Автор: Шапиро А.Л.
Теги: история историография история древнейших времён
ISBN: 5-288-00646-6
Год: 1993
Текст
А Л ШАПИРО
ИОГРАФИЯ
древнейших
времен
до 1917 года
А. Л. ШАПИРО
РУССКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН
ДО 1917 г,
Учебное пособие
АССОЦИАЦИЯ «РОССИЯ»
ИЗДАТЕЛЬСТВО «КУЛЬТУРА»
1993
ББК 633
Ш23
Рецензенты:
д-р ист. наук И. Я Фроянов (С.-Петербургск. ун-т),
д-р ист. наук А. Н. Цамутали (ЛО ИИ СССР АН СССР)
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
М.-Петербургского университета
Особую благодарность автор выражает Ассоциации «Россия» и
ее Президенту В. С. Евстигнееву, взявшим на себя заботу об изда-
нии настоящей монографии в это многотрудное время, и в конечном
счете спасении рукописи от забвения.
Шапиро А. Л.
© А. Л. Шапиро, 1993
ПРЕДИСЛОВИЕ
Слово «историография» происходит от греческо-
го — «история» — разведывание, исследование прош-
лого и «графо» — пишу. Понятие «историография»
не однозначно. Таким термином часто называют
историческую литературу по какому-либо вопросу,
проблеме, периоду. В этом смысле говорят об исто-
риографии Великой Октябрьской социалистической
революции, об историографии крестьянской рефор-
мы 1861 г., об историографии раннего христианства
и т. д., имея в виду не только библиографию, но и
анализ, и критический разбор литературы.
К подобному словоупотреблению примыкает ис-
пользование термина «историография» как синони-
ма исторических произведений, исторической литера-
туры вообще. В этом значении говорят о появлении
историографии или об успехах историографии так же,
как о появлении исторических знаний или об успе-
хах исторической науки и литературы. Исходя из
понимания слова «историография», в смысле исто-
рических произведений, в прошлом веке авторов та-
ких произведений, именовали историографами. Так,
официальным историографом государства Российско-
го был Н. М. Карамзин.
Термин «историография» имеет еще и значение
истории исторических знаний, исторической мысли,
исторической науки в целом или в отдельной стране.
Именно такой смысл несет заглавие настоящей книги.
Главное внимание в курсе историографии, естественно,
привлекают теоретические проблемы данной науки,
развитие ее методологии, борьба мнений по коренным
теоретическим и методологическим положениям.
1*
3
Историография изучает также вопросы постепен-
ного расширения и изменения как тематики, кото-
рой занимались историки, так и источников, прив-
лекаемых при этом. Историография интересуется со-
вершенствованием источниковедческих приемов иссле-
дования и критики источников. Не оставлены ею без
внимания и характер изложения, и стиль разных исто-
риков разных эпох, что в известной мере связывается
и с распространением исторических знаний, и с прак-
тическим воздействием исторической науки на жизнь.
Уже простое перечисление аспектов изучаемого
предмета свидетельствует о том, что он призван
сыграть немаловажную роль в профессиональной
подготовке историков и вместе с общеметодологиче-
скими дисциплинами и источниковедением должен
содействовать их умению разобраться в специальной
литературе, научить критически подходить к ней,
выбирать самостоятельно темы для исследовательской
работы и избегать промахов как в научной, так и
практической, прежде всего педагогической, работе.
Проблемы историографии уже в XVIII в. прив:
лекали внимание ученых, занимавшихся отечествен-
ной историей. Н. И. Новиков в 1772 г. издал «Опыт
исторического словаря о российских писателях».
В этом произведении и во многих других сочинениях
великий русский просветитель характеризовал исто-
риков и давал отзывы об их работах L Крупнейшие
историки XIX в. С. М. Соловьев и В. О. Ключевский
в своих трудах рассматривали и оценивали произве-
дения, предшественников, а М. О. Коялович и П. Н. Ми-
люков выступили в 1880-е годы с систематическим из-
ложением курса русской историографии 1 2
В 1923 г. М. Н. Покровский счел необходимым
прочитать и затем издать курс русской историографии,
рассмотренный с позиций классовой борьбы, а затем
привлек своих учеников для написания двухтомной
«Русской исторической литературы в классовом осве-
1 Д е р б о в Л. А. Общественно-политические и исторические
взгляды Н. И. Новикова. Саратов, 1974. С. 321.
2 Коялович М. О. История русского самосознания по истори-
ческим памятникам и научным сочинениям. СПб., 1884; Милю-
ков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. 3-е изд.
СПб., 1913.
4
щении» 3 Работы М. Н. Покровского и его учеников
перед Великой Отечественной войной были подверг-
нуты резкой критике, содержавшей вместе с отдель-
ными объективными замечаниями множество неспра-
ведливых обвинений. Первый советский учебник по
историографии, написанный Н. Л. Рубинштейном и
вышедший в 1941 г., был раскритикован уже после
войны, хотя содержал ценный и хорошо систематизи-
рованный материал 4
Таким образом, преподавание историографии ока-
залось в плачевном состоянии. Правда, в 1950—60-е
годы вышли первый, второй и третий тома «Очерков
истории исторической науки в СССР»5 и учебник
«Историографии СССР с древнейших времен...»6
В 1960 — 80-е годы наша литература пополнилась
рядом ценных монографий, которые и сейчас можно
рекомендовать студентам и аспирантам, интересую-
щимся историографией.
При изучении истории летописания особенно по-
лезны, на наш взгляд, труды М. Д. Приселкова и
Д. С. Лихачева, 7 для анализа историографии XVIII в.
— работы С. Л. Пештича 8, для оценки С. М. Соло-
вьева — книга В. Е. Иллерицкого9, для характери-
стики В. О. Ключевского — фундаментальный труд
3 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов:
(Историографические очерки, критические статьи и заметки). Вып. 1.
М.; Л., 1933; Русская историческая литература в классовом
освещении: Сб. ст./Под ред. М. Н. Покровского. Т I. М., 1927;
Т. П. 1930.
4 Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М., 1941.
5 Очерки истории исторической науки в СССР Т. 1/Под
ред. М. Н. Тихомирова, М. А. Алпатова и А. Л. Сидорова. М.,
1955; Т. II/Под ред. М. В. Нечкиной, М. Н. Тихомирова, С. М. Дуб-
ровского и др. М., 1960; J. Ill/Под ред. М. В. Нечкиной, М. А. Ал-
патова, Б. Г Вебера и др. М., 1963.
6 Историография истории СССР: С древнейших времен
до Великой Октябрьской социалистической революции/Под ред.
В. Е. Иллерицкого и И. А. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1971.
7 Приселков М. Д. История русского летописания XI —
XV вв. Л., 1940; Л и х а ч е в Д. С.: 1) Русские летописи и их куль-
турно-историческое значение. М.; Л., 1947; 2) Поэтика древнерусской
литературы. 3-е изд. М., 1979.
’Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. 1. Л.,
1961; Ч. 2. Л., 1965; Ч. 3. Л., 1971.
’Иллерицкий В. Е. Сергей Михайлович Соловьев. М.,
1980.
5
М. В. Нечкиной 10 11, для понимания М. Н. Покровско-
го— исследования О. Д. Соколова 11 Много интерес-
ного материала для историографии XIX — начала
XX в. содержится в монографиях А. Н. Цамутали 12
Следует обратить внимание и на курсы лекций:
опубликованные Л. В. Черепниным в 1957 г. и
А. М. Сахаровым (очень краткий) в 1978 г. 13 Упо-
мянем также курс лекций В. И. Астахова и обзор до-
революционных историографических работ Р. А. Ки-
реевой 14
Узкая специализация студентов-историков, неиз-
бежная и необходимая в условиях развития истори-
ческой науки, имеет некоторые негативные аспекты,
в частности то, что читаемые сейчас на разных ка-
федрах курсы не дают возможности рассмотреть
ход развития исторических знаний и исторической
науки в целом.
В курс русской историографии не входит антич-
ная историческая мысль. А можно ли себе представить
путь, проделанный историографией, без учета этого
отрезка пути? Историографическая наука сделала вну-
шительный скачок вперед и в результате теоретиче-
ской работы французских просветителей; правильно
оценить значение этих успехов невозможно и без
учета того, что сделал Вольтер.
На материале одной только русской или немец-
кой, новой, новейшей или средневековой историографии
невозможно понять, как зарождались представления
10 Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский: История
жизни и творчества. М., 1974.
11 Соколов О. Д. М. Н. Покровский и советская историо-
графическая наука. М., 1970.
|? Ц а м у т а л и А. Н.: 1) Очерки демократического направле-
ния в историографии 60—70-х годов XIX в. Л., 1971; 2) Борьба
течений в русской историографии во второй половине XIX века. Л.,
1977; 3) Борьба направлений в русской историографии в период
империализма: Исторические очерки. Л., 1986.
13 Ч е р е п н и н Л. В. Русская историография до XIX в.: Курс
лекций. М., 1957; Сахаров А. М. Историография истории СССР:
Досоветский период. М., 1978.
14 Астахов В. И. Курс лекций по русской историографии:
(До конца XIX в.). Харьков, 1965; Киреева Р. А. Изучение
отечественной историографии дореволюционной России с середины
XIX в. до 1917 г. М., 1983.
6
об истории человеческого общества в сознании древ-
него человека. У истоков'истории стояли «преданья
старины глубокой». В них преобладали не факты, а
вымысел, не письменное, а устное творчество. И все
же без уч£та древнейшего народного творчества,
древней мифологии и эпоса, из которых вырос и в
борьбе с которыми окреп историзм, не понять его роли
и его раннего развития. Поэтому мифологии и эпосу
отведено большее место в курсе историографии, чем
отводилось до сих пор, хотя подход к фольклору и
должен ограничиваться его связью с ранними памят-
никами письменной истории.
Безусловно, вопросы русской историографии зай-
мут в нашем курсе доминирующее место, но тем не
менее рассмотрение этих вопросов будет находить-
ся в органической связи с определенными этапами
развития всей исторической мысли. Вот почему курс
носит название не «Русская историография», а «Исто-
риография»: адресован этот курс студентам, специа-
лизирующимся по русской истории, которым необ-
ходимо иметь представление не только о творчестве
Нестора-летописца, Татищева или Ломоносова, но и
о творчестве Геродота, Макьявелли или Гегеля.
Автор выражает глубокую благодарность своим
ученикам С. В. Сафроновой, 3. В. Дмитриевой,
Д. И. Раскину, С. А. Аветисяну, С. А. Рымаревой,
О. Б. Кох, Т. И. Шабловой, Р. Б. Шайхисламову
и всем тем, кто помог выпустить в свет этот труд.
Лекция 1
АРХАИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ
И АРХАИЧЕСКИЙ ЭПОС —
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ ИСТОРИОГРАФИИ
Историография, или создание письменных произ-
ведений по истории, присуща далеко не всякому
обществу. До появления письменности не существо-
вало, конечно, и письменной истории, и события про-
шлого могли отражаться только в устном народном
творчестве — фольклоре. А главное — для появления
исторических представлений необходимо достижение
уровня общественной жизни, при котором сознанию
человека становится доступным понимание переходов
от одного состояния общества и личности к друго-
му. Сознание современного человека улавливает такие
переходы, и это открывает возможность для возникно-
вения исторических представлений, исторических зна-
ний и исторической науки. Но на ранних ступенях
общественного развития, когда производственная, да
и вся вообще жизнь рутинна, малоподвижна, ког-
да переходы от одного состояния к другому едва за-
метны или беспрерывно повторяются, как времена
года, как день и ночь, представления людей, в част-
ности социальные, строятся на неподвижных и нео-
споримых традициях *.
Первые известные нам памятники письменности,
отражающие события прошлого человеческого об-
щества, возникли в Древнем Египте около пяти ты-
сяч лет тому назад. А возраст человечества, как по-
казывают современные исследования, насчитывает
миллионы лет. Какие же представления о своем прош-
лом были присущи людям до возникновения пись-
менной истории или в доисторическую эпоху? О не-
которых из подобных представлений можно судить
по данным археологии, этнографии и фольклори-
1 Л осев А. Ф. Античная философия истории. М., 1977. С. 36.
8
стики, и прежде всего по известным нам мифам. «Ми-
фотворчество,— справедливо отметил И. М. Дьяко-
нов,— это важнейшее явление в культурной жизни
человечества, явление, господствовавшее над его ду-
ховной жизнью в течение десятков и сотен тысяч
лет...» 2
Человеческое познание развивалось из незнания,
и чем уже была сфера познанного, тем больше места
оставалось для фантастических объяснений. Еще
античный историк Тацит считал, что изумленные умы
легко поддаются суеверию, а исследователь XVIII в.
X. Г Гейне говорил, что «основой всей мифологии
является незнание причин явлений»3 Ф. Энгельс,
исследуя корни религиозных представлений, заметил,
что «религия является не чем иным, как фантасти-
ческим отражением в головах людей тех внешних сил,
которые господствуют над ними в их повседневной
жизни». «В начале истории,— продолжал далее Эн-
гельс, — объектами этого отражения являются прежде
всего силы природы... Но вскоре, наряду с силами
природы, вступают в действие также и обществен-
ные силы,— силы, которые противостоят человеку в
качестве столь же чуждых и первоначально столь же
необъяснимых для него, как и силы природы» 4 И в
первую очередь здесь следует упомянуть набеги чу-
жих племен и похищение женщин.
Итак, важнейшая черта архаического сознания —
стремление объяснить явления природной и общест-
венной жизни действием сверхъестественных сил,
богов и демонов. Эти силы оказались основными дейст-
вующими лицами древних религий и мифов. Фан-
тастические сверхъестественные существа, от которых
зависели явления окружающего мира, считались
реально существующими, а мифы и легенды принима-
лись за правду, как бы неправдоподобны они ни были.
М. И. Стеблин-Каменский определял мифологию как
творчество, при котором фантазия принимается за
реальность 5
2Дьяконов И. М. Введение//Мифология древнего мира/
Отв. ред. В. А. Якобсон. М., 1977. С. 9.
3 Там же. С. 36.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 328—
329.
5 Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976. С. 58.
9
Не менее важной чертой архаического сознания,
проявлявшегося в первобытной мифологии, высту-
пает идеологический синкретизм, характеризующийся
нерасчлененностью представлений о природе и обще-
стве. Появление солнца и других элементов природы
выглядело в мифах как результат деятельности тех
же самых творцов-демиургов, аналогично появлению
огнедобывания, кузнечного промысла и других эле-
ментов человеческой культуры. Мифы, таким образом,
становились отдаленными предшественниками как
естествознания, так и общественных знаний, в част-
ности исторических.
Идеологический синкретизм первобытной мифоло-
гии заключался не только в нерасчлененности пред-
ставлений о природе и обществе. Не было расчленения
и между этими представлениями, искусством и рели-
гиозными верованиями. Наделенные сверхъестествен-
ным могуществом мифические существа обожествля-
лись и становились предметом религиозного прекло-
нения. В стадиально архаичных мифах выступали
первопредки племени, которым иногда приписывались
антропоморфные, иногда зооморфные черты. Но как
бы мифические первопредки ни были похожи на лю-
дей или животных, они представлялись существами
сверхъестественными: творцами человека и окружа-
ющей его природы 6
В мифах представления о демиургах-творцах лю-
дей и окружающей их природы переплетаются с пред-
ставлениями о культурных героях, т. е. о мифических
персонажах, которые добывают или создают для
людей различные предметы культуры (огонь, расте-
ния, орудия труда). Герои учат людей охотничьим
приемам, ремеслам, искусствам, вводят определенную
социальную организацию, брачные правила, маги-
ческие предписания, ритуалы и праздники 7
6 Некоторые фольклористы именуют первопредков-демиургов
архаичной мифологии культурными героями (См.: Мелетин-
ский Е. М. Происхождение героического эпоса. М., 1963. С. 22—
26).
7 Мифы народов мира. Т. II./Под ред. С. А. Токарева. М.,
1982. С. 25.
10
Приведем примеры фантастических представлений
стадиально архаичных мифов о первопредках-деми-
ургах, культурных героях. У коренных народностей
Северо-Восточной Азии и северо-западного побережья
Северной Америки сохранились сказания о Вороне.
Он выступает как творец окружающего мира и в то же
время как родоначальник-первопредок. Ворон сотво-
рил китов, собак, оленей, птиц, участвовал в создании
человека, учил его говорить, добывать огонь. У коря-
ков и ительменов Ворон выступает далеким предком,
от которого пошли «настоящие люди» (т. е. коряки
и ительмены). Мифы о Вороне, добывшем солнечный
и лунный свет, есть и у ряда индейских племен Север-
ной Америки.
Черты демиурга — творца людей и культуры — вы-
ступают в некоторых мифах о Прометее. В них расска-
зывается, что Прометей вылепил людей из глины, укра-
сил и наделил талантами созданные богами несовер-
шенные существа.
Представление о мироздании как о творении сверхъ-
естественных существ, богов было связано с неуме-
нием первобытного человека уловить процессы разви-
тия в природе и обществе. Все, что человек видел,
казалось ему актом единовременного сотворения.
Изучение мифов народов Северо-Восточной Азии,
Северной Америки и других регионов показывает,
что на ранних ступенях развития общества взрос-
лые, подобно детям, очень интересовались как своим
происхождением, так и происхождением окружающей
среды. Мифы и легенды, создававшиеся людьми пер-
вобытного общества, отвечали на вопросы о появлении
первого огня, копья, дома, а также и первого чело-
века, земли и солнца. Е. М. Мелетинский назвал
данный период эпохой первопредметов и перводей-
ствий8 То обстоятельство, что мифы сложились в
эпоху первобытнообщинного строя, оказало на них все-
стороннее воздействие. Человек еще не выделял себя
из общины как индивидуальность. В древнейших ми-
фах индивидуальными особенностями и чертами на-
делены только боги и другие сверхъестественные су-
8 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1975. С. 173.
11
щества, а люди обладают лишь групповой индивидуаль-
ностью (например, карлики, великаны) и отличаются
внутри коллектива (общины) собственными именами 9
Эта невыделенность личности — существенная черта
древней общинной организации и возникающих
на ее основе мифов.
Иначе, чем в наше время, воспринималась людьми
первобытного общества категория времени. Пред-
ставление ребенка о времени не было отчетливым.
Прошлое для него — это все, что происходило ранее
настоящего. Дифференциация прошедшего времени
приходит в его сознание постепенно. По мнению этно-
графов, нечто сходное происходит с развитием понятия
времени у экономически и социально отставших в
своем развитии народов 10
Мы уже упоминали, что наблюдение над постоян-
но повторяющейся сменой дня и ночи, времен года,
периода дождей и созревания плодов способствовало
развитию цикличного восприятия жизненных явлений,
а повторяемость рождений и смертей подкрепляла
подобное восприятие времени. Даже тогда, когда пред-
ставление о необратимом линейном времени внедри-
лось в сознание людей, рядом с ним очень долго жило
и представление q цикличном развитии обществен-
ной жизни, о ее непрестанном круговращении.
Переходя к представлениям древних славян, заме-
тим, что они, как и другие народы, прошли через
свою эпоху мифотворчества. Но после принятия хри-
стианства древние мифы, подобно древним языческим
верованиям, преследовались церковью. Поэтому в ли-
тературе Киевской Руси о них почти не упоминается.
Первостепенное место в славянской мифологии
зани!^ ает имеющий индоевропейские истоки, или, иначе
говоря, возникший до расселения индоевропейских
народов миф о поединке бога грозы Перуна с его
противником Велесом. Перун, обитающий на небе
9 Стеблин-Каменский М. И. Миф. С. 58.— Общинно-
родовые отношения сказались и на представлениях о природе. В ми-
фах солнце, луна, звезды, природные стихии оказывались как бы
членами общей родственной общины и выступали по отношению друг
к другу как деды, родители, внуки, братья и сестры (Лосев А. Ф.
Античная философия истории. С. 31).
10 Ерофеев Н. А. Что такое история? М., 1976. С. 4.
12
или на вершине горы, преследует своего змеевидного
врага Велеса, живущего на земле. Победа Перуна
завершается дождем, приносящим плодородие. Бог
грозы считался также покровителем военной дру-
жины (и ее предводителя — князя). Его могуществу
славяне, таким образом, стали приписывать и события
общественной жизни, Велес же становится «скотьим»
богом. В славянской мифологии, как и в мифах дру-
гих народов, возникновение металлургии и металло-
обработки, т. е. переход общества из каменного в
железный век (или в предшествующий железному
веку период бронзы), приписывается благодеянию
божества. У славян это — бог Сварог. Переводя на
древнерусский язык византийскую легенду, киев-
ский книжник писал о падении с неба клещей и воз-
никновении кузнечного промысла. При этом он нахо-
дил в своей собственной мифологии имя бога, пода-
рившего людям кузнечный инструмент.
Славянский первотворец металлических орудий
Сварог был богом солнца и огня. Сварожич — свя-
щенный огонь, почитавшийся славянами. Под 1114 г.
в летописи Сварог назван отцом Дажьбога (тоже
бог солнца). Так воскрешается какой-то кусочек сла-
вянской мифической генеалогии. В легенде, приве-
денной в «Повести временных лет», Дажьбог охра-
няет законы, установленные Сварогом, и расправ-
ляется с их нарушителями 11
В «Слове о полку Игореве» встречаются и «дажь-
божеи внук», и «велесовы вънуче», и «стрибожи вну-
ци». Таким образом, Дажьбог, Велес и Стрибог вы-
ступают как .демиурги, т. е. всемогущие боги — твор-
цы, и в то же время как родоначальники, знаменитые
предки. Автор «Слова о полку Игореве», как и Гомер,
заимствовал из мифологии богов, определяющих
судьбу людей: злобного Дива, Обиду (богиня смерти
и несчастий) и другие божества. В «Слове» это уже
пережиточные представления тех далеких времен, ког-
да человек казался самому себе не кузнецом своей
11 Аничков Е. В. Язычество в Древней Руси. СПб., 1914.
С. 291—336; Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины.
Летописи. М., 1963. С. 12.
13
судьбы и своей истории, а слепой игрушкой в руках
сверхъестественных сил.
Отмеченные нами черты архаических мифов до-
классового общества (идеологический синкретизм,
фантастичность объяснений и глубокая вера в реаль-
ность фантазий, убежденность в том, что сверхъесте-
ственные существа являются вершителями истории,
а люди — лишь пешки, полностью зависящие от их про-
извола) и другие черты архаической мифологии на-
долго вошли в сознание человечества. В преобразо-
ванном виде они сохранились и в классовом обществе.
Далее мы увидим, какую роль в историографии антич-
ного мира играл рок, а в средние века — вера в про-
видение. Без учета архаического мифологического соз-
нания трудно понять корни этих существенных осо-
бенностей исторической мысли.
По времени возникновения героический эпос зна-
чительно моложе мифологии. Для того чтобы поя-
вился героический эпос, необходим был более высо-
кий, чем в период полного господства мифологиче-
ского сознания, уровень производства и знаний.
Характеризуя Грецию, которая выступает перед
нами в «Илиаде», Ф. Энгельс отмечал богатство ее
достижений в развитии производства. Тут и «усо-
вершенствованные железные орудия, кузнечный мех,
ручная мельница, гончарный круг, изготовление расти-
тельного масла и виноделие...повозка и боевая ко-
лесница, постройка судов из бревен и досок, зачат-
ки архитектуры как искусства, города, окруженные
зубчатыми стенами с башнями...» 12 В этих условиях
производства ослабло чувство зависимости человека от
слепых сил природы, и окрепла его вера в собствен-
ные силы. Производственный прогресс сопровождался
процессом социальным: шло разложение родового
строя, развитие семьи и личности, прежде всего се-
мейной и личной собственности. Возникающий на
этой ступени героический эпос расцветал в условиях
военной демократии, так как война становится «ре-
гулярной функцией народной жизни» 13, а воинская
доблесть и воинские подвиги приобретают небыва-
12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 33.
13 Там же. С. 164.
14
лые ранее значение и почет. Дальнейшее развитие
героического эпоса падает на период раннеклассового
общества и государства рабовладельческого и фео-
дального.
Соответственно с этим исследователи подразделяют
героический эпос на архаический — догосударст-
венный и классический периоды ранних государств.
Разработка такой типологии эпоса и выявление
его архаической формы — большая заслуга совет-
ских ученых: В. М. Жирмунского, В. Я. Проппа и
Е. М. Мелетинского 14
В. Я. Пропп считал, что архаический эпос возни-
кает на почве мифологии. И тут и там действуют
чудовища — хозяева стихий. В то же время
В. Я. Пропп противопоставлял мифы и архаический
героический эпос: если для мифологии характерно пред-
ставление о полной зависимости человека от хозяев
стихий и поклонение им, то для героического эпоса,
наоборот, типична борьба человека-богатыря с чу-
довищами, в которых воплощаются хозяева стихий.
В героическом эпосе люди-богатыри вступают в борь-
бу с чудовищами и побеждают их. Когда чувство
подчиненности стихиям ослабевает, появляются рас-
сказы об активной борьбе человека с природой, со
стихиями и с их хозяевами. Тенденция этих рассказов,
продолжал В. Я. Пропп, по существу подрывает ос-
новы мифотворчества и ведет к созданию эпоса. Пер-
сонаж мифов, отправляясь в мир, где живут всемо-
гущие хозяева стихий, может стать по их милости ча-
родеем. А герой эпоса вступает в борьбу с принося-
щими вред людям хозяевами стихий и чудовищами
и одерживает над ними победу 15
Это относится к героям и архаического и клас-
сического эпосов. Прометей не только подарил людям
огонь. В основанном на народных сказаниях «Прико-
14 Жирмунский В. М. Народный героический эпос: Сравни-
тельно-исторические очерки. М.; Л., 1962; Пропп В. Я. Русский
героический эпос. М., 1958; Мелетинский Е. М. Происхожде-
ние героического эпоса.— Архаический эпос В. М. Жирмунский опре-
деляет как «богатырскую сказку», а В. Я. Пропп — как «^го-
сударственный эпос». Нам представляется, что понятие «бога-
тырская сказка» менее удачно, поскольку люди верили в реальность
архаических эпических сказаний.
15 Пропп В. Я. Русский героический эпос. С. 29, 33—36.
15
ванном Прометее» Эсхила герой также научил прежде
неразумных людей мыслить. По словам Эсхила, Про-
метей передал им премудрость чисел и сложение букв —
мать всех искусств и основу памяти. Он приучил жи-
вотных к ярму, хомуту, вьюку, впряг коней в коляски,
снабдил суда льняными крыльями и погнал по морям.
Легенды о Прометее включают разные временные слои
и отражают как мифологические представления о де-
миургах, так и эпические представления о богоборцах.
Герой-богатырь побеждал чудовищ в древнегру-
зинском эпосе «Амирана». Такими же победителями
являются -армянские эпические богатыри — основа-
тели Сасуна. Герои-богатыри выступают и в архаиче-
ском эпосе других народов.
В процессе разложения первобытнообщинных,
родовых отношений возрастающую роль в производ-
ственной и общественной жизни приобретала сна-
чала большая, затем малая семья. В этих условиях
в числе сюжетов героического эпоса на одно из первых
мест выдвигается добыча героем далекой невесты.
В. Я. Пропп даже считал, что поиск жены (часто в
потустороннем мире) является основным сюжетом
раннего эпоса. Этот сюжет, в частности, фигурирует
в «Калевале», где архаика вообще выступает весьма
отчетливо.
На смену архаическому героическому эпосу при-
шел эпос классический. В какой-то мере к нему мож-
но отнести «Илиаду» и «Одиссею», хотя эти произве-
дения переросли рамки классического героического
эпоса, памятники которых сохранились у народов За-
падной Европы, тюркских и монгольских народов.
К ним относятся такие, как «Давид Сасунский» и
особенно интересующие нас в настоящем курсе русские
былины. Классический героический эпос возник на
той стадии общественного развития, когда союзы пле-
мен сливались в народности, складывались государ-
ства, непрестанная межродовая межплеменная рознь
трансформировалась в крупные войны, в борьбу на-
родов с массовыми нашествиями завоевателей. Эпос
создавался и позднее, когда на базе рабовладельческих
и раннефеодальных обществ образовались могучие го-
сударства, которые вели частые войны, отражавшиеся
на судьбах целых народов и приводившие к их пора-
16
бощению. В пришедшем на смену архаическому клас-
сическом эпосе главное действующее лицо — воин-
богатырь, наделенный сверхчеловеческой силой, воин-
ской доблестью и неукротимой энергией, которые про-
являются в смертельной борьбе с иноземными и ино-
верными врагами.
Характеризуя черты классического эпического ге-
роя, В. М. Жирмунский отмечал, что его сила и доб-
лесть проявляются уже в младенческом возрасте.
Новорожденный Вольга Святославич говорит своей
матушке, чтобы она не пеленала его «в пелену черев-
чатую», а пеленала в «крепкие латы булатные», на
голову «клала злат шелом», а во правую руку — «па-
лицу весом во триста пуд». А Давид Сасунский так
вырастал «по дням», как обычные дети растут «по
годам». Эпические герои почти неуязвимы. У Ахил-
леса уязвимое место — лишь пята; Илье Муромцу
калики перехожие говорили:
Смерть тебе на бою не писана,
Бейся-ратися со всяким богатырем
И со всею поляницею удалою;
Только не выходи драться с Святогором-богатырем.
Под стать герою его конь, палица, меч, лук. Косма-
тенький, бурый «немудреный» жеребчик, купленный
у мужика, превратился под Ильей в коня богатыр-
ского, который «с горы на гору перескакивает». По-
добные черты характерны для героев эпоса и Запа-
да, и Востока.
В. М. Жирмунский перечислил историко-топологи-
ческие совпадения в биографиях эпических героев
Востока и Запада. К ним относится «чудесное рож-
дение героя, его сказочно быстрый рост... раннее
проявление его богатырской силы (первый подвиг),
магическая неуязвимость, выбор коня, его поимка и
укрощение, богатырский конь как помощник героя,
добыча богатырского оружия» и т. д. 16
При всей неправдоподобности силы и могущества
эпических богатырей их подвиги символизируют
действительную борьбу народа с иноземными врага-
16 Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение
Востока и Запада. Л., 1979. С. 206.
17
ми. А в единоборстве и битвах богатырей, в их «бо-
гатырских заставах» опоэтизированы защита рубе-
жей, борьба народов и воинов — участников этой
борьбы.
В былинах фигурируют и чудовища, пришедшие
из архаического эпоса, такие, как Идолище поганое,
Соловей-разбойник, Змей Горыныч. Но Соловей-раз-
бойник, буйствовавший на путях в стольный город
Киев, сохраняет уже мало черт мифического чудо-
вища. Лишь иногда особенности архаических демонов
и чудовищ заметны в облике врага, с которым сра-
жаются богатыри классического эпоса. В то же время
в них проступают черты действительных историче-
ских врагов.
Тема сватовства или борьбы с чудовищами сох-
раняется в классическом эпосе, но не находит даль-
нейшего развития. Сама жизнь требует новых тем,
нового содержания 17 Содержанием эпоса становят-
ся исторические потрясения, и прежде всего вели-
кие войны, завоевания и порабощения народов, которые
коренным образом отличаются от повседневной и по-
тому плохо входящей в сознание поколений междо-
усобицы родов и племен периода, предшествующего
эпохе «военной демократии» и ранних государств.
Произведения героического эпоса, возникшие на
стадии военной демократии, сохранили присущие
этой эпохе патриархальные отношения между предво-
дителями союзов племен, царями ранних государст-
венных образований и народом. Патриархальная про-
стота отношений, совместные пиры и даже разногла-
сия между героями эпоса и царями, королями, князьями
проявляются в «Илиаде», русских былинах и эпи-
ческих произведениях других народов.
Д. С. Лихачев считает существенной обязанно-
стью русских былин Киевского цикла патриархальные
отношения Владимира и состоящей у него на службе
дружины богатырей. В какой мере Киевской Руси была
присуща патриархальность, вопрос спорный, как от-
мечает Д. С. Лихачев. Но в представлений «былин-
ников» это была эпическая эпоха 18 Решение вопроса,
17 П р о п п В. Я. Русский исторический эпос. С. 289.
18 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л.,
1979. С. 228 и сл.
18
поставленного исследователем древнерусской лите-
ратуры, осложняется тем, что произведения героиче-
ского эпоса трансформировались в государствах с
относительно развитой классовой структурой. И тут
эпическая патриархальность частично уступала место
проявлениям классовых противоречий. Их мы находим
и в былинах Киевского цикла. Речь идет о конфликтах
богатырей с боярами и купцами, окружавшими князя
Владимира, и особенно о конфликте князя с Ильей
Муромцем, который Максим Горький назвал «бунтом
Ильи против Владимира».
Для героического эпоса Киевского цикла, как и
для героического эпоса других народов, характерна
не только патриархальность, но и патриотизм. Оба
слова происходят от латинского слова pater — отец.
Первоначально патриотизм — чувство любви к своему
роду, племени; затем, по мере образования союзов
племен и перерастания в народности, патриархальное
чувство любви к своему роду-племени разрасталось
до чувства любви к народности — народу. Героический
эпос Киевского цикла исполнен именно такой любви,
готовности защищать народ от иноземных врагов — по-
ловцев, а затем татар. В борьбе с ними былинные
богатыри совершали свои героические поступки.
Мы уже отмечали, что понимание того, как события
строго соотносятся друг с другом по времени, сравни-
тельно поздно стало достоянием человеческого созна-
ния. На ранней стадии люди плохо еще различали,
что происходило вчера и что позавчера. Лишь пос-
тепенно человек научился располагать события в еди-
ном линейном временном ряду. В героическом клас-
сическом эпосе несомненен прогресс в понимании ка-
тегории времени по сравнению с мифологией и архаи-
ческим эпосом.
Но в былинах события, отстоящие одно от другого
на целое столетие, могут отразиться как одновременно
происходящие. В героическом эпосе, да и в ряде дру-
гих фольклорных жанров время как бы замкнуто,
оно начинается и заканчивается в самом произведении.
В сказках время столь же неопределенно, как и про-
странство: «В некотором царстве, в некотором го-
сударстве жил да был...» В героическом эпосе, на-
оборот, фигурирует определенное историческое время
19
(княжение Владимира Святославовича, время Карла
Великого и т. д.). Только тут речь идет об идеальной
старине, которая занимает как бы «островное поло-
жение». Время здесь замкнуто сюжетом и не выходит
за сюжетные рамки 19
Реальные события окрашиваются в былинах в фан-
тастические краски, а качества героев приобретают
гиперболичную форму. Иногда в былинах желаемое
выдается за действительное. Так, народ пел о победе
над татарами тогда, когда победа еще не пришла 20
Героев эпоса трудно, а порой и невозможно иденти-
фицировать с реальными историческими личностями, и
во всяком случае их. нельзя считать достоверными
портретами исторических героев 21 Но все же класси-
ческий героический эпос не столь фантастичен, как
мифы и архаический эпос. Сюжеты его связаны с круп-
ными событиями в жизни народов, а категория вре-
мени ближе к историческому времени.
Эпос, как и мифология, прожил долгую жизнь.
Многие произведения героического эпоса возникли
позже, чем появились исторические произведения.
Это, в частности, относится к поздним былинам, ко-
торые моложе первых летописей. Но стадиально герои-
ческий эпос старше историзма; его древнейшие произве-
дения были важным шагом от мифологии к историз-
му. То же следует сказать и о жанрах прозаического
фольклора, содержащих рассказы о прошлом.
Как считает В. К- Соколова, видный специалист
по прозаичному фольклору, рассказы о прошлом при-
надлежат одному из первоначальных видов словесного
творчества 22 Подобно мифам и героическому эпосу,
эти рассказы складывались на разных ступенях обще-
ственного развития. Более ранние из них возника-
19 Там же.
20 Пропп В. Я. Русский исторический эпос. С. 287.
21 По вопросу о степени близости былин и былинных героев
к реальным историческим фактам и историческим личностям в нашей
литературе нет единого мнения (см.: Рыбаков Б. А. Древняя
Русь. С. 43). Но каковы бы ни были аргументы спорящих сторон,
мнение о стадиально промежуточном положении классического герои-
ческого эпоса между архаическим эпосом и историографией не вызы-
вает сомнений.
22 Соколова В. К. Русские исторические предания. М.,
1973. С. 9.
20
ли еще в условиях родового строя и могут быть обоз-
начены как родо-племенные сказания. В условиях ран-
неклассового общества и ранних государств на основе
родо-племенных сказаний появились исторические
предания, занявшие прочное место в фольклоре наро-
дов и прожившие долгую многовековую жизнь. Ука-
занные жанры можно проследить, в частности, на
материалах древнерусской народности.
В доисторическое время на Руси чтили родоначаль-
ников и поклонялись чуру-щуру, роду, роженице.
И после принятия христианства культ предков долго
не исчезал. В источнике XII в. «Вопрошании Кирико-
вом» говорилось, что «роженицам крают хлебы, и
сыры, и мед», т. е. приносят жертвы прародительницам.
Особенно живучая вера в домового своими корнями
тоже уходит в религию родового общества. Однако в
тех родо-племенных сказаниях, которые услышал в XI в.
и счел возможным записать летописец, предки племен
уже лишены сверхъестественных божественных черт.
Говоря о происхождении племен радимичей и вяти-
чей, летописец приводит предание о двух братьях из
рода ляхов: «...и пришедъша седоста Радимъ на Съжю,
и прозвашася радимичи, а Вятъко седе с родом своим
по Оце, от него же прозвашася вятичи» 23 Анализ язы-
ка в районе рек Сожи и Оки привел А. А. Шахматова
к заключению, что переселение с Запада действительно
имело место. Сказание о братьях Радиме и Вятко сим-
волизировало действительную этническую близость
радимичей и вятичей между собой и с западными сла-
вянами. Сказания о братьях, от которых произошли
родственные племена, сохранились в фольклоре разных
народов 24
К числу родо-племенных сказаний, попавших на
страницы летописей, Д. С. Лихачев относит сведения
о расселении славян и движении восточнославянских
племен с Дуная на север, летописный рассказ об осно-
вании Киева тремя братьями Кием, Щеком и Хоривом
и их сестрой Лыбедью и др. 25 Интересно отметить, что
23 Повесть временных лет/Под ред. В. П. Адриановой-Перетц.
Ч. 1. М.; Л., 1950. С. 14.
24 Соколова В. К. Русские исторические предания. С. 13.
25 Русское поэтическое творчество/Отв. ред. В. П. Андрианова-
Перетц. Ч. 1. М.; Л., 1953. С. 154—157.
эти сказания, как и сказания о* Радиме и Вятко, содер-
жат вместе с легендарными элементами зерно истины.
Придунавье не было прародиной славян. Но предание,
введенное в летопись, отражает реальный процесс при-
хода большей части восточных славян в бассейн Днепра
и Волхова с юга 26 В результате раскопок установлено,
что Киев образовался путем слияния трех урочищ,
расположенных на трех холмах. Этот реальный процесс
преобразовался в предание.
Летопись сохранила заимствованные из фольклора
известия, которые трудно отнести к разряду родо-пле-
менных сказаний, поскольку в них речь идет о жизни
ранних государств. В. К. Соколова относит эти произ-
ведения фольклора к разряду исторических преданий,
а самые исторические предания определяет как «устные
прозаические рассказы о значительных событиях и
лицах прошлого» 27 Племенные сказания о родона-
чальниках сменяются в ранних государствах преда-
ниями об основателях династии и об образовании го-
сударств; вымышленные персонажи сменяются исто-
рическими. К числу таких преданий относится рассказ
о смерти князя Олега от укуса змеи,.рассказы о мести
княгини Ольги древлянам.
Персонажами исторических преданий являлись
реальные князья или другие лица, стоявшие во главе
государств. В отличие от былинных героев, они не об-
ладали сверхъестественной физической силой, а со-
бытия разворачивались так, как они действительно
могли происходить28 В исторических преданиях на-
блюдается стремление связать повествование с хорошо
известными городами, селами, точно локализовать их.
Наблюдается стремление подкрепить достоверность
происшествия ссылкой на пословицу или притчу.
Тем не менее события, о которых повествуется в
преданиях, не являются обязательно пересказом реаль-
ных фактов. Герои этих событий (даже в поздних пре-
даниях) могут обладать способностями, превышающи-
ми естественные возможности людей. В них происходят
чудеса, чудесные предзнаменования или предсказания
26 Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне
образования Древнерусского государства. Л., 1968. С. 13.
27 Соколова В. К. Русские исторические предания. С. 3.
28 Там же. С. 32.
22 -
(например, предсказание волхвов о смерти Олега).
Наконец, самый сюжет предания оказывается иногда
целиком вымышленным 29 И все же из всех жанров
фольклора исторические предания теснее остальных
примыкают к собственно историческим произведениям.
Что же касается классического героического эпоса
и исторических преданий раннеклассовых обществ,
то здесь они существовали одновременно и рядом с
историографией.
Лекция 2
СТАНОВЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ.
АНТИЧНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
Остановимся на трансформации архаических мифов
и эпоса в историографию. Английский историк исто-
рической науки Шотвелл писал о результатах этой
трансформации, что «буйная фантазия легенды ста-
новится сдержанной в письменных исторических про-
изведениях», которые основываются на «чем-то более
надежном, чем устные предания» * 1
В ранних исторических трудах боги, сверхъесте-
ственные события еще занимают большое место, но
рядом выступают реально живущие и действующие
люди, прежде всего правители государств, цари.
Историографическое творчество еще в меньшей
степени, чем эпос, могло развиться в условиях малой
подвижности общественных отношений, традициона-
лизма, невежества и полной подавленности личности
первобытной общиной.
Для появления исторического творчества необхо-
димы были более значительные успехи общественного
и культурного развития, чем для появления эпоса. Во
всяком случае нам неизвестна догосударственная исто-
риография. Только в ранних государствах не легендар-
29 Там же. С. 254.
1 Shot we 1 J. Т. The history of history. New York, 1939.
P. 50.
23
ные герои, а государственные мужи и военачальники
стали в представлении современников разрушителями
традиций и создателями нового, а их дела — заслужи-
вающими более или менее реалистического и чуждого
буйной фантазии описания. Рост производительности
труда в классовом обществе открыл широкие возмож-
ности для развития науки, в том числе исторической.
Важным условием созревания истории как отрасли
знаний являлось утверждение представлений о линей-
ном времени, хронологии.
Так, успехи производства и социальных отношений,
укрепление государств, рост культуры приводят к скла-
дыванию исторической отрасли знаний, основанной на
новом понимании категории времени и на рассказе о
событиях в письменной прозаической форме.
Древнейшей из дошедших до нас исторических
записей является египетская летопись, высеченная на
плите, именуемой по месту своего музейного хранения
Палермским камнем. Она относится к XXV в. до н. э.
и перечисляет царей, правивших в Египте в течение
600—700 лет или даже большего периода. В летописи
царские династии и додинастические цари располо-
жены в хронологической последовательности, а их
правления — по годам (иногда указываются даже
номера месяцев и дней). Наряду с рождением царских
детей и воцарениями, которые именуются «воссия-
нием», называются некоторые деяния царей: постройка
крепостных стен, храмов и судов, разорение вражеских
земель, захват военной добычи и пленных, объединение
Верхнего и Нижнего Египта, служение богам, жертво-
приношения, дарения в храмы. Одновременно в летопи-
си упоминается о рождении богов и богинь2
Через 2000 лет после создания Палермского камня
Геродот скажет, что он не знает людей, которые бы так
сохраняли память человеческих дел и так разбирались
в истории своей страны, как египтяне. В записях, по-
явившихся в ходе многовековой истории Египта, как,
впрочем, и в записях других народов Древнего Востока,
повествуется о строительных предприятиях, военных
походах и других делах царей, последним воздается
2 Хрестоматия по истории Древнего Востока/Под ред.
В. В. Струве и Д. Г Редера. М., 1963. С. 14—26.
24
громкая слава. В качестве образца приведем выдержки
из скальных надписей государства Урарту, непосред-
ственно относящихся к истории народов СССР.
Царствовавший в VIII в. до н. э. царь Аргишти из-
вестил: «Мощную крепость я построил, установил
имя — Аргиштихинили. Земля была пустынной (?),
ничего там не было построено, я от реки четыре канала
отвел, виноградники и плодовый сад разбил, дела я
там совершил» 3 А вот надпись, выбитая на скале в
честь Сардури, сына Аргишти (VIII в. до н. э.): «Сарду-
ри говорит: „Я отправился, выступил я против страны
Мана, страну я завоевал, города сжег и разрушил,
страну разорил, мужчин и женщин угнал в страну
Биайнли“»4
В данном случае мы имеем дело с записями о совре-
менных этим царям событиях, составленных к тому
же от их имени. В записях речь идет об отдельных исто-
рических событиях, не связанных с другими и не обра-
зующих с ними единые временные ряды. Эти письмен-
ные исторические повествования еще слабо проникнуты
духом историзма. Можно сказать, что они прибли-
жаются к историческим произведениям лишь постоль-
ку, поскольку содержат информацию о действительных
исторических фактах и рассчитаны на их увековечение.
Но в отдельных случаях памятники Древнего Восто-
ка повествовали о цепи исторических событий. Так, в
законодательном документе хеттского царя Телепина,
относящемся к XVI в. до н. э., имеется историческое
введение о завоеваниях его предшественников, о по-
степенном расширении их «маленькой» страны и даже
о том, как рабы стали неверными и «начали сговари-
ваться против господ своих и начали проливать их
кровь» 5 В документе сплоченность царского рода и
всех свободных в ранний период истории хеттов проти-
вопоставляется междоусобицам позднейших периодов.
Таким образом, здесь содержится сравнительно больше
черт историзма, но проявляются они еще слабо. Сооб-
щения о сменявших друг друга царях стандартны,
а порой состоят из совершенно аналогичной инфор-
мации.
3 Там же. С. 337.
4 Там же. С. 338.
5 Там же. С. 306.
25
К типу исторических произведений приближается
в некоторых своих разделах Ветхий завет. В нем, на-
ряду с мифами, рассказами о чудесах, религиозных
предписаниях и законах, благодеяниях и карах божьих,
содержатся сведения о действительно происходивших
исторических событиях и много реальных подробностей
из жизни израильских племен и Израильского царства
XI — X вв. до н. э., а также других периодов. В книгах
царей находим последовательный рассказ о сменявших
друг друга на престоле Сауле, Давиде и Соломоне, при-
чем не замалчиваются поступки царей, отнюдь не де-
лающие им чести. Эта часть Ветхого завета была напи-
сана через несколько столетий после описываемых
событий, а ее составители, очевидно, пользовались и
народными преданиями, и какими-то достоверными
письменными источниками.
Ветхий завет, как и вся Библия, оказал значитель-
ное влияние на средневековую историографию. Оно
заключалось не только в связности и историчности из-
ложения, внимании к деятельности реальных людей
(прежде всего, царей), а в определенной реалистич-
ности трактовки событий. Влияние Ветхого завета за-
ключалось и в том, что он стал своеобразным каналом,
по которому в средневековую историографию влива-
лись мифы о сотворении мира, о всемирном потопе, о
Вавилонском столпотворении и др. В Библии, даже в
наиболее достоверных и историчных ее частях, по-
стоянно присутствуют божественные решения, благо-
деяния и кары. Эти черты явились образцом прови-
денциалистской концепции средневековых историков.
Наконец, из Библии средневековые историки по-
заимствовали периодизацию всемирной истории по
четырем царствам. Удобство данной периодизации
заключалось в том, что в соответствии с подъемом и
упадком государств можно было произвольно назы-
вать эти царства и, поскольку автором периодизаций
по четырем монархиям был пророк Даниил, можно
было, ссылаясь на его дар предвидения, включать в
четверку даже те государства, которые превратились
в великие державы после его смерти (например, Рим-
скую империю).
Таким образом, Библия сыграла в историографии
двойственную роль: появление ее было одним из шагов
26
на пути становления исторических знании, а огромное
последующее влияние на всю идеологию средневеко-
вого общества способствовало консервации элементов
мифологического сознания, лишь преобразованного,
но не ликвидированного победой единобожия над древ-
ним многобожием.
Черты исторических знаний были присущи и про-
заическим греческим писателям VI — V вв. до н. э.—
предшественникам Геродота и Фукидида. Сохранились
упоминания о большом количестве писателей, обра-
щавшихся как к географическим и этнографическим
сюжетам, так и к описанию исторических событий.
Некоторых из них как своих предшественников .назы-
вали Геродот и Фукидид6 7 Писатели догеродотовой
поры включали в повествования не только мифические
рассказы, но и сведения, почерпнутые из письменных
документов, хранившихся в храмах и у светских лиц;
правда, к легендам они иногда подходили критически
и демифологизировали отдельные мифологические
эпизоды ' Хотя эти писатели не создали таких широких
исторических полотен, как Геродот и Фукидид, но пере-
сказ сведений о прошлом своего и других народов,
стремление располагать эти сведения в хронологиче-
ской последовательности способствовали дальнейшим
успехам историографии, непосредственно связанным
с именами Геродота и Фукидида.
Выделение истории в особую отрасль знаний и ли-
тературы должно было породить термин, обозначаю-
щий эту отрасль. В древнегреческих текстах не встре-
чается слова, значение которого совпадало бы со сло-
вом «история» 8 В догеродотово время у греков термин
«история» уже существует.
«История» Геродота (между 490 и 480 гг.— между
430 и 424 гг. до н. э.) аккумулировала исторические,
6 Геродот ссылался на Гекатея Милетского (550—490 до н. э.),
а Фукидидна Гелланика Лесбосского (V в. до н. э.) (Неми-
ровский А. И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979.
С. 29—30).
7 Так, гомеровский рассказ о сражении Ахилла с богом Скаманд-
ром, носящим имя реки, превратился у Гелланика в сражение
с разбушевавшейся в результате дождей водной стихией (Там же.
С. 26).
8 Там же. С. 10.
27
географические и этнографические знания своего вре-
мени и подняла их на более высокую ступень.
На взглядах Геродота еще сказывались старые
мифологические представления. В силу этого обстоя-
тельства в «Истории» большая роль отводится року.
Геродот даже употреблял выражение «необходимо
было произойти» или «пришлось случиться». По мне-
нию С. Я. Лурье, «основной закон истории», по Геро-
доту, заключается в том, что непререкаемый рок на-
казывает каждого, кто захватил больше счастья, чем
9
ему отведено
Но Геродот постоянно останавливался на достоин-
ствах, и недостатках правителей и ставил в зависимость
от них наступление тех или иных исторических собы-
тий 9 10 11 Иногда Геродот сомневался: произошло ли со-
бытие потому, что так решили боги, или оно возникло
в результате решения людей; в этом смысле уместно
говорить об историческом плюрализме автора Г|
Если в толковании причинности Геродот оставлял
много места божественному, роковому, то в описании
исторических событий фантастическое и чудесное ока-
залось у него далеко отодвинутым на задний план.
Правда, о неврах, являющихся, по мнению некоторых
исследователей, предками славян, Геродот говорил,
что они умели перевоплощаться в волков. Об этом исто-
рик сообщил лишь потому, что слышал этот рассказ
от других людей. Вообще же в изложении событий он
стремился быть как можно ближе к реальным фактам.
Если в мифах и эпосе мы должны продираться к фактам
сквозь лес фантастических рассказов, то у Геродота
положение в корне иное. В его труде проступает рацио-
налистическая критика мифов. Геродот отвергал миф
о пребывании Геракла в Египте и о попытке принести
героя в жертву египетским богам. «По моему мнению,—
писал историк,— подобными рассказами эллины только
доказывают свое полное неведение нравов и обычаев
египтян» 12 Геродот, побывавший в Египте, знал, что
9 Лурье С. Я. Геродот. Л., 1947. С. 41.
10 БоруховичВ. Г Научное и литературное значение трудов
Геродота: Геродот. «История». Л., 1972. С. 489.
11 Лосев А. Ф. Античная философия истории. М., 1977.
С. 93.
12 Геродот. История. Л., 1972. С. 94.
28
египетская религия не требует человеческих жертв.
Геродот проявлял критицизм по отношению к ми-
фологическим известиям, относящимся к скифам. По
рассказам скифов, народ их произошел от человека
по имени Таргитай — сын Зевса и дочери Борисфена
(Днепр). «Я этому, конечно, не верю»,— писал Геро-
дот. По словам эллинов, живущих на Понте, скифы
происходят от Геракла и полуженщины-полузмеи.
Существует еще третье сказание: кочевые племена
скифов пришли из Азии и завладели землей киммерий-
цев. Последнему сказанию Геродот доверял больше 13
Установка Геродота: «Я обязан передавать все, что
говорят, но верить всему не обязан», придает особое
значение информативности «Истории». Позднейшие
читатели получают такие сведения, которым сам Геро-
дот не верил и которые были бы навсегда утрачены при
ином подходе к источнику.
Что же касается осторожности, с которой Геродот
подходил к критике источников мифологического проис-
хождения, то о ней можно судить по обращению исто-
рика к богам с просьбой простить за критику, которую
он себе позволил. Так как внимание Геродота было
привлечено к близкому прошлому, а не к мифическим
временам, он имел возможность повествовать о собы-
тиях, а не о преданиях. Повествуя о событиях, Геродот
старался объяснить их личностными мотивами, т. е.
целями, которые себе ставили исторические личности.
Впрочем, эти мотивы проступали у него сравнительно
слабее, чем у последователей.
Уже в античную эпоху Геродот был наречен отцом
истории. Условность этого титула оказывается ясной,
если мы учтем постепенное становление исторической
отрасли знаний на Древнем Востоке и у греков VI в.
до н. э. Но известные основания для подобного титуло-
вания можно усмотреть в том, что никто ранее не созда-
вал столь большего исторического полотна, повествую-
щего о целом периоде греко-персидских войн, никто
столь систематически и подробно не излагал события
в их исследовательности и взаимной связи. Наряду с
универсализмом Геродота (благодаря которому в сфе-
ре внимания историка оказались и греки, и персы, и
13 Там же. С. 188.
29
другие народы) читателя подкупает его объективность
даже по отношению к противникам греков.
Фукидид (ок. 460—400 гг. до н. э.) — автор превос-
ходного труда «История», посвященного главным об-
разом Пелопоннесской войне, пошел гораздо дальше
Геродота в критике мифов. Фукидид писал, что его из-
ложение, чуждое басен, может показаться менее прият-
ным, но достаточно полезным. Сообщая о затмениях
солнца, Фукидид не придавал им значения чуда или
предзнаменования, как это обычно делалось и в его
время, и значительно позднее. Насколько далеко он
ушел от Геродота, свидетельствует такой пример: ги-
бель спартанских послов в Афинах последний объяснял
карой богов, а Фукидид — местью афинян за убийство
купцов 14
Описаний прямого вмешательства божества в ход
человеческих дел у Фукидида почти нет, хотя суще-
ствование богов он не отвергал. Фукидида можно счи-
тать основоположником Прагматической историогра-
фии. Правда, выражение «прагматическая история»
появилось позже (его мы находим у Полибия), но по-
нятие, которое в это выражение постепенно стали вкла-
дывать, отчетливо выступает уже в «Истории» Фу-
кидида.
Прагматическая историография не ограничивалась
простым описанием событий, а старалась охарактери-
зовать причины, вызвавшие события. Поскольку же
она исходила из убеждения, что не боги, а люди де-
лают историю, то причины отыскивались в побуждениях
и страстях людей, в свойствах их природы. Человече-
ская природа остается неизменной, побуждения, цели
и страсти людей повторяются. Поэтому Фукидид по-
лагал, что «по свойству человеческой природы и в бу-
дущем может произойти подобное» тому, что уже
происходило. Таким образом, из неизменности челове-
ческой природы он выводил задачу истории — настав-
лять политических деятелей. Прагматическая историо-
графия являлась поучающей историографией. Суть ее
отлично выражена крылатой фразой — «Historia est
14Бузескул В. Введение в историю Греции. Пг., 1915.
С. 95.
30
magistra vitae» (история — наставница жизни) 15
Для Фукидида, как и для позднейших греческих и
римских представителей прагматической историогра-
фии, решающую роль играли действия, определяв-
шиеся желаниями и способностями власть имущих.
Посвятив свой труд военной истории, Фукидид стре-
мился понять и объяснить причины побед и поражений.
Какую-то роль он отводил густоте населения враж-
дующих государств, их относительному богатству, тор-
говле и мореплаванию 16 Не придавая экономическим
факторам решающего значения, историк все же обра-
щал на них внимание, создавая, таким образом, пред-
посылки для многих ценных заключений военной исто-
риографии далекого будущего. В то же время Фукидид
первым заговорил о роли в войне морского флота.
В XVII в. Т. Гоббс, избрав для перевода на англий-
ский язык «Историю» Фукидида, писал, что автор этого
произведения глубже всех других историков сумел про-
никнуть в смысл событий и правильнее их объяснить.
Много ли можно назвать историков, которые через
200 ле.т после своей смерти удостоились бы такого от-
зыва, какого Фукидид удостоился через 2000 лет?
Благодаря Геродоту и Фукидиду в историографию
вошли такие подробные, связные и впечатляющие
описания греко-персидских и Пелопоннесской войн,
каких не имело ни одно историческое событие, проис-
ходившее до этого. В центре внимания Геродота и Фу-
кидида оказались события внешней, преимущественно
военной, истории. Нельзя, сказать, что внутриполитиче-
ские события их вовсе не интересовали. Но системати-
ческая внутриполитическая история, включавшая по-
литические реформы и государственные учреждения,
впервые была разработана Аристотелем (384—322 гг.
до н. э.), которого К. Маркс считал «величайшим мыс-
лителем древности» 17
15 Pragma (греч.) — действие, практика. Отсюда прагматиче-
ская политика, практичная, чуждая иллюзорности. Отсюда и прагма-
тическая историография, поучающая людей практической политике.
О Фукидиде см.: Бузескул В. Введение в историю Греции.
С. 95 и сл.; Немировский А. И. У истоков исторической
мысли. С. 56—80.
16 Лосев А. Ф. Античная философия истории. С. 109.
17 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 419.
31
Характеризуя социально-исторические взгляды Ари-
стотеля, мы должны учитывать, что, будучи человеком
своего времени и своей среды, он признавал рабов не-
обходимой составной частью государства, оправдывая
рабство превосходством греков над негреками 18 Он
уверял, что есть люди, способные только к физическому
труду, и потому они непременно должны находиться
под властью других. Но вклад Аристотеля в развитие
исторической мысли определялся, конечно, не рассуж-
дениями о пользе рабства, которые широко были рас-
пространены в античном обществе и до, и после него.
Взгляды философа на общественное развитие содер-
жат немало фундаментальных идей, прочно удерживав-
шихся и после падения рабовладельческой формации.
Исторические взгляды Аристотеля отразились в
разных его работах. Из них прежде всего следует на-
звать «Политику» и «Афинскую политию». Последний
труд был открыт только в начале 1890-х годов, а ра-
нее был известен фрагментарно. Он являлся одной из
158 историй греческих и негреческих государств, на-
писанных Аристотелем в порядке подготовки обобщаю-
щей «Политики». В «Афинской политии» излагалась
внутренняя история Афинского государства, история
политических реформ и политической борьбы.
Так, Аристотель рассказывал, что в течение дли-
тельного времени, предшествовавшего правлению Со-
лона, строй в Афинах был олигархическим. Главное
заключалось в том, что «бедные находились в порабо-
щении не только сами, но также их дети и жены». Вся
земля находилась «в руках немногих», а сидели на ней
издольщики, которых Аристотель именует шестидоль-
никами. За неуплату аренды можно было увести в ка-
балу арендаторов и их детей. Самым же тяжелым и
горьким было рабское положение. «Ввиду того, что
существовал такой государственный порядок и боль-
шинство народа было в порабощении у немногих, на-
род восстал против знатных. Смута была сильная, и
долгое время одни боролись против других; наконец,
они избрали сообща посредником Солона и поручили
ему устройство государства» 19
18 Аристотель. Политика/Пер. С. А. Жебелева. М., 1911.
С. 383.
19 Аристотель. Афинская полития. М., 1937. С. 9, 13.
32
Приведенные цитаты свидетельствуют о том, что
Аристотель не сводил политическую борьбу к столкно-
вению честолюбий и интриг отдельных исторических
личностей, хотя соперничеству и конфликтам между
ними уделял немалое внимание 20 Интересы государ-
ства выступали в качестве мотивов, которыми руко-
водствовались исторические личности. Более того, в
зародыше мы находим у Аристотеля и характеристику
классовых противоречий как условие политической
борьбы.
Аристотель стремился понять, как складывались
характеры исторических деятелей под воздействием
наследственности, среды и воспитания. Эти стремления
оказали серьезное воздействие на формирование био-
графического жанра историографии. Таким образом,
Аристотель подвел теоретическую базу под отрицание
не только произвола богов, но и прихотей рока. Произ-
вольные действия исторических личностей тоже пред-
ставлялись ему недостаточным объяснением политиче-
ских событий.
Развивая идеи Фукидида и других древнегреческих
историков и философов, Аристотель отводил большую
роль природе человека. Определяя ее сущность, Ари-
стотель приходил к выводу, что человек — существо
общественное. Через много веков это определение будет
взято под сомнение Т. Гоббсом. Но в споре о том, яв-
ляется ли древнейший человек общественным живот-
ным, Аристотель был гораздо ближе к истине, чем
Гоббс. В отличие от всех других животных, писал Ари-
стотель в «Политике», человек способен к восприятию
таких понятий, как добро и зло, справедливость и не-
справедливость. А это создает основу семьи и государ-
ства — «человек, нашедший себе завершение в госу-
дарстве, совершеннейшее из творений, и, наоборот, че-
ловек, живущий вне закона и права, занимает жалчай-
шее место в мире» 21 И хотя природа вселила во всех
людей стремление к государственному общению, она
привела их к сознанию государства не сразу. Почему
природные свойства сработали не сразу, Аристотель
не объяснял. Он даже говорил, что первый, кто орга-
20Бузескул В. Афинская полития Аристотеля. Харьков,
1895. С. 474, 476.
21 Аристотель. Политика. С. 8.
2 А. Л. Шапиро
33
низовал государственное общение, оказал человече-
ству величайшее благо 22 В аргументации Аристотеля
сталкивались две фундаментальные идеи: неизменной
природы человека и развития человеческого общества.
Аристотель говорил, что все, имеющее материю,
подчинено движению или, что то же самое, измене-
нию 23 В соответствии с этой мыслью он приходил к
утверждению, что природа сводит мужчину и женщину
прежде всего для основания домохозяйства; затем
семьи расширяются и превращаются в общины. И лишь
соединение многих общин приводит к основанию по-
лиса, который Аристотель и рассматривал как перво-
начальное государство.
Вслед за Платоном Аристотель насчитывал шесть
форм государственного устройства. Три из них он счи-
тал правильными формами. Это монархия, аристокра-
тия и полития (которую он еще именовал тимократией).
Три другие формы философ считал ложными. Это ти-
рания (ложная монархия), олигархия (ложная ари-
стократия) и демократия (ложная полития). Правиль-
ными, по Аристотелю, являются такие формы государ-
ственного устройства, при которых целью служит общее
благо граждан (очевидно, не находящихся в рабской
зависимости): «Когда один ли человек, или немногие,
или большинство правят, руководствуясь общественной
пользой, естественно, такие формы государственного
устроения суть формы правильные, а те формы, при
которых имеются в виду личные интересы или одного
лица, или немногих, или большинства, суть отклоне-
ния от правильных» 24 То обстоятельство, что демокра-
тия признавалась Аристотелем столь же ложным
строем, как олигархия и тирания, не могло сочув-
ственно восприниматься поборниками демократии
даже в его время.
Аристотель обычно пользовался не одним, а не-
сколькими источниками, сочетая их и приводя разно-
речивые характеристики, которые давались одним и
тем же фактам. При этом он руководствовался соб-
22 Там же.
23 Целлер Эд. Очерк истории греческой философии. М.,
1912. С. 137.
24 Там же. С. 112.
34
ственным здравым смыслом, отвергая некоторые из
характеристик. Так, философ отвергал обвинения Со-
лона в соучастии в бесчестных поступках его друзей.
Возможно ли, говорит Аристотель, чтобы человек столь
умеренный и преданный общественному благу запятнал
себя в столь мелком и недостойном деле? Подобная
критика источника, с точки зрения здравого смысла
историка, получит впоследствии, в новое время широкое
распространение.
В настоящем курсе лекций нет возможности харак-
теризовать каждого из крупных античных историков.
Наша цель — определить место античности в мировой
историографии, рассказать о ее влиянии на развитие
исторических знаний. С этой точки зрения из истори-
ков послеаристотелева времени представляется осо-
бенно значительным и интересным Полибий (ок. 200—
120 гг. до н. э.).
Полибий назвал свой труд «Всеобщей историей».
Раньше, писал он, события на земле совершались раз-
розненно. Каждое из них имело свое особое место, цель
и конец. В период же возвышения Римского государ-
ства почти все события насильственно оказались на-
правлены в одну сторону и подчинены одной общей
цели. Сейчас все разумные люди стремятся понять,
«каким образом и при каких общественных учрежде-
ниях почти весь известный мир подпал под единую
власть римлян в течение неполных 53 лет» 25
Геродот, Фукидид и Аристотель создавали истори-
ческие труды, отличавшиеся от исторических преданий
тем, что в них сообщалось не об отдельных разроз-
ненных событиях; прошлое народов и государств вы-
ступало в их трудах как связный процесс. Полибий
поставил своей целью «исследовать, когда и каким
образом началось объединение и устроение всего
мира», под которым понимались земли в Европе, Аф-
рике и Азии, покоренные римлянами. Конечно, в его
исследовании история всех народов рассматривалась
лишь как предыстория Рима, а затем история его про-
винций. Но при этом он сделал больше своих пред-
25 п
1890 гП .°„Л и 6 и й
шэд. с 12—15
Всеобщая история в сорока книгах. Кн. 1. М.,
2*
35
шественников для придания историческим трудам ши-
роты и монументальности.
В поисках причин возникновения всемирного Рим-
ского государства Полибий обратился к его политиче-
скому устройству. Но, всецело поглощенный военной
историей, он дошел до этой проблемы лишь в шестой
книге. Полибий опирался на классификацию форм го-
сударственного устройства, предложенную Платоном
и Аристотелем, считая, что в истории Греции эти формы
сменяли одна другую. Прежде всего возникло едино-
властие. В результате его упорядочения и исправления
утверждается царство. Однако царство переходит в
тиранию, на развалинах которой возникает аристокра-
тия, по закону природы вырождающаяся в олигархию.
Когда «разгневанный народ выместит обиды на прави-
телях, тогда нарождается демократия». Но необуздан-
ность народной массы и ее пренебрежение к законам
порождают с течением времени охлократию (господ-
ство черни). При охлократии толпа совершенно ди-
чает и тогда вновь «обретает себе властителя и само-
держца» 2Ь.
Н. И. Конрад писал, что древнегреческий историк
Полибий, как и древнекитайский Сыма-Цян, видел в
истории вечное возвращение в определенном порядке
к одним и тем же политическим формам 26 27 Такое сов-
падение во взглядах древнегреческого и древнекитай-
ского историков не случайно. Истоки их взглядов —
в мифологических воззрениях людей первобытнооб-
щинного строя, которые жизнь в природе и обществе
воспринимали как непрестанное круговращение, по-
добно восходу и закату солнца и луны, годичному циклу
воскрешения и умирания растений, рождению и смерти
людей и животных, т. е. как временное умирание для
воскрешения в новом образе. Представление о цик-
личности общественной жизни оказалось чрезвычайно
живучим и в условиях классового общества нашло
воплощение в мысли о круговращении политических
форм. У Полибия и Сыма-Цяна эта мысль наиболее
26 Пол иб ИЙ. Т. II. М., 1895. С. 6—15.
27 И Полибий и Сыма Цян признавали, что каждое повторение
привносило некоторое новое содержание (См.: Конрад Н. И.
Запад и Восток. М., 1966. С. 79).
36
четко выражена, но ее мы найдем и у других древних
ученых.
Нужно при этом подчеркнуть, что Полибий, отметив
циклическую смену шести форм политического устрой-
ства в Греции, не считал ее обязательной для всех го-
сударств. Римское государство, правда, прошло тот же
круговорот, но затем вырвалось из заколдованного
круга. Три формы государственного устройства, кото-
рые характеризуются положительными чертами (мо-
нархия, аристократия и демократия), пришли в гармо-
ническое сочетание в Риме. Если сосредоточить вни-
мание на власти консулов, писал Полибий, то Римское
государство покажется вполне монархическим; если
перенести внимание на сенат, то оно представится со-
вершенно аристократическим. «При всем этом остается
место и для участия народа, даже для участия весьма
влиятельного» 28
В отличие от Аристотеля и подобно Фукидиду, По-
либий был прежде всего военным историком. При опи-
сании войн и сражений он учитывал соотношение сил
противников и их боевое оснащение. Его интересовали
моральный дух и настроения воинов как своих, так и
противника. Большое внимание в труде Полибия уде-
лялось знаниям, рассудительности и искусству полко-
водцев, их патриотизму и мужеству, умению поднимать
дух подчиненных и привлекать союзников. Чрезвычай-
но интересен анализ тактики сторон, предложенный
автором «Всеобщей истории».
При описании знаменитого сражения при Каннах
Полибий подробно характеризовал боевые порядки
римлян и Ганнибала, глубину и направление ударов,
выяснял замыслы полководцев и степень их осуществле-
ния. При этом он доказывал, что в сражении под Кан-
нами, как и вообще в войнах, сила значила меньше,
чем хитрость. Римляне нанесли удар в центре линии
карфагенян, имевшей форму полумесяца. Римские
легионы теснились к центру, т. е. «туда, где подавался
неприятель». В результате они «умчались так далеко
вперед, что с обеих сторон очутились между тяжело-
вооруженными ливиянами, находившимися на флан-
гах». Затем с тыла к римским легионам подошла кар-
28 Полибий. Т. II. С. 20.
37
фагенская конница и завершила окружение римлян.
Таким образом, «вышло так, как и рассчитывал Ган-
нибал» 29
На протяжении многих столетий военная историо-
графия в основном .оставалась на позициях, на которых
стояли лучшие античные историки, и прежде всего По-
либий. И если сражение при Каннах еще в XIX — на-
чале XX в.— образец достижения решительного ре-
зультата путем полного окружения противника, то
описание Полибием этого сражения, как и других сра-
жений и войн римской армии, чуть ли не до XIX в. яв-
лялось образцом для военных историков.
«Если изъять из истории объяснение того, почему,
каким образом, ради чего совершено что-либо, до-
стигнута ли была предположенная цель, то от нее оста-
нется одна забава, лишенная поучительности» 30 Эти
слова Полибия не были простой декларацией. Во вся-
ком случае военные события анализировались им с
большой глубиной. В этом анализе он достиг едва ли
не лучших для своего времени результатов, тщательно
выявляя военные и политические причины побед и по-
ражений.
Называя свою историю прагматической, Полибий
видел ее смысл в том, чтобы учить и убеждать любо-
знательных людей. Развивая мысли Фукидида, он го-
ворил, что знание прошлого не только прекрасно, но и
необходимо. История — сама действительная и един-
ственная наставница жизни. Полибий не исключал
направляющей роли богов и особенно судьбы в ходе
человеческой истории: за совершенные злодеяния кар-
фагенян постигла «кара от божества». Судьба «по-
добна ловкому устроителю состязаний» и меняет по-
ложение воюющих сторон 31, отмечал Полибий, судьба
иногда поступает с нами, как с детьми; судьба покарала
карфагенян за неправду; не подобает без меры иску-
шать судьбу; судьба часто обращает козни против лиц,
их замышляющих; судьба вмешивается в людские дела
как живое существо. Но у Полибия есть и другие вы-
сказывания: участие богов и судьбы в людских деяниях
29 Там же. Кн. I. С. 370—372.
30 Там же. С. 275.
31 Там же. С. 110. 79.
38
ограничено — не на судьбу полагался Сципион Стар-
ший в своих предприятиях против карфагенян в Ибе-
рии, но на собственные соображения; Гасдрубал не
раз успешно боролся с судьбой 32
Полибий признавал веру в богов полезной в каче-
стве средства удержания в подчинении «легкомыслен-
ной и полной нечестивых вожделений» толпы. Эту ^пре-
исполненную духом насилия» толпу можно обуздать
только «таинственным ужасом и грозными зрелища-
ми» 33 В то же время автор «Всеобщей истории» ре-
шительно отказывался от рассказов о чудесах, относя
их к разряду детских сказок.
В критике мифологических источников Полибий,
как и Фукидид, превосходил Геродота. Он говорил,
что люди, которые по природной ограниченности, не-
вежеству «или же, наконец, по нерадению не в состоя-
нии постигнуть в точности всех обстоятельств, причин
и положений в каждом деле, видят в богах и судьбе
виновников того, что совершено благодаря расчету и
предусмотрительности» 34
В историографической литературе высказывалось
мнение, что «подход античных историков к источникам
носил наивный и дилетантский характер» 35. Конечно,
историки эпохи Возрождения, эрудиты XVII в. и про-
светители XVIII в. ушли далеко вперед в деле расши-
рения Источниковой базы исследований, критики источ-
ников по сравнению со своими античными коллегами.
Но ведь оценивать вклад ученых нужно не по тому, чего
они не сделали, а по тому, что нового они сумели внести.
И поэтому вклад древних в историческое источнико-
ведение нужно признать чрезвычайно значительным.
Заключается он прежде всего в критике мифов и эпоса,
а иногда пробивающейся мысли о недопустимости при-
писывать богам и судьбе то, чтб совершается людьми.
Необходимо также помнить, что историки древности
наряду с материалом личных наблюдений, рассказами
других очевидцев и фольклором стали привлекать к
* Там же. Кн. III. М., 1899. С. 719—720
33 Там же. Кн. II. С. 63.
34 Там же. Т. I. С. 293.
35 См., напр.: Немировский А. И. У истоков исторической
мысли. С. 203.
39
исследованию письменные источники и данные архео-
логии, этнографии и языка 36
В античное время были подвергнуты теоретической
разработке проблемы исторического повествования.
Дионисий Галикарнасский, историк и ритор I в. до н. э.
говорил о способах достижения убедительности, ясно-
сти и доходчивости исторических произведений, при-
давая первостепенное значение мастерству, стилю и
языку историков и особенно их умению изображать
чувства и характеры людей. Следует подчеркнуть, что
умение заинтересовать и убедить читателя со времен
античности и до сегодняшнего дня рассматривается
как выдающееся качество историка.
И вместе с тем в античное время в историческую
науку проникали исторические излишества. Существо
их заключается в подчинении точности и правдивости
изложения созданию приятного чтения, приукрашива-
нию действительности. «Самая первая и необходимая
задача любого историка,— писал Дионисий Галикар-
насский,— выбрать достойную и приятную для чита-
теля тему». К числу других задач историка он относил
отбор того, «что следует включить в свой труд, а что
оставить в стороне». Так, Фукидид порицался им за
описывания войны, «которая не была ни славной, ни
победоносной». Потомкам, уверял Дионисий, «лучше
о ней не вспоминать, предав ее забвению и обойдя
молчанием». И уж если Фукидид стал описывать войну,
в которой его родной город предстал в невыгодном
свете, он должен был в конце своей истории описать
«какое-нибудь замечательное и весьма приятное для
слушателей событие» 37
Одним из самых популярных античных авторов был
г остается Плутарх (ок. 45 — ок. 127 гг.- н. э.), напи-
савший значительное количество жизнеописаний вы-
дающихся деятелей. Большая его популярность объ-
ясняется яркостью и драматизмом повествования, а
также устойчивым интересом читателей к биографиче-
скому жанру вообще. Подобно Фукидиду и Полибию,
36 По словам А. И. Немировского, Фукидид сделал важное
заключение, что эллины времен «Илиады» еще не обособились'
под этим наименованием (Там же. С. 68).
37 Античные риторики/Под ред. А. А. Тахо-Годи. М., 1978.
С. 227—228.
40
Плутарх критически относился к сказочным вымыслам,
но в критике источников уступал своим выдающимся
предшественникам, отводя божественному и фантасти-
ческому сравнительно больше места. Сам историк одно
время был жрецом Аполлона в Дельфах.
Плутарх не был строго беспристрастным и точным
биографом и идеализировал своих героев38, отмечая
впрочем «ошибки и недостатки, вкравшиеся в деяния
человека». В то же время он считал, что их «не следует
изображать в истории со всей охотой и подробностью,
но как бы стыдясь за человеческую природу, что она
не производит никакого характера бесспорно добро-
деятельного». Плутарх заботился о правдоподобности
описания героев, рекомендуя не пропускать вовсе их
мелкие недостатки и в то же время не выражать их
слишком точно, «потому что в последнем случае образ
становится некрасивым, а в первом непохожим»39
Даже сказочному вымыслу следует придавать види-
мость настоящей истории 40
В трактате «О злокозненности Геродота» (видимо,
принадлежавшем Плутарху) отец истории и другие
классики античной историографии обвинялись в том,
что они проявляли чрезмерный интерес к порокам своих
героев или умалчивали об их прекрасных поступках.
Самыми же злокозненными и даже низкими истори-
ками объявлялись те, кто бросал стрелы в героев как бы
из засады41 Однако обвинения, предъявленные Ге-
родоту, нельзя признать справедливыми. Пафос их
заключается в стремлении оправдать идеализацию
исторических фактов и деятелей. Подобное приукра-
шивание было характерно не только для Плутарха.
Панегирик как литературный жанр возник в Греции
еще в V в. до н. э. В исторической литературе неумерен-
ные восхваления звучали особенно настойчиво при
римских императорах. Однако уже в античное время
раздавались голоса, протестовавшие против подобных,
неблагоприятных для науки, тенденций.
В 166 г. н. э. появился трактат Лукиана из Самосаты
38 Бузескул В.* Введение в историю Греции. С. 213—223.
39 Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. Т. 1.
М., 1961. С. 464—465.
40 Там же. С. 5.
41 Лурье С. Я. Геродот. С. 161 —165.
41
«Как писать историю», подчеркивавший коренное раз-
личие между поэзией и историей. «У поэзии и поэти-
ческих произведений одни задачи и свои особые законы,
у истории — другие». Поэзия основана на вымысле,
«единственное дело историка рассказать все так, как
оно было». И далее: «Истина является сущностью исто-
рии, и тот, кто собирается ее писать, должен служить
только истине» 42 Еще до Лукиана Тацит требовал
от историков писать без гнева и пристрастия (sine ira
et studio).
А. И. Немировский полагал, что «требование писать
без гнева и пристрастия было для античных историков,
как и для историков вообще, недостижимым идеа-
лом» 43 Но при этом следует различать недостаточную
объективность, вызываемую влиянием социальных и
культурных условий, и нарочитое приукрашивание,
смягчение и замалчивание фактов, оправдываемое
Плутархом и порицавшееся Лукианом из Самосаты.
Представители риторического и панегирического
направления в средние века и в новое время исходили
из тех же принципов, на которых базировался Плу-
тарх: исторические произведения должны быть под-
тверждением определенной морали; отход от действи-
тельности оправдан, если он осуществляется во имя
моральных принципов. Мысль эта выражена словами
персонажа пушкинского стихотворения «Герой»:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман 44
Однако историк ни при каких обстоятельствах не
имеет права идти на обман. Историк, который обманы-
вает или утаивает истину, прикрывает или придает
п[ авдоподобие лжи, никак не может быть оправдан,
даже если он руководствуется высокоморальными сти-
мулами.
Древний Рим, как и античная Греция, выдвинул
свою плеяду замечательных историков. Среди них Тит
Ливий (59 г. до н. э.— 17 г. н. э.), который, по словам
42 Цит. по: Немировский А. И. У истоков исторической
мысли. С. 198 и сл.
43 Там же. С. 200.
44 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. 3. М., 1957.
С. 200.
42
Макьявелли, избегнул разрушительного действия вре-
мени, Тацит (ок. 58 г.— ок. 117 г.), у которого мы на-
ходим известия о древних жителях Восточной Европы
и др- Однако для дальнейшего развития историогра-
фии наиболее плодотворными оказались не столько
произведения собственно историков Рима, сколько
мысли римских поэтов, философов и ранних проповед-
ников христианства.
Мысли Аристотеля о вечном изменении в мире, и в
частности в человеческом обществе, углубил Тит Лукре-
ций Кар (99—55 гг. до н. э.). Он писал:
Древним оружьем людей были руки, ногти и зубы,
Камни, а также лесных деревьев обломки и сучья,
Пламя затем и огонь, как только узнали их люди.
Силы железа потом и меди были открыты,
Но применение меди скорей, чем железа узнали...
Лукреций говорил о прогрессе в развитии производ-
ства, связанного с открытием огня, затем металлов,
металлических орудий, и в том числе орудий для произ-
ведения борозд в земле:
Судостроенье, полей обработка, дороги и стены,
Платье, оружье, права, а также и все остальные
Жизни удобства и все, что способно доставить усладу:
Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй —
Все это людям нужда указала, и разум пытливый
Этому их научил в движеньи вперед постепенном 45
Намеченная здесь мысль о прогрессивном развитии
средств производства и передвижения, так же как и
мысль о «нужде» (экономическом факторе), являлись
поистине гениальными мыслями. Они дали богатые
всходы в последующем тысячелетии.
С идеями Лукреция Кара созвучны высказывания
Марка Теренция Баррона о ступенях хозяйственного
развития человеческого общества: первый этап —
естественный, когда люди жили тем, что девственная
земля добровольно несла им; второй — пастушеский;
третий — земледельческий. Люди «долго продвигались
в этом направлении, пока не дошли до нас» 46
45 Лукреций. О природе вещей. М., 1946. С. 357, 365.
46 Катон, Варрон, Плиний. О сельском хозяйстве. М.,
1957. С. 125.
43
Идеи поступательного прогрессивного развития об-
щества были очень слабо развиты в античной науке.
Традиционные представления о цикличности развития
доминировали у древних греков, а римляне сделали
в этом отношении лишь шаг вперед.
Шагом вперед стали и некоторые высказывания о
рабстве, являвшемся основой общественной жизни
древнего мира. Еще в V в. до н. э. в Греции софист Алки-
дамант говорил, что по природе все люди свободны, а
превращение человека в раба противоестественно.
Однако подобные заявления терялись в сонме голосов,
доказывающих, что рабовладение и рабство естествен-
ны и совершенно необходимы.
В I в. до н. э. и в первые века нашей эры в римской
литературе получили распространение мысли о несоот-
ветствии рабства естественному праву, о Золотом
веке, когда не было раздоров и войн, никто не отгора-
живал своих полей и все люди одинаково пользовались
плодами земли. В том же духе высказывался поэт Вер-
гилий (70—19 гг. до н. э.). Римский юрист Ульпиан
(ок. 170—228 гг.) также говорил о незапамятных вре-
менах, когда не было разделения людей на враждую-
щие национальности и царства, на классы и самого
слова «рабство» не существовало. «Ибо,— говорил
Ульпиан,— при господстве естественного права все
люди рождались свободными». С разделением на цар-
ства и национальности единый человеческий род раз-
дробился на враждующие части, и начались войны,
которые привели к появлению рабства, противного
идее естественного права (jus naturale) 47 Несоот-
ветствие рабства естественному праву, которое римские
юристы иногда провозглашали свойством всего живот-
ного мира, не означало, что они считали рабство не-
законным. Они только выводили его из национального,
а не из естественного права 48
Чем сильнее проявлялись противоречия античного
общества, чем отчетливее проступала невыгодность
рабского труда, чем труднее становилось сдерживать
восстания рабов, тем больше предпосылок возникало
47 Трубецкой Е. Религиозно-общественный идеал запад-
ного христианства в V веке. М., 1892. С. 245—249.
48Шершеневич Г Ф. История философии права. СПб.,
1907. С. 119.
44
для критического отношения к институту рабства. Осно-
ванная на беспощадной эксплуатации провинций, ра-
стущем налоговом гнете, вымогательстве чиновников,
неслыханном ранее развитии ростовщичества Римская
империя пришла в последние века своего существо-
вания к обнищанию народа, упадку торговли и ремес-
ла, сокращению населения, запустению городов, воз-
врату земледелия к более низкому уровню.
Ни в крупном сельском хозяйстве, ни в городских
мануфактурах античное рабство уже не приносило до-
хода, оправдывавшего затраченный труд. «Только для
рабов, обслуживавших домашнее хозяйство и роскош-
ную жизнь богачей, оставалось еще место в обще-
стве»,— писал Ф. Энгельс. Таковы объективные пред-
посылки критицизма в отношении рабства, который
мы наблюдаем в трудах римских поэтов и юристов. Не-
последовательность этого критицизма, признание за-
конности рабской эксплуатации были связаны с тем,
что «отмирающее рабство все еще было в состоянии
поддерживать представление о всяком производитель-
ном труде, как о рабском деле, недостойном свободных
римлян...» Это презрение свободных к производитель-
ному труду Ф. Энгельс назвал ядовитым жалом, остав-
ленным умирающим античным рабством 49
Особенно резко антирабовладельческие настроения
выступали среди самих рабов и свободных бедняков.
Это нашло свое выражение в движении ранних хри-
стиан, считавших, что все люди являются потомками
праотца Адама и творец никого из них не предназначал
быть рабом. Тезисы о равенстве людей от рождения
и об их равенстве перед Богом, вне зависимости от со-
циального, национального и расового происхождения,
оказали огромное воздействие на идеологию поздне-
античного, средневекового и нового периодов истории,
и в частности на историографию. Мы еще увидим, как
представители демократических направлений в обще-
ственной мысли будут обращаться к тезису о равен-
стве людей от рождения, по природе. В то же время
нужно учитывать, что христианство обещало избавле-
ние от рабства и нищеты в потустороннем мире. Имен-
но требования о непротивлении злу насилием в этом
49 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 148—149.
45
мире и обещание вечного блаженства в грядущем не-
бесном царстве давало возможность господствующим
классам поставить церковь себе на службу.
Наряду с первичными религиями, возникшими на
той стадии первобытнообщинного строя, когда разроз-
ненные общины еще не сложились в союзы племен, в
поздней древности возникали вторичные религии.
Первичные религии считали добром то, что соответ-
ствовало нуждам общины. Вторичные же религии
уже вносили начала общечеловеческой нравственности
(зороастризм, буддизм, иудаизм, христианство, маго-
метанство). Они появились, когда сложились союзы
племен, государство, классовое общество 50 При этом
нельзя забывать, что начала общечеловеческой нрав-
ственности не мешали преследовать инакомыслящих
и совершать другие чуждые человечности поступки.
И тем не менее христианство, как и остальные вторич-
ные религии, способствовало распространению гу-
манных идей в историографии, без которых историче-
ская мысль лишилась бы своего благородного при-
звания.
«...В многообразных формах греческой фило-
софии,— писал Ф. Энгельс в предисловии к «Анти-
Дюрингу»,— уже имеются в зародыше, в процессе
возникновения, почти все позднейшие типы мировоз-
зрений» 51 То же следует сказать и о греческой исто-
риографии. В эпоху древнего мира мы в зародыше
находим мысли о влиянии географической среды на
исторические события (Гиппократ и Полибий), об
обусловленности человеческих характеров средой,
наследственностью и воспитанием (Аристотель). Часто
в античной литературе фигурировала природа чело-
века, которой объясняли возникновение семьи, госу-
дарства и другие исторические события. Античные
авторы оперировали и понятием «естественное право».
Однако учения об объективных факторах, опреде-
ляющих ход истории, остаются в античный период не-
развитыми, а теоретическое признание этих факторов
почти не проникало в практику исторического повество-
50 Дьяконов И. М. Предисловие//Мифологии древнего
мира/Отв. ред. В. А. Якобсон. М., 1977.
51 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 369.
46
вания. Лишь формы политического устройства рас-
сматривались древними историками как условие
подъема или упадка государств, наряду с личными
качествами государственных и военных вождей и пра-
вителей.
В зародыше у древних историков и философов при-
сутствовала и идея закономерного развития челове-
ческого общества. Еще древнеегипетские жрецы, по
словам Геродота, различали последовательно сме-
няющие друг друга три века: век богов, век героев и
век людей. Аристотель говорил о перерастании семей
в общины, а общин в полисы. Распространена была
мысль о последовательной смене шести форм государ-
ственного устройства. Но идея прогрессивного разви-
тия была слабо выражена в древней историографии
и подменялась подчас архаичными представлениями
о цикличном развитии по круговороту с повторением
одних и тех же стадий.
В течение многих и многих веков политики, ученые
и все образованные люди черпали из произведений
древнегреческих историков опыт политической мудро-
сти и примеры патриотизма, не говоря уже об образцах
исторического повествования. Даже в XVIII в. М. В. Ло-
моносов ссылался на пример греческих и латинских
писателей, которые «своих героев в полной славе пре-
дали вечности» 52
Лекция 3
ОТ АНТИЧНОГО ПРАГМАТИЗМА
К СРЕДНЕВЕКОВОМУ ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМУ
Нашествия варваров привели Римское государство
к распаду и причинили существенный ущерб античной
цивилизации. Церковь заняла монопольное положение
во всех сферах интеллектуальной жизни.
52 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч.: В Ют. Т. 6. М.,
1952. С. 170.
47
Существенной особенностью проповедовавшихся
церковью представлений об истории являлось противо-
поставление земной жизни, полной мирской суеты, низ-
менных людских страстей и пороков, ужасов и опасно-
стей, Царству Божию, в котором праведных ждет веч-
ная гармония и бессмертие. Недаром важнейший труд
теоретика христианства отца церкви Аврелия Августи-
на (354—430) назывался «О граде божием». Недаром
блаженный Августин убеждал в этом труде, что жизнь
есть царство смерти, а смерть ведет к вечной жизни.
Данная идея настолько прочно утвердилась в богосло-
вии, что в 1198 г., почти через восемь веков после Ав-
густина, будущий папа Иннокентий III написал спе-
циальное сочинение «О презрении к миру».
Согласно уверениям средневековых церковных тео-
ретиков, не только деньги, имущество, но и науки, ис-
кусства, отечество, государство, брак и семья являются
дьявольскими призраками 1 Это аскетическое учение
становилось особенно необходимым в условиях пре-
вращения христианства в религию не только угнетен-
ных, но и угнетателей, в официальную религию госу-
дарства. Аскетические взгляды и отрицательное отно-
шение к мирской жизни отражались на подборе собы-
тий, их трактовке, характеристиках и оценках истори-
ческих деятелей * 2 История подразделялась на священ-
ную и светскую, причем первая занимала более почет-
ное место в средневековой идеологии, культуре и про-
паганде. Библейская священная история и жития свя-
тых излагались возвышенным, а события светской жиз-
ни — будничным стилем. При описании человека особо
выделялись такие его качества, как усердное почита-
ние божественной службы, защита сирых, привержен-
ность евангельскому учению, борьба с еретиками, чув-
ство справедливости, основанное на христианских нор-
мах. В результате портреты исторических деятелей,
которые были ярко представлены в античной литера-
туре, превращались в некое подобие икон. Ветхозавет-
ные сказания о сотворении мира в шесть дней, о потопе,
‘Эйкен Г. История и система средневекового миросозер-
цания. СПб., 1907. С. 278—279.
2 В а й н ш те й н О. Л. Западноевропейская средневековая
историография. М.; Л., 1964. С. 93.
48
вавилонском столпотворении и новозаветные — о не-
порочном зачатии, воскресении распятого Христа кор-
нями своими уходили в древнюю языческую мифоло-
гию. Средневековые историки повторяли и дополняли
их новыми рассказами о чудесах и предзнаменова-
ниях. Особенно в этом отношении характерны жития
святых, получившие широкое распространение в право-
славной и католической литературе.
Важнейшей особенностью средневековой историо-
графии являлся провиденциализм, вытеснявший праг-
матизм античной исторической мысли. Через всю книгу
Августина «О граде божием» проходят уверения, что
история развивается по божественному предначерта-
нию, люди же являются слепыми исполнителями бо-
жественного замысла, а их разум и воля не способны
изменить ход истории 3 Исторический процесс Авгу-
стин представлял как планомерную эволюцию боже-
ственного единства. «Как в семени невидимо заклю-
чается все, что должно с течением времени вырасти
в дерево, так должно думать и относительно самого
мира». Все позднейшие превращения предвосхищены
божественным замыслом, заложенном в мире уже во
время его сотворения. Августин признавал, что в мире
совершается много зла. Как же зло согласуется с бо-
жественным предопределением? Отвечая на этот труд-
ный для всякого поборника провиденциализма вопрос,
Августин утверждал, что зло допускается Богом, чтобы
добро «в большей степени нравилось и представля-
лось более достойным похвалы». От людей бывает скры-
то, каким образом зло служит совершенству творения,
но самому Богу это известно.
Иногда Августин раскрывал высший божественный
смысл исторических событий, которые при первом
взгляде кажутся злыми и греховными. Так он объяс-
нял смысл возвращения Рима и утверждения мирового
господства Римского государства, далекого от христи-
анских идеалов. Главной чертой древних римлян, пи-
сал Августин, было честолюбие, жажда славы. Для
своего прославления, во славу родины они совершали
героические поступки и терпели страдания. Эти поступ-
ки и страдания весьма поучительны: если их можно
3 Творения блаженного Августина. 2-е изд. Киев, 1902.
49
было осуществлять во имя земных целей и земной ро-
дины, то никакие подвиги и жертвы ради небесной ро-
дины не должны казаться невозможными 4 Таким
образом, доблести римлян, служившие ложным целям,
становились назиданием для христиан и помогали им
продвигаться к полному торжеству царства божия.
Но поскольку люди не в состоянии принять все божие
откровение сразу, Бог внушает его постепенно, подоб-
но тому, как ребенка учат читать по слогам. Именно
в постепенном продвижении человечества к царству
вечной жизни Августин вместе с другими средневеко-
выми богословами видел содержание исторического
процесса и исторический прогресс.
Мы уже говорили, что поборникам провиденциа-
листской концепции трудно было объяснить, как все-
благой и всемогущий Бог допускает зло. Августин уве-
рял, что если бы не существовало зла, люди не умели бы
ценить добро, но этот тезис не представлялся доста-
точно убедительным даже ему самому. И он дополнял
его рассуждениями о человеческой природе, о свободе
воли, которые были подавлены силой зла, с одной сто-
роны, и о божественной благодати, которая являлась
источником добрых поступков,— с другой.
В отличие от Августина, вероучитель Пелагий
(360 — ок. 418) утверждал, что Бог даровал человеку
свободную волю. Преимущества разумной твари, т. е.
человека, перед прочими существами, созданными Бо-
гом, заключаются в том, что «нам дозволено выбирать
и отвергать, одобрять и пренебрегать». Бог положил
перед человеком добро и зло; добровольный выбор Бог
даровал самому человеку.
Пелагий в начале V в. был осужден за учение о
свободной воле как еретик. Августин уверял, что сво-
бода воли «ни на что не способна, если нет благодати»
(т. е. благодеяния, данного Богом). Человек может
быть праведным лишь посредством благодати, которая
и ведет его к вечной жизни. Не отрицая полностью сво-
боду воли, Августин полагал, что она существует толь-
ко «вместе с благодатью» 5 Августин заявлял, что
4 Цит. по: Трубецкой Е. Религиозные идеи западного
христианства в V в. М., 1892. С. 75, 218, 219—220.
5 Эразм Роттердамский. Философские произведения.
М., 1987. С. 597, 235, 565.
50
свобода воли «была предвидена Богом в числе необ-
ходимых причин». Оказывалось, что и причины зла на
земле тоже были предопределены, запланированы са-
мим Создателем.
Наиболее последовательным и доходчивым для масс
объяснением зла было признание существования дьяво-
ла; в средневековой идеологии дьявол действительно
занимал заметное место. Он фигурировал в библейских
мифах и перешел из них в средневековую литературу.
Правда, мистические представления о добром начале,
воплощаемом Богом отцом и Христом, и о злом начале,
воплощаемом дьяволом, сатаной, антихристом, прояв-
лялись в сознании средневековых течений по-разному.
Манихеи, например, видели в сатане как бы сотворца;
дуализм по существу превращался у них в двоебожие,
поэтому Августин боролся с ними, как с еретиками. Но
в той или иной мере дуалистическое представление о
борьбе Бога и дьявола за каждого человека и вообще
о борьбе божественного и сатанинского начал было
типичным для средневекового сознания и отчетливо
проявилось в средневековой историографии.
Боги и рок выступали в качестве действующих сил
истории и у античных авторов; чудеса и предзнамено-
вания нередко попадали на страницы их произведений.
Но для античной историографии было характерно кри-
тическое отношение к мифам и легендам. Она не была
в такой степени начинена мистикой, как средневеко-
вая историография. Таким образом провиденциалист-
ская философско-историческая концепция знаменовала
собой шаг назад от античного прагматизма и была
ближе к мифологическим представлениям о решаю-
щей роли сверхъестественных сил в человеческой
жизни, чем идеи древнегреческих и древнеримских
историков.
В то же время мы должны учитывать, что движение
историографии не может быть сведено только к отходу
назад. Подобно развитию всей многовековой феодаль-
ной идеологии, развитие средневековой историографии
было сложным и противоречивым. В частности, неко-
торые завоевания античных историков сохранялись,
и даже вырабатывались новые, более прогрессивные
трактовки исторического прошлого.
Далеко не однозначно было отношение средневе-
51
ковых историков к античному наследству. Августин и
другие отцы церкви IV — V вв. пользовались творе-
ниями философов, поэтов и историков. Но христиан-
ская церковь часто выступала против обращения к
античным мудрецам-язычникам. Можно даже отме-
тить случаи, когда «эллинская мудрость» Платона
или Аристотеля почиталась греховной. Так, в XII в.
киевский митрополит Климент был обвинен смолен-
ским священником Фомой в том, что он пишет «фило-
софией» языческих хитрецов Омира (Гомера), Ари-
стотеля и Платона. И митрополит счел необходимым
оправдаться, уверять, что он отнюдь не отклоняется
от священного писания и не философствует в духе
Платона и Аристотеля 6 Подобные обвинения и оп-
равдания были достаточно характерным явлением
в истории православной и католической церкви средне-
вековья. Лица, приемлющие «эллинские учения», не-
редко предавались анафеме.
Но как на Западе, так и на Востоке периоды отри-
цания античного литературного наследия и его реши-
тельного осуждения чередовались с обращением к ан-
тичным авторам, моралистически истолкованным в
духе христианства. При этом главная заслуга сохра-
нения античного наследия принадлежала Византии 7
Одним из выдающихся византийских историков,
высоко ценивших античные историографические образ-
цы, был Прокопий Кесарийский (между 490 и 507 гг.—
после 562 г.). Он описал историю войн, которые импе-
ратор Юстиниан «вел как с восточными, так и с запад-
ными варварами». Следуя примеру Геродота, Прокопий
не углублялся в легенды и мифы далекого прошлого,
а излагал политические и военные события, хорошо
ем\’ известные. Следуя античным примерам, историк
давал обещание излагать события так, как они проис-
ходили, поскольку «риторике свойственно красноречие,
поэзии — вымысел, а историку — истина» 8. Для нас
особенно важны реалистические описания Прокопием
6 Голубинский Е. История русской церкви. Т. 1. Первая
половина тома. М., 1901. С. 848 и сл.
7 Фрейберг Л. А. Античное литературное наследие в ви-
зантийскую эпоху//Античность и Византия/Отв. ред. Л. А. Фрейберг.
М.. 1975. С. 5.
8 Там же. С. 204.
52
общественной жизни славян VI в., способов ведения
ими войны и т. д.
Слабее повлияли античные образцы на византий-
ские хроники, которыми пользовались древние русские
летописцы. Среди последних следует упомянуть монаха
JX в. Георгия Амартола, который, начинив повествова-
ние множеством легенд, вел его от сотворения мира.
Но русские летописцы находили у «мниха Георгия»
отражавшие действительность известия об этнической
карте мира, достоверные сведения о борьбе византий-
ских императоров с соседними народами, о походах
Руси на Царьград.
В XI — начале XII в., когда византийская культура
переживала расцвет, обращение к светской тематике
и человеческим стремлениям как одной из основных
причин исторических событий стало более заметным.
Крупнейший историк Византии XI в. Михаил Пселл,
возводя события истории к воле божественного про-
видения, в то же время считал необходимым исследо-
вать их земные причины и результаты. Подобно наи-
более глубоким античным исследователям, он не огра-
ничивал объяснение внешнеполитических поражений
своей страны иноземными нашествиями, а старался
обнаружить признаки разложения Византии в периоды
ее расцвета. «Дом рушится уже тогда,— писал он по
этому поводу,— когда гниют крепящие его балки» 9
Подобную светскую трактовку исторических собы-
тий не следует приписывать простому влиянию ан-
тичной историографии, хотя труды древних ученых
лучше сохранились и больше изучались в Византии,
чем в других регионах средневекового мира. Вопрос
прежде всего заключается в том, почему античная исто-
риографическая традиция не была целиком задушена
средневековым провиденциализмом и аскетизмом.
Дело заключалось в том, что в средние века, как и в
античный период, жизнь была исполнена мирских стра-
стей, земных нужд и желаний. У самой церкви были
земные.интересы, проявлявшиеся в эксплуатации своих
крестьян и прихожан, в притязании на светскую власть
и т. д. Для осуществления своих целей церковные «вер-
хи» призывали к подчинению народа земным властям.
9 Пселл М. Хронография. М., 1978. С. 237—238.
53
В целях укрепления авторитета королей и князей объ-
являлось, что прерогативы последних имеют божествен-
ное происхождение, а царства земные рассматривались
как несовершенная имитация царства небесного. По-
нятно, что аскетизм и презрение к земным благам не
могли приобрести всеобщего распространения. Самое
умерщвление плоти рассматривалось прежде всего
как удел монашества. Что же касается чрезмерной
аскезы мирян и их стремления к подвигу на путях
умерщвления плоти, то они расценивались официаль-
ной церковью как гордыня или даже как ересь.
Оставляя в теории нерешенным противоречие меж-
ду божественным предопределением и свободной волейЛ
средневековые богословы, философы и историки на
практике требовали, чтобы, уповая на Бога, люди в
то же время не оставались в бездействии. В духе рус-
ской пословицы — «на Бога надейся, а сам не пло-
шай» — они говорили, что богобоязненный воин дол-
жен сам заботиться о защите своего тела панцирем,
а богобоязненный мореплаватель — о направлении
судна кормилом. Это имело существенное значение
для средневековой историографии и позволяло ей со-
хранять в известных пределах земную тематику и зем-
ные объяснения прошедших событий.
В летописях и анналах, выходивших из-под пера
самых благочестивых монахов, мы постоянно встре-
чаем описания политических событий и борьбы прави-
телей за светские интересы. Некоторые хронисты, счи-
тая необходимым искать оправдания тому, что они
обращались к светским сюжетам, ссылались на нали-
чие подобных сюжетов в Ветхом завете. Самые ярые
приверженцы аскезы обвиняли хронистов, повество-
вавших о царях и полководцах, в суетности и грехов-
ности и называли их повествования «вздорной бабьей
болтовней». Но именно «суетность и греховность» ин-
тересов средневековых историков придают их произ-
ведениям столь большое значение как исторического
источника. Благодаря тому, что изгонявшаяся из исто-
рической литературы земная жизнь все же проникла
в нее, мы встречаем в средневековых хрониках и летопи-
сях не только многочисленные сведения о светских
правителях и их внешнеполитической, а временами и
внутриполитической деятельности, но и упоминания
54
о положении народных масс, о народных бедствиях,
волнениях. Характерное для средневековой историо-
графии служение теологии не сделало исторические
произведения совершенно монотонными и единообраз-
ными. Взгляды средневековых историков различались
в зависимости от социальной среды, которую они отра-
жали, и от изменений, которые претерпевала эта среда.
В летописях можно заметить отражение взглядов дру-
жинников, воздействие на хронистов тех или иных кня-
зей, церкви, иногда бюргерства.
Неоднозначным было понимание средневековыми
людьми категории времени. Мы уже говорили, что ар-
хаическое представление о циклическом развитии об-
щественной жизни и ее непрестанном круговращении
было чрезвычайно живучим 0 В средневековом обще-
стве годовые циклы произрастания хлебов и других
растений поддерживали представления о цикличности
и круговращении исторического времени.
Вместе с тем христианство трактовало время как
линейное движение от сотворения мира ко второму
пришествию. Ранние христиане объявили войну цик-
лическим концепциям. Они говорили, что по кругу блуж-
дают лишь нечестивцы. История же движется вперед
к намеченной Богом цели — к вечному блаженству 11
В этом движении, согласно христианскому вероучению,
и заключался прогресс общественной жизни. Русские
и другие средневековые составители летописей и хроник
вели записи строго по годам, а иногда отмечали месяцы,
числа, дни недели, в которые совершались знаменатель-
ные события.
Периодизацию истории средневековые историки
заимствовали из священного писания. Августин делил
историю человечества на шесть периодов, подобно
тому, как на шесть дней было разделено сотворение
мира: 1) от Адама до потопа, 2) от потопа до Авраама,
3) от Авраама до царя Давида, 4) от царя Давида до
вавилонского пленения, 5) от вавилонского пленения
до Христа и 6) от рождения Христа до его грядущего
второго пришествия и полного торжества града божия. 10 11
10 См. с. 12 настоящей работы.
11 Аверинцев С. С. Порядок космоса и порядок истории
в мировоззрении раннего средневековья//Античность и Византия.
С. 270—274.
55
Наряду с Августиновым делением всемирной исто-
рии на шесть периодов, в средние века была распро-
странена уже упоминавшаяся периодизация по четы-
рем монархиям, заимствованная из библейской книги
пророчеств Даниила, а затем подвергшаяся толкова-
нию современника Августина блаженного Иеронима.
Эта периодизация прочно вошла в исторические про-
изведения западного и византийского средневековья.
У Иеронима за Вавилонским мировым царством следо-
вало Персидское, за ним царство Александра Маке-
донского и, наконец, Римское. Германские и итальян-
ские хронисты обращались в XI в. к теории четырех
монархий, когда обосновывали вселенские притязания
германских королей, с одной стороны, и римских пап —
с другой. И те и другие объявляли себя наследниками
Римской мировой державы 12 В конце XV — начале
XVI в. теория преемственности мировых монархий была
взята на вооружение русской великокняжеской публи-
цистикой и историографией.
Однако линейное время в представлении средне-
векового человека было ограничено: оно протекало
только в интервале между сотворением мира, или точ-
нее — грехопадением Адама и Евы, и изгнанием их из
рая, с одной стороны, и грядущим царством божием —
с другой. В царстве божием, согласно «Откровению
от Иоанна», времени больше не будет, а наступит веч-
ное блаженство.
В условиях малоизменяющейся, основанной на тра-
дициях, экономической деятельности люди мало ценили
время, не смотрели на него как на нечто драгоценное
и не слишком заботились о том, чтобы его не упустить
(хотя, конечно, в периоды сева и жатвы земледелец
должен был ценить время). В средние века интерес
иснэриков привлекали лишь события, вторгавшиеся
в повседневную жизнь (войны, эпидемии); хронисты
описывали не социально-экономическую жизнь, а глав-
ным образом политические события.
Христианство, ставшее официальной религией экс-
плуататорского общества, далеко отошло от нравствен-
ных идеалов ранних христиан. Уже Августин, призна-
12 Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая
историография. С. 11 —12.
56
вая, что перед Богом нет господ и нет рабов, добавлял:
«В наш злой век равенство людей перед Богом не
исключает различий в общественном положении, и
брат во Христе может быть рабом во плоти». И все же
христианская мораль не только призывала угнетенных
к покорности и непротивлению, но и к милости и благо-
творительности. Ее гуманные принципы во многом
объясняют широкое распространение христианства и
его устойчивость.
Средневековые летописцы и хронисты считали, что
их задача — учить добродетельной жизни и отвращать
от пороков. Изучая историю, люди должны понять,
что им надлежит следовать честным и доблестным
примерам и избегать и ненавидеть все порочное. Лето-
писцы с одобрением писали о милосердии князей и цер-
ковных иерархов и с осуждением — о вероломстве, о
нарушении крестного целования. Такие качества, как
благочестие, жизнь, сообразная евангельским законам,
всячески прославлялись средневековыми историками,
но они часто не утаивали и отклонений от того, что счи-
тали добродетельным, что позволяло нам получить
более или менее объективное представление об удален-
ной от христианских догм реальной социально-поли-
тической жизни, быте и культуре средневековья 13
Религия единого Бога способствовала расширению
кругозора средневековых историков, побуждала их
писать не только о своем народе, но и о «христианском
народе» в целом. Развивались взаимосвязи и взаимо-
понимание исторических литератур христианского
мира. Нельзя также забывать, что средневековье было
эпохой зарождения современных европейских нацио-
нальностей, национальных языков и национальных го-
сударств. А это обстоятельство имело значение для
развития национальных историографий. Средневековые
историки проявляли большой интерес к происхождению
народов и государств. И чем сильнее народности осо-
знавали себя как единство, тем настойчивее пробива-
лись в историографию тема порицания междоусобиц,
патриотические призывы к обороне родной земли от
иноземных завоевателей. Временами эти призывы зву-
13 Голубинский Е. История русской церкви. Т 1. Вторая
половина тома. М., 1904. С. 859—865.
57
чали не менее настойчиво и громко, чем мотивы чисто
религиозные. Иногда же они сами облекались в рели-
гиозные одежды. И тогда борьба с иноземными завое-
вателями трактовалась как борьба с иноверцами, с
«погаными». Эти особенности средневековой историо-
графии мы подробнее рассмотрим на примере уникаль-
ного произведения Киевской Руси — «Повести времен-
ных лет».
Лекция 4
ИСТОРИОГРАФИЯ КИЕВСКОЙ РУСИ.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
Основным жанром русской средневековой истори-
ческой литературы являлось летописание. О времени
его возникновения в науке нет единого мнения, хотя
все исследователи признают, что дошедшие до нас ле-
тописи являются сводами, в состав которых вошли
более ранние летописные своды. Начальную часть Лав-
рентьевской, Ипатьевской и ряда других л-етописей
XIV в. и следующих веков образует «Повесть времен-
ных лет» начала XII в. Ее первая редакция, вероятно,
принадлежала монаху Киево-Печерского монастыря
Нестору и была им доведена до 1113 г. В 1113 г. умер
князь Святополк и Киевский стол занял Владимир Мо-
номах, по инициативе которого игуменом Киевского
Выдубицкого монастыря Сильвестром была составлена
вторая редакция «Повести», доведенная до 1116 г.
Автор третьей редакции, доведенной до 1118 г., неиз-
вестен нам по имени. Уже первая редакция «Повести
временных лет» не являлась произведением одного
автора — это летописный свод, в который входят киев-
ские и новгородские летописные своды XI в.
Такую схему развития древнерусского летописания
наметил выдающийся исследователь А. А. Шахматов
в конце XIX — начале XX в. Он попытался определить
время и место возникновения летописных сводов XI в.
и выдвинул гипотезу, согласно которой древнейший
58
киевский свод составлялся с 1039 г. в связи с образо-
ванием в Киеве митрополии. Однако эта датировка
начала летописного дела на Руси вызвала сомнения
у многих последующих исследователей. М. Н. Тихоми-
ров, Л. В. Черепнин и другие историки сочли возмож-
ным отодвинуть его к X в., а Б. А. Рыбаков даже к IX в.
Некоторые их доводы позволяют считать вероятным
существование в X в. исторических повестей о крещении
Руси и о других крупных событиях, но, чтобы говорить
о существовании летописей в X в., требуются допол-
нительные изыскания 1 Пока можно говорить о вероят-
ности существования в X в. письменных исторических
повестей, включенных в летописные своды XI в., причем
самый ранний из них был составлен в Киеве не позднее
первой половины XI в., а во второй половине XI в. за
ним последовали другие (возможно, в Киево-Печер-
ском монастыре в 1070-х годах свод составлял монах
Никон, а в 1090-х годах— игумен Иван).
В числе источников «Повести временных лет» долж-
ны быть отмечены византийские хроники, и прежде
всего Хроника Георгия Амартола («мниха Георгия»),
доведенная до второй половины IX в., и ее продолжение,
доведенное до середины X в. Этим и другими памятни-
ками византийской письменности, а также южносла-
вянским «Сказанием об обретении грамоты словен-
ской» русские летописцы воспользовались, чтобы на-
рисовать картину расселения народов после вавилон-
ского столпотворения и картину их географического
размещения. Таким образом, во-первых, устанавлива-
лась связь между древнейшей историей славян и биб-
лейской версией происхождения человечества, а во-
вторых, представлялась в корне отличная от античной
картина разделения народов. В представлении грече-
ских и римских историков мир делился на эллинов и
римлян, с одной стороны, и варваров — с другой. В ле-
тописи же славяне рассматривались как равноправные
потомки Иафета, сына Ноя, и являлись такими же исто-
рическими народами, как жители Босфора или Пело-
поннеса. *
‘Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР.
Вып. 1. М., 1962. С. 66; Черепнин Л. В. Повесть временных
лет//Исторические записки. 1948. № 25. С. 333; Рыбаков Б. А.
Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 160—173.
59
Для характеристики исторических судеб древне-
русской народности летописцы обращались к фолькло-
ру. Мы уже упоминали родоплеменные сказания о про-
исхождении радимичей и вятичей, расселении других
восточнославянских племен, об основании Киева. Го-
ворили и об исторических преданиях: смерти князя
Олега, мести княгини Ольги, относящихся к периоду
раннего государства. Эти устные или записанные в
X в. предания восходили к языческим временам и про-
тиворечили христианским воззрениям летописца. Так,
в предании о смерти Олега волхвы предсказали гибель
князя от коня. Таким образом, языческим волхвам дано
было знать то, чего не могли знать простые люди. По-
добное чародейство требовалось объяснить, и летопи-
сец ссылается на бесовские чудеса, которые творил
волхв в Риме, Византии и Антиохии. Они явились
следствием попущения божия, бесовским творением.
Так старинное языческое предание получало новую
религиозную трактовку и могло благодаря ей сохра-
ниться в летописи. Добавим еще, что летописец, рас-
полагавший иногда разными вариантами'Преданий,
выбирал наиболее соответствующие его собственным
представлениям. Так, рассказав, что некоторые считали
Кия перевозчиком через Днепр, он называет их людьми
несведущими, сам же принимает версию о Кие, «кня-
жаше в роде своем».
В летописи упоминаются и народные поговорки,
отражающие события прошлого (например, посвящен-
ная поражению авар в VI в.: «погибоша аки Объре»).
Влияние фольклора на летописи нельзя сводить только
к прямым заимствованиям сюжетов. Памятники устно-
го народного творчества, которые не вошли непосред-
ственно в летописи, также оказали на нее значитель-
ное влияние: в них летописцам Киевской Руси и позд-
нейшего времени были близки проникновенное чувство
любви к своей земле, народу, стремление прославить
тех, кто сражался с иноземными завоевателями. Фоль-
клор являлся и питательной средой, помогавшей вы-
работке сжатого выразительного языка и стиля, ха-
рактеризующего «Повесть временных лет».
Летописцы имели доступ к княжеским архивам, и
им было разрешено включать в свое повествование
такие государственные документы, как договоры Олега
60
и Игоря с греками. Хорошая осведомленность о цер-
ковных делах, дипломатических переговорах князей
и их военных походах достигалась благодаря устным
рассказам непосредственных участников событий. Так,
летописец упоминал об информации, полученной от
Яна Вышатича, воеводы князя Святослава Ярославича.
Различные произведения религиозного содержания,
в их числе жития святых, были хорошо известны ле-
тописцам и использовались ими в качестве историче-
ских источников, но доминирующую роль все же играли
источники нерелигиозного содержания. Господствую-
щие религиозные воззрения эпохи, конечно, определяли
философско-исторические представления летописцев.
Представлениям этим были присущи дуалистические
верования в Бога и в дьявола, уверенность в реальности
чудес и предзнаменований.
Мы уже знаем, что исторические воззрения сред-
невековых авторов определялись не только их религиоз-
ными верованиями. Это в полной мере относится и к
русским летописцам, которых прежде всего занимали
как раз земные дела и события политической истории.
Происхождение своего народа и государства, борьба
с иноземными врагами и междукняжеские отношения,
отношения князей и дружины, а иногда и события на-
родной жизни — таково содержание древнейших рус-
ских летописных сводов.
«Се повести времяньных лет (минувших времен.—
А. откуда есть пошла Руская земля, кто в Кыеве
нача первее княжити и откуда Руская земля стала
есть» — один из вариантов заглавия «Повести». В дру-
гих вариантах упоминается составитель первой редак-
ции «Повести», которым считался печерский монах
Нестор. Но центральная тема всех вариантов заголов-
ка — происхождение государства, русской народности
и династии киевских князей.
Летописец был убежден, что добрые исторические
события происходят потому, что Бог их хочет («хотяще
быти им»). Летопись опирается на библейских проро-
ков, доказывая, что Бог дает власть кому хочет и ставит
праведных князей и цесарей именно в те страны, кото-
рые ему угодны 2 Провиденциализм летописцев про-
2 Повесть временных лет (далее — ПВЛ) /Под ред. В. П. Ад-
риановой-Перетц: В 2 ч. Ч. I. М.; Л., 1950. С. 94, 189, 192.
61
являлся и в их рассказах о посылке Богом ангелов,
чтобы помочь свершению добрых дел. Так, во время
битвы, описанной под 1111 г., «падаху половци пред
полком Володимеровым, невидимо бьеми ангелом».
Божественным промыслом в «Повести» объясняются
даже успехи и возвышение нехристианских царств.
Бог, говорится там, прислал Александру Македонскому
своего ангела, чтобы приводить под его власть великих
царей и множество людей.
Однако тема божественного предначертания зву-
чала в летописи более настойчиво в пересказе ветхо-
заветных и новозаветных притчей, а при изложении
событий русской истории промысел божий упоминался
сравнительно редко. Даже ранние исследователи «По-
вести временных лет» обращали внимание на ее сдер-
жанность в отношении фантастики и баснословия.
А Шлецер писал, что «Повесть» более скупа на басно-
словие, чем современные ей западноевропейские хро-
ники. Эпизод с ангелом, помогавшим русским воинам
на поле боя в 1111 г., исключителен, как и прямое вме-
шательство Бога в события русской истории.
Посмотрим, как в «Повести временных лет» ре-
шался один из труднейших вопросов средневековой
идеологии — о соотношении провиденциализма и сво-
боды воли. По Августину, свободная воля была как бы
запрограммирована Богом, и то, что представлялось
результатом свободных волевых решений людей, в дей-
ствительности оказывалось следствием божественного
промысла. У летописцев доминирует иное объяснение
волевых решений людей. Их историческая жизнь яв-
ляется как бы ареной борьбы божественного и дьяволь-
ского, а свобода воли выражается в возможности вы-
бора между добром и злом. Причиной временных успе-
хов дьявола всегда были сомнения «нетвердых верою»
и и/к нежелание «ходити путем» господним. Так объяс-
нял бедствия и зло на земле автор «Слова о ведре и
казнях божиих» 3 Ответственность людей за беса, в
них вселившегося, доказывалась утверждением, что к
крепким в вере людям доступ сатане закрыт.
В ряде мест летописец рассуждал о том, как Бог
3Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914.
С. 120.
62
заботится о возвращении своего стада на путь истин-
ный и как он наказывает за то, что люди поддаются
дьявольским соблазнам. Под 1024 г. поясняется, что
«Бог наводит по грехом на куюждо землю гладом, или
мором, ли ведром, ли иною казнью». В связи с пора-
жением русских князей в 1068 г. на р. Альте летописец
добавляет, что иноплеменников Бог тоже наводит «по
гневу» своему, чтобы, пережив такое горе, люди вспом-
нили о Боге. А под 1093 г., когда русские князья снова
потерпели поражение от половцев, летописец вносит
такое пояснение: «Се бо на ны Бог попусти поганыя,
не яко милуя их, но нас кажа, да быхом ся востягнули
от злых дел. Сим казнить ны нахоженьем поганых; се
бо есть батог его, да негли втягнувшеся вспомянемъся
от злаго пути своего» 4 (Это ведь Бог напустил на нас
поганых, не их милуя, а нас наказывая, чтобы мы воз-
держались от скверных дел. Так он наказывает нас
нашествием поганых; это ведь батог его, чтобы мы,
опомнившись, воздержались от дурного пути своего)
Религиозный характер рассуждений о карах божиих
совершенно очевиден. Однако этим не исчерпывается
содержание подобных рассуждений. Говоря о грехах,
за которые Бог насылает на людей кары, летописец
далеко не всегда ограничивается общими словами о
злых делах и о забвении Бога. Чаще осуждение грехов
и нравоучения летописца носят конкретный характер
и основаны не на противопоставлении царства божия
суетным и греховным делам, а на*противопоставлении
добрых земных дел земным же злым делам. И тут мы
переходим от религиозно-философских представлений
летописца об истории к его историко-политическим
воззрениям.
Вспоминая тех, кого летописец особенно резко осуж-
дает, остановимся прежде всего на Святополке, затеяв-
шем братоубийственную войну и повинном в гибели
князей Бориса и Глеба. Летописец именует Святополка
окаянным и так описывает его конец: «К вечеру же
одоле Ярослав, а Святополк бежа. И бежащю ему,
нападе на нь бес, и раслабеша кости его...». Пресле-
дуемый страхами, князь бежал через всю Польскую
землю и «испроверже зле живот свой» (кончил свою
4 ПВЛ. Ч. 1. С. 100, 112, 145.
63
бесчестную жизнь) в пустынном месте на границе Поль-
ши и Чехии. После смерти Святополк терпел вечные
муки.
Изяслав киевский нарушил крестное целование и
бросил Всеслава полоцкого в тюрьму. Когда в резуль-
тате киевского восстания 1068 г. последний был осво-
божден и посажен на киевский стол, он сказал, что
освободил его от ямы и покарал Изяслава крест чест-
ной. «Понеже велика есть сила крестная: крестомь бо
побежени бывають силы бесовьскыя, крест бо князем
в бранех пособить...» 5 Под 1073 г. говорится о распре
между братьями Ярославичами, возбужденной дьяво-
лом. Автор соответствующего летописного текста (ви-
димо, Никон) обвиняет Святослава в том, что тот стал
инициатором изгнания Изяслава из Киева и тем самым
преступил завет отца и нарушил божеский завет.
Междоусобия князей, козни и клятвопреступления
во взаимоотношениях между ними осуждаются в ле-
тописи предметно и с указанием виновных в грехе лю-
дей. При этом летописец напоминал, что дьявол ра-
дуется злому убийству и кровопролитию и потому воз-
буждает ссоры, зависть, братоненавистничество и кле-
вету. Бориса, мученически погибшего от руки Свято-
полка, летописец славил за то, что он был врагом сму-
ты и отказался от борьбы за власть, и за то, что после
смерти отца почитал старшего брата «в отца место» 6
Очень высокую оценку летописец дал Владимиру Мо-
номаху не только потому, что тот был исполнен любви
и уважения к попам и монахам, но и за то, что много
сделал для прекращения внутрикняжеских усобиц и
объединения сил для борьбы с половцами.
Призывы к преодолению внутренних политических
смут и борьбе с иноземными нашествиями выступают
лейтмотивом большинства нравоучений «Повести».
Летописцу близка задача обороны Русской земли от
иноземцев, и прежде всего от степняков-кочевников.
Подобным патриотическим стремлением «Повесть вре-
менных лет» проникнута так же, как героический бы-
линный эпос или «Слово о полку Игореве».
В процессе и после расселения восточнославянских
5 Там же. С. 98, 115.
6 Там же. С. 90.
64
племен в бассейнах Днепра, Волхова и Оки, в резуль-
тате смешения этих племен между собой и с финским
и балтским населением формировалась древнерусская
народность. Передвижения, вызванные хозяйственны-
ми нуждами и крупными военно-политическими пред-
приятиями (например, походами на Византию и на
Каспий), способствовали слиянию племен. А этот этно-
генетический процесс привел к тому, что славянское
и ославянившееся население постепенно начинало
осознавать себя как единую русскую народность —
Русскую землю. Интересно, что в X в., а иногда
и XI в. и даже XII в. этим именем назывались Киев-
ская, Черниговская и Преяславская области, тогда
как Новгородская, Ростовская и Галицкая области
в нее не входили. Но уже в текстах, относящихся
к концу XI и к началу XII в., прослеживается широкое
понимание Руси как земли всех восточных славян
как синонима древнерусской народности 7 Нельзя ска-
зать, что до конца XI в. сознание общности русской
народности не сделало никаких успехов. Но в XI —
XI I вв. оно утверждалось еще прочнее. Распространение
православия и общий ущерб от набегов иноверцев-
кочевников способствовали укоренению данного со-
знания.
Когда же сознание этнической и религиозной
общности Русской земли окрепло, о государственном
единстве не могло быть речи, поскольку при тогдашнем
уровне экономического развития ни один князь не рас-
полагал средствами, чтобы безраздельно подчинить
себе войско и управленческий аппарат Русской земли.
Войско и администрация были нераздельны с земле-
владением, и землевладельцы могли объединяться
только на основе вассальных отношений и более или
менее добровольных соглашений. Понимая, что кня-
жеские междоусобицы затрудняют оборону и разоряют
страну, авторы «Повести» не могли возвыситься до
идеи единого государства и централизованной власти.
Летописец сочувственно излагал завещание умираю-
7 Шахматов А. А. Разыскания о древнейших летописных
сводах. СПб., 1908. С. 2 и сл.; Насонов А. Н. «Русская земля»
и образование территории древнерусского государства. М., 1951.
С. 29 и сл.; Львов А. С. Лексика «Повести временных лет».
М., 1975. С. 181 — 182.
3 А. Л. Шапиро
65
щего Ярослава и его обращение к детям «Аще будете
в любви межю собою, Бог будеть в вас, и покорить вы
противныя под вы... аще ли будете ненавидно живуще,
в распрях... то погибнете сами и погубите землю отець
своих и дед своих, юже налезоша трудомь своимь
великым».
И древнерусские князья, и летописцы убеждали
в необходимости не политического единства русской
земли, а единения владетельных князей под верхо-
венством князя Киевского. Ярослав говорил своим
сыновьям: «Се же поручаю в собе место стол старей-
шему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев;
сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы
будеть в мене место. А Святославу даю Чернигов, а Все-
володу Переяславль, а Игорю Володимерь, а Вячеславу
Смоленск». Из этого завещания видно отличие единства
земли с одним государем от единения со многими госу-
дарями, которые должны держать старшего «в отца
место». Сейчас для нас важно отметить, что непрочное
единение лежало не только в основе политического
строительства Киевской Руси, но и в основе полити-
ческих воззрений историков-летописцев. И позднее идея
государственного единства под властью одного князя
оставалась чуждой сознанию правящих верхов и созна-
нию летописцев. С этой точки зрения характерны
слова, которые, по летописи, произнес Юрий Долгору-
кий: «Тако ли мне части нетоу в Роуской земли и моим
детем!»8 Претендующий на старейшинство князь в то
же время убежден, что его дети, как и другие Рюрико-
вичи, имеют право на свою часть в Русской земле.
Идея единения, о которой говорил еще А. Е. Прес-
няков, несомненно была жива на всем протяжении
периода феодальной раздробленности9. Характеризуя
роль литературы в Киевской Руси, Д. С. Лихачев выска-
8 Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. II.
СПб., 1908. Стб. 374.
9 Пресняков А. Е. Образование великорусского государ-
ства. СПб., 1918. С. 47.— Говоря о киевском летописном своде
1199 г., Б. А. Рыбаков заметил, что в этом памятнике, как и в
«Слове о полку Игореве», проводится в условиях начавшейся
феодальной раздробленности идея единства Руси, вернее, идея
«создания дружной федерации» для организации отпора нападения
половцев и других внешних врагов (Рыбаков Б. А. Древняя
66
зал предположение, что при слабости экономических
связей и еще большей слабости военного положения
страны, раздираемой усобицами, главной сдерживаю-
щей силой, противостоящей возрастанию опасности
феодальной раздробленности, явилась сила моральная,
сила патриотизма, сила церковной проповеди верности.
Князья постоянно целовали крест, обещая помогать
и не изменять друг другу. В условиях, когда единство
государства не могло существовать без интенсивного
развития личных патриотических качеств, нужны были
произведения, которые активно выступали бы против
раздоров князей 10
Связь литературы с жизнью, конечно, была дву-
сторонней. Литература учила жить. В то же время она
отражала жизнь и учила только тому, что ей подсказы-
вала жизнь. Характер призывов, с которыми летописцы
обращались к князьям, определялся не необходимостью
восполнить то, чего не было в политической жизни
страны, а тем, что в ней было.
Нам представляется, что связи между литературой
(в частности, летописью) и экономическим и военно-
политическим положением страны являлись не столько
обратными, сколько прямыми. Моральные и религиоз-
ные доводы, которые литература приводила против
междоусобиц, соответствовали степени формирования
древнерусской народности и задачам ее обороны.
В то же время характер этих доводов определялся
социально-экономической и военно-политической об-
становкой эпохи. Именно поэтому летописцы выступали
не за единство государства, а за единение князей, вла-
дельческие права каждого из которых литература
XII в. не ставила под сомнение.
Для политических воззрений древнерусских лето-
писцев характерно не только убеждение во владель-
ческих правах занимавших столы князей Рюрикова
дома. Авторы летописей доказывали также монополь-
ное право на столы за князьями Рюриковичами. Не-
даром летописец приписывает Олегу такое обращение
Русь. С. 358). Как видим, Б. А. Рыбаков считает, что примени-
тельно к данному периоду вернее говорить об идее создания дру-
жественной федерации, чем об идее единства.
10 Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X — XVII ве-
ков. Л., 1973. С. 55.
Зф 67
к Аскольду и Диру, княжившим в Киеве: «„Вы неста
князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа“. И выне-
соша Игоря: „А се есть сын Рюриков" ». В другом
месте он говорит, что Аскольд и Дир были не родичами,
а боярами Рюрика. Этим обстоятельством оправды-
вается и лишение их киевского престола, и гибель
от руки Олега.
О взаимосвязи Олега с Рюриком и Игорем в древне-
русской литературе имеются разные версии. Автор
«Повести временных лет» избрал ту из них, в которой
Олег представляется родственником Рюрика и как бы
регентом на время малолетства Игоря.
Летописец резко осуждает неверность народа князь-
ям и народные восстания. В его рассказе о восстании
1068 г. киевляне сами признают, что они «зло створили,
князя своего прогнавше». А в тексте о восстании 1113 г.
киевляне говорят, что «много зло уздвигнеться», если
князь Владимир Мономах не поторопится в мятежный
Киев 11 Это зло усматривается в угрозе разграб-
ления двора княгини — вдовы Святополка, бояр и мо-
настырей.
Неверность бояр князю летописец также считает
большим злом. Воевода Ярополка Святославича Блуд
изменил своему князю и способствовал его убийству.
«О злая лесть (ложь.— А. Ш.) человеческа!» — вос-
клицает по этому поводу летописец. И далее: «То суть
неистовии, иже приемше от князя или от господина сво-
его честь ли дары, ти мыслить о главе князя своего
на погубленье, горьше суть бесов таковии» * 12 Человек,
изменивший господину и способствовавший его гибели,
хуже беса!
В то же время князь должен заботиться о дружине
и опираться на нее. В доказательство этого тезиса под
996 г. в «Повести» приводится назидательный рас-
сказ о том, как созванные пировать на княжеский двор
дружинники возроптали на то, что они едят не серебря-
ными, а деревянными ложками. Владимир тотчас же
велел «исковати лжице серебрены», сказав при этом:
«Сребром и златом не имам налести дружины (не найду
себе дружины.— А. Ш.), а дружиною налезу сребро и
Ж Л. Ч. I. С. 116, 196.
и же. С. 54—55.
68
злато». Этот текст А. А. Шахматов отнес к древней-
шему летописному своду первой половины XI в. Но и в
сводах второй половины века мы встречаем доказатель-
ства предпочтительности для князя иметь больше дру-
жинников, чем богатства. Дружинная точка зрения
проявляется в постоянных известиях о совещании
князей с дружинниками и о воинской доблести дружин-
ников в сражениях.
Сопоставляя тексты, входившие в своды первой и
второй половины XI в., мы можем заметить, как меня-
лись взгляды летописцев в связи с эволюцией социаль-
ных отношений на Руси и характера военного и дру-
жинного быта. Во времена Олега, Игоря и Святослава
основные средства существования и обогащения дру-
жинники добывали путем сбора дани и полюдья,
а также путем неустанных, иногда весьма отдаленных
походов. Воспользовавшись таким отдаленным походом
< Святослава на Дунай, печенеги напали на Русь. В этой
связи автор Древнейшего летописного свода, относя-
щегося к первой половине XI в., сообщал, что киев-
ляне послали к своему князю гонцов с упреками: «Ты,
княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся
охабив (а свою покинул.— А. И/.)». Услышав это,
Святослав «вборзе вседе на коне с дружиною своею» и
прогнал печенегов13 Древнейший летописец явно не
одобрял Святослава, отдавшего предпочтение дальнему
походу, а не обороне своей отчизны. А предположи-
тельный составитель свода начала 1090-х годов Иван
рассуждает уже иначе. В пример новым правителям
он ставит древних князей и мужей, которые обороняли
Русскую землю, принимали под свою власть иные
страны, а не собирали «многая имения» и не наклады-
вали на людей неправедных вир и продаж. Тогда
дружина «кормяхуся, воюючи иныя страны», и «не
кладяху на свои жены златых обручей, но хожаху
жены их в сребре. И расплодили были землю Рускую».
Разумеется, речь здесь шла не об отрицании экс-
плуатации народа превращавшимися в феодалов дру-
жинниками, а о злоупотреблениях, которых не было при
первых князьях. Те далекие времена, когда дружина
13 Ш а х м а т о в А. А. Разыскания о древнейших русских
летописных сводах. С. 547.
69
кормилась, «воюючи иныя страны», представлялись
в конце XI в. благодатными по сравнению с новыми,
когда оседавшие князья с дружинами собирали
«многия имения» с собственного народа и порабо-
щали его.
Изменилась оценка первых князей: летописец конца
XI в. превозносил их за то, что они обороняли Русскую
землю, забыв, что предшественник порицал их именно
за то, что они недостаточно ее обороняли. Для летописи
первой половины века виры, продажи и расхищение
имений соотечественников не казались еще чем-то тяже-
лым, видимо, потому, что они действительно не были
так тяжелы. А во второй половине XI в. эти формы угне-
тения, сопутствовавшие развитию феодализма, рас-
сматривались как большое зло. Так социально-полити-
ческое развитие страны влияло на развитие истори-
ческих взглядов и оценок летописцев. Сдвиги, происхо-
дившие в социально-политической жизни, влияли и на
характер изображения человека в древнерусском лето-
писании. Характеристика первых киевских князей опре-
делялась фольклорным материалом. Отмечая это об-
стоятельство, Д. С. Лихачев условно именует стиль,
характерный для изображения первых киевских князей,
эпическим 14
Первые князья, действительно, выступают в летопи-
си как люди богатырского подвига. Однако летописные
характеристики Олега, Игоря и Святослава отличались
от характеристик богатырей в героическом эпосе. И от-
личие это прежде всего заключалось в том, что лето-
писному описанию людей в гораздо меньшей степени,
чем эпосу, присущ сюжетный вымысел. Конечно, леген-
ды (например, о смерти Олега или мести Ольги) в этих
характеристиках оставались, но в основном они строи-
лись на фактах, которые подтверждаются, когда их
можно сопоставить с показаниями других, и в частности
иностранных источников. Источником летописных ха-
рактеристик первых князей является не героический
эпос, а исторические предания, быть может, и древней-
шие исторические записи. В какой мере это обстоятель-
ство сказывалось на литературном стиле, не беремся
14 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси.
М.; Л., 1958. С. 71.
70
судить, но на воспроизведение исторического портрета
оно влияло несомненно. Для историка особенно важно,
что, рисуя образы первых князей, летописец руковод-
ствовался не столько эпическими трафаретами, сколько
жизненными фактами и ситуациями.
Вопреки мнению И. П. Еремина 15, говорить о стили-
стических трафаретах в характеристиках ранних киев-
ских князей не приходится. У каждого князя свое
обличье, характер. Каждый раз летописец находит осо-
бые, не повторяющиеся в других описаниях, слова.
Так Олег, и не только он, именуется Вещим. Княгиня
Ольга, «мудрейшая из жен», «переклюкала» визан-
тийского императора (обманула его и отстранилась от
бракосочетания с ним). Князь Святослав рисуется как
мужественный предводитель, не изнеженный дворцовой
роскошью и действующий в духе рыцарской чести
и доблести. Вспомним только знаменитую характери-
стику «Повести временных лет»: «И легъко ходя, аки
пардус (леопард. — Л. Ш.), войны многи творяше.
Ходя воз по собе не вожаше, ни котьла, ни мяс варя,
но, по гонку изрезав конину ли, зверину ли, или говя-
дину, на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но подъ-
клад постлав (постелив потник.— А. Ш.) и седло в
головах ...И посылаше к странам, глаголя: „Хочу на
вы ити“». Замечательно не только то, что в этой харак-
теристике нет штампов, но и то, что характеристика,
которую дал греческий писатель Лев Диакон, воочию
видевший Святослава, не противоречит летописной,
в сущности близка к ней.
Владимира Святославича летописец характеризует
такими словами: «Просвещен сам, и сынове его, и земля
его» 16 Одна из характеристик Ярослава Владимиро-
вича: «...книгам прилежа, и почитае ё часто в нощи и
в дне» (к книгам проявлял усердие, часто читая их
ночью и днем). «Отець бо сего Володимер землю взора
15 Еремин И. П. Литература Древней Руси. М.; Л., 1966.
С. 76.
16 Автор слова «О законе и благодати» митрополит Иларион
(XI в.) характеризовал Владимира как человека глубокого ума
и самостоятельных решений. Он писал, что Владимир принял
христианство и крестил Русь, никем и ничем не призываемый,
«токмо от благого смысла и остроумия разумел», что истинный
Б°г — это Бог христианский (Г олубинский Е. История русской
Церкви. Т. 1. Первая половина тома. М., 1901. С. 843).
71
и умягчи, рекше крещеньемь просветив. Сь же насел
книжными словесы сердца верных людей; и мы пожи-
наем, ученье приемлюще книжное». Вряд ли можно
эти тексты, насыщенные конкретным содержанием, ин-
дивидуальными характеристиками и нестандартными
сравнениями и образами, признать эпическими штам-
пами, или трафаретами, хотя воздействие фольклор-
ных традиций изображения героев, несомненно, ска-
зывалось.
Утверждение и развитие феодальных отношений и
связанное с ними завоевание христианской религией
господствующих позиций в идеологии оказали огром-
ное влияние на трактовку человека в летописании
XI—XIII вв. Такие биографические сведения, как
рождение, женитьба и смерть, приводятся только о
князьях. Проведение походов или дипломатических
переговоров приписываются одним князьям. Князей
в период феодальной раздробленности было великое
множество, и их характеристики становятся все более
однотипными и трафаретными. Вот несколько взятых
наудачу летописных оценок ординарных князей. Лев,
внук Романа Галицкого, «князь доумен и хоробор
и крепок на рати, не мало бо показа моужьство свое
во многых ратех». В 1292 г. умер Пинский князь Юрий
Владимирович, «кроткыи, смиреныи, правдивые; и
плакася по нем княгини его и сынове его, и брат его...
и вси людье плакахоуся по нем плачем велики. Тое же
зимы преставися Степаньскии князь Иван сын Глебов.
Плакахоуся по нем вси людье от мала и до велика» 17
По мере утверждения и развития сословного
разграничения и иерархичности строя вырабатывались
и устойчивые представления об идеальных образах
князей, представителей черного и белого духовенства,
дружинников и бояр, городского и сельского населения.
Средневековые теоретики и историки выработали осно-
ванные на житейской практике черты, которые должны
быть присущи каждой из этих категорий. Положи-
тельных героев летописец наделял полным набором
идеальных черт. Отрицательные же герои, наоборот,
оказывались полностью лишенными их. Так складыва-
лись трафареты изображения, различные для разных
17 ПСРЛ. Т. II. Стб. 935, 938.
72
категорий населения и общие для представителей одной
и той же категории.
К идеальным чертам князя относятся бесстрашие,
мужество, щедрость. Хорошие князья выступали «стра-
дальцами» за Русскую землю и были «страшны по-
ганым». Хороший князь обязательно христолюбив, ни-
щелюбив, покровительствует убогим, вдовам и сиротам
и прежде всего заботится о мире в княжеской среде
и об отсутствии междоусобиц. Вот летописная оценка
действительно выдающегося русского князя Владимира
Мономаха: «Преставися благоверный (и благородный)
князь христолюбивый великыи князь всея Руси Воло-
димерь Мономах, иже просвети Рускую землю акы
солнце луча пущая. Его же слух произиде по всим
странам, наипаче же бе страшен поганым, брато-
любець и нищелюбець и добрый страдалець за Рускую
землю... весь народ и вси людие по немь плакахуся,
якоже дети по отцю или по матери» 18
Подобные панегирические характеристики высоко-
ценимых хронистом князей не были особенностью
русского летописания. Вот, например, оценка импера-
тора Генриха VII, данная Иоанном Винтертурским:
«Он был мерилом правосудия, воплощением закона,
светочем церкви [государем], принуждавшим наг-
лость к молчанию, поборником улучшения, выдаю-
щимся бойцом за правду» и носителем других добро-
детелей, среди которых — и защита бедных, и привер-
женность евангельскому учению 19
Христианское вероучение прославлялось не только
в признании благочестия непременным качеством всех
положительных персонажей летописи. Под воздей-
ствием провиденциализма и аскетической церковной
идеологии вырабатывалось небрежение к личным пси-
хологическим мотивам действия людей. Благодаря этой
идеологии в летописях описываются действия и поступ-
ки, но не психологические причины, их вызвавшие.
«Летописец оценивает не психологию князя, а его
поведение, политическое в первую очередь. Его инте-
ресуют поступки князя, а не их психологическая моти-
18 Там же. С. 289.
19 Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая
историография. М.; Л., 1964. С. 114.
73
вировка». Летописец никогда не входит в психологи-
ческое объяснение поступков князей и других героев
своего повествования 20 В соответствии с провиден-
циадистскими воззрениями причины событий следует
искать не в человеческих стремлениях и помыслах, а
в божественном предначертании.
Типичное для средневековых жизнеописаний отсут-
ствие интереса к индивидуальной психологии и осо-
бенностям человеческого характера приводило к тому,
что биографы не умели изобразить характер в его
развитии, движении. Изображаемые святые или вообще
добрые люди были воплощением абсолютной добро-
детели; они и рождались, и умирали святыми 21 То же
самое можно сказать о людях, которые являлись
антиподами святых — о злодеях. И их характеры не
менялись и не развивались: они рождаются и умирают
злодеями, не совершив в жизни ни единого доброго
поступка.
И. П. Еремин писал, что летописные святые обра-
щают на себя внимание «принципиальной» алогич-
ностью своих речей и поступков 22 Князю Борису была
весть о том, что брат хочет его погубить. Но он ничего
не сделал, чтобы предупредить преступление; при виде
же своих убийц «нача пети псалтырь» и молиться.
Но действуя не так, как все, действуя, с их точки зре-
ния, алогично, Борис поступал в соответствии с аскети-
ческим идеалом средневековья, с идеалом святого
«страстотерпца».
Пренебрежение к психологическим мотивам чело-
веческих поступков и плотским интересам людей рас-
пространялось и на их внешнее описание. Летописец
редко описывает внешность даже самых славных кня-
зей. Он использует характеристики, полностью соот-
ветствующие благочестивому и добродетельному внут-
реннему облику героя. Это не лицо, а лик. Вот, на-
пример, портрет добродетельного князя Мстислава
20 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси.
С. 65.
21 Иногда под действием божьей благодати или усвоения Христо-
ва учения закоренелый грешник мог стать святым, как это было,
например, с киевским князем Владимиром Святославичем, приняв-
шим христианство и крестившим Русь.
22 Е р е м и н И. П. Литература Древней Руси. С. 78.
74 .
Владимировича: «...бе же Мстислав дебел теломь (до-
роден.— А. Ш.), чермен лицем (румян. — А. Ш.),
великыма очима, храборь на рати, милостив, любяше
дружину по велику, именья не щадяше, ни питья, ни
еденья браняше» 23
Вытекавшее из провиденциализма и аскетизма не-
брежение к психологическим характеристикам, к изо-
бражению людских характеров в развитии, к инди-
видуальным особенностям свидетельствовало, как мы
уже отмечали, о шаге назад, сделанном средневеко-
вой провиденциалистской историографией по сравнению
с античным прагматизмом. Однако преувеличивать
значение этого попятного движения не следует. Вспом-
ним, что к поступкам, выражавшимся в политической
борьбе, наши летописцы были очень внимательны.
Читатель черпал свои представления о князьях и
других официальных лицах, попадавших в летопись,
не по выспренным трафаретным характеристикам, ко-
торые приурочивались к моменту смерти и носили
характер некрологов, а по многочисленным погодным
сообщениям об их поступках. Степень внимания лето-
писца к светской, прежде всего политической, жизни,
степень достоверности летописных известий о ней имеют
для современного историка первостепенное значение.
В отечественной литературе шли споры об облике
летописцев, о степени их отрешенности от полити-
ческих интересов, об их беспристрастности. А. А. Шах-
матов, например, считал, что «рукой летописца управ-
ляли политические страсти и мирские интересы»24 25
При этом он основывался главным образом на при-
страстиях летописцев к тому или иному центру (Киеву,
Новгороду, Твери, Москве и т. д.). Д. С. Лихачев взгля-
нул на дело шире, отметив, что в летописи отражена
не только идеология разных феодальных центров, но и
идеология определенного общественного класса2А
А по мнению М. Д. Приселкова, авторы «Повести
временных лет» перерабатывали предыдущие своды
23 пвл. ч. I. С. 101.
24 Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916.
С. XVI.
25 Лихачев Д. С. Повесть временных лет (историко-лите-
ратурный очерк)//ПВЛ/Под ред. В. П. Адриановой-Перетц.
Ч. II. М.; Л., 1950. С. 45.
75
в угоду своим политическим воззрениям; некоторые
известия исключали из них, другие—переделывали
(в частности, для того чтобы доказать, что никто,
кроме династии Рюриковичей, никогда не пользовался
на Руси законной княжеской властью). М. Д. Присел-
ков даже высказал предположение, что текст 997 г.
о белгородском вече, принявшем поспешное (и оказав-
шееся неверным) решение сдать город печенегам, был
включен Нестором в «Повесть», «чтобы, показать не-
поворотливость и непригодность вечевого строя в кри-
тические моменты». Приселков говорил об откликах
на современность, спрятанных Нестором «в повест-
вовании о древнейших временах», об умышленном
нежелании автора Древнейшего летописного свода
рассказать «о действительном ходе событий, привед-
шем к крещению Владимира»26 Несогласованности
и противоречия, которые имелись в древнем летописа-
нии, Приселков склонен был приписать изменениям,
которые позднейшие летописцы вносили под влиянием
своих политических воззрений и в угоду тем или иным
князьям.
По мнению И. П. Еремина, действительный лето-
писец, каким он рисуется на основе реально дошед-
шей «Повести временных лет», не так обуреваем полити-
ческими страстями и не так хитер, как в этом пытаются
нас уверить. Летописец не переставляет события и
не извращает их действительный порядок. Как считал
исследователь, летописец находился, «вопреки обще-
принятому мнению, гораздо ближе к пушкинскому
Пимену; не мудрствуя лукаво, правдиво описывал он
все, что знал, что считал необходимым рассказать».
Еремин полагал, что авторы «Повести» стояли в сто-
роне от междукняжеских распрей и осуждали их, зани-
мая гезависимую позицию. Они выступали скорее в ка-
честве моралистов, чем политиков, и выражали об-
щественное мнение земли Русской 27
Можно согласиться с точкой зрения И. П. Еремина,
выразившего сомнение по поводу некоторых гипоте-
тических толкований летописных текстов, предложен-
26 Приселков М. Д. История русского летописания XI —
XII вв. Л., 1940. С. 28, 40, 41.
27 Е р е м и н И. П. Литература Древней Руси. С. 63—64.
76
них А. А. Шахматовым и М. Д. Приселковым. Сомни-
тельны, в частности, предположения о включении в
«Повесть» рассказа о белгородском вече 997 г. под
влиянием антивечевых настроений Нестора. Подобное
предположение тем более искусственно, что во мно-
жестве других известий «Повести» о вечевых собрани-
ях голос осуждения слышится только в тех случаях,
гда вечевые собрания носили бунтарский характер.
Но когда Еремин писал, что летописцы стояли в сто-
роне от междукняжеских споров, он явно ошибался.
Нельзя считать, что на подборе материалов, включав-
шихся летописцами в свои произведения, и на харак-
теристике и оценке фактов не отражались их общест-
венно-политические воззрения.
Вместе с тем необходимо отметить, что летописцы
с большой осторожностью и бережностью относились
к показаниям своих предшественников. Для характери-
стики этой особенности древних летописей обратимся
к рассказам о совещании на Долобском озере. Во
второй и, вероятно, в первой редакциях «Повести»
есть рассказ о совещании князей Святополка и Вла-
димира Мономаха и их дружин на Долобском озере
в 1103 г. Обсуждался вопрос о походе на половцев,
причем дружинники Святополка возражали против
похода в весеннее время, когда смердьи кони, которых
нужно было мобилизовать в поход, были необходимы
на сельскохозяйственных работах. Однако Мономах
убедил выступать немедленно, чтобы предупредить
нашествие половцев, в результате которого будут
погублены и смердьи кони, и сами смерды, и их семьи.
В третьей редакции «Повести» снова говорится
о совещании на Долобском озере в 1111 г. Мономах
теми же словами, что и в известии 1103 г., убеждает
участников совещания в необходимости похода, кото-
рый и был проведен затем с полным успехом.
Можно полагать, что текст, относящийся к совеща-
нию 1103 г., был перенесен составителем третьей
редакции «Повести» на 1111 г. Но стремясь выставить
Владимира в наиболее выгодном свете, он вносит из-
менения в более ранний текст. Б. А. Романов обратил
внимание на то, что в ранней редакции «Повести»,
в 1103 г. «вложи Бог оу серьдце» Святополку и Вла-
димиру благую мысль созвать совещание для органи-
77
зации отпора половцам. А в третьей редакции, в 1111 г.
эту благую мысль Бог вложил уже в сердце одному
Владимиру. Согласно ранней редакции, в качестве
противников Владимира в 1103 г. выступала «дружина
Святополка», а согласно третьей — в 1111 г. против
Владимира «хотять молвити» обе дружины. Поскольку
планы находившегося в изоляции Мономаха оказались
правильными, его роль выступает в третьей редакции
особенно эффектной и благородной 28 Но отмечая при-
страстное отношение (и иямянного составителя позд-
ней редакции «Повести» к Мономаху, мы в то же время
должны учитывать, что, создав исправленный текст
о Долобском совещании, он оставил в неприкосновен-
ности и старый текст. Оба они помещены под разными
годами, и составителя позднейшей редакции не смутило
то странное обстоятельство, что в 1111 г. повторилось
проходившее в 1103 г. совещание, и на обоих Владимир
произносит почти идентичные речи, полемизируя с
дружинниками, которых он полностью убедил раньше.
Этот частный случай иллюстрирует отношение
сводчиков к труду своих предшественников. Мы не мо-
жем сказать, что позднейший летописец никогда не
отбрасывал того, что включалось в предыдущие своды
или их редакции. Нельзя также утверждать, что лето-
писец ничего не заменял в тексте предшественника.
Следует согласиться с Д. С. Лихачевым, что летописец
обычно живо реагирует на события современности,
«но последующий компилятор механически соединяет
известия разных летописцев» 29 Поэтому современные
исследователи открывают в дошедших до нас летопис-
ных сводах более древние пласты недошедших ле-
тописей. Именно благодаря этому удается создать
генеалогические схемы русского летописания.
Выясняя вопрос о степени беспристрастности лето-
писцев, следует учесть и систему группировки, изло-
жения материала, которых они придерживались. Для
названной системы типично, во-первых, то, что причин-
но-следственные связи не прослеживаются. В большин-
стве случаев летописец только констатировал: «иде
28 ПСРЛ. Т. П. Стб. 252, 264; Романов Б. А. Люди
и нравы Древней Руси. М.; Л., 1966. С. 101 — 107.
29 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л.,
1979. С. 262.
78
Володимер на родимичи»; «поиде Мьстислав на
Ярослава с козары и с косогы»; «Ярослав поча ставити
городы по Ръси (по реке Рось.— А. Ш.)» и т. д. Во-вто-
рых, для системы изложения летописного материала
характерно, что летописец располагал материал по го-
дам. Поскольку войны, междукняжеские конфликты
продолжались годами, а в один и тот же год происхо-
дили разные, иногда не связанные друг с другом собы-
тия, летописец, не закончив одно описание, принимал-
ся за другое, причем разные события связывались
формулой: «того же лета», «томь де лете», «на ту же
зиму». Если в какой-нибудь год вообще не оказывалось
заслуживающих внимания летописца происшествий, он
все же отмечал: «в лето 6456», «в лето 6457».
Такую систему группировки материала летописец
вынужден был нарушать, когда включал в свой текст
сюжетные повествования. Так дело обстояло с Поуче-
нием Владимира Мономаха детям. .В этом произве-
дении князь, между прочим, рассказывал о своих по-
ходах и охотах: «А се вы поведаю, дети моя, труд свой,
оже ся есмь тружал, пути дея и ловы 13 лет». Летопи-
сец не разбил этот рассказ Мономаха по годам и по-
местил все Поучение под одним 1096 г. А под 1097 г.
в летописи помещен связный и пространный рассказ
об ослеплении князя Василько Ростиславича. И здесь
упоминались события, происходившие после 1097 г.
Повествование об ослеплении Василька являлось
самостоятельным историческим произведением, ви-
димо, принадлежавшим некоему Василию. Летописец
поместил это охватывающее несколько лет истори-
ческое повествование под одним годом.
Отход от погодного расположения материала ста-
новится более заметным в исторических произве-
дениях XIV — XVI вв., но летописный принцип оказался
очень живучим и сохранялся в XVII в., а отчасти и
в XVIII в. Подобную систему изложения Д. С. Лихачев
определял как протокольную. Быть может, точнее ее
именовать событийно-перечневой 30 Для такой системы
30 Там же. С. 256—263.— Б. А. Романов пишет, что некоторые
летописные тексты он никак не может признать протокольной
точной записью (Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси.
79
характерны неучет или во всяком случае недоучет при-
чинно-следственных связей, выдвижение на передний
план только связей хронологических. Логическое един-
ство событий при этом страдало, все изложение стано-
вилось фрагментарным и разорванным, но точность
в какой-то мере выигрывала, поскольку субъекти-
визм автора сильнее всего проявлялся не в перечне
фактов, а в их характеристике и оценке. Документаль-
ность подобных записей проявлялась в точности дати-
ровок (нередко указывается не только год, но и месяц,
и число), в поименных указаниях на князей — участ-
ников событий и на месте, где они происходили.
Характеризуя систему расположения летописного
материала по годам, И. П. Еремин писал о допрагма-
тическом историческом мышлении летописца с харак-
терным выпадением реального причинно-следственного
контекста. При таком выпадении, продолжал исследо-
ватель, история распадалась на ряд фактов, не соеди-
ненных между собою видимыми связями, и разроз-
ненные звенья приходилось связывать в одну цепь с
помощью времени. Так сложились летописи как погод-
ные записи31 В отличие от Еремина, Лихачев не
считает, что можно говорить об особом допрагмати-
ческом мышлении. По его мнению, летописец был спо-
собен видеть прагматическую связь фактов. Но в силу
особой философии истории он стремился не замечать
эту связь, так как для него была важнее общая
зависимость фактов от божественной воли 32 Лихачев
даже склонен видеть в системе изложения летописца
известную нарочитость. Характерная для летописи
«капризная прерывистость, неполнота деловых, реаль-
ных объяснений подчеркивает сознание того, что жизнь
управляется более глубокими потусторонними силами.
Многое может представиться читателю летописи бес-
смысленным, суетным, „пустяковым" Это и есть цель
летописца. Он показывает „суетность" истории»33
В отличие от светской суетной истории, «священ-
ная история» излагается в более общих, значитель-
ных планах.
31 Еремин И. П. Литература Древней Руси. С. 72.
32 Л и х а ч е в Д. С. Поэтика древнерусской литературы. С. 259.
33 Там же.
80
Нам представляется обоснованным отказ И. П. Ере-
мина и Д. С. Лихачева от простой констатации специфи-
ческой летописной системы изложения без попытки
вскрыть ее корни, их стремление установить связь
летописного хронологизма с особенностями средневе-
кового сознания и средневековой философии истории.
При этом должны учитываться сложность и внутрен-
няя противоречивость представлений средневековых
историков. Летописец был глубоко убежден в том, что
все доброе в истории есть результат божественной
благодати; в отличие от античных историков-прагмати-
ков, он не искал причин событий в людских помыслах
и стремлениях. Поэтому его внимание не фиксиро-
валось на земных, реальных причинно-следственных
связях, а единый исторический процесс рассыпался
на множество разрозненных событий.
Но согласиться с тем, что летописец считал эти
события неважными и пустяковыми, невозможно.
Читая «Повесть временных лет», мы убеждаемся,
что ее авторы внимательно следили за борьбой между
князьями и с иноземными противниками. Авторы «По-
вести» были представителями того социального слоя,
судьбы которого зависели именно от этой полити-
ческой жизни общества. Более того, в ней летописцы
черпали материалы для своих религиозно-нравствен-
ных поучений и наставлений. Думается, что победа
или поражение в борьбе с половцами или вокняжение
того или другого князя в Киеве были не безразличны
летописцу. То, что казалось ему неважным или мало-
значительным, не включалось в летопись. Ведь в годы,
которые он упоминал, не помещая под ними никаких
известий, тоже что-то происходило, но там действи-
тельно не было ничего заслуживающего внимания.
Поэтому в Ипатьевской летописи под 1216 г. мы читаем:
«Не бысть ничто же». Отсутствие событий под 1214 г.
мотивируется тем, что «бысть тишина»,34 а в 1029 г. —
«мирно бысть». Любопытно и такое содержание Нов-
городской летописи: «В лето 6762 (1254). Добро бяше
христьяном»35 Этой лапидарной фразой ограничи-
вается запись.
34 ПСРЛ. Т. II. Стб. 735—736.
35 Новгородская летопись по синодальному харатейному
списку. СПб., 1888. С. 275.
81
Таким образом, сознание летописца не исчерпы-
валось провиденциализмом. Оно включало также глу-
бокий интерес к политической борьбе. Ее перипетии
нельзя было объяснять промыслом божиим, иначе вся
«Повесть» превратилась бы в непрестанные повторения
одних и тех же сентенций. Летописец же прибегал к ним
сравнительно редко, и в этом проявлялся его автор-
ский такт. Можно было бы вовсе отбросить массу
политических событий, но этого летописец не делал
потому, что они представляли для него и его среды
высокий интерес. Так, из сплава религиозно-прови-
денциалистских представлений и земных интересов
к повседневным политическим событиям образовался
тот событийно-перечневый стиль летописей и хроник,
который отражал средневековую историографическую
концепцию во всей ее сложности и противоречивости.
Лекция 5
ЛЕТОПИСАНИЕ
В ПЕРИОД ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ
И НА РАННИХ ЭТАПАХ ФОРМИРОВАНИЯ
ЕДИНОГО РУССКОГО ГОСУДАРСТВА
(XII — СЕРЕДИНА XV в.)
В XII — XIII вв. на Руси интенсивно протекал
процесс политического обособления княжеств и горо-
дов, определяемый в нашей литературе как феодальная
раздробленность. Он действительно заключался в уси-
лении центробежных и ослаблении центростреми-
тельных политических сил в стране, во все большем
дроблении государственной власти, в упадке влияния
Киевского великого князя, в еще более жестоких, чем
в XI в., княжеских междоусобицах, еще менее тесном
единении князей для борьбы с напором кочевников.
Но парадоксальность истории феодальной раздроб-
ленности в XII — начале XIII в. заключалась в том, что
негативные процессы политической жизни совпадали с
позитивными процессами экономического развития, и
82
прежде всего с успехами ремесла и городской культуры.
В это время значительно возросло число ремеслен-
ных специальностей и видов ремесленных изделий.
По мнению Б. А. Рыбакова, рассвет древнерусского
ремесла наступил в середине XII в. и продолжался
до самого татарского нашествия 1 В те же годы на Руси
и на Западе был сделан шаг по пути перерастания
ремесла в мелкое товарное производство; все большие
массы товаров приходили в движение. Число городов
и численность городского населения тоже заметно
увеличились. Без подобных успехов средневековых
городов не могли бы столь широко распространиться
и приобрести значительное влияние вечевые собрания,
не развивались бы так успешно церковное военное
строительство, литература, искусство и вся культура
Руси. Характерной особенностью раннего периода
феодальной раздробленности, т. е. времени, предшество-
вавшего монгольскому завоеванию, было не только ос-
лабление политических связей и раздробление русских
земель, но и значительный подъем средневековой
городской культуры.
Все сказанное имеет самое непосредственное отно-
шение к русскому летописанию XII — XIII вв. Если
применительно к XI в. мы уверенно может говорить
только о киевском и новгородском летописании, то в
XII — начале XIII в. летописание возникло в ряде
городов Северо-Восточной Руси (Владимире, Суздале,
Переславле-Залесском, Ростове), на юге (в Чернигове,
Переяславле). Существовало оно тогда и в Киеве,
Галицко-Волынской, Новгородской и других русских
землях.
Летописные своды того времени дошли до нас в
составе позднейших: свода южного происхождения,
доведенного до конца XIII в. и именуемого Ипатьев-
ским (по названию монастыря, в котором летопись
хранилась), доведенного до начала XIV в. Лав-
рентьевского (названного по имени переписчика
1377 г.), Новгородских и др. В XII в. становится
более представительным состав летописцев. Кроме
крупнейших и связанных с князьями монастырей, ле-
тописи велись непосредственно при княжеских дворах.
1 Рыбаков Б. А. Ремесло в Древней Руси. М., 1948. С. 432.
83
Летописные тексты исходили и из демократических
кругов городского населения. Это во всяком случае
относится к новгородскому летописанию. Так, среди
занимавшихся составлением новгородских летописей
церковников были тесно связанные е горожанами
приходские священники 2
Развитие культуры вообще и книжного дела в част-
ности привело в XII в. не только к расширению геогра-
фии летописания и круга летописцев, но и к некоторым
изменениям в стиле — большей пространности летопис-
ных текстов, обстоятельности, а иногда и слитности
изложения. Так, в Галицко-Волынской летописи XII в.
в ряде случаев изложение вовсе освобождалось от
погодного принципа и ведется в форме непрерывного
рассказа. Сопоставляя «Повесть временных лет»
с киевским летописанием последующего периода,
М. Д. Приселков отмечал, что в пространности
изложения, многоречивости и «литературной натаре-
лости» последнее выигрывает, но в широте общерус-
ского горизонта оно «решительно упадает»3 Это
наблюдение должно быть отнесено не только к Киев-
ской, но и к другим летописям XII — XIII вв.
Характерное для периода феодальной раздроб-
ленности преобладание интереса к местным делам
отчетливо прослеживается в новгородском летописании.
Иногда описываются местные события, представляю-
щие общий интерес. Так, под 1136 г. сообщается о том,
как новгородцы, «призваша пльсковиче и ладожаны
и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода»,
как князь, его жена, дети и теща были 28 мая аресто-
ваны и содержались в течение двух месяцев под стра-
жей в епископском дворце. Летописец перечисляет
и обвинения, предъявленные князю Всеволоду Мсти-
славичу, и среди них то, что «хотел еси сести
Переяславли» и променять новгородский стол на пере-
яславский. Подтем же годом сообщается об освещении
2 Под 1144 г. новгородский летописец говорил: «Постави мя
попомь архиепископ святый Нифонт». Это, очевидно, написал поп
Варта, составлявший летопись при церкви Якова в Неревском
конце (Новгородская летопись по синодальному харатейному
списку. СПб., 1888. С. 135).
3 Приселков М. Д. История русского летописания XI —
XV вв. Л., 1940. С. 53.
84
церкви Святого Николы 5 декабря и о других событиях
уже чисто местного значения 4.
Под 1160 г. летописец с болью повествует о стихий-
ных бедствиях, постигших новгородцев: «Том же лете
стоя все лето ведром и пригоре все жито, а на осень
уби всю ярь мороз. Еще же, за грехы наши, не то зло
оставися, нъ пакы на зиму ста вся зима теплом и
дъждемь, и гром бысть; и купляхом кадку малую по
7 кун. О, велика скърбь бяше в людьях и нужа!».
Голодовки, неурожаи, высокие хлебные цены, пожары,
тяжело сказывавшиеся на положении новгородского
населения, глубоко волновали летописцев. Повествуя
об этих событиях местной жизни, они не могли сохра-
нить бесстрастный стиль изложения. Иногда в летопись
попадали события, не представляющие никакого поли-
тического интереса, но носившие характер местной сию-
минутной сенсации, как например: «утописта два попа,
и не да епископ над ними пети» 5
Специфические особенности политической жизни и
социальной борьбы в севернорусских республиках, есте-
ственно, находили отражение в Новгородской летописи.
Это вечевые собрания, избрание посадников, тысяцких
и епископов, приглашение и изгнание князей, а также
народные восстания, которые не всегда клеймились
в духе представлений феодального боярства. Литера-
туроведы отмечают, что «демократическому» содержа-
нию новгородского летописания XII и следующих
веков соответствовали его демократический язык,
обороты деловой речи и народные просторечные выра-
жения. На стиле новгородских летописцев отразился
и язык вечевых собраний. «Вече,— пишет Д. С. Лиха-
чев,— выработало какие-то свои формы обращения к
массе, умение сжато и энергично выразить полити-
ческую программу в легко доступной и запоминаю-
щейся форме. Едва ли не именно этот отголосок веча
составляет наиболее любопытную сторону новгород-
ской летописи» 6.
Но сильнее всего демократизм проявлялся в тех
немногих текстах новгородских летописей, авторы кото-
4 Новгородская летопись... С. 128— 129.
5 Там же. С. 135, 144.
6 Лихачев Д. С. Новгород Великий. М., 1959. С. 31, 45, 46.
85
рых выступали в защиту черного люда от бояр. Так,
под 1255 г. говорится о конфликте «вятших» и меньших
людей, причем сочувствие летописца было на стороне
меньших, решивших стоять «за правду новгородскую,
за свою отчину». Совещание же «вятших» он назвал
«свет зол». С неодобрением к боярам относился автор
летописного известия о татарской переписи населения
Новгорода 1259 г. Он говорил, что бояре «творяху себе
легко, а меншим зло»7 Конечно, антибоярские на-
строения были присущи лишь отдельным летописцам
или авторам повестей, входивших в летописи. Но в ши-
роком потоке основанных на феодальных представле-
ниях летописных текстах демократическая народная
струя все же хорошо заметна. Под «отчиной», за кото-
рую в 1255 г. стояли меньшие люди, понималось нечто
иное, чем отчина русских князей. В последнем случае
подразумевались наследственные владения княжеских
династий. Когда же о своей отчине говорили мень-
шие люди, имелась в виду отчизна, а поскольку «своя»
отчизна выступает вместе с правдой новгородской,
следует полагать, что здесь речь идет о Новгороде. На-
строения местного новгородского патриотизма сказы-
ваются и в известиях о победе новгородцев над суз-
дальцами в Липецкой битве 1216 г. «О, много победы,
братье! — восклицает летописец. — Бещисльное число,
яко не можеть ум человечьей домыслити избьеных».
С таким восторгом в летописи не всегда говорилось
даже об избиении «поганых».
Внимательно следя за жизнью своей республики
и сочувствуя ее борьбе против посягательств вла-
димиро-суздальских и других князей, новгородский
летописец не был глухим к общим интересам Русской
земли. С неодобрением писал он под 1134 г., что
«раздьрася вся земля Русьская». Под 1135 г. сообща-
лось, что новгородский посадник Мирослав ходил
«мирить кыян с церниговци», но не успел в этой благо-
родной миссии, так как «сильно възмялася вся земля
Русьская». Междоусобицы киевских и черниговских
князей летописец прямо назвал злом.
Батыево нашествие заставило летописца поставить
вопрос, «кто не плачется, увидев разорение всей Рус-
7 Новгородская летопись... С. 275—276, 279.
86
ской земли?», и вспомнить сентенции летописцев XI в.
о боге, который наводит иноплеменников, чтобы греш-
ники вспомнили о нем, «усобная же рать бывает от свя-
жения дьяволя» 8 Таким образом, горькие сетования
по поводу междоусобиц в Русской земле сочетались
в Новгородской летописи с торжеством по поводу
побед Новгорода в междоусобной борьбе с князьями.
Идея общности интересов русского народа не угасла
в новгородском летописании периода феодальной раз-
дробленности, хотя раздробленность неблагоприятно
отражалась на этой идее.
Существенной особенностью отечественной историо-
графии XII в. было появление княжеских летописцев —
произведений, описывавших политическую биографию
отдельного князя, его военные походы, дипломати-
ческие переговоры, события семейной жизни. Личные
княжеские летописцы прославляли мудрость своих
князей, их воинскую доблесть, порицали и изображали
в невыгодном свете врагов. К числу таких летописцев
относился восстанавливаемый по Ипатьевскому своду
Летописец князя Игоря Святославича — героя «Слова
о полку Игореве». Автор летописи называет Игоря
«благоверным князем», под 1185 г. приводит подроб-
ности похода на половцев и бегства Игоря из половец-
кого плена (князя тщательно охраняли днем и ночью,
но он воспользовался моментом при заходе солнца,
когда «половци напилися бяхоуть коумыза») 9 По
Ипатьевской летописи восстанавливается и Летописец
Даниила Галицкого. Даниил характеризуется княжес-
ким летописцем такими словами: «Дерз и храбор, от
главы и до ногу его не бе на немь порока». Отражая
дух эпохи, летописец видел свою задачу не только в том,
чтобы «сказати бесчисленныя ряти, и великия труды,
и частыя войны», но и «многия кромолы и частыя
восстания, и многия мятежи» 10
В условиях укрепления боярского феодального зем-
левладения галицкие бояре принимали активное уча-
стие в феодальных смутах и иногда выступали против
того или иного князя. Вот почему в Летописце Да-
8 Там же. С. 203, 127, 128, 251.
9 ПСРЛ. Т. И. СПб., 1908. Стб. 651.
10 Очерки истории исторической науки в СССР/Отв. ред.
М. Н. Тихомиров. Т. 1. М., 1955. С. 63.
87
ниила Галицкого мы находим такие характеристики
крамольных бояр: у льстивого Боярина Семьюнка
лицо было красное, как у лисицы; боярин Доброслав
был таким гордым и надутым, что когда ехал на коне,
не смотрел на землю 11 Но эти сатирические характе-
ристики бояр все же не позволяют говорить об
антибоярской направленности Летописца Даниила Ро-
мановича, подобно тому, как резкие высказывания про-
тив отдельных князей не позволяют говорить об ан-
тикняжеской направленности княжеских летописцев.
По Ипатьевской и Лаврентьевской летописям вос-
станавливается и Летописец Юрия Долгорукого. Здесь
в самом доброжелательном виде предстает его деятель-
ность в конце 1140—1150-х годах, резко порицаются
враги и конкуренты. В Летописце Юрия Долгорукого
доказываются права князя на Киевский великокня-
жеский стол и на старейшинство в среде русских кня-
зей 11 12. Борьба Юрия Долгорукого за старейшинство
побуждала летописца выходить за пределы узкоместных
вопросов Ростово-Суздальской Руси. Это относится и
к другим личным княжеским летописям, а также к об-
ластным сводам, составлявшимся при князьях, которые
боролись за великокняжеский стол и за старейшинство.
Из летописей XII в., составлявшихся после «Пове-
сти временных лет», характерные черты общерусского
свода особенно отчетливо выступают во Владимир-
ском своде 1177 г. В него включены сведения о событиях
как северо-восточной, так и южной Руси. Общерусские
черты свода проявились не только в географическом
диапазоне собранных в нем известий, но и в том, что в
этом своде впервые выдвигался тезис о переносе полити-
ческого центра всех русских земель из Киева во Влади-
мир на Клязьме, идея превращения Владимира в сто-
лицу, а владимирских князей — в единственно закон-
ных претендентов на великое княжество.
Из сказанного о новгородском летописании, кня-
жеских летописцах и сводах, составлявшихся в рези-
денциях наиболее влиятельных князей, боровшихся за
старейшинство, следует, что нельзя преувеличивать
11 Лихачев Д. С. Русские летописи. М., 1973. С. 253.
12 Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской
Руси. Л., 1967. С. 60.
88
тенденции к замене общерусского летописания XI —
начала XII в. местным летописанием в последующие
столетия. Прежде всего в период феодальной раздроб-
ленности не исчезло сознание этнической и религиозной
общности русского народа. Местный патриотизм, не-
редко проявлявшийся, когда речь у летописца шла о
победах своего князя над другими князьями, не стер
общерусского патриотизма, который четко выступал,
если в летописи речь заходила об иноземных наше-
ствиях, и особенно о татаро-монгольском иге. Слож-
ность летописных сводов периода феодальной раздроб-
ленности заключалась в том, что патриотизм местный
переплетался с патриотизмом общерусским, а преобла-
дающий интерес к своей земле не исключал интереса
к другим русским землям. Вот почему общерусские
мотивы не исчезали из сводов XII — XIII вв.
К XIV — первой половине XV в. это относится еще
в большей степени, чем к предшествующему периоду.
С XIV в. началось возрождение страны после татаро-
монгольского опустошения. XIV — XV века ознаменова-
лись успехами земледелия в относительно удаленной
от татарских кочевий нечерноземной зоне, а также ро-
стом сельского населения этой зоны. Уже с XIV в.
наблюдалось восстановление городов и новое развитие
промышленного производства, причем для нашей темы
особенно важно отметить возникновение писчебумаж-
ного производства 13 XIV — XV вв. ознаменовались
культурным подъемом Руси, ярко проявившимся в архи-
тектуре, в творчестве Андрея Рублева и художников,
расписывавших новгородские церкви, в житийной ли-
тературе, в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом
побоище» и других памятниках культуры.
Без того, что было сделано простыми русскими
людьми в деревне и в городе, было бы невозможно
собрать средства, войско и оружие, необходимые для
создания единого государства, для ликвидации инозем-
ного ига. А культура, и в частности художественная
и историческая литература, способствовала укреп-
лению моральных сил страны, необходимых для борьбы
13 Об этом см.: Шапиро А. Л. Проблемы социально-
экономической истории Руси XIV — XVI вв. Л., 1977. С. 50—80,
94-139.
89
против феодальных междоусобиц и иноземного гнета.
Монгольское разорение и упадок старых городов
затруднили на время ведение летописного дела. Однако
в XIV в. и оно восстанавливалось, а в XV в. достигло
невиданных ранее масштабов. Что касается общерус-
ских летописей, то впервые после монгольского завое-
вания они возродились в Твери. К 1305 г. относится
общерусский летописный свод, который затем лег в ос-
нову Лаврентьевской летописи. Возникший при твер-
ском князе Михаиле Ярославиче, он включал ряд твер-
ских, новгородских, рязанских и других известий. И это
не случайно. Как установил М. А. Дьяконов, Михаил
Ярославич первым из русских князей стал употреблять
титул «великий князь всея Руси» 14 Тверь приобрела
ко времени составления свода 1305 г. ярлык на великое
княжение. Князь Михаил Ярославич не замыкался на
местных делах: он вел активную борьбу с Юрием
Даниловичем Московским за Владимирское великое
княжение, за Переяславль, Новгород и Нижний Нов-
город. Ав 1318 г. борьба за великокняжеский стол при-
вела князя Тверского к трагической гибели в золото-
ордынской столице. Титул «великий князь всея Руси»
после Михаила Ярославича Тверского принял Иван
Данилович Калита и его московские преемники.
А Дмитрий Донской провозгласил великое княжение
Владимирское своей отчиной (наследственным вла-
дением). Отчиной московского князя оно именовалось
в грамоте 1371 г. о перемирии с Литвой. О наследствен-
ном праве московских князей на великокняжеский
титул тогда же или несколько позже начали говорить
московские летописцы.
С великим княжением было связано старейшин-
ство в среде русских князей. Еще в Киевской Руси оно
было не обязательным свойством старшего в роду князя,
а пэинадлежностью тех старших князей, которые зани-
мали киевский стол. Во второй половине XII в. роль
киевского стола перешла к владимирскому, и связан-
ное с владимирским великим княжением старейшинство
стало объектом упорной борьбы между тверскими, мос-
ковскими и другими князьями (причем решающая роль
14 Дьяконов М. А. Очерки общественного и государствен-
ного строя Древней Руси. СПб., 1910. С. 414.
90
в их спорах оставалась за золотоордынскими ханами).
Во второй половине XIV в. в летописи проводилась
мысль, что только московский князь должен почитаться
старейшим, вне зависимости от того, является ли он
старшим по возрасту и по степени. Так, говоря о кон-
фликте между Дмитрием Ивановичем Московским и
Дмитрием Константиновичем Суздальским, летописец
пишет, что последний домогался великого княжения
«не по отчине, ни по дедине», несмотря на то, что был
старше московского по возрасту и по степени (первый
принадлежал к 13-й, а второй к 14-й ступени княжеского
родословного дерева) 15
Титулование московских князей со времен Калиты
«великими князьями всея Руси» и провозглашение при
Донском московских князей наследственными владель-
цами владимирского великокняжеского стола и моно-
польными носителями звания старейших являлись пока-
зателями растущего влияния московских князей в
жизни и в исторической литературе. Однако в XIV в.
единодержавие еще не восторжествовало над системой
вассальной подчиненности ни в жизни, ни в идеологии.
Характерно, что в «Слове о житии и представлении
(смерти. — А. Ш.) великого князя Дмитрия Ивановича
царя русьскаго» структура власти при Дмитрии Дон-
ском строилась в виде целой пирамиды стоявших под
ним властителей. Великий князь призывал их высту-
пить против Мамая, но приказать выступить еще
не мог 16
Тенденции к единодержавию и к такому русскому
летописанию, которое служило бы идее единодержавия,
пробивали себе дорогу и в первой половине XV в. Эти
тенденции проявились в своде 1408 (или 1409) г., созда-
ние которого связано с именем митрополита всея Руси
Киприана, чья церковная власть распространялась как
на восточные русские земли, еще зависимые от Орды,
так и на западнорусские земли, подвластные Литве.
Митрополит «остановился на мысли о составлении
15 Будовни ц И. У Общественно-политическая мысль Древ-
ней Руси. М., 1960. С. 392—393, 402.
16 Л. В. Черепнин справедливо указывает на то, что здесь
«еще нет, строго говоря, речи о единовластии» (Черепнин Л. В.
Образование Русского централизованного государства в XIV — XV ве-
ках. М., 1960. С. 656).
91
общерусского свода, куда бы влились материалы всех
местных летописцев его политически раздробленной
митрополии» 17 Мысль эта осуществлялась в конце
жизни Киприана, а завершена была летопись уже после
его смерти. Н. М. Карамзин назвал бывший в его руках
харатейный (написанный на пергаменте) список этой
летописи Троицким (по месту ее хранения). Историо-
граф начала XIX в. привел много цитат из Троицкой
летописи, сгоревшей во время московского пожара
1812 г. М. Д. Приселкову удалось восстановить ее
путем сличения выписок Н. М. Карамзина и ряда
летописных сводов, для которых Троицкая харатейная
летопись служила основой.
У митрополита Киприана были острые конфликты
с Дмитрием Донским, и это обстоятельство нашло
свое отражение в своде 1408 г. Сводчик упрекал
Донского в вероломстве. Он также иронизировал по по-
воду поражения на р. Пьяне приверженных к пьян-
ству воевод Дмитрия 18 М. Н. Тихомиров считал
вероятным, что от Киприана исходит и представленная
в некоторых летописных сводах тенденциозная версия,
согласно которой Дмитрий Донской не руководил лично
Куликовской битвой и был обнаружен после ее окон-
чания под сенью срубленной березы 19
К сыну Донского — великому князю Василию Дмит-
риевичу сводчик 1408 г. относился вполне лояльно.
А по поводу его конфликта с Новгородом писал, что
новгородцы были «человеци суровы, непокорливи, уп-
рямчиви, непоставны». Никакой князь не мог им уго-
дить, и даже Великий Александр Ярославич (Нев-
ский) «не уноровил им» 20 Летописец осуждал новго-
родцев, которые «правают по князю великому и паки
рогозятся» (присягают великому князю и проявляют
непокорность вопреки присяге). В этом осуждении
новгородцев уже слышится стремление полностью под-
17 Приселков М. Д. История русского летописания...
С. 129.
18 Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV — XV вв. Л.
1976. С. 46.
19 Тихомиров М. Н. Куликовская битва 1380 г.//Вопросы
истории. 1955. № 8. С. 23.
20 Приселков М. Д. История русского летописания...
С. 121.
92
чинить их великокняжеской власти. Но права великого
князя Литовского Ольгерда на владение значительной
частью русских земель в митрополичьем своде 1408 г.
еще не оспаривались. Там даже говорилось, .что Ольгерд
«во всей братии своей превзыде владыстию и саном».
Итак, в XIV — начале XV в. общерусские тенден-
ции в летописании усиливаются, и сводчики митропо-
лита всея Руси сделали шаг вперед по пути развития
этих тенденций. Но до середины XV в. идея полного под-
чинения всех русских государей великому князю Мос-
ковскому полностью в историографии еще не востор-
жествовала. Историография только находилась на пути
к торжеству общерусского летописания, могущего слу-
жить утверждению государственного единства.
Лекция 6
ИСТОРИОГРАФИЯ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ
В результате сдвигов в социально-экономической
структуре феодального общества, заключавшихся
в развитии городского хозяйства и его перерастании
в хозяйство раннекапиталистическое, возникла новая
культура. Эта культура уже в XIV в. проявилась в Ита-
лии, а во второй половине XV — XVI вв. распространи-
лась на другие страны Европы. В своеобразной
форме и в относительно слабой степени она наблюда-
лась и в России. Поскольку для деятелей новой куль-
туры был характерен повышенный интерес к античности,
которую они противопоставляли средневековью, эпоха
получила наименование Возрождения, хотя новая идео-
логия и культура отнюдь не ограничивалась возрож-
дением античных традиций.
Возрождение было связано с развитием городов и
возникновением капиталистического уклада. Однако
новая культура обслуживала не только бюргерство и
нарождавшийся класс буржуазии, но и феодальную
верхушку общества. Здесь следует отметить, что эпоха
Возрождения породила и ранний утопический социа-
лизм Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы, идеи кото-
93
рых отражали интересы угнетенных народных масс. Та-
ким образом, по своей социальной направленности
идеология Возрождения была сложной и не вполне од-
нородной.
Новая идеология проникала в различные области
общественной жизни: право, этику, политику, есте-
ственные и общественные науки, в частности в историо-
графию, литературу и искусство. В разной степени они
были обусловлены классовыми интересами. Если в пра-
вовой сфере классовые интересы проявлялись особенно
интенсивно, то в искусстве и точных науках — сравни-
тельно слабо, хотя борьба с теологическими концеп-
циями и здесь приобретала социальный смысл. Это
обстоятельство необходимо учитывать, чтобы понять,
почему те или иные идеи Возрождения могли отвечать
интересам разных классов.
При несомненных различиях в степени революцион-
ности представителей Возрождения они произвели пере-
ворот, который Ф. Энгельс назвал величайшим про-
грессивным переворотом «из всех пережитых до того
времени человечеством» 1 Была сломлена духовная
диктатура церкви, и вместо господствовавшей в эпоху
средневековья теоцентристской картины мира была
выдвинута новая — антропоцентристская. Не Бог, а че-
ловек был поставлен в центр мироздания. От латин-
ского Ното (человек) и studia humana (светские
науки) новое мировоззрение получает наименование —
гуманизм.
В XV — XVI вв. Англия, Франция и Испания
стали едиными государствами, в сущности основан-
ными на национальности 1 2 Италия и Германия еще
долго остались раздробленными, но стремление к прео-
долению феодальной раздробленности, усилившееся по
сравнению с прошедшей эпохой, стремление к сильной
власти, способной преодолеть внутренние междоусо-
бицы и защитить государство от иноземных нашествий,
были характерны и для итальянских, и для немецких
гуманистов. Развитие современных европейских наций,
складывание современных национальных литературных
языков и развитие национального сознания — вот
1 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 346.
2 См.: Там же. С. 345.
94
существенные особенности политической жизни эпохи
Возрождения 3 Существенной особенностью политиче-
ских и правовых воззрений эпохи Возрождения была
защита свободной частной собственности и использо-
вание в целях этой защиты римского права.
В условиях развивающейся экономической актив-
ности горожан и тем более в условиях возникновения
капиталистического уклада изменялось отношение лю-
дей к фактору времени. Буржуазное предпринима-
тельство, интересы коммерции требовали эффективного
использования времени. Представление, отразившееся
в позднейшей пословице «время*—деньги», зарожда-
лось именно в эпоху Возрождения. Некоторые ученые
даже говорят об открытии времени в эту эпоху 4 Покор-
ное восприятие судьбы, которую приносит время, сменя-
лось стремлением победить то неблагоприятное, что оно
несет, бороться и побеждать его. Отказ от покорного
принятия рока, от индифферентного отношения ко вре-
мени и появление готовности бороться за его благо-
приятное течение мы встретим у Макьявелли и у других
корифеев Ренессанса.
Мораль гуманистов была глубоко чужда средневе-
ковой проповеди аскетизма. Они провозглашали идеал
свободной, всесторонне развитой личности и на-
стаивали на ее ценности. Выдающийся итальянский
гуманист XV в. Лоренцо Валла в своем трактате «О нас-
лаждении» доказывал, что истинное благо — это на-
слаждение. Валла считал недопустимым противопостав-
ление греховных земных благ истинному небесному
благу и решительно восстал против христианского
аскетизма 5 Этические идеи Лоренцо Валлы не во всем
совпадали с идеями других гуманистов, но чуждое
аскетизму признание права человека наслаждаться
земной любовью, красотой природы и искусства, науч-
ным творчеством и общением с себе подобными харак-
терно для этики Возрождения. Великий французский
писатель первой половины XVI в. Рабле в соответствии
3 См.: Там же.
4 Quinones R. I. The Renaissans discovery of time. Cambridge
(Mass.), 1972. P. 3—5.
5 Ре в я ки н а П. В. Из истории этических учений эпохи
Возрождения//Вестн. Моск, ун-та. Сер. История. 1962. № 2. С. 56—62.
95
с передовыми идеями своего времени говорил, что
каждый человек вправе быть человеком, как его создала
природа, и не должен убивать в себе человеческое
естество.
Глубоким интересом к человеку характеризова-
лись литература и искусство эпохи Возрождения. Го-
воря о произошедшем в это время перевороте в живо-
писи, Анатоль Франс вывел в своем остросатириче-
ском «Острове пингвинов» благочестивого художника
средневековья, который задохнулся от одного предчув-
ствия, как будут изображать святых новые художники
Возрождения: «Они придадут изображениям пагубные
сходства с живым существом, оденут их плотью. У свя-
тых появятся тела, под одеждой будут чувствоваться
человеческие формы. У святой Магдалины будут жен-
ские груди, у святой Марфы — живот, у святой Вар-
вары — бедра, у святой Агнесы — ягодицы... Апостолы,
проповедники, ученые-богословы и сам Бог отец пред-
станут в образе непотребных стариков, словно мы,
грешные...» 6
В области естественных наук Возрождение ознаме-
новалось утверждением эмпирического познания вместо
схоластики. Напомним гелиоцентрическую систему,
выдвинутую Николаем Коперником (1473—1543) и
развитую Джордано Бруно (1548—1600). Галилео
Галилей (1564—1642), кроме огромного вклада в астро-
номию, заложил основы современной динамики. Вместе
с другими учеными своего времени они разрушали рели-
гиозные мифы о мироздании. «Можно сказать,— писал
Ф. Энгельс о Возрождении,— что собственно система-
тическая экспериментальная наука стала возможной
лишь с этого времени» 7
Эмпиризм и отказ от религиозной схоластики в есте-
ствознании не могли не дать толчок изучению реальной
жизни и отказу от религиозных фантазий в области
исторического познания. Подобно ученым античного
мира, гуманисты полагали, что история — учитель жиз-
ни и поэтому особенно необходима государям и воена-
чальникам. При этом гуманисты пошли гораздо дальше
ученых античного мира в деле анализа и обобщения
6 Ф ране А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 6. М., 1959. С. 95.
7 М а р к с К » Энгельс Ф. Т. 20. С. 501.
96
исторических фактов и в деле извлечения из подобных
фактов политических уроков.
Важнейшим достижением гуманистов в области
историографии являлся их отход от провиденциализма,
возвращение к принципам античного прагматизма и
дальнейшее развитие этих принципов. Античные исто-
рики усматривали причины исторических событий в
человеческой природе, в свойствах, характерах и стрем-
лениях людей, хотя богам и особенно судьбе они отво-
дили немалую роль. Огромным достижением историо-
графии эпохи Возрождения было то, что промысел бо-
жий переставал трактоваться как причина событий
человеческой истории, а вера в судьбу или в слепой
случай оказалась поколеблена.
Гуманизм в историографии проявлялся и в том, что
события прошлого (как и настоящего) начали оцени-
ваться с точки зрения земных, а не небесных интересов.
Если средневековое церковное мировоззрение считало
человеческую историю странствием по темной долине
к полному света и жизни духовному миру будущей
жизни, если аскетическая идея сверхчувственного цар-
ства божия была основой средневековой культуры,
если земную жизнь вместе с браком, семьей, богат-
ством и имением, наукой и искусством средневековое
мировоззрение считало более или менее греховной,
а отрицание земных благ провозглашалось высшей
добродетелью 8, то гуманизм, наоборот, оценивал исто-
рические события с точки зрения их .соответствия
интересам и благу людей.
Гуманисты отбросили периодизацию истории по че-
тырем монархиям и идею «вечного Рима», которая ис-
пользовалась в целях возвеличивания Германской им-
перии или Московского государства.
Историки-гуманисты заботливо устраняли из своего
повествования мифы, легенды, чудеса — все, что не под-
давалось рациональному объяснению. Отсюда крити-
цизм, отразившийся на ^одходе к историческому источ-
нику 9 Говоря о развитии гуманистами исторического
8 Мы уже знаем, что в средние века это аскетическое вероуче-
ние находилось в конфликте с реальной жизнью и даже с земными
интересами самой церкви. Но только гуманисты вступили в открытую
борьбу с этим учением.
9 Вайнштейн О. «Л. Западноевропейская средневековая
историография. М.; Л., 1964. С. 55, 246.
4 А. Л. Шапиро
97
источниковедения, следует прежде всего остановиться
на уже упомянутом Лоренцо Валла, который подверг
уничтожающей критике один из основополагающих
документов папства — «Донацию» (Дар) Константина.
Документ этот извещал о крещении императора Кон-
стантина после его мнимого исцеления от проказы папой
Сильвестром I. В благодарность Богу и его представи-
телю на земле — папе — Константин передал послед-
нему власть в Риме, Италии и западных провинциях
и перенес столицу в Византию.
В период борьбы неаполитанского короля с папой
Лоренцо Валла написал памфлет «О подложном даре
Константина», где доказывал невероятность такого да-
рения с точки зрения психологии государей, готовых
пойти на любое преступление, чтобы сохранить и расши-
рить свою власть. Обратившись к латинским и грече-
ским историкам времени Константина историк убедился
в том, что в их произведениях нет никаких упоминаний
о даре. Далее Валла доказывал, что «Константинов
дар» — фальшивка, составленная через несколько
столетий после смерти Константина. При этом использо-
вались данные филологии (язык документа поздний),
палеографии и археологии. Валла изобличал состави-
телей подложного документа в незнании эпохи Констан-
тина, в нагромождении нелепостей и несообразностей
в тексте документа. Памфлет Лоренцо Валлы сыграл
большую роль в борьбе с папством. Он, в частности, по-
нудил римскую церковь отказаться от «Константинова
дара» для обоснования своих претензий на светскую
власть. Памфлет представляет и выдающийся научный
историографический интерес, ибо является первым зре-
лым памятником источниковедческой критики 10
Доказывая подложность «Константинова дара»,
Лоренцо Валла пользовался и такими приемами, кото-
рые никак не входят в арсенал современного источни-
коведения, но типичны для историков-гуманистов
XV в. Если бы (что, впрочем, невероятно) Константин
и задумал подарить папе Рим, его сыновья, близкие
и друзья обратились бы к нему со словами: «Неужели
ты, который прежде был столь любящим отцом, теперь
10 Хо м ентовская А. И. Лоренцо Валла — великий италь-
янский гуманист. М.; Л., 1964. С. 57—75.
98
лишишь своих сыновей наследства, разоришь и отверг-
нешь их?» И включив в свое произведение мнимую речь
родных Константина, Лоренцо Валла затем ставил во-
прос: «Неужели Константин, если только не считать,
что он был вовсе лишен человечности, не был бы тронут
этой речью?» Далее приводится такая же вымышлен-
ная речь оратора, которого призвали бы сенат и рим-
ский народ, чтобы убедить императора в недопустимо-
сти дара 11
Включение в историческое повествование правдо-
подобных, но вымышленных речей явилось результа-
том характерного для многих гуманистов XV в. увлече-
ния риторикой (ораторским искусством, красноречием).
Увлечение это приводило поборников риторики к вклю-
чению в историческое повествование напыщенных ре-
чей и красивых фраз. Риторика была распространена
задолго до XV в., но в эпоху Возрождения получила
такое распространение, что автор ценного курса «Исто-
риография средних веков» Е. А. Косминский, говоря о
гуманистической историографии в Италии, выделил
специальный раздел для риторической школы, проти-
вопоставив ей политическую школу 11 12
Самым выдающимся политическим историком эпохи
Возрождения был Никколо Макьявелли (1469—1527).
Его перу принадлежат «История Флоренции», «Рассуж-
дения о первой декаде Тита Ливия» (труд этого
римского историка был разбит на декады), «Государь»
и др.
Макьявелли бичевал господствующий класс фео-
дального общества: «...Дворянами называются люди,
праздно живущие обильными доходами с своих
владений, не имея нужды заниматься земледелием
или вообще трудиться, чтобы жить. Люди эти вредны
во всякой республике и во всякой стране...» 13 Решитель-
но выступая против «непомерного честолюбия и раз-
врата дворянства», Макьявелли считал, что обуздать
дворянство могут монархи. В данном суждении отрази-
11 Итальянские гуманисты XV века о церкви и религии/
Сост. М. А. Гуковский. М., 1963. С. 147—149.
12 Косминский Е. А. Историография средних веков. М.,
1963. С. 37—55.
13 Макьявелли Н. «Государь» и «Рассуждения на первые
три книги Тита Ливия». СПб., 1869. С. 248.
4* 99
лась надежда на абсолютного государя, которая была
характерна для молодой, поднимавшейся, но еще не
способной на борьбу за полное уничтожение феода-
лизма буржуазии.
Макьявелли резко порицал римско-католическую
церковь, являвшуюся оплотом феодализма. «Наша ре-
лигия, если и желает нам силы, то не на подвиги, а на
терпение. Это учение обессилило мир и предало его
в жертву мерзавцам. Когда люди ради рая предпочи-
тают переносить всякие обиды, чем мстить, для мер-
завцев открывается обширное и безопасное поп-
рище» 14
Макьявелли не считал, что необходимо отвергнуть
религиозные верования. Более того, он говорил о том,
«как необходимо сохранять значение религии» для
удержания в государстве согласия и доброго порядка.
Сам он не был правоверным христианином, однако по-
лагал, что правители государств «должны поощрять
и поддерживать все, что благоприятствует религии,
хотя бы считали все это обманом и ложью». Более
того, мудрые люди поддерживают веру в чудеса, кото-
рые почитаются во всех религиях. Признавая полез-
ными баснословные рассказы о чудесах, Макьявелли
сам обходился без них, когда выступал как историк;
в этом отношении, как и в трактовке исторических собы-
тий в духе прагматизма, он следовал традициям самых
передовых историков античного мира. Римских пап
Макьявелли порицал прежде всего за то, что они пре-
пятствовали созданию единого национального госу-
дарства в Италии. Не будучи в состоянии объединить
страну собственными силами, церковь не позволяла это
сделать и другим. Таким образом, отсутствию госу-
дарственного единства и иноземным завоеваниям «италь-
янцы обязаны не кому другому, как церкви» 15
Макьявелли доказывал, что в своих делах люди
«почти всегда идут по проторенной уже дороге и дейст-
вуют, подражая кому-либо или чему-либо». Им никогда
не удается сравниться с теми, кому они подражают, и
точно следовать по избранному пути. Но необходимо,
чтобы благоразумный человек шел путями великих
14 Там же. С. 273.
15 Там же. С. 160.
100
людей и воспроизводил в своих действиях их «дух
и направление». Особенно важны исторические знания
для государей и военачальников, которые должны
«упражнять свой военных дух... чтением истории: при
таком чтении они должны особенно изучать образ
действий великих завоевателей», чтобы воспользо-
ваться их опытностью и в то же время избежать их
ошибок 16 На первый взгляд может показаться, что
эти высказывания Макьявелли лишь повторяли то опре-
деление истории, которое было дано еще в антич-
ности — «Historia est magistra vitae». Однако продол-
жая мысль античных историков, Макьявелли не был
только их последователем и подражателем. Прежде
всего временные рамки исторических событий, на кото-
рых великий гуманист учил своих читателей, были им
значительно расширены. Наряду с древней историей он
обращался к урокам средневековья и современной
эпохе. Но дело не только в том, что в XVI в. материал
истории был шире, чем в начале нашей эры или до нашей
эры. Суть, как нам представляется, заключалась в том,
что никто до Макьявелли не давал такого глубокого
политического анализа событий прошлого. Именно в
этом смысле можно согласиться с автором «Государя»,
утверждавшим, что путь, им выбранный, не посещался
до него никем 17
В книге «Государь» Макьявелли использовал опыт
истории, чтобы рекомендовать, «как должен действо-
вать государь, чтобы заслужить хорошую репутацию»,
«какой образ действий должен быть принят государем
в отношении войск», «каким образом в государствах
всякого рода можно определять степень своей силы»
и т. д. Отвечая на вопрос, почему король Неаполи-
танский, герцог Миланский и другие итальянские госу-
дари потеряли свои владения, Макьявелли прежде всего
упрекал их в общей ошибке, заключавшейся «в неиме-
нии достаточного числа войска», а затем в том, что «они
навлекли на себя ненависть народа» или «не сумели
обезопасить себя от честолюбия своих вельмож».
«Пусть итальянские государи, которые после продолжи-
тельного владычества потеряли свои государства, не
16 Там же. С. 23, 63.
17 Там же. С. 120.
101
обвиняют свою судьбу, а пеняют на собственное ничто-
жество. Подобно большинству людей, во время затишья
они не думали о буре и в спокойное время не предпо-
лагали, что обстоятельства могут перемениться» 18
Наиболее глубокий для своего времени анализ при-
чин внутриполитических и внешнеполитических успехов
и неудач сделал Макьявелли одним из крупнейших
представителей политической школы гуманистической
историографии. Уроки истории, которые он преподно-
сил правителям республик и монархий, не имели ничего
общего с морализированием средневековых историков,
видевших в неудачах наказание за грехи, а в успехах —
поощрение за благочестие.
Эти уроки представлялись особенно поучительными,
потому что основывались на учении о единстве и
неизменности человеческой природы. Природа людей,
по убеждению Макьявелли, столь же мало меняется во
времени, как небо, солнце и стихии. Вот несколько
его высказываний по этому поводу. «Люди живут и уми-
рают всегда^сообразно одним и тем же законам».
«Размышляя об историческом ходе событий, я прихожу
к выводу, что в нем всегда одинаково много добра и
зла». Правда, древние государства изменялись вслед-
ствие перемены нравов, «но мир сам по себе всегда
оставался один и тот же». «Чтобы знать, что случится,
достаточно проследить, что было». «Все человеческие
дела делаются людьми, которые имели и всегда будут
иметь одни и те же страсти, и поэтому они неизбежно
должны давать одинаковые результаты» 19
Огромную роль в истории Макьявелли, подобно
античным историкам, отводил личным качествам пра-
вителей. «Единственная прочная и верная защита для
государя та, которая зависит от него самого и происте-
кает из его личной доблести». Однако продолжая тра-
диции античных историков, Макьявелли и в трактовке
роли личности продвигался вперед. Нам представ-
ляется, что своеобразие великого гуманиста, по сравне-
нию с крупнейшими древними историками, заключалось
в том, что корни успеха политических деятелей он
видел не столько в их смелости, решительности, терпели-
18 Там же. С. 103.
19 Там же. С. 157, 264, 492.
102
вости и осмотрительности, сколько в умении приводить
свой образ действий в соответствие с особенностями
обстановки и в способности быстро менять образ
действий при изменившихся обстоятельствах. «Одно
и то же обстоятельство,— писал Макьявелли,— может
иногда спасти, а иногда погубить государство». Одной
из причин гибели государей являлось то, что они не
умели согласовать свои поступки «с требованиями
времени». Опыт истории показывает, что человек осмот-
рительный, не способный быть отважным, когда это
необходимо, становится причиной собственной гибели.
«Если же мы сумеем изменить наш образ действий со-
образно со временем и обстоятельствами, то счастие
нам не изменит» 20
Отмечая изменчивость исторической обстановки,
подчеркивая необходимость учитывать ее, Макьявелли
делал достаточно глубокие и поучительные выводы из
событий прошлого, демонстрировал элементы диалек-
тического подхода к урокам истории.
Наряду с индивидуальными свойствами и поли-
тическим искусством исторической личности у Макья-
велли, как и у историков античного мира, сущест-
венную роль играли государственные учреждения,
военный строй, а временами — характер и острота
классовых противоречий. В трактовке последних
Макьявелли сделал серьезный шаг вперед. В «Истории
Флоренции» он писал о специфических, по существу
классовых, интересах грандов, среднего сословия и ни-
зов, о противоречиях нобилей и пополанов. Причем
вражда между знатью и народом рассматривалась им
как «естественным образом существующая в каждом
государстве». Вражда эта основывалась, с одной сто-
роны, на стремлении народа жить по законам и, с дру-
гой — на стремлении знати повелевать. Поэтому, за-
ключал Макьявелли, согласие между знатью и народом
невозможно21 В другом месте он даже признал, что
20 Там же. С. 104, 217, 106, 107
21 Макьявелли Н. История Флоренции. Л., 1973. С. 61,
85.— В замечаниях на первую книгу Тита Ливия Макьявелли писал,
что «в каждой республике всегда бывают два противоположных
направления, одно к пользе народа, другое к выгодам высших
классов» (Макьявелли Н. «Государь» и «Рассуждения...».
С. 132).
103
народные волнения могут играть положительную роль:
в Римской республике, например, в результате смут
установлены «законы и порядки для пользы обществен-
ной свободы» и для укрепления могущества Рима 22
Но завоевание власти народом не признавалось Макья-
велли прогрессом. Он считал, что народовластие ведет
к полной распущенности; при народовластии «ни
частные, ни общественные люди не внушали никому
никакого почтения», и все наносили друг другу тысячи
обид. Поэтому народовластие не могло быть долговеч-
ным и сменялось монархией. Смену монархических
аристократических и демократических форм правления
автор «Государя» вслед за Полибием и другими древ-
ними рассматривал как «круг, в котором вращались
и вращаются правления всех республик».
В трактовке цикличности исторического развития
у Макьявелли есть известное своеобразие: в республи-
ках «редко сохраняется столько силы, чтобы пройти,
не погибнув, несколько раз этот круг. Обыкновенно
бывает, что среди этих переворотов республика,
лишенная силы и руководства, делается добычей со-
седнего государства, которое управляется лучше, чем
она».
Таким образом, завоевание власти эксплуатируе-
мым большинством Макьявелли не считал показателем
прогрессивного развития общества. Зло тирании проис-
ходило в Риме, как и в других государствах, «от из-
лишнего желания народа быть свободным и от излиш-
него желания аристократии властвовать» 23
Мы здесь не имеем возможности разбирать систему
и развитие политических воззрений Макьявелли. За-
метим только, что эти воззрения не были всегда одно-
значными. Во всяком случае только что приведенные
высказывания об «излишнем» желании народа быть
свободным сочетались у великого флорентийца XVI в.
с приверженностью к республиканскому строю и к сво-
боде. «Опыт показывает,— писал он,— что государства
приобретают могущество и богатство только в свобод-
ном состоянии. Действительно, нельзя не удивляться,
какого величия достигли Афины в течение ста лет
22 Макьявелли Н. «Государь» и «Рассуждения...». С. 192.
23 Там же. С. 129, 221.
104
после освобождения от тирании Пизистрата. Но еще
удивительнее величие Рима по освобождении от власти
царей. Причины понятны, потому что величие госу-
дарств основывается не на частной выгоде, а на общем
благосостоянии. Между тем общая польза, без сомне-
ния, соблюдается только в республиках». Когда же
вместо свободы воцаряется тирания, государство «всег-
да не только не идет вперед, но даже падает»24.
В. И. Рутенбург справедливо заметил, что «республи-
канско-сеньориальное управление было идеалом Макья-
велли», который в то же время был убежден и в необ-
ходимости твердой власти в хорошо организованной
республике 25
Выясняя, как действовали умные правители, чтобы
укрепить свою власть, Макьявелли писал, что «госу-
дарь, желающий удержаться, может и не быть добро-
детельным, но непременно должен приобрести умение
казаться или не казаться таковым, смотря по обстоя-
тельствам». «Можно заметить,— писал Макьявелли в
другом месте,— что при управлении людьми их необ-
ходимо или ласкать, или угнетать; мстят люди обыкно-
венно только за легкие обиды и оскорбления, сильный
гнет лишает их возможности мести; поэтому, если уже
приходится подданных угнетать, то делать это следует
таким образом, чтобы отнимать у них всякую возмож-
ность отмщения».
Наилучший способ удержать покоренные страны,
которые до покорения пользовались собственными
законами и свободными учреждениями,— разорить их.
В «Государе» мы читаем, что всякий завоеватель,
не разоривший завоеванного им государства, привык-
шего к свободным учреждениям, должен впоследствии
ожидать себе от него погибели» 26 В литературе отме-
чалось, что Макьявелли не был проповедником по-
добных аморальных поступков, а являлся только
«беспощадным по своей откровенности исследова-
телем методов и сущности единовластия» 27 Но нель-
24 Там же. С. 271.
25 Рутенбург В. И. Жизнь и творчество Макьявелли//
Макьявелли Н. История Флоренции. С. 370.
26 Макьявелли Н. «Государь» и «Рассуждения...». С. 65,
Ю, 22.
27 Рутенбург В. И. Жизнь и творчество Макьявелли.
С. 366.
105
зя не видеть, что самая форма, в которую облечено
у Макьявелли исследование единовластия, нередко
переходила в прямые советы, а советы эти подчас
строились по принципу: «хорошая цель оправдывает
любые средства». Под макьявеллизмом принято как
раз понимать беспринципную политику, цинично ис-
пользующую любые средства для достижения цели.
Вне зависимости от того, сколь прогрессивны были
политические цели самого Макьявелли, принцип «цель
оправдывает средства» недопустим, поскольку под са-
мые гнусные средства нетрудно подвести благородные
цели. Но этого мало: люди и правительства, обращав-
шиеся к низменным средствам для достижения великой
цели, органично перерождались. Средства, которые они
применяли, не могли долго сосуществовать с великими
целями, и цели эти отодвигались или исчезали, а гнус-
ные средства все больше служили целям личных често-
любий, обогащений, произволов. «...Цель, для которой
требуются неправые средства, не есть правая цель»,—
писал молодой К. Маркс 28
Одной из центральных в историографии Возрож-
дения была проблема свободы воли. Макьявелли рас-
сматривал историю как результат свободной деятель-
ности людей (прежде всего правителей). Вместе с тем
он признавал, что многие великие события происхо-
дят «как бы наперекор всяким человеческим соображе-
ниям». Весьма возможно, что «судьба управляет поло-
виною наших действий» и «оставляет, по крайней мере,
другую половину на наш произвол». Но человек спо-
собен сопротивляться превратностям судьбы, которая
сравнивалась с половодьем: оно тем страшнее и опусто-
шительнее, чем меньше человек создает против него
плотин, насыпей и других сооружений. Как видим,
у Макьявелли судьбе и слепому счастью отводилось
меньше места, чем у античных историков. Он не согла-
шался с Плутархом, уверявшим, что «распространению
римского могущества более способствовало счастье, чем
достоинства римской нации». Макьявелли настаивал
на первостепенном значении римских учреждений,
приспособленных для завоевания, а также на храбро-
сти войск и на политической мудрости правителей.
28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 65.
106
«Достоинства гораздо больше, чем счастье, помогли
римлянам достигнуть владычества» 29
Среди деятелей североевропейского Возрождения
большую роль сыграл Эразм Роттердамский (1469—
1536). Подобно итальянским гуманистам он выступал
против суеверия, отвергал легенды о чудесах, пока-
зывал неприглядную сущность феодальной верхушки
общества, высмеивал лицемерие и ханжество. Эразм
Роттердамский был автором острой сатиры «Похвала
глупости». В этом произведении говорилось о людях,
«которые хоть и не отличаются ничем от простого
поденщика, однако кичатся благородством своего про-
исхождения», и «еще находятся дураки, готовые при-
равнять этих родовитых скотов к богам» 30
Много внимания Эразм Роттердамский уделял
соотношению божественного предначертания и сво-
боды воли. Доказывая, что «какая-то сила у свободной
воли есть», он ограничивал ее не превратностями
судьбы, как Макьявелли, а божьей благодатью. Эразм
писал, что «в самом неделимом деле одновременно
действуют две причины: божья благодать и челове-
ческая воля». Таким образом, он не отрицал провиден-
циалистский тезис о свершении исторических событий
по промыслу божию, но ограничивал его действие. При
этом Эразм черпал свои аргументы не у античных
историков и философов, а в Библии. Так, согласно
библейскому повествованию, Бог сказал Моисею:
«Я положил перед лицом твоим путь жизни и смерти;
избери, что есть добро, иди за ним».
Крупнейший деятель церковной реформы Лютер
решительно критиковал Эразма Роттердамского, ут-
верждая, что тот отвел свободе воли неоправданно
высокую роль. Не случайно Лютер назвал книгу, в кото-
рой содержался ответ Эразму, «О рабстве воли»,
утверждая в этом сочинении, что Бог «знает все, рас-
полагает и совершает по неизменной, вечной и непо-
грешимой своей воле». На долю свободной воли, в сущ-
ности, ничего не остается. Бог, как молния, «поражает
и испепеляет свободную волю».
29 Макьявелли Н. «Государь» и «Рассуждения...». С. 226—
270.
30 Эразм Роттердамский. Философские произведения.
М., 1987. С. 239, 280, 288, 290, 306.
Как видим, провиденциализм не сдавал свои пози-
ции без боя и сохранял в XVI в. прочные позиции.
Даже в творчестве гениального Шекспира вопрос
о том, кто определяет ход истории, Бог или человек,
не получил однозначного ответа.
М. А. Барг заметил, что исторические воззрения
Шекспира колебались между двумя полюсами: гума-
нистической верой в суверенность личности, направ-
ляющей и контролирующей свою жизнь, с одной сторо-
ны, и традицией, рассматривающей человеческую жизнь
и человеческую историю лишь как воплощение божест-
венного промысла,— с другой 31 Рука всевышнего фи-
гурирует в мыслях и словах персонажей шекспиров-
ских драм, но решающие причины событий находят
объяснение в стремлениях, страстях и характерах
данных персонажей. При этом Шекспир значительно
углубил трактовку людских стремлений и страстей.
Никто до него не поднимался до такого уровня пони-
мания и изображения характеров людей (прежде всего
правителей), которым он приписывал значительную
роль в событиях исторической жизни.
Из плеяды западноевропейских историков-гумани-
стов выберем одного из французских гуманистов —
Жана Бодена (1530—1596), который довершил гума-
нистическую критику феодально-церковной периоди-
зации истории по четырем монархиям и доказал, что
число исторических империй намного превосходило
четыре, а империя Карла Великого не имела ничего
общего с Римской империей и не связана с ней преем-
ственностью. Заимствуя у Макьявелли и древних идею
циклического развития, Боден писал, что «природа ка-
жете i подчиненной закону вечного возвращения, так
что все вещи как бы вращаются в круге». За античной
цивилизацией последовало возвращение к варварству,
вновь сменившемуся эпохой цивилизации. Поскольку
Боден признавал новую цивилизацию более высокой,
чем античная, он намечал выход из непрестанного
круговорота, изображая его, в сущности, как движение
по спирали.
По мнению Бодена, большую роль в истории народов
играет климат; темперамент, нравы и склонности раз-
31 Барг М. А. Шекспир и история. М., 1976. С. 115.
108
ных народов зависят от особенностей их крови и желчи.
В свою очередь эти особенности определяются свой-
ствами потребляемой пищи. Пища же зависит от кли-
мата в районе обитания народа. Но как бы ни было ве-
лико влияние климата на исторические судьбы наро-
дов, оно не является чем-то фатально необходимым.
Мудрые законы, как и сила религии, могут преобразить
нравы, которые сложились под воздействием климата 32
В заключение еще раз отметим, что, преодолев сред-
невековое историческое сознание, с присущим тому
провиденциализмом, историческая мысль эпохи Воз-
рождения положила начало развитию европейской
исторической науки Нового времени.
Лекция 7
ИСТОРИОГРАФИЯ В ЕДИНОМ
РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XV- НАЧАЛА XVII в.
Вторая половина XV — начало XVII в. — время су-
щественных изменений в русской историографии, кото-
рые должны рассматриваться в связи с процессом
складывания единого государства и упрочением само-
державия. Необходимо отметить появление черт эпохи
Возрождения в русской историографии этого периода.
Немаловажную роль в подрыве феодальной разд-
робленности сыграла победа Василия II Темного в
феодальной войне первой половины XV в. В период
междоусобной смуты, «в суровых приемах ликвидации
этой смуты великокняжеской властью впервые повеял
над Великороссией дух „грозного" царя, воплощенный
в деятельности Ивана III, его сына Василия III и завер-
шителя их дел Ивана Грозного» * 1
Значительным событием истории развития истори-
ческих знаний явилось составление (возможно, при
митрополичьем дворе) общерусского летописного свода,
32 Труд Бодена в сокращенном виде был издан в России в конце
XVIII в. (Б о д е н Ж. Физика истории. М., 1794. С. 31—32,141 —142,
264, 268).
1 Пресняков А. Е. Московское царство. Пг., 1918. С. 27
109
условно именуемого сводом 1448 г. 2 Это произведение
отражало настроение представителей разных классов
русского общества, измученного и возмущенного же-
стокой феодальной войной. Общерусские мотивы и
стремление к государственному единству звучали в сво-
де 1448 г. значительно отчетливее, чем во всем пред-
шествующем летописании.
В данный свод вошла пространная повесть о Ку-
ликовской битве, в несколько раз превышающая по
размерам повесть, изложенную в Троицкой летописи.
Здесь подробно описывались сборы в поход, переправа
через Дон и ход сражения, содержались обширные
риторические рассуждения и молитвы, призванные
возвеличить Дмитрия Донского и героев битвы.
В свод были помещены уже упомянутое выше «Слово
о житии и представлении великого князя Дмитрия
Ивановича, царя русского», в котором Дмитрий вы-
ступал как величайший из всех известных в мире пра-
вителей, и «Повесть о нашествии Тохтамыша на
Москву», содержащая сведения о бегстве из города
бояр и высшего духовенства, об участии в обороне
Москвы «гостей» и «суконников». В связи с последним
обстоятельством автором повести исследователи счи-
тают человека, близкого к торговой среде.
Вместе с расширенными известиями по истории
Московского княжества свод 1448 г. включал прост-
ранные известия из истории Тверского княжества
(«Повесть о Михаиле Ярославиче»), из истории Пскова
(«Повесть о Довмонте»), из истории Новгорода («По-
весть о Липецкой Литве»). В изложение истории
Киевской и Владимиро-Суздальской Руси вставлялись
тексты и рассуждения о вреде «братоненавидения» и
смут (например, житийные тексты об убийстве Бори-
са и Глеба Святополком). Заботясь о расширении
летописного изложения в целях возвеличивания москов-
ских князей и патриотических подвигов борцов с ино-
земным игом, сводчик 1448 г. заимствовал из фольк-
лора рассказ об Алеше Поповиче и включил в рассказ
2 Свод 1448 г. лег в основу Новгородской четвертой и Софий-
ской первой летописей, которые, в свою очередь, дополнили зна-
чительными пластами исторического материала последующие лето-
писные своды Русского государства.
ПО
о битве на Калке повествование о гибели этого былин-
ного героя и еще десяти «храбров». Возможно, из
фольклора была позаимствована и фигура Госто-
мысла, основавшего Новгород и ставшего первым нов-
городским старейшиной.
Я. С. Лурье справедливо заметил, что свод 1448 г.,
«благодаря широкому общерусскому составу и харак-
теру, сыграл... важнейшую, определяющую роль в исто-
рии летописания последующего времени» 3
В московских летописях второй половины XV в.
сообщалось, что Новгород есть исконное и традицион-
ное владение великих князей. Приводилось заявление
Ивана III о том, что «людие новгородстии» — это его
вотчина «изначала от дед и прадед наших». Тезис о
преемственности великокняжеской власти позволил
Ивану III и его летописцу использовать данные о
правлении древнекиевских князей в Новгороде как ос-
нование для полного подчинения Новгорода власти
Московского великого князя.
Тезис о переносе главного центра русских земель
из Киева во Владимир был, как известно, выдвинут
еще во Владимирском своде 1177 г.; в великокняжес-
ком летописании 1470-х годов он нашел дальнейшее
развитие. Здесь говорилось о переносе главного города
сначала из Киева во Владимир, а затем в Москву.
Как наследник киевских великих князей Иван III про-
тивопоставлялся князьям литовским, их претензии на
Новгород объявлялись, таким образом, незаконными.
Заимствуя из предшествующих летописей известие
об изгнании новгородцами в 1171 г. князя Романа,
сводчик 1479 г. от себя добавил: «Таков бо бе обычай
окаянных смердов изменников». А приводя под 1341 г.
описание мирного договора Новгорода с великим
князем Семеном', внес в заимствованный текст такую
поправку:
Предшественник свода 1479 г.
...и докончаша мир по старым
грамотам и (великий князь.—
А. Ш.) крест целова к ним.
Свод 1479 г.
...и дасть им мир по старым
грамотам, и крест целовали.
3 Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976.
С. 121;.см. также: История русской литературы X—XVII веков/
Под ред. Д. С. Лихачева. М., 1980. С. 254.
111
Если в старом тексте крест целовал великий князь,
то в тексте 1479 г. крест целуют новгородцы.
В общерусских сводах XIV в. роль московских кня-
зей по отношению к тверским выглядела часто неблаго-
видной. Сводчик 1479 г., стараясь изменить впечатление
читателей, устранил указание на то, что Иван Калита
содействовал хану в убийстве тверского князя Алек-
сандра Михайловича, и вовсе исключил фразу:
«приимша горкую нужную (насильственную.— А. Ш.)
смерть за христианскую веру» 4, поскольку она возве-
личивала тверского конкурента Ивана Калиты.
В летописании 1470-х годов первостепенное внима-
ние уделялось собиранию Иваном Калитой и его преем-
никами своих «отчин», подчинению русских земель его
«воле».
Для официальной историографии второй полови-
ны XV в., как впрочем и для историографии предше-
ствовавшего периода, характерна классовая феодаль-
ная направленность. Она отчетливо проявилась, напри-
мер, в приведенной выше оценке летописцем 1479 г.
новгородских изменников как «окаянных смердов».
Новизна официальной русской историографии этого
периода заключалась в более отчетливой и определен-
ной, чем раньше, идее единодержавия и ликвидации
всех самостоятельных и полусамостоятельных госу-
дарств.
В XV—XVI вв. на Руси усилился интерес к всеобщей
истории. Одной из предпосылок составления соответ-
ствующих трудов было стремление показать величие
и всемирно-историческую роль Москвы и московских
государей как блюстителей истинной веры, носителей
лучших мировых традиций. В своде 1479 г. приводился
обширный текст о Флорентийской унии, долженствую-
щий доказать отход Византии от правоверия к «ла-
тинству».
Не ограничиваясь отдельными повестями из истории
других государств, русские книжники создают компи-
лятивный Хронограф («хронос» — время, «графо» —
пишу), т. е. произведение, в котором повествовалось
о ходе всемирной истории, начиная с вавилонского
4 Приселков М. Д. История русского летописания XI —
XV вв. Л., 1940. С. 184—185.
112
столпотворения. На основе Ветхого и Нового заветов,
«Иудейской войны» Иосифа ФЛавия, византийских хро-
ник и южнославянских источников здесь излагалась
история Древнего Востока, античного мира, Византии;
на основании русских источников во всемирную историю
были включены события отечественной истории.
До нас дошел Хронограф, который ранее датиро-
вался 1512 г., а новым исследователем передатирован
на 1516—1522 гг.5 В основе его лежит протограф,
относящийся к XV в. Составители Хронографа исполь-
зовали периодизацию всемирной истории по четырем
монархиям. В данном случае это были Вавилон, Персия,
Греко-Македонское царство и Римская империя. Ис-
пользовали они и идею «длящегося Рима». После па-
дения Рима центр мировой истории переместился,
согласно Хронографу, в Константинополь. Упадок «вет-
хого и престарого» Рима был связан с отходом от пра-
вославного христианства. Константинополь изверг
и предал проклятью римских пап, однако затем и он
начал отступать от православной ортодоксии. Хроно-
граф содержал описание падения Константинополя
в 1453 г., и автор замечал по этому поводу, что Грече-
ское, Болгарское и другие балканские царства «грех
ради наших божиим попущением безбожнии турци
поплениша», а Российская земля «божиею милостию...
растет, и младеет, и возвышается», и будет расти и рас-
ширяться «до скончания века».6
Идея «богоизбранности Руси» получила развитие
в теории «Москва — третий Рим», которая была сфор-
мулирована монахом Псково-Печерского монастыря
Филофеем около 1524 г. Она отражала враждебные
католицизму («латинству») настроения русских церков-
ников. Филофей говорил, что «два Рима падоша, а тре-
тий стоит, а четвертому не быти». Под двумя павшими
Римами, кроме собственно Рима, подразумевался Кон-
стантинополь, погибший в результате отхода от истин-
ного православия (Флорентийская уния 1439 г.). Гла-
вой православного христианства после взятия Констан-
тинополя турками стала Москва.
5 Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI —
XVII веков. М., 1980. С. 159.
6 Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная
Европа XII — XVII вв. М., 1973. С. 162.
113
Теория «Москва — третий Рим» служила укрепле-
нию авторитета русской православной церкви. Что же
касается московского правительства, то оно использо-
вало другую теорию, связывавшую русскую государ-
ственность с мировыми державами прошлого. Связь
эта была декларирована в «Послании о Мономаховом
венце» Спиридона-Саввы (1510—начало 1520-х годов)
и в «Сказании о князьях Владимирских». Согласно
данной теории, византийский император Константин
Мономах передал непосредственно князю киевскому
Владимиру Мономаху царский венец и животворящий
крест. Легенда получила распространение, несмотря на
то, что из переводной литературы было известно, что
Константин умер в 1055 г., тогда как Владимир княжил
в Киеве в XII в. Версия о передаче регалий сочеталась
с легендой о происхождении московских государей от
императоров первого Рима. Наследником Августа, це-
саря римского, объявлялся его брат — мифический
Прус, а наследником Пруса — Рюрик, основатель ди-
настии русских князей.
Величественной и пышной родословной московских
государей противопоставлялась родословная литовских
государей, происходивших от Гедимина, который якобы
был конюхом. Потомки цесаря Августа, с одной сторо-
ны, и потомки конюха — с другой. Кто же из них имеет
подлинные права на владение русскими землями и на
их объединение? 7 В отличие от теории «Москва —
третий Рим», идеи «Сказания о князьях Владимирских»
уже в 1530-е годы проникли на страницы летописи,
а к середине XVI в. вошли во многие официальные
(в том числе дипломатические) документы и использо-
вались для обоснования российского самодержавия 8
А. С. Орлов и Д. С. Лихачев обратили внимание
на то, что в XVI в. историческая литература идет по
пути создания произведений грандиозных масштабов
и пышных форм. «Авторы стараются действовать на
своих читателей величиной своих произведений, длиной
похвал, многочисленностью повторений, сложностью
стиля»9 К числу таких грандиозных по размерам
7 Там же. С. 164 и сл.
8 Гольдберг А. Л. Историко-политические идеи русской
книжности XVI — XVII вв.: Автореф. докт. дис. Л., 1978. С. 6.
’Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X — XII ве-
ков. Л., 1972. С. 133—135.
114
и наполненных похвалами князьям произведении отно-
сились Воскресенская и Никоновская летописи. Назва-
ния летописей связаны с судьбой некоторых их списков
в XVII в.: список Воскресенской летописи хранился
в Воскресенском (на Истре) монастыре, созданном
патриархом Никоном, а список Никоновской летописи
принадлежал самому патриарху.
Дошедший до нас текст Воскресенской летописи был
составлен в первой половине 1540-х годов в период
боярского правления и обнаруживает явные симпатии
к партии Шуйских. Изложение доведено до 1541 г.
Первая редакция Никоновской летописи была дове-
дена до 1520 г., а составлялась в 1526—1530 гг. Тонкий
текстологический анализ с применением методов мате-
матической статистики позволил Б. М. Клоссу доказать,
что активным участником составления первой редакции
Никоновского свода являлся митрополит Даниил. Позд-
нее свод Даниила был продолжен, и возникла новая
редакция летописи, доведенная до 1558 г.10 11 12
По повелению Ивана Грозного составлялся Лице-
вой свод (летопись в лицах, т. е. иллюстрированная).
О масштабах этого предприятия можно судить по тому,
что в дошедшей до нас рукописи (часть свода утраче-
на) насчитывается 9700 листов и 16 000 иллюстраций.
Изложение начинается от сотворения мира и через Еванге-
лие ведется к возникновению Русского государства. Далее
повествование строится на Никоновской летописи и до-
водится до «счастливых событий» царствования Ива-
на IV 11 Царь не только был инициатором этой самой
подробной русской летописи, но и лично читал и рас-
сматривал ее. Причем раздел свода, посвященный его
собственному царствованию, вызвал неудовольствие
Грозного. По требованию царя текст был подвергнут
существенной корректировке в целях более резкого
обличения боярских «смут и мятежей», оправдания
царских опал
10 Клосс Б. М. Никоновский свод... С. 43, 51, 130, 191, 196.
11 Пресняков А. Е. Московская историческая энциклопедия
XVI в.//Известия отделения русского языка и словесности Академии
наук (ИОРЯС АН). 1900. Т. V. Кн. 3. С. 824 и сл.
12 Ш м и дт С. О. Российское государство в середине XVI сто-
летия. М., 1984. С. 212.— Д. Н. Альшиц полагает, что на Лицевом
своде были сделаны приписки самого Ивана Грозного (Аль-
115
В начале 1560-х годов духовник Ивана IV Андрей,
ставший впоследствии митрополитом (под именем Афа-
насий), составил Степенную книгу, названную так
потому, что события в ней располагались не по годам,
как в летописях, а по степеням — граням, каждая из
которых соответствовала правлению сменявших друг
друга скипетродержателей. Степени начинались прав-
лением Владимира 1 Святославича и доводились до
Ивана IV Автор писал, что его книга состоит из «чюд-
ных повестей» и «дивных сказаний» о золотых степенях,
составляющих лестницу, ведущую на небо. А вот как
в Степенной книге говорилось о врагах московского
самодержавия: «злохитрая» жена Марфа (Борецкая)
сравнивается и с древней львицей Иезавель, «иже мно-
гих убиваше», и с Гиродиадой, виновной в отсечении
головы Иоанна Крестителя, и с Далилой окаянной,
остригшей и предавшей иноплеменникам богатыря
Самсона.
В Степенную книгу была включена вымышленная
версия о происхождении московских государей от Ав-
густа, кесаря Римского, а также рассказ о передаче
царских регалий Владимиру Мономаху.
Для монументальных исторических произведений
XVI в. характерно расширение круга привлекаемых
источников. Широкое привлечение московскими лето-
писцами XV—XVI вв. местных летописей облегчалось
ввиду сосредоточения их части в Москве (в результате
присоединения ранее самостоятельных княжеств и
республик). Источниками Никоновской летописи слу-
жили не только киевские, новгородские, тверские, рос-
товские, южнорусские, московские летописи, но и ино-
странные исторические записи, видимо, делавшиеся
в Золотой Орде при православной Сарайской еписко-
пии. а также некоторые западнославянские источники.
Ценной особенностью летописей XVI в. является
проникновение на их страницы значительного количества
документов из государственных архивов, деловых бумаг
центральных правительственных учреждений. Д. С. Ли-
хачев, включивший в свою монографию о русских ле-
шиц Д. Н. Иван Грозный и приписки к Лицевым спискам его
времени//Исторические записки. Т. 23. М., 1947 С. 251—266).
Б. М. Клосс оспорил авторство Грозного (Клосс Б. М. Никонов-
ский свод... С. 255).
116
тописях специальную главу «Архивы и летопись», отме-
чает, что летописи все более становились сводом важ-
нейших государственных документов, относящихся
к войнам, дипломатий, внутренней политике. Иногда
описания заседаний Боярской думы носили характер
официального протокола, дословно передавались не-
которые грамоты или приводились пространные
выписки из них, и т. д. Случалось и так, что в летописи
передавался формуляр официальных документов, опи-
сывался их внешний вид 13 14
Л. В. Черепнин установил, что в XVI в. местом, где
сосредоточивалось официальное летописание, стал По-
сольский приказ, в архиве которого наряду с внешне-
политической документацией хранились и другие
документы крупного политического значения. Иссле-
дователь привел также примеры, как великокняжеская
власть использовала летописное дело в политических
целях. Отправляясь в 1471 г. в поход на Новгород,
Иван III взял с собой дьяка Степана Бородатого, кото-
рый умел «говорить по летописцем русским» и должен
был использовать свое умение, чтобы «говрити против
их (новгородцев.— А. Ш.) измены давные, кое изме-
няли великим князем в давные времена отцем его, и де-
дом, и прадедом» ,4.
С точки зрения формы изложения следует отметить
появление наряду с летописями других крупных исто-
рических произведений, не связанных формой погодных
записей. И до XVI в. вместе с летописями существовали
повести одной темы, например об ослеплении Василька.
Однако в XVI в. появляются более крупные, чем по-
вести, произведения, основанные на чередовании не го-
довых, а сюжетно-тематических единиц (главы, разде-
лы). Наряду со Степенной книгой можно назвать
появившуюся в 1560-х годах «Историю о Казанском
царстве». Автором этого произведения, очевидно, яв-
лялся служилый человек, побывавший в плену у татар
и живший после своего освобождения в пределах Казан-
ского царства. В книге рассказывалось о начале цар-
13 Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-истори-
ческое значение. М., 1947. С. 356—359.
14 Ч е р е п н и н Л. В. Русская историография до XIX века. М.,
1957. С. 86—87.
117
ства Казанского и «о брани, и о победах князей Москов-
ских с царьми Казанскими, и о взятии царства Казан-
ского благоверным царем и великим князем Иваном
Васильевичем всеа Русии самодержцем». Автор распо-
ложил свой материал по главам. Таким образом, полу-
чилось крупное произведение единой темы. Развитие
этой темы не прерывается и не разрывается, как в ле-
тописях, многочисленными известиями, не имеющими
к ней отношения. Полностью отказался от летописной
системы группировки материала и князь Курбский,
написавший, очевидно в 1576—1578 гг., «Историю
о великом князе Московском».
Возвращаясь к идейному содержанию историогра-
фии второй половины XV—XVI вв., отметим, что апо-
логия царской власти выдвигалась в качестве главной
ее задачи. Широко распространенная в средние века
теория божественного происхождения царской власти
укрепляла авторитет московских государей. Поэтому
в официальной историографии XVI в. эта теория не
только не отбрасывалась, но, наоборот, использовалась
широко. Иосиф Волоцкий провозглашал, что царь толь-
ко естеством подобен людям, «властью же сана яко
бог». О богоустановленности своей власти позже заяв-
лял Иван Грозный. В послании Курбскому он писал,
что исполненное истинного православия «Российского
царствия самодержавство божиим изволением почен
(началось.— А. Ш.)» 15
Не только тезис о божественном происхождении
самодержавия, но и параллели со священной историей,
ссылки на святых и на чудеса, на божественный
промысел и на козни дьявола едва ли не чаще повторя-
ются в официальных исторических произведениях
XVI в., чем в летописях домонгольского периода.
Историки XVI в. выдают за подлинные события
фольклорные сюжеты, не смущаясь их явной сказоч-
ностью. Мы уже говорили о появлении Алеши Поповича
в качестве участника битвы на Калке. В Никоновской
летописи былинный герой Алеша Попович совершал
подвиги еще в борьбе с половцами в 1000—1004 гг.,
т. е. тогда, когда половцев вовсе не было в русских
15 Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским/Отв.
ред. Д. С. Лихачев. Л., 1979. С. 12.
118
степях. В то же время Владимир Святославич якобы
находился в Переяславце на Дунае. Б. А. Рыбаков
полагает, что автор Никоновской летописи допускал
целую цепь ошибок: вместо Владимира Святославича
нужно иметь в виду Владимира Мономаха, вместо Пе-
реяславца на Дунае — Переяславль южный 16 Но и при
подобных допущениях факт произвольного переноса
Алеши Поповича из былины в летопись не вызывает
сомнения. Под 1000 г автор Никоновской летописи
рассказывал о Рагдае Удалом, который один «наезжаше
на 300 воин». В Никоновской летописи появились
отсутствовавшие в ранних сводах сообщения об этих
заимствованных из фольклора легендарных подвигах;
к ним еще было добавлено, что Рагдай по приказу
Владимира I погребен рядом с митрополитом Ле-
онтом 17
Как уже отмечалось, в своде 1448 г. основание Нов-
города приписывалось Гостомыслу; данная версия
повторялась затем в других летописях второй полови-
ны XV—XVI вв. В Воскресенской же летописи Госто-
мысл связывался с легендой о призвании варягов.
В дополнение к рассказу о происхождении Рюрика от
Августа здесь говорилось, что Август, обладавший всей
Вселенной, дал брату своему Прусу землю по Висле
и Неману, которая «и до сего часа по имени его зовется
Пруская земля. А от Пруса четвертое на десят колено
Рюрик». В это время новгородский старейшина, по
имени Гостомысл, обратился перед смертью к новгород-
цам с такими словами: «Совет даю вам, да послете
в Прускую землю мудрые мужи и призовете князя от
тамо сущих родов». Восставшие против варягов славя-
не, кривичи, чудь и меря изгнали своих насильников
за море, послали в соответствии с советом Гостомысла
послов «к немцам» в Прусскую землю и «обретоша
князя Рюрика» 18
16 Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания.’ Былины. Ле-
тописи. М., 1963. С. 102.
17 ПСРЛ. Т. IX - X. М., 1965. Стб. 68.
18 Версия о приглашении варягов по совету Гостомысла, воз-
можно, появилась еще до составления Воскресенской летописи.
Во всяком случае, она фигурирует в «Записках о московских делах»
С. Герберштейна, который посетил Москву в 1517 и 1526 гг. (Записки
вышли в 1549 г.).
119
В противоречии с немецким происхождением Рюрика
из Прусской земли, составитель Воскресенской летописи
привел слова «Повести временных лет» о посылке за
Рюриком за море «к Варягом к Руси». Другое противо-
речие Воскресенской летописи заключалось в следую-
щем: считая Русь именем призванных из-за моря варя-
гов, летописец указывал, что до прихода варягов сла-
вяне «нарекошася Русь рекы ради Руссы, иже впадоша
во езеро Илмень» 19
Летописец XVI в. произвольно расширял характе-
ристики «Повести временных лет», всячески приукра-
шая их. Например:
Повесть временных лет Никоновская летопись
Преставися Изяслав, отець Бря- Преставися Изяслав сын Воло-
числавль сын Володимерь20 димеров, отець Брячиславов;
бысть же сий князь тих, и кроток,
и смирен, и милостив, и любя
зело и почитая священнический
- чин и иноческый, и прилежаше
пропитанию божественых писа-
ний, и отвращаяся от суетных
глумлений, и слезен и умилен,
и долготръпелив 21
Приведенный пример (а он далеко не единственный)
показывает, что лапидарный стиль «Повести», ограни-
чивающейся передачей фактов, уже не устраивал
историка XVI в., которому нужно было прежде всего
внушать читателю мысль о постоянном соответствии
положительных представителей государственной власти
идеалам святости. Высокопарный стиль, пышность по-
вествования, «плетение словес» также способствовали
возвеличиванию скипетродержателей и укреплению их
авторитета, как пышные царские одеяния или богатый
обряд дворцовых церемоний.
Использование политических легенд и прямой вымы-
сел, больший произвол в обращении со старинными
летописями и с фольклорными известиями, высокопар-
ность и подмена сжатой красоты древней летописи
19 ПСРЛ. Т. VII. СПб., 1856. Стб. 262.
20 ПВЛ/Под ред. В. П. Адрияновой-Перетц. В 2 ч. Ч. 1. М.; Л.,
1950. С. 88.
21 ПСРЛ. Т. IX. СПб., 1862. С. 68.
120
внушительностью размеров произведения, длинными
похвалами, многочисленностью повторений, слож-
ностью стиля 22 23, назойливо звучащая тема божествен-
ного происхождения царской власти и божеских кар
за неверность царю — вот черты, отличавшие офи-
циальную историографию XVI в. от летописания пред-
шествующего периода.
Наряду с великокняжескими летописями во второй
половине XV в. существовали и летописи неофициаль-
ные, причем иногда они выражали взгляды, противо-
стоявшие официальным. Я. С. Лурье выдвинул версию
о создании в кельях Кирилло-Белозерского монастыря
общерусского свода 1470-х годов. Его авторы прояв-
ляли не только повышенный интерес к северным заволж-
ским районам Ростово-Суздальской земли (Белоозеро,
Устюг, Вологда, Галич), но и заинтересованность в об-
щерусских делах. Белозерские летописцы позволяли
себе иронические замечания по поводу действий москов-
ских воевод и даже прямое осуждение Василия II Тем-
ного.
Неофициальные летописи были распространены
и в 1480-х годах. В них митрополит Геронтий обвинялся
в неверии в чудеса, великий князь Василий Темный —
в организации убийства Шемяки, а Иван III — в отрав-
лении своей первой жены. Летописец с сочувствием
относился к братьям Ивана III Андрею и Борису. А об
убийстве врача Антона по приказу Ивана III он писал:
«Зарезаша его ножом как овцу»^3
В русских городах, и в частности в среде связанного
с бюргерством духовенства, возникла новгородско-
московская ересь второй половины XV—XVI вв., для
которой были характерны элементы рационализма и
отказа от слепого подчинения церковно-богословскому
традиционализму. Именно в еретической среде появи-
22 Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X — XVII ве-
ков: Эпохи и стили. Л., 1973. С. 135.
23 Л у р ь е Я. С. Общерусские летописные своды XIV —
XVI вв. С. 208, 238—239.— Нам представляется вероятным пред-
положение Я. С. Лурье о кирилло-белозерском происхождении келей-
ных летописей 1470-х годов, носящих оппозиционный характер.
Однако важна не столько их локализация, сколько самое существо-
вание в это время оппозиционного летописания, направленного про-
тив великокняжеской власти.
121
1
лось анонимное «Написание о грамоте», в котором
утверждалось, что Бог создал человека «животна,
плотна, словесна, разумна, смертна, ума и художества
приятна». Нельзя не отметить, что здесь высказаны
мысли, приближавшиеся к открытию человека в эпоху
Возрождения.
Во второй половине XV в. возникла, а в XVI —
XVII вв. уже бытовала идея «самовластья» человека,
т. е. его более или менее свободной и независимой от
Бога деятельности. В одном из памятников, возникших
на рубеже XVI и XVII вв., говорилось, что Господь
сотворил человека «самовластна и самому о себе повеле
быти владыкою». Конечно, мысль о Боге-творце тут на-
личествует, но идея божественного предопределения
исторических событий и божественного происхождения
всего доброго, что на земле делает человек, как бы зату-
шевана и отодвинута. Недаром официальная церковь
вела борьбу с идеей «самовластья» человека. Опровер-
гая эту идею, она декларировала в XVII в., что «падает
человек самовластьем, восстает же властию и исправле-
нием божиим» 24
Один из наиболее ярких представителей русской
общественной мысли середины XVI в. Иван Пересветов
высказал отдельные соображения и об истории. Обра-
щаясь к вопросу о причинах падения Византии, Пере-
светов не забыл упомянуть об отвращении от нее ми-
лости и щедрот божиих «грех ради наших» 25 Но об
этом говорилось коротко и абстрактно. Конкретные же
причины поражения православного царя Константина
и победы над ним Магмет-салтана объяснялись прежде
всего пороками богатых и ленивых византийских вель-
мож, которые сумели «укротить» мудрость и воинствен-
ность своего государя. Гнев божий объяснялся не гре-
ховностью греков и не их уклонением от истинной веры,
а т<-м, что бог «хитрости не любит и гордости, и ле-
нивства». Богатые же греческие вельможи «почали мы-
слити, как бы царя укротити от воинства, а самим бы
24Клибанов А. И. У истоков русской гуманистической
мысли//История мировой культуры. 1958. № 1(7). С. 29—39.
25 О греховности византийцев, послужившей причиной гибели
Византии в 1453 г., говорилось в «Повести о Царьграде» Нестора
Искандера — произведении, пользовавшемся большой популярностью
у русских книжников.
122
с упокоем пожити», и даже сочинили лживые книги,
отвращающие христианского царя от войны с инопле-
менниками 26
Через все творчество Пересветова проходило осуж-
дение вельмож, которые «от слез и от крови христиан-
ский богатели» и «обленивели за веру християнскую креп-
ко стояти». Пересветовское обличение богатых и ленивых
вельмож в Византии и на Руси интересно сопоставить
с Макьявеллиевым обличением дворян. И тут, и там
говорилось о паразитирующих тунеядцах, приносящих
вред государству. Но в то время как Макьявелли писал
о вредности всяких феодальных землевладельцев,
имеющих подданных, Пересветов противопоставлял
вредоносным вельможам ту категорию средних и мел-
ких феодальных землевладельцев, которых он именовал
«воинниками». На них государь должен опираться и
«сердца им веселити» всяким своим жалованьем (де-
нежным и поместным). Таким образом, если Макья-
велли выступал против феодальных землевладельцев
вообще, то Пересветов боролся с засильем крупных
и вельможных феодалов.
Продолжая наше сопоставление, напомним слова
Макьявелли о том, что государства приобретают могу-
щество и богатство только там, где народ пребывает
в свободном состоянии 27 И Пересветов влагает в уста
Магмет-салтана такие слова: «В котором царстве люди
порабощены, и в том царстве люди не храбры и к бою
не смелы против недруга: они бо есть порабощены» 28
Но пафос Пересветова направлен не против феодаль-
ного гнета в его классической форме крестьянской зави-
симости, а только против холопства, и прежде всего
холопства кабального.
И Макьявелли, и Пересветов пытались вскрыть
политические и военные причины ослабления государ-
ства. К числу этих причин оба они относили недоста-
точную заботу о войске. Но о симпатиях к республи-
канскому строю, которые при этом явственно высту-
пали (хотя, очевидно, не всегда) у Макьявелли,
применительно к Пересветову говорить не приходится.
26 Пересветов И. Соч. М.; Л., 1956. С. 126, 166—167.
27 См. с. 104 настоящей книги.
28 Пересветов И. Соч. С. 157.
123
Подобно западным гуманистам, Пересветов высоко
ставил авторитет античной науки — философов грече-
ских и «дохтуров латинских» , несмотря на то, что
церковь клеймила их как еретиков. Более того, он поз-
волял себе открыто провозглашать еретические прин-
ципы — «Бог не веру любит, а правду» и «коли правды
нет, то и всего нет»; но тут же добавлял, что «истинная
правда — Христос» 29 30 31
Пересветов находил много положительного в госу-
дарственном и военном строе державы Магмет-салтана.
В этом проявились не только его симпатии к абсолю-
тистским и антипатии к аристократическим методам
управления, но и отход от типичного для официальной
церкви отношения к иноверцам. Впрочем, и тут, как
в решении вопроса о вере и правде, Пересветов про-
являл умеренность, недаром мудрый иноверец Магмет-
салтан именовался «безбожным и окаянным».
Князь Курбский, которому кроме «Истории о вели-
ком князе Московском» 33 принадлежал ряд публици-
стических произведений (наиболее важны письма
к Грозному32), оценивал роль вельмож в государстве
совсем иначе. Отнюдь не стремясь к феодальной раз-
дробленности, Курбский считал, что роль «великород-
ных» должна быть весьма значительной в едином
централизованном государстве. Грозного он обвинял
в том, что тот ненавидел «вельмож своих» и набирал
советников, приближенных «не от шляхетного роду»,
и избивал тех, кого, пользуясь библейским сравнением,
Курбский именовал «сильными во Израиле».
Идеи могущественного «святорусского царства»,
покоящегося на единении царя и аристократии, еще
дальше отстояли от идеала сильного национального
государства Макьявелли, чем идеи грозного царства
Пересветова. И все же идеология Курбского, отражав-
шая интересы высшей земельной аристократии, поли-
тическая, как и соответствовавшая интересам среднего
и мелкого дворянства идеология Пересветова оказа-
29 Зим ин А. А. И. С. Пересветов и его современники. М.,
1958. С. 403.
30 Пересветов И. Соч. С. 181.
31 См. с. 118 настоящей книги.
32 Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л.,
1979.
124
лись в чем-то схожими с раннебуржуазной идеологией
гуманистов.
Курбский говорил о «свободном естестве челове-
ческом» и о «естественном законе», т. е. о реальной
земной природе человека, занимавшей столь значитель-
ное место у историков Возрождения. Однако права,
вытекавшие из свободного естества человека, заключа-
лись, по Курбскому, не в отрицании крепостного права
и холопства, а в недопустимости третирования царем
свободных вельмож и «великих княжат» как «холопей,
сиречь невольников»33 Таким образом буржуазная
идея естественного закона приобретала феодально-
аристократическую окраску.
В сознании Курбского новые гуманистические пред-
ставления уживались со старыми провиденциалист-
скими. Исторические события он объяснял как побуж-
дениями людей, так и замыслами Бога или дьявола.
«Неслыханные и превеликие» беды, которые стране
принесла опричнина, князь в одном месте приписывал
лютости царя и его опричников, а в другом — подстре-
кательству дьявола. Курбский решительно противопо-
ставлял период Избранной рады, когда советниками
Ивана IV были достойные и благородные люди, после-
дующему периоду, когда советниками стали худые
люди, «ласкатели» и клеветники, толкнувшие царя
на «людодерство»34 Это разделение царствования
Ивана IV на два периода и порицание царя за отказ
от опоры на знать вошли в русскую дворянскую историо-
графию позднейших времен, и особенно выдвигались
в начале XIX в. Н. М. Карамзиным.
Интересные новые черты приобрела русская исто-
риография в начале XVII в. Мы уже отмечали, что важ-
нейшей чертой гуманистической историографии был
анализ, который она давала расстановке классовых
сил (применительно к Флоренции такой анализ сделал
Макьявелли). В России тема классовой борьбы была
поставлена крестьянской войной начала XVII в., после
33 Л у р ь е Я. С. Переписка Ивана Грозного с Курбским в обще-
ственной мысли Древней Руси//Переписка Ивана Грозного с Андреем
Курбским. С. 235.
34 К у р б с к и й А. М. История о великом князе Московском.
СПб., 1913. С. 12, 134, 149, 151.
125
которой не замечать роль общественных классов, раз-
личий их интересов, столкновений между ними было
очень трудно.
Правда, объясняя бурные и бедственные события
начала XVII в., авторы исторических повестей говорили
о «зломысленном» дьяволе, который «вниде в сердце»
«пронырливого» Бориса Годунова, и о «ростриге Гриш-
ке Отрепьеве», который предал свою «тмообразную
душу» «сатанине», о превеликом божием гневе и об
умножении грехов «всего православного крестьян-
ства», вызвавших этот гнев. Говорили они даже о гре-
хопадении Адама и Евы, от которых злоключения рода
человеческого не прекращаются и доныне 35 Но вместе
с традиционными средневековыми объяснениями на
страницы повествований проникают и совершенно но-
вые версии произошедшего. Так, келарь Троице-Серги-
ева монастыря Авраамий Палицын, вскрывая причины
массовых побегов на юго-западные окраины России,
сосредоточения там бунтарских элементов и начала
«разбойничества», писал о закабалении бедных и голод-
ных, рассказывая о многих «начальствующих», кото-
рые «в неволю поработивающе кого мощно».
Автор другого исторического повествования — дьяк
Иван Тимофеев характеризовал войско И. Болотникова
как холопскую рать. Он говорил, что «своенравнии
раби ратию пришедше» к Москве 36 М. Н. Тихомиров
обратил внимание на сказание о междоусобице, начав-
шейся во Пскове в 1606 г. Автор сказания повествовал
о борьбе между «лучшими», к которым относились игу-
мены, священники и дети боярские, и «меньшими»,
в число которых входили «ратные люди, стрельцы
и казаки», городские низы и «поселяне» 37 Таким обра-
зом, социальные корни и классовый характер граждан-
ской войны уже выступали в некоторых произведениях
начала XVII в. При этом авторы, как правило, стояли
на позициях господствующего феодального класса.
Дьяк Иван Тимофеев, например, считал пагубным
стремление рабов сделаться равными своим господам
35 Русская историческая библиотека (РИБ). Т. 13. СПб.,
1909. Стб. 3, 225, 260, 561 и др.
36 Там же. Стб. 482, 400.
37 Очерки истории исторической науки в СССР/Отв. ред.
М. Н. Тихомиров. Т. 1. М., 1955. С. 93.
126
и утверждал, что беды Российского государства про-
истекали не столько от плохого правления, сколько
именно от этого пагубного стремления.
Однако от начала XVII в. до нас дошли историче-
ские произведения, враждебные феодальной верхушке.
Так, в написанном несколько позже 1625 г. псковском
сказании «О бедах и скорбех и напастех, иже бысть
в Велицей России» виновниками бед признавались
бояре и «силные градодержатели». Разорение бояр «от
своих раб» объяснялось боярскими насилиями, причем
подчеркивалось, что бояре не извлекли урока из собы-
тий гражданской войны и сейчас, когда она закончи-
лась, «паки на то же подвигошася» 38 Как видим, клас-
совая борьба запечатлевалась на страницах историче-
ских произведений чаще всего в форме яростных
нападок на борющиеся народные низы и редко в форме
порицания эксплуататорской верхушки общества.
Впервые в русской литературе начала XVII в., свя-
занной с гуманистическими идеями, появились размыш-
ления над характером человека. О. А. Державина
и Д. С. Лихачев обратили внимание на это существен-
ное новшество 39 Для летописей и хроник средневековья
было типично небрежение к психологическим характе-
ристикам, индивидуальным особенностям исторических
деятелей, развитию людских характеров. Средневеко-
вые историки описывали поступки князей, полководцев,
деятелей церкви, но редко входили в психологические
объяснения данных поступков; описание характеров при
этом укладывалось в трафарет абсолютно доброде-
тельного или абсолютно злого человека.
Во второй редакции Хронографа, относящейся
к 1617 г., высказывались принципиальные соображе-
ния о противоречивости человеческого характера:
«...во всех земнородных ум человечь погрешителен
есть, и от добраго нрава злыми совращен». Таким
образом, объявляется невозможность абсолютно доб-
рых и абсолютно злых людей: «...не бывает же убо
38 Там же. С. 94.
39 Державина О. А. Анализ образов повести XVII в.
о царевиче Дмитрии Угличском//Учен. зап. Моск, педагогич. ин-та.
1946. Т. VII. Вып. 1. С. 30; Лихачев Д. С. Человек в литературе
Древней Руси. М.; Л., 1958. С. 9—26.
127
никто от земнородных беспорочен в житии своем» 40
Благотворное или, наоборот, зловредное влияние
людей, приближенных к государю, на его характер от-
мечалось уже в XVI в. Пересветовым и Курбским,
а последний говорил и об изменении характера царя
Ивана IV под воздействием нового окружения. Во вто-
рой редакции Хронографа речь шла уже не только об
особенностях характера Грозного в разные периоды
жизни, но одновременно и о противоречивости его
характера. В этой связи Лихачев замечает, что «впер-
вые в истории русской исторической мысли сознательно
создаются образы, полные „шекспировских" проти-
воречий» 41
Рассказывая о Борисе Годунове, дьяк Иван Тимо-
феев считал необходимым подчеркнуть противоречи-
вость его человеческих качеств и политических поступ-
ков. Тимофеев даже сообщал своим читателям, что, по-
дробно характеризуя злодеяния Годунова, он не имеет
права проявлять ленность в описании добрых дел. Толь-
ко раскрывая в характере царя и в его политике как
злые, так и добрые черты, Тимофеев надеялся избе-
жать обвинения в неправде.
Другие писатели начала XVII в. тоже отмечали про-
тиворечивость характера Бориса Годунова: лукавый
нрав и властолюбие, с одной стороны, мудрость и бого-
любие — с другой. Отмечали и сложность характера
царя Василия Шуйского, который был «книжному почи-
танию доволен и в разсуждении ума зело смыслен»
и в то же время «скуп вел ми и неподатлив» (неблаго-
желателен), прислушивался к тем, «который во уши его
ложное шептаху», и даже «к волхованию прилежал».
В описании внешности правителей некоторые писа-
тели начала XVII в. далеко отошли от трафаретов
средневековья, согласно которым добрые князья были
телом «дородны» и лицом «чермны» и обладали «вели-
кыми очами».
В законченной в 1626 г. «Повести» И. М. Катырева-
Ростовского, родственника царя Михаила Романова,
говорилось, что при выдающемся разуме («чюдном
разсуждении») и других замечательных качествах
40 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. С. 15.
41 Там же. С. 16.
128
Иван IV обладал «образом нелепым» (некрасивым
лицом), «очи имел серы, нос протягновен, покляп (со-
гнутый.— А. Ш.)\ возрастом (ростом.— А. Ш.) велик
бяше, сухо тело имея, плещи имел высоки, груди широ-
ки, мышцы толсты». Что же касается Василия Шуй-
ского, то его облик дополнялся такими реалистическими
характеристиками: «Возрастом мал, образом же неле-
пым, очи подслепы име» 42
Л. В. Черепнин, который приводил в своем курсе
лекций по историографии эти личные характеристики
царей, справедливо подчеркнул, что они отличались
большой разносторонностью и сложностью, по срав-
нению с характеристиками русских историков, писав-
ших до XVII в.43 Исследователь говорил о «примитив-
ном психологизме» Ивана Тимофеева, выступавшего
«с позиций феодальной историографии» 44 Однако сле-
дует добавить, что для своего времени психологизм
Ивана Тимофеева и других авторов исторических по-
вестей начала XVII в. не был примитивен и в целом
соответствовал психологизму историков Возрождения.
Что же касается феодальных позиций Ивана Тимофе-
ева и его единомышленников, то они обладали нема-
ловажной особенностью, по сравнению с позициями
средневековых историков: на службу феодальной идео-
логии здесь была поставлена трактовка человека, ро-
дившаяся в бюргерской среде, а на Западе — полу-
чившая развитие в среде раннекапиталистической.
Вообще в условиях относительно медленного разви-
тия городов и отсутствия капиталистического уклада,
в условиях полного политического господства феода-
лов и идеологического господства церкви в русской
историографии не произошло того радикального пере-
ворота, какой мы наблюдаем в XV—XVI вв. в историо-
графии Западной Европы.
Русская историческая литература второй половины
XV — начала XVII в. не осталась, как мы видели, цели-
ком в русле официальных концепций. На ней отража-
лись и внутриклассовые противоречия феодалов,
и антифеодальные настроения демократических низов.
4* РИБ. Т. 13. Стб. 707, 710.
3 Черепнин Л. В. Русская историография до XIX в. С. 117
44 Там же.
5 А. Л. Шапиро
129
Но демократические идеи и высказывания русских исто-
риков второй половины XV—начала XVII в. принци-
пиально не отличались от демократических высказыва-
ний в отдельных исторических текстах предшествую-
щего периода 45 Более заметный скачок в этом отно-
шении можно, пожалуй, заметить только в псковских
повестях периода первой крестьянской войны. Но и са-
мые неодобрительные высказывания о царях, митропо-
литах, боярах или «вятших» людях были еще далеки
от создания антифеодальной исторической концепции,
подобной исторической концепции таких передовых
идеологов эпохи Возрождения, как Макьявелли.
Заметим, что русская историография отставала
в XVI в. и от русской политической литературы, и от
публицистики. Во всяком случае, таких радикальных
критиков феодализма, как Феодосий Косой, она не
выдвинула.
Принимая или вырабатывая идеи, которые были
сродни идеям Возрождения, русские историки, как и
многие историки Запада, ставили их на службу господ-
ствующей верхушке феодального общества. Идея поли-
тического единства, столь близкая передовым деятелям
Возрождения, являлась центральной идеей русской
историографии. Но она не сочеталась с требованием
ликвидации или ослабления феодального угнетения
податных сословий и предоставления им каких-либо
свобод.
Мы констатировали, что у авторов «Повести времен-
ных лет» религиозно-провиденциалистские воззрения
сочетались с интересом к повседневным земным поли-
тическим событиям 46 В XVI в. и в начале XVII в. инте-
рес к человеку как творцу истории, к человеку с инди-
видуальными чертами характера значительно возрос,
и это позволяет сблизить процессы, протекавшие в исто-
риографии западного Возрождения, с соответствую-
щими процессами, происходившими в России. Однако
нельзя забывать, что ни один русский историк XVI —
начала XVII в. не порвал полностью с провиденциализ-
мом, как, впрочем, и большинство их западных совре-
менников.
45 См. с. 121 настоящей книги.
46 См. с 63—64 настоящей книги.
130
Слабой стороной многих историков эпохи Возрож-
дения было увлечение риторикой, особенно когда речь
шла о своих монархах. Эта особенность была характер-
на и для русских историков XVI в. Подобно западным
поборникам риторического направления, они оказыва-
лись иногда невзыскательными к подбору историче-
ских источников.
Однако, учитывая вышеизложенное, мы все же
должны признать наличие в русской историографии
второй половины XV — начала XVII в. таких гуманисти-
ческих черт, как усиление внимания к человеку и к ре-
альным политическим мотивам его деятельности, про-
явление интереса к античным философам и историкам,
появление крупных исторических произведений, не свя-
занных формой погодных записей, а главное — утверж-
дение идеи политического единства русской земли
и русского народа.
•Лекция 8
РУССКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII в.
В XVII в. летописная форма расположения истори-
ческого материала по годам еще не отмерла. Нам изве-
стно большое количество летописей, доведенных до вто-
рой половины XVII, а порой и до XVIII в.; в основе их
иногда лежит Никоновская летопись. Нередко в XVII в.
переписывалась и дополнялась Степенная книга.
А. С. Лаппо-Данилевский обратил внимание на то, что
некоторые ее списки доводят изложение до 1676 г.,
а отдельные — содержат приписки до 1727 г.1 Историк
отметил эту живучесть средневековых форм повество-
вания, отражавшую живучесть средневековой идеоло-
гии. Но консервативные формы исторического повест-
вования не могут укрыть от нашего взора успехи но-
1 Лаппо-Данилевский А. С. Очерк развития русской
историографии//Исторический журнал. 1920. № 6. С. 12; Чистя-
кова Е. В., Богданов А. П. <Да будет потомкам явлено».
М. 1988. С. 7.
5*
131
вых, появившихся на Руси с XVI в., видов исторических
произведений. Наряду с летописями и историческими
повестями, посвященными одной теме, XVII век усвоил
и развил вид монументальных сочинений, подразделяв-
шихся не по годам, а по главам, что позволяло придать
повествованию большую логическую стройность.
По приказу царя Федора Алексеевича составлялся
исторический труд, автор которого в Предисловии на-
звал летописание несовершенным описанием, сделан-
ным «не по обычаю историческому». Таким образом,
превосходство новых форм исторического повествова-
ния, по сравнению с летописанием, не только призна-
валось на практике, но и обосновывалось теоретически.
Предисловие к историческому произведению, со-
ставлявшемуся по повелению царя Федора Алексе-
евича, представляет для нас интерес потому, что в нем
отражены и другие взгляды на задачи новой историо-
графической работы. Автор считал недостатком многих
исторических произведений то, что в них не всегда
факты «согласуются меж собою». Мы уже не раз отме-
чали, что в летописных компиляциях такая несогла-
сованность действительно встречалась часто. Требо-
вание устранять противоречия источников означало
усиленное внимание к их критике.
Автор Предисловия с одобрением высказывался
о народах, у которых есть исторические книги, напи-
санные «от розных историков» и напечатанные в типо-
графиях 2 Этот добрый опыт необходимо заимствовать
русским, потому что история должна быть «учитель-
ницею жития». Не ограничиваясь повторением тезиса
античной прагматической историографии об истории
как учителе жизни, автор Предисловия ссылался на
авторитет «премудрого еллинского историка» Фуки-
дида, а также на Аристотеля и Полибия, считая их
твс рчество поучительным для русских историков 3.
Культурная жизнь России второй половины XVII в.
ознаменовалась появлением предшественников реформ
в области историографии и в других областях общест-
венной жизни. Признаком нового стало расширение
2 3 а м ы с л о вс ки й Е. Е. Царствование Федора Алексеевича.
Ч. 1. СПб., 1871. Приложение. С. XLI XL1I.
3 Там же. С. XXXVI - XXXVII.
132
круга историков: наряду с представителями духовен-
ства все большую роль начали играть дьяки и подьячие,
дворяне, дипломаты. Они привлекали, кроме тради-
ционных источников, сведения из греческих, латинских
и польских произведений и стремились связать их един-
ством изложения.
Первым русским историческим произведением, из-
данным типографским способом, был «Синопсис, или
краткое собрание из разных летописцев» 4 Большую
роль в составлении и издании Синопсиса сыграл настоя-
тель Киево-Печерского монастыря Иннокентий Гизель.
Первое издание книги относилось к 1674 г.; при после-
дующих изданиях она была значительно расширена.
Благодаря доходчивости и краткости изложения Си-
нопсис стал учебником русской истории и выполнял
эту функцию до 1760-х годов, когда был опубликован
«Краткий Российский летописец» М. В. Ломоносова.
За это столетие Синопсис выдержал около 15 изданий.
В Синопсисе уделялось много внимания происхож-
дению славян, их имени и языку, началу Киева и осо-
бенно крещению Руси. Одна из глав носила название
«О княжении великого князя Владимира в Киеве и во
всей России и о самодержавствии его». Таким образом,
весьма популярная впоследствии мысль об утверждении
самодержавия еще в Киевском государстве прямо про-
водилась в Синопсисе. События после крещения изла-
гались в основном по княжениям, причем князья рисо-
вались в розовых тонах. Много места в Синопсисе
было уделено татарскому завоеванию и освобождению
от татаро-монгольского ига; Куликовская битва зани-
мала четвертую часть третьего издания книги. Воссо-
единение Украины с Россией под скипетром Москов
ского государя обосновывалось родственной близостью
«российских народов» и их былым единством под влады-
чеством московских государей — киевских монархов.
Одной из политических целей составителя Синопсиса
вместе с апологией «преславных самодержцев» явля-
лось доказательство необходимости, воссоединения
Украины с Россией 5
4 Синопсис — обзор, обозрение.
Пештич С. Л. «Синопсис» как историческое произведение//
Труды отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Т XV М.,
133
Автор Синопсиса считал древность летописи важ-
ным критерием ее подлинности и признавал, что Нестор
«изрядне свидетельствует», чем многие другие ле-
тописцы. Однако сам он широко пользовался поздней-
шими, и в первую очередь польскими источниками,
более близкими по времени написания, по стилю, по
идеям 6.
В 1692 г. стольник А. И. Лызлов закончил «Скиф-
скую историю» — пространную компиляцию, содер-
жавшую сведения о скифах, которые объявлялись
предками народов Восточной Европы и части Азии.
«Скифская история» содержала сведения о произошед-
ших от скифов народах. Значительная ее часть была
посвящена татарам, Батыеву нашествию, Золотой Орде
и другим татарским ханствам, а из «Истории о Казан-
ском царстве» заимствовалось описание завоевания
Казани Иваном IV. В «Скифской истории» говорилось
об истории турок, их султанах, о завоевании Констан-
тинополя и о многих других событиях всеобщей и рус-
ской истории. Источники Лызлова разнообразны: древ-
ние авторы и русские летописи, Хронограф, Степенная
книга, Синопсис, Хроника Стрыйковского и произве-
дения польских историков, «Повесть о Царьграде»
Нестора Искандера и ее интерпретация Пересве-
товым.
Как и Пересветов, Лызлов считал грехи греческого
народа причиной падения Византии и говорил о «попу-
щении божием за грехи народа того». Но вслед за
Пересветовым и под явным влиянием его «Повести
об основании и взятии Царьграда» (использованной
в XVI в. в Никоновской летописи) Лызлов отодвигал
на задний план провиденциалистские объяснения побе-
ды '’’урок в 1453 г. Он не включил в свою историю вла-
гавшиеся Искандером в уста царя и патриарха рассуж-
дения о божественном предначертании гибели Царь-
6 Особенно широко в Синопсисе была использована «Хроника
польская, литовская, жмудская и всея Руси» М. Стрыйковского,
изданная в Польше в 1582 г. и неоднократно переводившаяся на
русский язык в XVII в. Автор Синопсиса заимствовал из «Хроники»
ряд известий по русской истории, хотя Стрыйковский был в ее пере-
даче далеко не всегда точен (например, считал Добрыню женщиной,
Рогволода — не полоцким, а псковским князем и т. д.) (Р о -
го в А. И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения.
1966. С. 46).
134
града. Мысль же Пересветова о вине своекорыстных
византийских вельмож Лызлов полностью поддержал.
Вслед за Пересветовым он усматривал причины паде-
ния Византии и в слабости царской власти («не бе бо
князя ни вождя, ни наставника в людех»). Наконец
Лызлов высоко оценивал дисциплинированность и тре-
нированность турецких войск, подчеркивая сильные
черты враждебного христианам турецкого султана.
Таким образом, религиозно-этические и провиден-
циалистские мотивы у Лызлова, как и у Пересветова,
выступали гораздо слабее, а чисто политические,
светские мотивы — сильнее, чем в «Повести» Нестора
Искандера 7 Такой подход, при котором религиозные
объяснения падения Византийского государства хотя
и сохранялись, но отступали на задний план, а на перед-
ний план выдвигались светские, политические объясне-
ния, обнаруживается не только в русской исторической
литературе. Он характерен и для французского визан-
тиноведения XVII в.8
Одним из достижений гуманистической историогра-
фии являлся отказ от периодизации истории по четырем
монархиям и от тезиса о преемственной связи империи
Карла Великого с Древним Римом 9 Но устаревшая
и раскритикованная гуманистами периодизация вы-
теснялась лишь постепенно и не во всех странах одно-
временно. Особенно живучей мысль о связи империи
Карла Великого с Римской империей была в Германии.
В России легенда о происхождении царей от Августа,
кесаря римского, вытеснялась еще медленнее, чем ле-
генда о связи средневековой и древней империй на
Западе. Еще в конце 1660-х годов прапрадед автора
«Горе от ума» — дьяк Федор Иоакимович Грибоедов, по
поручению правительства Алексея Михайловича и, воз-
можно, для обучения царских детей, написал произве-
7 Сперанский М. Н. Из истории русско-славянских связей.
М., 1960. С. 219—220; Чистякова Е. В. Формирование новых
принципов исторического повествования//Русская литература на ру-
беже двух эпох (XVII — начало XVIII в.). М., 1971.
8 Об этом см.: Колосов Н. Е. Представление о византийской
автократий во французской общественной мысли XVII века: Автореф.
канд. дис. Л.» 1980. С. 8—11.
9 Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая
историография. М.; Л., 1964. С. 407.
135
дение, именовавшееся «История, сиречь повесть или
сказание вкратце о благочестивно державствующих
и свято поживших боговенчанных и великих князей».
Здесь говорилось не только о божественном происхож-
дении («боговенчанности») царской власти, но и о про-
исхождении Рюрика от Августа 10 Но во второй поло-
вине XVII в. эта легенда постепенно уходила из истори-
ческой литературы и публицистики. Теория «Москва —
третий Рим» также угасала во второй половине XVII в.
и удерживалась только в раскольнической литературе.
Наиболее резкой критике эти теории подверг Юрий
Крижанич (ок. 1618—1683) — хорват по националь-
ности, более 20 лет проживший в России, 15 из них —
в сибирской ссылке. Он внес значительный вклад в раз-
витие русской культуры. Крижанич являлся поборни-
ком сплочения славянства под главенством России
и унии русского православия с католицизмом. Мысль
о падении первого Рима из-за его отхода от истинного
православия, как и мысль о падении Византии из-за ее
греховной унии с католицизмом были близки религиоз-
ным представлениям раскольников. Поэтому в их среде
теория «Москва — третий Рим» и удерживалась так
долго. Но религиозно-политическим убеждениям Кри-
жанича эти мысли были глубоко чужды, и он отверг
теорию «Москва — третий Рим».
Отрицая происхождение русских князей от Августа,
Крижанич готов был считать фактом передачу визан-
тийским императором регалий Владимиру Мономаху.
Но передачу эту он толковал как хитрость императора
Константина, пытавшегося доказать что он человек
более высокий, чем киевский князь. Увидев в передаче
регалий стремление обесчестить русский народ и рус-
ских князей, Юрий Крижанич рекомендовал царям от-
казаться от регалий Мономаха и короноваться русской
короной.
Доказывая автономность русской государствен-
ности, Крижанич отвергал как версию «Повести времен-
ных лет» о призвании Рюрика с братьями из-за моря,
Внимание дьяка Грибоедова сосредоточено на родословном
древе русских великих князей и на происхождении от их «корени»
ряда княжеских фамилий (Вяземских, Смоленских, Дашковых,
Кропоткиных и др.).
136
так и позднейшую версию об их призвании из Пруссии
по совету Гостомысла. Он находил в обеих версиях
(и особенно в позднейшей) явные несообразности:
1. Самое имя «Гостомысл», который, умирая, якобы
посоветовал новгородцам пригласить из-за моря князей,
является нарочито придуманным: «будто умыслил гости
привесть».
2. Ученые не могут найти племя Русь на тогдашней
карте Западной Европы, «и како бы их в немецком языке
звать»?
3. Если положить, что варяги были приглашены из
прусской — немецкой земли, мы немедленно столкнемся
с такой несообразностью: в то время немцы не жили
в Прусской земле.
4. Как могли новгородцы, спасаясь от междоусобиц,
приглашать «не единого, но трех князов инородных»
(Рюрика, Синеуса и Трувора)? 11
Критическое отношение к показаниям источников,
столь характерное для лучших представителей гумани-
стической историографии, уживалось у Крижанича
с идеями провиденциализма. Государства существо-
вали, возвышались и гибли, по его убеждению, в силу
божьей воли, ибо «один Бог только государь всему
свету». «Напрасно,— писал Крижанич,— люди стара-
ются объяснить причины побед и поражений числен-
ностью войска. Не мужество или трусость воинов, не ка-
чество вооружения и дисциплина и не опытность вождя
и правота дела», а «промысел божий, являющийся на-
чалом всех вещей, первая господствующая причина,
располагающая и управляющая всеми человеческими
действиями» * 12 Как видим, провиденциалистские воз-
зрения Крижанича не отличались прогрессивностью.
Впрочем, нельзя забывать, что во времена Крижанича
и на Западе поборники контрреформации возвраща-
лись к провиденциализму.
В отличие от тезиса о происхождении русских кня-
зей от императора Августа, тезис о происхождении
Москвы, московитов и славян вообще от шестого сына
Иафета Мосоха приобретал все большую популярность
Гольдберг А. Л. Работа Юрия Крижанича над русской
летописью//ТОДРЛ. Т. XIV М., 1958. С. 352—353.
12 Пи чет а В. И. Юрий Крижанич. СПб., 1914. С. 13—14.
137
в XVII в. Исходя из соображений, основанных на про-
стом созвучии слов, античный историк Иосиф Флавий
писал, что от Мосоха произошли мосхи, «именуемые
ныне каппадокийцами». То обстоятельство, что Москва
не так созвучна с Мосохом, как мосхи, не остановило
польских историков XVI в. Бельского и Стрыйковского,
выдвинувших концепцию, согласно которой славяне
и московиты были связаны с библейским внуком Ноя.
В соответствии с феодальными представлениями о древ-
ности и знатности рода как основании его притязаний
на власть и почитание историкам казалось необходимым
установить генеалогическую связь народа с древними
библейскими героями.
То обстоятельство, что теория «Мосох — Москва»
распространялась в России в то же самое время, когда
теория «Август — Рюрик» угасала, свидетельствует
о развитии в XVII в. национального самосознания: ведь
угасавшая теория возвеличивала феодальную дина-
стию, а наступающая теория возвеличивала националь-
ность, хотя возвеличивание это тоже понималось по-
феодальному. Вместе с тем с точки зрения исторической
достоверности обе теории носили легендарный характер,
и распространение одной из них за счет другой не озна-
чало освобождения от баснословия в историографии.
Легенда «Мосох — Москва» являлась лишь одним из
конкретных проявлений символической этимологии, ко-
торая играла столь значительную роль при решении
историками XVI—XVII вв. проблем этногенеза и некото-
рых других исторических проблем. Такой же характер
носило образование имени славяне от их славных дел,
а имени россияне от того, что они жили «в рассеянии».
Подобно историкам XVI в., авторы исторических
произведений XVII в. далеко не всегда проявляли кри-
тицизм в отношении своих источников, а может быть,
и присочиняли факты, которые представлялись им по-
лезными. Так, в Синопсисе появилось известие о грамо-
те, которой Александр Македонский утвердил за славя-
нами их землю и вольность. Для большей убедитель-
ности автор даже сообщил внешние признаки этой
мнимой грамоты: она была написана на пергаменте
золотом
13 А. Н. Робинсон, характеризуя историографию славянского
Возрождения, пишет, что общественно-публицистические и полити-
138
В историографической литературе оценки русской
исторической мысли XVII в. сильно варьируются. Доре-
волюционные ученые отмечали прежде всего распро-
странение баснословия, «разных вздорных мнений»,
«псевдонаучной болтовни», риторики и связанных с ней
«ложных приемов исторического исследования» * 14
М. Н. Тихомиров писал, что форма исторических
произведений изменилась в XVII в. мало, но приемы
исторического изучения стояли уже ближе к XVIII в.,
чем приемы более раннего времени. Далее М. Н. Тихо-
миров уже признавал XVII в. «новым периодом в рус-
ской историографии, качественно отличным от более
раннего времени» 15. С. Л. Пештич, соглашаясь с общей
характеристикой XVII столетия как нового периода
в отечественной историографии, определял его как
«переходный от летописного к научному» 16 А. Н. Ро-
бинсон полагал, что «русская историографическая
мысль переживала в XVII в. глубокие изменения, отра-
жающие общие социально-идеологические и культур-
ные перемены переходной эпохи, которая была уже
преддверием петровских реформ и несла в себе начало
элементов гуманистических влияний» 17
Главным недостатком указанных точек зрения явля-
ется то, что их авторы сопоставляют XVII в. с преды-
дущей историей исторической мысли вообще, не выде-
ляя при этом XVI в. Если же сопоставить XVII в. с XVI,
придется отметить ряд сближающих оба эти периода
черт:
1. Крупные исторические произведения, которые не
строились на погодном — летописном принципе изложе-
ния, возникли уже в XVI в.
2. Объяснение исторических событий не только бо-
ческие цели «требовали от историков „выдумки**, возводили ее в прин-
цип их работы и сближали историографию с литературой» (Робин-
сон А. Н. Историография славянского Возрождения и Паисий
Хилендарсский. М., 1963. С. 88).
14 В таком духе высказывались П. Н. Милюков, А. С. Лаппо-
Данилевский, И. Е. Забелин и другие ученые второй половины
XIX — начала XX в. (Робинсон А. Н. Историография... С. 9).
15 Очерки истории исторической науки в СССР/Отв. ред.
М. Н. Тихомиров. Т. 1. М., 1955. С. 89—90.
16 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1.
Л., 1961. С. 44.
*' Робинсон А Н. Историография... С. 112.
139
жественными предначертаниями, но и людскими поступ-
ками стало широко применяться в XVI в. (кое в чем
такие объяснения встречались уже в средние века).
3. Интерес к индивидуальности исторических дея-
телей, их психологическим характеристикам и даже
внешнему облику проявился уже в начале XVII в.
4. Интерес к античной историографии проявился
уже в XVI в.
5. Отражение идеологии городских слоев, хотя
и в редких случаях, наблюдалось уже в памятниках
второй половины XV в. (а в исключительных случаях —
и ранее).
Некоторые черты гуманизма, таким образом, были
присущи русской историографии во второй половине
XV—XVI вв. Традиции предшествующего времени про-
должались и в XVII в. В то же время во второй поло-
вине XVII в. гуманистические черты предшествующего
периода во многом стали проявляться ярче и последо-
вательнее. Это прежде всего относится к естественным
наукам. Ведь в XVII в. в России излагалось гелиоцен-
трическое учение Н. Коперника.
Говоря об исторических знаниях, следует прежде
всего отметить: 1) более широкое распространение
исторических знаний в обществе; появление во второй
половине XVII в. в России печатного учебника —
Синопсиса; 2) увеличение числа переводных с древних
и славянских языков исторических произведений;
3) проявление критического отношения к таким леген-
дам, как генеалогическая связь русских государей с Ав-
густом и призвание варягов по совету Гостомысла;
4) влияние развития национального самосознания на
характер исторических представлений; 5) апология
самодержавия, причем баснословие в исторических
произведениях было обусловлено именно развитием
самодержавия.
Говоря о патриотизме, который в XVII в. был присущ
исторической мысли как России, так и других европей-
ских государств, нельзя не заметить в нем две противо-
положные тенденции: в одних произведениях всячески
подчеркивалась историческая исключительность своего
государства, народа и династии, их абсолютного пре-
восходства над другими и их богоизбранности;
в иных — констатировались успехи ученых (в частности,
140
историков) других стран и доказывалась необходи-
мость освоить эти успехи. Мы видели, как последняя
точка зрения проявилась в Предисловии к историче-
скому труду, писавшемуся по приказанию царя Федора
Алексеевича.
Итак, в русской историографии XVII в. развивались
некоторые гуманистические черты. Но основываясь на
феодально-религиозной идеологии, она и в XVII в. не
превратилась в полной мере в науку «возрождения».
Однако начинать с XVII в. новый период в русской
историографии, или считать XVII в. переходным от ле-
тописного к научному периоду, оснований все же нет.
Вообще нам представляется, что не следует начинать
научный период в историографии лишь с XVI, XVII или
XVIII вв. Античная историческая мысль уже являлась
научной, а полного возврата от нее к мифологии не про-
изошло даже в средневековье. Освобождение от теоло-
гических пут и провиденциалистских представлений,
конечно, играло огромную роль в развитии историче-
ской науки, но считать, что «Повесть временных лет»
лишена каких бы то ни было научных качеств (будто бы
появляющихся только во времена Синопсиса или «Исто-
рии Российской» Татищева) не следует.
Лекция 9
ТЕОРИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА
И ОБЩЕСТВЕННОГО ДОГОВОРА.
РАЗВИТИЕ ИСТОРИОГРАФИИ
В XVI! — НАЧАЛЕ XVIII В.
Философское осмысление человеческой истории
было в XVII в. связано прежде всего с учением об есте-
ственном праве и общественном договоре. Самыми
выдающимися адептами этого учения были тогда гол-
ландский юрист Гуго Гроций (1583—1645) и англий-
ский философ Томас Гоббс (1588—1679).
Под впечатлением успехов естествознания, позво-
ливших научно объяснить многое из того, что еще
141
недавно являлось сферой теологии, ученые XVII — на-
чала XVIII в. надеялись распространить действие зако-
нов математики и естествознания на историю. Гоббс
мечтал о времени, когда взаимоотношения человеческих
поступков будут определены с той же уверенностью,
как количественные отношения геометрических фигур;
он даже полагал, что тогда настанет непрерывный мир
и не будет никакой борьбы. Стремясь сделать методы
геометрии и механики нормой всякого научного мышле-
ния, Гоббс не учитывал специфичности законов обще-
ственной жизни и их большой сложности. Но стремле-
ние решать проблемы общественной жизни с помощью
пытливого разума, а не слепой веры было глубоко
прогрессивно.
Гоббс перевел на английский язык «Историю» Фуки-
дида. Гуго Гроций издал Тацита и сам был автором
нескольких исторических произведений о древности
Голландской республики, о Нидерландской револю-
ции и др. Но значение обоих ученых для истории исто-
рической науки определяется мыслями и положениями,
которые высказаны в их главных трудах. Важнейшим
сочинением Гроция являлся труд «О праве войны
и мира», опубликованный в 1625 г.1 и переведенный
около 1710 г. на русский язык. Важнейшим произве-
дением Томаса Гоббса был «Левиафан»1 2, вышедший
в свет в 1651 г.
Вслед за Макьявелли и другими гуманистами Гоббс
и Гроций рассматривали государство человеческими
глазами и выводили «его естественные законы из разума
и опыта, а не из теологии» 3 Они не признавали боже-
ственного происхождения государства и объясняли его
появление человеческими потребностями и человече-
ским разумом.
Вслед за Аристотелем Гуго Гроций считал, что по
природе человек является существом общественным.
Стремление к общению с себе подобными он признавал
важнейшим свойством человеческой природы. Харак-
1 Гроций Г О праве войны и мира: Три книги, в которых
объясняется естественное право и право народов, а также принципы
публичного права. М., 1956.
2 Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть госу-
дарства церковного и гражданского. М., 1936.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 111.
142
теризуя первых людей, Гроций отмечал, что у них не бы-
ло частной'собственности. Первый человек мог овладеть
для своей надобности всем, чего бы ни пожелал, и потре-
бить все, чем только в состоянии был воспользоваться.
И то, «чем каждый овладевал подобным образом, дру-
гой не мог у него отнять». Такую систему Гроций назы-
вал правом на вещи низшего порядка. Однако подоб-
ная бесконфликтная ситуация и отсутствие частной
собственности могли длиться лишь постольку, посколь-
ку люди пребывали в великой простоте или «находились
между собой в некоей чрезвычайной взаимной приязни».
Но по мере того, как возникали земледелие, скотовод-
ство и ремесло, по мере того, как развивались «разно-
образная изобретательность» и хитрость, все это стало
употребляться для удовлетворения страстей. «Из раз-
личия способностей проистекали соревнование и даже
убийство, и, наконец, когда добрые осквернились сооб-
ществом злых», водворился «быт насильников и звер-
ская дикость». Когда люди убедились в том, что отдель-
ные рассеянные семейства не в силах противостоять
насилию, они решили создать государство. Решение
это было принято потому, что обстановка насилия и
зверской дикости противоречила общительной природе
человека. Таким образом, «первоначально люди объ-
единились в государство не по божественному повеле-
нию, а добровольно». Государство, по Гроцию, есть
«союз свободных людей, заключенный ради соблюдения
правды и общей пользы» 4
Гоббс, подобно Гроцию, считал, что жившие в есте-
ственном состоянии люди не имели государства, но
отрицал, что им свойственно стремление к общению.
Не соглашался он и с предположением Гроция, что
в естественном состоянии один человек не отнимал
у другого то, что ему принадлежало. Наоборот, Гоббс
считал, что людям в естественном состоянии был при-
сущ необузданный эгоизм и стремление всем обладать,
все захватывать. Их поступки определялись не принци-
пами морали, а принципами собственной пользы. Перво-
бытные люди находились в состоянии «войны всех
против всех» 5
4 Гроций Г. О праве войны и мира. С. 202—209, 166, 174.
5 Гоббс Т. Левиафан... С. 115.
143
При естественном состоянии, в условиях ужасающей
войны всех против всех «нет промышленности, ибо нет
уверенности в плодах ее. Нет, следовательно, никакой
обработки земли, никакого мореплавания, ни науки,
ни искусств, ни литературы, ни общества; и, что хуже
всего, есть лишь бесконечный страх и опасность насиль-
ственной смерти, и жизнь человека становится одино-
кой, бедной, грубой, бессмысленной, внезапно обры-
вающейся». Такое положение было невыносимым, и лю-
ди должны были его изменить. Единственный выход
из ужасного естественного состояния заключался в его
разумном ограничении. Для своего собственного блага
людям необходимо было договориться об отказе от
своих прав и о передаче их государству, которое, в свою
очередь, должно положить конец «войне всех против
всех». Люди добровольно отказались от свободного
состояния и заключили общественный договор, передав
свои естественные права государству.
Как видим, существенно расходясь друг с другом
в характеристике человеческой природы и первоначаль-
ного естественного состояния людей, Гроций и Гоббс
близко сходились в объяснении происхождения госу-
дарства как результата добровольного общественного
договора. Расхождения вновь выступают, когда речь
заходит о вытекающих из общественного договора
правах и обязанностях государства и подданных.
В воззрениях Гроция отразилась победоносная
буржуазная революция в Нидерландах и их освобожде-
ние от испанского владычества. Выдающийся голланд-
ский юрист XVII в. признавал, что «не следует повино-
ваться приказам власти, противным естественному
праву и божественным заповедям» 6 «Я едва ли возьму
на себя смелость,— пишет Гроций,— осудить огульно
как отдельных граждан, так и меньшинство народа,
прибегавших когда-либо к самозащите в состоянии
крайней необходимости».
Противиться верховной власти, по Гуго Грецию,
законно, если «царь, проникнутый чисто враждебным
духом, замышляет гибель своего народа» или «если
имеет место захват власти путем неправой войны
с нарушением всех требований права народов». Но
6 Гроций Г О праве войны и мира. С. 159.
144
право на революцию и противодействие властям призна-
валось Гроцием только как редкое исключение. Как
правило, «нельзя противиться носителям верховной
власти, не совершая при этом правонарушения» 7
Эти воззрения Гроция соответствовали интересам уже
пришедшей к власти голландской буржуазии. Они были
менее консервативными, чем взгляды англичанина Гоб-
бса, который выступил с тезисом о незыблемости
и нерушимости права верховной власти. Гоббс рассуж-
дал так: права людей в естественном состоянии безгра-
ничны, а так как люди по добровольно заключенному
общественному договору передали их государству, без-
граничными являются и права государства.
Гоббс не случайно назвал произведение, посвящен-
ное государству, именем библейского морского чудо-
вища, обладающего невероятным могуществом,— «Ле-
виафан». Он даже именовал государство земным Богом.
Казалось бы, государство, выводимое не из божествен-
ного творения, а из договора, заключенного людьми,
должно было представляться ограниченным в своих
правах. На самом же деле его власть признавалась
неограниченной. Государственный закон был провозгла-
шен единственным правом на земле.
С естественным правом связывалась не только
неограниченная власть государства, но и его неотъем-
лемая обязанность следовать велениям разума и забо-
титься об общем благе для всех подданных. Первейшей
задачей государства, по Гоббсу, является обеспечение
счастливой жизни подданных. Поясняя, что он имеет
в виду, философ выдвинул четыре условия: защита
от внешних врагов, сохранение мира внутри государ-
ства, поднятие народного благосостояния и богатства,
предоставление каждому гражданину права пользо-
ваться свободой без ущерба для других граждан8
Социально-политические воззрения Гоббса соответ-
ствовали чаяниям английской буржуазии и нового дво-
рянства, особенно тех слоев, которые ожидали от абсо-
лютной монархии расширения буржуазных свобод,
уповали на твердый порядок, способный удушить рево-
люционные выступления низов.
7 Там же. С. 167—171.
8 Г о б б с Т. Левиафан... С. 25.
145
Мы знаем, что идеи естественного права зародились
уже в античной историографии и юриспруденции. Они
не были полностью забыты и в средние века. Но тогда
данные идеи служили обоснованию рабства или феода-
лизма и религии. Иначе у Греция и Гоббса, теоретически
обосновавших право буржуазной собственности и лич-
ной свободы, в частности свободы совести и мысли.
Поднимаясь против феодальных правопорядков и
против феодального бесправия, буржуазия XVII в. отра-
жала многие чаяния народных масс. И в идеологии
крупнейших теоретиков XVII в. не случайно звучала
идея общего блага. О том, что государство обязано за-
ботиться об общем благе, о счастье каждого из своих
подданных, неоднократно говорили и Гуго Гроций, и То-
мас Гоббс.
Прогрессивными были высказывания Греция о войне
и международных отношениях. Еще до XVII в. выдви-
гались доводы о справедливости той или иной войны.
В средние века справедливой считалась защита или
распространение своей религии, защита или расширение
территории родного племени, а затем народности,
а также наказание за клятвопреступление или другие
преступления враждебных правителей. Гроций не толь-
ко изложил международное право «в целом и в последо-
вательном порядке», но и положил в его основу обще-
человеческую природу, чуждую идей расовой, нацио-
нальной и религиозной исключительности. Как и отдель-
ные люди, целые народы исходят в своих действиях из
соображений собственной пользы. Но эти действия
не должны наносить вред другим народам. Подобное
нарушение противоречит естественному праву и опасно
для самого нарушителя. Народ, ущемивший право дру-
гих народов, «навсегда подрывает основу своего соб-
ственного спокойствия в будущем», так как ему всегда
будет угрожать ответное нападение 9
Гроций не отрицал правомерность войн. Но, во-пер-
вых, он настаивал на гуманных правилах ведения вой-
ны и на необходимости избегать ненужных убийств
и жестокости, а во-вторых, строго различал войны спра-
ведливые и войны несправедливые. К справедливым
целям войны он относил самозащиту, возвращение
9 Гроций Г. О праве войны и мира. С. 48—49.
146
захваченного имущества, наказание за нарушение
права.
И до и после Греция не было недостатка в юристах,
которые доказывали правомерность любой войны и лю-
бого захвата. Однако после обстоятельного труда Гре-
ция, систематизировавшего высказывания древних,
и не только древних, ученых и политических деятелей
о войне и тщательно разработавшего фундаменталь-
ные положения международного права, стало легче
отличить фальшивые доводы о справедливости войны
от действительной ее справедливости. Следует также
учесть, что под влиянием Гроция и других юристов
XVII в. проблемы международных отношений, между-
народного права и дипломатические договоры заняли
значительно более почетное место в историографии,
и в частности в русской, чем это имело место раньше.
В произведениях Гроция и Гоббса не отрицалось
существование Бога. Бог является, по Гроцию, творцом
Вселенной и создателем человека с его человеческой
природой и естественным правом. Но, создав человека,
Бог предоставил людям самим творить историю, выра-
батывать законы, создавать государства. Он не нару-
шает человеческую природу и естественное право.
В книге «О праве войны и мира» было даже провозгла-
шено, что «естественное право столь незыблемо, что
не может быть изменено даже Богом» 10 11 Гоббс тоже
считал, что Бог заложил в человека «естественный
разум», а историческая жизнь развивается уже не по
божеским законам, а по законам человеческого ра-
зума 11 Гоббс выводил из природы человека не только
государство, но и религию. Языческие религии рожда-
ются из природного стремления доискиваться причин
наблюдаемых событий, и прежде всего причин своего
счастья или несчастья. Если человек не может удосто-
вериться в истинных причинах вещей, он строит такие
предположения, какие ему внушает фантазия. Когда
люди не находят видимых причин, они «считают винов-
ником своего счастья или несчастья невидимого агента
или невидимую силу. И в этом смысле, может быть,
следует понимать слова некоторых древних поэтов, гово-
10 Там же. С. 72.
11 Гоббс Т. Левиафан... С. 283.
147
ривших, что боги были первоначально созданы челове-
ческим страхом».
В отличие от многобожия, вера в единого всемогу-
щего Бога «может быть легче выведена из желания
людей познать причины естественных тел и их различ-
ных свойств и действий, чем из страха людей перед тем,
что с ними случится». Вскрывая причину совершаю-
щегося и переходя от этой причины к ее собственной
причине, люди идут все далее и, подобно древним фило-
софам, приходят к мысли о первичной и предвечной
причине всех вещей. «А это именно то, что люди разуме-
ют под именем Бога». Подводя итоги своим рассужде-
ниям о семени, из которого произросли религии, Гоббс
находил их «в четырех вещах — в представлении о при-
видениях, незнании вторичных причин, покорности по
отношению к тому, чего люди боятся, и в принятии слу-
чайных вещей за предзнаменования» 12
По отношению к священному писанию как к истори-
ческому источнику Гоббс значительно более критичен,
чем Гроций. Несмотря на то, что учение обоих мысли-
телей о природе государства коренным образом расхо-
дилось с библейскими легендами, Гроций признавал
некоторые из этих легенд бесспорными фактами. Так,
он говорил, что отсутствие у первых людей идеи частной
собственности было внушено им Богом в первый раз
при сотворении мира, а второй раз после потопа 13
Гоббс не критиковал легенду о сотворении мира, хотя
некоторые другие библейские легенды он подвергал убе-
дительному критическому анализу. Нельзя признать,
читаем мы в «Левиафане», что пятикнижие Моисея
действительно целиком им написано. Иначе как бы
в него попало сообщение, что «никто не знает места
погребения его даже до сего дня», т. е. до того дня, когда
эти слова были написаны. «Было бы странно думать,
что Моисей, когда он еще был жив, говорит о месте свое-
го собственного погребения» 14
Состояние общественных наук, и в частности трудов
по истории, в значительной мере зависит от социально-
12 Там же. С. 102—105.
13 Гроций Г О праве войны и мира. С. 202.
14 Вместе с Гоббсом Спиноза выступил с критикой Ветхого
завета, вскрыв имеющиеся в нем противоречия, и подверг сомнению
авторство Моисея, за что был отлучен от синагоги как еретик.
148
экономических и социально-политических особенностей
страны, в которой они создаются. Нет поэтому ничего
удивительного, что голландские и английские теоретики
естественного права порывали в XVII в. более решитель-
но со старыми феодальными и церковными теориями,
чем их французские, немецкие и русские собратья. Это,
в частности, относится к французскому католическому
священнику Ж. Боссюэ (1627—1704), написавшему
«Рассуждение о всемирной истории», «Историю за-
блуждений протестантских церквей» и «Политику, из-
влеченную из подлинных слов священного писания».
Благодаря превосходному языку и стилю этих сочине-
ний они пользовались широкой известностью в конце
XVII в. и в первые десятилетия XVIII в. не только у себя
на родине, но и в других европейских государствах,
в том числе в России.
Подобно Грецию и Гоббсу, Боссюэ считал, что госу-
дарственная власть возникла в результате свободного
общественного договора, который необходимо было
заключить, так как только государственная власть спо-
собна сдерживать пагубные страсти людей. Но Боссюэ
сочетал это рационалистическое объяснение возникно-
вения государства со старой теорией божественного
происхождения. Признавая общественную природу
человека и его естественное стремление к общей вы-
годе, Боссюэ тут же сворачивал на промысел божий и
предписания религии, которые считал более важными
и основополагающими причинами исторических собы-
тий, чем природу людей и их стремление к собственной
пользе.
Чтобы как-то преодолеть неразрешимые противо-
речия, вытекавшие из одновременного обращения к
обветшалым средневековым и передовым теориям
XVII в., Боссюэ подразделял причины исторических
событий на первичные и вторичные. Естественная при-
рода и качества людей и целых народов — вторичные
причины исторических событий. Первопричина этих
событий — воля Бога. Непосредственно она проявля-
ется в виде исключения и выражается в чудесах, обыч-
но же незаметна. Но в действительности роль Твор-
ца — первичная и определяющая, так как Бог наде-
ляет людей и народы теми свойствами, качествами и
характером, которые выступают в качестве вторичных
149
причин. Делая историю и думая, что действуют само-
стоятельно, люди только осуществляют замысел про-
видения.
Гуго Гроций, признавая Бога творцом Вселенной
и человека, в то же время полагал, что естественное
право не может быть изменено даже им. Для прови-
денциализма, таким образом, не оставалось места.
Боссюэ же не ограничивал роль Бога, который, по его
словам, «управляет всеми народами». «Хочет ли он
создать завоевателей, он делает так, что страх пред-
шествует им и внушает их воинам непобедимую от-
вагу. Хочет ли он создать законодателей, он дарует
им свою мудрость и предусмотрительность, позволяет
им предвидеть беды, грозящие королевству, и закла-
дывает основы общественного спокойствия». То, что
представляется нашему слабому суждению случаем
или счастьем, также «является заранее рассчитанным
планом», начертанным Богом. Так, Боссюэ пытался
спасти провиденциализм, основательно потрепанный
гуманистами XV—XVI вв. и учеными XVII в., пытался
подчинить старым теологическим концепциям новые
рационалистические теории, которые никак с ними не
уживались 15 В период господства абсолютизма во
Франции естественно было его прославление и обосно-
вание в общественных теориях. Недаром в «Политике»
Боссюэ уверял, что монархическая власть близка к
власти божественной и в то же время является наибо-
лее естественной, поскольку имеет своим прообразом
власть отца в семье.
Немецкие ученые С. Пуфендорф (1632—1694) и
Хр. Вольф (1679—1754), как и Ф. Боссюэ, уступали
Томасу Гоббсу и Гуго Гроцию в оригинальности мысли
и радикализме идей. Они были эклектиками и заботи-
лись о примирении новых научных теорий со старыми
теологическими, о приспособлении новых, по существу
своему буржуазных, теорий к нуждам дворянства.
Перу Пуфендорфа принадлежала книга, носившая
характерное наименование «Политическое рассужде-
ние о согласии политики истинной с религиею христи-
анскою», а также «Введение в историю знатнейших
15Косминский Е. А. Историография средних веков. М.,
1963. С. 136—142.
150
европейских государств» и «О должности человека и
гражданина». Последние два труда были переведены
на русский язык в царствование Петра Великого и под
его собственным наблюдением. «Введение в историю
знатнейших европейских государств» включалось в
литературу, предназначенную для учебной подготовки
царевича* Алексея Петровича.
По мнению Пуфендорфа, утверждение, будто Бог
непосредственно назначает или определяет царей, про-
тиворечит разуму и является суеверием. Люди сами
«составили между собой общества» и создали государ-
ства путем общественного договора, они руководствова-
лись при этом соображениями собственной пользы, спа-
саясь от насильств и бедствий, неминуемых в жизни
поодиночке и «вне гражданского состояния». Но,
в отличие от Гоббса, Пуфендорф объяснял возникно-
вение государства не только человеческими потребно-
стями и человеческим разумом: учредителем граждан-
ских обществ и основоположником верховной власти
провозглашался «всеблагий Бог». Божья воля дейст-
вует не непосредственно, но именно Бог дал людям
потребность и внушил мысль создавать государства 16
Пуфендорф считал требованием «истинной поли-
тики» заботу правителей о благосостоянии народа,
защиту его от обид и притеснений сильных, злых и не-
сытых и введение законов, согласных с естественным
правом (или «законом натуральным», в терминологий
русских переводчиков Пуфендорфа). Но пафос этих
рассуждений был направлен прежде всего не на пори-
цание насилий и преступлений, имевших место, по при-
знанию самого автора, в реальной жизни государств.
Сравнивая насилия и преступления, совершаемые в го-
сударствах, «с теми бедствиями, которые сопровождали
бы нас безотлучно, если бы мы жили поодиночке —
вне гражданского состояния» 17, Пуфендорф признавал
их незначительными и не долженствующими вызвать
недовольство и протесты. Конформизм Пуфендорфа
особенно ясно проявлялся в том, что он оправдывал
16 Пуфендорф С. Политическое рассуждение о согласии
политики истинной с религиею христианскою. СПб., 1815. С. 6—8.
17 Там же. С. 6—8, 3.
151
самые крайние формы социального неравенства, даже
рабство.
Старался примирить теорию естественного права
с германской действительностью’ и Христиан Вольф.
Исходя из известного представления о том, что в дого-
сударственном состоянии люди использовали свободу
себе во вред, Вольф полагал, что для преодоления зло-
вредной свободы они заключали частные договора об
отказе от личной свободы и переходе в рабское состоя-
ние. Так, антифеодальные и антитеологические концеп-
ции передовых мыслителей XVII в. (применительно
к крепостнической, лежавшей к востоку от Эльбы зоне)
приспосабливались для оправдания феодальных приви-
легий.
В России, как и в Германии, теория естественного
права использовалась не только для апологии абсолю-
тизма, но и для обоснования дворянских привилегий.
Один из виднейших публицистов и церковно-политиче-
ских деятелей петровского времени Феофан Прокопович
(1681 —1736), написавший ряд похвальных слов, сочи-
нений по риторике и педагогике, стихи, драму и специ-
альный исторический труд «История императора Петра
Великого от рождения его до Полтавской победы»,
был представителем теории естественного права.
Народы, еще не знающие государственных законов,
«естеством законная творят», говорил Ф. Прокопович.
«Таковыя законы суть в сердце всякого человека».
К числу этих, присущих природе человека, зажженных
в его сердце законов или свойств относятся: стремле-
ние к сохранению жизни и продолжению жизни и про-
должению своего рода, почитание родителей и требова-
ние «не творити другому, аще себе не хощещи». Пер-
вейший же закон сердца каждого человека «любити
и боятися Бога». Стремление примирить естественное
право с законами религии проявлялось не только в
формулировке этого «закона сердца», айв утвержде-
нии, что все заложенные «в естестве» законы внедрены
Богом 18
Согласно Ф. Прокоповичу, власть и слава царская
обосновывались как священным писанием, так и есте-
ственным правом. Г В. Плеханов обратил внимание,
18 Прокопович Ф. Соч. М.; Л., 1961. С. 81.
152
что на естественное право он ссылался даже прежде,
чем на священное писание 19 При этом подчинение
царской власти и вообще всем властям предержащим
признавалось главным естественным законом («се
всех законов главизна»).
Соглашаясь с «политическими учителями», говорив-
шими о зависимости формы правления от «природы
народов», от ее особенностей, Прокопович все же счи-
тал, что «едва не всем народам природна есть монар-
хия». Демократия и аристократия порождают многие
бедствия, как и выборная монархия по польскому образ-
цу, а «монархия, в единой фамилии наследуемая»,
исторически доказала свои огромные преимущества.
Множество примеров из древней и новой истории, из
истории Европы, Азии и Африки, наконец из истории
Киевской Руси и Смуты начала XVII в. приводилось
Феофаном Прокоповичем в «Слове похвальном»,
посвященном рождению царевича Петра Петровича.
Автор поддерживал реформы, относящиеся к церков-
ному устройству, в том числе отмену патриаршества
в России и частичную секуляризацию монастырских
доходов. В этом вопросе он оставался последователь-
ным сторонником абсолютизма и противником тенден-
ций к олигархии. Мысль о том, что самодержавный
строй в большей мере, чем любой другой, соответствует
«общему благу», была так же свойственна Феофану
Прокоповичу, как и другим поборникам абсолютизма.
С данной мыслью связана и теория полицейского
государства, которую в Германии развивал Хр. Вольф,
а в России — сам Петр Великий. Суть этой теории
заключалась в том, что первейшим признаком заботы
государства об общем благе является постоянная и не-
усыпная правительственная регламентация жизни под-
данных, опека над их поступками. Производственная
и вообще хозяйственная деятельность, имущественные
отношения, брачная связь и воспитание детей, религия,
наука, поэзия, музыка, театр — все это должно направ-
ляться и управляться государством, и прежде всего
органами полицейской власти под руководством просве-
щенного абсолютного монарха.
19 Плеханов Г В. История русской общественной мысли.
Кн. 2. М.; Л., 1925. С. 47.
153
Идеи общего блага и полицейского государства
ярко выступали в указах и преамбулах, которыми Петр
Великий часто снабжал указы. Еще в 1702 г. царь
объявил о своем намерении «государством управлять
таким образом, чтоб все наши подданные попечением
нашим о всеобщем благе более и более приходили
в лучшее и благополучнейшее состояние» 20 В одном
из указов 1718 г. говорилось о «прилежном старании»
царя добиваться «общего блага» подданных. О рас-
пространении в России мануфактур «к пользе общего
блага и пожитку подданных» как важнейшей задаче
говорится и в изданном в конце жизни царя Регламенте
Мануфактур-коллегии (1723 г.).
Характеризуя регламентарную особенность законо-
дательства первой четверти XVIII в., М. М. Богослов-
ский отмечал, что подданный Петра «обязан был нести
установленную указами службу государству», должен
был «жить не иначе, как в жилище, построенном по
указному чертежу, носить указное платье и обувь, пре-
даваться указным увеселениям, указным порядком
и в указных местах лечиться, в указных гробах хоро-
ниться и указным образом лежать на кладбище, пред-
варительно очистив душу покаянием в указные сроки».
За соблюдением всех указов, регламентирующих
жизнь, неусыпно следила полиция, которая, по опреде-
лению Регламента Главного магистрата 1721 г., «есть
душа гражданства и всех добрых порядков» 21 Инте-
ресно, что, когда создавалась Академия наук, суще-
ствовал проект передачи ее в ведение полиции.
Содержавшиеся в петровских законах декларации
относительно «общего блага» отражали действительное
стремление к повышению производительности народ-
ного труда и к улучшению условий народной жизни.
Но не будем забывать обстоятельств, которые сводили
почти на нет эти благие пожелания: господство фео-
дальных землевладельцев и крепостнических отноше-
ний, на которые петровские законы не покушались и ко-
торые они укрепляли; возраставшие потребности абсо-
лютистского государства с его военным аппаратом;
20 Богословский М. М. Областная реформа Петра Вели-
кого. М., 1902. С. 20.
21 Там же. С. 12—13, 4.
154
злоупотребления той самой бюрократии и полиции,
которые призваны были содействовать повышению на-
родного благосостояния.
В понимании английских и голландских теоретиков
общего блага этот принцип не противоречил буржуаз-
ным методам классовой эксплуатации, а в представле-
нии немецких и русских теоретиков он превосходно
уживался с сохранением крепостничества. И все же
принцип общего блага означал утверждение нового,
чисто человеческого критерия оценки политики и поли-
тических деятелей вместо критериев теологически-рели-
гиозных. Именно светские критерии оценки все шире
применялись в исторической науке под прямым воздей-
ствием идей общего блага.
Особое место в истории исторической мысли первой
четверти XVIII в. занимал итальянский ученый Джам-
баттиста Вико (1688—1744). Его труд «Основания но-
вой науки об общей природе наций», вышедший первым
изданием в 1725 г.22, содержал, по словам К. Маркса,
«немало проблесков гениальности» 23 Вико считал, что
Гроций, Пуфендорф и другие теоретики естественного
права и общественного договора ошибались, начиная
историю «с позднейших времен наций», с людей, наде-
ленных «вполне развитым естественным разумом»24
На самом же деле люди прошли длинный путь развития,
прежде чем приобрели те качества разумных существ,
которые Гроций считал естественными свойствами вся-
кого человека. Естественное состояние Вико рассматри-
вал в развитии: время неуклюжих великанов, способ-
ных чувствовать, но не способных мыслить, закономерно
сменяется временем, когда развивается сознание.
Древнейшие люди были, по Вико, неразумными
и ужасными. «Как звери блуждали они по лесу, не под-
нимая дикого взгляда к небу» и издавая нечленораз-
дельные звуки. У них были развит не мозг, а «мясо и
кости». Это были гиганты, распространившиеся по зем-
ле после всемирного потопа. Для них была характерна
«гнусная общность вещей и женщин»; они были лишены
22 Вико Д. Основания новой науки об общей природе наций.
Л., 1940.
23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 30. С. 512.
24 Вико Д. Основания новой науки... С. 141.
155
рассудка, но обладали сильными чувствами и могуще-
ственной фантазией. Через сто лет после потопа земля
была настолько высушена, что стала посылать в воздух
некое «огненное вещество». Начались грозы с молниями
и громом. Гиганты вообразили, что небо хочет им что-то
сказать. Они подняли глаза, а в их сознании появился
первый бог — Юпитер. Страх перед божеством породил
благочестие, и люди стали различать дозволенное и не-
дозволенное. Так начался век богов 25
Если теоретики естественного права говорили об од-
ной неизменной природе человека, то Вико различал
три последовательно сменивших друг друга вида чело-
веческой природы: 1) основанная на обманных фанта-
зиях божественная природа, 2) основанная на грубой
силе героическая природа и 3) «природа человеческая,
разумная и потому умеренная», признающая совесть,
разум, долг.
В божественный период люди «до ужаса боялись
ими же самими выдуманных богов». Страх, порождав-
шийся ударами грома, заставлял мужчин селиться
в пещерах и брать туда с собою женщин. Так в боже-
ственный период возникла семья. Власть была сосре-
доточена в руках отцов семейств — патриархов, кото-
рые объявляли волю богов и совмещали функции
управления с жреческими функциями.
Семьи, возглавляемые патриархами, появились не
везде одновременно. Они сложились в горах, а в доли-
нах лесные дикари продолжали бродить в одиночку
и истреблять друг друга. Некоторые из них находили
спасение у очагов отцов-патриархов и входили к ним
в подчинение. Другие же были истреблены отцами,
спустившимися с гор. Отцы-победители стали героями,
«князьями рода человеческого», благородными аристо-
кратами, объявлявшими себя даже потомками богов.
Так наступил героический период, когда господствовала
аристократия, требовавшая полной и беспрекословной
покорности подчиненных, выступавших в виде рабов
и клиентов. Для этого периода характерно не только
право силы, но и авторитет героев, прикрываемый
и поддерживаемый законами.
Противоречия, неизбежно возникавшие между ари-
25 Там же. С. 128-129, 132, 225.
156
стократией и народом, патрициями и плебеями, усили-
вались. И когда плебеи начинали требовать улучшения
своей участи, господствующая верхушка строила для
своей защиты укрепленные города, создавала государ-
ство. В представлении Вико государство возникало не
из всеобщей неудовлетворенности естественным состоя-
нием, а из борьбы противостоящих социальных слоев
или, как мы бы сказали, из классовой борьбы. В ре-
зультате учащавшихся выступлений плебеев аристокра-
ты вынуждены были допускать их в свою среду. Так
наступил третий период, для которого характерно «че-
ловеческое право, продиктованное совершенно разви-
тым человеческим разумом», уравнение всех перед зако-
ном, создание свободных народных государств, демо-
кратическое правление, развитие чувства гражданского
долга.
Каждому из трех видов человеческой природы, каж-
дому из трех периодов истории соответствовал не толь-
ко свой вид общественных отношений и правления,
но и свой вид нравов и характеров, свой вид языка
и искусства, свое самосознание. Так, длительный путь
от нечленораздельных звуков первобытных гигантов до
богатой и разнообразной речи современного человека
проходил через божественный, героический и человече-
ский периоды. В мифах, героическом эпосе, во всем
литературном процессе отразилось то же движение че-
ловечества через три периода развития.
Со вступлением в третий, человеческий, период зако-
номерное движение не остановилось. В этот период
развернулась характерная для демократии борьба
между богатыми и бедными. Дело дошло даже до граж-
данской войны и анархии, что заставляет людей отме-
нить демократию и установить монархию (которая
рассматривалась Вико как защитник слабых, уравни-
вавший подданных перед законом). Приписывая данной
форме правления заботу о благе народа, Вико в то же
время говорил и о ее слабых сторонах. Монархия ли-
шает людей политической активности и тем самым
развращает их, приводит общество к упадку. Вико
принял широко распространенную еще в древности
теорию циклического развития. Но у него дело не огра-
ничивалось круговоротом форм правления. Вико писал
о круговороте самой природы народов, которая «снача-
157
ла жестока, потом сурова, затем мягка, после утончена,
наконец распущена».
Считал ли Вико, что современная цивилизация, по-
добно римской, неминуемо придет к своей гибели, что-
бы начался новый круговорот? Такому выводу проти-
воречила заключительная часть книги, названная авто-
ром «О вечном и естественном государстве». Здесь
Вико вслед за Платоном высказал надежду на создание
государства, управляемого честными и хорошими «вер-
ховными господами». Но как бы ни относился Вико
к перспективам циклического развития в будущем, его
место в истории исторической мысли отнюдь не сводится
к повторению старых идей. Он был замечательным но-
ватором потому, что критиковал господствовавшие в то
время идеи неизменности человеческой природы, стре-
мился понять общие для всех народов органические
и закономерные этапы развития. Ученый старался ра-
скрыть характерные для каждого из этих этапов формы
общественного бытия и общественного сознания. Вико
даже почувствовал, что «порядок идей должен следо-
вать за порядком вещей», что материальные условия
играли первостепенную роль в общественном развитии.
Порядок вещей человеческих, по его словам, был таков:
«Сначала были леса, потом — хижины, затем — дерев-
ни, после — города, а уж потом — академии» 26 27
Вико выдвинул глубокую мысль о несовпадении ин-
дивидуальных целей и общественных результатов дея-
тельности людей. Результаты этой деятельности оказы-
вались не только отличными, но иногда даже противо-
положными по отношению к целям выступающих на
исторической арене личностей. Он стремился показать,
что черты эпохи, которые обычно объяснялись действи-
ями отдельных исторических личностей, в действитель-
ности принадлежат целой эпохе.
Ученый полагал, что историю делают люди, и именно
они «создали этот мир наций» /7 Как же согласовать
убеждение о закономерном и независящем от воли
отдельных людей общественном развитии с тезисом
о создании общественных отношений самими людьми?
Вико приближался к ответу на этот трудный вопрос,
26 Там же. С. 464, 91.
27 Там же. С. 470.
158
когда говорил о столкновении интересов разных обще-
ственных сил. Он, например, связывал превращение
аристократических республик в демократические с борь-
бой плебеев за выход из подчинения. Здесь в зародыше
содержался диалектический подход к решению слож-
нейшей проблемы закономерного развития. Однако
Вико не сумел развить данный подход и пошел по дру-
гому пути. Он заявлял, что существует некий Ум, кото-
рый всегда пользовался частными целями людей «для
служения целям более широким», и прежде всего для
сохранения человеческого рода 28 Велениями Ума
и осуществляется движение человечества от одной зако-
номерной ступени к другой. А. В. Гулыга справедливо
отметил, что идеи Вико были повторены и развиты Ге-
гелем, когда он говорил о могущественном божествен-
ном разуме, осуществляющем свои собственные цели
и закономерное развитие общества 29
Вико идентифицировал свой надчеловеческий Ум
с провидением, направляющим «человеческие вещи» 30
Таким образом, новая идея о закономерном и не под-
чиняющемся личному произволу общественном разви-
тии совмещалась у итальянского ученого начала
XVIII в. со старыми идеями провиденциализма. Тезис
о разумности и закономерности исторического процес-
са, направляемого Умом, подкреплял консервативные
политические воззрения Вико. Как раз в силу консерва-
тизма и признания разумности существующих поряд-
ков убеждения ученого не оказались созвучными
идеям Просвещения, не получили в XVIII в. широкого
распространения. Гораздо большее внимание к ним
было привлечено впоследствии, в XIX в.
Говоря об общественных учениях, способствовав-
ших развитию историографии в XVII в., мы видели, что
они разрабатывались прежде всего философами и юри-
стами, попутно занимавшимися и историей. Что каса-
ется историков, то они мало занимались проблемами
философии истории. Виднейшие историки-эрудиты,
целиком погруженные в дело собирания, публикации
28 Там же.
29 Гулыга А. В. История как наука//Философские проблемы
исторической науки/ Отв. ред. А. В. Гулыга, Ю. А. Левада. М.,
1969. С. 16.
30 Вико Д. Основания новой науки... С. 471.
159
и критики исторических источников и установления
исторических фактов, были в XVII в. людьми, тесно
связанными с религией ^ церковью. От них не прихо-
дится ожидать усилий, направленных на секуляриза-
цию исторической мысли, а ведь именно на путях такой
секуляризации стояли все открытия в области филосо-
фии истории.
Эрудированные католические монахи-историки бы-
ли, наоборот, заняты оправданием римско-католиче-
ской церкви и видели свою задачу в том, чтобы привести
в известность как можно больше документов, способ-
ных устоять против критики и разоблачений идейных
противников. Свои открытия неизвестных материалов
и хроник, скрупулезный и тонкий источниковедческий
анализ монахи-эрудиты производили «для возвеличива-
ния славы Господа Бога», но именно из-за тщательности
поиска, скрупулезности и тонкости анализа они, вопре-
ки своим религиозным убеждениям, входили иногда
в противоречие с интересами церкви.
Эрудиты опубликовали многотомные коллекции
исторических документов, прежде всего по истории мо-
настырей. По словам Е. А. Косминского, эти коллекции
документов до конца не изучены и сейчас31. Особо
следует отметить труды библиотекаря Сен-Жермен-
ского монастыря Мабильона (1632—1707), который
справедливо почитается основоположником новой
вспомогательной исторической дисциплины — диплома-
тики, специально изучающей акты и, в частности,
дипломы, полученные церковью и монастырями на
пожалованные земли и доходы 32 Мабильон и другие
историки-эрудиты продвинули вперед разработку та-
ких вспомогательных исторических дисциплин, как па-
леография и хронология. А овладение вспомогатель-
ными историческими дисциплинами позволило поднять
на небывалую до того высоту формальную критику
источников, определение их состава и подлинности.
Ситуация, когда передовая техника научного иссле-
дования создавалась и разрабатывалась носителями
далеко не передовой идеологии, характерна не только
31 Кос м и н с к и й Е. А. Историография средних веков.
С. 119.
32 Мабильон опубликовал в 1681 г. «Шесть книг о дипломатике».
160
для французских монахов-эрудитов XVII в. Со схожим
случаем мы встречаемся в России в первой четверти
XVIII в. В борьбе с расколом официальная церковь
прибегла к прямому подлогу. С санкции царя Петра I
были опубликованы и вышли тремя изданиями «Деяния
соборные на еретика арменина Мартина», документ,
якобы относящийся к 1157 г., и «Феогностов требник»,
который будто бы был составлен в 1329 г. по повелению
Ивана Калиты. Оба памятника содержали резкое осуж-
дение как раз того, что раскольники считали присущим
древнему благочестию.
Раскольник Андрей Денисов подверг тщательному
источниковедческому разбору «Деяния соборные на
еретика арменина Мартина» и «Феогностов требник»,
доказав, что они не возникли и не могли возникнуть
в XII и XIV вв. Денисов показал, что «вид письма»,
«речения и пословицы», содержащиеся в документах,
«не древнего времени, но нынешнего». Кроме палеогра-
фических и филологических методов критики источни-
ков Денисов обратился к хронологии и установил, что
упомянутый в «Деяниях соборных» в качестве правив-
шего киевского князя Ростислав Мстиславович в дей-
ствительности не княжил в это время. Раскольники
доказывали подложность «Деяний» и «Требника» тем,
что в безусловно подлинных древних памятниках
письменности они ни разу не были упомянуты, а такой
авторитетный церковный писатель, как Иосиф Волоц-
кий, указывал, что со времен крещения при Владимире
и до новгородской ереси на Руси вовсе не существовало
ересей. Не существовало, следовательно, и никакого
еретика Мартина в XII в.
Таким образом, развитие историографии в XVII —
начале XVIII в. шло двумя путями. Во-первых, это
был путь оплодотворения историографии идеями есте-
ственного права и общественного договора, во-вто-
рых — путь собирания и издания огромной массы
источников. Названные пути мало перекрещивались.
Представители обоих направлений неодобрительно от-
носились друг к другу. Философы третировали эруди-
тов как крохоборов, а те философов — как фантазеров.
6 А. Л. Шапиро
161
Лекция 10
ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ
И РУССКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ.
В. Н. ТАТИЩЕВ
Петровские реформы оказали значительное воздей-
ствие на культурную жизнь России, и в том числе на
историографию. Правда, в средних учебных заведениях,
созданных при Петре Великом, история как особый
предмет не преподавалась. Как отметил С. Л. Пештич,
такого рода предмета не было в программах цифирных
школ и Школы навигацких наук, и только в частной школе
Феофана Прокоповича было предусмотрено преподавание
истории 1 Но появление светских учебных заведений, вве-
дение более легкого для восприятия гражданского
алфавита, печатание светских книг, появление газеты
способствовали последующим успехам в деле создания
и распространения исторической литературы. Первым
историко-публицистическим произведением, напечатан-
ным гражданским алфавитом, было «Рассуждение
о причинах Свейской войны» П. П. Шафирова, выдер-
жавшее за шесть лет три издания тиражом в
20 тыс. экземпляров 1 2
Особо должно быть отмечено развитие светского
образования, освобождение научных знаний и всей
культуры от преобладающего влияния церкви. Без та-
кой секуляризации науки и культуры невозможно было
создание в России в послепетровское время нетеологи-
ческой дворянско-абсолютистской концепции русской
истории, развитие исторической критики религиозных
мифов и легенд о чудесах, невозможно было утвержде-
ние построений, в которых события совершались без
вмешательства божественных сил.
Петр считал создание исторических работ делом
нужным. Недаром в 1708 г., в период сложной обста-
новки на театре военных действий и внутри страны,
1 Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. I. Л.,
1961. С. 82—83.
2 Сборник документов по истории СССР/Под ред. В. В. Мав-
родина. Ч. V: XVIII век. М., 1973. С. 78.
162
в момент напряженной подготовки к битвам с главными
силами шведов, он думал и о написании новых историче-
ских произведений. При этом царь требовал от авторов
сосредоточения внимания не на древнейших периодах
истории Руси, по которым было уже много написано,
а на периоде от XVI в. до современности. Соответствую-
щее поручение было дано справщику московской типо-
графии Ф. Поликарпову. Петр не забывал о своем по-
ручении, знакомился с опытами Поликарпова, но остал-
ся не вполне доволен ими, хотя и наградил автора
двумястами рублями. «История» Поликарпова никогда
не была напечатана 3 Больше в этом отношении повез-
ло «Ядру Российской истории», написанному А. И. Ман-
киевым во время его пребывания в шведском плену
в период Северной войны. «Ядро» было напечатано
в 1770 г. Однако к моменту издания оно уже безнадеж-
но устарело, да и в момент написания не отличалось
новизной трактовок.
Новые черты исторического познания, о которых
шла речь в прошлой лекции, в петровское время ярко
проявились в произведениях, посвященных новейшей
истории, прежде всего Северной войне и в меньшей сте-
пени реформам. Созданием истории войны и реформ
заняты были виднейшие военные и политические сорат-
ники Петра. Мы уже упоминали «Историю Петра Ве-
ликого» Феофана Прокоповича 4 и «Рассуждение о при-
чинах Свейской войны» П. П. Шафирова. В составлении
«Гистории Свейской войны», которая в рукописных ре-
дакциях начала XVIII в. называлась «Журнал, или По-
денная записка Петра Великого», принимали участие
Шафиров, Прокопович и другие авторы. Главным ре-
дактором всего произведения был сам царь. Он же вы-
ступал и в качестве автора представляющих наиболь-
ший интерес абзацев. Заслугой С. Л. Пештича является
издание выдержек из «Гистории Свейской войны»,
а также из книги П. П. Шафирова с выделением тек-
стов, принадлежащих царю 5
3Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1.
С. 109—111.
4 Точнее было бы говорить о Прокоповиче как составителе
этой книги. Материалы, из которых она была собрана, подготовили
его помощники (Там же. С. 143).
5 Сборник документов по истории СССР. Ч. V. С. 78—122.
6* 163
Исходя из новых чисто светских представлений
о справедливости или несправедливости войн, об их
гуманности или негуманности, Шафиров старался опро-
вергнуть распространявшиеся шведские утверждения,
«будто его величество [царь Петр] оную войну без пра-
вильных и законных причин начал». Шафиров доказы-
вал, что Петр «не токмо должен, но и необходимо
принужден был начать сию войну против короны швед-
ской», которая «с древних лет» была «непримеритель-
на» и враждебна России. Шафиров писал, что русский
государь проявлял в ходе войны «более умеренности
и склонности к примирению», чем шведский король,
что русские войска в большей степени придерживались
«правил» ведения войны, а шведы больше повинны
в кровопролитии и разорении многих земель6 Само
собой разумеется, Шафиров не был беспристрастен
в суждениях и именно поэтому старался как можно
основательнее документировать свой труд. С. Л. Пеш-
тич привел интересные данные о специальных архивных
разысканиях, производившихся для подбора диплома-
тических русско-шведских документов и договоров
XVI—XVII вв., необходимых Шафирову 7
«Гистория Свейской войны» написана в духе лучших
традиций военной историографии эпохи древнего мира
и периода Возрождения. В ней сообщалось о замыслах
командования и приводились данные о силах сторон,
об обстановке, в которой осуществлялись эти замыслы.
Ход боев излагался с точностью и скрупулезностью.
Для истории боевых действий русской армии в Север-
ной войне «Гистория» является незаменимым источни-
ком, причем множество драгоценных деталей и оценок
внесено рукой Петра Великого. Так, характеризуя зна-
чение битвы под Лесной 1708 г., Петр писал, что такой
победы над регулярным войском русская армия до того
никогда не одерживала, «и поистинне оная виною всех
благополучных последований России, понеже тут пер-
вая проба солдатская была, и людей, конечно, ободрила,
и мать Полтавской баталии...» 8 Подробно описав ход
Полтавского сражения, авторы заключали, что «с лег-
6 Там же. С. 79—81.
7 Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1.
С. 139.
8 Сборник документов по истории СССР. Ч. V. С. 108.
164
ким трудом и малою кровию» достигнута «совершенная
виктория (которой подобной мало слыхано)»9 До
«Гистории» ход военных действий в русской историче-
ской литературе так внимательно проанализирован
не был.
В соответствии с расширившейся при Петре регла-
ментарной деятельностью государства в «Гистории
Свейской войны» и в исторических записках видного
петровского дипломата Б. И. Куракина содержались
данные о разнообразных законах и постановлениях
петровского правительства. Так, Б. И. Куракин сообщал
об указах носить «новоманерное» платье, о заведении
школы математической, секуляризации монастырских
доходов, начале строительства вышневолоцкой водной
системы, введении налогов с бань, ульев, мостов и пере-
возов и о многом другом, что входило в сферу законо-
дательной деятельности петровского правительства 10 11
В первой четверти XVIII в. в России предпринима-
лись шаги к расширению Источниковой базы историче-
ских работ. В частности, заслуживают внимания спе-
циальные указы Петра Великого об отыскании, копиро-
вании и сохранении исторических источников. В 1720 г.
он предписал губернаторам и вице-губернаторам «во
всех монастырях и епархиях и соборах прежде жало-
ванные грамоты и другие куриозные письма оригиналь-
ные, такожде и исторические рукописные и печатные
книги пересмотреть и переписать» для присылки в Се-
нат. А через два года велено было прислать в Синод
для снятия копий «древних лет рукописные на хартиях
и на бумаге церковные и гражданские летописцы, сте-
пенные, и хронографы и прочие» источники, хранившие-
ся в епархиях и монастырях 11 Подобные предписания
издавались неоднократно.
В петровское время и по распоряжению Петра были
начаты исследования выдающегося русского историка,
географа и этнографа XVIII в. Василия Никитича Та-
тищева (1686—1750). В. Н. Татищев был активным
участником реформаторской деятельности петровского
9 Там же. С. I 12.
10 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1.
С. 115.
11 Там же. С. 77.
165
правительства, выступавшим на военном, дипломатиче-
ском и административном поприщах. Он принадлежал
к аристократическому роду смоленских князей, не поль-
зовавшихся, впрочем, в XVII в. политическим влиянием.
Восемнадцати лет от роду будущий историк поступил
на военную службу и принял участие во вторичной
осаде и взятии Нарвы, в Полтавской баталии и в Прут-
ском походе. Татищев участвовал в Аландском конгрес-
се, выполнял во время и после Северной войны другие
дипломатические поручения. В царствование Петра I
ему пришлось выехать на Урал и в Сибирь для руковод-
ства горным делом, причем во время этой командировки
он вошел в конфликт с Никитой Демидовым. «По кле-
вете на меня, славного кузнеца,— вспоминал Василий
Никитич,— позван я в Москву». Проведенное расследо-
вание привело к полному оправданию Татищева, а с Де-
мидова было «доправлено» в его пользу 6000 рублей.
Решение принималось «в вышнем суде в присутствии»
Петра Великого. В конце петровского царствования
ученого послали в Швецию знакомиться с горным и мо-
нетным делом и мануфактурами, а заодно «смотреть
и уведомлять о политическом состоянии, явных поступ-
ках и скрытых намерениях оного государства». Тати-
щеву было также поручено «наведаться тамо о людех
ученых и призвать в профессоры» в организуемую Рос-
сийскую Академию наук 12
В послепетровское время Василий Никитич был чле-
ном Монетной конторы в Москве, в 1730 г. участвовал
в составлении шляхетских проектов политического пре-
образования России. Он предлагал расширить сослов-
ные права и привилегии дворянства и учредить выбор-
ный от господствующего сословия Сенат. Однако оли-
гархические претензии верховников были ему глубоко
антипатичны. Впоследствии Татищев охарактеризовал
отк 13 Анны Иоанновны выполнять условия подписан-
ных ею кондиций «отрешением оного беспутства» и
с большим удовлетворением констатировал, что сохра-
нение самодержавия совершилось «к пользе, силе, чести
и славе государя и государства» 13 Татищев, как и дру-
12 Андреев А. И. Труды В. Н. Татищева по истории Рос-
сии//Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. М.; Л., 1962. С. 7.
3 Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. С. 368.
166
гие дворяне, выступил в 1730 г. сторонником некоторых
конституционных ограничений самодержавия. Однако
дворяне решительно предпочитали самодержавие оли-
гархии, да и самые умеренные конституционные про-
жекты очень непрочно обосновывались в их сознании.
Во всяком случае, во второй половине 1730-х годов
в трудах Татищева подобные прожекты никак не про-
явились.
Бироновский режим был глубоко антипатичен Та-
тищеву. А с А. П. Волынским и с привлеченными по
его делу «конфидентами» (сообщниками) у Василия
Никитича были тесные связи. По свидетельству самого
Василия Никитича, Бирон «говорил, якобы Татищев
главный враг немцев». Обвиненный во взяточничестве,
Татищев до 1734 г. находился под судом, затем его
освободили от суда и вновь послали на Урал «для раз-
множения заводов». Одно время историк возглавлял
Оренбургское правление и со старанием и настойчи-
востью подавлял Башкирское восстание, а позднее был
назначен астраханским губернатором. Но, лишенный
«знатной» протекции в Петербурге, он был отстранен
от всякой административной деятельности. Над Татище-
вым вновь нависла угроза суда, и под этой угрозой уче-
ный доживал свои дни в подмосковной деревне. Лишь
за день до смерти к нему приехал курьер с сообщением
о снятии всех обвинений и о награждении орденом
Александра Невского. Орден историк не принял, сослав-
шись на то, что дни его сочтены.
Легко заметить, что биография В. Н. Татищева мало
походит на биографии ученых-теоретиков. Активная
практическая деятельность должна была, конечно*, ока-
зать влияние и на ход научной работы, и на его воззре-
ния. Будучи участником преобразований петровского
времени, историк был лишен черт сибаритства, лени
и расслабленности, столь распространенных среди лю-
дей его класса в допетровский период.
В. Н. Татищев был патриотом. Но, как и другие
деятели петровского времени, он стремился заимство-
вать полезное из-за рубежа, чем отличался от офи-
циальных историков-патриотов XVII в. Борьбу с запад-
ными порицателями русской истории, утверждавшими,
что Россия «исторей древних не имела», Татищев считал
своей главной задачей. Но ему не было присуще пренеб-
167
режительно-враждебное отношение к истории других
государств и к историкам других национальностей, он
находил знание собственной истории для русских по-
лезнее, чем знание иностранных историй. Однако, по
его словам, «без знания иностранных своя не будет
ясна и достаточна» 14
На первых порах административная и дипломатиче-
ская работа Татищева протекала под руководством
одного из самых образованных соратников Петра Ве-
ликого — Я. В. Брюса, который заметил склонность
молодого сотрудника к занятиям наукой. В 1719 г., по
рекомендации Брюса, Петр определил его «к сочине-
нию обстоятельной российской географии с ландкар-
тами». Составляя планы этой большой работы, Василий
Никитич пришел к выводу о необходимости серьезно
заняться древней русской историей. Так, Татищев при-
ступил к подготовке и написанию «Истории Россий-
ской» — выдающегося произведения, отнявшего у ее
автора около тридцати лет, но, к сожалению, не завер-
шенного. «История» состоит из четырех частей: первая
посвящена древнейшей истории страны и доводится
до 860 г., вторая — охватывает время от Рюрика до та-
тарского нашествия, третья — «от пришествия татар до
опровержения власти их Иоанном Великим» и четвер-
тая — от Ивана III (которого Татищев именовал Иоан-
ном Великим) до воцарения Михаила Федоровича
в 1613 г.
Ранее других была написана вторая часть «Исто-
рии». Первоначальный ее вариант был подготовлен
и доставлен в Петербург в 1739 г. В замечаниях на ру-
копись новгородский епископ Амвросий указывал, что
некоторые места «для простого народа стропотны».
Сюда он относил сомнения Татищева в возможности
посещения Андреем Первозванным Киева и Новгорода,
в разных чудесах, нелестные отзывы историка о мона-
стырях. Хотя автор и смягчил некоторые антицерков-
ные суждения, поборники старых теологических взгля-
дов на русскую историю, именуемые Татищевым людьми
«злостными», не удержали свой «язык от порицания».
Находились также критики, ругавшие автора за то,
что он «о сладкоречии... не прилежен» 15.
14 Там же. С. 81.
15 Там же. С. 89, 85—86.
168
В 1746 г. Татищев переслал доработанную вторую
часть в Петербург в Академию наук 16 Рукопись состоя-
ла из основного текста, расположенного в летописной
манере по годам и написанного на «древнем наречии»
(т. е. на языке, близком к старинным летописям), и из
примечаний, в которых объяснялись неясные места и
предлагалась авторская трактовка летописных известий
с их критическим разбором. Рукопись и на сей раз
не была опубликована. Продолжая работу, автор счел
необходимым изложить историю не «древним наре-
чием», а современным языком. Добавим также, что
в конце 1740-х годов в его руки попала так называемая
Иоакимовская летопись, относящаяся к XVII в., но оши-
бочно признанная им древней. В результате в 1749—
1750 гг. была написана новая, вторая, редакция второй
части «Истории».
В первую часть «Истории», законченную в 1748—
1749 гг., вошли сведения о скифах, сарматах и других
народах, населявших Восточную Европу, и прежде всего
о древнейших судьбах славян. При этом автора осо-
бенно интересовали проблемы этногенетических связей
между народами.
Одновременно с переработкой и составлением вто-
рой редакции второй части «Истории» и с написанием
первой ее части Татищев в 1740-е годы писал третью
и четвертую части. Хотя работа и не была завершена
(примечания не составлены, некоторые разделы носили
фрагментарный характер), все же было создано цельное
историческое произведение, начиная с древнейших вре-
мен и кончая бурными событиями начала XVII в.
Должно было пройти без малого двадцать лет,
прежде чем в 1768 г. «Историю» начали печатать. Что
же касается последней, четвертой, части, то она затеря-
лась и была опубликована М. П. Погодиным лишь
в 4840-е годы. Полное научное издание «Истории Рос-
сийской» было осуществлено по инициативе академика
М. Н. Тихомирова в 1960-е годы. Среди ученых, подго-
товивших это семитомное издание, следует в первую
очередь отметить С. Н. Валка. Но несмотря на то, что
16 Там же. Т. VI. М.; Л., 1966. С. 8.— Кроме второй части
«Истории» рукопись содержала краткое «Предъизвещение», посвя-
щенное темам еще не оконченной первой части.
169
«История Российская» долгое время не могла пробить
себе путь к широкому читателю, такие виднейшие
историки XVIII в., как М. В. Ломоносов, Г Ф. Миллер,
М. М. Щербатов и А. Л. Шлецер, широко пользова-
лись ею.
Кроме «Истории Российской» перу В. Н. Татищева
принадлежал ряд других трудов. К их числу относится
«Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ».
Помимо доказательств важности, насущной необходи-
мости распространения просвещения и «высоких фило-
зовских» наук здесь получили развитие философские
воззрения самого автора, давалось обоснование идей
естественного права. Ряд соображений в пользу своей
концепции русской истории Татищев выдвинул в
записке «О правлении государственном», которая отра-
зила споры дворян, собравшихся в 1730 г. в Москве.
Толкование исторических и историко-географических
терминов и наименований содержит начатый, но не
оконченный «Лексикон российской исторической, гео-
графической, политической и гражданской». Отдельные
мысли по истории рассыпаны и в экономических сочи-
нениях. В настоящее время мы располагаем превосход-
ным научным изданием всех этих сочинений 7
Основываясь на теории естественного права и обще-
ственного договора, Татищев писал о «естестве», кото-
рое нас учит тому, что необъединенный в сообщество
человек («единственный», как его именует Татищев)
не способен создать себе спокойную жизнь и приобре-
тать «пользу и удовольствие». Так обосновывалась
необходимость договоров о сообществе, начиная с про-
стейшего договора мужа с женой, и на примере этого
договора доказывалось, что «никакое сообщество, ма-
лое или великое, без начальства и власти быть не мо-
жет». Уже в семье властелином и главою становится
мужчина, поскольку он «от естества» обладает боль-
шей способностью, т. е. большим проворством, искус-
ством, силой или «мощностью». Умножение детей при-
вело к необходимости сообщества родового, тоже осно-
ванного на твердой власти и родовом «правительстве».
Забота родовладыки о своих «чадах и приимышах», *
17 Татищев В. Н. Избр. произв./Под ред. С. Н. Валка.
Л., 1979.
170
а также благодарность и верность последних лежат
в основе родового сообщества. Подобные патриархаль-
ные отношения легли затем в основу монархического
правления: «монарх яко отец, а подданные яко чада
почитаются...» 18 Однако прежде чем возникла монар-
хия и другие формы государства, по Татищеву, появи-
лись сообщества домовные, или хозяйственные. Если
первым сообществом была семья, вторым — род, вклю-
чавший, кроме разросшейся семьи, и приимышей, то
третья форма сообщества включала также служите-
лей — холопов. Домовное сообщество основывалось
на добровольном договоре будущих господ и будущих
холопов. По мере размножения людей на земле некото-
рым, особенно старым, «з достаточным имением и
смыслом», не хватало сил для работы и самообороны,
у других же были здоровье, молодость и силы, но не
было искусства и необходимого «наставления». Эти
последние «согласились на таком договоре, что старей-
ший имеет власть» ими повелевать и «на все полезное
наставлять», а «младший» обязался все «повеления»
старшего «прилежно исполнять». Принявший в услуже-
ние становится господином, а «поддавшиеся служи-
тели» именовались холопами 19 20 Так идеи обществен-
ного договора использовалась у Татищева (как и
у Вольфа и Пуфендорфа) для объяснения и оправда-
ния холопства 29
В. Н. Татищев отделял вытекающее из договора
холопство от насильственного порабощения и отличал
холопство от рабства. Власть господина над холопами
уподоблялась власти родительской. Господин не причи-
няет вреда своим служителям (холопам, крепостным),
а неприятель, насильственно захвативший раба, имеет
власть поступать с ним по своей воле. Сообщества,
в которых господствует такое насильственное порабо-
щение, нельзя считать «порядочными». Поэтому раб
или невольник имеют право «неволи своея свободиться,
18 Татищев В. Н. История Российская. T. 1. С. 360.
19 Там же. С. 360.
20 Татищев считал, что вопросы морали, закона естественного
и политики даны у Хр. Вольфа лучше, чем у прочих ученых. Высоко
Татищев ценил и Пуфендорфа. Что же касается «Князя» Макьявелли
и «Левиафана» Гоббса, то эти книги он считал «более вредительными,
нежели полезными» (Там же. С. 359).
171
если только случай улучит». А поскольку холопство
происходит из договора, холопы «не имеют власти
своему господину возпротивиться»21 К крепостным
крестьянам этот запрет относился в полной мере.
Позднее домовных сообществ возникли их объеди-
нения в городах и других селениях. У греков они имено-
вались политиями или правлениями гражданскими.
Причинами их появления являлись грабежи и убийства,
вызванные возрастанием зависти, ненависти и злости
в сердцах нечестивых. Но кроме насилий в числе при-
чин появления государств Татищев называет развитие
ремесел и торгового обмена, не позволявшее ограничи-
ваться рамками домовных сообществ и требовавшее
создания гражданского правления и начальства. Дело,
видимо, началось с собраний хозяев домов «для вся-
кого совета и суда». Имели место и общие сходы для
обсуждения важных дел 22
В трактовке проблемы возникновения государства
Татищев стоял ближе к Гроцию, чем к Гоббсу. У послед-
него первобытное естественное состояние выступало ли-
шенным какого-либо развития и изменения. Кроме того,
оно характеризовалось отсутствием земледелия, про-
мышленности и даже общества. Поэтому непонятно, по-
чему потребность в государстве возникла не раньше,
чем оно было создано. Гроций же связывал возникно-
вение потребности в государстве с развитием земле-
делия, скотоводства и ремесла. Но земледелие, ското-
водство и ремесло создают условия для возникновения
государства лишь тем, что развивают изобретатель-
ность, хитрость и соревнование, которые, в свою оче-
редь, приводят к увеличению числа насилий и зверской
дикости. И именно для борьбы с насилием и дикостью
люди создали государство.
Последующая разработка идеи общественного дого-
вора в XVII — начале XVIII в. заключалась не только
в ее приспособлении к теологическим концепциям
и к дворянско-крепостническим интересам. Философы
и историки замечали слабость построений Гроция и осо-
бенно Гоббса. Татищев принадлежал к ученым, кото-
рые стали рассматривать образование государств не
21 Там же. С. 361.
22 Там же.
172
как одноактный и никак не связанный с изменчивыми
условиями жизни переход от войны всех против всех
к государству, а как длительный процесс. Татищеву
как историку, изучавшему древнейшие судьбы своего
и других народов, именно такой подход представлялся
правильным. После первого шага по пути к образова-
нию государств, заключавшегося в собраниях домохо-
зяев для решения отдельных вопросов, после общих
собраний домовных сообществ был сделан следующий
шаг. Он заключался в избрании «неколико способней-
ших к правлению» людей. Так возникало аристократи-
ческое правление, которое затем было заменено более
совершенной формой государства — монархией. Эти
представления об этапах складывания государства не
означали отхода от теории общественного договора;
начало каждого нового этапа сопровождалось новым
общественным договором. Образование государства,
следовательно, представлялось как результат не одного,
а серии последовательных общественных договоров 23
В. Н. Татищев принадлежал к числу поборников
теории естественного права, которые старались прими-
рить ее с теологическими, провиденциалистскими кон-
цепциями доброго старого времени. Естественный за-
кон, по его словам, «во всем, паче же в главнейшем,
согласен с письменным законом», т. е. со священным
писанием. А в числе причин, без которых в человече-
ской истории ничто «приключиться не может», он раз-
личал причины от Бога и от человека 24 Но признавая
теоретически возможность провиденциалистского объ-
яснения событий, Татищев на практике не привел
в своей «Истории» никаких причин от Бога. В какой-то
мере признание теологического объяснения событий
нужно было Василию Никитичу, чтобы избежать обви-
нений со стороны церкви. Ведь даже такой далекий от
церковного мракобесия представитель духовенства, как
Феофан Прокопович, выразил недовольство рациона-
лизмом Татищева, когда тот позволил себе сказать, что
царь Соломон написал «Песнь песней», «распалясь
похотью к царевне египетской».
23 Заметим также, что Татищеву чужда была мысль о полном
единообразии образования государств. Он полагал, что у разных
народов государства «учинялись разным порядком» (Там же. С. 360)
24 Там же. С. 73.
173
Татищев должен был считаться с наличием церков-
ной цензуры и тем не менее высказывал неодобритель-
ные отзывы о духовенстве: упадок просвещения после
татарского нашествия был вызван ослаблением власти
государей и увеличением значения духовных, а послед-
ним «для приобретения больших доходов и власти по-
лезнее явилось народ в темноте неведения и суеверия
содержать». В «Разговоре двух приятелей о пользе
наук и училищ» церковь обвинялась в том, что такие
«великого ума и науки люди», как Ян Гус, Коперник,
Галилей, Декарт и Пуфендорф, были невинно оклеве-
таны и преданы проклятию пап 25 Признавая существо-
вание «божественной», а также церковной истории,
Татищев отделял от них гражданскую, или светскую,
историю, которой он занимался и в которой на деле не
оставлял места для провиденциализма.
При этом у Татищева мы встречаем рассуждения
не об истории, а об историях древних, новых и «на-
стоясчих времен» 26 Эти многочисленные истории не
связывались в единый последовательно идущий про-
цесс. И все же представление о повторяющихся в силу
неизменности естественной природы человека историях
сочетается у Татищева с представлениями о развитии
и изменчивости человеческого общества. Суть этого
развития заключается в умственном росте человечества.
Он насчитывает три великих «способа всемирного умо-
просвясчения»: 1) от «обретения букв», иначе говоря,
с появлением письменности, 2) в результате прише-
ствия Христа и 3) «через обретение книг» т. е. книго-
печатание. Усматривая в просвещении и совершенст-
вовании человеческого разума сущность поступатель-
ного движения истории, Василий Никитич в-своей клас-
сификации исторических наук наряду со священной,
церковной и светской историями определил в качестве
самостоятельной отрасли историю «наук и ученых».
Если мы вспомним о ранее названных этапах образо-
вания государств, то должны будем признать, что идеи
общественного развития не были ему чужды.
Татищев принимал Аристотелеву классификацию го-
сударств и признавал, что в городах-государствах, дру-
25 Татищев В. Н. Избр. произв. С. 78—79.
26 Татищев В. Н. История Российская. Т. I. С. 82.
174
гих ограниченных по размерам областях демократия
способна сохранить спокойствие и может быть полезна.
В более крупных, но от нападения «не весьма опасных»
государствах (вроде окруженной морями Англии) ари-
стократия «довольно способною быть может». В обшир-
ных же государствах с открытыми границами «нужно
быть монархии». Монархия особенно необходима там,
«где народ учением и разумом не просвясчен» и потому
должен содержаться в страхе. Обращаясь к опыту миро-
вой истории, Татищев старается доказать, что превра-
щение демократии в аристократию, республик в монар-
хии способствовало росту могущества и славе госу-
дарств. Падение же великих монархий оборачивалось
для государств бедою. При этом падение монархий
древйего мира связано было с «дерзновениями» под-
данных «власть монархов уменьшить» 27
Для России искони характерно было не просто мо-
нархическое правление, а правление «самовластных
государей». Они обеспечивали спокойствие и безопас-
ность еще в те далекие времена, когда славяне входили
в состав народов, именовавшихся греками общим на-
званием «скифы» 28 В течение многих столетий славяне
«ненарушимо содержали» самовластных государей.
Когда умер славянский князь Гостомысл, не оставив
мужских наследников, «начали люди сами меж собою
владеть», что привело к междоусобицам и отсутствию
справедливости. Воюя друг с другом, славяне «себя
более, нежели неприятели, разоряли» 29 Приняв пре-
стол, Рюрик «наипаче самовластие утвердил». Татищев
именовал Рюрика, Олега, Игоря и князей, занимавших
после Игоря киевский стол, великими князьями. Он
признавал, что эти великие князья «немало удельных
князей под собою имели», но держали их в страхе как
людей подвластных. Великокняжеский стол переда-
вался по наследству «порядком первородства» или по
назначению государем своего преемника. Это и обеспе-
чивало процветание Руси во времена Владимира I,
Ярослава I и Владимира Мономаха. Но после смерти
сына Мономаха Мстислава Владимировича «все оное
27 Там же. С. 362.
28 Там же. С. 366.
29 Там же. Т. II. М.; Л., 1963. С. 32.
175
чрез междуусобие,наследников разорилось». Ранее под-
властные великому князю князья стали почитать его
равным себе и не оставили ему ничего, кроме титула.
«И тако учинилась аристократия, но беспорядочная».
Были великие князья, которые прославили себя
делами, мудростью и кротостью, но «беспутство» млад-
ших князей вновь и вновь порождало междоусобицы
и кровопролития. «И чрез то дался свободный способ
татаром» разорить и покорить Русь. Угасание «само-
державства» привело не только к монгольскому завое-
ванию, но и к захвату многих русских земель литов-
скими князьями, которые отреклись от подданства вели-
ким русским князьям и провозгласили себя князьями
великими. Новгород, Псков и Полоцк установили демо-
кратические правительства и уничтожили у себя власть
великих князей. Мнение Татищева об усилении в период
монгольского ига власти духовенства уже было отмече-
но выше 30 Как видим, монгольское иго и малопривле-
кательные черты этого периода выводились у В. Н. Та-
тищева из ослабления власти самодержавных государей
и из замены самодержавия аристократией.
Иван III «совершенную монархию восстановил»
и ввел закон о передаче престола одному сыну. Осталь-
ные наделялись лишь небольшими владениями и пол-
ностью подчинялись власти и суду великого князя.
Благодаря этому Россия не только избавилась от мон-
гольского ига, но завоевала Казань и Астрахань. Если
бы не бунты и измены «некоторых безпутных вельмож»,
Ивану IV удалось бы удержать и Ливонию, и часть
Литвы, в которую, было, вошли его войска. Новые беды
обрушились на страну после смерти Грозного, особен-
но «при безпутном и коварном избрании царем Шуй-
ского», когда некоторые вельможи задумали ограничить
власть царя и соединить монархию с аристократией,
а после лишения Шуйского престола даже установили
«сущую аристократию», передав власть семибоярщине.
От этого правительства государство пришло в крайнее
разорение и упадок. Ликвидацию вредных для государ-
ства аристократических черт правления Татищев связы-
вал с Земским собором 1613 г. и не с избранием Михаи-
30 Там же. Т. I. С. 366, 367.
176
ла Романова на царство, а с укреплением власти Алек-
сеем Михайловичем. Но в полной мере возродить само-
державие Алексею Михайловичу не удалось, и главной
причиной тому был властолюбивый патриарх Никон.
Лишь Петр Великий велел выкинуть из указов форму-
лу «государь указал и бояре приговорили». А чтобы
имя бояр впредь никого не «соблажняло», Петр отме-
нил и его.
После смерти Петра «некоторый коварный вель-
можи по умножению власти своей вымыслили учредить
Верховный тайный совет». После смерти Петра II вер-
ховники пытались лишить царя «всея власти», а себе
присвоить даже большую власть, чем вельможи обычно
сосредоточивают при аристократии. Это «беспутство»
было «отрешено Анной Иоанновной по челобитной
360 персон 24 февраля 1730 года» к «пользе, силе, чести
и славе государя и государства».
Схема русской истории, изложенная В. Н. Татище-
вым в 25-й главе I тома и развившаяся в последующих
томах «Истории» и в других произведениях, убеждала
читателей, «сколько монархическое правление государ-
ству нашему протчих полезнее, чрез которое богатство,
сила и слава государства умножается, а чрез протчее
умаляется и гинет»
Татищевская концепция, подобно концепциям рус-
ских историков XVI—XVII вв., должна была служить
идеологической опорой самодержавного строя. Однако
система аргументов Татищева существенно отличалась
от аргументов официальных историков Московской
Руси. Уже в допетровское время легенда о происхожде-
нии русских государей от императора Августа стала
подвергаться сомнениям и критике 31 32 В. Н. Татищев
именовал ее басней 33 Историки XVI—XVII вв. обосно-
вывали правомерность самодержавия аргументами тео-
логическими и генеалогическими, или, точнее говоря,
мнимо генеалогическими, тогда как татищевская кон-
цепция основывалась на утверждениях о преимуще-
ствах самодержавия по сравнению с аристократией
и демократией, на доказательствах его благодетельной
31 Там же. С. 367.
32 См. с. 135—136 настоящей книги.
33 Татищев В. Н. История Российская. Т. I. С. 307, 371.
177
исторической роли, на убеждении в том, что только оно
соответствует естественным нуждам русского народа,
и прежде всего нуждам в спокойствии и могуществе
государства. С разными отклонениями концепция рус-
ской истории В. Н. Татищева продержалась до нача-
ла XIX в. Ее обычно именуют дворянской концепцией,
хотя точнее было бы ее именовать дворянско-абсолю-
тистской.
Мы уже знаем, что в первой части своей «Истории»
Татищев исследовал древнейшие судьбы страны. Необ-
ходимо отметить, что при этом он имел возможность
опереться на труды приглашенного в 1726 г. в Россий-
скую Академию наук немецкого ученого Готлиба
Зигфрида Байера (1693—1738). Байер еще в школе
свободно говорил по-латыни, а затем изучал древние и
восточные языки, читал в подлинниках произведения ан-
тичных, византийских и северных средневековых писа-
телей. При поразительном знании языков Байер не удо-
сужился изучить русский, хотя провел в России около
десяти лет и занимался ее историей. Понятно, что сюже-
ты его ученых занятий были связаны как раз с темати-
кой первой части татищевской «Истории». В «Коммен-
тариях» Академии наук Байер напечатал статьи «О про-
исхождении и древнем местожительстве скифов»,
«О местоположении скифов во времена Геродота»,
«О киммерийцах», «О варягах», «О первом походе рус-
сов на Константинополь», «Происхождение руссов»,
«География Руси и соседних областей в 948 г. из Кон-
стантина Багрянородного», «География Руси и сосед-
них областей в 948 г. из северных писателей» и др.
По подсчетам С. Л. Пештича, если собрать все статьи
Байера вместе, то они составили бы около 800 страниц,
что равняется объему двух из одиннадцати томов «Ком-
ментариев» Академии наук 34
В своих статьях Байер выдвигал и отстаивал теорию
норманского происхождения Руси, за что подвергался
резкому осуждению многих антинорманистов. Но отри-
цание норманистских воззрений Байера отнюдь не по-
зволяет считать его «бездарным и малоразвитым» чело-
веком (так его характеризовал М. Н. Тихомиров).
34 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. I.
С. 210.
178
Гораздо ближе к истине стоял В. К. Яцунский, писав-
ший, что историко-географические исследования Байе-
ра «сыграли полезную роль в нашей науке» 35 Татищев
далеко не всегда принимал мнения Байера и исправил
многие допущенные им из-за незнания русского языка
ошибки и неточности, однако признавал, что труды
Байера ему «многое неизвестное открыли» 36
В духе традиций XVII в. Байер, а иногда и Татищев
уделяли много внимания символической этимологии
и решали многие вопросы исторической географии
и этнографии на основании схожести и мнимой схо-
жести звучаний топонимов, гидронимов, наименований
народов и личных имен. М. В. Ломоносов возмущался
тем, что Байер «весьма смешным и непозволительным
обратом» перевертывал имена русских князей (так что
из Ольги вышла Аллогия, из Владимира — Валдамар,
Валетмар и Валмар, из Всеволода — Визавалдур
и т. д.). Таким образом, отмечал Ломоносов, имя Байер
можно произвести от бурлак 37 Не следует думать, что
тут проявлялась нарочитая фальсификация или мало-
грамотность Байера. Подобные этимологические упраж-
нения были в духе времени. Для примера приведем
слова В. Н. Татищева: «Изборск во имя Избора, кото-
рый у сармат Кунигард...» 38
Продолжая традиции символической этимологии
XVII в., Байер и Татищев в своих историко-географиче-
ских и этногенетических изысканиях ушли значительно
вперед. Первая особенность символической этимологии
в их рассуждениях заключалась в том, что они проявля-
ли большую осторожность, когда речь заходила о выве-
дении народов от библейских персонажей. Так, Тати-
щев писал, что выводить Москву от имени библейского
Мосоха нельзя, так как это «с древними писатели не
согласует» 39 Однако в другом месте, очевидно, из опа-
сений навлечь на себя нападки церковников Василий
35 Тихомиров М. Н. Русская историография XVIII в.//Во-
просы истории. 1948. № 2. С. 95; Яцунский В. К. Истори-
ческая география. М., 1955. С. 219.
36 Т а т и ш е в В. Н. История Российская. Т. I. С. 90.
37 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М.;
Л., 1952. С. 30—31.
38 Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. С. 115.
39 Там же. Т. II. С. 317.
179
Никитич говорил, что не берет на себя задачу опровер-
жения «мудрейшего мнения» о Мосохе и только пола-
гает необходимым его рассмотреть. Отвергал Татищев
и легенду, бытовавшую в русской и польской литера-
туре XVI—XVII вв., о происхождении скифов от Скифа
и славян от его брата Словена, внуков или правнуков
Яфета сына Ноя. Тут Татищев проявил большую реши-
тельность, поскольку не обнаружил в Библии таких
имен, как Скиф и Словен 40
Вторая особенность символической этимологии в
рассуждениях Байера и Татищева заключалась в рас-
ширении источниковедческой базы, более глубоком, чем
в XVII в., использовании античных историков и геогра-
фов, привлечении исторической и географической лите-
ратуры средневековья. Именно поэтому статьями Байе-
ра и первой частью «Истории» Татищева широко поль-
зовались историки XVIII в.
Наконец, важная особенность трудов Байера и Тати-
щева, относящихся к древней истории страны,— зна-
чительно больший их критицизм по сравнению с русски-
ми и польскими историческими произведениями XVI—
XVII вв. Так, Байер считал басней утверждение о про-
исхождении Ливонии от некоего римлянина Либона,
прибывшего на Балтику с флотом из Италии. Опровер-
гая это утверждение, Байер добавлял, что искоренить
басни гораздо труднее, чем их выдумать.
Приведя различные мнения о происхождении Руси,
Татищев решительно отвергал версию о прусском про-
исхождении рода Рюрика. Маловероятным он считал
также принятую Байером версию Нестора о том, что
имя Русь произошло от варягов, пришедших с Рюриком.
Доказательнее, по его мнению, является предположение
о жительстве русов по Ильменю, Волхову, Шелони,
Ловэти и в других окрестных землях еще до появления
Рюрика. В. Н. Татищев признавал, что имя славяне
впервые встречается в источниках VI в. н. э. Но отсюда
не следует, что оно не существовало в более древние
времена. Славянский народ, «без сумнения, так стар,
как и все протчие»41. Исходя из анализа денежного
счета и языка Русской Правды, а главное из упомина-
40 Там же. Т. II. С. 133, 313, 307, 371.
41 Там же. С. 291, 286, 311.
180
ния закона русского в договоре Олега с греками, Тати-
щев высказал предположение о том, что законодатель-
ство на Руси возникло задолго до Ярослава 42 Этот
тезис, как и предположение о существовании летописа-
ния до Нестора, был поддержан позднейшими иссле-
дователями и развивается современными специали-
стами по истории Киевской Руси.
Во второй, третьей и четвертой частях «Истории
Российской» внимание автора, как и внимание Пуфен-
дорфа, Лейбница и других современных им историков,
оставалось прикованным к государям и чисто полити-
ческим событиям. Но Татищевым и другими истори-
ками, стоявшими на позициях естественного права
и общего блага, самая политическая жизнь и политиче-
ские события рассматривались шире, чем летописцами
средневековья. Политика, писал Татищев, «в трех раз-
ных качествах состоит, яко в правительстве внутрен-
нем иле економии, разсуждениях внешних и действах
воинских» 43 Внутренняя политика, которая сливается
тут с «економией», рассматривалась, таким образом,
как один из первейших предметов исторических иссле-
дований. Средневековый летописец занимался прежде
всего войнами и междукняжескими отношениями. Та-
тищев наряду с этими сюжетами ставил перед собой
задачу изучения законодательства, просветительской
деятельности правительства.
Татищев был первым историком русского крестьян-
ства, первым исследователем сложнейшей проблемы
закрепощения. Он дал характеристику действовавшего
в XVI в. права перехода в Юрьев день, закона 1597 г.
о 5-летнем и 1607 г. о 15-летнем сроке сыска беглых
и некоторых других указов о закрепощении. Но решить
на их основании вопрос о времени запрещения кре-
стьянских переходов Василий Никитич не решался.
Была ли «оная вольность» оставлена при Борисе Году-
нове «или после того, мне видеть не случилось». В виде
предположения он говорит («я тако мню»), что она
была пресечена при Михаиле Федоровиче 44 Вряд ли
кому-нибудь придет в голову осуждать Татищева за
42 Там же. Т. VII. Л., 1968. С. 211.
43 Там же. Т. I. С. 80.
44 Там же. Т. VII. С. 366, 367, 373.
181
подобную неопределенность взглядов. Наоборот, необ-
ходимо оценить осторожность, проявленную при рас-
смотрении вопроса, даже в наше время остающегося
дискуссионным.
Но если в установлении момента закрепощения
крестьян историк проявлял осторожность, то в оценке
крепостной зависимости он выступал с суждениями,
полностью вытекавшими из его социально-политических
и идеологических позиций. В духе передовых теорети-
ков естественного права он писал, что во всех европей-
ских странах «вольность крестьян и холопей» прино-
сит пользу. Право перехода русских крестьян, узако-
ненное Судебником 1550 г., также было полезно. Но
пользу эту Татищев усматривал не столько в более
благоприятных условиях жизни незакрепощенных кре-
стьян и в большей производительности их труда, сколь-
ко в том, как право переходов отражалось на хозяйстве
и жизни помещиков. Татищев, правда, указывал, что
право крестьян переходить должно было удерживать
«беспутных отчинников (вотчинников.— А. Ш.)» от
чрезмерного притеснения крестьян. Но право переходов
и его отмену Татищев прежде всего оценивал с позиций
служилых людей — помещиков. Отмена переходов вы-
звала бесконечные тяжбы и «ябеды», связанные с де-
лами о беглых. В результате многие помещики разори-
лись. Для подхода Татищева к проблеме закрепощения
особенно показательна следующая его запись: несмотря
на пользу вольности, она «с нашею формою правления
монаршеского не согласует, и вкоренившийся обычай
неволи переменить небезопасно, как то при царе Борисе
и Василии от учинения холопей вольными приклю-
чилось» 45.
В. Н. Татищев понял классовую природу крестьян-
ского восстания под руководством Ивана Болотникова,
говоря, что «взбунтовались холопи боярские и кре-
стьяня, многих господ побив, перво домы дворянские
разоряли»46 Крепостнические мероприятия Бориса
Годунова являлись непосредственной причиной Сму-
ты 47 * Вряд ли нужно добавлять, что автор «Истории»
45 Там же. С. 326.
46 Там же. Т. VI. С. 301.
47 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. II.
Л., 1965. С. 75.
182
полностью принимал ту оценку восставших крестьян
и холопов, которую давали их враги. В «Истории Рос-
сийской» они фигурировали под названием воров, угро-
жающих государству «крайней пагубой» 48 Когда же
Татищеву довелось дать свою собственную оценку на-
родных восстаний, он заявил, что «никогда никакое
бунт от благоразумных людей начинания не имел».
Как показывают бунты Болотникова, Разина и стрель-
цов, восстания начинались «от коварных плутов»
распространялись «между подлостью» 49
Историк останавливался на организации податного
обложения, комплектовании войска и поместном опол-
чении, строительном деле и полиции. «Экономия»,
о которой он пишет, это не собственно экономические
процессы, а экономическая и административная дея-
тельность государей. Так, говоря о царствовании Фе-
дора Алексеевича, Татищев замечал, что «полицыя бы-
ла при нем довольно поправлена и в лучшее состояние
приведена, которой называлось Земской приказ. При*
нем едва не все переулки деревом были вымощены,
и велено было камень для мощения готовить. На пожа-
ры сам всегда изволил ездить» 50 Легко заметить, что
заинтересованность автора примерами вторжения госу-
дарства в частную жизнь подданных была связана
с идеями полицейского государства. Все сказанное
с несомненностью убеждает, что, оставаясь историком
государей и политических событий, Татищев, подобно
лучшим из современных ему западных коллег, значи-
тельно расширил задачи и тематику политической
истории.
Об этом мы должны помнить, когда речь заходит
о В. Н. Татищеве как источниковеде и археографе.
Большой его заслугой явилось то, что он заново открыл
и подготовил к опубликованию Русскую Правду.. Вы-
шедшая из употребления как практический судопро-
изводительный документ, она оказалась к XVIII в. забы-
той. Василий Никитич приобрел «у одного человека»
и экземпляр Судебника Ивана Грозного. Прибавив
к этим двум важнейшим юридическим памятникам
49 Т а т и щ е в В. Н. История Российская. Т. VI. С. 314—316.
49 Тати щев В. Н. Избр. произв. С. 84.
50 Татищев В. Н. История Российская. Т. VII. С. 176.
183
указы «дополнительные Судебнику», Татищев в 1740 г.
представил «Собрание законов древних русских» в Ака-
демию наук. К сожалению, судьба рукописи оказалась
столь же плачевной, как и судьба «Истории». Несмотря
на то, что и к 1750 г. автор подготовил новую редакцию
«Собрания законов», ему не пришлось увидеть этот
труд в напечатанном виде.
Высоко оценив вклад Татищева в археографию,
С. Н. Валк вместе с тем заметил, что в тексте «Истории»
Русская Правда использовалась крайне мало. Иссле-
дователь объяснил это дворянско-монархическим ха-
рактером татищевского труда, в соответствии с которым
предметом истории были не события внутренней жизни
народа, а почти исключительно военные и дипломати-
ческие деяния государей 51 Однако если говорить не об
одной Русской Правде, а обо всех законодательных па-
мятниках, подготовленных к печати Татищевым, мы
должны будем прийти к выводу, что автор «Истории
Российской» обращался к ним неоднократно (вспомним
хотя бы историю закрепощения крестьян). Добавим,
что свое «Собрание законов» он снабдил постатейным
комментарием, свидетельствующим о глубоком интере-
се, обширных познаниях в вопросах истории судо-
производства, государственного устройства обществен-
ной жизни.
Интерес к законодательным памятникам проявлял
не только Татищев. К составлению второй редакции
«Собрания законов» его побудил запрос Академии
наук, в недрах которой в 1749 г. было задумано соста-
вить компендиум, в котором «русские законы были бы
сведены по материалам»52 Интерес к юридическим
источникам был новостью русской историографии пер-
вой половины XVIII в. Подобно характерному для этой
историографии расширению тематики 53, он был связан
с теорией естественного права, общественного договора
и полицейского государства. Ведь стоявшие на теорети-
ческих позициях общественного договора ученые не
могли ограничить себя вопросами генеалогии, семей-
ных отношений государей, их войн и дипломатии. Одна-
51 Валк С. Н. Татищевские списки Русской Правды//Мате-
риалы по истории СССР. Т. V. М., 1957. С. 610.
52 Татищев В. Н. История Российская. Т. VII. С. 42.
53 Об этом см. с. 165 настоящей книги.
184
ко поскольку политическая жизнь и деятельность госу-
дарей оставались в центре внимания историков, глав-
ными наиболее ценными являлись источники типа
летописей.
Вскоре после царского повеления 1719 г. заниматься
наукой Татищев получил из библиотеки Петра Вели-
кого древнюю «Несторову летопись». Ознакомившись
с ней, историк решил, что «лучше оной» ему не нужно
и искать. Но затем в его руки попал другой вариант
летописи, который «великую разность» с бывшим у него
списком «показывал»54 Так, уже на первых шагах
работы Татищев пришел к выводу о необходимости
выявления и сопоставления разных древнерусских ле-
тописных источников. Он собрал и использовал около
десяти летописных сводов и среди них «Повесть времен-
ных лет», которую он именовал «Несторовой ле-
тописью», а также Киевскую, Галицко-Волынскую, Ни-
коновскую и другие летописи. Пользовался ученый
и Степенной книгой, Хронографом и многими другими
памятниками русской исторической литературы, а так-
же памятниками античной и западноевропейской сред-
невековой историографии. Признавая, что многие ле-
тописи «начало Несторово имеют», Татищев широко
пользовался показаниями Несторова «начала». Он от-
давал ему предпочтение и устоял, по словам С. Л. Пеш-
тича, перед соблазном излагать события до XIII в. по
заключающей малоправдоподобные добавки к Нестору
Никоновской летописи. Но некоторые из добавок XVI в.
Татищев приписал самому Нестору, в результате чего
обнаружил у него мнимые противоречия. Так, автор
«Истории Российской» заявлял, что в начале своей хро-
ники Нестор говорит о русах еще при Гостомысле,
а затем утверждает, что имя Русь пришло только с Рю-
риком 55 Однако в «Повести временных лет» нет ни
Гостомысла, ни Руси до Рюрика. Эти добавления к тек-
сту «Повести» появились лишь в XVI 6.
Самой крупной источниковедческой ошибкой Тати-
щева было признание так называемой Иоакимовской
летописи (которая попала к нему в руки в конце 1740 -х
54 Андреев А И. Труды В. Н. Татищева по истории Рос-
Сии//Татищев В. II История Российская. Т. I. С. 6.
5 Там же. С _>»>.
185
годов) источником более древним, чем «Повесть времен-
ных лет». В действительности Иоакимовская летопись
была сочинена в XVII в., содержала множество легенд
о древнейшей истории славян, их вымышленных
князьях, которые правили до Гостомысла, и многие дру-
гие легенды. Однако поскольку Татищев особо отмечал
известия, взятые из Иоакимовской летописи, а многие
из них даже выделил в особую главу, читатель «Исто-
рии Российской» без труда может их обнаружить
и отбросить.
Спорным является вопрос об отношении к другим
известиям, которые вошли в «Историю Российскую»,
но не дошли до нас ни в одном из сохранившихся источ-
ников. С. Л. Пештич настаивал на том, что, по край-
ней мере, для первых веков русской истории татищев-
ский труд не может быть использован как источник
без особой серьезной проверки 56 М. Н. Тихомиров же
полагал, что в руках Татищева были и такие списки ле-
тописей, которые до нашего времени не дошли. Среди
них на первое место должен быть поставлен так назы-
ваемый Раскольничий летописец, хранившийся опреде-
ленное время в раскольничьей среде. По Пештичу, это
лишь особый список Ипатьевской летописи, а по Тихо-
мирову — прототип Ипатьевского свода, содержащий
сведения, не попавшие в этот последний 57
Спор, не решенный до настоящего времени, тем бо-
лее важен, что от него зависит правомочность привле-
чения и использования ряда относящихся к киевскому
периоду татищевских известий (например, некоторые
подробности восстания 1113 г. в Киеве, о которых упо-
минается только у Татищева).
Некоторые историки выборочно принимают лишь те
татищевские известия, которые подкрепляют их концеп-
ции. М. Д. Приселков отмечал недопустимость такого
потребительского подхода. Единственно допустимым
является метод критического разбора татищевских из-
вестий, и в частности сопоставление формулировок
разных редакций «Истории». Вторая редакция, скажем,
отличалась не только переводом летописных известий
56 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. II.
С. 155—160.
57 Тихомиров М. Н. О русских источниках «Истории Рос-
сийской»//Татищев В. Н. История Российская. Т. VII. С. 47—49.
186
«с древнего наречия», но и более подробной и свобод-
ной их интерпретацией. Таким образом, сопоставление
редакций позволяет иногда решить, что идет от источ-
ника, а что от татищевской интерпретации.
В качестве примера приведем сопоставление первой
и второй редакции текста, относящегося к Киевскому
восстанию 1113 г. Сопоставление это было сделано
С. Л. Пештичем.
1-я редакция
2-я редакция
Киане же, не хотясче имети Свя-
тославичи, и мнози возмутивше-
ся, и разграбиша двор Путяти
тысяцкаго, идоша же на жиды,
многии избиша, и домы их раз-
грабиша, зане сии много тщету
и смуту людем творяху. Сие же
видевше, кияне, яко без князя
большее зло быти можаше, по-
слаще паки ко Владимиру, гла-
голюще: «Иди, княже, и сотвори
покой граду отца твоего; аще ли
вскоре не идеши, то веси, яко
много зла воздвижется. Ныне бо
Путяту и жиды разграбиша, и
аще ли вскоре не будет страха,
пойдут на ятрь (невестку) твою
и на бояре и на монастыри58
Киевляне же, не хотя иметь Свя-
тославичев, возмутилися и раз-
грабили домы тех59, которые о
Святославичах старались: пер-
вее дом Путяты тысецкого, потом
жидов многих побили и домы их
разграбили за то, что они многие
обиды и в торгах христианом
вред чинили. Множество же их,
собрався в их синагоге, огоро-
дясь, оборонялись елико могли
прося времяни до прихода Вла-
димирова. Вельможи же киев-
ские, видя такое великое смяте-
ние и большего опасаясь, едва
уговоря народ, послали второе
ко Владимиру, прося, чтоб не-
медля пришел и народ мятусчей-
ся успокоил, объявляя, если не
ускорит пришествием, то опасно,
чтоб невестку твою великую кня-
гиню, бояр, церкви и монастыри
не разграбили...60
Сопоставляя редакции одного и того же известия,
можно увидеть характерные черты татищевской интер-
претации источников*. В летописи как восставшие, так
и пославшие за Мономахом для их скорейшего усмире-
ния именуются киянами. В первой редакции Татищев
оставил эту несообразность. Однако во второй редакции
он разделял «мятусчейся народ» и вельмож. Источник,
и в частности то место его, где говорится об угрозе кня-
жескому, монастырскому и боярскому имуществу, дал
58 Т а т и щ е в В. Н. История Российска Т. IV М., Л.,
1964. С. 179.
59 Подчеркнутые слова отсутствуют в первой редакции.
60 Там же. Т. II. С. 129.
187
право исследователю на подобную интерпретацию.
Иначе дело обстояло с добавкой об обороне евреев,
запершихся в синагоге. Это добавление уже являлось
вольной интерпретацией событий. Видимо, оно вызвано
последующими летописными известиями о торговой кон-
куренции христиан и евреев и об изгнании их из русских
городов.
Свои догадки и вызванные ими добавления к источ-
нику Татищев иногда снабжал словом «мню». Но так
было далеко не всегда. Поэтому М. Н. Тихомиров, один
из ученых, решительно возражавших против обвинения
автора «Истории Российской» в фальсификациях,
все же признавал, что в тех случаях, когда догадки
и добавления не оговариваются, читатель лишен воз-
можности «отделить небылицы» 61 Впрочем, в том, что
авторские догадки и добавления не отделялись четко
от известий источника, нет индивидуальной особенности
Татищева.
С. Л. Пештич, которому принадлежит заслуга кри-
тического изучения редакций «Истории Российской»,
писал, что «произвольная интерпретация» фактов Тати-
щевым «ничем практически от фальсификации не отли-
чается» 62 Вряд ли с этим можно согласиться. Фаль-
сификатор осознает, что он подтасовывает факты и при-
лагает усилия, чтобы данная подтасовка не была
замечена другими. Ученый же, который так или иначе
интерпретирует факты, убежден, что его интерпретация
приближает к пониманию истины. Это далеко не одно и
то же. Как признавал С. Л. Пештич, в руках Татищева
были источники, сгоревшие в его деревне и потому не
дошедшие до нас. Таким образом, отрицать достовер-
ность всех известий, сохранившихся только в «Истории
Российской», у нас нет никаких оснований. В то же вре-
мя необходимость критической их оценки, безусловно,
правомерна.
61 Тихомиров М. Н. Василий Никитич Татищев//Историк-
марксист. 1940. № 6. С. 45—54.
62 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. II.
С. 161.
188
Лекция 11
М. В. ЛОМОНОСОВ И ЕГО БОРЬБА
С НОРМАНСКОЙ ТЕОРИЕЙ. Г. Ф. МИЛЛЕР
Корифей русской науки XVIII в. Михаил Васильевич
Ломоносов (1711 —1765), как и титаны Возрождения,
отличался необычайной многосторонностью дарования.
Наиболее значительным был его вклад в химические и
физические науки. Одновременно он работал над про-
блемами астрономии, геологии, минералогии, геогра-
фии, экономики, филологии, теории литературы. Велика
его роль в распространении просвещения, в организации
первого русского университета, в подготовке научных
кадров в Академии наук, в разработке научно обосно-
ванных проектов подъема промышленности, сельского
хозяйства, торговли, мореплавания. Ломоносов писал
стихи и создавал мозаичные картины; он явился и авто-
ром самых читаемых во второй половине XVIII в.
трудов по истории России, острым полемистом по дис-
куссионным историческим проблемам. Поскольку био-
графия Ломоносова излагается в средней школе и в об-
щем курсе истории СССР, можно на ней не останавли-
ваться. Отметим только, что социальное происхождение
и тяжкие злоключения, которые ему пришлось преодо-
леть на пути в науку, укрепляли убеждение Ломоносова
в.необходимости широко открыть для непривилегиро-
ванных сословий доступ к знаниям.
Неквалифицированное руководство аристократи-
ческих вельмож наукой не только не развило в Ломо-
носове дух компромисса и беспринципной поклади-
стости, но, наоборот, натыкалось у него на решительный
и гордый отпор. В одном из писем И. Шувалову он
писал: «Не токмо у стола знатных господ или у каких
земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у са-
мого господа бога, который дал мне смысл, пока разве
отнимет» 1
Наряду с такими крупными иностранными учеными,
как Байер, Бернулли и в первую очередь Эйлер, в Рос-
сийской Академии XVIII в. подвизалось немало ино-
1 Стеклов В. Ломоносов. СПб.; М.; Берлин, 1922. С. 147
189
страннее, больше заботившихся о карьере и личном
обогащении, чем о науке и просвещении. Шлецер писал
о немецких студентах, что в голове у них был «выгнан-
ный из Иены студент богословия, который впоследствии
сделался русским государственным канцлером» 2 (речь
идет об Остермане). Ломоносов проявлял непреклонную
решимость в борьбе с подобными отрицательными явле-
ниями, хотя иногда обрушивался и на немцев, по-
настоящему способствовавших успехам науки в России.
О социально-политических воззрениях ученого в со-
ветской литературе высказывались различные сужде-
ния. Иногда повторялась данная Г В. Плехановым
оценка Ломоносова как идеолога передового дворян-
ства, иногда высказывались противоположные сужде-
ния об антидворянском и антикрепостническом смысле,
скрытом в суждениях Ломоносова. Большинство же за-
нимавшихся этим вопросом советских исследователей
полагает, что субъективно Ломоносов понимал вред
лишь отдельных проявлений крепостничества, не выска-
зывая критического отношения к крепостничеству в це-
лом. Объективно же общественная программа Ломоно-
сова находилась в противоречии с феодально-крепост-
ническим строем 3
М. В. Ломоносов являл собой тип ученого, который
в своих планах и проектах руководствовался идеями
научного и технического прогресса, был движим патрио-
тическими стремлениями поставить научный прогресс
на службу стране и народу. Сталкиваясь с реальной
действительностью, он замечал, что его мысли и стрем-
ления находились в противоречии с существующим
строем. Но ученый был не в состоянии решительно вы-
ступать с критикой основ этого строя.
Историческими исследованиями Ломоносов стал за-
ниматься во второй половине 1740-х годов и продолжал
их до конца жизни. Основные исторические труды
Ломоносова: «Замечания на диссертацию Г Ф. Мил-
лера „Происхождение имени и народа российского44»;
2 Бахрушин С. В. Г Ф. Миллер как историк Сибири//
Миллер Г Ф. История Сибири. Т. 1. М.; Л., 1937. С. 14.
3 Обзор высказываний советских ученых о классовом характере
воззрений М. В. Ломоносова см.: Л ы с ц о в В. П. М. В. Ломоносов
о социально-экономическом развитии России. Воронеж, 1969. С. 18—
32.
190
«Древняя Российская история от начала российского
народа до кончины великого князя Ярослава Первого,
или до 1054 г.»; «Краткий Российский летописец с родо-
словием». Кроме того, следует отметить ряд работ и вы-
сказываний М. В. Ломоносова о Петре Великом и его
времени.
Прежде чем перейти к замечаниям на диссертацию
Миллера, остановимся на самой этой диссертации и на
месте в историографии ее автора. В молодости Ф. Г. Мил-
лер (1705—1783) принадлежал к категории немецких
студентов, которые, по словам Шлецера, полагали, что
нигде нельзя легче сделать себе счастье, чем в России.
И двадцатилетним юношей, недоучившись в универ-
ситете, Миллер устремился в Россию, предполагая сде-
лать служебную карьеру. «Я более „прилежал",— писал
он сам,— к сведениям, требуемым от библиотекаря,
рассчитывая сделаться зятем Шумахера и наследником
его должности» 4 И лишь когда «у меня исчезла на-
дежда сделаться его зятем... я счел нужным продолжить
другой, ученый путь...» 5 На этот новый путь — путь
изучения русской истории —Миллера уговорил всту-
пить Байер. Несмотря на то, что Миллер приехал в
Россию, не окончив курс университетских наук, и к
историографическим штудиям прибился случайно, деся-
тилетия усердных занятий на этом поприще никак
нельзя считать бесплодными.
На первых порах Миллер вслед за Байером делал
выписки из византийских и северных источников о древ-
ней России, а с 1733 г. был участником Великой
сибирской экспедиции, оставившей значительный след
в сибироведении. Результат многолетних путешествий
и исследований — главный исторический труд Миллера
«История Сибири». Вместе с его работами по истории
русского Дальнего Востока этот труд охватил длитель-
ный период от русского завоевания до середины XVIII в.
По отзывам крупнейших советских историков, он пред-
ставляет значительный интерес.
Во второй половине 1740-х годов у Миллера возник
конфликт с П. Н. Крекшиным, который, хотя и успешно
4 И. Д. Шумахер был советником канцелярии Академии наук.
5 Пекарский П. П. История императорской Академии наук
в Петербурге: В 2 т. Т. 1. СПб., 1870. С. 317—318.
191
собирал исторические источники, был малограмотным
историком и непорядочным человеком. Крекшин пред-
ставил в Сенат «Родословие великих князей, царей и
императоров», доказывая, что Романовы происходят
непосредственно от Рюриковичей и выводятся то от Ро-
мана Васильевича Ярославского, то от Романа Рости-
славича Смоленского, которого, по словам Татищева,
Крекшин еще спутал с Романом Мстиславичем Галиц-
ким. Отрицание этой галиматьи Миллером побудило
Крекшина подать на него донос с обвинением «в собира-
нии хулы на русских князей». Самое примечательное
то, что материалом для доноса послужили выписки
Миллера из древних писателей, которые он предоста-
вил Крекшину в пользование. Особенную опасность
для Миллера представляло обвинение в том, что он
«дерзнул» высочайшую фамилию «неправо» писать
«просто дворянскою», а тут дело пахло неуважением
к императрице. Недаром Сенат и Академия наук много
месяцев занимались разбором дела. Но М. В. Ломоно-
сов, давший отзыв на «мнение господина Крекшина»,
признал необоснованными доказательства происхожде-
ния Романовых от Рюриковичей, и дело против Милле-
ра было прекращено *
Однако вскоре между Миллером и Ломоносовым
возникли разногласия, связанные с диссертацией
«Происхождение имени и народа российского», которую
Миллер подготовил в качестве речи для прочтения на
публичном собрании Академии в 1749 г. Следуя старо-
давнему мнению о происхождении имени славян, Мил-
лер говорил: «Прадеды ваши, почтенные слушатели, от
славных дел своих славянами назывались, которых от
Дуная волохи выгнали». По поводу этого словесного
оборота Ломоносов писал: «Здесь весьма явны против-
ные вещи — слава и изгнание». Если бы даже римля-
не действительно вытеснили славян с Дуная, в торже-
ственной речи это следовало бы «изобразить инако»,
например, так: «Славенский народ, любя свою воль-
ность и не хотя носить римского ига, переселился к
северу». Впрочем, суть возражения Ломоносова своди-
лась не к словесным оборотам, он был возмущен тем,
6 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М.; Л.,
1952. С. 11, 541—543.
192
что, начав славные дела прадедов с изгнания, Миллер
затем представил всю их жизнь «в разорениях и пора-
бощениях», почти на каждой странице говоря, что рус-
ских бьют, побеждают, «благополучно» грабят и ис-
требляют огнем и мечом. Сам Ломоносов усматривал
замечательную храбрость славян в том, что они изгнали
с места их обитания скифов, которых не смогли побе-
дить ни персидский царь Дарий, ни Филипп и Александр
Македонские, ни сами римляне. Миллер пропустил
этот «самый лучший случай к похвале славянского
народа» * 7
Большое историографическое значение полемика
Ломоносова и Миллера имеет потому, что она начинает
борьбу антинорманистов с норманистами, которая не
прекращается ни в XIX в., ни в XX в. В течение этого
длительного периода делались неоднократные попытки
использовать летописную легенду о призвании варягов
и другие показания источников о варягах в Восточной
Европе для утверждения о неспособности славян само-
стоятельно создать государство и о решающей роли
пришлых германцев в деле создания русской культуры.
Однако мы жестоко ошибемся, если станем думать, что
все норманисты отстаивали такие оскорбительные для
русского народа и далекие от науки утверждения.
В числе норманистов было много выдающихся ученых,
вспомним А. А. Шахматова и А. Е. Преснякова.
В современной историографии спор антинормани-
стов и норманистов включает несколько сложных
и важных проблем: 1) о роли внутренних причин и роли
иноземцев (варягов) в процессе формирования и разви-
тия древнерусского государства, причем советские исто-
рики единодушно отводят решающую роль воздействию
внутренних причин и особенно возникновению классо-
вых антагонизмов; 2) о степени норманского влияния
на развитие социальных отношений и культуры, причем
для ответа на этот вопрос привлекаются данные архео-
логии, языкознания, памятники культуры (советские
историки отметили сравнительную слабость норман-
ского влияния, по сравнению с византийским и татар-
ским); 3) о происхождении имени Русь, русский народ,
7 Там же. С. 37-38, 21.
7 А. Л. Шапиро
193
причем данный терминологический вопрос имеет мень-
шее научное значение, чем первые два.
В середине XVIII в. вопрос о происхождении госу-
дарства еще не связывался с возникновением общест-
венных классов и непримиримых противоречий между
классами. Он сводился к этническому происхождению
правящей династии. Ни Ломоносов, ни Миллер не сом-
невались в призвании Рюрика с братьями; спорен толь-
ко вопрос, был ли Рюрик норманном или славянином
и откуда он пришел. Если Байер и Миллер полагали,
что варяги (Русь) с Рюриком во главе пришли в Новго-
род из Скандинавии и были норманнами, то Ломоносов
считал, что они пришли с юго-восточных берегов Ва-
ряжского (Балтийского) моря. Здесь между Вислой и
Двиной жило славянское племя Русь, призванное в
862 г. в Новгород 8
Происхождение имени Русь Миллер выводил из тер-
мина россалайна, которым финны именовали шведов.
Ломоносов считал невероятным, чтобы Новгород стал
именовать пришлых варягов, а затем и самих себя фин-
ским словом. Он обращал внимание на сходство имени
россияне с именем роксаланы — древнего народа, жив-
шего между Доном и Днепром, откуда часть этого
народа распространилась к северу, дойдя до Балтий-
ского моря и Ильмень-озера. Название старинного го-
рода Старая Русса свидетельствует о том, «что прежде
Рурика жил тут народ руссы или россы, или по-грече-
ски роксоланы называемый» 9 Соображения, выдвину-
тые спорящими учеными в XVIII в., фигурируют в транс-
формированном виде и в XX в.
Развивая тезис Миллера о финском происхождении
имени Русь, Шахматов указывал, что финны называли
себя suomi, а шведов — ruotsi. При переходе этих имен
в язык славян suomi превратилось в Сумь, a ruotsi
должно было превратиться в Русь. Возражающие Шах-
матову ученые вслед за Ломоносовым считают совер-
шенно невероятным утверждение, что славяне стали
именовать пришлых шведов не их собственным именем,
а именем, которое им дали финны. Антинорманисты
спрашивают также, почему славяне именовали шведов
8 Там же. С. 33.
9 Там же. С. 37.
194
Русью только до призвания, а в дальнейшем перестали
их так именовать; как могло случиться, что финское
наименование шведов стало обозначать только княже-
ства славянские, не закрепившись за финскими племе-
нами (чудь, весь), которые вместе со славянами при-
звали варягов 10 11
Из аргументов, приведенных Ломоносовым в пользу
мнения о южном происхождении Руси, до сих пор ис-
пользуется указание на наличие на юге топонимов с
корнем рос (например, приток Днепра Рось-река). Мне-
ние Ломоносова о происхождении россиян от роксалан
не удержалось в науке. Миллер справедливо писал,
что в древности фигурировало слово Русь, а слово
россияне возникло и вошло в употребление недавно и не
может служить доказательством этого мнения 11
Не удержался в науке и тезис Ломоносова о приходе
Рюрика в Новгородскую землю со славянского юго-вос-
точного побережья Балтики.
Иначе дело обстоит с вопросом о масштабах куль-
турного влияния норманнов на восточных славян. Вы-
звавшее решительные возражения со стороны Ломоно-
сова мнение Миллера и Шлецера о совершенной дикости
восточных славян до прихода варягов отвергнуто со-
временными историками, как и утверждение о решаю-
щем цивилизующем влиянии норманнов. Поддержана и
подкреплена специальным анализом мысль Ломоносова
о том, что в славянском языке не заметно «знатной пе-
ремены» в сторону языка скандинавов, между тем «и по-
ныне имеем мы в своем языке великое множество слов
татарских» 12 Этот аргумент сохраняет свое значение
сегодня. Вместе со сравнительно небольшим количе-
ством скандинавских археологических памятников на
территории Руси он опровергает мнение о сильном нор-
манском влиянии.
Около 1751 г. Ломоносов начал подготовительную
работу над «Древней Российской историей от начала
российского народа до кончины великого князя Яро-
10 Тивериадский Л. С. К вопросу о происхождении Руси
в связи с этногенезом славян//Исторические записки. 1942. № 13.
11 Л омоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 211, 43.
12 Там же. С. 35.
7*
195
слава Первого». До 1754 г. он собирал и выписывал
данные русских, античных и западных средневековых
источников, а затем в течение нескольких лет писал свой
труд. Хотя Ломоносов был прежде всего химиком и
физиком, его занятия историей отнюдь не являлись лю-
бительством. Он работал долго и систематично. Об увле-
ченности историческими занятиями свидетельствуют
слова из письма Эйлеру от 1754 г. Занимаясь другими
делами, писал ученый, часто «ловил себя на том, что
думой я блуждаю в древностях российских».
В противоположность широко распространенному
среди дворян убеждению, что славой отдельных фами-
лий, как и целых народов, является их древность, Ло-
моносов указывал, что «большая их древность не отъем-
лет славы у других» и «не время, а великие дела прино-
сят преимущество» 13 Вместе с тем многочисленность и
могущество славян-вендов в период первых письменных
упоминаний о них свидетельствует «о дальней древности
славенского народа».
Подобно Татищеву, Ломоносов посвятил первую
часть своего произведения «веку древнему до Рурика»
и высказал в ней ряд оригинальных и ценных мыслей.
К ним относится тезис об участии славян в походах
германцев на Рим. Предположение Ломоносова о сла-
вянском происхождении завоевателя Рима Алариха
нельзя признать обоснованным, но его утверждение,
что «между готами множество славян купно воевали»,
вполне справедливо 14 15
Характеризуя древний быт восточных славян, Шле-
цер писал, что это были «люди без управления, жившие,
подобно зверям и птицам» в состоянии «блаженной для
получеловека бесчувственности». В западной литера-
туре XVIII в. подобная точка зрения едва ли не домини-
ровала. Поэтому доказательство, что в древней России
не было «столь великой тьмы невежества, какую пред-
ставляют многие внешние писатели» |5, и требование
сличать происхождение, обычаи и склонности западных
народов и славян, имели существенное научное значе-
ние. Последнее требование Ломоносова представляет
13 Там же. С. 574, 170.
14 Там же. С. 87, 204.
15 Там же. С. 170.
196
интерес и потому, что свидетельствует о его убежден-
ности в отсутствии коренных различий между истори-
ческими судьбами древних славян и других древних
европейских народов.
К числу замечательных мыслей Ломоносова отно-
сятся и его тезис об отсутствии «чистых» в расовом и эт-
ническом отношении народов («ни о едином языке
утвердить невозможно, чтобы он с начала стоял сам со-
бою без всякого примешения»), и слова о роли как
славян, так и финнов (чуди) в деле освоения обширного
пространства русских земель, и утверждение, что в со-
став варяжских дружин в Древней Руси входили не
одни шведы, а и представители других северных наро-
дов 16 Отметим также соображение М. В. Ломоносова
об изменчивости быта и нравов славян как во времени,
так и в пространстве. Спустя столетие С. М. Соловьев
говорил, что решения великого русского ученого XVIII в.
по ряду частных исторических проблем были блиста-
тельны по «тогдашним средствам науки» 17 И сейчас,
по прошествии более ста лет после Соловьева, мы при-
нимаем данную оценку.
В своих экономических и просветительских планах
и проектах М. В. Ломоносов пошел значительно дальше
Петра Великого. Но реформаторскую деятельность и
военные достижения Петра он высоко ценил и писал
об этом часто. Особо отметим «Слово похвальное
блаженные памяти государю императору Петру
Великому» 1755 г. Указав на огромное напряжение и
героизм, которых потребовала от России и от царя Се-
верная война, Ломоносов переходил к «петровым да-
рованиям», благодаря которым «основаны были науки и
художества» и самая Россия «приобрела новый вид».
Далее речь шла о ясных и порядочных законах, кото-
рые стремился установить Петр. Несмотря на то, что
«Слово похвальное» было написано в жанре панеги-
рика, автор указывал, что великому царю не удалось
довести законодательство до совершенства 18 Затем
говорилось о личном примере царя и личных контак-
18 Там же. С. 174, 173, 203.
17 Соловьев С. М. Писатели русской истории XVIII в. Соч.
B/м., б/г. Стб. 1351.
18 Л о м о н о с о в М. В. Поли. собр. соч. Т. 8. М Л 1959.
С. 606, 608.
197
тах с подданными, которые способствовали успеху его
политических начинаний.
Для понимания общественно-исторических взглядов
Ломоносова немалое значение имеют его высказыва-
ния о борьбе Петра со стрельцами, раскольниками,
казаками и «разбойниками». Эта борьба оправдывается
заботами об «общем подданных спокойстве и безопас-
ности» 19 Ломоносов связал острую потребность петров-
ского правительства в деньгах с военными нуждами
и с затратами на реформы: «Того ради премудрый го-
сударь крайнее приложил старание, как бы внутренние
и внешние государственные зборы умножить без народ-
ного раззорения» 20 Мы хорошо знаем, что рост госу-
дарственных доходов сопровождался народным разоре-
нием, но связь, в которую Ломоносов поставил рост
обложения не только с Северной войной, но и со всей
реформаторской деятельностью Петра, свидетельствует
о глубине авторского анализа. Ведь в конце XIX в.
В. О. Ключевский и П. Н. Милюков будут сводить всю
финансовую политику Петра к военным потребностям.
Идеализируя податную политику царя, Ломоносов
прославлял подушную подать, ибо она пресекла воз-
можность «каждому, куда хочет переселяться и стран-
ствовать по своему произволению». Исчислив множе-
ство менявших местожительство подданных и прикре-
пив их к жилищам, «премудрый герой» превратил «вред
в пользу, леность в прилежание» 2 Легко заметить, что
Ломоносов одобрял закрепостительные меры Петра,
как и меры, направленные на распространение наук
и художеств.
«Слово похвальное» характеризует особенности па-
триотизма исторических воззрений Ломоносова. Гор-
дясь своим отечеством и его героями, он высоко ценил
Петра Великого и за то, что тот посылал русских за
граьицу и приглашал из-за границы знающих людей,
преодолевая, таким образом, отсталость и добиваясь,
«чтобы всякого рода знания распространять в отече-
стве и людей искусных в высоких науках, также худож-
ников и ремесленников размножить» 22
19 Там же. С. 604, 505, 603.
20 Там же. С. 602.
21 Там же. С. 603.
22 Там же. С. 591.
198
Об общей восторженной оценке Петра Ломоносовым
свидетельствует один из заключительных абзацев «Сло-
ва похвального»: «Я в поле межь огнем, я в судных засе-
даниях межь трудными рассуждениями, я в розных ху-
дожествах между многоразличными махинами, я при
строении городов, пристаней, каналов, между бесчи-
сленным народа множеством, я межы стенанием валов
Белаго, Чернаго, Балтийскаго, Каспийскаго моря и са-
мого Океана духом обращаюсь. Везде Петра Великаго
вижу в поте, в пыли, в дыму, в пламени — я не могу
себя уверить, что один везде Петр, не многие, и не
краткая жизнь, но лет тысяча». И далее Ломоносов
говорил, что были в истории великие завоеватели, остав-
лявшие свое отечество без призрения, полководцы,
проливавшие много крови «ради одного своего честолю-
бия». «Иной был на земле воин, но боялся моря. Иной
на море господствовал, но к земле пристать страшился.
Иной любил науки, но боялся обнаженной шпаги. Иной
ни железа, ни воды, ни огня не боялся», но не имел ра-
зума. «Кому ж я героя нашего уподоблю?» Ведь, по
сравнению с ним, все великие герои истории малы.
Петра можно уподобить только Богу: «Ежели человека,
Богу подобнаго, по нашему понятию, найти надобно,
кроме Петра Великаго не обретаю» 23
Подобно Татищеву, Ломоносов считал Рюрика осно-
вателем «самодержавства» в России, а всю дальнейшую
ее историю сравнивал с течением великой реки, кото-
рая иногда разделяется на малые протоки, теряя при
этом «глубину и стремление», затем вновь соединяется
в одни берега, приобретая при этом «вящую быстрину
и великость», разливается и «умножает свои силы», при-
соединяя «иные великие от сторон реки» 24
Ломоносов, как и Татищев, говорил о духовенстве
и церкви как о поборниках невежества и противниках
просвещения. Поднимал он свой голос и против рели-
гиозного баснословия. «Напрасно многие думают, что
все, как видим, сначала творцом создано»,— писал
Ломоносов во «Втором прибавлении к металлургии»
(1760 г.). Легко быть философами, «выучась наизусть
три слова: Бог так сотворил». Ломоносов выступал про-
23 Там же. С. 610.
24 Там же. Т. 6. С. 169, 217.
199
тив библейской легенды о сотворении мира в шесть дней
и против библейской церковной хронологии, в которую
никак не втискивались известные факты древнейшей
истории египтян, китайцев и других народов.
Когда в 1750-х годах писалась «Древняя Россий-
ская история», Ломоносов усомнился в происхождении
Москвы от Мосоха и от мосхов. «Великий перерыв
времени, в кое о мосхах не упоминают внешние и домаш-
ние писатели, не позволяет утверждать о единопле-
менстве мосхов и славян московских без должного сви-
детельства» 25 Однако в деле критики исторического
баснословия Ломоносов безусловно уступал Татищеву.
Так, Татищев доказывал легендарность известия о пре-
бывании апостола Андрея Первозванного в Киеве и
Новгороде, а Ломоносов объявил Байера «полоумным»
как раз за опровержение этого известия. Легенду о
происхождении Рюрика от Августа, отвергнутую не
только Татищевым в XVIII в., но и Юрием Крижаничем
в XVII в., Ломоносов считал частично достоверной.
По его предположению родственники какого-нибудь
римского кесаря могли прибыть в балтийскую Русь, и,
таким образом, Рюрик мог оказаться их «сродником» 26
В «Слове похвальном» Петру татарское иго объяс-
няется тем, что Бог был раздражен «предков наших
враждами, неправдами, граблениями и братоубийства-
ми». Промысел божий в этом произведении усматри-
вался и в том, что от времени до времени рождались
великие государи 27 Впрочем, политическая деятель-
ность государей приписывалась им самим, а не направ-
ляющей деснице Господа. Обращения к провидению,
скорее, носили у Ломоносова характер риторических
оборотов и не могут быть истолкованы как показатель
провиденциалистского мировоззрения автора.
Если в исторической критике Татищев превосходил
Ломоносова, то в литературности, доступности и кра-
соте изложения первенствовал Ломоносов. Татищев сам
это великолепно понимал. Решив посвятить первый том
своей «Истории Российской» великому князю Петру
25 Там же. С. 181.— В 1749 г. Ломоносов еще обвинял Миллера
за опровержение мнения о происхождении Москвы от Мосоха (с. 20).
26 Там же. С. 31, 216.
27 Там же. Т. 8. С. 586—587.
200
Федоровичу (будущему императору Петру III), он по-
просил составить текст посвящения именно Ломоно-
сова. Для сравнения стилей обоих ученых сопоставим
вводные слова того и другого о значении исторических
знаний.
В. Н. Татищев писал, что история нас «ово от своих
собственных, ово от других людей дел учит о добре при-
лежать, а зла остерегаться». «Можно кратко сказать,
что никакое человек, ни един стан, промысл, наука, ниже
кое-либо правительство, меньше человек единственный
без знания оной (истории.— А. Ш.) совершен, мудр
и полезен быть не может» 28
У М. В. Ломоносова история «дает государям при-
меры правления, подданным — повиновения, воинам —
мужества, судиям — правосудия, младым — старых ра-
зум, престарелым — сугубую твердость в советах, каж-
дому незлобивое увеселение, с несказанною пользою
соединенное» 29
Труды Татищева, даже после их напечатания, ни-
когда не имели такого широкого читателя, как «Древ-
няя Российская история» Ломоносова и особенно со-
ставленный совместно с А. И. Богдановым «Краткий
Российский летописец с родословием». Эта книга, уви-
девшая свет в 1760 г., в течение ряда десятилетий
являлась учебником русской истории для юношества.
М. В. Ломоносов сочинил значительное количество
од, посвященных торжественным датам, официальным
празднествам и воспевавших императоров и импера-
триц периода дворцовых переворотов (Анну Иоанновну,
злополучного младенца на троне Иоанна Антоновича,
Елизавету, Петра III, Екатерину II). Этому жанру лите-
ратуры в России и на Западе всегда был присущ панеги-
ризм, гиперболизм и непомерная восторженность оценок
прославляемых, вне зависимости от того, были ли они
действительно выдающимися деятелями.
А. Н. Радищев писал, что не завидует Ломоносову,
когда он, «следуя общему обычаю ласкати царям»,
«льстил похвалою в стихах Елисавете» 30 Вместе с тем
20 Татищев В. Н. История Российская. Т. I. М.; Л., 1962.
С. 80—81.
29 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 171.
30 Радищев А. Н. Поли. собр. соч.: В 3 т. Т. 1. М. Л.,
1938. С. 388.
201
следует отметить, что какому бы царю ни посвящалась
ода, Ломоносов переключал внимание читателей на
Петра Великого и здесь уж достигал высокой худо-
жественной впечатляемости, так как стиль оды соответ-
ствовал восторженному отношению автора к герою. Мы
уже говорили об отношении Ломоносова к Петру Ве-
ликому. В одах, посвященных другим царям, отношение
к Петру оставалось неизменным. В соответствии со
своим пониманием задач истории Ломоносов исполь-
зовал историческую тему в одах, чтобы дать государям
пример мудрого правления.
Заканчивая характеристику ломоносовских работ по
истории, напомним оценку С. М. Соловьева, признавав-
шего, что В. Н. Татищеву и М. В. Ломоносову «при-
надлежит самое почетное место в истории русской науки
в эпоху ее начальных трудов» 31
Лекция 12
ПРОСВЕТИТЕЛЬСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ XVIII В.
В XVIII столетии и особенно во второй его половине
происходили крупнейшие сдвиги в экономической и со-
циально-политической жизни народов континентальной
Европы. Этот период характеризовался успехами капи-
талистического производства и торговли, развитием
производственных отношений. А конец XVIII в. ознаме-
новался буржуазной революцией во Франции, давшей
толчок политическим движениям в других европейских
государствах.
Степень проникновения в жизнь разных стран бур-
жуазных производственных отношений и идеологии
была, конечно, далеко не одинаковой. Большего раз-
вития они достигли во Франции — классической стране
просветительской идеологии. В России, где во второй
половине XVIII в. сложился капиталистический уклад
и в 1773—1775 гг. разразилась крупнейшая крестьян-
ская война, просветительская идеология тоже стала
пробивать себе дорогу. Но здесь она отличалась рядом
31 Соловьев С. М. Писатели русской истории XVIII в. Стб.
1350.
202
особенностей. Своя специфика была присуща и просве-
тительской идеологии в других европейских странах.
Во Франции, писал Д. Й. Писарев, в течение второй
половины XVIII в. литература наносила удар за ударом
по старым формам общественной и государственной
жизни1 Начиная с 1748 г., когда были изданы «Дух
законов» Монтескье и «Философские размышления»
Дидро, и до Французской революции 1789—1794 гг. вы-
ходили сочинения Руссо, первый том Энциклопедии,
произведения Гельвеция, Гольбаха, Кене, Бомарше и
других авторов, громивших феодализм, легитимизм
и католицизм. Физиократы, энциклопедисты, материа-
листы выдвигали новые прогрессивные идеи. Эта идео-
логия приобретала различную направленность в соот-
ветствии с социальными нуждами и интересами классов,
выступавших против феодализма. Различия эти особен-
но отчетливо проявлялись в отношении просветителей
к разным формам собственности. Так, Вольтер, считая,
что феодальная собственность возникла в результате
разбоев варварских времен, признавал ее незаконной,
а крупную буржуазную собственность — естествен-
ной и законной. Если вы запрещаете богачу есть ряб-
чиков, писал он, вы этим обкрадываете бедняка, кото-
рый мог содержать семью ловлей дичи, продаваемой
богачу. Руссо, наоборот, считал, что крупная собствен-
ность и роскошь не должны иметь места. Он даже гово-
рил, что установление частной собственности было вели-
чайшим несчастьем человечества. Но выступая против
общественного неравенства, Руссо не был врагом вся-
кой вообще собственности. Он считал разумным обще-
ство, основанное на мелкой собственности. Наконец,
Мелье, Мабли, Морелли выдвигали коммунистические
теории, направленные против всякой частной собствен-
ности.
Как видим, в рамках французского Просвещения
XVIII в. выступали теоретики, по-разному решавшие
острую проблему собственности. Но феодальная эксплу-
атация, феодальный сословный строй и феодальная
идеология вызывали возмущение у всех французских
просветителей. Борьба, которую они вели против празд-
ности и лени привилегированных верхов, непомерных *
’ Писарев Д. И. Соч.: В 6 т. Т. 5. СПб., 1897 С. 493.
203
повинностей и налогов, взимаемых с непривилегирован-
ных низов, борьба за равенство людей перед законом,
за свободу совести, за политическую свободу для
буржуазии являлась в то же время борьбой за права
и интересы третьего сословия — за интересы широких
народных масс.
Эти принципы просветительской идеологии опреде-
ляли и характер исторических произведений, возбу-
ждавших в читателях гнев против лжи и невежества,
суеверия, фанатизма, тирании и угнетения масс, против
религиозных и династических войн и кровавых дел ин-
квизиции. Определяя главную задачу просветительской
историографии, Вольтер писал: «Человек со здравым
смыслом, читая историю, занят главным образом ее
опровержением» 2 При этом нужно учитывать, что
самое опровержение истории и отрицание исторического
прошлого было исполнено могучей созидательной силы
и гуманистического стремления, как говорил Вольтер,
«научить людей не преследовать людей».
Характеризуя великих французских просветителей
XVIII в., Ф. Энгельс писал, что они подвергли самой
беспощадной критике религию, понимание природы, об-
щество, государственный строй. «Все прежние формы
общества и государства, все традиционные представле-
ния были признаны неразумными и отброшены, как ста-
рый хлам...» Стало очевидным, что «мир до сих пор
руководился одними предрассудками, и все про-
шлое достойно лишь сожаления и презрения». Просве-
тители были убеждены, что их идеи возвещали насту-
пление царства разума, и призывали все пред его суди-
лище. Мы знаем теперь, продолжал Ф. Энгельс, что
царство разума, выдвигавшееся в качестве критерия
оценки исторического прошлого и настоящего, являлось
«не чем иным, как идеализированным царством бур-
жуазии...» 3 Решительное осуждение отживающих фео-
дальных порядков сыграло большую роль в историогра-
фии, поскольку никто до просветителей XVIII в. не ре-
шался так беспощадно критиковать общественные
институты эпохи феодализма и феодальную идеологию.
2 Волгин В. П. Развитие общественной мысли во Франции.
М., 1977. С. 34.
3 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 190.
204
В их исторических произведениях события прошлого
утрачивали черты святости и лакировки, которые им
придавали поборники королевской власти и католи-
цизма.
С критическим отношением к историческому прош-
лому общества у просветителей или во всяком случае
у некоторых из них сочеталось стремление понять
законы, на которых основывается жизнь общества. Мон-
тескье и другие ученые эпохи Просвещения настой-
чиво искали причины происходивших событий, законы
истории. Было бы странно, считал Вольтер, если бы
вся природа повиновалась законам, и лишь человек,
«небольшое животное в пять футов», мог бы действо-
вать по своей прихоти. Подобно тому как все тела под-
чиняются закону тяготения, а грушевые деревья не
могут приносить ананасы, каждое историческое собы-
тие подчинено необходимости. «Когда я хочу сделать то,
что хочу, тогда я свободен; но я хочу в силу необходи-
мости, ибо иначе я хотел бы беспричинно, что невоз-
можно».
Выдающиеся успехи естественных наук, открытие
ранее неизвестных законов природы приводили ученых
XVII в. к мысли о господстве закономерности и в об-
ществе; эту мысль просветители XVIII в. усвоили у
философов XVII в. Аналогии, которые по традиции
устанавливались между законом всемирного тяготения
и законами общества, приводили иногда просветите-
лей к механическим представлениям об общественной
жизни. Законы, управляющие этой жизнью, пред-
ставлялись такими же вечными и неизменно действую-
щими, как закон тяготения. К подобным представлениям
приводили и традиционные идеи о неизменности челове-
ческой природы, которая определяет причины челове-
ческих поступков.
Но одновременно с утверждениями о тождественно-
сти законов природы и общества и бесконечно повто-
ряющихся в круговороте явлениях общественной жизни
ученые XVIII в. развивали мысль о коренном разли-
чии природных и общественных закономерностей. Так,
французский философ и экономист А. Р. Тюрго (1727—
1781) писал, что явления природы заключены «в круге
всегда ограниченных переворотов», что растения и жи-
вотные воспроизводятся из поколения в поколение,
205
а время только «воссоздает образ того, что само разру-
шило». Совсем не то в человеческом обществе. После-
довательное движение людей представляет меняющееся
из века в век зрелище. «Разум, страсти, свобода беспре-
станно порождают новые события. Все эпохи сплетены
цепью причин и следствий, связывающих данное состоя-
ние мира со всеми предшествующими состояниями» 4,—
писал Тюрго.
Вольтер тоже признавал прогресс и считал его дви-
жущей силой разум, идущий по пути накопления зна-
ний. Новые научные открытия и распространение про-
свещения преобразуют человеческую жизнь, совершен-
ствуют земледелие, ремесла, мануфактуру, развивают
мореплавание и торговлю, повышают благосостояние
людей. Человеческий разум приводит к достижениям
искусств и преодолению суеверий, к нравственному воз-
вышению и совершенствованию законов и социальных
отношений. Эти мысли Вольтера развил Ж. А. Кондорсэ,
выступивший в 1794 г. с «Эскизом исторической картины
прогресса человеческого разума» 5 Кондорсэ выводил
из развития знаний не только рост культуры, но и со-
циальную динамику. Так, общественное неравенство
было, по его мнению, следствием использования знаю-
щими людьми своего превосходства. Эти люди скрывали
знания и распространяли заблуждения и мифы, чтобы
утвердить деспотизм и угнетение. А затем на смену
метафизической науке приходят истинные положитель-
ные знания. И чем выше становятся их успехи, тем
большими становятся и успехи общественной свободы.
Можно было бы провести и другие высказывания
просветителей о корнях прогресса, усматриваемого в
расширении знаний, научных открытиях, развитии идей
и связанном с ним улучшением нравов и обычаев.
Обобщая эти высказывания, Г В. Плеханов отметил,
что они состояли в объяснении «Исторической эволю-
ции эволюцией нравов и идей или, как говорили в
XVIII веке, мнений»6 Плеханов показал, что тезис
просветителей XVIII в. о том, что «мнения правят
4 Тюрго А. Р. Избр. филос. произв. М.» 1937. С. 51.
5 Кондорсэ Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса.
М., 1936.
6 Плеханов Г. В. Материалистическое понимание истории//
Плеханов Г В. Соч. Т. XXIV. М.; Л., 1927. С. 352.
206
миром», характеризует исторические воззрения даже
философов, которые в понимании природы стояли на ма-
териалистических позициях (Гольбах, Гельвеций). Этот
тезис характерен и для Монтескье, отводившего немало-
важную роль в истории географической среде.
Подвергая критике идеалистическое понимание ис-
тории просветителей XVIII в., Г В. Плеханов говорил,
что идеи, несомненно, имеют большое влияние на пове-
дение людей. «Но мы имеем право спросить себя: не
управляются ли, в свою очередь, чем-либо управляющие
миром идеи? А ответ на этот вопрос заключается в том,
что идеи управляют миром не как верховный властитель,
что они, в свою очередь, чем-то управляются и что, сле-
довательно, тот, кто ссылается на идеи, далеко не ука-
зывает нам основную, самую глубокую причину истори-
ческого процесса. Есть поэтому доля истины в идеали-
стическом понимании истории, но в нем нет еще всей
истины» 7
•►Представления просветителей о закономерности об-
щественной жизни и об историческом прогрессе, осно-
ванном на достижениях человеческого разума, противо-
речили их утверждениям о неразумности и противоес-
тественности многовековой истории. Вольтер находил
во всей прошлой истории только четыре периода, когда
человечество делало большие успехи: век Филиппа и
Александра Македонских, век Цезаря и Августа, век
Медичи и век Людовика XIV В эти периоды творили
великие ученые, художники, гиганты культуры. На
протяжении всей остальной истории человеческий разум
был порабощен и господствовали невежество, нетерпи-
мость и инертность 8 При таком понимании закономер-
ности общественного развития и прогресса возникает
вопрос, почему на протяжении четырех коротких перио-
дов разум побеждал нетерпимость и инертность, а на
протяжении всей остальной истории человечества оста-
вался побежденным. Ни Вольтер, ни другие просвети-
тели не давали ответа на этот вопрос.
Отрицая рабство, феодализм, деспотизм и другие
многовековые формы социального и духовного гнета,
7 Там же. С. 354—355.
8 Voltaire. Siecle de Lois XlV//Voltaire. Oeuvres completes/
Ed. L. Molard. Vol. 14. Paris, 1878. P. 156—157.
207
просветители еще не открыли, что в ходе исторического
развития одни и те же общественные институты из
разумных и прогрессивных превращаются в неразум-
ные, реакционные. Не умея диалектически подойти к яв-
лениям прошлого, они, таким образом, не могли согла-
совать закономерное и прогрессивное развитие обще-
ства с революционной идеей отрицания и опровержения
исторического прошлого. Но глубокая внутренняя про-
тиворечивость исторических взглядов просветителей
не может служить помехой признанию их выдающихся
философско-исторических достижений. Как критика и
опровержение феодальных порядков, идеологии и пони-
мания истории, так и идеи закономерности и прогресса
в общественной жизни были для своего времени круп-
ным научным достижением.
К числу достижений просветительской историогра-
фии XVIII в. должно быть отнесено и расширение тема-
тики исторических трудов. Мы уже отмечали, что, по
сравнению со средневековыми историками, историки
Возрождения и особенно XVII в. стали больше изучать
правительственную деятельность, касающуюся просве-
щения, наук, судопроизводства, полиции, хозяйства и
быта. Историки Просвещения сделали дальнейший шаг
вперед. В поле их зрения попадали не только правитель-
ственная политика, относящаяся к просвещению, эко-
номике или народному быту, но и само развитие просве-
щения, экономики, быта, не только государи, но и уче-
ные, художники, другие создатели нового. Вольтер
писал, что под историей он понимает «не пустую и бес-
плодную науку о событиях и датах, которая ограни-
чивается тем, что выясняет, когда умер такой-то чело-
век, бесполезный или пагубный для мира; не науку,
сообщающую одни только справочные сведения, кото-
рые обременяют память, не просвещая ума. Я говорю
о науке, которая изучает нравы, которая, обнаруживая
ошибку за ошибкой, предрассудок за предрассудком,
рисует нам последствия человеческих страстей, показы-
вает нам, какие бедствия причинили невежество или
превратно понятая ученость, и в особенности просле-
живает успехи искусства на протяжении веков, ознаме-
нованных ужасающими столкновениями стольких дер-
жав и крушениями стольких царств. Вот чем мне доро-
208
га история»9 Приведенное высказывание Вольтера
подчеркивает стремление просветителей подрывать
устои прошлого. В этом они видели главную задачу
исторической науки. В то же время высказывание
Вольтера четко формулировало задачу перехода от
чисто политической и военной истории к истории куль-
туры. «Шлюз канала, соединяющий два моря,— писал
он,— картина Пуссена, прекрасная трагедия, открытие
новой истины — в тысячу раз драгоценнее всяческих
придворных хроник, всяких военных сообщений» 10 11
Изучение нравов и обычаев народов, состояние тор-
говли, финансов, земледелия, ремесла и мореплавания,
сословного строя и численного соотношения привилеги-
рованных и непривилегированных сословий, как и дви-
жения населения в целом, численности армии и состоя-
ния военного строя, а прежде всего достижений науки,
искусств и просвещения, были провозглашены просвети-
телями главной задачей исторического исследования.
«Я пишу как человек, а не как подданный. Я хочу
живописать прошедшее столетие, а не только его госу-
даря» 11 В этом высказывании Вольтера заключен не
только курс на историю культуры, но и курс на отказ
от типичной для феодализма и абсолютизма апологе-
тической истории королей и завоевателей.
В то же время характерная для многих просветите-
лей надежда на просвещенных монархов и на воз-
можность привлечения их к делу реформ, надежда на
то, что философы смогут убедить монархов доводами,
основанными на всемогуществе разума, побуждала про-
светителей искать в прошлом образцы великих рефор-
маторов и разумных правителей. А это приводило к
выдвижению на первый план великой исторической лич-
ности. Характерно, что Вольтер возмущался истори-
ками, которые ограничивались показом смены одного
недостойного правителя другим. Такие же выдающиеся
государи, как Генрих IV или Петр Великий, привлекали
интерес историков Просвещения. Более того, они счи-
9 Вольтер Ф. М. Эстетика. М., 1974. С. 99.
10 Volt air а А. М. Tierrot. 15. VII. 1735//Voltaire, Cor-
respondence and related documents, definitive/Ed. by Th. Besterman.
Vol. 3. Geneve, 1969. P. 174.
11 Voltaire a milord Hervey. VI. 1740//Voltaire. Correspon-
dence... Vol. 7. Geneve, 1970. P. 183—184.
209
тали подобных государей способными коренным обра-
зом изменить жизнь и нравы своих подданных.
Изгнанная просветителями в дверь история госуда-
рей возвращалась в окно. В значительной мере это объ-
ясняется устойчивостью историографических традиций
и скудостью материалов для построения культурной
истории. Вольтер, вероятно, сделал максимум возмож-
ного для своего времени. Понадобились многочислен-
ные исследования общих историков, этнографов, архе-
ологов и историков разных отраслей культуры для того,
чтобы начертанный Вольтером план мог получить более
адекватное выражение. Как мы дальше увидим, и на
английской, и на русской почве в просветительской
историографии историко-культурные сюжеты занимали
значительно меньшее место, чем история государей и их
политики.
Существенной особенностью просветительской ис-
ториографии является отказ от средневековых теорий
избранных народов, от теории четырех монархий, от
европоцентризма. Внимание просветителей привлекали
и неевропейские, особенно азиатские народы. Вольтер
считал Индию колыбелью знаний и обращал внимание
на высокую цивилизующую роль арабов в период сред-
невекового застоя в Европе. Развивая мысли Вольтера,
английский просветитель Болингброк говорил, что
философские уроки могут быть извлечены не только
из истории греков, римлян и других европейских
народов, но и из истории перуанцев и мексиканцев,
китайцев и татар 12 Географическое расширение ис-
торической тематики объясняется не только тем, что
просветители находили в прошлом неевропейских
народов примеры, подтверждающие их концепции, но
и их гуманистическим отношением к людям, которых
они считали равными от рождения.
1 оворя об историографии Просвещения, необходимо
остановиться на развитии источниковедческих приемов
исследования. Срывая ореол святости и величия с рели-
гиозных и феодальных кумиров, просветители должны
были решительнее критиковать исторические источники,
создававшие такой ореол. Вольтер обращал внимание
12 Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М.,
1978. С. 62—63.
210
на широкое распространение лжи в печати даже
в XVIII в., когда существовали тысячи книг, газет и
журналов, способных опровергнуть эту ложь. Как же
можно верить писателям древних времен, которые соби-
рали слухи, писали все, что им в детстве рассказывали
бабушки, и при этом твердо верили, что «никакая кри-
тика не откроет их погрешностей» 13 «Ложь в фактах»,
распространенная во всей исторической литературе, на-
чиная с Геродота, приобрела разные формы. Самым гру-
бым и в то же время самым соблазнительным «является
чудесное: оно господствует во всех старых историях
без единого исключения». Но историческая критика
должна избегать и «ораторской лжи», которая заключа-
ется в том, что деятелям прошлого приписываются речи,
которые они никогда не произносили, а также и «лжи
в портретах, заключающейся в описаниях неизвестной
внешности исторических лиц» 14
Вольтер призывал историков обращаться к архивам,
проверять'справедливость показаний источников. Но он
прекрасно понимал, что далеко не всегда такая проверка
возможна. И в полном соответствии со своим рациона-
листическим мировоззрением отводил первостепенную
роль критерию здравого смысла. Существо этого крите-
рия заключалось в том, чтобы определять достоверность
исторического факта его вероятностью с точки зрения
научных знаний (опыта). Критерий здравого смысла не
является чем-то абсолютно новым в историографии.
Еще древние отбрасывали некоторые известия о сверхъ-
естественном на том основании, что подобные известия
противоречили здравому смыслу, опыту. Но до просве-
тителей XVIII в. никто так решительно не отвергал ле-
генды, в том числе и библейские.
О всемирном потопе, который фигурировал как исто-
рическая реальность даже в лучших трудах XVII —
XVIII вв. (например, в «Основаниях новой науки об
общей природе вещей» Вико или в рассуждении Тюрго
об «Образовании правительств и смешении народов»),
Вольтер писал так: «Все является чудом в истории по-
13 Voltaire. Diet. phil.//Voltaire. Oeuvres completes. Vol. 20.
Paris, 1879. P. 222.
14 Voltaire. Histoire de 1’Empire de Russie sous Rierre le
Grand/’/Voltaire. Oeuvres comrietes. Vol. 16. Paris, 1878. P 387—389.
211
топа. Чудо, что шедший сорок дней дождь затопил
четыре части света и вода поднялась на 15 локтей над
самыми высокими горами. Чудо, что в небесах были
хляби, врата, отверстия. Чудо, что все виды животных
из всех частей света поместились в ковчеге. Чудо,
что Ной нашел, чем их кормить в течение 10 месяцев...».
Потоп, заканчивал Вольтер, «одна из тайн, в которые
верят только на основании веры, а вера состоит в том,
чтобы верить в то, во что не верит разум» 15 Болингброк
рассматривал священную историю как рассказы суевер-
ных людей, основанные на «благочестивой лжи». Он
считал: если древняя история всех народов настолько
насыщена легендами и так мало может быть согласо-
вана со здравым смыслом, то ею вовсе не стоит зани-
маться. По его мнению, «мало надобности при изучении
истории заходить дальше (дальше углубляться.—А. Ш.)
начала шестнадцатого века». Конечно, такой макси-
малистский вывод был неверен 16
Вообще критерий здравого смысла недостаточен для
всесторонней критики источника, поскольку с его помо-
щью можно только доказать недостоверность, невероят-
ность фактов. Но ведь известно множество показаний
источников о фактах, которые вполне вероятны, а тем
не менее являются вымышленными. Кроме того, необ-
ходимо учитывать, что самый здравый смысл не явля-
ется вечно неизменной категорией. Марк Блок писал,
что представления и логика людей прошлого далеко не
всегда соответствовали современным. Вольтеровской
критике, основанной на здравом смысле, он противо-
поставлял критику Мабильона, основанную на испыту-
ющем сомнении 17
Однако вольтерова критика библейских рассказов о
чудесах, других противоречащих законам природы по-
казаний источников, доказывает, что критерий здравого
смысла просветителей имеет немалое значение, хотя и
нуждается в дополнении другими критериями критики,
в учете изменчивости человеческой психики.
15 Voltaire. Diet. phil.//Voltaire. Oeuvres completes. Vol. 19.
Paris, 1879. P 475.
16 Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. С. 34,
75.
Б л о к М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973.
С. 47
212
Из французских просветителей на развитие истори-
ческой науки наибольшее влияние помимо Вольтера
оказал Монтескье. Перу 111. Монтескье (1689—1755)
принадлежит «Рассуждение о причинах величия и упад-
ка римлян» (1734 г.), «О духе законов» (1748 г.) и ряд
других произведений, автор которых проповедовал идеи
политической свободы и объявлял, что рабство противо-
речит человеческой природе. Он высоко ценил англий-
ский конституционализм и противопоставлял произволу
феодальных властителей принцип разделения законода-
тельной, исполнительной и судебной власти. Развивая
характерные для просветительской историографии
мысли о зависимости исторических событий от господ-
ствующих в обществе нравов и идей, Монтескье вы-
двинул интересные соображения о причинах величия
Рима. Они заключались в господствующих в период
подъема Рима гражданских добродетелях, готовности
жертвовать личными интересами для общества, в при-
сущем римлянам патриотизме. Утрата этих качеств
и лежала в основе упадка Рима.
Чрезвычайно плодотворным явилось то, что Монте-
скье не ограничился установлением изменений в идеоло-
гии и нравах, которые привели к печальным для Рима
последствиям. Он попытался объяснить самые причины
изменений в идеологии и нравах римского общества.
При этом обращалось внимание на то, что военные
успехи римлян, и в частности их победа над Карфаге-
ном, были связаны с наличием крепкого и многочислен-
ного сословия мелких земельных собственников, а раз-
витие земельного неравенства оказалось одной из при-
чин порчи нравов и деградации римлян 18 В том, что
названные соображения не случайны для Монтескье,
мы убедимся, напомнив его фразу: «...интерес является
величайшим монархом в мире». Очевидно, под интере-
сом понималась прежде всего экономическая заинтере-
сованность.
И все же необходимо констатировать, что в поисках
законов, определяющих исторические судьбы народов и
их политическую жизнь, Монтескье, как правило,
не доходил до социально-экономических условий. Обыч-
18 Историография античной истории/Под ред. В. Н. Ку-
зищина. М., 1980. С. 41—42.
но он вовсе отказывался от поиска материальных
условий, определяющих нравы и дух законов. А если
обращался к таким поискам, обнаруживал их вслед за
Боденом в природной среде обитания общества, и пре-
жде всего в климате. В зависимости от климата харак-
тер народов и их нравы существенно варьируются.
Законы, издаваемые государством, также должны исхо-
дить из специфических особенностей географической
среды, климата. Умеренный климат порождает крепких
и мужественных людей, жаркий — робких и малодуш-
ных. В климате чрезвычайно жарком тело совершенно
лишается силы, лень становится счастьем, и рабство
кажется более легким, чем усилия разума, необходимые,
чтобы управлять самим собой 19
Климатом Монтескье объяснял не только рабство, но
и приниженное положение женщин и многоженство в
одних странах, единобрачие — в других. Слишком жар-
кий, как и слишком холодный, климат обусловливал
появление деспотизма и неограниченной государствен-
ной власти. Умеренный климат обусловливал поли-
тическую свободу, ограниченную государственную
власть и республиканский строй. Власть климата,
считал Монтескье, сильнее всех властей. Вместе с тем
он отмечал, что различие государственных форм зави-
село также от размеров территории, плодородия почвы
и т. д. 20
Монтескье сильно преувеличивал роль климата:
государства, расположенные в одной и той же климати-
ческой зоне, имели различные политические устройства,
а государства, расположенные в разных климатических
зонах, не обязательно различались по основам полити-
ческого строя. Да и дифференциация людских харак-
теров не укладывалась в рубрики климатических зон.
Вьступая с критикой Монтескье, Вольтер отмечал,
что во всех уголках Земного шара, где живут люди,
они могут развивать свои умственные способности,
а в умеренном климате у людей нет преимуществ, по
19 Монтескье Ш. О духе законов или об отношениях, в кото-
рых законы должны находиться, к устройству каждого правления,
к нравам, климату, религии, торговле и т. д. Ч. 3. СПб., 1900. С. 228.
20 В ол г и н В. П. Развитие общественной мысли во Франции.
С. 44.
214
сравнению с другими климатическими зонами. Самое
убедительное возражение Вольтера против учения Мон-
тескье об определяющей роли климата заключалось в
том, что географическая среда не меняется, а обще-
ственный и политический строй меняется. Как же вели-
чиной постоянной можно объяснять изменение пере-
менных величин? 21
Противником теории климата выступил и К. Гель-
веций. Он считал, что эта теория освящает и оправды-
вает зло, объявляет его закономерным и необходимым.
Монтескье следовало, по мнению Гельвеция, определить
правильные и разумные принципы будущего строя,
вместо того чтобы объяснять неразумные принципы
прошлого22 В выступлении Гельвеция радикальные
рационалистические идеи просветительства противосто-
яли поискам закономерности общественной жизни, ха-
рактерным для того же просветительства. Так в поле-
мике Гельвеция и Монтескье проявилось противоречие,
которое было присуще идеологии, и в частности историо-
графии Просвещения.
На взглядах Франсуа-Мари-Аруэ Вольтера (1694—
1778) мы уже неоднократно останавливались, когда
характеризовали историографию Просвещения в целом.
Добавим, что в огромном литературном наследии
Вольтера (Полное собрание сочинений, изданное в
1877—1885 гг., насчитывает 52 тома, неполное собрание
писем — 107 томов) исторические произведения зани-
мают весьма почетное место. Вместе с другими к ним
относятся: «История Карла XII» (1731 г.), «Век
Людовика XIV» (1751 г.), «История Российской импе-
рии при Петре Великом» (1759 г.). Над «Опытом о духе
и нравах народов» Вольтер начал работать в середине
1740-х годов и с этого времени издавал его по частям.
В, 1768 г. опубликовал «Философию истории», которая
явилась введением к «Опыту». Окончательный же ва-
риант «Опыта» вышел в 1769 г.
Историей Петра Великого Вольтер заинтересовался
еще в начале 1730-х годов, когда писал своего
Voltaire. Diet. phil.//Voltaire. Oeuvres completes. En. 52.
Vols. Vd. 18. Paris, 1878. P 198—200.
22 В и п п e p P. Ю. Общественные учения и исторические тео-
рии XVIII и XIX. вв. Иваново-Вознесенск, 1925. С. 43.
215
«Карла XII»; мысль о написании истории Петра с тех
пор не покидала его. В 1737 г. он сообщал, что ему
хочется дать сокращенный пересказ не только «великих
деяний Карла», но и «плодотворных дел Петра», озна-
комить читателей с тем, «что сделал царь для блага
человечества»23 Для осуществления этого замысла
необходимы были документальные материалы. В 1740-е
годы Вольтер хлопотал о присылке таких материалов
из России. Но канцлер А. П. Бестужев-Рюмин был
против написания Вольтером задуманной им книги.
Пересылка материалов стала осуществляться лишь во
второй половине 1750-х годов, когда по ходатайству
влиятельного вельможи И. И. Шувалова Елизавета
Петровна официально поручила Вольтеру написать
книгу о своем отце. В 1759 г. «История Российской
империи при Петре Великом» была напечатана, а в
1760 г.— попала в руки русских читателей.
В связанном с работой над книгой письме И. И. Шу-
валову Вольтер писал о том, что «теперь хотят знать,
как росла нация, каково было народонаселение в начале
эпохи, о которой идет речь, и в настоящее время»,
какова была торговля изучаемой нации, «какие искус-
ства в самой стране и какие были заимствованы ею
извне и затем усовершенствованы, каковы были прибли-
зительно государственные доходы в прошлом и настоя-
щем, как возникли и развились морские силы; каково
было численное соотношение между дворянством и
духовенством и монахами и между ними и земледель-
цами и т. д.» 24 Как видим, Вольтер задумал написать
не биографию царя, а историю культуры народа. Неда-
ром книга получила наименование «История Россий-
ской империи при Петре Великом», а не «Петр
Великий».
Но решить поставленную перед собой задачу Воль-
тер не смог. У него было недостаточно знаний по исто-
рии русской культуры. Да и твердо усвоенная им кон-
цепция петровских реформ не вязалась с планом созда-
ния истории страны. Еще в «Карле XII» Вольтер
23 V о 1 t a i г е a Frederick. VII. 1737//Voltaire. Correspondence...
Vol. 4. Geneve, 1969. P. 320.
24 Voltaire, a J. Schouvalow. 24. VII. ]757//Voltaire. Cor-
respondence... Vol. 18. Oxford, 1971. P. 86.
216
утверждал, что ко времени Петра Великого Россия была
менее цивилизована, чем Мексика в момент открытия
ее европейцами. Один человек (Петр I) изменил строй
самого большого государства 25 И через 28 лет, когда
писалась «История Российской империи», автор оста-
вался при убеждении, что царь один преобразовал
страну, превратив свой народ в «настоящих людей» 26
В примечаниях на книгу Вольтера М. В. Ломоносов
отметил немало фактических ошибок в изображении
допетровской Руси, как бы сотканной из одних недостат-
ков. В этом не следует усматривать нарочитое стрем-
ление Вольтера унизить Россию. Главную роль играла
тенденция изобразить Петра Великого творцом всего
лучшего, что было в стране. Петр и для других просве-
тителей был образцом монарха-реформатора. Призывая
установить новый, справедливый и разумный строй,
просветители неоднократно ставили его в пример госу-
дарям. Так, Мабли советовал герцогу Пармскому (для
которого написал «Трактат об изучении истории»), по-
добно Петру Великому, стремиться к созданию «новой
нации». И для Вольтера царствование Петра было
важно прежде всего как назидание государям, которые
согласились бы стать проводниками проповедуемой им
разумной политики. Таким образом, с одной стороны,
Вольтер стремился отказаться от традиционной истории
государей и перейти к истории цивилизаций, а с другой —
ему нужно показать именно великие дела образцового
государя. В своих исторических трудах он выдвигал на
авансцену не народ и его культуру, а государя и его
роль в изменении культуры.
Заказчики «Истории Российской империи» упрекали
Вольтера за недостаточно возвышенный стиль при опи-
сании царской особы. Французский просветитель отве-
чал, что у хорошего писателя не должно появляться
подобных выражений: «Его священное императорское
величество соизволил принять лекарство». Превозно-
сить через край всегда опасно, а прятать факты исто-
рику нельзя; исказив один факт, подорвешь значение
25 Voltaire. Histoire de Charles Xll//Voltaire. Oeuvres com-
pletes. Vol. 16. P. 157, 164.
26 Ш м у p л о E. Ф. Вольтер и его книга о Петре Великом. Пра-
га, 1929. С. 48.
217
остальных. Отстаивая свой стиль и свою подачу мате-
риала, Вольтер так же, как оплачивавшие его труд
мехами и медалями сановные заказчики, оценивал
Петра Великого как единоличного творца новой Рос-
сии. Он декларировал, что в результате реформ Петра
процветали искусства и знания и даже «народилась
новая нация». А ответа на основной вопрос, каковы
были предпосылки петровских реформ, каковы были ис-
торические условия народной жизни, их вызвавшие,
почему реформы были проведены именно так, а не иначе,
Вольтер не дал 27
К числу «просвещенных монархов» Вольтер относил
наряду с Фридрихом II и Екатерину II, которую назвал
своей истинной героиней 28 Но жизнь доказала иллю-
зорность этих надежд. Так возник вопрос, что делать,
если не найдется монарха, устанавливающего разумный
и гуманный принцип правления? «Следует думать,—
отвечал он в «философском словаре»,— что все госу-
дарства, которые не испытывают этот принцип, испы-
тывают революцию». В. П. Волгин справедливо считал
это высказывание свидетельством отхода умудренного
опытом Вольтера от политических иллюзий. Исследо-
ватель обратил внимание, что эволюция политических
взглядов великого просветителя отразилась и на эволю-
ции его исторических воззрений По мере того, как
надежды Вольтера на «просвещенных монархов» осла-
бевали, всемогущество выдающегося политического
деятеля в истории тоже переставало играть прежнюю
роль, и свобода воли все больше уступала в его истори-
ческих воззрениях детерминизму. Именно к позднему
периоду творчества Вольтера относятся приведенные
выше слова о невозможности беспричинных действий
и сопоставление исторической деятельности людей с за-
кон )м тяготения. «Каждое событие в настоящем рожда-
ется из прошлого и является отцом будущего»^0
В области исторической науки Вольтер, несомненно,
27 Там же. С. 97
28 Voltaire a Frederick II, 31 .X. 1769//Voltaire. Correspon-
dence... Vol. 35. Oxford, 1974. P. 314.
29 В ол г и н В. П. Развитие общественной мысли во Франции.
С. 30.
30 Voltaire. Diet. phiL//Voltaire. Oeuvres completes. Vol. 19.
Paris, 1879. P. 296.
218
прокладывал новые пути. Это заметил еще А. С. Пуш-
кин: «Если первенство чего-нибудь да стоит, то вспом-
ните, что Вольтер первый пошел по новой дороге и внес
светильник философии в темные архивы истории»31
Учитывая развитие Вольтером критики исторических
источников, его методы отбора исторических фактов,
постановку задач написания истории культуры, понима-
ние всемирной истории не как истории избранных
народов и «всемирных монархий», нельзя не согла-
ситься с Пушкиным.
Все жанры хороши, кроме скучного, считал Вольтер;
самому ему «скучный жанр» никак не был присущ.
Жан-Жак Руссо говорил о своем желании «научить-
ся писать изящно и стараться подражать прекрасному
слогу этого автора». Вольтер в яркой и увлекатель-
ной форме выступал в той отрасли литературы, где
«люди привыкли», по словам Кондорсэ, «видеть скуку,
неразлучную с исторической верностью» 32
Одним из последователей Вольтера и Монтескье
был английский историк Эдуард Гиббон (1737—1794).
Его перу принадлежит семитомная «История упадка и
разрушения Римской империи», охватывающая обшир-
ный период от II в. н. э., когда владычество Рима
охватывало «лучшую часть земного шара и самую ци-
вилизованную часть человеческого рода», до 1453 г.,
когда турки взяли Константинополь и положили конец
существованию Византийского государства — наслед-
ника Римской империи.
Гиббон не ограничивался рассказом о смене прави-
телей, войнах, которые они вели, о внутренних потря-
сениях и законодательстве. В соответствии с програм-
мой исторических исследований, намеченной Вольтером,
он повествовал о нравах римлян, идеях, которые их
одушевляли на протяжении разных этапов более чем
тысячелетней истории, о военной системе и положении
финансов, обычаях и праве, торговле и земледелии,
философии и религии. Анализируя подъем и падение го-
сударств, автор интересовался не только военными по-
бедами и поражениями, но и «внутренними тайными
31 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М.; Л., 1951.
С. 95.
32 Кондорсэ Ж. Жизнь Вольтера. СПб., 1882. С. 84.
219
причинами благоденствия или нищеты, который втихо-
молку уничтожают и без шума расшатывают суще-
ствование и благосостояние общества» 33
Уже в периоде «всеобщего благосостояния» во II в.
Гиббон обнаруживал «зачатки упадка и разложения».
В продолжительном состоянии мира, при котором
испарялся воинственный дух и угасал «дух гения», усма-
тривался действовавший постепенно «тайный яд». Так
было с римлянами. А у жителей европейских владе-
ний Рима, по-прежнему отличавшихся личным муже-
ством, исчезало «общественное мужество», которое пи-
тается «любовью к независимости» и чувством «на-
циональной чести», «общей опасности» и привычкой
повелевать 34 Привычка же к рабскому подчинению не
позволяет достигнуть настоящего величия. Для величия
народа нужна свобода.
Суммируя причины постепенного упадка Рима —
Византии, Гиббон показывал коварную политику цеза-
рей и бесчинства военного деспотизма, возникновение
и введение христианства и деятельность сект, основа-
ние Константинополя и раздробление монархии. Он
останавливался, конечно, на вторжении варваров, на
арабских завоеваниях и на окончательных ударах
турок35 Но даже говоря о вражеских нашествиях
и завоеваниях, историк старался выяснить особенности
нравов, обычаев, мнений и идей, господствующих у вою-
ющих сторон, чтобы вскрыть внутренние причины побед
и поражений. В отличие от своих предшественников,
он основывался на изучении народных обычаев, а не
объяснял военные успехи или поражения искусством
великих личностей. Несмотря на то, что Гиббон не
смог определить социально-экономических условий хода
исторического развития, мы не можем не воздать долж-
ное глубине его анализа.
Мы уже останавливались на объяснениях причин па-
дения Византии. В XVI в. вместо благочестивого
утверждения о карах божиих за прегрешения жителей
Восточно-Римской империи на первый план выдвига-
33 Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской импе-
рии: В 7 ч. Ч. 1. М., 1889. С. VIII.
34 Там же. С. 77.
35 Там же. Т. VII. М., 1886. С. 510.
220
лись неразумные политические меры правителей Визан-
тии, неумение последних опереться на «воинников», а
также мудрость турецких правителей и другие причины,
в общем сводившиеся к политике правителей и высшей
знати. Гиббон пошел гораздо дальше, проводя в боль-
шом конкретно-историческом труде идеи эпохи Просве-
щения 36 В полном соответствии с вольтерианскими
взглядами на религию Гиббон связывал упадок Рима
и Византии с враждебным отношением христианства
к культуре и просвещению с тем, что смирение, пропо-
ведуемое христианством, убивало гражданские чувства,
некогда способствовавшие созданию могущественного
древнеримского государства.
В Англии в XVIII в. социальные противоречия не
были столь заострены, а существующие порядки не
представлялись просветителям столь неразумными и
противоестественными. Поэтому идея отрицания в Ан-
глии и в применении к английской истории не выступала
так резко, как во Франции.
В этом мы легко убедимся, обратившись к вось-
митомной «Истории Англии от вторжения Юлия Цезаря
до революции 1688 г.» философа Давида Юма
(1711 —1776), оставившего свой след, в частности и в
историографии. Удовлетворенный политическими сво-
бодами и конституционным строем Англии и отрица-
тельно относившийся к английской революции, Юм ре-
шительно выступал против радикализма в политике
и истории. Основным знаком, управляющим человече-
ской жизнью, являлась, с его точки зрения, привычка.
Только привычки образуют наши нравы, а нравы обра-
зуют общественную жизнь и общественное устройство.
Чтобы изменить данное устройство, нужно изменить
нравы и привычки. Но привычки устанавливаются по-
степенно и только постепенно могут быть изменены.
Кто не понимает природы привычки, кто не принимает
в расчет этой силы, тот не способен понимать исто-
рию. Каждое «внезапное просвещение», каждая внезап-
ная перемена в государстве есть нечто противоестес-
твенное.
36 Г Л. Курбатов пишет, что идея о тысячелетнем упадке Рим-
ской империи прочно вошла в историографию. Популярность книги
Гиббона этому способствовала (Курбатов Г Л. История Визан-
тии. Л., 1975. С. 40).
221
Вследствие того, что критицизм у Юма и других
английских историков-просветителей не проявлялся
столь отчетливо, как у Вольтера, противоречие между
идеей отрицания многовекового прошлого и идеей зако-
номерности истории не выступало у них так резко, как
у французов.
Базируя свои исторические представления на тезисе
о постепенности, отрицая возможность внезапного и
единовременного перехода от безгосударственного к го-
сударственному состоянию, Юм пересмотрел тезис об
общественном договоре. Власть верховного главы сна-
чала могла проявляться только по отдельным частным
поводам. Люди стали замечать полезность этих прояв-
лений. Так, постепенно родилось основанное на привыч-
ке сочувствие народа власти 37 В вопросе о происхож-
дении государства Юм высказал здравые мысли, отка-
завшись от тезиса об одноактном и внезапно заклю-
чаемом общественном договоре.
В соответствии с идеями французских просветите-
лей философ усматривал причины исторических собы-
тий в мнениях, нравах, обычаях. Но убежденный, что
эти факторы изменяются постепенно и медленно, Юм
дал в «Истории Англии» лишь четыре экскурса о нра-
вах, государственном строе и законах в различные
времена. Влиянию торговли, географическому положе-
нию страны он вовсе не придавал значения 38 В поисках
причин исторических событий Юм вернулся к психоло-
гическим характеристикам и индивидуальным целям
правителей. Для него история индивидуалистична. Она
распадается на единичные действия единичных героев.
Причины происходивших событий философ искал в лич-
ной психологии, характере, талантах и ошибках прави-
телей, в целях, которые они перед собой ставят и осу-
ществляют. Таким образом, в методологическом отно-
шении Юм делал шаг назад от Вольтера и просветите-
лей к гуманистам.
Нельзя забывать, что в соответствии с духом эпохи
Просвещения Юм выступал против суеверий и религи-
37 Л уч и ц к и й И. В. Адам Фегюсон//Киевские университет-
ские известия. 1868. № 10. С. 19.
38 F u 11 е г Е. Geschichte der neueren Historiografie. Miinchen;
Berlin. 1911. S. 365, 367.
222
озного фанатизма. Вольтер высоко ценил за это труды
английского философа и историка. Но борьбу с религи-
озным фанатизмом Юм направлял и против революции.
По его мнению, смута, называемая английской револю-
цией, была вызвана «богословской ненавистью», рели-
гиозным фанатизмом, лицемерием и глупостью 39
Отмечая больший консерватизм англичанина Юма
в сравнении с французом Вольтером, мы должны отме-
тить, что имелись философско-исторические проблемы,
которые решались в Англии глубже и основательнее,
чем во Франции. Среди них следует назвать проблему
закономерного исторического прогресса. В этом отно-
шении полезно сопоставить мысли Тюрго с мыслями
великого мыслителя Англии Адама Смита (1723—1790).
Развивая тезисы, выдвинутые еще в античную эпоху 40,
Тюрго говорил о следующих ступенях хозяйственной
деятельности человека: сначала собирание произвольно
произрастающих плодов и охота; затем приручение
быков, баранов, лошадей, лам и установление ското-
водства; и наконец, переход к земледелию. На пасту-
шеско-скотоводческой стадии люди стали более бога-
тыми, чем на охотничьей, стали проникаться «духом
собственности». На этой стадии побежденные в войнах
«подвергались участи животных и становились рабами».
На земледельческой стадии полученный сверх необхо-
димого продукт позволил выделиться горожанам, тор-
говцам, ученым. Развилось разделение профессий и не-
равенство между людьми; зарождалось «более глубокое
изучение идеи государства» 41
В вышедшем в 1776 г «Исследовании о природе и
причинах богатства народов» Адам Смит писал: «Ве-
личайший прогресс в развитии производительной силы
труда и значительная доля искусства, умения и сообра-
зительности, с какими он направляется и прилагается,
явились, по-видимому, следствием разделения труда» 42
Если Тюрго усматривал прогресс лишь в смене заня-
тий людей, и лишь на ранних ступенях истории челове-
39 Кос м и нс к и й Е. А. Историография средних веков: V в.—
середина XIX в. Лекции. М., 1963. С. 242.
40 См. с. 43 настоящей книги.
41 Тюрго А. Р. Избр. филос. произв. С. 80—85.
42 С м и т А. Исследование о природе и причинах богатства
народов. Т. 1. М.; Л., 1935. С. 9.
223
честна, то Смит пошел значительно дальше и обнаружил
такие черты экономического прогресса, которые харак-
терны для развития человеческого общества и в новей-
шее время.
Из немецких ученых второй половины XVIII в.
следует назвать И. Г Гердера (1744—1803), который
занимался проблемами развития в природе и обществе.
В главном своем ученом трактате «Идеи в философии
истории человечества» Гердер писал, что природа
находится в состоянии развития от низших ступеней
к высшим: от камня к кристаллу, от кристалла к метал-
лу, от металлов к растениям, от растений к животным
и от животных к человеку. А заметно ли продвижение
вперед в истории человеческого общества? На первый
взгляд, кажется, что культура не становится со време-
нем совершеннее. И многие люди полагали, что в при-
роде все полнится всемогуществом и благою мудростью,
а «на ярмарке человеческих начинаний они видели лишь
борьбу бессмысленных страстей и разрушительных
искусств». Гердер не соглашался с этими людьми:
«Если есть Бог в природе, то есть он и в истории, ибо
человек — часть творения, и, предаваясь своим диким
страстям, он должен все же следовать законам, не
менее прекрасным и превосходным, чем те, по которым
движутся все небесные и земные тела».
Историю Гердер понимал как единую цепь поступа-
тельного движения. Исходя из подобного понимания,
он пытался создать всеобъемлющую философскую кар-
тину развития человечества — картину всемирной исто-
рии. Гердер говорил о юном времени с детским восприя-
тием, которое ясно выступает в «Илиаде» и в творче-
стве Эсхила, Софокла и Платона. Он писал о трех воз-
растах языка: возрасте поэтическом, возрасте прозаи-
ческом и возрасте философском. Человеческий разум со-
зд<ет из многого единое и из беспорядка — порядок.
Вникая в суть человеческой истории, мы познаем ос-
новное ее содержание. Оно заключается в развитии
«гуманного духа», т. е. «разума и справедливости во
всех классах, во всех занятиях людей». Именно в раз-
витии «гуманного духа» Гердер видел исторический
прогресс. Человек заключает в себе семена бессмертия.
В настоящее время он еще подобен ребенку: делает
первые шаги на пути к бессмертию. Но глава, где об
224 I
этом говорится, названа так: «Нынешнее состояние
человека, по всей вероятности, звено, соединяющее два
мира» 43
Для понимания Гердеровой концепции «больших за-
конов», лежащих в основе движения природы и обще-
ства, необходимо учитывать, что он воспринимает это
движение не как естественную эволюцию, в ходе кото-
рой высшие формы самопроизвольно выходят из низ-
ших, а как восходящий ряд божественных творений,
как порядок создания Богом сначала неживой природы,
затем растущих организмов (растений), затем чувствую-
щих животных, затем мыслящего человека и, наконец,
мировой души.
Этот порядок напоминает библейскую легенду о со-
творении мира. В отличие от Вольтера, Гердер отводил
божественному промыслу значительную роль. А произ-
вольным действиям великой исторической личности
он не оставлял столь большого места, как Вольтер.
Гердер писал о разнообразии задатков не только
отдельных людей, но и целых наций. Каждый народ
имеет свою самобытную и своеобразную внутреннюю
жизнь, быт и историю. Это своеобразие не служит
помехой постепенному утверждению единого мирового
порядка. Но внимание к национальным особенностям
народов, и в частности к фольклору, пустило затем
глубокие корни в романтический период развития исто-
риографии, о котором речь у нас пойдет дальше44
43 Гердер И. Г Идеи в философии истории человечества. М.,
1977. С. 134—135, 426—428, 441—442, 445, 447.
44 Г ай м Р. Гердер, его жизнь и сочинения. Т. I. М., 1888. С. 174.
8 А. Л. Шапиро 225
к rimn.-r 1.1
Лекция 13
ДВОРЯНСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в.
.Во второй половине XVIII в. в России шел процесс
вызревания капиталистического уклада в недрах гос-
подствовавшей феодально-крепостнической формации.
Но крепостники не сдавали позиций: формы крепостного
права распространялись на новые территории, а методы
крепостной эксплуатации во многих поместьях ужесто-
чались. При подобных обстоятельствах имели место кре-
стьянские восстания, войны, заставившие трепетать
представителей господствующего класса, несмотря на
то, что государство имело такой военно-бюрократиче-
ский аппарат, каким еще никогда не обладало.
Самодержавие во второй половине XVI11 в. приобрело
черты «просвещенного абсолютизма» и готово было про-
водить меры, стимулирующие буржуазное развитие,
если они не задевали классовые интересы и прерогативы
дворян. К числу* подобных мер относились законы о
большей свободе промышленной деятельности, секуля-
ризации монастырских земель, превращение основной
массы занимавших эти земли крестьян в государствен-
ных, меры по распространению просвещения, приобще-
ние к научным знаниям лиц недворянского происхожде-
ния.
За 40 лет, прошедших с 1761 по 1800 г., в России
было издано свыше 7800 книг, т. е. в 5 раз больше, чем
за предыдущие 60 лет; выходило 110 периодических
журналов, тогда как в 1703—1760 гг. их насчитыва-
лось всего 9 1 Стремительный рост книгоиздатель-
ского дела нельзя, конечно, объяснять только прави-
тельственной политикой. Решающую роль тут сыграло
увеличение в стране числа писателей, переводчиков и
читателей. Но игнорировать «просвещенный абсолю-
тизм» также не следует.
Среди оригинальных и переводных книг мы встре-
1 Здобнов Н. В. История русской библиографии до начала
XX в. М., 1955. С. 46; Дербов Л. А. Общественно-политические
взгляды Н. И. Новикова. Саратов, 1974. С. 38.
226
чаем немила nvivpnivvnnA -----
1770 гг. начала, наконец, печататься «История Россий-
ская» В. Н. Татищева и «История Российская от древ-
нейших времен» М. М. Щербатова, была опубликована
«Древняя Российская история» М. В. Ломоносова.
Вышли в свет «История» Геродота в переводе А. А. Нар-
това и «Известия византийских историков, объясняю-
щие российскую историю», собранные и переведенные
И. Штриттером, «Летопись Несторова», подготовленная
к печати И. С. Барковым, и многие другие исторические
и источниковедческие труды. Еще больше исторической
литературы было издано в 1779—1789 годы, названные
В. О. Ключевским «новиковским десятилетием». В своей
историографической справке об историках того времени
С. Л. Пештич заметил, что вопросы русской истории
изучались в Москве и Петербурге, Оренбурге и Архан-
гельске, Казани и Астрахани, в Сибири и на Украине
учеными и писателями гражданского, военного и духов-
ного звания. С. Л. Пештич говорил о тысячах различ-
ных людей — историков и неисториков, писавших, пере-
водивших и издававших произведения исторического
характера (точнее говорить не о тысячах, а о сотнях) 2.
Следует отметить общий рост числа лиц недворян-
ского происхождения в среде ученых, писателей, пере-
водчиков и просто образованных людей. В петербург-
ской гимназии при Академии наук в 1751 —1765 гг.
обучалось 590 человек. Из них дворян было всего 80
(да и то преимущественно беспоместных). В Москов-
ском университете в 1760-е годы подавляющее большин-
ство студентов тоже было разночинцами (детьми
солдат, канцелярских служащих, церковнослужителей,
учителей и редко — крестьян) 3 В книге М. М. Штранге
приложен список важнейших сочинений и переводов,
опубликованных представителями разночинной интел-
лигенции в 1750—70-е годы. Список насчитывает сотни
произведений, принадлежащих 62 авторам. И в после-
дующие годы роль, которую разночинная интеллиген-
ция играла в литературном труде, не стала меньшей.
2 Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. III. Л.,
1971. С. 77 и сл.
3 Штранге М. М. Демократическая интеллигенция в России
в XVIII в. М., 1965. С. 32, ,184.
8* 227
По своему идейному содержанию издаваемая в Рос-
сии литература была далеко не однородной: вместе
с дворянско-крепостническими идеями, нередко прикры-
вавшимися просветительской фразеологией, все чаще
выступали действительно просветительские идеи, враж-
дебные или во всяком случае расходившиеся с кре-
постнической идеологией. Наконец, благодаря сочине-
ниям А. Н. Радищева впервые зарождается русская
революционная идеология. Это размежевание мы на-
блюдаем и в историографии.
Применительно ко второй половине XVIII в. прихо-
дится особо говорить о дворянской просветительной
и революционной исторической мысли. М. М. Щербатов
и И. Н. Болтин были самыми крупными представи-
телями русской дворянской историографии данного пе-
риода. Они являлись поборниками дворянских прав
и привилегий, хотя дух критицизма им не был чужд.
Князь Михаил Михайлович Щербатов (1733—
1790) — аристократ по происхождению, общественному
положению и, что особенно важно, по убеждениям.
Это сказывалось на его публицистических и истори-
ческих работах. Подобно другим представителям
знатных дворянских фамилий, Щербатов в тринад-
цатилетнем возрасте был определен в гвардию, но
сразу после издания в 1762 г. «Манифеста о воль-
ности дворянской» оставил военную службу. В 1767 г.
была собрана Екатерининская комиссия для составле-
ния нового уложения. Щербатов стал ее депутатом от
ярославского дворянства. В Комиссии он выступал за
развитие дворянского самоуправления и дворянского
сословного суда, за замкнутость высшего сословия и
против петровской «Табели о рангах», открывавшей
доступ в дворянство недворянам. С особой страстью
и красноречием Щербатов обрушивался на депутатов
Комиссии, которые ставили вопрос о тяжелом положе-
нии крепостных крестьян и о необходимости хоть как-то
ограничить крестьянские повинности 4
И за пределами Екатерининской комиссии Щербатов
выступал против любой попытки ограничения крепост-
нической эксплуатации и предоставления крестьянам
4 Федосов И. А. Из истории русской общественной мысли
XVIII столетия: М. М. Щербатов. М., 1967. С. 27—32.
228
права собственности на землю. Он ссылался на iu, чю
в результате подобных мер дворянство, «достойное ве-
личайших похвал и восхищений», будет «низвергнуто
в бедность» и вся страна представит собой «картину
недородов, возмущений, убийств и прочего» 5
Несмотря на то, что Щербатов был одно время пре-
зидентом Камер-коллегии, ведавшей денежными дохо-
дами государства, а затем сенатором, он не стал побор-
ником екатерининских порядков. Губернская реформа
1775 г. дала, по его мнению, слишком большую «деспо-
тическую» власть губернаторам и генерал-губернаторам
и слишком малую — губернским предводителям дворян-
ства, а привилегии, предоставленные дворянам Жало-
ванной грамотой 1785 г., он считал недостаточными.
Щербатов осуждал и «великую власть генерал-проку-
рора» Сената, и приведение самого Сената «почти в
ничтожное состояние»6 Основной пафос критики
существовавших в России порядков Щербатов в 1780-х
годах направил против усиления абсолютистско-
бюрократических тенденций, столь резко проявившихся
после Крестьянской войны 1773—1775 гг. В относящей-
ся к 1780-м годам брошюре «О повреждении нравов
в России» Щербатов клеймил массовые злоупотребле-
ния властей, беззаконие и произвол, взяточничество
и казнокрадство, фаворитизм и угодничество по отно-
шению «к государю и вельможам» и другие «прелести»
абсолютистско-бюрократического строя. И. А. Федосов
заметил, что брошюра «О повреждении нравов» напо-
минает некоторые страницы знаменитого произведения
Радищева и новиковского журнала «Трутень», хотя
«произведение Щербатова имело совершенно другое
классовое содержание» 7 Критикуя политику и амо-
ральность правящей верхушки, Щербатов оставался на
тех же классовых позициях, что и критикуемое им
правительство. Князю чужды не только революционные
воззрения А. Н. Радищева, но и просветительские
идеи Н. И. Новикова. И тем не менее критика его
5 Белявский М. Т. Крестьянский вопрос в России накануне
восстания Е. И. Пугачева. М., 1966. С. 298.
6 Щербатов М. М. Оправдание моих мыслей//Щерба-
тов М. М. Соч. Т. II. СПб., 1898. С. 256 -258.
7 Федосов И. А. Из истории русской общественной мысли
XVIII столетия. С. 42.
229
сыграла положительную роль в истории русской осво-
бодительной мысли. Через много десятилетий после на-
писания брошюра «О повреждении нравов в России»
была напечатана А. И. Герценом в его вольной типо-
графии.
М. М. Щербатов различал четыре формы государ-
ственного устройства: монархическое, аристократиче-
ское, демократическое, или народное, и «самовласт-
ное, или деспотическое». В отличие от знаменитой
классификации Аристотеля, в которой истинная форма
народоправства — полития противопоставлялась его
ложной форме — демократии, Щербатов объявлял лю-
бую форму народоправства ложной формой правления.
Он не находил разумной альтернативы демократии,
а саму демократию считал строем, при котором народ
использует власть для уклонения от необходимых по-
винностей, гонит людей справедливых и возвышает
людей пронырливых 8
В противоположность демократии аристократиче-
ское правление характеризуется тем, что государствен-
ные дела вершатся «по здравому рассуждению разум-
нейших людей», войском командуют искуснейшие и
храбрейшие, законы не переменчивы, «пронырство» не
имеет силы, юношество воспитывается в добродетели
и благородном честолюбии. Но, отмечая преимущества
(главным образом мнимые) аристократического прав-
ления, Щербатов говорил и о его пороках: отдельные
вельможи преследуют личные выгоды в ущерб государ-
ственным интересам и даже интересам многих знатных
домов. Вредные законы с трудом отменяются, если они
выгодны кому-либо из власть имущих. Дела рассма-
триваются медленно, и «тихость в разсуждениях и ис-
полнении» может стать опасною в военное время. Щер-
батов даже признавал, что народ «нигде столь не
несчастлив», как при аристократическом правлении 9
Как видим, аристократическая республика не нахо-
дила сочувствия у Щербатова. Но монархия, в которой
государь опирается на родовитую знать и с ней посто-
янно советуется, признавалась лучшим политическим
строем. Добропорядочная монархия должна «иметь
8 Щербатов М. М. Соч. Т. I. СПб., 1898. С. 341—343.
9 Там же. С. 338—341.
230
свои основательные законы и сохранять все. установ-
ленные». К сожалению, цари склонны к честолюбию
и другим страстям, а под влиянием «адского чудо-
вища», имя которому — лесть придворных, монархия
легко превращается в самовластье. К самовластью
Щербатов относился с нескрываемой антипатией. Он
даже сомневался, что его можно именовать формой
правления, «понеже сие есть мучительство, в котором
нет иных законов и иных правил, окромя безумных свое-
нравий деспота». Если в монархии государь существует
для народа, то при самовластном правлении «народ
является быть сделан для государя» 10 11 В. Н. Тати-
щев не различал самодержавство и самовластье. А во
времена Щербатова начинали вкладывать разное со-
держание в эти два термина. В частности, Щербатов
считал, что самовластье — монархия, которая характе-
ризуется пренебрежением к законам и законности.
Критическое отношение к самовластью нашло свое вы-
ражение не только в публицистических, но и в истори-
ческих‘его произведениях.
Работу над основным трудом своей жизни — «Исто-
рией Российской от древнейших времен» Щербатов
начал во второй половине 1760-х годов и не прекращал
до конца своей жизни. Труд был доведен до начала
царствования Михаила Романова. Следуя за просвети-
телями, Щербатов полагал, что историческая личность
не может действовать по своей прихоти и поступки
людей обусловлены определенными причинами. В пре-
дисловии к «Истории Российской» он вслед за Юмом
говорил: «Наука притчин есть приключающая наиболее
удовольствия разуму». Стараясь понять и объяснить,
почему произошли события, историк должен доходить
«до тайных пружин и до притчин сокровенных», а его
труд будет тем совершеннее, чем более полную и далеко
уходящую цепь причин он представит читателю 11
Историки XVI—XVII вв. Татищев и Ломоносов тоже
не ограничивались констатацией фактов, стремясь вы-
яснить их причины. Но при этом они сводили свои
объяснения к мотивам, вытекающим из психологиче-
10 Там же. С. 387-389.
11 Щербатов М. М. История Российская от древнейших вре-
мен. Т. I—II. СПб., 1901. С. 26—27.
231
ских особенностей исторической личности. Щербатов
же был убежден, что историческая личность действует
под влиянием господствующих мыслей и идей, под
воздействием распространенных нравов и обычаев.
Поэтому он счел необходимым перебить повествование
о последовательно сменяющих друг друга князьях спе-
циальным «рассмотрением о состоянии России, ее зако-
нов, обычаев и правлений». Это «рассмотрение»,
правда, появилось в «Истории» Щербатова только один
раз, после рассказа о Юрии Долгоруком. Оно к тому
же бедно по содержанию и не включает анализа дей-
ствовавшего законодательства и общественного
быта 12 Но этот первый и несовершенный опыт ока-
зался весьма плодотворным. Следуя примеру Щерба-
това, Карамзин и Соловьев впоследствии стали вклю-
чать в каждый раздел своих трудов по русской истории
очерк внутреннего состояния страны.
Интерес к господствующим нравам и обычаям по-
будил М. М. Щербатова остановиться на особенностях
престолонаследия в роду киевского князя Ярослава.
Автор «Истории Российской» был первым историком,
поставившим вопрос, почему в качестве наследников
киевских князей выступали не их сыновья, а братья.
Щербатов называл такой порядок странным и давал ему
разные объяснения. То он говорит, что молодые сыновья
умерших князей добровольно отдавали стол дяде, так
как боялись, что их не будут поддерживать горожане;
то он говорит, что горожане сами отдавали предпочте-
ние более зрелому и способному возглавить борьбу
с внешним врагом брату умершего князя и не прини-
мали его молодого и неопытного сына. Позднее С. М. Со-
ловьев объяснял порядок наследования столов в Киев-
ском государстве остатками родового быта. Сопоставле-
ние объяснений Щербатова и Соловьева ясно вскрывает
особенности исторического мышления автора XVIII в.,
который исходил из критерия здравого смысла своего
времени и не предполагал, что сам правый смысл в
древности мог быть иным.
Говоря о разделении русской земли между детьми
Ярослава, Щербатов смягчал вывод о его печальных
12 Заметим, что Юм тоже включил в свою «Историю Англии»
только четыре очерка о внутреннем состоянии страны.
232
последствиях. Он замечал, что, разделив землю, Яро-
слав все же «препоручил» высшую власть одному
старшему сыну. Более пагубную роль, чем раздробление
Руси на отдельные княжества, имело, по Щербатову,
своеволие городов. Ослабление и злоключения Руси в
послеярославово время объяснялись не столько «стран-
ными» обычаями престолонаследия, сколько обычаями
избрания и замены князей по воле городов.
Отметим, что историк, пользуясь термином «разоре-
ние» для характеристики периода раздробленности
XII—XIII вв., не столь решительно осуждал раздроб-
ленность, как Татищев и Ломоносов. «Хотя и видели
мы, что каждый из владеющих в России князей особ-
ливо свое княжение правил, однако во всем том, что
касалось до общего блага и великой важности было,
в том они все с общего согласия поступали». В. Н. Та-
тищев писал, что в период раздробленности «беспут-
ство» младших князей порождало междоусобицы и кро-
вопролития и привело к угасанию самодержавства.
Монгольское иго, захваты русских земель Литвой,
уничтожение власти великих князей в Новгороде, Пско-
ве, Полоцке и другие бедствия были следствием «бес-
путства» младших князей и «беспорядочной аристокра-
тии», учиненной в период раздробленности. Нетрудно
заметить, насколько далеко Щербатов отошел от Тати-
щева, нетрудно догадаться, что в основе расхождений
лежали аристократические симпатии Щербатова.
Интересно, что, анализируя причины победы татар
и установления монгольского ига, Щербатов вовсе за-
бывал упомянуть о политических смутах и разорении
страны, хотя в сдержанной форме называл их в пред-
шествующем изложении. В числе причин монгольского
завоевания у него фигурировали неоднородность рус-
ского войска, «сочиненного из народа всякого состоя-
ния», разнобой в вооружении русских воинов и мораль-
ный дух народа, подавленного землетрясениями, за-
тмениями солнца и появлением комет. Принимаемые
за чудесные предзнаменования, эти явления природы
«в крайнюю робость сии непросвещенные народы
привели». Обращаясь к господствующим мнениям и
нравам, Щербатов упоминал о «духе неумеренные на-
божности», вселившемся в сердца князей российских,
и о монахах, «вкрадшихся в мирское правление» и
233
прогнавших твердость и великодумие, столь необходи-
мые военным людям и военачальникам 13 14
Щербатовская трактовка причин монгольского ига
менее основательна, чем тезис Татищева и Ломоносова
(о решающей роли раздробленности). Но она интересна
для нас тем, что показывает, как в сознании Щерба-
това преломлялся тезис просветителей о господствую-
щей роли нравов и мнений в истории человечества. Она
раскрывает также особенности щербатовского понима-
ния исторической роли самодержавия. В представле-
ниях Щербатова самодержавие не являлось решающей
силой, укрепление которой есть корень процветания
России, а ослабление — корень упадка. Необходимость
постоянной опоры государя на совет знатнейших
получило обоснование в характеристике Дмитрия Дон-
ского. Причины его выдающихся успехов Щербатов
видел именно в том, что князь слушал советы боярства.
Сочувствие боярам и вельможам явственно проступало
и на страницах, посвященных жестокому правлению
Ивана Грозного, или, точнее, периоду опричного
террора.
До петровского времени Щербатову не удалось
довести свою «Историю». Но к характеристике Петра
и его преобразований он обращался в ряде других
произведений. Эта характеристика не была однознач-
ной. Уже в 1760-е годы Щербатов был далек от оценки,
которую Петру Великому давал Ломоносов, и от про-
славления всего, что царь сделал. В Екатерининской ко-
миссии, как мы видели, он выступал с критикой петров-
ской «Табели о рангах». В 1780-е годы Щербатов напи-
сал небольшой очерк «Рассмотрение о пороках и само-
властии Петра Великого» В среде высшего
дворянства в это время нередко порицали Петра за
радикализм, деспотизм и особенно за служебные тяго-
ты, которые тот взвалил на благородное сословие.
Так, для статс-дамы Е. Р. Дашковой Петр был «блестя-
щим деспотом, пожертвовавшим полезными учрежде-
ниями, законами и привилегиями своих подданных ради
13 Щербатов М. М. История Российская... С. 682.
14 ЩербатрвМ. М. Соч. Т. II. С. 23—51.— Судя по тому, что
в «Рассмотрении» упомянуто открытие памятника Петру I (Мед-
ного всадника), это произведение написано не ранее 1782 г.
234
честолюбивого стремления все заменить новым»
«Записки» Дашковой относились ко времени более
позднему, чем «Рассмотрение» Щербатова, но выска-
занные ею суждения были уже распространены в
1780-х годах. Щербатов не соглашался с «хулителями
великого монарха», и в частности с их утверждением,
что все сделанное Петром можно было сделать в тече-
ние более длительного времени, но зато без само-
властья и насильственных методов 15 16 Щербатов
отмечал, что для достижения «нынешнего состояния
просвещения и славы» без иностранных заимствований
и самовластья Петра понадобилось бы очень много
времени; и кто может поручиться, что за это время
Карл XII или Фридрих II не захватили бы часть рус-
ской территории.
Щербатов подходил с теоретических позиций вольте-
рианства к «порокам Петра», которые пытался объяс-
нить умонастроением русского общества, «в рассужде-
ние тогдашних обстоятельств и нравов». Жестокость
и грубость царя, его расправа со стрельцами, телесные
наказания дворян и другие поступки, вызывавшие воз-
мущение во времена Щербатова, в конце XVII в. вовсе
не считались порочными. Останавливаясь, в частности,
на телесных наказаниях дворян, Щербатов высоко
оценивал то, что «вельможи сановитые» не подверга-
лись подобным унизительным наказаниям. Его одобре-
ния заслужил и тот факт, что царь выслушивал мне-
ние вельмож, когда они расходились с его собственным
мнением.
Жестоко порицая самовластье применительно к сво-
ему времени, Щербатов признавал, что Петра «нужда
заставила быть деспотом», хотя в душе он понимал
«взаимственные» обязательства государя и подданных.
Правда, в оценке петровских преобразований историк
был не всегда последовательным, временами вступая
в противоречие с самим собой. Так, в брошюре «О по-
вреждении нравов» он писал, что сохраняет в своем серд-
15 Дашкова Е. Р. Записки. СПб., 1907 С. 265.
16 Щербатов М. М. Примерное времяисчислительное поло-
жение, во сколько лет... могла бы Россия сама собой, без самовластья
Петра Великого дойти до нынешнего состояния просвещения и славы//
Щербатов М. М. Соч. Т. II. С. 13—22.
235
це почтение к Петру как к великому монарху и человеку,
и в то же время говорил о введенной им «перемене»
как о «нужной, но, может быть, излишней». В данной
брошюре мы также находим признание, что местниче-
ство было вредно службе и государству, но на смену
ему не пришло другое право знатных родов. В резуль-
тате стали почтенными не роды, а чины, заслуги и вы-
слуги, причем стремление выслуживаться привело госу-
дарство к пагубным последствиям. Петр много сделал
для России, но при нем стали исчезать присущие старой
знати благородные черты, «уступая место нагло стре-
мящейся лести». На смену простому и скромному обра-
зу жизни московской знати пришли роскошь и сластолю-
бие, а с ними корыстолюбие и связанные с ним взято-
чничество и беззаконие.
Перемены в государствах всегда соединены «с нра-
вами и умонастроением народным». В XVIII в. нравы
и «умонастроения» повредились: стала исчезать привя-
занность к вере, ослабли узы брака и супружеская
верность, необузданное «сластолюбие» порождало раз-
ные «стремительные хотения», для удовлетворения ко-
торых люди шли на всяческие мерзости. Это все отра-
жалось не только на практике управления и судопроиз-
водства, но и на законодательстве и всей политической
деятельности правительства 17
М. М. Щербатов не был ни панегиристом, ни хули-
телем Петра. Он пытался показать как положитель-
ные, так и отрицательные стороны петровской политики
и, таким образом, всесторонне и объективно ее оце-
нить. Однако это ему плохо удавалось, так как крите-
рием положительных и отрицательных оценок петров-
ских преобразований у Щербатова обычно служили
его аристократические симпатии. Наиболее важным и
новым из всего, что историк внес в характеристику
Петра, нам представляется попытка объяснить неко-
торые из черт, присущих царю и его политике, усло-
виями, в которых тот правил, нравами и идеями вре-
мени. Но не следует преувеличивать достижения Щер-
батова. Ведь нравами, обычаями и обстоятельствами
времени он объяснял только грубость и самовластье
царя, что же касается преобразований, то они высту-
17 Там же. С. 233 и сл.
236
пали как личное дело Петра и не обусловливались ни-
какими лежащими вне личных свойств причинами.
Для политических и исторических взглядов Щер-
батова характерно его отношение к попыткам верхов-
ников ограничить самодержавие в 1730 г. Автор бро-
шюры «О повреждении нравов» писал, что данные по-
пытки можно было бы считать «великим намерением»,
если бы их не «помрачало» самолюбие верховников.
Беда в том, что, «уменьшая излишнюю власть монар-
ха», они передавали власть нескольким родам и, таким
образом, «сочиняли вместо одного „толпу госуда-
рей0» 18. Щербатов, подобно Татищеву, осуждал «за-
тейку верховников», но, в отличие от Татищева, он
относился с одобрением к некоторому ограничению
государевой власти сенатом или парламентом, пред-
ставляющим привилегированное сословие.
Рассмотрев взгляды Щербатова на важнейшие
события русской истории, попытаемся оценить и его
участие в деле внедрения нового подхода к истории.
Призывы обращать внимание на господствующие
нравы и мнения соответствовали новым достижениям
науки XVIII в. Но историк, скорее, ставил, чем решал
новые задачи.
Мы отмечали типичное для просветительской исто-
риографии противоречие, заключавшееся в том, что,
декларируя необходимость раскрытия закономерных
причин крупных исторических событий, просветители
на деле нередко сводили эти причины к замыслам и
деятельности великой личности. В этом отношении
Щербатов был близок к просветителям. Не случайно
он трактовал Петра не только как реформатора, но и
как создателя новой России, ее промышленности и
торговли, армии и флота, просвещения.
Состояние Руси до крещения изображалось Щер-
батовым как крайне примитивное. Он говорил не толь-
ко о невежестве и отсутствии просвещения, но и об от-
сутствии городов и даже о кочевом быте. Принятие
Владимиром христианства коренным образом изме-
нило экономическое и культурное состояние Руси. Это-
му великому перевороту тоже нет в «Истории Россий-
ской» другого объяснения, кроме воли князя.
18 Там же. С. 182.
237
Широко пользуясь летописными материалами,
Щербатов привлекал и грамоты, исходившие из пра-
вительственных кругов. Назначенный Екатериной II
российским историографом, он получил доступ к доку-
ментам, хранившимся в государственных архивах и
библиотеках. В результате к III—VII томам своей
«Истории» Щербатов приложил более 300 актов. Сре-
ди них читатель находил ранее не использовавшиеся
в науке грамоты Великого Новгорода,, духовные и до-
говорные грамоты московских князей, ханские ярлы-
ки. Щербатов одним из первых в России оценил значе-
ние актового материала 19 20 и приступил к его изданию.
Часть грамот была опубликована целиком, часть — в
выдержках, причем приводились сведения о месте хра-
нения документов, сохранности, данные для датировки
и т. д. Советский историк источниковедения А. Т. Ни-
колаева отметила, что М. М. Щербатов не только вы-
ступил как зачинатель русского актоведения, не толь-
ко ввел в научный оборот немало важнейших актовых
источников, но и начал разработку археографических
приемов их публикации 50 Не следует забывать, что
историк явился первым издателем таких ценных лето-
писных источников, как «Царственная книга» и «Цар-
ственный летописец».
Переходя к вопросу о критическом подходе Щерба-
това к источникам, отметим, что он не был охотником
приводить фантастические догадки о происхождении
современных народов от библейских. В соответствии
с высказываниями Вольтера и других просветителей
о недостоверности средневековых хроник Щербатов
отмечал суеверие русских летописцев, наполнявших
свои произведения россказнями о чудесах. Трудности,
с которыми сталкивается историк Древней Руси, Щер-
батов усматривал и в том, что сохранилось мало лето-
писей, «да и те не весьма верные».
Некоторым же маловероятным известиям источ-
ников Щербатов пытался найти рациональное объяс-
нение. При этом он руководствовался тем самым кри-
19 Одновременно с Щербатовым на значение актового материала
обратил внимание Миллер.
20 Николаева А. Т Из истории русского актового источнико-
ведения//Археографический ежегодник за 1962 год. М., 1963. С. 289—
295.
238
терием здравого смысла, который просветители при-
меняли в источниковедческой практике. В «Повести
временных лет» сообщается, что византийский импе-
ратор посватался к княгине Ольге, когда она побы-
вала в Константинополе. Сопоставление дат этого сва-
товства и замужества Ольги и Игоря приводит к вы-
воду, что Ольга посетила Константинополь в возрасте
около 70 лет. Щербатов задавал вопрос, как мог ви-
зантийский император увидеть семидесятилетнюю
Ольгу «добру зело лицем» и влюбиться? Но историк
заметил, что сердце императора «более всего воспла-
менилось тем, что, взяв Ольгу себе в жены, он мнил за-
владеть всей пространной Россией или, по крайней
мере, сделать Святослава своим союзником. А поли-
тические виды могут, конечно, и престарелому лицу
«красоту придать» 21
И. Н. Болтин упрекал М. М. Щербатова в том, что
он проявлял чрезмерную поспешность в «совершении
целого здания» российской истории и не отводил долж-
ного времени предварительной работе по приисканию
источников, их разбору и «очистке» 22 Признавая зна-
чение источниковедческой критики, автор «Истории
Российской» действительно далеко не всегда оказы-
вался на уровне лучших исторических достижений
второй половины XVIII в., а временами допускал серь-
езные ошибки в толковании источников. Так, он сме-
шивал города Владимир Суздальский и Владимир Во-
лынский, вятичей переместил с Оки на Вятку, слово
«стяг» превратил в «стог» и т. д. Отмеченные Болти-
ным ошибки и особенно тяжеловесный стиль изложе-
ния мешали популярности Щербатова и его «Исто-
рии». Читающей-публике были известны слова, сказан-
ные Екатериной II: «Голова его не была создана для
этой' работы» 23 Но многие высказанные историком
мысли, рассказы об исторических событиях и введен-
ные им в оборот источники использовались поздней-
шими историками. Особенно значительным было влия-
ние, оказанное «Историей Российской» Щербатова на
21 Щербатов М- М. История Российская... С. 315.
22 Болтин И. Н. Критические примечания... на первый и второй
тома «Истории» Щербатова. Т. I. СПб., 1793. С. 16.
“Милюков П. Н. Главные течения в русской исторической
мысли. СПб., 1913. С. 45.
239
«Историю Государства Российского» Карамзина.
Иван Никитич Болтин (1735—1792) являлся пред-
ставителем высших слоев дворянства, но в отличие от
Щербатова не принадлежал к титулованной знати.
Он получил хорошее домашнее образование, служил в
Конногвардейском полку. Некоторое время был дирек-
тором Васильковской таможни, а затем вернулся в
военное ведомство. Много лет Болтин был членом Во-
енной коллегии и дослужился до чина генерал-майора
(В. О. Ключевский охарактеризовал его как делового
и добросовестного служаку, находившего все же вре-
мя учиться). Особый интерес он проявлял к русской
истории и, несмотря на то, что не готовил себя к напи-
санию систематического труда по этому предмету, стал
одним из крупнейших его знатоков. Чтобы быть «сту-
дентом русской истории», ему «необходимо было стать
для самого себя профессором этого предмета» 24
И. Н. Болтин подготовил два пространных тома
«Примечаний на „Историю древния и нынешния Рос-
сии" господина Леклерка». (В 1783—1792 гг. в Па-
риже был опубликован шеститомный труд Леклерка,
посвященный истории древней и новой России. Лек-
лерк был врачом и прожил десять лет в России. Кроме
личных наблюдений он пользовался переводами, сде-
ланными для него с ряда архивных материалов, а так-
же «резюме национальной истории», предоставлен-
ного ему Щербатовым.) В 1788 г. на деньги, отпущен-
ные императрицей, «Примечания» были опубликованы.
Другой капитальный труд И. Н. Болтина — «Кри-
тические примечания генерал-майора Болтина на пер-
вый и второй тома „Истории" князя Щербатова»
(1793—1794) —был написан в конце жизни и увидел
свет лишь после его смерти.
Поскольку основные произведения И. Н. Болтина
представляли собой собрание примечаний на чужие
труды, они разделены на сотни разрозненных параг-
рафов, подчиненных структуре критикуемых книг. Но
эти слабо связанные между собой параграфы охваты-
вали огромный круг вопросов исторической и совре-
менной Болтину жизни и свидетельствовали об осве-
24 Ключевский В. О. И. Н. Болтин//Ключевский В. О. Соч.:
В 8 т. Т. VIII. М., 1959. С. 134.
240
домленности автора в проблемах истории, политики,
а также этнографии и статистики. Из разрозненных
замечаний в конце концов вырисовывалась совершен-
но определенная общественная, философская и исто-
рическая концепция.
В политическом облике Болтина наиболее отчет-
ливо проступают две основные черты: во-первых, пат-
риотическое стремление защитить Россию от наветов
иностранных писателей, которые рисовали ее как стра-
ну дикую, варварскую, схожую с самыми отсталыми
колониальными народами и совершенно чуждую, осо-
бенно в допетровский период, основам европейской
цивилизации; во-вторых, консервативное стремление
оправдать и представить в выгодном свете крепостни-
чество и самодержавие. Обе эти черты прослежива-
ются в примечаниях.
В «Уведомлении читателю», которым начинается
критический труд о Леклерке, Болтин писал, что сочи-
нил его, «будучи подвигнут усердием к отечеству» 25
Это усердие заставило его опровергнуть то, что было
написано о русском народе по заблуждению или
«с прибавкою», а иногда «нелепо и смешно»26 Он
опровергал утверждение Леклерка о лености русского
народа, о его любви много спать, о нездоровой полноте
(«одутости») мужчин и женщин, сходстве русских
танцев с плясками синегальских негров, о «пужливо-
сти» русских людей в темноте и т. д. Леклерк уверял,
что находящийся в рабстве русский народ не может
быть «плодороден». Для опровержения Болтин собрал
и опубликовал данные о росте податного населения.
Оказывается, что с 1722 г., когда была проведена пер-
вая ревизия, до 1782 г. число положенных в подушную
подать увеличилось с 5,8 до 9,2 млн душ мужского
пола 27
25 Болтин И. Н. Примечания на «Историю древния и нынеш-
няя России» г. Леклерка. Т. I. СПб., 1788, вводная страница (без
пагинации).
26 Там же. Т. П. СПб., 1788. С. 358.
27 Там же. С. 322—324.— Любопытно, что не ограничиваясь
этими убедительными показателями «общего плодородия» русского
народа, он привел еще примеры «частного плодородия». Болтин рас-
сказал о крестьянине, у которого в браке с первой женой родилось
69 детей и со второй — 18. Меньше чем по двойне его жены не
рожали, а иногда приносили по 3, по 4 младенца сразу. Впрочем,
241
Для социально-политических воззрений Болтина
прежде всего характерно его отношение к проблеме
крепостничества. Нельзя сказать, что автор «Приме-
чаний» не замечал отрицательных черт крепостного
права. Он признавал и то, что русским крестьянам не-
обходимо дать «облегчение» и «пособие к выгодней-
шей жизни». Но, во-первых, историк старался сгла-
дить впечатление от пороков крепостничества, говоря,
что жестокие поборы помещиков не следует «приво-
дить в пример», так как они наблюдаются редко. А во-
вторых, облегчение крестьянам должно, по его мне-
нию, заключаться не в отмене крепостного права, а в
частных улучшениях быта крестьян. Императрица
Екатерина II поступает мудро, когда начинает не с от-
мены рабства, а с «освобождения душ от мрачной не-
воли невежества и суеверий» и с открытия училищ
«для нижних чиностояний».
В политике, уверял Болтин, необходима осторож-
ность, а в проведении реформ — постепенность. Даже
просвещение он считал необходимым распространять
медленно и с оглядкой. Петровские просветительные
меры казались ему необдуманными и чрезмерно ради-
кальными. С тех пор, как стали посылать юношей в
чужие края и вверять их воспитание иностранцам,
«погасла в нас любовь к отечеству, истребилась при-
вязанность к отеческой вере, обычаям и проч.». С «мни-
мым просвещением» наездились новые предубежде-
ния, страсти, слабости, прихоти. «Сие все произошло
от торопливости и нетерпения; захотели то в несколько
лет зделать, на что потребны веки» 28 Болтин писал,
что Петр Великий «был вкупе и победоносец, и ирой, и
насадитель наук и художеств, и покровитель уче-
ных»29, отмечал плодотворную законодательную дея-
тельность Петра, но порицал царя за радикализм и
поспешность, за невнимание к старине и ее обычаям.
Екатерина II предприняла меры «к исправлению по-
врежденных» петровскими реформами нравов. И Бол-
тин убежден, что потомки увидят плоды политики Ека-
подобные полуанекдотические факты не очень типичны для изложения
Болтина. По большей части его опровержения строятся на обобщен-
ном и добротном материале.
28 Там же. С. 236, 340, 253.
29 Там же. Т. I. С. 104.
242
терины II и «возчувствуют благодарность» к мудрости
императрицы.
Расхождение Болтина и Щербатова в оценке пет-
ровских преобразований и политики Екатерины II сви-
детельствует о том, что в рамках единой самодержав-
но-крепостнической идеологии наблюдались разные
оттенки. Но даже когда Щербатов резко критиковал
императрицу и ее правительство, он гораздо дальше
отстоял от критикующего их же Радищева, чем от одо-
бряющего Болтина. В оценке форм политического
устройства Болтин был близок к Татищеву. Он неодо-
брительно отзывался о народном правлении, «понеже
вольность черни, под таким правлением, превращает-
ся в своевольство и необузданность». Аристократиче-
ское правление также не встречало сочувствия Бол-
тина. Олигархия плоха уже потому, что один прави-
тель скорее совершит важное и великое, чем прави-
тельство из многих 30
Лучшей формой правления Болтин, как Татищев,
считал монархию. Правда, он не отрицал возмож-
ность «деспотичества» в монархиях. Но на всем протя-
жении истории России находил только один случай
«деспотичества». Это было правление Ивана Грозного.
Болтин не только изучил философию просветите-
лей, но преобразовал ее, приспособил применительно
к своим социально-политическим взглядам. Подобно
Щербатову, он искал конечные причины исторических
событий не в произвольных действиях правителей.
Нравы народа не являются податливым' материалом,
какой правители могут коренным образом переделы-
вать с помощью законов. «Удобнее,— писал Болтин,—
законы сообразить нравам, нежели нравы зако-
нам» 31 Мы знаем, что Щербатов тоже пытался найти
в нравах, мнениях и обычаях корни исторических со-
бытий. Но у Щербатова в большей мере, чем у Болти-
на, подобные поиски находились в противоречии с соб-
ственными высказываниями о всесилии князей и ца-
рей. А главное — Болтин не ограничивался объясне-
нием событий нравами и обычаями, искал причины
нравов и обычаев в природной среде, и прежде всего
30 Там же. Т. II. С. 253. 477
31 Там же. Т. I. С. 316.
243
в климате. Следуя за Боденом и Монтескье, он считал
«климат первенственною причиною в устроении и об-
разовании человеков». К чести историка нужно, впро-
чем, заметить, что он возражал авторам, которые на-
столько преувеличивали роль климата, что выводили
из него чуть ли не «все перемены в людях и государст-
вах». Признавая первенствующую роль климата, Бол-
тин отмечал, что воспитание и формы правления могут
содействовать или препятствовать действию климата.
Более того, он не отрицал возможного влияния причин,
которые делают климат бессильным и недействитель-
ным. К числу таких причин Болтин относил и влияние
чужих нравов 32
Мы знаем, что В. Н. Татищев пытался согласовать
крепостничество с учением об естественном праве, яв-
лявшемся по своей сущности антикрепостническим 33
И. Н. Болтин продолжил эту традицию. Он писал:
«Все проповедники вольностей говорят — человек ро-
дился свободным, и, следовательно, всякая неволя
есть нарушение его права, природою ему данного».
В принципе Болтин не оспаривал это общее положе-
ние. Но только в принципе. На деле же, по его утверж-
дению, «бывает вольность хуже, несноснее рабства, а
рабство выгоднее, удовольствованнее свободы». Да и
самые вольности, которыми пользуются народы, быва-
ют разными. «Из сих многообразных вольностей на-
добно нам избрать такую, которая бы сообразна была
нашему настоящему физическому и нравственному
состоянию».
Из данного высказывания явствует, что в своих
рассуждениях о рациональности крепостного права
Болтин обращался не только к естественному праву,
данному людям природою. Он привлекал и соображе-
ния о «физическом состоянии» страны, или, иначе го-
воря, о географической среде, влияющей на нравы и
обычаи народов. Россия не похожа на западноевро-
пейские государства «в рассуждении физических
местоположений ее пределов». Поэтому западноевро-
32 Он даже утверждал, что заимствование чужой пищи и пряно-
стей может повлиять на кровь, образ жизни и обычаи (Там же.
С. 5—6).
33 См. с. 170 настоящей книги.
244
пейские типы вольностей никак не могут ей подойти.
«Земледельцы наши прусской вольности не снесут,
германская не зделает состояние их лучшим, с фран-
цузскою помрут они с голода, а английская низвергнет
их в бездну гибели» 34 Крепостное право является тем
видом «вольности», который наиболее «приличест-
вует» русскому земледельцу. Как можно обосновать
крепостное право «физическим местоположением»
России, Болтин не объяснял. Более того, приведенные
рассуждения о связи крепостного права и местополо-
жения России находились в противоречии с его собст-
венным признанием, что народы, проживавшие в се-
верной климатической зоне, признавали вольность
первейшим благом, а рабство «гнуснейшим и посра-
мительнейшим для человечества» состоянием 35
Тезис о своеобразии русской жизни и русской
«вольности» не дает основания признать в Болтине
раннего славянофила. Даже если учесть заявления о
том, что судить о России по другим европейским госу-
дарствам — то же, что шить на взрослого платье «по
мерке с карлы» 36, даже если вспомнить критическое
отношение историка к реформам Петра Великого, мы
не можем согласиться с В. О. Ключевским, считавшим
Болтина «своего рода боковым предком славянофиль-
ства» 37 Отмечая некоторые особенности России, Бол-
тин прежде всего подчеркивал общность и неизмен-
ность природы всех народов 38 В полном соответствии
с теориями естественного состояния и естественного
права, широко распространенными в XVII и XVIII вв.,
он говорил о природе человека, которая остается еди-
ной у разных народов и в разные времена. Неустанно
полемизируя с Леклерком, Болтин признавал истин-
ным его утверждение, что «человеки сходствуют меж-
ду собою почти повсюду», прибавляя от себя «что во
всех временах и во всех местах человеки, находяся в
одинаковых обстоятельствах, имели одинаковые нра-
вы, сходные мнения, и являлися под одинаким ви-
34 Болтин И. Н. Примечания... Т. II. С. 235—236.
35 Там же. T. I. С. 242.
36 Там же. T. II. С. 152.
37 Ключевский В. О. Соч. Т. VIII. С. 143.
С Болтин И. Н. Критические замечания... T. II. СПб., 1794.
245
дом» 39 40 Поэтому нельзя приписывать одному народу
пороки и страсти, общие всему человечеству.
Леклерк говорил о жестокости и безнравствен-
ности древнерусских князей. Болтин приводил сведе-
ния о непрерывных кровопролитиях и «ужасных бы-
тиях» ранней французской истории. Леклерк обращал
внимание на невежество знати перед крещением Руси.
Болтин отмечал, что «не лучшее в тогдашние веки
имела просвещение и вся Европа». Леклерк указывал
на многоженство русских языческих князей и на то,
что Ярополк взял себе в жены собственную мачеху.
Болтин замечал, что французские короли первого по-
коления тоже «по нескольку жен вдруг имели и на
ближних сродницах были женаты». Леклерк говорил,
что летописи других народов не представляют «столь
странных перемен», как российские летописи с сере-
дины IX до второй половины XVIII в. При этом име-
лись в виду частые смены государей. Болтин отсылал
к истории Египта при Птолемеях, государства Алек-
сандра Македонского после его смерти, к Англии XV в.,
чтобы показать, что «странные» смены властителей
дело не столь уж редкое Леклерк говорил, что с 865
до 1620 г., т. е. от призвания варягЬв до окончания ин-
тервенции начала XVII в., русский народ был «наине-
щастнейшим из всех народов на земли». Болтин при-
водил много фактов, свидетельствующих о том, что
другие европейские народы от римского завоевания
до XIV в. были не в лучшем положении 41.
Вслед за Ломоносовым Болтин доказывал, что до
Рюрика не было «столь великой тьмы невежества, ка-
кую представляют многие внешние писатели». После
Ломоносова к «внешним писателям» присоединился
Щербатов, считавший, что Древняя Русь была стра-
ной кочевников, а упоминаемые в летописях древне-
русские города — лишь местами укрытия от набегов
фрагов (рефугиумы). Болтин справедливо заметил, что
источники не позволяют говорить о древнем населении
Руси как о кочевниках, а города, существовавшие
«прежде пришествия еще Рурика», нельзя считать ре-
39 Б о л т и н И. Н. Примечания... Т. II. С. 423.
40 Там же. Т. I. С. 85, 79, 56.
41 Там же. Т. II. С. 291.
246
жугиумами, лишенными постоянного населения
g Древней Руси были промыслы, торговля, «сообще-
ния» с соседними народами. Болтин писал, что народ
в Древней Руси был разделен на сословия, «яко на
бояр, дворян, гостей, купцов, свободных и рабов».
Таким образом, он показывал, что «Русь иначе жила,
нежели дикари в лесах» 42 43 И в XIX, и в XX вв. в нашей
историографии продолжались споры о главных заня-
тиях, об экономическом и социальном строе Древней
Руси. В этом вопросе Болтин был ближе к истине, чем
Щербатов.
Имея в виду Русь при Рюрике и его первых преем-
никах, Болтин писал, что «образ жизни, правления,
чиностояния, воспитания, судопроизводства тогдаш-
него века русских таков точно был, каков первобытных
германцов, британцов, франков и всех вообще народов
при первоначальном их совокуплении в общества» 44
Одинаковыми были и первые формы государственного
устройства всех народов. «Все государства,— отме-
чал Болтин,— началися правлением монархическим
или самодержавным, которое есть естественнейшее и
удобнейшее из всех других правлений» 45 Приведен-
ный тезис служил как бы подкреплением татищевской
идеи исторического превосходства самодержавия, его
мысли о том, что славяне с глубокой древности «неру-
шимо держали» самовластных государей, что бедст-
вия страны проистекали от раздробленности самодер-
жавной власти и от аристократических тенденций к ее
ограничению.
Однако, солидаризуясь с дворянско-абсолютист-
ской концепцией русской истории, Болтин допускал
некоторые противоречия, когда переходил к конкрет-
ной характеристике политического устройства Древ-
ней Руси. Иногда он, подобно Татищеву, именовал
Рюрика самодержавным государем, а иногда говорил,
что до Рюрика, при нем и при последующих князьях,
вплоть до татарского нашествия, «народ русской был
вольной. Власть великих князей была умерена или
42 Болтин И. Н. Критические примечания... Т. I. С. 2.
43 Болтин И. Н. Примечания... Т. I. С. 76.
44 Там же. Т. II. С. 308.
45 Болтин И. Н. Критические примечания... Т. I. С. 3.
247
растворена властью вельмож и народа» 46 Присоеди-
няясь к татищевской дворянско-абсолютистской кон-
цепции, Болтин характеризовал правление первых
князей как самодержавное. А тщательно изучая источ-
ники, он замечал, что участие в управлении в Новго-
роде и в других местах принимали посадники, тысяц-
кие и бояре, что важнейшие решения зависели и «от
определений всего народа» 47 Болтин не позволял себе
игнорировать факты в угоду концепции, но не отбра-
сывал и концепцию, противоречащую-фактам.
Болтин решительно критиковал Щербатова за его
попытки смягчить пагубную роль раздробленности,
ослабления великокняжеской власти и усиления ари-
стократических устремлений удельных князей к боль-
шей независимости. Естественно, что Болтин крити-
ковал щербатовское объяснение татарского завоева-
ния и возвращался к татищевскому. Главная причина
монгольского ига усматривалась автором «Критиче-
ских примечаний» в разделении страны на множество
частей, в «несоюзстве» и «ненавидении между князей».
Перед монгольским завоеванием «начальников по не-
счастью было больше, нежели нужно и потребно, и сих
излишество главнейшим было несчастием России» 48
Значительный историографический интерес пред-
ставляют мысли Болтина о феодализме, и прежде все-
го защищавшийся им тезис о распространении фео-
дальных отношений и феодального права как в Запад-
ной и Центральной Европе, так и в России. Феодализм
«в первоначалии» — не что иное, как власть помещика
над крестьянами. Право на населенные земли перво-
начально было условным и вытекало из пожалования
государем поместья. «Fief не другое, что было там (на
Западе.— А. Ш.), что у нас поместье». Постепенно
помещики превратили поместья в наследственные вот-
чины и «учинилися самовластными и независимыми».
Власть государей стала номинальной, феодалы-зем-
левладельцы вели войны друг с другом, а нередко и со
своим государем. «Такое правление продолжается в
46 Болтин И. Н. Примечания... Т. II. С. 472.
47 Болтин И. Н. 1) Примечания... Т. II. С. 472; 2) Критические
примечания... Т. I. С. 178.
48 Болтин И. Н. Критические примечания... Т. II. С. 478, 112.
248
Европе более 500 лет», а в Германии сохранилось
«поднесь». Русские удельные князья «полным фео-
дальным правом пользовалися». Подобно западным
феодалам, они имели в своем подданстве младших
князей, бояр, дворян и вели междоусобные войны.
«Царь Иван Васильевич Грозный все их владения раз-
рушил и уничтожил», подобно тому как это сделал во
франции Людовик XI 49
Появление феодализма Болтин связывал с госу-
дарственными пожалованиями. Но в его рассужде-
ниях вместе с ролью государя отчетливо выступала и
роль помещиков-вотчинников в деле формирования
феодального строя. Он учитывал не только политиче-
ские, но и социальные корни феодализма50, прежде
всего угнетение дворянами подданных. В числе причин
феодализма назывались и «грубейшие суеверия», рас-
пространяемые монахами, и особенно иноземные за-
воевания 51
Признавая феодализм характерным для истории
всех европейских народов, Болтин все же не считал,
что его возникновение знаменовало переход от более
низкой к более высокой ступени развития, и выделяет
его как период, когда человеческий разум «ниспадал»
в глубочайшее невежество. В духе просветительской
философии истории целая эпоха средневековья рас-
сматривалась как отступление от законов разума.
В свою очередь, переход от феодализма к государст-
венному единству трактовался не как переход к каче-
ственно новому этапу истории, а как восстановление
дофеодальных, основанных на законах разума поряд-
ков. Таким образом, феодализм выступал у Болтина
и закономерным явлением в том смысле, что он был
обусловлен определенными (и притом одинаковыми в
России и на Западе) причинами, и незакономерным —
потому что находился в противоречии с вытекающими
из законов разума путями развития. До трактовки
49 Болтин И. Н. Примечания... Т. I. С. 478—479; Т. II. С. 289—
300.
50 Об этом см.: Задера А. Г Вопросы истории крестьянства
в работах русских историков второй половины XVIII в.//Учен. зап.
Ростовского н/Д ун-та. Сер. История. 1953. Т. 1. (ХШ). Вып. 3.
С. 176.
51 Болтин И. Н. Примечания... Т. II. С. 292—295.
249
феодализма как поступательной ступени развития об-
щества Болтин не доходил.
Связывая уничтожение феодализма с деятельно-
стью Ивана Грозного, Болтин тем самым дал очень
высокую оценку этому царю. В то же время он не счи-
тал возможным оправдать жестокости Ивана IV Как
и Щербатов, Болтин полагал, что современники при-
писали Грозному гораздо больше жестокостей, «не-
жели он учинил», и все же считал его деспотом 52
А деспотизм, больно ударявший по знати, был для
Болтина, как и для других дворян периода «Жало-
ванной грамоты» 1785 г., весьма непривлекателен.
В этом отношении расхождения Щербатова и Болтина
не были велики.
Более значительными были расхождения, когда
речь заходила о попытках аристократии ограничить
власть русских самодержцев. Болтин решительно
осуждал стремление вельмож связать Василия Шуй-
ского крестоцеловальной записью, якобы данной ца-
рем боярам в момент своего вступления на престол.
Также он осуждал правительство «семибоярщины»,
пришедшее к власти после царствования Шуйского.
Эти аристократические преобразования осуществля-
лись «к великому государственному вреду», как и «за-
тейка» верховников 1730 г. Леклерк доказывал, что
русские дворяне предпочли монархическое правление
аристократическому потому, что не ведали «прав че-
ловечества» и были привычны к рабству. Болтин, на-
оборот, считал «достохвальными» действия русского
дворянства, «предпочтившего» власть монархическую
аристократической 53.
Как отмечалось, В. Н. Татищев был первым исто-
риком русского крестьянства, первым, кто изучал про-
блему закрепощения крестьян. И„ Н. Болтин дальше
продвинул изучение этой сложной проблемы. Вслед за
Татищевым он говорил, что до Судебника и по Судеб-
нику 1550 г. крестьяне не привязаны еще были к земле
и могли переходить от одного помещика к другому.
«Они были тогда вольные» 54,— считал Болтин. Он от-
52 Там же. Т. I. С. 306, 319.
53 Болтин И. Н. Критические примечания... Т. II. С. 471.
54 Болтин И. Н. Примечания... Т. I. С. 328—329.
250
носил запрещение крестьянских переходов к царство-
ванию Федора Ивановича, причем подчеркивал, что
речь шла о прикреплении крестьян к земле, а не к лич-
ности владельца. Правда, владельцы использовали
запрещение переходов, чтобы принуждать крестьян
к платежу большого оброка и отбыванию «работ из-
лишних». Но все же торговля крестьянами без земли
была запрещена по закону, и этим «различался кре-
стьянин от рабов»55 Помещики стремились расши-
рять свои права над крестьянами, а также над кабаль-
ными холопами и распоряжаться ими как полными
холопами — рабами. Петровское законодательство, и
прежде всего подушная подать, «которою холопи, без
различия кабальных от полных, поверстаны в одина-
кой оклад с крестьянами», удовлетворило стремления
владельцев 56
И. Н. Болтин был первым историком, определив-
шим этапы развития крепостного права: сначала при-
крепление крестьян к земле, затем слияние крестьян-
ства и холопства. Ему также принадлежит приоритет
в установлении роли, которую играла в ужесточении
крепостнических прав произвольная, не подкреплен-
ная правительственными указами практика распоря-
жения крестьянами. Недаром соответстующим выска-
зываниям Болтина высокую оценку давал один из
главных теоретиков безуказного закрепощения кре-
стьян В. О. Ключевский 57
Говоря о достижениях И. Н. Болтина в области
исторического источниковедения, отметим, во-первых,
его критичность в подходе к источникам, а во-вторых,
более правильное толкование терминологии древних
памятников. Болтин считал, что поздние показания
Синопсиса, которые не согласны с Нестором или при-
бавляют что-либо к нему, вряд ли «достойны вероя-
тия» 58 59 Об известиях иностранных путешественников
Болтин говорил: «Не всему без разбора, что путешест-
венники рассказывают, должно верить, но тому толь-
ко, что похоже на правду и вероятия достойно»г9 При
55 Там же. Т. II. С. 210.
56 Там же. С. 211.
57 Ключевский В. О. Соч. Т. VIII. С. 429.
58 Болтин И. Н. Критические примечания... К I. С. 131.
59 Болтин И. Н. Примечания... Т. I. С. 131.
251
обосновании такого подхода к источникам он ссылал-
ся на Вольтера, лучше других обосновавшего этот
принцип источниковедческой критики с позиций здра-
вого смысла 60
Очевидно, в известиях, приведенных Татищевым
со ссылкой на Иоакимовскую летопись, Болтин не за-
метил ничего, что «недостойно вероятности». Поэтому
он признал эту летопись более старой, чем Несторо-
ву61 С. Л. Пештич был прав, когда писал, что отри-
цавший древность Иоакимовской летописи Щербатов
показал себя более зрелым источниковедом, чем Бол-
тин 62 Зато Болтин превосходил Щербатова в толко-
вании терминов и неясных мест древнерусских источ-
ников. Особенно это относится к такому трудному и
важному источнику, как Русская Правда.
Историки русской исторической мысли еще в прош-
лом столетии считали, что важнейшая заслуга
И. Н. Болтина — применение сравнительно-историче-
ского метода 63 Они отмечали, что Болтин был первым
исследователем, попытавшимся «провести русскую
историю в связи с европейской» 64. При этом жизнь
своего отечества он на каждом шагу сопоставлял с
жизнью остальной Европы 65
Болтин действительно был одним из первых рус-
ских историков, обративших серьезное внимание на
общие черты исторической жизни русского и других
европейских народов. А одинаковое самостоятельное
движение разных народов возможно, если оно подчи-
няется одинаковым законам. Вместе с самыми вдум-
чивыми историками-просветителями Болтин призна-
вал исторический прогресс и усматривал его не только
в распространении просвещения и наук, но и в пере-
ходе от кочевого скотоводства к оседлому земледелию.
Отмечал он и прогрессивную роль торговли, которая
^ открывала людям глаза» 66 В то же время понимание
60 См. с. 211 настоящей книги.
61 Болтин И. Н. Примечания... Т. I. С. 58.
62 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. III.
С. 64.
63 Соловьев С. М. Собр. соч. Б./м., б./г. Стб. 1377
64 Бестужев-Рюмин К. Н. Биографии и характеристики.
СПб., 1882. С. 40.
65 Ключевский В. О. Соч. Т. VIII. С. 163.
66 Болтин И. Н. Примечания... Т. II. С. 254.
252
исторической закономерности у Болтина отличалось
противоречиями и недоработанностью, которые были
характерны для просветителей XVIII в. Развитие про-
свещения и наук само нуждалось в объяснении, а ма-
лоизменчивый климат плохо объяснял изменчивые
исторические события. Эпоху средневековья Болтин,
как и просветители, трактовал как отступление от за-
конов разума.
Из сказанного явствует, что распространенное у
нас мнение, согласно которому И. Н. Болтин «при-
знавал закономерность исторического развития»67,
нуждается в оговорке: вместе с некоторыми своими
современниками он понял необходимость раскрытия
законов исторического развития. Но прочные резуль-
таты в этом деле достигнуты еще не были.
Лекция 14
БУРЖУАЗНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ
И ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО
В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XV1H в.
В связи с созреванием капиталистического уклада
и увеличением роли недворянских слоев в обществен-
ной культурной жизни возникали определенные явле-
ния и в историографии этого периода. Прежде всего
напомним, что в числе лиц, писавших исторические
произведения, появилась значительная прослойка из
представителей купечества, мещанства и разночин-
ной интеллигенции. Автор многотомных «Деяний Пет-
ра Великого» И. И. Голиков и историк Подвинья
В. В. Крестинин были купцами; выступавший с рабо-
тами по истории семьи и собственности юрист
С. Е. Десницкий происходил из мещан; автор одной
67 П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. III.
С. 67.— См. также: Рубинштейн Н. Л. Русская историография.
М., 1941. С. 149.
253
из первых работ по истории Украины и историк города
Москвы В. Г Рубан являлся выходцем из бедной ка-
зацкой семьи; первый историк русского книгопечата-
ния и историк Петербурга А. И. Богданов служил по-
мощником библиотекаря в Академии наук, а автор
монументального труда по истории коммерции
М. Д. Чулков — секретарем в Коммерц-коллегии,
затем в Сенате. Можно было бы назвать немало дру-
гих историков, издателей исторических источников и
переводчиков иностранных трудов по истории, выход-
цев из купеческих, мещанских семей или из семей свя-
щенников, мелких государственных или церковных
служащих, людей незнатных и небогатых. Что же ка-
сается читателей исторических произведений, то не-
многие сведения, которые дают возможность судить
об их социальном статусе, позволяют предположить,
что разночинцев в этой среде было немало.
Буржуазные тенденции проявились в подрыве того
почти монопольного положения, какое на протяжении
столетий занимала в русской историографии феодаль-
ная проблематика. В первой половине XVIII в., как
мы видели, сюжеты, привлекавшие историков, были
расширены и стали включать правительственные меры,
регламентировавшие народную жизнь и народный
быт. Но только во второй половине XVIII в. стали появ-
ляться работы, в которых специально рассматривались
история коммерции, история «сельского домострои-
тельства», промышленности и «художеств». Буржуаз-
ные тенденции проявлялись и в том, что внимание ис-
ториков начали привлекать не только феодальные
властители, цари, полководцы, дипломаты и пред-
ставители высшей церковной иерархии, но и купцы,
которые признавались авторами «наиполезнейшими
членами общества», а также ученые и писатели. Бур-
жуазные тенденции проявились также в усилении вни-
мания к истории русских городов. Так, в 1773 г. вышел
в свет «Географический лексикон Российского госу-
дарства» *, а в 1788—1789 гг.— «Новый и полный гео-
графический словарь Российского государства»1 2.
1 Лексикон в основном был составлен Ф. А. Полуниным при
активном участии Г Ф. Миллера.
2 Этот шеститомный словарь, составленный Л. М. Максимовичем,
был напечатан в типографии Московского университета.
254
В этих словарях, а также в топографических описа-
ниях наместничеств и губерний, в путевых записках
участников географических экспедиций и в других гео-
графических источниках, охвативших разные районы
страны, содержались исторические сведения о русских
городах.
По новейшим подсчетам, к концу XVIII в. было
также издано около пятидесяти специальных работ
по истории городов3 Назовем только произведения
трех упомянутых выше историков недворянского про-
исхождения: «Историческое, географическое и топо-
графическое описание Санкт-Петербурга и начала
заведения его» А. И. Богданова 4 5, «Описание импера-
торского столичного города Москвы» В. Г Рубана * и
работы по истории Архангельска и Холмогор В. В. Кре-
стинина.
Расширение тематики исследований и социальные
симпатии исследователей отразились на характере
привлекавшихся ими источников. Стали предметом
изучения документы архива Коммерц-коллегии и се-
натские документы, относящиеся к коммерции. Наряду
с государственными грамотами и актами (духовные и
договорные грамоты князей, межгосударственные до-
говора и другие дипломатические акты, жалованные
грамоты феодалам) историки начали привлекать и
изучать частные акты (купчие, меновные, духовные и
другие документы, исходящие от частных лиц, часто
недворянского и даже крестьянского происхождения).
Поскольку исследователи стали больше интересовать-
ся простыми людьми, они обращались к этнографиче-
ским и статистическим материалам. В таком расши-
рении источниковедческой базы нельзя не усмотреть
влияние социальных интересов историков 6 Буржуаз-
3 Илизаров С. С. Русский феодальный город в историогра-
фии и источниках XVIII в.: Автореф. канд. дис. М., 1981. С. 19.
4 Книга А. И. Богданова вышла в Петербурге в 1779 г. А в 1794 г.
там же вышла книга И. Г Георги «Описание российско-император-
ского столичного города Санкт-Петербурга».
5 Книга В. Г. Рубана вышла в Петербурге в 1782 г. Сведения
о других трудах XVIII в. по истории городов и отдельных местностей
России см.: П е ш т и ч С. Л. Русская историография XVIII в. Ч. III.
Л., 1971. С. 141 — 172.
6 Подробнее об этом см.: Валк С. Н. Исторический источник
в русской историографии XVIII в.//Проблемы истории докапитали-
стических формаций. 1934. № 7—8. С. 33—55.
255
ные тенденции в русской историографии второй поло-
вины XVIII в. мы проследим на примере трудов
М. Д. Чулкова, И. И. Голикова и В. В. Крестинина.
М. Д. Чулков (1740—1793) выступил в качестве
автора семитомного труда «Историческое описание
российской коммерции»7 Это сочинение имело не
только теоретическое, но и практическое значение: оно
должно было знакомить купцов с состоянием и поряд-
ком ведения торговли в разных портах и на разных
границах. Поставленными задачами определялась и
структура труда, один из томов которого содержал
материалы о торговле через Петербург и Кронштадт,
другой — через Ригу, Ревель, Нарву и Выборг. Вме-
сте с тем Чулков собрал для первого тома рассеянные
по летописям и другим «историям» сведения о древ-
ней российской торговле, «краткие, темные и иногда
невразумительные», и дополнил их изложением гра-
мот, актов и других источников, затрагивающих воп-
росы торговли Московского государства.
Чулков писал, что купечество «составляет благо-
получие общества не потому только, что прибыль каз-
не пошлинами приносит, но потому более, что сей класс
ободряет земледельство, служит ко обогащению обще-
ственному и в политических делах бывает иногда под-
порою государствам»8 Политическим настроениям
тогдашней русской буржуазии соответствовало отно-
шение историка к абсолютизму, который заботился о
купечестве во времена Петра Великого и на который
буржуазия продолжала уповать при Екатерине II.
Недаром Чулков добивался проведения таких поли-
тических мер, которые бы способствовали обеспече-
нию мануфактур рабочей силой и принуждению работ-
ников «довольствоваться малым жалованьем» 9
И. И. Голиков (1735—1801) должен быть упомянут
в курсе русской историографии как автор двенадцати-
томных «Деяний Петра Великого, мудрого преобразо-
7 Чулков М. Д. Историческое описание российской коммерции
при всех портах и границах от древних времен до ныне настоящего,
и всех преимущественных узаконений по оной государя императора
Петра Великого и ныне благополучно царствующей государыни
императрицы Екатерины Великой: В 7 т. СПб., 1781 —1788.
* Там же. Т. I. Кн. 1. СПб., 1781. С. 15.
9 Там же. Т. VI. Кн. 1. М., 1786. С. 78.
256
вателя России» и восемнадцатитомных «Дополнений
к „Деяниям Петра Великого"». Л. В. Черепнин спра-
ведливо замечал, что в труде Голикова деятельность
Петра рассматривается с позиций сторонника абсо-
лютной монархии и защитника интересов купечества 10 11
Выходец из купеческой среды и сам купец, Голиков
был осужден за злоупотребления по винным откупам,
но получил прощение в связи с открытием в Петер-
бурге Медного всадника. По преданию, он пришел
на площадь, где был поставлен памятник, упал на ко-
лени и дал клятву посвятить свою жизнь написанию
истории Петра Великого. Впрочем, Голиков еще рань-
ше интересовался «деяниями» Петра.
Внимание автора привлекало заведение мануфак-
тур («мастерств, фабрик и заводов»), «размнощение
всякого рода продуктов», разведение иностранных
пород овец, лошадей и рогатого скота, забота о раз-
витии внутренней и внешней торговли, заключение
международных торговых трактатов и обеспечение
твердого курса русской монеты. Голиков отмечал, что
военные успехи Петра и перенесение столицы из Москвы
в Петербург содействовали хозяйственному подъему
России. Царь во всем был рачительным и бережли-
вым хозяином, «не истощал подданных». Это послед-
нее утверждение не слишком вязалось с действитель-
ностью, но хорошо согласовывалось с буржуазными
представлениями о хорошем царе 11
Заслуга И. И. Голикова состояла в том, что по пе-
чатным и архивным источникам он собрал и система-
тизировал многочисленные данные о деятельность
Петра, а так как «Деяния» и «Дополнения...» нахе
дили многочисленного по тем временам читателя, они
способствовали распространению сведений по истории
петровского царствования, а отчасти и по истории до-
петровского времени (которому были посвящены пер-
10 Ч е р е п н и н Л. В. Русская историография до XIX в. М.,
1957. С. 253. — Л. В. Черепнин посвятил большую часть двух послед-
них лекций своего курса зарождению русской буржуазной историо-
графии. Для более подробного ознакомления с трудами Чулкова,
Голикова и других историков, близких к ним по направлению, чита-
тель может обратиться к книге Л. В. Черепнина.
11 Голиков И. И. Деяния Петра Великого. Т. X. М., 1839.
С. 190—194.
9 А. Л. Шапиро
257
вые два тома «Дополнений...»). При этом изложение
Голикова носило апологетический характер. Достиже-
ния современной ему историографии в области трак-
товки событий и методологического подхода к их объ-
яснению были чужды Голикову, который о себе го-
ворил, что он «человек неученый, следовательно, не
знающий никаких критических правил» и к тому же
«не искусный в историческом слоге» 12.
Купеческий сын В. В. Крестинин (1729—1795) на-
писал ряд работ по истории своего родного Под-
винья 13 и осветил в них не только судьбы народа в до-
новгородские и новгородские времена, в составе еди-
ного Русского царства и в Российской империи, но и
вопросы хозяйственной жизни, деятельности купече-
ства и т. д. Крестинина интересовали «частные роды»,
не имевшие княжеских титулов и дворянского досто-
инства, но тем не менее выделившие из своей среды
людей, достойных благодарной памяти потомков, а
также вопрос о том, как в непривилегированной среде
северного черносошного крестьянства зарождались
богатые фамилии, как они сосредоточивали в своих
руках значительные имущества и влияние в посадских
и сельских мирских общинах. Так, им прослеживалась
история зажиточной крестьянской фамилии Вахони-
ных—Негодяевых, ставших богатыми купцами и скуп-
щиками земли и одновременно занимавших посты зем-
ских старост и целовальников.
Идеальным В. В. Крестинин считал положение, при
котором среди «главных купцов и капиталистов» на-
ходилось бы побольше «мужей добродетельных, соеди-
няющих собственную пользу с общим благом» 14 Од-
нако он вынужден был признать, что на деле «первые
нашего посада (Архангельска.— А. Ш.) капиталисты»
12 Там же. Т. I. М., 1837. С. VI.
13 Крестинин В. В. 1) Исторические начатки о двинском на-
роде древних, средних, новых и новейших времен. СПб., 1784; 2) Исто-
рический опыт о сельском старинном домостроительстве Двинского
народа на Севере. СПб., 1785; 3) Начертание истории города Хол-
могор. СПб., 1790; 4) Краткая история о городе Архангельском.
СПб., 1792; 5) Исторический опыт о внешней торговле Петра Вели-
кого. СПб., 1795.
14 Крестинин В. В. Краткая история о городе Архангель-
ском. С. 95—96.
258
эксплуатировали бедноту. Останавливаясь на отдель-
ных представителях архангельского купечества, Кре-
стинин давал им такие характеристики: «купец, пре-
восходный по-своему в умножении богатств искусству»,
но «гражданин, предпочитающий при всяком случае
собственное добро выше общего блага», или «перво-
статейный купец, речистый, проворный, богатый, но
в гражданских добродетелях убогий человек» 15.
Крестинин, подобно Чулкову и Голикову, уделял
большое внимание коммерции, и в частности беломор-
ской торговле. А ценам «на имения и на необходимые
вещи к содержанию человеческой жизни» посвятил
две главы «Исторического опыта о сельском старин-
ном домостроительстве». Подобно Чулкову и Голико-
ву, он очень высоко ценил петровскую политику, за-
боту Петра о купечестве, и в частности обучение ар-
хангелогородцев «азбуке коммерческой науки» 16
Трех только что названных историков второй полови-
ны XVIII в. можно охарактеризовать как буржуазных,
не столько исходя из социальной принадлежности,
сколько основываясь на их внимании и симпатиях к
непривилегированным слоям общества, на тематике
исследований, на круге привлекаемых ими источни-
ков. Но этим и ограничивалось их научное новатор-
ство. По своим социально-политическим убеждениям
и философско-историческим представлениям они вы-
ступают перед нами как люди, далекие от передовых
буржуазных идей эпохи Просвещения.
Представители купечества в Екатерининской ко-
миссии для составления нового Уложения скорее забо-
тились о расширении своих узкосословных привилегий
и о праве владения крепостными людьми, чем о ликви-
дации крепостного гнета. Соответственно Голиков
славил Петра за предоставление мануфактуровла-
дельцам владеть принудительными работниками, Чул-
ков заботился о внеэкономическом принуждении в от-
ношении тех же мануфактурных работников, а Кре-
стинин — о законных правах северных купцов владеть
половниками.
15 Там же. С. 138—139; см. также: Черепнин Л. В. Русская
историография до XIX в. С. 253—261.
6 Крестинин В. В. Краткая история о городе Архангель-
ском. С. 11
9*
259
О приверженности самодержавию и Чулкова, и Го-
ликова 17, и Крестинина мы уже говорили. Остается
добавить, что вместе с верой во всемогущество исто-
рических личностей и непониманием той причинной
обусловленности их деятельности, о которой говорили
просветители, мы находим у некоторых историков —
буржуа второй половины XVIII в.— рассуждения про-
виденциального толка. Так, Голиков говорил о прови-
дении божием, которое карает народы, «совращаю-
щиеся со стези добродетели» 18 19. Отсюда не следует,
что передовые просветительские теории не находили
адептов в русской историографии второй половины
XVIII в. Но носители этих теорий были чаще всего не
разночинцами, а дворянами.
Вопрос об особенностях просветительской идеоло-
гии в России второй половины XVIII в. решался совет-
скими историками общественной мысли и литературы
не однозначно. Л. А. Дербов даже говорил о разного-
лосом хоре мнений и путанице в высказываниях о
классовом характере и хронологических рамках рус-
ского просветительства. Эта разноголосица в значи-
тельной мере объясняется различиями в понимании
самой сущности просветительства. В этой связи необ-
ходимо вспомнить определение, данное В. И. Лениным
в работе «От какого наследства мы отказываемся?».
Ленин назвал здесь следующие три черты русского
просветительства 1860-х годов: 1) горячая вражда
«к крепостному праву и всем его порождениям в эко-
номической, социальной и юридической области»,
2) «горячая защита просвещения, самоуправления,
свободы, европейских форм жизни...» и 3) «отстаива-
ние интересов народных масс, главным образом кре-
стьян...» .
В. И. Ленин не отождествлял просветительство с
простой защитой просвещения Взгляды просветите-
лей 1760-х годов носили явно антифеодальный харак-
тер, были направлены на защиту новых буржуазных
17 Во II томе «Дополнения к “Деяниям Петра Великого”» Голи-
ков писал: «Колико нужно для России, дабы законный государь ее
имел самодержавную власть» (С. 486).
18 Гол и ко в И. И. Дополнение и «Деяния Петра Великого».
Т. 1. М., 1790. С. 6—11.
19 Лен и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 519.
260
отношений, и прежде всего на защиту крестьянских
масс.
Говоря о просветительстве более раннего времени,
следует подходить к нему не только как к явлению
культурно-историческому, но и как к явлению социаль-
ному. Л. А. Дербов справедливо заметил, что только
при подобном подходе можно избежать расширитель-
ного (а значит, лишенного социальной и хронологиче-
ской конкретности) толкования просветительства. Та-
кой подход исключал распространение русского про-
светительства на период от Симеона Полоцкого
(XVII в.) до Чернышевского и не позволял относить к
просветителям Феофана Прокоповича или Татищева.
Русское просветительство начало складываться толь-
ко с середины XVIII в.20
В. И. Ленин указывал, что русские просветители
1860-х годов имели много общего с западноевропей-
скими экономистами XVIII в., но взгляды первых от-
ражали специфику русского общества. Говоря о рус-
ском просветительстве, зародившемся во второй поло-
вине XVIII в., мы также должны учитывать присущее
ему своеобразие. Н. И. Новиков и другие просветители
XVIII в. критиковали многие порождения крепостного
права в экономической, социальной и юридической
областях, но не поднимались до протеста против кре-
постничества в целом. Критикуя такие порожденные
самодержавно-крепостническим строем пороки, как
чиновничий произвол, беззаконие, тунеядство и жесто-
кость помещиков, они не поднимались до отрицания
абсолютизма и политического господства класса по-
мещиков.
В этом отношении Белинский и Герцен, Чернышев-
ский, Добролюбов и другие русские просветители
1840 —60-х годов пошли гораздо дальше просветите-
лей екатерининского времени. Это отлично выразил
Н. А. Добролюбов, давший высокую оценку Н. И. Но-
викову за смелую и благородную сатиру, обнажаю-
щую «порок сильный и господствующий». И в то же
время он замечал, что новиковская сатира нападала
«не на основу зла, а только на злоупотребления того,
20 Д е р б о в Д А. Общественно-политические и исторические
взгляды Н. И. Новикова. Саратов, 1974. С. 51.
261
что в наших понятиях есть уже само по себе зло» 21
Читатели Добролюбова, привыкшие расшифровывать
эзопов язык подцензурной демократической печати,
хорошо понимали, что речь шла о выступлениях про-
светителей XVIII в. против проявлений самодержавия
и крепостничества. В этом и заключалась важнейшая
особенность раннего русского просветительства вто-
рой половины XVIII в.
Сатира Д. И. Фонвизина (1745—1792) и публици-
стика Н. И. Новикова (1744—1818) сыграли выдаю-
щуюся роль в деле формирования критического на-
правления в русской общественной мысли и литера-
туре. Фонвизинский Митрофанушка и новиковские
Безрассуд, Недоум, Злорад, Надмен или Бранюков
явились обобщенными отрицательными типами рус-
ских помещиков. Произведения Фонвизина и Нови-
кова способствовали выработке исторических пред-
ставлений о крепостнической эпохе, с ними знакоми-
лись целые поколения русских читателей, в том числе
историки. В новиковских сатирических журналах го-
ворилось о помещичьих поборах, доводивших крестьян
до самого бедственного состояния, жестоких праве-
жах, продаже за неуплату повинностей единственной
коровы, сечении крестьян, голодной смерти крестьян-
ских детишек. Описывая деревню, носившую вырази-
тельное название Разоренная, Н. И. Новиков говорил:
«Бедность и рабство повсюду встречалися со мною в
образе крестьян»22 В цикле «Писем к Фалалею» Но-
виков вывел драгунского ротмистра, отстраненного от
дел за взятки, который так говорил о крестьянах: «На
нас работают, а мы их сечем, на то они и крестьяне» 23
Новиков резко критиковал галломанию и бессмыс-
ленную погоню за модой, характерную для русских
помещиков. В «Трутне» говорилось о ввозе в Россию
та.<их «необходимых и ценных * предметов, как шпаги,
табакерки, кружева, манжеты, ленты, чулки, пряжки,
запонки и булавки, взамен которых вывозятся такие
«безделицы», как пенька, железо, юфть, сало, полотна
21 Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 2. М.; Л., 1962.
С. 306, 362.
22 Сатирические журналы Новикова/Под ред. П. Н. Бер-
кова. М.; Л., 1951. С. 295.
23 Там же. С. 336.
262
и пр.24 Галломания не была простой данью моде. Для
ее правильной оценки недостаточно рассматривать
только бытовой уклад французского дворянства, им-
понировавший русскому. Галломания как бы подкреп-
ляла установившуюся социальную культурно-быто-
вую дистанцию между дворянами и народом. Поэтому
борьба, которую Новиков вслед за Ломоносовым вел
против галломании, носила не только патриотический,
но и антидворянский характер.
Стремление продемонстрировать высокие мораль-
ные качества русского народа и его творческие воз-
можности заставляло Н. И. Новикова обращаться к
русской истории. В ней он видел одно из важнейших
средств утверждения уважения и любви к народу.
Инициативе и организаторскому таланту Н. И. Нови-
кова русская историческая наука обязана изданием
большого количества исторических источников.
В 1773—1775 гг. он издал 10 частей «Древней Россий-
ской Вивлиофики», а в 1788—1891 гг.— 20 частей вто-
рого дополненного издания этой публикации. Сюда
вошли многие ценные исторические источники от Киев-
ской Руси до XVIII столетия. Среди них грамоты Вели-
кого Новгорода, духовные и договорные грамоты вели-
ких и удельных князей, ханские ярлыки русским ми-
трополитам, памятники дипломатических сношений
Московского государства, царские указы. Во второе
издание «Вивлиофики» были включены документы,
посвященные истории торговли и промышленности
второй половины^ XVIII в., что свидетельствовало о
возрастании интереса к экономическим проблемам.
В разыскании и подборе документов Новикову оказы-
вали содействие и помощь Г Ф. Миллер, М. М. Щер-
батов и другие историки и архивисты 25
Новиковская «Вивлиофика» подвергалась позднее
критике за погрешности в изданных текстах, допущен-
ные неточности в датировке и транскрипции иностран-
ных имен, за отсутствие указателей. Нужно сказать,
что уже во времена Новикова удавалось достигнуть
более высокого археографического уровня при изда-
24 Трутень. 1769. 2 июня. Л. VI.
25 Д е р б о в Л. А. Исторические взгляды русских просветителей
второй половины XVIII века. Саратов, 1987. С. 67—70.
263
нии документов, чем уровень «Вивлиофики». Однако
Н. П. Румянцев, выступавший в начале XIX в. с крити-
кой ее отдельных недостатков, в целом одобрял это
издание, так как оно было любимо публикой 26 27 А такой
крупный современный специалист в области публика-
ции источников, как Л. В. Черепнин, признал, что, не-
смотря на некоторые ошибки и ляпсусы, «тексты доку-
ментов напечатаны достаточно точно и снабжены
27
внешним описанием документов» .
Н. И. Новикову принадлежал «Опыт исторического
словаря о российских писателях», изданный в Петер-
бурге в 1772 г. В «Опыте», одном из первых в России
биографических словарей деятелей культуры были
опубликованы сведения о 317 писателях и ученых, пи-
савших с X по XVIII в. В то же время это был первый
русский труд по историографии. Здесь, с разной сте-
пенью подробности Н. И. Новиков сообщал об истори-
ках Древней Руси Несторе и Сильвестре, о своих со-
временниках — Щербатове и Миллере. Сравнительно
подробно описывались жизнь и научные труды Тати-
щева и Ломоносова. Ценной особенностью «Словаря»
явилось то, что наряду с крупнейшими писателями в
него попали люди, оставившие незначительный след в
русской литературе. Если же оценить историографи-
ческую деятельность Новикова в целом, то необходимо
признать, что она способствовала усилению интереса
к русской истории.
Представителями просветительства являлись пер-
вые русские профессора права С. Е. Десницкий (1740—
1789) и И. А. Третьяков (?—1776). По окончании Мо-
сковского университета они были посланы в Англию
для продолжения образования, в Глазго слушали лек-
ции Адама Смита, получили ученые степени докторов
наук, а по возвращении на родину стали преподавать
в Московском университете. Взгляды обоих ученых
нашли отражение в публичных речах, «Словах» и
«Рассуждениях», которые дошли до нас, а также в
примечаниях к юридическим трудам, переведенным
Десницким на русский язык. Много внимания ими уде-
26 Д е р б о в Л. А. Общественно-политические и исторические
взгляды Н. И. Новикова. С. 317
27 Ч ер е п н и н Л. В. Русская историография до XIX в. С. 288.
264
лилось историко-правовой науке, которая стала в
XIX в. одной из важнейших отраслей историографии.
Десницкий и Третьяков должны быть признаны осно-
воположниками данной отрасли знаний в России.
Для общественно-политических воззрений С. Е. Дес-
ницкого характерно отношение к положению поме-
щичьих и дворцовых крестьян, «всех выгод лишенных»,
«не имеющих ни малейшей собственности». Но в то же
время Десницкий опасался, что немедленное предо-
ставление прав и преимуществ крестьянам может по-
влечь за собой «нарушение спокойствия государст-
ва» 28 Подобную осторожность в подходе к решению
крестьянского вопроса, как и надежды на деятельность
Екатерины II, направленную на укрепление закон-
ности и широкое распространение просвещения,
С. Е. Десницкий разделял с другими представителями
русского просветительства второй половины XVIII в. 29
Десницкий и Третьяков были поборниками естест-
венного права. В то же время они придерживались тео-
рии общественного прогресса, которую в XVIII в. раз-
вивали некоторые просветители и экономисты, прежде
всего Тюрго и Адам Смит. Пытаясь согласовать тео-
рию естественного права и типичное для нее представ-
ление о неизменности человеческой природы с теорией
прогрессивного развития человеческого общества,
Десницкий говорил, что важнейшим свойством при-
роды человека является всегдашнее его устремление
«к лучшему способу жития». Это устремление и при-
вело к тому, что род человеческий в ходе своей истории
прошел через ряд последовательно сменявших друг
друга этапов («или состояний», как выражался Дес-
ницкий) и достиг «различных преуспеваний». Соглас-
но Десницкому, таких состояний было четыре: 1) со-
стояние народов, живущих ловлею зверей и плодами,
саморождающимися на земле; 2) состояние народов,
живущих скотоводством (пастушеское); 3) «хлебопа-
шественное» состояние и 4) состояние коммерческое.
Последовательная смена четырех состояний присуща
28 Избранные произведения русских мыслителей второй по-
ловины XVIII в. Т. I. М., 1952. С. 318.
29 Ш т р а н г е М. М. Демократическая интеллигенция России в
XVIII в. М.. 1965. С. 198.
265
«всем первоначальным народам», и из этих состояний
«мы должны выводить их историю, правление, законы
и обычаи и измерять их различные преуспеяния в нау-
ках и художествах» 30
Как юриста Десницкого особенно интересовал воп-
рос о собственности. Он считал, что для возникнове-
ния «великого понятия собственности» в первобытном
обществе не существовало условий. Скапливать пищу,
которая быстро портилась, оказалось невозможно,
одеяния и жилища были «самопростейшими» и не
представлялись ценностями, на которые могло распро-
страняться понятие собственности. И лишь орудия
«уловления и приуготовления зверей в пищу» стали
собственностью на древней стадии общественного раз-
вития. Неразвитость права собственности связана и с
тем, что у первобытных народов «самое употребление
вещей бывает в большей части нераздельное и общее
всем» 31
На ступени пастушеской, или скотоводческой, до-
стигается «выгоднейшее», по сравнению с предыдущей
стадией, «житие». «Изобилуя стадами», люди владеют
неизмеримо большими и разнообразными имениями,
чем владели звероловы. В этих условиях развивается
понятие собственности. Однако у пастушеских наро-
дов распространено общее владение не только семей-
ных, но и соседских общин. Их стада пасутся вместе
«и присматриваются совокупным надзиранием всех
семейств людьми». Собственности на землю у пасту-
шеских народов вовсе «не примечается».
В следующем, «хлебопашественном», состоянии
каждый земледелец занимает столько земли, сколько
он в состоянии обработать. В результате земли «начи-
нают быть раздельными». Однако «первоначальные»
хлебопашцы еще не имеют понятия об отчуждении
зе;лли. Отношения собственности получили закончен-
ные формы лишь с наступлением коммерческого со-
стояния. Когда начали приходить в совершенство и
размножаться рукоделия и развернулся обмен их про-
дуктами, право собственности получило несравненно
30 Избранные произведения русских мыслителей второй по-
ловины XVIII в. T. I. С. 261, 271.
31 Там же. С. 273-274.
266
большую силу, чем когда-либо ранее. С развитием про-
изводства разнообразных вещей внедрилось право на
обладание ими. И люди, по Десницкому, убеждаются
«в общеполезности» собственности 32.
Переходя к истории супружеских отношений,
С. Е. Десницкий заметил, что они зарождаются лишь
на ступени скотоводства. В первобытном звероловче-
ском обществе половые связи не могли еще приводить
к созданию семьи. А скотоводы уже обладали средст-
вами и возможностью такую семью создавать. Но в
обществах пастушеских жены находились в рабском
подчинении от мужей, и «супружество по большей ча-
сти состояло в многоженстве». Дальнейшее развитие
супружеских отношений С. Е. Десницкий связывал с
переходом к состоянию хлебопашества и затем с ком-
мерческим состоянием общества 33
Отмечая зависимость собственности, семьи, обще-
ственных нравов и политических отношений от харак-
тера производства или, точнее говоря, от особенностей
добывания средств существования, Десницкий высту-
пал как один из самых глубоких и интересных в XVIII в.
исследователей первобытного общества. В этой оценке
мы еще больше убеждаемся, присматриваясь к источ-
никоведческой основе его построений: тут и наблюде-
ния Колумба над обычаями аборигенов Америки, и на-
блюдения русских ученых над бытом камчадалов, и
свидетельства античных авторов, и пережиточные яв-
ления в жизни современных ему европейских народов.
С. Е. Десницкий пользовался разнообразным истори-
ческим и этнографическим материалом и исходил при
этом из убеждения, что все народы проходят одинако-
вые ступени общественного развития.
Историк отмечал в качестве особой формы собст-
венности феодальную и говорил о ее распространении
как в Западной Европе, так и в России. Он понимал
под феодальными отношениями крупное землевладе-
ние и соединенную с ним правительственную власть
крупных землевладельцев. Вопрос о происхождении
феодального сеньориального режима до наших дней
остается дискуссионным. Десницкий еще в XVIII в.
32 Там же. С. 279—284.
33 Там же. С. 260—263.
267
высказал убеждение в том, что «баронские и марк-
графские чиноначальства» в Европе и соответствую-
щие им порядки в Древней Руси родились от введения
собственности на землю. Таким образом, он первым в
русской историографии начал выводить сеньориаль-
ный режим не из королевских или великокняжеских
пожалований, а из крупного землевладения. Десниц-
кий признавал феодализм явлением, характерным для
всех «первоначинающихся государств». И так как по
существу своему феодализм является правлением ари-
стократическим, без «полномощного государя», то ха-
рактеризуется неустойчивыми и «междоусобными
враждами». Эти междоусобицы приводили к «разру-
шению» феодальных отношений. «На их разрушениях
и возникли ныне благоучрежденные и процветающие
державы европейские» 34
Не нужно думать, что Десницкий не видел темных
сторон «благоустроенных и процветающих» европей-
ских держав, темных сторон высшего коммерческого
состояния общества. Хорошо знакомый с современной
ему Англией, он отмечал опасности, которые таит в
себе коммерция, «когда оная вся перевалится в руки
немногих богачей». Историк решительно говорил, что
«смиреномудрие, скромность и повиновение удаляются
от сердца богача», что в душу вселяются высокоме-
рие, гордость и неуступчивость, что богатство стано-
вится средством, позволяющим «миллионщику пле-
нить целый свет». В этих условиях «самое правитель-
ство нередко приходит в замешательство и становится
колеблющимся» 35
Отсюда С. Е. Десницкий заключал, что по мере
продвижения народов к более зрелому, «высокому»
состоянию их жизнь нуждается в большей законода-
тельной регламентации. Чтобы наглость, посягатель-
ство и утеснение не оставались безнаказанными, жиз-
недеятельность в коммерческом обществе должна быть
ограничена законом. Поскольку речь шла о современ-
ной ему России, Десницкий полагал, что правитель-
34 Там же. С. 285.— Речь Десницкого, содержащая его выска-
зывания о русском феодализме, была произнесена раньше, чем вышла
книга Болтина с рассуждениями об этом предмете.
35 Там же. С. 263—264.
268
ство Екатерины II в состоянии обеспечить справедли-
вое законодательство. Однако следовало бы привлечь
в законосовещательный Сенат выборных не только от
дворян, но и от купечества и ремесленников 36
И. А. Третьяков, преподававший римское право,
выступал с публичными речами, посвященными фор-
мам правления в Древнем Риме и особенностям его
экономической жизни. Говорил он и об историческом
развитии «наук и художеств», которое было вызвано
«сильным могуществом души человеческой» 37 Пред-
ставляют особенный интерес высказывания Третья-
кова о разделении труда. Вместе с «изобретением ху-
дожеств» «разделение художеств» выступает у него в
качестве настоящей причины государственного обога-
щения. Опираясь на учение Адама Смита, Третьяков
показывал, как разделение труда «приводит всякую
вещь в совершенство» и поднимает производитель-
ность труда работающих38 В развитии разделения
труда он усматривал, таким образом, один из важней-
ших признаков общественного прогресса.
Русским просветителям XVIII в. вообще была близ-
ка идея общественного развития и прогресса, хотя не
все они связывали прогресс с хозяйственным разви-
тием народов. Н. И. Новиков, например, видел про-
гресс в деятельности «духа человеческого», подняв-
шего человечество от начального состояния, при кото-
ром удовлетворялись одни физические потребности, к
высшему состоянию, когда появились духовные по-
требности, науки и искусство 39
Радикальным представителям французского про-
светительства, решительно отрицавшим разумность,
естественность и закономерность феодализма, крепо-
стничества и всех проявлений средневекового гнета и
мракобесия, не легко было соединить в своих концеп-
циях подобное отрицание прошлого с идеями его по-
36 Ш т р а н г е М. М. Демократическая интеллигенция России
XVIII в. С. 137.
37 Третьяков И. А. Рассуждение о причинах изобилия и
медлительности обогащения государств как у древних, так и у нынеш-
них народов//Избранные произведения русских мыслителей второй
половины XVIII в. Т. I. С. 354.
38 Там же. С. 355.
39 Д е р б о в Л. А. Общественно-политические и исторические
взгляды Н. И. Новикова. С. 282.
269
ступательного прогрессивного развития. Умеренным
просветителям, и в их числе русским и английским,
легче было утверждать идеи прогрессивного развития
общества, поскольку идеи отрицания играли в их соз-
нании относительно меньшую роль.
Заметное место в русской историографии занял
немецкий историк-просветитель Август Людвиг Шле-
цер (1735—1809), живший и работавший в 1760-е го-
ды в России и ставший одним из основоположников
славистики в Германии и крупным знатоком восточно-
европейской истории. Плодом сорокалетних изыска-
ний Шлецера явился вышедший уже в начале XIX в.
трехтомный труд «Нестор. Русские летописи на древ-
неславянском языке» 40
Когда ему было всего пять лет, Шлецер потерял
отца, который был пастором. В десятилетнем возрасте
он не только упорно учился, но и давал уроки. Наука
для будущего историка всегда была не барской затеей,
а профессией, которая должна кормить. В Геттинген-
ском университете Шлецер приобщился к просвети-
тельским идеям. Он принял резкую критику, которой
передовые французские мыслители подвергали фео-
дализм, крепостничество и поповщину. Крепостное
право Шлецер именовал «адской выдумкой», которая
притупляет и убивает всякое «движение человека к
личному счастью и пользе общей»41
Как представитель немецкого просветительства он
особенно критиковал раздробленность и деспотизм
мелких князей42 43 Отсутствие политической раздроблен-
ности Шлецер считал важным преимуществом России
по сравнению с Германией. Он видел, что в империи
Екатерины II «деспотия была сильнее, чем просвеще-
ние» , что в России «безбожно» отнималось у граж-
10 Это сочинение А. Л. Шлецера было напечатано на немецком
языке в первые годы XIX столетия. Первый том русского перевода
вышел в Петербурге в 1809 г., второй — в 1816 г. и третий — в 1819 г.
41 Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шле-
цера, им самим написанная//Отделение русского языка и словесности
Академии наук. Т. 13. СПб., 1875. С. 117—118.
42 Ч е р е п н и н Л. В. Шлецер и его место в развитии русской
исторической науки//Международные связи России в XVII—XVIИ вв.
М., 1966. С. 188—192.
43 Ч е р е п н и н Л. В. Русская историография до XIX в. С. 191.
270
дан право Habeas-Corpus — «одно из естественней-
ших прав человека», провозглашенное в Англии во
второй половине XVII в. и высоко ценимое либералами
всей Европы. Однако Шлецер пользовался покрови-
тельством царского правительства. При таких обстоя-
тельствах он воздерживался от критики русского абсо-
лютизма. В какой-то мере его позиция объяснялась
надеждами на просвещенную государыню, которые
Шлецер разделял с более глубокими политическими
мыслителями из среды просветителей.
Среди своих «путеводителей» в исторических ис-
следованиях Шлецер называл Вольтера. Это прежде
всего сказывалось на тематике, которую он считал
обязательной для новейшей историографии. Следуя
Вольтеру, Шлецер писал, что шаги истории надлежит
прослеживать не столько по военным дорогам завоева-
телей, сколько «по проселочным дорогам, по которым
незаметно крадутся купцы, миссионеры и путешест-
венники» 44 Раньше историки говорили только о побе-
дах и завоеваниях, отмечал Шлецер в другом месте,
теперь же «скорее прощено будет историку, если он за-
будет представить Ярослава победителем при Любече,
нежели если он упустит упомянуть, что сей государь
был первый своего народа законодатель» 45 В соот-
ветствии с теорией Вольтера Шлецер отказался раз-
делять народы на исторические и неисторические.
Критика церковного и феодального баснословия
была у немецких просветителей смягчена по сравне-
нию с критикой Вольтера. Но научный разбор «свя-
щенного писания» занимал в творчестве немецких
просветителей почетное место. Одним из основопо-
ложников критической истории Ветхого завета был
профессор Геттингенского университета Иоганн Да-
вид Михаэлис, у которого Шлецер учился и дружеским
участием которого пользовался. Под влиянием Миха-
элиса молодой Шлецер увлекся текстологическим ана-
лизом Библии и других древних источников, а также
сравнительным языкознанием. Критическое отноше-
44 August Ludwig V. Schldzer und Russland/Herausgege-
ben von E. Winter//Quellen und Studien zur Geschichte Osteuropas.
Berlin, 1961. Bd. IX. S. 10.
45 Правда Русская/Издание Шлецера. СПб., 1767. С. 5.
271
ние к известиям из древней истории оыло, как мы ви-
дели, характерно для просветительской историогра-
фии не только в Германии 46. Шлецер в этом отноше-
нии следовал традициям эпохи Просвещения.
Шлецер приехал в Россию в 1761 г. на должность
домашнего учителя в семье историка Миллера. Одно-
временно он должен был помогать Миллеру в его за-
нятиях. Однако вскоре Шлецер стал адъюнктом, а в
1765 г.— профессором русской истории при Академии
наук. В 1767 г. он уехал в Геттингенский университет
и не возвращался больше в Петербург. Пребывание
Шлецера в России было непродолжительным, но, в
отличие от Байера, он хорошо изучил русский язык и
древнерусские источники. До приезда в Россию Шле-
цер мечтал отправиться в места, где писалась Биб-
лия,— на Восток, с которым были связаны его науч-
ные интересы. Но русская история настолько захва-
тила его, что он без всякого раздумья решил заменить
ею библейскую филологию 47
Лично Шлецером или под его руководством был
подготовлен к печати и издан ряд важнейших истори-
ческих источников: первый том Никоновской летописи,
Русская Правда по Академическому списку, Судебник
1550 г. Однако его роль в русской историографии опре-
делялась прежде всего источниковедческим анализом
«Повести временных лет».
Критическое отношение к тем или иным летописям
и к содержащимся в них известиям было характерно
для русской историографии задолго до Шлецера. Еще
в XVII в. были подвергнуты критике утверждения о
происхождении русских царей от императора Августа
и версия о призвании Рюрика по совету Гостомысла.
Тогда же автор Синопсиса говорил, что Нестор «из-
ряднее свидетельствует», чем другие летописцы. Тати-
щев брал под сомнение легенду о происхождении Мо-
сквы от Мосоха и отвергал версию о прусском проис-
хождении Рюрика 48 Можно было бы вспомнить и
другие примеры русской источниковедческой критики
XVII—XVIII вв. Однако первым в русской историче-
46 См. с. 212 настоящей книги.
47 August Ludvig V. Sclozer und Russland. S. 46—47.
48 Cm. c. 177 настоящей книги.
272
ской науке капитальным источниковедческим трудом
был «Нестор» А. Л. Шлецера, в котором автор отказы-
вался от узкопотребительского отношения к источ-
нику, от его использования без предварительного ана-
лиза достоверности. Критический анализ древних ле-
тописей Шлецер начинал со сличения двенадцати на-
печатанных и девяти еще не напечатанных списков и
приходил к выводу, что лишь четыре из них «имеют
снаружи древний вид, почему и менее в них подделан-
ного, нежели в прочих» 49
Исходя из убеждения, что монах Киево-Печерского
монастыря Нестор был первым русским «летописате-
лем», Шлецер собрал сведения о его биографии и о
монастыре, в котором летопись создавалась. Затем
он остановился на продолжателях Несторовой лето-
писи. Нестор очень краток, «потому что, будучи чест-
ным и умным человеком, повествует только то, что
знает». Позднейшие летописцы «начинили» Нестора
выписками из иностранных источников и «глупыми
бреднями, которые не прежде XV столетия перешли в
Москву от соседей и утвердились Степенною книгою».
Нельзя забывать, что многие позднейшие подделки,
переделки и дополнения Несторового временника обя-
заны своим происхождением духовенству, особенно в
период, когда мирская власть в России ослабла50
Временник Нестора нуждался, по Шлецеру, в таком
же критическом анализе, какому подвергались Биб-
лия, произведения Геродота, Тацита и некоторые за-
падные средневековые хроники.
В соответствии с лучшими достижениями источни-
коведческой, и прежде всего библейской, критики
Шлецер полагал, что Временник Нестора должен быть
подвергнут трем критическим операциям.
Во-первых, необходимо выяснить, что в дошедших
до нас летописных списках принадлежит Нестору, а
что «по невежеству, нерадению или высокоумию» вста-
вили, выпустили или испортили позднейшие перепис-
чики. Эта источниковедческая операция, именовав-
шаяся Шлецером малой критикой, поможет восстано-
вить истинный неиспорченный временник Нестора,
49 Шлецер А. Л. Нестор. Ч. I. СПб., 1809. С. XII.
50 Там же. С. 84—85.
273
поможет очистить его от позднейших искажений.
Во-вторых, следует способствовать правильному
пониманию текста, дать ему грамматическое и истори-
ческое толкование. Задача критика заключается в
истолковании неясных слов и всего текста, написан-
ного 700 лет тому назад, так как язык, отдельные слова
и целые «речения» «возникают, цветут и исчезают».
Наконец, в-третьих, задача исторической критики
заключается в том, чтобы ответить, на вопросы, пове-
ствует ли Нестор «историческое происшествие или
сказку», основательно ли его суждение или непра-
вильно? В отличие от малой критики и толкования
текста, Шлецер именовал эту источниковедческую опе-
рацию высшей критикой. Средневековые хроники на
Западе и в России наполнены предрассудками и «мо-
настырским легковерием, противны здравому рассудку
XVIII столетия». В полном соответствии с принципами
источниковедческой критики корифеев просветитель-
ства автор «Нестора» рассматривал высшую критику
как критику, основанную на здравом смысле своего
времени 51
Шлецер говорил, что получить очищенный от позд-
нейшего наслоения труд Нестора очень трудно, по-
скольку первоначальные списки «Повести» до нас не
дошли. В Киево-Печерской лавре сохранилось тело
Нестора, творения же его дошло до нас только в соста-
ве позднейших летописей. При реконструкции древней
Несторовой летописи Шлецер исходил из правильной
мысли о том, что русский народ, подобно всем другим
народам, проходил длительный путь развития от ди-
кости к цивилизации. Но он ошибался, полагая, что
период дикости длился вплоть до времени Рюрика.
Поскольку племена, призвавшие Рюрика, не были опи-
саны просвещенными южными европейцами, Шлецер
заключал, что между этими племенами и другими на-
родностями не существовало «никакого сношения».
А отсюда следовало заключение: люди, жившие тогда
в России, не знали торговли и просвещения. По убеж-
дению Шлецера, это были «люди без правления, жив-
шие подобно зверям и птицам» 52 Князья Новгород-
51 Там же. С. 395—397.
52 Там же. С. 419—420.
274
ские и Киевские до Рюрика «принадлежат к бредням
исландских старух, а не к настоящей русской исто-
рии». А известия о скифах, сарматах, готах, гуннах
или аварах к русской истории не относятся. При отсут-
ствии достоверных источников вступление к русской
истории должно основываться только на рассудке, т. е.
на заключениях, вытекающих из представлений о ди-
кости народа дорюрикова времени.
Но именно тут критика, основанная «на рассудке»,
т. е. на здравом смысле просветительского источнико-
ведения, давала осечку. Логическое построение Шле-
цера заставляло его отвергнуть как «глупую сказку»
утверждение о проходившем еще в дорюриковы вре-
мена через Россию торговом пути из Западной Европы
на Восток53 Между тем признаваемое некоторыми
учеными во времена Шлецера мнение о существова-
нии такого торгового пути было с полной убедитель-
ностью доказано последующими исследователями.
Поскольку переход от дикости к цивилизации не мог
совершиться очень быстро, Шлецер скептически отно-
сился и к тем фактам экономической и культурной
истории Киевской Руси, которые были описаны Несто-
ром, но расходились с логическими заключениями уче-
ного XVIII в. Так, Шлецер брал под сомнение подлин-
ность договоров Олега и Игоря с греками. На уровне
развития, который он считал характерным для Киев-
ской Руси, подобные договора представлялись ему
сомнительными 54.
Ошибочным оказалось и убеждение Шлецера, что
Временник Нестора — это первая русская летопись.
О существовании летописания в более раннее время
уже в XVIII в. высказывались догадки. А ученые
XIX—XX вв., и прежде всего А. А. Шахматов, дока-
зали, что в основе Несторовой редакции «Повести вре-
менных лет» лежат более древние летописные своды.
В противоположность Шлецеру, они расценили неко-
торые противоречия в «Повести» не как результат
искажения позднейших переписчиков, а как следствие
расхождений между показаниями предшественников
Нестора.
53 Там же. С. 184.
54 Там же. Ч. II. СПб., 1816. С. 693; Ч. III. СПб., 1819. С. 90.
275
Ошибочными были и некоторые сопоставления рус-
ских и немецких слов, сделанные Шлецером при напи-
сании грамматики русского языка. Слово дева, по
Шлецеру, происходит от немецкого слова Dieb (вор)
или нижнесаксонского Tiffe (сука), а слово князь — от
Knecht (холоп). Подобные словообразования вызвали
возмущение М. В. Ломоносова, охарактеризовавшего
их «глупыми пакостями», которые смогла «наколобро-
дить в российских древностях такая в них допущен-
ная скотина» 55
Приведенные только что этимологические заключе-
ния Шлецера действительно не выдерживали критики,
но это не значит, что его лингвистические изыскания
вообще не представляли ценности. Л. В. Черепнин
обратил внимание на оценки лингвистов, полагающих,
что владевший многими языками Шлецер дал богатое
собрание этимологических сближений, явившихся для
своего времени совершенной новостью56 Шлецеру
принадлежит одна из первых попыток классификации
славянских народов на основе языковых критериев.
Добавим, что Шлецер решительно отвергал широко
распространенную до него символическую этимоло-
гию, суть которой заключалась в произвольном и ли-
шенном научного основания словопроизводстве Моск-
ва от библейского Мосоха, россияне — от рассеивать-
ся и т. д. Он писал, что подобное словопроизводство
«слишком презрительно для наших ясных историче-
ских дней», и призывал «не потеть» больше над разы-
сканием имен нарицательных, объясняющих значение
слов славянин или рус, не отыскивать в венгерском,
персидском или арабском языках слов, равнозначных
русским именам, так как можно отыскать столько же
подобных звуков в малайском, перуанском или япон-
ском языках 57
А. Л. Шлецер был убежден в скандинавском про-
исхождении имени Русь и говорил о значительной роли
скандинавов в деле создания правления и цивилиза-
55 Ломоносов М. В. Полное собр. соч.: В 10 т. Т. 9. М.; Л.,
1955. С. 426.
56 Ч е р е п н и н Л. В. Шлецер и его место в развитии русской
исторической науки. С. 197.
57 Шлецер А. Л. Нестор. Ч. 1. С. 428—429.
276
ции у славян и их соседей. В этом отношении он был
продолжателем норманизма. Однако указание Ломо-
носова на то, что в русский язык вошло малое число
скандинавских слов, было принято Шлецером. Обра-
тил он внимание и на то, что пришлые варяги быстро
ассимилировались в славянском миру. Шлецера
нельзя относить к тем иностранным писателям, кото-
рые использовали норманскую теорию для утвержде-
ний о неполноценности славянских народов и об их
неспособности создать свое государство. Он имел ос-
нования отвергать политические обвинения, которые
ему предъявлялись как норманисту. «Многие считают
вероятным,— писал Шлецер,— что эти русы (Рюрик
и его родичи.— А. Ш.) означают шведов. Но если они
и обманываются, то не за что считать их государствен-
ными преступниками» 58
Место Шлецера в русской историографии опреде-
ляется, во-первых, тем, что вслед за некоторыми рус-
скими историками XVIII в. он наносил удары по исто-
рическим легендам и баснословию, во-вторых, содей-
ствовал отказу от потребительского подхода к источ-
нику. На концепцию Шлецера опирались, ее высоко
ценили лучшие русские историки XIX в., обращавшиеся
к вопросам источниковедения. При этом особенно вы-
соко ценилось то, что Шлецер сопоставлял все доступ-
ные ему летописные списки, разбирал каждое слово,
нуждающееся в объяснении, сличал показания лето-
писи с показаниями других источников 59 60 Нельзя за-
бывать и того, что Шлецер являлся одним из пропа-
гандистов и проводников прогрессивных просвети-
тельских идей в историографии 69
58 Там же. С. XXVIII.
59 Соловьев С. М. Шлецер и антиисторическое направле-
ние//Соч. Б/м, б/г. Стб. 1579.
60 В советской историографической литературе оценки Шлецера
были разноречивы. Учитывая значительное влияние, которое оказала
источниковедческая критика Шлецера на историков XIX в., С. Н. Валк
в 1934 г. назвал его деятельность «своего рода знамением для по-
следующих поколений в русской историографии» (Валк С. Н.
Исторический источник в русской историографии XVIII в.//Проб-
лемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 7—8. С. 40).
Н. Л. Рубинштейн считал Шлецера более передовым ученым, чем
Другие историки России его времени (Рубинштейн Н. Л. Рус-
ская историография. М., 1941. С. 151, 166). Это побудило критиков
277
Лекция 15
А. Н. РАДИЩЕВ И НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИОННОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ В РОССИИ
Высшим достижением русской просветительской
мысли XVIII в. явилось творчество Александра Нико-
лаевича Радищева (1749—1802). В его напечатанном
в 1790 г. «Путешествии из Петербурга в Москву», в
оде «Вольность», написанной в начале 1780-х годов и
включенной затем в «Путешествие», в других произ-
ведениях 1770—80-х годов подвергались уничтожаю-
щей критике не только частные проявления крепост-
ничества и самодержавия, но крепостничество и само-
державие в их совокупности.
Автор «Путешествия» показывал несправедли-
вость, экономическую несостоятельность, историче-
скую неправомерность и незаконность крепостного
права. В главе «Зайцево» недопустимость крепостной
зависимости доказывалась с помощью учения об есте-
ственном праве: «Человек родится в мир равен во всем
другому. Все одинаковые имеем члены, все имеем
разум и волю» 1 Тяжкое положение крестьян и
жестокость помещиков-крепостников иллюстрирова- *
Н. Л. Рубинштейна обрушиться на него с обвинением в «низкопоклон-
стве перед иностранщиной» (Вопросы истории. 1948. № 12. С. 90).
В конце 1940-х — начале 1950-х годов влияние Шлецера даже на-
зывалось «вредным», а то, что он внес в разработку русских летопи-
сей — «несостоятельным и непродуманным» (Очерки истории ис-
торической науки в СССР. Т. 1/Под ред. М. Н. Тихомирова. М.,
1955. С. 562—563; Софинов П. Г Из истории русской дореволю-
ционной историографии: Краткий очерк. М., 1957. С. 37—41). По-
добные оценки были несправедливы и неосновательны. Л. В. Череп-
нин назвал их посмертным судом и, бол-?е того, «обвинением без суда
на основе непроверенного материала» (Международные
связи России в XVII—XVIII вв.: (Экономика, политика и культура)/
Отв. ред. Л. Г Бескровный. М., 1966. С. 188). И в СССР, и в ГДР
русско-немецкие связи привлекают в последние десятилетия все боль-
шее внимание (Pohrt Н. August Ludwig v. Schlozers: Beitrag
zur deutschen Slawistik und Russlandkunde//Geselschaft und kultur
Russlands in der 2. Halfte des 18. Jahrhunderts. T. 2: Literatur,
Wissenschaft und Bildung/Hrsg. E. Donnert. Halle, 1983. S. 150—171).
1 При цитировании многократно переиздававшегося «Путеше-
ствия из Петербурга в Москву» ограничимся ссылкой на наименова-
ние глав.
278
лись множеством фактов. Автор подчеркивал неспра-
ведливость строя, при котором кормилец и «насыти-
тель нашего глада» — крестьянин не имеет права рас-
поряжаться тем, что сам производит. Рядом с этиче-
скими доводами против крепостничества выступали
доводы экономические: даже если мы будем «глухи ко
стенаниям» и «чужды соболезнованиям о бедствиях
рода человеческого», не сможем не заметить большую
производительность свободного труда «земледелате-
лей» на своих наделах сравнительно с их трудом на
барщине. В главе «Любань» крестьянин рассказывал
путешественнику, что он не работает на барина так
же, как на себя: «Грешно бы было так же работать; у
него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две —
для семи ртов, сам ты щет знаешь!» А в главе «Хоти-
лов» говорилось, что «принудительная» работа не
только дает меньше плода, но и препятствует размно-
жению народа, вредно отражается на его психологии:
«с одной стороны, родится надменность, а с другой —
робость».
Для нас большой интерес представляют историче-
ские доводы, направленные против крепостничества.
«В начале общества тот, кто ниву обработать может,
тот имел на владение ею право». Но затем историче-
ские обстоятельства стали изменяться; утверждался
зверский обычай порабощать себе подобного чело-
века. Сначала этот «приличный только диким наро-
дам» обычай зародился в знойных полосах Азии.
Но затем он «быстротечно» «простерся на лице земли»
и сохранился до сего дня 2 Решительно отвергая
утверждение Аристотеля, что сама природа назначила
рабство в удел большинству смертных, Радищев счи-
тал, что рабство возникло в результате насилий и ко-
варства одних, малоопытности и слепоты других3
Таким образом, как и другие просветители, он не при-
знавал рабство и его разновидность — русское кре-
постничество — необходимой и закономерной сту-
пенью общественного развития.
То же самое следует сказать о самодержавии.
2 Глава «Хотилов».
3 Радищев А. Н. Беседа о том, что есть сын отечества//Ра-
Дищев А. Н. Поли. собр. соч.: В 3 т. Т. 1. М.; Л., 1938. С. 218.
279
В 1773 г. Радищев писал, что «самодержавство есть
наипротивнейшее человеческому естеству состоя-
ние» 4 Эти слова мы находим в одном из примечаний
к переведенной Радищевым книге Г Б. Мабли «Раз-
мышления о греческой истории». Выбор для перевода
именно данной книги говорит о характере историче-
ских интересов Радищева: ведь Мабли использовал
греческую историю для подтверждения своих антимо-
нархических, республиканских идей. В оде «Воль-
ность» дан образ самодержавного царя, вознесшего
надменное чело и видящего в народе «лишь подлу
тварь»:
И мы внимаем хладнокровно,
Как крови нашей алчный гад,
Ругайся всегда бесспорно,
В веселы дни нам сеет ад 5
Автор «Вольности» — поборник теории обществен-
ного договора. Он говорил о власти, данной царю на-
родом, о порфире, в которую кичливый и строптивый
истукан-государь был облачен именно народом.
С теорией общественного договора мы знакоми-
лись, когда говорили об исторических концепциях
XVII в. Более широкое распространение она получила
в XVIII в., а благодаря перу просветителей приобрела
новые черты. Гоббс и Гроций считали, что, заключив
общественный договор, люди как бы передали свои
неограниченные естественные права государству и,
таким образом, обязались повиноваться монарху, от-
казываясь осуждать его действия, наказывать его и
тем более восставать против него. Гоббс и Гроций,
правда, не отрицали обязанностей государя, вытекаю-
щих из общественного договора, но главным условием
считали не обязанности, а права государя.
Критикуя такую позицию, Руссо в трактате «Об
общественном договоре» говорил, что у Гоббса и Гро-
ция «человеческий род оказывается разделенным на
стада скота, каждое из которых имеет своего вожака,
берегущего оное с тем, чтобы его пожирать» 6 Фило-
4 Там же. Т. 2. М.; Л., 1941. С. 282.
5 Там же. Т. 1. С. 4.
6 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 153.— Руссо здесь не-
сколько сгустил краски; Гроций как исключение считал правомочным
280
соф видел основной смысл общественного договора не
в безграничных правах, а в существенных обязанно-
стях государя по отношению к народу. Он писал, что
верховная власть не может переступать границ, по-
ставленных общественным договором, не может ли-
шать людей естественных прав, свободы, имущества
или налагать на одного из подданных большее бремя,
чем на другого 7 Однако Руссо не делал отсюда вы-
вода о правомерности революционного свержения го-
сударя. У Радищева же царь, который не исполняет
своих обязанностей, не соблюдает равенства в обще-
стве, не предупреждает зло и не хранит в чистоте нра-
вы, может быть свергнут и даже казнен народом. Есте-
ственное право народа включает «мщенное право»:
Се право мщенное природы
На плаху возвести царя.
Отличие радищевской трактовки общественного
договора от трактовки Руссо не означало, что русский
просветитель в этом вопросе не имел себе равных на
Западе. Достаточно напомнить, что в 1774 г. в трак-
тате «Цепи рабства» Марат, опиравшийся на теорию
общественного договора, писал о свободе, которая
«добывается лишь с оружием в руках» 8 Но в России
Радищев первым провозгласил необходимость рево-
люции. Не только в оде «Вольность», но и в других
местах «Путешествия» мы находим целый ряд выска-
зываний, носящих революционный характер. В главе
«Едрово» автор говорил, что крестьянин, который
«в законе мертв», «жив будет, если того восхочет».
Что тут имеется в виду борьба крестьянства против
беззакония и порабощения, хорошо уловила Екате-
рина II, написавшая, что слова эти «суще возмути-
тельны» 9
В главе «Медное» автор называл тех, кто владеет
крестьянами и располагает властью в России, «вели-
кими отчинниками», цепляющимися за свою собствен-
революционное выступление народа против государя, нарушившего
свои обязанности.
7 Там же. С. 174.
’Марат Ж. П. Избр. произв. Т. II. М., 1956. С. 250.
9 Замечания Екатерины II на книгу А. Н. Радищева//
Бабкин Д. С. Процесс Радищева. М.; Л., 1952. С. 161.
281
ность. «Свободы,— говорил Радищев,— не от их сове-
тов ожидать должно, но от самой тяжести порабоще-
ния». Тяжесть порабощения может, конечно, привести
к свободе только в том случае, если порабощенные
поднимутся на борьбу с поработителями. Недаром
Екатерина II по поводу данного места заметила, что
автор «надежду полагает на бунт от мужиков» 10 *
А в главе «Городня» ставился вопрос: что потеряет
государство, если рабы разобьют головы бесчеловеч-
ных господ? Автор «Путешествия» понимал, что бунт
рабов будет кровавым. Но он был уверен: из среды
восставших скоро исторгнутся «великие мужи, для за-
ступления избитого племени». Они будут лишены «мы-
слей и права угнетения» и превзойдут избитых. «Не
мечта сие...— писал автор,— я зрю сквозь целое сто-
летие».
Аналогичные мысли мы встречаем в «Житие Фе-
дора Васильевича Ушакова», напечатанном в 1789 г.
Там тоже говорилось, что притеснители, «по счастию
человечества, не разумеют», как опасно доводить на-
род до крайности 11 Почему это ослепление мучителей
автор считал счастьем человечества? Конечно, потому,
что чем невыносимее для народа становится «глад,
жажда, скорбь, темница, узы», убийства, тем скорее
он поднимется на восстание. Это та же надежда на
«бунт от мужиков», которую увидела в «Путешествии»
царица.
Однако в «Путешествии» мы встречаем и другие
суждения. В главе «Спасская Полесть» путешествен-
ник, столкнувшийся с несправедливостью судей, спра-
шивает себя: «Возможно ли, чтобы в толь мягкосер-
дечное правление, каково ныне у нас, толикие произво-
дилися жестокости?». А «каким образом могло сие
происшествие достигнуть до слуха верховный вла-
сти?». При этом предполагается, что самодержавная
государыня может быть беспристрастна. В главе «Хо-
тилов» путешественник находит на почтовом дворе
«Проект в будущем», содержащий план реформ свер-
ху: постепенно крестьяне приобретают право собст-
венности на землю, право выкупа на волю и, наконец,
10 Там же. С. 163.
н Радищев А. Н. Поли. собр. соч. T. 1. С. 167.
282
осуществляется «совершенное уничтожение рабства».
Здесь так же, как и в других местах «Путешествия»,
говорилось об освобождении, дарованном народу про-
свещенным государем, о необходимости раскрывать
самодержцу глаза и убеждать его не внимать окру-
жающим его «ласкателям». Более того, в главе «Хоти-
лов» речь шла о загрубелом и невежественном народе,
который ищет в бунте скорее «веселие мщения, нежели
пользу сотрясения уз».
Как же согласить революционные и реформист-
ские идеи «Путешествия»? Нам представляется наи-
более убедительной высказанная Г П. Макогоненко,
а затем развитая и уточненная другими исследовате-
лями точка зрения, согласно которой авторский за-
мысел произведения заключался в том, чтобы пока-
зать, как стоящий на позициях просвещенного абсо-
лютизма и верящий в возможность освобождения
крестьян сверху герой сталкивается в ходе своего пу-
тешествия с реальной действительностью и изживает
постепенно свои либерально-реформистские иллюзии,
становясь на позиции революционной борьбы с само-
державием 12 В соответствии с этим композиционным
замыслом либеральные идеи выступают в первых двух
третях сочинения, а революционные — в последней
трети. Разнообразные жизненные ситуации, с кото-
рыми сталкивается герой «Путешествия», убеждают
его в тщетности надежд на добрую волю царя и поме-
щиков, и к концу путешествия он становится револю-
ционером. Это был путь, который прошел сам Радищев
в годы своей молодости.
Обращаясь к историческим сюжетам, Радищев
славил «мудрые Солоновы и Ликурговы законы, воль-
ность Афин и Спарты утверждавшие» 13, и борцов
против деспотизма Брута и Телля. Одновременно он
разоблачал бесчеловечных деспотов, которым льстецы
преподносили титул «Великий». Александр Македон-
ский был удостоин этого титула за то, что разорил пол-
12 Макогоненко Г П. О композиции «Путешествия из
Петербурга в Москву» А. Н. Радищева//ХУШ век. Сб. 2. М.; Л., 1940.
С. 25—53; Карякин Ю. Ф., Пл и м а к Е. Г Запретная мысль
обретает свободу. М., 1966. С. 52—76.
13 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. T. 1. С. 262.
283
света ,4. Его и ему подобных мало заботило, что о них
скажут современники и потомки. Они искали «токмо
одобрения своего самолюбия и стяжания своей поль-
зы». Такие, носившие титул «Великих», государи, как
Юлий Цезарь или Людовик XIV, не боялись прослыть
грабителями, убийцами, разбойниками 14 15
Радищев считал, что в Древнем Новгороде было
народное правление. Князья там имели мало власти.
«Народ в собрании своем на вече был истинный госу-
дарь» 16 А во время пребывания в ссылке (1791 —
1796) Радищев писал, что народные собрания, судя-
щие об общих нуждах, были типичны не только для
Нового града. Они, вероятно, появились в те далекие
времена, когда славяне стали жить в городах. Остатки
древних народных собраний Радищев находил в сель-
ских сходах 17 Вряд ли эти интересные высказывания
об общественном устройстве в Древней Руси можно
считать специфичными лишь для воззрений Радищева
в 1790-е годы. Они находятся в полном согласии с его
мыслями периода создания «Путешествия».
Радищев доказывал, что царь Иван Васильевич не
имел права «присвоить Новгород» и тем более «сви-
репствовать против них» (новгородцев). «Но на что
право, когда действует сила?». Именно по праву силь-
ного царь разорил Новгород и «дымящиеся его остат-
ки себе присвоил». Для оценки радищевского освеще-
ния новгородской темы вспомним, что в середине XV в.
в официальной историографии утвердился тезис об
исконности прав великих князей на владения Новго-
рода и людьми новгородскими. В замечаниях на книгу
Радищева Екатерина II повторяла, что древность вла-
дения давала царю право наказывать новгородцев —
«бунтовщиков и от церкви отступников» 18 Мнение
Татищева сводилось к тому, что новгородские свободы
явились следствием угасания в XII в. благодетельного
для Руси самодержавства. А Щербатов считал своево-
лие городов, развившееся в послеярославово время,
14 Тагм же. С. 150.
15 Там же. С. 178.
16 Глава «Новгород».
17 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 145.
18 Бабкин Д. С. Процесс Радищева. С. 158.
284
едва ли не главной причиной ослабления Руси 19
Как мы видели, Радищев не признавал законным
ликвидацию новгородской вольности. Он опровергал
тезис об исконности самодержавия в Новгороде и во
всей Древней Руси, высказывая предположение о наро-
доправстве в древнерусских городах20 И наконец,
оценивал ликвидацию новгородской независимости не
с точки зрения развития благодетельного самодержа-
вия, а с точки зрения падения благодетельной воль-
ности.
Радищев признавал раздробление Руси на уделы
губительным и писал, что соединение России при царе
Иване Васильевиче возбудило «государственные
силы», пришедшие в упадок от всегдашнего разделе-
ния и татарского ига. В недатированных заметках мы
находим и утверждение о том, что, истребив остатки
новгородской вольности, Иван Грозный открыл путь
для последующих побед над шведами21 Таким обра-
зом, писатель признавал, что создание централизован-
ного госудаства сыграло значительную роль в истории
России. Но это не мешало ему противопоставлять нов-
городские вольности и народоправство с вечевыми
собраниями деспотическому, жестокому и противоре-
чащему древним традициям русского народа самодер-
жавию царей. Радищев положил начало отличной от
дворянско-абсолютистской концепции трактовке нов-
городской темы. В XIX в. ее будут развивать декаб-
ристы, просветители-народники, некоторые либераль-
ные историки.
В разноголосом хоре панегиристов и хулителей
Петра I голос Радищева прозвучал своеобразно и ори-
гинально. В «Письме к другу, жительствующему в То-
больске», датированном 1782 г. и повествующем об
открытии памятника Петру, писатель признавал пер-
вого императора России за «мужа необыкновенного,
названия великого заслуживающего». В этом призна-
нии не было, конечно, ничего необычного. Необычен
лишь один из заключительных абзацев письма: «И я
19 См. с. 233 настоящей книги.
20 Болтин занимал по этому вопросу нечеткую, внутренне проти-
воречивую позицию (см. с. 247 настоящей книги).
21 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 3. М.; Л., 1952. С. 41.
285
скажу, что мог бы Петр славнея быть, возносяся сам
и вознося отечество свое, утверждая водность част-
ную» 22 Под частной вольностью тут понимается осво-
бождение не только от крепостнических уз, но и от
самодержавного гнета. В этом легко убедиться, обра-
тившись к последующим абзацам письма. Радищев
говорил в них о беспочвенности соответствующих упо-
ваний на царей: «...нет и до скончания мира примера
может быть не будет, чтобы упустил добровольно что-
либо из своея власти, седящей на престоле» 23
Радищевские слова о «вольности частной», кото-
рую не утвердил Петр, ничего общего не имели с теми
аристократическими сетованиями на царя, который-де
проводил свои реформы чересчур радикально, предъ-
являл к дворянам слишком большие требования и
ввел «Табель о рангах». Радищев, наоборот, не одо-
брял дворянскую спесь и хвастовство древностью по-
роды 24 и никогда не признавал петровские преобразо-
вания слишком радикальными. Он высоко ценил Пет-
ра именно за то, что царь был решительным «обнови-
телем России» и привел ее в движение.
Мы подходим к мысли Радищева, которая была
очень плодотворной для последующего развития исто-
риографии петровских реформ. «Хотя бы Петр не отли-
чился различными учреждениями, к народной пользе
относящимися, хотя бы он не был победитель Кар-
ла XII, то мог бы и для того великим называться, что
дал первый стремление столь обширной громаде, ко-
торая яко первенствующее вещество была без дейст-
вия» 25 Впоследствии эта же мысль будет гениально
выражена А. С. Пушкиным, который дал высокую
оценку Петру Великому прежде всего за то, что он
Придал мощно.бег державный
Корме родного ‘корабля 26
Тут выдвигалась мысль, что с преобразовательной
22 Там же. Т. 1. С. 151.
23 Там же.
24 Соображения о «Табели о рангах».и о хвастовстве древностью
породы см. в главе «Тосна».
25 Р а д и щ е в А. Н. Поли. собр. соч. Т. 1 С. 150.
26 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. Ill М., 1957. С. 210.
286
деятельностью Петра связано преодоление застоя,
рутины, бездействия. Значение реформ именно в том,
что они покончили с неподвижностью и придали Рос-
сии «бег» (как говорил Пушкин), «стремление» (как
первым об этом сказал Радищев). Впоследствии эти
мысли разовьют В. Г Белинский и А. И. Герцен.
Путешествие из Петербурга в Москву» заканчи-
валось «Словом о Ломоносове». Радищев привел био-
графические сведения о великом ученом, считая его
«насадителем» российского слова и первым «в стезе
российской словесности». Но не будучи специалистом
в естествознании, писатель не сумел по достоинству
оценить вклад, внесенный Ломоносовым в науки о
природе. Он говорил, что Ломоносов «не достиг вели-
кости в испытаниях природы» и «скитался путями,
прослеженными» его предшественниками.
Радищев интересовался революционными собы-
тиями в истории Европы и Америки. В оде «Вольность»
воздавалась хвала Кромвелю за то, что он «Карла на
суде казнил» и показал, «как могут мстить себя на-
роды». Вместе с тем писатель провозглашал Кромвеля
злодеем и укорял его за то,
Что власть в руке своей имея,
Ты твердь свободы сокрушил 27
В оде «Вольность» говорилось о войне английских
колоний Америки за независимость и отмечается ге-
роизм революционных воинов, каждый из которых
готов идти на смерть:
Вождем тут воин каждый зрится,
Кончины славной ищет он.
О воин непоколебимой,
Ты есть и был непобедимой.
Твой вождь — свобода, Вашингтон 28
Имя Франклина Радищев упомянул в «Слове о
Ломоносове». Здесь цитировалась надпись под изо-
бражением американского ученого и революционера:
«Се исторгнувший гром из небеси и скиптр из рук
27 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 7—8.
28 Там же. С. 11.
287
царей» 29 Исторический опыт американской войны за
независимость был особенно ценен для Радищева, так
как в роли победителей деспотизма выступали простые
землепашцы 30
Французская революция 1789—1794 гг. началась,
когда Радищев вносил поправки в свое «Путешествие»
и печатал его. В главе «Торжок» упоминались переме-
ны, произошедшие во Франции 1789 г. Речь шла о цен-
зуре, и Радищев выразил свое возмущение тем, что
Французское народное собрание поступило так же,
как ранее поступал государь: «...насильственно взяли
печатную книгу и сочинителя оной отдали под суд»
(«сочинитель» здесь — Марат). И хотя Радищев упо-
треблял по отношению к событиям во Франции такие
эпитеты, как «необузданность и безначалие», его фи-
липпика была обращена против цензурных гонений
именно на революционную мысль31 После того как
Людовик XVI пошел на уступки восставшему народу,
писатель усомнился в правильности ранее высказан-
ного тезиса, что цари никогда не уступят добровольно
что-либо из своей власти 32
Подводя читателя «Путешествия» к мысли о пра-
вомочности и благодетельности революционного свер-
жения деспота-монарха, Радищев в то же время
говорил, что за победой революции может последовать
новое порабощение. В «Путешествии» сказано о за-
коне природы: «...из мучительства рождается воль-
ность, из вольности — рабство» 33 Видимо, исходя из
опыта английской революции и античных учений о
циклической смене монархий, аристократии и демо-
кратии 34, Радищев отчасти склонялся к мысли об этом
круговороте рабства и вольности.
События Французской революции, казалось, под-
тверждали данную мысль. За ликвидацией монархии
и победой восставшего народа последовал якобинский
террор, а затем наступили контрреволюционный пере-
29 Там же. С. 391.
30 В то же время Радищев выступает с решительным осуждением
рабства в Америке (глава «Хотилов»).
31 Карякин Ю. Ф., Пл и мак Е. Г Запретная мысль обре-
тает свободу. С. 133.
32 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 151.
33 Там же. С. 361.
34 См. с. 37 настоящей книги.
288
ворот 9 термидора, правление Директории и приход
к власти Бонапарта. В «Песне исторической», напи-
санной, очевидно, в последний год жизни Радищева,
говорилось, что с «ненасытцем крови граждан» —
Суллой может «уравниться» в лютости разве только
Робеспьер 35 Поскольку речь идет о «крови граждан»,
а не о крови властителей дореволюционной Франции,
• можно прийти к выводу, что Радищев клеймит Робес-
пьера совсем не с тех позиций, с каких это делают
идеологи европейского, и в том числе русского, дво-
рянства. Так, в 1780-е годы Радищев осуждал Кром-
веля за сокрушение свободы в Англии; по всей види-
мости, в начале XIX в. он усматривал в якобинском
терроре подобное же сокрушение свободы во Фран-
ции.
Каковы бы ни были контрреволюционные события,
последовавшие за Французской революцией, из них не
следовало, что все вернулось «на круги своя», что ре-
волюция и контрреволюция образуют в своей смене
замкнутый круговорот. Ведь перевороты 9 термидора
и 18 брюмера не ликвидировали социальные завоева-
ния революции. Именно с революции 1789—1794 гг.
начался новый период в истории Франции. Устойчи-
вые прогрессивные следствия Французской революции,
очевидно, не были учтены Радищевым. Но можно ли
сделать вывод, что в результате побед контрреволю-
ции в конце XVIII в. он вообще изменил отношение к
революционному пути освобождения народов? Совет-
скими учеными высказывались на этот счет прямо проти-
воположные суждения. Одни исследователи полагали,
что, не изменив вольнолюбивым идеалам, Радищет
стал в конце жизни возлагать надежды не на револю-
цию, а на добродетельных царей, подобных Титу, Тра-
яну или Марку Аврелию в древности, Петру Велико-
му и Екатерине II в XVIII столетии 36. Согласно дру-
гой точке зрения, Радищев и в первые годы XIX в.
ничуть не изменил свои революционные воззрения 37
35 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 97
36 Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г Запретная мысль обре-
тает свободу. С. 240—262.
37 Штор м Г Потаенный Радищев: Вторая жизнь «Путешест-
вия из Петербурга в Москву». М., 1965; Бабкин Д. С. А. Н. Ра-
дищев: Литературно-общественная деятельность. М.; Л. 1956.
10 А. Л. Шапиро
289
Оставаясь в рамках историографических сюжетов,
отметим, что в последних произведениях Радищева
тема добродетельных монархов звучала настойчивее,
чем в «Путешествии». В «Песне исторической» они
именовались отцами народа. Здесь же говорилось о
наглом разврате, кровавых распрях и тяжких ранах,
от которых человечество стремится отдохнуть, и о са-
модержцах, которые могут дать желанное «устройство
и мир», хотя и через неволю 38 Обратим внимание на
последние слова. Они свидетельствуют о том, что с вы-
сокой оценкой хороших государей сочетался тезис о
невозможности ожидать от них вольность. Возможны
ситуации, когда ради мира приходится соглашаться
даже на неволю.
Советские исследователи единодушны во мнении,
что с антикрепостническими и вольнолюбивыми идеа-
лами Радищев в конце жизни не расставался. А мы
только что видели, что в «Песне исторической» не вы-
сказывалось надежд на воплощение этих идеалов в
жизнь по мании царя. Речь там, конечно, шла о рефор-
мах, осуществленных добрыми монархами, о спокой-
ной жизни, которую они могут обеспечить. Но и в по-
следние годы жизни Радищев продолжал считать, что
радикального освобождения от царей не приходится
ожидать.
Нам представляется, что переход от революции к
контрреволюции во Франции не заставил автора «Пес-
ни исторической» отказаться от революционных мыс-
лей. А то, что в данном произведении они не выступали
отчетливо, отчасти объяснил сам Радищев в поэме
«Бова», написанной после возвращения из Сибири.
В ней говорилось, что «погостившему в дремучих ле-
сах и ущельях писателю надлежит рассказывать „то,
что льстить лишь будет слуху“, и умалчивать, „что
чут; не гладко41»39 Но отказаться от «негладких»
мыслей Радищев не умел, что не осталось незамечен-
ным в правительственных сферах. Этим, очевидно,
объяснялось решение о самоубийстве, принятое фило-
софом, когда над ним нависла угроза новых прави-
тельственных репрессий.
38 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 97.
39 Там же. С. 28.
290
Революция 1789—1794 гг. явилась рубежом в со-
циально-политической истории человечества. После
нее произошли серьезные сдвиги и в истории истори-
ческой мысли. Однако зачатки того нового, что будет
развиваться в XIX в., появились в предшествующие
столетия.
Еще до XIX в. буржуазные отношения пустили
корни во всех странах Европы, что и привело к обост-
рению классовых конфликтов, к буржуазным револю-
циям. Значительны были и успехи культуры, причем
в качестве ее носителей начали выступать и предста-
вители третьего сословия. В подобных условиях в исто-
риографии вычленились направления: дворянско-
абсолютистское, буржуазное и просветительское, ре-
волюционное.
Одни историки более, а другие менее последова-
тельно вели борьбу с феодально-религиозными кон-
цепциями, с позиций естественного права и человече-
ского разума выступали против многовекового со-
циального и идеологического гнета.
Отказываясь от провиденциалистского объяснения
событий истории, крупнейшие ученые XVI—XVIII вв.
сначала выявили их неизменную человеческую при-
роду, а затем начали поиски закономерностей истори-
ческого развития. Влияния на законы и политику нра-
вов и мнений рассматривались историками, но отве-
тить на вопрос: «чем определяется изменение самих
нравов и мнений?» — им не удалось. Обратив внима-
ние на смену занятий (охота, скотоводство, земледе-
лие), на успехи в развитии разделения труда, они еще
не смогли раскрыть связь между экономическим про-
грессом и поступательным движением социальных
отношений. Как видим, проблема обусловленности
исторического развития объективными причинами
была только поставлена. Решать ее приходилось в
XIX в.
Историки XVIII в. стали присматриваться к осо-
бенностям общественной жизни и быта разных наро-
дов, к отличиям их «физического и нравственного» со-
стояния. Они обращали внимание прежде всего на
фольклор, который должен был содействовать обнару-
10*
291
жению указанных отличий. Но для XVIII в. в гораздо
большей степени типично выдвижение на первый план
черт, общих для цивилизованных народов, и общее их
стремление к утверждению единого мирового порядка.
Для XVIII в. характерно и противоречие между
представлениями о закономерном, разумном развитии
общества и отрицанием «неразумных» длительных
эпох истории рабства и феодализма. Только в XIX в.
стало понятно, что один и тот же общественный строй
может быть прогрессивным и разумным на одной сту-
пени своего развития и реакционным и неразумным —
на другой. Диалектика исторического развития оста-
валась до XIX в. книгой за семью печатями.
Еще до XIX в. была поставлена задача перехода от
истории царей и полководцев, придворных и династи-
ческих конфликтов, войн и дипломатии к истории ци-
вилизации, нравов и обычаев, науки и культуры, тор-
говли и промышленности. Но реальные успехи в раз-
работке этих вопросов оказались весьма незначительны.
Их изучение — одна из важнейших задач историогра-
фии XIX в.
Отказавшись от деления на исторические и неисто-
рические народы, XVIII век поставил перед истори-
ками будущего задачу значительного географического
расширения области исследований. К XIX в. кроме
хроник и летописей в научный оборот были вовлечены
законодательные памятники, различные государст-
венные, а затем и частные акты, а также археологиче-
ские источники, фольклор (особенно мифы и эпос),
географические и этнографические описания, данные
сравнительного языкознания и статистики. Перед ис-
следователями XIX в. открывалась возможность не
только дальнейшего расширения круга названных
источников, но и их комплексного изучения.
3 XVI—XVIII вв. были достигнуты значительные
успехи в деле критического анализа исторических ис-
точников, в том числе Библии; предпринимался фило-
логический, палеографический, хронологический раз-
бор источников, проводилась «высшая» их критика
с позиций здравого смысла. Кроме того, необходимо
подчеркнуть, что в XVIII в. исторические труды и исто-
рическая журналистика заняли почетное место в исто-
рии европейской культуры.
292
Лекция 16
СЕНТИМЕНТАЛИЗМ В ИСТОРИОГРАФИИ.
Н. М. КАРАМЗИН И ЕГО
«ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО»
XVIII век (точнее период, предшествовавший Вели-
кой французской революции 1789— 1794 гг.) получил
наименование «Век разума». Протест поднимающейся
буржуазии и всего третьего сословия против феодаль-
ного гнета и церковного мракобесия выражался
в основном в том, что все прежние формы общества
и государства были признаны неразумными, а новые
идеи возвещали наступление царства разума.
Но в рамках просветительской идеологии в XVIII в.
возникло и течение, которое отрицало решающую
роль разума и возводило в основной критерий
ценности чувство. Это течение получило наименование
«сентиментализм» и было распространено в Англии,
во Франции, в германских землях, в России и в
других частях Европы. Иногда оно приобретало
радикальный, а иногда консервативный характер.
Выдающимся представителем сентиментализма в
философии являлся Жан-Жак Руссо (1712 — 1778)1
Система взглядов Руссо не может быть сведена к
одному сентиментализму, но многие русские образо-
ванные люди (и в их числе молодой Карамзин)
восхищались в его произведениях именно апелляцией
к чувству, «отражением жизни сердца» (В. Г Белин-
ский). Руссо сочувствовал горестям крестьян и бедня-
ков, осуждал безнравственность и праздность богачей
и призывал возвратиться к прекрасному человеку,
созданному природой и испорченному цивилизацией.
Он утверждал, что разум подавляет и принижает
человека, а внутреннее чувство возвышает и облагора-
живает. Истина постигается не рассудком, а сердцем.
Но восставая против рационализма, Руссо призывал
к переустройству общества все-таки в соответствии
со своими идеями, со своим разумом. Таким образом,
отрицание роли разума в деле общественного *
О Ж.-Ж. Руссо см. на с. 203 и др. настоящей книги.
293
переустройства базировалось у Руссо на рациона-
листических принципах критики старого мира.
В духе сентиментализма были написаны некоторые
исторические работы западноевропейских ученых,
и среди них обстоятельная «История Швейцарского
союза» Иоганна Мюллера. Автор изображал старых
швейцарцев как неиспорченных природных людей
(Naturmenschen) в духе руссоизма. Но, вероятно,
наиболее значительным историческим трудом, проник-
нутым духом сентиментализма, явилась «История
Государства Российского» Н. М. Карамзина.
Н. М. Карамзин (1766— 1826) получил основатель-
ное образование: домашнее и в пансионе при
Московском университете. В 1780-е годы он вступил
в новиковский кружок, где боготворили Руссо.
Своими любимыми героями Карамзин и его друзья
считали Вильгельма Теля и Франклина, «ловили в
Истории все благородные черты души человеческой,
питали в груди своей эфирное пламя любви...»2.
«Эфирное пламя любви» было созвучно отношению
Руссо к горестям крестьян и бедняков. Но, касаясь
проблемы отмены крепостничества в России, Карамзин
говорил, что «готов следовать хорошему примеру,
если овцы будут целы и волки сыты». «Эфирное
пламя любви» к угнетенным — это сентиментализм,
имевший мало общего с сентиментализмом революци-
онных последователей Руссо во Франции, которые
проявили себя в действии и не довольствовались
вздохами и слезами.
Но если сентиментализм и чувствительность
Карамзина отличались от действенного порыва револю-
ционных последователей Руссо, то все же, как
считал Белинский, это был значительный шаг вперед.
В повестях Карамзина «публика в первый раз
у в* цела на русском языке имена любви, дружбы,
радости, разлуки и пр. не как пустые, отвлеченные
понятия и риторические фигуры, но как слова,
находящие себе отзыв в душе читателя». К тому же
Карамзин погружал читателя в мир любви и горестей
2 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л.,
1987 С. 453.
294
«Бедной Лизы», которая «не имела чести быть даже
простою дворянкою» *
Е Изображая «жизнь сердца и страстей посреди
обыкновенного повседневного быта», Карамзин своими
повестями приблизил литературу к народу, к той
его части, которой было тогда доступно печатное
слово. Ю. М. Лотман обратил внимание на то,
что в 1780— 1800-е годы, в значительной степени
благодаря литературной и журналистской деятельности
Карамзина, расширился круг читающей публики.
Избранные идеологи того времени, и среди них
Новиков и Карамзин, распространяли образование,
приближали культуру к обществу, насаждали мораль
без морализации. Одной из важнейших черт этой
работы была реформа языка. Карамзин много сделал
для разрыва языка с церковнославянской архадкой
и сочетания русских национальных форм литературного
изложения с европейскими 3 4 «Карамзин первый на
Руси заменил мертвый язык книги живым языком
общества»,— писал В. Г Белинский 5
Сказанное относится не только к повестям и письмам
Н. М. Карамзина, но и к его «Истории Государства
Российского». На страницах этого труда появляется
простой народ; в ряде случаев говорится об отношении
народа к князьям; с одной стороны, в радужных
красках описывается, добродушие и другие благород-
ные качества народа, а с другой — выражается сожале-
ние по поводу его легковерности и заблуждений.
Действующие лица истории (в основном князья)
приобретают под пером Карамзина черты не только
думающих, но и чувствующих людей. При этом
«История» написана живым языком, который стано-
вится все более ясным, сочным от тома к тому.
В 1789 г. Карамзин едет за границу, где пишет
«Письма русского путешественника». К начавшейся
как раз в это время Французской революции
путешественник отнесся неоднозначно. Он признавал,
3 Белинский В. Г Поли. собр. соч.: В 13 т. Т. 5. М., 1954.
С. 539.
4 Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 229—
5 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 7. М., 1955. С. 132.
295
что революция принадлежит к числу событий
которые определяют судьбы людей на много последу-
ющих веков. Новая эпоха начинается, писал Карамзин-
ой ее вижу, но Руссо ее предвидел»6 Однако’
понимая, что революция определяет судьбы человече-
ства, Карамзин тяжко переживал то, что век Просве-
щения заканчивался бурей 1789—1794 гг. Век,
который он ранее славил за «свет философии,
смягчение нравов, тонкость разума и чувства»,
кончается, и «нещастный филантроп меряет двумя
шагами могилу свою, чтобы лечь в ней с обманутым,
растерзанным сердцем своим и закрыть глаза навеки» 7
Насильственные потрясения автор «Писем русского
путешественника» считал гибельными. Естественно,
свержение Бурбонов и казнь короля навевали на «не-
щастного филантропа» самые печальные настроения.
Карамзин писал в 1818 г. И. И. Дмитриеву: «По
чувствам останусь республиканцем, и притом верным
подданным Царя Русского»8 Это парадоксальное
заявление можно сравнить с утверждением Екатери-
ны II, что она женщина с республиканской душой.
Но в устах императрицы, которую Пушкин назвал
Тартюфом в юбке и короне, подобные слова звучали
фарисейски. Карамзин же долго и искренне верил в
то, что благородные идеи, благородные чувства испра-
вят нравы и облагородят общество. И это должно про-
изойти без насилия и даже без ущерба для дворянских
интересов. По словам Карамзина, «для истинного
благополучия земледельцев наших желаю единствен-
но того, чтобы они имели добрых господ и средство
просвещения, которое одно, одно сделает все хорошее
возможным»9 Карамзин оправдывал, рисовал свет-
лыми красками ситуацию, при которой помещик тре-
бует от своих крестьян половину рабочих дней в неде-
ле, а взамен дает им землю, защищает их в граждан-
ских отношениях, помогает в бедствиях, а главное,
6 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 454.
7 Карамзин Н. М. Соч.: В 3 т. Т. 3. СПб., 1848. С. 438—439.
8 Карамзин Н. М. Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дми-
триеву. СПб., 1866. С. 249.
9 Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин по его со-
чинениям, письмам и отзывам современников. Ч. 1. М., 1866. С. 359—
360.
296
заботится об их трезвости и трудолюбии. В написан-
ных в 1800 г. «Куплетах из одной сельской комедии,
игранной благородными любителями театра», хор
земледельцев поет:
«Как не петь нам? Мы счастливы.
Славим барина — отца.
Наши речи некрасивы,
Но чувствительны сердца.
Горожане нас умнее:
Их искусство говорить.
Что ж умеем мы? Сильнее
Благодетелей любить». 10
В. Г Плеханов назвал эти стихи настоящей идил-
лией «во вкусе „официальной народности"» и. Однако
сам Карамзин представлял себе отношения помещи-
ков и крестьян не столь идиллическими, как о них пел
выведенный им хор земледельцев. В годы, когда были
сочинены «Куплеты из одной сельской комедии»,
Карамзин сетовал на то, что Россия еще не находится
«на высочайшей ступени блага и совершенства»,
что просвещение еще не «истребляет злоупотребление
господской власти, которая и по самым нашим зако-
нам не есть тираническая и неограниченная» * 11 12
Сентиментализм Н. М. Карамзина был не только
литературным жанром, но и, в определенном смысле,
политической идеологией. Сочувствие обездоленным
народным массам совмещалось с твердой уверенностью
в необходимости сохранения богатства и привилегий
дворянства. Эти принципы дворянско-консервативного
сентиментализма присущи и карамзинской «Истории
Государства Российского».
Еще в конце XVIII в. Карамзина увлекла задача
создания труда по русской истории. В 1790 г. он
писал: «У нас до сего времени нет хорошей
Российской Истории, то есть писанной с философским
умом, с критикою, с благородным красноречием» 13
В 1803 г. Карамзин обратился с просьбой о субсидии
для работы над историей России и вскоре получил
не только субсидию, но и должность историографа.
С 10 Карамзин Н. М. Поли. собр. стихотворений. М.; Л., 1966.
11 Плеханов Г В. Соч.: В 24 т. Т. XXIII. М.; Л., 1926.
С. 74.
12 Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин... Ч. 1.
С. 363—364.
13 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 252.
297
В 1818 г. вышли в свет первые восемь томов
«Истории Государства Российского». Они имели
небывалый для того времени успех: за три с половиной
недели было распродано 3000 экземпляров. Карамзин
работал над «Историей» до конца жизни, доведя
изложение до свержения царя Василия Шуйского
и наступившего затем междуцарствия.
Об истории России XVIII в., и в частности о
Петре Великом, Карамзин писал в поданной в 1811 г.
Александру I записке «О древней и новой истории
России в ее политическом и гражданском отношениях».
Кроме критического обзора истории России записка
Карамзина содержала нелицеприятную критику дея-
тельности александровского правительства, реформ,
которые им замышлялись, и прежде всего проектов
осторожного приспособления самодержавных порядков
к нуждам поднимающейся буржуазии, предложенных
М. М. Сперанским. Автор записки решительно осуждал
новых законодателей, которые «славятся наукою
письмоводства более, нежели наукою Государствен-
ною». Порицая усиление бюрократических начал,
Карамзин развивал мысли, которые выдвигались
в среде русского дворянства еще в XVIII в. 14
«История Государства Российского» была посвяще-
на Александру I, причем посвящение заканчивалось
фразой: «История народа принадлежит царю», вызвав-
шей резкое осуждение декабристов. Однако нужно
признать, что она отличалась неопределенностью и
неясностью. Возможно, автор связывал заключенную
в этих словах идею со славой России, победившей
Наполеона и освободившей Европу. Великая победа
и слава воплощались, по Карамзину, в царе:
«...глава Александрова сияет в лучезарном венце
безсмертия» 15, как символ всей страны. Карамзин
придерживался широко распространенной в его время
оценки великих людей как любимцев неба, подобных
солнцам, влекущим за собой планетарные системы.
14 Карамзин Н. М. О древней и новой истории России в ее
политическом и гражданском отношениях//Литературная учеба. 1988.
№ 4. С. 97—142.
15 Карамзин Н. М. История Государства Российского: В 12 т.
5-е изд./Изд. И. Эйнерлинг. СПб., 1842—1843. С. VII.— В 1988—
1989 гг. это издание было репринтно воспроизведено.
298
Он полагал, что именно великие люди решают судьбы
человечества. Именно с этим тезисом и следует,
очевидно, связывать указанное посвящение. Во всяком
случае, нельзя полагать, что Карамзин писал свою
историю в назидание одним царям. Признавая, что
«Правители, Законодатели действуют по указаниям
Истории», Карамзин тут же добавил, что знание
истории необходимо и простым гражданам, поскольку
дает их сердцам и разуму пользу и удовольствие.
При этом историограф не ограничился старинным
тезисом об истории как учителе жизни. Он привел
и новый аргумент, характеризующий его отношение
к революционному процессу: «Должно знать, как искони
мятежный страсти волновали гражданское общество...»
История показывает, что ужаснейшие бедствия, порож-
даемые «мятежными страстями», — не новость. И для
их обуздания следует покоряться «благотворной влас-
ти», чтобы «согласить выгоды людей и даровать им
возможное на земле счастье» 16
Н. М. Карамзин хорошо знал историю античного
мира, эпохи Возрождения и эпохи Просвещения и
умело раскрывал особенности творений Ливия, Тацита,
Макьявелли и Вольтера, Юма и Иоганна Мюллера.
В «Истории Государства Российского» названо 350
авторов и названий исторических произведений.
Особенно существенно то, что Карамзин использовал
40 русских летописей, тогда как его предшественник
Щербатов—лишь 21. Помимо летописей Карамзин
привлек к исследованию памятники древнерусского
права и древнерусской художественной литературы.
Специальную главу он посвятил «Правде русской»,
ряд страниц — только что открытому «Слову о полку
Игореве». Были использованы и известия иностранцев
о России. К «Истории» Карамзина приложены обстоя-
тельные примечания, содержащие выписки из источ-
ников, в том числе и из тех, которые погибли во время
московского пожара 1812 г. и таким образом
сохранились только в «Истории».
Не приступив еще к написанию «Истории»,
Карамзин говорил, что ее должно основывать на
критике исторических источников (писать с «крити-
16 Там же. С. IX.
299
кою»). И он твердо следовал этому требованию.
В соответствии с критическими приемами лучших исто-
риков эпохи Просвещения Карамзин освобождал
источники от россказней о предзнаменованиях, чудесах,
небесных карах и от всяких сентенций средневековых
летописцев. Очень высоко он оценивал критику летопи-
сей «ученого и славного Шлецера» 17 И сам отбрасы-
вал теологические теории, отказывался приписывать
ход истории божественному промыслу.
В XVIII в. делались попытки отыскать законы
общественного развития, но они почти не отразились
на конкретно-исторических исследованиях. Это в полной
мере относится и к «Истории Государства Российского».
В двенадцатитомном сочинении главы посвящены
правлению какого-либо одного князя и соответственно
называются: «Олег правитель», «Князь Игорь», «Ве-
ликий Ярослав или Георгий», «Князь Андрей Суздаль-
ский, прозванный Боголюбским» и т. д. Многовековая
история страны лишена иной периодизации.
Хотя Карамзин обратился к историческим изыска-
ниям, будучи видным деятелем художественной
литературы, он считал недопустимым «витийствовать
в Истории» и стремился отлучить «Дееписание от
Поэмы». Поэтому он считал недопустимым для историка
«вымышлять речи» людей, которых он описывает
(вымышленными речами были наполнены исторические
произведения древних, они сохранялись и историками
XVI, а иногда и XVIII в.) 18 Но, не позволяя себе
домыслить речи исторических деятелей, Карамзин
считал обязательным «изъяснять» причины событий
и поступков, хотя в источниках и не находил
подобного анализа. При этом его суждениям был
присущ налет сентиментализма. П. Н. Милюков со-
поставил объяснение одного и того же действия в исто-
рии рационалиста Щербатова и сентименталиста
Карамзина. Там, где у Щербатова фигурирует расчет,
опасения нежелательных следствий, у Карамзина
говорится о нежной чувствительности, дерзости,
властолюбии и других чувствах 19.
17 Там же. С. XIII.
18 Там же. С. XII.
19 Милюков П. Н. Главные течения русской исторической
мысли. 3-е изд. СПб., 1913. С. 147.
300
Обращаясь к вопросу о повествовательном стиле
историков, необходимо четко отличать пишущих со
страстью от пишущих с пристрастием. Стиль первых
проявляется в прямом одобрении событий и людей,
способствующих прогрессу, гуманности, справедли-
вости, в решительном неодобрении всего, что стоит
на пути прогресса и является несправедливым.
Так, Карамзин сочувствовал бедным и угнетенным
и со страстью и теплотой говорил о том, что именовал
«всеобщим благом».
Иное дело — пристрастие историков. Оно побужда-
ет их одобрять или воздерживаться от неодобрения
того, что противоречит благу и прогрессу общества.
Конечно, Карамзин, подобно другим историкам, мог
ошибочно считать благом то, что оказалось злом,
и, наоборот, злом — то, что оказалось благом. Но он
всегда писал в соответствии со своими убеждениями
и совестью. И поэтому Карамзина следует считать
беспристрастным историком, хотя его произведения
отнюдь не были бесстрастными.
Сентиментализм Карамзина особенно проявился
при объяснении пагубного для Киевской Руси раздроб-
ления земли между членами княжеской семьи.
Причины раздробления виделись историку в том,
что в действиях киевских князей «здравая Политика...
не могла противиться действию слепой любви
родительской, которое обратилось в несчастное
обыкновение» 20
Важнейшую особенность сентиментализма в исто-
риографии Карамзин определил задолго до начала
работы над своим главным трудом. Еще в 1794 г.
он писал: «Читай историю несчастий рода человечес-
кого — и, если сердце твое не обольется кровью,
оставь перо,— или оно изобразит нам хладную мрач-
ность души твоей. Но если всему горестному,
всему угнетенному, всему слезящему открыт путь
в чувствительную грудь твою; если душа твоя может
возвыситься до страсти к добру, можешь питать в
себе святое, никакими сферами не ограниченное
желание всеобщего блага: тогда смело призывай
С 20 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 2.
301
богинь парнасских»21 Это требование волновать
читателя исторических произведений, возвышать его до
страсти к добру было особенностью не только
сентиментальной историографии.
Проблема нации все настойчивее звучала в
последней четверти XVIII в., причем в устах
прогрессивной части общества она приобретала
демократический характер: борьба за национальную
свободу сливалась с борьбой против феодального
гнета. Но та же проблема нации и национального
своеобразия могла обнаруживать и реакционный
характер, если реакционные, антинародные порядки
в своей стране противопоставлялись революционным
идеям, шедшим из-за рубежа.
В «Письмах русского путешественника» речь шла
о том, что всякие гражданские учреждения должны
быть сообразны характеру народа. Противоречит этим
словам высказанный здесь же тезис, заключающийся
в том, что путь образования или просвещения один
для всех народов. «Все народное ничто перед
человеческим. Главное дело быть людьми, а не
Славянами. Что хорошо для людей, то не может быть
дурно для Русских; и что Англичане или Немцы
изобрели для пользы, выгоды человека, то мое,
ибо я человек!» 22.
Это противоречие Карамзина не является случай-
ностью. В основе его взглядов в конце XVIII в.
лежала идеология Просвещения, которая базировалась
на мысли о едином для всего человечества Разуме
и о единстве человеческой культуры. Поэтому
высказывания некоторых просветителей о националь-
ных особенностях, о различиях национальных харак-
теров и нравов и о местном колорите не могли занять
за летного положения в историографии и звучали
слабо, неубедительно в произведениях последователей
Просветительства XVIII в. Интересен в этом отношении^
И. Г Гердер, высказывания которого об особых куль-
турах народов Южной и Северной Европы и об их
21 Цит. по: К у р и л о в А. С. Теоретико-литературные взгляды
русских писателей первой половины XIX в.//Возникновение русской
науки о литературе/Под ред. П. А. Николаева и др. М., 1975. С. 381.
22 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. С. 254/
302
исторических особенностях не увязываются с его
же утверждением, что в истории «творит лишь одно
начало — человеческий разум, который всегда занят
тем, что из многого создает единое, из беспорядка —
порядок, из многообразия сил и намерений — соразмер-
ное целое»23 Человеческий разум один и един, по-
этому национальные особенности народов, их куль-
туры и история не играли у Гердера и других просве-
тителей особой роли.
Карамзин в конце XVIII в. и в первые годы XIX в.
не говорил конкретно об особенностях русской истории
и русского народа. И лишь постепенно под влиянием
преобразовательных идей, исходивших из пережившей
революцию Франции, мысли о национальном своеобра-
зии России и русских начинают приобретать большую
определенность, большее значение в воззрениях Карам-
зина.
А в 1811 г., когда писалась записка «О древней
и новой России», Карамзин отрекся от идеи единства
исторического развития человечества. Он стал ратовать
за особый для каждого народа путь развития,
за сохранение и укрепление «народного духа» и «народ-
ных обычаев», под которыми понимались самодержав-
но-крепостнические начала.
Вопреки распространенному в исторической науке
мнению представление о национальных различиях
народов и их исторического бытия появилось у Карамзи-
на не только под влиянием революционных бурь.
Но вследствие этих неприемлемых для русского
дворянства явлений данная мысль приобрела опреде-
ленность и явно консервативную направленность.
О состоянии и характере древних славян в XVIII в.
велись ожесточенные споры. Не только иностранные
писатели-дилетанты, но и Шлецер уверяли, что славяне
в древности жили «подобно зверям, птицам» и были
совершенными дикарями. Ломоносов и Болтин опро-
вергли эти утверждения; Карамзин развил их поло-
жения. Он писал, что, быть может, уже за несколько
веков до рождения Христа славяне вышли из дикого
кочевого состояния. А договор Олега с греками свиде-
23 Гердер И. Г Идеи в философии истории человечества. М.,
1977. С. 441.
303
тельствует о том, что в X в. россияне предстают «уже
не дикими варварами, но людьми, которые знают свя-
тость чести, имеют законы, имеют торговлю».
В соответствии с учением о влиянии климата на
характер народа Карамзин отмечал благоприятные
природные условия, способствовавшие тому, что сла-
вяне были бодры, сильны, неутомимы. Автор «Истории»
подчеркивал, что древним славянам присуще добро-
душие, гостеприимство, целомудрие. В духе сентимента-
лизма он описывал их как естественных людей, не
испорченных цивилизацией 24.
Сентименталистская характеристика древних славян
сочеталась у Карамзина с характеристиками, основан-
ными на чисто рационалистических взглядах на исто-
рический прогресс. Прогресс он рассматривал как
следствие распространения цивилизации, просвещения,
знаний, с одной стороны, и как следствие совершен-
ствования человеческой личности, гуманности — с дру-
гой. Под воздействием рационалистических идей о
прогрессивности цивилизации Карамзин, вопреки идеям
Руссо и собственным соображениям о естественном
состоянии древних славян, писал об их дикости, о
присущем им грубом уме «непросвященных людей»
и даже о «сонном и медленном разуме» и «самом
безрассудном суеверии» древних славян 25 В соответ-
ствии с идеями Просвещения Карамзин связывал про-
грессивное развитие Киевской Руси с успехами циви-
лизации и разума. Как видим, сентиментализм сказался
тут в построения Карамзина слабее, чем рационализм.
Поэтому нам представляется, что не следует преувели-
чивать отличие философско-исторических воззрений Ка-
рамзина от Щербатова.
Призвав варягов, новгородцы, по Карамзину, поло-
жили основание монархическому государственному
строю России. Но покорившись князьям, славянский
народ «сохранил некоторый обыкновения вольности» 26.
Вольнолюбивые традиции «невинный и добродушный»
славянский народ не утратил и в более позднее время.
Это не мешало ему поддерживать князей, особенно
24 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 1.
Стб. 36.
25 Там же. Стб. 48, 49, 55.
26 Там же. Стб. 143.
304
если князья владели и правили «по закону», т. е.
в соответствии с условием, поставленным Рюрику при
призвании.
Для понимания Карамзиным роли и поведения
народа существенное значение имеют его описания
событий XI—XII вв. Характеризуя события 1015 г.,
Карамзин пишет, что князь Ярослав «не устыдился
быть вероломным» и предал многих новгородцев смерти,
а затем обратился к их землякам с просьбой о под-
держке в борьбе со Святополком. Пока Ярослав прель-
щал новгородцев золотом, «народ безмолвствовал».
Когда же он рассказал о злодействе Святополка
и его желании погубить братьев-князей, «добрые
Новгородцы» единодушно заявили Ярославу: «Госу-
дарь! ты убил собственных наших братьев, но мы
готовы идти на врагов твоих» 27
Описывая восстание 1113 г. и вокняжение Влади-
мира Мономаха в Киеве, Карамзин различает «не-
истовую чернь», которая, «пользуясь безначалием»,
начала грабежи «спокойных граждан, приведенных
в ужас таким беспорядком». При этом мятежники
противопоставляются народу, который «изъявил не-
обычайную радость», когда Мономах прибыл и бунт
был усмирен 28
Однако Карамзин признает, что могут возникать
и такие ситуации, когда мятеж поднимает не одна
только «чернь». Так случилось во Владимиро-Суздаль-
ской Руси после убийства Андрея Боголюбского. Тогда,
по словам Карамзина, грабил, убивал и «предавался
всякаго рода неистовству» легкомысленный и небла-
годарный народ. «Общее неудовольствие» произошло
«от худого исполнения законов или от несправедливости
судей». Государю необходимо ведать, что народ за
«хищность судей и чиновников ненавидит царя самого
добродушного и милосердного» 29
Карамзин признавал, что до воссоединения с Моск-
вой Новгород был «Державою народною». Но вопли
на вече 1471 г.: «Новгород государь нам, а король
покровитель!» были инспирированы партией Борецких,
27 Там же. Т. 2. Стб. 4.
28 Там же. Стб. 87, 88.
29 Там же. Т. 3. Стб. 19, 20.
305
которая предавала отечество польскому королю. Имен-
но Борецкие вызвали «ужасное волнение» и возбудили
в легкомысленном народе надежды на сохранение сво-
боды и на уступчивость Ивана III 30
Псковичи, испытывавшие «великую любовь» к
«древним уставам свободы», не решились воевать с
Василием III, так как рассуждали, что война с великим
князем будет для них беззаконием. Прощаясь с «изды-
хающей свободою», псковичи «не могли говорить от
слез и рыдания». Когда же Василий въехал в покорив-
шийся Псков и старейшины провозглашали ему здра-
вицу, «народ безмолвствовал» 31
Трактовка позиций, которые занимал народ в момент
присоединения Новгорода и Пскова, очень близка у Ка-
рамзина к трактовкам летописных сводов. Но она отра-
жает и собственные воззрения историографа. В XV —
начале XVI в., как и в XI—XII вв., народ подчинялся
князьям и считал борьбу с ними беззаконием, даже
в случаях, когда князья покушались на древние сво-
боды. Формулой «народ безмолствовал» Карамзин
пользовался для характеристики ситуации совсем иной,
чем позднее Пушкин в «Борисе Годунове». У Карамзина
безмолвие народа было отражением горечи, испытанной
народом, но горечи, которая вызвала не возмущение,
а покорность.
Что же касается мятежей/то они происходили либо
в результате действий политических интриганов типа
Борецких, либо поднимались «чернью» вопреки воле
народа. Таким был, по Карамзину, и бунт 1607 г.,
когда «мятежники злодействовали в окрестностях»
Москвы, «звали к себе бродяг, холопей; приказывали
им резать Дворян и людей торговых» 32 Возмущения
же возникали по вине не мятежных холопов, бродяг
и легковерных людей, обманутых интриганами, а народа
и были следствием дурного управления и «хищности
судей и чиновников». Карамзин особо подчеркивает,
что государю необходимо учитывать опыт подобных
возмущений и не допускать их возникновения.
Автор «Истории Государства Российского» пере-
30 Там же. Т. 6. Стб. 20, 22, 23.
31 Там же. Т. 7. Стб. 23—26.
32 Там же. Т. 12. Стб. 23.
306
смотрел выдвинутый Татищевым тезис об исконности
самодержавия в России, по мнению которого само-
державие — «самовластье» — утвердилось уже при
Рюрике или даже раньше, когда славяне, входившие
в состав скифской общности, «ненарушимо содержали»
«самовластных государей» 33. По Карамзину же, только
Иван III и Василий III сумели сделать самодержавие
необходимой принадлежностью России, «единственным
уставом Государственным» 34. Монархический строй ве-
дет свое начало от Рюрика. Но Рюрик роздал пред-
ставителям знати в управление Белоозеро, Полоцк,
Ростов, Муром и другие земли. «Таким образом вместе
с верховною княжескою властию утвердилась в России,
кажется, и Система Феодальная, Поместная или Удель-
ная» 35 От высказываний Болтина и Шлецера этот
тезис отличается тем, что Карамзин вставил в него
слово «кажется». Быть может, эта неуверенность свя-
зана с пониманием близости феодальных и поместных
отношений, а о существовании поместий Нестор умалчи-
вал. То обстоятельство, что в представлении Карамзина
феодальные, удельные и поместные порядки были
близки друг к другу, свидетельствует о понимании им
не только политических, но и социальных особенностей
феодализма. Подобное понимание в литературе XVIII —
первой половины XIX в. встречается не часто.
В записке «О древней и новой России» проводилась
мысль о том, что дворянство столь же древнее, как
и Россия, и народ в течение веков «обык чтить Бояр,
как мужей, ознаменованных величием»36 Эта древ-
ность и величие дворянства Карамзиным подчеркива-
лись вслед за Щербатовым, так как оба историка
отстаивали незыблемость дворянских привилегий.
«Величие предков», достигнутое Россией с 862 г. до
конца X в., Карамзин приписывал прежде всего монар-
хической власти первых князей, «пылкой романтической
страсти» к завоеваниям и благородной дружине, их
окружавшей 37 В «Истории Государства Российского»
33 См. с. 175 настоящей книги.
34 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 7.
Стб. 121.
35 Там же. Т. 1. Стб. 70.
36 Карамзин Н. М. О древней и новой России... С. 103, 130.
37 Там же. С. 97.
307
также подчеркивалась роль боярства в становлении
могучего Русского государства. В то же время автор
высказывался не в пользу аристократической формы
правления, так как без монарха бояре и воеводы были
зависимы от произвола граждан, который зачастую
лишал их доверенности в силу присущего им легко-
мыслия или по клевете.
Татарское завоевание Карамзин объяснял числен-
ным превосходством монгольской рати над русскими
дружинами. «Сила Батыева несравненно превосходила
нашу и была единственною причиною его успехов». Ба-
тый предводительствовал целым вооруженным народом.
В России же сельские жители вовсе не участвовали в
войне, не имели оружия и гибли ч>т мечей татарских
как беззащитные жертвы. А ратники были столь мало-
численны, что «могли искать в битвах одной славы
и смерти, а не победы»38 Правда, в» другом месте
мы читаем, что, будучи единодержавным государством,
Россия, вероятно, спаслась бы от ига татарского.
Карамзин говорил также, что если бы позднее не пре-
кратились княжеские междоусобия, Россия, вероятно,
была бы разделена Литвой, Польшей, Венгрией и Шве-
цией и утратила бы государственное бытие. И все же
у Татищева раздробленность, которая рассматривается
как проявление аристократических тенденций, подверг-
лась более резкому осуждению, чем у Щербатова
и Карамзина.
Автор «Истории Государства Российского» считал,
что татарское иго привело не только к утрате государст-
венной независимости, «ужасной тьме неустройства»,
массовым убийствам, грабежам и «наглости иноземных
тиранов», но и к нравственному унижению народа.
«Мы выучились низким хитростям рабства», «стали
корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду».
Грабили «не только чужие, но и свои», «а татьба
сделалась общею язвою собственности». Обратив вни-
мание на тяжкие социально-политические и моральные
последствия татарского ига, автор «Истории» заявлял,
что Москва обязана своим величием ханам, а без
величия Москвы Россия не сумела бы возродить свое
38 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 4.
Стб. 12, 13.
308
государственное бытие. Таким образом, объявлялось,
что татарское иго сыграло в истории страны благо-
детельную роль. В историографии XIX в. данный тезис
Карамзина был поддержан отдельными историками,
но отвергнут большинством.
Ивана III, воссоединившего раздробленную Россию
и положившего конец татарскому игу, Карамзин считал
героем не только российской, но и всемирной истории.
В возвеличении этого царя автор «Истории Государства
Российского» и записок «О древней и новой Рос-
сии» пошел дальше своих предшественников, отдавая
Ивану III предпочтение перед Петром Великим.
Для оценки общественно-политических взглядов
Карамзина необходимо обратить особое внимание на
IX том «Истории Государства Российского», посвя-
щенный царствованию Ивана IV Выход в свет этого
тома вызвал большой интерес у читающей части рус-
ского общества. Но отношение к книге было далеко
не однозначно. Будущий декабрист К. Ф. Рылеев от-
кликнулся таким восклицанием: «Ну, Грозный! Ну,
Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству
ли Иоанна или дарованию нашего Тацита» 39 Пози-
цию же окружения царя хорошо отразила относящаяся
к более позднему времени сентенция митрополита Фила-
рета: «Мне думалось тогда, не довольно ли исполнила
бы свою обязанность история, если бы хорошо осветила
лучшую часть царствования Грозного, а другую более
покрыла бы тенью, нежели многими мрачными резкими
чертами, которые тяжело видеть положенными на имя
русского царя» 40
О двух периодах Иоаннова правления писал еще
Курбский, причем он приписывал успехи и благополу-
чие первого периода добродетельным советникам мо-
лодого царя, а ужасы второго периода объяснял дурным
влиянием нового окружения Ивана IV Карамзин от-
вергал это распространенное в исторической литера-
туре объяснение. По его мнению, Иван был в молодости
добродетелен, но стал «неистовым кровопийцей в летах
мужества и старости». Эта метаморфоза «есть для ума
39 Цит. по: В а ц у р о В. Э., Г и л л е л ь с о н М. И. Сквозь
«умственные плотины». М., 1986. С. 62.
40 Там же. С. 63.
309
загадка». Но, не умея ее объяснить, Карамзин не
смягчал и не прикрывал своего резко отрицательного
отношения к произошедшей метаморфозе.
В IX томе описывались столь ужасные события,
что автору «трудно было решиться» на его публикацию.
Так он говорил Александру I. Но собственная совесть,
которая, по словам Карамзина, была его цензурой,
побудила решиться на издание, поскольку, будучи рев-
ностным поборником самодержавия, он имел в виду
самодержавие, непременно свободное от тиранства.
Задолго до написания IX тома Карамзин настаивал
на том, что самодержавие следует отличать от тирании,
которая «есть только злоупотребление Самодержавия».
Подобно некоторым другим дворянам послепавловского
периода Карамзин отличал тираническое самовластие
от самодержавия, обязанного соблюдать законы и забо-
титься о народном счастье 41 История Ивана IV предо-
ставляла возможность показать злоупотребление са-
модержавием со всеми его отвратительными проявле-
ниями. «История России без Ивана IV подобна павлину
без хвоста». Фраза эта отражает писательский интерес
к драматическим происшествиям. Но главная причина
издания IX тома заключалась в назидательности перио-
да Грозного для будущих правителей. Такой подход
решительно отделял Карамзина от реакционеров. Цар-
ствование Грозного являло собой «зрелище удивитель-
ное, навеки достопамятное», ибо оно доказало, «сколь
тиранство унижает душу, ослепляет ум привидениями
страха, мертвит силы в государе и в государстве».
Нельзя отказать Карамзину в искреннем стремлении
предотвратить тиранию в будущем пути открытого и
честного разоблачения ее в прошлом.
Это разоблачение тирании совмещалось с попыткой
дока >ать, что народ и в самых тяжелых условиях
сохранял приверженность и покорность царю. Россия
испытала «грозу самодержца-мучителя». И она «устоя-
ла с любовью к самодержавию». 24 года она «сносила
губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпе-
нием, чтобы в лучшие времена иметь Петра Великого,
Екатерину II». Так разоблачение царя-мучителя со-
41 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 7.
Стб. 121.
310
четалось с прославлением народного терпения и покор-
ности царям-мучителям.
Отношение Карамзина к Петру I подвергалось из-
менению. В «Письмах русского путешественника» он
называл Петра государем, «которому нигде не было
подобных». А в записке «О древней и новой России»
мы уже сталкиваемся с обвинением Петра в том, что
он поставил целью не только новое величие России,
но и совершенное присвоение обычаев европейских.
«Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем
границы благоразумия»,— заявлял Карамзин и говорил
затем об ошибках Петра, заключавшихся в резкой
ломке старых обычаев, а также в отмене патриаршества
и введении Табели о рангах.
То, что наносило удар сословной замкнутости старой
аристократии или умаляло ее значение, вызывало у не-
которых аристократов XVIII в. отрицательное отноше-
ние к петровским преобразованиям. В записке «О древ-
ней и новой России» тоже можно заметить осторожную
оппозицию западничеству Петра. Это еще не славяно-
фильство и не теория официальной народности, но
это — первый шаг к ним.
Карамзин был потрясен и возмущен выступлением
декабристов и называл восстание 1825 г. «нелепой
трагедией русских либералистов». В одном из частных
писем он даже писал: «Я, мирный историограф, алкал
пушечного грома». Но эти написанные в запальчивости
слова не отражают полностью его взгляда на де-
кабристов. Во всяком случае, у историка хватило
мужества замолвить за них слово. «Ваше Величест-
во! — говорил он Николаю I, готовившему кровавую
расправу.— Заблуждения и преступления этих молодых
людей суть заблуждения и преступления нашего
века» 42
Карамзин прожил после воцарения Николая недолго
и пытался внушать ему свою концепцию самодержавия
без тиранства. Однако эта концепция не оказала на
нового царя влияния, хотя Карамзина тот глубоко
уважал, а узнав о болезни историографа, даже снаря-
дил специально фрегат для его перевозки на лечение
42 Цит по: Э й д ел ь м а н Н. Я. Последний летописец. М., 1983.
С. 140.
311
за границу. Впрочем, Карамзин умер, не успев этим
воспользоваться.
Чувствуя приближение кончины, историк писдл:
«Может быть, я заблуждаюсь, но совесть моя спокойна.
Любезное Отечество ни в чем не может меня упрекнуть.
Я всегда был готов служить ему, не унижая своей
личности...» 43 Ю. М. Лотман, характеризуя личность
Карамзина, подчеркивал, что тот был «воплощением
независимости, честности, уважения к себе и терпи-
мости к другому не в словах и поучениях, а в целой
жизни» 44.
Оценки Карамзина в историографии и литературо-
ведении крайне противоречивы. Так, М. Н. Покровский
считал, что «История Государства Российского», «на-
писанная по заказу Александра I», составлялась
так, чтобы угодить не только царю, но и его сатрапу
Аракчееву 45 А. В. Луначарский называл Карамзина
человеком «с гибким хребтом», приведенным в искрив-
ленное положение самодержавным ветром 46
Как мы видели, во взглядах Карамзина было немало
внутренних противоречий: республиканские чувства
у него сочетались с верноподданническим отношением
к царю, порицание тиранства помещиков с надеждой
на то, что просвещение и смягчение нравов истребят
злоупотребления господской властью; резко порицая
тиранию, Карамзин в то же время выступал против-
ником политических реформ. Думается, что расхожде-
ния в оценке Карамзина отчасти можно объяснить
недостаточным вниманием к противоречивости его
взглядов. Отмечая только одну их сторону, даже круп-
ные исследователи получали неполное представление и о
трудах Карамзина, и о нем самом.
Для правильной оценки историка следует обяза-
тельно учитывать и сложность периода, в который он
писал. В начале XIX в. не один Карамзин совмещал
в своем сознании, казалось бы, непримиримые полити-
ческие взгляды. И «старик Державин» считал идеаль-
43 Цит по: Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. С. 16.
44 Там же. С. 308.
46 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов.
Вып. 1. М.; Л., 1933. С. 27.
46 Луначарский А. В. Классики русской литературы. М.,
1937. С. 86—87.
312
ной власть самодержца, самоограничивающую себя
самого твердым законом. И «молодые друзья» Алек-
сандра I исповедовали либеральные идеи, сочетая их
с курсом на укрепление самодержавия. И сам Алек-
сандр I мечтал «обуздать деспотизм... правления», но
видел путь к такому обузданию через всеобщее под-
чинение единственно его воле.
Конечно, младшие современники Карамзина, взо-
шедшие на эшафот или отправленные на каторгу во имя
свободы народа и избавления крестьян от крепостного
ига, были носителями иных моральных принципов, чем
автор «Истории Государства Российского». Но среди
тех представителей дворянской интеллигенции, которая
не смогла решиться на революционную борьбу и не
понимала ее смысла и значения, Карамзин стоял
в первых рядах борцов с криводушием, прославлением
жестокости и несправедливости, с тем, что мы сегодня
именуем «конъюнктурщиной». В своих исторических
трудах он старался говорить правду даже тогда, когда
знал, что эта правда придется кому-то не по вкусу.
Карамзин стремился к моральному возвышению своих
читателей и не вступал в сделку с собственной совестью.
Он не позволял себе замалчивать, а тем более искажать
факты в угоду своим политическим взглядам, а тем
более в угоду политическим взглядам власть имущих.
Данное обстоятельство, а также эрудиция, владение
наиболее совершенными для того времени приемами
критического анализа источников, прекрасный литера-
турный слог и особенно то, что душа Карамзина воз-
вышалась «до страсти к добру», способствовали боль-
шой популярности «Истории Государства Российского»
и в XIX в., и позднее.
313
Лекция 17
ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ
ДЕКАБРИСТОВ И А. С. ПУШКИНА
Начало русской революционной историографии было
положено А. Н. Радищевым. Декабристы, продолжая
и развивая его идеи, проявляли значительный интерес
к отечественной истории, а некоторые из них выступали
и со специальными историческими исследованиями.
Это были не только работы по истории военного дела
и военного флота, естественно, привлекавшие внимание
наиболее образованных и мыслящих офицеров, но и
исследования, посвященные политической и экономи-
ческой жизни России ’. Но идеи декабристов об истори-
ческих судьбах родной страны содержатся не только
и не столько в этих работах, сколько в статьях, письмах
и политических документах, а также и в их показа-
ниях на следствии. Значительный интерес, в частности,
представляют «Мысли об „Истории Государства Рос-
сийского" Карамзина», принадлежащие перу Никиты
Муравьева (1795—1843), и критические замечания
М. Ф. Орлова 1 2
Решительное возражение декабристов вызвало
утверждение Н. М. Карамзина, что история народа
принадлежит царю. Н. М. Муравьев выдвинул противо-
положный тезис: история народа принадлежит народу.
1 Н. А. Бестужеву принадлежит первая история русского флота.
Эта работа, лишь частично опубликованная до 14 декабря 1825 г.,
в рукописи сохранилась более полно (Павлова Г. Е. Декабрист
Николай Бестужев — историк русского флота. М., 1953. С. 14 и сл.,
78); Сухоруков В. Д. 1) Историческое описание земли войска
Донского. Т. I. Новочеркасск, 1869; Т. II. 1872; 2) Общежитие
донских казаков в XVII и XVIII столетиях. Новочеркасск, 1892;
Корнилович А. О. Известие об успехах промышленности в
России, и в особенности при Царе Алексее Михайловиче//Северный
Архив. СПб., 1823. № 1; Фонвизин М. А. Обозрение проявле-
ний политической жизни в России//Общественные движения в России
в первую половину XIX в. Т. 1. СПб., 1905; Архив Братьев Турге-
невых. Вып. 5: Дневники и письма Николая Ивановича Тургенева
за 1816—1824 годы. Т. III. Пг., 1921.
2 Муравьев Н. М. Мысли об «Истории Государства Россий-
ского* Карамзина//Литературное наследство. Т. 59: Декабристы-
литераторы. 1. М., 1954; Нечкина М. В. Декабрист Михаил
Орлов — критик «Истории* Н. М. Карамзина//Там же; Волк С. С.
Исторические взгляды декабристов. М.; Л., 1958.
314
В том же смысле высказался Н. И. Тургенев, говорив-
ший, что смешно одаривать историею царей. Определяя
задачи исторической науки, Карамзин указывал на то,
что она позволяет людям узнать о несовершенствах
общественной жизни, которые всегда ей сопутствуют.
А для революционного сознания декабристов такое
примиренческое отношение к исторической действитель-
ности было неприемлемо. Н. М. Муравьев писал по
этому поводу: «История должна ли только мирить
нас с несовершенством, должна ли погружать нас в
нравственный сон квиетизма?» Нет, считал он, «не мир,
но брань вечная должна существовать между злом- и
благом» 3 Задачи истории не в том, чтобы примирить
людей с существующим злом, а в том, чтобы поднимать
их на борьбу с ним.
Из тезиса «История принадлежит народу» вытекала
и тематика, которая должна привлекать историков.
Н. А. Бестужев предпослал своей истории флота ряд
общих соображений, относящихся к русской истории.
В предисловии он написал, что исследователи, изучав-
шие весь огромный период от Рюрика и Олега до
XIX в., говорили только о царях, а между тем в поле
зрения историка должны быть нужды и бедствия
народа, его счастье и жизнь.
Со времен В. Н. Татищева историки уверяли,
что Россия возвышалась, укреплялась и поднималась
благодаря единодержавию и самодержавию, а откло-
нения от единодержавия приводили к бедственным
последствиям. Правда, Карамзин отличал от самодер-
жавной власти деспотизм и славил не всякий едино-
державно-самодержавный режим. Декабристы же
отрицательно относились ко всякому самодержавию.
Один из наиболее образованных и оригинально
мыслящих представителей декабристского движения
М. С. Лунин (1787—1845) считал, что все неблаго-
приятное и вредное в русской истории было следствием
самодержавной формы правления. Самодержавие, по
его мнению,— величайшая несправедливость, так как
оно противоречит законам природы.
Критикуя официальную историографию, М. А. Фон-
визин (1788—1854) упрекал Карамзина и его пред-
3 Муравьев Н. М. Мысли об «Истории...». С. 585.
315
шественников за то, что они мало или вовсе не касаются
вопроса политической свободы в Древней Руси и ста-
раются всячески подчеркнуть превосходство само-
державия. В действительности же самодержавие губило
ростки всего совершенного и передового в русской
жизни.
Говоря о возникновении Русского государства, де-
кабристы считали, что до призвания варягов русский
народ находился на высоком уровне материального
и духовного развития. Вслед за Ломоносовым они
отвергали доводы норманистов о дикости славян до по-
явления варяжских пришельцев и полагали, что созда-
телем древнерусского государства оказались не варяги,
а сами славяне. Фонвизин также считал, что источником
государственной власти был народ, а не пришлые ва-
ряги. Таким образом, некоторые декабристы прибли-
жались к мысли о возникновении государства не в
результате иноземного завоевания, а в результате
внутренного развития.
Декабристы возражали и против тезиса, согласно
которому славяне сами искали варяжской власти, не
будучи в состоянии установить у себя добрые по-
рядки. Эта сказка о добровольном подданстве, говорил
М. С. Лунин, была чрезвычайно выгодна предста-
вителям великокняжеской и царской власти в России.
Не соглашались декабристы и с трактовкой естест-
венного права и общественного договора в духе Гоббса,
считавшего, что, создав государство, люди добровольно
уступили все свои права на власть и оставили
за собой только обязанность подчиняться. Декабристы
были убеждены в том, что у славян, создававших
государство, отсутствовали как сознание своей беспо-
мощности, так и потребность безоговорочно подчи-
ниться пришлым властителям.
Толкуя летописное предание о призвании варягов,
Н. ?4. Муравьев главное внимание уделял требованию
славян, чтобы князья «рядили» по праву, т. е. по закону.
Славяне не отказались в пользу князей от своих естест-
венных прав и не передали себя в полное подчинение
власти, а сразу заявили, что непременным условием
покорности правителям является соблюдение правите-
лями закона. Нарушение же ими законов влечет за
собой потерю права управлять.
316
Как и надищев, декаористы придерживались рево-
люционной трактовки общественного договора (народ
сохраняет право свергнуть власть, нарушающую усло-
вия общественного договора). Именно на таком пони-
мании естественного права и общественного договора
покоилось муравьевское понимание летописного из-
вестия о призвании Рюрика, Синеуса и Трувора.
Иначе, чем представители официальной историогра-
фии, трактовали декабристы не только вопрос о про-
исхождении русского государства, но и другие важней-
шие события отечественной истории. Мы видели,
что Карамзин, признавая тяжкие последствия монголь-
ского завоевания, в то же время отмечал и положи-
тельную роль этих событий, поскольку ханы способство-
вали возвышению Москвы и укреплению самодержа-
вия — великого достижения России. Для декабристов
же подобная аргументация оказалась неприемлемой:
они были убеждены в том, что именно самодержавие
являлось «корнем зла» русской истории 4.
Декабрист Н. И. Тургенев (1789—1871) говорил
о том, что за два века господства татар Россия утратила
много прекрасного в нравах народных, в законодатель-
стве и в устройстве государственном, имея в виду
при этом прежде всего вечевые порядки. По убеждению
Тургенева, татарское иго приводило к гибельным по-
следствиям; лучшие политические учреждения Древней
Руси были расшатаны и подорваны. Фонвизин также
считал, что монгольское иго заменило общинный быт
русских городов княжеским произволом. Вечевые по-
рядки, самоуправление, самодеятельность, самостоя-
тельность, характерные для русской городской жизни
до татарского завоевания, были подорваны.
Обращая внимание на общинное вечевое устройство
домонгольской Руси, декабристы, естественно, должны
были особенно заинтересоваться Новгородом. До них,
как известно, выставлял новгородские порядки в ка-
честве эталона древнерусского политического устрой-
ства А. Н. Радищев. Приняв эти идеи Радищева,
декабристы посвящают Новгороду свои поэтические
произведения и публицистические выступления.
Так, один из самых выдающихся представителей
4 Лун ин М. С. Письма из Сибири. М., 1987. С. 65.
317
декабристского движения П. И. Пестель (1793—1826)
говорил, что история Великого Новгорода утверждала
его в республиканском образе мыслей. Пример новго-
родской истории служил убедительным доказательством
того, что республика гораздо в большей степени при-
суща исконным основам русской народной жизни,
чем самодержавие. По Н. И. Тургеневу, вечевые рес-
публики — Новгород, Псков, Вятка — одни только и
озаряли блеском историю российского народа. Когда
А. С. Пушкин был сослан в Михайловское, декабристы
надеялись, что в этом регионе древней российской
свободы он выберет объектом своих специальных заня-
тий древнюю псковскую свободу. Об этом говорили
и К- Ф. Рылеев, и С. Г Волконский.
Совсем иначе, чем Карамзин, трактовали декаб-
ристы закрепощение крестьян в России. По мнению
Карамзина, введение крепостного права было благодея-
нием для самих крестьян, положившим конец постоян-
ным переходам, бродяжничеству и связанному с бро-
дяжничеством неудовлетворительному состоянию
крестьянского хозяйства. Декабристы же считали, что
введение крепостного права оказалось благодеянием
только для помещиков. «Рабство пришло к нам не
прямым путем, но случайно», когда в середине XVIII в.
правительство «вздумало произвести всеобщую пе-
репись», чтобы справиться со страшным запустением
страны. Так объяснял происхождение крепостного
права Лунин. Он полагал, что закрепостительные меры
были просто ошибкой в политике, и эта ошибка при-
вела к страшным последствиям, к которым относится
и рабское безмолвие в Государственном совете, и даже
«бесплодность нашей словесности» 5
Глубинные исторические корни своей программы
декабристы находили не только в общинном строе и
вечевых порядках Древней Руси. «Вечй народныя,
повсюду в России происходившия», Новгородская и
Псковская республики 6, по словам Никиты Муравьева,
5 Письмо из Сибири от 22 октября (3 ноября 1839 г.) (Лу-
нин М. С. Письма из Сибири. С. 17—18).
6 Разбор донесений Тайной следственной комиссии в 1826 г.
Никиты Муравьева. С. Х1У//Тургенев Ник. Россия и русские: Пер-
вое русское издание. Ч. 2: Библиотека Декабристов; Вып. 5. СПб.,
1907.
318
как нельзя лучше опровергают утверждения, будто
русский народ неспособен к самоуправлению. Касаясь
вопроса об исторических корнях декабристского дви-
жения, Н. М. Муравьев указывал и на земские собо-
ры XVI—XVII вв. К числу прецедентов, на которые
нужно опираться, он отнес и крестоцеловальную запись
Василия Шуйского. В отличие от Татищева и Карам-
зина, Муравьев видел в готовности Шуйского согла-
ситься на ограничение самодержавия факт, заслужи-
вающий положительной оценки.
Из деятелей, на традиции которых опираются декаб-
ристы, М. С. Лунин называл Артемия Волынского,
Н. И. Новикова, А. Н. Радищева и Г Р. Державина.
Конституционные проекты Н. И. Панина и Д. И. Фон-
визина, а также Н. П. Панина и П. А. Палена, тоже
назывались для доказательства того, что «все люди,
отличные в России, видели и чувствовали несовер-
шенства существующего порядка и стремились во все
времена явно или скрыто к достижению цели Тайного
союза» 7
Обращает на себя внимание и то обстоятельство,
что принцип подбора общественных институтов и лиц
заключался в отсутствии или в отказе от самодержав-
ных устоев. Поэтому Н. М. Муравьев (в этом отношении
с ним был солидарен и М. С. Лунин) не упоминает
в своем перечне ни Разина, ни Пугачева. Декабристы
не делали ставку на массовые народные восстания.
Нельзя считать, что декабристы относились к народным
восстаниям как представители официальной историо-
графии. Но то обстоятельство, что они были далеки
от народа, безусловно, сыграло свою роль. Значение
борьбы классов отмечал П. И. Пестель: «Главное стрем-
ление нынешнего века состоит в борьбе между Мас-
сами Народными и Аристокрациями всякого рода»8
В какой мере этот вывод принимали другие декабристы,
трудно сказать. Даже Пестель расценивал классовую
борьбу против аристократии как особенность XIX в. и не
думал, что многое происходило также и в предыдущие
столетия.
7 Л у н и н М. С. Письма из Сибири. С. 80.
Восстание декабристов: Материалы. Т. IV. М.; Л., 1927.
319
Общетеоретические представления декабристов,
относящиеся к истории, были близки взглядам просве-
тителей. В соответствии с революционным просветитель-
ством декабристы высказывались и о природе человека,
и о его естественном праве. В духе революционного
просветительства они судили о крепостничестве и о
самодержавии и считали необходимым уничтожать по-
добные язвы. При этом они надеялись на утверждение
царства разума и справедливости не по милостй про-
свещенного монарха, а в борьбе с ним. И усвоив про-
светительские идеи Радищева, они пошли гораздо
дальше, создав революционные общества и организа-
ции. Н. Муравьев подчеркивал, что даже наличия
доброй воли правителей совершенно недостаточно для
установления всеобщей нравственности, человеколюбия
и свободы. Человеческая природа не исправляется
декретированием сверху. Зло коренится в социально-
политическом строе государства 9 Декабристы считали,
что положение может изменить только восстание.
Далее мы увидим, что еще до 14 декабря 1825 г.
декабристы (во всяком случае, некоторые из них)
были знакомы с новыми романтическими взглядами
на исторический процесс. Но следует сразу уточнить,
что в своей политической деятельности, как и в оценке
прошлого, они опирались прежде всего на идеи револю-
ционных просветителей.
Декабристские идеи и критические высказывания
об отечественной истории, и в частности о Карамзине,
получили известность в среде дворянской интеллиген-
ции и, возможно, среди представителей других сосло-
вий. Однако после 14 декабря 1825 г. правительство
поставило под запрет распространение идей декаб-
ристов, и только вольная печать Герцена и Огарева
нарушила этот запрет.
Иначе дело обстояло с сочинениями и высказыва-
ниями А. С. Пушкина. Цензурные запреты сказывались,
конечно, и на его творчестве, приносили поэту немало
огорчений и приводили иногда к искажению в печати
его исторических формулировок. Но никакие правитель-
ственные запреты и цензурные преследования не могли
9 Муравьев Н. Рассуждение о жизнеописаниях Суворова//
Сын отечества. СПб., 1816. № 16. С. 134—135.
320
заглушить пушкинское слово и воспрепятствовать рас-
пространению его идей, ставших достоянием миллионов.
Несмотря на выход в свет специальных трудов, в кото-
рых доказывается, что Борис Годунов не был повинен
в убийстве царевича Дмитрия и не мог поэтому стра-
дать от угрызений совести, вероятно, 99 человек из 100
представляют эти события так, как они отражены в тра-
гедии Пушкина.
Определенное внимание в своем творчестве Пушкин
уделил и Екатерине II. Отметим, что оценка поэтом
лицемерия императрицы получила признание в после-
дующей научной литературе. В частности, в соответст-
вии с пушкинской трактовкой характеризовал Екате-
рину II и В. О. Ключевский 10 11
Интерес к отечественной истории Пушкин считал
одним из важнейших свойств патриотизма, причем этот
интерес относился не только к славе, но и к бедствиям
отечества. «Одна только история народа может объ-
яснить истинные требования оного»'1, без глубокого
знания истории невозможно понять нужды народные
и посвятить себя высокой патриотической цели их удов-
летворения.
Возражая Чаадаеву, Пушкин решительно не согла-
шался с утверждением о «нашей исторической ничтож-
ности»: «Войны Олега и Святослава и даже удельные
усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего
брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой
отличается юность всех народов? Татарское нашест-
вие — печальное и великое зрелище. Пробуждение Рос-
сии, развитие ее могущества, ее движение к единству
(к русскому единству, разумеется), оба Ивана (имеются
в виде Иван III и Иван Грозный.— А. Ш.), величествен-
ная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся
в Ипатьевском монастыре,— как, неужели все это не
история, а лишь бледный и полузабытый сон?» И далее
Пушкин говорит о Петре, «который один есть целая
всемирная история» 12.
Пушкинская оценка «Истории Государства Россий-
ского» не во всем совпадает с декабристской. Признавая
10 П у ш к и н А. С. Заметки по русской истории XVIII века//
Поли. собр. соч.: В 10 т. М.; Л., 1949. Т. VIII. С. 125
11 Там же. Т. VII. С. 335.
12 Там же. Т. X. С. 596, 867.
11 А. Л. Шапиро
321
карамзинскую «Историю» выдающимся трудом, декаб-
ристы видели в ней прежде всего апологию самодержа-
вия. По словам Пушкина, «молодые якобинцы негодо-
вали» по поводу нескольких «размышлений Карамзина
в пользу самодержавия». Размышления эти представ-
лялись Никите Муравьеву и другим «молодым яко-
бинцам» «верхом варварства и унижения». Пушкин
тоже не соглашался с карамзинскими размышлениями
в пользу самодержавия. Но он писал, что Карамзин
сам красноречиво опроверг эти размышления «верным
рассказом событий» 3
Противопоставляя идейную позицию Карамзина
верно изложенным им самим событиям, Пушкин пришел
к вывод}, что «История» — это «не только создание
великого писателя, но и подвиг честного человека» ,4.
Из сказанного явствует, что, расходясь с Никитой
Муравьевым и другими декабристами в отношении
к «Истории Государства Российского», Пушкин не
расходится с ними в оценке исторической роли само-
державия. Острой и злой является эпиграмма на
Карамзина: «В его Истории изящность, простота до-
казывают нам без всякого пристрастья: необходимость
самовластья и прелести кнута»
Пушкин писал об этих стихах: «Мне приписали
одну из лучших русских эпиграмм, это не лучшая черта
моей жизни». Вероятно, эпиграмма действительно
написана Пушкиным. Во всяком случае, оспаривая
Карамзина, Пушкин сказал ему: «„Итак, Вы рабство
предпочитаете свободе" Карамзин вспыхнул и назвал
меня своим клеветником» 1(" Но, как бы то ни было,
эпиграмма близка только с одной стороны пушкинской
оценке «Истории Государства Российского» и не со-
ответствует другому заключению Пушкина: «Древняя
Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка —
Коломбом» 13 14 15 * 17
13 Там же. Т. VIII. С. 67, 68.
14 Там же. С. 68.
15 Принадлежность эпиграммы Пушкину вызывала сомнения.
Анализ проблемы в пользу авторства Пушкина был сделан Б. В. Тома-
шевским (Томашевский Б. В. Эпиграммы Пушкина на Карам-
зина//Пушкин: Исследования и материалы. Т. 1.М., 1956. С. 208—215).
Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. VIII. С. 68, 69.
17 Там же. С. 67.
322
Некоторые критики готовы были возводить на Ка-
рамзина всякую напраслину 18 19 Пушкина возмущала
подобная критика. Сам он не считал нужным ставить
акцент на своих расхождениях с «Историй Государства
российского» даже в случаях, когда эти расхожде-
ния приобретали существенное значение. Так, по во-
просу принятия христианства Карамзин говорил, что
языческая религия могла способствовать сплаву граж-
данских обществ, но не могла удовлетворить сердца
чувствительной и разумной глубиной. Когда же Влади-
мир вздумал вводить христианство, народ киевский
на призыв своего князя устремился толпами на берег
Днепра, рассуждая, что новая вера должна быть
мудрой и святой. У Пушкина такой идиллической
картины нет. «Дикие поклонники Перуна,— говорит
Пушкин,— услышали проповедь Евангелия, и Влади-
мир принял крещение. Его подданные с тупым равно-
душием усвоили веру, избранную их вождем». Срав-
нивая трактовки монгольского завоевания, мы видим,
что у Пушкина нет ни рассуждений о благе, которое
монгольское иго принесло Руси, ни о якобы положи-
тельном значении господства ханов, укрепивших власть
московских государей. Обращает на себя внимание
пушкинское положение о том, что истерзанная Россия
остановила монгольских завоевателей и тем самым
о 1Q
спасла европейскую цивилизацию
Пушкин воспользовался X и XI томами «Истории»,
когда писал своего «Бориса Годунова». Но в трагедии
поэта содержатся идеи, которых нет ни у Карамзина,
ни у декабристов,— это идеи, прежде всего относящиеся
к теме «народ и царь». В трагедии боярин Пушкин,
один из предков поэта восклицает:
Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою подмогой,
А мнением; да! мнением народным 20
18 М. Ф. Орлов (у Пушкина «М») обвинял Карамзина в том, что
он не поместил в начале своего труда какой-либо блестящей гипоте-
зы о происхождении славян. Пушкин считал, что это означает требо-
вать от историка «не истории, а чего-то другого» (В а ц у р о В. Э.,
Г и л л ел ьс о н М. И. Сквозь умственные плотины. М., 1986. С. 36).
19 О различии пушкинской и карамзинской трактовки принятия
христианства см : Г р е к о в Б. Д. Исторические воззрения Пушкина//
Исторические записки. Т. 1. М., 1937 С. 23.
20 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч. Т. V. С. 316.
11*
323
Об общественном мнении декабристы тоже гово-
рили, но мысль о народе как общественной силе им
была присуща в очень малой степени. В этом отноше-
нии исторические воззрения Пушкина глубже воззрений
декабристов.
Чтобы понять пушкинские представления о народе
в трагедии, необходимо учитывать все сказанное о нем.
Что думала о народе боярская знать, выражено в словах
Шуйского:
...бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага 21
Эта оценка народа-«черни» была характерна и для
реакционного дворянства пушкинского времени. А ря-
дом с ней бытовало столь же далекое от действитель-
ности изображение народа, прославляющего господ,
под властью которых он жил.
Пушкину чуждо понятие «бессмысленной черни»
и благоденствующих и благодарных господам мужиков.
Ему претит монотонное представление о народе как
безликой однообразной массе. Поэт заметил, что «лица,
созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы
такой-то страсти, такого-то порока, но существа живые,
исполненные многих страстей, многих пороков»22
В драматических произведениях Пушкина не только
отдельные персонажи вымышленные и исторически
достоверные, но и народ выступает живым, исполнен-
ным многими страстями, изображается не одним розо-
вым или одним черным, а всеми цветами богатой
пушкинской палитры.
В сцене у Новодевичьего монастыря показан народ
перед вступлением Бориса на цзрство. Здесь собралась
чуть ли не вся Москва.
Народ /на коленях. Вой и плач/.
Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами!
21 Там же. С. 264—265.
22 Там же. Т. VII. С. 516.
324
Будь наш отец, наш царь!
Но один из собравшихся говорит:
Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.
Другой отвечает:
Я силюсь, брат.
Да не могу.
Первый.
Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.
Второй.
Нет, я слюней помажу 23 * 25
Как видим, не все в толпе чувствуют и думают
одинаково, не все хотят коленопреклоненно и слезно
молить Бориса принять царскую корону.
В эпилоге драмы народ слушает присланного Лже-
дмитрием боярина Пушкина в Москве на лобном месте.
Боярин объявляет:
Димитрий к вам идет с любовью, с миром.
В угоду ли семейству Годуновых
Подымете вы руку на царя
Законного, на внука Мономаха?
Народ.
Вестимо нет 2*
Использовав наивный монархизм народа, его веру
в законного и хорошего царя, посланник Лжедмитрия
призывает покориться новому царю.
Мужик амвон е.
Народ, народ! в Кремль! в царские палаш!
Ступай! вязать Борисова щенка!
Народ /несется толпою/
Вязать! топить! Да здравствует Димитрий!
Да гибнет род Бориса Годунова!
Но в этот момент экзальтации и возбуждения,
вызванного демагогической агитацией, народ, измучен-
ный опалами, казнями, налогами и голодом, не пред-
23 Там же. Т. V. С. 227-228.
21 Там же. С. 319—320.
25 Там же.
325
ставляет собой однотонную разъяренную массу. В при-
бежавшей к царскому дому в Кремле толпе слышатся
и такие слова о детях Бориса:
Один из народа.
Брат и сестра! бедные дети, что пташки в
клетке.
Другой.
Есть о ком жалеть? Проклятое племя!
Первый.
Отец был злодей, а дети невинны.
Другой.
Яблоко от яблони недалеко падает 26
А после того, как в дом вошли бояре с тремя стрель-
цами, раздаются такие голоса:
Один из народа.
Зачем они пришли?
Другой.
А верно приводить к присяге Феодора Годунова.—
Третий.
В самом деле? — слышишь, какой в доме шум!
Тревога, дерутся...
Народ.
Слышишь? визг! — Это женский голос.— Взойдем?...
Те, кто только что бежал, чтобы вязать и топить,
сейчас, когда страсти несколько поутихли, готовы
взойти в дом явно не для того, чтобы убивать детей
Бориса.
А когда вышедший к народу Мосальский объявил,
что Мария Годунова и ее сын царь Феодор отравили
себя ядом,
«/Народ в ужасе молчит/. Что ж вы молчите? кричите: да здрав-
ствует царь Димитрий Иванович! Народ безмолвствует» 27
Формула «народ безмолвствует» фигурировала в
отдельных местах «Истории» Карамзина, но там она
26 Там же. С. 321.
27 Там же. С. 322.
326
выражала покорность воле великого князя даже в слу-
чаях, когда тот душил народную свободу и его действия
отзывались глубокой горечью в сердцах. У Пушкина
же безмолвие народа означает непокорность царю и не-
желание провозглашать здравицу в его честь. Некото-
рые пушкинисты обратили внимание на то, что перво-
начально трагедия заканчивалась приветствием царю
Дмитрию Ивановичу; высказывалось предположение,
что концовка была изменена, чтобы не вызвать не-
удовольство Николая 1 подобным одобрением само-
званца и самозванчества. Однако после исследования
М. П. Алексеева 28 стало ясно, что слова «народ без-
молвствует» введены были самим Пушкиным, и не под
давлением цензуры или политической конъюнктуры.
Почему же безмолвствует народ? По этому поводу
было высказано немало соображений и литературо-
ведами и историками. В. Г Белинский полагал, что
в безмолвии народа тут «слышен страшный, траги-
ческий голос новой Немезиды (богиня возмездия.—
А. Ш.), изрекающей суд свой над новою жертвою —
над тем, кто погубил род Годуновых»29 Критики до-
советского и советского периода нередко повторяли
и развивали мысль Белинского, согласно которой в
безмолвии народа предчувствовалась грядущая рас-
права над Лжедмитрием. Нельзя возражать против
такой трактовки судьбы самозванца. Однако заметим,
что «новая Немезида» не способна объяснить пушкин-
ское понимание настроений и устремлений народа в
«Борисе Годунове», и в частности народного безмолвия
в последней сцене.
По мнению Н. К- Михайловского, Пушкин считал
народ «легко возбудимою, быстро меняющею настрое-
ние массою, в которой бесследно тонет всякая инди-
видуальность». Отсюда народник Михайловский заклю-
чал, что в «Борисе Годунове» Пушкин воспроизводил
лишь отдельные черты народа, о силах которого он
говорил в других произведениях 30
20 Алексеев М. П. Ремарка Пушкина «народ безмол-
вствует»//Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические ис-
следования. Л., 1984. С. 227 и сл.
29 Белинский В. Г Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1953—1959.
Т. 2. С. 534.
30 Михайловский Н. К. Литература и жизнь//Русское бо-
гатство. СПб., 1893. № 4. С. 124—126.
327
Н. П. Павлов-Сильванский полагал, что угнетенный
«до потери политического сознания, до равнодушия
к переменам на престоле» народ в трагедии Пушкина,
и в том числе в последней сцене, выступает как «бес-
смысленная чернь», изменчивая, мятежная, суеверная,
глухая и равнодушная для истины 31 Приходится по-
ражаться, как такой вдумчивый и глубокий ученый,
как Павлов-Сильванский, не заметил, что Пушкин
такими словами характеризует взгляд на народ боярина
Шуйского, а не собственные взгляды.
Из советских исследователей, на наш взгляд, ценный
тезис, согласно которому толпа в «Борисе Годунове» не
представляла собой «однородную массу» 32, выдвинул
П. О. Морозов. Совсем иначе, чем Павлов-Сильванский,
объяснял безмолвие народа К. В. Базилевич. Отноше-
ние народа к венценосцам обусловливается, по Базиле-
вичу, не личными качествами царей, а характером
социально-политических отношений. Эти отношения
неминуемо приводили к отчуждению между всяким
царем и народом. Пока Лжедмитрий не был царем,
народные массы шли за ним. Но как только он стал
царем, вера в него пошатнулась 33 Нам кажется, что
такая трактовка пушкинских представлений о настрое-
ниях народа в начале XVII в. не подтверждается со-
держанием драмы и другими высказываниями поэта.
Да и исторические факты, которые Пушкин тщательно
изучал, не дают оснований говорить о таких воззрениях
народа.
Г А. Гуковский отмечал, что в конце трагедии
«Борис Годунов» народ вернулся к такой же ситуации,
какая была вначале: опять царь, вступающий на трон
через убийство и возведенный на престол боярами.
Он не нужен народу и начинает свое царствование
цепью преступлений. Почувствовав и увидев это, народ
безмолвствует. Гуковский полагал, что «свойства на-
рода» вообще не исчерпывают вопроса. Неуспех вос-
станий в начале XVII в., как и в 1825 г., объясняется
31 Павлов-Сильванский Н. П. Очерки по русской исто-
рии XVIII— XIX вв. СПб., 1910. С. 294. и сл.
32 «Борис Годунов» А. С. Пушкина: Материалы к постановке/
Под ред. В. Мейерхольда и К. Державина. Б/м, 1919. С. 7.
Базилевич К. В. Борис Годунов в изображении Пушки-
на//Историческис записки. М., 1937 Т. 1. С. 52.
328
отсутствием в тот момент условий для успешной рево-
люции. В этом Гуковский видит движение Пушкина
вперед к реально-историческому мышлению в полити-
ческих вопросах 34.
Вклад М. П. Алексеева в трактовку ремарки, за-
ключающей трагедию Пушкина, состоит прежде всего
в том, что он обратил внимание на известный автору
«Бориса Годунова» и произошедший в 1789 г. случай,
когда по инициативе Мирабо Учредительное собрание
встретило короля Людовика XVI мрачным молчанием.
Алексеев полагал, что Пушкину была также известна
фраза архиепископа Бове, произнесенная на похоронах
Людовика XV: «Народ, конечно, не имеет права роптать,
но у него есть право молчать, и его молчание — урок
для королей»35 Однако эти интересные наблюдения
М. П. Алексеева о безмолвии во Франции все же
не объясняют пушкинской характеристики народного
безмолвия в России.
Ю. М. Лотман полагает, что в эпилоге драмы
Пушкин показал «глубокую противоречивость в пози-
ции народа». Его политическое сознание не поднимается
выше осуждения «царя-Ирода» и противопоставления
ему «младенца убиенного». Но и новый царь оказыва-
ется убийцей и потому народ отшатывается от него.
«Круг замыкается» 36
Подытоживая высказывания исследователей о на-
роде в трагедии «Борис Годунов», подчеркнем, что ее
автору нельзя приписывать представления о «бессмыс-
ленной черни», чуждой индивидуальных особенностей,
суеверной и равнодушной к истине. Пушкин видел
и изображал целую гамму народных чувств и настрое-
ний от надежд на доброго и законного царя до отказа
провозглашать здравицу венценосцу и от враждебного
безмолвия до яростного возбуждения и возмущения.
Пушкин считал, что народное недовольство гнетом и
кровавыми преступлениями царей и бояр при определен-
34 Гуковский Г А. «Борис Годунов»//Гуковский Г А. Пуш-
кин и проблемы реалистического стиля. М., 1957. С. 9—72.
35 А л е к с е е в М. П. Пушкин. С. 247—248.— М. П. Алексеев
Дал ценный историографический разбор ремарки «народ безмолв-
ствует» (Там же. С. 221—252).
36 Л о т м а н Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин. Л., 1981.
329
ных обстоятельствах использовалось претендентами на
трон и враждующими между собой боярскими партия-
ми. Понимал он и то, что народному возмущению
трудно было подняться до уровня революции, однако
и не отрицал возможности такого подъема.
Не без влияния французской революции 1830 г.
Пушкин решает заняться историей революции 1789—
1794 гг. В середине июня 1831 г. он писал Е. М. Хит-
рово: «...я предпринял исследование французской
революции... если возможно, прислать мне Тьера и
Минье». В том же месяце Пушкин благодарит Хитрово
за присылку ему труда Минье 37
Глубоким был интерес Пушкина к восстанию под
предводительством Степана Разина, которого он назвал
единственным поэтическим лицом русской истории 38
А первое «возмутительное воззвание» Пугачева, обра-
щенное к яицким казакам, поэт почел образцом «народ-
ного красноречия, хотя и безграмотного» 39 Умным и
хорошо помнящим добро, сделанное для него офице-
ром Гриневым, выступает Пугачев в «Капитанской
дочке». Марина Цветаева полагала, что когда Пушкин
писал «Капитанскую дочку», он подпал «под чару Пу-
гачева». При сравнении этого чернобородого и черно-
глазого мужика-мятежника, с царственными жестами
выступающего на огневом фоне пожаров, грабежей,
метелей, кибиток и пиров, удивительно пресной пред-
стает Екатерина II. «В чепце и душегрейке, на ска-
мейке между всяких мостиков и листиков» она пред-
ставляется какой-то „белой рыбой“, белорыбицей» 40
37 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч. Т. X. С. 355, 831.
38 Там же. С. 108.
39 Там же. Т. VIII. С. 351.
40 Цветаева М. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1980. С. 380, 382.—
Марина Цветаева обратила внимание на то, что образы Пугачева в
«Истории Пугачевского бунта» и .в «Капитанской дочке» не во всем
схожи. В «Капитанской дочке» Пугачев выступает более человечным
и мягким, что отражает отношение к нему автора. В «Истории» он
более суров, жесток, нетерпим к помещикам и к представителям вла-
сти. Жестокости восставших отводится в «Истории» больше места,
чем в «Капитанской дочке». Марина Цветаева связывает эти раз-
личия в трактовке Пугачева с особенностями жанра обоих произ-
ведений.
Однако жестокость пугачевцев явственно выступает и в «Капи-
танской дочке». Дело скорее заключается в том неоднозначном пони-
мании народа, о котором уже шла речь, когда мы останавливались
330
Пушкин был первым историком крестьянской войны
под предводительством Пугачева. По желанию цензора,
функции которого взял на себя Николай I, труд поэта
превратился из «Истории Пугачева» в «Историю Пуга-
чевского бунта». Характерны и другие редакторские
изменения, внесенные царем. Там, где Пушкин называл
Пугачева «славным мятежником», после редактирова-
ния оказалось «пленный мятежник»; а вместо пушкин-
ского «бедный колодник» появилось «темный колод-
ник»; и через всю книгу стали проходить редакторские
термины: «злодей», «бунтовщики». Но несмотря на эти
поправки, Пугачев в изображении поэта выступает
как незаурядный предводитель восставших, искусный
военачальник и храбрый воин.
Много внимания уделял Пушкин точности и досто-
верности повествования. Недаром он предпринимает
трудное путешествие на Яик, в Оренбург и другие
районы, которые были охвачены восстанием 1773—
1775 гг., отыскивает стариков, помнивших те далекие
времена, собирает документы. «Я посетил места, где
произошли главные события эпохи, мною описанной,
поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже
престарелых очевидцев и вновь поверяя их дряхлеющую
память историческою критикою»,— писал Пушкин41
О требованиях, которые Пушкин предъявлял к себе
при работе над историей восстания, как нельзя лучше
свидетельствуют его слова: «...если не для печати,
то по крайней мере для полноты моего труда, без того
не совершенного, и для успокоения исторической моей
совести». Так Александр Сергеевич мотивировал прось-
бу о разрешении ознакомиться с секретными материа-
лами о восстании Пугачева 42 Слова об исторической
совести симптоматичны для Пушкина — историка
и источниковеда 43 Скрупулезность и тонкость источни-
коведческих поисков поэта характеризуют, в частности,
на «Борисе Годунове». Учтем также, что в «Истории» Пушкин
часто излагает документы, которые исходили от усмирителей восста-
ния, а их оценки, конечно, нельзя приписывать автору.
41 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. VIII. С. 389.
42 О сборе Пушкиным материалов к истории Пугачева см.:
Овчинников Р. В. Над пугачевскими страницами А. С. Пуш-
кина. М., 1981.
43 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч. Т. X. С. 522—523.
331
проделанные им разыскания о восстании и казни дека-
бристов. Пушкин собрал все доступные сведения о по-
вешении пяти декабристов на Кронверке. Это были
известия, исходившие как от тех, кто совершал казнь,
так и от тех, кто был ее свидетелем. Из противоречивых
показаний источников Пушкин сумел выявить достовер-
ную картину происходившего и отразить ее в собствен-
норучных рисунках 44
Из исторических деятелей особенно пристальное
внимание поэт уделил Петру Великому. Наш современ-
ник может судить о самом царе, его реформах и по-
бедах и по этим исследованиям и по послепушкинским
произведениям художественной литературы, пьесам,
кинофильмам, произведениям живописи и скульптуры.
Но ведущее место среди этих разнообразных и иногда
противоречивых источников, формирующих в сознании
массового читателя образ Петра, занимают строфы
из «Полтавы», «Медного всадника» и других пушкин-
ских творений.
Тогда-то свыше вдохновенный
раздался звучный глас Петра:
«За дело, с богом!» Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры, Он прекрасен.
Он весь, как божия гроза» 45
или На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн 46
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник 47
Выше были приведены характеристики Петра как
строителя новой столицы, полководца, героя Полтавы,
победителя в Северной войне, выдающегося реформа-
тора, стоявшего у истоков новой русской науки и куль-
туры, гения, «который один есть целая всемирная исто-
44Невелев Г А. Истина сильнее царя. М., 1985.
45 П у ш к и н А. С. Полн. собр. соч. Т. IV. С. 293—294.
46 Там же. С. 378.
47 Там же. Т. II. С. 344.
332
рия!>. Пушкин говорил, что Петр был одновременно
и Робеспьером и Наполеоном. Это очень высокая оцен-
ка. Вместе с тем следует учитывать, что данные оценки
Петра Великого далеко не однозначны. Петр, как
и другие исторические деятели, обрисованные Пушки-
ным,— живой человек. Он-наделен не только выдаю-
щимися талантами, но и малопривлекательными стра-
стями. Да и деятельность его лишена односторонности.
Так, поэт писал о достойной удивления разности
между государственными учреждениями и временными
указами. «Первые суть плоды ума обширного, исполнен-
ного доброжелательства и мудрости, вторые нередко
жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом.
Первые были для вечности, или по крайней мере для
будущего,— вторые вырвались у нетерпеливого само-
властного помещика» 48 Здесь имелся в виду деспотизм
Петра, который, впрочем, не раз осуждался и до Пуш-
кина. Новым же в приведенной оценке было сравнение
царя с нетерпеливым, самовластным помещиком. Такой
характеристики, содержащей элементы классового ана-
лиза, до Пушкина еще никто не приводил.
Особый интерес и историографическое значение
имеет похвала Петру за то, что он
...Придал мощно бег державный
Рулю родного корабля 49
В XVII в. Россия находилась в состоянии застоя,
а Петр привел ее в движение. В подобном духе выска-
зывался Радищев. Эта мысль Радищева и Пушкина
оказалась весьма плодотворной: ее подхватили и раз-
вили Белинский, Герцен, Чернышевский и Добролюбов.
Поэт, конечно, высоко ценил реформы и победы Петра
и конкретные результаты, к которым они привели. Но
самое главное, самое ценное заключалось не в этих
непосредственных результатах, а в том движении стра
ны, которое начинается со времен Петра и результаты
которого скажутся в будущем. Впоследствии Чернышев-
ский и Добролюбов обратят внимание на то, что пет-
ровские реформы не затронули крепостничество и само-
48 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. IX. С. 413.
49 Там же. Т. III. С. 210.
333
державие и не устранили основные язвы строя. Но
приведя страну в движение, они устремили ее в буду-
щее, которое должно привести к избавлению от пагуб-
ного общественного устройства.
«Медный всадник» впервые был опубликован лишь
после гибели Пушкина. Чтобы поэма увидела свет,
Жуковский изъял из нее слова, обращенные Евгением
к «державцу полумира»: «Добро, строитель чудотвор-
ный! Ужо тебе!»
Конфликт Петра Великого и Евгения, лежащий
в основе поэмы, был проанализирован В. Г Белинским,
причем последний обратился к этому анализу тогда,
когда расстался с мыслью о разумности всего проис-
ходящего в истории, но сохранил приверженность Геге-
леву учению о диалектическом развитии и исторической
необходимости 50 Критик считал, что назначение гения
состоит в том, чтобы «ввести в жизнь новые элементы
и через это двинуть ее вперед на высшую ступень» 51
Петр Великий выполнил свою историческую миссию.
Белинский в этом был убежден и назвал поэму «Медный
всадник» «апофеозой Петра Великого». Но признавая,
что «общее выше частного», критик подчеркивал, что
«общее выражается в частном, безусловное — в инди-
видуальном, а разум — в личности» 52 Говоря о тор-
жестве общего над частным, Белинский не считает
возможным отказываться от сочувствия к страданию
этого частного. «При взгляде на великана, гордо и не-
поколебимо возносящегося среди всеобщей гибели и
разрушения и как бы символически осуществляющего
собой несокрушимость его творения, мы хотя и не без
содрогания сердца, но сознаемся, что этот бронзовый
гигацт не мог уберечь участи индивидуальностей, обес-
печивая участь народа и государства». Но за царя
«историческая необходимость», и в этом его истори-
ческое оправдание 53 Видя смысл поэмы в конфликте
великого преобразователя России и маленького стра-
дающего человека и сочувствуя этому страдающему
человеку, критик все же исходит прежде всего из истори-
ческой необходимости.
50 Об этом см. с. 436—439 настоящей книги.
51 Белинский В. Г Поли. собр. соч. Т. 7. С. 516.
52 Там же. С. 307.
53 Там же. С. 307, 547.
334
Иначе, чем Белинский, которому еще неизвестны
были слова Евгения, изъятые Жуковским, оценивал
«Медный всадник» Валерий Брюсов, уже знавший об
этих купюрах и придававший им большое значение.
До того момента, когда Евгений произнес слова «Ужо
тебе!», он представлен Пушкиным покорным и ничтож-
ным, а Петр — героем, полным великих дум и сверше-
ний. А в тот момент, когда Евгений произнес свои
слова угрозы, он предстает мятежником, а Петр — тра-
гически ужасным гигантом. Брюсов понял поэму как
пушкинское предвидение падения кумиров, даже самых
славных; он был убежден в том, что и после 1825 г.
Пушкин исходил не из мысли о необходимости деспо-
тизма, а из веры в грядущую свободу, не оправдывая
Петра и сочувствуя Евгению 54.
В советской историографии, и прежде всего в литера-
туроведении, активно продолжались споры вокруг кон-
цепций Белинского и Брюсова. Остановимся на некото-
рых, как нам кажется, важнейших точках зрения.
Б. В. Томашевский в 1949 г. писал: «Личная свобода
подчиняется сверхличной справедливости истории на-
рода. Над лично трагическим возвышаются истори-
ческие судьбы страны» 55 Томашевский признавал, что
Пушкин остро чувствовал, где добро и где зло. И впо-
следствии Томашевский усматривал трагический узел
поэмы «Медный всадник» в неизбежности судьбы непо-
винно гибнущего человека «перед торжествующим
ходом истории государства»56 Противопоставление
«сверхличного» Петра «личной» и, следовательно, не-
значительной судьбе Евгения было во второй половине
1940-х — начале 1950-х гг. общепринятой точкой зре-
ния 57 Для периода, когда во имя ложных и фальсифи-
цированных государственных «общенародных» инте-
ресов репрессировали и уничтожали миллионы невин-
54 Брюсов В. «Медный всадник»//Пушкин. Т. III. СПб., 1909.
С. 457—464 (Библиотека великих писателей/Под ред. С. А. Венге-
рова) .
5 Томашевский Б. В. Петербург в творчестве Пушкина//
Пушкинский Петербург. Л., 1949. С. 38.
56 Томашевский Б. В. Пушкин. Кн. вторая. М.; Л., 1961.
С. 523.— Над этой книгой Б. В. Томашевский работал до 1957 г.
57 Макаровская Г. В. «Медный всадник»: Итоги и про-
блемы изучения. Саратов, 1978. С. 58.
335
ных людей, иную точку зрения трудно было отстаивать.
Однако не следует представлять ценные и вполне
добросовестные исследования Б. В. Томашевского
как политическую конъюнктуру. Он, несомненно, был
убежден в справедливости своей оценки.
Дискуссия об идее «Медного всадника» могла
начаться только в конце 50-х годов. Г П. Макогоненко
и другие литературоведы стали решительно возражать
против трактовки пушкинской идеи как идеи «государ-
ственной». Характеризуя период после 1958 г., Макого-
ненко писал о новом этапе изучения пушкинской
поэмы как о «медленном возвращении к гуманисти-
ческой концепции Брюсова» 58 К такому убеждению
Макогоненко пришел, так как советские литературо-
веды (и он сам в их числе) отказывались видеть
в «Медном всаднике» оправдание государства, подми-
нающего и удушающего свободу и индивидуальность
человека. Доказывая гуманизм взглядов Пушкина, Ма-
когоненко отмечал, что поэту и в 1830-е годы была
чужда идеализация самодержавия Петра Великого.
Следует напомнить, что поэт и до написания «Мед-
ного всадника» различал в деятельности Петра выдаю-
щиеся реформы и временные указы как бы писанные
кнутом. Эта двойственность характеристик Петра,
мудрого реформатора и в то же время самодержав-
ного деспота, многое объясняет в идее поэмы. Данное
обстоятельство не позволяет считать, что в конце жизни
поэт стал апологетом петровского самодержавия. И в
молодости, и в последние годы жизни он не признавал
«необходимость самовластья» и «прелести кнута».
Поэту всегда претило подавление личности и свободы
самодержавием.
В 1830 г. Пушкин написал «Историю села Горю-
хи на». В качестве автора был выведен Белкин — родо-
витый, но небогатый помещик, воспитанный на медные
деньги и удержавший в памяти почти только то, что
к десятилетнему возрасту узнал у деревенского дьячка.
Главным источником Белкину-автору послужили сде-
ланные при его предках записи, содержавшие повсе-
дневные замечания о погоде, хозяйственные счета,
58 Макогоненко Г П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е
годы. Л., 1947. С. 326.
336
а также краткие исторические известия касательно села
Горюхина. Некоторые из них отличались, по словам Бел-
кина, «ясностию и краткостию слога: например: 4 мая.
Снег. Тришка за грубость бит. 6 —корова бурая пала.
Сенька за пьянство бит. 8 — погода ясная. 9 — дождь
и снег. Тришка бит по погоде». Среди источников были
и изустные предания, например, о болоте, названном
Бесовским будто бы потому, что «одна полуумная
пастушка стерегла стадо свиней недалече от сего уеди-
ненного места. Она сделалась беременною и никак
не могла удовлетворительно объяснить сего случая.
Глас народный обвинил болотного беса,— но сия сказка
недостойна внимания историка, и после Нибура не-
простительно было бы тому верить» 59
Аполлон Григорьев намекал на то, что «История
села Горюхина» — сатира на Карамзина 60 Однако
с этим мнением, на наш взгляд, невозможно согла-
ситься, во-первых, потому, что вскоре после посвяще-
ния Пушкиным «Бориса Годунова» «драгоценной для
россиян памяти Николая Михайловича Карамзина»
поэт никак не мог подвергнуть его подобному осмеянию,
а во-вторых, Карамзину совершенно не было присуще
то, что высмеивалось в Горюхине61
Но это произведение действительно является острой
сатирой на те пороки, от которых жестоко страдали
и продолжают страдать до нашего времени многие
исторические писания. Речь идет о «мелкотемье», хотя,
с нашей точки зрения, данный термин не отличается
точностью. Дело в том, что без мелких, или точнее
частных, тем историческая наука существовать не мо-
жет. Всякое обобщение должно базироваться на тща-
тельных исследованиях частных тем, иначе оно грозит
стать пустой декларацией, лишенной всякой основа-
тельности. Правильнее говорить не о «мелкотемье», а о
«ползучем эмпиризме» (термин, которым пользовался
Ф. Энгельс). Ползучий эмпиризм означает именно такое
исследование частных фактов, которое не ведет к
научным обобщениям.
«История села Горюхина» была начата (а вероятно,
59 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч. Т. VI. С. 184,186.
60 Григорьев А. Воспоминания. Л., 1980. С. 47.
61 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. V. С. 218.
337
и задумана) как сатира на бессодержательные писания
не находящих для себя полезного дела помещиков,
которые, подобно Митрофанушке и Скотинину, были
«охотниками к историям». Но Пушкин не ограничился
подобной сатирой. Его «История села Горюхина» в ходе
изложения перерастает в обличительное произведение,
продолжающее не столько фонвизинскую, сколько
радищевскую традицию. В конце «Истории» Пушкин
сообщает о полном обнищании Горюхина: «Ребятишки
пошли по миру. Половина мужиков была на пашне,
а другая служила в батраках, и день храмового празд-
ника сделался, по выражению летописца, не днем радо-
сти и ликования, но годовщиною печали и поминания
горестного» 62 На частном примере одного села поды-
мается важнейшая проблема усиления помещичьей
эксплуатации, обнищания крестьян и частичного их
превращения в батраков в первой половине XIX в.
Пройдет сто лет, и в советской историографии возни-
кнет целое направление, использующее архивы поме-
щичьих имений. Эти частные исследования помогут
глубже проанализировать общие проблемы экономи-
ческой, социальной и политической истории России,
кризиса крепостнической системы.
Пушкин говорил, что Карамзин открыл историю
русского народа, как Колумб Америку. Сам же поэт
сделал это открытие общенародным. Именно благодаря
бессмертным пушкинским произведениям всеобщий
интерес стал распространяться с тех выдающихся со-
бытий, которые описал Пушкин, на историю России
в целом.
Значение Пушкина для русской историографии за-
ключается и в том, что он способствовал отказу от
схематизма в трактовке событий и деятелей прошлого.
Все в истории, к чему прикасалось перо поэта, станови-
лось живым, полнокровным, ярким, таким же сложным
и неоднородным, каким оно выступало в действитель-
ности.
62 Там же. Т. VI. С. 196.
338
Лекция 18
РАЗВИТИЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИ^ ОСНОВ
ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX В.
Решительный пересмотр методологических основ
исторической науки произошел в первой трети XIX в.
А. С. Пушкин хорошо объяснил суть перемен, противо-
поставив простодушие и апофегмы (т. е. назидательные
рассказы историков XVI—XVIII вв., их привычку следо-
вать стилю старых летописей и хроник) критическому
методу и философскому осмыслению, характерному для
новых исторических школ.
Новый этап в историографии, наступивший после
революции 1789—1794 гг., вполне проявился в первые
десятилетия XIX в. в творчестве французских истори-
ков-романтиков периода реставрации и в немецкой
классической философии (прежде всего в произведе-
ниях Гегеля), а также сказался и на совершенствовании
источниковедения. Н. Г Чернышевский справедливо
замечал, что «очень мало найдется первоклассных исто-
риков, которые, посвящая свои труды исследованиям
о средних веках или новейших временах, главное вни-
мание обращали бы... на развитие существенно важных
сторон народной жизни: общественных и экономиче-
ских отношений, образованности и т. д.». Он писал так-
же, что «только с Гегеля, Гизо, Нибура, Шлоссера
начинается деятельная разработка этой идеи» 1
Романтическое направление в историографии было
обращено против просветительских идей XVIII в. Со-
мнению подвергался тезис просветителей о неразум-
ности многовековой истории. Горькое разочарование
вызвали неоправдавшиеся надежды на победу разума
и на другие блестящие обещания просветителей.
К. Маркс писал о романтизме как о первой реакции
«на французскую революцию и связанное с ней Просве-
щение» * 2.
‘Чернышевский Н. Г Поли. собр. соч.: В 16 т. Т. II.
М., 1949. С. 562; Т. III. М., 1947. С. 356.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. 32. С. 44.
339
Романтизм стал широким направлением политиче-
ской и культурной жизни в философско-исторической
мысли, художественной литературе, музыке, изобрази-
тельном искусстве. Национальные рамки романтизма
тоже не были ограниченными: он получил широкое
распространение и признание во Франции, в Германии,
России, Англии и других европейских странах. Особен-
но важно, что романтическое направление не являлось
однородным и в социальном отношении. Среди роман-
тиков были и последовательные консерваторы и буржу-
азные либералы.
Приверженцы так называемого консервативного ро-
мантизма противопоставляли общественным идеям про-
светителей старые феодальные устои, революционным
преобразованиям — легитимизм, а критике религии —
правоверный католицизм. Они всячески идеализиро-
вали средневековье и порицали все новое, связанное
с революцией. Представителем этого направления во
Франции был Ф.-О. Шатобриан (1768—1848), вы-
пустивший в 1802 г. книгу о «духе христианства». Он
доказывал, что разум не способен руководить действи-
ями людей и им необходимо вернуться к авторитету,
вере, папству. Социальная направленность подобных
воззрений носила не только антиреволюционный, но
и антибуржуазный, по существу своему феодальный,
характер. Идеализация прошлого противопоставлялась
просветительскому отрицанию прошлого 3
Наряду с этим течением в послереволюционной
литературе получили также распространение романти-
3 Один из самых решительных противников Просвещения и рево-
люции граф Жозеф де Местр (1753—1821) в 1796 г. писал, что «уча-
стие народа в делах управления есть фикция, лживый призрак».
В 18’1 г., когда де Местр был послом одного из итальянских госу-
дарев в Петербурге, он высказывался против проектов переустройства
русских государственных учреждений, предложенных Сперанским, так
как увидел в них либерализацию режима. Раскрывая смысл своей
политической доктрины, де Местр отвергал всякий политический прин-
цип, если из него истекали свобода, равенство, братство людей
и их естественные права. Основное условие всякой жизни, и в том
числе жизни общественной, заключается в поглощении высшими
и более сильными организмами низших и слабых. Во второй поло-
вине XIX в. эти идеи де Местра в России проповедовали такие побор-
ники реакции, как М. Н. Катков (см.: Соловьев В. С. Националь-
ный вопрос в России. Вып. 2. СПб., 1891. С. 106—114).
340
ческие взгляды и настроения, имевшие иные корни и иную
социально-политическую направленность. Поражение
революции породило разочарование, горечь и скепти-
цизм в умах многих людей, раньше свято веривших
в идеи Просвещения. Разочарование и скептицизм
являлись, например, почвой, на которой вырастала
мировая скорбь Дж. Байрона, создавшего образ одино-
кого, ушедшего в себя человека. В отличие от концепции
Шатобриана романтизм Байрона воспринимался не
только как разочарованность, трагический индивидуа-
лизм, но и как проповедь тираноборства и свободы.
Так, во всяком случае, понимали Байрона его русские
почитатели.
В развитии исторической науки особенно большую
роль сыграли французские либерально-буржуазные
историки-романтики периода реставрации. Они не идеа-
лизировали средневековый политический строй и сред-
невековую культуру. Наоборот, они выступали побор-
никами новых идей, нового строя, буржуазного устрой-
ства, возникших в ходе французской революции 1789—
1794 гг. и продолжавших утверждаться после прихода
к власти Наполеона Бонапарта. Вместе с тем историки
либерального толка не отрицали огульно все прошлое,
а старались найти в нем корни социальных институтов
и идей, проповедываемых просветителями. В отличие
от последних историки-романтики считали, что новое
возникает не внезапно, как Венера из пены морской,
а имеет глубокие корни в прошлом. Если обратиться
к истории Франции, мы встретим городские коммуны,
боровшиеся против феодального общественного устрой-
ства. Была там и королевская власть, ведшая в союзе
с городами борьбу против феодализма.
Новая историография исходила из тезиса, согласно
которому восстановление Бурбонов во Франции после
поражения Наполеона не означает возврата к старому.
Хартия, принятая в 1814 г., рассматривалась роман-
тиками как утверждение идей революции, но при отказе
от революционных методов их осуществления. Они
стремились к постепенному внедрению нового буржуаз-
ного устройства без революционной ломки и были
сторонниками эволюционного развития, сочетания про-
гресса и традиции. Романтики считали, что идеи рево-
люции хороши, но осуществление их явилось искаже-
341
нием истины; нужно рассматривать новое как тради-
ционно развивающееся из старого.
Франсуа Гизо (1787—1874) принадлежит определе-
ние трех важных признаков феодализма. По его убеж-
дению, это: 1) условный характер земельной собствен-
ности; 2) слияние государственной власти с земельной
собственностью (феодал был не только земельным соб-
ственником, но и государем для тех, кто сидел на его
земле); 3) установление иерархии земельных владель-
цев (феодальная лестница). В «феодальном обществе
существовали договорные отношения между сеньорами
и вассалами». Эта характеристика Гизо получила ши-
рокое распространение как во Франции, так и в других
странах 4, и в том числе среди русских историков.
Если просветители пытались объяснить состояние
общества законами, которые издавали правители, то
романтики, наоборот, выводили правительственные
законы из состояния общества, а изменения в его
состоянии объясняли историческими обстоятельствами.
Что же французские романтики понимали под обстоя-
тельствами, которые оказывают решающее влияние на
развитие общества и по сравнению с которыми воля
великих личностей, их капризы и даже их разум высту-
пают лишь в качестве малых причин этого развития?
В качестве важнейшего из этих обстоятельств в истории
французского и английского народов выдвигалась
классовая борьба. «Отцом „классовой борьбы"» 5
Карл Маркс называл Тьерри.
Огюстен Тьерри (1795—1856) считал неверным
распространенное представление об истории Франции
как истории одной нации. После завоевания галльских
земель франками, «когда франки остались единствен-
ными господами этой страны, мы видим здесь в насиль-
ственном соединении... две расы, два общества»6
Борьба рас постепенно превращается в непримиримую
борьбу классов. Различие в крови постепенно перешло
в различие сословий и прав. На почве этих различий
4 Кос м и н с ки й Е.А. Историография средних веков. М., 1963.
С 3Q4 3Qfi 397
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. T. 28. С. 321.
6 Тьерри О. Избр. соч. М., 1937. С. 10.
342
развернулась борьба классов, ставшая основным содер-
жанием истории Франции 7
О борьбе между имущими и неимущими в нача-
ле XIX в. говорил еще крупнейший ученый и социалист-
утопист К. А. Сен-Симон (1760—1825) — учитель Тьер-
ри. А до Сен-Симона историки периода Возрождения
видели борьбу социальных сил в итальянских государ-
ствах. Даже античные историки останавливали свое
внимание на отдельных эпизодах классовой борьбы,
но до Тьерри и Гизо ее значение в истории в такой отчет-
ливой форме никто не определял. Во времена Тьерри
и Гизо эту идею разделял, например, и Наполеон,
который говорил, что благодаря революции галлы
свергли иго франков.
У романтиков классовая борьба — результат про-
изошедшего завоевания. Борьба угнетенных галлов
против завоевателей-франков продолжалась в течение
тринадцати столетий, и кульминацией этой борьбы
можно считать революцию 1789—1794 гг. Результатом
классовой борьбы галлов против франков являлась
демократизация общества: все большее число людей
получало права, общество становилось более сво-
бодным.
Тьерри противопоставлял третье сословие, в которое
входила и буржуазия, и рабочие, и крестьяне, высшему
сословию дворян. А когда третье сословие во время
революции свергло иго дворянства, эта борьба прекра-
тилась. Классовую борьбу внутри третьего сословия,
особенно обострившуюся после Французской револю-
ции, Тьерри и Гизо не заметили. Заблуждение Тьерри
состояло в том, что, указав на классовую борьбу между
третьим сословием и дворянством, он не увидел борьбы
внутри третьего сословия и поэтому не мог установить,
в чем заключается классовое содержание развития
послереволюционного времени.
Между тем либеральные романтики были убеждены
в том, что прогрессивный путь к торжеству справедли-
вости и свободы характерен не только для периода
классовой борьбы покоренных народов против поко-
ривших их завоевателей. Франция, по их убежде-
нию, шла по этому пути и тогда, когда период классовой
7 Косминский Е. А. Историография средних веков. С. 372.
343
борьбы завершился и, в частности, когда Гизо играл
руководящую роль во французском правительстве. Ка-
кая же сила ведет общество по трудному пути прогрес-
са? По словам Гизо, этой силой было Провидение. Он
видел присутствие Бога в законах, управляющих со-
вершенствованием человеческого рода. Таким образом,
Гизо приблизился к трактовке глубоких причин истори-
ческого развития и прогресса к взглядам И. Г Гердера
(1744—1803) (трудами которого романтики очень инте-
ресовались и даже переводили их на французский
язык).
Существенной особенностью романтизма, и прежде
всего романтического направления в художественной
литературе, оказался разрыв с рационализмом просве-
тителей. Требованием поэзии, как говорил немецкий
романтик Ф. Шлегель, является вытеснение мыслящей
разумности изящными заблуждениями фантазии.
В. Г Белинский считал, что романтизм — это желание,
стремление, порыв, чувство, вздох, стон, жалоба на
несовершенные надежды, которым нет имени, это грусть
по утраченному счастью; это мир, населенный тенями
и призраками.
Еще Ж.-Ж- Руссо противопоставлял стихийную силу
чувства силе разума. Не только романтики, и прежде
всего немецкие романтики, с такой решительностью на-
стаивали на замене рассудка фантазией, логики чув-
ством и законов мышления гениальным произволом.
С иррационализмом и отказом от общих для всего че-
ловечества идей разумного устройства общества связа-
ны и идеи романтиков об особенности развития народов.
Гизо писал, что Провидение дает им «разное происхож-
дение и разные судьбы» 8, а Тьерри считал, что «тайна
истории заключается... в национальных исторических
особенностях народа» 9
Идею о национальных особенностях развивали в
XVIII в. Ш. Л. Монтескье и И. Н. Болтин, она была
характерна для предромантиков сентименталистского
направления и утверждалась в работах Карамзина;но
никто до романтиков не уделял ей так много внимания.
8 Реи з о в Б. Г Французская романтическая историография.
Л., 1956. С. 188.
9 Там же. С. 79.
344
Под влиянием идей романтизма началось энергичное
и плодотворное изучение обычаев, обрядов разных на-
родов, народных сказок, песен, преданий.
Народное творчество успешно изучалось в герман-
ских землях, что способствовало успехам фолькло-
ристики и в других странах. Вместе с тем нельзя не отме-
тить, что германские теоретики романтизма и писатели-
романтики стремились уйти в мир фантазии, мистиче-
ских переживаний и чудес. Они проповедовали нацио-
нализм и через него отчуждение от прогрессивных
идей, заимствованных тогда из Франции.
В Германии и, в частности, в Берлинском универ-
ситете в первой четверти XIX в. разрабатывались теоре-
тические основы исторической школы права, имевшей
немало общего с немецким романтизмом. Приверженцы
этой школы решительно возражали против тезиса про-
светителей о неразумности и произволе в правовых
отношениях феодальной эпохи. Они проводили мысль
об органическом развитии права и отрицали значитель-
ную творческую роль законодателя в этом развитии.
Каждая нация сама творит свое право в соответствии
с предшествующей историей и с особенностями нацио-
нального характера. Типичные для народа нравы и обы-
чаи, а не внешние завоевания лежат в основе эволю-
ции правовых отношений. Своеобразное право каждого
народа не терпит разрыва с традицией и радикальной
ломки. Подобно немецким романтикам поборники исто-
рической школы права доказывали, что нормы, введен-
ные во Франции, и особенно в огне революционных бурь,
глубоко чужды немецкому праву.
На первую четверть XIX в. приходится начало твор-
чества двух выдающихся немецких историков: Л. Ранке
(1795—1886) и Ф. К. Шлоссера (1776—1861). Собрание
сочинений Ранке составляет свыше пятидесяти томов,
которые в основном посвящены политической истории
стран Западной Европы XVI—XVII вв. Ранке полагал,
что каждое государство стремится быть могуществен-
ным и это стремление ведет к войнам; в них историк
видел «вечный закон существования» государств. Борь-
ба за государственное могущество — вот критерий вы-
бора тем, розыска и подбора архивных материалов
и оценки прошлого. Правда, Ранке считал политические
и моральные оценки деятелей и событий недопустимыми
345
и уверял, что задача, которую он решает, заключается
в том, чтобы рассказывать, «как, собственно, все проис-
ходило». Он действительно стремился избежать явной
тенденциозности, но отношение Ранке к государствен-
ному могуществу и игнорирование роли народа мешали
объективности повествования.
Шлоссер, написавший «Всемирную историю» и
«Историю XVIII в.», был последователем Вольтера
и других просветителей. В отличие от Ранке, он не
только изучал историю Западной Европы, но и намере-
вался создать историю человеческого рода. Первосте-
пенную роль Шлоссер отводил не могуществу госу-
дарств, а стремлению к свободе народа. Не случайно
Н. Г Чернышевский занялся переводом и редактиро-
ванием Шлоссера, а К. Маркс обратился к его «Всемир-
ной истории», когда счел необходимым составить свои
«Хронологические выписки».
Ранке и Шлоссер много сделали для разработки
политической истории. Но они не оставили заметного
следа в деле разработки методологических проблем
исторической науки. В этом отношении первостепенную
роль сыграли их соотечественники и современники —
представители классической идеалистической фило-
софии.
Проблемами закономерного развития человечества
и национальных особенностей исторического развития
занимался Ф. Шеллинг (1775—1854). Шеллинг был
представителем объективного идеализма в философии
и утверждал, что ход общественного развития диктует
Абсолют. Человек только думает, что действует в соот-
ветствии с целями, которые сам себе ставит. В действи-
тельности продиктованная Абсолютом необходимость
вторгается в человеческую свободу наподобие Троян-
ского коня и покоряет ее изнутри. Свобода превра-
щается, таким образом, в сознательное продолжение
бессознательной жизни. В основе права, религии и дру-
гих общественных институтов лежит не свобода, а необ-
ходимость. Человечество идет по пути прогресса не по-
тому, что люди ставят перед собой прогрессивные цели
и добиваются их осуществления, а потому, что по пути
прогресса их ведет Абсолют.
В чем же, по Шеллингу, состоит прогресс? Прогресс
не может состоять в успехах наук и искусств или в совер-
346
шенствовании человеческого сознания. Ведь после высо-
кого подъема культуры в античном мире наступил
период ее упадка. Прогресс невозможно усматривать
в сфере морали, поскольку даже нет критерия для опре-
деления уровня морального совершенства в разные
эпохи. Была ли нравственность выше во времена Пла-
тона или в XIX в.? Не имея масштаба для измерения,
кто решится ответить на этот вопрос? Остается, по мне-
нию Шеллинга, только одно: постепенное продвижение
к всемирному правовому строю. В этом приближении
и заключается прогресс истории. Постепенно утвержда-
ется правовое общество и правовое государство, кото-
рые становятся всеобъемлющими и мировыми.
Такое понимание прогресса соответствовало взгля-
дам и устремлениям поднимавшейся буржуазии. Одна-
ко Шеллинг использовал свою теорию и для обоснова-
ния политики, далекой от буржуазного радикализма.
Когда после разгрома Наполеона в Европе возник реак-
ционный Священный союз, Шеллинг нашел в нем соот-
ветствие своей идее всемирного правового строя.
Идеи тех консервативных романтиков, которые гово-
рили, что французское революционное движение проти-
воречит немецкому национальному характеру, Шеллинг
поддерживал и развивал. И подобно немецким роман-
тикам, он не считал, что человеческое познание подчи-
нено неограниченному господству рассудка. Шеллинг
видел источник познания и в области чувства, и в поэти-
ческом откровении, и в творческой фантазии. Крити-
куя подобную замену логических понятий «разнуздан-
ными фантазиями», Гегель писал: «Красота, святость,
вечность, религия, любовь — все это только приманки».
В них тщетно думают найти закон развития суб-
станции 10
Идеи о необходимости исторического процесса, зави-
сящего от Абсолюта, а не от произвола исторической
личности, а также идеи Шеллинга и романтиков о свое-
10 Виноградов П.Г ИВ. Киреевский и начало московского
славянофильства//Вопросы философии и психологии. Кн. II. М.,
1892. С. 120.— Из новейших работ, посвященных Шеллингу, см.:
Гул ыга А. В. Шеллинг. М., 1984.— О связи Шеллинга с романти-
ками ' см.: Khittermeyer Н. Schelling und die romantische
Schule. Munchen, 1929.
образии истории разных народов получили в России
распространение в 1820—30-х и в 1840-х годах.
Высшим достижением классической идеалистиче-
ской философии явились творения Г В. Ф. Гегеля
(1770—1831), «великая заслуга которого состоит
в том, что он впервые представил весь природный,
исторический и духовный мир в виде процесса, т. е.
в беспрерывном движении, изменении, преобразовании
и развитии, и сделал попытку раскрыть внутреннюю
связь этого движения и развития» 11
Правда, до Гегеля о развитии и переходе от неживой
природы к растительному, от растительного к живому
царству, от живого царства к человеку и о движении
человеческого общества к своему совершенству говорил
Гердер. Но если у Гердера это была последовательность
божественных творений, то Гегель поставил вопрос
о раскрытии внутренней связи развития.
Подобно другим философам-идеалистам и истори-
кам-романтикам первых десятилетий XIX в. Гегель под-
вергал критике философско-исторические концепции
просветителей и делал это, пожалуй, точнее и глубже
своих современников. Философ упрекал просветителей
в том, что они поверхностно и даже наивно представ-
ляли себе движение человечества к царству Разума.
Гегель говорил, что просветители были одержимы
«тщеславием образованности», полагая, что можно не-
медленно прийти к царству гармонии, усвоив их просве-
тительские идеалы. Такие надежды оказывались иллю-
зорными и антиисторичными, как антиисторичным было
осуждение тысячелетнего прошлого человечества и
неумение увидеть в нем прогресс.
Важнейшим теоретическим достижением Гегеля
является идея о том, что историческое развитие необ-
ходимо понимать как саморазвитие, как движение,
пр ^исходящее по внутренним законам 11 12 Природа и об-
щество органически и закономерно развиваются, при-
чем «развитие является движением вперед от несовер-
шенного к более совершенному». И несовершенство
11 Энгельс Ф. Развитие социализма от угоним к науке//
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 206.
12 Горохов Ф. А. Предисловие//Гегель. Соч.: В 14 т. Т. VIII.
М.; Л., 1935. С. XXXIII.
348
прошлой эпохи «содержит в себе свою собственную
противоположность», совершенство будущей эпохи в
зародыше, в стремлении 13 Поэтому оценку несовер-
шенного прошлого просветителями Гегель признавал
поверхностной и наивной.
Мысль о несовпадении усилий индивидов с обще-
ственным результатом их деятельности, которая содер-
жалась в построениях Шеллинга, пронизывает учение
Гегеля о свободе и необходимости. В деятельности че-
ловека, писал философ, есть нечто надындивидуальное,
содержащееся в его поступках, но отсутствующее
в намерениях 14. В необходимых результатах деятель-
ности людей проявляется развитие Абсолютного духа,
божественного разума. Гегель говорил не только о могу-
ществе, но и о «хитрости» божественного разума,
которая заключается в том, что, не вмешиваясь в про-
цесс воздействия индивидов друг на друга, Разум «осу-
ществляет лишь свою собственную цель» 15
Исходя из идеи о необходимости и закономерности
общественного развития, Гегель, который обладал ог-
ромным историческим чутьем, начертал картину всемир-
ного исторического процесса. В «Философии исто-
рии» — труде, впервые опубликованном только после
смерти автора, делалась попытка проследить законо-
мерные этапы развития человечества, причем каждый
из этих этапов связывается с историей определенного
народа. «Всемирная история,— писал Гегель,— на-
правляется с Востока на Запад, так как Европа есть
безусловно конец всемирной истории, а Азия — ее нача-
ло» 16 Первой ступенью всемирной истории был Восточ-
ный мир, причем на этой ступени в качестве ее последо-
вательных этапов выступали Китай, затем Индия и,
наконец, Персия, включая подпавшие под ее власть
Месопотамию, Сирию, Иудею и Египет. Второй сту-
пенью явился греческий мир, третьей — римский мир и,
наконец, германский мир, который прошел большой
путь в средние века и новое время.
Всемирная история, по Гегелю, есть возвышение
13 Гегель. Философия истории//Гегель. Соч. Т. VIII. С. 54.
14 Об этом см.: Гулыга А. В. История как наука//Философ-
ские проблемы исторической науки. М., 1969. С. 17
15 Гегель. Соч. Т. I. М., 1930. С 318—319.
16 Там же. Т. VIII. С. 98.
349
необузданной естественной воли до всеобщности и субъ-
ективной свободы. «Восток знал и знает только, что
один свободен, греческий и римский мир знает, что
некоторые свободны, германский мир знает, что все
свободны. Итак, первая форма, которую мы видим во
всемирной истории, есть деспотизм, вторая — демокра-
тия и аристократия, третья — монархия» 17
Итак, Гегель учитывал, что Древняя Греция и Рим
были государствами рабовладельческими, и потому
считал, что древние демократии несли свободу только
некоторым. Германская же монархия, основанная на
твердом фундаменте законов и законности, представля-
лась ему царством свободы для всех. Тут проявились
далекие от революционности политические воззрения
Гегеля. Утверждая, что Прусская монархия — высшая
и конечная ступень всемирной истории, он противоре-
чил фундаментальному тезису своего же учения
о беспрерывном движении.
Идеализм Гегеля проявлялся прежде всего в том,
что всемирная история была, по его убеждению, само-
• развитием Абсолютного духа, который в особенностях
разных исторических народов раскрывал свои безгра-
ничные возможности и черты. В Китае он проявил себя
в совершенно чуждой фантазии рассудочности, а в ин-
дийском мире не существовало ни одного предмета,
который не был бы «обращаем фантазией в противо-
положность» «рассудочному сознанию» 18 Националь-
ный дух народов явился самораскрытием Абсолютного
духа, за которым в конце концов проступало боже-
ственное Провидение.
Несмотря на то, что всемирную историю Гегель
понимал как саморазвитие Абсолютного духа, в «Фило-
софии истории» он высказал немало идей о диалектиче-
ском развитии. Одна из них сводилась к тому, что
историческое движение вперед осуществлялось не
тогда, когда устанавливалась гармония, а когда усили-
валась борьба. Периоды гармонии представляются вре-
менем счастья, на самом же деле прогресс связан с вре-
17 Там же. С. 98—99.
18 Там же. С. 157.
350
менами, когда усиливается борьба противополож-
ностей 19.
Значение Гегеля в истории философии и в истории
исторической науки определяется прежде всего его
диалектическим методом. Элементы диалектики присут-
ствовали в некоторых построениях предшественников
Гегеля, особенно в классической философии конца
XVIII — начала XIX в., но только он сформулировал
основные законы диалектики. Для историков представ-
ляли большое значение диалектические идеи всеобщей
связи явлений, единства и борьбы противоположностей
как источника развития. Придавая первостепенное зна-
чение мысли о развитии и изменениях общественной
жизни, Гегель поставил под сомнение сами задачи
исторической науки, сформулированные еще в период
античности и жившие затем на протяжении столетий:
история — учитель жизни; правители и те, кем они
правят, должны учиться на опытах истории. Этим расхо-
жим тезисам Гегель противопоставил прямо противо-
положный: «...опыт и история учат, что народы и пра-
вительства никогда ничему не научились из истории
и не действовали согласно поучениям, которые можно
было извлечь из нее». В каждую эпоху оказываются
особые обстоятельства и каждая эпоха является инди-
видуальным состоянием. Поэтому «нет ничего более
нелепого, как столь часто повторяемые ссылки на гре-
ческие и римские примеры в эпоху французской рево-
люции. Нет ничего более различного, как природа этих
народов и природа нашего времени» 20 Важно под-
черкнуть, что Гегель отрицал не исторический опыт
вообще, а поучения, не учитывающие изменения эпох
и ситуаций, особенности каждого исторического пе-
риода и даже момента.
Вульгарные эволюционисты считали, что развитие
происходит постепенно и ограничивается количествен-
ными изменениями. Гегель же говорил о том, что на оп-
ределенных этапах плавного эволюционного развития
происходит переход количества в качество, причем этот
переход осуществляется в виде скачка. Переход коли-
чества в качество и скачки выступают в качестве зако-
нов диалектического развития.
19 Там же. С. 26.
20 Там же. С. 7—8.
351
Провидение присутствовало, как мы видели, и у фи-
лософов классического направления, и у историков-ро-
мантиков первой трети XIX в. Однако их учение о роли
Провидения в истории человеческого общества нельзя
смешивать со средневековым провиденциализмом; оно
не может рассматриваться как поворот вспять от гу-
манизма и Просвещения. По мнению философов и исто-
риков первых десятилетий XIX в., роль Провидения
сводилась к тому, что оно создавало законы развития;
общественное же развитие определялось действием
этих непреложных законов. Такя у историков-романти-
ков действовали законы классовой борьбы, у Гегеля —
закон единства и борьбы противоположностей.
По мысли Гегеля, всеобщая история начиналась
лишь там, где возникало государство, и протекала
лишь там, где существовала государственность. Но
история человечества знает огромный догосударствен-
ный период. Закономерность развития общества в этот
период (и не только у избранных народов, через кото-
рых проходила всемирная история) Гегель обрисовал
в «Философии права». Данная закономерность высту-
пает в форме диалектической триады. Первый этап
триады: теза — это основанные на природном чувстве
кровнородственные союзы — семья и род. Постепенно
род разрастается и разрушается и наступает новый
этап, по Гегелевой терминологии,— анти!еза. На дан-
ном этапе господствуют уже не кровнородственные
отношения, а сталкивающиеся друг с другом личные
отношения; господствует частный дух, частное право.
Это было гражданское общество. Еще Т. Гоббс говорил
о том, что в подобном обществе жизнь оказывалась
трудно переносимой и полной опасностей. Поэтому не-
избежно должна была настать третья фаза — синтез,
которая характеризуется примирением необузданных
личных устремлений и подчинением частных интересов
общим, причем частные интересы приводит в гармонию
с общественными нуждами государство. Род, граждан-
ское общество и, наконец, государство — вот переходя-
щие диалектически один в другой закономерные стадии
общественного развития 21
Считая государство высшей ступенью своей триады,
21 Там же. Т VII. М; Л.. 1934. С. 189 190.
352
регель и рассматривал современную ему прусскую мо-
нархию как самое полное воплощение высшей государ-
ственной формы развития, как венец мирозданйя.
С этим положением, конечно, не соглашались приняв-
шие учение о диалектике левые гегельянцы. Что же
касается правых гегельянцев, то они были вполне со-
гласны с трактовкой прусской или других монархий
XIX в. как высшего достижения закономерного разви-
тия общества. Это, в частности, относится и к сторон-
никам государственной теории в русской историографии
1840—60-х годов.
Глубина, фундаментальность философских построе-
ний Гегеля привели к широкому их распространению
во всех европейских странах. А различия в политиче-
ской трактовке гегельянства способствовали его усвое-
нию как правыми, так и левыми представителями
общественности и науки, в том числе историографии.
О гегельянстве в России в 1840—50-х годах писал
Л. Н. Толстой: «Когда я начал жить, гегельянство было
основой всего: оно носилось в воздухе, выражалось в га-
зетных и журнальных статьях, в исторических и юриди-
ческих лекциях, в повестях, в трактатах, в искусстве,
в проповедях, в разговорах. Человек, не знавший Ге-
геля, не имел права говорить. Кто хотел познать исти-
ну, изучал Гегеля. Все опиралось на нем» 22
Новые идеи в историографии первых десятиле-
тий XIX в. коснулись и проблем источниковедения. Уже
в XVI—XVIII вв. историки отбросили многие мифы и
религиозные легенды, которыми были проникнуты
средневековые хроники и летописи. Дипломатический,
палеографический и филологический анализ позволил
также установить подложность многих грамот. В нача-
ле XIX в. историки продолжали работать над освобож-
дением источников от вымыслов и фальшивок. А новым
в их критических исследованиях была поверка пока-
заний источников общими соображениями об историче-
ском этапе, к которому- данные показания относились.
Если исследователь обнаруживал в источнике сведения
об экономических или культурных достижениях, кото-
рых, по его мнению, на изучаемой стадии закономер-
ного развития не могло быть, он готов был эти сведения
22 Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: В 90т. Т. 25. М., 1937. С. 332.
12 А. Л. Шапиро 353
отвергнуть. Подобный подход к источникам не всегда
оказывался успешным, так как выводы о том, что могло
и чего не могло происходить на разных этапах истории,
часто носили субъективный характер. Однако при со-
блюдении должной осторожности и при глубине анализа
всего корпуса дошедших источников такой подход мог
быть плодотворным.
Новым в источниковедении первых десятилетий
XIX в. оказалось и то, что легенды и мифы стали изу-
чать с целью поиска в них следов достоверного и реаль-
ного. Это стало возможным благодаря проникновению
в историографию представлений о закономерном разви-
тии народов, и прежде всего убеждения в том, что раз-
ные народы проходили схожий путь от родовых к госу-
дарственным отношениям.
В 1810—20-е годы были написаны основные истори-
ческие труды Б. Г. Нибура (1776—1831). В свое время
он являлся крупнейшим исследователем Древнего Рима
и отчасти Греции, хотя занимался и новыми периодами.
Нибур подразделял работу с источниками на две части.
Первая часть — аналитическая — заключалась в отде-
лении легенд от достоверных свидетельств; вторая —
синтетическая — в ^восстановлении реальной картины
исторической жизни. При этом историку не следовало
игнорировать и легенды, так как в них можно было
встретить разбросанные то тут, то там «следы» реаль-
ности.
Большую роль Нибур отводил сравнительно-истори-
ческому изучению Древней Греции и Древнего Рима.
Исходя из убеждения в том, что обе страны прошли
через стадию родового строя, и находя сходные черты
в общественном быту, Нибур счел возможным перенести
некоторые выводы, сделанные по материалам гомеров-
ской Греции, на Рим. Так, разбор источнйков позволил
Hj буру не только очистить свое повествование от недо-
стоверных известий, но пополнить его вероятными
заключениями, полученными путем исторических сопо-
ставлений иногда даже с привлечением сведений, по-
черпнутых из легенд.
354
Лекция 19
РУССКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
1825—30-Х ГОДОВ
Успехи историографии в первые десятилетия XIX в.
активизировали интерес к истории. Увеличивалось
число статей на исторические темы в журналах, возни-
кали исторические общества, расширялись работы по
разысканию, собиранию и изданию исторических источ-
ников.
В России журналы, печатавшие статьи на истори-
ческие темы и публиковавшие исторические источники,
начали выходить уже в XVIII в. В первой четве'рти
XIX в. их стало значительно больше. При этом во главе
ряда журналов стояли специалисты, занимавшиеся
историей. Так, «Вестник Европы» после Н. М. Карам-
зина возглавлял М. Т. Каченовский (1775—1842),
«Московский телеграф» — Н. А. Полевой (1796—1846),
«Московский вестник» — М. П. Погодин. Пушкинский
«Современник» также был заинтересован в историче-
ских публикациях.
В 1804 г. по инициативе А. Л. Шлецера было учреж-
дено общество для издания летописей, преобразован-
ное затем в Общество истории и древностей российских.
Общество это функционировало при Московском уни-
верситете в течение всего XIX в. и в начале XX в. и вы-
пустило сотни томов «Временника» (затем «Чтений»),
в которых были опубликованы многие исследования
и источники по отечественной истории.
Во втором десятилетии XIX в. возник Румянцевский
кружок, названный так по имени министра в правитель-
стве Александра I. Н. П. Румянцев привлек в кружок
около 50 знатоков и любителей русских древностей,
которым удалось собрать примерно 700 рукописей,
относящихся к русской истории, и свыше 200 старо-
печатных книг. Кроме того, была собрана библиотека
русских и иностранных книг, среди них свыше тысячи
по истории. Румянцевская библиотека — это первый
кирпич, заложенный в основу мировой сокровищницы
литературы — Государственной библиотеки имени
В. И. Ленина, а румянцевская коллекция рукописей
12*
355
легла в основу Рукописного отдела данной библиотеки.
Усилиями Румянцевского кружка было издано четырё
тома «Собрания государственных грамот и договоров»,
содержащие духовные (завещания) и договорные гра-
моты князей периода феодальной раздробленности
и образования Русского централизованного государ-
ства. Новое полное и научно подготовленное издание
духовных и договорных грамот вышло только в совет-
ское время под руководством Л. В. Черепнина. Однако
румянцевское издание и сейчас привлекает внимание
исследователей, так как содержит документы, не пере-
изданные позднее.
В 1823 г. П. М. Строев, член Румянцевского кружка,
выдвинул проект создания археографической комиссии,
которая бы специально занималась собиранием рукопи-
сей. Еще до создания комиссии П. М. Строев и
К. Ф. Калайдович объездили монастыри и некоторые
другие учреждения Московской губернии и выяснили,
что там хранятся несметные сокровища, отражающие
жизнь древней и средневековой Руси. С 1834 г. начала
свою деятельность Археографическая комиссия, кото-
рая вела большую экспедиционную работу. И уже
в 1836 г. на основе собранных материалов было издано
четыре тома «Актов, собранных в библиотеках и архи-
вах Российской империи Археографическою экспеди-
цией)», а в 1833 г. вышел том «Акты юридические или
собрание форм старинного юридического делопроиз-
водства». В 1840-е годы и во второй половине XIX в.
Комиссия издала другие многотомные коллекции акто-
вого материала, а также первые тома Полного собрания
русских летописей.
Археографическая комиссия сначала действовала
при Академии наук, а затем при Министерстве просве-
щения. После Октябрьской революции эта Комиссия
несколько раз преобразовывалась, но ведет работу
и в настоящее время, постоянно расширяя источнико-
вую базу отечественной исторической науки.
Однако возможности подобного расширения не
всегда тотчас же использовались исследователями. Мы
видели, насколько сравнительно с историками XVIII в.
расширился круг источников Карамзина, который, од-
нако, в основном пользовался летописями, записками
современников, важнейшими законодательными и лите-
356
ратурными памятниками. То же следует сказать и об
историках второй половины 1820—30-х годов. Огром-
ные пласты актового материала, поднятые археографи-
ческими экспедициями, стали достоянием исследовате-
лей позднейшего времени.
После восстания декабристов и смерти Н. М. Карам-
зина, т. е. во второй половине 1820—30-х годрв, наибо-
лее значительные и обобщающие труды по отечествен-
ной истории были созданы Н. А. Полевым, М. Т. Каче-
новским и И. Ф. Эверсом. Эверс, впрочем, выступил
как историк России еще в 1820-е годы.
Н. А. Полевой назвал свой основной исторический
труд, противопоставляя его Карамзину, не историей
государства, а «Историей русского народа». Он заду-
мал написать многотомную историю и даже организо-
вал подписку на 12 томов, но выпустил всего 6. Подобно
декабристам, хотя и после них, Полевой выступил про-
тив тезиса Карамзина о том, что история принадлежит
государям. Но революционность декабристской поли-
тической идеологии была ему чужда. В 1820-х годах
он придерживался либеральных взглядов, являлся сто-
ронником экономических и культурных преобразований.
А после 1834 г., когда «Московский Телеграф» был
запрещен, Полевой стал сотрудничать с Гречем и Бул-
гариным.
Полевой считал, что в «Истории Государства Рос-
сийского» исторический процесс рассматривается лишь
как смена отдельных событий и отдельных государст-
венных деятелей. Между тем истинная история должна
не изображать галерею портретов, а выражать дух на-
родный. Смысл философского подхода к истории заклю-
чается в том, чтобы вскрывать глубинные основы, опре-
делившие ход событий, Карамзин же не знает или не
хочет знать, что важное событие не вырастает мгновен-
но, как гриб после дождя; причины его скрываются глу-
боко, и взрыв означает только, что фитиль, подведенный
к подкопу, догорел, тогда как подожжен он был гораздо
раньше. Внешние проявления сами по себе не раскры-
вают сущность и глубину исторического процесса. По-
левой заявлял, что он не собирается рассматривать
историю как цепь случайностей и связывает свои исто-
рические взгляды с именами Тьерри, Гизо, а также
Гердера. «Историю русского народа» он посвятил Ни-
357
буру, которого* назвал «первым историком нашего
века». Таким образом, Полевой признавал себя побор-
ником не только романтической историографии, но и но-
вого критического источниковедения.
Историк, по Полевому, должен описывать не отдель-
ные частные, хотя и важные события, а должен обна-
руживать в этих событиях дух времени и дух народа.
Это и есть то, что лежит в основе исторического про-
цесса и определяет его закономерность, неслучайность
и независимость от личны.ч произволов. Полевой исхо-
дил из мысли о тождестве исторического развития Рос-
сии и Запада и уверял, что «все царства начинались
одинаким образом» 1 Однако в противоречии с идеей
единства законов и путей исторического развития госу-
дарств и народов находилась его мысль о том, что «пол-
ная идея Человечества» выражается всеми царствами,
существующими в одно и то же время и представляю-
щими каждый особую «стихию земного шара». Цепь
всемирной истории составляется из бытия каждого на-
рода. Таким образом, Полевой усматривал задачи исто-
рика в раскрытии одинаковых этапов развития России
и западных стран («дух века») и в определении сущ-
ности каждого народа («дух народа»)
«История Русская начинается прибытием грозных
морских разбойников к племенам полудиких Славян
и Финнов». Единого государства пришельцы не образо-
вали. Рюрик, Синеус, Трувор, Аскольд и Дир основали
не одно, а много отдельных государств. Поэтому, на
наш взгляд, Карамзин был неправ, когда говорил
о Российском государстве в то время. Наличие разроз-
ненных государств в IX — первой половине XI в. Поле-
вой именовал норманским феодализмом. Следует учи-
тывать, что для него, как и для Болтина и Шлецера,
феодализм — это не способ производства, а государ-
ственная раздробленность. Период норманского феода-
лизма длился, по Полевому, до 1054 г., когда государ-
ство Ярослава было разделено между его сыновьями.
Наступает второй период, который Полевой тоже име-
нует феодализмом. Но это феодализм совершенно осо- 1 2
1 Шикло А. Е. Исторические взгляды Н. А. Полевого//Исто-
рия СССР. 1971. № 5. С., 99.
2 Там же. С. 98.
358
бенный: земля на правах удела принадлежала разным
князьям, однако эти князья были членами одного влады-
чествующего семейства. Третий период наступил в ре-
зультате монгольского завоевания и длился до Ива-
на III, при котором Русь освободилась от иноземного
ига и превратилась из феодальных княжеств в госу-
дарство. Произошедшее в четвертый период слияние
«растерзанных частей государства» ознаменовалось
крайней степенью деспотизма. Его проявлением было,
в частности, царствование Ивана Грозного. Со времени
самозванцев и Минина начинается новый период, когда
«Россия ожила под кротким, благодетельным Самодер-
жавием великой династии Романовых». С Петром же
наступила история России «как Государства Евро-
пейского» 3
Подобно французским романтикам, Полевой отво-
дил большую роль завоеваниям. Два этапа русской
истории возникли, по его мнению, именно вследствие
завоеваний. Подобно Тьерри и Гизо, он говорил и
о борьбе покоренных с завоевателями. Так, славяне
и финны боролись с «пришельцами-разбойниками» —
норманнами. Но если, по убеждению романтиков, во
Франции в течение тринадцати веков продолжалась
классовая борьба нации завоевателей и завоеванной
нации, то, по мнению Полевого, норманны и борющиеся
с ними славяне и финны сливаются в процессе борьбы
в руссов. А переход от норманского к русскому удель-
ному феодализму объясняется не борьбой, а патриар-
хальной традицией подчинения родичей патриарху
и «свычкой с деспотизмом Азии и Греции».
Монгольский период «был необходим... по таинст-
венным судьбам Провидения для того, чтобы пережив
оный, Русь явилась самобытным государством в ряду
других государств» 4. По мнению Тьерри и Гизо, клас-
совая борьба покоренной нации с завоевателями про-
кладывала путь к справедливости, свободе и прогрессу.
А Полевой считал, что борьба «народного духа» против
монгольских ханов хотя и привела к освобождению
от иноземного гнета, не ослабила деспотизм. Москов-
3 Полевой Н. А. 1) Рецензия на «Историю* Карамзина//
Московский Телеграф. 1829. № 12. Ч. XXVII. С. 487—488; 2) История
русского народа. В 8 т. Т. I. М., 1829. С. XLIII.
4 Полевой Н.А. История русского народа. Т. IV. М.» 1833. С. 9.
359
ские государи из рабов превратились в царей, ужасая
«могуществом имени». «Необходимость объединения
государства», наряду с традициями рабского состоя-
ния, сделали деспотизм основной чертой послемонголь-
ского периода.
Переход к благоденствию при династии Романовых
объясняется Полевым тем, что век самозванцев разбу-
дил самобытный дух народа и низвергнул деспотизм.
Если история Франции, по Тьерри и Гизо, была много-
вековым движением к революции, то история России,
по Полевому, явилась многовековым движением к бла-
годетельному самодержавию.
Как видим, переход общества из одного состояния
в другое иногда объясняется традициями (например,
роль традиционных отношений в формировании русско-
го удельного феодализма, или роль традиционного при
монгольском иге рабства в утверждении деспотического
строя в период послемонгольский). Но ведь старые тра-
диции не могут объяснить появление новых отношений,
возникновение новых этапов истории. Дважды переход
от этапа к этапу Полевой объясняет завоеванием, хотя
завоевание является внешним фактором и не вытекает
из закономерностей внутреннего развития. У француз-
ских романтиков завоевание стало исходным моментом
внутреннего развития стран Западной Европы потому,
что оно породило классовую борьбу. Полевой тоже
связывает историческое развитие России с борьбой «на-
родного духа» с иноземным игом. Но необходимость
и закономерность этого развития он не пытается объ-
яснить ходом и результатом классовой борьбы. Он вы-
водит историческую необходимость непосредственно из
законов «Высшего Божественного Промысла, неизбеж-
ных и от нас независящих» 5
Провидение вело русский народ сквозь бури феода-
лигма, порабощения и деспотизма, чтобы закалить его
и привести к самодержавию Романовых. Мы видели,
что Провидение выступило в качестве первотворца
исторических законов и у романтиков, и у Гегеля. Но
у них в ходе истории закономерно действовали и явля-
лись непосредственной причиной движения внутренняя
борьба, борьба противоположностей. У Полевого же на
5 Там же. Т. I. С. XIX.
360
первый план выступают цели «Божественного Про-
мысла», а реальная борьба классов и борьба противо-
положностей подменялись вопросом: какие цели стави-
ло Провидение, осуждая Русь на татарское нашествие
или на деспотизм Грозного.
Провозгласив в предисловии к своему труду, что он
будет писать не историю государства, а историю народа,
Полевой упрекнул Карамзина в том, что тот лишь в не-
которые разделы своей «Истории» вставил главы о на-
роде, его нравах, быте, торговле и их состоянии. Автор
«Истории русского народа» заявил, что его внимание
будет привлечено к этим сюжетам на протяжении всего
изложения, что они будут пронизывать всю ткань его
повествования. Но почти никакого фактического мате-
риала или анализа положения народа Полевой не при-
бавил к тем фактам, которые до него использовал
Карамзин.
«История русского народа», как и «История Госу-
дарства Российского», в основном посвящена князьям
и княжениям. Причем Полевой часто дает отрицатель-
ные оценки тем князьям, о которых Карамзин отзы-
вался высоко. Так, он одобрительно отзывается о дея-
тельности Олега Святославича, Давыда Игоревича Во-
лынского, осуждает Владимира Мономаха, Василька
Ростиславича. Говоря о двух периодах царствования
Ивана Грозного, Карамзин писал, что метаморфоза,
происшедшая с характером царя, «есть для ума загад-
ка». Полевой же не видел в ней ничего загадочного.
Иван IV был, по его мнению, великим человеком с доб-
рыми наклонностями. Бездушные бояре, Сильвестр
и Адашев, превратили его в подозрительного и мсти-
тельного злодея. А «мщение, может быть, сладкий, но
ядовитый напиток», оно, что «морская вода: чем больше
пьешь, тем жажда сильнее». Это замечание Белинский
и другие критики признавали верным, хотя оно не раз-
решало недоумений Карамзина. Что же касается отри-
цательных оценок Владимира Мономаха или ослеплен-
ного князя Василька, то современники Полевого и
последующие историки считали характеристики Ка-
рамзина более основательными.
Резко отрицательный отзыв об «Истории» Полево-
го дал М. Погодин. Он писал, что «самохвальство, дер-
зость, невежество и шарлатанство» характеризуют
361
автора этого произведения. «Выписки из Карамзина,
переведенные на варварский язык и пересыпанный яр-
кими нелепостями... вот отличительный характер нового
сочинения» 6 Резко отрицательно оценили труд Полево-
го и другие журналы конца 1820—30-х годов. И все же
«История русского народа» сыграла свою роль в исто-
риографии. Это была первая, пусть и не совсем удачная,
попытка раскрыть закономерность исторического разви-
тия России. Без нее было бы трудно предпринять новые
и более успешные попытки выявления названного раз-
вития.
Но не только Полевой говорил о необходимости
философского осмысления истории своей страны. Не
только он выступал против летописного характера из-
ложения фактов и за раскрытие их глубинного смысла.
Это подтверждает и то обстоятельство, что новое роман-
тическое направление и труды его французских пред-
ставителей читались и обсуждались в России. Интере-
совались ими и декабристы. Во всяком случае, Никита
Муравьев, Н. И. Тургенев, А. А. Бестужев, Г С. Батень-
ков, М. А. Фонвизин и, вероятно, другие еще до восста-
ния были знакомы с работами Тьерри, Гизо, Минье 7
В статье, относящейся к 1825 г., К. Ф. Рылеев писал
о народоправстве республик древнего мира, что «сия
форма правления их не нарочно была выдумана, не на-
сильно введена, а проистекала из природы вещей, была
необходимостью того положения, в каком находились
тогда гражданские общества» 8 С. С. Волк усматривает
в этом заключении сходство с мнением Гизо. Однако,
не отрицая такого сходства, необходимо все же учиты-
вать, что Рылеев говорит о древнем мире и, таким обра-
зом, рассматривает народоправство не как результат
закономерного движения общества к его современному
состоянию, а как строй, соответствующий «природе
вещей», природе человека, достигшего известного уров-
ня просвещения.
Декабристы часто говорили о «духе времени», имея
в виду успехи цивилизации и просвещения, настоятель-
6 Московский Вестник/Изд. М. Погодина. М. 1830. Ч. 1.
С. 165.
7 Волк С. С. Исторические взгляды декабристов. М.; Л. 1958.
С. 138.
8 Там же. С. 95—96.
362
но требовавшие более свободного правления. Такие
представления о необходимом прогрессивном движении
общества к большему просвещению и большей свободе
были присущи Вольтеру и Кондорсе. А слова о том, что
народоправство являлось необходимостью уже в древ-
ности, оказались близки просветительским идеям об
исконной природе человека. В то же время облегчали
переход к идеям романтиков о закономерном развитии
народов и их стремлении к торжеству справедливости
и свободы.
А. А. Бестужев в начале 1830-х годов приветствовал
попытку Н. А. Полевого положить в основу своей «Исто-
рии русского народа» новые идеи французской романти-
ческой школы в историографии Это происходило
уже после декабрьского восстания. Однако говорить
о переходе декабристов в 1830-е гг. с просветительской
позиции на позиции романтической историографии, ви-
димо, не приходится. И дело здесь не только в трудно-
стях, связанных с доставкой им в заключение в Сибирь
литературы. Важно то, что либеральные идеи Тьерри
и Гизо и их отрицательное отношение к революционным
методам внедрения нового строя оставались чуждыми
идеалам декабристов и в 1830-е годы. Тем более это
относится к политическим убеждениям Полевого.
А. С. Пушкин не только изучал произведения исто-
риков-романтиков, но, много размышляя над новыми
идеями, которые они предложили, высказывал свои
соображения о проблемах закономерности истории, об
историческом процессе в Росеии и на Западе и о трак-
товке этих проблем Полевым. Незадолго до кончины
Пушкин Назвал «Историю русского народа» Полевого
шарлатанской книгой, писанной «без смысла, без изы-
сканий и безо всякой совести» 9 10 В 1830 г. в отзыве
на II том «Истории» он отметил достоинства Гизо и не
возражал против выдвинет ых им мыслей и формул исто-
рического развития Западной Европы. Но механически
переносить эти формулы на русскую почву Пушкин счи-
тал неправильным.
Критикуя Полевого, поэт высказал такие соображе-
9 Там же. С. 139.
10 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. VII. М.; Л., 1951.
С. 601.
363
ния о закономерности и необходимости исторического
процесса: «Не говорите: иначе нельзя было быть. Коли
было бы это правда, то историк был бы астроном и со-
бытия жизни человеческой были бы предсказаны в ка-
лендарях, как и затмения солнечный». «Ум человече-
ский, по простонародному выражению, не пророк,
а угадчик. Он видит общий ход вещей... но невозможно
предвидеть ему случая». В прошлом столетии удалось
предсказать могущество России, «но Наполеона никто
не мог предсказать» 11 Как видим, общие исторические
закономерности Пушкин считал возможным опреде-
лить. Но сам эту возможность не претворил в действи-
тельность и не считал, что кому-либо уже удалось это
сделать применительно к России.
И. Ф. Эверс (1781 —1830) сосредоточил свое вни-
мание на древней истории Руси и глубже Полевого
трактовал необходимость исторического развития на
этом отрезке времени. Он был профессором Дерптского
(Тартуского) университета в течение шестнадцати лет.
Главные работы Эверса «О происхождении руссов»
и «История руссов» вышли в 1810-е, а «Древнейшее
право руссов» — в 1820-е годы. Эверс начал с опровер-
жения норманской теории Байера—Шлецера. Следуя
за Ломоносовым, он выдвинул концепцию происхож-
дения Руси из Приазовья, концепцию, которая не была
достаточно аргументирована и не выдержала проверки
временем. Но в своих антинорманистских работах Эверс
высказал ряд ценных соображений, развивавших
мысли, ранее высказанные Ломоносовым. Русское госу-
дарство на Ильмень-озере существовало до единодер-
жавия Рюрика — такова была первая из этих идей. Го-
сударство, по Эверсу, не есть результат единовремен-
ного призвания. Оно возникло в силу внутреннего раз-
витая страны и, следовательно, не может быть выведено
из иноземного завоевания.
Эверс представлял дело таким образом: первона-
чальной ячейкой всякого общества является патриар-
хальная семья, какая изображена, допустим, в Библии.
Из семейной ячейки, в которой власть отца неколебима
и абсолютна, путем простого разрастания создается
11 Материалы для биографии А. С. Пушкина/Изд. П. В. Ан-
ненкова. СПб., 1855. Факсимильное воспроизведение. С. 270—271.
364
род, т. е. совокупность малых семей. При этом старый
принцип господства отца в семье переходит в господ-
ство патриарха-родовладыки. Совокупность родов обра-
зует народность, а патриарх становится народным вож-
дем. Далее, распространение на определенной террито-
рии народности приводит к ее перерастанию, без
скачков и без внутренних противоречий, в государст-
во — высшую форму общественного бытия.
Эверс был современником Гегеля, а немецкий язык,
на котором впервые публиковались произведения Ге-
геля, являлся его родным языком. Но разработанная
Эверсом концепция перехода древнерусского рода в го-
сударство далека от гегелевской триады: род— граж-
данское право — государство 12 У Эверса отсутство-
вало гражданское общество, которое, по Гегелю, было
отрицанием первобытного общества, основанного на
кровнородственных отношениях. У Гегеля государство
являлось отрицанием отрицания, а у Эверса мы вообще
не видим отрицания и диалектической борьбы противо-
положностей. По Эверсу, развитие осуществляется
в форме бесконфликтной и лишенной внутренней борьбы
и революционных скачков эволюции.
Концепция вызревания государства из рода восхо-
дит своими корнями к догегелевым временам. Из рус-
ских историков подобной концепции придерживался
В. Н. Татищев, считавший, что при расширении семьи
и умножении числа детей возникло родовое сообщество,
которое в результате дальнейших трансформаций и раз-
растания превратилось в государство 13 Сильная сторо-
на концепции Эверса заключалась в попытке раскрыть
закономерный ход русской истории путем анализа вну-
тренних процессов: государство возникает не в резуль-
тате внешних обстоятельств (завоевания), а в резуль-
тате внутреннего развития общества.
Но для своего времени воззрения Эверса уже пред-
ставляются отсталыми, так как органическое внутрен-
нее развитие изображалось им как постепенный, чисто
12 Первое издание Эверса о древнем русском праве вышло в свет
в 1826 г. (Ewers Р. G. Das alteste Recht der Russen in seiner
geschichtlichen Entwickelung. Dorpat; Hamburg, 1826), а «Философия
права», в которой Гегель проанализировал развитие рода и граждан-
ского общества в государство,— еще в 1821 г.
3 См. с. 170—172 настоящей книги.
365
эволюционный процесс. Движение от рода к государ-
ству осуществлялось, по Эверсу, в виде простого коли-
чественного изменения, лишенного качественных скач-
ков и противоречий. Бесконфликтность и плавность
эволюционного развития Эверс противопоставлял рево-
люциям, которые являлись, по его словам, одним из
самых достойных наказания преступлений. Эверс так
решительно и последовательно отрицал качественные
скачки в истории, что выступил против теории обще-
ственного договора. Согласно этой теории, люди пере-
шли из первобытного естественного состояния к госу-
дарству, заключив договор и изменив таким образом
качественное состояние жизни. Сторонником теории
общественного договора, наряду с Татищевым и дру-
гими учеными XVII—XVIII вв., был революционер Ра-
дищев. Из общественного договора он выводил, как мы
видели, право народа на свержение монархического
строя. Решительно отвергая революцию, Эверс отвер-
гал и теорию общественного договора. Он даже гово-
рил, что теория первоначального общественного дого-
вора является столь ошибочной и опасной, что он ни
на минуту не поколебался бы отказаться от препода-
вания, если бы был вынужден признать истинность
этой теории. Он был поборником осторожных реформ
и противником аракчеевщины 14
Среди писателей и историков 1830-х годов, ратовав-
ших за философский подход к событиям прошлого и
искавших закономерности общественного развития
и региональные их особенности, наряду с Пушкиным,
декабристами, Полевым и Эверсом, заслуживает упоми-
нания и Н. И. Надеждин (1804—1856). Он был одним
из первых историков исторической науки в России
и отличался, по мнению Чернышевского, самостоятель-
ностью мышления. Но считая, что в будущем надлежит
создавать «философскую историю» России, Надеждин
полагал, что для 1830-х годов это отдаленный идеал,
14 Шевцов В. И. 1) Общественно-политические взгляды
Г. Эверса//Вопросы историографии и методологии всеобщей истории/
Под ред. В. А. Борщевского. Днепропетровск. 1971. С. 45—57; 2) Гус-
тав Эверс и русская историография//Вопросы истории. 1975. № 3.
С. 55 и сл.
366
достижению которого должен предшествовать период
критики источников 15
Критика исторических источников действительно
оказалась в центре внимания русских историков второй
половины 1820^30-х годов, и прежде всего так называе-
мой скептической школы, которую возглавлял М. Т. Ка-
ченовский, являвшийся в течение долгого времени
профессором Московского университета 16. Кроме
ряда университетских учеников Каченовского, к
скептической школе примыкал С. М. Строев и дру-
гие ученые. Характерной особенностью эпохи было
отсутствие у деятелей науки, литературы и публици-
стики узкой профессиональной специализации. Так, Ка-
ченовский, начав со службы в армии и в губернских при-
сутствиях, был затем библиотекарем у попечителя Мо-
сковского университета графа Разумовского; в 1805 г.
он стал магистром, в следующем году — доктором фи-
лософии, в 1811 г.— профессором изящных искусств
и археологии, а в 1821 г. перешел на кафедру истории,
статистики и географии Русского государства Москов-
ского университета.
Подобно историкам своего времени, Каченовский
считал, что история не должна представлять собой
галерею портретов, набор не связанных между собой
событий и скопление непроверенных источников. При
этом в качестве своей главной ученой задачи он выдви-
гал критический разбор источников и установление до-
стоверных фактов. Каченовский продолжил анализ
древнерусских источников, предпринятый Шлецером.
Но кроме того, он расширяет сферу критического ана-
лиза. Шлецер, считая, что Нестор был правдив, а иска-
жение древней летописи — вина более поздних авторов,
переписывавших Нестора, исправлявших и искажавших
его, усматривал задачу исторической критики в очище-
15 Чернов Е. А. Историографические воззрения Н. И. Надеж -
дина//Актуальные историографические проблемы отечественной исто-
рии XVII—XIX вд. Днепропетровск, 1982. С. 123.
16 У М. Т. Каченовского в университете учился и Н. В. Станке-
вич — основатель кружка, в который входил В. Г Белинский. Каче-
новскому принадлежит ценная статья «О причинах постепенного воз-
вышения Москвы до смерти Иоанна III» (Учен. зап. Моск, ун-та.
Ч. 5. М., 1834).
367
нии летописи Нестора от наслоений позднейших перио-
дов, и прежде всего XVI в.
Каченовский сначала присоединился к заключениям
Шлецера, а затем пошел значительно дальше. Он про-
пагандировал внедрение в историческую науку критиче-
ских методов изучения источников. Для достижения
этой цели Каченовский использовал как университет-
скую кафедру, так и страницы «Вестника Европы».
Скептики исходили из разделения источниковедческого
анализа на внешнюю и внутреннюю критику и отмечали
значение и той, и другой. Внешняя, или, как ее имено-
вали скептики, низшая критика включает палеографи-
ческий, филологический и дипломатический анализ
письменных памятников. Рассматривая начертание
писцами букв, материала, которым они пользовались,
изучая язык документа и формуляры грамот, источни-
ковед помогает датировать источник и определить его
подлинность.
Придавая большое значение дипломатике, которая
«научает правильно читать и понимать» не только гра-
моты, но в «обширнейшем смысле она объемлет всю
письменность», скептики заботились о ее развитии на
русской почве. Низшая критика должна, по их убежде-
нию, восстановить документы «в их подлинном виде».
Но, пропагандируя методы «низшей» критики, скептики
главную роль отводили не ей, а критике «высшей,
и именно этим внесли в русскую историографию новые,
не присущие Татищеву, Карамзину и Шлецеру, черты.
Историки XVIII в. и Карамзин критически относились
к религиозным вымыслам о чудесах и происшествиях,
противоречившим здравому смыслу (всемирный потоп,
путешествие Антония Римлянина вверх по Днепру на
камне и т. п.). А по мнению скептиков, высшая критика,
не довольствуясь установлением подлинности докумен-
та и очищением его от религиозных вымыслов, должна
«указать время сочинителя и назначить место самому
событию, сообразуясь... с характером времени и поло-
жением писателя» 17 Внутренняя критика должна ис-
ходить из общих представлений об эпохе и отвергать
все показания источников, противоречащие соображе-
ниям исследователя о том, что могло и чего не могло
17 Вестник Европы. 1830. Октябрь (№ 19—20). С. 191, 200, 201.
368
произойти на изучаемом отрезке времени. Основываясь
на собственном понимании законов развития общества
и закономерного периода, к которому источник относит
событие, историк отыскивает истину.
В статье, напечатанной в «Вестнике Европы» (ви-
димо, это был перевод какой-то французской рецензии
на Нибура), говорилось, что везде история в песнях
родилась прежде истории письменной, народные сказа-
ния предшествовали истинным повествованиям, а чуде-
са — истинным происшествиям. Народы любят освя-
щать свое младенчество сверхъестественными проис-
шествиями, божественными посредничествами или
даже одними лишь темными воспоминаниями о добле-
сти и славе, которые как бы возвеличивают судьбу
отечества.
Исходя из убеждения, что устные предания появи-
лись раньше, чем письменные известия, а древность
окутана фантастическими преданиями, Каченовский
делал вывод, что для науки нет ничего приличнее, чем
скептицизм, не поверхностный и легковесный, а осно-
ванный на сравнении текстов и критике свидетельств.
Необходимо изучить, соответствует ли дошедшее до нас
известие тому состоянию, в котором находился народ.
У Каченовского представления о развитии общества
были такие же, какие встречались и в XVIII в., и в ан-
тичном мире. Он полагал, что народы, как и отдельные
люди, проходят сначала младенческий возраст, затем
юношеский и приходят к зрелости. Для младенчества
характерны предания, фантазии, песни, самовозвеличи-
вание. Поэтому и нужно подходить к подобным изве-
стиям с критическим вопросом: а могло это быть на ран-
ней фазе жизни народа или быть не могло? Мог ли
быть поход Олега на греков и могли ли быть заключены
договоры Олега и Игоря с греками в младенческом
состоянии народа? Каченовский полагает, что этого
не могло быть, так же как не могло быть ни городов,
ни купцов. Все это появилось позже, и поэтому неве-
роятно заключение торговых договоров Олега и Игоря
с греками.
Начав таким образом, Каченовский в конце концов
приходит к выводу, что весь Киевский период русской
истории есть период баснословный. Если очистить древ-
ние источники от баснословия, воспевания, можно све-
369
сти все, о чем повествует летопись, к немногим страни-
цам, отражающим реальные факты. Это легко просле-
дить на таком, казалось бы, специальном сюжете, как
история кожаных денег. В древнерусских источниках
фигурируют кожаные деньги, которые Каченовский рас-
сматривает как кредитные знаки, подобно современным
бумажным деньгам. Бумажка, на котброй написано
100 рублей, сама по себе столько не стоит и является
кредитным знаком, который котируется в 100 рублей.
Такие кредитные знаки в Западной Европе появились
лишь в XIV в. В XII—XIII вв. в Ганзейском союзе не су-
ществовало еще кредитных знаков и деньги были реаль-
ными деньгами. Русская гривна тоже содержала столь-
ко металла, сколько соответствовало ее номинальной
стоимости. То же с меховыми деньгами: номинальная
стоимость соболей соответствовала их реальной цен-
ности.
Когда в Русской Правде и других древних памятни-
ках фигурируют кожаные деньги, т. е. кусочки кожи,
на которых написано, какому количеству гривен они
равны, мы должны сделать вывод, что это могло*иметь
место не ранее XIV в. Отсюда вывод: Русская Правда,
как и договоры Олега и Игоря с греками, возникла не
в то время, о котором в них говорится, а значительно
позже, не ранее XIII—XIV вв. 18 Древнейшая русская
летопись тоже не могла появиться ранее XIV в. По мне-
нию скептиков, письменность зародилась на Руси вместе
с принятием христианства, в конце X в. Перерыв между
появлением письменности и составлением такого лите-
ратурного памятника, как «Повесть временных лет»,
должен был равняться векам. А все, что в ней написано
о X, XI, XII вв.,— это записи устных легенд.
Каченовский считал, что древние славяне не могли
при гти к Новгороду через огромные леса и болота. По-
ляне, древляне и другие восточнославянские племена
не существовали, по его мнению, в действительности.
Они оказались в Приднепровье, так как были помещены
там летописцами XIII—XIV вв. в результате заимство-
вания русскими авторами западных известий о прибал-
тийских славянах. А древнерусское государство не мог-
18 Каченовский М.Т. Два рассуждения о кожаных деньгах
и о Русской Правде. М., 1849.
370
до сразу возникнуть просвещенным и могущественным.
К такому выводу скептики пришли, опираясь на теорию
естественного роста и развития всякого общества от
младенчества к старости.
Уже современники отмечали, что скептики нередко
отрицали исторические факты, оказавшиеся безусловно
достоверными. Дальше мы остановимся на аргументах,
которые М. П. Погодин и П. Г Бутков уже в конце
1830-х — начале 1840-х годов привели, доказывая, что
источники X—XII вв. не являются позднейшими под-
делками 19 Погодин при этом признавал Каченовского
как ученого, трудолюбйвого, любознательного и умного,
но «от природы склонного к сомнению и недоверию».
В условиях николаевской реакции дело не ограни-
чилось учеными спорами и упреками скептикам в
недоверчивости и в «наветах» на Несторову летопись.
Министр просвещения граф Уваров поставил Каченов-
скому в вину «потрясение наших летописцев», предосу-
дительное «для народного чувства».
Но это и подобные политические обвинения не поме-
шали позднейшим историкам высоко оценить вклад Ка-
ченовского и других скептиков в русскую историогра-
фию. Такую высокую оценку им давали С. М. Соловьев,
К. Д. Кавелин и автор лучшей дореволюционной работы
о скептической школе В. С. Иконников 20 И в совет-
ской историографии отмечалось, что новый подход
скептической школы к критике источников оказался по-
лезным для источниковедения 21 В то же время дорево-
люционные и советские историки признали несостоя-
тельными конкретные выводы, к которым скептики
пришли в результате своего критического анализа древ-
нерусских источников X—XII вв.
Чем же объясняется разрыв между вкладом в крити-
ческое источниковедение и конкретными результатами,
19 Погодин М. П. Нестор, историческо-критическое рассуж-
дение о начале русских летописей. М., 1839; Бутков П. Г Оборона
летописи русской, Несторовой, от навета скептиков. СПб., 1840.
20 Иконников В. С. Скептическая школа в русской историо-
графии и ее противники. Киев, 1871. С. 43.
21 Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1/Под
ред. М. Н. Тихомирова. М., 1955. С. 338; Шевцов В. И. Развитие
прогрессивного направления в русской историографии 1-й половины
XIX в. Днепропетровск, 1980.
371
полученными при применении новых приемов критики
древнерусских источников? Как мы видели, Погодин
сводил дело к природной склонности Каченовского
к сомнению и неверию. Однако личные склонности Ка-
ченовского не могут объяснить ошибки всей школы.
Обычно указывают на гиперкритицизм скептиков. Но ги-
перкритицизм школы сам нуждается в объяснении. Нам
представляется, что суть заключается в теоретических
основах критицизма скептиков. «Никакой древний исто-
рический манускрипт,— писал в 1837 г. Н. И. Надеж-
дин, взгляды которого были во многом близки взглядам
Каченовского,— никакой известный авторитет, выдер-
жавший всю пытку обыкновенной критики, не убедит
меня в подлинности факта, если он представляет реши-
тельное противоречие» закону развития народов от
младенчества к старости.
Поверка исторического факта историческим зако-
ном входила в арсенал источниковедческой критики
скептиков. Но выведенный по аналогии с развитием
человека закон не учитывал особенностей развития
общества. Каждый человек начинает свое существова-
ние с зачатия и появления на свет. Между тем все
известные нам народы жили в своих предшественниках,
и момент их появления на свет определить невозможно.
Нельзя считать, что восточные славяне появились
с IX в. Они жили до того момента не одно столетие,
а в составе народа-предшественника — целые тысяче-
летия. Поэтому неверно считать период Киевской Руси
временем младенческого состояния восточных славян.
А раз так, невозможно отрицать подлинность памят-
ников X—XII вв. только потому, что они не могли по-
явиться в младенческом состоянии народа. Из ложного
представления о младенческом состоянии народа как
раз и проистекали те характеристики Древней Руси,
которые были оценены как гиперкритика.
Таким образом, в ошибках скептической школы
нельзя винить критическое источниковедение. Какой бы
острой ни была критика источников, она не может
повредить историческому исследованию. Забота об уг-
лублении критического отношения к источнику, о раз-
витии исторического источниковедения и требование
устанавливать факты, не считаясь с тем, соответствуют
ли они политической конъюнктуре, является большой
372
заслугой скептической школы, ценным вкладом в исто-
рию русской исторической науки. Другое дело — отри-
цание исторического факта на том основании, что он
противоречит неправильно понятым историческим зако-
нам. Такое отрицание тщательно выверенного факта не
могло способствовать установлению истины и привело
скептиков к серьезным ошибкам.
Успехи и неудачи скептиков заставляют поставить
и вопрос о соотношении факта с правильно установлен-
ным наукой законом. Теоретически между ними не
должно возникать противоречий. Ведь закон устанавли-
вается на основании фактов, и притом фактов неслучай-
ных и неединичных. Но на деле историк сталкивается
со случаями, когда факты не укладываются в вытекаю-
щее из закона представление об эпохе. Тогда прихо-
дится уточнять формулировку закона или объяснять
возможности отклонения от него.
Лекция 20
ТЕОРИЯ ОФИЦИАЛЬНОЙ НАРОДНОСТИ.
М. П. ПОГОДИН
В 1840-е годы в русской историографии оформля-
ются течения официальной народности, развивается
славянофильское, а также начинается формирование
государственной школы.
Самым крупным историком среди приверженцев
теории официальной народности был Михаил Петрович
Погодин (1800—1875). Он родился в семье крепостного
крестьянина. Но вскоре после рождения будущего исто-
рика отец его, являвшийся «домоправителем» у графа
Салтыкова, был отпущен «вечно на волю» с женой
и детьми М. П. Погодин получил возможность учиться
в Московской гимназии и в Московском университете,
1 Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина: В 22 кн.
Кн. I. СПб., 1888. С. 2—3.— Ни один русский историк не удостоился
столь подробной биографии, как Погодин.
373
по окончании которого преподавал в дворянском пан-
сионе. Уже в 1820-е годы Погодин занимался журна-
листской деятельностью и подвизался на поприще худо-
жественной литературы. Причем и в публицистике,
и в беллетристике его интересовали исторические сюже-
ты (он, в частности, написал трагедию «Марфа посад-
ница») . Но особенно привлекало Погодина университет-
ское преподавание, и в 1826 г. он стал читать в Москов-
ском университете лекции по всеобщей истории, а
временами по совместительству работал и на кафедре
русской истории. Затем Погодин получил пост заведую-
щего этой (ранее занимаемой М. Т. Каченовским)
кафедрой, а в 1841 г. стал академиком.
Молодой Погодин принадлежал к числу историков,
критически относившихся к «Истории Государства Рос-
сийского» Карамзина. В статье «О характере Ивана
Грозного» (1825) он упрекал Карамзина в «несообраз-
ности с здравым рассудком и естественным порядком
вещей». Если Карамзин считал, что характер Ивана IV,
«героя добродетели в юности и неистового кровопийцы
в годы мужества — есть для ума загадка», то Погодин
однозначно оценивал Ивана как человека, который
«никогда не был велик», более того — как человека ни-
чтожного. Но если в первую половину своего царство-
вания Иван находился под влиянием людей, искавших
пользы для страны, то во вторую — дал волю дурным
страстям 2. Отрицательная оценка Ивана IV остава-
лась, таким образом, однозначной.
Погодин восторженно встретил пушкинского «Бори-
са Годунова», но принятую поэтом карамзинскую вер-
сию вины Годунова в смерти царевича Дмитрия отверг.
Характерен упрек Погодина в том, что Карамзин «не-
простительно» ссылался на показания никоновской ле-
тописи, не подвергнув ее показания критическому
разбору. Погодин даже упрекал Карамзина в том, что
его «История» не отвечает ни на один философский
вопрос 3
Погодин, который в студенческие годы был учеником
2 Погодин М. П. Историко-критические отрывки: В 2 т. М.,
1846—1857. T. 1. С. 228 и сл.
3 Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. II.
СПб., 1889. С. 242.
374
Каченовского, еще в конце 1820-х годов высоко оцени-
вал его «победоносное выступление» против Русской
Правды, хотя и отмечал, что «скептицизм Каченовского
слишком далеко простирается». Однако затем он реши-
тельно разошелся с Каченовским.
В 1839 г. вышел в свет труд М. П. Погодина «Нестор.
Историческо-критическое рассуждение о начале рус-
ских летописей». Наряду с опубликованной через год
книгой П. Буткова «Оборона летописи русской, Несто-
ровой от навета скептиков» погодинское исследование
содержало критические соображения о позднем проис-
хождении древней летописи, договоров с греками
и Русской Правды.
Погодин писал, что договоры, подобные тем, какие
были заключены с русскими князьями Олегом и Игорем,
греки заключали с персами, арабами, булгарами и, ве-
роятно, со всеми варварами, которые на них нападали.
То, что договоры с русскими не сохранились в византий-
ских летописях, не может служить доказательством их
подложности, так как не сохранились ц сотни других
договоров греков с соседями, хотя об их заключении
свидетельствуют те же византийские источники.
Русская Правда, по мнению скептиков, не могла
возникнуть ранее, чем новгородцы ознакомились с не-
мецкими и ганзейскими уложениями XIII—XIV вв.
Но Каченовский, по словам Погодина, упустил из виду
законы варварские (Салическая Правда, Рипуарская
Правда и др.). А эти законы возникли у немецких пле-
мен «гораздо прежде» ганзейских уложений. Каченов-
ский утверждал, что, признав Русскую Правду судеб-
ником XI—XII вв., пришлось бы найти ее «беспример-
ною и необыкновенною». Между тем Русская Правда
отражает отношения гораздо более ранние, чем ганзей-
ские уложения, отношения, схожие с такими, какие
были у германских племен времен варварских прав. До-
казательства достоверности ранней русской летописи
и правильности ее датирования Нестором и Сильвест-
ром были приведены Погодиным и Бутковым. Здесь
и свидетельства иностранные, в главном не расходя-
щиеся с русской летописью, и сообщения, принадлежа-
щие очевидцам описываемых событий или сообщенные
от их имени, и такие подробные сведения, которые
не могли принадлежать несовременникам событий,
375
и многие другие доводы и аргументы, побудившие По-
година объявить сомнения скептической школы «дет-
ским лепетом» 4.
Погодина 1820-х годов нельзя считать либералом.
Он был увлечен идеями Шатобриана и пытался даже
переводить на русский язык его произведения, идеали-
зирующие средневековье и противопоставляющие ему
влияние Просвещения и революции. Погодин также
увлекался философией Шеллинга 5, причем его особен-
но привлекали шеллингианские представления о «Боге
как душе Вселенной» и мысли об определяющих особен-
ностях развития каждого народа. Впоследствии эти
идеи Шеллинга будут использованы Погодиным для
обоснования мнимой противоположности русского
народного духа и западного революционаризма и кон-
ституционализма.
Критикуя скептиков, Погодин не всегда удержи-
вался в рамках ученой полемики. Ему льстило, что его
критику поддерживал министр просвещения, объявив-
ший идеи Каченовского «предосудительными для на-
родного чувства».
Уваровская триада, адептом которой стал Погодин
(«православие, самодержавие, народность»), состояла
из неравноценных частей. Главенствующую роль в ней
играло самодержавие. Православие понималось прежде
всего как религия, поддерживающая и укрепляющая
самодержавие, а народность — как присущая русскому
национальному характеру, русскому народному духу
безграничная вера царю и неизменная преданность
благодетельной царской власти. Погодин писал, что
«Российская история может сделаться охранительни-
цею и блюстительницею общественного спокойствия» 6.
Мы знаем, что Карамзин усматривал одну из важ-
нейших задач исторической науки в том, чтобы мирить
простого гражданина с несовершенством существую-
щего порядка «как с обыкновенным явлением во всех
4 Погодин М. П. Исследования, замечания и лекции о русской
истории: В 7 т. 1846—1857. М., Т. 1. С. VI, 11, 32, 34, 46, 119, 148,
257 и др.
5 Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. I.
С. 202; Кн. II. С. 153.
6 Цамутали А. Н. Борьба течений в русской историографии
во второй половине XIX века. Л., 1977. С. 25.
376
веках» 7 Казалось бы, Погодин шел вслед за автором
«Истории Государства Российского». Однако это не
так: Карамзин не останавливался перед показом мрач-
ных страниц истории, доказывая, что тяготы и страда-
ния, которые испытывают соотечественники, всегда
сопутствовали жизни народа и должны всегда безро-
потно приниматься как нечто неизбежное. Таким обра-
зом, охранительные цели, поставленные перед историче-
ской наукой, не мешали Карамзину изображать прав-
диво мрачные страницы прошлого и не побуждали его
это прошлое искажать.
Что же касается теоретиков официальной народ-
ности, то они руководствовались не только требова-
ниями министра народного просвещения графа Уваро-
ва, но и указаниями шефа жандармов графа А. X. Бен-
кендорфа. «Прошедшее России было удивительно,—
говорил последний,— ее настоящее более чем велико-
лепно. Что же касается до будущего, то оно выше всего,
что может нарисовать себе самое смелое воображение.
Вот... точка зрения, с которой русская история должна
быть рассматриваема и писана» 8 9 Соблюдая подобные
требования, историки должны были обходить теневые
стороны прошедших времен, изображавшиеся Карам-
зиным. А. Н. Пыпин справедливо заметил, что историю
народа и вообще народность надлежало во времена
Уварова и Бенкендорфа трактовать под девизом «обсто-
ит благополучно»: «„Народность" являлась в книжном
изображении как на осмотр к начальству, приглажен-
ной и благоденствующей»^
Еще со времен Французской революции 1789—
1794 гг. представители консервативной мысли России
доказывали, что исторические особенности делают для
нас неприемлемыми французские революционные идеи
и революционное движение. Противопоставление Рос-
сии и Запада особенно насаждалось в период николаев-
ской реакции как до, так и особенно после 1848—
1849 гг. Тезис о противопоставлении России и Запада
7 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 1.
М., 1988. С. IX.
8 Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1/Под ред.
М. Н. Тихомирова. М., 1955. С. 319.
9 Пыпин А Н. История русской этнографии: В 4 т. Т. 1.
СПб., 1890. С. 382.
377
настойчиво проповедовал М. П. Погодин. При этом
характерно, что обоснование своих взглядов он искал
и находил именно в западной общественной и историче-
ской мысли, которую считал чуждой русскому духу. Это
были теории французских историков периода Реставра-
ции и немецких философов, прежде всего Шеллинга.
Вслед за Тьерри и Гизо Погодин полагал, что в резуль-
тате покорения галлов франками, бритов — норманна-
ми, испанцев — вестготами и итальянцев — лангобар-
дами в Западной Европе началась упорная борьба
пришлых завоевателей с порабощенными народами. А в
начале русской истории не было завоевания, а было до-
бровольное призвание. Иноземцы пришли и к нам. Но
это были не завоеватели, а «приглашенные», и пришли
они «не с мечем в руках» 10 *.
Погодин указывает на добровольное призвание в на-
чале истории России 11 В этом он видит изначальное
зерно, семя Русского государства, из которого произра-
стает вся русская история до малейших подробностей.
На Руси отсутствуют укрепленные феодальные замки,
как на Западе, города основаны иным образом, сосло-
вия произошли не так, как прочие европейские, и потому
нет ничего такого, что способствовало бы произраста-
нию на русской почве классовой борьбы. Добровольное
призвание привело к полному согласию и полному при-
знанию самодержавной власти государя.
Примером отличия русской истории от западной
может служить отмена местничества. На Западе отмену
привилегий аристократии осуществил взбунтовавшийся
народ. В России же не разъяренная чернь, не Гракх,
не Мирабо, не Руссо, а чиновный боярин спокойно, на
площади, перед лицом всех сословий, по повелению са-
модержавного государя Федора Алексеевича уничто-
жает местнические книги. На Западе происходят бунты
и революции, у нас действует дьяк по указу царя и в пол-
ном согласии с требованиями и интересами народа.
«Средний Век» был как в России, так и на Западе, «но
только под другою формой; тот же процесс у нас совер-
шался, как и там; те же задачи разрешались, только
10 Исторические афоризмы Михаила Погодина. М., 1836. С. 118—
119.
Подробнее об этом см.: Плеханов Г В. Соч.: В 24 т.
Т. XXIII. М.; Л., 1926. С. 57—61.
378
посредством других приемов; те же цели достигались,
только другими путями. Это различие и составляет соб-
ственно занимательность, важность Русской истории
для мыслящего европейского историка и философа» .
Христианство было введено в средние века, причем
на Западе — мечом, а в России — крестом. Государствен-
ное единство тоже устанавливалось совершенно по-раз-
ному. На Западе переход от разделения к единству со-
провождался междоусобиями, на смену феодальному
тиранству пришло централизованное государство.
А в России в средние века существовали значительное
самоуправление, патриархальная свобода, семейное ра-
венство, общее владение и мирская сходка. Таким обра-
зом, в России в средние века уже было то, к чему Запад
стал стремиться только в новое и новейшее время, до
чего не успел дойти даже в новейшее время и едва ли
сможет дойти в будущем. Только в России общинные
начала и согласие царя с народом существовали уже
в средние века.
Из разного семени происходит русский и западный
исторический процесс, как из семени дуба может вы-
расти только дуб, а из семени пальмы — только пальма.
Казалось бы, вначале все было схоже, а потом все
разошлось в разные стороны, подобно тому, как два
шара, пущенные одновременно, но под влиянием, ка-
залось бы, легкого склонения, легких толчков несутся
в разные стороны, и через несколько времени вы видите
их в беспредельном между собой расстоянии.
Еще с XVIII в. в русской историографии шла борьба
между норманистами и антинорманистами. Погодин ре-
шительно стал на позиции норманистов, разойдясь при
этом с Ломоносовым и согласившись с Миллером и
Шлецером. Трактуя проблему закрепощения крестьян,
Погодин пошел за М. М. Сперанским, который возглав-
лял огромную работу по составлению Полного собрания
законов Российской империи. То обстоятельство, что
сотрудниками Сперанского не был найден указ об отме-
не переходов в Юрьев день, не являлось случайностью.
Сперанский предположил, что такой указ вовсе не из-
давался в конце XVI в. Погодин думал так же и стал
12 Барсуков Н.П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн.
VIII. СПб., 1894. С. 52.
379
поборником концепции безуказного закрепощения
крестьян.
Петровские реформы Погодин не счел возможным
трактовать как искусственную попытку насаждения на
русской почве чуждых ей начал. Если исходить из того,
что русская и западноевропейская история мало похо-
дят друг на друга, то западные влияния, казалось бы,
не могли принести стране пользу. И как мы увидим, во
времена Погодина так думали многие. Но сам он пола-
гал, что петровские реформы оказались полезными и их
проведение явилось скачкообразным выражением
истинно русского пути развития. Так же, как приказ-
ный дьяк уничтожил местнические книги в России,
в начале XVIII в. реформа была совершена не разбу-
шевавшейся чернью, а Петром Великим, который осу-
ществил ее в полном соответствии с истинным духом
русского народа.
Вообще же, по убеждению Погодина, нечего рас-
суждать о том, следовало ли проводить петровскую
реформу и оказалась ли она попыткой отвлечь Россию
на чуждый путь. В начале 40-х годов Погодин писал,
что уже немыслимо существование и сама жизнь без
того, что было введено Петром. «Мы просыпаемся. Ка-
кой ныне день? 1 Января 1841 г.— Петр Великий велел
считать годы от Рождества Христова, Петр Великий
велел считать месяцы от Января. Пора одеваться —
наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым,
мундир — по его форме. Сукно выткано на фабрике, кото-
рую завел он; шерсть настрижена с овец, которых раз-
вел он. Попадается на глаза книга, Петр Великий ввел
в употребление этот шрифт, и сам вырезал буквы» 13
и т. д. Как считал Погодин, что тут рассуждать, следо-
вать ли реформам Петра или нет,— это жизнь, и никуда
от нее уйти невозможно. Но реформы не изменили и не
могли изменить самих основ русской жизни, и нужно
следовать именно этим основам, а не хвататься за ка-
кие-то западноевропейские новинки.
Взгляды Погодина на основы русской жизни и его
представление об особенностях русской народности
с выразительностью выступают в письме историка, адре-
сованном в 1838 г. наследнику цесаревичу (будущему
13 Погодин М. П. Историко-критические отрывки. Т. 1. С. 341.
380
царю Александру II). «Россия! — читаем мы в этом
письме,— что это за чудное явление на позорище
мира!» Далее говорится об огромных пространствах
России, многочисленности и быстром росте ее населе-
ния, несметных природных богатствах и обилий «всех
произведений, нужных для продовольствия, удобства,
наслаждения жизнью» ,4. Прежде всего обращает на
себя внимание заявление, что Россия является чудным
явлением «на позорище мира». Тут отчетливо просту-
пает отличие подлинной патриотической гордости от
пренебрежения теоретиков официальной народности
другими странами и народами. Это отношение с особен-
ной резкостью проявляется, когда Погодин переходит
от природных особенностей России к морально-полити-
ческим свойствам ее народа. Он заявляет, что в проти-
воположность русской силе, целостности, единодушию,
в других странах господствуют распря, дробность, сла-
бость. «Разврат во Франции, леность в Италии, жесто-
кость в Испании, эгоизм в Англии... неужели совместны
с понятиями о счастии гражданском... об идеале обще-
ства, о граже Божием?.. О Россия! о мое отечество!..
Тебе, тебе суждено довершить, увенчать развитие чело-
вечества» 14 15 16
Уничижение других народов приводит к убеждению
в исключительности, богоизбранности своего народа.
И естественно, теоретики официальной народности
расценивают русский народ как «целый мир какой-то
самодовольный, независимый, абсолютный». Характе-
ризуя нравственные особенности русского народа, По-
годин подчеркивает его терпение и покорность. Погодин
уверял, что в Европе «низшие сословия, с немногими
исключениями, отделяются каким-то тупоумием». Про-
тивопоставляя им русского крестьянина, Погодин с во-
сторгом говорит, что он «делает себе все сам, своими
руками; топор и долото заменяют ему все машины».
«А сколько бывает изобретений удивительных... один
простолюдин заменяет силу гидравлического пресса
каким-то простым деревянным снарядом», другой «чер-
тит планы в состязании с великими Архитекторами» .
14 Погодин МП. Соч. Т. IV. М., 1874. С. 2—3.
15 Там же. С. 12—13.
16 Там же. С. 5—6.
381
Высокая оценка понятливости и толка простых крестьян
перерастает здесь уже в апологию отсталости.
Особенно удивляет трактовка действительно выдаю-
щихся боевых качеств русских солдат, которых харак-
теризует Погодин. Солдат «вытерпит все, что угодно:
в знойную пору наденет овчинный тулуп, а в трескучий
мороз пойдет босиком, сухарем пробавится неделю,
а форсированными маршами не уступит доброй лоша-
ди...» Квасной патриотизм доводит Погодина почти до
сверхъестественных выводов. «Пусть выдумают рус-
скому Государю какую угодно задачу, хотя подобную
тем, кои предлагаются в волшебных сказках! Мне ка-
жется,— восклицает Погодин,— нельзя изобрести ника-
кой, которая была бы для него с Русским народом... не-
возможна, если бы только на решение ее состоялась его
(государя.— А. Ш.) высшая воля» 17
Эта показная вера во всемогущество царя была
характерна для Погодина и в 1830-е и в 1840-е годы,
но в период Крымской войны и первой революционной
ситуации он почувствовал их несостоятельность.
В 1856 г., историк писал, что «прежняя система» отжила
своей век; он выступил за постепенное освобождение
крестьян и выделение для этого из государственных до-
ходов средств для компенсации помещикам 18
Интересно, что в это время меняются и взгляды По-
година на русский народ. Он уже не считает, что терпе-
ние и покорность являются важнейшими свойствами
крестьян. «Мирабо для нас не страшен,— писал он
в предреформенные годы,— но для нас страшен Емель-
ка Пугачев». «...Перед Никитой Пустосвятом разинет
рот любая деревня... а Стенька Разин лишь кликни
кличь!» Погодин еще убежден, что западные револю-
ционные идеи чужды духу русского народа, но он уже
видит свои «местные» революции, которым не достает
только связи, чтоб получить значение особого рода» 19.
Нельзя сказать, что теория официальной народ-
ности с ее апологетикой императорской России и заяв-
лениями об исключительности и богоизбранности по-
следней, с пренебрежением к другим странам и народам
17 Там же. С. 5—7.
18 Там же. С. 338—339.
19 Там же. С. 262—263.
382
перестала существовать после Крымской войны и ре-
формы 1861 г. Но рассматриваемая нами теория пере-
жила в это время упадок и в позднейшей историографии
поддерживалась лишь некоторыми писателями и уче-
ными.
Лекция 21
ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ СЛАВЯНОФИЛОВ
Вопрос об особенностях общественной жизни, исто-
рического развития и характера русского народа, кото-
рому в 1830—40-е годы придавалось особое значение,
решался в духе официальной народности далеко не все-
ми учеными. Во всяком случае позиции славянофилов
не следует смешивать с позицией М. П. Погодина.
Следить за формированием славянофильской кон-
цепции и разногласиями между ранними представите-
лями этого направления трудно, потому что их взгляды
складывались и оттачивались в дискуссиях, происходя-
щих чаще в гостиных, чем на страницах печати. И все
же можно говорить о славянофильстве 1830-х годов,
а о зародыше некоторых славянофильских воззрений —
даже в 1820-е 1.
Ранними проповедниками нового учения были Алек-
сей Степанович Хомяков (1804—1860) и Иван Василь-
евич Киреевский (1806—1856). А. С. Хомяков в 1839 г.
составил записку «О старом и новом», которая обсуж-
далась в салонах и вызвала также рукописные откликй
И. В. Киреевского. Хомяков и Киреевский резко крити-
ковали онемеченное феодально-крепостническое госу-
дарство. При этом становилось видно, какая дистанция
отделяет теоретика официальной народности Погодина
от славянофилов Хомякова и Киреевского. В литературе
мы находим высказывания о том, что их воззрения
1 Носов С. Н. Два источника по истории раннего славяно-
фильства//Вспомогательные исторические .дисциплины (ВИД). Л.,
1978. Т. X. С. 252—268.
383
были близки и граница между ними стерта 2. Но дело,
особенно на раннем этапе развития славянофильства’
обстояло иначе. В то время, когда Погодин прославлял
самодержавие, Хомяков и Киреевский критиковали
онемеченные порядки в России. Хомяков и Киреевский
подчеркивали, что для русской истории характерно
развитие общинно-вечевого начала еще со времен Нов-
городской республики, а затем и земских соборов XVI—
XVII вв. А самодержавно-бюрократические принципы
насаждались правительством позднее и не без участия
немецких баронов.
И. В. Киреевский в начале своей литературной ра-
боты высоко ценил европейскую цивилизацию и даже
основал (1832 г.) журнал «Европеец», чтобы бороться
с грубостью и неподвижностью в своей стране, способ-
ствовать распространению просвещения. Правитель-
ство сразу запретило журнал на том основании, что его
издатель («сочинитель») «под словом „просвещение"
понимает свободу» 3 Уже в это время Киреевский осуж-
дал чрезмерную подражательность русского просвети-
тельства, недооценку исторически данной нам образо-
ванности. Постепенно усиливалось его критическое от-
ношение к западной цивилизации, и в середине 1840-х
годов в связи с неудавшейся попыткой взять в свои
руки издание журнала «Москвитянин» И. В. Киреев-
ский выступил с резким осуждением самих основ этой
цивилизации. Он не отрицал, что науки на Западе
процветают и внешняя жизнь там соответствует умст-
венным требованиям людей. Но внутренняя жизнь не
могла принести им счастья потому, что в ее основе ока-
зался бесчувственный «нож разума, этот отвлеченный
силлогизм, не признающий ничего, кроме себя и личного
опыта» 4 Западное общество, его жизнь и быт насквозь
проникнуты рассудочностью и эгоизмом и лишены цель-
2 Г В. Плеханов, перу которого принадлежат глубокие характе-
ристики славянофилов и М. П. Погодина, полагал, что «славянофиль-
ство и теория официальной народности представляют собою по су-
ществу одно и то же учение» (Плеханов Г. В. Соч.: В 24 т. Т. XXIII.
М., Л., 1926. С. 96). С этим мнением нельзя согласиться.
3 Виноградов П. Г. И. В. Киреевский и начало московского
славянофильства//Вопросы философии и психологии. Кн. 11. М., 1892.
С. 108.
4 Там же. С. 111.
384
ной духовности, сердечности и глубокого чувства. И эти
свойства западной цивилизации коренятся в истории
Древнего Рима. Древнеримская политическая жизнь, ее
моральные устои и особенно римское право были рас-
судочно холодны. По мнению Киреевского, человечество
было бы несчастно, если бы Римская империя удержа-
лась и не пала. Начала сухого духа логики и недостаток
сердечности остались свойством западных народов и в
период средневековья. Доказательством тому служат
светская власть и светские заботы католического духо-
венства, индульгенции, бесплодная схоластика. Полити-
ческая история Западной Европы, вытекавшая из заво-
евания, строилась на насилии или на договорах, продик-
тованных не любовью к народу, а эгоизмом власть
имущих. На началах рационализма, чистой логики и на
недооценке чувства основана и вся европейская фило-
софия от Аристотеля до Гегеля 5
Шеллинг, взгляды которого были близки Киреев-
скому, по его убеждению велик прежде всего потому,
что осознал односторонность логической мысли и по-
полнил роль мысли ролью чувства и веры. Выдвигая
на первое место в истории и философии чувство и веру,
Киреевский сближался с немецкими романтиками, а из
русских историков — с Карамзиным. Но не у Шеллинга,
не у немецких романтиков и не у Карамзина нашел
И. В. Киреевский мысль о русском духе, который при-
зван одушевить зашедший в тупик ум и одностороннюю
логическую мысль Запада. И не у Шеллинга мог он
найти идею о богословской традиции православных
отцов, призванной пополнить и исправить Аристотеля
и Гегеля. Эти мысли принадлежали И. В. Киреевскому
и А. С. Хомякову.
В 1845 г. молодой славянофил Д. А. Валуев (1820—
1845) выпустил «Сборник исторических и статистиче-
ских сведений о России». В предисловии к книге гово-
рилось о том, что сооружение здания Российского госу-
дарства, которое начато было Петром I со славою и
блеском, завершилось в первой четверти XIX в. К этому
времени Россия усвоила все европейское. А в XIX в. на-
ступила для русской жизни новая эпоха: от заимствова-
ний извне мы начали обращаться к самим себе, и задача
5 Там же. С. 109—112.
13 А. Л. Шапиро
385
историков — поставить на первое место распростране-
ние и изучение исконных начал русской исторической
жизни. Это предисловие, между прочим, показывает
как неосторожно оценивать все славянофильство одно’
значно и не учитывать его развитие. Валуев, например,
не признавал, что Петр поставил Россию на чуждый ей
путь, и не думал, что петровские реформы должны рас-
цениваться со знаком минус6. В XVIII в. реформы
сыграли свою роль, а в XIX в. было необходимо разви-
тие самостоятельной науки, независимой от Запада,
и в первую очередь исторической науки, призванной
осветить прошлое и будущее России. Валуев говорил
о специфическом русском историческом процессе, и это
сыграло очень большую роль в дальнейшем формиро-
вании славянофильской концепции. Но у него еще не бы-
ло резкого противопоставления начал русской и запад-
ной исторической жизни.
В 1847 г. славянофил Ю. Ф. Самарин (1819 —1876)
выступил с критикой западника К. Д. Кавелина, недо-
оценивавшего, по его мнению, общинные начала исто-
рической жизни. Но, подчеркивая общинное начало,
характерное для русской истории, Самарин не считал,
что община присуща только России, он говорил об об-
щинном быте, существовавшем и в странах Западной
Европы, который в России получил большее развитие.
Славянофилы не считали, что революция может привести
к светлому будущему, и протипоставляли розни на За-
паде мирское общинное начало в России. В это время
произошло сближение славянофилов с теоретиками
официальной народности, поскольку те и другие при-
знавали, и особо подчеркивали, что западные револю-
ционные идеи чужды русскому народному духу.
В самый разгар революционных событий в Западной
Европе (в конце 1848 г. или в начале 1849 г.) А. С. Хо-
мяков говорил, что причиной всеобщих потрясений
является безысходный кризис «западных начал»,
и в частности «эгоизм личностей» в западном обществе.
Революцию Хомяков считал разрушением без разумной
цели, уничтожением прошлого без созидания будущего.
Революция смогла произойти только потому, что люди
6 Ц а мута л и А. Н. Борьба течений в русской историографии
во второй половине XIX века. Л., 1977. С. 34—36.
386
сверились в духовных началах, на которых покоилась
х жизнь. А этими духовными началами были латинство
протестантство, исказившие «истинное христианство»,
революция явилась карой за это искажение христиан-
ства, карой «за грехи» Запада.
Встревоженный событиями 1848—1849 гг., Хомяков
в то же время увидел в них торжество «мира славян-
ского». Не находя в самой революции созидательных
начал, он уповал на грядущее обновление человече-
ства через духовное торжество славянства и истинного
православного христианства над пришедшим к краху
запддным духовным миром 7
В предреформенный период и во время проведения
реформы 1861 славянофилы выступали как сторонники
ликвидации крепостного права; Ю. Ф. Самарин был,
например, видным деятелем крестьянской реформы
19 февраля. При этом он считал, что русский крепост-
ной крестьянин — «не колонист, случайно забредший на
чужую сторону, не постоялец, впущенный на чужую
квартиру», он владел землей задолго до того, как она
превратилась в собственность помещика. Да и после
этого крестьяне не утратили полностью свои права.
Вплоть до середины XIX в. в России существовало два
взаимно ограничивающие друг друга права: право вла-
дения землею, принадлежащее крестьянам, и право
собственности на землю, принадлежащее вотчинни-
кам 8.
Константин Сергеевич Аксаков (1817—1860) писал,
что на возникающий в связи с реформой вопрос: «чья
земля?», крестьянин скажет: «моя»,— и будет при этом
прав, «по крайней мере, более, чем помещик» 9. Подоб-
но Самарину, Аксаков обосновывал крестьянское право
на землю, опираясь на историю; он писал, что закрепо-
щение крестьян при Феодоре Иоанновиче не лишило их
J 7 Н осов С. Н. Важный документ об отношении славянофилов
революции 1848 г.//ВИД. Л., 1979. Т. XI. С. 163—171.
8 С а м а р и н Ю. Ф. Соч.: В Ют. 1877—1911. Т. II. С. 152—153.
9 Аксаков К. С. Замечания на новое административное ус-
тройство крестьян в России. Лейпциг, 1861. С. 3—4.— Подробнее
см.: Дудзинская Е. А. Славянофилы и историческое право кре-
стьян на землю//Социально-политическое и правовое положение
крестьянства в дореволюционной России/Под ред. В. Т. Пашуто. Во-
ронеж, 1983. С. 24—31.
13*
387
древнего права. Но, выступая за освобождение крестьян
с землей, славянофилы были сторонниками отрезки
части надельной земли и не были противниками выкуп-
ной операции. Поэтому их нельзя считать выразителями
интересов крестьянства. Подобно другим либералам,
они были против засилья бюрократии, полицейского
и цензурного гнета, являлись сторонниками введения
совещательного органа типа древних земских соборов.
К- С. Аксаков говорил: «...неограниченная власть —
Царю, полная свобода жизни и духа — народу; свобода
действия и закона — Царю, свобода мнения и слова —
народу» 10 11 Это был осторожный либерализм, который
никогда не поднимался до открытой борьбы с самодер-
жавием и решительно выступал против революцион-
ности.
Среди современников ходило определение славяно-
филов как «археологических либералов». Белинский
высмеивал их за то, что они «тщательно прячут свой
фрак под смурый кафтан и, поглаживая накладную
бороду, взапуски друг перед другом копируют язык
гостинодворцев, лавочных сидельцев и деревенских му-
жиков. Накладная борода и фрак, прикрывающий каф-
тан,— вот что для славянофилов народность. В дей-
ствительности народной является не та литература,
которая подделывается под простонародную речь,
включает употреблявшиеся когда-то давно обороты и
представления, в которой выводятся простые му-
жички» 11
Как можно было искать свободу слова в допетров-
ской Руси? Можно ли было усмотреть свободу слова
и мнений народа в расправе с раскольниками в XVII в.?
И как можно было утвердить свободу народного духа
без политической борьбы в стране, где все, по убежде-
нию самих славянофилов, сводилось к произволу на-
чальника, усевшегося на собрание законов и вопро-
шавшего: «Где закон?» Как добиться реализации пла-
нов К. С. Аксакова, если он сам писал об угнетательной
системе правительства относительно свободы жизни,
свободы мнения, свободы нравственной и о том, что на
10 Акса ков К С. Полн. собр. соч.: В 2 т. 2-е изд. Т. 1. М.
1889. С. 284.
11 Белинский В. Г Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953—1959.
T. 2. С. 14.
388
свободу политическую и притязаний в России вовсе нет?
Взгляды славянофилов на русскую историю не во всем
были единообразны. Но в конце 1840-х — начале 50-х
годов, главным образом благодаря трудам К. С. Акса-
кова, они приобрели характер законченной концепции,
основанной на тезисе о глубоких различиях между на-
чалами жизни в России и на Западе.
Во-первых, К. С. Аксакову было свойственно проти-
вопоставление патриархального рода, являвшегося из-
начальным институтом истории романских и герман-
ских народов, с одной стороны, и семьи и общины,
являвшихся изначальными институтами российской
истории,— с другой. Во-вторых, К- С. Аксаков, Хомяков
и другие славянофилы постоянно подчеркивали прин-
ципиальные различия между западным католицизмом,
протестантством, с одной стороны, и русским право-
славием — с другой. И в-третьих, славянофилы противо-
поставляли принцип борьбы государства и народа для
истории Запада принципу единения царя и народа, ха-
рактерного для истории русского народа. Различия
между этими началами не являлись исторически слу-
чайными. Начала западной истории были следствием
господствовавшего у германских и романских народов
основополагающего принципа необходимости и при-
нуждения. Начало же русской истории проистекало из
господствующего на Руси принципа свободы.
Аксаков полагал, что русская земля изначально
наименее патриархальная, наиболее семейная и наибо-
лее общественная (т. е. именно общинная) земля. Са-
мым важным признаком древнего родового строя на
Западе он считал патриархальность, т. е. полную под-
чиненность всех общинников авторитету и власти пат-
риарха. Согласно нашим сегодняшим представлениям,
родовая община является сообществом с общинным
бытом. А по мнению славянофилов, роду не был присущ
общинный быт. В нем нет свободы, характерной для
общины, а господствует необходимость и полное подчи-
нение родичей власти патриарха. Род — прообраз само-
державного строя. В нем нет никакого самоуправления
и совещательности. В русской же общине не было пат-
риархального деспотизма. В ней господствовала сове-
Щательность, совет всех общинников 12.
12 Аксаков К С. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 11—25.
389
Когда С. М. Соловьёв выступал с родовой теорией
и приводил факты из источников, свидетельствующие
о существовании в Древней Руси рода, К- Аксаков отве-
чал, что слово «род» действительно есть в древних
источниках, что славяне употребляли этот термин, но
пользовались им для обозначения семьи. Соловьев гово-
рил, что в Русской Правде фигурируют статьи о родо-
вой кровной мести. К. Аксаков признавал, что месть
существовала в Древней Руси. Но кто имел право
мстить? Отец за сына, сын за отца, брат за брата, а еще
дядья и племянники. Этим семейным кругом и ограни-
чивались кровные мстители. Но это не род, а семья.
А родовой мести не было и не могло быть, так как
не существовало рода 13
Ранее уже говорилось, что, согласно Хомякову, ка-
толицизм и протестантство отличались от православия,
которое одно являлось истинным христианством, тогда
как И. В. Киреевский утверждал, что католицизм не
становился истинным христианством, так как рассудоч-
ность, эгоизм и недостаток сердечного чувства уводили
его от основ христианского вероучения. Говоря о раз-
личиях западных и русских начал, К. Аксаков подчер-
кивал, что не только рассудочность и эгоизм, но и от-
сутствие присущего истинному христианству духа сво-
боды привело к противоречию между православием
«и религиям Запада. Ведь православие не знало ни
инквизиции, ни индульгенций, ни светской власти пап,
ни других форм церковного насилия, типичных для като-
лицизма, а также для протестантства, которое не устра-
нило насилие из церковной жизни Запада.
Третье после общины и православия коренное нача-
ло русской исторической жизни, отличающей ее от жиз-
ни Запада, заключается в мирном сосуществовании
государства и народа. На протяжении всей русской
исте рии действуют две силы: зем чя и государство. Дан-(
ные силы существуют и на Западе, но порочность запад-
ного начала заключается в смешении этих двух начал,
в поглощении народа государством и в стремлении на-
рода захватить функции государства. На этом смеше-
нии строится конституционализм, результатом такого
смешения являются и революции. В России земля и го-
13 Там же. С. 44—62.
390
сударство существовали раздельно и в гармонии. Выс-
шая правда принадлежала всегда государству, внутрен-
няя правда — земле (народу) 14. Народ пахал, зани-
мался промышленностью, торговлей, поддерживал
государство деньгами, в случае нужды становился под
государевы знамена. А государь с неограниченной
властью являлся гарантом тихой жизни земли (наро-
да). Все люди, не пахавшие, *не промышлявшие, не
торговавшие, составляли так называемую дружину
государя и назывались людьми служилыми. «Таким
образом, в России не было ни одного человека, поль-
зующегося даром своими выгодами» и тем более своими
правами 15
На Западе все основывалось на насилии государст-
ва, и потому народ тоже пытался насилием завладеть
правами, которые ему не принадлежали. «Начавшись
насилием государства, европейские народы должны
были затем развиваться переворотами. Там был феода-
лизм, замки, рыцари. В русском обществе господство-
вало*внутреннее убеждение, единство, община». «У нас
не было... ни сословной зависимости, ни сословной по-
хотливости к власти»,— писал Иван Сергеевич Аксаков
(1823—1886), брат К. С. Аксакова. «Политических же
бунтов из-за желания овладеть властью со стороны низ-
ших классов народа у нас никогда не бывало» 16 Отсю-
да и политический идеал, который выставляли славяно-
филы: местно самоуправляющаяся земля с самодер-
жавным царем во главе.
Легко заметить, насколько такое представление
о русской истории противоречило действительности.
Константин и Иван Аксаковы не могли не знать о вос-
станиях Болотникова, Разина и Пугачева. Но они не
считали, что это были претензии народа на власть.
Народ всегда предоставлял власть самодержавному
государю и поднимался только тогда, когда в его пред-
ставлении власть государя была незаконной. Пугачев
выступил под именем Петра III, потому что Екатерина II
узурпировала законную власть. Народ выступил, чтобы
истинному государю эту власть вернуть; во времена
14 Там же. С. 284.
15 Там же. С. 21—22.
16 Аксаков И. С. Славянофильство и западничество//Соч.:
В 2 т. Т. II. Изд. 2-е. СПб., 1891. С. 333—334.
391
Смуты начала XVII в. имела место не борьба за власть,
а борьба за установление законной власти. Даже стре-
лецкие восстания при Петре I были скорее буйством,
чем бунтами. Во все времена русской истории народ
не изменил правительству, не изменил монарху. С та-
кой трактовкой народных восстаний вполне мог согла-
ситься и М. П. Погодин.
Иначе дело обстояло с трактовкой вопроса о возник-
новении русского государства. По мнению Погодина,
восточные славяне пригласили норманских князей Рю-
рика, Синеуса и Трувора, чтобы полностью покориться
их власти, не сохраняя ни своих вольностей, ни своих
прав. Период, наступивший после призвания Рюрика,
Погодин определяет как норманский. Славянофилы то-
же признавали факт призвания варягов. Но почему сла-
вяне их призвали, и что за этим последовало? Земля,
по К. Аксакову, оставалась в своих пределах и сохра-
нила свои обычаи и порядки. Призвали же потому, что
не желали сами «государствовать». Славянам это госу-
дарствование было не по духу. Они не могли и не хотели
обратиться из общины в государство. Поэтому они и
пригласили норманнов; но, пригласив их, славяне не
отступили от основного своего принципа, от своих искон-
ных целей, от своих народных черт. Народ и власть
после призвания варягов продолжали существовать
как отдельные, но дружественные союзные силы. Народ,
добровольно установивший над собою власть, не имел
основания относиться к ней враждебно; он выступает,
по выражению К. С. Аксакова, «в роли первого стража
власти». С другой стороны, государство видело в народе
не раба, а свободного подданного.
В вечевом строе славянофилы находили проявление
древнерусского общинного начала. А земские соборы
возникали для взаимодействия государства и народа.
В ^тличие от представительны/ учреждений Западной
Европы, они носили чисто совещательный характер.
К- Аксаков так разъясняет роль земских соборов:
«Спрашивали выборных от всех сословий; они говорили:
мысль наша такова, а там — как будет угодно госу-
дарю» 17
В духе славянофильских концепций В. Н. Лешков
17 Аксаков К. С. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 19.
392
(1810—1881) написал книгу «Русский народ и государ-
ство». Подобно К. С. Аксакову, он выступал против
теории родового строя в Древней Руси. «Отличительное
свойство нашего народа, сообщившее особенность его
истории, состоит в общинности». Русский народ, по
Дешкову, постоянно держался общинного устройства,
которое проявилось, между прочим, в том, что даже
названия рабов в нашей древности имеют смягчающее
частное, а не государственное значение: «челядь», «хо-
лоп», «раб» созвучны с «чадо», «хлопец», «ребенок».
«Веча в городах, как мирския сходки в селах и как
земские соборы в столице — суть явления общин-
ности» ,8.
Петр I поломал исконные начала русской историче-
ской жизни и стал внедрять чуждые ей западные поряд-
ки. По мнению К. С. Аксакова, Россия при Петре стран-
но и насильственно покидает родную дорогу и примы-
кает к западной. Утверждения К. Аксакова о реформах
Петра как чего-то чуждого России не соответствовали
высказываниям Валуева 1845 г. и Самарина 1847 г. Но
после революции 1848—1849 гг. аксаковское отношение
к петровским реформам принимается и рядом других
славянофилов.
К. Аксаков посвятил Петру следующие стихотвор-
ные строки:
Могучий муж! Желал ты блага,
Ты мысль великую питал,
В тебе и сила, и отвага,
И дух великий обитал.
Но истребляя зло в отчизне,
Ты всю отчизну оскорбил;
Гоня пороки русской жизни,
Ты жизнь безжалостно давил.
Вся Русь, вся жизнь ея доселе
Тобою презрена была,
И на твоем великом деле
Печать проклятия легла».
Вместе с Петром осуждается и Петербург:
И с чужестранною толпой
Твой град, пирующий у моря,
Стал Руси тяжкою грозой.
18 Л е'ш ков В. Н. Русский народ и государство. История рус-
ского общественного права до XVIII века. М., 1858. С. 89, 92.
393
Так, будет время, Русь воспрянет,
Рассеет долголетний сон
И на неправду дружно грянет —
В неправде подвиг твой свершен!..
Все отпадет, что было лживо,
Любовь все узы сокрушит,
Отчизна зацветет счастливо —
И твой народ тебя простит 19
Закономерного изменения духа народа в соответст-
вии с духом времени славянофилы не видели. По их
убеждению, историческое развитие происходит не во
времени, а в пространстве. Разные страны развивали
и формулировали разные начала, только им присущие.
И эти начала неизменно пронизывали всю историю
народа, если история протекала нормально и не делала
крюк, каким были реформы Петра Великого. Именно
потому, что развитие во времени не было понято сла-
вянофилами, С. М. Соловьев дал определение их учению
как антиисторическому. Это было направление, не раск-
рывающее особенности исторического развития, под-
меняющее его малоподвижностью, неизменностью духа
народа. Соловьев назвал славянофильство буддизмом
в исторической науке 20
Но отрицая закономерное развитие каждого народа
в отдельности, славянофилы признавали развитие
человечества в духе гегелевой всемирной истории.
Г В. Плеханов, правда, полагал, что поддаваясь ге-
гельянству, они переставали быть настоящими славяно-
филами, что славянофильское учение невозможно было
согласовать с «душой гегелева учения, его диалекти-
кой»2'. Диалектика действительно была чужда славя-
нофильской теории. Но ведь гегельянство состояло
не только из диалектики. В «Философии истории» Ге-
гель говорил об избранных народах, каждый из которых
воплощал последовательные этапы саморазвития Абсо-
лютного духа. При этом Гегель утверждал, что высшим
этапом саморазвития Абсолютного духа является гер-
манский мир 22. И. В. Киреевский объявил, что более
19 А к с а к о в К С. Петру//Стихотворения. М., 1909. С. 24—25.
20 Соловьев С. М. Шлецер и антиисторическое направление//
Собр. соч. СПб., б/г. С. 1577 и сл.
21 Плеханов Г В. Соч. Т. XXIII. С. 53.
22 См. с. 350 настоящей книги.
394
высокую ступень развития Абсолютного духа призвано
воплотить славянство. В отличие от рассудочности За-
пада, Россия и славянство развивают начало чувства,
проявляющегося в православии и общине. А чувство
является наиболее высокой ступенью движения Абсо-
лютного духа.
Славянофилы полагали, что православие, община и
чисто русское сочетание самодержавия с народным са-
моуправлением и свободой призваны обновить европей-
скую и всю мировую цивилизацию. В этом обновлении
цивилизации одними мирными, чисто духовными сред:
ствами славянофилы усматривали всемирно-историче-
скую роль русского народа. По убеждению Хомякова,
тут заключалась тайна русского величия. А И. С. Акса-
ков считал, что русская народность является залогом
жизненного выражения общечеловеческой истины23
Эти мессианские идеи были также характерны и для
славянофильства 1840—50-х годов, как и их убеждения
в противоположности основных начал общественной
жизни на Западе и на Руси. М. О. Коялович, который
сочувственно относился к славянофильству, говорил об
их убеждении в том, что «русско-славянский мир откры-
вал... идеалы жизни, которых не мог игнорировать ни
один народ». Славянофилы, по Кояловичу, установили,
что, благодаря развитию начал внутренней правды,
русская национальность возвысилась над националь-
ностями западными и упрочила свое место на поприще
всемирной человеческой жизни 24.
Тезис о мессианстве славянства не подкреплялся
у Киреевского, Хомякова и И. С. Аксакова социально-
экономической и социально-политической программой,
которая была бы приемлемой для тех или иных слоев
вне России. Община в славянофильском ее понимании,
принцип «сила власти царю, сила мнения народу»
и официальное православие не воспринимались за пре-
делами России как желанные формы и принципы иде-
ального общественного устройства. Да и в России сла-
вянофильские идеалы постепенно утрачивали свою при-
влекательность. Народническое понимание общины
23 Об этом И. С. Аксаков говорил в 1858 г.
24 К о я л о в и ч М. О. История русского самосознания. СПб.,
1884. С. 283.
395
очень далеко ушло от славянофильского, революцион-
ная борьба с самодержавием ничего общего не имела
с планами переустаройства управления государством,
предложенными славянофилами. Да и «европейский»
конституционализм был чужд славянофильству. А идеи
христианского гуманизма, проповедовавшиеся Тол-
стым, Достоевским и русскими философами конца
XIX в., не связывались с государственной православ-
ной церковью. Славянофильские идеи в последние деся-
тилетия XIX в. тоже не дали значительных всходов.
Однако игнорировать их роль в историографии 1850—
60-х годов не следует.
Ценный труд по истории вечевого строя и вечевых
республик написал И. Д. Беляев (1810—1873) 25 Его
перу принадлежит и первая в нашей историографии
специальная книга по истории крестьянства. В 1860 г.,
т. е. накануне реформы, Беляев опубликовал сохра-
няющий значение и до наших дней труд «Крестьяне на
Руси». Он писал, что в XVI в. крестьяне были людьми
свободными, полноправными членами русского обще-
ства, составлявшими особый самостоятельный класс.
Чтобы найти средства, необходимые государству, было
придумано неудачное средство — прикрепить крестьян
к земле. Это произошло около 1590 г. В XVII в. и в пер-
вые десятилетия XVIII в. крестьяне уже оказались при-
крепленными к земле, но некоторые старые личные пра-
ва и права собственности сохранялись. Правда, в это
время землевладельцы уже начинают продавать и за-
кладывать крестьян без земли и переводить их в дворо-
вые. Таким образом, крестьяне оказались уже недале-
кими «от того, чтобы сравняться с рабами». Но целиком
их слияние с полными холопами, составлявшими част-
ную собственность своих господ, осуществил Петр I.
Положив холопов в подушный оклад, Петр, по мнению
Беляева, хотел поднять их до уровня крестьян. На деле
же крестьяне опустились до уровня холопов 26
Под воздействием славянофильских идей были рас-
ширены работы по собиранию русских народных сказок,
25 Беляев И. Д. Рассказы из русской истории. Кн. 1—4. М.,
1861 — 1872; Кн. 2: История Новгорода Великого; Кн. 3: История горо-
да Пскова.
26 Беляев И. Д. Крестьяне на Руси. М., 1903. С. 69—73, 86—
95, 233—234, 239, 305.
396
загадок, пословиц, речений, народных обрядов и верова-
ний. Большую работу по собиранию* народных песен
и былин проделал славянофил П. В. Киреевский 27 28,
связанный с другими фольклористами.
Необходимо также помнить, что славянофилы ока-
зались первыми, кто открыл для науки и общественной
мысли русскую мирскую общину. Конечно, их отцам
и дедам, как и другим помещикам XVIII — первой поло-
вины XIX в., были хорошо известны общинные порядки
в деревне. Более того, они использовали их для органи-
зации управления своими имениями и эксплуатации
крестьян. Но в качестве краеугольного камня прошлого
и будущего России проблема общины была впервые
выдвинута не кем иным, как славянофилами. Их соб-
ственные мысли об общинных отношениях оказались
далекими от действительности, но они дали толчок к ин-
тенсивному изучению сельской общины. И уже в 1856—
1860 гг. вышло 99, а в 1860—1880 гг.— 546 работ, по-
священных этой теме °
Лекция 22
С. М. СОЛОВЬЕВ И К. Д. КАВЕЛИН
Сергей Михайлович Соловьев — выдающийся исто-
рик-профессионал 1840—70-х годов. В истории нашей
науки и литературы, заметил В. О. Ключевский, было
немного жизней, столь же обильных фактами и собы-
тиями, как жизнь Соловьева. При этом речь шла о та-
27 Песни, собранные П. В. Киреевским. Вып. 1 — 10. 1860—
1874. Новая серия. Вып. 1—2. М., 1911 —1929 (П. В. Киреевский —
брат Ивана Киреевского).
28 Александров В. А. Сельская община в России (XVII —
начало XIX в.). М., 1976. С. 3.— Конечно, такой интерес к общине не
следует объяснять только распространением славянофильских идей.
Главную роль, безусловно, сыграла политическая обстановка в сере-
дине XIX в.: актуален был вопрос о судьбе общины после реформы,
активно обсуждался выдвинутый А. И. Герценом тезис об общине как
зародыше социализма и т. д.
397
ких фактах, как книги, и таких событиях, как идеи.
А ведь именно идеи и книги составляют основное содер-
жание жизни ученых и писателей.
С. М. Соловьев (1820—1879) —сын священника.
Уже к тринадцати годам он 13 раз прочитал «Историю»
Карамзина и сохранил глубокий интерес к отечествен-
ной Истории на всю жизнь. С детства он был религиозен
до суеверности и в своих «Записках» рассказал, что
ничего не начинал без молитвы. «Не готов к отврати-
тельному математическому уроку, не приготовился из
некоторых частей науки к экзамену, помолюсь, крепко
верую, что этого у меня не спросят,— и действительно
не спрашивали» 1
Закончив гимназию, Соловьев поступил в Москов-
ский университет, где наряду с историей изучал фило-
софию, и прежде всего Гегеля. По окончании универ-
ситета будущий историк получил должность домашне-
го учителя в семье графа Строганова и вместе с ней
выезжал за границу. Это дало Сергею Михайловичу
возможность послушать в Берлине лекции Ранке,
а в Париже — Гизо и Мишле. Слушал он и Шлоссера
и познакомился, таким образом, с наиболее крупными
историками Западной Европы.
В 1845 г. Соловьев защитил магистерскую диссер-
тацию «Об отношении Новгорода к великим князьям»
и в 1847 г. докторскую диссертацию «Историяютноше-
ний между русскими князьями Рюрикова дома». В это
же время он становится профессором Московского уни-
верситета, сменив М. П. Погодина. В 1848 г. Соловьев
приступил к труду, ставшему главным делом всей его
жизни,— «Истории России с древнейших времен» —
и выпустил первый том в 1851 г. Работа над «Историей
России» велась регулярно, систематически; в течение
долгого времени выходило по тому этого труда ежегод-
но. Всего вышло 29 томов. Сам Соловьев считал такую
спешную работу необходимой, так как нужно было дока-
зать, что Московский университет не потерял от того,
что кафедру занял молодой Соловьев вместо Погодина.
Кроме того, писал Соловьев, у меня рождались дети,
и профессорского жалования было мало.
Не ограничиваясь написанием этого фундаменталь-
1 Соловьев С. М. Записки. Б/г., б/м. С. 35.
398
ного труда, Сергей Михайлович опубликовал ряд дру-
гих исследований по русской истории и историографии.
Долгие годы Соловьев преподавал в университете, *
а одно время был деканом историко-филологического
факультета и ректором. В 1870 г. Соловьев стал также
директором Оружейной палаты; в конце жизни он занял
пост председателя Московского общества истории и
древностей российских. В 1872 г. его избрали действи-
тельным членом Академии наук. Достичь больших успе-
хов в науке при такой огромной нагрузке можно было,
лишь подвергнув себя очень строгой дисциплине 2
Рабочий день Сергея Михайловича обычно был та-
ким: вставал в 6 часов утра и принимался сразу за ра-
боту, в 9 часов пил чай, в 10 часов направлялся в уни-
верситет или в архив, возвращался домой в четвертом
часу, обедал, иногда отдыхал, читал легкую литературу,
преимущественно описание путешествий, или недолго
спал, затем снова работал до 11 часов вечера, отводя
на сон семь часов 3 И так изо дня в день, из года в год.
По политическим убеждениям Соловьев был умерен-
ным либералом. «Записки» дают возможность ознако-
миться с его отношением к николаевской реакции. Ми-
нистр провещения граф Уваров, по словам Соловьева,—
«слуга, получивший порядочный манеры в доме поря-
дочного барина (Александра 1-го), но оставшийся
в сердце слугою»; выдвинув свою известную триаду
«самодержавие, православие, народность», он рам
писал преимущественно по-французски и по-немецки.
Достойным представителем министерства являлся и то-
варищ министра просвещения Ширинский-Шихматов:
«Много терпела древняя Россия, Московское государ-
ство, от нашествия татар, предводимых его предками —
князьями Ширинскими, самыми свирепыми из степных
наездников; но память об их губительных опустошен-
ниях исчезла; а вот во второй половине XIX века новый
Тамерлан наслал степного витязя, достойного потомка
Ширинских князей, на русское просвещение. Об общем
взгляде Соловьева на порядки времен Николая I мож-
но судить по такому высказыванию: „Мог ли... завестись
2 Ил л ер и цк и й В. Е. Сергей Михайлович Соловьев. М.,
1980. С. 40.
3 Там же. С. 42.
399
гений в русской гимназии в сороковых годах XIX века?
И горе было бы ему, если б он завелся! Было в России
просторное для гения время в XVIII и в первой четвер-
ти XIX века, но это золотое время прошло, и когда оно
возвратится"?» 4
Противопоставление золотого времени Екатерины II
и «дней Александровых прекрасного начала» николаев-
ской реакции характеризует либерализм Соловьева,
который был сторонником постепенных реформ и реши-
тельным противником революции. Соловьев удивлялся
по поводу того, что в николаевское время его считали
либералом, а впоследствии консерватором. Но ничего
удивительного в этом нет. При Николае I он действи-
тельно возмущался прежде всего реакционной полити-
кой правительства, а в период первой революционной
ситуации и реформы 1861 г. его гнев был прежде всего
направлен против революционной демократии.
Профессор Московского и Петербургского универси-
тетов Константин Дмитриевич Кавелин (1818—1885),
в отличие от Соловьева, был дворянином. Но политиче-
ские его убеждения развивались в том же направлении.
К. Д. Кавелин получил домашнее образование, причем
его учителем оказался В. Г Белинский. Кавелин вспо-
минал, что беседы с «неистовым Виссарионом» оставили
глубокий след в его сознании. Мы не знаем, привил ли
учитель ученику интерес к философии, но когда Каве-
лин учился в Московском университете, он внимательно
изучал Гегеля.
Белинский поддерживал связь с Кавелиным до кон-
ца своей жизни. При подготовке обзоров русской лите-
ратуры за 1846 и 1847 гг. он поручал разбор выходив-
ших в эти годы исторических работ Кавелину. Сотруд-
ничество во многом, видимо, объяснялось тем, что в это
время Кавелин выдвинул концепцию русского историче-
ского процесса, последним этапом которого он провоз-
гласил идею личности. Развитие личности, по Кавелину,
началось со времен Петра и продолжалось затем
и в XVIII , и в XIX вв. Оно заключалось в росте личной
инициативы, экономической и политической деятель-
ности личности, а в перспективе — в освобождении от
4 Записки Сергея Михайловича Соловьева. С. 33—34, 58,
128.
400
крепостнического, полицейского и цензурного гнета.
В середине 1850-х годов Кавелин работал над
«Запиской об освобождении крестьян» и летом 1855 г.
окончательно ее отредактировал. В этой работе говори-
лось о необходимости срочной ликвидации крепостного
права. Кавелин настаивал на обязательном освобожде-
нии крестьян с землей за выкуп, причем выкупу, по его
мнению, подлежали не только земельные наделы кре-
стьян, но и их личность 5 Проявляя такую заботу о дво-
рянах, Кавелин возмущался теми из них, кто препят-
ствует реформе. Он составил во второй половине 1850-х
годов целую программу «того, что бы у нас должно бы-
ло быть иначе». Программа эта касалась, по его словам,
и центрального, и местного управления, и судов, и уча-
стия выборных в делах управления. В то же время Ка-
велин писал: «Я верю в совершенную необходимость
абсолютизма для теперешней России, но он должен
быть прогрессивный и просвещенный» 6
Для характеристики политических взглядов
К. Д. Кавелина характерно написанное совместно
с Б. Н. Чичериным в 1856 г. послание к Герцену: «Мы
готовы столпиться около всякого сколько-нибудь либе-
рального правительства и поддерживать его всеми си-
лами, ибо твердо убеждены, что только через прави-
тельство, у нас можно действовать и достигнуть каких-
нибудь результатов... К нам революционные теории не
только не приложимы: они противны всем нашим убеж-
дениям и возмущают в нас нравственное чувство» 7
Через два года Кавелин пишет несколько «полевев-
шему» после поражения в войне Погодину, что полити-
ческих разногласий (между либералами и деятелями
типа Погодина) можно избежать. Лейтмотив письма —
стремление к сплочению вокруг правительства и выра-
жение надежды на то, что народ будет спокоен в это
«страшное время» и реформа пройдет гладко. Правда,
Кавелин считал, что дворянство гнусно, бессовестно
и глупо, но при этом имел в виду тех дворян и их пред-
5 Захарова/!. Г Самодержавие и отмена крепостного права
в России 1856—1861. М., 1984. С. 33.
6 Там же. С. 34.
7 Об этом письме Кавелина и Чичерина Герцену см.: П о р о х И. В.
Полемика Герцена с Чичериным и отклик на нее «Современника*//
Историографический сборник. № 2. Саратов, 1965. С. 45 и сл.
401
ставителей в правительстве, которые старались обкор-
нать или вовсе не допустить даже ту реформу, которая
разрабатывалась правительством 8
Стараясь сблизиться с Погодиным, Кавелин в то же
время испытывал всевозрастающий гнев против рево-
люционеров. В 1862 г. он писал Герцену (с которым
прежде находился в дружеских отношениях): «Револю-
ционная партия считает пригодными все средства, что-
бы ниспровергнуть правительство, а правительство за-
щищается всеми средствами... Я хотел бы, чтобы ты был
на месте правительства, и посмотрел бы я тогда, как
стал бы ты поступать против партий, которые и тайно
и открыто работают против тебя. Я люблю Чернышев-
ского... но такого brouillon (задиру...), „такого бес-
тактного, самоуверенного человека я еще никогда не
видал“». Арест Чернышевского Кавелин, по существу,
оправдал. И тогда Герцен написал свои уничтожающие
слова о Кавелине: «А тут жалкие люди, люди-трава,
люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту
шайку разбойников и негодяев, которая управляет
нами».
При всех различиях политических позиций Кавелина
в 1840-е и в 1860-е годы это были различия в рамках ли-
берализма. Типичным для русского либерализма оста-
валось отношение к народным массам. Об этом сви-
детельствует такое, например, высказывание Кавелина:
«Россия — мужицкое царство... Народный массы у нас
не сформировались еще, не осели: оне в периоде форми-
рования. Это какая-то этнографическая протоплазма,
калужское тесто» 9 Однако состояние народной массы
должно измениться; по мере утверждения идеи личности
они будут превращаться в движущую силу, но это дело
буду-цего. Пока же движущей силой истории является
только государство. Такой подход к истории России
дает основания считать Кавелина представителем госу-
дарственной теории.
Государство, впрочем, не всегда являлось движущей
силой истории. Главной особенностью исторической
8 Ц а м ут а л и А. Н. Борьба течений в русской историографии
во второй половине XIX века. Л., 1977. С. 162.
9 Цит. по: К о р с а к о в А. Д. Константин Дмитриевич Каве-
лин//Вестник Европы. 1886. Т. V. Кн. 10. С. 745—746.
402
концепции, сформулированной в обстоятельной статье
Кавелина «Взгляд на юридический быт Древней Рос-
сии» (1847 г.) 10 11, в двух диссертациях Соловьева
и в первом томе его «Истории России» являлась мысль
об органическом вырастании государства из предше-
ствующих ему форм. В предисловии к «Истории России»
автор писал: «Не делить, не дробить Русскую Историю
на отдельные части, периоды, но соединять их, следить
преимущественно за связью явлений... объяснять каж-
дое явление из внутренних причин» 11 Соловьев не был
противником всякой периодизации истории России. Пе-
риодизация нужна, но членение на периоды не должно
закрывать внутренние связи между периодами, зако-
номерность, с которой один период переходит в другой.
Смысл исторического изучения заключается в том,
чтобы выявить эти внутренние закономерности.
Древней формой общественных отношений славян,
как и других европейских народов, по Соловьеву и Ка-
велину, был родовой строй. Но система родовых отно-
шений уже начала разрушаться к моменту призвания
варягов. В процессе разрастания род распадался на
семьи и начинал угасать. Соловьев отмечал, что разви-
тие торговли также содействовало распаду родовых
отношений, так как приводило к передвижению членов
одних родов на территории других. Колонизационные
процессы и подвижность дружинников особенно разру-
шительно действовали на древние роды.
Итак, естественное развитие родовых отношений де-
лало, по Соловьеву, необходимым их переход в более
высокие государственные отношения; Но этот переход,
был делом сложным и долгим. Приверженность славян
родовым связям препятствовала выделению из их среды
собственных князей, и они призвали их извне. Таким
образом закономерная эволюция преобразовала внут-
ренний строй и вызвала появление внешней норманской
силы.
Родовые отношения отнюдь не исчезли после ут-
верждения княжеской власти. В первой статье «Русской
10 См. об этой статье К. Д. Кавелина: Цамутали А. Н. Борь-
ба течений в русской историографии... С. 41—61.
11 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 1,
кн. 1. СПб., б/г. С. 1.
403
Правды» Ярослава подтверждается законность родовой
кровной мести. Род не раз упоминается и в древней
летописи. Но это не все. Пришлые норманны, ставшие
представителями зачаточной государственной власти,
сами усвоили основы родовых связей, которые насквозь
пронизали междукняжеские отношения и порядок на-
следования княжеских столов в Киевской Руси. Истори-
ков до Соловьева удивляло то, что характерный для
семейного права переход наследства от отца к сыну
не действовал в роду Рюриковичей и часто заменялся
переходом наследства от брата к брату и от дяди к пле-
мяннику. Соловьев объяснил подобное наследование
господством родового права, выражавшегося в том, что
вся Русская земля принадлежала всему роду Рюрико-
вичей. Городовые области были как бы ранжированы
по своему значению: 1 — Киев, 2 — Чернигов, 3 — Пе-
реяславль и т. д. Старший в роду занимал киевский
стол, следующий — черниговский, третий — переяслав-
ский. Когда умирал киевский князь, его преемником
становился князь черниговский, а переяславский князь
перебирался в Чернигов. Так рисовалась Соловьеву
система наследования в древней княжеской Руси,
которую он назвал «лествичным» (от древнерусск. лест-
вица — лестница) восхождением: члены княжеского
рода — братья, а вслед за ними племянники со ступень-
ки на ступеньку пробирались к Киевскому столу. Итак
в условиях, когда разрастание родов, торговля, дру-
жинный быт и колонизация постепенно подтачивали
систему родовых отношений, верхушечная организация
управления утвердилась как родовая организация.
А поскольку для Соловьева и Кавелина именно орга-
низация управления определяла общественный строй,
Киевская Русь оказалась обществом, основанным на
родовом строе, хотя элементы государственных отноше-
ний там присутствовали.
Характерные черты соловьевской родовой теории
особенно рельефно выступают при сравнении с другими
теориями его времени. Как мы видели, Эверс до Соловь-
ева говорил о родовом строе в Древней Руси. Но, по
Эверсу, развитие шло от семьи к роду. Соловьев же ви-
дел первичность рода и родового владения и права по
сравнению с семьей и семейным правом. У него семейное
право утверждалось в результате разрастания и распа-
404
дения рода, тогда как у Эверса родовое право возни-
кало в результате разрастания семьи. Этнографиче-
ские исследования показали большую глубину и обосно-
ванность соловьевской концепции.
Славянофилы вообще отрицали существование ро-
дового строя в Древней Руси. К. Аксаков полагал, что
родовые отношения были характерны для Запада, а се-
мейно-общинные — для Древней Руси. И хотя славяно-
фил Аксаков был прав когда говорил, что «Русская
Правда» и древняя летопись скорее свидетельствуют
о наличии в Киевской Руси не рода, а большой семьи,
он не мог опровергнуть факта существования у древ-
них славян родового строя и фундаментального вывода
Соловьева об общности истории Древней Руси и Запада,
в начальном периоде которых господствовал именно
родовой строй.
Еще Н. А. Полевой настаивал на необходимости
раскрывать закономерность русской истории. Но когда
дело доходило до законов перехода одной стадии разви-
тия в другую, на сцену у него обычно всплывали факто-
ры внешнего воздействия: призвание норманнов или та-
тарское завоевание. И у М. П. Погодина периодизация
была основана на приходе норманнов, монгольском за-
воевании и петровских заимствованиях. При таком под-
ходе к делу ни Погодин, ни Полевой не могли прибли
зиться к пониманию органической, определявшейся
внутренним развитием закономерности. И в этом смысле
Соловьев и Кавелин сделали новые шаги в историо-
графии.
Как же протекал органичный процесс перерастания
родовых отношений в государственные? Чтобы ответить
на этот вопрос, Соловьев обращается к отношениям
между княжеской властью и землей, между самими кня-
зьями и порядку наследования княжеской власти. По-
степенно княжеский род Рюриковичей, который в Киев-
ской Руси совместно владел Русской землей, разра-
стается и дробится на семьи, каждая из которых владеет
частью Русской земли. Заметным этапом такого хода
событий является XII в. До Андрея Боголюбского все
князья стремились добраться до Киевского стола, обла-
дание которым было сопряжено со старейшинством
в княжеском роду. А Андрей Боголюбский не восполь-
зовался возможностью перехода из своего северо-
405
восточного княжения в Киев и остался сидеть во Вла-
димире.
При Иване Даниловиче Калите происходит новый
порядок княжеского наследования. Составляя духов-
ные грамоты-завещания, Калита дробит свое Москов-
ское княжество между сыновьями, причем не предусмат-
ривается их передвижение из одной части удела в дру-
гую после смерти старшего брата. Уделы Московского
княжества становятся наследственным владением Ка-
литы, и его наследники передают их своим сыновьям.
Здесь уже действует не родовое, а семейное право, при-
чем каждый удельный князь выступает в качестве соб-
ственника и одновременно государя в унаследованном
уделе.
Но система уделов еще не ознаменовала, по Со-
ловьеву, полной победы государственных отношений.
Для их окончательного утверждения необходимо было
ликвидировать право удельных князей на управление
своими землями. Со времен Ивана III размеры и число
уделов все более сокращаются, а земли, подвластные
непосредственно великому князю, расширяются. В пе-
риод же между царствованием Ивана IV и Петра Вели-
кого потомки бывших удельных князей становятся обык-
новенными землевладельцами, лишенными правитель-
ственных функций в своих имениях. Они выступают
в качестве подданных одного государя — царя и вели-
кого князя всей России. В качестве суверена здесь вы-
ступает не княжеский род и не удельные владельцы,
а государь, который передает свой престол одному на-
следнику, не дробя государство между детьми и не деля
его со своими сородичами. В это время и утверждается
окончательно государственное начало и полностью
уничтожается начало родовое.
В соловьевское представление об органическом и за-
кономерном переходе от рода к государству Кавелин
вносит существенную поправку. Ему представлялось,
что родовой строй не непосредственно перешел в госу-
дарственный. Между ними лежал длительный переход-
ный период господства семейных, вотчинных отноше-
ний. Соловьев останавливался на этих отношениях,
но не выдвинул их в качестве стадии исторического
развития. Родовой быт, как писал Кавелин в рецензии
на докторскую диссертацию Соловьева, «после XIII ве-
406
ка начал переходить в гражданский, а не государствен-
ный, как думает г. Соловьев» 12 В политической сфере
семья одержала верх над родом. В удельной Руси ут-
верждается княжеская власть, которая на отцовском
вотчинном праве переходит к членам семьи — детям,
а не к членам рода — боковым родичам. «Иоанн Калита
был в полном смысле князь-вотчинник и смотрел на свои
владения как на собственность» 13
Постепенно «на сцену действия выступает личность.
Она непроизвольно выходит из кровного союза, ставит
себя выше семьи: она отрицает их во имя идеи, а эта
идея — государство» 14 Кавелин заменяет соловьев-
скую схему развития Руси от рода к государству более
сложной: 1) Род и община (общее владение) *5;
2) Семья и вотчина (частное владение) ; 3) Государ-
ство и зачатки личности; 4) Петровская реформа и на-
чало личности.
Считая, что путь от рода к государству проходила
как Россия, так и западные страны, Соловьев и Кавелин
отмечали особенности русского исторического процесса.
Кавелин различал феодальные отношения Запада
и удельные отношения на Руси, он уверял, что, в отличие
от Запада, в России не было сословий и аристократии.
Эти различия оказались мнимыми, в чем можно было
убедиться на основании достижений науки и политиче-
ской мысли уже во времена Кавелина. Но автор статьи
«Взгляд на юридический быт Древней России» обращал
внимание и на действительные различия истории Рос-
сии и Запада. «В России, в исходе XVI в.,— пиёал он,—
сельские жители прикрепляются к земле; в Европе не
было такого явления» 16
Кавелин утверждал, что германские племена рано
развили начала личности, тогда как у древних славян-
ских племен таких начал не существовало; они едва
12 Кавелин К. [Рецензия] //Современник. 1847 Т. IV. С. 53.—
Рец. на кн.: Соловьев С. История отношений между русскими
князьями Рюрикова дома. М., 1847.
13 К а в е л и н КД. Собр. соч.: В 4 т. СПб., 1897—1900. Т. 1.
Стб. 42.
14 Там же. Стб. 45.
15 Кавелин отводил общинно-вечевым порядкам небольшую роль
в истории Древней Руси.
16 К а в е л и н К Д. Собр. соч. Т. 1. Стб. 6—7.
407
стали вырабатываться в результате закономерного раз-
вития Древней Руси, а со времен Петра Великого —
приобретать все большее значение.
До середины 1840-х годов Кавелин был близок
к славянофилам. Но и после разрыва с ними он продол-
жал думать, что в Западной Европе сначала не суще-
ствовало общинного быта, а на Руси — существовал.
Как мы знаем, славянофилы противопоставляли общин-
ные отношения родовым. У Кавелина же они совмеща-
лись, хотя и не ясно, каким образом.
Судьбы русской общины Кавелин после разрыва со
славянофилами представлял себе вовсе не по-славяно-
фильски. Общинный быт в новой России падает, тогда
как на Западе он создается (очевидно, имеются в виду
возникающие в новое время общественные связи). Та-
ким образом, по Кавелину, как эволюция личности, так
и эволюция общины приводят к сближению обществен-
ного строя России и Запада. А впереди Кавелину рисо-
вались на родине порядки, которые будут схожи с бур-
жуазно-либеральными порядками Запада. «Несмотря
на многообразие путей,— писал автор „Взгляда на юри-
дический быт Древней России",— все народы стремятся
к одному идеалу» 17
Итак, Кавелин находил отличия истории России и
Запада в различной эволюции заложенных в них общих
идей и «начал» (личности, общины). Соловьев же
усматривал эти отличия в конкретных условиях реаль-
ной жизни. Он констатировал, что в Восточной Европе
население было более редким, земледелие — основным
занятием почти всех жителей; торговля и промышлен-
ность развивались медленнее, чем на Западе, а глав-
ное — особенно остро стояла задача обороны страны.
Не ч>граничиваясь выяснением особенностей историче-
ского развития России, Соловьев стремится определить
причины этих особенностей и находит их в географиче-
ской среде обитания русского народа. Каменный и го-
ристый Запад он противопоставляет деревянной и рав-
нинной Руси. На Западе из камня строятся прочные
феодальные замки и городские укрепления. На Руси —
непрочные деревянные укрепления и городские часто-
17 Там же.
408
колы, которые не привязывают к месту, не создают
прочной оседлости. Природа для Западной Европы,
ее народов была матерью, а для Восточной Европы
и народов, которым суждено здесь жить,— мачехой.
Отсюда слабость, «жидкое» состояние, в котором долго
остается народная масса, отсюда и особая роль госу-
дарства в организации общественных сил.
Но этого мало, продолжает Соловьев, огромная
Восточно-Европейская равнина географически подраз-
деляется на две зоны, две полосы — лесную и степную.
Лесная полоса больше способствовала оседлости и зем-
ледельческим занятиям, степи — движению кочевых
народов. По русским степям проходили непрестанные
потоки кочевников из Азии. Шли гунны, авары, пече-
неги, половцы и затем татары. Лесная Русь должна
была оборонять себя от этих степных волн, и ее историю
Соловьев характеризует как борьбу леса со степью.
Оттесненный на север стремительным движением азиат-
ских племен русский народ, собравшись с силами, пере-
ходит в наступление. И, таким образом, история Рос-
сии, которая вначале была обороной леса от степи,
перешла в обратное движение: наступление леса на
степь.
В другом месте Соловьев трактует особенности геог-
рафического положения России в сравнении с Западной
Европой. При благоприятных географических и иных
обстоятельствах государство постепенно теряет земле-
дельческий характер, начинается торговое и промыш-
ленное движение. Деньги, недвижимая собственность
начинают играть все большую роль. Город богатеет
и богатеет весь народ. Увеличивается численность
народонаселения. Так естественным образом подготав-
ливается переход от крепостного труда к вольнонаем-
ному. В этих условиях государство имеет возможности
приобрести больше денежных средств, что приводит
к коренным изменениям военного строя. Приобретя
достаточные денежные средства, западные государства
заводят наемные армии.
А в России бедное земледельческое государство,
с мало развитыми городами, слабо развитой промыш-
ленностью и торговлей; громадное государство с ред-
ким земледельческим народонаселением, которое по-
стоянно должно было вести тяжелую борьбу с соседями.
409
I как обычно в земледельческих государствах, воору-
женное сословие, войско кормится за счет невооружен-
ого сословия — народа. Идет борьба за рабочие руки,
огатые светские вотчинники и монастыри перемани-
ают к себе крестьян от мелких помещиков. Многие
омещики остаются без крестьян, а без них они не мо-
/т снарядить себя на военную службу. Выход из этого
оложения был один — закрепощение крестьян. При-
репление крестьян — это «вопль отчаяния», испущен-
ый государством, находившемся в безвыходном эко-
омическом положении.
Задачи обороны заставили, по Соловьеву, закрепо-
гить не только крестьянство. Из борьбы леса со степью
ыведена теория закрепощения всех сословий государ-
твом. Чтобы обороняться от кочевников, необходимо
ыло войско; и правительство издает закон, гласящий,
то каждый землевладелец, за которым числится сто
есятин земли, обязан являться на службу «конный
оружный», а если у него больше земли, он должен
каждых дополнительных ста десятин выставлять еще
о одному «конному и оружному» воину. Закон об обя-
ательной военной службе помещиков (а при Иване
розном этот закон был распространен и на вотчинни-
ов) Соловьев оценивает как закрепощение дворянства,
чтобы собрать хоть какое-то количество денежных
редств, необходимых для военных целей, особенно
осле того, как появилась артиллерия, правительство
рикрепило к тяглу и посадское население.
Критикуя теорию всеобщего закрепощения сословий
усским государством, М. Н. Покровский ставит вопрос:
огда нужно было обороняться от степи? Печенеги на-
али на Русь впервые в 1054 г., а половцы — в 1068 г.
аким образом, о борьбе с кочевниками приходится го-
орить, начиная со второй половины XI в. А к 1480 г.
тносится окончательное освобождение от монгольского
га. Когда же произошло закрепощение сословий в це-
ях обороны? Указ об обязательной военной службе
емлевладельцев относится к 50-м годам XVI в., а за-
репощение крестьян — к концу XVI в. Итак, задача
бороны действовала так, как действует малярийная
ацилла: болезнь наступает через две недели после
оражения организма. И у Соловьева получалось так,
то обороняться надо было в XI—XV вв. и для этого
10
закрепостили сословия в XVI в. 18 Следовательно, сво-
дить объяснение крестьянского закрепощения к задачам
обороны невозможно. Дворяне же вообще были не кре-
постными, а крепостниками. М. Н. Покровский не огра-
ничился критикой теории закрепощения всех сословий,
он утверждал, что оборона вообще не играла в истории
России значительной роли. Но это не совсем так, по-
скольку в деле создания и укрепления централизован-
ного государства задачи обороны, конечно, играли
не исключительную, но важную роль.
С оценкой обороны как решающего и определяю-
щего фактора русской истории связана и соловьевская
оценка народных движений и крестьянских войн, кото-
рые он характеризовал только как казацкие возмуще-
ния. Он отмечал, что появились люди, которые с сочув-
ствием говорят о казачестве, о подвигах казаков, вы-
ступавших против угнетения народных масс. Соловьев
не называет поименно этих людей, но не может быть
сомнения в том, что он имел в виду революционных
демократов. Автор «Истории России» пишет, что он со-
чувствует не тем, кто поднимал восстания, кто уходил,
«чтоб гулять и жить на чужой счет», а тем, кто оста-
вался, тем, «которые своим честным гражданским тру-
дом созидали, охраняли и спасали», кто создал «креп-
кую народность и крепкое государство» 19 При такой
оценке народной борьбы с эксплуататорами и их госу-
дарством сочувствие Соловьева было на стороне госу-
дарства. И это относилось не только к восстаниям
Разина и Пугачева, но и к крестьянским выступлениям,
происходившим при жизни историка.
Мы уже видели, что переход от рода к государству
окончательно завершается, по Соловьеву, в период меж-
ду царствованием Ивана IV и Петра Великого. Но ор-
ганическое закономерное развитие страны на этом не за-
канчивается. Петровские преобразования не представля-
лись Соловьеву (и Кавелину) отказом от естественного
развития страны, переходом на чуждые этому развитию
основания жизни или результатом чисто внешнего вли-
18 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба клас-
сов. Вып. I. М.; Л., 1933. С. 68—70.
19 С о л о в ь е в С. М. Публичные чтения о Петре Великом. М.,
1984. С. 26—28.
411
яния. Какие же внутренние закономерности определяли
реформы Петра, если основное закономерное развитие
от рода к государству уже завершилось? В поисках от-
вета на этот вопрос Соловьев обратился к историкам
и философам догегелевой эпохи.
И в первой трети XIX в., и в более ранние времена
широко бытовало мнение, что не только человеческий
индивид, но и все живое подчинено закону роста и пе-
рехода из одного возрастного состояния в другое. И на-
роды, как и отдельные люди, и все живое, по мере своего
развития и роста проходят эти состояния 20 Мы видели,
что из подобного распространения на человеческое об-
щество законов развития и роста человеческого инди-
видуума «скептики» выводили свои взгляды на древне-
русское государство как на детство народа. М. Т. Каче-
новский утверждал, что при детском состоянии невоз-
можно было существование международной торговли,
городов, славных походов на Византию и возникновение
законодательства, подобного «Русской Правде». Со-
ловьев не ставил под сомнение сведения источников
о Киевской Руси и расходился в этом отношении со
«скептиками». У него перенесение законов развития
отдельного человека на человеческое общество привело
к иным и притом оригинальным выводам.
В жизни всех народов, писал Соловьев в 1860-е годы
(в «Истории России») и повторил в лекциях о Петре
Великом в начале 1870-х годов, переход от юности,
когда народ живет преимущественно под влиянием чув-
ства, когда он обуреваем сильными страстями, сильным
движением, «зиждительностью» и творчеством полити-
ческим,— к зрелости, когда народ, как и отдельно че-
ловек, мужает и господствующие в нем до сих пор чув-
ства уступают мало-помалу свое господство мысли со-
мнению, стремлению, проверить то, во что прежде вери-
лось. Тут-то и возникает вопрос, разумно или неразумно су-
ществующее. Тут-то человек и обращается к опыту других
людей, уже не полагаясь на одного себя. И это касается не
только отдельного человека, но и целых народов. Народы
Западной Европы к XVI в. достигли этого переломного
возраста и начали проверять себя опытом, знаниями
20 См. с. 369 настоящей книги.
412
и достижениями античного мира. У них наступает пе-
риод заимствований у древних греков и у древних рим-
лян21. В России же переход от возраста чувств к воз-
расту мысли происходил несколько позже — к началу
XVIII в. И подобно тому, как народы Западной Европы
в XV—XVI вв. обратились к опыту античности, Рос-
сия в начале XVIII в. при Петре обратилась к опыту
Западной Европы. То, что в России этот переход произо-
шел позже, чем на Западе, вовсе не означает, что можно
применить к русской истории термин «отсталость». По
мнению Соловьева, термин «отставание», «отсталость»,
очень удобный при обсуждении спортивных соревнова-
ний, к истории мало применим. Речь идет не о том, что
одни страны были отсталые, а другие передовые,
а о том, что одни в силу определенных природных
и иных условий попали в менее благоприятные
для развития условия, а другие — в более благоприят-
ные. России нужно было обороняться от степи, поэтому
переход к зрелому возрасту несколько задержался, что
отнюдь не означает отставания.
Какова же роль Петра Великого в развитии России?
Необходимость перехода из возраста чувств в возраст
мысли осознавалась уже в XVII в. И этот переход
в XVII в. начался. «Народ поднялся и собрался в до-
рогу,— писал Соловьев в „Публичных чтениях о Петре
Великом",— но кого-то ждали; ждали вождя; — вождь
явился» 22. У Соловьева Петр утрачивает свое сверхъ-
естественное значение, а его деятельность теряет ха-
рактер случайности и произвола, он — выразитель свое-
го времени. И то, что Петр сделал, имеет потому вели-
кое значение, что удовлетворяет истинные потребности
народа. В отличие от славянофилов Соловьев говорит,
что петровские преобразования были закономерны и ор-
ганичны и вытекали из перехода возраста чувств в воз-
раст мысли. Взгляд на петровские реформы не про-
тиворечит общим представлениям Соловьева и Каве-
лина об органическом развитии исторического про-
цесса.
21 Соловьев С. М. Публичные чтения о Петре Великом.
С. 14—17
22 Там же. С. 38.
413
Соловьевская теория перехода от рода к государ-
ству, его концепция перерастания возраста чувств
в возраст мысли и его взгляд на закрепощение сословий
государством давно привлекали к себе внимание исто-
риков исторической науки. Но главное значение Соловь-
ева в истории исторической науки все же не в этих теори-
ях. Его значение прежде всего заключается в том, что
он поднял на значительно более высокую ступень исто-
риографию политической истории России.
Следует отметить, что по сравнению с «Историей
Государства Российского» Карамзина Соловьеву уда-
лось довести свою «Историю России» до конца XVIII в.,
тогда как Карамзин дошел только до начала XVII в.
Пять томов соловьевского труда посвящены истории
Руси до Ивана IV, три тома — царствованию Ивана
Грозного и Смуте, а двадцать один том — XVII и
XVIII вв., т. е. периоду, где Соловьев выступал как
первопроходец. Даже в специальных монографиях были
рассмотрены лишь отдельные вопросы и периоды исто-
рии XVII—XVIII вв. Связной же истории, как и расска-
за о многих важнейших событиях этого периода, до Со-
ловьева не имелось вовсе.
Политическая деятельность правительств в новое
время значительно расширяется по сравнению со сред-
невековьем. Соответственно расширяется и тематика
исследований, освещающих историю XVII, и особенно
XVIII в. Наряду с вопросами престолонаследия, дина-
стическими конфликтами, со сбором дани, налогов и
других податей, правительства в средние века были
заняты обеспечением землевладельцев рентой и подав-
лением сопротивления крестьян. И если в XVII в. госу-
дарственная власть уделяла много внимания торговле,
промышленности и отчасти связи, то в XVIII в. внима-
ние уже было привлечено и к науке, искусству, лите-
ратуре, застройке и благоустройству городов, наконец,
к быту, внешнему виду обывателей и многим другим
вопросам материальной и культурной жизни. Все эти
вопросы находят отражение на страницах «Истории
России» Соловьева. Необходимо поэтому говорить не
только о расширении хронологических рамок, но и о зна-
чительном расширении тематики, занимавшей выдаю-
щегося русского ученого.
Важнейшей особенностью его научного творчества
414
было и расширение круга источников, и прежде всего
архивных источников, использованных в «Истории Рос-
сии». Огромное количество исторических источников
по XVI—XVIII вв. из хранилищ Московского архива
Министерства иностранных дел и Московского архива
Министерства юстиции оставалось неизвестным не
только читателям, но и исследователям. Конечно, исто-
рики, и в их числе Щербатов и Карамзин, использовали
архивохранилища, но количество привлеченных ими
рукописей не идет ни в какое сравнение с количеством
архивных источников, изученных и использованных
Соловьевым.
В архиве Соловьев работал, стоя у конторки, на про-
тяжении десятков лет. И «следы» его труда остались на
полу перед этой конторкой — здесь образовались две
ямки от каблуков.
Страницы; посвященные внешней политике, отли-
чаются той же обстоятельностью и широтой привлекае-
мых материалов, какая характерна для внутриполити-
ческих сюжетов. Так, в главе, где идет речь о диплома-
тической истории после Полтавской битвы, рассматри-
вается ход непосредственных переговоров со шведами
и переговоры с Англией,. Францией, Ганновером, Тур-
цией и другими державами, излагается содержание до-
несений послов и посланников, ход обсуждения вопро-
сов внешней политики в Сенате и других учреждениях.
При этом привлекаются не только русские, но и зару-
бежные источники.
М. М. Богословский отмечает, что явления, проис-
ходившие до Ивана IV включительно, которые у пред-
шественников Соловьева казались непонятными и скуч-
ными, становились под его пером полными смысла и ин-
тереса. Однако, по мнению Богословского, гармония та-
ланта исследователя и мыслителя слабеет, когда Со-
ловьев обращается к описанию XVIII в., причем при
изложении эпохи Петра это уже становится особенно
заметным. А «далее наступает полный диссонанс. Внеш-
ние события — войны, в особенности дипломатические
переговоры,— господствуют над внутренними, сырой
материал в слишком обширных, только механически
415
между собою сцепленных выписках подавляет обоб-
щающую мысль» 23
Нам представляется, что эта оценка не вполне спра-
ведлива. История Петра Великого одухотворена автор-
ской мыслью, и дело заключается не в игнорировании
теории, а в том, что теория «возрастов», которой следо-
вал в этот момент Соловьев, уже безнадежно устарела.
Связь же между явлениями, описываемыми автором,
обычно прослеживается им. Если, например, обратиться
к многим и разнообразным дипломатическим перего-
ворам России после Полтавы, то, говоря о них, Соловьев
раскрывает основные цели и задачи, которые ставили
перед собой державы, и, таким образом, картина между-
народного положения и расстановки сил в Восточной
и Центральной Европе выступает отчетливо. Сравни-
тельно слабее прослеживается связь между событиями
послепетровского времени. Тома 19—20 и следующие
в этом отношении действительно отличаются от пред-
шествующих и скорее предназначены для справок. Но
такого количества фактов, как в этих томах «Истории»
Соловьева, ранее ни у одного автора опубликовано
не было.
Стремясь к возможно более обстоятельному расска-
зу о событиях и государственных деятелях, Соловьев
должен был решить вопрос об их оценке с позиций
морали. Отличавшие его от предшественников принципы
можно проследить на отношении к личности Ивана IV.
Соловьев считал странным желание некоторых истори-
ков отнять у Грозного значение важного самостоятель-
ного деятеля в нашей истории, но не менее странно
выставлять его «героем в начале поприща и человеком
постыдно робким в конце»; и вовсе странно желание
оправдать Ивана. Соловьев считает недопустимым сме-
ш шие исторического объяснения явлений с нравствен-
ным их оправданием. Характер и способ действий
Ивана IV исторически объясняется борьбою старого
с новым. «Но события, происходившие в малолетстве
царя, во время его болезни и после, могут ли они быть
нравственно оправданы?»
Карамзин считал, что Иван низвергнул «благо
23 Богословский М. М. Историография, мемуаристика,
эпистолярия. М., 1987. С. 21.
416
счастья и славы» в «бездну ужасов тиранства». У Со-
ловьева мы не находим подобных восклицаний. Но фак-
ты, им приведенные, создают впечатление не менее силь-
ное, чем карамзинские оценки. У Соловьева факты,
выверенные и точные, говорят сами за себя. Это, в част-
ности, относится к рассказу о семи браках царя, о цер-
ковном соборе, разрешившем Грозному четвертый брак,
об одной из царских жен, которая была усажена в
колымагу и отправлена в ней на речное дно, о ре-
шении епископов взять на себя вину за аморальные
поступки царя и отмаливать их. Все эти и подобные
факты, приводимые один за другим и притом без про-
пусков и изъятий, вполне заменяют возмущенные реп-
лики Карамзина и убедительно свидетельствуют об
отношении историка к моральному облику Грозного.
Но они не согласуются с мыслью автора о прогрессив-
ной роли, которую сыграл Иван IV в становлении го-
сударственного начала и в борьбе с отживающим
удельным строем.
Стремление писать «без прикрас», достигнуть исти-
ны, «когда богу это угодно», как и желание заострить
внимание читателя на событиях политической истории,
и прежде всего завоеваний, было характерно для стар-
шего современника С. М. Соловьева — Л. Ранке. Преи-
мущественное исследование политической истории во
всех ее подробностях и деталях являлось типичным
и для других историков середины XIX в. в Европе. Со-
ловьев являлся одним из этих историков.
Как мы видели, Соловьев не мог быть объективным,
когда доходил до истории народных движений. Он
вообще не проявлял интереса к народным массам и пы-
тался даже обосновать такое отношение теоретически.
«История,— говорил он,— имеет дело только с тем, что
движется, видно, действует, заявляет о себе, и потому
для истории нет возможности иметь дело с массами».
Историка должны интересовать не массы, а правитель-
ство. Именно в нем народ олицетворяется. Понятно,
что политическая история идентифицируется у Соловье-
ва с деятельностью правительства. Он отдает прави-
тельствам не только свое сочувствие, но и свой труд.
И не случайно слушателям Соловьева в университете
бросалось в глаза, что он «читал с заметным талантом,
он излагал предмет с чиновничье-централизаторской
14 А. Л. Шапиро
417
точки зрения» 24 Находя в трудах Соловьева богатей-
ший материал по истории русского государства, пред-
ставители прогрессивной общественности испытывали
неудовлетворенность из-за его невнимания к народу.
Но то, что содержали «История России» и другие
сочинения Соловьева, сразу привлекло к себе внимание.
Количество рецензий на I том этого труда было очень
велико. С таким же интересом встречались и последую-
щие тома 25
Если мы откажемся от мысли об идентичности раз-
вития в живой природе и в обществе, если мы отбросим
теорию детства, юности и старости как необходимых
фаз в жизни общества, то основоположником обще-
ственного развития России, как и всякого другого обще-
ства, выступит С. М. Соловьев. Однако он не отстаивал
идею законообразности развития как результата его
внутреннего развития. Переход от рода к государству
был, по С. М. Соловьеву, обязательным для всех наро-
дов. Однако после оформления цивилизованного госу-
дарства дальнейшая фаза его развития становилась не-
обязательной. Сын историка Владимир Сергеевич Со-
ловьев писал по этому поводу: «Что современное чело-
вечество есть больной старик и что всемирная история
внутренне кончилась — это была любимая мысль моего
отца, и когда я, по молодости лет, ее оспаривал, говоря
о новых исторических силах, которые могут еще высту-
пить на всемирную сцену, то отец обыкновенно с жаром
подхватывал: „Да в этом-то и дело, говорят тебе: когда
умирал древний мир, было кому его сменить, было кому
продолжать делать историю: германцы, славяне"» 26
Влияние государственной школы на русскую истори-
ческую мысль оказалось значительным и долговремен-
ным. Дальнейшие шаги в разработке этой теории были
сделаны представителями следующего поколения отече-
ственных историков.
24 Цит. по: И л л е р и ц к и й В. Е. Сергей Михайлович Соловьев.
С. 39.
25 См.: Ц а/и у т а л и А. Н. Борьба течений в русской историо-
графии... С. 97—126.
26 Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 33—34.
418
Лекция 23
Б. Н. ЧИЧЕРИН И ОФОРМЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТЕОРИИ.
В. И. СЕРГЕЕВИЧ
Борис Николаевич Чичерин (1828—1904) был мо-
ложе К. Д. Кавелина на 10 лет и, будучи студентом,
слушал его лекции. А в 1850-е годы они уже соратники
на поприще политической борьбы и ученой деятель-
ности в области отечественной истории. Б. Н. Чичерин
был высокообразованным специалистом в области фи-
лософии и юриспруденции, истории и экономики, про-
фессором Московского университета, известным публи-
цистом. Являясь по происхождению и общественному
положению помещиком, Чичерин выступал как сторон-
ник буржуазных реформ западноевропейского образца.
В конце 1855 г., т. е. почти одновременно с выступ-
лением Кавелина за отмену крепостного права, Чиче-
рин написал статью «О крепостном состоянии» и опуб-
ликовал это антикрепостническое произведение в гер-
ценовских «Голосах из России». А в 1858 г. там же
была напечатана статья Чичерина «Современные за-
дачи русской жизни», где автор четко сформулировал
требования тогдашнего либерализма: 1) свобода со-
вести; 2) свобода от крепостного состояния; 3) свобода
общественного мнения; 4) свобода книгопечатания;
5) свобода преподавания; 6) публичность всех прави-
тельственных действий, и прежде всего бюджета;
7) публичность и гласность судопроизводства 1
Но и в этот, последовавший за поражением в Крым-
ской войне, период увлечения свободой Чичерин вместе
с Кавелиным писали Герцену, что «у нас можно дейст-
вовать только через правительство», а революционные
теории «противны всем нашим убеждениям» 1 2 Позднее,
в 1866 г., в предисловии к книге «О народном предста-
вительстве» Чичерин писал: «Не скрою, что я люблю
свободный учреждения; но я не считаю их приложи-
мыми всегда и везде, и предпочитаю честное самодер-
1 Г о л о с а из России: В 9 кн. Кн. IV. Лондон, 1858. С. 112—125.
2 См. с. 401 настоящей книги.
14*
419
жавие несостоятельному представительству». Вся ис-
тория России «доказывает яснее дня, что самодержа-
вие может вести народ громадными шагами на пути
гражданственности и просвещения». А для народного
представительства мы еще не созрели, и его прежде-
временное введение «может породить только смуту» 3
Проходит свыше 30 лет, и на склоне жизни Чичерин
продолжает считать, что для созыва представитель-
ного законодательного учреждения Россия не готова.
Правда, в 1900 г. он пишет, что «с развитием народной
жизни неограниченная монархия должна перейти в
ограниченную». Но «при настоящих условиях» о та-
ком переходе не может быть и речи. «Парламентское
правление требует политической опытности, образо-
вания, сложившихся партий. Всего этого у нас нет».
Чичерин предлагал «для завершения великих реформ,
проведенных Александром II», создать законосовеща-
тельный орган путем выбора от каждого губернского
земства по два-три человека для обсуждения законов
и бюджета. Это будет нижняя палата, а верхнюю сле-
дует преобразовать из уже существующего Государ-
ственного совета, очистив его от тех членов, которые
находятся там только по чину 4
Обо всем этом Чичерин писал в книге «Россия на-
кануне двадцатого столетия», опубликованной в Бер-
лине. Автор резко осуждал контрреформы, реакцион-
ную политику Александра III и Николая II. Вспоминая
афоризм Кавура «всякий болван может управлять с
осадным положением», Чичерин говорил о русских
правителях, оправдывающих это изречение: «,..в их
требованиях усиленных полномочий заключается со-
знание своей глупости» 5
Свою критику Чичерин направлял не только против
царского правительства, но и против революционных
демократов и социалистов. «Социализм,— заявлял
он,— есть бессмысленное отрицание всего существую-
щего общественного строя во имя фантастического
3 Чичерин Б. Н. О народном представительстве. М., 1866.
С. X, VIII, 382.
4 Чичерин Б. Н. Россия накануне двадцатого столетия. Бер-
лин, 1900. С. 171.
5 Там же. С. 80.
420
будущего». С неприкрытой ненавистью он пишет о
Чернышевском и Добролюбове и их журналистской
деятельности, которая «отравила и доселе отравляет
значительную часть русского юношества»6 В пере-
ходе правительства от реформ 1860 — 70-х годов к
контрреформам и реакции 1880-х годов Чичерин обви-
нял именно революционеров. «Благодаря социалисти-
ческой пропаганде,— писал он,— русское общество
лишилось плодов великих преобразований Алексан-
дра II. Именно эта пропаганда вызвала реакцию» 7
По своим философским убеждениям Б. Н. Чичерин
был последователем Гегеля. Нельзя не признать мет-
кой написанную на него эпиграмму:
В тарантасе, в телеге ли
Еду летом из Брянска я,
Все о нем, все о Гегеле
Моя дума дворянская.
Особенно близка Чичерину была гегелева система
с ее тезисом о государстве как высшей ступени общест-
венного развития. В трактовке древнейшего этапа об-
щественного развития России Чичерин отошел от Со-
ловьева, который вел борьбу со славянофилами по
вопросу о том, лежал ли в основе древнего быта рус-
ского народа род или община. Чичерин же полагал,
что первоначально славяне, как и другие европейские
народы, жили мелкими союзами, «родовыми и общин-
ными». Они управлялись сами собою «выборными или
наследственными старшинами» 8 Так Чичерин снимал
остроту споров славянофилов с западниками о роде
и общине, считая, что суть древнейшего строя не в
6 Там же. С. 21, 85.
7 Там же. С. 85.
8 Чичерин Б. Н. Областные учреждения России в XVII веке.
М., 1856. С. 1, 21.
В другой работе он писал, что первоначальный кровный союз
имел целую историю и «проходит через множество видоизменений,
от блуждающих разсеянных родов и семейств до высоко развитых
государств» с различными кровными союзами. «При скудости
известий, сообщаемых нашим летописцем, мы можем сказать только,
что у нас, как и везде, существовал союз кровный». Однако иногда
Чичерин высказывался определеннее и признавал, что преобладаю-
щей формой быта древних славян был род (Чичерин Б. Н. Опыты
по истории русского права. М., 1858. С. 367).
421
способах управления родовладыкой или самими общин-
никами, а в кровнородственных связях.
Ближе к Гегелю, чем Соловьев, стоял Чичерин и
в трактовке гражданского общества, и ближе, чем Ка-
велин, в понимании государственной ступени триады.
Мы видели, что идею органического внутреннего раз-
вития от рода к государству выдвигал С. М. Соловьев,
а о вотчинном этапе между родом и государством пи-
сал К. Д. Кавелин. Б. Н. Чичерин развивал идеи своих
предшественников (а Кавелину даже посвятил труд
«Опыты по истории русского права»). Если Соловьев
в своих диссертациях не выделял среднее звено триады
и говорил о постепенном перерастании рода в государ-
ство, а Кавелин отводил на заключительной стадии
общественного развития первостепенную роль лич-
ности, то взгляды Чичерина отличались от первона-
чальных представлений Соловьева в понимании вто-
рого этапа триады, и от представлений Кавелина —
в понимании третьего.
Напомним также, что для Соловьева и Кавелина
особенность изменения общественного быта от X—
XI вв. (к XVI—XVII вв.) сводилась в основном к из-
менению порядка наследования княжеских столов и
объема и характера владельческих прав князей.
В центре внимания Соловьева была замена коллектив-
ного владения княжеским родом всей землей удель-
ным владением землей на вотчинном частном праве и,
наконец, рождением права единоличного владения
великого князя. Чичерин рассматривал вопрос гораздо
шире. Он исходил из принятого юристами разделения
права на уголовное, гражданское (частное) и государ-
ственное (публичное).
Вместе с Соловьевым и Кавелиным Чичерин утвер-
ждает, что во времена Ивана Калиты государствен-
ного публичного права не существовало. А господство
гражданского, частного права проявлялось не только
при передаче княжеств наследникам, но в жизни всего
общества. Вместо распадавшейся кровной связи между
людьми образовался союз гражданский, существо
которого состояло во взаимных отношениях и столкно-
вениях частных интересов не только князей, но и всего
населения. При этом «общественною связью служило
либо имущественное начало — вотчинное право земле-
422
владельца, либо свободный договор, либо личное пора-
бощение одного лица другим». Не ограниченная тра-
диционными узами родства, с одной стороны, и госу-
дарственными законами — с другой, свобода личности
во всей ее «необузданности» должна была вести к гос-
подству силы, к междоусобиям, к анархии 9
Великие и удельные князья либо воевали между
собой, либо заключали друг с другом договоры как
частные лица. Отношения князей к боярам и слугам
тоже строились на началах договоров, в которых фигу-
рировала формула: «а боярам и слугам (и детям бояр-
ским) вольным воля» 10 11 12 В некоторых княжеских до-
говорах постановлялось не только боярам и слугам,
но и «християном меж нас волным воля» 11 Даже в
случаях, когда эта формула отсутствовала, свободный
переход крестьян был в гражданском обществе повсе-
местным явлением. Князья выступали собственниками
земли, но подданных они не имели, так как отношения
подданства — это категория государственной власти,
а государство еще не возникло, и каждый свободный
человек покидал одно княжество, переходил в другое,
вступая в добровольные сделки с хозяевами земель,
на которых он поселялся ,2.
Уйти от господина не имел права только холоп, так
как он считался вещью и являлся такой же частной
собственностью, как личное имущество. Однако не
только самые слабые, бедные или попавшие в плен
люди, становившиеся холопами, чувствовали себя
вещью, но и свободные личности были в гражданском
обществе одиноки, незащищены и располагали, как
правило, недостаточными возможностями для отстаи-
вания своих человеческих интересов.
Вопросы и потребности гражданского общества,
отмечал Чичерин, имели одну задачу — создание го-
сударства. Так было во всех европейских странах За-
пада и Востока. И это свидетельствует об общих зако-
9 Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права. С. 368.
10 Там же. С. 341.
11 Собрание Государственных грамот и договоров, храня-
щихся в государственной коллегии иностранных дел. Ч. 1. М., 1813.
Стб. 1496.
12 Ч и ч е р и н Б. Н. Опыты по истории русского права. С. 174,
423
номерностях их развития. Такое устройство государ-
ства выступает с XV в. главной характерной чертой
русской истории 13.
Решительно подчеркивая замечательную параллель
истории России и Запада, Чичерин уделял большое
внимание и особенностям России. Но, в отличие от
славянофилов, он не говорил о коренных различиях
основ народного быта и тем более о противополож-
ности народного духа и исторических начал. Чичерин
выделял только обстоятельства, задерживающие или,
наоборот, ускоряющие закономерное развитие. Так,
огромные пространства и редкость заселения приво-
дили к всеобщему разъединению и кочеванию на Руси.
В удельной период «не было ничего, вызывающего на
оседлость ...не было... преград беспредельному... коче-
ванию. Все предавалось разгулу, все расплывалось
в этом необъятном просторе, который представлял
так мало пищи собственно человеческим интересам» 14
Согласно чичеринской теории бродячей Руси, в не-
престанном движении находились крестьяне, передви-
гались с места на место торговые люди, да и бояре
переходили от одного князя к другому, отличаясь в
этом отношении от западных баронов-феодалов, сумев-
ших взгромоздить свои замки на неприступных скалах.
Наконец, князья в течение столетий переходили с места
на место 15 16 И эта пагубная особенность русского граж-
данского общества тоже могла быть преодолена только
государством. «Образование государства — вот по-
воротная точка русской истории. Отсюда она неудер-
жимым потоком в стройном развитии, движется до
нашего времени >. Строительство и деятельность на-
шего государства есть результат и заслуга русского
народа перед человечеством. При этом важнейшая
особенность русской истории состоит в том, что «госу-
даре* во организовалось сверху, действием правитель-
ства, а не самостоятельными усилиями граждан» ,6.
Таким образом, оказывалось, что заслуга русского
народа на деле изображалась как заслуга правитель-
ства.
13 Там же. С. 381.
14 Там же. С. 182, 380.
15 Там же. С. 343.
16 Там же. С. 380—381.
424
В бродячей, «блуждающей» стране, где природные
стихии оказывали на народ большее влияние, чем об-
щественные начала, правительству особенно трудно
было выполнить свою историческую роль: связать
людей в прочные союзы, заставить их служить обще-
ственным целям, установить внутри страны спокойст-
вие и порядок и увеличивать могущество державы.
Для достижения этих целей верховная власть должна
была преобразовать статус сословий, которые суще-
ствовали в средние века и на Западе, и в России, при-
чем сословные различия основывались на различии
занятий и базировались не на общем законе, а на част-
ном праве. Изменение сословного положения не ограни-
чивалось юридическими нормами. На Руси, вследствие
ее «бродячести» и шаткости всех отношений, сословия
не получили даже такой слабой определенности, как
на Западе 17
То же следует сказать об отдельных союзах типа
веча. Такие свободные союзы основывались в граждан-
ском догосударственном обществе на Западе и в Рос-
сии. Чичерин признавал, что подобные вольные об-
щины могли иногда обладать «державными или полу-
державными» правами. Но в России вольные общины
имели «гораздо менее внутренней крепости, нежели
на Западе». «Из русских общин только Новгород и
Псков выработали прочную общинную организацию;
и это служит доказательством, что начала права и
политической свободы не были чужды русскому об-
ществу». Но новгородская и псковская вольные об-
щины были неспособны объединить землю и создать
«какой-либо общий государственный элемент». Для
этого нужно было сильное городское сословие, «чего
у нас никогда не было». Не полудержавные общины
Новгород и Псков сделались у нас основой перехода
гражданского общества в государство, исходной точ-
кой и «вожатаем всего историческаго развития народ-
ной жизни» сделалась монархия 18
«Вольная община исчезла у нас, не оставив по себе
и следа; русское государство так же, как и все другие
17 Чичерин Б. Н. О народном представительстве. С. 355,
358, 359.
18 Там же. С. 356.
425
европейские державы, образовалось из вотчинного
элемента, ибо вотчинное право имело в себе гораздо
более крепости», чем свободный договор вообще и
договоры Новгорода в частности 19
Создав государство, монархия везде наложила на
сословия специальные, каждому из них присвоенные,
обязанности. Особенность же России заключалась в
том, что государство превратило вольных людей в кре-
постные союзы. Мы уже познакомились с соловьев-
ской теорией закрепощения сословий государством.
Эту теорию выдвигал и Чичерин, причем обосновывал
закрепощение не столько задачей обороны леса от
степи, сколько необходимостью напрягать все силы
народа, чтобы преодолеть неустроенность, междоусо-
бия, анархию, личный произвол и бесправие, основан-
ное на господстве необузданного частного права бро-
дячей Руси.
Считая, что основные преобразования обществен-
ной жизни Руси исходили от правительства, Чичерин
не мог согласиться с погодинской концепцией безуказ-
ного закрепощения крестьян. Конечно, и перед ним
стоял вопрос о том, как могло случиться, что указ,
запрещающий переходы в Юрьев день, не сохранился.
Но он объявил, что можно найти следы такого указа,
и датировал его 1592 г. Основанием для этого утвер-
ждения служил указ 1597 г., согласно которому иск
о возвращении беглых крестьян можно было возбу-
ждать в течение пяти лет. Чичерин ставил вопрос:
«Почему в 1597 г. были установлены пятилетние уроч-
ные годы сыска беглых?» — и отвечал: «Потому, что
за пять лет до 1597 г. переходы были запрещены».
Однако подобная интерпретация указа 1597 г. явля-
лась необоснованной. В этом указе говорилось не о
возвращении всех, кто бежал после 1592 г., а о возвра-
щении всех, кто бежал за пять лет до возбуждения
иска. В 1600 г. принимались иски о возврате крестьян,
бежавших не ранее 1595 г., а в 1601 г.— иски о воз-
врате крестьян, бежавших не ранее 1596 г. Таким об-
разом, введение пятилетних урочных лет не доказывало
введение именно в 1592 г. запрета крестьянских пере-
ходов.
19 Чичери н Б. Н. Опыты по истории русского права. С. 73.
426
С позиций государственной теории Б. Н. Чичерин
подходил и к истории русской сельской общины. Подоб-
но тому, как история народа прошла через три законо-
мерных этапа развития: кровнородственный союз,
гражданское общество и государство, нужно разли-
чать и свойственные каждому этапу и в корне отлич-
ные друг от друга общины. Сначала была патриархаль-
ная община, потом владельческая и, наконец, госу-
дарственная 20 Русская сельская община XIX в., во-
преки мнению славянофилов, вовсе не являлась остат-
ком архаичных славянских отношений, «она не образо-
валась сама собою из естественного союза людей, а
устроена правительством»21 Предшествовавшая ей
средневековая владельческая община не обладала ни
правом общего владения землей, ни правом ограни-
чения наследства каждой личности. Но владельческую
общину нельзя смешивать с той общиной, которая
существовала в России в XVIII—XIX вв. Владельче-
ская община не знала земельных переделов, которые
считались важнейшей особенностью русской общины.
Во владельческой общине не было общинной полиции
и внутреннего суда и расправы. Наконец, она не знала
ограничения права крестьянских переходов.
А с наложением в конце XVI в. на сельских жителей
сословных обязанностей, с прикреплением их к месту
жительства и с разложением податей на души возникла
новая община, созданная государством и не имевшая
уже ничего общего ни с архаической, ни с владельче-
ской общиной. В новой государственной общине вве-
дена круговая порука: все общинники несли материаль-
ную ответственность за отбывание повинностей каж-
дым из них. У государства не было сил и средств для
раскладки повинностей между дворами, и оно возло-
жило эти фискальные функции на общину. А для обес-
печения платежеспособности дворов оно стало вводить
в общине земельные переделы.
Государственный аппарат не в силах был справить-
ся со всякого рода правонарушениями, которые проис-
ходили в селах и деревнях огромной Российской импе-
рии. Поэтому община несла не только фискальную,
20 Там же. С. 140.
21 Там же. С. 57.
427
но и полицейскую ответственность за правонарушения,
которые на ее территории происходят. Община должна
поймать правонарушителя и представить его в соот-
ветствующие государственные органы.
Беляев и другие критики Чичерина обращали вни-
мание на то, что, кроме фискальных и полицейских
задач, община выполняла задачи хозяйственные (уста-
новление принудительных севооборотов, регламента-
ция пользования выгонами и др.), участвовала в суде
и влияла на укрепление семейных и нравственных
устоев в деревне. Беляев, Соловьев и другие историки
указывали Чичерину также, что земельные переделы
древнее того времени, к которому он относил их вве-
дение государством (XVIII в.). На возражения кри-
тиков Чичерин отвечал, что они не поколебали ни од-
ного из выведенных им положений и никак не осла-
били его заключения и что «везде видится и чувствует-
ся присутствие государственного элемента, определяю-
щего все основы общинного быта» 22
Одним из доказательств общих законов историче-
ского развития России и Запада Чичерин считал, что
как Россия, так и западные народы проходят через
период земских соборов. Но при громадности простран-
ства и редкости населения у нас было меньше столкно-
вений и переплетений разнообразных элементов, мень-
ше борьбы и меньше совокупной деятельности. «В пу-
стыне, напротив, все расплывается вширь, человек
теряется в пространстве». Поэтому у нас было меньше
борьбы, слабее «самородные союзы» и больше начало
власти, которое «одно могло сплотить необъятные
пространства и разбросанное народонаселение в еди-
ное государственное тело». Народ помогал государству
и «подчинялся мановению сверху».
Юная государственная власть «не могла обойтись
без содействия общественных сил». Поэтому она со
времен Ивана IV старается опереться на содействие
земли. Но ответы на вопросы, с которыми власть обра-
щалась к земле, никак не свидетельствуют о свободе
и независимости общества. Обычным был ответ собо-
ров: «ведает Бог да Государь наш, как ему Государю
Бог известит». О конфликтах между царем и Земским
22 Там же. С. 140.
428
собором никакой речи быть не могло. И земские соборы,
по Чичерину, исчезли «не вследствие сословной розни
или опасений монархов, а просто вследствие внутрен-
него ничтожества»
Характеризуя государственную власть XVII в., Чи-
черин признает, что, несмотря на то, что она застав-
ляет целый народ служить себе, ей не удается устано-
вить правильное общественное устройство, ликвиди-
ровать пеструю смесь разнородных и разнохарактер-
ных учреждений. Проглядывают давно пережитые
родственные отношения в государственной службе,
остаются в силе частные права и привилегии, не исче-
зает «бродячесть» местных жителей, процветают долж-
ностные злоупотребления. Во всем чувствуется недо-
статок гражданского образования и юридического
смысла. Чичерин еще в 1853 г. написал диссертацию
«Об областных учреждениях России в XVII веке», ос-
новное содержание которой заключалось в том, что
Россия созрела к XVIII в. к ликвидации пережитков
родовых и гражданских отношений, к вступлению на
путь правильных государственных форм, к просвеще-
нию и к юридической стройности. В лице Петра Вели-
кого страна выставила «великого зодчего, которому
суждено было осуществить настоятельные требования
общества, озарить светом разума деятельность госу-
дарства, собрать рассыпанную храмину в единое строй-
ное здание»^23 24
Мы видим, как далеко отстояла чичеринская оценка
Петра от славянофильской. И в то же время она была
близка к оценке Екатерины II, названной Чичериным
мудрой монархиней и дочерью просвещения XVIII в.25,
и к оценке Александра II, которому он в 1866 г. выра-
жал признательность за радостное настоящее и на-
дежды на будущее. Так исторические построения Чи-
черина смыкались с его политическими воззрениями.
Из трех крупнейших либеральных историков запад-
ников 1840—60-х годов С. М. Соловьев занимал са-
мое высокое положение как исследователь историче-
23 Ч и ч е р и н Б. Н. О народном представительстве. С. 356,
362, 365. 380.
24 Ч и ч е р и н Б. Н. Опыты по истории русского права. С. 386.
25 Там же. С. 388.
429
ских фактов и их взаимосвязей, К. Д. Кавелин был
больше историком-публицистом, а Б. Н. Чичерин —
теоретиком-систематиком. Чичерина следует считать
не только самым последовательным гегельянцем, но
и главным представителем юридической школы (для
него эволюция страны — это в основном эволюция
права) и, наконец,— главным и наиболее последова-
тельным адептом государственной теории в русской
истории.
Если сформулировать основные принципы государ-
ственной теории, как они утвердились в русской исто-
рической науке в результате деятельности Соловьева,
Кавелина и Чичерина, то они заключались в следую-
щем:
1. Признание органического, закономерного раз-
вития русского народа от родовых отношений к госу-
дарственным.
2. Понимание этого развития чисто идеалистически
как формально-юридической смены правовых норм:
сначала право, основанное на кровном родстве (род),
затем вотчинное договорное, частное право (граждан-
ское общество) и, наконец, публичное право (госу-
дарство) .
3. Особенностью русской истории признавалась
инертность народа. Прогрессивное движение заключа-
лось в складывании и развитии государства и госу-
дарственности.
4. Государство рассматривалось как движущая и
единственно могущественная сила в стране. В интере-
сах обороны оно закрепостило в XVI—XVII вв. все
сословия и лишь в XVIII в. начало их раскрепощение.
И хотя не все представители государственной шко-
лы, придерживались этой концепции, но в основе она
ок юзалась весьма живучей.
В период подготовки и проведения буржуазных
реформ 1860 — 70-х годов в России возрос интерес
к истории права. Появились исследования не только
по истории крепостного права 26, но и работы о цент-
ральном и местном управлении 27 и на другие право-
26 См. с. 396 настоящей книги.
27 После опубликования в 1856 г. «Областных учреждений
в XVII в.» Б. Н. Чичерина вышли в свет книги А. Д. Градовского
«История местного управления в России» (Т. 1. СПб., 1868) и «Выс-
430
вые темы * 28 Значительное место в программах универ-
ситетов заняла специальная дисциплина «история рус-
ского права». Историко-правовые исследования стали
систематически печатать «Журнал Министерства юсти-
ции», «Юридический вестник» и др.
В Петербургском университете кафедру истории
русского права в пореформенные десятилетия возгла-
вил Василий Иванович Сергеевич (1832—1910), со-
здавший наряду с «Лекциями и исследованиями» трех-
томный труд «Древности русского права» 29, к кото-
рому с большим интересом обращаются студенты и
молодые исследователи и сегодня. Сергеевич скрупу-
лезно подобрал упоминания древнерусских источников
по каждому рассматриваемому вопросу (категории
населения, вечевые порядки, пределы княжеской
власти, разновидности налогов и тягла и многие дру-
гие). Главная его заслуга состоит в четкой системати-
зации и группировке собранного материала, благо-
даря которым легко строить заключения.
В. И. Сергеевич считал совершенно правильным
взгляд К. Д. Кавелина и других поборников государ-
ственной теории, положивших ,в основание периоди-
зации истории не выдающиеся события и законода-
тельные памятники, а внутренние отличительные свой-
ства каждого периода. Первый период в истории рус-
ского и других народов бьуц по Кавелину, периодом
родового быта. Сергеевич также признает, что кровно-
родственные родовые отношения являлись первона-
чальной формой соединения людей. А разрастаясь,
роды развивали племена, причем в племени уже утра-
чивались тесные кровнородственные связи. В резуль-
тате возникали столкновения между живущими по
соседству друг с другом людьми и становилось необхо-
димым зарождение такого общественного союза, как
государство.
шая администрация России в XVIII ст. и генерал-прокуроры» (СПб.,
1866) и И. И. Дитятина «Устройство городов России: Города России
в XVIII столетии» (Т. 1. СПб., 1875).
28 3 а г о с к и н Н. П. История права Московского государства.
Т. 1—2. Казань, 1877—1879; Владимирский-Буданов М. Ф.
Обзор истории русского права. 3-е изд. Киев, 1900; и др.
2Й Сергеевич В. И. 1) Лекции и исследования по истории
русского права. СПб., 1883; 2) Древности русского права: В 3 т. СПб.,
1908—1911.
431
Но, в отличие от Кавелина и особенно от Соловьева,
Сергеевич относит господство чисто родовых, догосу-
дарственных отношений к доисторической эпохе, от
которой до нас не дошли письменные памятники и о
которой мы имеем слишком «недостаточные сведения».
Тогда как об истории учреждений и права может идти
речь, только если свидетельства о них сохранились в
письменных памятниках. Для истории русского права
это время начинается с IX—X вв.30, когда родовые от-
ношения проявлялись слабо. Полтысячелетия между
X и XVI—XV вв. являлось периодом господства лич-
ной воли, частного права. Следуя за Чичериным, Сер-
геевич говорил о господстве в догосударственный пе-
риод либо свободного договора, либо личного порабо-
щения слабого сильным, а во владении князьями зем-
лями усматривал скорее право вотчинника, чем госу-
даря.
Сергеевич отвергал соловьевское представление об
общем родовом владении русской землей князей Рюри-
ковичей и о «лествичном» их восхождении со стола
на стол. В отличие от этого якобы существовавшего
родового владения князей Сергеевич полагал, что на-
шей древности вообще был неизвестен какой-либо опре-
деленный порядок замещения столов. Столы распре-
делялись либо под влиянием народного избрания, либо
в результате распоряжения царствующего князя, либо
в результате междукняжеских договоров, либо по стар-
шинству и т. д. Так могло происходить потому, что
верховная власть не была сосредоточена в руках князя.
Господствовало не общее публичное, а частное личное
право. Князь часто делил власть с вечем. Меньшинство,
когда оно чувствовало свою силу, готово было подчи-
нить себе большинство с оружием в руках. Необходи-
мым следствием такого порядка являлась раздроблен-
ность России и непрестанная борьба князей между
собой. Население княжеств не было прикреплено ни
к месту жительства, ни к службе. В суде господство-
вало самоуправство и даже сохранялась частная
месть 31 Такое представление отличается от чичерин-
30 Сергеевич В. И. Лекции и исследования по истории рус-
ского права. С. 45—53.
31 Там же. С. 54—55.
432
ского лишь тем, что, во-первых, для Чичерина — это
следующий после родового, а для Сергеевича — на-
чальный этап древнерусского права, а, во-вторых, Чи-
черин рассматривал данный этап как догосударствен-
ный, вотчинный, а Сергеевич усматривал уже со вре-
мен крещения Руси и особенно татарского завоевания,
хотя и слабые, черты государственных отношений.
Второй период начинается в XIV—XV вв. и продол-
жается в XIX в. В противоположность первому он от-
личается преобладанием целого и постепенной ликви-
дацией необузданного господства личной воли. Вер-
ховная власть сосредоточивается в руках одного ли-
ца — царя московского или императора всероссий-
ского. Все население разделяется на сословия, при-
крепляется к месту и записывается в тягло. Прежней
воли и следа нет. Раздробленность княжений исчезает.
Обычаи и договорное начало сменяются царскими ука-
зами и регламентами императоров.
Конечно, общее публичное право рассматривается
Сергеевичем как значительный шаг вперед по сравне-
нию с необузданностью личных воль при частном праве.
Не забудем, что научно-педагогическая деятельность
В. И. Сергеевича развернулась во вторую половину
1860-х — 1900-е годы, когда о прогрессивной роли
царской и императорской власти трудно было говорить
без учета политики в отношении разных классов об-
щества. Но Сергеевич ограничивается только замеча-
нием: крайностью второго — общего, государственного
периода «является подавляющее господство целого,
с точки зрения которого всякое проявление личной
свободы представляется подозрительным и опасным» 32
Б. Н. Чичерин внес значительный вклад в философ-
ское обоснование и окончательное оформление госу-
дарственной теории. В его теоретических построениях
существенную роль сыграл «просвещенный консерва-
тизм». Особенно заметно консервативные тенденции
государственной теории сказались в работах Сергее-
вича. В то же время ему, как и другим последова-
телям этой теории, историческая наука обязана мно-
гими конкретными достижениями в области истории
права.
32 Там же. С. 57.
433
Лекция 24
ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ
В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
1840 — 60-х ГОДОВ
Консервативным и либеральным направлениям в
историографии 1840 — 60-х годов в России противо-
стояло демократическое направление, отражавшее
интересы крестьянства, т. е. основной части народа.
Теоретиками и главными представителями этого на-
правления в 1840-е годы были В. Г Белинский (1811 —
1848) и А. И. Герцен (1812—1870), а затем А. И. Гер-
цен, Н. Г Чернышевский (1828—1889) и Н. А. Добро-
любов (1836—1861).
Особенности демократического направления яв-
ственно выступают уже тогда, когда его представи-
тели определяют задачи исторической науки. Н. А. Доб-
ролюбов говорил, что историк обязан смотреть на со-
бытия «с точки зрения народных выгод», должен выяс-
нить, что от них «выиграл или проиграл народ в из-
вестную эпоху, где было добро и худо для массы, для
людей вообще, а не для нескольких титулованных лич-
ностей, завоевателей и тому подобных» 1 Историче-
ская наука, по словам Н. Г Чернышевского, не должна
растрачивать энергию на описание мелочных подроб-
ностей внешней истории. Увлечение подобными под-
робностями Чернышевский именовал лилипутскими
забавами. Историк обязан изучать существенные яв-
ления прошлого, знание которых поможет народу уяс-
нить настоящее и улучшить свое материальное и нрав-
ственное состояние 1 2.
Когда Чичерин накануне реформы 1861 г. выступал
против политического радикализма, односторонности
и против общего отрицания старого порядка, Черны-
шевский его зло высмеял. «Господин Чичерин» хочет,
чтобы «развитие совершалось бесстрастным образом,
1 Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. Т 8. М.; Л., 1962.
С. 228—229.
2 Чернышевский Н. Г Поли. собр. В 16 т. М.,
1939—1953. Т. HI. С. 356—357
434
по рецепту спокойствия и всесторонности. К сожале-
нию, этого никогда не бывало. Человека душит раз-
бойник, и, по рецепту г. Чичерина, этот человек в то
самое время, когда старается отбиться от разбойника,
должен спокойно рассуждать о том, что разбойник
возник из исторической необходимости, имеет истори-
ческое право существования; что великая Римская
империя была основана разбойниками; что если долж-
но уважать римское право, то должно уважать и раз-
бойников...» 3 Подчеркивая, что критическое направ-
ление составляло самую живую сторону русской ли-
тературы, Чернышевский относил это и к исторической
литературе. Он настаивал на том, что слово отрицания,
направленное против всего гнусного, является подлин-
ной проповедью любви к добру и правде.
Имеет ли историк право улучшать или изменять
исторические факты в угоду своим страстям, даже если
эти страсти направлены на проповедь любви и добра?
Нет, отвечает Чернышевский. Наука не должна под-
чиняться внешним требованиям, а ее истины — иска-
жаться. В этом заключается справедливость аксиомы —
«цель науки есть самая наука» 4. Но каждое знание
оказывает влияние на жизнь, й история — наука о
жизни человечества — не может остаться без влияния
на его жизнь. Историческая наука остается наукой
лишь постольку, поскольку она стоит на почве фактов
и излагает их правдиво. Но исследуя факты, историки,
по мысли Чернышевского, должны решительно крити-
ковать в прошлом и настоящем все, что мешает дви-
гаться вперед.
Одним из замечательных представителей русской
общественной мысли, общественного движения, лите-
ратурной критики являлся Виссарион Григорьевич
Белинский. «Неистовый Виссарион», как называли
его современники, был, по словам Герцена, самой ре-
волюционной натурой николаевского времени. С ран-
ней молодости Белинский мечтал о жизни и деятель-
ности на благо народа и в условиях николаевской реак-
ции тяжко переживал свое бессилие. Подобные искрен-
ние, но бесплодные стремления он именовал «прекрас-
3 Там же. Т. V. С. 650.
4 Там же. Т. III. С. 360.
435
нодушными мечтаниями», «прекраснодушными фра-
зами». Ответы на жизненные вопросы критик стал
искать в философии, и прежде всего в классической
идеалистической немецкой философии Фихте, Шел-
линга, Гегеля. Усвоив тезис о разумности действитель-
ности, подобно многим немецким философам, Белин-
ский пришел к убеждению, что все значительное в при-
роде и обществе совершается в силу необходимости.
Можно сколько угодно фантазировать и изобретать
самые привлекательные общественные порядки, но
осуществляться будет не то, что выдумано с помощью
«прекраснодушной фразы», а то, что закономерно и
в силу этого разумно. А с закономерными и разумными
формами государственного устройства бороться бес-
смысленно. Так, в конце 1830-х годов в сознании Бе-
линского утвердился известный гегелевский тезис:
«все действительное разумно» 5
Это относилось не только к существующему строю,
но и ко всем важным историческим событиям, которые
происходили в прошлом. В 1839 г. в статье «Очерки
Бородинского сражения (воспоминания о 1812 годе)»
Белинский писал: «Как невозможно сочинить языка,
так невозможно и устроить гражданского общества,
которое устроится само собою, без сознания и ведома
людей, из которых оно слагается. Всякое явление дей-
ствительности, из самого себя возникшее, рождается
и развивается органически» 6 Признав, что обществен-
ный строй рождается и развивается органически, Бе-
линский принял и хорошо известную триаду Гегеля
о том, что государство есть высший момент обществен-
ной жизни. Он даже пришел к выводу, что слова «вся-
кая власть от Бога» заключают в себе непреложную
истину.
Тезис о закономерном развитии общества и о госу-
5 Эволюция философских воззрений В. Г. Белинского полу-
чила освещение в статьях Г В. Плеханова о В. Г. Белинском
(Плеханов Г. В. Соч.: В 24 т. М.; Л., 1926. Т. XXIII. С. 121—222).
В работах В. Е. Иллерицкого «Исторические взгляды В. Г Белин-
ского» (М., 1953) и «Революционная историческая мысль в России:
(Домарксистский период)» (М., 1974) изложены высказывания Бе-
линского по ряду конкретных вопросов русской и западноевропей-
ской истории.
6 Белинский В. Г Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1953—
1959. Т. 2. С. 327—328.
436
дарстве как высшей его форме Соловьев и Кавелин
развивали в 1845—1847 гг., а Белинский еще в конце
1830-х годов. При этом Соловьев и Кавелин до конца
жизни следовали идее о государстве как. высшем про-
явлении абсолютного духа, а для Белинского это не
было устойчивым воззрением. Примирение с действи-
тельностью вызывало внутренний протест, хотя сила
логики и удерживала его. Но Белинский буквально
ожил, когда та же сила логики помогла ему отбросить
примирение с действительностью. Немалую роль в этом
сыграл Герцен, разъяснивший, что'тезис «все действи-
тельное разумно» вовсе не означает примирения с дей-
ствительностью, потому что действительное и сущест-
вующее — это понятия разные. Да, по Гегелю, все
действительно разумно, но далеко не все существую-
щее действительно. Тот или иной общественный инсти-
тут может существовать и даже господствовать в
обществе, но он уже недействителен, он уже отжил
свое, он уже отмирает. Если подходить с точки зрения
законов диалектики, каждое общественное явление
возникает, развивается и становится тогда действитель-
ным, а затем еще продолжает существовать, но уже
не действительно, оно уже пережиток, тормоз на пути
дальнейшего развития. Прусская монархия 1830-х го-
дов и николаевская монархия в России существуют,
но они недействительны. Действительными становятся
новые общественные порядки и новый государствен-
ный строй, которые в жизнь еще могли не внедриться.
Диалектический метод Гегеля был, по образному вы-
ражению Герцена, «алгеброй революции». Когда Бе-
линский это понял, он отринул примирение с действи-
тельностью.
В письме Боткину в 1840 г., т. е. буквально на сле-
дующий год после того, как была написана «Бородин-
ская годовщина», Белинский говорит о гнусности
действительности, с которой готов был примириться:
«Это китайское царство материальной животной жиз-
ни, честолюбие, крестолюбие (имеются в виду кресты —
ордена.— А. Ш.), взяточничество, безрелигиозность,
разврат, отсутствие всяких духовных интересов, тор-
жество бесстыдной и наглой глупости, посредствен-
ность и бездарность,— где все человеческое сколько-
нибудь умное, благородное, талантливое осуждено
437
на угнетение, страдание, где цензура превратилась в
военный устав о беглых рекрутах, где свобода мысли
истреблена». И дальше он восклицает: «Нет, да отсох-
нет язык, который заикнется оправдывать все это...» 7
Решительно отвергнув гегелевскую систему, кото-
рую Белинский в письме Боткину именовал «философ-
ским колпаком Егора Федоровича», он остался рев-
ностным поборником диалектического метода. Этот
«строгий и глубокий метод открыл большую дорогу
сознанию человеческого разума». По убеждению Бе-
линского, Гегель ошибался, когда изменял своему
методу.
Приверженность диалектике и диалектическому
принципу отрицания отрицания проявляется у Белин-
ского именно после того, как он расстался с «философ-
ским колпаком Егора Федоровича». В письме к Бот-
кину в 1841 г. Белинский писал: «Отрицание — мой
бог. В истории мои герои — разрушители старого —
Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон
и т. п.». К лучшему будущему можно прийти только
через революцию, считает теперь Белинский. Смешно
и думать, что без насильственной революции, «само
собою, временем, без насильственных переворотов,
без крови» может что-то сделаться в истории. «Да и
что кровь тысячей в сравнении с унижением и страда-
нием миллионов. Я все думал, что понимаю революцию.
Вздор! Только начинаю понимать» 8
В соответствии со своими взглядами на революцию,
на отрицание Белинский говорит о классовой борьбе
вообще. В Западной Европе прогресс заключался в
классовой борьбе. И с этой точки зрения критик под-
ходит к проблемам русской истории. Как и Герцен, он
дал высокую оценку Петру I. Для него Петр — грань
между старой и новой Россией. Белинский писал о Пет-
ре как о величайшем явлении В допетровское время
Россия находилась в состоянии азиатчины, застоя,
даже неподвижности. В России, по Белинскому, не
было борьбы — этого могучего двигателя прогресса.
Петр — величайшее явление потому, что он вдунул
«душу живую в колоссальное, но поверженное в смерт-
7 Там же. T. XI. С. 577
8 Там же. Т. XII. С. 70—72.
438
ную дремоту тело древней России» 9 Со времен Петра
в России создаются условия для внутренней борьбы
разнородных элементов. Главное в реформах Петра
не то, что он пробил выход к морю, провел реформы
во внутренней жизни, создал Академию наук или сбрил
бороды. Главное в том, что была начата борьба с за-
стоем. Россия двинулась вперед, и создались условия
для борьбы разнородных элементов. В этой связи на-
помним уже высказывавшиеся представителями пере-
довой исторической мысли взгляды на петровские ре-
формы.
Придерживаясь диалектического метода развития,
Белинский шел дальше Радищева и Пушкина. Петр
смог придать движение кораблю только потому, что
в период неподвижности и застоя потребность в дви-
жении уже начала сознаваться в обществе. В допетров-
ское время реформы подготавливались всем законо-
мерным ходом общественного развития. Потребность
в преобразованиях обнаружилась уже в царствование
Алексея Михайловича. А уничтожение местничества
при царе Федоре Алексеевиче было следствием этой
же потребности. Но дело не ограничивалось полуме-
рами, не имевшими важных последствий. Требовалась
полная, коренная реформа, а для проведения такой
реформы нужен был исполинский гений, каким и явил-
ся Петр. При этом необходимо учитывать, что значе-
ние реформ Петра Белинский понимал иначе, чем впо-
следствии С. М. Соловьев. Для Соловьева суть ре-
форм — в том, что было сделано, а для Белинского —
в том, что стране был придан «бег державный».
С подобной точки зрения Белинский подходил и
к войне 1812 г. Он славил героизм русского народа,
давшего отпор иноземным захватчикам, и в то же вре-
мя высоко ценил то, что с 1812 г. зарождается общест-
венное мнение, и то, что 1812 г. нанес сильнейший удар
по костенеющей старине, привел в движение народ и
интеллигенцию и дал толчок развитию революцион-
ного движения.
В последние годы жизни Белинский не только оста--
вался приверженцем диалектического метода, но оце-
нил и значение материального фактора в истории.
9 Там же. T. V. С. 93.
439
Материальная жизнь, писал он, есть «великий рычаг
нравственной деятельности». Если бы человек не ну-
ждался в пище, в одежде, в жилище, в удобствах жиз-
ни, он навсегда остался бы в животном состоянии.
В то же время Белинский стал сочувствовать социа-
лизму. Г В. Плеханов справедливо отмечал, что идей-
ные убеждения Белинского развивались в конце его
жизни в направлении диалектического материализма.
На всем протяжении своей общественно-литера-
турной деятельности Белинский интересовался про-
блемой народности. Но он и другие революционные
демократы не приписывали русскому народу привер-
женность к самодержавному строю, не идеализиро-
вали допетровские порядки и, главное,— стремились
к избавлению народа от крепостнического и полити-
ческого гнета. В их понимании народности не было
политической реакционности и тоски по давнему про-
шлому. Они смотрели не назад, а вперед.
Белинский искренне любил русский народ. Но эта
любовь не приводила к идеализации народной жизни
и черт народного характера, порожденных придавлен-
ностью самодержавием и крепостничеством, тем более
к идеализации порядков допетровской Руси. Поэтому,
полемизируя в середине 1830-х годов с идеологами
официальной народности, Белинский писал, что рус-
ского человека «упрекают в подражательности и бес-
характерности... но этот упрек неоснователен: русско-
му человеку вредит совсем не подражательность, а,
напротив, излишняя оригинальность». Так, например,
после принятия христианства русский человек сохра-
нил многие языческие обычаи и представления, а после
реформ Петра I, «выучив наизусть правила, начертан-
ные на зерцале... он не забыл, не разучился спрягать
глагол брать под всеми видами, во все времена, по
всем лицам без изъятия, по всем числам без исключе-
ния; надевши мундир, он смотрел на него не как на
форму идеи, а как на форму парада и не хотел слушать...
что присутственное место не лавка, где отнимают и
права и совесть оптом и по мелочи, что судья — не вор
и разбойник, а защитник от воров и разбойников».
Эти соображения были высмеяны Белинским тогда,
когда идея отрицания и борьбы как движущей пружи-
ны истории еще не овладела им. Взяточничество, казно-
440
крадство, продажность — это не народные черты, а
черты бюрократии, чиновничества, не контролируемого
иди слабо контролируемого народом. Они существо-
вали у разных народов и в разные исторические эпохи.
Подавляющее большинство населения не брало взяток
и не продавало в присутственных местах право и со-
весть уже потому, что в присутствиях не служило.
В этих высказываниях Белинского нет еще понимания
отличий народного характера от характера парази-
тирующей бюрократии, но отчетливо прослеживаются
мысли, которых не было у теоретиков официальной
народности.
Александр Иванович Герцен был современником
В. Г. Белинского. В 1840-е годы взгляды Белинского
и Герцена во многом сходились. Это, в частности, от-
носится к оценке Петра Великого. Герцен также видел
в реформах Петра преодоление застоя и начало дви-
жения, однако впоследствии, в произведениях вольной
печати, он резче, чем Белинский, характеризовал ре-
формы как «революционный деспотизм» l(f и подчер-
кивал, что Петр крепче затянул цепь крепостничества
и сделал из русских просвещенных рабов.
Герцен развил и поднял на новую высоту идеи Бе-
линского о войне 1812 г. По его словам, именно с 1812 г.
начался новый революционный этап в истории России.
После войны 1812 г. общество стало дышать полной
грудью и чаяло реформ. А когда стало ясно, что эти
чаяния напрасны, лучшая часть общества восстала.
Люди, поднявшие восстание 14 декабря,— «это какие-
то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног,
воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную
гибель, чтоб разбудить к новой жизни молодое поколе-
ние и очистить детей, рожденных в среде палачества
и раболепия» 11
После Герцена возникла либеральная легенда, со-
гласно которой декабристы не были революционерами,
а развивали те идеи, которые в начале своего царство- *
10 Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954—1965. Т. XIII.
С. 129.— О взглядах Герцена на русскую историю см.: П и р у -
в а Н. М. Исторические взгляды А. И. Герцена. М., 1956. С. 41 —
Герцен А. И. Собр. соч. Т. XVI. С. 171.
441
вания выдвигал Александр I, а затем Сперанский.
Ученые, выдвинувшие эту гипотезу, пытались отри-
цать герценовскую оценку декабристов как револю-
ционеров. Однако именно герценовская трактовка
была поддержана Г В. Плехановым в речи 1900-го
года, произнесенной в связи с 75-летием восстания
декабристов, и затем восторжествовала в советской
историографии.
Эмигрировав из России, Герцен опубликовал в «По-
лярной звезде», в «Колоколе» и в «Голосах из Рос-
сии» значительное количество исторических источни-
ков, запрещенных и тщательно скрываемых царским
правительством. На страницах вольных зарубежных
органов А. И. Герцена и Н. П. Огарева были напеча-
таны документы, которые разоблачали официальную
версию о смерти царевича Алексея от апоплексиче-
ского удара. Сохранились безусловно достоверные
известия о том, что он был задушен. Среди них письмо
Румянцева, который принимал участие в убийстве
Алексея. Герцен его напечатал. Он издал также проек-
ты конституции, которые составлял при Екатерине II
Никита Панин, и в подготовке которых участвовал
автор «Недоросля» Д. И. Фонвизин. В издании Воль-
ной русской типографии вышел том, включающий со-
чинения М. М. Щербатова «О повреждении нравов
в России» и радищевское «Путешествие из Петербурга
в Москву».
С особой тщательностью царизм скрывал все све-
дения о народных восстаниях, в частности о восстании
Пугачева. Герцен впервые опубликовал написанные
Пушкиным, но неопубликованные дополнения к «Исто-
рии пугачевского бунта». Документы и обстоятельства
гибели самого Пушкина — так называемые «дуэльные
документы» и другие запрещенные материалы о ги-
бели великого поэта тоже впервые были опубликованы
Герценом и его соратником Огаревым. Вольная печать
Герцена и Огарева сделала известными многие запре-
щенные документы: сочинения декабриста Лунина,
воспоминания декабристов Бестужевых, Якушкина,
Пущина и многое другое.
Таким образом, многие исторические события
XVIII—XIX вв. из тайных стали рассекреченными бла-
годаря публикациям Герцена и Огарева, и в этом боль-
442
тая заслуга обоих издателей перед исторической нау-
кой 12
Существенные изменения во взглядах Герцена были
связаны с революцией 1848 г. и ее подавлением. Новые
взгляды на Россию как на родину будущего социализ-
ма и надежды на большую роль, которую Россия при-
звана сыграть, благодаря сохранившемуся общин-
ному порядку, заставили Герцена изменить и отноше-
ние к славянофилам, которые первыми выдвинули идею
общины как специфически русского института общест-
венной жизни. Герцен писал, что славянофилам при-
надлежит «честь и слава почина», так как они первыми
поняли, что в «подавленных дремлющих силах народа
русского, в разъединении народа с государством — за-
даток самобытного русского развития».
Герцен даже предложил славянофилам написать
в соавторстве декларацию и подписать ее. Однако
Ю. Ф. Самарин, один из вождей славянофильства,
отверг это предложение, поскольку понимал, что меж-
ду позицией Герцена и позицией славянофилов остает-
ся пропасть. Самарин писал ему: «Положим, мы вы-
ставили бы на листе бумаги „народ, община, свобода
жизни“ и тому подобное — и подписали бы вместе,
предположим; под каждым словом мы все равно разу-
мели бы различное». Слова, действительно, были те
же самые — «община», «народ», но понимание их у
демократа Герцена и славянофилов было неодина-
ковым.
Герцен являлся основоположником народнического
социализма; именно его надежды на общину как ядро
будущего социалистического устройства России поло-
жили в основу своей программы народники. Идеали-
зированные представления Герцена о сельской общине
оказали сильное влияние и на историков, близких к
народникам.
Развивая идеи Белинского и Герцена, формулиро-
вали свои основные исторические положения револю-
ционные демократы 1850 — 60-х годов. Н. Г Черны-
шевский, будучи поборником диалектики, обнаруживал
12 Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия: Секрет-
ная политическая история России XVIII — XIX веков и вольная пе-
чать. М., 1984. С. 49—307.
443
действие ее законов и в русской истории. Чернышев-
ский сравнивал историю с неоперившимся воробыш-
ком, который едва стоит на ножках. Но набравшись
сил, делает прыжок, падает, приходит опять в себя и
через некоторое время делает новый скачок. И история
развивается скачками, и эти скачки являются главным
и основным в историческом процессе. Идея скачкооб-
разности была одной из основных и плодотворных
идей, выдвинутых Гегелем и развитых левыми гегельян-
цами и Чернышевским 13.
Из Петропавловской крепости Чернышевский писал
жене: «Чепуха в голове у людей, потому они и бедны
и жалки, злы и несчастны, надобно разъяснить им,
в чем истина и как следует им думать и жить» 14 Это
рассуждение в духе просветителей XVIII в.; так мог
бы сказать Вольтер, так могли бы сказать и энцикло-
педисты. Не раскрыв еще законы исторического раз-
вития и пребывания в состоянии поиска этих основан-
ных на материализме и диалектике законов, Черны-
шевский, таким образом, строил свою аргументацию
на идеалистической философии истории.
Чернышевский много сделал для критики как офи-
циальных концепций русской истории, воплощавших-
ся в теории официальной народности, так и буржуаз-
ных концепций, носителями которых являлись отчасти
славянофилы, а отчасти Кавелин и Соловьев, и особен-
но Чичерин. Соловьев и Чичерин рассматривали в ка-
честве крупнейшего достижения русской истории цен-
трализацию. Нз месте раздробленных княжеств, под-
властных к тому же татарским ханам, возникло цен-
трализованное государство, которое смогло освободить
страну от монгольского ига и открыть перед ней воз-
можности дальнейшего развития. За это Чичерин и
Соловьев, да и предшествующие историки всячески
прославляли Ивана III, а некоторые и Ивана IV.
Чернышевский считал, что самый подход к этой
проблеме не верен. Русский народ за преодоление фео-
дальной раздробленности и за победу над татаро-мон-
голами должен благодарить не князей, не царей, а
самого себя. Главной движущей пружиной в борьбе
13 Чернышевский Н. Г Полн. собр. соч. Т. VI. С. 13.
14 Там же. Т. XIV. С. 456.
444
с иноземными завоевателями и в борьбе за преодоле-
ние феодальной раздробленности являлся сам народ.
Тут можно усмотреть некоторый «перегиб» в рассуж-
дениях Чернышевского, так как полностью игнориро-
вать роль князей нельзя, но в борьбе с Соловьевым,
Чичериным и другими государственниками это было
совершенно закономерно и необходимо, потому что
все достижения многолетней истории народа приписы-
вались не народу, а князьям. Без экономических успе-
хов нельзя было создать ни армию, ни средства, необ-
ходимые для борьбы с татаро-монгольским игом; а
экономический подъем достигался крестьянским тру-
дом.
Развивая идеи Белинского, Чернышевский реши-
тельно выступал против «азиатства» в русской исто-
рии. Следует иметь в виду, что, в отличие от Герцена,
Чернышевский писал в условиях цензуры. И поскольку
нельзя было писать, что злом в истории России, не-
счастьем народа, от которого надо избавиться, яв-
ляется самодержавно-крепостнический строй, приходи-
лось изъясняться эзоповым языком. У Чернышевского
«азиатство» — символ, за которым скрывается само-
державие и крепостничество. «Азиатство» проявлялось
во всем — вплоть до представлений о женской кра-
соте. Чернышевский замечает, что в XVI—XVII вв.
ценились только тучные женщины. Представление о
тучности как признаке красоты касалось не только
женщин. На царские приемы, как писал еще в XVII в.
Г. К. Котошихин 15, приглашались самые жирные куп-
цы из московских сидельцев, так как тучность явля-
лась таким же показателем благосостояния, как зо-
лотая и серебряная посуда или изобилие пищи и на-
питков.
Конечно, не это основные пороки «азиатства», глав-
ное — подавление свободы личности, главное — в том,
что господствуют рабовладельческо-крепостнические
отношения, что власть выступает в качестве деспота.
Деспотизм и угнетение народа — самые страшные
признаки того, что Чернышевский вслед за Белинским
называет «азиатством». «Азиатство» — главная беда
15 Котошихин Г. К. Россия в царствование царя Алексея
Михайловича. 4-е изд. СПб., 1906.
445
российской истории. Оно не преодолено; в середине
XIX в. крепостное право еще существует, самодержа-
вие остается прочным. Чернышевский и Добролюбов
развивали представление об «азиатстве» как о застой-
ности, недостатке движения, борьбы. А где нет борьбы,
нет прогресса. Естественно, что Чернышевский (как
и Пушкин, и Белинский) особенно ценил петровские
реформы именно потому, что застою, мертвечине,
«азиатству» был положен конец и Россия пришла в
движение. Он писал о патриотизме Петра Великого,
трудившегося над просвещением русской земли, и
о жизненности европейского начала, привитого им
русскому народу. А жизненность этого европейского
начала Чернышевский видел как раз в том, что оно-
не «коснеет в мертвой стоячести», а движется, идет
вперед, развивается.
Однако Н. Г Чернышевский и Н. А. Добролюбов
решительнее, чем их предшественники, высказывались
о непосредственных результатах петровских реформ,
которые не ликвидировали главных недостатков и
бедствий русской жизни. «Как ни крут и резок кажется
переворот, произведенный в нашей истории реформою
Петра, но если всмотреться в него пристальнее, то ока-
жется, что он вовсе не так окончательно порешил с
древней Русью», как воображают славянофилы 16
В древности бояре в думе «сидели, брады свои уставя»
(слова Котошихина), а ныне чиновники в разных ме-
стах сидят, вовсе бород не имея. Но они и без бород
так же точно думают,— и точно так же дело делают,
как прежде делали с бородами. Чернышевский тоже
полагал, что жизнь, если не считать ее военной сто-
роны, ни в чем не изменилась. «Напрасно думают,—
продолжал он,— что реформа Петра Великого изме-
няла в чем-нибудь состояние русской нации. Она только
изменяла положение русского царя в кругу европей-
ских государей» 17 Самодержавие и крепостничество
по-прежнему существовали и охранялись, а влияние
реформы на жизнь и право общества было ничтожно.
Что «азиатство», под которым понимались само-
державно-крепостнические порядки, сохранилось и
16 Добролюбов Н. А. Собр. соч. Т. 3. С. 334.
17 Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. VII. С. 612.
.446
после Петра, и в XIX в., Чернышевский и Добролюбов
не уставали повторять. Чтобы привлечь внимание к
этому злу, они использовали и свои рецензии на ме-
муары того времени. Поэт и вельможа екатерининского
времени Г Р. Державин описывал в мемуарах зло-
употребления, с которыми он встречался при ревизии
губерний. Он беззлобно, примиренчески относился и
к казнокрадству, и к взяточничеству, а некоторые во-
пиющие безобразия называл даже шалостями губер-
наторов. Державин считал шалостью, например, если
губернатор въезжал в присутствие, сидя верхом на
раздьяконе (расстриженный дьякон). Чернышевский
показывает и на этом, и на других примерах, что «азиат-
ство» проявлялось не только во взаимоотношениях
помещиков и крестьян. Против «азиатства», сущест-
вующего варварства выступает писатель-демократ в
своих сочинениях, что имело огромное значение, осо-
бенно перед революционной ситуацией. Ленин говорил
о том, что от сочинений Чернышевского «веет духом
классовой борьбы» 18 Это относится и к философским,
и к беллетристическим, и к историческим произведе-
ниям Чернышевского.
В конце XIX в. Чичерин сетовал на то, что идеи
Чернышевского воспринимаются широкими кругами
русской молодежи, тогда как его собственные взгляды
не пользуются популярностью. В том же духе выска-
зывались славянофилы, которых огорчало то, что Бе-
линский оставался властителем дум молодежи, тогда
как Хомякова уже мало кто помнил.
Среди историков-профессионалов, придерживав-
шихся демократических воззрений, чрезвычайно зна-
чительным было влияние Белинского, Герцена, Черны-
шевского и Добролюбова. Из этих историков-профес-
сионалов прежде всего необходимо назвать Афанасия
Прокопьевича Щапова (1831 —1876). Щапов вырос
в семье дьячка села Анги Иркутской губернии. Учился
А. П. Щапов в Иркутском духовном училище. (Видимо,
жизнь в подобных училищах Щапов имел в виду, когда
эпиграфом к одному из своих произведений взял слова
из «Бурсы» Н. Г Помяловского: «Бедные детушки,
зачем вы на горе родились или зачем вы в детстве ки-
18 Лен и н В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 94.
447
селем не подавились?») Затем он продолжил учение
в духовной семинарии и в числе лучших ее выпускни-
ков был послан в Казанскую духовную академию.
По окончании Академии Щапов стал профессором
Академии, а потом и профессором Казанского универ-
ситета. В его научной биографии выделяются три пе-
риода. В первый период, охватывающий конец 1850-х
годов, Щапов больше всего занимался историей рас-
кола, церковной историей вообще. Но его сочинения
церковного содержания, например «Голос древней
русской церкви об улучшении быта несвободных лю-
дей»,— это работа не только по истории церкви, но
и о быте несвободных людей, крепостных людей; или —
«Древние пустыни и пустынножители на северо-вос-
токе России» — это тоже сюжет церковный и в то же
время остросоциальный. И, наконец, в капитальной
диссертации «Русский раскол старообрядства, рас-
сматриваемый в связи с внутренним состоянием рус-
ской церкви и гражданственности в XVII — первой
половине XVIII в.» автор давал оценку расколу в связи
с положением народных масс. «Основная мысль нашего
опыта,— писал Щапов в предисловии к диссертации,—
заключается в том, чтобы раскрыть историческую ос-
нову раскола старообрядства, этого многосложного
явления в русской истории, показать те элементы в
исторической жизни народа, из которых он сложил-
ся» . Русский раскол, пустивший корни не только в
среде церковнослужителей, не являлся учением, свя-
занным только с догмами православной церкви, он
был распространен и в высшей боярской среде (вспом-
ним князя Хованского, боярыню Морозову). Значи-
тельным было течение раскола городского, которое
тянется затем до XIX в. Но самым массовым, охватив-
шие широкие слои раскольников, стало крестьян-
ство: среди них и беглые, и крестьяне, которые уходили
в скиты и кончали жизнь самосожжением. Дело заклю-
чалось не только в том, как креститься — двумя или
тремя перстами (как говорили раскольники, «ще-
потью»). За спорами о догматах стояла народная
жизнь и нужно было найти в ней корни раскола. Такой
задачи до Щапова никто перед собой не ставил. А он *
9 Щапов А. П. Соч.: В 3 т. СПб., 1906—1908. Т. 1. С. 174.
448
под покровом мистико-апокалиптического символизма
увидел гражданский демократизм, проявление недо-
вольства низших классов, плод «болезненного страда-
тельного раздраженного духа народного». Именно
поэтому на труды Щапова самое пристальное внима-
ние обратили Чернышевский и Добролюбов 20
Однако далеко не все в творчестве Щапова вожди
русской революционной демократии могли принять.
Прежде всего это касалось понимания демократизма
народных масс, который, по мнению Щапова, заклю-
чался в косности, в рутине. Широкие народные массы
привержены старине, а им противостоят прогрессив-
ные деятели, к числу которых Щапов относил прежде
всего «гениального Никона» и Петра Великого. Трак-
товка демократизма как рутинности, застойности, а
Никона — как гения, который вел страну и религию
по пути прогресса, вызвала решительную критику «Со-
временника». В этом журнале, ставшем главным орга-
ном революционной демократии, с критикой Щапова
выступили Н. А. Добролюбов и М. А. Антонович, что
сыграло существенную роль в движении Щапова по
пути к настоящему демократизму, к избавлению от
ошибок первого этапа его творческой деятельности.
Второй период деятельности А. П. Щапова — 1860—
1863 гг. Став профессором Казанского университета,
он первую же вступительную речь, с которой обратил-
ся к студентам, начал словами: «Скажу наперед, не
с мыслию о государственности, не с идеей централи-
зации, а с идеей народности и областности я вступаю
на университетскую кафедру русской истории» 21 «Цен-
трализаторская», государственная точка зрения оста-
валась неприемлемой для Щапова, а его демократизм
особенно ярко сказался после знаменитого Безднен-
ского восстания 1861 г. Крестьяне в Бездне были рас-
стреляны, и на панихиде по погибшим выступил Ща-
пов. «Вы первые нарушили наш сон, разрушили своей
инициативой наше несправедливое сомнение, будто
20 Следует отметить и тот факт, что сам А. П. Щапов находился
под влиянием экономического учения Н. Г Чернышевского (Ца му-
тали А. Н. Очерки демократического направления в русской исто-
риографии 60—70-х годов XIX в. Л., 1971. С. 107).
21 Л у ч и н с к и й Г А. А. П. Щапов; Биографический очерк//
Щапов А. П. Соч. Т. III. СПб., 1908. С. XXXI.
15 А. Л. Шапиро 449
народ наш не способен к инициативе политических]
движений...,— говорил он.— Земля, которую Вы воз-
делывали, плодами которой питали нас, которую те-
перь желали приобрести в собственность и которая
приняла Вас мучениками в свои недра,— эта земля
воззовет народ к восстанию и к свободе...» 22 Это было
уже не просто демократическое, а подлинно револю-
ционное выступление.
Щапов интересовался главным образом историей
народа. Он видел особую роль мирской сходки, само-
управления, общины. Принципы мирского экономиче-
ского и юридического самоустройства, принципы мир-
ской совещательности и мирского выборного начала
составляли естественную жизнь и историческую при-
родную потребность русского народа. России нужен
освежительный, оживляющий, примиряющий дух мира,
мирской социальной жизни, мирского социализма,
утверждал Щапов. Только при мирском 'единодушии,
при мирской «сходчивости» и инициативе возможно
будет целым миром, цельными артелями и ассоциа-
циями, разом, дружно, смело и решительно предпри-
нять на деле то, что задумано. Эта щаповская трактовка
общины, мира очень близка будущему народническому
представлению.
Народническая трактовка общины как зародыша
социализма шла прежде всего от Герцена, но Щапова
этого периода можно также считать одним из теорети-
ков народничества. По Щапову, общинное начало
проявлялось в древности в вечевом строе. Говоря о
делении Руси на уделы, Щапов отмечал наличие в
удельный период федеративных связей — стремления
к общине. Но это стремление к общности, не насажден-
ной сверху, а к общности, вытекающей из внутренних
потребностей составных частей. При татарском иге
утверждается начало единодержавия, самодержавно-
бюрократическое начало. Впрочем, возвышение Моск-
вы и утверждение самодержавия Щапов связывает
не только с господством татарских ханов. Вслед за
Станкевичем он отмечает и роль географического по-
ложения Москвы, ее выгодное положение, позволив-
22 Красный архив. 1923. Т. IV. С. 409—410.
450
шее играть руководящую роль в деле объединения
Руси.
Щапов понимает, что единство страны оказало
благоприятное влияние на русскую историю, но един-
ство было связано с утверждением самодержавно-бю-
рократического начала, и в этом смысле оно имело
вредные последствия. Начиная с Петра, сложный бю-
рократический шведско-немецкий, петербургско-гу-
бернский, военно-чиновничий аппарат окончательно
перестраивает весь русский земский мир, преобразует
его в шведско-немецкую империю. С тех пор абстракт-
ный принцип указов и предписаний, системы бюрокра-
тического подчинения всецело исключает принцип
свободного земского мирского самоуправления и само-
развития народной жизни.
Третий период деятельности Щапова совпадает с
трагическими событиями в его биографии. Об этом
периоде и щаповских воззрениях этих лет речь пойдет
в следующей лекции.
Не менее трагично сложилась и судьба другого
историка-демократа — Ивана Гавриловича Прыжова
(1827—1885) —сына личного дворянина, выслужив-
шегося из солдат. В юношеские годы он был вольно-
слушателем Московского университета. В дальнейшем
начал выступать в периодической печати, освещая
современные и исторические вопросы. В чем заклю-
чался его демократизм? Прежде всего в особом вни-
мании, какое он уделял в своих исторических работах
жизни народных масс, помещичьей эксплуатации и
роли церкви и духовенства в утверждении и сохране-
нии существующего строя.
Поверив в существование большой революционной
организации С. Г Нечаева, Прыжов в 1869 г. вступил
в нее и принял участие в убийстве другого члена орга-
низации, студента Иванова, заподозренного в преда-
тельстве. После суда Прыжов был сослан на каторгу,
затем на поселение. В Сибири он продолжал занимать-
ся историей, публицистикой и написал ряд историче-
ских работ, сами названия которых свидетельствуют
об их направленности: «Нищета на святой Руси»,
«Корчма». Иллюстративными в этом отношении яв-
ляются и названия глав не вышедшей в свет, но сохра-
нившейся в рукописи книги «Граждане на Руси»: «При-
15*
451
казная тварь», «Грабеж казны и народа», «Всеобщий
упадок права и правды», «Бюрократия», «Помпадуры»,
«Камарилья», «Сыщики и мандарины», «Чиновница
с загаженным хвостом», «Сколько грабят ежегодно
все чиновники империи» и др.23
Главный же опубликованный труд Прыжова — «Ис-
тория кабаков в России в связи с историей русского
народа» — первоначально был задуман как трехтом-
ное сочинение: первый том — официальная история
кабаков, история питейного дела, управления каба-
ками, история корчмарства, откупной системы и за-
мены откупной системы акцизной. Этот том вышел
в 1868 г. Второй и третий тома освещали кабацкий быт,
жизнь в этих «народных клубах», как их называл Пры-
жов, где начинались все бунты и волнения — от вос-
стания С. Разина и до крестьянских волнений 1861 г.
Но печатать такую книгу, считал Прыжов, значило
донести на народ, отнять у него последний приют, куда
он идет с горя. И поэтому автор сжигает второй и тре-
тий тома. Однако в опубликованном первом томе мы
находим документы, иллюстрирующие деятельность
казны, откупщиков и кабатчиков. Здесь, например,
приведены данные о дарах чиновникам одного из от-
купщиков Новгородской губернии; подношения губер-
натору якобы на украшение города (3000 р.), полиц-
мейстеру (1200 р.), становым и другим чинам (всего
на 16 700 р.). Небезынтересны сведения, которые при-
водит Прыжов о том, как народ называл водку: «си-
вуха», «царская мадера», «чем тебя я огорчила», «по-
жиже воды», «сиротские слезы», «горемычная», «чи-
стоты не спрашивай», «крикун» и т. д. Потрясающее
впечатление оставляют официальные сведения о числе
погибших от употребления алкоголя, или, по выраже-
нию одного из отчетов, «захлебнувшихся вином».
В 1842 г. их числилось в России 939 человек, в 1855 г.—
1423, в 1863 г. ежедневно умирало по 7 человек. Эти
известия Прыжов заканчивает словами: «Число явно
умерших от пьянства... страшно велико» 24.
23 Ц а м у т а л и А. Н. Очерки демократического направления...
С. 162.
24 Прыжов И. Г История кабаков в России в связи с исто-
рией русского народа. 2-е изд. Казань, 1913. С. 241—242, 268—270.
452
Так, историки-демократы уже во второй половине
XIX в. выявляли скрываемые властями и игнорируемые
государственниками черты жизни народа 25 Труды Бе-
линского, Герцена, Чернышевского и Добролюбова
заложили основы прогрессивной критики не только
художественной, но и исторической литературы России,
подняли на значительную высоту русскую философию
истории, обосновали необходимость расширения и из-
менения тематики исторических исследований. А та-
кие историки, как Щапов, Прыжов, прямо обратились
к жизни простого народа. А. И. Герцен справедливо
подчеркивал, что «наша жизнь — это наше отношение
к русскому народу, вера в него, любовь к нему». Это
относится и к другим демократам 1840 — 60-х годов.
Борьба с иноземными завоевателями и преодоле-
ние раздробленности привлекали внимание историков
всех направлений. Но никто до революционных демо-
кратов не говорил об определяющей роли в этой борьбе
народных масс. Положение народа затрагивали и пред-
ставители консервативных направлений в русской
историографии. Но только революционные демократы
прямо осуждали эксплуататоров, разорявших народ.
Отношение к народу делает исторические труды рево-
люционных демократов XIX в. близкими революцион-
ной историографии XX в., и в частности нашего времени.
Лекция 25
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
РУССКОГО НАРОДА, ПО А. П. ЩАПОВУ,
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКОГО
И УКРАИНСКОГО НАРОДОВ,
ПО Н. И. КОСТОМАРОВУ
С 1864 г. до своей кончины в 1876 г. А. П. Щапов
находился в сибирской ссылке. Его по доносу обвинили
25 Подробнее о демократическом направлении см.: Ц а м у т а
л и А. Н. Очерки демократического направления...
453
в связях с «Колоколом», переписке с Герценом. Сна-
чала Щапов был сослан в родное село Ангу, затем
переведен в Иркутск, где жил почти без средств к су-
ществованию, буквально голодал. Навсегда оторван-
ный от научных связей, библиотек, работы, он тем не
менее продолжал писать. Среди его статей последнего
периода назовем лишь некоторые: «Естествознание
и народная экономия», «О влиянии гор и моря на ха-
рактер населения», «Историко-географическое распре-
деление русского населения», свидетельствующие об
изменении направления исследовательских интересов
автора. Сам Щапов позднее писал: «До 1869 г. земство
было моей idee fixe... С 1863 г. я стал думать о взаимо-
действии и взаимоотношении сил и законов природы
человеческой, о законах этого взаимодействия... о про-
явлении их в истории, о значении в будущем социаль-
ном строе и развитии народов... Я понял, что... хотя
бы самая абстрактная социально-юридическая теория
не прочна, произвольна без единственно прочных основ
естественнонаучных, физико-антропологических» 1
Щапов стремился перенести законы естествознания,
открытые в XIX в., на историческую жизнь. Для об-
щественной мысли на Западе и в России в 1860-е годы
было типично увлечение естественными науками. Идеи
Д. И. Писарева носились в воздухе, и в определенной
степени они, вероятно, повлияли и на Щапова. Во вся-
ком случае щаповская трактовка проблемы географи-
ческой среды и этноса отличалась самостоятельностью
и своеобразием.
Коренными первоначальными «мотивами» умствен-
но-социальной истории русского народа, по мнению
Щапова, были два свойства его нервной организации,
обусловленные общими физиологическими и психиче-
скими законами: первое — умеренность и медленность
нервной восприимчивости как следствие холодного
климата и предшествующей политической истории;
второе — большая предрасположенность к живому
восприятию напряженных и сильных новых внезапных,
непривычных впечатлений. Когда появляются сильные
и новые впечатления, русские люди их воспринимают
1 Лучинский Г. А. Афанасий Прокофьевич Щапов//Ща-
пов А. П. Соч.: В 3 т. Т. III. СПб., 1908. С. LXXXIII, LCVI и сл.
454
очень напряженно и оказываются под их влиянием.
Главные события русской истории были следствием
этих особенностей нервной организации народа 2
Всем северным народам, и в их числе славянским,
по мысли Щапова, присуща нечувствительность нерв-
ной системы и медленная ее раздражительность. Это
свойство возникало от действия холода, а также в свя-
зи с голодом, который чаще посещает народы холод-
ного Севера, чем благодатные плодородные южные
районы. Щапов считал, что холодный климат не воз-
буждает потребности в движении, как многие думают.
Наоборот, в условиях холодного климата рождается
«апатичный покой», потому что в северных холодных
странах полгода жизнь проходит в избе и сельскохо-
зяйственные работы на это время замирают. А на юге
в это время все находятся в движении.
Важная черта медленно возбуждающейся нервной
системы заключается в том, что люди в основном склон-
ны к коллективной деятельности. Отсюда община, вече,
земская дума. И в поздний период своей ученой дея-
тельности Щапов не отказывается от высокой оценки
общинности и коллективизма древнерусского народа.
Географический детерминизм подкрепляет старые его
положения об общине, вече и земской думе как учреж-
дениях, присущих коренным свойствам русского на-
рода: в холодном климате Щапов теперь обнаружи-
вает корни коллективности и тяготения русских людей
к связи друг с другом 3
Спокойный, нераздражительный характер сказался
на исторической жизни Древней Руси (так полагал
Щапов в 1870 г., хотя ему, конечно, было прекрасно
известно, что в большей части Киевской Руси, и в том
числе в самом Киеве, климат нехолодный). Щапов
считал, что под влиянием холодного климата история
древней и всей допетровской Руси являлась статичной,
развивалась медленно, а внешние влияния (византий-
ское, татарское) не оказались существенными, потому
что не носили характера чего-то неожиданного, силь-
ного.
В петровское время проявилось второе свойство
2 Щ а п о в А. П. Соч. Т. III. С. 1 —2.
3 Там же. С. 10.
455
русского народа — его предрасположение к восприя-
тию внезапных впечатлений. Петровские реформы и
заимствования, пришедшие с Запада, явились как раз
впечатлением подобного рода. Петр Великий был ге-
нием ускорительного движения. А ускорение, которое
он придал русской истории, являлось следствием ис-
пользования второго свойства нервной организации
народа. Именно это свойство позволило Петру так
сильно воздействовать на ум и нравственное развитие
России в XVIII в. По Щапову, гранью двух эпох в рус-
ской истории явилась эпоха Петра: медленная до
XVIII в. она стала быстрой и энергичной в XVIII —
первой половине XIX в.
Однако Щапов отнюдь не считал, что сильные и
непривычные впечатления могут приходить только в
результате внешних заимствований. Правда, в первом
и втором послепетровских поколениях еще преобла-
дала восприимчивость к наружным впечатлениям.
Но в третьем поколении, во второй половине XVIII в.,
начали действовать поразительные и могущественные
впечатления внутреннего отечественного происхож-
дения интеллектуального характера, выдающиеся
успехи русской науки и культуры 4 Таковы результаты
попытки Щапова построить схему русской истории
на естественнонаучных основаниях.
Заключая характеристику исторических воззрений
Щапова в последний период его жизни, отметим, что
в его работах было много ценных мыслей, но их усвое-
нию мешал очень тяжелый язык. Страницы щаповских
сочинений усыпаны тяжеловесными эпитетами: «психо-
педагогический», «сексуально-реалистический», «указ-
но-уставной хронический», «психопатический и физико-
физиологический» и т. д. или оборотами вроде: «теат-
рально-туалетный сенсуализм», «естественнонаучное
рационализирование», «миросозерцательная рабоче-
экономическая мыслительность народа», которые не
только затрудняют чтение, но и, по словам Ключев-
ского, самому автору мешали ясно, логично предста-
вить ход собственной мысли и увлекали его к выводам,
которые он не сделал бы, выражаясь более простым
языком.
4 Там же. С. 74, 79, 80, 120.
456
Николай Иванович Костомаров (1817—1885) - -
сын небогатого помещика Воронежской губернии; мать
его была крестьянкой. Отец увлекался просветитель-
ской литературой. Но вместе с тем он проявлял такую
жестокость по отношению к своим крепостным, что
крестьяне его убили. Костомаров учился в Харьков-
ском университете и окончил его в 1836 г. В 1841 г. он
представил магистерскую диссертацию, посвященную
значению Брестской церковной унии в Западной Руси.
Однако харьковский архиерей нашел, что труд Косто-
марова содержит оскорбления, адресованные Констан-
тинопольским патриархам, и, по распоряжению графа
Уварова, автору пришлось взяться за новую тему.
Костомаров защитил диссертацию «Об историческом
значении русской народной поэзии». Несмотря на за-
мечание одного из профессоров Харьковского универ-
ситета о том, что «такой предмет, как мужицкие песни,
унизителен для сочинения, имеющего своей целью при-
обретение ученой степени», в 1849 г. диссертация все
же была защищена. В. Г Белинский отнесся к ней
отрицательно, поскольку, по его словам, всякий, кто
ни на что больше не способен, берется за народную
поэзию. Однако вся последующая деятельность Косто-
марова послужила доказательством, что он оказался
способен и на многое другое.
Жизнь Н. И. Костомарова не была спокойной и
безоблачной, хотя уже через два года после защиты
магистерской диссертации он стал профессором Киев-
ского университета. В 1846 г. Костомаров вступает в
создавшееся Кирилло-Мефодиевское общество5, вы-
брав из двух течений: революционно-демократиче-
ского (выдающимся представителем которого был
Тарас Шевченко) и либерального — второе. При этом
он решительно выступает против крепостного права.
Костомаров вместе с другими членами общества —
ярый сторонник создания федерации славянских на-
родов под руководством России. С его точки зрения,
каждый народ, входящий в федерацию, должен был
пользоваться значительной автономией.
Участие в деятельности Кирилло-Мефодиевского
53айончковский П. А. Кирилло-Мефодиевское об-
тество//Тр. Историко-Архивного ин-та. Т. III. М., 1947. С. 3—4.
457
братства в годы николаевской реакции привели Косто-
марова в Петропавловскую крепость. Затем — ссылка
в Саратов с воспрещением преподавать и печататься.
Это запрещение было тяжелым наказанием не только
потому, что смысл жизни Костомаров видел в препода-
вательской работе и научной, которая нуждается в
публикациях, но и потому, что не имел иных средств
к существованию. Правда, вскоре гонения смягчились
и кое-что печатать Костомарову разрешили, но его
произведения подвергались жесткой цензуре. Напри-
мер, в 1854 г. Костомаров опубликовал в «Саратовских
губернских ведомостях» русские песни, в одной из них
шла речь о чернооком и чернобровом пареньке, кото-
рый шатался по чужой стороне и любил чужемужних
жен: «...чужемужни жоны — лебедушки белы, а моя
шельма жена — полынь горькая трава». Из Петер-
бурга пришла бумага с выражением недовольства:
«...мерзость, гадость; и если такие песни существуют,
то дело губернского начальства искоренять их, а не
распространять...» 6
Во время пребывания в Саратове Костомаров сбли-
зился с Чернышевским, но их духовная близость была
сравнительно непродолжительной. Костомаров-либе-
рал лишь иногда склонялся к демократизму. Черны-
шевский же был последовательным демократом и ре-
шительно критиковал либеральные взгляды Косто-
марова.
После возвращения из ссылки Костомаров недолго
был профессором Петербургского университета (1859—
1862). Столь малый срок работы на кафедре объясняет-
ся подозрительным отношением властей к профессору,
хотя в это время его либеральная умеренность стала
вполне очевидной. «Народное просвещение,— писал
он в 1863 г.,— вот наше дело, вот чего нам нужно до-
биваться, а с правительством нужно, как только мож-
но, в мире жить, помня пословицу — „молчи язычок,
кашки дам“»7
Но «молчать» Костомарову было очень нелегко и
6 Костомаров Н. И. Литературное наследие. СПб., 1890.
С. 75.
7 Русская историческая литература в классовом освещении:
Сб. статей/Под ред. М. Н. Покровского. Т. II. М., 1930. С. 23.
458
потому, что идеи свободы и народовластия оставались
ему близки, и потому, что по природе своей он и в зре-
лые годы оставался человеком увлеченным. Многие
жизненные ситуации свидетельствуют об этом. Когда
жандарм перевозил Николая Ивановича из Петропав-
ловской крепости в Саратов и они проезжали Новго-
род, Костомаров пришел в крайнее возбуждение от
памятных мест древней свободы новгородской. Жан-
дарм, удерживая его от слишком громких восклица-
ний, заметил, что проявление подобных эмоций может
привести освобожденного назад в крепость. Работая
в читальном зале Публичной библиотеки, Костомаров
так восторгался рукописью «Повести о горе и зло-
счастье», что стал громко декламировать ее в читаль-
ном зале, чем вызвал замешательство работников
библиотеки.
Первоначальные представления о философии исто-
рии Костомаров получил во время обучения в Харьков-
ском университете, профессора которого придержива-
лись тогда воззрений историков-романтиков и Гердера.
В духе немецкого романтизма они развивали мысли
о своеобразии и самобытности жизни народов, их исто-
рии и фольклора. В условиях складывания украинской
нации указанные мысли падали на благодатную почву.
Костомаров принадлежал к числу молодых людей,
которые были увлечены этими вопросами 8
В студенческие годы Костомарову казались цен-
ными представления о народности, выдвигавшиеся
Погодиным и Шевыревым. Но, вступив в Кирилло-Ме-
фодиевское общество, он был уже далек от теории
«официальной народности», приписывавшей народу
лишь те свойства, которые угодны властям. В «Законе
божием» Кирилло-Мефодиевского братства выступают
представления о своеобразии украинского народа и
его истории. И до воссоединения с Россией, и после
воссоединения Украина не хотела знать ни царя, ни
господина: «А хотя и был царь над нею, но чуждый,
и хотя были дворяне, а чужие, а хотя из украинской
крови эти выродки, однако они не оскверняют своими
устами украинского языка и сами себя не называют
8 Пол у xj н Л. К. Формування кторичних погляд$в М\ I. Ко-
стомарова. КиГв, 1959. С. 65—69.
459
украинцами». Это представление о своеобразии украин-
ского народа и его истории было близко Костомарову
и в 1840-е годы, и позднее. Украинский народ, по его
убеждению, был народом демократическим. При этом
во внимание не принимались ни классовые различия
внутри народа, ни различия исторических периодов.
«...Истинный украинец, будет ли он происхождения
простого или дворянского, должен не любить ни царя,
ни господина, а должен любить и помнить одного бога
Иисуса Христа» 9
Приступив к описанию истории украинского наро-
да, Костомаров волей-неволей должен был расстаться
с тезисом о его бесклассовости. В частности, это отно-
сится к освободительной войне под предводительством
Богдана Хмельницкого, которую он описывал чрезвы-
чайно живо и с привлечением значительного количе-
ства источников. В результате созданная самим же
Костомаровым идиллическая картина классового мира
и единения быстро улетучивалась. Так, историк писал,
что, когда Хмельницкий зачитал своему войску статьи
Белоцерковского договора, холопы стали кричать, что
Зборовский договор нарушен и они опять будут слу-
жить панам. Толпа возмущалась: «Сам себе та стар-
шину визволяешь, а нас знати не хочешь... ми пщнялись
на пашв, а теперь отдаешь нас, бщних, на муки П1Д
ки1 та батоги...» 10 * Подобных столкновений Костома-
ров должен был привести множество и при Хмельниц-
ком, и после него.
А в биографии Мазепы, изданной в 1886 г., у Косто-
марова откровенно говорится о том, что в Малороссии
издавна «происходила социальная борьба между „знач-
ными“ казаками и чернью», к которой «по общим сим-
патиям примыкала вся масса поспольства, т. е. простого
народа» .
Н. И. Костомаров решительно возражал ученым,
которые ограничиваются описанием формирования и
развития государства и видят в народе только «калуж-
93айончковский П. А. Кирилло-Мефодиевское обще-
ство. С. 18.
10 Костомаров Н. И. Богдан Хмельницкий. 3-е изд. Т. II.
СПб., 1870. С. 414.
н Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее
главнейших деятелей: В 3 т. Т. II. СПб., 1886. С. 253.
460
ское тесто». Он старался понять психический склад
народа и, оценивая свой вклад в науку, писал: «Я ра-
ботал над эпохою Хмельницкого и Выговского, где
главным образом высказывалась деятельность народ-
ной массы; меня увлекала история Новгорода и Пскова,
где также на первом плане была народная масса; меня
заняла сильно эпоха дикой самодеятельности народа,
проявившейся в бурное восстание Стеньки Разина.
Точно по тем же побуждениям изучать и выражать в
истории народную жизнь принялся я и за Смутное
время Московского Государства в начале XVII века» 12
Подробно описывая восстание Степана Разина,
Костомаров уделил много внимания также тяжелому
положению крестьян и холопов во второй половине
XVII в., эксплуатации селян землевладельцами,
бесправию, отсутствию элементарного правосудия,
взяточничеству и безграничному административному
произволу. Весь порядок тогдашней Руси, вся социаль-
но-политическая обстановка, и в частности тяжесть
налогообложения, порождали народное недовольство.
Вместе с затруднением походов на Черное и Каспий-
ское моря создались предпосылки «бунта Стеньки
Разина».
Но глубинные корни казацкого движения Косто-
маров ищет в исконной борьбе «двух укладов русского
быта: удельно-вечевого и единодержавного». Начало
единодержавия одержало победу. Но старое удельно-
вечевое начало «облеклось теперь в новый образ,—
то было казачество». И, улучив момент, побежденный
удельно-вечевой строй в лице казачества отважился
на открытый бой под предводительством Разина 13
12 Костомаров Н. И. Литературное наследство. С. 153.
Перу Николая Ивановича Костомарова принадлежит значитель-
ное количество исторических исследований. В 1857 г. он выпустил
монографию «Богдан Хмельницкий», вслед за которой последовали
«Очерки торговли Московского государства», «Бунт Стеньки Разина»,
«Очерки домашней жизни и нравов великорусского народа», «Мысли о
федеративном начале в Древней Руси», «Северно-русские народо-
правства», «Смутное время Московского государства», «Последние
годы Речи Посполитой», «Начало единодержавия на Руси», а также
монографии по истории Украины после Богдана Хмельницкого, серию
жизнеописаний русских исторических деятелей и много других работ.
13 Костомаров Н. И. Собр. соч.: В 8 т. Кн. 1. Т. П. СПб.,
1903. С. 408—409.
461
Иван Грозный, а затем Борис Годунов нанесли старо-
му строю особенно тяжкие, но все же не смертельные
удары. Оживающий удельно-вечевой враг единодер-
жавия избрал на юге России, где искони проживало
более демократическое русское племя, уголок, где смог
оправиться и даже в начале XVII в. вторгаться в за-
воеванные единодержавием пределы. Казачество было
запоздалым отцветием, а не новым началом жизни.
«Оно не могло произвести ничего, кроме эпохи Стеньки
Разина — кровавой, громкой, блестящей, приведшей
в ужас...» . А корнями это ставшее уже бесплодным
движение уходило в демократические свойства южно-
русов.
Представления о демократичности как свойстве
всего украинского народа в целом и во все периоды
его существования мешали Костомарову объективно
проанализировать положение и борьбу народных масс
Украины против своих собственных эксплуататоров.
А бурные события в России (Смута и восстание Рази-
на), хотя и связывались с эксплуатацией народных
масс, рассматривались скорее как конфликты этниче-
ские, чем социальные.
Н. И. Костомаров был историком-художником, его
произведения и сейчас читаются с неизменным инте-
ресом. А есть такие сюжеты, по которым просто необ-
ходимо обращаться именно к трудам этого ученого.
Все, что касается Богдана Хмельницкого и истории
Украины после Хмельницкого, очень ярко описано Ко-
стомаровым, хотя он не всегда был достаточно педан-
тичен и корректен в пользовании источниками и их
критике, уступая в этом отношении своим современ-
никам Соловьеву и Чичерину. Но в смысле яркости
изложения из историков-профессионалов XIX в. с ним
рядом или, может быть, выше его можно поставить
разве только Карамзина и Ключевского.
Отличие концепции русской истории Костомарова
от концепций Соловьева и славянофилов ясно видно
уже тогда, когда мы знакомимся с их характеристи-
ками удельного периода. Соловьев и его последова-
тели видели в системе уделов деление территории в
зависимости от родословного положения князей Рюри-
14 Там же. С. 411—412.
462
ковичей. Князья делили Русскую землю в соответствии
со значением каждого города* и со своими правами
на более крупный город-волость. Костомаров тоже
признавал, что при дележе земли имели значение ее
доходность и роль князя, но был убежден в том, что
при делении земель обязательно учитывалась этниче-
ская особенность районов.
Новгородская, Псковская, Черниговская или Пере-
яславская земли различались не только по тому, какой
в них сидел князь, но и по своим этническим, племен-
ным особенностям; и когда князья делили между собой
землю, они считались с этими особенностями. О племе-
нах говорят наши древние летописи, и они продолжали
существовать в удельные времена. Преобладающей
формой общественного быта в Древней Руси был не
род, как считали Соловьев и Кавелин, а племя.
Сохраняя свои особенности, русские племена с древ-
них времен стремились к взаимодействию. И это стрем-
ление воплотилось в федеративном начале. Природа
и исторические обстоятельства вели не только к само-
бытности русских племенных территорий, но и к феде-
рации.
По мнению Костомарова, в удельно-вечевой период
русская народная стихия выступает как совокупность
шести народностей. В тот удельный период он видел
не только украинскую и великорусскую народности,
а различал южнорусскую, новгород-северскую, нов-
городскую/псковскую, белорусскую и, наконец, вели-
корусскую народности. Причем каждая из них обла-
дала своим особенностями. Хотя Новгород далеко от-
стоял от Киева, новгородская народность была близка
к южнорусской и по языку и по своему тяготению к
южной столице, которое ослабло только после запусте-
ния Киева. Новгородская народность находилась от-
носительно ближе к южнорусской, чем к северо-вос-
точной Руси. Для новгородской и псковской, как и для
южнорусской народности, характерно было народо-
правление и вече как его проявление. Костомаров,
правда, считал, что народоправление, вече характерно
для всей Русской земли. Но в Новгороде оно особенно
развилось, ибо Новгород не являлся краем, через ко-
торый непрерывно гуляли ратные люди. Кроме того,
князьям было трудно приглашать в Новгород себе на
463
помощь таких иноземцев, как половцы. Из-за этого
княжеская власть там оказалась не такой сильной,
как на северо-востоке. Новгородская земля лежала
как бы на окраине, поэтому характерные для удельной
вечевой Руси формы жизни проявились там особенно
отчетливо. Новгород стремился к единству Русской
земли, но в форме федерации.
Для Костомарова характерна идеализация удель-
но-вечевого порядка. Он писал, что изучение удельно-
вечевого мира «может не только интересовать празд-
ное любопытство, но составляет насущную потреб-
ность разумного знания нашей истории и важнейшую
подмогу для уразумения нашего настоящего и, скажу
болье, для наших практических целей и в настоящем,
и в будущем» 15
Идея федерации славянских народностей, как уже
отмечалось, политически соответствовала взглядам
Костомарова. Занимаясь северорусскими народоправ-
ствами и историей Южной Руси, он пытался найти
именно это федеративное начало и именно народоправ-
ство, проявлявшееся в вечевом строе, считая его ти-
пичным для русского народа вообще. У Костомарова
легко обнаружить противоречия в трактовке данных
проблем. С одной стороны, вечевой строй и федератив-
ное начало больше всего характерны были для Юж-
ной и Новгородской Руси, а с другой стороны, он гово-
рит о том, что они присущи всей Древней Руси. Разви-
тие шло бы в сторону свободной федерации; однако
монгольское иго сломало старые порядки, вечевой
строй и федеративные начала. На смену им пришло
единодержавие.
В отличие от удельно-вечевого строя, при едино-
державии свобода частей приносится в жертву идее
единого государства, здесь не могло идти и речи о
связи и соединении частей, потому что самые части
поглощались и уничтожались. Если начало единодер-
жавия было положено монгольским завоеванием, то
затем наследниками монгольских ханов стали москов-
ские государи.
И снова мы видим у Костомарова противоречие.
С одной стороны, начало единодержавия оказывалось
15 Там же. Т. 1. СПб., 1903. С. 201.
464
чем-то внешним, привнесенным в русскую жизнь мон-
гольскими завоевателями. С другой стороны, подчер-
кивается, что единодержавие связано с дисциплиной,
больше всего присущей великорусской народности.
Для великоросса характерны начало дисциплины и
единодержавие, его природе они соответствуют. А для
украинцев и новгородцев эти начала совершенно про-
тивопоказаны. Но верх одерживает начало единодер-
жавия. Русь, покоренная монголами, стала их военной
добычей и собственностью, а все русские от князя до
холопа — их рабами. И в этом-то рабстве Русь нашла
то единство, до которого не додумалась в период сво-
боды. А смогло это произойти потому, что единодер-
жавие соответствовало духу великорусского народа.
Если украинская народность сильна началом народ-
ной свободы, народного самоуправления, началом де-
мократизма, то у великорусского народа, по мнению
Костомарова, сильно чувство дисциплины, организо-
ванности, сильно государственное начало. Великорус-
крепостной любит, якобы, своего барина, а южнорус —
вольность. Великорусскому народу присущ дух строй-
ности, созидательное начало. Великорусская народ-
ность создала у себя единодержавие, или монархиче-
ский строй, а украинская народность выработала ве-
чевой строй.
В истории Южной Руси XII—XIII вв., по Костома-
рову, можно видеть юношеский возраст того общест-
венного строя, который явится в возмужалом виде
через несколько столетий. Развитие личного произвола,
неопределенность форм были отличительными чертами
южнорусского общества в древний период; и эти осо-
бенности проявились и впоследствии. С ними соединя-
лось непостоянство, недостаток ясной цели, порыви-
стость движения, стремление к созданию и какое-то
разложение недосозданного, все, что неминуемо вы-
текало из перевеса личности над общинностью. Южная
Русь отнюдь не теряла чувства своего народного един-
ства, но и не думала его поддерживать.
Костомаров иногда говорил о разных возрастах,
через которые проходят народы, но в основном исхо-
дил из статичности народности и выдвигал на первый
план различия национальных характеров в простран-
стве, а не различия одного и того же национального
465
характера во времени. Он был убежден в том, что пред-
ставители каждого народа таят в себе какие-то свой-
ства и идеалы, единые для всех.
Итак, роль этноса в историческом процессе интере-
совала Щапова на последнем этапе его творческой
деятельности, а Костомарова — на всем протяжении
его историографической деятельности. Эти проблемы
также занимали умы многих выдающихся исследова-
телей Запада и России. Поэтому к вопросу о влиянии
этноса на историю мы еще вернемся, но позже, когда
будем рассматривать важнейшие методологичекие во-
просы нашей науки в середине и второй половине XIX в.
Лекция 26
К. МАРКС, Ф. ЭНГЕЛЬС И РАЗВИТИЕ
ТЕОРИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Наблюдая, как естествоиспытатели открывают за-
коны физики, химии, биологии и добиваются величай-
ших успехов в познании природы, философы и историки
пытались открывать законы, лежащие в основании
жизни общества и объясняющие его развитие. Неуже-
ли, восклицал И.-Г Гердер, познание общества корен-
ным образом отличается от познания природы? Неуже-
ли «царство человечности, со своими силами, с проис-
ходящими в нем переменами и страстями должно быть
выключено из этой природной цепи?» 1
Не однажды философы и историки старались рас-
крыть суть общественного процесса и определить этапы
его развития, исходя из степени зрелости человеческого
разума или из уровня нравственного совершенства
народов. Но все подобные попытки не могли опереться
на реальную историю. Оценивая то, что в этом отноше-
нии было сделано до XIX в., Шеллинг, как уже упоми-
налось, заметил, что не выработано даже критерия
1 Цит. по: Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм. М.;
Л., 1933. С. 23.
466
для определения уровня морали во времена Платона
и в новейшее время. Высокий уровень развития наук
мог сменяться длительными периодами их глубокого
упадка 2
К тому же при констатации факта развития в опре-
деленное время науки и культуры историк должен был
ответить на вопрос: что вызвало к жизни или способ-
ствовало утверждению новых идей? А ответ на этот
вопрос находили либо в необъясненных действиях ве-
ликой личности, либо в божественном промысле.
Стараясь отыскать причины исторических событий
и вскрыть законы возникновения последних, историки
и философы нередко переносили на общество законы
природы или объясняли жизнь общества природой
человеческого индивидуума. Но неизменные свойства
человеческой природы не могли объяснить развитие
общественных институтов. Неэффективным оказалось
перенесение на общество закона роста и умирания
живых организмов, и в том числе человеческого. Утвер-
ждения, что народы закономерно проходят через воз-
расты детства, юности, зрелости и старости, ничего
науке не дали, так как не учитывалось, что развитию
человеческого общества присущи специфические за-
коны, которые не сводятся к законам роста отдельного
человека, животного, растения.
Делались попытки объяснить различия обществен-
ной жизни народов особенностями географической
среды. Однако неизменная, или, точнее, медленно из-
меняющаяся географическая среда не могла объяснить
сравнительно быстрые изменения общественного строя.
Были попытки объяснить общественное развитие
сменой хозяйственной деятельности: переходом от
охоты к скотоводству, от скотоводства к земледелию,
а затем к промышленности. Но в XVIII — начале XIX в.
ученые не умели ответить, почему такие переходы со-
вершались. К тому же уровень скотоводческого или
земледельческого хозяйства был совершенно различ-
ным в разные времена и у разных народов. Скотовод-
ство первобытных кочевников нельзя сравнивать, на-
пример, с животноводством в капиталистической Гол-
ландии.
2 См. с. 347 настоящей книги.
467
В первой трети XIX в. философы и историки прояви-
ли особенно много творческих усилий, чтобы объяснить
законы общественного развития. Некоторые из них
связывали изменения общественных отношений с борь-
бой классов, другие говорили о законах диалектики.
Это свидетельствовало о крупных успехах методологии
исторической науки. Но классовая борьба у француз-
ских романтиков вытекала, скажем, не из развития
общественных структур, а из завоевания; при этом в
полной мере раскрыть внутренние законы развития
общества и смены классовых структур им не удавалось.
Классики немецкой философии, и прежде всего
Гегель, смогли показать действие закона отрицания
отрицания и роль революционных скачков и изучить
явления в их развитии и взаимной связи. Однако Ге-
гель сводил всемирную историю к «поступательному
шествию развивающегося самосознания мирового
духа» 3 Реальная жизнь, таким образом, подменялась
Абсолютным духом. В 1846 г. Маркс писал русскому
литературному и общественному деятелю П. В. Аннен-
кову, что там, где П.-Ж. Прудон (который в этом от-
ношении был близок к Гегелю) не в силах объяснить
факты, он начинает оперировать гипотезой о «всеоб-
щем разуме» 4
Маркс и Энгельс поставили изучение законов об-
щественного развития на почву действительных фактов.
Еще в 1843 г. К. Маркс в работе «К критике гегелев-
ской философии права» 5 отмечал, что правовые отно-
шения, точно так же, как и формы государства, коре-
нятся в материальных жизненных отношениях.
Позднее Маркс так сформулировал результаты
своих исследований: «В общественном производстве
своей жизни люди вступают в определенные, необхо-
димые, от их воли не зависящие отношения — произ-
водственные отношения, которые соответствуют опре-
деленной ступени развития их материальных произ-
водительных сил. Совокупность этих производственных
отношений составляет экономическую структуру об-
щества, реальный базис, на котором возвышается
3 Гегель. Соч.: В 14 т. Т. VII. М.; Л., 1934. С. 356—358.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 402.
5 Там же. Т. 1. С. 221—368.
468
юридическая и политическая надстройка и которому
соответствуют определенные формы общественного
сознания. Способ производства материальной жизни
обусловливает социальный, политические и духовный
процессы жизни вообще. Не сознание людей опреде-
ляет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие
определяет их сознание» 6
Марксистская историческая мысль опирается на
тезис об общественном бытии, определяющем созна-
ние, и на тезис о реальном базисе, на котором возвы-
шается надстройка: историки-марксисты ищут связь
социального, правового государственного строя и куль-
туры с экономической структурой общества. Кроме
того, в предисловии к книге В. И. Ленина «К критике
политической экономии» раскрывается диалектика
движения общества 7 «На известной ступени своего
развития материальные производительные силы об-
щества приходят в противоречие с существующими
производственными отношениями, или — что является
только юридическим выражением последних — с от-
ношениями собственности, внутри которых они до сих
пор развивались. Из форм развития производитель-
ных сил эти отношения превращаются в их оковы.
Тогда наступает эпоха социальной революции» 8 Этот
тезис в дальнейшем лег в основу исследований истори-
ков-марксистов, посвященных динамике общественной
жизни народов, революциям.
С трактовкой общественного бытия и сознания свя-
зано и марксистское понимание проблемы свободы
воли и необходимости. Ф. Энгельс писал, что в природе
действуют друг на друга слепые бессознательные силы,
во взаимодействии которых и проявляются общие за-
коны; дерево растет не потому, что считает, что ему
нужно вырасти, там нет ничего сознательного, дейст-
вуют стихийные силы. А в истории, наоборот, «дейст-
вуют люди, одаренные сознанием, поступающие обду-
манно или под влиянием страсти, стремящиеся к опре-
деленным целям» 9
6 Там же. Т. 13. С. 6—7.
7 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 56.
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 7.
9 Там же. Т. 21. С. 306.
Казалось бы, в обществе, где не действуют слепые
силы природы, а сталкиваются сознательные цели и
субъективные стремления, нет места для объективных
закономерностей, для необходимости. Однако это не
так: люди ставят сознательные цели и творят свою
историю под воздействием наличных условий. Жела-
ния, стремления, цели и даже ошибки, которые ка-
жутся людям полностью зависящими от их воли, в дей-
ствительности рождаются в их сознании под влиянием
условий среды, жизни, и прежде всего производитель-
ных сил и производственных отношений.
В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс
и Энгельс в яркой публицистической форме показали,
как из феодального общества вышло общество капита-
листическое. В недрах феодального общества созда-
лись новые средства производства и обмена. Старые
феодальные производственные отношения перестали
соответствовать развившимся производительным си-
лам и превратились в их оковы. «Их необходимо было
разбить», и они были разбиты. Место этих отношений
заняла свободная конкуренция с соответствующим
ей общественным и политическим строем, с экономи-
ческим и политическим господством класса буржуазии.
Затем средства производства и обмена, созданные в
буржуазном обществе, пришли в противоречие с бур-
жуазными отношениями собственности. И история
промышленности и торговли стала представлять собой
«историю возмущения современных производительных
сил против современных производственных отношений,
против тех отношений собственности, которые являют-
ся условием существования буржуазии и ее господ-
ства» 10.
В «Капитале», первый том которого вышел в свет
в 1867 г., более подробно разъяснялись закономерности
появления и развития буржуазного общества, раскры-
вались основные черты буржуазной общественно-эко-
номической формации. А в предисловии к книге «К кри-
тике политической экономии» (1859) Маркс рассмотрел
и вопрос о смене докапиталистических формаций. Он
писал, что, «в общих чертах, азиатский, античный,
феодальный и современный, буржуазный, способы про-
10 Там же. Т. 4. С. 429.
470
изводства можно обозначить, как прогрессивные эпохи
экономической общественной формации» 11 Маркс, по
его собственным словам, лишь обозначил здесь про-
грессивную смену общественно-экономических форма-
ций. Слабая изученность древнейшей истории не по-
зволяла в 1859 г. говорить о первобытнообщинной до-
классовой формации. В предисловии к английскому
изданию «Манифеста Коммунистической партии», от-
носящемуся к 1888 г., Энгельс отмечал, что к этому
времени уже была выяснена, благодаря работам Мор-
гана, Маурера и других историков и этнографов, внут-
ренняя организация первобытного коммунистического
общества в ее типической форме 11 12 Такому выяснению
способствовали и данные о некоторых пережиточных
чертах русской сельской общины. Первобытнообщин1
ной формации Энгельс посвятил труд «Происхождение
семьи, частной собственности и государства», вышед-
ший в 1884 г. Широкое развитие этнографии во всех
странах мира, успехи археологических изысканий и
исследований в области фольклора, а также обнаруже-
ние прежиточных явлений в древних письменных источ-
никах показали, что ранней формой человеческих сооб-
ществ всюду была первобытнообщинная доклассовая
формация.
Что же касается «азиатского способа производства»,
то он, по Марксу и Энгельсу, существовал в древне-
восточных обществах, в которых в течение длительного
времени сохранялась общинная собственность, не раз-
лагавшаяся еще частной собственностью, но общины
эксплуатировались стоящей над ними верховной об-
щинной, царской, жреческой или иной властью. На от-
ношения внутри общин (во многом еще доклассовые)
накладывалась господствующая над ними и эксплуати-
рующая их деспотическая верхушка, организованная
в государство 13 Примечательно, что Ф. Энгельс в
данном случае учитывал и роль географических фак-
торов в историческом процессе. «Отсутствие частной
собственности на землю... является ключом к понима-
11 Там же. Т. 13. С. 7.
12 См.: Там же. Т. 4. С. 424.
13 Марксистско-ленинская теория исторического
процесса/Под ред. Ф. В. Константинова, Ю. К. Плотникова и др. М.,
1983. С. 349—355.
471
нию всего Востока,— писал он Марксу.— Но почему
восточные народы не пришли к частной собственности
на землю, даже к феодальной собственности? Мне ка-
жется, что это объясняется главным образом климатом
и характером почвы, в особенности же великой полосой
пустынь, которая тянется от Сахары через Аравию,
Персию, Индию и Татарию...». И далее, характеризуя
политическое устройство государств данного региона,
Энгельс отмечал: «Правительства на Востоке всегда
имели только три ведомства: финансов (ограбление
своей страны), войны (ограбление своей страны и чу-
жих стран) и общественных работ (забота о воспро-
изводстве)» 14
Вопрос об «азиатском способе производства» не
был окончательно выяснен в XIX в. Одни историки-
марксисты и сегодня считают его «ранней» модифика-
цией рабовладельческого или феодального способов
производства. Другие видят в нем особую форму пере-
хода первобытнообщинного общества в раннеклассо-
вое, т. е. стадию, отличную и от рабства, и от феода-
лизма. Исследования варварских государств герман-
цев, доколониальных обществ Африки и доколумбовой
Америки также дают основания считать, что в резуль-
тате распада доклассового общества, видимо, возни-
кали структуры, в которых еще не сложились рабо-
владельческая или феодальная собственность, но уже
существовали такие виды социального неравенства,
как занятость, полусвобода и др.
То обстоятельство, что конкретные исторические,
этнографические и археологические исследования вы-
двигают новые представления и вызывают дискуссии
о путях перехода от доклассовой к раннеклассовым
формациям, отнюдь не умаляет значение Марксова
учения об общественных формациях. Новые открытия
позволяют уточнить, дополнить наши представления
о смене формаций, о механизме этой смены.
Для разработки основоположниками марксизма
концепции закономерной смены общественных форма-
ций существенное значение имели, в частности, их вы-
сказывания о судьбах капитализма в России. В 1870-х—
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 28. С. 221; см. также:
Т. 9. С. 132.
472
начале 1880-х годов остродискуссионным был вопрос
о том, сможет ли русская сельская община, если она
будет освобождена от помещичьего и полицейского
гнета, организовать свое производство и распределение
продуктов на коллективных началах или она обречена
на гибель, и в силу исторической неизбежности Рос-
сия должна пройти все фазы капиталистического про-
изводства.
Чтобы иметь возможность судить об экономическом
развитии России, Маркс, как известно, изучил русский
язык и «в течение долгих лет изучал официальные и
другие издания, имеющие отношение к этому пред-
мету» 15 Маркс и Энгельс особое внимание уделяли
проблеме русской общины 16 Оба они пришли к вы-
воду, что после 1861 г. приходится говорить не только
о развитии капитализма, но даже о «быстро развиваю-
щейся капиталистической горячке». И все же община,
несмотря на то, что она была уже «сильно разрушен-
ной» формой первобытного общего владения землей,
может «непосредственно перейти в высшую коммуни-
стическую форму общего владения», но только при
одном непременном условии: «если русская революция
послужит сигналом пролетарской революции на За-
паде, так что обе они дополнят друг друга...» 17. При-
веденный тезис свидетельствует о высокой оценке Марк-
сом и Энгельсом перспектив революции в России и об
их надеждах на то, что русская революция сможет
послужить сигналом пролетарской революции на За-
паде.
Маркс решительно возражал против превращения
его идей о смене общественно-экономических форма-
ций в догму, в теорию «о всеобщем пути, по которому
роковым образом обречены идти все народы, каковы
бы ни были исторические условия, в которых они ока-
зываются». Подобное понимание его взглядов на фор-
мационное развитие было бы, по словам Маркса, «од-
15 Маркс К. Письмо в редакцию «Отечественных записок».
1877 г.//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 119.
16 См. об этом: Маркс К. 1) Письмо В. И. Засулич// Там
же. С. 250—251; 2) Наброски ответа на письмо В. И. Засулич//
Там же. С. 400—421.
17 Энгельс Ф. Предисловие ко второму русскому изданию
«Манифеста Коммунистической партии» 1882-го года//Там же. С. 305.
473
повременно и слишком лестно и слишком постыдно».
Даже события, «поразительно аналогичные», но про-
исходящие в различной исторической обстановке, при-
водят к совершенно различным результатам. Поэтому
нельзя пользоваться историко-философскими теориями
как «универсальной отмычкой» ,й Более того, действи-
тельно существовавший общественный строй никогда
точно не совпадал с понятием об этом самом стрбе.
«Разве феодализм,— спрашивал Энгельс,— когда-
либо соответствовал своему понятию?» Почти нигде,
продолжал он, феодальный порядок не достигал «впол-
не классического выражения». Да и вообще экономи-
ческие законы «не имеют иной реальности, кроме как
в приближении, в тенденции, в среднем, но не в непо-
средственной действительности». В этом нет ничего
удивительного. Во-первых, понятие о любой формации,
подобно понятиям о других вещах, и действительность
вещей никогда полностью не совпадают, хотя движутся
вместе, «постоянно приближаясь друг к другу». А во-
вторых, действие экономических законов «перекрещи-
вается с одновременным действием других законов» 18 19
Марксистское понимание истории «есть прежде всего
руководство к изучению, а не рычаг для конструирова-
ния на манер гегельянства», отмечал Энгельс, настаи-
вая на необходимости «исследовать в деталях условия
существования общественных формаций...» 20
Развивая мысль Энгельса об экономических зако-
нах, которые имеют реальность только в приближении,
в тенденции, историки стали все больше внимания
уделять особенностям формационного развития в раз-
ных странах и в разные исторические моменты. Обра-
щено было внимание и на многоу клади ость формаций.
Так, в России и в Западной Европе в эпоху феодализма
наряду с укладом, воплощающим основные социаль-
ные противоречия классического феодального строя,
существовали иные уклады. При этом речь идет не
только о пережитках рабства и первобытнообщинного
строя на ранних этапах феодализма и не только о
18 Там же. С. 120, 121.
19 Там же. Т. 39. С. 354, 355, 356.
20 Там же. Т. 37. С. 371.
474
зародышах капитализма на поздних этапах феода-
лизма 21
Многоукладность типична и для других обществен-
ных формаций. Причем особо выделяется мелкотовар-
ный крестьянский уклад, приобретавший некоторые
особенности, но сохранявший свои существенные при-
знаки и в условиях распада первобытной общины, и
при рабстве, и при феодализме, и при капитализме, и
после победы социалистической революции.
С учением о закономерной смене общественных
формаций связано понимание и оценка классовой борь-
бы, в которой полно проявляется диалектический закон
единства и борьбы противоположностей. Во всяком ан-
тагонистическом обществе основные противоречия и
антагонизмы выражаются в борьбе классов. В отличие
от Тьерри и других историков периода реставрации,
К. Маркс выводил борьбу классов не из завоевания,
а из материальных условий жизни людей, из характера
производительных сил и производственных отношений.
Согласно тезису «Манифеста Коммунистической
партии», имеющему для марксистской теории фунда-
ментальное значение, «история всех до сих пор суще-
ствовавших обществ», от которых до нас дошли пись-
менные источники, «была историей борьбы классов».
Для историков Древней Руси и древней истории других
народов существенное и, к сожалению, не всегда учи-
тываемое значение имеет мысль о том, что классовое
расслоение не сразу превращает первобытное обще-
ство в общество антагонистическое. «С разложением
этой первобытной общины начинается расслоение об-
щества на особые и в конце концов антагонистические
классы» 22 и развертывается классовая борьба.
Высшей формой классовой борьбы являются рево-
люции. В 1850 г. К. Маркс пришел к заключению, что
«революции — локомотивы истории» 23 Развивая эту
мысль, Энгельс назвал революцию «могучим двигате-
лем общественного и политического прогресса», за-
ставляющим нацию «за какой-нибудь пятилетний срок
2‘- Ц1 а п и р о А. Л. Русское крестьянство перед закрепощением.
Л., 1987. С. 234.
22 М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. Т. 4. С. 424.
23 Там же. Т. 7. С. 86.
475
проделать путь, который в обычных условиях она не
совершила бы и в течение столетия» 24
Но марксистское понимание классовой борьбы и
революции подвергалось тщательному переосмысле-
нию под воздействием меняющихся исторических усло-
вий. В этом отношении показательны относящиеся
к 1892 г. высказывания Энгельса о революционной
тактике пролетариата: «Мы же не высасываем тактику
из пальца, а вырабатываем ее, исходя из меняющихся
условий»25 Учитывая «ужасающее действие» появив-
шихся к тому времени артиллерийских снарядов и
других военно-политических усовершенствований, Эн-
гельс говорит, что «баррикада утратила свое обаяние»,
которое было ей присуще в 1848 г.26 «...Если войска
сражаются, сопротивление» им на баррикадах и в
уличных боях «становится безумием» 27 «Значит ли
это, что в будущем уличная борьба не будет уже играть
роли? Нисколько. Это значит только, что условия с
1848 г. стали гораздо менее благоприятными для бой-
цов из гражданского населения, гораздо более благо-
приятными для войск» 28 Отсюда следует, что через
50 лет после 1848 г. нельзя надеяться на революции,
совершаемые немногочисленным сознательным мень-
шинством, стоящим во главе бессознательных масс.
«Там, где дело идет о полном преобразовании общест-
венного строя, массы сами должны принимать в этом
участие, сами должны понимать, за что идет борьба,
за что они проливают кровь и жертвуют жизнью» 29
В конце века Ф. Энгельс говорил о возможностях
мирной победы социалистов в рамках законности, ко-
торая «так превосходно работает в нашу пользу, что
мы были бы глупцами, если бы нарушили ее, пока дело
идет таким образом» 30 Энгельс утверждал, «что наша
партия и рабочий класс могут прийти к господству
только при такой политической форме, как демократи-
24 Энгельс Ф. Революция и контрреволюция в Германии//
Там же. Т 8. С. 38.
25 Там же. Т. 38. С. 376.
26 Там же. Т. 22. С. 542.
27 Там же. Т. 38. С. 432.
28 Там же. Т. 22. С. 543.
29 Там же. С. 544.
30 Там же. Т. 22. С. 253.
476
ческая республика. Эта последняя является даже спе-
цифической формой для диктатуры пролетариата...» 31
Питая надежды на мирный переход к социализму, он,
однако, не отрицал в будущем для таких стран, как
Германия, возможности вооруженной борьбы. Исто-
рия XX в. не пот всрдила прогнозов Энгельса относи-
тельно победы социализма в Германии.
Во время революции 1848—1849 гг. в Европе Маркс
и Энгельс ясно видели в русском царизме оплот реак-
ции. «Наша иностранная политика,— писал Энгельс
об этом времени,— была проста: выступления в защиту
каждого революционного народа, призыв ко всеобщей
войне революционной Европы против могучей опоры
европейской реакции — России»^32 Анализ историче-
ской ситуации в XVIII в., в результате которой в XIX в.
царь стал «вездесущ в Европе» 33, К. Маркс провел
в 1850-х годах, в работе «Секретная дипломатия
XVIII в.», где неодобрительно оценил внешнюю поли-
тику Англии, не воспрепятствовавшую росту могуще-
ства и влияния царской России в Европе. Само собою
разумеется, что враждебное отношение к царизму
Маркс и Энгельс не переносили на русский народ, осо-
бенно на тех русских, которые сами были врагами само-
державия и боролись с ним.
Особо пристальное внимание Маркса и Энгельса
привлекали подготовка и проведение крестьянской
реформы 1861 г. Они говорили о симптомах «войны
крепостных внутри России» 34, о вынужденном харак-
тере реформ Александра II, о том, что крестьянская
реформа должна стать поворотным пунктом в истории
страны. Говоря о возможности крестьянского восста-
ния в России, Маркс указывал на исторические пер-
спективы такого восстания: «А если это произойдет,
то настанет русский 1793 год; господство террора этих
полуазиатских крепостных будет невиданным в исто-
рии, но оно явится вторым поворотным пунктом в исто-
рии России, и в конце концов на место мнимой циви-
31 Там же. С. 237.
32 Энгельс Ф. Маркс и «Neue Rheinische Zeitung* (1848—
О //Там же. Т 21. С. 20.
5:3 Там же. Т. 6. С. 159.
34 Там же. Т. 12. С. 520.
477
лизации, введенной Петром Великим, поставит под-
линную и всеобщую цивилизацию» 35
Реформу 1861 г. Маркс и Энгельс рассматривали
как переходный момент в истории России, положив-
ший для страны «начало новой промышленной эры» 36
При этом первоначально Маркс не отрицал возмож-
ности для России миновать капиталистический путь
развития и (в случае победы европейской революции)
прийти к социализму на основе русской общины, но он
указывал, что если «Россия будет продолжать идти по
тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она
упустит наилучший случай, который история когда-
либо предоставляла какому-либо народу, и испыта-
ет все роковые злоключения капиталистического
строя» 37 38
Маркс считал, что разрешение этого вопроса —
дело практики. К началу 1890-х годов Энгельс отме-
чал, что на сохранение общины осталось мало шансов,
так как страна бесповоротно вступила на путь разви-
тия капиталистической системы 35
Что же касается возможности революции в России,
то Маркс и Энгельс после 1861 г. все более убеждались
в том, что страна не так далека от революции, как им
казалось в конце 1840-х — начале 1850-х годов.
В 1874 г. Энгельс писал, что революция в России «не-
сомненно приближается» и «будет иметь величайшее
значение для всей Европы хотя бы потому, что она
одним ударом уничтожит последний, все еще нетрону-
тый резерв всей европейской реакции» 39 А в 1890 г.
Энгельс заметил, что в России «революция абсолютно
неизбежна», и «если дьявол революции схватил кого-
либо за шиворот, так это Николая II» 40 Учитывая
выдающееся влияние, которое будущая русская рево-
люция окажет на мировой революционной процесс,
Маркс и Энгельс с возрастающим интересом обраща-
лись не только к текущим событиям, но и к истории
России. В теоретических трудах, письмах и конспек-
35 Там же. С. 710.
36 Там же. Т. 38. С. 398.
37 Там же. Т. 19. С. 119.
38 Там же. Т. 39. С. 32—33.
39 Там же. Т. 18. С. 548.
40 Там же. Т. 39. С. 349, 334.
478
тах изученных ими книг (например, «Всемирной исто-
рии» Ф.-К. Шлоссера) часто встречаются аналитиче-
ские замечания и оценки экономических процессов,
политических событий и культурных памятников Рос-
сии X—XIX вв.
Говоря о политической роли принятого Русью ты-
сячу лет тому назад христианства, К. Маркс заметил,
что крещение позволило князю Владимиру сочетать
«теократический деспотизм порфирородных 41 с воен-
ным счастьем северного завоевателя». Владимир стал,
таким образом, «государем своих подданных на земле
и их покровителем и заступником на небе» 42
Монгольское завоевание, по словам Маркса, при-
вело не только к разорению городов и деревень и к
истреблению или угону в рабство части населения Рос-
сии, оно иссушило самую душу народа. Энгельс обра-
тил внимание еще на одно существенное следствие
монгольского завоевания. В 1875 г. он писал: «Пока
жизнеспособный народ скован чужеземным захват-
чиком, он по необходимости направляет все свои силы,
все свои стремления, всю свою энергию против внеш-
него врага; и пока его внутренняя жизнь остается та-
ким образом парализованной, он не в состоянии бо-
роться за социальное освобождение. Ирландия, Рос-
сия под монгольским игом и т. д. дают этому положе-
нию яркие доказательства» 43 Мысль Энгельса о
парализующем влиянии монгольского ига на внутрен-
нюю социальную борьбу на Руси остается до настоя-
щего времени недостаточно учтенной даже в истори-
ческой литературе.
Говоря об образовании национальных государств,
Ф. Энгельс в 1884 г. писал, что во всей путанице пе-
риода феодальной раздробленности королевская власть
была «представительницей порядка в беспорядке,
представительницей образующейся нации в противо-
вес раздробленности на мятежные вассальные госу-
дарства». И «в России покорение удельных князей
шло рука об руку с освобождением от татарского ига,
что было окончательно закреплено Иваном III». Эн-
41 Рождение будущих наследников византийских императоров
происходило в специальной комнате порфиро-багряного цвета.
42 Цит. по: Греков Б. Д. Киевская Русь. М.; Л., 1944. С. 167
43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 555.
479
гельс признавал очевидным, что на этой стадии исто-
рического развития Европы королевская власть была
прогрессивным элементом 44
Эти мысли были высказаны Ф. Энгельсом в остав-
шейся в его рукописном наследии статье «О разложе-
нии феодализма и возникновении национальных го-
сударств». В 1935 г. она была впервые опубликована
на русском языке и стала широко использоваться со-
ветскими историками, выступившими тогда против
недооценки роли царской власти в деле ликвидации
феодальной раздробленности и против недооценки
образования Русского национального государства.
Маркс, кроме того, писал в статье 1858 г. «Об осво-
бождении крестьян в России», что официальная вер-
сия о произвольном введении крепостной зависимости
Борисом Годуновым не соответствует действитель-
ности. Царь Борис лишь прикрепил крестьян к по-
местьям, к которым они и ранее принадлежали в силу
рождения или жительства. А после Бориса дворяне
постепенно превращали крестьян в действительно кре-
постных. Петр Великий легализовал закрепощение и
превращение крестьян в личную собственность поме-
щиков. А Екатерина II распространила крепостное
право на западные и южные районы страны 45
Таким образом, Маркс указывал на крепостниче-
ский характер крестьянской политики Петра и Екате-
рины II. В то же время Маркс и Энгельс давали высо-
кую оценку личным качествам Петра как политика.
В работе «Внешняя политика русского царизма», от-
носящейся к 1889—1890 гг., Энгельс писал, что Петр
Великий — «действительно великий человек — не чета
Фридриху „Великому", покорному слуге преемницы
Петра Екатерины II». «...Стать твердой ногой в Герма-
нии, занять там такое положение, которое так широко
использовала Франция и использовать которое у Шве-
ции не хватило сил,— это было для него главной за-
дачей» 46.
Во «Внешней политике русского царизма» Энгельс
соглашался с мнением об ограниченности и коррумпи-
44 Там же. Т. 21. С. 411, 416.
45 См. там же. Т. 12. С. 692.
46 Там же. Т. 22. С. 20.
480
ровании царского правительства и его неспособности,
которая проявлялась в области внутренней политики.
«А внешняя политика — это безусловно та область, в
которой царизм силен, очень силен» 47 Однако, как ни
важны высказанные во «Внешней политике русского
царизма» и в других работах основоположников марк-
сизма мысли о международных делах XVIII—XIX вв.,
для истории исторической науки наибольшую ценность
имеет разработанное ими материалистическое учение
о развитии общества; именно на него и было обращено
основное внимание в настоящей главе.
Лекция 27
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОИСКИ ИСТОРИОГРАФИИ
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.
ПОЗИТИВИЗМ
Классическая идеалистическая философия Шел-
линга и Гегеля, служившая методологической основой
исторических концепций славянофилов, Соловьева,
Чичерина и других историков середины XIX столетия,
пользовалась все меньшим признанием в русской исто-
риографии последних трех-четырех десятилетий века.
В 1890-е годы в России историки редко рассуждали об
абсолютной идее, самораскрывающейся в ходе все
мирной истории. Г В. Плеханов с полным основанием
говорил в 1897 г., что гегельянцы стали чрезвычайно
редки * 1
Вместе с тем государственная теория Соловьева —
Чичерина пользовалась широким признанием и в кон-
це XIX столетия. Б. Н. Чичерин и в 1890-е годы повто-
рял, что метафизика составляет высшую область чело-
веческого знания и одна только может внести в науку
желанное единство, что человеческая душа и челове-
ческое общество не могут быть поняты при помощи
47 Там же. Т. 22. С. 14.
1 Плеханов Г В. Соч.: В 24 т. Т. X. М.; Л., 1924. С. 166.
16 А. Л. Шапиро 481
опыта, что религия, философия, право, нравствен-
ность, наполняющие своим содержанием историю,____
суть явления метафизические, а человек — это мета-
физическое существо. Чичерин рисовал мрачную кар-
тину упадка общественных наук, отбросивших учение
об «абсолютном». «Тут, по-видимому, все расшаталось
и не осталось ни одной твердой точки опоры...— писал
он в 1892 г.— Человеческий ум как будто бродит на-
обум, не зная, за что ухватиться». Однако призывы
Чичерина вырваться из атмосферы «недодуманных
мыслей и перепутанных понятий» и вновь вернуть «аб-
солютной идее» роль «владычественного начала в
общественных науках» остались гласом вопиющего в
пустыне 2
Старая система объективного идеализма и «Абсо-
лютного духа» не удовлетворяла историков второй
половины XIX в., во-первых, потому что большинство
из них, и особенно не немецкие теоретики, не могли
принять гегелево учение о всемирно-исторических
царствах, в котором германское царство выступало
как воплощение единства божественной и человече-
ской природы 3. Во-вторых, в условиях вовлечения в
научный оборот огромных массивов исторических ис-
точников и серьезных успехов критического источни-
коведения наиболее вдумчивые историки протестовали
против подгонки этих источников под готовые схемы,
не из них выведенные. А. Е. Пресняков писал об оппо-
зиции, возникшей даже в отношении гегельянских
концепций С. М. Соловьева, которого стали упрекать
в «чересчур теоретическом подходе к материалу» и
в обращении данных первоисточников в иллюстра-
цию к схеме, плохо с ними согласовывающуюся4
И, в-третьих, после критики К. Марксом и Ф. Энгель-
сом гегелевой системы и всей философии абсолютного
идеализма невозможно было делать вид, что ничего в
историографии не произошло.
Еще в XVIII в. ученые пытались искать корни на-
2 Чичерин Б. Н. 1) Положительная философия и единство
науки. М., 1892. С. 316, 318, 332—333; 2) Реальность и самосозна-
ние//Вопросы философии и психологии. М., 1898. Кн. 44 (IV). С. 552.
5 Гегель. Соч.: В 14 т. Т. VII. М.; Л, 1934. С. 358, 361.
4 Источниковедение отечественной истории: Сб. статей.
Вып. 1. М., 1973. С. 81.
482
циональных характеров и их обычаев в особенностях
географической среды и климата (Монтескье, Бол-
тин). Однако в период господства объективного идеа-
лизма Шеллинга и Гегеля попытки материалистиче-
ского истолкования общественной жизни были отверг-
нуты. В условиях разочарования идеями Абсолюта и
Абсолютного духа (в России это разочарование про-
явилось уже в 1860-х годах) интерес к роли географи-
ческого фактора в истории вновь усиливается.
В конце 1850-х — начале 1860-х годов была опуб-
ликована и вскоре переведена на русский язык книга
Генри Томаса Бокля (1821 —1862) «История цивили-
зации в Англии». Книгу эту автору не удалось полно-
стью завершить. Расставаясь с жизнью, он шептал:
«Моя книга, я никогда не кончу мою книгу...» Но и в
неоконченном виде труд Бокля приобрел огромную
популярность. По словам одного из его читателей, в
России в начале 1860-х годов почти в каждом номере
журнала и даже газеты встречалось имя английского
историка.
Бокль видел великую заслугу Монтескье в том, что
французский ученый поставил вопрос о влиянии внеш-
него мира (географических условий) на социальный
строй и юридические отношения. Но и через 100 лет
после Монтескье, писал Бокль, мы не можем ничего
сказать о прямом действии климата, пищи и почвы на
личный характер людей. Бокль считал ошибочным
утверждение Монтескье о том, что жаркий климат де-
лает народ развратным и трусливым, а холодный —
добродетельным и храбрым. Жара, конечно, расслаб-
ляет, но ведь суровый мороз и долгие зимние ночи де-
лают невозможной производительную деятельность
вне домов. Бокль признавал огромную роль климата
в жизни народов, но усматривал эту роль не в том, что
климатические условия непосредственно производят
разные виды народных характеров. Климат опреде-
ляет плодотворность производственной деятельности
людей, темпы роста народонаселения, остроту проти-
воречий между богатыми и бедными, политический
строй народов.
Из «физических деятелей», оказывающих самое
могущественное влияние на человеческий род, Бокль
выделял: климат, пищу, почвы и «общий вид приро-
16*
483
ды». В древнем мире главной причиной постепенного
перехода к цивилизации была почва (Египет, Месопо-
тамия), а в Европе наибольшую силу действия обна-
ружил климат, который возбуждал человека к труду
и давал ему, таким образом, богатство.
От пищи народа зависит его численное прираще-
ние, а от численного приращения размер «задельной
платы». В жарких странах потребляют меньше пищи
и пища стоит дешевле; поэтому там народонаселение
растет быстрее, а обилие рабочих рук приводит к по-
нижению «задельной платы»; при низкой заработной
плате богатство распределяется весьма неравномерно.
Отсюда Бокль выводил и большее политическое влия-
ние и общественное значение богатых классов.
Говоря о влиянии на человечество «общего вида
природы», Бокль отмечал, что нападения животных,
ураганы, бури, землетрясения порождали в невежест-
венном народе дух бессознательного благоговения и
власть воображения вместо духа любознательности.
Во внеевропейских цивилизациях естественные усло-
вия усиливали власть воображения, а в Европе есте-
ственные условия не были столь устрашающими, дея-
тельность воображения была ограничена. Это прида-
вало смелость рассудку и, таким образом, в Европе
быстрее возбуждался научный дух. Духовный про-
гресс, считал Бокль,— прогресс умственный. Всю ис-
торию цивилизации надлежит рассматривать как
умственное движение; там, где географические фак-
торы способствуют мыслительной деятельности гениев
и развитию других людей, цивилизация достигает
больших успехов 5
Стремление объяснить историю цивилизации гео-
графической средой было присуще исследователям в
течение всей второй половины XIX в. О соловьевской
концепции каменного Запада и деревянной России и
о его борьбе леса со степью у нас уже шла речь.
Об оценке русской природы Ключевским речь пойдет
дальше. Сейчас же нам следует вспомнить Льва Иль-
ича Мечникова и его теорию исторических рек.
Л. И. Мечников (1838—1888), брат великого русского
5 Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии. 4-е изд. СПб.,
1906. С. 18, 22—23, 25—26, 50—51, 60, 67, 91.
484
естествоиспытателя и медика И. И. Мечникова, опу-
бликовал книгу «Цивилизация и великие историче-
ские реки», в которой усматривал прогресс в «укрепле-
нии социальной связи между людьми» в соединении
более или менее многочисленных индивидуализиро-
ванных сил для достижения общей цели в развитии
принципа ассоциации и кооперации. Причем огром-
ную роль в этом развитии сыграли Великие реки 6
Однако главное в теоретических поисках историо-
графии второй половины XIX в. заключалось не в вос-
крешении и подновлении идей о роли географической
среды на историю. Весьма существенное воздействие
на методологические взгляды историков середины и
особенно второй половины XIX в. оказывали объектив-
ные процессы, протекавшие тогда не только на Бри-
танских островах, но и в странах континентальной
Европы. В условиях развития капитализма и роста
рабочего движения исторические проблемы, которые
подняли К. Маркс и Ф. Энгельс, должны были при-
влечь внимание и буржуазных историков. В качестве
примера назовем капитальный труд Т. Роджерса «Ис-
тория сельского хозяйства и цен в Англии в 1259—
1793 гг.» 7, выходивший в Англии в 1860-е годы и в по-
следующие десятилетия, бывший хорошо известным
рурским историкам 8
Широко использовались в русской историографии
немецкие работы по экономической истории, и прежде
всего опубликованная в 1893 г. книга Карла Бюхера
«Возникновение народного хозяйства» (на русский
язык переведена в 1923 г.) 9 К. Бюхер полагал, что
человечество проходит последовательно сменяющие
друг друга ступени хозяйственного развития: 1) се-
мейное натуральное хозяйство, когда блага потребля-
6Мечников Л. И. Цивилизация и великие исторические
реки. СПб., 1898. С‘ 4, 19—20.
1 Об этом и других английских работах по экономической исто-
рии см.: Историография нового времени стран Европы и
Америки/Под ред. Б. Г Вебера, И. С. Галкина и др. М., 1967.
С. 260—262.
8 О влиянии Роджерса на П. Н. Милюкова см. с. 566 настоящей
книги.
9 Бюхер К- Возникновение народного хозяйства: Публичные
лекции и очерки/Перевод под редакцией и с предисловием И. М. Ку-
лишера. 4-е изд. испр. и доп. по 15-му нем. изд. 1920 г. Пг., 1923.
485
ются в том же хозяйстве, в котором они производятся;
2) городское хозяйство, при котором обмен уже суще-
ствует, но ограничивается узкими рамками местного
рынка, а блага переходят непосредственно из рук про-
изводителя в руки потребителя; 3) народное хозяй-
ство, когда обмен схватывает всю страну, и блага,
прежде чем попасть к потребителю, проходят через
оптовых торговцев и ряд других посредствующих ин-
станций. Длину пути, который проходят хозяйствен-
ные блага от производителя к потребителю, Бюхер по-
ложил в основу хозяйственной истории.
Нельзя отрицать заслуги К- Бюхера в деле изуче-
ния конкретных форм докапиталистической и раннека-
питалистической промышленности и торговли. Но по
сравнению с «Капиталом» это было попятное движе-
ние в науке, поскольку движущей силой прогресса
признавалась эволюция торговли, а не производитель-
ные силы и производственные отношения. Анализ раз-
вития экономики не привел К. Бюхера и к пониманию
смены общественно-экономических формаций.
Некоторые социологи и историки второй половины
XIX в. пытались найти разгадку экономических сдви-
гов истории человечества в росте и плотности народо-
населения. Так, Максим Максимович Ковалевский
(1851 —1916) и другие сторонники демографического
объяснения хозяйственного развития говорили, что
пока население было «редким», оно могло прокормить-
ся с помощью охоты, а когда оно стало более «густым»,
пришлось перейти к скотоводству. Дальнейшее увели-
чение населения и его плотность заставили людей пе-
реходить к земледелию: сначала к подсечному и пере-
ложному, затем к трехполью и многополью. При даль-
нейшем росте плотности населения ему пришлось со-
вм чцать земледелие с промышленностью и торговлей.
Появились и росли города. «По свойству человеческой
природы,— уверял П. Н. Милюков,— люди не склонны
затрачивать на поддержание своего существования
больше труда, чем это безусловно необходимо» 10
Пока природа их кормит, они не стараются интенси-
фицировать свой труд. Но по мере увеличения населе-
10 Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры.
Ч. 1. 5-е изд. СПб., 1904. С. 69.
486
ния примитивные способы добывания средств к суще-
ствованию становятся недостаточными и люди вынуж-
дены поднимать на более высокую ступень экономиче-
ский быт страны.
Были даже социологи, пытавшиеся объяснить ро-
стом народонаселения не только хозяйственные сдвиги,
но и метаморфозы в других сферах общественной жиз-
ни. М. М. Ковалевский подвергал критике такую ши-
рокую трактовку роли демографического фактора.
Сам он считал, что рост населения оказывает решаю-
щее влияние только на хозяйственную эволюцию об-
щества 11
Рост народонаселения влиял, конечно, и на эконо-
мическое состояние общества. Но определяющим фак-
тором общественного развития он не являлся. И в
XIX в. было прекрасно известно, что страны со сравни-
тельно меньшей плотностью населения (например,
США) могут быть экономически значительно более
развитыми, чем страны с очень высокой плотностью
населения (например, Индия)
Отношение либеральных историков к марксизму
после выхода в свет первого тома «Капитала» было
неоднозначным. С одной стороны, исследования
К. Маркса и Ф. Энгельса, посвященные первоначаль-
ному накоплению, экономическим процессам, положе-
нию рабочего класса, революциям и другим важней-
шим историческим явлениям, побуждали ученых при-
стальнее вглядываться в то, что раньше проходило
мимо их внимания. А с другой стороны, революцион-
ный дух учения классиков марксизма отталкивал от
этого нового учения и побуждал либо принимать
лишь отдельные его выводы, либо вообще проходить
мимо, либо обрушиваться на него с критикой.
М. М. Ковалевский, который не только изучал тру-
ды К. Маркса, но и лично общался с ним, признавал,
что влияние Маркса во многом определило его стрем-
ление рассматривать развитие социально-политиче-
ских и правовых отношений под углом зрения эволю- *
Са фронов Б. Г М. М. Ковалевский как социолог. М.,
I960. С. 197.—За преувеличение роли демографического фактора
Ковалевский, в частности, критиковал французского социолога
Коста.
487
ции экономической структуры общества. П. Г Вино-
градов тоже считал такой подход плодотворным для
исторического познания 12 Н. И. Кареев в диссерта-
ции «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в
последней четверти XVIII века», защищенной в 1879 г.,
ссылался на «Капитал» и распространял на Францию
XVIII в. некоторые выводы Маркса о первоначальном
накоплении в Англии 13
Но ни Ковалевский, ни Виноградов, ни Кареев не
стали марксистами. Неприемлемой для них была не
только революционная трактовка исторических про-
цессов, но и материализм Маркса и Энгельса, хотя
роль экономического фактора многие из них призна-
вали.
В поисках теоретических основ исторической науки
ученые второй половины XIX в. с особым вниманием
относились к развитию идей. Конечно, самые вдумчи-
вые из них не могли вернуться к представлениям про-
светителей, объяснявших появление новых идей пло-
дом вдохновения великих личностей. Они старались
вывести законы развития идей из их спонтанного раз-
вития. Даже те, кто искал законы хозяйственного раз-
вития в эволюции торговли и промышленности (как
Бюхер), в демографических процессах (как Ковалев-
ский) или в особенностях географической среды (как
Бокль), основное содержание общественного прогрес-
са усматривали в саморазвитии идей. Это обстоятель-
ство объективно влекло названных историков к пози-
тивизму.
Позитивизм (от лат. positivus — положительный)
провозгласил всесилие науки, очищенной от всяких
метафизических построений и внеопытных обобщений.
В истории он признавал необходимую и независимую
от произвола личности эволюцию, переход от низших
к зысшим степеням общественной жизни.
Но теоретики позитивизма не ограничивались при-
зывами к строгому эмпиризму в науке. Они утвер-
ждали, что наука должна ограничиться изучением
12Могильницкий Б. Г Политические и методологические
идеи русской либеральной медиевистики середины 70-х годов
XIX в.— начала 900-х годов. Томск, 1969. С. 141 — 142.
13 Очерки истории и исторической науки в СССР. Т. П/Под
ред. М. В. Нечкиной, М. Н. Тихомирова и др. М., 1960. С. 465—473.
488
фактов и явлений, не пытаясь вникнуть в их сущность,
в причинно-следственные связи между ними. А говоря
об эволюции общественной жизни, позитивисты объ-
являли непознаваемыми причины, вызвавшие переход
от одной ступени к другой, считали, что человеческий
ум способен наблюдать явления и подмечать, в каком
порядке они следуют друг за другом, но не может отве-
тить на вопрос о том, почему это происходит. Таким
образом, позитивизм приближался к агностицизму.
В. И. Ленин отмечал, что внутри широкого течения
позитивизма находились и О. Конт, и Г Спенсер, и
Н. К. Михайловский, и ряд неокантианцев, и Э. Мах
с Р. Авенариусом 14. Все они оспаривали возможность
познания мира или по крайней мере исчерпывающего
его познания. Этот агностицизм был характерен для
позитивистского направления в целом и резко отличал
философов-позитивистов от материалистов.
Степень агностицизма, степень отрицания позна-
ваемости мира была различной у ранних позитивистов
(Конта, Спенсера, Михайловского и многих историков
второй половины XIX в.), с одной стороны, и у неокан-
тианцев (Маха и Авенариуса, которых иногда назы-
вают теоретиками «второго позитивизма») — с дру-
гой. «Второй позитивизм» и неокантианство получили
распространение среди русских историков в самом
конце XIX — начале XX в., поэтому речь о них будет
далее.
Основоположником позитивизма был О. Конт
(1798—1857) 15, хотя многие фундаментальные идеи
он заимствовал у великого социалиста-утописта
К. А. Сен-Симона, секретарем которого в молодости
являлся. Конт говорил, что лучше всего характери-
зует его философию отстаиваемая им иерархия наук.
Математика, астрономия, физика, химия, биология и
социология образуют эту иерархию. Каждая после-
дующая наука менее точна и более сложна, чем пред-
шествующая. Предшественницей самой сложной нау-
ки — социологии (этот термин был введен Контом)
14 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 214.
15 В 1830—1849 гг. Конт опубликовал 6 томов «Курса положи-
тельной философии», а затем «Положительную политику» (1851 —
489
является биология. Отсюда и основополагающее зна-
чение биологии, биологических свойств человеческой
природы для понимания особенностей общественной
жизни и общественного развития.
Характеризуя общественное развитие, которое
Конт именует социальной динамикой, он пишет, что
«каждое из наших основных понятий, каждая отрасль
наших знаний последовательно проходит через три
различных состояния: состояние вымысла, или теоло-
гическое, состояние отвлечения, или метафизическое,
и состояние научное, или положительное (позитив-
ное)». Смену этих стадий в развитии человеческого
ума Конт объявил «великим основным законом» и
распространял на всю историю человечества. Он уве-
рял, что теологической стадии соответствовало не
только определенное мировоззрение, не только гос-
подство жрецов в духовной жизни, но и определенный
общественный строй с господством воинов. Иной строй
с господством философов в духовной жизни и юристов
в светской жизни соответствовал метафизическому
периоду. Свою собственную философскую систему
Конт считал началом позитивной эры как в умствен-
ной, так и в социально-политической эволюции чело-
вечества.
Невозможно было вывести этот закон историче-
ского развития из биологической природы человека,
из его физиологических свойств, так как крайне мед-
ленно развивающаяся биологическая природа чело-
века не могла объяснить быстрых изменений в чело-
веческом обществе. Конт сам говорил, что предопре-
деленный биологией тип человека характеризовался
решительным преобладанием страстей над умствен-
ными способностями и перевесом низменных эгоисти-
ческдх инстинктов над благородными общественными
наклонностями. При этом он считал, что эволюция
человечества заключалась именно во всенарастающем
преобладании ума над страстями и человечности над
животными инстинктами.
Не находя в биологической природе человека объ-
яснений общественной эволюции, Конт выдвинул на
первый план человеческий дух. «История человече-
ства,— говорил он,— управляется историей человече-
ского духа, а дух следует тому направлению, которое
490
предписывается ему его собственной природой. Идеи
развиваются как бы самопроизвольно, причем новые
идеи являлись результатом закономерного развития
старых». Во влиянии идей предшествующих поколений
на последующие Конт видел, главный «закон историче-
ского движения». При этом подчеркивалась постепен-
ность и плавность общественной эволюции и отрица-
лась роль революционных скачков. Однако афоризмом
«мертвые управляют живыми» Конту не удалось объ-
яснить, как в революционные эпохи живые поколения
боролись с традициями мертвых и порывали с ними.
Самой первобытной и грубой формой идеологии
Конт считал фетишизм, под которым понимал прямое
и непосредственное одушевление и обоготворение яв-
лений и предметов окружающей природы. Очень мед-
ленно и постепенно фетишизм преобразуется в поли-
теизм (многобожие), причем это преобразование осу-
ществлялось обыкновенно через сабеизм (поклонение
звездам). Привыкнув поклоняться звездам, люди без
особого труда осваивались с понятием о далеких и не-
видимых богах, существующих отдельно от предметов,
которым поклонялись при фетишизме. Политеизм воз-
никает еще на теологической ступени развития обще-
ства. Но благодаря господству политеизма начинает
развиваться наука, создаваться цивилизация.
Вся дальнейшая история человеческого ума, а сле-
довательно, человеческих обществ есть не что иное,
как усиление науки и ослабление теологии. Вытесне-
ние теологического мировоззрения научным оказалось
очень трудным и постепенным и прежде, чем наука по-
бедила, должно было установиться как бы промежу-
точное между ней и теологией метафизическое миро-
воззрение.
Превращение политеизма в монотеизм (единобо-
жие) имело очень большое значение: при политеизме
каждый народ имел своих собственных богов, при мо-
нотеизме верховное божество стало творцом и пове-
лителем всего мира, что способствовало консолидации
и сближению народов. А католицизму принадлежит
еще заслуга введения в ранее своекорыстную поли-
тику нравственного начала. Эволюция идей опреде-
ляла социальную и политическую историю. Появления
войн и превращение их из разбойничьих в оборони-
491
тельные, рабство и феодальные междоусобицы Конт
объяснял особенностями теологического или позднее
метафизического этапа. При этом эволюция идей и
общественных институтов рассматривалась как спон-
танный процесс, не зависевший от произвола великих
личностей (политиков и ученых). Так была сформиро-
вана теория «социальной динамики», покоившаяся
на чисто идеалистических основах, отрицавшая рево-
люционные скачки, далеко не всегда близкая к извест-
ным уже тогда историческим фактам, но чуждая уста-
ревшим идеям Абсолютного духа.
Распространению доктрины Конта в России в не-
малой степени содействовало опубликование в 1865 г.
статьи Д. И. Писарева «Исторические идеи Огюста
Конта» 16 Писарев решительно критиковал «Положи-
тельную политику» Конта, но высоко оценил его «Курс
положительной философии» и высказанные в нем исто-
рические идеи. Позднее со специальными статьями о
Конте выступили видные русские историки В. И. Герье
и А. С. Лаппо-Данилевский. Взгляды этого философа
привлекали также внимание Н. И. Кареева, П. Н. Ми-
люкова, Н. А. Рожкова и других историков.
Профессор Московского университета, лрепода-
вавший с конца 1860-х годов до начала XX в. всеоб-
щую историю и занимавшийся эпизодически вопро-
сами истории русской культуры и внешней политики
России, Владимир Иванович Герье (1837—1919) вы-
ступил в 1898 г. с обстоятельной статьей «О. Конт и
его значение в исторической науке» 17 Герье, отверг-
нув как несостоятельный контовский закон трех ста-
дий, признал, однако, что именно смена идей и миро-
воззрений составляет движущую силу истории, назвав
это утверждение Конта «безусловной истиной перво-
степенной важности».
С сочувствием Герье отмечал «великое значение,
которое Конт придает идеальным факторам истории —
идеям и мировоззрениям», и сам объявлял, что «над
историей человеческого общества господствует исто-
рия человеческого духа». Герье доказывал, что рели-
16 П и с а р е в Д. И. Поли. собр. соч.: В 6 т. Т. 5. СПб., 1897.
С. 314—463.
17 Вопросы философии и психологии. М., 1898. Кн. 42—45.
492
гиозные идеи и церковные вопросы, касающиеся ис-
тинной веры, отношений церкви к государству и дру-
гие, создавали в средние века партии, разъединяли
народ, вызывали войны, определяли формы государства,
господствовали над мыслью и наукой и пробуждали
духовное творчество человека. «Идея народовла-
стия...— уверял Герье,— более всего содействовала
тому, что переворот 1789 г. принял революционный
характер». Он полагал, что «возникшая в конце XVIII ве-
ка идея народности, национальности» стала затем
«служить основанием для политических и литератур-
ных партий», руководила «законодательными мерами,
торговой и финансовой политикой правительств» и
сказалась в научной сфере 18
Мысль о решающем значении идей в истории чело-
вечества должна была бы привести к рационалистиче-
скому представлению о возможности коренного улуч-
шения общественного строя с помощью счастливой
идеи, возникшей у исторической личности, и разумного
плана, составленного великим человеком. От веры во
всесилие идей, казалось бы, недалеко до вывода о ре-
шающей роли просвещения и рациональных идей.
Однако Герье с раздражением говорил о русских и за-
падных рационалистах, которые «наивно верили» в то,
что придет золотой век, когда настанет возможность
«черпать науку ведрами и сороковыми бочками и оди-
наково поливать ею всех людей, как огородные рас-
тения». Герье, как и Конт, был решительным против-
ником революционных переворотов не только в поли-
тической, но и в идейной жизни. Он признавал только
те новые идеи, которые органически и с необходимой
постепенностью развивались из идей предшествую-
щего периода. Постепенность и преемственность раз-
вития он считал «основным свойством» всякого исто-
рического прогресса 19
Понятно, что Герье усмотрел заслугу Конта в анти-
рационалистической направленности его эволюционной
теории. Конт не только отверг данную рационали-
стами XVIII в. характеристику средневекового миро-
воззрения как состояния сплошного умопомешатель-
18 Г е р ь е В. И. Идея народовластия и Французская революция
1789 года. М., 1904. С. V, 149.
19 Там же. С. 166, 173.
493
ства, но и потребовал по отношению к этому мировоз-
зрению «благоразумной научной снисходительности».
Герье проявлял такую снисходительность. Он сочувст-
вовал религиозным идеям средневековья, и это сочув-
ствие в нем по мере усиления революционного движе-
ния в России возрастало.
Николай Иванович Кареев (1850—1931), возглав-
лявший кафедру всеобщей истории в Петербургском
университете, в отличие от В. И. Герье, считал контов-
ский закон трех стадий замечательным обобщением,
но отказывался признавать его универсальный харак-
тер. Контовский закон трех стадий, по Карееву,— ча-
стный закон, характеризующий только умственное
развитие, но не охватывающий всю многообразную
историю экономической, социальной и политической
эволюции общества 20
Идеям Конта сочувствовал на ранней стадии сво-
ей научной деятельности и Александр Сергеевич
Лаппо-Данилевский (1863—1919), однако в начале
XX в. он подверг критике позитивистский тезис о не-
возможности раскрыть причины исторических собы-
тий. В 1902 г. Лаппо-Данилевский писал, что, устраняя
принцип причинности, Конт лишил себя возможности
воспользоваться главным признаком, отличающим’
закон от простого эмпирического обобщения. Лаппо-
Данилевский справедливо считал «наблюдательный
метод» Конта, исключающий причинность, совершен-
но недостаточным для создания «общей системы чело-
веческих понятий» 21, замечая при этом, что сам Конт
не мог обойтись без категории причинности и протас-
кивал ее, говоря о «влиянии» или «действии» одних
элементов на другие. Как справедливо отметили дру-
гие критики Конта, всякий закон должен основываться
на анализе причинной связи фактов. Отрицая причин-
ную связь вообще, можно претендовать лишь на схе-
матическое изображение исторической действитель-
ности, а не на открытие научных законов22
* 20 Кареев Н. И. Историология: (Теория исторического про-
цесса). Пг., 1915. С. 46—66.
21 Лаппо-Данилевский А. С. Основные принципы со-
циологической доктрины О. Конта. М., 1902. С. 17, 48.
22 Со ссылкой на «Логику» В. Вундта об этом писал П. Барт:
Барт П. Философия истории как социология. СПб., 1900. С. 56.
494
Тезис Конта о том, что социология должна стоять
на плечах биологии и исходить из биологических за-
конов, был развит английским ученым Гербертом
Спенсером (1820—1903), который, подобно Конту,
оказал влияние на русских историков. Теорией Спенсера
был некоторое время увлечен Н. П. Павлов-Сильван-
ский. Как сторонник органической теории в социоло-
гии заявил о себе в конце XIX столетия один из наиболее
выдающихся русских медиевистов Павел Гаврилович
Виноградов (1854—1925). Уподобляя развитие об-
ществ развитию растительных и животных организ-
мов, Виноградов писал, что историческая наука долж-
на использовать те «деятельные обобщения», которые
сделаны в области биологии.
По мнению Г Спенсера и П. Г Виноградова, эво-
люция растительных и животных организмов и видов
заключалась в процессах дифференциации и интегра-
ции, или в замене бессвязной однородности связанной
разнородностью. Простейшие одноклеточные живот-
ные однородны и не связаны друг с другом, а в слож-
ном организме млекопитающего клетки различных
органов разнородны и взаимосвязаны. Чем сложнее
организм, тем дифференцированнее его органы и тем
больше они связаны между собой (интегрированы) 23
К общественным союзам, писал Виноградов, понятия
дифференциации и интеграции также вполне приме-
нимы. Так, когда Рим соединил в одно целое разроз-
ненные государства, расположенные в бассейне Сре-
диземного моря, между провинциями, образовавши-
мися на месте этих государств, установилось, с одной
стороны, разделение труда, с другой — тесная эконо-
мическая связь.
По словам Виноградова, «расчленение общества
на профессии, состояния, сословия дает прекрасное
приложение общего начала дифференциации функций
и дифференциации строения; совместная деятельность
23 Г Спенсер сводил к процессам дифференциации и интеграции
эволюцию в неорганическом мире, в царстве растений и животных,
в психологической, общественной, литературной жизни и т. д.
П. Г Виноградов считал это преувеличением и заблуждением и
Утверждал, что закон дифференциации и интеграции распространя-
ется на историю органов, функций, видов живых организмов и на об-
щество.
495
классов, их взаимные услуги и общая работа иллю-
стрируют процесс объединения, интеграции» 24. Это
высказывание раскрывает классовый смысл органиче-
ской теории вообще и применения органической теории
к историческому процессу, развитому П. Г Виногра-
довым, в частности. Борьба за ликвидацию классовых
антагонизмов в буржуазном обществе и за создание
бесклассового социалистического общества становит-
ся, по Виноградову, утопичной и бессмысленной, по-
скольку противоречит непреложному закону прогрес-
сирующей классовой дифференциации общества. А из
закона интеграции П. Г Виноградов выводил необхо-
димость «совместной деятельности классов» и «взаим-
ных услуг» капиталистов и рабочих.
Ограниченность виноградовской теории заключалась
в том, что эти законы никак не предполагали обостре-
ния классовой борьбы в XIX в. Впрочем, и те истори-
ческие периоды, которые были превосходно известны
П. Г Виноградову, не подчинялись законам диффе-
ренциации и интеграции. Экономические и полити-
ческие связи усиливались и ослаблялись не в силу
абстрактного закона интеграции, а в силу конкретных
исторических условий, и прежде всего в результате
развития производительных сил общества. Общему
закону интеграции противоречит и раздробление им-
перии Карла Великого или империи Рюриковичей.
Особенности классовой дифференциации в феодаль-
ной Англии заключались не в том, что она была менее
развитой, а в том, что была совершенно иной, чем в
Англии капиталистической. Закон интеграции и диф-
ференциации противоречит огромному количеству
исторических фактов и исторических процессов. Глав-
ное же заключается в том, что его вообще нельзя счи-
тав ь законом, так как он не раскрывает причин обще-
ственного развития.
П. Г Виноградов придавал существенное значение
процессу постепенного умирания как характерному и
для общественных, и для живых организмов. Гибель
государств и других общественных союзов он припи-
сывал не столько ударам внешних врагов, сколько их
24 Виноградов П. Г О прогрессе//Вопросы философии и
психологии. М., 1898. Кн. 42. С. 309.
496
внутреннему одряхлению и окостенению. При анализе
распада или гибели государств, а также других со-
циальных институтов, считал Виноградов, необходимо
изучать как внутренние, так и внешние причины. Но
аналогия с растительным или животным организмом
являлась здесь в значительной степени некорректной.
Виноградов сам должен был заметить, что в обществе
смерть целого не сопровождается смертью его частей.
Более того, появление признаков разложения в одном
отношении может совпадать с признаками прогрес-
сирующего развития в другом. Западно-римская им-
перия/ писал Виноградов, пала в V в. под ударами гер-
манцев. Однако «было бы нелепо вести средневековую
историю как процесс заново начинающегося развития
германских племен». Чтобы убедить читателя в том,
что римское общество не умерло в результате падения
империи, Виноградов приводит пример римской церк-
ви, которая так же победила германское язычество,
как германские конунги победили римских импера-
торов 25
Аналогии между обществом и организмом и эво-
люция, понимаемая в смысле дифференциации и ин-
теграции, не могли объяснить важнейших процессов
конкретной социальной истории, которой Виноградов
с большим успехом занимался. Для их объяснения
был извлечен тот самый идеалистический тезис «мне-
ния правят миром», на который ссылались и сторон-
ники Конта. Перенесенная на социальную жизнь био-
логическая эволюционная точка зрения совмещалась
у Виноградова с идеей всемирно-исторического раз-
вития и совершенствования культуры, а перенесенная
из биологии мысль о рождении, росте и умирании
обществ — с идеей бессмертия культуры, умственного
и нравственного прогресса.
Развитием разумного сознания общества и ростом
сознания права Виноградов объяснял переход от раб-
ской формы эксплуатации к крепостнической и от кре-
постного к наемному труду, т. е. те важнейшие истори-
ческие процессы, которые могут найти свое объясне-
ние только при учете производительных сил общества.
Из различных направлений «первого позитивизма»
26 Там же. С. 307.
497
в русской историографии конца XIX в. находила зна-
чительное признание психологическая школа. Сторон-
ники этой школы считали, что классификация наук,
предложенная Контом, должна быть дополнена: меж-
ду биологией и социологией следует поставить психо-
логию. «Силы общественные — психические силы»,—
писал один из основоположников нового направления
Л. Уорд. Поэтому нельзя строить социологию непо-
средственно на базе биологии. Изначально нужно ис-
следовать психологию, которая, впрочем, сама имеет
биологическую основу 26
Уорд считал психическими факторами цивилиза-
ции потребности в воспроизведении рода, в питании
и далее — потребности эстетические, эмоциональные,
нравственные и, наконец,— интеллектуальные 27 Эти
факторы, считал Уорд, определяют общественную
жизнь и ее развитие.
В конце XIX в. вышло немало работ, в которых до-
казывалось, что решающее значение в общественной
жизни и в человеческой истории имели различные
свойства психики. Согласно мнению одних исследова-
телей,— это воля, степень энергии той или иной нации
и ее представителей. Согласно мнению других,— чув-
ства, и в частности постепенное усиление альтруисти-
ческого начала. Согласно мнению третьих,— это
разум, интеллект. Одни социологи говорили о сочета-
нии чувств и интеллекта как о факторах обществен-
ного развития. Другие же писали о многообразии при-
сущих человеку мотивов деятельности; тут называли
и половой, и экономический мотивы, и мотив чести, и
художественный, и научный, и мотивы, вытекающие
из природы человека 28 П. Н. Милюков, Н. А. Рожков,
А. Е Пресняков (на самых ранних этапах своей науч-
ной деятельности) и некоторые другие русские исто-
рики признавали, что явления общественной жизни
должны находить объяснение в психологии.
В конце XIX в. Зигмунд Фрейд (1856—1939) вы-
26 Ковалевский М. М. Социология: В 2 т. Т. 1. СПб.,
1910. С. 269.
27 Там же. С. 281.
28 Подробнее об этом писал Н. А. Рожков: Рожков Н. А.
Психология характера и социология//Исторические и социологиче-
ские очерки: В 2 ч. Ч. 1. М., 1906. С. 165—259.
498
двинул теорию, согласно которой как поведение лич-
ности, так и проявления социально-политической жизни
общества (войны, революции и др.), духовной жиз-
ни человечества (наука, искусство, религия) выводи-
лись, прежде всего, из полового влечения и из столкно-
вения сознательного нравственного начала с бессозна-
тельным сексуальным влечением.
Среди представителей психологического направле-
ния были ученые, которые пытались отойти от объяс-
нения социальных явлений психическими свойствами
«человека вцобще» (абстрактного человека) и дать
классификацию человеческих характеров, причем
иногда распространение тех или иных характеров свя-
зывалось с историческими условиями. Однако этим
историкам не удалось установить, как разные психи-
ческие типы развивались во времени, по историческим
эпохам 29 Не удалось им истолковать и психологиче-
скую эволюцию обществ в свете классификации ха-
рактеров.
П. Г Виноградов писал в 1898 г., что большую
часть добытых пока психологических обобщений
нельзя с успехом прилагать к материалу обществен-
ных наук. И действительно, объяснение исторического
процесса психологическими законами в конце XIX в.
только декларировалось; конкретных попыток сторон-
ники психологического направления, по крайней мере
в русской историографии, не делали.
Подчеркнем, что среди русских историков почти не
встречалось безоговорочного признания основных те-
чений «первого позитивизма», не было эпигонов кон-
товской, спенсеровской или психологической позити-
вистских школ. И если эти школы привлекали к себе
внимание многих русских историков, то далеко не все
главные выводы классиков позитивизма находили
применение в научных исследованиях представителей
отечественной и всеобщей историографии России вто-
рой половины XIX в.
И все же основания говорить о господстве позити-
визма в русской историографии 1870—90-х годов,
безусловно, есть, и прежде всего потому, что элементы
агностицизма, характерные для «первого позитивиз-
29 Там же. С. 259.
499
ма», были характерны и для русских историков. В этом
нетрудно убедиться, рассмотрев их отношение к цент-
ральной проблеме исторической закономерности.
Один из крупнейших историков русского права
В. И. Сергеевич признавал, что от истории требуется
раскрытие законов человеческого общества. Важным
приобретением нового направления в исторической
науке он считал мысль о том, что человеческий мир,
как и природа, управляется законами. В то же время
Сергеевич замечал, что доля правоты заключается и
в распространенном мнении об ограничении труда
историка собиранием и обработкой сырого материала.
Сам ученый полагал, что невозможно откладывать
«всякое понимание истории» до тех времен, когда бу-
дет завершен сбор необходимого материала. Но за-
коны, управляющие историческими процессами, он
считал далеко еще не вполне раскрытыми и выяснен-
ными 30
В. О. Ключевский полагал, что со временем может
выработаться наука об общих законах строения чело-
веческих обществ и это будет торжеством историче-
ской науки. Но говорил он об этом как о будущем:
«...быть может, удастся выяснить...»31.
П. Н. Милюков писал: «Каких бы сложных и высо-
ких форм ни достигало развитие сознательной дея-
тельности личности, эта деятельность нисколько не
мешает научному представлению о закономерном ходе
истории...» Свободное творчество личности нельзя
противопоставлять законам исторического процесса
и, более того, творчество входит в рамки законов.
Но Милюков тут же добавляет, что «признать истори-
ческую закономерность несравненно легче, чем от-
крыть законы истории». Пессимизм, вытекающий из
понимания сложности исторических явлений, Милю-
30 Сергеевич В. И. Лекции и исследования по истории
русского права. СПб., 1883. С. 1—3.
31 Ключевский В. О. Курс русской истории//Соч.: В 5 т.
Т. 1. М., 1956. С. 19.— Впрочем, отношение Ключевского к законо-
мерности общественного развития не было устойчивым. Иногда он
одобрял Соловьева за то, что, «изучая крупные и мелкие явления
истории одного периода, он не терял из виду общих законов, правя-
щих жизнью человечества», а иногда утверждал, что законы возмож-
ны только в науках физических, естественных (Нечкина М. В.
Василий Осипович Ключевский. М., 1974. С. 419, 453).
500
ков подкрепляет позитивистским толкованием причин-
ности: «Мы рассуждаем о причинах развития рефор-
мации или о причинах неудачи революции, как будто
бы реформация и революция были каким-то осязае-
мым предметом, а не бесконечным количеством про-
цессов, объединяемых в одно целое исключительно в
нашем сознании» 32.
О субъективной социологии П. Л. Лаврова и
Н. К. Михайловского как одной из разновидностей
«первого позитивизма» речь пойдет далее. Сейчас
остановимся только на оценке ими закономерности
исторического процесса. Н. К. Михайловский крити-
чески отзывался о принципе закономерности в исто-
рии, заявляя, что этот принцип «чист и безупречен,
как дева. Но как дева он может остаться бесплодным,
в нем самом нет оплодотворяющего начала». Оплодо-
творяющее начало вносят морально-политические
взгляды историка. За принцип исторической законо-
мерности, острил Михайловский, как за деву, «нельзя
поручиться — в чьи руки он попадет и что даст чело-
вечеству» 33
В трактовке закономерности исторического про-
цесса «первые позитивисты» не доходили до полного
ее отрицания, как это делали неокантианцы. Харак-
терной чертой «первого позитивизма» в русской исто-
риографии было признание закономерности истории,
совмещаемое со скептическим отношением к возмож-
ности открывать исторические законы о близком
будущем.
Борьба с подобным скептицизмом являлась, в ча-
стности, большой заслугой Г В. Плеханова.
В заключение подчеркнем, что по сравнению с ме-
тодами гегельянского и шеллингианского направле-
ний позитивистская историография шагнула вперед.
Спустившись с заоблачных высот Абсолютного, пози-
тивисты глубоко изучили экономические и социальные
проблемы всеобщей и русской истории. Сочинение
Н. И. Кареева «Крестьяне и крестьянский вопрос во
32 М и л ю к о в П. Н. Очерки по истории русской культуры.
Ч. 1. 5-е изд. СПб., 1904. С. 8—9.
33 Михайловский Н. К. Полн. собр. соч.: В 8 т. Т. 1.
СПб., 1906. С. 86.
501
Франции в последней четверти XVIII века» Маркс
назвал превосходным. Много сделал для изучения
экономики и аграрных отношений в средневековой
Англии и П. Г Виноградов. Труды по закрепощению
русского крестьянства В. О. Ключевского, как и ана-
лиз выдающимся исследователем других вопросов со-
циально-экономической истории России,— это лишь
немногие свидетельства громадного вклада, который
был внесен в историографию позитивистами 1870—
90-х годов.
Лекция 28
РОЛЬ ЛИЧНОСТИ
В ИСТОРИОГРАФИИ XIX В.
С тех пор, как в XV—XVI вв. на смену средневеко-
вому провиденциализму пришел гуманизм, исследова-
тели все чаще стали искать причины исторических со-
бытий не в божественном предопределении, а в стрем-
лениях и действиях людей. При этом историки эпохи
Возрождения главное внимание уделяли королям,
папам и другим властителям. Характеризуя их поли-
тическую деятельность, Макьявелли, например, пола-
гал, что от разумности и целесообразности образа
действий правителей зависит ход истории. Большое
внимание психологическим характеристикам королей
отводил Шекспир.
Философия XVII в. чаще выдвигала положения о
необходимости причинной обусловленности как в при-
роде, так и в человеческой жизни. На вопрос о том,
как необходимость может сочетаться со свободой ин-
дивидуума, замечательный ответ дал Спиноза: чело-
век, являющийся «мыслящей вещью», способен по-
знавать необходимую связь причин и на основе этого
познания свободно определять свои действия и по-
ступки. Формула «свобода есть осознанная необхо-
димость» означает, что люди должны стремиться не
к тому, «чтобы природа им повиновалась», но, напро-
509
Тив, чтобы они повиновались природе. Людям следу-
ет приводить свое состояние в соответствие с поряд-
ком всей природы, и в том числе со свойствами при-
роды человеческой 1
В XVIII в. такие мыслители, как Вольтер, считали
невозможным, чтобы в природе все было причинно
обусловлено, а в человеческом обществе не действо-
вали никакие закономерности. А некоторые выдаю-
щиеся ученые уже тогда пытались определить законо-
мерные этапы общественного развития (Вико, Тюрго,
Десницкий, Гердер и др.). Однако характер просвети-
тельской идеологии XVIII в. определялся не идеями
о законосообразности исторического процесса, а убеж-
дением в его зависимости от разума и справедливости
правителей и философов.
В первые десятилетия XIX в. социалисты-утописты
Сен-Симон, Фурье и Оуэн объясняли неразумность и
несправедливость общественного строя своего време-
ни тем, что до них не было гениального человека, ко-
торый бы познал истину. «Этот гениальный человек
мог бы... родиться пятьсот лет тому назад и тогда он
избавил бы человечество от пяти веков заблуждений,
борьбы и страданий» 1 2
Но одновременно в этот же период выдвигаются
крупные философы и историки, которые решительно
порывают со старыми представлениями о произволь-
ности человеческих поступков и о полной зависимости
исторического процесса от случайного появления ве-
ликих личностей3 Величие исторических деятелей
заключалось, по мнению французских историков пе-
риода Реставрации, не в том, что они совершают пере-
ворот в естественно-эволюционном развитии обще-
ства. Они могут только ускорить или замедлить на-
ступление того, что необходимо.
В первую очередь Гегель считал историческими
деятелями тех, кто понимает перспективы закономер-
ного хода общественного развития и основывает на
нем свои цели. Великие же исторические деятели не
1 Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм. М.; Л., 1933.
С. 33; История философии/Под ред. М. А. Дынника, М. Т. Иовчука,
Б. М. Кедрова и др. М., 1957. С. 419—420.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 191 — 192.
3 См. с. 342—344 и др. настоящей книги.
503
ограничиваются только этим; они умеют понять то но-
вое, «что еще скрыто внутри данной исторической дей-
ствительности и что еще ищет конкретных путей, что-
бы занять подобающее себе место и положение в этой
исторической действительности» 4
Гегель говорил о всемирно-исторических лично-
стях, стремившихся к познанию всеобщего движения
истины. Великие личности понимали, «что нужно и что
своевременно... Их дело было знать... необходимую
ближайшую ступень в развитии их мира, сделать ее
своей целью и вложить в ее осуществление свою энер-
гию. Поэтому всемирно-исторических людей, героев
какой-нибудь эпохи, следует признать проницатель-
ными людьми, их действия, их речи — лучшее в дан-
ное время» 5
Таким образом, Гегель понимал роль личности в
истории иначе, чем просветители и социалисты-уто-
писты. Великая личность не создает историческую
жизнь, а раскрывает ее будущее там, где другие ни-
чего не могут предвидеть. А поскольку закономерность
исторического процесса, по Гегелю, являлась не чем
иным, как саморазвитием Абсолютного всемирного
духаг судьба всемирно-исторических личностей заклю-
чалась в том, «чтобы быть доверенными лицами все-
мирного духа». При этом, продолжает Гегель, судьба
великих исторических личностей «не была счастлива.
Они появлялись не для спокойного наслаждения, вся
их натура выражалась в их страсти. Когда цель до-
стигнута, они отпадают, как пустая оболочка зерна.
Они рано умирают, как Александр, их убивают, как
Цезаря, или их ссылают, как Наполеона на остров
Св. Елены» 6
Однако и Гегель все же отводил личности значи-
тельную историческую роль. Это было характерно и
для гегельянцев в русской историографии. В законо-
мерном развитии России, по их убеждению, роль ве-
ликих людей была куда более существенной, чем роль
масс. К. Д. Кавелин, например, сравнивал народ с ка-
лужским тестом, из которого государство и государи
4 Гегель. Соч.: В 8 т. Т. VIII. М., 1935. С. XXX.
5 Там же. С. 29—30.
6 Там же.
504
могли лепить, что угодно. С. М. Соловьев, со своей
стороны, писал, что в конце XVII в. Россия созрела
для реформ, но для того, чтобы они свершились, нужен
был вождь. И такой вождь, по его словам, явился.
Представители позитивизма, приобретшего боль-
шое влияние среди русских и западноевропейских ис-
ториков, полагали, что появление выдающихся лич-
ностей не носило случайный характер, и им нельзя
приписывать детерминацию хода общественного раз-
вития. Конт и его последователи утверждали, что об-
щественное развитие носит спонтанный характер и за-
ключается в необходимой смене стадий. При этом ме-
няются основополагающие идеи. Но что лежит в осно-
ве возникновения новых основополагающих идей и
смены стадий общественного развития, позитивисты
не объясняли 7
Несмотря на распространение гегельянства и кон-
товского позитивизма, в XIX в. продолжали сохра-
няться и традиционные представления о роли лично-
сти. Соотечественник Конта — Жозеф Эрнест Ренан
(1823—1892), занимавшийся проблемами истории
христианства, утверждал, что цель человечества —
создавать великих людей. Писавший одновременно
с Контом английский историк Томас Карлейль (1795—
1881) выпустил книги «Герои, почитание героев и ге-
роическое в истории» (1841) и «Прежде и теперь»
(1843), являвшиеся публицистическими, но одновре-
менно и научными трудами 8 Труды Карлейля поль-
зовались большой популярностью не только в Англии,
но и в других странах, в том числе в России.
К. Маркс и Ф. Энгельс в совместной рецензии пи-
сали, что «Томасу Карлейлю принадлежит та заслуга,
что он выступил в литературе против буржуазии в то
время, когда ее представления, вкусы и идеи полно-
стью подчинили себе всю официальную английскую
литературу». Авторы рецензии отмечали, что хотя
иногда выступления Карлейля носили революцион-
ный характер, «критика современности тесно связана»
у него с «на редкость антиисторическим апофеозом
7 О позитивизме в историографии см. с. 481—502 настоящей книги.
8 Карлейль Т. 1) Герои и героическое в истории. СПб.,
1891; 2) Теперь и прежде. М., 1906.
505
средневековья» 9 Именно Карлейль говорил, что исто-
рия есть не что иное, как биография великих людей.
Маркс и Энгельс писали, что в культе героев Карлейль
видел «единственное спасение от чреватого безнадеж-
ностью настоящего» 10
В книге «Прежде и теперь» рассказывалось об
Англии 40-х годов, полной богатства, способного удов-
летворить всевозможные человеческие потребности.
Желтеющие нивы и орудия промышленности, 15 мил-
лионов искусных и усердных работников — казалось
бы все, что нужно, есть налицо, но никому не становится
от этого лучше, ни самим работникам, ни так назы-
ваемым работникам-хозяевам, ни даже хозяевам-ту-
неядцам, т. е. капиталистам, которые ничего не дела-
ют, а получают все в готовом виде. Положение рабо-
чего класса в Англии в 1840-е годы действительно было
исключительно тяжелым. Одновременно с Карлейлем
это положение, как известно, описал и Энгельс в ра-
боте «Положение рабочего класса в Англии». Но если
Энгельс показывал, что представляет собой класс
эксплуататоров и какую долю прибавочного продукта
он присваивает, то Карлейль утверждал, что хотя гос-
подствующий класс присваивает много, но счастли-
вее от этого не становится.
Карлейль полагал, что человеческую жизнь могут
изменить, улучшить только герои — люди, которые
придерживаются божественного начала, честны, стре-
мятся к благу и достаточно разумны, чтобы действо-
вать во благо. А остальные пойдут за ними, потому
что по природе все люди, и прежде всего женщины,
склонны к почитанию героев. Таким образом, вся исто-
рия превращается в биографию великих людей, при-
чем героями могут быть не обязательно короли, вла-
стители государств, но и пророки, и поэты, и даже пе-
кари и ткачи, если они создают новое и ведут за собой
массы.
Целую главу своей книги Карлейль посвятил мало
кому известному аббату Сен-Эдмундского монастыря
XII в. Самсону, который получил монастырь в состоя-
нии полного развала. Новый аббат не имел достаточ-
9 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 268.
10 Там же. С. 269.
506
ного опыта в управлении, но обладал настоящим та-
лантом организатора. Он никому в своей жизни не был
судьей, а тут не только оказался во главе церковного
суда, но и стал считаться самым справедливым судьей.
Как и почему это произошло? Главное — он разобрал-
ся в людях: кого можно было — уговорил, исправил,
кого нельзя — выгнал с должностей, сумел найти но-
вых людей. И все это дало мощный толчок развитию
монастыря.
Характеристика аббата Самсона сделана, на наш
взгляд, блистательно и представляет для историков
немаловажный интерес. Какими качествами должен
обладать руководитель для того, чтобы преуспевать?
Это — и умение находить людей, и стремление быстро
учиться, все познавать самому, и самое важное,—
личная честность, стремление к справедливости. Имен-
но эти качества, по мысли Карлейля, помогли Самсону,
настоятелю монастыря XII в. Но и людям, занимаю-
щим более высокое положение, подобные качества
также необходимы.
Не столько благодаря Карлейлю, хотя его много
переводили и читали, сколько благодаря социальной
и политической обстановке в разных странах, в том
числе в России, стремление к возвеличиванию героев
и требование поклоняться им было в XIX в. весьма
распространено. При этом в официальной и особенно
в популярной литературе использовался следующий
прием: все, что делалось при каком-то короле или царе,
объявлялось результатом его идей, его замыслов, его
воли.
В таком духе писались не только официозные тру-
ды. В конце XIX в. во Франции вышла посвященная
Екатерине II книга К. Валишевского «Роман императ-
рицы» 11 Поскольку личная жизнь Екатерины не была
строго моральной, книгу не сразу удалось издать в
России. Начав с характеристики наивной девочки,
влачившей жалкое существование в Ангальт-Церб-
ском княжестве, автор заканчивал утверждением о
том, что славянская раса в лице Екатерины II неожи-
данно пышно расцвела и внезапно устремилась гигант-
11 Вал и шевски й К- Роман императрицы. Екатерина II —
Императрица всероссийская. СПб., 1908.
507
скими шагами к великой своей цели. Екатерина II во
многих отношениях вылепила Россию по своему образ-
цу и наложила на нее неизгладимую печать собствен-
ной могучей личности. Это, видимо, уже крайний пре-
дел апологетики роли личности в истории.
Когда же исследователи характеризовали дейст-
вительно великих полководцев, они нередко склоня-
лись к преувеличенным оценкам. Так, французский
историк Адольф Тьер (1797—1877) полагал, что
власть Наполеона основывалась на добродетели и ге-
ниальности, причем добродетель была явно присочи-
нена историком. А автор обстоятельной монографии
о Суворове А. Петрушевский 12 считал своего героя
«высшим существом».
Против идеализации исторической личности вы-
ступил Л. Н. Толстой. В романе «Война и мир» он
писал, что так называемые великие люди — не более,
чем ярлыки, дающие наименования событиям; они не
играют никакой роли в исторических событиях. В про-
тивоположность Тьеру и другим историкам Толстой
доказывал, что «гений» Наполеона ничего не мог опре-
делить в истории. То, что происходило на Бородинском
поле, не имело ничего общего с диспозицией, состав-
ленной французским императором перед боем (правда,
более точные указания Наполеон обещал дать во вре-
мя боя, но в действительности он этого сделать не мог).
После Бородинского сражения и вступления в Москву
Наполеон как будто нарочно делал все, чтобы погу-
бить свою армию. В Москве было сколько угодно зим-
него обмундирования, а он не позаботился о том, что-
бы одеть своих солдат, предоставив им возможность
заниматься грабежом, и тем самым разложил армию.
Так в «Войне и мире» выглядит Наполеон. И уж
вовсе смехотворным представлен в романе немецкий
генерал на русской службе Пфуль. Перед всяким сра-
жением он считал необходимым составлять точную
диспозицию с определением, куда будет двигаться
первая рота, куда вторая и так далее. А на самом деле,
«иногда, когда нет труса впереди, который закричит:
„мы отрезаны“! и побежит, а есть впереди веселый
12 Петрушевский А. Генералиссимус князь Суворов: В 3 т.
СПб., 1884.
508
смелый человек, который крикнет: „ура!“ — отряд в
5 тысяч стоит 30-ти тысяч, как под Шенграбеном, а
иногда 50 тысяч бегут перед 8-ю, как под Аустерли-
цем». Поведение одного рядового воина, таким обра-
зом, оказывается более важным, чем диспозиции пфу-
лей. «Заслуга в успехе военного дела зависит не от
них, а от того человека, который в рядах закричит:
пропали, или закричит: ура!» .
Царей Толстой считал рабами истории: «История,
то есть бессознательная, общая, роевая жизнь чело-
вечества, всякой минутой в жизни царей пользуется
для себя как орудием для своих целей». Люди живут
сознательно для себя, «но служат бессознательно для
достижения исторических общечеловеческих целей.
Каждое действие людей, творящих историю, опреде-
ляется предвечно» 13 14 Толстой писал, что «ход мировых
событий предопределен свыше, зависит от совпадения
всех произволов людей, участвующих в событиях, и
что влияние наполеонов на ход этих событий есть
только внешнее и фиктивное». Таким образом, автор
романа объявлял причиной исторических событий бо-
жественное предопределение, но, одновременно, ука-
зывал и на их зависимость от «произволов» всех уча-
стников событий. При этом имелись в виду именно все
участники событий. Историки, например, считали при-
чиной войны 1812 г. требование об отводе французских
войск за Вислу, предъявленное Александром I, и воз-
мущение Наполеона подобным требованием. Но при-
чиной войны, по Толстому, являлась и готовность
французских капралов поступить на повторную служ-
бу в армию Наполеона, их настроения и поступки.
Первые критики романа «Война и мир» в конце
1860-х — 1870-е годы истолковывали философию исто-
рии Толстого как фатализм. И в 1968 г. Л. В. Черепнин
писал, что «Толстой сходит на позиции фатализма» 15
К подобной точке зрения склоняются и авторитетные
советские философы и литературоведы, но при этом
подчеркивается, что последнее слово толстовской фи-
__________ 1
13 Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: В 90 т. 1928—1959. Т. 11.
С. 52-54.
14 Там же. С. 6.
15 Черепнин Л. В. Исторические взгляды классиков русской
литературы. М., 1968. С. 301.
509
лософии истории заключалось отнюдь не в фатализме.
Будучи убежденным в присутствии Провидения во
всем, что происходит в мире, Толстой не подменял при-
чинное объяснение происходивших явлений высшей
волей. Решающим критерием для него всегда остава-
лась реальная действительность 16
Историческое развитие было следствием массовых
человеческих действий. Такой подход отличался и от
объяснения событий, подчиняемых воле великой лич-
ности, и от объяснения их фаталистически. Свое пони-
мание истории как результата свободной деятельности
всех людей — участников исторических событий Тол-
стой противопоставлял и роли великих людей, и вме-
шательству провидения. Историческое событие в це-
лом складывается из массы единичных действий, ко-
торые являются результатом людского «произвола».
И поэтому перед исторической наукой стоит задача
раскрыть причины и следствия единичных действий,
людских «произволов». Но как это сделать? Не при-
водит ли подобный подход к агностицизму, к отрица-
нию науки?
Толстой-художник удивительно ярко и глубоко
описал мысли и переживания Андрея Болконского
перед и во время боя. Но мысли и переживания каж-
дого участника войны описать невозможно. Один из
наиболее плодотворных подходов заключается в том,
чтобы понять, в какие классы, слои, группы люди объ-
единены, какие мысли, чувства, намерения и действия
диктует им среда. Толстой понимал, что личные мо-
тивы у разных людей могут быть и схожими. И тогда
многое можно рассматривать как общие черты, при-
сущие многим.
Хотя автор «Войны и мира» не учитывает роль со-
циальной дифференциации, классовое положение в
обществе начала XIX в., он дал характеристику общих
надличных настроений и действий широких масс, ко-
торые вели народную войну против иноземных завое-
16 Асмус В. Ф. Причина и цель в истории по роману Л. Н. Тол-
стого «Война и мир»//Из истории русских литературных отношений
XVIII — XIX веков. М., 1959; Сабуров А. А. «Война и мир»
Л. Н. Толстого: Проблематика и поэтика. М., 1959. С. 275—279,
301—302.
510
вателей. Участники народной войны — люди очень
разные: это и Тихон Щербатый, и Дохтуров, и Петя
ростов, и Денисов, и солдаты, оборонявшие Москву
на Бородинском поле. Но при всех их индивидуальных
особенностях у них есть то общее, что с необходимо-
стью превращало войну 1812 г. в народную войну.
«Дубина народной войны поднялась со всею своею
грозною и величественною силой и, не спрашивая ни-
чьих вкусов и правил, с глупою простотой, но с целе-
сообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опу-
скалась и гвоздила французов до тех пор, пока не по-
гибло все нашествие» 17
Один из крупных военных теоретиков пореформен-
ной России М. И. Драгомиров, который, в отличие от
Толстого, настаивал на роли направляющей воли ко-
мандира в сражении, признавал в то же время, что
«Война и мир», особенно страницы, посвященные на-
родной войне, могут быть использованы как полезней-
шее «прибавление» к любому курсу военного искус-
ства.
Кутузов в романе «Война и мир» противопоставлен
Наполеону. Его заслугу автор видит не в гениальных
стратегических маневрах, а в том, что полководец по-
нимал значение совершающихся событий. Толстой
даже считал, что после захвата французами Москвы
только Кутузов понимал смысл происходящего и пред-
стоявшую победу. Критики часто усматривали в изо-
браженном Толстым русском полководце пассивность,
покорность воле божией. Действительно, толстовский
Кутузов убежден в том, что одному человеку не спра-
виться с руководством сотнями тысяч человек, борю-
щихся со смертью; ему невозможно регламентировать
все их движения и действия в сражении. Но основное
качество командующего заключалось не в пассивности
и отказе от руководства. Кутузов понимал неуловимую
силу, называемую духом войска, следил за этой силой
и руководил ею, насколько это было в его власти.
В 1869 г., когда Л. Н. Толстой закончил роман
«Война и мир», крупный русский теоретик и общест-
венный деятель Петр Лаврович Лавров (1823—1900)
издал «Исторические письма». В этом произведении
17 Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. T. 12. С. 120—121.
511
доказывалось, что прогресс человечества «лежит
исключительно на критически мыслящих личностях:
без них он безусловно невозможен; без их стремления
распространить его он крайне непрочен» 18 За -разви-
тие «критически мыслящих личностей» народом за-
плачена страшная цена, которую Лавров называл
ценой прогресса. Громадное большинство народа
испытало тяжкие лишения, чтобы ничтожное мень-
шинство стало цивилизованным. Поэтому цивилизо-
ванное меньшинство находится в неоплатном долгу у
народных масс, оно обязано способствовать их умст-
венному и нравственному развитию, бороться за вне-
сение справедливости в общественные формы.
Кто же составляет цивилизованное меньшинство?
Это не обязательно гении и выдающиеся таланты.
Это всякий, кто избавлен от гнетущей заботы о насущ-
ном хлебе и вместе с тем является критически мысля-
щим человеком, способным осуществлять прогресс в
человечестве. «Да, всякий,— подчеркивает Лавров.—
Не говорите, пожалуйста, о недостатке таланта и зна-
ния... Если вашего таланта и знания хватило на то,
чтобы критически отнестись к существующему, сознать
потребность прогресса, то вашего таланта и знания
достаточно, чтобы эту критику, это знание воплотить
в жизнь» 19 Данный призыв к «одиноким борющимся
личностям» подхватили сотни молодых людей, ушед-
ших в 1870-е годы в народ.
Один из теоретиков и лидеров народничества —
Николай Константинович Михайловский (1842—1904)
также доказывал, что герои, дающие толчок истори-
ческим событиям, не обязательно являются гениями.
В работе «Герои и толпа», в своих статьях Михайлов-
ский исходил из утверждения, что человеческие по-
ступки в основном определяются подражательностью,
которая даже носит форму массового психоза. Для
подтверждения этого тезиса Михайловский использо-
вал эпизод расправы толпы с Верещагиным в «Войне
и мире». Обвинив Верещагина в предательстве, Рос-
топчин закричал собравшемуся народу: «Своим судом
расправляйтесь с ним! отдаю его вам!» Толпа надви-
18 Лавров П. Л. Исторические письма. Пг.» 1917. С. 77.
19 Там же. С. 79—80.
512
нулась; она была сильно возбуждена; но никто не ре-
шался Первым нанести удар Верещагину. И лишь
когда один из присутствовавших солдат ударил его
тупым палашом по голове, толпа бросилась и убила
его20 Солдат, первый ударивший Верещагина, ока-
зался героем, который повел за собой толпу.
Другой пример Михайловский взял из жизни. В во-
инской части, стоявшей в Сибири, солдаты несли мо-
нотонную унылую службу. Один из них не выдержал,
нашел крюк и на ремне повесился. Так началась эпи-
демия самоубийств. Один за другим вешались сол-
даты, и именно на ремне, на том же крюке. «Эпидемия»
продолжалась до тех пор, пока фельдфебель не вырвал
крюк.
Для пояснения своей концепции Михайловский
обратился к сравнению с математическим представ-
лением о нуле и единице. Люди в толпе подобны нулям.
Но если один из этих нулей превращается в единицу и
оказывается впереди остальных, сразу получается ог-
ромное число. В человеческом обществе происходит
то же самое. Можно ли считать фельдфебеля, вырвав-
шего крюк, или солдата, первым ударившего Вереща-
гина, героями? В обычном понимании — нет, а факти-
чески, в данных ситуациях,— да.
Вслед за Михайловским эту теорию поддержал
швейцарский философ Карл Барт (1886—1968). Но
Михайловский возражал ему, так как Барт возвел
подражание в общий закон мироздания и говорил, что
в природе действует закон наследственности, а в обще-
стве он превращается в закон подражания, проявляясь
особенно отчетливо у детей и у дикарей. Кто-то что-тс
сделает, и все будут делать так же. Михайловский ду-
мал, что у дикарей и маленьких детей это действитель-
но так. А в обществе, которое достигает определенной
высоты развития, подражание остается, но становится
сознательным. Люди подражают тому, что считают
для себя полезным, престижным. Расчет на сознатель-
ную подражательность присутствовал в надеждах не-
которых народовольцев: они полагали, что убийство
Александра II вызовет массовое восстание, револю-
цию. В действительности революция не произошла.
20 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. T. 11. С. 344—345.
17 А. Л. Шапнро
513
Критикуя субъективистские воззрения народников,
В. И. Ленин писал, что «действительный вопрос, воз-
никающий при оценке общественной деятельности
личности, состоит в том, при каких условиях этой дея-
тельности обеспечен успех? в чем состоят гарантии
того, что деятельность эта не останется одиночным
актом, тонущим в море актов противоположных?» 21 22
Именно так произошло 1 марта 1881 г.
Михайловский готов был признать, что историче-
ские условия могут создавать препятствия той лич-
ности, которая одна ставит цели и движет к ним собы-
тия. Но ни он, ни Лавров не распознали, в чем заклю-
чаются исторические условия, которые способствуют
или препятствуют деятельности «живой личности».
Не поняв, что эти условия прежде всего заключались
в интересах и стремлениях разных классов тогдашнего
общества, борющиеся «одинокие личности» не могли
° 22
наити опору в исторических условиях .
Но этого мало. «Живая историческая личность» не
йогла сложиться без связи с теми или иными общест-
венными элементами. Ее духовная жизнь, мысли, чув-
ства и действия в большей или меньшей степени отра-
жали интересы определенной общественной группы.
Социолог-субъективист, изолируя личность от кон-
кретных общественных отношений, лишает себя воз-
можности изучить действительное воздействие, кото-
рое на нее оказывают исторические условия.
Субъективистская трактовка роли личности в исто-
рии встречала противодействие и у крупных профес-
сиональных историков в последние десятилетия XIX в.
Так, немецкий историк К. Лампрехт говорил, что даже
самый выдающийся и энергичный государственный
деятель не может совершать великие исторические со-
бытия, если он не сообразуется с естественным ходом
вещей. Такой деятель в состоянии только обеспечить
себе то, что уже созрело. Мог ли бы Бисмарк вернуть
Германию к натуральному хозяйству? Это было бы
невозможно для него даже в то время, когда он нахо-
дился на вершине своего могущества. По мнению Лам-
прехта, универсальный взгляд в исторической науке
21 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 159.
22 Там же. С. 415.
514
заключается в том, что общий характер эпохи являет-
ся для великого человека «эмпирически данной не-
обходимостью» 23
В чем же тогда следует усматривать «общий ха-
рактер эпохи»? На этот вопрос Лампрехт и его едино-
мышленники не давали вразумительного ответа. Между
тем, чтобы определить «эмпирически данную необ-
ходимость», действующую в каждую эпоху, необхо-
димо прежде всего изучить экономический базис эпохи,
а затем действие политического, правового, философ-
ского, религиозного, литературного, художественного
и т. д. факторов развития, вытекающих из экономиче-
ского базиса. Такое понимание истории было присуще
К. Марксу и Ф. Энгельсу.
Маркс и Энгельс отбросили все рассуждения о
потусторонних причинах исторических событий, о роли
провидения, Абсолюта, Абсолютного духа. Они исхо-
дили из признания, что историю делают сами люди.
И поскольку люди одарены сознанием, развитие в че-
ловеческом обществе существенно отличается от раз-
вития в природе. Это отличие необходимо иметь в виду,
когда решается вопрос о закономерности историче-
ского процесса.
При поверхностном взгляде на общественную
жизнь бросается в глаза, что каждый человек добива-
ется своих целей и руководствуется своими личными
побуждениями. Итог множества действующих по раз-
личным направлениям стремлений и их разнообраз-
ных воздействий на внешний мир — это именно и есть
история. Вопрос сводится, стало быть, к тому, чего
хочет множество отдельных лиц: «Отчасти это могут
быть внешние предметы, отчасти — идеальные побуж-
дения: честолюбие, „служение истине и праву", лич-
ная ненависть или даже чисто индивидуальные при-
хоти всякого рода». Учитывать все эти побуждения,
стремления, «цели каждого отдельного человека» ни-
какой историк, конечно, не в состоянии. Да в этом и
нет надобности. Когда исследуются существенные
«движущие силы истории, то надо иметь в виду не
столько побуждения отдельных лиц, хотя бы и самых
23 Цит. по: Плеханов Г. В. К вопросу о роли личности
в истории//Соч.: В 24 т. Т. VIII. М.; Л., 1923. С. 284.
17* 515
выдающихся, сколько те побуждения, которые приво-
дят в движение большие массы людей, целые народы,
а в каждом данном народе, в свою очередь, целые
классы. Да и здесь важны не кратковременные взры-
вы, не скоропреходящие вспышки, а продолжитель-
ные действия, приводящие к великим историческим
переменам». И когда глубоко изучаются корни вели-
ких исторических перемен, становится понятным, что
там, «где на поверхности происходит игра случая, там
сама эта случайность всегда оказывается подчинен-
«* 24
нои внутренним, скрытым законам» .
Случайность при этом является не только формой
проявления необходимости, но и дополнением к ней.
В частности, то, что великий человек появляется в
определенное время и в данной стране, конечно, есть
чистая случайность. А особенности ума и характера
великого человека могут изменить индивидуальную
«физиономию» событий и их временные и частные по-
следствия. Таким образом, роль случайного в истории
нельзя отрицать.
Но если случайно родившегося в данный момент
человека устранить, «то появляется спрос на его за-
мену, и такая замена находится — более или менее
удачная, но с течением времени находится». По словам
Энгельса, если бы не было Наполеона, роль его выпол-
нил бы другой. Материалистическое понимание исто-
рии открыл Маркс, но когда время для этого открытия
созрело, оно непременно «должно было быть сдела-
но» 24 25 Необходимо также учитывать, что историческая
личность может ускорить или замедлить события или
изменить их индивидуальную «физиономию» только
при условии, что она находит какие-то общественные
элементы, на которые может опереться.
Говоря о роли личности в истории, необходимо
учитывать, что не всякий деятель, оказывающий влия-
ние на исторические события, является прогрессивной
фигурой. «Слуги реакции — не краснобаи, но дай бог,
24 Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической
немецкой философии//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 306—308.
25 Там же. Т. 39. С. 175, 176.
516
чтобы у прогресса было побольше таких слуг» 26,—
давал характеристику Бисмарку Лассаль.
Политические вожди различались не только по со-
циальному содержанию программ и деятельности.
Большую роль играют их моральный облик и ясность
ума. Одни вожди выступали с планами, которые сви-
детельствовали о дальновидности и верности полити-
ческих, организационных взглядов их авторов, другие
обнаруживали близорукость и политические ошибки.
Подлинные идеологи революционного движения рань-
ше других разрешают теоретические, политические,
тактические и организационные вопросы этого движе-
ния. Таким был Карл Маркс. В 1883 г., когда он скон-
чался, Энгельс написал: «Ему мы обязаны всем тем,
чем мы стали; и всем, чего теперь достигло современ-
ное движение... без него мы до сих пор блуждали бы
еще в потемках» 27
Лекция 29
КОНСЕРВАТИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ
В ИСТОРИОГРАФИИ
КОНЦА XIX— НАЧАЛА XX В.
ПРОБЛЕМА ЭТНИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ
РУССКОГО НАРОДА
В исторической науке последних десятилетий XIX в.
теория официальной народности не пользовалась ува-
жением и тем более признанием. Но правительство
все же поддерживало некоторые ее принципы и внед-
ряло их в преподавание.
Один из самых консервативных русских историков
Дмитрий Иванович Иловайский (1832—1920) писал,
что «в государствах монархических на первом плане
стоят династии и двор», которым и следует уделять
основное место в исторических работах. Иловайский
доказывал, что историки должны возможно подробнее
освещать завоевания и усмирения, так как самобыт-
ность государства «достается недаром; ее всегда на-
2Ь Цит. по: Плеханов Г В. Соч. Т. VIII. М.; Л., 1924.
С. 284.
27 М а р к с К., Энгельс Ф. Соч. Т. 35. С. 383.
517
добно отстоять оружием и кровью» 1 Все положитель-
ное в жизни русского народа и государства он припи-
сывал царям и двору, а народные массы, по его мне-
нию, были лишь почвой, благоприятствующей появле-
нию действующих лиц.
Д. И. Иловайский являлся автором официальных
школьных учебников, которые, благодаря Министер-
ству просвещения, выходили десятками изданий и на
протяжении многих лет служили воспитанию учащих-
ся, в верноподданническом духе. Но в конце XIX в. уже
невозможно было отрицать революционные выступ-
ления в России, и поэтому Иловайский стал объяснять
их деятельностью «инородческих элементов» (евреев,
поляков, армян и др.), «с которыми соединились мно-
гие русские интеллигенты нерусского направления».
Массовое рабочее и крестьянское движение, по Ило-
вайскому, являлось следствием «злонамеренного под-
стрекательства интеллигентов», которые противопо-
ставлялись народу. И особенно ненавистны были ему
социалисты.
Книги Иловайского расценивались прогрессив-
ными кругами русского общества как реакционная
пропаганда 1 2 В. И. Ленин, критикуя оппортунистов в
работе «Что делать?», сравнивал их с людьми, «кото-
рые смотрят на историю буквально „по Иловайско-
му“»3 Это была уничтожающая критика.
Еще в 1869 г. вышла книга Николая Яковлевича
Данилевского (1822—1885) «Россия и Европа», кото-
1 Иловайский Д. И. Мелкие сочинения, статьи и письма.
1857—1887 гг. Вып. 1. М., 1888. С. 71—72.
2 Тщательная подборка источников о Древней Руси позволила
Иловайскому издать «Разыскания о начале Руси» (М., 1876). Эта
ранняя работа представляет немалую ценность. Читатель найдет не-
мало интересного материала и в книгах некоторых других верно-
подданных историков (Шильдер Н. К. 1) Император Павел I,
его жизнь и царствование, СПб., 1901; 2) Император Александр I,
его жизнь и деятельность: В 4 т. 2-е изд. СПб., 1904; Татищев С. С.
Император Александр 11, его жизнь и царствование. СПб., 1903).
Значительный материал, почти недоступный до Великой Октябрь-
ской революции, вошел в трехтомный труд Н. Ф. Дубровина «Пугачев
и «го сообщники» (СПб., 1884). В работы близких к правительствен-
ным кругам историков попадали и другие закрытые материалы.
Поэтому исследования этих авторов представляли интерес даже в тех
случаях, если авторы разделяли реакционные концепции.
3 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 11.
518
рую один из публицистов назвал катехизисом славя-
нофильства, хотя от старых славянофилов Данилев-
ский отошел. Во всяком случае он не считал, что на
русский народ возложена некая общечеловеческая
миссия, и решительно отрицал единую нить в разви-
тии человечества. Более того, Данилевский отвергал
существование общей цивилизации, общего прогресса
в истории человечества.
Отрицал Данилевский и дарвинизм, поскольку
Дарвин провозгласил развитие видов и процесс эво-
люции в природе. По Данилевскому, животный мир —
это конгломерат независимых видов, не вытекающих
один из другого и никак не приводимых к одному зна-
менателю 4 Основная мысль Данилевского сводится
к выделению разных культурно-исторических типов,
которые не связаны друг с другом генетически, не за-
висимы один от другого и отличны друг от друга, как
рыбы от птиц. В каждом культурно-историческом типе
он различает деятельность: 1) религиозную, 2) куль-
турную (наука, искусство и почему-то промышлен-
ность), 3) политическую и 4) общественно-экономиче-
скую 5 Рассматривая Россию в сравнении с Европой,
Данилевский доказывал, что славяно-русский тип са-
мый лучший, са-мый полный, намного превосходящий
западноевропейский культурно-исторический тип.
Культурно-исторические типы, как всякий живой орга-
низм (и в том числе каждый человек), проходят стадии
детства, юности, зрелости и через старость приближа-
ются к смерти. Западный тип пребывает в состоянии
дряхлости, он уже изжил свое историческое существо-
вание, поэтому Запад ненавидит Россию и боится ее.
Из посылки о том, что каждому культурно-истори-
ческому типу присущи специфические формы полити-
ческого устройства, легко было вывести, что один тип
производит на свет английскую конституцию, а дру-
гой — русское самодержавие, и нелепо было бы счи-
тать, что французский республиканский строй лучше
русского самодержавия. Данилевский рассуждал по
пословице: «что русскому здорово, то немцу смерть».
4 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. 4-е изд. СПб.,
1889. С. 75, 76.
5 Там же. С. 516.
519
На Западе происходили революции и был установлен
конституционный строй. В этом нашел свое проявление
западноевропейский культурно-исторический тип.
А переносить революционные или конституционные
идеи в Россию — все равно, что рыбу заставить ды-
шать легкими.
В национальной культуре и жизни Данилевского
интересовали прежде всего неподвижные идеи. Хотя
культурно-национальные типы растут, подобно орга-
низмам, основные их свойства постоянны и неизменны.
Поэтому в России неподвижные идеи необходимо обе-
регать от «европейничания» и беречь, как зеницу ока.
Данилевский считал себя первооткрывателем истори-
ческого закона, согласно которому в каждой нации
высшее развитие духовных сил следует за кульмина-
ционным развитием ее политического могущества.
К примеру, в прошлом духовное развитие России было
следствием ее военных побед. А в будущем создание
славянской державы с центром в Константинополе
позволит России выполнить свою «миродержавную
роль».
Национализм являлся в последние десятилетия
XIX в. одним из главных устоев охранительной идео-
логии. Видный идеолог самодержавия М. Н. Катков
(1818—1887) настаивал на том, что все историческое
прошлое России и основная сила, на которой замыка-
лось ее былое,— это монархическое государство, а ста-
бильность русской государственной жизни коренится
в единстве крестьянства и землевладельческого дво-
рянства. Отвергая требование славянофилов: «сила
мнения народу», и даже высказанные Погодиным в
Крымскую войну слова о готовности мужика увлечься
Стенькой Разиным или Никитой Пустосвятом, Катков
считал верность народа царю и единство крестьян и
помещиков главной ценностью России 6
Мы уже видели, что теоретикам официальной на-
родности времен Николая I нужно было фальсифици-
рованное историческое прошлое и настоящее русского
народа для укрепления самодержавно-крепостниче-
ского строя. Консервативные публицисты и историки
6 Твардовская В. А. Идеология пореформенного самодер-
жавия. М„ 1978. С. 229, 231.
520
конца XIX — начала XX в. точно так же пользовались
противопоставлением «истинно русского духа» евро-
пейскому, понятием славянского «культурно-истори-
ческого типа» и прямой подтасовкой истории для под-
держки существующего строя. И все же они, как позднее
Столыпин, считали главным прочность абсолютиз-
ма и «единство крестьянства с землевладельческим
дворянством», а не исторические традиции и особен-
ности народной жизни.
Правые националисты в конце XIX — начале XX в.
утверждали, что именно они являются подлинными
патриотами. Но о действительных нуждах большин-
ства русского народа они отнюдь не заботились; «так
называемые личные свободы» они провозглашали
«гражданским самоубийством». Для правых нацио-
налистов было характерно утверждение, что не только
социализм и либерализм, но всякое гуманное чувство
противоречит природе, так как во всем животном мире
нельзя встретить либерального или гуманного закона
справедливости. Писаная конституция, уверяли они,
всегда бездушна. Суть не в ней, а в народном русском
духе, на котором стоит государство Александра III и
Николая II. «Монархия есть не что иное, как видимая
и осязаемая форма патриотического чувства. Привя-
занность к монарху есть форма привязанности к ро-
дине». «Монархия — это воплощение родины, отече-
ства в одном человеке, излюбленном и священном» 7
Критикуя националистов конца XIX в., Владимир
Соловьев с возмущением говорил о поклонниках Ива-
на Грозного, которого он именовал «благочестивым
извергом». При этом В. Соловьев опирался на слова
апостола: «И бесы веруют». Сын выдающегося рус-
ского историка С. М. Соловьева, Владимир Сергеевич
Соловьев (1853—1900) был крупным религиозным
мыслителем, философом. Один из исследователей его
творчества назвал В. Соловьева пророком восточно-
западного единства, имея в виду его устремленность
к единству восточного и западного христианства и к
борьбе с противобожественной множественностью,
7 Критику этих взглядов с отсылкой к высказываниям их про-
поведников см.: Соловьев В. С. Национальный вопрос в России.
Вып. 2. СПб., 1891. С. 106, 109—114.
521
беспорядочностью, хаосом8 Высокой целью людей
должен быть единый принцип богочеловечества. В. Со-
ловьев не переносил осуществление этого принципа на
будущее царство небесное,' проповедуя царство божие
на земле, слияние религии и прогресса, христианства
и альтруизма как в личной жизни, так и в политике.
Среди представителей правого крыла обществен-
ной мысли было распространено противопоставление
морали и политики. «Политика не этика»,— говорил
Константин Леонтьев (1831 —1891) 9 Видя задачу
политики в конце XIX в. в том, чтобы «подморозить
Россию» и не дать ей двигаться, Леонтьев уверял, что
для этой цели все средства хороши.
Владимир Соловьев, наоборот, считал отделение
политики от нравственности ложным и вредным.
Вопросы политики, по его убеждению, есть лишь более
широкая и сложная сфера «для применения тех самых
идеальных начал, которыми должна управляться лич-
ная деятельность каждого». «Нравственный долг тре-
бует от народа прежде всего, чтобы он отрекся от этого
национального эгоизма... Народ должен признать себя
тем, чем он есть поистине, то есть... частью вселенского
целого; он должен признать солидарность... в высших
всечеловеческих интересах...» 10 В. Соловьев был
убежден в том, что религия стоит выше националь-
ности, и христианская мораль должна пронизывать
межнациональные отношения.
В. Соловьев не являлся историком по профессии.
Но анализируя историко-рёлигиозные вопросы и ведя
борьбу со всем, что он именовал национальным эгоиз-
мом, философ высказал ряд глубоких, оригинальных
мыслей по истории России. В. Соловьев придавал боль-
шое значение принятию христианства Русью. В жизни
народа, правда, оставалось немало дикого и языче-
ско о, и все же нравственное настроение быстро стано-
вилось вполне христианским. В XI—XII вв. в России
было даже меньше препятствий к образованию хри-
8 М u n zer Е. Solovyev: Prophet of East — West unity. London;
New York, 1956. P. 1 — 154.
9 Леонтьев К. H. Восток, Россия и славянство: В 2 т. Т. II.
М., 1886. С. 48.
10 Соловьев В. С. Национальный вопрос в России. Вып. 1.
СПб., 1891. С. VI, 115.
522
стианской общественности, чем на феодальном Западе
и в деспотической полуазиатской Византии. Но нахо-
дясь на пути азиатских орд, Русь прежде всего боро-
лась за свое существование, и успеха в этом деле уда-
лось достигнуть благодаря созданию крепкого Москов-
ского государства.
Вынужденный концентрироваться на северо-во-
сточных окраинах Европы, русский народ должен был
всецело отдаться национально-политической цели го-
сударственного объединения и освобождения от ино-
земного ига. Физическое обособление от остального
христианского мира способствовало духовному обо-
соблению и развитию национальной гордости и эго-
изму.
В силу разобщения с Европой, воздействия монго-
лов и других исторических условий в Московском го-
сударстве развилось крайнее невежество, причем оно
существовало наряду с признанием себя единственно
христианским народом. Этому способствовало завое-
вание Константинополя турками. Ранее на Руси ува-
жали византийскую цивилизацию, греков-иноземцев,
великое царство, а затем греки стали рабами невер-
ных, просителями милостыни, льстецами. Таким обра-
зом, они лишь усиливали национальное самомнение в
«Третьем Риме». «Признавая себя единственным хри-
стианским народом и государством, всех прочих счи-
тая „погаными нехристями", наши предки,— писал
В. Соловьев,— сами не подозревая того, отрекались
от самой сущности христианства» 11 На место вселен-
ского христианского идеала явились понятия абсолют-
ного значения своего государства и признание истин-
но благочестивым только его государей.
Главным делом русской православной церкви было
создание всевластного государства. Московский собор
1667 г. утвердил понятие о церкви как функции госу-
дарственного организма. И выполняя эту функцию,
она осудила претензии как Никона на независимую
власть, так и старообрядцев на роль хранителей оте-
чественного предания.
События XVII в. обнаружили большие душевные
силы в русском народе. Но тогда же стало ясно, что
11 Там же. Вып. 2. С. 7.
523
народ обречен на духовное бесплодие из-за отделения
России от всего прочего мира, уклонения от вселен-
ского христианского пути. «Пребывание в самодо-
вольной замкнутости лишало эти силы всякого приме-
нения»; необходимо было «сломать стену, отделявшую
Россию от человечества, разрушить умственный и жиз-
ненный строй, основанный на языческом обособле-
нии». Это сделал Петр I.
Владимир Соловьев пишет, что затрудняется на-
звать Петра великим человеком «не потому, чтобы он
не был достаточно велик, а потому, что он был недо-
статочно человек». Петр, не имея ясного сознания об
окончательной цели своей деятельности, чувствовал,
что нужно делать,— и разрушил «пребывание» страны
«в самодовольной замкнутости». Для всякого народа,
по Соловьеву, «есть только два исторических пути:
языческий путь самодовольства, коснения и смерти —
и христианский путь самосознания, совершенствова-
ния и жизни» 12
Петр переменил отношение к другим народам, при-
знав их равноправными членами человечества. Он так-
же объявил убийство холопа равносильным всякому
убийству; разрешил продавать людей только целыми
семьями, а не порознь, как скот; прекратил жестокие
преследования раскольников. Это были первые прояв-
ления христианской политики, они указывали России
истинное направление жизни. И вот — отменена
смертная казнь при Елизавете, пытки — при Екатери-
не II, крепостное право — при Александре II. Все
это — «плоды того христианского направления, кото-
рое дал внутренней русской политике „антихрист"
Петр» 13 Со времен Петра в России появляются одно
за другим обличительные произведения Кантемира,
Новикова, Фонвизина, Грибоедова, Гоголя, Салты-
кова. И дело не только в том, что для народа самосоз-
нание есть необходимое самоосуждение, айв том, что
«истинная религия начинается с проповеди покаяния
и внутренней перемены» 14
Петра оценивали по-разному Ломоносов, Пушкин,
12 Там же. С. 25.
13 Там же. С. 28.
14 Там же. С. 26.
524
славянофилы, С. М. Соловьев. Но представления о его
реформах как о начале глубокого проникновения об-
щечеловеческой христианской культуры, сопровож-
даемой постоянным критическим отношением к своей
общественной деятельности, мы еще не встречали,
хотя пушкинская оценка Петра (который «придал
мощно бег державный рулю родного корабля») ле-
жала в основе и соловьевской оценки.
Наряду с критикой Соловьевым «национального
эгоизма» и самоизоляции на основе приверженности
к самодержавию, национализм подвергался решитель-
ному осуждению и разоблачению представителями
революционного лагеря. В статье «Национальное рав-
ноправие», опубликованной 16 апреля 1914 г., т. е.
перед первой мировой войной, В. И. Ленин называл
политику угнетения национальностей политикой раз-
деления наций и развращения народного сознания.
«На противопоставлении интересов различных наций,
на отравлении сознания темных и забитых масс по-
строены все расчеты черносотенцев»,— говорил он
в тот момент 15
Однако противопоставление национальных особен-
ностей нужно отличать от попыток выяснить особен-
ности разных национальностей, которые предприни-
мались историками и социологами и не содержали
умышленных расчетов на межнациональную вражду.
Мы уже касались этнических проблем и зависимости
исторических особенностей народов от среды обита-
ния. В последние десятилетия XIX в. эти проблемы воз-
никли прежде всего в творчестве Василия Осиповича
Ключевского.
Леса, болота, среди которых жил русский народ,
писал Ключевский, рождали подсечную систему зем-
леделия и кустарные лесные промыслы, заставляли
жить в малых поселениях и приводили к подвижности
населения. Для доказательства влияния природной
среды на национальный характер Ключевский исполь-
зует фольклор. Природа, говорит он, «заставляла
смотреть в оба», уделять внимание приметам: срете-
нье — снежок, весной — дождичек; Егорий (23 апре-
ля) с росой, Никола (9 мая) с травой; коли в мае
15 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 85.
525
дождь — будет рожь; май холодный — год хлебород-
ный и т. д. С географической средой Ключевский свя-
зывал наклонность «дразнить счастье». Русское
«авось» — это тоже следствие неустойчивости при-
роды, попытка противопоставить капризам природы
свои собственные капризы. Житейские неровности и
случайности приучили великоросса «больше обсуж-
дать пройденный путь, чем соображать дальнейший,
больше оглядываться назад, чем заглядывать вперед...
Это уменье и есть то, что мы называем задним умом».
Ключевский отмечал, что природа заставляет велико-
россов работать «скоро, лихорадочно и споро» во вре-
мя летней страды, но «впадать» в вынужденное без-
делье осенью и зимой. «Ни один народ в Европе не
способен к такому напряжению труда на короткое
время, какое может развить великоросс; но и нигде в
Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ров-
ному, умеренному, и размеренному, постоянному тру-
ду, как в той же Великороссии». Но в «Курсе русской
истории» Ключевского выступает и такая надуманная
черта: «Великоросс лучше работает один, когда на
него никто не смотрит, и с трудом привыкает к друж-
ному действию общими силами» 16
Вопрос об особенностях русского национального
характера В. О. Ключевский рассматривал в статье
«Грусть» (1891), посвященной пятидесятилетию со
дня гибели М. Ю. Лермонтова. Чувство грусти, по
мысли автора юбилейной статьи, является лейтмоти-
вом поэзии Лермонтова. Грусть присуща духу рус-
ского народа. Чувство грусти поддается анализу. Люди
живут счастьем или надеждой на счастье, а грусть ли-
шена счастья, она не ждет и не ищет счастья, но и не
жалуется на утрату счастья. «У неба счастья не прошу
и молча зло переношу».
От анализа мечтательных страданий Лермонтова
автор неожиданно переходит к широким обобщениям
и утверждает, что основная струна лермонтовского
настроения и его грусть звучит и поныне. Грусть слыш-
на в господствующем тоне русской песни. Она и не ве-
селая, и не печальная, она грустная.
16 Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. I. М.,
1906. С. 385-388.
526
Ключевский заключает, что личное чувство Лер-
монтова отвечает настроениям русского народа вооб-
ще, религиозное воспитание которого придало этому
настроению особую окраску, вывело его из области
чувства и превратило в нравственное правило, в пре-
данность судьбе, т. е. воле божией. Грусть свидетель-
ствует о якобы присущей русскому народу готовности
жить по формуле «Да будет воля твоя, воля божия».
Никакой христианский народ, уверяет Ключевский,
не прочувствовал своим бытом и своей историей этот
стих так глубоко, как русский народ. Для него харак-
терно торжество печального сердца, примиряющее с
грустной действительностью 17
Ф. Энгельс иначе трактовал грустные мотивы в на-
родном творчестве, считая их характерными для ир-
ландской народности. «Глубокая грусть, пронизываю-
щая большинство этих напевов, является и по сей день
выражением национального настроения. Да и могло
ли быть иначе у народа, властители которого изобре-
тают все новые, все более современные способы угне-
тения?» 18. В том, что Энгельс считал грусть характер-
ной чертой ирландского народа, а Ключевский — рус-
ского, нет противоречий. Но если Энгельс отмечал, что
грусть — следствие все усиливающегося угнетения, то
Ключевский не замечал этой связи. Он усматривал в
грусти примирение с действительностью, считая это
свойством народа, а Энгельс не видел в грусти неспо-
собность и нежелание народа подняться и бороться
с угнетением.
При большом интересе историков второй половины
XIX в. к особенностям национальных характеров и к
воздействию географической среды на свойства наро-
дов обращает на себя внимание и различие в трактовке
этой проблемы. Французский историк Ипполит Тэн
(1828—1893) считал уделом северных народов «без-
устанную подвижность», а южных — «мечтательное
бездействие», тогда как его современник А. П. Щапов
писал, что северный холодный климат погружает лю-
дей в «сонливую жизнь», приводит к «апатичному по-
17 Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. Т. VIII. М., 1959. С. 113—
132.
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 526.
. 527
кою» 19. Соображения Ключевского глубже выводов
Тэна и Щапова. Как отмечалось, он говорил о сочета-
нии напряженного труда в период кратковременной
на севере страдной поры и вынужденного 6‘езделья в
долгий холодный период. Впрочем, и эта сезонность
трудового напряжения тоже исчезала с изменением
условий производства.
Щапов выводил из природно-климатических усло-
вий, в которых жил русский народ, его склонность к
коллективной деятельности, а Ключевский, наобо-
рот,— склонность работать в одиночку и непривычку
действовать общими силами. Этот вывод, однако, про-
тиворечил не только убеждению Щапова, но и собст-
венному заключению Ключевского о том, что река вос-
питывала в русских людях привычку к совместному
действию. А ведь река была таким же элементом при-
роды, как лес.
Расхождения историков при определении свойств
национального характера разных народов нельзя при-
писать только необъективности и пристрастиям, с ко-
торыми мы нередко сталкиваемся. Очень существенно,
что особенности национальных характеров определя-
ются не только природными, но и общественными фак-
торами и в целом совокупностью многих и, что осо-
бенно важно, изменчивых обстоятельств.
К. Маркс в 1862 г. писал о том, что на континенте
принято считать, что англичан отличает оригиналь-
ность, индивидуальное своеобразие. Но времена меня-
ются, «так что Шекспир, например, не узнал бы своих
соотечественников», если бы появился в XIX в. 20
Процесс оформления из племен и союзов племен
наций находит свое выражение в образовании общ-
ности территории и языка, в развитии внутренних эко-
номических связей, формировании национальной куль-
туры. Все это означает усиление общности ранее осо-
бых, хотя часто родственных племен. Но диалектика
развития приводит к тому, что нации, складывающие-
ся* из родственных племен, оказываются более отда-
ленными друг от друга, чем племена, у которых еще не
19 Тэн И. Лекции об искусстве. Вып. III. Воронеж, 1874.
С. 6; Щапов А. П. Соч.: В 8 т. Т. III. СПб., 1905. С. 6.
20 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 15. С. 475.
528
было национальных хозяйственных и культурных
единств.
В 1870 г. в статье «Древняя Ирландия» Ф. Энгельс
писал: «Чем дальше мы уходим в глубь истории, тем
больше стираются признаки отличия между народами
одного и того же происхождения». Это объясняется не
только скудостью дошедших от древних периодов ис-
точников. Энгельс отмечает, что «ответвления одного
племени... обладали тем большим сходством, чем мень-
ше они были удалены от своего первоначального кор-
ня». «...Жители Скандинавии и Германии в VII и
VIII веках меньше отличались друг от друга», чем в
XIX в. 21
Демократически настроенные или близкие к демо-
кратизму историки были чужды националистической
трактовке вопроса об особенностях русского народа.
Ни Щапов, ни Ключевский не относились пренебрежи-
тельно и тем более враждебно к другим народам, не
защищали отсталость и не совмещали национальную
гордость с утверждениями о национальной исключи-
тельности. В этом отношении они следовали традициям
революционных демократов Белинского, Герцена, Чер-
нышевского, Добролюбова. Данным традициям про-
тивостояла линия, идущая от теории официальной
народности через идеи поздних славянофилов и охра-
нителей. Отличительной чертой этой линии русской
исторической мысли являлось сочетание постановки
вопроса о национальном своеобразии русской истории
с идеями национальной исключительности, великодер-
жавности.
Лекция 30
В. О. КЛЮЧЕВСКИЙ
Василий Осипович Ключевский (1841 —1911) —
один из наиболее выдающихся и самых ярких русских
историков-профессионалов. Научная и педагогическая
21 Там же. Т. 16. С. 521—522.
529
деятельность В. О. Ключевского в основном приходит-
ся на пореформенный период, с которым самым тесным
образом связаны его искания и достижения.
Василий Осипович принадлежал к социальному
слою разночинной интеллигенции, который в порефор-
менные десятилетия не только стал ведущей силой рус-
ского революционного движения, но играл значитель-
ную роль в русской науке и культуре.
Отец В. О. Ключевского был сельским священни-
ком. Когда мальчику исполнилось всего 9 лет, отец
умер. Мать с тремя детьми осталась в крайней бед-
ности. По словам сестры, в те годы все в семье было
«худостно, все нищенско, все сиротинско» 1 Учился
Ключевский сначала в Пензенском приходском учили-
ще, затем в Пензенской губернской семинарии. Однако
ни обучение в духовном заведении, ни перспектива
служения на церковном поприще его не привлекали.
Оставив семинарию, Ключевский поступил в Москов-
ский университет, который в 1865 г. окончил, и был
оставлен для подготовки к профессорскому званию.
В последний год пребывания на студенческой, скамье
он написал дипломное сочинение «Сказания иностран-
цев о Московском государстве», опубликованное затем
в «Известиях Московского университета». В этой ра-
боте по темам был сгруппирован материал, разбро-
санный по многим, часто мало доступным для читате-
лей, изданиям. Автор тщательно изучил источники,
давшие ему немало ценных сведений о социально-по-
литических особенностях и бытовом укладе XVI—
XVII вв., сведений, позже использованных в «Курсе
русской истории».
Для магистерской диссертации В. О. Ключевский,
по совету своего научного руководителя С. М. Соловь-
ева, избрал древнерусские жития святых. Диссертан-
том была проделана огромная работа, прочитано око-
ло 5 тыс. житий, сведенных примерно в 250 редакций,
проанализированы жития 166 святых (некоторые жи-
тийные темы дошли в 20—30 и даже более списков) 1 2
Скрупулезный источниковедческий анализ источников
1 Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский. М., 1974.
С. 59.
2 Там же. С. 150—151.
530
привел Ключевского к весьма неутешительному за-
ключению: несмотря на изредка встречающиеся цен-
ные свидетельства, житие причисленного к лику свя-
тых зачастую совершенно не соответствовало действи-
тельной биографии этого человека 3
Жития обычно не покоились на реально происхо-
дивших событиях, а исходили из стремления к идеаль-
ному изображению святого В. О. Ключевский убедился
в том, что составитель жития (агиобиограф) и исто-
рик смотрят на описываемое лицо с разных точек зре-
ния: первый ищет в нем отражения отвлеченного иде-
ала, второй — индивидуальные исторические черты.
Когда Ключевский приступал к работе над диссерта-
цией, он надеялся показать индивидуальные черты
людей XV—XVII вв., причем представителей разного
социального положения (так как причисленные к лику
святых являлись выходцами из разных общественных
слоев). Шесть лет кропотливого труда убедили Клю-
чевского в необоснованности его надежд. Он даже дал
преувеличенно отрицательный отзыв об агиографиче-
ской литературе как историческом источнике4 Не-
смотря на то, что работа над житиями внесла незначи-
тельный вклад в дело накопления исторических знаний
о XV—XVII вв., Ключевскому как ученому она дала
очень много: в ходе занятий по теме он приобрел бога-
тый опыт источниковедческого анализа.
Одновременно с исследовательской деятельностью
Ключевский немало сил уделял и педагогической ра-
боте. С. М. Соловьев передал ему чтение лекций по
всеобщей истории в Александровском военном учили-
ще. Затем Ключевский был избран преподавателем
гражданской истории (так она называлась в отличие
от истории церковной) в Духовной академии, которая
размещалась в Троице-Сергиевской лавре; Ключев-
ский должен был еженедельно, а затем даже два раза
в неделю выезжать в Сергиев Посад для чтения лек-
3 Там же. С. 154.
4 Советские историки И. У Будовниц и В. И. Корецкий извлек-
ли из этой литературы ценные сведения о классовой борьбе крестьян
с монастырями-землевладельцами (Будовниц И. У Монастыри
на Руси и борьба с ними крестьян в XIV—XVI вв. М., 1966; Корец
кий В. И. Борьба крестьян с монастырями в России XVI — начала
XV.II вв.//Вопросы истории религии и атеизма. Т. 6. М., 1958).
531
ций. Был он также привлечен для чтения лекций по
русской истории на Высших женских курсах.
В 1872 г. Василий Осипович начал работать над
докторской диссертацией «Боярская дума Древней
Руси». Этот капитальный труд отнял у него 10 лет.
Научная работа во многом соответствовала содержа-
нию его лекционных курсов и определяла их направ-
ление.
В 1879 г. после смерти С. М. Соловьева курс рус-
ской истории в московском университете был передан
Ключевскому, хотя докторскую диссертацию он закон-
чил и защитил только через три года. Блестящий курс
русской истории, прочитанный Ключевским, принес
славу не только ему самому, но и отечественной исто-
рической науке. Законспектированный студентами, он
издавался в литографированном виде еще в 1880-е
годы, а в начале XX в. был подготовлен к изданию и
опубликован самим автором.
Курс состоял из пяти частей, но материал послед-
ней части (посвященный первой половине XIX в.) из-
ложен конспективно. Предшествующие же периоды,
и особенно XVII и XVIII вв., описаны настолько глубо-
ко и увлекательно, что до сего времени являются лю-
бимым чтением всех, кто интересуется русской исто-
рией.
Политические взгляды В. О. Ключевского не были
простыми, однозначными. Когда речь идет о становле-
нии его воззрений, необходимо учитывать и тяжелое
детство, и среду, с которой он общался в студенческие
годы, и всю атмосферу первой революционной ситуа-
ции. В борьбе разных партий и мнений Ключевского
особенно интересовал «Современник», на страницах
которого Н. Г Чернышевский «славно отделывает кое-
кого». В дневниковой записи будущего историка от
9 марта 1862 г. мы читаем: «Мне часто хочется без-
отчетно и безраздельно отдаться науке, сделаться за-
писным жрецом ее... Но стоит заглянуть в какой-нибудь
из живых, немногих наших журналов, чтобы перевер-
нуть в себе эти аскетические мысли, стоит встретиться
только с вопросами», которые ставит русская жизнь,
«чтобы забыть мирную книгу». Молодой Ключев-
ский уподобляет себя человеку, стоящему между двух
огней, «не зная, куда броситься». Общественная де-
532
ятельность влекла студента Ключевского, понималась
им как живое дело, но в 1862 г. он счел необходимым
полностью отдаться науке, правда, «только на вре-
мя»5 В действительности же Василий Осипович по-
святил науке всю свою жизнь.
На социальные настроения и политическую жизнь
Ключевский оказывал влияние не как публицист и
общественный деятель, а как ученый-историк. К рево-
люционным организациям он никогда не примыкал;
даже в студенческих беспорядках не участвовал и по-
сещал лекции тогда, когда другие студенты их бойко-
тировали. После выстрела Д. В. Каракозова в 1866 г.
он пишет в дневнике: «Господи! Какая безобразная
путаница понятий! Какой чад в головах!». Ключевский
с неодобрением отзывался о «крайнем либерализме
и социализме» и противопоставлял людей, обходящих-
ся без энергических жестов, размахивания руками и
высоких тонов в голосе, тем, кто скромно делает полез-
ное дело, сравнивая последних с гномами, подземными
карликами, «которые работают драгоценные металлы
на людей, живущих на поверхности»6
И в 1860-е годы и позднее Ключевский оставался
поборником «малых дел», с помощью которых необ-
ходимо добиваться постепенного улучшения положе-
ния народа и распространения свободы. Именно этим
малым, но полезным делам он противопоставлял «энер-
гические жесты» и «высокие тоны в голосе» 7 револю-
ционных борцов. Н. А. Рожков вспоминал о публичной
лекции Ключевского, посвященной добрым людям
Древней Руси. Лекция была прочитана с таким блес-
ком, что Рожков вместе со всеми слушателями бурно
аплодировал оратору. И лишь выйдя из зала, он сам
поразился тому, что выражал свое одобрение копееч-
ной благотворительности, которую прославлял Клю-
чевский (Н. А. Рожков в тот период был революционе-
ром-большевиком) .
О политических взглядах современников Ключев-
ского можно было судить по их отношению к реформам
5 Ключевский В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли
об истории. М., 1968. С. 94, 223.
ь Там же. С. 227.
7 Там же. С. 226.
533
и к революции. В 1869 г. Василий Осипович писал
«о поскудных политических правах российского граж-
данина»8, а в 1906 г. реформы Александра II он на-
звал непростительно запоздалыми, «спешно разрабо-
танными и недобросовестно исполненными (кроме
разве судебной и воинской)». «Полиция... преврати-
лась из стража общественного порядка в организован-
ный правительственный заговор против общества...»9,
указывал историк. После 1 марта 1881 г., когда рефор-
мы «решено было окарнать», «правительство прямо
издевалась над обществом, говорило ему: вы требова-
ли новых реформ — у вас отнимут и старые...»10 11.
Но в 1894 г. после смерти Александра III В. О. Клю-
чевский сказал: «Чем торопливее рука смерти спешила
закрыть его глаза, тем шире и изумленнее раскрыва-
лись глаза Европы на мировое значение этого недол-
гого царствования. Европа признала, что царь русского
народа был государем международного мира и по-
рядка». Студенты распечатали это заявление, а на
обороте листа напечатали басню Фонвизина «Лисица-
кознодей». На лекции была устроена демонстрация
и Ключевского освистали. За это трех студентов исклю-
чили из университета. В ответ началась демонстрация,
в результате которой было арестовано 47 студентов.
Ключевский тяжело переживал этот инцидент. Впо-
следствии он выступал против репрессивных действий
властей и старался защитить революционно настроен-
ных студентов, подвергавшихся гонениям.
Когда грянула ревблюция 1905 г., Ключевский за-
писал в своем дневнике: «Все от нечего делать или от
неумения сделать что-нибудь принялись играть, одни
в конституцию, другие в революцию, превращая в
куклы идеи, идеалы, интересы, принципы» 11 Не будучи
революционером, он надеялся, что вооруженное вос-
стание заставит правительство реформировать строй.
«Вооруженное восстание,— записал он в дневнике
19 декабря 1905 г.,— это прием касторового масла для
нашего государственного и общественного организма:
он даст мало питательного, но прочистит желудок для
8 Там же. С. 138.
9 Там же. С. 298—299.
10 Там же. С. 299.
11 Там же. С. 296.
534
здорового питания» ,2. Это высказывание показатель-
но. Революционные действия масс напугали основную
часть либералов и толкнули ее в сторону царизма, счи-
тавшегося оплотом порядка. Ключевский же надеялся,
что если революция не в состоянии будет перестроить
существующий строй, то хотя бы заставит царизм
стать на путь перестройки.
П. Н. Милюков — ученик Ключевского, ставший
вождем кадетской партии,— писал о своем учителе,
что покойный ученый был левее кадетов. Несомненно,
Ключевский резче либералов критиковал царизм, а
его любовь и сочувствие народным массам позволяет
в какой-то мере сближать его с пореформенными демо-
кратами.
Теоретические взгляды Ключевского можно счи-
тать эклектическими. Во вводных лекциях к «Курсу
русской истории», ставя методологические вопросы,
он обращал особое внимание на взаимодействие трех
основных факторов: человеческая личность, общество
и природа страны. Каждая из этих сил вносит в исто-
рическую жизнь свой запас «элементов». Тут могут
быть элементы физиологические (кровное родство),
экономические (труд, капитал, кредит), политические
и юридические (власть, закон, право, обязанности),
духовные (религия, наука, искусство, нравственные
чувства) и т. д. Названные элементы образуют много-
численные сочетания12 13 Поскольку Ключевский не
только декларировал значение данных элементов, но
обращался к их характеристике, в его трудах появля-
лись ценные описания тех экономических, социальных
и культурных явлений, которые редко замечал его учи-
тель С. М. Соловьев (характеристики положения кре-
стьянства и интересов дворянства, социально-экономи-
ческие характеристики исторических деятелей и т. д.).
В то же время теория взаимодействия факторов,
если среди них не выделен тот, который определяет
общественную жизнь, далеко не в полной мере вскры-
вает закономерности исторического развития. Г В. Пле-
ханов отмечал, что теорию взаимодействия факторов
в последние десятилетия XIX в. поддерживала почти
12 Там же. С. 297.
13 Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. Т. 1. М., 1956. С. 21.
535
вся интеллигенция и это взаимодействие, конечно,
существовало в действительности. Но дело заключа-
лось в том, чтобы в массе влияющих друг на друга
элементов уметь отделить материальный базис от
надстроек.
Исторические взгляды Ключевского, как и его поли-
тические воззрения, были сложными, неоднозначными.
Он усвоил у С. М. Соловьева идею развития Руси от
родовых отношений к государственным. По Кавелину
и Чичерину, путь от рода к государству проходил через
гражданское общество (Соловьев принял трехступен-
чатую схему развития) ,4. У Ключевского фигурирует
усложненная, четырехступенчатая, схема: 1) род, ос-
нованный на кровном родстве; 2) племя, основанное
на единстве языка, обычаев и преданий; 3) народ, ос-
нованный на нравственном сознании единства; 4) госу-
дарство, основанное на политических связях.
Ключевский критиковал концепцию закономерного
развития Руси своего учителя потому, что у того зако-
номерность прослеживалась «на сменяющихся поли-
тических формах и складах». Василий Осипович возра-
жал против понимания общественного развития только
как пути к государству, как смены исторических форм.
Во введении к журнальному варианту диссертации
«Боярская дума Древней Руси» Ключевский писал,
что он предпринял опыт написания «истории прави-
тельственных учреждений в связи с историей общест-
ва». «В предлагаемом опыте,— продолжал автор,—
Боярская дума рассматривается в связи с классами
и интересами, господствовавшими в древнерусском
обществе» ,5.
В книжном варианте этот абзац отсутствовал. Но
изучение эволюции Боярской думы в связи с эволюцией
общественной жизни и в связи с социальным развити-
ем и интересами классов Ключевский продолжал рас-
сматривать как первоочередную задачу. М. В. Нечкина
обратила внимание на то, что, говоря о классах, Клю-
чевский не замечал классовой борьбы. Однако это
обстоятельство не позволяет все же игнорировать но-
ваторство Ключевского, противопоставившего фор-
14 См. с. 405—407, 421—422 настоящей работы.
15 Нечкина М. В. Василий. Осипович Ключевский. С. 219.
536
мально-юридической трактовке истории правитель-
ственных учреждений учет классовых отношений и
общественных интересов, влияющих на их эволюцию 16
До В. О. Ключевского государственным учрежде-
ниям посвятил докторскую диссертацию Б. Н. Чичерин.
«Боярская дума Древней Руси» отличалась от чичерин-
ских «Областных учреждений XVII века» не только
тем, что была посвящена центральному правительст-
венному органу, что охватывала всю древнюю и сред-
невековую историю Руси вплоть до XVIII в., но и тем,
что, по Чичерину, общественный быт XVII в. эволюцио-
нировал под определяющим воздействием государства
и его новых учреждений, в то время как, по замыслу
Ключевского, эволюция государственных учреждений
определялась историей общества.
Еще со студенческих времен Василий Осипович
интересовался жизнью и характером народа. Не слу-
чайно он предпочитал лекции крупнейшего знатока
русской народной словесности и искусства Ф. И. Бусла-
ева даже лекциям С. М. Соловьева. Не случайно и то,
что в его четырехступенчатой схеме развития выделен
этап формирования народа, сознающего свое един-
ство. Иногда более, иногда менее успешно Ключевский
определял свойства русского национального характе-
ра. Примечательно, что при этом он исходил не из идеи
Абсолютного духа, воплощающего разные свои черты
в истории разных народов, а из природных условий,
в которых жили народы (подобно А. П. Щапову).
Природа страны, писал Ключевский, много поработала
над своеобразием русского экономического строя и
национального характера. Существенная особенность
взглядов Ключевского, который не ограничивался
восприятием трактовки географического фактора, по-
добно Соловьеву, Щапову или Боклю, выражалась
прежде всего в том, что природные условия у него всег-
да взаимодействуют с другими социально-экономиче-
скими и политическими факторами. Причем экономиче-
ские и политические условия могут даже заставить
людей пренебречь выгодами, которые им сулит при-
рода. Так, в VIII—XIII вв. русский народ, проживая
на южных черноземах, занимался охотой и бортниче-
16 Там же. С. 179.
537
ством, а переселившись в XIII в. на северо-восточные
суглинки, стал заниматься земледелием. Такой пара-
докс был связан с упадком торговли. Выгоды торговли
по пути «из варяг в греки» (экономический фактор)
побуждали древнее население юга пренебречь выго-
дами, которые можно было извлечь из плодородия
почвы.
С Соловьевым, Чичериным и Щаповым Ключевский
был солидарен, когда выводил из географической
среды колонизационные процессы. Он даже утвер-
ждал, что история России — есть история колонизую-
щейся страны. Но колонизация в разные периоды при-
водила к разным последствиям. В XII—XIII вв., когда
массы русских людей переселялись с южного Подне-
провья на северо-восток, она способствовала утвер-
ждению вотчинного начала. Кавелин и Чичерин связы-
вали вотчинный строй удельного периода с общим
законом развития от рода через гражданское общество
к государству. По мнению Ключевского, князья были
чуть ли не первыми поселенцами Северо-Восточной
Руси. Когда они сюда приходили, пустынный край
оживал, глухие дебри расчищались, пришлые люди
селились на нови, заводили новые поселки, промыслы
и доходы прибывали в княжескую казну. Всем руково-
дил князь и считал это делом своих рук. Колонизация
воспитала у князей взгляд на удел как на собствен-
ность; она породила удельно-вотчинные порядки, при
которых князь был не просто правителем, а хозяином
удела, крестьяне же — арендаторами земли. Свою
землю князь дробил между наследниками как всякую
частную собственность.
Во второй половине XV—XVI вв. колонизация,
распространенная на новые обширные территории,
приводила к иным результатам: великорусское племя
соединилось в одно политическое целое. Под властью
московского царя, правившего совместно с аристокра-
тией, образовавшейся из удельных князей и бояр, про-
исходило государственное объединение. Под воздей-
ствием этого политического процесса колонизация
пробуждала не центробежные, а центростремительные
силы, способствовала распространению единого госу-
дарства на обширные новые территории.
В. О. Ключевский отводил в построении общества
538
особенно большое место деятельности духа, идей, умст-
венного труда и нравственного подвига. Это положе-
ние, сформулированное во введении к «Курсу русской
истории», сближает автора с позитивизмом, и прежде
всего с русской народнической ветвью позитивизма,
отраженной в «Исторических письмах» П. Л. Лаврова
и в трудах Н. К. Михайловского 17 Однако, подобно
названным теоретикам, Ключевский не мог объяснить,
в силу каких фундаментальных причин изменялась
деятельность духа.
Периодизация русской истории строилась на типич-
ных для историка методологических взглядах много-
факторности. Первый период, по Ключевскому, про-
должался с VIII до XIII вв.— период Днепровской
Руси. «Господствующий политический факт» в это
время — дробление земли «под руководством горо-
дов»; «господствующий экономический факт» — внеш-
няя торговля и развитие лесных промыслов.
Второй период — с XIII до середины XV в.— период
Верхневолжский. Его «господствующий политический
факт» — удельное дробление под властью князей.
«Господствующий факт» экономической жизни — «экс-
плуатация суглинка» посредством вольного крестьян-
ского труда.
Третий период — вторая половина XV в.— второе
десятилетие XVII в. (т. е. от Ивана III до воцарения
Романовых). Господствующий политический факт —
государственное объединение. Господствующим эконо-
мическим фактором остается вольный земледельческий
труд. Но по мере сосредоточения землевладения в
руках у служилого сословия начинается закабаление
крестьян.
Четвертый период — с начала XVII до середины
XIX в.— период всероссийский, императорско-дворян-
ский, крепостного хозяйства земледельческого и
фабрично-заводского. 18
Пятый период — с 1861 г. С отменой крепостного
права, по Ключевскому, должно происходить смягче-
ние самодержавия и ограничение господства дворян.
Возвращаясь к первому периоду, заметим, что
17 См. с. 512—514 настоящей книги.
18 Ключевский В. О. Соч. Т. 1. С. 32—34.
539
большую роль в позднейшей историографии сыграли:
1) выдвижение на передний план торговли и лесных
промыслов и 2) концепция объединенных вокруг горо-
дов политических образований. По этому вопросу боль-
шинство историков не соглашалось с Ключевским, и
сейчас его мнение об основных занятиях населения
Киевской Руси также не признается. В то же время
мысли Ключевского о городовых областях получают
новое развитие19
Приняв соловьевский тезис о совместном владении
Древней Руси всем родом Рюриковичей, Ключевский
дал выразительное наименование («лествечное вос-
хождение») тому порядку наследования столов, о кото-
ром говорил Соловьев.
Второй период, удельный, в соответствии с идеей
Кавелина и Чичерина, Ключевский характеризовал
как время дробления княжеских владений на основе
вотчинных частноправовых, а не государственных пуб-
лично-правовых отношений. При этом чичеренские
оценки удельного периода у Ключевского получили
четкое и образное разъяснение. Он показал, например,
как шло дробление Ростовскрго удельного княжества,
из которого выделились уделы Ярославский и Углич-
ский, а затем остальное Ростовское княжество рас-
палось на ростовскую и белозерскую половины. На
протяжении XIV—XV вв. шло дальнейшее дробление
на мелкие и мельчайшие уделы. Из Белозерского кня-
жества выделились Кемский, Андожский и многие
другие уделы, состоявшие обычно из округов неболь-
ших северных речек.
На основании одного из старинных житий святых
Ключевский дает картину Заозерского княжества,
лежавшего на северо-востоке Кубенского озера. Сто-
лица этого княжества состояла из одиночного кня-
жеского двора и небольшой церкви, а несколько в
стороне находилось село Чирково, служившее при-
ходом этой церкви. Свое описание историк заключает
словами: «Вот и вся резиденция удельного „держав-
на" начала XV в.»20.
,9Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-госу-
дарства Древней Руси. Л., 1988. С. 8—21, 265.
20 Ключевский В. О. Соч. Т. 1. С. 355.
540
В отечественной литературе нет более яркого опи-
сания того порядка, который сейчас определяется как
феодальная раздробленность. Однако сам Ключевский
не считал этот порядок феодальным. Он, конечно,
видел черты сходства между раздробленностью на
Западе и на Руси. Но, по его мнению, существовали
и коренные различия: социальной почвой феодализма
на Западе было неподвижное, крепкое земле, или
наследственно на ней обсидевшееся сельское насе-
ление. Социальной же почвой удельной Руси являлось
подвижное сельское население. Поэтому в удельной
Руси служебные отношения не соединялись с позе-
мельными. Позднее Н. П. Павлов-Сильванский дока-
зал, что это было мнимое различие. Но, настаивая на
нем, Ключевский не усмотрел в удельных порядках
закономерную феодальную ступень исторического
развития.
Выгодное географическое положение Москвы спо-
собствовало ее политическому возвышению, а роль
московских князей до Ивана III была совершенно
незаметной. Московские князья, считал Ключевский,—
это «средние люди Древней Руси... больше хроноло-
гические знаки, чем исторические лица»21
В третий период Москва заявляла притязания на
всю Русскую землю как на цельный народ. Но пере-
житки старого вотчинного права, господствовавшего
в удельной Руси, продолжали жить и во второй поло-
вине XV и в XVI в. Они проявлялись в том, что великие
князья единого Русского государства стремились обла-
дать им как частной собственностью подобно тому,
как владели своими уделами-вотчинами их предки 22.
Это обстоятельство определило политический строй
России как строй самодержавный.
Но русское самодержавие не оставалось, по Клю-
чевскому, однообразным. В разное время оно приобре-
тало специфические черты. Так, в XVI в. это была
абсолютная монархия с аристократическим правитель-
ственным персоналом. Государь и боярство не могли
обойтись друг без друга, но и ужиться друг с другом
они гоже были не в состоянии. «Не умея ни поладить,
21 Там же. Т. 2. М., 1957. С. 50.
22 Там же. С. 127—128.
541
ни расстаться, они попытались разделиться — жить
рядом, но не вместе» 23 Так, при Иване IV произошло
разделение государственной территории на опричнину
и земщину. Опричнину при этом Ключевский рассмат-
ривал как высшую полицию, а опричный террор как
плод чересчур пугливого воображения царя, который,
зажмурившись, размахивал дубинкой и бил ею всех
подряд, не отличая правого от виноватого.
«Государство, как союз народный, не может при-
надлежать никому, кроме самого народа...» — писал
Ключевский. Между тем не только государь, но и народ
смотрели на государство «как на вотчину княжеской
династии». Они не представляли себе государство
без государя. И когда иссякла династия, некому было
подчиняться. А раз так — надо было бунтовать. Клю-
чевский назвал восставших в начале XVII в. «анар-
хистами поневоле»24 Однако было бы неверно огра-
ничивать характеристику Смуты Ключевским этими
словами о бунтарях начала XVII в. как об анархистах
поневоле. Еще в литографированном курсе 1880-х
годов (т е. до выхода в свет «Очерков по истории
смуты» С. Ф. Платонова) говорилось о социальной
розни в ту эпоху 25 А в авторском издании начала XX в.
Ключевский отмечал, что, когда «поднялся общест-
венный низ, Смута превратилась в... истребление выс-
ших классов низшими». «Болотников призывал под
свои знамена всех, кто хотел добиться воли, чести и
богатства»26 У Платонова классовая характеристика
восстания Болотникова была более определенной, и
последующие историки Крестьянской войны начала
XVII в. развивали и углубляли именно взгляды Плато-
нова, а не Ключевского.
Иначе дело обстоит с опричниной: после длитель-
ного периода ее «проплатоновской» трактовки, в
последние десятилетия XIX в., мнение В. О. Ключев-
ского о «бесцельности» и отсутствии прогрессивных
черт в терроре Грозного вновь находит признание.
Ключевский придерживался теории безуказного
23 Там же. С. 181.
24 Там же. Т. 3. М., 1957 С. 51, 53.
25 Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский. С. 515, 117.
26 Ключевский В. О. Соч. Т. 3. С. 48.
542
закрепощения крестьян. Как известно, крестьяне поль-
зовались по судебникам 1497 и 1550 гг. правом пере-
хода неделю до и неделю после Юрьева дня осеннего.
Государственного указа об отмене переходов в этот
срок не сохранилось; между тем в конце XVI в. они
перестали действовать. Руководивший изданием Пол-
ного собрания законов М. М. Сперанский и вслед за
ним М. П. Погодин заключили, что указа о запрещении
переходов в Юрьев день так и не было издано. Их
мнение о безуказном закрепощении и развил В. О. Клю-
чевский. Переходившие с места на место крестьяне
все чаще должны были обращаться к новому земле-
владельцу за ссудой, чтобы обзавестись хозяйством.
Так к статусу вольного крестьянина присовокупился
статус должника, близкого к кабальному холопству.
Таким образом, крестьяне становились крепостными.
Впрочем, правительство не оставалось безучастным
к судьбам крестьян прежде всего потому, что они были
основными плательщиками налогов. Вводя с конца
XVI в. указы об урочных летах, а затем к середине
XVII в. об их отмене, государство превратило начав-
шееся без его указов закрепощение в утвержденную
законом норму.
В соответствии с теорией безуказного закрепоще-
ния виновником отмены крестьянской свободы явля-
лись помещики. Однако подобная постановка вопроса
не помешала Ключевскому примкнуть к С. М. Соло-
вьеву и Б. Н. Чичерину в утверждении положения о
закрепощении государством всех сословий в целях
обороны.
Четвертый период русской истории, по Ключев-
скому, включал и XVII в. и послепетровское время.
Таким образом, реформы Петра не рассматривались
как исторический рубеж.
Чернышевский и Добролюбов считали, что в ре-
зультате петровских реформ не произошло существен-
ных изменений в социально-политическом строе: его
крепостнические и самодержавные устои остались
незыблемыми. Не ограничиваясь констатацией подоб-
ного вывода, Ключевский полагал, что бурные события
петровского времени вообще являлись «скорее по-
трясением, чем переворотом».
Северная война сообщила направление и опреде-
543
лила темп петровских преобразований. Быстро раз-
вивавшиеся события ежедневно выдвигали новые
требования, которые царь с энергией и резкостью ста-
рался удовлетворить, не имея возможности выработать
план действий на будущее. Реформа, направленная
первоначально лишь к перестройке военных сил и
финансовых средств государства, «постепенно прев-
ратилась в упорную внутреннюю борьбу... Она была
революцией не по своим целям и результатам, а только
по своим приемам и по впечатлению, какое произвела
на умы и нервы современников» 27.
Характер Петра Великого, по Ключевскому, вполне
соответствовал характеру его реформ. Царь оставался
без всякого политического сознания, с одним смутным
и бессодержательным ощущением, что у его власти нет
границ, а есть только опасности. Эта безграничная
пустота сознания долго ничем не наполнялась. Масте-
ровой характер усвоенных с детства занятий, ручная
черная работа мешали размышлению, отвлекали мысль
от предметов, составляющих необходимый материал
политического воспитания, и в Петре вырос правитель
без правил, одухотворяющих и оправдывающих власть,
без элементарных политических понятий и обществен-
ных сдержек. Недостаток суждения и нравственная
неустойчивость при гениальных способностях и обшир-
г ных технических познаниях резко бросались в глаза
и заграничным наблюдателям 25-летнего Петра, и им
казалось, что природа готовила в нем скорее хорошего
плотника, чем великого государя 28 С этой оценкой
Ключевский соглашался; в его дневниковой записи
встречается замечание, что «Петр I делал историю,
но не понимал ее»29
Соратников Петра Ключевский ценил значительно
ниже, чем его самого. Использовав идеи Н. К. Михай-
ле вского о нулях и единице, автор «Курса русской
истории» писал, что «выдающиеся дельцы» эпохи
Петра «не имели ни сил, ни охоты ни продолжать, ни
разрушить», они могли только портить все дело. «При
Петре, привыкнув ходить по его жестокой указке, они
27 Там же. Т. 4. М., 1958. С. 221.
28 Там же. С. 46.
29 Ключевский В. О. Письма... С. 353.
544
казались крупными величинами, а теперь, оставшись
одни, оказались простыми нулями, потерявшими свою
передовую единицу»30 Чрезвычайно интересной яв-
ляется мысль, высказанная Ключевским в дневнике:
«Реформа Петра вытягивала из народа силы и средства
для борьбы господствующих классов с* народом»31
От реформ прежде всего выигрывало дворянство,
в жизни которого в XVIII в. произошли немалые изме-
нения. Вслед за Соловьевым и Чичериным, Ключев-
ский говорил, что дворянство, вместе со всеми другими
сословиями, было в XVI в. закрепощено. Это выра-
жалось в его обязательной службе (прежде всего
военной). При Петре I обязательная государственная
служба сохранялась. Но в послепетровское время
стали заметны послабления (прежде всего в отношении
требования начинать военную службу солдатом). Из
созданного шляхетского корпуса дворянские юноши
выходили, получив офицерские чины. Правительство
не запрещало записывать в полк чуть ли не новорож-
денных дворянских отпрысков, и когда в 14 лет они
появлялись в полку, у них числились такие сроки
выслуги, что их сразу производили в офицеры. Но
особенно существенную роль сыграл изданный Пет-
ром III 18 февраля 1762 г. Манифест о вольности дво-
рянской, согласно которому обязательная служба дво-
рян была вовсе отменена. По словам Ключевского,
дворянство было, таким образом, освобождено от кре-
постного состояния. На следующий день государство
должно было освободить от крепостного права и
крестьян. Но этого «следующего дня» пришлось до
жидаться ...девяносто девять лет.
Если еще в XVII в. государство правило народом
с помощью дворянства, то в XVIII в. дворянство стало
править народом с помощью государства. Так приме-
нительно к XVIII в. Ключевский характеризовал госу-
дарство с классовой точки зрения.
О неспособности дворянства, о его неприспособлен-
ности к государственной деятельности В. О. Ключев-
ский писал в статье «Евгений Онегин и его пред-
30 Ключевский В. О. Соч. Т. 4. С. 254.
31 Ключевский В. О. Письма... С. 392.
18 А. Л. Шапиро
545
ки» Евгений Онегин, «лишний человек», не нахо-
дит себе места в общественной жизни, он ни к
чему не приспособлен и ничего толком не умеет. Клю-
чевский показывает, как складывается тип «лишнего
человека» на протяжении двухсот лет при отце, деде
и прадеде Онегина. При Петре его предок научился
мастеровому делу. Петр заставил того работать на
корабельной верфи, послал за границу учиться. Но
только он чему-то научился, только приспособился к
делу, как умер Петр — и вся «наука» оказалась
ненужной. Теперь дворянину приходилось учиться
танцевать и усваивать хорошие французские манеры.
Но только он обучился этому, как обстановка вновь
изменилась. После Манифеста о вольности дворянской
многие помещики переехали в свои губернии. Но и тут
они не научились вести хозяйство. Дворянин, писал
В. О. Ключевский, превратился в вечно пасмурного
брюзгу и «уединился в своем кабинете:
С печальной думою в очах,
С французкой книжкою в руках» 32 33
Биография предков Онегина подкрепила мысль
Ключевского о паразитизме и эксплуататорском ха-
рактере русского дворянства в XVIII—XIX вв.
Выдающееся место, которое В. О. Ключевский за-
нимает в русской и мировой историографии и культуре,
трудно объяснить без учета особенностей его методов
исследования и повествования. Он был не только зна-
током исторических источников (нет настоящего исто-
рика, который ни изучал бы основательно и глубоко
источники), но и отличался широтой источниковедче-
ских интересов. Ключевский прекрасно знал «Рус-
скую Правду» и законодательные памятники XVIII—
XIX вв., актовый материал и известия иностранцев,
письма и мемуары. Он читал специальный курс, посвя-
щенный исторической терминологии, высчитывал объем
и вес древнерусских мер (коробьи, зобницы, четверти
и др.), определял, как на протяжении веков менялся
{Лальный курс рубля. Материалом для исторических
32 Ключевский В. О. Соч. T. 7. М., 1959. С. 415.
33 Там же.
546
построений служил ему и фольклор, и произведения
художественной литературы.
Ключевский отличал не только аналитический, но
и синтетический подход к историческим источникам.
Он мастерски соединял показания разных источников
и строил таким образом достоверные и убедительные
образы и картины. Для примера приведем данное Клю-
чевским изображение царя Алексея Михайловича:
«У царя Алексея все мило, многоречиво, иногда живо
и образно, но вообще все сдержанно, мягко, тускло
и немного сладковато... Склад его ума и сердца с уди-
вительной точностью отражался в его полной, даже
тучной фигуре, с низким лбом, белым лицом, обрамлен-
ным красивой бородой, с пухлыми румяными щеками,
русыми волосами, с кроткими чертами лица и мягкими
глазами». Тут же Ключевский сообщает, что Алексей
Михайлович был «образцом набожности». «С лю-
бым иноком мог он поспорить в искусстве молиться
и поститься: в Великий и Успенский пост по воскре-
сеньям, вторникам, четвергам и субботам царь кушал
раз в день, и кушанье его состояло из капусты, груздей
и ягод — все без масла; по понедельникам, средам и
пятницам во все посты он не ел и не пил ничего. В церк-
ви он стоял иногда часов по пяти и по шести сряду,
клал по тысяче земных поклонов, а в иные дни и по
полторы тысячи. Это был истовый древнерусский
богомолец...» 34
Скрупулезная работа над образом царя Алексея
Михайловича отчасти объясняется личным к нему от-
ношением автора. По убеждению Ключевского, это
был «добрейший человек, славная русская душа».
«Я готов видеть в нем лучшего человека Древней
Руси,— писал он об Алексее Михайловиче.— Хотя как
венценосцу ему недоставало нравственной энергии»35
Конечно, образ мягкого, добрейшего царя не очень
вяжется с четвертованием Степана Разина и другими
жестокими делами. Но необходимо учитывать, что
верность деталям не всегда в историческом произведе-
нии гарантирует верную в своей сущности оценку лю-
дей и событий.
34 Там же. T. 3. С. 322, 328.
35 Там же. С. 327.
18*
547
Не следует полагать, что характеристика царя
Алексея свидетельствовала о стремлении идеализиро-
вать царизм. Подобные принципы были чужды Ключев-
скому. В этом мы убеждаемся, вспоминая оценку Петра
Великого или обращаясь к оценкам Елизаветы Пет-
ровны и Екатерины II. По воспоминаниям одного из
слушателей Ключевского, в его лекциях отмечалось,
что после Елизаветы Петровны осталось 15 тысяч
платьев и два сундука чулок, но у нее не было ни одной
разумной мысли в голове. В печатном варианте «Кур-
са» данные о гардеробе остались, а тезис об отсутст-
вии разумных мыслей Ключевский счел нужным исклю-
чить 36
Политику Екатерины II Ключевский назвал «си-
стемой нарядных фасадов с неопрятными задворками,
следствиями которой были полная порча нравов в
высших классах, угнетение и разорение низших, общее
ослабление России... Тщеславие доводило Екатерину,
от природы умную женщину, до умопомрачения, делав-
шего ее игрушкой в руках ловких и даже глупых льсте-
цов... Проходим молчанием отзывы о нравственном
характере Екатерины, которых нельзя читать без скорб-
ного вздоха»37
Этот «скорбный вздох» историка, может быть, дей-
ствовал сильнее, чем «Роман императрицы» Вали-
шевского.
Личные характеристики исторических деятелей в
исследованиях Ключевского интересны, но он дает их
чаще всего не в целях выявления значения, роли вели-
ких мира сего в событиях. Обычно личные характери-
стики помогают ему обрисовывать особенности истори-
ческого периода, находящие в личности свое отраже-
ние, а также придать изложению большую занима-
тельность.
Существенной особенностью Ключевского как ис-
следователя являлось его умение подмечать внутренние
противоречия жизненных ситуаций, положений, харак-
теров. Например, в «Курсе русской истории» воца-
рению в 1613 г. династии Романовых дается такая
^Нечкина МВ. Василий Осипович Ключевский. С. 310.
37 Ключевский В. О. Императрица Екатерина П//Очерки
и речи В. Ключевского. М., 1913. С. 315.
548
оценка: «Власть нового царя составлялась из двух
параллельных двусмыслиц: по происхождению она
была наследственно-избирательной, а по составу огра-
ниченно-самодержавной» 38 Эти понятия противо-
речат друг другу. Но это противоречие не Ключевского,
это противоречие жизни. Действительно, Михаил Фе-
дорович был избран на престол, но на престол наслед-
ственный. Михаил был самодержцем, но он ничего
не решал без Боярской думы (особенно до возвраще-
ния из польского плена его отца).
В четвертый период (начало XVII — середина
XIX в.) «политическое положение трудящихся клас-
сов устанавливается в обратно пропорциональном
отношении к экономической производительности их
труда...». А поглощение боярства дворянством при-
вело к тому, что «худея генеалогически, правящий
класс непомерно добрел политически», т. е. получал
все болеё широкие личные и общественные права 39
Говоря о соратнике Петра Великого графе Апраксине,
Ключевский именовал era самым сухопутным адмира-
лом. Можно привести множество подобных примеров
подмеченных противоречий жизни.
Стиль Ключевского афористичен. Упомянем не-
сколько его афоризмов, относящихся к форме истори-
ческого, и не только исторического, повествования:
«Есть люди, которые умеют говорить и нс умеют
ничего сказать», «Высшая ступень искусства гово-
рить— умение молчать», «Говоруны не бывают
умными», «Легкое дело — тяжело писать и говорить,
но легко писать и говорить — тяжелое дело»40
Ключевский и в этом отношении был непревзойденным
мастером.
38 Ключевский В. О. Соч. Т. 3. С. 80.
39 Там же. С. 8—9.
40 Ключевский В. О. Характеристики и воспоминания. М.,
1912. С. 139 (в качестве оппонента Ключевского выступил Ю. Айхсн-
вальд).
549
Лекция 31
НАРОДНИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ.
В. И. СЕМЕВСКИЙ
Социологические воззрения П. Л. Лаврова и
Н. К. Михайловского 1, их отношение к прогрессу, убеж-
денность в том, что интеллигенция обязана бороться
за осуществление насущных нужд народа, стали неотъ-
емлемой частью идеологии революционного народни-
чества 1870-х годов. Большую роль в идеологии народ-
ников играли выдвинутые А. И. Герценом положения
об особенностях русской общины как зародыша социа-
лизма * 2
Находившиеся под влиянием этих идей народники-
бунтари, в их числе молодой Георгий Валентинович
Плеханов (1856—1918), были убеждены в том, что
исконные идеалы русского крестьянства позволят Рос-
сии своим собственным путем, существенно отличаю-
щимся от западного, прийти к социализму, минуя
капитализм. Революционеры-народники верили в ком-
мунистические инстинкты русских крестьян, в их об-
щинные принципы, хотя и замечали, что народный идеал
заключает некоторые вредные для дела революции
особенности. К ним относились патриархальность и вера
в царя, позволявшие самодержавию удерживаться в
течение веков. Но народники (во всяком случае в период
хождения в «народ») надеялись, что эти отрицатель-
ные черты не особенно помешают революционной аги-
тации, так как народ сам начал борьбу с самодержа-
вием.
Свои упования на коммунистические институты и
общинные принципы русского крестьянства «ранний»
Плеханов обосновывал ссылками на историю. Уже в
первой опубликованной им в 1878 г. в «Земле и воле»
корреспонденции он писал: «Вся русская история пред-
ставляет не что иное, как непрерывную борьбу госу-
дарственности с автономными стремлениями общины
и личности. Борьба эта тянется красною нитью через
’ См. с. 511—514 настоящей книги.
2 См. с. 443 настоящей книги.
550
1000-летнее существование Русского государства, при-
нимает самые различные формы — от восстания Стень-
ки и Пугачева до возведения бегства от властей и
полного отрицания государственности в религиозный
догмат» 3
Эту мысль Г В. Плеханов подробнее развил через
два года в журнале «Черный передел». Свободное
общинное устройство и самоуправление, общинная соб-
ственность на землю, труд как единственный источ-
ник права собственности на движимость, равное для
всех право на участие в обсуждении общественных
вопросов, свободное объединение общин в более круп-
ные единицы («земли») — вот начала, которые, по
мнению Г В. Плеханова, ревниво оберегал народ на
протяжении русской истории.
«С самых ранних времен своего существования
государство вступило в противоречие с этими принци-
пами. Отдача свободных дотоле общин в „кормление"
представителям государственной власти», подати, за-
хват общинных земель и раздача их частным лицам,
предоставление высшим классам права на крестьян-
ский труд и, наконец, «полное закрепощение народа» —
эти блага принесло народу государство 4 В духе баку-
нистско-анархической теории Г В. Плеханов подменял
определенное классовое государство государственно-
стью вообще, а государству приписывал беды, которые
принесли русскому народу феодальная эксплуатация
и классовое государство феодалов-крепостников. Рус-
ское государство выглядело у народников силой, создав-
шей крупное вотчинное землевладение и класс земле-
владельцев, силой, закрепостившей не только крестьян,
но и народ вообще. Но признавая теорию закрепо-
щения народа государством, народники иначе, чем сто-
ронники государственной теории, понимали роль госу-
дарства в истории России. Для С. М. Соловьева и
Б. Н. Чичерина государство было носителем истори-
ческого прогресса, а для народников — тормозом исто-
рического прогресса, величайшим злом.
В народнический период своей деятельности
3 Плеханов Г В. Соч.: В 24 т. М. Пг.; Л., 1923—1927 Т. I.
С. 29.
4 Там же. С. 112.
551
Г В. Плеханов выше всех русских историков ценил
А. П. Щапова, который с сочувствием описывал борьбу
«сельской России» против «все поглощающей госу-
дарственности». В 1883 г. Плеханов уже с позиций
марксизма писал, что анархическое учение Бакунина
получило историческое объяснение в трудах А. П. Ща-
пова.
Народники были глубоко убеждены в своеобразии
русской истории по сравнению с историей стран
Западной Европы. В западноевропейских странах «на
месте общинного принципа, с его правом на землю
каждого гражданина, стал сначала тот феодальный
принцип, что право на землю дается только рождением,
затем буржуазный принцип — что землею может вла-
деть всякий, кто в состоянии заплатить за нее деньги» 5
В России, наоборот, большинство народа держалось
за земельную общину.
Таким образом, для исторических взглядов народ-
ников были характерны убеждения: 1) в полном свое-
образии русского исторического процесса; 2) в том, что
общинное начало господствовало в многовековой жизни
русского народа; 3) в том, что на пути России к социа-
лизму не лежит стадия капиталистического развития;
4) в том, что эксплуатация и угнетение народных
масс России возникли не в результате распада перво-
бытной общины и раскола ее на антагонистические
классы, а в результате возникновения государства,
которое предоставило высшим классам общинную зем-
лю и закрепостило народ.
В начале 1880-х годов Г В. Плеханов и некоторые
другие революционные народники перешли на позиции
марксизма и образовали группу «Освобождение
труда». А в среде тех, кто остался на теоретических
позициях народничества, значительную роль стали
играть либеральные настроения. И хотя сами либе-
ральные народники не признавали и даже не сознавали
связь многих своих идей с интересами сельской буржуа-
зии, эта связь объективно существовала. Она вы-
ступала, когда либеральные народники изображали
крестьянство как совершенно однородную массу и
затушевывали классовые противоречия в деревне.
5 Там же. С. 59.
552
Сдвиги в классовой природе народничества отразились
и на его отношении к самодержавию. В конце XIX в.
и в XX в. в народничестве были сильны «шатания в
области отстаивания демократических лозунгов»6,
шатания в сторону либерализма.
Крупнейшего литератора — народника Н. К- Михай-
ловского В. И. Ленин считал «одним из лучших пред-
ставителей и выразителей взглядов русской буржуаз-
ной демократии в последней трети прошлого века»,
человеком, который «энергично боролся против всех
и всяких проявлений крепостнического гнета», выражал
сочувствие и уважение к революционному подполью
и прямо ему помогал 7 Но и Михайловский проявлял
значительные колебания от демократизма к либера-
лизму. Во время первой русской революции друзья
и соратники Михайловского пошли значительно дальше
своего учителя 8 Осенью 1906 г. они образовали пар-
тию народных социалистов, провозгласившую необхо-
димость замены подпольной революционной работы
легальной работой в рамках «открытой партии». Одним
из руководителей этой партии стал известный историк
В. А. Мякотин. Был близок к руководству партии и
крупнейший историк народнического направления
В. И. Семевский.
Однако, характеризуя народничество начала XX в.,
не следует забывать, что процесс «раскрестьянивания»
не привел к исчезновению крестьянства как класса,
имеющего свои общие классовые интересы, не привел
к исчезновению антагонизма между крестьянством в
целом и помещиками. Этот антагонизм достиг в период
первой русской революции небывалой до того силы.
Угнетенная помещиками крестьянская масса требо-
вала земли и надеялась на переход помещичьих лати-
фундий в ее руки. И народническая идеология выра-
жала эти требования и надежды крестьянства.
В XX в. народники выдвинули тезис о превосходстве
мелкого производства в земледелии над крупным.
6 Резолюция о народниках была принята Поронинским
(«летним») 1913 г. совещанием ЦК РСДРП с партийными работни-
ками (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и
пленумов ЦК. 9-е изд. Т. 1. М.» 1983. С. 448).
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 333—334.
8 Н. К. Михайловский умер в 1904 г.
553
Животноводство, по их мнению, тоже отличает преиму-
щество мелкого землевладения, так как на единицу зе-
мельной площади в нем содержится больше скота и поэ-
тому лучше удобряется земля. В. И. Ленин выступил
в 1907 г. со специальной работой «Аграрный вопрос
и „критики Маркса41»9, в которой доказывал, что
растущая концентрация сельскохозяйственного произ-
водства и вытеснение мелкого производства крупным
продолжались в начале XX в. как на Западе, так и
в России. Это отнюдь не означает, что мелкое крестьян-
ское хозяйство не отличалось живучестью. Ему присуще
было такое важнейшее свойство, как хозяйское отно-
шение к земле и орудиям производства.
Народники же считали иначе. В 1911 г. Н. П. Оганов-
ский (1874—?) издал труд, в котором прослеживалось
развитие аграрных отношений со времен Киевской Руси
и был собран значительный материал, относящийся
к XVI — XX столетиям. При крайней скудости русской
историко-экономической литературы, вышедшей в кон-
це XIX — начале XX в., этой книгой широко пользо-
вались специалисты (цифровые данные из труда Ога-
новского используют и в настоящее время). Но
фактический материал Огановский подверг тенден-
циозной обработке, чтобы получить выводы, которые
из него отнюдь не следовали. Он считал «нормальным»
типом эволюции деревни не дифференциацию, а ниве-
лировку хозяйств. «Два крайних полюса экономической
группировки — крупнокапиталистические и мелкокре-
стьянские (парцельные) хозяйства являются неустой-
чивыми» и в ходе исторического развития поглощаются
средними хозяйствами 10
На том основании, что статистические материалы о
распределении лошадей у крестьян пореформенного
периода давали пеструю картину (в некоторых случаях
наблюдалось даже сокращение многолошадных дво-
ров), народники доказывали, что процесс дифферен-
циации вовсе не характерен для пореформенного кресть-
янства. Но если бы они взяли вместе с данными о
распределении лошадей сведения об аренде и покупке
9 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 5. С. 99—268.
10 Огановский Н. Закономерность аграрной эволюции:
В 2 ч. Ч. II. Саратов, 1911. С. 613, 620.
554
земли, о сельскохозяйственных машинах, росте торго-
вого земледелия, использовании наемного труда, их
тезис об отсутствии капиталистической дифференциа-
ции в пореформенный период оказался бы несостоя-
тельным.
Используя данные исторической и этнографической
литературы о расслоении «на первых ступенях циви-
лизации», Огановский утверждал, что дифференциация
крестьянства — «явление не новое, а такое же старое,
как и государство Российское». При этом он не учи-
тывал того факта, что социальная природа этих явле-
ний совершенно различна и расслоение крестьянства
в эпоху капитализма приводило к возникновению иных
общественных классов, чем в докапиталистический
период. «Следы первоначального внутреннего расслое-
ния восточных славян, если не экономического, то
политического, можно отметить еще в VI веке на
Карпатах» и,— писал Огановский, однако не указывал,
что разложение первобытнообщинного строя древних
славян повсеместно приводило к расслоению общин-
ников на рабовладельцев и рабов или на феодалов и
феодально зависимых крестьян. Таким образом, оно
качественно отличалось от расслоения в русской по-
реформенной деревне.
Немало сведений Огановский привел об имущест-
венной неоднородности русского и украинского кре-
стьянства XVI, XVII и XVIII вв., полагая, что в кре-
стьянстве всегда существовали «полные пролетарии и
полупролетарии — бобыли, подсуседки, казаки, полов-
ники и форменные капиталисты — „могустые“ дворы,
пользовавшиеся пролетарским трудом» Но в дейст-
вительности почти все категории сельского населения
XVI — XVIII вв., которые Огановский называл проле-
тариями, ничего общего с пролетариатом капитали-
стической эпохи не имели. Не располагая данными об
использовании «могустыми» крестьянами наемного тру-
да в XVI — XVIII вв., исследователь, по всей видимости,
просто «присочинил» их.
По мнению Огановского, «нормальный» ход разви-
тия не только в России, но и в других странах, ведет
11 Там же. С. 43.
12 Там же. С. 592.
555
к единообразному, имущественно однородному, «трудо-
вому» типу земельного владения. При этом он приходит
к совершенно парадоксальному выводу: крестьянские
поземельные отношения были более капиталистиче-
скими в древности, чем в XX столетии 13 Огановский
не отрицал существования крупных помещичьих лати-
фундий и отмечал «паразитизм помещичьего предпри-
нимательства». Возникновение этих крупных земель-
ных владений он считал отклонением от «нормального»
типа аграрной эволюции и объяснял «политическими
факторами», и прежде всего военными нуждами госу-
дарства. Земельное неравенство, по Огановскому, яви-
лось следствием расхищения общинных земель военным
господствующим классом и церковью, но крестьян-
ское землевладение якобы всегда обнаруживало тен-
денции ко все большей уравнительности и нивели-
ровке 14 Огановский и на сей раз игнорирует разницу
между аграрной эволюцией при феодализме и при ка-
питализме. Если при феодализме тенденция к нивели-
ровке крестьянских хозяйств действительно проявля-
лась, так как в этом был заинтересован помещик, то
говорить о том же процессе в эпоху капитализма можно
было только вопреки очевидным фактам.
Стремление затушевать классовые противоречия
внутри крестьянства прослеживается и в трудах
В. И. Семевского, но в них все жё отчетливо прояв-
ляются демократические черты народничества. Научная
работа Василия Ивановича Семевского (1848—1916)
началась в 1870-х гг. В 1872 г. он окончил Петер-
бургский университет и стал готовиться к профессор-
скому званию. Однако подлинными учителями молодого
Семевского стали не университетские профессора, не
руководивший кафедрой русской истории К. Н. Бесту-
жев-Рюмин, отличавшийся консервативными взгля-
дами, а теоретики народничества П. Л. Лавров и
Н. К. Михайловский. Как и на других представителей
передовой русской интеллигенции 70-х годов, на Се-
мевского оказали сильное влияние «Исторические
письма» Лаврова, в которых прозвучал призыв опла-
тить хотя бы часть народных страданий, хотя бы часть
13 Там же. Ч. I. Саратов, 1909. С. 120—121.
14 Там же. Ч. П. С. 384, 385, 600—601, 613.
556
трудов, затраченных народом, чтобы ничтожное мень-
шинство могло пользоваться благами цивилизации и
прогресса.
В статье «Не пора ли написать историю крестьян
в России?», опубликованной накануне событий 1 марта
1881 г., Семевский писал: «Наша современная интел-
лигенция вскормлена грудью крепостных мамок, вы-
ращена на доходы, получавшиеся при помощи кре-
постного труда, а теперь воспитывает своих детей на
выкупные за земли, облитые потом и кровью крепостных,
и в общественных заведениях, содержимых преиму-
щественно на народные деньги. При подобных усло-
виях интеллигенция обязана потрудиться на пользу
крестьян и в жизни, и в науке...» История русских
крестьян, заключал Семевский, «есть долг нашей науки
народу» 15 Статья содержала острую критику урезки
крестьянских наделов по реформе 19 февраля 1861 г.,
в ней выражалось возмущение тем, что подготовка
реформы была целиком отдана в руки дворянства,
и говорилось о пороках политического строя, при кото-
ром научные выводы не приобретали практического
значения.
Бестужеву-Рюмину были глубоко чужды подобные
мысли, а после событий 1 марта 1881 г. они представ-
лялись ему особенно опасными. Между тем В. И. Семев-
ский как раз в это время должен был защищать маги-
стерскую диссертацию на тему «Крестьяне в царство-
вание императрицы Екатерины II» (т. 1) 16 Бестужев
не допустил защиты диссертации в Петербурге, но она
с большим успехом была проведена в 1882 г. в Москов-
ском университете, где кафедру русской истории возг-
лавлял В. О. Ключевский. В этом же году Семев-
ский начал читать в Петербургском университете курс
лекций по истории русского крестьянства, однако
в 1886 г. по распоряжению министра народного про-
свещения Делянова лекции были прекращены и лектор
навсегда устранен от преподавательской работы. Сту-
денты поднесли тогда В. И. Семевскому адрес с выра-
жением благодарности и сочувствия и глубокого сожа-
15 Русская мысль. 1881. Кн. 2. С. 223.—Эта статья являлась
введением к магистерской диссертации.
16 Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы
Екатерины II. Т. 1—2. СПб., 1881—1901.
557
ления по поводу того, что они лишились возможности
слышать его «живое серьезное слово». Среди сотен
других подписей под адресом стояли подписи Алек-
сандра Ильича Ульянова и его друзей, участвовавших
затем в покушении на Александра III 17
Изгнанный из университета Семевский не прекра-
тил научную работу в области русской истории. На
этом поприще он успел сделать гораздо больше, чем
многие из университетских профессоров истории. Не-
даром М. Н. Покровский назвал В. И. Семевского «об-
щим деканом всех историков, не принадлежавших
ни к какому факультету» 18
Первый том «Крестьян в царствование императ-
рицы Екатерины II» состоял из двух разделов, один
из которых освещал историю помещичьих (крепостных)
крестьян, а другой — посессионных крестьян. В опуб-
ликованный в 1901 г. второй том своего труда В. И. Се-
мевский включил разделы, посвященные крестьянам
дворцового ведомства, церковных вотчин и государ-
ственным крестьянам, причем большое внимание уде-
лил крестьянам, работавшим на заводах. К сожалению,
Семевский не успел издать третий том, в котором на-
меревался дать характеристику крестьянского хозяй-
ства, быта, нравственного и религиозного состояния
крестьян и их участия в восстании Пугачева. По ма-
териалам этого тома он напечатал только статьи «До-
машний быт и нравы крестьян во второй половине
XVIII века» 19 и «Сельский священник во второй поло-
вине XVIII века» 20 Но в личном архиве Семевского
сохранилось немало других интересных материалов,
которые должны были войти в третий том «Крестьян
в царствование императрицы Екатерины II».
Можно без преувеличения сказать, что В. И. Семев-
склй привлек для своего исследования огромное коли-
чество разнообразных архивных документов. Один из
его биографов даже писал, что едва ли можно указать
в России другого современника Семевского, который
успел бы в течение жизни изучить столько архивных
17 Голос минувшего. 1916. № 12. С. 233—235.
18 Там же. № 9. С. CXLVII.
19 Устои. 1882. № 1, 2.
20 Русская старина. Т. XIX. 1877 С. 501—538.
558
материалов, сколько исследовал он при написании
трудов по истории крестьян 21
Немалый след в русской историографии оставила
и двухтомная докторская диссертация В. И. Семев-
ского «Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой
половине XIX века» (СПб., 1888). По словам автора,
этот труд имел своим предметом «отношения законо-
дательства, литературы, общества и народа к вопросу
об уничтожении крепостного права». А так как унич-
тожение крепостного права было «вопросом всех
вопросов» социально-экономического и социально-по-
литического развития России в эпоху позднего феода-
лизма, труд Семевского оказался чрезвычайно важным.
Ни одна общая проблема хозяйственной жизни, клас-
совых взаимоотношений, внутренней политики, общест-
венной мысли и культуры второй половины XVIII —
первой половины XIX в. не может быть глубоко изучена
без учета борьбы, которая велась вокруг крестьян-
ского вопроса. Острота постановки этого вопроса яв-
лялась важнейшим показателем нарастания внутренних
противоречий феодально-крепостнической системы, про-
граммы решения этого вопроса являлись важнейшим
показателем классовой сущности различных общест-
венных направлений. Даже бесплодные обсуждения
крестьянского вопроса в правительственных сферах
чрезвычайно показательны, так как свидетельство-
вали об огромных трудностях, которые испытывал
господствующий класс крепостников и его государство.
Крестьянский вопрос занимает одно из центральных
мест в советской исторической литературе, посвященной
второй половине XVIII — первой половине XIX в.
Советские историки внесли значительный вклад в изу-
чение данной проблемы. При этом многие из них обра-
щались к труду В. И. Семевского, который являлся,
по словам Ключевского, первой и довольно смелой
попыткой «составить полный и цельный обзор истории
вопроса о крепостном праве в России за 1 1 /г века до
его отмены» 22.
В. И. Семевский первым осветил постановку кре-
21 Корнилов А. Значение трудов В. И. Семевского в русской
историографии//ЖМНП. 1917. Янв. С. 55.
22 Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1959. С. 427.
559
стьянского вопроса в вольно-экономическом обществе
при Екатерине II. Благодаря ему стали известны
записки и проекты, которые до сих пор широко прив-
лекаются историками. Исследователь впервые просле-
дил, как отразился крестьянский вопрос в русской
публицистике, обнародовал немало ранее неизвестных
документов, характеризующих позиции правительства.
Наконец, он разобрал, насколько это было возможно
при тогдашнем состоянии источников и цензуры, взгля-
ды представителей русской революционной мысли по
крестьянскому вопросу.
Следующая проблема, которая привлекла внима-
ние Семевского,—'положение рабочих золотых про-
мыслов Сибири в XIX в. С целью изучения этого вопро-
са историк, помимо центральных архивохранилищ, об-
следовал около тридцати местных сибирских архивов
и побывал на приисках Томской, Енисейской губерний
и Якутской области. В 1898 г. его двухтомный труд
«Рабочие на сибирских золотых промыслах» увидел
свет. В научной литературе он не используется так
широко, как первые монографии В. И. Семевского,
поскольку посвящен положению рабочих, находив-
шихся в особых, не совсем типичных для основной
массы русского рабочего класса условиях. Но историо-
графическое значение данного исследования тем не
менее велико. История русского рабочего класса в кон-
це XIX в. была изучена очень слабо. Создав труд по
йстории рабочих золотых промыслов, а также написав
книгу «Крестьяне в царствование Екатерины II», в ко-
торой говорится о приписных к заводам и посессион-
ных рабочих, Семевский стал одним из инициаторов
монографического изучения истории русского рабочего
класса.
Следует также отметить, что автор исследования
«Рабочие на сибирских золотых промыслах», противо-
реча традициям академической историографии, довел
изложение до современного ему времени, не ограничи-
ваясь беглым и поверхностным обзором событий. В пер-
вом томе Семевский рассказывает о рабочих золотых
приисков 20—30-х — 70-х годов XIX столетия, а весь
второй том (превышающий по объему первый) посвя-
щает истории приисковых рабочих в 1870—90-е годы.
Занимаясь историей крестьянского вопроса,
560
В. И. Семевский проявлял большой интерес к идеям
русских революционеров, к идеям подлинных и реши-
тельных врагов крепостного рабства. Однако в 1870—
80-е годы архивные материалы по истории русского
революционного движения были доступны далеко не
всем историкам. Важнейшими документами следствен-
ного дела декабристов, например, могли пользоваться
лишь такие ученые, как генералы М. И. Богданович
или Н. Ф. Дубровин.
В начале XX в., под давлением нарастающего
революционного движения, положение несколько из-
менилось. В эти годы стало возможным изучать исто-
рию декабристов по архивным материалам не только
работавшему в архиве Н. П. Павлову-Сильванскому,
но и М. В. Довнар-Запольскому, не связанному с
архивом по служебному положению. В 1900-е годы
и деол оги я‘ декабристов — основная тема исследований
В. И. Семевского. Вышедший в 1909 г. его капитальный
труд «Политические и общественные идеи декабристов»
шире по теме, чем статьи Павлова-Сильванского, и
значительно превосходит книги Довнар-Запольского по
количеству привлеченного документального материала,
по обстоятельности изложения 23
До Великой Октябрьской социалистической рево-
люции никто из профессиональных историков не на-
писал книгу об идеологии декабристов, которую можно
было бы сравнить с монографией Семевского. Он по-
казал ту действительность, которая вызывала возмуще-
ние декабристов. Резко, без прикрас изобразил историк
самодержавно-крепостнический строй первой четверти
XIX в. — аракчеевщину, военные поселения, цензур-
ный гнет и обскурантизм. Вся книга проникнута глу-
боким сочувствием к борьбе декабристов, революцион-
ные черты декабристского мировоззрения анализи-
руются объективно и не встречаУот со стороны автора
никакого осуждения. М. В. Нечкина отмечает, что
Семевский усвоил элементы герценовской революцион-
ной концепции декабристского движения, и это
23Довнар-ЗапольскийМ. В. I) Тайное общество де-
кабристов. М., 1906; 2) Идеалы декабристов. М., 1907; Павлов-
Сильванский Н. П. Материалисты двадцатых годов//Очерки
по русской истории XVHI —XIX вв. СПб., 1910.
561
нашло свое выражение в оценке Пестеля как самого
крупного деятеля декабристов 24, и в более сдержанном,
а иногда и отрицательном отношении к умеренным
членам «Северного общества».
Достоинства «Политических и общественных идей
декабристов» присущи также статьям Семевского о
Кирилло-Мефодиевском обществе 1846—1847 гг. 25
и его последнему большому исследованию «М. В. Бута-
шевич-Петрашевский и петрашевцы»26 27 Написанные
в духе глубокого сочувствия к русскому и украин-
скому освободительному движению, эти труды явились
результатом тщательного и кропотливого изучения
архивных и опубликованных источников. Первым начав
изучение петрашевцев, В. И. Семевский внес тем самым
немалый вклад в историографию социалистического
движения в России.
Народнические воззрения Семевского отразились
во всех его произведениях. В «Крестьянах в царство-
вание императрицы Екатерины II» автор идеализи-
ровал Мирскую общину и рассуждал об «общинном
миросозерцании крестьян» и о харакгерном для них
«общинном духе»127 Сравнивая общинные земельные
порядки Великороссии с подворным владением земли,
господствовавшим на Западе, Семевский отдавал явное
предпочтение первому. Он признал, что «имуществен-
ные различия» существовали и в великорусской де-
ревне, «но здесь, по крайней мере в XVIII веке, мы почти
не встречаем людей безземельных...» 28 А это отсут-
ствие «язвы пролетариатства» народник Семевский
считал таким благом, что готов был поддержать цар-
ское правительство и крепостников-помещиков, если
они не проявляли склонности к разрушению общины.
24 Семевский В. И. Политические и общественные идеи
декабристов. СПб., 1909. С. 500, 550.
2 Семевский В. И. 1) Кирилло-Мефодиевское общество
1845—47 г.//Голос минувшего. 1918. № 10-12. С. 101—158; 2) Ки-
рилло-Мефодиевское общество//Энциклопедический словарь Гра-
ната. 7-е изд. Т. 24. М., б/г. С. 151 —155 и др.
26 Частично в виде статей В. И. Семевский публиковал этот
труд на протяжении многих лет, а в собранном виде первая часть
его вышла в свет в 1922 г., уже после смерти автора.
27 Семевский В. И. Крестьяне в царствование императ-
рицы Екатерины II. Т. 1. 2-е изд. СПб., 1903. С. 122, 125.
28 Там же. С. 136.
562
В «Крестьянском вопросе» автор также порицал всех
противников общинных порядков и проявлял снисходи-
тельность даже к деятелям консервативного направ-
ления, если они высказывались за общину. Веру
в общину как в зерно социализма историк сохранил
и в XX в.
В. И. Семевский был сторонником субъективного
метода в социологии. В. О. Ключевский отметил, что
из книги «Крестьянский вопрос в России» читатель
узнает, когда, где и в каком виде возникла определен-
ная идея, но о том, «как она возникла, какими соображе-
ниями и интересами была внушена, об этом трудно
составить себе ясное представление»29 Ключевский
с полным основанием говорит далее о недостатке исто-
рического взгляда Семевского на исследуемый пред-
мет, об отсутствии у него исторической- перспективы 30
К тому же, не учитывая исторических условий и
классовых интересов, которые играли определяющую
роль при появлении новых общественных идей, Семев-
ский преувеличивал значение иностранных заимство-
ваний. Разумеется, движение декабристов было тесно
связано с развитием освободительного движения на За-
паде, а идеи декабристов или петрашевцев — с передо-
выми идеями, родившимися за пределами России. Изу-
чение этих связей и заимствований являлось при таких
обстоятельствах делом далеко не бесполезным. Но у
Семевского они иногда играют чрезмерно большую
роль. Тем не менее именно в трудах В. И. Семевского
с наибольшей последовательностью и на наиболее вы-
соком профессиональном исследовательском уровне вы-
разились исторические идеи революционного народ-
ничества.
29 Ключевский В. О. Соч. Т. 7. С. 426.—Это было ска-
зано Ключевским об идее «добровольного соглашения помещиков
с крестьянами», рассмотренной Семевским. Но то же самое следует
сказать и о других идеях, явившихся предметом его рассмотрения.
30 Там же. С. 426—427.
563
Лекция 32
П. Н. МИЛЮКОВ И ПОПЫТКИ НОВОГО
ОБОСНОВАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТЕОРИИ
Из исторических концепций, унаследованных исто-
рической наукой XX в., особенно большую роль в твор-
честве буржуазных историков играла государственная
теория. Ее ярым защитником являлся Павел Нико-
лаевич Милюков (1859—1943), наиболее известный как
лидер конституционно-демократической партии России.
П. Н. Милюков был одним из виднейших предста-
вителей русской историографии конца XIX — начала
XX в. Он учился в Московском университете в то время,
когда С. М. Соловьева сменил на кафедре русской
истории В. О. Ключевский. Под впечатлением и зна-
чительным влиянием блестящих лекций и трудов Клю-
чевского Милюков написал ряд исторических работ.
На формирование его взглядов на русскую историю
оказали большое влияние труды Б. Н. Чичерина.
Политическую и научную биографию П. Н. Милю-
кова следует разделить на периоды. Первый из них
охватывает вторую половину 1880-х — 90-е и начало
1900-х годов. В это время Милюков читал лекции по
русской истории и историографии в Московском и
Софийском университетах и написал важнейшие свои
труды по русской истории: «Главные течения русской
исторической мысли»1; «Государственное хозяйство
России в первой четверти XVIII столетия и реформа
Петра Великого»1 2, рецензию на книгу А. С. Лаппо-
Данилевского «Организация прямого обложения в
Московском государстве со времен Смуты до эпохи
преобразования» 3, «Очерки по истории русской куль-
1 В основе этой книги лежат лекции, читанные в 1886—1887 гг.
Книга выдержала три издания (3-е изд. СПб., 1913).
2 Магистерская диссертация П. Н. Милюкова в 1890—1891 гг.
печаталась в <Журнале Министерства народного просвещения» и в
1891 г. вышла отдельной книгой (2-е изд. СПб., 1905).
3 См. рецензию в кн.: Отчет о ХХХШ присуждении наград
графа Уварова. СПб., 1892. С. 20—202.
564
туры»4, статьи «Крестьяне в России»5, «Верховники
и шляхетство», «Разложение славянофильства» и др.6
Из перечисленных работ наибольшее значение для
исторической науки имели «Государственное хозяй-
ство России в первой четверти XVIII века и реформа
Петра Великого» и рецензия на книгу А. С. Лаппо-
Данилевского. Приведенными в этих книгах данными
о бюджете России и о системе взимания государствен-
ных податей историки пользуются и сегодня. В истори-
ческой литературе широко использовались также соб-
ранные и систематизированные Милюковым архивные
материалы по административному устройству и адми-
нистративным реформам России XVII — первой четвер-
ти XVIII в.
В последующие годы, став лидером кадетской
партии и депутатом Государственной думы, затем
министром Временного правительства, активным уча-
стником гражданской войны, Милюков почти не за-
нимался историческими исследованиями. Он лишь
пытался использовать историю для обоснования
политического курса кадетской партии.
Правда, в последний период жизни, будучи эми-
грантом, Милюков вновь занялся историей. Но его
книги, посвященные Октябрю, даже по отзывам еди-
номышленников Милюкова из белого движения, пред-
ставляли собой не столько исторические исследова-
ния, сколько произведения, имеющие целью оправдать
собственную роль в событиях русской революции.
Политические взгляды, которые проповедовал
Милюков в 1890-х годах, он сам именовал «демокра-
тическим либерализмом новейшего типа» 7 Подлин-
ного демократизма в его трудах нет, зато в них доста-
точно апологетики капиталистического строя и либе-
ральных порядков. В «Очерках по истории русской
«Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры:
В 3 ч. СПб., 1896—1903.
5 Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и
И. А. Ефрона. Полутом 32. СПб., 1895.
6 Эти и другие статьи 1890-х годов были переизданы в сборнике:
Милюков П. Н. Из истории русской интеллигенции. Сб. статей.
СПб., 1903.
7Милюков П. Из истории русской интеллигенции. СПб.,
1903. С. 267.
565
культуры» Милюков с полным сочувствием говорил о
«силе капитала и силе знаний», которые «создали куль-
турную жизнь современной Европы», а постепенное
развитие капиталистических отношений в русской
промышленности рассматривал как приближение к тому
«нормальному» положению, в каком уже находилась
западноевропейская промышленность 8 Однако в про-
изведениях Милюкова, относящихся к 1890-м годам,
нередко звучат нотки возмущения реакционной по-
литикой царского правительства и идеологией об-
скурантизма и официальной народности.
В. И. Ленин назвал Милюкова «одним из наиболее
сведущих историков, кой-чему научившимся у истори-
ческого материализма, под явным влиянием которого
был этот историк... в бытность свою историком»9
Но даже в первый период своей деятельности Милюков
усвоил у исторического материализма очень немногое,
а то, что усвоил, применял при анализе отдельных част-
ных вопросов экономической и социально-политиче-
ской истории России, а не при разработке общей схемы
русского исторического процесса. Впоследствии же он
отказался и от этого незначительного влияния истори-
ческого материализма. В опубликованной в 1912 г.
статье о В. О. Ключевском Милюков писал, что учился
«экономическому материализму» не по Марксу, а по
Роджерсу 10
По своим теоретическим взглядам П. Н. Милюков
был позитивистом той формации, которая вела свое
начало от О. Конта. Так же как и последний, Милюков
явно недооценивал значение такой важнейшей в исто-
рической науке категории, как причинность. Милюков,
правда, не отрицал ее необходимости, но считал, что
невозможно говорить о причинах многих сложных исто-
рических явлений, например, развития реформации или
неудачи революции. Реформация и революция были,
по Милюкову, «бесконечным количеством процессов,
объединенных в одно целое исключительно в нашем
сознании».
8 Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1.
С. 95, 235.
9 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 19. С. 176—177.
10 Милюков П. Н. В. О. Ключевский//В. О. Ключевский:
Характеристики и воспоминания. М., 1912. С. 190.
566
Как и другие позитивисты, Милюков искал в чело-
веческой природе объяснения общественных процес-
сов, подводя их под законы биологии и психологии.
При этом он выступал принципиальным поборником
эклектизма и противником монистического взгляда на
историю. Согласно Милюкову, «существует ряд основ-
ных закономерных эволюций разных сторон социаль-
ной жизни» 1 Он рассуждал о свойствах разных
факторов, взаимодействующих в истории, и объявлял
«односторонними» как идеалистическое объяснение ис-
тории «развитием духовного начала», так и материа-
листическое объяснение истории условиями произ-
водства.
Будучи учеником Ключевского, Милюков не мог
обойти проблемы экономической истории России.
«Очерки по истории русской культуры» начинались
разделом «Экономический строй», в котором, однако,
как и во всей книге, настойчиво проводилась старая
государственная теория. Народные массы у Милюкова
представляются еще более пассивными, а государству
отводится большая роль, чем в концепции Чичерина.
Основываясь на старой государственной теории, Милю-
ков сделал попытку подвести под нее более прочный
теоретический базис и обосновать ее дополнительными
аргументами, заимствованными из арсенала социоло-
гической, археологической и экономической науки.
А модная в 1890-е годы теория, согласно которой
плотность населения является фактором, определяю-
щим экономическое развитие страны, использовалась
им для того, чтобы доказать, что непрерывное рассе-
ление русского народа мешало росту плотности насе-
ления и предопределяло, таким образом, крайнюю
неразвитость и примитивность экономического строя.
Вместе с тем, как известно, американская капита-
листическая индустрия развивалась уже тогда, когда
плотность населения была совсем невелика и когда
продолжалась колонизация западных районов Север-
ной Америки. Тем не менее Милюков утверждал, что
в России колонизационные процессы неминуемо долж-
ны породить примитивность экономической жизни. 11
11 Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1.
С. 11 — 12.
567
Для того чтобы обосновать свой тезис о крайней
неразвитости и примитивности экономической жизни
России, Милюков довольно произвольно интерпрети-
ровал выводы археологии. Он писал, что «начало
доисторической эпохи, совпадающее с появлением че-
ловека, для России относится к несравненно более
позднему времени, чем для европейского Запада» 12,
хотя уже в 1870-е годы были обнаружены палеоли-
тические стоянки на Полтавщине и в Иркутске. В наше
время, когда науке известны сотни таких стоянок
на территории СССР, утверждения о необитаемости
этой территории в период палеолита не имеют ника-
кого основания. Но и тогда, когда Милюков писал
«Очерки по истории русской культуры», некорректно
было выдавать недостаточное количество палеолитиче-
ских стоянок в России за их отсутствие.
Ссылаясь на селения бобровников, бортников и ры-
боловов, которые упоминаются в документах Северо-
Восточной Руси XIV — XV -вв., и отмечая широкое
распространение охоты и рыболовства в ряде других
районов в более позднее время, Милюков писал, что
хозяйство древней России «было в высшей степени
экстенсивным» и довольствовалось потреблением даро-
вых продуктов природы. Согласно концепции Милю-
кова, «только истратив зоологические богатства стра-
ны, население сделалось окончательно земледельче-
ским, т. е. перешло к трудовому добыванию своих
пищевых продуктов» 13 В центре страны это-де прои-
зошло лишь к концу XVI в., а на окраинах — еще
позднее.
На ранней ступени общественного развития, кото-
рую Ф. Энгельс именовал дикостью, люди действитель-
но довольствовались потреблением продуктов, кото-
рые в готовом виде находили в природе (продукты
ох >ты и собирательства). Но этот период народы, на-
селявшие центральную Россию, прошли за много сотен
лет до XIV — XV вв. Не охота и бортничество,
а земледелие было основным занятием в Северо-
Восточной Руси уже задолго до XIV в. 14 Когда Мй-
12 Там же. С. 53.
13 Там же. С. 74.
14 Сам Милюков признавал, что бобровники, бортники и рыбо-
ловы имели собственную запашку (Там же. С. 71).
568
люков говорил об очень широком распространении
переложной и подсечной системы земледелия и позд-
нем появлении и медленном развитии трехполья, он
игнорировал многие установленные в его время исто-
рические факты.
Для обоснования идеи неразвитости и примитив-
ности русской экономической жизни Милюков исполь-
зовал и теорию К. Бюхера о постепенном переходе
от натурального хозяйства к денежному. Милюков до-
казывал, что в России такой переход совершился
гораздо позже, чем в Западной Европе. Само по себе
это положение является верным, но Милюков преуве-
личивал отсталость России и примитивность ее эко-
номического строя. Он считал, что в России переход
от натурального хозяйства к денежному происходил
главным образом на протяжении XIX в.
Таким образом, согласно заключениям Милюкова,
Россия по сравнению с Западной Европой запоздала
в переходе от натурального хозяйства к меновому
на целых пятьсот лет. Огромный разрыв получился
у Милюкова потому, что он сопоставлял начало про-
цесса в Западной Европе со временем его широкого
распространения в России. Начало перехода от нату-
рального хозяйства к меновому в России относится
не к XIX в., а к значительно более раннему периоду.
Заимствования из области социологии, археологии
и экономической истории не оправдывали чрезвычайно-
го преувеличения Милюковым экономической отстало-
сти России. Это преувеличение было необходимо ему
для обоснования тезисов о неразвитости сословного
строя России и о закрепощении всех сословий над-
классовым государством. Милюков писал, что «при
крайней первобытности экономического развития, при
редкости и бродячем состоянии рабочего населения,
при полном господстве натурального хозяйства и не-
возможности сбыта земледельческих продуктов вла-
дение землей, естественно, не давало значительного
дохода землевладельцу. Поэтому высшее сословие и
не особенно дорожило землей в Древней Руси» 15
Из отсутствия заинтересованности высшего сосло-
вия в земле Милюков выводил свое представление
15 Там же. С. 207.
569
о странствовавших «вольных слугах» удельной поры,
о своего рода «отхожем промысле», которым тогда
якобы занималось высшее сословие. На Западе фео-
дальная аристократия «защищала свое положение от
правительства не в одиночку, а плотной массой», а на
Руси «бродячие люди» находились на службе у князя.
На Западе сплоченное сословие заставляло государ-
ство пойти на уступки и «вырывало» у него полити-
ческие права, а в России землевладельческий класс,
«который мог бы противостоять государству как само-
стоятельная сила» и с которым надобно было бы счи-
таться, отсутствовал 16
По Милюкову, до конца XV в. русские дворяне явля-
лись «вольными слугами» князя, в XVI — XVII вв.
государство их закрепостило и сделало невольными
слугами, а во второй половине XVIII в. они были рас-
крепощены. И только во второй половине XVIII в. «впер-
вые в сословной жизни России появилось нечто похожее
на Запад: привилегированное сословие». Но и в это
время в русском дворянстве якобы не создалось чув-
ства сословного единства, несмотря на усилия прави-
тельства внушить сословию «благородный шляхетский
дух». Дворянство было и осталось, по выражению
славянофила А. И. Кошелева, «тестом, из которого
государство пекло себе чиновников» 17
Доказать, что русские города и русская промыш-
ленность серьезно отставали в своем развитии от горо-
дов и промышленности Запада, было нетрудно. Но Ми-
люков не хотел ограничиться констатацией этого бес-
спорного факта; он пытался доказать «полную про-
тивоположность» русской и западноевропейской исто-
рии города и городского сословия 18 Милюков считал,
что русский город возник не в силу экономической
необходимости и не потому, что в нем нуждалось на-
селение, а возник как военное укрепление и как адми-
нистративный центр потому, что в нем нуждалось
правительство.
Как и дворянство, городское сословие создавалось
государством и находилось первоначально в «подвиж-
16 Там же. С. 207—209.
17 Там же. С. 222—223.
18 Там же. С. 226.
570
ном, бродячем» состоянии, а затем было закрепощено
государством в чисто фискальных целях, для отбыва-
ния городского тягла. И еще меньше, чем дворянство,
жители городов в России способны были добиться
сословного единства. Попытки Екатерины II создать
из городских жителей третье сословие закончились
полной неудачей. Милюков, в сущности, отрицал рус-
скую буржуазию как политическую силу и буржуаз-
ную идеологию как политическую идеологию даже
в современной ему России.
Милюков был противником народничества. Его по-
литический идеал — капитализм западноевропейского
типа, а не русский «народный социализм». Но, пытаясь
обосновать свою историческую концепцию, он принял
народнические утверждения об «искусственности» рус-
ской крупной фабричной промышленности. Милюков
писал, что в противоположность Западу мануфактура
и фабрика не успели в России развиться органически,
под влиянием внутренних потребностей, так как были
созданы «впервые правительством Петра Великого».
«В стране без капиталов, без рабочих, без предпри-
нимателей и без покупателей» насажденная Петром
промышленность «могда держаться только искусствен-
ными средствами и могла привиться благодаря про-
должительному и усиленному покровительству» 19
Как известно, в допетровской Руси имелись значи-
тельные капиталы, существовали кадры квалифициро-
ванных и неквалифицированных работников, были рас-
сеянные и даже централизованные мануфактуры и
функционировал рынок сбыта промышленных товаров.
Но в конце XIX в. тезис об искусственности петров-
ской промышленности вызвал возражения. П. Н. Милю-
ков в полемике с П. Б. Струве и М. И. Туган-Бара-
новским ограничился полууступками. Он согласился
с тем, что правительственные меры, направленные на
поощрение молодой отечественной промышленности,
характерны не только для петровской России, но и для
западных государств. Но, признав, что «искусственные»
правительственные меры поддерживали крупную про-
мышленность на Западе и в России20, Милюков все
19 Там же. С. 84.
20 Там же. С. 290.
571
же не отказался от своих утверждений о противопо-
ложности западного и русского путей экономического
развития и о создании русской крупной промышлен-
ности лишь благодаря воздействию всемогущей госу-
дарственной власти.
Изобразив государство в виде надклассовой силы,
закрепостившей дворян и посадских, Милюков обра-
тился к проблеме закрепощения крестьян, которые,
в отличие от дворян, действительно были закрепощены.
Признавая, что крестьянская крепость выросла не из
правительственно-податной практики и не вследствие
правительственного указа, а из частновладельческой
практики и помещичьей кабалы, он, казалось бы, не
мог в то же время считать, что крестьяне были за-
крепощены государством во имя военно-политиче-
ских целей. И все же Милюков утверждал именно
это. В статье «Крестьяне в России» он писал, что
крестьянин прикреплялся к служилому человеку «ввиду
государственных интересов» точно так же, как «слу-
жилый человек ввиду тех же интересов был прикреплен
к своим военно-служебным обязанностям» 21
Из «крайней элементарности» и «совершенного
своеобразия» русской истории, из полной неразвито-
сти сословных отношений и из решающей роли госу-
дарственной власти в истории России Милюков сделал
целый ряд существенных, но неверных выводов.
Первый вывод сводился к тому, что история Рос-
сии, по крайней мере до реформы 1861 г., опреде-
лялась не внутренними, а внешними причинами. Самое
государство возникло и развивалось якобы не изнутри,
а извне. Крупное землевладение и местная аристокра-
тия не созрели у восточнославянских племен к моменту,
когда у них появилась государственная власть. В пол-
ном согласии с другими норманистами, Милюков
уверял, что «власть приходит извне». Дальнейшее раз-
витие государства также шло не вследствие внутрен-
него развития общества, а вследствие внешней необ-
ходимости государственной защиты, вследствие воен-
ных потребностей вообще22 Милюков фактически
21 Энциклопедический -словарь Ф. А. Брокгауза и
И. А. Ефрона. Полугом 32. С. 681.
22 Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1.
С. 136, 144.
572
оставляет очень мало места для внутренней законо-
мерности в русской истории и отступает от тех позиций,
на которых в течение ряда десятилетий стояли лучшие
представители отечественной историографии.
Второй вывод заключался в том, что все существен-
ные реформы в истории русского централизованного
государства, начиная с его возникновения до второй
половины XVIII в. и даже дольше, объясняются только
военными потребностями. К заботам о том, как до-
стать войско и деньги для его содержания, своди-
лось все внимание центральной власти. «Все другие
существенные реформы, особенно реформы в государ-
ственном управлении, в конце концов всегда вызывают-
ся этими двумя главными нуждами». С изменениями
в системе комплектования, вооружения и боевой
подготовки войска и со значительным повышением по-
требности правительства в деньгах Милюков связывает
все существенные реформы, происходившие в Русском
государстве во времена Ивана III, Ивана IV, после
крестьянской войны и польско-шведской интервенции
начала XVII в., во второй половине XVII в. и в петров-
ское время.
Третий вывод заключался в полном отрицании
исторического значения классовой борьбы в истории
России. Классовой борьбе Милюков отводил меньшую
роль, чем Ключевский. Последний говорил о социаль-
ной борьбе, которую в начале XVII в. низшие классы
вели против высших. А Милюков сравнивал восстав-
ших тогда крестьян и казаков с кондотьерами23 —
военными наемниками, переходившими за деньги от
одной стороны к другой.
Тезис об элементарности социально-экономической
жизни был положен Милюковым в основу истории
русской общественно-политической мысли и культуры
вообще. В «Очерках» он стремится доказать несамо-
стоятельность русской культуры и решающую роль в ее
развитии иностранных заимствований. Милюков даже
писал о склонности Руси к заимствованию не передовой,
а отсталой иноземной культуры. Народ, выдвинувший
из своей среды автора «Слова о полку Игореве», худож-
ника Рублева, многих замечательных деятелей культу-
23 Там же. С. 78.
573
ры, Милюков представлял как народ с «элементарным
психическим складом» 24
Однако борьба против теории официальной народ-
ности, против охранителей, которую Милюков вел в
1890-е годы, имела и прогрессивное значение. Он
выступал против утверждений охранителей о тлетвор-
ности западной культуры и против их стремления про-
славлять в русской литературе те элементы, которые
были наиболее отсталыми. Но Милюков не протестовал
против ложного истолкования охранителями древне-
русской культуры как культуры, созвучной их взгля-
дам, не возражая против претензий реакции на роль
хранителя национальных культурных традиций.
Трудно подобрать менее подходящее определение
творчества А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, П. И. Чай-
ковского, И. Е. Репина и других великих русских ху-
дожников, чем то, какое ему дал Милюков. Он писал
о «варварской силе» нового русского искусства, объяс-
няя ее свободой «от национальной культурной тра-
диции». Народ в XIX в. выступал у него носителем
только той совершенно устаревшей националистической
идеологии, которая еще в начале XVIII в. была отбро-
шена верхами. Только рутинерство раскольников якобы
характеризовало идеологию и культуру народных масс.
Того же, что в крестьянской среде жила и развивалась
демократическая культурная традиция, подхваченная
и развитая деятелями передовой русской культуры,
Милюков просто не заметил.
В области идеологии, как и в области социальных
и политических отношений, Милюков считал государ-
ство единственной активной силой Древней Руси.
Занесенные в XV и в XVI вв. в Россию оппозицион-
ные идеологии «не нашли для себя готовой почвы»
и после недолгой борьбы должны были очистить
поле сражения перед «официальной государственной
националистической идеологией» 25
24 Там же. Ч. II. 3-е изд. СПб., 1902. С. 10.
25 Милюков П. Очерки по истории русской культуры.
Ч. III. Вып. 1. 2-е изд. СПб., 1903. С. 48.— Термин «национализм»
употреблялся Милюковым то в смысле национального самосознания,
то в смысле национальной ограниченности и национальной исключи-
тельности, то в смысле религиозной непримиримости, и наконец,
в смысле политического обскурантизма, консерватизма, враждебности
ко всему новому и прогрессивному.
574
В XVII столетии государственная националисти-
ческая идеология господствовала безраздельно. Но
тогда же зародились элементы, названные Милюковым
критическими и западническими. Петровскую реформу
он именовал «официальной победой критических эле-
ментов над националистическими», причем и ее при-
писывает одному только государству. Петровская ре-
форма в его представлении — это «насильственная
реформа, идущая наперекор сознанию всех классов» 26
Мы уже отметили, что реформы Петра I, как и пред-
шествующие реформы, Милюков объяснял только воен-
ными потребностями. Возрастание именно этих потреб-
ностей вызвало перемены в податной системе и уве-
личение податных тягостей. А увеличение потребности
в деньгах вместе с возрастанием потребностей в
войсках и оружии вызвали к жизни все администра-
тивные, экономические и другие реформы Петра Ве-
ликого. Милюков подчеркивал, что петровская реформа
в целом, и в том числе реформа в области культуры,
не была «идеологической, подготовленной книгой и
литературой». Это была реформа «стихийная, вытекаю-
щая непосредственно из потребностей жизни». Петр I
проводил ее от случая, к случаю, под давлением теку-
щих нужд. Он совершенно не продумывал план ре-
формы и хватался за первый проект, который попа-
дался под руку. Петровскую реформу Милюков даже
окрестил «реформой без реформатора».
Чтобы правильно оценить концепцию петровских
реформ, которую Милюков отстаивал в 1890-е годы,
следует учесть, что он не отрицал их необходимость
и прогрессивность. Говоря о Петровской реформе,
Милюков высказывал мысль, что страна, сильно отстав-
шая культурно, по необходимости принуждена была
заимствовать более совершенную технику у соседей 27
Но реформы, по его мнению, дали невысокий резуль-
тат, а некоторые и вовсе никакого, потому что не были
и не могли быть тогда надлежащим образом подго-
26 В полном противоречии с этим тезисом находилось воспринятое
Милюковым у Соловьева и Ключевского положение о том, что Петров-
ская реформа была неизбежна и возникла на вполне подготовленной
почве.
27 Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Ч. III,
вып. 1. С. 167.
575
товлены. Милюков выступал поборником реформы свер-
ху, но старался при этом доказать, что реформа будет
хороша лишь в том случае, если станет опираться
«на книгу, на литературу», на «общественное мнение»,
которое понималось им как мнение буржуазии и бур-
жуазной интеллигенции. Милюковская критика пет-
ровских реформ была критикой с позиций либера-
лизма и должна была обосновать претензии буржуа-
зии на участие в подготовке и осуществлении ожидае-
мых от царского правительства реформ.
Гораздо выше, чем Петра Великого, Милюков оце-
нивал Екатерину II. Эпоха Екатерины являлась,
по его мнению, «эрой в истории русского обществен-
ного самосознания». «Именно тогда кончается истори-
ческий третичный период русской общественной жизни,
и она принимает тот вид и формы, в которых известна
нашему времени; старые допотопные формы или окон-
чательно вымирают, или, обреченные на вымирание,
эмигрируют в нижние слои общественной атмо-
сферы» 28 Милюков утверждал, что в екатерининское
время законодатель впервые смог опереться на «содей-
ствие людей, теоретически и практически подготовлен-
ных к разработке реформы». Если реформы Петра I
осуществлялись спешно под давлением практической
необходимости, то во времена Екатерины якобы отсут-
ствовали «ближайшие практические побуждения» для
проведения реформы, и их можно было, таким образом,
осуществлять обдуманно. Административные реформы
Екатерины II представляют, как считал Милюков, «вы-
годный контраст с административными учреждениями
Петра» 29 30
70-е и 80-е годы XVIII столетия оказались, соглас-
но точке зрейия Милюкова, тем временем, с которого
начинается непрерывная история «интеллигентного об-
щественного мнения» в России. Именно в этот период
появилась среда, служившая «объектом культурного
воздействия» на общество и, что особенно важно,
на правительство. Благодаря этому русская обществен-
ная жизнь вступает в новый фазис 39
28 Там же. Вып. 2. 2-е изд. СПб., 1904. С. 249.
29 Там же. Ч. I. С. 198.
30 Там же. Ч. III, вып. 2. С. 250, 335.
576
С сожалением Милюков говорит о том разладе
между властью и «общественным мнением», который
начался уже во времена Екатерины II. В результате
этого разлада правительство вновь стало выдвигать
и поддерживать националистическую идеологию и пре-
следовать критические элементы. Немногие страницы
«Очерков по истории русской культуры», посвящен-
ные событиям XIX столетия, были использованы авто-
ром прежде всего для пропаганды идеи союза между
правительством и «общественным мнением», для пропа-
ганды реформ, подготовленных «книгой и литера-
турой» и осуществляемых с помощью и при посредстве
буржуазной интеллигенции.
Лекция 33
ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТЕОРИИ
В РАБОТАХ А. С. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКОГО,
М. М. БОГОСЛОВСКОГО и А. А. КИЗЕВЕТТЕРА
С концепцией исторического развития России
П. Н. Милюкова были схожи взгляды других совре-
менных ему историков. Социологические и общеисто-
рические представления П. Н. Милюкова, С. Ф. Плато-
нова или А. А. Кизеветтера настолько близки, что
говорить о каких-либо различиях между ними, пожа-
луй, затруднительно. Все они следовали «теории фак-
торов», выдвигали на первое место политический
фактор, причем сводили его главным образом к дейст-
виям государства. Но исследователь исторической мыс-
ли не может ограничиться констатацией идейно-теоре-
тической общности историков, близости их общеисто-
рических представлений. Его внимание должно быть
обращено и на конкретно-исторические труды, при рас-
смотрении которых легко заметить, что политический,
экономический и идеологический факторы выступали
у разных ученых в различных комбинациях и занимали
не всегда одинаковое место в их построениях. Считая
решающей силой русской истории государство, неко-
19 А. Л. Шапиро 577
торые историки в то же время отводили социально-
экономическим явлениям значительно большую роль,
чем Милюков. Другие выдвигали на первое место в исто-
рии развитие идей, рассматривая его как первопри-
чину всех важнейших изменений в жизни государст-
ва. Оставаясь поборниками государственной теории,
эти ученые главную творческую роль в истории России
отводили все же не самому государству, а воспринятым
государством идеям.
К числу таких ученых следует прежде всего отне-
сти ^Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского
(1863—1919), который почти тридцать лет преподавал
в Петербургском университете и являлся членом Ака-
демии наук. Лаппо-Данилевский был очень разносто-
ронним историком. Он занимался скифскими древно-
стями и экономическим строем Великого Новгорода
историей Московского государства и Российской им-
перии XVIII и XIX вв. Много внимания уделялось
им публикации исторических источников, их анализу.
В 1890 г. вышла в свет магистерская диссерта-
ция А. С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого
обложения в Московском государстве со времен Смуты
до эпохи преобразований». Этот обстоятельный труд,
как и другие исследования Лаппо-Данилевского по
истории Московского государства 1 2, содержит много
ценных материалов и соображений о различных кате-
гориях тяглого населения, государственных повинно-
стях, организации государственного управления3
Обильный материал и тщательный анализ фактов
экономической и социально-политической истории
должны были, по замыслу автора, подтвердить не-
1 Этой теме А. С. Лаппо-Данилевский посвятил обстоятельный
отзыв о сочинении А. И. Никитского «История экономического быта
Великого Новгорода» (Журнал Министерства народного просвещения
(ЖМНП). 1895. № 12. С. 343—397)
2 Из них следует отметить «Разыскания по истории прикрепления
владельческих крестьян в Московском государстве XVI — XVII вв.»
(Отчет о XLI присуждении наград графа Уварова. СПб., 1901) и
«Очерки истории образования главнейших разрядов крестьянского
населения в России» (Крестьянский строй. Т. 1. Сб. статей.
СПб., 1905. С. 1 — 156).
3 А. С. Лаппо-Данилевский, в частности, первым подверг обстоя-
тельному анализу введенную в 1620-е годы окладную единицу —
живущую четверть, впервые сделал предметом специального исследо-
вания такой источник, как «Книги сошного письма».
578
зыблемость государственной теории. В заключение сво-
ей книги историк писал, что «родовые отношения, на
которых основан был патриархальный строй древне-
русского общества, стали обнаруживать явные следы
разложения», что они «не успели еще смениться юри-
дически определенными общественными союзами»,
когда правительство окрепло, «стало во главе обще-
ства», «осуществило в себе идею государства и оли-
цетворило ее в царской власти» 4 Однако этот вывод
Лаппо-Данилевского выглядел устаревшим, поскольку
в конце XIX в. мало кому из историков приходило
в голову повторять рассуждения К. Д. Кавелина и
С. М. Соловьева о родовом строе и его разложении при-
менительно к XVII столетию.
А. С. Лаппо-Данилевский начал и окончил дис-
сертацию тезисом о полном подчинении общественных
сил государству при первых Романовых. Даже Милю-
ков, которому этот вывод вполне импонировал, упрек-
нул автора «Организации прямого обложения» за то,
что тот в окончательном выводе «не ушел далее своего
исходного пункта» 5
Но обратимся не к повторенной А. С. Лаппо-Дани-
левским схеме государственников, а к подчеркнутой
им в этой схеме роли идей. Применительно к XVII сто-
летию историк говорил о торжестве идеи государства,
воспринятой и осуществленной правительством, приме-
нительно же к XVIII в. — о постепенном развитии идеи
личности. Из основателей государственной теории
наибольшее влияние на Лаппо-Данилевского оказал
Кавелин, который определял высшую фазу историче-
ского развития русского народа не только понятием
«государство», но и понятием «личность». «У нас не
было начала личности...— писал Кавелин в 1846 г.,—
с XVIII века оно стало действовать и развиваться.
Оттого-то мы так тесно и сблизились с Европой»6
Эта идея была положена Лаппо-Данилевским в
основу исследований по истории XVII и XVIII вв.
4 Лаппо-Данилевский А. С. Организация-прямого об-
ложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи
преобразований. СПб., 1890. С. 501.
5 Отчет о ХХХП1 присуждении наград графа Уварова. СПб.,
1892. С. 22.
6 Кавелин К. Д. Собр. соч.: В 4 т. T. 1. СПб., 1897. С. 66.
19* 579
В XVII столетии «значение каждого отдельного лица»
падало перед правительством, воплощавшим в себе
«идею государства»7 В петровское время активная
государственная власть также не давала возможностей
для развития личности и общественных союзов.
Но петровские реформы расчистили почву, «на которой
свободно смогла с течением времени развиться чело-
веческая личность». Новая образованность и оживление
хозяйственной деятельности создали духовную и мате-
риальную опору для проявления индивидуальной ини-
циативы и самодеятельности.
Во второй четверти XVIII в. правительственная
власть ослабла, и начали развиваться общественные,
преимущественно дворянские, силы. Однако решающую
роль в развитии личности Лаппо-Данилевский отводил
не оживлению хозяйственной деятельности и не ослаб-
лению правительственной власти, а распространению
новых, заимствованных извне, политических идей:
естественного права, полицейского государства, при-
званного заботиться об «общем благе», и др. Именно
под влиянием новых идей проводились реформы в
XVIII столетии, создавалось общественное мнение;
личность, цепеневшая под железной рукой правительст-
ва, становилась «самостоятельной единицей общест-
венного строения» 8
Лаппо-Данилевский усматривал эмансипацию лич-
ности в сословных привилегиях, полученных дворян-
ством во второй половине XVIII в., хотя эти привилегии
и усиливали закрепощение личности крестьян. Историк
считал, что привилегии, которые елизаветинское и ека-
терининское правительства предоставляли своему соб-
ственному классу, были освобождением дворян от
государственного закрепощения и началом эманси-
пации личности вообще.
По мысли Лаппо-Данилевского, Екатерина II
в первую половину своего царствования пыталась
осуществить взаимную связь между престолом и граж-
данами, положив в основу этой связи «идею о законо-
мерной монархии». «Идеальной целью» Екатерины Лап-
7 Лаппо-Данилевский А. С. Организация прямого
обложения... С. 502.
8 Пресняков А. Е. Александр Сергеевич Лаппо-Данилев-
ский. Пг., 1922. С. 80, 86, 87.
580
По-Данилевский считал «народное благосостояние»9
Специальные исследования Лаппо-Данилевский по-
святил экономическим проблемам русской истории
XVIII в. В его книге «Русские промышленные и тор-
говые компании в первой половине XVIII столетия»
(СПб., 1899) приведены интересные данные о заработ-
ной плате, продолжительности рабочего дня, объеме
производства и другие материалы, освещавшие еще
очень мало изученную тогда экономическую историю.
Но факты экономической истории автор пытался ис-
пользовать прежде всего для обоснования той же идеи
о зарождении в XVIII в. «личности». В торговых и про-
мышленных компаниях Лаппо-Данилевский увидел
одну из форм организации общественных сил, в кото-
рых проявлялось возникающее начало «личности» и
ее взаимодействие с государством.
Лаппо-Данилевский считал историю наукой о духе.
Говоря об «идее государства», господствовавшей
в XVII в., или об «идее личности», возникшей в Рос-
сии в XVIII в. под влиянием теории естественного права,
он исходил из представления о саморазвитии или
заимствовании идей, которые не определялись ходом
вещей. С точки зрения разработки концепции решаю-
щей роли идей в истории, которая была присуща
исследователю как на ранних, так и на поздних
этапах научной деятельности, представляет интерес
и его работа «Идея государства и главнейшие момен-
ты ее развития в России со времени Смуты до эпохи
преобразований» 10
Об определяющем влиянии новых политических
идей на Петровскую реформу писал, со своей стороны,
один из наиболее выдающихся учеников В. О. Ключев-
ского Богословский (1867—1929), Михаил Михайлович
Богословский стал преемником Ключевского на кафед-
ре русской истории Московского университета, а после
Великой Октябрьской социалистической революции был
избран действительным членом Академии наук СССР.
В 1902 г. Богословский опубликовал магистерскую
диссертацию «Областная реформа Петра Великого.
9 Лаппо-Данилевский А. С. Очерк внутренней политики
императрицы Екатерины II. СПб., 1898. С. 3.
'° Голос минувшего. 1914. № 12. С. 5—38.
581
Провинция 1719—1727 гг.» Через десять лет он закон-
чил капитальный труд «Земское самоуправление на
Русском Севере в XVII в.», первый том которого за-
щитил в качестве докторской диссертации (I том вышел
в 1909 г., а II — в 1912 г.). Затем Богословский начал
подготовку детальной биографии Петра Великого, над
которой продолжал работать и в советскую эпоху.
В опубликованных после смерти автора пяти томах
чуть ли не по дням прослежена жизнь Петра I с момен-
та рождения до начала Северной войны. Остальная
часть биографии, к сожалению, осталась ненаписанной.
История местного управления, которой посвятил
обе свои Диссертации Богословский, являлась одной
из самых актуальных тем историографии второй поло-
вины XIX в. Достаточно напомнить, что в 1850—
70-е годы именно этой теме были посвящены исследо-
вания Б. Н. Чичерина и А. Д. Градовского; ею зани-
мались П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер и др.
Работы Богословского и его современников, с од-
ной стороны, примыкали к работам Чичерина и Гра-
довского, но с другой,— и отличались от них. Чичерин
и Градовский рассматривали в основном законодатель-
ство о местных учреждениях, оставляя в тени как фак-
тическую деятельность этих учреждений, так и общест-
венную среду, в которой она протекала. Богослов-
ский, наоборот, интересовался не тем, чем должны
были быть местные органы управления по замыслу
законодателя, а тем, чем они являлись в действи-
тельности, как изменялись под влиянием окружающей
среды.
Такая постановка вопроса заставила автора поднять
огромный архивный материал, ранее мало привлекав-
шийся исследователями. В работе, посвященной област-
ной реформе Петра Великого, содержались, например,
п енные сведения о податном гнете и положении народ-
ных масс в конце петровского царствования. В «Зем-
ском самоуправлении на Русском Севере в XVII в.»
автор внимательно исследовал вопросы земельной соб-
ственности, стараясь выяснить, что представляли собой
половники, бобыли и другие категории сельского и го-
родского населения Поморья. Выводы указанных работ
не могут, как правило, удовлетворить исследователя
конца XX в., но без собранных здесь материалов и сей-
582
час нельзя решить многие важные вопросы. Богослов-
ский, скажем, привел немало данных, характеризую-
щих хозяйственное положение и расслоение тяглого
населения. Большой интерес представляют и те части
диссертаций, в которых говорится о фактическом со-
стоянии управления и суда. Богословский, кроме того,
мастерски систематизировал и излагал собранные им
материалы.
Общая концепция Петровской реформы Богослов-
ского наиболее отчетливо видна во вводной части
«Областной реформы», где отмечалось, что Петр Вели-
кий окружает своего подданного «самою заботливою
опекою и вмешивается во все сферы его жизни». Прави-
тельство регламентирует детали производства и даже
устанавливает, какой ширины полотно следует ткать;
оно запрещает излишества в домовых расходах, на-
ряжает подданных в костюмы установленного образца
и организует общественные развлечения. «В лице
Петра,— констатировал Богословский,— верховная
власть вступила в жестокую борьбу с обычаем и
истребляла его беспощадно». При этом она руковод-
ствовалась идеями «общего блага», рационализма,
абсолютизма и «регулярного», полицейского государ-
ства, т. е. теми идеями, которые стали в XVII — на-
чале XVIII в. «общеевропейскими явлениями» 11
Богословский не соглашался с милюковской оцен-
кой реформы Петра как случайной и слепой. В про-
тивоположность Милюкову и даже своему учителю
Ключевскому он считал, что «реформа в ее последние
годы преследовала задачи более широкие, чем простую
организацию сил и средств для борьбы со Шве-
цией» 11 12. Деятельность Петра I несла на себе печать
«духа времени», имела сознательную цель; его реформа
«стремилась преобразовать Россию в „регулярное"
государство, о каком учила тогда политическая фило-
софия и какое до некоторой степени осуществляла
политическая практика. Это государство ставило себе
целью общее благо, достигаемое самым бдительным
и всеобъемлющим попечением абсолютной верховной
11 Богословский М. М. Областная реформа Петра Вели-
кого. М., 1902. С. 3—18.
12 Там же. С. 18, 445.
582
власти над подданными, охватывающим все стороны
жизни последних» 13
Концепция Петровской реформы, выдвинутая Бого-
словским, имела преимущества по сравнению с милю-
ковской концепцией «реформы без реформатора».
Однако, обратив внимание на идеи абсолютизма и по-
лицейского государства, которыми руководствовались
Петр и его правительство, Богословский при этом был
далек от понимания социально-экономической почвы,
на которой данные идеи вырастали в России. Заблуж-
дался историк и тогда, когда писал, что петровское
правительство не на словах, а на деле подчиняло свою
деятельность задаче общего блага.
«Теория факторов» отчетливо проступает у Бого-
словского там, где он подразделяет учреждения на
«вырастающие органически» и «строящиеся искусст-
венно». Учреждения, «вырастающие органически»,
складываются, по его мнению, под двояким влиянием
общегосударственных и классовых интересов, поли-
тического и экономического факторов. К числу учреж-
дений, которые «строились искусственно», Богослов-
ский отнес областные учреждения, созданные в 1719 г.;
их появление не вызвало «сочувствия в каком-либо
общественном классе» 14 Они возникли под воздействи-
ем широко распространенной идеологии абсолютного
«регулярного» государства, идеологии, которая рас-
сматривалась Богословским как фактор, не зависев-
ший от экономических и политических интересов какого-
либо класса русского общества.
Стремясь объяснить неудачу областной реформы
1719 г., причины ее быстрой отмены, Богословский
писал о том, что «возвышенные цели» распростра-
нения просвещения, благотворительности и нравст-
венного совершенствования, которые ставились рефор-
мой, «не были по плечу обществу, для которого они
были назначены, и опережали то время, в которое были
провозглашены» 15 Богословский не понимал харак-
тера социальных противоречий в русском городе и
деревне. В «Земском самоуправлении» он писал, на-
13 Там же. С. 444.,
14 Там же. С. 508, 519.
15 Там же. С. 520—521.
384
пример, о трояком типе мирского эксплуататора: во-
первых, ростовщик, кулак, скупщик земель, давящий
окружающих силой своего капитала; во-вторых, хит-
рый сутяга, ябедник, изводящий мир лживыми разори-
тельными процессами; наконец, «мужик-горлан», «зем-
ский оратор XVII века» 16 Однако подобная классифи-
кация эксплуататорских элементов в мирской общине
не вытекала из анализа производственных отноше-
ний и не раскрывала глубинные причины и характер
классовых отношений в северной деревне XVII в.
Александр Александрович Кизеветтер (1866—1933),
как и М. М. Богословский, был учеником В. О. Клю-
чевского. Он преподавал русскую историю в Москов-
ском университете и на Высших женских курсах, со-
трудничал во многих органах периодической печати,
а после возникновения кадетской партии стал членом
ее Центрального Комитета. Во время первой русской
революции 1905—1907 гг. Кизеветтер доказывал, что
вооруженные восстания либо невозможны, либо бес-
смысленны, что нужно добиваться конституционной
монархии, а не бороться за республику. После победы
Октябрьской революции Кизеветтер эмигрировал.
Одна из лучших работ А. А. Кизеветтера — маги-
стерская диссертация «Посадская община в России
XVIII столетия» — была написана в 1903 г. Как и Бого-
словского, Кизеветтера интересовало не только законо-
дательство о местных учреждениях, но и фактиче-
ская деятельность, и общественная среда, в которой
эта деятельность протекала. Как и «Областная ре-
форма», «Посадская община» строилась на большом
архивном материале. До сих пор историки находят
в ней ценные сведения о размерах посадов и их социаль-
ной структуре, тяжести повинностей, падавших на по-
садских людей, организации их взимания, круговой
поруке, закабалении массы посадских людей бога-
тыми купцами и даже классовой борьбе в городах
XVIII в.
Вместе с тем данная работа свидетельствовала о
неправильном понимании ее автором взаимосвязи меж-
ду ходом идеи и ходом вещей. Например, городскую
16 Богословский М. М. Земское самоуправление на Рус-
ском Севере в XVII в.: В 2 т. Т. II. М., 1912. С. 296.
585
реформу Петра I и его Магистратский регламент
Кизеветтер объяснил стремлением царя «двинуть го-
родскую жизнь на новые пути по западноевропейским
образцам» 17 Указанное стремление он не связывал ни
с какими классовыми интересами и социально-эконо-
мическими процессами.
Единственный реальный мотив появления нового
законодательства о городах в первые три четверти
XVIII в. историк усматривал в потребностях государ-
ственного хозяйства. Говоря о том, что крепостной
характер посадской общины во второй половине XVIII в.
«постепенно шел на убыль» 18, он связывал данный
процесс не с развитием капиталистических элемен-
тов в народном хозяйстве страны, а с изменениями
в организации обложения, со сдвигами в том же госу-
дарственном хозяйстве.
Характерно, что в диссертации Кизеветтера не
нашлось места для специальной главы о промыш-
ленной деятельности жителей города, зато половина
книги отведена тяглу, государственным повинностям.
Интерес к социально-экономическим вопросам у Кизе-
веттера носил однобокий характер. Приводимые им
материалы должны были подвести читателя к мысли
о несоответствии между потребностями надклассового
государства и низким уровнем экономического разви-
тия городов, да и страны в целом.
«Закрывая глаза» на развитие промышленности и
обмена, Кизеветтер оставлял без внимания как раз то,
что являлось реальной почвой социальных противо-
речий, политических настроений различных классов,
изменений в законодательстве крепостнического госу-
дарства. Односторонний подбор материалов позволил
автору сохранять свои позиции государственника и
поборника теории независимых от экономического
развития страны сдвигов в политической идеологии.
Кизеветтер утверждал, что русский город XVIII в.
оказался не только экономически слабым организмом,
но и вовсе не имел «под собою питательной почвы» 19
17 Кизеветтер А. А. Исторические очерки. М., 1912. С. 242.
18 Кизеветтер А. А. Посадская община в России XVIII сто-
летия. М., 1903. С. 798.
19 Кизеветтер А. А. Исторические очерки. С. 243.
586
Требования правительства, состоявшие в том, чтобы
«посад сделался^рассадником торгово-промышленного
прогресса», были, по мнению историка, неосуществимы.
Между политической идеологией, «водившей пером
законодателя», и «серой и будничной действительно-
стью подлинной России» лежала в петровское и после-
петровское время «глубокая бездна». Считая, что поли-
тическая идеология Петра I сложилась вне связи с
социально-экономическими условиями, Кизеветтер при-
знавал, что эти условия оказали влияние на претво-
рение петровских политических идей в жизнь. В статье
«Новизна и старина в России XVIII столетия» он
пишет о впечатлении, которое у него сложилось при
работе над документами: «Читая эти регламенты,
инструкции и указы, вы не можете отделаться от
впечатления глубоких изменений в строе русской жизни,
осуществляемых благожелательными заботами попе-
чительной власти». Но если обратиться к документам,
в которых отражались не преобразовательные мечты,
а обыденные факты текущей жизни, то от «миража
не остается и следа». В глубоком разрыве между пре-
образовательными планами и их применением на прак-
тике Кизеветтер видел «основную драму тогдашней
русской жизни» 20
Докторская диссертация «Городовое положение
Екатерины II 1785 г.» (М., 1909) хронологически
продолжала «Посадскую общину». Но в данной работе
материал, характеризующий социально-экономический
быт русского города, представлен неизмеримо беднее,
чем в магистерской диссертации. -Основное внима-
ние уделено подготовке «Городового положения».
Собранные автором черновые проекты закона 1785 г.
о городах и установление некоторых источников этого
важного закона могли быть более успешно использо-
ваны при одновременном анализе классовых сил и ин-
тересов, действовавших на екатерининское правитель-
ство и определявших его политику; Кизеветтер же
такого анализа не дал. Он доказывал прогрессивную
роль «грандиозного опыта законодательной работы
при помощи народного представительства», который
предприняла Екатерина II, созвав Комиссию для
20 Там же. С. 268—269.
587
составления Нового уложения. Городовое положение,
как и другие законодательные акты 1770—80-х годов,
представляло собой, по Кизеветтеру, «если не цели-
ком, то в значительной мере проценты с того капитала,
который был накоплен трудами народных представи-
телей, созванных Екатериной в начале ее царствова-
ния» 21 Реформы, которые проводились без участия
«народных представителей», считал Кизеветтер, были
испорчены. И в результате законодательство Екате-
рины II оказалось направленным на то, чтобы при-
способить «новые элементы» социальной жизни «к ста-
рым основам русской государственности», на то, чтобы
«подновить и перекрасить фасад государственного
здания» 22
Вскоре после выпуска докторской диссертации Ки-
зеветтером была опубликована статья «Император
Николай I как конституционный монарх», в которой
речь шла о том коротком периоде, когда действо-
вала введенная в 1815 г. конституция Царства Поль-
ского. «Император Николай Павлович,— говорилось
в статье,— совершенно определенно признавал, что
весь строй его мысли и весь склад его натуры были
глубоко чужды духу конституционного режима». Но
пока польская конституция «не была уничтожена, Ни-
колай Павлович, при всем стремлении к безграничной
полноте своей власти, считал для себя обязатель-
ным точное соблюдение конституционных форм»23
На самом же деле Николай I нарушал польскую кон-
ституцию еще до восстания 1830 г., которым он
воспользовался, чтобы полностью ее ликвидировать.
В небольшой работе «Девятнадцатый век в истории
России» Кизеветтер писал, что двадцать лет работы
секретных комитетов, созданных Николаем I для под-
готсвки реформ, закончились неудачей потому, что они
были секретными. Не классовые интересы дворянства
и не страх перед революционным движением масс,
а канцелярские методы подготовки и отсутствие связи
с «просвещенными и рассудительными людьми» из
21 Кизеветтер А. А. Императрица Екатерина II как законо-
дательница: Речь перед докторским диспутом//Исторические очерки.
М., 1912. С. 275—276, 278.
22 Там же. С. 283.
23 Там же. С. 417.
588
среды дворян привели к провалу реформаторских
попыток николаевской эпохи .
Первые шесть лет царствования Александра II
(1855—1861) Кизеветтер именовал «дебютом общест-
венного мнения в России как одного из факторов
политической жизни» 24 25 В реформах 1860—70-х годов
он видел лучшее проявление содружества царской
власти с либералами. Как и другие кадеты, он ценил
эти реформы чрезвычайно высоко.
Итак, среди сторонников «теории факторов» широко
было распространено стремление объяснить ход истори-
ческого развития развитием идей. Что же касается
А. С. Лаппо-Данилевского, М. М. Богословского и
А. А. Кизеветтера, то они относились к числу тех госу-
дарственников, которые сводили важнейшие сдвиги в
истории России к саморазвитию или заимствованию
идей.
ГЛ е к ц и я 34
ОСОБЕННОСТИ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТЕОРИИ
И АНАЛИЗ
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
В ТРУДАХ С. Ф. ПЛАТОНОВА,
М. А. ДЬЯКОНОВА И Ю. В. ГОТЬЕ.
РАННИЕ РАБОТЫ С. В. БАХРУШИНА
И Б. Д. ГРЕКОВА
Важнейшие приобретения русской исторической
науки 1890-х годов связаны с изучением экономиче-
ских и социальных процессов. При этом далеко не все
историки, изучавшие экономические процессы, стояли
24 Кизеветтер А. А. Девятнадцатый век в истории России.
Ростов-на-Дону, 1903. С. 29.
25 Кизеветтер А. А. Исторические отклики. М., 1915.
С. 220.
589
на позициях марксизма или экономического материа-
лизма, как утверждал в 1899 г. Н. А. Рожков 1 Многие
из них исходили из так называемой теории факторов,
усматривая в социально-экономическом факторе лишь
одну из равных по значению сил, взаимодействовавших
в ходе русской истории. Наиболее ярко данный подход
проявился в работах В. О. Ключевского.
Не все историки, уделявшие внимание социально-
экономическим процессам и следовавшие теории фак-
торов, были его непосредственными учениками, однако
все они находились под значительным влиянием этого
историка. Следует также учесть, что С. Ф. Платонов,
М. А. Дьяконов и другие представители рассматри-
ваемой группы историков писали свои крупнейшие
произведения в те годы, когда под воздействием, в част-
ности, марксизма, в России возрос интерес к социально-
экономической проблематике.
Сергей Федорович Платонов (1860—1933), профес-
сор С.-Петербургского университета, член-корреспон-
дент (а после Великой Октябрьской революции дей-
ствительный член) Академии наук и директор Женского
педагогического института, занимал также посты по-
мощника главного редактора «Журнала Министерства
народного просвещения», члена Ученого комитета Ми-
нистерства просвещения. Показателем близости Пла-
тонова к высшим правительственным сферам Рос-
сийской империи служит тот факт, что ему поручалось
преподавание истории в царской семье.
Далекий от либерализма, Платонов не проявлял
склонности даже к либеральной фразеологии и с неиз-
менным почтением говорил о современных ему и давно
умерших царях. И все же нельзя относить Платонова
к той группе историков, к которой принадлежал
Иловайский. Исторические взгляды С. Ф. Платонова
(особенно в 1890-е годы) не отличались существенно
от взглядов В. О. Ключевского. «Мало-помалу Клю-
чевский стал центром и главою всех тех, кто тяготел
к изучению русской истории и кто ею интересовался»,—
писал Платонов 1 2 Если эти слова и являются преуве-
1 Рожков Н. А. Несколько спорных социологических вопро-
сов//Образование. 1899. № 3. С. 88.
2 Платонов С. Ф. Соч.: В 2 т. Т. 1. 2-е изд. СПб., 1912.
С. 502.
590
личением, то взаимоотношения Платонова и Ключев-
ского они отражают правильно.
В русскую историографию Платонов вошел прежде
всего как историк второй половины XVI — начала
XVII в. Этому периоду были посвящены его первая
научная статья 3, магистерская диссертация 4 и защи-
щенные им в качестве докторской диссертации «Очерки
по истории Смуты в Московском государстве XVI —
XVII вв.» (СПб., 1899/. А «Памятники древнерусской
письменности, относящиеся к Смутному времени»5,
изданные Платоновым, являются не только ценной кол-
лекцией источников по истории крестьянской войны
и польско-шведской интервенции начала XVII в., но и
ныне широко используются историками исторической
науки и литературоведами. Платонов немало потрудил-
ся над источниковедческим анализом памятников на-
чала XVII в.; ему удалось определить время и обстоя-
тельства появления некоторых из них и даже восстано-
вить биографии их авторов.
С. Ф. Платонов умел кратко, ясно и интересно
излагать свои мысли. У него не было дара историка-
художника, которым владел Ключевский, но в русской
историографии можно назвать немногих авторов, кото-
рые в такой степени, как Платонов, сочетали бы
научность и доступность изложения. Недаром его лек-
ционный курс за короткое время выдержал десять
изданий и пользовался большой популярностью, хотя
отнюдь не отличался оригинальностью и прогрессив-
ностью мысли 6
Трактуя опричнину Ивана IV, Платонов перенес
основное внимание с террора и сыска по делам о бояр-
ской измене на перетряску боярского землевладения 7
3 Платонов С. Ф. Заметки по истории земских соборов//
ЖМНП. 1883. Март. С. 1—20.
4 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о
Смутном времени XVII века как исторический источник. СПб., 1888.
5 Русская историческая бибдиотека/Под ред С. Ф. Плато-
нова. Т. XIII. 1-е изд. СПб., 1891; 2-е доп. изд. СПб., 1909.
6 Ц а м ута л и А. Н. Борьба направлений в русской историо-
графии в период империализма. Л., 1986. С. 106 и сл.—Сжатость
и популярность обеспечили успех и написанному С. Ф. Платоновым
учебнику по русской истории для средней школы.
7 Об особенностях платоновской трактовки опричнины сравни-
тельно с трактовкой Ключевского см. с. 542 настоящей книги.
591
Он связывал с привилегированным землевладением
бояр и княжат их политическую роль в государстве
до опричнины и вслед за Ключевским считал «земле-
владельческую княжеско-боярскую среду» «правящим
классом» московского общества. Изучив вопрос о том,
какая территория была занята опричниной, историк
пришел к выводу, что Иван IV почти сполна конфиско-
вал и собрал в опричном управлении старые удельные
земли 8 Опричнина «сокрушила землевладение знати
в том его виде, как оно существовало из старины. По-
средством принудительной и систематически произ-
веденной мены земель она уничтожила старые связи
удельных княжат с их родовыми вотчинами везде, где
считала это необходимым, и раскидала подозрительных
в глазах Грозного княжат по разным местам государ-
ства, преимущественно по его окраинам, где они прев-
ратились в рядовых служилых землевладельцев»9
Платонов отмечал, что только «наблюдения над
земельной мобилизацией в опричнине открывают смысл
той загадочной суеты, какая началась в государстве
с учреждением опричнины» 10 11 Он был первым из исто-
риков, кто начал внимательно наблюдать за этой
земельной мобилизацией и увидел в опричнине борьбу
между мелкими землевладельцами (служилыми людь-
ми) и крупными вотчинниками — боярами и монасты-
рями,— борьбу за землю, за крестьян.
Проблемам землевладения Платонов уделял боль-
шое место и тогда, когда выяснял причины так назы-
ваемой Смуты. Одной из важнейших ее причин он
считал социальное противоречие московской жизни, су-
щество которого заключалось в систематическом «под-
чинении интересов рабочей массы (речь тут идет о кре-
стьянах и других зависимых людях.— А. Ш.) интере-
сам служилых землевладельцев» 11 Увидев в восстании
под руководством Болотникова давнишнюю борьбу
8 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. 3-е изд.
СПб., 1910. С. 126, 136.— Этот вывод не был достаточно обоснован
С. Ф. Платоновым и подвергся критике в работе С. Б. Веселовского
«Учреждение опричного двора в 1565 году и отмена его в 1572 году»
(Вопросы истории. 1946. № 1. С. 86—104).
9 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. С. 147
10 Там же. С. 172.
11 Там же. С. 150.
592
трудового населения за землю и личную свободу,
Платонов первым указал, что «восставшие массы
желали не только смены царя, но и коренного обще-
ственного переворота» 12
Таким образом, Платонов сделал значительный шаг
вперед в историографии опричнины и крестьянской
войны начала XVII в. А важнейшие социальные
противоречия русской истории XVI — XVII вв. он усмат-
ривал в том, что «под давлением военных нужд госу-
дарства» «интересы промышленного и земледельчес-
кого класса» систематически приносились в жертву
интересам служилых землевладельцев. «Последствием
такого порядка вещей было недовольство тяглой массы
и стремление ее к выходу с „тяглых жеребьев"
а этот выход, в свою очередь, вызвал ряд других ослож-
нений общественной жизни» 13,— писал Платонов в
«Очерках». Таким образом, он выводил имуществен-
ные отношения и недовольство эксплуатируемых масс
в значительной степени из военных нужд государства,
из задач государственной обороны.
Признав, что социально-экономические отношения
влияли на политическую жизнь страны, он объяснял
эти социально-экономические отношения действием тех
же политических причин. Как и Ключевский, он дока-
зывал, что в России XVI — XVII вв. в Основе социаль-
ного развития — не экономический, а политический
фактор, как и Ключевский, сочетал признание опре-
деленной роли экономического фактора с основами
государственной теории.
Вслед за Ключевским Платонов придавал большое
значение политическому конфликту между царем и ари-
стократической боярской администрацией. Это поли-
тическое противоречие московского общественного и
государственного строя действовало, по его мнению,
независимо от социальных противоречий, парал-
лельно с ними 14. Опричнина была первой попыткой
разрешить данное противоречие.
Не сочувствуя борьбе угнетенных низов и харак-
12 Там же. С. 305 и сл.; Смирнов И. И. Восстание Болотни-
кова 1606—1607 гг. М., 1951. С. 21 и сл.
13 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. С. 118.
14 Там же.
593
теризуя ее как «смуту», Платонов считал, что страну
спасли от гибели «только консервативные слои насе-
ления: землевладельческий служилый класс и торгово-
промышленный тяглый». Их силами, а также автори-
тетом церкви «создано было нижегородское ополчение,
освобождена Москва и побеждены казаки» 15 В плато-
новских рассуждениях об исключительной роли служи-
лого дворянства и торгово-промышленного класса в
деле освобождения, очевидно, сказались политические
симпатии и антипатии историка.
Не меньшее влияние, чем на Платонова, Ключев-
ский оказал на одного из крупнейших историков древ-
нерусского права Михаила Александровича Дьяко-
нова (1855—1919), действительного члена Академии
наук, профессора Юрьевского, а затем Петербургского
университетов и Политехнического института.
Магистерская диссертация Дьяконова «Власть мос-
ковских государей» (СПб., 1889) была посвящена
формированию официальной идеологии самодержа-
вия. Затем основное внимание Дьяконов сосредоточил
на истории сельского населения Московского госу-
дарства, и прежде всего истории закрепощения
крестьян. Этим темам посвящены его докторская дис-
сертация «Очерки по истории сельского населения в
Московском государстве» (СПб., 1898), сборники доку-
ментов 16 и статьи 17 Проблемы истории сельского
населения и крестьянского закрепощения заняли зна-
чительное место и в «Очерках общественного и госу-
дарственного строя Древней Руси», которые до сих пор
являются одним из лучших общих курсов по истории
древнерусского права 18
Вслед за Ключевским Дьяконов рассматривал воп-
рос о закрепощении крестьян в связи с экономическими
условиями их жизни и классовыми интересами крупных
15 Там же. С. 181.
16 Дьяконов М. А. Акты, относящиеся к истории тяглого
населения в Московском государстве. Вып. 1. Юрьев, 1895; Вып. 2.
1897.
17 Еще в 1893 г. М. А. Дьяконов напечатал интересную статью
«К истории крестьянского прикрепления» (ЖМНП. 1893. Июнь.
С. 336—379).
18 Первое издание вышло в 1907 г. Книга неоднократно переизда-
валась.
594
землевладельцев. Он переносил изучение этого важ-
ного вопроса из чисто юридической сферы в «историко-
бытовую» и говорил, что в деле закрепощения главную
роль играли не законы, издававшиеся правитель-
ством, а взаимоотношения, складывающиеся в реаль-
ной жизни между землевладельцами и крестьянами.
М. А. Дьяконов обратил внимание на категорию
крестьян-старожильцев, которые, по его словам, утра-
тили право перехода еще в тот период, когда действо-
вали статьи Судебников 1497 и 1550 гг. о Юрьевом
дне. Как же крестьянин превращался в старожильца
и лишался права перехода? По мнению Дьяконова,
это происходило главным образом вследствие долго-
вой зависимости крестьян-съемщиков земли от земле-
владельца. Так, Дьяконов оказывался на позиции сто-
ронников безуказного закрепощения и присоединялся
к мнению Ключевского об огромной роли крестьян-
ской задолженности в ликвидации права переходов.
При этом Дьяконов не отрицал и роли правительства,
которое превращало постепенно крестьян в старижиль-
цев и лишало их права перехода, чтобы обеспечить
бесперебойное выполнение ими государственных повин-
ностей. Обе эти причины (задолженность крестьян и
забота правительства о потребностях государственного
хозяйства) могли действовать, по словам Дьяконова,
одновременно.
После выхода в свет «Очерков по истории сельско-
го населения» полемика между сторонниками теорий
указного и безуказного закрепощения не прекрати-
лась. Споры особенно разгорелись в связи с обнару-
жением в источниках новых упоминаний о «заповедных
летах». Но Дьяконов не склонен был считать указ
о «заповедных летах» законом, временно отменяющим
переходы всех крестьян на всей территории государ-
ства. Он доказывал, что этот указ отменял действие
Судебников лишь в некоторых местностях и в некоторых
владениях 19 Б. Д. Греков и другие советские историки
иначе истолковали указ о «заповедных летах». Они
рассматривали его как общий закон, на время отменяв-
ший Юрьев день. Однако в спорах, которые ведутся
19 Дьяконов М. А. Заповедные и выходные лета//Известия
Петроградск. политех, ин-та. Т. XXIV. 1915. С. 1—20.
595
по этому вопросу и сейчас, соображения Дьяконова
вновь привлекают внимание 20
Стремление М. А. Дьяконова связать процесс
крестьянского закрепощения с интересами землевла-
дельцев и с экономическим строем русской деревни
XVI в. было проявлением лучших тенденций, шедших
от В. О. Ключевского. При этом закрепостительные
указы правительства возникали, по мнению Дьяконова,
под действием надклассовых, государственных, фис-
кальных интересов, а закрепостительные интересы зем-
левладельцев могли найти себе реальное осуществление
только в безуказной практике, только с помощью
эксплуатации экономической нужды крестьянина, его
задолжности. Но при этом Дьяконов упускал из виду,
что интересами землевладельцев определялись и прак-
тика безуказного закрепощения, и закрепостительные
указы правительства. Следует добавить, что, призна-
вая роль экономики и классовых интересов в истории
Московского государства, Дьяконов не переставал быть
историком-государственником и трактовал обязатель-
ную службу землевладельцев как закрепощение выс-
шего сословия государством.
Касаясь методологических принципов М. А. Дьяко-
нова, нельзя не упомянуть о его склонности к изучению
отдельных явлений и об определенном равнодушии
к постановке и решению общих вопросов истори-
ческой и историко-юридической науки. Историк отли-
чался, по словам М. Н. Покровского, «чрезвычайной
добросовестностью в том, что касалось фактического
содержания его работ» 21 А. Е. Пресняков также от-
мечал тщательность изучения М. А. Дьяконовым
«отдельных явлений» по «сырому материалу источни-
ков» и писал о том, что этот историк воздерживался
от ..ыводов широкого и общего значения, считая общие
исторические конструкции делом «далекого будущего
науки» 22
20 См., напр.: Корецкий В. И. Из истории закрепощения
крестьян в России в кон. XVI — нач. XVII в.: К проблеме «заповедных
лет» и отмены Юрьева дня//История СССР. 1957. № 1. С. 191.
21 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов.
Вып. II. М.; Л., 1933. С. 109.
22 Пресняков А. Е. Труды М. А. Дьяконова по русской
истории//Русский исторический журнал. 1921. Кн. 7. С. 8—9.
596
Из непосредственных учеников В. О. Ключевского
больше всего внимания социально-экономическим проб-
лемам уделили Ю. В. Готье и С. В. Бахрушин. Юрий
Владимирович Готье (1873—1943) преподавал в Моск-
ве (на Высших женских курсах, в Межевом институте,
затем в Московском университете), часто выступал
в печати. В советский период он продолжал активную
педагогическую и научную работу и был избран дей-
ствительным членом Академии наук СССР. Еще в моло-
дости Готье принял участие в археологических раскоп-
ках, что дало ему глубокие познания в области архео-
логии и позволило после победы Великой Октябрьской
социалистической революции выступить с первым цель-
ным построением истории Восточной Европы по архео-
логическим источникам 23
Из дореволюционных работ Ю. В. Готье следует
отметить его магистерскую диссертацию «Замосков-
ный край в XVII веке», защищенную и опубликованную
в 1906 г. По своей тематике, а также по характеру
использованных источников она является продолже-
нием «Сельского хозяйства Московской Руси в XVI в.»
Н. А. Рожкова. Значение книги Готье заключается
в том, что главное внимание здесь уделялось народному,
а не государственному хозяйству Руси XVII в. Это был
первый капитальный труд, в котором вопросы разви-
тия землевладения и сельского хозяйства в важней-
шем центральном районе страны рассматривались на
протяжении всего предшествующего петровским рефор-
мам столетия 24
Чтобы обработать большой материал писцовых и
переписных книг XVII в., Готье в течение четырех лет
почти ежедневно занимался в архиве. Затем он про-
делал трудоемкую работу по сведению собранных
материалов в таблицы и попытался показать, как и
23 Готье Ю. В. 1) Очерки по истории материальной культуры
Восточной Европы. М., 1925; 2) Железный век в Восточной Европе.
М., 1930; см. также: Арциховскнй А. В. Ю. В. Готье как
археолог//Доклады и сообщения Исторического факультета Моск,
гос. ун-та. Вып. 1. 1945. С. 21.
24 Вопросам сельского хозяйства в XVII в. до Ю. В. Готье уделял
внимание И. Н. Миклашевский в своей книге «К истории хозяй-
ственного быта Московского государства. Ч. 1: Заселение и сельское
хозяйство южной окраины XVII в.» (М., 1894). Но это исследование
охватывает лишь южные районы государства.
597
когда Замосковный край вышел из кризиса, порожден-
ного иностранной интервенцией и гражданской войной
начала XVII в. Значительный интерес представляют
данные о движении населения центрального района
на протяжении века, видах высеваемых хлебов и си-
стеме земледелия, размерах крестьянских земельных
наделов и их изменении к концу столетия, бобылях и
задворных людях. Без материалов, собранных в «За-
московном крае», не может обойтись сейчас ни
один исследователь, изучающий историю русской де-
ревни XVII столетия. Особенно прочно вошли в истори-
ческую науку данные о быстром расхищении черных
земель центра, о неуклонном росте дворянского земле-
владения и о сокращении поместных земель за счет
вотчинных в XVII в.
Вслед за А. А. Кизеветтером Готье обратил вни-
мание исследователей на материалы делопроизводства
русских внутренних таможен. Как известно, закон об
отмене внутренних таможен был издан только в 1754 г.
От предшествующего периода до нас дошли таможен-
ные книги различных внутренних таможен и другие
документы, помогающие изучить важнейшую проблему
складывания всероссийского национального рынка.
Эта проблема глубоко исследовалась советскими исто-
риками, которые широко привлекли и материалы внут-
ренних таможен. Готье, выступивший в 1911 г. с неболь-
шой статьей «К вопросу об изучении внутренней
торговли России в XVII столетии» 25, был первым,
кто раскрыл эту ценную разновидность исторических
источников.
Докторская диссертация Ю. В. Готье «История
областного управления в России от Петра I до Екате-
рины II» (I том этого труда вышел в 1913 г., II —
в 1941 г.), как и магистерская, была построена на
большом архивном материале. Но значение ее не столь
велико, как магистерской диссертации. Если в послед-
ней особенно проявился характерный для школы Клю-
чевского интерес к социально-экономической тематике,
25 Статья Ю. В. Готье опубликована в «Сборнике статей, по-
священных С. Ф. Платонову» (СПб., 1911. С. 454—461); а статья
А. А. Кизеветтера «Делопроизводство русских внутренних таможен,
как исторический источник» вошла в «Сборник статей, посвященных
В. О. Ключевскому» (М., 1909. С. 76—102).
598
то в «Истории областного управления» на первом
плане находится история местных учреждений.
Научная деятельность Сергея Владимировича Бах-
рушина (1882—1950) протекала в основном в совет-
ский период. Из статей, которые он написал в дорево-
люционное время, наибольший интерес представляют
«Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.» 26,
«Московский мятеж 1648 г.»27 С. В. Бахрушин не
располагал таким обширным материалом писцовых
книг, какой был в руках у Н. А. Рожкова или
Ю. В. Готье. Свою работу он построил на актовом ма-
териале, который ранее привлекался главным образом
для анализа юридического строя Древней Руси. Значе-
ние первой статьи Бахрушина состоит в показе возмож-
ности строить на материале актов XIV — XVI вв.
экономические исследования. Некоторые мнения и на-
блюдения автора, высказанные в «Княжеском хозяй-
стве», были подтверждены позднейшими исследова-
ниями и используются в советской историографии
(например, наблюдение о росте задолжности князей
в конце XV в.), другие — вызывают споры (например,
мнение о быстром сокращении в XV в. княжеского
рабовладения).
Основная идея этой статьи Бахрушина заключа-
лась в том, что в результате развития внешней торгов-
ли в экономической жизни России произошли в XV в.
«очень явственные перемены, и конец этого столетия
знаменуется оживлением денежного обращения»28
Хозяйство князей и других крупных землевладельцев,
продолжавшее носить чисто натуральный характер,
не могло уже удовлетворять возросшим и изменив-
шимся потребностям своих владельцев и оказалось
в состоянии тяжелого кризиса. Только великий князь
московский, получавший большие денежные доходы
26 Б а х р у ш и н С. В. Княжеское хозяйство XV и первой по-
ловины XVI в.//Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому.
С. 563—604.— Статья перепечатана во II томе «Научных трудов»
С. В. Бахрушина (М., 1954. С. 13—45).
27 Б а х р у ш и н С. В. Московский мятеж 1648 г.//Сборник
статей в честь М. К. Любавского. Пг., 1917 С. 703—774.— Сокращен-
ный вариант статьи перепечатан во II томе «Научных трудов»
С. В. Бахрушина (С. 46—91).
28 Бахрушин С. В. Научные труды. Т. II. С. 41.
599
от внешней торговли и от сбора ордынской дани, вышел
из кризиса финансово окрепшим. Спорить с его финан-
совой силой удельным князьям было еще труднее, чем
с его войсками 29 Экономический кризис, таким обра-
зом, способствовал созданию Русского централизован-
ного государства. Позднейшие исследования, однако,
не подтвердили данный тезис Бахрушина.
В статье «Московский мятеж в 1648 г.» он впервые
подробно осветил ход этого восстания и связал его с
«условиями политического и социального быта Мос-
ковского государства», создававшими почву «для по-
стоянного неудовольствия, для хронического брожения
среди масс», но при этом заявлял, что в России «глухое
недовольство» масс «могло проявляться лишь в слу-
чайных погромах в моменты временного ослабления
власти» 30
В начале XX в. началась научная деятельность
одного из самых выдающихся советских историков
академика Бориса Дмитриевича Грекова (1882—1953),
который еще в молодые годы усвоил характерный
для лучших представителей русской исторической науки
интерес к социально-экономическим проблемам и тягу
к расширению Источниковой базы исследования.
Писцовые книги, по которым изучал сельское хо-
зяйство XVII столетия Ю. В. Готье, не давали ответ
на многие важнейшие вопросы. Писцы не учитывали
степень наделенности крестьянских дворов скотом и ра-
бочим инвентарем, ассортимент сельскохозяйственных
культур и их урожайность. В писцовых книгах слабо
были отражены и неземледельческие промыслы кресть-
ян. А без учета этих и других сторон крестьянской жиз-
ни и труда нельзя составить ясную картину экономи-
ческого развития страны. Существенную помощь ис-
следователю тут мог оказать материал вотчинных
ар хивов, и в частности вотчинные книги, но этот мате-
риал почти не изучался31. Заслугой Б. Д. Грекова
29 Там же. С. 45.
30 Сборник статей в честь М. К. Любавского. С. 703—774.—
Правда, он полагал, что закономерность восстаний московского
люда «приходится констатировать». Но здесь же писал, что восстания
эти носили случайный характер (Там же. С. 774).
31 По этим материалам Ц. Е. Забелин еще в 1871 г. написал
статью «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве (XVII век)»
600
явилось то, что он обратился к изучению вотчинных
архивов Новгородского дома св. Софии, Тихвин-
ского и Соловецкого монастырей и показал большое
значение изучения вотчинных писцовых книг для
характеристики социально-экономических отношений
XVI—XVII вв.* 32 Тем самым он способствовал
углубленному изучению хозяйственной истории рус-
ской деревни советскими исследователями.
В дореволюционное время Греков, используя в ос-
новном вотчинные материалы, написал магистерскую
диссертацию «Новгородский дом св. Софии». Первая
часть этого труда была издана в 1914 г., а в 1926 и
1927 гг. было опубликовано его продолжение — «Очер-
ки по истории хозяйства Новгородского Софийского
дома»33. Вотчинные материалы использовал Греков и
при рассмотрении запутанного вопроса о бобылях
XVI—XVII вв. 34
В начале своей научной деятельности Греков пола-
гал, что под влиянием военных нужд «Москве пред-
стояло превратиться в военное государство и в значи-
тельной мере создать общественные классы, какие в
Западной Европе возникли как следствие экономиче-
(Вестник Европы. 1871. Кн. 1. С. 5—49; Кн. 2. С. 465—514). Не-
сколько работ были построены на материалах монастырских вотчин-
ных фондов. Лучшим из них являлось исследование А. П. Доброклон-
ского (Доброклонский А. П. Солотчинский монастырь, его
слуги и крестьяне в XVII веке: Исторический очерк монастырского
хозяйства, суда и управления, в связи с положением монастырских
слуг и крестьян в XVII столетии//Чтения в императорском обществе
истории и древностей Российских при Московском университете. 1888.
Кн. 1. С. 1 — 130)
32 Г р е к о в Б. Д. Вотчинные писцовые книги//Сборник статей
по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пг., 1922. С. 181 —
191.— Эта статья явилась результатом многолетнего изучения вот-
чинных фондов, которые автор вел как до, так и после Великой
Октябрьской социалистической революции.
33 Летопись занятий постоянной Историко-археографиче-
ской комиссии. Вып. 33. Л., 1926; Вып. 34. Л., 1927.— В 1917 г. был
опубликован еще один ценный труд, построенный на хозяйственных
документах XVII в. и содержащий много важных сведений о состоя-
нии сельского хозяйства, а также о промышленности и торговле —
монография. А. И. Заозерского «Царь Алексей Михайлович в своем
хозяйстве». В 1937 г. эта книга А. И. Заозерского была пере-
издана под названием «Царская вотчина XVII в.».
34 Греков Б. Д. Новгородские бобыли XVI — XVII вв.//
ЖМНП. 1912. Июнь.
601
ской эволюции». Русскую государственность и обще-
ственность он считал результатом взаимодействия
целого ряда исторических факторов, среди которых
экономический вовсе не обязательно занимает опреде-
ляющее положение 35 После победы Октября Греков
перешел на позиции марксизма и стал одним из ведущих
советских ученых.
Лекция 35
«ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ»
В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ,
ИСТОРИЧЕСКИЕ РАБОТЫ
«ЛЕГАЛЬНЫХ МАРКСИСТОВ»
Интерес к экономической проблематике, пробудив-
шийся у русских историков, подготовил почву для
восприятия некоторыми из них теории «экономиче-
ского материализма». В отличие от В. О. Ключевского,
«экономические материалисты» говорили уже не об от-
дельных случаях воздействия экономики на социально-
политические отношения, а о преобладающем или даже
определяющем ее влиянии на весь ход исторического
развития народов. Сторонники «экономического мате-
риализма» считали, что экономика дает ключ к пони-
манию политики. Развитие политических отношений,
правовых норм и норм нравственности, как и художест-
венное, религиозное или философское развитие об-
щества, по их мнению, определялось главным образом
его экономическим развитием.
Некоторые сторонники (как, впрочем, и некото-
рые противники) теории «экономического материализ-
ма» утверждали, что между этой теорией и марксиз-
мом нет никакой разницы и социалистические взгляды
35 Г ре ко в Б. Д. Натуральное хозяйство и его роль в обще-
ственной и государственной жизни Московской Руси//Историческая
хрестоматия по русской истории/Сост. Я. Г Гуревич, Д. А. Павло-
вич. T. II. 5-е изд. СПб., 1910. С. 484—485.
602
к. Маркса являются не чем иным, как «экономиче-
ским материализмом». Возражая авторам этих утверж-
дений, В. И. Ленин писал: «...где читали Вы у Маркса
или Энгельса, чтобы они говорили непременно об эко-
номическом материализме? Характеризуя свое миросо-
зерцание, они называли его просто материализмом» 1
В представлении «экономических материалистов»
экономика почти автоматически воздействовала на по-
литику, нравственные и эстетические воззрения людей,
явления культурной жизни. Культура, как и государст-
венный строй, постепенно и плавно, без борьбы и рево-
люционных скачков изменялась под воздействием столь
же плавных и постепенных сдвигов в экономической
жизни. Такая логика рассуждения не предполагала
определяющей роли классовой борьбы в истории, что
и отличало коренным образом «экономический материа-
лизм» от марксизма.
«Экономический материализм» не был вполне це-
лостной теоретической системой и легко сочетался с
различными философскими теориями. Некоторые из-его
сторонников, например, крайне преувеличивали роль
государства в истории. Поэтому «экономические мате-
риалисты» легко переходили на позиции поборников
государственной теории.
Однако все это не означает, что возникновение
и развитие «экономического материализма» в России
и на Западе не было связано с успехами марксистской
теории. Сила учения Маркса — Энгельса была так ве-
лика, что многие буржуазные ученые, отнюдь не' желая
порывать с идеологией своего класса, тем не менее
позаимствовали у марксизма некоторые его идеи.
К числу приверженцев «экономического материа-
лизма» следует прежде всего отнести так называемых
легальных марксистов. В середине 1890-х годов, как из-
вестно, в легальной публицистике России появился
марксизм, развернулась упорная борьба марксистов
с народниками. «Наряду с заграничными и русскими
социал-демократами,— писал В. И. Ленин,— эту борь-
бу вели такие люди, как гг. Струве, Булгаков, Туган-
Барановский, Бердяев и т. п. Это были буржуазные
демократы, для которых разрыв с народничеством *
'Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 149.
603
означал переход от мещанского (или крестьянского)
социализма не к пролетарскому социализму, как для
нас, а к буржуазному либерализму» 2
Наиболее видным представителем «легального марк-
сизма» был Петр Бернгардович Струве (1870—1944).
В 1894 г. он опубликовал направленную против на-
родничества книгу «Критические заметки по вопросу
об экономическом развитии России». Уже в предисло-
вии к этой книге автор заявлял, что он не заражен
марксистской ортодоксией. Но все же некоторые марк-
систские положения явно просматривались в его работе.
Г В. Плеханов даже полагал, что П. Струве способен
правильно понимать автора «Капитала» и что марк-
сизм победит в его сознании вульгарно-экономические
теории. В. И. Ленин тотчас же после выхода книги
П. Б. Струве определил ее как отражение марксизма
в буржуазной литературе и выступил против нее в круж-
ке петербургских марксистов и в печати 3 В 1901 г.
и Плеханов должен был признать, что его надежды
на эволюцию Струве в сторону марксизма не оп-
равдались 4.
Глава «легального марксизма» Струве становился
все более последовательным критиком Маркса. Струве
ратовал за пересмотр марксистской философии, за
возврат к философии кантианства. В отличие от марк-
систского тезиса об обострении классовых противоре-
чий при капитализме он выдвигал теорию «притуп-
ления» общественных противоречий. Больше же всего
Струве расходился с марксизмом в вопросе о социаль-
ной революции и диктатуре пролетариата.
В дальнейшем Струве все больше эволюциониро-
вал в сторону умеренного либерализма: от участия
в подготовке манифеста РСДРП, принятого I съездом,
через деятельность в радикально-либеральном «Союзе
освобождения» к лидерству в правом крыле партии
кадетов. В 1944 г., когда П. Б. Струве отпевали в Алек-
сандро-Невском соборе в Париже, протоиереем этого
2 Там же. Т 16. С. 96.
3 Л е н и н В. И. Экономическое содержание народничества
и критика его в книге г. Струве: Отражение марксизма в буржуаз-
ной литературе//Там же. Т. I. С. 347.
«Плеханов Г. В. Критика наших критиков//Собр. соч/.
В 24 т. М., Т. 11. С. 154.
604
собора был другой бывший «легальный марксист»
С. Н. Булгаков. В надгробном слове он подчеркнул,
что Струве полностью преодолел «мрак безбожия»,
принес «всенародное покаяние» и превратился в «дето-
водителя ко Христу».
Представляющие историографический интерес ра-
боты П. Струве были написаны им в 1890—1900 гг.
Помимо упомянутых «Критических заметок», в которых
автор рассматривал общеисторические вопросы капи-
талистической эволюции в России, следует назвать
статью «Историческое и систематическое место рус-
ской кустарной промышленности» 5, статьи и доклады
о крепостном хозяйстве 6 В названных работах Струве
опровергал утверждения народников о том, что разви-
тие России по капиталистическому пути означает рег-
ресс и упадок и что капиталистический путь противоре-
чит самобытному русскому «народному производству».
Он справедливо отмечал, что словосочетание «народ-
ное производство» «не отвечает никакому реальному
историческому порядку» 7, а идеализированные народ-
никами докапиталистические порядки были в действи-
тельности не «народным производством», а крайне
примитивной системой натурального хозяйства, свя-
занного с крепостническим гнетом.
Однако существенными признаками капитализма,
по Марксу, как известно, являются: «(1) товарное
производство, как общая форма производства... (2)
принятие товарной формы не только продуктом труда,
но и самим трудом, т. е. рабочей силы человека» 8
В полном противоречии с этим определением Струве
придал понятию «капитализм» двоякое значение: мел-
кое хозяйство он назвал «капитализмом в широком
смысле слова», а крупное централизованное производ-
ство — «капитализмом в узком смысле слова» 9, под-
5 Мир божий. 1898. № 4.
6 Отдельным изданием эти статьи и доклады вышли в 1913 г.
(Струве П. Крепостное хозяйство: Исследования по экономиче-
ской истории России в XVIII и XIX вв. СПб., 1913).
7 Струве П. Критические заметки: К вопросу об экономиче-
ском развитии России. Вып. 1. СПб., 1894. С. 177
8 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 458—459; Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 181.
9 Струве П. Критические заметки. Вып. 1. С. 282.
менив понятие менового хозяйства понятием «капи-
тализма в широком смысле слова», а «капитализма
в широком смысле слова» — «капитализмом в узком
смысле слова». Струве отрицал существование таких
докапиталистических форм производственных отноше-
ний, как рабство и крепостничество; содержание
экономического развития он фактически сводил к прев-
ращению натурального хозяйства в денежное, капи-
талистическое.
П. Струве заимствовал свои аргументы против на-
роднической теории не только у К. Маркса и Ф. Эн-
гельса, но и у представителей так называемой вуль-
гарной политической экономии, социологии и истории.
Г В. Плеханов писал, что марксизм и буржуазные
теории разместились в «Критических заметках» рядом,
«обнявшись, будтр. Две сестры...» 10 11 Вслед за К. Бю-
хером Струве полагал, что развитие обмена в значи-
тельной мере определяет развитие всех остальных сто-
рон народнохозяйственной жизни. «Обмен,— писал
он,— подчиняет себе производство и преобразует
его» 11 Струве уверял, что купеческий элемент «созда-
ет правовые отношения, противоположные прежним»,
и ставил «свободную собственность и свободную лич-
ность» на место несвободной, связанной собственности
и личности. Определяющее влияние на политику,
право, религию, философию, искусство, по его мнению,
также оказывают не производственные отношения,
а обмен 12
Однако Струве не был последовательным в своих
утверждениях о решающей роли обмена. В тех же
«Критических заметках» он писал, что распределение
тесно связано с производством и зависит от него, и жи-
вой денежный обмен и товарное производство разви-
ваются только при известных материальных предпо-
сылках 13 Но эти положения не были им развиты.
Струве не признавал в полной мере роли, которую
в истории играют изменения условий производства
вообще и орудий производства в особенности.
10 Плеханов Г В. Собр. соч. Т. II. С. 518 и след.
11 Струве П. Критические заметки. Вып. 1. С. 74, 96.
12 Там же. С. 90.
13 Там же. С. 94, 159.
606
Еще более далек он был от понимания диалек-
тики исторического развития, классовой борьбы. По
мнению Струве, переход от старого общественного
порядка к новому никак нельзя объяснить только тем,
что «такой переход полезен известным классам об-
щества». Старые общественные порядки исчезают «в
силу своей собственной экономической и общекуль-
турной несостоятельности»,— считал он 14
Классики марксизма доказывали, что борцами за
прогрессивный переворот в любом классовом обществе
выступают угнетенные и эксплуатируемые классы,
тогда как господствующие классы и их государство
всячески отстаивают старые формы эксплуатации, ста-
рые формы собственности. По мнению же Струве,
господствующие классы и их государственный аппарат
не сопротивляются переходу к новым порядкам или
во всяком случае не оказывают им значительного
сопротивления.
Здесь на исторические построения Струве оказали
влияние его политические взгляды. Что же касается
рассуждений историка об «огромном объективном эко-
номическом и общекультурном значении капитализма»,
то, при отсутствии тезиса о классовой природе капи-
талистического прогресса и об антагонистическом ха-
рактере капиталистического общества, они восприни-
мались современниками как прямолинейная апологе-
тика капитализма.
Взгляды Струве отчетливо проявились в его трак-
товке истории крепостного хозяйства и крестьянской
реформы 1861 г. Следует отметить, что до конца XIX в.
проблемы помещичьего и крестьянского хозяйства
крепостной поры не являлись, или почти не являлись,
предметом специальных исследований. Струве привлек
немало ранее неизвестных хозяйственных документов
и других источников. Но преломленные сквозь его
«легально-марксистскую» концепцию материалы эти
оказались, разумеется, и соответствующим образом
интерпретированными. Взгляды Струве на развитие
крепостного хозяйства и на реформу 19 февраля
1861 г. сводились в основном к следующему: «В XVIII
веке и вполне явственно с первой четверти XIX века
14 Там же. С. 282.
607
стала обозначаться крупная перемена в социально-
экономическом положении русского поместного класса:
последний начал оседать на землю и постепенно пре-
образовываться из служилого в земельное дворянство,
стал приучаться к сельскохозяйственному предприни-
мательству». С русскими дворянами происходило при-
мерно то же самое, что раньше произошло с западными
рыцарями, превратившимися в сельских хозяев
(«Der Ritter wird Landwirrt») 15 Перебравшись из
городов в имения, дворяне стали расширять запашку,
так как развитие денежного хозяйства создавало бла-
гоприятные условия для продажи хлеба.
В. И. Ленин писал, что преобладание барщинной
системы предполагало господство натурального хозяй-
ства. Крепостное поместье, отмечал он, «должно было
представлять из себя самодовлеющее, замкнутое целое,
находящееся в очень слабой связи с остальным миром...
Производство хлеба помещиками на продажу, особенно
развившееся в последнее время существования кре-
постного права, было уже предвестником распадения
старого режима» 16
П. Струве, не соглашаясь с этим положением
В. И. Ленина, утверждал, будто производство поме-
щиками хлеба на продажу отнюдь не противоречило
существу крепостного хозяйства. Наоборот, производ-
ство товарного хлеба якобы составляло «движущий
мотив и определяющую цель крепостного барщинного
хозяйства». Струве даже заявлял, что барщинное хо-
зяйство — это «денежно-хозяйственный клин, глубоко
вбитый в натурально-хозяйственное тело страны» 17.
Развитие барщины, по его мнению, знаменовало собой
экономический прогресс.
Прогрессивность барщинного хозяйства дорефор-
менного периода Струве усматривал в некоторых весь-
ма незначительных улучшениях земледелия и ското-
водства, введенных отдельными помещиками, а глав-
ным образом и прежде всего в увеличении площади
барской запашки и в повышении «эксплуатации кресть-
янского труда путем организации и интенсификации
15 Струве П. Крепостное хозяйство. С. 158.
16 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. T. 3. С. 184.
17 Струве П. Крепостное хозяйство. С. 159.
608
барщинного труда» 18 Барщинное хозяйство, которое
Струве рассматривал как своеобразные ворота в капи-
тализм, находилось, по его уверениям, «в цветущем
состоянии» в момент рефоры 1861 г. В работах совет-
ских историков приведено много аргументов в пользу
того, что это хозяйство являлось тормозом капитали-
стического развития и находилось в состоянии жесто-
кого кризиса.
Струве считал, что «барщинное хозяйство было
выше оброчного в силу общих и известных преиму-
ществ крупного хозяйства над мелким» 19 В этом ут-
верждении отчетливо выступал абстрактный, не учиты-
вающий конкретно-исторических условий подход к яв-
лениям, который отличал «легальный марксизм» от
подлинного, революционного. Всякий марксист пони-
мает, что крупное феодальное хозяйство, основанное
на принадлежащих крестьянам примитивных орудиях
производства и на внеэкономическом принуждении, не
обладает теми преимуществами по сравнению с мелким
собственным крестьянским хозяйством, каким крупное
капиталистическое предприятие обладает по сравнению
с мелким капиталистическим предприятием. Без учета
классовой природы собственности и без учета истори-
ческих условий рассуждения о преимуществах крупного
владения над мелким ненаучны.
Исходя из своего тезиса о цветущем состоянии бар-
щинного хозяйства, Струве пришел к выводу, что
«крепостное право было отменено, вопреки интересам
помещичьего класса». Почему же была проведена
крестьянская реформа? Под воздействием урока,
полученного в ходе Крымской войны? Нет, отвечает
Струве, поражение в Крымской войне оказалось «исто-
рической случайностью» и решающего влияния на ос-
вобождение крестьян оказать не могло. Под воздей-
ствием крестьянских движений и волнений? Но, по уве-
рениям Струве, было бы смехотворным преувеличением
приписывать освобождение самому крестьянству и его
борьбе с крепостным правом 20
Ответ на поставленный вопрос Струве пытался
18 Там же. С. 74—78.
19 Там же. С. 98.
20 Там же. С. 140—142, 146.
20 А. Л. Шапиро
609
найти все в том же развитии обмена и денежного хозяй-
ства, которое ранее обусловило развитие крепостного
хозяйства. Строительство железных дорог, по его мне-
нию, подняло товарность на такой высокий уровень,
при котором крепостнические отношения стали невоз-
можными. Проведение железных дорог «заключало в
себе экономический переворот большей экономической
важности, чем простое провозглашение крестьянской
свободы. Оно в огромной степени содействовало вод-
ворению денежного хозяйства и на огромном прост-
ранстве революционизировало условия рынка»21
«Идиллия „земледельческого государства" и „народ-
ного производства" разрушается под свист локо-
мотива»,— писал Струве в другой работе, так как паро-
вой транспорт «вынуждает переход к меновому хозяй-
ству» 22
Вместо сложных явлений кризиса крепостнической
системы, которые в действительности привели к отмене
крепостного права и к другим буржуазным реформам
1860—70-х годов, у Струве фигурировала «универсаль-
ная отмычка»: расширение менового хозяйства и
паровой транспорт, который, кстати сказать, только
еще зарождался в дореформенный период.
Если П. Б. Струве посвятил свою главную истори-
ческую работу сельскому хозяйству, то М. И. Туган-
Барановский сосредоточил преимущественное внима-
ние на промышленности. Михаил Иванович Туган-Ба-
рановский (1865—1919), подобно Струве, начал науч-
ную и политическую деятельность в качестве «легаль-
ного марксиста». В дальнейшем, в университетских
лекциях (Туган-Барановский был профессором поли-
тической экономии в Петербургском университете)
и в своих статьях и книгах он выступил против ряда
положений марксизма. Во время первой русской рево-
люции Туган-Барановский вошел в кадетскую партию,
к Октябрьской революции отнесся с нескрываемой
враждой, а перед смертью занимал пост министра
финансов в правительстве украинской Центральной
Рады.
В. И. Ленин критиковал выступления М. И. Туган-
21 Там же. С. 151.
22 С т р у в е П. Критические заметки. Вып. 1. С. 109, 114.
610
Барановского против Маркса 23 Однако не все, на-
писанное Туган-Барановским, получало суровую оцен-
ку. В период, когда Туган-Барановский выступал в
качестве «легального марксиста» и боролся с народ-
ничеством, им были написаны и ценные работы, а опуб-
ликованная в 1898 г. монография «Русская фабрика
в прошлом и настоящем» 24, построенная на большом
архивном материале, явилась наиболее значительным
из всех произведений по истории России, вышедших
из-под пера «легальных марксистов».
Автор полемизировал с широко распространенным
в русской, и особенно в народнической, литературе
мнением об искусственности петровской фабрики
(Туган-Барановский ошибочно применял к мануфак-
туре термин «фабрика») и о беспочвенности промыш-
ленной политики Петра Великого. «В допетровской
Руси,— писал историк,— не существовало промышлен-
ного капитализма, но был вполне развит торговый
капитализм». Естественная эволюция торговли, торго-
вый капитал и явились «базисом, на котором основа-
лось крупное производство в эпоху Петра» 25
То, что в допетровское время на Руси сложилась
классовая прослойка крупных торговцев, было хорошо
известно и до Туган-Барановского. Но он первый ука-
зал на роль этих торговцев в создании крупной про-
мышленности, первый отметил, что петровская круп-
ная промышленность «развилась в соответствующей
среде, которая была создана всей предшествующей
историей Московского государства». Туган-Баранов-
ский писал, что эта среда не являлась и не могла
являться делом рук Петра и без нее возникновение
в петровское время крупного производства «в мало-
мальски широких размерах было бы невозможным» 26.
Отвергая тезис об искусственности русской крупной
промышленности, русского капитализма, Туган-Бара-
23 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 362—363; Т. 33.
С. 93—94.
24 Книга М. И. Туган-Барановского «Русская фабрика» выдер-
жала семь изданий, причем последние выходили уже после Великой
Октябрьской социалистической революции.
25 Туган-Барановский М. И. Русская фабрика. 6-е изд.
М*. 1934. С. 13—14.
26 Там же. С. 15.
20*
611
невский резонно замечал, что «не существует ни одной
страны в мире,— на Западе или на Востоке, все
равно,— где капитализм развивался бы без деятельной
поддержки правительства». Поэтому остается либо
признать, что капитализм был искусственным явлением
и в Англии, и в Германии, и в Соединенных Штатах
Америки, либо «оставить праздный разговор об искус-
ственности и естественности» капитализма 27
Туган-Барановский писал, что возникшая при Петре
Великом как купеческое предприятие русская «фаб-
рика» в течение XVII в. превратилась в основанную
целиком и полностью на принудительном труде дворян-
скую «фабрику». Но в первой половине XIX в. базирую-
щаяся на принудительном труде «фабрика» постепен-
но отмирала «и замещалась новейшей капиталисти-
ческой фабрикой, отчасти выросшей из кустарной
избы» 28
Мы уже отмечали, что некоторые положения,
выдвинутые Туган-Барановским, выдержали испыта-
ние временем. До сих пор сохраняют значение его
соображения об упадке вотчинной и посессионной
мануфактуры в первой половине XIX в., о развитии
в это время предприятий, основанных на применении
наемного труда. До сих пор используются статистиче-
ские сведения и другие документальные данные, вве-
денные в научный оборот автором «Русской фабрики».
В то же время, когда эта книга вышла первым изданием,
собранный в ней материал, был особенно ценен, по-
скольку по истории русской промышленности тогда
почти не существовало работ. И в последующих своих
работах Туган-Барановский ввел в научный оборот не-
мало ценного фактического материала по экономиче-
ской истории России. Однако, не ограничившись спра-
ведливым указанием на то, что торговый капитал яв-
лялся необходимым историческим условием образова-
ния крупной промышленности, Туган-Барановский за-
говорил о торговом капитализме как об особом строе,
предшествующем промышленному капитализму. Такой
взгляд был связан с типичным и для Струве преувели-
27 Там же. С. 11.
28 Там же. С. 4.
612
чением роли обмена и недооценкой роли производства
в истории общества.
Анализ исторических условий возникновения круп-
ной промышленности, данный в «Русской фабрике»,
отличался и другим существенным недостатком. Ука-
зав на такую предпосылку строительства мануфактур,
как сосредоточение в руках купцов XVII в. значитель-
ных денежных средств, Туган-Барановский отрицал на-
личие в допетровской Руси кадров мануфактурных
рабочих, подготовленных мелкой крестьянской и по-
садской промышленностью. Не обратил он внимание
и на крупные мануфактуры, существовавшие в России
до Петра. Поэтому петровская промышленность вы-
ступает в трактовке Туган-Барановского более искус-
ственной, чем это имело место в реальной жизни, а пет-
ровскому государству он приписывал решение таких
задач, которые в действительности были решены
народом.
Исследователь уверял, что взаимоотношения мелкой
кустарной и ' крупной промышленности в России сло-
жились не так, как на Западе. Поэтому, по его мнению,
к России неприложимо марксистское учение о генезисе
капиталистической промышленности. Он считал, что в
дореформенной России мелкое кустарное производство
не экспроприировалось капиталистической «фабрикой».
Наоборот, дореформенная капиталистическая «фаб-
рика» изображалась Туган-Барановским как своеоб-
разная школа промышленного мастерства: связанный
с деревней рабочий приобретал на «фабрике» производ-
ственные знания и опыт, а затем переносил их в дере-
венское кустарное производство. «Не домашняя про-
мышленность порождала фабрику, а, наоборот, фабрика
порождала домашнюю промышленность». По мнению
Туган-Барановского, кустарное производство даже по-
бивало «фабрику», так как при примитивной технике,
грубости и дешевизне изготовляемых изделий оно ока-
зывалось более выгодным, чем крупное. Цикл развития
«странным образом» шел в России «в обратном на-
правлении сравнительно с предполагаемым обычно»:
«не от „самостоятельного" кустаря, через наемную
домашнюю промышленность к фабрике, а, наоборот, от
613
фабрики, через наемную домашнюю промышленность
к самостоятельному кустарю» 29 30
В действительности в России крупная промышлен-
ность и в XVIII, и в первой половине XIX в. душила
кустаря, а те, кого Туган-Барановский принимал за
самостоятельных кустарей, приобретших производ-
ственные знания на «фабрике», были рабочими рас-
сеянной мануфактуры, работавшими у себя на дому.
«В николаевскую эпоху,— писал автор «Русской
фабрики»,— крепостная Россия начинает перестраи-
ваться на капиталистический лад». И эта перестройка
автоматически порождала политику покровительства
капитализму. Симпатии и антипатии дворянства скло-
нялись не к фабрике, а к «народному» кустарному
производству; правительство же поддерживало фаб-
рику, а не кустарные промыслы. Туган-Барановский
считал, что классовые интересы крупных промышлен-
ников также «играли роль второстепенную» при вы-
работке промышленной политики Николая I. Политика
покровительства крупной русской промышленности
проводилась правительством не под воздействием опре-
деленных классовых, интересов и классовых сил, а пото-
му, что «правительство не могло не стремиться к раз-
витию главного источника экономической мощи —
промышленности» .
Таким образом, Туган-Барановский убеждал своих
читателей в том, что развитие капиталистических
производительных сил автоматически и без обострения
классовой борьбы приводит к правительственным
реформам. При этом он преувеличивал роль государ-
ства, которое рассматривалось им как надклассовая
сила, приспосабливающаяся к сдвигам в экономике,
чтобы увеличить таким образом политическую и эко-
номическую мощь страны.
Уверяя, что политика государства определяется не
интересами господствующих классов, а заботой о мо-
гуществе страны, Струве и Туган-Барановский в оп-
ределенном смысле смыкались со сторонниками госу-
дарственной теории. В позднейших работах Туган-
Барановский формулировал концепцию социализма
29 Туган-Барановский М. И. Русская фабрика. С. 170.
30 Там же. С. 235—236.
614
на отличных от Маркса предпосылках, прежде всего
этических31 Во многом сходный со Струве и Туган-
Барановским путь проделал и С. Н. Булгаков, начи-
навший как легальный марксист и пришедший в
результате своей идейной эволюции к религиозной
философии, в рамках которой развивал свои концепции
исторических судеб России.
Помимо «легальных марксистов», в духе теории
«экономического материализма» писали и некоторые
другие историки народного хозяйства, в частности
П. И. Лященко, М. В. Довнар-Запольский и В. В. Свят-
ловский.
Петр Иванович Лященко (1876—1955) был профес-
сором Томского университета. В дореволюционный
период он написал «Очерки аграрной эволюции в Рос-
сии» 32 и ряд других трудов. Второй том «Очерков»,
построенный на архивном материале, не утратил своего
значения и ныне. В этой работе Лященко подверг
тщательному изучению проблемы хлебных цен и хлеб-
ного рынка, землеустройства крестьян в порефор-
менный период, некоторые другие существенные про-
блемы экономической истории России второй половины
XIX и начала XX в. Он отрицательно относился к народ-
ническим утверждениям о полном своеобразии русской
аграрной эволюции и к утверждениям Э. Бернштейна
о неприменимости марксистского учения к истории
сельского хозяйства. Крупнейшим экономистом совре-
менности Лященко считал К- Маркса, но пытался
соединить его с буржуазными экономистами Бюхером
и Зомбартом. Не поняв марксистского учения об об-
щественно-экономических формациях, Лященко, подоб-
но «легальным марксистам», усматривал сущность
экономического развития только в постепенном пере-
ходе от натурального хозяйства к капитализму.
31 Туган Барановский М. И. 1) Очерки из новейшей
истории политической экономии социализма. СПб., 1903; 2) Совре-
менный социализм в своем историческом развитии; 3) Общественно-
экономические идеалы нашего времени. СПб., 1913. См. также:
Субботина Т. Модель социализма М. И. Туган-Барановского//
Вопросы экономики. 1990. № 2. С. 81—83.
32 Первый том «Очерков аграрной эволюции России» выдержал
четыре издания (из них три издания вышли в 1920-е годы (Т. 1.
СПб., 1908; Т. II. Вып. 1. СПб., 1913; Т. II. Вып. 2. 1917)).
615
Под общую формулу «натуральный самоудовлет-
воряющийся строй» он подводил длительный период
русской истории от VIII до XVI в., т. е. период, который
включает и разрушение первобытнообщинного строя,
и зарождение и расцвет феодализма. Несмотря на то,
что в эти годы произошло разделение труда между
феодальным городом и феодальной деревней, возникли
экономические условия для складывания централизо-
ванного феодального государства, Лященко харак-
теризовал его как период древнего экстенсивного
полуземледельческого, полуохотничьего хозяйства, при-
менительно к которому нельзя даже говорить «собствен-
но о земледельческом или промышленном населении»,
о разделении труда между крестьянами и ремесленни-
ками 33.
Правда, Лященко писал, что в это время уже не
существовало земельного равенства и многие крестьяне
лишены были необходимых средств производства и
закабалялись, чтобы получить их у землевладельцев.
Но он не понимал, что это закабаление носило феодаль-
ный характер и приводило к утверждению и господству
феодального строя. Обезземеление крестьян-общин-
ников и их эксплуатацию феодальными землевла-
дельцами историк рассматривал как явление, типичное
для первоначального капиталистического накоп-
ления 34
Первой формой первоначального капиталистиче-
ского накопления являлось, по Лященко, «накопление
поземельных рент»35, или накопление помещиками
средств, выжатых из крестьян с помощью барщины
и оброка. Из этого утверждения ясно, что автор «Очер-
ков аграрной эволюции» не понимал природы феодаль-
ного строя и смешивал типичное для всякого феодаль-
ного общества присвоение землевладельцем продукта
33 Лященко П. И. Очерки аграрной эволюции России. Т. 1.
4-е изд. Л., 1925. С. 74.
34 Не только феодализм, но и рабство П. И. Лященко не рас-
сматривал как необходимый этап социально-экономической истории
человечества. Существование и развитие рабского труда он связывал
в основном с завоеванием и полагал, что там, где не было завоевания,
рабство встречается редко и «не может служить характеристикой
общего положения сельского населения» (Там же. С. 75).
35 Там же. С. 18.
616
крестьянского труда с процессом зарождения капи-
талистического строя.
Лященко писал, что средства, накопленные в резуль-
тате эксплуатации крестьян, затем обращались поме-
щиками в городские капиталистические предприятия,
хотя в действительности эти средства в подавляющем
большинстве случаев использовались на потребление
дворян. «В погоне за наживой и накоплением,— писал
он,— бывшая земельная знать, становящаяся во главе
торговых и промышленных городских предприятий,
сливается с недавними крепостными, вольноотпущен-
никами, ремесленниками, хотя, конечно, по своему поло-
жению и по размерам капитала она занимает среди них
выдающееся и главенствующее место»36 Создание
нового капиталистического строя оказывается у Лящен-
ко делом того класса, который в действительности
противоборствовал замене феодализма капитализмом.
Зародившийся в процессе «накопления поземель-
ных рент», и особенно в XVI — XVII вв., когда рус-
ские землевладельцы значительно увеличили размеры
барщины и денежного оброка, «капитал» возрастал
затем, как считал Лященко, в торговом обороте. При
этом доходы от торговли попадали прежде всего в
руки хозяев-землевладельцев, так как функции торгов-
ца и землевладельца оставались в Московском госу-
дарстве XVI — XVII вв. неразграниченными. Лященко
характеризовал московского государя как «купца-
царя», а всех его высших чиновников как торговцев 37
Русское государство в допетровское время разви-
валось, по его мнению, в тесной связи с «буржуазно-
купеческими тенденциями». «В основе развития госу-
дарства, — писал Лященко, — лежало стремление к
насаждению денежного хозяйства, а сама государст-
венная власть являлась наиболее полным выразителем
этих тенденций». Московское правительство XVII в.
оказалось «лучшим представителем купеческих и пред-
принимательских начал в народном хозяйстве». Эти
утверждения предвосхитили тезис М. Н. Покровского
о «торговом капитале в мономаховой шапке», якобы
36 Там же. С. 19.
37 Там же. С. 84.
617
управлявшем Русским государством в допетровское
и петровское время.
При Петре I торгово-капиталистические тенденции
развивались, полагал Лященко, дальше. По сравнению
с допетровскими временами торговый капитал сделал
существенный шаг вперед: в петровской крупной про-
мышленности он начал приобретать новые «производи-
тельные формы». И как «новый класс частных про-
мышленников-предпринимателей являлся преемником
крупного торгового капитала допетровской Руси, так
и хозяйственная деятельность государства в своем по-
степенном развитии вместо торгового получила пред-
принимательский характер» 38
Возникновение производственного капитала в сель-
ском хозяйстве России Лященко относил к началу
XIX в., причем первые опыты сельскохозяйственного
предпринимательства связывал с хозяйственной
деятельностью помещиков. Он не соглашался с утвер-
ждением Струве о том, что реформа 1861 г. была прове-
дена вопреки интересам помещиков. Но в барщинном
хозяйстве XIX в. Лященко, подобно Струве, усматри-
вал экономически прогрессивный денежно-хозяйствен-
ный строй.
Отводя помещику главную роль в генезисе капи-
тализма, игнорируя значение классовой борьбы кресть-
янства и заявляя, что «первое появление в мир капи-
тала было медленным и почти незаметным», Лященко
выступал до Октябрьской революции как представи-
тель «экономического материализма». Взгляд на до-
петровское и петровское государство как на предста-
вителя торгового и даже промышленного капитала
также соответствовал представлениям «экономических
материалистов».
После победы Октября Лященко перешел на пози-
ции марксистско-ленинского учения о диалектическом
развитии общества и об общественно-экономических
формациях. Написанная им трехтомная «История
народного хозяйства СССР» является одним из лучших
произведений советской историко-экономической ли-
тературы.
Митрофан Викторович Довнар-Запольский (1867—
38 Там же. С. 96—97.
618
1934) был профессором Киевского университета. Его
магистерская и докторская диссертации освещали
историю Литвы и Белоруссии 39 Большое внимание он
уделил также изучению проблем экономической и поли-
тической истории Киевской и Московской Руси и Рус-
ского государства в XVIII и XIX вв. Особое место в на-
учном творчестве Довнар-Запольского занимала исто-
рия декабристов. Во время первой русской революции
1905—1907 гг. он опубликовал ценнейшие материалы,
почерпнутые из следственного дела декабристов40
На основании этих документов исследователем была
написана небольшая монография «Тайное общество
декабристов» (М., 1906), а также более обстоятельный
труд «Идеалы декабристов» (М., 1907).
Довнар-Запольский подвергал критике тех истори-
ков, которые считали, что декабристы целиком заим-
ствовали свои политические идеалы на Западе. Цели,
которые преследовали декабристы, были, по его мнению,
непосредственно связаны с состоянием России и «пред-
ставляли собою поучительную картину органического
развития» в связи с развитием политической жизни
страны. Пытаясь вскрыть корни движения декабристов,
Довнар-Запольский писал: «Вся тогдашняя жизнь для
сколько-нибудь наблюдательного зрителя представляла
столько отрицательных сторон самодержавного ре-
жима, что та среда русского общества, которая была
проникнута любовью к отечеству и свободе, естественно,
пришла к мысли о необходимости борьбы с самодер-
жавием и с тем общественным строем, который оно
поддерживало» 41
С полным сочувствием относясь к борьбе декаб-
ристов, М. В. Довнар-Запольский, однако, не смог отве-
тить на вопрос о том, почему в начале XIX в. в дворян-
ской среде развилась любовь к свободе, не смог понять
социальные корни идей декабристов.
39 Магистерская диссертация М. В. Довнар-Запольского «Госу-
дарственное хозяйство Великого княжества Литовского при Ягел-
лбнах> (Т. Г. Киев, 1901), докторская диссертация «Очерки по органи-
зации западнорусского крестьянства в XVI веке» (Киев, 1905).
40 Довнар-Запольский М. В. Мемуары декабристов
(записки, письма, показания, проекты конституций, извлеченные из
следственного дела, с вводной статьей). Вып. 1. Киев, 1906.
41 Довнар-Запольский М. В. Тайное общество де-
кабристов. С. 328.
619
Довнар-Запольский признавал, что экономический
фактор имеет преобладающее значение в истории.
«Формула исторического процесса,— писал он,— без
сомнения, будет обоснована на экономическом фак-
торе» 42 Подобно Лященко и другим «экономическим
материалистам», он усматривал хозяйственный про-
гресс прежде всего в развитии обмена. А это развитие
он рассматривал как плавный процесс, осуществляе-
мый главным образом усилиями господствующих
классов и государства.
Однако конкретные представления Довнар-Заполь-
ского об экономическом развитии Древней Руси отлича-
лись от представлений Лященко. Отрицая утверждение
о замкнутом натуральном характере хозяйства Киев-
ской Руси и ссылаясь на развитие торговли в X —
XII вв., он заявлял, что все направление жизни было
тогда проникнуто торговыми интересами. Вслед за Клю-
чевским Довнар-Запольский считал Киевскую Русь
страной со слаборазвитым земледелием и с отсутствием
крупного землевладения; утверждение же Ключевского
о торговом характере Киевской Руси было «раздуто»
им до невероятных размеров. Государство возникло, по
словам Довнар-Запольского, для защиты торговых ин-
тересов Киевской Руси, и «княжеская политика, уже
с самого зародыша государства в Поднепровье, руко-
водствуется исключительно торговыми интересами» 43
Не в результате закономерностей внутреннего раз-
вития, а под воздействием чисто внешних условий
(перемещение путей мировой торговли и др.) торговая
Русь превратилась в XII в. в Русь земледельческую
с господством натурального хозяйства и вотчинного
строя. И лишь с конца XV и особенно в XVI — XVII вв.
вновь стали развиваться денежное обращение, внешняя
42 Довнар-Запольский М. В. Исторический процесс
русского народа в русской исторической науке (вступительная лек-
ция, прочитанная в 1901 г.). М., 1906. С. 31.—В 1911 г. Довнар-
Запольский выпустил первый том «Истории русского народного
хозяйства» (Киев; Пг.), в 1913 г.— «Обзор хозяйственной жизни Рос-
сии». В этих лекционных курсах наиболее полно раскрывается
«экономический материализм» автора.
43 Довнар-Запольский М. В. Обзор хозяйственной
жизни России//Академия коммерческих знаний. Вып. 6. СПб., 1913.
С. 8.
620
и внутренняя торговля, начала зарождаться про-
мышленность.
Конкретно-исторические исследования Довнар-За-
польского, касавшиеся древнерусской торговли, пред-
ставляют несомненный интерес. Не менее интересны и
работы по истории сельского хозяйства, землевладения
и городов конца XV — XVII вв., проведенные учени-
ками М. В. Довнар-Запольского, А. М. Гневуше-
вым, П. П. Смирновым и др. 44
Однако представления Довнар-Запольского о Киев-
ской Руси как о стране, в которой земледелие не игра-
ло существенной роли, а государственная власть
руководствовалась «исключительно торговыми интере-
сами», были совершенно неверными. Довнар-Заполь-
ский и сам понимал, что конкретный исторический
материал не втискивается в прямолинейную схему
«натуральное хозяйство — торговый капитализм —
производственный капитализм». Но, не сумев усвоить
марксистское учение об общественно-экономических
формациях, он пришел лишь к малоутешительному
выводу о том, что открытие «историко-экономического
закона» — дело будущего, а все разработанные ранее
теории не могут претендовать на такое открытие45
44 Важнейшие из этих работ: Гневушев А. М. Очерки
экономической и социальной жизни сельского населения Новгород-
ской области после присоединения Новгорода к Москве. Киев, 1915;
Смирнов П. П. Города Московского государства в первой поло-
вине XVII века. Киев, 1917.— П. П. Смирнов продолжал изучение
русского города и после Великой Октябрьской социалистической
революции.
45 Д овн а р Запольский М. В. История русского народ-
ного хозяйства. Т. 1. Киев, 1911. С. 35—36.— К чести Довнар-Заполь-
ского следует сказать, что для установления этого будущего «исто-
рико-экономического закона» он считал необходимым учитывать от-
ношения поземельной собственности и роль парового двигателя,
электричества и воздухоплавания. Исследователь был прав, когда
писал, что Бюхер пошел назад, «изменив схему Маркса заменой
феодального периода периодом городского хозяйства» (Там же.
С. 36). Но понять коренные отличия между марксизмом, с одной
стороны, и теориями Бюхера, Зомбарта и других буржуазных эконо-
мистов — с другой, Довнар-Запольский не смог. Он даже отнес
К. Маркса к числу ученых, строивших схему экономического развития
не на развитии производства, а на развитии обмена. Непонимание
сущности учения К. Маркса и побудило киевского профессора вы-
сказать надежды на открытие в будущем того «историко-экономиче-
ского закона», который был уже давно открыт основоположниками
марксизма (Там же. С. 3).
621
Не смог построить схему хозяйственного развития
России, исходя из теории «экономического материа-
лизма», и профессор Петербургского психоневрологи-
ческого института (а также Петербургского универ-
ситета) Владимир Владимирович Святловский
(1869—1924), выступивший в 1914 г. с книгой «Прими-
тивно-торговое государство как форма быта».
В. В. Святловский, как и М. В. Довнар-Запольский,
отрицал натуральность хозяйства Киевской Руси. По
его мнению, в тот период «все принимало характер
торгово-капиталистического уклада». Но после того,
как внешняя торговля пришла в упадок, Киевская
Русь впала «в первобытное состояние». Таким об-
разом, по Святловскому, «процесс экономического раз-
вития проходился Русью дважды»: в первый раз
она прошла от натурально-хозяйственного уклада
VI — VII вв. к «сложноэкономической жизни» Киева,
Новгорода и Пскова ХШ — XIV вв., а второй раз стала
повторять этот путь с XVI в. 46
Святловский пытался найти в таком непрямолиней-
ном движении общую закономерность, ссылаясь на
смену развитого античного хозяйства натуральным
хозяйством раннего западного средневековья 47 Но все
его попытки определить внутренние законы зигзаго-
образного хозяйственного развития были обречены на
безусловный провал, поскольку и подъем, и упадок
Киевской Руси выводились не из внутренних, а из
чисто внешних условий, благоприятствовавших или
мешавших связям русского рынка с мировым.
М. Н. Покровский называл «экономический материа-
лизм» недиалектическим, но материалистическим уче-
нием. В действительности «экономические материа-
листы» не были последовательны и в своем материализ-
ме. Они выдвигали на первое место в экономическом
развитии не материальные условия, не производи-
тельные силы, а обмен. К тому же признание опреде-
ляющей роли экономики в истории у них нередко
сочеталось с утверждениями об определяющей роли
государства.
46 Святловский В. В. Примитивно торговое государство
как форма быта. СПб., 1914. С. 295—298.
I7 Там же. С. 334. и сл.
622
Теория «экономического материализма» началарас-
пространяться в русской историографии с середины
1890-х годов. Сторонники ее не видели революцион-
ного содержания учения К. Маркса и Ф. Энгельса. В по-
строениях «легальных марксистов» и других сторонни-
ков «экономического материализма» затушевывалась
классовая борьба угнетенных масс. Господствующие
классы и стоящее на страже их интересов государство
рассматривалось ими как главные движущие силы
прогресса. Что же касается «легальных марксистов»,
то они вскоре сменили «экономический материализм»
на откровенную критику марксизма.
Лекция 36
ОБЩИННЫЙ, ФЕОДАЛЬНЫЙ
И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРИОДЫ
В СХЕМЕ Н. П. ПАВЛОВА-СИЛЬВАНСКОГО
Одним из самых крупных историков России второй
половины XIX в. после В. О. Ключевского был Нико-
лай Павлович Павлов-Сильванский (1869—1908). Его
научная биография началась неудачно. Павлов-Силь-
ванский не выдержал магистерский экзамен в Петер-
бургском университете, так как экзаменовавший его
профессор Н. И. Кареев, посчитав ответ недостаточно
детальным, предложил прийти для экзамена на следую-
щее факультетское заседание. Однако Павлов-Сильван-
ский счел это решение несправедливым и отказался
от переэкзаменовки. Таким образом, из-за экзамена-
ционной ошибки, допущенной Кареевым \ Павлов-
Сильванский смог начать преподавание в высших учеб-
ных заведениях лишь в последние годы жизни. В начале
же трудовой деятельности он служил чиновником Мини-
стерства иностранных дел, а затем в Государственном
архиве.
1 Впоследствии труд Н. П. Павлова-Сильванского «Феодализм
в Древней Руси» (СПб., 1907) Н. И. Кареев сам включил в серию
лучших книг по истории Европы.
623
По своим политическим убеждениям Н. П. Павлов-
Сильванский был либералом. Под влиянием событий
первой русской революции его взгляды подверглись зна-
чительным колебаниям. Когда началась революция,
историк работал над статьей «Смутные времена в на-
чале столетий: 1605, 1705, 1805», где, в частности,
говорилось и о «тягостных испытаниях» внутренней
смуты, которые в начале XX столетия вновь пережи-
вает Россия. При этом автор возлагал надежды на
«важные исторические преобразования», возвещенные
«державною волею государя императора» 2. А уже в на-
чале 1906 г. он писал о «днях Русской великой револю-
ции», которые «составят одно из великих событий
всемирной революции». Павлов-Сильванский считал
вероятным, что русская революция «будет началом все-
общей социальной революции», которую ожидают со-
циалисты — «и наши и западные», причем о подобном
повороте событий он отнюдь не высказывался как о чем-
то нежелательном3 Это говорило об определенном
демократизме общественно-политических воззрений
историка.
Как ученый Н. П. Павлов-Сильванский сформиро-
вался под влиянием тех русских и западных позити-
вистов, которые не отрицали возможности раскрытия
закономерностей общественной жизни. Особое влия-
ние оказали на него Г Спенсер, М. М. Ковалевский
и другие социологи, стремившиеся отыскать общие за-
коны общественной жизни разных народов. Павлов-
Сильванский навсегда остался верен своим ранним
философско-историческим убеждениям, не увлекался
модными в начале XX в. теориями и никогда не рас-
сматривал историю как науку, изучающую единичные,
неповторимые явления.
Большое впечатление произвели на него результа-
ты, полученные исследователями первобытного обще-
ства с помощью сравнительно-исторического метода
2 Центральный государственный исторический архив в
Ленинграде. Ф. 1014. Д. 65. Л. 9.— Черновые наброски этой статьи
см. также в Архиве Ленинградского института истории СССР
АН СССР (ЛОИИ). Ф. 190. Д. 6.
3 Павлов-Сильванский Н. П. История и современ-
ность//История и историки: Историографический ежегодник, 1972/
Отв. ред. М. В. Нечкина. М., 1973. С. 37.
624
изучения; он предложил изучать и феодальный период,
используя этот испытанный метод. «Довольно,— писал
Павлов-Сильванский,— сравнивали дикарей, пора
сравнивать учреждения культурных эпох». Пора пе-
рейти от сравнительно-исторического изучения матри-
архата к сравнительно-историческому изучению «таких
общих культурных учреждений, как феодальные» 4
В конце 1890-х в начале 1900-х годов Н. П. Павлов-
Сильванский опубликовал несколько статей, в которых
доказывал тождественность многих общественных ин-
ститутов удельной Руси и феодального Запада. В 1907 г.
он обобщил выводы этих работ в книге «Феодализм
в Древней Руси». Более обстоятельный труд «Феода-
лизм в удельной Руси» не был закончен и увидел свет
уже после того, как автор погиб от холеры на тридцать
девятом году жизни.
Не следует думать, что до Павлова-Сильванского
никто из русских историков не признавал существо-
вания феодальных отношений в Древней Руси. С. Е. Де-
сницкий и И. Н. Болтин писали о них еще в XVIII в.
Строй, подобный феодальному, существовал на Руси,
и по мнению Н. И. Костомарова. Некоторые черты
феодального строя обнаружил в удельной Руси
В. О. Ключевский. Но особого феодального периода
истории России ни Костомаров, ни Ключевский, ни
многие другие историки, писавшие о русских феодаль-
ных отношениях до Н. П. Павлова-Сильванского, не
признавали. Никто из них не считал, что эти отношения
определяли характер общественного строя на каком-
| либо значительном этапе истории России. Отдельным
1 чертам, сближавшим общественное устройство Древней
Руси с западным феодализмом, противопоставлялись
существенные особенности, которым и придавалось
решающее значение в русской истории.
Павлов-Сильванский, во-первых, признал феода-
лизм особым периодом в истории России и, во-вторых,
пришел к выводу о том, что русский феодализм не
отличался сколько-нибудь существенно от феодализма
западноевропейского. Но считая феодализм особым
периодом русской истории, исследователь полагал, что
4 Пресняков А. Е. Н. П. Павлов-Сильванский: Некролог//
ЖМНП. 1908. Ноябрь. С. 13.
625
период этот длился только четыре столетия (с 1169 по
1565 г.). Он не думал, что на феодальной основе
могли развиваться различные политические надстрой-
ки: и раннефеодальное государство, и феодальная раз-
дробленность, и централизованное государство. При
всех своих особенностях централизованное государство
Ивана III и абсолютистская империя XVIII в. сохраняли
феодальную сущность. С феодальными княжествами
периода раздробленности их объединяла общая клас-
совая природа. Однако для Павлова-Сильванского
централизованное государство и феодализм были по-
нятиями, исключающими друг друга.
Историк отмечал, что феодальным отношениям при-
сущи «две основные черты: 1) разделение страны на
множество независимых и полунезависимых владений
и 2) объединение этих владений договорными вас-
сальными связями» 5
Сеньориальный режим, при котором каждый
крупный землевладелец являлся своего рода государем
в своей вотчине, и феодальная лестница, связывавшая
вассалов и сюзеренов вплоть до короля или великого
князя,— таковы главные признаки феодализма. В еще
более общей форме Павлов-Сильванский характеризо-
вал феодализм «как систему господства частного
или гражданского права». По его мнению, государствен-
ная власть как таковая при феодализме отсутство-
вала, понятия государственного подданства вовсе не
было, отношения между людьми регулировались не го-
сударственными законами, а частными договорами.
«Общественною связью служило либо имущественное
начало, вотчинное право землевладельцев, либо сво-
бодный договор, либо личное порабощение одного лица
другим»6 Приводя это положение Б. Н. Чичерина,
Н. П. Павлов-Сильванский солидаризировался с ним.
Он рассматривал феодализм как период догосудар-
ственный, как период господства частного права. Пра-
вительственная власть, по его словам, получила в Рос-
сии «истинно государственный характер» только в
XVI веке7, хотя еще историки XVIII в. говорили о
5 Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России/
Под ред. С. О. Шмидта. М., 1988. С. 71.
6 Там же. С. 70.
7 Там же. С. 142.
626
Русском государстве при Олеге, Игоре, Андрее Бого-
Любеком и Иване Калите.
Чтобы правильно оценить вклад Павлова-Силь-
ванского в разработку проблем русского феодализма,
следует учесть, что некоторые историки, определяя
данный термин, исходили прежде всего из значения
слова «феод». На том основании, что «феодом» в сред-
ние века назывались земли (иногда должности или
доходы), пожалованные в наследственное владение
под условием службы, эти историки считали условную
форму землевладения основным признаком феодализ-
ма. Так рассуждал В. О. Ключевский, когда отказы-
вался считать удельные отношения феодальными, по-
скольку крупное землевладение в удельной Руси не
было, с его точки зрения, обусловлено службой. Так
уже после победы Великой Октябрьской социалисти-
ческой революции рассуждал П. Б. Струве, отрицав-
ший сколько-нибудь значительное развитие феодальных
отношений в России на том основании, что земле-
владение под условием службы (поместное землевладе-
ние) не получило развития до образования централизо-
ванного государства.
Условность землевладения Павлов-Сильванский не
считал обязательным признаком феодальных отноше-
ний. Феод, писал он, «не может быть признан главною
всеопределяющею чертою феодализма, основною кле-
точкою ткани феодального организма». Такой кле-
точкой следует считать не феод, а сеньорию 8
Под влиянием марксистских идей лучшие русские
историки феодализма признали, что в основе феода-
лизма лежит крупное землевладение. М. М. Ковалев-
ский и некоторые другие ученые подчеркивали, что
крупная земельная собственность, а не ее условная
юридическая форма является фундаментом феодальной
системы. «Где нет крупного землевладения, там не
может быть и феодализма» 9, — повторял за Ковалев-
ским Павлов-Сильванский.
Признание крупного землевладения фундаментом
феодальной системы и сеньориальной власти земле-
владельца над населением вотчины — важнейшим
8 Там же. С. 79.
9 Там же. С. 49.
627
признаком феодализма ставят Н. П. Павлова-Силь-
ванского в разряд самых вдумчивых историков этой
общественно-экономической формации. Он даже пи-
сал, что «некоторые начала феодального порядка, по-
терявшие политическое значение, так называемый
феодализм социальный, сохранились у нас, как и на
Западе, в сословной монархии, выросшей из феодаль-
ного порядка» 10 11
Павлов-Сильванский считал крупную земельную
собственность фундаментом феодальной системы. Более
того, он признавал типичной для сословной монархии
не только крупную земельную собственность, но и
связанную с ней власть помещика над крестьянами.
Таким образом, ему оставалось сделать только один
шаг, чтобы прийти к пониманию феодализма как
общественно-экономической формации. Но этот шаг им
сделан не был. Основным, признаком, без которого не
существует феодализма, он считал раздробление суве-
ренитета, или феодальную раздробленность. Классиче-
ским для него являлся феодализм политический, а
феодализм социальный рассматривался лишь как пере-
житок, выросший из настоящего феодализма с полити-
ческим значением.
В ранних статьях и в обобщающем труде «Феода-
лизм в Древней Руси» Павлов-Сильванский обращал
внимание на большое сходство феодальных институтов
в России и на Западе. Сходство это нередко пред-
ставлялось ему близким к аналогии. Многие историки
укоряли исследователя в преувеличении этого сходства
и в том, что внешнее сходство не доказывает идентич-
ности схожих явлений и процессов. Г В. Чичерин
(будущий нарком иностранных дел, племянник Б. Н. Чи-
черина) возражал Павлову-Сильванскому: «Коллекция
аналогий — этого мало». Г В. Чичерин писал, что когда
в молодые годы он жаловался на ослабление памяти,
какая-нибудь престарелая тетушка отвечала: «У меня
тоже с годами слабеет память». «По этому же методу
(„тоже") построен Ваш феодализм» н Таково было
возражение доброжелательного критика.
10 Там же. С. 126.
11 Г. В. Чичерин — Н. П. Павлову-Сильванскому. 5 декабря
1905 г.//Там же. С. 571.
628
Павлов-Сильванский и сам понимал, что в ранних
работах у него еще не было «весьма важного — широ-
кой картины эволюции» 12. Но в позднем, к сожалению
неоконченном, «Феодализме в удельной Руси» автор на-
бросал такую картину, подробно разобрав вопрос о
возникновении феодальных отношений на примере об-
щественного строя, который у восточных славян, как
и у германцев, предшествовал феодализму. Основой
этого строя он считал общину.
В общественной мысли и исторической литературе
вопрос о русской общине занимал большое место. Не-
мало копий было сломлено в спорах о ее происхожде-
нии. Трактуя данный вопрос, Павлов-Сильванский из-
бежал двух распространенных заблуждений: он от-
вергал мнение славянофилов и некоторых народников
об отсутствии на Западе институтов, идентичных рус-
ской общине; одновременно он отвергал мнение
Б. Н. Чичерина и П. Н. Милюкова о позднем возникно-
вении русской общины, о создании ее государством в
XV и следующих веках в целях чисто фискальных.
Однако трактовка этого вопроса Павловым-Силь-
ванским отличалась от трактовки Маркса. Он не видел в
древнерусской общине следов коллективной собствен-
ности на землю, следов первобытного коммунизма. Об-
щинную собственность на леса, луга, выгоны для
скота, пустоши, рыбные угодья историк не рассматри-
вал как остаток господствовавшей в глубокой древно-
сти общей собственности на всю землю и не противо-
поставлял ее частной земельной собственности, возник-
шей в йроцессе разложения первообытнообщинного
строя. Павлов-Сильванский считал, что земельная
собственность древнерусской общины и древнегерман-
ской марки «может быть приравнена к территориаль-
ной власти государства» 13 Таким образом, она вполне
совместима с частной собственностью на землю.
В книге «Феодализм в удельной Руси» автор привел
интересные данные об организации мирского само-
управления и о функциях, которые выполняла древне-
русская община — мир: распоряжение мирскими угодь-
12 Н. П. Павлов-Сильванский — А. Е. Преснякову. 29 октября
1901 г.//Там же. С. 554.
13 Там же. С. 50.
629
ями, судебные, политические функции и функции цер-
ковной общины.
Захват общинных земель феодалами привел к узур-
пации важнейших функций мира боярами и другими
феодальными землевладельцами. «Эти два учреждения,
община и боярщина, основные учреждения средне-
векового строя, у нас, так же как на Западе, рано
вступают между собою в борьбу, и в результате истори-
ческого процесса средних веков крупное землевладение
типа боярщины в удельной Руси, так же как Ъ феодаль-
ных странах Запада, всюду одерживают верх над кре-
стьянскими свободными общинами-союзами» 14
Из этого положения Павлов-Сильванский сделал
другие важные выводы. Он подверг сомнению весьма
распространенное в русской историографии мнение
о том, что население в Древней Руси было «бродя-
чим». Один из параграфов своей книги он так и назвал:
«Мнимые странствия бояр и крестьян». Историк считал,
что сравнение русских людей удельного периода с тра-
вой «перекати-поле» и характеристика их как «жид-
кого», находящегося в непрерывном движении элемента,
ничем не обосновано. Главный аргумент против этого
ошибочного мнения Павлов-Сильванский видел в росте
крупного феодального землевладения. Он понимал,
что феодальных землевладельцев нельзя приравнивать
к «бродячим» военным наемникам. Учитывал исследо-
ватель и то, что крестьяне не пользовались до конца
XVI в. неограниченной свободой перехода. Правда,
они еще имели право «отказа» от землевладельца, но
указанное право «никак не обеспечивало полной сво-
боды крестьянского перехода» 15.
Ограничив феодализм рамками феодальной раз-
дробленности, Павлов-Сильванский утверждал, что ко-
не! этому строю положила опричнина: Иван Грозный
отобрал остатки наследственных удельных владений
княжат и лишил, таким образом, их политических при-
тязаний и опоры. На смену феодализму в России,
как и на Западе, пришла сословная монархия.
Сословная монархия в России просуществовала,
по мнению Павлова-Сильванского, с середины XVI сто-
14 Там же. С. 63.
15 Там же. С. 68.
630
летия до Петровской реформы. Как и феодализм, рус-
ская сословная монархия существенно не отличалась от
соответствующего ей строя на Западе. Основой социаль-
ного строя русской и западной сословной монархии
являлись крупное землевладение дворянства и духовен-
ства и сеньориальная власть землевладельцев над
крестьянами. Павлов-Сильванский писал, что права и
обязанности дворянства и духовенства в России
XVII столетия ничем не отличались от прав и обязанно-
стей тех же сословий в западноевропейских сословных
монархиях. Он полагал, что «по своим сословным пра-
вам и обязанностям наши посадские люди очень сходны
с немецкими бюргерами и с буржуа французского
tiers-etat (третьего сословия.— А. Ш.)»
Однако если бы Павлов-Сильванский перешел от
формально-юридических сопоставлений к сравнению
экономического развития русских и французских горо-
дов, классовых требований русских посадских людей и
французской буржуазии, то он, несомненно, увидел бы
значительно больше различий.
Проводить аналогию между сословным положением
крестьян в русском и во французском централизо-
ванном государствах было особенно трудно. Поэтому
Павлов-Сильванский сопоставил запрещение пере-
ходов крестьян в России и утверждение крепостниче-
ства в Германии в XVI столетии. Такое сопоставление
было вполне уместно. Нужно было только отметить
отличия в положении крестьян, проживавших к вос-
току от Эльбы в Германии, Польше и России, и кре-
стьян, проживавших во Франции, Англии и других
западных странах.
И все же главный недостаток теории русской со-
словной монархии Павлова-Сильванского заключался,
как представляется, не в том, что ее автор преувели-
чил черты сходства и стер черты различия между
положением сословий в России и в наиболее экономи-
чески развитых государствах Запада, а в неправиль-
ном понимании им взаимоотношений господствующих
сословий и государственной власти как в России, так
и на Западе.
Один из параграфов книги «Государевы служилые
люди», посвященной истории русского дворянства и *
16 Там же. С. 129.
631
вышедшей в свет 1898 г., Н. П. Павлов-Сильван-
ский назвал «Закрепощение вольных слуг» 17 В этот
период он еще полностью разделял мнение о закре-
пощении всех сословий Русским централизованным
государством. По мере того, как у Павлова-Сильван-
ского созревала мысль об отсутствии существенных
особенностей русского исторического продесса, он изме-
нил и свое отношение к теории закрепощения сословий.
В книге 1907 г. «Феодализм в Древней Руси» он уже
не говорил о закрепощении дворян, более того, писал,
что при первых Романовых самодержавие «было свя-
зано силой сословий» 18 Но следующего шага к призна-
нию самодержавия диктатурой крепостников историк
не сделал.
Вопреки собственным утверждениям о силе со-
словий, он продолжал говорить о надклассовом госу-
дарстве и о том, что оно в равной мере облагало тяглом
посадским людей и требовало военной службы с дворян.
Павлов-Сильванский отказался только считать над-
классовость государства специфической особенностью
русской истории. Опираясь на западных буржуазных
теоретиков, он заявлял, что и там сословное госу-
дарство стояло над сословиями.
В советской исторической и историко-юридической
литературе в 1940-е годы появилось мнение о суще-
ствовании на Руси сословной монархии в XVI —
XVII вв. Сторонники этой точки зрения рассматривали
сословную монархию как одну из форм феодального
государства, в котором господствующим классом были
феодалы-крепостники. Павлов-Сильванский, наоборот,
видел в сословной монархии одну из форм надклас-
сового государства, пришедшего на смену догосудар-
ственным феодальным отношениям. Однако некоторые
его соображения о сходстве между правовым положе-
нием различных сословий в России и в тех или иных
государствах Западной Европы, о сходстве между
русскими земскими соборами и сословными собраниями
17 Павлов-Сильванский Н. П. Соч.: В 2 т. Т. I.
СПб., 1909. С. 34.
18 Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России.
С. 146.
632
на Западе и т. д. следует учитывать при решении во-
проса о сословной монархии в России.
Превращение сословной монархии в монархию абсо-
лютную Павлов-Сильванский относил к петровскому
времени. Абсолютизм был типичен для Российской им-
перии на протяжении всего XVIII в. и части XIX в.
Как в феодализме, так и в сословной монархии Павлов-
Сильванский не видел ничего специфически русского.
Абсолютизм существовал во Франции и в других за-
падноевропейских государствах. Его суть заключалась
в перевесе монархической власти «над стеснявшею ее
раньше силой сословий», в усилении этой власти путем
образования сильного регулярного войска. Классовая
основа, на которой развивался абсолютизм, и в особен-
ности классовая природа русского абсолютизма,
не была понята Павловым-Сильванским. А его беглая
характеристика Русского государства XVIII в. в некото-
ром отношении означала отход от более глубокой харак-
теристики Ключевского, который писал, что в отличие от
XVII в., когда московское правительство правило об-
ществом посредством дворянства, в XVIII в. дворянство
«пытается править обществом посредством правитель-
ства» 19 Тут Ключевский фактически признал, что госу-
дарство стало орудием в руках дворянства хотя бы
на непродолжительный период, наступивший после
смерти Петра Великого. Павлов-Сильванский не при-
знавал и этого. Характеристика абсолютизма XVIII в.,
которую он давал, базировалась на предположении,
что русское дворянство не могло направлять правитель-
ственную политику.
В оценке петровских реформ он также не был вполне
последователен. В конце 1890-х годов, подвергая неко-
торой критике милюковскую концепцию «реформы без
реформатора», он писал о предвзятости, которая не
позволила П. Н. Милюкову «заметить громадного зна-
чения личности Петра в процессе реформы». Павлов-
Сильванский даже склонен был видеть в Петре величе-
ственную, но одинокую фигуру человека, окруженного
людьми, совершенно неспособными возвыситься до по-
нимания его идей и вдохновиться этими идеями. Он
полагал, что главнейшие деятели петровского времени
не сочувствовали идеям Петра, и «не в них, а все-
19 Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. Т. 3. М., 1957. С. 9.
633
цело в Петре Великом лежал источник воодушевле-
ния, силы и разума преобразовательного движения»20
Концепция реформы, проведенная реформатором-
одиночкой, была так же ошибочна, как и концепция
«реформы без реформатора». К чести Павлова-Силь-
ванского следует сказать, что в 1900-х годах он не настаи-
вал больше на этой концепции. В «Феодализме в
Древней Руси» историк писал, что Петровская реформа
«отнюдь не имела значения коренного перелома в нашей
истории. Сословный строй государства вышел из эпохи
преобразований без существенных перемен, а крепост-
ное право, лежавшее в основа этого строя, только уси-
лилось после Петра» 21 Новым был опирающийся на
дисциплинированную военную силу и не ограниченный
Освященным собором, Боярской думой или Земским
собором абсолютизм. Но основы социально-политиче-
ского строя не изменились. Из этого вывода Павлов-
Сильванский исходил, когда объединял сословную мо-
нархию и абсолютизм в один период русской истории.
Период этот следовало определить, по его мнению,
как период государства. Он замыкался переходной эпо-
хой разрушения старого сословного строя и образова-
ния нового свободного гражданского порядка. Пере-
ходная эпоха, писал Павлов-Сильванский, «еще не пере-
жита нами, но в ней ясно выделяется знаменательней-
шее событие нашей новой истории: освобождение
крестьян 1861 г., разрушившее главный устой старого
сословного строя и тесно связанного с ним абсолю-
тизма» 22
20 Павлов-Сильванский Н.П. Мнения верховников о
реформах Петра Великого//Соч. Т. II. СПб., 1910. С. 401.— Это
мнение об одиночестве Петра Великого было основано на записках,
составленных ближайшими соратниками Петра через полгода после
его смерти и содержавших отрицательные оценки многих его пре-
образовательных начинаний. Разыскав эти материалы в ходе своих
служебных занятий в архиве, Н. П. Павлов-Сильванский придал
им расширительное толкование. В цикл работ Павлова-Сильванского,
посвященных петровским реформам, помимо только что названной
статьи, входит книга «Проекты реформ в записках современников
Петра-Великого» (СПб., 1897) и несколько статей об И. Т. По-
сошкове и П. А. Толстом (собранных во II томе сочинений
Н. П. Павлова-Сильванского).
21 Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России.
С. 145.
22 Там же. С. 149.
634
Павлов-Сильванский изображал буржуазные отно-
шения, которые постепенно развивались в пореформен-
ный период как отношения «свободные, гражданские».
Как и многие другие историки, он считал их идеалом
и венцом исторического развития. Таким образом,
схема: «мир — боярщина — государство», которую
Павлов-Сильванский считал типичной для истории
России, не отличалась в своих последних звеньях
от схемы Милюкова или Лаппо-Данилевского 23
Политические взгляды Павлова-Сильванского и
влияние, которое на него оказала первая русская
революция, были весьма сложными и противоречи-
выми. В результате в его исторических построениях
появлялись черты, отличавшие его от кадетских исто-
риков. В лекции «История и современность», прочитан-
ной в феврале 1906 г., Павлов-Сильванский говорил,
что «вся наша древность залита кровью мятежных
народных движений» и в них видно осуществление
«права восстания» 24 В этой лекции и в вышедших
в годы революции статьях «Жизнь Радищева», «Волне-
ния крестьян при Павле 1»<.и «П. И. Пестель» 25 звучали
демократические ноты. Павлов-Сильванский считал Ра-
дищева первым русским революционером, а не либера-
лом; он высоко оценивал революционный радика-
лизм Пестеля, признавал крестьянские волнения важ-
ным звеном освободительного движения и категори-
чески отвергал мнение государственников об инертности
народных масс в русской истории.
Эти демократические взгляды перемежались с либе-
ральными и не были сведены воедино. Трудно сказать,
развились бы они дальше, если бы Павлов-Сильванский
не умер в самом начале периода реакции.
23 По мнению Н. П. Павлова-Сильванского, его теория тождества
русского и западного исторического процесса значительно лучше,
чем милюковская теория контраста, обосновывала курс либералов
на конституционный строй западного образца. Изложив мнение
Милюкова о полной противоположности исторического развития
России и Запада, Павлов-Сильванский задавал вопрос: «А как же
быть с будущим? Неужели же мы и впредь будем представлять
собою очень печальный контраст нормальному развитию Запада?»
(Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. С. 24).
24 Архив ЛОИИ. Ф. 190. Д. 8.
25 Павлов Сильванский Н. П. Собр. соч. Т. II.
6§5
Лекция 37
КРИТИКА А. Е. ПРЕСНЯКОВЫМ
ТРАДИЦИОННЫХ ВЗГЛЯДОВ
НА ИСТОРИЮ ДРЕВНЕЙ РУСИ
Приват-доцент, а затем профессор Петербург-
ского — Ленинградского университета, член-корреспон-
дент Академии наук Александр Евгеньевич Пресняков
(1870—1929) был близким другом и во многом едино-
мышленником Н. П. Павлова-Сильванского. Как и по-
следний, он придерживался либеральных взглядов,
примыкал к кадетской партии. Но Пресняков пере-
жил Павлова-Сильванского на два десятилетия и ис-
пытал на себе влияние Великой Октябрьской социа-
листической революции. Вышедшие в советскую эпоху
книги, статьи и лекционные курсы Преснякова, со-
хранившиеся в его личном архиве конспекты и вы-
писки свидетельствуют о направлении творческой ра-
боты историка, прерванной преждевременной смертью.
Это был путь к марксизму, но путь трудный, так
как теоретические позиции ученого в дореволюционное
время были далеки от исторического материализма.
В течение всей своей жизни Пресняков совмещал
научную и педагогическую работу. Из специальных
курсов, читанных в Петербургском университете,
выросли его магистерская диссертация «Княжое право
в Древней Руси», опубликованная в 1909 г., и доктор-
ская диссертация «Образование великорусского госу-
дарства», написанная в последние предреволюционные
годы и опубликованная в 1918 г.
Преснякова нельзя отнести к тем ученым, которые
не интересовались философско-историческими вопроса-
ми. В середине 1890-х годов, ч. е. в самом начале
своей научной деятельности, он примкнул к психологи-
ческому направлению позитивистской социологии.
Сторонники этого направления полагали, что законы об-
щественной жизни и общественного развития следует
выводить из «психических состояний» человека. «Если
есть в смене и последовательности исторических явле-
ний определенная закономерность,— писал Пресня-
ков,— то создается она тем, что есть закономерность
в смене психических состояний, служащих мотивами
636
действий, делающих историю» 1 Разделяя с представи-
телями психологического направления и с другими
позитивистами сомнения в возможности скорого от-
крытия общих законов исторического развития, Пресня-
ков не считал все же, что задача исторической науки
должна ограничиться изучением одних индивидуаль-
ных, неповторимых явлений. И в дальнейшем он про-
являл интерес к общим, повторяющимся явлениям исто-
рического процесса * 2
Первые труды Преснякова носили по преимуществу
источниковедческий характер и были посвящены ана-
лизу московских летописных сводов3 Ему удалось
разыскать в архивах ряд рукописных списков летопи-
сей. Самое активное участие принимал ученый в науч-
ной подготовке летописей к печати, в их редактиро-
вании и анализе взаимосвязей между ними 4
Тщательному критическому анализу Пресняков под-
верг духовные и договорные грамоты московских кня-
зей, другие источники 5 Чрезвычайно важными и инте-
ресными следует признать соображения, высказанные
им об Уставе Владимира Мономаха, который исследо-
ватель рассматривал как акт «самозащиты верхов от
народного раздражения» 6
Советские историки неоднократно отмечали, что
Пресняков был замечательным мастером источнико-
ведческого анализа исторических документов.
С. В. Юшков называл А. Е. Преснякова одним из
осторожнейших исследователей, Б. Д. Греков — тонким
критиком, Б. А. Романов — «на редкость осторожным,
'Пресняков А. Е. [Рецензия]//ЖМНП. 1895. Январь.
С. 209.— Рец. на кн.: Лакомб П. Социологические основы исто-
рии (СПб., 1895)
2 См. конспекты лекций А. Е. Преснякова (Архив ЛОИИ СССР.
Ф. 193. Д. 42).
3 Пресняков А. Е. 1) Царственная книга, ее состав и про-
исхождение//3аписки историко-филологического факультета Петер-
бургского университета. T. XXXI. 1893; 2) Московская историческая
энциклопедия//Известия отделения русского языка и словесности
Академии наук (ИОРЯС). T. V Кн. 3. СПб., 1900.
4 Ч и р к о в С. В. Археография русского летописания в трудах
А. Е. Преснякова//Археографический ежегодник за 1975 год. М.,
1976. С. 117—128.
5 Пресняков А. Е. Образование великорусского государ-
ства. СПб., 1918. С. V, 160—190, 408—427 и др.
6 Пресняков А. Е. Лекции по русской истории: В 2 т. Т. 1.
М., 1938. С. 227.
637
вдумчивым и чутким критиком древнерусских текстов»,
Н. Л. Рубинштейн — исследователем с острой критиче-
ской мыслью 7 Л. В. Черепнин, который писал об опре-
деленной ограниченности источниковедческих приемов
А. Е. Преснякова, в то же время отмечал его по-
пытки «преодолеть чисто формальный подход к источ-
нику» 8
В дореволюционный период Пресняков — историк
широких интересов—.в основном разрабатывал про-
блемы политического устройства Киевской Руси, поли-
тической раздробленности и образования Русского
централизованного государства. В связи с этими
вопросами исследователь обращался и к изучению об-
щественного строя Древней Руси, в частности к общине.
В речи при защите магистерской диссертации он гово-
рил: «Община старше государства, законодательная
власть не создает ее, а находит»9 Таким образом,
А. Е. Пресняков, как и Н. П. Павлов-Сильванский,
отвергал теорию Чичерина—Милюкова о государствен-
ном происхождении общины. Развивая свои взгляды на
древнерусскую общину, он замечал, что наряду с сосед-
ской общиной-вервью основной ячейкой восточносла-
вянского племенного быта была и семейная община-
задруга 10 *
Ряд источников противопоставлял семейную общину
соседской. М. Н. Покровский, например, полагал, что
древние славяне жили большими семьями-дворищами,
а соседских территориальных общин у них не было.
Пресняков, наоборот, считал, что «семейная община-
дворище и соседская община-вервь рисуются двумя
древнейшими, какие можем себе представить, с неко-
торым основанием, ячейками восточнославянского пле-
менного быта» 11 Соседская община-вервь объединяла
группу больших семей, проживающих на одной тер-
7 Ю ш к о в С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской
Руси. М.; Л., 1939. С. 89; Греков Б. Д. Киевская Русь. М.,
1953. С. 214; Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. Л.,
1947 С. 14; Рубинштейн Н. А. Предисловие//Пресняков А. Е.
Лекции по русской истории. Т 1. С. III.
8 Черепнин Л. В. Об исторических взглядах А. Е. Пресня-
кова//Исторические записки. 1950. № 33. С. 208.
9 Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. T. 1. С. 241.
10 Там же. С. 52—55.
Там же. С. 57.
638
ритории. Эта точка зрения гораздо ближе к сегодняш-
ним взглядам, чем точка зрения других историков
начала XX в., в некотором отношении она даже ближе
нам, чем взгляды на древнеславянскую общину Покров-
ского. Однако Пресняков не рассматривал остатки
первобытнообщинной собственности в соседской об-
щине, имевшие первостепенное значение для понима-
ния ее сущности.
В «Княжом праве» и в своих лекциях историк не
говорил о феодальных отношениях в Киевской Руси.
Лишь после победы Октября в неопубликованной
статье «Феодализм в России» он коснулся вопроса о
«процессе феодализации в киевском периоде». В этой
статье отмечалось, что «ранний период феодализации
общественных отношений, сущность которых в переходе
отношений дружинных в феодальные, выступает на рус-
ской почве даже отчетливее, чем на Западе» 12 Однако
и в дореволюционных трудах Преснякова имелись
ценные соображения, способствовавшие установлению
в историографии правильных представлений о процессе
феодализации в киевский период.
Такую роль, в частности, сыграла критика иссле-
дователем мнения о киевских князьях как о подвиж-
ных владетелях. Пресняков доказал, что князья уже
в киевский период имели землевладельческие интере-
сы. Далее он проводил мысль, что объединенные пер-
воначально с князем общностью очага и не владев-
шие своими дворами дружинники довольно рано «от-
деляются хлебом и именьем» от своего князя. Хозяй-
ственная самостоятельность членов дружины, без ко-
торой не могло возникнуть боярское, феодальное земле-
владение, прослеживается уже в документах X в. 13
Анализ «Пространной русской правды» и других
источников побудил Преснякова поставить вопрос
о крупном боярском землевладении XIII в. и о зави-
симых от бояр категориях сельского населения. Эти
замечания представляют и сейчас интерес для истори-
ков феодализации Руси.
В исторической литературе XIX в. резко противо-
стояли друг другу две трактовки истории Киевской
12 Архив ЛОИИ СССР. Ф. 193. Д. 38. Л. 1.
13 Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. СПб.,
1909. С. 230.
639
Руси: выдвинутая М. П. Погодиным великодержав-
ная теория, согласно которой в Древнем Киеве и в
Киевской Руси жило великорусское племя и ему одному
принадлежала заслуга основания древнерусской куль-
туры и государственности, и выдвинутая украинскими
историками теория, согласно которой Киев, Киевская
Русь были населены украинцами и только им одним
принадлежит киевский исторический период. Подхва-
тившие погодинскую теорию С. М. Соловьев, В. О. Клю-
чевский и другие историки считали, что под ударами
степняков-кочевников великороссы переселились в
XII в. на северо-восток. Развивавший «украинскую»
теорию М. С. Грушевский, наоборот, доказывал, что
Киевская Русь "переросла в Галицко-Волынскую.
Дальнейшее же развитие шло через Литовское вели-
кое княжество и Речь Посполитую. Наряду с линией
украинского исторического развития, по мысли Гру-
шевского, шла русская линия исторического разви-
тия — от Ростово-Суздальской Руси через великое
княжество Владимирское к Московскому государству
и Российской империи 14.
Пресняков не принял ни той, ни другой концепции.
Разобрав их, он пришел к выводу, что прошлое, до
XI—XII вв. включительно, «так тесно принадлежит
одинаково к истории обеих ветвей русского народа
или обеих народностей русских — великорусской и
украинской, что без ущерба и полноты и правильности
научного изучения, без измены исторической правде
разрывать изучение их судеб нельзя». Пресняков с
полным основанием рассматривал киевский период
«как пролог не южнорусской, а общерусской истории» 15
Особое значение для развития отечественной исто-
рической науки имела критика, которой Пресняков под-
вергнул традиционные концепции политического строя
Киевской, Ростово-Суздальской и Московской Руси,
концепции, вытекающие из государственной теории.
Создатели этих концепций С. М. Соловьев, Б. Н. Чи-
черин, В. И. Сергеевич и, наконец, В. О. Ключевский
уделяли первостепенную роль эволюции отношений
княжеского владения русской землей и постепенному
14 Грушевский М. Очерки истории украинского народа.
Изд. 2-е, доп. СПб., 1906.
15 Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. Т. ГС. 10.
640
утверждению единодержавия. А. Е. Пресняков тоже
занялся этими, по его собственным словам, избитыми
темами.16 Он показал, что взгляды названных истори-
ков на эволюцию порядков княжеского владения рас-
ходятся с показаниями источников. Тем самым был
нанесен удар по теориям русского исторического про-
цесса, которые были выдвинуты наиболее авторитет-
ными учеными XIX в.
Согласно родовой теории Соловьева в киевский
период Русь находилась в нераздельной собственности
княжеского рода и каждый князь получал во времен-
ное пользование такую часть общего владения, какая
соответствовала его месту в княжеском роду. В XII в.
в Северо-Восточной Руси «обнаруживается стремление
сменить родовые отношения». Отдельную собственность
и независимость великих князей от родичей Соловьев
считал важнейшим условием перехода родового строя
в государственный, перехода, который совершался в
течение XIII—XV вв. и закончился при Иване III
и его преемниках 17
Подобно Соловьеву, Б. Н. Чичерин считал, что в
Древней Руси господствовал родовой строй, а в Мос-
ковской Руси постепенно установился строй государ-
ственный. Но между периодом родового строя и госу-
дарством протекал весьма продолжительный период
гражданского общества, когда сознание кровной свя-
зи исчезло и основой общественного быта стали частный
интерес и договорные отношения. Развивая чичерин-
скую схему, Сергеевич доказывал, что межкняжеские
отношения регулировались договорами, подобными
современным международным договорам. Договорное
начало господствовало, по Сергеевичу, и в X, и в XII,
и в XV вв.
Наиболее яркое описание княжеского владения
в Киевской, Владимиро-Суздальской и Московской
Руси дал Ключевский, который был — по выражению,
приведенному Пресняковым,—«как бы вторым творцом
16 Об этом А. Е. Пресняков говорит в начале обеих своих
диссертаций.
17 С о л о в ь е в С. М. 1) Об отношениях Новгорода к великим
князьям. М., 1846. С. 17; 2) История отношений между князьями
Рюрикова дома. М., 1847. С. I — X.
21 А. Л. Шапиро 641
научных теорий, высказанных до него».10 Вслед за
Соловьевым Ключевский утверждал, что в Киевской
Руси верховная власть была собирательной и при-
надлежала всему княжескому роду. Что же касается
отдельных князей, то они, по степени старшинства,
составляли одну генеалогическую «лестницу». Точно
так же вся Русская земля представляла «лестницу»
областей по степени их значения и доходности. Поря-
док княжеского владения основывался на точном со-
ответствии ступеней обеих этих «лестниц», генеалоги-
ческой и территориальной, «лестницы» лиц и «лестни-
цы» областей. Наверху «лестницы лиц стоял старший
из наличных князей, великий князь киевский» 18 19
Ключевский резко противопоставил княжеское вла-
дение киевского и удельного периодов и объяснил
происшедшие в них в XII в. изменения прежде всего
колонизационным движением с юга на северо-восток.
«Старое киевское общество,— писал он,— было старше
своих князей». А на северо-востоке первый князь
«обыкновенно находил в своем владении не готовое
общество, которым предстояло ему править, а пустыню,
которая только что начинала заселяться». Князь все
считал здесь делом своих рук. «Мысль: это мое, потому
что мной заведено, мной приобретено,— вот тот поли-
тический взгляд, каким колонизация приучала смотреть
на свое княжество князей верхневолжской Руси»20
Так, вместо совместного родового владения князей воз-
никло их частное, вотчинное владение.
Удельные порядки вели к быстрому дроблению на-
следства Всеволода Большое Гнездо на княжеские
вотчины его потомков, пока одна из этих княжеских
вотчин — Московская вотчина Даниловичей — не на-
чала опять собирать раздробленные части в целое.
Ключевский отводил частновладельческому «скопидом-
ному собранию земель» Даниловичами важную роль
в создании Русского централизованного государства.
Пресняков не согласился с характеристиками
эволюции княжеского владения, которые давались
Соловьевым, Чичериным, Сергеевичем и Ключевским.
18 Пресняков А. Е. Образование великорусского государ-
ства. СПб., 1918. С. 19.
19 Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. Т. 1. С. 175—176.
20 Там же. Q. 348—349.
642
В основе каждого владения волостями в X—XII вв.,
писал он, «лежало отношение семейного владения» 21
Право на княжение в каждой волости приобреталось
прежде всего наследованием по отцу. Это было не
родовое и не договорное, а семейное, отчинное право.22
Отчинное право наследования должно было при-
вести к полному разделу отцовского княжеского владе-
ния между сыновьями. Но такой раздел противоре-
чил политическим и семейно-династическим интересам.
Чтобы избежать быстрого ослабления Руси, следо-
вало сохранять единство княжеского владения и не
допускать его раздробления. Поэтому князья искали
«компромисса между отчинным разделом и сохране-
нием единства отчины как территориально-политичес-
кого целого». Компромисс этот заключался в требо-
вании признавать одного из членов семейного союза
..старейшим, «в отца место» 23
После выхода в свет работы «Княжое право в
^Древней Руси» стало трудно говорить о родовом вла-
гдении князей Русью в X—XII вв., сравнивать меж-
J Княжеские отношения этого времени с позднейшими
международными договорными отношениями. Пресня-
ков считал, что резкое противопоставление княжеского
владения в Киевской и Владимиро-Суздальской Руси
не выдерживает критики, так как семейно-вотчинные
разделы существовали и здесь и там и никакого нового
права собственности князя на землю из колонизации
Северо-Восточной Руси не возникло.
В «Образовании великорусского государства»
Пресняков показал неубедительность трактовки удель-
ных порядков, предложенной Ключевским, особенно
представлений последнего об удельных порядках кня-
жеского владения как следствии колонизации «пустын-
ной» Северо-Восточной Руси. Исследователь пришел
к мысли, что так называемые удельные порядки Северо-
Восточной Руси XIII—XV вв. отстояли не так далеко
от политических порядков Киевской Руси, как это
казалось Соловьеву и Ключевскому. Большой заслугой
Преснякова является то, что процесс образования Рус-
21 Пресняков А. Е. Княжое право... С. 153.
22 У А. Е. Преснякова идет речь о правовых нормах, характерных
для большой семьи — задруги.
23 Пресняков А. Е. Княжое право... С. 155.
21*
643
ского централизованного государства он изучал в не-
посредственной связи с международной обстановкой,
в которой данный процесс протекал. Пресняков про-
верил, привел в систему и связал друг с другом важ-
нейшие факты московско-ордынских, московско-ли-
товских, московско-новгородских, московско-тверских
отношений, а также отношений между Москвой
и другими великими княжествами. Взаимосвязи
великокняжеской власти и церкви, другие вопросы
церковно-политической истории Руси XIV—XV вв.
рассмотрены исследователем столь подробно и добро-
совестно, что автор монографии об образовании Рус-
ского централизованного государства Л. В. Череп-
нин с полным основанием отсылает читателя к старому
пресняковскому труду 24.
Выясняя причины создания Русского централизо-
ванного государства, Пресняков писал, что не следует
преувеличивать «скопидомного и „частновладель-
ческого" собирания земли» московскими князьями и не
следует преуменьшать их борьбы «на широкой поли-
тической арене за неумиравшую тягу к политическому
объединению русской силы» 25 В пылу полемики исто-
рик, пожалуй, не был до конца объективным: собирание
земель московскими князьями в действительности игра-
ло немалую роль в укреплении могущества Москвы,
и отрицать его значение не следовало. Но Пресняков
оказался прав, когда не согласился с трактовкой пер-
вых московских князей как людей, руководствовав-
шихся в основном вотчинными, частновладельческими,
а не политическими интересами. Для концепций Чиче-
рина, Сергеевича, Ключевского (а в известной мере
для Соловьева) был характерен разрыв между време-
нем Ивана III и предшествующим периодом: до Ива-
на III господствовали принципы частного права и вот-
чинные интересы, а во второй половине XV—XVI вв.
утвердились принципы публичного права и государст-
венные интересы. Развитие великокняжеской власти,
писал А. Е. Пресняков, «представлялось мне более
непрерывным и органическим, чем изображено в нашей
24 Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного
государства в XIV — XV вв. М., 1956. С. 549, 557
25 Пресняков А. Е. Речь перед защитой диссертации
«Образование великорусского государства». Пг., 1920. С. 9.
644
историографии». Великокняжескую политику Ивана
Калиты и других князей XIV — первой половины
XV в. он не считал возможным выводить из их частно-
владельческих, вотчинных интересов или сводить
к ним. Пресняков полагал, что не только во времена
Ивана III и Василия III, но и на протяжении всего
XIV и первой половины XV в. великокняжеская власть
ломала старые семейно-вотчинные традиции. По его
мнению, «сосредоточение всей власти в руках москов-
ского государя достигнуто путем фактической ломки
И принципиального отрицания силы обычного права
в пользу вотчинного самодержавия» 26
Оставаясь поборником идеализма в истории и кон-
центрируя свое внимание на эволюции княжеской
власти, а не на эволюции народной жизни, Пресняков
не сумел в «Княжом праве» раскрыть те социально-
политические интересы, те классовые силы, которые
поддерживали относительное единство Киевского госу-
дарства в X—XI вв. и привели к его распаду в XII в.
Он связывал раздробление Киевского государства
главным образом с семейно-отчинным правом, преду-
сматривавшим раздел отцовского имущества между
сыновьями, но не ставил это раздробление в связь
с развитием феодальных отношений. Правда, в лекциях
(которые читались одновременно с работой над
магистерской диссертацией) Пресняков говорил не
только о династических, но и о социально-экономиче-
ских причинах раздробленности, о развитии в XII в.
землевладельческого боярства, которое все глубже
врастает в местную жизнь и «разбивается на ряд про-
винциальных областных обществ», об «упадке торговой
гегемонии Киева и о возникновении новых независимых
экономических центров» 27 Но главное место во всех
его рассуждениях о политическом распаде Киевской
Руси все же занимали не социальные и не экономи-
ческие причины, а семейно-отчиннйе интересы князей
и невозможность сохранить единство с помощью тако-
го компромисса, каким являлось выделение старей-
шего князя «в отца место».
26^П ресняков А. Е. Образование великорусского государ-
27 Пресняков А. Е. Лекции русской истории-. T. 1.
С. 229—230.
645
Пресняков приписал варяжским князьям решающую
роль в переходе от племенного строя к строю городских
волостей и в создании государства. Вся организация
управления и власти и весь строй городских волостей
были, по его утверждению, принесены варяжскими
князьями и их дружинниками извне и как бы «легли
сверху» на коснеющую в архаичном и неподвижном
общественном быту «славянскую массу». Критикуя
А. Е. Преснякова за его крайний норманизм и преуве-
личение роли князя, В. Пархоменко не без основания
вспомнил сказанные Ф. И. Успенским слова: «Если
все это сделали скандинавские князья со своей сканди-
навской дружиной, то они похожи на чародеев, о кото-
рых рассказывается в сказках».28
«Образование великорусского государства», несом-
ненно, являлось значительно более зрелым трудом, чем
«Княжое право в Древней Руси». Но и в этой работе
центральное место занимала история великокняжеской
власти, а общество с его классовыми интересами и
классовой борьбой появлялось лишь эпизодически.
По замечанию Черепнина, общественные отношения
служат в труде Преснякова только историческим фоном,
помогающим лучше осветить то, что автор «считает
главным — эволюцию великокняжеской власти» 29
Между тем главным в образовании великорусского
государства была эволюция общественных отношений,
определяющая в конечном счете и эволюцию велико-
княжеской власти.
В речи, произнесенной перед защитой докторской
диссертации, Пресняков говорил, что значение, на ко-
торое она претендует, скорее критическое, чем кон-
структивное. То же самое можно сказать и о магистер-
ской диссертации Преснякова. Его труды способст-
вовали расшатыванию старых схем, сводивших рус-
ский исторический процесс к последовательной смене
родового начала и родового права вотчинным нача-
лом и частным правом, а последних — государствен-
ным началом и публичным правом. Но государствен-
28 Пархоменко В. Древняя история России в освещении
Ключевского и Преснякова//Вестник древней истории. 1938. № 3 (4).
С. 200.
29 Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного
государства... С. 93.
646
ная теория в целом все же не была раскритикована
Пресняковым. Более того, он сам отстаивал ее в
трудах, посвященных средневековой и новой истории
России.
В небольшой книге «Московское царство», опубли-
кованной одновременно с докторской диссертацией,
Пресняков писал, что «вотчинное московское само-
державие» XVI в. «коренилось в глубоком закрепо-
щении всех разрядов населения»30 Идея надклас-
сового вотчинного самодержавия была заимствована
им у Ключевского, а идея закрепощения сословий
объединяла всех сторонников государственной теории.
Дальнейшую эволюцию политического строя России
Пресняков представлял как переход от вотчинного
самодержавия к полицейскому государству «с его сис-
темой „просвещенной" опеки над всеми сторонами
народной жизни во имя „общего блага"»31 Этот пере-
ход произошел в петровское время, но был подготов-
лен уже в XVII столетии. Полицейское государство
являлось, по Преснякову, такой же надклассовой
организацией, как вотчинная монархия.
Общественное движение XIX в., которому ученый
посвятил несколько статей во время революционных
событий 1905—1907 гг., стремилось, с его точки зрения,
положить конец «дуализму правительства и народа»,
причем решение этой задачи он видел в утверждении
либерального строя, в победе буржуазного конститу-
ционализма.
Историей русского революционного движения
Пресняков также интересовался в годы первой револю-
ции 32. И этот интерес позволил ему после Октябрьской
революции выступить с такими яркими произведения-
ми, как, например, «14 декабря 1825 г.» 33
30 Пресняков А. Е. Московское царство. Пг., 1918. С. 44
и 108.
31 Там же. С. 120.
32 Пресняков А. Е. 1) Декабристы//Полярная звезда.
1905. № 1. С. 43 и сл.; 2) В поисках народности//Там же. 1906.
№ 6. С. 424 и сл.; 3) Накануне народничества//Московский ежене-
дельник. 1906. № 32. С. 39 и сл.; 4) Революционное народничество//
Там же. № 27. С. 38 и сл.
33 Пресняков А. Е. 1) Александр I. Пг., 1924; 2) Апогей
самодержавия. Л., 1925; 3) 14 декабря 1825 г. М.; Л., 1926.
647
Лекция 38
РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО
ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ.
А. А. ШАХМАТОВ
Самым талантливым русским источниковедом
конца XIX— начала XX в. был Александр Александ-
рович Шахматов (1864—1920). Его незаурядные спо-
собности проявились рано. В шестнадцать лет Шахма-
тов подверг научной критике изданный обществом
любителей древней письменности «Изборник Свято-
слава 1073 года». Тщательно сличив его с подлинником,
он обнаружил в роскошном и получившем уже одобре-
ние в ученом мире издании множество ошибок. В 1882 г.
шахматовская рецензия на это издание была напеча-
тана в солидном филологическом органе 1 И в том же
году ученик гимназии Шахматов выступил на ученом
диспуте при защите диссертации А. И. Соболевского 1 2.
Когда Шахматов был студентом второго курса
Московского университета, он получил премию Акаде-
мии наук за «Исследование о языке новгородских
грамот». После окончания университета был оставлен
при кафедре русского языка и словесности, выдержал
магистерский экзамен и начал в 1890 г. читать приват-
доцентский курс истории русского языка. К этому вре-
мени в нем пробудился исследовательский интерес
к истории русского летописания, интерес, не угасавший
всю его жизнь.
В 1893 г. А. А. Шахматов защищал магистерскую
диссертацию, посвященную фонетике русского языка,
причем по решению историко-филологического факуль-
т* та Московского университета вместо искомого зва-
ния магистра ему было сразу присвоено звание доктора
наук. Еще через год его пригласили для работы в Ака-
демию наук, а в 1899 г. в возрасте тридцати пяти лет
он стал академиком. Затем Шахматов становится про-
1 Z и г К г i t i k der altrussischen Texte//Arch. f. Slav. Phil.
Bd. V. Heft. 2. 1881. S. 613—623.
2 Научными занятиями юного Шахматова руководили такие
крупные ученые, как Ф. Ф. Фортунатов, Ф. Е. Корш и И. В. Ягич,
обратившие внимание на даровитого и работоспособного мальчика.
648
фессором Петербургского университета, членом различ-
ных ученых обществ и комиссий.
В 1908 г. ученый опубликовал «Разыскания о древ-
нейших русских летописных сводах» — капитальный
труд, посвященный истории летописания XI в. Из боль-
шого количества других шахматовских работ следует
отметить вышедший в 1916 г. первый том «Повести
временных лет» и печатавшуюся частями в 1900—
1901 гг. работу «Общерусские летописные своды XIV—
XV веков» 3
По политическим взглядам Шахматов относился
к либералам. Он выражал недовольство казнями рево-
люционеров и расправами со студенческими демонстра-
циями, возмущался национальной политикой цариз-
ма и правительственной политикой в отношении куль-
туры. Рукописное отделение руководимой А. А. Шах-
матовым библиотеки Академии наук собирало и хра-
нило нелегальные революционные издания.
Но отсюда не следует делать вывод о революцион-
ных симпатиях Шахматова. Он был далек от револю-
ционных взглядов и без всякого возмущения цитировал,
например, высказывания своего тестя А. Д. Градов-
ского о революционном движении пореформенного
периода как патологическом явлении, как «взрыве ди-
ких страстей» и «проявлении стихийно-животной си-
лы» 4. Шахматов был кадетом и одно время входил
в центральный комитет этой партии. Все вышесказан-
ное определило непонимание Шахматовым значения
классовой борьбы в истории Древней Руси.
Чтобы яснее представить себе, какую роль исследо-
ватель сыграл в истории русского летописания, сле-
дует напомнить результаты предшествующего изучения
летописей, и особенно «Повести временных лет»,
которая пользовалась наибольшим вниманием у исто-
риков и литературоведов. Взгляд А. Шлецера на
«Повесть временных лет» как на испорченный поздней-
шими переписчиками единоличный труд Нестора был
3 ЖМНП. 1900. Сентябрь. С. 90—176; Ноябрь. С. 135—200;
1901. Ноябрь. С. 52—80.
4Бонч Бруевич В. Об архивных фондах литературных
деятелей//Архивное дело. М., 1939. № 2 (50). С. 16; Шахма-
тов А. А. Краткий очерк жизни и деятельности А. Д. Градовского//
Градовский А. Д. Соч.: В 9 т. Т. IX. СПб., 1908. С. HI — LVHI.
649
задолго до Шахматова отвергнут русской исторической
наукой. П. М. Строев еще в 1820-е годы рассматривал
летописи не как единоличные труды, а как сборники
разнородных материалов, как своды. После Строева
понятие летописного свода прочно вошло в историю
русского летописания. Сводами считали летописи
М. П. Погодин, И. Д. Беляев, К. Н. Бестужев-Рюмин
и другие историки. Они немало потрудились, чтобы
определить, какие русские сказания и какие выдержки
из переведенных на русский язык произведений вошли
в «Повесть».
Но названные историки полагали, что «Повесть вре-
менных лет» являлась механическим соединением от-
дельных сказаний с погодными записями, которые ве-
лись неизвестными нам людьми уже с давних времен
(по мнению Бестужева-Рюмина, с того момента, как
Олег сел в Киеве). Таким же механическим соеди-
нением отдельных сказаний и погодных записей явля-
лись, по убеждению предшественников Шахматова,
Лаврентьевская и другие русские летописи. Сами
летописцы выступали как люди, лишенные какой-либо
авторской индивидуальности, чуждые политических
страстей, механически сшивающие дошедшие до них
сказания и погодные записи. Понятно, что при такой
оценке летописцев Бестужев-Рюмин считал вообще не-
важным установление имен составителей сводов5
Шахматов отказался рассматривать летописные
своды как «механическую сшивку разнородного мате-
риала». Он подошел к летописям как к литературным
произведениям, а к летописцам — как к авторам,
сознательно подбиравшим материал под влиянием
определенных интересов и идей.
Рукой летописцев, по мнению Шахматова, водили
князья, митрополиты и другие видные политические
деятели. Он, правда, далеко не всегда мог разобраться
в существе политических конфликтов Древней Руси,
не видя классовых корней этих конфликтов. Поэтому
даваемые Шахматовым политические характеристики
летописным сводам и летописцам часто оказываются
неполными. Но самый подход к летописным сводам
как к литературным памятникам, отражающим опре-
5 Бестужев-Рюмин К Н. Русская история: В 2 т. СПб.,
1872. С. 22.
650
деленные интересы и идеи, был значительным шагом
вперед, крупным достижением дореволюционной исто-
риографии русского летописания. Шахматов справед-
ливо отмечал, что «большинство наших летописных
сводов безымянно, но тем не менее характер их таков,
что исследование каждого из них должно начинаться
с определения личности составителя свода (времени,
места, обстоятельств), при которых он работал».6
Творческий процесс создания летописных сводов
Шахматов представлял себе иначе, чем предшествую-
щие историки. Он считал, что своды возникали не
путем постепенного накапливания погодных записей, а
создавались, как правило, единовременно под влиянием
определенных политических и религиозных идей и выте-
кавших из них конкретных задач. Проходило несколь-
ко лет или десятилетий, и в связи с новой политической
обстановкой составлялся новый свод. При этом лето-
писец использовал старые своды, исключая из них те
или иные записи.
«Можно с уверенностью сказать,— писал Шахма-
тов,— что все дошедшие до нас летописные своды
предполагают существование других, более древних
сводов, лежащих в их основании». Перед историком
русского летописания и должна стоять задача опре-
деления тех, не дошедших до нас, летописных сводов,
которые лежат в основании каждого из дошедших
сводов. Дальнейшее исследование должно открывать
наиболее древние и первоначальные своды 7
Подобная задача была значительно труднее, чем
выделение из свода отдельных сказаний и погодных
записей в качестве неделимых элементов. И все же
Шахматов считал открытие не дошедших до нас сводов
и даже приблизительное определение их содержания
вполне осуществимым делом. При этом он исходил
из убеждения, что последующие летописцы могли
исключать какие-то записи своих предшественников,
но в основном сохраняли предшествующий текст или
его части. В позднейшем летописном своде можно,
таким образом, обнаружить более ранние своды.
6Шахматов А. А. Разбор сочинения И. А. Тихомирова
«Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной»//Отчет о соро-
ковом присуждении наград графа Уварова. СПб., 1899. С. 108.
7 Там же.
651
В результате скрупулезного изучения «Повести
временных лет» и сопоставления ее с другими источ-
никами Шахматов выдвинул гипотезу о сущест-
вовании до «Повести» по крайней мере трех киевских
и новгородского летописных сводов. Древнейший лето-
писный свод, по мнению исследователя, был составлен
около 1039 г. по инициативе первой на Руси митро-
поличьей кафедры 8 В этом своде выставлялись в самом
невыгодном свете дохристианские религиозные верова-
ния славян, доказывалось преимущество христианства
и прославлялся князь Ярослав. В советской истори-
ческой литературе подверглась сомнению названная
Шахматовым дата возникновения древнейшей Киев-
ской летописи и роль митрополита в этом событии.
Но шахматовский вывод о существовании летописных
сводов задолго до появления «Повести временных лет»
все же прочно вошел в историографию Киевской Руси.
Со времени Шахматова летописное дело рассматри-
вается историками русской исторической науки, рус-
ской литературы и русской культуры как один из
наиболее ярких показателей высокого уровня куль-
турного развития Киевской Руси. Данная точка зрения
находит свое обоснование не только в шахматовской
версии о составлении в Киеве летописного свода еще
в первой половине XI в. Вряд ли можно усомниться и в
большинстве доводов, которые Шахматов привел, чтобы
доказать, что в составе «Повести временных лет» обна-
руживаются еще два киевских свода XI в.: 1073
и 1093—1095 гг.
Как в своде 1073 г., так и в своде 1093—1095 гг.
Шахматов обнаружил критику княжеской власти, при-
чем сводчик 1093—1095 гг. весьма решительно осуждал
князей, разорявших население неправыми вирами и
продажами. Понять эту критику можно, только если
принять во внимание объективные противоречия меж-
ду феодалами и феодально зависимым населением. Но
Шахматов не замечал, что в XI в. в низах нарастало
недовольство политикой верхов, а в верхах — чувство
страха и стремление предотвратить народное возму-
щение. А без учета этих обстоятельств он не смог понять
8 До 1038 г. в Киеве не было своих митрополитов, а были
епископы, стоявшие ниже митрополитов на иерархической лестнице
православного духовенства.
652
подлинных причин проникновения в летопись неодобри-
тельных отзывов о политике князей конца XI в. Эти
неодобрительные отзывы исследователь объяснял част-
ным конфликтом киевского князя Святополка и игуме-
на Киево-Печерского монастыря Ивана, носившим
эпизодический характер и сменившимся в начале XII в.
близостью печерских монахов и князя Святополка.
Помимо гипотезы о летописных сводах, возникших
до «Повести временных лет», Шахматову принадлежит
гипотеза о трех редакциях самой «Повести». Первую
из этих редакций он приписывал монаху Киево-Печер-
ского монастыря Нестору, вторую — игумену Михай-
ловского Выдубицкого монастыря в Киеве Сильвестру.
Причиной, вызвавшей переделку Сильвестром Несто-
ровой «Повести», Шахматов считал смену власти
в Киеве. Преемник князя Святополка Владимир Моно-
мах стремился осветить события, в которых он прини-
мал деятельное участие, иначе, чем это было сделано
панегиристом Святополка — Нестором. Таким образом,
исследователь связывал составление Сильвёстровой
редакции «Повести» с политическими интересами кня-
зя Владимира Мономаха.
Прослеживая историю русских летописей после
«Повести временных лет», Шахматов уделил большое
внимание ростово-суздальскому летописанию XII—
XIII вв. и летописям XIV—XV вв. Он предположил
существование целого ряда сводов XIV—XV вв., кото-
рые дошли до нас только в составе позднейших лето-
писей. Ученый также предположительно установил
географические пункты и даты составления летописных
сводов в XIV—XV вв., а в ряде случаев — и имена
летописцев, князей и митрополитов, политические ин-
тересы которых нашли отражение в сводах. Таким об-
разом, была разработана подробная и сложная схема
русского летописания XIV—XV вв.
Шахматов установил, что в первой четверти XV в.
в Москве были составлены своды, в которых наряду
с событиями московскими (особенно интересовавшими
летописцев) получили отражение события, происходив-
шие в Новгороде, Смоленске, Твери, Рязани, Нижнем
Новгороде и других центрах. Общерусский характер
московских летописных сводов, составленных во второй
половине XV и XVI вв., отмечался и до Шахматова.
653
Однако заслугой ученого явилось то, что он убеди-
тельно доказал существование общерусских летопис-
ных сводов еще в первой четверти XV и XIV вв., задолго
до полного объединения русских земель вокруг Москвы.
Общерусский летописный свод был, по Шахматову,
составлен в Москве по приказанию митрополита
Фотия в 1423 г.; и в последующее столетие общерусские
летописные своды создавались при митрополичьей ка-
федре. Самый ранний из них Шахматов относил к на-
чалу XIV в. и связывал с именем митрополита Петра,
который в период княжения Ивана Калиты перенес
свою резиденцию из Владимира в Москву 9. Но Шах-
матов ошибался, когда заявлял, что во времена Ивана
Калиты, Дмитрия Донского или Василия Дмитрие-
вича I «одно только духовенство могло быть вырази-
телем сознания единства русской земли» 10 В резуль-
тате экономического, политического и культурного раз-
вития Руси, в ходе острой борьбы с татарами,
Литвой, Ливонией и шведами, в процессе формирова-
ния великорусской народности идея единства рус-
ской земли проникла в сознание различных социаль-
ных слоев народа. Поэтому в митрополичьих сводах
нередко находили отражение политические идеи, созре-
вавшие в иной социальной среде, чем духовенство.
Кроме церковных и княжеских интересов, в лето-
писях, по мнению Шахматова, речь шла о местных
интересах того или иного города. И это было, конечно,
так, поскольку в новгородских летописях получили
отражение специфические новгородские, а в тверских
летописях специфические тверские интересы. Однако и в
Новгороде, и в Твери проживали представители раз-
ных классов. Интересы бояр, купцов, ремесленни-
ков, крестьян были, разумеется, неодинаковы, и лето-
писи, отражавшая интересы новгородских феодалов,
находилась в резком противоречии с интересами экс-
плуатируемых масс Великого Новгорода.
Значительный историографический интерес пред-
ставляют исследовательские приемы Шахматова, мето-
9 Шахматов А. А. I) Летописи//Новый энциклопедический
словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 1—29. СПб.; Пг. 1911 — 1916. Т. 25.
С. 146—166. 2) Обозрение русских летописных сводов XIV — XVI вв.
М.; Л., 1938. С. 365.
10 Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV —
XV веков//ЖМНП. 1900. Сент. С. 166.
654
дика, которой он пользовался при изучении летописных
сводов. Д. С. Лихачев в связи с этим отмечал: «Успех
работы А. А. Шахматова объясняется именно тем, что
он привлекал к исследованию все известные ему лето-
писные тексты, подвергал изучению и объяснению
целиком весь.текст каждого летописного списка, стре-
мился к восстановлению памятника не по частям, а
опять-таки всего — от начала до конца».11
Обосновывая ту или иную гипотезу о развитии лето-
писания, Шахматов старался подтвердить ее всем
наличным материалом. Он не выдергивал наиболее под-
ходящий для своей концепции летописный текст и не
игнорировал другие тексты. Для исследования ученый
привлек около 200 известных в его время списков рус-
ских летописей, при этом не ограничился печатными
изданиями, а обращался к рукописям. Весьма плодо-
творным был шахматовский текстологический анализ
позднейших летописей с целью обнаружения в них
более ранних слоев. Д. С. Лихачев сравнил такой
анализ с археологическими раскопками, исследователь,
по его словам, снимал «в летописных сводах слой за
слоем» 11 12
При изучении летописей Шахматов нередко обнару-
живал в них явные вставки, а также повторения,
которые выдавали следы позднейшей обработки более
ранних текстов. Ученый всегда внимательно относился
к любому противоречию в летописном повествовании,
к любой хронологической или иной ошибке. Даже по-
меты, описки и помарки в рукописи помогали ему в
источниковедческом анализе летописей, не говоря уже
о текстологических и палеографических особенностях,
помогавших установить место и время возникновения
того или иного летописного свода.
Полученные Шахматовым с помощью тонкого ана-
лиза и остроумных догадок выводы часто носили
гипотетический характер. Но несмотря на это его работы
сыграли большую роль в историографии.
Значение шахматовских исследований по истории
русских летописей заключается главным образом в том,
11 Лихачев Д. С. Шахматов как исследователь русского
летописания//А. А. Шахматов: Сб. статей и материалов/Под ред.
С. П. Обнорского. М.; Л., 1947 С. 256 (Труды комиссии по истории
АН СССР. Вып. 3).
12 Там же. С. 259.
655
что они, во-первых, открыли в составе дошедших до
нас позднейших памятников целый ряд ранее неизвест-
ных памятников древнерусской исторической литера-
туры; во-вторых, способствовали выяснению авторства,
времени, места, а отчасти и условий появления ряда
летописных сводов; в-третьих, помогли установлению
взаимосвязей и взаимозависимости летописных сводов
и стали серьезным шагом на пути к установлению точ-
ной схемы русского летописания; в-четвертых, ввели
в научный оборот новые приемы источниковедческого
анализа летописей. Приемы эти и сегодня, не утратили
своего значения.
И, наконец, шахматовские исследования помогли
историкам более критически отнестись к летописям
и другим литературным памятникам Древней Руси.
Зная обстоятельства, при которых создавался тот или
иной памятник исторической литературы, можно с
большим основанием судить о достоверности его пока-
заний. Так, например, Шахматов показал, что в «Ска-
зании о Мамаевом побоище» сильно преувеличена
роль митрополита Киприана в Куликовской битве
и преуменьшена роль Дмитрия Донского, так как
митрополичий летописный свод был одним из источ-
ников «Сказания» 13.
Работа над историей русского и других славян-
ских языков, историей летописей привела Шахматова
к попытке обрисовать исторические судьбы древне-
русской народности. В конце жизни он опубликовал
«Очерк древнейшего периода русского языка» (Энци-
13 Шахматов А. А. Отзыв на сочинение С. Шамбинаго
«Повести о Мамаевом побоище»//Отчет о двенадцатом присуждении
премий митрополита Макария. СПб., 1910. С. 194—195, 203.— Зани-
мался Шахматов источниковедческим изучением и такого важного
источника, как грамоты. Уже в юношеском «Исследовании о языке
новгородских грамот XIII и XIV вв.» он высказал ряд соображений
об особенностях языка, графических приемов, характерных для раз-
личных областей в период феодальной раздробленности. Позднее
ученый посвятил -специальное исследование лингвистическому и па-
леографическому изучению двинских грамот XV в. Выводы Шахма-
това о диалектизмах и об особенностях правописания и графики двин-
ских и других грамот имеют немалое значение для определения
времени и места их составления (Ш ахматов А. А. 1) Иссле-
дование о языке новгородских грамот XIII — XIV вв.//Исследования
по русскому языку. Т. 1. СПб., 1895; Исследование о двинских
грамотах XV в.//Исследования по русскому языку. Т. II. Вып. 3.
СПб., 1903).
656
клопедия славянской филологии. Вып. II, ч. I. Пг.,
1915) и небольшую книгу «Древнейшие судьбы рус-
ского племени» (Пг., 1919). В последней работе, кроме
языкового материала, были использованы известия
иностранцев о восточных славянах и некоторые дан-
ные археологии, почерпнутые главным образом из
обзора шведского историка Арне. Высказанное в этих
работах мнение о позднем расселении славян в Восточ-
ной Европе и крайний норманизм его взглядов на
происхождение имени «Русь» и русской государствен-
ности находились в противоречии с данными археоло-
гии и письменных источников. Позднейшие исследова-
ния советских историков и археологов окончательно
опровергли шахматовскую концепцию древнейших су-
деб русского племени, хотя некоторые частные наблю-
дения Шахматова принимаются во внимание.и сегодня.
Одним из лучших учеников и последователей
А. А. Шахматова был Михаил Дмитриевич Приселков
(1881 —1941), завершивший и опубликовавший свои
важнейшие труды по истории русского летописания
уже после победы Октябрьской революции 14. В доре-
волюционный период он напечатал интересный источ-
никоведческий очерк о ханских ярлыках русским митро-
политам 15
Для установления подлинности и возраста истори-
ческих рукописей много сделал Николай Петрович Ли-
хачев (1862—1936). Он детально изучил историю бу-
маги, которой пользовались русские писцы, собрал и
воспроизвел в специальном альбоме свыше 4250 бу-
мажных водяных знаков. По этим знакам можно
определять место и время изготовления бумаги, что,
конечно, помогает датировать написанный на ней
документ. В 1899 г., когда появилось исследование
Лихачева «Палеографическое значение бумажных
водяных знаков» 16, ни в России, ни в Западной Европе
14 Приселков М. Д. 1) История русского летописания
XI — XV вв. Л., 1940; 2) Троицкая летопись: Реконструкция текста.
М.; Л., 1950.
15 Приселков М. Д. Ханские ярлыки русским митрополитам.
Пг., 1916.— В 1913 г. вышла книга М. Д. Приселкова «Очерки по
церковно-политической истории Киевской Руси X — XI! вв.».
16 Л и х а ч е в Н. П. Палеографическое значение бумажных
водяных знаков. Ч. I — III. СПб., 1899.— Этот труд был развитием
изданной в 1891 г. Лихачевым работы «Бумага и' древнейшие
657
не было труда, в котором было бы собрано и изучено
такое большое количество водяных знаков. Шахматов
с полным основанием отметил, что этот труд «одинаково
важен как для русской, так и для европейской вообще
науки» 17 В 1907 г. в Женеве вышло еще более подроб-
ное описание бумажных водяных знаков Шарля Бри-
ке 18 Но исследование Лихачева остается ценным
историческим справочником и в настоящее время.
Источниковедением грамот занимались А. С. Лап-
по-Данилевский и его ученики. К концу XIX в. было
опубликовано много так называемых частных актов.
Но, во-первых, публикации были разбросаны по сот-
ням различных периодических и непериодических изда-
ний. Во-вторых, далеко не всегда эти публикации точ-
но передавали содержание подлинника. В-третьих,
многие частные акты еще не были извлечены из архив-
ных фондов и находились вне поля зрения историков.
Например, обширная коллекция актов, собранных из
разных монастырей в Коллегию экономии после секу-
ляризации монастырских имуществ, до конца XIX в.
использовалась историками слабо.
Между тем актовый материал, отражавший единич-
ные факты, мог дать основания для обоснованных
общих выводов только при массовом их использова-
нии. Чтобы не придать слишком распространительного
значения выводам, построенным на актовом материале,
необходимо было учитывать, к какому географичес-
кому району и историческому моменту акт относится,
отражает ли он типичные или исключительные явле-
ния экономической и юридической жизни. Наконец,
следовало учитывать, что актовый материал неред-
ко служил для подтверждения различных прав
и обязанностей. Поэтому находились люди, заинтере-
col анные в подделке грамот. Нужно было научиться
отличать подлинный документ от поддельного. Таким
образом, источниковедческое изучение частных актов,
или дипломатика частных актов, стало насущной за-
дачей исторической науки.
бумажные мельницы в Московском государстве» (Историко-архео-
графический очерк. СПб., 1891).
17 Известия ОРЯ и С АН. Т. IV Кн. 4. 1899. С. 1463 и сл.
18 В г i q u е t С. М. Les filigranes: Dictionnaire historique des
marques du papier des leur apparition vers 1282 jusqu’en 1600.
Vol. 4. Geneve, 1907.
658
Решению этой задачи и посвятил свои занятия семи-
нар по дипломатике частных актов Московского госу-
дарства, созданный в 1903 г. в Петербургском универ-
ситете А. С. Лаппо-Данилевским. Занятия проводи-
лись в течение 16 лет (до смерти Лаппо-Данилевского
в 1919 г.).,К концу 1915 г. участники семинара просмот-
рели более 1400 названий книг и более 150 периоди-
ческих изданий (всего около 6000 томов) и обнаружили
в них тысячи актов. Составленный таким образом ката-
лог, к сожалению, не сохранился. Но он послужил
материалом для нескольких статей по дипломатике
частного акта.
При критическом анализе актового материала Лап-
по-Данилевский главное внимание уделял формуляру
грамот. Его самого и участников семинара особенно
занимал вопрос о том, в каких словах формулировалась
в акте сущность сделки, на какие словесные формули-
ровки распадался акт, какова была последователь-
ность этих формулировок в акте, были ли в акте под-
писи послухов-свидетелей, указания на канцелярию, в
которой сделка оформлялась, и т. д.
Сопоставляя грамоты, составленные в различных
районах русской земли, Лаппо-Данилевский устанав-
ливал иногда местные особенности их формуляров. Так,
он обнаружил, что древнейшие рязанские служилые
кабалы (документы о поступлении в кабальные холопы)
имели некоторое отличие от позднейших московских
служилых кабал. Он и его ученик А. И. Андреев обра-
тили внимание на своеобразные черты северных помор-
ских актов 19 Лаппо-Данилевский и его ученики ста-
рались также определить, как изменялись формуляры
грамот во времени. Подобные наблюдения помогают
историкам устанавливать место составления акта,
установить время возникновения недатированных
актов.
Изучение формуляров грамот в случае, если оно
становилось элементом более широкого исторического
19 Лаппо-Данилевский А. С Служилые кабалы позд-
нейшего типа//Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому.
М., 1909. С. 721 и сл.; Андреев А. И. Отступные грамоты:
К истории крестьянского землевладения на севере в XVI в.//Сборник
статей, посвященных А. С. Лаппо-Данилевскому/Под ред. Н. И. Ка-
реева. СПб., 1916. С. 131 — 181.
659
анализа, подкрепляло некоторые выводы исторической
науки. Так, существенный для истории крепостного
права вывод о торговле крестьянами без земли в XVII в.
нашел подтверждение в материалах статьи А. А. Ши-
лова «Поступные записи», подготовленной в семинаре
А. С. Лаппо-Данилевского. Землевладельцы, которые
держали в XVII в. беглых крестьян, должны были часто
в наказание за пристанодержательство отдавать ист-
цам не только обнаруженных у них людей, но и своих
собственных крестьян. При этом составлялась «поступ-
ная запись», которую Шилов именовал «поступной*
за пристанодержательство беглых. Анализ таких запи-
сей позволил исследователю обнаружить, что некото-
рые из них представляли собой «замаскированную
купчую на крестьян», проданных без земли.
Дипломатический анализ Шилова дал хороший
результат потому, что изменение формуляров грамот
он уже начал связывать с изменениями общественных
условий, а его выводы касались реального положения
крестьян, а не одного только формального состава
документов о крестьянах и холопах.
Для методики изучения актового материала, введен-
ной в русскую* историографию Лаппо-Данилевским,
характерно изучение формы документа, элементов его
формуляра даже в том случае, если такое изучение
не способствовало лучшему пониманию существа исто-
рических явлений, отражавшихся в изучаемых актах.
Лаппо-Данилевский и некоторые его ученики занима-
лись установлением такого «идеального формуляра
акта», который далеко не совпадал с реальными
актами данной разновидности 20 21
Лаппо-Данилевский внес также значительный вклад
в развитие теоретического источниковедения. Он посвя-
тил методам исторического изучения вторую часть
своей «Методологии истории» и «Очерк дипломатики
20 Шилов А.А. Поступныезаписи//Сборникстатей,посвящен-
ных А. С. Лаппо-Данилевскому: К истории крестьянского вопроса
в XVII в. С. 270.— До А. А. Шилова такой вывод был сделан
М. А. Дьяконовым.
21 Лаппо-Данилевский А. С. Служилые кабалы позд-
нейшего типа//Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому.
С. 720—721; Веретенников В. И. К вопросу о методах
изучения древнерусских частноправовых актов//Сборник статей, по-
священных А. С. Лаппо-Данилевскому. С. 12—13.
660
частного акта», труд, который советский историк
С. Н. Валк назвал в 1920 г. «одним из крупнейших
научных явлений последнего времени».22 23 Оставаясь
в теоретической области идеалистом, Лаппо-Данилев-
ский полагал, что на складывание источника прежде
всего влияет духовная атмосфера времени, что методы
анализа источников должны базироваться в основном
на психологическом подходе к ним.
Однако исследователь нередко сам выходил за
идеалистические рамки. В частности, он справедли-
во указывал, что методология источниковедения уста-
навливает те принципы и методы, на основании которых
историк считает себя вправе утверждать, что факт,
известный ему из данных источников, действительно
существовал.
Лаппо-Данилевский в своих работах рассматривал
вопросы определения подлинности источников и их
составных частей, выявления поддельных источников.
Много внимания он уделял критике показаний источ-
ника. Учение Лаппо-Данилевского об исторической
критике и в настоящее время может быть с успехом
применено в источниковедении.
Начало XX в. в отечественной историографии харак-
теризуется дальнейшим расширением источниковой
базы изучения истории в России.
Методы статистической обработки писцовых книг
после выхода в свет «Сельского хозяйства» Н. А. Рож-
кова и «Замосковного края» Ю. В. Готье продолжали
совершенствоваться. На Петербургских Высших жен-
ских курсах в семинаре под руководством известного
экономиста и статистика А. А. Кауфмана были обра-
22 В а л к С. Н. [Рецензия]//Книга и революция. 1920. № 2.
С. 39.—Рец. на кн.: Лаппо-Данилевский А. С. Очерк
русской дипломатики частных актов. Пг., 1920.
23 Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории.
Вып. II. СПб., 1913. С. 341—345; Хмылев Л. Н. Проблемы
методологии истории в русской буржуазной историографии конца
XIX—начала XX в. Томск, 1978. С. 111 —113.
661
ботаны писцовые книги Шелонской пятины Новгород-
ской земли за 1497—1501 гг. Полученные данные
позволили судить о распределении земель пятины меж-
ду различными категориями феодальных владельцев,
об имущественных различиях крестьянских дворов
и о некоторых других чертах хозяйственной жизни
деревни конца XV — начала XVI в.
Одновременно с семинаром А. А. Кауфмана в
Киевском университете статистической обработкой нов-
городских писцовых книг занимался семинар М. В. Дов-
нар-Запольского. Один из его участников А. М. Гневу-
шев подготовил книгу о сельском населении Новгород-
ской области на рубеже XV и XVI вв.24
Выводы, полученные путем статистической обработ-
ки писцовых книг, можно признать достоверными лишь
в том случае, если эти книги подвергнуты обстоятель-
ному источниковедческому анализу, если установлено
значение терминов, которыми пользовались писцы,
уточнены единицы измерения и т. д. Так, например,
для того чтобы судить о численном составе крестьянских
дворов по писцовым книгам, следовало установить, что
понималось под словом «люди»: все мужчины, главы
семейств или только дворохозяева. Говоря о размерах
посевов, необходимо было определить размеры новго-
родской меры сыпучих тел — коробьи, установить прави-
ла землемерия, которыми пользовались писцы, выяс-
нить, всегда ли они производили обмеры земли или до-
вольствовались «сказками» населения. Следовало опре-
делить, как изменялось значение такой единицы обло-
жения, как соха, выяснить, что собой представляла
другая единица обложения — живущая четверть и т. д.
Подобным анализом писцового дела и писцового
материала занимались А. С. Лаппо-Данилевский,
П. Н. Милюков и ряд других историков. Особенно
тщательно эти вопросы изучались крупнейшим знато-
ком документального материала по истории допетров-
ской Руси С. Б. Веселовским. Опубликованное им
в 1915—1916 гг. двухтомное исследование «Сошное
письмо» написано довольно бессистемно и лишено
сколько-нибудь серьезных обобщений, но оно содержит
много важного материала, необходимого для крити-
24 См. с. 621 настоящей книги.
662
ческой оценки писцовых книг. Более ценна в этом отно-
шении его двухтомная публикация «Акты писцового
дела» (т. I. М., 1913; т. II. М., 1917).25 Разумеется,
эта и названные выше работы исследователей начала
XX в. не свободны от недостатков, не во всем бесспорны.
Но многие конкретные результаты их источниковед-
ческих исследований не утратили своего значения и по
сей день. Поставленные тогда проблемы получили в
дальнейшем разрешение в работах советских историков.
Лекция 39
ИСТОРИОГРАФИЯ НАЧАЛА XX В.
О РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ
В РОССИИ
Как уже отмечалось, наиболее яркими представи-
телями либеральной общественной жизни России XIX в.
были К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин. В 1860-х гг. они
обвиняли русских революционных демократов в нетер-
пеливости, неуживчивости и бестактности, в том, что
те сеяли раздоры, мешали правительству проводить
политику реформ, толкали его на путь террора и на-
силий. В 1900 г. Чичерин говорил, что социалисти-
ческая пропаганда породила охранительную политику
правительства, «сдвинула Россию с пути правильного»
реформ и открыла «широкие двери реакции».1 Если
к этому добавить, что Чичерин и в 1900 г. считал парла-
ментское правление в России делом далекого будущего
и добивался только созыва выборных от губернских
25 Источниковедческая трактовка, которую С. Б. Веселовский
давал сохе и живущей четверти, оспорена, в частности, в работе
Л. В. Милова, М. Б. Булгакова и И. М. Гарсковой «Тенденции
аграрного развития России первой половины XVII столетия» (М.,
1986). Но большое значение собранной Веселовским документации
по истории писцовых книг, писцового дела и обложения крестьян
XVII в. единодушно признается историками. См. также: Веселов-
ский С. Б.: 1) Приходо-расходные книги московских приказов
1613—1619 гг. М., 1912; 2.) Приходо-расходные книги московских
приказов 1619—1621 гг. М., 1983.
1 Чичерин Б. Н. Россия накануне XX столетия. Берлин, 1900.
С. 21, 85.
663
земств для «обсуждения законов и бюджета»,2 облик
этого «консервативного либерала» выступает вполне
ясно.
Однако чичеринские взгляды разделяли далеко не
все историографы. Некоторые историки придержива-
лись более прогрессивных взглядов. В их числе можно
назвать А. Н. Пыпина, испытавшего на себе некоторое
влияние В. Г Белинского и Н. Г Чернышевского и
выступившего в пореформенный период с рядом зна-
чительных трудов по истории русской литературы,
этнографии и общественной мысли. Не касаясь здесь
этих работ, отметим только, что Пыпин отзывался о
деятелях революционного движения с большим уваже-
нием. Он старался выдать революционеров за либера-
лов и, в частности, пытался доказать что декабристы
только развивали либеральные мысли молодого Алек-
сандра I, его друзей из Негласного комитета и
М. М. Сперанского.3
Первые годы XX столетия ознаменовались не толь-
ко значительным подъемом революционного движения,
но и некоторым оживлением оппозиционного движения.
В это время взгляды Чичерина пользовались все мень-
шей популярностью мелкобуржуазной интеллигенции,
тогда как труды Пыпина часто переиздавались и
читались. Либеральные историки начала XX в. следо-
вали скорее пыпинской, чем чичеринской, традиции.
Активное участие в либеральном движении в начале
1900-х годов принимал А. А. Корнилов (1862—1925),
ставший позднее секретарем Центрального Комитета
кадетской партии. С 1909 г. он был профессором
Петербургского политехнического института и читал
там курс лекций по истории России XIX столетия.4
Корнилов изучал главным образом историю крестьян-
ской реформы 1861 г. и историю общественного движе-
ния 1850—70-х годов. Этим темам посвящены его
«Очерки по истории общественного движения и кресть-
янского дела в России» (печатались в журналах в
2 Там же. С. 171.
3 П ы п и н А. Н. Общественное движение в России при Алек-
сандре I. 2-е изд. СПб., 1885. С. 471.
* Корнилов А. 1) Курс истории России XIX в. Ч. I — III.
М., 1912—1914.— В 1918 г. А. Корнилов начал переиздание своего
курса лекций.
664
1903—1904 гг. и вышли отдельным изданием в 1905 г.)
и «Общественное движение при Александре II» (книга
вышла за границей; после революции 1905—1907 гг.
была переиздана в России). Кроме того, в течение
последних двадцати лет своей жизни Корнилов изучал
материалы семейного архива Бакуниных и составил по
ним две обстоятельные книги.5
Корнилов был одним из тех либеральный истори-
ков, которые -затемняли коренные различия между
революционно-демократическим и либеральным лаге-
рями и «перекрашивали» революционеров в благонаме-
ренных либералов. А. Н. Радищева он называл либера-
лом,6 7 колебания А. И. Герцена в сторону либерализма
всемерно подчеркивал, а демократизм замалчивал. Да-
же Н. Г Чернышевский в его изображении ничем
не отличался от либералов в период политической
«весны», наступившей после вступления на престол
Александра II/ Корнилов писал, что «чувство наступив-
шей весны после долгой суровой зимы Николаевского
царствования» порождало во всех чуть ли не одина-
ковые политические настроения.8 По Корнилову получи-
лось, что у Чернышевского, Аксаковых, Каткова и
даже Погодина после вступления на престол Александ-
ра II было одинаково «розовое» благодушное на-
строение.
Однако представить Чернышевского как заурядного
либерала было невозможно, и Корнилов должен был
сказать о резкой критике, которой в «Современнике»
было подвергнуто это течение. Корнилов, во-первых,
доказывал, что Чернышевский довольно поздно перешел
на позиции радикализма, а, во-вторых, объяснял этот
переход тем, что Чернышевский «не знал досконально
русской действительности», черпал свои взгляды и
аргументы из западных социалистических арсеналов
и смотрел на ликвидацию крепостнических отношений
«с совершенно отвлеченной радикальной точки зре-
ния».9 Под пером Корнилова крупнейший русский
5 Корнилов А. 1) Молодые годы Михаила Бакунина. М.,
1915; 2) Из истории русского романтизма. Л.; М., 1925.
6 Корнилов А. Курс истории России XIX в. Ч. II. С. 184.
7 Корнилов А. А. Общественное движение при Александ-
ре II: (1855—1881). М., 1909. С. 22—23.
8 Там же. С. 20.
9 Там же. С. 78. и 85.
665
экономист домар^сова периода и лучший выразитель
нужд и интересов крестьянства превращался в челове-
ка, не осведомленного в сельском хозяйстве и чуж-
дого крестьянам. Останавливаясь на борьбе Чернышев-
ского против либералов, Корнилов полностью солида-
ризовался с последними.
Как и другие историки крестьянской реформы,
Корнилов выдвигал на первый план борьбу, которую
вели между собой либералы и крепостники. Основную
борьбу в период подготовки и проведения крестьян-
ской реформы 1861 г. Корнилов видел в столкновениях
доброжелательных и либерально настроенных деятелей
вроде Н. А. Милютина, великой княгини Елены
Павловны или тверского губернского предводителя
дворянства А. М. Унковского с представителями
крепостнической партии, вроде князя П. П. Гагарина
или графа В. Н. Панина.10 11
Являясь сторонником реформ и безусловным против-
ником революции, всячески прославляя либеральных
деятелей реформы, Корнилов все же отмечал непосле-
довательность преобразований 1860-х годов. В преди-
словии к книге «Крестьянская реформа», вышедшей
весной 1905 г., он писал, что будущая крестьянская
реформа должна быть совершена «с большею подго-
товкою, с большею планомерностью и последователь-
ностью и без тех урезок и компромиссов, которые
исказили великий освободительный акт 1861 года».11
Последовательная либеральная политика представ-
лялась Корнилову лучшим средством предупреждения
революции. Он утверждал, что и в XIX в. можно было
не допустить быстрого «превращения общественного
движения в революционное», если бы царские минист-
ры держались либерального курса и не проявляли
неумной склонности подавлять всякое независимое
мнение.
10 Эта же концепция характерна для других работ о реформах
1860—70-х’годов, выпущенных буржуазными историками, например,
для книги Г. Джаншиева «Эпоха великих реформ», выдержавшей
в 1891 — 1905 гг. девять изданий, и для юбилейных изданий, вы-
пущенных к 50-летию отмены крепостного права (в том числе для
ряда статей, вошедших в неутратившую до сих пор значения шести-
томную «Великую реформу» (М., 1911)).
11 Корнилов А. А. Крестьянская реформа. СПб., 1905.
С. Ш— IV.
666
В отличие от Чичерина, Корнилов не возлагал ответ-
ственность за реакцию на революционеров. «Зачин-
щиком в том двойном терроре, при котором пришлось
русскому обществу жить и развиваться после великих
реформ шестидесятых годов», явилось, по его словам,
правительство, а не революционеры.12 И если Чичерин
объяснял правительственную реакцию наличием ре-
волюционного движения, то Корнилов объяснял ре-
волюционное движение правительственной реакцией.
Сторонником либеральных методов борьбы с рево-
люционным движением и противником грубых поли-
цейских методов заявил себя не только Корнилов.
На историческом материале эти либеральные методы
обосновывали и некоторые другие историки. К либе-
ральному лагерю примыкал Василий Яковлевич Богу-
чарский (1861 —1915) —один из крупнейших истори-
ков народничества. В молодости он был связан с на-
родовольческим офицерским кружком и подвергся
за это аресту и долголетней ссылке. После возвраще-
ния из Сибири царская охранка еще долгое время счи-
тала его опасным врагом самодержавия. Любопытно,
что, когда он отправился для лечения на минераль-
ные воды, вслед за ним командировали семь филе-
ров.13 Разуверившись в народничестве, Богучарский
увлекся марксизмом, однако скоро пришел к мысли
о необходимости ревизии ряда его положений.
Еще до первой русской революции В. Я. Богучар-
ский выступал со статьями и ценными публикациями
по истории революционного движения,14 в годы первой
русской революции был одним из редакторов журнала
«Былое» 15, а в 1912 г. выпустил сразу две значительные
12 Кор н и л о в А. А. Общественное движение при Александ-
ре II. С. 259—260.
13 Былое. 1917. № 1. С. 230.
14 Сборники «Государственные преступления в России в XIX ве-
ке. Сборник извлечений из официальных изданий правительствен-
ных сообщений» (Т. 1—3. Штутгарт, 1903—1905) В. Я. Яковлев-
Богучарский опубликовал за границей под псевдонимом «Б. Базилев-
ский». К ним были даны три выпуска приложений, в которых
автор привел материалы нелегальной революционной печати и газет-
ные отчеты о судебных процессах по делам народников. После
первой русской революции сборники были переизданы.
15 В редактировании «Былого» принимал участие и П. Е. Щего-
лев, многие годы изучавший историю русского революционного движе-
ния и русской литературы.
667
монографии по истории народничества: «Активное на-
родничество семидесятых годов» и «Из истории поли-
тической борьбы в 70-х и 80-х годах XIX века. Партия
„Народной воли“, ее происхождение, судьба и ги-
бель» 16 В них были систематизированы данные, со-
бранные из многочисленных и разнообразных источ-
ников, в том числе из редких подпольных и эмигрант-
ских изданий.
В. Я. Богучарский давал высокую оценку мораль-
ным и волевым качествам народовольцев, положитель-
но оценивал некоторых руководящих деятелей партии
«Народная воля». В этом отношении он далеко ушел
от либералов типа Чичерина, но к либералам типа
Корнилова был близок. Богучарский противопоставлял
революционный «утопизм» либеральному «реализму».
«Социально-политический реализм в противополож-
ность социальному утопизму» — вот та «руководящая
идея», которая, по словам ближайших единомышлен-
ников Богучарского, пронизала «как его писания, так
и деятельность» 17
Свой собственный идейный путь Богучарский считал
типичным для революционного движения в целом и при-
том не только в России, но и на Западе. Появление
ревизионизма он рассматривал как «неизбежный про-
цесс отмирания тех утопических элементов марксизма,
которые пристали к нему от предшествующей эпохи».
Причем под «утопическими элементами» Богучарский
подразумевал как раз то, что составляло революцион-
ную сущность марксизма.
По мнению этого историка, ревизионизм и либера-
лизм «естественно» и «неизбежно» должны победить
революционную социал-демократию как на Западе, так
и в России, и эта победа может быть достигнута в Рос-
сии тем быстрее, чем прочнее утвердятся в ней кон-
ституционно-либеральные порядки.
Историю народничества Богучарский рассматривал
как частное проявление этой «естественной» эволюции.
«История освободительного движения в России в конце
семидесятых и первой половине восьмидесятых годов,—
,ь В том же, 1912 г., В. Я. Богучарский выпустил книгу «Алек-
сандр Иванович Герцен».
17 Кускова Е. Памяти живой души (Василий Яковлевич
Яковлев-Богучарский)//Голос минувшего. 1915. № 7-8. С. 226.
668
писал он,— это — история постепенного перехода мыс-
ли русской передовой интеллигенции от социального
утопизма к социально-политическому реализму» 18
Характеризуя народническое движение, Богучар-
ский отмечал, что оно было лишено какой-либо клас-
совой почвы и до появления партии «Народная воля»
являлось движением небольшой безобидной кучки со-
циальных утопистов. Он полагал, что если бы прави-
тельство не обрушило на них свои репрессии, народ-
ники превратились бы в культуртрегеров, распростра-
няющих просвещение среди темных и забитых масс
крестьян, или в мирных либералов.
Андрей Желябов и другие наиболее выдающиеся
личности революционной партии поняли, что надежды
на социалистические инстинкты русского мужика
глубоко утопичны, и перешли к политической борьбе.
В. Я. Богучарский уверял, что при этом они тяготели
к либерализму. По Богучарскому получалось, что из
Желябова и его соратников вышли бы вполне доб-
ропорядочные либералы, а революционное движение
было бы предотвращено, если бы правительство
продолжало реформы, начатые 19 февраля 1861 г.,
ввело конституцию и не стало на путь реакции и
террора.
За какой-нибудь год-другой до появления народо-
вольчества, писал В. Я. Богучарский, монархическим
чувством была проникнута вся Россия, а революцион-
ная интеллигенция не вела никакой политической борь-
Гры. Реформы «были настоятельны», и ничто не мешало
^непрерывному движению по пути реформ. Но «прави-
тельство было не только реакционно, но и до такой
Изумительной степени лишено всякого чутья действи-
тельности, что считало себя самым серьезным образом
живущим на каком-то кратере вулкана» 19
Биографию А. И. Герцена В. Я. Богучарский также
пытался использовать для обоснования своей концеп-
ции. Он изображал Герцена человеком, который после
революции 1848 г. навсегда стал противником всяких
революционных действий. Герцен, по Богучарскому,
считал совершенной утопией призыв «в топоры» и явил
18 Богучарский В. Я. Из истории политической борьбы
в 70—80-х годах XIX в. М., 1912. С. 471—472.
19 Там же. С. 244—245.
669
образец «естественного» движения от социального
утопизма к социальному реализму 20
В борьбе за герценовское наследство либералы
проявляли особенную активность. Милюков видел пре-
емников Герцена не в революционном социалисти-
ческом лагере, а среди представителей либерального
земства; Струве объявил Герцена лишь кратковремен-
ным «любовником революции», другие кадеты рассыпа-
лись в похвалах Герцену за то, что в борьбе с само-
державием и крепостничеством он «знает пределы
дозволенного и недозволенного» 21
С попытками изобразить Радищева, декабристов,
Герцена либералами и со сравнительно сдержанным
порицанием Чернышевского или революционеров-на-
родников за беспочвенность и утопизм мы встречаемся
как в период, предшествовавший первой русской ре-
волюции, так и в период, последовавший за ней22
Однако на либерально-буржуазную историографию
вообще и историографию общественного движения в
частности революция оказала существенное влияние:
одни историки навсегда покинули либеральный лагерь
(например, М. Н. Покровский), другие — стали вре-
менными попутчиками революции (Н. А. Рожков),
некоторые же колебались, склоняясь к демократизму
(Н. П. Павлов-Сильванский).
После 1905 г. в либеральной историографии все
резче стали звучать контрреволюционные нотки.
«...Либерал сочувствовал демократии, — писал
В. И. Ленин в 1909 г.,— пока демократия не приводила
в движение настоящих масс, ибо без вовлечения масс
она только служила своекорыстным целям либерализма,
она только помогала верхам либеральной буржуазии
пододвинуться к власти. Либерал отвернулся от демо-
кратии, когда она втянула массы, начавшие осуществ-
лять свои задачи, отстаивать свои интересы» 23
20 Эти взгляды Богучарский развивал не только в брошюре
о Герцене, но и в посвященных ему статьях (см.. Володин А. И.
Юбилей Герцена и статья В. И. Ленина «Памяти Герцена»//Истори-
ческие записки. 1960. № 67 С. 85)
21 Там же. С. 84.
22 Взгляды А. А. Корнилова и В. Я. Богучарского на историю
русского общественного движения после первой русской революции
существенно не изменились.
23 Л е н и н В. И. Полн. собр. соч. Т. 19. С. 170—171.
670
Известней историк русской общественной мысли
Михаил Осипович Гершензон (1869—1925), недоволь-
ный революционерами, которые «уже полвека зовут
всех на улицу», утверждал, что революционная борьба
«легче и занятнее», нежели углубление в личную ду-
ховную жизнь. Гершензону принадлежит утверждение:
интеллигенции «не только нельзя мечтать о слиянии
с народом,— бояться его мы должны пуще всех казней
власти и благословлять эту власть, которая одна своими
штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости
народной» 24
В «Истории Молодой России» он писал, что воспи-
тательная задача истории русской общественной мысли
заключается в том, чтобы отвести молодого человека
подальше от общественных проблем и сделать для него
наиболее привлекательными людей, которые силились
«решить свою личную жизненную задачу» 25
Преследуя такие цели, М. Гершензон посвятил це-
лую книгу В. С. Печерину, который, по словам самого
автора, «ничего не сделал, но зато много и глубоко
жил». «Нам нужна память о нем», уверял М. Гершен-
зон, потому, что он отдал свою земную жизнь не за
земные интересы людей, а за божественную «небесную
мечту» 26
Оторванность представителей передовой общест-
венной мысли 1830—40-х, годов от народных масс
и отсутствие реальных общественных сил, на которые
они могли опереться, Гершензон превращал из величай-
шей трагедии в серьезное преимущество. Декабристы
являлись, по терминологии этого исследователя, людь-
ми, которым «внутри себя нечего делать» и которые
поэтому целиком обращены «наружу», к обществен-
ной деятельности и политической борьбе. Наоборот,
у Станкевича и его современников на первом плане
стояла «потребность найти и воплотить в собственной
личности высший смысл бытия»; сознательная жизнь
Станкевича была «безраздельно посвящена» решению
«личной морально-философской проблемы».
24 Володин А. И. Юбилей Герцена... С. 80, 89.
25 Гершензон МО. История Молодой России. М.; Пг.,
1923. С. 3—4.
26 Гершензон М. О. Жизнь В. С. Печерина. М., 1910.
С. 1, 226.
671
Станкевич и его современники были названы Гер-
шензоном «Молодой Россией», а их работа признава-
лась чрезвычайно плодотворной не потому, что они
подготавливали новый этап революционного дви-
жения, а потому, что они якобы ушли от задач
революционной борьбы. Гершензон утверждал, что «вы-
сокая мечта Станкевича и его друзей о разумной и
прекрасной жизни, о совершенном человеке» была пе-
ренесена затем «на социальную почву и выражена
в социальном языке». Но при этом он имел в виду не
реальное влияние Белинского и Герцена на сознание
революционных борцов за интересы крепостного крес-
тьянства, а «нравственную энергию, заключенную
в одинокой думе Станкевича» и превращенную затем
в «благое общественное деяние Николая Милютина
и его сподвижников». Реформу 1861 г., которую гото-
вил Милютин, Гершензон назвал «идеалистическим
движением», возникшим под влиянием могучего толчка,
идущего от Станкевича и Грановского 27
Политическая мораль, которая вытекала из этих
рассуждений Гершензона, заключалась в том, что уг-
лубление интеллигенции в личную духовную жизнь
в конце концов возвысит духовный уровень и смягчит
нравы власть имущих, в результате чего вместо Столы-
пиных у кормила власти появятся новые Николаи
милютины. Вместе с другими авторами известного
сборника «Вехи» (1909 г.). Гершензон уговаривал ин-
теллигенцию отказаться от революционной борьбы и
заняться поиском «божественной истины». Вместе с дру-
гими «веховцами» он уверял, что углубление в свой
внутренний индивидуальный мир окажется «прочным
базисом для всякого общественного строительства» 28
27 Гершензон М. О. История Молодой России. С. 5, 202,
207, 216—217
28 Вехи. СПб., 1909. С. 11.
672
Лекция 40
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ НАЧАЛА XX В.
Одним из главных предметов теоретических споров
в исторической науке конца XIX — начала XX в.
было понятие общественного прогресса. Правда, в то
время Даже те, кто подвергал идею общественного
прогресса сомнению, не доходили до таких крайних
выводов, что «история — это бесконечная дорога из
Ниоткуда в Никуда» 1 Но даже признавая историче-
ский прогресс, теоретики этого направления отрицали
смену этапов развития «в скорой очереди». В 1911 г.
Р. Ю. Виппер писал, что «мы начинаем все более
сознавать, какое огромное место занимают в истори-
ческом прошлом повторяющиеся действия одних и тех
же сил, как медленно и слабо совершаются измене-
ния» 1 2 Историки, разделявшие его взгляды, говорили
о малоподвижности форм, об упорном и цепком их
сохранении 3
В XIX в. гегельянцы, исходившие из закономерности
общественного развития, и позитивисты, говорившие
об эволюции, понимали идеи прогресса по-разному.
Но последователи Гегеля, Конта, Спенсера, Лаврова
и Михайловского в России и на Западе отводили
прогрессу существенное место. Такие историки начала
XX в., как Лаппо-Данилевский, Богословский, Павлов-
Сильванский и Пресняков, признавали прогрессив-
ность общественного развития, а Лаппо-Данилевскому,
Павлову-Сильванскому и, вероятно, другим было
знакомо Марксово учение об общественном развитии.
Однако в отличие от марксизма они рассматривали
прогресс в истории России только как движение
от абсолютистского полицейского к правовому государ-
ству и к «свободному гражданскому порядку». По
Павлову-Сильванскому, абсолютизму предшествовала
1 Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной
исторической мысли: Критические очерки современной буржуазной
философии истории: Автореф. докт. дис. М., 1959. С. 24.
2 В и п пер Р. Ю. Очерки теории исторического познания.
М., 1911. С. 100—101.
3 Там же. С. 102.
22 А. Л. Шапиро
673
сословная монархия, а по Преснякову — вотчинная
монархия. Но они усматривали сущность прогресса
в изменении политических форм, а не в изменении спо-
соба производства.
Существенное место в науке рубежа XIX и XX вв.
заняла теория исторического познания, выделившаяся
в это время в России в самостоятельную область
исследования 4 Если раньше ученых интересовал лишь
сам исторический процесс, то теперь все больше вни-
мания уделялось способам познания этого процесса,
зависимости познания от сознания познающего. И в за-
падной, и в русской историографии наметилось стрем-
ление выяснить, каков путь от выявления в источниках
факта до его описания и истолкования в историческом
произведении. Иначе говоря, обнаружился гносеоло-
гический подход к пониманию исторического факта
и исторического процесса 5
Анализируя историческое познание, Виппер отмечал
огромное значение, которое оказывают субъективные
свойства и идеи историка на подбор исторических
фактов, на их оценку и трактовку. Напомнив известный
тезис Ранке: «Не судить и не поучать должна история,
а лишь рассказывать, как было дело»,— Виппер гово-
рил, что задача эта, конечно, важная и интересная,
но как ее выполнить? Ведь сам Ранке считал, что
следует брать во внимание преимущественно важные
государственные акты, и отбрасывал огромное количе-
ство материалов, обнаруженных в архивохранилищах
разных стран. Да и всякий другой историк вынужден
отбирать лишь незначительную часть найденного
материала. Он «не только берет из многих проектов
самый характерный, из манифестаций — самую резкую
и т. д. Он еще сгущает отдельные черты и краски,
он драматизирует целые периоды» 6
Капитальные труды историков отражали их поли-
тические настроения и представляли собой философ-
4 X м ы л е в Л. Н. Проблемы методологии истории в русской
буржуазной историографии конца XIX— начала XX в. Томск, 1978.
С. 34 и сл.; Моги л ь ни цки й Б. Г Политические и методологи-
ческие идеи русской либеральной медиевистики середины 70-х годов
XIX в.—начала 900-х годов. Томск, 1969. С. 301.
5 X м ы л е в Л. Н. Проблемы методологии истории... С. 50.
6 В и п пер Р Ю. Очерки теории исторического познания.
С. 64.
674
ские обобщения. В «Римской истории» Т. Моммзена
Цезарь служит образцовым типом и героем демокра-
тической монархии вообще. В «Происхождении совре-
менной Франции» И. Тэна был нарисован ненавистный
консерваторам обобщенный тип революционера-яко-
бинца. В «Истории революции» Ж. Жорес описал
черты энтузиазма, здравого смысла и социальной чест-
ности, которые роднили французскую буржуазию
t прошлого с новым движением социализма, в котором
сам Жорес занимал почетное место 7
Эти примеры показывают, как политические и
философские убеждения историков влияли на их
исторические концепции. В марксистских трудах можно
было найти множество еще более убедительных при-
меров воздействия классовых интересов на обобщаю-
щие и частные труды историков. Но исследования
либеральных историков по вопросам теории познания
нередко опирались в конце XIX — начале XX в.
на философские учения, носившие характер субъектив-
ного идеализма и приводившие к агностицизму.
Элементы агностицизма появились в русской исто-
риографии еще в XIX в. Историки 1870 — 80-х годов,
испытавшие на себе влияние позитивизма, сомневались
в возможности проникновения в сущность истори-
ческих явлений и процессов, не верили в скорое
раскрытие общих законов исторического развития.
П. Н. Милюков, например, поставил в 1890-е годы
под сомнение категорию исторической причинности и
считал невозможным говорить о причинах сложных
исторических явлений.
В начале XX столетия, и особенно после первой
русской революции, среди русских историков получила
распространение философия эмпириокритицизма, ко-
торую ее сторонники иногда именовали неопозити-
визмом и которая действительно являлась одной из
разновидностей позитивизма. Э. Мах, Р. Авенариус
и другие эмпириокритики настаивали на том, что их
теориям совершенно чужда метафизика, так как они
строятся только на данных опыта и самой строгой
научной критике опытных знаний. Свою философию
они связывали с последними научными достиже-
ниями и ставили ее выше идеализма и материализма.
7 Там же. С. 69.
22*
675
«Философия чистого опыта» (махизм), под видом очи-
щения опыта, объявляла внеопытными, а потому мни-
мыми понятия субстанции, сущности, материи, при-
чинности, силы.
Сторонники эмпириокритицизма считали, что
вещи — это только комплексы наших ощущений. От-
сюда вытекало, отрицание вещей предметов, тел вне
нас, независимо от наших ощущений. Приверженцы
этой теории утверждали, что в действительности су-
ществует только хаос первичных ощущений: белое,
зеленое, горячее, кислое, твердое, мягкое и т. д. Так
считал, например, в 1904 г. М. Н. Покровский, взгляды
которого тогда еще окончательно не сформировались.
В духе теории эмпириокритицизма он писал, что «мы
ничего не знаем, кроме того, что есть в нас самих,
наших ощущений и их бесконечно сложных комбина-
ций. Действительность есть только наше представле-
ние. Мир есть совокупность наших переживаний».
А если это так, то никаких «фактов», вне нас находя-
щихся в этом мире, не существует. Мы создаем факты
из психических элементов, из ощущений путем орга-
низующей работы нашего сознания. Когда мы говорим
об исторических «фактах», о Петре Великом или Иоанне
Грозном, мы только высказываем гипотезы, и притом
гипотезы необыкновенной трудности 8. В. И. Ленин
доказывал, что эта модная в начале XX в. теория явля-
лась повторением взглядов, высказанных еще в XVIII в.
английским епископом Д. Беркли. В. И. Ленин писал,
что «учение Э. Маха о вещах, как комплексах ощуще-
ний, есть субъективный идеализм... Если тела суть
„комплексы ощущений", как говорит Мах, или „ком-
бинации ощущений", как говорил Беркли, то из этого
неизбежно следует, что весь мир есть только мое пред-
ставление. Исходя из такой посылки, нельзя прийти
к существованию других людей, кроме самого себя:
это чистейший солипсизм» 9
Последователем эмпириокритицизма в русской
историографии был Виппер, отрицавший, что истори-
ческие факты отражают действительность. Сознание
8 Покровский М. Н. «Идеализм» и «законы истории»//
Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов. М.; Л.,
1933. Вып. II. С. 18, 19, 21.
9 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 35—36.
676
факта прошлого возникает, по его мнению, благодаря
нашей привычке группировать и сцеплять воедино
отрывочные остатки прошлого. Факты появляются
и исчезают в различных представлениях и картинах;
существуя для одного глаза, они отсутствуют для дру-
гого 10 Историки, писал Виппер, рассуждают о при-
чинах войн или революций, о силах, приведших к краху
феодализма, о влиянии идей Вольтера и т. д. Все эти
рассуждения есть результат определенной организации
исторического материала в сознании историка и потому
не могут иметь никакого объективного значения.. То,
что ты называем объективной действительностью,
считал Р. Ю. Виппер, должно быть признано одной из
субъективных категорий, и притом категорий, измен-
чивых по своему содержанию.
Виппер подтверждал свои взгляды примером о
промышленном перевороте в Англии конца XVIII в.,
о котором раньше умалчивали, хотя технический про-
гресс, отлив населения из сельского хозяйства в про-
мышленность и другие «составные части» промышлен-
ного переворота были известны задолго до того, как
о нем заговорили историки. Однако пример, приве-
денный Виппером, все же не доказывал, что факт
промышленного переворота был плодом творчества
историков XIX в. и возник независимо от объек-
тивной действительности. Вновь возникло только более
точное определение того объективно существовавшего
исторического процесса, который переживала Англия
во вторую половину XVIII в. и суть которого совре-
менники и ближайшие потомки не сумели достаточно
глубого раскрыть.
Эмпириокритики считали критерием научности
исторических построений их соответствие принципу
экономии мышления, «мышлению по принципу наимень-
шей траты сил». Они уверяли, что наши современные
представления о происхождении государства научнее
библейских и средневековых теорий о его божественном
происхождении потому, что объясняют большее коли-
чество явлений, легче преодолевают хаос переживаний
путем упрощений. Принцип «экономии мышления»
‘о Виппер Р. Ю. Несколько замечаний о теории исторического
познания//Вопросы философии и психологии. 1900. Май июнь.
С. 455.
677
махисты часто именовали принципом целесообразности.
Но те научные представления, которые были целе-
сообразны для одних людей, оказывались нецеле-
сообразными для других. Каждое поколение или ряд
поколений, каждая группа людей, по словам Виппера,
приспосабливает к своим нуждам, симпатиям, гаданиям
о будущем весь исторический материал, «творит для
себя идеальное прошлое, набрасывает для себя свою
собственную историческую картину» 11
Сторонники эмпириокритицизма отдавали предпоч-
тение той или иной исторической концепции не потому,
что она более правильна, а потому, что она более
целесообразна, более удобна, более соответствует
принципу «экономии мышления». Но «экономнее ди
мыслить русскую буржуазную революцию проводимой
либералами или проводимой против либералов?
Достаточно поставить вопрос, чтобы видеть нелепость,
субъективизм применения здесь категории «экономии
мышления». Мышление человека тогда «экономно»,
когда оно правильно отражает объективную истину
и критерием этой правильности служит практика,
эксперимент, индустрия» ,2.
Наряду с махизмом на русскую историографию кон-
ца XIX — начала XX в. сильное влияние оказало
риккертианство. В. О. Ключевский, В. И. Сергеевич
и другие крупные ученые сомневались в возможности
открыть в близком будущем общие законы историче-
ского развития. Но они не считали историческую науку
неспособной открывать законы вообще. Данную точку
зрения разделяли Ц. П. Павлов-Сильванский, А. Е. Пре-
сняков и другие историки, воспитывавшиеся в духе
идей более раннего позитивизма.
В~ начале XX в. стали модными теории, отрицавшие
за наукой всякую возможность раскрывать истори-
ческие законы. В Германии эти теории пропаганди-
ровали Г Риккерт и В. Виндельбанд.
Риккертианцы подразделяли науки на два вида:
к первому виду они относили науки номотетические
(nomos — закон), которые изучают только общие,
повторяющиеся, тождественные черты явлений, отбра-
сывая все частное, особенное, индивидуальное, и таким 11 12
11 Там же. С. 480.
12 Л е н и н В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 175, 176.
678
образом устанавливают законы. Ко второму — науки
идеографические, повествовательные, интересующиеся
только особенностями, индивидуальными чертами явле-
ний я отбрасывающие все общее и повторяющееся.
Риккерт поясняет различие этих двух видов наук
и их методов, сравнивая описание К- Е. Бером
развитие курицы в яйце с книгой «Римские папы
16 и 17 столетий» Л. Ранке. В первом случае необо-
зримое множество объектов было подведено под си-
стему общих понятий, чтобы выявить то, что всегда
повторяется. Во втором случае, наоборот, находили
выражение только особенность и индивидуальность
действительности. Как отмечал Риккерт, цели и формы
мышления, свойственные трудам Бера и Ранке, «со-
вершенно исключают друг друга». К наукам, рассмат-
ривающим объекты с точки зрения присущих им общих
черт, относятся науки о природе, а к наукам, рас-
сматривающим объекты с точки зрения присущих им
индивидуальных черт,— науки о культуре 13
Природа, по Риккерту, «есть совокупность всего
того, что возникло само собой, само родилось и предо-
ставлено собственному росту. Противоположностью
природе в этом смысле является культура, как то,
что непосредственно создано человеком, действующим
сообразно оцененным им целям, или, если оно уже
существовало раньше, по крайней мере, сознательно
взлелеяно им» 14 Науки о природе пользуются естест-
веннонаучным методом, который выводит общие или
всеобщие законы, отбрасывая в вещах и процессах все
чисто индивидуальное. Для естественнонаучного ме-
тода существенно только общее и повторяющееся, так
как только оно позволяет устанавливать научные за-
коны. Наоборот, понятие истории «есть понятие еди-
ничного бытования во всей его... индивидуальности,
которое и образует противоположность понятию об-
щего закона» 15
К наукам о природе Риккерт относил не только
физику или биологию. Наука, занимающаяся психи-
ческой деятельностью человека, тоже может быть
13 Риккерт Г Науки о природе и науки о культуре. СПб.,
1911. С. 94.
14 Там же. С. 52.
15 Там же. С. 49.
679
понята при помощи естественнонаучного метода
Но история культуры и культура должны быть обяза-
тельно изучены со стороны особенного и индивидуаль-
ного. Риккерт опирался на мысль Гете о том, что отвле-
чение от индивидуального «привело бы к мертвящей
всеобщности то, что живет только особою жизнью» 16 17
Риккерт признавал, что естественнонаучной трактов-
кой общественной жизни занимается социология, но
эта наука не может похвалиться достигнутыми
результатами и в будущем имеет мало шансов на
какой-либо успех. К наукам о культуре, в которых
общие понятия занимают немалое место, Риккерт
относил и ту, которая изучает экономическую жизнь.
Но он заявлял, что обработка материалов экономи-
ческой истории естественнонаучным методом и постро-
ение таким образом законов (а особенно предсказание
будущего) — это не наука, а политика. Таким образом,
оговорки, касающиеся социологии и хозяйственной
истории, почти не оказывали влияния на общие
рассуждения Риккерта о невозможности установления
законов в исторической науке.
Из русских историков к риккертианству был близок
А. С. Лаппо-Данилёвский. Но его взгляды отличались
своеобразием. Говоря, что номатетический метод —
удел социологии, он одновременно признавал, что этот
метод должен применяться и в исторических иссле-
дованиях наряду с основным для них идеографическим
методом. Идеографическое знание, писал Лаппо-
Данилевский, приобретает научный характер «лишь в
том случае, если оно пользуется номотетическим
знанием и умеет приноровлять его к установлению
исторического значения индивидуального» 18 Но и
тогда, когда Лаппо-Данилевский отходит от концепции
Риккерта, он оставался идеалистом. Номотетические
построения в исторической науке, по его мнению,
основываются лишь на действии в общественной
жизни психических факторов.
16 Там же. С. 87.
17 Там же. С. 121.
18 Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории.
Вып. 1. Пг., 1923. С. 28.— Об отличии взглядов Лаппо-Данилевского
от взглядов Риккерта см.: X мыл ев Л. Н. Проблемы методоло-
гии истории... С. 77—105.
680
Следует заметить, что и такое «полупризнание»
законов истории оказалось неприемлемым для некото-
рых русских историков. Так, М. И. Туган-Барановский
выступил с заявлением, что законы общественного
развития вообще не могут быть открыты ни истори-
ческой, ни социологической наукой, поскольку история
общества не подчиняется законам развития 19
Заметим, что большинство русских историков
начала XX в. не причисляло себя к риккертианству.
Но под заявлением видного немецкого историка
Эдуарда Мейера о том, что, занимаясь историей,
он не нашел никаких исторических законов и не видел,
) чтобы кто-нибудь другой их нашел, охотно подписались
бы, вероятно, многие из них.
Риккертианство было еще до Октябрьской рево-
люции подвергнуто критике. Прежде всего был по-
ставлен под сомнение тезис о противоположности ме-
тодов, применяемых в науках о природе и в науках
о культуре, а также утверждение, что эти методы
исключают друг друга. Естественные науки, как и науки
о культуре, имеют дело с бесконечным разнообразием
изучаемых объектов. Ведь нет двух одинаковых листьев
даже на одном и том же дереве. К. А. Тимирязев
писал, что для изучения равновесия и падения тел
достаточно данных экспериментального метода и вычис-
ления. А для объяснения, почему развалился дом
на Кузнецком мосту, нужна его история. Таким образом
Тимирязев показывал, что, сосредоточивая главное
внимание на раскрытии общего и повторяющегося
в физических явлениях, для ответа на конкретные
вопросы, поставленные жизнью, физикам приходится
интересоваться и единичным, и неповторимым в приро-
де. Среди наук о природе можно назвать геологию,
изучающую процесс развития земной коры и выясня-
ющую фазы этого процесса. Биология изучает виды
животных не только в их сравнении в определенные
периоды, но и как фазы развивающегося во времени
одного исторического процесса. Обе эти науки по
19 Туган-Барановский М. И. Подчиняется ли история
общества законам развития//Новые идеи в экономике. Сб. 5: Зако-
номерность общественного развития/Под ред. М. И. Туган-Баранов-
ского. СПб., 1914. С. 118—119.
681
своим методам схожи с исторической наукой, изучаю-
щей этапы развития человеческого общества 20
Конечно, разные науки так же, как и применяемые
в них методы, обладают своей спецификой. Для
истории и других общественных наук характерно,
например, отсутствие эксперимента. Историк, по словам
Сеньобоса, не видит «ничего реального, кроме испи-
санной бумаги» 21 22 Правда, кроме письменных источ-
ников, есть и иные, но, пользуясь ими, историк тоже не
находится в непосредственном контакте с фактом,
который ушел в прошлое.
Самые законы исторической науки и других наук
об обществе отличаются от законов, установленных
естественными науками. В природе действуют бессозна-
тельные силы и закономерности, а «общество состоит
из людей, наделенных сознанием и волей, ставящих
перед собой определенные цели, стремящихся осуще-
ствить их. И закономерность здесь пробивается как
равнодействующая миллионов людских поступков...
Каждое историческое событие обладает индивидуаль-
ностью, только ему присущими чертами, и обнаружить
их, сохранить их для потомства — такая же обязан-
ность историка, как и обобщение изучаемого матери-
ала». Поэтому в исторической науке описание и обоб-
щение (индивидуализация и генерализация) слиты
воедино .
Из сказанного следует, что при всем своеобразии
исторических исследований не существует противопо-
ложности между методами наук о природе и Наук
о культуре. Историк, как и естествоиспытатель, отвле-
кается от малосущественных деталей и сосредоточи-
вает внимание на существенном. Историческая наука,
как и естествознание, занимается теоретическими про-
блемами и раскрытием общих закономерностей.
Говоря о риккертианстве в историографии начала
XX в., следует остановиться на вопросе об «отнесении
20 Левада Ю. А. Историческое сознание и научный метод//
Философские проблемы исторической науки/Отв. ред. А. В. Гулыга,
Ю. А. Лавада. М., 1969. С. 210.
21 Ланглуа и Сеньобос. Введение в изучение истории.
СПб., 1899. С. 173.
22 Гулыга А. В. История как наука//Философские проблемы
исторической науки. С. 15—16, 19, 20.
682
к ценностям» индивидуальных особенностей явлений
и процессов, многообразных, как многообразны сами
явления и процессы в -действительности. Вследствие
своей необозримости они недоступны познанию и
изображению полностью и целиком. Разве историк
может воспроизвести все без исключения события,
происходившие со всеми без исключения людьми
в тот или иной момент, а тем более в тот или иной
период? Конечно, нет. Поэтому историки выбирают
из разнообразного многообразия объектов только то,
что имеет значение для культурного развития, в чем
заключается историческая индивидуальность, в отли-
чие от простой разнородности. А это может быть до-
стигнуто только методом отнесения к ценности. Там,
где не применяется этот метод, отобранные историком
события неважны и скучны 23
Отнесение к ценности Риккерт отличает от оценки.
Французскую революцию одни оценивают положитель-
но, другие отрицательно. Но ни один историк не будет
сомневаться в том, что события революции были важны
для культурного развития Франции и Европы.
«Оценивать — значит высказывать похвалу или пори-
цание. Относить к ценностям — ни то, ни другое» 24.
Риккерту возражали, говоря, что отбор материала
по произволу историка лишает его работу научности.
Ученый не соглашался с подобной критикой, уверяя,
что отнесение к культурным ценностям не осуществля-
ется по произволу историков, так как культурные
ценности являются всеобщими и их существование
совершенно не зависит от субъективного произвола
историка. Такие культурные ценности, как религия,
церковь, право, государство, наука, язык, литература,
искусство, экономическая организация и т. д., являются
«сверхиндивидуальными», абсолютными и сознаются,
как «сверхэмпирическое и трансцендентное должен-
ствование» 25
Учение риккертианцев об отнесении к ценности
встретило противодействие ряда историков сразу после
23 Там же. С. 24 и сл.
24 Риккерт Г Науки о природе и науки о культуре. С. 131.
25 Риккерт Г. 1) Границы естественнонаучного образования
понятий. СПб., 1904. С. 567; 2) Науки о природе и науки о культуре.
С. 140, 194—195.
683
того, как оно было выдвинуто. Лампрехт, например,
полагал, что отнесение к ценности носит произвольный
характер, а произвольное отнесение исторических фак-
тов и процессов к ценностям находится в противо-
речии с научным мышлением. Некоторые историки-
марксисты в проблеме ценностей нередко усматривали
плод идеалистических измышлений. Однако с 1960-х го-
дов в советской философско-исторической литературе
стали уделять значительное внимание установлению
людьми экономических, моральных, эстетических и иных
ценностей. Вопросом этим занимается специальная
дисциплина — аксиология26 (ее еще до революции
упоминал Лаппо-Данилевский), которой в 1960-е годы
у нас посвящались специальные симпозиумы 27 При
отборе материала для своих исследований историк-
марксист обращает самое пристальное внимание и на
те события, которые позволяют понять законообраз-
ный процесс исторического развития, и на то, что пре-
пятствует и задерживает этот процесс. Именно такие
события прежде других должны рассматриваться как
события исторические.
Кроме практических задач, которые, сознательно
или бессознательно, воспринимаются и воздействуют
на интересы, проявляемые историками к своему
материалу, марксистская теория уделяет внимание
художественному, религиозному, духовному освоению
мира. «Этот вид освоения предполагает особого рода
эмоционально окрашенный подход человека к окружа-
ющему его миру... Действительность рассматривается
и осваивается через призму ее ценности для человека,
т. е. аксиологически». При этом ценностное отношение
не всегда совпадает с долженствованием 28 Марксизм
утверждает, что моральные и другие ценности возника-
ют из общественной деятельности человека. Ценностные
характеристики носят исторически изменчивый харак-
тер и обусловлены социальными отношениями. При
26 Аксиология от греческих слов: axia — ценность и logos —
учение.
27 Так, в 1965 г. в Тбилиси происходил симпозиум по проблеме
ценностей в марксистско-ленинской философии.
28 Г у л ы г а А. В. История как наука... С. 24—25.
684
этом на них воздействуют не только классовые, но и
общечеловеческие элементы 29
Для исторической науки начала XX в. было
характерно усиление тенденций к фактографичности,
преувеличенной осторожности в выводах и обобщениях,
а иногда и отказу от всяких общих схем исторического
процесса, от всяких широких концепций. Нельзя не
поставить эти тенденции в прямую связь с распростра-
нением философских теорий, проповедующих агности-
цизм, неверие в возможность раскрытия законов
общественного развития. При этом следует подчерк-
нуть, что многие историки, сложившиеся в теоретиче-
ском отношении еще в XIX в. столетии, не поддавались
или слабо поддавались влиянию модных теорий.
До первой русской революции в отечественной
историографии еще пользовался значительным влия-
нием «легальный марксизм». В это время многие
историки боролись против официально-дворянских
исторических концепций. Правда, уже к началу XX в.
«легальные марксисты» повернули к кантианству,
а Виппер усвоил теорию эмпириокритицизма. Но его
работы, как и труды его коллег в области теории
исторического познания, было бы неправильно отвергать
огульно.
«Поправение», развившееся под влиянием страха
перед нарастающим революционным движением, охва-
тило далеко не всех русских историков. Некоторые
из них, правда, славословили царизм в связи с
50-летним юбилеем крестьянской реформы 1861 г.,
100-летним юбилеем Отечественной войны 1812 г.
и 300-летием дома Романовых. Однако даже в связи
с названными юбилейными датами появлялись выдер-
жанные в духе либеральных традиций начала XX в.
исторические произведения. Такого рода статьи,
в частности, имеются в многотомных юбилейных изда-
ниях «Великая реформа» и «Отечественная война и
русское общество», вышедших под редакцией
А. К. Дживелегова, С. П. Мельгунова и В. И. Пичеты 30
29 Словарь по этике/Под ред. И. С. Кона. М., 1981. С. 375—
376.
30 Великая реформа. Т. 1 — VI. М., 1911; Отечествен-
ная война и русское общество. Т. 1 — VII. М., 1911 —1912.—
685
Написанные указанными историками после первой рус-
ской революции монографии в свою очередь представ-
ляли немалую ценность.
В советской историографии последних десятилетий
справедливо отмечается противоречивость и неодно-
значность буржуазной философии истории, подчеркива-
ется невозможность ограничиться ее негативной оцен-
кой. Тем более это относится к конкретно-историческим
исследованиям 31 Таким образом, тезис о кризисе
буржуазной историографии начала XX в., который
на протяжении десятилетий проводили в своих рабо-
тах советские исследователи, вряд ли соответствует
современному пониманию и осмыслению развития
в России исторической науки. От этого устаревшего,
неверного по существу тезиса следует отказаться.
Лекция 41
ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ Г. В. ПЛЕХАНОВА
НА РУССКУЮ ИСТОРИЮ
Выдающуюся роль в развитии исторической науки
сыграл Георгий Валентинович Плеханов (1856—1918).
Его заслуга состоит в том, что своими трудами он спо-
собствовал распространению марксизма в России и за
ее пределами. Тщательному разбору и решительной
критике подверг Г В. Плеханов позитивизм, субъек-
тивную социологию и другие идеалистические теории.
Он опровергал мнения ученых, пытавшихся вывести
законы общественного развития из человеческой при-
роды, и ученых, отстаивавших теорию факторов 1
Книги выпущены издательством Сытина. В обоих изданиях хорошо
подобран иллюстративный материал.
31 В работе, изданной в 1962 г., мы тоже пользовались терми-
ном «кризис буржуазной историографии» в приложении ко всему
периоду империализма, хотя и предостерегали от упрощенного пони-
мания этого кризиса (Ш а п и р о А. Л. Русская историография
в период империализма. Л., 1962. С. 135).
1 См. с. 535, 536 и др. настоящей книги.
686
Последовательно и убедительно он выступал против
теории саморазвития идей и других теорий, покоив-
шихся на утверждении, что мнения правят миром. Боль-
шое значение имели выступления Плеханова против
распространившихся в историографии конца XIX и
начала XX в. взглядов риккертианцев и махистов.
В своих произведениях «К вопросу о развитии
монистического взгляда на историю», «Огюстен Тьерри
и материалистическое понимание истории», «Очерки
по истории материализма», «К вопросу о роли личности
в истории» и других Плеханов в яркой, доступной форме
пропагандировал идеи К. Маркса. Он дал марксист-
ское истолкование таких важнейших для исторической
науки проблем, как взаимодействие базиса и над-
стройки, общественные классы и классовая борьба,
роль личности в истории и т. д.
Но Плеханов вошел в историю исторической науки
не только как выдающийся пропагандист марксизма
и крупный философ и социолог. Во многих его трудах
освещалась история России, русской общественной
мысли.
Политическую и научную биографию Г В. Плехано-
ва можно разделить на три периода. Первый — народ-
нический период начался в середине 1870-х годов
и закончился в начале 1880-х годов. О втором периоде
(1883—1903 гг.) В. И. Ленин писал: «За 20 лет... он
дал массу превосходных сочинений, особенно против
оппортунистов, махистов, народников» 2 В конце 1903 г.
начинается последний, меньшевистский, период в би-
ографии Г В. Плеханова; в эти годы он также высту-
пал против ревизионизма и ликвидаторства, создал
ряд ярких научных и публицистических произведений.
В своих первых марксистских трудах Плеханов писал,
что за пределами крупных промышленных центров
можно наблюдать лишь процесс капиталистического
накопления, а не капиталистического производства.
По его мнению, в стране еще шел «процесс постепен-
ного охватывания нашей национальной промышлен-
ности мануфактурой» 3 Уже после выхода в свет книги
2 Л ен и н В. И. Полн. собр. соч. T. 20. С. 222.
3 Плеханов Г В. Соч.: В 24 т. М.; Пг.; Л., 1923—1927.
Т. II. С. 225, 359.
687
В. И. Ленина «Развитие капитализма в России»
Г В. Плеханов писал в проекте программы для II съезда
партии, что «капитализм... становится преобладающим
способом производства».
Но независимо от его оценок уровня капиталисти-
ческих отношений в России Плеханов много сделал
для установления правильного взгляда на порефор-
менный период как на период развития в стране
капитализма.
Придя к выводу, что пролетариат является самой
могучей из создаваемых историей новых общественных
сил, Плеханов обратился к истории рабочего движения.
В работе «Русский рабочий в революционном дви-
жении», написанной в начале 1890-х годов, он при-
вел интересный материал о Казанской демонстрации
6 (18) декабря 1876 г. и участии в ней рабочих, ста-
чечной борьбе на фабриках и заводах в 1870-х годах,
«Северном союзе русских рабочих» и Степане Халту-
рине, работе революционеров-народников в рабочей
среде. «Русский рабочий в революционном движении»,
написанный в основном по личным воспоминаниям,
является одним из ценных памятников мемуарной ли-
тературы конца XIX столетия. Живое описание собы-
тий, яркие портретные зарисовки передовых рабочих
передают «аромат» эпохи, который всегда чувствуется
в лучших произведениях мемуарной литературы.
Кроме того, в работе «Русский рабочий, в револю-
ционном движении» содержался исторический анализ
и историческая оценка описываемых событий, было
отмечено, что уже в 1870—80-х годах русские рабочие
внесли в освободительное движение значительно боль-
ше сил, чем «наши милые, добрые, развитые, гуманные,
образованные, но решительно никуда не годные либе-
ралы». По, наблюдениям автора, некоторые рабочие
уже в 1870-е годы видели слабые стороны народни-
чества 4
Мастерское описание событий рабочего движения
1870-х годов, марксистский анализ этих событий и
основанное на нем историческое предвидение позволяют
высоко оценить плехановский труд, особенно если
учесть, что он был написан тогда, когда литературы
4 Плеханов Г В. Соч. Т. III. С. 204—205.
688
по истории рабочего движения в стране еще не суще-
ствовало или почти не существовало. Плеханов, в сущ-
ности, положил начало историографии русского рабо-
чего революционного движения.
Познакомившись с марксизмом, Плеханов, пере-
смотрел свои старые представления о крестьянстве.
Он отказался от веры в извечные коммунистические
инстинкты русских крестьян и от надежды на их
бунт по призыву интеллигентов-агитаторов. Взгляды
на крестьянство, которых Плеханов придерживался
в 1883—1903 гг., не содержали в себе представления
о революционной роли крестьян буржуазной рево-
люции 5
Плеханов писал, что до появления пролетариата
в России, собственно, не было народа, а были, по
выражению А. И. Герцена, «коленопреклоненная толпа
и палач». Он отмечал, что «страдающая крестьянская
масса совершенно лишена самодеятельности» 6 Под-
черкнем, что Плеханов говорил не о недостаточной
организованности, а именно об отсутствии всякой са-
модеятельности.
Заметим, что в определенном противоречии с этим
тезисом находились взгляды Плеханова (в 1883—
1903 гг.) на крестьянские восстания. Он признавал,
что массовые крестьянские волнения заставили Алек-
сандра II провести реформу сверху, не дожидаясь, пока
она будет проведена снизу. В работах «Наши разно-
гласия» (1884 г.) и «Чернышевский и его время»
(1894 г.) Плеханов назвал восстания Степана Разина
и Емельяна Пугачева «крестьянскими войнами». «Как
ни был терпелив, как ни был консервативен русский
5 В проекте программы, составленном перед II съездом партии,
Г В. Плеханов говорил о революционности мелкой буржуазии
(и в том числе крестьянства) и ни слова не сказал о ее консерва-
тивности и даже реакционности. В. И. Ленин считал, что это «со-
вершенно односторонне и неправильно» (см.: Ленин В. И. Поли,
собр. соч. Т. 6. С. 228). Расходились с приведенным высказыванием
Г В. Плеханова и следующие его слова: «Кроме буржуазии и про-
летариата мы не видим других общественных сил, на которые могли
бы у нас опираться оппозиционные или революционные комбинации».
Что же касается крестьянства, то по этому заявлению от него нечего
ждать революционерам, так как на его «тупость» в течение столетий
опирался русский царизм (Плеханов Г. В. Соч. Т. III. С. 119).
6 Плеханов Г В. Соч. Т. X. С. 119.
689
крестьянин,— писал Плеханов,— он все же не сдавался
без борьбы. Почти каждый шаг правительства на пути
порабощения крестьянства сопровождался более или
менее значительными крестьянскими восстаниями».
В XIX столетии уже не было ни одного такого крупного
крестьянского движения, как восстания Разина и Пу-
гачева, «но зато делались все более и более частыми
мелкие крестьянские волнения» 7 В отличие от С. М. Со-
ловьева и большинства других историков, Г В. Пле-
ханов отмечал в 1880—90-е годы революционный ха-
рактер крестьянских войн под руководством Разина и
Пугачева. Лишь позднее, став меньшевиком, он отка-
зался от господствующих марксистских взглядов по
этому вопросу.
Коренному пересмотру во второй период деятель-
ности Плеханов подверг свои прежние народнические
представления об исторической роли русской сельской
общины. В «Наших разногласиях» длительное суще-
ствование общины в России вовсе не рассматривалось
как следствие «присущих» русскому народу особых
«принципов общинного землевладения». Плеханов не
находил в общинном быте ничего специфически
русского и указывал, что через эту стадию прошли
и другие народы. «Деревенская община,— писал Плеха-
нов,— представляет собою не более, как одну из ступе-
ней первобытного коммунизма». Вслед за К. Марксом
и Ф. Энгельсом он объяснял живучесть общины
сравнительно поздним развитием денежного хозяй-
ства и отмечал, что со времени уничтожения крепост-
ного права условия, разлагающие общину, стали
быстро развиваться. Организм общины «надломился,
и только ослепленные люди не замечают теперь
признаков ее разложения». «Сельские общины обнару-
живают несомненную живучесть» лишь до тех пор,
пок 1 они «не выходят из условий натурального
хозяйства», «развитие денежного хозяйства и товарного
производства мало-помалу подкапывает общинное зе-
млевладение» 8
7 Там же. Т. II. С. 138; T. V С. 4.
8 Там же^Т. II. С. 251, 149, 236—237, 239.— Впрочем, взгляды
Г В. Плеханова на историю русской сельской общины к 1894 г. изме-
нились. Если в 1884 г. он рассматривал общину как пережиток
первобытного коммунизма, то в 1894 г. прямо указывал, что «совре-
690
Став на позиции марксизма, Г В. Плеханов писал,
что «всякая классовая борьба есть в то же вре-
мя и борьба политическая. Для того, чтобы унич-
тожить феодальное общество, буржуазии необходимо
было захватить в свои руки политическую власть.
Пролетариату придется сделать то же самое для то-
го, чтобы похоронить капиталистическое общество» 9
Это важное положение Плеханов не раз повторял
и обосновывал.
В 1880 — 90-е годы Плеханов утверждал, что все
общественные силы допетровской Руси были «закрепо-
щены на службе» у государства. То, что подобное
закрепощение не только сохранялось, но и расширялось
после петровских реформ 1 , Плеханов объяснял свое-
образием русской истории. Правда, последнее выглядело
у него иначе, чем у народников. Во-первых, он усмат-
ривал своеобразие не в коммунистических инстинктах
и не в революционности крестьянства, а лишь в его
покорности и забитости и в господстве деспотизма.
А, во-вторых, это своеобразие представлялось Пле-
ханову не особенностью России как таковой, а харак-
терной чертой истории азиатских народов и азиатских
деспотий.
Народники высоко ценили своеобразие историче-
ских судеб русского народа и видели в нем основание
для радужных прогнозов на будущее. Плеханов же
рисовал это своеобразие в самых мрачных красках.
Азиатство он противопоставлял прогрессу и оптимисти-
ческие прогнозы на будущее считал возможным строить
только при условии европеизации России, преодоления
своеобразия русского исторического процесса, пере-
хода от азиатских начал жизни к прогрессивным евро-
пейским началам.
«Старая Московская Русь отличалась совершенно
азиатским характером, — писал Плеханов. — И ее
социальный быт, и ее администрация и психология
менная наша община с переделами не есть» остаток первобытного
коммунизма. Под влиянием работ А. Я. Ефименко Г В. Плеханов
пришел к мысли, что русская поземельная община выросла из более
древней деревенской организации лишь в период Московского госу-
дарства и Петербургской империи (Там же. Т. IX. С. 136 и сл.).
9 Там же. Т. IV. С. 180.
10 Там же. Т. HI. С. 75.
691
ее обывателей, — все было в ней совершенно чуждо
Европе и очень родственно Китаю, Персии, Древнему
Египту» 11 Закрепощение всего общества государст-
вом, деспотическая форма правления, рабская покор-
ность народа деспотам сближали общественный строй
Московской Руси с общественным строем азиатских
деспотий. Патриархальные земледельческие общины,
абсолютное господство сельского хозяйства и слабое
развитие городов и товарного хозяйства являлись эко-
номической основой азиатства России, Китая, Пер-
сии, Древнего Египта.
В статьях 1890-х годов В. Г Плеханов несколько
раз обращался к сравнению России с азиатскими дес-
потиями. Сравнивая положение русского крестьянства
с положением египетского феллаха за полторы тысячи
лет до нашей эры, он отмечал, что различия наблю-
даются «лишь в незначительных частностях. Поля
феллаха опустошались крысами и саранчою; поля рус-,
ского крестьянина опустошаются гессенской мухой,
саранчою и овражками. С феллаха подати взыски-
вались натурой; с русского крестьянина они взыски-
ваются деньгами. Феллаха чиновники били палками;
русского крестьянина бьют преимущественно кулаками.
Феллаха секли за недоимки негры и секли пальмовыми
ветвями; у палачей русского крестьянства кожа белая,
и секут его березовыми розгами. Но зато египетский
феллах был привязан к земле; привязан к ней и рус-
ский крестьянин. Система „земельного обеспечения"
феллаха обеспечивала прежде всего прочность еги-
петского деспотизма; система „обеспечения" русского
крестьянина обеспечивает (пока обеспечивает) проч-
ность русского царизма. В этом отношении в Древнем
Египте все было comme chez nous (как у нас. —
Л. Ш.)» ,2.
Сопоставления Древнего Египта с Россией XIX в.,
проникнутые у Плеханова пафосом неприятия кре-
постничества и деспотизма, оказывали воздействие на
настроение читателя, жившего в условиях царского
самодержавия и пережитков крепостничества. Однако
отличия социального строя Древнего Египта от само- * 12
" Там же. Т. X. С. 154; Т. III. С. 74.
12 Там же. Т. III. С. 346.
692
державно-крепостнической России автором отмечены
не были.
Азиатские формы общественно-экономических и
политических отношений Плеханов характеризовал
как рутинные, застойные, неподвижные. В этом отно-
шении Россия обладала некоторыми особенностями.
«Москва была своего рода Китаем, — писал он, — но
этот Китай находился не в Азии, а в Европе. Отсю-
да — то существенное различие, что между тем как
настоящий Китай всеми своими силами отбивался от
Европы, наш московский Китай еще со времен Ивана
Грозного с оружием в руках стремился прорубить себе
в нее хоть маленькое окошечко. Петру удалось решить
эту великую задачу. Он совершил огромный переворот,
спасший Россию от окостенения» 13
Следует отметить, что сближение социально-поли-
тического строя Московской Руси с азиатскими дес-
потиями Плеханов позаимствовал у В. Г Белинского
и Н. Г. Чернышевского. Революционные демократы
1840 — 60-х годов часто говорили об азиатстве как
о самой мрачной стороне в исторической жизни Рос-
сии. Иногда, правда, они пользовались термином «ази-
атство» для обозначения самодержавия, о котором не-
льзя было прямо писать в подцензурной печати. Но
они понимали под азиатством не только деспотизм
царей, но и раболепство, и покорность народа, и застой
общественной жизни. Петровские реформы, например,
Белинский высоко ценил не столько за их непосредствен-
ные результаты, сколько за то начало прогресса и
движения, которое было в них заложено и направлено
против мертвящей рутины «азиатства». Чернышевский,
в свою очередь, отмечал жизненность европейского
начала, привитого России Петром 14
Вместе с тем, подобно Белинскому и Чернышев-
скому, Плеханов не склонен был переоценивать непо-
средственные результаты Петровской реформы. «К ази-
атскому туловищу Московской Руси „царь-плотник“
13 Там же. С. 74; Т. X. С. 154.
14 Шапиро А. Л. Вопросы русской истории в произведениях
Чернышевского//Н. Г Чернышевский: Сб. статей к 50-летию со дня
смерти великого революционера-демократа/Под ред. А. М. Панкрато-
вой, А. Ф. Абрамовича, И. Т. Виноградова. Саратов, 1939. С. 167
693
приделал европейские руки». Он европеизировал только
войско и систему государственного управления, для
чего «раздавил народ под бременем налогов и довел
деспотизм до неслыханной степени могущества». Но
«европейские руки» мало-помалу оказали огромное
влияние на туловище нашего общественного организма.
Из азиатского оно само стало постепенно превра-
щаться в европейское. «Для поддержания учреждений,
заведенных Петром в России, нужны были, во-первых,
деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги. Выби-
вая их из народа, правительство тем самым содей-
ствовало развитию у нас торгового производства» 15
По мнению Плеханова, развитие товарного и ка-
питалистического производства создавало условия для
подлинной и радикальной европеизации страны. Мос-
ковский и петербургский деспотизм опирался на не-
развитость сельского населения, а капитализм привел
к расстройству старых патриархальных деревенских
отношений. Реформа 1861 г. стала важным рубежом
на пути преодоления азиатчины и застоя. Развитие
новых классов буржуазии и пролетариата положило
конец азиатским формам общественной жизни и ази-
атскому деспотизму в России. «Теперь мы безвозврат-
но вовлечены в экономическое движение цивилизо-
ванного человечества», и как бы кто ни вздыхал «о ста-
рой московской обломовщине», ее не воскресит уже
никакая сила. «Ты победил, саардамский плотник!» —
восклицал Плеханов 16
Такова общая схема русского исторического про-
цесса, которую отстаивал Плеханов в 1880 — 90-е
годы. В этой схеме подкупала решительность, с ко-
торой он клеймил мерзости самодержавно-крепост-
нического строя, страстность, с которой боролся за
преодоление покорности порабощенного народа.
Следует также отметить идеи Плеханова о том,
что «процесс образования Русского централизованного
государства происходил в условиях, близких тем, в
которых складывались некоторые восточные деспотии».
По словам Л. В. Черепнина, эти соображения Г В. Пле-
ханова, и в частности «его мысль о близости ряда
15 Плеханов Г В. Соч. T. HI. С. 75.
16 Там же. Т. X. С. 155.
694
черт поместной системы к формам государственной
собственности на землю, существовавшей на Востоке»,
заслуживают серьезного внимания 17 Суждения Пле-
ханова о борьбе «азиатской» и «европейской» моделей
развития в русской истории представляют интерес и
в свете новейших споров историков о своеобразии исто-
рического процесса в России. При всем том необходимо
сказать, что в плехановской схеме закономерность
смены общественно-экономических формаций появля-
лась лишь иногда (преимущественно когда речь шла
о капиталистической эпохе), нередко заменяясь сме-
ной азиатчины европеизмом. В этой схеме оказывался
в тени или даже вовсе выпадал феодализм, занимав-
ший тысячелетний период русской истории. В напи-
санной в 1884 г. программе группы «Освобождение
труда» Плеханов характеризовал добуржуазные обще-
ственные отношения в России не как феодальные, а как
патриархальные. Он говорил, что трудящиеся массы
находятся под двойным игом развивающегося капи-
тализма и отживающего патриархального хозяй-
ства 18 И позднее Плеханов отводил феодальнььм
отношениям второстепенную роль в истории России.
Трудно согласиться с плехановской характеристикой
экономического строя допетровской и даже петровской
России как строя патриархальных земледельческих
общин. Ведь сами сельские общины давно стали эле-
ментом феодального общественного строя, а в недрах
феодального общества с XVII столетия уже склады-
вался всероссийский национальный рынок 19
В 1880 — 90-е годы Плеханов выступил с серией
статей, посвященных истории русской общественной
мысли и революционного движения. Работы эти име-
ли большое политическое значение, так как марксист-
скому течению в русском революционном движении
17 Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного
государства в XIV — XV веках. М., 1960. С. 97.
18 Плеханов Г В. Соч. Т. II. С. 359.
19 Не совсем понятно также, как Г В. Плеханов согласовывал
заимствованное в 1890-е годы у А. Я. Ефименко положение о позд-
нем появлении русской мирской общины со своим положением о древ-
ности патриархальных земледельческих общин. Быть может, он имел
в виду древние семейные общины, предшествовавшие, по мнению
Ефименко, мирским общинам.
695
необходимо было ясно определить свое отношение к
старым революционным традициям, к революцион-
ному наследству. Требовалось подвергнуть решительной
критике традиционные воззрения, мешавшие дальней-
шему развертыванию революционной борьбы, и в то
же время сохранить лучшие традиции русской про-
грессивной общественной мысли, революционного дви-
жения. Блестящие работы Плеханова в значитель-
ной степени способствовали решению этих задач,
являлись одновременно ценным вкладом в историо-
графию русской общественной мысли и революционного
движения.
В 1900 г. Плеханов произнес речь, посвященную
семидесятипятилетию восстания декабристов; по под-
бору использованного материала, по блестящему
стилю она стала одним из самых значительных про-
изведений русской исторической публицистики. Кро-
ме того, как справедливо отметила М. В. Нечкина,
эта речь восстанавливала революционную традицию
в изучении восстания декабристов, поскольку с того
момента, «как выпало перо из рук А. И. Герцена и
Н. П. Огарева, революционная традиция в исследо-
вании декабристов» заметно снижалась и глохла 20
Либеральный историк А. Н. Пыпин характеризовал
декабристов как людей, чуждых революции, как мечта-
телей, придерживавшихся тех же идей, что и молодой
Александр I или Сперанский. В. О. Ключевский, со
своей стороны, называл декабристов исторической слу-
чайностью. Плеханов не дал в своей речи глубокого
классового анализа декабристского движения, но
он развил мысль Герцена о том, что это было благо-
родное революционное движение.
тех пор прошло 75 лет, — говорил Плеха-
нов, — и много других казней видело наше несчаст-
ное отечество, много других жертв принесено было
делу русской свободы! Но имена Павла Пестеля, Кон-
дратия Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола, Пет-
ра Каховского и Михаила Бестужева-Рюмина оста-
нутся в памяти всех свободолюбивых русских людей,
как имена первых из тех наших — увы! многочис-
20 Нечкина М. В. Движение декабристов: В 2 т. Т. 1. М.,
1955. С. 18.
696
ленных — мучеников, которые жизнью заплатили за
свои революционные стремления. Мы, социал-демо-
краты, помним имена этих мучеников, по-своему прес-
ледуя ту самую цель, к которой они стремились всем
сердцем и всем помышлением» 21
В юбилейной речи о декабристах Плеханов оха-
рактеризовал А. Н. Радищева как самого яркого пред-
ставителя освободительных стремлений XVIII в.
«В лице Радищева, — говорил Г В. Плеханов, — мы,
может быть, впервые встречаемся с убежденным и
последовательным русским революционером из «интел-
лигенции» 22
Написанные в 1890-е годы работы Плеханова о
~ Белинском были направлены против попыток либе-
ралов присвоить наследство этого выдающегося и лю-
бимого молодежью деятеля. Либералы отказались
замечать в «неистовом Виссарионе» революционера,
борца против филистерства и либеральной умеренно-
сти, затушевали его социалистические и материалисти-
з ческие взгляды. Признавая Белинского видным ли-
| тературным критиком, либерально-народнические писа-
тели не считали его более или менее крупным предста-
вителем русской философской мысли, а Н. К. Михай-
ловский даже обьявил философские идеи Белинского
«сплошным вздором».
Плеханов указывал, что Белинский был великим
мыслителем, замечательным диалектиком. Он отвел
И Белинскому первое место в истории русской фило-
софской мысли домарксового периода. Плеханов по-
' казал, что философские искания Белинского выте-
кали из его стремления найти верный путь к счастию
и процветанию народных масс, найти научно обосно-
ваннйй ответ на животрепещущие вопросы социаль-
но-политической жизни.
Главнейший предмет умственной работы Белин-
ского Плеханов определил как «отрицание абстрактно-
го утопического идеала», как поиски опоры своим
революционным устремлениям в законах развития
общественной жизни23 После мучительных срывов
21 Плеханов Г В. Соч. Т X. С. 371.
22 Там же. С. 357.
23 Там же. С. 349.
697
Белинский понял, что революционная идея отрицания
существующего строя должна быть выделена не из
фантастических идеалов, а из непреложных законов
исторического развития. Теоретическое наследство
Белинского использовалось Плехановым для борьбы
против народников, которых он именовал дон-кихо-
тами. Яркую речь, произнесенную в 1898 г. в связи
с 50-летием со дня смерти Белинского, философ-ма-
рксист закончил критикой народников, которые, по
его словам, отворачивались от законов истории и
строили свою программу на утопических, абстракт-
ных идеях 24
До Плеханова считалось, что Белинский после
увлечения Гегелем оставил гегелевскую философию,
«раскланялся с его философским колпаком» (как го-
ворил сам «неистовый Виссарион»). Плеханов показал,
что Белинский отбросил только консервативную сто-
рону философии Гегеля, но усвоил ее в «более глу-
боком значении, т. е. как «алгебру революции». Бе-
линский глубоко понял Гегелеву диалектику. «Со
времени так называемого разрыва с Гегелем начался
тот последний фазис развития Белинского, в котором
он является таким решительным революционером» 25
Плеханов увидел также материалистические черты
философии позднего Белинского и пришел к выводу
о том, что мысль «неистового Виссариона» работала
в том же направлении, что и мысль передовых мысли-
телей Запада.
Показывая, что Белинский был революционером
и в своих философских и социально-политических
исканиях шел к диалектическому материализму,
Плеханов обосновывал право социал-демократии на
его наследие и использовал это наследие в борьбе с
либералами и народниками.
Одним из самых любимых В. Г Плехановым обще-
ственным деятелем являлся Н. Г Чернышевский, не-
однократно выступавший в плехановских работах
1880 — 90-х годов как непримиримый враг «нашего
старого порядка» и поборник революционной борьбы.
Плеханов с сочувствием приводил характеристики,
24 Там же.
25 Там же. С. 339.
698
которые Чернышевский давал трусости, недальновид-
ности, узости взглядов, бездеятельности и болтливой
хвастливости либералов. «Нам никогда не случалось
читать такой злой и вместе до такой степени мелкой
характеристики российского либерализма, как харак-
теристика, данная В. Г Чернышевским в «Современ-
нике», — писал Плеханов. И далее он отмечал: «Рус-
ские либералы мало изменились с того времени, когда
«Современник» осыпал их своими сарказмами» 26
Плеханов подробно разобрал философские, поли-
тические, экономические, исторические, литературные
взгляды Чернышевского и нашел в них «жизнеспо-
собный зародыш материалистической диалектики»27
Он привел немало примеров материалистического
объяснения исторических явлений из произведений
Чернышевского и противопоставил их идеалистиче-
ским объяснениям истории, которых также много у
Чернышевского, как и у других социалистов-утопистов
и философских материалистов домарксова периода.
Плеханов говорил, что теоретическая мысль Чер-
нышевского развивалась в том же направлении, что
и теоретическая мысль Маркса и Энгельса, предшест-
венником которых Чернышевский являлся. В 1880-е
годы он даже назвал Чернышевского родоначальни-
ком «русской социальной демократии» 28 В работах
Белинского и Чернышевского, как считал Плеханов,
русская общественная мысль домарксова периода
достигла своего высшего уровня. Когда Чернышев-
ский умер, уровень русской общественной мысли и
публицистики «страшно понизился». Эта оценка твор-
ческой работы великих революционных просветителей
1840 — 60-х годов совпала с позднейшей оценкой
В. И. Ленина, который с похвалой отозвался о напи-
санных в 1890-х годах статьях Плеханова и указал,
что в них вполне оценено значение Чернышевского
и выяснено «его отношение к теории Маркса и Энгель-
са» 29
Но Плеханов в своих работах не определял клас-
совой природы революционно-демократического напра-
26 Там же. Т. V С. 85—86.
27 Там же. С. 231.
28 Там же. Т. II. С.-19.
29 Л ен и н В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 259.
699
вления в русской общественной мысли. Отметив, что
Белинский, Чернышевский и Добролюбов были пред-
ставителями разночинной интеллигенции, Плеханов
не увидел в них «мужицких демократов» и не говорил
о зависимости их настроений от настроений крепост-
ных крестьян. Плеханов не ставил вопроса о том,
как усиление освободительного движения народных
масс влияло на развитие общественной мысли и фило-
софии в стране.
Почетное место Плеханов занял в историографии
народничества. Опираясь на критический разбор, ко-
торому основоположники марксизма подвергли раз-
личные направления западного и русского утопиче-
ского социализма, В. Г Плеханов отмечал ограничен-
ность социологических и политических взглядов
М. А. Бакунина, П. Л. Лаврова, П. Н. Ткачева,
Н. К. Михайловского, В. П. Воронцова и др.
Если классовый характер русского революцион-
ного движения 1840 — 60-х годов не был раскрыт
Плехановым, то о классовом характере народническо-
го движения этого сказать нельзя. Еще в «Наших
разногласиях» легальные народники рассматривались
как выразители интересов «той части крестьянства,
которая является представительницей индивидуалисти-
ческого принципа и кулацкой наживы»30 В 1890-е
годы Плеханов указывал, что «народничество было
лишь особым сельским изданием мелкобуржуазного
социализма». Программа народников, по его мнению,
направлена на защиту интересов мелкой буржуазии,
и если бы «когда-нибудь, по щучьему велению», она
воплотилась в жизнь, это «вызвало бы небывалый
расцвет мелкой буржуааии», а затем путем конкурент-
ной борьбы «в рядах мелкой буржуазии привело бы
к торжеству того самого крупною капитала, от ужасов
которого наша интеллигенция искала спасения в теоре-
тических болотах народничества»31
При этом Плеханов сближал народничество со сла-
вянофильством, никогда не отражавшим интересы
сельской или городской мелкой буржуазии. Славя-
нофилы, как и народники, идеализировали русскую
30 Плеханов Г. В. Соч. Т. II. С. 255.
31 Там же. T. III. С. 251.
700
общину, но они не были социалистами; говоря о само-
бытности, представители славянофильства имели
в виду отнюдь не «бунтарские» и «коммунистические
инстинкты» русского народа, на которые уповали
революционные народники. Таким образом, больших
оснований утверждать, что во взглядах славянофила
Самарина «заключается an sich (в себе.—А, Ш.)
почти все русское народничество» 32, у Плеханова не
было. В отличие от Ленина, он не находил в идео-
логии народничества теории массовой мелкобуржуаз-
ной борьбы капитализма демократического против
капитализма либерально-помещичьего, капитализма
«американского» против капитализма «прусского».
Немало внимания Плеханов как исследователь уде-
лил Герцену и Огареву как родоначальникам народ-
нической теории, идейным связям между шестиде-
сятниками и народниками, характеристике «Земли и
воли», «Черного передела».
Одним из первых Плеханов показал, что при стол-
кновении с практической жизнью «русское народни-
чество довольно скоро захромало на все ноги», что
народникам пришлось расстаться сначала с мыслью
о крестьянской революции, а затем — и с мыслью о
захвате власти 33
В то же время Плеханов стремился выделить здо-
ровое, ценное ядро в революционном наследии народ-
ников. «В старой марксистской литературе 80-х го-
дов прошлого века, — отметил Ленин, имея в виду
Плеханова, — можно найти систематически прове-
денное стремление выделить это ценное демократи-
ческое ядро... из шелухи народнических утопий»34
Не соглашаясь с некоторыми отзывами и оценками,
которые Плеханов давал народникам в 1883 — 1903 гг.,
мы высоко оцениваем его вклад в историографию
народничества.
В последний период теоретической деятельности
Плеханов отказался от некоторых традиционных
марксистских трактовок русского исторического про-
цесса. Однако было бы ошибочным утверждать, что
32 Там же. Т. IX. С. 14.
33 Там же. Т. III. С. 252.
34 Л ё н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 22. С. 121.
701
после 1903 г. им не были написаны марксистские
работы, касавшиеся русской истории. Так, в
1880 — 1890 гг. Плеханов указывал, что Белинский
и Чернышевский были предшественниками социал-де-
мократии в России; в 1911 —1912 гг. он выступил с се-
рией статей о Герцене, в которых подчеркнул, что «ум
Герцена работал в том самом направлении, в каком
работал ум Энгельса, а стало быть, и Маркса» 35 По
словам Плеханова, Герцен сочувствовал всем сердцем
социализму, но, с другой стороны, начал сознавать
шаткость его утопической основы и делал «оставшиеся
безуспешными, но все-таки в высшей степени замеча-
тельные попытки» поставить социализм на прочный
фундамент науки. Проследив за развитием философ-
ских взглядов Герцена, Плеханов отметил, что автор
почувствовал несостоятельность исторического идеа-
лизма, но не смог из-за экономической отсталости Рос-
сии и неполного знакомства с экономикой Запада сде-
латься историческим материалистом 36
Одновременно с работами о Герцене Плеханов
написал интересные статьи о М. П. Погодине и славя-
нофилах. В них были разобраны теоретические осно-
вы учения о самобытности и особенностях русского
исторического процесса, доказывалось, что Погодин
и славянофилы находили эти особенности там, где их
на самом деле не было. В годы реакции, наступив-
шей после поражения революции 1905 — 1907 гг.,
среди представителей интеллигенции, как известно,
получила определенное распространение религиозная
точка зрения И. В. Киреевского и других славяно-
филов. В этих условиях плехановская критика сла-
вянофильства приобрела актуальное политическое
звучание. Важное значение имели и выступления
Плех шова против философско-исторических идей ве-
ховцев, махистов, богоискателей.
Необходимо заметить, однако, что ограничивая
роль рабочего класса в революции поддержкой бур-
жуазии и призывая пролетарскую демократию к сою-
зу с либералами, Плеханов начал менять свою оценку
либерализма и в целом в русской истории. В 1880 —
35 Плеханов Г В. Соч. Т. XXIII. С. 377.
36 Там же. С. 407—408.
702
90-е годы он резко критиковал и высмеивал пред-
ставителей этого течения, отмечая, что они либераль-
ничали «в меру своих сил, т. е. очень скромно» 3*
Плехановский труд о Чернышевском, написанный
в 1890-е годы, где он с сочувствием цитировал резкую
характеристику либерализма, данную Чернышевским,
в 1910 г. был дополнен, переработан и вновь издан,
причем некоторые оценки либерализма, которые име-
лись в первом издании, оказались здесь явно смягчен-
ными. В новом издании, в частности, исчезла фраза
о том, что русские либералы изменились после того,
как «Современник» осыпал их своими сарказмами.
На это изменение обратил внимание В. И. Ленин, со-
поставивший текст обоих изданий 37 38
При чтении книги Ленин обратил внимание и на
то, что «из-за теорет [ического] различия идеали-
стического и материалистического] взгляда на исто-
рию Плех[ано]в просмотрел практич [ески]-полит [и-
ческое] и классовое различие либерала и демокра-
та» 39 Перенося центр тяжести на теоретическую
деятельность Белинского, Герцена и Чернышевского,
Плеханов гораздо меньше внимания уделил их поли-
тической деятельности. При анализе теоретических
взглядов русских революционных демократов он игно-
рировал зависимость этих взглядов от классовых нужд
и интересов крепостного крестьянства и все более под-
черкивал зависимость их идей от западноевропейской
общественной и философской мысли.
Изменились в последний перид жизни Г В. Плеха-
нова и его взгляды на историческую роль крестьянства.
До 1903 г. эти взгляды были неопределенными и даже
противоречивыми. Но Плеханов не отрицал тогда, что
крестьяне смогут принять активное участие в предстоя-
щей буржуазно-демократической революции, рас-
сматривал движения Разина и Пугачева как крестьян-
ские войны, признавал их революционный характер.
Однако после 1909 г. он уже писал: «Когда крестьянин
требовал отобрания земли у помещиков, и даже когда
он сам принимался отбирать ее, он вел себя не как ре-
37 Плеханов Г В. Соч. Т. IX. С. 26.
38 Ленинский сборник. XXV. С. 206—244.
39 Там же. С. 231.
703
волюционер, а, напротив, как самый убежденный охра-
нитель» 40 Крестьянство, по Плеханову, лишь отстаи-
вало исконную государственную собственность на
землю от помещичьей узурпации и добивалось, чтобы
царь осуществил «черный предел» в соответствии со
стародавними обычаями. Крестьянство у Плеханова
выступало теперь как консервативная, антиреволю-
ционная сила.
В соответствии с этой оценкой крестьянства Плеха-
нов стал трактовать движения Болотникова, Разина
и Пугачева как казацкие восстания, а не как крестьян-
ские войны. Он противопоставил эти казацкие восста-
ния освободительному движению городских общин и
третьего сословия в передовых странах Западной Ев-
ропы, утверждая, что первые не содействовали торже-
ству новых производственных отношений и нового об-
щественно-политического порядка и, следовательно,
не носили прогрессивный характер41
В 1909 г. Г В. Плеханов получил от одного из книго-
издательств предложение написать историю русской
общественной мысли. Над этим произведением он тру-
дился до конца своей жизни и не успел его закончить,
доведя изложение до конца XVIII в., причем главу
о Радищеве написал не полностью42. Для оценки
взглядов Плеханова на ход исторического развития
России особое значение имеет введение к «Истории
русской общественной мысли», где вновь подверглась
рассмотрению старая проблема: Россия и Запад. Рас-
смотрев некоторые соображения, которые по этому по-
воду высказали Соловьев, Ключевский, Павлов-Силь-
ванский и другие русские историки, Плеханов пришел
к выводу, что их односторонние сравнения России с
Западом необходимо дополнить сравнением России
с Востоком: «...чем более своеобразным становился
ход нашего общественного развития в сравнении с за-
падноевропейским, тем менее своеобразен был он по
отношению к ходу развития восточных стран,— и на-
40 Плеханов Г В. Соч. Т. XX. С. 112.
41 Там же. С. 101 — 104.
42 Статьи о Герцене, Белинском, славянофилах, Погодине и не-
которые другие, написанные в период подготовки «Истории рус-
ской общественной мысли», являлись материалами к тем разделам
труда, которые должны были быть посвящены XIX в.
704
оборот» 43 Этой своей старой мысли Г В. Плеханов
придал большое значение, подчеркнул ее.
Во введении к «Истории русской общественной
мысли» ее автор объяснял, какими причинами были
вызваны «европейские недочеты русской жизни» и ее
сближение с бытом и строем восточных деспотий. К чи-
слу таких условий он относил прежде всего географи-
ческую среду. Однообразие природы русской равнины
приводило к однообразию занятий, а слабость диффе-
ренциации занятий — к экономической отсталости.
«...Предположим,— писал Плеханов,— что мы имеем
дело с общиной земледельцев, находящейся в ровной,
со всех сторон открытой и ненаселенной местности.
Когда наша община почувствует „земельную тесноту"
вследствие возрастания числа ее членов, тогда часть
их покинет свою деревню и образует новый поселок.
Когда он увеличится настолько, что ему уже недоста-
точно будет окружающей его земли при старых при-
емах сельского хозяйства, он тоже выселит „на новые
места" часть своих жителей. „На новых местах" по-
вторится та же история и т. д. и т. д... Что же получится?
Получится много деревень, обрабатывающих землю
с помощью старых приемов. Заселенная таким обра-
зом местность окажется, может быть, довольно зажи-
точной, но уровень ее экономического развития будет
все-таки очень низок» 44.
На первых страницах «Истории русской обществен-
ной мысли» он отмечал, что особенности истории Рос-
^сии определялись особенностями ее социально-эконо-
мического развития. При этом Плеханов уделил перво-
степенное значение темпам развития производитель-
ных сил, а влиянием географической обстановки инте-
ресовался, как сам указывал, главным образом потому,
что последняя «замедляет или ускоряет рост произво-
дительных сил» 45
Плеханов писал: «Климат, т. е. географическая сре-
да, влияет на отдельных членов общества, главным
образом,— чтобы не сказать исключительно,— через
посредство среды общественной', свойствами геогра-
43 Плеханов Г. В. Соч. Т. XX. С. 14.
44 Там же. С. 35—36.
45 Там же. С. 3.
23 А. Л. Шапиро
705
фической среды определяется более или менее быстрое
развитие производительных сил, а от степени развития
производительных сил зависит в последнем счете весь
строй общества, т. е. все свойства общественной среды,
обусловливающие собою стремления, чувства, взгля-
ды,— словом, всю психику отдельных людей. Таким
образом, влияние географической среды на этих людей,
считавшееся когда-то непосредственным, на самом
деле оказывается лишь косвенным» 46 Однако в даль-
нейшем Плеханов во многом сводил конкретный анализ
особенностей социально-экономического развития Рос-
сии и влияния, которое на это развитие оказывала
географическая среда, к теории определяющего влия-
ния плотности населения на экономический строй стра-
ны и к связанной с ней теории «бродячей» Руси.
История России являлась, по Плеханову, «историей
страны, колонизовавшейся при условиях натурального
хозяйства». Отсюда однообразие занятий, постоянная
подвижность населения, низкий уровень обществен-
ного разделения труда, медленный рост городов, жи-
вучесть патриархальных отношений, экономическая
отсталость. Колонизация и однообразие занятий меша-
ли углублению тех классовых различий, которые воз-
никали вследствие общественного разделения труда,
«а это значит, что, благодаря указанным условиям,
внутренняя история России не могла отличаться ин-
тенсивною взаимною борьбою общественных клас-
сов» 47 Плеханов отводил общественным классам и
классовой борьбе в Древней Руси второстепенное место.
Особенности русского исторического процесса Пле-
ханов связывал не только с малой плотностью населе-
ния и непрерывной колонизацией страны. Вслед за
С. М. Соловьевым он объяснял эти особенности и не-
обходимостью обороняться от степняков-кочевников.
Соловьевская теория борьбы леса со степью заняла
весьма важное место в построениях Плеханова. По его
мнению, чтобы обезопасить себя от нападений кочев-
ников, обитатели русских деревень поддерживали всеми
зависящими от них средствами усиление центральной
власти, взявшей в свои руки оборону страны. «Соби-
46 Там же. С. 28.
47 Там же. С. 84.
706
рание» Руси московскими князьями шло успешно бла-
годаря сочувствию народа. «Но в то же самое время
северо-восточные русские земледельцы, рассеянные в
лесной глуши и разбитые на крошечные поселки, были
бессильны против притязаний и злоупотреблений этой,
их же нуждами и их же сочувствием укреплявшейся,
центральной власти» 48
Таким образом, равнинность страны и необходи-
мость обороняться от кочевников толкали Россию на
восточный, азиатский путь исторического развития с
неограниченной деспотической властью государства,
с неразвитыми классовыми противоречиями и сла-
бостью классовой борьбы, с медлительностью общест-
венного развития, «вялостью общественной мысли»
1 И государственным закрепощением сословий. Сравне-
ние общественно-политического строя Московского
государства со строем западноевропейских стран при-
вело Плеханова к следующему выводу: государство
это отличалось от западных тем, что закрепостило не
только низший, земледельческий, но и высший, служи-
лый класс. В этом отношении оно приближалось по
типу к восточным государствам, от которых отличалось
тем, что наложило на закрепощенное население еще
более тяжелое иго, чем восточные деспоты.
Тезисы об азиатстве русского исторического про-
цесса и о закрепощении сословий государством были
приняты Плехановым давно, но в поздних работах они
приобрели новые черты.
Указанные тезисы использовались автором и для
подкрепления своих политических воззрений. Плеханов
говорил о необходимости ликвидировать «недочеты
европейской жизни», завоевать европейскую консти-
туцию и лишь по прошествии длительного срока, после
ликвидации азиатских общественных отношений и уста-
новления европейского буржуазно-конституционного
строя готовиться к социалистической революции. Те-
зис об азиатском пути исторического развития России
и об опоре самодержавия на азиатские крестьянские
общины использовался им для доказательства реак-
ционности крестьянства и обоснования опасений, как
48 Там же. С. 76.
23*
707
бы азиатское крестьянство не остановило европеиза-
цию России.
Таким образом Плеханов в своих поздних работах
оказался под определенным влиянием государствен-
ной школы в историографии. Однако его исторические
идеи в целом развивались в русле марксистской мысли
и сыграли заметную роль в борьбе идей в отечествен-
ной исторической науке.
Лекция 42
«СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА» Н. А. РОЖКОВА
Одним из первых профессиональных историков,
считавших свои концепции русской истории марксист-
скими, был Николай Александрович Рожков (1868—
1927).
В гимназические годы он испытал влияние револю-
ционно настроенной молодежи, хотя был тогда «далек
от какой-либо революционной практики». В период
учения в Московском университете (1886—1890 гг.)
будущий историк участвовал в студенческих волнениях
и собраниях кружков, из которых затем вышли марк-
систы 1 Однако в 1890-е годы и в начале 1900-х годов
Рожков не стал революционером и по своим полити-
ческим взглядам скорее мог быть отнесен к левому
крылу либерально-буржуазной интеллигенции. Увле-
ченный бурным революционным потоком, он вступил
весной 1905 г. в РСДРП и примкнул к большевикам.
На V (Лондонском) съезде РСДРП Рожков был из-
бран в ЦК партии, а в начале работы III Государст-
венной думы являлся представителем ЦК в думской
социал-демократической фракции. Царское правитель-
ство преследовало Рожкова; он неоднократно аресто-
вывался, а в 1909 г. был выслан в Сибирь.
Затем историк разошелся с большевиками; в 1917 г.
1 Рожков Н. А. Автобиография//Каторга и ссылка. Кн. 32.
М., 1927. С. 161.
708
он — в рядах меньшевиков. После революции аресто-
вывался ЧК; стоял вопрос о его высылке. Однако По-
литбюро РКП (б) в 1922 г. постановило высылку Рож-
кова отложить, напечатав в газете «Известия ВЦИК»
его заявление о выходе из меньшевистской партии 2
Интерес к социально-экономическим проблемам,
возникший у Рожкова благодаря университетскому
учителю В. О. Ключевскому, значительно возрос под
влиянием «легального марксизма». Не случайно в ка-
честве магистерской диссертации Рожков представил
книгу «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI ве-
ке» (М., 1899). Несмотря на то, что Россия была аграр-
ной страной, история ее сельского хозяйства была
изучена слабо. Вопросами сельского хозяйства XVI в.
исследователи специально не занимались. Поэтому
книга Рожкова имела существенное значение. Автор
не ограничился рассмотрением агротехнических вопро-
сов (севообороты, удобрение, урожайность, орудия
труда и др.), а подошел к проблемам сельского хозяй-
ства с социально-экономической стороны. С такой
тщательностью и масштабом, как Рожков, никто до
него не обследовал писцовые книги XVI в. Помимо
опубликованных материалов, автор привлек около ста
неизданных писцовых книг, а также другие печатные
и рукописные материалы.
Рожков был одним из первых, кто отказался от
иллюстративного метода использования писцового
материала и попытался подвергнуть его статистической
обработке. В. И. Сергеевич упрекал Н. А. Рожкова за
то, что тот «не довольствуется обыкновенными спосо-
бами исследования», а желает достигнуть более точ-
< ных результатов и выражает свои выводы в цифрах.
- Рожкову мало, по словам Сергеевича, указать на не-
* скольких примерах, каковы были размеры господских
запашек или крестьянских наделов, он стремится опре-
делить их «абсолютные и относительные размеры»3
Сергеевич назвал статистическую обработку писцового
материала делом безнадежным.
Сам Н. А. Рожков не всегда мог достаточно точно
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 669. Прим. 521;
С. 319—320.
3 Сергеевич В. И. Древности русского права. T. 1—3.
Т. 3. СПб., 1911. С. 476.
709
выразить в цифрах наблюдаемые тенденции. Некоторые
результаты проведенной им статистической обработки
писцового материала не могут быть приняты потому,
что автор не подверг достаточному критическому раз-
бору писцовые книги как исторический материал. Но
его заслуги как одного из новаторов статистического
метода обработки писцового материала чрезвычайно
значительны.
Конкретные выводы, полученные Рожковым в труде
«Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке»,
имеют большое значение. Автор убедительно обосно-
вал положение о господстве паровой зерновой системы
в первой половине XVI в. в центральных районах
страны, в западном Полесье и в некоторых других ме-
стах. Его изыскания впервые позволили историкам
оперировать приблизительными данными о тогдашних
размерах крестьянских наделов, о соотношении оброка
и барщины.
Рожков первый обратил внимание на рост барской
запашки в последние три десятилетия XVI в. Он опро-
верг милюковский взгляд на Московскую Русь XVI в.
как на страну исключительно натурального хозяйства.
«В течение XVI века в большей части областей Мос-
ковского государства наблюдается медленное и посте-
пенное зарождение денежного сельского хозяйства.
Параллельно этому развивается деятельность посред-
ников-скупщиков и растут рынки» 4,— писал Рожков.
Позднейшие историки пытались уточнить это поло-
жение. Некоторые из них отодвигали начало процесса
на конец XV в., другие добавляли факты, свидетель-
ствующие о развитии обмена в XVI в. Но тезисы о
развитии денежного хозяйства в XVI в., о медленном
развитии денежных отношений в сельском хозяйстве —
существенный вклад Рожкова в русскую историо-
графию.
Очень интересны собранные Рожковым данные об
упадке сельского хозяйства в центральных и в северо-
западных районах России в 1570 — 80-х годах, о за-
пустении сел и деревень, распространении перелога,
об уменьшении размеров наделов, увеличении цен, о
4 Р о ж ко в Н. А. Сельское хозяйство в Московской Руси
в XVI веке. М., 1899. С. 289.
710
других крупных сдвигах в хозяйственной жизни того
времени. Конкретными сведениями о хозяйственном
кризисе XVI в., которыми располагает историческая
наука, она обязана прежде всего Н. А. Рожкову.
В то же время на вопрос о причинах, вызвавших
упадок сельского хозяйства в 1570—80-е годы, Рож-
ков правильного ответа найти не смог. Причины упадка
он видел главным образом в постепенном росте по-
местного и крупного монастырского землевладения, в
уничтожении черных земель, «в сильном сокращении
служилого вотчинного владения» 5 Помещики, полу-
чавшие землю во временное условное владение, и
монастыри, отдававшие ее во временное распоряжение
своим вассалам, вели, по мнению Рожкова, хозяйство
гораздо более хищническими методами, чем землевла-
дельцы, которые пользовались вотчинным правом и
являлись постоянными владельцами земли.
Но Рожкову не удалось доказать, что явления
упадка распространялись больше на поместья, чем на
вотчины, что в монастырях хозяйство велось более хищ-
ническими методами, чем в светских вотчинах. А его
объяснение причин хозяйственного кризиса XVI в. юри-
дическими особенностями поместного и монастырского
землевладения не получило признания в историогра-
фии. Выдвигая данное положение, Рожков сам отме-
чал, что его необходимо углубить, и доискивался эко-
номических причин, породивших рост поместного и
монастырского землевладения. Причины эти он усмат-
ривал в господстве натурального хозяйства. Пора
признать, писал Рожков, что поместная система есть
«органический продукт известной стадии в развитии
народного хозяйства, естественный результат нату-
рального хозяйства в известной стадии его развития».
В частности, натуральным хозяйством вполне объяс-
няется и «недостаток денежных средств у государства,
принужденного поэтому прибегать к раздаче земель
в вознаграждение за службу» 6
Однако широкое распространение натурального
хозяйства в течение столетий никак не могло объяснить
специфические явления второй половины XVI в., тем
5 Там же. С. 467.
6 Там же. С. 468.
711
более что сам Рожков отмечал начавшееся в это время
развитие денежного хозяйства. Не вполне последова-
тельно он отмечал, что упадок сельского хозяйства
объяснялся не только господством натурально-хозяй-
ственных отношений, но и прямо противоположными
натуральному хозяйству явлениями денежных отно-
шений; зарождение денежных отношений, в частности,
способствовало переходу светских вотчин в руки мо-
настырей путем покупки и залога 7 Прийти к более
правильному пониманию причин хозяйственного кри-
зиса 1570—80-х годов Рожков не смог, поскольку,
подобно другим «экономическим материалистам», не-
дооценивал обратное влияние на экономический строй
таких политических событий, как опричнина и Ливон-
ская война.
Н. А. Рожков указывал в «Автобиографии», что он
фактически стал марксистом в трактовке социологи-
ческих и исторических вопросов еще в то время, когда
писал свое «Сельское хозяйство» 8 Но в действитель-
ности это совсем не так. Рожков стал в ту пору не марк-
систом, а «легальным марксистом», а это далеко не
одно и то же.
Описанным им в магистерской диссертации про-
цессам развития денежных отношений и упадка сель-
ского хозяйства 1570—80-х годов Рожков придал пер-
востепенное значение. Этими процессами он объяснял
важнейшие особенности русской истории, и прежде
всего возникновение самодержавного строя 9 Не от-
вергая старую буржуазную теорию закрепощения со-
словий государством, Рожков связывал резкое усиле-
ние царской власти и закрепощение ею дворянства
прежде всего с хозяйственным кризисом конца XVI в.
Он писал, что хозяйственная мощь основных против-
ников самодержавия — «бывших удельных князей и
больших бояр — была подорвана небывалым отливом
населения, последовавшим под влиянием вредного
хозяйственного действия поместной системы и мона-
7 Там же. С. 472.
8 Рожков Н. А. Автобиография. С. 162.
9 Рожков Н. А. Сельское хозяйство в XVI веке и его влияние
на социально-политический строй того времени//Мир божий. 1900.
№ 12. (Статья вошла в сборник: Рожков Н. А. Исторические
и социологические очерки: Сб. Ч. 1. М., 1906. С. 47—80).
712
стырского землевладения» 10 11 Это утверждение трудно
признать сколько-нибудь убедительным: если упадок
сельского хозяйства был вредным последствием помест-
ной системы и монастырского землевладения, непонят-
но, почему наиболее пострадавшим оказалось хозяй-
ство бывших удельных князей и больших бояр, а не
хозяйство мелких и средних светских землевладельцев,
владевших землей на поместном праве, и не хозяйство
монастырей.
Более интересным является другое, выдвинутое Рож-
ковым, объяснение победы самодержавия над удельно-
княжеской и боярской оппозицией. «Необходимость
единой самодержавной власти в России XVI—XVII вв.,—
считал он — обусловливалась еще переходом от нату-
рального хозяйства к денежному с обширным рынком:
экономически объединить страну могла только царская
власть» 11 Впрочем, и на этом рассуждении лежит опре-
деленная печать «экономического материализма»: из
него совершенно нельзя понять, какие классовые силы
поддерживали царскую власть в ее стремлении эконо-
мически объединить страну.
Впоследствии Рожков выступил со специальной
монографией «Происхождение самодержавия в России»
(М., 1906), где, развивая ранее высказанные мысли,
писал, что «основной причиной установления самодер-
жавия является в конечном счете зарождение и перво-
начальное развитие денежного хозяйства с обширным
рынком» 12
У Рожкова, как и у других «экономических мате-
риалистов», развитие обмена играло значительно боль-
шую роль в истории, чем развитие производительных
сил общества. «Давно и хорошо известно,— утверждал
Рожков в 1900 г.,— что степень развития менового обо-
рота хозяйственных благ является основным призна-
ком, характеризующим самые крупные перемены в
экономическом строе» 13 Эта черта исторических взгля-
10 Рож ков Н. А. Исторические и социологические очерки.
С. 77.
11 Там же.
12 Рожков Н. А. Происхождение самодержавия’в России.
2-е изд. Пг., 1923. С. 150.
13 Р о ж к о в Н. А. Исторические и социологические очеоки.
С. 103.
713
дов Рожкова характерна не только для его моногра-
фий и статей, посвященных частным проблемам, но
и для его общей концепции русского исторического
процесса.
Однако теоретические взгляды Рожкова нельзя
свести только к «экономическому материализму»; в
его исторических построениях получили широкое отра-
жение и другие социологические учения. Прежде всего
необходимо отметить, что Рожков соглашался с важ-
нейшими положениями философии и социологии О. Кон-
та 14 Даже, на последнем этапе своей научной дея-
тельности в период написания «Русской истории в срав-
нительно-историческом освещении» он обратился к
контовскому делению социологии на социальную стати-
ку и социальную динамику. Не случайно этот труд
имел подзаголовок «Основы социальной динамики».
Но взгляды Рожкова не во всем совпадали с пози-
тивистскими взглядами Конта. Когда А. С. Лаппо-Да-
нилевскйй подверг О. Конта критике с неокантианских
позиций, Н. А. Рожков заметил, что критика эта была
направлена исключительно против позитивизма «в его
первоначальной форме», против умершего позитивиз-
ма, которому противостоит новейший критический по-
зитивизм 15 Самого себя Рожков именовал критиче-
ским позитивистом, подчеркивая при этом свою соли-
дарность с эмпириокритиками. В духе так называемого
критического позитивизма он говорил о хаосе первич-
ных ощущений, хаосе «взаимно перепутывающихся,
бессвязных и бессмысленных фактов», из которых
историк произвольно строит законы общественной
жизни и общественного развития 16
14 Н. А. Рожков с полным сочувствием ссылался на контовский
закон трех стадий и объявил контовскую классификацию наук,
дополненную Миллем, одним из величайших философских при-
обретений XIX в. Он выводил из этой классификации требование
объяснять социологические явления прежде всего психологическими
явлениями, поскольку психология в иерархии наук стоит непосредст-
венно перед социологией (Рожков Н. 1) Успехи современной
социологии в их соотношении с историей//Образование. 1898. № 12.
С. 22—23, 28; 2) Исторические и социологические очерки. С. 171,
177).
15 Рожков Н. А. Исторические и социологические очерки.
С. 42.
16 Там же. С. 3, 8.
714
В конце XIX в. Рожков писал, что только два на-
правления в социологии способны свести хаос бессвяз-
ных фактов в единую стройную систему и объяснить
многообразие исторической жизни сочетанием «неко-
торых простейших элементов» 17 Такими направле-
ниями он считал «экономический материализм» и пси-
хологическую школу в позитивистской социологии,
причем последнее направление, по его мнению, имело
более блестящую будущность 18 Марксизм, по утвер-
ждению Рожкова, помог понять экономический, со-
циальный и политический процессы общественного
развития, но не объяснил процесса психологических
явлений, духовной жизни.
Говоря, что «теория экономического материализма
страдает малой обоснованностью» 19, и не учитывая,
что, кроме теории «экономического материализма»,
существует коренным образом отличная от нее теория
диалектического материализма, Рожков присоединился
к тем социологам и историкам, которые признавали
«главным причинным элементом в жизни общества
психологический процесс» и утверждали, что «история
есть, в сущности, психологическая задача, как физи-
ка — задача механическая» 20
По мнению Рожкова, можно установить пять «ос-
новных психических типов», на которые подразделяют-
ся все люди: эгоисты, индивидуалисты, эстетики, люди
этического склада и аналитики (т. е. люди интеллек-
туального склада) 21 Опираясь на эту классификацию,
17 Там же. С. 3.
18 Рожков Н. Успехи современной социологии... С. 35.
19 Там же. С. 27
20 Там же. С. 28.— В научном творчестве Ключевского Рожкову
больше всего импонировало не только внимание к экономической
проблематике, но и тонкие психологические характеристики истори-
ческих деятелей, и особенно социальных групп. Большое влияние
на Рожкова оказала вышедшая в год его поступления в университет
статья Ключевского «Евгений Онегин и его предки» (Русская мысль.
1887. № 2. С. 291—306). Под влиянием этой статьи Рожков написал
в 1899 г. статью «Пушкинская Татьяна и грибоедовская Софья
в их связи с историей русской женщины XVII — XVIII веков»
(Журнал для всех. 1899. № 5. С. 558—566).
21 Эту классификацию Рожков дал в серии статей, опубликован-
ных в первые годы XX в. и переизданных в 1906 г. в «Исторических
и социологических очерках».
715
историки и социологи должны «построить в будущем
эволюционный процесс психологической истории», по-
казать, как развивались психические характеры в том
или другом обществе 22. Рожков полагал, что развитие
характера происходит с такой же необходимостью, как
развитие растения или животного. Нужно раскрыть
законы самопроизвольной эволюции психических ти-
пов, законы их смены, и тогда ход истории сделается
для нас более понятным: преобладание тех или иных
типов человеческого характера в каждом данном об-
ществе даст ключ к объяснению его духовной культуры
и его экономического строя. Рожков писал, что «психо-
логический процесс находится в таких же отношениях
к экономическому, в каких последний находится к со-
циальному и политическому процессам»23 24. Эти рас-
суждения свидетельствовали, что в конце XIX в. Рож-
ков был близок к тем историкам, которые объясняли
появление капитализма зарождением капиталистиче-
ской психологии, капиталистического духа, духа на-
живы. Сам Рожков этого не говорил, но и он надеялся
отыскать закон эволюции человеческой психологии,
которым можно было бы объяснить все развитие об-
щественной жизни.
В результате более глубокого изучения марксизма,
и особенно под воздействием первой русской рево-
люции, Рожков частично изменил свои философско-
исторические взгляды. В 1906 г., переиздавая статьи,
посвященные психологии характера и социологии, он
исключил из них те места, в которых говорилось о пре-
восходстве психологического объяснения истории над
«экономическим материализмом». Одновременно Рож-
ков сделал попытку примирить психологическую школу
с марксизмом. Он признавал, что «психология извест-
ной общественной группы определяется ее классовым
положением» и изменяется «под влиянием реальных,
v и 24
в конечном счете, всегда хозяйственных условии»
В вышедшей через год книге «Основные законы раз-
вития общественных явлений» Рожков писал, что «пси-
22 Рожков Н. Успехи современной социологии... С. 35.
23 Образование. 1899. № 3. С. 88.
24 Р о ж ко в Н. Исторические и социологические очерки.
С. 184.
716
хологический склад общества, т. е. существующие в
обществе типы и характеры, слагается под воздейст-
вием хозяйственных явлений, устройства общества и
государственного строя» 25 Это положение значитель-
но отличалось от высказанных им за несколько лет до
первой русской революции идей о необходимости объ-
яснять историю законами психологии.
Однако и в этот период Рожков расходился с марк-
сизмом в истолкований явлений культурной жизни,
или, как он сам выражался, общественно-психологи-
ческих явлений. Марксистское понятие классовой идео-
логии и классовой культуры в антагонистических об-
ществах, марксистское понятие противостоящих друг
другу идеологий рабовладельцев и рабов, феодалов
и крестьян, буржуазии и пролетариев он подменял по-
нятием психических типов эгоистов, индивидуалистов,
эстетиков, людей этического склада и аналитиков, при-
чем эти психические типы были лишены исторической
определенности. Недаром характеры, подобные герою
гоголевских «Мертвых душ» Чичикову, Рожков считал
типичными для Западной Европы VI—XIII вв.
Н. А. Рожков не стоял на марксистских позициях
и тогда, когда говорил об определяющей роли эконо-
мики в истории общества. Экономический строй опре-
делялся, по его мнению, не состоянием производитель-
ных сил и производственных отношений, а плотностью
населения 26 Когда эта плотность была низкой, чело-
век мог удовлетворять свои потребности, осваивая да-
ровые силы природы, занимаясь охотой, рыбной ловлей,
собиранием дикорастущих растений, бортничеством.
Подобную деятельность Рожков называл добывающей
промышленностью, а ее господство считал типичным
для ранней ступени общественной жизни всех народов.
Когда плотность населения возросла и человек не
мог больше довольствоваться даровыми средствами
природы, он стал искусственно добывать продукты, не
25 Рожков Н. Основные законы развития общественных яв-
лений. М., 1907. С. 42.
26 Р о ж к о в Н. А. Натуральное хозяйство и формы землевла-
дения в древней России//Рожков Н. А. Исторические и социологи-
ческие очерки. С. 102 и сл.— Впервые статья была опубликована
в 1901 г.
717
доставляемые непосредственно природой. Рядом с до-
бывающей промышленностью появилось сельское хо-
зяйство. Затем к ним прибавилась обрабатывающая
промышленность и, наконец, четвертая отрасль хо-
зяйства: перемещение продуктов «от производителей
к потребителям, что называется торговлей или обме-
ном» 27
Удельный вес этих четырех отраслей хозяйства опре-
делял, по Рожкову, характер экономической жизни
в каждый данный период; в переходе от добывающей
промышленности к сельскому хозяйству, а затем в
развитии обрабатывающей промышленности и торговли
он видел основу экономического прогресса, периоди-
зации экономической истории.
Оценивая связанную с теорией плотности народо-
населения периодизацию экономической истории, пред-
ложенную Н. А. Рожковым, следует отметить рацио-
нальное зерно, которое в ней имеется. Изучение истории
первобытнообщинных отношений свидетельствует о
том, что человек довольствовался готовыми продук-
тами природы, прежде чем стал заниматься земледе-
лием и скокжодством. Переход к земледелию и ското-
водству нельзя не признать важным рубежом в истории
общества. Таким же рубежом явилось и выделение ре-
месла из сельского хозяйства или, как выражался Рож-
ков, появление обрабатывающей промышленности.
Однако он заблуждался, когда утверждал, что «основ-
ным вопросом народного хозяйства является вопрос
о том, какая отрасль промышленности преобладает
в данный период исторической жизни народа» 28, каково
относительное значение разных отраслей хозяйства.
Удельный вес названных Рожковым четырех отра-
слей хозяйства при определении экономического строя
государства имеет несравненно меньшее значение, чем
способ производства, при котором они существуют.
Обрабатывающая промышленность включает, по спра-
ведливому замечанию М. Н. Покровского, деревенского
кузнеца и Путиловский завод; то, что Н. А. Рожков
называл «добывающей промышленностью», включает
27 Рожков Н. Основные законы развития общественных явле-
ний. С. 16.
28 Рожков Н. Обзор русской истории с социологической
точки зрения: В 2 ч. СПб., 1903—1905. Ч. 1. С. 16.
718
первобытного охотника и Российско-американскую
компанию, а под общее понятие «сельское хозяйство»
можно подвести крепостную вотчину и капиталистиче-
скую ферму
Но философско-исторические и социологические
взгляды Рожкова следует признать заимствованными
в основном из арсенала современной ему науки. По-
мимо вошедшего в моду эмпириокритицизма, это были
такие популярные теории, как теория определяющего
влияния плотности населения на ход экономического
развития народов, позитивизм О. Конта и психологи-
ческой школы, теории К. Бюхера и русских «экономи-
ческих материалистов». Все эти теории невозможно
примирить с марксизмом, как бы Рожков ни старался
это сделать.
Самостоятельную работу над общим курсом русской
Истории Рожков начал вскоре после защиты магистер-
ской диссертации. На основе лекций, которые он читал
в Московском университете и за его пределами, воз-
никла книга «Город и деревня в русской истории, крат-
кий очерк экономической истории России» (СПб., 1902)
и значительно более подробный «Обзор русской исто-
рии с социологической точки зрения» (части I и II.
СПб., 1903, 1905). «Обзор» удалось довести лишь до
образования Русского централизованного государства,
так как Рожков, как уже указывалось, был арестован
и сослан. Уже при Советской власти он переработал
ранее опубликованные части этой работы и довел из-
дание до конца. В результате появилась в свет двена-
дцатитомная «Русская история в сравнительно-истори-
ческом освещении».
В этом труде автор попытался решить важнейшую
социологическую задачу: определить ступени обще-
ственного развития, которые проходят все народы.
Поэтому каждый этап в. истории России Рожков сопо-
ставлял с соответствующим этапом в истории других
стран. Рассказав, например, о феодальных порядках
в Северо-Восточной Руси XIII и первой половины XIV в.,
он переходил затем к характеристике феодализма в
Южной Руси, Литве, Франции, Англии, Германии,
Италии, Испании, Венгрии, Чехии, Польше, сканди-
навских странах, Византии, Сербии, Румынии, Турции,
Армении, Грузии, арабских халифатах, Китае, Японии,
719
Индии, Древнем Египте, Ассирии, Вавилонии и других
странах
Нельзя, конечно, возражать против метода сравни-
тельно-исторического изучения, так как такое изуче-
ние позволяет раскрыть и общие закономерности, при-
сущие развитию каждого способа производства, и осо-
бенности, характерные для истории разных народов.
Но сравнительно-исторические исследования не долж-
ны превращаться в формальное сопоставление явле-
ний, схожих только по внешности, видимости, второ-
степенным признакам. Именно такой формальный
характер носило у Рожкова сравнение феодальных
порядков Северо-Восточной Руси XIII в. н. э. с тем,
что он ошибочно считал феодализмом у хеттов с XIII в.
до н. э., или сопоставление Египта во времена Рамсеса I
с Францией Людовика XIV Объявляя, что в Египте
с 1315 по 525 г. до н. э’ существовали дворянская само-
державная монархия и торговый капитал, подобные
дворянской самодержавной монархии и торговому
капиталу Франции XVII—XVIII вв., Рожков упускал
из виду главные особенности общественного строя
Древнего Египта и предреволюционной Франции 29 30
Рожков установил девять периодов развития об-
щества: 1) первобытное общество; 2) общество дика-
рей; 3) дофеодальное общество или общество варваров;
4) феодальная революция; 5) феодализм; 6) дворян-
ская революция; 7) господство дворянства или старый
порядок; 8) буржуазная революция; 9) капитализм 31
Своей периодизацией Рожков подменял марксистскую
периодизацию по общественно-экономическим форма-
циям и утверждал, что каждый из названных им пе-
риодов отличается своими, ему одному присущими
чертами экономического, социального и политического
строя и духовной культуры. По Марксу, социальный
строй четырех рожковских периодов: феодальной ре-
29 Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом
освещении (Основы социальной динамики): В 12 т. М.; Пг.— Л.,
1919—1926; Т. II: Феодализм. С. 92—287.
30 Там же. Т. VII. С. 172, 237.
31 Там же. Т. 1. С. 21—22.— Некоторые из этих периодов
Рожков в свою очередь «дробил». Поэтому в XII томе «Русской
истории» он уже говорит не о девяти, а о пятнадцати периодах
(Там же. Т. XII. С. 395).
720
волюции, феодализма, дворянской революции и господ-
ства дворянства — был в своих существенных чертах
единым социальным строем с крупным феодальным
землевладением и феодальной эксплуатацией крестьян.
Но если вместо единого феодализма у Рожкова фигу-
рирует целых четыре общественных строя, то рабовла-
дельческий строй он вовсе отказывался выделить в
особый период истории человечества.
Соотношение четырех отраслей хозяйства не позво-
лило Рожкову определить особенности выделенных
им периодов русской, и не только русской, истории.
Добравшись до буржуазной революции и капитализма,
он вынужден был признать свою излюбленную мысль
об отраслях хозяйства, несостоятельной. Буржуазную
революцию Рожков связывал не с изменением соот-
ношения сельского хозяйства и обрабатывающей
промышленности, а с появлением буржуазного пред-
принимательства как в сельском хозяйстве, так и в
промышленности. Для капитализма он также считал
типичным «капитализацию производства в сельском
хозяйстве и в индустрии», развитие машинной техники
и другие признаки, общие для разных отраслей хо-
зяйства.
Неудачей закончилась и попытка Рожкова построить
историю духовной культуры, опираясь на теорию смены
психических типов. Без всяких к тому оснований он
объявил, что не только в период дикости, но и в дофео-
дальный период, в который было включено Киевское
государство Олега, отсутствовали сложившиеся и рез-
ко выраженные характеры, а психологическая аморф-
ность общества приводила к «хаотическому конкре-
тизму» всей духовной культуры 32 «Хаотический кон-
кретизм», под которым подразумевалось отсутствие
всякой способности контролировать, перерабатывать
и систематизировать впечатления 33, был, по Рожкову,
типичен для народных низов и в период феодальной
революции, т. е. во времена киевских князей Ярослава
и Владимира Мономаха. То, что известно о людях и
культуре Киевской Руси или империи Карла Великого
(которую Рожков также относил к стадии феодальной
32 Там же. Т. I. С. 146.
33 Там же. С. 75.
721
революции), не согласовалось с представлениями о
«психологической аморфности» народа и об отсутствии
сложившихся характеров.
В соответствии со своей классификацией характе-
ров Рожков считал типичным для господствующего
класса в период феодализма активный эгоизм, для
господствующих классов в период дворянской револю-
ции — индивидуализм разных оттенков, а для тех же
господствующих классов при старом порядке (господ-
ство дворянства) — эгоистический индивидуализм 34
Все эти термины расплывчаты и произвольны. То же
самое следует сказать о психологической характери-
стике буржуазии при капитализме. По уверению Рож-
кова, характерный для нее эгоистический индивидуа-
лизм сменился затем культурным индивидуализмом,
а в период упадка капитализма — мистицизмом 35
Психологическую характеристику класса крестьян
в период господства дворянства Рожков не смог под-
вести под свою классификацию и определил как «на-
строение отчаяния, выражающееся в бунтах и разви-
тии сектантства» 36 Конечно, такое определение являет-
ся упрощенным и схематичным, но все же в какой-то
мере оно было шагом вперед по сравнению с объясне-
нием классовой психологии на основе деления людей
на эгоистов, индивидуалистов, эстетиков, людей эти-
ческого склада и аналитиков.
При знакомстве с периодизацией Рожкова обра-
щает на себя внимание то, что революции автор отво-
дил большее место. Но что при этом понималось под
революцией? Период дворянской революции занимал,
по словам Рожкова, 100, 150, 175, 200 лет 37 Ясно, что
речь идет не о революционном процессе. «Один из та-
лантливейших социологов Сен-Симон,— писал Рож-
ков,— пре/ложил деление отдельных исторических
эпох на два вида — эпохи органические и эпохи крити-
ческие». Понятие критической эпохи, разумеется, су-
щественно отличалось от понятия революции, под ко-
торым «обычно разумеют насильственный переворот,
связанный с общественными и народными волнения-
34 Там же. Т. И. С. 416; Т. VI. С. 282; Т. VII. С. 272.
35 Там же. Т. IX. С. 368.
36 Там же. Т. VII. С. 272.
37 Там же. Т. VI. С. 276.
722
ми» 38 39 Когда Рожков употреблял термин «революция»,
он имел в виду «критические эпохи».
Следует отметить, что автор «Русской истории» об-
ладал незаурядным талантом, огромным трудолюбием
и большой эрудицией. Его нельзя упрекнуть в том, что
он привлек недостаточное для общего труда количе-
ство фактов русской истории, или в том, что допустил
много неточностей в их изложении. При рассмотрении
хозяйственной истории России Рожков использовал
не только печатный, но и архивный материал. В ряде
случаев он связывал действия правительства с интере-
сами определенных классов или классовых группиро-
вок. Это, в частности, относится к Борису Годунову,
Василию Шуйскому и некоторым другим царям 89
Говоря об общем благе, которым якобы руководство-
вался Петр Великий в своей политической деятель-
ности, Рожков сочетал с этим утверждением целый
ряд здравых идей о дворянском характере петровского
правительства. В данном случае он был гораздо ближе
к истине, чем Ключевский, Богословский, Милюков
или Соловьев.
Кроме того, необходимо отметить замечательное
умение автора богато документировать даже самое
сжатое изложение (это особенно относится к очеркам,
посвященным экономической истории России). Мето-
дические достоинства курса русской истории Рожкова,
отличающегося энциклопедичностью, краткостью и
доступностью изложения, заслуживают внимания ав-
торов общих трудов по истории СССР и всеобщей
истории.
38 Там же. Т. I. С. 41—42.
39 При этом Н. А. Рожков ошибочно принимал бояр и дворян
XVI —XVII вв. за особые классы, а не за прослойки одного и того
же класса феодалов.
723
Лекция 43
МАРКСИЗМ В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ.
М. Н. ПОКРОВСКИЙ
Михаил Николаевич Покровский (1868—1932) —
один из наиболее талантливых русских историков.
До Великой Октябрьской социалистической револю-
ции он написал два больших общих труда: в 1910—
1912 гг. издал «Русскую историю с древнейших времен»
(часто именуемую четырехтомником, хотя в первом
издании она состояла из пяти томов), а в 1914—
1918 гг.— двухтомный «Очерк истории русской куль-
туры». Он также был автором ряда статей и участво-
вал в создании коллективного труда «История России
в XIX веке» 1
В советский период им были написаны: «Русская
история в самом сжатом очерке», ставшая учебником
средней школы, «Очерки русского революционного
движения XIX—XX вв.», курс лекций «Борьба классов
и русская историческая литература» и другие работы.
Хорошо известно, что В. И. Ленин дал в общем высо-
кую оценку «Русской истории в самом сжатом очерке».
Но нельзя забывать и того, что присущие историческим
взглядам Покровского ошибки получили в 1920-е и
в начале 1930-х годов довольно значительное распро-
странение. Занимавший в эти годы руководящие посты
в органах народного образования и исторических уч-
реждениях 1 2, Покровский был в известной степени
ответствен за недостатки в преподавании истории, и
прежде всего за подмену отвлеченными социологиче-
1 История России в XIX веке/Изд. братьев А. и И. Гранат.
СПб., 1907.— В этом издании М. Н. Покровский написал введение
и главы, посвященные Павлу I, Александру I, крестьянской реформе,
правительственной политике 1866 — 1892 гг., внешней политике ца-
ризма и декабристам (последняя глава написана совместно с К. Н. Ле-
виным) .
2 М. Н. Покровский с 1918 г. до последних дней жизни занимал
пост заместителя Народного комиссара просвещения РСФСР. Он
был также руководителем Коммунистической академии и ее Института
истории, руководителем Института истории Академии наук, Инсти-
тута красной профессуры, Общества историков-марксистов, редакто-
ром журнала «Историк-марксист» и других журналов.
724
скими схемами связного преподавания истории в хро-
нологической последовательности. Рассмотрение науч-
ной, педагогической и организационной деятельности
Покровского в советскую эпоху не входит в настоящий
курс лекций, но в отдельных случаях нам придется
обращаться к его трудам, вышедшим после Великой
Октябрьской социалистической революции, так как
они помогают глубже понять и оценить произведения,
написанные Покровским до 1917 г.
М. Н. Покровский был учеником крупнейших исто-
риков России конца XIX в.— В. О. Ключевского и
П. Г Виноградова 3, у которых он усвоил не только
методику научно-исследовательской работы, но и ин-
терес к социально-экономической проблематике. Его
политические взгляды в 1890-е годы не выходили за
рамки буржуазной оппозиционности по отношению
к самодержавному строю.
Под влиянием «легальных марксистов» Покровский
обратился во второй половине 1890-х годов к теории
«экономического материализма». Сам он говорил, что
прошел через период «экономического материализма»,
который оставил глубокий след на всей его научно-по-
литической биографии. «Кто прошел через легальный
марксизм,— признавался Покровский,— тот обычно
долго носил на себе след такой установки, известный
пережиток, болезненный пережиток этого недиалекти-
ческого, хотя и материалистического объяснения исто-
рии» 4
Значительное влияние на развитие политических
и научных взглядов Покровского оказала первая рус-
ская революция. В 1903—1904 гг. он был участником
земско-либерального движения. Даже в начале рево-
люции он еще продолжал сотрудничать с буржуазными
либералами и вместе с будущими кадетами участвовал
в издании сборника «Конституционное государство»
(СПб., 1905). А через несколько месяцев Покровский
уже выступает с острыми статьями, направленными
3 В числе историков, лекции которых слушал М. Н. Покровский,
был и П. Н. Милюков.
4 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов.
Вып. II. М.; Л., 1933. С. 268. См. также: Нечкина М. В. Рус-
ская история в освещении экономического материализма. Казань,
1922.
725
против буржуазного либерализма, против кадетов.
В 1905 г. Покровский вступил в большевистскую
партию и стал активным участником революции. Но в
новой обстановке, сложившейся после ее поражения,
он оказался бойкотистом, отзовистом и участником
фракционной группы «Вперед». В это время М. Н. По-
кровский сближается с А. А. Богдановым, произведе-
ниями которого интересовался еще до того, как стал
большевиком. А в 1914 г. Покровский печатался в жур-
нале Троцкого «Борьба».
В. И. Ленин, высоко ценивший талант М. Н. Покров-
ского, стремился помочь ему занять большевистские
позиции. В частности, в 1914 г. В. И. Ленин считал не-
обходимым воздействовать на М. Н. Покровского,
«дабы убрать его из неприличной „Борьбы"» 5 О влия-
нии, которое на него оказал Ленин, можно судить по
тому, что Покровский принимал активное участие в
подготовке и проведении Великой Октябрьской социа-
листической революции.
В опубликованной впервые в 1906 г. брошюре «Эко-
номический материализм» Покровский писал, что
марксизм «сложнее^ чем экономический материализм
просто: марксизм не только объясняет историю эконо-
мическими причинами, но и представляет себе эти при-
чины в определенной форме классовой борьбы. Это —
революционный исторический материализм, в отличие
от мирного, эволюционного экономизма многих бур-
жуазных писателей» 6 Таким образом, главный порок
«экономического материализма» был понят Покров-
ским в период революции 1905—1907 гг. Начиная с
этого времени, он настойчиво стремился раскрывать
классовые противоречия и показывать роль классовой
борьбы в истории.
Эволюция взглядов Покровского в период первой
русской революции заключалась прежде всего в том,
что он признал решающую роль классовой борьбы в
истории и с этих позиций стал подходить к истории
России 7 Но это не значило, что идеи «экономического
5 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 292.
6 Покровский М. Н. Экономический материализм. Пг.,
1920. С. 4.
7 Соколов О. Д. М. Н. Покровский и советская истори-
ческая наука. М., 1970. С. 112.
726
материализма» были сразу и навсегда вычеркнуты из
его сознания.
Известное влияние на творчество Покровского ока-
зало его увлечение философией неопозитивистов и их
русского последователя А. Богданова. Усвоив до пер-
вой русской революции философские взгляды эмпирио-
критиков, Покровский не мог освободиться от некото-
рых из них до конца жизни. В 1904 г. он доказывал,
что «действительность есть только наше представле-
ние. Мир есть совокупность наших переживаний»8,
хаос первичных ощущений. Подобные субъективно-
идеалистические теории В. И. Ленин подвергал резкой
критике. Однако Покровский поддерживал эти теории
и после вступления в большевистскую партию. В 1906 г.
он вновь заявил, что наши представления никогда не
отражают действительность и определяются субъек-
тивными интересами9, а в 1914 г. говорил, что отдает
историческому материализму предпочтение перед дру-
гими теориями лишь потому, что исторический мате-
риализм позволяет «с наименьшими натяжками охва-
тить наибольшее число явлений». Не глубокое и верное
отражение действительности, не истинность марксизма
являлись тогда для Покровского критерием его цен-
ности. Критерием служил махистский принцип целе-
сообразности, удобства для той или иной группы лю-
дей 10
В соответствии с теорией эмпириокритицизма По-
кровский считал, что исторические представления
отражают групповые и классовые интересы историков,
но не могут отражать действительный ход истории.
На самом деле классовые позиции историка могут по-
будить его изображать факты в неверном свете или
даже подделать их. Но классовые позиции могут также
побуждать историка искать объективные оценки и
стремиться к точному изображению исторических со-
бытий и процессов. Все дело заключается в том, заин-
тересован ли тот или иной класс в объективном понима-
нии исторического развития.
8 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов.
Вып. II. С. 18.
9 Покровский М. Н. Экономический материализм. С. 16.
10 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры.
2-е изд. Ч. 1. М., 1917. С. 3.
727
Между тем в 1923 г. Покровский писал, что всякое
историческое познание, как и «всякая идеология, есть
кривое зеркало, которое дает вовсе не подлинное изо-
бражение действительности, а нечто такое, что даже
с изображением в кривом зеркале сравнить нельзя, ибо
в кривом зеркале вы все-таки свое лицо узнаете по
некоторым признакам: есть борода — нет бороды,
есть усы — нет усов. Здесь же идеологически настолько
может быть замаскирована действительность, что брю-
нет окажется блондином, бородатый человек окажется
бритым совершенно, как херувим, и т. д.» 11
В «экономическом материализме» и в субъективном
идеализме коренились многие конкретно-исторические
ошибки Покровского. Однако его концепцию нельзя
свести ни к «экономическому материализму», ни к субъ-
ективному идеализму. От «классических» «экономиче-
ских материалистов» Покровского отличало признание
классовой борьбы. А эмпириокритицизм, прорывавший-
ся в его творчестве, не заглушил попытки трактовать
исторические процессы с марксистских позиций. В тру-
дах Покровского встречаются отклонения от марксиз-
ма, но в них ярко выступает стремление автора к раз-
работке марксистской концепции русской истории.
Наряду с Н. А. Рожковым М. Н. Покровский стоял
в числе первых исторйков, которые поставили своей
задачей определить закономерные этапы развития исто-
рии русского народа, исходя из смены социально-эко-
номической структуры общества. В 1910—1912 гг.,
когда писалась «Русская история с древнейших вре-
мен», Покровский назвал в качестве стадий историче-
ского развития первобытный коммунизм, феодализм,
ремесленное хозяйство, торговый капитализм и про-
мышленный капитализм. А в 1914 г. (в первой части
«Очерка по истории русской культуры») он таким об-
разом определяет основные стадии экономического раз-
вития народов: первобытное коллективное хозяйство,
ремесленное хозяйство и хозяйство капиталистическое.
Последнюю стадию Покровский подразделял на пе-
риоды торгового и промышленного капитализма 11 12
11 Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов.
Вып. 1. М.; Л., 1933. С. 10—И.
12 П о к р о в с к и й М. Н. Очерк истории русской культуры.
С. 36, 37.
728
Ремесленное хозяйство и торговый капитализм были
произведены им в особые экономические формации,
хотя К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин никогда та-
ких формаций не признавали.
Покровский боролся с историками и экономистами,
доказывавшими извечность буржуазной собственности
и отрицавшими «первобытное коллективное хозяйство».
В русской историографии было немало исследователей,
пытавшихся доказать, что у древних славян никогда
не существовало общинной собственности на землю,
а сама община была создана в поздний период и в це-
лях осуществления чисто фискальных задач. Даже
Н. П. Павлов-Сильванский, доказывавший существо-
вание общинных отношений у древних славян, не ви-
дел у них коллективного хозяйства и коллективной
собственности на пахотные земли. Покровский же на-
стаивал на существовании коллективной собственности
у древних славян.
Однако следы первобытнообщинного коллективизма
М. Н. Покровский находил не в общине-марке, а только
в большой семье, сохранившейся у славян под .именем
«печища», «дворища», «задруги» или «великой кучи».
Но если древние славяне жили не малыми индивидуаль-
ными, а большими семьями, то существование таких
больших семей никак не противоречит наличию терри-
ториальных общин типа древнегерманской марки. На-
оборот, большие семьи были объединены в мирские
общины 13
Покровский писал, что новую стадию развития,
«возникшую непосредственно из тех отношений, кото-
рые мы условились называть „первобытными", западно-
европейские историки и социологи давно окрестили
именем „феодализм"» 14 Историк решительно возра-
жает против националистических теорий, доказывав-
ших «своеобычность» русского исторического процесса
и отрицавших феодализм в Древней Руси.
Феодализм Покровский определял следующими
13 Противопоставление «печища» как ячейки древнего перво-
бытно-коммунистического общества общине-миру как позднейшей
чисто фискальной организации М. Н. Покровский, как и Г В. Плеха-
нов, заимствовал у А. Я. Ефименко.
14 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры.
Ч. 1. С. 65.
729
тремя главными признаками: 1) господство крупного
землевладения; 2) связь землевладения и политиче-
ской власти, столь прочная, что «в феодальном обще-
стве нельзя себе представить землевладельца, который
не был бы в той или другой степени государем, и госу-
даря, который не был бы крупным землевладельцем»;
3) иерархия землевладельцев, отношения вассалитета,
образующие феодальную лестницу 15 Такое определе-
ние феодализма повторяло наиболее глубокие опреде-
ления буржуазных историков, но еще не возвышалось
над ними. Из этого определения не следовало, что на
базе феодализма могут складываться различные поли-
тические порядки и различный государственный строй
(от феодальной раздробленности до феодального цен-
трализованного государства).
Следуя за Н. П. Павловым-Сильванским, М. Н. По-
кровский полагал, что существо феодального строя
определяется смешением частного и государственного
права. Вместе с Павловым-Сильванским он преувели-
чивал значение политико-юридических черт феодализ-
ма и считал некоторые черты, присущие феодальной
раздробленности, признаками феодального строя вооб-
ще. Более того, вслед за Павловым-Сильванским По-
кровский утверждал, что до XVI в. государственного
права, а следовательно, и государства на Руси вообще
не существовало. Но эта трактовка классового фео-
дального общества как общества безгосударственного
была ошибочной.
Однако Покровский не полностью разделял подоб-
ную трактовку феодализма. Так, в «Русской истории»
он говорил, что феодальные отношения составляли
базис, на котором была воздвигнута монархия Ивана
Васильевича 16 Феодальные черты он находил и в Рус-
ском централизованном государстве второй половины
XVIII в., применительно к которому нельзя, конечно,
говорить о полном слиянии частного и государственно-
го права. Период царствования Елизаветы, Петра III
и Екатерины II М. Н. Покровский называл периодом
15 Покровский М. Н. Русская история с древнейших
времен//Покровский М. Н. Избр. произведения: В 4 т. М., 1966—1967.
Т. 1. С. 104.
16 Там же. С. 131.
730
«действительно дворянского управления» 17 В данном
случае он выдвинул в качестве важнейшего признака
феодализма классовый критерий.
Дворянскую вотчину послепетровского времени
Покровский характеризовал как вотчину-государство.
Он показал, что законодательная практика этого перио-
да рассматривала крестьянина как подданного своего
барина и что этот барин действительно был государем
в своем имении. Покровский с полным основанием го-
ворил, что сеньориальные отношения сохранялись даже
через три столетия после создания централизованного
государства.
Назвав строй, господствовавший в России в после-
петровское время, «новым феодализмом», Покровский
подчеркивал, что это не классический феодализм. От-
ход от юридической трактовки феодализма, который
встречается в некоторых местах его работы, плохо
согласовывался с чисто юридической трактовкой фео-
дализма на других страницах того же труда. И все же
следует обратить внимание на заявление, сделанное
Покровским в заключительных абзацах главы четырех-
томника о феодальных отношениях в Древней Руси.
Феодализм, писал историк, «гораздо более есть извест-
ная система хозяйства, чем система права» 18
Покровский обратил внимание на раннее появление
крупного феодального землевладения на Руси. В отли-
чие от большинства дореволюционных историков, он
признавал, что крупное боярское землевладение суще-
ствовало в Киевской Руси уже в X—XI вв. Покровский
значительно острее, чем его предшественники, поста-
вил вопрос о насильственных путях феодализации.
Отвечая на вопрос о том, как крупная феодальная соб-
ственность вырастала на месте мелкой, он предосте-
регал от преувеличения роли земельных пожалований
и подчеркивал, что «насильственный захват чужой
земли далеко не всегда облекался в такую юридически
безукоризненную корректную оболочку», как княже-
ское пожалование 19
Покровский решительно протестовал против пред-
17 Там же. Т. 3. С. 41.
18 Там же. Т. 1. С. 130.
19 Там же. С. 115.— В то же время он отводит в процессе
феодализации значительную роль экономическому разорению и росту
731
ставления о феодальном крестьянине как о свободном
перехожем арендаторе. Павлов-Сильванский не согла-
шался с таким заключением, но делал это крайне осто-
рожно. Затруднения, которые чинили феодалы, чтобы
воспрепятствовать крестьянским переходам, он относил
к исходу средневековья * 20 Покровский же отмечал
их и в период раннего феодализма. «Представление о
древнерусском земледельце как о перехожем аренда-
торе барской земли и об оброке как особой форме аренд-
ной платы приходится сильно ограничить, и не только
потому, что странно было бы найти современную юри-
дическую категорию в кругу отношений, так мало по-
хожих на наши, но и потому, что оно прямо противо-
положно фактам» 21 Покровский не считал крестьян
ХШ—XIV вв. крепостными, но отнюдь и не рассматри-
вал их как людей, вполне свободных и не подвергаю-
щихся внеэкономическому принуждению.
Таким образом, представления Покровского о фео-
дализме не всегда были четкими и последовательными.
Но их нельзя никак идентифицировать со взглядами
его предшественников. Наряду с юридико-политиче-
ским пониманием феодальных отношений в «Русской
истории с древнейших времен» Покровским дана го-
раздо более глубокая трактовка феодализма как строя
определенных хозяйственных и классовых отношений.
Его четырехтомник явился исходной базой последую-
щей разработки проблем феодализма советскими исто-
риками.
Ремесленную ступень хозяйства Покровский заим-
ствовал у тех самых историков и экономистов, с кото-
рыми он боролся, когда говорил о первобытном коллек-
тивном хозяйстве. Период ремесленного хозяйства,
по признанию Покровского, довольно точно соответ-
ствует «городскому» хозяйству Бюхера.
Ремесло, конечно, было определенной ступенью в
развитии промышленности. В. И. Ленин называл ре-
месло «первой формой промышленности, отрываемой
задолженности мелких землевладельцев, о которых говорил и Пав-
лов-Сильванский.
20 Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России.
М., 1988. С. 60.
21 Покровский М. Н. Русская история с древнейших вре-
мен. Т. 1. С. 109—110.
732
от патриархального земледелия...» 22. Но ремесло, ко-
торое начало отделяться от сельского хозяйства еще
в период первобытнообщинного строя, было типич-
но для хозяйственной жизни рабовладельческого и
феодального обществ. Наличие ремесленного произ-
водства не определяло особенностей каждой из этих
общественно-экономических формаций. Между тем
Покровский считал ремесло особой формацией с прису-
щими только ему социальными отношениями, правом,
философией, наукой и эстетическими представлениями.
В частности, из ремесла Покровский выводил всяче-
ский индивидуализм, «начиная от правового (индиви-
дуальная собственность) и кончая эстетическим инди-
видуализмом в искусстве (импрессионизм, декадент-
ство и т. п.)» 23.
В «Истории России с древнейших времен» Покров-
ский еще не выделял особого ремесленного периода.
В «Очерке русской культуры» ремесленное индиви-
дуальное хозяйство приходит на смену первобытному
коллективному и датируется XVI—XVII вв. А на смену
ремесленному хозяйству, по мнению историка, пришел
торговый капитализм.
О торговом капитализме как особой ступени эконо-
мического развития, особом хозяйственном строе до
М. Н. Покровского говорили «легальные марксисты»
П. Струве и М. Туган-Барановский, а также А. Богда-
нов и др. При этом все они по-своему трактовали марк-
систские положения о торговом капитале и его истори-
ческом значении. К. Маркс и В. И. Ленин отмечали
весьма существенную роль, которую торговый капитал
играл в процессе возникновения капиталистического
производства. В условиях развивающегося товарного
хозяйства купцы все в большей степени подчиняли
себе мелких производителей и превращали их в конце
концов в наемных рабочих рассеянной или централи-
зованной мануфактуры. В. И. Ленин указывал, что
«торговый и ростовщический капитал всегда истори-
чески предшествуют образованию промышленного ка-
22 Л е ни н В. И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 329.
“Покровский М. Н. Очерки истории русской культуры.
Ч. 1. С. 31.
733
питала и логически являются необходимым условием
этого образования...» 24
Это же констатировал и Покровский в «Очерке исто-
рии русской культуры», описывая, как постепенно тор-
говля захватывает все большие районы, как купец по-
немногу становится настоящим хозяином товара. В та-
ких условиях «ремесленник работает на скупщика, а
не непосредственно на потребителя. Последний идет
за товаром к купцу, а не прямо к ремесленнику». Но по-
яснив своему читателю, как торговой капитал опутывал
мелкого производителя, Покровский делал затем вы-
вод о появлении особого общественного строя — торго-
вого капитализма 25
Торговый капитал являлся необходимым условием
возникновения промышленного капитала, но он «не
составлял еще достаточного условия для возникнове-
ния капиталистического производства». Как и ростов-
щический, торговый капитал не всегда разлагал старый
способ производства, не всегда ставил на его место
капиталистический. Как далеко заходит разложение
старого способа производства и какой новый способ
становится на место старого — «это зависит не от тор-
говли, а от характера самого способа производства»,—
писал В. И. Ленин 26 Общественное устройство любой
страны определяется в конечном счете уровнем разви-
тия материальных производительных сил и соответст-
вующих им производственных отношений, а не торгов-
лей. Поэтому историк, остающийся на позициях по-
следовательного диалектического материализма, не
может считать торговый капитализм особой общест-
венно-экономической формацией.
В «Русской истории с древнейших времен» автор
отводил торговому капитализму сравнительно ограни-
ченную >оль. Он говорил только о «набеге торгового
капитализма на Россию», который начался в XVII в.
и уже в первой половине XVIII в. окончился, и отмечал,
что и в этот кратковременный период господства торго-
вого капитализма «тонкая буржуазная оболочка так
24 Лени н В. И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 176.
25 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры.
Ч. 1. С. 36.
26 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 176—177.
734
же мало изменила дворянскую природу Московского
государства, как немецкий кафтан природу москов-
ского человека» 27
В «Очерке истории русской культуры» торговый
капитализм рассматривается уже как важнейший дви-
гатель русского исторического процесса. Торговый ка-
питализм датируется в «Очерке» XVII—XIX вв., но
зачатки его (вместе с зачатками городского хозяйства)
Покровский отыскивал в Киевской Руси. Объединение
Руси вокруг Москвы тоже было, по его мнению, делом
«надвигающегося торгового капитализма».
Целый ряд страниц в «Очерке» посвящен характе-
ристике русского самодержавия и бюрократии как
органов господства торгового капитала. Бюрократия
«была излюбленным орудием торгового капитала не
только в России, а и всюду» 28 Что же касается про-
мышленного капитала, то он, по Покровскому, надеет-
ся сам справиться с государственной машиной, «не
прибегая к услугам вицмундирных людей».
Склонность торгового капитализма к тайной само-
державно-бюрократической политике, а промышлен-
ного — к явной конституционной Покровский объяс-
няет тем, что результаты промышленной деятельности
находятся у всех на виду, их никуда не спрячешь, а тор-
говля любит тайну. Государственные дела велись по-
этому в эпоху торгового капитализма так же, как ве-
дутся дела торговой фирмы — «в стороне от нескром-
ных глаз» 29 Наоборот, промышленному капитализму
не нужна эта секретность, и он стремится непосредст-
венно и открыто, а не только через чиновничество,
участвовать в законодательстве и управлении. Торго-
вый капитал действовал методами внеэкономического
принуждения, поэтому он нуждался в крепостнической
системе и самодержавии. Промышленный капитал
действует методами экономического принуждения и
нуждается поэтому в отмене крепостного права, в сво-
бодных договорных отношениях и в конституционном
Покровский М. Н. Русская история с древнейших вре-
мен. Т. 2. С. 614.
28 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1.
С. 268.
29 Там же.
735
буржуазном государстве. Эта схема ошибочна. Она
обнаруживает противоречия между торговой и промыш-
ленной буржуазией там, где их не было, и не в полной
мере учитывает действительные противоречия между
новыми капиталистическими производительными си-
лами и старыми феодально-крепостническими произ-
водственными отношениями.
В «Русской истории в самом сжатом очерке» и е
«Очерках революционного движения» теория торгового
капитализма была доведена до логического конца.
В этих работах Покровский рассматривал самодержа-
вие как политическую организацию торгового капита-
лизма, государство первых Романовых назвал «торго-
вым капиталом в мономаховой шапке», а помещиков
именовал агентами торгового капитала. Только перел
смертью Покровский признал, что «„мономахова шап
ка“ есть феодальное украшение, а не капиталистиче-
ское», и признал безграмотным само выражение «тор-
говый капитализм». «Капитализм есть система произ-
водства,— писал он в 1931 г.,— а торговый капитал
ничего не производит... Ничего не производящий тор-
говый капитал не может определять собою характера
политической надстройки данного общества» По-
кровский, правда, постарался свести дело лишь к не-
грамотному выражению, тогда как ошибочно было не
только выражение, но и концепция.
Расценивая крепостничество как средство эксплуа
тации крестьянства торговым капитализмом, а поме-
щика — агента торгового капитализма, Покровский
предложил трактовку крепостного хозяйства, отличаю
щуюся от той, которая была дана в ленинской работе
«Развитие капитализма в России». По словам Покров
ского, «купцу-капиталисту нужно было не только воз
можьо дороже продавать, но и возможно дешевле по
купать: он стремился отобрать продукт у крестьянине
по минимальной цене». Этого торговый капитализ&
достиг, по Покровскому, с помощью крепостного права
«Помещик охотно взялся выжимать из крестьянине
„прибавочный продукт"— на условии, конечно, участи; *
30 Покровский М. Н. О русском феодализме, происхожде-
нии и характере абсолютизма в России//Покровский М. Н. Избр. про
изведения. Т. 3. С. 561—562.
736
в прибылях». Таким путем на русской почве сложился
своеобразный тип крепостного хозяйства 31
По мнению историка, помещик екатерининских вре-
мен был предпринимателем, работавшим на рынок,
а в предреформенное время «крупное сельское хозяй-
ство на крепостном труде становится все более бур-
жуазным» 32. Покровский отмечал, что крепостное хо-
зяйство дореформенной России носило «ублюдочный»,
«уже не феодальный, но и не вполне буржуазный ха-
рактер». Он видел разницу между богатым помещиком
екатерининских времен и крупным буржуа начала
XX в. в том, что «один эксплуатирует пролетаризован-
ных рабочих при помощи своего капитала, другой —
мелких самостоятельных предпринимателей, крестьян,
при помощи своей власти над ними. В одном случае
мы имеем экономическое принуждение, в другом —
внеэкономическое»33 Это противопоставление явля-
лось верным, но Покровский не всегда придавал ему
то значение, какое оно имело в действительности, и
потому говорил о «крепостном капитализме» и о «ка-
питалистической барщине». Такие формулировки ока-
зались близкими формулировкам Струве. От них было
недалеко до взгляда на крепостное хозяйство как на
переходную ступень к капитализму 34 Влияние «эконо-
мического материализма», от которого Покровскому
было так трудно избавиться, сказалось на его взглядах
на крепостное хозяйство и вообще повлияло на его
понимание смены общественно-экономических фор-
маций.
И все же не следует забывать, что именно Покров-
ский первый положил в основу общего, охватывающего
всю историю России, труда учение об общественно-
экономических формациях, что он оказался одним из
первых профессиональных историков, увидевших в этом
учении ключ к пониманию важнейших закономерностей
в истории России. Проблема общественно-экономиче-
ских формаций является не только важнейшей, но и
31 Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры.
Ч. 1. С. 115.
32 Покровский М. Н. Русская история с древнейших
времен. Т. 2. С. 319.
33 Там же. С. 85.
34 См. с. 608—609 настоящей книги.
24 А. Л. Шапиро
737
сложнейшей проблемой исторической науки. Покров-
ский добросовестно искал ее разрешения, часто за-
блуждаясь, но никогда не отказываясь от новых поис-
ков и новых творческих усилий. С этих позиций По-
кровский рассматривал важнейшие вопросы россий-
ской истории.
«Историю России с древнейших времен» Покров-
ский начал с выяснения спорного тогда вопроса о глав-
ных занятиях древних славян. Он иронизировал по
поводу мнения тех норманистов, которые говорили о
совершенной дикости восточных славян до появления
варягов и об отсутствии у них земледелия, и присоеди-
нился к ученым (М. С. Грушевский и др.), которые
считали, что главным занятием славян было земледе-
лие. Вместе с тем Покровский принял доказательства
археологов, считавших, что славяне являлись автохто-
нами Восточной Европы. «На восточноевропейской рав-
нине, в нынешней Московской или Владимирской гу-
берниях, существовало земледелие с незапамятных
времен, а славяне были на этой равнине автохтона-
ми»,— писал ученый 35 Казалось бы, в его труде на-
ходил решение почти двухсотлетний спор между теми,
кого Покровский называл пессимистами и кто доказы-
вал, что древние славяне являлись дикарями-охотни-
ками, и теми, кого он называл оптимистами, так как
они возражали против представления о позднем появ-
лении славян в Восточной Европе и о дикости этих
племен.
Но подвергнув осмеянию Шлецера и Щербатова,
уподоблявших славян зверям и птицам, Покровский
затем сам близко подходит к их взглядам. А признав,
что земледелие являлось главным занятием древних
славян, он тут же заявляет, что это было якобы самое
примитивное земледелие с использованием не металли-
ческих, а каменных орудий производства. Данные
лингвистики доказывают, по словам Покровского, что
еще до расселения славян хлеб составлял основу их
питания. «Если бы мы остановились на этом, то и во-
прос о древнеславянской культуре должен был бы, по-
видимому, решиться в оптимистическом направлении.
35 Покровский М. Н. Русская история с древнейших вре-
мен. Т. 3. С. 84—85.
738
Но та же лингвистика безжалостно разрушает прият-
ную иллюзию: просвещенные земледельцы — славяне
жили, по всей видимости, в каменном веке» 36
До отнесения славян VIII—IX вв. к народам, оста-
вавшимся на уровне каменного века, не доходили даже
крайние «пессимисты». Свое мнение о первобытном
характере земледельческого хозяйства славян Покров-
ский пытался подтвердить совершенно необоснован-
ными предположениями о том, что рабочего скота было
очень мало в России не только IX, но и X в.37
Большой заслугой Покровского является рассмотре-
ние восстаний 1068 и 1113 гг. в Киеве и 1175 г. во Вла-
димире как значительных проявлений классовой борь-
бы. Далеко не все, что говорил он об этих событиях,
удержалось в исторической науке, в частности его
трактовка этих восстаний как народных революций 38
Однако советские историки единодушно признали, что
в событиях 1068, 1113 и 1175 гг. ярко проявились клас-
совые противоречия и вслед за Покровским стали уде-
лять им большое внимание.
Историк отвел существенную роль посадским лю-
дям, и прежде всего жителям Москвы в объединитель-
ной политике Московского княжества и в борьбе за
освобождение от татаро-монгольского ига. Страницы
четырехтомника, посвященные борьбе москвичей с Тох-
тамышем в 1382 г., являлись в этом отношении весьма
показательными. Вывод о том, что «наличность круп-
ного торгового центра с его обильными денежными
средствами давала опорный пункт для объединитель-
ной политики московского княжества» 39, был, несом
ненно, глубоким.
Одной из заслуг Покровского перед исторической
наукой является его настойчивая борьба против госу-
дарственной теории. Характеризуя государственную
схему русской истории Чичерина — Соловьева как
схему, отражающую идеологию имущих классов, По-
кровский показал, что она теоретически несостоятельна
и противоречит фактам. Но справедливо критикуя
36 Там же.
37 Там же. С. 89.
38 Там же. Т. 1. С. 159—173.
39 Там же. С. 214.
24*
739
утверждения государственников о надклассовости рус-
ского самодержавия и о закрепощении всех сословий
в целях обороны страны, он вместе с тем отказывался
и от совершенно верной мысли о том, что задачи оборо-
ны ускорили процесс создания Русского централизо-
ванного государства. Не учитывал Покровский и про-
грессивной роли королевской (на Западе) и велико-
княжеской (на Руси) власти в процессе создания
централизованного государства.
В ряде работ, посвященных экономике и политике
XVI в. («Сельское хозяйство Московской Руси в XVI ве-
ке» Н. А. Рожкова (М., 1899), «Города Московского
государства в XVI в.». (СПб., 1889) Н. Д. Чечулина,
«Очерки по истории Смуты в Московском государстве
XVI—XVII вв.» (СПб., 1899) С. Ф. Платонова и др.),
отмечалось развитие ремесла, торговли, производства
продуктов сельского хозяйства на продажу, денежной
ренты, была показана борьба различных феодальных
групп за землю и рабочие руки. Стремившийся к эко-
номическому объяснению истории, Покровский обратил
внимание на эти факты, попытался связать их между
собой и использовать для объяснения политической
и культурной жизни России XVI в.
Покровский ошибался, когда рассматривал бояр
и мелкий вассалитет (дворяне и дети боярские) как
представителей различных классов. Но его заслугой
является то, что историк отвел борьбе бояр, мелкого
вассалитета и горожан значительную роль в истории
XVI — начала XVII в. и связывал смену правительств
в царствование Ивана IV со столкновением интересов
различных классовых прослоек. В значительно большей
степени, чем его предшественники, Покровский учи-
тывал эти интересы, когда писал о публицистике Пере-
светова, о политике правительства Избранной рады и
об опричнине. Правительства Годунова, В. Шуйского,
Лжедмитрия I и другие правительства начала XVII в.
исследователь рассматривал как выразителей интере-
сов боярства, дворянства, посадских людей или кре-
стьян. В ряде случаев классовые характеристики По-
кровского не были точны. Но если учесть, что его пред-
шественники либо вовсе избегали классовых характе-
ристик, либо давали их с существенными оговорками,
то следует признать стремление М. Н. Покровского
740
подойти с классовой точки зрения к деятельности каж-
дого правительства XVI—XVII вв. несомненным вкла-
дом в историческую науку.
Отводя большую роль внутриклассовым противо-
речиям между боярами и мелким вассалитетом и вы-
давая их за различные классы, Покровский иногда
недооценивал противоречия между антагонистическими
классами. Так, в «Русской истории» он изложил собы-
тия XVII в., не рассмотрев крестьянскую войну под
предводительством Степана Разина. Превратив борьбу
торгового и промышленного капитала в «основной
стержень» русской истории XIX — начала XX в., он
и здесь отодвинул на задний план борьбу крепостных
крестьян с феодальными помещиками.
Покровский вел решительную борьбу против монар-
хизма официальной исторической науки, разрушая
легенды о мудрости и народолюбии царей. Но в пылу
полемики с апологетами царизма он иногда не мог
удержаться на строго научных позициях.
К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин, ведя неприми-
римую борьбу с самодержавием, считали Петра I ве-
ликим человеком и давали высокую оценку его дея-
тельности. И такая оценка царя ни в какой мере не
ослабляла их борьбу с царизмом. В противополож-
ность классикам марксизма Покровский не увидел в
Петре выдающегося политического деятеля и рефор-
матора, дипломата и полководца. В написанной до
революции «Русской истории» он неверно оценил пет-
ровские реформы и не отметил их прогрессивного зна-
чения. Не признал историк прогрессивность петровских
реформ и в послеоктябрьских работах. В «Русской
истории в самом сжатом очерке» он, правда, назвал
Петра I «самым энергичным, самым талантливым из
Романовых», но, давая общую характеристику пред-
ставителям этой династии, отозвался о Петре I ничуть
не лучше, чем об Анне Иоанновне или о Петре III: «Петр,
прозванный льстивыми историками „великим", запер
жену в монастырь, чтобы жениться на Екатерине, ко-
торая раньше была горничной одного пастора (люте-
ранского священника) в Эстонии. Своего сына Алексея
он собственноручно пытал, а потом велел тайно казнить
в каземате Петропавловской крепости. Как он усмирял
мятежи, мы уже говорили. Он умер (1725 г.') от послед-
741
ствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую
жену, которая пережила его только на два года» 40
Покровский неверно оценил результаты промыш-
ленной политики Петра. По его мнению, Петр пытался
«вогнать русскую буржуазию дубиной в капиталисти-
ческий рай», но петровская «дубинка» оказалась совсем
негодным орудием экономической политики и привела
русскую промышленность «к краху». Так же отрица-
тельно Покровский отнесся и к реформам Петра в об-
ласти государственного управления и культуры. Вре-
менами его оценка петровских реформ приближается
к оценкам В. О. Ключевского и П. Н. Милюкова. А иног-
да Покровский шел даже дальше Милюкова. Так, внося
корректив в милюковское утверждение о том, что «це-
ной разорения страны Россия была возведена в ранг
европейской державы», он писал: «Несмотря на разоре-
ние страны, и эта цель не была достигнута» 41
И все же главы Русской истории, посвященные
петровским преобразованиям, представляют несомнен-
ный историографический интерес. Предшественники
Покровского объясняли экономическую политику и
административные реформы, исходя из интересов над-
классового государства, а сам он стремился разгля-
деть в них реальные классовые интересы. Историки,
работавшие в дореволюционный период, выводили
военные реформы только из внешнеполитических за-
дач, а Покровский обратил внимание на ту роль, кото-
рую постоянная армия призвана была сыграть в подав-
лении сопротивления угнетенных классов внутри стра-
ны. Много интересных идей высказал Покровский и
о придворном быте в петровское время.
В соответствии с идеями «экономического материа-
лизма» Покровский преувеличивал роль торговли хле-
бом и уровня хлебных цен в истории России. Он считал,
что по мере увеличения спроса на хлеб помещики долж-
ны были переходить от «ублюдочного» «крепостного
капитализма» к капитализму, основанному на труде
«пролетаризованных рабочих». При этом Покровский
40 Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом
очерке. Т. 3. С. 112—113.
41 Покровский? М. Н. Русская история с древнейших вре-
мен. Т. 1. С. 616.
742
до крайности преувеличил значение хлебного экспорта
в истории крестьянского освобождения. Повышение
хлебных цен во второй половине XVIII в., по его мне-
нию, породило эмансипаторские проекты, а падение
хлебных цен с 1820-х годов уничтожило идею освобо-
ждения крестьян. «Дальнейшее повышение этих цен...
в половине XIX века,— писал историк,— сделало снова
всех умных помещиков эмансипаторами,— а их паде-
ние сорок лет тому назад (в 1880-е годы.— А. Ш.) снова
развило сильнейшие крепостнические тенденции в рус-
ском дворянстве» 42 43
На основании анализа цифрового материала
Н. М. Дружинин показал, что не было никакого «ката-
строфического» роста хлебного вывоза в начале XIX в.
и никакого «катастрофического» падения вывоза в
1820 — 30-х годах. Хлебный экспорт, конечно, оказы-
вал определенное хозяйственное влияние. Однако «пре-
увеличенное внимание к хлебному экспорту заслонило
в глазах Покровского более важные, хотя и более скры-
тые, хозяйственные процессы, влиявшие на расширение
внутреннего рынка» .
Однако Покровский не выводил отмену крепостного
права только из одного повышения цен на хлеб. Он не
раз указывал, что основной экономической причиной
реформы было развитие капитализма в первой поло-
вине XIX в. В частности, Покровский считал, что обра-
батывающая промышленность не могла существовать
без резервной армии труда «и эту армию нельзя было
сформировать, не создав юридически свободного работ-
ника». Учитывал он и рост крестьянского движения:
«Главной пружиной, толкавшей вперед крестьянское
дело в конце 50-х годов, был страх перед пугачевщи-
ной». Наконец, Покровский отмечал, что поражение
в Крымской войне вызвало растерянность в правитель-
ственных кругах и побудило задуматься о необходи-
мости реформ.
Резкой критике подверг Покровский официальных
историков, пытавшихся использовать героические тра-
42 Там же. Т. 2. С. 113.
43 Дружинин Н. М. Разложение феодально-крепостнической
системы в изображении М. Н. Покровского//Против исторической
концепции М. Н. Покровского: Сб. лит./Под ред. Б. Д. Грекова
и др. Ч. 1. М.; Л., 1939. С. 346.
743.
диции русского народа в целях апологии царизма. Он
считал, что Иловайский и ему подобные в корне иска-
жали действительность, когда приписывали всю заслугу
освобождения Руси от монголо-татар князьям, а всю
заслугу освобождения России от нашествия Напо-
леона — Александру I.
При оценке работ Покровского следует учитывать
трудные условия, в которых протекала его деятель-
ность. Вместе с другими революционерами он подвер-
гался преследованиям со стороны царизма, не допу-
скался к преподаванию в высших учебных заведениях
и вынужден был писать свои важнейшие дореволюцион-
ные работы в эмиграции, вдали от русских архивов и
библиотек.
Труды М. Н. Покровского имеют значительные
научные достоинства. Прежде всего следует отметить
редко встречающееся у историков умение строить ши-
рокие обобщения, создавать оригинальные научные
исследования. Ничто не было так чуждо Покровскому,
как «ползучий эмпиризм». Следует также отметить,
что он не был склонен к обтекаемым формулировкам
и маловыразительным построениям. Нельзя не выде-
лить и такое замечательное качество Покровского, как
умение писать интересно, увлекательно, доходчиво.
Немногие историки-профессионалы могли соперничать
с ним в яркости изложения.
Но творчеству Покровского был присущ опреде-
ленный схематизм. Он проступал, в частности, в позд-
них рассуждениях историка о торговом капитализме,
о влиянии хлебных цен на общественно-политиче-
скую мысль и общественно-политическое движение.
Н. М. Дружинин был совершенно прав, когда писал,
что за рассуждениями М. Н. Покровского о торговом
капитализме часто нельзя разглядеть живых истори-
ческих деятелей, «которые действуют, борются, управ-
ляют» 44 Торговый капитализм часто выступал у По-
кровского как абстрактная сила, лишенная конкрет-
ных черт живых общественных классов. Исследователь
сбивался на схему, когда пытался характеризовать
политические течения внутри дворянства, приняв за
44 Там же. С. 354.
744
определяющий признак только размеры дворянского
землевладения (крупные, средние и мелкие помещики).
Недостатком творческого метода Покровского явля-
лось и то, что он не всегда проверял правильность своих
выводов и обобщений на всем доступном материале
источников. Историк был склонен к гиперболам и легко
менял взгляды на то или иное историческое событие.
Построения, часто возникавшие у Покровского под
впечатлением ранее неизвестных ему источников, за-
частую оказывались плохо согласованными не только
с множеством исторических фактов, но и с ранее вы-
сказанными им же самим взглядами.
Завершая курс лекций по историографии, следует
остановиться на проблеме развития общественно-эко-
номических формаций. В период, предшествовавший
революции 1917 г., многие русские историки полагали,
что в России, как и на Западе, общество развивалось
в основном по схеме «мирская община — боярщина —
государство». Русская боярщина была близка к фео-
дализму, а государство прошло стадию сословной мо-
нархии, затем стадию абсолютизма, которая должна
перерасти в «свободные, гражданские» отношения.
Н. П. Павлов-Сильванский придерживался такой схе-
мы. А. Е. Пресняков полагал, что, как бы ни отличался
древнерусский общественный строй от западных об-
разцов, в конце концов он должен перейти к «свобод-
ным, гражданским» отношениям. Многие другие либе-
ральные историки в начале XX в. считали, что путь
к западному конституционализму — единственный про-
грессивный путь, по которому пойдет Россия. Но по-
чему закономерность исторического развития является
общей для России и Запада и в чем существо этой
закономерности — на эти вопросы либералы не давали
ответа.
Г В. Плеханов еще в 1880-е годы отметил решаю-
щее влияние производительных сил на производствен-
ные отношения и на политический строй. Он был убе-
жден в капиталистическом пути России, но видел со-
циализм в далеком будущем и не считал, что развитие
745
России подобно закономерности развития западных
держав.
Одним из первых в марксистской литературе
В. И. Ленин охарактеризовал общественно-экономи-
ческую формацию, господствовавшую на протяжении
почти тысячелетней истории России, предшествующей
реформе 19 февраля 1861 г., как феодальную. «Я по-
мню,— писал Г В. Плеханов,— как в 1895 г. один то-
варищ старался убедить меня в том, что в России был
такой же феодализм, как и на Западе. Я отвечал, что
сходства в этом случае не больше, чем между «Россий-
ским Вольтером» — Сумароковым и настоящим фран-
цузским Вольтером, но мои доводы едва ли убедили
моего собеседника»45 Этим «молодым товарищем»
был В. И. Ленин, говоривший о русском феодализме
за несколько лет до появления работы Н. П. Павлова-
Сильванского.
Когда в 1902 г. в рядах российской социал-демокра-
тии шли споры о применимости термина «феодал» к
русскому поместному дворянству, Ленин писал: «Я
лично склонен решать этот вопрос в утвердительном
смысле» 46 Г В. Плеханов считал, что до реформы
1861 г. в России преобладали патриархальные отно-
шения с государством по типу азиатских деспотий.
По Н. А. Рожкову, до 1861 г. господствовали «дворян-
ская революция» и «старый порядок»; М. Н. Покров-
ский выдавал значительную часть феодальной эпохи
за период господства торгового капитализма.
В качестве признаков сущности феодальной фор-
мации В. И. Ленин выделял феодальное землевладе-
ние, наделенность непосредственного производителя
земельным участком и орудиями производства, внеэко-
номическое принуждение, живучесть натурально-хозяй-
ственные отношений, рутинность техники.
Доказывая, что Россия окончательно и бесповорот-
но вступила на капиталистический путь, В. И. Ленин
выдвинул проблему двух путей развития капитализма
в сельском хозяйстве. Первый из них он назвал прус-
ским, второй — американским. Первый путь, по Ле-
45 Ленинский сборник. II. С. 224.
46 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 315.
746
нину, означал сохранение помещичьего землевладения
и медленное перерастание крепостного поместья в ка-
питалистическое юнкерское хозяйство. Второй путь
означал революционную ломку крепостнического аграр-
ного строя и перерастание патриархального крестья-
нина в буржуазного фермера. Характер реформы
1861 г., социально-политическую борьбу в период ре-
формы и в последующие десятилетия, аграрные про-
граммы различных партий В. И. Ленин объяснял, ис-
ходя из борьбы этих двух типов буржуазной аграрной
революции.
Эволюцию российского самодержавия В. И. Ленин
трактовал также с точки зрения перехода от феодаль-
ной формации к капиталистической. Он писал, что
«развитие русского государственного строя за послед-
ние три века показывает нам, что он изменял свой клас-
совый характер в одном определенном направлении.
Монархия XVII века с боярской думой не похожа на
чиновничьи — дворянскую монархию XVIII века. Мо-
нархия первой половины XIX века — не то, что монар-
хия 1861 —1904 годов. В 1908—1910 гг. явственно обри-
совалась новая полоса, знаменующая еще один шаг
в том же направлении, которое можно назвать направ-
лением к буржуазной монархии» 47
В отзыве о В. И. Ленине Н. А. Бердяев писал, что
Владимир Ильич много читал, много учился, но всегда
«приобретал знания для определенной цели, для борьбы
и действия». Ленин боролся за целостность и последо-
вательность в борьбе, «добро было для него все, что
служит революции, зло — все, что ей мешает» 48 В этом
тезисе заключались как сильная, так и слабые стороны
ленинских убеждений.
В заключение подчеркнем, что ничто так не противо-
речит ленинскому стилю мышления, как представление
о его концепциях как о чем-то неизменном, раз и на-
всегда данном. Ничего общего с Лениным не имеет
механический подбор цитат, используемых для доказа-
тельства любых конъюнктурных тезисов, как это дол-
гие годы практиковалось в наших общественных нау-
47 Там же. Т. 20. С. 187.
48 Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма.
М., 1990. С. 97.
747
ках. В 1921 г., исходя из сложившейся после революции
и гражданской войны реальности, В. И. Ленин нашел
в себе мужество радикально пересмотреть «точку зре-
ния на социализм», отказаться от многих прежних
своих взглядов. Этот процесс пересмотра (логически
включавший развитие и исторических идей), начав-
шийся в последних ленинских работах, прервали его
болезнь и преждевременная смерть.
Высказанные В. И. Лениным суждения стали тео-
ретической основой советской исторической науки,
оказали решающее воздействие на формирование ее
основных концепций. Однако это является предметом
подробного рассмотрения историографии советского
периода отечественной истории и, соответственно, вы-
ходит за рамки настоящего курса лекций.
748
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абрамович А. Ф.—693
Августин Аврелий (Блажен-
ный) — 48—52, 55, 56, 62
Авенариус Р,—489, 675
Аверинцев С. С.—55
Авраамий Палицын — 126
Адрианова — Перетц В. П.—21,
61, 75, 120
Айхенвальд Ю. И.—549
Аксаков И. С.—391, 395, 665
Аксаков К. С.—387—394, 405,
665
Александров В. А.—397
Алексеев М. П.—327, 329
Алкидамант — 44
Алпатов М. А.—5, 113
Альшиц Д. Н.—115, 116
Амвросий Юшкевич, архиеп. нов-
городский — 168
Андреев А. И.—166, 185, 659
Андрей — см. Афанасий
Аничков Е. В. —13, 62
Анненков П. В.—364, 468
Антонович М. А.—449
Арне Т.—657
Арциховский А. В.—597
Асмус В. Ф.—466, 503, 510
Астахов В. И.—6
Афанасий (Андрей), митр, мос-
ковский (1564—1566) — 116
Бабкин Д. С.—281, 284, 289
Базилевич К. В.—328
* Указатель составлен
В. А. Симиной.
Байер Г. 3.—178—180, 189, 191,
194, 200, 272, 364
Байрон Дж. Н. Г.—341, 438
Бакунин М. А.—551, 552, 700
Барг М. А.—108
Барков И. С.—227
Барсуков Н. П.—373, 374, 376,
379
Барт К — 513
Барт П.—494
Батеньков Г. С.—362
Бахрушин С. В.—190, 589, 597,
599, 600
Белинский В. Г.—261, 287, 293—
295, 327, 333—335, 344, 361,
388, 400, 434—441, 443, 445—
447, 453, 457, 529, 664, 672, 693,
697—700, 702—704
Бельский М.—138
Белявский М. Т.—229
Беляев И. Д.—396, 428, 650
Бер К. Е.—679
Бердяев Н. А.—603, 747
Беркли Дж.—676
Берков П. Н.—262
Бернштейн Эд.—615
Бескровный Л. Г,—278
Бестужев А. А.—362, 363
Бестужев Н. А.—314, 315
Бестужев-Рюмин К. Н.—252, 556,
557, 650
Бисмарк О. Э. Л.—514, 517
Блок М.—212
Богданов (псевд. Малиновского)
А. А.—726, 727, 733
Богданов А. И.—201, 254, 255
Богданов А. П.—131
Богданович М. И.—561
751
Богословский М. М.—154, 415,
416, 577, 581—585, 589, 673,
723
Богучарский В. (псевд. Яковле-
ва В. Я.) — 667—670
Боден Ж.—108, 109, 214, 244
Бокль Г Т.—483, 484, 488, 537
Болингброк Г. Дж.—210, 212
Болтин И. Н.—228, 239—253,
268, 285, 303, 307, 344, 358, 483,
625
Бомарше П. О. К.—203
Бонч-Бруевич В. Д.—649
Борухович В. Г.—28
Борщевский В. А.—366
Боссюэ Ж. Б.—149, 150
Боткин В. П.—437, 438
Брике Ш. (Briquet С. М.) — 658
Брокгауз Ф. А.—565, 572, 654
Бруно Дж.—96
Брюсов В. Я.—335, 336
Будовниц И. У.—91, 531
Бузескул В. П.—30, 31, 33, 41
Булгаков М. Б.—663
Булгаков С. Н.—603, 605, 615
Булгарин Ф. В.—357
Буслаев Ф. И.—537
Бутков П. Г.—371, 375
Бюхер К.—485, 486, 488, 569, 606,
615, 621, 719, 732
Вайнштейн О. Л.— 48, 56, 73,
97, 135
Валишевский К.—507, 548
Валк С. Н.—169, 170, 184, 255,
277, 661
Валла Л.—95, 98, 99
Валуев Д. А.—385, 386, 393
Варрон М. Т.—43
Варта, свящ.—84
Василий — 79
Вацуро В. Э.—309, 323
Вебер Б. Г.—5, 485
Венгеров С. А.—335
Вергилий П. М.—44
Веретенников В. И.—660
Веселовский С. Б.—592, 662,
663
Вико Дж.—155—159, 211, 503
Виндельбанд В.—678
Виноградов И. Т.—693
Виноградов П. Г.—347, 384, 488,
495—497, 499, 502
Виппер Р. Ю.—673, 674, 676—
678, 685
Владимир Всеволодович Моно-
мах, кн. киевский — 79 __
Владимирский-Буданов М. Ф.—
431
Волгин В. П.—204, 214, 218
Волк С. С.—314, 362, 363
Волконский С. Г.—318
Володин А. И.—670
Вольтер Ф. М.—6, 203—219,
221—223, 225, 235, 238, 252,
271, 299, 346, 363, 438, 444,
503, 677, 746
Вольф X.—150, 152, 153, 171
Воронцов В. П.—700
Вундт В. М.—494
Гайм Р.—225
Галилей Г.—96, 174
Галкин И. С.—485
Гарскова И. М.—663
Гегель Г. В. Ф.—7, 159,334,339,
347—353, 360, 365, 385, 394,
398. 400, 421, 422, 430, 436—
438, 444, 468, 474, 481—483,
501, 503—505, 673, 698
Гейне X. Г.—9
Гекатей Милетский — 27
Гелланик Лесбосский — 27
Гельвеций К. А.—203, 207, 215
Георги И. Г.—255
Георгий Амартол — 53, 59
Герберштейн 3.—119
Гердер И. Г,—224, 225, 302, 303,
344, 349, 357, 459, 466, 503
Геродот — 7, 24, 27—31, 35, 39,
41, 47, 52, 211, 227, 273
Герцен А. И.—230, 261, 287,
320, 333, 397, 401, 402, 419,
434, 435, 437, 438, 441—443,
445, 447, 450, 453, 454, 529,
550, 561, 665, 669, 670, 672,
689, 696, 701—704
Гершензон М. О.—671, 672
Герье В. И.—492—494
Гете И. В.—680
Гиббон Эд.—219—221
Гизель Ин.—133, 134, 272
Гизо Ф.—339, 342—344, 357,
359, 360, 362, 363, 378, 398
Гиллельсон М. И.—309, 323
Гиппократ — 46
Гневушев А. М.—621, 662
752
Гоббс Т.—31, 33, 141 — 151, 171,
172, 280, 316, 352
Гоголь Н. В.—524
Голиков И. И.—253, 256—260
Голубинский Е. Е.—52, 57, 71
Гольбах П. А.—203, 207
Гольдберг А. Л.—114, 137
Гомер — 13, 27, 52
Горохов Ф. А.—348
Горький М.—19
Готье Ю. В.—589, 597—600, 661
Градовский А. Д,—430, 582,649
Гранат А. Н. и Игн. Н.—562,
724
Грановский Т. Н.—672
Греков Б. Д.—323, 479, 589,
595, 600—602, 637, 638, 743
Греч Н. И.—357
Грибоедов А. С.—524
Грибоедов Ф. И.—135, 136
Григорьев Ап. А.—337
Гроций Г.—141 —150, 155, 172,
280
Грушевский М. С.—640, 738
Гуковский Г. А.—328, 329
Гуковский М. А.—99
Гулыга А. В.—159, 347, 349,
682—684
Гуревич Я. Г.—602
Даниил (библ.) — 26, 56
Даниил, митр. (1522—39) —
115
Данилевский Н. Я.—518—520
Дарвин Ч. Р.—519
Дашкова Е. Р.—234, 235
Дворниченко А. Ю.—540
Декарт Р.—174
Денисов Андрей — 161
Дербов Л. А —4, 226, 260, 261,
263, 264, 269
Державин Г Р.—312, 319, 447
Державин К.—328
Державина О. А.—127
Десницкий С. Е.—253, 264—268,
503, 625
Джаншиев Г. А.—666
Дживелегов А. К.—685
Дидро Д.—203
Дионисий Галикарнасский—40
Дитятин И. И.—431
Дмитриев И. И.—296
Доброклонский А. П.—601
Добролюбов Н. А.—261, 262,
333, 421, 434, 446, 447, 449,
453, 529, 543, 700
Довнар-Запольский М. В.—561,
615, 618—622, 662
Достоевский Ф. М.—396
Драгомиров М. И.—511
Дружинин Н. М.—743—744
Дубровин Н. Ф.—518, 561
Дубровский С. М.—5
Дудзинская Е. А.—387
Дынник М. А.— 503
Дьяконов И. М.—9, 46
Дьяконов М. А.—90, 589, 590,
594—596, 660
Еремин И. П.—71, 74, 76, 77,
80, 81
Ерофеев Н. А. —12
Ефименко А. Я.—691, 695, 729
Ефрон И. А.—565, 572, 654
Жебелев С. А.—32
Жирмунский В. М.—15, 17
Жорес Ж.—675
Жуковский В. А.—334, 335
Забелин И. Е.—139, 600
Загоскин Н. П.—431
Задера А. Г.—249
Зайончковский П. А.—457, 460
Замысловский Е. Е.—132
Заозерский А. И.—601
Засулич В. И.—473
Захарова Л. Г.—401
Здобнов Н. В.—226
Зимин А. А.—124
Зомбарт В.—615, 621
Иван, игум.—59, 69, 653
Иван IV Васильевич Грозный —
118
Иероним (330—419) — 56
Иконников В. С.—371
Иларион, митр, киевский с 1051 —
71
Илизаров С. С.—255
Иллерицкий В. Е.—5, 399, 418,
436
Иловайский Д. И.—517, 518,
590, 744
Иннокентий III, рим. папа с
1198—48
Иоанн Винтертурский — 73
Иовчук М. П.—503
753
Иосиф Волоцкий — 118, 161
Иосиф Флавий — 113, 138
Кавелин К. Д.—371, 386, 397,
400—408, 411, 413, 419, 422,
430—432, 437, 444, 463, 504,
536, 538, 540, 579, 663
Кавур К. Б.-420
Калайдович К. Ф.—356
Кампанелла Т.—94
Кант И.—604, 685
Кантемир А. Д.—524
Карамзин Н. М.—3, 92, 125,
232, 240, 293—320, 322, 323,
326, 337, 338, 344, 355—358,
361, 362, 368, 374, 376, 377,
385, 398, 414—417, 462
Кареев Н. И.—488, 492, 494,
501, 623, 659
Карлейль Т.—505—507
Карякин Ю. Ф.—283, 288, 289
Катков М. Н.—340, 520, 665
Катырев-Ростовский И. М.—
128
Кауфман А. А.—661, 662
Каченовский М. Т.—355, 357,
367—372, 374, 375, 412
Кедров Б. М.—503
Кене Ф,—203
Кизеветтер А. А.—577, 582, 585—
589, 598
Киприан, митр. моек, с 1381 —
91—93, 656
Киреева Р. А.—6
Киреевский И. В.—383—385,
390, 394, 395, 397, 702
Киреевский П. В.—397
Клибанов А. И.—122
Климент Смолятич, киевский
митр, с 1147—52
Клосс Б. М.—ИЗ, 115, 116
Ключевский В. О.—2, 4, 5, 198,
227, 24G, 245, 251, 252, 321,
397, 456, 462, 484, 500, 502,
525—549, 557, 559, 563, 564,
566, 567, 573, 575, 581, 583,
585, 590—598, 602, 620, 623,
625, 627, 633, 640—644, 647,
678, 696, 704, 709, 715, 723,
725, 742
Ковалевский М. М.—486—488,
498,- 624, 627
Колумб X.—267, 322, 338
Кон И. С.—673, 685
Кондорсе (Кондорсэ) Ж. А. Н.—
206, 219, 363
Конрад Н. И.—36
Константинов Ф. В.—471
Конт О.—489—495, 497—499,
505, 566, 673, 714, 719
Коперник Н.—96, 140, 174
Колосов Н. Е.—135
Корецкий В. И.—531, 596
Корнилов А. А.—559, 664—668,
670
Корнилович А. О.—314
Корсаков Д. А.—402
Корш Ф. Е.—648
Косминский Е. А.—99, 150, 160,
223, 342, 343
Кост А.—487
Костомаров Н. И.—453, 457—
466, 625
Котошихин Г. К —445, 446
Кошелев А. И.—570
Коялович М. О.—4, 395
Крекшин П. Н.—191, 192
Крестинин В. В.—253, 255, 256,
258—260
Крижанич Ю.—136, 137, 200
Кудрявцев И. А.—5
Кузищин В. Н.—213
Кулишер И. М.—485
Куракин Б. И.—165
Курбатов Г Л.—221
Курбский А. М.—118, 124, 125,
128, 309
Курилов А. С.—302
Кускова Е. Д.—668
Лавров П. Л.—501, 511, 512,
514, 539, 550, 556, 673, 700
Лакомб П.—637
Лампрехт К.—514, 515, 684
Ланглуа Ш. В.—682
Лаппо-Данилевский А. С.—2,
131, 139, 492, 494, 564, 565,
577—581, 589, 635, 658—662,
673, 680, 684, 714
Лассаль Ф.— 517
Лев Диакон — 71
Левада Ю. А.— 159, 682
Левин К. Н.—724
Лейбниц Г. В.—181
Леклерк Н. Г.—240, 241, 245,
246, 250
Ленин В. И.—260, 261, 447,
469, 489, 514, 518, 525, 553,
754
554, 566, 603—605, 608, 610,
611, 618, 670, 676, 687—689,
699, 701, 703, 724, 726, 727,
729, 732—734, 736, 741, 746—
748
Леонтьев К. Н—522
Лермонтов М. Ю.—526, 527
Лешнов В. Н.—392, 393
Ливий Т.—42, 103, 299
Лимонов Ю. А.— 88
Лихачев Д. С.—5, 18, 20, 21,
66, 67, 70, 74, 75, 78—81, 85,
88, 111, 114, 116—118, 121,
127, 128, 655
Лихачев Н. П.—657, 658
Ломоносов М. В.—7, 47, 133,
170, 179, 189, 190—202, 217,
227, 231, 233, 234, 246, 263,
264, 276, 277, 287, 303, 316,
364, 379, 524
Лосев А. Ф — 8, 12, 28, 31
Лотман Ю. М.—295, 312, 329
Лукиан — 41, 42
Лукреций Т.—43
Луначарский А. В.—312
Лунин М. С.—315—319, 442
Лурье С. Я.—28, 41
Лурье Я. С.—92, 111, 121, 125
Лучинский Г А.—449, 454
Лучицкий И. В.—222
Лызлов А. И.—134, 135
Лысцов В. П.—190
Львов А. С.—65
Лютер М.—107, 438
Ляпушкин И. И.—22
Лященко П. И.—615—618, 620
Мабильон Ж.—160, 212
Мабли Г Б.— 203, 217, 280
Мавродин В. В.—162
Макаровская Г. В.—335
Макогоненко Г. П.—283, 336
Максимович Л. М.—254
Макьявелли Н.—7, 43, 95, 99—
108, 123—125, 130, 142, 171,
299, 502
Манкиев А. И.—163
Марат Ж. П.—281, 288
Марк Аврелий,— см. Аврелий
Маркс К —2, 31, 106, 142, 155,
339, 342, 346, 466, 468—475,
477—480, 482, 485—488, 502,
505, 506, 515—517, 528, 552,
566, 590, 602—607, 609—611,
613, 615, 618, 621, 623, 627,
629, 636, 667, 668, 673, 684,
•686—690, 695, 698, 699, 701,
702, 708, 712, 715—717, 719,
720, 726—729, 733, 741
Маурер Г. Л.—471
Мах Э.—489, 675, 676, 678, 687,
702, 727
Мейер Э.—681
Мейерхольд В. Э.—328
Мелетинский Е. М.—10, 11, 15
Мельгунов С. П.—685
Мелье Ж.—203
Местр Ж. М. де — 340
Мечников Л. И.—484, 485
Миклашевский И. Н.—597
Миллер Г Ф.—170, 190—195,
200, 238, 254 , 263, 264, 272,
379
Милль Дж.—714
Милов Л. В.—663
Милюков П. Н.—2, 4, 139, 198,
239, 300, 485, 486, 492, 498,
500, 501, 535, 564-579, 582—
584, 629, 633, 635, 638, 662,
670, 675, 710, 723, 725, 742
Милютин Н. Л.—666, 672
Минье Ф. О. М.—330, 362
Мирабо — 329, 378, 382
Михаил Пселл — 53
Михайловский Н. К—327, 489,
501, 512—514, 539, 544, 550,
553, 556, 673, 697, 700
Михаэлис И.-Д.— 271
Мишле Ж.—398
Могильницкий Б. Г.—488, 674
Мольер Ж. Б.—324
Моммзен Т.—675
Монтескье Ш. Л.—203, 205, 207,
213—215, 219, 244, 344, 483
Мор Т.—94
Морган Л. Г.—471
Морелли — 203
Морозов П. О.—328
Муравьев Н. М.—314—320, 322,
362
Мюллер И.—294, 299
Мякотин В. А.—553
Надеждин Н. И.—366, 372
Нартов А. А.—227
Насонов А. Н.—65
Невелев Г. А.—332
755
Немировский А. И.—27, 31, 39,
40, 42
Нестор —7, 58, 61, 76, 77, 134,
180, 181, 185, 251, 252, 264,
272—275, 307, 367, 368, 371,
375, 649, 653
Нестор Искандер — 122, 134,
135
Нечаев С. Г.—451
Нечкина М. В.—5, 6, 314, 488,
500, 530, 531, 536, 537, 542,
548, 561, 624, 696, 725
Нибур Б. Г.—337, 339, 354, 357,
358, 369
Никитский А. И.—578
Николаев П. А.—302
Николаева А. Т.—238
Никон, игум. с 1074—58, 64, 374
Новиков Н. И.—4, 229, 261 —
264, 269, 294, 295, 319, 524
Носов С. Н —383, 387
Обнорский С. П.—655
Овчинников Р. В.—331
Огановский Н. П.—554—556
Огарев Н. П.—320, 442, 696,
701
Орлов А. С.— 114
Орлов М. Ф.—314, 323
Оуэн Р,—503
Павлов-Сильванский Н. П.—
328, 495, 541, 561, 623—636,
638, 670, 673, 678, 704, 729,
730, 732, 745, 746
Павлова Г. Е.—314
Павлович Д. А.—602
Панин Н. И.—319, 442
Панкратова А. М.— 693
Пархоменко В.—646
Пашуто В. Т.—387
Пекарский П. П.—191
Пелагий — 50
Пересветов И. С.—122—124, 128,
134, 135, 740
Пестель П. И.—318, 319, 562,
635, 696
Петрушевский А. Ф.—508
Пештич С. Л.—5, 133, 139, 162—
165, 178, 182, 185—188, 227,
252, 253, 255
Пирумова Н. М.—441
Писарев Д. И.—203, 454, 492
Пичета В. И.—137, 685
Платон — 34, 36, 52, 158, 224,
756
347, 467
Платонов С. Ф.—542, 577, 589—
594, 740
Плотников Ю. К.—471
Плеханов Г. В.—2, 152, 153,
190, 206, 207, 297, 378, 384,
394, 436, 440, 442, 481, 501,
515, 516, 535, 550—552, 604,
606, 686—708, 729, 745, 746
Плимак Е. Г.—283, 288, 289
Плутарх — 40—42, 106
Погодин М. П.—169, 296, 297,
355, 361, 362, 371—384, 392,
398, 401, 402, 405, 426, 459,
520, 543, 640, 650, 665, 702,
704
Покровский М. Н.—2, 4—6, 312,
410, 411, 458, 558, 596, 617,
622, 638, 639, 670, 676, 718,
724—746
Полевой Н. А.—335, 357—364,
366, 405
Полибий —30, 35—40, 46, 104,
132
Поликарпов-Орлов Ф. П.—163
Полунин Ф. А.—254
Полухш Л. К.—459
Помяловский Н. Г.—447
Порох И. В,—401
Посошков И. Т.—634
Пресняков А. Е.—66, 109, 115,
193, 482, 498, 580, 596, 625,
629, 636—647, 673, 674, 678,
745
Приселков М. Д.—5, 75—77, 84,
92, 112, 186, 657
Прокопий Кесарийский — 52
Пропп В. Я.—15, 16, 18, 20
Прудон П. Ж —468
Прыжов И. Г.—451—453
Пуфендорф С.—150, 151, 155,
171, 174, 181
Пушкин А. С.—42, 76, 219, 286,
287, 296, 306, 314, 318, 320—
339, 355, 363, 364, 366, 374,
439, 442, 446, 524, 525, 574
Пущин И. И.—442
Пыпин А. Н,—377, 664, 696
Рабле Ф.—95
Радищев А. Н.—201, 228, 229,
243, 278—290, 314, 317, 319,
320, 333, 338, 366, 439, 442,
635, 665, 670, 697, 704
Ранке Л. фон — 345, 346, 398,
417, 674, 679
Ревякина Н. В.—95
Редер Д. Г.—24, 25
Реизов Б. Г.—344
Ренан Ж- Э.—505
Робинсон А. Н.—138, 139
Рогов А. И,—134
Роджерс Дж. Э. Т.—485, 566,
Рожков Н. А.—492, 498, 499,
533, 590, 597, 599, 661, 670,
708—723, 728, 740, 746
Романов Б. А.—77—79, 637, 638
Рубан В. Г.—254, 255
Рубинштейн Н. Л.—5, 253, 277,
638
Румянцев Н. П.—264, 355, 356
Руссо Ж. Ж.—203, 219, 280,
281, 293, 294, 296, 304, 344,
378
Рутенбург В. И.—105
Рылеев К. Ф.—309, 318, 362,
696
Сабуров А. А.—510
Салтыков — Щедрин М. Е.—524
Самарин Ю. Ф.—386, 387, 393,
443, 701
Сафронов Б. Г.—487
Сахаров А. М.—6
Святловский В. В.—615, 622
Семевский В. И.—550, 553,556—
563
Сен-Симон К. А.—343, 489, 503,
722
Сеньобос Ш.—682
Сергеевич В. И.—431—433, 500,
640—642, 644, 678, 709
СиДоров А. Л.—5
Сильвестр — 58, 264, 375, 653
Симеон Полоцкий — 261
Смирнов И. И.—593
Смирнов П. П.— 621
Смит А.—223, 224, 264, 265, 269
Соболевский А. И.—648
Соколов О. Д.—6, 726
Соколова В. К.—20, 21, 22
Соловьев В. С.—340, 418, 521 —
525
Соловьев С. М.—4, 5, 197, 202,
232, 252, 277, 371, 390, 394,
397—400, 403—418, 421, 422,
426, 428—430, 432, 437, 439,
444, 445, 462, 463, 481, 482,
484, 500, 505, 521, 525, 530—
532, 535—538, 540, 543, 545,
551, 564, 575, 579, 640—644,
690, 704, 706, 723, 739
Софинов П. Г.—278
Софокл — 224
Спенсер Г.—489, 495, 499, 624,
673
Сперанский М. М.—298, 340,
379, 441, 543, 664, 696
Сперанский М. Н.—135
Спиноза Б.—148, 502
Спиридон-Савва — 114
Станкевич Н. В.—367, 450, 671,
672
Стеблин-Каменский М. И.—
9, 10, 12
Стеклов В.—189
Строев П. М.—356, 367, 650
Струве В. В.—24, 25
Струве П. Б.—571, 603—610,
612, 614, 615, 618, 627, 670,
733, 737
Стрыйковский М.—134, 138
Субботина Т.—615
Сумароков А. П.—746
Сухоруков В. А.—314
Сыма-Цянь — 36
Сытин И. Д.—686
Татищев В. Н.—7, 141, 162,
165—188, 192, 196, 199, 200—
202, 227, 231, 233, 234, 237,
243, 244, 247, 248, 250, 252,
261, 264, 272, 284, 307, 308,
315, 319, 365, 366, 368
Татищев С. С.—518
Тахо-Годи А. А.— 40
Тацит — 9, 42, 43, 142, 273, 299,
309
Твардовская В. А.—520
Тивериадский Л. С.—195
Тимирязев К. А.—681
Тимофеев Иван — 126, 128, 129
Тихомиров М. Н.—5, 59, 87, 92,
126, 139, 169, 178, 179, 186,
188, 278, 371, 377, 488
Ткачев П. Н.—700
Токарев С. А.—11
Толстой Л. Н.—353, 396, 508—
511, 513, 574
Томашевский Б. В.—322, 335
336
757
Третьяков И. А.—264, 265, 269
Троцкий Л. Д.—726
Трубецкой Е. Н.—44, 50
Туган-Барановский М. И.—571,
603, 610—615, 681, 733
Тургенев Н. И,—314, 315, 317,
318, 362
Тьер А.—330, 508
Тьерри О.—342—344, 357, 359,
360, 362, 363, 378, 475
Тэн И,—527, 528, 675
Тюрго А. Р.—205, 206, 211, 223,
265, 503
Ульпиан Д.—44
Унковский А. М.—666
Уорд Л.—498
Успенский Ф. И.—646
Федосов И. А.—228, 229
Феодосий Косой — 130
Феофан Прокопович — 152, 153,
162, 163, 173, 261
Филофей — 113
Фихте И. Г.—436
Фома, свящ.—52
Фонвизин Д. И.—262, 319, 338,
442, 524, 534
Фонвизин М. А.—314, 316, 317,
362
Фортунатов Ф. Ф.—648
Фотий, митр.—654
Франклин Б.—287, 294
Франс А.—96
Фрейберг Л. А.—52
Фрейд 3.—498
Фроянов И. Я.—2, 540
Фукидид — 27, 30, 31, 33, 35,
37—40, 132, 142
Фурье Ш.—503
Хмылев Л. Н.—661, 674, 680
Хоментовская А. И.—98
Хомяков А. С.—383—387, 389,
390, 395, 447
Цамутали А. Н.—2, 6, 376, 386,
402, 403, 418, 449, 452, 453,
591
Цветаева М.—330
Целлер Эд.—34
Чаадаев П. Я.—321
Черепнин Л. В.—6, 59, 91, 117,
129, 257, 259, 264, 270, 276,
278, 356, 509, 638, 644, 646,
694, 695
Чернов Е. А.—367
Чернышевский Н. Г.—261, 333,
339, 346, 366, 402, 421, 434,
435, 443—447, 449, 453, 458,
529, 532, 543, 664—666, 670,
693, 698—700, 702, 703
Чечулин Н. Д.—740
Чирков С. В.—637
Чистякова Е. В.—131, 135
Чичерин Б. Н.—401, 419—430,
432—435, 444, 445, 447, 462,
481, 482, 536— 538, 540, 543,
545, 551, 564, 567, 582, 626,
628, 629, 638, 640—642, 644,
663, 664, 667, 668, 739
Чичерин Г. В.—628
Чулков М. Д.—254, 256, 257,
259, 260
Шамбинаго С. К —656
Шапиро А. Л.—89, 475, 686,
693
Шатобриан Ф.-О.— 340, 341,
376
Шафиров П. П,—162, 163, 164
Шахматов А. А.—21, 58, 65, 69,
75, 77, 193, 194, 275, 648—658
Шевцов В. И.—366, 371
Шевченко Т. Г.—457
Шевырев С. П.—459
Шекспир У.—108, 324, 502, 528
Шеллинг Ф.—346—347, 349, 376,
378, 385, 436, 466, 481, 483,
501
Шершеневич Г Ф.—44
Шикло А. Е.—358
Шилов А. А.—660
Шильдер Н К.—518
Шлегель Фр.—344
Шлецер А. Л.—67, 170, 190,
191, 195, 196, 270—278, 300,
303, 307, 355, 358, 364, 367,
368, 379, 649, 738
Шлоссер Ф.-К.— 339, 345, 346,
398 479
Шмидт С. О.—115, 626
Шмурло Е. Ф.—217
Шотвелл (Shotwel J. Т.)—23
Шторм Г П.—289
Штранге М. М.—227, 265, 269
Штриттер И.—227
758
Щапов А. П.—447—451, 453—
456, 466, 527—529, 537, 538,
552
Щеголев П. Е.—667
Щербатов М. М.—170, 227—
240, 243, 246—248, 250, 252,
263, 264, 284, 299, 300, 304,
307, 308, 415, 442, 738
Эверс И. Ф. (Ewers) — 357,
364—366, 404, 405
Эйдельман Н. Я.—311, 443
Эйкен Г.—48
Эйнерлинг И.—298
Энгельс Ф.—2, 9, 14, 45, 46, 94,
96, 142, 204, 337, 349,466, 468—
480, 482, 485, 487, 488, 505,
506, 515—517, 527, 529, 568,
603, 606, 607, 623, 690, 699,
702, 729, 741
Эразм Роттердамский — 50, 107
Эсхил — 16, 224
Юм Д.—221—223, 231, 232, 299
Юшков С. В.—637, 638
Ягич И. В.—648
Якобсон В. А.—9, 46
Якушкин И. Д.—442
Яцунский В. К —179
Briquet С. М.— см. Брике Ш.
Donnert Е.—278
Futter Е.—222
Knittermeyer Н.— 347
Mtfnzer Е.—522
Pohrt Н.—278
Quinones R. I.—95
Shotwel — см. Шотвелл
Voltaire — см. Вольтер
Winter Е.—271
759
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Лекция L Архаическая мифология и архаический эпос —
предшественники историографии 8
Лекция 2. Становление исторической мысли. Античная
историография 23
Лекция 3. От античного прагматизма к средневековому
провиденциализму ... 47
Лекция 4. Историография Киевской Руси. «Повесть вре-
менных лет» 58
Лекция 5. Летописание в период феодальной раздроблен-
ности и на ранних этапах формирования единого Рус-
ского государства (XII—середина XV в.) 82
Лекция 6. Историография эпохи Возрождения 93
Лекция 7. Историография в едином Русском государстве
второй половины XV — начала XVII в. 109
Лекция 8. Русская историография второй полови-
ны XVII в. 131
Лекция 9. Теория естественного права и общественного
договора. Развитие историографии в XVII — на-
чале XVIII в. 141
Лекция 10. Петровские реформы и русская историогра-
фия. В. Н. Татищев . 162
Лекция 11. М. В. Ломоносов и его борьба с норманской
теорией. Г Ф. Миллер 189
Лекция 12. Просветительская историография XVIII в. 202
Лекция 13. Дворянская историография второй полови-
ны XVIII в. 226
Лекция 14. Буржуазные тенденции и просветительство в
русской историографии второй половины XVIII в. 253
Лекция 15. А. Н. Радищев и начало революционной исто-
риографии в России . . 278
Лекция 16. Сентиментализм в историографии. Н. М. Ка-
рамзин и его «История Государства Российского» 293
Лекция 17. Исторические взгляды декабристов и А. С. Пуш-
кина 314
Лекция 18. Развитие методологических основ историче-
ской науки в-первой трети XIX в. 339
Лекция 19. Русская историография 1825—30-х годов . 355
Лекция 20. Теория официальной народности. М. П. По-
годин 373
Лекция 21. Исторические взгляды славянофилов 383
Л е к ц и я 22. С. М. Соловьев и К- Д. Кавелин.........397
760
Лекция 23. Б. Н. Чичерин и оформление государственной
теории. В. И. Сергеевич 419
Лекция 24. Демократическое направление в русской исто-
риографии 1840—60-х годов 434
Лекцця 25. Исторические особенности русского народа,
по А. П. Щапову. Исторические особенности русского
и украинского народов, по Н. И. Костомарову 453
Л е к ц и я 26. К. Маркс, Ф. Энгельс и развитие теории исто-
рического процесса 466
Лекция 27. Теоретические поиски историографии во вто-
рой половине XIX в. Позитивизм . . 481
Л е к ц и я 28. Роль личности в историографии XIX в. 502
Лекция 29. Консерватизм и национализм в историографии
конца XIX — начала XX в. Проблема этнических осо-
бенностей русского народа 517
Лекция 30. В. О. Ключевский 529
Лекция 31. Народническая историография. В. И. Се-
мевский 550
Л е к ц и я 32. П. Н. Милюков и попытки нового обоснования
государственной теории 564
Лекция 33. Особенности государственной теории в рабо-
тах А. С. Лаппо-Данилевского, М. М. Богословского и
А. А. Кизеветтера 577
Лекция 34. Особенности государственной теории и анализ
социально-экономических отношений в трудах
С. Ф. Платонова, М. А. Дьяконова и Ю. В. Готье.
Ранние работы С. В. Бахрушина и Б. Д. Грекова . 589
Лекция 35. «Экономический материализм» в русской
историографии, исторические работы «легальных
марксистов» . 602
Лекция 36. Общинный, феодальный и государственный
периоды в схеме Н. П. Павлова-Сильванского 623
Лекция 37. Критика А. Е. Пресняковым традиционных
взглядов на историю Древней Руси 636
Лекция 38. Развитие исторического источниковедения.
А. А. Шахматов 648
Лекция 39. Историография начала XX в, о революцион-
ном движении в России 663
Лекция 40. Методологические проблемы в русской исто-
риографии начала XX в. . . 673
Лекция 41. Эволюция взглядов Г В. Плеханова на рус-
скую историю 686
Л е к ц и я 42. «Социальная динамика» Н. А. Рожкова 708
Лекция 43. Марксизм в русской историографии.
М. Н. Покровский . . 724
Именной указатель (сост. В. А. Симина) 749
761
I
Учебное пособие
Шапиро Александр Львович
РУССКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО 1917 г.
Редактор И. М. Рай
Художественный редактор С. В. Алексеев
Обложка худохсника Е. О. Колотвина
Технический редактор А. В. Борщева
Корректоры Г. А. Янковская, Е. К. Терентьева
Шапиро А. Л.
Ш23 Русская историография с древнейших вре-
мен до 1917 г. Учебное пособие. 2-е изд., испр.
и доп. М.: Издательство «Культура», 1993,
761 с.
Настоящее издание («Русская историография в пери-
од империализма» опубликована Издательством ЛГУ в
1962 г.» «Историография с древнейших времен по XVIII
век» — в 1982 г.) дополнено центральной частью курса
лекций по историографии XIX в. В учебном пособии ана-
лизируются труды К. Маркса» Ф- Энгельса, Г. В. Плеха-
нова, а также В. О. Ключевского, П. Н. Милюкова,
А. С. Лаппо-Данилевского, М. Н. Покровского и др.
Книга предназначена для студентов исторических
факультетов, научных работников, преподавателей, ас-
пирантов.
ISBN 5-288-00646-6
ББК 63.3