  вообще,  лишенный  индивидуальных  качеств,  слуга  государ¬
ства,  ценность  которого  зависела  от  способности  подчинить  свои
личные  чувства,  желания  и  интересы  общим,  государственным  це¬
лям.  Литературные  герои  классицизма  наделялись  римской  доб¬
лестью  и  величием.  «Поэт-классик  не  изображал  конкретного,  ин¬
дивидуального  человека,  он  изображал  человека  вообще,  отвлечен¬
ного  человека.  Он  представлял  себе  человеческую  психику  не  в  виде
единого  и  сложного  противоречивого  потока  переживаний,  а  в
 49

виде  математической  суммы  несмешиваемых  «способностей»  или
чувств,  каждое  из  которых  может  быть  рассмотрено  в  чистом  ви¬
де»  !.  Лирические  жанры  не  имели  широкого  распространения
вследствие  своего  субъективного,  непосредственно-эмоционально¬
го  характера.  Своего  высшего  развития  искусство  классицизма
достигло  в  эпической  поэме,  трагедии,  оде,  комедии  и  басне.
 Эпическая  поэма  изображала  события  всенародно-историче¬
ского  значения  и  считалась  самым  важным  и  значительным  жан¬
ром.  В.  К.  Тредиаковский  в  предисловии  к  «Тилемахиде»  (1766)  —
так  называл  он  свой  огромный  стихотворный  перевод  политиче¬
ского  романа  Фанелона  «Похождение  Телемаха»,  где  представле¬
ны  развернутая  апология  просвещенного  абсолютизма,  суровый
урок  тиранам,  наставление  царям,  полное  смелых  мыслей,  —  пи¬
сал  о  том,  что  «ироническая,  инако  эпическая  Пиима  и  эпопиц
есть  крайний  верх,  венец  и  предел  высоким  произведениям  разу¬
ма  человеческого».  Теоретик  классицизма,  автор  нескольких  пере¬
веденных  на  русский  язык  трактатов  аббат  Баттё  утверждал,  что
героями  эпической  поэмы  могут  быть  не  только  отдельные  зна¬
менитые  люди,  но  и  целые  народы.  Предметом  изображения  эпо¬
пеи  являются  исторические  события,  но,  в  отличие  от  истории,
пауки,  слепо  следующей  фактам,  авторы  эпических  поэм  могут
изменять  и  перегруппировывать  исторические  события  по  своему
усмотрению.  Поэты  должны  исправить  встречающееся  в  жизни
безобразное,  избавить  человека  от  неприятных  картин  вероломст¬
ва,  своенравия  людей  и  слепой  игры  случая.  Герой  эпической  поэ¬
мы  должен  быть  подлинным  героем  при  всех  обстоятельствах,
«при  всех  превратностях  рока»,  ибо  читатель  не  может  простить
слабость  или  нетвердость  характера  человеку,  названному  героем.
Подобную  последовательность  и  постоянство  должны  проявлять
и  персонажи,  наделенные  честолюбием,  великодушием  и  т.  д.2.
 Величие  темы  определяло  характер  произведения.  Поэт,
взявшийся  за  написание  эпической  поэмы  (или  оды),  по  мнению
теоретиков  классицизма,  должен  испытать  «лирический  восторг»,
воспламеняться  и  воспевать  подвиги  царей,  великих  полководцев,
министров.  Душевное  состояние  поэта  —  творца  эпической  поэмы
должно  быть  «высоким  в  чувствовании»,  оно  должно  как  бы  под¬
нимать  его  над  волнениями  и  тревогами  жизни.  Поэт  должен  спо¬
койно  взирать  на  самые  ужасные  события,  во  имя  высокой  идеи
не  страшиться  самой  смерти  3.  Спокойствием  и  твердостью  должны
 1  «Русская  литература  XVIII  века».  Редакция,  вступительная  статья  и
примечания  Гр.  Гуковского.  Л.,  ГИХЛ,  1937,  стр.  XV.
 2  См.:  Баттё.  Правила  поэзии.  СПб.,  1808,  стр.  26—28.
 3  «Высокое  в  чувствах  не  имеет  ни  страстей,  ни  разгорячений,  пи  силь¬
ных  изображений,  ни  смелых  выражений.  В  нем  все  спокойно  и  натураль¬
но...  Горацию-сыну  говорили,  когда  он  шел  сражаться  противу  Куриациев,
что  может  быть  надобно  будет  его  оплакивать;  он  ответил:  как  ты  будешь
меня  оплакивать,  когда  я  умираю  за  Отечество»  (Баттё.  Начальные  пра¬
вила  словесности.  М.,  1807,  стр.  238).
 50

были  отличаться  не  только  поэты,  но  и  созданные  ими  герои  эпи¬
ческих  поэм.  Эти  поэмы  строились  по  известному  канону:  во
вступлении  поэт  обращался  к  музе  или  какому-либо  другому  ис¬
точнику  вдохновения,  действующими  лицами  являлись  не  толь¬
ко  люди,  но  и  боги,  олицетворенные  понятия,  христианские  свя¬
тые.  Изложение  событий  должно  было  протекать  неторопливо,
плавно.
 В  русской  классицистической  литературе  тема  войны  ста¬
вилась  не  отвлеченно,  а  политически  актуально.  Поэты-классици¬
сты  чаще  всего  оценивали  войну  с  точки  зрения  ее  целей  и
результатов.  Для  М.  В.  Ломоносова,  Г.  Р.  Державина,  например,
войны,  которые  вела  Россия  в  XVIII  в.,  были  необходимы;  в  ко¬
нечном  счете  они  служили  не  честолюбивым  замыслам  царей  и
полководцев,  а  сохранению  государственной  целостности  России,
были  «необходимой  судьбой»  в  исторической  жизни  народов.  Ло¬
моносов  неустанно  говорил  о  прогрессивном  характере  петровских
войн.
 В  русском  классицизме  наметились  два  течения:  «сумароков-
ское»,  утверждавшее  идеи  дворянской  государственности,  и  «ло¬
моносовское»,  ставившее  перед  искусством  задачи  общенацио¬
нального  значения.
 Жанром,  с  самого  своего  возникновения  наиболее  приспособ¬
ленным  к  изображению  героической  темы,  была  ода  *.  По  пред¬
ставлению  теоретиков  классицизма,  в  оде  не  содержалось  «высо¬
кое  в  чувствовании»,  потому  что  оно  было  обычно  связано  с  ка¬
ким-нибудь  действием,  а  в  одах  нет  действия  2.  Ода  лирическое
произведение,  хвалебная  песнь  в  честь  какого-либо  важного  исто¬
рического  события.  Русская  ода,  подобно  западноевропейской,
представляла  собой  большое  по  объему,  состоящее  из  многих
строф  стихотворение,  приуроченное  к  торжественным  государст¬
венным  праздникам:  дням  победы  над  врагом,  торжествам  по  по¬
воду  восшествия  на  престол  или  «тезоименитства»  монарха.  Про¬
изведения  эти  представляли  собой  поэтическое  обозрение  и
обобщение  задач,  стоявших  перед  страной.  Они  отличались  акту¬
альным  политическим  содержанием,  заключали  идеи,  которые  ав¬
тор  хотел  внушить  своим  читателям.  В  условиях  XVIII  в.  оды
были,  пожалуй,  единственным  орудием  политического  воздействия
на  власть.  Поэты-одописцы  стремились  сделать  свои  произведе¬
ния  наиболее  красноречивыми,  убедительными,  в  них  содержалось
много  хвалебных  слов  адресату,  традиционной  придворной  лести,
которая  воспринималась  в  XVIII  в.  как  нечто  обязательное  для  по¬
эта.  Уже  в  самом  начале  оды  поэт  должен  был  выразить  всю  силу
 1  Еще  в  античной  литературе  эолиец  Алкей  воспевал  храбрость  воинов,
боровшихся  с  тиранией.  Иониец  Симонид  писал  эпиникии  —  хвалебные  пес¬
ни  в  честь  победителей  на  играх.  Наивысшего  развития  ода  достигла  у
Пиндара.  Автор  одной  из  первых  в  русской  литературе  од,  посвященных
войне,  В.  К.  Тредиаковский  писал  о  том,  что  он  подражал  Пиндару  и  Буало.
 2  См.:  Б  а  т  т  ё.  Начальные  правила  словесности,  т.  III.  М.,  1807,  стр.  238.
 4* 	51

своего  восторга;  поэтическое  воображение  должно  сосредоточить¬
ся  на  каком-либо  одном  чувстве,  подчинить  себе  все  остальные  и
заполнить  без  остатка  все  произведение  1.  Полагали,  что  эмоцисн
нальность  разума  поэта  лишает  его  возможности  плавно  и  после¬
довательно  излагать  мысли,  «отчего  сочинение  делается  беспоря¬
дочным»,  разум  подчиняется  господствующему  чувству.  Пламен¬
ное  излияние  чувств  не  может  длиться  долго,  ибо  оно  утомляет,
поэтому  ода  не  может  быть  продолжительна.  Беспорядок  оды
представляет  скрытый  порядок,  потому  что  разум  в  конечном  сче¬
те  «распоряжает  главную  мысль».
 В  отличие  от  героической  поэмы,  которая  имела  дело  только
с  событиями  исключительными,  исторически  важными,  грандиоз¬
ными,  являющимися  концентрированным  йыражением  мощи  на¬
родов,  ода  изображала  множество  событий  обыкновенных,  расска¬
зывала  не  о  героях  далекой  истории,  а  о  реальных  людях.  Она  н§
имела  широкого,  обобщающего  значения  героической  поэмы.  Ав¬
торы  од  использовали  поэтические  гиперболы,  устойчивые  поэти¬
ческие  формы,  здесь  строго  регламентировался  стих,  поэты  обя¬
заны  были  следовать  единому  строфическому  делению  (строфа,
антистрофа,  эпод).  Во  Франции,  где  абсолютизм  одержал  победу
раньше,  чем  в  других  странах,  жанр  оды  развился  уже  в  XVII  в.
Панегирические,  хвалебные  песни  в  России  появились  только  в
конце  XVII  в.  В  1698  г.  митрополит  Лаодикийский  Парфений  сло¬
жил  «Стихи  на  победу  злочестивого  Мустафы  султана  Турского».
И.  Ф.  Копиевский  сочинил  стихи  на  взятие  Азова,  книга  была
поднесена  царевне  Софье  Карионом  Истоминым.  Как  уже  упоми¬
налось,  Феофан  Прокопович  написал  на  Полтавскую  победу
«Эпиникион»,  произведение,  продолжавшее  традиции  Пиндара.
Однако  первую  «похвальную  оду»,  построенную  по  канонам  клас¬
сицизма,  написал  в  1734  г.  В.  К.  Тредиаковский.  Скоро  ода  стала
одним  из  самых  распространенных  жанров  русской  литературы
XVIII  в.  В  1774  г.  в  «Правилах  пиитических»,  изданных  Москов¬
ской  Славяно-греко-латинской  академией,  лирическая  поэзия  оп¬
ределялась  как  искусство  писать  оды.  Основной  темой  в  русской
и  европейской  оде  была  героическая  тема,  воплощение  которой
поволяло  поэтам  художественно  передать  наиболее  значительные
моменты  истории  государств  и  подвиги  своих  современников.
 В. 	К.  Тредиаковский,  отводя  оде  второе  место  после  героиче¬
ской  поэмы,  полагал,  что  ода  отличалась  от  поэмы  только  стихо¬
творным  размером  (никогда  не  писалась  гексаметром).  Не  похо¬
дила  она  и  на  «мирские  песни»,  от  них  она  разнилась  величест¬
венностью,  благородством  материи,  высокостью  речей,  богатством
 1  «Существенное  качество  оды  состоит  в  единстве  чувствования...  Если
восторг,  бывший  поводом  к  составлению  оды,  произведен  чувствованием
удивления,  то  одно  только  удивление  и  поддерживать  его  удобно.  Если  он
произошел  от  чрезмерной  радости,  любви  или  ненависти,  то  сия  одна  ра¬
дость,  любовь  или  ненависть  должны  наполнять  душу  автора  па  протяже¬
нии  всей  оды»  (Б  а  т  т  ё.  Правила  поэзии.  СПб.,  1808,  стр.  88).
 52

украшения  и  великолепием  изображения  *.  Свою  оду  на  сдачу
Гданска  (1734)  Тредиаковский  считал  подражанием  од©  Буало
на  взятие  Намюра.  «Признаюсь  необыкновенно;  —  писал  он,  —  сия
самая  Ода  подала  мне  весь  план  к  сочинению  моея  о  сда^в  города
Гданска,  а  много  я  в  той  взял  и  изображений...»  (I,  280).  Бли¬
зость  этих  произведений  отмечалась  и  французскими  исследова¬
телями.
 Начинается  ода  Тредиаковского,  как  и  эпические  поэмы,  с  об¬
ращения  к  музам.  Поэт  чувствует  в  мыслях  «пламень»,  просит
народы  внять  его  пению,  заклинает  ветры  не  шуметь,  вспоминает
предшественников-одописцев:  Пиндара,  Горация.  Бог  морей  Неп¬
тун  построил  стены  Гданска  на  берегу  моря  для  того,  чтобы  их
пе  могли  взять  русские.  Поэт  восхваляет  античных  богов  и  ге¬
роев,  как  это  было  принято  в  поэтике  классицизма,  много  похваж
воздается  и  царице  Анне  Ивановне.  В  оде  мало  говорится  о  са¬
мом  сражении  и  штурме  крепости.  Этому  важному  событию,  ко¬
торое,  казалось  бы,  должно  было  составлять  основное  содержание
произведения,  посвящено  всего  несколько  строк.  Своеобразие  оде
русского  поэта  придают  стихи,  в  которых  он  прославляет  про¬
стых  солдат:
 Не  один  тут  Ахиллес:
 Каждый  рядовой  из  строя
Мужеством  есть  Геркулес.
 (I,  272)
 В  другом  месте  оды  Тредиаковского  солдаты  сравниваются  с  бо¬
гом  войны  —  Марсом  и  атлетами.  Без  страха,  словно  во  время
пляски  на  свадебном  пиру,  солдаты  идут  на  стены  вражеской  кре¬
пости:  им  не  страшны  «огонь  и  воды»  (огонь  крепостной  артилле¬
рии  и  наполненные  водой  рвы).  Приведем  отрывок  из  второй  ре¬
дакции:
 Зрите  вы,  противны  роды,
 Храбрость  Росских  воев  днесь:
 Не  вредят  им  огнь  и  воды;
 В  каждом  грудь  открыта  здесь.
 Коль  все  дружно  приступают!
 Коль  свою  жизнь  забывают!
 Не  страшит  из  пушек  гром!
 Лезут  как  плясать  на  браки!
 И  сквозь  дымны  видно  мраки,
 Что  к  твердыням  зрят  челом.
 (I,  276)
 Внимание  к  простому  человеку  позднее  составит  одну  из  важ¬
ных  черт  русского  классицизма  в  творчестве  Державина.
 Тредиаковский  широко  использовал  традицию  древнерусской
литературы  и  народной  поэзии.  По  народным  представлениям,
 1  См.:  В.  К.  Тредиаковский.  Рассуждение  об  оде  вообще.  Соч.,  т.  I,
изд.  А.  Смирдина.  СПб.,  1849,  стр.  280—281.  Далее  ссылки  на  это  издание
приводятся  в  тексте:  римская  цифра  обозначает  том,  арабская  —  страницу.
 53

огонь  «сильнее  всего  и  страшнее  всего»;  «с  огнем,  с  водой  не  по¬
споришь»,—  говорится  в  русской  народной  пословице.  «Правед¬
ное  на  огне  не  горит,  на  воде  не  тонет».  Слова  «огонь»  и  «вода»
содержат,  таким  образом,  в  тексте  оды  двоякое  значение:  конкрет¬
ное  и  поэтическое,  имеющее  аналогии  в  народном  искусстве.  От¬
метим,  что  образ  «пира»,  в  особенности  «брачного  пира»,  столь
распространенный  в  поэтике  древнерусской  литературы,  пред¬
полагал  в  народной  памяти  оптимистическое,  жизнеутверждаю¬
щее  завершение,  исполненное  нового  начала  *.  Это  оптимистиче¬
ское  отношение  пронизывает  оду.  В  произведении  Тредиаковско-
го  перефразируется  народная  пословица  «На  миру  и  смерть
красна»:
 Коль  все  дружно  приступают!
 Как  свою  жизнь  забывают!
 Не  страшит  из  пушек  гром!
 Стремление  избежать  показа  подробностей  боя  с  картинами
жестокости  и  смерти,  как  мы  видели,  было  присуще  и  древнерус¬
ской  литературе.  В  XVIII  в.  к  этому  призывала  поэтика  класси¬
цизма.  Так,  в  драматургии  наиболее  жестокие  сцены  убийства,
различные  ужасы  и  кровопролития,  как  правило,  должны  были
происходить  за  сценой,  они  оказывали  сильное  впечатление  на
чувства  и  считались  недостойными  «высоких»  жанров.
 Ода  В.  К.  Тредиаковского  на  сдачу  Гданска  была  большим
шагом  вперед  в  изображении  войны  в  русской  литературе  XVIII  в.
Здесь  впервые  появляется  лирический  герой.  В  предшествующей
литературе  положительный  герой  только  подразумевался  (в  ре¬
ляциях,  проповедях,  сатире  его  не  называли,  а  имели  в  виду;  па¬
негирики  были  в  основном  посвящены  восхвалению  какого-то
определенного  события,  а  не  человека).  В  оде  же  Тредиаковского
герой  принимал  непосредственное  участие  в  описываемом  исто¬
рическом  событии  —  поэт  восхищен  подвигом,  который  соверши¬
ли  его  соотечественники.  Присущая  классицизму  «патетика»
здесь  еще  не  отделилась  от  «лиричности».  В  оде  Тредиаковского
мы  видим  как  бы  объединенными  два  начала:  «ломоносовское»  с
его  масштабными  задачами  общегосударственного  значения  и
«сумароковское»,  более  личное,  утверждавшее  единство  интересов
государства  и  отдельного  человека  —  дворянина.  В  стилистичес¬
ком  отношении  ода  на  сдачу  Гданска  была  еще  несовершенна.
Как  справедливо  писал  Л.  И.  Тимофеев,  «новизне  характера  ли¬
рического  героя  и  жанра  оды  не  отвечали  ни  стилистика,  ни,  глав¬
ное,  ритмика,  оставшиеся  в  пределах  силлабической  традиции»  2.
 1  Даже  смерть  в  народном  искусстве  завершается,  как  правило,  пиром,
связанным  с  погребением,  —  тризной.
 2  В.  К.  Тредиаковский.  Избр.  произв.  (Библиотека  ноэта.  Большая
серия).  Вступительная  статья  Л.  И.  Тимофеева.  Л.,  «Советский  писатель»,
1963,  стр.  26.
 54

В  целом  несовершенен  и  язык  оды.  Новые  проблемы  требовали
новых  средств  художественного  выражения.  Невозможно  было
уже  писать  оды  старым  языком.  Сам  жанр  произведения  подска¬
зывал  поэту,  что  язык  должен  был  сочетать  в  себе  элементы
патетики,  приподнятости  и  в  то  же  время  быть  близким  к
жизни.
 Тредиаковский  писал  в  предисловии  к  «Езде  в  остров  любви»,
обращаясь  к  читателю,  что  «язык  славенский»  для  современни¬
ков  малопонятен  и  что  в  написанных  им  произведениях  он  стре¬
мился  «уметить»  особенности  родного  русского  языка,  а  если  это¬
го  и  не  сделал,  то  исключительно  по  своему  «бессилию».
 «На  меня,  прошу  вас  покорно,—  писал  Тредиаковский  в  сво¬
ем  обращении,—  не  извольте  погневаться  (буде  вы  еще  глубо-
кословныя  держитесь  славенщизны),  что  я  оную  (т.  е.  книгу.—
А.  К.)  не  славенским  языком  перевел,  но  почти  самым  простым
русским  словом,  то  есть  каковым  мы  меж  собой  говорим.  Сие  я
учинил  следующим  ради  причин.  Первая:  язык  славенский  у  нас
есть  язык  церковный,  а  сия  книга  мирская.  Другая:  язык  славен-
ский  в  нынешнем  веке  у  нас  темен,  и  многие  его  наши,  читая,
не  разумеют,  а  сия  книга  есть  сладкия  любви,  того  ради
всем  должна  быть  вразумительна.  Третья:  которая  вам  покажет¬
ся,  может  быть,  самая  легкая,  но  которая  у  меня  идет  за  самую
важную,  то  есть,  что  язык  славенский  ныне  жесток  моим  ушам
слышится,  хотя  прежде  сего  не  только  я  им  писывал,  но  и  разго¬
варивал  со  всеми;  но  за  то  у  всех  я  прошу  прощения,  при  кото¬
рых  я  с  глупословием  моим  славенским  особым  речеточцем  хотел
себя  показывать»  (III,  650).
 Изображение  войны  в  русской  литературе  XVIII  в.  неизбежно
включало  в  себя  рассказ  или  простое  упоминание  об  основопо¬
ложнике  всех  побед  России  в  этом  столетии  —  Петре  I.  Образ  Пет¬
ра  I  был  критерием  оценки  политических  событий,  мерой,  кото¬
рой  судили  о  деятельности  кого-либо  из  русских  самодержцев  на
протяжении  всего  XVIII  в.  Значительное  место  этот  образ  занял
и  у  Тредиаковского.
 К  образу  Петра  I  Тредиаковский  обращался  на  протяжении
всей  своей  жизни.  В  начале  своей  литературной  деятельности
он  написал  «Плач  о  кончине  ...  Петра  Великого».  Политическое
мировоззрение  поэта  определили  прогрессивные  явления  Петров¬
ской  эпохи,  петровские  преобразования,  энергично  строившие  но¬
вую  государственность.  В  исполненном  непосредственного  чув¬
ства  стихотворении  «Плач  о  кончине»  он  выступил  убежденным
сторонником  государственных  преобразований  царя-реформатора.
В  произведения  Тредиаковского  о  Петре  проникают  образы  ан¬
тичной  мифологии,  близкие  искусству  древних  греков  и  римлян.
Такова,  например,  фигура  оплакивающей  Петра  I  Паллады.  Дочь
Зевса  поэт  представил  в  виде  скорбной  женщины,  потерявшей
кормильца-мужа:  Паллада  заламывает  руки,  рвет  на  себе  одеж¬
 55

ду,  взывает  и  плачет,  не  находя  себе  места.  Какие-то  черты,  близ¬
кие  к  устной  традиции,  имеются  и  в  образе  Марса.  Узнав  о  смер¬
ти  Петра  I,  бог  войны  в  гневе  бросает  «саблю  и  шлем»  и  заливается
слезами.  Он  сетует  на  то,  что  один  уже  «не  справит  всех  дел»,
что  без  Петра  I  он  уже  не  грозный  бог  войны,  а  нахальный
«скосырь»  *.  Вслед  за  Марсом  заливается  слезами,  «как  жена  по
муже»,  и  осиротевшая  Политика.  Поэтика  классицизма  допуска¬
ла  подобные  переживания  и  у  героев.  Чтобы  герои  сохраняли,
как  писал  Буало,  правдоподобие  —  были  более  жизненны,  не
лишены  простых  человеческих  черт  и  тем  стали  бы  ближе  и
понятнее  читателю,  художники  позволяли  им  проявлять  некото¬
рые  «слабости»  2.  Воину,  показавшему  себя  храбрым  и  непреклон¬
ным  на  поле  боя,  «разрешалось»,  как  уже  говорилось,  даже
плакать.  Примеры  этому  находили  в  античной  литературе.  В
«Илиаде»  Арей,  раненный  Диомедом,  тоже  плакал.  (Зевс  бранцл
его:  «Смолкни,  о  ты  переметник!  Не  вой  близ  меня  воссидящий...
ты  ненавистнейший  мне  меж  богов,  населяющих  небо!  Распря  еди¬
ная,  брань  и  убийство  тебе  лишь  приятны».)  В  литературе  клас¬
сицизма  от  героя  требовалось,  чтобы  он  оставался  «самим  собой»
в  главном,  т.  е.  должен  быть  во  всех  обстоятельствах  благород¬
ным.  Показывая  плачущего  Марса,  русский  поэт  не  нарушал  тем
самым  правил  классицистического  творчества.
 Тредиаковский  явился  зачинателем  русской  патриотической
лирики.  Большой  популярностью  пользовались  его  стихотворения,
в  которых  он  воспевал  не  старую  допетровскую  Русь,  а  преобра¬
зованную  гением  Петра  I  новую  Россию,  стремящуюся  к  дальней¬
шему  обновлению:
 Начну  на  флейте  стихи  печальны,
 Зря  на  Россию  через  страны  дальны...
 Виват  Россия!  Виват  драгая!
 Виват  надежда!  Виват  благая...
 В  стихотворениях  Тредиаковского,  несмотря  на  противоречи¬
вость  стилевых  тенденций,  содержатся  поэтические  средства,  ко¬
торые  нашли  дальнейшее  развитие  в  одической  поэзии  класси¬
цистов  более  поздних  поколений.  Это  прежде  всего  обильное  ис¬
пользование  имен  античной  истории  и  мифологии:  Пиндар,  Флакк,
Орфей,  Амфион,  Нептун,  Геракл.  Эти  имена  имели  в  виду  целую
систему  художественных  образов  и  сюжетов.  Атрибуты  богини
Славы—«венец»,  олива  («меч  оливою  обвитый»);  применялась
 1  Скосырь  хват,  щеголь,  забияка.  См.:  В.  И.  Даль.  Толковый  словарь,
т.  IV.  М.,  1955,  стр.  200.
 2  Герой  в  ком  мелко  все,  лпшь  для  романа  годен.
 У  вас  пусть  будет  он  отважен,  благороден,
 Но  все  ж  без  слабостей  он  никому  не  мил:
 Нам  дорог  вспыльчивый,  стремительный  Ахилл;
 Он  плачет  от  обид  —  не  лишняя  подробность,
 Чтоб  мы  поверили  в  его  правдоподобность
 (Буало.  Поэтическое  искусство.  М.,  1957,  стр.  81). 	.
 56

отмеченная  еще  в  древнерусской  литературе  гипербола  1  (прису¬
щую  русской  императрице  Анне  славу  «не  вместит  вселенна»);
перпфраз  (стрельба  из  пушек  —  «грозных  молний  полет»),
 Тредиаковский  применяет  встречаемое  в  «Слове  о  полку  Иго-
реве»  олицетворение.  В  его  оде  город  Гданск  представлен  в  обра¬
зе  пьяного  человека;  поэт  рекомендует  ему  «собраться  с  умом»  и
прекратить  сопротивление.  Побежденный  русскими  войсками  го¬
род  «повергся  к  ногам»  победителей.
 В  словарном  составе  оды  использованы  присущие  классициз¬
му  сложные  слова:  «высокопарный»,  «светозарный»,  «великолеп¬
ный»,  встречаются  словесные  формулы,  навеянные  народной  поэ¬
зией:  «бурны  ветры»,  «храбро  сердце»,  «светлая  радость»,  «пре¬
красный  цвет».
 Давая  образцы  творчества  в  канонизированных  классических
жанрах,  Тредиаковский  с  его  стремлением  к  простоте,  ясности,
логичности,  с  его  дидактизмом  и  схематизмом  мышления  способ¬
ствовал  наряду  с  Кантемиром  созданию  русского  классицизма.
Для  утверждения  классицизма  Тредиаковский  много  сделал  и
своими  теоретическими  трудами.  В  этом  плане  можно  сослаться
па  его  «Новый  и  краткий  способ  к  сложению  российских  стихов»
(1735),  который  был  приложен  к  оде  на  взятие  Гданска  и  в  кото¬
ром  доказывалась  необходимость  реформы  стихосложения.
 Многие  из  последователей  и  подражателей  Тредиаковского  пи¬
сали  на  героические  темы.  Так,  профессор  филологии  Харь¬
ковской  славяно-латинской  академии  Стефан  Витынский  опубли¬
ковал  «Эпиникион  —  то  есть  песнь  победительную  в  честь  и  славу
оружия  е.  и.  в.  самодержицы  всероссийския».  В  1740  г.  было  из¬
дано  произведение  каптенармуса  Измайловского  полка  Петра  Су¬
ворова  «Песнь  торжественная  о  состоявшейся  оружия  тишине,  с
кратким  изъяснением  Хотинской  баталии  в  прославлении  про¬
ела  вного  имени  воспресветлейшия  державнейшия  великия  госу¬
дарыни  имп.  Апны  Иоаповны...».
 Героическая  тема  пашла  более  глубокое  выражение  и  совер¬
шенную  художественную  форму  в  торжественной  и  философской
оде  М.  В.  Ломоносова.  Выдвинутые  Тредиаковским  положения
сыграли  большую  роль  в  формировании  теоретических  воззрений
Ломоносова  и  сказались  на  его  поэтической  практике.  Под  его
пером  русская  одическая  поэзия  достигла  классической  ясности
и  философской  глубины.  Ломоносов  был  целиком  поглощен  иде¬
ей  служения  родине,  которая  воспринималась  им  как  многона¬
циональное  государственное  объединение.  Нация,  отечество  —  эти
понятия  для  него  означали  весь  народ  независимо  от  его  сослов¬
ной  принадлежности.
 В  1739  г.  произошло  знаменитое  Ставучанское  сражение,  в
результате  которого  пала  турецкая  крепость  Хотин.  С  помощью
 1  В.  К.  Тредиаковский  писал,  что  гипербола  «с  правдой  мало  сходна)),
но  дозволена.
 57

французских  инженеров  крепость  была  окружена  мощными  сте¬
нами  (6  метров  толщины  и  10  метров  высоты).  Взятие  крепости
русскими  войсками  произвело  сильное  впечатление  в  Европе.  Об
этом  писали  многие  иностранные  газеты.  Первое  сообщение  о
взятии  Хотина  Ломоносов  прочитал,  вероятно,  в  газете  и  под
свежим  впечатлением  написал  оду.  В  то  время  Ломоносов  жил
в  Марбурге,  увлекался  стихами  немецкого  поэта  Гюнтера  —  ав¬
тора  популярной  оды  на  заключение  императором  Карлом  V  Пас-
соровецкого  мира  в  1718  г.  Вместе  с  «Письмом  о  правилах
Российского  стихотворства»  ода  была  отправлена  Ломоносовым  в
Петербург,  в  Академию  наук.  Событие  это  стало  переломным  в
жизни  великого  поэта  и  ученого;  Ломоносов  осознал  свое  истин¬
ное  призвание.  Его  поэзия  приобрела  новые  черты:  господствую¬
щими  темами  в  ней  стали  большие  и  важные  государственные
проблемы.
 В  «Оде  на  взятие  Хотина»  Ломоносов  воспел  победу,  одер¬
жанную  русскими  войсками,  растерянность  и  бегство  врага.  И
здесь  использованы  присущие  для  этого  жанра  обращение  к  му¬
зе,  риторические  фигуры,  абстрактные  образы,  патетика  и  гипер¬
бола;  однако  наряду  с  традиционными  стилевыми  приемами
встречаются  строфы,  написанные  языком  с  применением  точных
эпитетов,  ярких  сравнений,  запоминающихся  деталей.  Вот  как
описано  сражение:
 Не  медь  ли  в  чреве  Этны  ржет,
 И,  с  серою  кипя,  клокочет?
 Не  ад  ли  тяжки  узы  рвет
И  челюсти  разинуть  хочет?
 То  род  отверженный  рабы
В  горах  огнем  наполнив  рвы,
 Металл  и  пламень  в  дол  бросает,
 Где  в  труд  избранный  наш  парод
 Среди  врагов,  среди  болот
 Чрез  быстрой  ток  на  огнь  дерзает2.
 Поэт  предлагает  Стамбулу  (т.  е.  Турции)  отвести  свои  вой¬
ска  за  реку  Тигр  с  ее  быстрым  течением:
 За  холмы,  где  паляща  хлябь,
 Дым,  пепел,  пламень,  смерть  рыгает,
 За  тигр,  Стамбул,  своих  заграбь,
 Что  камни  с  берегов  сдирает;
 Но  чтоб  орлов  сдержать  полет,
 Таких  препон  на  свете  нет...
 1  Отверженная  раба  —  рабыня-египтянка  Агарь;  турки  здесь:  агаряне.
 2  М.  В.  Ломоносов.  Поли.  собр.  соч.,  т.  VIII.  М.  —  Л.,  Изд-во  АН
СССР,  1959,  стр.  19.  В  дальнейшем  ссылки  на  это  издание  приводятся  в  тек¬
сте.  Русские  войска  на  подступах  к  стенам  крепости  под  огнем  турецких
пушек  преодолели  рвы,  болота  и  речки.  В  официальной  реляции  о  дейст¬
виях  войск  сказано:  «Мы  имели  разные  долины,  болота  и  дефилеи,  через
которые  мосты  строить  принуждены  были...  Мы,  дабы  неприятельское  ле¬
вое  крыло  атаковать  могли,  принуждены  были  через  реку  Сулинцы
перейти».
 58

Ода  «На  взятие  Хотппа»  была  первой,  написанной  не  силлаби¬
ческим  стихом,  при  котором  в  строчках  содержится  одинаковое
число  слогов  и  нет  периодического  повторения  ударных  слогов,  а
стихом  тоническим,  где  ударения  периодически  повторяются.
Мысль  о  тоническом  стихосложении  выдвинул  Тредиаковский,
однако  конкретное  применение  и  дальнейшее  развитие  она  на¬
шла  у  Ломоносова.  В  созданном  позднее  цикле  стихотворений
«Разговор  с  Анакреоном»  Ломоносов  выразил  свои  взгляды  на
назначение  поэзии.  Он  писал,  что  хотел  было  воспевать  любовь,
но  струны  «поневоле  звучат  геройский  шум».  Певцу  беззаботных
радостей,  наслаждений  вином  и  любовью  Анакреону  Ломоносов
противопоставил  свой  героический  идеал  жизни:
 ...Хоть  нежности  сердечной
В  любви  я  не  лишен,
 Героев  славой  вечной
Я  больше  восхищен.
 Из  спора  поэта  с  Анакреоном  видно,  что  главное  для  Ломо¬
носова  —  служение  родине  и  прославление  ее  героев.  Беззаботно¬
му  сластолюбцу,  который  смысл  жизни  видел  в  наслаждениях,
Ломоносов  противопоставил  суровый  образ  древнеримского  рес¬
публиканца  Катона,  отвергнувшего  соблазны  веселой  жизни.  Ка¬
тон  не  пережил  гибели  республики  и  покончил  с  собой.
 Наиболее  ярко  взгляды  Ломоносова  на  назначение  поэзии  про¬
явились  в  последней  части  стихотворения,  где  греческий  поэт
просит  живописца  изобразить  портрет  его  любимой.  Возлюблен¬
ная  Анакреона  —  молодая,  исполненная  нежности  и  сладострастья
женщина.  Возлюбленная  Ломоносова  —  Россия.  Героический  об¬
раз  родины  пройдет  через  многие  произведения  Ломоносова.  В
«Оде  на  взятие  Хотина»,  о  которой  Белинский  сказал,  что  она  по¬
ложила  начало  новой  русской  литературе  *,  Ломоносов  сравнивал
Россию  с  бегущим  по  морю  кораблем,  со  львом,  который  гонит
«стада  волков»  (VIII,  18).  В  последующих  произведениях  Ломо¬
носов  создает  гигантский  аллегорический  образ  России.  В  «Слове
благодарственном  на  освящение  Академии  художеств»  он  писал
о  том,  что  изображение  России  «требует  величеству  и  могущест¬
ву  своему  пристойного  и  равномерного  великолепия».  Иногда  Ло¬
моносов  представлял  Россию  как  страну  сказочного  изобилия  и  бо¬
гатства.  Мечтая  о  великом  будущем  своей  родины,  он  неустанно
подчеркивал  значение  России  для  судеб  человечества.  В  оде  1748  г.
дн  писал  об  утомленной  войной  Европе,  которая  в  огне  простира¬
ет  к  России  руки  и  молит  о  мире;  в  одной  из  надписей  по  мотивам
стихотворения  Горация  Ломоносов  писал  о  России:
 1  См.:  В.  Г.  Белинский.  Поли.  собр.  соч.,  в  13  томах,  т.  VIII.  М.—
Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1955,  стр.  377.
 59

Ты  войско,  ты  совет
Даешь  своим  соседам,
 Твоим  дивится  свет
Беспагубным  победам  *.
 (VIII,  226)
 В  «Слове»  1764  г.  поэт  напоминал  о  том,  что  Россия  —  важ¬
нейший  член  европейской  политической  системы.  В  «Слове  пох¬
вальном»  1749  г.  и  в  оде  1757  г.  Ломоносов  писал  о  том,  что  Рос¬
сии  не  нужны  чужие  земли.  В  это  время  началась  Семилетняя
война,  и,  верная  союзническому  долгу,  Россия  послала  в  Пруссию
свою  стотысячную  армию.  Ломоносов  говорил  о  том,  что  нужно
укреплять  границы  отечества,  обращал  внимание  на  необходимость
обезопасить  положение  Петербурга  и  довести  до  конца  победонос¬
ную  Семилетнюю  войну.  Как  все  русские  писатели  XVIII  в.,  боль¬
шое  значение  Ломоносов  придавал  деятельности  Петра  I.
 Еще  в  первой  своей  оригинальной  «Оде  на  взятие  Хотина»;'
Ломоносов,  проводя  мысль  о  неразрывной  связи  Петра  I  с  исто¬
рическими  судьбами  русского  народа,  заставляет  «взирать»  с  об¬
лаков  на  беспримерный  героизм  русских  воинов  Петра  I  (а  также
Ивана  Грозного),  тем  самым  связывая  воедино  узловые  моменты
исторического  развития  России:
 Кругом  его  из  облаков
Гремящие  перуны  блещут,
 И,  чувствуя  приход  Петров,
 Дубравы  и  поля  трепещут.
 Кто  с  ним  столь  грозно  зрит  на  юг,
 Одеян  страшным  громом  вдруг?
 Никак  Смиритель  стран  Казанских?  и  т.  д.
 (VIII,  22-23)
 «Как  продолжение  этих  исторических  этапов  Ломоносов  рассмат¬
ривает  и  воспевает  и  современные  ему  события.  Этот  историзм
характерен  для  одической  поэзии  Ломоносова.  Этим  объясняется
действенность  его  патриотического  пафоса.  Это  не  простой  поэти¬
ческий  «восторг»,  который  внезапно  «ум  пленил»,  а  радостное
сознание  плодотворности  и  успешности  исторических  усилий  рус¬
ского  народа»  2.
 Несмотря  на  то  что  русская  поэзия  и  до  Ломоносова  пыталась
воспроизвести  исторического  героя,  только  у  Ломоносова  тема
Петра  наполнилась  подлинным  общественным  звучанием  и  при¬
обрела  подлинную  художественную  выразительность.  Ломоносов
связал  фигуру  Петра  I  с  его  неустанным  трудом,  с  его  гигантской
деятельностью,  направленной  на  развитие  страны,  укреплению
которой  способствовали  его  военные  победы.
 1  Надпись  намекала  на  Аахенский  мир,  завершивший  войну  за  австрий¬
ское  наследство.  Заключение^  мира  было  ускорено  отправкой  русского  экспе¬
диционного  корпуса,  который  не  принял  участия  в  боях.
 2  М.  В.  Ломоносов.  Соч.  Вступительная  статья  А.  А.  Морозова.  М.,
ГИХЛ,  1957,  стр.  XXXIV.
 60

Поэт  был  знаком  с  поучепиями  петровских  проповедников,  в
том  числе  с  произведениями  Феофана  Прокоповича,  полнее  и
глубже  других  своих  современников  выразившего  общественно-
политические  идеи  петровского  времени.  Уроженец  поморья,  Ло¬
моносов  хорошо  понимал  стремление  Петра  I  создать  свой  собст¬
венный  флот.  Ломоносов  застал  многих  современников  Петра  I  и
от  них  мог  слышать  рассказы  о  повседневных  заботах  царя-ра-
ботника.  Но  великий  поэт  знал  и  о  жестокости  царя-реформатора,
о  свирепой  расправе  со  всеми,  кто  имел  смелость  осуждать  его
действия,  знал  и  о  безысходно  тяжелом  положении  простых  лю¬
дей.  Ломоносов,  наконец,  был  знаком  с  документами  Петровской
эпохи  и  из  них  мог  почерпнуть  многие  сведения  о  Петре  I  и  его
времени  1.  В  образе  Петра  I  поэта  привлекали  только  те  черты,
которые  соответствовали  его  представлению  об  идеале  «просве¬
щенного  монарха».  В  портрете  Петра  I,  созданном  Ломоносовым,
мы  не  найдем  ничего  отрицательного.  Начиная  с  «Оды  на  взятие
Хотина»  образ  царя-просветителя,  создателя  государства  и  армии
присутствует  во  многих  его  произведениях.  От  одного  стихотво¬
рения  к  другому  поэт  как  бы  открывает  все  новые  и  новые  грани
его  облика,  чтобы  дать  наиболее  полный  портрет  в  героической
поэме  «Петр  Великий»,  над  которой  Ломоносов  работал  в  послед¬
ние  годы  жизни  и  где  особенно  чувствуется  его  стремление  при¬
близиться  к  исторической  правде  и  в  то  же  время  раскрыть  в  исто¬
рических  образах  героику  важнейших  событий  прошлого  России.
В  оде  1739  г.  для  характеристики  фигуры  царя  использованы  уже
знакомые  нам  средства  из  арсенала  классицизма:  Петр  I  —  мифи¬
ческий  герой,  поправший  врагов  России.  В  оде  1742  г.  эта  тема
осложняется  мотивами  из  «Петриды»  А.  Кантемира  и  оды  Ште-
лина:  Ломоносов  говорит  о  создании  морского  флота  и  строитель¬
стве  Петербурга.  Таким  же  предстает  перед  нами  Петр  I  и  в  оде
1750  г.
 С  конца  1740  г.  свои  взгляды  на  личность  и  деятельность  Пет¬
ра  I  Ломоносов  развивает  и  в  «надписях».  Открывается  этот  жанр
«Надписью  к  статуе  Петра  Великова»,  исполненной  в  1751  г.  Не¬
многими  словами  поэт  выражает  здесь  свою  мысль  о  целенаправ¬
ленных  действиях  Петра  I:
 Что,  ради  подданных  лишив  себя  покоя,
 Последний  принял  чин  и  царствуя  служил,
 Свои  законы  сам  примером  утвердил,
 Рожденны  к  скипетру,  простер  в  работу  руки...
 Когда  Он  строил  град,  сносил  труды  в  войнах...
 Художников  сбирал  и  обучал  солдатов...
 (VIII,  284)
 1  Ломоносову  было  известно  рукописное  собрание  Соловецкого  монасты¬
ря,  в  частности  повесть  о  стрелецком  восстании  в  Москве  в  1082  г.,  мате¬
риалы  которой  он  использовал  впоследствии  в  поэме  «Петр  Великий»  (см.:
Г.  Н.  Моисеева.  Ломоносов  и  древнерусская  литература.  Л.,  «Наука»,
1971,  стр.  9).
 61

Более  широко  эта  тема  представлена  в  речи,  прочитанной  Ло¬
моносовым  в  Академии  наук  в  1755  г.,—  «Слове  похвальном  Пет¬
ру  Великому».
 Какие  же  стороны  деятельности  Петра  I  интересуют  Ломоно¬
сова?  Он,  в  частности,  писал  о  том,  что  начало  регулярному  вой¬
ску  в  России  положил  царь  Алексей  Михайлович,  но  с  его  смертью
возвратились  «старинные  беспорядки»,  начали  по-прежнему  по¬
лагать,  что  безопасность  государства,  успех  армии  на  поле  сра¬
жения  зависят  от  количества  войск,  а  не  от  их  умения.  Эти  оши¬
бочные  взгляды  во  многом  обусловили  военные  неудачи  России.
Подлинным  создателем  новой  армии  был  Петр  I.  Ломоносов  от¬
мечал,  что  12-летний  Петр  уже  нес  военную  службу,  вместе  со
всеми  преодолевал  трудности  и  сам  подавал  личный  пример  тру¬
долюбия  и  дисциплины:  «Видели,  видели  отцы  наши  венчанного
своего  государя...  меж  рядовыми  солдатами...  коль  горячею  рев¬
ностью  к  Государю  воспалялось  начинающееся  войско,  видя  его  в
своем  сообществе,  за  одним  столом,  туюже  приемлющего  пищу,
видя  лицо  его,  пылью  и  потом  покрытое,  видя,  что  от  них  ничем
не  рознится,  кроме  того,  в  учении  и  в  трудах  всех  прилежнее,
всех  превосходнее...»  (VIII,  594).  Не  так  вели  себя  начальники
старого  стрелецкого  войска,  пренебрежительно  относившиеся  к
подчиненным,  заставлявшие  стрельцов  даже  в  праздники  рабо¬
тать  на  себя,  недоплачивавшие  им  жалованья.  Ломоносов  назы¬
вает  царя  «премудрым  героем»,  который  «последний  принял  чин
и  царствуя  служил»,  «простер  в  работу  руки»,  «сносил  труды  в
войнах»,  обучал  солдат,  «ради  подданных  лишил  себя  покоя»  *.
Мы  видим,  что  для  поэта  самое  дорогое  в  образе  Петра  I  —  это
его  повседневная  работа,  служба,  его  деятельность  на  благо  госу¬
дарства.  Ломоносову  дорог  прогресс,  поэтому  он  высоко  оценива¬
ет  решимость  царя  преодолеть  догматы  и  инертность  старины
(VIII,  609).
 Следует  отметить,  что,  изображая  Петра  I  неутомимым  госу¬
дарственным  деятелем,  Ломоносов  тем  самым  делал  «невыгодный
фон»  для  ничем  не  проявившей  себя  дочери  Петра  I  —  Елизаветы.
 Величие  Петра,  которое  было  для  Ломоносова  символом  ве¬
личия  его  родины,  должно  было  служить,  по  мысли  поэта,  вдох¬
новенным  примером  и  для  царствующей  императрицы  Елизаветы
Петровны.  В  оде  1742  г.,  написанной  по  случаю  прибытия  импе¬
 1  В  поэме  «Петр  Великий»  (1760—1761),  которая  находится  в  тесной
связи  с  одами,  Ломоносов  показывает,  как  боролся  Петр  I  с  внутренними
и  внешними  врагами.  Ломоносов  гордится  армией,  которую  создал  Петр  I:
Неспорит  меж  собой  развратна  прежде  рать;
 Петрову  новому  учению  послушны,
 Россияне  стоят  в  полках  единодушны.
 Движением  своих  величественных  сил
Народу  новый  дух  и  мужество  вложил...
 (VIII,  729)
 62

ратрицы  Елизаветы  в  Петербург  после  торжественной  коронации
в  Москве,  Ломоносов  «возглашает»  и  идеализирует  Елизавету.
Но  поэт-гражданин  был  далек  здесь  от  проявления  придворной
лести.  Прославление  императрицы  имело  своей  целью  дать  чет¬
кий  наказ,  каким  должен  быть  просвещенный  монарх.  Счастье
России  утверждено  «Петровой  кровью»  и  будет  служить  «буду¬
щим  родам».  «Примеры  храбрости  российской»  долго  будут  слу¬
жить  грозным  напоминанием  для  тех,  кто  приходит  с  мечом  на
Русскую  землю.  И  в  этой  связи  Ломоносов  неоднократно  упоми¬
нает  победу  под  Полтавой  —  зенит  военной  славы  Петра;  русский
народ  он  называет  «Петровым  племенем».
 Выдавая  желаемое  за  действительное,  поэт  говорит  о  том,  что
в  Елизавете  Петровне  живет  дух  ее  отца  (оды  1746  и  1748  гг.).
В  оде  1746  г.  на  рождение  Елизаветы  Ломоносов  пишет  о  том,
что  бог  дал  России  Петра,  чтобы  прославить  его  —  бога:
 В  полях  кровавых  Марс  страшился,
 Свой  меч  в  Петровых  зря  руках,
 И  с  трепетом  Нептун  чюдился,
 Взирая  на  Российский  флаг...
 (VIII,  200)
 Ни  один  из  поэтов  XVIII  в.,  писавших  о  Петре  I,  не  создал  бо¬
лее  яркого  героического  образа.  После  Ломоносова  имя  Петра  I
стало  символом  славы  и  вошло  в  поэзию.  Образ  Петра  I
мы  найдем  у  Хераскова,  Богдановича,  Петрова,  Державина,  А.  Ка¬
рина,  Ржевского,  А.  Нартова,  Владыкина.  Апофеозом  звучит  имя
Петра  в  пушкинской  «Полтаве».
 Противники  России  в  поэзии  Ломоносова,  как  правило,  лише¬
ны  истинного  героизма:  Карл  XII  легковерен  и  коварен,  для  до¬
стижения  своей  цели  он  не  брезгует  никакими  средствами,  поль¬
зуется  услугами  «переметчика»,  выдавшего  план  расположения
русских  войск  под  Полтавой,  вступает  в  союз  с  Мазепой  К  Ломо¬
носов  осудил  «бессовестного  России  изменника»  (VIII,  596).  Не
менее  резко  он  высказывался  о  другом  враге  России  —  прусском
короле  Фридрихе  II,  который  вел  захватнические  войны,  стре¬
мился  поработить  славянские  земли.  Ломоносов  писал  о  нем,  ис¬
пользуя  традиционные  для  поэтики  классицизма  образы:  Фрид¬
рих  топчет  законы,  грабит  города  и  опустошает  страны,  «пламе¬
нем»  прокладывает  себе  дорогу.  Ломоносов  перевел  стихотворе¬
ние  Вольтера  «К  королю  Прусскому»,  где  содержалась'убийствеп-
 1  В  1731  г.  вышла  книга  Вольтера  «История  Карла  XII»,  в  которой  опи¬
сывались  военные  походы  шведского  короля,  его  поражение  в  России,  бег¬
ство  в  Турцию,  возвращение  на  родину.  Французский  философ  дал  историю
взлета  и  падения  талантливого  искателя  приключений,  вверившего  судьбу
целого  народа  в  неверные  руки  переменчивого  военного  счастья.  Образ,  соз¬
данный  Вольтером,  как  подтвердили  поздние  исследования,  во  многом  но
соответствует  историческому  прототипу.
 63

ная  характеристика  этого  завоевателя  («Несчастливый  монарх.
Ты  лишне  в  свете  жил...»).
 Ода  1759  г.  построена  Ломоносовым  на  конкретном  противо¬
поставлении  мирной  России  и  вовлеченной  Фридрихом  II  в  вой¬
ну  Пруссии.  Объективный  «промысел»  направляет  ход  событий
по  правильному  руслу,  «гордыня»  прусского  короля  послужила
лишь  поводом  к  высшей  славе  Елизаветы.  Ода  была  написана
после  победы  под  Кунерсдорфом.  Ломоносов  спрашивает  Фрид¬
риха  II,  где  его  «пышный  дух»,  неужели  он  все  еще  мнит  себя
«великим»  и  хочет  наложить  ярем  на  народы?  (VIII,  650).  По
представлению  Ломоносова,  славы  можно  достичь  либо  путем  ми¬
ра,  добра,  общей  пользы,  либо  путем  войны,  зла,  насилия.  Прус¬
ский  король  пошел  по  второму  пути  и  повел  по  нему  свой  народ.
В  результате  он  был  жестоко  наказан.  Ломоносов  с  уважением
относился  к  трудолюбивому  немецкому  народу,  в  оде  1762  г.  оп
выразил  сожаление  о  том  горе,  которое  причинил  немцам  Фрид¬
рих  II:  Германия  «по  собственной  крови  плывет»  и  не  видит  кон¬
ца  своим  бедам  (VIII,  758).
 Поэты-классицисты  при  их  умении  увидеть  и  запечатлеть  в
художественных  образах  красоту  высокого,  понимаемое  ими  как
величественное  и  великолепное,  не  смогли,  однако,  увидеть  пре¬
красное  в  обычном,  простом,  что  предлагала  повседневная  жизнь.
Простой  человек  выпадал  из  сферы  их  внимания.  Буало  писал:
 Хотите  ль  нравиться  и  век  не  утомлять,
 По  нраву  нам  должны  героя  Вы  избрать,  •—
 С  блестящей  смелостью  и  доблестью  великой...
 И  чтобы,  подвиги  являя  нам  свои,
 Как  Александр  он  был,  как  Цезарь,  как  Луи...  *.
 Однако  русский  классицизм  не  имел  столь  ярко  выраженной
аристократичности,  как  во  Франции.  Близость  к  фольклору  вно¬
сила  характерные  черты  в  облик  русского  классицизма,  чуждые
и  классицизму  Буало,  и  немецкому  классицизму  Готшеда.  У  Ло¬
моносова  элементы  народности  проявились  в  его  оптимизме,  в  ве¬
ре  в  творческие  силы  русского  народа.
 Большую  роль  в  воспитании  героического  характера  челове¬
ка  Ломоносов  отводил  изучению  истории  и  искусства.  В  «Слове
похвальном...»  1749  г.  он  писал  о  том,  что  примеры  великих  ге¬
роев  побуждают  людей  быть  храбрыми  и  мужественно  защищать
свою  родину.
 Одним  из  первых  в  русской  литературе  Ломоносов  последова¬
тельно  и  всеобъемлюще  использовал  в  патриотических  целях  на¬
ционально-историческую  тему.  История  России  представлялась  ему
как  героическая  история  народа,  несмотря  на  препятствия  и  коз-
 1  Буало.  Поэтическое  искусство.  М.,  1957,  стр.  71.
 64

ии  врагов  сохранившего  свою  независимость  и  самобытность.  В
многочисленных  работах  но  филологии,  поэтике,  истории,  оратор¬
скому  искусству  великий  просветитель  ставил  задачи  воспитания
патриотических  чувств  на  примерах  героического  прошлого.  Его
творчество  отразило  рост  национального  самосознания  русского
народа,  его  поэзия  воспитывала  в  русских  людях  чувство  гордо¬
сти  и  патриотического  долга.  Он  призывал  к  популяризации  ге¬
роических  событий  и  людей,  прославивших  свою  родину,  рекомен¬
довал  пропагандировать  русскую  историю  средствами  живописи
и  предлагал  темы  для  исторических  картин.  В  «Слове  благодарст¬
венном  на  освящение  Академии  художеств»  он  требовал  созда¬
ния  национально-патриотического  искусства,  заимствующего  те¬
матику  и  образы  не  только  из  национальной  истории,  но  и  архи¬
тектуры,  скульптуры  и  живописи  !.  Историко-героическим  темам
Ломоносов  посвятил  ряд  своих  художественных  произведений  и
среди  них  трагедию  «Тамира  и  Селим»  (1750).  В  ней  рассказыва¬
лось  об  имевшей  поворотное  значение  в  истории  русского  народа
Куликовской  битве,  завершившей  освободительную  борьбу  Дмит¬
рия  Донского  с  ханом  Мамаем.  В  трагедии  Ломоносова  битва  на
Куликовом  поле  является  грозным  реальным  фоном,  на  котором
развертывается  условная  любовная  фабула  произведения.  Судь¬
ба  всех  героев  его  в  конечном  итоге  решается  исходом  битвы,  ко¬
торая  разрешает  завязку  всех  сюжетных  линий  трагедии.  Вот
как  Ломоносов  описывает  начало  сражения  —  нападение  татар¬
ских  орд  на  войско  Дмитрия  Донского:
 Как  буря  шумная,  поднявшись  поело  зною,
 С  свирепой  яростью  в  зажженный  дует  лес,
 Дым,  пепел,  пламень,  жар  восхитив  за  собою
И  в  вихрь  крутой  завив,  возносит  до  небес,
 И  нивы  на  полях  окрестных  поядает,
 И  села,  и  круг  них  растущие  плоды;
 Надежды  селянин  лишившись  оставляет
Ревущему  огню  вселетные  труды,  —
 Подобно  так  Мамай  единым  вдруг  ударом
Против  Дмитрия  Ордам  лететь  велел...
 (VIII,  302)
 Поле  битвы  покрылось  трупами  русских  и  татарских  воинов.
Поэт  рисует  выразительную  картину  хода  сражения.  Казалось,
что  татары  вот-вот  одолеют  «утесненные»  русские  полки...
 Уже  чрез  пять  часов  горела  брапь  сурова,
 Сквозь  пыль,  сквозь  пар  едва  давало  солнце  лучь.
 В  густой  крови  кипя,  тряслась  земля  багрова,
 И  стрелы  падали  дожжевых  гуще  тучь.
 Уж  поле  мертвыми  наполнилось  широко;
 1  В  мастерской  Ломоносова  были  изготовлены  картина  «Полтавская
битва»  и  три  мозаичных  портрета  Александра  Невского,
 3  Заказ
 65

Непрядва,  трупами  спершись,  едва  текла.
Различный  вид  смертей  там  представляло  око.
Различным  образом  поверженны  тела.
 Иной  с  размаху  меч  занес  на  супостата,
 Но,  прежде  прободен,  удара  не  скончал.
 Иной,  забыв  врага,  прельщался  блеском  злата,
Но  мертвый  на  корысть  желанную  упал.
 Иной,  от  сильного  удара  убегая,
 Стремглав  на  низ  слетел  и  стонет  под  конем.
Иной  пронзен  угас,  противника  пронзая,
 Иной  врага  поверг  и  умер  сам  на  нем.
Российские  полки,  отвсюду  утесненны,
Казалося,  что  в  плен  дадутся  иль  падут...
 (VIII,  360-361)
 Стоявшее  в  резерве  на  Куликовом  поле  русское  войско  внезапно
ударило  на  татар  и  решило  исход  битвы.
 Внезапно  шум  восстал  по  воинству  везде,
 Как  туча  бурная,  ударив  от  пучины,
 Ужасный  в  воздухе  рождает  бегом  свист,
 Ревет  и  гонит  мглу  чрез  горы  и  долины,
 Возносит  от  земли  до  облак  легкий  лист,  —
 Так  сила  Росская,  поднявшись  из  засады,
 С  внезапным  мужеством  пустилась...
 (VIII,  362)
 До  появления  «Руслана  и  Людмилы»,  где  Пушкин  нарисовал
сражение  киевлян  с  печенегами,  в  русской  литературе  не  было
более  выразительной  историко-батальной  сцены.
 В  трагедии  «Тамира  и  Селим»,  как  и  в  других  произведениях
Ломоносова,  мы  встречаем  многих  исторических  деятелей  древ¬
ней  Руси.  Эти  герои  характеризуются  как  щит  «обширных  облас¬
тей»,  они  «густили  татарской  кровью  Дон»,  «низвергли  дерзкого
врага».  В  этой  связи  следует  отметить,  что  в  XVIII  в.  западно¬
европейские  историки  принижали  значение  России  и  ее  герои¬
ческого  прошлого.  Иностранцам  Ломоносов  рекомендовал  ознако¬
миться  с  историей  России,  убедиться  самим,  в  скольких  сражени¬
ях  она  участвовала,  сколько  героев  дал  из  своей  среды  русский
народ.
 У  Ломоносова  имелась  своя  «теория»  ведения  войны,  которую
он  излагал  в  одах  и  прозаических  произведениях.  Войну  легче
начать,  чем  кончить  («...  удобнее  принять  начало,  нежели  конца
достигнуть»,  VIII,  591).  Готовиться  к  войне  нужно  заранее.  Без
предварительной  подготовки  невозможно  одолеть  упорного  вра¬
га.  Ломоносов  утверждал,  что  для  победы  нужна  «храбрость  вои¬
нов»,  правильный  выбор  времени  и  места  для  нанесения  удара,
необходим  верный  и  надежный  союзник,  но,  самое  главное,  сно-
 66

койствие  духа  и  ясность  разума  *.  Рационализм,  таким  образом,
был  не  только  в  основе  творческого  метода  великого  поэта,  но  и  его
мировоззрения.  Ломоносов  полагал,  что  полководец  должен  боль¬
ше  действовать  вспомогательным  войском,  т.  е.  маневрировать,  и
в  результате  глубокого  прорыва  основными  силами  захватить  по¬
литический  центр  противника—  «главную  державу».  Победы  нуж¬
но  добиваться  «малым  уроном»,  «чрез  краткую  войну».  Большое
значение  Ломоносов  придавал  артиллерии.  Устройству  этого  ро¬
да  войск,  по  свидетельству  живших  в  России  иностранцев,  уде¬
лялось  много  внимания2.  Для  успешного  ведения  боя  Ломоносов
рекомендовал  подавить  артиллерию  противника  («...гром  громом
отражать...  И  пламень  бы  врагов  в  скоропостижный  час  от  рос-
ской  армии  не  разродясь  погас»  (VIII,  672).  Противника  легче
одолеть,  не  дав  ему  возможности  сосредоточить  силы  («И  мы  бы
их  полки  на  части  раздробляли»,  VIII,  672).
 Оды  Ломоносова,  всегда  приуроченные  к  конкретной  истори¬
ческой  ситуации,  имели  реальную  основу.  Сейчас  для  многих  из
них  нужен  комментарий.
 Какие  же  поэтические  средства  использовал  Ломоносов  в  про¬
изведениях  па  героическую  тему?
 Война  —  это  всегда  потрясение,  всегда  горе  и  несчастье  для
народа.  У  Ломоносова  война  —  «буря  шумная»,  «зверское  неспо-
койство».  В  оде  1742  г.  Россия  сравнивается  с  «сильным  вихрем»,
а  Швеция  —  с  гонимым  из  полей  «прахом»  (VIII,  87);  в  трагедии
«Тамира  и  Селим»  Мумет  уподобляет  татарские  орды  на  Кулико¬
вом  поле  «буре  шумной»,  Нарсим  «тучей  бурной»  называет  уже
не  татар,  а  русских;  в  поэме  «Петр  Великий»  обступившие  Шлис¬
сельбург  русские  войска  ассоциируются  в  сознании  поэта  с  «ту¬
чей  грозной».  Известно,  что  у  древних  земледельческих  народов,
жизнь  которых  зависела  от  природных  условий,  широкое  распрост¬
ранение  в  поэзии  получило  изображение  стихийных  сил  природы.
В  батальных  описаниях  Ломоносов  широко  использовал  традицион¬
ный  для  этого  случая  образ  огня,  молнии,  пожара.  В  оде  1742  г.  на
 1  В  оде  1760  г.  по  поводу  объявления  о  «новоизобретенной  артиллерии»
Ломоносов  писал:  «Великой  похвалы  и  тот  в  войне  достоин...  спокоен  брань
ведет  искусством  хитрых  рук,  готовя  страх  врагам...»  (VIII,  672).  Иными
словами,  сражение  человеческого  разума  и  «умелых  рук»  должно  предшест¬
вовать  «брани».  Более  того,  по  Ломоносову,  герой  не  только  тот,  кто  непо¬
средственно  участвует  в  сражении,  но  и  тот,  кто  своим  трудом  способствует
достижению  победы:  «...что  вымыслом  один  изобретает,  с  разумной  храб¬
ростью  другой  употребляет;  похвальны  обоих  в  сем  подвиге  труды...»  (VIII,
672).  Об  этом  образно  говорит  Ломоносов  и  в  «Слове  похвальном»  Елиза¬
вете  Петровне  в  1749  г.,  проводя  мысль  о  том,  что  опытный  мореплаватель
готовится  к  буре  во  время  «кратчайшия  тишины»,  укрепляет  орудия  и  па¬
руса,  следит  за  тучами  и  небесными  светилами,  мерит  глубину  и  т.  п.  (VIII,
247).
 2  «Русская  артиллерия  так  хорошо  устроена  и  ею  умеют  действовать
так  искусно,  что  с  нею  могут  сравниться  весьма  немногие  артиллерии  в
Европе»  (М  а  н  ш  т  е  й  н.  Записки  о  России  1724—1744  гг.  СПб.,  1875,
стр.  316),
 3*
 67

прибытие  Елизаветы  Петровны  в  Петербург  война,  начатая  шве¬
дами,  изображается  как  пожар,  повергший  в  оцепенение  мирных
жителей:
 На  нивах  жатву  оставляет
От  мести  устрашенный  Фин,
 И  с  гор,  оцепенев,  взирает 	■<* 	•
 На  дым,  всходящий  из  долин,
 На  меч,  на  Готов  обнаженный,
 На  пламень,  в  селах  воспаленный:
 Там  ночью  от  пожаров  день,
 Там  днем  в  пыли  ночная  тень; 	<
 Багровый  облак  в  небе  рдеет,
 Земля  под  ним  в  крови  краснеет...
 (VIII,  93)
 Иногда  битва  сравнивалась  с  извержением  вулкана,  с  пото¬
ком  горящей  лавы.  Это  уподобление  пришло  из  западной  лите¬
ратуры,  где  имело  свою  давнюю  традицию.
 Будучи  поэтом  классицизма,  Ломоносов  тем  не  менее  не  огра¬
ничивал  свою  поэтику  рамками  рационализма  и  старался  воздей¬
ствовать  не  только  на  разум,  но  и  на  эмоции  читателей.  Он  писал
о  том,  что  человеческие  страсти  больше  всего  приходят  в  движе¬
ние  от  живо  представленных  описаний  и  зрительно  осязаемых
картин.  В  описании  войны  в  целом  и  отдельного  сражения  в  част¬
ности  он  не  ставил  перед  собой  цели  изобразить  их  конкретные
черты.  Главная  задача  поэта  состояла  в  том,  чтобы  создать  глу¬
боко  эмоциональный  образ,  нарисовать  грандиозную  выразитель¬
ную  картину  стихии  —  бури,  втянувшей  в  свой  водоворот  многих
людей.  Реальные  события  вплетались  в  ткань  поэтического  по¬
вествования  и  усиливали  его  воздействие.
 В  одах  Ломоносова  широко  использовалась  гипербола.  Во  мно¬
гих  стихотворных  сценах  от  гула  сражения  трясется  «понт»,
«стонут  громады»,  в  крови  тонут  молдавские  горы,  стрельба  пу¬
шек  подобна  грому,  который  заставляет  «завыть»  Ладогу.  О  Кар¬
ле  XII  говорится,  что  он  «...пал,  и  звук  его  достигнул  во  все  стра¬
ны  и  страхом  двинул  с  Дунайской  Вислу  быстриной»  (VIII,  223).
Подобно  тому  как  в  фольклоре  рассказ  о  могучей  силе  богатыря
является  средством  сосредоточить  внимание  на  великой  силе  на¬
рода,  возвеличивание  Ломоносовым  подвигов  Петра  I,  его  сорат¬
ников  и  последователей  служило  цели  возвеличивания  России.
 Выдвижению  существенных  черт  того  или  иного  образа  или
предмета  способствовало  и  широкое  использование  Ломоносовым
сравнений.  Так,  в  «Оде  на  взятие  Хотина»  Россия  сравнивается
поэтом  с  мирным  пастухом,  а  турки  —  с  хищными  волками.  Пря¬
мые  сравнения  боя  с  бурей-непогодой  и  пожаром  подчеркивают
присущие  этому  явлению  стремительность,  неудержимость,  сти¬
хийный  характер.
 Со  времен  французского  поэта  Малерба,  изображавшего  вра¬
гов  королевской  власти  в  виде  поверженных  титанов,  в  одичес¬
 68

кой  поэзии  опасных  противников  сравнивали  с  гигантом,  исполи¬
ном,  великаном,  драконом,  Антеем  *.  Так,  в  оде  Ломоносова  1754  г.
фигурируют  «дракон  ужасный»,  «необузданный  гигант»,  «свер¬
женный  гигант».
 В  поэзии  классицизма  широко  использовалось  олицетворение.
Ломоносов  представлял  Стокгольм  в  образе  спящего  человека,
пушки  —  в  виде  извергающего  огонь  дракона  («рыгал  огонь
жерлами»,  «громады  вкруг  ревут»),  смерть  —в  виде  чудовища  с
косой:  «Там  смерть  меж  Готфскими  полками  бежит,  ярясь  из
строя  в  строй.  И  алчну  челюсть  отверзает...»
 Высокая  выразительность  достигалась  также  использованием
перифраз.  Количество  образов  при  перифрастическом  обозначении
явления  или  предмета  часто  зависело  от  важности  изображаемой
темы.  Смелость  воинов  и  решимость  добиться  победы,  состояние
возбужденности  перифразировались,  например,  как  «жар  в  серд¬
цах»,  а  стрельба  из  пушек  —  «огня  ревущего  удары»,  «громады
вкруг  ревут»  и  т.  д.
 Исследователи  уже  отмечали  неожиданность  эпитетов  в
произведениях  Ломоносова,  их  колоссальную  эмоциональную  вы¬
разительность  и  психологическую  значимость,  остроту.  Эмоцио¬
нально-метафорические  эпитеты  с  далекой  ассоциативной  связью
расширяли  предметное  значение  слова:  «шумный  меч»,  «бурные
ноги»  2,  «скорая  корма»;  лирические  эпитеты  с  оценочным  значе¬
нием:  «прехрабрый  воин»,  «орлиные  полки»,  «беглые  полки»,
«разумная  храбрость»,  «правдивый  меч».
 В  одах  Ломоносова  происходит  дальнейшее  развитие  образа
Марса.  Марс  —  Градив,  подобно  солдату,  бродит  среди  снегов
России,  спит  у  финских  озер,  постелив  себе  тростник,  накрывшись
травой.  Марс  нужен  поэту  главным  образом  для  того,  чтобы,  как  и
у  Тредиаковского,  подчеркнуть  воинственность  Петра  I  («В  но¬
лях  кровавых  Марс  страшился,  свой  меч  в  Петровых  зря  руках»,
VIII,  200)  либо  рассказать  о  мирных  устремлениях  дочери  Пет¬
ра  I  —  Елизаветы  Петровны.
 В  батальных  сценах  поэт  использует  образ  древнеславянско¬
го  языческого  бога  Перуна  —  покровителя  воинов.  В  представ¬
лении  древних  славян  он  являлся  с  молниями  и  громом.  В  поэ¬
зии  Ломоносова  слово  «Перун»  близко  по  значению  к  слову  «мол¬
ния»  и  употреблялось  обычно  с  глаголами:  «блещут»,  «мещут»,
«разделяют»,  «разят».
 Образ  увенчанной  лаврами  победы,  славы  у  Ломоносова  полу¬
чает  дальнейшее  развитие.  В  оде  1742  г.  он  писал  о  степях  При¬
 1  См.:  Л.  В.  Пумпянский.  Очерки  по  литературе  первой  половины
XVIII  в.  В  сб.  «XVIII  век»,  т.  I.  М.  —  Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1935,  стр.  114—
118.
 2  Этот  эпитет  мы  встречаем  позднее  у  В.  П.  Петрова  в  оде,  посвященной
графу  П.  А.  Румянцеву:  «Ногами  бурный  конь  топочет,  зовущу  к  бегу  вняв
трубу...»;  у  К.  Н.  Батюшкова:  «И  кони  бурные  со  звонкой  колесницей...»
(К.  Н.  Б  а  т  ю  ш  к  о  в.  Сочинения.  М.,  1935,  стр.  263),
 69”

черноморья,  которые  «родили  лавры  нам  зелены»;  в  оде  1754  г.
говорится  о  том,  что  слава  рассыплет  о  русских  «слухи  громки».
Модель  образа  «славы»  породила  ряд  поэтических  перифраз:  в  ме¬
сте  ожидаемой  победы  цветут  пальмы,  победа  представляется  в
виде  шествия  воинов  со  «снопами»  пальм  (VIII,  74)  и  т.  д.
 От  произведений  устно-поэтического  творчества  идут  у  Ломо¬
носова  сравнения  русских  воинов  с  орлом  и  соколом.  Былинами
навеяно  определение  численности  вражеского  войска  «тьмою»,  по¬
этическое  описание  сражения,  когда  от  пыли  и  дыма  не  видно
солнца,  от  топота  войска  дрожит  земля. 	м
 В  трагедии  Ломоносова  «Тамира  и  Селим»  мы  находим  строки,
близкие  к  былине  о  Мамаевом  побоище  *.
 В  батальных  картинах  проявилось  пристрастие  Ломоносова  к
библейской  образности.  Уже  в  «Оде  на  взятие  Хотина»  появляют¬
ся  апокалиптические  образы.  Из  Апокалипсиса,  в  частности,  взят
образ  отворившихся  в  небеса  дверей  и  «свившейся  мглы».  Из  Вет¬
хого  Завета  пришли  мотивы  беспощадной  борьбы  с  врагами,  при¬
зывы,  чтобы  на  головы  их  пало  страшное  возмездие.
 Динамика  битвы  в  произведениях  Ломоносова  выражается  сло¬
вами,  соответствующими  теме  не  только  по  своему  смыслу,  по  и
по  звучанию.  Частое  употребление  звука  р:  «багровый»,  «рдеет...
в  крови  краснеет»  (VIII,  93)  —  передает  впечатление  суровости
картины,  создает  звуковую  инструментовку  боя2.  В  «Риторике»
1748  г.  Ломоносов  писал  о  том,  что  частое  повторение  звука  а  спо¬
собствует  изображению  пространства,  глубины  и  вышины,  а  так¬
же  неожиданного  страха.  Твердые  с,  ф,  х,  ц,  ч,  ш  и  плавное  р  име¬
ют  произношение  звонкое  и  стремительное,  они  помогают  предста¬
вить  вещи  и  действия  сильные,  великие,  громкие,  страшные  и
великолепные.  О  звуке  д  Ломоносов  писал,  что  он  имеет  произно¬
шение  тупое  и  нет  в  нем  «ни  сладости,  ни  силы».  Например,  в  траге¬
дии  «Тамира  и  Селим»  о  буре  говорится,  что  она  «дует...  дым».
При  описании  битвы  в  этой  трагедии  звучит  неоднократно  повто¬
ренный  звук  р.  Однако  чаще,  чем  обычно,  встречается  звук  л,  ко¬
торый,  по  теории  Ломоносова,  с  мягкими  ж,  з  и  плавными  в,  м,  н
«имеет  произношение  нежное»,  поэтому  и  должен  употребляться
для  изображения  соответствующих  картин:
 Сквозь  пыль,  сквозь  пар  едва  давало  солнце  лучь...
 И  стрелы  падали  дожжевых  гуще  тучь. 	*
 Уж  поле  мертвыми  наполнилось  широко;
 Непрядва,  трупами  спершись,  едва  текла.
 Различный  вид  смертей  там  представляло  око.
 1  См.:  А.  М.  Астахова.  Былины  севера,  т.  I.  М.,  1938,  стр.  269.
 2  В  другом  месте  о  смерти  говорится,  что  она  «бежит...  ярясь  из  строя  в
строй...  отверзает...  руки  простирает»  (VIII,90).  Нарсим  говорит  о  битве,
что  она,  как  «...туча  бурная  ударив...  рождает...  Ревет...  чрез  горы...»  (VIII,
362).  Ср.  у  Пушкина  в  «Полтаве»:  «шары...  прыгают,  разят,  прах  роют  и  в
крови  шипят.  Швед,  русский...  рубит,  режет...  барабанный...  скрежет...  Гром...
ржанье...  смерть...  сторон»,
 70

Различным  образом  поверженны  тела...
 Иной  забыв  врага,  прельщался  блеском  злата,
 Но  мертвый  на  корысть  желанную  упал.
 (VIII,  360)
 Слова  пыль,  давало,  луч,  стрелы,  падали,  поле,  наполнилось,  теп¬
ла,  различный,  представляло,  различным,  тела,  прельщался  блес¬
ком  злата,  желанную  упал  придают  всей  картине  ощущение  ти¬
шины.  В  данном  случае  мы  имеем  дело  не  с  картиной  самой  бит¬
вы,  а  с  ее  результатом.  Все  глаголы  действия  даны  в  прошедшем
времени:  это  уже  не  битва,  а  поле  после  битвы.  Вот  почему  и  соз¬
дается  впечатление  тишины  и  покоя;  мы  ощущаем  это  иногда  в
живописи,  например  при  рассматривании  красочной  картины
В.  М.  Васнецова  «После  побоища  Игоря  Святославича  с  полов¬
цами»  '.
 Ощущение  напряженности  и  динамики  боя  в  стихотворениях
Ломоносова  передает  и  синтаксис.  В  словосочетаниях  типа  «Как
буря  шумная»,  «вихрь  крутой...»  (VIII,  302)  вследствие  того,
что  определяемое  слово  выдвинуто  вперед,  фраза  приобретает
стремительный,  быстролетящий  характер  в  отличие  от  конструк¬
ции  «Как  шумная  буря...»  или  «И  крутой  вихрь»,  где  течение
фразы  медленное,  повествовательное.  Накопление  сходных  по
значению  глаголов  настоящего  времени  дает  ощущение  шума  сра¬
жения,  широкого  пространства,  на  котором  развертывается  бит¬
ва.  Так,  в  оде  «Первые  трофеи  Иоанна  III»  о  шведах  говорится,
что  они  «...топчут,  режут,  рвут,  губят,  терзают,  грабят,  жгут»;  в
оде  1742  г.  русский  воин  «Пронзает,  рвет  и  рассекает,  противных
силу  презирает...  кипит».
 Ломоносов  создал  законченный  стиль  оды,  посвященной  геро¬
ической  теме.  Андрей  Петрович  Шувалов,  поэт,  уважаемый  Воль¬
тером,  в  1760  г.  говорил  в  своей  речи,  прочитанной  на  заседании
франко-русского  литературного  общества,  о  том,  что  Ломоносов
открыл  красоты  и  богатство  русского  языка,  устранил  его  гру¬
бость,  дал  почувствовать  его  гармонию.  Шувалов  отметил  спо¬
собность  великого  поэта  с  захватывающей  порывистостью  выра¬
жать  свои  мысли;  «он  велик,  когда  нужно  изобразить  избиение  и
ужасы  сражений,  когда  нужно  описать  ярость,  отчаяние  сражаю¬
щихся,  когда  нужно  нарисовать  гнев  богов,  их  кары,  которыми  они
 1  В  более  позднее  время  учение  о  звуковой  инструментовке  стиха  в
теории  и  поэтической  практике  получило  дальнейшее  развитие.  Первичное
значение  слова  усиливается  звуком,  «звук  должен  казаться  эхом  смысла»,  —
писал  Эдгар  По  (К.  ЛакоЬзоп.  Ып^тзИсз  апй  роейсз  N.  V.,  1959,  стр.  58).
Валерий  Брюсов  находил  у  Пушкина  звуки  л,  ль,  нь  мягкими,  а  р,  гр,  тр  —
суровыми  (В.  Брюсов.  Звукопись  Пушкина.  Избр.  соч.,  в  2  томах,  т.  2.
М.,  1955,  стр.  480).  А.  Слонимский  утверждал,  что  «комбинация  р  с  л,  н  с
гласными  у,  ы,  дифтонговыми  ая,  ое,  ой  укрепилась  в  русской  поэзии  при
изображении  морских  и  речных  волн»  (А.  Слонимский.  Мастерство
Пушкина.  М.,  1959,  стр.  181).
 71

нас  наказывают,  и  бедствия,  разоряющие  землю;  словом,  все,  что
требует  силы  и  энтузиазма,  его  гений  передает  с  огнем»  *.
 Ломоносова  занимала  проблема  мира  как  необходимое  усло¬
вие  жизни  человечества.  С  самого  возникновения  общества  люди
не  переставали  думать  о  мирном  сосуществовании  народов.  В  ан¬
тичном  мире  войне  противопоставлялась  любовь.  Так,  в  комедии
Аристофана  «Ахарняне»  крестьянин  Дикеополь  просит  Диониса
дать  ему  без  войны  провести  праздники:  «...мир  заключил  я  для
себя.  Довольно  горя,  хватит  битв».  Против  войн  выступали  многие
писатели  эпохи  Возрождения.  Эразм  Роттердамский  осуждению
войн  посвятил  трактат  «Жалобы  мира».  Мир  для  Эразма—«ис¬
точник»,  умножитель  и  защитник  всего  самого  лучшего,  война  —
«первопричина  всех  бед  и  зол,  бездонный  океан,  поглощающий
все  без  различия.  Из-за  войны  все  цветущее  загнивает,  все  здоро¬
вое  гибнет,  все  прочное  рушится,  все  прекрасное  и  полезное  унич¬
тожается...»  Буало  осуждал  войны  в  восьмой  сатире.  Он  писал,
что  источником  их  является  честолюбие,  и  великий  завоеватель
Александр  Македонский  не  больше  как  «безумец  дерзновенный,
пустою  славою  и  кровью  упоенный».
 Ломоносов  внес  в  поэзию  много  нового  в  изображение  мирного
труда,  вкладывал  в  свои  оды  заветные  мысли  о  благе  родины,  о
просвещении  и  преуспеянии  своего  народа.
 В  оде  1757  г.  Ломоносов  осудил  захватнические  устремления
Фридриха  II,  его  «желание  чужих  держав».  Завоевательные  войны
осуждаются  и  в  трагедии  «Тамира  и  Селим».  Ломоносов  испыты¬
вает  восторженное  чувство  по  поводу  «перунов»,  которые  сотряс¬
ли  «гордый  Берлин»,  однако  и  здесь  говорА,  что  русские  обнажи¬
ли  свой  меч  в  интересах  мира,  чтобы  «войнами  укротить  войны».
Война,  раскрывшая  «смертну  хлябь»,  когда  головы  людей  валят¬
ся,  «как  листы»,  война  с  «окровавленными  руками»  и  «гибельным
стоном»  противна  природе:
 В  войну  кипит  с  землею  кровь,
 И  суша  с  морем  негодует;
 Владеет  в  мирны  дни  любовь,
 И  вся  натура  торжествует...
 (VIII,  750)
 В  Надписи  1753  г.  Ломоносов  уподобил  войну  зиме,  а  мир  —
весне.
 В  оде  1759  г.  на  победы  в  Семилетней  войне,  исполненный  фи¬
лософских  раздумий,  поэт  элегически  размышляет  над  бессмыс¬
лицей  войн:
 Иль  мало  смертны  мы  родились
И  должны  удвоять  свой  тлен?
 Еще  ль  мы  мало  утомились
Житейских  тягостью  бремен?
 1  Подробнее  см.:  П.  Н.  Берков.  Ломоносов  и  литературная  полемика
его  времени.  М.  —  Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1930,  стр.  263.
 72

Воззри  на  плачь  осиротевших,
 Воззри  на  слезы  престаревших,
 Воззри  на  кровь  рабов  твоих...
 «Низвергни  брань  с  концев  земных»,
 (VIII,  057)
 Россия  представлялась  Ломоносову  той  силой,  которая  сможет
принести  мир  народам,  измученным  войнами:
 Росси  иска  тишина  пределы  превосходит
И  льет  избыток  свой  в  окрестные  страны:
 Воюет  воинство  твое  против  войны:
 Оружие  твое  Европе  мир  приводит!
 В  литературе  о  Ломоносове  отмечалось  своеобразие  подхода
этого  энциклопедически  образованного  мыслителя  и  поэта  к  во¬
просам  войны  и  мира.  «Мощь  России  должна  лишь  обеспечить  ее
мирное  развитие,—  отмечает  один  из  современных  исследовате¬
лей  тот  угол  зрения,  под  которым  поэт  рассматривал  важнейшие
общественно-политические  события.  —  Ломоносов  гордится  рат¬
ными  подвигами  своего  народа  и  часто  приводит  в  своих  одах
«примеры  храбрости  российской»,  но  выше  всего  он  ставит  мир¬
ное  преуспеяние  отчизны.  «Свирепой  брани  звук»  для  него  враж¬
дебен  культуре,  война—«рушитель  знания».  Напротив,  «мир  —
наук  питатель».  И  он  мечтает  о  временах,  «когда  пребудут  все
поля  безбедны»  и  «на  месте  брани  и  раздора  цветы  свои  расссып-
лет  Флора».
 Ломоносовское  понимание  государственных  задач,  выдвига¬
емая  и  отстаиваемая  им  программа  мирного  развития  страны
объективно  отвечали  интересам  широких  слоев  народа  !.
 Теме  мира  —  «возлюбленной  тишине»—посвящено  одно  из
лучших  произведений  Ломоносова  —  «Ода  на  день  восгйествия  на
Всероссийский  престол...  Елизаветы  Петровны»,  написанная  в  кон¬
це  1747  г.  Ломоносов  восхвалял  Елизавету  за  то,  что  она,  вступив
в  1742  г.  на  престол,  закончила  русско-шведскую  войну  и  дала
русскому  народу  долгожданный  мир.  Ломоносов  выступает  здесь
как  поборник  мирной  политики,  для  него  «возлюбленная  тиши¬
на»  —  основа  процветания  сильного  и  культурного  государства.
 Мечтая  о  просвещенной  России,  которой  мирное  сосущество¬
вание  даст  возможность  для  развития  ее  далеко  не  исчерпанных
гигантских  возможностей,  Ломоносов  уверенно  и  взволнованно
призывал  молодые  поколения  к  новой  героике  —  дерзновенному
полету  мысли,  научным  открытиям  и  трудовым  свершениям:
 О  вы,  которых  ожидает
Отечество  от  недр  своих
И  видеть  таковых  желает,
 1  См.:  М.  В.  Ломоносов.  Сочинения.  Вступительная  статья  А.  А.  Мо¬
розова.  М.,  ГИХЛ,  1957,  стр.  ХЬ.
 73

Каких  зовет  от  стран  чужих,
 О  ваши  дни  благословенны!
 Дерзайте  ныне  ободренны
Раченьем  вашим  показать,
 Что  может  собственных  Платонов
И  быстрых  разумом  Невтонов
Российская  земля  рождать.
 (VIII,  206)
 Оду  1748  г.  Ломоносов  построил  на  борьбе  двух  контрастных
начал  мира  —  спокойствия,  тишины  и  огня,  бури,  разрушения.
В  последней  строфе  этой  оды  говорится  о  том,  что  огонь  в  руках
русской  императрицы  как  средство  сдерживания  агрессоров  в  ко¬
нечном  итоге  будет  служить  европейскому  миру.  Ломоносов  под¬
черкивает  факт  влияния  России  на  международные  события.  Он
говорит,  что  «море  нашей  тишины»  даст  успокоение  западным
странам.  Только  мирная  страна  процветает  и  благоденствует,  нет
государства,  которое  не  страдало  бы  от  войны,  лучшей  защитой*
«города»  являются  не  стены,  а  мир.  Ломоносов  больше  всего  же¬
лает  именно  мира.  Через  полгода  после  начала  Семилетней  вой¬
ны,  когда  русские  войска  перешли  прусскую  границу,  выясни¬
лось,  что  из-за  неподготовленности,  отсутствия  продовольствия  и
снаряжения  русская  армия  после  первых  блистательных  успехов
вынуждена  отступать.  В  русском  обществе  это  породило  уныние
и  тревогу.  Война  обещала  быть  долгой  и  изнурительной.  Исполь¬
зуя  «похвальную  оду»,  Ломоносов  вновь  выразил  свою  привер¬
женность  к  мирной  жизни:  «Умолкни  ныне,  брань  кровава...  Все¬
го  превыше  было  мне,  чтоб  род  Российской  и  соседы  в  глубокой
жили  тишине»  (VIII,  633,  634).
 В  связи  с  войной  Ломоносов  поставил  вопрос  об  истинном  и
мнимом  героизме.  Героизм  у  просветителей  XVIII  в.  считался
подлинным,  когда  человек  стремился  к  общественному  благу,  и
ложным,  когда  в  основе  его  лежала  эгоистическая  жажда  почес¬
тей  и  славы.  Мирская  слава  эфемерна,  преходяща.  Ломоносов
сравнивал  Петра  I  и  Карла  XII:  «Один  нас  просветить  учениями
тщился,  другой  в  сражениях  взять  первенство  стремился».
В  1760  г.  Ломоносов  и  Сумароков,  каждый  по  своему,  перевели  оду
Ж.  Б.  Руссо  «На  счастье».  Позднее  это  сделал  Тредиаковский.
Тема  «счастья»  типична  для  классицизма.  Ей  отдали  дань  многие
поэты-классики,  в  том  числе  Г.  Р.  Державин  и  В.  В.  Капнист.
В  оде  Ж.  Б.  Руссо  говорилось  о  том,  что  подлинными  героями  яв¬
ляются  не  завоеватели  —  «хищники  чужих  держав»,  не  «герои  с  су¬
ровыми  делами»,  пролившие  потоки  крови:  Аттилы,  Суллы,
Александры—«герои  люты  и  кровавы»,  а  цари,  которые  следуют
правде  и  содержат  свой  народ  в  покое  *.  Перевод  этой  оды  явился
 1  Эта  тема  нашла  отражение,  в  частности,  в  творчестве  Г.  Д.  Держави¬
на.  В  оде  «Фслица»,и  обращаясь  к  Екатерине  II,  поэт  писал:  «Стыдишься
Слыть  ты  тем  великой,  чтоб  страшной,  нелюбимой  быть!  Медведице  прилич¬
но  дикой  животных  рвать  и  кровь  их  пить...  И  славно  ль  быть  тому  тира¬
ном,  великим  в  зверстве  Тамерланом,  кто  благостью  велик,  как  бог?»
 74

одним  из  наиболее  ярких  поэтических  созданий  Ломоносова.  По
своей  обличительной  страсти  она  как  бы  предваряла  сатирическую
оду  Державина  «Вельможа»,  направленную  против  сановников.
 Классицизм  создал  обширную  литературу,  посвященную  герои¬
ческой  теме.  Направление,  представленное  В.  К.  Тредиаковским,
М.  В.  Ломоносовым,  ставило  перед  собой  общенациональные  за¬
дачи,  подчинило  свой  пафос  идеям  возвеличивания  государства,
укрепления  его  могущества,  просвещения  русского  народа.  На¬
правление,  во  главе  которого  стоял  А.  П.  Сумароков,  имело  более
узкий  характер,  оно  боролось  за  дворянскую  государственность,
пропагандировало  идеи  гармонии  интересов  государства  с  инте¬
ресами  привилегированного  сословия  —  дворянства.  Это  разделе¬
ние  проявилось  и  в  различном  подходе  к  героической  теме.  По
мысли  А.  П.  Сумарокова,  каждому  сословию  было  определено
свое  историческое  бытие:  крестьянину  —  пахать  землю,  дворяни¬
ну—  служить  на  государственной  службе  («крестьянин,  сея
хлеб,  трудится  и  не  дремлет,  к  тому  родился  он  и  гласу  долга
внемлет»).  Для  Сумарокова  подобная  организация  общественного
устройства  была  незыблема,  ибо  соответствовала  «законам  разу¬
ма».  На  этих  же  основах  должна  была  строиться  и  армия.
 Простым  довольствуйся,  солдат,  мундиром,
 Коль  быть  тебе  нельзя,  дружочек,  командиром,—
 провозглашал  свое  кредо  Сумароков  в  стихотворении  «Змеи,  го¬
лова  и  хвост».
 Как  у  Ломоносова,  война  в  произведениях  Сумарокова  —  бу¬
ря,  извержение  вулкана,  когда  сотрясаются  море  и  земля.  Одна¬
ко  при  этом  Сумароков  стремился  к  большей  «естественности»
слога,  создавал  оды,  близкие  к  песне,  избегал  сложных  метафор
и  эпитетов.
 Что  где  российский  пламень  тронет,
 То  там  трясется  и  падет,
 Земля  и  воздух  тамо  стонет,
 И  море  в  облаках  ревет,
 Где  росские  полки  воюют,
 Там  огненные  ветры  дуют,
 И  тучи  там  текут  горя,
 Пыль,  дым  мешают  перед  зраком...1
 Подобные  приведенной  выше  из  оды  IV  картины  содержатся
в  оде  XXII,  посвященной  взятию  Хотина  и  покорению  М9лДавии»
в  оде  на  победы  Петра  Великого,  в  трагедии  «Дмитрий  Самозва1
нец»  и  других  произведениях.
 Оды  других  поэтов-классицистов  характеризуются  настроения¬
ми,  чувствами,  близкими  Тредиаковскому  и  Ломоносову  или
Сумарокову.  Они  изображали  сражения  и  битвы  либо  в  традиции
 1  А.  П.  Сумароков.  Поли.  собр.  соч.,  ч.  И.  М.,  1787,  стр.  23.
 75

Ломоносова  с  его  сложными  метафорами  и  далекими  ассоциация¬
ми,  либо  в  манере  Сумарокова  с  его  стремлением  к  «простоте»  и
«естественности».  В  стихотворениях  в  изобилии  употреблялись
прилагательные,  усиливающие  впечатление  силы: 	страшный,
 грозный,  свирепый;  использовались  глаголы:  низвергать,  тер¬
зать,  трясти,  раздирать,  пылать,  дымиться.
 Чем  же  отличаются  батальные  оды  поэтов  второй  половины
XVIII  в.,  что  внесли  они  нового?
 Ломоносов  описывал  в  одах  Петра  I  и  «лиц  царствующего
дома»,  у  его  последователей  мы  встречаем  не  только  царей,  но
и  государственных  деятелей,  полководцев  Г.  А.  Потемкина,
Г.  Г.  Орлова,  А.  Г.  Орлова,  П.  А.  Румянцева,  А.  В.  Суворова,
3.  Г.  Чернышева,  Г.  А.  Спиридова  и  др.  Прославляя  заслуги  этих
людей  перед  государством,  поэты  изображали  их  иногда  в  обы¬
денной  обстановке.  Так,  в  одной  из  од  В.  И.  Майков»  граф
3.  Г.  Чернышев  представлен  не  на  поле  битвы,  а  в  условиях
сельской  жизни;  В.  П.  Петров  в  оде  «На  кончину  Потемкина»  по¬
казал  временщика  за  беседой  с  поэтом.  В  оде,  посвященной
П.  А.  Румянцеву,  прославленный  полководец  изображен  в  своем
имении.
 Поэзия  классицизма  не  только  не  изображала  простого  чело¬
века,  но  и  не  рассчитывала  на  него  как  на  читателя.  Однако  в  поэ¬
ме  М.  М.  Хераскова  «Чесменский  бой»  описываются  подвиги  не
только  отдельных  героев,  но  и  всего  русского  военно-морского
флота,  и  в  частности  матросов  и  морских  служителей,  восприни¬
маемых  как  нечто  единое,  целостное.  В  массе  этих  людей  нераз¬
личимы  отдельные  личности.  Подобная  оценка  исторических  со¬
бытий  присуща  народному  искусству.  В  русле  общего  увлечения
народной  поэзией  в  XVIII  в.  в  оду  последователей  Ломоносова
вторгаются  элементы  просторечия  п  народных  песен.
 Поэты  русского  классицизма  в  своих  произведениях  не  огра¬
ничивались  только  изображением  исторических  событий  и  про¬
славлением  героев,  но  и  высказывали  при  этом  свои  мнения  и  суж¬
дения,  пытаясь  таким  образом  воздействовать  на  читателя.  В  от¬
личие  от  Ломоносова  некоторые  поэты-одописцы  прибегали  к
сатире,  широко  пользовались  средствами  иронии,  многие  произве¬
дения  полны  элегических  раздумий  их  авторов  об  ужасах  войны.
Отчасти  это  можно  объяснить  воздействием  просветительской
философии.  Поэты  XVIII  в.  многое  заимствовали  у  Ломоносова
для  изображения  картин  мирной  жизни  и  войны.  Изображение
страны,  перенесшей  бедствие,  дается  либо  через  образы  крутя¬
щейся  мглы,  пламени,  багрового  неба,  бури,  треска  и  шума,  либо
спокойно,  когда  замирает  и  цепенеет  природа,  не  текут  реки,  не
сияет  солнце,  оседают  горы,  плачут  люди.
 Кульминационным  пунктом  в  развитии  русского  классицизма
было  появление  эпической  поэмы  М.  М.  Хераскова  «Россияда»
(1779).  Автор  ее  стремился  воспеть  «знаменитые  подвиги  не  толь¬
ко  одного  государя,  но  и  всего  российского  воинства»,  в  котором
 76

он  видел  силу,  способную  разгромить  сильного  и  коварного,  беспо¬
щадного  врага.
 Все  развитые  европейские  литературы  имели  своих  эпических
певцов,  свои  эпопеи.  По  верному  замечанию  В.  Г.  Белинского,
«эпическая  поэма  считалась  тогда  высшим  родом  поэзии,  и  но
иметь  хоть  одной  поэмы  народу  значило  тогда  не  иметь  поэзии»  \
Создать  русскую  национальную  поэму  пытались  Кантемир
(«Пегрида»),  Ломоносов  («Петр  Великий»),  Сумароков  («Дмит-
риада»).  Предметом  изображения  «Россияды»  Хераскова  был
рдин  из  поворотных  моментов  в  истории  России:  взятие  войском
Ивана  Грозного  столицы  Казанского  ханства  —  Казани.  В  XVIII  в.
эта  победа  трактовалась  как  завершающий  этап  в  свержении  та¬
тарского  ига.  В  русской  литературе  «Казанское  взятие»  было
описано  еще  в  1564—1566  гг.  в  «Истории  о  Казанском  царстве».
Автором  этого  произведения  был  неизвестный  русский,  пробыв¬
ший,  но  его  словам,  двадцать  лет  в  плену  у  татар  и  принятый  по¬
сле  падения  Казани  на  службу  в  русское  войско.  «История  о  Ка¬
занском  царстве»  в  торжественном  стиле  воспевала  московского
царя  и  Московское  царство,  навсегда  покончившее  с  остатками
татаро-монгольского  ига.  В  этом  сочинении  сказалось  влияние  во¬
инских  повестей  древнерусской  литературы  и  устно-поэтического
народного  творчества.  Следы  воздействия  этого  произведения  вид¬
ны  и  в  поэме  Хераскова.
 «Юный  Иоанн»2  —царь  Иван  Васильевич  Грозный  —  предво¬
дитель  русского  войска,  вождь  русских  дворян.  Окружающие  его
военачальники  князья  Курбский,  Пронский  показаны  людьми,
исполненными  благородства  и  независимости,  храбрыми  и  вер¬
ными  своему  долгу,  надежными  слугами  отечества  и  царя.  Одна¬
ко  решающую  роль  в  освобождении  России  от  татар  сыграли  не
царь  и  не  дворяне,  а  руководимый  ими  народ.  Попытка  рассмат¬
ривать  народ  как  главную  силу  исторических  событий  выделяла
Хераскова  среди  многих  русских  и  западноевропейских  поэтов
того  времени.  Общенародный  характер  одержанной  победы  по¬
зволил  назвать  эту  поэму  «Россиядой».  Согласпо  канонам  клас¬
сицизма,  русский  стан  в  поэме  изображен  единым,  проникнутым
идеей  победы,  объединяющей  высокодобродетельных  людей,  ко¬
торые  выполняют  свой  долг  перед  родиной.  В  противоположность
ему  татарский  стан  лишен  этого  единства:  казанская  царица  —
вдова  царя  Сафгирея  Сумбека  —  обуреваема  страстями.  Она  заня¬
та  не  государственными  делами,  а  личными,  больше  думает  о
своих  любовных  успехах,  нежели  о  судьбе  своих  подданных.  Ру¬
ки  казанской  царицы  добиваются  сразу  несколько  претендентов,
все  они  мечтают  завладеть  ее  престолом.  Царица  запуталась  в
 1  В.  Г.  Белинский.  Поли.  собр.  соч.,  т.  7.  М.,  1955,  стр.  112.
 2  См.:  М.  М.  Херасков.  Избр.  произв.  (Библиотека  поэта.  Большая
серия).  Л.,  «Советский  писатель»,  1961,  стр.  181.  Далее  ссылки  на  это  изда¬
ние  приводятся  в  тексте  только  с  указанием  страницы.
 77

любовных  интригах.  Традиционное  для  классицизма  столкнове¬
ние  чувств  любви  и  долга  у  Сумбеки  решается  в  пользу  люб¬
ви,  и  одного  этого  достаточно,  чтобы  уничтожить  Казань  и  по¬
губить  саму  царицу.  Поэма  кончается  описанием  победы  рус¬
ского  войска.
 В  борьбе  русских  с  защитниками  Казани  в  поэме  принимают
участие  волшебники  —  обитатели  неба  и  преисподней,  потусто¬
ронние  силы.  Херасков  широко  использовал  традицию  древнерус¬
ской  литературы:  в  «Россияде»  открывается  небо,  вне  стен  города
слышатся  стоны  «казанских  теней»,  останавливается  движение
звезд,  слышен  звон  в  церквах,  с  небес  опускается  лестница  и  по
ней  нисходят  небесные  жители.  В  небе  Иван  IV  видит  своих
предков,  пострадавших  за  родную  землю.  Среди  них  пронзенный
мечом  Батыя  князь  Олег,  его  брат  Георгий,  князь  Тверской  Алек¬
сандр,  закованный  в  цепи  Феогнист.  Они  просят  спасти  отечест¬
во  и  народ  от  зла.  Явившийся  в  небесах  дед  Ивана  IV  взывает  к‘
своему  внуку,  чтобы  от  «смирил»  Казань  и  возвеличил  славу  рус¬
ского  оружия.
 Перед  боем  царь  обращается  к  воинам  с  речью:  он  призывает
их  «не  унывать»,  потому  что  победа  близка  (207);  потрясенный
ранением  князя  Троекурова,  он  «воинству  вещает»,  что  подвиг  их
отворил  им  «врата  ко  славе»  (212).  Войско  сравнивается  в  поэме
со  стадом  лебедей  («Как  стадо  лебедей  скрывается  от  граду,  так
стражи  по  холмам  от  их  мечей  текли...»,  213),  с  тучей;  блеск  ору¬
жия  —  с  молнией.  Пушки  —  «гортани  медные,  рыгающие  пла¬
мень»,  битва  —  смертная  чаша,  половодье,  северный  ветер  («Как
волны  пред  собой  Борей  в  пучине  гонит...  Так  гонят  россы  их,  в
толцу  соединясь...»,  211).  Народное  выступление  уподобляется
извержению  вулкана  Этна.
 Поэтические  средства  «Россияды»  убеждают,  что,  создавая
эпическую  поэму,  М.  М.  Херасков  ориентировался  не  столько  па
мировые  памятники  этого  жанра,  сколько  на  национальную  рус¬
скую  традицию,  и  прежде  всего  на  традицию  древнерусской  ли¬
тературы.  В  поэме  можно  проследить  элементы,  навеянные  чтени¬
ем  поэм  Ариосто  «Неистовый  Роланд»  и  Тассо  «Освобожденный
Иерусалим»,  однако  они  сосуществуют  с  фольклорными  образами
и  мотивами.  От  фольклора  идут  образы  трех  витязей,  домога¬
ющихся  любви  Рамиды,  они  близки  к  былинным  недругам  рус¬
ских  богатырей;  взрыв  Казанской  стены  заставляет  вспомнить
это  событие,  описанное  в  исторических  песнях;  Иван  IV  в  его  от¬
ношениях  с  дворянами  соотносится  с  образом  Владимира  —  крас¬
ное  солнышко.  Близки  к  фольклору  образы  стоглавой  гидры,
срубленные  головы  которой  вновь  отрастали  («Главы  у  гидры
злой  всечасно  вновь  рождались»,  183),  дракона  и  змеи,  которые
вползали  «в  грудь  России».
 Следует  отметить  исполненную  особого  значения  мысль  авто¬
ра  о  том,  что  на  путях  корыстолюбия  и  мародерства  —  этих  неиз¬
бежных  спутниках  войны  —  невозможно  обрести  подлинной  сла¬
 78

вы,  они  ведут  лишь  к  утере  героизма,  к  дегероизации,  более  то¬
го,  к  позору  *.
 Язык  поэмы  патетический,  высокопарный,  долженствующий
вызвать  у  читателя  «высокие»  чувства,  потрясти,  растрогать,  по¬
разить.  Начата  «Россияда»  была  во  время  русско-турецкой  вой¬
ны,  в  1772  г.,  когда  от  литературы  особенно  требовалось  прослав¬
ление  героики,  укрепление  веры  в  победу.
 Традиции  «Россияды»  были  продолжены  А.  Волковым,  написав¬
шим  поэму  «Освобожденная  Москва»  (1820),  А.  Степановым  —  ав¬
тором  поэмы  «Суворов»  (1821),  П.  Свечиным,  создавшим  «Алек-
сандроиду»  (1827—1828),  А.  Орловым  —  автором  произведения
«Александр  I,  или  Поражение  двадесяти  язык».  Все  эти  вещи  на¬
писаны  с  использованием  предписанных  законами  классицизма
приемов.
 Героическая  поэма  появилась  в  русской  литературе  сравни¬
тельно  поздно  и  не  успела  получить  широкого  распространения.
На  смену  классицизму  в  России  пришел  в  это  время  сентимента¬
лизм.  Вторая  половина  XVIII  в.  в  истории  России  насыщена
важными  историческими  событиями.  Разрозненные  прежде
вспышки  отдельных  антикрепостнических  бунтов  слились  в  один
бушующий  пожар  крестьянской  войны,  сложным  было  и  внешне¬
политическое  положение  государства.  «Крестьянское  восстание
навсегда  развеяло  легенду  о  Екатерине  —  просвещенной  монар¬
хине.  Императрице  пришлось  восстанавливать  попранный  авто¬
ритет  ее  власти...  Для  укрепления  своего  авторитета  Екатерина
использовала  и  поэзию»  2.
 Жизнь  требовала  новых  идей,  художественных  форм,  образов.
Выдающимся  поэтом  последней  четверти  XVIII  в.,  обратившимся
к  реальной  жизни,  был  Г.  Р.  Державин.  В.  Г.  Белинский  писал  о
том,  что  патриотизм  был  «господствующим  чувством»  Держави¬
на.  Победы,  одержанные  Россией  на  полях  сражений,  запечатле¬
лись  в  его  творчестве,  вызвали  образы,  соответствующие  их  вели¬
чию  и  силе.  Державин  начал  с  подражания  Ломоносову,  но,  как
он  сам  выразился,  «хотел  парить,  но  не  мог...».  Он  не  находил  то¬
го  «красивого  набора  слов»,  великолепия  и  пышности,  которые
были  присущи  «Российскому  Пиндару»3.  Державина  и  Ломоно¬
сова  многое  объединяло:  отношение  к  России,  ее  истории,  к  Пет¬
ру  I,  к  проблемам  мира  и  войны.
 1  Корыстолюбие,  как  тень,  явилось  им:
 Их  взоры,  их  сердца,  их  мысли  обольщает,
 «Ищите  в  граде  вы  сокровшцей»,  —  вещает.
 Затмились  разумы,  прельстился  златом  взор;
 О  древних  стыд  времен!  О  воинства  позор!
 Кто  в  злато  влюбится,  тот  славу  позабудет...  (227)
 2  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская  лите¬
ратура  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  31.
 8  Сочинения  Державина  с  объяснительными  примечаниями  Я.  Грота,
т.  III.  СПб.,  1870,  стр.  187.  Далее  ссылки  на  это  издание  приводятся  в  тексте.
 79

Назначение  поэзии  оба  видели  в  служении  народу,  родине.
Свое  понимание  общественной  роли  поэзии  Державин  выразил  в
стихотворении  «Философы  пьяный  и  трезвый».  Это  произведение
сродни  стихотворению  Ломоносова  «Разговор  с  Анакреоном».
Пьяный  философ  у  Державина  прославляет  наслаждение  радо¬
стями  жизни,  вином  и  любовью,  он  против  того,  чтобы  отдать  се¬
бя  служению  обществу.  Симпатии  поэта  целиком  на  стороне  «фи¬
лософа  трезвого»,  который  готов  к  гражданскому  самопожертво¬
ванию:
 Гоняться  на  войне  за  славой
И  с  ядрами  встречаться  лбом
Велит  тому  рассудок  здравый,
 Кто  лишь  рожден  не  дураком;
 Царю,  отечеству  служить,
 Чад,  жен,  родителей  хранить,
 Себя  от  плена  боронить  —
 Священна  должность  храбрым  быть!
 Державин  не  выступал  против  крепостничества,  но  он  пони¬
мал,  что  довело  крестьян  до  восстания.  Он  ратовал  за  восстанов¬
ление  справедливости,  но  считал,  что  единственный  путь  к  это¬
му  —  действия  просвещенного  правителя.
 «Не  принадлежность  к  дворянству,  не  титулы  и  звания,  не  вы¬
сокие  посты  в  государстве  определяют  достоинство  человека,—
утверждает  Державин  в  своих  стихах.  Прославляя  героев  Рос¬
сии,  он  показывает,  что  истинно  великим  человека  делает  его  дея¬
тельность  —  патриотическая,  общественная,  государственная,
направленная  на  защиту  отечества,  правды  справедливости».  По¬
тому  мужество,  по  Державину,  «первая  добродетель  истинно  ве¬
ликого  человека»  1.
 Россия  неизменно  показывается  Державиным  в  динамике,  в
борении,  в  действии;  она  «наложила  руку»  на  противников,
«тмит»  небесный  свод,  «пенит  морские  бездны»,  освобождает  не¬
счастную  Андромеду2.  Державин  утверждал,  что  русскому  наро¬
ду  присуща  жажда  великих  дел.  Русские  —  это  народ-исполин,
русским  присуща  безмерная  любовь  к  родине  («Любви  к  отечест¬
ву  безмерен  в  русских  пламень»,  IV,  137),  они  не  боятся  пасть  на
поле  битвы,  для  них  смерть  лучше,  чем  «униженный  мир»  (IV,
311),  им  чужды  хитрость  и  коварство.  Русские  хотят  жить  в  ми¬
ре  с  другими  народами.  В  «Гимне  лиро-эпическом.  На  прогна-
пие  французов  из  Отечества»  (1812)  Державин  писал:
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская  лите¬
ратура  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  34—35.
 *  Андромеда—в  древнегреческой  мифологии  дочь  царя  Кефея  —  была
отдана  отцом  чудовищу,  пожиравшему  людей.  Спасена  Персеем,  а  после
смерти  превратилась  в  созвездие,
 80

Великий,  сильный,  славой  звучный,
 Изящностью  своих  доброт!
 По  мышцам  ты  неутомимый,
 По  духу  ты  непобедимый,
 По  сердцу  прост,  по  чувству  добр,
 Ты  в  счастьи  тих,  в  несчастьи  бодр  1.
 (III,  П2)
 Державин  разделял  взгляды  Ломоносова  о  значении  России
для  судеб  человечества.  Уже  в  оде  1772  г.  «На  победы  Екатери¬
ны  II  над  турками»  он  говорил  о  падшей  Греции,  которую  подни¬
мает  «Минерва»,  имея  в  виду  Екатерину  II,  т.  е.  Россию;  в  оде
«На  переход  Альпийских  гор»  он  напоминал  современникам  о
том,  что  русские  воюют  за  общее  дело:  «за  свой,  за  ваш,  за  всех
покой».  Тема  вожделенного  мира,  который  приносит  усталой  Ев¬
ропе  русское  оружие,  особенно  сильное  развитие  получила  у
Державина  в  конце  жизни,  во  время  наполеоновских  войн.  В  за¬
писной  книжке  поэта  имеются  следующие  строки:  «Победа  есть
прекрасный  цвет,  приносящий  райские  плоды:  мир  и  спокойст¬
вие»  2.
 Сделав  предметом  поэзии  судьбы  родины,  высокие  темы  жиз¬
ни  гражданина,  Державин,  естественно,  не  мог  пройти  мимо  фи¬
гуры  Петра  I.  Подобно  Ломоносову,  он  писал  о  том,  что  Петр  I
создал  русскую  армию,  служил  «простым  солдатом»,  водил  «на
брань»  полки,  был  неутомимый  труженик;  поэт  изображает  Петра
близким  к  простым  людям  и  в  то  же  время  царственно  величе¬
ственным  самодержцем  («Петру  Великому»).  В  стихотворении
«На  поднесение  депутатами  ея  величеству  титла  Екатерины  Ве¬
ликой»,  ставя  императрице  в  пример  Петра  I,  Державин  подчер¬
кивал,  что  победителю  на  Полтавском  поле  снискали  всеобщую
похвалу  не  только  воинские  дела,  но  и  забота  о  благе  подданных,
смягчение  и  просвещение  нравов.  В  произведениях  Держави¬
на  происходит  как  бы  «очеловечение»  образа  Петра  I;  величие
его  определяется  не  меркой  сверхчеловеческих  сил,  как  у  Ломо¬
носова  и  других  поэтов,  а  доступностью,  добротой,  заботами  о
людях.
 1  Однако  патриотическое  воодушевление  не  мешало  Державину  подме¬
чать  в  своих  баснях  негативные  проявления  различного  характера.  Так,  в
царствование  Александра  I  среди  некоторых  молодых  военных  б>ыли  распро¬
странены  самоуверенность  и  недооценка  силы  противника;  в  1808  г.  во  вре¬
мя  финляндской  войны  русская  армия  дошла  до  Ботнического  залива  и
здесь  потерпела  ряд  неудач.  В  это  время  Державин  написал  басню  «Медведь
и  рысь»,  в  которой  рассказывал,  как  рысь  выдрала  глаза  похвалявшемуся
своей  силой  медведю.  Заканчивалась  басня  моралью:  «Чтоб  стен  не  разби¬
вать  своим  безумно  лбом...  одним  не  чваниться  могутством,  а  запастись  ис¬
кусством»  (III,  443).  В  басне  «Голуби»,  описывающей  полководцев,  Держа¬
вин  говорит:  «Без  стариков-вождей,  да  не  узнав  и  броду,  соваться  в  воду,
и  плохо  по  одной  теорьи  воевать»  (III,  450).
 2  А.  В.  3  а  п  а  д  о  в.  Неизвестный  Державин.  «Известия  ОЛЯ  АН  СССР».
1958,  №  1,  стр.  51.
 81

В  произведениях  Державина  представлены  портреты  многих
полководцев.  Создавая  героические  образы,  поэт  пользовался  бо¬
лее  широкой,  чем  его  предшественники,  палитрой  красок.  Перед
нами  предстают  люди,  наделенные  положительными  качествами  и
недостатками.  Читатель  знакомится  со  сложным,  во  многом  про¬
тиворечивым  образом  знаменитого  временщика  екатерининского
царствования  князя  Г.  А.  Потемкина.  Державина  привлекал  раз¬
мах  деятельности  этого  человека.  В  «Водопаде»  оп  характеризует
его  «отважнейшим  из  смертных»,  «великолепным  князем  Тав¬
риды»,  который  «соседей  хищных  истребил»  (I,  475).  В  примеча¬
ниях  к  оде  «Решемыслу»  Державин  отмечал  нововведения,  кото¬
рые  Потемкин  ввел  в  русской  армии  (разрешение  обрезать  косы,
не  пудриться,  зимой  носить  теплую  обувь  и  т.  д.).  В  последней
строфе  этой  оды  Державин  выразил  мысль  о  своем  идеале  истин¬
ного  вельможи.  Среди  достоинств  фаворита  он  отметил  харак¬
терную  особенность  «светлейшего»—резкую  смену  настроений,
умение  от  ленивого  ничегонеделанья  перейти  к  кипучей  деятель¬
ности.
 Если  бы  поэт  ограничился  только  положительными  чертами,
портрет  временщика  получился  бы  искаженным.  Таким  изобра¬
жали  его  второстепенные  поэты-одописцы  XVIII  в.  Державин
осуждал  Потемкина  за  гордость,  себялюбие,  эгоизм,  неуважение
достоинств  других  людей,  попирание  «всех  и  вся».
 Известно,  что  Потемкин  был  человеком  избалованным,  расто¬
чительным,  с  пренебрежением  относившимся  к  человеческим
жизням.  Многое  из  того,  что  он  начинал  делать,  не  было  оконче¬
но,  многие  его  проекты  оставались  на  бумаге.  Некоторые  из  сов¬
ременников  называли  его  «князем  тьмы».  В  нарисованном  Дер¬
жавиным  портрете  Потемкина  подмечено  не  только  главное,  об¬
щее,  но  и  детали.  Так,  в  оде  «Видение  Мурзы»  (1789)  поэт  на¬
мекнул  на  капризный  характер  фаворита,  посылавшего  гонцов
за  многие  версты  за...  огурцами.
 С  большим  уважением  относился  Державин  к  фельдмаршалу
П.  А.  Румянцеву,  талантливому  полководцу,  который  выдвинулся
в  Семилетнюю  войну.  Во  время  первой  русско-турецкой  войны
П.  А.  Румянцев  одержал  блестящие  победы  над  численно  превос¬
ходящими  силами  противника.  В  оде  «На  победы  Екатерины  II
над  турками»  Державин  нападение  Румянцева  на  турец¬
кую  армию  уподобляет  удару  грома.  Развивая  передовые  взгля¬
ды  Петра  I  на  организацию  и  воспитание  войск,  Румянцев  оказал
большое  влияние  на  развитие  полководческого  искусства
А.  В.  Суворова.  Во  время  второй  русско-турецкой  войны  (1787—
1791)  в  результате  недоброжелательного  отношения  Г.  А.  Потем-
кипа  Румянцев  попал  в  немилость.  Державин  вспомнил  о  нем  в
оде  «Водопад»  (правда,  упоминание  опального  полководца,  не
названного  по  имени,  выражалось  намеком  о  «румяной»  заре).
Румянцев  —  это  «стена  отечества»,  на  него  с  почтением  погляды¬
вает  Луна  (намек  на  Турцию),  его  подвигам  дивилась  «вселен¬
 82

ная».  В  оде  говорилось  об  усовершенствованиях,  введенных  Ру¬
мянцевым  в  армии.  (Вместо  проволочных  рогаток,  которыми  ого¬
раживались  войска  во  время  атаки  конницы,  он  ввел  построение
пехоты  в  каре.)  Как  и  Феофан  Прокопович,  Державин  апеллиро¬
вал  к  потомкам:  на  могилу  полководца  придет  путник,  он  вос¬
хитится  не  только  ратными  делами,  но  и  великодушием  Румян¬
цева  *.
 Державин  не  только  воспел  известных  полководцев,  но  и  поэ¬
тически  рассказал  о  многих  сражениях  XVIII  в.  Получилась  свое¬
образная,  запечатленная  в  стихах  история  войн.  Из  его  стихо¬
творения  «Памятник  герою»  мы  узнаем  о  фельдмаршале
Н.  В.  Репнине,  разбившем  турок  при  Мачине.  Поход  Вале¬
риана  Зубова  в  Персию  отражен  в  одах  «На  покорение  Дербента»
и  «На  возвращение  графа  Зубова  из  Персии».  Победителю  турец¬
кого  флота  во  время  военно-морской  экспедиции  к  архипелагу
посвящено  стихотворение  «К  портрету  адмирала  Спиридова»,  по¬
беда  адмирала  П.  Ф.  Ушакова  над  французами  и  занятие  Корфу
отражены  в  стихотворении  «На  мальтийский  орден»,  разгрому
шведской  эскадры  в  Ревельском  порту  посвящено  стихотворение
«К  бюсту  адмирала  Василия  Яковлевича  Чичагова».
 Любимым  полководцем  Державина  был  Александр  Василье¬
вич  Суворов.  Имена  Суворова  и  Державина  в  истории  России
XVIII  в.  неотделимы.  Походам  Суворова  Державин  посвятил
грандиозные  произведения  батальной  поэзии.  С  Суворовым  Дер¬
жавин  познакомился  в  1774  г.,  встречался  много  раз  в  последую¬
щие  годы,  разговаривал  за  несколько  дней  до  смерти.  «Когда  же
ты  мне  напишешь  эпитафию?»—спросил  поэта  больной  Суво¬
ров.  «По-моему  много  слов  не  нужно,  —  ответил  Державин,  —
довольно  сказать: 	«Здесь 	лежит 	Суворов».— 	«Помилуй 	бог, 	как
 хорошо»,  —  произнес  герой  с  живостью,  хотя  и  слабым  уже  голо¬
сом...»  2.  Позднее  эти  слова  были  высечены  на  надгробной  плите
на  могиле  полководца  в  Александро-Невской  лавре  в  Петербурге.
Державин  был  на  похоронах  Суворова.  Возвратившись  домой,  он
написал  в  честь  умершего  героя  оду  «Снигирь»—одно  из  самых
вдохновенных  своих  произведений.
 Львиного  сердца,  крыльев  орлиных
 Нет  уже  с  нами!—  что  воевать?—
 так  горестно  заканчивает  поэт  это  стихотворение  —  своеобразный
поэтический  гимн  почившему  полководцу.
 1  Подобное  отношение  к  Румянцеву  как  человеку  мудрому  и  правдиво¬
му  характерно  для  многих  современников.  В  анонимном  сборнике  «Анекдо¬
тов,  объясняющих  дух  фельдмаршала  Румянцева»  (1811)  полководец  пред¬
ставлен  человеком,  понимавшим,  какие  бедствия  несет  людям  война.
 2  Я.  Грот.  Несколько  заметок  на  письма  митрополита  Евгения  к  Ма¬
кедонцу  и  Н.  П.  Зиновьева  к  его  сыну.  «Русский  архив»,  1871,  №  10,
стр.  1769.
 83

Во  многих  письмах  Суворов  вспоминал  Державина.  В  харак¬
тере  и  в  биографиях  этих  людей  было  много  общего;  по  справед¬
ливому  замечанию  академика  Я.  К.  Грота,  они  были  «в  полном
смысле  русские  люди».  В  годы  господства  всесильного  Потемки¬
на  писать  о  Суворове  было  нельзя.  После  штурма  11  декабря
1730  г.  крепости  Измаил  в  оде  «На  взятие  Измаила»  Державин
не  мог  назвать  даже  имени  Суворова,  полководец  фигурирует
под  именем  «Вождь».  Однако  уже  здесь  Державин  характеризо¬
вал  Суворова  как  военачальника,  одного  слова  которого  достаточ¬
но,  чтобы  воодушевить  солдат:  «А  здесь  вождя  одно  веленье,
свершило  храбрых  Россов  рвение».  Заметим,  что  позднее  об  этом
же  писал  и  Байрон  в  «Дон  Жуане»:  «Казалось,  все  кругом  кивку
его  покорно,  не  то  что  слову,  хоть  не  пышен  он  и  прост...»
 Державин  высоко  оценивал  суворовскую  тактику  штыкового
боя,  стремление  максимально  сблизиться  с  противником  для  на¬
несения  неотразимого  удара.  Поэтическая  строка  из  оды  «На  взя¬
тие  Измаила»: 	«Вошел!..—и  всюду  простер  свой  троегранный
 штык...»  —  свидетельствует  о  том,  что  поэт  осознавал  одно  из
главных  средств  суворовской  военной  тактики  2,  намного  опередив¬
шей  свое  время.
 Бесстрашие,  неистребимую  любовь  к  родине,  самопожертво¬
вание,  которыми  характеризует  Державин  в  своей  оде  «Росса»  —
собирательный  образ  русских  воинов,—  все  эти  качества  можно
отнести  и  к  Суворову.  Перенесение  качеств,  присущих  войску,
на  полководца  использовалось  и  в  древнерусской  литературе.
(В  «Слове  о  полку  Игореве»  действия  дружины  Всеволода  при¬
писываются  князю;  в  «Повести  о  разорении  Рязани  Батыем»
объединены  действия  Евпатия  и  его  войска.)  Уже  отмечалась
близость  державинских  определений  к  фольклору:  «Нас  полк,  но
с  тысячами  и  тьмами  мы  низложили  город  в  персть».  Это  описа¬
ние  близко  к  былинному  рассказу  о  Вольге  и  Микуле:  «Положил
тут  их  я  до  тысячи»;  из  «Повести  о  разорении  Рязани  Батыем»:
«Сии  бо  люди  крылатии  и  не  имеющи  смерти,  тако  крепко  и  му¬
жественно  езде  бьяшася  один  с  тысячею,  а  два  с  тмою».  К  тради¬
циям  древнерусской  литературы  восходит  и  суждение  о  воинском
воспитании  русских,  которым  с  детства  прививают  ратные  добле¬
сти.  У  Державина  читаем:
 В  зиме  рожденны  под  снегами,
 Под  молниями,  под  громами,
 Которых  с  самых  юных  дней
Питала  слава,  юность,  вера.
 1  Байрон.  Дон  Жуан.  М.,  1947,  стр.  272.
 2  Напомним,  что  Суворов  в  рапорте  Г.  А.  Потемкину  писал:  «...крепость
Измаильская  столь  укрепленная,  столь  обширная  и  которая  казалась  не¬
приятелю  непобедимою  взята  страшным  для  него  оружием  российских  шты¬
ков...»  («А.  В.  Суворов.  Документы»,  т.  И.  М.,  1951,  стр.  550).
 84

Этот  отрывок  близок  к  тому,  что  говорит  князь  Всеволод  в  «Сло¬
ве  о  полку  Игореве»  !.
 Державин  не  смог  упомянуть  имени  Суворова  в  написанной  им
по  заказу  Потемкина  оде  «Описание  торжества  в  доме  кпязя  По¬
темкина  по  случаю  взятия  Измаила»  и  в  «Воинской  песне»,  напи¬
санной  в  июле  1791  г.  по  окончании  второй  русско-турецкой  вой¬
ны.  Позднее,  спустя  несколько  лет,  Державин  внес  в  эту  песню
нужные  поправки.  В  окончательном  тексте  читаем:  «Ура  вам,
мудры  вожди,  Российски  Геркулесы,  Румянцев  и  Суворов,  Реп¬
нин,  Орлов,  Потемкин».  Вторая  редакция  этого  произведения  бы¬
ла  создана  после  1795  г.,  когда  уже  не  было  в  живых  всесильного
Потемкина.  Она  озаглавлена  поэтом  «Заздравный  орел».  Держа¬
вин  говорил,  что  это  стихотворение  создано  было  «в  честь  Румян¬
цева  и  Суворова».  В  1791  г.  после  взятия  Измаила  в  честь  Суво¬
рова  была  выбита  медаль.  Державин  откликнулся  па  это  событие
небольшим  стихотворением,  где  сравнивал  великого  полководца  с
Геркулесом  и  писал  о  его  способности  творить  чудеса  во  славу
родины.  В  том  же  1791  г.  Суворов  попал  в  опалу  и  был  направ¬
лен  в  Финляндию.  Как  бы  утешая  изгнанника,  поэт  писал,  что
после  больших  трудов  полководец  имеет  право  на  отдых.  С  1794  г.
образ  Суворова  прочно  вошел  в  поэзию  Державина.  В  оде  Дер¬
жавина  «На  взятие  Варшавы»  (событие  это  получило  широкое
освещение  в  одической  поэзии  того  времени2)  Суворов  вновь
представлен  в  виде  былинного  богатыря.  Воспроизводились  дейст¬
вия,  которые  сам  Суворов  определял  как  «глазомер,  быстрота,
натиск»  («Буре  подобный,  быстрый  и  мочный  твой  ли,  Суворов,  се
образ  побед?»).  Державин  использовал  при  этом  присущие  народ¬
ному  искусству  и  древнерусской  литературе  сравнения  из  мира
природы:
 ...Как  шум  морей,  как  гул  воздушных  споров
Из  дола  в  дол,  из  холма  на  холм,
 Из  дебри  в  дебрь,  от  рода  в  род,
 Прокатится,  пройдет,
 Промчится,  прозвучит
И  в  вечность  возвестит,
 Кто  был  Суворов.
 Восхищаясь  действиями  Суворова,  поэт  взывает  к  великим
предкам,  и  прежде  всего  к  любимому  им  Пожарскому.  Зная  о  не¬
постоянстве  императрицы,  решения  которой  часто  зависели  от
 1  «А  мои  ти  куряни  сведоми  къмети;  под  трубами  повити,  под  шеломы
възлелеяны,  конец  копия  въекормълени».
 2  Были  написаны  оды:  В.  П.  Петрова  «На  присоединение  Польских  об¬
ластей  к  России»  (1793),  М.  М.  Хераскова  «Ода  по  случаю  присоединения
от  Речи  Посполитой  Польской  к  Российской  империи  областей»  (1793),
Л.  Г.  Рубана  «Ода  на  занятие  Варшавы  победоносным  российским  воинст¬
вом»  (1794).  Захватническая  политика  Екатерины  II  в  Польше  была  осужде¬
на  в  анонимной  демократической  литературе.
 85

капризов  фаворитов,  он  просит  Екатерину  II  быть  справедливой
к  старому  полководцу,  который  своими  блестящими  военными  по¬
бедами  и  личной  храбростью  заслужил  право  на  общее  признание.
Храбрость  Суворова  была  равна  его  скромности.
 Через  год  после  войны  в  Польше  Суворов  возвратился  в  Пе¬
тербург.  Здесь,  в  Таврическом  дворце,  его  посетил  Державин.  В
оде  «На  пребывание  в  Таврическом  дворце»  поэт  характеризует
нравственный  облик  Суворова,  его  скромность,  вызывающую  сим¬
патии  всех,  кто  его  знал:  друзей  и  врагов.  Отставка  Суворова,
последовавшая  при  Павле  I,  глубоко  опечалила  Державина.  Он
знал,  что  Суворов  верен  своим  принципам  и  не  пойдет  на  компро¬
мисс  с  императором,  поклонником  палочной  муштры.  В  оде  «На
возвращение  графа  Зубова  из  Персии»  Державин  писал  о  несги¬
баемости  характера  полководца:  «Смотри,  как  в  ясный  день,  как
в  буре,  Суворов  тверд,  велик,  всегда!  Ступай  за  ним!»  Герой  Из¬
маила  не  нуждается  в  знаках  внешнего  превосходства  («Нет
нужды  в  блесках,  в  украшеньях  тому,  кто  царства  покорил»).  В
стихотворении  «Капнисту»  Державин,  сожалея  об  опале  полко¬
водца,  уверен,  что  добро  восторжествует  над  злом,  «бессмертные
дела»  Суворова  и  Румянцева  не  будут  забыты  потомками1.  В  ха¬
рактере  Державина  усиливаются  черты  независимости,  он  все
больше  осознает  себя  человеком,  ответственным  за  историческое
бытие  России;  репрессии  Павла  I  не  напугали  поэта:  он  подарил
опальному  полководцу  оду  «Изображение  Фелицы»  со  стихами,
которые  вписал  в  печатный  текст:  «Самодержавства  скиптр  же¬
лезный  моей  щедротой  позлащу»  (цензурой  эти  стихи  были  за¬
прещены).
 В  первой  редакции  стихотворения  «На  изображение  графа
Александра  Васильевича  Суворова-Рымникского  при  отставке
1797  года»  Державин  прославлял  несгибаемость  Суворова  («Ве¬
лик,  непобедимый  муж  войною,  но  больше  еще  тот,  кто  борется
с  судьбою»).  Державин  был  убежден  в  том,  что  исполненная  под¬
вигов  жизнь  полководца  еще  не  кончилась,  что  Суворов  еще  про¬
славит  себя.  Предсказания  поэта  скоро  сбылись:  в  феврале
1799  г.  по  настоянию  австрийского  правительства  Павел  I  вы¬
нужден  был  вызвать  Суворова  из  ссылки  и  поставить  во  главе
союзной  русско-австрийской  армии.  На  победы,  одержанные  Су¬
воровым  над  французскими  генералами  в  Северной  Италии,  Дер¬
жавин  откликнулся  в  мае  1799  г.  одой  «На  победы  Суворова  в
Италии»,  в  которой  выразил  восторг  по  поводу  своего  пророчест¬
ва:  «Сбылось  пророчество,  сбылось!  Луч,  воссиявший  из-под  спу¬
да,  герой  мой,  вновь  свой  лавр  вознес».  В  1799  г.  Державин  соз¬
дал  свое  знаменитое  стихотворение  «На  переход  Альпийских
 1  Стихотворение  напечатано  в  «Анакреонтических  песнях»  (1804)  со
следующим  объяснением  в  оглавлении:  «Похвала  гр.  Румянцеву  и  Суворо¬
ву,  когда  первый  скончался,  а  второй  находился  под  гневом  императора  в
его  деревне  1797  г.  ноября...»
 86

гор»  1.  Когда-то  по  этим  труднопроходимым  альпийским  тропам
прошли  со  своими  армиями  великие  полководцы  Ганнибал  и  Це¬
зарь.  По  этим  же  тропам  прошел  и  корпус  Суворова.  Державин
писал,  что  Суворов  затмил  их  своей  славой.  Суворов  и  его  армия
в  представлении  поэта  нечто  единое,  монолитное,  отличающее
неустрашимостью,  непобедимостью,  быстротой.  Качества,  прису¬
щие  суворовской  армии,  воплотились  в  полководце,  полководец
олицетворяет  армию.  В  оде  отразилась  и  конкретная  обстановка,
в  которой  оказалась  армия:  солдатам  приходилось  спускаться  «в
бездну  по  ветвям»,  влезать  по  крутым  скалам,  форсировать  реку
через  горящий  мост,  терпеть  от  снега,  ветра,  града.
 Державин  в  своем  произведении  почти  дословно  использовал
лаконичные,  но  выразительные  реляции  Суворова.  Так,  слова
«Умереть  иль  победить  здесь  должно»  близки  к  одной  из  реля¬
ций  Суворова,  в  которой  написано:  «Поражу  врага  или  умру  со
славой  за  отечество».  Близки  к  суворовским  у  Державина  и  опи¬
сания  гор,  в  частности  вершины  Сен-Готарда:
 Ведет  —  и  некая  громада,
 Гигант  перед  ним  восстал  в  пути;
 Главой  небес,  ногами  ада
Касаяся...
 Он  гром  и  бури  презирает;
 Нахмурясь  смотрит  Сен-Готар  2
...волшебница  седая
Лежит  на  высоте  холмов;
 Дыханьем  солнце  отражая,
 Блестит  вдали  огнями  льдов...
 (Н,  175)
 После  смерти  Суворова  Державин  написал  несколько  стихотво¬
рений: 	«На 	смерть  Суворова»,  уже  упоминавшийся  нами  «Сни-
 гирь»,  в  которых  всячески  подчеркивал  качества,  сближавшие
полководца  с  солдатами.
 1  В  «объяснениях»  Державин  писал  по  поводу  создания  этой  оды:  «Ког¬
да  вошел  гр.  Суворов  с  войсками  во  внутрь  альпийских  гор,  Цесарцы  обе¬
щали  для  провозу  тяжестей  и  провианта  прислать  мулов  и  самого  прови¬
анта,  но  не  прислали.  Все  политики,  знающие  сии  обстоятельства,  заклю¬
чили,  наверное,  что  вождь  сей  и  полки,  предводимые  им,  пропадут  в  го¬
рах  неизбежно,  отчего  и  были  в  Петербурге  все  в  крайней  печали.  Но
вдруг,  когда  были  в  Гатчине...  получает  имп.  Павел  донесение  о  преслав-
ном  сем  походе  и  победах  над  неприятелями,  то  автор...  написал  сию  оду»
(И,  182-183).
 2  В  донесении  Суворова  («С.-Петербугские  ведомости»,  1792,  приб.  к  №  87)
сообщалось:  «На  каждом  шаге  в  сем  царстве  ужаса  зияющие  пропасти
представляли  отверзтые  и  поглотить  готовые  гробы  смерти;  дремучие,  мрач¬
ные  тучи,  непрерывно  ударяющие  громы,  лиющиеся  дожди  и  густой  туман
облаков,  при  шумных  водопадах,  с  каменьями  с  вершин  низвергавшихся,
увеличивали  сей  трепет.  Там  является  зрению  нашему  гора  Сен-Готард,  сей
величайший  колосс  гор,  ниже  хребтов  которого  громоносные  тучи  и  облака
плавают».
 87

...Ездить  на  кляче,  есть  сухари;
 В  стуже  и  в  зное  меч  закаляя,
 Спать  на  соломе,  бдеть  до  зари...1
 (II,  220)
 Опасения  Державина  за  судьбу  Суворова  оправдались:  Па¬
вел  I  и  его  «гатчинское»  окружение  понимали,  что  Суворов,  не
примирится  с  прусскими  порядками,  вводимыми  в  армии.  Обви¬
нив  Суворова  в  неисполнении  указа,  запрещающего  держать  в
армии  дежурного  генерала,  император  подвергнул  полководца  но¬
вой  опале,  которая  для  Суворова  стала  последней.
 В  стихотворении  «Восторжествовал  и  усмехнулся»  Державин
выразил  свое  негодование  по  поводу  жестокости,  проявленной
Павлом  I:
 Восторжествовал  и  усмехнулся
Внутри  души  своей  тиран,
 Что  гром  его  не  промахнулся,
 Что  им  удар  последний  дан
Непобедимому  герою  2.
 1  Державин  писал:  «Суворов,  воюя  в  Италии,  в  жаркие  дни  ездил  в  од¬
ной  рубашке  перед  войском  на  казачьей  лошади,  был  по  обыкновению  сво¬
ему  неприхотлив  в  кушаньи  и  часто  едал  сухари,  в  стуже  и  в  зное  без  вся¬
кого  покрова,  как  бы  закалял  себя  подобно  стали:  спал  на  соломе  или  на  се¬
не,  вставал  на  заре,  а  иногда  нужно  было  еще  ранее  предпринять  ночную
экспедицию  на  неприятеля,  то  сам  кричал  петухом,  дабы  дать  знать,  что
скоро  заря  и  что  пора  выступать,  как  объявлено  было  в  приказе  по  перво¬
му  крику  петухов»  (II,  223).  Аналогичные  признания  о  Суворове  содержат¬
ся  в  анонимной  «Эпитафии»  (1800),  где  рассказано,  что  полководец  ушатом
на  себя  «колодезну  лил  воду»,  жил  в  хижине,  вставал  с  петухами,  спал  на
соломе,  «одною  пищею  с  солдатами  питался»  («Русская  старина»,  1871,
окт.,  стр.  415,  417).  Байрон,  не  разделявший  таких  восторгов  от  дея¬
тельности  Суворова,  писал  в  «Дон  Жуане»:
 ...Некий  старичок,  весьма  криклив  и  скор
На  взгляд  —  чудаковат,  одетый  с  небрежием
В  распахнутый  мундир,  в  пыли  —  внушает  страх,
 Какого  не  внушал,  пожалуй,  падишах!
 Байрон  называл  Суворова  «любовником  войны»,  любимцем  солдат,
которые  обрадовались  его  назначению  командовать  ими  во  время  штурма
Измаила  («Весь  лагерь  ликовал,  как  будто  бы  спеша  идти  на  пиршество,
на  празднованье  брака»).  У  автора  «Дон  Жуана»  есть  строки  о  том,  что
Суворов  лично  обучал  солдат  атаке:
 Да,  то  бесспорно  факт,  что  он,  фельдмаршал,  личпо
Неловких  рекрутов  упорно  муштровал...
 Учил  (халатами  —  фашин  окутав  ряд,
 Придав  кинжалы  им,  чалмы  и  скимитары
 Как  туркам  подлинным,  чтоб  мог  привыкнуть  взгляд),
 Штыками  наносить  тем  чучелам  удары...
 (Б  а  й  р  о  н.  Дон  Жуан.  М.,  1947,  стр.  267,  272.)
 2  Некоторыми  литературоведами  было  высказано  предположение,  что
«тираном»  в  данном  стихотворении  назван  Наполеон.  Представляются  более
убедительными  суждения  Г.  А.  Гуковского  (см.:  Г.  Державин.  Стихот¬
ворения.  Библиотека  поэта,  1933,  стр.  542)  и  С.  А.  Щегловой  («Ученые  за¬
писки  Саратовского  пед.  ин-та»,  вып.  XVII.  Саратов,  1948,  стр.  24)  о  том,
что  Державин  имел  в  виду  Павла  I.
 88

Академик  Я.  К.  Грот  писал  о  том,  что  Державин  имел  в  виду
Суворова  в  «Первой  песне  Пиндара  пифической»  (1800),  где  ге¬
рой  выведен  в  образе  больного  Хирона.  В  1804  г.  были  написаны
четверостишия:  «На  смерть  Суворова»  и  «На  гробницу  Суворо¬
ва»,  и  в  позднейших  стихотворениях  Державин  вспоминал  Суво¬
рова  неоднократно.
 Наполеоновские  войны  вызвали  в  Европе  активный  нацио¬
нальный  подъем.  Они  послужили  как  бы  толчком  к  новому  рас¬
цвету  творчества  Державина.  Правда,  в  литературе  XIX  в.  господ¬
ствовали  уже  новые  направления  и  течения.  Передовыми  русски¬
ми  людьми  поэзия  Державина  воспринималась  как  старомодная,
но  она  не  утратила  своего  патриотического  значения.  В  1805  г.
арьергард  русской  армии  Милорадовича  и  Витгенштейна  отразил
на  Дунае  атаку  корпуса  Мюрата.  В  «Друге  просвещения»  (1805,
№  12,  стр.  228)  Державин  опубликовал  на  это  событие  «Канта¬
ту».  В  ней  использовались  традиционные  средства  поэтики
XVIII  в.:  французы  сравнивались  с  ураганом,  который  боится
только  северного  ветра  —  борея.  Кантата,  созданная,  как  писал
автор,  «на  скорую  руку,  при  первом  получении  известия  о  побе¬
де»,  сопровождалась  музыкой  Бортнянского.
 Державин  внимательно  следил  за  ходом  Отечественной  войны
1812  г.  и  отозвался  на  многие  ее  события.  Необходимо  отметить
быстроту,  с  какой  поэт  реагировал  на  них.  Предание  рассказыва¬
ет  о  том,  что,  получив  назначение  на  должность  главнокоманду¬
ющего  русскими  войсками,  Кутузов  прибыл  в  штаб-квартиру  в
Царево-Займище.  В  это  время  над  головой  фельдмаршала  взле¬
тел  орел.  (В  «Северной  почте»  (1812,  №  7)  сообщалось,  что  это
произошло  при  обозрении  Кутузовым  Бородинского  поля.)  Орел  —
символ  победы.  В  короткое  время  Державин  написал  стихотворе¬
ние  «На  парение  орла»  (1812),  в  котором  поэтически  осмыслил
случившееся  предзнаменование  1.
 Державин  умел  подметить  индивидуальные  качества  полковод¬
цев,  особенности  их  тактики  и  стратегии.  Это  было  новым  для  ли¬
тературы  XVIII  в.  Если  в  стихотворениях,  посвященных  Суворову,
он  писал  о  стремлении  полководца  сокрушить  противника  молние¬
носным  ударом,  отмечал  быстроту  и  решительность  его  действий,
то  совершенно  другие  качества  он  находит  у  Кутузова.
 Смоленский  князь,  вождь  дальновидный...
 Великий  ум  в  себе  являл,
 Без  крови  поражал,
 И  в  бранной  хитрости  противника,  без  лести
 Превысил  Фабия  он  в  чести.
 (III,  113-114)
 1  Об  этом  писал  и  В.  А.  Жуковский  в  стихотворении  «Певец  во  стане
русских  воинов»:  «...О  диво!  се  орел  пронзил  над  пим  небес  равнины...  Мо¬
гущий  вождь  главу  склонил;  «Ура!»  —  кричат  дружины»  (В.  А.  Жуков¬
ский.  Стихотворения  и  поэмы  (Библиотека  поэта.  Малая  серия).  Л.,  «Со¬
ветский  писатель»,  1958,  стр.  139).
 89

В  стихотворении  «К  портрету  кн.  Кутузова-Смоленского»  Дер¬
жавин  опять  сравнивал  Кутузова  с  фабием  Максимом  «Кунктато¬
ром»,  римским  полководцем  III  в.  до  н.  э.,  который  прославился
тем,  что,  воюя  с  Ганнибалом,  применил  тактику  изматывания
противника.
 Державинские  характеристики  полководцев  —  участников  вой¬
ны  1812  года  отличаются  меткостью  и  лаконичностью:  П.  А.  Баг¬
ратион  —  «он  хитр,  и  быстр,  и  тверд  во  брани»  («На  Багратиона»);
М.  А.  Милорадович  —  «обзором,  быстротой  и  натиском  разитель»
(«К  портрету  гр.  М.  А.  Милорадовича»);  П.  X.  Витгенштейн  «был
смел,  как  лев,  быстр,  как  Суворов»;  о  М.  И.  Платове  говорится,
что  он  слетал  «на  вражеский  стан,  на  тыл,  как  гром»  («Гимн  ли¬
ро-эпический.  На  прогнание  французов  из  Отечества»),  наводя
ужас  на  противника.
 У  Державина  слагается  идеал  личности,  который  он  неустанно
пропагандировал  в  своих  произведениях.  В  человеке  поэт  выше  все¬
го  ценил  «великость»  духа,  его  способность  к  подвигу.  Первая
обязанность  —  быть  деятельным,  трудиться.  Без  деятельности,
«Без  славных  дел,  гремящих  в  мире,  ничто  и  царь  в  своем  куми¬
ре...»  («Мой  истукан»).  Человек  должен  быть  прост  в  обращении,
непритязателен  в  быту,  силен  и  вынослив.  Эти  качества  необходи¬
мо  воспитывать  с  младенчества  («Пролог  на  рождение  порфиро¬
родного  отрока»).  Человек  должен  проявлять  во  всех  случаях  жиз¬
ни  смелость:  «Велик,  кто  на  войне  кровавой  стоял,  неустрашим  ду¬
шой»  («Эродий  над  гробом  праведницы»),  однако  не  меньше  ве¬
личия  и  в  том,  кто,  попав  в  беду,  остается  таким  же  твердым  и
верным  своему  отечеству,  как  и  в  сражении.  С  достоинством  и
честью  вели  себя  русские  солдаты,  попавшие  в  плен  к  французам
под  Аустерлицем:  они  отвергали  «ласки»  и  «дары»  победителей,
стойко  переносили  голод  и  жажду.
 Державин  неустанно  подчеркивал,  что  выдающимися  людей
делает  их  стремление  служить  отечеству,  народу.  В  уже  цитиро¬
ванном  стихотворении  «Мой  истукан»  поэт  осуждал  самолюбие  и
«алчбу»  властителей,  в  стихотворении  «Графу  Стейнбоку»  он
призывал  не  «моститься»  к  чинам  и  наградам,  в  стихотворении
«На  возвращение  графа  Зубова  из  Персии»,  обращаясь  к  опально¬
му  вельможе,  советовал  не  сожалеть  о  том  времени,  когда  Зубов
был  близок  к  императорскому  двору.  В  стихотворении  «В  память
Давыдова  и  Хвостова»  поэт  осмелился  писать  о  том,  что  герой  «в
пыли  и  на  просторе»  выше  «глав  злых  венчанных».  Старый  Дер¬
жавин  неоднократно  пытался  поучать  Александра  I.  Так,  в  стихо¬
творении  «Облако»,  написанном  в  связи  с  поданным  Державиным
проектом  обороны  России  на  случай  возможного  вторжения  На¬
полеона,  поэт  предостерегал  царя  от  лукавых  и  льстивых  царе¬
дворцев.  Сословная  принадлежность  или  чин,  по  мысли  поэта,  не
имеют  значения.  Суворов  велик  не  потому,  что  он  дворянин  и
фельдмаршал,  а  потому,  что  обладал  качествами  полководца  и  был
близок  солдатам.
 90

Державин  разрушал  классицизм  с  его  строго  сословным  подхо¬
дом  к  герою.  Открытие  «индивидуального  человека»  имело  большое
эстетическое  и  идейное  значение  и  было  в  русле  общеевропейского
процесса  освобождения  человека  от  ограничений  сословной  иерар¬
хии.  Державин  разделял  идеи  передовых  представителей  русской
литературы  о  народе.  Ода  «На  взятие  Измаила»  первоначально
называлась  «Песнь  лирическая  Россу  по  взятии  Измаила»,  она  по¬
священа  прославлению  русского  солдата,  его  героизма.  Характе¬
ристику  народу-победителю  Державин  дал  в  1812  г.  в  уже  цити¬
рованном  «Гимне  лиро-эпическом.  На  прогнание  французов  из
Отечества».
 В  стихотворении  «Атаману  и  войску  донскому»  (1807),  напи¬
санному  вскоре  после  сражения  при  Эйлау  по  поводу  удачных  опе¬
раций  донских  казаков  против  наполеоновских  войск,  Державин
поэтически  описал  ведение  военных  действий  казаками,  широко  ис¬
пользовав  при  этом  былинную  стилистику  и  народные  приметы,
знакомые  еще  воинам  Игоря.
 По  полету  птиц  казаки  определяли  близость  вражеского  войска,
по  тому,  как  выглядит  золото  —  тусклое  оно  или  блестит,  опреде¬
ляли  погоду,  приглядывались  к  направлению  дыма  от  костра  и
блеску  звезд,  при  помощи  эха  определяли  расстояние  и  т.  п.:
 По  черных  воронов  полету,
 По  дыму,  гулу,  мхам,  звездам,
 По  рыску  волчью,  видя  мету,
 Приходишь  к  вражьим  вдруг  носам.
 И,  зря  на  туск,  на  блеск  червонца,
 По  солнцу  иль  противу  солнца
Свой  учреждаешь  ертаул...1
В  траве  идешь  —  с  травою  равен;
 ...По  камню  ль  черну  змеем  черным
Ползешь  ты  в  ночь  —  и  следу  нет...
 Плывешь  ты  в  день  —  лишь  струйка  след.
 (И,  416)
 Сам  Платов  представлен  в  стихотворении  то  колдуном,  то  бы¬
линным  героем.
 Державин  разделял  мысль  Суворова  о  том,  что  «воюют  не  чис¬
лом,  а  уменьем».  В  басне  «Бойница  и  водопад»  рассказано  о  штур¬
ме  неприступной  крепости,  выведен  образ  «вождя»  —  седого  ста¬
рика,  простого  человека,  «не  героя».  Этот  напоминающий  Суво¬
рова  опытный  командир  поддержал  смутившихся  в  бою  солдат
советом,  как  преодолеть  «огонь  и  гром».
 Несмотря  на  то  что  победы,  одержанные  Россией  на  полях
сражений,  запечатлелись  в  творчестве  Державина,  вызвали  обра¬
зы,  соответствующие  их  величию  и  силе,  однако  и  для  Держави¬
на  война  —  это  величайшее  бедствие,  мысли  о  войнах,  как  о
 1  Ертаул  —  конный  часовой,  который,  завидя  неприятеля,  едет  на  солн¬
це  или  против  солнца,  давая  тем  самым  знать,  далеко  или  близко  находится
неприятель.
 91

зверстве,  противном  человеческой  природе,  не  покидали  поэта  на
протяжении  всей  жизни.  В  одном  из  ранних  своих  стихотворений—
«На  день  рождения  ея  величества»  (1774)  Державин  спрашивал:
«Ужель  на  сей  один  конец  все  твари  только  и  созданны,  вели
чтоб  брани  непрестанны?»  (III,  234).  Об  этом  же  он  говорит  и  в
конце  жизни  в  «Молитве  по  отъезде  в  Армию  Александра  I»
(1807).  «Доколи  токи  крови  велишь  нам,  грешным,  лить»,  —  об¬
ращается  поэт  к  богу.  Таким  образом,  ответственность  за  крова¬
вые  жертвы  войны  возлагалась  не  только  на  людей,  но  и  на  бога.
Война  —  это  убийство:  «Но  ты,  о  зверских  душ  забава,  Убийство!
Я  не  льщусь  тобой...»  («Мой  истукан»).  В  оде  «На  шведский
мир»  (1790),  обращаясь  к  любителям  сражений,  поэт  нарисовал
картины  войны  и  мира:
 ...О  вы,  носищи  душу  львину,
 Герои  любящие  бой,
 Воззрите  на  сию  картину,
 Сравните  вы  ее  с  войной.
 Там  всюду  ужас,  стон  и  крики,
 Здесь  всюду  радость,  плеск  и  лики;
 Там  смерть,  болезнь,
 Здесь  жизнь,  любовь.
 Я  вижу  убиенных  тени
И  слышу  гам  их  грозны  пени,
 Вы  пролили  невинну  кровь.
 (I,  311)
 Тени  павших  на  поле  боя  воинов,  столпившиеся  на  берегу  Стик¬
са,—образ,  идущий  от  античной  литературы,  получил  широкое
распространение  у  романтиков  начала  XIX  в.:  в  литературе,  жи¬
вописи,  гравюре.
 Державину  близка  мысль  о  том,  что  мирное  состояние  народов
драгоценнее  всего:  «Всяк  мудрый  любит  тишину».  Надеясь,  что
голос  его  будет  услышан  и  возымеет  силу,  он  идеализировал  в
этой  связи  политику  Екатерины  II  («На  смерть  графини  Румян¬
цевой»,  1788;  «Изображение  Фелицы»,  1789),  Павла  I  и  Александ¬
ра  I.  Вслед  за  Ломоносовым  Державин  поставил  вопрос  о  подлин¬
ном  и  мнимом  героизме.  Можно  ли  назвать  героем  человека,  ко¬
торый  в  угоду  своим  честолюбивым  замыслам  погубил  тысячи
людей?  Державин  дает  отрицательный  ответ.  В  стихотворении
«Памятник  герою»  (1791),  говоря  о  тщете  мирской  и  воинской
славы,  он  восклицает:  «...войною  быть  может  громким  и  злодей».
В  стихотворении  «Мой  истукан»  (1794)  поэт  выступил  против  за¬
воевателей.  В  стихотворении  «Слава»,  обращаясь  к  Наполеону,
Державин  называет  его  безумцем,  тигром,  который  оставляет
после  себя  кровь,  слезы,  «погребенные  под  пеплом  города»,  груды
смердящих  тел.  Заканчивается  стихотворение  словами  :  «Гнусна
убийц  народов  слава».  В  стихотворении  «На  отъезд  императора»,
написанном  в  декабре  1812  г.  после  разгрома  «Великой  армии»,
Державин  полемически  заостряет  свою  мысль  о  непреходящем
 92

значении  мирных  устремлений  человека:  «Пусть  Греции  Алек¬
сандр  велик  слывет  войною:  Но  мир  кто  умирит,—  тот  более  ду¬
шою».
 Что  нового  внес  Державин  в  поэтику  батализма  сравнительно
с  предшествующими  ему  поэтами-классицистами?
 Исследователи  справедливо  писали  о  том,  что  Державин  вы¬
ступил  как  разрушитель  классицизма.  Это  проявилось  прежде
всего  в  размывании  жанровой  ограниченности  стиля.  Державин
объединил  традицию  торжественно-хвалебной,  исполненной  па¬
фоса  оды  Ломоносова  с  камерным  лирическим  звучанием  стихо¬
творений  Сумарокова.  Произошло  слияние  жанров  оды  и  анакре¬
онтической  песни,  оды  и  сатиры,  оды  и  элегии.  Академик
Я.  К.  Грот  в  свое  время  отмечал,  что  Державин  «торжественный
и  важный  тон  оды  сменяет  шуточным  и  забавным...  к  похвалам
примешивает  тонкую  и  остроумную  сатиру».  Этот  взгляд  на  твор¬
чество  Державина  был  развит  и  углублен  в  работах  советских  ис¬
следователей.
 Оды  Державина,  прославляющие  победы  русской  армии,  своей
приподнятостью  и  пафосом,  несомненно,  сохранили  многое  от  тор¬
жественно-хвалебной  оды  Ломоносова,  но  в  них  стали  проникать
реалистические  черты.  У  Державина  имеется  попытка  расска¬
зать  о  подлинных  ощущениях  человека  на  войне,  он  не  только
дает  описание  внешности  утомленного  сражением  солдата,—  хотя
и  робко,  —  но  и  стремится  выразить  его  душевное  состояние.  Все
эти  особенности  поэзии  Державина  «работали»  на  то,  чтобы  при¬
давать  картине  сражения  черты  достоверности.  Такое  «непарад¬
ное»  изображение  битвы  будет  развито  писателями  XIX  в.
 В  поэзии  Державина  картинность  замечательно  сочеталась  с
музыкальностью.  Это  тоже  шло  вразрез  с  поэтикой  классицизма,
с  ее  установкой  на  отвлеченную  идеализацию,  на  отрыв  изобра¬
жения  от  конкретных  образов  действительности.  Особая  одарен¬
ность  поэта  позволила  создать  образцы  «говорящей  живописи».
Большое  значение  Державин  придавал  «сладкозвучанию»  стиха,
стремясь,  чтобы  он  не  только  легко  произносился,  но  и  воспроиз¬
водил  звуки  природы.  В  «Рассуждении  о  лирической  поэзии  или
об  оде»  он  писал,  что  истинный  знаток  поэзии  сразу  приметит
«согласность»  поэзии  с  музыкой,  свистит  ли  стих  при  изображе¬
нии  свистящего  или  шипящего  змея,  грохочет  ли  при  изображе¬
нии  грома,  стонет  ли  при  рассказе  о  мрачно-унылом  завывании
леса  (VII,  571).  В  оде  «На  переход  Альпийских  гор»  лязг  штыков
и  сабель  передан  в  стихе:  «Мечами  о  мечи  секутся,  вкруг  сыплет
огнь,  хохочет  ад».  Неоднократно  повторенные  звуки  ч  и  с  созда¬
ют  иллюзию  скрестившегося  в  бою  оружия.  Аналогичная  картина,
в  «Гимне  лиро-эпическом.  На  прогнание  французов  из  Отечест¬
ва»:  «И  гром  о  громы  ударялся,  и  молнии  с  молниями  секлись»
(III,  105).  Еще  Ломоносов  писал,  что  звук  р  помогает  предста¬
вить  вещи  сильные,  великие,  страшные.  В  отрывке  «Хор  на
шведский  мир»  в  семи  словах  у  Державина  шесть  раз  встречает-
 93

ся  звук  р:  «Героев  храбрый  полк  возрос,  с  громами  громы  поми¬
рились».  Выразительная,  звуковая  характеристика  грандиозного
сражения  дается  в  «Гимне  лиро-эпическом»:
 На  Бородинском  поле  страшном,
 На  Малоярославском,  Красном
Там  штык  с  штыком,  рой  с  роем  пуль,
 Ядро  с  ядром  и  бомба  с  бомбой,
 Жужжа,  свища,  сшибались  с  злобой,
 И  меч  о  меч  звуча,  слал  гул;
 Там  всадники,  как  вихри  бурны,
 Темнили  пылью  свод  лазурный;
 Там  бледна  смерть  с  косой  в  руках,
 Скрежещуща,  в  единый  мах
Полки,  как  классы,  посекала.
 (III,  105-106)
 Картина  боя  представлена  здесь  в  динамике,  в  кипении,  для  пе¬
редачи  состояния  битвы  использованы  глаголы:  жужжать,  свис¬
теть,  сшибаться,  звучать,  слать,  темнеть,  посекать.  В  тексте
очень  мало  прилагательных,  которые  обычно  замедляют  повест¬
вование.
 Звукопись  державинских  стихов  особенно  заметна  в  отрывке
из  «Персея  и  Андромеды»:
 Частая  сеча  меча
Сильна  могуща  плеча,
 Стали  о  плиты  стуча,
 Ночью  блеща,  как  свеча,
 Эхо  за  эхами  мча,
 Гулы  су  губит  звуча.
 (И,  391)
 Повторение  ч,  щ  в  словах  частая,  сеча  ,меча,  могуща,  плеча,
стуча,  блеща,  свеча,  мча,  звуча  напоминает  звуки,  которые  мы
слышим  при  извлечении  клинка  из  ножен,  свисте  рассекаемого
воздуха,  ударе.
 Как  правило,  описание  битвы  у  Державина  дается  в  коротких
словосочетаниях1: 	«Ударов 	звук 	и  крови  брызги,  зиянье  ран,
 нестройны  визги,  шум,  крик  возник,  стон  и  треск».  Подобная  ма¬
нера  подачи  изобразительных  средств  характерна  при  описании
боя  в  пушкинской  «Полтаве»  («Швед,  русский  —  колет,  рубит,
режет.  Бой  барабанный,  клики,  скрежет»).
 В  некоторых  произведениях  Державин  отдал  дань  оссианиз-
му.  (Оссиан  —  легендарный  герой  кельтского  народного  эпоса.)
«Сочинения  Оссиана»  Джемса  Макферсона,  переведенные  в
1792  г.  на  русский  язык,  имели  успех  благодаря  своим  художест¬
венным  достоинствам,  широкому  использованию  мотивов  устного
 1  В  «Рассужденииоб  оде»  Державин  писал:  «Блестящие  живые  карти¬
ны,  то  есть  с  природой  сходственные  виду...  должны  быть  кратки,  огненной
кистью  или  одной  чертой  величественно  ужасно  или  приятно  начертаны»
(VII,  550).
 94

поэтического  творчества  Ирландии  и  Шотландии.  Это  издание
оказало  большое  влияние  на  всю  предромантическую  литературу.
Особенно  сильно  оссианизм  проявился  в  литературе,  затрагиваю¬
щей  героическую  тему.
 В  оде  «На  взятие  Измаила»  Державин  рассказал  о  священни¬
ке,  который  возглавил  одну  из  штурмующих  колонн  русских  войск,
и  сравнил  его  с  певцом  древних  кельтов  —  бардом.  В  оде  «Водо¬
пад»  фельдмаршал  Румянцев  представлен  в  виде  средневекового
воина:  это  седой  цуж,  у  его  ног,  во  мху,  лежит  обвитый  павили-
кой  шлем.  Пейзаж  в  этом  произведении  «оссиановский»:  туман,
среди  рощи  сидит  седой  старец.  Нечто  близкое  и  в  оде  «На  побе¬
ды  в  Италии».  В  оде  «На  переход  Альпийских  гор»  Суворов
«одет  седым  туманом».  Появляются  зловещие  признаки  чего-то
рокового:  треснул  «кремнистый  холм»,  поднялась  станица  воро¬
нов.  Смерть  является  в  виде  воинственной  девы-валькирии,  кото¬
рая,  по  древнескандинавской  мифологии,  даровала  в  битвах
победы  и  уносила  души  умерших  храбрых  воинов  на  Валхаллу  —
дворец  бога  Одина.  Ода  «На  победы  в  Италии»  начинается  с  при¬
зыва  к  валькирии:  «Ударь  во  сребряный,  священный,  далеко-звон¬
кий,  валка!  щит...»  Сам  поэт  объяснял  этот  образ:  «Древние  север¬
ные  народы...  возвещали  войну  и  сбирались  на  оную  по  ударению
в  щит,  а  валками  у  них  назывались  военные  девы».  Победу
скандинавцы  праздновали  у  костров,  где  горели  дубы,  под  ввуки
арф,  за  круговой  чашей.  Державин  рассказывает  об  этом  в  оде
«На  победы  в  Италии».  Удар  валькирии  звучит  «в  жилище  бар¬
дов»:  «Встают.  —  Сто  арф  звучат  струнами,  пред  ними  сто  дубов
горят,  от  чаши  круговой  зарями  седые  чела  в  тьме  блестят».
Реминисценции  горящих  на  победном  костре  дубов  встреча¬
ются  в  оде  «На  переход  Альпийских  гор»:  «Мосты  ему  —дубы
зажжены».
 Оссиановская  образность  подготовила  торжество  романтизма
с  его  противопоставлением  индивидуального  чувства  абстрактным
классицистическим  понятиям  добра,  зла,  долга  и  т.  п.  На  место
основанного  на  античных  образцах  идеала  «прекрасного»  появил¬
ся  критерий  «живописного»,  «оригинального».  Влияние  оссианов-
ской  поэзии  находим  у  И.  Дмитриева  («Ермак»),  К.  Батюшкова,
молодого  Пушкина.
 Державин  стремится  использовать  для  героической  темы  быто¬
вые,  замеченные  в  жизни  явления.  Так,  в  оде  «Вельможа»  показан
старый  увечный  воин,  вынужденный  унижаться  в  приемной  вель¬
можи,  чтобы  не  умереть  с  голоду:
 А  там  —  на  лестничный  восход
Прибрел  на  костылях  согбенный
Бесстрашный,  старый  воин  тот,
 Тремя  медальми  украшенный,
 Которого  в  бою  рука
Избавила  тебя  от  смерти:
 Он  хочет  руку  ту  простерти
Для  хлеба  от  тебя  куска.
 93

Наряду  с  использованием  средств  классической  поэтики,  во¬
преки  «Риторике»  Ломоносова,  Державин  брал  для  одной  и  той
же  темы  слова  «высокие»  и  «низкие»,  просторечные,  пользовался*
словами  и  образами,  близкими  к  разговорной  речи.  В  стихотворе¬
нии  «Видение  Мурзы»  о  капризах  Потемкина,  например,  наме-
кается  фразой,  где  фигурируют  «прозаические»  слова  «арбуз»  я
«огурцы»  («И  словом:  тот  хотел  арбуза,  а  тот  соленых  огурцов»).
О  Кутузове  говорится,  что  французов  он  «пужнул,  как  тьму  те¬
теревов»,  «расчесал  в  клочки»,  о  русских  —■  чтр  они  «растрепали
круля  (т.  е.  короля.  —  А.  К.  )  в  пух»  (сказка  «Царь-девица»).
Нечто  подобное  содержится  в  оде  «На  счастье».  Иногда  в  текст
включается  народная  поговорка  или  пословица:  «...Дралися  храб¬
ро  на  войне;  ведь  пьяным  по  колени  море!»  («Кружка»);  «...не
узнав  и  броду,  соваться  в  воду»  («Голуби»).  Из  разговорного
языка  взяты  обороты:  «поставить  вверх  дном»  («Изображение
Фелицы»),  «французить»  —  подражать  французам  («Кружка»),
«как  лунь...  поседевший»  («Вельможа»),  «треснуть  в  ус»  («На
первые  победы  русскими  французов»),  «посбить  спесь»,  «пообрить
кудерки»  («Солдатский  и  народный  диферамб  по  торжестве  над
Франциею»),  «бить  горою»  («На  смерть  фельдмаршала  кн.  Смо¬
ленского,  апреля  в  16  день  1813  года).  Уснащение  стихотворений
просторечиями  говорит  о  стремлении  Державина  быть  попятным
простому  народу,  особенно  сильно  проявилось  это  в  произведени¬
ях  последнего  периода.
 Некоторые  оды  Державина  написаны  «низким»  слогом,  однако
они  не  потеряли  своего  «высокого»  значения  и  содержали  при¬
сущие  жанру  «трафареты».  Все  это  показывало  движение  литера¬
туры,  которая  уже  не  удовлетворялась  схемами  классицизма.
 Державина  называли  самым  музыкальным  поэтом  XVIII  в.
Многие  его  стихотворения  положены  на  музыку  1.  Некоторые  его
оды  по  своей  композиции  близки  к  построению  музыкального
произведения.  Такова  ода  «На  взятие  Измаила».  Вначале,  словно
в  увертюре,  излагается  картина  извержения  вулкана  Везувия
(«Везувий  пламя  изрыгает...  О  росс.  Такой  твой  образ  славы...»).
Через  две  строфы  эта  тема  появляется  вновь,  но  в  другой  трак¬
товке:  штурм  сравнивается  уже  не  с  извержением  вулкана,  а  с
весенним,  все  сметающим  на  своем  пути  половодьем  («Как  воды,
с  гор  весной  в  долину  низвержась  пенятся  ревут,  волнами  льдом
трясут  плотину,  к  твердыням  россы  так  текут...»)  и  грозовой  ту¬
чей  («Идут  —  как  в  тучах  скрыты  громы,  как  движутся  безмолвны
холмы»)  2.  Тема  страшного,  молчаливого,  неотвратимого,  как  рок,
 1  Державин  сотрудничал  с  композитором  Д.  С.  Бортнянским  в  жанре
хоровой  кантаты,  гимна.  На  тексты  хоров  Державина  были  написаны  по¬
лонезы  Козловского  («Гром  победы  раздавайся»  и  др.).
 2  Сравнение  идущей  в  бой  пехоты  с  холмами  используется  в  оде  «Во¬
допад»:  «Полкн  его  (Румянцева.  —  А.  К.)  из  скрытых  станов,  как  холмы  в
море  из  туманов»  (I,  408)  и  в  других  произведениях.
 96

движения  войск1  нарастает,  осложняется  звукозаписью.  Солдаты
подошли  к  стенам  крепости,  установили  штурмовые  лестницы,  по¬
лезли  вверх.  Поэт  слышит  крик  («Во  мне  их  раздается  крик»),
теперь  это  уже  не  молчаливое  движение  людей,  а  грохочущий
прибой  («Как  шумны  волны,  через  волны  они  возносятся  челом»).
Через  три  строфы  снова  для  характеристики  штурма  Державин
использует  образ  грозовой  тучи,  но  теперь  эта  туча  не  только
движется,  но  и  гремит,  ее  не  только  видно,  но  и  слышно:
 Представь,  по  светлости  лазури,
 Взошла  черно-багрова  буря...
 Дохнула  с  свистом,  воем,  ревом,
 Помчала  воздух,  прах  и  лист...
 И  затрещал  Ливан  кремнист...
 Кульминации  изображение  штурма  достигает  в  уже  упомяну¬
той  строфе,  где  дается  картина,  близкая  к  видению  из  Апокалип¬
сиса  («Представь  последний  день  природы...»).  Здесь  появляется
контрастная  тема;  словно  затишье  после  страшной  бури,  идут
элегические  медитации  по  поводу  бесполезности  всех  войн  вооб¬
ще:  «...Напрасно  слышен  жалоб  крик:  напрасно,  бранны  челове¬
ки.  Вы  льете  крови  вашей  реки,  котору  должно  бы  беречь;  но  с
самого  веков  начала  война  народы  пожирала,  священ  стал  долг
рубить  и  жечь!»  Этот  вывод  о  бесполезности  войн  приобретает
тем  большее  значение,  что  исходит  из  уст  победившей  стороны,
т.  е.  русского  поэта.
 Мы  коснулись  лишь  некоторых  поэтических  средств,  которы¬
ми  пользовался  Державин.  Можно  видеть,  что  в  его  произведе¬
ниях  сочетались  общие  стилевые  черты  предшествующего  искус¬
ства  и  частные  особенности,  присущие  только  поэту.  Творческая
индивидуальность  Державина  повлияла  на  последующее  разви¬
тие  литературы.  Многие  годы  он  оставался  вождем  литературы,,
разрабатывающей  гражданские  и  патриотические  темы.  Его  вы¬
соко  ценил  Радищев,  поэты-декабристы,  Пушкин.
 Среди  других  литературных  жанров  русского  классицизма,  в
которых  разрабатывалась  героическая  тема,  свое  место  занимает
и  драма.  Драматурги-классицисты  не  создавали  произведений  на
современные  сюжеты,  а  обращались  к  истории.  Исторические  дра^
мы  должны  были  восприниматься  как  современные,  ибо  законы
истории  понимались  классицистами  как  вечные  и  неизменные.
Трагедии  воспитывали  в  зрителях  чувства  высокого  гражданско¬
 1  Вопреки  принятому,  А.  В.  Суворов  запрещал  своим  солдатам,  идя  в
атаку,  кричать  («Кинбурн,  21  декабря  1787  года.  В  сражении  регулярным
войскам  крик  весьма  неприличен...  он  знак  не  храбрости,  но  больше  робо¬
сти,  происходящей  от  недостатка  в  экзерцициях  солдат,  и  ненадежность  их
на  самих  себя,  хотя  в  свете  храбрее  россиянина  нигде  нет,  крик  только
вреден,  что  он  один  приносит  военную  расстройку,  лишает  послушания  и
уже  не  внемлят  команды.  Господам,  начальствующим  в  регулярных  вой¬
сках,  солдатам  крик  крайне  воспретить  и  толковать  о  вреде  от  оного  во
всех  манерах  и  эволюциях»)  (ИРЛИ,  ф.  265,  оп.  3,  Яг  9,  стр.  1071).
 4  Заказ  4(49
 97

го,долга,  требовали,  чтобы  личные  интересы  и  страсти  приноси¬
лись  в  жертву  общегосударственным,  сковывали  и  подавляли  ин¬
дивидуальные  начала  человека.  В  этих  произведениях  изобража¬
лись  условные  характеры,  представлялись  события,  лишенные
черт  реальной  действительности.
 В  написанных  на  темы  национального  прошлого  трагедиях
Сумарокова  прославлялись  высокие  чувства  и  героические  дела,
какие  могли  иметь  место  в  истории  любого  народа.  Носителями
героики  были  только  дворяне;  конфликт  возникал  из-за  борьбы
между  любовной  страстью  и  честью,  чувством  и  долгом,  причем
побеждал  всегда  долг.  Трагедии  призывали  дворян  «победить»
свои  страсти  и  выполнить  долг  перед  государством.  «Но  не  только
нравственные  и  политические  проблемы  волновали  Сумарокова-
драматурга.  Делая  главными  действующими  лицами  трагедии
княаей-тиранов  на  престоле,  он  осторожно  и  умно  сопоставлял  их
действия  с  поступками  Екатерины  II.  Особой  злободневностью
отличалась  трагедия  «Дмитрий  Самозванец»  (1771).  Основой  ее
сюжета  было  восстание  против  монарха-деспота»  К
 Сумароков  в  своих  произведениях  стремился  к  простому,  ес¬
тественному  языку.  В  его  трагедиях  использовались  традицион¬
ные  поэтические  средства:  война  сравнивалась  с  бурей,  смерть
представлялась  в  виде  некоего  зверя  с  хищными  челюстями  либо
с  косой;  междоусобица  и  мятеж  —  в  виде  человека  дерзкого  и
наглого.  В  трагедии  фигурировали  разверстые  небеса,  с  высоты
которых  взирают  цари  и  герои,  победа  перефразировалась  в  виде
лавра  либо  лаврового  венца  и  т.  п.  Подобными  поэтическими
штампами  пользовались  и  авторы  музыкальных  драм,  написан¬
ных  на  патриотические  темы.  Так,  в  лирической  драме  П.  С.  По¬
темкина  «Зельмира  и  Смелой,  или  Взятие  Измаила»  2,  как  и  во
многих  произведениях  подобного  рода,  не  содержалось  каких-ли¬
бо  конкретных  исторических  фактов.  Основное  содержание  про¬
изведения  сводилось  к  борьбе  между  чувством  долга  и  любовью.
 Русские  поэты-классицисты  нарушали  установления  Буало  —
писали  песни  и  басни,  т.  е.  подвизались  в  жанрах,  не  узаконен¬
ных  «поэтическим  искусством».  Долгое  время  популярностью  поль¬
зовались  песнн  А.  П.  Сумарокова,  которые  при  всей  условности
и  отвлеченности  изображенных  в  них  чувств  были  значительным
шагом  вперед  по  сравнению  с  предшествовавшими  образцами
лирики.  Многие  из  них  были  посвящены  реальным  историчес¬
ким  событиям  и  использовали  поэтические  средства  народного
устно-поэтического  творчества.  Так,  в  песне  «О  ты  крепкой,  креп¬
кой  Бендер  град»,  посвященной  взятию  русскими  войсками  под
командованием  П.  И.  Панина  турецкой  крепости  Бендеры  в  1770  г.,
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская  лите¬
ратура  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  16.
 2  «Зельмира  и  Смелой,  или  Взятие  Измаила».  Лирическая  драма.  СПб.,
1795.  См.:  Н.  А.  Елизарова.  Театры  Шереметевых,  издание  Останкинско¬
го  дворца-музея.  М.,  1944,  стр.  146.
 98

уже  зачин  написан  с  использованием  народной  традиции,  размер
имитирует  русские  былины  (четырехстопный  безрифменный  хо¬
рей  с  дактилическими  окончаниями),  далее  следует  диалог,
который  часто  использовался  в  народно-исторической  песне  (диа¬
лог  этот  происходит  между  П.  И.  Паниным  и  духом  Петра  I,
который  говорит  устами  Екатерины  II)  1.  Описание  битвы  дано  в
сопоставлении  с  силами  природы:
 Скрылось  солнце  в  море  бурное,
 Из-за  леса  не  взошла  Луна,
 Не  мешает  небо  мрачное,
 Войско  двинулось  ко  Бендеру,
 Загремели  громы  страшный,
 Заблистали  светлы  молнии,
 Зашумели  войски  Русские,
 Затряслися  стены  градские...
 В  этой  песне  сочетались  традиции  народной  и  одической  поэ¬
зии  XVIII  в.  От  народного  искусства  идет  параллелизм  (сопо¬
ставление  боя  с  разбушевавшимися  силами  природы),  звуковые
повторы,  стремление  к  простоте  и  естественности;  от  оды  —  по¬
этическая  образность  (например,  «лавры»  как  символ  победы),
характер  диалога,  изображение  на  первом  плане  полководца.
 Героическая  тема  разрабатывалась  и  в  таких  распространен¬
ных  в  поэтике  классицизма  жанрах,  как  сатира  и  басня.  Они  ис¬
пользовались  поэтами  для  показа  негативных  сторон  обществен¬
ного  устройства.  В  сатире  А.  П.  Сумарокова  «Наставление  сыну»
умирающий  богач,  наживший  богатство  плутовством,  поучал
своего  сына,  как  «лучше»  жить;  советовал  ему  быть  подобост¬
растным  к  власть  имущим,  свирепствовать  над  слабыми,  любить
только  самого  себя.  На  первый  план  здесь  выдвигались  эгоизм
и  стяжательство  и  разоблачались  как  несостоятельные,  против¬
ные  понятию  нравственного.
 Ранние  русские  баснописцы  XVIII  в.  создавали  басни,  близкие
к  притче,  с  ее  поучительным  характером  и  моралью.  В  одном  пз
произведений  этого  жанра  —  в  притче  А.  Кантемира  «Ястреб,
Павлин  и  Сова»  проводилась  мысль  о  том,  что  люди  должны  жить
в  покое  и  мире  и  на  должность  воевод  следует  ставить  не  храб¬
рых  «ястребов»  и  не  нарядных  «павлинов»,  а  тихих  нравом,  но
умеющих  себя  защитить  «сов».
 А. 	П.  Сумароков  писал  басни,  используя  традиции  лубочной
литературы  и  фольклора.  В  них  содержались  шутка,  гротеск,  бы¬
товые  подробности.  Многие  его  басни  выглядели  как  сатира  на
современные  нравы.  Следует  отметить,  что  Сумароков,  по  сути,
утвердил  новый  тип  басни  в  русской  литературе,  которая  отлича¬
лась  живостью  повествования  и  в  которой  запечатлены  самые
разнообразные  типы  современного  Сумарокову  общества.  «Жи¬
вость  рассказа,  драматическое  действие,  разговорный  язык,  рез-
 1  См.:  «Русская  литература  и  фольклор  XI—XVIII  вв.».  Л.,  1970,  стр.  149.
4* 	99

йость  сатирических  красок  при  изображении  врагов1  ~  главные
художественные  достоинства  Сумарокова-баснописца.
 В  басне  «Война  Орлов»  Сумароков  высмеивал  причины  войн:
орлы  подрались,  но  ни  они  сами,  йикто  другой  не  знал,  что  по¬
служило  причиной  ссоры:
 Не  на  земле  дрались,  но  выше  облаков,
 Так  следственно  и  там  довольно  дураков...
 Орлы  поссорились,  стрелкам  орлины  перья.
 В  басне  Сумарокова  «Отстрелянная  нога»  проводилась  мысль
о  том,  что  всякая  жизнь,  будь  то  жизнь  знаменитого  полководца
или  простого  солдата,  имеет  невосполнимую  ценность.  Солдату
оторвало  ногу,  ему  говорят,  что  вместе  с  ним  потерял  погу  и
фельдмаршал,  что  солдату  нечего  жаловаться:
 Получше  здесь  твоей  нога  отпала:
 А  ты  солдат  простой.
 Солдат  же  ответствует:
 ...Фельдмаршала  я  ниже!
 Но  ах!  моя  нога  была  ко  мне  поближе.
 В  басне  «Петух»  рассказывалось  о  людях,  которые  тихо  си¬
дят  во  время  войны  и  готовы  на  бой,  когда  закончилась  война.
 В  баснях  «Раненый»  и  «Безногий  солдат»,  как  и  у  Державина,
рассказывалось  о  несправедливом  отношении  богатых  к  искале¬
ченным  солдатам.  Эту  же  тему  ставил  Херасков  в  басне  «Вдова  в
суде».  В  роли  пострадавшей  в  этой  басне  выступала  женщина,
потерявшая  на  войне  мужа;  пользуясь  беззащитностью  вдовы,  у
нее  оттягали  деревню,  посадили  в  острог  и  уморили.  Мы  уже  упо¬
минали  о  баснях  Г.  Р.  Державина  «Медведь  и  рысь»  и  «Голубь»,
высмеивавших  самоуверенность  молодых  полководцев.  Некото¬
рые  басни  поучали,  используя  положительные  примеры.
 Поэтика  классицизма  с  ее  строгим  делением  жанров  допуска¬
ла  существование  искусства,  где  переплеталось  «высокое»  и  «низ¬
кое».  К  такому  роду  принадлежала  герои-комическая  поэма.  Коми¬
ческий  эффект  достигался  в  ней  контрастом  темы  и  изложением.
«Высокая»,  героическая  тема  излагалась  нарочито  грубым,  вуль¬
гаризированным  языком,  и,  наоборот,  для  «низкой»,  банальной
темы  использовался  высокий  стиль.  Такова  древнегреческая
«Батрахиомахия»,  где  война  мышей  и  лягушек  излагалась  как
эпическое,  исполненное  грандиозного  значения  событие.
 В  европейских  литературах  герои-комическая  поэма  получи¬
ла  развитие  в  XVII—XVIII  вв.  В  середине  XVII  в.  во  Франции
Поль  Скаррон  издал  «Перелицованную  Энеиду»,  где  в  комическом
плане  с  изображением  бытовых  подробностей  изобразил  героев
поэмы  Вергилия  в  виде  современных  людей.  В  1674  г.  Буало  из¬
дал  поэму  «Налой»,  где  низкая  тема  —  ссора  церковников  —  была
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская  лите¬
ратура  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  16—17.
 100

изложена  стилем  эпопеи.  В  XVIII  в.  И.  Котляревский  издал
«Энеиду,  на  малороссийский  язык  переложенную»,  где  простона¬
родным  языком,  близким  к  языку  украинских  семинаристов,  из¬
ложил  путешествие  героя  Троянской  войны  Энея.
 Наиболее  значительные  произведения  в  этом  жанре  создал
 В. 	Майков.  В  поэме  «Игрок  ломбера»  игра  в  карты  описана  как
сражение  на  войне.  В  поэме  «Елисей,  или  Раздраженный  Вакх»,
повествующей  о  похождениях  пьяницы  Елисея,  соединены  эле¬
менты  «высоких»  жанров  и  «низких».  События,  требующие  по  ка¬
нонам  классицизма  высоких  образов  и  слов,  изложены  «низким»
слогом,  и,  наоборот,  события  низкие  описаны  «торжественно».
Елисей  выпил  чашу  вина  и  ударил  ею  чумака,  разлетелись  ос¬
колки  разбитой  чаши  —  их  полет  сравнивается  с  бурей  («Как
дождь  и  град,  смеясь,  из  тучи  полетел»).  Драка  крестьян-зимо-
горцев  с  валдайцами  за  покосное  поле  описана  как  грандиозное
сражение.  Перед  битвой  встречаются  конные  предводители
«войск»,  все  ждут,  что  они  вступят  в  единоборство,  но  те  огра¬
ничились  бранью;  сошлись  воюющие,  началась  драка:  на  поле
слышен  треск  разрываемой  одежды,  поднимается  облаком  пыль,
враги  бьют  друг  друга  кулаками,  вырывают  бороды,  «пушат»  по-
матерному,  действия  буяна  Стеньки  сравниваются  с  молнией
и  т.  п.  Елисей  уподобляет  нападение  зимогорцев  «вихрю».
 В  «Энеиде»  И.  Котляревского  использовались  традиционные
эпические  образы:  отрицательный  зачин,  сравнение  боя  с  бурей,
гипербола.  Смерть  уподоблялась  чаше;  битва  изображалась  в  ту¬
че  стрел,  в  затмении  солнца:
 Троянцы,  словно  черти,  злились,
 Рутулов  били  наповал.
 Вокруг  вздымались  пыли  клубы,
 Трещали  кости,  ребра,  зубы,
 Из  губ,  носов  хлестала  кровь.
 Кто  бил,  кто  резал,  кто  рубился,
 Кто  вверх  тормашками  валился,
 Кто  полз  и  поднимался  вновь...
 Всяк,  чем  попало,  тем  крошил.
 Поднялся  писк,  стенанья,  охи,
 Враг  на  врага  скакал,  как  блохи,
 Кусался,  грыз,  щипал,  душил.
 В  рукописных  сборниках  XVIII  в.  сохранились  пародийные
оды,  воспевающие  не  героические  подвиги,  а  дела  обыкновенные,
иногда  людские  недостатки  и  пороки.  Одно  из  произведений  —
«Похвальная  ода  Андрею  сыну  Филиппа  в  Яссах»  1  —  посвящено
«подвигам»  военного  врача,  совершенным  не  на  поле  битвы,  а
за  зеленым  сукном  карточного  стола.  Как  и  все  произведения
этого  жанра,  ода  начинается  с  обращения  к  музе:
 Кой  черт  ты,  муза,  суетишься
И  мне  покою  не  даешь?
 1  ИРЛИ  АН  СССР,  ф.  265,  оп.  3,  №  9,  стр.  1102.
 101

Эта  муза  не  античная,  исполненная  величавости  богиня,  а  деви¬
ца  из  тех,  которых  можно  было  встретить  в  кабаке  или  обозе
армии.  Она  встает  с  зарей,  в  руках  у  нее  простонародный  музы¬
кальный  инструмент  —  гудок,  исполняет  муза  популярные  солдат¬
ские  и  крестьянские  мелодии:  камаринского  и  бычка,  «щепочет»
и  «ярится».  Автор  говорит,  что  на  своей  лире  он  прославляет  не
«фабричных  богатырей»,  а  веселого  старика,  который,  «сопровож¬
дая  армию  с  лекарствами  и  ланцетом,  платил  исправно  дань  смер¬
ти  и  обошел  Молдавию,  два  раза  был  в  Таврии,  жил  в  Польше,
ходил  за  Дунай,  прошел  всю  Россию».  Другое  произведение  подоб¬
ного  рода  —  «Ода  невским  гарнизонным  солдатам»  1  —  восхваляет
солдат  не  за  подвиги  на  войне,  а  за  «похождения»  в  мирное  вре¬
мя:  за  то,  что  они  «в  мишень  пулями  палили  и  корову  застрели¬
ли».  Гарнизонные  служаки  и  их  офицеры  не  задумываются  над
тем,  что  им  придется  возместить  владельцу  убыток:  «Хоть  хозя¬
ин  и  придет,  но  здесь  нас  уж  не  найдет».  В  заключение  автор
разрешает  солдатам  стрелять  не  только  коров,  но  и  лошадей,
лишь  бы  они  не  убивали  людей.
 В  рукописных  сборниках  сохранились  эпиграммы,  высмеиваю¬
щие  угодничество  и  другие  приемы,  которыми  пользовались  лю¬
ди,  «делавшие  военную  карьеру»  2.
 Классицистами  были  созданы  и  произведения  открыто-анти¬
военного  характера.  Среди  них  интересна  ода  В.  Майкова  «Вой¬
на».  Написанная  в  традиционной  манере,  она  осуждала  войны  за
то,  что  они  разрывают  союзы  между  государствами,  доставляют
страдания  народам,  заставляют  пахарей  оставить  труд  земледель¬
ца  и  взяться  за  оружие,  разлучают  семьи  и  друзей.  Во  время
войны  убийцы  становятся  героями;  сквозь  сгущеные  серой  тучи
не  светит  солнце,  колеблется  земля,  у  людей  воспламеняются
гневом  сердца,  разверзается  ад,  воины  тонут  в  кровавых  реках,
на  покрытую  мертвыми  телами  землю  спускается  мгла.  Поэт  пред¬
ставляет  то  время,  когда  люди  жили  в  «сладком  мире»,  земля  не
делилась  на  части,  не  было  вражды  и  гнева.  В.  И.  Майков  рисует
типичную  для  поэзии  классицизма  картину  «золотого  века»,  ког¬
да  пастухи  мирно  пасли  стада,  мир  царил  не  только  среди  людей,
но  и  в  природе  («Там  с  агнцем  почивает  лев»),  которая  сама
«для  всех  обильно  и  равно»  родила  плоды  и  хлеб,  не  было  ссор
между  мужьями  и  женами,  не  было  зависти,  лести,  все  жили  «в
свободе,  братстве  и  равенстве».  Причины  войн  поэт  ищет  в  об¬
ласти  этики:  мирная  жизнь  кончилась  из-за  честолюбия  людей,
 *  ИРЛИ  АН  СССР,  ф.  205,  оп.  3,  №  9,  стр.  367,  368.
 2  Вот  одна  из  эпиграмм  из  рукописного  сборника:
 «Пред  взводом  шествуя  тем  чванится  Подлон,
 Что  слышит  за  собой  двух  барабанов  звон.
 Но  что  народу  те  вещают  барабаны?
 Что  задом  идучи,  он  вышел  в  капитаны»  (ИРЛИ  АН  СССР,  ф.  265,
оп.  3,  №  9,  стр.  404).
 102

наступил  век,  когда  исчезли  любовь  и  дружба,  сильные  и  богатые
начали  «терзать»  слабых  и  бедных.
 Основная  идея  русского  классицизма  —  идея  защиты  родины,
оценка  мира  и  войны  были  восприняты  от  Петровской  эпохи.  Ве¬
ликой  заслугой  классицизма  было  воплощение  в  художественных
образах  высокого,  героического.  Однако  классицисты  полагали,
что  героическое  содержится  только  в  величественном  и  велико¬
лепном,  а  не  в  простом  и  обыденном  К  Художественная  практика
классицистов  часто  ограничивалась  стереотипными  рамками.  Те¬
ма  народа  как  определяющей  силы  исторического  процесса  в  их
произведениях  только  поставлена.  Дальнейшее  развитие  она  полу¬
чит  у  романтиков.  У  писателей-классицистов  очень  слабо  выра¬
жен  критический  дух.  Классицисты  не  изображали  бой,  а  прослав¬
ляли  полководцев.  В  поэзии  классицизма  в  целом  очень  мало  го¬
ворилось  о  человеке  —  главном  и  единственном  герое  описываемых
грандиозных  событий.  Ничего  не  писали  о  его  переживаниях  и
чувствах,  не  изображалась  бытовая  сторона  войны.  Это  отношение
к  человеку  соответствовало  господствовавшей  в  XVIII  в.  военной
теории,  автором  которой  был  прусский  король  Фридрих  II.  Его
армия  носила  ярко  выраженный  сословный  характер  и  была  типич¬
ным  продуктом  абсолютизма:  в  ней  господствовала  иерархия,  офи¬
церы  набирались  исключительно  из  дворян,  солдаты  —  из  крестьян
и  иностранцев.  В  результате  палочной  муштры  солдаты  превра¬
щались  в  «механизм,  артикулом  предусмотренный».  В  живописи  в
эту  эпоху  распространился  условно-аллегорический  тип  батальной
картины,  монарх  или  полководец  изображался  крупным  планом  на
фоне  битвы  либо  симметрично  расположенного  войска  2.
 На  литературе  XVIII  в.,  и  в  частности  на  произведениях  клас¬
сицистов,  несмотря  на  особенности  их  стиля,  воспитывалось  не¬
сколько  поколений  русских  людей.  Эти  произведения  учили  ге¬
роизму,  презрению  к  смерти,  рыцарскому  отношению  к  долгу.
Они  глубоко  западали  в  душу,  их  вспоминали  даже  на  поле  боя3.
 1  См.:^  И.  3.  С  е  р  м  а  н.  Русский  классицизм.  Л.,  «Наука»,  1973.
 2  В  1761  г.  Д.  Дидро  писал  о  необходимости  новой  батальной  живопи¬
си,  «чтобы  преодолеть  холодность,  однообразие  и  скуку  этих  длинных  па¬
раллельных  шеренг,  продолговатых  или  квадратных  построений  и  сим¬
метрию  нашей  тактики.  Пришло  время  больших  батальных  полотен,  изобра¬
жающих  рукопашные  схватки,  в  которых  самым  важным  были  ловкость  и
физическая  сила  человека»  (Цит.  по  кн.:  Б.  Г.  Р  е  и  з  о  в.  Из  истории  евро¬
пейских  литератур.  Изд-во  ЛГУ,  1970,  стр.  195).
 3  Предание  рассказывает,  как  в  1805  г.  под  Аустерлицем  русские  ка¬
валергарды,  спасая  пехоту,  атаковали  французов.  Все  поле  было  покры¬
то  телами  убитых  и  раненых.  Наполеон  иронизировал  над  «безусыми  маль¬
чишками»,  павшими  в  атаке,  не  принесшей  успеха.  Тяжело  раненный  офи¬
цер  Павел  Петрович  Сухтелен  приподнялся  и  ответил  французскому  им¬
ператору:  «Молодость  не  мешает  храбрости»  —  и  прочитал  стихи  из  траге¬
дии  Корнеля  «Сид»:  «Я  молод,  это  верно,  но  доблесть  воина  не  исчисляет¬
ся  его  возрастом».
 103

РУССКАЯ
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
В  ХУДОЖЕСТВЕННОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ  ЭПОХИ
ПРОСВЕЩЕНИЯ
 $
 К
 Ж  кризис  классицизма  в  России  начинается  с  демокра¬
тизацией  общественной  мысли.  «В  течение  четырех  десятилетий
(XVIII  в.—  А.  К.)  классицизм  был  господствующим  литератур¬
ным  направлением,  с  середины  60-х  годов  положение  начало  ме¬
няться.  Все  менее  могла  отвечать  требованиям  времени  литера¬
тура  классицизма.  Писатели-просветители  и  писатели-разночин¬
цы  стали  искать  иных  путей  в  искусстве.  Развертывавшаяся
общественная  борьба  предъявляла  новые  требования  к  писате¬
лям...»  *.  У  людей  появились  сомнения  в  справедливости  социально¬
го  устройства,  основанного  на  деспотическом  правлении.  Господ¬
ствующим  стало  убеждение,  что  человек  должен  быть  свободным,
ибо  таковым  он  является  по  своей  природе;  для  этого  необходимо
освободиться  от  оков  деспотического  абсолютизма,  от  сословных
предрассудков  с  их  условными,  ограничивающими  понятиями
чести  и  нравственного  долга.  Человек  взаимодействует  с  об¬
стоятельствами,  находится  под  их  впечатлением,  он  вправе  сам
решать,  что  должен  делать.  Нужно  дать  ему  возможность  про¬
являть  свои  индивидуальные  качества.  Понятие  государства  в
художественной  литературе  все  чаще  заменяется  понятием  оте¬
чества,  нации.  Истинная  любовь  к  родине  возможна  только  в  та¬
ком  обществе,  где  нет  деспотической  власти,  где  люди  свобод¬
ны  и  не  являются  ни  подданными,  ни  рабами,  но  равноправными
гражданами.  Если  предшествующие  писатели  принимали  войну
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская  ли¬
тература  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  20.
 104

как  нечто  неизбежное,  то  просветители  ставили  вопросы  о  при¬
чинах  войн,  пытались  понять,  что  представляют  собой  они  с  точ¬
ки  зрения  этики,  критиковали  захватнические  войны.  Русские
просветители,  как  и  их  западноевропейские  единомышленники,
верили  во  всемогущую  силу  человеческого  разума  и  объявили  не¬
разумными  феодальные  пережитки,  разработали  теорию  «просве¬
щенного  абсолютизма»,  полагая,  что  на  основе  их  сочинений  и
рекомендаций  монархи  издадут  законы,  преобразующие  нравы
людей.  Заслугой  просветителей  было  отстаивание  интересов  ши¬
роких  масс,  хотя  в  большинстве  своем  они  не  понимали,  что  на¬
родные  массы  представляют  великую  историческую  силу.  Просве¬
тители  стремились  создать  национальную  литературу.
 В  борьбе  русских  крестьян  с  угнетателями-помещиками  рож¬
дались  революционные  традиции.  Скрытая,  но  не  прекращающая¬
ся  борьба  трудящихся  масс  вылилась  в  конце  XVIII  в.  в  кресть¬
янскую  войну  под  руководством  Пугачева,  явившуюся  рубежом
двух  этапов  русского  Просвещения.  Просветители  в  России  вери¬
ли  в  духовные  силы  народа  и  главной  своей  целью  считали  про¬
свещение,  которое  должно  было  привести  к  социальному  обновле¬
нию  России,  к  освобождению  крестьянства,  составляющего  боль¬
шинство  населения.  Несмотря  на  дворянскую  ограниченность
взглядов  русских  писателей-просветителей,  веривших  в  мирное
разрешение  социальных  антагонизмов  (за  исключением  А.  Н.  Ра¬
дищева—  идеолога  крестьянской  революции),  можно  видеть,  что
Просвещение  в  России  развивалось  в  борьбе  с  крепостничеством
и  деспотизмом  Екатерины  II,  с  легендой  о  том,  что  она  является
«просвещенным  монархом».
 105

Философ-экономист  Я.  П.  Козельский,  правовед  С.  Е.  Десниц-
кий  и  другие  деятели  русского  Просвещения  развивали  идеи  спра¬
ведливого  общественного  устройства,  уделяя  при  этом  много  вни¬
мания  вопросам  войны  и  мира,  которые  в  описываемое  время  име¬
ли  актуальное  значение.
 Своеобразие  русского  Просвещения  заключается,  в  частности,
в  том,  что  возглавили  его  представители  не  буржуазии,  а  лучшие
люди  из  дворян,  много  думавшие  о  духовном  обновлении  русского
народа.
 Вопросам  войны  и  мира,  проблеме  армии  и  народа  много  вни¬
мания  уделяли  писатели-дворяне  Н.  И.  Новиков  и  А.  И.  Ради¬
щев,  Д.  И.  Фонвизин  и  И.  А.  Крылов.  Однако  эта  сторона  их  дея¬
тельности  еще  недостаточно  освещена  исследователями.
 Н.  И.  Новиков  служил  в  гвардии,  хорошо  знал  армейскую
жизнь,  но  он  мечтал  о  служении  «общей  пользе»;  увидев,  что  ар¬
мия  ее  не  дает,  вышел  в  отставку  1.  Он  посвятил  себя  литератур¬
ной  деятельности,  однако  в  отличие  от  многих  литераторов  XVIII  в.
обратился  не  к  поэзии,  а  к  прозе.  В  слоях  демократического  чи¬
тателя  XVIII  в.  бытовали  и  пользовались  успехом  прозаические
жанры.  Их  отвергала  поэтика  классицизма,  но  именно  в  прозаи¬
ческих  жанрах,  опиравшихся  на  недворянского  читателя,  нача¬
ли  вызревать  третьесословные  и  демократические  тенденции.
Если  поэты-классицисты  прославляли  подвиги  царей,  полковод¬
цев,  вельмож,  прославляли  подвиги  русской  армии  вообще,  то
просветители-прозаики  обратили  свое  внимание  главным  образом
на  социальные  противоречия.
 Как  относился  Н.  И.  Новиков  к  войне,  какую  оценку  он  дал
войнам,  которые  велись  в  его  время,—  вот  вопросы,  которые  мы
постараемся  осветить.
 В  1781  г.  Н.  И.  Новиков  предпринял  трехтомное  «Московское
ежемесячное  издание»,  где  были  опубликованы  прозаические  и
стихотворные  переводы  различных  авторов.  Здесь  же  был  напе¬
чатан  трактат  «Рассуждение  о  войне»,  переведенный  с  француз¬
ского  Петром  Калязиным.  Автор  его  отмечал  страшное  зло,  кото¬
рое  приносит  война  людям:  «Согласен  я  в  том,—  писал  он,—  что,
рассуждая  о  злосчастных  действиях,  производимых  войною,  при¬
рода  человеческая  ее  устрашается;  разбросанные  члены  по  полям,
свирепость  солдат,  умывающихся  в  крови  неприятельской,  остав¬
ленные  вдовы  и  сироты  без  помощи,  город  в  пламени,  вопль  из¬
гнанных  жителей  из  своих  жилищ  суть  предметы,  принуждающие
содрогаться  от  страха»  2.  О  связанных  с  войной  бедствиях  гово¬
рилось  и  в  другом  произведении,  напечатанном  в  «Московском
ежемесячном  издании»,—  «Письме  от  сына,  умирающего  на  сра-
 1  Н.  И.  Новиков  писал  в  предисловии  к  своему  журналу  «Трутень»  в
1700  г.,  что  военная  служба  «нужна  и  без  нее  не  можно  обойтися,  она
почтенна;  но  она  не  по  моим  склонностям».
 2  «Московское  ежемесячное  издание»,  ч.  И.  М.,  1781,  стр.  189,
 106

женин,  к  отцу»  !.  В  то  же  время  в  «Рассуждении  о  войне»,  о  ко¬
тором  говорилось  выше,  утверждалась  мысль  о  необходимости
войн,  направленных  на  «справедливое  защищение  утесненных
против  неправедного  утеснителя».  Автор,  высказывая  эту  мысль,
следовал  основоположнику  теории  международного  и  естествен¬
ного  права  голландскому  юристу  Гуго  Гроцию,  учение  которого
было  популярным  среди  просветителей.  Гуго  Гроций  признавал
право  «вооруженной  рукой  отражать  насилие  начальствующих
лиц»  2.  Основываясь  на  теории  Общественного  договора,  он  счи¬
тал,  что  деспотизм  должен  быть  устранен  насилием.  Причиной,
побуждающей  к  войне,  утверждалось  в  «Рассуждении  о  войне»,
напечатанном  в  «Московском  ежемесячном  издании»  Н.  И.  Но¬
викова,  должны  быть  не  честолюбие  и  слава  властителей  и  пол¬
ководцев,  не  стремление  их  обогатиться  за  счет  побежденного,  а
любовь  к  отечеству.  Войны,  начатые  во  имя  удовлетворения  чес¬
толюбия  и  захвата  чужих  земель,  признавались  несправедливы¬
ми  и  сурово  осуждались.  «Как,  люди  разве  сотворены  только  к
удовольствованию  честолюбия  одного  из  них?  —  восклицал  автор
«Рассуждения...».—  Нет,  нет,  кровь  человеческая  весьма  дорога,
чтобы  быть  ей  проливаемой  беспрестанно  для  удовольствия  жела¬
ющего  прославиться  одного  владетеля  тщеславящегося».  Войны
справедливые  избавляют  людей  от  страданий,  поэтому  беды  и
несчастья,  связанные  с  ними,  не  так  чувствительны3.  Благодаря
освободительной  войне  утвердилась  Голландская  республика  —
имелась  в  виду  Нидерландская  буржуазная  революция  XVI  в.,
как  известно,  первая  успешная  буржуазная  революция  в  Евро¬
пе.  Автор  «Рассуждения...»,  говоря  о  справедливых  войнах,
утверждал,  что  они  избавляют  общество  от  опасных  для  его  спо¬
койствия  элементов,  заставляют  служить  дворян  (которые  уто¬
пают  в  роскоши,  а  роскошь  развращает  людей),  развивают  науки
физику,  механику,  дают  возможность  проявиться  смелости,  са¬
мопожертвованию,  великодушию,  щедрости,  помогают  выдвиже¬
нию  талантливых  полководцев  из  среды  простых  людей.  Предво¬
 1  «...На  открытом  сражении,  где  жестокий  неприятель  уничтожал  тру¬
ды  стенящего  хлебопашца,  где  ненависть  людей  разоряла  то,  что  милость
творца  производила  из  земли,  где  геройский  конь  топтал  богатые  жатвы,
определенные  к  удовольствию  голода,  где  мечь  пожирал  людей...»  («Мо¬
сковское  ежемесячное  издание»,  ч.  I.  М.,  1781,  стр.  277).
 2  Гуго  Гроций.  О  праве  войны  и  мира,  кн.  I.  М.,  1956  (гл.  IV,  §  IX).
 3  «А  когда  она  (война.  —  А.  К.)  бывает  справедливым  защищением
устрашенного  народа  силою  своего  соседа,  то  нет  ничего  беспорочнее*  как
приняться  за  оружие  и  исполнить  свое  намерение.  Злополучия,  соединенные
с  сим,  не  столь  будут  чувствительны;  поелику  через  оные  избегаем  боль¬
ших...  Вопль  нескольких  вдовиц  покажется  маловажным,  ежели  рассудим,
что  смертью  оплакивающихся  ими  избавлено  все  государство  от  оной»
(«Московское  ежемесячное  издание»,  ч.  II.  М.,  1781,  стр.  191).  Об  этом  пи¬
сали  просветители  и  на  Западе:  «Не  ближних  разграблять,  но  сохранять
себя,  мой  друг,  ужели  то  противно  для  тебя»  («Тактика»,  сочинение
г.  Вольтера,  которое  переложил...  Ермил  Костров  ноября  14  дня  1779  г.»,
стр.  9).
 107

дительствующие  войсками  военачальники  должцы  обладать  мно¬
гими  талантами  и  знаниями,  предприимчивостью,  благоразумием,
умением  быстро  принимать  решения.  Участвовать  в  справедли¬
вой  войне  не  только  необходимо,  но  и  почетно.  Еще  в  1770  г.  в
«Историческом  приключении»,  опубликованном  в  журнале
Н.  И.  Новикова  «Пустомеля»,  было  рассказано  о  некой  девице
Миловиде,  любящей  молодого  Добросерда.  Она  принесла  свою
любовь  в  жертву  патриотическому  долгу.  В  «Кратких  повестях»
(«Московское  ежемесячное  издание»,  ч.  I)  читателя  знакомили
с  подвигом  капитана  фон  Астаса,  который  погиб,  спасая  свой
полк.  В  этом  же  сборнике  было  опубликовано  переведенное  с
немецкого  языка  «Письмо  Стратона  к  сыну»  и  «Письмо  от  сына,
умирающего  на  сражении,  к  отцу».  В  первом  содержался  призыв
отца  к  сыну  «защищать  отечество».  Автор  писал:  «любовь  к  оте¬
честву»  почетна,  она  «вместилище  всех  добродетелей  и  должна
быть  основана  не  на  корыстолюбии,  а  на  чувстве  долга»  !.  Во  вто¬
ром  смертельно  раненный  сын  с  восторгом  писал  о  том,  что  он
выполнил  свой  долг,  храбро  сражался  и,  умирая,  вынес  «окро¬
вавленное  знамя».  Он  писал:  «Знаменитая  смерть!  Не  на  мягкой
ностеле,  в  покое,  не  в  неспособии  отечеству,  не  без  славы.  Я  уми¬
раю  на  ратном  поле...»  Эти  слова,  учитывая  их  притягательное
звучание,  имели  особенно  глубокий  смысл.  У  читателей  «Мос¬
ковского  ежемесячного  издания»  мог  возникнуть  вопрос:  всякое
ли  государство  нужно  защищать  с  таким  самоотвержением,  как
этого  требовал  Стратон?  Н.  И.  Новиков  не  давал  на  этот  вопрос
прямого  ответа.  Стратон  писал,  что  государство  —  это  всеобщее
счастье,  оплот  жизни.  «Не  наслаждаемся  ли  мы  равными  вы¬
годами,  равным  покоем,  равной  безопасностью  и  равно
свободным  владением  собственности?»2  —  спрашивал  он.  Этот
риторический  вопрос  был  исполнен  большого  значения.  для
сословного,  военно-феодального  государства,  каким  была  Рос¬
сия,  Кто  же  является  настоящим  защитником  государства?
Н.  И.  Новиков,  который  выступил  против  сословных  пред¬
рассудков,  писал,  как  бы  отвечая  на  этот  вопрос,  что  «послед¬
ний  мужик,  ежели  только  чистое  имеет  сердце,  может  лучше
истину  чувствовать»,  нежели  благородный  дворянин.  В  «Мо¬
сковском  ежемесячном  издании»  рассказывалось  о  дворянах,
которые  использовали  всяческие  поводы  к  тому,  чтобы  не  испол¬
нить  своего  долга  на  военном  поприще.  Еще  раньше  тема  испол¬
 1  «Жизнь  твоя  принадлежит  собственно  государству:  должность  твоя
велит  биться  за  него  и  умереть,  если  потребует  нужда.  Ты  принял  от  него
меч,  ты  не  можешь  оного  положить.  Оно  заплатило  тебе  за  кровь,  которую
ты,  может  быть,  прольешь  за  него.  Не  жалей  ее,  когда  нужда  потребует;
помни,  что  она  есть  сокровище,  не  тебе,  но  ему  принадлежащее.  Трус,  ко¬
торый,  не  рассуждая  о  своей  должности,  подлым  бегством  спасает  свою
жизнь,  спасает  ее  ко  стыду»  («Московское  ежемесячное  издание»,  ч.  II.
М.,  1781,  стр.  170-171).
 2  Разрядка  везде  моя.  —  А.  К,
 10.8

нения  дворянами  своего  воинского  долга  перед  государством  бы¬
ла  поставлена  в  сатирических  журналах.
 Кажется,  нет  такой  стороны  жизни  русской  армии,  которой
не  коснулся  бы  Н.  И.  Новиков.  Он  критиковал  злоупотребления,
совершаемые  дворянами  во  время  рекрутских  наборов.  В  это
время  многие  помещики  устраивали  свои  темные  дела.  Хищения
и  обман  были  настолько  распространенными,  что  правительство
в  XVIII  в.  вынуждено  было  запретить  на  период  наборов  про¬
дажу  крепостных.  О  рекрутчине  писали  многие  русские  писатели
и  общественные  деятели.  Вопрос  этот  имел  важное  значение  и  на
протяжении  XIX  в.  Н.  А.  Добролюбов  показал  основную  причину
зла,  коренящегося  в  «ненормальности  всего  общественного  уст¬
ройства»,  т.  е.  в  крепостном  праве1.  В  журнале  «Трутень»  (1769,
лист  XXV)  Н.  И.  Новиков  рассказал  о  том,  как  помещики  обходили
запрещение  правительства:  эти  «забывшие  честь  и  совесть»  лю¬
ди  совершали  незаконные  сделки,  прибегая  к  помощи  судебных
чиновников2.  Подобный  вопрос  поднимался  и  в  известных  «Пись¬
мах  к  Фалалею»  («Живописец»,  ч.  I):  вышедший  в  отставку
грубый  солдафон  Ермолай  Терентьевич  в  письме  к  племяннику  с
завистью  и  злорадством  писал  о  некоем  Авдуле  Еремеевиче,  ко¬
торый,  если  бы  его  не  сменили,  «гораздо  понагрел  руки  около
нынешних  рекрутских  наборов»  3.
 Главной  обязанностью  дворянина  XVIII  в.  была  военная  служ¬
ба.  Еще  Петр  I  писал  о  том,  что  дворянство  «ради  службы  благо¬
родно  и  от  подлости  отлично».  Правительство  беспокоилось,  что¬
бы  его  офицеры  и  чиновники  были  грамотными.  В  свое  время
Петром  I  на  дворян  была  возложена  обязанность  учиться  грамо¬
те,  цифири,  геометрии.  При  преемниках  Петра  I  законом  1737  г.
на  смотрах  дворянам  устраивались  экзамены  по  чтению,  письму,
арифметике  и  геометрии;  выдержавших  экзамен  отпускали  до¬
мой,  где  они  должны  были  учиться  географии,  истории  и  форти¬
фикации;  провалившихся  отдавали  в  школы.  Какое  воспитание
дворянские  недоросли  получали  в  своих  поместьях  от  заезжих
учителей,  известно  из  литературы  XVIII  в.  Писал  об  этом  и
Н.  И.  Новиков.  Устами  некоего  Доброхотова  он  рассказал  в  «Жи¬
вописце»  о  молодом  человеке,  который  учился  у  своего  отца-дво-
рянина.  Этот  «учитель»  сам  ничего  не  знал  и,  естественно,  ниче¬
го  не  мог  рассказать  путного  своему  ученику,  кроме  стародавних
 1  См.:  Н.  А.  Добролюбов.  Русская  сатира  в  век  Екатерины  II,
Собр.  соч.,  т.  III.  СПб.,  1911,  стр.  642,  703.
 2  См.:  Н.  И.  Новиков.  Избр.  соч.  М.  —  Л.,  1951,  стр.  129.  В  дальней¬
шем  ссылки  на  это  издание  приводятся  в  тексте  с  указанием  страницы.
 3  В  «Живописце»,  например  в  «копии  с  помещичьего  указа»,  читатель
узнавал  о  том,  как  помещики  использовали  рекрутские  наборы  для  того,
чтобы  избавиться  от  нежелательных  людей,  и  в  этом  случае  не  упускали
возможности  «понагреть  руки».  Управителю  Семену  Григорьевичу  поме¬
щик  приказал  поставить  в  рекруты  «за  пьянство  и  воровство»  Гришку
Федорова,  а  с  крестьян  за  это  собрать  по  два  рубля  (155).
 109

историй  о  Ставучанской  баталии  (205).  В  «Трутне»  было  опубли¬
ковано  письмо,  где  сообщалось  о  том,  что  и  в  кадетском  корпу¬
се  молодой  человек  ничему  путному  выучиться  не  сможет.  Эпи¬
столярная  форма  повествования,  к  которой  в  литературе  XVIII  в.
прибегали  для  раскрытия  души  и  характеров  героев,  бралась
Н.  И.  Новиковым  для  показа  общественных  отношений.  В  «Живо¬
писце»  (ч.  1,гл.  «Автор  к  самому  себе»)  Н.  И.  Новиков  предоставил
слово  офицеру  Худовоспитаннику.  Он  показал,  какое  зло  несет  с
собой  отсутствие  просвещения.  Необразованный  офицер  —  явле¬
ние,  особенно  страшное  в  жизни  государства,  где  главную  роль
играла  армия.  Худовоспитанник  не  признает  наук;  он  говорит,  что
они  не  сделают  его  более  смелым,  не  научат  исполнять  лучше
должность,  а,  наоборот,  смягчат  сердце.  От  мягкосердечия  же,
по  его  представлению,  недалеко  до  трусости.  Это  —  извращенное
понимание  некультурным  человеком  вопроса,  волновавшего  мно¬
гих  просветителей,  которые  желали  не  только  сделать  всех  лкх-
дей  образованными,  но  и  смягчить  их  нравы.  «Вся  моя  наука,—
говорит  Худовоспитанник,—  состоит  в  том,  чтобы  уметь  кричать:
пали!  коли!  руби!  и  быть  строгу  до  чрезвычайности  к  своим  под¬
чиненным»  (102).  Новиков  поставил  здесь  и  вопрос  о  подлинной
и  мнимой  храбрости.  Отдельные  высказывания  Худовоспитан-
ника,  как  и  его  суждение  в  целом,  не  имеют  по  существу  ничего
общего  с  истинной  храбростью,  необходимой  воину  на  поле  боя.
Его  храбрость  оборачивалась  трусостью,  прикрываемой  насилием
над  подчиненными.  Писатель  показывает,  что  даже  в  том  случае,
если  Худовоспитанник  выполнит  свой  долг  на  войне  и  будет
сражаться  с  неприятелем,  его  невозможно  ни  наградить,  ни  по¬
высить  по  службе.  Полк  ему  доверить  нельзя,  он  ничего  не  уме¬
ет,  «опричь  науки  рубить  шпагою»;  его  можно  наградить  деньга¬
ми,  но  это  его  не  удовлетворит,  ибо  он  считает,  что  был  хорошим
офицером,  может  быть  еще  лучшим  начальником.  Особенно  стра¬
шен  Худовоспитанник,  когда,  затаив  «обиду»,  уходит  в  отстав¬
ку  и  приезжает  в  свою  деревню  (по  словам  автора,  «в  другую
неприятельскую  землю,  а  именно  в  свое  поместье»).  Ирония  пе¬
реходит  здесь  у  Н.  И.  Новикова  в  сарказм.  Сатирик  показывает,
к  каким  отвратительным  явлениям  приводит  невежество.  Ху¬
довоспитанник,  подобно  тому  как  собирал  контрибуцию  с  побеж¬
денного  противника  на  войне,  с  чрезвычайной  жестокостью  со¬
бирает  непомерные  подати  с  крестьян:  «Там  рубил  неверных,  а
здесь  сечет  и  мучит  правоверных.  Там  не  имел  он  никакия  жалос¬
ти;  нет  у  него  и  здесь  никому  и  никакой  пощады:  и  если  бы  мож¬
но  ему  было  со  крестьянами  своими  поступать  в  силу  военного
устава,  то  не  отказался  бы  он  их  аркебузировать.  Там  отнятием
неприятельских  земель  служил  он  отечеству,  а  здесь  отнятием
оных  у  маломощных  своих  соседей  делается  преступником  за¬
конов  отечества».  Сатирический  пафос  писателя,  направленный
на  осмеяние  крепостнического  общества  и  офицеров  его  армии,
проявляется  здесь  особенно  ярко.  Перед  читателями  «Живописца»
 110

вставал  образ  грубого,  неотесанного  служаки-армейца.  Не  беда,
что  по  отношению  к  реально  существующим  типам  в  нем  были  не-»
сколько  сдвинуты  жизненные  пропорции,  присутствовал  гротеск*
 Речь  Худовоспитанника  определялась  его  ограниченным  со¬
циальным  кругозором  и  слабым  умственным  развитием.  Так,  ха¬
рактеристика  жестокости  усугублялась  словом  «аркебузировать»,
т.  е.  расстрелять  из  аркебузы  —  старинного  ружья.  Это  малоупо¬
требительное,  устаревшее  слово  напоминало  о  временах  варвар¬
ского  средневековья,  когда  были  в  ходу  аркебузы,  и  всесильные
феодалы  «аркебузировали»  крестьян.  Людей,  подобных  Худовос-
питаннику,  было  много.  Н.  М.  Карамзин  в  «Историческом  по¬
хвальном  слове  Екатерине  II»,  говоря  о  значении  указа  о  вольно¬
сти  дворянской,  вынужден  был  признать,  что,  получив  возмож¬
ность  оставить  военную  службу,  дворяне  поселялись  в  поместьях,
где  вели  праздную  и  малополезную  для  государства  жизнь,  зани¬
мались  охотой,  «которая  приятным  образом  напоминала  им  воин¬
скую  деятельность»;  Россия  в  отдаленных  губерниях  представля¬
ла  «картину  феодальных  веков  Европы»  *.  У  Н.  И.  Новикова  мы
находим  и  другого  «героя»,  близкого  по  своему  характеру  к  Ху-
довоспитаннику.  Это  молодой  дворянин,  носящий  имя  Молоко¬
сос.  «Я  не  хочу  тратить  времени  для  наук,—  Молокосос  как  бы
продолжал  мысли  Худовоспитанника,—  они  мне  не  нужны.  Чины
получаю  я  по  милости  моего  дядюшки,  гораздо  еще  преимущест¬
веннее  перед  теми,  которые  в  науках  погубили  молодые  свои  ле¬
та».  Заметим,  что  награждение  чинами  и  знаками  отлцчия  за
взятки  в  армии  XVIII  в.  было  весьма  распространенным  явлением
и  нашло  отражение  не  только  в  мемуарной  литературе,  но  и  в
произведениях,  созданных  в  солдатской  среде.  Выведенные
Н.  И.  Новиковым  персонажи  были  условны,  но  читатели  узнава¬
ли  в  них  черты  реальных  людей,  встречаемых  в  жизни.  Образы,
созданные  писателем-просветителем,  были  шире,  чем  их  жизнен¬
ные  прототипы.
 А.  П.  Сумароков  в  «Эпистоле  II  о  стихотворстве»  рекрдоядо-
вал  представить  труса  и  хвастуна  предметом  сатирической)  осме¬
яния:
 Трус,  пьян  напившися,  возносится  отвагой
 И  за  ребятами  гоняется  со  шпагой...
 Однако  только  просветители  и  безыменные  авторы  из  разночинной
среды  подошли  к  этому  вопросу  под  социальным  углом  зрения.
В  XVIII  в.,  как  и  во  всякое  другое  время,  среди  мужественных  и
храбрых  офицеров  имелись  люди,  которые  стремились  спрятаться
за  спинами  товарищей.  По  мнению  Н.  И.  Новикова,  особенно
много  трусов  было  среди  малообразованных  дворян.  В  листе  III
«Трутня»  (1770)  были  опубликованы  «портреты»,  среди  которых
был  портрет,  близкий  тому,  который  нарисовал  А.  П.  Сумароков.
 1  Сочинения  Н.  М.  Карамзина,  т.  I.  СПб.,  1848,  стр.  337.
 111

Трус,  но  словам  автора,  «беспрестанно  говорит  о  войне,  расска¬
зывает  о  сражениях,  в  которых  он  не  находился.  За  всякую  безде¬
лицу  сердится  и,  разгорячась,  тот  час  грозит  шпагой».
 В  «Письмах  к  Фалалею»,  о  которых  уже  говорилось,  бывший
драгунский  ротмистр  Трифон  Панкратьевич,  жуликоватый,  гру¬
бый  и  необразованный,  учит  сына,  как  бросить  военную  службу,
обнаруживая  при  этом  свою  примитивную  жизненную  филосо¬
фию.  («...Кабы  не  было  войны,  так  бы  хоть  и  послужить  можно
было,  это  бы  свое  дело;  а  то  вить  ты  знаешь,  что  нынече  время  во¬
енное;  неровно  как  пошлют  в  армию,  так  пропадешь  ни  за  копей¬
ку.  Есть  пословица:  богу  молись,  а  сам  не  плошись;  уберись-ка  в
сторонку,  так  это  здоровее  будет.  Поди  в  отставку  да  приезжай
домой:  ешь  досыта,  спи  сколько  хочешь,  а  дела  за  тобой  никакого
не  будет.  Чего  тебе  лучше  этого?  За  честью,  свет,  не  угоняешься;
честь!  честь!  худая  честь,  коли  нечего  будет  есть.  Пусть  у  тебя  не
будет  Егорья,  да  будешь  ты  поздоровее  всех  егорьевских  кава-»
леров...»  и  т.  д.)  Н.  И.  Новиков  изобразил  комическую  ситуа¬
цию,  раскрыл  внутреннюю  противоречивость  явления.  Фалалей  —
дворянин  на  военной  службе.  Армия  и  существует  для  того,  что¬
бы  во  время  войны  воевать,  основное  назначение  военного  чело-  |
века  —  участвовать  в  сражениях,  где,  естественно,  могут  ранить
или  даже  убить.  И  в  этот  ответственный  для  государства  момент,
когда  идет  война,  офицер  советует  другому  офицеру  бросить  во¬
енную  службу.  Позднее  Н.  М.  Карамзин  писал  о  дворянстве,  ко¬
торое  в  силу  своего  рождения  и  положения  в  обществе  должно
жертвовать  «не  только  спокойствием  жизни,  но  и  самой  жизнью»,
а  посему  является  предметом  государственной  благодарности1.
Плохо  служили  государству  изображенные  Новиковым  дворяне.
Трифон  Панкратьевич,  как  видим,  рекомендовал  Фалалею  ис¬
пользовать  возможности,  предоставленные  дворянам  указом
1762  г.  возвратиться  в  деревню,  где  можно  есть  досыта,  спать
сколько  угодно  и  ничего  не  делать.  «Письма  к  Фалалею»,  явившие¬
ся  большой  художественной  удачей  их  автора,  близки  по  своему
содержанию  к  анонимному  сатирическому  произведению  руко¬
писного  сборника  XVIII  в.  «Послание  к  господам  трусам»  2.  Ав¬
тор  этого  произведения  в  отличие  от  героя  сатиры  Н.  И.  Новико¬
ва  богатый,  умеющий  ценить  радости  городской  и  усадебной  жиз¬
ни  помещик,  бывший  офицер  советовал  бросить  военную  службу,
потому  что  приятнее  проводить  время  на  балах,  маскарадах  и  ве¬
черинках,  нежели  на  войне,  лучше  веселиться  за  пиршественным
или  ломберным  столом,  нежели  подвергаться  опасностям  походной
жизни.  Трифон  Панкратьевич  из  «Писем  к  Фалалею»  приводил
другие  аргументы,  он  писал  сыну  о  том,  что  за  изуродованного
воина  не  захочет  пойти  замуж  ни  одна  невеста  и  лучше  остаться
без  георгиевского  креста  и  быть  здоровым,  чем  с  наградой,  но
 1  См.:  Сочинения  Н.  М.  Карамзина,  т.  I.  СПб.,  1848,  стр.  323.
 2  Рукопись  в  ИРЛИ  АН  СССР  (ф.  265,  он.  3,  №  9,  стр.  317).
 112

больным  и  увечным.  Бывший  драгунский  ротмистр  советовал  ос¬
вободиться  от  военной  службы  с  помощью  лекаря,  как  это  проде¬
лывали  в  его  время  («отнесешь  ему  барашка  в  бумажке,  да  судье  .
другого,  так  и  оставят  за  болезнями»).  Такие  же  «рекомендации»
давал  молодым  людям  и  анонимный  автор  «Послания  к  господам
трусам».  В  данном  случае  сатира  Новикова  и  неизвестного  авто¬
ра  произведения  рукописного  сборника  смыкались.  Созданные
вскоре  после  указа,  освобождавшего  дворян  от  обязательной  во¬
енной  службы,  эти  произведения  приобретали  особенное  звучание.
 Н.  И.  Новиков  коснулся  в  своих  журналах  важной  темы  —
обойденного  наградами  офицера,  заслуги  которого  власти  не  оце¬
нили  по  достоинству.  Эту  тему  поднимали  анонимные  авторы  де¬
мократической  литературы.  На  эту  тему  писали  Г.  Р.  Державин,
М.  И.  Веревкин  1  и  многие  другие.  Новиков  использовал  для  это¬
го  пародийный  жанр  «объявления».  В  заметке  «Ведомости»  в
журнале  «Трутень»  (1769,  лист  IV)  было  напечатано  объявление
о  том,  что  освободилось  место,  дающее  две  тысячи  «безгрешного»
дохода,  и  три  претендента  оспаривают  его  друг  у  друга.  Первый
дворянин  «без  разума,  без  науки,  без  добродетели  и  без  воспита¬
ния»,  владелец  двух  тысяч  душ,  имеющий  знатную  родню,  он  роо
среди  нянек  и  шутих,  с  детства  был  записан  в  службу  и,  сидя  в
поместье,  «чрез  предстательство»  получал  чины.  Второй  иска¬
тель-дворянин  без  связей,  «поведения  доброго,  разума  хотя  не
пылкого,  однако  наукою  подкрепленного»,  прилежно  исполнял
свою  должность  в  полку,  знает  человеческий  характер,  наказыва¬
ет  по  справедливости,  живет  по  достатку  —  средне,  крестьян  не
грабит,  купцов  не  обманывает.  «Благополучно  бы  было  наше  го¬
сударство,  —  пишет  автор  заметки,  —  ежели  бы  таких  дворян  го¬
раздо  побольше  у  нас  завелось».  Третий  претендент  по  происхож¬
дению  «подлый»,  родители  его  добродетельные  и  честные  меща¬
не.  От  природы  он  человек  умный,  много  учился  в  России  и  за
границей;  он  благоразумен,  правдолюбив,  человеколюбив,  всюду,
где  ему  приходилось  бывать,  он  делал  добро:  «благополучны  бы¬
ли  те  люди,  которыми  он  повелевал;  неустрашимы  были  те  солда¬
ты,  которыми  он  предводительствовал,  и  неприятель  всегда  раз¬
бит,  с  которым  он  сражался».  Он  живет  скудно,  потому  что  не
имеет  никаких  доходов,  кроме  жалованья;  вдобавок  часто  дают  о
себе  знать  раны.  Читателям  предлагалось  сделать  выбор  самим,
кто  из  трех  претендентов  получит  хорошо  оплачиваемое  место.
 Для  сатирического  изображения  офицеров-дворян  Н.  И.  Нови¬
ков  пародийно  использовал  канцелярский  язык  различного  рода
казенных  документов  с  их  церковными  славянизмами  и  тяже¬
лым  синтаксисом.  Иногда  для  речевой  характеристики  персона¬
жей  брались,  наоборот,  просторечные  слова  и  обороты  речи.  В  от-
 1  В  пьесе  М.  И.  Веревкина  «Так  и  должно»  (1773)  молодой  дворянин
Доблестин  узнает  в  старом  колоднике  своего  дядю,  в  прошлом  доблестного
офицера,  несправедливо  осужденного  местным  воеводой.
 ИЗ

личие  от  «высокого  стиля»  одической  поэзии  Н.  И.  Новиков  мало
пользовался  метафорической  речью  и  тропами.
 Н.  И.  Новиков  показал,  что  подлинным  героем  важных  исто¬
рических  событий,  тяжелых  и  кровопролитных  войн,  в  которых
пришлось  участвовать  русской  армии,  были  не  те,  кто  прикры¬
вался  благородством  происхождения,  кому  посвящались  много¬
численные  оды  классицистов.  Выдающийся  просветитель,  высоко
ценя  заслуги  русской  армии,  средствами  сатиры  разоблачил  пу¬
стоту,  присущую  многим  представителям  дворянства.  О  храбро¬
сти  русских  солдат  он  писал,  используя  жанр  сатирических  кор¬
респонденций-ведомостей
 В  журнале  Н.  И.  Новикова  «Пустомеля»,  в  «Ведомостях  из
Константинополя»  сообщалось,  что  одно  лишь  «слово  российский
солдат  наихрабрейшего  турка  приводит  в  трепет»2.  Почему  это
происходит?  В  публикации  «Тайные  серальские  известия»  сообща¬
лось  о  том,  что  у  султана  были  собраны  многие  мудрецы,  которые
должны  были  объяснить  причины  подобной  храбрости  и
которые  в  конце  концов  «заключили,  что  храбрость  сия  и  неустра¬
шимость  происходит  от  завивания  и  пудрения  волос».  Поэтому,  со¬
общалось  далее,  султан  потребовал  от  некоторой  «доброжелатель¬
ной  державы»,  чтобы  для  турецкой  армии  выписали  парикмахе¬
ров,  пудры  и  помады.  Читатель  понимал,  что  парикмахеры  —  это
многочисленные  французские  офицеры,  которые  посылались  в  ту¬
рецкую  армию  в  качестве  консультантов  и  советников.  Французы
были  законодателями  мод.  В  XVIII  в.  в  Париже  печатались  мно¬
гочисленные  издания,  посвященные  «волосоподвивательной  нау¬
ке».  В  опубликованном  в  «Пустомеле»  сообщении  «Из  некоторо¬
го  европейского  города»  рассказывалось  о  том,  что  по  требованию
Порты  заготавливается  много  пудры  и  помады,  набирают  парик¬
махеров,  хотят  послать  несколько  тысяч  книг  о  парикмахерском
искусстве.  Известно,  что  французская  помощь  не  спасла  Турцию
во  время  первой  турецкой  войны,  как  и  в  последующие  войны,  от
поражений  на  суше  и  на  море.  Турок  начали  бить  не  только  рус-
 1  Вслед  за  Н.  И.  Новиковым  жанр  сатирических  корреспонденций  ис¬
пользовали  и  другие  писатели.  Так,  А.  Е.  Измайлов,  басни,  «были»  и  «анек¬
доты»  которого  были  хорошо  известны  русской  читающей  публике  в  пер¬
вом  десятилетии  XIX  в.,  высмеял  отставного  офицера-пьяницу  в  «сатири¬
ческих  ведомостях»:  «№...  4  июня.  К  крайнему  прискорбию  всех  пьяниц  и
картежных  игроков  здешнего  уезда,  взято  под  опеку  именье  отставного
прапорщика  Скотинина,  который  для  препровождения  времени  с  утра  до
вечера  пил,  играл  в  банк,  бил  слуг,  жену,  детей  и  в  течение  пяти  лет
прожил  почти  все,  что  нажил  в  свой  век  покойный  его  родитель...  Теперь
от  скуки  курит  он  трубок  по  тридцати  в  день  и  один-одинешенек  раскла¬
дывает  гранд-пасьянс...»  (А.  Е.  Измайлов.  Поли.  собр.  соч.,  т.  2.  М.,  1890,
стр.  271).
 2  В  журнале  «Трутень»  (лист  XVI),  выпущенном  вскоре  после  начала
первой  турецкой  войны,  в  сообщении  «Из  I  российской  армии»  говори¬
лось,  что  «у  нас  старое  по-старому,  турки  бегают  от  русских,  а  русские  бе¬
гают  за  турками,  солдаты  хотят  пообедать  в  Хотине,  а  потом  посмотреть,
каково  ужинает  турецкий  визирь».
 114

ские  войска,  но  и  греческие  повстанцы: 	«Окрестности 	Дуная  го¬
 рят,  Морея  пылает,  Дарданеллы  трясутся,  и  Стамбул  трепещет.
Повсюду  в  турецких  областях  российский  летает  орел,  неся  с  со¬
бой  ужас  и  смерть».  В  дальнейших  сообщениях  в  «Пустомеле»
иронически  говорилось,  что,  за  бесполезностью  «парикмахеров»,
в  Турции  решено  использовать  их  для  строительства  флота,  а
вместо  разбитых  войск  набрать  новые  из  женщин  —-  обитательниц
сераля.  «Неизвестно,  кто  будет  предводительствовать  победонос¬
ными  сими  войсками;  и  в  народе  о  том  еще  разные  носятся  слу¬
хи»,—  многозначительно  заключал  автор  сообщения.  В  последнем
отрывке  Новиков  иронизирует  —  становится  на  точку  зрения  про¬
стака,  ведет  речь  от  имени  мнимого  глупца,  для  того  чтобы  уси¬
лить  нужное  ему  впечатление  неразумного  поведения  турецкого
султана.  Ведь  известно,  что  ирония  как  «способ  доказательства  и
убеждения  доводит  данное  до  абсурда,  для  того  чтобы  ярче  выя¬
вить  действительность»  1.
 Патриотизм  Н.  И.  Новикова  был  действенным.  Он  требовал  от
сограждан  активной  помощи  отечеству,  и  в  этом  выдающийся
просветитель  перекликался  со  многими  передовыми  писателями
своего  времени.  Своими  многочисленными  изданиями  Новиков
способствовал  воспитанию  новых  граждан  —  патриотов,  чуждых
сословным  предрассудкам.  В  противоположность  официальной  пе¬
дагогике  он  стремился  воспитать  из  юного  поколения  не  верно¬
подданных  рабов,  а  сознательных  членов  общества.  Взгляды  его  в
какой-то  мере  созвучны  лучшим  русским  людям  —  участникам
наполеоновских  войн  и  тем,  кто  с  оружием  в  руках  вышел  на  Се¬
натскую  площадь  14  декабря  1825  г.
 Н.  И.  Новиков  обладал  целостной  концепцией  войны  и  мира.
Он  развил  учение  о  справедливых  и  несправедливых  войнах.  Ис¬
пользуя  разнообразные  художественные  средства,  он  подвергнул
уничтожающей  критике  устройство  русской  армии  с  ее  рекрут¬
скими  наборами,  невежеством  офицеров-дворян,  взяточничеством
и  лихоимством.  Сатирически  высмеивая  действительность  как  не¬
кое  несовершенство,  писатель  противопоставлял  ей  идеальное  об¬
щественное  устройство,  где  эти  пороки  и  недостатки  отсутствова¬
ли.  Как  это  часто  имело  место  в  сатире,  Н.  И.  Новиков  не  называл
этого  устройства  2.  Некоторые  из  русских  просветителей  наряду
с  авторами  произведений  народной  литературы  такое  обществен¬
ное  устройство  находили  в  казацкой  вольнице.  Подобно  многим
просветителям  XVIII  в.,  Н.  И.  Новиков  был  еще  далек  от  рево¬
люционных  выводов,  признававших  истинным  патриотом  протес¬
танта,  борца,  бунтаря.
 Вопросы  войны  и  мира  занимали  и  крупнейшего  сатирика
 1  А.  А.  П  о  т  е  б  н  я.  Из  записок  по  теории  словесности.  Харьков,  1905,
стр.  382.
 2  «Сатирик  борется  за  идеал,  только  не  всегда  его  высказывая»
(Ф.  Шиллер.  О  наивной  и  сентиментальной  поэзии.  В  кн.  «Статьи  по
эстетике».  М.  —  Л.,  1935,  стр.  344).
 8*
 115

русского  Просвещения  Дениса  Ивановича  Фонвизина.  Фонвизин
ненавидел  не  только  самодержавный  деспотизм,  тупость  и  неве¬
жество  помещиков.  Он  критиковал  грубость  и  малокультурность
офицеров,  выступал  против  войн  вообще.  В  1761  г.  Д.  И.  Фонви¬
зин  перевел  басни  основоположника  датского  просветительства
Людвига  Гольберга.  Некоторые  из  них  были  направлены  против
войн.  Так,  в  басне  «Военный  суд  над  зайцем»  рассказывалось  о
том,  как  судили  за  дезертирство  зайца.  В  басне  «Война  зверей
против  людей»  высмеивались  военные  союзы,  которые  существу¬
ют  только  до  тех  пор,  пока  они  взаимовыгодны.  Как  только  госу¬
дарства  приступают  к  разделу  добычи,  союзники  становятся
врагами.  В  басне  «Междоусобная  война  у  муравьев»  подверглись
осмеянию  те  малые  государства,  которые  сами  целиком  зависели
от  великих  держав  и  начинали  войну  из-за  пустяков.  Людвиг
Гольберг  знал  нравы  военных  XVIII  в.,  он  родился  и  вырос  в
семье  выслужившегося  из  солдат  офицера.
 Вопросы  войны  и  мира  занимали  большое  место  и  в  трактате
аббата  Куайэ,  который  Фонвизин  перевел  на  русский  язык  вслед
8а  баснями  Гольберга.  Полное  название  этого  труда:  «Торгующее
дворянство,  противоположенное  дворянству  военному,  или  Два
рассуждения  о  том,  служит  ли  то  к  благополучию  государства,
чтобы  дворянство  вступало  в  купечество?»  Этот  перевод  раскры¬
вает  общественно-политические  взгляды  не  только  автора,  но  и
переводчика.  Призывая  дворян  заниматься  коммерцией,  Куайэ
выступал  против  войн  вообще.  Куайэ  писал:  «Деньги,  сей  тиран
нынешнего  света,  распространили  власть  свою  повсюду  с  тех  пор,
как  в  употреблении  введен  стал  порох  и  огнестрельное  ору¬
жие...»  *.  Все  войны  требуют  больших  расходов,  но  особенно  много
денег  берет  морская  война,  ибо  на  море  «не  может  войско  содер¬
жаться  ни  грабежом,  ни  пожарами,  ни  зимними  квартирами  на
земле  неприятельской».  Дворянство  глубоко  заблуждается,  если
цолагает,  что  может  служить  только  оружием.
 Писатели  XVIII  в.  все  чаще  приходили  к  мысли,  что  совре¬
менные  войны  утратили  «рыцарский  характер»,  когда  успех  ре¬
шался  личным  мужеством,  отвагой  и  умением  бойца,  войны  все
больше  походят  на  хладнокровно  рассчитанное,  исполненное  же¬
стокости  убийство.  Это  признавал  даже  такой  видный  теоретик  и
пропагандист  войн,  как  Фридрих  II2.  Аббат  Куайэ  писал,  что
увлечение  войной  и  военной  службой  присуще  не  зрелому,  трезво¬
мыслящему  человеку,  а  восторженной  юности.  Молодых  людей
привлекает  военная  жизнь  тем,  что  позволяет  проводить  время  в
праздности  и  забавах.  Готовя  себя  к  военной  карьере,  дворяне,  по
 .*  «Торгующее  дворянство,  противоположенное  дворянству  военному...»
СПб.,  1766,  стр.  96.
 2  «...С  того  времени,  как  изобретение  пороха  систему  погулять  себя
переиначило,  то  и  воинское  искусство  вид  свой  переменило.  Телесная  сила,
первое  древнего  героя  качество,  ныне  за  ничто  почитается.  Хитрость  поби¬
вает  силу,  а  искусство  храбрость»  («Рассуждения  Фридриха  II...  о  свойствах
и  военных  дарованьях  Карла  XII».  М.,  1789,  стр.  14).
 116

славам  Куайэ,  с  детства  увлекаются  оружием  и  охотой,  прй&ыка-
ют  к  азартным  играм,  изысканному  столу,  богатой  одежде,  обижа¬
ют  соседей,  опустошают  поля,  обирают  крестьян,  «вместо  права
употребляют  насилие»  и  в  армию  приходят  вполне  погибшими
людьми.  Взгляд  на  войну  как  на  увлечение,  достойное  лишь  не¬
зрелого  юноши,  разовьют  писатели  XIX  в.  Куайэ  утверждал,  что
война  —  это  источник  разорения  и  страдания  людей.  Войны,  яв¬
ляющиеся  причиной  общественного  несчастья,  не  могут  делать
чести  людям.  В  трактате  аббата  Куайэ  снова  ставился  вопрос  о
подлинном  и  мнимом  героизме.  Автор  утверждал,  что  сделать  пло¬
дородными  новые  земли  более  почетно,  чем  воевать.  Законодатель,
который  смог  бы  населить  степи  от  Бордо  до  Байоны,  по  мысли
Куайэ,  сделал  бы  для  Франции  больше,  чем  победитель  во  многих
войнах.
 Куайэ  призывал  к  миру;  сейчас  нужно  не  воевать  и  не  убивать
людей,  призывал  он,  а  умножать  народонаселение,  пахать  землю
и  обогащаться  своими  трудами.  Время  Людовика  «многолюбез¬
ного»  должно  быть  «временем  философии,  коммерции  и  прямого
благополучия».  Автор  трактата  выступал  за  равновесие  сил  в  Ев¬
ропе,  которое  одно  спасет  народы  от  войны;  в  мирных  соглашени¬
ях  между  государствами  он  видел  гарантию  от  возникновения  воен¬
ных  конфликтов:  «Договоры  оканчивают  более  споры,  нежели
пушки,  и  до  тех  пор  стада  будут  спокойны,  пока  львы  будут  в
оковах».  Взгляды,  высказываемые  Куайэ,  были  близки  многим
просветителям  XVIII  в.,  разделял  их  и  Фонвизин.
 В  произведениях,  написанных  самим  Фонвизиным,  читатель
знакомился  с  персонажами-дворянами,  состоящими  на  службе  в
армии  или  находящимися  в  отставке.  В  1769  г.  писатель  закон¬
чил  комедию  «Бригадир».  Она  «родилась  в  атмосфере  жарких
споров  депутатов  Комиссии  по  сочинению  нового  Уложения  о
правах  дворян.  Фонвизин  показывает,  как  паразитические  усло¬
вия  существования  помещиков  воспитывают  не  только  тупого,
невежественного  и  жестокого  тунеядца,  но  и  холодного,  расчетли¬
вого  эгоиста,  циника  и  развратника,  ярого  ненавистника  отечест¬
ва,  бездушное  существо...»  2.  Чин  бригадира  был  самым  высоким
для  дворянина  среднего  достатка  и  способностей.  По  свидетельст¬
ву  П.  А.  Вяземского,  после  постановки  этой  комедии  самое  воин¬
ское  звание  бригадира  было  дискредитировано,  оно  стало  сино¬
нимом  грубого  военного  служаки,  с  презрением  отвергающего
всякое  образование.  Так,  Иван  Ильич,  отец  Сашки  —  героя  одно¬
именной  поэмы  Лермонтова,  «уволен  был  в  отставку  бригади¬
ром»  и  «был  врагом  писателей  и  книг».  В  произведениях  Фонви¬
зина  встречаются  и  другие,  не  менее  выразительные  образы  офи¬
 1  См.:  «Мундир  для  юноши  —  что  веер  для  жены»  (Байрон.  Дон  Жу¬
ан.  М.,  1947,  стр.  275).
 2  Г.  П.  М  а  к  о  г  о  н  е  н  к  о.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская  лите¬
ратура  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  29.
 117

церов.  Таков,  например,  пьяница-философ  унтер-офицер  из
«Послания  Ямщикову»:
 Натуры  пасынок,  проказ  ее  пример,
 Пиита,  философ  и  унтер-офицер!..
 Как  погреб  начинен  и  пивом  и  вином
И  днем  и  нощию  объятый  крепким  сном,
 Набивший  нос  себе  багровый,  лучезарный...  1
 В  комедии  «Добрый  наставник»  фигурирует  племянник  гене¬
ральши  Халдиной  унтер-офицер  Дурашкин,  самая  фамилия  кото¬
рого  раскрывает  его  внутреннюю  сущность.  Вместе  с  Новиковым
Фонвизин  критиковал  обычай  получать  воинские  звания  и  награ¬
ды  не  за  службу,  а  по  знакомству.  Сколько  злого  сарказма  в  об¬
разе  судьи  Сорванцова,  который  рассказывал,  как  «он  служил
отечеству»,  сидя  дома.  Родители  каждый  год  «выхаживали»  ему
паспорт  для  продолжения  наук,  а  он  их  и  не  начинал  изучать.
Сорванцов  «не  знал,  не  ведал,  как  вдруг  очутился  в  отставке  ка¬
питаном»,  завел  псовую  охоту,  ездил  цугом,  «стал  помаленьку
продавать  людей  на  службу  отечеству».
 Среди  многочисленных  персонажей  Фонвизина  имеются  и  поло¬
жительные  герои-офицеры.  Таков  Нельстецов  (комедия  «Выбор
гувернера»),  умный,  образованный  офицер,  с  «великой  похвалой»
служивший  на  войне,  «враг  праздности».  Нельстецов  привык  че¬
стно  служить  отечеству,  а  не  выклянчивать  чины  и  ордена  в  пе¬
редних  вельмож.  В  отличие  от  других  помещиков  Нельстецов  не¬
богат—у  него  «маленькая  деревенька».  При  распространенности
злоупотреблений  в  России  того  времени  этот  непохожий  на  дру¬
гих  дворян  и  чиновников  человек  должен  был  вызывать  к  себе
неприязненное  отношение  со  стороны  начальства  и  «плохо  кон¬
чить».  Вероятно,  поэтому  он  и  показан  Фонвизиным  не  на  служ¬
бе,  а  в  отставке.  Не  захотел  служить  и  вышел  в  отставку  «без
деревень,  без  ленты,  без  чинов»  и  один  из  главных  героев  знамени¬
того  «Недоросля»—прогрессивно  настроенный  передовой  дворя¬
нин  Стародум.  В  речах  Стародума  слышится  прямое  осуждение
крепостнических  порядков.  Он  уехал  в  Сибирь,  «в  ту  землю,  где
достают  деньги,  не  променивая  их  на  совесть,  без  подлой  выслу¬
ги,  не  грабя  отечества».
 В  «Недоросле»,  этой,  по  словам  А.  С.  Пушкина,  «комедии  на¬
родной»,  в  лице  Правдина  и  Стародума  «впервые  на  сцене  поя¬
вились  положительные  герои,  которые  действуют,  осуществляя
свои  идеалы  на  практике.  Правдии  не  только  возмущается  поряд¬
ками  в  имении  Простаковой,  но  и  предпринимает  реальные  шаги
к  ограничению  власти  помещиков  и...  достигает  этого.  Правдин
действует  так  потому,  что  верит  —  его  действия  против  рабовла¬
дельцев...  есть  «исполнение  тем  самым  человеколюбивых  видов
 *  Д.  И.  Фонвизин.  Собр.  соч.,  в  2  томах,  т.  II.  М.—  Л.,  ГИХЛ,  1959,
стр.  213.
 118

вышней  власти»,  то  есть  Правдин  глубоко  убежден  в  просвещен¬
ном  характере  екатерининского  самодержавия.  Он  объявляет  се¬
бя  исполнителем  его  воли  —  так  обстоит  дело  в  начале  комедии.
Вот  почему  Правдин,  зная  Стародума,  требует  от  него,  чтобы  тот
шел  служить  ко  двору.  «С  вашими  правилами  людей  не  отпускать
от  двора,  а  ко  двору  призывать  надобно».  Стародум  недоумевает:
«Призывать?  А  зачем?»  И  Правдин,  верный  своим  убеждениям,
отвечает:  «Затем,  зачем  к  больным  врача  призывают».  И  тогда
Стародум,  политический  деятель,  уже  понявший,  что  вера  в  Ека¬
терину  не  только  наивна,  но  и  губительна,  разъясняет  Правдину:
«Мой  друг,  ошибаешься.  Тщетно  звать  врача  к  больным  неисцель-
но:  тут  врач  не  пособит,  разве  сам  заразится».
 Фонвизин  заставляет  Стародума  разъяснить  не  только  Прав¬
дину,  но  и  зрителям,  что  вера  в  Екатерину  бессмысленна,  что  ле¬
генда  о  ее  просвещенном  правлении  лжива,  что  Екатерина  ут¬
вердила  деспотический  образ  правления,  что  именно  благодаря  ее
политике  может  процветать  в  России  рабство,  могут  хозяйничать
жестокие  Скотинины  и  Простаковы,  которые  прямо  ссылаются  на
царские  указы  о  вольности  дворянства.
 Правдин  и  Стародум  по  своему  мировоззрению  —  воспитанни¬
ки  русского  дворянского  просвещения.  Два  важнейших  политиче¬
ских  вопроса  определили  программу  дворянских  просветителей  в
эту  пору:  а)  необходимость  уничтожения  крепостного  права  мир¬
ным  путем  (реформа,  воспитание  и  т.  д.);  б)  Екатерина  не  просве¬
щенный  монарх,  а  деспот  и  вдохновитель  политики  рабовладения,
и  потому  с  нею  необходимо  бороться.
 Именно  эта  политическая  мысль  была  положена  в  основание
«Недоросля...»  К
 В  литературе  XVIII  в.  не  было  героев-крестьян.  Фонвизин
первый  создал  образы  крепостных  слуг,  среди  которых  конюх
Ванька,  один  из  персонажей  сатирического  «Послания  к  слугам
моим»,  напоминает  своего  тезку  —  второго  слугу  Грипева  из  так  на¬
зываемой  «пропущенной  главы»  «Капитанской  дочки»  А.  С.  Пуш¬
кина.  Ванька  Гринева  перешел  на  сторону  восставших  крестьян.
 Критикуя  деспотический  режим  Екатерины  И,  требуя  ограни¬
чения  самодержавия  законами,  Фонвизин  допускал  возможность
народного  восстания,  однако  не  только  не  призывал  к  этому  вос¬
станию,  но  и  осуждал  его  2.
 *  *
 *
 1  См.:  Г.  П.  М  а  к  о  г  о  н  е  н  к  о.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Русская
литература  XVIII  века».  Д.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  29—30.
 2  В  комедии  «Выбор  гувернера»  Нельстецов  говорит,  что  равенство  не¬
возможно,  «оно  есть  вымысел  ложных  философов».
 119

Взгляды  русских  просветителей  XVIII  в.  на  войну  развил
И.  А.  Крылов.  Крылов  пытался  выступить  с  одой  и  трагедией,
только  первые  попытки  на  литературном  поприще  окончились  не¬
удачей;  «низкие»  с  точки  зрения  классицизма  жанры  —  комедия
и  сатирическая  проза  —  больше  соответствовали  направленности
его  ума,  лучше  подходили  для  осуществления  волновавших  его
вопросов.  Отец  Крылова  тринадцать  лет  служил  солдатом,  был
произведен  в  офицеры  и  переведен  в  Оренбург.  В  1773  г.  во  вре¬
мя  Пугачевского  восстания  он  служил  в  яицком  городке.  Свое  от¬
ношение  к  войне  и  военной  службе  в  условиях  крепостничества
молодой  И.  А.  Крылов  полнее  всего  выразил  в  «Почте  духов».
Этот  сатирический  журнал  издавался  в  1789  г.,  в  то  время,  когда
во  Франции  вспыхнула  революция  и  эхо  ее  прокатилось  по  всей
Европе.  «Почта  духов»  состояла  из  очерков,  составленных  в  виде
переписки  духов  —  гномов  и  сильфов  с  волшебником  Маликуль-
мульком.  Крылов  возглавлял  этот  журнал  и,  вероятно,  был  автором
почти  всех  опубликованных  в  нем  произведений.  Очеркам  «Почты
духов»  присущи  ирония  и  сарказм.  Они  содержали  меткие  харак¬
теристики  крепостников,  столичных  щеголей,  развратных  женщин,
вельмож.  Эти  образы  были  сродни  «героям»  произведений
Н.  И.  Новикова  и  Д.  И.  Фонвизина,  в  которых  высмеивались  со¬
циальные  и  нравственные  пороки  жизни  крепостников.
 Как  и  все  русские  просветители  XVIII  в.,  Крылов  выступил
против  захватнических  войн.  Он  высмеивал  завоевателей,  кото¬
рые  развязывали  военные  конфликты  из-за  честолюбивых  побуж¬
дений,  ради  грабежа.  В  письме  XX  крыловский  сильф  Дальновид
писал:  львы  и  тигры  меньше  приносят  вреда  людям,  нежели  не¬
которые  государи  и  министры.  Лев  никогда  не  набросится  на
льва.  В  отличие  от  зверей  люди  «для  удовлетворения  своего  тще¬
славия,  гордости  или  корыстолюбия  жертвуют  подобными  себе
без  малейшего  угрызения  совести».  Человечеству  свойственно
воздавать  почести  таким  государям,  которые  причинили  ему
больше  вреда,  нежели  пользы.  Таковы  Нерон,  сжегший  Рим,  и
Цезарь,  наполнивший  кровью  и  грабежом  всю  Римскую  империю,
чтобы  показать  свое  могущество.  Народ,  опустошенный  войпой
ради  тщеславия  победителей,  должен  проклинать  виновников
своего  бедствия.  Осуждая  захватнические  войны  древних  често¬
любцев,  автор  «Почты  духов»  предоставлял  читателю  подумать  и
о  тех  войнах,  которые  велись  в  его  время.
 Дальновид  задавал  вопросы:  «Кто  дал  право  человеку  уби¬
вать  миллион  подобных  себе  людей  для  удовлетворения  своих
пристрастий?  В  каком  естественном  законе  указано,  что  для
удовлетворения  своих  страстей  человек  может  принести  подобную
жертву?»  Люди,  ввергнувшие  человечество  в  войны,  завоеватели,
получившие  название  Великих  и  Победителей,  в  глазах
философа  не  что  иное,  как  Нероны  и  Калигулы.  Подобные  монар¬
хи  приносят  человечеству  больше  вреда,  нежели  язва  и  голод;  от
стихийных  бедствий  можно  спастись,  по  от  тщеславного  государя
 120

спастись  невозможно.  Война,  словно  лавина,  сметает  на  своем  пу¬
ти  все.  Как  и  многие  русские  просветители,  Крылов  полагал,  что
войны  возникают  из-за  несовершенства  человеческого  разума;
причиной  их  чаще  всего  выступает  корыстолюбие  и  религиозный
фанатизм.  Эти  ложные  и  извращенные  общественные  проявления
принесли  неисчислимые  бедствия  человечеству.
 В  качестве  примера  того,  как  используется  религиозный  фана¬
тизм  для  разжигания  у  людей  ненависти,  Крылов  использовал
современные  ему  события.  Шла  русско-турецкая  война  1787  —
1791  гг.,  русский  черноморский  флот  нанес  турецкому  флоту  не¬
сколько  поражений.  В  письме  Х1Л  «От  Ондина  Боренда»  расска¬
зано  о  морском  сражении  между  двумя  флотами,  во  время  кото¬
рого  царь  моря  Нептун  спросил  одного  из  турок  о  том,  что  послу¬
жило  причиной  столь  ожесточенной  войны.  Турок  ответил,  что
люди,  которых  он  никогда  не  видел  в  глаза,  обидели  пророка  Маго¬
мета,  который  уже  много  столетий  лежит  в  гробнице  в  Мекке,
Услышав  об  этом,  он  (турок)  оставил  жену  и  пошел  воевать,  бу¬
дучи  уверен  в  неминуемой  победе,  ибо  в  Алкоране  сказано,  что
никто  «до  последнего  века»  не  победит  мусульман.  Несмотря  на
эти  утверждения,  неприятель  дважды  сжег  турецкий  флот,  и  сам
рассказчик  вместе  с  галерой  взлетел  на  воздух.  В  свое  время  Муф¬
тий  обещал  турецким  солдатам,  что  они  попадут  прямо  в  рай,
но  духовный  отец  обманул,  турок  оказался  не  в  райских  кущах,
а  в  морской  пучине.  Свою  сатиру  Крылов  строил  на  тех  же  прин¬
ципах,  что  и  Н.  И.  Новиков;  материал  брался  из  конкретной  дейст¬
вительности,  для  его  художественного  осмысления  использова¬
лись  самые  необычные  фантастические  приемы.  Кроме  жадности
и  религиозного  фанатизма,  Крылов  указал  и  на  другие  причины
войн:  в  «восточной  повести»  «Каиб»,  представлявшей  памфлет  на
самодержавно-бюрократическое  окружение,  повествуется  о  том,
что  Каиб  начал  воевать  от  скуки,  надеясь,  «что  скорее  всего  раз¬
гонит  грусть  свою  новыми  победами».  Лучше  всего  вести  войны
во  сне.  В  письме  XXII  сильф  Дальновид  писал  о  том,  что  если  бы
человек  спал  двадцать  лет  и  видел  себя  завоевателем,  то  «мечта¬
тельные»  его  победы  доставили  бы  ему  удовольствие  не  меньшее,
чем  то,  которое  испытали  Юлий  Цезарь,  Сципион  и  Генрих  IV,
однако  он  был  бы  избавлен  от  поражений,  которые  постигли  Пом¬
пея,  Франциска  I  и  Карла  XII.
 В  своих  произведениях  Крылов  проводил  мысль  о  том,  что  не
могут  быть  счастливыми  те  властители,  которые  разоряют  стра¬
ну,  доставляют  несчастье  народам.
 В  «Почте  духов»  Крылов  нарисовал  сатирические  портреты
офицеров.  Как  у  Н.  И.  Новикова  и  Д.  И.  Фонвизина,  эти  люди  не¬
вежественны,  больше  думают  о  личном  обогащении.  В  письме
VIII  от  сильфа  Световида  рассказано  о  «пустоголовом  офицере»,
превозносящемся  своим  невежеством,  в  письме  XI  —  о  драгунском
капитане  с  многозначительной  фамилией  Рубакин.  Этот  офицер
восхвалял  военную  службу  за  то,  что  она  давала  ему  возмож-
 121

ность  грабить:  «Кто  другой  может  иметь  такую  волю,  чтобы  без
малейшего  нарушения  права  присваивать  себе  вещи,  никогда
ему  не  принадлежащие?»—спрашивает  он  своих  друзей  —  судью
Тихокрадова  и  молодого  человека  Припрыжкина.  Рубакин  хва¬
стает,  что  военному  человеку  все  позволено.  Его  жизненное  кредо
просто,  но  выразительно:  он  пьет  для  того,  чтобы  быть  храбрым,
меняет  любовниц,  чтобы  «не  быть  ничьим  пленником»,  играет  в
карты,  чтобы  привыкнуть  к  мысли  о  непостоянстве  счастья,  об¬
манывает,  чтобы  приучиться  к  военным  хитростям.  Он  должен
бить  других,  чтобы  заставить  бояться  себя,  однако  если  начнут
бить  его  самого,  то  для  этого  случая  он  должен  иметь  хорошую
лошадь  и  уметь  вовремя  показать  спину.  «Словом,  военному  че¬
ловеку  нужен  больше  лоб,  нежели  мозг,  а  иногда  больше  нужны
ноги,  нежели  руки...  Солдату  не  годится  умничать».  В  письме  ХБУ1
от  гнома  Зоря  эта  характеристика  нравственного  облика  офицера
дополнялась  словами  Ветродума,  который  ухаживал  за  девицей,
уверял,  что  у  военных  людей  «другие  законы»,  им  разрешается
воевать  и  «брать  крепости»  приступом,  деньгами  и  хитростью,  и
прав  тот,  кто  больше  захватит.  Право  хитрого  на  войне  равно
праву  сильного.  В  письме  XXIX  высмеивается  праздность  офице¬
ров  как  источник  всевозможных  пороков: 	разврата,  пьянства,
 «перебивания  любовниц»,  поединков  из-за  пустяков.  От  офицеров
в  «Почте  духов»  не  отстают  их  жены.  Так,  в  письме  XI  расска¬
зано  о  «полковой  даме»—жене  интенданта,  которая  была  «вели¬
кая  спорщица»,  но  спорила  только  с  мужем:  «ни  один  офицер  не
мог  пожаловаться,  чтоб  она  с  кем-нибудь  из  них  споривала».  Бла¬
годаря  тому  что  ее  «жаловал»  полковник,  интенданту  месяца  по
два  позволялось  кормить  полк  тухлой  и  негодной  пищей  и  он  «гу¬
сто  понабил  свой  карман».
 Крылов  подметил  и  такую  распространенную  у  вздорных  лю¬
дей  черту,  как  хвастовство.  В  письме  XXVI  гном  Буристон  пишет
о  молодом  офицере,  похвалявшемся  подвигами,  которые  он  никог¬
да  не  совершал.  В  этом  письме  проводится  мысль  о  том,  что  для
получения  наград  и  прочих  отличий  важно  иметь  знакомство  и
совсем  не  обязательно  быть  храбрым:  «Пускай  трудятся  бедняки,
не  имеющие  предстательств,  нашу  братью  нередко  более  награж¬
дают  за  храбрый  язык,  нежели  за  храбрые  дела».  В  обществе,  в
котором  господствуют  пороки,  не  ценят  подлинного  героизма.  В
письме  Буристона  рассказано  о  том,  как  в  прихожей  сановника
(более  похожего  на  куклу  «из  разных  цветов  мрамора»,  нежели
на  человека)  среди  просителей  оказался  храбрый  и  заслужен¬
ный  офицер,  у  которого  пушечным  ядром  оторвало  ногу.  Этот
человек  четыре  года  добивается  вспомоществования,  но,  видимо,
так  и  умрет,  не  получив  заслуженной  пенсии.
 Крылов  был  очевидцем  изменений,  которые  произошли  в  Рос¬
сии  при  вступлении  на  престол  Павла  I,  когда  на  прусский  обра¬
зец  была  изменена  форма  войск,  введена  суровая  дисциплина,  из¬
менены  приемы  военного  обучения.
 122

В  шуто-трагедии  «Подщипа»  («Триумф»),  написанной  Кры¬
ловым  в  1800  г.,  содержалась  остроумная  и  злая  сатира  на  рус¬
ское  самодержавие  и  прусскую  военщину.  В  пьесе  шаржированно
рассказывалось  о  сборах  на  войну  царя  Вакулы  1  против  немецко¬
го  принца  Триумфа,  высмеяна  прусская  военная  форма,  палочные
наказания.
 В  «Почте  духов»  Крылов  утверждал,  что  войны  оборонитель¬
ные  необходимы,  монарх,  ведущий  их,  сравнивался  с  заботливым
отцом,  защищающим  своих  детей.
 Просветители  считали,  что  всякие  дела,  не  направленные  на
благо  народов,  скоро  забываются  и  не  могут  служить  поучитель¬
ным  примером.  В  «Каибе»  имеется  символическая  картинка.  Ге¬
рой  произведения  попал  на  кладбище  и  увидел  гробницу  завое¬
вателя,  который  одержал  много  побед,  уничтожил  тысячи  вра¬
гов.  Этому  «победителю  вселенной»  казалось,  что  он  оставил
хорошее  наследство  и  громкую  славу.  Однако  он  ошибся;  небо  ист¬
ребило  память  о  нем  в  людях  до  тех  пор,  пока  он  не  свершит  ка¬
кого-либо  доброго  дела.  Достойными  же  делами  признаются
только  те,  которые  делают  людей  счастливыми.  Подобное  отноше¬
ние  к  славе  завоевателей  высказал  и  А.  Н.  Радищев.
 Критикуя  войны  и  армию  как  один  из  главных  устоев  воен¬
но-феодального  общества,  Крылов,  как  и  Фонвизин,  был  далек  от
революционных  выводов,  что  свидетельствовало  об  ограниченно¬
сти  его  мировоззрения.  Крыловская  сатира  в  этом  отношении
шла  дальше  взглядов  самого  автора.  Заключенная  в  художествен¬
ных  произведениях  правда  жизни  позволила  демократически  на¬
строенному  читателю  сделать  более  глубокие  и  решительные  вы¬
воды.
 Писателем,  указавшим  путь  разрешения  классовых  противо¬
речий,  открывшим  новую  эпоху  в  развитии  русской  обществен¬
ной  мысли,  был  А.  Н.  Радищев.  Изучив  опыт  революций  на  За¬
паде,  Радищев  поставил  вопрос  о  коренном  перевороте  в  жизни
общества  в  результате  активных  политических  действий,  пришел
к  выводу,  что  только  народная  революция  способна  освободить
угнетенных.  В  связи  с  этим  в  его  творчестве  новую  трактовку  при¬
обрела  героическая  тема,  по-новому  решались  проблемы  мира  и
войны,  взаимоотношений  армии  и  народа.
 1  ...отец  Вакула,  светлый  царь,
 В  сенате  будучи,  спускал  тогда  кубарь,
 Когда  о  близкой  толь  беде  ему  сказали.
 Все  меры  приняты:  указом  приказали,
 Чтоб  шить  на  армию  фуфайки,  сапоги
И  чтоб  пекли  скорей  к  походу  пироги.
 По  лавкам  в  тот  же  час  за  тактикой  послали,
 Намазали  тупей,  подкоски  подвязали,
 Из  старых  скатертей  наделали  знамен,
 И  целый  был  постав  блинами  завален...
 (И.  А.  Крылов.  Сочинения,  в  2  томах,  т.  II.  М.,  Гослитиздат,  1955,
стр.  258.)
 123

Первым  литературным  выступлением  Радищева  явился  пере¬
вод  книги  французского  просветителя  М.  Мабли  «Размышления
о  греческой  истории».  К  этому  времени  у  писателя  за  спиной  уже
был  курс  обучения  в  Лейпцигском  университете.  Русские  сту¬
денты  подняли  там  мятеж  против  произвола  наставника  Бокума,
который  увенчался  успехом.  Этот,  казалось  бы,  на  первый  взгляд
частный  случай  —  одно  из  первых  столкновений  молодого  Ради¬
щева  с  несправедливостью  —  только  укрепил  его  волю  и  реши¬
мость  на  дальнейшем  многотрудном  пути  в  борьбе  за  свободу.
 В  Лейпциге  Радищев  встречался  с  русскими  офицерами,  на¬
правлявшимися  в  1768  г.  во  время  русско-турецкой  войны  к  театру
военных  действий  в  Архипелаг  и  Албанию.  Разговоры  с  ними
прояснили  для  него  многое,  связанное  с  устройством  русской  ар¬
мии.
 Почему  именно  «Размышления  о  греческой  истории»  Мабли
выбрал  Радищев  для  перевода?  Не  нашел  ли  он  в  этой  книге
ответа  на  волновавшие  его  вопросы?  Можно  с  уверенностью  ска¬
зать  о  том,  что  «Размышления...»  Мабли  были  созвучны  настрое¬
нию  Радищева,  ибо  французский  автор,  прославляя  в  своей  кни¬
ге  «гражданские  добродетели  и  демократический  характер  госу¬
дарственных  учреждений  древней  Греции»,  нападал  на  тиранов.
Собственные  мысли  Радищев  с  особой  силой  и  откровенностью
высказал  в  примечаниях,  которыми  снабдил  переводимую  книгу.
В  одном  из  них  он  смело  пишет,  что  самодержавие  как  форма  го¬
сударственного  правления  есть  «наипротивнейшее  человеческо¬
му  естеству  состояние».  Тем  самым  осуждалось  и  русское  «само-
державство»  К
 В  плане  интересующей  нас  проблемы  следует  отметить,  что
Мабли  в  своей  книге  выступал  поборником  мира,  осуждал  вой¬
ны,  считал,  что  они  приносят  народам  неисчислимые  бедствия.
Однако  всякие  ли  войны  он  осуждал?  Философ-утопист  полагал,
что  «спокойствие  деспотического  порядка»,  когда  народы  косне¬
ют  под  игом  тирании,  пребывают  в  невежестве  и  власти  предрас¬
судков,  представляет  зло  значительно  большее,  чем  война.  Мабли
считал,  что  гражданские  войны,  «подобно  операции,  отсекающей
больной  член...  содействуют  оздоровлению  общественного  орга¬
низма»  2.  Он  порицал  междоусобные  и  захватнические  войны  и
причинами  их  считал  позорные  для  человека  властолюбие,  стрем¬
ление  военачальников  господствовать  над  гражданами,  нежела¬
ние  верхов  мирно  разрешать  конфликты.  Могущество  государст¬
ва,  по  мнению  французского  философа,  определяется  не  обшир¬
ным  пространством  земли,  которое  оно  занимает,  и  не  числом
граждан,  а  законами,  с  помощью  которых  оно  управляет  народом.
С  особой  похвалой  автор  «Размышлений  о  греческой  истории»
 1  Г.  П.  М  а  к  о  г  о  н  е  н  к  о.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «История
 русской  литературы  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  39.
 2  М.  Мабли.  Избр.  произв.  Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1950,  стр.  12.
 124

отзывался  о  деятельности  легендарного  законодателя  Спарты  Ли-
курга:
 Законы  Ликурга  Радищев  ценил  за  их  воспитательную  роль:
они  были  направлены  против  роскоши  и  расточительства,  учили
людей  довольствоваться  жизненно  необходимым,  быть  скромны¬
ми,  заниматься  физическими  упражнениями,  переносить  голод  и
трудности,  связанные  с  жизнью  воина,  и,  что  самое  главное,  вос¬
питывали  в  гражданах  чувство  равенства.  Государству,  имеюще¬
му  таких  граждан,  не  страшны  никакие  враги.  Мабли  считал,  что
Ликург  был  поборником  мира  и  только  в  исключительных  случаях,
когда  были  полностью  использованы  и  не  достигали  цели  полити¬
ческие  средства,  допускал  оборонительные  войны.  Мы  вправе  по¬
ставить  вопрос  о  том,  что  взгляды  Мабли  на  проблемы  мира  и
войны,  на  устройство  общества  и  армии  в  какой-то  мере  были
близки  и  Радищеву.  Так  ли  это?
 Мировоззрение  Радищева,  писателя-революционера,  определи¬
ла  русская  действительность.  Какие  же  картины  увидел  буду¬
щий  автор  «Путешествия  из  Петербурга  в  Москву»,  приехав  в  Рос¬
сию  из  Германии,  где  провел  годы  учения,  и  какие  сделал  выводы?
Жизнь  на  чужбине  обострила  чувство  родины.  Радищев  и  его  мо¬
лодые  друзья  были  исполнены  желания  посвятить  себя  служению
отечеству.  Они  полагали,  что  лучше  всего  это  будет  на  военной
службе.  Может  быть,  этим  объясняется  тот  факт,  что  второй  кни¬
гой,  которую  перевел  Радищев,  были  «Офицерские  упражнения»
(1772—1773)  —  немецкое  военное  наставление  для  пехотных  офи¬
церов.  Автор  этого  сочинения  писал  в  предисловии  об  отсутствии
печатных  пособий  для  офицеров,  считая  это  одной  из  причин  их
невежества.  Можно  предположить,  что  перевод  «Офицерских  уп-
р>ажнений»  Радищев  использовал  в  целях  самообразования  —  для
того,  чтобы  подготовить  себя  к  армии.
 Надеть  военный  мундир  молодому  писателю  пришлось  в  1773  г.,
после  службы  в  сенате.  Вспыхнувшее  в  том  же  году  Пугачевское
восстание,  как  справедливо  отмечает  современный  исследователь,
«явилось  определяющей  вехой  в  идейном  развитии  Радищева.
Впервые  с  такой  потрясающей  очевидностью  раскрылась  для  не¬
го  ненависть  крестьян  к  своим  поработителям.  Впервые  Радищев
увидел  великую  самодеятельную  энергию  народа  в  общественном
движении,  его  умение  создавать  свою  армию,  узнал  о  выдвину¬
тых  «из  среды  народныя»  замечательных  руководителях  восста¬
ния,  военачальниках,  одержавших  победы  над  прославленными  ге¬
нералами.
 Все  это  определило  демократизм  убеждений  Радищева»  *.
 Радищев  был  назначен  на  должность  дивизионного  прокурора
(обер-аудитора)  в  штаб  9-й  Финляндской  дивизии.  В  армии  было
неспокойно,  в  некоторых  воинских  частях  солдаты  тайком  готови¬
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «Р1стория  рус¬
 ской  литературы  XVIII  века».  Д.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  39.
 125

лись  перейти  на  сторону  Пугачева.  «Разбор  дел  беглых  рекрутов
раскрыл  ему  (Радищеву.  —  А.  К.)  жизнь  крепостного  крестьян¬
ства,  злоупотребления  помещиков,  преступные  действия  властей.
Служба  в  армии  позволила  Радищеву  следить  за  ходом  крестьян¬
ского  восстания  и  ознакомиться  с  манифестами  Пугачева,  в  кото¬
рых  были  высказаны  надежды  и  требования  народа»  К  В  книге
Г.  П.  Макогоненко  «Радищев  и  его  время»  (М.,  1956)  приведен
обширный  материал  об  этом  периоде  его  деятельности.  В  то  вре¬
мя  в  армии  была  распространена  жестокая  муштра.  Среди  офице¬
ров  бытовала  поговорка:  «Девять  забей  —  десятого  выучи»  2.  Как
уже  говорилось,  Радищеву,  исполнявшему  должность  обер-ауди-
тора,  больше  всего  приходилось  заниматься  делами  беглых  сол¬
дат  и  рекрутов.  Служба  в  сенате  дала  возможность  ему  близко
ознакомиться  с  жизнью  так  называемых  гражданских  сословий,
главным  образом  помещиков  и  подвластных  им  крестьян,  пребы¬
вание  в  Финляндской  дивизии  раскрыло  глаза  на  положение  в
русской  армии.  Картины,  которые  наблюдал  Радищев,  надолго  со¬
хранились  в  его  памяти.  То,  что  он  узнал,  заставило  его  другими
глазами  взглянуть  на  военную  службу,  вызвало  резко  отрицатель¬
ное  к  ней  отношение,  что  и  было  воплощено  им  в  художественном
творчестве.
 В  набросках  по  вопросам  права  —  в  «Опыте  о  законодавстве»
Радищев  с  гневом  писал  о  злоупотреблениях,  которые  были  часты
при  рекрутских  наборах:  несмотря  на  запрещение,  помещики  про¬
давали  крестьян,  сдавали  в  рекруты  освобожденных  от  повинности
казенных  крестьян,  «вольных  иностранцев»  и  т.  п.3.
 С  потрясающей  силой  в  ярких  художественных  образах  раз¬
вертывает  Радищев  в  своем  «Путешествии  из  Петербурга  в  Моск¬
ву»  критику  самодержавно-крепостнической  армии.  Для  этого
писатель  использовал  различные  приемы.  В  главе  «Городня»,  на¬
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «История  рус¬
ской  литературы  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  626.
 2  Один  из  современников  отмечал,  что  в  екатерининское  время  «...стро¬
гость  русских  полковых  командиров  и  офицеров  была  доведена  до  самой
ужасной  степени  жестокости.  Тогда  говорили  —  один  из  десяти;  это  означа¬
ло,  что  из  десяти  рекрут  удается  образовать  одного  сообразно  приказаниям
полкового  командира,  а  девять  ранее  года  умрут  под  палкою...»  (Граф
Ланжерон.  Русская  армия  в  год  смерти  Екатерины  II.  «Русская  стари¬
на»,  1895,  март,  стр.  155).  В  1763  г.  неограниченная  власть  была  дана  пол¬
ковникам:  «Многие  полковники  пользовались  властью,  которая  столь  неос¬
мотрительно  была  им  предоставлена  для  личных  выгод.  Казна  обкрадыва¬
лась  с  невообразимым  бесстыдством,  и  бедные  солдаты  бесчеловечно  были
лишаемы  тех  ничтожных  денег,  на  которые  они  имели  право...»  («Записка
гр.  С.  Р.  Воронцова  о  русском  войске».  «Русский  архив»,  1876,  №  11,
стр.  348).  Уже  упомянутый  граф  Ланжерон  сообщал,  например,  о  зверствах
генерал-аншефа  Мих.  Каменского,  которого  по  жестокости  сравнил  с  тиг¬
ром:  «Видели,  как  он  во  время  маневров  кусал  солдат  и  отрывал  у  них  зу¬
бами  мясо»  («Русская  старина»,  1895,  март,  стр.  160).
 3  См.:  А.  Н.  Радищев.  Собр.  соч.,  т.  III.  М.  —  Л.,  Изд-во  АН  СССР,
1948,  стр.  47—48.  Далее  ссылки  на  это  издание  приводятся  в  тексте.
 126

пример,  рекрутчина  как  великое  народное  бедствие  раскрывает¬
ся  в  поэтических  формах  народного  плача  —  причитаниях.  Радищев
как  бы  представляет  здесь  слово  самому  народу,  которого  писа¬
тель-революционер  впервые  в  русской  литературе  сделал  главным
героем  своего  произведения.  В  советской  литературе  о  Радищеве
справедливо  и  многократно  подчеркивался  вклад  выдающегося  ре¬
волюционера  в  осмысление  исторического  значения  роли  широких
народных  масс.  «До  Радищева,  —  пишет  Г.  П.  Макогоненко,  —  на¬
род  не  был  героем  искусства.  О  нем  говорили,  о  нем  упоминали,
о  его  судьбе  сожалели,  но  его  не  изображали.  Для  классицизма
это  была  «низкая»  тема,  поэтому  писатели-классицисты  изобра¬
жали  не  народ,  а  отдельного  крестьянина,  да  и  то  как  сатириче¬
ский  персонаж  в  комедии  или  басне.  Низведенный  крепостниче¬
ским  строем  до  положения  тяглового  скота,  трудящийся  народ  был
объявлен  дворянским  искусством  лишенным  культуры,  достоин¬
ства,  чести.  Народ  для  дворян  не  имел  истории,  не  мог  иметь  «бу¬
дущего».  Радищев,  «изображая  русских  крестьян,  низведенных
крепостничеством  на  положение  «пленников  в  отечестве  своем»,
...  героизировал  их,  видя  в  мужике  дремлющую  до  случая  силу,
которая  сделает  его  истинным  сыном  отечества,  патриотом,  дея¬
телем  революции.  Сила,  обаяние  и  нравственная  красота  русских
крепостных  в  «Путешествии»  таковы,  что  мы  чувствуем  в  каждом
из  них  будущего  освободителя  России»  1.
 Рядом  с  образами  крепостных,  с  коллективным  образом  наро¬
да,  всей  действительной  жизнью  своей  протестующего  против  со¬
циальных  несправедливостей  феодально-крепостнического  государ¬
ства,  в  «Путешествии»  присутствует  образ  рассказчика-обличите-
ля,  автора  книги.
 В  главе  «Завидово»  писатель  знакомит  нас  с  офицером  —  «гвар¬
дейским  Полканом»,  грубияном  и  наглецом,  который  с  помощью
побоев  и  угроз  получает  для  своего  начальника  нужных  лошадей.
«Блаженны  украшенные  чинами  и  лентами,  —  иронизирует  по  это¬
му  поводу  Радищев.—  Вся  природа  им  повинуется.  Даже  немыслен¬
ные  скоты  угождают  их  желаниям...»  Для  характеристики  офицера
Радищев  использовал  образ  народных  сказок  и  былевого  эпоса:
Полкан  —  получеловек-полуживотное,  песьеголовец,  «Чудовище-
Полканище»,  двойник  «Идолища-Поганого»,  обжора  —  «в  Киеве
людей  поедает,  по-туриному  жвачку  жует».  В  лубочной  сказке
XVIII  в.  о  Добрыне  Полканы  изображены  в  виде  чудовищ  с  зали¬
тыми  кровью  лицами  и  руками,  со  светящимися,  как  раскаленное
железо,  глазами;  целыми  скопищами  Полканы  собираются  на  бит¬
ву  и  т.  д.  В  этом  слове,  думается,  содержался  намек  и  на  слово
«полк»,  т.  е.  автор  хотел  сказать,  что  таких  гвардейцев  много,  их
хватит  не  на  один  полк.  В  памяти  первых  читателей  «Путешест¬
вия»  свежи  были  картины  жестокой  расправы,  которую  учинили
 1  Г.  П.  Макогоненко.  Пути  литературы  века.  В  кн.  «История  рус¬
 ской  литературы  XVIII  века».  Л.,  «Просвещение»,  1970,  стр.  40—41.
 127

«полканы»  над  пугачевцами  1.  За  какие  заслуги  в  армии  награж¬
дает  Знаками  отличий,  отмечают  чинами:  за  полководческое  ис-
к^сстйо  или  подвиги  на  поле  битвы?  Отнюдь  нет.  Радищев  как  бы
завершает  все  то,  что  было  сказано  по  этому  вопросу  русскими
просветителями.  В  главе  «Спасская  Полесть»  мы  видим  намест¬
ника,  который  производит  курьера-сержанта  в  прапорщики  за  то,
ч'то  он  доставил  ему  устриц.  В  армии  отсутствует  сознательная
дисциплина.  В  той  же  главе  в  аллегорическом  сне  путешествен¬
ника  Прямовзора  открывает  «сидящему  во  власти  на  престоле»
глаза  и  показывает,  что  посланный  царем  «на  завоевание  земли»
военачальник  «утопал  в  роскоши  и  веселии.  В  войсках  подчинен¬
ности  не  было;  воины...  почиталися  хуже  скота.  Не  радели  пи  о
их  здравии,  ни  прокормлении;  жизнь  их  ни  во  что  вменялася;  ли¬
шались  они  установленной  платы,  которая  употреблялась  на  не¬
нужное  им  украшение.  Большая  половина  новых  воинов  умирала
от  небрежения  начальников  или  ненужныя  и  безвременный  стро¬
гости.  Казна,  определенная  на  содержание  всеополчения,  была  в
руках  учредителя  веселостей».
 В  образе  этого  военачальника  современники  узнавали  князя
Г.  А.  Потемкина,  энергичность  которого  часто  «растворялась»  в
праздности  и  роскошных  забавах.  Напомним,  что  характеристики,
данные  Радищевым,  очень  близки  тем  оценкам,  которые  получил
Потемкин  у  знавших  его  современников.  Радищев  изобразил  и  дру¬
гого  вельможу,  который,  «простерши  на  мягкой  постеле  свои  чле¬
ны,  упоялся  негою  и  любовью  в  объятиях  наемной  возбудительни¬
цы  его  сладострастия».  Радищев  намекал  на  президента  адмирал¬
тейской  коллегии  И.  Г.  Чернышева,  известного  современникам  сво¬
ей  любвеобильностью.  «Учредитель  веселостей»  —  это  генерал-май¬
ор  и  статс-секретарь  Екатерины  II  В.  С.  Попов.  Ф.  В.  Ростопчин
писал  о  нем  как  о  любимце  Потемкина,  «человеке,  неспособном  к
работе,  картежнике  и  распутнике.  А  между  тем  несчетны  были  ми¬
лости,  сыпавшиеся  на  его  жалкую  особу  в  течение  десяти  лет»  2.
В.  С.  Попов  был  правителем  всех  дел  Потемкина,  безотчетным
распорядителем  отпускавшихся  «светлейшему»  громадных  сумм.
 1  Заметим,  что  образ  радищевского  Полкана  получит  дальнейшее  раз¬
витие  в  русской  литературе  XIX  в.  Так,  у  Гоголя  он  вырастет  в  гротескный,
символический  облик  Фельдъегеря  «с  усами  в  аршин»  на  дороге,  по  кото¬
рой  мчится  тройка.  После  своих  философских  раздумий  о  судьбах  родины
Гоголь  пишет:  «Держи,  держи,  дурак!  —  кричал  Чичиков  Селифану.  —  Вот  я
тебя  палашом!  —  кричал  скакавший  навстречу  фельдъегерь  с  усами  в  ар¬
шин».  Фельдъегерь  —  правительственный  курьер,  обязательно  «в  военном
звании».  Любопытно,  что  оба  они,  фельдъегерь  и  Чичиков,  объединены  не¬
приязненным  отношением,  к  Селифану.  Не  менее  выразительный  образ
фельдъегеря  у  Ф.  М.  Достоевского.  Он  изображает  «плотного  и  сильного  де¬
тину  с  багровым  лицом»,  «в  полном  мундире,  с  узенькими  тогдашними  фал¬
дочками  назади,  в  большой  трехугольной  шляпе...»,  который  молча,  без  вся¬
ких  слов  бьет  здоровенным  кулаком  ямщика  по  голове  (Ф.  М.  Достоев¬
ский.  Дневник  писателя.  СПб.,  1895,  т.  10,  стр.  32—33).
 2  Письма  Ф.  В.  Ростопчина  С.  Р.  Воронцову.  «Русский  архив»,  1876,
кн.  I,  стр.  95.
 128

А. 	Н.  Радищев,  таким  образом,  в  аллегорическом  сне  путеше¬
ственника  дал  «исключительную  по  своей  силе  и  смелосхи  сатиру
на  Екатерину  и  ее  ближайших  пособников.
 В  «сне»  беспощадно  разоблачается  лицемерие  императрицы.
С  ее  коронованного  чела  полностью  снимается  тот  ореол  величия,
блеска  и  славы,  который  создавали  придворные  льстецы  и  про¬
дажные  писаки.  Заявляя,  что  царь  прослыл  в  народе  «обманщи¬
ком,  ханжою  и  пагубным  комедиантом»,  Радищев  подчеркивает  не¬
соответствие  между  словами  и  делами  Екатерины:  показной  блеск,
пышный,  декоративный  фасад  империи  скрывает  за  собой  ужасные
картины  угнетения  народа.  Центральное  место  «сна»  —  встреча
царя  с  «неизвестной  странницей»  Прямовзорой,  Истиной,  снима¬
ющей  царю  бельма  с  глаз,  после  чего  все  вещи  начинают  представ¬
ляться  ему  в  «естественном  их  виде».  Прямовзора  обращается  к
царю  со  словами  презрения  и  гнева:  «Ведай,  что  ты...  первейший
разбойник,  первейший  предатель,  первейший  нарушитель  общая
тишины,  враг  лютейший,  устремляющий  злость  свою  на  внутрен¬
ность  слабого»
 А. 	Н.  Радищев  придал  новый,  более  целенаправленный  харак¬
тер  критике  офицеров-дворян  по  сравнению  с  произведениями
Н.  И.  Новикова,  Д.  И.  Фонвизина,  И.  А.  Крылова.  Об  одном  из
гвардейских  офицеров  Радищев  пишет,  что  он  «скареднейшее
есть  существо»,  «обман,  вероломство,  предательство,  блуд,  отрав¬
ление,  татьство  не  больше  ему  стоят,  как  выпить  стакан  воды».
Такой  человек  заставляет  пресмыкаться  других  и  сам  пресмыка¬
ется  перед  каждым,  стоящим  выше  него  на  общественной  лестни¬
це.  Он  потерял  чувство  стыда,  и  щеки  его  никогда  не  краснеют,
разве  лишь  от  гнева  или  пощечины.  В  главе  «Городня»  рассказы¬
вается  о  племяннике  помещицы  —  московском  щеголе,  сержанте
гвардии,  который  соблазнил  и  покинул  деревенскую  девушку.  Ви¬
новниками  разврата  в  современном  ему  обществе  Радищев  считал
опять-такп  господ2.  В  манифесте  1762  г.  дворянство  именовалось
главным  в  государстве  членом  —  российским  благородным  дво¬
рянством.  Радищев  показал  истинное  лицо  этого  сословия.
 Могут  ли  чему-нибудь  хорошему  научить  солдат  такие  офице¬
ры?  В  «Описании  губерний»  Радищев  писал:  «Солдат,  стоящий
постоем  в  избе,  берет  лучшее  место,  нередко  хозяина  сгоняет  с
его  постели,  пьет  и  ест  даром  и  часто,  по  несчастию,  развраща¬
ет  нравы  поселян,  особливо  женского  пола.  А  паче  всего,  нередко
заразясь  в  городах  болезнью  любострастных,  сообщает  ее  сельским
жителям...»
 Военная  служба  превращала  солдат  в  послушное  орудие  их
командиров,  лишала  человеческого  облика.  Они  «мыслят,  что  он
 1  А.  Н.  Радищев.  Путешествие  из  Петербурга  в  Москву.  Вступитель¬
ная  статья  Д.  Благого.  Воронеж,  1972,  стр.  27—28.
 2  См.:  Г.  А.  Гуковский.  Русская  литература  XVIII  века.  М.,  1939,
стр.  443. 	■
 5  Заказ  4142 	129

(т.  е.  офицер.  —-  А.  К.)  хощет»  и  «пасутся,  яко  скоты»,  —  писал
Радищев  в  главе  «Хотилов».  Служба  в  крепостнической  армии,
по  мысли  Радищева,  наносила  и  нравственный  ущерб  обществу.
Будучи  взятым  в  армию,  крестьянин  покидал  производительный
труд  на  земле,  оставлял  без  средств  к  существованию  стариков  ро->
дителей,  оставлял  в  одиночестве  жену  или  невесту  («Городня»).
И  все  же,  несмотря  на  развращающее  влияние  офицеров-дворян,
на  калечущую  душу  человека  муштру,  сочувствие  народу  раскры¬
вало  Радищеву  высокие  качества  русского  крестьянина,  прояв¬
лявшиеся  даже  в  крепостнической  армии.  Автор  «Путешествия»
первым  в  русской  литературе  указал,  что  подлинный  гуманизм
присущ  именно  простым  людям.  В  главе  «Чудово»  он  рассказал  о
смелом  поступке  матроса  Павла,  в  прошлом  участника  экспеди¬
ции  русского  военного  флота  в  Архипелаг.  Решительный  матрос
спас  утопающих  в  Финском  заливе.  Самоотверженность  этого  про¬
стого  человека  как  бы  оттеняется  черствым  эгоизмом  «почивав¬
шего»  начальника,  которого  писатель  сравнивает  с  набобом  —  пер¬
сонажем  книги  Рейналя  «История  об  Индиях»,  где  рассказывает¬
ся  о  том,  как  рабы  не  осмелились  разбудить  спящего  зластителя  и
это  послужило  причиной  гибели  150  человек  (I,  239—240).
 Как  дивизионный  прокурор,  Радищев  знал  о  том,  что  и  сол¬
даты  совершают  преступления,  но  на  фоне  общего  социального
ела  эти  проступки  не  имели  для  него  большого  значения.  Г.  А.  Гу¬
ковский  писал:  «Радищев  в  своем  народолюбии  готов  впасть  в  па¬
негирический  тон,  но  и  это  увлечение  в  условиях  его  времени  имело
объективно  революционный  смысл.  Радищев  идеализировал  кре¬
стьян  по  линии  выявления  их  гражданских  добродетелей,  стре¬
мясь  показать,  что  история  принадлежит  народу,  тогда  как  поме¬
щики  как  класс  осуждены  на  гибель»  1.  Уже  говорилось  о  том,  что
русское  офицерство  в  XVIII  в.  резко  разделялось  на  две  части:
привилегированную  —  гвардию  и  офицеров  полевых  полков.  Гвар¬
дия  принимала  участие  в  дворцовых  переворотах,  вознаграждала
себя  за  это  богатствами  и  «бесчинствовала»  2,  армейцы  совершали
тяжелые  походы  и  сражались.  Острие  своей  критики  Радищев  на¬
правляет  главным  образом  против  гвардейских  офицеров3.  Поэ-
тому-то  в  его  произведениях  редки  фигуры  офицеров,  наделенных
положительными  человеческими  качествами.  Но  все  же  они  есть:
 1  Г.  А.  Гуковский.  Русская  литература  XVIII  века.  М.,  1939,  стр.  444.
 2  См.  об  этом  у  Г.  Р.  Державина:  «...гвардию  тогда  обыкновенным  по¬
рядком  на  войну,  как  прочие  армейские  полки,  пе  употребляли»
(Г.  Р.  Державин.  Записки.  Собр.  соч.,  т.  IV.  СПб.,  1870,  стр.  403).
 3  Гвардейцев  «преторианцев»  критиковал  и  А.  В.  Суворов:  «Полковни¬
ки  «преторианцы»...  плохи...  Три  года  они  раздражают  своих  офицеров
своими  придворными  манерами;  их  изнеживают;  втираясь  к  высшим  с  по¬
мощью  речей  сладких  или  двусмысленных,  они  их  (офицеров.  —  Л.  К.)
учат  таким  путем  скрывать  свои  недостатки.  Сибариты,  а  но  спартапцы,
они  внушают  презирать  славу...»  («А.  В.  Суворов.  Документы»,  под  ред.
Г.  П.  Мещерякова  (Материалы  для  истории  русской  армии.  Русские  пол¬
ководцы),  т.  II.  М.,  Воениздат,  1951,  стр.  348).
 130

в  главе  «Крестьцы»  мы  видим  дворянина,  который  отправляет
своих  детей  на  военную  службу,  И  здесь  мы  снова  вспоминаем
книгу  Мабли  о  греках:  почтенный  русский  дворянин  дал  своим
детям  воспитание,  близкое  к  тому,  какого  требовал  от  своих  со¬
граждан  легендарный  Ликург  (благородная  простота,  любовь
к  физическому  труду,  умение  владеть  оружием,  выносливость
и  т.  д.).  Напомним,  что  этих  качеств  требовали  от  солдат  и  офице¬
ров  выдающиеся  русские  полководцы  XVIII  в.  Суворов  и  Румян¬
цев.  К  перечню  качеств,  свойственных  крестицкому  дворянину,
Радищев  счел  необходимым  добавить  обязательное  знание  ис¬
кусства  живописи  и  музыки,  владение  иностранными  языками.
В  главе  «Зайцево»  мы  знакомимся  с  бывшим  офицером  Крестьян-
кипым,  сама  фамилия  которого  раскрывает  его  социальную  сущ¬
ность.  Именно  от  Крестьянкина  путешественник  услышал  рас¬
сказ  о  том,  как  «крестьяне  одной  из  деревень,  находившейся  в
той  губернии,  в  которой  он  служил,  жестоко  расправились  со
зверем  помещиком  и  тремя  его  сыновьями,  которые  хотели  надру¬
гаться  над  невестой  одного  из  крепостных.  Устами  рассказчика,
на  окончательное  решение  которого  поступило  это  дело,  Ради¬
щев  оправдывает  крестьян,  считая  их  «невинными  убийцами».
Они  действовали  в  порядке  законной  самозащиты;  подлинный  ви¬
новник  всего  происшедшего  —  помещик,  понесший  заслуженную
кару».  Д.  Д.  Благой  справедливо  подчеркивает,  что  Радищев  при¬
зывает  крестьян  к  решительной  борьбе  с  самодержавием  и
крепостничеством,  что  «тема  восстания  народа,  восстания  порабо¬
щенного  крестьянства  против  «алчных  зверей,  пиявиц  ненасыт¬
ных»—  помещиков-крепостников  и  «злодея  злодеев  всех  лютей¬
шего»—  царя  проходит  через  все  «Путешествие  йз  Петербурга  в
Москву».
 Радищев  оправдывает  выступления  крепостных  против  поме¬
щиков.  В  его  книге  не  только  показаны  картины  страданий  и
угнетения  порабощенного  крестьянства,  но  и  нарисована  яркая
картина  крестьянского  протеста»  *.
 Критикуя  устройство  армии  в  классовом  крепостническом  об¬
ществе,  Радищев  выступал  против  завоевательных  войн.  В  XVIII  в.
широко  обсуждался  вопрос  о  создании  международного  органа,
который  обладал  бы  эффективными  средствами  решения  вопро¬
сов  между  государствами  мирным  путем,  не  допуская  до  военных
столкновений.  Еще  голландский  юрист  и  социолог  Гуго  Гроций  в
книге  «О  праве  войны  и  мира»  (1625),  посвященной  проблемам
международного  права,  писал  о  том,  что  при  отсутствии  подобно¬
го  учреждения,  издававшего  законы  для  всех  государств,  войны
всегда  будут  единственным  средством  отмщения  за  государствен¬
ные  обиды.  Основные  положения  концепции  международного
права  Г.  Гроция  сводились  к  тому,  что  межгосударственные  до¬
 1  А.  Н.  Радищев.  Путешествие  из  Петербурга  в  Москву.  Вступитель¬
ная  статья  Д.  Благого.  Воронеж,  1972,  стр.  29,  30.
 5* 	131

говоры,  которые  будут  соблюдаться  в  силу  естественного  закона,
должны  заменить  собою  папскую  власть,  что  необходимо  запре¬
тить  несправедливые,  грабительские  войны,  которые  нарушают
правовой  и  государственный  суверенитет,  что  враждебные  сторо¬
ны  должны  воздерживаться  от  истребления  чужой  собственности
и  несправедливых  жестокостей  по  отношению  к  гражданскому
населению.
 Русский  просветитель  Я.  П.  Козельский  полагал,  что  перед
этим  международным  органом  все  государства  должны  нести  рав¬
ную  ответственность  за  свои  действия.  Радищев,  как  и  Н.  И.  Но¬
виков,  Д.  И.  Фонвизин  и  другие  просветители,  возражал  против
понятия  «право  народов»,  сторонники  которого  забывали  о  том,
что  в  конфликтах  между  государствами,  когда  ненависть  или  ко¬
рысть  заставляет  взяться  за  оружие,  нет  и  не  может  быть  судьи,
а  следовательно,  нет  и  права.  Во  время  войны  единственным  судь¬
ей  является  меч:  «Кто  пал  мертв,  тот  и  виновен»  В  главе  «Зай¬
цеве»  Радищев  показал,  что  этим  «правом»  прикрывается  наси¬
лие.  В  главе  «Хотилов»,  рассуждая  об  истории,  Радищев  воскли¬
цал:  «...что  обретаем  в  самой  славе  завоеваний.  Звук,  гремление,
надутлость  и  истощение...  Плод  твоего  завоевания  будет...  убийст¬
во  и  ненависть»  (I,  317).  Мы  помним,  что  точно  такую  же  оценку
завоевателям  в  сказке  «Каиб»  дал  Крылов.  Александр  Македон¬
ский  в  главе  «Хотилов»  называется  «ярым  вепрем»,  который  ве¬
лик  не  добрыми  делами,  а  разорениями  и  принесенными  им  не-
счастиями.  Его  поход  уподобляется  вихрю,  который  затягивает
в  свой  круг  народы  и  оставляет  позади  себя  «пустыню  и  мертвое
пространство».  Завоеванные  территории  в  конечном  итоге  ста¬
новятся  могилою  как  для  покоренных  народов,  так  и  для  завое¬
вателей.  Свое  время  писатель  проклял  «Осьмнадцатое  столе¬
тие»  за  бесконечные  войны:  «...будешь  проклято  вовек...  Кро¬
ви  —  в  твоей  колыбели,  припевание  —  громы  сраженьев...»
 Раздумывая  о  судьбах  родины,  Радищев  был  уверен,  что  про¬
гресс  ее  целиком  зависит  от  того,  свободен  или  порабощен  на¬
род.  Своего  освобождения  люди  смогут  добиться  только  в  борь¬
бе  с  тиранией.  Страстно  оеуждая  «зверский  обычай»,  «диким  на¬
родам  приличный»  —  захватнические  войны,  которые  несут  людям
порабощение,  Радищев,  подобно  Мабли  и  французским  просвети¬
телям,  пропагандировал  гражданскую  войну  и  революцию  2.  Вре¬
мя,  когда  Радищев  писал  свою  книгу,  было  предгрозовым.  При-
 1  «Права»  войны  высмеивал  и  Вольтер.  См.,  например,  в  его  повести
«Кандид»:  «Это  была  аварская  деревня,  которую  болгары  сожгли,  соглас¬
но  законам  общественного  права»  (Вольтер.  Философские  повести.  М.,
1953,  стр.  104).
 2  «Добродетельный  гражданин  вправе  вести  гражданскую  войну,  если
существуют  тираны...»;  «Считать  гражданскую  войну  всегда  несправедли¬
востью,  призывать  граждан  не  отвечать  силой  на  насилие  —  это  доктрина,
более  всего  противоречащая  нравственности  и  общественному  благу...  На¬
род  никогда  не  бывает  более  сильным,  более  уважаемым  и  более  счастлй-
 1-321

блшкение  революции  во  второй  половине  XVIII  в.  ощущали  мно¬
гие,  в  их  числе  и  Екатерина  II.  Вскоре  после  вступления  на  пре¬
стол  она  наставляла  обер-прокурора  Вяземского:  «Всякая  малость
может  привести  крестьян  в  отчаяние.  Прошу  быть  весьма  осто-
рожну,  дабы  не  ускорить  и  без  того  довольно  грозящую  беду,  ибо
если  мы  не  согласимся  на  уменьшение  жестокостей  и  умерение
человеческому  роду  нетерпимого  положения,  то  против  нашей
воли  оную  (свободу)  возьмут  рано  или  поздно»  *.  Мы  знаем,  что
чаша  народного  терпения  переполнилась.
 В  главе  «Любань»  писатель  обосновывает  право  народа  на
борьбу:  «Ведаешь  ли,  что  в  первенственном  уложении,  в  сердце
каждого  написано?  Если  я  кого  ударю,  тот  и  меня  ударить  может».
 В  главе  «Зайцево»  изображено  крестьянское  восстание,  кото¬
рое  автор  «Путешествия»  оправдывает,  исходя  из  естественного
права.  В  главе  «Медное»  провозглашается  право  порабощенного
народа  на  восстание.  Именно  здесь  Екатерина  II  пометила  на  по¬
лях:  «то  есть  надежду  полагает  на  бунт  от  мужиков».  В  главе
«Хотилов»,  обращаясь  к  помещикам,  Радищев  грозит:  «Смерть  и
пожигание  нам  будет  посул  за  нашу  суровость  и  бесчеловечность».
Призыв  к  «человеколюбивому  мщению»  мы  находим  в  главе  «Го-
родня»  в  оде  «Вольность»;  в  незаконченной  поэме  «Песни,  петые
на  состязаниях  в  честь  древним  славянским  божествам»  восхва¬
лялась  борьба  древних  новгородцев  с  иноземными  поработителя¬
ми;  в  «Беседе  о  том,  что  есть  сын  отечества»  подлинным  патрио¬
том  признавался  только  тот,  кто  борется  за  народные  права.
В  некоторых  из  этих  призывов  писателя  мы  слышим  отзвуки  воз¬
званий  Пугачева.  Радищев  знал,  что  крестьянские  восстания  вспы¬
хивают  стихийно,  что  они  неорганизованны  и  проходят  под
лозунгом  замены  плохого  царя  «хорошим».  В  существовавших
тогда  условиях  слабые  крестьянские  отряды  не  могли  победить  хо¬
рошо  обученные  правительственные  войска.  Писатель  понимал,
что  для  осуществления  революционного  переворота  нужна  актив¬
ная  вооруженная  сила.  Каждый  крестьянин-солдат  представлял
для  него  дремлющую  революционную  силу.  Возглавлять  военные
отряды  должны  были  такие  офицеры,  как  Крестьянкин  2.  Ради¬
щев  понимал,  что  освобожденный  от  оков  рабства  народ  выдвинет
из  своей  среды  талантливых  руководителей:  «01  если  бы  рабы,
тяжкими  узами  отягченные,  яряся  в  отчаянии  своем,  разбили  жс-
 вым,  чем  после  потрясений  гражданской  войны»  (М.  Мабли.  Избр.  про¬
изв.  Л.,  Изд-во  АН  СССР,  1950,  стр.  270,  273).  Для  Франции,  однако,  Маб¬
ли  не  считал  революцию  необходимой,  так  как  в  ее  конституции  имелись
парламент  и  генеральные  штаты,  достаточно  охранявшие,  по  его  мнению,
права  граждан.
 1  Г.  Макогоненко.  Н.  Новиков  и  русское  просвещение  в  XVIII  веке.
М.  —  Л.,  1952,  стр.  60.
 2  См.:  П.  Н.  Берков.  Некоторые  спорные  вопросы  современного  изу¬
чения  жизни  и  творчества  А.  Н.  Радищева.  В  сб.  «XVIII  век»,  т.  IV.  Л.,
1959,  стр.  182.
 133

лезом,  волности  их  препятствующим,  главы  наши,  главы  бесче¬
ловечных  своих  господ,  и  кровию  нашею  обагрили  нивы  свои:  что
бы  тем  потеряло  государство?  Скоро  бы  из  среды  их  исторгнулп-
ся  великие  мужи  для  заступления  избитого  племени;  но  были  бы
они  других  о  себе  мыслей  и  права  угнетения  лишенны»  (I,  368).
Мы  знаем,  что  слова  Радищева  оказались  пророческими:  уже  в
1820  г.  во  время  восстания  в  Семеновском  полку  солдаты  сами
назначали  себе  командиров.  Вождей  крестьянских  восстаний  пи¬
сатель  сравнивал  с  выдающимися  историческими  личностями.
В  1790  г.  во  время  шведско-русской  войны  Радищев  выступил  ини¬
циатором  организации  вооруженного  ополчения  из  добровольцев,
куда  могли  быть  зачислены  и  беглые  крестьяне  *.  Может  возник¬
нуть  вопрос  о  том,  почему  сам  Радищев  не  остался  в  армии.
Крестьянская  война  к  этому  времени  потерпела  поражение,  и  пи¬
сатель-революционер  не  хотел  участвовать  в  расправе  над  побеж¬
денными.  Этим  и  объясняется  его  переход  на  штатскую  службу.
(Напомним,  что  офицер  Крестьянкин  тоже  оставил  армию,  «на¬
скучив  жестокостями»  и  «великими  насилиями».)
 Радищев  весь  был  обращен  к  современности.  Но  эта  устрем¬
ленность  его  не  отменяла  интереса  писателя  к  определенным  эпо¬
хам  и  личностям  русской  истории.  Так,  Радищев  более  глубоко,
чем  его  предшественники,  смог  оценить  деятельность  Петра  I.
В  «Письме  к  другу,  жительствующему  в  Тобольске  по  долгу  зва¬
ния  своего»,  написанном  в  связи  с  открытием  памятника  Петру  I
в  Петербурге,  он  отметил  не  только  положительную  деятельность
великого  преобразователя,  «обновившего  Россию»,  но  и  черты
«властного  самодержца»,  который  «истребил  последние  признаки
дикой  вольности  своего  отечества».
 Вопреки  запретам  и  преследованиям  правительства  Екатери¬
ны  II  идеи  Радищева  проникали  в  армию:  через  два  года  после
выхода  «Путешествия»  был  арестован  майор  Пассек  за  распро¬
странение  в  воинских  частях  радищевского  произведения.  Пассек
призывал  сокрушать  «горды  стены  самодержавия»  и  истребить
царский  «род  кичливый».  «Путешествие  из  Петербурга  в  Москву»
с  жадностью  читали  и  переписывали  декабристы.  Об  этом,  в  част¬
ности,  писал  В.  К.  Кюхельбекер.  На  произведениях  великого  рус¬
ского  революционера  XVIII  в.  декабристы  учились  мужеству.
 Со  всей  силой  следует  еще  раз  подчеркнуть,  что  победы,  одер¬
жанные  на  полях  сражений,  блеск  военных  парадов  не  помеша¬
ли  Радищеву  разглядеть  классовую  крепостническую  сущность
русской  армии  его  времени.  Горячее  сочувствие  к  закабаленному
самодержавно-бюрократическим  строем  народу,  революционные
взгляды  привели  Радищева  к  признанию  необходимости  освобо¬
дительной  войны.  У  писателя-революционера  не  было  разрабо¬
танной  теории  революции,  но  он  понимал,  что  переустройство
 1  См.:  В.  П.  Семенников.  Литературно-общественный  круг  Ради¬
щева.  В  сб.  «А.  Н.  Радищев.  Материалы  и  исследования».  Л.,  Изд-во  АН
СССР,  1936,  стр.  287—288.
 134

социального  строя  невозможно  без  народного  восстания,  без  во¬
енной  силы,  которую  нужно  серьезно  и  тщательно  готовить.  При
моральной  деградации  дворянства,  своекорыстии  купечества,  уг¬
нетенности  и  неконсолидированности  крепостного  крестьянства
Радищев  делал  ставку  на  крестьянство  как  на  прогрессивную
историческую  силу.  Руководить  им  должны,  по  его  мнению,  пе¬
редовые,  воспитанные  в  спартанском  духе  интеллигентные  офи¬
церы-дворяне,  подобные  Крестьянкину  и  сыновьям  крестицкого
дворянина.  В  известных  условиях  такая  военная  сила,  по  мысли
Радищева,  могла  свергнуть  ненавистное  иго  самодержавия  и  кре¬
постничества.  И  в  этом  вопросе  Радищев  оказался  в  первом  ряду
мыслителей  XVIII  века.  Французский  писатель  Монтескье  утверж¬
дал,  что  организация  и  устройство  армии  должны  соответствовать
форме  социального  устройства  общества.  При  деспотическом  прав  ¬
лении  армия  изолирована  от  народа.  Дисциплина  армии  деспотов
основывается  на  пассивном  повиновении  солдат  и  офицеров.  Ши¬
роко  известны  слова  прусского  короля  Фридриха  II:  «Солдат  есть
механизм  артикулом  предусмотренный».
 Радищев  знал  из  русского  опыта  и  был  убежден,  что  оружие
должпо  быть  в  руках  народа  и  служить  народу.  В  «Беседе  о  том,
что  есть  сын  Отечества»  Радищев  требовал  от  «патриотов»  созна¬
тельного  отношения  к  исполнению  своего  долга  —  «свободной  во¬
ли»  («свобода  его  состоит  в  избрании  лучшего,  что  сие  лучшее  по¬
знает  он  и  избирает  посредством  разума»).  Слияние  армии  и  на¬
рода  в  представлении  некоторых  писателей  XIX  века  было  одним
из  условий  наступления  времени,  когда  не  будет  войн  !.
 Развитие  просветительских  идей  в  России  исторически  совпа¬
ло  с  переменами,  назревавшими  и  в  военном  искусстве:  линей¬
ной  тактике  с  ее  стремлением  придать  сражению  логическую
продуманность  и  ясность  предстояло  быть  замененной.  Военные
теоретики  и  полководцы  понимали  несовершенство  системы,  тре¬
бующей  длительной  муштровки,  в  результате  которой  солдат
превращался  в  механизм,  способный  безукоризненно  выполнять
сложные  построения  и  эволюции,  но  беспомощный  в  тех  случаях,
когда  нужно  было  проявить  инициативу  и  находчивость.  Введе¬
ние  в  конце  XVIII  в.  в  армии  егерских  батальонов  —  стрелков
легкой  пехоты,  действовавших  в  рассыпном  строю  перед  фронтом
и  на  флангах  боевых  порядков,  было  первым  признаком  появле¬
 1  Альфред  де  Виньи,  например,  писал:  «Когда-нибудь  войны  прекратят¬
ся,  —  это  произойдет  тогда,  когда  в  обществе  и  на  земном  шаре  не  будет
противоположных  интересов.  Когда-нибудь  армия  сольется  с  народом,  но
это  осуществится  при  двух  условиях:  когда  все  человечество  объединится  и
составит  один  народ  и  когда  этот  единый  народ  будет  единодушен  во  взгля¬
де  на  формы  общественной  жизни.  Только  в  таком  случае  не  нужно  будет
ни  защищать  страну  от  иностранного  нашествия,  ни  подавлять  одну  часть
народа  на  пользу  другой  его  части»  (Б.  Г.  Р  е  и  з  о  в.  Военные  повести  Аль¬
фреда  де  Виньи.  В  кн.:  Альфред  де  Виньи.  Неволя  и  величие  солдата.  Л.а
«Наука»,  1968,  стр.  158).
 135

ния  новой  тактики  и  стратегии.  Они  требовали  от  солдата  уме¬
ния  оценить  обстановку  и  самостоятельно  принять  решение.
П.  А.  Румянцев  и  А.  В.  Суворов  воспитывали  в  армии  дух  созна¬
тельного  отношения  к  делу  и  инициативу.
 Просветители  с  их  вниманием  к  отдельному  человеку,  со  стрем¬
лением  заменить  разумом  и  здравым  смыслом  слепую  веру  выра¬
жали  аналогичные  тенденции  общественного  прогресса.  Однако
из  их  поля  зрения  выпадал  герой,  который  должен  был  занимать
главное  положение,—  простой  человек.  Свое  внимание  они  обра¬
щали  большей  частью  на  изображение  представителей  дворян¬
ства,  исключение,  повторяем,  представлял  Радищев.
 Классицизм  не  признавал  национальных  особенностей.  Всякое
классицистическое  произведение  искусства  должно  было  удовлет¬
ворять  понятию  разумности,  поэтому  писатель  не  осознавал  себя
как  национальный  характер.  В  отличие  от  классицистов  просвети¬
тели  называли  себя  русскими  писателями  и  пытались  создать  ху¬
дожественные  образы,  наделенные  чертами  национального  харак¬
тера.  Недаром  Пушкин  называл  Фонвизина  «из  перерусских  рус¬
ским».  Предпринятые  в  этом  направлении  шаги  были  первыми,  а
потому  робкими  и  не  всегда  значительными.
 Характер  сатиры  писателей-просветителей  определялся  на¬
циональными  условиями,  зависел  от  индивидуальных  особеннос¬
тей  мастера  слова.  Сатира  давала  читателям  представление  о
скрытой  сущности  явлений,  разоблачала  господствующие  офи¬
циальные  мнения  (в  их  числе  понятие  о  дворянской  чести  как  при¬
чине  подвига).  Предметом  осмеяния  были  не  отношения  внутри
господствующего  класса—«верхнего  слоя»  общества,  а  отноше¬
ния  представителей  этого  класса  ко  всему  обществу.  Литерату¬
ру  эпохи  Просвещения  отличало  большее  по  сравнению  с  литера¬
турой  классицизма  богатство  типов.  Громадный  простор  для
творческой  фантазии  давало  соединение  сатирической  пародии  и
стилизации,  когда  автор,  принимая  какую-нибудь  на  самом  деле
несвойственную  ему  позу,  с  этой  точки  зрения  излагал  комическое
как  нечто  серьезное.
 Великий  русский  сатирик  М.  Е.  Салтыков-Щедрин  писал  в  свое
время  об  «энергическом,  беспощадном  остроумии»  Фонвизина  и
указывал,  что  сатира  эта  была  направлена  «во  имя  целого  строя
понятий  и  представлений,  противоположных  описываемым»  1.
Политические  идеалы  просветителей  на  Западе  воплощались  в
установлении  буржуазного  общества.  Русские  просветители,  кри¬
тикуя  некоторые  устои  буржуазной  идеологии,  имели  свои  идеа¬
лы.  Правда,  они  не  были  выражены  достаточно  четко.
 Радищев  первым  сумел  обобщить  опыт  не  только  русской,  но
и  мировой  истории,  что  позволило  ему  провозгласить  идею  на¬
 1  М.  Е.  Салтыков-Щедрин.  Поли.  собр.  соч.,  т.  6.  М.,  ГИХЛ,
4941,  стр.  123.
 136

родной  революции  как  единственного  пути  борьбы  с  крепостни¬
чеством  и  завоевания  общественной  свободы.  Это  было  великим
открытием;  отныне  героическая  тема  в  русской  литературе  обре¬
ла  новое  содержание,  она  обогатилась  революционно-политичес¬
кими  идеями.  «Путешествие  из  Петербурга  в  Москву»,  пронизан¬
ное  ненавистью  автора-революционера  к  крепостникам,  офице-
рам-реакционерам  и  всему  самодержавно-крепостническому
строю,  с  одной  стороны,  и  бесконечной  любовью  к  закрепощен¬
ному  народу  —  с  другой,  предвосхитило  характер  многих  произ¬
ведений  передовой  литературы  XIX  в.
 Уже  в  1794  г.  неизвестным  автором  была  написана  драма  «Сол¬
датская  школа»,  проникнутая  идеями  Радищева.  В  армии  тайком
читали  и  обсуждали  «Путешествие  из  Петербурга  в  Москву».  Идеи
великого  писателя-революционера  оказали  влияние  на  формирова¬
ние  политических  идей  декабристов.  Ода  Радищева  «Вольность»
перекликается  с  одой  «Вольность»  Пушкина.  В  1858  г.  в  Лондоне
Герцецом  впервые  было  напечатано  после  смерти  Радищева  его
знаменитое  «Путешествие».  Книга  стала  уроком  мужества  в  борьбе
с  самодержавием  и  деспотизмом  для  многих  поколений  русских
революционеров.  В.  И.  Ленин  назвал  имя  Радищева  первым  в  ряду
выдающихся  представителей  освободительной  мысли  в  России.
В  своей  статье  «О  национальной  гордости  великороссов»  В.  И.  Ле¬
нин  писал:  «Нам  больнее  всего  видеть  и  чувствовать,  каким  наси¬
лиям,  гнету  и  издевательствам  подвергают  нашу  прекрасную  роди¬
ну  царские  палачи,  дворяне  и  капиталисты.  Мы  гордимся  тем,  что
эти  насилия  вызывали  отпор  из  нашей  среды,  из  среды  великорус-
сов,  что  эта  среда  выдвинула  Радищева,  декабристов,  революционе-
ров-разночинцев  70-х  годов,  что  великорусский  рабочий  класс  соз¬
дал  в  1905  году  могучую  революционную  партию  масс,  что  велико¬
русский  мужик  начал  в  то  же  время  становиться  демократом,  начал
свергать  попа  и  помещика»  *.
 1  «Ленин  о  культуре  и  искусстве».  М.,  «Искусство»,  1956,  стр.  190.

р>
 начале  XIX  в.  стареющий  М.  М.  Херасков  в  тра¬
диционных  формах  выразил  надежды  определенных  кругов  рус¬
ского  общества  на  миролюбие  вступившего  на  престол  Алек¬
сандра  I:
 Не  жаждущий  народов  кровью
Ты  дружбой,  милостью,  любовью
Пленишь  и  победишь  весь  свет.
 В  1803  г.  вышло  «Рассуждение  о  мире  и  войне»,  составленное
по  книге  французского  писателя-сентименталиста  Бернардена  де
Сен  Пьера  «5иг  1а  ра1х  ё1егпе11е»  *.  В  нем  осуждались  войны,
рассказывалось  о  бедствиях  военного  времени,  проводилась  мысль
о  том,  что,  ведя  постоянно  войны,  люди  перестают  ощущать  их
зло  и  жестокость.  В  следующем,  1804  г.  в  журнале  «Северный
вестник»  была  помещена  рецензия,  в  которой  выход  упомянуто¬
го  выше  «Рассуждения...»  признавался  полезным  и  своевремен¬
ным.  Вывод  автора  рецензии  сводился-  к  следующему:  «Привык¬
ли  мы  к  войне  от  невежества,  отвыкнуть  от  нее  должны  с  истин¬
ным  просвещением».
 Подобные  пацифистские  настроения  появились  главным  об¬
разом  в  среде  дворянской  молодежи.  На  протяжении  всего  XVIII  в.
в  русской  литературе  военная  тема  сосуществовала  наряду  с  темой
прославления  мира.  Это  обстоятельство  было  обусловлено  теми
 1  «Вечный  мир»  (франц.).  В  том  же  1803  г.  был  опубликован  трактат
В.  Ф.  Малиновского  (будущего  директора  царскосельского  лицея)  «Рассуж¬
дение  о  мире  и  войне»,  в  котором  резко  осуждались  войны  и  давались  ре¬
комендации  к  установлению  мирных  отношений.
 138

ТУ
 противоречивыми  процессами,  в  русле  которых  шло  развитие
русского  общества.  В  начале  прошлого  века,  по  свидетельству
одного  из  современников,  «во  всех  петербургских  обществах  тол¬
ковали  о  политике...  Это  было  в  духе  времени.  Существовали  две
партпи:  мирная  п  военная.  Одна  хотела  нейтралитета  и  мира  с
Францией,  другая  желала  спора  с  Англией  и  войны  с  Францией».
В  придворных  кругах  мечтали  о  продолжении  «века  Екатерины»;
вступивший  на  престол  в  марте  1801  г.  Александр  I  объявил,
что  управлять  страной  будет  по  законам  и  «по  сердцу  покойной
государыни».
 Освободительное  движение  народов  Европы,  разочарование
в  результатах  французской  революции  показали  слабые  стороны
идеалов  Просвещения.  Изменения,  к  которым  привела  буржуаз¬
ная  революция,  «оказались  злой,  вызывающей  горькое  разочарова¬
ние  карикатурой  на  блестящие  обещания  просветителей»  Роман¬
тизм,  явившийся  своеобразной  реакцией  на  первую  буржуазную
революцию,  был  проникнут  отрицанием  современной  действитель¬
ности,  писатели-романтики  критиковали  капиталистическую  циви¬
лизацию  с  ее  угнетением  личности  и  культом  денег.
 Поиски  своих  идеалов  представители  этого  движения  находи¬
ли  либо  в  поэтизации  средневековья,  монархии  и  религии,  либо
в  утопиях  по  поводу  будущего  —  мечтах  о  создании  такого  об¬
щественного  порядка,  в  котором  не  было  бы  эксплуатации  и  войн
и  все  были  счастливы.  Большую  роль  в  развитии  романтизма
сыграли  национально-освободительные  войны  европейских  наро¬
 ]  К.  М  а  р  к  с  и  Ф.  О  н  г  с  л  ь  с.  Соч.,  т.  19,  стр.  193.
 139

дов  против  наполеоновской  Франции,  которые  носили  двойствен¬
ный  характер:  с  одной  стороны,  способствовали  национальному
возрождению  этих  народов,  с  другой  —  влекли  за  собой  попытки
восстановления  монархических  режимов.  Известное  единство
идеалов  представителей  национально-освободительного  движения
и  литературного  течения  романтизма  привело  к  тому,  что  наи¬
более  значительные  произведения  прогрессивных  романтиков
были  пронизаны  духом  борьбы  за  независимость,  выражали  дей¬
ствительные  чаяния  народов,  воспевали  героизм  и  душевное  бла¬
городство,  идею  независимости  человека.  Появление  романтизма
как  литературного  направления  было  подготовлено  также  сенти¬
ментализмом  с  его  повышенным  интересом  к  внутреннему  миру
человеческой  личности,  психологизмом,  культом  «чувствитель¬
ности»  1.
 В  первые  годы  господства  романтизма  в  русской  литературе
героическая  тема  становится  особенно  важной  и  актуальной.  Бо¬
лее  того,  под  влиянием  реальной  действительности,  особенно  в
связи  с  результатами  Отечественной  войны  1812  года  в  передо¬
вых  кругах  русского  общества  меняется  взгляд  на  историю,  по-
другому  начинают  оцениваться  движущие  силы  исторического
процесса.  «До  сих  пор  история  писала  только  о  царях  и  героях,—
говорил  Н.  А.  Бестужев.—  О  народе  и  его  нуждах,  его  счастье  или
бедствиях  ничего  не  ведали.  Нынешний  только  век  понял,  что
сила  государства  составляется  из  народа».
 Элементы  романтического  восприятия  героической  темы  со¬
держались  уже  в  незаконченной  героико-исторической  поэме
 А. 	II.  Радищева  «Песни,  петые  на  состязаниях  в  честь  древним
славянским  божествам»  (1800—1802).  В  поэме,  проникнутой  пат¬
риотическим  пафосом,  рассказывалось  о  героической  борьбе  сла-
вян-новгородцев  с  иноземными  завоевателями,  утверждалась
мысль  о  блестящих  победах,  которые  одержит  русский  народ  в
будущем.  Находясь  под  впечатлением  только  что  опубликован¬
ного  «Слова  о  полку  Игореве»,  Радищев  сделал  попытку  воспро¬
извести  героический  стиль  древнерусской  поэзии  и  создать  поэ¬
му  об  исторической  судьбе  славянских  народов.  Для  этой  цели
он  использовал  отдельные  выражения  «Слова»  (вступают  в  зла¬
тые  стремена,  идут  стязи  и  др.),  выражения  народно-поэтическо¬
го  творчества  (булатные  копья,  звонкие  гусли),  смешал  различ¬
ные  стихотворные  размеры,  полагая,  что  таким  образом  можно
лучше  воссоздать  характер  русской  эпической  поэмы.
 Организованное  поэтами-радищевцами  в  1801  г.  Вольное  об¬
щество  любителей  словесности  наук  и  художеств  высказывало
 1  В.  Г.  Белинский  писал:  «В  теснейшем  и  существеннейшем  своем  зна¬
чении  романтизм  есть  не  что  иное,  как  внутренний  мир  души  человека,
сокровенная  жизнь  его  сердца...»  (В.  Г.  Белинский.  Поли.  собр.  соч.,
т.  7.  М.,  Изд-во  АН  СССР,  1955,  стр.  145).
 140

идеи  всеобщего  равенства.  Члены  его  полагали,  что  для  борьбы
с  тиранией  хороши  все  средства,  вплоть  до  кровавой  расправы
(например,  «Ода  Калистрата»  И.  М.  Борна).  В  «Оде  достойным»,
написанной  под  впечатлением  убийства  Павла  I,  А.  X.  Востоков
осуждал  людей  пассивных,  остающихся  в  «виновном  бездейст¬
вии»,  и  прославлял  самоотверженных  героев,  жертвующих
жизнью  для  того,  чтобы  избавить  сограждан  от  бедствия  *.
 Первооткрывателем  романтизма  в  русской  поэзии  был
В.  А.  Жуковский.  В  своих  ранних  произведениях,  вслед  за  поэ¬
тами  и  философами  XVIII  в.  он  развивал  мысли  о  ненужности
завоеваний,  о  преходящем  характере  мирской  славы.  Таковы  его
стихотворения  «К  Тибуллу  на  прошедший  век»  и  «Мир»,  напи¬
санные  в  1800  г.  Первое  он  адресовал  римскому  поэту  I  в.  до  на¬
шей  эры,  другу  Горация  —  Альбию  Тибуллу.  Известно  резко  от¬
рицательное  отношение  Тибулла  к  императорскому  режиму,  ко¬
торый  установился  в  древнем  Риме  после  республики.  Несмотря
на  то  что  Тибулл  принадлежал  к  кружку  полководца  Мессалы
Корвина,  он  осуждал  войны,  воспевал  идиллическую  сельскую
жизнь  и  любовь,  отмеченную  легкой  грустью  и  задушевностью.
 Прошедшему  XVIII  в.  Жуковский  здесь  дает  оценку,  близкую
радищевской.  Исчезнув  «в  бездне  вечности»,  это  столетие,  по
словам  поэта,  оставило
 Могилы,  пепел,  разрушенье,
 Пучину  бедствий,  крови,  слез  —
 Вот  путь  его  и  обелиски2.
 В  этом  стихотворении  выражена  мысль,  которая  в  дальней¬
шем  пройдет  и  через  многие  другие  произведения  Жуковского:
человек  может  сохранить  о  себе  добрую  память  только  добрыми
делами  и  любовью  к  миру,  а  не  к  войне.  Спустя  несколько  лет  к
творчеству  Тибулла  обратился  К.  Н.  Батюшков  и  перевел  из  его
первой  книги  десятую  элегию.  В  ней  проводились  идеи,  покорив¬
шие  Жуковского:  поэт  не  хочет  воевать,  не  хочет  увенчаться
славою  и  быть  убитым,  он  просит  «кровавого  Марса»  уйти  от
мирных  алтарей.  Он  счастлив  любовью  к  своей  Ливии  и  хочет
быть  мирным  земледельцем,  В  элегии  содержались  раздумья  о
происхождении  войн;  человек,  который  первым  изготовил  ору¬
жие,  изгнал  мир  и  открыл  двери  в  ад.  Люди  были  счастливы  в
те  времена,  когда  жили  в  бедности  и  простоте  и  поклонялись  до¬
машним  пенатам.
 В  стихотворении  «Миру»,  написанном  в  преддверии  наполео¬
новских  войн,  Жуковский  обратился  к  поэтам  с  призывом  вос¬
певать  «тишину»,  при  которой  безмятежно  процветает  челове¬
чество,  покрыты  жатвою  нивы,  воин,  обученный  убийству,  кла¬
дет  «под  мирты»  меч  и  вступает  в  союз  с  природой.  Поэт  просит
 1-М»
 I  1  В  целом  поэты  Вольного  общества  не  были  оригинальны  и  сочета¬
ли  в  своей  поэзии  приемы  классицизма  и  сентиментализма. 	1
 2  В.  А.  Жуковский.  Стихотворения.  М.,  1954,  стр.  4.
 141

мир  воцариться  и  на  поле  битвы,  где  развеваются  военные  зна¬
мена,  где  братья  поражают  братьев,  разъяренные  кони  топчут
поверженных  всадников,  гремит  оружие,  льется  кровь,  к  небесам
поднимаются  стоны  несчастных  жертв.  Если  поэтов-классицистов
увлекала  античная  мифология  и  патетика  библейских  образов,
то  романтикам  ближе  иные  настроения  и  взгляды.  Жуковский
задается  вопросом:  кто  дал  человеку  в  руки  оружие,  кто  назвал
завоевателя  владыкой  жизни?  Ответ  выдержан  в  духе  буддийской
философии:  как  может  человек  быть  владыкой  чужой  жизни,  ког¬
да  он  и  над  своей  жизнью  не  властен  Подобно  стихотворению
«К  Тибуллу»,  в  этом  произведении  внушалась  мысль  о  том,  что
только  злодей  может  искать  славы  на  поле  брани.  В  заключение
поэт  обращался  к  России  с  просьбой  прекратить  в  новом  столе¬
тии  войны,  быть  героиней  не  войны,  а  мира,  перековать  свой  меч
на  плуг  и  воевать  не  с  людьми,  а  с  человеческими  страстями  2.
 Через  четырнадцать  лет,  когда  уже  отгремели  пушки  на  поле
Ватерлоо,  Жуковский  вновь  возвратился  к  этим  настроениям.
В  стихотворении  «Завоевателям»  он  писал  о  времени,  которое
стерло  в  гробовую  пыль  всемогущих  полководцев,  «опусто¬
шителей  земли»;  в  стихотворении  «Теон  и  Эсхин»  (1814)  поэт
рассказал  о  том,  что  нетленны  только  любовь  и  «возвышенные
мысли»;  в  стихотворении  «Подробный  отчет  о  луне»  (1820)  мир¬
ная  природа,  которая  не  знает  человеческих  бед,  противопостав¬
лена  силе  рока,  влекущего  людей  к  войне.
 Романтики  широко  пользовались  образами  кельтского  народ¬
ного  эпоса  из  «Песен  Оссиана».  Это  особенно  ярко  проявилось  в
стихотворениях,  посвященных  наполеоновским  войнам.
 В  конце  1805  г.  русское  общество  получило  известие  о  сра¬
жении  под  Аустерлицем,  которое  принесло  победу  Наполеону  над
русско-австрийскими  войсками.  Из-за  ошибок,  допущенных  союз¬
ным  командованием,  и  фактического  отстранения  от  руководства
Кутузова  русские  потеряли  более  20  тысяч  убитыми  и  ранеными
и  вынуждены  были  отступить.  Потери  французов  были  вдвое
меньше.  Возвратившийся  из-за  границы  Александр  I  считал  се¬
бя  «более  побежденным,  чем  его  армия»,  убедился  в  своей  не¬
способности  командовать  войсками.  Только  благодаря  храбрости
русских  солдат  Наполеону  не  удалось  окружить  и  уничтожить
главные  силы  всей  союзной  армии.  Вскоре  после  этого  сражения
Жуковский  написал  «Песнь  барда  над  гробом  славян  победите¬
лей»  (1806).  Стихотворение  было  напечатано  в  журнале  «Вест¬
ник  Европы».  С  первых  строк  Жуковский  переносил  читателя  в
романтическую  обстановку  древней  Шотландии:  ночной  лес,  под¬
 1  Ср.:  «Сыновья  —  мои,  богатство  мое»  —  так  мучается  глупец.  Оя  ведь
сам  не  принадлежит  себе.  Откуда  же  сыновья?  Откуда  богатство?  («Дхам-
мапада».  М.,  1960,  стр.  69.  Глава  о  глупцах).
 м  2  Ср.:  «Если  бы  кто-нибудь  в  битве  тысячекратно  победил  тысячу  лю¬
де^  а  другой  победил  бы  себя  одного,  то  именно  этот  другой  —  величай¬
ший  победитель  в  битве»  (там  же,  стр.  76.  Глава  о  тысяче).
 К2

нимающийся  туман,  сквозь  бегущие  облака  проглядывает  луна,
освещая  все  неверным,  зыблющимся  светом.  Горит  костер.  Певец
призывает  ударить  «во  звонкий  щит».  Перед  покоящимися  на  щи¬
тах  убитыми  воинами  седой  «вещий  бард»  играет  на  лире,  ему
воем  отзывается  «смятенный  бор»:
 О,  страшный  вид  попранных  боем!
 Тот  зыблется  в  крови,  с  глухим  кончаясь  воем!
 Тот,  вихрем  мчась,  погиб  бесстрашных  впереди;
 Тот  шуйцей  рану  сжав,  десной  изнеможденной
 Оторванну  хоругвь  скрывает  на  груди;
 Тот  страшно  восстенал,  на  копья  восхищенной,
 И,  сверженный  во  прах,  дымясь,  оцепенел...
 О  мужество  славян!  о  витязей  предел!
 Жуковский  прославлял  юного  храбреца,  павшего  на  поле  боя.
Мысль  поэта  сводилась  к  тому,  что  лучше  героически  умереть  в
молодые  годы,  чем  жить  так,  как  живет  израненный,  оставлен¬
ный  всеми  старый  воин.  Стихотворение  это  перекликается  с  про¬
изведениями  на  сходную  тему,  распространенными  в  литературе
XVIII  в.:  могилу  павших  посетят  дева  и  юноша,  придет  старец  и
своей  песней  прославит  тех,  кто  геройски  погиб.
 Значительное  место  в  стихотворении  Жуковского  отведено
пейзажу,  он  вдохновляет  поэта,  рождает  воспоминания;  перед  ис¬
ступленным  взором  поэта-барда  проносятся  сонмы  воинственных
призраков,  которые  взывают  к  отмщению.  Рисуется  картина  ги¬
бельного  разрушения  и  рабства,  которые  принесло  военное  пора¬
жение  народам.  К  «сынам  возвышенных  славян»  с  мольбой  об
освобождении  взывают  матери,  «чада»,  отцы,  девы.  Врага  нужно
разбить  не  только  потому,  что  это  жизненно  необходимо  для  оте¬
чества,  но  и  во  имя  любви  этих  людей.  Личное  чувство  становит¬
ся,  таким  образом,  источником  подвига,  имеющего  общественно¬
историческое  значение.  В  духе  поэтов  XVIII  в.  вспоминается
здесь  о  победах,  которые  были  одержаны  русскими  войсками  над
турками  и  шведами.  Наряду  с  некоторыми  архаическими  прие¬
мами,  которые  использовали  еще  поэты-классицисты,  в  стихо¬
творении  содержались  новые  детали,  присущие  романтическому
восприятию  героического.  Многое  тем  не  менее  оставалось  за  пре¬
делами  слова.  Сложные  исторические  события  передавались  не¬
точно,  намеками.  Читателю  предоставлено  самому  догадываться,
кто  с  кем  сражался.  В  подзаголовке  указано:  «над  гробом  сла-
вян-победителей»,  но  из  текста  явствовало,  что  победили  не  «рос¬
сы»,  а  кто-то  другой,  кому  удалось  надеть  ярмо  на  народы,  кому
следует  отомстить  за  смерть.  Стихотворение  проникнуто  таинст¬
венностью,  недосказанностью.  Погибшие  воины  одержали  побе¬
ду  моральную,  они  мужественно  пали,  сожженные  небесными
громами.  В  другом  месте  сказано,  что  причиной  их  гибели  было
коварство,  воины  попали  в  ловушку;  конкретно  же  о  коварных
поступках  врагов  ничего  не  говорится.  Правда,  в  этом  и  не  было
 143.

нужды.  Современники  знали,  что  в  сражении  под  Аустерлицем
Наполеон  обманул  союзников:  создавая  видимость  слабости  своих
войск,  он  приказал  отходить.  Парламентер  французов,  направ¬
ленный  к  русским  для  переговоров,  разговаривал  так,  что  у  по¬
следних  создалось  впечатление,  будто  и  в  самом  деле  Наполеон
стремится  избежать  сражения.  Усыпив  бдительность  своих  про¬
тивников,  Бонапарт  обошел  их  войска  главными  силами  и  нанес
страшный  удар.  В  стихотворении  имелись  и  другие  намеки  на
конкретные  обстоятельства:  рассказано,  в  частности,  о  том,  что
один  из  убитых  воинов  лежит,  прижав  к  груди  знамя.  Жуковский
намекал  здесь  на  солдата  Емельянова,  совершившего  подвиг.
Слова  «О  юноша,  о  ты,  бессмертно  приобщенный!»  относятся  к
умершему  от  ран  молодому  офицеру  Новосильцеву.  В  стихотво¬
рении  «Песнь  барда  над  гробом  славян-победителей»  отражены
сложные,  глубокие  и  противоречивые  переживания  автора.  Все
стихотворение  представляет  собой  поток  душеизлияний,  мисти¬
ческих  видений,  восторгов.  Большую  роль  при  этом  играло  эмо¬
циональное  значение  слова,  которое  в  контексте  приобретало  но¬
вый  смысл,  подчас  далекий  от  его  широко  принятого  конкретного
значения.  Патетическую  напряженность  авторскому  повествова¬
нию  придавали  восклицания,  риторические  вопросы,  повторения,
эмоционально-оценочные  эпитеты:  страшные,  грозные,  мрачные,
окровавленные,  воспламененны,  орлины,  пленительны  и  др.
 «Песнь  барда...»  пользовалась  большой  популярностью  у  со¬
временников:  среди  читателей  было  много  родственников  и  близ¬
ких  участников  аустерлицкого  сражения.  Александр  I  мог  вос¬
принять  это  стихотворение  как  упрек  в  свой  адрес,—  вина  за  по¬
ражение  лежала  на  нем.  В.  Г.  Белинский  писал  в  статье  «Русская
литература  в  1841  году»:  «Оригинальные  произведения  Жуков¬
ского  представляют  собой  великий  факт  и  в  истории  нашей  лите¬
ратуры,  и  в  истории  эстетического  и  нравственного  развития  на¬
шего  общества;  их  влияние  на  литературу  и  публику  было  без¬
мерно  велико  и  безмерно  благодетельно.  В  них,  еще  в  первый
раз,  русские  стихи  явились  не  только  благозвучными  и  поэтичес¬
кими  по  отделке,  но  и  с  содержанием.  Они  шли  из  сердца  к  серд¬
цу;  они  говорили  не  о  ярком  блеске  иллюминаций,  не  о  громе
побед,  а  о  таинствах  сердца,  о  таинствах  внутреннего  мира
души...»  К
 Следуя  философии  немецкого  философа  Бутервека,  последо¬
вателя  Канта,  Жуковский  понимал  искусство  как  созерцание
окружающего  мира.  Для  него  поэзия  —  «небесной  религии  семья»,
«лекарство  душ»,  однако  не  всегда  его  искусство  было  пассивным
созерцанием.
 12  июня  1812  г.  началась  война  России  с  Францией.  Импера¬
тор  французов  решил  силой  оружия  объединить  под  своей  властью
 1  В.  Г.  Ёе  л  ине  кий.  Собр.  соч.,  в  3  томах,  т.  2.  М.,  ГИХЛ,  1948,
стр.  149,
 144

все  народы  Европы,  а  Париж  сделать  столицей  мира.  Россию  он
решил  расчленить  на  несколько  зависимых  государств,  лишить
выхода  к  Балтийскому  и  Черному  морям,  отобрать  Прибалтику,
выделить  в  вассальное  государство  Украину  под  названием  «На-
полеонида».  Наполеон  говорил:  «Покой  в  Европе  может  быть  ус¬
тановлен  только  с  воцарением  одного  императора,  одного  главы,
у  которого  под  начальством  будут  короли,  который  распределит
государства  между  своими  наместниками».
 Наполеон  перешел  Неман,  имея  более  чем  600-тысячную  ар¬
мию,  которая  включала  в  себя  «двунадесять  языков»—немцев,
итальянцев,  голландцев,  людей  самых  различных  национальнос¬
тей  из  покоренной  Бонапартом  Европы.  Русских  было  втрое  мень¬
ше,  но  за  спиной  русской  армии  стоял  народ.  Любовь  народа  к
своему  отечеству,  его  мужество  и  самоотверженность  в  этот  пе¬
риод  напряженных  для  России  испытаний  явились  великим,  ре¬
шающим  фактором  сохранения  государственной  целостности  и  на¬
циональной  независимости.  Люди,  которые  раньше  боялись  сол¬
датчины,  охотно  шли  в  армию,  брались  за  оружие,  чтобы  изгнать
интервентов.  Известно,  например,  что  крестьяне  Тамбовской  гу¬
бернии  плясали  от  радости,  когда  их  брали  рекрутами  в  армию,—
так  велико  было  чувство  ненависти  к  завоевателям  1.  Стендаль,
побывавший  в  России  с  армией  Наполеона,  писал  о  том,  что  в
этой  стране  он  встретился  с  настоящим  патриотизмом:  крепост¬
ные  крестьяне  сами  сжигали  свои  дома,  вооружались  кто  чем  мог
и  уходили  в  леса,  чтобы  продолжать  борьбу.
 Жуковский  в  первые  же  дни  войны  «уехал  в  Москву  и  12  ав¬
густа  вступил  в  Московское  ополчение  в  чине  поручика.  В  день
Бородинского  сражения  он  находился  в  резерве,  в  двух  верстах
от  боя;  после  оставления  Москвы  был  прикомандирован  к  шта¬
бу  М.  И.  Кутузова...»2.  В  стихотворении  «Подробный  отчет  о
луне.  Послание  к  г.  и.  Марии  Федоровне»  (1820)  он  вспоминал
о  своем  пребывании  в  военном  лагере  («когда  пылала  пред  Мо¬
сквою  святая  русская  война»).
 В  Тарутине,  в  штабе  Кутузова,  Жуковский  написал  свой  зна¬
менитый  патриотический  гимн,  романтическую  оду-элегию  «Пе¬
вец  во  стане  русских  воинов»  3.  Тарутинская  оборонительная  по¬
зиция  русской  армии  (21  сентября—И  октября  1812  г.)  была
расположена  по  обеим  сторонам  старой  Калужской  дороги.  Здесь
армия  получала  подкрепление,  создавались  добровольные  отряды
ополчения,  одних  донских  казаков  пришло  22  полка.  Жуковский
встречался  в  Тарутине  со  многими  генералами  —  прославленными
 1  См.:  Е.  В.  Т  а  р  л  е.  Наполеон.  М.,  1941,  стр.  282.
 2  В.  А.  Жуковский.  Стихотворения  и  поэмы.  Вступительная  статья
Н.  Коварского.  Л.,  «Советский  писатель»,  1958,  стр.  14.
 3  Под  знаменем  Москвы,  пред  падшею  столицей
 Он  храбрым  гимны  пел,  как  пламенный  Тиртей.
 (К.  Н.  Батюшков.  К  портрету  Жуковского,
1316.)
 145

полководцами  Отечественной  войны.  Здесь,  в  Тарутине,  он  воо¬
чию  видел,  как  после  тяжелого  морального  поражения,  связанно¬
го  с  оставлением  Москвы,  креп  и  рос  дух  русской  армии.
 События  современные  связаны  в  «Певце  во  стане  русских  вои¬
нов»  с  историей  России.  В  стихотворении  ощутимы  традиции  клас¬
сицизма:  защитниками  родины  названы  великие  князья  и  цари:
Святослав,  Дмитрий  Донской,  Петр  I,  выдающийся  полководец
Суворов.  Тени  их  появляются  на  небесах  и  увлекают  полки  жи¬
вых.  Назывались  и  живые  современники  поэта,  среди  них  «рус¬
ский  царь»,  т.  е.  Александр  I,  за  ним  «ратные  и  вожди».  Как  и
у  Державина,  каждому  полководцу  давалась  краткая  характе¬
ристика.  Первым  назван  «герой  под  сединами»  (М.  И.  Кутузов)  —
отмечался  его  опыт,  хладнокровие.  Жуковский  вспомнил  об  ор¬
ле,  который  пролетел  над  полководцем  на  поле  боя:
 О  диво!  Се  орел  пронзил
 Над  ним  небес  равнины...
 О  знаменитом  полководце  А.  П.  Ермолове  сказано,  что  он
«витязь  юный»,  Раевский  храбр  («Он  первый  грудь  против  ме¬
чей  с  отважными  сынами»),  Милорадович  стремителен,  Витген¬
штейн  —  спаситель  Петербурга,  Коновницын  спокойный  и  сме¬
лый  в  бою.  Такими  же,  как  у  Державина,  изобразительными  сред¬
ствами  из  арсенала  народной  поэзии  характеризуется  Платов.
Поэт  поднимает  кубок  за  отечество,  к  которому  воины  испыты¬
вают  сыновнюю  любовь,  предлагает  почтить  память  погибших
героев:  Кульнева,  Кутайсова,  Багратиона.  Вновь,  как  и  в  «Пес¬
не  барда...»,  Жуковский  призывал  живых  воинов  отомстить  вра¬
гам,  которые  в  конце  концов  падут  вместе  со  своим  царем-зло-
деем.
 Традиции  одической  поэзии  XVIII  в.  сказались  в  патриотичес¬
ком  пафосе  стихотворного  гимна  Жуковского,  в  средствах  поэти¬
ческого  повествования.  Битва  —  это  «пир  кровавый»,  артиллерий¬
ская  стрельба  традиционно  изображалась,  как  перуны*,  солда¬
ты  —  витязи,  их  командиры  —  вожди  и  т.  д.  В  оде  содержалась
присущая  классицизму  дидактика  и  пафос  —  «витийственность»,
«парение».  Лексика  произведения  изобиловала  славянизмами:
брань,  очи,  чада,  длань,  держава,  рать,  фиал.  Давался  обобщенный,
лишенный  национального  колорита  образ  родины:  царский  трон,
прах  царей  и  предков,  могилы  отцов,  но  вместе  с  тем  это  и  «милый
дом»,  где  воинов  ждут  жены  и  чада,  «поля,  холмы  родные,  родного
неба  милый  свет...»  И  все  же  «Певец  во  стане  русских  воинов»  —
произведение  в  стиле  романтизма.  В  нем  подчеркнуто  личное  отно¬
шение  поэта  к  описываемым  событиям,  передается  внутренний  мир
человека,  его  непосредственное  чувство.  Используя,  как  было  ска¬
зано  выше,  традиции  классицизма,  поэт  своеобразно  их  изме¬
 1  Перун  —  главное  божество  восточных  славян,  бог  грома  и  молнии.
В  погзии  часто  перун  —  синоним  молнии  и  грома.
 146

нил  и  переработал.  Жуковский  «внес  в  произведение,  близкое  оде
по  всему  строю,  и  по  теме,  и  по  стилистическим  частностям,  эле¬
менты  элегии.  Самый  образ  родины  окрашен  в  «Певце...»  в  элеги¬
ческие  тона:
 Страна,  где  мы  впервые
Вкусили  сладость  бытия,
 Поля,  холмы  родные,
 Родного  неба  милый  свет,
 Знакомые  потоки,
 Златые  игры  первых  лет
И  первых  лет  уроки,
 Что  вашу  прелесть  заменит?
 О  родина  святая,
 Какое  сердце  не  дрожит,
 Тебя  благословляя?
 И  образность  (особенно  эпитеты),  и  общий  тон  воспоминания
роднят  эту  строфу  с  элегиями»  1.
 Элегическая  песнь  звучит  в  военном  лагере  среди  тишины,
воцарившейся  на  поле  битвы.  Земному  миру  противопоставляет¬
ся  мир  потусторонний.  При  лунном  свете  мелькают  тени  героев
прошлого.  На  подвиг  воинов  воодушевляет  «образ  милой».  Наря¬
ду  с  конкретными  реалиями  здесь  много  намеков;  образ  девушки,
«обрученной  сердцем»  с  воином,  оказывается  изображенным  на
«бранных  знаменах»:
 Она  на  бранных  знаменах,
 Она  в  пылу  сраженья...
 Отведай,  враг,  исторгнуть  щит,
 Рукою  данный  милой;
 Святой  обет  на  нем  горит:
 Твоя  и  за  могилой!
 Таким  образом,  Жуковский  объединил  в  этом  произведении
эпические  и  лирические  элементы.
 В  стихотворении  содержались  художественные  детали,  кото¬
рые  позднее  развил  Пушкин  в  «Полтаве».  Такова,  например,
строфа,  в  которой  рассказывалось  о  начале  битвы.  У  Жуковского
день  сражения  кончался  зарей,  у  Пушкина  —  начинался.
 В  основе  произведения  «Певец  во  стане  русских  воинов»  ле¬
жал  распространенный  в  литературе  того  времени  жанр  застоль¬
ной  песни.  В  это  время  Пушкиным  были  написаны  «Пирующие
студенты»  (1814),  годом  раньше  Батюшков  создал  пародию  «Пе¬
вец  в  Беседе  Славянороссов»  с  подзаголовком  «Эпико-лиро-коми-
ко-эпородический  гимн»  (1813),  в  которой  много  от  баллады.
 1  В.  А.  Жуковский.  Стихотворения  и  поэмы.  Вступительная  статья
Н.  Коварского.  Л.,  «Советский  писатель»,  1958,  стр.  47.
 147

Литературоведы  назвали  «Певца...»  Жуковского  лиро-эпической
рапсодией,  сплетающей  разнообразные  стилевые  и  жанровые  эле¬
менты.  Произведение  это  пользовалось  у  современников  большим
успехом,  оно  сразу  же  разошлось  в  тысячах  списков,  его  читали
у  походных  костров,  заучивали  на  память.  И.  Лажечников  спе¬
циально  остановился  на  нем  в  «Походных  записках  русского  офи¬
цера».  «Читая  изображение  лучших  полководцев  нынешней  вой¬
ны,  думаешь,  что  Певец  в  самом  деле  родился  в  шумном  стане
военном,  вырос  и  воспитался  среди  копий  и  мечей,  сопровождал
храбрых  в  грозные,  кипущие  битвы,  замечал  отличительные  чер¬
ты  их  мужества  и  ныне  их  воспевает...
 Труд  сей  принадлежит  постоянному  обитателю  мирного  каби¬
нета»  1,—  удивлялся  Лажечников.
 События  войны  1812  г.,  образ  М.  И.  Кутузова  привлекали  Жу¬
ковского  и  позднее.  В  ноябре  1812  г.  произошло  сражение  под
Красным,  где  русская  армия  нанесла  французам  тяжелое  пора-*
жение  и  лишила  Наполеона  возможности  сосредоточить  свои  от¬
ступавшие  войска.  Кутузов  хотел  перерезать  им  путь  и  разбить
по  частям.  Послание  Жуковского  «Вождю  победителей»,  обращен¬
ное  к  М.  И.  Кутузову,  было  написано  поэтом  как  раз  после  сра¬
жения  под  Красным.
 Следует  отметить,  что  эпистолярный  жанр  «послания»  вооб¬
ще  пришел  на  смену  впитавшей  в  себя  героическую  тему  оде
после  «открытия  человека»  сентименталистами.  Он  отличался  до¬
верительной  интимностью  и  бытописью.  В  оде,  как  известно,  ма¬
териал  излагался  декламационно,  ораторски.  Ода  была  заполне¬
на  словесными  и  художественными  штампами,  прославляла
государство  и  его  героев,  что,  естественно,  определяло  традицион¬
ную  структуру  и  стиль  одического  произведения.  В  послании
возвышенный  пафос  заменился  широким  изображением  бытовых
сторон.  Официальному  тону  здесь  противопоставлен  тон  интим¬
ный.  Поэзия  шла  по  пути  создания  «конкретного  стиля»,  к  вы¬
явлению  образа  лирического  героя.  Поэты  нового  времени  были
настроены  против  агитационной  декламации.  Они  рассматривали
войну  не  как  агитационно-политическую,  а  как  эстетическую  те¬
му.  Их  батальные  послания  походили  на  картины  или  гравюры,
в  которых  сражение  давалось  как  одно  из  явлений  окружающего
мира:  без  всякой  моральной  или  политической  его  оценки.  При¬
сущий  жанру  послания  интимный  тон  давал  возможность  опи¬
сывать  подробности,  не  связывая  их  ни  с  дидактизмом,  ни  с  дек¬
ламацией.
 В  «Вождю  победителей»  говорится  о  триумфальном  шествии
Наполеона,  которому  покорились  многие  «цари-рабы»  и  даже
Россия  вынуждена  была  склониться  на  «низкий  мир».  Однако
именно  в  России  завоевателя  ждала  «грозная  судьба»,  все  его
 1  И.  Лажечников.  Походные  записки  русского  офицера.  М.,  1820,
стр.  16.
 148

победы  были  совершены  лишь  для  того,  чтобы  еще  больше  под¬
черкнуть  величие  «старца»,  «вождя  славян»—  Кутузова,  который
«едва  дружины  двинул»,  как  обратил  врагов  в  бегство.
 Стихотворение  «Вождю  победителей»  написано  в  значитель¬
ной  степени  в  традициях  оссиановской  поэзии.  Войска  —  это  дру¬
жины,  вооруженные  щитами  и  мечами;  французы  —  «кичливые
разбойников  орды»,  русские  —  орлы,  благословляемые  громами.
Кутузов  —  «вождь»,  «посол  Судьбы»;  Наполеон  —-  надменный
хищник.  Победа  олицетворяется  в  виде  венцов.
 Однако  в  отличие  от  поэтов-классицистов,  воплощавших  в
своих  произведениях  абстрактные  высокие  чувства,  в  стихотвор¬
ном  послании  Жуковского  при  всей  его  отвлеченности  и  обобщен¬
ности  показаны  сложные  переживания  человека.
 Кутузов  —  это  не  только  грозный  для  врагов  герой  «велича¬
вый»,  «старец-вождь»,  но  и  мирный  человек,  который,  победив
врага,  расстанется  с  оружием  и,  возвратившись  домой,  будет  на¬
слаждаться  радостями  мирной  жизни.  Победы  его  будут  увенча¬
ны  не  только  всеобщим  триумфом,  но  и  добрым  словом  женщины-
матери,  которой  он  сохранил  детей.  Поэт  не  только  прославлял
победу,  но  и  философски  размышлял  о  смысле  мирной  жизни
людей,  занятых  сельским  трудом.  Это  вело  к  более  конкретному,
наполненному  большим  количеством  реалий  изображению  герои¬
ческой  темы.
 В  упомянутом  выше  стихотворении  «Подробный  отчет  о  лу¬
не»,  написанном  в  форме  послания,  дана  проникнутая  лиризмом
картина  военного  лагеря,  в  котором  уже  не  античные  воины,  а
простые  ратники;  вот  казак  в  косматой  бурке,  подле  коней  спя¬
щие  уланы,  усталые  стрелки  припали  головами  к  пушкам.  Над
всем  этим  «рдеет  луна»,  вдали  видны  дымные  биваки  французов
и  рядом  «забытые  в  пыли»  тела  убитых.  Как  и  другие  произве¬
дения  Жуковского,  это  стихотворение  отличают  обилие  и  своеоб¬
разие  метафор,  приподнятость  авторских  интонаций,  риторичес¬
кие  вопросы  и  восклицания.  Жуковский  с  его  порывом  к  неопре¬
деленному  идеалу  (Белинский)  придавал  большое  значение
настроению  человека,  его  духовной  жизни.  Он  утверждал,  что  нрав¬
ственная  значительность  внутреннего  мира  не  зависит  от  соци¬
ального  положения  человека.  Не  случайно  в  своих  стихотворениях
он  писал  чаще  не  о  победителях,  а  о  павших,  вызывая  сочувст¬
вие  к  безвременно  погибшим  молодым  жизням.  В.  Г.  Белинский,
видя  историческую  заслугу  Жуковского  в  том,  что  он  «одухотво¬
рил  русскую  поэзию  романтическими  элементами»,  писал,  что  му¬
за  Жуковского  «дала  русской  поэзии  душу  и  сердце»  и  что  «без
Жуковского  мы  не  имели  бы  Пушкина»  К
 1  В.  Г.  Белинский.  Собр.  соч.,  в  3  томах,  т.  3.  М.,  ГИХЛ,  1948,
 стр.  291,  292.
 149

*  *
♦
 Одним  из  талантливых  поэтов  начала  XIX  в.,  посвятившим
героической  теме  много  произведений,  был  Константин  Николае¬
вич  Батюшков  (1787—1855).  Его  стихотворения  первого  периода
творчества  прославляли  наслаждения  радостями  жизни,  воспева¬
ли  любовь  и  дружбу.  Любимый  герой  поэта  —  свободный,  неза¬
висимый  человек,  оставивший  развращенный  свет  и  удалившийся
в  уединенный  сельский  домик  для  философских  раздумий,  зем¬
ных  радостей.  Надо  сказать,  что  при  всей  наивности  ранние  эпи¬
курейские  настроения  поэта  имели  «глубоко  прогрессивное
значение,  в  них  заключены  внутреннее  неприятие  религиозно-хан¬
жеских  взглядов,  ограничивающих  свободу  личности,  и  демокра¬
тические  элементы  антифеодального  образа  мыслей».  В  одном  из
своих  программных  стихотворений  («Мои  пенаты»)  Батюшков
«с  гордостью  говорит,  что  к  его  хижине  «не  сыщет  ввек  дороги
богатство  с  суетой,  с  наемною  душой  развратные  счастливцы,
придворные  друзья  и  бледны  горделивцы,  надутые  князья»,  но
всегда  найдет  приют  простой  человек:  прохожий  калека,  раненый
воин,  пожелавший  обогреться  у  очага  поэта.  Таким  образом,  эпи¬
курейство  поэта  связано  с  его  вольнодумством  и  либерально-де¬
мократическими  настроениями»  \
 1812  г.  вызвал  в  творчестве  поэта  военные  темы,  события  той
эпохи  существенным  образом  сказались  на  лирическом  содержа¬
нии  произведений  Батюшкова,  расширив  их  идейно-тематически
и  жанровый  диапазон.  Еще  в  1807  г.  сотенным  начальником  в
Петербургском  милиционном  батальоне  поэт  принимал  участие  во
второй  войне  России  против  Франции,  в  битве  при  Гейльсберге
(Пруссия)  был  тяжело  ранен,  и  его,  полумертвого,  нашли  на  поле
боя  среди  убитых2.  В  1808—1809  гг.  во  время  войны  со  Швецией
он  совершил  поход  в  Финляндию  и  на  Аландские  острова.  В
1812  г.,  захваченный  патриотическим  подъемом,  Батюшков,  буду¬
чи  в  отставке,  решил  вновь  пойти  на  военную  службу:  «Я  решил¬
ся,  и  твердо  решился,  —  писал  он  в  октябре  1812  г.  П.  А.  Вя¬
земскому,  —  отправиться  в  армию,  куда  и  долг  призывает,  и
рассудок,  и  сердце,  сердце,  лишенное  покоя  ужасными  происше¬
ствиями  нашего  времени».
 В  марте  1813  г.  Батюшков  был  зачислен  в  Рыльский  пехотный
полк  адъютантом  к  известному  генералу  Н.  Н.  Раевскому,  с  ним
 1  «Русские  писатели».  Библиографический  словарь.  М.,  «Просвещение»,
1971,  стр.  177,  178.
 2  В  письме  к  Н.  И.  Гнедичу  Батюшков  сообщал:  «Любезный  друг!
Я  жив.  Каким  образом  —  богу  известно.  Ранен  тяжело  в  ногу  на  вылет
пулею...  Наш  батальон  сильно  потерпел.  Все  офицеры  ранены,  один  убит.
Стрелки  были  удивительно  храбры,  даже  до  остервенения»  (К.  Н.  Батюш¬
кой.  Соч.,  т.  111.  СПб.,  1887,  стр.  12—13.  В  дальнейшем  ссылки  на  это  изда¬
ние  приводятся  в  тексте).
 150

он  совершил  военную  кампанию  1813—1814  гг.  Поэту  пришлось
стать  участником  великих  исторических  событий:  сражаться  под
Дрезденом,  Теплицем,  Лейпцигом  \  наблюдать  сражение  при
Фер-Шампенаузе,  на  дороге  в  Париж  13  марта  1814  г.,  когда
конница  союзников  наткнулась  на  корпуса  маршалов  Наполео¬
на  Мормона  и  Мортье  и,  атаковав,  нанесла  им  поражение.  Ба¬
тюшков  писал  Н.  И.  Гнедичу  27  марта  1814  г.:  «Зрелище  чудес¬
ное!  Вообрази  себе  тучу  кавалерии,  которая  с  обеих  сторон  на
чистом  поле  врезывается  в  пехоту,  а  пехота  густой  колонной,  ско¬
рыми  шагами  отступает  без  выстрелов,  пуская  изредка  батальный
огонь.  Под  вечер  сделалась  травля  французов.  Пушки,  знамена,
генералы,  все  досталось  победителю».  После  нескольких  стычек
перед  русскими  с  высот  Монтреля  открылась  столица  Франции.
Солдаты  говорили:  «Слава  богу!  Мы  увидели  Париж  с  шпагою
в  руках!  Мы  отомстили  за  Москву»  (III,  251—252).
 Батюшков  еще  дальше  развивает  жанр  «послания»:  в  «Посла¬
нии  к  Хлое»  (1804—1805)  он  высмеял  аристократов  —  салонных
хвастунов,  сатирически  заострив  фигуру  хвастуна-вояки,  грозя¬
щего  взять  Амстердам  и  Париж.  Стихотворение  имело  в  виду  тех
великосветских  крикунов,  которые  недооценивали  военный  ге¬
ний  Наполеона  и  осуждали  русских  за  поражение  под  Аустер¬
лицем.
 К.  Н.  Батюшков  требовал  от  поэта  правдивости  изображения.
«Живи,  как  пишешь,  и  пиши,  как  живешь»,  —  поучал  он.  Неко¬
торые  его  произведения  носят  автобиографический  характер.  В
стихотворном  послании  «К  И.  А.  Петину»  (1810)—  офицеру,  участ¬
нику  нескольких  сражений  —  появляются  некоторые  «бытовые
подробности»:  И.  А.  Петин  участвовал  в  «деле»  со  шведами  при
Идесальми,  Батюшков  в  это  время  оставался  в  резерве  и  ожидал
возвращения  своего  друга  («Ты  на  кивере  почтенном  лавры  с
миртом  сочетал,  я  в  углу  уединенном  незабудки  собирал.  Между
тем  как  ты  штыками  шведов  за  лес  провожал,  я  геройскими  ру¬
ками...  ужин  вам  приготовлял...»  (I,  91).
 Суровая  действительность  войны,  связанные  с  нею  неизбеж¬
ные  страдания  внесли  в  поэзию  Батюшкова  трагические  ноты.
Напряженное  звучание  героико-патриотическая  тема  приобрета¬
ет  в  его  послании  «К  Дашкову»  2,  написанном  в  1813  г.
 1  Лейпцигское  сражение,  названное  «битвой  народов»,  произошло  4—
7  октября  1813  г.  н  завершило  кампанию  этого  года.  В  результате  действий
союзных  войск,  где  решающую  роль  сыграла  русская  армия,  французы
были  разбиты.  В  письме  к  Н.  И.  Гнедичу  3  октября  1813  г.  из  Веймара  Ба¬
тюшков  писал  о  том,  что  под  Лейпцигом  был  «свидетелем  ужаснейшего
сражения».  Выполняя  поручения  своего  генерала,  «разъезжал  один  по  гру¬
дам  тел  убитых  и  умирающих»,  над  головой  его  свистели  пролетающие^
ядра,  он  попал  в  расположение  саксонской  армии,  боялся,  что  его  возь¬
мут  в  плен,  но  все  окончилось  благополучно.
 2  Подробнее  см.:  Н.  В.  Фридман.  Послание  К.  Н.  Батюшкова  к
Дашкову  («Филологические  науки»,  1963,  №  4);  его  же,  Поэзия  Батюш¬
кова.  М.,  «Наука»,  1971,  стр.  152—253.
 151

В  это  время  русское  общество  все  еще  находилось  под  впечат¬
лением  московского  пожара  1812  г.  По  дорогам  России  брели  бе¬
женцы,  возвращавшиеся  на  пепелища.  Батюшков  три  раза  посетил
сожженную  Москву.  Он  писал  Е.  Г.  Пушкиной  из  Петербурга,
перефразируя  «Плач»  из  библии:  «Всякий  день  сожалею  о...  Моск¬
ве,  о  прелестной  Москве:  да  прилипнет  язык  мой  к  гортани  моей,
и  да  отсохнет  десна  моя,  если  я  тебя,  о  Иерусалиме,  забуду.  Но
в  Москве  ничего  не  осталось,  кроме  развалин»  (III,  220).  В  по¬
слании  «К  Дашкову»  поэт  раскрывает  свое  душевное  состояние
при  виде  страдающей  родины:
 Мой  друг!  Я  видел  море  зла
И  неба  мстительные  кары,
 Врагов  неистовых  дела,
 Войну  и  гибельны  пожары;
 Я  видел  сонмы  богачей,
 Бегущих  в  рубищах  издранных,
 Я  видел  бледных  матерей,
 Из  милой  родины  изгнанных;
 Я  на  распутьи  видел  их...
 (I,  151)
 От  лица  пострадавших  Батюшков  гневно  клеймит  завоевате¬
лей.  Он  отвергает  совет  Дашкова  продолжать  интимную  лири¬
ку,  отчетливо  осознает  свою  гражданскую  миссию  поэта  в  го¬
дину  тяжких  испытаний,  выпавших  на  долю  народа  и  обще¬
ства:
 А  ты,  мой  друг,  товарищ  мой,
 Велишь  мне  петь  любовь  и  радость,
 Беспечность,  счастье  и  покой
И  шумную  за  чашей  младость,
 Среди  военных  непогод,
 При  страшном  зареве  столицы
На  голос  мирныя  цевницы
Сзывать  пастушек  в  хоровод,
 Мне  петь  коварные  забавы
Армид  и  ветреных  Цирцей
Среди  могил  моих  друзей,
 Утраченных  на  поле  славы!..
 Нет,  нет,  талант  погибни  мой
И  лира,  дружбе  драгоценна,
 Когда  ты  будешь  мной  забвенна,
 Москва,  отчизны  край  златой!
 (I,  152)
 Перечислив  темы,  которые  увлекали  его  в  первый  период  твор¬
чества,—  гедонизм,  наслаждение  любовью  и  радостями  жизни,
Батюшков  говорит,  что  не  может  продолжать  их,  пока  родина  на¬
ходится  в  опасности.  В  отличие  от  Жуковского,  создавшего  в
«Певце  во  стане  русских  воинов»  вдохновенные  эпические  стихи,
исполненные  огня,  движения  и  силы,  послание  Батюшкова,  на¬
сколько  это  позволял  жанр  произведения,  исполнено  проникно¬
венного  лиризма.
 152

В  «Моих  пенатах»,  написанных  Батюшковым  двумя  годами
ранее  послания  «К  Дашкову»,  в  преддверии  событий  1812  года,
имеется  примечательное  место,  проясняющее  отношение  поэта  к
войнам  вообще:
 В  углу,  свидетель  славы
И  суеты  мирской,
 Висит  полузаржавый
Меч  прадедов  тупой.
 Двойственное  восприятие  здесь  поэтом  меча  —  орудия  войны  («сви¬
детель  славы  и  суеты  мирской»)  —  в  послании  «К  Дашкову»  за¬
глушается  чувством  мести  к  врагам  родного  отечества.
 Раздумьями  поэта  о  гибели  «Великой  армии»  и  войнах  вооб¬
ще  проникнута  историческая  элегия  «Переход  русских  врйск  че¬
рез  Неман»  (1813).  Нашествие  закончилось,  русская  армия
освободила  родную  землю  и  вступила  на  чужую  территорию.  Поэт
изобразил  военную  дорогу,  по  которой  прошла  отступающая  ар¬
мия,  снежную  равнину,  покинутые  села,  чернеющие  на  снегу
трупы,  у  потухающего  костра  недвижно  сидит  одинокий  беглец,
«смутный  взор  вперив  на  мертвы  ноги».  Здесь  мы  находим  и  рас¬
пространенный  в  поэзии  романтиков  «туманный  месяц».  Подоб¬
ную  картину  часто  изображали  живописцы-баталисты  того
времени  *.  В  «Переходе  русских  войск  через  Неман»  наряду  с  пе¬
чальными  картинами,  характерными  для  военного  времени,  сказа¬
лось  также  патриотическое  воодушевление  поэта,  его  вера  в  могу¬
чие  силы  народа  и  будущее  России.
 В  жизни  Батюшкова  был  период,  когда  друзья  решили,  что
он  бросил  поэзию.  В  своем  послании  «К  Батюшкову»  (1815)
Пушкин,  обеспокоенный  молчанием  поэта,  призывал  последнего
слагать  стихи,  посвященные  событиям,  которые  имели  поворотное
значение  и  в  его  собственной  судьбе:
 Поэт!  в  твоей  предметы  воле!
 Во  звучны  струны  смело  грянь,
 С  Жуковским  пой  кроваву  брань
И  грозну  смерть  на  ратном  поле2.
 1  Вот  что,  например,  писал  Э.  Делакруа  о  картине  Гро  «Поле  битвы
при  Эйлау»  (1808):  «...целые  ряды  павших  на  поле  битвы  лежат  под  сне¬
гом,  словно  снопы,  срезанные  в  жестокой  человеческой  жатве.  Направо
видна  горящая  деревня  Эйлау.  На  поле  битвы  еще  стоят  с  оружием  в  ру¬
ках  ряды  гвардии  и  остатки  армии.  То  там,  то  здесь  умирающие  кони,
собрав  последние  силы  и  стряхивая  ночной  иней,  прднимаются  на  осла¬
бевшие  ноги  и  снова  падают  подле  убитых  хозяев.  Русский,  француз,  ли¬
товец,  казак,  с  обледенелой  бородой,  лежат  под  снегом  бесформенными
грудами»  (Э.  Делакруа.  Мысли  об  искусстве.  О  знаменитых  художни¬
ках.  М.,  «Искусство»,  1950,  стр.  122).  В  русской  живописи  подобные  сю¬
жеты  характерны  для  полотен  В.  В.  Верещагина,  посвященных  войне
1812  г.:  «На  большой  дороге.  Отступление,  бегство»,  «Ночной  привал  Ве¬
ликой  армии»  и  др.
 2  А.  С.  Пушкин.  Поли.  собр.  соч.,  в  10  томах,  т.  I.  М.,  Изд-во  АН
СССР,  1962,  стр.  78.  Далее  в  тексте  ссылки  приводятся  на  это  издание.
 153

Батюшков  откликнулся  на  пушкинское  послание  целым  ря¬
дом  стихотворений.  Почти  все  они  окрашены  в  элегические  тона.
Героическая  тема  в  них  осложнена  раздумьями  о  быстротечнос¬
ти  жизни,  тоской  по  оставленной  родине.
 В  1814  г.  во  время  заграничного  похода  Батюшков  написал
элегию  «Пленный».  На  этот  раз  была  использована  тема,  широко
распространенная  в  народной  песне.  Пленный  казак  вспоминает
на  берегу  Роны  отчизну,  родной  Дон.  Тоска,  грусть  одинокого
человека  в  стихотворении  ассоциируются  с  образом  снега.  Плен¬
ного  не  радуют  ни  красавицы,  ни  природа  чужой  страны.  Он
вспоминает  «отчизны  вьюги,  непогоду»,  покрытый  «ярким  сне¬
гом»  кров  родного  дома,  красу  девицу.  Если  в  отрывке  «Переход
русских  войск  через  Неман»  снег  олицетворял  безнадежность,  то
здесь  его  образ  связан  с  воспоминаниями  о  родине.  «Какие  радос¬
ти  в  чужбине!  Они  в  родных  краях...»  —  эти  слова  являются  лейт¬
мотивом  не  только  «Пленного»,  но  и  других  произведений,  соз¬
данных  Батюшковым  за  границей.  Непосредственным  толчком  к
написанию  этого  стихотворения  послужил  рассказ  Льва  Василь¬
евича  Давыдова  (брата  поэта-партизана  Дениса  Давыдова),  слу¬
жившего,  как  и  Батюшков,  адъютантом  у  генерала  Н.  Н.  Раевско¬
го.  Об  этом  свидетельствует  и  А.  С.  Пушкин  в  своих  заметках  на
полях  2-й  части  «Опытов  в  стихах  и  прозе»  К.  Н.  Батюшкова:
«Лев  Васильевич  Давыдов  в  плену  у  французов  говорил  одной
женщине:  «гепс1е2-то1  тез  {птаз»  1.  Батюшкову  это  подало  мысль
написать  своего  «Пленного»  (VII,  573).  Этот  же  рассказ  исполь¬
зовал  и  П.  А.  Вяземский  в  стихотворении  «Русский  пленный  в
стенах  Парижа».  Находясь  длительное  время  за  границей,  сам
Батюшков  отчаянно  тосковал  по  Росспи,  по  снегу,  о  чем  неодно¬
кратно  писал  в  своих  письмах  друзьям.  Образ  пленного  казака
еще  лишен  многих  конкретных  черт,  это  скорее  сентиментально
настроенный  юноша,  но  не  человек  из  народа.  «Он,—  замечает
Пушкин  о  «Пленном»,—  неудачен,  хотя  полон  прекрасными  сти¬
хами  --  Русский  казак  поет,  как  трубадур,  слогом  Парни,  купле¬
тами  французского  романса»  (VII,  573).  Однако  следует  отметить,
что  в  развитии  героической  темы  в  творчестве  Батюшкова  это
стихотворение  оставило  свой  след.
 В  «Переходе  через  Рейн»  (1816—1817),  который  создавался
«в  период  уже  начавшейся  реакции,  видна  характерная  для  это¬
го  времени  противоречивость  во  взглядах  Батюшкова:  в  элегии
наряду  с  военными  картинами,  отражающими  патриотический
пафос,  даны  скорбные  раздумья  автора  об  исчезнувших  временах
героического  прошлого»2.  Читатель  вновь  встречался  здесь  с
раздумьями  поэта  о  «сынах  снегов»,  пришедших  с  «морей,  по¬
крытых  льдами».  Стихотворение  проникнуто  авторской  мыслью
 1  Отдайте  мне  мой  снег  (франц.).
 2  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1903,
стр.  61,
 154

об  исторических  судьбах  народа,  о  войнах  и  завоеваниях.  Это
своеобразная  лирическая  исповедь.  На  Рейне  поэт  вспоминает  за¬
воевателей  Арминия  и  Цезаря,  которые  воевали  на  этих  берегах,
вспоминает  тевтонских  рыцарей  и  «нового  Аттилу»  —  Наполео¬
на.  И  хотя  в  этом  произведении  сильно  выражены  традиции  оди¬
ческой  поэзии  XVIII  в.  с  ее  патетикой  и  приподнятостью  (неда¬
ром  современники  рассматривали  это  произведение  как  оду),  об¬
щий  тон  произведения  романтический,  он  позволяет  отнести  его
к  жанру  «исторических  элегий».  Здесь  опять  фигура  одинокого
всадника,  стоящего,  опершись  на  копье,  вспоминающего  родную
реку.  Русская  армия  представлена  как  армия-освободительница,
принесшая  долгожданную  свободу  закабаленным  народам.  Еще
недавно  берега  Рейна  стонали  под  ордами  чужеземцев  и  земле¬
дельцы  с  ненавистью  смотрели  на  завоевателей,  но  все  перемени¬
лось  с  приходом  русских...
 Участвуя  во  многих  походах,  Батюшков  хорошо  познал,  что
такое  война.  В  дождь  и  непогоду,  в  жару  и  холод,  пешком  и  на
лошади  приходилось  преодолевать  бездорожье.  В  марте  1807  г.
в  послании  «Н.  И.  Гнедичу»  Батюшков  изобразил  «печальную
картину»  походной  жизни.  В  июне  того  же  года  он  признавался
Гнедичу:  «Ах,  Николай,  война  дает  цену  вещам!  Сколько  раз,
измоченный  дождем,  голодный,  на  сырой  земле,  я  завидовал  хо¬
рошей  постели...»  (III,  13).  Однако  от  других  поэт  тщательно
скрывал  тяготы  походной  жизни.
 В  1815  г.  Батюшков  написал  статью  «Ариост  и  Тасс»,  где  от¬
мечал:  «Сколько  описаний  битв  в  поэме  Торквато!»  и  приводил
отрывок  из  «Освобожденного  Иерусалима»:  «Желаете  ли  видеть
поле  сражения,  покрытое  нетерпеливыми  воинами,—  картину
единственную,  величественную.  Солнце  проливает  лучи  свои  на
долину;  все  сияет:  и  оружие  разноцветное,  и  стальные  доспехи,
и  шлемы,  и  щиты,  и  знамена.  Слова  поэта  имеют  нечто  блестя¬
щее,  торжественное,  и  мы  невольно  восклицаем  с  ним:  «Ве11о  т
31  Ье11а  У1з1а  апсо  ё  Гоггоге»  «Красота  ужаса»  (Б.  Эйхенбаум),
изображение  войны  как  необычного  зрелища  привлекали  Батюш¬
кова.  Пушкин  тонко  почувствовал  образы,  вдохновившие  Батюш¬
кова,  и,  по-видимому,  не  одобрил  подобную  трактовку  войны.  Он
отметил  это  место  припиской:  «Подражание  старым  трубадурам».
 Восторженное  описание  военного  лагеря  и  «кровавой  драки»
Батюшков  дал  и  в  послании  «К  Н.  М.  Муравьеву»  (1817):
 ...Как  весело  перед  строями
Лететь  на  ухарском  коне
И  с  первыми  в  дыму,  в  огне,
 Ударить  с  криком  за  врагами...
 (I,  271)
 1  Прекрасное  является  в  таком  прекрасном  виде,  что  становится  страш¬
но  (итал.).
 155

Это  отношение  к  войне  как  к  красивому  параду  было  воспри¬
нято  и  Баратынским.  Примечательно,  что  Баратынский  тоже  при¬
бегнул  в  данном  случае  к  жанру  «послания».
 Батюшков  ввел  в  поэзию  описания  движения  войска  на  пе¬
реправе,  на  марше,  в  бою.  Вот,  например,  эпизод  из  «Перехода
через  Рейн»:
 И  се  подвигнулись:  валит  за  строем  строй,
 Как  море  шумное,  волнуется  все  войско;
 И  эхо  вторит  крик  геройской,
 Досель  не  слышанный,  о  Рейн,  над  тобой!
 Твой  стонет  брег  гостеприимной,
 И  мост  под  воями  дрожит!
 (I,  180)
 В  стихотворении  «К  Н.  М.  Муравьеву»  (1817)  нарисована
картина  движения  войска  в  атаке:
 Колонны  сдвинулись  как  лес,
 И  вот...  О  зрелище  прекрасно!..
 Идут.  Безмолвие  ужасно!
 Идут,  ружье  наперевес;
 Идут...  Ура!  И  все  сломили,
 Рассеяли  и  разгромили.
 Ура!  Ура!—и  где  же  враг?
 Бежит...  А  мы  в  его  домах...
 (I,  271)
 Примечательно  это  молчаливое  шествие  войск  в  начале  атаки,
которое  мы  находим  еще  в  античном  эпосе.
 *  *
 *
 Одним  из  наиболее  популярных  поэтов-баталистов  эпохи  на¬
полеоновских  войн  был  Денис  Васильевич  Давыдов  (1784—1839),
инициатор  партизанского  движения  в  Отечественную  войну
1812  г.  Д.  Давыдов  с  детства  воспитывался  в  военной  среде  ],  был
адъютантом  Багратиона  в  1806—1812  гг.  к  участвовал  ьо  многих
сражениях,  в  1808  г.  принимал  участие  в  войне  со  Швецией,  г.
1809  г.  в  Молдавии  под  командованием  Багратиона  сражался  с
турками,  в  1812  г.  был  в  авангарде  русской  армии  под  командова¬
нием  генерала  Васильчикова.  Д.  Давыдов  был  членом  литератур¬
ного  кружка  «Арзамас»,  дружил  со  многими  декабристами.  За
ходившие  в  списках  политические  басни  «Голова  и  ноги»,  «Река
и  зеркало»  поэт  был  переведен  из  кавалергардов  в  захолустный
гусарский  полк,  квартировавший  на  Украине.  От  политической
сатиры  Д.  Давыдов  перешел  к  поэзии.  Три  стихотворных  посла¬
 1  Генерал  А.  П.  Ермолов  и  видный  деятель  Южного  общества  декабрист
В.  Л.  Давыдов  были  его  двоюродными  братьями.
 156

ния  к  сослуживцу  А.  П.  Бурцеву  прославили  его  как  поэта,  ро¬
доначальника  гусарской  лирики.  В  центре  ее  «певец-герой»,  гу¬
сар,  лихой  рубака,  исполненный  мужества  и  смелости,  всегда  го¬
товый  к  защите  родины.
 Лирика  Д.  Давыдова  во  многом  автобиографична.  Если  у  Ба¬
тюшкова  автобиографический  характер  носят  отдельные  стихо¬
творения,  то  у  Д.  Давыдова  все  произведения  представляют  один
биографический  цикл,  героем  которого  является  гусар-партизан,
любитель  дружеской  беседы  за  бутылкой  вина,  поклонник  краси¬
вых  женщин  и  литературы.  Мы  видим  его  то  с  трубкой  в  зубах,
то  с  гитарой  на  бивуаке  либо  дома,  иногда  веселого,  иногда  груст¬
ного.  В  этих  стихах  все  личное,  лирическое.  В  черновом  наброске,
не  доведенном  до  конца,  Пушкин  писал  о  Давыдове:
 Певец-гусар,  ты  пел  биваки,
 Раздолье  ухарских  пиров
И  пылкую  потеху  драки,
 И  завитки  своих  усов;
 С  веселых  струн,  во  дни  покоя
Походную  сдувая  пыль,
 Ты  славил,  лиру  перестроя,
 Любовь  и  мирную  бутыль.
 (II,  90)
 В  батальной  поэзии  Д.  Давыдов  открыл  новую  страницу.  Он
продолжил  поэзию  XVIII  в.  с  ее  описанием  войны,  грома  пушек
и  ружейной  трескотни.  Но  все  эти  традиционные  мотивы  оказа¬
лись  в  его  стихах  только  «фоном»  для  изображения  бытовых  кар¬
тин.  У  него  продолжается  «дегероизация»  одического  героя.
Любимый  друг  и  герой  произведений  Д.  Давыдова  —  Бурцев  не
эпический  герой  одической  поэзии,  а  гусарский  офицер,  «ера,  за¬
бияка».  О  генерале  Кульневе  рассказывается,  что  он  «среди  снегов
в  рубашке  ночевал»,  в  бою  мог  появиться  в  «финском  колпаке».
Внимание  поэта  к  простым  обыденным  вещам  шло  от  ирои-коми-
ческой  поэмы  XVIII  в.  К  этому  источнику  восходит  и  нарочитая
простонародность,  и  грубоватость  лексики  стихотворений  Д.  Давы¬
дова.  А.  Бестужев  в  «Полярной  звезде»  на  1823  г.  писал  о  его
поэзии:  «Амазонская  муза  Давыдова  говорит  откровенным  наречи¬
ем  воинов,  любит  беседы  вокруг  пламени,  бивуака,  и  с  улыбкой
рыщет  по  полю  смерти.  Слог  партизана-поэта  быстр,  картинен,
внезапен.  Пламень  любви  рыцарской  и  прямодушная  веселость
попеременно  оживляют  опыт.  Иногда  он  бывает  нерадив  в  отдел¬
ке.  Но  время  ли  наезднику  заниматься  убором?»  Рецензенты  от¬
мечали  «народность»  стихотворений  Д.  Давыдова.
 Если  для  Батюшкова  война—«красота  ужаса»,  то  для  Д.  Да¬
выдова  война  —  это  разгул  чувств.  П.  А.  Вяземский  называл  его
«Анакреон  под  доломаном».  В  письме  к  Н.  Языкову  сам  Д.  Давы¬
дов,  прося  друзей  после  его  смерти  написать  «неврологию»,  гово¬
рил  о  себе  как  об  «одном  из  самых  поэтических  лиц  русской  ис¬
тории».  О  и  вспоминает  «благословление»,  данное  великим  Суво¬
 157

ровым,  «тридцатилетнюю  службу...  во  всех,  ровно  во  всех  войнах
России  в  течение  этого  времени»;  1812  г.,  на  котором  он  «зару¬
бил  свое...  имя».  «Я  принадлежу  бурному  и  мятежному  веку  На¬
полеона,  —  пишет  он,  —  извергавшему,  подобно  Везувию,  события¬
ми  потрясающими,  высокосокрушительными,  в  пылу  которых  я
пел,  как  некогда  на  костре  тамплиер  Мале,  объятый  пламенем.  На¬
ступил  штиль  и  безмятежие,  обо  мне  нет  слуху  и  духу,  соха  и  сло¬
весность  поглощают  всю  мою  деятельность».  «Но  восстанет  гроза  и
буря,  и  я,  как  алкион,  белеюсь  уже  на  черном  небе;  война  в  Пер¬
сии  —  и  я  тут,  у  подошвы  Арарата,  бьюсь  и  кочую,  война  в  Поль¬
ше  —  ия  тут,  на  берегах  Вислы...  и  имя  мое  торчит,  как  казачья
пика».  Мир  заключен,  и  он  опять  дома,  «опять  гражданин,  опять
отец  семейства,  пахарь,  обожатель  красоты  во  всех  ее  отраслях  —
в  юной  деве  ли,  в  подвиге  ли  военном  или  гражданском,  в  словес¬
ности  ли,  везде  он  слуга  ее,  он  раб  ее,  богослужитель,  поэт  ее»  1.
Все  эти  настроения  обильно  представлены  в  поэзии  Д.  Давыдова.
Правда,  А.  Бестужев-Марлинский  в  1832  г.  писал  К.  А.  Полево¬
му:  «Между  нами  будь  сказано,  он  (Давыдов.—Л.  К.)  более  вы¬
писал,  чем  вырубил  себе  славу  храбреца».
 Созданный  Д.  Давыдовым  образ  поэта-гусара  является  харак¬
терным  для  военной  темы  в  русской  литературе  первой  трети
XIX  в.  Это  не  только  лихой  рубака,  но  и  человек  свободомысля¬
щий,  враг  насилия  над  личностью.  В  своей  поэзии  Давыдов  отра¬
зил  рост  самосознания  в  русской  армии.
 После  войны  1812  г.  Давыдов  не  мог  примириться  с  аракче¬
евским  режимом,  одним  из  страшных  олицетворений  которого
стали  военные  поселения.  Аракчеев  сосредоточил  в  своих  руках
управление  страной,  приказывал  беспощадно  подавлять  все  вы¬
ступления,  ввел  в  армии  палочную  дисциплину  и  беспрекословное
подчинение.  Ф.  Ф.  Вигель  писал,  что  временщика  называли  лю¬
доедом:  «Сначала  был  он  употреблен...  как  исправительная  мера
для  артиллерии,  потом  как  наказание  всей  армии  и  под  конец
как  мщение  всему  русскому  народу»  2.
 Д.  Давыдов  презирал  казарменную  выучку  и  ограниченность
военных  служак  аракчеевской  школы.  В  «Воспоминаниях  о  поль¬
ской  войне  1831  года»  он  писал  о  том,  что  в  отношении  «равне¬
ния  шеренг,  выделывания  темпов  наша  армия,  бесспорно,  превос¬
ходит  все  прочие»,  в  большинстве  генералов  и  офицеров  «убито
стремление  к  образованию,  вследствие  чего  они  ненавидят  вся¬
кую  науку.  Эти  бездарные  невежды,  истые  любители  изящной
ремешковой  службы,  полагают  в  премудрости  своей,  что  война,
ослабляя  приобретенные  войском  в  мирное  время  фронтовые  све¬
дения,  вредна  лишь  для  него.  Как  будто  бы  войско  обучается  не
для  войны,  а  исключительно  для  мирных  экзирциций  на  Марсо¬
вом  поле».  Поэзия  была  необходима  Давыдову.  В  письме  к
 1  Сочинения  Д.  В.  Давыдова,  ч.  III.  М.,  1860,  стр.  154.
 2  Ф.  Ф.  В  и  г  е  л  ь.  Записки,  т.  I.  М.,  ГИЗ,  1928,  стр.  282.
 158

П.  А.  Вяземскому  в  1829  г.  он  писал:  «Поверить  не  сможешь,  как
этот  поэтический  хмель  заглушает  все  стенания  моего  честолюбия
и  славолюбия,  столь  жестоко  подавленные  в  глубь  души  моей...
мне  необходима  поэзия,  хотя  без  рифм  и  стоп,  она  величественна
и  роскошна  на  поле  сражения...»
 Его  поэзия  полемическая,  направленная  не  только  против
бюрократизма  и  аракчеевщины,  но  и  против  псевдоучености  «пар¬
кетных  генералов».  В  первые  годы  царствования  Александра  I
среди  молодых  военных  стало  модным  хвастать  образованностью
и  противопоставлять  себя  старым  офицерам  —  воспитанникам
суворовской  школы.  Этих  «ученых»,  «паркетных  стратегов»  вы¬
смеял  Д.  Давыдов:
 Говорят  умней  они...
 Но  что  слышим  от  любова?
 «Жомини  да  Жомпни!»...
 Где  друзья  минувших  лет,
 Где  гусары  коренные...
 В  1819  г.  в  письме  к  П.  Д.  Киселеву  Давыдов  сетовал:  «Про¬
клятое  мое  остроумие  и  стихотворство  много  мне  повредили  в
мнении  людей  сухой  души».
 Д.  Давыдов  был  и  военным  писателем-прозаиком.  Одним  из
первых  он  ввел  в  литературу  описание  партизанской  войны.  Его
«Дневник  партизанских  действий  1812  года»  является  образцом
военной  публицистики  прогрессивного  направления.  XVIII  в.
не  знал  войн,  которые  носили  бы  всенародный  характер.  Д.  Да¬
выдов  описывает  войну  1812  г.  как  войну  всенародную,  когда  про¬
тив  неприятеля  встал  весь  народ,  от  мала  до  велика.  Такая  трак-,
товка  войны  была  смелой  и  новаторской.  Это  было  значительным
шагом  вперед  в  развитии  героико-патриотической  темы.  «В  каж¬
дом  селении  ворота  были  заперты;  при  них  стояли  стар  и  млад  с
вилами,  кольями,  топорами  и  некоторые  из  них  с  огнестрельпым
оружием,—  рассказывает  Д.  Давыдов  о  встрече  своего  отряда  с
крестьянами.  —  К  каждому  селению  один  из  нас  принужден  был
подъезжать  и  говорить  жителям,  что  мы  Русские,  что  мы  при¬
шли  к  ним  на  помощь...  Часто  ответом  нам  был  выстрел  или  пу¬
щенный  с  размаха  топор...»  К
 В  годину  тяжелых  для  России  испытаний  1812  г.  лучшие  лю¬
ди  общества  соединили  свою  судьбу  с  судьбой  народа.  Д.  Давыдов
стал  командиром  партизанского  отряда.  Рассказывая  о  личных
подвигах,  он  никогда  не  забывал  своих  товарищей,  давая  понять,
что  один  он  не  смог  бы  совершить  их.  Всюду  в  его  рассказах  фи-
гурирует  слово  «мы»:  «Мы  за  два  часа  до  рассвета  поднимались
на  поиск»;  «мы  на  рассвете  напали...  и  захватили  в  плен  90  че¬
ловек»  и  т.  д.  Крестьяне,  узнав,  что  Д.  Давыдов  и  его  товари¬
щи  —  русские  воины,  принимали  их  с  радостью,  старались  помочь
 1  Сочинения  Д.  В.  Давыдова,  ч.  I.  М.,  1860,  стр.  19.
 159

чем  могли.  Очень  часто  крестьяне  сообщали  партизанам  о  пере¬
движении  французов,  иногда  захватывали  пленных  и  приводили
их  в  отряд.  Так,  в  одном  из  сел  крестьяне  привели  шесть  пленных
французов1.  Д.  Давыдов  видел  каждодневные  труды  солдат,  их
самоотверженность,  храбрость.  Он  был  убежден,  что  героем  мо¬
жет  быть  не  только  «благородный»  —  дворянин,  но  и  солдат.
 Расставаясь  со  своими  друзьями  по  партизанской  войне  в  но¬
ябре  1812  г.,  Д.  Давыдов  с  любовью  и  уважением  говорил  об  их
заслугах:  «Как  много  возвышаются  они  над  потомками  тех  древ-
пих  бояр,  которые,  прорыскав  два  месяца  по  московскому  бульва¬
ру  с  гремучими  шпорами  и  с  густыми  усами,  бежали  из  Москвы
в  отдаленные  губернии.  Пока  достойные  и  незабвенные  их  соотп-
чи  подставляли  грудь  свою  штыку  врагов  отчизны,  они,  опрыски¬
ваясь  лишь  духами,  плясали  там  на  могиле  отечества  и  спокойно
ожидали  известия  о  исходе  войны».  Стиль  изложения  «Дневника»
простой,  без  всяких  словесных  украшений.  Д.  Давыдов  поэти¬
зирует  полную  тревог  и  опасностей  партизанскую  жизнь:  «Ко¬
чевье  на  соломе  под  крышею  неба!  Вседневная  встреча  со  смертью!
Неугомонная  залетная  жизнь  партизанская!  Вспоминаю  о  вас
с  любовью  и  тогда,  как  покой  и  безмятежие  нежат  меня,  беспеч¬
ного  в  кругу  милого  моего  семейства».  Стороннику  партизанской
борьбы  нелегко  было  доказывать,  что  для  поражения  неприятеля
необходима  борьба  на  его  коммуникациях  и  в  тылу.  К  самостоя¬
тельным  действиям  отдельных  легких  отрядов  в  тылу  противни¬
ка  относились  как  к  чему-то,  не  соответствующему  понятию
воинской  чести.  Генералы  подшучивали  над  Д.  Давыдовым.  «...Ед¬
ва  я  поздоровался  с  Раевским  и  некоторыми  приятелями  мои¬
ми,—  пишет  Д.  Давыдов,—  как  начались  улыбки,  полунасмешли¬
вые  взгляды  и  вопросы  насчет  двухмесячных  трудов  моих...  Иные
давали  мне  чувствовать,  что  нет  никакой  опасности  действовать
в  тылу  неприятеля;  другие  —  что  донесения  мои  подвержены  со¬
мнению,  безмерно  хвалили  партизанов  прошедших  войн,  с  тем  что¬
бы  унизить  мои  поиски:  некоторые  осуждали  светлейшего  за  то,
что  дает  место  в  реляциях  делам,  недостойным  внимания...»  Пар¬
тизанская  война  в  1812  г.  нанесла  большой  урон  французской  ар¬
мии.  Наполеон  понимал  это.  Из  его  писем  видно,  что  именно  пар¬
тизаны  привели  «Великую  армию»  к  окончательному  распаду  и
уничтожению.
 Д.  Давыдов  создал  целую  группу  портретов  своих  современни¬
ков  —  генералов  и  офицеров:  А.  Суворова,  Я.  Кульнева,  Н.  Раев¬
ского,  М.  Каменского  и  др.  По  манере  Д.  Давыдова,  его  художест¬
венному  изложению  нетрудно  убедиться,  что  он  воспитывался  на
героической  литературе  XVIII  в.  Вот  Давыдовские  характеристи¬
ки  военных  деятелей  того  времени:  Каменский  —  «вулканичес¬
 1  Среди  них  находился  барабанщик  Винцент  Бод:  «пятнадцатилетний
мальчик,  оторванный  от  родительского  дома  и  как  ранний  цвет  перенесен¬
ный  381  три  тысячи  верст  под  русское  лезвие  и  на  русские  морозы».
В  «Войне  и  мире»  Л.  Толстого  солдаты  называют  Винцента  «Весенним»,
 160

кий»-  Багратион  —  «Ахилл  наполеоновских  войн»;  Кутузов  —
«умнейший,  тончайший,  просвещеннейший  и  любезнейший;  май¬
ор  Храповицкий—  «человек  возвышенных  чувств»,  «строжайших
правил  честности»;  поручик  Макаров  —  «тигр»  на  поле  боя.  Одна¬
ко  среди  русских  офицеров  —  участников  войны  1812  г.  было
много  таких,  которым,  как  писал  декабрист  А.  В.  Поджио,  было
присуще  «...проявление...  великодушия  к  врагу-иностранцу.  Ка¬
кое-то  относительное  благородство,  жалость,  доброта  и  иногда  тот
же  разгул  русского  человека  со  свойственным  ему  буйством  и
беспечностью...»  1.  Великодушное  отношение  к  врагу  воспитыва¬
лось  литературой  классицизма  и  просвещения.  Ж.  Ж.  Руссо  при¬
зывал  одушевляться  на  войне  не  злобой,  а  мужеством,  не  про¬
никаться  к  неприятелю  ненавистью,  не  клеветать  на  его  действия,
не  оскорблять  его  славы  —  сражаться  благородно,  как  сражались
герои2.  Д.  Давыдов  рассказывает  в  своем  «Дневнике»  о  том,  как
приказывал  расстреливать  изменников  и  мародеров,  но  с  уваже¬
нием  относился  к  противнику,  если  тот  сражался  честно  и  благо¬
родно.  Он  оценил  железную  дисциплину  и  несгибаемость  старой
гвардии  Наполеона,  которая  одна  сохранила  достоинство  во  вре¬
мя  отступления  «Великой  армии»  от  Москвы.
 Д.  Давыдов  сочувствовал  идеям  свободы  и  борьбы  с  самодер¬
жавием,  но  не  верил  в  успех  борьбы,  считая,  что  для  этого  надоб¬
на  значительная  подготовка.  Он  не  вступил  в  тайное  общество
декабристов.  В  письме  к  П.  Д.  Киселеву,  критикуя  поведение  сво¬
его  друга  декабриста  М.  Ф.  Орлова,  Давыдов  писал,  что  не  верит
в  перемены,  на  которые  надеются  декабристы.  У  них,  по  его  мне¬
нию,  не  хватит  сил  «стряхнуть  абсолютизм  в  России».  Консти¬
туционные  же  изменения  ничего  не  дадут.
 Поэт-партизан  пользовался  большой  славой  у  современников.
Ему  посвящали  свои  стихи  Пушкин,  Жуковский,  Баратынский,
Вяземский,  Алексей  Бестужев,  Ф.  Толстой  («Американец»).  Пуш¬
кин  называл  его  «певцом  и  героем»,  «отцом  и  командиром».
Вальтер  Скотт  в  известном  сочинении  о  Наполеоне  писал  и  о
Д.  Давыдове—«черном  капитане»  войны  1812  г.,  «человеке  зна¬
менитом,  которого  подвиги  в  минуты  величайшей  опасности  его
отечества  вполне  достойны  удивления».
 *  *
 *
 В  русских  журналах  в  1812  г.  печатались  статьи,  призывав¬
шие  к  национально-освободительной  войне.  Так,  в  «Сыне  отечест¬
ва»  была  опубликована  статья  преподавателя  истории  в  Царско¬
сельском  лицее  И.  К.  Кайданова  об  освобождении  Швеции  от
тирании  датского  короля  Христиана  II.  Статья  заканчивалась
призывом  сокрушить  «всемирного  тирана».  В  отрывках  из  «Ис;
тории  Нидерландов»  Ф.  Шиллера  рассказывалось  о  победе  нидер¬
 1  «Голос  минувшего»,  1913,  №  1  (январь),  стр.  143.
 2  См.:  Ж.  Ж.  Руссо.  Военнопленные.  Избр.  соч.,  т.  Ь  М.,  1961,  стр.  430.
 6  Закат  4142

ландской  революции  в  XVI  в.,  когда  был  смирен  «грозный  бич
самовластия»  и  установлена  республика.  В  журнале  печатались
статьи  о  мужественном  сопротивлении,  которое  встретили  фран¬
цузские  завоеватели  в  Испании,  и  проводилась  параллель  между
испанскими  гверильясами  и  русскими  партизанами.  В  «Послании
к  русским»  А.  П.  Куницын  призывал  «сохранить  свободу»,  уме¬
реть  «свободными  в  свободном  отечестве»;  он  предупреждал  не
заключать  с  Наполеоном  мира,  который  мог  бы  привести  к  пора¬
бощению,  высказывал  надежду  на  то,  что  в  самой  Франции  по¬
явятся  люди,  которые  встанут  на  борьбу  с  бонапартизмом  и  мили¬
таризмом.
 ♦  *
 ♦
 Очень  остро  события  войны  1812  г.  отразились  в  басенпом
творчестве  И.  А.  Крылова.  В.  Г.  Белинский  писал  о  том,  что  бас¬
нописец  умел  «чисто  по-русски  смотреть  на  вещи  и  схватывать
их  смешную  сторону  в  меткой  иронии...»  1.  В  связи  с  захватничес¬
кими  действиями  Наполеона,  когда  тот  захватил  герцогство  Вюр¬
тембергское,  заключил  соглашение  с  Австрией,  союзный  договор
с  Пруссией  и  нач^т  накапливать,  несмотря  на  протесты  Александ¬
ра  I,  войска  неподалеку  от  границ  России,  Крыловым  была  на¬
писана  басня  «Кот  и  Повар».  В  образе  кота  был  выведен  Наполе¬
он,  в  образе  повара  —  Александр  12.  В  начале  войны  1812  г.  бы¬
ла  создана  басня  «Раздел»,  в  которой  отразилась  борьба  в  высших
кругах  русского  общества,  закончившаяся  падением  М.  М.  Сперан¬
ского.  Басня  призывала  к  единению  всех  сил  народа  для  борьбы
с  агрессором,  подчинению  личных  интересов  общественным:
 В  делах,  которые  гораздо  поважней,
 Нередко  оттого  погибель  всем  бывает,
 Что,  чем  бы  общую  беду  встречать  дружней,
 Всяк  споры  затевает
О  выгоде  своей.
 В  переломный  момент  войны,  когда  выяснилось,  что  вторг¬
шуюся  в  пределы  России  наполеоновскую  армию  ждет  гибель,
была  написана  басня  «Волк  на  псарне».  Раньше  в  образе  волка
Крылов  представлял  врага  крепостного  крестьянина  —  помещи¬
ка.  В  этой  басне  волком  представлен  Наполеон  —  внешний  враг
России.  Традиционному  басенному  значению  хищника  Крылов
сумел  придать  яркую  жизненность.  В  образе  ловчего  дан  обоб¬
щенный  образ  умудренного  опытом  человека,  знающего  цену  кра¬
 1  В.  Г.  Белинский.  Собр.  соч.,  в  3  томах,  т.  2.  М.,  ГИХЛ,  1948,
стр.  714.
 2  См.:  М.  А.  Б  р  и  с  к  м  а  н.  К  истолкованию  басен  Крылова  о  войне
1812  года.  «Труды  Ленинградского  библиотечного  института  им.  Н.  К.  Круп¬
ской»,  т.  2.  Л.,  1957,  стр.  147—162.
 162

сивым  словам  и  предпочитающего  разговаривать  с  хищником,
предварительно  сняв  с  него  шкуру.  В  ловчем  все  без  труда  узна¬
ли  М.  И.  Кутузова.  Нетрудно  заметить,  что  фигура  ловчего  срод¬
ни  образу  убеленного  сединами,  старого  воина  у  Державина  в
басне  «Бойница  и  водопад».  Басни  писались  приблизительно  в
одно  время  и  возможно  навеяны  одними  впечатлениями.  В  басне
Крылова  содержится  намек  на  замысел  старого  полководца  унич¬
тожить  все  «нашествие»:  «с  дубьем»  в  руках  (партизанская  вой¬
на)  и  «с  ружьем»  (действия  армии).  Александр  I  и  придворное
окружение  обвиняли  Кутузова  в  нерешительности  и  медлительно¬
сти  в  борьбе  с  Наполеоном,  хотя  было  известно,  что  старый  полко¬
водец  обдумывал  каждое  свое  решение,  подвергал  строгому  расче¬
ту  каждый  шаг  и  никогда  не  вступал  в  бой,  если  можно  было
уничтожить  врага  маневрами  и  хитростью.  Стремление  молодых
малоопытных  генералов  поучать  Кутузова  после  оставления  Моск¬
вы  французами  отразилось  в  басне  «Обоз»:  спуская  воз  с  горшка¬
ми  под  гору,  добрый  конь  не  давал  ему  катиться  очень  быстро,  что¬
бы  не  побить  хрупкой  поклажи.
 А  лошадь  сверху,  молодая,
 Ругает  бедного  коня  за  каждый  шаг...
 Мораль  басни  прямо  адресовалась  к  хулителям  Кутузова:
 Как  в  людях  многие  имеют  слабость  ту  же:
 Все  кажется  в  другом  ошибкой  нам;
 А  примешься  за  дело  сам,
 Так  напроказишь  вдвое  хуже.
 Известно,  что  больше  всех  критиковал  Кутузова  за  кажу¬
щуюся  медлительность  начальник  его  штаба  генерал  Л.  Л.  Бен-
нигсен,  ганноверец  на  русской  службе,  придворный  карьерист  и
интриган,  принимавший  участие  в  убийстве  Павла  I.  В  значитель¬
ной  степени  по  вине  этого  генерала  было  проиграно  сражение  при
Фридланде,  после  которого  в  июне  1807  г.  русские  отошли  к  Тиль¬
зиту,  где  состоялись  переговоры  Александра  I  с  Наполеоном,  за¬
кончившиеся  непопулярным  среди  русского  общества  Тильзит¬
ским  миром.  Намек  Крылова  «а  примешься  за  дело  сам,  так  на¬
проказишь  вдвое  хуже»  имел  конкретного  адресата.  То  же  можно
сказать  и  о  басне  «Ворона  и  Курица»,  концовка  которой  обраще¬
на  к  Наполеону:
 Попался,  как  ворона  в  суп!
 В  басне  «Щука  и  Кот»  осуждалась  медлительность  адмирала
П.  В.  Чичагова,  командовавшего  южной  армией,  которая  должна
была  пресечь  отход  разгромленной  армии  Наполеона  и  не  дать
ей  переправиться  через  реку  Березину.  В  1813  г.  в  период,  когда
в  стране  проводились  патриотические  торжества  по  поводу  из¬
гнания  врагов,  Крылов  написал  басню  «Орел  и  Пчела».  Официалы
 6*
 163

ные  круги  России  победу  над  наполеоновскими  армиями  припи¬
сывали  полководцам  и  дворянству.  В  басне  «Орел  и  Пчела»  от¬
мечался  труд  «безвестных»  пчел,  делающих  свое  незаметное,  но
великое  дело,  за  которое  они  не  ждут  ни  почестей,  ни  наград.
Нет  нужды  напоминать  о  том,  что  басни  Крылова  пользовались
громадным  успехом  в  народе.  Солдаты  и  армейские  офицеры  —
участники  войны  1812  г.  с  нетерпением  встречали  появление  каж¬
дой  новой  басни.  Поэт  К.  Н.  Батюшков  в  письме  к  Н.  И.  Гнеди¬
чу  30  октября  1813  г.  писал:  «Скажи  Крылову,  что  ему  стыдно
лениться:  и  в  армии  его  басни  все  читают  наизусть».
 Откликнулся  Крылов  и  на  военные  поселения.  Аракчеев  пуб¬
лично  заявлял,  что  солдаты  и  крестьяне  живут  в  этих  военных
поселениях  в  довольствии  и  счастье.  Есть  основания  полагать,
что  басня  «Рыбья  пляска»  намекает  на  эти  лживые  утверждения.
В  басне  «Пестрые  Овцы»  Крылов  намекал  на  восстание  в  Семе-
повском  полку  в  1820  г.  Недовольные  строгостью  и  жестокостью
вновь  назначенного  полкового  командира  Шварца,  солдаты  от¬
казались  повиноваться.  В  басне  рассказывалось,  что  «пестрых
овец»  за  вольнодумство  и  непокорность  невзлюбил  лев;  желая
расправиться  с  ними,  он  собрал  совет.  Медведь  предложил  «без
дальних  сборов»  овец  передушить;  лиса,  ханжески  рассуждая  о
«непролитии  невинной  крови»,  советовала  истребить  овец  втихо¬
молку,  чтобы  гибель  их  не  вызвала  нежелательных  толков.  Ее
предложение  было  принято.  В  гибели  овец  винили  не  льва,  ко¬
торый  остался  в  стороне,  а  «злодеев  волков».  В  истории  с  Семенов¬
ским  полком  Александр  I  вел  себя  подобно  льву  из  крыловской
басни,  он  писал  о  своем  «душевном  сокрушении»  и  одновременно
«непоколебимой  решимости».  Аракчеев,  наподобие  крыловской
лисы,  тоже  «сокрушался»  о  том,  как  «неприятно  и  печально»
было  получить  Александру  I  известие  о  непорядках  в  полку,
шефом  которого  он  был  долгое  время.  Великий  князь  Константин
действовал  грубо  и  прямолинейно:  предлагал  принять  повсюду
меры  «самые  деятельные,  чтобы  прекратить  зло  в  самом  его  на¬
чале».  Семеновский  полк  был  расформирован,  многие  солдаты
прогнаны  сквозь  строй,  биты  кнутом,  сосланы  в  каторжные  рабо¬
ты.  Некоторые  из  них  были  переведены  в  другие  полки.  Один  из
современников  писал  в  1823  г.:  «Из  солдат  этого  полка,  размещен¬
ных  тогда  по  армейским  полкам,  не  осталось  в  живых  ни  одного...
Говорят,  что  все  они  засечены,  и  поводы  к  тому  легко  умели
найти»  ].  Басня  «Пестрые  Овцы»  могла  быть  отнесена  ко  всем
инакомыслящим,  от  которых  старались  избавиться  различными
способами.
 Басни  Крылова  воспитывали  в  народе  идеал  гражданина  и
патриота,  чаще  всего  они  представляют  собой  едкую  сатиру  на
несовершенство  общества  и  паписаны  как  реалистические  сцены
из  жизни.  В.  Г.  Белинский  писал:  «...баспи  Крылова  —  это  не
 1  Н.  Л.  Степанов.  Мастерство  Крылова-баснописца.  М.,  1956,  стр.  87.
 164

просто  басни;  это  повесть,  комедия,  юмористический  очерк,  злая
сатира  —  словом,  что  хотите,  только  не  просто  басня»  1.
 Война  1812  г.,  активно  повлиявшая  на  самосознание  русского
общества,  активизировала  и  писателей  консервативного  направ¬
ления  русской  литературы.  Правительству  больше  импонировали
именно  консерваторы,  и  не  случайно  Александр  I  поручил  состав¬
ление  манифестов  во  время  войны  адмиралу  А.  С.  Шишкову.
«Приказ»  в  начале  войны  1812  г.,  в  котором  выражалась  надежда
увидеть  «в  каждом  дворянине  Пожарского,  в  каждом  духовном  —
Палицына,  в  каждом  гражданине  —  Минина»,  был  написан  с  ис¬
пользованием  традиции  одической  литературы  с  ее  риторически¬
ми  восклицаниями,  напоминанием  о  том,  что  в  прошлом  русский
народ  неоднократно  «сокрушал  зубы  устремившихся  на  него
львов  и  тигров».  «Высочайшие  манифесты»  были  направлены  но
только  против  Наполеона,  но  и  против  французской  революции,
которую  называли  «заразой  неверия  и  злочестия».  Манифесты
пропагандировали  идеи  монархии  и  православия.  От  петровских
реляций  Северной  войны  их  отличало  прежде  всего  то,  что  борь¬
бе  с  противником  они  придавали  идеологический  характер.  Вой¬
на  с  наполеоновской  Францией  рассматривалась  как  борьба  с
революцией.  Дворянство  для  Шишкова  —  «верная  и  крепкая
ограда  престола,  ум  и  душа  народа».  Народу  в  этих  воззваниях  от¬
водилось  последнее  место.  В  манифесте  13  августа  1813  г.  ска¬
зано:  «Крестьяне,  верный  наш  народ,  да  получит  мзду  от  бога!»
Реакционно-охранительную  идеологию  проповедовали  и  «Запис¬
ки»  А.  Шишкова  2,  в  которых,  помимо  правительственных  мани¬
фестов,  содержались  высокопарные,  с  риторическими  фигурами
«повествования»  адмирала,  которые  встретили  решительный  отпор
у  передовых  людей  того  времени.
 В  отличие  от  официальных  воззваний  приказы  М.  И.  Кутузо¬
ва  составлялись  чаще  всего  простым,  энергичным,  доступным  для
понимания  широкими  народными  массами  языком,  близким  к
тому  «солдатскому  слогу»,  которым  пользовался  Суворов.  Изда¬
ние  их  было  предпринято  после  оставления  Москвы,  т.  е.  в  са¬
мое  папряженное  время.  Кутузов  предупреждал  солдат  о  лише¬
ниях,  которые  их  ожидают,  и  призывал  к  мужеству  и  стойкости:
«Настают  зима,  вьюги  и  морозы...  Вы  будете  переносить  и  крат¬
ковременные  недостатки,  если  они  случатся.  Добрые  солдаты  от¬
личаются  твердостью  и  терпением:  старые  служивые  дадут  при¬
мер  молодым:  пусть  всякий  помнит  Суворова:  он  научил  сно¬
сить  холод  и  голод,  когда  дело  шло  о  победе  и  о  славе  русского
народа.  Идем  вперед!  Да  будет  за  нами  тишина  и  спокойствие!»  3.
Кутузовские  печатные  «известия»  пропагандировали  передовой
 1  В.  Г.  Белинский.  Поли.  собр.  соч.,  т.  VIII.  М.,  1955,  стр.  575.
 2  «Краткие  записки  адмирала  А.  Шишкова,  веденные  во  время  пре¬
бывания  его  при  блаженной  памяти  государе  императоре  Александре  I  в
бывшую  с  французами  в  1812  и  последующих  годах  войну».
 3  «Записки  о  походах  1812  года...»,  ч.  I.  СПб.,  1834,  стр.  37—38.
 165

опыт,  сообщали  о  ходе  боевых  действий,  содержали  публицисти¬
ческие  размышления  и  политические  оценки.
 Единственным  бюллетенем  для  жителей  Москвы  о  ходе  воен¬
ных  действий  непосредственно  перед  вступлением  французов  в
Москву  были  афиши  графа  Ф.  В.  Ростопчина  —  московского  во¬
енного  губернатора.  Л.  Н.  Толстой  справедливо  писал,  что  Рос¬
топчин  «не  имел  ни  малейшего  понятия  о  том  народе,  которым
думал  управлять».  Его  афиши  и  «Мысли  вслух  на  Красном
крыльце»  составлены  были  в  духе  квасного  патриотизма,  изобра¬
жали  борьбу  с  нашествием  как  легкое,  не  требующее  особенных
усилий  дело.  В  одной  из  таких  афишек  рассказывалось,  напри¬
мер,  о  «московском  мещанине»  Карюшке  Чихирине,  который,
выйдя  из  питейного  дома,  «услышал,  что  будто  Бонопарт  хочет
идти  на  Москву,  рассердился  и,  разругав  скверными  словами
всех  французов»,  пригрозил  Наполеону:  «Полно  тебе  фиглярить:
ведь  солдаты-то  твои  карлики,  да  щегольки...  Ну  где  им  русское
житье-бытье  вынести?  От  капусты  раздует,  от  каши  перелопа¬
ются,  от  щей  задохнутся».  В  «Мыслях  вслух  на  Красном  крыль¬
це»  рассказывалось  о  дворянине  Силе  Андреевиче  Богатыреве,
отставном  подполковнике,  приехавшем  в  Москву  узнать  о  сыновь¬
ях,  брате  и  племяннике,  служивших  в  армии.  Сила  Андреевич  го¬
ворит,  что  французы  «языком  пыль  пускают,  а  руками  все  за¬
гребают»,  трусливы,  как  зайцы,  шалостливы,  как  кошки,  в  каж¬
дой  голове  у  них  «ветряная  мельница,  госпиталь  и  сумасшедший
дом»,  они  начали  «умствовать  —  казнили  царя,  да  какого  царя  —
отца»,  на  делах  они  плуты,  а  на  войне  разбойники.  Наполеон  —
«мужичишка  в  рекруты  не  годится,  ни  кожи,  ни  рожи,  ни  виде¬
ния,  раз  ударить  так  и  след  простыл  и  дух  вон»;  Наполеон  раз¬
грабил  Италию,  австрийцев  «обдул»,  пруссаков  «донага  раздел  и
разул»,  лезет  на  русских,  хочет  весь  мир  покорить.  Следует  за¬
метить,  что  и  в  произведениях  о  войне  1812  г.,  написанных  в  бо¬
лее  позднее  время,  в  книгах  С.  Н.  Глинки  «Записки  о  1812  годе»
(СПб.,  1836),  И.  Лажечникова  «Походные  записки  русского  офи¬
цера»  (М.,  1820),  Федора  Глинки  «Письма  русского  офицера»,
 В. 	И.  Штейнгеля  «Записки»  и  др.,  роль  народа  в  войне  выявля¬
лась  недостаточно.  Только  в  «Записках  о  1812  годе»  С.  Н.  Глин¬
ки  нашлось  место  для  рассказа  о  том,  как  крестьяне  Звенигород¬
ского  уезда,  г.  Воскресенска  отбивались  от  неприятеля.
 ♦  *
 ♦
 Отечественная  война  1812  г.  послужила  толчком  к  активной
деятельности  будущих  декабристов.  Углубилось  разложение  кре¬
постничества,  все  большую  популярность  приобретала  идея  борь¬
бы  с  царизмом.  И.  Д.  Якушкпн  писал:  «Война  1812  г.  пробудила
народ  русский  к  жизни  и  составляет  важный  период  в  его  поли¬
тическом  существовании.  Все  распоряжения  и  усилия  правитель¬
 166

ства  были  бы  недостаточны,  чтобы  изгнать  вторгшихся  в  Россию
галлов  и  с  ними  двунадесять  языцы,  если  бы  народ  по-прежнему
оставался  в  оцепенении»  Непосредственную  зависимость  свое¬
го  движения  от  войны  1812  г.  декабристы  признавали  на  допро¬
сах  и  в  письмах.  Александр  Бестужев  писал  из  Петропавловской
крепости:  «Еще  война  длилась,  когда  ратники,  возвратясь  в  до-
мы,  первые  разнесли  ропот  в  классе  народа:  «Мы  проливали
кровь,  —  говорили  они,  —  а  нас  опять  заставляют  потеть  на  бар¬
щине.  Мы  избавили  родину  от  тирана,  а  нас  опять  тиранят  госпо¬
да»  2.  Оставшиеся  на  службе  в  армии  были  недовольны  трудными
условиями,  недостаточным  жалованьем,  строгими  наказаниями.
Будущие  декабристы  видели,  что  правящие  круги  России  во  главе
с  Александром  I  и  Аракчеевым  своеобразно  «отблагодарили»  на¬
род  за  его  героическую  борьбу  и  победу:  еще  больше  усилилась
крепостническая  эксплуатация,  были  созданы  военные  поселения.
Несмотря  на  свою  оторванность  от  широких  масс,  декабристы
всю  свою  деятельность  посвятили  освобождению  народа  от  кре¬
постничества  и  абсолютизма.  К.  Ф.  Рылеев  писал:
 Любовь  никак  нейдет  на  ум,
 Увы,  моя  отчизна  страждет;
 Душа  в  волненьи  тяжких  дум
 Теперь  одной  свободы  жаждет.
 Героическая  тема  в  русской  литературе  20-х  годов  XIX  в.
разрабатывалась  писателями-декабристами  К.  Ф.  Рылеевым,
 В. 	К.  Кюхельбекером,  А.  А.  Бестужевым,  А.  И.  Одоевским,
участником  «Союза  спасения»  П.  А.  Катениным,  членом  «Союза
благоденствия»  Ф.  Н.  Глинкой,  членами  Южного  общества  —
 В. 	Ф.  Раевским,  А.  П.  Барятинским  и  др.  Объединившись  в  «Воль¬
ное  общество  любителей  российской  словесности»,  писатели-де¬
кабристы  издавали  журнал  «Соревнователь  просвещения  п  бла¬
готворения»  (1818—1825),  альманахи  «Полярная  звезда»  (1823—
1825),  «Мнемозина»  (1824—1825),  в  которых  пропагандировали
идеи  национальной  свободы,  борьбы  с  самодержавием  и  крепост¬
ничеством.  Декабристы  высоко  ценили  гражданскую  направлен¬
ность  од  и  сатир  Державина  и  с  позиций  революционных  роман¬
тиков  критиковали  религиозно-мистические  идеи  поэзии  Жуков¬
ского.
 Декабристы  утверждали,  что  литература,  особенно  поэзия,
должна  поднимать  людей  на  борьбу  за  свободу,  и  стремились  к
развитию  политической  оды,  героической  поэмы,  гражданской
трагедии.  Их  романтизм  имел  революционный,  действенный  ха¬
рактер.  Поэт  в  понимании  декабристов  является  трибуном,  обли¬
чителем  зла,  проповедником,  который  «доблесть  в  молодых  серд¬
цах  стихом  правдивым  зажигает»  (К.  Рылеев.  Державин).
 ‘  И.  Д.  Я  к  у  ш  к  и  н.  Записки,  изд.  7.  М.,  1906,  стр.  И.
 В.  Базанов.  Очерки  декабристской  литературы.  М.,  1953,  стр.  88.
 167

В  лирике  они  создали  образ  «гражданина»,  человека,  исполненного
мужества,  который  готов  пойти  на  «поле  славы  боевое»,  сразиться
ва  свободу  и  независимость  родины  и  погибнуть.  Его  гибель  вдох¬
новит  других  на  борьбу  и  станет  залогом  победы:
 Известно  мне:  погибель  ждет
Того,  кто  первый  восстает
На  утеснителей  народа:
 Судьба  меня  уж  обрекла
Но  где,  скажи,  когда  была
Без  жертв  искуплена  свобода?
 (К.  Рылеев.  Наливайко.)
 Декабристы  не  имели  возможности  открыто  ставить  современные
политические  вопросы.  Все  их  произведения  отличает  националь¬
но-историческая  тематика1.  Они  широко  культивировали  жанр  на¬
ционально-исторической  баллады.  Таковы  «думы»  Рылеева,  в  ко¬
торых  представлены  борцы  за  свободу  родины:  Дмитрий  Донской,
Иван  Сусанин  и  др.  В  1825  г.  была  напечатана  поэма  «Войнаров-
ский».  В  этом  же  году  были  опубликованы  три  отрывка  из  поэм
Рылеева: 	«Киев», 	«Смерть  Чигиринского  старосты»,  «Исповедь
 Наливайки»  из  поэмы  «Наливайко»,  отрывок  «Гайдамаки»  из  поэ¬
мы  «Хмельницкий»,  «Палей,  отрывок  из  новой  поэмы»;  позднее,  в
1828  г.,  был  напечатан  отрывок  «Партизаны»  из  неосуществленной
поэмы  о  1812  годе.
 Поэтов-декабристов  волнуют  проблемы  национально-освобо¬
дительной  борьбы  и  поведение  отдельных  героев  в  моменты  пе¬
реломные,  когда  эта  борьба  достигает  наивысшего  обострения.
Читателю  предоставлялась  возможность  самому  находить  анало¬
гии  с  современностью  и  делать  необходимые  выводы.  Борьба  за
национальную  свободу  переосмыслялась  как  борьба  за  свободу
политическую.  Прошлое  модернизировалось,  в  уста  исторических
героев  вкладывались  речи,  имевшие  современный  смысл.  Тако¬
вы  герои  поэм  Рылеева  —  Войнаровский  и  Мазепа.
 Общественно-политическая  тема  в  романтической  поэме  ста¬
новится  у  декабристов  главной,  отодвигая  на  второй  план  события
личной  жизни.  Так  в  «Войнаровском»  основной  темой  является
не  личная  жизнь  героя,  а  его  общественные  помыслы,  в  результа¬
те  чего  герой  поэмы  становится  участником  национально-поли¬
тической  борьбы.  Оттеснение  личного  и  выдвижение  политичес¬
кого,  *  общественного  начала  характерно  для  А.  Бестужева,
 А. 	Одоевского,  Ф.  Глинки.  Поэты-декабристы  создали  образ  че-
ловека-гражданина,  чуждого  эгоизму,  индивидуализму  и  разоча¬
рованности  романтических  героев.  Войнаровский  Рылеева
 1  К.  Ф.  Рылеев  писал,  цитируя  Немцевича,  о  необходимости  «напомнить
юношеству  о  подвигах  предков,  знакомить  его  со  светлейшими  эпохами  на¬
родной  истории,  сдружить  любовь  к  отечеству  с  первыми  впечатлениями
памяти»  (К.  Ф.  Рылеев.  Полн.  собр.  соч.  Л.,  1934,  стр.  120),
 168

представлен  человеком,  исполненным  любви  к  родине,  к  свободе,  в
сердце  которого  горит  «пламень  пылкий».  Его  облик  характеризу¬
ется  качествами,  присущими  романтическим  героям,  он  мрачен  и
угрюм,  но  причина  этих  качеств  кроется  не  в  его  личных  свойст¬
вах  не  в  разочарованности  и  пессимизме,  а  в  невозможности
служить  родине  и  народу,  в  отсутствии  единомышленников.  Да¬
же  в  образе  Мазепы  ожесточенность  и  мрачность  являются
результатом  не  крушения  личной  его  судьбы,  а  непонятости  наро¬
дом,  поражения  политических  замыслов.  Образ  Наливайки  яв¬
ляется  дальнейшим  развитием  образа  Войнаровского;  в  нем  с
младенчества  зародилась  ненависть  к  угнетателям,  при  виде
страданий  родного  народа  в  его  жилах  «бушует»  кровь,  его  взор
«угрюм,  суров  и  дик».  Он  всецело  поглощен  мыслью  о  полити¬
ческом  служении  народу,  готов  принести  себя  в  жертву  во  имя
свэбоды.
 Герой  декабристской  поэзии  (в  отличие  от  героев  южных
поэм  Пушкина)  не  пресыщенный  жизнью  молодой  человек,  по¬
раженный  «преждевременной  старостью  души»,  не  «доброволь¬
ный  изгнанник»,  покинувший  свет  и  общество,  а  волевой  борец,
знающий,  что  он  погибнет  во  имя  общего  «славного  дела»,  во  имя
свободы,  готовый  отказаться  от  личного  чувства.  Вера  в  свою
правоту  придает  ему  душевную  уравновешенность,  чуждую  веч¬
но  мятущимся  романтическим  героям,  это  один  из  активных  ге¬
роев  дворянского  этапа  освободительного  движения.  Его  созда¬
тели  придавали  большое  значение  личному  подвигу  протестанта-
одиночки  и,  как  правило,  недооценивали  значения  народных
масс.
 Общественно-исторический  характер  декабристской  поэмы
обусловил  появление  в  ней  эпических  элементов.  Поэты-декаб¬
ристы  использовали  при  этом  традицию  поэм  классицизма
XVIII  в.,  которую  тоже  отличало  гражданское  содержание,  ин¬
терес  к  историческому  прошлому,  героический  характер.  От  ли¬
тературы  предшествующего  столетия  был  заимствован  и  творчес¬
ки  углублен  интерес  к  древнему  Новгороду  с  его,  как  это  счита¬
ли  декабристы,  свободным  правлением  и  «вече»,  темы  борьбы  за
национальную  независимость.  В  свою  очередь  декабристская  по¬
эма,  несмотря  на  ограничения  цензуры,  оказала  влияние  на  по¬
следующую  литературу  и  была  использована  в  романтической
поэме  30—40-х  годов,  воспевающей,  например,  национально-
освободительную  борьбу  украинского  народа  с  польской  шляхтой,
рассказывающей  о  завоевании  Сибири.
 Продолжая  традиции  поэзии  К.  Н.  Батюшкова,  декабристы
создали  произведения  в  жанре  дружеских  посланий  и  «застоль¬
ных  песен»,  но  наполнили  их  политическим  содержанием.  Тако¬
во,  например,  послание  В.  К.  Кюхельбекера  «К  Пушкину»  (1818),
 В. 	Ф.  Раевского  «К  друзьям»  (1822),  близкие  к  гимну  застоль¬
ные  песни  П.  А.  Катенина  «Отечество  наше  страдает»  (1820)  и
Н.  М.  Языкова  «Мы  любим  шумные  пиры»  (1823).  Эти  произве¬
 169

дения  исполнены  пафоса  борьбы  с  тиранией,  воспевают  борцов
за  свободу.
 В  целях  пропаганды  своих  идей  поэты-декабристы  использо¬
вали  и  другие  литературные  жанры.
 Поэтами-декабристами  была  написана  песня  «Ах,  где  те  ост¬
рова»,  явившаяся  результатом  коллективного  творчества  несколь¬
ких  авторов.  Каждый  песенный  куплет  был  посвящен  какому-ли¬
бо  историческому  лицу;  так,  о  брате  царя  —  великом  князе  Кон¬
стантине,  одном  из  организаторов  польского  войска,  которое  его
ненавидело  за  жестокость,  говорилось:
 Где  наш  князь-чудодей
Не  бросает  людей
в  Вислу.
 В  песне  сатирически  характеризовались  государственные  деяте¬
ли  и  литераторы  того  времени,  рассказывалось  о  сказочной  стра¬
не  —  «Островах»,  где  господствует  беззаботное  и  легкое  отноше¬
ние  к  людям,  растет  «трын-трава»,  читают  произведения  Вольте¬
ра,  а  святцы  бросают  под  постель.  Более  острой  в  политическом
отношении  была  песня  Рылеева  и  Бестужева  «Ты  скажи,  говори».
В  ней  содержатся  указания  на  дворцовые  перевороты  XVIII  в.—
свержение  Петра  III,  убийство  Павла  I,  имеются  призывы  к  ца¬
реубийству.  Если  песня  «Ах,  где  те  острова»  юмористически  пред¬
ставляла  некоторых  литераторов,  то  здесь  острие  насмешки  было
направлено  против  царей  («Ты  скажи,  говори,  как  в  России  цари
правят.  Ты  скажи  поскорей,  как  в  России  царей  давят»).  В  пес¬
не  «Царь  наш  немец  прусский...»  объектом  сатиры  стали  уже  не
монархи  прошлого  века,  а  современный  царь.  Высмеивалась  фрун-
томания  царей,  начипая  с  Павла  I  1:
 Царь  наш  немец  прусский
Носит  мундир  узкий.
 Царствует  он  где  же?
 Целый  день  в  Манеже,
 Прижимает  локти,
 Забирает  в  когти,
 Судьи  все  жандармы,
 Школы  все  казармы...
 Чуждый  русскому  солдату  облик  царя  подчеркивался  обра¬
зом  «узкого  мундира»,  слова  «прижимает  локти,  забирает  в  ког¬
ти»  несли  двойную  нагрузку:  говорили  о  парадомании  царя  (про¬
ходя  по  команде  «смирно»,  руки  держит  «по  швам»)  и  давали
представление  о  его  жестокости.  Здесь  в  новой  функции  высту¬
 1  Декабрист  Каховский  писал  после  ареста  генералу  Левашову:  «Прус¬
сии  обязаны  мы  и  прочие  государства  Европы  страстью  монархов  к  раз¬
водам  и  учению  солдат.  Фридрих  Великий...  был...  страстным  капралом,  от
него  перешла  страсть  сия  и  распространилась»  («Из  писем  и  показаний  де¬
кабристов».  СПб.,  1906,  стр.  14),
 170

пал  подразумеваемый  образ  орла  не  как  гордой  птицы  —  победи¬
тельницы  врагов,  а  как  хищника,  захватывающего  в  цепкие  когти
несчастную  жертву.  Через  всю  песню  проходил  саркастический
рефрен,  подчеркивающий  пустую  и  в  то  же  время  злобную  сущ¬
ность  царя:
 Ай  да  царь,  ай  да  царь,
 Православный  государь...
 В  песне  Рылеева  и  Бестужева  «Уж  как  шел  кузнец»  разобла¬
чался  весь  самодержавно-крепостнический  строй.  Она  недву¬
смысленно  призывала  к  кровавой  расправе:  кузнец  нес  три  но¬
жа:  один  —  для  бояр  и  вельмож,  другой  —  для  попов  и  святош,
третий  —  для  царя.
 Рылеев  и  Бестужев,  создавая  песню  «Ах,  тошно  мне  и  в  род¬
ной  стороне»,  имели  в  виду  популярный  в  то  время  романс
Ю.  А.  Нелединского-Мелецкого:  «Ах!  скучно  мне  на  чужой  сто¬
роне:  все  не  мило,  все  постыло,  со  мной  милыя  здесь  нет...»  Од¬
нако  в  отличие  от  этого  любовного  романса  в  песне  декабристов
героем  является  не  влюбленный,  жалующийся  на  разлуку  с  де¬
вушкой,  а  человек,  угнетенный  насилием  и  произволом  властей.
Его  страдания  усугубляются  сознанием  того,  что  происходит  это
не  на  чужбине,  а  на  родной  земле.  Герой-крестьянин  скорбит  не
о  своем  положении,  а  о  всем  народе:
 ,  Долго  ль  русский  народ
Будет  рухлядью  господ...
 В  России  торгуют  людьми,  как  скотом,  с  них  дерут  «по  две  шку¬
ры»,  «плетью»  и  обманом  присваивают  себе  «мошну»  бедняков.
Гневное  осуждение  вызывала  продажность  судей  и  чиновников,
действовавших  вместе  с  барами  и  духовенством:
 Баре  с  земским  судом
И  с  приходским  попом
Нас  морочат
И  волочат
По  дорогам  да  судам.
 Песни  декабристов  были  написаны  живым,  разговорным  язы¬
ком,  метким  по  своим  характеристикам.  Они  отличались  четкостью
композиции,  выразительностью  эпитетов,  разнообразными  рефре¬
нами  и  припевами.  Авторы  их  опирались  и  на  традиции  народно¬
го  творчества  —  «подблюдных»  песен  и  сказок  («Ах,  где  те
острова...»).  Песни  декабристов  раскрывали  сущность  реальных
отношений,  господствовавших  в  крепостническом  обществе.  Из
сферы  абстрактных  понятий  «свободы»,  борьбы  с  «самовластием»,
«тираном»,  присущих  классицистической  традиции,  они  переноси¬
ли  конфликт  в  мир  реального,  осмысляли  его  социально.  Рылеев  и
Бестужев  четко  разделяли  тех,  кто  работает,  и  тех,  кто  присваи¬
 171

вает  плоды  чужого  труда,  продолжая  этим  традиции  передовых
писателей  XVIII  в.  и  подготавливая  появление  свободолюбивой,
полной  зажигательного  содержания  поэзии  Некрасова.
 Дворянская  ограниченность  Рылеева  и  Бестужева  проявилась
в  том,  что  они,  будучи  революционерами  в  своих  помыслах  и  це¬
лях,  боялись  всенародного  восстания  и  не  пустили  свои  песни  в
крестьянские  массы.  А.  А.  Бестужев  говорил  на  следствии:  «Сна¬
чала  мы,  было,  имели  намерение  распустить  их  в  народе,  но  после
одумались.  Мы  более  всего  боялись  народной  революции,  ибо  она
не  может  быть  не  кровопролитна  и  не  долговременна,  а  подобные
песни  могли  бы  оную  приблизить.  Вследствие  сего...  мы  их  певали
только  между  собою...  В  народ  и  между  солдатами  никогда  их  не
пускали».  Однако  солдаты  и  матросы  были  той  средой,  которая
жадно  воспринимала  всякое  свободное  слово.  Различными  путями
песни  и  стихотворения  декабристов  все  же  проникали  в  их  среду
и  заучивались1.  Традиции  этих  песен  использовал  Полежаев  в
солдатской  песне  «Ай  ахти,  ох  ура»:
 От  стальных  тесаков
У  нас  спины  трещат,
 От  учебных  шагов
У  нас  ноги  болят,
 День  и  ночь  наподряд,
 Как  волков  наповал,
 Бьют  и  мучат  солдат
Офицер  и  капрал.
 *  *
 *
 В  годы  войны  1812—1814  гг.  широкое  распространение  полу¬
чил  жанр  военных  записок,  дневников,  писем,  путешествий.  Мы
уже  упоминали  о  «Дневнике»  поэта-партизана  Д.  Давыдова.
В  1813—1814  гг.  в  «Сыне  отечества»  были  опубликованы  «Письма
из  Москвы  в  Нижний  Новгород»  М.  И.  Муравьева-Апостола.
В  1815  г.  в  Москве  вышли  «Письма  русского  офицера»  Ф.  Глинки  2.
Участник  сражения  под  Аустерлицем  и  Бородином,  Ф.  Глинка
создавал  эти  письма  в  походе,  в  бивуачной  обстановке  в  России
и  за  границей  и  напечатал  их  в  таком  виде,  в  каком  они  были  на¬
писаны.  «Письма  русского  офицера»  принесли  их  автору  извест¬
 1  Н.  А.  Бестужев  вспоминал:  «В  самый  тот  день,  когда  исполнена  бы¬
ла  над  нами  сентенция  (оглашен  приговор)  и  нас,  морских  офицеров,  вози¬
ли  для  того  в  Кронштадт,  бывший  с  нами  унтер-офицер  морской  артилле¬
рии  сказывал  нам  наизусть  все  запрещенные  стихи  и  песни  Рылеева,  при-
бавя,  что  у  них  нет  канонира,  который,  умея  грамоте,  не  имел  бы
переписанных  этого  рода  сочинений  и  особенно  песен  Рылеева»  («Воспоми¬
нания  Бестужевых».  М.,  1931,  стр.  79).
 2  Ф.  Н.  Глинка  (1780—1880)—русский  писатель  и  публицист,  автор
ставших  народными  песен  «Вот  мчится  тройка  удалая»,  «Не  слышно  шума
городского». 	.
 172

ность.  В  них  показан  народный  характер  войны  1812  г.,  события
изложены  так,  как  они  представлялись  их  участнику,  без  наро¬
читого  пафоса  и  восторга.  Не  лишены  «Письма...»  и  художествен¬
ных  достоинств.  О  знаменитом  Бородинском  сражении,  например,
ф.  Глинка  писал:  «Застонала  земля  и  пробудила  спавших  на  ней
воинов.  Дрогнули  поля,  но  сердца  спокойны  были.  Так  началось
беспримерное  Бородинское  сражение  26-го  августа.  Туча  ядер,  с
визгом  пролетевшая  над  шалашом  нашим,  пробудила  меня  и  мо¬
их  товарищей...  Мужество  наших  войск  было  неописуемо.  Они.
казалось,  дорожили  каждым  вершком  земли  и  бились  до  смерти
за  каждый  шаг».  Ф.  Глинка  утверждал,  что  на  плечи  народа  легла
основная  тяжесть  войны:  «Все  вельможи,  все  богатые  люди  вы¬
ехали  в  дальние  губернии;  большая  часть  сокровищ  увезена.  Остав¬
шееся  купечество  и  толпа  народа  готовы  были  еще  защищать  свя¬
щенные  стены  древних  зданий,  храмы  божии  и  гробы  царей  рос¬
сийских,  но,  видя  отступающую  армию,  оставляя  все,  следовали
за  оною,  многие  показали  такие  примеры  пренебрежения  собст¬
венных  выгод  и  преданности  к  общей  пользе,  которые  удивляли
нас  только  в  истории:  сии  усердные  сыны  Отечества  сожгли  соб¬
ственные  домы  свои,  дабы  не  дать  в  них  гнездиться  злодеям».  Воз¬
вратившись  на  родину  из  заграничного  похода,  с  тяжелым
сердцем  увидел  Ф.  Глинка  прежние  бедность,  насилие,  произвол,
беззаконие  и  казнокрадство.  Одним  из  первых  он  вошел  в  «Союз
благоденствия»,  стал  председателем  «Вольного  общества  любите¬
лей  российской  словесности».
 У  декабристов  родилась  мысль  о  создании  самобытной  герои¬
ческой  научной  литературы,  посвященной  историческому  прош¬
лому.  На  торжественном  открытии  Публичной  библиотеки  в  Пе¬
тербурге  2  января  1814  г.  поэт  и  переводчик  Н.  И.  Гнедич  призы¬
вал  изучать  летописные  сказания,  «описывать  подвиги  наших  ге¬
роев»  и  воспитывать  молодое  поколение  в  суровости  и  мужествен¬
ности  на  благо  родины.  Ф.  Глинка  напечатал  в  «Сыне  отечества»
(1813,  ч  10)  статью  «О  необходимости  иметь  историю  Отечествен¬
ной  войны  1812  года»,  в  которой  предлагал  прославить  героиче¬
ские  подвиги  простого  народа.  О  необходимости  прославления
«добродетелей  и  подвигов  отечественных»  Ф.  Глинка  писал  и  в
«Письмах  к  другу»,  где  рекомендовал  представить  Отечественную
войну  в  «историческом  повествовании»,  которое  должно  оживить
для  потомства  тех,  что  отдал  за  родину  свою  жизнь.  «Да  будет
книга  твоя  памятною  книгою  усопших  на  полях  битвы»,  —  воск¬
лицал  Ф.  Глинка.  Слог  этого  повествования,  по  мысли  автора,
должен  быть  важным,  сильным  и  ясным.  В  качестве  образцов  пред¬
лагались  Фукидид,  Тацит  и  летописец  Нестор.  Писать  эти  произве¬
дения  Глинка  рекомендовал,  опираясь  на  летописи,  старинные
предания  и  песни,  языком,  понятным  для  всего  народа.  В  каче¬
стве  примеров  бралась  военная  история  XVIII  в.  Так,  в  «Сыне
отечества»  (1816,  ч.  27  и  29)  было  напечатано  «Рассуждение  о
жизнеописаниях  Суворова»  Никиты  Муравьева.
 773

Ф.  Глинка  отмечал  в  свое  время,  что  Россия  имела  великих  пол¬
ководцев:  Румянцева,  Суворова,  Каменского,  но  до  сих  пор  о  них
почти  ничего  не  написано.  «Юный  воин,  лишенный  отечественных
пособий,  должен  пользоваться  примерами  других  народов,  как  буд¬
то  бы  мы  скудны  были  своими»,—  сетовал  Ф.  Глинка.  Он  рекомен¬
довал  авторам  больше  путешествовать,  тщательно  записывать  пре¬
дания  и  исторические  песни.  К.  Ф.  Рылеев  незадолго  до  восстания
рассказывал  о  своем  намерении  объехать  некоторые  места  на  Ук¬
раине,  где  бывал  Богдан  Хмельницкий,  чтобы  с  «исторической  пра¬
вдоподобностью»  описать  их  в  начатой  им  трагедии.  О  Хмельниц¬
ком  упоминает  в  «Письмах  к  другу»  Ф.  Глинка,  он  же  написал
повесть  «Богдан  Хмельницкий».  Речи  борца  за  независимость  Ук¬
раины  у  Ф.  Глинки  исполнены  гражданского  пафоса,  ненависти  к
рабству.  Богдан  Хмельницкий  был  для  декабристов  символом  на¬
ционально-освободительной  борьбы.
 Среди  писателей-декабристов  были  люди,  связанные  с  военным
флотом,  явившиеся  создателями  русской  маринистики  1.  Среди  них
одно  из  первых  мест  принадлежит  Н.  А.  Бестужеву,  автору  «Опыта
истории  российского  флота»,  «Записок  о  Голландии  1815  года»,
«Рассказов  и  повестей  старого  моряка».  В  этих  произведениях  от¬
разились  впечатления  Н.  Бестужева  от  морской  службы,  которую
ому  пришлось  нести  по  окончании  Морского  кадетского  корпуса.
В  сборнике  «Морские  сцены»  офицеры  изображены  высокообразо¬
ванными,  чуждыми  рисовки,  прямодушными  людьми.  Опасность
морской  службы  заставляет  их  и  матросов  быть  самоотверженны¬
ми,  не  только  помогать  друг  другу,  но  и  жертвовать  своей  жизнью,
когда  этого  требуют  обстоятельства.  Мы  помним  рассказ  А.  Н.  Ра¬
дищева  в  «Путешествии  из  Петербурга  в  Москву»  о  матросе  Пав¬
ле,  который,  рискуя  собственной  жизнью,  спас  утопающих  («Чу-
дово»).  В  рассказе  Радищева  человеколюбие  матроса  Павла
противоположно  эгоизму  его  начальника.
 В  произведениях  Н.  А.  Бестужева  такого  противопоставления
нет.  В  них  ничего  не  сказано  о  свирепых  телесных  наказаниях,  ко¬
торым  подвергали  матросов  на  флоте  начиная  со  времени  Петра  I,
о  том,  что  офицер  на  корабле  оставался  все  тем  же  барином-поме-
щиком,  а  матрос  —  крепостным.  На  морские  темы  писал  и
А.  А.  Бестужев-Марлинский.  Он  создал  повести  «Лейтенант  Бе¬
лозор»,  «Мореход  Никитин»,  «Фрегат  «Надежда».  Героями  этих
произведений  являются  русские  моряки,  смелые,  инициативные,
преданпые  своему  отечеству.  Они  часто  совершают  необыкновен¬
ные  подвиги.  Лейтенант  Белозор,  спасая  тонущих  моряков,  ока¬
зался  в  Голландии,  захватил  сторожевой  корабль  и  возвратился  на
родину.  Мореход  Никитин  вместе  с  товарищами  попал  в  плен  на
английский  корабль,  однако,  закрыв  вражеских  моряков  в  каюте
и  выбросив  за  борт  часового,  захватил  этот  корабль  и  пришел  к
 1  См.:  В.  П.  Вильчинский.  Русские  писатели-маринисты.  М.  —  Л,
«Наука»,  1960;  С.  Я.  Ш  т  р  а  й  х.  Моряки-декабристы.  М.,  Военмориздат,  1946.
 174

берегам  России.  Никитин  говорит  товарищам,  что  смерть  лучше
плена:  «Смерть  та  же  воля.  Лучше  отдать  свои  кости  божьему
морю,  нежели  таскать  их  по  чужой  земле».  Произведения  Бесту-
жева-Марлинского  отличаются  вычурным  языком,  цветистостью,
изобилуют  морскими  терминами.  Несмотря  на  принятую  поэти¬
кой  романтиков  условность,  исключительность  страстей  и  поло¬
жений  героев,  повести  Н.  А.  и  А.  А.  Бестужевых  сыграли  свою
роль  в  процессе  движения  литературы  к  реализму.  Они  привили
интерес  у  русского  читателя  к  морю.
 Значительное  внимание  писатели-декабристы  уделяли  разви¬
тию  ораторского  искусства.  Некоторые  из  них  надеялись  высту¬
пить  перед  солдатами  во  время  восстания.  В  качестве  примера
брали  древних  ораторов.  В  статье  А.  М.  Замятина  «Особенное  до¬
стоинство  речей,  говоренных  греками  и  римлянами»  (1825),  опуб¬
ликованной  в  «Соревнователе  просвещения  и  благотворения»,
рекомендовалась  речь  Перикла  в  честь  воинов,  погибших  в  битве.
Перикл  «превозносил  умерших,  чтобы  тем  побудить  оставшихся  в
живых  последовать  их  примеру,  и  сильными  убеждениями  потря¬
сал  души  своих  слушателей».  После  этих  речей  граждане  считали
честью  пожертвовать  своей  жизнью  для  отечества.  В  том  же  «Со¬
ревнователе  просвещения  и  благотворения»  была  опубликована
статья  Е.  Б.  Фукса  «О  военном  красноречии».  По  мысли  автора,
военное  красноречие  должно  воспламенять  людей  любовью  к  оте¬
честву,  «очаровывать  своим  вдохновением».  Если  оратор  обраща¬
ется  к  солдатам,  то  речь  должна  быть  понятной  им,  «краткой  и
быстрой»,  состоять  из  солдатских  речений  и  слов.  Для  большей
понятности  использовалась  религиозная  образность.  Оратор  дол¬
жен  быть  любим  войсками,  пользоваться  их  доверием.  Некоторые
декабристы  учили  речи  древних  ораторов,  чтобы  самим  овладеть
этим  искусством.  Прекрасным  оратором  был  Рылеев,  ода  которого
«Гражданин»  представляет  превосходный  образец  ораторского
воззвания  в  стихах.  О  витпйстве  декабристов  упомянуто  в  «Оне¬
гине^ 	Витийством 	резким  знамениты,
 Сбирались  члены  сей  семьи
У  вдохновенного  Никиты,
 У  осторожного  Ильи.
 В  среде  декабристов  были  попытки  создать  адресованные  к  сол¬
датам  воззвания.  Рылеев  и  братья  Бестужевы  написали  несколько
прокламаций  к  войску  с  целью  разбросать  их  по  казармам,  но  поз¬
же  отказались  от  своего  замысла.  Для  некоторых  прокламаций
использовалась  старинная  и  распространенная  среди  солдат  литера¬
турная  форма  разговора.  Солдат  задавал  вопрос  офицеру-декабрис-
ту,  тот  отвечал.  В  форме  диалога  были  написаны  известный  катехи¬
зис  Никиты  Муравьева,  в  котором  проводились  республиканские
идеи  конституционного  строя  и  борьбы  с  самовластием,  «Православ¬
ный  катехизис»  Сергея  Муравьева-Апостола,  убеждавший,  что  цар¬
ская  Еласть  противна  воле  божьей,  а  потому  подлежит  уничтоже¬
нию.
 >75

Декабристы  наследовали  лучшие  достижения  культуры  XVIII  в.
В  рассуждении  Владимира  Раевского  о  рабстве  крестьян  в  России
содержится  призыв  к  восстанию,  близкий  по  своему  характеру  к
тому,  который  имеется  в  радищевском  «Путешествии  из  Петербур¬
га  в  Москву».  («Взирая  на  помещика  русского,  я  всегда  вообра¬
жаю,  что  он  вспоен  слезами  и  кровавым  потом  своих  подданных»;
«Миллионы  скрывают  свое  отчаяние  до  первой  искры...  тут  не  сла¬
бые  меры  нужны,  но  решительный  и  внезапный  удар».)  О  А.  Н.  Ра¬
дищеве  на  следствии  говорили  П.  Бестужев,  Л.  Штейнгель,  В.  Кю¬
хельбекер.
 Офицеры-декабристы  старались  использовать  авторитет  пере¬
довых  военачальников  и  борцов  за  гражданские  права  XVIII  в.
Генерал  М.  Ф.  Орлов  в  приказе  по  16-й  дивизии  (3  августа  1820  г.)
запрещал  офицерам  телесные  наказания  солдат.  В  качестве  при¬
мера  он  использовал  рассказы  об  отношении  к  солдатам  рус¬
ских  полководцев  XVIII  в.  «Обратимся  к  нашей  военной  истории,—
писал  он,  —  Суворов,  Румянцев...  все  люди,  приобретшие  себе  и
отечеству  славу,  были  друзьями  солдат  и  пеклись  об  их  благосо¬
стоянии.  Все  же  изверги,  кои  одними  побоями  доводили  их  полки
до  наружной  исправности,  все  погибли  или  погибнут:  вот  приме¬
ры,  которые  ясно  говорят  всем  и  каждому,  что  жестокое  обращение
с  нижними  чинами  противно  не  только  всем  правилам,  но  и  всем
опытам».  На  уроках  в  Ланкастерской  школе  В.  Раевский  составлял
солдатам  диктанты  о  Новгородской  вольности,  прописи  с  имена¬
ми  тираноборцев;  разъяснялись  слова:  Самовластие,  Свобода,  Ра¬
венство,  Конституция.  На  уроках  истории  рассказывалось  о  дея¬
тельности  Румянцева  и  Кутузова,  заучивались  прославляющие
свободу  стихотворения  К.  Рылеева  «К  временщику»,  Н.  Гнедича
«Перуанец  к  испанцу».
 В  октябре  1820  г.  во  время  восстания  в  Семеновском  полку  сре¬
ди  солдат  распространялись  прокламации,  традиция  которых  вос¬
ходила  еще  к  пугачевским  манифестам.  В  одной  из  прокламаций,
написанной  в  форме  обращения  солдат  Семеповского  полка  к  пре-
ображенцам,  рассказывалось  о  тяжелом  положении  солдат,  о  ти-
ранах-начальниках.  Отмечалось  зло,  на  которое  указывали  еще
писатели  XVIII  в.:  отсутствие  в  России  твердых  законов  и  зло¬
употребления  взяточников-стряпчих.  Врагами  отечества  объявля¬
лись  царь  и  дворяне,  которых  необходимо  взять  «под  крепкую  стра¬
жу».  Солдатам  предлагалось  из  своей  среды  выбрать  командиров1.
Не  исключена  возможность,  что  подобная  прокламация  была  на¬
писана  кем-нибудь  из  грамотных  солдат.  В  целом  декабристы  не
были  сторонниками  массовых  солдатских  выступлений,  однако
 1  В  беседе  графа  Кочубея  с  доносчиком  В.  Н.  Каразиным  о  руководите¬
лях  возможного  восстания  был  поставлен  вопрос  о  том,  найдутся  ли  среди
солдат  люди,  способные  возглавить  отряды  восставших.  Каразин  ответил
утвердительно:  среди  солдат  много  людей  «весьма  умных»  и  «сведущих-*
(см.:  В.  Базанов.  Очерки  декабристской  литературы.  М.,  1953,  стр.  №1).
 176

А.  Бестужев  и  Рылеев  к  борьбе  с  самодержавием  призывали  и
солдат.
 Декабристские  идеи  служения  отчизне,  гражданская  героика
отразились  и  в  русской  живописи  того  времени.  Члену  «Вольного
общества  любителей  словесности,  наук  и  художеств»  А.  И.  Ива¬
нову  были  близки  взгляды  декабристов1.  Так,  картины  Иванова
«Подвиг  молодого  киевлянина»  (1810)  и  «Единоборство  Мстислава
с  Редедею»  (1812)  проникнуты  пафосом  патриотического  подви¬
га.  В  них  еще  сильны  присущие  живописи  классицизма  рациона¬
листическая  уравновешенность  и  отвлеченность  композиции,  тор¬
жественная  величавость  образов,  но  наряду  с  этим  имеются  эле¬
менты  психологизма  и  драматизма.  А.  Иванов  написал  батальную
картину  «Смерть  генерала  Кульнева»,  вызвавшую  резкую  крити¬
ку  Николая  I  и  увольнение  художника  в  1831  г.  из  Академии.  Сын
А.  И.  Иванова  —  великий  русский  художник  Александр  Иванов
на  патриотический  подъем  русского  общества  отозвался  картина¬
ми  «Минин  и  Пожарский»  и  «Приам,  выпрашивающий  у  Ахилле¬
са  тело  Гектора»  (1824).  Картина  «Иосиф,  толкующий  сны  вино¬
черпию  и  хлебодару»  (1827)  вызвала  подозрительное  отношение
академических  чиновников;  в  изображенном  на  ней  рельефе  каз¬
ни  увидели  намеки  на  казнь  декабристов.
 Периодизацию  русского  революционного  движения  В.  И.  Ле¬
нин  начинал  с  декабристов,  которых  называл  «дворянскими  рево¬
люционерами»,  отмечая  в  то  же  время  классовую  ограниченность
их  движения.  Непосредственными  продолжателями  их  дела  были
А.  И.  Герцен  и  другие  деятели  «молодой  России».  «Рылеев  был
мне  первым  светом...  Отец  по  духу  мне  родной»,  —  писал  Н.  П.  Ога¬
рев  в  стихотворении  «Памяти  Рылеева».  Патриотическая  и  рево¬
люционная  поэзия  декабристов  была  глубоко  воспринята  и  оказа¬
ла  творческое  воздействие  на  А.  И.  Полежаева,  М.  Ю.  Лермонто¬
ва,  Н.  А.  Некрасова.
 1  Сын  А.  И.  Иванова  —  Александр  Андреевич  писал  о  годах,  проведен¬
ных  в  доме  отца:  «Рожден  в  стеснении  монархии,  не  раз  видел  терзаемых
своих  собратий,  видел  надутость  бар  и  вертопрашество  людей,  занимающих
важные  места.  Всегда  слышал  жалобы  домашние  на  несправедливость  на¬
чальства,  коего  сила  приводила  в  страх  и  рабство»  (см.:  «Искусство»,  1952,
№2).

А.  С.  ПУШКИН:
ИСТОРИЧЕСКАЯ
ПРАВДА
И  ПОЭТИЧЕСКИЙ
ВЫМЫСЕЛ
 г
 ж  оворя  о  героической  теме  в  творчестве  Пушкина,  следу¬
ет  подчеркнуть,  что  сущность  пушкинского  реализма,  его  сила  за¬
ключается  не  только  в  критике  социальных  несправедливостей
действительности,  в  обличении  крепостнического  дворянства,  но
и  в  том,  что  реализм  писателя  по  сути  своей  был  утверждающим.
«Величайшей  заслугой  Пушкина,  как  справедливо  отмечается  в
одной  из  работ,  является  создание  целой  галереи  разнообразных
положительных  образов  и  героических  характеров.
 Среди  них:  героические  характеры  —  Пугачев  и  Кирджали.
благородные  мстители  —  Дубровский  и  Сильвио,  пламенная  пат¬
риотка  Полина  («Рославлев»)...»  !.  К  названным  именам  можно
добавить  еще  ряд  героических  образов,  созданных  поэтом,  в  том
числе  (вернее,  одним  из  первых!)  образ  лирического  героя  пуш¬
кинской  поэзии,  характернейшей  чертой  которого  является  «па¬
фос  патриотизма  и  свободолюбия,  утверждение  гражданской
доблести,  бесстрашия  и  стойкости.  Создание  этого  образа,  —  пи¬
шут  авторы  названной  выше  работы,  —  «было  особенно  важным  в
обстановке  дикого,  террористического  режима  царской  России,  осо¬
бенно  в  годы  последекабрьской  реакции,  когда  нужно  было  обла¬
дать  стоической  силой  сопротивления,  чтобы  не  спасовать,  не
сдаться,  не  впасть  в  уныние...
 Черты  героического  характера  как  типические  национальные
черты  своего  народа  и  лучших  людей  своего  поколения  Пушкин
 1  Б.  С.  М  е  й  л  а  х,  II.  С.  Г  о  р  н  и  ц  к  а  я.  А.  С.  Пушкин.  Семппарин.  Л.,
Учпедгиз,  1959,  стр.  50.
 178

воплотил  в  своем  творчестве»  1.  Произведения  великого  поэта,  про¬
никнутые  идеями  служения  родине  и  борьбы  за  свободу,  отразили
национальный  подъем,  наступивший  после  1812  г.,  в  них  сказа¬
лись  положительные  и  отрицательные  моменты  в  идеологии  дво¬
рянского  периода  освободительного  движения  в  России.  Взгляды
Пушкина  на  крестьянскую  революцию  значительно  отличались
от  взглядов  Радищева,  однако  сам  Пушкин  в  четвертой  строфе
первоначальной  редакции  «Памятника»  писал:  «...вслед  Радище¬
ву  восславил  я  свободу».
 ...В  1811  г.  Пушкин  был  привезен  в  Царское  Село  и  начал  уче¬
ние  в  лицее.  Через  год,  когда  поэту  было  тринадцать  лет,  началась
Отечественная  война.  Патриотический  подъем,  всколыхнувший
всю  страну,  захватил  и  юных  лицеистов.  Близкий  друг  Пушкина
И.  И.  Пущин  писал  об  этом  времени:  «Жизнь  наша  лицейская
сливается  с  политической  эпохой  народной  жизни  русской:  приго¬
товилась  гроза  1812  года.  Это  событие  сильно  отозвалось  на  нашем
детстве.  Началось  с  того,  что  мы  провожали  все  гвардейские  пол¬
ки,  потому  что  они  проходили  мимо  самого  лицея:  мы  всегда  бы¬
ли  тут,  при  их  появлении  выходили  даже  во  время  классов,  напут¬
ствовали  воинов  сердечной  молитвой,  обнимались  с  родными  и  зна¬
комыми;  усатые  гренадеры  из  рядов  благословляли  нас  крестом.
Не  одна  слеза  тут  пролита...  Когда  начались  военные  действия,
всякое  воскресенье  кто-нибудь  из  родных  привозил  реляции.  Ко-
шанский  читал  их  нам  громогласно  в  зале.  Газетная  комната  ни¬
 1  Б.  С.  Мейл  ах,  Н.  С.  Горниц  ка  я.  А.  С.  Пушкин.  Семинарий.  Л.,
Учпедгиз,  195Э,  стр.  50—51.
 179

когда  не  была  пуста  в  часы,  свободные  от  классов:  читались  напе¬
рерыв  русские  и  иностранные  журналы  при  неумолкаемых  толках
и  прениях:  всему  живо  сочувствовали  у  нас...»
 В  Царское  Село,  в  соседствующий  с  лицеем  Екатерининский  дво¬
рец  привозили  Александру  I  вести  с  фронтов.  Офицеры  и  фельдъ¬
егеря  делились  новостями  со  знакомыми  и  близкими;  их  рас¬
сказы  передавались  из  уст  в  уста.  Пушкин  с  большим  вниманием
воспринимал  все,  что  касалось  исторической  трагедии,  разыграв¬
шейся  на  полях  сражений.  Под  напором  численно  превосходящего
противника  русские  армии  вынуждены  были  отступать.  Наконец
начали  поступать  сведения  об  ударах,  наносимых  противнику.  Ли¬
цеисты  воспринимали  их  с  восторгом.  Профессора  вместе  с  лице¬
истами  следили  за  ходом  дел  и  событий:  «Опасения  сменялись
восторгами  при  малейшем  проблеске  к  лучшему...»  Современники
писали  о  том,  что  Пушкин  с  жадностью  прислушивался  ко  всему,
что  говорило  о  самопожертвовании  русских  солдат  и  офицеров:
«Лицо  его  краснело...  глаза  его  блистали  и  вдруг  часто  он  заду¬
мывался».
 Многое  Пушкин  мог  слышать  о  войне  против  Наполеона  от  сво¬
их  московских  и  петербургских  друзей,  среди  которых  имелось
немало  участников  сражений.  Имена  Жуковского,  Вяземского.
Батюшкова,  братьев  Давыдовых,  Каверина,  Чаадаева,  братьев  Ра¬
евских,  Катенина,  Ф.  Глинки,  Ф.  Толстого,  Кривцова,  М.  Орлова,
Грибоедова,  Перовского,  Инзова  и  др.  неотъемлемы  от  жизненной
судьбы  поэта.  Одних  Пушкин  знал  еще  в  лицее,  с  другими  поз¬
накомился  позднее.  Юный  лицеист  посещал  стоявших  в  Царском
Селе  офицеров  гусарского  полка:  Чаадаева,  Каверина,  героя  Бо¬
родина  Н.  Раевского...  К
 Непосредственно  связанным  с  темой  Отечественной  войны  1812  г.
было  стихотворение  «Воспоминания  в  Царском  Селе»,  написан¬
ное  юным  поэтом  по  предложению  профессора  Галича  для  пуб¬
личного  экзамена  и  под  которым  он  впервые  поставил  свою  пол¬
ную  подпись  —  Александр  Пушкин.  Стихотворение  было  прочи¬
тано  на  экзамене  8  января  1815  г.  в  присутствии  многочисленных
приглашенных  гостей,  среди  которых  был  и  Державин.  Пушкин
в  своих  интереснейших  воспоминаниях,  относящихся  к  концу
1835  г.,  так  описал  обстановку  экзамена:  «...Это  было  в  1815  году,
на  публичном  экзамене  в  Лицее.  Как  узнали  мы,  что  Державин
будет  к  нам,  все  мы  взволновались...  Державин  был  очень  стар.
Оп  был  в  мундире  и  плисовых  сапогах.  Экзамен  наш  очень  его
утомил.  Он  сидел,  подперши  голову  рукою.  Лицо  его  было  бес¬
смысленно,  глаза  мутны,  губы  отвислы...  Он  дремал  до  тех  пор,  по¬
ка  пе  начался  экзамен  в  русской  словесности.  Тут  он  оживился,
 глаза  заблистали;  он  преобразился  весь.  Разумеется,  читаны  были
1—  :    .
 ,  1  Расквартированный  в  Царском  Селе  лейб-гвардии  гусарский  полк  при¬
нимал  активное  участие  в  войне  1812  г.  Так,  например,  в  Бородинской  бит¬
ве  26  августа  гвардейские  гусары  три  раза  атаковали  84-й  пехотный  полк
французской  армии.
 т

его  стихи,  разбирались  его  стихи,  поминутно  хвалили  его  стихи.
Он  слушал  с  живостию  необыкновенной.  Наконец  вызвали  меня.
Я  прочел  мои  «Воспоминания  в  Царском  Селе»,  стоя  в  двух  шагах
от  Державина.  Я  не  в  силах  описать  состояния  души  моей:  когда
дошел  я  до  стиха,  где  упоминаю  имя  Державина,  голос  мой  отро¬
ческий  зазвенел,  а  сердце  забилось  с  упоительным  восторгом...  Не
помню,  как  я  кончил  свое  чтение,  не  помню,  куда  убежал.  Дер¬
жавин  был  в  восхищении;  он  меня  требовал,  хотел  меня  обнять...
Меня  искали,  но  не  нашли...»  (VIII,  65—66).
 Получив  задание  выступить  на  официальном  торжестве  со
стихотворением,  Пушкин  должен  был  создать  произведение  в  вы¬
соком  стиле,  соответствующем  моменту.  Пушкин  своеобразно  со¬
четал  в  нем  все  достижения  героической  поэзии  XVIII  в.  и  откры¬
вал  новые  пути  развития  батальной  темы.  В  своем  стихотворении
Пушкин  отметил,  что  минувшее  столетие  отличалось  войнами.  Ге¬
роическая  тема  заняла  в  русской  литературе  XVIII  в.  главенству¬
ющее  положение:
 О,  громкий  век  военных  споров,
 Свидетель  славы  россиян!
 Ты  видел,  как  Орлов,  Румянцев  и  Суворов,
 Потомки  грозные  славян,
 Перуном  зевсовым  победу  похищали;
 Их  смелым  подвигам  страшась  дивился  мир;
 Державин  и  Петров  героям  песнь  бряцали
Струнами  громозвучных  лир...
 (I,  84-85).
 В  стихотворении  образно  говорилось  о  Северной  войне  («Где,
льва  сразив,  почил  орел  России  мощный...»),  в  нем  имелись  конк¬
ретные  детали,  намекающие  на  Кагульское  и  Чесменское  сраже¬
ния.  В  «Воспоминаниях  в  Царском  Селе»  прославлялось  екатери¬
нинское  время,  принесшее  победы  русскому  оружию.  Развязыва¬
ние  войны  в  начале  нового  столетия  Пушкин  относит  на  счет
Наполеона  —  «коварством,  дерзостью  венчанного  царя».  На  протя¬
жении  всего  поэтического  повествования  пушкинские  характеристи¬
ки  личности  Наполеона  остаются  неизменными:  «вселенной  бич»,
«тиран»,  «надменный  галл».  У  юного  поэта  здесь  еще  нет  того
двойственного  отношения  к  деятельности  Бонапарта,  которое  мы
встречаем  в  более  позднем  стихотворении  «Наполеон»  (1821)  и
намек  на  которое  имеется  в  его  знаменитом  стихотворении  «К  мо¬
рю»  (1824).
 В  царскосельских  «Воспоминаниях»  война  показана  в  духе  тра¬
диций  классицизма:  «И  села  мирные,  и  грады  в  мгле  пылают,  и
небо  заревом  оделося  вокруг...»;  грохочет  на  холмах  «военный
гром»;  «пылает  брань»;  «в  сгущенном  воздухе  с  мечами  свищут,
и  брызжет  кровь  на  щит»  и  т.  д.  Стихотворение  близко  к  оде  «на
случай»  не  только  темой:  прославлением  монархини  и  полковод¬
цев,  но  и  композицией,  «приступами»,  «парением»,  употреблением
риторических  вопросов  и  восклицаний,  большим  количеством  цер¬
 181

ковных  славянизмов.  Использован  весь  арсенал  поэтических  средств
предшествующей  литературы:  битва  —  это  грозный  пир;  в  де¬
лах  людей  принимают  участие  небожители  («Но  сильного  в  боях
небесный  вседержитель  лучом  последним  увенчал...»).  К  держа¬
винскому  образу  близко  описание  некоего  обобщенного  образа  «рос¬
са»,  который  «сидит  в  безмолвии,  склоняя  ветрам  слух».  Побежден¬
ные  враги  —  «тенц  бледные  погибших  чад  Беллоны»,
 В  воздушных  съединясь  полках,
 В  могилу  мрачную  нисходят  непрестанно
Иль  бродят  по  лесам  в  безмолвии  ночи...
 (I,  85)
 В  отличие  от  большинства  произведений  предшествующей  лите¬
ратуры  стихотворение  «Воспоминания  в  Царском  Селе»  восприни¬
малось  все  же  как  новаторское:  оно  отличается  глубоко  личной,
лирической  трактовкой  военной  темы.  В  поэтическую  ткань  по¬
вествования  введены  автобиографические  мотивы  —  детские  вос¬
поминания  о  Москве,  о  сожалении  юного  поэта,  что  ему  не  при¬
шлось  служить  в  это  время  в  армии  *:
 Края  Москвы,  края  родные,
 Где  на  заре  цветущих  лет
Часы  беспечности  я  тратил  золотые,
 Не  зная  горести  и  бед,
 И  вы  их  видели,  врагов  моей  отчизны!
 И  вас  багрила  кровь  и  пламень  пожирал!
 И  в  жертву  не  принес  я  мщенья  вам  и  жизни;
 Вотще  лишь  гневом  дух  пылал!..
 (I,  86)
 Уже  в  этом  стихотворении  Пушкин  отметил  всенародный  ха¬
рактер  войны  против  Наполеона.  Официальные  историки  и  поэты
писали  в  то  время,  что  войну  Россия  выиграла  благодаря  Алек¬
сандру  I.  Позднее  в  одной  из  своих  статей  —  в  «Северной  пчеле»
печально  знаменитый  своей  беспринципностью  и  казенно-патрио¬
тическим  настроением  Ф.  Булгарин  утверждал:  «спрашивается,  кто
 1  Через  год  после  «Воспоминаний...»  Пушкин  написал  стихотворение
«Александру»  («Утихла  брань  племен...»),  в  котором  вновь  выразил  сожале¬
ние  о  том,  что  ему  не  пришлось  принять  участие  в  Отечественной  войне
1812  г.:
 Я  тихо  расцветал  беспечный,  безмятежный!
 Увы!  мне  не  судил  таинственный  предел
Сражаться  за  тебя  под  градом  вражьих  стрел!
 Сыны  Бородина,  о  кульмские  герои!
 Я  видел,  как  на  брань  летели  ваши  строи;
 Душой  восторженной  за  братьями  спешил.
 Почто  ж  на  оранный  дол  я  крови  не  пролил?
 Почто,  сжимая  меч  младенческой  рукою,
 Покрытый  ранами,  не  пал  я  пред  тобою
И  славы  под  крылом  наутро  не  почил?..
 (I,  154)
 182

же  спаситель  России?  Ответ  находится  на  медали  1812  года:  бог!
Но  кто  исполнял  волю  божию  на  земле?  —  император  Александр!
Слава  господу  на  небеси,  а  на  земли  царю  русскому  слава!»
 Русскому  крестьянству  французская  агрессия  несла  еще  более
тяжкий  гнет,  чем  тот,  которым  подвергался  он  у  своих  помещи¬
ков.  Наполеон  и  не  помышлял  об  отмене  крепостного  права,  к  уже
существующей  кабале  он  прибавил  бы  новую.  Русскому  народу
были  понятны  цели  борьбы  с  захватчиками  К  В  «Воспоминаниях
в  Царском  Селе»  говорится  о  том,  что  для  спасения  родины  на
борьбу  с  захватчиками  поднялся  весь  народ:
 Страшись,  о  рать  иноплеменных!
 России  двинулись  сыны;
 Восстал  и  стар  и  млад;  летят  на  дерзновенных.
 Сердца  их  мщеньем  зажжены,
 Вострепещи,  тиран!  уж  близок  час  паденья!
 Ты  в  каждом  ратнике  узришь  богатыря,
 Их  цель  иль  победить,  иль  пасть  в  пылу  сраженья...
 (I,  85-86)
 В  «Воспоминаниях  в  Царском  Селе»  Пушкин  творчески  ис¬
пользовал  и  достижения  поэтов  начала  XIX  в.,  прежде  всего  Ба¬
тюшкова.  К  стихотворному  посланию  Батюшкова  «К  Дашкову»
близко  описание  сожженной  Москвы,  общий  элегический  тон  сти¬
хотворения,  предромантический  пейзаж:  «тихая  луна»,  «покров
угрюмой  нощи»,  седой  туман,  древние  сосны,  «сребристые  облака».
Однако  в  отличие  от  Батюшкова  Пушкин  не  сожалеет  о  безвозврат¬
но  ушедшем  героическом  прошлом  и  прославляет  героику  настоя¬
щего.  В  стихотворении  элегическая  тема  развивается  в  тему  ма¬
жорную,  историческая  элегия  объединяется  с  героической  одой.
Общий  тон  стихотворения  способствовал  тому  всеобщему  вооду¬
шевлению,  которое  охватило  русское  общество  в  связи  с  победным
окончанием  войны.  По  свидетельству  лицейского  друга  поэта
И.  И.  Пущина,  «в  этих  великолепных  стихах  затронуто  все  живое
для  русского  сердца».  «Слушая  знакомые  стихи,  —  вспоминает  да¬
лее  Пущин  о  том  неизгладимом  впечатлении,  которое  произвело
чтение  Пушкина,—  мороз  по  коже  пробегал  у  меня.  Когда  же  пат¬
риарх  наших  певцов  в  восторге  со  слезами  на  глазах  бросился  цело¬
вать  и  осенил  кудрявую  его  голову,  мы  все  под  каким-то  неведо¬
мым  влиянием  благоговейно  молчали.  Хотели  сами  обнять  нашего
певца,  его  уже  не  было,  он  убежал...»  2.
 Традиции  классицистической  оды  проявились  в  стихотворени¬
ях  Пушкина  «Наполеон  на  Эльбе»  (1815)  и  «Александру»
 1  В  отличие  от  русских  французы  не  знали  целей  войны:  во  имя  чего
погнали  их  в  далекую  Россию.  Главный  интендант  французской  армии  граф
Дарю  имел  с  Наполеоном  разговор  в  Витебске:  «Из-за  чего  эта  тяжелая  и
далекая  война?  —  спросил  он.  —  Не  только  ваши  войска,  государь,  но  мы
сами  тоже  не  понимаем  ни  целей,  ни  необходимости  этой  войны...  Эта  вой¬
на  не  понятна  французам,  не  популярна  во  Франции,  не  народна»  (Е.  Т  а  р  -
л  е.  Бородино.  М.,  Изд-во  АН  СССР,  1962,  стр.  5).
 2  И.  И.  Пущин.  Записки  о  Пушкине.  М.,  ГИХЛ,  1937,  стр.  49—50.
 183

(«Утихла  брань  племен...»),  где  Пушкин  писал  о  всемирно-истори¬
ческой  роли  русского  народа,  освободившего  Европу:
 Народы,  падшие  под  бременем  оков,
 Тяжелой  цепию  с  восторгом  потрясали
И  с  робкой  радостью  друг  друга  вопрошали:
 «Ужель  свободны  мы?..  Ужели  грозный  пал?..»
 (I,  154)
 О  недавнем  подвиге  русского  народа  поэт  говорит  в  стихотво¬
рении  «Клеветникам  России»  (1831),  которое,  как  и  «Бородин¬
ская  годовщина»,  было  направлено  против  угрозы  интервенции,
против  тех,  кто  «анафемой  грозит  России»:
 ...в  бездну  повалили
Мы  тяготеющий  над  царствами  кумир,
 И  нашей  кровью  искупили
Европы  вольность,  честь  и  мир...
 (III,  223)
 Война  1812  г.  отразилась  во  многих  произведениях  Пушкина,
среди  них:  «Наполеон»,  VII  и  X  главы  «Евгения  Онегина»,  «Ре-
футация  г-на  Беранжера»  (стихотворение,  не  предназначавшееся  к
печати),  «Перед  гробницею  святой»,  посвященное  памяти  Кутузо¬
ва,  «Бородинская  годовщина»,  «Полководец»,  «Метель»,  «Рослав-
лев»,  записка  «О  народном  воспитании»,  «Была  пора:  наш  празд¬
ник  молодой...»  —  неоконченное  стихотворение  к  годовщине  лицея
19  октября  1836  г.  и  др.  Историческое  значение  эпохи  1812  г.  во
всем  объеме  открылось  Пушкину  в  более  зрелые  годы,  когда  вой¬
на  и  последовавшие  за  ней  «походы  русской  армии  за  границу
пробудили  политическое  и  национальное  сознание  многих  русских
людей,  захваченных  грандиозными  событиями,  обнаружили  вели¬
кие  силы,  таившиеся  в  русском  народе.  «Наполеон  вторгся  в
Россию,  и  тогда-то  русский  народ  впервые  ощутил  свою  силу,  тог¬
да-то  пробудилось  во  всех  сердцах  чувство  независимости,  сперва
политической,  а  впоследствии  и  народной»,  —  свидетельствует  де¬
кабрист  Александр  Бестужев.  Россия,  на  которую  весь  мир  смотрел
как  на  освободительницу  Западной  Европы,  по-прежнему  остава¬
лась  отсталой,  крепостнической  страной.  Возвращаясь  на  родину,
русские  люди  снова  попадали  в  тяжкую  обстановку  самодержав¬
но-крепостнического  строя,  полицейско-чиновничьего  произ¬
вола.  Все  сильнее  слышался  ропот  недовольства.  Особепно  волно¬
валось  крестьянство,  ожидавшее  по  окончании  войны  с  Наполео¬
ном  отмены  крепостного  права...  Усилился  рост  освободительных,
антикрепостнических  настроений  среди  передовой  образованной
дворянской  молодежи.  С  1816  года  начинают  возникать  тайные
политические  общества,  ставившие  своей  целью  распростране¬
ние  свободомыслия  и  борьбу  с  правительством  Александра  I,
 184

проводившим  все  более  реакционную  внешнюю  и  внутреннюю  по¬
литику.
 Молодой  Пушкин  становится  поэтическим  выразителем  воль¬
нолюбивых,  либеральных,  как  тогда  говорили,  устремлений  пере¬
довой  патриотически  настроенной  дворянской  молодежи»  1.  Если  у
раннего  Пушкина  тема  Отечественной  войны  1812  г.  разрабатыва¬
ется  в  национально-историческом  аспекте  (в  произведениях  этого
периода  контрастно  противопоставлены,  с  одной  стороны,  «сыны
России»,  «русский»,  «росс»,  а  с  другой—«надменный  галл»,  «гал¬
лы  хищные»,  «враги  отечества»),  то  позднее  в  связи  с  ростом  у
поэта  гражданских  настроений  и  осознанием  им  роли  народа  в  ис¬
тории  появляется  социальный  аспект  в  произведениях  конца  20-х  —
начала  30-х  годов  («Рефутация  г-на  Беранжера»  и  особенно  «Рос-
лавлев»).  К  мыслям  о  войне  1812  г.  Пушкин  возвращался  всю
жизнь,  чему  в  немалой  степени  способствовали  его  многочисленные
встречи  с  участниками  наполеоновских  войн:  в  1820—1821  гг.  в
Кишиневе  он  слышал  рассказы  отставного  полковника  Алексеева  о
Бородинской  битве  и  взятии  Парижа,  об  этом  же  он  беседовал  в  го¬
стинице  Демута  в  1834  г.  с  Раевским  и  Граббе,  через  два  года  в
этой  же  гостинице  он  встречался  с  «кавалерист-девицей»  Надеж¬
дой  Андреевной  Дуровой.  Переодевшись  в  мужскую  одежду,  Дуро¬
ва  служила  в  армии  и  принимала  активное  участие  в  сражениях
при  Фридланде,  под  Смоленском,  при  Бородине,  служила  ординар¬
цем  у  Кутузова.  Пушкин  одобрительно  отозвался  о  воспоминаниях
Н.  А.  Дуровой,  опубликованных  в  1836  г.  в  журнале  «Современ-
пик».  Выход  первого  тома  отдельного  издания  ее  «Записок»  он  так¬
же  отметил  заметкой  в  «Современнике».  Один  из  номеров  этого
журнала  Пушкин  посвятил  описанию  борьбы  с  Наполеоном.
 Начало  наполеоновских  войн,  как  уже  говорилось,  отражено  и
в  пушкинском  романе  «Рославлев»  (1831),  одной  из  главных  про¬
блем  которого  является  идея  истинного  патриотизма.  «В  «Рославле-
ве»,  —  подчеркивается  в  цитируемой  выше  обзорной  статье  о  твор¬
честве  поэта,  —  Пушкин  разоблачает  антипатриотическое  поведе¬
ние  дворянского  общества  в  1812  году,  характерное  и  для  1830—
1831  годов.  Работа  Пушкина  над  романом  была  одним  из  эпизодов
борьбы  поэта  с  антинациональным  космополитизмом  дворянской
знати,  ее  преклонением  перед  всем  иностранным»  2.
 В  этом  прозаическом  опыте  свое  понимание  патриотизма  Пуш¬
кин  противопоставлял  трескучему  шовинизму  Загоскина  с  его  од¬
ноименным  романом.  Здесь  мы  встречаем  глубокое  понимание  Пу¬
шкиным  общественного  настроения  в  пору  12-го  года,  яркую  кар¬
тину  русского  общества  накануне  нашествия,  предвосхищающую
описания  Л.  Толстого  в  романе  «Война  и  мир».  Жанр  произведе¬
 1  А.  С.  Пушкин.  Соч.  Редакция  текста  и  комментарии  М.  А.  Цявлов-
ского  и  С.  М.  Петрова.  Вступительная  статья  С.  М.  Петрова.  М.,  ОГИЗ,  1949,
стр.  V.
 2  Т  а  м  же,  стр.  XX.
 185

нии  —  записки  дамы  —  помог  автору  передать  психологию  героев
романа,  однако  ограничил  его  возможности.  Подобно  Батюшкову
и  Д.  Давыдову,  Пушкин  высмеял  модников,  которые  из  патриоти¬
ческих  чувств  высыпали  из  табакерок  французский  табак  и  начали
нюхать  русский,  отказались  от  французского  вина,  «закаялись  го¬
ворить  по-французски»  и  «стали  проповедовать  народную  войну,
собираясь  на  долгих  отправиться  в  саратовские  деревни».  Полина,
в  душе  которой  зреет  тайное  намерение  пробраться  во  француз¬
ский  лагерь  и  убить  Наполеона,  с  гневом  и  презрением  отвергает
плоские  шутки  и  хвастовство  ростопчинских  афишек.  Она  горда
тем,  что  русские  пошли  даже  на  сожжение  Москвы,  лишь  бы  из¬
гнать  из  своей  земли  неприятеля...
 Москву  Пушкин  любил,  о  той  роли,  которую  она  сыграла  в
1812  г.,  он  вспоминал  в  уже  упоминавшихся  стихотворениях  «Напо¬
леон»,  «Клеветникам  России»,  в  VII  главе  «Евгения  Онегина».  В
этой  главе  взволнованное  обращение  поэта  к  древней  столице  ес¬
тественно  и  органично  перерастает  в  чувство  гордости  героическим
поведением  патриотов  —  жителей  города,  в  «грозном  пламени»  ко¬
торого  рушились  тщеславные  мечты  «нетерпеливого  героя»:
 Как  часто  в  горестной  разлуке,
 В  моей  блуждающей  судьбе,
 Москва,  я  думал  о  тебе!
 Москва...  как  много  в  этом  звуке
Для  сердца  русского  слилось!
 Как  много  в  нем  отозвалось!
 Вот,  окружен  своей  дубравой,
 Петровский  замок.  Мрачно  он
Недавнею  гордится  славой.
 Напрасно  ждал  Наполеон,
 Последним  счастьем  упоенный,
 Москвы  коленопреклоненной
С  ключами  старого  Кремля:
 Нет,  не  пошла  Москва  моя
К  нему  с  повинной  головою.
 Не  праздник,  не  приемный  дар,
 Она  готовила  пожар
Нетерпеливому  герою.
 Отселе,  в  думу  погружен,
 Глядел  на  грозный  пламень  он.
 (V,  156)
 В  стихотворении  «Наполеон  па  Эльбе»  пожар  Москвы  олице¬
творяется  с  «тучей  грозной»,  из  которой  на  французов  «грянул
мести  гром».  Первоначальные  строки  «Бородинской  годовщины»
обращали  память  современников  к  недавнему  героическому  про¬
шлому,  когда  русские  твердо  «грудью  приняли  напор»  чуть  ли  не
всей  Европы.  В  стихотворении  «Наполеон»  «окровавленные  снега»
России,  «провозгласившие»  гибель  наполеоновской  армии,  соотно¬
сятся  с  знаменитой  пушкицской  строфой  о  Наполеоне,  значение
деятельности  которого  поэт  осмысливает  не  только  в  том,  что  его
поражение  показало  мощь  и  силу  русского  народа,  но  раскрыло
 186

перед  самим  народом  его  историческое  величие,  явилось  героиче¬
ским  примером  его  порыва  к  свободной  жизни:
 Хвала!..  Он  русскому  народу
 Высокий  жребий  указал
 И  миру  вечную  свободу
 Из  мрака  ссылки  завещал.
 (И,  65)
 13  романтической  повести  «Метель»  Пушкин  немногими  вырази¬
тельными  штрихами  описал  завершение  войны,  когда  оставшие¬
ся  в  живых  участники  военной  кампании  возвращались  из  загра¬
ничного  похода:  «Война  со  славой  была  кончена.  Полки  наши
возвращались  из-за  границы.  Народ  бежал  им  навстречу.  Музыка  иг¬
рала  завоеванные  песни  «Упге  Непп-Риа1ге»,  тирольские  вальсы
и  арии  из  Жоконда.  Офицеры,  ушедшие  в  поход  почти  отроками,
возвращались,  возмужав  на  бранном  воздухе,  обвешанные  креста¬
ми.  Солдаты  весело  разговаривали  между  собой,  вмешивая  поми¬
нутно  в  речь  немецкие  и  французские  слова.  Время  незабвенное!
Время  славы  и  восторга!  Как  сильно  билось  русское  сердце  при
слове  отечество!  Как  сладки  были  слезы  свидания.  С  каким  едино¬
душием  мы  соединяли  чувства  народной  гордости  и  любви...»  (V,
112).
 Пушкин,  поэтически  воспроизводя  отдельные  моменты  войны
1812  года,  остановил  свое  внимание  и  на  некоторых  ее  участни¬
ках,  дал  портреты  таких  выдающихся  ее  деятелей,  как  Кутузов  и
Барклай-де-Толли,  которых  поэт  называл  «начальниками  наших  на¬
родных  сил».  Первые  18  строк  стихотворения  «Перед  гробницею  свя¬
той»,  посвященного  М.  И.  Кутузову,  были  напечатаны  Пушкиным
в  «Современнике»  (1836,  т.  4),  в  «Объяснении»  по  поводу  стихо¬
творения  «Полководец»,  которое  было  опубликовано  в  предыдущем,
третьем  томе  журнала.  Стихотворение  «Перед  гробницею  святой»
было  написано  в  июне  1831  г.,  когда  неясен  был  исход  польского
восстания.  Об  этом,  в  частности,  свидетельствует  письмо  самого
Пушкина  Е.  Хитрово,  написанное  им  в  сентябре  1831  г.  (см.  X,
844).  Западноевропейские  политики,  выражая  волю  определенных
кругов  и  играя  на  сложной  международной  обстановке,  в  своих
статьях  о  России  писали  о  «русском  варварстве»,  о  том,  что  Рос¬
сия  враждебна  европейской  культуре.  В  западных  странах  сложи¬
лось  мнение,  что  русская  армия  ослаблена,  не  имеет  талантливых
полководцев.  Такие  высказывания  оскорбдяли  национальное  до¬
стоинство  русских.  В  одном  из  писем  Пушкин  писал:  «Того  и  гля¬
ди  навяжется  на  нас  Европа».  Знакомый  Пушкина,  встретив  в  те
дни  поэта  на  прогулке,  был  обеспокоен  его  мрачным  настроением.
«Отчего  невеселы,  Александр  Сергеевич?»  —  спросил  он.  «Да
все  газеты  читаю».  —  «Что  же  такое?»  —  «Да  разве  вы  не  понима¬
ете,  что  теперь  время  чуть  ли  не  столь  же  грозное,  как  в  1812  го¬
ду»  Стоя  «с  поникшею  главой»  перед  гробницей  Кутузова
в  Казанском  соборе,  поэт  думал  о  подвиге  великого  полководца,
 187

который  в  грозном  1812  г.  отозвался  на  голос  «народной  веры».
Кутузов  для  Пушкина  —  великий  полководец:
 ...сей  властелин,
 Сей  идол  северных  дружин,
 Маститый  страж  страны  державной,
 Смиритель  всех  ее  врагов,
 Сей  остальной  из  стаи  славной
Екатерининских  орлов.
 (III,  220)
 Позднее,  в  1836  г.,  в  связи  с  опубликованием  стихотворения  о
Барклае-де-Толли  «Полководец»,  когда  нашлись  люди,  обвинив¬
шие  Пушкина  в  умалении  роли  Кутузова,  поэт,  как  уже  говори¬
лось,  в  журнале  «Современник»  напечатал  «Объяснение»,  в  кото¬
ром  писал  о  великом  доверии,  которое  вызывал  Кутузов  у  русского
парода:  «Один  Кутузов  мог  предложить  Бородинское  сражение,
один  Кутузов  мог  отдать  Москву  неприятелю,  один  Кутузов  мог
оставаться  в  этом  мудром  деятельном  бездействии,  усыпляя  Напо¬
леона  на  пожарище  Москвы  и  выжидая  роковой  минуты:  ибо  Ку¬
тузов  обличен  был  в  народную  доверенность,  которую  так  чудно
он  оправдал!..
 Слава  Кутузова  не  имеет  нужды  в  похвале  чьей  бы  то  ни  бы¬
ло,  а  мнение  стихотворца  не  может  ни  возвысить,  ни  унизить  того,
кто  низложил  Наполеона  и  вознес  Россию  на  ту  степень,  на  кото¬
рой  она  явилась  в  1813  году»  (VII,  484,  485).
 Пушкину  были  знакомы  обстоятельства  личной  жизни  Кутузо¬
ва,  он  знал,  с  каким  ликованием  встретили  армия  и  народ  назна¬
чение  его  главнокомандующим.  Поэт  дружил  с  дочерью  великого
полководца  —  Елизаветой  Михайловной,  вышедшей  замуж  за  ге¬
нерала  и  дипломата  Хитрово  Занимаясь  исследованием  фран¬
цузской  революции,  Пушкин  пользовался  книгами  Елизаветы  Ми¬
хайловны.
 Другой  исторической  фигурой,  которая  увлекала  Пушкина,  был
М.  Б.  Барклай-де-Толли2,  русский  полководец,  герой  Отечествен¬
ной  войны,  командующий  1-й  западной  армией,  который  вывел
русские  войска  из-под  удара  численно  превосходящей  армии  На¬
 1  В  первом  браке  она  была  замужем  за  гр.  Ф.  И.  Тизенгаузеном,  герой¬
ски  погибшим  в  Аустерлицком  сражении.  Это  было  отчасти  использовано
Л.  Толстым  при  создании  образа  князя  Андрея  в  романе  «Война  и  мир».
 2  Барклай  еще  в  войне  1806—1807  гг.  отличился  как  опытный  воена¬
чальник,  сумевший  сдерживать  и  атаковывать  французов  в  арьергардных  и
авангардных  боях;  в  1808—1809  гг.  во  время  русско-шведской  войны  он
совершил  со  своим  корпусом  трудный  переход  через  Ботнический  залив.
Став  в  1810  г.  военным  министром,  деятельно  взялся  за  подготовку  армии
к  войне  с  Францией  и  в  то  же  время  разрабатывал  план  боевых  действий,
рассчитанный  на  отступление  в  глубь  страны  и  истощение  сил  противника.
В  1812  г.,  несмотря  на  военный  талант  и  заслуги,  его  вынуждены  были  за¬
менить  М.  И.  Кутузовым  из-за  малой  популярности  в  войсках,  из-за  того,
что  тактика  отступления,  предложенная  полководцем  с  иностранным  име¬
нем,  могла  быть  воспринята  как  предательство.
 188

полеона.  К.  Маркс  писал:  «Великой  заслугой  Барклая-де-Толли
является  то,  что  он  не  уступил  невежественным  требованиям  дать
сражение,  исходившим  как  от  рядового  состава  русской  армии,  так
и  из  главной  квартиры,  он  осуществил  отступление  с  замечатель¬
ным  искусством,  непрерывно  вводя  в  дело  некоторую  часть
своих  войск,  с  целью  дать  князю  Багратиону  возможность  соеди¬
ниться  с  ним  и  облегчить  адмиралу  Чичагову  нападение  на  тыл
противника»  1.  Барклая-де-Толли  осуждали  за  это  отступление  все*
даже  Багратион.  Трагически  одинокая  фигура  полководца  была
близка  Пушкину,  особенно  остро  испытывавшему  в  конце
жизни  чувство  враждебности  окружавшего  его  светского  об¬
щества.
 Весной  1835  г.  при  посещении  Военной  галереи  1812  г.  в  Зим¬
нем  дворце  Пушкин  среди  других  портретов  деятелей  Отечествен¬
ной  войны  работы  художника  Дау  увидел  портрет  Барклая-де-
Толли,  который  поразил  его.  Поэт  отозвался  стихотворением  «Пол¬
ководец»,  в  котором  рассказал  о  трагическом  жребии  человека*
принесшего  себя  в  жертву  России  и  оказавшегося  не  понятым  сов¬
ременниками:
 О  вождь  несчастливый!  Суров  был  жребий  твой:
 Всё  в  жертву  ты  принес  земле  тебе  чужой.
 Непроницаемый  для  взгляда  черни  дикой,
 В  молчанье  шел  один  ты  с  мыслию  великой...
 И  долго,  укреплен  могущим  убежденьем,
 Ты  был  неколебим  пред  общим  заблужденьем;
 И  на  полупути  был  должен  наконец
Безмолвно  уступить  и  лавровый  венец,
 И  власть,  и  замысел,  обдуманный  глубоко,  —
 И  в  полковых  рядах  сокрыться  одиноко.
 Там,  устарелый  вождь,  как  ратник  молодой,
 Свинца  веселый  свист  заслышавший  впервой,
 Бросался  ты  в  огонь,  ища  желанной  смерти,  —
 Вотще!..
 (III,  331)
 Современники  вспоминали,  что  на  Бородинском  поле  Барклай
в  парадном  мундире,  при  орденах  и  орденской  ленте,  в  украшен-»
кой  плюмажем  шляпе  впереди  полков  бросался  в  атаку  и,  каза¬
лось,  действительно  хотел  смерти.  Несколько  раз  под  ним  убива¬
ли  лошадь.  В  1813  г.,  командуя  одной  из  русских  армий,  он  овла¬
дел  крепостью  Торн,  отличился  в  сражениях  при  Кенигсварте,
Лейпциге  и  Париже.
 Таким  образом,  своей  характеристикой  Барклая  Пушкин  вос¬
становил  историческую  справедливость.  В  1836  г.  поэт  посетил
мастерскую  скульптора  Б.  И.  Орловского,  где  видел  цамятникц
Барклаю  и  Кутузову,  позднее  поставленные  перед  Казанским  со<-
бором.  В  стихотворении  «Художнику»  поэт  вновь  повторил  харак¬
 1  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.  Сочинения,  т.  14,  стр.  93.
 189

теристику  полководцев:  «Здесь  зачинатоль  Барклай,  а  здесь  со¬
вершитель  Кутузов».
 Пушкин  не  мог  пройти  мимо  фигуры  Александра  I  в  связи  с
войнами,  которые  велись  в  его  царствование.  Первый  и  самый
тяжелый  решающий  период  Отечественной  войны  связан  у  Пуш¬
кина  с  именами  Кутузова  и  Барклая;  во  втором  периоде,  когда  рус¬
ские  войска  освободили  Европу  и  заняли  Париж,  несколько  вы¬
двинулась  фигура  Александра  I.  Поэт  говорит  об  Александре  I
только  на  этом  последнем  этапе  войны.  В  1815  г.  в  стихотворении
«На  возвращение  государя  императора  из  Парижа...»  поэт  характе¬
ризует  Александра  I  как  спасителя  Европы.  В  стихотворении  «Бы¬
ла  пора:  наш  праздник  молодой...»  (1836)  император  представлен
как  покоритель  Франции  («Он  взял  Париж...»).  Таковой  изображена
общественно-историческая  роль  Александра  I,  силами  законов  ис¬
тории  призванного  сыграть  объективную  роль  судьи  над  Наполе¬
оном.  Однако  Пушкин  никогда  не  мог  простить  царю  ни  пораже¬
ния  под  Аустерлицем,  ни  неудач  начала  войны  1812  г.  Личные
качества  русского  императора,  его  роль  как  полководца  не  вызы¬
вали  восхищения  поэта.  Лучшее  свидетельство  тому  —  пушкин¬
ский  стихотворный  памфлет  «На  Александра  I»:
 Воспитанный  под  барабаном,
 .  Наш  царь  лихим  был  капитаном:
 Под  Австерлицем  он  бежал,
 В  двенадцатом  году  дрожал,
 Зато  был  фрунтовой  профессор!
 Но  фрунт  герою  надоел  —
 Теперь  коллежский  он  асессор
По  части  иностранных  дел.
 (II,  360)
 В  стихотворении  сатирически  подчеркнута  маниакальная  лю¬
бовь  Александра  I  к  вахтпарадам  и  разводу  караула,  которую  он
приобрел  на  гатчинском  плацу  в  дни  юности,  во  время  царство¬
вания  Павла  I.  Отмечено  участие  в  конгрессах  реакционного  Свя¬
щенного  союза,  призванного  подавить  национально-освободитель¬
ное  движение  народов  Европы.  Портрет  получил  существенные
дополнения  в  X  главе  «Евгения  Онегина»:
 Властитель  слабый  и  лукавый,
 Плешивый  щеголь,  враг  труда,
 Нечаянно  пригретый  славой,
 Над  нами  царствовал  тогда.
 Его  мы  очень  смирным  знали,
 Когда  не  наши  повара
Орла  двуглавого  щипали
У  Бонапартова  шатра...
 (V,  209)
 Раздумья  о  войне  1812  г.  вызвали  у  Пушкина  повышенный  ин¬
терес  к  личности  Наполеона.  Отношение  и  оценка  его  деятельно¬
сти  у  поэта  менялись.  В  1814  г.,  когда  еще  были  свежи  впечатле¬
 190

ния  от  войны,  Наполеон  в  стихах  Пушкина  представлен  как  «все¬
ленной  бич»,  коварный  и  дерзостный  враг,  в  его  руке  кровавый
меч  («Воспоминания  в  Царском  Селе»).  В  неоконченной  лицей¬
ской  поэме  «Бова»  Наполеон  сравнивался  с  царем  Дадоном,  кото¬
рый  «венец  со  скипетром  не  прямой  достал  дорогою».  В  стихот¬
ворении  «Принцу  Оранскому»  (1816)  строка  «Оковы  свергнувший
злодей»  обращена  к  Наполеону,  покинувшему  остров  Эльбу.  Од¬
нако  в  эти  характеристики  Пушкин  вкладывал  смысл,  отличный
от  поношений  бежавших  из  Франции  роялистов,  для  которых  На¬
полеон  —  божий  бич,  посланный  французам  за  казнь  короля,  за
революцию.  Для  роялистов  Наполеон  —  апокалиптический  всад¬
ник,  которому  дана  власть  умерщвлять  «мечом  и  голодом,  мором  и
зверями  земными».  У  Пушкина  слово  «бич»  обозначало  военную
силу  Наполеона,  те  бедствия  и  страдания,  которые  он  принес  на¬
родам  своими  войнами.  Он  попрал  правду,  законы  и  веру,  т.  е.
нравственные  основы  общества.
 В  стихотворении  «Наполеон  на  Эльбе»,  написанном  в  самом
начале  периода  «ста  дней»,  когда  Наполеон,  тайно  оставив  Эль¬
бу,  высадился  во  Франции  1  марта  1815  г.,  фигура  императора
французов  зарисовывается  в  мрачных  романтических  тонах:  На¬
полеон  —  «губитель»,  честолюбец,  «он  новую  в  мечтах  Европе  цепь
ковал...».  В  то  же  время  Наполеон  —  баловень  счастья  и  богини
войны  Беллоны.
 О  счастье!  злобный  обольститель,
 И  ты,  как  сладкий  сон,  сокрылось  от  очей,
 Средь  бурей  тайны  мой  хранитель
И  верный  пестун  с  юных  дней!
 (I,  123)
 Б.  Г.  Реизов  полагает,  что  Пушкин  отразил  здесь  легенду,  распро¬
страненную  среди  наполеоновских  солдат,  о  том,  что  в  походах  и
сражениях  Бонапарта  сопровождало  мифическое  существо  —  ма¬
ленький  «Красный  человечек»  и  давал  ему  советы  К
 В  мае  1821  г.  Наполеон  умер.  Отныне  он  стал  историей.  В  свя¬
зи  с  ярко  выраженной  монархистской  деятельностью  Священного
союза  для  Пушкина  пришло  время  философски  и  исторически
осмыслить  значение  деятельности  Наполеона.  В  стихотворении
«Наполеон»,  написанном  по  получении  известия  о  смерти  Наполе¬
 1  Об  этом  писал  Беранже  в  песне  «Красный  человек».  В  романе  Баль¬
зака  «Сельский  врач»  ветеран  наполеоновской  армии  Гогла  поведал  своим
слушателям,  что  впервые  «Красный  человек»  явился  Наполеону  в  Сирии  на
горе  Моисея.  Под  Маренго  он  предсказал  Наполеону,  что  тот  будет  импе¬
ратором.  Накануне  русского  похода  «Красный  человек»  предупредил:  «Азия
схватилась  с  Европой»,  император  обещал  принять  меры  предосторожности.
В  виду  Москвы  «Красный  человек»  сказал:  «Сынок  (т.  е.  Наполеон.  —-  А.  /Г.),
смотри,  зарвался  ты,  людей  тебе  не  хватит,  друзья  предадут  тебя».  Под
Ватерлоо  «Красный  человек»  изменил  Наполеону  и  перешел  на  сторону
Бурбонов  (О.  Бальзак.  Собр.  соч.,  в  24  томах,  т.  17.  М.,  «Правда»,  1960,
стр.  151  и  сл.).
 191

она,  о  скончавшемся  в  неволе  императоре  говорилось,  что  он  «ве¬
ликий  человек»,  «баловень  побед»,  над  урной,  где  лежит  его  прах,
почила  ненависть  народов  и  горит  луч  бессмертия.  Поэт  вспом¬
нил  недавнее  время,  когда  «при  громах  силы  роковой»  падали  цар¬
ства,  над  «обесславленной  землей»  летали  наполеоновские  орлы  и
на  племена  победитель  налагал  свой  «ярем  державный».  Наполе¬
он  смирил  буйность  обновленного  революцией  народа  и  ценой  воен¬
ной  славы  купил  его  свободу.
 В  чем  же  величие  его  жизни?
 Главное  в  деятельности  Наполеона,  по  мысли  Пушкина,  это
перемена  исторических  судеб  народов.  Поэт  говорит,  что  Наполе¬
он  дал  возможность  русскому  народу  осуществить  свою  историче¬
скую  миссию  и  освободить  другие  народы!.  Пушкин  понимал,  что
война  1812—1814  гг.  имела  историческое  значение  в  пробуждении
национального  самосознания  русского  народа2.  Но  главная  мысль
стихотворения  заключалась  в  противопоставлении  олицетворяю¬
щего  индивидуализм,  презирающего  человечество  Наполеона  и  са¬
моотверженности  русского  народа.  Наполеон  смирил  революцию,
повел  человечество  к  войне,  послушные  его  «своенравной  воле»
шумели  бедой  знамена.  Он  все  делал  для  своего  честолюбия,  но  не
знал,  что  был  игрушкой  в  руках  истории:
 Надменный!  кто  тебя  подвигнул?
 Кто  обуял  твой  дивный  ум?
 Как  сердца  русских  не  постигнул
 Ты  с  высоты  отважных  дум?
 (И,  64).
 Поход  в  Россию  переменил  его  судьбу.  Образ  России  в  стихотво¬
рении  Пушкина  близок  к  образу,  который  создал  Ломоносов.  Не¬
возможно  победить  «бранную  царицу».  Наполеон  столкнулся  с  Не¬
мезидой  («И  длань  народной  Немезиды  подъяту  видит  великан»),
богиней,  карающей  за  высокомерие  и  надменность,  мстительницей
за  попранные  права.
 К  1824  г.  относится  необработанный  стихотворный  набросок
Пушкина  «Зачем  ты  послан  был  и  кто  тебя  послал?»,  в  котором
отражены  раздумья  поэта  об  исторической  судьбе  Наполеона:
 Зачем  ты  послан  был  и  кто  тебя  послал?
 Чего,  добра  иль  зла,  ты  верный  был  свершитель?
 1  Подобные  мысли  мы  находим  и  у  Стендаля,  который  писал  о  том,  что
Наполеон  открыл  России  тайну  ее  силы  и  она  «стала  преемницей  этого  ко¬
роля  королей».
 2  А.  Д.  Закревский  в  статье  «Взгляд  на  русскую  историю»  («Телескоп»,
1834,  №  20)  писал:  «1812  год,  эпоха  столкновения  Запада  и  Востока,  родила
сознание  народа  русского;  1812  год  есть  начало  самобытной  национальной
жизни  России.  В  самом  деле,  какой  великий  переворот  произвел  в  умах  этот
год  нашествия  галлов  и  двадесяти  языков...  Дотоле  подражатель,  русский
сознал  себя,  ибо  воля  претыкается  о  чужую  волю,  ибо  человек,  ибо  народ
только1  другими  народами  делается  отдельною  нациею...»
 192

Зачем  потух,  зачем  блистал,
Земли  чудесный  посетитель?
 (II,  182)
 На  этот  раз  поэта  интересовали  нравственные  результаты,  к  ко¬
торым  пришло  французское  общество  в  итоге  военной  диктатуры
Наполеона.  Беспрерывные  завоевательные  войны  не  могли  прой¬
ти  бесследно:  в  обществе  распространился  разврат,  люди  потеряли
представление  о  моральных  ценностях:  дружбе,  любви,  добре.  Од¬
нако  и  реставрация  Бурбонов  не  принесла  Франции  ничего  хоро¬
шего.  Она  лишь  показала  всему  миру  отвратительное  лицо  реак¬
ции.  В  неоконченном  стихотворении  «Недвижный  страж  дремал  на
царственном  пороге»  (1824),  которое  при  жизни  Пушкина  по  цен¬
зурным  основаниям  не  печаталось,  поэт  подчеркивал,  что  Священ¬
ный  союз  монархов  удушил  революционные  движения  на  юге
Европы.  Пушкин  здесь  писал  о  Наполеоне  как  о  «чудном  муже»,
наследнике  «мятежной  вольности»,  «всаднике»,  перед  которым
склонялись  цари.  Призрак  Наполеона,  изображенный  поэтом,
явился  грозным  предупреждением  Александру  I,  поправшему  сво¬
боду  народов  Европы.
 В  связи  с  Отечественной  войной  1812  г.  у  Пушкина  обострился
интерес  к  французской  революции  1789  г.  Ему  были  известны  со¬
чинения  Монтескье,  Руссо,  Гельвеция,  Гольбаха,  Вольтера.  В  пла¬
нах  задуманных  исследований,  в  статьях  30-х  годов  Пушкин  рас¬
сматривал  XVIII  в.  как  эпоху,  когда  появился  «дух  исследования
и  порицания»:  Вольтер  принес  в  жертву  демону  смеха  и  иронии
все  высокие  чувства;  Дидро,  Руссо  и  другие  передовые  умы  столе¬
тия  пошли  во  след  этому  великану.  «Старое  общество  созрело  для
великого  разрушения».  Мирабо  —  «пламенный  трибун,  предрек¬
ший  перерождение  земли...»
 Отношение  к  революции  у  Пушкина  менялось.  В  оде  «Воль¬
ность»  (1817),  в  которой  отразились  характерные  для  того  време¬
ни  политические  доктрины,  Людовик  XVI  изображен  как  жертва
беззакония,  сложившая  голову  на  «плахе  вероломства».  Молодой
Пушкин  выразил  здесь  свои  политические  взгляды,  сложившиеся
отчасти  в  результате  лекций  Куницына  о  «естественном  праве»,
отчасти  под  влиянием  бесед  с  Н.  И.  Тургеневым.  Пушкин  обыграл
в  этом  стихотворении  слова  Мирабо,  сказанные  перед  приходом
Людовика  XVI  в  Национальное  собрание:  «Молчание  народов
пусть  послужит  уроком  королям!»
 Восходит  к  смерти  Людовик
В  виду  безмолвного  потомства...
 Молчит  закон  —  народ  молчит,
 Падет  преступная  секира...1.
 (I,  322)
 1  Это  молчание,  «безмолвие»  народа  приобретает  большое  значение  в
трагедии  «Борис  Годунов».
 7  Заказ  4142 	19$ 	‘

Через  несколько  лет  в  стихотворении  «Наполеон»  (1821)  рево¬
люция  1789—1793  гг.  уже  представляется  как  «волнение  бурь  на¬
родных»,  пробуждение  от  рабства.  Казнь  короля  связывалась  те¬
перь  с  неизбежным  началом  великогс  дня  свободы,  воспринима¬
лась  как  эпизод  в  великом  обновлении  народа.  Через  четыре  года
в  стихотворении  «Андрей  Шенье»  (1825)  Пушкин  написал  о  ре¬
волюции,  что  она  разметала  «позорную  твердыню»  самовластья,
но  на  место  свергнутых  монархов  избрала  в  цари  нового  «убийцу
с  палачами».  Пушкин,  осуждая  якобинцев  за  развязанный,  по  его
мнению,  террор,  переосмыслил  здесь  историческую  роль  поэта  и
представил  его  как  певца  свободы,  проявившего  высокое  граж¬
данское  мужество  в  борьбе  с  диктатурой,  хотя  в  действительности
художественный  образ  был  далек  от  реального  Шенье.  «Он  бросил
несколько  памфлетов  в  лицо  якобинцам  и  был  за  это  казнен»  ],—
писал  А.  В.  Луначарский.  Элегические  настроения  в  произведении
сменяются  патетикой  там,  где  говорится  о  торжестве  свободы:
 И  час  придет...  и  он  уж  недалек:
 Падешь,  тиран!  Негодованье
Воспрянет  наконец.  Отечества  рыданье
Разбудит  утомленный  рок.
 (И,  263)
 Пушкин  одобрительно  отзывался  об  убийстве  рабочим  Луве-
лем  претендента  на  французский  престол  из  рода  Бурбонов  —  гер¬
цога  Беррийского  (13  февраля  1820  г.).  В  театре  Пушкин  демон¬
стративно  публично  показывал  портрет  Лувеля  с  надписью:  «Урок
царям».  Возможно,  что  о  кинжале  Лувеля  («Кинжал  Л...»)  гово¬
рится  в  X  главе  «Евгения  Онегина».  Пушкин  рассматривал  как
акт  революционного  патриотизма  убийство  реакционного  писателя
Коцебу  немецким  студентом  Зандом  в  1819  г.
 О  юный  праведник,  избранник  роковой,
 О  Занд,  твой  век  угас  на  плахе;
 Но  добродетели  святой
 Остался  глас  в  казненном  прахе,  —
 (И,  38)
 писал  Пушкин  в  стихотворении  «Кинжал»  (1821).  Эпиграмма
Пушкина  «На  Аракчеева»,  вызванная  восстанием  в  военных  посе¬
лениях  в  Чугуеве  в  июле  1819  г.,  гласит:
 В  столице  он  —  капрал,  в  Чугуеве  —  Нерон:
 Кинжала  Зандова  везде  достоин  он.
 (I,  т
 1  А.  В.  Луначарский.  Собр.  соч.,  в  8  томах,  т.  4.  М.,  «Художествен¬
 ная  литература»,  1964,  стр.  210.
 194

Говоря  о  первоначальном  периоде  французской  революции,
Пушкин  полагал,  что  нечто  подобное  должно  произойти  в  России,
когда  придет  время  уничтожить  феодально-крепостнический  ре¬
жим.  Поэт  был  убежден,  что  революционный  процесс,  затронувший
Францию  в  1789  г.,  скажемся  и  на  других  странах.  Его  ожидания
оправдались:  в  январе  1820  г.  на  острове  Леоне  испанский  пол¬
ковник  Риего  поднял  восстание,  требуя  восстановления  относи¬
тельно  демократической  конституции  1812  г.  Риего  освободил  из
тюрьмы  борца  за  независимость  генерала  Квирогу,  арестованного
в  1815  г.  В  России  молодые  офицеры  с  волнением  и  тревогой  сле¬
дили  за  разворачивающимися  революционными  событиями.  Они
полагали,  что  офицерский  заговор  в  интересах  народа  больше  всего
подходит  им  для  свержения  самодержавия.
 За  политические  стихи  Пушкин  был  сослан  в  1820  г.  на  юг.
Оказавшись  в  Бессарабии,  он  попал  в  расположение  Второй  ар¬
мии,  штаб  которой  находился  в  Тульчине.  Здесь  было  руководимое
П.  И.  Пестелем  Южное  общество  декабристов.  Пушкин  встречал¬
ся  со  многими  декабристами,  которые  оказали  большое  влияние
на  его  идейное  развитие.  9  апреля  1821  г.  поэт  записал  в  киши¬
невском  дневнике:  «Утро  провел  с  Пестелем;  умный  человек  во
всем  смысле  этого  слова...  Мы  с  ним  имели  разговор  метафизиче¬
ский,  политический,  нравственный  и  проч.  Он  один  из  самых  ори¬
гинальных  умов,  которых  я  знаю...»  (VIII,  17).  П.  И.  Пестель
именно  в  это  время  создавал  Южное  общество  декабристов  и  ра¬
ботал  над  проектом  социально-экономических  и  политических  пре¬
образований,  названным  «Русской  правдой».  Посещал  Пушкин  и
имение  Давыдовых  Каменку,  где  был  расположен  другой  центр
декабристов.
 Надежды  Пушкина  обрели  еще  большую  реальность,  когда
вслед  за  испанской  революцией  в  июле  1820  г.  вспыхнула  револю¬
ция  в  Неаполе,  возглавляемая  лейтенантом  Морелли,  а  в  августе
этого  же  года  полковник  Сепульведа  произвел  военный  переворот  в
Португалии.  В  письме  к  Н.  И.  Гнедичу  4  декабря  1820  г.  Пушкин
писал,  намекая  на  события  в  Испании:  «...  нюхайте  гишпанского
табаку  и  чихайте  громче,  еще  громче»  (X,  21).  В  послании
«В.  Л.  Давыдову»  (1821)  поэт  вспоминал  своих  друзей  по  Ка¬
менке  и  их  разговоры:
 ...Спасенья  чашу  наполняли
Беспенной  мерзлою  струей
И  на  здоровье  тех  и  той
До  дна,  до  капли  выпивали!..
 Но  те  в  Неаполе  шалят,
 А  та  едва  ли  там  воскреснет...
 (II,  42)
 Те  —  это  итальянские  карбонарии1,  в  июле  1820  г.  возглавившие
 1  Карбонарии  —  члены  тайной  революционной  организации,  поставив¬
шие  целью  национальное  освобождение  и  уничтожение  абсолютистско-фео-
дальных  режимов  в  Италии  и  Франции.
 Г 	195

^революцию  в  Неаполе,  которая  спустя  восемь  месяцев  была  по¬
давлена  австрийскими  войсками.  Та  —  политическая  свобода,  уни¬
чтоженная  тираническими  режимами.
 В  Кишиневе  в  доме  генерала  И.  Н.  Инзова  друзья  и  недруги
Пушкина  не  один  раз  слышали  высказывания  поэта  о  неминуемо¬
сти  революции.  П.  И.  Долгоруков  —  чиновник  бессарабского  на¬
местника  вспоминал,  как  однажды  за  столом  среди  гостей  Пуш¬
кин  говорил:  «Прежде  народы  восставали  один  против  другого,
теперь  король  неаполитанский  воюет  с  народом,  прусский  воюет
с  народом,  гишпанский  тоже:  нетрудно  расчесть,  чья  сторона  возь¬
мет  верх».
 В  стихотворении  «К  Овидию»  (1821)  Пушкин  сравнивал  свою
судьбу  с  сосланным  в  свое  время  в  эти  края  римским  поэтом.  Со¬
поставление  судьбы  Овидия  и  собственной  участи  с  подчеркива¬
нием  нежелания  Пушкина  обращаться  к  милости  императора,  его
непримиримость  явственно  звучат  в  стихотворении.  В  послании
«Чаадаеву»  (1821)  он  пишет  о  своей  верности  идеям  свободы,  в
конце  послания  «В.  Л.  Давыдову»  опять  выражает  надежду  на  то,
что
 ...мы  счастьем  насладимся.
 Кровавой  чаши  причастимся...
 В  стихотворении  «Кинжал»  Пушкин  восхваляет  насильственное
свержение  тиранического  деспотизма,  хотя  осуждает  «исчадье  мя¬
тежей»  —  якобинцев.
 В  октябре  1820  г.  он  написал  стихотворение  «Дочери  Караге-
оргия»,  посвященное  сербскому  вождю  Георгию  Черному,  семья
которого  жила  в  Хотине,  недалеко  от  Кишинева.  Двойственная
трактовка  образа  («преступник  и  герой,  и  ужаса  людей,  и  славы
был  достоин»),  проходящая  через  все  стихотворение,  не  ослабля¬
ла  ярко  выраженного,  романтического  свободолюбивого  порыва.
В  Кишиневе  Пушкин  встретился  с  князем  Александром  Ипсилан-
ти-младшим  —  руководителем  греческого  национально-освободи¬
тельного  общества  «Фелике  Гетерия»,  основанного  для  борьбы  с
турецким  игом.  Александр  Ипсиланти  был  офицером  русской  ар¬
мии,  принимал  участие  в  войне  1812  г.  Весной  1821  г.  он  поднял
восстание  против  турецкого  правительства.  Перед  греками  был
пример  Стефана  Мавромихали  (1740—1801),  во  время  русско-ту¬
рецкой  войны  1768—1774  гг.  поднявшего  успешное  восстание  май-
нотов  против  турок  и  в  1775  г.  переселившегося  с  несколькими
тысячами  греков  в  Россию,  в  Балаклаву.  «Греческое  войско»  Мав¬
ромихали  участвовало  на  стороне  русских  в  войнах  с  турками  в
1777—1778  и  1787—1791  гг.  Пушкин  писал:  «Первый  шаг  Алек¬
сандра  Ипсиланти  прекрасен  и  блистателен.  ...Мертвый  или  побе¬
дитель,  отныне  он  принадлежит  истории  —  ...завидная  участь»  (X,
24).  Пушкин  сравнивал  повстанцев  с  древнегреческими  героями
Леонидом  и  Фемистоклом.  По  свидетельству  современников,  Пуш¬
 1?6

кин  вел  журнал  греческого  восстания,  от  которого  сохранились
фрагменты.  2  апреля  1821  г.  в  дневнике  он  записал  о  своей  твер¬
дой  уверенности  в  победе  Греции  («...между  пятью  греками  я  один
говорил  как  грек:  все  отчаивались  в  успехе  предприятия...  Я  твердо
уверен,  что  Греция  восторжествует...»,  VIII,  17).  В  это  время  Пуш¬
кин  с  жадностью  слушал  рассказы  и  песни  о  народных  героях  —
борцах  с  турецким  игом:  болгарском  герое  бим-баше  Савве  и  вожде
румынского  крестьянства  Владимиреску,  который  в  1806—1812  гг.
во  время  русско-турецкой  войны,  командуя  добровольческим  отря¬
дом  румын,  вместе  с  русскими  сражался  против  турок.  Тудор  Влади¬
миреску  блокировался  в  1821  г.  с  А.  Ипсиланти,  однако  вследст¬
вие  разногласия  с  ним  был  схвачен  его  сторонниками  и  казнен.
Турки  заманили  в  Бухарест  и  казнили  Савву.  7  мая  Пушкин  по¬
слал  письмо  А.  Ипсиланти,  как  свидетельствует  запись  в  дневни¬
ке,  «с  молодым  французом,  который  отправляется  в  греческое
войско»  (VIII,  18).  Можно  думать,  что  поэт  просил  принять  его
в  повстанческую  армию  добровольцем.  В  стихотворении  «Война»
(1821),  вызванном  греческим  восстанием,  раздумья  Пушкина  о
возможной  гибели  в  бою  не  останавливают  его  порыва,  к  «высо¬
кому  стремленье».  В  связи  со  слухами  о  посылке  бригады  русских
войск  генерала  П.  С.  Пущина  на  помощь  повстанцам  было  написа¬
но  стихотворение  «Генералу  Пущину»,  где  героическая  тема  со¬
относится  с  понятием  «свобода».  В  стихотворении  «Гречанка  вер¬
ная!  не  плачь,  —  он  пал  героем!»  поэт  глубоко  скорбит  с  женщи¬
ной,  потерявшей  мужа  на  войне  за  свободу  Греции,  за  «великое,
святое  дело».  Эмоционально  сильно  и  мужественно  говорит  поэт  о
неизбежных  жертвах  в  борьбе  за  свободу,  призывая  живых  довер¬
шить  начатое:
 Гречанка  верная!  не  плачь,  —  он  пал  героем!
 Свинец  врага  в  его  вонзился  грудь.
 Не  плачь  —  не  ты  ль  ему  сама  пред  первым  боем
Назначила  кровавой  чести  путь?
 (II,  66)
 В  этих  словах  поэта,  исполненных  сдержанной  нежности  и  лично¬
го  мужества,  звучит  непреоборимая  вера  в  конечное  торжество
справедливого  дела  людей,  защищающих  свободу  своей  страны.
 Из-за  отсутствия  единства  между  греками  и  молдавскими
крестьянами  восстание  А.  Ипсиланти  в  июне  1821  г.  было  подав¬
лено.  Однако  национально-освободительная  борьба  не  прекрати¬
лась.  В  результате  победы  России  в  войне  с  Турцией  в  1828—
1829  гг.  Греция  освободилась  от  султанского  ига.  У  Пушкина
было  желание  написать  поэму  о  восстании  гетеристов,  от  нее  со¬
хранился  план  да  несколько  начальных  строк.
 «Песни  западных  славян»  Пушкина  рассказывали  о  жестоко¬
сти  и  вероломстве  турок,  одна  из  них  близка  к  Валашской  народ¬
ной  песне  о  гибели  бим-баши  Саввы,  которую  распевали  во  время
пребывания  поэта  в  Кишиневе.  Мрачное  настроение  Пушкина,  вы¬
 197

званное  неудачными  восстаниями  в  Испании,  Греции  и  других  за¬
падноевропейских  странах,  отразилось  в  его  стихотворениях  «Сво¬
боды  сеятель  пустынный»,  «Кто,  волны,  вас  остановил»,  «В.  Ф.  Ра¬
евскому»  и  др.
 Пушкин  сочувственно  отнесся  к  Июльской  революции  1830  г.
ео  Франции,  когда  был  свергнут  Карл  X  с  его  реакционным  режи¬
мом.  Июльская  революция  была  значительным  шагом  вперед  в
историческом  развитии  всех  народов  Европы:  во  Франции  был
ликвидирован  режим  реставрации,  непоправимый  удар  испытал
Священный  союз,  поднялась  новая  волна  национально-освободи¬
тельного  и  либерально-демократического  движения  в  Европе.
Пушкин  сожалел,  что  во  Франции  власть  достанется  «королю  с
зонтиком  под  мышкой»  (X,  834),  олицетворявшему  умеренность  и
мещанство.
 Самые  горькие  мысли  у  Пушкина  вызывала  мысль  об  угнетен¬
ном  состоянии  родного  народа,  поэта  возмущал  произвол  «барства
дикого»  в  собственной  стране.  Уже  в  послании  «Лицинию»,  напи¬
санном  в  1815  г.,  в  иносказательной  форме  содержался  призыв  к
борьбе  с  «деспотом»  и  его  любимцем  («Я  рабство  ненавижу»,  «ки¬
пит  в  груди  свобода»).  Проблема  рабства  поднимается  здесь  не  в
социальном,  а  в  моральном  аспекте:  говорится  о  развращающем
влиянии  самовластья  с  неизбежным  для  него  фаворитством,  о  па¬
дении  общественных  нравов.  Пушкин  писал  применительно  к  ис¬
тории  России  XVIII  в.  о  том,  что  Екатерина  II  «развратила»  го¬
сударство.  В  пушкинских  «Заметках  по  русской  истории  XVIII  ве¬
ка»  (1822)  по-радищевски  беспощадно  оценивается  царствование
Екатерины  II,  которую  поэт  называет  «Тартюфом  в  юбке  н  в  коро¬
не»,  обличая  за  жестокую  расправу  с  Радищевым  и  другими  пере¬
довыми  русскими  писателями.  «...История,  —  подчеркивал
Пушкин,  —  оценит  влияние  ее  царствования  на  нравы,  откроет
жестокую  деятельность  ее  деспотизма  под  личиной  кротости  и  тер¬
пимости,  народ,  угнетенный  наместниками,  казну,  расхищенную
любовниками...  ничтожность  в  законодательстве,  отвратительное
фиглярство  в  сношениях  с  философами  ее  столетия...»  (X,  128).
В  1823  г.  по  поводу  напечатанного  А.  Бестужевым  критического  об¬
зора  «Взгляд  на  старую  и  новую  словесность  в  России»  Пушкин
упрекнул  его  в  том,  что  тот  не  назвал  имени  Радищева:  «О  «Взгля¬
де»  можно  бы  нам  поспорить  на  досуге...—  писал  Пушкин  из  Ки¬
шинева  в  Петербург.  —  Покамест  жалуюсь  тебе  об  одном:  как
можно  в  статье  о  русской  словесности  забыть  Радищева?  кого  же
мы  будем  помнить?  Это  умолчание  не  простительно...  от  тебя  его
не  ожидал»  (X,  61).
 Особенно  много  о  Радищеве,  его  героической  жизни  Пушкин
думал  в  период  создания  «Капитанская  дочка»  в  незаконченном
«Путешествии  из  Москвы  в  Петербург»  (1833—1835)  и  в  не  про¬
пущенной  цензурой  статье  «Александр  Радищев»  (1836),  главной
целью  которой  было  снять  запрет  с  имени  Радищева.
 Во  время  восстания  декабристов  Пушкина  в  Петербурге  не  бы¬
 198

ло,  оп  жил  под  надзором  в  Михайловском.  Суд  над  декабристами,
среди  которых  были  друзья  поэта,  произвел  на  Пушкина  огромное
впечатление.  Он  приготовился  к  худшему.  Правительство  послало
в  Псковскую  губернию  агента  проверить,  не  призывал  ли  Пушкин
крестьян  к  «вольности».  Никаких  прямых  улик  об  участии  Пуш¬
кина  в  движении  у  правительства  не  было.  Покорившись  необхо¬
димости,  поэт  не  отступил  от  своих  взглядов,  декабристы  на  всю
жизнь  остались  для  него  «друзьями,  братьями,  товарищами».
В  стихотворении  «В  Сибирь»  (1827)  он  выразил  убежденность  в  по¬
беде  их  дела,  в  «Арионе»  заявил  о  том,  что  остался  верен  их  иде¬
ям  («Я  гимны  прежние  пою...»).  О  декабристах  он  писал  в  X  главе
«Евгения  Онегина»,  где
 ...Лунин  дерзко  предлагал
Своп  решительные  меры...
 Меланхолический  Якушкин,
 Казалось,  молча  обнажал
Цареубийственный  кинжал...
 Хромой  Тургенев  им  внимал
И,  плети  рабства  ненавидя,
 Предвидел  в  сей  толпе  дворян
Освободителей  крестьян.
 (V,  212)
 Поэт  полемизировал  с  декабристами,  пытавшимися  ограничить
поэзию  областью  возвышенного,  высокого,  иронизировал  над  их
призывом  писать  оды,  которые  в  то  время  уже  никто  не  хотел  чи¬
тать,  но  это  отнюдь  не  означало  отхода  от  общественной,  героиче¬
ской  тематики.  В  изображении  героического  Пушкин  трансфор¬
мирует  старые  и  создает  новые  поэтические  жанры.  Он  придал  по-
литически-оппозиционный  характер  своим  анакреонтическим  сти¬
хам,  насытил  общественным  содержанием  интимную  лирику  и  тем
самым  снял  традиционный  «спор  Ломоносова  с  Анакреонтом».
Жанр  дружеского  послания  под  пером  Пушкина  превращается  в
страстный,  окрашенный  революционной  романтикой  гражданский
призыв  к  деятельности  и  борьбе.  Пушкин  создает  произведения
лаконичные,  пропагандирующие  революционные  идеи.  Он  уничто¬
жает  границы  между  высокими  и  низкими  темами  и  соответствую¬
щими  им  поэтическими  жанрами,  умеет  переселиться  в  чуждое  ему
миросозерцание  и  раскрыть  его  глубины.  Пушкин  освободил  поэ¬
зию  от  шаблонов  и  формализма  классицистов,  от  фальши  сентимен¬
талистов  и  придал  ей  искренность  и  свободу  выражения  человече¬
ских  чувств.  В  стихах  Пушкина  уменьшается  употребление  антич¬
ных  собственных  имен  и  церковнославянизмов,  зато  все  чаще
звучат  народные  выражения,  раньше  встречаемые  в  литературе
главным  образом  у  И.  А.  Крылова.  Гоголь  в  статье  «Несколько
слов  о  Пушкине»  выделял  точность,  емкость  пушкинского  худо¬
жественного  мышления:  «Слов  немного,  но  они  так  точны,  что
обозначают  все.  В  каждом  слове  бездна  пространства,  каждое  сло¬
во  необъятно,  как  поэт».
 199

г-*-  Под  воздействием  памятных  событий  1812  г.,  сказавшихся  на
активизации  национального  самосознания,  в  русской  литературе
все  острее  осознается  необходимость  создания  поэмы  на  материа¬
ле  национальной  древности  и  фольклора.  Она  должна  была  проти¬
востоять  поэмам  эпигонов  позднего  классицизма,  которые  продол¬
жали  писать  далекие  от  русской  действительности,  условные  и
фальшивые  произведения.  Поэму  на  национальном  русском  ма¬
териале  пытались  создать  Жуковский  и  Батюшков,  но,  как  из¬
вестно,  их  усилия  не  дали  результатов.  По  собственному  свиде¬
тельству  Пушкина,  замысел  поэмы  «Руслан  и  Людмила»  возник  у
него  еще  в  лицее.  Поэт  хорошо  знал  русскую  ирои-комическую  и
сказочно-богатырскую  поэму  XVIII  в.  Опубликование  в  печати
«Слова  о  полку  Игореве»  и  сборника  «Древних  российских  стихо¬
творений»  Кирши  Данилова  благоприятствовали  реализации  худо¬
жественного  замысла  Пушкина.  В  литературе  не  раз  отмечалось,
что  по  сравнению  с  волшебным  эпосом  классицизма  поэма  «Руслан
и  Людмила»  явилась  «новым  шагом  вперед  в  развитии  жанра  поэ¬
мы,  примечательным  новым,  романтическим  изображением  чело¬
века.  Пушкин  дает  индивидуальные  характеристики  героям  по¬
эмы»  ].  При  этом  можно  видеть,  что  сюжет  поэмы  не  имеет  прямой
основы  в  русских  сказках  и  былинах.  Приключения  богатыря  ради
освобождения  красавицы  и  разработка  любовных  эпизодов  более
свойственны  западному  рыцарскому  роману,  чем  русскому  народ¬
ному  эпосу.  Однако  ряд  эпизодов  взят  из  русских  сказок:  встреча
с  богатырской  головой,  шапка-невидимка,  живая  и  мертвая  вода
и  др.  Вообще  же  стиль  обработки  народных  сказочных  мотивов  в
поэме  близок  к  тому,  что  наблюдается  в  литературных  переделках
русских  сказок  в  литературе  XVIII  в.  периода  сентиментализма.
От  подобного  понимания  народной  поэзии  Пушкин  скоро  освобо¬
дился.
 Некоторые  эпизоды  основаны  на  данных  «Истории  государства
Российского»  Карамзина.  Стихи
 С  друзьями,  в  гриднице  высокой
 Владимир-солнце  пировал
 связаны  со  следующими  строками  Карамзина:  «С  того  времени  сей
князь  (Владимир)  всякую  неделю  угощал  в  гриднице,  или  прихо¬
жей  дворца  своего,  бояр,  гридней...»  Там  же  историк  говорит  о
богатырях,  пировавших  у  Владимира,  среди  которых  был  сильный
Рахдай  (так  же  писал  Пушкин  имя  богатыря  в  черновой  редак¬
ции).  Стих  «Мечом  расширивший  пределы»  связан  с  текстом  Ка¬
рамзина:  «расширил  пределы  государства  на  западе».  Имя  Фар-
лафа  находится  среди  имен  бояр,  окружавших  Олега...  Чародейст¬
во  финна  основано  па  свидетельстве  Карамзина: 	«Финские
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  233.
 200

чародейства  подробно  описываются  в  северных  сказках».  Обраще¬
нием  к  истории  является  и  то,  что  традиционных  былинных  вра¬
гов  —  татар  Пушкин  заменил  историческими  печенегами»  (IV,  548).
 Автор  не  безразличен  к  поступкам  своих  героев,  он  восхваляет
смелость  и  благородство  одних,  осуждает  коварство  и  злобу  других.
Так,  в  образе  Руслана  поэт  стремится  «воссоздать  черты  русского
богатыря:  смелость,  силу,  патриотизм.  В  самих  его  приключениях
использованы  былинные  мотивы.  Он  освобождает  Киев  от  набега
степных  хищников.  Все  же  Руслан  слабо  напоминает  облик  древ¬
нерусского  богатыря...
 Пушкин  вводит  в  поэму  комический  тип  Фарлафа,  романтиче¬
ские  фигуры  Рогдая  и  молодого  хана  Ратмира.  В  поэме  фигуриру¬
ют  и  сказочные  персонажи,  олицетворяющие  добро  (старый  Финн)
и  зло  (его  противница  Наина).  Однако  в  отличие  от.героев  поэмы
Жуковского  в  этих  персонажах  и  в  их  роли  в  поэме  нет  ничего  ми¬
стического.  Мотивы  похищения  злым  волшебником  красавицы  де¬
вушки,  «живой  воды»  и  т.  п.  также  взяты  из  сказки.
 Идейное  содержание  поэмы  выражено  ее  свободолюбивым  и
жизнерадостным  пафосом;  злые  деспотические  силы,  мешающие
счастью  и  любви,  терпят  поражение.  Светлое  начало  жизни  побеж¬
дает  темное  и  мрачное,  чьим  олицетворением  являются  Рогдай,
Наина,  Черномор.  Свет,  счастье,  радость  на  стороне  молодости,
любви.  В  поэме  в  свободном  изображении  радостей  «земной»  люб¬
ви  Пушкин  боролся  против  ханжеской  морали  аристократических
кругов  !.  Обращение  к  фольклорным  источникам  обогатило  поэму
элементами  демократического  искусства,  которые  отсутствовали  не
только  в  классицизме,  но  и  в  дворянском  романтизме  2.
 Д.  Д.  Благой  писал,  что  в  «Руслане  и  Людмиле»  «было  то,  чего
не  было  во  всей  предшествующей  ему  (Пушкину.  —  А.  К.)  литера¬
туре  от  трагедий  Сумарокова  до  якобы  исторических  повестей  Ка¬
рамзина  —  имелись,  правда,  еще  мало  развитые,  но  несомненные
элементы  подлинной  историчности»  3.  Впервые  перед  русским  чи¬
тателем  предстал  хотя  и  сказочный,  но  живой  мир  древней  Руси.
Пушкин  соединил  в  одном  произведении  поэтический  вымысел  и
историческую  правду,  повседневно-обыденное  и  героическое.  Пуш¬
кин  использовал  в  поэме  некоторые  традиционные  средства  (мо¬
литва  Владимира  накануне  сражения,  изображение  войска  в  блес¬
ке  оружия,  движение  дружины  («хлынули»,  «потекли»)  и  т.  д.),
но  картины,  нарисованные  с  их  помощью,  качественно  новые.  Зна¬
чительным  достижением  здесь  было  изображение  битвы.  Динамизм
ее  передается  короткими,  отрывистыми  фразами,  способствующи¬
ми  экспрессии  и  эмоциональной  напряженности:
 1  См.:  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
стр.  233.
 2  См.:  А.  Н.  Соколов.  Очерки  по  истории  русской  поэмы  XVIII  и  пер¬
вой  половины  XIX  века.  МГУ,  1955.
 3  Д.  Д.  Благой.  Творческий  путь  Пушкина  (1813—1826).  М.  —  Л.,  Изд-
во  АН  СССР,  1959,  стр.  217.
 201

Там  рубится  со  строем  строй;
 Со  всадником  там  пеший  бьется;
 Там  конь  испуганный  несется;
 Там  русский  пал,  там  печенег;
 Там  клики  битвы,  там  побег;
 Тот  опрокинут  булавою;
 Тот  легкой  поражен  стрелою;
 Другой,  придавленный  щитом,
 Растоптан  бешеным  конем...
 (IV,  96)
 Почти  в  каждой  фразе  —  глагол;  некоторые  из  них  воспроиз¬
водят  шум  боя:  рубится,  опрокинут,  поражен,  растоптан...  Этот
отрывок  как  бы  предвосхищает  батальную  сцену  в  «Полтаве».  По¬
ле  после  битвы  изображается,  наоборот,  как  тихая,  элегическая
картина,  располагающая  к  философским  раздумьям:
 Он  видит  старой  битвы  поле.
 Вдали  всё  пусто;  здесь  и  там
Желтеют  кости;  по  холмам
Разбросаны  колчаны,  латы;
 Где  сбруя,  где  заржавый  щит;
 В  костях  руки  здесь  меч  лежит;
 Травой  оброс  там  шлем  косматый,
 И  старый  череп  тлеет  в  нем...
 Ничто  безмолвной  тишины
Пустыни  сей  не  возмущает,
 И  солнце  с  ясной  вышины
Долину  смерти  озаряет.
 (IV,  50)
 Наряду  с  героическим  началом  в  поэме  присутствует  элемент
шутливый,  комический.  Раньше  комическое  и  героическое  не  сме¬
шивалось,  они  существовали  параллельно.  У  Пушкина  шутливое
и  серьезное  использовано  не  только  в  одном  произведении,  но  даже
в  одном  образе.  (Не  без  иронии  дан,  например,  эпизод  борьбы  Рус¬
лана  с  Черномором  в  воздухе,  где  Руслан  занят  не  богатырским
делом  —  выщипыванием  волос  из  бороды  своего  врага.  В  другом
месте  Руслан  «щекотит  ноздри  копием»  у  богатырской  головы.)
Это  смешение  шутливого  и  серьезного  имеется  и  в  лексике  поэмы
и  было  замечено  современниками:  например,  в  словосочетании
«зажмуря  очи»  славянское  очи  соседствует  с  разговорным  жму¬
риться;  в  выражении  «заварился  бой»  слово  заварился  имеет  сни¬
жающий  оттенок  (ср.  в  «Полтаве»:  «И  грянул  бой»).  Отдельные
эпизоды  написаны  просторечным  языком.  Современники  подметили
обилие  авторских  отступлений,  которые  в  сочетании  с  эмоциональ¬
ной  окраской  придали  всей  поэме  новый  характер.  Поэма  «Руслан
и  Людмила»,  по  словам  Белинского,  открыла  новый  период  в  рус¬
ской  литературе,  однако  в  этой  поэме  еще  отсутствовала  непосред¬
ственная  связь  с  современностью,  она  была  далека  от  решения  ее
насущных  задач.  Более  актуальные  вопросы  решались  Пушкиным
в  его  последующих  произведениях  того  же  жанра.
 202

В  4821  —  1822  гг.  у  Пушкина  рождается  замысел  большой  ро¬
мантической  поэмы  о  разбойниках.  Ее  полный  текст  был  сожжен
Пушкиным,  до  нас  дошел  только  отрывок.  «Братья  разбойники))  —
первая  попытка  изобразить  крестьянский  протест  против  крепост¬
ной  неволи:  крепостные  крестьяне  бегут  от  помещика  в  лес  и  ста¬
новятся  разбойниками.  О  содержании  всей  поэмы  мы  можем  дога¬
дываться  по  сохранившимся  планам  (IV,  555—556).  Сам  Пушкин
в  письме  к  П.  А.  Вяземскому  11  ноября  1823  г.  рассказал  о  том,
какой  реальный  случай  послужил  основой  дошедшего  до  нас  от¬
рывка  (X,  70).  «Вообще  же,  —  замечает  современный  исследова¬
тель,  —  картины  разбоя  подсказаны  Пушкину  тем,  что  под  влия¬
нием  обнищания  крестьянства  на  юге  России  в  эти  годы  происхо¬
дили  постоянные  бунты  и  организовывались  разбойничьи  шайки»
(IV,  556).
 В  своих  южных  романтических  поэмах  «Кавказский  пленник»
(1820)  и  «Цыганы»  (1824),  которые  пользовались  успехом  у  пи¬
сателей  декабристского  лагеря  («Их  особенно  привлекал  харак¬
тер  Алеко,  представлявший  собой  романтическое  изображение,  еще
более  яркое,  чем  в  лице  героя  «Кавказского  пленника»,  тех  про¬
тиворечий,  которые  свойственны  были  представителям  молодого  по¬
коления  тех  лет»,  IV,  560),  Пушкин  выступил  с  позиции  критики
современной  ему  действительности,  выразил  дух  свободолюбия  пе¬
редовых  кругов  русского  общества.  Впервые  в  русской  литерату¬
ре  поэт  раскрыл  внутренний  мир  своих  героев,  высоко  ценящих
свободу  и  отрицающих  власть  цивилизованного,  погрязшего  в  по¬
роках  общества.  В  «Цыганах»  Алеко  изгоняют  из  табора  за  сле¬
дование  законам  общества  «городов».  Действие  в  этих  поэмах  на¬
чиналось  сразу,  без  вступлений  и  эпилогов,  в  центр  повествования
ставились  наиболее  важные  события,  рассказ  энергично  перехо¬
дил  от  одного  важного  эпизода  к  другому;  некоторые  места  в  си¬
лу  романтической  традиции  оставлялись  недоговоренными,  что,  с
другой  стороны,  предоставляло  читателю  возможность  для  разду¬
мий.  Язык  в  поэмах  красочный,  обогащенный  местными  речения¬
ми,  придающими  «колорит  места»,  в  тексте  отсутствуют  славя¬
низмы,  динамичен  пейзаж.
 Во  второй  половине  20-х  годов  творчество  Пушкина  развива¬
ется  под  знаком  реализма.  Характеры  героев  его  произведений
исполнены  индивидуального  своеобразия,  в  то  же  время  их  психо¬
логия  и  поступки  социально  мотивированы.  Пушкин  раскрывает
глубинные  процессы,  происходящие  в  жизни  людей.
 В  «Заметках  по  русской  истории  XVIII  века»  Пушкин  обра¬
тился  к  личности  Петра  I.  Он  отмечал  двоякий  характер  его  дея¬
тельности:  деспотизм  и  преобразовательную  работу.  «Ничтожные
наследники  северного  исполина,—  писал  Пушкин,—изумленные
блеском  его  величия,  с  суеверной  точностью  подражали  ему  во
всем,  что  только  не  требовало  нового  вдохновения.  Таким  образом,
действия  правительства  были  выше  собственной  его  образованно¬
сти...»  (VIII,  126).  Ломоносов  и  другие  поэты  XVIII  в.,  вы¬
 203

давая  желаемое  за  действительное,  ставили  каждого  нового  монар¬
ха  рядом  с  Петром  I,  находили  в  их  деятельности  сходные  черты.
В  стихотворении  «Стансы»  (1826),  написанном  вскоре  после  ко¬
ронации  Николая  I  и  ему  адресованном,  Пушкин  продолжил  тра¬
дицию  литературы  XVIII  в.  Петр  I  для  него:
 То  академик,  то  герой,
 То  мореплаватель,  то  плотник,
 Он  всеобъемлющей  душой
На  троне  вечный  был  работник.
 (II,  342)
 Поэт  рассматривал  это  произведение  как  «план  прогрессивной  по¬
литики,  на  которую  он  пытался  направить  Николая  I.  В  последнем
стихе  выражалось  пожелание  о  возвращении  декабристов  из  Си¬
бири.  Однако  в  близких  Пушкину  кругах  эти  стансы  были  поняты
как  измена  прежним  убеждениям  и  форма  лести.  Такое  понима¬
ние  его  стихов  заставило  его  написать  стихотворение  «Друзьям»...»
(II,  438).
 «Арап  Петра  Великого»  представляет  первый  незаконченный
опыт  Пушкина  в  прозе.  В  основу  этого  исторического  романа  по¬
ложено  семейное  предание  о  прадеде  поэта  А.  П.  Ганнибале  —  спод¬
вижнике  Петра  I.  Петр  I  показан  в  обыденной  обстановке,  дома,
за  повседневной  работой.  Это  не  герой,  творящий  историю  по  пред¬
начертанию  божества,  а  человек,  руководствующийся  государст¬
венными  принципами  и  которому  в  то  же  время  не  чуждо  ничто
человеческое.
 Пушкин  требовал  от  прозы  реализма,  народности,  умения  пе¬
редать  «местный  колорит»,  исторические  нравы,  обычаи,  язык  ге¬
роев  изображаемой  эпохи.  Основываясь  на  этих  принципах,  он
создавал  русскую  прозу,  критиковал  подражание  французской  ли¬
тературе,  героев  которой  обвинял  в  «холопском  пристрастии  к  ко¬
ролям».  Образцовыми  он  считал  произведения  Вальтера  Скотта,
герои  которых  представлены  в  их  обычном,  повседневном  быту.
В  неоконченном  романе  Пушкина  не  было  присущих  английскому
романисту  длинных  описаний,  сюжетных  повторений,  растянуто¬
сти.
 В  героической  поэме  «Полтава»  (1828),  центром  которой  явля¬
ется  «изображение  Полтавского  боя  как  великого  исторического
события,  поставившего  Россию  на  одно  из  первых  мест  в  Европе»  1,
Пушкин  вновь  обратился  к  эпохе  и  личности  Петра  I.  В  ней  он
объединил  достижения  классической  эпопеи,  трагедии  и  романти¬
ческой  поэмы.  Это  первое  большое  произведение,  написанное  Пуш¬
киным  после  разгрома  декабрьского  восстания.
 Поэта  восхищали  подвиги  русского  народа,  закалившегося  в  су¬
ровых  испытаниях  Северной  войны:
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  258.
 204

...в  искушеньях  долгой  кары,
 Перетерпев  судьбы  удары,
 Окрепла  Русь.  Так  тяжкий  млат,
 Дробя  стекло,  кует  булат.
 (IV,  259)
 В  пушкинской  поэме,  как  верно  отмечается  в  одной  из  работ,
«героическое  воплощено  в  своем  конкретно-историческом  облике,
дается  как  реальная  история  народа,  то,  что  сохранилось  в  памяти
народной.  Образ  самого  Петра  также  героичен,  но  в  обрисовке  его
Пушкин  не  прибегал  ни  к  искусственной  героизации,  обычной  для
классицистической  эпопеи,  ни  к  романтическим  эффектам.  Петра
окружает  реальная  обстановка.  И  в  самой  грандиозной  картине  Пол¬
тавского  боя  нет  ничего  условного,  официально-помпезного,  рито¬
рического.  Возвеличивая  подвиг  и  мужество  петровского  воинства,
Пушкин  отдает  должное  и  сильным  противникам  русских  —  шве¬
дам.  Однако  поэт  дает  почувствовать,  что  сам  Карл  XII  и  его  во¬
инственные  дружины  не  воодушевлены  ничем  высоким,  тогда  как
Петр  и  его  армия  исполнены  патриотизма,  уверенности  в  победе,
за  ними  возникает  образ  всей  России.  И  сам  поэт  полон  гордого  па¬
триотического  чувства  и  восхищения  перед  славпой  победой»  ].
Н.  Полевой  писал  в  «Московском  телеграфе»  (1829,  ч.  XXVI,  №  7),
что  в  «Полтаве»  «везде  русская  душа,  русский  ум,  чего,  кажется,
не  было  в  такой  полноте  ни  в  одной  из  поэм  Пушкина».
 Поэт  вндел  много  общего  между  нашествиями  Наполеопа  и
Карла  XII:
 Он  шел  путем,  где  след  оставил
В  дни  наши  новый,  сильный  враг,
 Когда  падением  ославил
Муж  рока  свой  попятный  шаг.
 (IV,  260)
 Для  Пушкина  Полтава  и  Бородино  —  важнейшие  вехи  героичес¬
кой  борьбы  русского  народа  за  национальную  независимость.
В  предисловии  к  первому  изданию  «Полтавы»  Пушкин  писал:  «Пол¬
тавская  битва  —  одно  из  самых  важных  и  самых  счастливых  про¬
исшествий  царствования  Петра  Великого.  Она  избавила  его  от  опас¬
нейшего  врага;  утвердила  русское  владычество  на  юге;  обеспечила
новые  заведения  на  севере  и  доказала  государству  успех  и  необ¬
ходимость  преобразования,  совершаемого  царем».  Эти  слова  Пуш¬
кина  перекликаются  с  высказыванием  В.  Г.  Белинского:  «Полтав¬
ская  битва  была  не  простое  сражение,  замечательное  по  огромно¬
сти  военных  сил,  по  упорству  сражающихся  и  количеству  проли¬
той  крови;  нет,  это  была  битва  за  существование  целого  народа,  за
будущность  целого  государства»  2.
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
стр.  258—259.
 2  В.  Г.  Белинский.  Поли.  собр.  соч.,  т.  VII.  М.,  Изд-во  АН  СССР,  1955,
стр.  417.
 205

Сюжет  поэмы,  однако,  не  ограничивается  описанием  Полтав¬
ской  битвы.  В  ней  изображены  судьбы  отдельных  людей,  перепле¬
таются  органически  связанные  две  сюжетные  линии:  личная  и  об¬
щественная.  Отношения  Мазепы  и  Кочубея  —  сначала  чисто  се¬
мейные,  частные  —  в  процессе  своего  развития  вовлекают  в  сферу
действия  и  Петра  I.  В  отличие  от  произведений  классицизма  в
«Полтаве»  большое  место  занимает  любовная  интрига.  «Изобра¬
жение  огромного  исторического  события  совмещается...  с  трагеди¬
ей  личности,  с  романтическим  сюжетом  о  драматической  любви
Марии  к  Мазепе»  *.
 Пушкин  подошел  к  созданию  образа  Мазепы  в  соответствии  с
исторической  правдой.  «Некоторые  писатели  хотели  сделать  из
него  героя  свободы,  нового  Богдана  Хмельницкого,  —  писал  Пуш¬
кин  в  предисловии  к  первому  изданию  «Полтавы».  —  История  пред¬
ставляет  его  честолюбцем,  закоренелым  в  коварствах  и  злодеяни¬
ях...  Некто  в  романтической  повести  изобразил  Мазепу  старым
трусом,  бледнеющим  перед  вооруженной  женщиною,  изобрета¬
ющим  утонченные  ужасы,  годные  во  французской  мелодраме  и  пр.
Лучше  было  бы  развить  и  объяснить  настоящий  характер  мя¬
тежного  гетмана,  не  искажая  своевольно  исторического  лица»  (IV,
519).  Романтическая  фабула  в  поэме  совмещается  с  исторически¬
ми  событиями  эпохи.  В  изображении  Мазепы,  Петра  и  других
персонажей  Пушкин  широко  использовал  художественные  дости¬
жения  своих  предшественников,  однако  вместе  с  тем  создал  неч¬
то  принципиально  новое.  Как  во  многих  произведениях  литера¬
туры  XVIII  в.,  пушкинский  Мазепа  —  «старик  надменный»,
который  «не  помнит  благостыни»,  творит  «козни».  Вслед  за  про¬
поведниками  петровской  поры  Пушкин  называет  Мазепу  Иудой
|(«Сам  царь  Иуду  утешал»,  «куда  бежал  Иуда  в  страхе?»),
сравнивает  его  со  змеем  («Не  знаешь  ты,  какого  змия  ласкаешь...»)
и  т.  д.  Мятежный  гетман  наделен  романтическими  чертами,  однако
Мазепа  отнюдь  не  романтический  злодей,  а  представляет  во  многом
достоверную  историческую  фигуру.  Об  этом  сам  Пушкин  писал  в
предисловии  к  «Полтаве»,  возражая  против  иной  трактовки  обра¬
за.  Пушкин  даже  «противопоставлял  свою  «Полтаву»  байронов-
ской  поэме  «Мазепа»,  в  которой  образ  Мазепы  дан  в  романтиче¬
ском  плане,  оторванно  от  конкретно-исторической  обстановки.  Пуш¬
кин  стремится  правдиво  развить  характер  Мазепы  как  хитрого
и  коварного  интригана-изменника,  одержимого  не  только  старче¬
ской  страстью  к  Марии,  но  и  жаждой  власти  и  честолюбием.
«Мазепа  действует  в  моей  поэме  точь-в-точь  как  в  истории,  а  речи
его  объясняют  его  исторический  характер»,—  замечает  Пушкин.
Личная  вражда  гетмана  к  Петру,  занимающая  чуть  не  основное  ме¬
сто  у  Байрона,  в  поэме  Пушкина  выступает  как  одна  из  деталей,
а  измена  Мазепы  трактуется  в  свете  политических  отношений  Рос¬
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  259.
 206

сии,  Польши,  Швеции,  Украины»  \  При  создании  образа  Мазепы
Пушкин  использовал  различные  художественные  средства,  в  част¬
ности  традиционный  прием  предшествующей  литературы  —  беседу
героя  с  наперсником.  Вот,  например,  разговор  Мазепы  с  Орликом
в  ночь  перед  Полтавской  битвой,  дающий  представление  не  толь¬
ко  об  измене,  лукавстве  Мазепы,  но  и  его  сильном  уме:
 Нет,  вижу  я,  нет,  Орлик  мой,
 Поторопились  мы  некстати:
 Расчет  и  дерзкий  и  плохой,
 И  в  нем  не  будет  благодати.
 Пропала,  видно,  цель  моя.
 Что  делать?  дал  я  промах  важный:
 Ошибся  в  этом  Карле  я.
 Он  мальчик  бойкий  п  отважный...
 Но  не  ему  вести  борьбу
С  самодержавным  великаном...
 (IV,  292-293)
 Характер  Мазепы  диалектически  противоречив:  гетман  орга¬
низует  своих  единомышленников,  коварством  добивается  доверия
и  расположения  Петра  I.  Для  того  чтобы  усыпить  подозрение,  при¬
творяется  больным.  Однако  даже  у  самого  закоренелого  преступ¬
ника  найдутся  какие-то  человеческие  черты.  Поставив  свои  чес¬
толюбивые  замыслы  выше  личных  привязанностей,  Мазепа  не
может  избавиться  от  тяжелых  раздумий:  «В  его  душе  проходят
думы,  одна  другой  мрачней,  мрачней».  Он  любит  Марию  и  сожале¬
ет  о  том,  что  связал  ее  судьбу,  с  ужасом  думает  об  ударе,  кото¬
рый  ее  ожидает.  Возвратившись  домой  после  казни  Кочубея  и
Искры  и  не  найдя  Марии,  он  посылает  на  поиски  слуг,  а  сам,
«смятенный»,  запирается  в  светлице:
 Сидел  он,  не  смыкая  очи,
 Нездешней  мукою  томим.
 Мазепа  отдал  палачу  своих  бывших  друзей,  однако  не  может  за¬
глушить  угрызений  совести.  Пушкин  раскрывает  сложные  пси¬
хологические  переживания  Мазепы.  Тихая  и  теплая  ночь  кажется
ему  душной,  как  «черная  тюрьма»,  тополя  представляются  судь¬
ями,  а  звезды—  «обвинительными  очами»;  еще  не  зная  об  участи
юной  Марии,  он  терзается  «какой-то  страшной  пустотой».  Глубо¬
кая  горесть  охватывает  Мазепу  при  виде  крушения  его  честолю¬
бивых  замыслов.  Если  в  церковных  проповедях,  одах  и  поэмах
классицизма  личная  жизнь  и  переживания  Мазепы  не  имели  значе¬
ния,  интересовала  главным  образом  его  государственная  деятель¬
ность,  то  образ  Мазепы,  созданный  Пушкиным,  полнокровный:  пе¬
ред  нами  живой,  мятущийся  человек  с  сильным  характером,  твер¬
дой  волей.
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  259.

Честолюбивому  гетману  Мазепе,  пошедшему  против  хода  ис¬
тории  для  достижения  личных,  эгоистических  устремлений,  в  поэ¬
ме  противопоставлен  героический  образ  Петра  I,  действующего  во
имя  возрождения  «России  молодой»,  дела  исторической  необхо¬
димости.
 Внешний  облик  Петра,  нарисованный  Пушкиным,  тоже  близок
к  изображениям  литературы  XVIII  в.:
 Тогда-то  свыше  вдохновенный
Раздался  звучный  глас  Петра:
 «За  дело,  с  богом!»  Из  шатра,
 Толпой  любимцев  окруженный,
 Выходит  Петр.  Его  глаза
Сияют.  Лик  его  ужасен.
 Движенья  быстры.  Он  прекрасен.
 Он  весь,  как  божия  гроза.
 Идет.  Ему  коня  подводят,
 Ретив  и  смирен  верный  конь.
 Почуя  роковой  огонь,
 Дрожит.  Глазами  косо  водит
И  мчится  в  прахе  боевом,
 Гордясь  могучим  седоком.
 (IV,  295-296)
 Петр  впервые  появляется  в  поэме  только  па  Полтавском  поле,
после  развязки  личной  драмы  героев  (казнь  Кочубея,  бегство  Ма¬
рии).  Это  придает  его  фигуре  большую  значительность.
 Вместо  обычной  речи  к  войскам  перед  боем  .  Петр  I  бросает  ко¬
роткое:  «За  дело,  с  богом!»  В  одержании  победы  Петру  I  оказыва¬
ют  помощь  не  небожители.  Правда,  какие-то  отзвуки  этой  тради¬
ции  содержатся  в  указании,  что  Петр  —  «...свыше  вдохновенный...».
В  литературе  XVIII  в.  только  намечалось  изображение  человече¬
ского  характера.  У  Пушкина  что  не  герой,  то  характер.  Жестоко¬
сти  и  безграничному  злопамятству  Мазепы  противопоставляется
способность  Петра  легко  прощать  обиды  своим  врагам  («В  шат¬
ре  своем  он  угощает  своих  вождей,  вождей  чужих,  и  славных
пленников  ласкает,  и  за  учителей  своих  заздравный  кубок  подни¬
мает»,  IV,  299).
 В  традиции  литературы  XVIII  в.,  начатой  Вольтером,  пред¬
ставлен  у  Пушкина  шведский  король  Карл  XII:  «любовник  бран¬
ной  славы»,  «воинственный  бродяга»,  честолюбивый,  авантюрист,
задумавший  завоевать  Россию:
 Как  полк,  вертеться  он  судьбу
Принудить  хочет  барабаном...
 (IV,  293)
 Различие  характеров  Петра  I  и  Карла  XII,  их  поведение  в
Полтавском  бою  подчеркнуты  и  стилистически.  Решительность,
смелость  и  уверенность  в  победе  Петра  переданы  короткими,  чет¬
кими,  исполненными  внутренней  силы  предложениями:
 208

Выходит  Петр.  Его  глаза
Сияют.  Лик  его  ужасен.
 Движенья  быстры.  Он  прекрасен.
 Он  весь,  как  божия  гроза.
 Медлительность  и  неуверенность  в  победе  шведского  короля  пе¬
редаются  предложениями  развернутыми,  со  многими  определени¬
ями:
 И  перед  синими  рядами
Своих  воинственных  дружин,
 Несомый  верными  слугами,
 В  качалке,  бледен,  недвижим,
 Страдая  раной,  Карл  явился.
 Вожди  героя  шли  за  ним...
 (IV,  297)
 Поэты  XVIII  в.  давали  «приподнятое»  изображение  битвы.
Сама  природа  не  оставалась  равнодушной  при  столкновении  вою¬
ющих  сторон.  Противники  и  их  действия  гиперболизировались,
битва  приобретала  грандиозные,  космические  масштабы.  Мы  пом¬
ним,  что  Ломоносов,  например,  представлял  битву  в  виде  двух  туч,
столкнувшихся  в  небе.  Для  изображения  сражений  использова¬
лись  образы  «медных  драконов»,  жерл,  изрыгающих  огонь.
 Описание  Полтавского  боя  у  Пушкина  начинается  с  картины
наступающего  утра  («Горит  восток  зарею  новой»).  В  поэмах  клас¬
сицизма  отсутствовало  изображение  времени  боя,  у  Пушкина  по¬
казано  время  не  только  начала  сражения,  но  и  его  переломного
момента  («Уж  близок  полдень.  Жар  пылает,  как  пахарь,  битва
отдыхает...»).  Эпизоды  Полтавского  сражения  Пушкин  насыщает
многими  подробностями.  У  некоторых  современных  Пушкину  по¬
этов  герои  все  еще  изображались  в  доспехах  античных  воинов;
из  «Полтавы»  мы  узнаем,  что  у  шведов  синие  мундиры.  В  соответ¬
ствии  с  историческими  фактами  шведы  первыми  начинают  сраже¬
ние,  русские  отбивают  их  атаку,  перед  войском  появляется  Петр  I,
начинается  решительное  сражение.  Вместо  изрыгающих  огонь
«медных  драконов»,  грома,  тучи  стрел  Пушкин  дал  описание  ре¬
альных  явлений:  слышен  грохот  пушек,  свист  пуль,  полки  приго¬
товились,  взяли  ружья  наперевес  («Нависли  хладные  штыки»).
Впереди  «летит»  шведская  конница,  за  ней  —  пехота.  Их  отбива¬
ют  пальбой  из  пушек;  Розен  уходит,  Шлиппенбах  сдается.  У  Пуш¬
кина  картина  битвы  громадная,  широкая  по  охвату,  как  бы  втя¬
гивающая  в  себя  читателя;  но  впечатление  это  достигается  не  ги¬
перболой  и  фантастической  сверхъестественностью,  а  реальным
масштабом,  широтой  поля  битвы,  которое  «гремит,  пылает  здесь
и  там».  Бой  не  условная  конструкция  определенных  поэтических
элементов,  а  правдивое  воспроизведение  исторической  реальнос¬
ти.  Динамизм  и  напряженность  происходящего  передаются  корот¬
кими,  отрывистыми  фразами:
 209

Швед,  русский  —  колет,  рубит,  режет.
 Бой  барабанный,  клики,  скрежет,
 Гром  пушекг  топот,  ржанье,  стон,
 И  смерть  и  ад  со  всех  сторон.
 (IV,  297)
 В  «Полтаве»  сохраняются  торжественная  семантика  вопросов  и
восклицаний,  церковнославянизмы,  «пророческое»  предупрежде¬
ние  автора  о  дальнейшем  развитии  событий:
 И  ты,  любовник  бранной  славы,
 Для  шлема  кинувший  венец,
 Твой  близок  день,  ты  вал  Полтавы
Вдали  завидел  наконец.
 (IV,  297)
 В  поэме  часто  используются  перифразы  («малороссийский  влады¬
ка»,  «вождь  Украины»,  «полтавский  победитель»,  «враг  России»),
имеются  олицетворения,  которые  в  отличие  от  литературы  клас¬
сицизма  не  дают  аллегорического  образа,  не  представляются  как
живые  существа  («Так,  своеволием  пылая,  роптала  юность  уда¬
лая»;  «Карла  ждал  нетерпеливо  их  легкомысленный  восторг»).
В  литературе  классицизма  развернутые  сравнения  придавали  тор¬
жественность,  утяжеляли  повествование.  У  Пушкина  сравнения
кратки  и  точны  («Так  тяжкий  млат,  дробя  стекло,  кует  булат»).
 В  «Полтаве»  совершенно  отсутствует  присущая  многим  про¬
изведениям  классицизма  лесть  монархам;  это  проявляется  с  са¬
мого  начала,  в  словах  пушкинского  «Посвящения».  Классицисти¬
ческая  эпопея  на  историческую  тему  охотно  прибегала  к  вымыс¬
лу,  события  и  факты  из  одного  времени  переносились  в  другое  —
сознательно  искажалась  историческая  действительность.  Проти¬
воположного  принципа  придерживался  автор  «Полтавы».  В  за¬
метке  о  «Полтаве»  (1830)  он  писал:  «Обременять  вымышленными
ужасами  исторические  характеры  и  не  мудрено,  и  не  великодуш¬
но.  Клевета  и  в  поэмах  всегда  казалась  непохвальною».
 «Полтава»  отличается  связным  повествованием,  в  которое  вкра¬
плены  диалоги  героев,  лирические  и  патетические  отступления.
В  зависимости  от  характеров  персонажей  поэмы  меняется  стиль
повествования:  он  то  лирически  нежный  и  взволнованный,  то  тор¬
жественно  мрачный  и  патетический.  Линии  исторической  в  поэме
Пушкин  все  же  придавал  более  важное  значение,  чем  личным  от¬
ношениям  героев,  и  не  случайно  первоначальное  название  «Мазе¬
па»  переменил  на  «Полтава».
 В  художественном  развитии  поэта,  в  его  творческих  исканиях
«Полтава»  явилась  «опытом  создания  реалистической  поэмы  на
историческую  тему»  К  Пушкин  создал  глубоко  народное  произве¬
дение.  Он  первым  писал  о  том,  что  каждый  народ  имеет  свои  су¬
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  259.
 210

щественные  национальные  особенности,  которые  находят  отраже¬
ние  в  его  поэзии:  «Климат,  образ  правления,  вера  дают  каждому
народу  оообенную  физиономию,  которая  более  или  менее  отража¬
ется  в  зеркале  поэзии.  Есть  образ  мыслей  и  чувствований,  есть
тьма  обычаев,  поверий  и  привычек,  принадлежащих  исключитель¬
но  какому-нибудь  народу».  Своеобразие  психологического  мира
и  общественной  жизни  пушкинских  героев  связано  в  поэме  с  на¬
родной  оценкой  событий.  В  прямых  высказываниях,  лирических
признаниях,  эпитетах,  тоне  повествования  отчетливо  слышен  го¬
лос  автора,  он  не  субъективен,  как  в  предшествующих  романти¬
ческих  поэмах,  а  отражает  народное  мнение  о  зле  и  насилии,  доб¬
ре  и  исторической  справедливости.  Поэма  с  ее  мажорным,  победно
торжествующим  строем  исполнена  исторического  оптимизма  и  ве¬
ры  в  силы  народа.  Белинский  указывал,  что  в  великих  произведе¬
ниях  литературы,  «как  в  фокусе,  видно  назначение  народа,  ме¬
сто,  занимаемое  им  в  великом  семействе  человеческого  рода».
 Поэма  написана  четырехстопным  ямбом.  Этот  стихотворный
размер  торжественных  од  Ломоносова  под  пером  Пушкина  пред¬
стал  в  новом,  более  обогащенном  виде.  Белинский  писал,  что  «Пол¬
тава»  «богата  новым  элементом  —  народностью  в  выражении».  Эта
особенность  поэмы  проявилась  в  ее  близости  к  устному  народно¬
поэтическому  творчеству  (рассказ  Кочубея  о  трех  кладах,  описа¬
ние  скачущего  с  доносом  казака:  «Кто  при  звездах  и  при  луне...»),
в  языке  легком  и  прозрачном,  песенной  настроенности.  «Есть  что-
то  оригинальное,  самобытное,  чисто  русское  в  тоне  рассказа,  в  ду¬
хе  и  обороте  выражений»  —  так  характеризовал  Белинский  стиль
пушкинской  поэмы.
 Образ  Петра  I  интересовал  Пушкина  на  протяжении  всей  жиз¬
ни.  В  подготовительных  материалах  к  «Истории  Петра»  поэт  пи¬
сал:  «Достойна  удивления  разность  между  государственными  уч¬
реждениями  Петра  Великого  и  временными  его  указами.  Первые
суть  плоды  ума  обширного,  исполненного  доброжелательности  и
мудрости,  вторые  нередко  жестоки,  своенравны  и,  кажется,  пи¬
саны  кнутом.  Первые  были  для  вечности  или  по  крайней  мере  для
будущего,  —  вторые  вырвались  у  нетерпеливого  самовластного  по¬
мещика»  (IX,  413).  Отметим,  что  тот  постоянный  настойчивый
интерес,  который  испытывал  поэт  к  эпохе  и  личности  Петра,  был
связан  не  только  «с  надеждами  Пушкина  добиться  от  правитель¬
ства  прогрессивных  реформ,  подобных  реформам  Петра.  Тема  Пет¬
ра  I  обусловливалась  всей  пушкинской  концепцией  исторического
развития  России.  Пушкин  считал,  что  русский  народ,  идя  своеоб¬
разной  и  самобытной  исторической  дорогой,  благодаря  реформам
Петра  вступил  на  путь  просвещения,  тем  самым  обеспечив  себе
в  будущем  возможность  свободы»  К
 Дальнейшее  развитие  образ  Петра  I  получил  в  поэме  «Медный
всадник»,  которая  явилась  результатом  размышлений  Пушкина
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  260.
 211

об  историческом  значении  реформ  Петра  и  развитии  новой,  после¬
петровской  России.  Одной  из  идей  поэмы  является  «мысль  о  том,
что  самодержавие,  при  Петре  сыгравшее  прогрессивную  роль  в
развитии  России,  в  последующем  превратилось  в  реакционную,
антинациональную  силу,  задерживающую  всякое  движение
вперед.  С  другой  стороны,  в  русском  обществе  не  было  тогда  и  си¬
лы,  способной  противопоставить  себя  деспотической  монархии,
чудовищному,  топчущему  все  человеческое  «медному  всаднику»  \
В  поэме  противопоставлены  фигуры  царя  —  «медного  всадника»,
вздыбившего  Россию,  построившего  новый  город,  и  маленького
человека,  бедного  чиновника  Евгения,  в  злосчастной  судьбе  кото¬
рого  ярко  показаны  социальные  контрасты  северной  столицы.
В  отчаянии  он  грозит  основателю  этого  города.  Но  мятеж  его  безу-
меп:  Петр  I  выполнял  историческую  миссию,  не  только  «в  Европу
прорубил  окно»,  но  и  укрепил  самодержавную  тиранию,  борьба  с
которой  на  данпом  этапе  обречена  на  неудачу.  «В  выборе  сюжета
Пушкиным  руководила  мысль  о  трагизме  того  положения,  что  по¬
ступательное  движение  истории  вызывает  жертвы  в  лице  таких
людей,  как  Евгений,  деклассированный  дворянин,  обреченный  на
гибель  всем  ходом  вещей.  Жестокое  столкновение  исторической
необходимости  с  обреченностью  частной  личной  жизни  и  натолк¬
нуло  Пушкина  на  разработку  сюжета,  намеченного  уже  в  неза¬
конченной  поэме  «Езерский».  Возможно,  что  тема  наводнения  и
памятника  Петра  вызвана  произведениями  Мицкевича,  упомипа-
емыми  в  примечаниях:  «Олешкевич»  и  особенно  «Памятник  Петру
Великому».  В  последнем  стихотворении  Мицкевич  описывает  се¬
бя  с  другим  поэтом,  в  котором  узнавали  Пушкина,  у  памятника
Петра,  причем  русский  поэт  в  беседе  с  Мицкевичем  так  истолко¬
вывает  аллегорию  памятника:  «Уж  пьедестал  готов,  летит  медный
царь,  царь-кнутодержец,  в  тоге  римлянина,  вскакивает  конь  на
гранитную  стену,  останавливается  на  краю  и  вздымается  на  ды¬
бы».  И  поэт,  сравнивая  статую  с  застывшим  водопадом,  заключал:
«Скоро  блеснет  солнце  свободы,  и  западный  ветер  согреет  эту
страну:  что  же  будет  тогда  с  водопадом?»  Отрицательному  отно¬
шению  Мицкевича  к  Петру  Пушкин  противопоставил  свое,  поло¬
жительное,  и  в  этом  можно  видеть  полемическую  цель  Пушкина»
(IV,  572).
 Проблема  народа,  крестьянская  тема  становится  центральной
в  прозе  Пушкина  30-х  годов.  Еще  в  1822  г.  поэт  писал  о  том,  что
«политическая  наша  свобода  неразлучна  с  освобождением  кре¬
стьян».
 В  30-е  годы  в  связи  с  назревающей  революцией  тема  восста¬
ния  нашла  свое  отражение  и  в  западноевропейской  литературе.
В  1829  г.  в  русском  переводе  появилась  поэма  Байрона  «Лара»,  где
восстание  явилось  эпизодом  в  жизни  Лары.  В  романе  В.  Гюго
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1903,
 стр.  294.
 212

«Бюг  Жаргаль»  изображалось  восстание  негров  против  белых  на
острове  Сан-Доминго.  (Об  этом  романе  Н.  Полевой  в  1832  г.  пе¬
чатал  статьи  в  «Московском  телеграфе».)  В  1828  г.  была  на¬
печатана  пьеса  П.  Мериме  «Жакерия»,  в  которой  вождь  восстав¬
ших,  бывший  деревенский  кузнец  говорит,  что  «нужно  истребить
всю  дворянскую  породу»,  и  убивает  пленного  рыцаря  бдивье.
В  1829  г.  П.  Мериме  написал  «Таманго»—  повесть  о  восстании  нег-
ров-невольников  на  корабле.  В  ней  резко  осуждались  жестокость
и  бесчеловечность  дворянства...
 В  России  в  это  время  прокатилась  волна  «холерных  бунтов»  и
восстаний  в  военных  поселениях.  Правительство  жестоко  подавля¬
ло  их,  дороги  были  перекрыты  воинскими  командами.  Летом  1831  г*
для  подавления  восстания  в  военных  поселениях  в  Старую  Русу
прибыл  сам  Николай  I.  Суду  было  предано  до  4  тысяч  поселенцев.
250  человек  были  засечены  насмерть,  остальные  сосланы.  Внима¬
ние  передовых  русских  литераторов  в  это  время  привлекали
выступления  крестьян.  В  1831  г.  была  написана  драматическая  по¬
весть  В.  Г.  Белинского  «Дмитрий  Калинин»,  разоблачающая  ужа¬
сы  крепостного  права.  В  «Невском  альманахе»  за  1832  г.  был  опуб¬
ликован  «Рассказ  моей  бабушки»  за  подписью  «А.  К.»,  повеству¬
ющий  о  крестьянском  восстании.
 Критика  крепостного  права  содержалась  в  пушкинской  «Ис¬
тории  села  Горюхина»  (1830),  которая  рассказывала  о  бесправии
крестьян.  «История»  должна  была  закончиться  бунтом.  Кресть¬
янское  восстание  изображено  в  повести  «Дубровский»  (1833),  по¬
вествующей  о  том,  как  своевольный  и  властный  помещик  Троеку¬
ров  незаконно  отнял  родовое  поместье  у  своего  бедного  соседа
Дубровского.  С  симпатией  обрисован  характер  этого  независимо
мыслящего  человека.  Сын  Дубровского  борется  с  всесильным  вель¬
можей,  его  поддерживают  крестьяне.  Пушкин  продолжил  традицию
изображения  помещиков  «века  Екатерины»,  жестоко  угнетав¬
ших  крепостных;  в  то  же  время  он  изобразил  крестьян,  не  поже¬
лавших  примириться  со  своим  бесправным  положением  и  подняв¬
шихся  на  вооруженную  борьбу.  Здесь  особенно  примечателен  об¬
раз  кузнеца  Архипа.  «Он  выступает  не  только  против  исправника.
Архип  расправляется  с  судом  по  собственной  воле  и  вопреки  же¬
ланию  Дубровского.  На  просьбу  разжалобившейся  Егоровны  по¬
жалеть  погибающих  в  огне  приказных  он  твердо  отвечает:  «Как
не  так».  После  расправы  он  заявляет:  «Теперь  все  ладно».
 Крепостнический  гнет,  жестокость  помещиков  вынуждают  на¬
род  «бунтовать»  —  таков  идейный  смысл  крестьянских  образов
романа,  раскрывающих  глубокое  сочувствие  поэта  крепостному
крестьянству.  Здесь  «Дубровский»  предваряет  «Капитанскую
дочку».
 Среди  дворянских  персонажей  романа  выделяется  образ  Дуб¬
ровского.  Он  оказывается  отщепенцем  по  отношению  к  помещичье
ей  среде.  Дубровский  —  бунтарь.  Образ  бунтаря-протестанта  про¬
тив  рабства  и  деспотизма  встречается  во  многих  произведениях
 213

Пушкина,  начиная  с  его  романтических  поэм.  В  «Дубровском»  он
приобретает  конкретное  социальное  содержание.  Образ  дворяни-
па-бунтаря  Пушкин  сближает  в  романе  с  бунтарскими  настроения¬
ми  крепостного  крестьянства.  Однако  поэт  не  делает  своего  героя
вождем  крестьян,  как  их  единомышленника,  и  показывает  личные
мотивы  бунтарства  Дубровского.  Когда  борьба  с  Троекуровым
закончилась  и  Маша  оказалась  замужем  за  Верейским,  Дубров¬
ский  покидает  своих  товарищей,  заявляя  им:  «Вы  все  мошенни¬
ки».  Крепостной  массе  он  остается  чуждым»  1.
 Наиболее  ярко  стихийное  крестьянское  восстание  показано
Пушкиным  в  романе  «Капитанская  дочка»  (1836).  Гоголь  писал:
«Сравнительно  с  «Капитанской  дочкой»  все  наши  романы  и  пове¬
сти  кажутся  приторной  размазней.  Чистота  и  безыскусственность
взошли  в  ней  на  такую  высокую  ступень,  что  сама  действитель¬
ность  кажется  перед  нею  искусственной  и  карикатурной»2.
 В  1833  г.  Пушкин  работал  над  «Историей  Пугачева»,  в  кото¬
рой  впервые  в  русской  историографии  пытался  осветить  вопрос
о  причинах  крестьянских  восстаний.  В  процессе  создания  романа
Пушкин  провел  большую  исследовательскую  работу,  объехал  мно¬
гие  места,  где  проходили  сражения  повстанцев  с  регулярными
царскими  войсками,  беседовал  с  очевидцами,  собирал  предания
и  легенды.  В  Оренбурге  Пушкин  услышал  рассказ  об  офицере
Шванвиче  («Шванвичская  история»),  который  примкнул  к  Пу¬
гачеву,  был  впоследствии  осужден,  но  затем,  по  словам  самого
Пушкина,  «помилован  императрицей  по  просьбе  престарелого  от¬
ца,  кинувшегося  ей  в  ноги»  (VI,  781).  Пушкин  решил  использо¬
вать  услышанную  им  историю  для  своего  художественного  расска¬
за  о  Пугачеве  и  пугачевцах,  «его  привлекла  судьба  героя  —  дворя-
нина-отщепенца,  покинувшего  ряды  своего  класса.  Исторический
фон  —  пугачевщина  —  придавал  обработке  сюжета  особый  интерес:
Пушкин  увидел  возможность  коснуться  в  романе  волновавших  его
вопросов,  связанных  с  размышлениями  о  судьбах  русского  кресть¬
янства  и  дворянства,  о  крестьянской  революции,  о  бюрократиче¬
ской  системе  русского  самодержавия»  (VI,  779).
 Одни  и  те  же  события  Пушкин  воспроизвел  и  в  «Капитанской
дочке»,  и  в  «Истории  Пугачева».  Говоря  в  самом  начале  повест¬
вования  о  крестьянских  волнениях,  предшествовавших  Пугачев¬
скому  восстанию,  Пушкин  «стремился  раскрыть  ход  народного
движения  на  протяжении  нескольких  десятилетий,  приведшего  к
массовому  крестьянскому  восстанию  в  1773—1775  годах.  В  образах
белогорских  казаков,  изувеченного  башкирца,  татарина,  чуваша,
крестьянина  с  уральских  заводов,  поволжских  крестьян  Пушкин
рисует  разнообразный  состав  движения,  его  широкую  социаль¬
ную  базу.  Пушкин  показывает,  что  восстание  Пугачева  поддержи¬
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
стр.  284.
 2  Н.  В.  Гоголь.  Поли.  собр.  соч.,  т.  8.  М.,  1952,  стр.  384.
 214

валось  угнетенными  царизмом  народностями  юга  Урала.  В  пове¬
сти  раскрыт  широкий  размах  движения,  его  народный  и  массовый
характер»  1.  Пушкин  в  своей  повести  сумел  показать  народ  как
главную  движущую  силу  исторического  процесса.  За  Пугачевым
пошли  казаки,  башкиры,  крепостные  крестьяне,  работные  люди  с
заводов  Урала  («народ  повалил  на  площадь»,  где  был  Пугачев:
«народ  бросился  за  ним»,  «народ  пошел  провожать  Пугачева»).
 Вопреки  официальной  дворянской  публицистике  XVIII—
XIX  вв.,  стремившейся  представить  Пугачева  извергом,  злодеем,
рисовавшей  его  фигуру  черными  красками,  Пушкин  в  своем  про¬
изведении  дал  яркий  образ  вождя  восставших  крестьян.  «Черты
лица  его,  правильные  и  довольно  приятные,  не  изъявляли  ничего
свирепого»,—признается  Гринев.  Подобно  кузнецу  Архипу  из
повести  «Дубровский»,  Пугачеву  присуще  чувство  справедливо¬
сти,  но,  как  и  Архип,  он  беспощаден  к  своим  классовым  врагам.
Пугачев  готов  вступиться  за  обиженных  и  слабых.  Узнав  от  Грине¬
ва  об  обидах,  чинимых  Маше  Мироновой,  он  вступается  за  нее.
«Кто  из  моих  людей  смеет  обижать  сироту?—  закричал  он.—  Будь
он  семи  пядень  во  лбу,  а  от  суда  моего  не  уйдет...»  Пугачев  помнит
добро,  характеру  его  присущи  размах,  смелость  и  решительность,
сочетающиеся  с  мятежным  духом  и  удалью.  Уже  первое  его  по¬
явление  рисует  нам  человека  незаурядного.  Из  тьмы,  из  страшно¬
го  бурана,  грозящего  гибелью  заблудившимся  путникам,  появля¬
ется  спокойпый  и  смелый  вожатый.  В  худеньком  армяке,  он  один
среди  ревущей  снежной  пустыни  не  теряет  присутствия  духа  и
сразу  внушает  к  себе  доверие.  Весь  склад  ума  Пугачева,  его  не¬
устрашимость  и  хладнокровие  воспитаны  жизнью,  полной  тревог
и  опасностей.  Его  уверенность  рождена  знанием  жизни,  он  умеет
находить  дорогу  по  звездам,  по  дуновению  ветра  и  едва  уловимо¬
му  запаху  дыма  определять  человеческое  жилье.  «Бодрость»
Пугачева  вызвана  его  любовью  к  жизни,  к  природе.  Он  везде
чувствует  себя  легко  и  непринужденно,  всюду  он  «свой  человек».
Подаренный  заячий  тулупчик  он  рассматривает  не  как  плату  за
оказанную  им  услугу,  а  как  дар,  обязывающий  его  к  ответному
действию.  Пугачев  несколько  раз  спасает  Гринева  от  смерти,  воз¬
вращает  ему  невесту,  отпускает  на  свободу.  Пугачев  демократичен
и  прост  в  обращении.  Гринев  был  удивлен  «странным  военным
советом»  пугачевцев,  на  котором  все  чувствовали  себя  «как  това¬
рищи».  «Каждый  хвастал,  предлагал  свои  мнения  и  свободно
оспаривал  Пугачева».  Плоть  от  плоти  народа  Пугачев  связан  с  мас¬
сами,  которые  возглавляет.  В  «Истории  Пугачева»  Пушкин  пи¬
сал:  «Весь  черный  народ  был  за  Пугачева...  Одно  дворянство  было
открытым  образом  на  стороне  правительства...  выгоды  их  бы¬
ли  слишком  противуположны».  Ненависть  ко  всему  «антинарод¬
ному  и  вместе  с  тем  великодушие  и  гуманность,  личная  талантли¬
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1903,
 стр.  285.
 215

вость  и  русская  удаль  —  таковы  основные  черты,  раскрытые
Пушкиным  в  образе  Пугачева  как  вождя  крестьянской  революции.
 Но  в  образе  Пугачева  и  его  ближайших  соратников  раскрыта
и  слабость  движения,  его  политическая  незрелость.  Образ  «царя-
батюшки»  соответствовал  настроениям  самого  народа  и  его  чая¬
ниям.
 Пушкин  очень  глубоко  раскрыл  образ  Пугачева.  Так  же  как  и
рядовому  крепостному  крестьянину,  Пугачеву  свойственны  недо¬
верие  и  недоброжелательство  ко  всякому  «барину»,  хотя  бы  этот
барин  был  на  его  стороне,  как  Швабрин,  или  сочувствовал  ему
лично,  как  Гринев.  Добродушие  и  простосердечие  Пугачева  так¬
же  черты  характера  народного.  В  одной-двух  сценах  внешняя  ве¬
личественность  Пугачева  окрашивается  Пушкиным  в  юмористиче¬
ские  тона.  Однако  мягкий,  любовный  юмор  не  снижает  образа,
вызывая  не  столько  смех,  сколько  симпатию  и  сочувствие,  с  ко¬
торыми  относился  сам  поэт  к  своему  герою.  Эти  сцены  усиливают
историческую  конкретность  образа  Пугачева,  который  был  для
Пушкина  не  только  вождем  крестьянского  восстания,  потрясшего
дворянское  государство,  но  и  простым  казаком  «Емелькой  Пуга¬
чевым».
 Однако  существенное,  ведущее  в  образе  Пугачева  —  вели¬
чие,  героизм,  столь  импонировавшие  Пушкину.  Это  выражено
символическим  образом  орла,  о  котором  говорит  пугачевская
сказка»  *.
 Речь  Пугачева  образная,  насыщена  пословицами,  пересыпа¬
на  остротами,  намеками.  Хозяину  умета  он  так  говорит,  напри¬
мер,  о  предстоящих  столкновениях  восставших  с  правительствен¬
ными  войсками:  «Молчи,  дядя,  —  будет  дождик,  будут  и  грибки;
а  будут  грибки,  будет  и  кузов».  Иногда  он  облекает  свои  мысли
в  поэтические  формы.  С  «каким-то  диким  вдохновением»  рас¬
сказал  он  калмыцкую  сказку  об  орле  и  вороне,  иллюстрируя
мысль  о  том,  что  один  миг  вольной  жизни  лучше  многих  лет  не¬
воли  и  прозябания.  Пушкин  был  убежден,  что  подобные  люди
сыграли  свою  историческую  роль  и  в  войне  1812  г.  Посылая  Д.  Да¬
выдову  «Историю  пугачевского  бунта»,  он  писал:
 Вот  мой  Пугач:  при  первом  взгляде
Он  виден  —  плут,  казак  прямой;
 В  передовом  твоем  отряде
Урядник  был  бы  он  лихой.
 (III,  364)
 В  «Капитанской  дочке»  перед  читателем  предстает  целая  га¬
лерея  полнокровных  образов.  Вот,  например,  Петр  Андреевич
Гринев.  В  юности  Гринев  —  типичный  помещичий  сынок,  дво¬
рянский  недоросль,  которого  с  рождения  записали  в  гвардейский
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  287.
 216

полк.  Он  мечтает  о  шумной,  полной  удовольствий  жизни  в  сто¬
лице.  Таким  он  предстает  в  сцене  с  офицером  Зуриным,  которо¬
му  проиграл  в  трактире  деньги.  В  то  же  время  на  нравственное
становление  юноши  большое  влияние  оказала  простая,  незатей¬
ливая  жизнь  в  деревне,  среди  народа.  Гринев  с  детства  усвоил
правило:  береги  честь  смолоду.  В  трактире  он  допустил  грубость,
«как  мальчишка,  вырвавшийся  на  волю»,  обидел  своего  дядьку
Савельича,  но  тут  же  испытал  чувство  раскаяния,  попросил  про¬
щения.  При  всем  этом,  конечно,  не  следует  забывать,  что  Гри¬
нев  —  сын  своего  класса  и  с  этих  позиций  он  относится  к  Савель-
ичу,  Пугачеву,  его  единомышленникам,  крестьянскому  восстанию.
Гринев  по-человечески  добр,  отважен,  способен  к  самопожертво¬
ванию.  Он  выручает  захваченного  пугачевцами  Савельича,
глубоко  и  нежно  любит  Машу  Миронову,  не  раздумывая  вступа¬
ется  за  ее  честь.  При  этом  он  неопытен,  недостаточно  проницате¬
лен  и  легко  становится  жертвой  интриг  более  опытного  Швабрина.
Мужественно  Гринев  готов  принять  смерть,  оставаясь  верным
своему  долгу.  Без  всякого  желания  порисоваться,  искренне  и
просто  рассказывает  он  о  том,  как  чуть  было  не  попал  на  висе¬
лицу,  с  чувством  собственного  достоинства  говорит  с  Пугачевым,
не  унижая  себя  и  не  оскорбляя  его.  Несмотря  на  драматическую
ситуацию,  в  которой  часто  оказывается  Гринев,  создается  впе¬
чатление,  что  он  более  пассивен  по  сравнению  с  окружающими
его  людьми.  Гринева  спасают  все:  Савельич,  Пугачев,  Маша.  Это
умение  Пушкина  представить  реальную  фигуру  своего  героя,  а
не  заставлять  его  проделывать  чудеса  храбрости  стало  одной  из
характернейших  особенностей  русской  литературы  XIX  в.
 Образ  Грипева-отца  заставляет  вспомнить  фонвизинского  Ста¬
родума  из  комедии  «Недоросль».  Он  близок  к  нему  простотой,
солдатской  честностью  и  глубокой  принципиальностью.  В  то  же
время  он  властный  и  жестокий  помещик.  Андрей  Петрович  Гри¬
нев  не  сделал  блестящей  военной  карьеры,  вероятнее  всего,  из-за
своего  самостоятельного  характера  и  крутого  нрава.  Он  презри¬
тельно  отзывается  о  гвардейских  франтах  и  с  пониманием  отно¬
сится  к  солдатской  службе.  Это  позволяет  думать,  что  сам  он
служил  солдатом.  Записывание  дворянских  малолеток  в  армию,
чтобы  к  юношескому  возрасту  у  них  была  «выслуга  лет»  и  тем
самым  право  на  офицерский  чин,  началось  лишь  в  царствование
Анны  Леопольдовны  и  Елизаветы  Петровны.  А  старый  Гринев  уже
при  Минихе  был  офицером.  В  образе  отца  Гринева  в  более  ярком
освещении  выступают  черты  социального  типа.  В  отличие  от  фон¬
визинского  Стародума  Пушкин  наделяет  своего  героя  отрица¬
тельными  качествами:  он  суров  с  женою,  особенно  с  людьми  «под¬
лыми»,  т.  е.  простого  звания,  груб  по  отношению  к  Савельичу.
При  чтении  Придворного  календаря  старик  испытывает  сложное
чувство  осуждения  средств,  которыми  пользуются  многие  дво¬
ряне  для  достижения  чинов  и  наград,  и  досады,  что  сверстники
обошли  его  по  службе  и  сделали  карьеру.  Андрей  Петрович  счи¬
 217

тает,  что  его  долг  дворянина  повелевает  отправить  сына  в  армию,
чтобы  он  прошел  нужную  школу  среди  простых,  ничем  не  про¬
славившихся  людей  («...пускай  послужит  он  в  армии,  да  по¬
тянет  лямку,  да  понюхает  пороху,  да  будет  солдат,  а  не  шама¬
тон»).  «Служи  верно,  кому  присягнешь,  —  напутствует  он  сына,  —
...на  службу  не  напрашивайся;  от  службы  не  отговаривайся;  и  пом¬
ни  пословицу:  береги  платье  снову,  а  честь  смолоду».  Он  внушал
сыну  честно  исполнить  свой  воинский  долг,  уметь  жертвовать  со¬
бой,  если  того  потребует  служба,  но  и  не  бросаться  очертя  голову
навстречу  опасности,  не  быть  выскочкой,  не  быть  искателем  при¬
ключений,  не  выслуживаться  перед  начальством.  Эти  мысли  о
разумной,  спокойной  храбрости  нр  поле  боя  разовьет  в  своих  про¬
изведениях  Л.  Толстой.  Образ  Андрея  Петровича  представляет
собой  дальнейшее  развитие  свойств  характера  Андрея  Гаврило¬
вича  Дубровского.
 Комендант  Белогорской  крепости  Иван  Кузмич  Миронов,  вег
роятно,  выслужился  в  офицеры  из  солдатских  детей.  Его  жена
Василиса  Егоровна  восклицает:  «...не  тронули  тебя  ни  штыки
прусские,  ни  пули  турецкие...»  Старый  комендант  принимал  уча¬
стие  в  походах  Миниха  и  в  Семилетней  войне.  Суровая  походная
жизнь  закалила  его,  научила  спокойно  и  мужественно  перено¬
сить  опасности  и  лишения.  Отец  Гринева  был  «служилым  чело¬
веком»  и  помещиком.  Миронов  был  и  остался  только  военным,
он  не  является  владельцем  «крещеной  собственности»,  не  нажил
ни  поместий,  ни  деревень  —  остался  с  одним  жалованьем.  Все
свои  силы  старый  офицер  отдавал  обучению  солдат,  службе,  но
по  мягкости  своего  характера,  по  причине  малых  знаний  не  до¬
стиг  в  этом  большого  успеха.  Да  и  трудно  было  это  сделать:  сам
Иван  Кузмич  учился  немного,  гарнизон  крепости  состоял  из  ста¬
рых  инвалидов,  присланных  сюда  за  неспособностью  нести  служ¬
бу  в  полевых  полках.  Крепость  успешно  оборонялась  от  нападе¬
ний  неорганизованных  «башкирцев»,  но,  когда  к  ней  подошли
вооруженные  отряды  крестьянской  армии,  она  не  смогла  им  про¬
тивостоять.  Когда  перепуганные  солдаты,  увидя  Пугачева,  отка¬
зались  повиноваться,  Иван  Кузмич  закричал:  «Что  же  вы,  де¬
тушки,  стоите?..  Умирать,  так  умирать:  дело  служивое!»  Сам  он
готов  умереть,  понимая  под  этим  обыкновенное  выполнение  слу¬
жебного  долга.  О  подобном  отношении  к  «служебному  долгу»
Л.  Н.  Толстой  в  1854  г.  в  письме  к  брату  со  знаменитого  4-го  бас¬
тиона  в  Севастополе  сообщал:  «...Корнилов,  объезжая  войска,
вместо  «Здорово,  ребята!»  говорил:  «Нужно  умирать,  ребята,  ум¬
рете?»—  и  войска  кричали:  «Умрем,  ваше  превосходительство.
Ура!..»
 Верным  помощником  Ивана  Кузмича  является  «кривой  ста¬
ричок»  поручик  Иван  Игнатьич.  Как  и  его  начальник,  он  пз  сол¬
дат.  Кочевой  образ  жизни  не  позволил  ему  обзавестись  семьей.
В  доме  Ивана  Кузмича  он  свой  человек.  Добродушно-комичный
Иван  Игнатьич  малообразован,  но  имеет  народный  взгляд  на
 216

жизнь.  У  него  свои  представления  о  чести  и  честности,  отличные
от  представлений  дворян  Гриневых.  Как  и  Иван  Кузмич,  оп  при¬
надлежал  к  тому  типу  русских  людей,  которые  соединяли  в  се¬
бе  скромность  и  отвагу,  без  всякой  рисовки  и  красивой  позы
жертвовали  собой  на  Полтавском  поле  и  под  Измаилом.  Иван  Иг-
натьич  осуждает  дуэль  как  средство  разрешения  споров  («Брань
на  вороту  не  виснет»,  «худой  мир  лучше  доброй  ссоры»,  —  гово¬
рит  он).  Молодому  Гриневу  могло  показаться  вначале,  что  ста¬
рый  поручик  трусоват  и  потому  так  легко  относится  к  личным
оскорблениям.  Однако  мы  знаем,  что  Иван  Игнатьич  не  трус.  В
образе  его  комическое  соединяется  с  трагическим.  Иван  Игнать¬
ич  остался  верен  себе  и  умер  так  же  просто,  как  жил.
 Гриневы  являются  представителями  старого  служилого  дво¬
рянства,  по  мысли  Пушкина,  сделавшего  много  в  истории  станов¬
ления  и  развития  Русского  государства,  но  отошедшего  на  вто¬
рой  план  в  XVIII  в.,  когда  один  дворцовый  переворот  сменялся
другим  и  вместе  с  воцарением  нового  монарха  приходили  новые
фавориты.  В  это  время  выделилась  новая  знать,  не  имевшая  фа¬
мильных  традиций,  готовая  в  интересах  личного  обогащения  слу¬
жить  кому  угодно.  Пушкин  показал,  что  Швабрин  принадлежал
к  этому  новому  дворянству.  В  Белогорскую  крепость  он  сослан
за  убийство  на  дуэли.  Он  лишен  понятия  чести  и  на  сторону  Пу¬
гачева  переходит  потому,  что  в  данный  момент  это  отвечает  его
личным  интересам.  Изменятся  обстоятельства,  и  Швабрин,  если
ему  выгодно,  предаст  и  Пугачева.  Швабрин  чужд  окружающим
его  людям.  Он  не  связан  с  ними  национальными  традициями,
презирает  свое,  русское,  высокомерно  относится  к  другим.  В  ка¬
кой-то  степени  Швабрин  является  дальнейшим  развитием  образа
фонвизинского  Иванушки  из  «Бригадира»,  но  умнее  его  и  не
годится  в  персонажи  комедии.  Ум  Швабрина  неглубокий,  поверх¬
ностный,  он  хитер,  нагловат,  остер  на  язык,  бойко  болтает  по-
французски,  самолюбив  и  мстителен.  Для  достижения  своей  це¬
ли  он  не  брезгует  ни  клеветой,  ни  доносами.  В  то  же  время  и
в  этом  человеке  сохранилось  сильное  чувство:  он  любит  Машу
Миронову.  Не  желая  подвергать  ее  допросам  и  унижениям,  он
ничего  не  говорит  о  ней  на  следствии.  Образ  Швабрина  опреде¬
ленно  отрицательный,  однако  лишен  схематизма,  присущего  пер¬
сонажам  литературы  XVIII  в.
 Типичной  фигурой  армейского  служаки  является  Зурин.  В
какой-то  степени  он  близок  к  гоголевскому  Ноздреву.  При  случае
он  не  прочь  обыграть  в  карты  или  на  биллиарде  какого-нибудь
простака,  вроде  младшего  Гринева,  живет  на  жалованье  и  раз¬
личные  «доходы»  за  счет  солдат  и  полкового  хозяйства.  Всю  свою
жизнь  этот  человек  связал  с  армией,  знает  свое  дело,  но  в  отли¬
чие  от  Миронова  хитроват,  любит  деньги,  увлекается  вином  и
женщинами.
 Не  оставил  Пушкин  без  внимания  и  тех  немцев,  которые  слу¬
жили  в  русской  армии  на  протяжении  всего  XVIII  в.  В  солдат¬
 219

ской  среде  в  ту  же  пору  широкое  распространение  имели  песни
о  эдсилье  немцев.  Пушкин  нарисовал  в  своей  повести  образ  орен¬
бургского  губернатора  —  самодовольного  и  исполнительного  не¬
мецкого  генерала.  Он  целиком  поглощен  своими  личными  дела¬
ми,  комфортом,  далек  от  того  народа,  среди  которого  ему  при¬
шлось  жить.  К  решению  практических  вопросов  он  подходит  с
точки  зреция  книжной,  схоластической,  сопровождая  ее  абстракт¬
ными  рассуждениями  из  области  военной  теории.  Его  бездеятель¬
ность  быда  незаметна  в  обычное,  мирное  время,  когда  все  шло
заведенным  порядком,  но,  как  только  потребовались  инициатива
и  решительность,  Рейнсдорп  оказался  несостоятельным.  О  подоб¬
ных  типах  хорошо  написано  в  «Войне  и  мире»  Л.  Толстого.  Ге¬
нерал-майор  Траубенберг  со  всей  строгостью  подавил  начавшее¬
ся  волнение,  что  привело  к  новому  восстанию  казаков  и  новым
жестокостям  со  стороны  карателей.  Все  немцы  в  «бригадирских
и  генеральских»  чинах  «действовали  слабо,  робко,  без  усердия»,—
писал  Пушкин  в  «Общих  замечаниях»  о  бунте.  В  повести  он  убе¬
дительно  показал,  что  сметливости  и  находчивости  пугачевцев
командование  в  Оренбурге  ничего  не  может  противопоставить.
Оно  надеется,  иронизировал  Пушкин,  что  если  обещать  «за  го¬
лову  бездельника  рублей  семьдесят  или  даже  сто  из  секретной
суммы»,  то  «эти  воры...  выдадут  своего  атамана».
 Николаевская  цензура  не  позволила  Пушкину  высказать  до
конца  свое  отношение  к  крестьянскому  восстанию.  Была  убрана
из  произведения  целая  глава  о  возмущении  крестьян  в  поместье
Гриневых,  казни  на  виселице  бунтаря  Ваньки  и  заводского
крестьянина  («пропущенная  глава»).
 Пушкин  отрицал  восстание.  В  VI  главе  «Капитанской  дочки»
под  названием  «Пугачевщина»  он  писал  от  имени  Гринева:  «Мо¬
лодой  человек!  если  записки  мои  попадутся  в  твои  руки,  вспомни,
что  лучшие  и  прочнейшие  изменения  суть  те,  которые  происхо¬
дят  от  улучшения  нравов,  без  всяких  насильственных  потрясе¬
ний».  Это  написано  в  связи  со  сценой  допроса  и  пытки  башкира,
посланного  пугачевцами  в  крепость  с  листовками.  Этот  человек
участвовал  в  восстании  1741  г.  Пушкин  пишет:  «Я  взглянул  на
него  и  содрогнулся...  У  него  не  было  ни  носа,  ни  ушей...  вместо
языка  шевелился  короткий  обрубок».  Так  расправлялись  с  вос¬
ставшими  в  XVIII  в.  В  XIX  в.  расправа  была  не  менее  жестокой,
хотя  не  такой  зверской...
 В  статье  «Путешествие  из  Москвы  в  Петербург»,  написанной
Пушкиным  в  период  работы  над  повестью,  имеются  строки,  почти
дословно  повторяющие  приведенное  выше  высказывание  поэта  из
VI  главы  «Капитанской  дочки»  о  том,  что  ненасильственный  бунт,
а  просвещение  является  одним  из  важных  средств  для  достиже¬
ния  народной  свободы:  «Лучшие  и  прочнейшие  перемены  суть
те,  которые  происходят  от  одного  улучшения  нравов,  без  насиль¬
ственных  потрясений  политических,  страшных  для  человечества...»
В  силу  исторических  условий,  в  которых  пришлось  жить  Пушки¬
 220

ну,  оп  не  мог  подняться  до  признания  революции,  однако  симпа¬
тии  поэта  были  на  стороне  простого  народа.
 Пушкин  был  великим  гуманистом.  Он  верил  в  то,  что  наступит
время,  когда  люди  поймут  бессмысленность  всяких  войн.  «Невоз¬
можно,  —  писал  он,  —  чтобы  люди  со  временем  не  уразумели
смешную  жестокость  войны,  как  они  уразумели  существо  рабст¬
ва,  царской  власти  и  т.  д.».  «Что  же  до  великих  страстей  и  вели¬
ких  военных  талантов,  то  на  это  всегда  будет  гильотина,  так  как
обществу  мало  заботы  до  восхищения  великими  комбинациями  по¬
бедоносного  генерала».
 Поэтический  гений  Пушкина  широко  и  всеобъемлюще  отразил
различные  этапы  русской  истории,  показывая  их  в  свете  передо¬
вых  идей  своего  времени.  Пушкин  требовал  приближения  литера¬
туры  к  жизни  народа,  к  использованию  всех  богатств  его  поэтиче¬
ской  образности  и  языка.  Он  дал  новую  жизнь  жанру  эпической
поэзии,  обогатив  его  драматическими  мотивами  любовных  колли¬
зий,  борьбы  за  власть,  народных  восстаний;  он  создал  психологи¬
чески  глубокие  характеры  —  типы  людей,  нарисовал  верные  исто¬
рические  картины,  широко  использовал  элементы  фольклора.  Он
разрушил  строгое  нормативное  разграничение  жанров  \  создал
сложные,  диалектически  противоречивые  характеры,  заключаю¬
щие  в  себе  жизненное  многообразие.  Язык  пушкинских  персона¬
жей  дифференцирован,  причем  Пушкин  использует  церковные
славянизмы,  просторечия,  иностранные  слова  2.  Произведения  его
отличаются  гармоничностью  и  соразмерностью,  в  них  все  «в  меру».
 По  словам  А.  М.  Горького,  Пушкин  явился  во  всех  областях
литературы  «началом  всех  начал»;  в  освещении  героической  те¬
мы  он  обобщил  весь  предшествующий  опыт  русской  литературы
и  открыл  громадные  перспективы  для  последующих  писателей.
В  условиях  его  «жестокого  века,  той  страшной  феодально-крепо¬
стнической  действительности,  в  которой  пришлось  жить  великому
поэту,  гуманистические  идеи  Пушкина  являлись  передовыми  идея¬
ми.  Как  и  декабристы,  поэт  выступал  с  прямыми  призывами  к
борьбе  против  самодержавия.  Творчество  Пушкина  продолжало
оставаться  источником  свободолюбия  и  после  поражения  декабри¬
стов,  потому  что  пушкинские  идеи  свободы,  уважения  к  достоин¬
ству  человека,  призыв  к  гуманности,  прославление  разума  оказы¬
вались  несовместимыми  с  феодально-крепостнической  действитель¬
ностью,  являлись  ее  отрицанием»  3.
 1  Так,  «Полтава»  объединяет  в  себе  романтическую  поэму  (отношения
Мазепы  и  Марии)  и  героическую  эпопею  (образ  Петра,  описание  Полтав¬
ской  битвы);  «Медный  всадник»  —  «высокая»  поэма  и  реалистическая  по¬
весть;  в  «Дубровском»  сильны  элементы  романтической  повести.
 2  О  языке  Пушкина  в  связи  с  героической  темой  см.:  «Поэтическая
фразеология  Пушкина».  М.,  «Наука»,  1909.
 3  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  I.  М.,  Учпедгиз,  1963,
стр.  303—304.
 221

Причины  обращения  Лермонтова  к  героическим  стра¬
ницам  русской  истории  многозначны.  Характеризуя  мировоз¬
зрение  и  эстетические  взгляды  Лермонтова,  рассматривая  его
идейную  и  творческую  эволюцию,  мы  должны  иметь  в  виду  обстоя¬
тельства  как  его  личной  жизни,  так  и  те  общественные  обстоя¬
тельства,  которые  способствовали  формированию  передовых  идей
поэта,  способствовали  концентрации  и  *  развитию  определенных
тем  в  его  творчестве.
 Лермонтов  родился  в  год,  когда  русские  войска  победоносно
завершили  борьбу  с  Наполеоном.  Лермонтову  было  И  лет,  когда
на  Сенатской  площади  произошло  вооруженное  выступление  дво¬
рянских  революционеров.  Менее  50  лет  отделяло  Лермонтова  от
времени  Пугачева.
 В  16  лет  Лермонтов  услышал  об  Июльской  революции  во  Фран¬
ции.  Почти  одновременно  он  стал  свидетелем  крестьянских  волне¬
ний  в  России.
 Две  войны  —  Пугачевское  восстание  и  война  с  Наполеоном  —
явились  для  Лермонтова,  впрочем,  как  и  для  многих  его  мысля¬
щих  современников,  основным  содержанием  тех  первых  рассказов,
которые  формируют  сознание  ребенка  и  навсегда  отлагаются  в
памяти.  О  том,  что  именно  эти  два  события  оставили  неизгладимый
след  в  русской  истории,  в  умах  общества  и  народа,  хорошо  сказал
А.  И.  Герцен.  «Русский  народ  помнит  лишь  о  Пугачеве  и  1812  го¬
де»  1,  —  писал  он  в  брошюре  «О  развитии  революционных  идей  в
России»  спустя  почти  40  лет  после  сражения  при  Бородине.
 1  А.  И.  Герцен.  Собр.  соч.,  в  30  томах,  т.  VII.  М.,  1956,  стр.  228.
 222

■з1
 Среди  других  исторических  тем,  которые  Лермонтов  воплотил
в  своем  творчестве,  тема  Отечественной  войны  1812  г.  занимает
особое  место.
 Эпоха  1812  г.,  в  которой  сплелись  узловые  историко-философ¬
ские,  общественно-политические,  нравственно-этические  проблемы
века,  интересовала  Лермонтова  по  многим  причинам.  Во-первых,
война  1812  г.  со  всей  ясностью  показала  великую  и  грозную  силу
народа  —  подлинного  победителя  наполеоновских  полчищ;  во-
вторых,  изображение  героических  событий  того  времени  заключа¬
ло,  по  словам  Белинского,  «жалобу  на  настоящее  поколение,  дрем¬
лющее  в  бездействии,  зависть  к  великому  прошедшему,  столь  пол¬
ному  славы  и  великих  дел»  *;  в-третьих,  1812  г.  и  последовавшие
за  ним  трагические  для  русского  общества  коллизии  усилили  вни¬
мание  Лермонтова  к  Наполеону,  личность  которого  своеобразно
преломлялась  в  сознании  и  творчестве  поэта.
 Лермонтов,  как  известно,  вырос  и  вращался  в  среде,  в  которой
было  много  непосредственных  участников  освободительной  войны
против  Наполеона  и  восстания  14  декабря  1825  г.
 Отец  Лермонтова  принимал  участие  в  военных  действиях
1812  г.,  братья  бабушки  поэта  —  Дмитрий  Алексеевич  и  Афанасий
Алексеевич  Столыпины  —  проявили  себя  в  этой  войне  храбрыми  и
опытными  военачальниками.  О  войне  Лермонтов  слышал  дома,  у
своих  друзей  и  знакомых,  на  лекциях  в  Московском  университете,
в  Школе  гвардейских  подпрапорщиков  и  кавалерийских  юнкеров,
куда  был  принят  в  ноябре  1832  г.
 1  В.  Г.  Б  е  л  и  н  с  к  и  й.  Поли.  собр.  соч.,  т.  IV,  стр.  23.
 223

Наиболее  сильное  впечатление  на  юного  Лермонтова  произве¬
ли  рассказы  о  Бородинской  битве  и  пожаре  Москвы.  Впоследствии
Лермонтов  устами  студента  Заруцкого  в  драме  «Странный  чело¬
век»  так  оценивал  эти  незабываемые  героические  события  недав¬
него  прошлого:  «А  разве  мы  не  доказали  в  12  году,  что  мы  рус¬
ские?  Такого  примера  не  было  от  начала  мира!  Мы  современники
и  вполне  не  понимаем  великого  пожара  Москвы;  мы  не  можем
удивляться  этому  поступку;  эта  мысль,  это  чувство  родилось  вме¬
сте  с  русскими;  мы  должны  гордиться...»
 Одним  из  ранних  лермонтовских  произведений,  посвященных
Бородинскому  сражению,  было  стихотворение  «Поле  Бородина»
 (1831),  в  котором  поэт  выразил  решимость  русских  отстоять  род¬
ную  землю.  Уже  в  этом  юношеском  стихотворении  в  качестве  рас¬
сказчика  выступал  непосредственный  участник  исторического  для
судеб  России  сражения.  Но  образ  лермонтовского  героя  лишен
здесь  исторической  конкретности,  поэт  не  свободен  еще  от  роман¬
тической  патетики.  Сюжетное  повествование  от  первого  лица  не
дает  возможности  читателю,  безусловно,  определить,  кто  этот  че¬
ловек:  солдат  или  офицер,  пехотинец  или  артиллерист  («Мы...
штыки  вострили...»  и  «Я,  голову  подняв  с  лафета»).  Его  речь  дале¬
ка  от  разговорной,  народной  речи,  которой  проникнуто  более  позд¬
нее  стихотворение  «Бородино».  В  «Поле  Бородина»  встречаются
книжные  слова,  навеянные  поэзией  Жуковского:  «...вождь...  перед
полками»,  «могильной  сени»,  «сынов  полночи»,  «роковую  ночь».
Проблема  романтического  героя  обусловила  особенности  лермон¬
товской  патетики  в  его  раннем  историческом  наброске  о  битве  при
Бородине:  обнаженность  конфликтов  и  остроту  положений,  возвы¬
шенность  речи,  яркость  художественных  деталей,  романтическую
символизацию.  Эпическая  разработка  патриотической  темы  оказа¬
лась  не  под  силу  юному  поэту.  Но,  несмотря  на  романтические
условности,  «Поле  Бородина»  выгодно  отличалось  от  всего,  что
было  написано  об  этом  сражении  раньше.  У  Лермонтова  нет  со¬
зерцательности  и  отрешенности,  присущей  поэзии  Жуковского,
герои  его  активные,  живущие  напряженной  духовной  жизнью  лю¬
ди.  Еще  поэты-арзамасцы  провозгласили  необходимость  сочетания
историзма  и  поэтической  фантазии.  В  стихотворении  «Поле  Боро¬
дина»  наряду  с  поэтическим  вымыслом  имеются  реалистические
подробности.  Так,  герой  говорит,  что  в  ночь  перед  сражением  «шу¬
мела  буря  до  рассвета».  Однако  в  данном  случае  это  не  только  ху¬
дожественная  деталь,  но  и  реальный  факт.  В  «Записках»  участни¬
цы  сражения  Н.  А.  Дуровой,  опубликованных  в  журнале  «Совре¬
менник»  (1836,  т.  III),  сказано,  что  ночь  перед  Бородинским
сражением  была  бурной  и  холодной  («Холодный  пронзительный
ветер  леденит  тело  мое...  Вечером  вся  наша  армия  расположилась
биваками  близ  села  Бородина...  В  эту  ночь...  шалаш  наш  был  сделан
а  риг  и  ветер  свистал  сквозь  него,  как  сквозь  разбитое  окно...»).
 Пробили  зорю  барабаны,
 Восток  туманный  побелел...
 224

Современники  —  участники  сражения  отмечали,  что  утра  24—
26  августа  были  туманные.  В  августе  по  утрам  на  Бородинском
поле  и  сейчас,  как  правило,  долго  стелется  туман.
 В  6  часов  началось  сражение:  под  прикрытием  тумана  фран¬
цузы  заняли  село  Бородино.  Однако  попытка  овладеть  Багратио-
новыми  флешами  1  была  отбита.  В  стихотворении  рассказчик  вспо¬
минает:  «Шесть  раз  мы  уступали  поле  врагу  и  брали  у  него».
В  7  часов  утра  начали  атаку  войска  маршалов  Нея  и  Даву.  Ней  за¬
хватил  флеши,  но  к  9  часам  утра  был  выбит  войсками  Багратио¬
на.  Через  час,  в  результате  кровопролитной  схватки,  флеши  оказа¬
лись  опять  у  французов.  В  11  часов,  получив  подкрепления,  Ба¬
гратион  второй  раз  овладел  флешами,  но  был  смертельно  ранен,  а
войска  его  понесли  большие  потери.
 Непрерывным  атакам  подвергалась  батарея  Раевского:  в  6  ча¬
сов  утра  французы  начали  обстреливать  ее  из  120  орудий,  в  10  ча¬
сов  ее  безуспешно  атаковала  дивизия  Брусье.  В  11  часов  атака
была  повторена  при  поддержке  дивизии  Морана,  французы  овла¬
дели  батареей,  но  были  выбиты  благодаря  действиям  генерала
Ермолова.  В  15  часов  французы  вновь  атаковали  батарею;  в  бою
с  обеих  сторон  участвовало  35  тысяч  солдат  и  около  300  орудий.
В  16  часов  русские  вынуждены  были  отойти,  но  с  наступлением
темноты  опять  захватили  прежние  позиции.  Батарею  атаковали
несколько  раз  и  менее  крупными  силами.  Боевые  порядки  вою¬
ющих  стояли  тесно  на  открытой  местности,  сражались  упорно.  На-
полеоп  потерял  убитыми  58  тысяч  человек,  русские  —  44  тысячи.
В  стихотворении  говорится  об  этом  напряжении  боя:
 На  пушки  конница  летала,
 Рука  бойцов  колоть  устала,
 И  ядрам  пролетать  мешала
Гора  кровавых  тел.
 Из  архивных  материалов  видно,  что  Лермонтов  использовал
для  этого  стихотворения  фактические  данные.  В  одном  из  руко¬
писных  списков  стихотворения2  в  конце  имеется  запись:  «К  обра¬
ботке  этого  сюжета  относится  и  сохранившаяся  записка  о  Боро¬
динском  сражении  «Бе  сйатр  бе  Вогобто»  (записка  на  француз¬
ском  языке  излагает  рассказ  о  сражении).  В  другой  тетради  эта
же  записка  подписана  поэтом:  «М.  БегтогйоГЬ.
 Отечественной  войне  1812  г.  посвящено  и  стихотворение  Лер¬
монтова  «Два  великана»,  в  котором  в  фольклорно-аллегорических
образах  дана  борьба  русского  народа  против  Наполеона.  В  1832  г.
Лермонтов  присутствовал  в  Петербурге  при  установлении  Алек¬
 1  Участок  фронта  от  Багратионовых  флешей  до  речки  Утицы  и  старой
Смоленской  дороги,  а  также  батарея  Раевского  представляли  собой  такти¬
ческий  ключ  всей  Бородинской  позиции.  Овладение  ими  при  энергичном
наступлении  могло  отбросить  русскую  армию  тылом  к  труднопроходимой
Москве-реке.
 2  ИРЛИ  АН  СССР,  оп.  4,  №  85,  л.  21.
 8  Заказ  4142 	225

сандровской  колонны  на  площади  перед  Зимним  дворцом.  Этот
памятник,  созданный  по  проекту  архитектора  Монферрана,  про¬
славлял  Александра  I.  На  барельефе  пьедестала  крылатые  жен¬
ские  фигуры  держат  бронзовую  доску  с  надписью:  «Александру
Первому  благодарная  Россия».  Установка  Александровской  колон¬
ны  проходила  торжественно  в  присутствии  более  ста  тысяч  войск
и  многочисленных  масс  народа.  Стихотворение  «Два  великана»  как
бы  полемизировало  с  официальными  торжествами,  на  которых
Александра  I  прославляли  как  спасителя  России  и  Европы.
 К  образу  «Ивана  Великого»  —  «старого  русского  великана»,  с
которым  захотел  померяться  силами  заморский  удалец,  Лермонтов
обратился  не  случайно.  Московский  Кремль,  в  противовес  офици¬
альному  Петербургу  с  его  Александровской  колонной,  олицетво¬
ряет  у  поэта  славу  русского  народа.  Стихотворение  написано  в
фольклорной  традиции:  сражение  русской  и  французской  армий
представлено  как  единоборство  богатырей.  «Русский  витязь»,,  по¬
добно  былинному  Илье  Муромцу,  обладает  громадной  физической
силой.  Ему  достаточно  было  «тряхнуть  главою»,  чтобы  окончатель¬
но  повергнуть  своего  врага.
 Несмотря  на  то  что  стихотворение  «Два  великана»  декларатив¬
но,  не  дает  глубокого  представления  о  сложных  и  напряженных
событиях  «грозы  военной»,  примечательно  оно  в  высшей  степени
тем,  что  здесь  впервые  у  Лермонтова  появляется  образ  «снижен¬
ного»  Наполеона.  Поэт  называет  его  «трехнедельным  удальцом»,
«дерзким»,  с  «рукою  дерзновенной».  И  хотя  романтическая  кон¬
цовка  стихотворения,  звучащая  явным  диссонансом,  далеко  не
случайна,  фигура  Наполеона,  окрашенная  в  сознании  поэта  в  ре¬
волюционные  и  трагические  тона,  продолжала  волновать  его  до
конца  жизни  —  идея  патриотизма,  тема  родины  выражены  здесь  с
большой  силой.  Для  Лермонтова  уже  в  ранний  период  не  было
сомнений  в  том,  что  свобода  народа  превыше  всех  страстей,  побед
и  поражений,  душевных  переживаний  одного  человека,  даже  если
этот  человек  —  Наполеон.  Характерно,  что  не  только  в  «Бороди¬
не»,  но  даже  в  «Поле  Бородина»  просто  нет  Наполеона.  Образ  ро¬
мантического  героя,  каким  представлял  себе  поэт  Бонапарта,  про¬
тиворечил  бы  идее  народной  войны  против  захватчиков.
 Гордое  восхищение  поэта  Кремлем,  убеленным  сединами  сто¬
летий,  «московскими  стенами»,  которые  были  колыбелью  патрио¬
тизма  Лермонтова  и  которые  стали  могилой  для  Наполеона,  звучит
в  лирических  отступлениях  в  поэме  «Сашка»:
 Москва,  Москва!.,  люблю  тебя,  как  сын,
 Как  русский,  —  сильно,  пламенно  и  нежно!
 Люблю  священный  блеск  твоих  седин
И  этот  Кремль  зубчатый,  безмятежный.
 Напрасно  думал  чуждый  властелин
С  тобой,  столетним  русскихМ  великаном,
 Померяться  главою  и  —  обманом
Тебя  низвергнуть...
 226

В  нерушимости  Кремля  русский  народ  видел  залог  непобеди¬
мости  России.  Отступая  из  Москвы,  Наполеон  распорядился  взо¬
рвать  башни  и  кремлевские  стены,  но  героические  усилия  простых
русских  людей  предотвратили  их  разрушение.  Французы  успели
взорвать  только  Водовзводную  башню.  Колокольня  «Иван  Вели¬
кий»  дала  трещину  из-за  того,  что  взорвали  пристроенную  к  ней
звонницу.
 Кровную  связь  с  Москвой  Лермонтов  ощущал  постоянно.  «Мос¬
ква  моя  родина  и  такою  будет  для  меня  навсегда»,  —  признавался
он.  В  1834  г.  в  своем  школьном  сочинении  «Панорама  Москвы»
юный  поэт  эмоционально  и  сильно  скажет  о  том,  как,  «облокотясь
на  узкое  мшистое  окно»,  он  смотрел  с  вершины  Ивана  Великого
на  Поклонную  гору,  «откуда  Наполеон  кинул  первый  взгляд  на
гибельный  для  него  Кремль,  откуда  в  первый  раз  он  увидел  его
вещее  пламя:  этот  грозный  светоч,  который  озарил  его  торжество
и  его  падение».
 В  другом  месте,  описывая  повидавший  виды  старый  московский
дом  на  Пятницкой,  Лермонтов  говорит  о  «сердитом»  Кремле,  ко¬
торый  каждый  раз  напоминает  поэту  о  том,  как
 ...Жалок  и  печален
 Исчезнувших  пришельцев  гордый  след.
 Вот  саоель  их  рубцы,  а  их  уж  нет:
 Один  в  бою  упал  на  штык  кровавый,
 Другой  в  слезах  без  гроба  и  без  славы.
 Ужель  никто  из  них  не  добежал
До  рубежа  отчизны  драгоценной?
 Нет,  прах  Кремля  к  подошвам  им  пристал,
 И  русский  бог  отмстил  за  храм  священный...
 Сердитый  Кремль  в  огне  их  принимал
И  проводил,  пылая,  светоч  грозный...
 Он  озарил  пм  путь  в  степи  морозной  —
 И  степь  их  поглотила,  и  о  том,
 Кто  нам  грозил  и  пленом,  и  стыдом,
 Кто  над  землей  промчался,  как  комета,
 Стал  говорить  с  насмешкой  голос  света.
 В  1837  г.,  в  двадцатипятилетнюю  годовщину  Отечественной
войны,  Лермонтов  написал  свое  знаменитое  «Бородино».  Стихотво¬
рение  это  является  великим  фактом  русской  литературы  прошло¬
го  века,  оно  вошло  в  сокровищницу  русской  поэзии.  Вопреки  сво¬
ему  малому  объему  оно  является  в  сущности  целой  поэмой  об
Отечественной  войне  1812  г.,  поэма  эта  написана  в  духе  народной
песни  и  прекрасно  воспроизводит  живую  народную  речь.  В  этом
стихотворении  воплотилось  многое  из  того,  над  чем  упорно  раз¬
мышлял  поэт  в  последние  годы  жизни:  и  раздумья  об  историче¬
ских  путях  своей  родины,  и  опыт  непосредственных  наблюдений
над  жизнью  крестьянской  массы,  народа,  взятого  в  один  из  на¬
пряженных  моментов  его  истории.  Гражданская  направленность
идеологии  Лермонтова  проявилась  здесь  с  исключительной  силой.
 Впервые  в  русской  литературе  поле  битвы  описано  было  здесь
 8*
 227

с  позиции  рядового  солдата.  В  литературе  о  Лермонтове  уже  от¬
мечалось,  что  стихотворение  целиком  построено  на  реальных  фак¬
тах.  Большой  знаток  творчества  Лермонтова,  Н.  Л.  Бродский  1  от¬
метил  точность,  с  какой  Лермонтов  употребил  в  этом  произведении
не  только  каждый  образ,  но  и  слово.  Стихотворение  начинается  с
вопроса,  волновавшего  всех  русских  патриотов:  почему  Москва
была  отдана  неприятелю:
 Скажи-ка,  дядя,  ведь  не  даром
Москва,  спаленная  пожаром,
 Французу  отдана?
 Москву  в  1812  г.  отдали  французам,  но  не  сдали.  «Сдачи  Москвы
не  было»,  —  писал  С.  Глинка.  Ростопчин  в  1812  г.  утверждал:
«Москва  была  отдана  за  Россию,  а  не  сдана  на  условиях.  Неприя¬
тель  не  вощел  в  Москву  —  он  был  в  нее  впущен  —  на  пагубу  на¬
шествия».  Й  народной  песне  того  времени  говорилось:
 Хоть  Москва  в  руках  французов,
 Это,  братцы,  не  беда:
 Наш  фельдмаршал,  князь  Кутузов
Их  на  смерть  впустил  сюда...
 Воспроизведение  Лермонтовым  сюжетного  повествования  го¬
ворит  о  том,  что  поэт  в  момент  написания  «Бородина»  зрело
представлял  себе  не  только  внешнюю  сторону,  но  и  внутренние
пружины  военной  кампании  1812  г.  Отступая  перед  численно  пре¬
восходящим  противником,  русская  армия  вступала  с  ним  в  сраже¬
ния,  изматывая  и  уничтожая  его  силу  2:
 Ведь  были  ж  схватки  боевые,
 Да,  говорят,  еще  какие!..
 Солдаты  и  офицеры  русской  армии  жаждали  генерального  сраже¬
ния,  многие  были  недовольны  отступлением.  Армия  и  народ  роп¬
тали,  в  стихотворении  об  этом  сказано:
 1  Н.  Л.  Бродский.  Избранные  труды.  М.,  «Просвещение»,  1964.
 2  С  самого  начала  войны,  вскоре  после  форсирования  французами  Не¬
мана  27—28  июня  1812  г.,  конница  Платова  вступила  в  бой  с  французским
авангардом  у  Мира;  И  июля  у  Салтановки  был  бой  корпуса  Раевского  с
войсками  Даву;  13—14  июля  под  Островной  произошло  сражение  корпуса
Остермана-Толстого  и  дивизии  Коновницына  с  войсками  Мюрата;  15  июля,
при  Кобрине,  армия  Тормасова  разгромила  части  корпуса  Рснье;  19  июля
войска  Витгенштейна  нанесли  поражение  корпусу  Удпно  при  Клястицах;
2  августа  дивизия  Неверовского  «имела  дело»  с  французами  под  Красным;
4—5  августа  развернулось  большое  сражение  под  Смоленском,  где  против
русской  армии  сосредоточилось  почти  180  тысяч  французов,  из  которых  в
ходе  боев  погибло  более  20  тысяч.  За  весь  первоначальный  период  войны
наполеоновская  армия  потеряла  до  150  тысяч  человек.  После  Смоленского
сражения  Наполеон  в  ударной  группировке  армий  имел  135  тысяч  человек.
«Отступление  сопровождалось  беспрерывными  боями,—  писал  Ф.  Глинка.—
Не  было  ни  одного  хотя  немного  выгодного  места,  переправы,  оврага,  ле¬
са,  которого  не  ознаменовали  боем.  Часто  такие  бои  завязывались  нечаян¬
но,  продолжались  по  целым  часам».
 228

Мы  долго  молча  отступали,
 Досадно  было,  боя  ждали,
 Ворчали  старики:
 «Что  ж  мы?  на  зимние  квартиры?
 Не  смеют  что  ли  командиры
Чужие  изорвать  мундиры
О  русские  штыки?»
 Уступая  требованиям  армии,  Александр  18  августа  1812  г.  на¬
значил  Кутузова  главнокомандующим  вооруженными  силами  Рос¬
сии.  Кутузов  решил  найти  выгодную  позицию  и  дать  сражение.
Он  выбрал  ее  у  села  Бородино.
 «Позиция,  в  которой  я  остановился  при  селе  Бородино,  одна
из  наилучших,  какую  только  на  плоских  местах  найти  можно...
Желательно,  чтобы  неприятель  атаковал  нас  в  сей  позиции,  тогда
имею  я  большую  надежду  к  победе»,  —  писал  Кутузов  Александ¬
ру  I.  Наполеон  тоже  стремился  к  генеральному  сражению,  чтобы
уничтожить  русскую  армию.  24  августа  у  Шевардинского  редута
произошло  кровопролитное  сражение  между  частями  русских  и
французов.  Емко  и  лаконично  передает  Лермонтов  настроение
двух  противостоящих  лагерей  в  ночь  перед  решающим  боем.  От¬
ношение  к  войне  как  к  серьезному  делу  исключает  всякую  суету
и  праздность.  В  этом  смысл  следующих  лермонтовских  строк:
 Прилег  вздремнуть  я  у  лафета,
 И  слышно  было  до  рассвета,
 Как  ликовал  француз.
 Но  тих  был  наш  бивак  открытый:
 Кто  кивер  чистил  весь  избитый,
 Кто  штык  точил,  ворча  сердито,
 Кусая  длинный  ус.
 А. 	Марлинский  в  «Отрывке  из  несочиненного  еще  сочинения»  1
писал:  «Солдаты  заботливо  чистили  ружья,  точили  штыки  и,  го¬
товясь  к  смерти,  надевали  чистые  рубашки.  Шепотом  завещали
они  землякам  отнести  поклон:  кто  —  к  жене,  кто  —  к  брату,  кто  —
благословение  детям,  если  вынесет  бог  из  сражения  и  службы.
Многие  менялись  крестами  и  образами,  «Крестовый  брат!  не  вы¬
дай!»  —  говорили  они  друг  другу,  прощаясь.  «Братья  товарищи!
не  поминайте  лихом!»  Они  знали,  что  завтра  будут  драться  на
пороге  Москвы,  а  Москву  каждый  считал  воротами  в  дом  свой,  но
это  не  был  страх,  то  не  было  отчаяние  —  то  была  гордая  реши¬
мость  умереть  за  свою  отчизну,  и  умереть  не  напрасно».  Лермон¬
тов  устами  старого  солдата,  которому  он  доверил  повествование,
говорит  о  единстве  духа  русского  народа  в  Бородинскую  битву:
 Полковник  наш  рожден  был  хватом:
 Слуга  царю,  отец  солдатам...
 Да,  жаль  его:  сражен  булатом,
 1  См.:  «Московский  телеграф»,  1834,  январь,  стр.  227—232.
 229

Он  спит  в  земле  сырой.
 И  молвил  он,  сверкнув  очами:
 «Ребята!  Не  Москва  ль  за  нами?
 Умремте  ж  под  Москвой,
 Как  наши  братья  умирали!»
 Неверно  было  бы  полагать,  что  Лермонтов,  разрабатывая  геро¬
ико-патриотическую  тему  в  «Бородине»,  не  помнил  о  социальных
антагонизмах.  За  примерами  далеко  ходить  не  надо.  Лермонтов
осознавал,  что  война  с  Наполеоном,  сплачивая  силы  нации  для
действенного  отпора,  не  могла  в  то  же  время  разрешить  ни  одного
сколь-нибудь  серьезного  социального  противоречия  в  России.
Мысль  Лермонтова  следует  читать  так,  что  личное  достоинство,
отвага,  признанные  свойства  русского  человека,  во  всей  своей  силе
раскрывшиеся  на  Бородинском  поле,  всеобщее  единение  перед  ли¬
цом  врага  явились  единственным  условием  возможности  победы*
 Наполеон  решил  главную  массу  своей  армии  направить  на  де¬
ревню  Семеновское  и  Курганную  батарею  Раевского  —  прорвать
центр  русской  позиции,  обойти  левый  фланг  и  отрезать  ее  от  Мо¬
сквы.  В  6  часов  с  батареи  генерала  Сарбье  раздался  первый  вы¬
стрел,  Семеновские  флеши  начали  обстреливать  102  орудия:
 ...Сквозь  дым  летучий
Французы  двинулись,  как  тучи,
 И  все  на  наш  редут.
 Уланы  с  пестрыми  значками,
 Драгуны  с  конскими  хвостами,
 Все  промелькнуло  перед  нами,
 Все  побывали  тут.
 В  атаке  на  батарею  Раевского  участвовали  пехота  и  кавале¬
рийские  дивизии.  Решающую  роль  в  Бородинском  сражении  сы¬
грала  артиллерия:  с  русской  стороны  стреляло  640  орудий,  со  сто¬
роны  французов  —  507.  На  каждую  минуту  боя  приходилось  100
выстрелов.
 ...И  залпы  тысячи  орудий
Слились  в  протяжный  вой...
 Хотя  сам  Лермонтов  не  был  артиллеристом,  как  Л.  Толстой,
однако  он  хорошо  знал  о  действиях  артиллерии.  Русские  пушки
стреляли  отлично.  Начальник  русской  артиллерии  1-й  армии  двад¬
цативосьмилетний  генерал-майор  А.  И.  Кутаисов  25  августа  пере¬
дал  на  свои  батареи  приказ:  «Подтвердить  от  меня  во  всех  ротах,
чтобы  они  с  позиций  не  снимались,  пока  неприятель  не  сядет
верхом  на  пушки...  Пусть  возьмут  нас  с  орудиями,  но  последний
картечный  выстрел  выпустите  в  упор,  и  батарея,  которая  будет
таким  образом  взята,  нанесет  неприятелю  вред,  искупающий  впол¬
не  потерю  орудий».  На  другой  день  Кутайсов  был  убит,  но  артил¬
леристы  его  сражались  мужественно.  Ф.  Глинка  в  своих  воспоми¬
наниях  приводит  слова  очевидца:  «Русские  пушкари  были  при¬
мерно  верны  своему  долгу.  Брали  редуты,  ложились  на  пушки  и
 230

ве  отдавали  их  без  себя.  Часто,  лишась  одной  руки,  канонир  от¬
махивался  другой».  По  свидетельству  современника,  утром  27  ав¬
густа  Наполеон,  объезжая  заваленное  трупами  поле,  приказывал
переворачивать  тела  павших,  чтобы  посмотреть,  отчего  погибали
его  солдаты.  Почти  все  были  скошены  осколками  артиллерийских
снарядов.
 Под  прикрытием  своей  артиллерии  французы  пошли  на  Семе¬
новские  флеши,  надеясь  овладеть  ими  в  штыковом  бою.  Багратион,
командовавший  левым  крылом  русской  армии,  разгадал  их  маневр
и  контратаковал.
 Изведал  враг  в  тот  день  немало,
 Что  значит  русский  бой  удалый,
 Наш  рукопашный  бой!..
 «...Нет  языка,  —  вспоминал  Ф.  Глинка  в  «Очерках  Бородинского
сражения»,  —  чтобы  описать  эту  свалку,  этот  сшиб,  этот  ужасный
треск,  это  последнее  борение  тысячей!..  Тысячи  расшибались  на
единицы,  и  каждая  кружилась,  действовала,  дралась!  Это  была
личная,  частная  борьба  человека  с  человеком...  и  русские  не  усту¬
пили  ни  на  вершок  весов»  1.
 Героизм  русских  войск  смутил  Наполеона,  маршалы  просили
ввести  в  бой  старую  гвардию,  перед  императором  лежали  горы
трупов,  а  вдали  он  увидел  готовую  к  сражению  русскую  армию.
«Я  не  хочу  истребить  мою  гвардию,  —  ответил  он.  —  За  800  лье  от
Парижа  не  жертвуют  своим  последним  резервом».
 Вот  смерилось.  Были  все  готовы
Заутра  бой  затеять  новый
И  до  конца  стоять...
 Вот  затрещали  барабаны  —
 И  отступили  басурманы.
 В  12  часов  ночи  у  Кутузова  был  собран  совет,  решили  отсту¬
пить:  «...невозможно  защищать  с  45  тысячами  те  места,  которые
заняты  были  96  тысячами,  особенно  когда  у  Наполеона  целый
гвардейский  корпус  еще  не  участвовал  в  сражении».  Утром  Напо¬
леон  вышел  из  палатки  и  увидел  огромное  поле,  покрытое  трупа¬
ми.  Русская  армия  ушла.  9  сентября  Кутузов  издал  приказ,  ко¬
торый  заканчивался  словами:  «...ныне,  нанеся  ужаснейшее  пора¬
жение  врагу  нашему,  мы  дадим  ему  с  помощью  Божьею  конечный
удар.  Для  сего  войска  наши  идут  навстречу  свежим  воинам,  пыла¬
ющим  тем  же  рвением  сражаться  с  неприятелем».
 Как  выше  уже  было  сказано,  главным  героем  «Бородина»  яв¬
ляется  не  романтический  герой,  наделенный  титаническим  харак¬
тером  и  напряженной  мыслью,  а  простой  человек  —  представитель
 1  Ф.  Глинка.  Очерки  Бородинского  сражения.  Воспоминания  о  1812  го¬
де.  М.,  1839,  стр.  72.
 231

солдатской  массы  1.  Для  русской  литературы  это  было  открытием.
В  стихотворении  Лермонтову  удалось  создать  глубоко  народный
образ  рассказчика  —  артиллериста  «дяди»,  спокойного,  не  теря¬
ющего  присутствия  духа  в  любой  обстановке.  Этот  человек  совер¬
шает  подвиг  не  в  одиночку,  а  вместе  со  всеми,  со  всей  армией.  Рас¬
сказывая  о  сражении,  он  не  отделяет  себя  от  таких  же,  как  он,
представителей  народа,  чаще  говорит  «мы»,  чем  «я».  Он  чувству¬
ет  свою  силу,  ему  свойственно  народное  чувство  юмора  («постой-
ка,  брат,  мусью!»,  «угощу  я  друга»).
 Раньше,  в  многочисленных  конфликтных  ситуациях,  Лермон¬
тов  романтически  противопоставлял  одинокого  героя  войску:
 Один  лишь  воин,  окруженный
Враждебным  войском,  не  хотел
Еще  бежать.  Из  мертвых  тел
Вокруг  него  была  ограда...
 («Ангел  смерти»)
 Он  там,  —  как  дух,  разит  и  невредим,
 И  все  бежит  иль  падает  пред  ним.
 («Измаил-Бей»)
 В  «Поле  Бородина»  поэт  сделал  попытку  показать  бой  не  как
действие  героя  и  толпы,  а  как  массовое  сражение.  Но  у  юного  по¬
эта  Бородинская  битва  явилась  одновременно  ареной  патриотиче¬
ской  войны  и  воплощением  демонической  активности  героя.  В  сти¬
хотворении  же  «Бородино»  он  развертывает  поистине  эпическую
картину:  исход  сражения  зависит  от  армии,  всего  народа,  от  духа
этого  народа.  В  «Бородине»  герой  руководствуется  чувством  вер¬
ности  и  любви  к  родине,  он  готов  отдать  свою  жизнь  за  нее.  Го¬
товность  к  подвигу  отличает  всю  армию,  весь  народ:
 Уж  мы  пойдем  ломить  стеною,
 Уж  постоим  мы  головою
За  родину  свою!
 Артиллерист  из  «Бородина»  более  прост  и  доступен,  чем  ран¬
ний  романтический  герой  Лермонтова,  более  глубок  и  человечен,
скуп  на  слова.  Он  не  только  храбрый,  но  и  великодушный,  гуман¬
ный  человек.  Построив  стихотворение  как  рассказ  участника  сра¬
жения,  Лермонтов  отказался  от  субъективно-лирического  способа
изложения,  постарался  объективно  раскрыть  психологию  героя  его
 1  Лермонтов  встречался  в  Тарханах  с  солдатами  —  участниками  войны
1812  г.  По  свидетельству  П.  К.  Шугаева,  «во  время  одного  из  приездов  в
Тарханы  Михаила  Юрьевича...  приблизительно  лет  за  пять  до  смерти...  как
раз  по  манифесту  Николая  I,  все  солдаты,  пробывшие  на  военной  службе
не  менее  20  лет,  были  отпущены  в  отставку  по  домам;  их  возвратилось  из
службы  в  Тарханы  шесть  человек,  и  Михаил  Юрьевич,  вопреки  обычая  и
правил,  распорядился  дать  им  всем  и  каждому  по  Ч2  десятины  пахотпой
земли...  и  необходимое  количество  строевого  леса  для  постройки  изб,  без
ведома  и  согласия  бабушки...»  («М.  Ю.  Лермонтов  в  воспоминаниях  сов¬
ременников».  М.,  «Художественная  литература»,  1964,  стр.  62).
 232

же  словами.  В  них  нет  выспренности  и  патетики;  прямо  и  точно
называются  вещи  и  явления:  «большое  поле»,  «бивак  открытый»,
«молча  отступали»,  «утро  осветило  пушки»,  «забил  заряд  я  в  пуш¬
ку  туго».  Речь  рассказчика  изобилует  разговорными  оборотами:
«ушки  на  макушке»,  «французы  тут,  как  тут»,  «ломить  стеною»,
«леса  синие  верхушки»,  в  «Бородине»  до  предела  лаконичен  пей¬
заж,  в  нем  выделяется  самое  главное.  Для  изображения  боя  мини¬
мально  используются  средства  традиционной  поэтики.  Компози¬
ция  стихотворения  сюжетно  и  психологически  последовательна.
 Стихотворение  «Бородино»  подготовило  появление  героев-сол-
дат  Л.  Толстого  в  рассказах  «Набег»,  «Рубка  леса»,  в  романе  «Вой¬
на  и  мир».  Смысл  лермонтовского  произведения  проступает  осо¬
бенно  очевидно  из  противопоставления  предшествующего  поколе¬
ния  молодому.  «Вся  основная  идея  стихотворения,  —  подчеркивал
 В. 	Г.  Белинский,  —  выражена  во  втором  куплете,  которым  начи¬
нается  ответ  старого  солдата...»
 —  Да,  были  люди  в  наше  время,
 Не  то,  что  нынешнее  племя:
 Богатыри  —  не  вы!
 Плохая  им  досталась  доля:
 Не  многие  вернулись  с  поля...
 Не  будь  на  то  господня  воля,
 Не  отдали  б  Москвы!
 Отличительные  стороны  народного  бытия  и  сознания,  по  Лермон¬
тову,  явились  основой  того  героического  духа,  обусловили  эпиче¬
скую  широту  и  мощь,  богатырство  характеров,  которые  навсегда
закрепились  в  памяти  последующих  поколений.
 Лермонтов  принадлежал  к  тому  поколению  людей,  которые  в
ранней  юности  пережили  восстание  декабристов.  «Все  мы  были
слишком  юны,  чтобы  принять  участие  в  14  декабря,  —  писал
А.  И.  Герцен.  —  Разбуженные  этим  великим  днем,  мы  увидели
лишь  казни  и  изгнания.  Вынужденные  молчать,  сдерживая  слезы,
мы  научились,  замыкаясь  в  себе,  вынашивать  свои  мысли  —  и  ка¬
кие  мысли!.,  то  были  сомнения,  отрицания,  мысли,  полные  ярости.
Свыкшись  с  этими  чувствами,  Лермонтов  не  мог  найти  спасения  в
лиризме...  Мужественная,  печальная  мысль  всегда  лежит  на  его
челе,  она  сквозит  во  всех  его  стихах»  1.  Уже  в  первых  своих  ли¬
рических  стихотворениях  Лермонтов  заявил  о  себе  как  о  борце
с  деспотизмом  и  произволом.  В  стихотворении  «Портреты»  (1829)
он  называет  себя  «свободы  другом».  В  «Жалобах  турка»  он  про¬
клинает  страну,  где  «стонет  человек  от  рабства  и  цепей».  В  стихо¬
творении  «1831-го  июня  И  дня»  поэт  писал:
 Никто  не  получал,  чего  хотел
И  что  любил...
 1  А.  И.  Герцен.  Собр.  соч.,  в  30  томах,  т.  7.  М.,  1957,  стр.  225.
 233

Аналогичные  признания  в  стихотворении  «Нет,  я  не  Байрон»
 (1832),  где  поэт  признавался  в  «разбитых  надеждах»,  в  «Моноло¬
ге»,  в  котором  содержатся  жалобы  на  безвременье,  в  стихотворе¬
ниях  «Узник»,  «Сосед»,  «Соседка»,  «Пленный  рыцарь».  Но  не¬
приятие  окружающей  действительности  привело  поэта  не  к  «ухо¬
ду»  в  мир  внутренних  переживаний,  а  к  активному  протесту,  к
осознанию  необходимости  борьбы.  То  же  стихотворение  «1831-го
июня  11  дня»  проникнуто  верой  в  «бунт»  как  следствие  «страда¬
ний  роковых»:
 Под  ношей  бытия  не  устает
 И  не  хладеет  гордая  душа;
 Судьба  ее  так  скоро  не  убьет,
 А  лишь  взбунтует...
 Утверждалась  мысль,  что  только  в  борении,  в  действии  суть  ис¬
тинной  жизни.  «Мне  нужно  действовать»  —  так  кратко  и  сильно
выразил  семнадцатилетний  поэт  обуревавшее  его  чувство.  Лер¬
монтов,  опередивший  свободой  чувств  далеко  свое  время,  должен
был  борьбой  добыть  возможность  утвердить  эти  чувства.  «Первые
годы,  последовавшие  за  1825-м,  были  ужасны»  *.  Народ  угнетен,
человек  оскорбляем  и  угнетаем  самодержавно-полицейским  режи¬
мом.  Пусть  Пушкин  верил  иногда  в  «рабство,  падшее  по  манию
царя»,  Лермонтов  писал  о  том  времени,  когда  «царей  корона  упа¬
дет».  Только  что  в  этом  направлении  была  сделана  попытка  декаб¬
ристами,  но  их  дело  надо  продолжить.  После  победоносно  завер¬
шенной  войны  1812  г.  декабристы  убедились  в  способности  рус¬
ского  народа  к  самостоятельным  действиям  и  к  самоуправлению.
Пример  последнего  они  нашли  в  древнерусском  вечевом  строе.
Декабристы  смело  и  решительно  выступили  против  норманской
«теории»,  они  не  верили  в  установление  власти  Рюрика  «с  общего
согласия»,  на  чем  настаивал  Карамзин.  С  пропагандой  образа
Вадима  —  смелого  борца  с  варягами  —  выступил  в  начале  20-х  го¬
дов  «первый  декабрист»  В.  Ф.  Раевский.
 В  душе  Лермонтова  преломилось  все,  чем  тогдашняя  передовая
Россия  с  ее  историческими  воспоминаниями  давала  себя  особенно
сильно  почувствовать.  Лермонтов  не  искал  объяснений  и  оправда¬
ний  существующему,  как  это  сделал,  например,  Н.  М.  Карамзин  в
своей  «Истории».  Взгляды  Лермонтова  были  далеки  также  и  от
общефилософских  положений  «разумной  действительности»  Бе¬
линского  известного  периода.  Отрицание  традиционных  воззрений
выливалось  у  Лермонтова  в  мечты  о  героическом  прошлом  своей
родины.  Поэт  рисует  в  своих  произведениях  необычайно  активных
людей,  в  которых  живет  чувство  свободы.  Он  мечтал  о  герое-борце,
смело  утверждающем  жизнь  или  гордо  погибающем,  преодолевая
препятствия.
 1  А.  И.  Г  е  р  ц  е  н.  Собр.  соч.,  в  30  томах,  т.  7.  М.,  1957,  стр.  214.
 234

Взгляды  Лермонтова  носили  яркую  политическую  окраску.  От¬
кликаясь  на  Июльскую  революцию  во  Франции  в  стихотворении
«30  июля»  —  (Париж)  1830  года»,  в  стихотворном  наброске  «Нов¬
город»  и  других  произведениях  поэт  призывал  погибель  на  голову
«тирана».  Стихотворение  «Новгород»  было  прямо  обращено  к  де¬
кабристам.  В  то  время  с  древним  Новгородом  связывались  пред¬
ставления  лучшей  части  русского  общества  о  свободе,  народном
правлении,  вече.
 Сыны  снегов,  сыны  славян,
 Зачем  вы  мужеством  упали?
 Зачем?..  Погибнет  ваш  тиран,
 Как  все  тираны  погибали!..
 До  наших  дней  при  имени  свободы
Трепещет  ваше  сердце  и  кипит!..
 Есть  бедный  град,  там  видели  народы
Все  то,  к  чему  теперь  ваш  дух  летит.
 Возможно,  что  стихотворение  «Новгород»  непосредственно  свя¬
зано  с  написанной  в  то  же  время  поэмой  «Последний  сын  вольно¬
сти».  Строки  поэмы  прямо  памекают  на  ссыльных  дворянских  ре¬
волюционеров,  и  в  изгнании  не  оставивших  мысли  о  борьбе  с  ца¬
ризмом:
 Но  есть  поныне  горсть  людей,
 В  дичи  лесов,  в  дичи  степей;
 Они,  увидев  падший  гром,
 Не  перестали  помышлять
В  изгнанье  дальном  и  глухом,
 Как  вольность  пробудить  опять;
 Отчизны  верные  сыны
Еще  надеждою  полны...
 Как  и  декабристов,  Лермонтова  занимала  тема  борьбы  древнего
Новгорода  за  независимость.  Тема  Новгорода  как  тема  историчес¬
кая,  но  связанная  с  идеями  вольности  и  свободы,  в  дальнейшем  не
раз  найдет  себе  выражение  —  не  только  в  ранней  лирике,  но  и  в
период  расцвета  лермонтовского  творчества  —  в  стихотворении
«Поэт»  (1830).
 В  поэме  «Последний  сын  вольности»  Лермонтов  завершил  раз¬
работку  сюжета  о  Вадиме  Новгородском  в  русской  литературе.
В  противовес  охранительной  идеологии  Вадим  мыслился  передовой
русской  литературой  как  выразитель  свободолюбивых  традиций,
как  борец  за  вольность  и  справедливость.  Лермонтов  вслед  за  Ры¬
леевым  и  Пушкиным  представил  своего  героя  поборником  вольно¬
сти,  борцом  против  тирании.  Тема  личная  у  Лермонтова  перепле¬
тается  с  общественной:  Вадим,  вступивший  в  поединок  с  Руриком,
надругавшимся  над  Ледой,  воспринимается  как  герой,  вставший
за  гражданские  права.  В  раскрытии  этого  образа  Лермонтов  не
порывает  еще  с  традициями  романтического  стиля.  Однако  стрем¬
ление  поэта  к  всесторонней  обрисовке  фигуры  Вадима  глубже,  чем
 235

у  декабристов:  здесь  и  драматизм  положений,  и  сочетание  патрио¬
тического  пафоса  с  любовной  страстью...
 В  истории  средневековой  России  Лермонтова  интересует  сам
факт  возможности  мятежа,  трагическая  коллизия  между  истори¬
чески  необходимым  требованием  и  практической  невозможностью
его  осуществления.  Вадим,  «последний  вольный  славянин»,  терпит
поражение  в  смертельной  схватке  потому,  что  он  один  открыто
восстает  против  тирана.  И  в  этом  сказалось  вполне  трезвое  отра¬
жение  исторической  реальности.
 В  поэтических  картинах  поэмы  наблюдается  своеобразное  пе¬
реплетение  устной  традиции,  фольклорных  мотивов  с  романтиче¬
скими  тенденциями.  В  духе  романтизма  описывает  Лермонтов  иде¬
альный,  как  ему  казалось,  общественный  строй  Новгорода  до  при¬
хода  варягов;  в  этом  же  духе  изображает  поэт  отношения  между
Вадимом  и  Руриком;  восстание  против  иноземного  ига  в  произве¬
дении  дается  как  «акт  единоборства»  (Л.  Черепнин)  Вадима  с  Ру¬
риком;  для  лермонтовского  героя  важен  тот  факт,  что  имя  и  дея¬
ния  его  не  будут  преданы  забвению  после  его  смерти,  и  т.  д.  В  то
же  время  любовный  мотив  поэмы,  осложняющий  месть  Вадима,
строится  на  устной  традиции.
 Лермонтов  был  убежден,  что  человек  должен  быть  свободным
от  всякого  насилия,  в  какой  бы  форме  оно  ни  проявлялось.  Борьба
за  человеческое  достоинство  и  независимость  стала  главной  темой
«Песни  про  царя  Ивана  Васильевича,  молодого  опричника  и  уда¬
лого  купца  Калашникова».  Это  произведение  создано  на  основе  на¬
родных  исторических  песен  и  преданий.
 Историзм  поэмы  проявляется  в  разных  аспектах  авторского  по¬
вествования.  В  произведении  правдиво  отображены  бытовые  от¬
ношения  русских  людей  той  эпохи.  Старая  Москва,  ее  прошлое
вместе  с  образами  песен  и  былин  воплотились  в  творческом  за¬
мысле  «Песни».
 Но  главное  в  поэме  —  характеры  людей,  трагедия  Калашнико¬
ва,  произвол  Ивана  Грозного.  Именно  здесь  следует  искать  рас¬
крытие  социальных  противоречий  того  времени.  Общественно-ис¬
торический  смысл  лермонтовского  произведения  заключается  в
изображении  открытого  протеста  скромного  горожанина  против
притязаний  знатного  опричника  и  царского  любимца  —  конфликт,
осмысленный  поэтом  социально.
 Сущность  образа  Калашникова,  с  которым  связано  героическое
начало  в  поэме,  раскрывается  не  столько  на  основе  развития  ха¬
рактера,  сколько  в  противопоставлении  его  другому  контрастному
образу.  Контраст  углубляется,  когда  дело  доходит  до  взаимоотно¬
шений,  до  самого  действия.
 Образ  Калашникова  —  это  образ  цельной  прямолинейной  нату¬
ры,  уверенной  в  справедливости  своих  нравственных  принципов.
«Это  один  из  тех  упругих  и  тяжелых  характеров,  —  писал  Белин¬
ский,  —  которые  тихи  и  кротки  до  тех  пор,  пока  обстоятельства
не  расколыхают  их,  одна  из  тех  железных  натур,  которые  и  обиды
 236

не  стерпят  и  сдачи  дадут»  ].  Создавая  образ  смелого  купца,  Лер¬
монтов  стремился  воплотить  в  нем  свои  понятия  о  чести  и  справед¬
ливости,  достоинстве  человека,  свои  эстетические  и  этические
принципы.
 В  характере  Калашникова  есть  немало  черт,  родственных  дру¬
гим  лермонтовским  героям:  смелость  и  решительность  Мцыри,
твердость  Арсения,  оскорбленное  чувство  Вадима  Новгородского,
сила  и  самопожертвование  солдат  «Бородина»,  внутреннее  благо¬
родство  героя  «Завещания»,  вольнолюбие  лирического  героя
поэта.
 Но  есть  у  Степана  Парамоновича  черта,  свойственная,  пожа¬
луй,  только  ему  одному  —  какое-то  особенное,  непреходящее  це¬
лостное  чувство  родной  земли,  на  которой  он  вырос,  со  всеми  ее
радостями  и  болями,  героизмом  и  трусостью,  свободолюбием  и
произволом.  Вот  эта  цельность  реального  мышления  Калашнико¬
ва  обусловливает  историческую  конкретность  образа.
 Степан  Калашников  в  отличие  от  романтических  героев  Лер¬
монтова  не  думает  о  том,  сохранится  ли  его  «я»  после  физической
смерти.  Но  безымянная  могила  Калашникова  с  «кленовым  кре¬
стом»,  над  которой  «гуляют-шумят  ветры  буйные»,  побуждает  жи¬
вых  к  жизни:
 И  проходят  мимо  люди  добрые:
 Пройдет  стар  человек  —  перекрестится,
 Пройдет  молодец  —  приосанится,
 Пройдет  девица  —  пригорюнится,
 А  пройдут  гусляры  —  споют  песенку.
 Подвиг  Степана  Калашникова,  жертвы  самодержавного  про¬
извола,  в  глазах  простого  люда  выражает  высшие  критерии  чело¬
веческой  нравственности  и  поведения.  Участь  Калашникова  не
только  трагична.  Простые  люди,  идущие  мимо  могилы,  испытыва¬
ют  пе  только  чувство  сострадания,  но  и  великую  гордость  за  че¬
ловека  из  народа,  который  пе  покорился  Грозному  царю  и  смертью
защитил  свои  идеалы.
 Гибель  Калашникова  исторически  вполне  закономерна.  Но  тра¬
гическая  история,  рассказанная  Лермонтовым,  свидетельствует
также  о  том,  что  монархическому  произволу  общество  всегда  про¬
тивопоставляет  множество  бунтарей.
 Бунтарем  по  самому  складу  своего  творчества  был  и  Лермон¬
тов.  Его  стихи  на  смерть  Пушкина  были  восприняты  как  политиче¬
ская  прокламация  и  с  припиской  «Воззвание  к  революции»  были
доставлены  Николаю  I.  Объективное  значение  этого  стихотворения
соответствовало  этой  характеристике:  Лермонтов  предрекал  неми¬
нуемое  отмщение  за  гибель  поэта  «свету  завистливому  и  душно¬
му»,  «толпе»,  окружившей  трон.  Аристократия  и  чиновно-бюрокра¬
тическая  верхушка  понимали,  что  под  словами  «божий  суд»  поэт
 1  В.  Г.  Б  е  л  и  н  с  к  и  й.  Поли.  собр.  соч.,  т.  VI,  стр.  28.
 237

имел  в  виду  отнюдь  не  только  небесный  суд.  Еще  в  стихотворении
«Новгород»  (1830),  обращаясь  к  «сынам  славян»  —  декабристам,
Лермонтов  открыто  предрекал  гибель  самодержавия:  «Погибнет
ваш  тиран,  как  все  тираны  погибали!..»
 От  «Смерти  поэта»  тянутся  нити  к  «Думе»,  где  Лермонтов  гнев¬
но  обвинял  свое  поколение  в  неспособности  ни  к  подвигу,  ни  к  дей¬
ствию.  В  стихотворении  «Поэт»  Лермонтов  свое  время  назвал  из¬
неженным  веком,  когда  поэзия  утратила  призывный  боевой  ха¬
рактер  и  променяла  свою  власть  на  «злато».  Гордый  и  простой
язык  поэзии  стал  скучен,  людей  тешат  «блески  и  обманы».  Поэт
уподобляет  себя  пророку  и  мечтает  об  ином,  героическом  времени:
 Проснешься  ль  ты  опять,  осмеянный  пророк?
 Иль  никогда,  на  голос  мщенья,
 Из  золотых  ножон  не  вырвешь  свой  клинок,
 Покрытый  ржавчиной  презренья?..
 Не  видя  в  своих  современниках  душевной  силы  и  целости  на¬
туры,  Лермонтов  находит  богатырей  духа  в  безвестном  воине,  ко¬
торый  «спит  последним  сном»  («Могила  бойца»),  в  муже  юной
славянки,  вставшем  за  «честь»  «в  ряду  бойцов  против  татар»  («В
избушке  позднею  порой»),  в  Мстиславе  и  его  товарищах,  борю¬
щихся  за  свободу  и  национальную  независимость.
 Страх  за  «ошибки  отцов»,  боязнь  повторить  их  подвиг,  пока¬
занные  Лермонтовым  на  примере  современного  ему  поколения,  не
могли  заставить  лучших  людей  общества  отказаться  от  повторе¬
ния  декабристского  примера.  Но  они  уже  начали  трудно  и  сложно
осознавать  ту  истину,  что  путь  к  уничтожению  самодержавного
произвола  лежит  через  овладение  сердцем  народа.  В  этом  смысл
известного  высказывания  Добролюбова  о  Лермонтове.  По  поводу
«Родины»  поэта,  в  которой  он  порывает  с  официальной  идеологи¬
ей,  начисто  отрицает  символы  «квасного»  патриотизма  и  дает  свое
понимание  отчизны  и  народа,  критик  писал:  «Лермонтов...  умевши
рано  постичь  недостатки  современного  общества,  умел  понять  и  то,
что  спасение  от  этого  ложного  пути  находится  только  в  народе»,
он  «...понимает  любовь  к  отечеству  истинно,  свято  и  разумно»
 Замыслы  Лермонтова  требовали,  чтобы  частная  жизнь  его  ге¬
роев  вошла  в  большую  историческую  жизнь  русского  народа.
К  проблеме  народа  Лермонтов  подошел  еще  при  жизни  Пушки¬
на  —  сначала  в  юношеских  драмах  и  лирике,  затем  в  прозе,  в  не¬
завершенном  романе  из  времен  Пугачевского  восстания.
 Во  время  пребывания  в  Тарханах  Лермонтов  слышал  устные
рассказы  и  народные  предания  о  Пугачевском  восстании  от  сель¬
ских  старожилов.  Пугачевцы  после  занятия  1  августа  1774  г.  Пен¬
зы  прошли  в  нескольких  километрах  от  Тархан.  Среди  дворян,
убитых  во  время  «черного  года»,  многие  находились  в  родстве  с
бабкой  Лермонтова  или  в  числе  ее  хороших  знакомых.
 1Н.  А.  Добролюбов.  Собр.  соч.,  т.  2.  М.,  1962,  стр.  263.
 238

Великой  заслугой  Лермонтова  явилось  то  обстоятельство,  что
он  сумел  возвыситься  над  кастовыми  предрассудками  своего  сосло¬
вия,  своей  родни,  проклинавшей  Пугачева,  и  правдиво  рассказал  о
событиях,  составивших  неотъемлемую  часть  истории  России.
 Свидетельство  А.  Меринского,  товарища  Лермонтова  по  во¬
енной  школе,  подтверждает  тот  факт,  что  Лермонтов  работал  над
темой  о  Вадиме  и  пугачевцах  в  то  время,  когда  Пушкин  обратил¬
ся  к  народному  восстанию.  В  советское  время  И.  Л.  Андроников
высказал  предположение,  что  в  основе  «Вадима»  Лермонтова  и
«Дубровского»  Пушкина  лежал  одип  и  тот  же  реальный  факт  —
судебный  процесс  между  тамбовскими  помещиками,  поручиком
И.  Я.  Муратовым  и  гвардии  подполковником  С.  П.  Крюковым  1.
Но  «Дубровский»,  с  которым  «Вадим»  имеет  фабульное  сходство,
хотя  и  был  окончен  в  феврале  1833  г.,  в  печати  подвился  только
в  1841  г.,  что  свидетельствует  о  самостоятельной  разработке  Лер¬
монтовым  темы  крестьянского  бунта.
 Крестьянское  восстание,  на  фоне  которого  развертывается  судь¬
ба  романтического  героя,  представлено  в  романе  как  объективная
общественная  закономерность,  когда  у  народа  истощается  терпе-
пие  и  взрыв  становится  неизбежным  2.  «Умы  предчувствовали  пе¬
реворот  и  волновались,  —  пишет  Лермонтов  о  событиях  за  два  ме¬
сяца  до  появления  Пугачева.  —  ...Каждая  старинная  и  новая  же¬
стокость  господина  была  записана  его  рабами  в  книгу  мщения,  и
только  кровь  его  могла  смыть  эти  постыдные  летописи.  Люди,  ког¬
да  страдают,  обыкновенно  покорны;  но  если  раз  им  удалось  сбро¬
сить  ношу  свою,  то  ягненок  превращается  в  тигра;  притесненный
делается  притеснителем  и  платит  сторицей  —  и  тогда  горе  побеж¬
денным!..»  Находясь  в  своей  деревне,  помещик  жил  среди  врагов.
Когда  войска  Пугачева  приблизились  к  владениям  Палицына  и
пужно  было  найти  какого-нибудь  преданного  человека,  то  оказа¬
лось,  что  найти  такого  невозможно.  Одного  из  слуг  Палицын  при¬
бил  до  полусмерти,  и  он  ненадежен,  другой  давно  желал  бы  сво¬
ему  барину  «нож  в  бок  за  жену  свою».  Сильно  и  эмоционально
Лермонтов  нарисовал  сцену  восстания,  неудержимое  народное
негодование.
 Иными  словами,  поэт  не  ограничивается  в  романе  показом  не¬
обычайной  силы  и  интенсивности  только  личного  начала.  Он  стре¬
мится  к  раскрытию  исторического  содержания  борьбы  между  по¬
мещиками  и  крестьянами,  к  правдивому  изображению  основного
конфликта  крепостной  России.  Лермонтов  ставит  в  «Вадиме»  во¬
прос  о  праве  парода  на  восстание.  Сравнивая  отношепие  Лермонто¬
ва,  декабристов  и  Пушкина  к  пугачевскому  движению,  можно  уви¬
деть,  что  у  автора  «Вадима»  нет  мысли  о  том,  что  из-за  жестокости
 1  И.  Андроников.  Лермонтов.  М.,  «Советский  писатель»,  1951,
стр.  66—67.
 2  Подробнее  см.:  Н.  К.  П  и  к  с  а  н  о  в.  Крестьянское  восстание  в  «Вади¬
ме»  Лермонтова.  Саратов,  1967.
 239

нужпо  отвергнуть  революцию.  Хотя  Лермонтов  «относится  к  рево¬
люции  без  всякой  излишней  чувствительности»,  в  то  же  время  он
«видит  в  ней  историческую  необходимость»  *.  Авторские  ремарки
в  «Вадиме»,  прерывающие  рассказ  о  событиях,  не  оставляют  со¬
мнения  в  том,  что  юный  Лермонтов  паходил  справедливыми  моти¬
вы  и  цели  Пугачевского  восстания,  понимал  его  классовые  корни.
 Мысль  о  неизбежности  и  оправданности  народной  мести,  выра¬
женная  в  лермонтовском  романе,  не  заслоняет,  однако,  идеалисти¬
ческих  взглядов  юного  романиста,  поручающего  роль  руководителя
восставших  крестьян  романтику  Вадиму,  одиночке,  оторвавшему¬
ся  от  своего  класса  и  примкнувшему  к  пугачевцам.  Индивидуали¬
сту  Вадиму  глубоко  чужды  народные  цели  и  интересы.  Социальная
ненависть  в  глазах  Вадима  имеет  положительный  смысл  лишь  тог¬
да,  когда  она  является  средством  для  достижения  лично  им  заду¬
манного.
 Лермонтов  трактует  характер  и  историю  Вадима  как  бы  в  двой¬
ном  освещении:  Вадим  предстает  как  романтический  герой,  во
многом  принципиально  справедливо  восстающий  против  традици¬
онных  норм  действительности,  учиняющий  над  ней  суд  во  имя  сво¬
боды  и  независимости  человека;  но  вместе  с  тем  его  протест  в
конечном  счете  ограничен  рамками  собственной  индивидуалистиче¬
ской  концепции  и  сама  живая  действительность  вершит  суд  пад
романтическим  героем-индивидуалистом.  Мятеж  Вадима  именно
поэтому  имеет  предел,  он  ущербен.  И  замысел  Вадима  осуществля¬
ется  только  в  тех  случаях,  когда  он  смыкается  с  действиями  массы.
 Проблему  сильной  личности,  находящейся  в  резком  конфликте
с  обществом,  Лермонтов  решал  не  только  на  историческом,  но  и  па
кавказском  материале.  Героическая  тема  проникает  кавказские
поэмы  Лермонтова.  Кавказ  для  Лермонтова  —  «суровый  край  сво¬
боды».  Поэт  романтизирует  горцев:  в  правом  бою  они  умеют  «уме¬
реть  со  славой»,  сражаются  без  страха.  При  создании  произведепий
и  характеров  героев  поэт  широко  использовал  не  только  литера¬
турные  источники,  но  и  свои  личные  впечатления,  полученпые  от
пребывания  на  Кавказе  в  разное  время.
 Во  времена  Лермонтова  обстановка  на  Кавказе  была  напряжен¬
ной.  Колониальные  порядки,  вводимые  русскими  чиновниками,  вы¬
зывали  со  стороны  народов  Кавказа  вооружеппое  сопротивление,
но  возглавляли  его  князья,  недовольные  ущемлением  своих  фео-
дальпых  прав.  Русское  правительство  строило  крепости  и  укреп-
ленпые  линии,  содержало  Отдельный  кавказский  корпус,  которым
долгое  время  командовал  генерал  А.  П.  Ермолов.  На  свою  сторону
царское  русское  правительство  привлекало  местную  знать,  сохра¬
няя  ее  сословпые  привилегии,  иногда  беря  на  воспитание  в  закры¬
тых  дворянских  военно-учебных  заведениях  молодых  отпрысков
знатных  фамилий.  Измаил-Бей,  герой  одноимеппой  поэмы  Лермоп-
това,  имеет  своего  исторического  прототипа:  это  Измаил-Бей  Ата-
 1  А.  Б  л  о  к.  Собр.  соч.,  т.  XI.  М.,  1934,  стр.  421.
 240

жукин  —  кабардинец,  при  Екатерине  II  он  служил  в  русской  ар¬
мии,  принимал  участие  в  штурме  Измаила.  Суворов  в  одном  из
донесений  отметил  доблесть  «подполковника  князя  Измаил-Бея».
Он  был  награжден  Георгием  4-й  степени.  В  семье  тетки  Лермонто¬
ва  М.  А.  Шан-Гирей  его  знали:  Измаил-Бей  был  награжден  одно¬
временно  с  ее  отцом  А.  В.  Хастатовым.  Двоюродные  братья  деда
Лермонтова  Н.  Д.  и  В.  Д.  Арсеньевы  также  принимали  участие  в
этом  штурме.  Возвратившись  на  Кавказ,  Измаил-Бей  примкнул  к
вооруженному  восстанию  1794—1795  гг.  и  после  подавления  его
сослан  в  Екатеринослав,  затем  поселился  в  Петербурге.  В  записке
на  имя  Александра  I  он  разработал  рекомендации  мирного  при¬
влечения  горцев  на  сторону  России.  В  1804  г.  Атажукин  был  пос¬
лан  на  Кавказскую  линию.  В  поэме  «Измаил-Бей»,  написанной  по
семейным  преданиям  и  устным  горским  сказаниям,  а  также  по
журнальным  материалам,  рассказано  о  восстании  горцев  в  1803  г.
в  связи  со  строительством  Кисловодской  крепости,  когда  местные
князья  и  духовенство  подняли  кабардинцев,  абазин,  ногайцев,  что¬
бы  переселиться  из  района  Пятигорска,  где  проходила  Кавказская
линия,  в  горы,  еще  не  освоенные  русскими.  Возглавил  восстание
двоюродный  брат  Измаил-Бея  —  Росламбек  Мисостов.  Образ  Из¬
маил-Бея,  несмотря  на  то  что  при  создании  его  Лермонтов  исполь¬
зовал  фактический  материал,  близок  герою  его  юношеской  лирики
своим  одиночеством  и  исключительностью.  Характеру  его  присуща
раздвоенность:  он  воспитывался  в  Петербурге,  среди  русских,  од¬
нако,  вернувшись  на  родину,  примкнул  к  восставшим.  Он  радуш¬
но  встретил  русского  офицера  —  своего  соперника  и  личного  вра¬
га—  в  мирной  обстановке,  у  костра,  а  потом  убил  его  в  бою.  При¬
няв  участие  в  борьбе  с  русскими,  Измаил-Бей  гибнет  от  руки  сво¬
его  единомышленника  —  завистливого  Росламбека.  Когда  верные
ему  черкесы  расстегнули  чекмень  убитого,  то  увидели  на  груди
женский  локон  и  русский  орден:  «белый  крест  на  ленте  полоса¬
той»  (георгиевский  крест).  Черкесы  прокляли  Измаил-Бея.
 На  Кавказском  материале  Лермонтов  написал  поэму  «Мцыри»
(1839).  Как  и  Измаил-Бей,  молодой  горец  Мцыри  попал  в  плен  к
русским,  но  не  в  светскую  среду,  а  в  монастырь.  Он  стремится  к
свободе,  к  борьбе  «в  краю  отцов»:
 В  тот  чудный  мир  тревог  и  битв,
 Где  в  тучах  прячутся  скалы,
 Где  люди  вольны,  как  орлы.
 Обстановка  одиночества,  тюрьмы  наложила  свою  «печать»  на  ха¬
рактер  Мцыри.  Он  нелюдим  и  горд,  но  не  сдается,  не  пасует  перед
обстоятельствами,  а  вступает  в  героическую  борьбу  с  ними  и  гиб¬
нет.  Мцыри,  по  выражению  Белинского,  был  «любимым  идеалом»
Лермонтова.  Этим  образом  поэт  ответил  на  ту  духовную  жажду
героики  борьбы,  которую  испытывали  передовые  люди  в  эпоху,
доследовавшую  за  разгромом  декабристов.  Мцыри  был  сродни  де¬
кабристскому  герою,  с  его  стремлением  умереть  за  свободу.  В  ус¬
 9  Заказ  4142
 24*

ловиях  торжества  реакции  в  этом  образе  усилилось  трагедийное
начало.  Режим  Николая  I  сделал  романтическую  мечту  о  победе
добра  над  злом  еще  более  желанной,  более  страстной.  В  поэме  Лер¬
монтов  стремится  к  философскому  углублению  идеи  свободы  лич¬
ности  и  конкретизации  сюжета.
 Одновременно  с  работой  над  поэмой  «Мцыри»  Лермонтов  про¬
должал  работать  над  «Демоном».  Белинский  высоко  ценил  эту  поэ¬
му  за  «пламенную  защиту  человеческого  права  на  свободу».  В
поэме  показана  недостаточность  индивидуалистического  протеста
и  отрицания,  проводится  мысль  о  том,  что  для  борьбы  с  неспра¬
ведливостями  жизни  необходимы  иные  пути.  Образ  Демона  диа¬
лектически  противоречив  и  сложен,  ему  присущи  титаническая
внутренняя  сила  и  трагическое  бессилие.  Лучшие  люди  30-х  го¬
дов  ненавидели  николаевский  режим,  но  не  видели  общественных
сил,  на  которые  можно  было  бы  опереться  в  борьбе  с  самодержа¬
вием  и  крепостничеством.  Обращение  Лермонтова  в  годы  никола¬
евской  реакции,  после  разгрома  восстания  декабристов  к  романти¬
ческим  поэмам  явилось  глубоко  знаменательным  явлением,  ибо  в
«Мцыри»,  «Демоне»  и  других  произведениях  отражалась  траги¬
ческая  судьба  передовых  людей  той  эпохи.  «История  души  чело¬
веческой»,  раскрытая  в  романе  «Герой  нашего  времени»,  прозву¬
чала  приговором  всему  общественному  строю  николаевской
России.
 В  лермонтовском  романе  столичному  офицеру,  способному  глу¬
боко  чувствовать  и  размышлять,  человеку  с  острым  умом,  но  не
знающему,  к  чему  приложить  свои  силы,  противостоит  простой
армейский  офицер  —  «несветский»,  скромный  человек,  тип  «ста¬
рого  кавказского  служаки,  закаленного  в  опасностях,  трудах  и  бит¬
вах».  Лицо  этого  человека  загорело  и  сурово,  манеры  простоваты
и  грубы,  но  у  него  чудесная  душа,  золотое  сердце.
 Максим  Максимыч  много  лет  провел  на  Кавказе,  привык  к  гор¬
цам,  спокойно  рассказывает  об  их  нравах  и  обычаях.  Герои  Мар-
линского  романтизировали  жизнь  горцев.  Максим  Максимыч  рас¬
сказывает  о  ней  без  какой  бы  то  ни  было  восторженности  («...по¬
том  начинается  джигитовка,  и  всегда  один  какой-нибудь  обор¬
выш,  засаленный,  на  скверной  хромой  лошаденке,  ломается,  пояс-
ничает,  смешит  честную  компанию»).  Выразителен  язык  штабс-
капитана;  слова  и  понятия  военного  быта  (пришел  транспорт  с
провиантом,  становятся  в  две  шеренги)  сочетаются  у  него  с  ме¬
стными  словами  (кунак,  сакля,  бешмет,  гяур,  калым),  содержат¬
ся  в  нем  и  просторечия  (не  тем  будь  помянут,  животики  надор¬
вешь  от  смеха).  «Меня  невольно  поразила  способность  русского
человека,  —  признавался  автор  романа,  —  применяться  к  обычаям
тех  народов,  среди  которых  ему  случается  жить...»  Максим  Макси¬
мыч  уверен  в  себе,  спокоен  и  хладнокровен  в  самых  опасных  си¬
туациях.  Он  ценит  дружбу  и  огорчен  поведением  Печорина  при
последней  их  встрече.  «Что  ему  во  мне?  Я  не  богат,  не  чиновен,
да  и  по  летам  совсем  ему  не  пара...»
 242

Качества,  присущие  Максиму  Максимычу,  в  развитом  виде
Лермонтов  представил  в  небольшом  очерке  под  названием  «Кав¬
казец»,  написанном  в  1841  г.  Герой  его  ничем  не  примечательный
русский  офицер,  для  которого  война  на  Кавказе  стала  повседнев¬
ным  делом.  Еще  учась  в  корпусе,  он  прочитал  пушкинского  Кав¬
казского  пленника»  и  «воспламенился  страстью  к  Кавказу».  При¬
ехав  в  полк,  он  мечтает  о  подвигах,  о  пойманных  горцах,  славе  и  ге¬
неральских  эполетах.  Через  пять-шесть  лет  боевой  жизни  этот  юно¬
шеский  задор  проходит,  кавказец  смеется  над  новичками,  готовыми
рисковать  жизнью  без  нужды,  становится  спокойным  и  по-на¬
стоящему  храбрым.  В  нем  вырабатываются  типические  черты,
присущие  русскому  человеку  на  военной  службе.  Эти  черты  на¬
чали  прививаться  в  солдатской  службе  еще  в  петровское  время  и
в  окончательные  формы  отлились  при  Суворове  и  Кутузове.  Кав¬
казец,  как  и  Максим  Максимыч,  —  штабс-капитан  либо  майор.  Он
с  уважением  и  любовью  относится  к  Кавказу  и  горцам,  среди  ко¬
торых  приходится  жить.  «Не  зная  истории  России  и  европейской
политики,  —  говорит  Лермонтов  о  своем  герое,  —  он  пристрастил¬
ся  к  поэтическим  преданиям  народа  воинственного.  Он  понял  впол¬
не  нравы  и  обычаи  горцев,  узнал  по  именам  их  богатырей,  запом¬
нил  родословные  главных  семейств...  Он  легонько  маракует  по-та¬
тарски...»  Сам  Лермонтов  с  большим  интересом  и  уважением  от¬
носился  к  культуре  кавказских  народов  и  вывел  распространенный
тип  русского  офицера  времен  кавказских  войн.  Многие  из  этих
людей  оседали  на  новых  для  них  местах  и  роднились  с  местным
населением.
 В  творчестве  Лермонтова  нашла  место  тема  осуждения  трусо¬
сти  и  измены.  В  условиях  николаевской  реакции  она  воспринима¬
лась  как  осуждение  тех,  кто  старался  уйти  от  борьбы  за  освобож¬
дение  родины  от  деспотизма.  В  1839  г.  поэтом  была  написана  «гор¬
ская  легенда»  «Беглец».  Горец  Гарун  покинул  поле  битвы,  где
погибли  его  отец  и  два  брата.  Тщетно  надеется  трус  найти  приют
и  спасение  у  друга  —  храброго  воина  Селима,  у  своей  любимой  де¬
вушки,  у  матери.  Все  его  отвергают.  Девушка  поет  «песню  ста¬
рины»:
 ...Своим  изменивший
Изменой  кровавой,
 Врага  не  сразивши,
 Погибнет  без  славы,
 Дожди  его  ран  не  обмоют,
 И  звери  костей  не  зароют...
 Даже  любящая  мать  отказывается  от  своего  сына-труса.
 Значительным  событием  в  истории  всей  русской  поэзии  стало
написанное  Лермонтовым  незадолго  до  смерти  стихотворение  «Ва¬
лерик»  (1840).  Если  в  «Бородине»  Лермонтов  впервые  в  русской
поэзии  изобразил  героем  простого  солдата,  то  в  «Валерике»  («Я
к  вам  пишу  случайно,  право...»)  он  впервые  дал  будничную  кар¬
тину  войны.  Произведению  придана  форма  письма  к  любимой  жен-
 9*
 243

щипе.  Этот  традиционный  жанр  получил  широкое  распростране¬
ние  еще  в  XVIII  в.  Лермонтов  обратился  к  нему  потому,  что  он
позволял  создать  произведение,  проникнутое  интимной  взволно¬
ванностью  и  лиризмом.  Несмотря  на  наличие  формальных  приз¬
наков,  «Валерик»  благодаря  своему  реалистическому  характеру
произведение  глубоко  новаторское.  Поэт  правдиво  и  точно  описы¬
вает  исполненную  боевых  тревог  жизнь:  военный  лагерь  («...Кру¬
гом  белеются  палатки;  казачьи  тощие  лошадки  стоят  рядком,  по-
веся  нос;  у  медных  пушек  спит  прислуга...»),  слышен  разговор
воинов  о  былых  сражениях,  в  нем  нет  присущих  романтическим
произведениям  восхвалений  и  патетики  («Вот  разговор  о  стари¬
не...  как  там  дрались,  как  мы  их  били,  как  доставалося  и  нам...»).
Раздаются  обычные  слова  команды  при  подъеме  отряда  в  поход.
Читатель  как  бы  подготавливается  этой  картиной  к  рассказу  о  кро¬
вопролитном  столкновении  с  горцами.  Сражение  описано  с  доку¬
ментальной  точностью:  показались  значки  горцев,  на  опушке
леса  появился  мюрид,  приглашая  кого-либо  из  русских  сразиться
с  ним  на  поединке.  Его  вызов  принял  казак,  началась  перестрел¬
ка.  Сражение  представлено  подобно  ряду  картин,  сменяющих  од¬
на  другую,  и,  как  в  «Бородине»,  с  точки  зрения  не  полководца,  а
рядового  участника:
 Едва  лишь  выбрался  обоз
В  поляну,  дело  началось;
 Чу!  в  арьергард  орудья  просят;
 Вот  ружья  из  кустов  выносят,
 Вот  тащат  за  ноги  людей
И  кличут  громко  лекарей;
 А  вот  и  слева,  из  опушки,
 Вдруг  с  гиком  кинулись  на  пушки;
 И  градом  пуль  с  вершин  дерев
Отряд  осыпан.  Впереди  же
Все  тихо  —  там  между  кустов
Бежал  поток.  Подходим  ближе.
 Пустили  несколько  гранат;
 Еще  подвинулись:  молчат...
 Вдруг  залп...  глядим:  лежат  рядами,
 Что  нужды?  здешние  полки  —
 Народ  испытанный...  «В  штыки,
 Дружнее!»  —  раздалось  за  нами...
 «Ура!»  —  и  смолкло.  «Вон  кинжалы,
 В  приклады!»  —  и  пошла  резня.
 И  два  часа  в  струях  потока
Бой  длился.  Резались  жестоко,
 Как  звери,  молча,  с  грудью  грудь...
 В  стихотворении  рассказано,  как  плачут  солдаты,  видя  умираю¬
щим  своего  командира  («Стояли  усачи  седые...  И  тихо  плакали...»).
Описана  не  красота  боя,  а  психическое  состояние  его  участника.
Картина  боя  притупила  все  его  чувства:
 Меж  тем  товарищей,  друзей
Со  вздохом  возле  называли;
 244

Но  но  нашел  в  душе  моей
Я  сожаленья,  ни  печали.
 Уже  затихло  все;  тела
Стащили  в  кучу:  кровь  текла
Струею  дымной  по  каменьям...
 Взволнованно,  со  всеми  «прозаическими»  подробностями  описана
смерть.  Лексика  стихотворения  проста,  нет  ничего  возвышенного,
все  обыкновенно,  нет  героической  декламационности,  сам  поэт  на¬
зывает  свое  повествование  «бесхитростным».  Фразы  не  укладыва¬
ются  в  строки,  а  переходят,  как  в  прозаическом  повествовании,  из
одной  в  другую:  подлежащее  и  сказуемое,  определение  и  опреде^
ляемое  слово  отделяются.
 В  этой  кажущейся  «приземленности»  поэтического  рассказа
внутренняя  взрывная  сила,  эмоциональная  напряженность,  кото¬
рую  поэту  трудно  сдержать.  Он  жаждет  поделиться  своими  впе¬
чатлениями,  раскрыть  самую  сущность  явления,  вызвать  ответные
эмоции.
 В  «Валерике»  нет  той  героической  воодушевленности,  которая
пронизывает  каждую  строчку  «Бородина».  Если  в  последнем  сти¬
хотворении  участники  Бородинской  битвы  сознательно  идут  на
смерть  во  имя  свободы  и  независимости  своего  отечества,  то  в  «Ва¬
лерике»  мы  видим  уже  не  бой,  а  «резню».
 Картины  битвы  заставляют  подумать  о  вечной  красоте  мирной
природы  и  ненужности  войн:
 И  с  грустью  тайной  и  сердечной
Я  думал:  «Жалкий  человек.
 Чего  он  хочет!.,  небо  ясно,
 Иод  небом  места  много  всем,
 Но  беспрестанно  и  напрасно
Один  враждует  он  —  зачем?»
 Белинский  считал  это  лермонтовское  стихотворение  одним  из
лучших,  отмечая  «стальную  прозаичность  выражения»,  которая
стала  возможной  у  Лермонтова  благодаря  способности  прямо  смот¬
реть  на  вещи,  нисколько  не  приукрашивая  истину.  Эту  точность
батальной  картины  во  всех  деталях  и  сходную  по  общему  впечат¬
лению  позднее  мы  встретим  в  рассказах  Л.  Н.  Толстого.

Н.  А.  НЕКРАСОВ
О  ВОИНЕ  И
ВОССТАНИИ
 И
 Ж  Жзображение  бесправия  и  угнетения  народа,  стра¬
стное  желание  революционного  освобождения  его  от  ига  крепо¬
стничества  и  капиталистического  хищничества  составляют  глав¬
ный  пафос  творчества  Некрасова.  Историю  и  современное
состояние  общества  великий  поэт  революционной  демократии
воспринимал  как  борьбу.  «Самый  принцип  борьбы  и  социального
антагонизма  определяет  собой  в  поэзии  Некрасова  все  его  оценки...»1.
 Вполне  естествен  поэтому  тот  большой  интерес,  который  про¬
являл  поэт  к  вопросам  войны  и  восстания.  Некрасов  был  современ¬
ником  двух  войн:  Крымской  (1853—1856)  и  русско-турецкой
(1877—1878),  явился  очевидцем  в  60-х  годах  XIX  в.  роста  рево¬
люционных  выступлений  в  России.  Проблемы,  связанные  с  этими
важнейшими  явлениями  общественной  жизни,  отразились  в  таких
произведениях,  как  «Орина,  мать  солдатская»2,  «14  июня  1854
года»  («Великих  зрелищ,  мировых  судеб»),  «Внимая  ужасам  вой¬
ны»,  «Саша»,  «Несчастные»,  «Тишина»,  «О  погоде»,  «Газетная»,
«Балет»,  «Знахарка»,  «Коробейники»,  «Суд»,  «Дедушка»,  «Рус¬
ские  женщины»,  «Современники»;  поэт  неоднократно  обращался
к  этим  вопросам  и  в  поэме  «Кому  па  Руси  жить  хорошо».
 Известно,  что  в  творчестве  Некрасова  нашли  свое  отражение
события  войны  1812  г.,  но  особенно  много  поэт  размышлял  о  тех
 1  В.  В.  Гиппиус.  Некрасов  в  истории  русской  поэзии  XIX  в.  В  кн.
«От  Пушкина  до  Блока».  М.  —  Л.,  196С,  стр.  246.
 2  В  основу  стпхотвореппя  положен  рассказ  самой  героини.  Некрасов,
чтобы  поговорить  с  ней,  по  свидетельству  сестры,  «несколько  раз  делал
крюк  —а  то  боялся  сфальшивить»  (Н.  А.  Некрасов.  Собр.  соч.,  т.  I.  М.,
Изд-во  АН  СССР,  1949,  стр.  178).
 246

войнах,  свидетелем  которых  ему  пришлось  быть.  В  марте  1854  г.
издатели  «Современника»  обратились  с  ходатайством  в  Министер¬
ство  народного  просвещения  о  том,  чтобы  им  разрешили  «присое¬
динить  к  существующим  в  «Современнике»  отделам  отдел  извес¬
тий  военных  и  политических»  К
 Мастерски  применяя  фольклорные  приемы,  Некрасов  создает
произведения,  удивительно  близкие  народному  духу.  В  стихотво¬
рениях  «Несжатая  полоса»,  «Внимая  ужасам  войны»  и  др.  Некра¬
сов  правдиво  и  ярко  показал,  каким  тяжелым  бременем  легла  вой¬
на  на  плечи  народа.  В  поэме  «Коробейники»  (1861)  о  Крымской
войне  говорилось,  что  она  «проклятая»,  отнимает  у  крестьян  кор¬
мильцев,  что  виноват  в  ней  царь.  При  всей  лирической  насыщен¬
ности  «Коробейников»  этот  народный  отклик  па  неудачную  Крым¬
скую  войну,  который  сказался  в  произведении,  ясно  свидетельст¬
вует  о  широком  круге  явлений  тогдашней  жизни,  захватываемых
в  поэме:
 Подошла  война  проклятая
Да  и  больно  уж  лиха,
 Где  бы  свадебка  богатая  —
 Цоп  в  солдаты  жениха!
 Царь  дурит  —  народу  горюшко!
 Точит  русскую  казну,
 Красит  кровью  Черно  морюшко,
 Корабли  валит  ко  дну.
 Перевод  свинцу  да  олову,
 Да  удалым  молодцам.
 1  В.  Евгоньев-Максимов.  «Современник»  в  40—50-е  годы.  Изд-во
писателей  в  Ленинграде,  1934,  стр.  321—322.
 247

Весь  народ  повесил  голову,
 Стон  стоит  по  деревням  !.
 В  стихотворении  «Осень»  (1877)  Некрасов  дал  оценку  русско-
турецкой  войне  1877  г.  Эта  война  воспринималась  поэтом  как  все¬
общее  горе:  дневное  солнце  кажется  темным,  «как  в  ночи»,  из  про¬
носящихся  на  заре  вагонов  слышны  человеческие  стоны,  люди  не
в  силах  оставаться  дома,  озабоченные  мыслями  о  своих  родных  и
близких,  отправленных  на  войну.  Симпатизируя  простым  людям,
Некрасов  готов  был  разделить  с  ними  чашу  страданий,  стремился
в  действующую  армию.  В  письме  к  И.  С.  Тургеневу  30  июня  1855  г.,
будучи  больным,  поэт  писал:  «Хочется  ехать  в  Севастополь.  Ты  над
этим  не  смейся.  Это  желание  во  мне  сильно  и  серьезно,  —  боюсь
не  поздно  ли  уже  будет?»  (X,  222).  В  стихотворении  «Тишина»  он
восхищался  подвигами  рядовых  матросов  и  солдат  —  подлинных
защитников  Севастополя,  который  в  глазах  поэта  оставался  «твер¬
дыней  избранной  славы»:
 Народ-герой!  в  борьбе  суровой
Ты  не  шатнулся  до  конца,
 Светлее  твой  венец  терновый
Победоносного  венца!..
 Три  царства  перед  ней  стояло,
 Перед  одной...  таких  громов
Еще  и  небо  не  метало
С  нерукотворных  облаков!
 В  ней  воздух  кровью  напоили,
 Изрешетили  каждый  дом
И,  вместо  камня,  намостили
Ее  свинцом  и  чугуном.
 Там  по  чугунному  помосту
И  море  под  стеной  течет.
 Носили  там  людей  к  погосту,
 Как  мертвых  пчел,  трряя  счет...
 (И,  44)
 В  стихотворении  «Тишина»  Некрасов  воссоздал  вдохновенный  об¬
раз  разрушенной  твердыни  Севастополя.  Величественные  события
требовали  ярких,  гиперболически  сильных  сравнений,  метафор  2.
 В  рецензии  на  книгу  Ив.  Ваненко  «Осада  Севастополя,  или
Таковы  русские»,  помещенной  в  «Современнике»,  Некрасов  писал
о  том,  что  во  всей  Европе  не  найдется  писателя,  смогущего  «про¬
известь  что-либо  равняющееся  величию  совершающихся  перед  на¬
ми  событий».  Такой  книгой,  по  мысли  издателя  «Современника»,
могла  быть  только  «Илиада»  (IX,  264).  Из  всего  написанного  о
героической  обороне  Севастополя  Некрасов  выделял  произведения
Л.  Н.  Толстого  (IX,  305).  Поэт  сильно  чувствовал  трагическую
атмосферу  Крымской  войны.
 1  Н.  А.  Некрасов.  Поли.  собр.  соч.  и  писем,  т.  II.  М.,  1949,  стр.  127
(далее  ссылки  на  это  издание  приводятся  в  тексте  только  с  указанием  тома
и  страницы).
 5  См.:  А.  Д  у  б  и  н  с  к  а  я.  Н.  А.  Некрасов.  М.,  Изд-во  АН  СССР,  1954,
стр.  178.
 248

Как  известно,  Н.  Г.  Чернышевский  в  связи  с  Крымской  войной
писал  в  одном  из  первоначальных  вариантов  романа  «Пролог»  о
том,  что  он  желает  поражения  царскому  правительству  *.  Это  бы¬
ла  позиция  последовательного  революционера-демократа,  высшее
проявление  истинного  патриотизма.  Чтобы  понять  отношение
Некрасова  к  войне  в  период  Севастопольской  обороны,  следует
помнить,  что  охваченная  пожаром  войны  Россия  для  поэта  являла
образ  исстрадавшегося,  истекающего  кровью  народа.  Некрасов
мысленно  и  воочию  видел  «деревни  и  села,  в  которых  плачут  мате¬
ри-старухи,  жены,  качающие  люльку,  ожидая  кормильцев  и  за¬
щитников  —  отцов,  братьев,  сыновей...  несжатые  крестьянские  по¬
лоски,  исхудавшую  скотину,  неурожаи,  голод»  2.
 Благородная  вера  Некрасова  в  нравственные  силы  народа-бо-
гатыря,  определившая  революционно-демократический  характер
его  патриотизма,  сказалась  на  личных  его  поэтических  откликах
и  личных  признаниях.  Это  видно  из  стихотворения  «14  июня
1854  года».  Об  этом  же  он  писал  И.  С.  Тургеневу  6  октября
1854  г.  (X,  206),  то  же  самое  мы  находим  и  в  сохранившемся  сти¬
хотворном  наброске:
 О,  не  склоняй  победной  головы
В  унынии,  разумный  сын  отчизны.
 Не  говори:  погибли  мы,  увы!  —
 Бесплодна  грусть,  напрасны  укоризны.
 (I,  419)
 Ц  в  дальнейшем,  в  ноябре  1877  г.,  когда  цод  натиском  русских
войск  пали  турецкие  крепости  Карс  и  Пледна,  Некрасов  писал:
 Так  запой,  о  поэт!  чтобы  всем  матерям
На  Руси  на  святой,  по  глухим  деревням,
 Было  слышно,  что  враг  сокрушен,  полонен,
 А  твой  сын  —  невредим  —  и  победа  за  ним,
 «Не  велит  унывать,  посылает  поклон».
 (II,  533)
 Ненависть  поэта  не  только  к  внутренним  врагам  народа  —  экс¬
плуататорам  и  угнетателям,  но  и  к  внешним  —  захватчикам  —  вы¬
ливалась  у  него  в  еще  большую  ненависть  к  бюрократическому  са¬
модержавию,  виновному  в  гибели  десятков  тысяч  воинов-труже-
ников.  Некрасов  страстно  желал  гибели  крепостническому  строю,
называл  Николая  I  «палачом»,  «мстительным  трусом  и  мучителем».
 До  1874  г.  в  России  существовала  рекрутчина.  Армия,  создан¬
ная  на  основе  этой  системы,  была  армией  феодально-крепостниче¬
ского  типа.  Рекрутчина  давила  на  податные  сословия,  лишая  се¬
мьи  их  кормильцев.  Тяжелое  бремя  рекрутчины  отразилось  в  по¬
эзии  Некрасова,  как  всегда  точно  воспроизводящей  реальные  со¬
бытия.
 1  См.:  Н.  Г.  Чернышевский.  Сборник  статей,  документов  и  воспо¬
минаний.  М.,  1928,  стр.  71.
 2  А.  Дуби  иска  я.  Н.  А.  Некрасов.  М.,  Изд-во  АН  СССР,  1954,  стр.  177.
 249

В  стихотворениях  «Тишина»,  «Балет»  рассказывалось  о  плаче
жен  и  матерей  во  время  рекрутских  наборов.  В  поэме  «Кому  на
Руси  жить  хорошо»  (гл.  IV,  «Доброе  время  —добрые  песни»)  о
рекрутском  наборе  говорилось  как  о  самом  страшном  несчастье:
«И  ужас  народа  при  слове  набор  подобен  был  ужасу  казни».  Тема
рекрутчины  нашла  у  Некрасова  дальнейшее  развитие  и  детали¬
зацию.  В  этой  же  поэме  рассказывалось,  как  помещик  Поливанов
«сбыл»  в  рекруты  племянника  Якова  Верного  —  Гришу,  надеясь
сделать  наложницей  его  невесту;  несправедливо  «забрили  лоб»
сыну  Ненилы  Власьевны.  В  поэме  «Дедушка»  описано,  как  поме¬
щик  остановил  венчание  и  приказал  сдать  в  солдаты  деревенского
парня-жениха,  а  его  невесту  взял  к  себе  в  девичью.  Некрасов  го¬
ворит  и  о  том,  что  помещики  пытались  отправить  в  армию  боль¬
ных  или  увечных  («Эй,  Иван»).  Крестьянским  общинам  и  посад¬
ским  людям  в  XIX  в.  разрешалось  представлять  в  армию  наемных
рекрутов,  однако,  когда  они  этих  рекрутов  нанимали,  необходи¬
мость  больших  расходов  подрывала  их  экономическое  благососто¬
яние  («Знахарка»).  Несмотря  на  то  что  стихи  эти  («Знахарка».  —
А.  К.)у  как  считал  сам  Некрасов  в  письме  к  Н.  А.  Добролюбову  от
1  января  1861  г.,  «просто  плохи,  а  пущены  для  последней  строки»
(II,  650),  в  них  хорошо  схвачена  и  передана  одной  деталью  един¬
ственная  возможность  освободиться  от  рекрутчины,  которая  в
свою  очередь  вела  к  подрыву  и  полному  разорению  крестьянского
хозяйства.
 Вспоминая  нравы,  господствовавшие  в  армии  Александра  I  и
Николая  I,  герой  «Дедушки»  говорит:  «Ну,  а  как  в  наше-то  вре¬
мя!  Что  ни  начальник,  то  зверь».  Это  чисто  народная  оценка
«начальства»,  и  любопытно  отметить,  что  Некрасов  вложил  ее  в
уста  бывшего  офицера-декабриста.  Изменилось  ли  отношение
Некрасова  и  его  героев  к  «начальству»  в  более  позднее  время?
После  отмены  крепостного  права  в  русской  армии  произошли  не¬
которые  изменения:  в  1864  г.  были  учреждены  юнкерские  учили¬
ща,  увеличено  число  военно-учебных  заведений,  введены  новые
правила  в  Николаевской  академии  генерального  штаба.  Все  это
привело  к  некоторому  росту  образованности  офицеров.  Однако  пе¬
ремены  были  несущественными.  Принцип  комплектования  офи¬
церского  корпуса  остался  прежним  —  классовым,  он  приводил  к
обособлению  офицеров  в  особую  касту,  ядро  которой  составляли
наиболее  реакционные  представители  дворянства.  Офицер  для  Не¬
красова  —  это  «любезник  и  танцор,  гремящий  саблей»,  «красивый
дикарь»  (из  поэмы  «Мать»),  шулер  («Газетная»).  Известно,  что
до  1863  г.  в  русской  армии  применялись  шпицрутены1.  Сущест¬
вовали  и  другие  истязания,  казалось  бы,  менее  жестокие,  на  первый
 1  Шпицрутены,  или  прогнание  сквозь  строй,  занесены  в  Россию  иност¬
ранцами  в  конце  XVII  в.  и  первоначально  применялись  лишь  по  отношению
к  иностранцам,  находящимся  на  службе  в  русской  армии;  с  1706  г.  шпиц¬
рутенами  стали  наказывать  русских  солдат.
 250

взгляд,  но  также  кончавшиеся  иногда  смертью  наказуемого.  О  те¬
лесных  наказаниях  Некрасов  писал  много:  о  них  поведал  возвра¬
тившийся  из  Сибири  ссыльный  («Дедушка»);  виртуозным
мастером  «драть»  оказывается  офицер  Шалашников  —  один  из
персонажей  поэмы  «Кому  на  Руси  жить  хорошо».
 О  жестоких  наказаниях  в  армии  мы  узнаем  из  стихотворения
«Орина,  мать  солдатская».  О  том,  что  наказание  палками  перене¬
сти  не  легче,  чем  попасть  под  вражеские  пули,  пелось  в  «Солдат¬
ской»  песне  («Кому  на  Руси  жить  хорошо»):  «Пули  немецкие,  пу¬
ли  турецкие,  пули  французские,  палочки  русские».  Это  близко  к
пословице,  бытовавшей  в  армейской  среде  во  времена  Павла  I:
«Солдат  должен  бояться  палки  капрала  больше,  чем  пули  врага».
(Предание  говорит,  что  автором  ее  был  прусский  король  Фрид¬
рих  II.)  Некрасов  показывает,  что  в  деспотическом  обществе  все
основано  на  страхе:  страх  присущ  не  только  угнетенным,  но  и  уг¬
нетателям;  не  только  солдатам,  но  и  офицерам-дворянам.  Страх
разлагал  нацию,  приводил  не  только  к  трусливости  как  черте  ха¬
рактера,  но  и  к  другим  отрицательным  качествам: 	жестокости,
 подлости,  эгоизму.  В  обществе,  основанном  на  страхе,  не  может
быть  чести.  В  поэме  «Кому  на  Руси  жить  хорошо»  в  главе  «После¬
дыш»  разоблачалось  само  понятие  дворянской,  офицерской  чести
как  этической  категории.  Сыновья  «последыша»  —  гвардейские
офицеры  —  в  нравственном  отношении  оказались  ниже  крестьян,
обманув  их,  не  дав  обещанных  заливных  лугов.
 Все  ли  офицеры  были  такими  бесчестными?  Конечно,  в  своих
произведениях  Некрасов  обобщал  и  типизировал.  Мы  знаем,  что
среди  лучшей  части  русской  интеллигенции,  в  том  числе  военной,
были  независимо  мыслящие  люди,  глубоко  преданные  своему  наро¬
ду,  честные  и  принципиальные.  Таковым  был,  например,  адмирал
П.  С.  Нахимов,  герой  Севастополя,  о  котором  Некрасов  говорил,
что  он  дорог  народу  (IX,  323),  таков  великий  русский  хирург
Н.  И.  Пирогов,  основоположник  военно-полевой  хирургии.  В  сво¬
ей  рецензии  на  статью  «Десять  дней  в  Севастополе»,  которая  по¬
явилась  в  журнале  «Московитянин»,  Некрасов  много  места  уделил
Н.  И.  Пирогову,  привел  слова  одного  из  офицеров:  «...когда  он
(Пирогов.—  Л.  К.)  делает  операцию,  надо  стать  на  колени».  Поэт
убежден,  что  эта  деятельность  «составит  одну  из  прекраснейших
страниц  в  истории  настоящих  событий».  Некрасов  отметил  под¬
линную  народность  великого  хирурга  х.
 Поэт  понимал,  какую  роль  играло  консервативно  настроенное
офицерство  в  сохранении  самодержавия  и  крепостничества.  Наря¬
ду  с  помещиками,  чиновниками  и  представителями  нарождающей-
 1  «Надо  послушать  людей,  приезжающих  из-под  Севастополя,  что  и  как
делал  там  г.  Пирогов!  Зато  и  нет  солдата  под  Севастополем  (не  говорим  об
офицерах),  нет  солдатки  или  матроски,  которая  не  благословляла  бы  имени
г.  Пирогова  и  не  учила  бы  своего  ребенка  произносить  это  имя  с  благого¬
вением»  (IX,  304).
 251

с  я  буржуазии  оно  представляло  главную  опасность  для  народа.
По  мнению  поэта,  офицеры  современной  армии  не  унаследовали
у  декабристов  ни  чести,  пи  представлений  о  гражданском  долге.
Некрасов  знал,  что  среди  гвардейских  офицеров  имелись  люди,  не
брезговавшие  даже  исполнением  жандармских  функций.  В  60—
90-е  годы  среди  либерального  офицерства  появилось  много  «лю¬
бителей  фразы».  О  встречах  с  подобными  краснобаями-офицерами
на  гарнизонной  гауптвахте  поэт  рассказывал  в  одном  из  стихо¬
творений.  Терпеть  их  пустые  разговоры  было  труднее,  нежели  пе¬
реносить  сырость,  голод  и  различные  невзгоды  заключения.  Иные
офицеры  были  опасны  «не  только  врагам»  («Современники»,
я.  II):  среди  них  было  много  доносчиков  и  шпионов.
 Рассматривая  народ  как  основную  движущую  силу  истории,
Некрасов  с  большим  сочувствием  изображал  представителей  наро¬
да  —  солдат.  Солдаты  в  его  произведениях  —  это  «народные  типы»
наряду  с  крестьянами,  городской  беднотой,  строителями  железной
дороги,  каменотесами,  коробейниками,  работниками.  Солдат  —это
тот  же  крестьянин,  одетый  в  военный  мундир.  Некрасов  отчет¬
ливо  осознавал,  что  в  капиталистическом  городе  и  солдата,  и  бед¬
няка  ждала  одинаковая  судьба:
 Часто  гибнут  теперь;  подождем  —
 Часовой  ли  замерзнет,  бедняга,
 Или  Ванька...
 («О  погоде»,  ч.  II)
 Образ  вызывающего  сочувствие  забытого  или  замерзнувшего
часового  в  русской  литературе  имел  старую  традицию  1.  О  брошен¬
ном  на  произвол  судьбы  без  всякого  награждения  солдате  писали
Державин  и  Гоголь.  У  Некрасова  этот  образ  получает  дальнейшее
развитие:
 Ну-тка,  с  редута-то  с  первого  номеру,
 Ну-тка,  с  Георгием  —  по  миру,  по  миру!
 Помощник  лекаря  «забраковал»  раны  солдата,  и  тот  не  получил
положенного  «пенциона»:
 Полного  выдать  не  велено.
 Сердце  насквозь  не  прострелено!2
 Много  места  изображению  психологии  солдатской  массы  уде¬
лил  Некрасов  в  поэме  «Кому  на  Руси  жить  хорошо».  Солдаты  —
это  «люди  малые»:
 1  Ср.,  например,  у  Г.  Р.  Державина:
 «Как  бедный  часовой  тот  жалок,
 Который  вечно  на  часах».
 2  Подобная  «оценка»  солдатских  подвигов  «начальством»  содержалась  и
в  народном  искусстве  того  времени.  В  драме  «Царь  Максимилиан»,  ставив¬
шейся  в  конце  XIX  в.,  осложненной  вставками  из  стихотворений  Батюшко¬
ва  «Разлука»  («Гусар  на  саблю  опираясь...»)  и  Пушкина  «Гусар»,  на  прось¬
бу  царя  рассказать  что-либо  о  себе  герой  говорит,  что  неоднократно!  сра¬
жался  с  французами,  но  как  был,  так  и  остался  нищим.
 .252

У  нищих,  у  солдатиков,
 Не  спрашивали  странники,
 Как  им  —  легко  ли,  трудно  ли
Живется  на  Руси?
 Солдаты  шилом  бреются,
 Солдаты  дымом  греются,
 Какое  счастье  тут?..
 Встреченный  крестьянами  —  героями  поэмы  старый  солдат  Овсян¬
ников  счастлив  тем,  что  уцелел  в  двадцати  сражениях  и  в  мир¬
ное  время,  будучи  «ни  сыт,  ни  голоден»,  нещадно  битый  палками,
также  не  поддался  смерти.  Участник  героической  обороны  Сева¬
стополя,  он  рассказал  странникам  о  подвигах,  совершенных  рядо¬
выми  солдатами  и  матросами  во  время  Крымской  войны:
 Только  горами  не  двигали,
 А  на  редуты  как  прыгали!
 Зайцами,  белками,  дикими  кошками  *.
 Там  и  простился  я  с  ножками,
 С  адского  грохоту,  свисту  оглох,
 С  русского  голоду  чуть  не  подох!
 («Солдатская»)
 Некрасов  с  присущим  ему  поэтическим  чутьем  показывает,  что
только  простые  люди  могут  понять  страдания  обиженного  властя¬
ми  воина  и  помогают  ему,  кто  чем  может:  «груздочками»,  кара¬
ваем  хлеба,  ковшом  воды:
 ...уж  двинулся
К  служивому  народ.
 Все  дали:  по  копеечке,
 По  грошу,  на  тарелочках
Рублишко  набрался...
 Цельность  характеров  и  душевное  благородство  рядовых  сол¬
дат,  дающиеся  поэтом  выразительными  штрихами,  еще  сильнее
обнажают  черствость  и  эгоизм  их  офицеров.  В  поэме  «Русские
женщины»  имеется  примечательная  в  этом  смысле  сцена,  когда
княгиня  Волконская  на  пути  в  Сибирь,  к  мужу,  в  одном  из  сел
встретилась  с  конвоем,  сопровождающим  обоз  с  серебром.  На  воп¬
рос  княгини  о  здоровье  декабристов  офицер,  взглянув  «нахаль¬
но»,  зло  и  сурово  ответил:
 ...я  их  не  знаю  —  и  знать  не  хочу,
 Я  мало  ли  каторжных  видел!..
 Напротив,  «какой-то»  солдат  нашел  доброе  слово  и  рассказал  о
ссыльных,  что  знал  («Здоровы!—сказал  он;—я  видел  их  всех,
ясцвут  в  руднике  Благодатском!..»).
 1  Намек  на  одного  из  героев  Севастопольской  обороны  —  матроса  Пет¬
ра  Кошку.
 253

Некрасов  писал,  что  образ  простого  солдата  должен  занять  в
русской  литературе  подобающее  место,  и  осуждал  А.  Бестужева-
Марлинского  за  то,  что  в  его  произведениях  солдаты  и  офицеры
являлись  «в  несвойственной  им  мантии  средневековых  воинов».
И  как  он  обрадовался,  прочитав  повесть  Л.  Н.  Толстого  «Рубка
леса»!  В  «Заметках  о  журналах  за  сентябрь  1855  года»  Некрасов
сравнивал  это  произведение  с  «Записками  охотника»  И.  С.  Турге¬
нева,  создавшего  галерею  народных  характеров,  о  которых  до  это¬
го  не  знали  в  русской  литературе.  Л.  Н.  Толстой,  по  словам  Нек¬
расова,  «представляет...  несколько  типов  русских  солдат,  типов,
которые  могут  служить  ключом  к  уразумению  духа,  понятий,
привычек  и  вообще  составных  элементов  военного  сословия.  Еще
несколько  таких  очерков,  и  военный  быт  перестанет  быть  темною
загадкою»  (IX,  332).
 В  этих  же  «Заметках»  Некрасов  сообщал  читателям  о  публи¬
кации  рассказа  «Восемь  месяцев  в  плену  у  французов»,  подчерки¬
вая  при  этом,  что  автор  его—«лицо  новое:  это  армейский  солдат,
уроженец  Владимирской  губернии,  города  Шуи,  Таторский.  Под
Альмой  ему  двумя  пулями  пробило  руку,  он  попал  в  плен,  был  в
Константинополе,  был  в  Тулоне,  потом  возвращен  уже  без  руки  в
Одессу...  Рассказ  его  представляет  несомненные  признаки  наблю¬
дательности  и  юмора  —  словом,  таланта...*.  Даровита  русская
земля!»  (IX,  332).  В  дальнейшем  Некрасов  продолжал  публико¬
вать  в  «Современнике»,  в  литературной  записи  одесского  литера¬
тора  Н.  П.  Сокальского,  рассказы  рядовых  солдат  и  матросов.
Так  появились  очерки  и  воспоминания  очевидцев—«Госпиталь  в
Константинополе»,  «Жизнь  на  севастопольской  батарее»  (рассказ
матроса),  «Синопское  сражение...».  Немало  суровой  правды  было
в  этих  непритязательных  рассказах.  «И  потому-то,  —  справедливо
заканчивает  исследователь,—  военные  очерки  и  рассказы  «Совре¬
менника»,  по  выражению  Панаева  (в  письме  к  Толстому),  с  жад¬
ностью  читала  вся  Россия»  2.
 Русский  солдат,  под  серой  шинелью  которого  поэт  видел  про¬
стого  крестьянина,  терпел  немалое  зло  от  различного  рода  хапуг  —
представителей  поднимающейся  буржуазии.  Некрасов  одним  из
первых  в  русской  литературе  поднял  тему  капиталистического
хищничества,  его  предательской  роли  по  отношению  к  судьбам
России.  В  поэме  «Недавние  времена»  рассказано  о  завсегдатаях
клуба,  которые  жадно  внимали  новостям  о  ходе  Крымской  войны
и  интересовались  не  героическими  подвигами  ее  участников  на
поле  боя,  а  делами  тех,  «кто  нагрел  свои  гнусные  руки,  у  солдат
убавляя  паек».  В  поэме  «Современники»  рассказано  о  заводчике,
 1  Об  этом  же  произведении  Таторского  Некрасов  писал  17  сентября
1855  г.  И.  С.  Тургеневу:  «...солдат...  должно  быть,  человек  с  большим  талан¬
том  —  наблюдательность,  юмор,  меткость  —  и  бездна  русского.  Я  в  востор¬
ге»  (X,  250).
 2  В.  Жданов.  Некрасов.  ЖЗЛ.  М.,  «Молодая  гвардия»,  1971,  стр.  223.
 254

который  построил  броненосец,  камнем  пошедший  на  дно,  изго¬
товил  гранаты,  поранившие  своих  же  солдат;  упомянуто  о
французских  промышленниках,  поставивших  своей  армии  в
1871  г.  во  время  франко-прусской  войны  «глиняные  пули».  Это
последнее  обстоятельство  русскими  читателями  могло  быть  вос¬
принято  как  намек.  Ведь  и  в  России  во  время  Крымской  войны
«предприимчивые»  дельцы  ухитрялись  посылать  в  действующую
армию  гнилые  продукты,  прелые  шинели,  вместо  кремней  для  ру¬
жей  —  деревянные  чурки.
 Многие  строки  поэзии  Некрасова  рисуют  армию  как  орудие  го¬
сударственной  системы,  служащее  для  подавления  и  «усмире¬
ния»  народа.  До  Некрасова  писатели  почти  не  обращали  внима¬
ния  на  эту  карательную  функцию  армии  в  интересах  самодер¬
жавно-крепостнического  государства.  В  раннем  стихотворении
«Бунт»  содержится  описание  расправы  над  взбунтовавшимися
крестьянами.  В  отрывке  из  «Современников»  имеется  намек  на
расстрел  восставших  крестьян  в  селе  Бездна:
 Путь,  отечеству  полезный,
 Ты  геройски  довершил,
 Ты  не  дрогнул  перед  бездной,
 Ты...
 (III,  401)
 Исследователи  показали,  что  Некрасов  описал  здесь  пир,  устро-
епный  по  случаю  успешного  подавления  восстания  в  селе
Бездна  *.
 Ненавистью  к  помещикам  пронизаны  речи  Якима  Нагого  и
Матрены  Тимофеевны  в  поэме  «Кому  на  Руси  жить  хорошо»,  ак¬
тивным  бунтарем  становится  Савелий  —  богатырь  святорусский,
разбойнику  Кудеяру  прощаются  все  грехи  за  убийство  изверга  —
пана  Глуховского.  В  пятой  главе  поэмы  «Кому  на  Руси  жить  хо¬
рошо»  Некрасов  описал  дорогу,  по  которой  едут  крестьяне,  ак¬
цизные  чиновники  и  пересыльные  поляки.  Иногда  по  этой  дороге
проходит  воинская  команда  для  подавления  крестьян,  взбунто¬
вавшихся  «в  избытке  благодарности».  Выступления  крестьян  же¬
стоко  подавлялись  войсками,  однако  внутренняя  логика  развития
образов  солдат  у  Некрасова  убеждает  в  том,  что  скоро  этому  на¬
ступит  предел:  со  временем  солдаты  поймут,  кто  их  враг,  и  ста¬
нут  на  сторону  народа.  В  главе  «Пир  на  весь  мир»  проводится
мысль  о  перерастании  крестьянского  недовольства  в  революцию.
Однако,  делая  ставку  на  крестьянскую  революцию,  Некрасов  не
обольщался  в  отношении  ее  сроков.  Через  многие  его  стихотворе¬
ния  проходит  тема  «тишины»,  «спящей  страны»:
 1  См.:  М.  М.  Гин.  Гипербола  в  поэзии  Н.  А.  Некрасова.  В  кн.  «Вопросы
реализма».  Петрозаводск,  1968,  стр.  116—117.
 255

Но  спит  народ  под  тяжким  игом,
 Боится  пуль,  не  внемлет  книгам.
 О  Русь,  когда  ж  проснешься  ты...
 («Несчастные»)
 (Аналогии  этому  можно  видеть  в  стихотворениях  «В  столицах
шум,  гремят  витии...»,  «Тройка»,  «Размышления  у  парадного
подъезда»,  в  «Песне  Еремушки».)  В  стихотворении  «Саша»  поэт
говорил  о  «столетиях»,  необходимых  для  того,  чтобы  из  «раба»
сделать  «человека»;  в  «Железной  дороге»  выражалась  уверенность
в  том,  что  русский  народ  проложит  себе  «широкую,  ясную»  доро¬
гу,  но  до  этой  поры  не  доживет  ни  сам  поэт,  ни  мальчик  Ваня.
Только  в  конце  жизни  у  Некрасова  в  песне  Гриши  Добросклонова
звучит  мысль  о  том,  что  революция  назревает.  До  этого  сознание
необходимости  революции  и  убежденность  в  отсутствии  необходи¬
мой  революционности  в  народе  были  главным  противоречием  ми¬
ровоззрения  и  творчества  поэта.
 Кто  же  должен  возглавить  революцию?  В  XVIII  в.  А.  Н.  Ра¬
дищев,  говоря  о  крестьянском  восстании,  полагал,  что  военными
отрядами  восставших  должны  руководить  образованные,  передо¬
вые  дворяне-офицеры.  Но  вот  произошло  восстание  14  декабря
1825  г.  Оно  закончилось  поражением  героической  кучки  офице-
ров-дворян,  не  сумевших  привлечь  на  свою  сторону  народ.  Некра¬
сов  создает  образы  «народных  заступников»,  вышедших  не  из  среды
дворян,  а  из  народа,—  таков  разночинец  Гриша  Добросклонов.  По¬
добно  декабристам,  он  может  попасть  в  Сибирь,  но  это  его  пе
страшит,  он  верит  в  революцию,  которая  поднимет  весь  народ:
«Рать  поднимается  неисчислимая,  сила  в  ней  скажется  несокру¬
шимая».
 Значение  поэзии  Н.  А.  Некрасова  трудно  переоценить.  Его
стихи  читали  пролетарии,  крестьяне  и  солдаты.  О  патриотическом
воздействии  поэзии  великого  демократа  на  военных  хорошо  рас¬
сказал  Г.  В.  Плеханов:  «Я  был  тогда  в  последнем  классе  военной
гимназии.  Мы  сидели  после  обеда  группой  в  несколько  человек  и
читали  Некрасова.  Едва  мы  кончили  «Железную  дорогу»,  раздался
сигнал,  звавший  нас  на  фронтовое  ученье.  Мы  спрятали  книгу  и
пошли  в  цейхгауз  за  ружьями,  находясь  под  сильнейшим  впечат¬
лением  всего  только  что  прочитанного  нами.  Когда  мы  начали
строиться,  мой  приятель  С.  подошел  ко  мне  и,  сжимая  в  руке  ру¬
жейный  ствол,  прошептал:  «Эх,  взял  бы  я  это  ружье  и  пошел  бы
сражаться  за  русский  народ!»  Эти  слова,  произнесенные  украдкой
в  нескольких  шагах  от  военного  начальства,  глубоко  врезались  в
мою  память...»  *.
 23  августа  1860  г.  Добролюбов  писал  Некрасову  о  том,  что  тот
обладает  качествами,  которые  сделали  Гарибальди  вождем  на¬
циональной  революции  в  Италии.  Он  рекомендовал  поэту  «быть
 1  Г.  В.  Плеханов.  Н.  А.  Некрасов.  В  кн.  «Некрасов  в  русской  крити¬
ке».  М.,  ОГИЗ,  1944,  стр.  75.
 256

Гарибальди  в  своем  месте»  1.  Имя  Гарибальди  в  это  время  было
очень  популярным.  Народный  герой  Италии,  борец  против  фео¬
дально-абсолютистского  строя  и  иноземного  порабощения  выса¬
дился  в  Южной  Италии  и  7  сентября  1860  г.  с  победой  вступил  в
Неаполь.  Успеху  борьбы  Гарибальди  содействовали  восстания
крестьян.  Некрасов  выполнил  завещание  горячего  пропагандиста
идей  революционной  борьбы  —  Добролюбова.  Его  стихи  подни¬
мали  на  революционную  борьбу  широкие  массы  не  только  кресть¬
ян  и  городской  бедноты,  но  и  солдат,  раскрывая  им  глаза  на  дей¬
ствительную  сущность  войны,  показывая,  кто  является  их  врагом,
а  кто  другом.
 1  В.  Евгеньев-Максимов.  Патриотические  и  героические  мотивы
поэзии  Н.  А.  Некрасова.  Ярославль,  1942,  стр.  13.

ПРОБЛЕМЫ  ВОЙНЫ  И
 Л
 V»  Толстой  открыл  собой  целую  эпоху  в  истории  раз¬
вития  мировой  художественной  мысли.  Деятельность  его  протекала
в  период  подготовки  русской  буржуазно-демократической  револю¬
ции  и,  как  указывал  В.  И.  Ленин,  не  могла  не  отразить  «некоторые
хотя  бы  из  существенных  сторон  революции»  *.  Ленин  писал,  что
произведения  Толстого  «заняли  одно  из  первых  мест  в  мировой  ху¬
дожественной  литературе.  Эпоха  подготовки  революции  в  одной  из
стран,  придавленных  крепостниками,  выступила,  благодаря  гени¬
альному  освещению  Толстого,  как  шаг  вперед  в  художественном
развитии  всего  человечества»  2.  Несмотря  на  отрицательное  отно¬
шение  к  методам  революционной  борьбы,  Толстой  был  одним  из
передовых  деятелей  этой  эпохи.  Начало  его  творческой  деятельно¬
сти  совпало  с  подъемом  русского  освободительного  движения,  а
закончилось  незадолго  до  революции  1917  г.  Толстой  глубоко  со¬
чувствовал  народу  и  неустанно  думал  об  облегчении  его  жизни,
мечтал  о  торжестве  правды  и  добра.  Глубокое  отражение
в  его  творчестве  нашли  вопросы  мира  и  войны,  защиты  оте¬
чества  от  иноземных  захватчиков,  подлинного  и  мнимого  пат¬
риотизма.
 В  мае  1851  г.  Толстой  со  своим  старшим  братом  Николаем
уехал  на  Кавказ  и  поселился  в  станице  Старогладковской,  на  ле¬
вом  берегу  Терека,  где  в  это  время  стояла  20-я  артиллерийская
бригада.  Об  обстоятельствах  отъезда,  о  настроениях,  которые  он
испытывал,  Толстой  рассказал  позднее  в  набросках  «Казаков»,  в
сцене  отъезда  Оленина.  Поездка  эта  сыграла  значительную  роль  в
 1  В.  И.  Л  е  н  и  н.  Поли.  собр.  соч.,  т.  17,  стр.  206.
 2  В.  И.  Л  е  н  и  п.  Поли.  собр.  соч.,  т.  20,  стр.  19.
 258

жизни  писателя;  как  волонтер  Толстой  принимал  участие  в  воен¬
ных  операциях  против  горцев.  Сдав  экзамен  на  звание  юнкера,  он
был  принят  на  военную  службу  фейерверкером  4-го  класса  (млад¬
шим  офицером  артиллерии).  Кавказ,  его  природа,  быт  и  нравы
простых  людей  —  гребенских  казаков  и  солдат  —  произвели  на
молодого  Толстого  неизгладимое  впечатление.  Толстой  подружил¬
ся  со  старым  казаком  Епифаном  Сехиным,  воспроизведенным
позднее  в  повести  «Казаки»  под  именем  дяди  Ерошки.  Здесь,  сре¬
ди  своих  новых  друзей  и  знакомых,  в  одном  из  чеченских  селении
были  написаны  первые  произведения  Толстого:  «Детство»,  «Отро¬
чество»,  «Набег»,  сделаны  первые  наброски  «Казаков».  Уже  в  них
проявилась  оригинальность  таланта  великого  писателя:  искусство
психологического  анализа,  умение  обнаружить  и  описать  тончай¬
шие  и  глубокие  переживания  человека  на  поле  боя.
 В  начале  своей  литературной  деятельности  Толстой  писал:
«Война  всегда  интересовала  меня.  Но  война  не  в  смысле  комбина¬
ций  великих  полководцев  —  воображение  мое  отказывалось  сле¬
дить  за  такими  громадными  действиями:  я  не  понимал  их,—  а  ин¬
тересовал  меня  самый  факт  —  убийство.  Мне  интереснее  знать:
каким  образом  и  под  влиянием  какого  чувства  убил  один  солдат
другого,  чем  расположение  войск  при  Аустерлицкой  или  Бородин¬
ской  битве.
 Для  меня  давно  прошло  то  время,  когда  я  один,  расхаживая  по
комнате  и  размахивая  руками,  воображал  себя  героем,  сразу  уби¬
вающим  бесчисленное  множество  людей  и  получающим  за  это
чин  генерала  и  бессмертную  славу.  Меня  занимал  только  вопрос:
под  влиянием  какого  чувства  решается  человек  без  видимой  поль-
 259

зы  подвергать  себя  опасности  и,  что  еще  удивительнее,  убивагь
себе  подобных...»  К  Здесь  Толстой  как  бы  отталкивался  от  разду¬
мий  героев  зрелого  Лермонтова.  Подобные  вопросы  писатель  ста¬
вил  во  многих  произведениях  и  в  различные  периоды  жизни  ре¬
шал  их  по-разному.  Толстому  война  противна  потому,  что  несет
людям  смерть.  Он  убежден,  что  люди,  принимающие  в  ней  уча¬
стие,  «стараются  заглушить  в  себе  голос  совести»  (46;  155).
 «В  своей  оценке  Кавказской  войны  молодой  Толстой  показал
себя  зрелым  и  честно  мыслящим  художником.  Главный  пафос  его
рассказов  —  осуждение  войны,  как  явления,  противоречащего
сознанию  и  совести  всех  участвующих  в  ней  рядовых  людей.  Но
ставя  вопрос:  на  чьей  стороне  справедливость  —  бедного  ли  гор¬
ца,  защищающего  землю  от  разорения,  или  «адъютанта,  который
желает  только  получить  поскорее  чин  капитана  и  тепленькое  ме¬
стечко»,—  Толстой  отвечал  на  него  в  духе  сочувствия  горцам  п
решительного  осуждения  царской  военщины.
 Толстой  отрицал  войну,  как  явление,  резко  враждебное  чело¬
веку,  дисгармонирующее  с  «примитивной  красотой  и  силой»  веч¬
но  живой  и  прекрасной  природы.  «Как  могли  люди  среди  этой
природы  не  найти  мира  и  счастья...  —  писал  Толстой  в  одном  из
черновых  вариантов  «Набега».—  Война?  Какое  неприятное  явле¬
ние  в  роде  человеческом.  Когда  рассудок  задает  себе  вопрос:  спра¬
ведливо  ли,  необходимо  ли  оно?  внутренний  голос  всегда  отвечает:
нет»  2.
 В  произведениях  этого  периода  писателя  занимала  проблема
назначения,  которое  должен  человек  выполнить  в  жизни.  Он  по¬
лагает,  что  только  сильные,  волевые  люди  способны  сыграть  ту
высокую  роль,  которая  определена  человеку.  Есть  два  вида  храб¬
рости:  моральная,  которая  обусловлена  нравственными  побужде¬
ниями  человека  —  чувством  долга  перед  родиной,  ответственно¬
стью  перед  товарищами,  и  физическая,  когда  человек  рискует
жизнью  из-за  материальных  соображений  —  желания  получить
награду  или  денежное  вознаграждение.  Истинной  является  храб¬
рость  моральная,  она  воспитывается  в  человеке  постепенно,  в  ре¬
зультате  преодоления  трудностей.  В  рассказе  «Набег»  Толстой
анализирует  высказывание  древнегреческого  философа  Платона:
храбрость  —  это  знание  того,  чего  нужно  и  чего  не  нужно  боять¬
ся.  Толстой  полемизирует  с  А.  А.  Бестужевым-Марлинским  и  его
подражателями,  которые  рисовали  необыкновенных  героев,  фан¬
тастические  приключения,  выстрелы  из  засады,  бешеную  скачку
на  коне.  В.  Г.  Белинский,  отмечая  в  свое  время  некоторые  поло¬
жительные  стороны  подобной  романтики,  писал:  «Это  не  реаль¬
ная  поэзия  —  ибо  в  них  нет  истины  жизни,  нет  действительности
 1  Л.  Н.  Толстой.  Поли.  собр.  соч.  (юбилейное  издание),  т.  3.
М.  —  Л.,  1928—1934,  стр.  228.  Далее  ссылки  на  это  издание  приводятся  в
тексте  только  с  указанием  тома  и  страницы.
 2  Л.  Н.  Толстой.  Собр.  соч.,  в  20  томах,  т.  2.  М.,  ГИХЛ,  1960,  стр.  418.
 26Ю

такой,  как  она  есть,  ибо  в  них  все  придумано...  ибо  в  них  нет  глу-
бокости  мысли...»  *.  Вместо  выдуманных  героев  Толстой  познако¬
мил  читателей  с  реальными  людьми,  исполненными  житейских
забот  и  совсем  не  героическими  с  виду.
 Так,  одним  из  главных  героев  «Набега»  является  капитан  Хло¬
пов2:  «В  фигуре  капитана  было  очень  мало  воинственного;  но  за¬
то  в  ней  было  столько  истины  и  простоты,  что  она  необыкновенно
поразила  меня,—  пишет  Толстой.—  «Вот  кто  истинно  храбр»,—
сказалось  мне  невольно.
 Он  был  точно  таким  же,  каким  я  всегда  видал  его:  те  же  спо¬
койные  движения,  тот  же  ровный  голос,  то  же  выражение  бесхит¬
ростности  на  его  некрасивом,  но  простом  лице;  только  по  более,
чем  обыкновенно,  светлому  взгляду  можно  было  заметить  в  нем
внимание  человека,  спокойно  занятого  своим  делом»  (3;  37).  Хло¬
пов  —  труженик  войны,  бедняк,  который,  подобно  коменданту  Бе¬
логорской  крепости  капитану  Миронову,  живет  на  жалованье.
«Зачем  вы  здесь  служите?»—спрашивает  его  автор.  «Надо  же
служить,—  отвечал  он  с  убеждением.—  А  двойное  жалованье  для
нашего  брата,  бедного  человека,  много  значит».  Кроме  себя,  Хло¬
пов  содержит  старуху  мать  и  сестру,  посылая  им  деньги3.  Капи¬
тан  храбр,  он  был  четыре  раза  ранен,  но  никому,  даже  матери,  не
сообщил  об  этом.  Солдатами  он  командует  так,  что  они  понимают
его  без  слов,  лишь  только  в  редких  случаях  «прикрикивая  на  тех,
которые  поднимали  головы»  и  подвергали  себя  ненужной  опасно¬
сти.  Здесь  налицо  единение  командира  и  солдат.  Фамилию  свое¬
му  герою  Толстой  выбрал  не  случайно:  фамилия  «Хлопов»  близ¬
ка  к  слову  «холоп»—дворовый  крестьянин.  У  Толстого  в  «Набе¬
ге»  есть  замечательное  суждение,  раскрывающее  взгляд  писателя
на  природу  ложного  и  действительного  героизма.  Сравнивая  по¬
ступки  своего  капитана  с  действиями  «героев»,  Толстой  пишет:
«Француз,  который  при  Ватерлоо  сказал:  «Ьа  §агс1е  теиг1,  та13
пе  зе  гепс!  раз»4,—  и  другие,  в  особенности  французские  герои,  ко¬
торые  говорили  достопамятные  изречения,  были  храбры  и  дейст¬
вительно  говорили  достопамятные  изречения:  но  между  их  храб¬
ростью  и  храбростью  капитана  есть  та  разница,  что,  если  бы  ве¬
ликое  слово  в  каком  бы  то  ни  было  случае  даже  шевелилось  в
душе  моего  героя,  я  уверен,  он  не  сказал  бы  его:  во-первых,  по¬
тому,  что,  сказав  великое  слово,  он  боялся  бы  этим  самым  испор¬
 1  В.  Г.  Белинский.  Поли.  собр.  соч.,  т.  I.  М.,  1953,  стр.  273—274.
 2  Прототипом  Хлопова  явился  сослуживец  Л.  Толстого  по  батарее  ка¬
питан  Хилковский.  В  письме  Т.  А.  Ергольской  Толстой  так  характеризовал
его:  «...старый  капитан  Хилковский,  из  уральских  казаков  —  старый,  про¬
стой  солдат,  но  благородный,  храбрый  и  добрый»  (3;  288).
 3  Мысль  о  материальной  необеспеченности  офицеров  часто  встречается
в  произведениях  Толстого.  Так,  в  «Рубке  леса»  офицеры,  рассуждающие  о
своем  бюджете,  приходят  к  выводу,  что,  за  вычетом  на  обмундировку,  у
них  и  на  чай  с  сахаром  не  останется  денег.  Разумеется,  положение,  солдат
было  несравненно  худшим.
 4  «Гвардия  умирает,  но  не  сдается»  (франц.).
 261

тить  великое  дело,  а  во-вторых,  потому,  что,  когда  человек  чувст¬
вует  в  себе  силы  сделать  великое  дело,  какое  бы  то  ни  было  слово
не  нужно.  Это,  по  моему  мнению,  особенная  и  высокая  черта  рус¬
ской  храбрости...»  (3;  37).
 Однако  Толстой  хорошо  понимал,  что  мужество  и  отвага,
«храбрость»,  по  его  словам,  только  одна  из  граней  цельного  харак¬
тера  русского  человека,  «проявление  других  его  более  важных
черт  —  естественности,  чувства  долга,  товарищества,  сознания  об¬
щности  со  своим  народом.  Толстого  интересует...  весь  комплекс
моральных  черт  русского  человека,  определяющих  его  поведение
на  войне...»  К  Хлопов  знает  истинную  цену  войне  и  принимает  ее
мужественно,  но  без  восторгов.  Отправляясь  в  набег,  капптап
знал,  что  без  потерь  не  обойдется,  потому  «казался  задумчивее
обыкновенного».  Увидев  радостно  настроенного  прапорщика  Ала¬
нина,  он  говорит:  «Чему  радоваться...  Нас  вот,  положим,  теперь
двадцать  человек  офицеров  идет:  кому-нибудь  да  убитым  или  ра¬
неным  быть  —  уж  это  верно.  Нынче  мне,  завтра  ему,  а  после¬
завтра  третьему:  так  чему  же  радоваться-то?»  (3;  21).  Полную
противоположность  Хлопову  представляет  поручик  Розенкранц.
Этот  «известный  в  полку  за  отчаянного  храбреца»  светский  че¬
ловек  любит  женское  общество  «и  важных  людей  —  генералов,
полковников,  адъютантов».  «Эти  люди,  —  мастерски  разоблачает
Толстой  романтическую  аффектацию  чувств  в  Розенкранце,  —
смотрят  на  Кавказ  не  иначе,  как  сквозь  призму  героев  нашего  вре¬
мени,  Мулла-Нуров  и  т.  п.,  и  во  всех  своих  действиях  руко¬
водствуются  не  собственными  наклонностями,  а  примером  этих
образцов».  Толстой  подчеркивает  различие  между  Хлоповым  и  Ро-
зенкранцем  во  всем,  даже  в  одежде:  если  Хлопов  одет  в  старый,  ис¬
тертый  сюртук,  широкие  лезгинские  штаны  и  старую,  пожелтев¬
шую  от  времени,  папаху,  через  плечо  у  него  «незавидная»  шашка,
то  Розенкранц  ходит  в  крикливо  нарядной,  обшитой  галунами
«азиатской»  одежде,  на  нем  много  дорогого  оружия:  два  пистоле¬
та,  кинжал  в  серебряной  оправе,  шашка  в  красных  сафьяновых
ножнах,  винтовка  в  черном  чехле.  Речь  свою  Розенкранц  уснащает
словами  на  неизвестном  языке,  воображая,  что  это  татарский
язык.  На  привале  он  собирает  вокруг  себя  нескольких  молодых
офицеров,  приглашает  песенников  и  «кутит».  В  нем  все  нарочито,
все  неестественно.  Розенкранц  считает  долгом  «поворачиваться
своей  грубой  стороной  ко  всем  важным  людям»;  если  в  крепость
приедет  какая-нибудь  барыня,  он  обязательно  несколько  раз  прой¬
дет  мимо  ее  окон  «с  кунаками»,  крича  и  бранясь,  желая  тем  самым
обратить  на  себя  внимание;  он  считает,  что  у  него  много  врагов
и  ему  надо  кровью  смыть  обиду;  он  убежден,  что  «чувства  нена¬
висти,  мести  и  презрения  к  роду  человеческому»  —  самые  высокие
поэтические  чувства.  Он  носит  на  шее  огромный  образ,  а  поверх
рубашки  кинжал,  с  которыми  не  расстается,  даже  ложась  спать.
 1  Л.  Н.  Толстой.  Собр.  соч.,  в  20  томах,  т.  2.  М.,  ГИХЛ,  1960,  стр.  419.
 262

Рискуя  жизнью,  он  бросается  в  горящий  дом  и  спасает...  двух  го¬
лубей.  В  бою  Розенкранц  кричит,  суетится,  во  весь  дух  скачет  из
одного  конца  цепи  на  другой.  «Он  был  несколько  бледен,  и  это  шло
к  его  воинственному  лицу»,—  пишет  не  без  иронии  Толстой.
Бледность  нравилась  воспитанным  на  сентиментальной  и  роман¬
тической  литературе  провинциальным  барышням.  Розенкранц  как
актер  все  время  играет  какую-то  роль.  Не  одобряет  Толстой  и  ро¬
мантически  настроенного  прапорщика  Аланина,  только  что  окон¬
чившего  кадетский  корпус.
 Писатель,  рисуя  фигуры  своих  персонажей,  ставит  вопрос  об
истинной  и  мнимой  храбрости.  «Что  такое  храбрость,—  спрашива¬
ет  Толстой,—  это  качество,  уважаемое  во  всех  веках  и  во  всех  на¬
родах?  Почему  это  хорошее  качество,  в  противуположность  всем
другим,  встречается  иногда  у  людей  порочных?  Неужели  храбрость
есть  только  физическая  способность  хладнокровно  переносить
опасность...
 В  каждой  опасности  есть  выбор.  Выбор,  сделанный  под  влияни¬
ем  благородного  или  низкого  чувства,  не  есть  ли  то,  что  должно
называться  храбростью  или  трусостью?  Вот  вопросы  и  сомнения,
занимавшие  меня...»  (3;  228,  229).
 Аланин  поднимает  в  ненужную  атаку  усталых  солдат  и  гиб¬
нет,  сраженный  пулей.  Здесь  невольно  вспоминаются  советы  ста¬
рого  Гринева  из  пушкинской  «Капитанской  дочки»,  которые  тот
давал  сыну,  отправляя  его  в  армию:  смысл  их  сводился  к  тому,
чтобы  он  не  рисковал  без  нужды.  Ненужную  гибель  Аланина
осуждают  и  солдаты:  «Известно,  жалко,—  сказал  старый  солдат...
Ничего  не  боится:  как  же  этак  можно!—прибавил  он,  пристально
глядя  на  раненого.—  Глуп  еще  —  вот  и  поплатился.
 —  А  ты  разве  боишься?—  спросил  я.
 —  А  то  нет!»
 Как  нечто  противоестественное,  Толстой  изображает  храбрость
генерала  Барятинского,  который,  стоя  под  пулями,  говорит  свое¬
му  собеседнику  по-французски,  что  зрелище  войны  прекрасно.  Ус¬
лужливый  майор  вторит  своему  начальнику;  воевать  для  него
истинное  наслаждение.  И  это  в  то  время,  когда  кругом  гибнут  лю¬
ди!..  Здесь  Толстой  полемизирует  с  теми,  кто  старался  найти  «кра¬
соту  ужаса»  в  войне,  «неизъяснимые  наслаждения»  в  смертельной
опасности.
 В  «Рубке  леса»  Толстой  показывает,  что  офицеры-гвардейцы,
принадлежащие  к  знати,  разительно  отличаются  от  армейских
офицеров.  Аристократов  презрительно  называют  «бонжурами»  и
не  любят.  Исключение  составлял  ротный  командир  Волхов.  «Оп
имел  состояние,  служил  прежде  в  гвардии  и  говорил  по-француз¬
ски.  Но,  несмотря  на  это,—  прибавляет  Толстой,—  товарищи  лю¬
били  его».  Волхов  признается  автору,  что  не  может  переносить
опасности,  «не  храбр»,  со  страхом  ожидает  того  часа,  когда  его
рота  должна  будет  выступить  в  поход.  Он  давно  бы  просил  пере¬
вода  в  более  безопасное  место,  но  сделать  это  не  позволяет  ему
 263

честолюбие: 	он  не  покинет  Кавказ  до  тех  пор,  пока  не  станет
 майором  и  не  получит  орден.  В  «Рубке  леса»  Толстой  разоблачил
показную  храбрость  и  равнодушие  к  опасности,  проявляемые
офицерами  друг  перед  другом,  в  то  время  как  их  внутренний  го¬
лос  говорит  им  обратное.
 В  галерее  художественных  типов,  воспроизведенных  Толстым,
нашлось  место  и  находящемуся  на  русской  службе  иностранцу;
капитан  Крафт  является  предшественником  многих  персонажей
романа  «Война  и  мир».  Примечательно  отношение  Крафта  к  сол¬
датам: 	в 	отличие 	от 	старых,  заслуженных  русских  офицеров
 Крафт  кричит  на  солдат,  подгоняет,  грозит  «изрубить».  Он  припи¬
сывает  себе  подвиги,  которых  не  совершал.
 В  «Рубке  леса»  Толстой  раскрывает  психологию  не  только
офицеров,  но  и  солдат.  Они  являются  носителями  истинной  храб¬
рости.  Писатель  делит  их  на  три  типа:  покорных,  начальствующих
и  отчаянных.  Среди  «покорных»  он  выделяет  людей  хладнокров¬
ных,  спокойно  относящихся  ко  всем  превратностям  судьбы.  Из
«начальствующих»  и  «отчаянных»  примечательны  веселые,  жиз¬
нерадостные  солдаты,  отчаянные  забавники.  Таков  солдат  Чикин,
который  веселит  своими  шутками  весь  взвод;  на  привале  вокруг
него  тотчас  собирается  группа  молодых,  недавно  пришедших  на
службу  новобранцев,  которым  он  рассказывает  сказки  про  «хит¬
рого  солдата  и  английского  милорда»,  представляет  немца  либо
татарина,  сопровождая  эти  рассказы  веселыми  комментариями,  от
которых  всем  становилось  смешно  и  весело.  Упоминая  рассказ  про
английского  милорда,  Толстой,  вероятно,  имел  в  виду  знаменито¬
го  «Мальбрука».  В  Чикине  было  много  комического  от  природы;
он  любил  прибаутку;  непосвященным  в  солдатскую  жизнь  он
рассказывает,  что  на  утро  и  вечер  дают  «по  чашке  щиколата  на
солдата»,  что  существуют  на  Кавказе  «тавлинцы,  что  в  каменных
горах  живут  и  камни  заместо  хлеба  едят...  по  одном  глазу  на  лбу,
и  шапки  на  них  красные».  Образ  неунывающего  в  различных  об¬
стоятельствах  солдата  найдет  дальнейшее  развитие  в  русской  ли¬
тературе.  В  советской  поэзии  он  близок  к  образу  Василия  Терки¬
на  Твардовского.
 Толстой  изобразил  солдат  смелых,  со  спокойной  выдержкой.
Таков  храбрый  бомбардир  Антонов;  раненный,  он  не  оставил  в  бою
орудия  и  без  прикрытия  отстреливался  от  наседавшего  противни¬
ка.  Солдаты  знают  о  его  расторопности  и  уме,  полагают,  что  он
давно  был  бы  фейерверкером,  если  бы  не  «карахтер».  Время  от
времени  Антонов  сильно  пьет,  «не  признает  власти»  и,  несмотря
на  привязывание  к  орудию  и  другие  наказания,  продолжает
буянить.
 Встречаются  у  Толстого  солдаты  «покорные,  хлопотливые»;  та¬
ков,  например,  украинец  Веленчук,  «не  слишком  ловкий  солдат,
но  простодушный,  добрый,  чрезвычайно  усердный,  хотя  большей
частью  некстати,  и  чрезвычайно  честный».  Словно  предчувствуя
 264

смерть,  Веленлук,  всегда  равнодушный  к  опасности,  недоумевает,
почему  не  стреляют  по  противнику  картечью;  охватившее  его
нервное  состояние  создает  у  читателя  чувство  тревоги,  убеждает,
что  с  этим  солдатом  должно  что-то  случиться.  Глубоко  правдивым
является  образ  старого  солдата  «дяденьки  Жданова»,  который
знает,  как  нужно  общаться  с  людьми:  со  старшими  он  холодно¬
почтителен,  сдержан  и  с  отцовской  любовью  и  вниманием  относит¬
ся  к  новобранцам.  Он  может  прочитать  рекруту  нотацию,  но  и
всегда  готов  помочь  ему.  «Он  из  меня  человека  сделал»,—  говорит
о  нем  с  благодарностью  солдат  Максимов.  Каждый  солдат  наделен
у  Толстого  яркой  индивидуальностью,  самобытным  характером
и  вызывает  уважение.
 В  «Рубке  леса»  Толстой  выразил  свое  понимание  националь¬
ных  особенностей  характера  русского  солдата.  «Дух  русского  сол¬
дата  не  основан  так,  как  храбрость  южных  народов,  на  скоро  вос¬
пламеняемом  и  остывающем  энтузиазме:  его  так  же  трудно  раз¬
жечь,  как  и  заставить  упасть  духом.  Для  него  не  нужны  эффекты
речи,  воинственные  крики,  песни  и  барабаны;  для  него  нужны,
напротив,  спокойствие,  порядок  и  отсутствие  всего  натянутого.
В  русском,  настоящем  русском  солдате  никогда  не  заметите  хвас¬
товства,  ухарства,  желания  отуманиться,  разгорячиться  во  время
опасности,  напротив,  скромность,  простота  и  способность  видеть  в
опасности  совсем  другое,  чем  опасность,  составляют  отличитель¬
ные  черты  его  характера»  (3;  70—71).  Толстой  рассказывает  о  ра¬
неном  солдате,  который  в  первые  минуты  жалел  о  пробитом  полу¬
шубке;  о  ездовом,  который,  выбравшись  из-под  убитой  лошади,
прежде  всего  расстегнул  подпругу,  чтобы  снять  седло.  Солдаты  у
Толстого  обладают  подлинной  храбростью:  они  понимают  серьез¬
ность  боевой  обстановки,  никто  из  них  не  хочет  умирать,  но  они
преодолевают  страх  смерти  и  честно  выполняют  свой  долг.
 Войну  на  Кавказе  Толстой  увидел  глазами  простых  солдат  и
армейских  офицеров,  которые  совершали  длительные  походы,
ежечасно  и  ежеминутно  рискуя  жизнью.  Перед  русскими  читате¬
лями  впервые  предстал  русский  солдат  с  его  думами,  с  его  муд¬
рым  отношением  к  жизни  и  смерти,  с  его  смекалкой  и  юмором,  с
его  метким  и  выразительным  языком.  Внешняя  сторона  баталь¬
ных  событий  Толстого  интересовала  мало.  Рассказывая  в  «Рубке
леса»  об  атаке  конницы,  о  которой  распорядился  генерал,  Толстой
писал:  «Зрелище  было  истинно  величественное...  мне  казалось
лишним  —  и  это  движение,  и  одушевление,  и  крики.  Невольно
приходило  сравнение  человека,  который  сплеча  топором  рубил  бы
воздух».  Как  и  Лермонтов,  Толстой  противопоставляет  войне  мир
и  покой  природы:  «Картина  ночи  исполнена  пафоса  прославления
жизни,  радости  земного  бытия».  «Природа  дышала  примиритель¬
ной  красотой  и  силой.
 Неужели  тесно  жить  людям  на  этом  прекрасном  свете,  под
этим  неизмеримым  звездным  небом?  Неужели  может  среди  этой
обаятельной  природы  удержаться  в  душе  человека  чувство  злобы,
 *265

мщения  или  страсти  истребления  себе  подобных?  Все  недоброе  в
сердце  человека  должно  бы,  кажется,  исчезнуть  в  прикоснове¬
нии  с  природой  —  этим  непосредственнейшим  выражением  красо¬
ты  и  добра»  (3;  29).
 Некрасов,  получив  рукопись  «Рубки  леса»,  писал  автору:  «В
этом  очерке  множество  удивительно  метких  заметок,  и  весь  он
нов,  интересен  и  делен.  Не  пренебрегайте  подобными  очерками:
о  солдате  ведь  наша  литература  доныне  ничего  не  сказала,  кроме
пошлости.  Вы  только  начинаете,  и  в  какой  бы  форме  ни  высказа¬
ли  Вы  все,  что  знаете  об  этом  предмете,—  все  это  будет  в  высшей
степени  интересно  и  полезно»  {.  Н.  Г.  Чернышевский  в  статье
1856  г.  отметил  две  главные  особенности  дарования  Толстого:  спо¬
собность  улавливать  «сам  психический  процесс,  его  формы,  его
законы,  диалектику  души»  и  «непосредственную  высоту  нравст¬
венного  чувства»  2.  Эти  замечания  отражают  самую  суть  дарова¬
ния  писателя.  Примечательно  внимание  Толстого  к  деталям,  ха¬
рактеризующим  состояние  человека  в  бою.  Воля  к  жизни  у  сол¬
дат-героев  «Рубки  леса»  проявляется  во  многих  психологических
подробностях:  в  инстинктивном  стремлении  не  смотреть  на  уби¬
того  или  раненого,  отвращении  к  месту,  где  был  убит  товарищ,  в
привычке  не  говорить  в  боевой  ситуации  о  трудностях,  в  потреб¬
ности  облегчить  душу  после  тяжелого  переживания  каким-нибудь
разговором  на  посторонние  темы.
 Героическая  оборона  Севастополя  в  период  Крымской  войны
произвела  на  Толстого  сильное  впечатление.
 В  письме  к  брату  он  рассказывал:  «Дух  в  войсках  свыше  вся¬
кого  описания.  Во  времена  древней  Греции  не  было  столько  ге¬
ройства.  ...Чудное  время!..  Я  благодарю  Бога  за  то,  что  я  видел
этих  людей  и  живу  в  это  славное  время»  (59;  281—282).  Если  на
Кавказе  Толстой  в  какой-то  степени  беспристрастно  описывал
военные  действия,  то  здесь,  в  осажденном  Севастополе,  грандиоз¬
ность  исторических  событий,  безмерность  человеческого  горя  за¬
хватили  писателя  целиком,  сделали  страстным  соучастником  всего
происходящего.  Впервые  в  художественной  литературе  писатель
представил  войну  «не  в  правильном,  красивом  и  блестящем  строе,
с  музыкой  и  барабанным  боем,  с  развевающимися  знаменами  и
гарцующими  генералами,  а...  войну  в  настоящем  ее  выражении  —
в  крови,  в  страданиях,  в  смерти...».  Толстой  решительно  выступил
против  поэтизации  войны  писателями-романтиками.  Война,  по
мысли  Толстого,  это  прежде  всего  тяжелый,  изматывающий  труд.
При  беглом  взгляде  на  осажденный  город  создается  впечатление,
что  все  перепуганы,  растеряны,  не  знают,  что  делать,  однако  впе¬
чатление  это  обманчиво,  каждый  занят  своим  делом,  выполняет
его  четко  и  уверенно:  «вы  видите  будничных  людей,  спокойно  за-
 1  Н.  А.  Некрасов.  Поли.  собр.  соч.  и  писем,  т.  X.  М.,  1952,  стр.  241.
 2  Н.  Г.  Чернышевский.  Поли.  собр.  соч..  в  15  томах,  т.  3.  М.,  ОГИЗ,
1947,  стр.  423.
 266

нятых  будничным  делом».  Герои  четвертого  бастиона  говорят  не  о
вражеских  бомбах  и  пулях,  а  о  том,  что  вокруг  бастиона  много
грязи:  пройти  на  батарею  трудно.  Этот  легендарный  бастион  не  что
иное,  как  изрытое  канавами  грязное  пространство,  в  свободное
время  люди  на  нем  играют  в  карты,  они  без  всякой  аффектации
расскажут  о  бомбардировке  и  штурме.  Находясь  вне  Севастополя
зимой  1854/55  г.,  Толстой  изредка  приезжал  в  этот  город,  выпол¬
няя  различные  служебные  поручения.  Наблюдая  солдат  со  сторо¬
ны,  возмущаясь  их  бесправием  и  забитостью,  он  писал  о  них  в
своих  заметках  как  об  «угнетенных  рабах»,  неспособных  к  бое¬
вым  действиям,  истощенных  и  безынициативных.
 Проведя  же  среди  этих  людей  в  боевой  обстановке  полтора  ме¬
сяца,  когда  смерть  ежечасно  уносила  человеческие  жизни,  он
увидел,  что,  несмотря  на  голод  и  холод,  беззаконие  и  жестокость
начальников,  солдаты  проявляют  высокий  моральный  дух,  беспри¬
мерный  героизм  и  исключительную  стойкость.  Подлинными  ге¬
роями  являются  не  люди  в  белых  перчатках,  а  именно  они,  про¬
стые  солдаты  и  матросы,  близкие  к  ним  офицеры.  В  рассказе  «Се¬
вастополь  в  мае»  аристократ  Гальцин  не  верит,  «чтобы  люди  в
грязном  белье,  во  вшах  и  с  неумытыми  руками  могли  бы  быть
храбры.  Этак,  знаешь,—  се11е  Ъе11е  Ьгауоиге  с1е  депШЬотше
не  может  быть.
 —  Да  они  и  не  понимают  этой  храбрости...»  (4;  30)—в  топ
Гальцину  поддакивал  Праскухин2.  Эти  аристократы  презрительно
относятся  и  к  пехотному  офицеру,  пришедшему  с  донесением  с
переднего  края  (не  обращают  на  него  внимания,  не  приглашают
сесть,  смотрят  с  оскорбительной  улыбкой).  Но,  подчеркивая  свое
мнимое  превосходство  над  нижестоящими  чинами,  эти  аристо¬
краты  под  огнем  и  бомбами  просто  трусят,  пытаясь  обвинить  в  от¬
сутствии  мужества  истинных  героев  —  простых  солдат.  Встретив
раненых  солдат,  направляющихся  в  госпиталь,  Гальцин  стыдит
этих  искалеченных  людей  за  то,  что  они  оставили  траншею.  Пору¬
чик  Непшитшетский,  желая  подольститься  к  важному  офицеру,
говорит,  что  у  солдат  нет  ни  гордости,  ни  патриотизма,  что  они
только  и  думают,  как  бы  уйти  с  поля  боя.  Гальцин  грубо  останав¬
ливает  одного  из  солдат,  думая,  что  тот  дезертир,  но  оказывается,
что  солдат  ранен  в  руку  и  голову  и  весь  в  крови.  Непшитшетский
кричит  на  другого  солдата,  что  он  «мерзавец»—оставил  передний
край,  но  оказывается,  что  и  этот  солдат  ранен.  Гальцин,  пишет
Толстой,  «почувствовал,  что  краснеет  —  что  редко  с  ним  случа¬
лось...»  Главной  движущей  силой  мпогих  офицеров  и  здесь  явля¬
ется  тщеславное  стремление  получить  новый  чин  либо  ордеп.
 1  Этой  прекрасной  храбрости  дворянина  (франц.),
 2  Герой  рассказа  «Разжалованный»  (4856)  деморализованный  и  опустив¬
шийся  аристократ  Гуськов  высказывает  аналогичные  взгляды,  он  убежден,
что  «храбрость  есть  необходимое  средство  ума  и  известной  степени  разви¬
тия».  Храбрыми,  по  его  представлению,  могут  быть  лишь  образованные
люди.
 267

Штабс-капитан  Михайлов  отправляется  ночью  на  передний  край,
боится,  что  его  убьют,  и  в  то  же  время  думает  о  славе  и  карьере.
Он  вспоминает  жену  своего  приятеля  и  мечтает  о  том,  как  она  проч¬
тет  в  «Инвалиде»  рассказ,  как  Михайлов  первым  захватил  не¬
приятельскую  пушку  и  получил  георгиевский  крест.  «По  старому
представлению»,  он  должен  получить  чин  капитана,  много  офи¬
церов  в  этом  году  перебито,  многих  перебьют,  этак  он  может  стать
майором,  затем  подполковником,  может  быть  даже  полковником...
Жизнью  своих  товарищей  готов  Михайлов  заплатить  за  осуществ¬
ление  своих  честолюбивых  мечтаний.  Калугин  вдохновляется  про
себя  рассказом  об  адъютанте-французе,  который,  «передав  прика¬
зание,  марш-марш,  с  окровавленной  головой  подскакал  к  Наполео¬
ну.  —  Уоиз  ё1ез  Ыеззё?  1  —  сказал  ему  Наполеон.
 —  Зъ  уоиз  бетапбе  рагбоп,  31ге,  зшз  1иё2,  —  и  адъютант
упал  с  лошади  и  умер  на  месте.
 Ему  показалось,  это  очень  хорошо,  и  он  вообразил  себя  даже
немножко  этим  адъютантом...»  (4;  39).  Юнкер  Пест  в  атаке  «был
в  таком  страхе»,  что  он  решительно  не  помнил,  что  делал:  «...Он
шел  как  пьяный.  Но  вдруг  со  всех  сторон  заблестело  мильон  ог¬
ней,  засвистело,  затрещало  что-то;  он  закричал  и  побежал  куда-
то,  потому  что  все  бежали  и  все  кричали».  В  общей  свалке,  в
темноте  он  заколол  какого-то  человека,  как  оказалось  француза,
а  потом  хвастал,  «как  он  вел  всю  роту,  как  ротный  командир  был
убит,  как  он  заколол  француза  и  что  ежели  бы  не  он,  то  ничего  бы
не  было  и  т.  д.».  Ротный  командир  Лисинковский  проявляет  от¬
менную  храбрость,  но  оказывается,  что  он  перед  «делом»  напива¬
ется  «мертвецки».  Считая,  что  большинство  офицеров  стремятся
«лихоимством  и  угнетением»  нажить  больше  денег,  Толстой  осо¬
бенно  резко  относился  к  генералам  3.  Однако  в  «Севастопольских
рассказах»  у  Толстого  не  все  офицеры  трусы.  Безыменный  капи¬
тан  «в  штаб-офицерской  шинели,  с  большими  усами  и  Георгием»
«шесть  месяцев  командовал  этой  одной  из  самых  опасных  бата¬
рей,  —  и  даже,  когда  не  было  блиндажей,  не  выходя,  с  начала
осады  жил  на  бастионе  и  между  моряками  имел  репутацию  храб¬
рости».  Другой  офицер,  штабс-капитан  Иванов,  получив  кон¬
тузию,  возвращается  разыскивать  Праскухина  в  такое  место,
куда  никто,  кроме  него,  не  решается  пойти  из-за  страшного  об¬
стрела.
 В  конечном  счете  судьба  родины  находится  в  руках  простых
людей.  «Взглядитесь  в  лица,  в  осанки  и  в  движения  этих  людей:  —
говорит  Толстой  о  защитниках  четвертого  бастиона,—  в  каждой
морщине  этого  загорелого  скуластого  лица,  в  каждой  мышце,  в
 1  Вы  ранены?  (франц.).
 2  Извините,  государь,  я  убит  (франц.).
 3  Генерал  для  Толстого  —  это  чаще  всего  «существо  отжившее,  усталое,
выдохнувшееся,  прошедшее  в  терпении  и  бессознании  все  необходимые  сте¬
пени  унижения,  праздности  и  лихоимства  для  достижения  сего  звания,  —
люди  без  ума,  образования,  энергии...»  (4;  293).
 260

ширине  этих  плеч,  в  толщине  этих  ног,  обутых  в  громадные  са¬
поги,  в  каждом  движении,  спокойном,  твердом,  неторопливом,
видны  эти  главные  черты,  составляющие  силу  русского,—  просто¬
ты  и  упрямства...  здесь  на  каждом  лице  кажется  вам,  что  опас¬
ность,  злоба  и  страдания  войны,  кроме  этих  главных  признаков,
проложили  еще  следы  сознания  своего  достоинства  и  высокой
мысли  и  чувства».  В  русском  солдате  для  писателя  воплотились
качества  всего  русского  народа.  Силу  русского  народа  невоз¬
можно  поколебать,  пишет  Толстой,  не  потому,  что  в  Севастополе
много  орудий,  траншей,  окопов,  а  потому,  что  непоколебим  дух
народа.  Все,  что  делают  его  защитники,  еще  далеко  до  предела,
они  могут  сделать  во  сто  крат  больше,  и  не  потому,  что  рассчи¬
тывают  получить  новый  крест  или  звание.  На  них  не  производят
впечатление  угрозы  и  наказания.  Главной  причиной  деятельно¬
сти  всех  защитников  является  «чувство,  редко  проявляющееся,
стыдливое  в  русском,  но  лежащее  в  глубине  души  каждого,—  лю¬
бовь  к  родине».  До  Толстого  в  мировой  литературе  никто  так  не
писал  о  солдате,  может  быть,  только  Лермонтов.
 Толстой  видел  и  много  трагического,  что  вскрыла  Крымская
война.  Самодержавный  строй  и  экономическая  отсталость  России
привели  к  тому,  что  армия  нуждалась  в  самом  необходимом:  не
хватало  оружия,  снарядов  и  патронов,  продовольствия,  медика¬
ментов.  В  военном  ведомстве  царили  бюрократизм  и  казнокрад¬
ство,  осажденным  не  могли  оказать  действенной  помощи  извне.
В  рассказе  «Севастополь  в  мае»  Толстой  показал  эти  граничащие
с  преступлением  злоупотребления  в  армии.  Через  весь  рассказ
проходит  осуждение  войны  вообще.  Используется  аргумент,  кото¬
рым  пользовались  в  предшествующие  столетия:  война  враждебна
природе,  противоестественна.  Толстой  уверен,  что  назначение  че¬
ловека  заключается  в  том,  чтобы  делать  добро  людям.
 Рассказ  «Севастополь  в  мае»  из-за  обличения  войны,  разобла¬
чения  честолюбия,  эгоизма  и  ограниченности,  царящих  в  среде
офицеров,  вызвал  резкое  осуждение  цензуры.  Председатель  цен¬
зурного  комитета  Мусин-Пушкин  приказал:  «Эту  статью  (за)
насмешки  над  нашими  храбрыми  офицерами,  храбрыми  защит¬
никами  Севастополя,  запретить  и  оставить  корректурные  листы  пр^
деле»  (4;  390).  Рассказ  был  опубликован  значительно  позднее  с
большими  цензурными  купюрами  под  названием  «Ночь  весной
1855  года  в  Севастополе».  Толстой  записал  в  дневнике:  «Вчера  по¬
лучил  известие,  что  Ночь  изуродована  и  напечатана.  Я  кажется
сильно  на  примете  у  синих  за  свои  статьи,  желаю,  впрочем,  чтобы
всегда  Россия  имела  таких  нравственных  писателей;  но  сладень¬
ким  уж  я  никак  не  могу  быть,  и  тоже  писать  из  пустого  в  порож¬
нее  —  без  мысли  и,  главное,  без  цели»  (47;  60).
 Толстой  принимал  участие  в  неудачном  сражении  при  Черной
речке  4  августа  1855  г.  и  явился  соавтором  песни,  сатирически  вы¬
смеивающей  бездарное  командование,  погубившее  многие  тысячи
жизней:
 269

Как  четвертого  числа
Нас  нелегкая  несла
Горы  отнимать...
 Для  бессмысленного  сражения  не  нужно  большого  ума:
 Туда  умного  не  надо,
 Ты  пошли  туда  Реада  !,
 А  я  посмотрю...
 Победа  на  Черной  речке  окрылила  союзников.  На  следующий
день  началась  самая  ожесточенная,  пятая  по  счету  бомбардировка
Севастополя,  длившаяся  20  суток.  Только  за  четыре  дня  с  24  авгу¬
ста  артиллерия  союзников  выпустила  по  городу  около  150  тысяч
снарядов;  город  пылал,  27  августа  был  предпринят  отчаянный
штурм.  Атаки  противника  были  встречены  артиллерийским  и  ру¬
жейным  огнем  и  в  штыки.  Русские  войска  героически  сопротивля¬
лись  на  Малаховом  кургане,  контратакуя  французов,  но  под  натис¬
ком  многотысячной  армии  защитники  кургана  вынуждены  были
отступить.  В  ночь  на  28  августа  русские  взорвали  на  южной  сто¬
роне  все  укрепления  и  перешли  на  северную  сторону  Севастополь¬
ской  бухты  2.  Закончилась  осада,  длившаяся  349  дней,  обессилив¬
шая  защитников  Севастополя,  опустошившая  войска  противника
(союзники  потеряли  убитыми  и  ранеными  73  тысячи  человек).
Вторгшиеся  на  чужую  землю  интервенты  вынуждены  были  отка¬
заться  от  больших  наступательных  операций.
 В  последнем,  итоговом  рассказе  севастопольской  трилогии  «Се¬
вастополь  в  августе  1855  года»  Толстой,  уже  испытавший  горькую
истину  от  сознания  того,  как  вели  себя  люди  дворянского  круга  в
Крымской  войне,  задумывается  над  тем,  смогут  ли  эти  люди  в  по¬
тенции  преодолеть  свою  деградацию  нравственности,  он  пишет  о
долге  человека  перед  родиной.  Нравственная  сущность  человека
проявляется  в  особенно  острые,  переломные  моменты  истории,—
когда  па  родной  земле  находятся  враги  и  их  нужно  изгнать.  Писа¬
тель  убежден,  что  «на  дне  души  каждого  лежит  та  благородная
искра,  которая  сделает  из  него  героя;  но  искра  эта  устает  гореть
ярко,—  придет  роковая  минута,  она  вспыхнет  пламенем  и  осветит
великие  дела».  Человек  должен  стремиться  быть  лучше,  чем  он
есть,  пе  поддаваться  слабости,  сохранять  достоинство  даже  в  самые
тяжелые  моменты  своей  жизни.  В  рассказе  даны  фигуры  братьев
Козельцовых,  представляющие  лучшую  часть  севастопольского
офицерства,  каждый  из  которых  по-своему  стремится  быть  муже¬
ственным  до  последнего  мгновения  жизни.  Юный  Володя  Козель¬
цов  убежден,  что  «совестно  жить  в  Петербурге,  когда...  умирают
 1  Генерал  Н.  А.  Реад  командовал  корпусом  при  штурме  Федюхинских
высот,  повел  Вологодский  полк  в  атаку  и  был  убит.
 2  «Я  плакал,  когда  видел  город,  объятый  пламенем,  и  французские  зна¬
мена  на  наших  бастионах»,  —  признавался  Л.  Н.  Толстой  в  письме  к
Т.  А.  Ергольской.
 270

за  отечество»,  он  просится  в  действующую  армию  —  в  Севастополь.
Володя  по-детски  молится,  чтобы  достойно  встретить  смерть.
«Ежели  нужно  умереть,  нужно,  чтобы  меня  не  было,—рассуждает
он  сам  с  собой,—  сделай  это,  господи...  поскорее  сделай  это,  но  еже¬
ли  нужна  храбрость,  нужна  твердость,  которых  у  меня  нет,  —  дай
мне'их,  но  избави  от  стыда  и  позора,  которых  я  не  могу  перено¬
сить»  !.
 По-другому  действует  старший  брат  Володи  —  Михаил.  Под¬
няв  роту  в  атаку,  он  уверен,  что  его  убьют,  и  это  придает  ему
храбрости.  «Добежав  уже  до  внешнего  рва...  он  почувствовал  боль
в  груди  и,  сев  на  банкет,  с  огромным  наслаждением  увидал  в  ам¬
бразуру,  как  толпы  синих  мундиров  в  беспорядке  бежали  к  своим
траншеям...»  Михаил  Козельцов  получил  смертельную  рану.  Он
умирает  с  мыслью,  что  он  «хорошо  исполнил  свой  долг,  что  в  пер¬
вый  раз  за  всю  свою  службу  он  поступил  так  хорошо,  как  только
можно  было,  и  ни  в  чем  не  может  упрекнуть  себя».
 «—  Что,  я  умру?  —  спросил  Козельцов  у  священника,  когда
он  подошел  к  нему.
 Священник,  не  отвечая,  прочел  молитву  и  подал  крест  ране¬
ному.
 Смерть  не  испугала  Козельцова.  Он  взял  слабыми  руками
крест,  прижал  его  к  губам  и  заплакал.
 —  Что,  выбиты  французы  везде?  —  спросил  он  у  священника.
 —  Везде  победа  за  нами  осталась,  —  отвечал  священник,  гово¬
ривший  на  о,  скрывая  от  раненого,  чтобы  не  огорчить  его,  то,  что
на  Малаховой  кургане  уже  развевалось  французское  знамя.
 —  Слава  богу,  слава  богу,—  проговорил  раненый,  не  чувствуя,
как  слезы  текли  по  его  щекам,  и  испытывая  невыразимый  восторг
сознания  того,  что  он  сделал  геройское  дело.
 Мысль  о  брате  мелькнула  на  мгновенье  в  его  голове.  «Дай  бог
ему  такого  же  счастия»,  —  подумал  он»  (4;  114—115).
 Толстой  полагает,  что  люди  умирают  так,  как  они  жили.  При¬
мечательна  в  этом  смысле  смерть  одного  из  персонажей  рассказа
«Севастополь  в  мае»  ротмистра  Праскухина.  Праскухин  —  често¬
любец  и  карьерист.  На  Севастопольском  бульваре,  на  людях,  он
старается  быть  ближе  к  аристократам  Гальцину  и  Калугину,  он
не  подал  руки  штабс-капитану  Михайлову,  хотя  часто  встречался
с  ним  на  бастионе,  пил  его  вино  и  был  должен  «по  преферансу».
(«Не  зная  еще  хорошенько  князя  Гальцина,  ему  не  хотелось  изо¬
бличить  перед  ним  свое  знакомство  с  простым  пехотным  штабс-
капитаном...»)  На  четвертом  бастионе,  где  Праскухин  оказался
рядом  с  Михайловым,  разорвалась  бомба.  За  несколько  мгновений
до  смерти  Праскухин  успел  подумать,  «не  напрасно  ли  он  стру¬
 1  О  себе  Толстой  нечто  подобное  записал  в  дневнике:  «Я  равнодушен  к
жизни,  в  которой  слишком  мало  испытал  счастья,  чтобы  любить  ее;  поэто¬
му  не  боюсь  смерти.  —  Не  боюсь  и  страданий;  но  боюсь,  что  не  сумею  хо¬
рошо  перенести  страданий  и  смерти»  (46;  90).
 271

сил,  —  может  быть,  бомба  упала  далеко»,  но,  увидев  «в  аршине  от
него»  светящуюся  трубку,  его  охватил  ужас,  он  подумал,  кого
убьет,  его  или  Михайлова.  Если  убьет  одного  Михайлова,—  про¬
рывается  сквозь  страх  в  сознании  Праскухина,—  то  он  будет  рас¬
сказывать,  как  шли  рядом,  Михайлова  убило,  а  его  кровью  забрыз¬
гало.  В  эти  последние  мгновения  Праскухин  вспоминает  про  Ъвой
депежный  долг  Михайлову  и  еще  один  —  в  Петербурге,  вспоми¬
нает  про  любимую  женщину  и  многие  пустяки.  Однако  «с  этими
и  тысячами  других  воспоминаний  чувство  настоящего  —  ожидания
смерти  и  ужаса  —  ни  на  мгновение  не  покидало  его».  Праскухин
умирает,  и  ему  кажется,  что  солдаты  «кладут  на  него  камни».
 Каждый  из  севастопольских  рассказов  Толстого  имеет  самодов¬
леющую  художественную  ценность,  и  все  они  вместе  составляют
единое  целое.  Главная  тема  их  —  героизм  русского  народа  —  в  ка¬
ждом  рассказе  решается  по-своему.  В  первом  рассказе  показаны
только  герои,  во  втором  —  герои  и  трусы,  в  третьем  рассказе  нет
ни  героев,  ни  трусов,  показаны  выполняющие  свой  трудный  долг
перед  родиной  люди.
 В  «Севастопольских  рассказах»  Толстой  создал  классические
образцы  очерка-рассказа  о  войне.  Его  художественные  образы
исполнены  психологической  глубины,  обладают  громадной  силой
типизации  и  обобщения.  В  конце  рассказа  «Севастополь  в  мае»
Толстой  писал,  что  главным  героем  его  повествования  является
правда.  Писатель-гуманист  взял  на  себя  смелость  вынести  на  все¬
общий  суд  войну,  показать  противоречие  исторической  эпохи  —
творческую  энергию  и  высокий  патриотический  дух  народа  и  не¬
состоятельность  правящих  классов  в  решении  одного  из  главных
вопросов  времени  —  защиты  родины.  Вопреки  официальной  про¬
паганде  Толстой  показал  страшную  правду  войны.  Он  провел
своего  читателя  на  изрытую  снарядами  набережную  Севастополя,
в  блиндажи  и  на  артиллерийские  платформы  бастионов,  в  госпи¬
таль,  где  сбившиеся  с  ног  врачи  и  сестры  оперировали  и  перевя¬
зывали  раненых.  Одним  из  первых  в  мировой  литературе  Толстой
рассказал  о  фронтовом  госпитале:  «Теперь,  ежели  нервы  ваши
крепки,  пройдите  в  дверь  налево:  в  той  комнате  делают  перевяз¬
ки  и  операции.  Вы  увидите  там  докторов  с  окровавленными  по
локти  руками  и  бледными  угрюмыми  физиономиями,  занятых  око¬
ло  койки,  на  которой,  с  открытыми  глазами  и  говоря,  как  в  бре¬
ду,  бессмысленные,  иногда  простые  и  трогательные  слова,  лежит
раненый,  под  влиянием  хлороформа.  Доктора  заняты  отвратитель¬
ным,  но  благодетельным  делом  ампутаций.  Вы  увидите,  как  ост¬
рый  кривой  нож  входит  в  белое  здоровое  тело;  увидите,  как  с  ужа¬
сным,  раздирающим  криком  и  проклятиями  раненый  вдруг  при¬
ходит  в  чувство...»  (4;  8—9).  Проходя  дальше  по  разным  местам
осажденного  Севастополя,  рассказчик  вместе  с  читателем  посте¬
пенно  постигает,  в  чем  состоит  героизм  участников  обороны,  по¬
ступки  которых  так  далеки  от  шаблонных  представлений  о  стой¬
кости  и  мужестве.
 272

Еще  в  ранний  период  своего  творчества  Толстой  задумал  по¬
весть  «Казаки»,  которая  была  опубликована  в  1863  г.  Герой  про¬
изведения,  молодой  аристократ  Оленин  уезжает  юнкером  на  Кав¬
каз,  в  станицу  гребенеких  казаков,  где  служит  в  отряде.  Это  не
скучающий  л  резонирующий  скептик,  разочарованный  в  жизни,
одинокий  и  мятущийся,  а  пылкий,  восторженный  юноша,  толь¬
ко  переступивший  порог  жизни,  исполненный  внутренних  сил,
способный,  как  ему  кажется,  сделать  из  себя  и  окружающего  его
мира  «все,  что  ему  хочется».  Пребывание  в  светском  обществе
в  Москве  представляется  ему  сплошной  путаницей,  цепью  оши¬
бок  и  промахов.
 Среди  казаков,  живущих  простой  естественной  жизнью,  Оле¬
нин  приобщается  к  настоящему  делу,  обретает  положительный
идеал.  Казаки  не  развращены  влиянием  цивилизации,  не  знают
крепостпого  права.  Жизнь  их  —  беспрерывная,  ежечасная  борьба
с  силами  природы  и  врагами-горцами.  Это  люди  независимые,  про¬
стые  и  нравственно  чистые;  они  живут  одной  жизнью  с  природой
и  не  признают  над  собой  никакого  насилия.  Им  чужда  казармен¬
ная  муштра  и  приниженность  солдат.  Мужчины  в  станице  силь¬
ные,  статные,  смелые,  женщины  стройные,  ловкие,  гордые  своей
красотой,  сознанием  нравственной  чистоты  и  достоинства.  Качест¬
ва,  присущие  казакам,  воплотил  в  себе  дядя  Ерошка.  Он  живет  бо¬
былем,  не  ведет  никакого  хозяйства  и  промышляет  охотой.  Брош¬
ка  просто  смотрит  на  жизнь  и  на  смерть,  как  это  свойственно  близ¬
кому  к  природе  человеку.  «Все  бог  сделал  на  радость  человеку  —
сдохнешь,  говорит,  трава  вырастет  на  могилке,  вот  и  все...»  Полу¬
чив  ранение,  он  легко  переносит  боль  и  страдает  лишь  от  того,
что  «разогнуться  нельзя»,—  мешает  ходить.  Оленина  он  поуча¬
ет,  как  вести  себя  в  бою,  и  здесь  сказывается  его  многолетний
опыт.  (Примечательно,  что  Толстой  нигде  не  говорит  о  том,  что
Ерошка  принимает  участие  в  боевых  действиях  казаков  и  убива¬
ет  горцев.)  Общение  с  Брошкой,  с  казаками  духовно  преображает
Оленина,  он  приходит  к  выводу  о  необходимости  освободиться  от
условностей  дворянского  общества,  начать  новую,  трудовую  и
ратную  жизнь  казаков.  По  пути  на  Кавказ  Оленин,  подобно  не¬
которым  героям  романтической  литературы,  мечтал  о  романе  с
полудикой  черкешенкой,  которую  он  начнет  воспитывать  и  «под¬
нимать»  до  своего  уровня.  Встретившись  в  станице  с  казачкой
Марьяной,  девушкой  из  народа,  он  чувствует  ее  моральное  пре¬
восходство  и  понимает,  что  не  ей  нужно  «подниматься»,  а  ему
стать  «более  человеком».
 В  повести  «Казаки»,  основной  мыслью  которой  является  рас¬
крытие  «лживости  и  фальши  нравов  цивилизованного  общества,
особенно  неприглядной  в  сопоставлении  с  простотой  и  «натураль¬
ностью»  жизни  людей  «дикого»  края»  !,  Толстой  снова  ставит  во¬
 1  Л.  Н.  Т  о  л  с  т  о  й.  Собр.  соч.,  в  20  томах,  т.  3.  М.,  ГИХЛ,  1961,  стр.  490—
 491.
 Ю  Заказ  4142 	273

прос  о  праве  на  убийство  в  условиях  войны.  Казак  Лукашка  без
всяких  раздумий  и  тем  более  сострадания  застрелил  переплывше¬
го  Терек  абрека.  Увидев  противника,  он  весь  поглощен  азартом,
подобно  тому,  какой  испытывает  в  решающую  минуту  охотник,
выследивший  зверя:  «...сердце  застучало  у  него  в  груди  так  силь¬
но,  что  он  остановился  и  прислушался.  Карча  вдруг  бултыхнула
и  снова  поплыла,  перебивая  воду,  к  нашему  берегу.  «Не  пропу¬
стить  бы!»—  подумал  он,  и  вот,  при  слабом  свете  месяца,  ему
мелькнула  татарская  голова  впереди  карчи.  Он  навел  ружьем
прямо  на  голову.  Она  ему  показалась  совсем  близко,  на  конце
ствола.  Он  глянул  через.  «Он  и  есть,  абрек»,  —  подумал  он  радо¬
стно  и,  вдруг  порывисто  вскочив  на  колени,  снова  повел  ружьем,
высмотрел  цель,  которая  чуть  виднелась  на  конце  длинной  вин¬
товки,  и,  по  казачьей,  с  детства  усвоенной  привычке  проговорив:
«Отцу  и  сыну»,  —пожал  шишечку  спуска...»  (6;  32—33).  Лукаш¬
ка  счастлив  тем,  что  о  нем  заговорили  в  станице  как  об  удалом
казаке,  может  быть,  наградят  крестом.  Старый,  много  повидав¬
ший  на  своем  веку  дядя  Ерошка  отнесся  к  «удаче»  молодого  ка¬
зака  с  раздумьем  и  какой-то  строгой  грустью:  «Джигита  убил,  —
сказал  он  как  будто  с  сожалением».  Взгляды  Ерошки  и  Оленина
па  случившееся  оказываются  близкими:  «Что  за  вздор  и  путани¬
ца,—  думает  Оленин,—  человек  убил  другого  и  счастлив  и  доволен,
как  будто  сделал  самое  прекрасное  дело.  Неужели  ничто  не  говорит
ему,  что  тут  нет  причины  для  большой  радости?  Что  счастье  не
в  том,  чтобы  убивать,  а  в  том,  чтобы  жертвовать  собой?»  Кого  же
убил  Лукашка?
 Толстой  изображает  горцев  гордыми,  свободолюбивыми  людь¬
ми,  исполненными  собственного  достоинства,  благородства  и  физи¬
ческой  крепости.  Таков  брат  убитого  Лукашкой  абрека,  «высокий,
стройный,  с  подстриженною  и  выкрашенною  красною  бородой,  не¬
смотря  на  то,  что  был  в  оборваннейшей  черкеске  и  папахе,  был
спокоен  и  величав,  как  царь».  Он,  который  не  раз  видел  своих  про¬
тивников  «совсем  в  других  условиях»,  не  удостаивает  их  взглядом.
Оленин  отмечает  «величественность  и  строгость»  его  лица,  когда
горец  узнал,  что  его  брата  убил  Лукашка,  «не  ненависть,  а  холод¬
ное  презрение»  выразилось  в  его  взгляде.  Одна  смерть  с  неизбеж¬
ностью  влечет  за  собой  другую,  за  убитого  приходит  мстить  его
брат  и  тоже  погибает,  успев  выстрелить  в  живот  Лукашке.
В  этой  братоубийственной  войне  не  находит  своего  счастья  и  Оле¬
нин,  от  которого  в  решительный  час  отвертывается  Марьяна,  оста¬
ющаяся  верной  своему  первому  чувству.
 «Казаки»  показывают,  что  Толстой  пришел  «к  началу  шести¬
десятых  годов  в  туник  в  решении  важнейших  вопросов  современ¬
ной  ему  действительности.  Писатель  по-прежнему  верил  в  воз¬
можность  найти  выход  из  очевидных  для  него  глубочайших
общественных  противоречий  путем  нравственного  самоусовершен¬
ствования  людей  «господского»  мира.  Он  увидел,  что  подлинный
духовный  рост  всякого  человека  «из  общества»  необходимо  дол¬
 274

жен  включать  в  себя  усвоение  многих  важных  черт  народного  от¬
ношения  к  жизни»  1.
 В  конце  1863  г.  Толстой  начал  работать  над  романом  «Война
и  мир».  Интерес  к  героической  эпохе  1812  г.  не  был  случайным:
недавнее  военное  поражение  в  Крымской  войне  все  более  застав¬
ляло  писателя  задумываться  над  тем,  что  в  русском  народе  зало¬
жены  не  только  громадные  нравственные  силы,  которые  позволят
ему  пережить  катастрофу  и  подняться  впоследствии  на  более  вы¬
сокую  ступень  общественного  развития2;  в  сознании  Толстого  рус¬
ский  парод  облекался  в  главпую  историческую  силу  движения
жизни  России.
 Работа  над  ромапом  отняла  у  Толстого  свыше  шести  лет.  «Я
никогда  пе  чувствовал  свои  умственпые  и  даже  все  нравственные
силы  столько  способными  к  работе,  —  писал  он  о  себе  в  это  вре¬
мя.  —  ...Я  теперь  писатель  всеми  силами  своей  души,  и  пишу  и
обдумываю,  как  я  еще  никогда  не  пиеал  и  не  обдумывал»  (61;
23—24).  Первоначально  роман  был  задуман  как  произведение  о
декабристе,  который  в  1856  г.  возвращается  с  семейством  из  ссыл¬
ки  «и  примеряет  свой  строгий  и  несколько  идеальный  взгляд  к  по¬
вой  России»  (60;  374).  Толстого  привлекало  в  декабристах  чув¬
ство  высокого  гражданского  долга  и  служение  общественному  иде¬
алу  3.  Работа  над  материалом  настолько  увлекла  писателя,  что  он
переменил  свой  план  и  постепенно  пришел  к  выводу,  что  писать
нужно  исторический  роман  из  эпохи  наполеоновских  войн.  К  это¬
му  Толстого  побуждала  и  собственная  эпоха.  Современный  ис¬
следователь  его  творчества  справедливо  подчеркивает,  что  «исто¬
рическая  тема  в  творчестве  Толстого  была  подготовлена  всем
предшествующим  его  развитием  и  событиями  русской  общественно-
политической  жизни»,  которая  дает  объяснение  и  тому,  «почему
от  эпохи  1825  года  он  отодвинулся  к  эпохе  1812  года»  4.
 Эпоха  1812  г.  увлекала  Толстого  с  ранних  лет:  ои  живо  инте¬
ресовался  героическими  событиями  той  истории,  слышал  и  запи¬
сал  рассказы  некоторых  участников  войны  1812  года,  хорошо  знал
документальную,  мемуарную  и  художественную  литературу  о
войне  русского  народа  против  Наполеона,  в  том  числе  произведе¬
ния  Пушкина,  восхищался  лермонтовским  «Бородино»,  ставшим
впоследствии,  по  признанию  самого  Толстого,  «зерном»  его  «Вой¬
ны  и  мира».
 1  Я.  С.  Б  и  л  и  и  к  и  с.  Творческий  путь  Л.  Н.  Толстого.  Л.,  1956,  стр.  24
 2  В  первой  главе  незаконченного  романа  «Декабристы»  Толстой  писал:
«Состояние,  два  раза  повторившееся  в  XIX  столетни:  в  первый  раз,  когда
в  12-м  году  мы  отшлепали  Наполеона  I,  и  во  второй  раз,  когда  в  56-м  году
нас  отшлепал  Наполеон  III.  Великое,  незабвенное  время  возрождения  рус¬
ского  народа!!!...»  (17;  8).
 3  С  некоторыми  декабристами  Л.  Толстой  встречался.  Так,  А.  Б.  Голь¬
денвейзер  рассказывает,  что  Л.  Толстой  сожалел  по  поводу  того,  что  ему
пришлось  мало  поговорить  с  возвратившимся  из  ссылки  Волконским
(А.  Б.  Гольденвейзер.  Вблизи  Толстого.  М.,  ГИЗ,  1959,  стр.  141).
 4  Б.  И.  Б  у  р  с  о  в.  Л.  Н.  Толстой.  Семинарий.  Л.,  Учпедгиз,  1963,  стр.  309.
 10* 	275

Но,  понимая  все  величие  и  значение  1812  г.  для  России,  Тол¬
стому,  по  его  собственному  признанию,  «совестно  было  писать  о
нашем  торжестве  в  борьбе  с  Бонапартовской  Францией,  не  опи¬
сав  наших  неудач  и  нашего  срама...  Ежели  причина  нашего  тор¬
жества  была  не  случайна,  но  лежала  в  сущности  характера  русско¬
го  народа  и  войска,  то  характер  этот  должен  был  выразиться  еще
ярче  в  эпоху  неудач  и  поражений»  (13;  54).
 Работа  над  романом  потребовала  от  Толстого  колоссальных
усилий.  «Везде,  где  в  моем  романе  говорят  и  действуют  историче¬
ские  личности,—  признавался  писатель  в  статье  «Несколько  слов
по  поводу  книги  «Война  и  мир»,—  я  не  выдумывал,  а  пользовал¬
ся  материалами,  из  которых  у  меня  во  время  моей  работы  обра¬
зовалась  целая  библиотека...»  (16;  13).  В  произведении  были  по¬
ставлены  имевшие  огромное  значение  проблемы,  не  потерявшие
важности  и  для  последующих  поколений.  Была  создана  нацио¬
нальная  героическая  эпопея  и  реалистический  роман  одновре¬
менно.
 Роман  охватывает  15  лет  из  жизни  России  и  Европы,  до  пре¬
дела  насыщенных  грандиозными  историко-военными  событиями.
В  нем  более  пятисот  действующих  лиц,  в  основу  многих  художе¬
ственных  образов  положены  исторические  прототипы.  Главной
идеей  романа  является  осуждение  захватнических  войн  и  утвер¬
ждение  мира.  В  отличие  от  западноевропейского  романа  герои
русской  литературы,  как  правило,  связаны  с  освободительным
движением  своей  страны.  Герои  «Войны  и  мира»,  неудовлетво¬
ренные  социально-политическими  условиями  жизни,  мечтают  о
лучшем  будущем  для  своего  народа  и  ищут  к  нему  пути.
 Повествование  начинается  с  описания  событий  1805  г.  За  год
до  этого  Наполеон  объявил  себя  императором  Франции.  В  салопе
известной  в  светском  обществе  Анны  Павловны  Шерер  идут  раз¬
говоры,  свидетельствующие  о  враждебном  отношении  русского
дворянства  к  Наполеону.  Критикуется  нерешительная  политика
Пруссии  и  Австрии.  Хозяйка  салона  высказывает  мнение,  господ¬
ствовавшее  в  дворянских  кругах,  о  том,  что  Наполеон  —  «анти¬
христ».
 В  1805  г.  в  короткий  срок  Наполеон  перекинул  французскую
армию  с  берегов  Ламанша,  где  она  угрожала  англичанам,  и,  от¬
резав  выдвинувшуюся  в  Баварию  армию  самонадеянного  австрий¬
ского  генерала  Макка,  принудил  ее  сдаться  20  октября  1805  г.  под
Ульмом.  Малочисленная  русская  армия,  посланная  в  помощь  ав¬
стрийцам,  оказалась  под  ударом  громадной  массы  наполеоновских
войск.  Искусно  отступая,  она  соединилась  с  русской  армией  Букс-
гевдена.  Это  стало  возможным  главным  образом  благодаря  тому,
что  семитысячный  отряд  Багратиона  под  Шенграбеном  задержал
50-тысячную  армию  Мюрата,  Ланна  и  Сульта.  Последующее  сра¬
жение  под  Аустерлицем,  ярко  и  достоверно  описанное  Толстым
в  романе,  показало  крах  прусской  военной  тактики,  которой  при¬
держивались  руководящие  круги  и  в  России,  «путаницу»  и  «бес-
 276

толковщиыу»,  вызывавшихся  антагонизмом  действий  русских,  ав¬
стрийских  и  немецких  военачальников.
 II  том  эпопеи  посвящен  описанию  мирной  жизни  русского  об¬
щества  в  период  между  1807  и  1812  гг.  Картины  эти,  вобравшие
в  себя  тревожное  ожидание  и  предчувствие  первой  любви,  непов¬
торимое  очарование  человеческого  счастья,  подобно  медленной,  ли¬
рической  части  симфонии,  предшествуют  героическим  главам  III
и  IV  томов,  посвященных  грандиозным  историческим  событиям  с
их  энтузиазмом  народной  борьбы  в  пору  1812  г.  Кульминацион¬
ным  пунктом  развития  романа  является  Бородинское  сражение,
которое,  по  словам  Толстого,  «осталось  навеки  беспримерным  под¬
вигом».  Толстой  глубоко  проникнул  в  суть  исторического  процес¬
са  и  показал  в  последней  стадии  работы  над  романом,  что  главпой
силой,  сокрушившей  славу  и  величие  Наполеона,  был  русский  на¬
род.  Он  рассказал  о  народной  войне,  которая  «гвоздила»  францу¬
зов  до  тех  пор,  пока  не  уничтожила  все  нашествие  и  в  конечном
счете  не  довела  Наполеона  до  поражения  при  Ватерлоо  и  заточе¬
ния  на  острове  Святой  Елены.
 Рисуя  картины  страшной  для  французов  партизанской  войны,
писатель  показывает  всю  мощь  русского  народа,  «навалившегося»
на  врага.  Денис  Давыдов,  но  верному  наблюдению  Толстого,  «сво¬
им  русским  чутьем  первый  понял  значение  того  страшного  ору¬
дия,  которое,  не  спрашивая  правил  военного  искусства,  уничто¬
жало  французов»  (12;  123—124).  По  мнению  князя  Андрея  Бол¬
конского,  победа  зависит  «от  того  чувства,  которое  есть  во  мне,  в
нем,  —  он  указал  на  Тимохина,  в  каждом  солдате»  (И;  208).  И  это
гордое  ощущение  своей  правоты  в  борьбе  с  захватчиками,  рождав¬
шее  в  свою  очередь  уверенность  в  победе,  этот  грозный  «дух  наро¬
да»,  силу  удара  которого  сразу  почувствовали  чужеземцы,  явились
для  Толстого-баталиста  основными  мотивами  при  изображении  со¬
бытий  при  Бородине  и  последующих  за  этим  сражением.
 Толстой  подробно  описал  отступление  трех  русских  армий
(Барклая,  Багратиона  и  Тормасова).  Армии  Барклая  и  Багратио¬
на  разделяло  пространство  длиной  100  верст,  в  этот  прорыв  и
устремились  основные  силы  французов,  поставившие  целью  раз¬
громить  их  поодиночке,  одну  за  другой.  Пытаясь  задержать  про¬
движение  французов,  Барклай-де-Толли  выслал  навстречу  им  кор¬
пус  Остермана-Толстого  и  кавалерийские  части.  В  романе  описан
бой,  который  завязался  в  60  км  от  Витебска,  у  Бешенковичей,  оса¬
да  и  сдача  Смоленска,  рассказано,  как  отнеслись  придворные  кру¬
ги  к  назначению  Кутузова  главнокомандующим,  упомянут  смотр
войскам,  сделанный  полководцем  у  Царево-Займища.  Кутузов  по¬
нимал,  что  спасение  России  заключается  в  планомерном  отступ¬
лении  русской  армии  в  глубь  страны;  однако,  будучи  хорошо  ос¬
ведомленным  о  настроениях  в  армии,  он  отчетливо  осознавал  всю
необходимость  той  истины,  что  для  поддержания  морального
духа  войска  необходимо  дать  генеральное  сражение.  В  романе
описано  историческое  совещание  у  командующего  в  Филях  после
 277

сражения  при  Бородине,  оставление  и  пожар  Москвы.  Толстой
рассказал  и  о  крестьянском  антииомещичьем  движении,  усилив¬
шемся  во  время  войны.  Иными  словами,  несмотря  на  те  бедствия,
которые  Наполеон  обрушил  на  Россию,  он  не  мог  стать  причиной
социального  мира.  И  Толстой  это  хорошо  осознавал.
 IV  том  толстовской  эпопеи  охватывает  события  от  пожара  Мо¬
сквы  до  изгнания  французов  из  России.  Пьер  становится  свиде¬
телем  расправы  французов  с  жителями  Москвы;  показан  маршал
Даву,  суд  над  «поджигателями»  под  председательством  генерала
Лауэра  и  расстрел  мирных  жителей.  Стремясь  закончить  «рус¬
скую  кампанию»,  французский  император  сделал  несколько
попыток  заключить  с  Александром  I  мир.  Толстой  подробно  опи¬
сывает  «переговоры»  Наполеона  через  посредство  начальника  вос¬
питательного  дома  Тутолмина  капитана  Яковлева  *,  наконец,
маршала  Лористона.  Переговоры  окончились  провалом,  а  тем  вре¬
менем  все  ощутимее  стали  удары  отрядов  партизан  и  казаков2,
усилилось  разложение  в  рядах  самой  «Великой  армии».  Утром  19
октября  1812  г.  французская  армия  через  Калужскую  заставу  по¬
кинула  Москву.
 В  романе  показана  сложная  обстановка,  в  которой  оказался
Кутузов,  враждебное  отношение  к  нему  придворных  кругов,  ин¬
триги  генерала  Бенигсена  и  английского  генерала  Вильсона,  об¬
винявших  старого  фельдмаршала  в  бездеятельности.  Подробно
описано  сражение  при  Тарутине,  куда  Кутузов  привел  свою  ар¬
мию,  совершив  талантливо  задуманный  марш-маневр  от  Москвы
к  месту,  контролирующему  три  дороги,  ведущие  к  Калуге.  (Этим
ходом  Кутузов  лишил  Наполеона  возможности  пойти  на  Калугу
и  вынудил  вернуться  на  разоренную  Большую  Смоленскую  доро¬
гу.)  В  Тарутине  Кутузов  потребовал,  чтобы  не  было  разделения
русских  армий  на  две  армии,  из  штаба  был  удален  Бенигсен.
 Кутузов  предполагал,  что  французы  смогут  отступать  по  новой
Калужской  дороге  через  Фоминское  и  Малоярославец,  по  старой
Калужской  дороге  на  Красную  Пахру  и  Тарутино,  по  дороге  на
Подольск  и  Серпухов.  19  октября  Наполеон  пошел  по  старой  Ка¬
лужской  дороге,  соединился  с  уцелевшими  остатками  войск  Мю-
рата  и  быстро  двинулся  по  течению  реки  Пахры  к  новой  Калуж¬
ской  дороге.  Кутузов,  не  зная  об  этом,  послал  Дохтурова  в  село
Фоминское  на  новой  Калужской  дороге  выбить  отряд  французов.
На  самом  деле  там  был  авангард  всей  отступающей  французской
 1  Иван  Александрович  Яковлев  —  отец  А.  И.  Герцена.  Этот  эпизод  вос¬
произведен  Герценом  в  его  исповеди  «Былое  и  думы».
 2  Генерал  Себастьяни,  посланный  для  наблюдения  за  русской  армией
па  Рязанскую  дорогу,  донес  Наполеону,  что  русская  армия  ушла  в  неиз¬
вестном  направлении  и  ее  заменили  отряды  крестьян  и  казаков.  Встрево¬
женный  Наполеон  спросил  посланного  Себастьяни  офицера  связи:  «Не  пред¬
полагаете  ли  вы,  что  эти  вооруженные  отряды  представляют  полное
народное  восстание?»  Офицер  ответил,  что  восстания  нет,  но  «эти  отряды
гораздо  сильнее  испанских  гверильясов,  хотя  и  хуже  их  вооружены».
 27  8

армии.  В  романе  Толстого  подробно  описана  разведка  партизан,
которым  удалось  выяснить  истинное  положение  дел.  Храбрый  До-
хтуров  предупредил  Кутузова,  отправив  к  нему  с  донесением  офи¬
цера  Болховитинова.  Толстой  поведал  и  о  том,  как  пеподалеку  от
Малоярославца  (в  Городне)  Наполеон  совещался  со  своими  гене¬
ралами,  и  простодушный  солдат  Мутон  высказал  то,  о  чем  все
думали,  но  никто  не  решился  сказать  вслух:  «уйти  как  можно  ско¬
рее».  Во  время  рааведывательной  поездки  Наполеон  едва  не  попал
в  плен  к  казакам.  Коротко  упоминается  сражение  при  Вязьме  и
Красном..  Кутузов  избегал  ненужных  кровопролитий,  желая  со¬
хранить  боеспособность  своей  армии.
 Кутузов,  сконцентрировавший  в  себе  патриотический  порыв  и
нравственную  силу  русской  армии,  всего  русского  парода,  в  тол¬
стовской  эпопее  противостоит  Наполеону  —  «наглому  и  жестоко¬
му  завоевателю,  действия  которого  в  изображении'  Толстого  не
только  не  оправданы  ни  историей,  ни  потребностями  французско¬
го  народа,  но  и  противоречат  нравственному  идеалу  человече¬
ства»  1.
 Первоначально  образ  императора  французов  занимал  в  романе
Толстого  мало  места.  Образ  этот  был  лишен  черт  сарказма,  поя¬
вившихся  позднее.  Полемизируя  с  буржуазными  философами  и
историками  своего  времени  по  вопросу  о  движущих  силах  истории,
Толстой  высмеивал  распространенный  в  Европе  культ  Наполеона.
В  процессе  работы  над  романом  писатель  развил  образ  Бонапар¬
та  —  человека,  поднятого  на  гребне  французской  революции  и  за¬
тем  уничтожившего  эту  революцию.  Толстой  отвел  образу  Напо¬
леона  важную  функцию  —  развенчал  идею  сверхчеловека,  отдель¬
ной  исторической  личности,  способной  изменять  судьбы  народов.
«Если  Кутузов  воплощает  в  себе  народную  мудрость,  то  Наполе¬
он  —  выразитель  ложпой  мудрости.  Кутузов  —  представитель  кол¬
лективного  начала,  воли  народной,  Наполеон  —  крайнее  выражение
индивидуализма  и  эгоцентризма.  Кутузов  —  олицетворение  таинст¬
венных,  но  железных  законов  истории,  Наполеон  —  дерзкий  их
нарушитель,  «герой»,  презревший  все,  не  признававший  ничего,
кроме  своей  воли.  Наивно  полагая  ее  свободной,  он  противопостав¬
ляет  свое  «я»  самой  истории  и  тем  обрекает  себя  на  неминуемое
крушение»  2.  Армия  Наполеона  не  знает,  за  что  она  воюет,  но  так
как  у  людей  должны  быть  какие-нибудь  побудительные  причины
их  действий,  то  солдаты  и  офицеры  считают  таковыми  причинами
своего  императора,  отсюда  культ  Наполеона.  На  самом  деле  На¬
полеон  далек  от  массы,  которую  направляет;  люди  для  него,  вы¬
ражаясь  словами  Пушкина,  «двуногих  тварей  миллионы».  Он  сам
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  И.  М.,  Учпедгиз,  1963,
стр.  635.
 2  Там  же.
 279

находится  во  власти  иллюзий,  что  может  изменять  исторический
процесс.  Его  считают  великим,  поэтому  он  следит  за  каждым  сво¬
им  движением,  каждой  позой,  разыгрывает  роль  человека,  в  кото¬
ром  все  значительно,  все  войдет  в  историю.  Насморк,  который  он
получил  на  Бородинском  поле,  иронизирует  Толстой,  Наполеон
считает  причиной  поражения  своей  армии.  Поэтому  он  придает
значение  каждому  своему  шагу,  каждой  мелочи;  все  должно  быть
строго  датировано,  ибо  сам  он  и  «есть  история».
 «12-го  числа  рано  утром  он  вышел  из  палатки...  и  смотрел  в
зрительную  трубу».  «13  июня  Наполеону  подали  небольшую  чисто¬
кровную  арабскую  лошадь...  и  он  поехал  галопом  к  одному  из  мо¬
стов  через  Неман,  непрестанно  оглушаемый  восторженными  кри¬
ками».  В  этих  и  многих  других  местах  Толстой  разоблачает  само¬
любование  императора.  Ход  исторического  процесса  не  зависит  от
того,  чистокровная  была  под  Наполеоном  лошадь  или  нет,  галопом
он  едет  к  мосту  или  рысью.  Наполеон,  как  хороший  актер,  играет
свою  роль  и  начинает  верить  в  то,  что  разыгрываемый  им  спек¬
такль  есть  сама  жизнь.  По  полю  он  едет  не  как  обыкновенные
люди,  а  «глубокомысленно  вглядываясь  в  местность...  не  сообщая
окружавшим  его  генералам  того  глубокомысленного  хода,  кото¬
рый  руководил  его  решениями».  В  палатке  на  Бородинском  поле
он  остается  наедине  с  портретом  сына.  «Он  подошел  к  портрету
и  сделал  вид  задумчивой  нежности»  (курсив  мой.—  А.  К.).  Этой
язвительной  характеристической  деталью  Толстой  стремится  дать
свое  представление  о  внутренней  сущности  Наполеона,  в  котором,
по  его  мнению,  все  наиграно.  В  одном  из  ранних  текстов  вступле¬
ния  к  роману  эта  сущность  Наполеона  выражена  более  прямоли¬
нейно:  Наполеон  назван  «человечком»,  который  «старался  разду¬
ваться  в  своеобразное,  по  его  понятиям,  величие  положения,  и,
несмотря  на  умную  и  твердую  натуру,  при  первом  прикосновении
земного  величия,  человеческой  лести  и  поклонения  потерял  свою
умную  голову  и  погиб...»  (13;  71).  Создавая  образ  Наполеона,  Тол¬
стой  полемизировал  и  с  литературной  традицией  XVIII  в.,  изобра¬
жавшей  царей  и  полководцев  великими  вершителями  человечес¬
ких  судеб,  в  которых  значительно  все:  не  только  их  дела,  но  и
внешность.  Говоря  о  внешнем  облике  Наполеона,  Толстой  часто
использует  слова,  обозначающие  не  величие,  а  мизерность.  Напо¬
леон  не  великий,  а  «...маленький  человечек  в  сереньком  сюртучке
и  круглой  шляпе,  с  орлиным  носом,  коротенькими  ножками,  ма¬
ленькими  белыми  ручками  и  умными  глазами...»  (13;  71).  Этот
портрет  вызывает  не  восхищение,  а  иронию:  в  нем  сочетается  не¬
совместимое;  к  тому  же  здесь  имеется  целый  ряд  слов  с  умень¬
шительными  суффиксами  —  характеристик,  применимых  скорее
для  описания  ребенка,  нежели  внешности  императора  —  власте¬
лина  полумира.  В  окончательной  редакции  Толстой  отказался  от
этого  гротеска,  однако  Наполеон  остался  «маленьким  человечком
в  сером  сюртуке»,  сохранилось  сравнение  с  мальчиком,  который
держится  за  тесемки  внутри  кареты  и  воображает,  что  управляет
 280

экипажем.  Наполеон  —  обыкновенный  человек;  Толстой  сатириче¬
ски  показывает,  что  у  этого  властелина  «толстая  спина»,  «оброс¬
шая,  жирная  грудь»,  «жирные  плечи»,  которые  он,  кряхтя,
подставляет  камердинерам  для  массирования  и  одеколона.  Он  ни¬
когда  не  занимался  физическим  трудом,  пишет  Толстой,  у  него
«белые»,  «пухлые»,  «маленькие  ручки».  На  Бородинском  поле  На¬
полеон,  «желтый,  опухлый,  тяжелый,  с  мутными  глазами,  крас¬
ным  несом  и  охриплым  голосом...  с  болезненной  тоской  ожидал
конца  того  дела,  которому  он  считал  себя  причастным,  но  которого
он  не  мог  остановить».  Главное,  что  осуждает  писатель,-—это  про¬
тивопоставление  Наполеона  народным  массам,  его  убежденность
в  том,  что  выше  его  воли  нет  закона,  что  его  желание  и  есть  дви¬
гатель  истории.
 В  жизни  Наполеона  было  несколько  периодов,  но  Толстой  изо¬
бразил  его  в  те  годы,  когда  он  вел  захватническую  войну.  У  Тол¬
стого,  пожалуй,  Наполеон  —  единственный  персонаж  в  романе
«Война  и  мир»,  который  изображен  резко  сатирически.  Его  обра¬
зом  писатель  полемизировал  с  проповедниками  волюнтаризма,
утверждавшими,  что  определяющей  силой  в  обществе  является
воля  великой  личности  и  гениальному  человеку  «все  дозволено».
«Воля  к  власти»  ставит,  по  их  представлению,  «сверхчеловека»
над  человечеством  и  всеми  его  политическими  и  моральными  уста¬
новлениями.
 В  советском  литературоведении  неоднократно  и  справедливо
отмечалось,  что  «Толстой  неправомерно  свел  к  нулю  способности
Наполеона  как  полководца  и  всячески  принизил  его  как  истори¬
ческого  деятеля.  Наполеон  был,  бесспорно,  великим  полководцем
и  выдающимся  государственным  деятелем  своего  времени.  Раз¬
венчивая  Наполеона  как  полководца,  Толстой,  сам  того  не  заме¬
чая,  снижает  историческое  значение  Кутузова  и  вообще  русской
армии  в  разгроме  Наполеопа.
 Однако  бесспорной  заслугой  Толстого  является  то,  что  в  образе
Наполеона  он  проницательно  отметил  те  его  качества,  которые
характеризуют  космополитические  и  империалистические  тен¬
денции  развития  буржуазно-капиталистического  общества.  Анти¬
буржуазные  позиции  Толстого,  его  демократическая  точка  зрения
на  роль  народных  масс  в  истории  помогли  обличению  Наполеона
как  захватчика  и  душителя  национальной  независимости  наро¬
дов,  как  циничного,  безнравственного  и  самовластного  деспота,  по¬
правшего  все  человеческое»
 В  отличие  от  Наполеона,  как  отмечалось  выше,  Кутузов  не
«великая  личность»,  повелевающая  массой,  он  дается  Толстым  как
одно  из  слагаемых  этой  массы,  органически  близкое  ей  и  слитое
с  пей.  В  начале  романа,  когда  Толстой  повествует  о  военных  дей¬
ствиях  в  1805  г.  против  Наполеона,  Кутузов  выглядит  человеком,
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  II.  М.,  Учпедгиз,  19СЗ,
 стр.  635.
 281

еще  исполненным  физических  сил.  В  период  Отечественной  вой¬
ны  1812  г.  перед  нами  «старый»  полководец,  с  побелевшей  голо¬
вой,  отягощенный  телесными  недугами.  Толстой  строит  образ
Кутузова  на  несоответствии  его  внешней  непримечательности  его
твердому  характеру,  ясному  уму,  героическим  устремлениям.  Он
чужд  всякой  нарочитой  позе  и  пышной  фразе,  прост  и  скромен,
безразличен  к  внешнему  эффекту  и  блеску,  ходит  не  в  шитом  зо¬
лотом  мундире  и  не  в  шляпе  с  плюмажем,  а  в  длинном  сюртуке,
мягкой  кавалергардской  фуражке  без  козырька.  Тесно  связанный
с  народом,  он  знает  о  тех  глубинных  изменениях,  которые  харак¬
терны  для  народа  в  решающие  периоды  исторических  событии,
обладает  даром  прозрения.  Для  автора  «Войны  и  мира»  Кутузов
прежде  всего  человек,  связанный  бесчисленными  нитями  с  просты¬
ми  людьми.  В  отличие  от  Наполеона  он  прост  в  обращении  и  до¬
ступен,  умеет  говорить  не  только  с  генералами  и  офицерами,  но  и
солдатами,  в  высказываниях  может  допустить  некоторую  грубо¬
ватость,  по-стариковски  мудр  и  жалостлив,  может  прослезиться  —
«захлипать».  Характеру  Кутузова  свойственны  юмор  и  доброду¬
шие:  шуткой  заканчивается  официальная  встреча  в  Царевом-Зай-
мище.  Старый  полководец  «видит  насквозь»  каждого  человека,
чувствует  фальшь  и  неискренность  генерала  Бенигсена  —  доносчи¬
ка  и  придворного  карьериста,  предлагающего  «защищать
Москву»;  осознает  гибельность  планов  сражений,  составленных  ге-
нералами-немцами;  понимает  патриотизм  Андрея  Болконского.
В  то  же  время  Кутузов  —■  волевой  военачальник  и  решительный
полководец,  его  приказания  исполнепы  силы,,  их  нельзя  не  выпол¬
нить.  Он  берет  на  себя  всю  тягчайшую  ответственность,  которая
только  может  выпасть  на  долю  патриота: 	решает  оставить
 Москву.  В  Филях  он  говорит:  «Я  властью,  врученной  мне  госуда¬
рем  и  отечеством,  я  —  приказываю  отступление».  Два  раза  сказан¬
ное  «я»  подчеркивает  его  решимость  и  всю  серьезность  принятой
им  на  себя  ответственности.  Он  бережет  армию,  солдат  и  вынуж¬
ден  бороться  не  только  с  противником  на  поле  боя,  но  и  с  недоб¬
рожелателями  в  своем  стане.
 В  романе  Кутузов  предстает  перед  читателем  во  многих  си¬
туациях,  в  которых  постепенно  раскрываются  различные  грани  его
незаурядной  натуры:  он  и  великий  полководец,  и  тонкий  дипло¬
мат,  и  проницательный  политик.  Перед  сражением  под  Аустерли¬
цем  он  находится  в  сложной  психологической  ситуации:  понима¬
ет,  что  армию  ждет  разгром,  готов  отказаться  от  приказа  Алек¬
сандра  I  о  наступлении,  всем  своим  поведением  показывает,  что
Александр  I  не  способствует  победе.  Кутузов  выстрадал  свое  пра¬
во  командовать  людьми  и  в  интересах  спасения  всей  русской
армии  жертвовать  десятками  и  даже  сотнями  жизней.  Толстой
показал  это  в  сцене  с  посылкой  отряда  Багратиона.  Андрей  Бол¬
конский  «взглядывает  на  Кутузова,  и  ему  невольно  бросаются  в
глаза,  в  полуаршине  от  него,  чисто  промытые  сборки  шрама  па
виске  Кутузова,  где  измаильская  пуля  пронзила  ему  голову,  и  его
 262

вытекший  глаз»  \  «Да,  он  имеет  право  так  спокойно  говорить  о  по¬
гибели  этих  людей»,  —  приходит  к  выводу  князь  Андрей.  Кутузов
не  верит  хитроумным  предложениям  послов  Наполеона  и,  когда
заговорили  пушки,  надеется  только  на  силу  русского  оружия  и
стойкость  народа.  Используя  большое  количество  документальных
материалов,  Толстой  сумел  создать  образ,  отличающийся  глубокой
художественной  достоверностью.  Однако,  полемизируя  с  истори¬
ками,  придававшими  чрезмерно  большое  значение  историческим
личностям,  Толстой  впадает  в  крайность  и  отрицает  вообще  какое
бы  то  ни  было  значение  этих  личностей.  Великие  люди  для  него
только  «ярлыки,  дающие  наименование  событиям».  Толстой  пола¬
гал,  что  исторический  процесс  развивается  иод  действием  внут¬
ренних  сил,  присущих  народной  массе.  Силы  эти,  подобно  законам
природы,  объективны,  не  только  не  зависят  от  воли  и  произвола
отдельных  личностей,  но  и  непостижимы  в  своей  сущности.  По¬
этому  автор  «Войны  и  мира»  отводит  Кутузову  роль  человека,
предоставившего  события  их  естественному  ходу.  Князь  Андрей
Болконский  полагает,  что  у  Кутузова  «вместо  ума...  одна  способ¬
ность  спокойного  созерцания  событий».  «Он  ничего  не  придумает,
ничего  не  предпримет,  —  размышляет  князь  Андрей,  —  ...он  пони¬
мает,  что  есть  что-то  сильнее  и  значительнее  его  воли  —  это  неиз¬
бежный  ход  событий,  и  он  умеет  видеть  их,  умеет  понимать  их
значение  и  ввиду  этого  значения  умеет  отрекаться  от  участия  в
этих  событиях,  от  своей  личной  воли».  Кутузов  внешне  вял  и  ма¬
лоинициативен,  но  за  этим  скрывается,  как  пишет  Толстой,  уме*
ние  проникнуть  в  тайну  законов  исторического  процесса,  способ*
ность  угадать  волю  многотысячной  солдатской  массы,  слить  с  этой
коллективной  волей  свою  индивидуальную  волю.  Андрею  Болкон¬
скому  старый  фельдмаршал  говорит:  «Все  приходит  вовремя  для
того,  кто  умеет  ждать».  Для  того  чтобы  выиграть  кампанию,  нуж¬
но  «терпение  и  время».  Эти  особенности  нарисованного  Толстым
образа  не  заслоняют  его  общей  исторической  достоверности,  и  Ку¬
тузов  воспринимается  как  главнокомандующий,  избранный  наро¬
дом,  энергичный  и  мудрый,  сумевший  сплотить  в  один  кулак  все
силы  для  разгрома  врага.  Победа  оказалась  не  за  честолюбивым
завоевателем,  противопоставившим  свою  волю  «целому  миру»,  а
за  полководцем,  который  сумел  возглавить  освободительную  борь¬
бу  за  родную  землю  2.  Разница  в  характерах  Наполеона  и  Куту¬
зова  особенно  ярко  проявляется  в  Бородинском  сражении.  Импе¬
ратор  нервничает,  чувствует,  что  встретил  противника,  не  похо¬
 1  Кутузов  дважды  был  тяжело  ранен:  летом  1774  г.  у  Алушты  при  от¬
ражении  турецкого  десанта  пуля  попала  ъ  левый  висок  и  вышла  у  правого
глаза;  в  1788  г.  при  осаде  Очакова  пуля  ударила  в  щеку  и  вышла  через
затылок.
 2  Н.  Г.  Чернышевский  писал:  «Дело,  совершенное  Барклаем  и  Кутузо¬
вым,  бесконечно  превышает  своим  историческим  значением  все  дивные  под¬
виги  Суворова»  (Н.  Г.  Чернышевский.  Собр.  соч.,  в  15  томах,  т.  IV,
стр.  8).
 283

жего  на  тех,  с  кем  ему  приходилось  иметь  дело  в  предшеству¬
ющих  войнах.  Кутузов,  напротив,  спокоен,  тщательно  взвешивает
все  обстоятельства,  обдумывает  план  сражения.  Толстой  всячески
подчеркивает  «негероическую»  внешность  Кутузова:  это  не  муже¬
ственный,  исполненный  сил  «бог  войны»,  а  дряхлый  человек,  он
едет  в  коляске  к  Тарутину,  «засыпая  и  просыпаясь»,  ходит,  «опу¬
стив  голову  и  тяжело  дыша»,  испытывает  «физическое  страдание»
от  того,  что  не  выполнили  его  приказ,  и  выражает  его  «гневными
и  страдальческими  криками»,  очень  скоро  ослабевает  и  чувствует
раскаяние,  «что  много  наговорил  нехорошего».  Походка  и  все  дви¬
жения  Кутузова  тяжелы:  «Тяжело  расплываясь  и  раскачиваясь»,
сидит  он  на  лошади,  оставляет  седло,  «повалившись  всем  телом
и  поморщившись  от  усилия»;  он  «тяжело  взошел  на  скрипящее
под  тяжестью  крыльцо...»  и  т.  д.
 Смелым,  решительным  и  хорошо  знающим  боевую  обстановку
представлен  Багратион.  В  бою  под  Шенграбеном  он  возглавил  ата¬
ку  егерей.  «Лицо  его  (Багратиона.  —  А.  К.),  по  словам  наблюдав¬
шего  за  ним  князя  Андрея,  выражало  ту  сосредоточенную  и  счаст¬
ливую  решимость,  которая  бывает  у  человека,  готового  в  жаркий
день  броситься  в  воду  и  берущего  последний  разбег».  Но,  несмот¬
ря  на  свою  храбрость,  Багратион,  как  и  большинство  современни¬
ков,  заблуждался  в  отношении  действий  Барклая-де-Толли,  счи¬
тал  его  нерешительным,  трусливым,  говорил,  что  он  «ведет  в  сто¬
лицу  за  собой  гостя».
 Толстой  нарисовал  широкую  панораму  общественной  жизни
России  того  времени,  дал  оценку  происходящим  событиям.  Пос¬
тупки  главных  и  второстепенных  персонажей  в  романе  определя¬
ются  степенью  близости  этих  лиц  к  народу.
 Главными  действующими  лицами  романа  являются  представи¬
тели  дворянства.  Однако  Толстой  показывает,  что  источником  их
нравственных  и  духовных  сил  является  народ,  высшим  критерием
деятельности  дворянства  оказывается,  по  Толстому,  опять-таки
служение  народу.  Чем  дальше  отстоят  в  романе  реакционные
представители  дворянства  от  народа,  тем  слабее  в  них  выражены
животворные  начала,  тем  фальшивее  и  лицемернее  их  жизнь.
Таков  мир  высшей  сановной  знати  Курагиных,  Друбецких  и  им
подобных,  где  все  фальшиво,  безнравственно,  порочно.  Они  цели¬
ком  поглощены  личным  преуспеяниеАм  и  безразличны  к  судьбам
народа  и  России.  Гораздо  ближе  к  народу  другой  круг  дворянст¬
ва:  Пьер,  Наташа,  князь  Андрей,  княжпа  Марья.  Пьер  и  князь
Андрей  при  всем  их  различии  честно  стараются  найти  свое  место  в
жизни,  напряженно  и  мужественно  раздумывают  о  судьбах  Рос¬
сии,  искренне  стремятся  принести  действительную  пользу  отече¬
ству.
 Князь  Андрей  Болконский  —  человек  образованный  и  волевой,
он  подчинил  всего  себя  разуму,  живет  «умом  ума».  Он  не  удовле¬
творен  светской  средой,  в  которой  ему  приходится  вращаться,  од¬
нако,  как  и  Пьер,  еще  не  видит  из  нее  выхода.  Влияние  этой  сре¬
 284

ды  проявляется  у  князя  Андрея  в  стремлении  к  личной  славе  и
величию,  которые  он  испытывает  в  начале  романа,  «...я  ничего  не
люблю,  как  только  славу,  любовь  людскую,  —  говорит  он  себе,  —
смерть,  раны,  потери  семьи,  ничто  мне  не  страшно!..  Я  всех  их  от¬
дам  сейчас  за  минуту  славы  торжества  над  людьми...»  Князь  Ан¬
дрей  увлечен  величием  и  славой  Наполеона,  мечтает  о  героичес¬
ких  подвигах,  о  «своем  Тулоне».  Это  увлечение  Наполеоном  было
типичным  для  многих  молодых  людей  того  времени.  Князь  Анд¬
рей  как  человек  мыслящий  и  независимый  в  своих  суждениях  не
мог  не  восхищаться  военным  гением  Наполеона,  который  придал
армии  стройную  организацию,  сумел  правильно  применять  в  вой¬
не  все  виды  оружия,  использовал  передовую  военную  тактику  и
стратегию.  Поражение  армии  Макка  под  Ульмом  вызвало  у  князя
Андрея  оправданную  озабоченность:  с  каким  противником  придет¬
ся  встретиться  русским?  В  душе  он  порадовался  «посрамлению  са¬
монадеянной  Австрии»,  но  боялся,  что  гений  Наполеона  может
свести  на  нет  храбрость  русских  войск  п  тогда  русские  разделят
судьбу  австрийцев.  Но  в  то  же  время  он  не  мог  «допустить  позора
для  своего  героя».  Накануне  сражения  под  Аустерлицем  князь
Андрей  по-юношески,  подобно  романтическим  героям,  мечтает  о
блестящей  карьере,  сходной  с  той,  которую  сделал  император
французов:  «...ему  представилось  сражение...  замешательство  всех
начальствующих  лиц...  Он  твердо  и  ясно  говорит  свое  мнение  и
Кутузову,  и  Вейротеру,  и  императорам.  Все  поражены  верностью
его  соображения...  И  вот  он  ведет  свою  дивизию  к  решительному
пункту  и  один  одерживает  победу...  Следующее  сражение  выигра¬
но  им  одним.  Кутузов  сменяется,  назначается  он...»  Князь  Андрей
в  это  время  не  думает  о  народе.  Это  соответствовало  историческо¬
му  положению  его  героя:  Наполеон  и  его  армия  в  этот  период
тоже  были  далеки  от  народа.  Толстой  показывает,  как,  столкнув¬
шись  с  реальностью,  став  непосредственным  участником  войны,
князь  Андрей  постепенно  преодолевает  свои  заблуждения.  В  не
вошедшем  в  окончательный  текст  романа  одном  из  вариантов  Тол¬
стой  писал  о  Болконском:  «Несмотря  на  свое  философское  воспи¬
тание  конца  18-го  века  и  несмотря  на  свою  любовь  к  военному
делу,  князь  Андрей  никогда  не  думал,  что  в  военном  деле  что-ни¬
будь  значат  люди,  как  солдаты  и  мелкие  офицеры,  никогда  не  ду¬
мал,  что  от  них  зависит  что-нибудь  в  военном  деле,  и  не  мог  себе
вообразить  того,  что  он  сам  бы  сделал,  ежели  бы  был  на  их  месте.
Они  ему  представлялись  либо  как  орудия,  либо  как  жалкие  и
презренные  люди,  занятые  только  низкими,  личными  интересами
еды,  одевания  и  т.  п.  и  не  имеющие  понятия  об  общих  высоких
интересах...»  (13;  371).  Накануне  Аустерлицкого  сражения  в  ва¬
рианте  романа  Болконский  рассуждает  о  Тушине  как  о  «несчаст¬
ном»,  «жалком»,  «безгласном»  человеке,  который  «будет  героем  в
глазах  только  своих  артиллерийских  лошадей  и  солдат,  таких  же
лошадей,  как  и  лошади»  (13;  528).  Встреча  с  Тушиным  на  шен-
грабенском  поле,  который  без  прикрытия,  только  с  четырьмя
 285

пушками  сдерживал  атаки  французов,  поколебала  взгляды  князя
Андрея  и  стала  началом  его  постепенного  духовного  обновления.
Оп  понял,  что  таким,  как  Тушин  и  его  солдаты,  русская  армия
обязана  всеми  своими  успехами,  увидел  в  новом  свете  вред  от
знатных  честолюбцев  и  карьеристов.  В  штабе  Багратиона  Туши¬
на  обвинили  в  необоснованном  оставлении  орудия.  Князь  Андрей
заступился  за  Тушина,  рассказал,  что  успехом  этого  дня  они  обя¬
заны  батарее  скромного  офицера.  На  душе  у  князя  Андрея  «было
грустно  и  тяжело»,  он  понял,  что  заблуждался,  представляя  сво¬
его  «героя»  не  таким,  каким  он  явился  в  жизни.  Оказались  раз¬
рушенными  ложные  понятия  о  герое  как  человеке,  резко  выде¬
ляющемся  из  толпы,  не  похожем  на  других,  красивом,  смело  бро¬
сающемся  впереди  всех  в  атаку.  Постепенно  он  разочаровывается  и
в  Наполеоне.
 Князь  Андрей  живет  богатой  духовной  жизнью.  Он  ищет  бла¬
га  не  только  для  себя,  но  и  для  родины,  он  энергичен  и  целеуст¬
ремлен,  анализирует  и  контролирует  свои  дела  и  поступки.  Ему
присущи  храбрость  и  хладнокровие.  В  бою  под  Аустерлицем,  ког¬
да  батальоны  русских  обратились  в  бегство,  Болконский  поднял
выпавшее  из  рук  убитого  прапорщика  знамя  и  не  только  остано¬
вил  бегущих,  но  обратил  их  против  французов.  (Из  истории  вой¬
ны  известно,  что  аналогичный  поступок  совершил  под  Аустерли¬
цем  Петр  Михайлович  Волконский,  который,  сойдя  с  коня,  со
знаменем  в  руках  три  раза  водил  бригаду  в  штыковую  атаку  и  за¬
хватил  два  французских  орудия.)  Выпавшие  на  долю  толстовского
героя  испытания,  сама  жизнь  перековывают  его  характер.  Получив
тяжелое  ранение,  Болконский  как  бы  «встретился  со  смертью».  Эта
«.встреча»  произвела  в  его  сознании  переворот,  открыла  глаза  на
то,  чего  он  раньше  не  замечал.  «Что  это?  я  падаю?  у  меня  ноги
подкашиваются»,  —  подумал  он  и  упал  на  спину...  он  ничего  не  ви¬
дал.  Над  ним  не  было  ничего  уже,  кроме  неба  —  высокого  неба,
не  ясного,  но  все-таки  неизмеримо  высокого,  с  тихо  ползущими
по  нем  серыми  облаками.  «Как  тихо,  спокойно  и  торжественно,
совсем  не  так,  как  я  бежал...  Как  же  я  не  видал  прежде  этого
высокого  неба?  И  как  я  счастлив,  что  узнал  его  наконец...»  На  ка¬
кое-то  время  князь  Андрей  приходит  к  выводу,  что  в  людской
жизни  «все  пустое,  все  обман,  кроме  этого  бесконечного  неба...»
(9;  341).
 Пробыв  несколько  часов  без  сознания,  он  очнулся  «и  услыхал
звуки  приближающегося  топота  лошадей  и  звуки  голосов,  говорив¬
ших  по-французски...  Подъехавшие  верховые  были  Наполеон,  со-
путствуемый  двумя  адъютантами».  Глядя  на  Болконского,  кото¬
рый  лежал  навзничь  с  «брошенным  подле  него  древком  знамени»,
император  произнес:  «Вот  прекрасная  смерть».  Однако  князь
Андрей  эти  слова  слышал  так,  как  бы  он  слышал  «жужжание  му¬
хи».  И  сам  Наполеон,  этот  его  недавний  кумир,  показался  теперь
«столь  маленьким,  ничтожным  человеком  в  сравнении  с  тем,  что
 286

происходило  теперь  между  его  душой  и  этим  высоким,  бесконеч¬
ным  небом  с  бегущими  по  нем  облаками».
 Князю  Андрею  «так  ничтожны  казались  в  эту  минуту  все  ин¬
тересы,  занимавшие  Наполеона,  так  мелочен  казался  сам  герой
его,  с  этим  мелким  тщеславием  и  радостью  победы...»  Скрытое
нравственное  перерождение  князя  Андрея,  исподволь  подготовляв¬
шееся  в  течение  долгого  времени  под  воздействием  многих  фак¬
торов,  завершилось  на  поле  боя.  Этот  день  стал  этапом  в  его  нрав¬
ственном  развитии,  и  не  случайно,  полюбив  Наташу,  возвращаясь
из  Отрадного,  охваченный  весенним  чувством  радости  и  обновле¬
ния,  он  в  числе  других  особых  минут  его  жизни  вспомнил  и  «Ау¬
стерлиц  с  высоким  небом...».  Воспоминания  об  аустерлицком  небе
сопровождают  князя  Андрея  до  конца  жизни,  он  то  возвращается
к  ним,  то  отходит,  поглощенный  повседневными  заботами  («Как
будто  тот  бесконечный  удаляющийся  свод  неба,  стоявший  прежде
над  ним,  вдруг  превратился  в  низкий,  определенный,  давивший
его  свод,  в  котором  все  было  ясно,  но  ничего  не  было  вечного  и
таинственного»).
 Война  1812  г.  бросает  князя  Андрея  в  новый  водоворот  исто¬
рических  событий.  Ему  ясно,  что  окружающие  Александра  I  ге¬
нералы  интригуют  один  против  другого,  думают  только  о  своих
эгоистических  интересах  («ловили  рубли,  кресты,  чины»)  и  меша¬
ют  главнокомандующему.  Князь  Андрей  свой  долг  видит  не  в
преданности  Александру  I,  а  в  служении  России.  На  предложение
Кутузова  остаться  в  его  штабе  он  отвечает  отказом  и  просит  пере¬
вести  его  в  полк.  В  ночь  перед  Бородинским  сражением,  встретив¬
шись  с  Пьером,  он  осуждает  людей,  для  которых  сражение  лишь
возможность  «получить  лишний  крестик  или  ленточку».  Вера
князя  Андрея  в  силу  русского  народа,  его  патриотические  чувства
и  самоотверженный  героизм  обусловливает  убежденность  в  побе¬
де:  «...что  бы  ни  путали  там  наверху,  мы  выиграем  сражение  завт¬
ра».  Этот  патриотизм  объединяет  Андрея  Болконского  с  народом,
сливает  его  волю  с  волей  сотен  тысяч  простых  солдат.  Князь  Анд¬
рей  начинает  осозпавать  войну  с  се  убийством  людей,  разорением
жителей,  обманом  и  «военными  хитростями»  как  трагическую
неизбежность,  он  осуждает  тех,  кто  сделал  войну  своей  професси¬
ей.  «Ах,  душа  моя,  —  признается  он  Пьеру,  последнее  время  мне
стало  тяжело  жить.  Я  вижу,  что  стал  понимать  слишком  много».
В  осуждении  господствующих  в  людских  отношениях  зла,  фаль¬
ши  и  жестокости  князь  Андрей  исходит  из  отвлеченных  мораль¬
ных  принципов,  его  критическое  отношение  к  действительнос¬
ти  —  это  крик  отчаяния  одинокого  правдолюбца.  Объективно  оно
лишено  социальной  и  исторической  перспективы.  Не  случайно
князь  Андрей  высказывает  накопившееся  у  него  на  душе  в  ночь
перед  битвой,  за  несколько  часов  до  смертельного  ранения.  Уми¬
рает  князь  Андрей  не  верхом  на  белом  коне,  впереди  наступаю¬
щих  войск,  как  это  представлялось  ему  в  пору  прежних  заблужде¬
ний,  а  «прозаически»-незаметно.  Полк  его  на  Бородинском  по¬
 237

ле  держали  в  резерве,  под  сильным  артиллерийским  огнем;  солда¬
ты  не  сделали  ни  одного  выстрела.  Князь  Андрей,  заложив  назад
руки  и  опустив  голову,  ходил  перед  строем.  Внезапно  в  несколь¬
ких  метрах  упала  граната.  «Стыдно,  господин  офицер!  —  сказал
он  адъютанту.  —  какой...  —  Он  не  договорил.  В  одно  и  то  же  вре¬
мя  послышался  взрыв,  свист  осколков  как  бы  разбитой  рамы,
душный  запах  пороха  —  и  князь  Андрей  рванулся  в  сторону  и,
подняв  кверху  руку,  упал  на  грудь»  (11;  254).
 Нравственному  облику  Андрея  Болконского  присущи  чистота,
благородство,  патриотическое  служение  обществу.  Этими  каче¬
ствами  к  нему  близок  Пьер  Безухов.  Пьер  мучительно  раздумы¬
вает  о  смысле  жизни,  стремится  найти  свою  правду.  Однако  ни
светское  общество,  ни  теоретические  рассуждения,  ни  чтение  книг
не  дают  ответа  на  волнующие  его  вопросы.  Только  жизнь  со
всеми  ее  противоречиями  и  страданиями,  война,  пожар  Москвы,
плен  у  французов,  горе  п  смерть  многих  людей,  близость  к  сол¬
датам,  возможность  непосредственно  наблюдать  жизнь  народа
позволяют  ему  приблизиться  к  истине.  По  пути  в  Можайск,  «чем
глубже  погружался  в  это  море  войск,  тем  больше  им  овладевала
тревога  беспокойства  и  не  испытанное  еще  им  новое  радостное
чувство...  Он  испытывал  теперь  приятное  чувство  сознания  того,
что  все  то,  что  составляет  счастье  людей,  удобства  жизни,  богат¬
ство,  даже  самая  жизнь,  есть  вздор,  который  приятно  откинуть
в  сравнении  с  чем-то...»  (11;  184).  На  Бородинском  поле  Пьер  по¬
нял  «...весь  смысл  и  все  значение  этой  войны  и  предстоящего
сражения...  Он  понял  ту  скрытую  (1а1еп1е),  как  говорится  в  фи¬
зике,  теплоту  патриотизма,  которая  была  во  всех  тех  людях,  ко¬
торых  он  видел,  и  которая  объясняла  ему  то,  зачем  все  эти  люди
спокойно  и  как  будто  легкомысленно  готовились  к  смерти»
(И;  210).  Побыв  с  солдатами  в  палатках,  увидев  действия  их  на
батарее  Раевского,  он  понял  их  бескорыстный  героизм  и  захотел
слиться  с  этими  простыми  людьми,  жить  их  мудрой,  неторопли¬
вой  жизнью:  «Солдатом  быть,  простым  солдатом!..  Войти  в  эту
общую  жизнь  всем  существом,  проникнуться  тем,  что  делает  их
такими».  В  действиях  солдат  Пьер  ощущает  не  только  любовь  к
родине,  но  и  некую  истину,  завесу  над  которой  ему  приоткрывает
общение  с  Платоном  Каратаевым.
 Образ  Платона  Каратаева  создан  на  основе  реальных,  жиз¬
ненных  явлений.
 «Платон  Каратаев  и  богучаровские  мужики,  издавна  отли¬
чавшиеся  бунтарскими  настроениями,—таковы  два  полюса  в  ис¬
торическом  облике  крестьянства  крепостной  эпохи...  Присущие  и
богучаровцам  черты  патриархального  крестьянства  —  незрелость,
мечтательность,  мягкотелость  и  благодушие  в  своем  развитии
приводят  к  всепрощению,  к  непротивлению  злу  насилием  и  т.  п.
Идеальное  выражение  этих  черт  Толстой  дал  в  личности  Платона
 1  «История  русской  литературы  XIX  века»,  т.  II.  М.,  Учпедгиз,  1963,
 стр.  620,  622.
 288

Каратаева»  *.  Каратаев  убежден,  что  истинное  счастье  не  в  мате¬
риальном  благополучии  и  не  в  удовлетворении  своих  эгоистиче¬
ских  потребностей  и  честолюбии,  а  в  духовных  ценностях,  кото¬
рые  человек  может  обрести,  если  откажется  от  всего  личного,
займется  нравственным  усовершенствованием.  Желая  людям  доб¬
ра,  он.  нравственно  страдает  от  несправедливостей  жизни,  он  не
принимает  этого  зла,  однако  и  не  борется  с  ним.  Мир  с  его  доб¬
ром  и  злом,  по  мысли  Каратаева,  являет  собой  некое  гармониче¬
ское  целое  и  развивается  по  непознаваемым  законам  природы.
Нужно  принять  его  как  должное  и  переделать  самого  себя  так,
чтобы  жить  «не  своим  умом,  а  божьим  судом».  В  образе  Кара¬
таева  Толстой  опоэтизировал  некоторые  реакционные  черты  кре¬
стьянской  психологии  с  ее  покорностью  и  смирением,  отказом  от
борьбы  с  социальньш  злом.  Консервативную  сущность  этой  фи¬
лософии  смирения  осудил  Горький,  который  писал,  что  Каратаев
«лишен  сознания  своей  индивидуальности,  считает  себя  ничтож¬
ной  частью  огромного  целого  и  говорит,  что  смерть  и  несчастия
одной  личности  сменяются  полнотой  жизни  и  радостью  для  не¬
которого  другого,  и  в  этом  состоит  мировой  порядок,  гармония*
Мир  оправдан  весь,  со  всем  его  злом,  со  всеми  несчастиями  и  звер¬
ской  борьбой  людей  за  власть  друг  над  другом...»  2.
 Идеалы  добра  и  правды,  которые  постигает  Пьер  в  результа¬
те  общения  с  солдатами  и  Платоном  Каратаевым,  заставляют  его
задуматься  над  жизнью,  делают  демократичнее:  он  хочет  помочь
людям,  пострадавшим  от  войны,  вступает  в  эпилоге  романа  в
тайное  общество  декабристов.  Он  осуждает  существующий  жизне-
порядок:  «В  судах  воровство,  в  армии  одна  палка:  шагистика,  по¬
селения,—  мучат  народ,  просвещение  душат.  Что  молодо,  честно,
то  губят!»  От  осуждения  зла  Пьер  приходит  к  признанию  необ¬
ходимости  действий:  в  настоящих  обстоятельствах,  говорит  он,
надо  другое  —  «пусть  будет  не  одна  добродетель,  но  независимость
и  деятельность».
 В  роду  действующих  лиц  «Войны  и  мира»,  помогающих  глуб¬
же  осмыслить  своеобразный  взгляд  Толстого  на  интересующие
нас  проблемы,  находится  фигура  Николая  Ростова.  Образ  его  раз¬
вивается  па  протяжении  всего  романа;  вначале  это  пылкий,  эмо¬
циональный  юноша.  Николай  живет  спокойно,  ни  над  чем  особо
не  задумывается.  Он  бросает  университет  и  идет  служить  в  ар¬
мию.  Судьба  Наполеона  также  вскружила  ему  голову.  «Как  это
он  из  поручиков  попал  в  императоры»,  —  старый  граф  Ростов  свои¬
ми  словами  еще  больше  подстегивает  его  честолюбивое  стремление.
В  гусарском  полку  Николай,  как  и  многие  молодые  люди,  мечтает
о  подвиге,  хочет  испытать  чувство,  какое  люди  переживают  в  ата¬
ке.  Однако  в  реальной  жизни  все  оказалось  сложнее:  Ростов  стру¬
сил  в  бою.  Под  Шенграбеном  во  время  кавалерийской  атаки  под
ним  убило  лошадь;  увидев  французов,  он  испытал  страх  и  побежал
с  поля  боя  «с  чувством  зайца,  убегающего  от  собак».  Ранение  только
 2  М.  Горький.  История  русской  литературы.  М.,  1939,  стр.  292—293.
 289.

усугубляет  его  впутреннее  смятение.  «И  зачем  я  пошел  сюда?»,—
тоскливо  подумал  он.  Со  временем,  правда,  Николай  становится
храбрым  офицером;  в  сражении  при  Островно  в  1812  г.  во  главе
эскадрона  атакует  французских  драгун  и  берет  в  плен  офицера,
правда,  и  на  этот  раз  испытывая  чувство  «неловкости».  «У  меня
рука  дрогнула.  А  мне  дали  Георгиевский  крест.  Ничего,  ничего  не
понимаю!»  —  рассуждает  он,  запутавшись  в  условностях  окружа¬
ющего  мира.  Толстой  высмеивает  распространенное  романтиче¬
ское  представление  о  войне.  Испугавшись  французов  в  Шенгра-
бенском  сражении,  Николай  Ростов  позже  рассказывает,  как  «го¬
рел  он  весь  в  огне,  сам  себя  не  помня,  как  бурею  налетал  на  ка¬
ре;  как  врубался  в  него,  рубил  направо  и  налево;  как  сабля  отве¬
дала  мяса  и  как  он  падал  в  изнеможении,  и  тому  подобное».  Ро¬
стов  сочинил  эту  историю,  потому  что  слушатели,  воспитанные  на
романтических  описаниях,  ждали  подобного  рассказа.  Николай  в
отличие  от  Андрея  и  Пьера  не  раздумывает  над  глубокими  фило¬
софскими  и  жизненными  проблемами.  Ему  хорошо  па  военной
службе,  где  не  нужно  ни  над  чем  ломать  голову,  требуется  лишь
умение  подчиняться  раз  и  навсегда  заведенному  порядку,  где  все
четко  и  определенно.  Один  раз  Толстой  подвергает  своего  героя
суровому  нравственному  испытанию.  Посетив  госпиталь,  где  ле¬
жал  Денисов,  Ростов  был  потрясен  видом  страданий  раненых  и
увечных.  Во  время  торжеств  в  Тильзите,  где  произошла  встреча
Александра  I  и  Наполеона,  он  не  мог  забыть  этих  ужасов.  «В
уме  его  происходила  мучительная  работа,  —  пишет  Толстой,  —
которую  он  никак  не  мог  довести  до  конца.  В  душе  поднимались
страшные  сомнения...  Для  чего  же  оторванные  руки,  ноги,  убитые
люди?  То  вспоминался  ему  награжденный  Лазарев  и  Денисов,  на¬
казанный  и  непрощенный.  Он  заставал  себя  па  таких  странных
мыслях,  что  пугался  их».  Все  поднявшиеся  в  душе  сомнения  Ни¬
колай  Ростов  разрешает  очень  просто,  как  это  делали  многие  офи¬
церы,—  он  напивается  пьяным  и  кричит  офицерам:  «Мы  не  чи¬
новники  дипломатические,  а  мы  солдаты  и  больше  ничего...  Наше
дело  исполнять  свой  долг,  рубиться  и  не  думать».  Долг  Николай
Ростов  понимает  как  верность  данной  им  присяге.  В  конце  рома¬
на  Николай  ограниченный,  не  утруждающий  себя  раздумьями  че¬
ловек  с  остановившимся  духовным  развитием,  его  не  волнуют
общественные  вопросы;  он  на  стороне  консервативного  большин¬
ства  и  делает  то,  что  общепринято.  Николай  не  любит  проявле¬
ний  высших  духовных  интересов  в  других  людях,  посмеивается
над  «философией»,  «мечтательностью».  В  разговоре  с  Пьером,  от¬
стаивающим  необходимость  существования  тайных  обществ,  Ни¬
колай  высказывает  свое  отрицательное  отношение  к  ним  («тайное
общество,  следовательно  враждебное  и  вредное...  может  породить
только  зло»);  такие  люди  были  верной  опорой  самодержавия.
«И  вели  мне  сейчас  Аракчеев  идти  на  вас  с  эскадроном  и  ру¬
бить,—  признается  он  Пьеру  в  эпилоге  романа,—  ни  на  секунду  не
задумаюсь  и  пойду.  А  там  суди,  как  хочешь».
 290

Борис  Друбецкой  поставил  себе  целью  сделать  карьеру  и  ис¬
пользует  для  этого  армию.  Точно  так  же  он  поступал  бы  и  на
гражданской  службе.  У  него  отсутствует  чувство  долга.
 Толстой  как  бы  завершил  художественную  галерею  образов
немцев-генералов,  находящихся  на  русской  службе.  Таков,  напри¬
мер,  Пфуль  —  советник  Александра  I,  предложивший  создать
«Дрисский  лагерь»  —  укрепленную  позицию  в  изгибе  Западной
Двины,  куда  должна  была  отойти  и  задержать  наступление  армии
Наполеона  1-я  русская  армия  Барклая  де  Толли.  Губительность
этого  плана  стала  очевидной  с  первых  дней  войны.  (Наполеон
мог  разбить  русские  армии  по  частям  и  имел  бы  открытой  дорогу
па  Москву.)  Пфуль  представляет  собой  комичную  фигуру:  «В  нем
был  и  Вейротер,  и  Мак,  и  Шмидт,  и  много  других  немецких  теоре-
тиков-генералов,  которых  князю  Андрею  удалось  виделъ  в  1805-м
году;  но  он  был  типичнее  всех  их».  Характеристику  Пфуля  Тол¬
стой  начинает  с  изображения  его  внешнего  облика:  русский  гене¬
ральский  мундир  сидит  на  нем  «нескладно,  как  на  наряженном».
Пфуль  невысок  ростом,  худ,  «с  широким  тазом  и  костлявыми  ло¬
патками»,  с  морщинистым  лицом,  глубоко  вставленными  глазами,
с  волосами,  торопливо  приглаженными  щеточкой  у  висков  и  ки¬
сточками  торчащими  сзади.  В  комнату  он  входит  беспокойно  и
сердито  оглядываясь,  шпагу  придерживает  «неловким  движени¬
ем»,  говорит  басисто  и  грубовато,  как  все  «самоуверенные  немцы».
Самоуверенность  Пфуля,  с  точки  зрения  Толстого,  самый  боль¬
шой  порок,  ибо  отрывает  его  от  жизни:  «Пфуль  был  один  из  тех
теоретиков,  которые  так  любят  свою  теорию,  что  забывают  цель
теории,  —  приложение  ее  к  практике;  он  из  любви  к  теории  нена¬
видел  всякую  практику  и  знать  ее  не  хотел.  Он  даже  радовался
неуспеху,  потому  что  неуспех,  происходивший  от  отступления  в
практике  от  теории,  доказывал  ему  только  справедливость  его
теории».
 Многие  участники  войны  1812  г.  были  воспитаны  в  лучших
традициях  русской  армии  XVIII  в.  Многие  из  них  были  современ¬
никами  Суворова,  воевали  под  его  командованием  либо  слышали
о  суворовских  походах  и  победах.  Имя  великого  полководца  часто
встречается  на  страницах  романа.  «Суворов  незримо  присутство¬
вал  в  рядах  воюющих  русских  войск  и  вдохновлял  их  на  воинские
подвиги  во  славу  России»  К  Кутузов  был  учеником  и  соратником
Суворова.  Участники  войн  1805—1807  и  1812  гг.  вспоминали  его
походы,  к  его  опыту  обращались  в  трудных  ситуациях.  После
встречи  с  австрийским  генералом  Макком,  армия  которого  была
разбита  под  Ульмом,  Андрей  Болконский  вспоминает  о  том,  что
последнее  сражение  между  французами  и  русскими  было  при  Су¬
ворове.  Перед  Шенграбенским  сражением  Долохов  говорит  фран¬
цузу:  «Вас  заставят  плясать,  как  при  Суворове  вы  плясали».
У  Багратиона  шпага,  подаренная  Суворовым.  Старый  князь  Бол¬
 1  С.  Бычков.  Л.  Н.  Толстой.  М.,  1954,  стр.  183.
 291

конский  назначает  премию  тому,  кто  напишет  историю  суворов¬
ских  походов.  В  конце  работы  над  «Войной  и  миром»  у  самого
Толстого  появилась  мысль  в  отдельном  произведении  описать
жизнь  Суворова  и  Кутузова.
 Толстой  показывает,  что  служба  в  гвардии  легче,  чем  в  армии,
и  гвардейские  офицеры  часто  находятся  в  более  благоприятных
условиях,  чем  офицеры  армии.  Тяжелая,  связанная  с  лишениями
и  опасностями  война  1805  г.  для  гвардии  прошла  без  особенных
трудностей.  «Гвардия  весь  поход  прошла,  как  па  гуляньи,  щего¬
ляя  своей  чистотой  и  дисциплиной,—  пишет  Толстой.—  Переходы
были  малые,  ранцы  везли  на  подводах,  офицерам  австрийское  на¬
чальство  готовило  на  всех  переходах  прекрасные  обеды.  Полки
вступали  и  выступали  из  городов  с  музыкой,  и  весь  поход  (чем
гордились  гвардейцы),  по  приказанию  великого  князя,  люди  шли
в  ногу,  а  офицеры  пешком  на  своих  местах».  Гвардейские  офице¬
ры  Борис  Друбецкой  и  Берг  не  столько  воюют,  сколько  делают
карьеру;  они  всегда  чисто  и  аккуратно  одеты,  свободное  время
проводят  на  балах,  в  «хорошем  обществе»  или  играют  в  шахматы.
Армейские  офицеры  питают  «общее  презрение»  к  этим  фран¬
там.
 Толстой  в  «Войне  и  мире»  изобразил  ряд  офицеров,  не  утра¬
тивших  своей  связи  с  народом.  Таков  капитан  Тимохин.  Еще  со
времен  Измаила  он  знает,  что  такое  рукопашный  бой.  Действия
этого  офицера  можно  характеризовать  народной  пословицей:
«Смелость  города  берет».  Под  Шенграбеном,  когда  русская  пехота
была  врасплох  захвачена  французами  и  началась  паника,  рота  Ти-
мохина  одна  удержалась  в  порядке,  засела  в  канаве  и  затем  ата¬
ковала  противника.  «Тимохин  с  таким  отчаянным  криком  бросил¬
ся  на  французов  и  с  такою  безумною  и  пьяною  решительностью,
с  одною  шпажкой,  набежал  на  неприятеля,  что  французы,  не  успев
опомниться,  побросали  оружие  и  побежали».  Фамилия  капитана
указывает  на  его  крестьянское  происхождение.  Вероятно,  еще  в
суворовские  времена  он  выслужился  из  солдат.
 Одним  из  наиболее  значительных  действующих  лиц  романа
является  капитан  Тушин.  С  этим  «маленьким  грязным,  худым
артиллерийским  офицером»  читатель  впервые  знакомится  в  па¬
латке  маркитанта.  Вторично  он  появляется  на  Шенграбенском
иоле,  где  батарея  его  заняла  центральную  позицию.  Князь  Андрей
слышит  разговор,  доносящийся  из  балагана.  Капитан  Тушин  го¬
ворит:  «Коли  бы  возможно  было  знать,  что  будет  после  смерти,
тогда  бы  и  смерти  из  нас  никто  не  боялся».  Толстой  в  эти  годы
увлекался  философией  немецкого  мыслителя  и  писателя  Гердера
о  видоизменяемости  живых  существ  и  в  уста  своего  героя  вложил
его  рассуждения.  В  первоначальных  вариантах  романа  это  увле¬
чение  Гердером  выражено  сильнее!.  Солдаты  роты  Тушина  ве¬
 1  См.:  Г.  Краснов.  Герой  и  народ.  М.,  1964,  стр.  128—129.
 292

селые,  бодрые,  знающие  свое  дело  «красивые  молодцы».  Они  но
испытывают  перед  ротным  страха,  в  свою  очередь,  Тушин  ува¬
жает  старых  унтер-офицеров:  когда  он  увидел  в  деревне  скопление
неприятельских  войск,  то,  прежде  чем  открыть  огонь,  посовето¬
вался  со  своим  фельдфебелем  Захарченком.  Сам  Тушин  хорошо
знает  свое  дело.  Внешне  он  непредставительный  (голос  «тонень¬
кий»,  это  скорее  писк,  нежели  команда:  «Второе,  —  пропищал  он,  —
круши,  Медведев!»),  салютует  он  не  как  военный,  а  скорее  как
священник.  Однако  в  бою,  находясь  в  центре  сражения  в  невыгод¬
ных  условиях,  он  не  испытывает  «ни  малейшего  неприятного
чувства  страха,  и  мысль,  что  его  могут  убить  или  больно  ранить,
не  приходила  ему  в  голову».  В  дыму,  среди  разрывов  Тушин  бе¬
гает  от  одного  орудия  к  другому,  командует,  прицеливается,  по¬
крикивает  «своим  слабым,  тоненьким,  нерешительным  голоском»,
непрестанно  просит  у  денщика  «еще  трубочку».  Солдаты  само¬
забвенно  верят  в  него,  и  его  настроение  тут  же  передается  им.
В  мироощущении  Тушина  сильны  народные  традиции:  пушки  он
воспринимает  как  одушевленные  существа  и  называет  ласкатель¬
ными  именами  («Матвеевна»),  самого  себя  представляет  сказоч¬
ным  богатырем,  «огромного  роста,  мощным  мужчиной,  который
обеими  руками  швыряет  французам  ядра».  Батарея  Тушина  осы¬
пается  градом  неприятельских  ядер,  многие  из  артеллеристов  гиб¬
нут.  Офицеры  из  штаба  стараются  скорее  покинуть  это  опасное
место.  Отступая,  Тушин  встретил  офицеров,  которые  были  посла¬
ны  к  нему  на  батарею,  но  так  и  «не  доехали».  Перед  начальством
же  капитан  выглядит  приниженным,  маленьким  человеком,  кото¬
рого  может  «распечь»  любой  штабист.  Таковы  порядки  в  армии
крепостнического  государства,  где  генералитет  и  высшее  офицер¬
ство  противопоставлены  солдатской  массе.  Тушин  совершил  герои¬
ческий  подвиг,  потому  что  действовал  не  по  приказанию  начальст¬
ва,  которое  до  него  не  дошло,  а  по  собственной  инициативе.  Тол¬
стой  создал.глубоко  психологический  образ  человека,  пережившего
смертельную  опасность:  Тушин  только  что  стоически  перенес  бой,
а  в  безопасном  месте  вдруг  «готов  был,  сам  не  зная  отчего,  запла¬
кать».  Особенную  робость  Тушин  ощутил  в  штабе  у  Багратиона.
Совершив  подвиг,  скромный  Тушин  не  думает  о  величии,  он  опять
в  тени,  опять  робкий  и  неловкий.  В  армии  всегда  находились  силь¬
ные  своим  положением  лица,  способные  приписать  себе  героиче¬
ские  дела,  совершенные  Тушинами.  Когда  все  эти  генералы  и  офи¬
церы,  увенчанные  наградами  и  званиями,  празднуют  победу,  Ту¬
шин,  всеми  забытый,  лежит  в  госпитале  среди  таких  же,  как  он,
безвестных  героев:  солдат  и  офицеров.
 Работая  над  романом,  Толстой  напряженно  размышлял  о  ро¬
ли  парода  в  истории.  Он  пришел  к  закономерному  выводу,  что
главная  сила  России  заключена  в  народе.  Народ  —  это  все  те,  кто
трудом  добывает  себе  хлеб,  лишен  многих  благ  и  прав  в  жизни,  не
получил  образования,  это  подавляющее  большинство  нации,  ее
суть,  ее  основа.  Толстой  был  свидетелем  героизма  русского  наро¬
 293

да  в  Севастополе,  и  это  навсегда  осталось  в  его  сознании.  Он
убежден,  что  войну  1812  г.  выиграл  народ.  В  этом  он  оказался
близок  к  декабристам  и  передовым  деятелям  своей  эпохи.  Эта  же
мысль  пронизывает  статью  Герцена  «Россия»,  в  которой  он  пи¬
сал,  что  Наполеон  поднял  против  себя  весь  русский  народ.  Чер¬
нышевский  подчеркивал,  что  русские  дважды  спасли  Европу:  от
ига  монголов  и  «другого  ига  —  французов  и  Наполеона».  Добролю¬
бов  называл  войну  1812  г.  народной.  В  «Войне  и  мире»  пет  сквоз¬
ных  героев  —  представителей  народа,  которые  проходили  бы  че¬
рез  весь  роман  и  действовали  на  всем  его  протяжении.  Солдаты,
мужики,  другие  персонажи  из  народа  появляются  в  различных  ча¬
стях  произведения,  действуют,  высказывают  свои  суждения  и  ис¬
чезают.  Каждый  из  них  представляет  индивидуальность,  наделен
конкретными  чертами,  и  все  вместе  они  дают  представление  о  на¬
роде  в  целом,  о  его  сложном,  диалектически  противоречивом  ми¬
росозерцании  и  деятельности.  Купец  Ферапонтов  вышел  из  му¬
жиков  и  сохранил  все  особенности  народных  представлений  о
войне.  Он  убежден,  что  французов  не  пустят  в  Москву:  «Должно,
наша  взяла,  сказано  не  пустят.  Значит*  сила».  Москва  ассоцииру¬
ется  у  него  со  всей  Россией.  Сообщение  о  сдаче  Москвы  порождает
тревожную  мысль  о  «погибели»  России.  Если  уж  Россия  гибнет,
то  нечего  спасать  и  свое  добро.  Ферапонтов  кричит  солдатам,  что¬
бы  забирали  все  его  товары,  чтобы  ничего  не  оставалось  «дьяво¬
лам».  «Решилась!  Расея!  —  крикнул  юн.  —  Алпатыч!  решилась!
Сам  запалю.  Решилась...»  Толстой  доказывает,  что  среди  купцов
были  такие,  кто  старался  сохранить  свою  добро.  Таков  гостинодво¬
рец  с  «выражением  расчета  на  сытом  лице».,  просивший  офицера
защитить  его  товары.
 Очень  скоро  крестьяне  подмосковных  деревень  увидели  истин¬
ное  лицо  своего  врага:  Карп  и  Влас  отказались  продавать  фран¬
цузам  фураж,  взяли  в  руки  оружие  и  удили  в  лес.  Во  время  войны
1805  г.  русская  армия  сражалась  на  чужой  территории,  кругом
были  чужие  люди.  Россия  в  этой  войне  не  имела  жизненных  инте¬
ресов,  солдаты  не  знали,  зачем  погнали  их  в  далекие  края.  Ста¬
рый  холостяк  Шиншин  выражает  свои  мысли  вопросом:«Зачем
нас  нелегкая  несет  воевать  с  Бонапартом...»  Солдаты  по-своему
понимают  надвигающуюся  угрозу  войны  с  Наполеоном:  «Теперь
пруссак  бунтует.  Австрияк  его,  значит,  усмиряет.  Как  он  зами¬
рится,  тогда  и  с  Бунопартом  война  откроется».  Немного  погово¬
рив  о  войне,  они  переходят  к  разговору  об  отдыхе  и  еде,  кото¬
рые  ждут  их  после  трудного  марша.  Солдаты  изображаются  Тол¬
стым  менее  дифференцированно,  чем  юфицеры.  Они  добродушны,
веселы,  не  теряют  присутствия  духа,  любят  редную  русскую  пес¬
ню,  которая  и  на  чужой  земле  также  воодушевляет  их:  «—  Песен¬
ники  вперед!»  —  послышался  крик  капит&на.  И  перед  роту  с  раз¬
ных  сторон  выбежало  человек  двадцать.  Барабанщик-запевало
обернулся  лицом  к  песенникам  и,  махнув  рукой,  затянул  протяж¬
ную  солдатскую  песню,  начинавшуюся:  «Не  заря  ли,  солнышко
 294

занималося...»  и  кончавшуюся  словами:  «То-то,  братцы,  будет  сла¬
ва  нам  с  Каменскиим-отцом...»  Песня  эта  была  сложена  в  Турции
и  пелась  теперь  в  Австрии,  только  с  тем  изменением,  что  на  месте
«Каменскиим-отцом»  вставляли  слова:  «Кутузовым-отцом».  Сол¬
даты  поют  и  «Ах  вы,  сени  мои,  сени!»  Опасность  делает  их  более
собранными  и  спокойными:  «...Чем  ближе...  к  цепи  французов,
тем  самоувереннее  становился  вид  наших  войск».  На  передовой
солдаты  весело  занимаются  мирными  делами:  носят  дрова  и  хво¬
рост,  строят  «балаганчики»,  чилят  у  костров  одежду.  «Все  лица
были  такие  спокойные,  как  будто  все  происходило  не  в  виду  не¬
приятеля,  перед  делом,  где  должна  была  остаться  на  месте  по
крайпей  мере  половина  отряда,  а  как  будто  где-нибудь  на  родине,
в  ожидании  спокойной  стоянки».  Солдат  Сидоров,  коверкая  рус¬
ские  слова,  начинает  лопотать  «по-французски»,  и  это  вызывает
в  цепи  такой  смех,  что  смеяться  начинают  и  французы.  «...После
этого,—пишет  Толстой,—казалось,,  нужно  было  поскорее  разря¬
дить  ружья,  взорвать  заряды  и  разойтись  поскорее  всем  по  до¬
мам».  В  начале  сражения  под  Шенграбеном  Андрей  Болконский
видит  на  лицах  солдат  оживление:  «Началось!  Вот  оно!  Страшно
и  весело!»  —говорило  лицо  каждого  солдата  и  офицера».  В  мину¬
ту  опасности  солдатская  масса  еще  более  сплачивается,  ее  про¬
никает  дух  взаимной  выручки.
 Перед  Бородинским  боем  в  армии  всеобщее  воодушевление.
Ведь  защищать  нужно  родную  землю,  Москву.  Один  из  солдат
выражает  это  общее  настроение:  «Всем  народом  навалиться
хотят,  одно  слово  —  Москва.  Один  конец  сделать  хотят».  Князь
Андрей  говорит  Пьеру  о  том,  что  вся  армия,  и  он  сам,  и  Тимохин
относятся  к  французам  как  к  врагам,  преступникам,  пришедшим
разорить  их  родные  дома,  разорить  Москву.  Солдатам  органически
присуще  чувство  воинского  долга.  Особенно  обстоятельно  Толстой
описывает  в  Бородинском  сражении  действия  артиллеристов.  На
батарее  Раевского  «чувствовалось  одинаковое  и  общее  всем,  как
бы  семейное  оживление»,  солдаты  без  всякой  паники  заряжали
орудия  и  стреляли,  бодрость  духа  не  покидала  их  в  самые  опас¬
ные  моменты.  Они  «подавали  заряды,  Поворачивались,  заряжали
и  делали  свое  дело  с  напряженным  щегольством».  Некоторым  из
солдат  страшно,  но  они  шуткой  скрывают  свою  тревогу.  Так,  «кра¬
снорожий»  солдат,  который  боялся  смерти,  полет  каждого  снаря¬
да  на  батарею  сопровождал  шуткой.  «Ай,  нашему  барину  чуть
шляпку  не  сбила»;  «Эх,  нескладная»,—  говорит  он  о  вражеском
ядре,  попавшем  в  колесо  пушки  и  раздробившем  ногу  солдату.
Один  из  артиллеристов,  увидев  присевшего  под  пролетавшим
ядром  мужика,  иронизирует:  «Что,  знакомая?»  Толстой  пишет,
что  в  Бородинской  битве  на  наполеоновскую  Францию  «была  на¬
ложена  рука  сильнейшего  духом  противника».  Русские  солдаты  и
офицеры  показали  в  этот  день  свое  моральное  превосходство  над
противником.
 На  Бородинском  поле  в  романс  действуют  тысячи  людей,  пред-
 295

стлвители  всех  родов  оружия.  Все  опи  создают  образ  коллектив¬
ного  героя.  Характеристика  некоторых  персонажей  коротка  —  из
двух-трех  фраз,  но  она  дает  представление  о  данном  человеке,  яв¬
ляется  необходимым  штрихом  в  общей  панораме  напряженной,  не¬
смолкающей  битвы.  В  созданной  писателем  картине  нет  условных
драматических  эффектов,  романтической  приподнятости  и  патети¬
ки,  все  просто,  деловито,  описание  смерти  соседствует  с  шуткой
кого-либо  из  участников  сражения.  Изображенный  Толстым  мир
находится  в  непрерывном  движении,  одно  состояние  сменяется
другим.  Но  непреложной  остается  общность  переживания,  единое
патриотическое  чувство  и  цель.
 После  захвата  французами  Смоленска  началась  партизанская
война.  Народ  «спокойно  ждал  своей  судьбы,  чувствуя  в  себе  силы
в  самую  трудную  минуту  найти  то,  что  должно  было  сделать.  И  как
только  неприятель  подходил,  богатейшие  элементы  населения  ухо¬
дили,  оставляя  свое  имущество;  беднейшие  оставались  и  зажигали
и  истребляли  то,  что  оставалось»  (11;  227).  Наполеон  обвинял  Ку¬
тузова  в  несоблюдении  «правил  войны».  Толстой  показал,  что  для
русского  народа  война  была  не  поединком  фехтовальщиков,  где
требовалось  выполнение  «правил»,  а  борьбой,  где  решалась  судьба
страны.  «И  благо  тому  народу,  —  замечает  писатель,  —  ...который
в  минуту  испытания,  не  спрашивая  о  том,  как  по  правилам  посту¬
пали  другие  в  подобных  случаях,  с  простотою  и  легкостью  подни¬
мает  первую  попавшуюся  дубину  и  гвоздит  ею  до  тех  пор,  пока  в
душе  его  чувство  оскорбления  и  мести  не  заменится  презрением
и  жалостью».  Народ  начал  партизанские  действия  самостоятельно,
стихийно.  Денис  Давыдов  первый  узаконил  их  и  придал  органи¬
зованные  формы.  В  романе  дан  образ  партизана-мужика  Тихона
Щербатого,  который  как  бы  олицетворяет  в  себе  качества,  прису¬
щие  всему  русскому  народу,  с  его  силой,  выносливостью,  отвагой;
фигура  Тихона  Щербатого  с  топором  в  руках  как  бы  символизи¬
рует  войну  1812  г.  в  целом.  Щербатый  был  несколько  раз  ранен,
но  не  ходил  в  лазарет;  ему  было  неизвестно  чувство  страха.  «Ког¬
да  надо  было  сделать  что-нибудь  особенно  трудное  и  гадкое  —  вы¬
воротить  плечом  из  грязи  повозку,  за  хвост  вытащить  из  болота
лошадь,  ободрать  ее,  залезть  в  самую  середину  французов,  прой¬
ти  в  день  по  50  верст,  —  все  указывали,  посмеиваясь,  на  Тихо¬
на:—Что  ему  черту  делается...»  (12;  132).  Толстой  показывает,
что  в  ответственные  для  родины  моменты  активность  массы  воз¬
растает;  народ  не  только  борется  с  внешним  врагом,  но  и  начи¬
нает  думать  о  своем  положении,  осознает  себя  как  силу.
 Богучаровские  крестьяне  никогда  не  мирились  со  своим  подне¬
вольным  положением:  «Между  ними  всегда  ходили  какие-нибудь
неясные  толки,  то  о  причислении  их  всех  в  казаки,  то  о  новой
вере,  в  которую  их  обратят,  то  о  царских  листах  каких-то,  то  о
присяге  Павлу  Петровичу  в  1797  году  (про  которую  говорили,  что
тогда  еще  воля  выходила,  да  господа  отняли),  то  об  ...Петре  Фе¬
доровиче,  при  котором  все  будет  вольно  и  так  просто,  что  ничего
 296

но  будет...»  (11;  143).  Крестьяне  предприняли  неудачную  попыт¬
ку  переселиться  на  «теплые  реки»,  многие  из  них  были  за  это  же¬
стоко  наказаны,  погибли  от  холода  и  голода  по  дороге  в  ссылку,
Сибирь;  но  никакие  репрессии  не  могли  остановить  «подводных
струй»  в  сознании  народа,  которые  проявлялись  «неожиданно  и
вместе  с  тем  просто,  естественно  и  сильно»  (И;  144).  Не  поняв
целей  наполеоновской  армии,  богучаровцы  решили,  что  настало
подходящее  время  освободиться  от  крепостной  зависимости,  и  под¬
няли  бунт.  Хотя  Николай  Ростов  легко  подавил  это  наступление,
крестьяне  смирились  не  потому,  что  у  них  не  было  силы  для  со¬
противления.  Объективно  французское  нашествие  представляло
большее  зло,  и  крестьяне  обратились  против  внешнего  врага.
Вместе  со  всем  народом  они  «гвоздили»  нашествие.  Но  социаль¬
ные  причины,  вызвавшие  крестьянский  бунт,  остались,  как  оста¬
лась  мечта  крестьян  освободиться  от  помещичьего  ига.  Толстой
осуждает  помещичий  гнет  и  произвол,  но  вместе  с  тем  надеется  на
мирное  разрешение  конфликта,  идеализирует  долготерпение  на¬
рода.
 Мировая  литература  не  знает  произведений,  подобных  «Войне
и  миру»,  где  бы  автор  так  глубоко  проникал  в  психологию  своих
героев.  Об  этом  писал  еще  Чернышевский:  «Графа  Л.  Толстого
всего  более  занимает  сам  психологический  процесс,  его  формы,  его
законы,  диалектика  души,  чтобы  выразиться  определенным  терми¬
ном...  Есть  живописцы,  которые  знамениты  искусством  уловлять
мерцающее  отражение  луча  на  быстро  катящихся  волнах  света,  на
шелестящих  листьях,  переливы  его  на  изменчивых  очертаниях
облаков:  о  них  по  преимуществу  говорят,  что  они  умеют  уловлять
жизнь  природы.  Нечто  подобное  делает  граф  Толстой  относитель¬
но  таинственных  движений  психической  жизни.  В  этом  состоит,
как  нам  кажется,  совершенно  оригинальная  черта  его  таланта.  Из
всех  русских  писателей  он  один  мастер  на  это  дело»  К  Используя,
казалось  бы,  незначительную  особенность  внешнего  облика  чело¬
века,  Толстой  раскрывает  его  характер,  внутренняя  логика  разви¬
тия  характера  определяет  поведение  человека,  его  деяния  и  по¬
ступки.
 Значительная  роль  в  произведениях  Толстого  отводится  пей¬
зажу.  Природа  —  источник  жизни  людей,  она  представляет  собой
созидательную  силу  и  является  не  пассивным  фоном,  а  живет
вместе  с  толстовскими  героями.  Война,  убийство  людей  противны
природе.  Благодаря  природе  мысли  и  раздумья  действующих  лиц
приобретают  не  только  большую  отчетливость  и  материальность,
по  и  новое  содержание.  Иногда  пейзаж  заключает  в  себе  глубокий
философский  смысл.  Утро  перед  Аустерлицким  сражением  туман¬
ное,  мглистое:  «Туман  стал  так  силен,  что,  несмотря  на  то  что  рас¬
светало,  не  видно  было  в  десяти  шагах  перед  собой.  Кусты  каза¬
 1  Н.  Г.  Чернышевский.  Полн.  собр.  соч.,  т.  III.  М.,  1947.  стр.  423.
 426.
 297

лись  громадными  деревьями,  ровные  места  —  обрывами  и  ската¬
ми...»  и  только  «...на  высоте,  на  которой  стоял  Наполеон,  окружен¬
ный  своими  маршалами,  было  совершенно  светло,  над  ним  было
ясное,  голубое  небо,  и  огромный  шар  солнца,  как  огромный  пусто¬
телый  багровый-  понлавок,  колыхался  на  поверхности  молочного
моря  тумана».  Утро  20  ноября  1805  г.  под  Аустерлицем  было  на
самом  деле  холодное  и  туманное,  ноне  это  главное:  зыблющимися,
обманчивыми  контурами  пейзажа,  в  котором  ровная  поверхность
земли  представляется  обрывом,  передано  настроение  тревоги  в
связи  с  ожидающим  русскую  армию  поражением.  Иллюзорной
славе  французского  императора,  который  одержит  здесь  победу,
соответствует  сравнение  солнца  с  «пустотелым  поплавком».  На¬
полеон  —  солнце*,  это  соотнесение  вызвано  было  многими  рядами
образов;  сияние  славы.  Наполеона  поэты  сравнивали  с  блеском
солнца,  одного  из  французских  королей  (Людовика  XIV)  называли
«королем-солнцем»;  в  то  же  время  пустотелый  поплавок  не  может
плавать  вечно,  когда-нибудь  он  «канет».  Наоборот,  сияние  солнца
при  изображении  Бородинского  поля,  хотя  утро  26  августа  1812  г.
тоже  было  туманным,  символизирует  вечную  красоту  природы:
«...Лучи  яркого  солнца,  поднимавшегося  сзади,  левее  Пьера,  кида¬
ли...  в  чистом  утреннем  воздухе  пронизывающий  с  золотым  и  ро¬
зовым  оттенком  свет  и  темные,  длинные  тени.  Дальние  леса,  за¬
канчивающие  панораму,  точно  высеченные  из  какого-то  драгоцен¬
ного  желто-зеленого  камня,  виднелись  своею  изогнутою  чертой
вершин  на  горизонте».  Солнце  поднялось  над  полем,  и  все  засвети¬
лось,  засияло,  как  бы  отвечая  ему,  раздались  первые  выстрелы.
Это  радостное  солнце  не  может  быть  «солнцем  Аустерлица»,  солн¬
це  над  Бородинским  полем  —  солнце  грядущей  победы.
 Действие  романа  развивается  эпически  широко  и  спокойно,  без
резких  скачков  и  романтических  неожиданностей.  События  даются
в  силу  их  внутренней  объективной  логики.  Иногда  люди  пытаются
навязать  им  свою  волю,  но  обычно  это  кончается  неудачей.  Перед
всеми  сражениями,  описываемыми  в  романе,  —  под  Шенграбеном,
Аустерлицем  и  Бородином  —  генералы  составляют  диспозицию,  но
каждый  раз  сражение,  по  мысли  Толстого,  развивается  по  своим
законам.  Само  развитие  человеческих  характеров  представляет
эволюцию  внутренних  превращений  и  кризисов;  изменение  это
определяется  не  только  внешними  факторами  и  обстоятельствами,
но  и  особенностями-  самого  характера  (так,  душевные  кризисы,
психологическое  состояние  князя  Андрея  характеризуются  раз¬
облачением  прежнего  идеала  и  увлечением  героя  чем-то  новым,
более  значительным).  В  произведении  Толстого  все  находится  в
движении:  явления,  люди,  вещи;  в  каждый  данный  момент  они
«те»  и  уже  «не  те»  —  новые.  Война  изображается  непосредствен¬
но  и  отраженной  в  сознании  людей.  Простые  люди,  народ  в  целом,
те,  кто  «творит  историю»,  руководствуются  интересами  данного
момента  и  не  задумываются  над  общим  ходом  дел  в  историческом
процессе.  Однако  имеются  моменты  с  чрезвычайно  важным,  как
 296

пишет  Толстой,  «торжественным»  значением:  они  связаны  с  таин¬
ством  рождения  человека  и  его  смерти.  Этот  момент  был  и  на  Бо¬
родинском  поле,  где  решался  вопрос  о  судьбах  России  («выраже¬
ние  сознания  торжественности  выступающей  минуты»  на  лицах
солдат).
 Язык  Толстого  представляет  дальнейшее  развитие  языка  Пуш¬
кина,  с  его  точностью  и  ясностью  выраженной  мысли,  где  все  вер¬
но,  просто  и  ничего  лишнего.  «Самый  верный  признак  истины,—
писал  Толстой,—  это  простота  и  ясность.  Ложь  всегда  бывает
сложна,  вычурна  и  многословна»  (43;  47)-  Великий  писатель  был
против  нарочитой  картинности  стиля,  вычурных  эпитетов  и  срав¬
нений.  В  «Войне  и  мире»  широко  и  глубоко  представлено  богат¬
ство  русского  языка  по  лексике,  по  синтаксису.,  по  поэтическим
метафорам  и  эпитетам.  Беседа  рассказчика  сочетается  с  исполнен¬
ной  глубоких  раздумий  речью  философа,  гневното  публициста,
повествованием  объективного  историка  и  глубокого  психолога.
Речь  героев  индивидуализирована,  отражает  их  социальную  при¬
надлежность,  воспитание,  круг  интересов,  глубину  их  психологи¬
ческих  переживаний.
 Толстой  интересовался  Петром  I  и  его  эпохой  и  хотел  написать
на  эту  тему  художественное  произведение.  Петр  I,  по  мнению  пи¬
сателя,  делал  «великое  необходимое  дело»,  но  понимал,  что  брать
нужно  у  Европы  не  самую  цивилизацию,  «а  только  ее  орудия  для
развития  своей  цивилизации»  (48.;  123)  .  Главной  движущей  силой
Петровской  эпохи  Толстой  признавал  народ.  Роман  этот  не  был
написан.
 Развитие  капитализма  в  Россия,  бедствия,  связанные  с  голодом
и  войной  1877—1878  гг.,  обострили  в  России  социальные  противо¬
речия.  Постепенно  Толстой  пришел  к  выводу  о  неминуемости  ре¬
волюции:  «Как  ни  стараемся  мы  скрыть  от  себя  простую,  самую
очевидную  опасность  истощения  терпения  тех  людей,  которых  мы
душим,  как  ни  стараемся  мы  противодействовать  этой  опасности
всякими  обманами,  насилиями,  задабриваниями,  опасность  эта  рас¬
тет  с  каждым  днем,  с  каждым  часом  и  давно  уже  угрожает  нам,
а  теперь  назрела  так,  что  мы  чуть  держимся  в  своей  лодочке  над
бушующим  и  заливающим  нас  морем,  которое  вот-вот  гневно  по¬
глотит  и  пожрет  нас.  Рабочая  революция  »с  ужасами  разрушений
и  убийств  не  только  грозит  нам,  но  мы  на  ней  живем  уже  лет  30
и  только  пока  кое-как  разными  хитростями  ш&  время  отсрочиваем
ее  взрыв.  Таково  положение  в  Европе;  таково  положение  у  нас,  и
еще  хуже  у  нас,  потому  что  оно  не  имеет  спасшпельных  клапа¬
нов...»  (25;  394).  Толстой  становится  яростным  врагом  капитали¬
стической  эксплуатации,  несправедливостей  ломещичье-буржуаз-
ной  России,  в  то  же  время  отражая  политическую  отсталость  кре¬
стьянства.
 В  повести  «Хаджи-Мурат»  Толстой  противопоставляет  народ,
русских  солдат  и  горцев  самодержавному  деспотизму  Николая  I  и
деспотическим  устремлениям  Шамиля.  На  Кавказе  Шамиль  до¬
 299

бился  власти  насилием,  искусственно  разжигал  ненависть  к  рус¬
ским,  насаждая  мюридизм.  Когда  его  предшественник  Гамзат  был
убит,  «весь  народ  поднялся,  и  мюриды  бежали,  а  тех,  какие  не  бе¬
жали,  всех  перебили»  (35;  57).  Николай  I  —жестокий  разврат¬
ник  с  «оловянными  глазами»  —  причина  гибели  многих  людей.
В  произведении  признается  необходимость  дружбы  между  рус¬
скими  и  горцами:  «А  какие  эти,  братец  ты,  гололобые  ребята  хо¬
рошие,  —  говорит  Авдеев  о  соратниках  Хаджи-Мурата.  —  Право,
совсем,  как  российские»  (35;  16).  Русские  солдаты  и  горцы  изоб¬
ражены  как  добрые,  отзывчивые,  исполненные  чувства  долга  и
самоотверженности  люди.
 Жестокость  наказаний  на  военной  службе  показана  в  рассказе
«После  бала»  (1903)  Толстой  собирался  написать  «серьезную  ра¬
боту  о  военных  наказаниях»  (47;  68).
 В  1904  г.  по  поводу  русско-японской  войны  Толстой  сказал,  что
в  общественное  сознание  все  больше  проникает  мысль  о  ее  ненуж¬
ности  и  нелепости,  «может  быть,  близко  то  время,  когда  войны
станут  невозможны,  никто  не  станет  воевать»  2.  Толстой  написал
обличительную  статью  «Одумайтесь»,  в  которой  осуждал  преступ¬
ность  войны,  затеянной  «ради  выгод  и  барышей  от  убийства».
В  1905  г.  Толстой  стал  свидетелем  бурного  революционного  дви¬
жения  в  России,  которое,  по  его  словам,  «дает  своими  идеями  тол¬
чок  на  сотни  лет».  Восстание  на  броненосце  «Потемкин»  и  волнение
в  эскадре  контр-адмирала  Н.  И.  Небогатого  писатель  считал  «важ¬
нейшим  признаком»  начала  неподчинения  народа  правительству.
 Произведения  Толстого  отразили  существенные  черты  эпохи,
подняли  вопросы,  имеющие  значение  для  всего  народа.  Разверну¬
тое  в  них  богатство  жизненного  опыта  вызывает  отклик  в  созна¬
нии  многих  миллионов  читателей.  Герои  произведений  Толстого
заключают  в  себе  черты,  которые  получили  свое  развитие  у  после¬
дующих  поколений.  Таковы,  например,  образы,  в  которых  пи¬
сатель  воплотил  свои  представления  о  человеке,  каким  он  должен
быть  на  поле  боя,  где  решается  судьба  его  родины,  его  народа.
 Великий  писатель-гуманист  боролся  с  милитаризацией,  несу¬
щей  гибель  миллионам  людей.  В  своих  публицистических  произве¬
дениях  он  разоблачал  демагогические  и  лицемерные  разговоры  о
мире,  прикрывавшие  гонку  вооружений.  В  статье  «Царство  Бо-
жие  внутри  нас»  Толстой  привел  факты  о  подготовке  Германией
мировой  войны.  Вильгельма  II  писатель  назвал  «жалким,  ошалев¬
шим  от  власти,  больным  человеком...  оскорбляющим  все,  что  мо¬
жет  быть  святого  для  человека».  Толстой  ничего  не  имел  против
того,  чтобы  таких  людей  помещали  в  смирительный  дом  (34;  204).
«Да  идите  вы,  безжалостные  и  безбожные  цари,  микады,  минист¬
ры,  митрополиты,  аббаты,  генералы,  редакторы,  аферисты,  и  как
 1  О  тяжелом  положении  русских  солдат  Л.  Толстой  писал  в  «Записке
об  отрицательных  сторонах  русского  солдата  и  офицера»  (4;  285).
 2  А.  Б.  Гольденвейзер.  Вблизи  Толстого.  М.,  ГИЗ,  1959,
стр.  151.
 300

вас  там  называют,  —  писал  он,  —  идите  вы  под  ядра  и  пули,  а  мы  не
хотим  и  не  пойдем.  Оставьте  нас  в  покое  пахать,  сеять,  строить,
кормить...  вас  же,  дармоедов»  (36;  143).  Этот  призыв  выражал  чув¬
ства  простых  людей.
 Горький  писал:  «Толстой  —  это  целый  мир...  этот  человек  сде¬
лал  поистине  огромное  дело:  дал  итог  пережитого  за  целый  век  и
дал  его  с  изумительной  правдивостью,  силой  и  красотой»1.  Гро¬
мадное  влияние  Толстого  сказалось  на  развитии  всей  мировой  ли¬
тературы,  и  прежде  всего  литературы  народов  СССР.
 Героическая  тема  —  одна  из  главных  в  литературе  социалисти¬
ческого  реализма.  В  концепции  героического  выражаются  идейные
и  эстетические  взгляды  художника.  Каждый  писатель  индиви¬
дуально,  в  соответствии  со  своим  опытом  и  мировоззрением,  с
присущей  ему  творческой  манерой  подходит  к  ее  разрешению.
Однако  было  бы  неправильным  забывать  о  большом  значении
традиций  великих  классиков  русской  литературы.
 Толстой  показал,  что  родина  не  является  чем-то  вечным,  как
солнце  или  воздух,  дарованные  человеку  прп  рождении  и  сопут¬
ствующие  ему  на  протяжении  всей  жизни.  В  критические  момен¬
ты  истории  нужно  доказать,  что  ты  достойный  сын  своей  родины.
Советские  писатели  развили  эту  мысль  Толстого.  Вслед  за  Пуш¬
киным,  Лермонтовым  и  Толстым  они  в  своих  произведениях  о
войне  показали,  что  героические  дела  свершают  не  какие-то  не¬
обыкновенные  люди,  а  простые  «смертные»,  внешне  ничем  не  при¬
мечательные  труженики,  которых  война  сделала  солдатами.
 1  М.  Горький.  История  русской  литературы.  М.,  1939,  стр.  295.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
 В  данной  книге  мы  рассмотрели  этапные  вехи  развития  герои¬
ческой  темы  с  древнейших  времен  до  второй  половины  XIX  века.
Художественная  литература  полнее,  чем  какое-либо  другое  искус¬
ство,  передает  духовное  напряжение  народа,  ведущего  войну.  Без
внания  этой  литературы  невозможно  представить  его  историю.
Героическая  борьба  за  национальную  независимость  государства,
непримиримая  социальная  борьба  трудящихся  масс  против  внут¬
ренних  угнетателей  —  помещиков-крепостников  —  стали  главными
темами  в  русской  лптературе  на  всем  протяжении  ее  долгой  и  труд¬
ной  истории.  Субъективно-лирический  и  эпический  способы  одина¬
ково  служили  в  ней  художественному  познанию  и  изображению
действительности.  Памятники  древнерусской  литературы  раскры¬
вают  национальный  характер  народа:  его  свободолюбие,  отсутст¬
вие  агрессивности  по  отношению  к  соседям,  упорство  в  борьбе  с
чужеземными  завоевателями,  тенденцию  к  объединению  и  спло¬
ченности  перед  лицом  внешней  опасности.
 Русский  реализм  XIX  века  вобрал  в  себя  патриотический  па¬
фос  этой  литературы,  мотивы  общественного  служения,  развитые
в  литературе  классицизма  XVIII  века,  романтику  произведений,
посвященных  борьбе  с  наполеоновской  Францией,  гражданское
одушевление  литературы  декабристов.  Пушкин,  Лермонтов,
Л.  Толстой,  писатели  —  революционные  демократы  создали  вели¬
кую  литературу  реализма,  в  которой  героическая  тема  получила
новое  звучание.  Положительные  герои  произведений  передовой
русской  литературы  в  большинстве  своем  не  только  были  связаны
с  освободительной  борьбой  народа  с  иноземными  захватчиками,  но
всегда  были  на  стороне  народа  в  его  трудной  и  длительной  борьбе
с  царизмом  и  крепостничеством.  Борьба  за  свободу  личности  в  ус¬
ловиях  деспотического  самовластия  неизбежно  связывалась  у  пере¬
довых  художников  с  борьбой  за  освобождение  народа,  с  преобразо¬
 302

ванием  всего  общественного  строя  в  сторону  его  демократизации.
Внутренний  мир  отдельного  человека  выражал  в  этой  литературе
глубокие  общественные  связи.  Истинным  героем  ее  является  не
человек,  покорный  обстоятельствам,  безропотная  жертва  судьбы,
а  сильный  духом,  ищущий  правды  человек.  Героическое  не  подме¬
нялось  жертвенностью  и  трагедийностью.  Тяжкие  испытания,  вы*
павшие  на  долю  русского  народа  на  протяжении  его  длительной
истории,  не  смогли  уничтожить  его  волю  к  борьбе.
 Героико-патриотическая  тема  стала  ведущей  темой  в  советской
литературе.  В  годы  Великой  Отечественной  войны  1941—1945  гг,
академик  М.  В.  Нечкина  писала:  «Героизм  советских  людей  глу¬
бокими  историческими  корнями  восходит  к  прошлому  нашего  иа-
рода.  Мы  победим,  между  прочим,  и  потому,  что  века  истории  вос¬
питали  доблесть  славянства,  потому  что  были  у  нас  .Ледовое  по¬
боище,  Куликово  поле,  защита  Багратионовых  флешей  на  Боро¬
динском  поле»  \  Классическая  и  современная  литература  воспиты¬
вает  в  нашем  народе  мужество  и  человеколюбие.
 Постигнуть  сущность  войны,  поведение  человека  на  поле  боя
можно,  конечно,  только  в  том  случае,  если  известны  причины  и  це¬
ли  войны,  если  понятно,  за  что  боролись  люди,  жертвуя  собой.
Однако  очень  важно  знать,  под  влиянием  каких  факторов  и  ка¬
ким  образом  формировался  характер  народа,  сумевшего  вырвать
победу  у  противника,  покорившего  чуть  ли  не  все  государства  Ев¬
ропы.
 Пафос  готовности  к  борьбе  и  подвигу  воспитывался  всем
строем  советской  жизни  и  в  том  числе  художественной  русской
литературой  от  «Слова  о  полку  Игореве»  до  «Тихого  Дона».  Воз¬
действие  художественной  литературы  на  сознание  народа  осу¬
ществляется  на  протяжении  долгого  времени,  иногда  обнаружи¬
вается  спустя  много  лет  после  создания  произведения.  Цель  этой
книги  будет  достигнута,  если  она  послужит  воспитанию  у  юного
поколения  любви  к  нашей  Родине  и  нашему  героическому  народу.
 1  М.  В.  Нечкина.  Мужественный  образ  наших  великих  предков.  М.,
1942,  стр.  23.

СОДЕРЖАНИЕ
 ВВЕДЕНИЕ 	5
 ПОЭТИКА  ГЕРОИЧЕСКОГО  В  ДРЕВНЕРУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ 	8
 ЛИТЕРАТУРА  И  ВОЙНА  В  ПЕТРОВСКУЮ  ЭПОХУ 	22
 ГЕРОИЧЕСКАЯ  ТЕМА  В  ЛИТЕРАТУРЕ  РУССКОГО  КЛАССИЦИЗМА  48
РУССКАЯ  ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ  В  ХУДОЖЕСТВЕННОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ
ЭПОХИ  ПРОСВЕЩЕНИЯ 	104
 ПАТРИОТИЧЕСКАЯ  ТЕМА  В  РУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ  В  НАЧАЛЕ  XIX
ВЕКА 	138
 А.  С.  ПУШКИН:  ИСТОРИЧЕСКАЯ  ПРАВДА  И  ПОЭТИЧЕСКИЙ  ВЫ¬
МЫСЕЛ 	178
 ГЕРОИЧЕСКАЯ  ТЕМА  В  ТВОРЧЕСТВЕ  М.  Ю.  ЛЕРМОНТОВА 	222
 Н.  А.  НЕКРАСОВ  О  ВОЙНЕ  И  ВОССТАНИИ 	246
 ПРОБЛЕМЫ  ВОЙНЫ  И  МИРА  В  ТВОРЧЕСТВЕ  Л.  ТОЛСТОГО 	258
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 	302
 Александр  Иванович  Кузьмин
 ГЕРОИЧЕСКАЯ  ТЕМА
В  РУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ
 Редактор  А.  А.  Шагалов
 Художник  А.  Т.  Яковлев
 Художественный  редактор  В.  Г.  Ежков
 Технический  редактор  Л.  К.  Кухаревич
 Корректоры  Р.  Ю.  Грошева,
 Н.  И.  Котельникова
 Сдано  в  набор  10/Х  1973  г.  Подписано
к  печати  28/Ш  1974  г.  60Х90'/|в.  Бумага
N°  1.  Печ.  л.  19.  Уч.-изд  л.  20,67.  Тираж
100  тыс.  экз.  А05083.
 Издательство  «Просвещение»  Государст¬
венного  комитета  Совета  Министров
РСФСР  по  делам  издательств,  полиграфии
и  кшжной  торговли.  Москва,  3-й  проезд
Марьиной  рощи,  41.
 Отпечатано  с  матриц  Саратовского  ордена
Трудового  Красного  Знамени  полиграф-
комбината  в  областной  типографии  управ¬
ления  издательств,  полиграфии  и  книжной
торговли  Ивановского  облисполкома,  г.  Ива¬
ново-8,  ул.  Типографская,  6.  Заказ  4142.
 Цена  без  переплета  62  коп.,  переплет  13  коп.

Цена  75  коп.