Автор: Дмитриев И.С.
Теги: история науки монография астрономия история открытий
ISBN: 5-288-04212-8
Год: 2006
Текст
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
И. С. ДМИТРИЕВ
ИСКУШЕНИЕ
СВЯТОГО КОПЕРНИКА:
НЕНАУЧНЫЕ КОРНИ
НАУЧНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2006
pawet.net
ББК 72.3
Д53
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
С.-Петербургского государственного университета
Дмитриев И. С.
Д53 Искушение святого Коперника: ненаучные кор-
ни научной революции. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та,
2006.-278 с.
ISBN 5-288-04212-8
В монографии предложена новая трактовка так называемой «копер-
никанской революции», которая, наряду с великими географическими
открытиями XV-XVI вв., изобретением книгопечатания и другими выда-
ющимися достижениями, стала прологом интеллектуальной революции
XVI-XVII столетий, приведшей к созданию классического естествозна-
ния. История создания Николаем Коперником гелиоцентрической тео-
рии рассматривается автором не только как переворот в астрономии,
но прежде всего как событие, органически связанное с логико-гносеоло-
гическим, эстетическим, литературно-художественным, теологическим,
политическим и иными контекстами эпохи. Исследование основано на
многолетнем изучении широкого круга первоисточников и архивных до-
кументов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.
Для всех, интересующихся историей науки, астрономии и историей
великих открытий вообще.
ББК 72.3
Работа выполнена при поддержке Российского фонда
фундаментальных исследований (РФФИ, грант №04-06-80452-а).
ISBN 5-288-04212-8
© И. С. Дмитриев, 2006
© Издательство
С.-Петербургского
университета, 2006
pawet.net
Тот малый срок, пока еще не спят
Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб Солнцу вслед увидеть мир безлюдный.
Данте Алигьери
На фоне всеобщей нелепости и убожества,
бессмертные и смертные, живые и мертвые,
земля и небо были вовлечены в нечто вроде зло-
вещего танца, вихрь которого не щадил никаких
верований и никаких ценностей.
Э.Гарэн
pawet.net
ВВЕДЕНИЕ
Спрос только на новое. Сейчас
прямо опасно до старости идти по од-
ному пути, и постоянство считается
чем-то удивительным.
У. Шекспир. Мера за меру, III, 2.
Наука (я имею в виду фундаментальное естествознание) в по-
следние пятьсот лет развивалась в целом столь успешно, что сама
эта успешность требует объяснения.
Научная революция XVI-XVII вв., ставшая частью глубоко-
го интеллектуального переворота начала Нового времени, в по-
следние два десятилетия оказалась предметом острой полеми-
ки1 2. Спектр мнений чрезвычайно широк, от сдержанной позиции
Р. Уэстфолла, согласно которому концепция научной революции —
О
это «наша центральная организующая идея» , до решительного за-
явления С. Шейнина: «не было того, что называют научной револю-
цией»3. Столь радикальные различия в позициях историков есте-
ственны в силу сложности и противоречивости предмета исследо-
вания.
1 Cohen I. В., 1985; Reappraisals of the Scientific Revolution, 1990; Schuster J. A.
1990; Cunningham A., Williams P. 1993; Cohen H.F., 1994; Feldhay R., 1994;
Barker P., 1996; Biagioli M., 1998; Dear P., 1998; Rethinking the Scientific Rev-
olution, 2000; Традиции и революции в истории науки, 1989; Дмитриев И. С.,
1999. Из более ранних работ отмечу следующие: Burtt Е. А., 1932; Butterfield И,
1957; Kuhn T.S., 1957; Коугё А., 1957; Dijksterhuis Е. J., 1961 (1st ed. Amster-
dam, 1950); Westfall R.S., 1971; Hall A. R., 1983.
2Цит. no: Osler M. J., 2000. P. 4.
Shapin S., 1996. P. 1.
5
pawet.net
В свое время И. Коэн определил революцию как «стремитель-
ное, радикальное и полное изменение»4. Однако трудами многих
историков науки было показано, что ни одна из этих характери-
стик к феномену научной революции XVI-XVII вв. в полной ме-
ре не применима. Действительно, о каком «.sudden change» может
идти речь, если это «change» растянулось на без малого полтора
столетия. Более того, было показано, что разрыв с аристотелиз-
мом отнюдь не был полным, революция в химии оказалась «от-
ложенной» до конца XVIII в., а менталитет главных персонажей в
стандартном списке героев научной революции (Коперник, Кеплер,
Галилей, Декарт, Бойль, Ньютон и т. д.) коренным образом отли-
чается от менталитета ученого XIX-XX вв.5 Не имея возможности
рассматривать здесь в деталях современную полемику по поводу
причин, характера и сути научной революции Нового времени, я
ограничусь лишь некоторыми замечаниями.
Одним из важных источников упомянутой полемики является
различие в подходах к истории науки в целом. Для одних иссле-
дователей характерен «forward-looking», т. е. в минувшем их при-
влекает главным образом то, что впоследствии стало частью совре-
менного здания науки. Их лозунг — взять из прошлого огонь, а не
пепел. С этой точки зрения, к примеру, алхимические и теологиче-
ские штудии Исаака Ньютона или пифагорейство Иоганна Кеплера
напоминают ветхую церквушку на фоне небоскребов
Другие историки, устоявшие перед соблазнами презентизма и
«модерноцентризма» рассуждают иначе. Для них история науки —
это не задача с заранее известным ответом, но самостоятельная
дисциплина со своим проблемным полем и своим предметом изу-
чения, который — по крайней мере в идеале — не должен зависеть
от наших сиюминутных озабоченностей, проблем, бед, обид, инте-
ресов и желаний. Нет никакого «предопределенного (preordained)
или правильного пути развития идей» (М. Osler), задача истори-
ка—понять минувшее в его своеобразии и многоаспектности, а не
обтесывать историческую реальность как бревно в надежде прота-
щить ее в проем нашего нынешнего миропонимания. Девизом этих
историков науки могли бы стать известные слова А. Ахматовой:
«когда б вы знали, из какого сора... ». Разумеется, при таком под-
ходе (его часто называют «антикваризмом») радикальность миро-
4 Cohen I.B., 1985. Р. 51.
5См.: Дмитриев И. С., 1999а.
6
воззренческого переворота XVTXVII вв. несколько размывается,
потому что «победу, изложенную со всеми подробностями, трудно
отличить от поражения» (J.-P. Sartre).
Обозначенная выше историографическая конфронтация «пре-
зентизм vs. антикваризм» представляет собой серьезную методоло-
гическую проблему, наиболее остро дающую себя знать именно в
истории науки6. Однако само наличие указанной проблемы никак,
на мой взгляд, не умаляет значимости и полезности концепции на-
учной революции, хотя бы потому, что, если на минуту оставить в
стороне все споры о природе и характере этой революции, считая
события в интеллектуальной жизни Западной Европы, происшед-
шие между 1500 и 1700 гг., своего рода «черным ящиком», то не
надо обладать сверхчеловеческой проницательностью, чтобы осо-
знать принципиальную разницу картин мира и стиля мышления
«на входе» и «на выходе». Отсюда—естественное желание выяс-
нить, что же все-таки находится в этом черном ящике Пандоры и
отсюда же — естественное право называть происшедшее в указан-
ном хронологическом промежутке революцией. А вот относительно
прилагательного «научная» можно и поспорить — чему, собствен-
но, и посвящена бблыпая часть полемики, — поскольку есть веские
основания во избежание греха модернизации и пряного привкуса
анахронизма считать все происшедшее на заре Нового времени в
сфере познания Природы не научной, но натурфилософской рево-
люцией, хотя референциальный охват этого определения также не
всегда достаточен7.
Главные затруднения на пути понимания научной революции
XVI-XVII вв. (будем пользоваться faute de mieux этим термином)
связаны, как мне представляется, с тем, что исследователи наде-
ются разобраться в этом сложном и противоречивом феномене, ис-
пользуя «однониточные» (Г. Померанц) подходы, — акцент делает-
ся то на усвоении заново открытой Ренессансом платоновой мета-
физики (А. Коугё), то на особых пронаучных добродетелях проте-
стантской этики (R. Merton), то на изменении профиля практиче-
ских потребностей на излете Средневековья (здесь можно назвать
вообще легион авторов, главным образом отечественных) и т. д.
Однако в последние годы историки науки, не сильно испорченные
идеологией «малых дел» («the smaller-scale stories», по выражению
6См. подр.: Розов М.А., 1995.
7Cunningham A., Williams Р., 1993; Dear Р., 2001а.
7
П. Диа), вновь вошедшей в моду (в силу антипатий к « Whiggish tri-
umphalism» и «master narrative»8), все чаще приходят к выводу, что
их герои «черпали идеи из традиций, в рамках которых они рабо-
тали, и использовали их [идеи] в нужных контекстах для решения
своих собственных частных проблем»9. Термин «контекст» стал все
чаще встречаться в историко-научной литературе10 (как, впрочем,
и в других исторических дисциплинах). При этом под контексту-
альным (или точнее, системно-поликонтекстуальным) подходом по-
нимается не просто учет тех или иных «условий», «влияний» и т. п.,
время от времени связуемых терминологическими группами типа
«с одной стороны... » да «с другой стороны... », но прежде все-
го анализ механизмов (или, если угодно, тонкой структуры) меж-
контекстуального взаимодействия, встраивание наличного масси-
ва фактов в те или иные исторические реконструкции социокуль-
турных, политических, когнитивных и иных реалий эпохи, а это в
свою очередь предполагает концептуализацию каждого контекста,
выявление его меняющихся во времени связей с другими контек-
стами11. В итоге, сложный исторический феномен представляется
не как некий казус на фоне фрагментированной реальности, но ор-
ганически вписывается, интегрируется в ее целостный, многослой-
ный образ, в историческую динамику культуры. Иными словами,
речь идет не о списочной рядоположенное™ контекстов, но об их
контрапункте.
Разумеется, использование поликонтекстуального подхода про-
блематизирует стандартное понимание феномена научной револю-
ции, поскольку поликонтекстуальность неизбежно выявляет нели-
нейность интеллектуальных изменений, сложную структурирован-
ность самих контекстов и, кроме того, маргинализирует вопрос о
«прогрессивности» научных революций с позиций нашего времени.
Настоящая монография касается первоначального этапа науч-
ной революции Нового времени, этапа, который в современной ли-
тературе принято называть научным Ренессансом или протона-
учной революцией12 и который условно датируется 1500-ми-1600-
ми или 1490-ми-1590-ми гг. Тематическим центром моего анали-
8 Lyotard J.-F., 1984.
9Osler М. J., 2000. Р. 6.
10С 1988 г. в США издается даже специальный журнал Science in Context..
См. также: Westman R.S., 1994. Р. 88.
11 Renn J., 2000.
12Schuster J. A., 1990; Dear P., 2001b. P. 33-37; 1543 and All That, 2000.
8
за в первой части монографии станет изданная в 1543 г. книга
Николая Коперника (N. Copernicus-, 1473-1543) De Revolutionibus
Orbium Caelestium13, в которой со всей полнотой изложена гелио-
центрическая система мира. Литература, посвященная творению
Коперника, необъятна. Пожалуй, лучшей книгой, раскрывающей
математико-астрономический контекст De Revolutionibus, является
монография Н. Свердлова и О. Нейгебауэра14. Однако сам феномен
«коперниканской революции» не вмещается в рамки чисто астро-
номического достижения. Это был действительно глубокий интел-
лектуальный переворот, который, кроме собственно математико-
астрономической, имел не менее, а, возможно, даже более значи-
мую гуманитарную компоненту. На это обстоятельство указывали
многие авторы. Так, по словам В. Л. Глазычева, «те, кто думает,
будто только противоречия в системе Птолемея толкнули Коперни-
ка к математической разработке гелиоцентрической модели мира,
заблуждаются. Не меньшую, если не большую, роль сыграло стрем-
ление ученого к совершенной гармонии»15. Аналогичная мысль бы-
ла высказана К.В. Холшевниковым: «... негармоничность (в фило-
софском смысле) модели [Птолемея] оставляет чувство неудовле-
творенности. Думаю, это чувство больше, чем потребности практи-
ки, привело Коперника к гелиоцентризму»16 17. В книге А. Ф. Лосева
«Эстетика Возрождения» Копернику посвящен небольшой раздел,
заканчивающийся следующими словами: «.. .не математические и
механические доказательства привели Коперника к его гелиоцен-
тризму, а, наоборот, сначала ему страстно хотелось, чтобы двига-
лась именно Земля, а не Солнце, а уже потом он приспособил аст-
рономию к своему антивозрожденческому эстетическому аффекту.
Но это обстоятельство очень важно как раз именно для истории
эстетики. Стала другой именно картина мира, в которой человек
должен был превратиться в ничтожество и только бесконечно раз-
17
дувался его рассудок» .
Что касается коперниканского антивозрожденчества (обуслов-
ленного, по мысли А. Ф. Лосева, тем, что гелиоцентризм противо-
речил «личностно-материальной основе Ренессанса», ибо личность
«перед лицом вновь открытого бесконечного космического бытия
13 Copernicus N., 1975; рус. пер.: Коперник Н., 1964.
14Swerdlow N., Neugebauer О., 1984.
Глазычев В. Л., 1989. С. 16.
16 Холщевников К. В., 1994. С. 191.
17 Лосев А. Ф., 1978. С. 549.
9
... стала чувствовать себя ничтожеством»18), то это скорее от из-
держек априоризма в подходе к теории Коперника. Но сама значи-
мость эстетической мотивации в создании гелиоцентризма угада-
на А. Ф. Лосевым совершенно правильно, хотя и выражена почти в
гротескной форме19.
Задача первой части моей работы — трансформировать эти ин-
туиции в систематический, хотя заведомо неполный анализ эстети-
ческого и философско-методологического контекста трактата Ко-
перника. Вторая часть книги посвящена некоторым малоисследо-
ванным вопросам восприятия гелиоцентризма в так называемую
конфессиональную эпоху. Таким образом, если в первой части мо-
нографии речь пойдет главным образом о контексте (или, точнее, о
системе контекстов) создания Коперником новой космологии, то во
второй части основной акцент будет сделан на контекстах воспри-
ятия гелиоцентризма в XVI столетии протестантской и католиче-
ской интеллектуальной элитой. Разумеется, автор мог бы ограни-
читься каким-то одним проблемным блоком, что придало бы изло-
жению большую стройность (правда, за счет скучноватой моноте-
матичности). Однако, рискуя заслужить упреки в пагубном влия-
нии щегольской, изощренно-эклектичной и содержательно бесплод-
ной постмодернистской моды, я все-таки решил немного отойти
от некоторых принятых академических канонов «однониточного»
нарратива и «смешать» контексты открытия и восприятия гелио-
центризма. Это представляется мне необходимым по следующим
причинам. Во-первых, в процессе написания De Revolutionibus Ко-
перник, бесспорно, задумывался над тем, как будут восприняты
его идеи различными кругами европейских интеллектуалов, что в
свою очередь оказывало существенное влияние на структуру его
трактата и характер аргументации. Во-вторых, линейное изложе-
ние вполне адекватно пониманию сделанного Коперником как чи-
сто астрономической революции. Однако история коперниканско-
го переворота, понимаемого шире, как узловой момент интеллек-
туальной революции XVIXVII вв., не укладывается в традицион-
ный формат историко-научного нарратива. Контекстуальная систе-
ма первоначального восприятия гелиоцентризма, ограниченная на
первых порах, главным образом, математико-астрономическими ас-
пектами, постепенно расширялась, обретая новые размерности: фи-
18Там же. С. 546.
19Я имею в виду прежде всего затейливую мысль о «приспособлении» аст-
рономии к «страстному желанию».
10
лософские, логические и эстетические. В итоге, гелиоцентрическая
космология оказалась включенной в систему контекстов, близкую
по своему составу той, в рамках которой она формировалась, хо-
тя каждый контекст имел уже несколько иное смысловое напол-
нение. Обсуждать математическую сторону теории Коперника в
XVI в. могли немногие, тогда как образ коперниканского космоса
стал предметом многочисленных дискуссий, спекуляций, протестов,
философских размышлений, мистических озарений, литературно-
художественных ассоциаций и т. д. В данной монографии рассмот-
рены две первые из перечисленных выше систем контекстов — со-
здания и первоначального восприятия гелиоцентрической теории.
Анализ третьей, «широкой», контекстуальной системы восприятия
коперниканства требует отдельного исследования.
Указанные соображения и обстоятельства определили структу-
ру книги, а также критерии отбора материала и характер изложе-
ния.
ЧАСТЬ I
КОПЕРНИКАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
В СИСТЕМЕ КОНТЕКСТОВ
MUNDUS PROPTER NOS,
ИЛИ ЗЕМНЫЕ КОРНИ НОВОЙ АСТРОНОМИИ
Прошу лишь учесть, что хоть рвется дух
вверх, паруса не заменят крыл,
хоть сходство в стремлении этих двух
еще до Ньютона Шекспир открыл.
И. Бродский
Обращение к нематематико-астрономическим корням и контек-
стам коперниканского гелиоцентризма сосредоточивает внимание
исследователя прежде всего на анализе текста предисловия к De
Revolutionibus, которое одновременно служило посвящением папе
Павлу III (понтификат: 1534-1549). Эта epistola dedicatoria лишена
каких-либо математических и астрономических деталей, а потому
особенно беспримесно — в сравнении с другими разделами тракта-
та Коперника, за исключением, быть может, отдельных глав первой
книги — реализует методологические и мировоззренческие принци-
пы фромборкского мыслителя. Среди этих принципов наиболее
значимы соображения эстетического характера20. Вообще, следует
заметить, что и новая астрономия, и так называемая механическая
картина мира строились в XVI-XVII столетиях в равной (или по-
чти равной) мере как на рациональных и эмпирических основаниях,
так и на основаниях, которые я faute de mieux буду называть эсте-
тическими21, тогда как характерные для этой эпохи поиски теоло-
гического оправдания натурфилософских концепций одновременно
обостряли эстетическое восприятие мира.
20 О роли эстетических критериев и принципов в научной революции XVI-
XVII вв. см.: Brooke J.H., Cantor J., 1998. Р. 214-215; Gingerich О., 1975.
21Так, Р. Бойль, убеждая читателя в превосходстве своей «механической фи-
лософии» (в основе которой лежала его корпускулярная теория вещества), опи-
12
Характерным, но отнюдь не единственным примером эстетиче-
ской аргументации Коперника может служить часто цитируемый
историками фрагмент из предисловия-посвящения к De Revolution-
ibus, в котором традиционная астрономия сравнивается с монстром.
Автор пеняет своим предшественникам за то, что хотя они и «по-
лучили числовые результаты, в значительной степени сходные с
видимыми движениями, однако должны были допустить многое,
по-видимому, противоречащее основным принципам равномерного
движения. И самое главное... они не смогли определить форму
мира и точную соразмерность его частей. Таким образом, с ними
получилось то же самое, как если бы кто-нибудь набрал из различ-
ных мест руки, ноги, голову и другие члены, нарисованные хотя и
отлично, но не в масштабе одного и того же тела; ввиду полного
несоответствия друг с другом из них, конечно, скорее составилось
бы чудовище (monstrum), а не человек»22. Мне еще предстоит, и
не раз, вернуться к этой аналогии, но прежде уместно отметить
следующие обстоятельства.
Традиционные астрономические теории не позволяли, по мне-
нию Коперника, нериторически связать Творение с Творцом, кото-
рый в тексте трактата неизменно именовался Мастером (opifex)23,
что, разумеется, не случайно, если принять во внимание высокую
оценку Ренессансом всякого «рукомесла», тй/vt), mechanici, любого
мастеровитого ручного делания24, а также формирование нового
(или, правильнее сказать, возрождение и переосмысливание старо-
го) познавательного идеала — «познание через деятельность (дела-
ние)», а точнее — конструирующую деятельность. В соответствии
с этим maker’s knowledge-идеалом25 знать нечто —значит показать
или объяснить, как это нечто было сделано или может быть сделано
(verum factum), ибо генезис определяет сущность.
Разумеется, упомянутый идеал имеет древние корни. Так, од-
ним из важнейших атрибутов иудео-христианского Бога служит
сывал ее эпистемологические достоинства в терминах, вполне уместных для
оценки произведения изобразительного искусства — простота, высокая степень
наглядности, характерная для визуальной репрезентации действительности,
экономия средств, выразительность и т. д., апеллируя при этом к нормам ху-
дожественной и ремесленной практики (Boyle R., 1979. Р. 143).
22 Коперник Н., 1964. С. 12-13; Copernicus N., 1975. Р. 4.
23 «АЬ optimo et regularissimo opifi.ce», «opificem omnium» «a divina providentia
opificis universorum» (Copernicus N., 1975. P. 4, 7, 17) и т. д.
24 Аверинцев С.С., 1984; Rossi Р., 1970.
25Подр. см.: Perez-Ramos А., 1988. Р. 48 — 62; Дмитриев И. С., 1999. С. 92-102.
13
его всеведение именно как Творца, Создателя видимого и невиди-
мого миров. «Никто не сомневается, — писал Филон Александрий-
ский (I в.), -- что родитель должен иметь знание (ётисгстдба) о своем
отпрыске, ремесленник — о своем изделии... Но Бог есть воистину
отец, мастер и управитель (яатф ха( TE/vtriqc ход ётптрояос) небес
и вселенной и всего, что в них»26. В эпоху Ренессанса отождеств-
ление истины с деланием (и знания с конструирующей деятельно-
стью) уже не ограничивается божественным omni-scientia, но рас-
пространяется также и на человека, понимаемого как alter deus,
способного творить «мысленные сущности (entium rationalium')» и
«формы искусства (formarum artificialium) »27 28.
Кроме того,— и это особенно важно в контексте данной рабо-
ты, — на заре Нового времени в качестве «the archetypal maker/kno-
wer»2S наряду с Богом (opifex omuius) и ремесленником все ча-
ще упоминается геометр, который владеет истинным знанием, по-
скольку получил его целенаправленным построением фигур29.
Однако все эти замечательные регулятивы мысли теряли свою
прагматическую ценность, поскольку не гарантировали истинность
конструируемых астрономических моделей Вселенной, не гаранти-
26Philo [of Alexandria], 1960. Р. 22—23 (VI. 30). Вариации на тему «verum est
factum convertuntur» встречаются и у многих античных авторов, к примеру, у
Аристотеля (384 — 322 гг. до н.э.) (см., например: Аристотель, 1981. Физика,
II, 8, 199а 10—17. С. 98).
27Николай Кузанский, 1980. Берилл. С. 99. Эти две концепции — «verum est
factum convertuntur» и «homo imitator Dei est» в их взаимной соотнесенности
встречаются в той или иной форме в трудах философов и естествоиспытателей
от Кузанца до Канта и Гете («Ат Ende hangen wir doch ab / Von Kreaturen,
die wir machen» (Faust, II, 2, 438-439) букв.: «Ведь в конце концов мы за-
висим от созданного нами» или, в поэтическом переводе Б.Л. Пастернака, —
«В конце концов приходится считаться / С последствиями собственных затей»
(Гёте И.-В., 1986. С. 254)). При этом они охватывали не только философию, но
и политику, что было детально рассмотрено А. Функенштайном («Идея тожде-
ственности истинного и сконструированного, сделанного стала новым брендом
теоретизирующих политиков, для которых политическоая структура — это ис-
ключительно человеческий артефакт (the body politic seemed through and through
a man-made artifact), а человеческое общество — спонтанно возникшая кон-
струкция» (Funkenstein А., 1986. Р. 12, 290-303)).
28 Perez-Ramos А., 1988. Р. 56.
29 Здесь также можно усмотреть античные корни. К примеру, в Тимее Пла-
тона (428/427-348/347 гг. до н.э.) упоминается о том, что Демиург наделил
человеческую душу математическими формами (Платон, 1971. Тимей, 34 с-
36с. С. 474-476). В поздней Античности эта мысль была развита Проклом (ок.
410-485) в комментариях на первую книгу Начал Эвклида (Promts, 1873. S. 13,
78-79).
14
ровали, что предлагаемая модель — не результат игры математи-
ческого ума (астрономия относилась к математическим дисципли-
нам), но действительно есть имитация божественного творения, о
коем Коперник писал с нехарактерным для суховато-лапидарного
стиля De Revolutionibus почти одическим восторгом: «что может
быть прекраснее небесного свода, содержащего все прекрасное! Это
говорят и самые имена: Caelum (небо) и Mundus (мир); последнее
включает понятие чистоты и украшения, а первое — понятие чекан-
ного (Caelatus). Многие философы ввиду необычайного совершен-
ства неба называли его видимым богом»30.
Приведенные строки De Revolutionbus ассоциирс .ись образо-
ванными современниками Коперника, наделенными широким ци-
татным кругозором, не только с отдельными строками из аристо-
телевого De caelo31, но и с фрагментом платоновского Тимея-. «Рас-
смотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту Все-
ленную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда и
ни в каком деле не испытывает зависти. Будучи ей чужд, он поже-
лал, чтобы все вещи стали как можно более подобны ему самому.
Усмотреть в этом вслед за разумными мужами подлинное и наи-
главнейшее начало рождения и Космоса было бы, пожалуй, вернее
всего. Итак, пожелавши, чтобы все было хорошо и чтобы ничто, по
возможности, не было дурно, Бог позаботился обо всех видимых
вещах, которые пребывали не в покое, но в нестройном и беспоря-
дочном движении; он привел их из беспорядка в порядок, полагая,
что второе, безусловно, лучше первого. Невозможно ныне и было
невозможно издревле, чтобы тот, кто есть высшее благо, произвел
нечто, что не было бы прекраснейшим (...) Он... построил Все-
ленную, имея в виду создать творение прекраснейшее и по природе
своей наилучшее»32.
30Коперник Н., 1964. С. 16.
31 Действительно, приведенные в основном тексте слова Коперника, перекли-
каются со следующим высказыванием Аристотеля (или, что скорее всего, яв-
ляются его парафразой): «... Космос шарообразен и при этом выточен с такой
изумительной точностью, что ничто рукотворное, да и вообще ничто, явлен-
ное нашему взору, не может с ним сравниться» (Аристотель, 1981. О небе,
И, 4, 287b, 15—17. С. 315). Ср. также с фрагментом из Естественной истории
Плиния Старшего: «И подобно грекам мы даем небу красивые наименования
(nomine omamenti) и по причине абсолютного совершенства и красоты (elegan-
tia) мира, следуя Варрону, не колеблясь, называем небо чеканным (caelati)»
(Plinius Gaius Secundus, 1851, lib. 2, cap. 3.8).
32 Платон, 1971. Тимей, 30а-в. С. 470-471. Замечу также, что сам Коперник
хорошо знал этот диалог Платона, о чем свидетельствует, к примеру, следую-
15
В этом платоновом контексте коперниканское восхищение «бо-
жественными вращениями мира» выходит за рамки ритуальной
фигуры речи. В восторженных словах польского астронома о бо-
жественном великолепии неба заложен глубокий непанегирический
смысл: Бог не просто создал мир, какой пожелал, в своей, по
выражению Ф. Аллина, «неизмеримой свободе (unfathomable free-
dom)»33 34, но именно лучший, а следовательно—уникальный мир,
мир вне ряда возможных миров. Это обстоятельство в свою оче-
редь накладывало на волеизъявление Творца существенные огра-
ничения, ибо если лучшие создают лучшее и только лучшее, то мир
не случился ненароком в игре капризного божественного «хочу»,
но был сотворен в соответствии с необходимостью, выраженной в
платоновом императиве: «невозможно ... чтобы тот, кто есть выс-
шее благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим». Такая
позиция, весьма распространенная среди ренессансных мыслите-
лей, в корне противоречила пониманию Бога в поздней схоласти-
ке, в рамках которой Бог мыслился как неподвижный двигатель,
всемогущий Творец, создавший мир исключительно во славу себя,
а не ради и не для человека, и способный своею potentia absoluta
в любой момент нарушить им же заданный cursus solitus naturae,
обычный ход Природы35. Подобный взгляд на Создателя в свою
очередь определил теоцентрическое понимание отношения Бога и
человека. Последний, будучи поврежден первородным грехом, не в
силах постичь апагогические36 начала Бытия, в силу чего ему оста-
щая запись, сделанная им в личном экземпляре венецианского издания 1487 г.
Historia naturalis Плиния Старшего: «У Цицерона... сиракузец Никет... ду-
мал, что... кроме Земли ни одна вещь не движется (...) Платон в «Тимее»
говорит то же, но несколько менее ясно» (цит. по: Веселовский И. Н., Бе-
лый Ю. А., 1974. С. 122). В De Revolutionibus также имеются ссылки на Платона
(см., например: Коперник Н., 1964. С. 17, 293 et pass.).
33Коперник И., 1964. С. 16.
34Hallyn F., 1993. Р. 35.
35Подр. см.: Funkenstein А. 1986.
38 От греч. anagogicus — внутренний, глубокий; ападбдё— раскрытие внутрен-
него смысла. Среди окон, которые Сюжер (Сугерий) (Suger- 1081-1151) заказал
в ходе реконструкции аббатства Сен-Дени, где он служил настоятелем с 1122 г.,
было и «анагогическое окно». Сюжер был последователем Псевдо-Дионисия
Ареопагита (ок. 500) и Иоанна Скотта (Johannes Scottus Eriugena-, ок. 810 —
ок. 877), и для него anagogicus mos — это восхождение от «нижнего», матери-
ального мира к трансцендентной причине «гармонии и сияния», которая и есть
Бог (Панофский Э., 1999, особ. с. 153-154). Кроме того, разработанная Кли-
ментом Александрийским (ок. 180 — ок. 215) и Иоанном Кассианом (Johannes
Cassianus или Johannes Eremita или Johannes Massiliensis-, ок. 360-435) система
16
ется лишь занять позицию «эпистемологического смирения», что,
кстати, вполне гармонировало с методологическим credo Клавдия
Птолемея (С. Ptolemaeus; II в.) — «не следует применять человече-
ские понятия к божественному и добиваться в таком великом деле
уверенности при помощи совсем неподходящих аналогий, ибо что
может быть общего между тем, что вечно остается тем же самым
(т. е. небесным порядком. — И.Д.), и тем, что никогда не сохраня-
ется (т. е. подлунным миром. —И.ДДД7.
В XVII столетии Джон Мильтон (J. Milton; 1608-1674) вложил в
уста ангела следующую реплику по поводу попыток Адама понять
сотворенный мир:
Как письмена Господни — пред тобой
Открыто небо, чтобы ты читал,
Дивясь деяньям Божьим; времена
Учился годовые различать,
Часы и годы, месяцы и дни.
Для этого познанья все равно:
Земля вращается иль небосвод, —
Счисленья были бы твои верны.
Великий Зодчий остальное скрыл
От Ангелов и от людей навек
И не поверил тайны никому,
Да не допытываются о ней
Созданья, которым подобает
Лишь восхищаться детищем Творца.
Все мирозданье предоставил Он
Любителям догадок, может быть,
Над ними посмеяться возжелав,
Над жалким суемудрием мужей
Ученых, над бесплодною тщетой *
экзегетики библейского текста предусматривала четыре уровня его истолкова-
ния — буквальный, аллегорический, тропологический (моральный) и анагоги-
ческий, — что в XIV в. было выражено следующим мнемоническим правилом:
Lettera gesta docet
Quid credas allegoria
Moralis quid agas
Quo tendas anagogia
(т. e. «Буква учит фактам, Аллегория — тому, во что /должно/ верить, Мо-
раль— тому, что /надлежит/ делать, а Анагогия — тому, куда /следует/ идти).
См. также: Данте Алигьери, 2001. С. 93-95. Об истории христианской герме-
невтики см.: Dockery D. S., 1992. Р. 158—159.
37Птолемей К., 1998. С. 401.
17
Их мнений будущих, когда они,
Исчисли звезды, создавать начнут
Модели умозрительных небес
И множество придумывать систем,
Одну другой сменяя, им стремясь
Правдоподобность мнимую придать,
Согласовав с движением светил;
Сплетеньем концентрических кругов
И эксцентрических — расчертят сферу
И циклов, эпициклов навертев,
Орбиты уместят внутри орбит38.
Сформировавшаяся в оппозиции позднесхоластическому пери-
патетизму и номиналистическому иррационализму, изъявшему из
божественного ума идеи как бестелесные архетипы всего сущего,
гуманистическое толкование отношения между Богом и человеком
исходило из иных посылок, среди которых заметную роль играло
понимание мира как созданного для и ради человека.
«... После того, как в течение долгого времени, — писал Копер-
ник, обращаясь к Павлу III, -- я обдумывал ненадежность матема-
тических традиций относительно установления движений мировых
сфер, я стал досадовать, что у философов не существует никакой
более надежной теории движений мирового механизма, который ра-
ди нас (propter nos) создан великолепнейшим и искуснейшим твор-
цом всего... »39. Разумеется, такое понимание было отнюдь не но-
вым, и о его генезисе стоит сказать детальней.
Согласно Цицерону (106-43 гг. до н. э.), все на земле, по учению
стоиков, было создано для человека, для его пользы и блага. «Част-
ная собственность каждого из нас,— писал он в своем последнем
философском трактате De officiis («Об обязанностях»), —образу-
ется из того, что от природы было общим». И далее: «... посколь-
ку—по воззрениям стоиков — земные плоды все произрастают на
потребу человеку, а люди рождены ради людей, дабы они могли
38 Мильтон Д., 1999. С. 222-223.
39Коперник Н., 1964. С. 13. — Подобную же фразеологию находим и в Narratio
prima Ретика: «... Бог некогда ради нас украсил эту сферу звездными шари-
ками, чтобы по отношению к ним, совершенно неподвижным в пространстве,
мы могли замечать положения и движения других заключенных в ней сфер и
планет» (Ретик Г. И., 1964. С. 510). Заметим, что Бог, по Ретику, создал звез-
ды не для того, чтобы они функционировали как обычные светильники, но для
помощи человеку в познании мира.
18
быть полезны друг другу, то мы должны в этом следовать природе
как руководительнице... »40.
В другом трактате—De natura deorum («О природе богов») —
Цицерон, критически излагая взгляды философов на природу и
богов (в частности, опровергая стоическое утверждение «мир есть
бог»), упоминает об обыкновении стоиков говорить, что «бог всё
... устроил ради людей»41. Правда, он тут же насмешливо вопро-
шает: «Ради мудрецов [Бог создал мир]? В таком случае он за-
тратил столь много усилий для [весьма] малого числа людей»42 43.
А для глупцов, коих подавляющее большинство, и стараться не
стоило. «Хрисипп, — напоминает Цицерон, — тонко подметил, что
чехол изготовлен ради щита, ножны —ради меча, так, кроме ми-
ра, всё остальное произведено — что-то одно ради чего-то дру-
гого (...) Сам же человек рожден, чтобы созерцать мир, размыш-
лять и действовать в соответствии с этим» .
Соответственно—т. е. соответственно принципу do ut des (даю,
чтобы ты дал) — Цицерон с простодушным цинизмом выстраивает
отношения между человеком и богами: «И почему должны прояв-
лять благочестие в отношении того, от которого ничего не получа-
ешь? И чем вообще можно быть обязанным тому, который ничем
этого не заслужил? Ибо благочестие (pietas) —это справедливость
по отношению к богам (institia adversum deos). А если у человека
нет никакого общения с богом, то какое право имеет бог претен-
довать на какое-то особое отношение к себе со стороны человека?
Набожность же есть умение почитать богов, а за что следует по-
читать ваших богов, я не понимаю, если я от них никаких благ не
получал и получить не надеюсь?»44
Иными словами, pietas, sanctitas и religio — это отклики чело-
века на те благодеяния, которые были ему дарованы Богом через
мир. Поэтому Цицерон и говорит о том, что религиозность пред-
ставляет собой «справедливость по отношению к богам». Боги и
люди — граждане одного полиса, точнее — космополиса45 и все, что
40Цицерон, 1974. Кн. I, VII, 21-22. С. 63.
41 Цицерон, 1997. Кн. I, IX, 23. С. 52.
42Там же.
43Там же. Кн. II, XIV, 37-38. С. 86-87.
44Там же. Кн. I, XLI, 116. С. 75.
45 Как заметил А. А. Столяров, рассматривая теории общества и государства
Ранней Стой, «дискредитированные полисные идеалы уже недостаточны для
объединения людей. Требовалась новая, гораздо более широкая основа, отвеча-
ющая широте и универсальности природы. Новой формой объединения людей
19
в нем есть, предназначено для пользы людей и богов, его насе-
ляющих.
Мир «во всех отношениях совершенен» и как полнота и совер-
шенство дан человеку, — который «никоим образом не совершенен»,
но есть некая «частица совершенного», — в созерцание46. Тем са-
мым добродетель, счастье и эстетическое наслаждение — лишь раз-
личные аспекты реализации космической телеологии и ориентации
находящегося в центре мира человека в системе телеологических
координат47. Какова же та Вселенная, которую Бог, по мнению сто-
иков, создал для людей?
Космология стоиков в своих основных чертах восходит к Пла-
тону и Аристотелю. Структурно стоический Космос представлял
собой систему концентрических сфер, в центре которых находится
шарообразная Земля, окруженная водой. Далее следует сфера воз-
духа. На периферии мироздания располагается сфера огня, причем
последний слой этой сферы наполнен тончайшим эфиром, который
Зенон почитал Богом, отождествляя его с небесным сводом, за ко-
торым начинается пустота. Вокруг Землй обращаются семь планет.
Стоики упорно защищали геоцентрическую структуру космо-
са48, ибо она прекрасно гармонировала с их антропоцентристским
благочестием. «Аристотелевский пафос естественнонаучного опи-
сательства ранним стоикам был, в общем, чужд. Их интересовало,
самое большее, “структурирование” сущего по степени “органично-
сти”, т. е. по степени “напряжения” и чистоты пневмы»49.
Будучи первоначально сосредоточенной в небесных сферах,
пневма распространяется по всему Космосу, формируя вещи, при-
давая им их свойства. Мировая душа, стоящая на высшей ступени
иерархии состояний пневмы, включает в себя тончайшую и чистей-
шую пневму. Далее — у людей, животных, растений, тел неоргани-
ческой природы качество пневмы похуже. Естественно, это учение
о пневме и иерархии ее состояний прекрасно вписывалось в гео-
центрическую картину мира, дополненную идеей «лунной грани».
Постепенной «деградации» пневмы отвечал ее переход от небес-
мыслился «космополис» — всекосмическое государство богов и людей, основан-
ное на едином законе» (Столяров А. А., 1995. С. 222-223).
46 Цицерон, 1997. Кн. П, XIV, 37-38. С. 87.
47Stoicorum veterum fragmenta, №245 (Зенон) и 1153 (Хрисипп).
48Когда Аристарх Самосский (ок. 310-230) предложил гелиоцентрическую
модель, стоик Клеанф потребовал, чтоб против Аристарха было выдвинуто
публичное обвинение в нечестии (asebia) (Столяров А. А., 1995. С. 116-117).
49Там же. С. 117-118.
20
ных сфер через «лунную грань» в земную область. Поэтому геоцен-
тризм имел для стоиков статус онтологической истины, а не просто
некоторой схемы или модели, удобной в вычислительном отноше-
нии и «спасающей явления». В итоге, стоицизм соединил в себе
антропоцентристскую телеологию (мир создан для блага человека)
с геоцентрической космологией, в свою очередь соотнесенной с иде-
ей о том, что единство космоса обеспечивается разлитым повсюду
«напряжением (тбуос;)» пневмы.
Но можно ли говорить об усвоении антропоцентрического те-
леологизма христианской традицией? На первый взгляд — да, ибо
сказано в Библии о человеке: не «ангелам Бог покорил будущую
вселенную... напротив, некто негде засвидетельствовал, говоря:
“что... не много Ты унизил его пред Ангелами; славою и честию
увенчал его и поставил его над делами рук Твоих; все положил под
ноги его”» (Евр. 2:5-8)50. Однако при более внимательном изучении
вопроса ситуация оказывается иной.
Сразу оговорюсь: антропоцентристская проблематика в эпоху
патристики занимала отнюдь не первое место в трудах христиан-
ских мыслителей, их более волновала иная проблема — преодоле-
ние языческих традиций, в частности — если говорить о явлениях
небесных — традиций обожествления небесных тел и вообще языче-
ской склонности до отказа наполнять мир богами. Однако вопрос о
соотнесении абсолютного божественного всемогущества с экзистен-
циальными целями человека затрагивался и в раннехристианскую
эпоху, не говоря уже о веках Ренессанса.
Важнейшим постулатом августинианского креационизма слу-
жит утверждение о сотворении мира Богом не в силу необходи-
мости, а по свободной божественной воле. Творение, иными слова-
ми, — это не акт божественной природы, но акт Его благодати. Тем
самым Всевышний отделялся от Природы и «выключался из ее фа-
50 Ср. с ветхозаветным псалмом: «не много Ты умалил его пред ангелами;
славою и честию увенчал его // Поставил его владыкою над делами рук Тво-
их; все положил под ноги его» (Пс., 8:6-7). Впрочем, строго говоря, «поставить
над», т. е. сделать управителем, и «создать для» (того, кого потом «поставил
владыкою») — не одно и то же. Но в экзегезе, например, у Иоанна Златоуста
(347-407), подобных дистинкций уже не встретить. «Огонь, — писал Иоанн Зла-
тоуст, — по своей природе стремится вверх... Но с Солнцем Бог сделал совер-
шенно противное: обратил лучи его к земле и заставил свет стремиться вниз,
как бы говоря ему этим положением: смотри вниз и свети людям; для них ты
и сотворено» (Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, 1896. Кн. 1.
С. 115).
21
тального круга»51. Однако воля Бога, будучи свободной, вовсе не
произвольна, она согласна с Его разумом, с Его премудростью, с
Его благодатью.
Бог, по Аврелию Августину (S. Aurelius Augustinus-, 354-430),
присутствует везде, в том числе и в душе каждого человека52. Но
вместе с тем в человеческой душе присутствует и интеллигибель-
ный мир. Истина же обитает «во внутреннем человеке»53, и место
ее обиталища — память. Память включает в себя, в понимании Ав-
густина, не только чувственно-образную компоненту, но и память
рассудка, более того — в памяти есть всё, чем «душа потенциально
обладает и что ей присуще»54 55. Познание научных истин —это, та-
ким образом, всегда припоминание, т. е. открытие уже имеющегося
в душе, а не создание нового .
Возвращаясь к августинианской космологии, отметим, что креа-
ционизм предполагал не только идею совершенства, порядка и гар-
монии в сотворенном мире (в силу совершенства Творца Вселен-
ной), но и иерархическую структуру сотворенного Космоса, «ибо в
ряду того, что каким-то образом существует, но не есть Бог... жи-
вое помещается выше неживого, способное рождать и испытывать
желания — выше того, что не способно к этому. А среди живых су-
ществ чувствующие стоят выше растений. Среди же чувствующих
разумные стоят выше неразумных, как люди — выше животных. А
среди разумных бессмертные стоят выше смертных, как ангелы —
выше людей. Все это помещается одно выше другого в силу порядка
природы»56.
Уже из приведенного сжатого изложения некоторых августини-
анских идей видно, что для разума-памяти случайно обретенное
пространственное положение в одной из частей иерархизированно-
го по психологическим основаниям мира не может иметь сколь-
либо существенного значения. Более того, пассивная причастность
человека к акту Творения вовсе не означает нацеленность Творе-
ния на человека. Рационально-аскетический образ мира Августина
строился на предпосылке временности человеческого пребывания в
тварном мире. «Естественное место» человека—не видимый Кос-
51 Майоров Г. Г., 1979. С. 300.
52S. Aurelius Augustinus. Confessiones, I, 2; De Trinitate, XIV, 15.
53 S. Aurelius Augustinus. De vera religione, 72.
54Майоров Г. Г., 1979. С. 273.
55 S. Aurelius Augustinus. De immortalitate animae, 4.
56S. Aurelius Augustinus. De civitate Dei, XI, 16.
22
мос, но незримый трансцендентный мир. Наше пребывание на зем-
ле — лишь начало пути к истине и блаженству. Только Бог, а отнюдь
не сотворенная Природа, способен удовлетворить все сущностные
потребности человека.
Подчиненность телеологического отношения теологическому
достигается у Августина путем разделения понятий «пользования»
и «наслаждения» (uti и frui). «Вся человеческая испорченность,—
писал Августин, — которую мы называем также грехом, состоит в
желании пользоваться (uti) предметами, которые предназначены
для наслаждения, и наслаждаться (frui) предметами, предназна-
ченными для пользования (...) То, что достойно (honestum), долж-
но быть объектом наслаждения, то, что полезно (utile) — объектом
пользования»57. Наслаждаться, по мысли Августина, — значит лю-
бить нечто ради него самого; тогда как пользоваться — значит лю-
бить его ради чего-то другого58. Что же тогда достойно наслажде-
ния? По Августину, наслаждаться достойно одним лишь Богом, а
все остальное, включая и любовь к ближнему, относится к раз-
ряду средств59. Но тогда Космос, лишенный способности давать
наслаждение (ибо эта способность отнесена Августином к сфере
трансцендентного), оказывался лишь средством для достижения
экзистенциальных целей человека (и одновременно препятствием
к их реализации). Тем самым августинианская инструментализа-
ция Космоса редуцировала стоическую антропоцентрическую те-
леологию — «все, что создано, создано на пользу человека (omnia
quae facta sunt in usum hominis facta sunt)»—до скучной, утили-
тарной par excellence, полезности природных объектов для челове-
ка, до функции обеспечения его средствами существования60. На
вопрос же: почему Бог создал небеса и землю? —- ответ Августина
предельно лаконичен: «Quia voluit»61.
С усвоением европейской мыслью аристотелизма в XII-XIII вв.
августинианская телеология обрела новый оттенок. Аристотель,
как известно, расщепил мир на качественно различные над- и под-
лунные области, которые были организованы соответственно тео-
57S. Aurelius Augustinus. De diversis quaestionibus, 30.
58S. Aurelius Augustinus. De doctrina Christiana, I, 4.
59Ibid. Ill, 15.
60S. Aurelius Augustinus. De diversis quaestionibus, LXXXIH, 30. — Лат. usus
означает как пользование, употребление, так и пользу, полезность, выгоду, цен-
ность.
61S. Aurelius Augustinus. De Genesi contra Manichaeos, I, 2, 4.
23
и антропоцентрически62. Человек оказался в итоге центром под-
лунного мира, от которого он получал пропитание и прочие жиз-
ненные ресурсы, тогда как Природе в целом приписывалась своя
цель (telos)— совершенство небесного перводвигателя, — которая с
человеческими потребностями напрямую не связана. Иными сло-
вами, только в локальном (подлунном) мире целью Природы ока-
зывался человек, да и то лишь в качестве конечного члена телео-
логической цепи—«растения существуют ради живых существ, а
животные ради человека» и «если верно то, что природа ничего
не создает в незаконченном виде и напрасно, то следует признать,
что она создает все вышеупомянутое ради людей»63. Поэтому в
аристотелевой картине мира человек не может быть центром всей
Вселенной.
Сократ, по воспоминаниям Ксенофонта, утверждал, что для че-
ловека боги устроили смену дня и ночи, свет звезд, фазы Луны и
т. д.64 Совершенно иначе рассуждал Аристотель, для которого че-
ловек никак не мог быть высшей целью всего мироздания65, ибо
«много божественнее [человека] по природе другие вещи», к приме-
ру, звезды66.
Совпадение центра Вселенной с центром Земли для Стагири-
та — обстоятельство случайное, имеющее физическое (обусловлен-
ное материальной необходимостью, а именно: естественным местом
элемента земля), но никак не метафизическое значение. Оно не мо-
жет служить основанием самооценки человека и его места во Все-
ленной. Геометрический центр мира —не какое-то особо выделен-
ное в ценностном и функциональном отношении место. Элементу
земля Аристотель приписывает одновременно и центральное по-
62Стагирит связал при этом понятия элемент (простое тело), место и дви-
жение (Аристотель, 1981. О небе, I, 2-4. С. 266-273), и эта связь определила,
в матрице его формальной логики и неформального аналогизирования (типа
рассуждений о том, что деятельность [блуждающих] звезд (т. е. планет) надо
считать точно такой же, как деятельность животных и растений (Там же. II,
12, 292b 1-3. С. 327), структуру Вселенной: центральность и неподвижность
Земли (Там же. II, 3, 286а 15-30. С. 311), существование эфира, понимаемого
как prdton soma (лат. quinta essentia, т. е. первоэлемент) (Там же. I, 3, 270b,
20-25. С. 272), для которого характерно только круговое движение.
63 Аристотель, 1983. Политика, I, III. 7, 125b, 15-22. С. 389.
Ксенофонт, 1993. С. 127-131.
65«Было бы нелепо думать, будто наука о государстве, либо рассудитель-
ность — самая важная [наука], поскольку человек не есть высшее из всего в
мире» (Аристотель, 1983. Никомахова этика, VI, 7, 1141а, 20-30. С. 179)
66Там же. 1141а, 34-1141Ь, 3. С. 180.
24
ложение в мире, и наинизший статус, ибо земля не составлена из
звездной материи, в силу чего земля не может быть «блуждающей
звездой», т. е. планетой.
«Исходя из того, что самая важная часть Вселенной должна
быть прежде всего защищена, а таковой является центр,— писал
Аристотель, излагая мнения пифагорейцев, — они (т. е. пифагорей-
цы. — И. Д.) называют огонь, занимающий это место, «острогом
Зевса», рассуждая так, будто [термин] «центр» однозначен и буд-
то геометрический центр в то же время есть центр самой вещи и
естественный центр»67, центр жизни. Аристотель с таким мнением
категорически не согласен. От чего, собственно, следует защищать
Вселенную? Пифагорейцам, на его взгляд, «нет никакой нужды
беспокоиться о Вселенной и укреплять ее математический центр
“острогом”». Лучше бы побеспокоиться о другом — поискать «тот
центр», выяснить, «что он (истинный центр мира. — И. Д.) собой
представляет и где поместила его природа. Ибо тот центр — начало
и нечто ценное, а пространственный центр [по ценности] занимает
скорее последнее место, чем первое»68.
Аналогично рассуждал, комментируя цитированный фрагмент
Стагирита, и св. Фома Аквинский (St. Thomas Aquinas, Doctor An-
gelicas, итал. San Tommaso D’Aquino-, 1224/1225-1274), который
различал два смысла термина центр мира: первый соотнесен с цен-
тром Вселенной, понимаемым как источник движения, такой центр
функционально аналогичен сердцу животного. Тогда центром Кос-
моса оказывалась сфера неподвижных звезд, непосредственно при-
мыкающая к перводвигателю и передающая движение от него всем
прочим небесным сферам. Иными словами, центр мира в таком по-
нимании есть начало движения тел и наиблагороднейшее из них69.
Во втором смысле под центром понимался геометрический центр
тела.
Таким образом, естественный (жизненный) центр Вселенной —
это primum mobile (перводвигатель), ибо от него исходит движение,
транслируемое затем всем другим телам мира. Но перводвигатель
67 Аристотель, 1981. О небе, I, 13, 293b, 1-5. С. 329.
68Там же.
69«... Находящееся в центре вселенной соотносится с сердцем животного
(quale sit medium universi quod proportionatur cordi ammalis), и говорят так-
же, что это есть начало всех прочих тел и наиблагороднейшее из них: и это —
сфера неподвижных звезд (et maxime honorabile inter alia corpora: et haec est
sphaera stellarum fixarum)» (Aquinas Th., 1952. Lib. II. Leet. XX, №485. P. 241).
25
занимает геометрическую периферию Космоса. По мере удаления
от неподвижной Земли (которая, напоминаю, не является, по Ари-
стотелю, планетой), расположенной в геометрическом центре мира,
элементы Природы становятся все совершенней.
Небо, и только оно, «непрерывно, равномерно и вечно», его дви-
жение «самое быстрое из всех движений»70, и, кроме того, «оно
должно быть шарообразным»71.
«...Ни один из [элементов], входящих в его [неба] состав,—
подытоживал свои рассуждения о форме небес Аристотель, — не
может воспринять такую гладкость и такую точную закруглен-
ность, как вещество окружного тела: ясно ведь, что по мере удале-
ния от центра (геометрического центра, т. е. Земли. — И. Д') каж-
дый последующий элемент [превосходит в этом отношении пред-
шествующий ему] в той же пропорции, в какой вода превосходит
землю»72. Короче, чем дальше от Земли, тем все круглей и совер-
шенней. А далее, за небесной твердью, «нет ни места, ни пустоты,
ни времени», поэтому вещи, существующие на небе, т. е. за лунной
гранью, «существуют не в пространстве, равно как и время их не
старит, и ни одна из [вещей], расположенных над самой внешней
орбитой, не знает никаких изменений, но, неизменные и не под-
верженные воздействиям, они проводят целый век (агоп) в обла-
дании самой счастливой и предельно самодовлеющей жизнью (...)
От них — в одних случаях более тесно, в других слабо — зависит
существование и жизнь и остальных [существ]»73.
Поэтому геометрическая центральность Земли лишена какой-
либо ценности. Истинная, метафизическая центральность имеет ди-
намическую природу, ибо связана с primum mobile, источником вся-
кого движения, а следовательно, и жизни, геометрически же она
как раз периферийна74. Развивая далее это представление, Ари-
стотель полагал, что «скорость движения каждой [планеты] про-
порциональна расстоянию, на которое она удалена [от сферы непо-
движных звезд]»75, т. е. планета, «наиболее близкая к простому и
первому вращению», проходит свою орбиту «за наибольшее время,
70Ибо «во всяком роде мерой служит наименьшее, а наименьшим движением
является самое быстрое» (Аристотель, 1981. О небе, И, 4, 287а, 25-27. С. 314).
71Поскольку «из всех линий, которые возвращаются в ту же [точку], из ко-
торой начались, кратчайшая — окружность» (Там же. 287а, 25-31. С. 314).
72Там же. 287b, 15-22. С. 315.
73Там же. 279а, 15-30. С. 293.
74Ср. с неоплатонической позицией: Плотин, 2005, VI, 6-7. С. 16-20.
75 Аристотель, 1981. О небе, 291а, 30-35. С. 324.
26
а наиболее далекая — за наименьшее»76. Такой, на первый взгляд,
странный вывод Аристотель делает потому, что каждая планета
(планетная сфера) обладает собственным, присущим ей движени-
ем, которое уменьшается под действием направленного в противо-
положную сторону движения, задаваемого перводвигателем сфе-
ре неподвижных звезд, и чем планета ближе к этой быстро вра-
щающейся сфере, тем больше гасится ее собственное движение77.
Но тогда получается, что перводвигатель — не единственный источ-
ник движения планет. Впрочем, некоторые арабские комментато-
ры, например, аль-Битруджи (лат. имя — Альпетрагий, Alpetragius;
ок. 1200 г.), полагали, что чем дальше планета от перводвигателя,
тем медленней она движется (т. е. тем больше период ее обраще-
ния вокруг Земли). Но в любом случае движущая сила (kratos),
согласно и Аристотелю, и его арабским комментаторам, исходит не
из геометрического центра, но от перводвигателя, находящегося
за пределами Космоса, и сила эта по мере движения планетных
сфер постепенно истощается78. Однако пора вернуться к обсужде-
нию концепции rnundus propter nos.
В Природе, по мнению Аристотеля, есть все, в чем нуждает-
ся человек, поэтому природные объекты существуют «как если бы
они существовали ради нас»79. Используя те или иные природные
объекты в своих целях, человек тем самым выявляет предсуществу-
ющую в них пригодность для реализации этих целей, но из этого
76Там же. 291b, 1-5. С. 324.
77Такого же взгляда придерживался, по-видимому, и И. Кеплер в трактате
Mysterium cosmographicum (1596), что видно из выражения «impedimentum ab
occursatione pemicissimi primi mobili» (т. е. речь идет об увеличении перио-
дов обращения планет по мере удаления от Земли в результате «препятствий,
возникающих от сопротивления быстрого перводвигателя») (Kepler J. 1937а.
S.69).
78 Эту идею в поэтической форме выразил Данте в последних строках Боже-
ственной комедии:
Ma qia. volgeva il mio disio e il velle,
Si come rota che igualmente e mossa,
1'amor che move il sole e 1’altre stelle.
В русском переводе M. Лозинского:
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила
(Рай, ХХХШ, 143-145).
79 Аристотель, 1981. Физика, II, 2; 194а 36. С. 86.
27
никак не следует, что все, чем богата Природа, наличествует в ней
исключительно ради человека. Земной мир дан человеку для ис-
пользования, в нем есть все, человеку необходимое, но мир в целом
не был создан ради человека.
Эта позиция имела также и определенные гносеологические кон-
нотации. Если мир разделен лунной гранью на две качественно и
телеологически различные части, то это означает, что человек в
своих познавательных усилиях сталкивается — когда он обращает-
ся к небесным явлениям — с недоступным и чуждым его пониманию
миром, и в попытках познать надлунный мир земной опыт не может
быть ему помощником и ориентиром. Это обстоятельство служит
в глазах Аристотеля оправданием процедуры построения гипотез
относительно небесных тел и явлений. Однако статус этих гипо-
тез оказался весьма спорным. К примеру, Фоме Аквинскому объ-
яснения движения планет, использующие эпициклы и эксцентры,
не казались вполне убедительными, чтобы придавать им статус он-
тологической истины, поскольку возможны и иные геометрические
построения, с равным успехом «спасающие» явления (salvari ар-
parentia)9,0. Не в том дело, подчеркивает св. Фома, что астрономи-
ческие объекты пространственно удалены от нас и потому трудны
для исследования, на чем делал акцент Аристотель80 81, а в том, что
они по самой своей природе несходны с земными объектами, и пото-
му утверждения о небесных телах не могут быть сформулированы
в терминах земной физики82. Да, поведение небесных тел адапти-
ровано к человеческим потребностям (или, по крайней мере, нам
так представляется), но астрономические (нефеноменологические)
утверждения не имеют ценности достоверного знания, ибо они не
могут претендовать на истину.
Отвечая на утверждения о том, что «ничто не делается ради
80St. Thomas Aquinas. Summa Theologica I, q. 32, a. 1, ad. 2. В русском перево-
де: «Другой способ использования разума [заключается] не в подыскивании до-
статочного доказательства определенного принципа, но в подтверждении уже
установившегося принципа посредством указания на результаты его примене-
ния, подобно тому, как в астрономии теория эксцентров и эпициклов считается
подтвержденной, поскольку она объясняет видимое движение небесных тел.
При этом, однако, данное доказательство не является достаточным, поскольку
такое объяснение могла бы предложить и другая теория» (Фома Аквинский,
2002. С. 403).
81«... Похвально стремиться к более глубокому пониманию, хотя возможно-
сти наши скудны, а расстояние, на которое мы удалены от звездных явлений,
столь огромно» (Аристотель, 1981. О небе, П, 12, 292а, 15-20. С. 326).
82St. Thomas Aquinas. Expositio de caelo. II lect. 4. n. 3.
28
низшего, поскольку “цель предпочтительнее средств”» и поскольку
«светила возвышеннее земли», но «они не были созданы для того
«чтобы светить на землю»», св. Фома разъяснял: «Свет был дан
земле ради человека, который благодаря своей душе возвышеннее
небесных тел83. Кроме того, ничто не препятствует говорить, что
более возвышенная (dignior) тварь может быть создана ради низ-
шей, если рассматривать последнюю не саму по себе, а как опре-
деленную ради блага Вселенной (serf secundum quod ordinarum ad
integritatem univer si)»84.
При этом св. Фома исходил из того, что «во-первых, всякая
часть существует ради выполнения присущего ей действия, как
глаз —ради видения; во-вторых, что менее значимые части суще-
ствуют ради более значимых, как чувства — ради ума и легкие —
ради сердца, и, в-третьих, что все части существуют ради совер-
шенства целого, как материя — ради формы, ибо части как таковые
суть материя целого. И кроме того, весь человек существует ради
внешней цели, и эта цель — наслаждение Богом. Следовательно, и
в каждой части Вселенной каждая тварь существует ради выпол-
нения присущего ей действия и совершенства, и менее значимая
ради более значимой, подобно тому, как незначительные по срав-
нению с человеком твари существуют ради человека, и, наконец,
все и вся существует ради совершенства всей Вселенной. Кроме то-
го, вся Вселенная со всеми своими частями определена к Богу как
к своей цели, уподобляясь по мере возможности и являя во всем
божественную благость и славу Божию (...) Целью всех телесных
вещей является божественная благость»85.
Иными словами, поскольку каждая часть универсума служит
единству и прочности целого, то функциональная иерархия может
доминировать над иерархией достоинств, т. е. всеохватная телео-
логия мира допускает инверсию уровней целеполагания — звезды
могут светить (и в этом смысле «служить» обитателям Земли) по-
тому, что это их действие функционально поддерживает целост-
ность, красоту и совершенство мира независимо от соотношения
достоинств светящего и освещаемого.
Мир как целое не может быть целью какой-либо своей части,
83 В следующем разделе того же вопроса Фома специально остановился на
том, почему небесные тела нельзя считать живыми сущностями.
84 Фома Аквинский, 2002, I, q. 70, а. 4, ad. 4. С. 292-293. — На мой взгляд,
точнее было бы перевести «ради совершенства Вселенной».
85Там же. I, q. 65, а. 1. С. 240.
29
он может иметь в качестве своей цели лишь нечто, пребывающее
вне его. И Фома определяет такую цель— «ради славы Творца»86,
что является единственной мотивацией божественных действий,
в силу чего мир оказывается объективированной Gloria Dei. Ан-
тропоцентрическая мировая формула — mundus propter nos — лишь
часть истины, поскольку отражает лишь один фрагмент телеоло-
гической иерархии универсума, поэтому, в силу этой своей ограни-
ченности, она не может использоваться для обоснования каких-ли-
бо теорий относительно структуры мира. Единственная мотивация
божественных действий (в том числе и сотворения мира и челове-
ка) — прославление Бога, его мощи и мудрости. Частичный теоцен-
тризм аристотелевой метафизики, охватывавший лишь надлунный
мир, средневековая схоластика универсализировала: «Deus est fi-
nis omnium naturalem»87. В этом тезисе Жана Буридана (J. Buri-
danus-, 1300-1358) нашла свое афористическое выражение мысль о
том, что ни в каком действии Бога по отношению к миру низшее
бытие не может выступать в качестве конечной причины. Цель бо-
жественного действия, таким образом, должна определяться в бо-
лее широком смысле, нежели она определяется теми, кто извлекает
пользу из этого действия, поскольку польза эта может быть лишь
косвенной целью действия.
В своем же ренессансном изводе идея творения мира propter nos
hominem обретает иной контекст. Как заметил Э. Панофский, «ве-
ликие представители Ренессанса утверждали свою личность, если
можно так выразиться, центростремительно: ренессансный человек
поглощал окружающий его мир до тех пор, пока все его окружение
не становилось частью его “я”», тогда как средневековый человек
«самоутверждался центробежно: он проецировал свое “я” на окру-
жающий мир до тех пор, пока все его существо не растворялось
в его окружении»88. В средневековой библейской экзегетике чело-
век—суетный и хлопочущий раб божий—«поставлен» владыкою
над остальным тварным миром, тогда как для мыслителя Ренес-
санса, мимикрирующего сверхчеловеческую спесь эпохи, «человек
86 Фома Аквинский, 2002, I, q. 70, а. 2. С. 292. —Точнее сказать, Аквинат ука-
зывает две возможные высшие цели (т. е. не считая создания телесной твари
ради собственных действий или ради других тварей): «те! propter totum univer-
sum, vel propter gloriam Dei», но если говорить о мире как целом, то остается
только последняя — propter gloriam Dei.
87 «Бог есть конечная причина всего природного». — Buridan J., 1509. И, q. 7.
88 Панофский Э., 1999. С. 163.
30
есть второй Бог». «Как Бог — творец реальных сущностей и при-
родных форм, так человек — творец мысленных сущностей и форм
искусства»89, более того, если человек постиг характер движения
небес, его порядок и меру, он «мог бы, подобно Создателю этих
небес, тоже создать их, если бы обладал потребными инструмента-
ми и небесной материей»90 91. И, наконец, предельное — без сослага-
тельного наклонения — выражение той же интенции мысли — «все,
что существует во Вселенной как сущность, как явление или как
воображаемое, он [человек] имеет сначала в душе, а затем в ру-
Q1
ках... » .
Идея мира, созданного propter nos, вплелась в гуманистический
дискурс по крайней мере начиная со знаменитой антиаввероист-
екой инвективы Франческо Петрарки (F. Petr area:. 1304-1374) De
sui ipsius et multorum ignorantia (1367-1368)92, не говоря уже о со-
чинениях Джованни Пико делла Мирандола (G.F. Pico della Miran-
dola; 1463-1494)93 и Лоренцо Валлы (L. Valla, лат. Vallensis; 1407-
1457)94. На излете Высокого Ренессанса Иоганн Кеплер (J. Kepler;
1571-1630), излагая теорию Коперника, походя, как о само собой
разумеющемся, замечает: «... Земля должна быть домом созерца-
ющего создания, ведь именно для него была сотворена вся Вселен-
ная»95.
89 Николай Кузанский, 1980. Берилл. С. 99.
"Ficino М., 1964-1970. Т. 2. Lib. ХШ, 3. Р. 226. (в основном тексте исполь-
зован русский перевод этого фрагмента, приведенный в книге: Баткин Л. М.,
1990. С. 43).
91 Леонардо да Винчи, 1962. С. 543.
92 «И все это он [Бог] делает просто для того, чтобы подвести нас к такому
выводу: “все, что мы видим нашими глазами, н все, что мы постигаем нашим
умом, создано Богом для блага человека...”» (цит. по: Blumenberg Н., 1987.
Р.202.).
93 Pico della Mirandola G., 1942.
94«Сколь же великой... видится по отношению к нам милость создателя,
который все создал ради человека (...) Мы воистину неразумны, если не при-
знаем, что это деяние (т. е. сотворение мира. — И. Д.) было содеяно Богом ради
людей, чтобы ты, [человек], понял, насколько ты значительнее, [ты], ради кото-
рого, как видишь, воздвигнуты весь мир и все небеса, ради тебя одного, говорю»
(Валла Л., 1989. С. 235—236). Ср. с фрагментом из пьесы У. Шекспира Мера за
меру (ок. 1604 г.):
Как светочи нас небо зажигает
Не с тем, чтобы горели для себя.
(Шекспир У., 1990. С. 7-87; С. 8—9). В оригинале: «Неаиап doth with us as we
with torches do, not light them for themselves».
95Kepler J., 1953. S. 277.
31
Поэтика мира propter nos пронизывала также проект X. Колум-
ба (итал. С. Colombo, исп. С. Colon-, 1451-1506), на котором в кон-
тексте данной работы уместно остановиться особо. По словам пор-
тугальского хроникера, Колумб «пришел к выводу, что возможно
переплыть западный Океан и достичь острова Сипангу (т. е. Япо-
нии. — И. Д.) и других неизвестных земель, ибо со времен принца
Генриха96 *, когда были открыты Азоры, считалось, что должны су-
ществовать иные острова и земли к западу, ведь Природа не могла
распределять вещи на земле настолько непропорционально, что во-
ды там оказалось бы более, чем суши, которая предназначена для
97
жизни и творения душ» .
Согласно перипатетической космолого-географической тради-
ции, подлунный мир состоит из «вложенных» друг в друга сфер
четырех элементов — земли, воды, воздуха и огня, — продолжени-
ем которых в надлунном мире служили сферы небесные. Причем,
как уже было сказано, законы над- и подлунных ярусов бытия
принципиально отличались друг от друга — «Бог разградил свои
миры» (Вяч. Иванов). Земная сфера включала три большие ча-
сти — Европу, Азию и Африку, плюс острова, прилегающие к этим
частям суши. Этот orbis terrarum располагался в восточном по-
лушарии, тогда как в западном сосредоточилась основная мас-
са воды, поэтому — а также по причине избыточного тепла —за-
падное полушарие считалось необитаемым, и обнаружить там не
просто отдельные острова, но целый континент, населенный ди-
кими племенами, а также неизвестными европейцам растениями
и животными — было все равно, что, по остроумному выражению
X. Марголиса, «обнаружить у лошади сзади вторую голову»98. Од-
нако проект Колумба бросал вызов не только перипатетической
географической традиции, но и предлагал новое понимание ой-
кумены, созданной «для жизни и творения душ». Открытие ге-
нуэзца, разрушившее традиционное деление подлунного мира на
обитаемую и необитаемую области («я открыл много обитаемых
островов и людей на них без счету»99), одновременно разруша-
ло нечто большее — схоластический «стандарт правильного пони-
9еТ. е. Генриха (Энрике) Мореплавателя (/n/ante D. Henrique о Navegador;
1394-1460), четвертого сына португальского короля Жуана I (Joeo I или Jozo
о Grande-, 1357-1433; король 1385-1433).
Landstrom В., 1967. Р. 56.
98 Margolis Н., 2002. Р. 97.
"Путешествия Христофора Колумба, 1952. С. 64.
32
мания», то, что Р. Рорти назвал «truth as a function of solida-
rity»100.
Убеждение Колумба в том, что мир создан для нас, смыкалось
с его апокалиптико-милленаристской верой в утверждение царства
Христова именно здесь, на Земле, которая божественным предопре-
делением была специально предназначена для этой эсхатологиче-
ской цели. Поэтому распределение воды и суши (водного и земного
элементов) должно быть более равномерным (если угодно — более
симметричным), чем полагали в древности (в частности, Клавдий
Птолемей, География которого в Западной Европе пользовалась
большей известностью, нежели Альмагест101), все моря — доступ-
ными для навигации («таге totum navigabile», —записано на полях
одной из книг небогатой колумбовой библиотеки), все земли («islas
у terra firma») — обитаемы, а Земля в целом — компактной и обозри-
мой («Мир мал (il monde ё росо), — писал «адмирал Моря-Океана»
испанским монархам в июле 1503 г., —из семи частей его —шесть
заняты сушей, и только седьмая покрыта водой. Все это теперь
доказано на опыте... »102).
Открытия Колумба и других великих путешественников, в част-
ности, Ф. Магеллана (португ. F. de Magalhaes, испан. F. de Magal-
lanes-, ок. 1480-1521), произвели сильное впечатление на современ-
100Rorty R., 1975. Р. 15.
101 Хотя латинский перевод астрономического труда Птолемея стал доступен
европейцам почти на три века раньше его географического руководства, однако
между 1475 и 1600 гг. вышло 42 печатных издания Географии, тогда как первый
печатный латинский вариант Альмагеста появился только в 1515 г. Колумб,
по-видимому, пользовался римским изданием Географии 1478 г. (JPtolemaeus С.,
1478). См. подр.: Davidson М. Н., 1997. Р. 92-96; Bennett J., 1998, esp. Р. 201-205;
Бронштэн В. А., 1988. С. 136-153. Согласно Птолемею, ойкумена расположе-
на в интервале долгот от 0° до 180° (за начальный им был принят меридиан,
проходящий на 0,5° западнее Канарских островов, точнее, о-ва Пальма; совре-
менная долгота птолемеева нулевого меридиана составляет 18° 15' з. д.) и в
интервале широт от 20° ю. ш. до 63° 30' с. ш.
Представление о «несимметричном» распределении воды и суши на Земле
встречается также в апокрифической третьей книге Ездры (хорошо известной
Колумбу): «В третий день Ты велел водам собраться на седьмой части земли,
а шесть частей осушил, чтобы они служили пред тобой к обсеменению и обра-
ботанию» (3 Ездр. 6:42). Это был один из аргументов Колумба, доказывавшего
своим оппонентам, что Море-Океан не так уж и велик и его можно пересечь
в разумные сроки на хороших судах. В одном из писем испанским монархам
(1501) Колумб, с горечью вспоминая насмешки ученых над его проектом, вос-
кликнул: «Ведь Бог не мог не поместить там (в Западном полушарии. — И. Д.)
никакой земли» (Со1бп Cristdbal, 1982. Р. 252).
102 Путешествия Христофора Колумба, 1952. С. 462.
33
ников. Испанский историк, секретарь Э. Кортеса (Я. Cortes-, 1485-
1547), Франсиско Лопес де Гомара (F. Lopez de Gdmara или Gomora;
1510 —после 1557) поставил открытие Нового Света в один ряд с
такими событиями, как сотворение мира и инкарнация Христа103.
Америго Веспуччи (A. Vespucci; 1454-1512), космограф и путеше-
ственник, писал еще в конце 1502 (или весной 1503) г. своему дру-
гу и покровителю об открытых X. Колумбом землях: «Эти страны
следует назвать Новым Светом. У наших предков о них не было
никакого представления, и, по мнению всех, это самое новейшее
открытие, ибо оно выходит за пределы представления наших пред-
ков»104.
18 марта 1523 г. профессор Падуанского университета Пьетро
Помпонацци (Р. Pomponazzi; 1462-1525) прервал свою лекцию по
первой книге Метеорологики Аристотеля, чтобы рассказать, сме-
шивая от волнения латинские и итальянские фразы, о письме, по-
лученном им накануне от «одного венецианского друга»105. В этом
письме сообщалось, в частности, что, «пройдя Геркулесовы столпы,
их корабли в течение трех месяцев плавали" в Южном полушарии,
встретив на своем пути более трехсот островов... которые были
обитаемы». «И если, — обращался к аудитории Помпонацци с ри-
торическим вопросом, — мы ничего не знаем о земных вещах... то
как же нам получить знание о небе?»106
Падуанский профессор был, как известно, убежденным аристо-
103 Elliott J. Н. 1970. Р. 10.
104Веспуччи А., 1971. С. 343. — Впрочем, ощущением новизны было проникну-
то и Средневековье, не говоря уже о Ренессансе, но то ощущение имело несколь-
ко иную окраску. «Мы — карлики, взгромоздившиеся на плечи гигантов. Мы
видим больше и дальше, чем они, но не оттого, что наше зрение острее, а отто-
го, что они несут нас на себе», — писал в XII в. Бернард Шартрский (Bernard
de Chartres-, ум. ок. 1130). К XVII столетию «карлик» изрядно вырос и даже
перерос, как ему казалось, древних гигантов. И когда в 1676 г. Исаак Ньютон
(I. Newton- 1642 (по ст. ст.) — 1727), обращаясь к Роберту Гуку (R. Нооке-, 1635-
1703), почти дословно повторил слова Бернарда, это уже была некая фигура
речи в приоритетном споре, весьма, кстати, оскорбительная для Гука, человека
невысокого роста и горбатого. Впрочем, ощущение новизны не мешало Ньюто-
ну обращаться к «мудрости древних», находя там поддержку идей новой науки,
однако при этом он отмечал отсутствие полного разрыва с традицией и дока-
зывал, что его идеи вполне согласуются не только с природой вещей, но и с
наиболее авторитетными мнениями древних авторов, чьи суждения по разным
причинам оказались забытыми (подр. см.: Дмитриев И. С., 1999а).
105По-видимому, от Антонио Пигафетты (A. Pigafetta; ок. 1491 — ок. 1534),
итальянского хроникера экспедиции Магеллана 1519-1522 гг.
1оеЦит. по: Nardi В., 1965. Р. 41-42.
34
телианцем107, и тем не менее вынужден был признать хрупкость
перипатетического канона перед лицом живого опыта. Более того,
если Стагирит ошибался в своих географических рассуждениях, то
он мог ошибаться и во многом другом108.
Здесь уместно и даже необходимо сделать следующее замечание.
Особенность познавательной ситуации, в которой оказался Копер-
ник, состояла, кроме всего прочего, в том, что consensus omnium
(так полагают все) по поводу некоего утверждения со времен Ран-
ней Стой рассматривался если не как критерий, то, по крайней ме-
ре, как указатель истинности этого утверждения. И Коперник это
хорошо понимал, что видно из его обращения к папе, где фромборк-
ский астроном явно, как бы это помягче сказать, преувеличивает
«ненадежность математических традиций относительно установле-
ния движений мировых сфер», утверждая, будто «сами математи-
ки не имеют у себя ничего вполне установленного» относительно
исследований планетных движений109. Получалось, по Копернику,
что никакого консенсуса между астрономами нет, наоборот, имеет
место dissensus.
Но этого мало. Гелиоцентризм противостоял не только consensus
omnium (и очевидности). Он лишал и общий консенсус, и наивно-
эмпирическую позицию легитимации от имени Природы, т. е. то-
го, что Г.Блюменберг назвал «the natural guarantee»110. Природа
неизменна в том смысле, что ее законы одни и те же и во времена
Коперника, и в эпоху Птолемея. (Кстати, именно этот аисторизм
Природы оправдывал обращение ренессансных авторов к текстам
древних натурфилософов, что позволяло новаторам типа Копер-
ника, ссылаясь на prisca sapientia, отводить от себя упреки в ма-
нии новизны111.) Однако неизменность Природы сама по себе, по
107Подробнее о его взглядах см.: Горфункель А.Х., 1980. С. 160-180.
108К такому же выводу пришли и многие другие авторы, например, Эразм
Роттердамский (1469-1536) (Erasmus Desiderius, 1906-1956. Т. 2. Р. 584.). Фран-
ческо Гвиччардини (1483-1540) заметил также, что уже сам факт существо-
вания Нового Света ставит под сомнение многие устоявшиеся мнения и даже
требует переосмысления некоторых фрагментов библейского текста, например,
Пс. 18:5: «In omnem terram excivit sonus eorum et finis orbis terrae verba eorum» [в
синодальном переводе: «По всей земле проходит звук их (небес), и до пределов
вселенной слова их»] (Guicciardini F., 1971. Т. I. Р. 591-592).
109Copernicus N., 1975. Р. 4. (Коперник Н., 1964. С. 12).
110Blumenberg Н., 1987. Р. 268.
П1К примеру, по мнению Н. Макиавелли, подражание древним, как в юрис-
пруденции н политике, так и в медицине оправдано именно неизменностью
Природы (Макиавелли Н., 1993. С. 318).
35
мнению Коперника, не гарантировала неизменность человеческих
представлений о ней.
Истины традиционного природознания теряли таким образом
свой вневременной характер. Истина вообще становилась, по выра-
жению Ф. Бэкона (F. Bacon-, 1561-1626), «дочерью времени (veritas
filia tempons'), а не авторитета»112, поэтому исторический, а вместе
с ним и естественноисторический процесс отныне осмысливался не
как временная развертка operatio Dei, но как летопись человеческих
деяний, движущей силой которых —в их познавательном срезе —
оказывался уже не божественный telos, а праздное человеческое
любопытство, vana curiositas. История, по словам X. Блюменберга,
«стала авторитетом, к которому апеллировали против метафизи-
ки»113.
Кстати о любопытстве. Аристотель и его латинские коммента-
торы рассматривали любопытство (periergia) как морально неод-
нозначное желание знать то, что данного конкретного человека не
касается, будь то секреты природы или секреты соседей114. Плу-
тарх противопоставлял философский поиск истины недисциплини-
рованному любопытству простецов115. Ему вторил Сенека, осуж-
дая бесцельное любопытство116. Но самая язвительная критика лю-
бопытства принадлежала Отцам Церкви. Негативное отношение к
упомянутой грани человеческой природы сохранялось в западной
христианской мысли вплоть до XVII в. Августин в Исповеди на-
зывает любопытство (curiositates illicitae) особым видом вожделе-
ния, а именно «похотью очей» (concupiscentia oculorum)117. С точки
зрения Августина, астрономы страдают избытком любопытства и
отсутствием страха. «Этим вещам [астрономическим предсказани-
ям], — писал Августин, — люди дивятся, они поражены, потому что
не владеют этим искусством, а те, которые им владеют, празднуют
триумф и получают восхваления; и в суетной гордыне отворачи-
ваются от Тебя, не видят Твоего света, они предвидят затмения
Солнца, но не чувствуют затмения в себе, которое губит их сей-
час»118. Фома Аквинский сравнивал любопытство с ленью.
112 Бэкон Ф., 1978. С. 46. См. также: SaxlF., 1936.
113Blumenberg Н., 1983. Р. 339-340.
114Metie Н. J., 1956. S. 227-235.
115Plutarch, 1977, 517с-е. Р. 32-35.
116Labhardt А., 1960. Р. 212-214.
117Augustine of Нурро., 1988. Vol. 2, X. 35. Р. 175.
118Ibid. Vol.3. Р. 212-213.
36
На заре Нового времени Эразм и М. Монтень (М. de Mon-
taigne-, 1533 1592) повторяли колкие августиновские высказывания
по поводу любопытства, подчеркивая его сходство со зловредны-
ми сплетнями и нахальным желанием знать все мелочи и секреты.
Правда, Эразм писал также и об особом, благочестивом любопыт-
стве, которое восхищается творениями Бога с благодарностью и
удивлением, а вовсе не из стремления обнаружить скрытые при-
чины происходящего. Монтень же упорно противопоставлял веч-
но подозрительное любопытство наивной простоте веры119. Одна-
ко в работах X. Блюменберга и К. Гинцбурга показано, что в XVI-
XVII вв. отношение к философскому и натурфилософскому любо-
пытству постепенно трансформировалось, приобретая иной отте-
нок, особенно в высказываниях путешественников и исследователей
природы120. Из тяжкого греха оно превратилось сначала в легкий
проступок, а затем и в подлинную добродетель. В итоге, в 1620 г.
Ф. Бэкон уверял читателей, что Адам и Ева согрешили-де в поисках
морали, а вовсе не в погоне за «чистым и неиспорченным знанием о
Природе», а Бог изначально взирал на исследование секретов При-
роды как на «невинную и добрую детскую игру в прятки»121.
Любопытство в раннее Новое время не просто моральный пере-
вертыш любопытства, осуждаемого в августинианской традиции:
изменяется сама эмоциональная сущность этого чувства. Для на-
турфилософии наиболее важным оказалось превращение любопыт-
ства из похоти в жадность и его последующее постепенное сближе-
ние с удивлением122. Даже те, кто, подобно Декарту, развенчивал
культ любопытства, признавали, что это ненасытное, неостанови-
мое чувство заставляет ум постоянно находиться в действии123.
Ф. Бэкон опасался, как бы в один далеко не прекрасный день у
людей не исчезли «природное любопытство и исследовательский
интерес»124. Когда издатели Philosophical Transactions of the Royal
Society наградили одного из своих корреспондентов лестным опре-
делением «любопытный», то было похвалой его беспристрастности
и эрудиции125.
119 Godin А., 1986. Р. 25—36; Charpentier F., 1986. Р. 111—121.
120Blumenberg Н., 1988; Ginzburg С., 1976; Brantlinger Р-, 1972.
121 Bacon F., 1960. Р. 15.
122Simmel G., 1978. P. 238-246.
123Descartes R., 1964-1974. Vol. 10. P. 500.
124 Bacon F., 1825-1834. Vol. 2. P. 51.
125 «The curious Dr. Beale... », 1665-1667. P. 138, 321.
37
Любопытство превратилось в рафинированную форму потреби-
тельства, имитируя в ненасытности и в избираемых объектах тор-
говлю предметами роскоши. И любопытствующие, и исследователи
находились в поисках нового, редкого, необычного, и это, наряду
с другими причинами, вело к тому, что натурфилософия станови-
лась чрезвычайно модным занятием126. Но вернемся к открытию
Колумба.
Пространственный прорыв 1492 г. имел свою временную ипо-
стась, причем многогранную. Для Колумба мировая история на-
делена своего рода зеркальной симметрией, запрограммированной
в изначальном божественном замысле — все человеческие деяния
есть реализация речений, записанных в неком трансцендентном
опусе. В этом смысле все исторические события, равно как и собы-
тия человеческой жизни, в том числе и жизни самого Колумба, бы-
ли вынужденными, ибо «ход веков подобен притче», и написанное
должно непременно сбыться. Вера Колумба в свое особое, месси-
анское предназначение, выразилась даже в составленной им крип-
тограмме своего имени: Хро Ferens - Христоносец127. «Я уже ска-
зал, —писал он испанской королевской чете 13 сентября 1501 г.,—
что для осуществления предприятия в Индии (т. е. в Новом Све-
те.— И.Д } ни разум, ни математика, ни карта не помогали мне,
просто было исполнено пророчество Исайи (llenarnente se cunplio lo
que diso Isayas)»128.
12®Подр. см.: Daston L., 1994.
127Davidson M.H., 1997. P. 278-279.
128 Columbus Chr., 1892—1894. Pt. I, 2. P. 82 (folio 5v). — Видимо, Колумб имел
в виду следующие строки из Книги Пророка Исайи: «.. .кто будет благослов-
лять себя на земле, будет благословляться Богом истины (...) Ибо вот, Я творю
новое небо и новую землю...» (Ис. 65:16-17) (см. также: Отк. 21:1). Челове-
ком, коего сам Господь вдохновил выступить против традиционной географии,
представил Колумба Лопе де Вега (Vega Carpio Lope Felix de., 1980).
Многие исследователи полагают, что по своему менталитету «адмирал
Моря-Океана» принадлежал эпохе позднего Средневековья. Так, например,
Ц. Тодоров отмечал, что «даже форма его [Колумба] религиозности весьма
архаична для того времени» (цит. по: Hale J., 1995. Р. 372). Белее сдержан-
ную оценку личности Колумба дает М. Дэвидсон, называя своего героя «self-
educated artisan», выросшим в захолустном приморском городе ренессансной
Италии (т. е. в Генуе). Колумб, по характеристике Дэвидсона, «совмещал в се-
бе средневекового и ренессансного человека» (Davidson М. Н., 1997. Р. 278). Как
бы то ни было, но реализовать грандиозное предприятие генуэзца стало воз-
можным во многом благодаря его маниакальному (почти в медицинском смыс-
ле этого слова) упорству. Французский историк Жюль Мишле отнес Колумба
к числу «les herds de la volontd» (Michelet J., 1885. P. ХСШ). В любом случае
38
Историки уже не раз отмечали известную сопряженность от-
крытий Колумба и Коперника в глазах современников129: их об-
щий когнитивный модус, наличие глубокой метафорической общ-
ности порыва к «новому небу и к новой земле», реализовавшегося
в элиминации «лунной грани» из гелиоцентрической космологии
и в устранении рассеченности земного мира на ойкумену и torrid
zone в постколумбовой географии. «Память о Колумбе и Веспуч-
чи возродилась благодаря Вам,-—писал Галилею в марте 1611 г.
один из восторженных читателей Siderius Nuncius, — и даже в более
благородной манере, ибо небо —предмет более достойный, неже-
ли земля»130. В наше время соотнесенность указанных открытий
нашла свое, я бы сказал, предельное выражение в предложенной
X. Марголисом реконструкции истории создания Коперником ге-
лиоцентрической теории. Идея Марголиса вкратце сводится к сле-
дующему. Коперник пришел к концепции гелиоцентрической Все-
ленной около 1510 г., и толчком к тому послужила публикация в
1507 г. всемирной карты, составленной Мартином Вальдземюлле-
ром (Л/. Waldseemuller; 1470-1521?), на которой земли Нового Све-
та были названы Америкой (в честь Америго Веспуччи). «Со вре-
мен Птолемея, — пишет Марголис, — астрономы не имели того окна
возможностей {the window of opportunity), которое открылось после
публикации карты Вальдземюллера»131. В принципе, гелиоцентри-
ческая теория могла быть создана задолго до начала XVI столетия,
но для этого необходимо было сначала отказаться от «Ptolemaic
nested-spheres architecture of the heavens»132, и только разрушение
адмирал принадлежал к тем людям, которые подобно Вергилию и Овидию,
могли гордо заявить о себе — «Ше едо»,— и это типично ренессансная черта.
Разумеется, успеху предприятия Колумба способствовало также уникальное
стечение внешне- и внутриполитических обстоятельств, сложившихся к концу
XV столетия в монархиях Европы, прежде всего в Испании и Португалии, о
чем подр. см.: Boorstin D., 1983. Р. 157 et pass.', Рососк J. G. А., 1975. Р. 552 et
pass.; Kadir D., 1992; Хазанов A. M., 2000. С. 110-118.
129 Alexander A. R., 2002.
130 Galilei G., 1929-1939. T. XI. P. 66.
131 Margolis H., 2002. P. 102.
132Ibid. P. 101. — Модель мира, получившая в современной англоязычной ис-
торико-научной литературе наименование «the nesting hypothesis» (или «the
nested spheres», по-русски — модель «матрешки»), была предложена Птолеме-
ем в трактате Планетные гипотезы (JPtolemaeus С., 1820). До нашего времени
дошла часть первой книги на греческом языке, полный перевод на арабский
Сабита ибн Корры (839-901), а также перевод XIV в. на еврейский. Согласно
Птолемею, «движение каждого светила... происходит внутри особого сфери-
ческого кольца определенной толщины. Эти кольца последовательно вложены
39
этой птолемеевой конструкции в области географии открыло доро-
гу к «новому небу».
Иными словами, если в Западном полушарии обнаружился
неизвестный ранее континент, а не torrid zone, то тогда вся ари-
стотеле-птолемеева иерархия «вложенных» друг в друга сфер эле-
ментов (земли => воды => воздуха => огня) оказывалась, по выраже-
нию Марголиса, «потрясенной до основания {fatally jolted)», а раз
так, раз традиционная структура мира в подлунной области была
поколеблена, то тогда не грех подумать не только о «более рацио-
нальном сочетании кругов»133 в сферах небесных, но и повернуть
«вовнутрь апсиды (absidas conversas habent)»134 Венеры и Мерку-
рия, т. е. заставить их, а затем и остальные планеты вращаться
вокруг Солнца.
Хотя версия Марголиса, мягко говоря, несколько наивна и доку-
ментально мало обоснована, его замечание об «окне возможностей»,
прорубленном Колумбом в «Ptolemaic nested-spheres architecture»,
бесспорно, справедливо.
Следует также отметить, что сам Коперник в De Revolutionibus
упоминает, хотя и мимоходом, об открытии Америки, оценивая это
событие именно в очерченном выше контексте (т. е. в контексте идеи
относительно равномерного распределения обитаемой суши и масс
воды): «...Птолемей в своей “Космографии” продолжает обитае-
мую землю до половины круга, а тогда оставались еще неизвест-
ными земли, где недавние мореплаватели открыли Китай и другие
обширные страны. Это добавило еще приблизительно 60 градусов
долготы, так что Земля обитаема уже на большем протяжении дол-
готы (около 240 градусов. — И.Д.), чем остается для океана. Если
добавить к ним острова, открытые в наше время владыками Испа-
нии и Лузитании (т.е. Португалии. — И.Д.), и в особенности Аме-
рику, названную так по имени открывшего ее начальника кораблей
(а эту Америку по неполной исследованности ее размеров счита-
ют Новым Светом), не говоря уже о других многочисленных ранее
неизвестных островах, то не приходится удивляться существова-
друг в друга таким образом, чтобы не оставалось места для пустоты. Центры
всех колец совпадают с центром неподвижной Земли. Внутри сферического
кольца светило движется согласно той кинематической модели, которая при-
нята в “Альмагесте” (с небольшими изменениями)» (Куртик Г. Е., Матвиев-
ская Г.П., 1998. С. 440).
133 Коперник Н., 1964. С. 428.
134Там же. С. 33. См. также примечание И. Н. Веселовского, касающееся этой
фразы Коперника (Там же. С. 560).
40
нию антиподов и антихтонов. Геометрические расчеты заставляют
думать, что сама Америка по своему положению диаметрально про-
тивоположна Гангской Индии»135.
По-видимому, основным источником информации об этих от-
крытиях стала для польского астронома книга Мартина Вальдзе-
мюллера Cosmographiae introductio, в которой описывались четыре
путешествия Америго Веспуччи к берегам Нового Света и содержа-
лась знаменитая карта мира, на коей впервые появилось название
Америка136. На знакомство Коперника с трактатом Вальдземюл-
лера указывают многие текстологические совпадения (оба автора
называют Америку островом, а Веспуччи—«начальником кораб-
лей»137, одинаково определяют относительное положение Америки
и Индии и т. д.138). Но вернемся к прерванной теме —идее mundus
propter nos.
В связи со всем сказанным напрашивается необходимая ого-
ворка-императив формулы «[mundus] propter nos... conditus es-
set »139 подразумевал не столько божественную гарантию безопас-
ности человеческой жизни, ее защиту от превратностей многоликой
и жестокой Фортуны, сколько санкционировал познавательную де-
ятельность человеческого разума по отношению к миру в целом,
разума, устремленного к абсолюту, к «delle superne cose dell’ etter-
nal gloria», как выразился Данте140, «за горизонт», к аналогическим
началам мира; разума, не удовлетворяющегося никакими частны-
ми констатациями или восхищением мудростью Творца «in... ге-
motissimo angulo terrae»141, ибо, как подметил Марсилио Фичино
(М. Ficino-, 1433-1499), «особенно нас услаждает зрелище отдален-
нейших и обширнейших вещей, ведь только огромное нас удовле-
творяет»142. С особой силой эта тяга к вещам «отдаленнейшим и
обширнейшим» проявилась в двух прославленных предприятиях
рубежного пятидесятилетия (1492-1543) —открытии Нового Све-
та (1492) и появлении новой системы мира (1543). Для Коперника
астрономия — это путь к Богу, поскольку она дает истинное зна-
135Там же. С. 20.
136 Waldseemiiller М., 1507. (См. также: Waldseemiiller М., 1968).
137« Uno ex naucleris naviumque praefectis» у Вальдземюллера и «navium prae-
fecto» у Коперника.
138Подр. см.: Rosen Е., 1943.
139 Copernicus N., 1975. Р. 4.
140 Dante Aligieri. Convivio, П.1. 7. (Данте Алигьери, 2001. С. 94.)
141 Copernicus N., 1975. P. 5.
142 Ficino M., 1964-1970. T. 2. Lib. XIV, 2. P. 252.
41
ние божественного порядка и божественного плана. Эпистемологи-
ческое же смирение остается при этом декоративно-риторическим
оформлением подлинного уважения к древним143, тогда как на де-
ле «стремленье пылкое мир опытом познать» толкало людей поко-
ления Колумба и Коперника в неизведанное, в поисках которого
они
«... свершая круг за Солнцем вслед,
Находят новый край и новый свет»144.
Таким образом, идея mundus propter nos в ее ренессансном пре-
ломлении заключала в себе некую, весьма характерную для той
эпохи, смысловую двойственность, поскольку, вообще говоря, не
предполагала, что Природа существует исключительно для удовле-
творения человеческих потребностей. Мир действительно создан
для человека, но не для того, чтобы быть у него «на посылках»,
не в услужение ему, а в познание. Звезды сияют не для нас, точнее,
служба нам не является главной целью их существования, они си-
яют себе145. Иными словами, антропоцентристская интенция под-
разумевает в первую очередь универсальное понимание нами мира,
совершенно равнодушного к нашим целям и желаниям, и лишь во
вторую — подчинение мира человеку. Последнему дарован не столь-
ко сам мир, сколько возможность реализовать свой познавательный
потенциал.
Казалось бы, из сказанного следует, что Коперник, порывая со
схоластической позицией, возвращается к формуле стоиков — мир
создан ради блага человека146. Однако ситуация, на мой взгляд,
несколько иная. Аристотелизирующая средневековая мысль не раз-
деляла стоического убеждения, что геометрический центр мира
был одновременно некой привилегированной позицией, наиболее
пригодной для рационального постижения Универсума. Средневе-
ковый Бог не растворялся в тварном мире, оставаясь отстранен-
143 «... Он [Птолемей], — писал Ретик, — правильно и осторожно и даже вполне
похвально избрал те гипотезы, которые казались более согласными и с разумом,
и с нашими чувствами и которыми пользовались до него лучшие знатоки(. ..)
Конечно, ученые и в дальнейшем увидят, какую пользу имеют Птолемей и
остальные древние авторы; их, как бы исключенных из школы, призовут
назад. .. » (Ретик Г. И., 1964. С. 502).
144Ariosto L., 1950. Т. I. XV, 21-22 (перевод А. И. Курашевой).
145 «Но прежде всего они [звезды] светят для себя (ut sibi lucceant) п лишь во-
вторую они светят, чтобы и нас освещать (nos illuminent)» (Pico della Miran-
dola G., 1942. P.318).
146Подр. см.: Blumenberg H., 1987. P. 169-199.
42
ным, внешним по отношению к своему Творению и каждое утвер-
ждение о Космосе, претендующее на статус «онтологической ис-
тины» (св. Фома), так или иначе должно было соотносится с этой
внешней по отношению к миру божественной позицией. Именно в
силу невозможности для человека занять такую позицию астро-
номия и не рассматривалась как scientia, но только как ars. Ми-
ровоззренческая дерзость Коперника состояла тем самым в том,
что он осмелился предложить теорию, описывающую мир как це-
лое с такой— «божественной» —позиции и потому претендующую
на статус «онтологической истины». Разумеется, этим список ко-
перниканских новаций и «продерзостей» не исчерпывается, но на
остальных я остановлюсь позже.
Коперник толкует отношение Бог — человек как отношение глу-
бокой связи, а не радикального разрыва147. «Платон считает... —
напоминает Коперник, — что никак не возможно кому-нибудь сде-
латься или называться божественным, если он не имеет необходи-
мых знаний о Солнце, Луне и остальных светилах»148, и астро-
номия, по убеждению польского ученого, — «скорее божественная,
чем человеческая наука»149. Целью Коперника и было создание
«надежной теории движений мирового механизма»150, которая бы
выражала достоинство и ответственность человека, познающего со-
зданный для него мир. Впрочем, поэтика mundus propter nos имела
и другие грани.
147 Hallyn F., 1993. Р. 55.
148 Коперник Н., 1964. С. 17. — Речь идет о следующем фрагменте из седьмой
книги Законов Платона: «Многого недостает человеку, чтобы стать божествен-
ным, если он не может распознать, что такое единица, два, три и вообще, что
такое четное и нечетное; если он вовсе не смыслит в счете; если он не в со-
стоянии рассчитать ночь и день, если он ничего не знает об обращении Луны,
Солнца и остальных звезд» (Платон, 1994. Законы, 818c-d. С. 272).
149 Коперник Н., 1964. С. 17.
150Там же. С. 13.
43
ФАКТОР БОВЕЛЯ:
РАЗДЕЛЕНИЕ ГЕО- И АНТРОПОЦЕНТРИЗМА
— Увы, на телескоп не наскрести,
и мы своих опор не наблюдаем.
— Пусть радиус у жизни не в чести,
сам циркуль, Горчаков, неувядаем.
И. Бродский
Среди сохранившихся книг личной библиотеки Коперника151 за-
служивает внимания изданный в Париже в 1510 г. том сочинений
французского эрудита Шарля де Бовеля152, включающий работы
по математике, а также философский трактат Liber de sapiente. Ко-
перник внимательно читал это сочинение, о чем свидетельствуют
пометы на его личном экземпляре, хранящемся ныне в библиотеке
Упсальского университета.
Liber de sapiente, по словам Э. Кассирера, «является, возмож-
но, одним из самых замечательных, а в некоторых отношениях —
характернейших творений философии Ренессанса, ибо трудно най-
ти другое такое произведение, где на столь малом пространстве
мысли сочетались бы старое и новое, отжившее и нарождающееся.
Почти неудержимо прорывается еще в нем тяготение средневеко-
вого духа к выражению универсума космической жизни, реально-
1Б1Во время Тридцатилетней войны (1618-1648) войска шведского короля Гу-
става II Адольфа разграбили Фромборкскую библиотеку Коперника. Книги
ученого были отправлены в Швецию и там распределены по разным книгохра-
нилищам, при этом часть книг попала в библиотеку Упсальского университета
(подр. см.: JarzKbowski L., 1914; HUper F., 1870-1874).
162Шарль де Бовелъ (Charles de Bovelles', лат. Carolus Bovillus' 1479-1553);
французский математик и философ. Родился в Суайекуре (Пикардия); образо-
вание получил в Парижском университете у Лефевра д’Этапля, геолога и пере-
водчика. В 1495 г. покинул Париж, по-видимому, не получив степени. В течение
следующих нескольких лет посвящает себя математике, в частности пытается
разрешить проблему квадратуры круга, используя гипотрохоиду (кривая, по-
лучаемая при движении точки Р на окружности радиуса 6, которая вращается
внутри неподвижной окружности радиуса а). В 1503 г. публикует трактат Ge-
ometriae introductionis, в котором излагает результаты своих математических
исследований, азатем отправляется в путешествие по Италии, Испании и Фран-
ции. По возвращении принимает сан священника и становится каноником спер-
ва в коллегиальной церкви в Сен-Кантен (Пикардия), а затем в кафедральном
соборе Нуайона. В 1510 г. им опубликовано философское сочинение De Sapi-
ente и математический трактат Liber de XII numeris; в 1542 г. — Geometric еп
francoy — первое сочинение по геометрии на французском языке.
44
стей физического и духовного мира в системе аналогий, стремление
уловить их в сеть формул уподобления и привязать к ней. Одна и
та же, все время повторяющаяся фундаментальная схема долж-
на служить нам инструментом разгадки и истолкования порядков
микро- и макрокосма... Однако в этот формально-аллегоризиро-
ванный образ универсума вплетены идеи, отличающиеся подлинно
спекулятивным характером и исключительной новизной... Мудре-
цом (по Бовелю. — И. Д.) можно назвать того, кто сумел взвесить
противоположности, скрытые в человеческой природе, познать и
тем самым преодолеть их (...) Данная дефиниция мудрости вклю-
чает в себя для Бовеля одновременно и формулировку проблемы
свободы, и ее решение: свобода означает для человека не приня-
тие от природы как бы в длительное пользование готового дара
бытия... а завоевание себе своего бытия, формирование его сооб-
разно ars и virtus (искусству и добродетели). Большей или меньшей
волей к такому творчеству определяется и достоинство самого че-
1
ловека» .
«Представь... —писал Бовель, — что все вещи расположены по
окружности мира как бы на [небесной] тверди, где наиболее отчет-
ливо выражены и видны формы всех вещей. При этом ты заметишь,
что Человек создан вне всего и помещен в центре мира, дабы пол-
нее быть представленным струящимся на него отовсюду лучам и
блеску всевозможных форм, наличествующих в мире, восприняв
которые, он станет исполнен ими (...) Если же ты расположишь
все на основании треугольника, то Человека следует поместить на
его вершине (противолежащей этому основанию. — И.Д.)... откуда
можно видеть и легко обозреть сразу все основание»153 154.
Заметим, что Бовелю, при всем антропоцентризме его мировоз-
зрения, не столь уж важно, пребывает ли человек в геометрическом
центре мира или нет. Для него значимо другое: «человек — ничто
из всего, и по природе своей создан и сотворен существом, всему
запредельным, для того, чтобы быть многообразным выразителем
всего сущего (ut multividus fiat sitque omnium expressiofi естествен-
153 Кассирер Э., 2000. С. 100-102. — Данное издание, как и немецкий ориги-
нал, включает в качестве приложения трактат Ш. Бовеля «Книга о мудреце»
(Liber de sapiente), с. 484-600. Кроме того, русское издание содержит статью
О. Ф. Кудрявцева «Шарль де Бовель и его трактат “О мудреце”» (С. 601-614).
Фрагмент этого трактата публиковался в русском переводе в сборнике: Чаша
Гермеса, 1996. С. 223-261.
154 Боеелъ Ш. де. 2000. С. 538.
45
ным зеркалом, отделенным и вынесенным за пределы универсаль-
ного порядка; как центр всего, он расположен вне всего»105. Иными
словами, человек, по Бовелю, может и должен рассматриваться как
микрокосм не только в силу обстоятельно разъясняемой в Liber de
sapiente аналогии между его телом и миром, но и в силу его способ-
ности интериоризировать внешний мир, наблюдая и воспринимая
его как бы «вне всего (ет/га omnia factus)». Поэтому, делает вывод
Бовель, философский геоцентризм, предполагавший как функци-
ональную, так и геометрическую центральность человека в Кос-
мосе—скорее внешнее, поверхностное проявление подлинного ан-
тропоцентризма, для которого важнее универсальность человека,
его способность судить обо всем на свете, обращать свой познава-
тельный потенциал на все предметы и явления мира. Без человека
Земля была бы «безвидна и пуста»156.
Что же касается геометрического места человека во Вселенной,
то Бовель, придерживаясь в целом вполне традиционной космоло-
гии, хотя и оттеняя особую роль «солнца мира», которое «являет-
ся средним по порядку между... планетам!?» и которому Природа
«повелела... наделить остальных светом и главенствовать над ни-
ми, приказав, чтобы движением в середине оно всегда одинаково из-
меряло и исчисляло разные и отдельные отклонения меньших пла-
нет»157 *, не склонен был настаивать на геометрической централь-
ности homo universalis — «in medio mundi extra omnia factum esse
hominen»15S. И это понятно, ведь человек, по мысли Бовеля, нахо-
дится вне традиционной иерархии Неба и Земли, на геометрической
же вертикали «лунная грань - сфера звезд» центральную позицию
занимало Солнце — « orbis solis est verum mundi medium; Firmament
et terra extrema sunt mundi; Animae... sedes est in medio»159. Бо-
вель тем самым разделяет антропо- и геоцентризм, не ставя при
этом последний — как космологическую концепцию — под сомнение.
Можно предположить, что указанное разделение психологически
облегчало восприятие гелиоцентрической теории Коперника, кото-
рый фактически довел мысль Бовеля до логического конца — Бог
1ББЦит. по: Кассирер Э., 2000. С. 134.
1Б6О ренессансной концепции homo universalis см. также: Баткин Л. М., 1989.
Ю Бовель Ш. де. 2000. С. 510.
1Б8Х. Блюменберг, комментируя главу 26 Liber de sapiente, заметил, что «отно-
шение между человеком и миром — это отношение противоположностей (Blu-
menberg Н., 1987. Р. 207).
159 Bovillus Ch. De sensibus. Цит. no: Mahnke D., 1937. S. 113.
46
создал мир propter nos, но так, что его (мира) истинная, гелиоцен-
трическая структура оказалась скрытой за обманчивой геоцентри-
ческой видимостью1®0.
В Liber de sapienti Бовель формулирует еще одну важную идею,
выражая ее в свойственной ему патетической манере — «О Челове-
че, ты, который от природы Человек, [все же] не Человек {igitur, о
Homo, qui nature, Homo non Homo es), ты, который принял от че-
ловеческой природы только Бытие»160 161. Иными словами, человеч-
ность не гарантирована человеку самим фактом его рождения, он
становится собой только благодаря собственным усилиям. «В чело-
веке нет субстанции, — пишет Бовель, - в мире самом по себе нет
ни смысла, ни понятия. Каждый из них —и полон, и пуст: беден ве-
щами человек, богат идеями {inops rerum homo, rationum dives est);
мир же исполнен вещей, но лишен идей {mundus vero rerum plenus,
inanis rationum)»162, поэтому лишь «благодаря познанию мира он
[человек] приходит к себе, постигает себя»163. В этом сознатель-
ном самосозидании заключена главная цель человеческой жизни,
а потому познание мира — лишь средство самопознания человека.
Мир создан для нас, однако он не только источник нашего суще-
ствования и жизненных благ, но и среда самопознания человека, а
потому в таком мире «порядок ума» и «порядок природы» должны
совпадать164, вследствие чего положение, когда «у философов не
существует никакой... надежной теории движений мирового меха-
низма»165, более не могло быть терпимо.
Credo Коперника—«я не сомневаюсь, что способные и ученые
математики будут согласны со мной, если только... они захотят не
поверхностно, а глубоко познать и продумать все то, что предла-
гается мной (...) Математика пишется для математиков... »166, —
напоминает своим пафосом, своей претензией отделить «Ze cose im-
maginate» от «Ze cose vere» и своей обращенностью к избранному
160 По мнению Г. Блюменберга, центр Вселенной понимался Бовелем «не как
нечто сотворенное, характеризуемое особым топографическим положением,
но, наоборот, как нейтральное «положение», характеризуемое функциональной
ролью заполняющей его субстанции (as the defining of the neutral «position» by
the function of the substance that occupies it)» (Blumenberg H., 1987. P. 207).
161 Бовель Ш. de. 2000. C. 592.
162 Цит. по: Кассирер Э., 2000. C. 103.
163 Бовель Ш. de. 2000. C. 532.
164Lichtenberg G. C., 1972. S. 159.
165Коперник H., 1964. C. 13.
1<5®Там же. С. 14.
47
кругу людей «не ленивых в своих созерцаниях»167 знаменитое credo
Н. Макьявелли, сформулированное, правда, в более вызывающей
манере — «имея намерение написать нечто полезное для людей по-
нимающих, я счел бы более подходящим исходить из действитель-
ной правды вещей, а не из того, что о них воображают»168. Копер-
никанское credo выражало претензию на рациональное постижение
мира, в коем нет места принципу «все возможно»169. Для Копер-
ника важно не придумать объяснение видимостей, но установить
гармонию каузальных связей.
ДЕМОН ФОРМЫ
Все исчезает: остается
Пространство, звезды и певец.
О. Мандельштам
Выстраивая теорию, сообщавшую «земному шару некоторые
движения»170, Коперник, разумеется, полагал, что она отражает
истинную структуру Космоса, хотя свою убежденность в истинно-
сти гелиоцентризма он, по ряду причин, связанных, главным обра-
зом, с теологическими и эпистемологическими моментами, а также
со статусом астрономии в начале XVI в.171, не декларировал или,
по крайней мере, не делал этого с макиавеллиевым напором.
Согласно Аристотелю, истинные выводы можно сделать только
из истинных причин. Но у Коперника не было никакой возможно-
сти следовать этому жесткому идеалу доказательства. Поэтому-то
он и заводит в epistola dedicatoria странный — то ли ироничный, то
ли увертливо-школярский—разговор о том, что его долго терза-
ли сомнения, «боязнь презрения за новизну и бессмысленность...
мнений» (явная аллюзия на «Искусство любви» (III, 397) Овидия —
«.Ignoti nulla cupido» — «к неизвестному мы не стремимся»)172, о
167Там же. С. 35.
168 Макьявелли Н., 1993. С. 285.
1в9К примеру, небесные сферы не могут пересекаться, из чего бы они ни были
сделаны.
170 Коперник Н., 1964. С. 11.
171 Jardine N., 1984. Р. 225-257.
172 А также, он мог бы добавить, за любовь к парадоксам и к философским
головоломкам, которые придумывались ради забавы, а не из любви к истине.
48
том, что он уже готов был «отказаться от продолжения задуман-
ного произведения», но его «увлекли... друзья» и «другие выда-
ющиеся и ученейшие люди» и он «позволил, наконец», своим дру-
зьям «издать труд, о котором они долго меня просили» и который
«скрывался... не только до девятого года, но даже до четвертого
девятилетия»173 — опять скрытая цитата, но на этот раз из Горация
(Quintus Horatius Flaccus: 65-8 гг. до н. э.)174.
Действительно, лукаво продолжает Коперник, если ранее «дру-
гим была предоставлена свобода изобретать какие угодно круги
для наглядного показа явлений звездного мира», то и ему тоже
«можно попробовать»175. (Разумеется, Коперник понимал, что в
его случае речь идет отнюдь не о «каких угодно кругах для на-
глядного показа явлений», но о вещах куда более значимых.) И
ко всем этим явно несерьезным уверениям добавлены ссылки на
древние авторитеты, на prisca sapientia, — «я принял на себя труд
перечитать книги всех философов...», «я нашел у Цицерона... »,
«затем я встретил у Плутарха...» и т. д. и т. п. И вся эта притча о
libros relegerem дохристианских авторов, о собственных раздумьях
о несовершенствах традиционной астрономии и об усилиях понять
истинное устройство мира заканчивается победным «я, наконец...
обнаружил... »176, после чего все несогласные с его теорией тут же
объявляются либо «невеждами», либо «ратоаоХбуо!», т. е. пустосло-
Именно в этих прегрешениях обвинял Коперника французский поэт-гутеиот
Гийом де Салюст дю Барда (Guillaume de Saluste du Bardas\ 1544-1590) в чет-
вертой книге своей поэмы La Semaine, традиционализм которой в вопросах наг-
турфилософии и астрономии вызвал восхищение даже в католических кругах.
А комментатор дю Барда Симон Гуляр (5. Goulart; 1543-1628) даже сравнил
коперниканцев с последователями Макиавелли, которые парадокса ради гото-
вы прославлять самую гнусную тиранию (Saluste G. de, Seigneur du Bartas,
1583, ff. 164r-165v). См. подр.: Dаир hind J., 1985.
173 Коперник H., 1964. C. 11-12.
174
He пиши без согласья Минервы!
Ты рассудителен: знаю. Когда что напишешь, то прежде
Мекия (т. е. римского цензора. — И. Д.) верному слуху на суд ты должен пред-
ставить,
Или отцу, или мне, и лет девять хранить без показу!
Втайне свой труд продержавши, покуда он в свет не явился,
Много исправишь, а выпустишь слово, назад не воротишь
Гораций, 1993. С. 352; строки 385-390. (Пер. М. Дмитриева).
175 Коперник Н., 1964. С. 13.
176Там же.
49
вами177. «А чтобы как ученые, так и неученые могли в равной мере
убедиться, что я ничуть не избегаю чьего-либо суждения, — добав-
ляет Коперник, усиливая гротескность своего обращения к Свято-
му Престолу, — я решил, что лучше всего будет посвятить эти мои
размышления не кому-нибудь другому, а Твоему Святейшеству». В
самом деле, кто как не папа Римский мог по достоинству оценить
всю глубину несоответствия коперниканских идей не только тради-
ционной космологии, но и традиционной, т. е. нееретической, теоло-
гии. Но этим ирония фромборкского каноника не исчерпывается.
В следующей фразе он прямо поясняет, в чем именно должна, по
его мнению, заключаться помощь наместника Св. Петра: «Это (т. е.
посвящение Павлу III. — И. Д.) я делаю потому, что в том удален-
нейшем уголке Земли, где я провожу свои дни (in hoc remotissimo
angulo terrae, in quo ego ago), ты считаешься самым выдающимся
и по почету занимаемого тобой места, и по любви ко всем наукам
и к математике178 *, так что твоим авторитетом и суждением легко
можешь подавить нападки клеветников... »'у
Понять Коперника можно, ведь ни традиционная, т. е. птолеме-
177Там же. С. 14.—Термин (laxaioXoroi, встречающийся во втором Послании
апостола Павла к Тимофею — «а непотребного пустословия удаляйся» (2 Тим.
2 : 16) —в эпоху Ренессанса ввел в моду Эразм Роттердамский в своих коммен-
тариях к библейским текстам, где, в частности, заметил, что «по произношению
mataeologia не сильно разнится с theologia, хотя сами предметы сильно отли-
чаются друг от друга», и далее он призвал своих читателей к осторожности,
чтобы «развивать теологию, не впадая в пустословие (ne sic sectemur Theolo-
giam, ut in mataeologiam incidamus)» (Desiderii Erasmi Roterodami, 1703—1706.
T. 6, col. 926). Эразм адресовал термин цатаюХбуо! теологам-схоластам, зани-
мавшимся, по его мнению, всякими «пустяками (nugae)» и «мелкими вопроса-
ми (qaestiunculae)» (Ibid.). Младший современник Коперника Франсуа Рабле
(F. Rabelais', ок. 1494-1553), глубоко почитавший Эразма, которого он называл
своим отцом (и даже матерью!), использовал тот же термин в своем известном
романе (две первые книги были изданы в 1532 или 1533 г.), в частности, в том
месте, где описывается, как дон Филипп де Маре представляет Грангузье сво-
его пажа Эвдемона со словами: «Voyons, si bon vous semble, quelle difference у a
entre le sgavoir de vos resveurs mateologiens du temps jadis et les jeunes de main-
tenant» (в переводе H. Любимова: «Посмотрите на этого отрока. Ему еще нет
двенадцати. Давайте удостоверимся, кто больше знает: старые празднословы
или же современные молодые люди» (Рабле Ф., 2006. С. 45)).
178Так и хочется добавить сюда сравнение Павла III с Солнцем гуманизма,
чтобы гелиоцентричность этой ритуальной лести, — а возможно, и вполне ис-
креннего почитания, ведь как-никак Его Святейшество был патроном Микель-
анджело и многих других выдающихся людей той эпохи, — стала очевидной
самому тупому клерку римской курии.
170Коперник Н., 1964. С. 14.
50
pawet.net
ева, усовершенствованная Г. фон Пурбахом (G. von Рeurbach; 1423-
1461) и И. Региомонтаном (J. Regiomontanus, наст, фамилия: Muller;
1436-1476), «система мира», ни какая-либо альтернативная ей кос-
мологическая модель в то время не допускали прямого эмпириче-
ского подтверждения (ни фазы Венеры, ни звездный параллакс еще
не были открыты), поэтому в математико-астрономическом аспекте
речь могла идти лишь о более или менее удачном «спасении явле-
ний». «Окно возможностей»—математических и философско-ме-
тодологических— оказалось слишком широким. Поэтому позиция
Коперника, убежденного, что истинные следствия могут вытекать
только из истинных посылок, и, следовательно, спасать явления
должны лишь истинные теории180, в ситуации начала XVI в. пред-
ставляется либо банальной, либо спорной181. Ведь вопрос-то заклю-
чался в другом: что может служить критерием истинности теории
в данном конкретном случае? С помощью каких именно матема-
тических, астрономических, физических, философско-методологи-
ческих, эстетических и/или каких-либо иных guiding assumptions
можно преобразовать широкое ренессансное «окно возможностей»
в узкий методологический фильтр.
Можно сказать жестче. В отсутствие прямых эмпирических
подтверждений гелиоцентризма авторитет текста De Revolutionibus
мог обосновываться исключительно интертекстуально, т. е. аллю-
зиями и ссылками на иные тексты и на критерии истинности пред-
лагаемых констатаций, закрепившиеся в иных, не математико-аст-
рономических сферах культуры, в которых эти критерии воспри-
180 «В процессе доказательства, —писал Коперник о сторонниках птолемеевой
теории, — они или пропустили что-нибудь необходимое, или допустили что-то
чуждое и никак не относящееся к делу. Этого не могло бы случиться, если бы
они следовали истинным началам» (Там же. С. 13).
181 Христоф Клавиус (Chr. Clavius-, 1538-1612)—немецкий (по своему фран-
конскому происхождению) математик и астроном, критически относившийся
к теории Коперника, ясно осознавал логические трудности обеих «систем ми-
ра» — птолемеевой и коперниковой: «когда кто-либо, исходя из некоторого на-
блюдаемого явления, делает вывод, что причиной этого явления служит то-то
и то-то, я всегда могу сказать, что это не так, поскольку из ложного утвер-
ждения можно вывести истинное (ex false licet colligere verum)» (Clavius Chr.
In Sphaeram loannis de Sacro Bosco commentarius // Clavius Chr., 1611-1612.
T. 3. 1611. P. 300). Последнее возможно просто ex vi formae syllogisticae. Од-
нако такой силлогизм лишен достоверности. Тем не менее ситуация «ех false
sequitur verum» на. случай птолемеевой теории, по мнению Клавиуса, не рас-
пространяется, ибо теория эта не только объясняет уже известные факты, но и
предсказывает грядущие положения планет (см. подр.: Lattis J. М., 1994. Р. 127-
144).
51
нимались как аксиомы. Ведь математически система Коперника
отнюдь не проще птолемеевой, а объяснительный и прогностиче-
ский потенциалы обеих теорий практически равноценны. Короче,
как говаривал Ф. Бэкон, на самую высокую башню ведет только
винтовая лестница.
Замечу также, что расчеты положений планет, выполненные на
основе теории Коперника, не превосходили традиционные182. Тихо
Браге (Т. Brahe-, 1546-1601) приводил даже примеры, когда Алъ-
фонсины давали большую точность, чем «коперниканские» Tabulae
Prutenicae Э. Рейнхольда (1551)183. Что же касается якобы большей
простоты гелиоцентрической теории по сравнению с птолемеевой,
то и это утверждение ошибочно. Р. Полтер даже ввел термин «80-
34-syndrome»184, имея в виду распространенное мнение (происхож-
дение которого он связывает с книгой по истории астрономии А.
Берри185), будто там, где теория Птолемея оперировала с пример-
но 80 «кругами» (эпициклами), теории Коперника для достижения
той же точности требовалось всего 34186. Практически же Копер-
нику для определения долгот Солнца, Лунь! и остальных планет
требовалось не менее 18 кругов на всю «хорею планет» (а ино-
гда— 22), тогда как в расчетах по теории Птолемея (по крайней
мере до 1500 г.) астрономы обходились 15 кругами, а утвержде-
ние, будто им требовалось не менее 80 кругов, представляет, по
словам О. Гингерича, тщательно изучившего множество эфемерид,
изданных до выхода в свет De Revolutionibus, есть не более, чем « а
latter-day myth»187. Поэтому заявления Т. Куна о том, что «положе-
ние астрономии Птолемея было скандальным (the state of Ptolemaic
astronomy was a scandal) еще до открытия Коперника», а «что ка-
сается положения планет... то их предсказания, получаемые с по-
мощью системы Птолемея, никогда полностью не соответствовали
182 PouZ/e Е., Gingerich О., 1998.
183 Reinhold Е, 1551.
1М Palter R., 1970.
185Berry A. J., 1898.
188Последняя цифра, видимо, взята из завершающих строк Commentariolis:
«Таким образом, Меркурий движется при помощи всего семи кругов, Венера —
при помощи пяти, Земля — при помощи трех, а Луна вокруг нее — при помощи
четырех; наконец, Марс, Юпитер и Сатурн — при помощи пяти кругов каждый.
Таким образом, для Вселенной будет достаточно 34 кругов, при помощи кото-
рых можно объяснить весь механизм мира и всю хорею планет» (Коперник Н.,
1964. С. 430).
187 Gingerich О., 1975. Р. 88.
52
наиболее удачным наблюдениям» и со временем «ученый, взглянув
на полезные результаты, достигнутые нормальным исследованием
благодаря усилиям многих астрономов, мог увидеть, что путани-
ца в астрономии188 возрастала намного быстрее, чем ее точность,
и что корректировка расхождения в одном месте влекла за собой
появление расхождения в другом»189, как было показано в мно-
гочисленных историко-астрономических исследованиях последних
20-25 лет, просто не соответствуют действительности.
Ссылки же на то, что, мол, коперниканская модель более си-
стемна, стройна, рациональна и т.п., ретроспективно куда как хо-
роши, но в глазах современников Коперника то, что его теория свя-
зывает отдельные частные закономерности единым принципом, еще
не делало ее истинной, а кроме того их, первых читателей De Revo-
lutionibus, еще надо было убедить в том, что математическая теория
с подобными методологическими добродетелями вообще заслужи-
вает каких-либо когнитивных привилегий. Осуществить все необхо-
димые для перехода к гелиоцентризму кинематико-геометрические
преобразования математику уровня Региомонтана или Коперника,
да еще имея замечательную «подсказку» в виде астрономических
достижений арабских ученых XIII-XIV вв.190, было сравнительно
несложно, хотя сам Коперник в Commentariolis называл эту зада-
чу «весьма... трудной и почти неразрешимой»191. Сложнее было
уверовать самому и убедить других в том, что гелиоцентрическая
модель, при всех извинительных несовершенствах ее коперникан-
ского варианта, в целом отражает истинную структуру мира. Для
этого Коперник и его читатели должны были быть уверены не толь-
ко в правильности математических рассуждений и выкладок, но и
кое в чем еще. Вот об этом трудноуловимом «еще» и пойдет речь
далее.
Претензий к теории Птолемея за несколько столетий ее суще-
ствования накопилось немало192. Так, например, Джироламо Фра-
1883десь неточность перевода: у Куна—«astronomy’s complexity», т. е. речь
идет о сложности (усложнении) астрономической теории, которая росла быст-
рее, чем ее точность (см.: Kuhn Th. S., 1962. Р. 67-68).
189 Кун Т., 1975. С. 94-96.
190g частности, школы Марата (Зап. Иран) — аль-Туси (ум. 1274), аль-Ширази
(ум. 1311) и Ибн аль-Шатира (ум. 1375). См. подр.: Huff Т. Е., 1993. Р. 53-60 et
pass.; Kennedy E.S., Roberts V., 1959. P. 227—235; Swerdlow N., Neugebauer O.,
1984. P. 46.
Коперник H., 1964. C. 419.
192Rosen E., 1984. P. 38-52; Lattis J.M., 1994. P. 86-105.
53
касторо (G. Fracastoro; 1478-1553), итальянский врач, поэт, геолог
и астроном, преподававший в Падуанском университете, когда там
учился Коперник (1501-1503), выступил с программой renovatio
астрономии. Фракасторо простодушно предлагал устранить из кос-
мологических теорий всякие искусственные конструкции вроде пто-
лемеевых эквантов, эксцентров и эпициклов, которые он называл
«монстрами», и вернуться к стройной теории гомоцентров Аристо-
теля193. Но практически все упреки и претензии в адрес традици-
онной астрономии касались содержания теории Птолемея. Копер-
ник же, соглашаясь, как правило, со всей этой критикой, вместе с
тем понимал, что конфронтация с геоцентризмом на уровне содер-
жания теории в современной ему ситуации — занятие совершенно
бесперспективное, поскольку при любых космологических (а тем
более математических) новациях эмпирическая проверка конкури-
рующих теорий, как уже было сказано, практически невозможна,
а для «спасения явлений» можно придумать множество кинемати-
ческих моделей. Да и зачем вообще что-то еще придумывать, ко-
гда теория Птолемея — Региомонтана прекрасно работала. Поэто-
му Коперник пошел по иному пути — его главный упрек Птолемею
касался формы теории194. Рассуждения Птолемея «не представля-
лись [Копернику] достаточно совершенными и не вполне удовле-
творяли разум (quapropter non satis absoluta videbantur hujusmodi
speculatio, neque rationi satis concinna)»195, тогда как в гелиоцен-
трической теории «мы находим удивительную соразмерность мира
и определенную гармоническую связь между движением и вели-
чиной орбит... »196 Панегирик своей теории Коперник заканчивает
знаменательной фразой: найденной им соразмерности и гармонии
мира «иным способом нельзя обнаружить (qualis alio modo reperiri
193 Fracastoro G., 1538. Fol. lv"r et passim.
194 Разумеется, Коперник не забыл упрекнуть создателя Альмагеста в том,
что его построения противоречили им же принятому «основному принципу рав-
номерности движений» (Коперник Н., 1964. С. 13), в неудачной, на взгляд поль-
ского астронома, идее экванта (Там же. С. 306, 419) и во многом другом, касав-
шемся содержания теории. Но большинство из этих недостатков птолемеевой
модели можно было исправить, не обращаясь к идее гелиоцентрической Все-
ленной, не говоря уж о том, что теория Коперника «унаследовала» бульшую
часть несовершенств геоцентрической теории (о чем см. далее), в том числе в
ней сохранился и эквант, правда, статус его был уже иной (Neugebauer О., 1968,
esp. рр. 92—96.
195 Коперник Н., 1964. С. 419.
196Там же. С. 35.
54
not potest)»197, потому что «последовательность и величины све-
тил, все сферы и даже само небо окажутся (если принять гелио-
центрическую теорию. — И. Д.) так связанными, что ничто нель-
зя будет переставить в остальных частях и во всей Вселенной»198.
Иными словами, Коперник не просто обращает внимание читателя
на эстетические прелести гелиоцентризма, речь идет о большем —
гелиоцентрическая теория в силу того, что она, и только она, дает
гармонический «порядок орбит (ordo erbium)», уникальна, как уни-
кален сотворенный Богом мир, «устроенный в наилучшем порядке
(in optima sunt ordinatione constitute)»199 propter nos. Поэтому, если
исходить из того, что теория должна не просто «спасать явления»,
но и передавать «форму мира», да еще так, чтобы ничего нель-
зя было переставить ни в какой части Вселенной, «не произведя
путаницы в остальных частях», то тогда та единственная теория,
которая обладает указанными достоинствами, и будет —именно в
силу своей уникальности — достоверной и a fortiori истинной.
Птолемей «спасал явления», Коперник же в первую очередь
«спасал» Птолемея, точнее, те принципы, те guiding assumptions,
на которых птолемеева теория была построена. Фромборкский аст-
роном был уверен, что предложил уникальную, полностью удовле-
творяющую требованиям платоновского Тимея, теорию. Поступок
с его стороны смелый, чтобы не сказать дерзкий, — почему в epis-
tola dedicatoria и потребовался флер нарочитой скромности помыс-
лов,— особенно если учесть, что и спустя восемьдесят с лишним
лет после публикации De Revolutionibus в теологических и акаде-
мических кругах почиталось за догму, что «наука, которую разви-
вал Коперник —это астрономия, по методу которой использование
ложных начал для спасения видимостей и небесных явлений почи-
тается совершенно уместным»200.
Обратимся вновь к тому цитированному выше фрагменту De
Revolutionibus, где Коперник сравнивает традиционную космологи-
ческую систему с монстром. Неспособность теории Птолемея пере-
дать «форму мира и точную соразмерность его частей» фромборк-
197Там же, Copernicus N., 1975. Р. 21.
198 Коперник Н., 1964. С. 14.
199Там же. С. 21; Copernicus N., 1975. Р. 11.
200Из записки Франческо Инголи (F. Ingoli- 1578-1649), секретаря Конгрега-
ции распространения веры, составленной для Конгрегации индекса запрещен-
ных книг (ок. 1620) (цит. по: Mayaud, P.-N., 1997. Р. 72; см. также: Дмитри-
ев И. С. Увещание Галилея (в печати)).
55
ский астроном полагал «главным (res praecipua)» недостатком этой
теории (в чем конкретно проявилась эта неспособность, будет ска-
зано далее), а в десятой главе первой книги своего сочинения он
назвал принцип, устанавливающий отношение частей Вселенной —
«размеры орбит (а следовательно, и их порядок. — И. Д.) измеря-
ются величиной времени обращения»201 — «первым принципом»202,
и этот первый (или главный) принцип определяет то, что Копер-
ник именовал симметрией мира— «... mundi formam, ас partium
eius certam symmetriam»203. В переводе И. Н. Веселовского исполь-
зован термин «соразмерность», что вполне соответствует этимо-
логии слова оирретрЕа и контексту его употребления Коперником.
Как заметил Гийом Филандрье (Филандер) (G. Philandrier-, 1505-
1565), комментируя трактат Витрувия De architectura204 205 (I в. до
н. э.), последний предпочитал существительное commensum (сораз-
мерность, пропорциональность) ввиду отсутствия в латинском язы-
ке точного аналога греческого термина оирретрЕа. Как будет пока-
зано далее, это не так, хотя и Витрувий, и другие авторы и коммен-
таторы действительно зачастую кроме (илй вместо) термина sym-
metria употребляли также иные, но близкие по смыслу, латинские
слова — commensum, commensuratio, concinnitas и т. д. При этом под
симметрией подразумевалось не то (или не только то), что впослед-
ствии (по крайней мере, начиная с монографии А.-М. Лежандра
(А.-М. Legendre-, 1752-1833) Elements de geometric203) было названо
зеркальной, поворотной или иной симметрией тела206, но именно
со-размерность частей целого, их выразимость единой мерой. Это
хорошо видно при знакомстве с упомянутым выше трактатом Вит-
рувия.
201 Коперник Н., 1964. С. 34. В оригинале: «ut magnitudinem orbium multitude
temporis metiatur» (Copernicus N., 1975. P.20).—Далее я буду называть этот
принцип RT-зависимостью (а также RT-отношением или RT-симметрией), где
R обозначает какую-либо величину, характеризующую размер планетной ор-
биты, а Т — время обращения планеты вокруг центра вращения.
202В оригинале — prime ratio, что можно перевести как первоначало или как
начальное (главное, важнейшее) основание. И. Н. Веселовский перевел этот обо-
рот как «указанный ранее принцип», что, на мой взгляд, неудачно (Копер-
ник Н., 1964. С. 34). Э. Розен перевел prime ratio как «first principle» (Coperni-
cus N., 1978. P.21).
203 Copernicus N., 1975. P. 42.
204Les annotations de Guillaume Philandrier, 2000.
205Le Gendre A.-M., 1794.
206T. e. не совокупность элементов симметрии данной геометрической фигуры,
определяющая ее принадлежность к той или иной точечной группе симметрии.
56
Римский автор начинает с того, что «архитектура состоит из
ординации, т. е. проектирования, которая по-гречески называется
то&С (ордер), из диспозиции, т.е. планировки, — того, что греки
называют SiorOecu; (план), из соблюдения “эвритмии” — гармонии,
“симметрии” — соразмерности и “декорума” — благочинности, нако-
нец, из дистрибуции — распределения ресурсов, того, что по-грече-
ски назывался oixovopi'a — экономическим расчетом (смета)». И да-
лее следуют пояснения: «Эвритмия (гармония) есть привлекатель-
ность внешнего вида и гармонический, в смысле комбинирования
членений здания, его внешний аспект (Ev.rythmia est venusta species
commodusque in conpositionibus membrorum aspectus). Она достигав
ется тогда, когда членения здания имеют высоту в правильном со-
отношении с их шириною, ширину — в правильном соотношении
с длиною и когда все вообще соответствует своей соразмерности
(summam omnia respondent suae symmetriae).
Подобным же образом определяется “симметрия” — соразмер-
ность: это есть гармоничность, составляющаяся из членений само-
го здания и соответствия ему в целом; это есть идущий от всех
отдельных его частей к облику целостной его фигуры отклик соиз-
меримости со взятой за стандарт его некой частью (Item symmetria
est ex ipsius opens membris conveniens consensus ex partibusque sepa-
rates ad universae figurae speciem ratae partis responsus. Uti in hominis
corpore e cubito, pede, palmo, digito ceterisque particulis symmetros est
eurythmiae qualitas, sic est in operum perfectionibus).
Как в человеческом теле свойство его эвритмии (гармонии) есть
свойство соразмерности мерки, взятой от локтя, стопы, пяди, паль-
ца, с прочими частями тела, так это имеет место и при совершенных
конструкциях сооружений»207.
207Марк Витрувий Поллион, 1936. С. 26-27 (I, 2, 2-4). Фрагменты ориги-
нального латинского текста добавлены мною. В более адекватном переводе
Ф. А. Петровского — «3. Эвритмия состоит в красивой внешности и подобаю-
щем виде сочетаемых воедино членов. Она достигается, когда высота членов
сооружения находится в соответствии с их шириной, ширина с длиной, и ко-
гда, одним словом, все соответствует должной [в редакции А. И. Венедиктова и
В. П. Зубова — «присущей им». — И. Д.] соразмерности. 4. Равным образом со-
размерность есть стройная гармония отдельных членов самого сооружения и
соответствие отдельных частей и всего целого одной определенной части, при-
нятой за исходную. Как в человеческом теле эвритмия получается благодаря
соразмерности между локтем, ступней, ладонью, пальцем и прочими его [те-
ла] частями, так это бывает и в совершенных сооружениях» (Десять книг об
архитектуре Витрувия, 1936. Т. I (Текст трактата). С. 26; Десять книг об архи-
тектуре Витрувия, 1938. С. 33). Как видим, и Ф. А. Петровский, и В. П. Зубов
57
Никаких принципиальных различий между эвритмией и сим-
метрией Витрувий не проводит208, в обоих случаях речь идет о со-
ответствии между целым и его частями, а не между двумя подоб-
ными частями некой структуры. Однако при этом он подчеркивает,
что симметрия — это не просто некое отношение частей к целому,
но отношение, имеющее эстетическое и практическое значение209.
Вообще, в основание архитектурной теории и практики Витрувий
кладет три концепции: прочность (firmitatis), полезность (utilitatis)
и красоту (venustatis)210. Эстетические требования особенно важны
при постройке храмовых знаний, композиция которых «основана
на соразмерности211 (symmetria), правила {ratio) которой должны
тщательно соблюдать архитекторы. Она возникает из пропорции
(proportio), которая по-гречески называется avaXoyiot. Пропорция
есть соответствие между членами всего произведения и его целым
переводили термин symmetria (мн. число — symmetriae) как соразмер-
ность.
208 Впрочем, на эти различия указывает комментатор Витрувия Д. Барбаро
(D. Barbara; 1513-1570): «Соразмерность есть красота порядка, а эвритмия —
красота расположения; недостаточно расположить меры одну за другой, но
необходимо, чтобы эти меры соответствовали друг другу, то есть находились в
определенном отношении» (Десять книг об архитектуре Витрувия, 1938. С. 33).
209В частности, когда речь идет о конструкции «военных машин», катапульт и
баллист, Витрувий особо останавливается на их «соразмерностях», что крайне
важно в практическом отношении («</е ballistis et catapultis symmetrias, quas
maxime expedites putavi, exposui») (Марк Витрувий Поллион. С. 319; Десять
книг об архитектуре, 1938. С. 375; X, 11, 9). В целом же в своих рассуждениях
о симметрии Витрувий развивает идеи Платона: «... все доброе, без сомнения,
прекрасно, а прекрасное не может быть чуждо меры. Значит, приходится при-
знать, что и живое существо, долженствующее оказаться прекрасным, сораз-
мерно. Но что касается соразмерности, здесь мы привыкли принимать в расчет
мелочи, а самое важное и существенное упускаем из виду. Когда стоит вопрос
о здоровье и болезни, о добродетели и пороке, нет ничего важнее нежели сораз-
мерность или несоразмерность между душой и телом как таковыми. Но мы не
задумываемся над этим и не понимаем, что, когда могучая и во всех отношени-
ях великая душа восседает как бы на колеснице слишком слабого и хилого тела
или когда равновесие нарушено в противоположную сторону, живое существо
в целом не прекрасно, ибо ему не хватает соразмерности как раз в самом су-
щественном; однако, когда в нем есть эта соразмерность, оно являет собой для
каждого, кто умеет видеть, самое прекрасное и отрадное из всех зрелищ. Ведь
и тело, в котором либо длина ног, либо величина других членов нарушает меру,
не просто безобразно: когда всем его частям приходится работать сообща, оно
то и дело подпадает утомлению или судорогам, делается неустойчивым, пада-
ет, оказываясь само же для себя причиной нескончаемых бед» (Платон, 1971.
Тимей, 87с-е. С. 535).
210Десять книг об архитектуре Витрувия, 1936. С. 28 (I, 3, 2).
211В переводе В. П. Зубова: «соответствии мер» Там же. С. 95).
58
« 919
по отношению к части, принятой за исходную , на чем и основана
всякая соразмерность (ratio efficutur symmetriarum)»* 213. Symmetri-
arum ratio214, в понимании Витрувия, предполагает наличие некой
фиксированной, фундаментальной единицы (модуля), с помощью
которой выражаются всевозможные отношения.
Хотя Коперник не ссылается прямо на трактат Витрувия, од-
нако Вселенную польский астроном представляет именно как «ве-
ликолепнейший храм»215, элементы которого — планетные сферы —
гармонично соотносятся друг с другом, образуя эстетически совер-
шенный Космос, и естественной мерой (своего рода модулем) в ком-
позиции этого храма служит расстояние между Землей и Солнцем.
При этом Коперник, в отличие от Эвклида, не ставит перед со-
бой задачу свести соразмерность (в данном случае — отношения па-
раметров движения планет) непременно к целочисленному выраже-
нию216. Кроме того, Коперника, в отличие от Витрувия, Кеплера,
Дюрера (Л. Durer-, 1471-1528) и многих их современников и предше-
ственников, совершенно не волновали разнообразные спекуляции
касательно качественных и количественных отношений между от-
дельными целостностями, скажем, соответствие (similitude) между
частями Вселенной и пропорциями человеческого тела217. Фром-
212В
переводе В. П. Зубова: «Пропорция есть соответствие модулей и мер в
каждом произведении как в отношении определенной части отдельных членов,
так и в отношении целого» (Там же).
213Там же. С. 65 (Ш, 1, 1).
214В вольном (может быть, слишком вольном) переводе Г. П. Полякова— «объ-
ективная норма соразмерностей» (Марк Витрувий Поллион, 1936. С. 159; VI,
2, 4); в переводе Ф. А. Петровского: «основание соразмерности» (Десять книг
об архитектуре Витрувия, 1936. С. 119).
216 «В середине всего находится Солнце. Действительно, в таком великолеп-
нейшем храме кто мог бы поместить этот светильник в другом и лучшем месте,
как не в том, откуда он может одновременно все освещать» (Коперник Н., 1964.
С. 35).
216Согласно Эвклиду, две величины называются соизмеримыми, если их от-
ношение может быть выражено отношением целых чисел (Euclid, 1956. Vol. 3.
Р. 10-11).
217Типичный пример — высказывание Генриха Корнелия Агриппы Неттес-
геймского (И. С. Agrippa von Nettesheim-, ок. 1486-1535): «эти элементы (земля,
вода, воздух, огонь и эфир. — И. Д.) присутствуют в человеке согласно подлин-
ным свойствам их природы. В человеке есть некое эфирное тело, двигатель ду-
ши, кое представляет небеса ...» (Corneille-Agrippa Н., 1968-1970. Т. 3. Р. 155.).
Замечу также, что рассуждения Агриппы, современника фромборкского аст-
ронома, о космической гармонии выказывают известное сходство (по крайней
мере на риторическом уровне) с коперниканскими. В частности, Агриппа отме-
чал: «некоторые определяют гармонию небес (по контексту ясно, что речь идет
59
боркского мыслителя интересовало другое — количественно выра-
женное соотношение (proportio) между частями данного целого,
будь то человеческое тело или Космос, что замечательным образом
соотносилось с ренессансной идеей идеализирующего мимесиса218 219.
Теория Коперника ввела общую для всех планет меру их среднего
расстояния до Солнца, чего не могла дать система Птолемея.
На этой стадии моего анализа возможности дальнейшего изло-
жения без привлечения хотя бы самых элементарных астрономиче-
ских сведений практически исчерпаны, и я вынужден для понима-
ния последующего, а в известной мере и для осмысления преды-
дущего, сделать в следующем разделе краткое и, надеюсь, без-
болезненное для читателя-гуманитария историко-астрономическое
71 Q
отступление .
ГЕОМЕТРИЧЕСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО,
ИЛИ «ОБЩАЯ СХЕМА НАШИХ УХИЩРЕНИЙ»220
В погибшем мире веровать привыкли,
Что излученья буйной страсти льет
Киприда, движась в третьем эпицикле.
Данте Алигьери
Согласно теории Птолемея, который в свою очередь опирался на
идеи Гиппарха (160-126 гг. до н. э.), Апполония Пергского (III в. до
н. э.) и других астрономов, движение любой планеты (кроме Солн-
ца) можно представить так, как показано на рис. 1. Планета Р рав-
номерно движется по окружности с центром 7V. Эта окружность
о небесных сферах. — И.Д.) по их удаленности друг от друга (ex earundem ad
invicem distantia rimatur) ... Волее того, из отношений движений планет (ех
proportione motuum planetarum) как между собой, так и относительно восьмой
сферы, вытекает приятнейшая гармония [мира] (harmonia omnium suavissima)»
{Agrippa von Nettesheim H. C., 1967. II, 26. S. 159).
218Греч. ц((лг)О1С — подражание, воспроизведение, изображение. Речь идет об
античном понимании мимесиса как основного принципа деятельности худож-
ника (так, например, по Пифагору — музыка подражает гармонии небесных
сфер, по Аристотелю — целью мимесиса является приобретение знаний и полу-
чение удовольствия от воспроизведения и созерцания узнаваемого предмета).
Подр. см.: Sorbom G., 1966.
219Детальный анализ теории Коперника содержится в монографии: Swerd-
low N., Neugebauer О., 1984.
220 Птолемей К., 1998. С. 401.
60
Рис. 1. Движение планеты согласно эпициклической теории;
R—радиус деферента; г —радиус эпицикла.
называется эпициклом (circulus epicyclus). В свою очередь, центр
эпицикла N равномерно движется в ту же сторону221, что и Р,
по другой окружности большего радиуса с центром О, которая на-
зывается деферентом (circulus deferens). Таким образом, точка Р
участвует в двух круговых движениях. Подбирая величины ско-
ростей движения точки Р по эпициклу и точки N по деференту и
вводя ряд дополнительных условий, можно описать движение каж-
дой планеты, каким его видит земной наблюдатель, находящийся в
точке Т.
Птолемей и его предшественники исходили из того, что небес-
ные движения должны быть круговыми и равномерными или, по
крайней мере, наблюдаемое движение планеты должно быть пред-
ставлено как «сумма» равномерных круговых движений222. Ви-
димые движения планет весьма сложны — неравномерны (относи-
тельно Земли), петлеобразны (рис. 2), расстояние «планета — Зем-
ля» непостоянно и т. д.
По теории Птолемея получалось, что центр эпицикла (точка
N) движется относительно точек ОиТ неравномерно. Чтобы как-
то обойти эту трудность, Птолемей ввел еще одну замечательную
точку на оси апсид AZ — точку Е (точку эквантпа), расположив
221То, что движения точек Р и N происходят в одну и ту же сторону, не
является неким обязательным условием, но это условие пришлось принять для
правильного описания движения планет в данной модели.
222 «Мы полагаем, —писал Птолемей, — что для математика основной задачей
является в конечном счете показать, что небесные явления получаются при
помощи равномерных круговых движений» (Птолемей К., 1998. С. 82).
61
Рис. 2. Наблюдаемое регрессивное движение Марса (октябрь
1994 — июль 1995). В точке 5 (11 февраля 1995) Марс на-
ходился в оппозиции Солнцу (Lattis J. М. Between Coper-
nicus and Galileo: Christoph Clavius and the Collaps of
Ptolemaic Cosmology. Chicago к London: The University
of Chicago Press, 1994. P. 49).
ее так, что EO — ОТ, и показал, что относительно этой точки
движение центра эпицикла будет казаться равномерным223 224. Таким
образом, в его теории движение планеты является равномерным
не относительно «собственного центра» движения, но относитель-
но некоторой точки на оси апсид, что противоречило исходному
принципу равномерного кругового движения. «Это и подобные со-
ображения, — писал Коперник, — дали нам повод поразмыслить о
подвижности Земли и иных способах, которые сохраняли бы прин-
цип равномерности и другие основы науки... »***
По характеру своего движения планеты делились на две группы.
К первой относили те, которых, по выражению Птолемея, «Солн-
це всегда обгоняет». Это — так называемые верхние (другое назва-
ние — внешние) планеты: Сатурн, Юпитер, Марс. Ко второй группе
223 Фактически речь здесь идет о двух моделях — эпициклической (при этом
считается, что Земля находится в точке О) и модели эксцентра. Но часто при
описании движения планет использовались обе модели, как это показано на
рис. 1 и объяснено в основном тексте.
224 Коперник Н., 1964. С. 306.—Отмеченное Коперником обстоятельство, ра-
зумеется, могло послужить толчком к созданию новой «системы мира», одна-
ко, следует иметь в виду, что для исправления указанного недостатка теории
Птолемея переходить к новой, гелиоцентрической космологии не было никакой
необходимости.
62
относили так называемые нижние (или внутренние) планеты225 —
Меркурий и Венеру, каждая из которых то обгоняет Солнце, то, при
попятном движении, сближается с ним, при этом Меркурий удаля-
ется от Солнца не более, чем на 28°, а Венера — не более, чем на
48°, т. е. эти планеты как бы «сопровождают» Солнце, поэтому их
трудно наблюдать в его лучах («нелегко увидать такое пятнышко
под сильнейшим освещением», — писал Коперник226), и их не вид-
но ночью, когда Солнце опускается за горизонт более, чем на 46°.
Особым характером движения обладают Солнце (оно движется по
деференту, т. е. радиус его эпицикла равен нулю) и Луна.
Уже в древности астрономами были установлены некоторые осо-
бенности движения планет, которые требовали своего объяснения.
Вот один из примеров, иллюстрирующий особенности птолемеев-
ского подхода к описанию планетных движений. Для определенно-
сти я ограничусь случаем верхних планет. Время от времени та или
иная планета оказываются на одной прямой с Землей и Солнцем.
Так, для верхних планет конфигурация Земля (Т) - Солнце (S) —
планета (Р) — так называемое соединение (или конъюнкция) плане-
ты с Солнцем — имеет место, только когда планета Р оказывается
в апогее своего эпицикла (рис.З, а), т. е. на наибольшем удалении
от Земли; тогда как конфигурация S — T—P, называемая проти-
востоянием (оппозицией) планеты Солнцу, имеет место, только
когда планета Р находится в перигее своего эпицикла (рис. 3, е),
т. е. ближе всего к Земле. И когда планета приближается к этому
положению, земной наблюдатель фиксирует «попятное» движение
планеты, т. е. имеет место совпадение трех феноменов — оппозиция
верхней планеты Солнцу, ее нахождение в перигее своего эпицикла
и ее «попятное» движение (регрессия, retrogressions). Чтобы объ-
яснить эти феномены, Птолемею пришлось ввести дополнитель-
ное условие в кинематико-геометрическую схему движения верх-
них планет, а именно — радиус эпицикла (PN) должен быть всегда
параллелен направлению от Земли на Солнце (TS) (рис. 3, б’)227.
Наконец, следует отметить, что Птолемей фактически вынуж-
225Часто термины «верхние» и «нижние» планеты используют, когда речь
идет о геоцентрической теории, а термины «внешние» и «внутренние» — когда
рассматривают структуру Солнечной системы с позиций гелиоцентризма.
226 Коперник Н., 1964. С. 32.
227Аналогично, чтобы объяснить особенности движения нижних планет, Пто-
лемею также пришлось ввести некоторые дополнительные допущения. Были
и другие закономерности в планетных движениях, в частности, связанные с
периодами обращения планет (подр. см.: Бронштэн В. А., 1988. С. 114-115).
63
Рис. 3. Движение верхней планеты относительно Земли и Солнца (для просто-
ты принято, что е = 0, т. е. Земля (Т) находится в центре деферента.
ден был создать несколько моделей: для верхних планет, для Вене-
ры, для Меркурия, для Луны и для Солнца.
Теория Птолемея могла объяснить многие феномены и законо-
мерности планетных движений — регрессии, оппозиции и сопряже-
ния планеты с Солнцем и т. д. Но, так сказать, по отдельности. Его
теория не устанавливала необходимых связей между отдельными
закономерностями, ее параметры (скорость движения планеты по
эпициклу, скорость движения центра эпицикла по деференту, от-
ношение радиусов эпицикла г и деферента R) определялись из на-
блюдений, между ними не было необходимой связи, поэтому их и
можно было соотнести друг с другом так, чтобы спасти явления.
Иными словами, теория Птолемея была слишком гибкой и потому
маловосприимчивой к процедуре опровержения. Правда, одна за-
кономерность, выявляемая этой теорией, казалось бы, составляет
исключение: можно показать, что при г < R регрессии верхних пла-
нет могли иметь место только при условии, что угловая скорость
обращения планеты по эпициклу меньше угловой скорости враще-
ния центра эпицикла по деференту. Но при внимательном рассмот-
рении оказывается, что это не более, чем «а piece of good luck»22s.
Иными словами, в системе Птолемея отсутствовали (на уровне тео-
рии) регулярные закономерные связи между отдельными законо-
мерностями («regularities of regularities», как выразился З.Бехлер).
Предположить же, что все наблюдаемые закономерности и взаимо-
связи отдельных явлений — просто случайное совпадение, было бы
228 Bechler Z., 1991. Р. 83.
64
абсурдно: подобных совпадений оказывалось слишком много. Ко-
перник не мог себе представить, чтобы Творец создал мир, в коем
«regularities of regularities» были просто игрой случая. Именно в
несистемности «системы» Птолемея229, в ее «логической гибкости»
польский астроном усматривал ее главный порок, ее «монстрооб-
разность», а не в ее несоответствии физике Аристотеля. Устано-
вить необходимые взаимосвязи между отдельными закономерно-
стями означало создать новую логическую форму теории, ибо — и
здесь фромборкский каноник вполне схоластически традиционен —
логическая форма, при прочих равных условиях, и есть критерий
истины. Что же конкретно предложил Коперник в математико-аст-
рономическом плане?
Несколько упрощенно, опуская многие (впрочем, немаловаж-
ные) детали, можно представить переход от гео- к гелиоцентри-
ческой модели так, как показано на рис. 4, а-г.230 В случае верхних
планет положение Солнца фиксируется в точке S (рис. 4, а), а за-
тем стороне ST параллелограмма STNP придают вращение около
этой точки, при этом стороны SP и TN также обращаются вокруг
точки S, а точка N — вокруг точки Р. В этой новой, гелиоцентри-
ческой, кинематической схеме (рис. 4, е) эпицикл с центром N ис-
чезает. В случае нижних планет (рис. 4, е) преобразование столь же
несложно: Солнце фиксируется в точке У, т. е. в центре эпицикла,
а Земле придается вращение вокруг этого нового положения Солн-
ца по большому кругу, планета же движется по кругу меньшего
радиуса (рис. 4, г). В этом случае «лишним» оказывается деферент
планеты.
В теории Коперника планетные регрессии получили новое объ-
яснение — они представляют собой некий оптический эффект, свя-
занный с положением наблюдателя на движущейся Земле (рис. 5).
Упомянутая выше «связь» движения Венеры и Меркурия с движе-
нием Солнца также получила простое объяснение (рис. 6). Таким
образом, если Птолемею для объяснения упомянутых феноменов
нужно было вводить непонятно откуда взявшиеся дополнительные
ad /гос-гипотезы (подбирать скорости движения по эпициклу и де-
ференту, требовать параллельности некоторых отрезков и т. д. и
т. п.), то Копернику удалось многое объяснить просто благодаря
«более рациональному расположению кругов». Гелиоцентрическая
229По словам Г. Хона и Б. Гольдштейна, Коперник рассматривал систему Пто-
лемея как «а mixed bag of theories» (Hon G., Goldstein B.R., 2004. P. 276).
230 Более детализированное изложение дано в Приложении.
65
Рис. 4- Переход от гео- к гелиоцентрической модели: а — геоцентрическая мо-
дель для верхних планет; б — гелиоцентрическая модель для верхних
планет; в — геоцентрическая модель для нижних планет; г — гелиоцен-
трическая модель для нижних планет.
схема движения планет объясняла целый ряд явлений в силу ино-
го положения наблюдателя, что в свою очередь меняло структуру
каузальных связей.
Теория Коперника изменяла характер объяснений астрономи-
ческих явлений. У Птолемея объяснения, скажем, планетных ре-
грессий имели апостериорный характер, для «спасения явлений»
в теорию вводились те допущения, которые никак не вытекали из
ее исходных принципов. Иначе в теории Коперника, в которой и
регрессии, и ограниченность углов элонгации для нижних планет,
и другие явления есть необходимые следствия исходных положе-
ний его системы, и в этом смысле последняя является априорной.
Это обстоятельство — кстати, немаловажное для оценки восприя-
66
Рис. 5. К объяснению явления регрессии с позиций
гелиоцентрической модели.
Рис. 6. Углы элонгации Меркурия и Венеры
в гелиоцентрической модели.
тия гелиоцентризма в лютеранских кругах'*'31 — не осталось неза-
меченным современниками и последователями Коперника. Так, на-
пример, голландский математик Гемма Фризий (G. Frisius', 1508-
1555) писал: «Птолемей допускает, что три высших планеты восхо-
дят ахронически, т. е. диаметрально противоположно Солнцу, на-
ходясь всегда в перигее своих эпициклов; и это тд 6ti [a posteriori].
Гипотеза же Коперника выводит эту истину как необходимую, и
доказывает [ее] 6i6ti [a priori]»231 232.
2310 чем см. подр.: Barker Р., 2000.
232Frisius G., 1556. А2Г; см. также: Goldstein В., 1987.
67
И еще одно существенное обстоятельство. В теории Птолемея
расстояния «Земля —планета» не могли быть определены, так как
в ней фигурируют лишь отношения R/г для планет. Теория же Ко-
перника позволяла выразить расстояние каждой планеты до Солн-
ца в единицах TS, т. е. в единицах расстояния «Солнце — Земля»,
которое и стало естественной мерой для определения космических
пропорций233-
Тем самым, RT-симметрия получила в гелиоцентрической тео-
рии свое законченное выражение: чем дальше планета от центра
вращения, тем больше ее период обращения. Тогда звездная сфера
должна быть неподвижной в силу ее невероятно большой (Копер-
ник мудро обошел вопрос о бесконечности Вселенной) удаленности
от этого центра, что и заставило предположить суточное движение
Земли.
Кстати, о размерах Вселенной. Чтобы оправдать ненаблюдае-
мость звездного параллакса во времена, когда технические возмож-
ности дотелескопической наблюдательной астрономии были весьма
ограниченны, следовало допустить, что удаленность сферы непо-
движных звезд от земного наблюдателя должна составлять никак
не меньше 1 500 000 земных радиусов (по расчетам Кеплера звезды
удалены от Солнца на 60 миллионов земных радиусов234, Тихо Бра-
ге оценивал это расстояние в 7 850000 земных радиусов), тогда как
арабские астрономы полагали (и с ними в Средние века и в начале
Нового времени соглашались многие европейские), что в действи-
тельности это расстояние много меньше —ок. 20 110 земных радиу-
сов235. Если последнее мнение справедливо, то звездный параллакс
в гелиоцентрической/геодинамической теории должен быть наблю-
даем, а поскольку он ненаблюдаем, то отсюда делался вывод, что
теория Коперника ложна. Ненаблюдаемость звездного параллак-
са не была для Коперника «win — шгп»-ситуацией (если звездный
параллакс удастся обнаружить, значит его теория верна, а если не
удастся, то это не доказательство ее ложности, а свидетельство гро-
233Тем самым, RT-симметрия получила в гелиоцентрической теории свое за-
конченное выражение: чем дальше планета от центра вращения, тем больше ее
период обращения. Но тогда звездная сфера должна быть неподвижной в силу
ее невероятно большой (Коперник мудро обошел вопрос о бесконечности Все-
ленной) удаленности от этого центра, что и заставило предположить суточное
движение Земли.
234Kepler J., 1953. Р. 492. — Бблыпую цифру до середины XVII в. не называл
никто.
235 Goldstein В. R-, 1967. Р. 7; АаЬое А., 2001. Р. 127-131.
68
мадности расстояния от Земли до сферы неподвижных звезд), как
полагают многие историки236.
Но несмотря на эти и иные трудности и несовершенства теории
Коперника, Космос обрел в ней симметрию в том смысле этого сло-
ва, который в него вкладывали некоторые греческие авторы, в част-
ности Герои Александрийский (ок. 100): «мы называем симметрич-
ными величины, кои измеримы общей стандартной мерой»237. Од-
нако здесь следует сделать одну важную оговорку. Никакого неза-
висимого эмпирического теста на истинность полученных Коперни-
ком результатов (или результатов, которые могли быть получены
из его теории) в то время не существовало, и поэтому совершен-
но справедливо замечание А. Петрони и Л. Сколамьеро о том, что
возможность «определения планетных расстояний не относится к
эмпирическим аспектам коперниканской системы. Она составляет
лишь часть систематического превосходства {systematic superiority)
этой системы над системой Птолемея»238.
«ИЗ ЭНЕИДЫ ДВА СТИХА»
И я выхожу из пространства
В запущенный сад величин,
И мнимое рву постоянство
И самосознанье причин.
О. Мандельштам
Учитывая важность для гелиоцентрической теории RT-
отношения, «главного принципа», задающего связь размеров ор-
биты планеты и периода ее обращения, следует сказать несколько
слов об истоках этого принципа.
Разумеется, если стремиться к «нулевому уровню письма», то
все внеастрономические коннотации этого принципа (пифагоро-
23вСогласно измерениям немецкого астронома Ф. В. Бесселя (F. W. Bessel-,
1784-1846), который в 1838 г. определил звездный параллакс, расстояние от
Солнца до звезды 61 Cygni в созвездии Лебедя составляет ок. 715400 земных
радиусов.
237Цит. по: Hallyn F., 1993. Р. 88. Можно указать и более ранние примеры
подобного понимания симметрии, скажем, Канон Поликлета (V в. до н. э.),
эстетика которого, по мнению Э. Панофского, близка ренессансной.
238Petroni А.М., Scalamiero L., 1986. Р. 339.
69
платонические, христианско-теологические, оккультные и прочие)
следует рассматривать как не более чем риторический прием, capta-
tio benevolentiae, своего рода искушение святого Коперника, с кото-
рым он успешно боролся, уходя в область математических абстрак-
ций. Однако, на мой взгляд, контекстуалистский подход, предпо-
лагающий органическую «встроенность» процедуры выбора кине-
матико-геометрической модели в систему взаимосоотнесенных кон-
текстов (социокультурного, теологического, теоретико-живописно-
го и т. д.), предпочтительней хотя бы потому, что в XVI столетии
неастрономическая аргументация в астрономических работах вос-
принималась вполне серьезно. К примеру, Тихо Браге связывал ко-
перниканскую гармонию с «исследованиями Дюрера — этого заме-
чательного художника, — посвященными симметрии человеческого
тела, кое есть микрокосм»239 240. Сравнение Коперника с Дюрером
здесь отнюдь не случайно, поскольку последний, по словам Эраз-
ма, «observat exacte symmetrias et harmonias»2i0, и, что еще важ-
нее, «exacte», т. е. точность, обеспечивалась выявлением численных
пропорций человеческого тела. «Прежде всего, — писал Дюрер,—
мы должны искать наиболее подходящую и надежную меру всех
частей /тела/»241. Цитированное выше коперниканское сравнение
традиционной астрономии с монстром восходит к Ars poetica Гора-
ция, которая начинается следующими словами:
«Если бы женскую голову к шее коня живописец
Вздумал приставить и, разные члены собрав отовсюду,
Перьями их распестрил, чтоб прекрасная женщина сверху
Кончилась снизу уродливой рыбой, — смотря на такую
Выставку, други, могли ли бы вы удержаться от смеха?
Близко от школы Эмилия был же художник, умевший
Ногти и мягкие волосы в бронзе ваять превосходно.
В целом он был неудачен, обнять не умея единства» 242.
(Пер. М. Дмитриева)
239 Brahe Tychonis Dani, 1913-1929. Т.6/1. Р. 222.
240 Desiderii Erasmi Roterodami. De recte Latini Graecique sermonis pronuncia-
tione // Desiderii Erasmi Roterodami, 1703-1706. T. 4. Col. 40.
241 Diirer A., 1557. Fol. 102v. — Как заметил Ф. Аллин, «механистическая мате-
матизация Виллара де Оннекура (XIII в.) так относится к органистической ма-
тематизации Дюрера, как система Птолемея к системе Коперника» (Hallyn F.,
1993. Р. 99). Об Альбоме путевых зарисовок Виллара см. подр.: Зубов В. П.,
2000. С. 295-298; 343-352; Муратова К.М., 1988. С. 206-219.
242Гораций, 1993. С. 343-344. Как не без ехидства заметил Р. Уэстман, «Ко-
перник действительно взывал к эстетике, но к эстетике Горация, а не Т. Куна»
70
Эстетика Горация и его ренессансных комментаторов — а начало
XVI в. засвидетельствовало расцвет увлечения Горацием — взывает
к принципу соответствия: стиль должен соответствовать описывае-
мому предмету, манера выражения должна подобать данному пер-
сонажу, начало должно соответствовать концу и т. д., ибо только
так можно «обнять единство». «Так как все искусство имитирует
Природу, — писал К. Ландино в 1482 г., — поэта следует высмеивать
так же, как и художника, когда он изображает монстра, помещая
человеческую голову на лошадиную шею»243 и т. д. Коперник, — по-
видимому, знакомый с комментарием Помпония Гаурико (Р. Gauri-
cus; ок. 1480-1530) на Ars poetica Горация, — игнорируя аристотелев
запрет на metabasis (т. е. на перенесение принципов и методов одной
дисциплины в другую244), перенес горациев идеал хорошей поэзии в
область математико-астрономического теоретизирования. Почему
же фромборкский мыслитель проигнорировал императив «Второй
Аналитики»? По мнению Р. Уэстмана, это произошло потому, что
Коперник, как и Ландино и многие другие гуманисты, признавал
свою аудиторию (a De Revolutionibus был адресован прежде всего
узкому слою клерикальной, реформистки настроенной и широко
образованной элите, разбиравшейся к тому же и в математических
вопросах) высшим арбитром245. Соображение вполне резонное, но,
полагаю, дело не только в интеллектуальных пристрастиях гума-
нистической аудитории.
(Westman R.S., 1990. Р. 182.) Уэстман имел в виду следующее утверждение
Т. Куна: «... новая астрономия обладала в глазах Коперника той естественно-
стью и согласованностью (a naturalness and coherence), которой была лишена
старая геоцентрическая астрономия. Структура неба может быть выведена из
системы Коперника с меньшим числом посторонних (extraneous) нли ad hoc
допущений, вроде допущения полноты (plenitude). В этом заключалась та но-
вая и эстетическая гармония, которую подчеркивал Коперник... » и далее Кун
цитирует десятую главу первой книги De Revolutionibus, где изложена новая
гелиоцентрическая космология (Kuhn Т. S., 1957. Р. 176).
243Цит. по: Westman R.S., 1990. Р. 183.
244См. подр.: Funkenstein А., 1986. Р. 36-37, 296-297, 303-307.
245 Westman R.S., 1990. Р. 183.
71
ФИЗИЧЕСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО,
ИЛИ ФИЗИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ
ГЕЛИОЦЕНТРИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ КОПЕРНИКА
Подъем к наукам был для нас тяжел,
И по стопам инстинкта разум шел...
А. Поуп
На первый взгляд Коперник использовал аристотелеву теорию
движения, разграничивавшую движения естественные и вынуж-
денные: «.. .Если кто-нибудь выскажет мнение, что Земля враща-
ется, то ему придется сказать, что это движение является есте-
ственным, а не насильственным. Все то, что происходит соглас-
но природе, производит действия, противоположные тем, которые
получаются в результате насилия»246. При этом Коперник, опять-
таки следуя Аристотелю, отождествляет естественное движение с
простым (т. е. не составным) и приписывает простые движения про-
стым телам, поскольку, согласно учению Стагирита, простые дви-
жения соответствуют природе простых тел247. Все прочие движе-
ния называются вынужденными (в переводе И. Н. Веселовского—
«насильственными»), они не вытекают из природы тела, но обу-
словлены действием внешних сил.
Однако более детальное и внимательное изучение текста De Rev-
olutionibus показывает, что проведенное Коперником разграниче-
ние естественных и вынужденных движений совпадает с аристоте-
левой дистинкцией только терминологически.
Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство,
что Коперник, в отличие от Аристотеля, определяет простое те-
246Коперник Н., 1964. С. 26-27.
247 «Единому и простому телу присуще и простое движение» (Там же. С. 26).
Ср. с утверждениями Аристотеля: «Тела делятся на простые и составленные из
простых (под простыми я понимаю все тела, которые содержат в себе источник
естественного движения, как-то: огонь и землю, а также их разновидности и
то, что им родственно). Поэтому движения также должны делиться на про-
стые и тем или иным образом смешанные, причем простые [движения] должны
принадлежать простым [телам], смешанные— составным, и [в последнем слу-
чае] характер движения должен определяться тем [простым телом], которое
преобладает [в составном]. Стало быть, коль скоро [1] существует простое дви-
жение, [2] движение по кругу простое, [3] у простого тела движение простое и,
наоборот... то тогда по необходимости должно существовать некое простое те-
ло, которому свойственно двигаться по кругу в соответствии с его собственной
природой» (Аристотель, 1981, I, 2, 268b, 25—30; 269а, 1—7. С. 267).
72
ло не совокупностью его, как бы мы сейчас сказали, физико-хими-
ческих свойств, но исключительно «фигурой» и однородностью —
«подвижность сферы выражается в том, что она вращается кру-
гом, самим этим действием отображая свою форму в простейшем
теле {ipso actu formam suam exprimentis in simplicissimo corpore),
в котором нельзя найти ни начала, ни конца, ни отличить одной
части от другой, когда она движется сама в себе, проходя через
одно и то же»248. Иными словами, «простейшее тело» (если оно не
претерпевает внешних воздействий) является сферическим, а сфе-
рическое— простым, т. е. сама сферичность формы тела обуслов-
ливает его простоту, причем совершенная простота сферической
формы реализуется только во вращательном движении. Таким об-
разом, оказывается, что реальная простота тела определяется не
только его формой, но и его движением, которое обеспечивает це-
лостность тела. Однако из утверждения, что вращение простого
тела «выражает» его форму, еще не следует, что форма простого
тела служит причиной его вращения. Коперник здесь высказыва-
ется весьма осторожно: вращательное движение сферического тела
«вполне естественно соответствует... [eroj форме {illi formae suae
a natura wngruentern)»24®,
Далее, под простым вращением сферического тела Коперник по-
нимал его равномерное вращательное движение, и оно было един-
ственным видом движения, которое он expressis verbis называл
естественным: «если говорят, что у простого тела будет простым
и движение250 (это прежде всего проверяется для кругового дви-
жения), то лишь до тех пор, пока простое тело пребывает в сво-
ем природном месте и в целостности»251. Таким образом, аристо-
телев термин «естественное место» в рассуждениях Коперника не
означает места, к которому естественно движущееся тело стремит-
ся как к своей естественной цели. Коперник полагает естествен-
ным то место, в коем вращающееся тело «всецело пребывает в
себе самом, наподобие покоящегося»252. Но поскольку Земля со-
вершает кроме суточного еще и годовое движение вокруг Солнца,
248 Коперник Н., 1964. С. 20; Copernicus N., 1975. Р. 10.
249 Коперник Н., 1964. С. 27; Copernicus N., 1975. Р. 15. — Употребленный Ко-
перником латинский глагол сопдгиеге означает — сходиться, встречать, гармо-
нировать, соответствовать, подходить.
250А именно так говорил Аристотель, см. сноску 247.
251 Коперник Н., 1964. С. 28.
252Там же. С. 28-29.
73
то занимаемое ею естественное место перемещается, г, ни, конечно,
не считать естественным местом Земли ее ...........тую орби-
ту в целом. К сожалению, замечания Коперника по пому поводу
слишком лапидарны и не позволяют с желаемой ноинотоп рекон-
струировать его взгляды. Но скорее всего Коперник, придав Зем-
ле, вопреки традиционным космологическим представлениям, ста-
тус планеты (т. е. движущегося, «блуждающего», netясного тела),
одновременно допускал, в полном соответствии с традицией, что
Земля, как и другие планеты, встроена в несущую ее планетную
сферу, центр которой совпадает с центром мира и которая в си-
лу все той же естественной связи между вращением и сферично-
стью вращается и тем самым вращает Землю вокруг .лого центра.
Коперник, как известно, предпочитал не вдаваться в обсуждение
структуры и движения небесных сфер, но поскольку Земля в его
теории оказывалась планетой и попадала в надлунную область, то
уже в силу одного этого обстоятельства она должна была, двигать-
ся вокруг центра мира подобно остальным плане там (кроме; Луны,
движение которой оставалось геоцентрическим). Тогда надобность
в каком-либо специальном «трансмиссионном механизме», переда-
ющем движение от недвижного перводвигателя к планетам (как
это описывал Аристотель) отпадала, причина планетного движе-
ния «интериоризировалась», связывалась с параметрами Земли, а
не с принуждающим действием вселенского мотора, без которого
теперь можно было обойтись. И если в традиционной астрономии
роль абсолютной системы отсчета для всех небесных движений иг-
рал неподвижный перводвигатель, то в коперниканской теории эту
его функцию выполняет сфера неподвижных звезд. Но если, как
утверждал Коперник, вращательное движение сферического тела
вполне естественно соответствует его форме, то как может не вра-
щаться сфера неподвижных звезд?253 Коперник не дал на этот во-
прос физического ответа, ограничившись теолого-метафизически-
ми рассуждениями о том, что-де «состояние неподвижности счита-
ется более благородным и божественным, чем состояние изменения
и неустойчивости»254 и т. п. Кроме того, в позиции Коперника ясно
просматривается идея Аристотеля о том, что «первая неподвижная
253 Mutatis mutandis, аналогичный вопрос возникал и в отношении Солнца.
Луна также шарообразна и тем не менее не вращается вокруг своей оси.
254 Коперник Н., 1964. С. 29. — Фактически Коперник повторяет здесь аргу-
ментацию, идущую от св. Фомы (см. сноску 69).
74
граница объемлющего [тела] — это и есть место»255. По Копернику,
звездная сфера — это особая, граничная сфера, «место» Вселенной,
вмещающее в себя весь мир и потому остающееся неподвижным.
Подобное понимание мироустройства вполне согласуется с теоло-
гической иудео-христианской традицией. Действительно, одно из
имен Бога в иудаизме — Mdqdm, место (ср.: «Прибежище твое Бог
древний... » Втор. 33 : 27)256, истолкование, которое закрепилось
в иудейской мистической традиции, в частности, в каббалистиче-
ской, интерес к которой усилился в эпоху Ренессанса, и Копер-
ник, будучи в Италии, разумеется, познакомился там с этой при-
чудливой смесью каббалы и пифагорейско-платонической фило-
софии.
В отличие от Аристотеля, Коперник не считал прямолинейное
движение элементов и тел «вверх и вниз» простым: «то, что Ари-
стотель разделяет простое движение на три класса: из центра, к
центру и вокруг центра, мы должны считать только рассудочным
актом (rationis solummodo actus)»257. Согласно Копернику, прямо-
линейные движения «из центра» и «к центру» не являются про-
стыми, поскольку вращение Земли приводит к тому, что каждое из
указанных движений является сложным, «составленным из круго-
вого и прямолинейного»258.
При этом — и это очень важно для понимания позиции Копер-
ника! — вращается не только Земля, «но также и немалая часть
воздуха и все, что каким-либо образом сродни с Землей». Воздух
и земные тела, даже когда они не поддерживаются опорой (ска-
жем, падающий камень), следуют «отчасти» тем же самым зако-
нам природы, что и Земля, они имеют «приобретенное движение»,
которое им «сообщается... прилегающей Землей в постоянном вра-
щении»259. Таким образом, любое тело на поверхности Земли или
вблизи ее (дом, облака, летящее пушечное ядро, падающий камень
и т. д.) является частью Земли, даже если оно в данный момент
времени с земной поверхностью не соприкасается.
Может сложиться впечатление, что в этих рассуждениях про-
сматривается смутный прообраз принципа инерции. Однако это не
255 Аристотель, 1981. Физика, IV, 4; 212а 20-21. С. 132.
266 Аналогично в Мишне: «Почему мы называем Господа Maqom? Потому что
Господь есть прибежище мира... »
2^ Коперник Н., 1964. С. 29; Copernicus N., 1975. Р. 17.
268 Коперник Н., 1964. С. 28.
259Там же.
75
так. Польский астроном просто развивает идею естественности кру-
гового движения.
Прямолинейное движение (rnotus rectus'), по мысли Коперника,
«происходит, только когда не все идет, как следует (non recte se
habentibus), а для тел, совершенных по природе, — только когда они
отделяются от своего целого и покидают его единство»260. Тела,
«движущиеся вверх и вниз, не совершают простого единообразного
и равномерного движения даже если отвлечься от кругового. Они
не могут умеряться своей легкостью или напором своего веса; и,
опускаясь вниз, тела, имея первоначально медленное движение, по
мере падения увеличивают скорость. Обратно мы можем наблю-
дать, как взметнувшийся вверх этот земной огонь (иного ведь мы
не видим) сразу же замедляет свое движение, как бы признавая
причиной насилие земной материи»261. Восходящее движение ог-
ня— это «расширительное движение (motus extensions)», вызванное
«силой огня (ignea vis)»262.
В коперниканских рассуждениях об огне, ясно видно стремле-
ние автора De Revolutionibus избавиться от абсолютно легких эле-
ментов, коим не было места в новой космологии. Поэтому возду-
ху Коперник приписывал известную «сродственность (cognatio)»
с земной материей: «уже ближайший к Земле воздух, пропитан-
ный земной и водной материей, следует тем же самым законам,
что и Земля, или имеет приобретенное движение»263. Легкие тела,
согласно Копернику, во-первых, являются интегральными частями
тел небесных, а во-вторых, их легкость относительна, и идея отно-
сительной легкости тел берет начало в коперниканской трактовке
понятия gravitas.
Тяготение, по Копернику, «есть не что иное, как некоторое при-
родное стремление (appetentia naturalis), сообщенное (indita) ча-
стям (т. е. «имплантированное» в них. — И.Д.) божественным про-
видением Творца Вселенной, чтобы они стремились к целостности и
2в0Там же. С. 29; Copernicus N., 1975. Р. 16.
281 Коперник Н., 1964. С. 29.
262Там же. С. 28; Copernicus N., 1975. Р. 16. — Огонь,—пишет Коперник,—
«обладает свойством расширять все им охватываемое, и это он производит с
такой силой, что когда он вырывается из темницы (огнестрельное оружие во
времена Коперника все еще воспринималось как техническая новинка. — И. Д.),
ему никаким образом, никакими машинами нельзя воспрепятствовать выпол-
нять свое дело (rupto carcere suum expleat opus)» (Коперник H., 1964. С. 28;
Copernicus N., 1975. P. 16).
263 Коперник H., 1964. С. 28.
76
единству, сходясь в форму шара»264. Поэтому тела, будучи частями
некоего небесного объекта (скажем, Земли), могут рассматриваться
как наделенные тяготением (gravitas) к этому объекту. Это отно-
сится и к так называемым тяжелым, и к легким телам, и в этом
смысле легкие и тяжелые тела принципиально ничем друг от друга
не отличаются — всем телам, земным и небесным, присуща gravitas,
стремление «к целостности и единству». «Вполне вероятно, — пи-
шет Коперник, — что это свойство (affectio, т. е. тяготение. — И.Д)
присуще также Солнцу, Луне и остальным блуждающим светилам,
чтобы при его действии (efficacia)265 они продолжали пребывать в
своей шарообразной форме, совершая тем не менее различные кру-
говые движения»266. В итоге, каждое небесное тело, согласно Ко-
пернику, следует рассматривать как своего рода «центр тяготения»
для «сродственных» ему тел. Но при этом Коперник отказывается
считать движение тела к такому центру, скажем, свободное паде-
ние камня к центру Земли, естественным (в смысле Аристотеля),
поскольку «прямолинейное движение бывает у тел, которые уходят
из своего естественного места, или выталкиваются из него, или ка-
ким-либо образом находятся вне его. Ведь ничто не противоречит
так всему порядку и форме мира, как то, что какая-нибудь вещь на-
ходится вне своего места. Следовательно, прямолинейное движение
происходит, только когда не все идет, как следует, а для тел совер-
шенных по природе, — только когда они отделяются от своего цело-
го и покидают его единство»267. Даже если отвлечься от того, что
свободно падающее тело совершает два движения — прямолинейное
к центру Земли, а также круговое и допустить, что имеет место
только первое, то и тогда свободное падение следовало бы, по мне-
нию Коперника, считать сложным, поскольку оно не равномерное,
но ускоренное, а ускоренное оно оказывается потому, что тело на-
делено импетусом, ведь, по определению Коперника, вынужденно
движущиеся (secundum violentiam) тела — это те, в которые вложе-
на (infertur) сила (vis) или impetus. Согласно теории импетуса (по
крайней мере в варианте Ж. Буридана и его последователей), если
тело не находится в своем естественном месте и при этом ничто не
препятствует его падению, то gravitas (т. е. естественное стремление
тела к его естественному месту) вызывает равномерное движение
264Там же. С. 30; Copernicus N., 1975. Р. 17.
265Лучше было бы перевести: «посредством (или — вследствие) его действия».
266 Коперник Н., 1964. С. 30; Copernicus N., 1975. Р. 17.
267 Коперник Н., 1964. С. 29.
77
тела к центру Земли с некой минимальной скоростью. Но равно-
мерным такое движение остается лишь очень краткое время, так
как импетус, приданный движущемуся телу, увеличивает его ско-
рость в следующий малый интервал времени, это новое движение с
большей скоростью придает телу новый импетус и т. д., т. е. свобод-
ное падение сопровождается аккумуляцией импетуса и в результате
оказывается ускоренным. Иными словами, свободное падение было
бы естественным только, если бы оно было равномерным268. Таким
образом, заключает Коперник, круговое (т. е. естественное) движе-
ние «может существовать с прямолинейным, как живое существо с
болезнью (sicut cum aegro animal)»269.
268Ибо естественное движение — это, по Копернику, движение простое (sim-
plex), единообразное (uniformis) и равномерное (aequalis) (Там же).
269Там же. С. 29; Copernicus N., 1975. Р. 17. — Т. ё. подобно тому, как живое
существо остается таковым, даже если состояние его здоровья отклонилось от
нормы, так и часть Земли, даже оторвавшись от ее «материнского» тела, про-
должает двигаться в соответствии с тем законом, по которому движется Земля.
И подобно тому, как больное существо стремится стать здоровым, т. е. вернуть-
ся к естественному состоянию, к норме, так и оторвавшаяся от Земли часть
«стремится» с ней воссоединиться. Рассуждение вполне в духе Аристотеля,
подчеркну — оно перипатетическое по духу, но не по букве, поскольку копер-
никанское понимание характера и природы свободного падения отличается от
аристотелевского. Возможно, что и указанную «медицинскую» аналогию Ко-
перник почерпнул у Аристотеля: «спрашивать, почему огонь движется вверх,
а земля вниз, то же самое, что спрашивать, почему способное выздоравливать,
двигаясь и изменяясь в качестве способного выздоравливать, достигает здо-
ровья, а не белизны» (Аристотель, 1981. О небе, IV, 3, 310b, 15-20. С. 371).
Кстати, с выражением «sicut cum aegro animal» связана забавная история. В
1617 г. в Амстердаме вышло третье издание De Revolutionibus под редакцией
профессора медицины и астрономии Гренингенского университета Николаса
Мулериуса (N. Muliers или Mulerius-, 1564-1630). Мулериус не был коперни-
канцем, но к Копернику относился с огромным уважением. Редактируя текст
трактата польского астронома, Мулериус обнаружил в предыдущих двух из-
даниях множество опечаток или того, что ему представлялось опечатками. В
частности, в приведенной выше фразе («.sicut cum aegro animal») он заменил
aegro (аЫ. от aegroi—болезнь) на equo (аЫ. от equus — лошадь, конь). В ито-
ге получилось, что круговое движение может быть связано с прямолинейным,
как человек с лошадью (Nicolai Copemici Torinensis, 1617. Р. 16). Мулериус
не понял смысла коперниканского сравнения, точнее, он понял его по-своему:
подобно тому, как родовые характеристики присущи каждому виду данного
рода (скажем, лошади, коровы, овцы и т. д. — это все животные, более общо —
живые существа), так и каждое механическое движение тела в условиях Зем-
ли обизательно включает в себя круговое движение. И надо сказать, в чем-
то Мулериус оказался прав — Коперник действительно считал, что любое ме-
ханическое движение в земных условиях непременно включает в себя круговое
движение планеты вокруг своей оси.
78
В традиционной механике импетуса impetus, вызывающий уско-
рение свободно падающего тела, считался, как правило, неистоща-
ющимся, поскольку его действие не препятствовало естественному
стремлению тяжелого тела к центру Земли, т. е. к естественному
месту тела. Коперник же, насколько можно судить по содержанию
глав 4, 8 и 9 первой книги De Revolutionibus, придерживался иного
мнения: свободное падение тяжелого тела происходит не в соответ-
ствии с его природой, но вопреки ей, т. е. impetus ponderis, напор
веса, (как и вообще любой фактор, вызывающий прямолинейное
движение) действует против естественного порядка вещей и пото-
му непременно истощается по мере движения тела: «круговое дви-
жение всегда совершается равномерно, ибо оно имеет неубываю-
щую причину (causa indeficiens). У прямолинейных же движений
эта причина поспешно иссякает (desinere festinans), так что тела,
достигнув своего места, перестают быть тяжелыми или легкими
(cessant esse gravitas vel levia), и это движение прекращается»270.
Как понимать последние слова в приведенной цитате? Что озна-
чает, что тела, достигнув своего естественного места, «cessant esse
gravitas vel levia»? По-видимому, gravitas, в понимании Коперни-
ка,—это не движущая сила, т. е., говоря более общо, не действую-
щая, а скорее формальная причина свободного падения271. Ведь в
противном случае, — если бы, в соответствии с традиционной тео-
рией импетуса, gravitas была действующей причиной движения те-
ла к центру планеты, — сложилась бы странная ситуация: с одной
стороны, имеет место естественное прямолинейное движение тела
«к центру» Земли под действием gravitas, тогда как, с другой —
естественное круговое движение тела как части планеты. Но тело
не может одновременно иметь два и более естественных движения.
Очевидно, что указанное противоречие возникает только в случае
механического совмещения традиционной теории импетуса с копер-
никанскими представлениями о движении Земли и природе gravitas.
Поэтому Коперник, чтобы избежать ситуации, когда тело оказывав
лось наделенным одновременно двумя различными естественными
движениями, вынужден был рассматривать gravitas как формаль-
ную причину движения, т. е. как неизменное и универсальное свой-
270Коперник Н., 1964. С. 29; Copernicus N., 1975. Р. 17.
271Я вполне сознательно употребляю аристотелеву терминологию, поскольку,
как проницательно заметил проф. Р. Хойкаас, физика Коперника «была анти-
аристотелевой in specie, но она была в полной мере (fully) аристотелевой in
уепеге» (Hooykaas 1987. Р. 112).
79
ство всех частей планеты, a impetus ponderis (напор веса) — как дей-
ствующую причину, т. е. как переменную движущую силу, обходя,
однако, молчанием вопрос о характере связи между gravitas и impe-
tus ponderis (равно как и вопрос о причине вращения Земли, если,
конечно, не считать ссылки на «божественное провидение Творца
Вселенной» в приведенной выше цитате).
Иными словами, Коперник допускал, что возможность есте-
ственного (т. е. самопроизвольно не прекращающегося и равномер-
ного) кругового движения обусловлена самой геометрической (ша-
рообразной) формой Земли. Эта возможность должна актуализи-
роваться некой действующей силой, без которой gravitas — не более
чем «некоторое природное стремление, сообщенное частям» плане-
ты. В самом переходе от потенции (стремления к «целостности и
единству») к акту (схождению частей Земли «в форму шара») вы-
ражена геометрическая природа сферы. Тем самым сама шарооб-
разность Земли (простота ее геометрической формы) служит выра-
жением указанного стремления, актуализация которого соединяет
(сводит воедино) все части сферы, потенциально интегрированные
самой квазисферической формой планеты.
Геометризация Коперником концепции естественного движения
не исключала необходимости введения в его теорию движущей си-
лы, импетуса, который сообщает Земле вращательное движение во-
круг своей оси. Типичный пример, фигурировавший в различных
версиях традиционной теории импетуса, — движение тела, брошен-
ного под углом к горизонту. В этом случае предполагалось, что тело
участвует в двух движениях — вынужденном, обусловленном дей-
ствием вложенного в него горизонтального импетуса, и в естествен-
ном, обусловленном свойственным тяжелому телу стремлением к
центру Земли. Таким образом, импетус в данном примере действу-
ет против природной «склонности» тела («come into conflict with
the nature and the natural tendencies of the body», как выразился
M. Вольф272). Ситуация, которую анализировал Коперник, в корне
иная. Вращение шарообразной Земли не изменяет относительного
положения ее частей (напомню, что частями Земли Коперник на-
зывал все объекты на и вблизи земной поверхности), а потому если
gravitas — это «естественное стремление» частей сохранять их поло-
жение друг относительно друга (в противном случае целостность
формы вращающейся сферы будет нарушена), то никакого «кон-
272 Wolff М., 1987. Р. 228.
80
фликта» между gravitas и impetus (который служит действующей
причиной суточного вращения Земли как целого) быть не может.
Конфликт возникает лишь между традиционной трактовкой им-
петуса и коперниканской. Первая предполагала, что impetus, вло-
женный в тело, вызывает его прямолинейное или, если речь идет
о сплошном (монолитном) твердом теле (скажем, шаре, жернове,
точиле, небесном своде и т. д.), вращательное движение. Но Зем-
ля не монолитное (не гомогенное) твердое тело (и уж подавно — не
идеальный шар), и потому, согласно традиционной теории импету-
са, тела, расположенные на и вблизи поверхности Земли (если они
не связаны с планетой жесткой связью) в случае вращения послед-
ней не смогут сохранять свои положения друг относительно друга,
но должны будут претерпевать смещения. Таким образом, impe-
tus, придающий Земле вращение вокруг ее оси, одновременно бу-
дет служить, согласно традиционной теории, действующей причи-
ной прямолинейных движений (смещений) земных частей, действуя
тем самым против их естественного стремления к центру планеты,
т. е. против их gravitas. Коперник же, допуская движение Земли во-
круг своей оси, вынужден был допустить также наличие действу-
ющей причины, сохранявшей целостность планеты, причины, «спа-
савшей» не только небесные, но и земные явления (к примеру, то,
что камень, сорвавшийся с башни, падает отвесно, а также то, что
мы не чувствуем встречного ветра от того, что Земля вращается
и т.п.). Но для этого он должен был видоизменить классическую
теорию импетуса.
В конце седьмой главы первой книги De Revolutionibus Копер-
ник, в несколько утрированной манере, обсуждает аргументы Пто-
лемея против суточного вращения Земли, видимо, имея в виду ше-
стую главу первой книги Альмагеста-. «... если бы Земля, говорит
Птолемей Александрийский, вращалась хотя бы только суточным
движением, то... это движение должно было быть чрезвычайно
стремительным, а скорость его — выше всякой меры, так как в два-
дцать четыре часа нужно было бы описать всю окружность Земли.
А то, что охвачено стремительным вращением, очевидно, совсем
неспособно к воссоединению; даже соединенные его части рассе-
ются, если только не удерживаются каким-нибудь прочным скреп-
лением {nisi cohaerentia aliqua firmitate contineantur), и уже давно
Земля, распавшись, разрушила бы самое небо (что уж совсем сме-
хотворно), а живые существа и другие неприкрепленные тяжести
и подавно никак не могли бы остаться несброшенными с нее. Так-
81
же и отвесно падающие тела не могли бы двигаться по прямой к
назначенному им месту, которое уже ускользнет от них при такой
быстроте. Точно так же облака и другие тела, висящие в воздухе,
мы постоянно видели бы движущимися на запад»273. Чтобы всего
этого не произошло (на вращающейся Земле!), необходимо было до-
пустить, что impetus, приводящий Землю в движение вокруг своей
оси, точно так же действует и на все ее части, трактуя эти части
так, как было сказано выше (чему, по сути, и посвящена восьмая
глава первой книги De Revolutionibus). Итак, камень (как пример
«неприкрепленной тяжести»):
а) наделен gravitas, т. е. неким «имплантированным» в него «бо-
жественным провидением Творца Вселенной» «природным стрем-
лением (appetentia naturalis)» к центру Земли как к своему есте-
ственному месту;
б) подвержен действию импетуса, приводящего во вращательное
движение самое Землю и ее части (к числу которых отнесены и тела
к земной поверхности неприкрепленные) и
в) претерпевает действие impetus ponderis, который актуализи-
рует прямолинейное движение камня (в случае его свободного па-
дения) к центру Земли.
В результате, свободно падающий камень движется одновремен-
но по кругу (под действием «кругового» импетуса) и по прямой (под
действием impetus ponderis).
Однако у читателей могли возникнуть (и возникали) многие
недоумения. Действительно, что же это за связи такие между Зем-
лей и находящимися на или вблизи ее поверхности «неприкреплен-
ными» телами, благодаря коим impetus, заставляющий вращаться
Землю, вынуждает вращать с той же угловой скоростью и их? Да-
лее, почему тела, не прикрепленные к поверхности вращающейся
вокруг своей оси Земли, не срываются с нее? В самом деле, до-
пустим, такое тело двигается под действием «кругового» импету-
са вместе с Землей и потому оно не претерпевает горизонтального
смещения относительно поверхности планеты. Но почему оно не
смещается по вертикали от центра Земли под действием, как бы
мы сейчас сказали, центробежных сил? Ведь обычный (бытовой)
земной опыт показывает, что тело, находящееся на вращающей-
ся поверхности смещается от центра вращения, если нет удержи-
273Коперник Н., 1964. С. 26; Copernicus N., 1975. Р. 14.
82
вающей его от этого смещения причины274. Чтобы устранить по-
добные возражения, Коперник воспользовался следующим доводом
(а по сути — риторическим приемом): «напрасно боится Птолемей,
что Земля и все земное рассеется в результате вращения, проис-
ходящего по действию природы; ведь зто вращение будет совсем
не таким, какое производится искусственно или достижимо чело-
веческим умом»275. Фактически за этим допущением стояла идея
различения двух миров: мира естественного и мира искусственно-
го. У каждого из них свои законы. Разумеется, никаких оснований
для подобного противопоставления у Коперника не было и быть не
могло. Здесь я подхожу к другому важному аспекту коперникан-
ской революции — логическому. Но прежде, чем коснуться этой те-
мы, уместно отметить два контекста, в рамках которых может быть
рассмотрена физическая аргументация Коперника. Я имею в виду
идеи св. Фомы Аквинского (его интерпретацию учения Аристоте-
ля о четырех элементах) и Николая Кузанского (Nicolaus Cusanus-,
1401-1464). Неизвестно, был ли Коперник знаком (и если был, то в
какой мере) с работами этих мыслителей, но в любом случае суще-
ствующие идейные параллели заслуживают, на мой взгляд, того,
чтобы быть рассмотренными, хотя бы вкратце.
Св. Фома, в отличие от Аристотеля, ясно различал принцип (на-
чало и причину)276 277: «только причина называется тем первым, из
чего (ex quo) следует бытие последующего: потому говорят, что
причина есть то, из бытия чего следует другое [бытие]».
Для порождения чего-либо (движения, свойства и т. д.) одних
принципов недостаточно, необходима актуализация, т. е. нечто вы-
водящее в бытие, «ибо то, что есть в потенции, не может актуализи-
ровать себя (se reducere ad actum): как медь, которая есть потенция
идола, не делает себя идолом, но нуждается в деятеле, который бы
выводил форму идола из потенции в акт. Также и форма не выводи-
ла бы себя из потенции в акт (а я имею в виду форму порожденного,
которая... есть предел рождения), ибо форма есть только в став-
шем бытии (in facto esse), а то, что действует, есть в становлении,
т. е. пока вещь возникает» .
™Zilsel Е., 1940. Р. 12.
275Коперник Н., 1964. С. 27.
276Напомню, что Стагирит исходил из того, что «о причинах говорится в
стольких же смыслах, что и о началах, ибо все причины суть начала» (Ари-
стотель, 1975. Метафизика, V, 1, 1013а, 15. С. 145).
277 Фома Аквинский, 2005. С. 170, 172, 188-189.
83
Относя gravitas к формальной причине, Коперник фактически
исходил из той же предпосылки, что и св. Фома: то, что есть в по-
тенции, в данном случае (по Копернику) — стремление тяжелого
тела к центру Земли, не может себя актуализировать, необходима
действующая причина, которая действует пока идет «становление»,
т. е. пока тело движется. Это вносит в описание движения (по край-
ней мере, в границах миросозерцания эпохи св. Фомы, да и более
позднего времени, в том числе и XVI столетия) элемент целеполага-
ния, ибо, как сказал Аквинат, «действующей называется причина
в аспекте цели, так как цель актуализируется только через дея-
тельность того, что действует», причем цель является не причиной
того, что действует, но причиной того, что действующее действу-
ет»278 и такой причиной в случае свободного падения служит, судя
по контексту первой книги De Revolutionibus, impetus ponderis.
Еще более выразительны (в аспекте параллелизма идей и подхо-
дов) рассуждения Николая Кузанского в его диалоге De ludo globi
(1463), где, в частности, отмечается связь между сферичностью
формы тела и его движением. «Форма Округлости, — пишет Ку-
занец, — самая удобная для непрестанности движения, и, если ей
сообщить движение, по своей природе она никогда не остановится.
Недаром, вращаясь вокруг себя и будучи центром своего движения,
она движется постоянно — я говорю о природном движении, каким
без усилия и усталости движется крайняя [небесная] сфера, чьему
движению причастно все обладающее природным движением». И
далее: «Ни Бог-Творец, ни Дух Божий не движут ту сферу, как ни
ты, ни твой дух уже не движете шар, когда ты видишь его катя-
щимся, хотя ты привел его в движение, осуществив броском руки
свою волю и придав ему порыв (impetus), в продолжение которого
он движется <... > Движение шара гаснет и прекращается, хотя
278Там же. С. 173. — Этот телеологизм, который роднит Коперника с Аристо-
телем, проявился также в том, что оба мыслителя рассматривали движение как
изменение, нацеленное на полную реализацию «формы» движущегося тела,
всей полноты его бытия в иерархическом порядке Природы. (Ср. два утвер-
ждения: «ничто не противоречит так всему порядку и форме мира, как то,
что какая-нибудь вещь находится вие своего места» (Коперник Л., 1964. С. 29);
«движение каждого [тела] в его собственное место есть движение к его соб-
ственной форме» (Аристотель, 1981. О небе, IV, 3, 310b, 1-2. С. 370).) Кроме
того, приняв для Земли статус планеты, т. е. поместив ее в надлунную область,
Коперник вместе с тем полагал, что именно потому, что Земля стала небес-
ным телом, ее движение должно быть круговым и равномерным, как у прочих
планет, что полностью отвечало перипатетическому канону.
84
шар остается целым и невредимым, потому что движение в шаре
не природное, а привходящее и вызвано силой; оно кончается, ко-
гда иссякает сообщенный ему порыв. Но будь наш шар совершенно
округл... круговое движение было бы свойственно ему по природе,
а не насильственно, и потому никогда бы не прекратилось!»279
При всех очевидных расхождениях в понимании кругового дви-
жения Кузанцем и Коперником, между ними есть важная общ-
ность: оба признают, что сферическая форма тела, не будучи дви-
жущей причиной его вращения, является, однако, непременным
условием того, что вращение будет естественным (т. е. равномер-
ным и вечным), а не вынужденным. Правда, Кузанец оговарива-
ет, что это имеет место, лишь когда «шар совершенно округл», но
Коперник, относя к частям Земли все, что «прилегает» к ее по-
верхности, в том числе и «атмосферу»280, в своих рассуждениях
фактически представлял нашу планету как идеальный шар.
Теперь можно обратиться к логическим аспектам учения Ко-
перника.
ЛОГИЧЕСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО
Вселенную нельзя низводить до
уровня человеческого разумения.
Ф. Бэкон
Специалисты по истории логики уже давно отметили то внима-
ние, которое гуманисты уделяли недедуктивным выводам и весьма
спорным с позиций формально-логического канона приемам дока-
зательства281, предпочитая говорить не о логике, но о диалектике,
акцентируя активно-прагматическую природу аргументации. «Под
диалектикой,— писал в 1540 г. А. Нифо, — Александр [Афродисий-
ский] понимал не всю логику, но топику (sed methodum topicam),
которую Аристотель излагает в своих книгах. Аверроэс... выводит
это из того факта, что диалектика означает разговор между двумя
[собеседниками], один из которых пытается оспорить [мнения] дру-
279 Николай Кузанский, 1980. Игра в шар. С. 261-262.
280Если использовать более поздний термин Виллеброрда Снеллиуса ( W. van
Roijen Snell или Snellius-, 1580-1626).
281См., к примеру: Hamblin C.L., 1970; Nuchelmans G., 1980.
85
того (dialectica significat sermonem inter duos quorum alterium alter
vincere enititur') »2S2. Таким образом, ослабление формально-логи-
ческих требований санкционировало использование иных способов
аргументации.
Здесь уместно остановиться детальней на логической стороне
коперниканского учения и характере коперниканской аргумента-
ции. Начну с цитаты из De Revolutionibus: «Итак, обнаруживается,
что в процессе доказательства, которое называется peOoSov, они
(сторонники Птолемея. — И. Д.) или пропустили что-нибудь необ-
ходимое, или допустили что-то чуждое и никак не относящееся к
делу. Этого не могло бы случиться, если бы они следовали истин-
ным началам. Действительно, если бы принятые ими гипотезы не
были ложными, то, вне всякого сомнения, полученные из них след-
ствия оправдались бы»282 283 284.
В приведенном фрагменте Коперник ведет речь о двух логиче-
ских правилах:
— истинные следствия могут вытекать только из «истинных на-
чал» (посылок);
— заключение (конкретно —явления, которые оно описывает)
должно с необходимостью следовать только из гипотез, содержа-
щихся в посылках (и призванных объяснять явления), без обраще-
ния к каким-либо дополнительным ad hoc допущениям, не содер-
жащимся в исходных посылках.
Что касается первого постулата, то он стал предметом критики
еще в логических работах Аристотеля, который не раз подчеркивал,
что «необходимое можно выводить и из не необходимого, так же как
О ял
истинное — из неистинного» .
И тем не менее, сознавая, что «хотя ложное всегда необходимо
выводится через ложное, но истинное иногда может быть выведено
и через ложное»285, Коперник был убежден в истинности начал ге-
лиоцентрической теории, в том, что ее принципы выражают необхо-
димую связь вещей, т. е. обладают аподиктической силой. Однако
282Цит. по: Jardine L., 1988. Р. 196. — По оценке Л. Джардайн, «для понима-
ния логики гуманистами характерно фундаментальное допущение, будто oratio
может быть убедительной (may be persuasive, even compelling), даже если нет
возможности установить, насколько правомерна и формально обоснована ар-
гументация (the formal validity of the argument)» (Ibid. P. 175).
283 Коперник H., 1964. C. 13.
284Аристотель, 1978. Вторая аналитика, I, 6, 75a, 1-5. С.269 (см. также с.
524, 526).
285 Аристотель, 1978. Топика, VII, 11, 162а, 9-11. С. 524.
86
одной личной убежденности было мало, необходимы также дока-
зательства истинности гелиоцентрической геокинетической модели
мира и ложности геоцентрической геостатической теории Птоле-
мея. А поскольку прямых доказательств того и другого в распоря-
жении Коперника не было, он пошел по иному пути.
Прежде всего он обратился к критике геоцентризма, в том числе
и с позиций логики. Так, согласно второму из сформулированных
выше постулатов, гипотезы должны быть релевантны наблюдени-
ям, и то, что выражено в заключении, непременно должно иметь
прямое отношение к тому, что выражено в посылке. Как писал Ари-
стотель, «силлогизм... есть речь, в которой, если нечто предполо-
жено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положен-
ного в силу того, что положенное есть. Под [выражением] “в силу
того, что положенное есть” я разумею, что это отличное вытекает
благодаря этому, а под [выражением] “вытекает благодаря этому” —
что для возникновения необходимости не требуется постороннего
термина (т. е. не требуется посторонней посылки. — И. Д.)»286. Ес-
ли это так, т. е. если объясняющие гипотезы, включенные в посыл-
ки, релевантны наблюдаемым феноменам, существование которых
с необходимостью вытекает из — и только из — принятых посылок
(гипотез), то тогда отношение «посылка —заключение» оказывает-
ся одновременно отношением объясняющего к объясняемому. Если
же, как это, по мнению Коперника, имело место в теории Птолемея,
указанные требования нарушались, то и приведенные в Альмаге-
сте объяснения нельзя считать истинными. К примеру, Коперник
упрекает Птолемея и его сторонников в некорректном использова-
нии логического вывода от свойства (от «собственного», как сказал
бы Аристотель)287 интегральной части к свойству целого, посколь-
ку они выводили вращение небесной тверди из вращения планет
вокруг центра мира, тогда как, согласно правилам аристотеле-схо-
ластической логики, вывод «от части к целому» всегда «деструкти-
вен», на что указывает, к примеру, Петр Испанский: «Утверждение
от интегральной части (locus a parte integrali) есть отношение меж-
ду самой вещью и ее целым. Оно всегда деструктивно (et est semper
destructivus). Например, — “нет стен, поэтому нет дома” (...) Мак-
сима: при отрицании интегральной части, целое также отрицает-
Аристотель, 1978. Первая аналитика, I, 1, 24b, 19-20. С. 120.
287Собственное, по Аристотелю, «это то, что хотя и не выражает бытия ве-
щи, но что присуще только ей и взаимозаменяемо с ней» (Аристотель, 1978.
Топика, I, 5, 102а, 18-20. С. 353).
87
ся»288. Позитивное («конструктивное») же высказывание может и
не быть истинным (например, «есть стена, поэтому есть дом»). Ес-
ли спроецировать это на астрономическую проблематику, то утвер-
ждение (энтимема) «планеты вращаются вокруг центра мира, сле-
довательно и вся громада мира вращается около того же центра»
логически неприемлемо.
Критикуя геоцентрическую картину мира, Коперник использу-
ет разнообразные топы: касающиеся отношений части и целого;
относительно достоинства вещей289; объемлющего и объемлемого
(вмещающего и вмещаемого)290 и т. д.
За этим стоит также определенная логическая позиция: истин-
ность или ложность следствия зависит не только от истинности или
ложности компонентов высказывания (т. е. не только от распреде-
ления истинностных значений исходных элементарных высказыва-
ний), но и от связи между посылкой и заключением, которая мо-
жет быть выражена различными топами, в том числе и указанными
выше.
Однако при всем разнообразии используемой аргументации291
Коперник ясно осознавал, что его доводы pro et contra (как против
геоцентризма, так и за гелиоцентризм) не являются строго доказан-
ными или самоочевидными утверждениями, а скорее, если восполь-
зоваться аристотелевой классификацией умозаключений, диалек-
288 Peter of Spain, 1990. Р. 56-57. — Ср. с утверждением Аристотеля: «после то-
го как уничтожатся части, должно уничтожиться целое; если же уничтожается
целое, не обязательно, чтобы были уничтожены и части» (Аристотель, 1978.
Топика, VI, 13, 150а, 30-35. С. 491). Достоверных сведений о Петре Испанском
история не сохранила. Известно, что он был автором получившего широкую
известность трактата Summule logicales magistri Petri Hispani, написанного, по-
видимому, между 1230 и 1245 гг., по которому преподавался курс логики в ев-
ропейских университетах вплоть до XVII столетия. Долгое время считалось,
что Петр был португальским врачом Pedro Julio (ок. 1215-1277), ставшим в
1276 г. папой под именем Иоанна XXI. Однако, согласно другой, более древней
традиции, Петр, родом из Кастилии, был монахом-доминиканцем, возможно,
его имя было Petrus Ferrandi Hispanus (ум. между 1254 и 1259 гг.). Имеются и
другие атрибуции.
289 «... Состояние неподвижности считается более благородным и божествен-
ным, чем состояние изменения и неустойчивости, которое по этой причине более
приличествует Земле, чем Вселенной» (Коперник Н., 1964. С. 29). См. также:
Moss J. D., 1993, esp. р. 58.
290 «.. .Довольно нелепо приписывать движение содержащему и вмещающему,
а не содержимому и вмещенному, чем является Земля» (Коперник Н., 1964.
С. 29).
291Подр. см.: Goddu А., 1996.
88
тическими, т. е. построенными «из правдоподобных [положений]».
Это видно из общей оценки гелиоцентризма, данной Коперником:
«Итак, из всего этого ты видишь, что подвижность Земли более
вероятна, чем ее покой (probabilior sit mobilitas terrae quam eius
quies)»292.
Но обозначенные выше диалектические доводы в пользу ге-
лиоцентрической гипотезы подкреплялись и другими аргумента-
ми. Коперник полагал, что существует конечное (и небольшое)
число альтернативных, взаимно исключающих друг друга кар-
тин (моделей) мира. Это давало надежду (или создавало иллю-
зию), что даже при отсутствии прямых доказательств истинно-
сти одной из них, в силу ограниченности числа вариантов (если
говорить о космологическом аспекте, то реально рассматривались
всего три возможности: геоцентризм, гелиоцентризм и «промежу-
точный» вариант типа модели Тихо Браге, при этом Коперник
был убежден, что приведенный перечень —исчерпывающий) доста-
точно косвенных свидетельств в пользу одной (или против дру-
гой) модели. Тем самым центр тяжести проблемы выбора космо-
логической модели сконцентрировался на вопросе отбора критери-
ев ее истинности. И здесь Коперник оказался в известном смыс-
ле весьма консервативным мыслителем — он был готов пожертво-
вать традиционной топологией мира во имя сохранения и более
последовательного, чем у Птолемея и его сторонников, проведе-
ния аристотеле-птолемеевского принципа равномерных круговых
движений планет, для чего он воспользовался множеством кри-
териев: эстетических, математических, физических, астрономиче-
ских, логико-диалектических, а также широким набором топов
(см. выше).
Коперник полагал, что естественная связь между антецеден-
том и консеквентом в гипотетическом (условном) высказывании
должна основываться на определенных требованиях: соизмеримо-
сти и согласованности частей целого, на правильном соотношении
статусов и свойств вмещаемого и вмещающего, объясняющего и
объясняемого, релевантности гипотез всей совокупности наблюда-
емых явлений, неиспользовании в ходе вывода каких-либо посто-
ронних утверждений, исключении иррелевантных альтернатив. Он
был убежден, что если гипотеза не противоречит наблюдениям, это
еще не гарантирует ее истинности, но если мы опираемся на пра-
292Коперник Н., 1964. С. 29; Copernicus N., 1975. Р. 17.
89
вильную связь между гипотезами и наблюдениями, то тогда истин-
ность следствий гарантирует истинность гипотезы.
Но что значит «правильная связь между гипотезами и наблюде-
ниями»? Каковы основания для уверенности в том, что мы распола-
гаем правильной связью между ними? По мысли Коперника, что-
бы удостовериться в правильности и релевантности связи между
антецедентом и консеквентом в условном высказывании, необходи-
мо использовать дополнительную топику, которая либо восполнит
недостающие звенья (как правило, посылки энтимемы, построенной
по принципу условного силлогизма), либо даст основание связи ан-
тецедента и консеквента, т. е. Коперник выстраивал аргументацию,
предполагающую учет не только истинностного значения отдель-
ных высказываний, но и их связи по содержанию. В этом случае
посылки не полагаются истинными только потому, что истинны их
следствия, но они (посылки) полагаются вероятными (правдопо-
добными) потому, что в структуре силлогизма антецедент не может
быть истинным и в то же время приводить к неистинным заключе-
ниям.
Однако способ реализации этого подхода к пониманию логиче-
ской природы условного силлогизма представляется весьма спор-
ным, хотя, возможно, подход Коперника каким-то образом генети-
чески связан со взглядами некоторых профессоров-логиков, препо-
дававших в Ягеллонском университете (Краков) в 1490-х гг., когда
там учился Коперник, в первую очередь речь идет о Яне из Глого-
ва (Jan z Giogowa; ум. 1507) и Михаиле из Быстржикова (Michael
z Biestrzykowa; ум. ок. 1504)293.
Кроме того, «диалектическая» стратегия Коперника дополня-
лась стратегией риторической — обращением к совершенству созда-
ний божественного Мастера. Разумеется, подобные доводы —не до-
казательства, но для многих они могли звучать (и звучали) вполне
убедительно294. Вернемся, однако, к эстетическому контексту ар-
гументации Коперника.
293Подр. см.: Goddu А., 1996.
294В том числе для Ретика (о нем см. далее), Местлина (М. Maestlin или
Mdstlin или Mdstlin; 1550-1631), Кеплера, Галилея и многих других. «Обра-
щенных» (я имею в виду тех, кто принял не только вычислительную сторону
учения Коперника, но и его космологию) оказалось немного, но, как сказал
Аристотель, диалектическое положение «есть вопрос, правдоподобный или для
всех, или для большинства людей, или для мудрых», «ибо можно считать прав-
доподобным то, что полагают мудрые» (Аристотель, 1978. Топика, I, 10, 104а,
10-15. С. 359).
90
PRIMA RATIONE
Мир распахнулся в центилъоны раз.
М. Волошин
«Главный принцип» Коперника (т. е. RT-отношение) также име-
ет свой литературно-художественный интертекст. Его анализ я нач-
ну с цитаты из десятой главы первой книги De Revolutionibus, ко-
торая, по мнению некоторых исследователей^ , является ключом
к пониманию генезиса гелиоцентрической теории: «Что же касает-
ся порядка планет, то древние философы пожелали его установить
на основании продолжительности их обращений, полагая, что из
тел, имеющих одинаковую скорость, будут казаться движущимися
медленнее те, которые находятся на большем расстоянии, как это
доказывается у Эвклида в «Оптике». Поэтому они полагают, что
Луна совершает свое круговое обращение в кратчайшее время, так
как она вращается ближе всего к Земле по наименьшему кругу.
Самым же вышним является Сатурн, который в наибольшее вре-
мя обходит длиннейший круг. Ниже находится Юпитер. После него
идет Марс. Относительно Венеры и Меркурия имеются различные
мнения вследствие того, что они не могут удалиться от Солнца на
любое расстояние, как приведенные выше планеты»295 296. И далее Ко-
перник описывает порядок планет согласно его гелиоцентрической
теории, ссылаясь попутно на Тимея Платона, Гермеса Трисмеги-
ста, Электру Софокла, Аристотеля, а также на Марциана Капел-
лу и «других латинских писателей», кои «полагают, что Венера и
Меркурий обращаются вокруг находящегося в середине Солнца не
дальше, чем позволяет кривизна их орбит, поэтому эти светила не
обходят вокруг Земли, как другие планеты, но имеют повернутые
вовнутрь апсиды (т. е. обращаются вокруг Солнца. — И.Д.). Сле-
довательно, что же другое хотят сказать эти писатели, как не то,
что центр орбит этих светил находится около Солнца (...) Если
теперь кто-нибудь на этом основании (hinc sumpta occasioned отне-
сет к тому же центру и Сатурн с Юпитером и Марсом... то не
ошибется»297.
Мысль о том, что периоды обращения планет тем больше, чем
295 Goldstein В. R., 2002.
296 Коперник Н., 1964. С. 30-31.
297Там же. С. 32—33; Copernicus N., 1975. Р. 19.
91
больше радиусы их орбит, можно встретить у Витрувия298. Впро-
чем, вполне возможно, что Коперник имел в виду фрагмент из
сочинения Аристотеля «О небе»: «... коль скоро мы исходим из
предпосылки, что крайнее вращение Неба простое и самое быст-
рое, а вращение остальных [планет] медленнее и сложнее (так как
каждая движется по своей орбите в направлении, противополож-
ном движению Неба), то тем самым уже логично, чтобы [планета],
наиболее близкая к простому и первому вращению, проходила свою
орбиту за наибольшее время, наиболее далекая — за наименьшее, а
остальные — чем ближе, тем за большее, чем дальше, тем за мень-
шее. Ибо наиболее близкая [к первому вращению] одолевается [им]
в наибольшей мере, наиболее далекая — в наименьшей, вследствие
удаленности на большое расстояние... »299
И Аристотель, и Витрувий исходили из того, что источник дви-
жения— восьмая сфера, т. е. сфера звезд. Именно она приводит в
движение остальные, расположенные внутри нее планетные сфе-
ры, но почему-то в противоположном направлении. В итоге «первое
движение» «гасит» остальные, и чем ближе планета к перводвиже-
нию звездной сферы, тем более гасится ее движение и тем больше
период ее обращения. Для Аристотеля RT-симметрия есть резуль-
тат предсуществующего status quo, следствие неких априорных фи-
зических отношений между движениями сферы звезд и внутренних
планетных сфер. Аверроэс (1126-1198), комментируя приведенный
298 «Юпитер, бегущий по орбите между Марсом и Сатурном, пролетает боль-
ший путь, чем Марс, и меньший, чем Сатурн. Также и остальные планеты, чем
дальше они отстоят от последнего неба и чем ближе их орбиты к Земле, тем
быстрее они, видимо, вращаются, так как каждая из них, имеющая меньшую
орбиту, часто обгоняет находящуюся выше, проходя под нею (...) Планеты,
стремящиеся против вращения мира (т. е. движущиеся в направлении, противо-
положном направлению движения звездной сферы. — И.Д.), завершают обход
по своим путям, но из-за суточного вращения неба одни опережают другие»
(Десять книг об архитектуре Витрувия, 1938. С. 30 (IX,1. 14-15). Несколько
ранее, в 1936 г., был издан русский перевод труда Витрувия, под редакци-
ей А. В. Мишулина с огромным количеством ошибок и нелепостей. Например,
ключевая фраза приведенного выше фрагмента из девятой книги трактата (пе-
ревод Н. Ф. Дератани) звучит так: «... чем на большее расстояние отстоят они
[небесные тела] от края неба и чем ближе они к круговой орбите Земли, тем, по-
видимому, они быстрее движутся, потому что каждая из них... » и т. д. {Марк
Витрувий Поллион, 1936. С. 267; IX, 1, 14.—Курсив мой.). Получается, что
Витрувия, согласно которому, если верить такому переводу, Земля движется
по круговой орбите, можно смело записывать в число идейных предшествен-
ников Коперника, что, конечно, не так.
299 Аристотель, 1981. О небе, II, 10, 291а, 30-35; 291b, 1-10. С. 324-325.
92
фрагмент из Аристотеля, подчеркивал, что период обращения пла-
неты есть убывающая функция ее удаленности от сферы звезд, то-
гда как между величиной периода и средним расстоянием планеты
до Земли (в геоцентрической модели) нет прямо пропорциональной
зависимости. Этот комментарий Аверроэса широко обсуждался в
Италии во время философских диспутов как раз в то время, когда
там учился Коперник300.
Польского астронома, судя по приведенным выше цитатам, сму-
тило то обстоятельство, что в теории Птолемея RT-отношение (RT-
симметрия) выполняется только для верхних планет, но нарушает-
ся для нижних. Получалось, что характер (а следовательно, и тео-
рия) движения Меркурия и Венеры существенным образом отли-
чен от характера движения Марса, Юпитера и Сатурна. Птолемей
пришел к заключению, что на основании имеющихся у него дан-
ных решить вопрос о порядке планет (особенно нижних) не пред-
ставляется возможным, как и вообще объяснить все особенности
их движения «при помощи круговых равномерных движений, кото-
рые по природе свойственны божественному, чуждому беспорядка
и неравномерности». «Задача эта, — сетует Птолемей, — представ-
ляет очень большие трудности и как следует еще не была решена
никем из предшествующих»301.
Наиболее вероятным автор Альмагеста считал такой порядок
планет, при котором Солнце оказывалось в середине (напомню,
что Земля к числу планет традиционной астрономией не причис-
лялась):
Луна, (Меркурий, Венера)302, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн.
Основанием для подобного «гелиоцентризма» послужило то об-
стоятельство, что, согласно оценкам Птолемея, сделанными им в
Планетных гипотезах, в пространстве между сферой Луны и сфе-
рой Солнца вполне могли поместиться сферы Меркурия и Вене-
ры в полном согласии с его «the nested-spheres logic»303. Однако
300 Дозе Р. L., 1975. Р. 118-142; Aristotelis opera, 1495-1496. Т. 5. Р. 212va-b.
Несколько иначе Аверроэс прокомментировал аналогичное высказывание Ари-
стотеля в Метафизике (XII, 8): «чем ближе [планета] к Земле, тем быстрее
[она] движется» (цит. по: Genequand С. F., 1984. Р. 172).
301 Птолемей К., 1998, IX 1, 2. С. 278.
302 Вопрос о внутреннем порядке двух указанных в скобках нижних планет
оставался открытым.
303Margolis Н., 2002. Р. 34. Подр. см.: АаЬое А., 2001. Р. 114-134; Ptolemy, 1984.
Р. 419-420.
93
противоречие между гипотезой вплотную вложенных друг в друга
небесных сфер и RT-отношением (а выполнимость этого отноше-
ния представлялась Копернику естественным требованием к тео-
рии планет) сыграло, по-видимому, существенную, если не главную
роль в принятии последним гелиоцентрической идеи.
С птолемеевой гипотезой вложенных друг в друга небесных
сфер связано еще одно немаловажное обстоятельство, которое так-
же могло стать возможным, хотя вряд ли определяющим, мотива-
ционным импульсом коперниканской революции304 наряду с упомя-
нутым выше желанием фромборкского астронома последовательно
провести древний принцип равномерных круговых движений пла-
нет и передать RT-симметрию мира.
Предложенные Птолемеем пространственные модели движения
планет305 резко критиковались в Средние века сначала арабскими
натурфилософами, особенно Аверроэсом и Альпетрагием, а позд-
нее, в XIV столетии, и европейскими авторами306. Однако ничего
лучшего взамен никто предложить не мог. Как заметил Э. Рей-
нхольд в предисловии к своему учебнику Theoricae novae plan-
etarum307, теорию, оперирующую с большим числом планетных
сфер, приходится принимать, главным образом, в силу слабости
нашего ума (imbecillitati nostri intellectus), ибо без этих сфер нам
было бы крайне трудно охватить мыслью эту «гармонию нерегу-
лярности» в движении планет. Рейнхольд здесь имеет в виду, в
частности, то обстоятельство, что математически эквивалентным
комбинациям окружностей, используемых для представления дви-
жения планет на плоскости, отвечают физически неэквивалентные
комбинации и расположения трехмерных планетных сфер. Скажем,
модели эксцентра и «деферент + эпицикл» описывают (при опреде-
ленном подборе параметров) одно и то же результирующее движе-
ние на плоскости, но этим плоскостным моделям отвечают разные
и неэквивалентные пространственные модели. И самое печальное,
что существующие теории не позволяли решить, какая система пла-
нетных сфер отвечает действительности.
Космологические новации Коперника в принципе решали этот
вопрос (если, конечно, принимать гелиоцентризм за истину), но в
XVI столетии такое решение мало кого устраивало. В самом деле,
304В «узком», астрономо-космологическом смысле этого слова.
305См. сноску 132, а также работу: Goldstein В. R., 1985.
306Sabra A.I., 1994. Р. 133-153.
307 Reinhold Е., 1542. С й V.
94
когда Тихо Браге рассчитал параметры и расположение планет-
ных сфер, используя гелиоцентрическую модель и данные Копер-
ника, то оказалось, что некоторые сферы (скажем, Марса и Солнца)
перекрываются, чего быть не могло, поскольку сферы считались
твердыми (иногда даже говорили о хрустальных сферах). Как ни
странно (с сегодняшней точки зрения), но уже одно это обстоятель-
ство удерживало многих — например, К. Ротманна (Chr. Rothmann;
ок. 1560 —ок. 1611)308, П. Виттиха (Р. Wittich; ок. 1546-1586) и того
же Тихо и др.) от признания теории Коперника. Только наблюде-
ние кометы 1585 г., которое не оставляло сомнений в том, что ее
движение происходит в «надлунной области» и, следовательно, ко-
мета должна проходить сквозь небесные сферы, заставило Тихо
обратиться к берущей свое начало в натурфилософии стоиков идее
о флюидной природе сфер, что не противоречило ни возможности
их перекрывания, ни возможности прохождения через них твердых
тел (к примеру, комет)309.
Заметим, что сам Коперник уклонился от обсуждения вопроса
о природе небесных сфер, видимо, для него важнее было другое —
его теория открывала путь к количественному описанию движе-
ния небесных тел в пространстве, тогда как традиционная астроно-
мия рассматривала движения проекций планет на небесной сфере.
Здесь уместно, несколько забегая вперед, отметить (пока только от-
метить) одну историческую соотнесенность в развитии астрономии
и живописи. Со времени Джотто (Giotto di Bondone; 1266/67 или
1276-1336) в европейской живописи появляется новый герой — са-
мо живописное пространство, распахнувшееся на месте непроница-
емого («византийского») золотого фона традиционной иконописи,
в который были инкрустированы изображаемые предметы (каж-
дый на своем «естественном» месте). Открытие Джотто со време-
нем, в XV в., оформилось в стройное учение о линейной перспекти-
ве, основанное на принципах «фиксированной дистанции» между
глазом наблюдателя и объектом и соразмерности вещей в ракурсе
их «правильного» вйдения. Вещь возникает из невидимого зрите-
лю каркаса перспективных «силовых линий», которыми она, если
воспользоваться выражением В. В. Маяковского, «обстругивается и
оформляется».
Для эстетически измышленной космологии Коперника «симмет-
308О взглядах Ротманна см.: Tredwell К. A., Barker Р., 2004. Р. 147—148.
309См. подр.: Donahue W. Н., 1981.
95
рия» мира, выражаемая в том числе (и главным образом) RT-
зависимостью, — это не следствие неких априорных физических
пропозиций, но «prirna ratione»310 Творения, кое «устроено в наи-
лучшем порядке (in optima sunt ordinatione constituta)»311. Симмет-
рия мира стоит создания новой астрономии, а в перспективе — и но-
вой физики. Как сказано в De Revolutionibus, отвергая геоцентризм,
мы оказываемся перед выбором: или искать иной центр движения,
«к которому относится порядок распределения планет», или допу-
стить, что «вообще не было никакого принципа [их] распределе-
ния»312. Вторую альтернативу Коперник отбросил как абсурдную,
и, если верить его объяснению, обратился к тексту «энциклопедии
Марциана Капеллы», т. е. к восьмой книге его знаменитого тракта-
та De nuptiis Philologiae et Mercurii313.
Видимо, внимание польского астронома привлекла следующая
фраза Капеллы: «ТНа item ex his cum Sole Lunaque orbem Terrae
circumeunt, Venus vero et Mercurius non ambiunt Terraram... » (t. e.
лишь три планеты — Сатурн, Юпитер и Марс, вместе с Солнцем
и Луной, вращаются около Земли, тогда как Венера и Меркурий
не обращаются вокруг нее)314. Таким образом, хотя взгляды Ка-
310Замечу, что многие современники и последователи Коперника ясно осозна-
вали эстетический контекст гелиоцентризма. Так, например, первый англий-
ский коперниканец Томас Диггес (Th. Digges; ок. 1546-1595) отметил, что ге-
лиоцентрическое соотношение между размерами орбит и периодами обраще-
ния планет «придает строению небес наивысшую упорядоченность и красоту»
(Digges Th., 1576; цит. по: Nature and nature’s laws, 1970. P. 26-27).
3^ Коперник H., 1964. C. 21; Copernicus N., 1975. P. 11.
312 Коперник H., 1964. C. 32.
313 Капелла Марциан Минней Феликс (V в.) — римский ритор и юрист. Родил-
ся в Карфагене. Главное его сочинение — О браке Филологии и Меркурия —
представляет собой руководство по обучению дисциплинам тривиума и квад-
ривиума. В качестве образца Капелла избрал сочинение учебного характера
римского энциклопедиста Марка Теренция Варроиа (116-27 г. до н.э.) Дисци-
плины в девяти книгах, а также Наставления оратору Марка Фабия Квин-
тилиана (ок. 35-ок. 100). Однако, несмотря на обилие самых разнообразных
сведений, сочинение Капеллы могло служить усвоению лишь весьма скудной
суммы знаний. Впрочем, это не помешало, а возможно, даже способствовало
необычайной популярности трактата в течение восьми веков и даже позднее
(первое печатное издание Брака появилось в 1499 г.). Подр. см.: Уколова В. И.,
1992. С. 85-101.
314Цит. по.: Eastwood В. S., 1982. Р. 369. — Ср. с текстом Коперника: «Existi-
mant enim, quod Venus et Mercurius circumcurrant Solem in medio existentem, et
earn ob causam ab illo non ulterius digredi putant, quam suorum convexitas orbium
patiatur: quoniam terram non ambiunt ut caeteri, sed absidas converses habent»
(Copernicus N., 1975. P. 19). Само выражение «suorum convexitas orbium» в этом
96
пеллы не были в полном смысле слова гелиоцентрическими, тем не
менее его предположение о характере движения Меркурия и Вене-
ры представлялось вполне логичным. Коперник, «hinc sumpta occa-
sioned пошел дальше, предположив, как он сам пишет, что все пла-
неты, включая Землю, которая обрела в его теории статус пла-
неты, движутся вокруг Солнца. Элементарный пересчет периодов
обращения планет показал, ЧТО ^Меркурий < ^Венера < ^Земля — 1
год. Можно предположить, что именно оценка величин периодов
обращения планет согласно гелиоцентрической модели убедила Ко-
перника в правомерности и целесообразности дальнейшей разра-
ботки модели, наделяющей Космос той соразмерностью (симметри-
ей), которую «иным способом нельзя обнаружить»315 316. Но симмет-
рия и гармония мира были выявлены ценой отказа от традицион-
ной космологии. «И почему нам не считать, что суточное вращение
для неба является видимостью, а для Земли — действительностью
((juotidianae revolutionis in caelo apparentiam esse et in Terra ver-
фрагменте («выгнутость их орбит»; в переводе И.Н. Веселовского — «кривизна
их орбит») встречается во второй книге Historia naturalis Плиния Старшего.
Фраза Коперника «terram non ambiunt» — дословная цитата из приведенной в
основном тексте цитаты из Капеллы. Выражения «absidas conversas» в тексте
Капеллы иет, ио оно не раз встречается у Плиния. Последний, правда, ничего
не говорит о гелиоцентричности движения нижних планет, настаивая лишь на
необходимости объяснить причину их «сопутствующего» Солнцу движения.
315 Этот пересчет не требовал сложных геометрических построений и расче-
тов. К примеру, согласно геоцентрической модели, Венера за 8 лет совершает 5
оборотов по эпициклу (греки считали обороты от подвижного радиуса), т. е. на
один оборот требуется (8 лет - 365 дней 15 часов)/ 5 оборотов а 584 дн/оборот
(таков, по терминологии Коперника «период параллактических обращений»
Венеры [см.: Коперник Н., 1964. С. 295] т. е. ее синодический период). Напомню,
что в гелиоцентрической системе для внутренних планет г, радиус эпицикла в
системе Птолемея, стал радиусом околосолнечной орбиты, а Солнце оказалось
в точке W, в центре птолемеевого эпицикла. В геоцентрической системе Солнце
за 584 дня совершает оборот на 584 ди- 0° 59'8" дн-1 ss 575° 49' (где 0° 59'8" —
угол поворота Солнца за сутки = 360°/365 дн 15 час), т. е. за то время, пока
Венера, согласно геоцентрической теории, совершает один оборот по эпицик-
лу, центр ее эпицикла оборачивается на яа 576°. В гелиоцентрической модели
между Венерой и Марсом находится орбита Земли. Венера в этой модели за
584 дн совершает (около Солнца!) оборот на 360° +576°, т. е. за одни сутки она
оборачивается на (360° +576°)/584 и 1° 36' дн—\ соответственно иа один пол-
ный оборот ей потребуется (360° /1° 36') = 225 дн. Аналогичный расчет для
Меркурия дает период его обращения вокруг Солнца равный и 88 дн. Таким
образом периоды обращения вокруг Солнца трех планет (Меркурия, Вейеры и
Земли) последовательно возрастают: 88, 225 и 365 дн соответственно.
316 Коперник Н., 1964. С. 35.
97
itoZem)»317, —риторически вопрошал Коперник. Иными словами,
перцепция подобна метонимии, поскольку наблюдаемая данность —
«ведь каждый день пред нами Солнце ходит» (А. С. Пушкин) — в
восприятии оказывается на месте причины, которая эту данность
определяет. Не случайно поэтому Коперник, «спеша за метафорой
(и метонимией. — И. Д.) в древний мир» (И. Бродский), завершает
цитированную выше фразу строкой из Вергилия:
Пристань мы покидаем; город и земли отходят318.
Это очень значимое место в структуре De Revolutionibus. «Prove-
himur portu terraeque urbesque resedunt»— фигура речи (метони-
мия), обозначающая отплытие корабля. Однако использование ме-
тонимии (и вообще тропов) вне сферы художественного твор-
чества может ввести читателя в заблуждение. Троп, по словам
С. С. Неретиной, — это «постоянная готовность вещи принять иной
смысл», и в средневековом дискурсе он включал в себя все содер-
жательные характеристики (объективная реальность и ее осмысле-
ние) в их тождестве с формальным выражением319. Вергилий, ис-
пользуя приведенную метонимию— «terraeque urbesque recedunt»,—
утверждает приоритет субъекта. Коперник же, живя в эпоху, сти-
листически ориентированную на троп, если воспользоваться клас-
сификацией Ю.М. Лотмана320, настаивает на непременной инвер-
317Там же. С. 27. (Copernicus N., 1975. Р. 15-16).
318 Вергилий, 2000. III, 72. С. 187.
319 Неретина С. С., 1994. С. 134.
320«В качестве эпох, ориентированных на троп, можно назвать мифопоэтиче-
ский период, средневековье, барокко, романтизм, символизм и авангард (...)
Во всех перечисленных стилях широко практикуется замена семантических
единиц другими. Однако существенно подчеркнуть, что во всех случаях за-
меняющее и заменяемое не только не являются адекватными по каким-либо
существенным семантическим и культурным параметрам, но обладают пря-
мо противоположным свойством — несовместимостью. Замена осуществляется
по принципу коллажа, где написанные маслом детали картины соседствуют
с приклеенными натуральными объектами (приклеенная деталь по отноше-
нию к расположенной рядом нарисованной будет выступать как метонимия,
а по отношению к той потенциально нарисованной, которую она заменяет, —
как метафора). Нарисованные и приклеенные объекты принадлежат к раз-
ным и несовместимым мирам по признакам: реальность/иллюзорность, дву-
мерность/трехмериость, зиаковость/незнаковость и т.п. В пределах целого ря-
да традиционных культурных контекстов встреча их в пределах одного тек-
ста абсолютно запрещена. И именно поэтому соединение их образует тот ис-
ключительно сильный семантический эффект, который присущ тропу» (Лот-
ман Ю.М., 1992. С. 171).
98
сии метонимии (или, по крайней мере, на учете возможности ее
инверсии), в результате чего «причина» и «следствие» могли по-
меняться местами321. Наше восприятие небесных движений есть
следствие движения Земли, но перцептивно мы не в состоянии опре-
делить, какую именно причину маскирует наблюдаемая данность,
I гоэтому троп в коперниканском мире должен стать не более чем ху-
дожественным приемом, в противном случае мы будем принимать
за истину метонимию нашего восприятия. Коперник, таким обра-
зом, анализирует движение Земли в терминах общей структуры
1 вселенной, как конститутивный момент ее системной целостности
п, что очень важно, с позиций принципа относительности движе-
ния.
КОПЕРНИК ПРОТИВ ГЕЛИОЦЕНТРИЗМА
Недоволен стою и тих,
Я — создатель миров моих,
Где искусственные небеса
И хрустальная спит роса.
О. Мандельштам
Сказанное выше дает повод вернуться к птолемееву «гелиоцен-
тризму», т. е. «центризму» по отношению к мировой вертикали. За-
долго до Коперника было подмечено, что верхние планеты, будучи
в соединении с Солнцем, дают так называемое «верхнее соедине-
ние (superior conjunction)», т.е. конфигурацию «планета—Солн-
321 Интересно в этой связи замечание одного из героев трактата-диалога
Г.-В. Лейбница Новые опыты о человеческом разумении: «люди, осудившие
Галилея, думали, что неподвижность Земли более чем гипотеза, так как они
считали это согласным со Священным Писанием и с разумом, ио впоследствии
убедились в том, что во всяком случае разум не может служить опорой этого
суждения. Что же касается Священного Писания, то патер Фабри, пенитенци-
арий святого Петра, превосходный теолог и философ, издавший в самом Риме
Апологию наблюдений Евстахия Дивини (знаменитого оптика), не побоялся
заявить, что в Священном Писании говорится об истинном движении Солн-
ца только в предварительном смысле и если бы учение Коперника оказалось
истинным, то нетрудно было бы объяснить его, подобно следующему месту
из Вергилия: “Terraeque urbesque recedunt”» (Лейбниц Г.-В., 1983. С. 532). Как
видим, христианские теологи тропологическим языком языческих авторов вла-
дели вполне и готовы были обосновать, что угодно. Дело было за малым — «До-
кажите!». Этого же добивался и кардинал Р. Беллармино от Галилея в 1611 г.
(подр. см.: Дмитриев И. С. Увещание Галилея. (В печати)).
99
це — Земля»: Р — S— Т. Что же касается нижних илпнет, то в силу
уже отмеченной выше трудности их наблюдения для них можно
было принять как верхнее, так и нижнее (inferior) сое дипение: S —
Р -— Т322. И поскольку чисто астрономическими методами решить
вопрос о порядке расположения нижних планет не представлялось
возможным, в ход шли иные критерии.
Как правило, для Венеры и Меркурия принимали внутреннее
соединение, так как оно отвечало традиционному гелиоцентриз-
му, привлекательность которого была обусловлена не только свой-
ственной ему симметрией (три планеты выше Солнца и три ниже),
но и ясной дифференциацией планет в зависимости от их «впря-
женности» в движение Солнца, т. е. в зависимости от максималь-
ного значения угла элонгации. При этом Земля — подчеркну еще
раз — в перипатетической традиции планетой («звездным телом»,
как говорили в древности) не считалась, и ее центральность аст-
рономически рассматривалась как указание на положение наблю-
дателя, и только. Гелиоцентризм в более широком понимании, во-
влекающем теологические и философские коннотации, предпола-
гал иной взгляд на Вселенную — взгляд «извне», который можно
было найти, к примеру, у столь любимого Коперником Цицерона,
да и у многих ренессансных авторов, например, у Данте во второй
песне «Рая»323. Впрочем, в способности смотреть на Вселенную как
бы извне, «in... remotissimo angulo», нельзя отказать и традици-
322В действительности, у нижних планет внешнее и внутреннее соединения
чередуются с синодическим полупериодом.
323
И этот строй объемлет, всеединый,
Все естества, что по своим судьбам —
Вблизи или вдали от их причины.
Они плывут к различным берегам
Великим морем бытия, стремимы
Своим позывам, что ведет их сам.
Пройдя семь небесных сфер, Данте видит, сколь мал и жалок земной мир
перед бесконечностью Вселенной:
Тогда я дал моим глазам вернуться
Сквозь семь небес — и видел этот шар
Столь жалким, что не мог не усмехнуться.
Здесь уместно вспомнить также «Сон Сципиона» Цицерона: «Я смотрел с
него (т. е. с Млечного Пути. — И.Д.) на Вселенную, и она представлялась мне
великолепной и удивительной (...) И сама земля казалась мне такой малень-
кой, что я с сожалением посмотрел на нашу Империю, занимавшую на ней как
бы одну точку» (цит. по: Голенищев-Кутузов И. Н., 1967. С. 278).
100
pawet.net
онной астрономии, но то было видение через призму идеи мира,
рассеченного на две полярно противоположные области — над- и
подлунную: Земля есть Земля, Космос есть Космос, и вместе им
не сойтись. Как заметил X. Блюменберг, «даже если ренессансный
платонизм с его метафизикой света... и наделял Солнце неким при-
вилегированным положением, это не могло существенным образом
проложить путь коперниканской реформе, поскольку традицион-
ная астрономия уже включала в себя известный гелиоцентризм, ко-
торый находился в полном соответствии с ее системой»324. Копер-
ник вынужден был всячески отмежевываться от такого гелиоцен-
тризма. Поэтому можно сказать, что «коперниканская революция»
представляла собой переход от гелиоцентризма одного типа (гелио-
центризма вертикальной мировой оси) к гелиоцентризму другого
типа, а именно: к гелиоцентризму единого — силового, как бы мы
сейчас сказали — центра движения, гелиоцентризму эпохи линей-
ной перспективы (о чем см. далее), предполагающей нахождение
зрителя (наблюдателя) вне изображаемого (наблюдаемого и мыс-
лимого) пространства, т. е. предполагающей антропоморфное вос-
приятие мира в его неантропоморфных формах.
Прославление Солнца весьма характерно для ренессансной
культуры325. Наиболее известный пример — солярный культ, засви-
324 Blumenberg Н., 1987. Р. 232.— Это совершенно справедливое замечание
несколько обесценивает рассуждения некоторых авторов о вкладе «духовно-
го гелиоцентризма» в коперниканскую революцию (см., например: Косарева
Л.М., 1990), хотя в контексте восприятия коперниканства, понятого как некая
«мировая формула», духовный гелиоцентризм, бесспорно, сыграл свою роль.
Впрочем, мотивы принятия или непринятия теории Коперника математически
неподготовленными людьми могли быть самыми разными. Приведу один любо-
пытный пример. Некий Тобиас Швинден (Т. Swinderi) издал в Лондоне в 1714
(sic!) г. книгу An Enquiry into the Nature and Place of Hell, где доказывал, что
Ад никак не может находиться в центре Земли, в недрах которой просто нет
нужного количества горючего материала и воздуха, другое дело Солнце, там и
огня вдоволь, и нужному количеству душ, осужденных на вечные муки, есть
где разместиться (Швинден с провинциальной дотошностью высчитал, что «the
Number of the Damned» должно составлять 100 миллионов на одну квадратную
немецкую милю). Как заметил по поводу этого шедевра просвещенческой мыс-
ли, выдержавшего несколько английских, голландских, французских и немец-
ких изданий и обстоятельно представленного в статье Enfer в Энциклопедии
Дндро и Д’Аламбера, Д. Уолкер: «Схема Швиндена сохраняла средневековую
картину Вселенной в эпоху, когда коперниканство уже было общепризнано: ад
у него все еще находится в центре [мира], в наинизшей точке, в наибольшем
отдалении от неба (from the outer heavens'), где обитают блаженные и ангелы»
(Walker D.P., 1964. Р. 40).
325 Garin Е., 1975. Р. 255-281; Waddington R. В., 1973; Дмитриев И. С., 1999 б).
101
детельствованный в сочинениях и оккультной практике М. Фичино,
в частности, в его трактате De Sole, хорошо известном в Польше
конца XV в. «Солнце, — писал молодой Галилей, — это король, оно
подобно сердцу всех планет, из чего следует, что его должно по-
местить в центре, для короля — это значит находиться среди его
народа, для сердца же — в середине тела животного... »326. Одна-
ко, как проницательно заметил Ф. Аллин, De Revolutionibus «does
not reflect a solar myth, but works it»327. He солярный культ способ-
ствовал созданию коперниканской теории (геоцентризм был, как
следует из вышесказанного, вполне совместим с высоким метафизи-
ческим статусом Солнца), а скорее наоборот — гелиоцентризм дал
новый импульс солярному символизму.
Автор De Revolutionibus (как и автор Альмагеста) полагал,
что орбиты Меркурия и Венеры должны располагаться между Лу-
ной и Солнцем, но Коперник при этом опирался не на птолемее-
ву аргументацию, т. е. не на птолемеев гелиоцентризм, а на иной
довод—если в геоцентрической Вселенной поместить эти планеты
иначе, за Солнцем, то между Луной и Солнцем образуется слиш-
ком много пустого пространства, и эти «амбары воздуха и света»
(О. Мандельштам) просто нечем заполнить, что противоречит пто-
лемеевой концепции подогнанных друг к другу «nested spheres».
«Так пусть же они скажут, — восклицал Коперник, имея в виду тех,
кто, следуя Платону, помещал Солнце на “второе небо”, — что долж-
но содержаться во всем этом столь большом пространстве, которое
заключало бы Землю, воздух, эфир, Луну и Меркурий и, наконец,
тот огромный эпицикл Венеры, если бы последняя вращалась во-
круг покоящейся Земли»328. Только новая, гелиоцентрическая кос-
мология смогла преодолеть, по уверению Коперника, этот недоста-
ток теории Птолемея.
О том же писал и Ретик в Narratio Рггта, который ставил в за-
слугу Копернику, что в его теории «при помощи шести... подвиж-
ных сфер [orfei&ws] завершается небесная гармония, где все сферы
следуют одна за другой по такому закону, что между каждыми дву-
мя сферами не остается громадного промежутка и каждая опреде-
ленная геометрически сфера сохраняет свое место так, что если ты
попробуешь какую-нибудь из них сдвинуть с места, то разрушишь
326Цит по: Hallyn F., 1993. Р. 130.
327Ibid. Р. 131.
328 Коперник Н., 1964. С. 32.
102
и всю систему»329. Однако расчеты Тихо Браге и Кеплера пока-
зали, что размеры «щелей» между сферами в теории Коперника
оказались не меньшими, чем в системе Птолемея. Так, например,
в письме К. Ротманну от 24 ноября 1589 г. Тихо сообщает, что, со-
гласно его наблюдениям с использованием хороших инструментов,
неподвижные звезды должны располагаться примерно в 700 раз
дальше от Земли, чем Сатурн330. Огромное пустое пространство
должно находиться между Солнцем и Меркурием. «Сколь вели-
ка должна быть тогда расточительность Природы {Naturae luxu-
ries'),—в недоумении восклицал по этому поводу Кеплер, — сколь
все это неуместно, бессмысленно и так мало похоже на то, как дей-
ствует Природа!»331 И все-таки Кеплер, в отличие от Тихо, не стал
придумывать новых космологических схем и теорий, он был уверен
в правоте фромборкского астронома.
Идея Коперника, согласно которой все планеты совершают са-
мостоятельные, независимые от Солнца вращения, и потому раз-
деление планет на внешние и внутренние дблжно связывать с
движением земного наблюдателя, в известном смысле уравнива-
ла все пять известных тогда планет (Луну Коперник рассматри-
вал как спутник Земли, т. е. геоцентрически). Мир новой астроно-
мии был симметричен, велик и, как казалось Копернику, тесен, и
Солнце в нем уже не могло занимать срединное положение меж-
ду «тройками» планет, оно могло быть либо «локальным» цен-
тром вращения Меркурия и Венеры, либо функциональным цен-
тром всей системы. Чтобы реализовать это второе «либо», надо
было одновременно и удерживать взгляд на планетную систему
«извне», и считать Землю обычной планетой, лишив ее тем са-
мым особого статуса, особых онтологических привилегий332, т. е.
329Ретик Г. И., 1964. С. 512.
330 Brahe Tychonis Dani, 1913-1929. Т. VI-1. Р. 197.
331 Kepler J., 1621. P. 53-54.
332 Историки, а особенно философы науки любят порассуждать, как гелио-
центрическая теория умалила^ де статус Земли — мол, последняя вместе с ее
обитателями («вторыми богами») оказалась где-то чуть ли не на задворках
универсума. А между тем ситуация не столь очевидна, как кажется на первый
взгляд. Хотя, согласно традиционной картине мира, Земля занимала центр ми-
ра, но центр этот находился на максимальном удалении от перводвигателя со
всеми вытекающими отсюда безрадостными для ее обитателей последствиями.
Земля, не входившая в сообщество тел небесных, а следовательно, лишенная
их привилегий, оказалась своего рода... ну, если не вселенской помойкой или
мировым отстойником, то во всяком случае не самым благодатным местом Кос-
103
«деидеологизировать» астрономию, как бы мы сейчас сказали.
Но это означало, что в «хорее планет» возникало два центра —
центр наблюдения (Земля) и функциональный центр, т. е. центр
движения (Солнце, или некая точка около него), действие кото-
рого распространялось в равной степени на все планеты. Полу-
ченная космологическая картина, выстроенная движением мысли
от центра вращения к сфере неподвижных звезд, т. е. в направ-
лении, противоположном движению аристотелевой мысли, шед-
шей от primum mobile к лунной грани, картина, отвечавшая есте-
ственной для нее RT-симметрии, восстанавливала целостность ми-
ра на новых эстетических и математико-астрономических основа-
ниях.
Традиционный образ Космоса, в котором источник (центр) дви-
жения размещался непосредственно за сферой звезд, предполагал,
что по мере удаления от этой сферы нарастала хаотичность мира,
поскольку чем дальше тело от primum mobile, тем менее оно под-
вержено воздействию перводвигателя, и в подлунном мире нерегу-
лярность проявления космической каузальности и рациональности
мироустройства обнаруживалась с особой ясностью. С теологиче-
ской, а точнее — с теоцентрической точки зрения указанное обсто-
ятельство не вызывало ни возражений, ни недоумений. Но в гла-
зах Коперника размывание каузальных связей и «падение рацио-
нальности» (X. Блюменберг) по мере удаления от звездной сферы
противоречило принятой им антропоцентристской «мировой фор-
муле» — «mundus propter nos»333.
«Хорея» движущихся планет расположилась в коперниканском
Космосе между неподвижным центром и сферой неподвижных
звезд. Но если центр мира в новой космологии мыслился не про-
сто как геометрическая центральность, но как силовой центр, то
Солнце, «благороднейшее небесное тело», «видимый Бог», «lampada
pulcherrima», «источник жизни и света», «правитель и царь При-
моса. Как заметил X. Оберман, «докоперниканская космология ставила Землю
в неподвижный центр вовсе не как в некое привилегированное место, но как в
место инерции (at the static center as a place of glory but as a place of inertia),
находящееся в максимальном удалении от источника божественного движения,
кое столь совершенным образом проявляется в круговом движении звезд. Че-
ловек, а не Земля, на которой он живет, занимает почетное космическое место и
в своих высших духовных проявлениях (in the summit of his soul (apex mentis))
максимально приближающийся к Богу» (Oberman Н., 1975. Р. 137—138).
333 Blumenberg Н., 1987. Р. 242-243.
104
роды» и т. д. и т. п.334, куда больше подходило на эту роль, нежели
«грешная» Земля. При этом Солнце в теории Коперника не толь-
ко заняло то место, которое в традиционной космологии занимала
Земля, смысл коперниканской «рокировки» много глубже — само
место (центр мира) обрело качественно новый физический статус:
в нем (или вблизи него) теперь располагался источник движения
планет. И хотя сам Коперник не стал вдаваться в обсуждение то-
го, каким образом Солнце «правит обходящей вокруг него семьей
планет», сохранив тем самым дисциплинарную границу между вы-
числительной («спасающей явления») астрономией и натурфилосо-
фией (хотя тенденция к размыванию этой границы ясно просмат-
ривается в структуре и в тексте De Revolutionibus), сама копер-
никанская постановка вопроса о силовом центре движения планет
открывала дорогу Кеплер}' и Ньютону. Впрочем, то, о чем умолчал
или высказался весьма сдержанно Коперник, более детально изло-
жил Ретик в Narratio prima: «в гипотезах господина наставника
(т.е. Коперника. — И.Д.), где... звездная сфера устанавливалась
как предел, каждая планетная сфера, двигаясь равномерно при-
своенным ей от природы движением, завершает свое периодическое
обращение и не испытывает от более высокой сферы какого-нибудь
насилия, заставляющего ее двигаться в противоположном направ-
лении. К этому добавь, что большие сферы совершают свои обходы
медленнее, а более близкие к Солнцу, от которого, можно сказать,
исходит начало движения и света (a quo quis principium motus et lu-
cis esse dixerit), совершают свои круговые движения быстрее, как
и следует»335. Конечно, подобные рассуждения еще очень далеки
не только от ньютонианского анализа проблемы, но даже от physica
coelestis Кеплера, в которой активно использовалось представление
о находящейся в центре небесных сфер (а именно: на Солнце) «еди-
ной движущей душе», действие коей ослабевает по мере удаления
от нее336, однако, первый шаг был сделан: Солнце, находящееся в
334«... Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг
него семьей светил (На profecto tanquam in solid regali Sol resident circumagen-
tem gubemat astrorum familiam)» (Коперник H., 1964. C.35; Copernicus N., 1975.
P. 20). Ретик Г. И., 1964. С. 507, 512 et pass..
335Ретик Г. И., 1964. С. 512 (Georgii Joachimi Rhetici, 1982. Р. 60)
336 « Unam... motricem animam in orbium omnium centra, scilicet in Sole: quae,
ut quodlibet corpus est vicinius, ita vehementius incitet: in remotioribus propter
elongationem et attenuationem virtutis quodammodo languescat» (Kepler J., 1937a.
S. 70). Позднее, во втором прижизненном издании Mysterium cosmographicum
(1621), дополненном многочисленными примечаниями, Кеплер говорит уже не
105
центре мира, а не аристотелев перводвигатель, расположенный за
сферой неподвижных звезд, «правит» движением планет. «Правда,
из общих принципов астрономии, — писал Ретик, — можно было ви-
деть, что все небесные явления распределяются по среднему движе-
нию Солнца и вся гармония небесных движений устанавливается и
сохраняется этим направляющим началом, почему древние и назы-
вали Солнце уорг]уб<; — правителем и царем природы, но как оно бы
могло осуществлять это управление или каким образом Бог мог бы
руководить всей Вселенной (это прекраснейше изображает Аристо-
тель в терй хоорои337) и как могло бы Солнце играть роль Божьего
управителя Природой, столько раз проходя по всему небу и ни в ка-
ком месте не останавливаясь, — все это до сих пор еще совершенно
не объяснено и даже не установлено. Не лучше ли принять мне-
ние древних — это я предоставляю судить геометрам и философам,
конечно, сведущим в математике; ведь при оценке и обсуждении
подобного рода контроверсий нужно выносить приговор на осно-
вании не обычных представлений, но законов математики (в суде
которой и рассматривается это дело).
о душе (anima), но о силе (vis), добавляя, что «сила эта — телесная, если не
в буквальном, то в более общем смысле слова» (Kepler J., 1937b). S. 113). См.
также: Westman R. S., 2001.
337Речь идет о трактате О мире, ранее приписывавшемуся Аристотелю (De
mundo, VI, 397b, 26-30). В том фрагменте, на который ссылается Ретик, ска-
зано, что Бог, «говоря словами поэта, обитает “на высочайшей вершине” неба»
и «тела, кои расположены ближе всего к Нему, в наибольшей мере пользуются
Его мощью, следующие — в меньшей мере ... и так далее, пока не дойдем до
того места, где мы обитаем». Под словами поэта, здесь имеется в виду строка
из Илиады Гомера (песнь I, 498-499):
Там одного восседящего, молний метателя Зевса
Видит на самой вершине горы многоверхой, Олимпа.
Однако в целом, ссылка Ретика на псевдо-Аристотеля неудачна, потому что
Коперник придерживался прямо противоположной иерархии небесных влия-
ний. Но возможно Ретику понравилось в De mundo другое — мысль о том, что
недвижимое служит источником движения и управляет этим движением, по-
добно тому, как, согласно псевдо-Аристотелю, персидский царь правит своей
огромной империей «где-нибудь в Сузах или в Экбатане, незримый для всех,
живущий в великолепном дворце за оградой, светящейся золотом и янтарем»
(398а, 13-15), а уж управителю Вселенной и подавно подобает по его досто-
инству «восседать на троне на вершине Неба, приводить в движение Солнце
и Луну, а также заставлять обращаться весь небесный свод» (398b, 1-9), ср. с
приведенными выше словами Коперника: «tanquam in solio regali Sol residens»
и т. д. (O De mundo cm.: Reale G., Bos A. P., 1995). Как видим, одни и те же
образы и метафоры встречаются у Аристотеля, псевдо-Аристотеля, Коперника
и Ретика. — И. Д.
106
Прежний способ управления отброшен, новый принят. Однако
господин доктор, мой наставник, решил, что отвергнутый способ
управления Солнца делами Природы должно восстановить, но так,
чтобы и принятый, и одобренный способы получили свои места.
Ведь он знает, что и в человеческих делах нет надобности, чтобы
сам император ездил в отдельные города для исправления возло-
женной на него богом обязанности, и сердце для сохранения живот-
ного тоже не переселяется в голову или ноги и другие части тела,
но выполняет предназначенную ему богом службу через другие 6р-
yava.
После того как он установил, что среднее движение Солнца
должно быть таким движением, которое существует не только в
воображении, как у других планет, но имеет самостоятельную при-
чину, так как действительно является уореитУ]у бцоб xod уоросттатгр
(одновременно и членом и руководителем хора), то он признал свое
мнение твердым и не противным истине»338.
В 1596 г. Кеплер предложил теологическую интерпретацию ко-
перниканской космологической динамики: Святая Троица заклю-
чает в себе Вселенную и создает ее величественную гармонию, ибо
Бог Отец есть солярный центр мира, Вог Сын — сфера неподвиж-
ных звезд, а Св. Дух — пространство между ними339.
«ЯЗЫК ПРОСТРАНСТВА, СЖАТОГО ДО ТОЧКИ»,
ИЛИ ФАНТОМЫ ЛИНЕЙНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ
Скажи мне, чертежник пустыни,
Сыпучих песков геометр,
Ужели безудержность линий
Сильнее, чем дующий ветр?
О. Мандельштам
Создание гелиоцентрической теории и ее, хоть и неспешная340,
ассимиляция европейским интеллектуальным сообществом свиде-
тельствовали о вызревании в этом сообществе нетрадиционной идеи
338 Ретик Г.И., 1964. С. 507.
339 «Ша pulchra quiescentium harmonia, Solis, fixarum et intermedii, cum Deo
Patre, et Filio et S. Spirito* (Kepler J., 1937a). S. 9). Несколько ранее аналогич-
ные вопросы обсуждались виттенбергским теологом, математиком и астроно-
мом Кристофом Ротманном в трактате Scrip turn de cometa (1586), рукописная
копия которого была послана автором Тихо Браге (трактат был опубликован
только в 1619 г.), см.: Rothmann Chr., 1619. Р. 69-156.
340 Randles W. G. L., 1999.
107
автономного разума, который находит в себе разумные конструк-
ции и лишь потом соотносит их с реальным миром, разума, кото-
рый, по острому слову М. В. Ломоносова, и «у самого Господа Бога
в дураках числиться не желает». Космологическая система Копер-
ника стала местом встречи вполне традиционной математической
астрономии с ее идеей совершенства равномерных круговых дви-
жений и нетрадиционного космологического воображения341, глу-
бинно связанного с напряженным полем ренессансной культуры и,
в частности, с рационализмом центрально-перспективной репрезен-
тации видимого мира.
«Перспектива, — писал Пьеро делла Франческо (Р. della Fran-
cesco; ок. 1420-1492), — по смыслу самого слова (лат. perspicere —
смотреть сквозь. — И.Д.) относится к вещам, видимым издали и
представленным пропорционально и особым образом, сообразно их
размерам и расстоянию до них»342. По мысли Леонардо, центри-
ческая перспектива вводит в живопись музыкальную гармонию,
поскольку предписывает размещать изображаемые предметы че-
рез регулярные интервалы в соответствий с «регулярной прогрес-
сией»343 344. Заметим, что и Франческо, и Леонардо, и многие другие
авторы, писавшие о перспективе, делали акцент на фактор удален-
ности изображаемого от наблюдателя. Действительно, итальянская
перспектива предполагает построение некоторого далевого образа,
взгляда отсюда — туда, и потому образной метафорой картины Ре-
344
нессанса стало окно, широко открытое в мир .
Изображение подчинено математической рациональности, «ак-
сонометрическое построение объемов, ракурс фигур, симметрич-
ное, кулисное их размещение, центральная ось, акцентированная
либо положением фигуры главного персонажа, либо видом вдаль,
на горизонт, наконец — обязательная, расчерченная плоскость пола
или земли на переднем плане, да и сама линия горизонта, замыка-
ющая, ограничивающая «даль» — все это создает отчетливо ощути-
мые границы изображения и выделяет некую привилегированную
позицию зрителя, диктует ему определенную стратегию восприя-
тия, основанную на идее двух горизонтально расположенных зри-
тельных пирамид: «вершина одной помещается в глазу смотрящего
и имеет своим основанием плоскость изображения, вторая пирами-
341Лхутин А. В., 1991.
342 Piero della Francesca, 1942. Р. 128.
343 Leonardo da Vinci, 1970. №34. P. 102.
344Данилова И. E., 1996. C. 7, 9.
108
да, имея то же основание, находится по ту сторону этой плоско-
сти, и ее вершиной является точка схода перспективных линий»345.
Можно сказать иначе, представив, следуя Т. Райсу и Ф. Аллину,
коперниканскую космологию и художественную практику Ренес-
санса в единой «парадигме» — перспективистской концепции зна-
ка346. С эпохи Ренессанса берет начало особый тип дискурса, ко-
торый получил в наше время наименование аналитико-референци-
ального. Этот тип дискурса основан на допущении, что синтаксиче-
ские отношения между знаками имеют также некий референциаль-
ный смысл, т. е. «дискурсивный порядок достигается в результате
принятия предпосылки, согласно которой «синтаксический» поря-
док семиотических систем... совпадает как с логическим порядком
«разума», так и со структурной организацией мира, взятого как
внешний обоим этим порядкам»347. Зритель может выбрать раз-
ную перспективу, и форма знака будет меняться в зависимости от
этого выбора. Иными словами, живописный язык не обладает сам
по себе никакими различающими признаками, связь между обозна-
чающим и обозначаемым раскрывается (можно даже сказать — со-
здается) на уровне дискурса, т. е. на уровне семантики. Представле-
ние концептуализируется в его соотнесенности с субъектом-источ-
ником этого представления. Однако как только субъект-объектное
отношение зафиксировано, в силу вступает необходимость: пони-
мание картины в терминах отношения между зрительской точкой
зрения и сечением зрительной пирамиды гарантирует, что элемен-
ты представления будут анализироваться в рамках установленного
субъект-объектного certo ratio.
Однако в силу того, что центральная перспектива, оптико-ма-
тематическая по своему генезису и сути, не является эквивалентом
субъективного восприятия (хотя бы потому, что она монокуляр-
на, предполагает в качестве идеального зрителя одноглазого цик-
лопа348), она обращена на себя. Перспективистское знание —это
знание о перспективе, не мир как он есть, но нечто, что уже яв-
ляется его репрезентацией. «Сначала там, где я должен сделать
рисунок, — писал Леон Альберти (L. В. Alberti-, 1404-1472), —я чер-
чу четырехугольник с прямыми углами такого размера, какого я
хочу, и принимаю его за открытое окно, откуда я разглядываю то,
34БТам же. С. 16, 18.
346 Reiss T.J., 1982. Р. 31; Hallyn F., 1993. Р. 67-72.
347Reiss T.J., 1982. Р. 31.
348 Соколов М.Н., 1999. С. 206.
109
что на нем будет написано... »349. Перспектива, по точному слову
Ф. Аллина, это «вмешательство понимания в акт видения»350. Сме-
лость перспективистской парадигмы состоит именно в представле-
нии этого контролируемого доступа в мир в качестве реальной воз-
можности истинного рационализма, охватывающего человеческий
опыт351. Мыслители Ренессанса — Лоренцо Валла (L. Valla-, 1407-
1457), Хуан Л. Вивес (J. L. Vives-, ок. 1492-1540), Лоренцо Гиберти
(Г. Ghiberti- ок. 1378-1455) и многие-многие другие — исходили из
максимы: «modus cognitionis nostrarum est mentium» (т. e. мера зна-
ния есть мера нашего интеллекта), откуда следует, что мир соот-
ветствует представлениям человеческой рациональности, и в этом
смысле он сотворен propter nos.
Коперник, увидевший реальное движение не на небе (точнее, не
только там), но в месте, где находится наблюдатель, работал в той
же парадигме, что и теоретики и практики линейной перспективы.
Подобно мастеру перспективистской живописи, фромборкский аст-
роном выделяет из разнообразных схем репрезентации планетных
движений ту единственную, которая наилуЧшим образом переда-
ет симметрию и гармонию мира. Астроном-традиционалист не в
состоянии правильно видеть Космос, симметрия и гармония кото-
рого раскрывается человеку, только когда он осознает, что наблю-
дает движение небесных тел не из топографического центра мира,
т. е. когда он осознает подлинную природу своего видения. Копер-
никанская революция совершила «своего рода анаморфозу Вселен-
ной»352. Истина в ее полноте и цельности открывается лишь с опре-
деленной точки созерцания, в особом ракурсе, адекватном правиль-
ному видению божественного Творения. Гелиоцентрическое пред-
ставление мира стало возможным путем контролируемой транс-
формации геоцентрической модели. Видимая «действительность»
343 Альберти Л. Б., 1935-1937. Т. 2. С. 60.
350 Hallyn F., 1993. Р. 69.
351 Ibid.
352Ibid. Р. 102. — Анаморфоза — система визуального представления предме-
тов, в которой проекция изображения на плоскость умышленно искажается
так, что под обычным углом зрения рисунок выглядит бессмысленным или
уродливым, а реальные пропорции обретает только при рассмотрении его под
необычным углом. Впервые такую технику использовали Леонардо да Винчи
и Пьеро делла Франческа. Анаморфные изображения нередко использовались
не просто для демонстрации любопытного оптического эффекта, а включались
в картину как символические композиции, несущие в себе скрытый полити-
ческий, религиозный или эротический смысл; классический пример — картина
Послы (1533) Ханса Хольбейна мл. (Н. Holbein-, ок. 1497-1543).
110
отринута, вместо нее — образ рационально сконструированного ми-
ра, в котором форма господствует над содержанием, а относитель-
ное над абсолютным.
Подтекстом сравнения Коперником птолемеевой астрономии с
монстром в общем контексте epistola dedicatoria служит именно
анаморфная трансформация действительности, монстрообразность
есть следствие ненайденности правильной точки наблюдения Все-
ленной353. Художники и теоретики искусства эпохи Ренессанса ин-
тенсивно обсуждали принципы правильного визуального восприя-
тия действительности. При этом они столкнулись с фактом отно-
сительности такого восприятия. К примеру, Леонардо отметил, что
положение точки кажущегося схождения параллельных линий за-
висит от положения и перемещений наблюдателя354. С аналогичной
проблемой столкнулся и Коперник355. При этом польский астроном
даже посетовал на то, что сложные движения «нелегко достаточ-
но хорошо объяснить словами, тем более что... на слух [объясне-
ние] воспринимается хуже, если не видят глаза»356. Но его изобра-
зительные ресурсы были весьма ограничены. Впрочем, даже если
бы он и имел возможность включить в De Revolutionibus большее
количество рисунков, иллюстрировавших сложные планетные дви-
жения, они могли оказаться бесполезными для читателя с нераз-
витой способностью невербального восприятия. Астрономы и чи-
татели астрономических трудов — особенно трактатов Коперника и
Кеплера — должны были обладать незаурядным пространственным
воображением.
Пространство коперниканского Космоса геометризовано, и в
этом отношении оно подобно ракурсно централизованному про-
странству ренессансной центрально-монокулярной перспективы —
оба пространства непрерывны и однородны. Дж. де Сантильяна
писал о соотнесенности теории перспективы Альберти и космоло-
гическими прозрениями Николая Кузанского: «Альберти ясно со-
знает, что продольная перспектива несет с собой тему созерцания;
она глубоко погружена, как полагал еще Плотин, в эту одну удален-
ную точку. Фактически такая перспектива эквивалентна средневе-
ковому золотому фону, но в отличие от чувственно воспринимаемо-
ЗБЗBaltrusaitis J., 1969. Р. 41 et pass.
354 Leonardo da Vinci, MS A 36r u MS K3 120v // Leonardo da Vinci, 1989. P. 55.
355 Здесь уместно вспомнить Кеплера, который мысленно помещал наблюдате-
ля то на Луну, то на Марс, иллюстрируя тем самым относительность движения.
358Коперник Н., 1964. С. 163.
111
го золота, эта воображаемая совокупность удаленных точек совер-
шенно абстрактна — это подлинно интеллектуальная конструкция,
подобная конструкции Кузанца, заканчивающаяся на “круге беско-
нечного радиуса”»357. К этому следует добавить, что живописцы
Ренессанса задолго до Коперника, Кеплера и Галилея воспринима-
ли над- и подлунный миры как имеющие одни и те же физические
свойства и подчиняющиеся одним и тем же оптико-геометрическим
законам.
Однако в гомогенном эвклидовом пространстве коперниканской
Вселенной есть некая особая точка — центр, куда (или, точнее, ря-
дом с коим) помещено Солнце, относительно которого, в соответ-
ствии с требованием RT-симметрии, выстраивается вся космиче-
ская композиция, вся «хорея планет». Иными словами, образ ко-
перниканского Космоса не редуцирован до скучной однородности
пространства, он подобен, по словам Ф. Аллина, «композиционной
перспективе, которая в искусстве дополняет геометризацию про-
странства»358.
Когда Коперник сравнивал птолемееву систему мира с мон-
стром, он не выказывал особой оригинальности. Обращение в дис-
куссиях о той или иной науке или теории к телесным образам в
его времена не было чем-то новым. Так, например, Апиан (сле-
дуя, между прочим, Птолемею) уподоблял географию живописно-
му изображению человеческой головы, а картографию — прориси
ее отдельных частей (глаз, ушей и т. д.)359. Однако в контексте вос-
приятия римской клерикальной гуманистической аудитории вре-
мен Павла III, на которую и был рассчитан текст De Revolutionibus
и особенно epistola dedicatoria, этот фрагмент «о монстре» напол-
няется глубоким смыслом. Идея человеческого тела совершенной
симметрии глубоко вошла в эстетику Ренессанса, став частью док-
трины decorum (приличие, пристойность, достоинство), согласно
которой каждая часть изображаемого человеческого тела должна
отвечать форме и смыслу целого. Коперник, переведший с грече-
ского на латынь и издавший в 1509 г. в Кракове «Нравственные,
сельские и любовные письма схоластика Феофилакта Симокатты»,
византийского историка и литератора VII в. 360, в том числе и пись-
мо с описанием портрета Елены Троянской работы Паррасия, лю-
35Г Santillana G. de, 1969. Р. 59-60.
358 Hallyn F., 1993. Р. 118.
359Цит. по: Kemp М. 2000. Р. 32.
360 Толстой И. И., 1947.
112
бивший живопись и, вполне возможно, сам бывший хорошим ри-
совальщиком361, вряд ли использовал визуальные аналогии «т ап
innocent manner», как выразился М. Кемп362. Если собрать воеди-
но все темы и подтексты, охваченные в epistola dedicatoria (сим-
метрия, decorum, человек и его способность видеть Вселенную в
«правильном» ракурсе, mundus propter nos, эстетика экономии и
совершенства и т. д. ), то получится мир, описанный Альберти в
De re aedifactoria (особенно в книгах I и VI), мир, в котором ниче-
го не может быть изменено, добавлено или убрано, без нарушения
симметрии и гармонии целого.
361 в уца Copernici П. Гассенди упоминает о том, что Коперник «был зна-
ком со всеми разделами математики и однажды даже занялся углубленным
изучением перспективы. В другой раз он обратился к изучению живописи и
занимался ею до тех пор, пока не достиг в этом деле мастерства. Можно упо-
мянуть и о том, что он прекрасно рисовал себя самого, глядя в зеркало. С того
времени он стал искать советов по живописи (consilium autem pingendi ex во
cepit), поскольку собирался отправиться в Италию и решил не только делать
наброски, но и, по мере возможности, точно запечатлевать все, что покажет-
ся ему стоящим» (цит. по: Westman R.S., 1990. С. 202). Судьба автопортрета
Коперника неизвестна, возможно, источником информации о нем для Гассенди
послужила надпись на портрете, висевшем в обсерватории Тихо Браге: «Порт-
рет Николая Коперника из Торуни, который, как говорят, он написал своей ру-
кой, глядя в зеркало». На одной из шести пластин, окаймляющих знаменитые
астрономические часы Страсбургского собора, изображен Коперник, надпись
под изображением гласит: «портрет Николая Коперника, выполненный с его
автопортрета».
362 Kemp М., 2000. Р. 31.
ИЗ
ЧАСТЬ II
ВОСПРИЯТИЕ ТЕОРИИ КОПЕРНИКА
В КОНФЕССИОНАЛЬНО РАСКОЛОТОЙ ЕВРОПЕ
XVI СТОЛЕТИЯ
Трактат Николая Коперника De Revolutionibus363 вышел в свет
в эпоху, когда, по выражению Р. Уэстмана, «два мощных социаль-
но-религиозных движения претерпели существенную трансформа-
цию»364. Речь идет о начале протестантской Реформации (проте-
стантской конфессионализации) и католической Реформы365. Для
удобства и ясности изложения я рассмотрю протестантскую и ка-
363 Copernicus N., 1543; Copernicus N., 1566.
364 Westman R.S., 1986. P. 86.
365Многие современные историки, главным образом, немецкие, предпочитают
говорить об эпохе, условно хронологизируемой ими периодом между Аугсбург-
ским религиозным миром (25 сентября 1555 г.) и Вестфальским мирным догово-
ром (окончательные соглашения оглашены 24 октября 1648 г.), не как об «эпохе
религиозного раскола», но как о «конфессиональной эпохе». Последний тер-
мин был введен еще в 1953 г. австрийским историком Отто Бруннером (Brun-
ner О., 1953. S. 346). Бруннер и его последователи (Э. В. Цееден, В. Райнхард,
X. Шиллинг и др.) рассматривали весь период с 1555, и даже, — что, на мой
взгляд, логичней, — с 1517 г. (31 октября этого года, на праздник Всех Святых,
монах августинского монастыря доктор Мартин Лютер вывесил на дверях Вит-
тенбергской Замковой церкви свои знаменитые девяносто пять тезисов против
индульгенций, что, согласно лютеранской традиции, ознаменовало рождение
Реформации) до Вестфальского мира как единую эпоху формирования про-
тестантских конфессий и реформирования католицизма. При этом в качестве
отличительной черты европейского конфессионализма раннего Нового времени
они отмечают возникновение новых ветвей христианства на почве религиозно-
го раскола под воздействием внецерковных сил, в первую очерель государства
(Zeeden Е., 1958. S. 251-252). Следует отметить также, что примерно с сере-
дины 1950-х гг. термин «Контрреформация» в католической историографии
стал употребляться все более осторожно, с оговорками и комментариями, а
чаще использовались иные дефиниции: католическая Реформа, католический
ренессанс и т. д. По словам Э. Цеедена, «очевидна милитантная, силовая сторо-
на, с каковой предстает католицизм в эпоху всеобъемлющей конфессиональной
борьбы, именно ее мы подразумеваем под Контрреформацией. Внутренняя же
церковная и религиозная реформа, которая равным образом влияла на като-
лицизм, не исчерпывается этим термином. Эта реформа, однако, не только
принадлежала к силам его возрождения, но и составляла его существенную
114
толическую реакцию на гелиоцентризм366 по отдельности, однако,
по причинам, указанным далее, основное внимание будет уделено
ситуации в протестантских регионах Германии.
КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ СОЗВЕЗДИЯ
В «ГАЛАКТИКЕ ГУТЕНБЕРГА» И ВОКРУГ НЕЕ
Не заставляй меня просить напрасно,
Останься здесь, не езди в Виттенберг.
У. Шекспир. Гамлет, 1,2
Начну с часто упоминаемой в историко-научной литературе
оценки теории Коперника, якобы данной М. Лютером (М. Luther;
1483-1546): «Рассказывают о новом астрологе, который хочет до-
казать, будто Земля движется и вращается вокруг себя, а не небо,
не Солнце и не Луна; все равно, как если кто-нибудь сидит в телеге
или на корабле и движется, но думает, что он остается на месте, а
земля и деревья движутся ему навстречу. Но тут дело вот в чем:
если кто хочет быть умным, то должен выдумать что-нибудь свое
собственное и считать самым лучшим то, что он выдумал. Дурак
хочет перевернуть вверх дном все искусство астрономии. Но, как
указывает Священное Писание, Иисус Навин велел остановиться
Солнцу, а не Земле»367. Приведенная цитата взята из лютеровых
часть... Шестнадцатый век в широком смысле как эпоху позднего Средневе-
ковья и до начала Тридцатилетней войны сегодня рассматривают все больше
единым целым и склоняются к тому, чтобы это единство определить под углом
зрения церковых преобразований и конфессиональной борьбы» (цит. по: Про-
копьев А. Ю., 2002. С. 18-19). Более подробно указанные исторические вопросы
освящены в цитированной выше монографии А. Ю. Прокопьева (С. 5-30).
366 Впрочем, вопрос, который вызвал наибольший интерес и беспокойство у
теологов по обе стороны конфессионального водораздела, касался не столько
топологии мира (что в центре, и что вокруг чего вращается), сколько идеи
сложного движения Земли (геодинамизма).
367Цит. по: Веселовский И.Н., Белый Ю. А., 1974. С. 324-325. — Речь идет о
фрагменте из Иис. Нав. 10:12-13: «Иисус воззвал к Господу в тот день, в ко-
торый предал Господь Аморрея в руки Израилю, когда побил их в Гаваоне,
и они побиты были пред лицом сынов Израилевых, и сказал пред Израиль-
тянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! //И
остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это
ли написано в книге Праведного: “стояло солнце среди неба, и не спешило к
западу почти целый день”?».
115
Tischreden388, т. e. это не текст, написанный самим Лютером, но за-
пись его застольной беседы, опубликованная уже после смерти док-
тора Мартинуса. В сочинениях же самого Лютера имя Коперника
не упоминается и о гелиоцентризме речь не идет. Да и в приведен-
ной цитате не конкретизировано, какой именно «астролог» имеется
в виду. Вряд ли Лютеру была известна рукопись Commentariolis,
a Narratio рггта Г. И. Ретика было опубликовано не ранее весны
1540 г. Эти обстоятельства дали многим историкам основание со-
мневаться в аутентичности приведенных высказываний Лютера68 369 370.
Разумеется, утверждения А. Д. Уайта и Б. Рассела, будто жесткая
критика теории Коперника лидерами протестантской Реформации
Лютером и Ж. Кальвином (J. Calvin; 1509-1564) оказала заметное
влияние на ее оценку в протестантских кругах0' , представляются,
мягко говоря, несколько преувеличенными371. Кроме того, следует
З683апись А. Лаутербаха (A. Lauterbach) от 4 июня 1539 г.: «4638. De novo
quodam astrologo [Novi cuisdam astrologi] fiebat mendio, qui probaret [probare
conaretur] terram moveri [moneti] et non coelum, solejn et lunam, ac si quis in curru
aut navi moveretur, putaret [putans] se quiesare et terram et avbores [avboresque]
moveri. {Respondit Martinus Lutherus} Uber es gehet hierunter also: Wer wo will
Hug sein, der soil ihme nichts lassen gefallen, was andere achten [machenj; er muss
ihme etwas eigen [eigensj machen, sicut ill facit, qui totam astrologiam inventere
vult. Etiam ilia confusa tamen ego {autem} credo sacrae scripturae, nam losua
jussit solem stare, non terram» ([Luther M.], 1967-1968. Bd4. S. 412-413). Ср. c
более ранним свидетельством Аурифабера (Aurifaber): «Дурак хочет повернуть
вспять все искусство астрономии (Der Narr will die game Kunst Astronomiae
umkehren)» (Idem. Bdl, №855).
369См., например: Bomkamm H., 1943; Norlind W., 1954. P. 99; Christian-
son J. R., 1973.
370 White A. D., 1936. Vol. 1. P. 126-127; Russell B., 1935. P. 22-23.
371 Поскольку далее я не буду касаться вопроса об отношении Кальвина и его
последователей к науке вообще и к коперниканству в частности (см. об этом
Vermij R., 2002), ограничусь здесь краткими замечаниями. Как и Лютера, же-
невского реформатора натурфилософские проблемы сильно не занимали. Од-
нако известно, что в 1556 г. Кальвин, ссылаясь в проповеди на 1Кор. 10: 19-24,
осудил тех, кто извращает истину, и высмеял утверждающих, «будто Солнце
неподвижно, а Земля обращается вокруг него и около своей оси», ибо они ис-
кажают порядок Природы. Что же касается отношения к гелиоцентрической
теории интеллектуалов-кальвинистов, то в лучшем случае можно говорить о
пассивном сочувствии. Возможности практического использования коперни-
канских достижений их, в отличие от астрономов виттенбергского круга, не
волновали, как, впрочем, и теоретические астекты новой астрономии. Возмож-
но, это связано как с тем, что кальвинистам не удалось в сколь-либо заметном
масштабе поставить под свой контроль университетское образование, так и с
аскетической жесткостью их идеологии, препятствовавшей усвоению гумани-
стических идей и ценностей. Эти люди в большинстве своем твердо знали одно:
116
различать отношение к коперниканству, с одной стороны, лидеров
и идеологов протестантской Реформации, а с другой — мнения лю-
дей, весьма сведущих в астрономии (скажем, Георга Ретика и Эраз-
ма Рейнгольда (Е. Reinhold; 1511-1553) и по тем или иным причи-
нам (не связанным напрямую с их астрономическими интересами)
сделавших свой конфессиональный выбор в пользу протестантиз-
ма372.
И все-таки нельзя полностью исключать, что к 1539 г., т. е. за
четыре года до публикации De Revolutionibus, некоторая инфор-
мация о гелиоцентрической теории могла-таки дойти до Лютера,
поскольку имя Коперника к тому времени уже было известно в
Европе, как и то, что он разрабатывает новую астрономическую
теорию. Так, в 1533 г. идеи польского астронома обсуждались при
папском дворе. Доклад Клименту VII был сделан Иоганном Аль-
бертом Видманштадтом (J. A. Widmanstadius; 1506-1557), который
в награду за свое сообщение получил от папы ценный греческий
кодекс с трудами Прокла (V в.) и Александра Афродисийского (ко-
нец II —нач. III в.)373. На этом манускрипте Видманштадт сделал
следующую надпись: «Климент VII, верховный понтифик, подарил
мне этот кодекс в Риме в 1533 г. после того, как мною в садах Вати-
кана в присутствии кардиналов Ф. Урсино, И. Сальвиато, епископа
Витербианского Петра, а также Матвея Курциуса, медика и физи-
ка, было объяснено учение Коперника о движении Земли. Иоганн
Альберт Видманштадт, прозванный Лукрецием»374.
Земля недвижна— неба своды,
Творец, поддержаны тобой.
И детали их не интересовали.
372 Westman R. S., 1986. Р. 82.
373Александр Афродисийский, или, как его еще называли — Комментатор,
стоял во главе перипатетической школы с 198 по 209 г. и был одним из самых
влиятельных и, по выражению Симпликия из Киликии (ум. 549), самым адек-
ватным (YVT]otd>TSpov) толкователем Аристотеля. В эпоху Возрождения особый
интерес к трудам Александра Афродисийского проявляли перипатетики Паду-
анской школы (подр. см.: Randal J.H., 1961).
374 «Clemens VII Pontifex Maximus Hunc Codicem mihi DDD Anno MDXXXIII
Romae, postquam ei praesentibus Fr. Ursino, Joh. Salviato Card. Joh. Petro Epis-
copo Viterbiensi et Matthaeo Curtio Medico physice in hortis Vaticanis Coper-
nicanam de motu terrae sententiam explicavi. Joh. Albertus Widmanstabius
cognomine Lucretius» (Prowe L., 1883. S. 274). В книге И. H. Веселовского и
Ю. А. Белого Николай Коперник указано, что Видманштадт узнал о тео-
рии Коперника «очевидно, через Вармийского каноника Яна Скультети
(J. Scultetus), с 1527 г. состоявшего при папском дворе» (С. 322). Действительно,
117
Спустя три года кардинал Н. Шёнберг (N. Schoenberg-, 1472-
1537) просит Коперника прислать ему в Рим свои работы. Из пись-
ма кардинала от 1 ноября 1536 г.375 ясно видно, что основные идеи
коперниканской астрономии ему уже были известны (возможно, че-
рез все того же Видманштадта, который после смерти Климента VII
стал секретарем Шёнберга), и он хотел бы ознакомиться с lucubra-
tionis Коперника, а именно — с деталями математических расчетов
и с «таблицами движения блуждающих звезд» (т. е. планет.).
Кроме того, между Римом и протестантским Нюрнбергом суще-
ствовал еще один канал связи, по которому могли распространяться
астрономические новости. Известный итальянский гуманист, мате-
матик, астролог и астроном Лука Гаурико (L. Gaurico; 1476-1558)
еще в 1529 г., используя астрологические методы, предсказал (а в
1532 — повторил предсказание), что Алессандро Фарнезе станет па-
пой римским. Действительно, в 1534 г. тот занял престол св. Петра
под именем Павла III376. Новый папа щедро вознаградил предска-
зателя — вызвал его в Рим, присвоил дворянский титул, сделал епи-
скопом377. Гаурико усовершенствовал астрономические таблицы, в
Я. Скультети, последователь Эразма, некоторое время бывший профессором и
ректором Гейдельбергского университета, а в 1490-х гг. ставший каноником
Вармийского капитула и тогда же бывавший при папском дворе, играл важ-
ную роль в интеллектуальной жизни Вармии. Однако те же авторы на с. 450
своего труда приводят следующую (и совершенно правильную) дату его кон-
чины-1526 г. (Более точная датировка его жизни: 1470-1526). По мнению Э.
Циннера {Zinner Е., 1978. S. 228), информация о гелиоцентрической теории бы-
ла получена в Риме от друга Коперника вармийского каноника Александра
Скультети (A. Scultetus- 7-1564). Согласно же более правдоподобной версии Э.
Розена {Rosen Е., 1971. Р. 387), сведения о коперниканских астрономических
новациях Видманштадт получил от Теодориха Редена {Theodoric von Radzyn
или Dietrich von Reden-, 7-1559), представителя Вармийской епархии в Риме.
375Русский пер. см.: Веселовский И. Н., Белый Ю. А., 1974. С. 322-323.
376По некоторым сведениям Гаурико предсказал Павлу III также и дату смер-
ти н даже болезнь, от которой тот умрет.
377Предшественник Павла III, Климент VII, также пользовался советами и
астрологическими прогнозами Гаурико. Некоторое время последний жил во
Франции и в Германии, куда ездил, как гласит молва, чтобы познакомиться с
доктором И. Фаустом. Гаурико составлял гороскопы для семейства Медичи и
предсказал, что Джованни Медичи станет римским папой, а юная Екатерина
Медичи — королевой Франции (оба пророчества сбылись). Известно также, что
Гаурико предсказал мужу Екатерины Генриху II смерть на турнире. Действи-
тельно, в 1559 г. Генрих устроил турнир по случаю свадьбы своей дочери, в
котором сам принял участие. Во время боя с графом Монтгомери копье по-
следнего сломалось о панцирь короля, и осколки вонзились Генриху в голову;
спустя несколько дней он скончался от этой раны (см.: Zambelli Р., 1986).
118
том числе и знаменитые Альфонсины. В данном контексте важно
отметить, что он имел прочные связи не только при папском дворе,
но и в протестантской Европе378. В апреле 1532 г. Гаурико посетил
Виттенберг, где встречался с Лютером и Меланхтоном, причем по-
следний просил гостя уточнить методом «ректификации» гороскоп
Лютера, поскольку доктор Мартинус часто жаловался, что родился
под несчастливой звездой379. Вполне возможно, что Гаурико, зная
из католических источников (скажем, от кардинала Шёнберга) об
идеях Коперника, поделился информацией с кем-либо в Германии.
Есть еще одна версия, касающаяся упомянутого выше застоль-
ного высказывания Лютера об идее движения Земли. До 1539 г. эту
идею высказали несколько авторов, в частности, итальянский гу-
манист Челио Кальканьини из Феррары (С. Calcagnini; 1479-1541),
человек, известный в то время в Европе несравнимо больше Копер-
ника. Кальканьини был филологом, поэтом, комедиографом, ис-
ториком, юристом, естествоиспытателем, математиком и астроно-
мом380. Свой трактат Quod caelum stet, terra vero moveatur, com-
mentatio, vel de perenni motu terrae, в котором утверждалось — воз-
можно, не без влияния идей Николая Кузанского, — что Земля со-
вершает суточный оборот вокруг своей оси с запада на восток (о
гелиоцентризме речи не было)381, он закончил во время своего пу-
378В частности, он переписывался с нюрнбергским печатником И.Петрейусом
(который с 1540 г. публиковал работы Гаурико), а также с Меланхтоном.
379 «Я, Мартин Лютер, родился под несчастливыми звездами, возможно под
Сатурном» ([Luther М.[, 1967-1968. Bd3. S. 193).
380 Его близкий друг, выдающийся итальянский поэт Лудовико Ариосто
(L. Ariosto-, 1474-1533), упоминает о нем в своей знаменитой поэме Orlando
Furioso. Ариосто описывает как рыцарь Ринальд попал в замок на реке По
и увидел там фонтан, украшенный восемью изваяниями, изображающими пре-
красных дам, стоящих на плечах славных мужей, которые поют им хвалу. Одна
из статуй изображает Диану д’Эсте,
А ученейший Целий Кальканьин
Трубиым звоном возвестит ее имя
От Инда н до Ибера...
Ариосто Л., 1993. Песнь XLII. 90. С. 319 (см. также Песнь XLVI. 14).
381 Согласно Кальканьини, Земля, изначально пребывающая в центре мира,
нёкогда получила вращательное движение (импетус), и поскольку этому ее
движению ничто не противодействует, то, согласно принципу, установленно-
му Буриданом, Альбертом Саксонским и Николаем Кузанским, вращение Зем-
ли сохраняется, не убывая в своей интенсивности. Кроме того, Земле, по мне-
нию Кальканьини, присуще также колебательное движение, что объясняет пре-
цессию точек равноденствия. Это второе движение служит, по Кальканьини,
причиной приливов и отливов. Последнее утверждение было поддержано Ан-
119
тешествия в Венгрию и в Польшу в 1517-1519 гг., но опубликовано
это сочинение было только в 1544 г., после смерти автора. Каль-
каньини состоял на службе кардинала Ипполито д’Эсте (Ippolito II
d’Este; 1509-1572; кардиналат с 1538 г.), переписывался с Эразмом
Роттердамским и с Якобом Циглером (J. Ziegler; 1470-1549), немец-
ким гуманистом, теологом, географом, математиком и астрономом,
который в свою очередь был тесно связан с виттенбергскими интел-
лектуалами. В переписке с последним Кальканьини обсуждал идею
суточного движения Земли. Эти письма, как и рукописные копии
упомянутого выше трактата Кальканьини Quod caelum stet, имели
широкое хождение в Европе. Поэтому, вполне вероятно, что Лютер,
как предположил американский историк науки Питер Баркер382,
имел в виду вовсе не коперниканскую теорию, а идею Кальканьи-
ни, о которой немецкий реформатор узнал в 1539 г. или ранее.
Приведенные факты, как и многие другие, известные истори-
кам,383 говорят, во-первых, о том, что образованная католическая
элита — или по крайней мере какая-то ее часть — получила первич-
ную информацию о принципах новой астрономии как минимум лет
за десять до публикации De Revolutionibus, а во-вторых, что эта
информация легко преодолевала конфессиональные границы.
В мае 1539 г. из лютеранского Виттенберга в католический
Фромборк к Копернику прибыл protege Филипа Меланхтона два-
дцатипятилетний профессор математики Георг Иоахим фон Ла-
ухен, второе имя —Ретик (G. J. von Lauchen, Rheticus; 1514-
1574)384. Отправляясь в путь вместе со своим слугой (famulus) и
дреа Чезальпино (Andrea Cesalpino; 1519-1603) в его трактате Qucestiones peri-
pateticce (1569) и, возможно, стало источником теории приливов Галилея, о
которой см.: Фантоли А., 1999).
382 Barker Р., 2005. Р. 35-36.
383См. подр.: Swerdlow N., Neugebauer О., 1984. Р. 17—22.
3840тец Г. фон Лаухена, Георг Изерин (Iserin),— врач, астролог, алхимик
и, возможно, шарлатан, — был казнен в 1528 г. по обвинению в колдовстве
(Burmeister К. Н., 1966-1968. Bd 1. S. 14-17). После этого вдова казненного взя-
ла себе свое девичье имя (De Рorris), поскольку по закону ни она, ни ее дети не
могли носить имя преступника, а Георг Иоахим (мл.) впоследствии принял до-
полнительное имя — Rheticus, (Rhaeticus или Rhetikus) — поскольку его родной
Фельдкирхе (Feldkirch, совр. Австрия) располагался в границах бывшей рим-
ской провинции Rhaetia. Ретик был человеком увлекающимся, эмоциональным
и непоседливым. По характеристике А. Кёстлера, он «подобно Джордано Бруно
или Теофрасту Бомбасту Парацельсу (с которым Ретик познакомился, когда
учился в Цюрихе) был одним из странствующих рыцарей эпохи Ренессанса, чей
энтузиазм разжигал пламя из заимствованных искр, и рыцари, неся факелы
120
помощником Николасом Гуглером (N. Gugler\ 1521-?), студентом-
медиком и астрономом Виттенбергского университета, он надеял-
ся познакомиться с новейшими астрономическими достижениями и
воззрениями. Ретик начал свою образовательную поездку в сентяб-
ре 1538 г. с посещения Нюрнберга, где он навестил Иоганна Шё-
нера (J. Schoener-. 1477-1547), астронома и географа, хранившего
большую часть рукописей Региомонтана385, затем отправился в Ин-
гольштадт, где беседовал с математиком и астрономом П. Апианом
(Р. Apianus; 1495-1552), и, наконец, прибыл в Тюбинген, где позна-
комился с «замечательными учениками» некогда весьма известно-
го, но к тому времени уже покойного астронома Иоганна Штёффле-
ра (.7. Stoffler-, 1452-1531), а также побывал у Иоахима Камерария
(J. Camerarius, наст, фамимия Liebhard-, 1500-1574), знатока древ-
негреческого языка и литературы, теолога и церковного историка,
доверенного лица и биографа Меланхтона386. После этого Ретик
ненадолго вернулся в родной Фельдкирхе, а затем направил стопы
во Фромборк, к Копернику.
Где и когда Ретик мог впервые получить хотя бы отрывоч-
ные сведения о коперниканской теории и ее авторе? В письме
Г. Виднауеру (Я. Widnauer), бургомистру Фельдкирхе, от 13 авгу-
ста 1542 г. Ретик - правда, весьма глухо — упоминает, что «слухи о
докторе Николае Коперники из северных краев (in septentrionalibus
partibus D. Nicolai Copemici fama)» дошли до него, когда «Academia
Vittebergensis» утвердила его в качестве профессора астрономии387.
из страны в страну, действовали как долгожданные поджигатели в Республике
ученых... [Ретикус] был enfant terrible и вдохновенным шутом (fool), кондо-
тьером науки... » (Koestler А., 1963. Р. 153-164). См. также изящное, правда, не
без налета психоаналитического гипотетизма, эссе Р. Уэстмана ( Westman R. S.,
1975. Р. 181-190).
385То, что Ретик начал свой grand tour с посещения Шёнера, вполне естествен-
но, поскольку после смерти Кариона в 1537 г. Шёнер стал, пожалуй, наиболее
авторитетной фигурой среди немецких астрономов и астрологов. Кроме то-
го, он был в теплых отношениях с Меланхтоном. Возможно, Ретик, будучи в
Нюрнберге, останавливался в доме Шёнера и пользовался богатой библиотекой
последнего. Кроме того, Ретик познакомился в Нюрнберге с И. Петрейусом и
А. Осиандером. Петрейус знал о теории Коперника от Гаурико и вполне мог
поделиться соответствующей информацией с Ретиком.
386В 1535 г. в Нюрнберге он издал греческий оригинал Тетрабиблоса
К. Птолемея вместе со своим переводом на латинский язык и комментария-
ми. В 1553 г. он выпустил в Базеле второе издание греческого текста этого
сочинения с латинским переводом Меланхтона.
387 Burmeister К.Н., 1964; Burmeister К.Н., 1966-1968. BdlH. S. 40-51. — Ре-
тик посвятил Внднауеру свой трактат Orationes duae, prima de astronomia et
121
Но эти слова Ретика можно понимать двояко: и так, что он узнал
о Копернике непосредственно после получения места в универси-
тете388 (Ретик преподавал в Виттенберге с 1536 по 1542 г.), и так,
что сведения о польском астрономе он получил позднее, скажем, в
1538-1539 гг.389
В принципе Ретик мог узнать о теории Коперника и из иных
источников, скажем, ознакомившись с рукописью Commentariolis,
однако нет никаких данных о хождении этого трактата среди ма-
тематиков и астрономов Виттенберга и других городов, которые
посетил Ретик.
Возможно также, что первоначальным источником информации
о коперниканской теории стали для Ретика друзья (и одновремен-
но патроны) Коперника—Бернард Ваповский (В. Wapovsky, 1475-
1535)390 и Тидеман Гизе (Т. Giese; 1480-1550)391.
Известно, в частности, что Ваповский в 1535 г. хлопотал об изда-
нии коперниканских астрономических таблиц в Вене, но внезапная
смерть помешала ему довести начатое до конца. Незадолго до кон-
чины Ваповский в письме Херберштейну От 15 октября 1535 г. упо-
мянул о том, что для объяснения видимого движения планет Ко-
перник выдвинул идею «неощущаемого движения Земли (terramque
moveri... insensibiliter)»392. Еще более осведомленным о взглядах
Коперника был Гизе. Но опять-таки — нет никаких свидетельств,
что эти близкие Копернику лица делились имеющейся у них ин-
формацией с кем-либо из астрономов и математиков Виттенберга,
Нюрнберга или иных городов, в которых побывал Ретик393.
geographia, altera de physica (Nuremberg, 1542) и в качестве посвящения поме-
стил там это письмо.
388 Rhetici Georgii Joachimi, 1982. Р. 214-315.
389Barker Р., Goldstein B.R., 2003. Р. 363 (n. 11).
390Друг Коперника со времени его учебы в Краковском университете, впо-
следствии доктор канонического права, камерарий папы Юлия II (понтификат:
1503-1513), перемышльский и краковский каноник, секретарь короля Сигиз-
мунда I (1467-1548, с 1506 г. — король польский и великий князь литовский),
известный историк и географ.
391 Каноник Вармийского капитула (с 1504 г.), с 1538 г.— епископ Кульмский
(Хелминский), с 1549 г.— епископ Вармийский.
392 Biskup М., 1973. Item 345; Plate 16.
393По констатации Н. Свердлова и О. Нейгебауэра, «остается неизвестным,
отправился ли Ретик во Фромборк по совету Шёнера, как часто предполагают,
исходя из того, что именно к нему, Шенеру, было обращено Narratio Prima (а
не к Меланхтону, который был наставником Ретика в Виттенберге и которому
последний должен был посылать письма-отчеты о ходе своей поездки. — И. Д.),
или же он [Ретик] с самого начала намеревался встретиться с Коперником (и
122
А зачем вообще он отправился в свое путешествие? С какой
именно целью (или целями) и почему так долго не возвращал-
ся?394 На первый взгляд ответ очевиден: молодой преподаватель
специально, причем с ведома Меланхтона395, пустился в далекое и
трудное путешествие, потому что хотел познакомиться с новейши-
ми астрономическими достижениями из первых рук, что, в свою
очередь, могло способствовать как улучшению преподавания аст-
рономии и астрологии в Виттенберге, так и карьере самого Ретика.
С таким ответом в принципе можно согласиться, но он, на мой
взгляд, нуждается в существенных уточнениях и конкретизации.
Два разнородных обстоятельства заставили Ретика покинуть
своих виттенбергских друзей и отправиться в путь. Первое из них
связано с отношением протестантских гуманистов (конкретнее, ин-
теллектуалов круга Меланхтона) к астрологическим штудиям.
Хотя астрология в течение длительного времени была неотъ-
емлемой частью как народной, так и придворной культуры (а так-
же частью университетского curriculum), однако, главным образом,
по теологическим соображениям, она не обрела в дореформацион-
ной Европе статуса респектабельной университетской дисциплины.
Протестантские гуманисты кардинальным образом изменили тра-
диционное отношение к астрологическим знаниям, сделав их важ-
ным элементом постреформационной духовной и интеллектуаль-
ной жизни, что в свою очередь способствовало систематизации и
институализации астрологии в протестантских регионах Европы.
В контексте и в хронологических рамках настоящего исследова-
ния можно говорить о трех поколениях протестантских астрономов
и идеологов Реформации, глубоко интересовавшихся астрологиче-
скими вопросами.
Первое поколение представлено именами И. Фольмара (J. Vol-
тогда он должен был заранее иметь некую информацию о польском ученом. —
И.Д.)* (Swerdlow N., Neugebauer О., 1984. Р. 24). См. также: Swerdlow N. М.,
1992. — Есть еще одно свидетельство в пользу того, что идея посетить Фром-
борк возникла не до, а в ходе поездки Ретика: Меланхтон, составляя для него
рекомендательное письмо к Камерариусу (от 15 октября 1538 г.), упоминает о
намерении молодого преподавателя посетить Шёнера и Апиануса, но о Копер-
нике не сказано ни слова (Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. III. Р. 597).
394Ретик вернулся в Виттенберг только в 1540 г., да и то ненадолго, неде-
ли на две, чтобы прочитать несколько лекций по астрономии. После этого он
отбыл в Лейпциг, где по протекции Меланхтона и Камерария получил место
преподавателя в университете.
395 Веселовский И.Н., Белый Ю.А., 1974. С. 340.
123
таг-, ум. 1536 г.) и И.Штеффлера. Первый преподавал в Вит-
тенберге396, второй с 1511 г. и до конца жизни —в Тюбингене397.
Наиболее известными учениками Штеффлера стали Ф. Меланхтон,
И. Карион (J. Carion-, 1499-1537)398 и сменивший своего учителя
на университетской кафедре И. Камерарий. Из этой тройки лиц,
составивших ядро второго поколения астрологов и интересующих-
ся астрологией протестантских интеллектуалов, профессионально
астрологическими изысканиями занимался лишь Карион, который
в 1522 г. оказался при дворе курфюрста Иоахима I Бранденбург-
ского (1484-1535; курфюрст с 1499 г.), известного своей прокатоли-
ческой ориентацией. Видимо, последнего заинтересовал вышедший
в 1521 г. трактат Кариона Prognosticatio and erklerung der grossen
wasserung... so sich begeben... Fiinffzehen hundert and xxiiij. Jar.,
в котором предсказывался второй Великий Потоп в 1524 г., по-
скольку в этом году Сатурн и Юпитер должны были соединиться
в созвездии Рыб (водный знак)399. И хотя природного катаклиз-
ма в тот год не случилось, это не сказалось заметно на репута-
ции Кариона как астролога, возможно, 'Сотому, что в Германии в
то время начался катаклизм социальный — Великая крестьянская
война 1524-1525 гг. Впрочем, неудачный (или, отчасти неудачный)
прогноз Кариона заставил некоторых виттенбергских астрологов
третьего поколения — в первую очередь Ретика — задуматься о ха-
рактере и методике астрологических предсказаний.
Что же касается Меланхтона, то его интерес (и даже страсть) к
астрологии после крестьянской войны заметно усилился400., Саму
396Ретик называл его своим учителем и соотечественником (Burmeister К. Н.,
1966-1968. Bdlll. S.50).
397 Oestmann G., 1997. S. 75-85; Moll J.C., 1877.
398Подлинное имя — Йоханнес Негелин (J. Nagelin; совр.нем. Nelkenlein, букв,
«гвоздичка»; Carion — от греч. Caryophyllon — сушеная гвоздика; на гербе Ка-
риона. были изображены три гвоздики). Карион был весьма разносторонней
личностью, он занимался историей, математикой, астрономией, геральдикой,
медициной, но самым прославленным его сочинением стала всемирная хро-
нология (Chronicon Carionis), где давалось астрологическое толкование глав-
нейших событий прошлого от сотворения мира до 1532 г., т. е. до года первого
издания трактата) и делались некоторые предсказания грядущих событий. Ме-
ланхтон принял активное участие в этой работе и иногда трудно решить, что
в ней принадлежит Кариону, а что Меланхтону.
399 Thorndike L., 1923-1958. Vol. IV. Ch.XI.
400В 1553 г. в Базеле был издан Тетрабиблос Птолемея на двух языках: гре-
ческий оригинал и латинский перевод Меланхтона, над которым он работал
много лет. Но наиболее отчетливо и последовательно свое отношение к астро-
логии он выразил в предисловии к Сфере Сакробоско (Sacrobosco J., 1531).
124
смуту реформатор считал следствием неспособности человека при-
нять свою судьбу, предначертанную ему божественным Провидени-
ем и запечатленную в расположении светил в момент его рождения.
Тем самым астрология в глазах Меланхтона наряду с герменевти-
ческим измерением обрела также измерение социально-политиче-
ское401, тогда как обсуждения технических деталей и методов аст-
рологических предсказаний он старался избегать, не считая себя
вполне компетентным в этой области402 403. Проастрологическая ар-
гументация Меланхтона, полностью воспринятая Ретиком, может
быть сведена к следующим положениям:
1) основанием для занятий астрологией служат слова Библии:
«И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной, для отделения
дня и ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов» (Быт. 1 :
14)403, ПрИчем этот фрагмент Св. Писания стал ключевым для тео-
логической легитимации любых форм астрологических штудий404;
2) небесные светила располагаются и движутся не произвольно,
в их положениях и перемещениях затаен глубокий смысл, послание
Бога человеку. Латинское изречение sidera non frustra conditi sunt
(звезды не обманывают) часто повторялось в кругу виттенбергских
гуманистов. Ретик неоднократно цитировал в лекциях строки из
поэмы Меланхтона: «Когда вы созерцаете плавно движущиеся по
небу звезды и знамения, известные Луцине405, вы истинно знаете,
что есть Разум, который существовал ранее того, что всем управ-
ляет (т. е. ранее звезд. — И.Д.) и есть Тот, Кто видит все наши де-
яния»;
401 Более детально мировоззрение Меланхтона будет рассмотрено далее.
402 Замечу, что Лютер, в отличие от Меланхтона, относился к астрологии весь-
ма прохладно и даже с известным презрением, заметив как-то, сидя в узком
кругу своих последователей, что «никто, ни [апостол] Павел, ни ангел небес-
ный, ни даже Филипп [Меланхтон], никогда не заставят меня поверить в эти
астрологические гадания... Если они [астрологи] два-три раза что-то правиль-
но угадают, так об этом только и разговору, а как ошибутся, так помалкивают»
([Luther Л/.], 1967-1968. BdVI. S. 668. Август 1540). Однако, чтобы не портить
отношений с Меланхтоном, Лютер старался воздерживаться от жестких пуб-
личных оценок астрологии, соглашаясь иногда с тем, что звезды оказывают-
таки некое влияние на человека, но познать их действие нам не дано.
403 Rheticus G. I. Annotata in Alfraganum. Paris, La Bibliothfeque Nationale de
France, MS. lat. 7395, fol. 60-85; fol. 63.
^Belluci D., 1990.
405 Имеется в виду одно из имен Юноны — богини брака, материнства, жен-
щин и деторождения. Лат. Луцина означает «светлая», «выводящая ребенка
на свет», «родовспомогательница». Меланхтон, упоминая о Луцине, имеет в
виду практику «натальной астрологии».
125
3) астрология является частью «физики» (перипатетической,
разумеется) или, по крайней мере, должна быть таковой в идеа-
ле. Это важный для Меланхтона и Ретика тезис, поскольку, по их
мнению, физическая, т. е. основанная на аристотелевском учении
о четырех элементах406, астрология в корне отлична от гадатель-
ной. Примером такой физической астрологии служит Тетрабиблос
Птолемея407.
Указанные особенности виттенбергского понимания статуса аст-
рологии коренным образом отличаются от позиции других извест-
ных астрологов того времени, в частности Джироламо Кардано
(G. Cardano-, 1501-1576), который основной акцент делал не на тео-
логических тонкостях и импликациях, а на усовершенствовании го-
роскопов408.
В своем магистерском диспуте409 Ретик доказывал, что юри-
дические установления, к примеру, Corpus iuris civilis Юстиниана,
не распространяются в полном объеме на философские дисципли-
ны. Юристы, настаивал Ретик, должны «оставить эти [астрологи-
ческие] предметы философам»410.
Обосновывая свою позицию, Ретик отмечал, что «благочестиво
и полезно, но отнюдь не суеверно наблюдать божественное Прови-
дение в Природе, ибо лишь те [предсказания] являются суевериями
(и допускают юридическое осуждение. — И.Д.), кои не опираются
на физические причины и божественную волю», тогда как истин-
ные астрологические наблюдения — это «наблюдения физических
причин, кои есть божественные волеизъявления»411. Как понимать
последнее утверждение? Ведь если Господь напрямую выражает
Свою волю и Свое Провидение исключительно в явлениях небес-
ных, как полагали Меланхтон и Ретик, то при чем тут «физические
причины», т. е. физические (точнее, элементные) характеристики
406 Каждому небесному телу ставился в соответствие один или несколько эле-
ментов нз аристотелевой тетрады (огонь, вода, воздух, земля), и это соответ-
ствие определяло характер движения тела.
407Кроме того, назывался также трактат Centiloquium, или, другое название,
Fructus, который ошибочно приписывался Птолемею.
408См. подр.: Grafton А., 1999.
409Ретик получил степень магистра в Виттенбергском университете 27 апреля
1536 г. За десять дней до этого он провел публичный диспут на тему «Осужда-
ют ли [юридические] законы астрологические предсказания (An leges damnent
praedictiones astrological?)*.
410Цит. no: Kraai J., 2003. P. 15.
411Ibid. P. 15-16.
126
небесных тел? Последние должны тогда двигаться в соответствии
с волей всемогущего Творца, а не в соответствии со своим элемент-
ным составом412. Да и каким образом можем мы «наблюдать фи-
зические причины»? Согласно Ретику, «предсказания врачей —это
[результат] наблюдения причин и следствий. Частота пульса сви-
детельствует о биении сердца, ибо движения сердца вызваны ар-
териальными спиритусами. Аналогичным образом астролог обна-
руживает, что Солнце наделено способностью нагревать, а Луна —
способностью увлажнять. Поэтому он предсказывает, что Луна дей-
ствует на более влажные агенты в воздухе и в телах животных и
что из первичных качеств возникают вторичные. Таким образом,
подобное наблюдение является благочестивым и полезным в нашей
жизни, ибо оно возникло из физических причин, кои есть боже-
ственные установления»413.
Не думаю, что подобные объяснения внесли какую-то ясность
в понимание того, что же имеется в виду под физическими причи-
нами астрологических феноменов. Однако в этих логически и на-
турфилософски весьма уязвимых рассуждениях есть одна важная
деталь. По Ретику, на взгляды которого сильно повлиял Меланх-
тон, получается, что никакой лунной грани нет. Все, что присуще
подлунному миру (четыре элемента и их многообразные сочета-
ния; четыре элементарные качества — тепло, влага, холод, сухость;
рождение и разрушение, изменение тел и т. д.), — все это, вопреки
традиционному перипатетизму, оказывается присущим и миру над-
лунному. Таким образом, виттеибергская физическая астрология,
интерпретировавшаяся ее адептами как дисциплина, основанная на
выявлении причинно-следственных отношений414, в отличие от фи-
зической астрологии Птолемея, оказалась в очень важном пункте
несовместимой с аристотелевой картиной мира. И, возможно, пра-
вы те историки, которые полагают, что указанное обстоятельство
впоследствии облегчило Ретику восприятие теории Коперника415.
В итоге, «правильные» (в смысле Меланхтона—Ретика) аст-
рологические наблюдения — и только они! — выявляют божествен-
ный замысел и божественную волю, тогда как наблюдения земных
412Имеется в виду четверка элементов Аристотеля — земля, вода, воздух и
огонь.
413Kraai J., 2003. Р. 16.
414Если таких отношений выявить не удается, то соответствующие предска-
зания следует, по Ретику, считать внелогическими, основанными на суеверии.
415 Kraai J., 2003. Р. 35.
127
явлений демонстрируют лишь вторичные проявления (следствия)
небесных сил, т. е. являются как бы тенью или эхом божественного
замысла.
Теперь, после приведенных выше общих замечаний о статусе
астрологии в Виттенберге, обратимся к рассмотрению астрологи-
ческих взглядов Ретика, к его, по выражению Джесси Краай, « as-
trological philosophy»416.
Ретик, как и Меланхтон, исходил из того, что Бог желает, чтобы
мы знали Его, и для этого Он запечатлел Свою волю на небесах.
Чтобы правильно понимать божественные знамения, необходимо
сначала изучить арифметику и геометрию, две дисциплины, кото-
рые Ретик уподобляет крыльям, несущим душу к Богу417, а уже
затем переходить к наблюдениям мира и постижению его начал,
т. е. к тому, что тогда называли cpuaixov. Таким образом, математи-
ка служит непременным условием постижения физического мира и
causa efficiens instrumentalis, посредством коей Господь являет нам
Себя и Свою волю. В свою очередь астрология — часть физики, а
астрономия — основание астрологии418. Все в мире астрологически
определено, хотя нельзя все явления мира свести только к астро-
логическим причинам.
Признавая значительное влияние Меланхтона на Ретика, сле-
дует вместе с тем отметить и важное отличие в их понимании за-
дач и методов астрологии. Меланхтона интересовали прежде всего
астрологические толкования и предвидения важных политических
событий, и потому методы арабской астрологии его вполне устраи-
вали. Ретик же весьма критически относился к этой «событийной
астрологии», указывая на ее столь крупные провалы, как несбыв-
шиеся предсказания Карионом Великого Потопа в 1524 г. и круп-
ных катаклизмов после появления кометы в 1532 г. Поэтому Ретик
предпочел обратиться к более, на его взгляд, достоверной наталь-
ной астрологии, которая прогнозирует характер и судьбу человека,
исходя из положения планет в момент его рождения419. Натальной
416Ibid. Р. 37.
4173десь Ретик ссылается на Платона: «Уподобим душу соединенной силе
крылатой парной упряжкн и возничего (...) Будучи совершенной и окрылен-
ной, она [душа] парит в вышине и правит миром... Крылу от природы свой-
ственна способность подымать тяжелое в высоту, туда, где обитает род богов»
(Платон, 1993. Федр, 246a-d. С. 155).
ile Rheticus G. Annotata in Alfraganum, fol. 63.
419Ha основании точного времени и места рождения человека строится так
называемая натальная карта (гороскоп рождения), по которой составляется
128
астрологии он посвятил несколько лекций, когда в 1536-1538 гг.
преподавал в Виттенбергском университете420.
Кроме того, Ретик был убежден, что Всевышний выбрал две
группы людей, которым предстояло исполнить особые миссии: од-
ни должны были стать носителями благой вести божественного
Провидения, запечатленного на небе (астрологи), тогда как дру-
гие (священнослужители) должны были нести в мир благую весть
божественного Завета. В своих лекциях он обращается к библей-
скому фрагменту: «(19] Ибо, что можно знать о Боге, явно для
них (т. е. для «человеков, подавляющих истину неправдою», языч-
ников, не принявших благовестия о Христе. — И.Д.), потому что
Бог явил им; [20] Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество,
от создания мира чрез рассматривание творений видимы, так что
они безответны» (Рим. 1: 19-20). Традиционное толкование этих
слов апостола Павла сводилось к тому, что наблюдение над тво-
рением приводит естественный разум к признанию бытия Бога421,
хотя рассматривать науку как путь постижения Бога равносильно
поклонению ложным богам. Ретик же вкладывал в слова апосто-
ла иной, прямо противоположный смысл: «невидимое Его» стано-
вится видимым благодаря науке (астрономии), данной Им людям,
т.е. благодаря знанию, полученному извне422, а не есть совокуп-
ность самоочевидных истин о Боге и божественном Творении. Да-
лее, если в апостольском послании «они» — это язычники, которые
могли познать Бога через «рассматривание творений», то у Ретика
«они» — это те божьи избранники, которые должны поведать про-
стым смертным о божественном Провидении. «Действующая при-
чина [астрономии], — писал Ретик, — это Бог, а потом уже ratio или
человеческий ум (mens), ибо Бог возбуждает умы выдающихся лю-
дей с тем, чтобы они могли затем доносить [другим] суждения о
природе»423. И Ретик делал все возможное, чтобы познакомиться с
такими людьми. В кругу его друзей, знакомых и собеседников бы-
индивидуальный гороскоп человека.
420Текст этих лекций сохранился: Tractatus integer de nativitatibus (1538),
Paris, La Bibliothfeque Nationale de France, MS, lat. 7395, fols. 149—320v.
421 Это утверждение апостола было провозглашено на I Ватиканском Соборе
(1870) истиной веры.
422 «Человеческий ум не единственная действующая причина астрономии, ибо
если ум возбуждается Богом, то это наделяет человека бесценным даром —
прекрасными и воистину божественными науками. И такой дар был у Гиппарха,
Птолемея и Пурбаха» (Rheticus G. Annotata in Alfraganum, fol. 62).
423Ibid., fol. 61.
129
ли действительно выдающиеся умы своего времени — Меланхтон,
Лютер, Карион, Дюрер, Коперник, Кардано, Парацельс и многие
другие. Все великие люди, по убеждению Ретика, обязаны своими
талантами исключительно «универсальным и великим конфигура-
циям небес»424 в момент своего рождения. Именно в натальных
констелляциях небесных светил для великих людей, выражающих
и определяющих дух эпохи, Бог являет свою Волю. Потому важны
даже не сами по себе деяния этих людей, но то, что через них Все-
вышний открывает миру Свои божественные истины. Естественно,
особое значение для протестанта Ретика имела фигура Лютера, ко-
его он считал третьим после Моисея и Христа посланником Бога,
на которого Господь возложил миссию сокрушить римско-католи-
ческую церковь.
История с гороскопом Лютера заслуживает в этом контексте
особого внимания. Еще в IX столетии арабские астрономы и астро-
логи, в частности, Абу Юсуф Якуб ибн Исхак ибн ас-Саббах аль-
Кинди (ок. 800-ок. 873) и его ученик Абу Ма’шар (787-886), связы-
вали «великие соединения» Юпитера и Сатурна425, повторяющие-
424 Rheticus G. Annotata in astrologium. Paris, La Bibliothfeque Nationale de
France. MS lat. 7395, fols. 86-148v; fol. 87.
425Одним из центральных понятий астрологии является понятие аспекта. В
широком смысле под аспектом понимают угловое расстояние между двумя точ-
ками астрологической карты, измеренное в эклиптической системе координат,
в более узком смысле аспект — это определенное астрологически значимое уг-
ловое расстояние между двумя точками карты по эклиптической долготе или
широте. Так называемые универсальные аспекты образуются, когда дуга меж-
ду двумя точками гороскопа составляет целое число элементарных дуг, по-
лученных при делении окружности на числа натурального ряда (называемые
порождающими числами). Как правило, астрологи используют универсаль-
ные аспекты, порожденные числами от 1 до 12 (при этом часто исключаются
аспекты, порожденные числами 7 и 11, так как их дуга не составляет целого
числа градусов). Вот некоторые основные (универсальные) аспекты:
порождающее число 1: аспект: соединение (conjunctio)— 0° (360°);
порождающее число 2: оппозиция-1800 (1/2 окружности);
порождающее число 3: трин (тригон)-120° (1/3 окружности);
порождающее число 4: квадратура (квадрат) —90° (1/4 окружности);
порождающее число 5: квинтиль — 72° (1/5), биквинтиль-144° (2/5);
порождающее число 6: секстиль — 60° (1/6) и т. д.
Характер аспекта (гармонический или, наоборот, напряженный, благопри-
ятный или же неблагоприятный) зависит, главным образом, от участвующих
в нем планет и от того, в каком созвездии (созвездиях) имеет место данный
аспект. Наивысшего влияния планета достигает в своем собственном доме, на-
пример, Сатурн является хозяином знаков Козерога (дневной дом) и Водолея
(ночной дом), зона его возвышения — весь знак Весов, зона его падения — знак
130
ся в разных знаках зодиака каждые двадцать лет, с грандиозными
социальными и религиозными потрясениями, иногда сопровожда-
емыми природными катаклизмами и эпидемиями. Так, «великое
соединение» 1484 г. имело место в знаке Скорпиона (Солнце прохо-
дит его с 24 октября по 23 ноября), и потому в этот год ожидались
большие потрясения и несчастья. Более того, еще Абу Ма’ шар426
связывал «великое соединение» с приходом «малого пророка», т. е.
пророка, который не несет новую религию, но обновляет существу-
ющую. Впрочем, этим предсказаниям верили не все. «Как часто
ученые объявляли о «лживом пророке», основываясь на этом «ве-
ликом соединении»! — писал в 1494 г. известный итальянский гу-
манист Дж. Пико делла Мирандола. — Однако прошло уже десять
лет после этого соединения, но так ничего и не случилось»427. Дей-
ствительно, за эти десять лет (1484-1494) в Европе ничего особен-
ного не случилось (установление династии Тюдоров в Британии в
1485 г., оккупация Бретани французами в 1491 г., заговор «Баш-
мака» в Эльзасе в 1493 г. и прочие скучные мелочи политической
жизни). Что же касается самого Пико, то ему три астролога неза-
висимо друг от друга предсказали, что он не доживет до 33 лет, и,
действительно, великий гуманист скончался 17 ноября 1494 г., как
сказано в одной энциклопедии, «от непосильной умственной рабо-
ты», (так, кстати, и не дописав свой антиастрологический трактат
Disputationes adversus astrologiam divinatricem), прожив всего 31 год
8 месяцев и 17 дней.
Среди итальянских астрологов наиболее известным сторонни-
ком идеи пришествия «малого пророка» был Павел Миддельбург-
ский (Paulus Middelburgensis-, 1445 или 1446-1533), родом из Голлан-
дии (точнее, из голландской провинции Зеландия, в то время части
герцогства Бургундского). По неясным причинам он вынужден был
покинуть родную Зеландию, которую называл ЬагЬата Zelan due in-
sula, vervecum patria, cerdonum regio и прочими малопочтительны-
ми именами, после чего преподавал в Лувене, где ранее получил
образование, затем, в 1480 г., он был приглашен в Венецианскую
Овна. Юпитер — хозяин знаков Стрельца (дневной дом) и Рыб (ночной дом).
426Главные астрологические трактаты Абу Ма’шара (лат. Albumasar или А1-
bumazar) начали переводиться на латынь, начиная с XII в. (см., например,
Albumasar, 1489, а также: Albumasar, 1515]). По ним европейцы изучали астро-
логию и в Средние века, и в эпоху Ренессанса. Ретик также штудировал труды
Абу Ма’шара в Виттенберге.
427 Pico della Mirandola G.F., 1969. Т. I. Lib. V. P. 550. См. также: Broecke S. V.,
2003.
131
республику, где некоторое время преподавал натурфилософию в
Падуанском университете, позднее стал придворным врачом Фран-
ческо Мария делла Ровере (F. М. della Rovere; 1490-1538), герцога
Урбино, а затем епископом Фоссомброне (Fossombrone). Когда в
1514 г. V Латеранский собор (1512-1518) создал специальную ко-
миссию по календарной реформе, то во главе ее был поставлен Па-
вел Миддельбургский, получивший к тому времени известность как
автор трактатов Epistola ad Universitatem Lovaniensem de Paschate
recte observando (1487) и Paulina sive de recta Paschae celebrations
et de die passionis domini nostri Jesu Christi (1513)428, в которых
обсуждались календарные вопросы.
Разумеется, Павел Миддельбургский затрагивал в своих сочине-
ния и астрологическую проблематику429. Он, в частности, полагал,
что последствия «великого соединения» 1484 г. должны проявить-
ся с запозданием на 20 лет в силу особенностей знака Скорпиона.
(Возможность отложенных последствий небесных знамений обсуж-
дал еще Птолемей в Тетрабиблосе). Интересно, что свою трактовку
«великого соединения» Павел дал в трактате, вышедшем в свет в
октябре 1484 г., т. е. написанном до начала указанного явления. Ра-
зумеется, он упоминает и о «малом пророке», который, по его рас-
четам, должен появиться на свет в 1503 г. При этом Павел предо-
стерегал читателей об опасности следовать учению этого нового
пророка. Какие бы знамения и чудеса тот ни являл, его проповедь
в конечном счете станет причиной большого кровопролития.
В 1488 г. было опубликовано сочинение придворного астроло-
га императора Фридриха III (1415—1493) Иоганна Лихтенбергера
(J. Lichtenberger; 1440-1503), в котором предсказывались великие
потрясения для римско-католической церкви, а также войны, при-
родные катаклизмы, эпидемии и прочие ужасы. И среди этих бед-
ствий миру, уверял автор, явится «малый пророк», после чего на-
ступит конец света. Что касается высказываний Лихтенбергера о
«малом пророке», то они дословно переписаны с трактатов Павла
Миддельбургского (в чем последний публично обличал Лихтенбер-
гера в 1492 г., но тот даже не соизволил ответить на эти обвине-
ния). Сочинения Лихтенбергера, в силу их эмоциональности, пам-
флетного стиля, вошедшего в моду в Германии в конце XV столе-
тия, наличия выразительных иллюстраций и доступности (он писал
428 Paulus Middelburgensis, 1513.
429 Paulus von Midcfelburg. 1484.
132
не только по-латыни, но по-немецки и по-итальянски), получили в
1520-1530-х гг., т. е. в разгар борьбы между католической Церковью
и последователями Лютера, широчайшую популярность430.
Разумеется, вся эта памфлетная истерия обостряла эсхатологи-
ческие ожидания и страхи. Причем по мере разрастания конфликта
Лютера с римско-католической церковью мысль о том, что доктор
Мартинус и есть тот самый «малый пророк», приход коего предска-
зывали задолго до рождения автора 95 тезисов обновленной веры,
получала все большее распространение. И в этой связи все чаще
звучал вопрос: а какова истинная дата его появления на свет?
Этим интересовались многие, в том числе и Меланхтон. Мнения
разделились. По расчетам П. Эбера (Р.ЕЪет, 1511-1569), сделан-
ным, правда, уже после смерти Лютера, получалось, что реформа-
тор родился 10 ноября 1483 г. в 11 утра. По мнению же И. Пфейля
(J. Pfeul-, 1496-1541), правильная дата рождения Лютера-22 октяб-
ря 1484 г., в 3 часа 22 минуты пополудни. Ту же дату давали и
расчеты Гаурико, однако время рождения реформатора у итальян-
ца было иным — 1 час 10 минут пополудни. Это почти то, что было
надо лютеровому окружению. (А им было надо, чтобы все совпало с
астрологическими предсказаниями.) Расхождение во времени (при
совпадении даты) — не пустяк (по крайней мере в религиозно-по-
литическом плане). Ведь и Пфейль, и Гаурико использовали метод
ректификации, что, кроме всего прочего, предполагало определен-
ную оценку личности их героя. Гаурико считал, что агрессивной са-
монадеянности Лютера и его склонности к демагогии и ереси лучше
отвечает асцендант431 Козерога и положение Марса в знаке Овна,
тогда как Меланхтон, Пфейль, Карион и Рейнхольд исходили из
того, что Лютер в действительности был человеком героическим,
правоверным и добродетельным, а потому время его рождения сле-
дует отнести либо к 9 часам утра (Карион), либо к 3 часам 22 ми-
нутам дня (Пфейль). В конце концов Меланхтон решил навести
справки у матери доктора Мартинуса. Однако та утверждала, что
рожала сына в полночь.
«У нас нет уверенности во времени рождения Лютера, — писал
он Осиандеру в 1539 г. — День известен точно и почти есть уверен-
430 Lichtenberger J., 1488 (см. также: Lichtenberger J., 1890); Lichtenberger J.,
1497. См. также: Kurze D., 1960.
431 От лат. gradus ascendens —восходящий градус, самая восточная точка инди-
видуального гороскопа, начало первого дома. Для ее определения необходимо
знать точное время и место рождения.
133
ность в часе — это полночь, как я сам слышал это из уст его матери.
Год, я полагаю, 1484. И тем не менее мы испытали много гороско-
пов. Гаурико согласен с выбором года — 1484»432. Более того, мать
утверждала, что Лютер родился не 22 октября, а 10 ноября (т. е.
накануне Дня св. Мартина—12 ноября).
Но из более раннего письма Меланхтона Шёнеру (ок. 1532 г.)
вырисовывается несколько иная картина: «Карион изменил время
рождения Лютера (Genesim Lutheri), которое Фило (Philo — про-
звище Пфейля. — И. Д.) относил к 9 часам [утра]. Мать, однако,
говорит, что он [Лютер] родился около полуночи (но я думаю, она
ошибается (sed puto earn fefelli]). Я предпочитаю другое время и
Карион тоже, хотя это и удивительно в силу положения Марса и
[его] оппозиции пятому дому (т. е. Марс оказывается в асценданте и
в оппозиции “великому соединению” в знаке Скорпиона. — И. Д.), и
тогда рождение приходится на великое соединение с асцендантом.
И тем не менее, независимо от того, в котором часу он родился,
это поразительное соединение в знаке Скорпиона не может не по-
родить очень агрессивного человека (non potuit non efficere virum
acerrimum)»433.
Любопытное признание. Меланхтон выбирает самый политиче-
ски неприемлемый для Лютера гороскоп, в котором Марс, а не Лу-
на, как у Эбера, оказывается в оппозиции «великому соединению»,
из чего следует агрессивный и злобный характер родоначальни-
ка немецкой Реформации, т. е. тот образ последнего, который был
популярен у католиков434. Но это все дела приватные, публично
же, в частности, на похоронах Лютера, Меланхтон в качестве го-
да рождения доктора Мартинуса принимал 1483, и этот год стал
официальной датой рождения отца немецкой Реформации.
Сам же Лютер, хотя и не доверял астрономическим прогно-
зам435, тем не менее быстро смекнул, что они могут неплохо по-
служить для пропаганды его учения. Поэтому в разгар своей борь-
бы с римско-католической церковью он инициировал два новых из-
дания памфлета правоверного католика И. Лихтенбергера (в 1527,
432Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. IV. Р. 1053.
433Цит. по: Warburg А.М., 1998. S. 501.
434Замечу также, что Карион, с которым солидаризируется Меланхтон, состо-
ял на службе у Иоахима I Нестора (Joachim I Nestor-, 1484-1535), курфюрста
бранденбургского, злейшего врага протестантов.
435 Он считал астрологию незаконным искусством, более того — опасной игрой
с дьяволом (Luther М-, 1883-1928. Bd29. S. 376-379).
134
а затем в 1535 г.) со своим предисловием, в котором оценил аст-
рологию с нехарактерной для него мягкостью: «Я полагаю, что
основа астрального искусства Лихтенбергера правильна», и хотя
на астрологические прогнозы нельзя полагаться, однако «небесные
знамения никогда не лгут». Лютер, шедший напролом, готов был
использовать в своей религиозно-политической борьбе самый ши-
рокий арсенал доступных ему методов. Меланхтон, по-видимому,
был более щепетилен, во всяком случае он выказал меньше готов-
ности подстраивать астрологические прогнозы (к коим он относил-
ся с величайшей серьезностью) под цели религиозно-политической
пропаганды.
С укреплением протестантизма сочинение Лихтенбергера не ка-
нуло в Лету. Когда в XVII в. началась Тридцатилетняя война, вы-
шло еще шесть изданий. Были и другие поразительные астрологи-
ческие предсказания. Одно из них принадлежит кардиналу Пьеру
д’Айи (Р. DAilly; 1350-1420), теологу и логику, чьим трактатом
Imago mundi зачитывался X. Колумб. В 1414 г. д’Айи писал, что
в тот год, когда Сатурн завершит десять обращений по зодиаку»
в мире, — «если он [мир], конечно, просуществует до того време-
ни, что известно одному Богу, — произойдет множество великих и
удивительных изменений, прежде всего в сфере законодательства
и религии» и «скорее всего именно в этот год придет Антихрист».
Д’Айи имел в виду 1789 г.436
Как видим, астрологические штудии тесно переплетались с ре-
лигиозно-политическими реалиями эпохи. Однако для того чтобы
делать астрологические прогнозы (не говоря уже о других потреб-
ностях времени, например, календарной реформе), необходимо бы-
ло иметь достоверную и обширную «базу данных». Поэтому, осно-
вывая в 1474 г. на деньги своего ученика и покровителя Бернарда
Вальтера (В. Walther; ок. 1430-1504)437 типографию в Нюрнберге,
Региомонтан предполагал печатать там математические и астроно-
мические сочинения не только древних, но и современных авторов.
При этом он, сетуя на недостаточность Альфонсин и прочих астро-
436Подр. см.: Smaller L. А., 1994.
437Региомонтан поселился в Нюрнберге летом 1471 г. Б. Вальтер выстроил для
него великолепную астрономическую обсерваторию, инструменты для которой
были изготовлены лучшими нюрнбергскими мастерами, а также мастерскую
для изготовления астрономических инструментов и приборов и специальную
типографию для печатания астрономических и математических книг. Регио-
монтан так много сделал для усовершенствования типографского искусства,
что Петр Рамус ставил его в ряд изобретателей книгопечатания.
135
комических таблиц для объяснения небесных явлений, подчеркивал
необходимость собирания и издания новых достижений наблюда-
тельной астрономии и публикации новых, более обширных и точ-
ных астрономических таблиц и альманахов438. Региомонтан пред-
лагал также всем астрономам и университетам, которые пришлют
ему результаты своих наблюдений, бесплатно высылать издавае-
мые в его типографии таблицы эфемерид. После смерти Региомон-
тана, последовавшей 6 июля 1476 г., его обширное собрание рукопи-
сей, включавших результаты многочисленных наблюдений, попали
к Шенеру. Меланхтон и виттенбергские астрономы, глубоко почи-
тавшие Региомонтана, решили продолжить начатое им обновление
и исправление астрономических таблиц439. Фактически речь шла о
многогранном проекте перестройки астрономического образования,
инициатором которого стал Меланхтон. Реализация этого проекта
предполагала среди прочего написание новых работ по астрономии
и астрологии (как в жанре sphaera, так и в жанре t/ieon'ca440), пере-
издание Альмагеста441, а также составление и публикацию новых
астрономических таблиц. Таким образом^, цели и задачи поездки
Ретика определялись целями и задачами этого проекта, которые, в
свою очередь, были тесно связаны с астрологическми интересами
виттенбергских реформаторов. Не случайно поэтому Ретик привез
в дар Копернику несколько астрономических книг, опубликован-
438См., например, его письмо Христиану Родеру (июль 1471 г.) в: Curtze М.,
1902. S. 327. См. также: Zinner Е., 1990. Р. 104; Swerdlow N., 1990.
439Melanchthon Ph., 1999.
440Учебники астрономии периода позднего Средневековья и начала Нового
времени делились на два типа: sphaera, по названию популярнейшего посо-
бия Джона Холивуда (J. Holy wood или Holybush, лат. Sacro Bosco нли Sacro
Busto; ум. 1256) De Sphaera mundi и theorica или theorica planetarum (см. подр.:
Thorndike L., 1949; Pedersen O., 1981). В учебниках первого типа, предназначен-
ных для первоначального знакомства с предметом, рассказывалось о небесных
явлениях, связанных, по представлениям того времени, с суточным вращением
небесной сферы вокруг неподвижной Земли, тогда как в theorica рассматри-
вались планетные движения. В XV в. Г. Пурбах создал новую разновидность
theorica, где, во-первых, изложение было насыщено техническими деталями, а
во-вторых, что важнее, был сделан акцент на описании движения трехмер-
ных планетных сфер (Alton Е. J., 1987). Тем самым Пурбах продолжил аст-
рономическую традицию, берущую начало от Планетных гипотез Птолемея
и арабских комментариев к этому трактату. Учебник Пурбаха Theoricae novae
planetarum выдержал в XV-XVI вв. 56 изданий, потеснив в университетском
curriculum, в том числе и в Краковском университете, De sphaera Сакробоско.
441И такие работы действительно были написаны и изданы, см., например:
Grynaeus S., 1538; Reinhold Е., 1542; Peucer G., 1551.
136
ных в типографии Иоганна Петрейуса (J. Petreius; 1497-1550), а
также данные наблюдений Региомонтана и Б. Вальтера, изданные
позднее (1544) Шёнером442. Возможно, Ретик надеялся, что в ответ
Коперник поделится с ним (а через него и с Шёнером443) результа-
тами своих наблюдений. Однако, как мы знаем, Ретик получил от
Коперника нечто большее.
Теперь о второй возможной причине отъезда Ретика из Вит-
тенберга осенью 1538 г. и его столь долгого отсутствия там.
Виттенбергское, как и всякое другое студенчество, являло собой
весьма пеструю массу. Многие из молодых людей любили пошу-
меть, побузить и выпить. И сколько их ни увещевали представите-
ли церковных и светских властей, сколько ни штрафовали, сколько
ни сажали под арест — результат был ничтожный. Дело, однако, не
ограничивалось уличными шалостями и трактирными дебошами.
Интеллектуальная жизнь также принимала подчас шокирующие
формы. Примером может служить группа виттенбергских студен-
тов, больших любителей латинской и греческой литературы, коих,
правда, по обстоятельствам возраста, более всего тянуло к тому
Искусству страсти нежной,
Которое воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век, блестящий и мятежный,
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
Короче, мальчиков тянуло к Ars amatoria Овидия несколько
больше, чем к Цицерону и Сенеке. Благодарная история, любя-
щая сохранять для потомства всякую ерунду, сохранила и их име-
на и сочинения. Лидером группы был зять Меланхтона Георгий
Сабинус (G. Sabinus; 1508-1560), автор многих поэтических сочине-
ний444. Кроме него, в ядро виттенбергской интеллектуальных озор-
ников входили: Михаэль Шютц по прозвищу Токситес (А/. Schutz
[Toxites]; 1514-1581), ставший впоследствии известным врачом, по-
следователем Парацельса, и автором многих поэтических опусов,
за которые он получил звание poeta laureatus445, Иоганн Шти-
гель (I. Stigel; 1515-1562), Мельхиор Фольст (А/. Foist [латинское
Swerdlow N. Neugebauer О., 1984. Р. 429, 438.
443 Судя по всему, Ретик представился Копернику как посланец Шёнера.
Sabinus G.. 1531; Sabinus G., 1584.
445Scmidt Ch. G. A., 1888.
137
имя Acontius]-, 1515-1569), Каспар Бруш (С. Brusch, лат. Bruschius-,
1518-1557) (последние трое к 1538 г. были уже признанными поэта-
ми), а также Симон Лемниус (S. Lemnius; 1511-1550), тоже поэт.
Все они пользовались покровительством Меланхтона, и Ретик был
хорошо с ними знаком446.
Скверная история, из-за которой Ретику пришлось покинуть
Виттенберг, связана с Лемниусом. Последний, получив неплохое
наследство, отправился в 1534 г. в Виттенбергский университет с
намерением завершить там свое образование. Молодой человек был
весьма приветливо принят Меланхтоном, который высоко оценил
его литературные дарования. Через год Лемниус стал магистром и
начал преподавать в университете древнегреческий язык. В самом
начале июня 1538 г. он опубликовал сборник своих эпиграмм447,
что стало причиной грандиозного скандала. Язвительными и часто
скабрезными стихами Лемниус умудрился оскорбить практически
всех известных и уважаемых граждан города, кроме, разумеется,
Меланхтона и членов группы Сабинуса (к которой был причислен
и Ретик). Причем объекту эпиграммы присваивалось имя той или
иной древнегреческой знаменитости, и зачастую, чтобы понять, о
ком идет речь, нужно было обладать хорошим знанием античной
истории и культуры, чем могли похвастать далеко не все прототипы
его эпиграмм, а потому насмешки Лемниуса задевали еще больнее.
Более того, этот сборник эпиграмм был посвящен маркграфу Бран-
денбургскому, архиепископу Магдебурга, курфюрсту и архиеписко-
пу Майнцскому Альбрехту (1490-1545), т. е. главному противнику
Лютера в Германии.
Вот одна из эпиграмм Лемниуса (далеко не самая злая):
Эмпедоклу
Соблюдай, если можешь, благоразумную осторожность,
Смотри, чтоб твой студент не стал учителем твоей жены,
Ибо пока ты созерцаешь звезды снаружи,
он созерцает твою жену изнутри;
И пока ты делаешь свое дело, он делает свое с твоей женой.
446М. Фольст написал поэму-посвящение к Tabulae astronomicae Ретика,
несколько раз издававшуюся в 1540-х гг., тогда как Ретик со знанием дела
разбирал поэму Брупшуса «О двенадцати домах зодиака и пиве из Бреслау»
(к сожалению, я не имел возможности познакомиться ни с самой поэмой, ни с
рассуждениями о ней Ретика).
[Lemnius S.J, 1538. См. также: [Lemnius S.], 1892.
138
Речь в эпиграмме шла о выдающемся виттенбергском астроно-
ме Эразме Рейнгольде. Почему последний представлен Лемниусом
под именем Эмпедокла? Видимо, ключом может служить следую-
щий фрагмент из диалога Платона Менон, где Менон спрашивает
Сократа, что такое цвет:
«Сократ. Ведь вы говорите, в согласии с Эмпедоклом, о ка-
ких-то истечениях из вещей?
Менон. Да.
Сократ. Ио порах, в которые проникают и через которые
движутся эти истечения?
Менон. Верно.
Сократ. А из этих истечений одни, по вашим словам, сораз-
мерны некоторым порам, а другие слишком велики или слишком
малы для них?
Менон. Так оно и есть.
Сократ. И существует нечто такое, что ты называешь зрени-
ем?
Менон. Ну конечно!
Сократ. Вот из этого и «постигни то, что говорю я», как ска-
зал Пиндар. Цвет —это истечение от очертаний, соразмерное зре-
нию и воспринимаемое им.
Менон. По-моему, Сократ, лучше нельзя и ответить!» (Менон,
76 c-d).
Однако самому Сократу этот ответ не по душе. Лемниус, как и
многие в его время, считал Эмпедокла атомистом, а последние, как
правило, весьма скептически относились к астрологии, поскольку у
них были свои, отличные от астрологов, представления о причин-
ности. Таким образом, Лемниус намекал на антиастрологические
взгляды Рейнгольда и, разумеется, на некоторые особенности се-
мейной жизни автора Tabulae Prutenicae.
В ответ на возмущенные заявления Рейнгольда, Лемниус заме-
тил: «Я писал о некоем Эмпедокле. Однако некий магистр Эразму с
подумал, что это написано о нем, хотя его имя вовсе не Эмпедокл,
будто кроме него никто не наблюдает за звездами, ни у кого, кроме
как у него, нет студентов и ни у кого, кроме него, нет неверной
жены. Но даже если бы так все и было, то это он так понял напи-
санное мною. И если то, что я написал об Эмпедокле, он отнес к
себе и к своей жене, то почему он обвиняет меня, а не себя?»448. В
448 [Lemnius S.], 1983. S. 222.
139
таком же духе он отвечал и остальным обиженным, коих поэтиче
скими стараниями Лемниуса набралось около сотни. Кроме того,
колкие эпиграммы этого молодого дарования поссорили тех, кто
стал объектом его насмешек, с теми, кого он хвалил. Поэтому не
удивительно, что отношения между Рейнхольдом и Ретиком (ми-
ровоззренческие позиции которых существенно различались и до
1538 г.) оставались весьма прохладными.
Естественно, униженные и оскорбленные Лемниусом горожане
потребовали принятия самых строгих мер к зарвавшемуся пииту.
Печатник Николас Ширленц (N. Schirlentz), в виттенбергской типо-
графии коего вышел в свет лемниусов Epigrammaton, был срочно
посажен в тюрьму. На допросе он показал, что сочинение молодого
поэта было одобрено Меланхтоном. В результате Praeceptor Germa-
niae, который, кроме всего прочего, был ректором Виттенбергского
университета, оказался, мягко говоря, в весьма затруднительном
положении, а потому ему пришлось немедленно принимать соот-
ветствующие меры. Прежде всего было приостановлено печатание
злосчастного опуса. Конфискованные экземпляры Лютер приказал
сжечь449. Друзья упорно советовали Лемниусу покинуть Виттен-
берг. Тот сначала противился, но Меланхтон его убедил. «И дру-
гой человек, наделенный величайшей эрудицией и авторитетом,—
писал позднее Лемниус, имея в виду Меланхтона, — явился ко мне
среди ночи, тепло меня обнял, как он это делал всегда, когда при-
ходил опечаленным, и рассказал об ужасных вещах, заявив, что
против меня могут быть выдвинуты злобные обвинения»450. Ви-
димо, оба полагали, что Лемниусу за его пасквили благодарные
сограждане присвоят звание poeta laureatus.
Лютер прекрасно понимал, что Лемниус имел в Виттенберге
мощную поддержку, и решил действовать. 16 июня 1538 г. он об-
народовал декларацию против пасквилянта, в которой под угрозой
сурового наказания потребовал, чтобы «отныне ни в церквях, ни в
школах, ни в городе более не славословили этого гнусного дерьмо-
вого придурка (5cheisspfaffе)»451. В ответ, в сентябре 1538 г., беглый
итоге сохранилось менее сотни экземпляров и в настоящее время первое
издание эпиграмм Лемниуса является величайшей библиографической редко-
стью.
450Mundt L., 1983. S.284. Университет действительно требовал, чтобы Лемни-
ус немедленно предстал перед университетским сенатом.
451 Ibid. S. 320. — Как видим, Лемниус мог поучиться живости слога не только
у древних риторов.
140
Лемниус, обзаведясь связями и поддержкой в среде католических
прелатов и князей, переиздал свои эпиграммы в Лейпциге в расши-
ренном виде, добавив к двум прежним третью книгу Epigrammaton,
главным героем которой стал сам Лютер, для которого не придумы-
валось никаких эвфемизмов и древнегреческих прототипов — сло-
весный удар доктору Мартинусу был нанесен в буквальном смысле
ниже пояса.
Положение Меланхтона становилось все более трудным. Пошли
слухи, что он не только помог Лемниусу сбежать, но и после это-
го продолжал оказывать тому поддержку. Один из сограждан Ме-
ланхтона, который требовал, чтобы тот предстал перед сенатом
университета, писал Камерарию 8 июля 1538 г. (т. е. еще до пе-
реиздания эпиграмм Лемниуса.): «Филип уверен, что ему грозит
изгнание, и в одиночестве ищет довод, который мог бы послужить
ему оправданием»452. Но худшие ожидания не оправдались. Ме-
ланхтона не тронули, хотя его авторитет и влияние резко упали.
Но для других друзей Лемниуса, которые не имели большого ве-
са и заслуг в деле Реформации, ситуация складывалась крайне
неблагоприятная, тем более, что на протекцию Меланхтона рас-
считывать уже не приходилось. Все они вынуждены были оправ-
дываться перед судом, который подозревал их в том, что они по-
могали Лемниусу составлять эти омерзительные эпиграммы. По-
скольку Лемниус сбежал, то гнев обиженных им горожан обратил-
ся на его друзей. А действия самого Лемниуса, который продол-
жал хвалить своих друзей (признавая, что и будучи в бегах по-
лучал от них помощь) и оскорблять всех остальных, только под-
ливали масло в огонь. Поэтому все приятели Ретика поспешили
покинуть Виттенберг. Он также решил отправиться в путь, тем бо-
лее, что для отъезда были и иные основания, о которых шла речь
выше.
О его пребывании в Нюрнберге я уже писал. Далее Ретик посе-
тил Ингольштадт, хотя точнее было бы сказать — возможно он там
побывал и познакомился с П. Апианом. Сомнение возникает потому,
что, хотя из данного Ретику рекомендательного письма Меланхто-
на к Камерарию следует, что молодой человек должен был посетить
Апиана, в упомянутом мною выше письме Ретика Г. Виднауеру от
13 августа 1542 г., в котором его путешествие описано довольно по-
дробно, Ингольштадт даже не упоминается. Впрочем, это может
452Ibid. S.331.
141
быть связано с тем, что Ретик не нашел там ничего для себя по-
лезного и интересного. Об Апиане он был мнения невысокого, ха-
рактеризуя его работы как ein Faden kunst. Действительно, Апиана
мало волновали вопросы небесных знаков божественного Провиде-
ния. Но он был отличным картографом и прекрасно владел триго-
нометрией, в том числе и сферической, что могло в какой-то мере
заинтересовать Ретика.
Что касается пребывания последнего в Тюбингене, то свиде-
тельств тому сохранилось совсем немного. Достоверно известно
лишь, что он посетил Камерария, астрологические взгляды которо-
го были близки меланхтоновым453, что естественно, поскольку аст-
рологию Меланхтон вместе с Карионом изучал в Тюбингене именно
под руководством Камерария.
Вернувшись ненадолго в Фельдкирхе (по-видимому, в апреле
1539 г.), Ретик прежде всего направился к своему давнему дру-
гу и покровителю Ахиллу Пирминиусу Гассеру (А. Р. Gasser; 1505-
1577). Гассер был практикующим врачом, глубоко интересовался
натуральной философией и кроме того .опубликовал ряд работ по
истории454. В свое время именно он порекомендовал Ретику отпра-
виться на учебу в Виттенберг и написал рекомендательное письмо
Меланхтону. Позднее, когда будет написано Narratio prima, Гассер
станет одним из первых в Европе, кто публично заявит о величии
Коперника. Ретик привез в подарок другу несколько книг, глав-
ным образом, по астрологии, а тот, в свою очередь, познакомил
его с любопытным сочинением — редким манускриптом XIII в. Пет-
ра Перегринуса де Марикура (Р. Peregrinus de Maricourt; ок. 1269)
Epistola de Magnete455. Перегринус отметил, что подвешенный на
нити магнитный брусок или намагниченная игла ориентируются
всегда определенным образом относительно небесных полюсов. От-
сюда он сделал вывод, что именно от последних магнит получает
свою силу и качества. Если же магнит имеет сферическую форму,
то каждая часть его, по мнению Перегринуса, черпает свою силу
от соответствующих частей небесной сферы. Эти идеи переклика-
ются с представлениями Птолемея, изложенными им в Tetrabiblos,
согласно которым гороскоп человека зависит от места его рожде-
ния, поскольку разные участки земной поверхности претерпевают
483Baron F., 1978.
484 Burmeister К. Н., 1970-1975.
488В 1558 г. Гассер опубликовал это сочинение: Peregrinus Maricurtensis Р.,
1588.
142
разные небесные влияния. Иными словами, между астрологией и
географией прослеживалась тесная связь, что и привлекло внима-
ние Ретика.
Объездив несколько городов, Ретик, как уже было сказано, от-
правился к Копернику, по дороге заехав ненадолго в Виттенберг
к картографу Генриху Целю (Н. Zell; 1518-1564), который стал
его новым помощником и компаньоном (Гуглер остался в Лейп-
циге).
Тем временем во Фромборке происходили драматические со-
бытия, непосредственно затронувшие Коперника. Все началось в
1537 г. 1 июля этого года скончался М. Фербер (М. Ferber), епископ
Вармии, с которым у Коперника сложились прекрасные отноше-
ния. Вармийский капитул послал польскому королю список канди-
датов, которые в принципе могли бы занять вакантное место. Из
представленного списка Сигизмунд I в свою очередь выбрал четыре
приемлемые для него кандидатуры, в число которых вошли Копер-
ник и Т. Гизе. Теперь слово было за капитулом. Гизе было обещано,
что если он снимет свою кандидатуру в пользу Иоганна Флешбин-
дера, более известного под своим латинским именем—Дантискус
(J. Flachbinder [Dantiscus]; 1485-1548), который в то время был епи-
скопом в Кульме (польск. Хелмно, Cheimno), то он, Гизе, получит
освободившееся место кульмского епископа. В итоге Дантискус в
сентябре 1537 г. стал епископом Вармии, а Гизе в апреле 1538 г.—
в Кульме.
Таким образом, с отъездом Гизе Коперник лишился доброго
друга и покровителя. Отношения же с Дантискусом у него не скла-
дывались и ранее. Впрочем, поначалу все шло неплохо: Коперник
консультировал нового епископа как врач, затем тот послал его с
деловым поручением к Гизе, в августе 1538 г. Коперник в каче-
стве одного из легатов сопровождал Дантискуса в его официаль-
ной поездке по диацезу. Но в декабре в отношениях между ними
появились первые трещины. Упреки епископа были для Коперни-
ка неновы — речь шла о его «неподобающих отношениях» с Анной
Шиллинг (A. Schilling), его домоправительницей. Еще во время упо-
мянутой поездки по диацезу Дантискус завел с Коперником раз-
говор о домоправительницах каноников вообще, что, мол, лучше,
если это будут их родственницы и желательно постарше. Поэто-
му епископ настоятельно советовал Копернику сменить экономку.
Тот пообещал, что к Пасхе, которая в 1539 г. приходилась на 6
143
ал ре ля, он этот вопрос решит, хотя найти подходящую кандида-
туру будет нелегко. Но Дантискуса такие сроки не устраивали, и
он посылает Копернику официальное письмо со строгим выгово-
ром и требованием как можно скорее решить этот вопрос. Дело
принимало серьезный оборот, и в ответном письме (от 2 декабря
1538 г.456) Коперник пообещал все уладить сразу после Рождества.
11 января 1539 г. он сообщает епископу, что исполнил свое обе-
щание. Однако Анна Шиллинг имела во Фромборке собственный
дом, который она решила продать и переехать в свой родной Дан-
циг. 23 марта 1539 г. Дантискус получает сообщение от Павла Пло-
товского (Р. Plotowski), настоятеля Вармийского капитула, о том,
что Анна, отослав в Данциг свои вещи, сама все еще проживает
во Фромборке. Из этого можно было понять, что она, по-видимо-
му, тайно встречается с Коперником (или, по крайней мере, имеет
такую возможность). Кроме того, из доклада Плотовского следо-
вало, что обвинение в интимных связях со своими домоправитель-
ницами может быть предъявлено еще двум каноникам вармийско-
го капитула —другу Коперника Александру Скультети и Леонар-
ду Ниддерхоффу (L. Nidderhoff). В том же письме сообщается, что
А. Скультети вернулся из Хелмно во Фромборк «с счастливым вы-
ражением на лице». Плотовский явно намекал, что Гизе и Скуль-
тети что-то замышляют против Дантискуса. Тот намек понял и
немедленно послал Гизе запрос: что именно так осчастливило под-
павшего под подозрение каноника. В ответ Гизе сообщил, что «он
может только подивиться лживости доносителя».
Весной 1539 г. Гизе заболевает, и Коперник 27 апреля прибы-
вает в Хелмно для лечения друга. Дантискус весьма настороженно
относится к подобным встречам. 5 июля он пишет Гизе о своем вос-
хищении достижениями фромборкского каноника, но отмечает, что
тот «в своем преклонном возрасте (Копернику в то время испол-
нилось 66 лет. — И. Д.), почти на исходе отпущенного ему времени
[жизни]... как всё еще говорят, позволяет себе часто тайно встре-
чаться со своей возлюбленной». Поэтому он, Дантискус, старый и
преданный друг Коперника, просит, чтобы Гизе уговорил старею-
щего каноника вести себя прилично и не брать дурного примера с
А. Скультети, которого Коперник ставит выше всех других кано-
ников Вармии, а между тем тот подозревается в тайных симпати-
i5eBiskup М., 1973. Item. 404.
144
ях протестантизму457. И еще одна просьба: пусть Гизе скажет все
это как бы от себя, не ссылаясь на Дантискуса458. Чтобы оценить
драматизм ситуации, надо иметь в виду, что дело шло не просто
о нарушении обета, в данном случае обета целомудрия (что само
по себе требовало наказания виновного), но о таком нарушении,
которое позволяло церковным властям подозревать нарушителя в
симпатиях к протестантизму. Ведь, по мнению Лютера, обрекать
себя на безбрачие, думая угодить этим Богу, значит заниматься са-
мообманом и ломать комедию, ибо ни один из монашеских обетов
не заповедовал Господь.
В разгар этих событий во Фромборк в конце мая 1539 г. прибыл
Ретик. Гизе, а, возможно, и сам Коперник, рассказали гостю о сло-
жившейся непростой ситуации. В процессе ее обсуждения Гизе или
Ретику459 * пришла на ум смелая мысль: Копернику можно помочь,
получив для него чье-либо мощное покровительство, лучше всего
прусского герцога Альбрехта. В случае удачи, Коперник, а вместе
с ним и Гизе с Ретиком обрели бы надежного патрона, и Дантискус
вынужден был бы считаться с этим обстоятельством.
Здесь необходимо дать краткую историческую справку. После
смерти гроссмейстера Тевтонского ордена Фридриха, герцога Сак-
сонии, на его место в 1510 г. был избран двадцатилетний Альбрехт
Гогенцоллерн (1490-1568). По матери Альбрехт приходился племян-
ником польскому королю Сигизмунду I. В течение нескольких лет
Альбрехт упорно отказывался принести присягу своему дяде, что
в итоге привело в 1519 г. к войне. В 1521 г. Альбрехту удалось за-
ключить с Польшей перемирие на четыре года. За это время он
надеялся найти себе союзников в Германии. Во время пребывания в
Нюрнберге в 1522-1523 гг., Альбрехт познакомился с лютеранским
проповедником Андреасом Осиандером (A. Osiander, наст, имя Нозе-
тапп; 1498-1552)i6°, а в 1523 г. Альбрехт встретился в Виттен-
берге с Лютером. Разговор зашел о реформировании Тевтонского ор-
дена. Лютер посоветовал гроссмейстеру секуляризовать орден, а са-
мому жениться. К тому времени, когда срок перемирия с Польшей
457Согласно эдикту Дантискуса против ереси от 21 марта 1539 г. (Mandatum
under die Ketzerey) все симпатизирующие лютеранству навсегда изгонялись из
Вармии.
458Многие материалы, относящиеся к описываемым событиям, можно найти
в книге: Rosen Е., 1984. Р. 77-86; 149-165.
459 Ретик вместе с Коперником был приглашен Гизе в Хелмно, где они провели
несколько недель летом 1539 г.
Seebass G., 1996.
145
подходил к концу, Альбрехт понял, что новую войну его рыцари не
выиграют, и решил последовать совету Лютера — секуляризовать
орден и просить Сигизмунда I о пожаловании ему Пруссии в каче-
стве светского владения. Получив согласие, он в 1525 г. в Крако-
ве принес присягу дяде и получил Пруссию в качестве герцогства,
которое поляки называли Prusy ksiyz^ce, чтобы отличить его от
польской или королевской Пруссии, т. е. от той части Тевтонского
ордена, которая была присоединена к Польше в 1466 г.
Став герцогом, Альбрехт принялся за организацию в Пруссии
лютеранской церкви и за устройство там светского правления.
Вспыхнувшее в 1525 г. восстание крестьян было энергично подав-
лено. Фромборк в 1519-1521 гг. воевал против Тевтонского ордена и
в 1520 г. был сильно разрушен его рыцарями, но после 1525 г. отно-
шения улучшились. При этом Альбрехт весьма терпимо относился
к католикам своего герцогства и даже помог вармийскому епископу
М. Ферберу подавить крестьянский бунт.
Альбрехт, интересовавшийся науками и желавший поднять
просвещение в стране, а также дать ей хорошо подготовленных
протестантских пасторов, основал в 1544 г- Кенигсбергский уни-
верситет. Он заботился об упрочении Протестантизма не только
среди немецкого населения Пруссии, но также и среди литовцев и
поляков и принимал меры к переводу Св. Писания и книг духовного
содержания на польский и литовский языки. Кроме того, он нахо-
дился в тесных сношениях со многими польскими протестантами,
приобрел среди них большое влияние и даже пытался побудить поль-
ского короля перейти в лютеранство, но безуспешно461.
Однако добиться покровительства Альбрехта было непросто,
ведь Гизе и Коперник —католики, тогда как герцог — протестант.
Кроме того, на реализацию замысла требовалось немало времени.
Поэтому Гизе, в ответ на просьбу Дантискуса повлиять на Копер-
ника, предлагает свои услуги в качестве посредника: он готов, как
только представится возможность, с глазу на глаз серьезно погово-
рить с последним о его отношениях с Анной Шиллинг, но только
от имени вармийского епископа. 12 сентября Гизе сообщает Дан-
тискусу, что сделал Копернику соответствующее внушение, хотя
тот и уверял, что не знает за собой никакой вины. Гизе отметил
также хороший характер Коперника и вновь посоветовал Дантис-
кусу не доверять утверждениям Н. Плотовского462 (родственника
П. Плотовского). Тем самым друзья Коперника получили некото-
461 Nischen В., 1996.
462 Biskup М., 1973. Item. 426.
146
рый выигрыш во времени. Теперь действовать нужно было быстро
и решительно. Но как? Прежде всего следовало подумать, как об-
ратиться к герцогу. Сделать это надо было так, чтобы не затронуть
конфессиональных струн, т. е. тема переговоров должна была быть
сугубо нейтральной, но вместе с тем представлять для Альбрехта
определенный интерес. Ретик предложил следующий хитроумный
план: он в кратчайшие сроки напишет апологетическое сочинение,
в котором без излишних для неискушенных в тонкостях математи-
ки и астрономии читателей деталей изложит суть коперниканского
учения и сверх того, включит раздел с панегириком герцогу как за-
ботливому ревнителю просвещения на землях Пруссии. Так возник
замысел Narratio prima463. Таким образом, Ретик, Гизе и Коперник
представляли себя инициаторами некоего математико-астрономи-
ческого проекта и именно в таком качестве собирались обсудить с
герцогом кое-какие вопросы касательно его реализации.
Но этого мало. Для успеха задуманного предприятия нужен по-
средник между Ретиком и герцогом. Наиболее подходящая канди-
датура— А. Осиандер, давний клиент Альбрехта и его доверенное
лицо. Поэтому Ретик срочно отправляется в Нюрнберг, где догова-
ривается с Осиандером о посредничестве.
Теперь оставалось самое главное — написать Narratio prima
(естественно, с помощью Коперника, ведь Ретик, не успевший еще
толком разобраться в астрономических деталях и в математиче-
ских аспектах гелиоцентрической теории, вряд ли смог бы самосто-
ятельно написать о ней что-то содержательное). Самое поразитель-
ное, что Ретик справился со своей задачей всего за четыре месяца —
к 23 сентября 1539 г. рукопись была готова464. Столь же быстро —
по меркам и техническим возможностям XVI столетия — она была
напечатана в Данциге. Уже 23 апреля 1540 г. Гизе посылает гер-
цогу экземпляр Narratio prima с сопроводительным письмом465. В
целом на реализацию плана по защите Коперника путем нахож-
дения для него и двух его друзей могущественного патрона ушло
меньше года.
Формально Narratio prima написано в форме обращения к «уче-
нейшему господину Шёнеру», но и герцог не обижен —одну деся-
тую текста занимает раздел Encomium Prussiae, никакого отноше-
463 Goldstein В. R., 2002.
464Как выразился П. Баркер, «Rheticus was a veritable dinamo», в отличие от
медлительного Коперника (Barker Р., 2005. Р. 40).
465Rheticus G. J., 1540; см. также: Biskup М., 1973. Item. 433.
147
ния к астрономическим вопросам не имеющий, но зато красочно,
с обширными цитатами из Пиндара живописующий процветание
прекрасной Пруссии, мудро управляемой герцогом Альбрехтом.
«Что касается зданий и укреплений, то их можно было бы наг
звать дворцами и храмами Аполлона, а сады, поля и всю страну —
наслаждением Венеры, так что эту страну заслуженно можно на-
звать Родосом. А что Пруссия —дочь Венеры, станет совершенно
ясно, если обратить внимание на плодородие почвы или на красоты
и приятность всей страны».
А какие там люди! «То, что пруссы очень гостеприимны, — про-
должает Ретик, — ия, ученейший господин Шонер, испытал это (да
хранят меня боги!); подходя к жилищу какого-нибудь великого в
здешней местности мужа, я всегда сейчас же замечал на самом по-
роге геометрические фигуры и видел, что геометрия прочно сидит
в умах этих людей. Поэтому, как и следует добрым мужам, почти
все стараются всеми возможными услугами и заботами помогать
изучающим эти науки, так что истинная мудрость и эрудиция все-
гда нераздельны с добротой и благотвдрительностью»466.
Не забыт и главный источник неприятностей Коперника. Пе-
речисляя потомство, которое «Аполлон произвел от супруги своей
Пруссии», Ретик, после Кёнигсберга, Торна и Данцига, называет
Вармию — «местопребывание многих ученых и благочестивых му-
жей, славящуюся досточтимейшим господином Иоанном Дантис-
ком, красноречивейшим и мудрейшим епископом»467.
Когда читаешь этот раздел Narrratio prima, трудно отделаться
от ощущения, что все там написанное — это хорошо замаскирован-
ное издевательство. Ретик в чем-то пошел дальше Лемниуса — гру-
бости нет вообще, а яда больше. Чего стоит один лишь рассказ о
прусских мужиках — детях Венеры, — украшающих свои дома гео-
метрическими построениями!
Как известно, чем примитивней лесть, тем она действенней. Ра-
зумеется, герцог принял Ретика и тут же дал ему кое-какие поруче-
ния, в частности картографического свойства (надо составить по-
дробную карту столь замечательно описанных им прусских земель,
а заодно и соседних —на всякий случай). Поручения герцога были
исполнены в срок и с превеликим усердием. Причем — что следует
отметить особо — Ретик получил от герцога не только подобающее
466Ретик Г. И., 1964. С. 542-543.
467Там же. С. 542.
148
вознаграждение, но его секретари отписали в сентябре 1541 г. кур-
фюрсту Саксонии и в Виттенберг, университетскому начальству,
похвальное письмо, прося всячески поддержать деятельность Ре-
тика и его проект публикации книги Коперника (речь, конечно,
шла о De Revolutionibus)468.
Но больше всех был доволен сам Коперник469 470. Его трудности в
отношениях с Плотовскими, излюбленное хобби которых состояло в
присвоении имущества каноников, наказанных за те или иные про-
ступки (главным образом, амурного свойства), и с Дантискусом по-
степенно истаяли. Так, например, в начале января 1541 г. Коперник
был введен в судейскую коллегию, которая должна была решить
вопрос о том, кому следует распоряжаться домом А. Скультети.
История вопроса вкратце такова. Скультети, как уже было ска-
зано, обвиняли в сожительстве со своей экономкой. Учитывая, что
у обвиняемого имелись обширные связи в Риме, соответствующие
бумаги, по распоряжению Сигизмунда I, были посланы в курию.
Но там колеса бюрократической машины вращались так медленно,
что в итоге польский король 24 мая 1540 г. приказал Скультети
предстать перед королевским судом и дать объяснения по поводу
того, что он, Скультети, будучи католическим каноником, сожи-
тельствует со своей экономкой и у них есть дети, а также ответить,
на каком основании он позволяет себе утверждать, будто в таинстве
евхаристии тело и кровь Христовы присутствуют метафорически,
а не физически. Скультети, зная обычаи королевского суда, счел
за лучшее сбежать в Италию, бросив дом во Фромборке, после чего
в этот дом тут же вселился Н. Плотовский, что было совершенно
незаконно. Началось разбирательство в вармийском капитуле, для
чего была создана судейская коллегия, в которую вошел Копер-
ник. Тогда Н. Плотовский на первом же слушании дела 10 января
1540 г. заявил, что требует вывести Коперника из состава коллегии
и что на следующих слушаниях предъявит доказательства винов-
ности Коперника в тех же самых преступлениях, в которых был
обвинен сбежавший каноник.
Следующее заседание суда было назначено на 23 апреля 47°. Од-
нако в начале апреля герцог Альбрехт написал в Вармийский ка-
питул, что у него внезапно захворал придворный, и из герцогского
468Burmeister К.Н., 1966-1968. Bd III. S. 40-42.
469 Кстати, именно летом 1540 г. начинается его переписка с Осиандером
(Biskup М., 1973. Item. 440).
470 Biskup М., 1973. Item. 446.
149
послания следовало, что во всей Пруссии никто, кроме Коперника,
вылечить беднягу не в состоянии. Ну как могли члены капитула
отказать герцогу! Не за себя же просит. Коперник отправился в
Кенигсберг. 13 апреля члены капитула получают от герцога благ
годарственное письмо, где как бы между прочим сообщается, что
необходимость пребывания Коперника при герцогском дворе все
еще не отпала471. В итоге слушание дела пришлось перенести на
27 июня. Но в начале мая герцог вновь обращается к капитулу с
просьбой продлить пребывание Коперника в Кенигсберге472.
Наконец, в начале июня Коперник возвращается во Фромборк
и вскоре его и настоятеля (Павла Плотовского) срочно вызывает к
себе Дантискус, причем прибыть велено до завтрака. Что же так
не терпелось сообщить, натощак, своим гостям вармийскому епи-
скопу? Как выяснилось, последний получил от герцога душевное
письмо (причем не первое), в котором Альбрехт уведомлял еписко-
па, что, хотя он, герцог, и отпустил Коперника, но все еще про-
должает нуждаться в его медицинских советах, а кроме того, ему
(герцогу) очень бы хотелось, чтобы судебная тяжба разрешилась к
его (опять-таки герцога) полному удовлетворению, а следовательно
и к удовлетворению Коперника.
Чуть позже Дантискус, уже от себя лично, передал Коперни-
ку стишок его, дантискусова, сочинения, специально составленный
для книги, над которой работает Коперник. Расчет епископа был
прост и ясен: появись стишок на первой или второй странице ти-
тульного листа книги Коперника, которая, как нетрудно было до-
гадаться, наверняка будет посвящена герцогу, так всем станет по-
нятно, благами чьего патроната пользуется автор стишка (плюс,
конечно, укрепление репутации Дантискуса как ревнителя наук).
Коперник вежливо поблагодарил епископа за заботу о литератур-
ном уровне De Revolutionibus473, но стишком не воспользовался.
Однако обижать Дантискуса пренебрежительным отношением
к драгоценным образчикам его поэзии не стоило, епископский опус
надо было куда-то пристроить, и поскорей. На помощь пришел
опять же Ретикус. Он в 1542 г. издал фрагмент первой книги De
Revolutionibus, посвященный основам сферической тригонометрии
и включавший тригонометрические таблицы474, которые начал со-
471 Ibid. Item. 450.
472 Ibid. Item. 456-457.
473Ibid. Item. 465.
474 Copernicus N., 1542.
pawet.net
150
ставлять Коперник, но кои Ретик тщательно пересчитал, причем
с меньшими интервалами угловых значений. Вот туда-то, на обо-
рот титульного листа этой тонюсенькой, менее 60 страниц, книжеч-
ки, Ретик и поместил творение Дантискуса. (Возможно, ради этого
стишка и было затеяно все издание.) Главный же труд Коперни-
ка, как известно, посвящен тому, кто занимал куда более высокое
место, — папе римскому.
Но если De Revolutionibus должен был, по замыслу Гизе и Рети-
ка, стать даром клиента своему патрону, то почему же тогда epis-
tola dedicatoria обращена не к герцогу Альбрехту, а к Павлу III? Не
следует ли это обстоятельство расценивать как проявление небла-
годарности или по крайней мере как грубое нарушение клиентом
патронатной этики? Нет, нельзя, поскольку в рамках логики па-
тронатных отношений Коперник сделал шаг вперед, а не назад.
Как заметили по этому поводу П. Баркер и Б. Гольдштейн, «па-
па был великим патроном, а великим патронам требуются великие
клиенты, статус же клиента определяется (кроме всего прочего. —
И.Д.) статусом {by the importance) его предыдущих патронов»475.
Конечно, для амбициозного католика возможность посвятить свой
труд папе и снискать тем самым одобрение верховного понтифика
значило очень много. Коперник, однако, не был амбициозен (хо-
тя цену себе знал), но он вынужден был в целях самозащиты бо-
роться за поддержание определенного статуса в местной иерархии,
что наглядно продемонстрировала история его отношений с Дан-
тискусом. Возможно также, что определенную роль в решении Ко-
перника посвятить свое сочинение папе сыграл конфессиональный
фактор: ему, католическому канонику, посвящать свой труд проте-
стантскому герцогу и подчеркивать заслуги протестантского про-
фессора как-то, как говорят поляки, nie wypada (негоже).
Вместе с тем посвящение De Revolutionibus папе породило нема-
ло проблем. Чтобы осознать сложность ситуации, обратимся к
краткой хронологии событий.
В 1541-1542 гг. Ретик исполнял обязанности декана факультета
искусств Виттенбергского университета (теперь, имея герцогский
патронат, можно было безбоязненно вернуться в цитадель проте-
стантского гуманизма). Его полномочия заканчивались 30 апреля
1542 г.476, после чего он должен был отбыть в Лейпцигский уни-
475 Barker Р., Goldstein В. R., 2003. Р. 357-358.
476 Burmeister К. И., 1966-1968. Bdl. S. 68.
151
верситет, где по протекции Меланхтона получил место профессора
математики. В мае, по пути из Виттенберга в Лейпциг, Ретик нена-
долго заезжает в Нюрнберг и передает рукопись De Revolutionibus
(без предисловия-посвящения папе477) Петрейусу478. Процесс печа-
тания книги Коперника, завершившийся к 20 апреля 1543 г. (а мо-
жет быть, несколько ранее), контролировался, однако, не Ретиком,
не Гизе и не автором, а самим Петрейусом и Осиандером. Скорее
всего Ретик к моменту передачи рукописи De Revolutionibus в ти-
пографию Петрейуса и некоторое время после этого, уже будучи
в Лейпциге, был уверен, что книга Коперника непременно будет
посвящена герцогу Пруссии и что его, Ретика, роль в истории ее
появления на свет также будет подобающим образом отмечена479.
На деле же оказалось, что сочинение посвящалось папе, а благо-
дарность была вынесена только Гизе.
Присланное в Нюрнберг посвящение Павлу III, которое должно
было заменить либо уже имевшееся в рукописи, либо ожидавше-
еся Ретиком, Осиандером и Петрейусом посвящение герцогу Аль-
брехту, вызвало там некоторое замешательство, поскольку новая
epistola dedicatoria свидетельствовала о смене Гизе и Коперником
патронатной стратегии. Теоретически, конечно, можно было посвя-
тить De Revolutionibus Его Святейшеству, не испрашивая предва-
рительно ни у кого никаких советов и разрешений, но, если автор
рассчитывал на гарантированные ответные знаки папского благо-
воления, а также на право — в случае теологических претензий480 —
477Или с посвящением герцогу Альбрехту.
Burmeister К.Н., 1966-1968. Bdl. S. 77.
479Это следует из того, что, согласно записи друга Ретика А. Гассера, чело-
века весьма информированного и дотошного, посвящение папе было написано
Коперником «в Вармии, Пруссия, в июне 1542 г. (Datum Warmiae in Borussiae
mense Junio anni 1542)» (Gingerich, O., 2002. P. 108). Надпись сделана на экзем-
пляре De revolutionibus, присланном Гассеру Петрейусом. В переписке Ретика,
однако, нет никаких сведений о том, что к лету или к началу осени 1542 г.
ему стал известен текст этого посвящения. Возможно, Коперник не торопил-
ся отсылать написанное сразу в Нюрнберг и решил сначала посоветоваться с
Гизе, а может, была иная причина задержки, о которой будет сказано далее в
основном тексте.
480 О том, что возможность неблагоприятной теологической реакции Копер-
ником и Ретиком принималась во внимание, свидетельствует следующий факт.
В 1540 г. Ретик послал А. Гассеру экземпляр только что опубликованного Nar-
ratio prima с сопроводительным письмом. Письмо не сохранилось, но Гассер в
предисловии ко второму изданию Narratio (Basel, 1541) упоминает, что Ретик
допускал, что его сочинение «могут счесть еретическим (как скажут монахи)»
(Rosen Е., 1984. Р. 184). Кроме того, А. Осиаццер, искренне желая помочь делу
152
ссылаться на одобрение публикации самим верховным понтификом,
то следовало заранее согласовать вопрос с римской курией. У Ко-
перника была возможность обратиться в Рим через Гизе. Может
быть, именно это обстоятельство и объясняет задержку с высыл-
кой текста epistola dedicatoria Петрейусу. Но пока это —гипотеза
историков481, достоверно же неизвестно, имела ли вообще место
переписка с Римом по поводу посвящения De Revolutionibus Пав-
лу III, а если запрос и был послан, то дождались ли Гизе и Ко-
перник ответа из папской канцелярии или решили более не ждать,
поскольку печатный станок уже был запущен и времени оставалось
совсем немного. Однако в любом случае переход на новую, понти-
фикальную, ступень патронатной иерархии исключало посвящение
De Revolutionibus герцогу-протестанту, да еще с благодарностями
Осиандеру, клиенту герцога, и Ретику, протестантскому профессо-
ру, да еще не где-нибудь, а в цитадели лютеранской учености. Прав-
да, сочинение Коперника включало также обращение к читателю
(Ad lectorem), написанное Осиандером, но оно было опубликовано
анонимно, и даже во времена Галилея, т. е. в начале XVII столетия,
в Риме были уверены, что это текст самого Коперника482.
Получив из Фромборка текст epistola dedicatoria, Петрейус чест-
но выполнил авторскую волю. Но Ретику, который в силу сложив-
шихся обстоятельств считал себя главным представителем интере-
сов Коперника, включение без его (Ретика) согласия текста Осиан-
дера, в котором утверждалось, что гелиоцентризм — это не более,
чем математический прием для «спасения явлений», а не отражение
космологической реальности in rei natura, пришлось, мягко говоря,
не по душе483, и во всех экземплярах De Revolutionibus, которые
он дарил или пересылал своим друзьям и знакомым, раздел Ad
lectorem был крест-накрест перечеркнут красными чернилами484.
и столь же искренне полагая, что гипотезы, «не будучи статьями веры [artic-
ulos fidei], являются лишь основой для вычислений»,—разъясняя Копернику
и Ретику, почему он счел необходимым предварить De Revolutionibus своим
«спасительным» Ad lectorem, уверял, что его намерение состояло в том, чтобы
«умиротворить перипатетиков и теологов, конфликтов с коими вы опасаетесь»
[Kepler J., 1858-1871. Vol. I. Р. 246).
481 Barker Р., Goldstein B.R., 2003. Р. 359.
482 Подр. см.: Дмитриев И. С. Увещание Галилея. В печати.
483Не говоря уж о том, что Ретик был, конечно, уязвлен замалчиванием его за-
слуг, ведь во многом именно благодаря ему гелиоцентрическая теория увидела
свет.
Gingerich О., 2002. Р. 83, 136, 151-152.
153
Не устраивало предисловие Осиандера и Гизе, который намеревал-
ся подать на Петрейуса в суд и просил Ретика помочь ему в этом
деле. Кроме того, кульмский епископ просил лейпцигского профес-
сора подумать также о втором издании труда Коперника, уже без
предисловия Осиандера, но с включением материалов Ретика485.
Если неудовольствие последнего понять еще можно, то претен-
зии Гизе вызывают, по крайней мере, на первый взгляд, недоуме-
ние. Ведь будучи доверенным лицом и другом Коперника, Гизе, к
которому скорее всего перешли после смерти фромборкского астро-
нома все бумаги покойного, в том числе и переписка с Осиандером,
не мог не знать, что текст Ad lectorem почти дословно повторяет
тексты писем Осиандера Копернику486. Но даже если он не знал
о содержании этой переписки, ему наверняка было известно имя
автора обращения к читателям. Возможно, Гизе считал, что ес-
ли Коперник и не возражал против включения текста Осиандера,
то исключительно потому, что был болен и/или опасался, что без
такого предуведомления выход De Revolutionibus в свет может за-
держаться на неопределенное время по причинам теологического
свойства. Даже если это и так, остается другой вопрос: зачем Ги-
зе искать помощи для второго издания De Revolutionibus у проте-
стантского профессора, когда можно было прямо обратиться с этим
предложением к кому-либо в Италии?
Я полагаю, что наиболее убедительное объяснение реакции Ги-
зе на выход труда Коперника дали П. Баркер и Б. Гольдштейн487.
Гизе в первую очередь беспокоило, что в Риме могут узнать, кто
был автором Ad lectorem, а это, несмотря на теологически прием-
лемый характер текста, могло повредить патронатным планам и
ожиданиям епископа (ведь такое «умеряющее» предисловие мог на-
писать и любой католический теолог). Кроме того, из изложенного
в Narratio prima следовало, что сам кульмский епископ считал, что
гелиоцентризм отражает истинное строение мира, а потому текст
обращения к читателю с его совсем иной оценкой познавательного
статуса теории Коперника ставит Гизе в глупое положение, что то-
485См. письмо Гизе Ретику от 26 июля 1543 г. {Burmeister К.Н., 1966-1968.
Bd3. S. 54-35). Это письмо было написано уже после смерти Коперника, кото-
рый скончался 24 мая 1543 г.
486См., в частности, письмо Осиандера Копернику от 20 апреля 1541 г. {Jar-
dine N., 1984. Р.97, 152).
Barker Р., Goldstein В. R., 2003. Р. 359-360.
154
же подрывает его «patronage diplomacy . Поэтому-то Гизе тща-
тельно скрывал, что ему (и Копернику) было известно имя автора
Ad lectorem, ибо в противном случае он, католический епископ, в
глазах Рима оказывался в одной компании с опаснейшим еретиком.
И даже если бы городской совет Нюрнберга начал разбирательство
по жалобе Гизе на Петрейуса, на котором могло бы всплыть имя
Осиандера, то Гизе тут оказался бы ни при чем —он ни о чем не
знал, во всем виноват печатник. Да, собственно, никакого разбира-
тельства Гизе и не было нужно, поскольку его жалоба городским
властям Нюрнберга в действительности имела совсем иного адре-
сата—римскую курию и итальянскую клерикальную аудиторию.
Итак, призрак коперниканства по крайней мере уже в начале
1530-х гг. бродил по Европе, заглядывая то в Hortis Vaticanus, то
в виттенбергский кружок молодых интеллектуалов, собиравшихся
вокруг Меланхтона. Более того, гелиоцентризм, еще не прошедший
печатный станок, уже стал темой масленичных представлений. В
феврале 1531 г. некий У.де Фолдер (W. de Voider-, 1493-1568), на-
зывавший себя на греческий манер Гнафеем (Gnapheus), сочинил и
поставил в Эльблонге (что в пяти километрах от Фромборка) коме-
дию под названием «Морософос» (т. е. «глупый мудрец» или «ум-
ный дурак»), в духе Теренция. Протестант Гнафей, пострадавший
от гаагской инквизиции, католиков не любил и решил высмеять
некоего «звездочета»-католика, хорошо известного местным жите-
лям, который выдумывал странные теории, достойные осмеяния.
Как было показано выше, в истории создания и публикации
De Revolutionibus протестантские и католические контексты, мо-
тивации и лица тесно перемешались: католический каноник Нико-
лай Коперник по настоянию епископа Хелминского Т. Гизе, кар-
динала Н. Шёнберга и лютеранина Ретика, пользуясь покрови-
тельством герцога Пруссии Альбрехта, протестанта, публикует
в протестантском Нюрнберге свой трактат (De Revolutionibus),
посвященный папе римскому Павлу III с предисловием (пусть ано-
нимным), написанным, — видимо, не без ведома автора, — лютеран-
ским проповедником А. Осиандером488 489. Рукопись в типографию
И. Петрейуса привез Ретик, который озаботился также получить
несколько рекомендательных писем к влиятельным людям Нюрн-
берга, подписанных Меланхтоном (и это при том, что последний
488 Ibid. Р. 360.
489Swerdlow N. Neugebauer О., 1984. Р. 23-30; Nebelsick Н.Р., 1985. Р. 209-211.
155
поначалу не очень-то лестно отзывался о гелиоцентризме, о чем см.
далее). Как справедливо заметил X. Небелсик, «вместо того, что-
бы встать в оппозицию теории Коперника, протестанты и католики
работали рука об руку, чтобы эта теория была опубликована»490.
PRAECEPTOR GERMANIAE
Как некий юноша в скитаньях без возврата...
М. Волошин
Теперь уместно остановиться детальнее на фигуре Меланхтона,
позиция которого по отношению и к гелиоцентризму, и к астроно-
мии вообще заслуживают особого внимания.
Сын оружейного мастера из Бреттена (Пфальц) и внучатый
племянник выдающегося немецкого гуманиста и гебраиста Иоган-
на Рейхлина (J. Reuchlin; 1455-1522) Меланхтон491 492 рано проявил
способности и интерес к древнегреческому, языку, а позднее — к
астрономии и астрологии* , которые он изучал под руководством
И. Штёффлера.
По настоянию Рейхлина Меланхтон поступил в латинскую шко-
лу в Пфорцхайме (Pforzheim), где учился в 1507-1508 гг., а затем
продолжил образование в университетах Гейдельберга (1509-1511)
и Тюбингена (1512-1514). В Тюбингене семнадцатилетний Меланх-
тон получил звание магистра и читал там лекции о римских класси-
ках и греческой грамматике. Эразмово издание Нового Завета на-
правило его к изучению библейского текста. Известность Меланх-
тона растет, он получает выгодные предложения из университетов
Ингольштадта и Лейпцига, но — возможно, по совету Рейхлина — в
итоге выбирает Виттенберг. По поводу этого выбора биограф Ме-
ланхтона, упоминавшийся выше И. Камерарий, заметил: «просто
Филип не был таким горьким пьяницей как лейпцигские профессо-
ра»493.
Инаугурационная речь Меланхтона De corrigendis adolescentiae
studiis произвела большое впечатление на аудиторию, в том числе и
i90Nebelsick Н.Р., 1985. Р. 207. См. также: Jardine L., 1996. Р. 333-376.
491Его настоящая фамилия — Шварцерд (Schwarzerd}, что означает «черная
земля». Однако обладатель этой фамилии предпочел ее грецизированную фор-
му — Меланхтон.
492 Maurer W., 1967-1969. Bdl. S. 23-83; Manschreck C.L., 1958. P. 19-26.
493Corpus Reformatorum, 1834-1852. T. I. P. 42; Camerarius J., 1777. P. 26.
156
на Лютера. В этом выступлении Меланхтон изложил свою програм-
му отстаивания евангелических истин средствами ренессансного гу-
манизма494. При этом, критикуя некоторых известных схоластов —
в частности, Петруса Тартаретуса (Р. Tartaretus-, ум. ок. 1522), рек-
тора Сорбонны в 1490-х гг.495 496 — за смешение диалектики и логики,
Меланхтон утверждал, что правильный порядок обучения должен
начинаться с изучения грамматики, диалектики, риторики и исто-
рии, а затем следует переходить к занятиям философией, под коей
он подразумевал scientia naturae, а также morum rationes et exem-
plai96. Короче, возродить истинное образование и знание можно
только путем обращения к древнегреческому наследию. Типичная
(по крайней мере, по форме) речь гуманиста-полигистора497. Одна-
ко сближение с Лютером кардинально изменило взгляды молодого
эллиниста. Мягкий, терпеливый и широко образованный Меланх-
тон, с энтузиазмом, даже, можно сказать, со священным трепетом,
воспринявший взгляды доктора Мартинуса и с похвальной скру-
пулезностью приступивший к изучению текста Св. Писания, стал
для Лютера воистину даром небесным. И не только потому, что
сам великий реформатор слабо владел библейскими языками. Бы-
ли причины посерьезней.
Во-первых, как отметил И. Гобри, «если богословские воззрения
Лютера формировались медленно и субъективно, в зависимости от
фазы развития его внутреннего кризиса, то у Меланхтона они с
самого начала обрели характер объективного знания, складывав-
шегося на основе теории, разработанной его наставником»498.
Действительно, Loci communes rerum theologicarum (1521) Ме-
ланхтона стал первым трактатом по протестантской догматике499.
494Впрочем, как не без основания заметил М.Н. Соколов, «трудно дать од-
нозначный ответ, насколько новое разделение христианской церкви является
ренессансным, а насколько антиренессансным. Спор этот, затрагивающий пер-
воосновы Возрождения как особой гиперэпохи, остается неразрешенным и по
сей день» (Соколов М.Н., 1999. С. 257.) См. также: Культура эпохи Возрожде-
ния и Реформация, 1981.
495См. о нем: Prandl С., 1855—1870. BdlV. S. 204—210; Kusukawa S., 1995. Р. 15—
18.
496«Complector ergo Philosophiae nomine scientiam naturae morum rationes et
exempla» (Melanchthons Werke in Auswahl, 1951-1969. Bdl. S. 39).
497Составленный Меланхтоном учебник греческого языка, опубликованный
впервые в 1518 г., в течение ста лет выдержал сорок четыре издания.
i9SPo6pu И., 2000. Лютер. С. 166.
499Волее детально о теологических работах Меланхтона см., например: Мап-
schreck С. L., 1958.
157
Во-вторых, Меланхтон с юности привык добиваться своего мяг-
кой уступчивостью и терпеливыми разумными доводами. «Чело-
век такого склада был крайне необходим в кругу реформатор-
ской молодежи, склонной к максимализму и страстному заостре-
нию внутренних идейных конфликтов»500. Тем более, что многие
последователи Лютера требовали вообще отменить всякое образо-
вание или, в крайнем случае, ограничиться элементарной грамотно-
стью, — ведь апостолы (да, и сам Иисус) университетов не кончали,
и Завет обращен в первую очередь к простому, неграмотному лю-
ду, а не к ученой братии. Во время Крестьянской войны 1524-1525
гг. подобные настроения заметно усилились, и лидерам консерва-
тивной Реформации пришлось вводить вырвавшуюся на межкон-
фессиональный простор визионерско-апокалиптическую революци-
онно-утопическую стихию в русло упорядоченной государственно-
сти501. В этих условиях Меланхтон начал борьбу за реформу вит-
тенбергского образования, которая со временем распространилась
и на другие немецкие университеты — Тюбингенский, Лейпцигский,
Гейдельбергский, Ростокский и т. д. На принципах, разработанных
Лютером и особенно Меланхтоном, получившим почетное прозви-
ще Praeceptor Germaniae, создавались новые университеты в Мар-
бурге (1527), Кёнигсберге (1544), Йене (1548) и в других городах.
Было также открыто множество протестантских народных школ.
Много сил и времени Меланхтон отдавал подготовке учителей и
составлению учебников по логике, риторике, этике, физике и по
другим дисциплинам, а также написанию предисловий к математи-
ческим и естественнонаучным трудам Эвклида, Сакробоско, Пур-
баха и др.502 «Немецкая школа, какою она была от XVI до XVHI в.,
через него [Меланхтона] получила свое прочное устройство и по-
служила образцом также для иезуитов. Это было, однако, вовсе не
оригинальное творение, а осуществление мыслей, которые с само-
го начала господствовали в немецком гуманизме. Изучали латынь,
500 Соловьев Э.Ю., 1984. С. 179.
501 Manschreck С. L., 1958. Р. 76.
502 Praefatio in arithmeticen Joachimi Rhetici (1536) // Corpus Reformatorum,
1834-1852. Т.П. P. 285-292; Praefatio in geometriam lohanni Vogelini (1536) //
Corpus Reformatorum, 1834-1852. T. 3. P. 107-114 (текст этот практически иден-
тичен предисловию Меланхтона к Началам Эвклида (1537)); см.: Moore М. А.,
1959); Praefatio in libros De iudiciis natiuitatum loannis Schoneri (1535) // Corpus
Reformatorum, 1834-1852. T. 5. P. 818-824; Praefatio in librum loannis de Sacro
Bosco de Sphaera (1531) // Corpus Reformatorum, 1834-1852. P. 530-537. Cm.
также: Hammer W., 1951).
158
чтобы изящно владеть ею в письме и в речи; учились по-гречески,
чтобы иметь возможность читать Новый Завет в подлиннике — а за
этими целями все остальное отступало на второй план»503.
Однако прежде чем детализировать позицию Меланхтона отно-
сительно структуры и содержания университетского curriculum и
роли натурфилософии в познании божественного творения, а так-
же его мнения об астрономических теориях вообще и о коперникан-
ской в частности, уместно несколько слов сказать об отношении к
натурфилософской проблематике доктора Лютера.
НАТУРФИЛОСОФИЯ
УВЕРОВАВШЕГО ГОРШЕЧНИКА,
ИЛИ ЕВАНГЕЛИЗИРОВАННОЕ
ПРИРОДОЗНАНИЕ И НУЖДЫ «НИЗКОЙ ЖИЗНИ»
Все в преходящем было только знак
Извечных тайн, начертанных на небе.
М. Волошин
Лютер не скрывал, по крайней мере начиная с 1517 г., своей
неудовлетворенности тем, как в Виттенберге (да и не только там)
преподавались дисциплины тривиума и квадривиума504. В част-
ности, доктор Мартинус полагал, что принимать взгляды Аристо-
теля— значит обманывать Церковь, ибо концепция свободы воли,
понимание благих дел как пути к спасению (представление ари-
стотелевой этики в его томистском и оккамистском прочтении), а
также утверждение, будто силлогизм есть надлежащая форма тео-
логического рассуждения, не имеют никакого основания в библей-
ском тексте и даже противоречат ему, а следовательно, противо-
речат лютеранскому догмату о трояком оправдании: sola scriptura,
sola fide, sola gratia. Истины веры, по мысли Лютера, недоступны
слабому и поврежденному первородным грехом человеческому ра-
зуму505. Короче, аристотелево учение так относится к теологии, как
тьма к свету506 * 508. И даже если обратиться к подлинному Аристотелю,
503 Меланхтон, 1896. С. 18.
504См., к примеру, его письмо И. Лангу (J. Lang) от 8 февраля 1517 г., где
он называет Аристотеля Протеем и обещает написать краткий комментарий на
первую книгу Физики Стагирита, с тем, чтобы его опозорить (ignominiam...
injungere) (Luther М., 1955—1976. Vol. 48. Р. 37).
Eckermann IV., 1978. Bd32. S. 114-130.
508Luther M., 1955-1976. Vol. 31. P. 12.
159
не искаженному схоластическими комментариями, то и в этом слу-
чае его труды окажутся бесполезными как для теологии, так и для
натурфилософии507. В конечном счете вся эта антисхоластическая
риторика была направлена против томизма, что не удивительно,
поскольку главными оппонентами Лютера были доминиканцы.
Опираясь на принцип sola scriptura, лидер виттенбергской ре-
формации утверждал, что истинному теологу, т. е. теологу-лютера-
нину, необходимо знать библейские языки, т. е. языки оригиналь-
ных текстов Ветхого и Нового Заветов (древнееврейский и древ-
негреческий), а также языки древних переводов Библии (грече-
ский перевод Ветхого Завета— Септуагинту, Ш-П вв. до н. э., и
стандартный латинский перевод Библии — Вульгату св. Иеронима,
IV в.)508. По настоянию доктора Мартинуса в программу Виттен-
бергского университета были внесены некоторые изменения (1518),
хотя и не столь радикальные, как того хотелось самому Лютеру,
выступавшему за полную отмену изучения философии Аристотеля
via Thomae и via Scoti 507 508 509. Изменения свелись в основном к уси-
лению преподавания древнегреческого и д!5евнееврейского языков.
Однако, и это было весьма важно, введение чтения источников, в
том числе и библейского текста, на языке оригинала (или древнего
перевода) означало разрыв с традиционной практикой преподава-
ния исключительно по латинским переводам и комментариям. На
первый взгляд может показаться, что виттенбергские образователь-
ные новации — не более, чем дань гуманистической тенденции, уже
давшей о себе знать в университетах Лейпцига, Эрфурта, Вены и
Гейдельберга510. Однако цели виттенбергского образования ради-
кально отличались от целей немецких гуманистов. Последние, из-
меняя традиционный curriculum, руководствовались либо личными
предпочтениями и амбициями, либо групповыми интересами511. В
507Ibid. Р. 70.
508Ibid. Vol. 45. Р. 363. — Сам Лютер перевел Библию на немецкий язык: в
1522 г. появился его перевод Нового Завета, а вся работа была завершена в
1532 г.
509Ibid. Vol. 48. Р. 34. Подр. см.: Kusukawa S., 1995. Р. 34-41.
510 Overfield J. Я., 1976. Р. 413-417.
511В крайнем случае, как заметила С. Кусукава, «если введение гуманисти-
ческих штудий и преследовало какую-то цель, выходящую за рамки подобных
(т. е. групповых [factional]. —И.Д.) интересов, то цель эта состояла, по-види-
мому, в улучшении некоторых сторон традиционного университетского образо-
вания» {Kusukawa S., 1995. Р 35). См. также: Overfield J. Н., 1984; Brann N. L.,
1988.
160
Виттенберге же сложилась иная ситуация — все изменения, вноси-
мые в университетский curriculum, были направлены на согласова-
ние структуры и содержания образования с теологией нового типа.
Древние языки нужны были не для расширения культурного го-
ризонта и освоения prisca sapientia, но для облегчения восприятия
лютеранского толкования библейского текста.
После знаменитого лейпцигского диспута (июль 1519 г.) после-
довала реакция из Рима. Две богословские комиссии (первая под
руководством кардиналов Томмазо де Вио (Т. de Via по прозви-
щу Cajetan (Caetam); 1469—1534; кардиналат с 1517 г.) и Пьетро
Аккольти (Р. Accolti; 1455—1532; кардиналат с 1511 г.), вторую воз-
главил сам папа Лев X512) рассмотрели основные положения уче-
ния Лютера, после чего окончательный документ — текст папской
буллы —был 15 июня 1520 г. доставлен на подпись Льву X, кото-
рый в этот день охотился в своем поместье Маглиана. Охота ока-
залась неудачной — кабан скрылся в виноградниках. Расстроенный
понтифик взял подготовленный для подписания текст и прочитал
первые строки: «Да восстанет Господь {Exsurge Domine), и Петр, и
Павел... на дикого кабана, который опустошает виноградник Гос-
подень». В смущении Лев X оглядел присутствующих и подписал
буллу, не читая. Документ предписывал торжественно, в присут-
ствии духовных лиц, предать огню все сочинения Лютера, а ему
самому под угрозой отлучения в шестидесятидневный срок отречь-
ся от своих еретических взглядов.
Лютер не подчинился. Узнав в конце ноября 1520 г. о сожже-
нии своих книг в западных городах Германии, он 10 декабря устро-
ил так называемое Эльстерское аутодафе: на площадке живодерни
за Эльстерскими воротами Виттенберга Лютер вместе со своими
коллегами и студентами бросил в огонь свод канонического права,
труды схоластов и своих оппонентов и, наконец, папскую буллу.
512Лев X (в миру— Giovanni de’ Medici; 1475—1521; понтификат: 1513-1521) —
один из самых экстравагантных римских пап, блестяще образованный, умный,
деятельный циник. В одной почтенной энциклопедии о нем было сказано так:
«приписываемое ему [Льву X] изречение, что христианство — доходная басня,
весьма сомнительно; но несомненно, что религия не имела влияния ии на его
частную жизнь, ни на его политику. К религиозным вопросам он относился
со спокойным равнодушием; нравственные правила заменялись у него вкусами
и инстинктами, которые не были лишены известной тонкости и благородства,
хотя и омрачались чувственностью и необузданным эгоизмом. Его именем на-
зывают иногда золотой век итальянской культуры; но ои был только щедрым
меценатом (что, впрочем, уже немало. — И.Д.)».
161
На условное отлучение, объявленное ему в Exsurge Domine, док-
тор Мартинус ответил беспрецедентно дерзко, предав папу анафе-
ме. В ответ Лев X в январе 1521 г. обнародовал буллу Decet Ro-
тапит pontificem, которая сообщала об окончательном отлучении
Лютера от Церкви.
В ходе обмена мнениями с римской курией по животрепещущим
теологическим вопросам Лютер публикует в августе-ноябре 1520 г.
три небольших трактата: К христианскому дворянству немецкой
нации, Вавилонское пленение Церкви и Христианская свобода. В
обращении к немецкому христианскому дворянству он впервые пе-
чатаю изложил свою программу университетской реформы. Тру-
ды Аристотеля не элиминировались полностью из программ фа-
культетов свободных искусств, но преподавание их ограничивалось
изучением логики (т. е. Топики и Второй аналитики), риторики
и поэтики, поскольку это необходимо для развития речи учащих-
ся и овладения ими искусством проповеди. В качестве полезных
предметов Лютер признавал также историю, математические дис-
циплины (в число которых входила и астрономия) и древние языки.
Но все натурфилософские сочинения Стагирита (Физика, Мета-
физика), а также О душе и Этика должны были быть, по мне-
нию виттенбергского реформатора, полностью изъяты из практи-
ки преподавания513, ибо из них «нельзя научится ничему, ни то-
му, что касается Природы, ни тому, что касается Духа». «Я осме-
люсь сказать, — заявляет далее Лютер, повторяя Тертуллиана514, —
что любой горшечник лучше знает Природу, чем написано в этих
книгах»515.
Кроме того, Лютер подчеркивал различия между натурфилосо-
фией, моральной философией и теологией, их несводимость друг к
другу. В контексте этих рассуждений516 он настаивает на том, что
artes — в частности, астрономия и натурфилософские утверждения
лишь verisimiles, non certa, communiter vera, а потому они не могут
служить опорой для теологии. В лекции о Книге Бытия Лютер го-
ворит о различиях между астрономическим и библейским описани-
ями неба, различиях, которые наблюдаются уже на терминологиче-
513Luther М., 1955-1976. Vol. 44. Р. 201/.
514Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс (Tertullianus-, ок. 155-ок. 220) —
раннехристианский латиноязычный писатель.
515Luther М., 1955-1976. Vol. 26. Р. 200.
51eIbid. Р. 261-262; 308-309. См. также: Mostert W., 1983; Methuen С., 1998.
Р. 63-68.
162
ском уровне. Астроном использует такие термины, как «эпицикл»,
«небесная сфера» и т. д., тогда как в Библии эта терминология от-
сутствует. Это не означает, что астрономы ошибаются, просто они
описывают иной срез реальности, нежели теологи. Opera Dei аст-
рономическими и натурфилософскими методами непостижима, ее
понимание (относительное, разумеется) возможно лишь через ver-
bum Dei, т. е. через библейский текст517.
Несколько иных позиций придерживался более образованный и
уравновешенный Меланхтон, которого куда сильнее, нежели Люте-
ра, терзали комплексы гуманизма.
Правда, поначалу Praeceptor Germaniae полностью поддержи-
вал антисхоластические инвективы Лютера. Так, например, в трак-
тате Adversus Rhadinum pro Luthero oratio (февраль 1521 г.)518 —в
ответ на критику лютеранства профессором Римского универси-
тета Т. Радинусом (Th. Rhadinus или Radinus, другое имя Todis-
chus или De Todisco-, ок. 1490-1527), обвинявшим доктора Мар-
тинуса в невежестве и в отрицании по этой причине всякой фи-
лософии, Меланхтон разъяснял, что реформаторы с одобрени-
ем относятся к натурфилософским изысканиям (скажем, к изу-
чению камней, растений, животных) и к трудам таких древних
авторов, как Плиний Старший, Феофраст и даже к натурфило-
софским сочинениям Аристотеля, ибо знание de rerum natura по-
лезно для повседневной жизни, для врачей и может пригодиться
даже в теологических штудиях519. Но Лютер, разъясняет далее
Меланхтон, решительно отвергает философию Аристотеля, кото-
рая, как ее ни толкуй, остается несовместимой с духом и буквой
Св. Писания.
Кроме того, речь идет не об отрицании философии (или натур-
философии) вообще, но о четком определении ее границ, а вместе с
тем и границ возможностей человеческого разума. Действительно,
предметная область философии, по Лютеру, должна быть ограни-
чена обсуждением моральных вопросов, касающихся норм поведе-
ния человека в мирской жизни, и изучением физического мира.
Только в этих рамках она легитимна, полезна и респектабельна. И
в этом смысле сам Аристотель представлялся Лютеру куда более
привлекательным, нежели «софисты» (т. е. теологи-схоласты), по-
51ГOlsson Н., 1971.
518Melanchthons Werke in Auswahl, 1951-1969. Bd 1. S. 56-140.
619 <s Breviter collaudat Lutherus, quae de тегит natura fere sunt a medicis con-
scripta» (Ibid. S. 72.)
163
тому что в отличие от последних, он был менее склонен смешивать
человеческое и божественное520.
При этом и сам Лютер, и ревностно изучавший его Меланхтон
неоднократно ссылались на слова апостола Павла: «Смотрите, бра-
тия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по
преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол
2:8), — проецируя апостольское предостережение на традиционную
практику преподавания аристотелевой натурфилософии в универ-
ситетах.
Однако, как проницательно заметила С. Кусукава, «одно дело
критиковать и отвергать традиционную форму образования и его
содержание, и совсем другое — создать альтернативное образова-
ние, столь же систематичное и эффективное, но при этом совме-
стимое с реформационной теологией»521, тем более, что дальней-
шие события этого лукавого времени заставили лидеров протестан-
тизма, по крайней мере, Меланхтона, на многие вещи взглянуть
иначе. Активизация радикальных движений в лагере евангелистов
стимулировала так называемую Magisterial Reformation522, в ходе
которой Меланхтон осознал необходимость разработки иной («тоге
positive», как выразилась Кусукава523) программы по философии
и свободным искусствам.
После выступлений Лютера на Вормсском рейхстаге весной
1521 г., воспринятых Карлом V как высокомерный и хитрый отказ
виттенбергского еретика отречься от своих взглядов, над доктором
Мартинусом нависла угроза ареста и применения к нему инкви-
зиционных «побудительных мер». Вормсский эдикт, составленный
папским посланником Алеандром и подписанный императором 26
мая524, обвинял Лютера в ереси, святотатстве и в призывах ми-
рян «к бунту, расколу, войне, убийствам, воровству и пожарам»525.
Эдикт предписывал всему населению Германии не давать ему «ни
приюта, ни пищи, ни лекарства»526, все его сочинения должны
были быть сожжены. На помощь реформатору пришел саксон-
ский курфюрст Фридрих Мудрый (1463-1525, курфюрст Саксонии
520 Mostert W., 1983. S. 360, 365.
521 Kusukawa S., 1995. Р. 48.
522Strauss G., 1978.
523 Kusukawa S., 1995. P. 49.
524Специально датированный 8 мая, чтобы обеспечить его скорейшее испол-
нение.
525 Гобри И., 2000. С. 208.
526Соловьев Э.Ю., 1984. С. 165.
164
с 1486 г., «Саксонский лис», как его звали современники). Док-
тор Мартинус под именем юнкера Юргена Йорга был отправлен в
Вартбург, резиденцию маркграфов Тюрингских. Вартбургское за-
точение длилось с мая 1521 по начало марта 1522 г.527 В это вре-
мя управление всеми церковными делами в Виттенберге перешло
к триумвирату, состоящему из Габриэля Цвиллинга ( G. Zwilliny,
ок.? 1487-1558), Андреаса Карлштадта (A. Carlstadt [Karlstadt или
Karolostadt\, наст, имя Andreas Rudolph Bodenstein; ок. 1480-1541)
и Филипа Меланхтона. Далее я остановлюсь только на одном на-
правлении виттенбергского евангелизма — образовательных рефор-
мах Меланхтона, начатых им во время пребывания Лютера в Варт-
бурге.
Меланхтон начал действовать в полном соответствии с пред-
писаниями третьей главы лютерового памфлета К христианско-
му дворянству528. При этом он предложил заменить препода-
вание аристотелевой Физики изучением математики529. В июне
1521 г. Фридрих Мудрый, основатель Виттенбергского универси-
тета (1502), одобрил план Меланхтона, и в целом образовательная
реформа в Виттенберге была реализована, правда, за одним ис-
ключением: изучение Физики Аристотеля было сохранено. Соот-
ветствующий курс должен был читать лиценциат (с 1524 г. — док-
тор) медицины Генрих Штакманн (Я. Stockmann; ?-1532)530. Од-
нако Меланхтон сумел договориться с Штакманном, которого ха-
рактеризовал как «шт tarn eruditus», чтобы тот ограничился разбо-
ром лишь «чисто физических вопросов (dis cere iuventutem pure res
physicas)»531, устранив все схоластические «словесные чудовища»
(«Ша verborum portenta ex Tartareto»'). Студенты должны изучать
физику исключительно ради познания Природы, а не ради получе-
ния титула («cognoscendae naturae, non tituli alicuius gratia medicos
audiunt»)532. Штокманн все так и сделал, к полному удовлетворе-
нию Меланхтона. Таким образом, последний мог сообщить своему
другу Спалатину, что «пат et naturae cognoscendae studium liberate
esse iudico», природознание законно вошло в число свободных ис-
527Не считая кратковременного визита в Виттенберг в декабре 1521 г. Подр.
обо всех этих событиях см.: Гобри И., 2000. С. 209-211; Соловьев Э.Ю., 1984.
С. 173-197.
528Urkundenbuch, 1926. S. 111-118.
529Melanchthons Briefwechsel, 1977 — . N 130, T-i, 130; N 146, T-i, 298.
530См. о нем: Friedensburg W., 1917. S. 132, 139.
531Melanchthons Briefwechsel, 1977. N 153, T —i, 316.
532Ibid. N241. T-i. S.501.
165
кусств533. Однако ситуация резко осложнялась тем, что энергич-
ные, даже агрессивные проповеди радикалов-евангелистов — Цвил-
линга и Карлштадта—вызвали беспорядки и многочисленные экс-
цессы534. Университет опустел, студенты, охваченные иконоборче-
ским экстазом, отправились громить церкви и часовни. В доверше-
ние всех бед в канун Рождества 1521 г. в Виттенберг явились при-
шельцы из Цвиккау — трое активистов тамошней анабаптистской
секты. Эти «христовы братья» заявили, что они — «пророки, по-
сланники Божьи». 27 декабря 1521 г. Меланхтон пишет курфюрсту
Фридриху: «от учинителей тамошних (т. е. цвиккауских. — И. Д.)
беспокойств прибыли сюда только трое ихних, два неученых сукон-
щика да один студент (duo lanifices, literarum rudes, literatus tertius
est). Они провозглашают удивительные вещи, будто слышат свет-
лый голос Бога и со слов Бога учат; будто могут вести доверитель-
ные беседы с Богом и прорицать будущее... Никто не сможет в
этом быстро разобраться, кроме Мартинуса»535.
Часть горожан перешла на сторону «цвиккауских пророков».
Меланхтон в отчаянии: «Ich капп aber das wasser nicht halden»536.
Однако своевременное возвращение Лютера (6 марта 1522 г.) и
его энергичные проповеди и действия против анабаптистов и иных
«евангелических радикалов» переломили ситуацию? и в городе во-
царился мир. Тем не менее виттенбергская смута оказала на Ме-
ланхтона сильное и в целом удручающее воздействие. Некоторые
его биографы даже говорят о глубоком «identity crisis»537. Ргаесер-
tor Germaniae решает оставить теологию (это призвание Лютера) и
сосредоточиться на преподавании древнегреческого языка и древ-
ней литературы.
Будучи ректором Виттенбергского университета, Меланхтон в
1523 г. вводит изменения и дополнения в университетский устав,
которые предусматривали, в частности, проведение преподавате-
лем физики или математики (или каким-либо другим подходящим
лицом) дважды в месяц диспутов, посвященных naturae mathe-
matumque cognitio, ибо подобное cognitio «крайне необходимо для
533Ibid.
534Подр. см.: Гобри И., 2000. С. 225-229; Соловьев Э.Ю., 1984. С. 182-193;
Friedensburg W., 1917. S. 158.
535Melanchthons Briefwechsel, 1977. N 192. T — i. S. 416f.
536Ibid. N209. S.444.
537Manschreck C. L., 1958. P. 79.
166
дел человеческих (rebus humanis) »53S. Правда, из новых правил не
очень ясно, о каком именно cognitio naturae и о каких конкретно
rebus humanis шла речь. Скорее всего cognitio naturae в понима-
нии Меланхтона должно было замыкаться на медицинские пробле-
КТХт539
МЫ
В августе 1527 г. Меланхтон, после посещения Тюрингии, где он
смог наблюдать печальные последствия анабаптистской проповеди,
публикует краткий комментарий к цитированному выше фрагмен-
ту из Кол 2:8. Повторив свои и Лютера прежние предостережения
в адрес философии (она не может быть ни опорой, ни служанкой
теологии, ибо бессильна, когда речь заходит о божественных исти-
нах), он делает важное добавление: «Ita Paulus non ait, philosophiam
esse malam, sed sic ait: videte ne quis vos decipiat per philosophiam,
ut si dicat: vide, ne te decipiat vinum»540, т. e. апостол не говорил,
что философия сама по себе плоха (сама по себе есть зло), он лишь
предостерегал, чтобы те, к кому он обращался, не были обмануты с
помощью философии, как если бы он сказал: «смотри, чтобы вино
не обмануло тебя, не помутило твой разум»541. Апостол, разъясня-
ет Меланхтон, не запрещает нам пользоваться суждениями разума
так, как мы пользуемся одеждой и пищей. Он не запрещает нам
считать и измерять тела («поп vetat aedificare, non vetat pingere,
non vetat mederi morbis согрогит») и т. д. Все эти наши способно-
сти есть дар Бога, кои были Им имплантированы в Природу («haec
dona Dei esse insita naturae»), а потому должно почитать фило-
софию, которую дал нам Господь для защиты жизненных нужд
(«debes hanc philosophiam venerari, guam Deus dedit ad vitae prae-
sidia paranda»)542. Евангелие учит жизни духовной и оправданию
в глазах Бога, философия же есть учение о телесной жизни («doc-
trina vitae corp oralis») и как таковое она, наряду с юриспруденци-
ей, навигацией и иными науками и искусствами, может и долж-
на использоваться, «ибо всякое творение Божие хорошо и ничто
не предосудительно, если принимается с благодарением» (1 Тим.
4:4)543.
Философия, и натурфилософия в том числе, — это, по мысли * * * * * *
538Urkundenbuch, 1926. S. 129
539См. подр.: Kusukawa S., 1995. Р. 60-61.
540Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 11. Р. 695.
5413десь перекличка с Рим. 14:21.
542Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 12. Р. 692.
543Ibid. Р.695.
167
Меланхтона, не Завет, но часть божественного Закона, ибо она вы-
ражает естественный Закон, данный человеку Богом, Закон, ко-
торый может быть понят человеческим разумом и необходим для
нужд земной жизни. Более того, моральная философия (как и по-
литическая) берет начало в естественном законе (lex naturae), вло-
женном Богом в человеческий разум. Поэтому естественный закон,
в понимании Меланхтона, есть то, по отношению к чему имеется
общее согласие людей (не обязательно христиан). Например, утвер-
ждение «Солнце восходит на востоке и заходит на западе» относите
ся к сфере естественного закона544.
Вместе с тем философия не сводится к совокупности, пусть да-
же каким-либо образом упорядоченных, мнений и самоочевидных
констатаций. Философское утверждение должно быть доказатель-
ным545. Отсюда особый акцент Меланхтона на необходимость изу-
чения аристотелевой логики (Топики и Второй аналитики) вообще
и теории доказательства в особенности. Он приводит три критерия
достоверности некоего утверждения: врожденное знание (princip-
ium), опыт и логическая обоснованность. Таким образом, путь к
достоверным суждениям лежит через овладение методом доказа-
тельства546.
Итак, если в начале 1521 г. и ранее Меланхтон делал акцент
на размежевании философии и теологии, особо подчеркивая, вслед
за Лютером, бесполезность (в лучшем случае бесполезность!) пер-
вой для спасения души, то начиная с 1527 г. его позиция пре-
терпевает заметные изменения — в его сочинениях все отчетли-
вее звучит мысль о необходимости изучения философии для по-
стижения божественного Закона547 548 549. Среди причин, обусловивших'
такое изменение, важнейшая состояла в необходимости противо-
стоять воинствующему невежеству «evangelical radicals, «лю-
дям, нечестиво теологизирующим, высказывающим фанатичные
мнения (fanaticis opinionibus)»5i9. Разумеется, в первую очередь
Меланхтон имел в виду анабаптистов, но не забыл и тех теоло-
544Bauer С., 1951.
545Подр. см.: Kusukawa S., 1997.
546 Меланхтона иногда называли artifex methodi.
547По словам С. Кусукавы, «моральная философия Меланхтона обрела статус
Божественного Закона с помощью «законов Природы и логики доказательства»
и в качестве Божественного Закона она всегда соотносилась с Божественным
Заветом» (Kusukawa S., 1995. Р. 74).
548 Ibid. Р. 80 et pass.
549Corpus Reformatorum, 1834-1852. T. 11. P. 212.
168
гов, юристов и медиков, которые толком не знали ни граммати-
ки, ни диалектики, ни риторики или же их образование ограни-
чивалось знакомством с азами натуральной и моральной фило-
софии550.
«Я называю неучеными (indoctos), — говорил Меланхтон, — не
только людей неграмотных, таких как анабаптисты, но также и
тех глупцов (ineptos), которые, хотя и могут говорить с пафосом
(cum magnifice declamitent), однако не в состоянии сказать истин-
ного, как потому, что они не приучены к методу, так и оттого, что
они не вполне понимают истоки вещей (fantes rerum). Более того,
поскольку они не сведущи в философии, они не понимают в полной
мере ни того, чему должна учить теология, ни того, насколько она
согласуется с философией»551. Изучение же философии предпола-
гает глубокое знакомство со всеми ее разделами, в том числе и с
натурфилософией, роль которой Меланхтон выделил особо: «Что-
бы судить о предметах запутанных и темных правильно и ясно и
чтобы правильно и ясно их объяснять, недостаточно иметь общие
представления (vulgaria percepta) о грамматике и диалектике, необ-
ходима широкая эрудиция. Многое должно усвоить из натуральной
философии (ex Physicis) и многое из моральной философии долж-
но быть обращено к христианскому учению»552. Сотворенная же
Богом иерархия причин может быть понята только в рамках наг
турфилософии (m Physicis) — «et intelligi non possunt nisi a Physi-
cis»553.
В 1533 г. Меланхтон написал поэму De initiis doctrinae phys-
icae, где снова отметил необходимость познания причин вещей
и уточнил концепцию doctrina physica, интерпретировав ее как
познание Бога в терминах божественного управления небом и
божественного образа, запечатленного в человеке554. Позднее, к
1549 г., он написал учебник Initio, doctrinae physicae dictata in
Academia Vvitebergensi, где определил натуральную философию
(physica doctrina) как науку, которая «исследует и выявляет, наг
сколько это возможно слабому человеческому уму, связи, качества
и движения всех тел и видов, существующих в Природе, а так-
же причины рождений, уничтожений и иных движений, происхо-
550Ibid.
551 Ibid. Р. 282.
552Ibid. Р. 280.
553Ibid. Р. 281.
554Ibid. Т. 10. Р. 539.
169
дящих в элементах и прочих телах, кои образуются из смеси эле-
ментов»555.
Подытоживая приведенный выше анализ понимания Меланхто-
ном целей и задач натурфилософии как науки и как учебного пред-
мета, можно сказать, что если св. Фома Аквинский в XIII в. хри-
стианизировал аристотелеву философию, то Меланхтон в XVI сто-
летии ее евангелизировал (или, иначе говоря, лютеранизировал). В
чем конкретно это проявилось?
Было бы, конечно, весьма странно ожидать, чтобы один из стол-
пов виттенбергской Реформации, при всей его образованности и
кажущейся (в ретроспективе нашего видения) близости к гумани-
стическим ценностям, коренным образом изменил структуру и со-
держание натурфилософского знания эпохи. Изменения, внесенные
Меланхтоном, касались прежде всего натурфилософии как учеб-
ного предмета, были весьма ограниченны и, что следует отметить
особо, внутренне противоречивы.
Во-первых, обращение Меланхтона к натурфилософской тема-
тике происходило в контексте развития ниттенбергского евангелиз-
ма. Именно этот процесс и связанные с ним события (в частно-
сти, перипетии борьбы с римско-католической церковью и схола-
стикой, с одной стороны, и с протестантским экстремизмом — с дру-
гой) определили характер натурфилософского проекта Меланхто-
на, проекта, опиравшегося на жесткое разделение сфер философии
и теологии, на постулат о невозможности рационального познания
Бога (откуда следовал вывод о бесполезности рационального по-
знания для теологии) и на ориентацию (более того, на подчинен-
ность) натурфилософии лютеранской моральной и политической
догматике. Натурфилософия, предметной областью которой был
универсальный божественный Закон в его многообразных проявле-
ниях в физическом мире, должна была служить основой того, что
С. Кусукава определила как «моральную философию гражданско-
го послушания»556, т. е. общественного спокойствия и стабильности.
Во-вторых, изучение натурфилософии, по Меланхтону, пред-
полагало непосредственное обращение к различным авторам, а не
только к освященным традицией мнениям авторитетов (прежде
всего к аристотелевым libri naturales и многочисленным коммен-
тариям к ним).
555Ibid. Т. 13. Р. 179.
556 Kusukawa S., 1995. Р. 204.
170
Согласно программам, составленным Меланхтоном в 1545 г.557,
из десяти преподавателей, входивших в «философскую коллегию»,
пятеро должны были учить латинской грамматике, латинской ли-
тературе, древнееврейскому языку, диалектике и риторике, осталь-
ные же —читать курсы натуральной и моральной философии и
математики. Причем натурфилософия читалась двумя лекторами
(«инспекторами», duo inspectores collegii), один из которых препо-
давал physicen и вторую книгу Historia naturalis Плиния Старше-
го, а другой (physicus) читал Физику Аристотеля, разбирал ме-
дицинские сочинения Диаскорида и рассказывал о свойствах трав
(Dzosconden ас monstratir sit herbarum)558.
Два «инспектора» преподавали математические дисциплины.
Один — Начала Эвклида, арифметику559 и De sphaera Сакробоско;
другой — Theorica planetarum, а также Альмагест Птолемея. Кро-
ме того, на факультете философии читались лекции по De anima
Аристотеля с использованием иллюстраций из работ А. Везалия, а
сам Меланхтон вел курс по Tetrabiblos Птолемея.
Вообще, надо сказать, что список обязательной и дополнитель-
ной литературы по математическим и естественнонаучным дисци-
плинам в протестантском Виттенберге был значительно шире тра-
диционного схоластического перечня. Более того, протестантский
curriculum предполагал также знакомство не только с древними,
но и с современными авторами. Наконец, следует отметить, что
преподавание натурфилософских дисциплин в Виттенберге, хотя
и оставалось книжным par excellence, допускало эпизодическое на-
блюдение тех или иных природных объектов и явлений непосред-
ственно. Так, Каспар Круцигер (С. Сгисгдег-, ?—1549), университет-
ский преподаватель, заложил под Виттенбергом два ботанических
сада, которые использовались им в том числе и в учебных целях560.
На последнюю тенденцию можно взглянуть и в более широком
контексте. Выше я уже упомянул об обостренном интересе Люте-
ра и особенно Меланхтона к древним языкам и текстологическим
изысканиям, что в какой-то мере сближало основателей виттенберг-
557Leges collegii facultatis liberalium artium, quas philosophia continet // Urkun-
denbuch, 1926. P. 266-277; Leges academiae Witebergensis de studiis et moribus
auditorium // Ibid. P. 255-261.
558Ibid. P. 267.
559Арифметика преподавалась по учебникам Г. Фризия (G. Frisius) и
Г. Глареана (Я. Glareanus).
S60Leben und ausgewahlte Schriften, 1862. S. 10.
171
ского евангелизма с гуманистами. К этому следует добавить, что в
постколумбовой Европе текстологическая критика и переводческая
практика нередко выливались в активный интерес к окружающему
природному миру. Типичный пример — ситуация перевода с древ-
негреческого названия какого-либо растения или животного. Что-
бы это сделать, приходилось время от времени обращаться к поле-
вым исследованиям. Поэтому первоначальные филологические мо-
тивации часто выводили исследования на «вольный воздух Приро-
ды». Примерами могут служить труды Конрада Геснера (С. Gesner;
1516-1565), Уильяма Тёрнера (W. Turner; ок. 1510-1568), Леонхар-
да Фукса (L. Fuchs- 1501-1566) и др.561
Но это лишь одна сторона меланхтоновых образовательных ре-
форм. Была и другая. Как известно, в североевропейских универси-
тетах, где доминирующее положение занимали факультеты теоло-
гии, преподавание свободных искусств имело отчетливую богослов-
скую ориентацию. При этом все семь artes liberates рассматривались
в качестве пропедевтических курсов по отношению к философии
и теологическим дисциплинам. Наиболее важным считался курс
логики, которая лежала в основании интеллектуального дискурса
и схоластического метода. Последний представлял собой исследо-
вание разнообразных проблем, возникавших в рамках дисциплин
тривиума и квадривиума, философии, теологии, медицины, юрис-
пруденции и т. д., путем рассмотрения противоположных точек
зрения на проблему с целью устранения противоречий и достиже-
ния такого решения, которое согласовывалось бы с мнениями при-
нятых авторитетов, известными фактами, человеческим разумом и
христианской верой562. В итоге, средневековая натурфилософия по
причине ее логико-аналитического, рациоцентрического характера
представляла собой, по выражению Д. Мердока, «а natural philos-
ophy without nature»563 564. Меланхтон принес в университетский cur-
riculum новую методу изучения натурфилософии. Вместо обраще-
ния к схоластической процедуре quaestio56i он предложил список
loci, т. е. отдельных фрагментов из разных, причем не только древ-
них, авторов, кои (фрагменты) распределялись по вопросам типа:
«Quid est physica?», «Quid est mundusl», «Quis est motus mundi?»
561Подр. см.: Harrison P., 1998. P. 78-92; Crowther-Heyck K., 2003.
562New Catholic Encyclopedias, 2003 — . Vol. XII. Col. 1145.
563Murdock J. E., 1982.
564Подр. см.: Kusukawa S., 1995. P. 7—26; Marenbon J., 1987. P. 25-34.
172
и т. д.565 Естественно, разные авторы давали разные ответы. Од-
нако Меланхтон даже не пытался согласовывать или хотя бы как-
то анализировать истоки этих расхождений. И не потому, что он
был сторонником концептуального плюрализма, но в силу глубокой
убежденности в слабости человеческого ума: все цитируемые им ав-
торы в чем-то ошибались, и потому свою задачу Меланхтон видел
не в согласовании разных, а в отборе нужных ему точек зрения,
нужных для единообразного (uno spiritu et ипа voce) лютеранского
евангелизма, а также — если обратиться к натурфилософскому кон-
тексту — для наиболее убедительной демонстрации действия боже-
ственного Провидения (agnitio Dei) в физическом мире. «Надлежит
всем преподавателям, — согласно правилам, составленным Меланх-
тоном, — учить философии, не искажая евангелического учения»
(«doceant philosophiam, ut non corrumpant doctrinam evangelii»)566
И его ученики, преподававшие в Виттенберге, прилежно следова-
ли этому наставлению. К примеру, Г. Ретик заявлял, что он будет
читать курс астрономии, поскольку «учение о небесных движениях
полезно во многих делах жизни» и «оно ведет нас к познанию Бога
(ad agnitionem Dei)».
Таким образом, хотя число и содержание курсов натурфило-
софского цикла заметно расширилось (в Виттенбергском и других
университетах протестантской Германии), схоластическая культу-
ра мышления567 оказалась не- или маловостребованной, вместо ме-
тода quaestio студентам предлагалась простая вопросно-ответная
(катехизисная) методика, позволявшая «натаскивать» их на «пра-
вильные» ответы.
В-третьих, отменяя сакральную значимость добрых дел, т. е.
устраняя экстериоризованное условие спасения, протестанты, вве-
565 При этом Praeceptor Germania не считал нужным объяснять, из каких со-
ображений он исходил при отборе вопросов.
566Urkundenbuch, 1926. S. 268.
5673десь уместно вспомнить слова М. К. Петрова о роли католической догмам-
тики в зарождении естествознания Нового времени: «Именно к христианской
догматике восходят основные наборы установок психологии научной деятель-
ности: непримиримость к противоречию; твердая вера в разрешимость любой
дисциплинарной проблемы; осознание повтора как дисциплинарного преступ-
ления, “плагиата”; самоустранение из описания по принципу библейской связ-
ки — “Не от себя говорить буду”; самоограничение “открытием”, обнаружением
нового без попыток ценностной, “от себя”, интерпретации открытого в субъек-
тивных шкалах оценки и т. д. (...) Не будет особым преувеличением сказать,
что под давлением догматики теология постепенно превращается в тренажер
научной дисциплинарности. .. » (Петров М. К., 1991. С. 251).
173
дением императива sola fide, это условие полностью интериоризова-
ли. Одновременно протестантская теология исходила из того, что
Бог присутствует везде (ubique). «Наши фанатики, — писал Лю-
тер,— исполнены глупости и обмана. Они полагают, что там, где
есть что-то материальное и физическое, не может быть ничего ду-
ховного, и утверждают, что плоть совершенно бесполезна. В дей-
ствительности же, справедливо обратное. Святой Дух может быть
только в материальных и в физических вещах, таких как Сло-
во, вода, тело Христово, а также и в святых здесь, на земле»568.
Спаситель «субстанциально присутствует везде, во всех творени-
ях, во всех их частях и во всех местах»569. В итоге, как заметил
X. Блюменберг, «интерпретация мира человеком и его понимание
самого себя стали постепенно расходиться»570, тогда как природ-
ный мир сливался с миром веры. В этом контексте явления Приро-
ды оказывались не только тем, что предстает перед нашими глаза-
ми, но одновременно и тем, что демонстрируется нам свыше, рас-
крывая тем самым в той или иной мере провиденциальный Боже-
ственный замысел. Поэтому изучать Природу значит приближать-
ся к пониманию замысла Бога и действия Божественного провиде-
ния в природном мире.
Здесь следует подчеркнуть, что понять отношение Меланхто-
на к природ опознанию, игнорируя тему Providenta Dei в его мыс-
ли, невозможно. Praeceptor Germaniae понимал провидение и как
промысел Всевышнего, охватывающий природу и человеческую ис-
торию, и как Божественное знание, с помощью которого Созда-
тель предвидит все, что произойдет в Природе и в социуме и, об-
ладая таким знанием, Он осуществляет Свой промысел, упорядо-
чивая и поддерживая сотворенный Им мир571. В протестантской
теологии мир рассматривается как «продолжающееся Творение»,
в силу чего Универсум только и может существовать. Всякое же
нарушение Божественного порядка—природного или социально-
568Luther М., 1955-1976. Vol. 37. Р. 95.
569 [Luther Af.J, 1883-1928. Bd 23. S. 134. В отличие от католиков, протестан-
ты, признавая реальное присутсвие Христа в хлебе и вине (да и вообще везде
и в каждый момент времени), отвергают их пресуществление (т. е. изменение
субстанции). См. также: Hausamman S., 1969.
570 Blumenberg Н., 1987. Р. 319.
571« Usitatum est vocare providentiam, et cognitionem, qua Deus omnia cemit et
prospicit, et gubernationem, qua naturam universam servat» (Corpus Reformato-
rum, 1834-1852. T. 13. P. 203). О близости такого понимания божества и боже-
ственного провидения со взглядами стоиков см.: Solmsen F., 1963. Р. 496.
174
го — есть посягательство на Божественный промысел и потому глу-
боко греховно. Наоборот, старательное изучение Природы —долг
христианина, ибо это ведет — в пределах, доступных несовершен-
ному человеческому разуму, — к познанию Бога. При этом особое
значение Меланхтон придавал изучению неба, небесных явлений
и затмений.
Согласно Меланхтону, существуют три типа причин, определя-
ющих человеческие действия:
— склонность самого человека к чему-либо;
— Божественное вмешательство в естественный ход вещей (Исх.
14; Деян. 9 и 12) и
— дьявольское искушение.
Истинный христианин должен уметь не только распознавать
козни дьявола, но и понимать, где кончается область «обычного» и
начинается сфера сверхъестественного, что есть сфера общих дей-
ствий Бога и Природы, а что — сфера собственно Божественного,
стоящего выше Природы— «.quae sint communes actiones Dei et na-
ture, quae sint propriare Dei, supra naturam positae»572. И астроно-
мия вместе с астрологией, будучи разделами physice, должны ему
в этом помочь (наряду, разумеется, с другими дисциплинами).
Теперь о соотношении астрономии и астрологии детальней. В
XV-XVI вв. (как, впрочем, и ранее, и позже) указанные дисципли-
ны воспринимались как дополнительные по отношению друг к дру-
гу573. Меланхтон, признавая их тесную связь, в то же время про-
водил между ними четкую границу: астрономия изучает небесные
движения, тогда как предметная область астрологии ограничива-
ется изучением небесных явлений в их воздействии на человека и
человечество, ибо небесные тела «не были созданы без всякой це-
ли», и их движения «согласуются с высшим разумом», небесный
порядок отображает божественное управление небом 574. Поэтому
изучение и небесных движений, и небесных явлений способству-
ет познанию божественного провидения относительно физического
мира. Следовательно, изучение основ указанных дисциплин — долг
572Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 2. Р. 534.
573Так, по определению И. Тортеллия, «астрономия... учит о закономерно-
стях [движения] звезд (...) Астрология же... учит, о чем говорят или на
что указывают звезды» (Tortellius J., 1471). В словаре А. Калепинуса сказано:
«Астрономия повествует о путях движения звезд (de cursu astrorum). Астро-
логия же касается суждений о жизненных судьбах» (Calepinus А., 1502, f. Зг.).
574Corpus Reformatorum, 1834 — 1852. Т. 2. Р. 536.
175
каждого христианина, а не проявление суетного любопытства. По
словам С. Кусукавы, отношение Меланхтона к астрономии, астро-
логии, арифметике и геометрии мотивировалось одним и тем же
обстоятельством—необходимостью познания того, как Бог правит
небесами575, т. е. в конечном счете — необходимостью познания Бо-
га «как Творца и Правителя»576.
Здесь уместно сказать несколько слов о том, что понимал Ме-
ланхтон под Providentia Dei. По мнению «учителя Германии», про-
видение— это та творящая мощь Бога, которая создала мир для
и ради людей и которая поддерживает этот мир таким, каков он
есть. «Принято называть Провидением, — писал Меланхтон в Ini-
tia doctrinae pysicae, — как познание (cognitio), посредством коего
Бог все узнает и все предвидит, так и руководство (управление,
gubematio) [миром], коим Он оберегает и поддерживает Приро-
ду, а именно: порядок движений, смену времен года, плодоноше-
ние земли, а также рождение животных. Он заботится о челове-
честве, оберегает его, охраняет политическое общество (custodit ро-
liticam societatem), власти, дворы, правосудие. Он наказывает за
жестокие преступления, кои противоречат закону природы, зако-
ну, в котором Он являет нам свою волю. И, наконец, Он освобож-
дает несправедливо притесняемых. Провидение есть также некое
знание о божественном законе (quaedam de Deo legis notitia), кото-
рое подтверждает, что Бог не пребывает в праздности и в бездей-
ствии, но с отеческой любовью постоянно поддерживает род люд-
ской. .. »577
Меланхтон приводит пять апостериорных доказательств суще-
ствования Провидения:
1) порядок небесных движений свидетельствует о том, что Гос-
подь заботится о людях;
2) наличие в человеческой душе врожденного знания, различа-
ющего добро и зло, означает послушание Богу, ибо, если человек
способен различать добро и зло, он обязан делать только добрые
дела;
575 Kusukawa S., 1995. Р. 134.
576Ibid. Р. 144. — Меланхтон в этой связи цитирует Платона: dpi уеа>р.е-
zpetv» («Вог всегда геометризирует»), добавляя, что это выражение следует
понимать в том смысле, что Вог «управляет всем н с помощью твердо установ-
ленного закона (certissima lege) регулирует небесные движения и всю природу»
(Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 3. Р. 114).
677Corpus Reformatorum, 1834—1852. Т. 3. Р. 203.
176
3) история свидетельствует, что за любое преступление рано или
поздно последует наказание, ибо ничто не остается незамеченным
Богом;
4) те, кто восстанавливает социальный порядок и искусства,
делают это, благодаря божественной поддержке (и вообще, все,
что ведет к социальной стабильности, имеет божественную санк-
цию);
5) явления знамений и «знаков», позволяющих людям предска-
зывать будущее, также свидетельствует о божественной заботе о
человечестве578.
В контексте нашей темы важно, что Меланхтон, в отличие,
скажем, от Цвингли, допускал существование Providentia Dei в
физическом мире, предполагая при этом познаваемость этого ми-
ра человеком. Божественное провидение зримо проявляется преж-
де всего в упорядоченности физического мира, подчиненности его
строгим законам, установленным Богом. Однако Закон, в пони-
мании Лютера и Меланхтона, охватывает не только природный
мир, но и социум, поэтому натурфилософия должна была содер-
жать не только некие утверждения о природных объектах и явле-
ниях, но и выражать основные принципы моральной философии:
так, упорядоченность природных явлений соотносилась с упоря-
доченностью социальных институтов, иерархий и процессов. Бо-
лее того, как проницательно заметила С. Кусукава, «представле-
ние о Боге, как о Создателе и Хранителе абсолютно всего, что
есть в мире, подразумевает, что человек был сотворен и в этом
мире он не отвечает ни за что»579. Соответственно, человеческие
дела лишены какой-либо сакральной и онтологической значимо-
сти. В итоге, статус, который натурфилософия обретала в мировоз-
зрении Меланхтона, отвечал базисной лютеранской концепции sola
fide.
Рассмотренные выше философско-теологические позиции Ме-
ланхтона определяли его астрономо-астрологические взгляды. Фи-
лософское учение, которое ничего не говорит о строении неба, нель-
зя, по мнению Меланхтона, считать полноценным580, а тот, кто не
согласен с такой оценкой, кто не считает, что человек, согласно
замыслу Создателя, — это, кроме всего прочего, contemplator caeli,
578Ibid. Р. 204.
579 Kusukawa S., 1995. P. 166.
580См. предисловие Меланхтона к Theoricae novae planetarum Г. Пурбаха
(1423-1461) (Peurbach G., 1535. P.3).
177
тот вообще не заслуживает звания человека, поскольку выступает
против человеческой природы581. Отказ от созерцания неба равно-
силен отказу от послушания воле Бога.
КОМЕТА 1531 ГОДА И ОТНОШЕНИЕ МЕЛАНХТОНА
К ГЕЛИОЦЕНТРИЗМУ
Теперь реальным стало только то,
Что можно было взвесить и измерить.
М. Волошин
Особенно активно отстаивать важность изучения астрологии
и астрономии Меланхтон начал после наблюдения кометы летом
1531 г. До этого он комет не наблюдал, хотя возможность такая
(скажем, в 1527 г.) у него была. Появление кометы, как известно,
воспринималось как дурное предзнаменование. Именно так воспри-
нял это событие и Меланхтон. Он обратился за консультацией к
астрологам, задавая им один и тот же вопрос: предвестием каких
бед может быть комета 1531 г. Ответы, как всегда в подобных слу-
чаях, не отличались конкретностью. Однако роковые события не
заставили себя ждать: 11 октября 1531 г. в битве при Каппеле (близ
Цюриха) погиб У. Цвингли, два месяца спустя скончался Эколампа-
дус. И хотя обоих Лютер и Меланхтон относили к числу «ложных
братьев», тем не менее их смерть воспринималась как свидетель-
ство надвигающихся грозных событий582.
В августе 1531 г. Меланхтон пишет предисловие (в форме пись-
ма своему давнему другу С. Гринеусу) к De sphaera Сакробоско583,
где подробно разъясняет необходимость изучения астрономии и
астрологии, ссылаясь на высказывания Платона, который утвер-
ждал «в полном согласии с религией (religiose), что глаза даны
нам для того, чтобы заниматься астрономией (см.: Тимей 47а; Го-
суд. VII, 530d. — И.Д.). И действительно глаза даны нам именно
для этого, ибо они могут быть нашими руководителями в наших
поисках знания о Боге. Поэтому среди философов лишь те были
581«... Те, кто избегает созерцания этих божественных вещей, ведут войну с
человеческой природой (helium gerunt cum humana nature,)» (цнт. no: Blumen-
berg H., 1987. P. 738).
582Письмо Меланхтона Иоахиму Камерариусу от 6 ноября 1531г. (Corpus Re-
formatorum, 1834-1852. Т.2. Р.551).
583Это издание De sphaera 1531 г. затем много раз перепечатывалось в Вит-
тенберге.
178
подлинными атеистами (ет professo fuerunt ocOeot), кто презирал
астрономию; устраняя провидение, они тем самым подрывали бес-
смертие наших душ»584.
Изучение астрономии и астрологии, как уже было сказано, пред-
ставляет, по мнению Меланхтона, непреходящую ценность и по-
требность человеческого ума, ибо оно способствует постижению
божественного провидения и креативной мощи Бога. Более того,
«природа всех вещей кричит (clamat) [нам] о том, что Бог есть бла-
го»585, а потому изучение Природы, и особенно небесных тел и яв-
лений, имеет глубокий моральный смысл. Действительно, согласно
Меланхтону, познание божественного небесного порядка открывает
поврежденному первородным грехом человеку глаза на сотворен-
ный мир и намерения Творца, приобщает свободную волю человека
свободной воле Бога586, тем самым благотворно воздействуя на его
социальное поведение и этические нормы, ибо небеса являют образ-
цы регулярности и порядка, напоминая людям, что «от [Бога] исхо-
дит порядок и в наших умах, и в обществе и что за нарушение этого
порядка следуют наказания»587. Таким образом, изучение Приро-
ды усиливает благочестие и укрепляет Церковь, хотя, разумеется,
никакие натурфилософские (в том числе и астрономические) шту-
дии сами по себе не могут служить источником истинной веры и
понимания спасительной миссии Иисуса.
Небеса, повторяет Меланхтон, содержат «следы божества (di-
vinitatis vestigia)», кои можно распознать и понять с помощью гео-
метрии и арифметики588. Математические методы, по мнению Ме-
ланхтона, гораздо успешнее применяются при описании небесных,
а не земных («подлинных») движений, что ясно указывает на осо-
бую природу первых. Как заметила по этому поводу Ш. Мэтьюэн,
«намерения Бога лучше иллюстрирует (в глазах Меланхтона.—
И.Д.) порядок на небесах, нежели устроение подлунного мира»589.
584Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 2. Р. 531. — Следует отметить, что тер-
мин «атеист» имел в XVI столетии несколько иной смысл, чем тот, в котором
он используется в настоящее время. Атеистом называли не того, кто отрицал
существование Бога (если таковые люди вообще были в то время), но того, кто
отрицал какие-либо фундаментальные утверждения о Боге и вере. (См. подр.:
Walker D., 1955).
585 Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 11. Р. 808.
586Ibid. Т. 5. Р. 822-823.
587Ibid. Т. 2. Р. 816.
588Ibid. Т. 2. Р. 817.
589 Methuen Ch., 1998. Р. 83. — Здесь Меланхтон следует аристотелевой концеп-
179
В надлунном же мире «божественные следы» проявляются
прежде всего в регулярности небесных движений. Именно поэтому
они и могут быть описаны математически. Ум человеческий скло-
нен искать повсюду в Творении упорядоченность и закономерность
и в этом он подобен уму божественному, сотворившему мир в его
стройности, красоте и упорядоченности. Математика дает человеку
средство преодолеть ограниченность его познавательных возмож-
ностей и приблизиться к пониманию божественного замысла.
Как я уже сказал, важным рубежом в отношении Меланхтона
к астрономии и астрологии стало наблюдение им кометы 1531 г.
Начиная с этого года, его выступления в защиту астрономо-астро-
логических штудий становятся все более частыми и решительны-
ми590. Астрология становится обязательным компонентом универ-
ситетского курса натурфилософии в Виттенберге591.
Сказанное позволяет перейти к вопросу об отношении Меланхто-
на к теории Коперника. Дошедшие до нас документы и свидетель-
ства современников, к сожалению, не позволяют дать точного от-
вета на вопрос, когда именно «учитель Германии» познакомился с
гелиоцентризмом. Однако можно с уверенностью сказать, что важ-
ную роль здесь сыграл И. Ретик и, возможно, именно из Narratio
prima, а не из De Revolutionibus Меланхтон, как, кстати, и многие
другие, поначалу черпал сведения о теории польского астронома.
Выше уже было рассказано, как во время своего путешествия
по городам Германии Ретик, двадцатилетний виттенбергский пре-
подаватель, наделенный известной долей дерзости и самомнения —
ции качественного различия над- и подлунного миров (Corpus Reformatorum,
1834-1852. Т. 13. Р.223).
590 В предисловии к трактату Г. Пурбаха Theoricae novae planetarum (1535),
Меланхтон писал: «Разумеется, правильно говорят, что, если не обращаются
к познанию небесных тел, то вся остальная философия становится несовер-
шенной и ущербной (mancam atque mutilarn)» (р.З). Довольно сильное — по
сравнению с традиционной средневековой позицией — утверждение.
591 Правда, астрологическое знание и раньше так или иначе входило в за-
падноевропейский curriculum. Но Меланхтон придал «искусству астрологии»
куда более высокий статус, связав его с доктриной провиденциальной мощи
Бога и всей системой протестантского (виттенбергского) богословия, тем са-
мым заново открыв то, что Г. Блюменберг назвал * Bildungswert» астрономии
и астрологии (Blumenberg Н., 1987. Р. 321). Впрочем, Лютер не очень-то разде-
лял меланхтоновы астрономо-астрологические увлечения, высказываясь о них
со свойственной ему грубоватой иронией: «Я полагаю, что Филип занимается
астрологией так же, как я пью — как приму крепкого пива, так лезут в голову
суровые мысли» (\Luther М.], 1967-1968. Bdl, N 17. S. 1531).
180
«iuvenili quadam audacia»592 *, как он сам впоследствии себя охарак-
теризовал — прослышал о «магистре Николае Копернике из север-
ных земель» и решил отправиться к нему во Фромборк, чтобы по-
лучить информацию о новой астрономической теории из первых
рук. Следует отметить, что посещение Ретиком Вармии состоялось
если не по совету, то уж во всяком случае с согласия Меланхтона.
Познакомившись с гелиоцентрическим учением, Ретик сразу стал
коперниканцем, полагая также, что ему удастся убедить в необхо-
димости «астрономической реформации» и Меланхтона, что, учи-
тывая авторитет «учителя Германии», могло бы способствовать мо-
дернизации преподавания астрономии в лютеранских университе-
тах и распространению гелиоцентризма. Именно поэтому Ретик,
не дожидаясь окончания печатания Narratio prima, отправляет 14
февраля 1540 г. Меланхтону, через Андреаса Аурифабера, первые
три отпечатанных листа своего сочинения030.
На первый взгляд у Меланхтона были все основания, если не
сразу принять гелиоцентризм, то, по крайней мере, отнестись к
нему с благожелательным вниманием. Действительно, коперникан-
ство и идеологию виттенбергской Реформации сближало и их про-
тивостояние средневековой католической догматике с ее претензи-
ями на постижение мира видимого и невидимого, и известная общ-
ность взглядов на соотнесенность между порядком природным и
сверхприродным (трансцендентным), и близость позиций в вопро-
се о месте человека в мире, и многое другое594. Поэтому, надеж-
ды Ретика на благосклонное отношение его учителя Меланхтона к
новой астрономии представляются вполне обоснованными. Однако
все оказалось много сложнее.
Выше я уже касался вопроса о мотивациях меланхтонова инте-
реса к астрономии, и нельзя сказать, что эта мотивация, тем бо-
лее вкупе с протестантским motto «sola Scriptura», облегчала путь
коперниканским новациям. В письме своему другу Б. Митобиусу
(В. Mythobius-, 1501-1564) от 16 октября 1541 г. (De Revolutionibus
еще не напечатан, и познакомиться с идеями Коперника «учитель
Германии» мог только по Narratio prima, опубликованному в 1540 г.,
и/или в личных беседах с Ретиком, вернувшимся в сентябре 1541 г.
592Лат. audacia имеет два ряда значений: смелость, отвага, а также — дер-
зость, наглость и т. п.
Б93Подр. см.: Burmeister К. Н., 1966-1968. Bd 1. S. 47.
594 О близости протестантской идеологии и принципов науки начала Нового
времени см. также: Косарева Л. М., 1989.
181
в Виттенберг после пятнадцатимесячного, второго по счету, пребы-
вания во Фромборке) Меланхтон высказался о теории «сарматского
астронома» как о совершенно абсурдной: «... Но кто-то ведь может
представить весь этот нормальный ход вещей столь же абсурдным
образом, как тот сарматский астроном, который сдвинул Землю и
остановил Солнце (sicut ille Sarmaticus Astronomus, qui movet ter-
ram et figit Salem). Конечно, умные правители обязаны обуздывать
(cohercere) эту врожденную дерзость»595. И тем не менее при всей
безапелляционности первых суждений Меланхтона о теории Ко-
перника, необходимо принять во внимание также и факты иного
рода.
Как уже было сказано, в мае 1542 г. Ретик с рукописью De Rev-
olutionibus отправился в Нюрнберг, где отдал ее И. Петрейусу, про-
тестантскому печатнику. Кроме рукописи Коперника, Ретик имел
при себе рекомендательные письма к знатным людям и протестант-
ским священнослужителям Нюрнберга от Меланхтона, для которо-
го цель поездки его ученика, разумеется, не была секретом.
Впрочем, пока Ретик находился в Нюрнберге, Меланхтон упор-
но настаивал на его скорейшем возвращении в Виттенберг для чте-
ния лекций в университете. Видимо, реформатор надеялся, что под
его присмотром молодой человек остепенится, женится и его вос-
торженное отношение к гелиоцентрической теории и ее автору (ко-
торое уравновешенный Меланхтон считал патологией) постепенно
ослабеет. «Я был снисходителен к возрасту нашего Ретикуса, — пи-
сал он И. Камерарию 25 июля 1542 г., — в надежде, что его склон-
E95Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т.4. Р.679.—По поводу смысла послед-
ней фразы в литературе имеются различные толкования. Одни авторы (см.,
например, Breen Q., 1952. S. 25, а также: Blumenberg Н., 1987. Р. 324) полагают,
что Меланхтон высказался за то, чтобы власти воспрепятствовали распростра^
нению коперниканства. Однако Ш. Мэтьюэн считает, что речь идет о другом.
Вызвавший полемику среди историков фрагмент из письма Меланхтона Ми-
тобиусу начинается так: «Посмотрел диалог и выступил против [его] издания.
Толки сами собой потихоньку утихают, но кто-то ведь может... (Vidi dialogum,
et fui dissuasor editionis. Fabula per sese paulatim consilescet; sed quidam pu-
tant...)» и далее, как цитировано выше в этой сноске. Меланхтон и в этих сло-
вах, и в последнем предложении рассматриваемого фрагмента осуждает двое-
женство ландграфа Гессена Филиппа I Великодушного, который вступил в брак
с Маргаритой фон дер Сааль при жизни первой жены (которая, впрочем, дала
на то согласие). Именно на этот факт и должны были обратить внимание им-
перские власти (Methuen Ch., 1998. Р. 92, п. 127). Но в любом случае, даже если
Меланхтон и не призывал бороться с гелиоцентрической теорией силами госу-
дарственной власти, его отношение к коперниканской космологии было явно
отрицательным.
182
ность, которая была в нем возбуждена, так сказать, неким энту-
зиазмом (Quodam Enthusiasmo)596, может быть направлена на ту
часть философии, в коей он был сведущ. Иногда я говорил себе,
что желал бы видеть в нем чуть больше сократической филосо-
фии, которую, вероятно, он воспримет, когда станет отцом семей-
ства»597. Меланхтон действительно заботился о Ретике. По возвра-
щении из Нюрнберга тому было предложено место декана факуль-
тета искусств, а позже, также не без содействия Меланхтона, он
получил хорошую должность в Лейпцигском университете.
Сам Меланхтон впервые публично заявил о своем отношении к
коперниканству в первом издании своего учебника Initia doctrinae
physicae (Wittenberg: Johannes Lufft, 1549)598. По-видимому, эта ра-
бота была написана за несколько лет до ее публикации (по мнению
Г. Блюменберга—до 1545 г.599).
В главе «Quis est motus mundi?» Меланхтон упрекает копер-
никанцев в тщеславии и в amor novitatis, а также в том, что они
«Terram etiam inter sidera collocant», т.e. разместили Землю среди
небесных тел600. Защищать публично подобные абсурдные идеи,
по его убеждению, безответственно, недостойно и вредно («поп est
honestum, et nocet exemplo»)601. Уму приличествует принимать ис-
тину такой, какой она открывается Богом и молча соглашаться с
видимостью. Бог не иллюзионист, не фокусник и не обманщик. Он
демонстрирует истину явно и ясно, и человек — contemplator caeli —
должен ее принять, не придумывая никаких сложных, хитроумных
теорий602.
596 Меланхтон намекает здесь иа историю с эпиграммами Лемниуса. В то вре-
мя слово «энтузиазм» имело скорее негативный оттенок и означало неумерен-
ность, одержимость, чрезмерную эмоциональность, а также «экзальтацию ра-
зума» и сильное душевное волнение.
597Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. IV. Р. 847.
598 Ibid. Т. XIII. — Кроме того, сохранились две рукописи, содержание которых
прямо соотносится с этим учебником: Physicae sen naturalis philosophiae com-
pendium (ок. 1543 г.) [Библиотека Ватикана, Pal. Zat. 1038, с пометами Меланх-
тона] и De supputatione motus solis [Huntington Library, San Marino, California;
MSPR 5974, рукою Меланхтона].
599Blumenberg H., 1987. P. 324.
600Что касается упрека в amor novitatis, то здесь Меланхтон не вполне после-
дователен, поскольку не далее как в следующих двух предложениях он указы-
вает на древние корни гелиоцентризма (Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 13.
Р.216).
601Ibid.
eo2Ibid.
183
Впрочем, кое в чем Коперник, по мнению Меланхтона, заслу-
живает-таки похвалы, в частности, за теорию движения Луны (по-
скольку теория эта «весьма изящна (admodum сопсгппа)»603'), хотя
Praeceptor Germania тут же оговаривается, что студентов первых
лет обучения все-таки лучше учить по Птолемею604 605.
Однако уже во втором издании Initia doctrinae physicae (1550)
тон меланхтоновых оценок коперниканства несколько смягчается,
что видно из приводимого ниже сопоставления текстов (курсивом
выделены удаленные / добавленные и измененные фрагменты):
1549 год (1-е изд.), Р. 216-217
«Sed hie aliqui vel amove novi-
tatis, vel ut ostentarent ingenia,
disputarunt moveri terram, et con-
tendunt nec octavam sphaeram,
nee Solera moveri, cum quidem
caeteris coelestibus orbibus mo-
tum tribuant, Terram etiam in-
ter sidera collocant. Nec recens
hi ludi conficti sunt. Extat ad-
hue liber Archimedis de numer-
atione arenae, in quo narrat,
Aristarchum Samium hoc parar-
doxum tradidisse, Solera stare im-
motum, et terram circumferri circa
Solera.
Etsi autem artifices acuti multa
exer- cendorum ingeniorum causa
quaerunt, tamen adseverare palam
absurdas sententias, non est hon-
estum, et nocet exemplo. Bonae
mentis est, veritatem a Deo mon-
stratam reverenter amplecti, et in
ea acquiescere {... )60E.
1550 год (2-е изд.), fol. 39-40
«Sed hie aliqui disputarunt moveri
terram, et dicunt nec octavam
sphaeram ...» (Далее по тексту
первого издания, кроме изъятой
фразы «Nec recens hi ludi conficti
sunt»).
«Etsi autem artifices acuti multa
exercen- domm ingeniorum causa
quaerunt, tamen sciant iuniores,
non velle eos talia adseverare.
Ament autem in prima institutione
sententias receptas communi artifi-
cum consensu, quae minime sunt
absurdae, et ubi intelligunt veri-
tatem a Deo monstratam esse rev-
erenter earn amplectantur, acqui-
escent in ea... » (и далее по тек-
сту первого издания).
603 Ibid. Р. 244.
604 Ibid.
605 Левый столбец: «Но некоторые либо из любви к новизне, либо с целью
184
Как видно из приведенного сопоставления, Меланхтон изъял об-
винения в тщеславии, в любви к новизне и обращение к гелиоцен-
тризму уже не называет игрой606, а критика коперниканства при-
обрела, как заметил Г. Блюменберг «а didactic premise»607. Суть же
меланхтонова дидактического императива сводилась к тому, что в
начальном курсе следует излагать только твердо установленные и
общепринятые концепции, тогда как продвинутые студенты могут
позволить себе знакомство с новыми или не общепринятыми мне-
ниями и учениями.
В речи памяти Каспара Круцигера, написанной Меланхтоном и
зачитанной Э. Рейнгольдом, отмечается точность а комических
наблюдений Коперника608, а в предисловии к табл, .м Региомон-
тана (1552) Меланхтон ставит польского астронома в один ряд с
Николаем Кузанским, Пурбахом и тем же Региомонтаном, обос-
показать свою одаренность рассуждают о движении Земли и уверяют, что ни
восьмая сфера, ни Солнце не движутся, хотя при этом они приписывают дви-
жение прочим небесным сферам, а Землю помещают среди звезд. Но игры эти
придуманы не сегодня. Есть книга Архимеда об исчислении песчинок, в кото-
рой рассказывается, что Аристарх Самосский излагал этот парадокс, [будто]
Солнце неподвижно, а Земля обращается вокруг Солнца.
И хотя изобретательные мастера стремятся ко многому с целью развития
своего дарования, все же высказывать явно абсурдные мнения недостойно и
вредит образцу. Надлежащий образ мыслей состоит в благоговейном при-
знании истины, открытой Богом, и в нахождении утешения в ней (...)».
Правый столбец: «Но некоторые рассуждают о движении Земли и говорят,
что ни восьмая сфера...» и далее, как в первом издании, кроме выделенной
курсивом фразы.
«И хотя изобретательные мастера стремятся ко многому с целью развития
своего дарования, все-таки пусть те, кто помоложе знают, что им не [сле-
дует] утверждать подобное. Пусть они со шкальной скамьи полюбят при-
нятые с общего согласия мастеров мнения, кои вовсе не абсурдны и когда они
поймут, что истина, открыта [нам] Богом, пусть воспримут ее с почтением
и найдут в ней утешение... ».
606Впервые на указанные различия в текстах 1-го и 2-го изданий Initia doc-
trinae physicae обратил внимание Эмиль Вольвиль еще в 1904 г. (Wohlwill Е.,
1904). Однако в англоязычной литературе это наблюдение Вольвиля прошло
незамеченным до, примерно, 1980-х гг. Во всяком случае Т. Кун, по-видимому,
не знал о статье Вольвиля, когда писал The Copernican Revolution (1-е изд.—
1957 г.).
607 Blumenberg Н, 1987. Р. 326.
608 «His et similibus observationibus moti (т. e. Солнца и положений равноден-
ствия.— И. Д ') Copernicum magis admirari et amare coepimus» (Corpus Refor-
matorum, 1834-1852. T. 11. P. 839). Как заметил Г. Блюменберг, «в вопросе о
периодичности вариаций длины года люди в Виттенберге были уже «коперни-
канцами»» (Blumenberg Н, 1987. Р. 740).
185
новывая это тем, что их ученость, ум и знание древнегреческого
языка (sic!) позволили им объяснить весь мир609.
Однако сколь бы хорошо Меланхтон ни отзывался время от вре-
мени о Копернике, в том, что касается коперниканской космологии
создатель Аугсбургского вероисповедания был непреклонен. Более
того, если в первом издании Initia doctrinae physicae он указывает
на факт связи движения Меркурия и Венеры с движением Солн-
ца, а не Земли (продумывание этого обстоятельства могло бы стать
важным шагом к гелиоцентризму)610, то во втором и в последу-
ющих прижизненных изданиях этого учебника приводится только
птолемеева трактовка движения планет.
Почему же коперниканство не вошло в интеллектуальный багаж
лютеранской Реформации? Ведь Меланхтону, казалось бы, оста-
валось сделать всего один шаг, чтобы перейти на позиции гелио-
центризма, тогда как другой виттенбержец и человек крута Ме-
ланхтона Эразм Рейнхольд, профессиональный астроном, составил
свои знаменитые Prutenicae tabulae coelestium motuum (Tubingen,
1551), опираясь исключительно на предложенную в De Revolution-
ibus теорию движения планет611, а Каспар Пецер (С. Реисег; 1525-
1602), зять Меланхтона и преемник Рейнхольда в Виттенбергском
университете, обсуждал многие стороны коперниканского учения в
своем учебнике Elementa doctrinae de circulus coelestibus, et primo
motu, recognita et correcta (Wittenberg, 1553), не говоря уже о Рети-
ке, наиболее последовательном коперниканце виттенбергского кру-
га. Более того, к началу 1560-х гг. статус коперниканского уче-
ния в протестантских кругах заметно повысился. Пецер, А. Шадт
(A. Schadt-, 1539-1602) и другие виттенбергские профессора реко-
мендуют студентам обращаться к книге Коперника и сравнивать
соответствующие места De Revolutionibus и Альмагеста612. И тем
609 Corpus Reformatorum, 1834-1852. Т. 7. Р. 951.
el0Ibid. Т. 13. Р. 276.— Этот фрагмент был изъят из второго издания Initia
doctrinae physicae (1550, fol. 89), вместе с обсуждением относительных расстоя-
ний между Солнцем, Луной, Меркурием и Венерой, которое имелось в первом
издании.
611Подр. см.: Gingerich О., 1973, esp. р. 48-50; Birkenmajer А., 1972. Р. 765;
Westman R. S., 1975. Р. 175-178.
612 Характерный пример — трактат Hypotyposes orbium Coelestium, quas Appel-
lant Theoricas Planetarum: congruentes cum Tabulis Alphonsinis & Copemici, seu
etiam tabulis Prutenicis; in usum Scholarum publicatae (Argentorati: Theodosius
Rihelius, [1568]; трактат вышел под именем Conradus Dasypodius, но его насто-
ящим автором являлся К. Пецер).
186
не менее трактат Коперника ценился, главным образом, как аст-
рономо-математическое сочинение, содержащее важный вычисли-
тельный материал и оригинальные математические подходы. Но
к космологическим идеям Коперника, т. е. собственно к гелиоцен-
тризму и геокинетизму, отношение было весьма сдержанным. И
даже при благожелательном обсуждении тех или иных сторон ко-
перниканского учения мысль профессиональных астрономов вит-
тенбергского круга периодически возвращалась к вопросу о том,
нельзя ли каким-либо образом объяснить рассматриваемый фено-
мен в геоцентрических терминах, пусть даже для этого придется
несколько усложнить птолемееву систему. К примеру, по мнению
К. Пецера, коперниканская теория прецессионного движения мо-
жет быть «перенесена» {hypotheses si transferantur) в геостатиче-
скую модель, если добавить еще две (девятую и десятую) небесные
сферы и принять кое-какие дополнительные гипотезы613. Указан-
ные обстоятельства привели многих исследователей к выводу, что
«виттенбергская интерпретация» коперниканства свелась к асси-
миляции отдельных математических приемов и вычислительных
методов, использованных польским астрономом, но не его космоло-
гических идей и уж во всяком случае не претензий гелиоцентризма
на истинность. Т. е. позиция Меланхтона и его сторонников может
быть охарактеризована в лучшем случае как «прагматическая»614.
Мощная традиция математической астрономии, сформировавшая-
ся в Виттенберге в 1540-1560-хгг., получила затем распространение
во многих университетах Германии и Скандинавии. Виттенбергская
интерпретация коперниканства во многом определила отношение к
гелиоцентрической теории в XVII столетии. В рамках этой интер-
претации «смиреннейший Коперник» (М. Волошин) представлялся
умеренным реформатором (подобно Меланхтону), последователь-
но проводящим древний принцип, который Рейнхольд тщательно,
красными буквами, выписал на титульном листе своего экземпля-
613См. подр.: Westman R.S., 1975. Р. 180.
614 «В оценке коперниканской теории Меланхтоном можно усмотреть извест-
ный прагматизм. Видимо, он хотел сказать, что в новом учении есть кое-что
полезное для студентов и профессоров. В личностном же плане здесь просмат-
ривается мягкая форма патернализма, та форма терпимости, которая, возмож-
но, напоминает один старый парадокс: желание поддержать нечто новое (to
encourage some experimentation) приводит в итоге к предпочтению уже извест-
ного (т. е. новое —это хорошо забытое старое. — И.Д.)» (Westman R. S., 1975.
Р. 174).
187
pa De Revolutionibus615: «Axioma Astronomicum: Motus coelestis ae-
qualis est et circularis vel ex aequalibus et circularibus compositus»
(«Аксиома астрономии: небесные движения являются равномер-
ными и круговыми или составленными из равномерных и кру-
говых»).
Виттенбергская интерпретация доминировала вплоть до начала
1580-х гг., когда, по выражению Р. Уэстмана, «протестантские аст-
рономы стали проявлять некие признаки космологического плюра-
лизма»616. Признаки же «космологического плюрализма» Уэстман
усматривает в появлении теорий Тихо Браг ч Н. Реймерса Боера
(N. Reymers Baer)617.
К данной Уэстманом характеристике «виттенбергской интер-
претации» коперниканства С. Кусукава добавила несколько важ-
ных замечаний. Она отметила, что главная цель натуральной фи-
лософии, по Меланхтону, — человек. Эта цель явлена Божествен-
ным Провидением в физическом мире, поэтому Земля, как место
обитания человека, должна быть в центре Вселенной, в центре фи-
зического Космоса, т. е. в центре Творения, и только там. Следо-
вательно, выбор между двумя «системами мира» — птолемеевой и
коперниковой — предопределен свободным волевым решением Бо-
га. Тут не о чем спорить. Это не тот вопрос, который должен вол-
новать натуральную философию как природознание, т. е. знание о
сотворенной Богом Природе.
К сказанному Уэстманом и Кусукавой можно добавить, что в
контексте так понятой виттенбергской интерпретации коперникан-
ства претензии гелиоцентрической космологии на истинность ока-
зываются нелепыми и неуместными, а потому не заслуживающи-
ми мало-мальски серьезного обсуждения. Другое дело —сфера ма-
тематических наук, в число которых входила астрономия. Здесь
вполне уместно говорить о выборе той или иной модели мира (Пто-
лемея, Коперника, Тихо Браге), наиболее удобной для расчетов
движения планет. Какими бы достоинствами ни обладала коперни-
канская теория, — более того, какими бы достоинствами ни облада-
ла гелиоцентрическая картина мира,—это, в глазах Меланхтона,
не имело никакого отношения к божественному замыслу. Идея же
включить астрономию в область натурфилософии для протестант-
в1БЭта книга хранится ныне в Crawford Library Королевской астрономической
обсерватории Эдинбурга.
616 Westman R.S., 1986. Р. 84.
617Dreyer J. L. Е, 1890. Р. 183-185.
188
ских интеллектуалов виттенбергского круга представлялась совер-
шенно неприемлемой, ибо тогда не просто рушилась традиционная
иерархия дисциплин, но — что хуже! — коренным образом изменял-
ся эпистемологический статус астрономии, что вело к необходи-
мости оценки космологических концепций, исходя не из представ-
лений об их математической красоте, удобстве и точности вычис-
лений, простоте и тому подобных эстетических и прагматических
критериев, но из соображений совсем иного рода, а именно — из
соображений их соответствия физической реальности. Последнее
же — в силу глубокого различия между трансцендентным объектом
познания (божественным замыслом Творения) и ограниченностью
и искусственностью используемых для этого познания средств —
не представлялось возможным. Ведь став натурфилософом, аст-
роном должен будет различать видимость и реальность или, по
крайней мере, постоянно иметь в виду (постоянно удерживать в
своем сознании) возможность их несовпадения и рассматривать ви-
димые явления (например, видимые движения планет), исходя из
порождающей их реальности, а не из относительно комфортной
математической (геометрической) схемы-артефакта. Далее я еще
вернусь к намеченной в этом абзаце теме, а сейчас уместно — для
завершения описания широко распространенного взгляда на вит-
тенбергскую интерпретацию коперниканства —обратиться вновь к
уточняющим уэстмановскую трактовку событий замечаниям Кусу-
кавы.
Рассматривая отношение Меланхтона к теории Коперника, она
отмечает значимость последней для «натурфилософской астроло-
гии»618. Астрономия, по Меланхтону, представляет собой лишь ин-
струмент для христианизированной астрологии. Сам по себе «по-
рядок небес», вне его связи с темой спасения, не представляет се-
рьезного интереса. Ordo должен быть понят как ordinatio. Вопросы
о причинах небесных явлений и строении небес вторичны на фоне
вопроса о том, чтб все это означает, какое послание сотворенный
Космос несет человеку. Коперник же стоял на совершенно иных
позициях (о чем было сказано выше), которые Меланхтон и ин-
теллектуалы его круга принять не могли. Коперниканская теория,
по мнению Кусукавы, ценилась ими (прежде всего самим Меланх-
тоном) за свои астрологические коннотации619, поскольку каждое
618Kusukawa S., 1995. Р. 173.
619Ibid.
189
увеличение точности в определении положения планет было значи-
мо для астрологии, а следовательно, и для Меланхтона620.
Однако вопрос о раннепротестантской реакции на гелиоцен-
тризм не исчерпывается предложенной Р. С. Уэстманом характери-
стикой «виттенбергской интерпретации», очерченной выше, даже
если принять во внимание уточнения Кусукавы. Да и само понима-
ние Уэстманом отношения «Melanchthon circle» к коперниканству
нуждается, на мой взгляд, в известном переосмыслении.
Фактически реконструкция Уэстмана основывается на идее,
восходящей, по меньшей мере, к П. Дюгему621, согласно которой
восприятие коперниканства в XVI — начале XVII в. было чисто ин-
струменталистским. Более того, инструменталистским в то время
был подход к любой астрономической теории. Действительно, сре-
ди астрономов XVI столетия только Ретика и И. Кеплера можно
считать убежденными коперниканцами, полагавшими, что гелио-
центрическая космология отражает реальность, а не просто являет-
ся удобной математической гипотезой, позволяющей «спасти явле-
ния» и упрощающей и/или уточняющей вычисления622. Остальные
же, независимо от их отношения к математической стороне учения
Коперника, либо оставались геоцентристами, либо вообще воздер-
живались от публичного обсуждения космологических вопросов623,
отрицая онтологический статус астрономических моделей. В соот-
ветствии с современной терминологией, последних часто относят к
числу «инструменталистов» (или «фикционалистов (fictionalists)»),
тогда как Коперника, Ретика, Кеплера, Галилея и других, т. е. тех,
кто считал, что гелиоцентризм описывает физическую реальность,
называют «реалистами»624.
620Любопытно, что, когда Камерарий (человек весьма близкий Меланхтону)
в 1535 г. (sic!) составлял гороскоп для Альбрехта Прусского, он, как свидетель-
ствуют документы, пользовался советами «старого каноника из Фромборка»
(Ibid.). Вполне возможно, что этим каноником был Коперник.
621Duhem Р., 1908.
622По оценке Р. Уэстмана, в период между 1543 и 1600 гг. только десять
человек можно отнести к числу «коперниканцев» (хотя в полном смысле
слова к «гелиоцентристам» можно отнести лишь часть из них): И. Ретика,
М. Местлина, К. Ротманна, И. Кеплера, Г. Галилея, Дж. Бруно, Т. Диггеса,
Т. Хэрриота, Д. де Цунига и С. Стевнна. Разумеется, этот список требует к
себе весьма критического отношения, но я здесь не буду останавливаться на
его анализе. В любом случае, подлинных коперниканцев в указанный период
можно было пересчитать по пальцам (см.: Westman R.S., 1986. Р. 85)
623Birkenmajer А., 1972; Henderson J. А., 1991; Westman R. S., 1975.
624Детальный анализ инструменталистского подхода к научной теории дан в
190
Заметим, что это деление астрономов XVI в. на инструментали-
стов и реалистов имеет общий характер, оно определяется не только
отношением как профессиональных астрономов, так и любителей
к теории Коперника, но в первую очередь их взглядом на статус
астрономической теории вообще, безотносительно к тому, какую
«систему мира» каждый из них предпочитал. Тогда к «реалистам»
следует отнести Коперника, Ретика, Тихо, Кеплера, Ф. Гунтини
(F. Giuntini, лат. имя Junctinus) Христофера Клавиуса (Ch. Clav-
ius; 1537-1612) (оба последних полагали, что птолемеева система
отражает космологическую реальность), А. Ачиллини (A. Achillini;
1463-1512) и Дж. Фракасторо (G. Fracastoro-, 1478-1553) (считав-
ших, что истинной картине космоса отвечает аристотелева концеп-
ция гомоцентрических небесных сфер).
«Инструменталисты» также составляли весьма пеструю компас
нию: одни из них отрицали всякую возможность познания небес-
ных явлений (как например Дж. Понтано (G. Pontano; 1426-1503)
и Н. Фришлин (N. Frischlin; 1547-1590), другие сомневались в пра-
вильности теории Птолемея, хотя и признавали за ней определен-
ные предсказательные способности, как скажем, А. Нифо (A. Nifty,
ок. 1469-1538), о позиции третьих, «нейтралов» типа Рейнхольда,
я уже упоминал.
Теперь следует сказать о подразделении астрономии как оно
сложилось в позднее Средневековье и сохранялось по крайней
мере до XVI в. включительно. В качестве примера обратимся к
комментарию Франческо Гунтини на первые две книги трактата
монографии Э. Нагеля (Nagel Е., 1961), согласно которому, «центральное утвер-
ждение инструментализма сводится к тому, что теория не является ни кратким
описанием, ни обобщенным представлением отношений между наблюдаемы-
ми данными; напротив, считается, что она есть некое правило, определяющее
принцип анализа (a rule of a principle for analyzing) и символического пред-
ставления некоторых данных обширного опыта (certain materials of gross expe-
rience) и в то же время инструментом, используемым в том или ином методе ло-
гического вывода утверждений наблюдения из других подобных утверждений
(in a technique for inferring observation statements from other such statements)»
(Ibid. P. 129). При этом Нагель ссылается на более ранние работы Чарльза
Пирса (Ch. Pierce; 1839-1914) и Джона Дьюи (J. Dewey; 1859-1952). Согласно
«реалистической» точке зрения, «если теория поддерживается эмпирическими
данными, то объекты, явно постулируемые этой теорией (например, атомы, в
случае атомной теории), должны рассматриваться как физически реальные в
той же мере (on a par with), в какой физическая реальность обычно приписы-
вается известным объектам, таким как палки и камни» (Ibid. Р. 117-118). (См.
также: Fine А., 1986.)
191
И. Сакробоско De sphaera625. Согласно этому комментарию астро-
номия состоит из пяти частей или разделов. Первая часть ее рас-
сматривает общие вопросы, касающиеся природы небес: состоят ли
небеса из материи и формы или только из формы; являются ли
небесные тела телами и если да, то в каком смысле и т. д. При-
мерами литературы, посвященной проблематике первой части аст-
рономии, которую Н. Джардайн назвал («за неимением лучшего»)
«метафизической астрономией»626 служат трактаты Аристотеля О
небе и Метафизика. XII, а также многочисленные комментарии к
ним. Этот раздел астрономии часто относили к физике, тогда как
большую часть остальных разделов — к математическим дисципли-
нам, что нашло свое выражение в структуре университетских кур-
сов, для которых характерно четко обозначенное разделение между
математическими и натурфилософскими дисциплинами627. Мате-
матические разделы астрономии, о которых будет сказано далее,
входили в состав quadrivium, который вместе с trivium составлял
группу (систему) пропедевтических курсов (artes liberates) к изу-
чению трех главных разделов философии: сакральной, моральной
и натуральной. Метафизическая астрономия составляла часть (в
традиционном curriculum весьма скромную) натурфилософии. И
это не просто формальная разнесенность различных разделов аст-
рономии по разным «этажам» дисциплинарной иерархии. За этим
стояли различные критерии доказательности выдвигаемых утвер-
ждений, их различный эпистемологический статус.
Второй раздел был посвящен изучению небес вообще, но не с
физической (или метафизической) точки зрения, а с математиче-
ских позиций (характерный пример - упомянутые выше первые две
книги De sphaera Сакробоско). В частности, он включал в себя тео-
рию движения планет по эксцентрам и эпициклам.
Третий раздел давал детальное описание движения планет
(примером может служить Альмагест Птолемея).
Четвертый раздел посвящен вычислительным процедурам,
предсказаниям видимых движений небесных тел, составлению аст-
рономических таблиц, альманахов и календарей (примером могут
служить уже упоминавшиеся выше таблицы Рейнхольда).
Наконец, пятый раздел, который часто стоял особняком в
иерархии астрономических дисциплин, — это судебная астрология.
625 Junctius F., 1577. Р. 10.
626 Jardine N-, 1984. Р. 226.
627 Weisheipl J. А., 1975.
192
Его я здесь касаться не буду. Второй и третий разделы иногда объ-
единяли общим названием теоретическая астрономия, тогда как
четвертый составлял практическую часть астрономии. Все вместе
эти три раздела (т. е. второй, третий и четвертый) образовывали
математическую астрономию.
Мотивации и позиции авторов астрономических сочинений, ко-
торых принято относить к числу «инструменталистов», были раз-
личны. Так, например, Ачиллини, Нифо и др. отрицали истинность
птолемеевой теории, ссылаясь на ее несоответствие космологиче-
ским воззрениям и физике Аристотеля. Способность теории «спа-
сать явления», по их мнению, еще не доказывала ее истинности,
поскольку эмпирически правильные выводы могут быть получены
не только из истинных, но также и из ложных предпосылок. По сло-
вам Нифо, который, в свою очередь, ссылался на Аверроэса, «нам
следует осознать, что надежное доказательство — это то, в котором
причина необходима для каждого явления. Ныне принято, что если
ввести эксцентры и эпициклы, то можно спасти видимые явления.
Однако обратное не верно (...) Сторонники эпициклов и эксцен-
тров поэтому ошибаются, когда из утверждения, коему отвечает
несколько причин, выводят истинность лишь одной из них»628.
К. Вюрштайзен (Chr. Wursteisen, или Vorstitius, или Urstisius',
1544-1588) также подчеркивал, что птолемеевы эксцентры и эпи-
циклы представляют собой искусственные объекты, предназначен-
ные исключительно для «спасения явлений», а наши знания о
небесных телах весьма ограниченны вследствие их удаленности от
нас629. Можно привести и другие примеры подобных высказываг
ний630.
На фоне этой критики традиционной математический астро-
номии появились призывы построить теорию небесных движений
вообще без каких-либо гипотез, наподобие древневавилонской, т. е.
опирающуюся на таблицы наблюдений. Примерами могут служить
взгляды П. де ля Рамэ (Pierre de la Ramee, Ramus', 1515-1572) и
Ф. Патриции (F. Patrizi; 1529-1597)631.
®28Цит. no: Jardine N., 1984. P. 232.
629 Wursteisen C., 1568. s/p (b6r).
630Frischlin N., 1586. P. 40-43; 258-260.
631 Согласно Рамусу, каждый раздел математики определяется определенной
практической целью: арифметика — это искусство счета; геометрия — искусство
измерения; астрономия — искусство предсказания небесных явлений. Поэтому,
скажем, геометрическая теорема — это не утверждение, касающееся неких аб-
193
Если отвлечься от деталей индивидуальных воззрений, то мож-
но сказать, что позиция названных выше авторов и их единомыш-
ленников относительно характера и статуса математической астро-
номии сводилось к следующему: все модели планетных движений
представляют собой искусственные математические (геометриче-
ские) построения, предназначенные исключительно для «спасения
явлений», а потому они ни в коей мере не могут претендовать на
отображение физической реальности. Более того, под сомнение стат
вилась сама способность человека постичь истинные законы движе-
ния небесных тел.
Эта точка зрения представляется — в общем спектре суждений
о статусе математической астрономии — крайней, и ее придержива-
лось сравнительно небольшое число авторов. Куда распространен-
ней была более умеренная позиция, сторонники которой настаивали
на демаркации целей и задач спасающей явления математической
астрономии и объясняющей их «небесной физики», безотноситель-
но к вопросу об истинности используемых в математической астро-
номии гипотез и моделей. Примером такой умеренной позиции мо-
гут служить взгляды Бенито Перейры (В. Pereira-, ок. 1460-1553):
«Физика рассматривает субстанцию неба и звезд—подвержена ли
она изменению и порче или нет, простая она или сложная, состо-
ит ли из элементов или из некой пятой сущности (квинтэссенции).
Астрология (в данном контексте речь идет об астрономии. — И. Д.)
же эти вопросы вообще не затрагивает... Все это не входит в заг
дачу астролога... Обращаясь к небесным акциденциям астролог
изучает, главным образом, их величину, форму и движение... Фи-
зик же рассматривает все эти небесные акциденции, — даже те, с
коими имеет дело астролог, — совершенно иначе, его интересует то,
как они выводятся из природы небес, как они соответствуют суб-
станции неба, необходимы ли они для неба и для осуществления
страктных геометрических сущностей, а обобщение результатов, полученных в
процессе измерения реальных тел. По словам Н.Джардайна, Рамус «рассмат-
ривал астрономические правила также как обобщения, касающиеся положений
(координат) видимых небесных тел, а не как закономерности реальных небес-
ных движений. Эпистемология Рамуса, в отличие от его влиятельных дидак-
тических теорий, привлекла мало внимания. Однако терминология, которую
он использовал в своих нападках на логику и методологию Аристотеля, см.
его Animaversionum Aristotelicarum libri XX (Paris, 1548. — И.Д.), наводит на
мысль, что он весьма скептически относился и даже отрицал самое возмож-
ность выявления причин, лежащих в основании явлений» (Jardine N., 1984.
Р. 234). См. также: Verdonk J. J., 1966.
194
физических действий на небе и, наконец, как небесные акциденции
связаны с обычной материей... Астролога совершенно не заботит
поиск и установление причин, кои являются истинными и согла-
сующимися с природой вещей, его волнуют лишь те причины, ко-
торые он может универсальным, удобным и неизменным образом
использовать для того, чтобы дать объяснение всего, что можно
наблюдать на небе. Вот почему очень часто случается так, что он
обращается к принципам, кои, по-видимому, противоречат приро-
де и здравому смыслу — к эксцентрам, эпициклам, неравномерным
движениям... И хотя [физик] имеет дело с теми же предметами,
что и астролог, однако доказывает он их a priori, тогда как аст-
ролог сплошь и рядом пользуется доказательствами a posteriori. К
примеру, физик скажет, что Земля круглая, поскольку все ее части
одинаково тяжелы и стремятся к центру одинаково, с одной и той
же степенью... Астролог же заявит, что Земля круглая, поскольку
при лунном затмении... [тень] Земли округла... И каждый раз,
когда физик и астролог объясняют одни и те же предметы, первый
указывает на специфические и естественные причины, тогда как
второй ссылается на причины общие и математические. Скажем,
поставлен такой вопрос: почему небо сферично? Физик ответит:
потому что оно не тяжелое и не легкое, но [небесным телам] пред-
определено двигаться по сферам. Астролог же скажет так: потому,
что все частицы неба находятся на одном и том же расстоянии от
Земли, которая является центром мира»632.
Вряд ли такую позицию можно считать инструменталистской
sensu stricto, поскольку даже когда тот или иной автор настаи-
вал, что целью математической астрономии является не истинность
ее утверждений, а способность правильно определять (вычислять
и предвычислять) видимые положения небесных тел, его скепсис
и даже агностицизм относительно эпистемологического потенциа-
ла астрономии касался лишь физической реальности эксцентров и
эпициклов, т. е. наличия в реальности неких референтов данных
математических объектов, но никак не справедливости самих фун-
даментальных космологических постулатов теории (чтб находится
в центре мира, движется ли Земля и т. д.). А тот факт, что для
предсказания видимых движений плайет, пусть даже используя
«геометрические фикции» вроде все тех же эпициклов и эксцен-
тров, астроном в итоге вычислял то, что земному наблюдателю
632Цнт. по: Jardine N., 1984. Р. 237-238.
195
представлялось истинной орбитой планеты, еще не говорит о том,
что астрономы XVI столетия склонны были приписывать этим на-
блюдаемым планетным траекториям какую-либо объяснительную
функцию.
Иными словами, «умеренный» взгляд на эпистемологический
статус астрономии не предполагал отрицания принципиальной
возможности постижения человеком истинных законов движения
небесных тел. «Умеренные», вполне отдавая себе отчет в том, что
многим математическим понятиям не отвечают какие-либо рефе-
ренты в физическом мире, но вместе с тем настаивали на жестокой
демаркации «небесной физики» (т. е. натурфилософских представ-
лений о небе) и математической астрономии: цель первой состо-
ит в постижении структуры и природы неба, цель второй — спа-
сение явлений. И такая позиция в XVI в. была превалирующей,
хотя, разумеется, у каждого автора она имела свои оттенки и ак-
центы633 . К примеру, Рейнхольд делал акцент на математических
методах, крайне осторожно высказываясь о натурфилософских ас-
пектах астрономии634, тогда как, скажем, В. Перейра всячески под-
черкивал превосходство метафизической астрономии над матемаг
тической и т. д. Но если отвлечься от деталей частных мнений и
констатаций, то можно сказать, что сама мысль об автономии этих
двух разделов астрономии, т. е. мысль о необходимости «когнитив-
ного «разделения труда» (the cognitive division of labour) между эти-
ми дисциплинами в начале XVI в.», как выразился Н. Джардайн635,
оставалась инвариантом оценок эпистемологического статуса аст-
рономии подавляющим числом авторов XVI столетия.
В контексте сказанного характеристика этого статуса в терми-
нах инструментализма636 представляется не вполне адекватной, по-
633 Westman R.S., 1975; Alton Е. J, 1981.
в34Так, в предисловии к Theoricae novae Пурбаха Рейнхольд писал:
«... великое разнообразие планетных движений не вытекает из некоего нерегу-
лярного движения небесных сфер, как может показаться неискушенному взгля-
ду (...) Астрономы приписывают этой великой [видимой] нерегулярности. ..
простую и ясную причину, а именно: одинаковые и по своей природе равномер-
ные движения кажутся нам иными, потому что они осуществляются по экс-
центрам, а также потому, что многие простые движения, будучи, так сказать,
различным образом соединенными, дают все вместе одно нерегулярное движе-
ние (...) Но тогда сам факт соединения вместе великого множества небесных
движений дблжно приписать искусству, или, скорее, несовершенству нашего
разума» (цит. по: Jardine N., 1984. Р. 242.).
635 Jardine Е., 1984. Р. 245.
взвСм. например: Stafleu М. D., 1987. Р. 31 («В античной и в средневековой фи-
196
скольку спасение явлений не было единственной целью математи-
ческой астрономии (а те, кто считал иначе, составляли, по край-
ней мере, если говорить о первых двух третях XVI столетия, аб-
солютное меньшинство). Да, De Sphaera Сакробоско и Theoricae
novae Пурбаха практически не затрагивали натурфилософских во-
просов, но этого никак нельзя сказать о многочисленных предисло-
виях и комментариях к ним, в которых, по словам Н. Джардайна,
«мы не замечаем, чтобы “право делать фундаментальные космо-
логические допущения” математическая астрономия уступила на-
туральной философии, вместе с правом поддерживать (to indulge)
до известных пределов спекулятивные натурфилософские новации
для достижения согласия и слаженности (consilience and confor-
mity) между дисциплинами»637. И главная причина этого стрем-
ления к «consilience and conformity» состояла в том, что матема-
тическая и натурфилософская проблематика в астрономии были
неразделимы. Одной из таких связующих проблем со времен Аль-
берта Великого (Albertus Magnus-, ок. 1200-1280) стала проблема
лософии проводилось различие между физикой и астрономией. Первая интер-
претировалась в реалистическом духе, тогда как вторая — в инструменталист-
ском»). В другом месте указанной монографии читаем: «Инструментализм —
это отнюдь не современное изобретение (...) Во времена коперниканской ре-
волюции многие весьма умеренные люди советовали коперниканцам занять та-
кую позицию» (Ibid. Р. 192). И далее автор ссылается на статью П. Файерабенда
(Feyerabend Р., 1964. Р. 280-308), который утверждал, что только инструмента-
листы могли придерживаться теории Коперника. И Стафлё, и Файерабенд ука-
зывают на Осиандера — автора анонимного предисловия к De Revolutionibus —
как на пример типичного инструменталиста. «Известно, — писал Файерабенд, —
что он (Осиандер. — И. Д.) был инструменталистом как по философским, так
и по тактическим причинам... а также потому, что инструментализм соот-
ветствовал одной из наиболее влиятельных традиций в астрономии... У него
были также и физические основания для принятия этой философии: в реали-
стической интерпретации учение Коперника было несовместимо с очевидными
фактами» (Фейерабенд П., 1986. С. 250). Под «физическими фактами» Файе-
рабенд имеет в виду отмеченную «зловредным Осиандером» проблему соотно-
шения между величиной планеты, ее яркостью и ее удаленностью от центра
обращения.
В свою очередь Стафлё причисляет к инструменталистам кроме Осианде-
ра также кардинала Р. Беллармино, который советовал Галилею встать на эту
позицию, а также папу Урбана VIII, настоявшего на включении в Dialogo Га-
лилея знаменитого фрагмента о божественном всемогуществе (Stafleu М. D.,
1987. Р. 192).
637 Jardine N., 1982. Р. 185. См. также: Jardine N., 1984. Ch. 7. Джардайн
здесь полемизирует с оценками Р. Уэстмана (Westman R. S., 1980) и Ф. Крафта
(Krafft F., 1973. Р. 243-275).
197
последовательности планет (планетных сфер)638. В качестве дру-
гого примера можно указать на вопрос о причине изменчивости
расстояния между Землей и планетами639, который интенсивно
обсуждался уже Роджером Бэконом (R. Bacon; ок. 1220-1292) и
св. Фомой640.
Неадекватность трактовки эпистемологического статуса аст-
рономических моделей в терминах инструментализма выявляет-
ся также при анализе принятых на исходе Средневековья про-
цедур доказательства. Как известно, Аристотель во Второй ана-
литике различал два типа доказательств: ort и 5ioti641. В наи-
более влиятельном в Западной Европе переводе этого сочинения,
выполненном Яковом Венецианским (Jacobus Veneticus; ок. 1100—
1150), использовались латинские термины demonstratio quia и
demonstratio propter quid, соответственно. Первый из них относил-
ся к тому типу рассуждений, когда для некоего следствия (яв-
ления) формулировалась возможная причина; второй —к случаю,
когда из реальной причины выводилось некое возможное след-
ствие (явление), т.е. иначе говоря, в первом случае речь шла
о логическом переходе от следствия (явления) к его возмож-
ной причине, а во втором аргументация имела противополож-
ную направленность — от установленной причины (например, па-
дения человека) к ее возможным следствиям (ушибы, переломы
костей и т. п.).
Некоторые авторы XVI в. использовали иную терминологию,
называя рассуждения первого типа.(«от следствий») рассуждени-
ями a posteriori (или анализом), а дискурс второго типа («от при-
чин») — рассуждениями a, priori (или синтезом)642.
«Физическое учение, — писал Меланхтон, — строится в основном
из опыта, в коем обычно мы следуем от явлений и знаков (призна-
ков) к причинам (ab effectibus et signis ad causas). Напротив, по-
скольку мы видим, что Солнце всегда движется согласно наиболее
достоверному закону (certissima lege), то мы утверждаем, что оно
638При этом некоторые авторы, как, например, Джованни Капуано
(G. В. Capuano) связывали воедино три контекста: математико-астрономиче-
ский, натурфилософский и астрологический. См.: Brudzewo А., 1900. Р. 11-13.
639 Jardine N., 1982. Р. 185-188.
640 Aiton E.J., 1981. Р. 88-89; Litt Т., 1963. Ch. 28.
641 Аристотель, 1978. Вторая аналитика, I. 2: 71Ы7-72Ь4; I. 13: 78a23ff. С. 255-
346; С. 259-261; 280. См. также: Wallace W. А., 1972. Р. 10-18.
642Отметим, что такая терминология не совпадает с принятой позднее
И. Кантом и сохранающейся до сих пор.
198
не составлено из пара, исходящего от Земли, ибо земные испарения
рассеиваются в воздухе в разных направлениях»040.
Но рассуждения a posteriori не гарантируют единственность
причины. Скажем, целый ряд признаков недомогания (жар, слаг
бость и т. д.) могут быть обусловлены различными заболеваниями.
Поэтому необходима какая-то дополнительная процедура элимина-
ции «ложных причин» (или по крайней мере процедура выделения
одной из возможных причин в качестве наиболее достоверной) с
тем, чтобы в итоге осталась одна-единственная причина, которая
затем будет использована в demonstratio propter quid («от причины
к явлению»). Но каким образом можно элиминировать «неподхо-
дящие» причины или убедиться в наибольшей достоверности одной
из них?
Один из способов — обратиться к данным дисциплины, занима-
ющей в дисциплинарной иерархии более высокое положение, т. е.
привлекая дополнительную информацию, представляющуюся бо-
лее надежной. Скажем, при изучении движения планет можно ис-
пользовать геометрические соображения* 644. Таким образом, в иде-
але изучение любого явления должно проходить три стадии:
— выявление совокупности возможных причин посредством рас-
суждений a posteriori-,
— отсеивание «неподходящих» причин (используя, в частности,
методы и констатации другой, «высшей» дисциплины) с тем,
чтобы оставить одну истинную причину наблюдаемых явле-
ний;
— использование выявленной причины в demostratio propter quid
(т. е. в рассуждениях a priori), что позволит вывести необхо-
димые (в том числе и ранее неизвестные) следствия (явле-
ния).
Вся эта трехстадийная процедура обозначалась термином гед-
ressus645. Однако ее применение в астрономии (как, впрочем, и в
e43Corpus Reformatorum, 1834-1852. Vol. 13. Col. 194.
644 В качестве иллюстрации можно привести фрагмент рассуждения Аристо-
теля о форме Земли: «Форма [Земли] должна быть шарообразной... [еще] и
потому, что все тяжелые [тела] падают под равными углами [к касательной], а
не параллельно друг другу, что естественно, [если они движутся] к шарообраз-
ному по своей природе [телу]» (Аристотель, 1981. О небе, II, 14, 297b, 18-21.
С. 339).
645Она интенсивно обсуждалась в работах как протестантских, так и католи-
ческих философов и методологов. См. подр.: Wallace W. А., 1992. Р. 186-188;
Kuhn Н. С., 1997.
199
других дисциплинах) сталкивалось с серьезными трудностями.
Описать наблюдаемые движения планет («спасти явления»)
можно было с помощью различных моделей (эксцентра; деферент
+ эпицикл; эксцентр + эпицикл; деферент + два эпицикла и т. д.)
Трансформируя каждую из таких двумерных моделей в трехмер-
ные (в духе theoricae) — можно было получить различные конфи-
гурации планетных сфер. Но не было решительно никаких физи-
ческих оснований для предпочтения какой-либо одной структуры
(«системы мира») перед всеми прочими, ведь мы видим лишь дви-
жения планет, их траектории относительно Земли, а не эпициклы,
деференты и эксцентры646.
Поэтому вся описанная выше идеальная схема оказалась непри-
менимой. «Бог-Творец расположил эти [небесные] тела так далеко
от наших органов чувств, — жаловался в конце XVI столетия автор
астрономического руководства, — что мы не в состоянии ни выра-
ботать принципы доказательства для них (так, как мы можем это
сделать в других науках об иных вещах), ни установить, что яв-
ляется естественным и известным, с помощью чего мы могли бы
затем определить причины отдельных видимостей»647.
О том же писал и Альберт (Войцех) Брудзевский (Wojziech z
Brudzewa, 1445-1497), польский астроном, преподававший в Ягел-
лонском университете в Кракове, когда там учился Коперник648:
«Существуют ли в действительности эти эксцентры в сферах пла-
нет, не знает ни один смертный (дш quidem eccentrici an veraciter
existant in sphaeris planetarum, nemo mortalium novit... )»649.
Замечу, что возникающие трудности авторы XV-XVI столетий
связывали не с какими-то роковыми особенностями объектов, изу-
чаемых астрономами, но исключительно с удаленностью этих объ-
ектов от наблюдателя. (Коперник, замечу попутно, осознал иное —
дело не в удаленности космических объектов от земного наблюда-
теля, а скорее в его недостаточной удаленности от них, в силу чего
наблюдатель не может взглянуть на планетную систему со сторо-
ны).
Иными словами, невозможность реализовать метод regressus
имела практический, а не принципиальный характер. Именно в
таком контексте следует понимать и высказывание Меланхтона:
Barker Р., Goldstein В. R., 1998. Р. 248.
647Frischlin N., 1586. Р. 41.
648Веселовский И. Н., Белый Ю. А., 1974. С. 69-89 et pass..
M9Brudzewo А., 1900. Р. 26.
200
pawet.net
«Слушатель должен понять, что эта конструкция, состоящая из
многих орбит и эпициклов, была придумана геометрами для того,
чтобы можно было показать законы и условия движения, а вовсе
не представляет собой такое устройство, которое действительно су-
ществует на небе, хотя следует признать, что некоторые из таких
орбит действительно существуют»650. Вряд ли такую позицию —
«etst aliquous esse orbes» —можно назвать инструменталистской651.
И то же можно сказать по поводу позиции А. Осиандера, кото-
рый в предисловии к De Revolutionibus отметил техническую невоз-
можность для астронома выйти за рамки demonstratio quia: «Дей-
ствительно, всякому астроному свойственно на основании тщатель-
ных и искусных наблюдений составлять повествование о небесных
движениях. Затем, поскольку никакой разум не в состоянии иссле-
довать истинные причины или гипотезы этих движений, астроном
должен изобрести и разработать хоть какие-нибудь гипотезы, при
помощи которых можно было бы на основании принципов геомет-
рии правильно вычислять эти движения как для будущего, так и
для прошедшего времени (...) Ведь и так уже достаточно ясно, что
наука совсем не знает простых и глубоких причин видимых нерав-
номерных движений (...) Поскольку же для объяснения одного и
того же движения предоставляются различные гипотезы (как, на-
пример, для движения Солнца — эксцентр и эпицикл), то астроном
скорее примет ту, которая будет самой легкой для понимания. Фи-
лософ, вероятно, потребует в большей степени похожую на истину;
однако никто из них не сможет ни постичь что-нибудь истинное, ни
передать это другим, если это ему не будет сообщено божественным
откровением (...)
Во всем же, что касается гипотез, пусть никто не ожидает по-
лучить от астрономии чего-нибудь истинного, поскольку она не в
состоянии дать что-либо подобное... »652.
Осиандер не отрицает ни того, что высшей целью натуральной
философии является познание истинных причин явлений, ни того,
что эта цель достигается процедурой «доказательной регрессии»,
но он обращает внимание на то, что, как выразились П. Баркер
650«.. .Auditor, ut fabricationem tot orbium et epicycli sciat a Geometris excogi-
tatam esse, ut motuum leges et tempora utcunque ostendi possint, non quod tales
sint machinae in coelo, etsi aliquous esse orbes, consentaneum est» (Corpus Refor-
matorum, 1834-1852. Vol. 13. Col. 244; оригинал: Melapchthon P., 1549).
661 Barker P., Goldstein B. R., 1998. P. 235.
652Коперник H., 1964. C. 549.
201
и Б. Гольштейн, «для астронома на Земле они (истинные причи-
ны явлений. — И.Д.) доступны только посредством божественного
откровения», ибо только Создателю известны эти причины, да, по-
жалуй, еще тем, кто «similarly well placed»653. И если астроном на-
мерен сохранить гармонию в строе artes liberates654-, он не должен
из геометрических предпосылок делать физические выводы.
Специфика астрономии в том и состоит, что все, кто посвятил
себя этой науке, не в состоянии воочию увидеть Космос из вне-
земной позиции, отсюда—невозможность получения demonstratio
propter quid. Поэтому —и здесь следует согласиться с П. Баркером
и Б. Гольдштейном —астрономов XV-XVI столетий (Рейхольда,
Мёстлина, Вюрштайзена и многих других) было бы неправильно
оценивать как инструменталистов (или как фикционалистов), но,
скорее, как «вечно разочарованных реалистов (perpetually frustrated
realists)»655, притом, что в целом ни один термин, «ни «реализм»,
ни «инструментализм», не характеризует вполне то затруднитель-
ное положение, в котором оказался астроном в шестнадцатом столе-
тии»656. Теперь перейдем к анализу отношения к теории Коперника
в католическом мире в начальный период Контрреформации657.
КАТОЛИЧЕСКИЙ ОБРАЗ МИРА И ЗНАНИЯ:
СЫНЫ СВ. ДОМИНИКА И СВ. ИГНАТИЯ
... Искусство подчинять
Духовной воле косную природу.
М. Волошин
Традиционно Контрреформацию характеризуют как эпоху, «ко-
гда католическая церковь жесточайшим образом подавляла прояв-
ления свободомыслия»658, и связывают с такими явлениями, как
653Barker Р., Goldstein В. R., 1998. Р. 251-252.
654 А это было очень важно для Осиандера. Неслучайно он начинает свое пре-
дисловие с указания на возможные опасения «некоторых ученых» будто копер-
никанская гипотеза может ниспровергнуть «издавна правильно обоснованные
свободные искусства» (Коперник Н., 1964. С. 549). И весь дальнейший текст
Осиандера — это разьяснение того, что подобные опасения совершенно безосно-
вательны.
655Barker Р., Goldstein В., 1998. Р. 253.
656 Ibid.
в57Волее детально этот вопрос рассмотрен мною в монографии: Дмитри-
ев И. С. Увещание Галилея. В печати.
668 Штекли А. Э., 2003. С. 123-124.
202
усиление центростремительных тенденций в политике римско-ка-
толической церкви, репрессии, возрождение в 1542 г. римской Ин-
квизиции, поставившей под свой контроль практически все сферы
человеческой деятельности, публикация Пием IV в 1564 г. Index
librorum prohibitorum и создание Григорием XIII в 1572 г. Конгре-
гации Индекса, ограничение интеллектуальных свобод, отрицание
позднесредневекового и ренессансного культурного плюрализма в
пользу томизма и т. д.
По характеристике Б. Рассела (отчасти справедливой) «Рефор-
мация и Контрреформация в равной степени представляют собой
восстание менее цивилизованных народов против интеллектуаль-
ного господства Италии. В случае Реформации восстание носило
одновременно политический и теологический характер... В случае
Контрреформации восстание было лишь против интеллектуальной
и нравственной свободы Италии эпохи Возрождения»659.
Один из крупнейших историков Контрреформации Д. Кантимо-
ри отмечал, что репрессии, чинимые Инквизицией, «основывались
на строжайшей догматической ортодоксии и крайне подозритель-
ном отношении ко всем, кто не раболепствовал перед духовенством
(...) Со времени папы Павла IV (понтификат: 1555-1559. — И. Д.)
в Риме стал преобладать испанский тип священнослужителя — су-
ровый и непреклонный. Гуманиста вытеснил теолог, аскетичный и
несгибаемый, жесткий и бескомпромиссный по отношению к миря-
нам и еретикам»660. Излюбленными примерами, иллюстрирующи-
ми несвободу мысли в эпоху Контрреформации, стали у историков
процесс над Дж. Бруно и «дело Галилея».
Однако вся эта терминология — репрессии, догматическая орто-
доксия, реакционность и проч. — взята из понятийного арсенала XX
столетия и представляет собой терминологию победителей в дли-
тельном идейном и культурном противостоянии, истоки которого
восходят к началу Нового времени. Архитекторов же католической
Реформы волновали несколько иные проблемы, суть которых да-
леко не всегда можно передать, используя традиционную термино-
логию.
Рассмотрение реакции католической церкви на новую, гелиоцен-
трическую астрономию, я начну издалека, с учения св. Фомы Ак-
винского (1225-1274), идеи которого оказали огромное влияние на
659 Рассел Б., 2004. С. 632.
660 Cantimori D., 1975. Р. 272.
203
ход как тридентской полемики, так и на посттридентскую церков-
ную идеологию и практику. И это вполне закономерно, поскольку
именно на основе томизма можно было достичь искомого синтеза
(гармонии) разума и откровения, естественного и сверхъестествен-
ного, рационального познания и доктрины спасения, согласовать
до аскетичности строгую христианскую этику и гуманистический
строй мышления и жизни. Кроме того, именно томизм предлагал,
как казалось особенно доминиканцам (Аквинат с 1244 г. и до конца
жизни был членом ордена доминиканцев), наилучший способ си-
стематизации знания и такую модель организации познавательной
и образовательной деятельности, которая наиболее полно отвечала
требованиям тридентской ортодоксии. Далее я коснусь некоторых
аспектов учения св. Фомы, значимых в контексте настоящей ра-
боты.
В период формирования средневековой мысли природа пони-
малась как ens creatum, причем полагалось, что в силу грехопаде-
ния все природно сущее лишено присущего ему изначально боже-
ственного слова. «Фундаментальная позиция средневековой мысли
определяется пониманием бытия как слова. Из этого понимания
проистекает риторическое Слово Августина, грамматическое Сло-
во Ансельма, логическое Слово Фомы Аквинского и поэтическое
Слово Данте»661. В «логическом» Слове св. Фомы все сущее подле-
жит человеческому познанию, кроме Бога —то же, «что преподано
Богом в откровении, следует принять на веру»662. Св. Фома исхо-
дил из того, что источником конечной истины, которая внеположна
человеческому разуму, является Бог663, точнее, божественный ин-
теллект, неотделимый от божественной воли. Божественная истина
может быть раскрыта человеку через откровение и сообщена по-
средством Священного Писания и его толкования664. Однако эта
истина доступна не всем, а лишь тем, кто предопределен тайным
решением Бога к спасению665. В этом взгляды св. Фомы практи-
чески совпадают с позицией св. Августина и других отцов церкви.
Но, в отличие от последних, св. Фома делает больший акцент на
рациональном мышлении, которому он отводит важную роль как в
661 Сергеев К. А., Толстенко А. М., 1999. С. 97.
662 Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 1. 1 ad 1.
663 Thomas Aquinas. Sum. Theol. II—II, q. 1, a. 1c; q. 1, a. 10c; q. 17, a. 6c.
ee* Thomas Aquinas. Sum. Theol. II—II, q. 1, a.9 ad. 1.
665 Thomas Aquinas. Sum. Theol. I—II, q. 3, a.5; III, q. 48, a. 6c.
204
познании сотворенного мира, так и в поисках пути к спасению666.
Высшей формой познания, согласно св. Фоме, служит созерца-
ние. Хотя он и принимает аристотелеву максиму — nihil est in intel-
lects, nisi prius fuerit in sensu667, — тем не менее реальное познание
представляет собой, по мнению «ангельского доктора», выделение
сущности вещей разумом, ибо томистский Бог рационален, в силу
чего рациональным оказываются мир и человек.
«.. .Истинное,— рассуждал Аквинат,— ...в своем исходном
смысле находится в интеллекте. В самом деле, коль скоро всякий
предмет может быть истинным постольку, поскольку имеет форму,
соответствующую его природе, с необходимостью следует, что ин-
теллект, поскольку он познает, истинен в меру того, насколько он
имеет подобие познанного предмета, которое есть его форма, коль
скоро он есть интеллект познающий. И потому истина определяется
как согласованность между интеллектом и вещью. Отсюда познать
эту согласованность означает познать истину. Но последнюю чув-
ственное восприятие не познает никоим образом (...) Интеллект
же в состоянии познать свою согласованность с постигаемой вещью:
однако он не воспринимает ее в том смысле, что познает некоторое
неразложимое понятие; но, когда он высказывает о вещи сужде-
ние, что она такова, какова воспринятая им от нее форма, лишь
тогда он познает и высказывает истину. И делает он это, слагая и
разделяя. Ибо во всяком суждении он либо прилагает к некоторой
вещи, обозначенной через субъект, некоторую форму, обозначенную
через предикат, либо же отнимает у нее эту форму»668. Св. Фома
приходит к заключению, что «чувственное восприятие не схваты-
вает сущности вещей, но только их внешние акциденции. Равным
образом и представление схватывает лишь подобия тел. Лишь один
интеллект схватывает сущность вещей»669.
Таким образом, опираясь на свои органы чувств и свой интел-
лект, человек может прийти к истинному знанию сущности вещей,
к познанию гармоничного порядка и каузальности Универсума, что
Фома и называл созерцанием вещей. Оно дается долгой и упорной
666 Здесь уместно напомнить, что истина христианского вероучения есть все-
цело истина спасения. Все знание тут соотносится с порядком дела спасения.
667 «По закону своей природы человек приходит к умопостигаемому через чув-
ственное, ибо все наше познание берет свой исток в чувственных восприятиях»
(Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 1, 9c).
668 Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 16, 2c.
669 Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 57, 1 ad 2.
205
тренировкой интеллекта в процессе обучения различным дисципли-
нам. Более того, правильное интеллектуальное созерцание вещей
св. Фома интерпретировал как путь к спасению: «... конечная и со-
вершенная красота, которую ожидают найти в грядущей жизни, в
принципе состоит первично в созерцании, а вторично в надлежа-
щем действии практического разума, направляющего человеческие
действия и страсти»670.
Еще раз подчеркну, спасение понимается Аквинатом скорее в
терминах интеллектуального созерцания, нежели в терминах дея-
тельности, ибо деятельность присуща и животным. В итоге, дело
спасения, с одной стороны, и образовательная практика, приуго-
товляющая ум к интеллектуальному созерцанию — с другой, оказа-
лись в учении св. Фомы тесно связанными. При этом — и здесь важ-
ное отличие позиции Аквината от взглядов св. Августина — даже
не осененный божественной благодатью человеческий разум может
стать средством адекватного познания сотворенного мира. Тем са-
мым изучение сотворенного мира, являющееся единственным, хоть
и косвенным, путем к познанию Творца, обрезает легитимность не
только в инструменталистских терминах, как это имело место у
св. Августина, но и в морально-религиозных.
Важно также отметить что божественная истина, согласно
св. Фоме, как бы запечатлена в природе, в силу чего невозможно
противопоставить истины природы и Бога; благодать не разрушает,
но совершенствует природу (gratia naturam non tollit, sed perficit),
оба мира — дольний и горний — связаны едиными законами причин-
ности и разума, и законы эти могут быть истолкованы на основе
аристотелевой концепции необходимости.
Реальное знание (т. е. собственно scientia) есть, по св. Фоме
и Аристотелю, познание причин, т. е. знание необходимых связей
между следствием и его причиной671. Это знание возникает путем
абстрагирования от пестроты и многообразия чувственных данных
и использования дедуктивных рассуждений с целью установления
каузальных связей между сущностями. Так формируется предмет
натурфилософского исследования. Далее, познание может обра-
титься к изучению нематериальных сущностей, которое в свою оче-
редь вело к установлению начал, коим подчиняется мир природных
субстанций. На этом этапе формируется предметная область мета-
670 Thomas Aquinas. Sum. Thcol. I 11, <| 4, n. .'>
671 Thomas Aquinas. De vcrit., <|. 3, n. 3<-.
20G
физики. И, наконец, венчает познавательный процесс постижение
истин теологии, тех из них, которые доступны рациональному по-
знанию672. Одоление каждой ступени на этой эпистемологической
лестнице означало приближение к главной цели — спасению души.
Но какое место в описанной иерархии занимает математика, третья
часть философии в аристотелевой системе наук?
Согласно Аристотелю, каждая область знания в идеале долж-
на строиться на собственных, единых и истинных началах, которые
лежат в основании дедуктивных выводов. Кроме того, первоначала
каждой области знания должны быть того же рода, что и объекты
этой области, ибо только тогда можно реализовать дедуктивный
вывод. Очевидно, что, к примеру, астрономия и оптика наруша-
ют это требование однородности экспланаса и экспланандума тео-
рии (и соответственно, нарушают аристотелев запрет на метабасис)
именно потому, что строят свои объяснения и выводы, опираясь
на чистую математику. Поэтому Аристотель классифицировал эти
дисциплины как подчиненные более высоким673.
Этот таксономический ход Стагирта был в известной мере ad
hoc решением проблемы классификации наук, что породило впо-
следствии длительную полемику о том, можно ли используемые в
астрономии и в оптике доказательства считать ведущими к истин-
ному знанию.
По мысли св. Фомы, который в вопросе о дисциплинарном стату-
се математики в целом следовал Аристотелю, математические сущ-
ности представляют собой «квазисубстанции», не подверженные —
в отличие от физических субстанций — каким-либо изменениям, а
потому не имеющие прямого отношения к реальности674. Поэтому
математике, которая имела дело только с количественными харак-
теристиками, а не с процессами и не с телеологией, отводилось в
томистской иерархии дисциплин промежуточное место между фи-
зикой и метафизикой.
Вместе с тем св. Фома признавал, что есть такие области зна-
ния, где роль математики очень велика, как, например, в механике,
оптике, астрономии, в учении о музыкальной гармонии. Эти дис-
циплины (науки) Аквинат относил к категории «смешанных»675.
672 Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 1, a. 8 ad 2. Фома Аквинский (2002).
Суммы теологии.
673Подр. см.: McKirahan R. D., 1978.
e74In Boeth. De Trim, lect. 2, q. 1, a. 3.
675In Boeth. De Trim, lect. 2, q. 5, a. 3; In II Phys., lect. 3; Фома Аквинский
207
Смешанные (или математические) науки не имели самостоятельно-
го значения и статуса, они были «подчинены» иным дисциплинам.
Соответственно оценивался и статус используемых в этих смешан-
ных науках математических теорий. К примеру, птолемеевы экс-
центры и эпициклы рассматривались св. Фомой лишь как матема-
тические гипотезы, не отвечавшие истинной природе вещей676.
Действительно, поскольку математические сущности не были
реальными субстанциями, то их использование для объяснения на-
блюдаемых явлений не могло гарантировать постижение истинных
физических причин, т. е. не могло с необходимостью привести к ис-
тинному знанию. Более того, поскольку все астрономические объ-
яснения основывались на «слабом» силлогизме — от явлений к их
причине (причинам), — то астрономические выводы нельзя считать
строго доказанными, необходимыми истинами, но лишь вероятны-
ми, способными «спасать явления» утверждениями. Иными слова-
ми, тот факт, что астрономическая теория (скажем, теория движе-
ния планет Птолемея) позволяет, используя математические сущ-
ности (эксцентры, эпициклы и т. д.), рассчитать видимые движе-
ния планет, не является достаточным доказательством истинности
данной теории, «потому что можно предположить существование
и другой гипотезы, с равным успехом объясняющей те же явле-
ния»677.
Здесь необходимо сделать два пояснения. Первое — относитель-
но понятия «гипотеза», как оно использовалось св. Фомой. Под ги-
потезой он понимал некое утверждение, позволявшее обосновать
видимости природных явлений, не претендуя при этом на объясне-
ние их истинной природы. Именно в этом смысле он и его после-
дователи говорили о гипотетическом характере системы Птолемея.
В этом же смысле позднее говорилось и о гипотезах Коперника, в
частности, кардиналом Роберто Беллармино. Причем если натур-
философскую гипотезу можно проверить на истинность с помощью
надлежащих наблюдений и опытов, уточнив тем самым ее эписте-
мологический статус, то истинность чисто математической гипо-
тезы, относящейся к физическому миру, доказать сведением ее к
истинным первоначалам и/или к очевидностям нельзя.
Второе пояснение относится к понятию «спасение явлений».
«Спасти явление» — значит построить некую теоретическую мо-
(2002). Sum. Theol. I — II, q. 35, a. 8; II-II, q. 9, a. 2 ad 3.
e7eSum. Theol. I, q. 32, a. 1; In II De caelo, lect. 17.
e77Sum. Theol. I, q. 32, a. 1.
208
дель его, выраженную в словах и в знаках, которая бы позволяла
объяснять видимости и которая служила бы своего рода «мостом»
между принятыми метафизическими утверждениями и наблюдае-
мыми явлениями. К примеру, эпициклы и эксцентры встречают-
ся в астрономических текстах, признанных каноническими (ска-
жем, в Альмагесте), но не на небе. При этом данные наблюдений
интерпретировались в соответствии с геометрическим характером
принятой модели движения планет. В свою очередь эта геометри-
ческая модель должна была быть по крайней мере совместимой
с некоторыми метафизическими принципами (скажем, с принци-
пом равномерных круговых движений небесных тел, с принципом
«лунной грани», т. е. качественной разнородности над- и подлунно-
го миров и т. д.) и одновременно устанавливать границы, опреде-
лявшие возможности астрономов приписывать Природе известную
регулярность и упорядоченность678.
Таким образом, традиционный астрономический дискурс опери-
ровал с систематическими наблюдениями явлений, а не с интерпре-
тацией последних как неких «природных знаков», несущих инфор-
мацию о других физических явлениях679. Предметом интерпрета-
ции в средневековой традиции мог быть только текст, тогда как
природные явления, манифестирующие некие каузальные связи,
должны изучаться через дедукцию, берущую свое начало в пред-
ставлении изучаемых объектов в уме и в языке.
Возвращаясь к официальной позиции церкви по отношению к
природознанию, уместно отметить, что церковь, хотя и не интере-
совалась (или мало интересовалась) конкретным содержанием зна-
ния о природе (поскольку любые интеллектуальные занятия обре-
тали смысл и легитимность исключительно в их сотериологических
коннотациях), оказалась весьма чувствительной к вопросам эписте-
мологического статуса тех или иных натурфилософских учений,
принципам организации и классификации и т. д., особенно когда
речь шла о необходимости проведения образовательных реформ,
обозначенных в соответствующих тридентских решениях, посколь-
678 Интерпретационный вектор был направлен, как заметили Р. Фельдхей и
М.Хейд, «от словесных (textual) моделей к феноменологическим наблюдени-
ям» т. е. «как это ни странно, явление могло восприниматься как правомер-
ная (valid) интерпретация модели, а не наоборот» (Feldhay R., Heyd М., 1989-
Р. 116).
679Как показал Я. Хакинг (Hacking I., 1975), до конца XVII в. не принято было
рассматривать природные явления как некие «естественые знаки», поскольку
такое рассмотрение считалось ненаучным.
209
ку для реализации последних необходимо было систематизировать
и инвентаризировать весь корпус профанного знания, сохранив при
этом ортодоксальное ядро традиционного христианства.
Здесь-то и дали о себе знать глубокие расхождения, раздирав-
шие посттридентскую католическую элиту, причем полемика раз-
вивалась в форме идейного и культурного противопоставления до-
миниканцев и иезуитов, а также внутри каждого ордена.
В тридентский и посттридентский период две группы клери-
кальных интеллектуалов лидировали в католическом мире Запад-
ной Европы — доминиканцы и иезуиты. Далее я кратко останов-
люсь на образовательной политике и социально-культурной ориен-
тации каждого из этих орденов. Начну с доминиканцев.
Три обстоятельства определяли их роль в интеллектуальной и
религиозной жизни Европы, начиная с основания ордена в XIII сто-
летии:
— их твердая, даже жесткая ориентация на томизм 680;
— создание хорошо организованной сети образовательных цен-
тров (начиная с XIII в.), включавшей^ как монастырские школы,
так и studia generalia (т. е. университеты);
— их преобладание в Инквизиции.
Согласно доминиканской доктрине, учение (studia) следует рас-
сматривать как наиболее достойный путь к достижению идеала
праведной жизни. Во-первых, потому, что учение ведет к обрете-
нию vita contemplative, а следовательно, к спасению души. При этом
созерцательная жизнь образует основу доминиканского жизненно-
го идеала (речь, разумеется, шла о правильном созерцании гетит
Divinarum)681. Во-вторых, а именно: одной из главных обязанно-
стей ордена было обучение и наставление народа в истинной вере
(officium docendi), обязанность, которая давала доминиканцам мно-
гочисленные привилегии. В курии многие прелаты прекрасно пони-
680Доминиканцы неизменно объявляли себя «чистыми томистами» и по сути
таковыми были в действительности. С XIV столетия они восприняли учение
св. Фомы как «здравый путь», а с середины XVI в. приняли Summa Theolo-
giae в качестве основного пособия по теологии в контролируемых ими учебных
заведениях.
681 «...При надлежащем старании созерцание направляется к рассмотре-
нию вещей божественных» (Regula Beati Augustini et Constitutiones fratrum
Ordinis Praedicatorum, 1650. P. 241. Глава XIV (De studentibus) этого уставного
документа, трижды переиздававшегося на протяжении ста лет —1566, Rome;
1607, Venice; 1650, Rome — является одним из главных источников по образо-
вательной политике доминиканцев в посттридентскую эпоху).
210
мали, что невозможно укреплять веру, игнорируя образовательные
задачи, ибо невежество — мать ошибок и ересей. В-третъих, зна-
ние охраняет душу от соблазнов плоти. Последний довод указывал
на характерное для Средневековья понимание всякой интеллекту-
альной деятельности как способа ухода от мира, хотя, конечно, до-
миниканцы сознавали, что лежащая на них «обязанность учить»
не допускает полной изоляции ордена.
В итоге, надлежащим образом организованные интеллектуаль-
ные занятия рассматривались «сынами св. Доминика» как средство
приближения человека к Богу —тезис, в основе которого лежало
томистское представление о возможности познания мира и истины
божественного Откровения с помощью интеллекта. Однако в силу
поврежденности человеческой природы процессы учения и позна-
ния должны быть поставлены под строгий контроль старших бра-
тьев, кои обязаны следить за обучаемым, чтобы «исправлять то,
что надлежит исправить (in stadiis corrigenda viderit co rrig at )»e82.
В первом уставе ордена вообще запрещалось изучать даже осно-
вы artes liberates без разрешения генерала. Правда, строгость пер-
воначальных ограничений умерялась их искусными толкованиями
со стороны жаждущих приобщиться к азам знания братьями. Впо-
следствии изучение светских наук допускалось, но с условием, что
эти штудии должны направляться исключительно к цели спасения
души, а не быть средством удовлетворения чьего-либо любопытства
или чьих-то амбиций682 683.
Однако в посттридентский период —и даже несколько ранее, в
середине XVI столетия — стало ясно, что золотой век доминиканцев
и доминиканского образования остался в прошлом. «Где же уче-
нейшие и благочестивейшие прославленные святые отцы, кои не
только нам, но и всей Европе были украшением? Где многочислен-
ные школы (имеются в виду университеты.— IT. Д.)?» — с горечью
спрашивал Магистр ордена, открывая в 1561 г. очередной Capitula
Generilia684. Вопрос «ubi sunt... » действительно становился все бо-
682Ibid. Р. 240.
683Ibid. Р. 241-242.
684 « Ubi enim doctissimi et religiosissimi illarum religionum patres, qui non nobis
dumtaxat, sed toti Europae ornaments erant ? Ubi tantus studiorum numerus
(Ibid.). Capitula Generalia — конгрегация избранных на местах официальных
представителей всех провинций, собиравшаяся раз в три-четыре года и реаль-
но руководившая работой ордена. Решения Capitula собирались в специальные
сборники (Acta Capitulorum Generalium, 1898-1904). Многие из принятых на
таких собраниях решений включались впоследствии в уставные документы ор-
211
лее актуальным. Документы ордена, прежде всего Acta Capitulorum
за 1558-1628 гг., ясно показывают картину глубокого кризиса, кото-
рый затронул все сферы деятельности доминиканцев, в том числе
и образовательную685. Studia generalia, т. е. университетское обра-
зование, стало источником привилегий для малых элитных групп,
контролировавших эту деятельность и не желавших никаких ре-
форм, тогда как базовое образование пришло в такой упадок, что
доминиканцы вынуждены были иногда посылать своих новициев
учиться к конкурентам, т. е. в иезуитские школы686, где уровень
образования был выше, а методика совершенней.
Столкнувшись с кризисными явлениями в сфере образования и
одновременно с требованием тридентской церкви повысить образо-
вательный уровень народа, отцы-доминиканцы оказались в труд-
ном положении. С одной стороны, будучи последовательными кон-
серваторами, они прилагали усилия к укреплению традиций орде-
на, что означало, в частности, усиление преподавания метафизики
и теологии687. С другой же стороны, доминиканская элита осозна-
вала необходимость возрождения духовной жизни, путем постепен-
ной адаптации новых тенденций и смыслов. В итоге, было решено
разрешить избирательное чтение гуманистической литературы, а
также ввести изучение древнегреческого и древнееврейского язы-
ков. Кроме того, курс теологии был разделен на две части: спекуля-
тивную (по св. Фоме) и моральную (по св. Фоме и Петру Ломбард-
скому)688. Фактически это означало введение новой дисциплины,
преподавание которой, хотя и было обставлено множеством ого-
ворок и ограничений, стало каналом трансляции в доминиканскую
среду новых идейных веяний времени (в частности, предметом изу-
чения стали труды Т. Каэтана).
Однако в целом доминиканская культура оставалась укоренен-
ной в средневековом идеале vita contemplativa. Сохранялась также
тенденция к изоляции от мира и агрессивная реакция на малейшие
подозрения в ереси и отклонения от традиционного томизма689. На
дена, т. е. в Regula Beati Augustini et Constitutionis fratrum Ordinis Praedicato-
rum.
685Подр. см.: Feldhay R., 1995. P. 98-109.
686Mortier R. P., 1913. Т. 6. P. 323.
687Acta Capitulorum Generalium, 1898-1904. T. 11 (1564). P. 63.
688Ibid. T.ll (1571). P.133.
689По словам P. Фельдхей, доминиканцы «преобразовали томнзм, превратив
его из религиозно-интеллектуальной системы в некую обязательную доктрину,
придав ему тем самым статус, который до эпохи Контрреформации он не имел»
212
фоне этой консервативной реакции доминиканцев на вызовы вре-
мени особенно рельефно выглядит деятельность их основных со-
перников — иезуитов.
В основу своей догматики иезуиты положили учение св. Фомы
Аквинского, который в 1567 г. был объявлен ими «пятым учителем
церкви». Идейным стержнем иезуитской догматики стали следую-
щие положения:
— всякое множество должно быть упорядочено в единстве, един-
ство без множества или отрешенное от своего множества есть пу-
стое созерцание;
— бытие вещей оправдывает бытие Бога, т. е. прежде всего — бы-
тийственная сторона Бытия, а уж затем божественная;
— одни и те же схемы мысли накладываются на бесконечную
пестроту конкретных вопросов, будь то пять доказательств бытия
Бога или оправдание границ допустимого в финансовой деятельно-
сти;
— основная антитеза любого бытия и блага —это противостоя-
ние «потенциального» и «актуального»; если актуальное есть реа-
лизованное, завершенное, осуществленное, а также добро, красота,
истина и благо, то потенциальное —все ему противоположное (зло,
вред, уродство, ложь, но не заблуждение!) и т.д.; актуальное не
может становиться потенциальным;
— имеет место принцип порядка и четкости во всем — и в боже-
ственных делах, и в человеческих;
— имеет место «принцип индивидуации»;
— «сущее» и «благо» есть понятия взаимозаменяемые;
— не разделяй, а властвуй.
Испанский иезуит, представитель «второй схоластики» Фран-
сиско Суарес (1548-1617), почитавшийся величайшим теологом, ра-
боты которого высоко ценили Гуго Гроций и Рене Декарт, дополнил
эти тезисы следующими690:
— сущность равна существованию —каково существование, та-
кова и сущность;
— единичное обладает всеми преимуществами перед общим;
— Бог не предопределяет судьбу человека, но предвидит;
— личность есть самое благородное во всей разумной природе;
(FeUhay R., 1995. Р. 109).
690 Черносвитов Е. В., Флоренский П. В., 1992.
213
— интеллект сильнее воли, но в мирских делах и в делах совести
любовь важнее познания;
— любые крайности порочны, любовь всегда посередине;
— из двух взглядов на конкретный вопрос каждый может опи-
раться на конкретное основание, но ни один не может считаться
абсолютно достоверным, но лишь вероятным.
Иезуиты не просто восприняли и дополнили учение св. Фомы,
они его в ряде пунктов существенно переработали, что и послужило
причиной длившейся с 1597 по 1607 г. полемики (так называемой
полемики De auxiliis) между Обществом и доминиканцами, счи-
тавшими себя «чистыми» томистами. В частности, доминиканские
теологи, полагая, что Бытие и Познание соединены в Боге, отстаи-
вали мысль о том, что каждое божественное предвидение («praesci-
entia») событий, к примеру будущих поступков человека, сочетает
в себе божественную волю с божественным знанием.
Более того, само божественное знание будущего есть результат
принятого Богом волевого решения. Бог, стало быть, знает будущее,
потому что (и после того как) он принял решение о том, чему над-
лежит случиться. Иной последовательности и быть не могло, ведь
если бы Бог принимал решение, исходя из знания предстоящего,
т. е. сначала бы «включилось» божественное всеведение, а затем к
нему «подключилось» божественное всемогущество, и все это явля-
лось бы миру в форме божественного предопределения, то до мо-
мента принятия решения, т. е. до реализации Potentia Dei absolute,
Бог имел бы достоверное, ясное и отчетливое знание о гипотетиче-
ских событиях. Этого томизм допустить не мог, поскольку по сред-
невековым логическим канонам гипотетическое отождествлялось с
фиктивным, и иметь о нем абсолютное знание нельзя. Божествен-
ное же предвидение должно иметь абсолютный характер, т. е. оно
предполагает онтологическую модальность объекта знания.
Иезуиты разделили, «развели» понятия божественного знания
и божественной воли. Согласно их концепции, еще до принятия ка-
кого-либо решения и независимо от него Бог обладает некоторым
«промежуточным знанием (scientia media)» о будущем, и знание
это отнюдь не гипотетическое (таковым оно является только для
человека). Как заметили по этому поводу доминиканцы, получает-
ся, что возможно абсолютное знание о гипотетических сущностях.
Бог сначала знает, причем прямо и непосредственно, а затем, опи-
раясь на это свое абсолютное знание, принимает решение по своей
воле, но с учетом естественного хода вещей, естественной предрас-
214
положенное™ предметов, их природы. Тем самым на божествен-
ное предопределение накладываются известные ограничения, что в
свою очередь оставляет место для проявления свободной воли чело-
века. Именно в поисках компромисса между божественным прови-
дением и человеческой волей и была введена иезуитами концепция
scientia media.
Неабсолютности божественного предопределения отвечала
неабсолютность человеческого знания причин явлений, знания, по-
лученного путем выдвижения гипотез, выведения следствий из них
и последующей проверки наблюдаемости этих следствий. Это зна-
ние о гипотетических объектах и явлениях само по себе могло быть
вполне надежным, но оно не влекло за собой онтологической необ-
ходимости.
Интересна в этом аспекте позиция немецкого математика и аст-
ронома, одного из создателей григорианского календаря Христофе-
ра Клавиуса. По его мнению, гипотетические сущности, которыми
оперируют математики, имеют корни в реальном мире, и потому
математические построения могут дать истинное знание о реаль-
ности. «Математические сущности» служат, по Клавиусу, связую-
щим звеном между рациональными структурами ума и реальными
структурами физического мира. Разумеется, Клавиус понимал, что
математические доказательства еще не могут гарантировать истин-
ность принятых гипотез и потому необходимо обратиться к наблю-
дениям (Клавиус как астроном апеллировал именно к наблюдени-
ям). Но даже если наблюдаемые явления и подтверждали данные
математических расчетов, это также не гарантировало справедли-
вость гипотезы, ибо всегда оставалась возможность иного объясне-
ния, основанного на иной математической гипотезе. Как же быть?
Клавиус полагал, что человеческое познание, в отличие от боже-
ственного, ограничено, человек не может подобно Богу непосред-
ственно, a priori схватывать истинные причины явлений, а пото-
му остается одно: признать, что движение к истине —это не чисто
формально-логический процесс, он включает в себя скачок —вы-
движение гипотезы. Это несовершенный, но единственно реальный
способ постижения ограниченным человеческим разумом неогра-
ниченного многообразия Природы.
Иезуиты много сделали для развития науки, особенно матема-
тики, «экспериментальной философии» (физики), медицины, ин-
женерии. Между 1600 и 1700 гг. ими было опубликовано около 4000
книг, 600 журнальных статей и составлено около 1000 рукописей.
215
Сам св. Игнатий весьма подозрительно относился к чисто
интеллектуальной деятельности, и собравшиеся вокруг него в
1530-х гг. единомышленники являли собой смесь людей действия и
тех интеллектуалов, которые ставили апостольские принципы хри-
стианской жизни выше схоластического теоретизирования. Перво-
начальные цели игнатианцев состояли в проповедовании, благотво-
рительности и миссионерской деятельности в Европе и за ее преде-
лами (что и подчеркивалось в папской булле 1540 г.). Что же ка-
сается образовательных целей, то таковые поначалу не ставились,
более того, в первой версии устава Общества было заявлено с сол-
датской прямотой: «В Обществе не должно проводиться ни ученых
занятий, ни лекций (no estudios ni lectiones)»691. Тем не менее спу-
стя всего неполных два года после основания «компаньи» послед-
няя столкнулась с необходимостью обеспечить себя достаточным
количеством высокообразованных людей для реализации всего то-
го, ради чего эта самая «компанья» и создавалась692. А поскольку
образовательный уровень большинства духовенства, да и мирян,
был, мягко говоря, невысок, то «ковать кадры» пришлось самим.
И хотя Лойола сохранял негативное отношение к интеллектуализму
как образу жизни, однако в одном из писем 1542 г. он выразил по-
желание, чтобы члены Общества улучшили свои познания в латыни
и в свободных искусствах693. Но традиционное университетское об-
разование не отвечало целям Общества, и оно начало формировать
свою образовательную программу, свой studium. К 1546 г. были со-
ставлены первые (падуанские) Constitutiones Scholasticorum.
Институциональной основой деятельности иезуитов стал уни-
верситет и колледж. Так, например, в 1551 г. Игнатий Лойола ос-
новал Римский колледж (Collegia Romano) как школу грамматики,
гуманности и натурфилософии, с бесплатным обучением. Поначалу
в нем обучалось всего 15 студентов, а занятия вели три преподава-
теля. Но в течение нескольких лет Coliegio Romano превратился в
один из лучших образовательных центров Европы.
С 1584 г. этот колледж получил статус университета. Накануне
роспуска Общества его члены занимали более 85 кафедр математи-
ки, надзирали за более чем десятком физических кабинетов (боль-
691Monumenta paedagogica Societatis lesu, 1965. T. 1. P. 6, n. 23.
692Уже в 1540 г. первая группа игнатианцев была послана в Парижский уни-
верситет, год спустя еще несколько человек были отправлены на учебу в Падую,
а затем, в 1542 г., последовали «десанты» в Лувен и Коимбру.
693Monumenta Paedagogica Societatis lesu, 1965. T. 1. P. 7, n. 4.
216
шая часть которых существовала вместе с кафедрами эксперимен-
тальной физики), работали во всех 25 существовавших тогда учеб-
ных обсерваториях Европы, и хотя обсерватории в Гринвиче и в Па-
риже превосходили в техническом отношении иезуитские, послед-
ние держали ббльшую сеть постоянных наблюдателей-астрономов.
В 1550-1560-х гг. открылись десятки иезуитских колледжей, а к
концу века их уже было несколько сотен по всей Западной Европе.
Иезуиты первыми ввели разделение учащихся по возрастам, ак-
тивно использовали физические упражнения, создавали театры694
и т.д.
Все это было бесконечно далеко от аскетичной практики до-
миниканцев, да и других монашеских конгрегаций. Если сыны
св. Доминика держались идеала vita contemplativa и старались огра-
дить себя от мира, то последователи св. Игнатия предпочитали vita
activa. Они не только не чурались мира, но настойчиво проникали
во все его поры, ячейки и структуры, даже если их туда не звали. В
своей деятельности иезуиты всегда руководствовались прагматиче-
скими соображениями, а также жесткими, раз и навсегда установ-
ленными принципами. Образовательная политика иезуитов отлича-
лась не только высоким качеством образования, включавшим в себя
прогуманистические элементы695, не только впечатляющими коли-
чественными показателями (к 1600 г. в Европе насчитывалось 245
колледжей, основанных или контролируемых Обществом, не считая
других образовательных центров), но и гибкостью. Скажем, пона-
чалу, как уже отмечалось, никаких особых образовательных задач
Общество перед собой не ставило, но спустя три десятилетия вопрос
694Сохранилось, к примеру, описание театрального представления, устроен-
ного в 1622 г. в Collegia Romano по случаю канонизации Игнатия Лойолы и
Ф. Ксавье {F. Xavier или Javier-, 1506-1552), знаменитого иезуитского мисси-
онера. Пьесу по этому случаю написал профессор риторики отец Гуиниджи
{Guiniggi) {Bjurstrom Р., 1972. Р. 101). Как правило, в пьесах, разыгрывав-
шихся в иезуитских театрах, сочетались две тенденции — морализаторская и
политически злободневная. Между актами, а их обычно насчитывалось три
или пять, ставились интермедии с песнями и танцами. Иезуиты быстро оцени-
ли возможности балета и даже разработали специальную латинскую балетную
терминологию {Boysse Е., 1970. Р. 31-58).
695 Семилетний курс гуманистических штудий в иезуитских университетах
предусматривал знакомство с трудами Л. Валла, Эразма Роттердамского,
X. Л. Вивеса, Цицерона и Квинтиллиана {Nadal Н., 1965а); Clave М., 1965). По-
следние два года изучались древнегреческий и древнееврейский языки. Курс
философии включал изучение математики и «смешанных» наук по текстам
Региомонтана и Лефевра д’Этапля {Nadal Н., 1965а. Р. 149).
217
о целесообразности дальнейшего расширения его образовательной
деятельности стал предметом интенсивной полемики. Действитель-
но, новиции не хотели обучать плохо подготовленных учеников, по-
скольку это отвлекало их от собственных занятий, тем более, что
многие из обучаемых вовсе не собирались связывать свою даль-
нейшую жизнь с Обществом Иисуса, интернаты также требовали
к себе много внимания и т. д. Однако, несмотря на оппозицион-
ные выступления (пафос которых сводился к тому, что чрезмерная
занятость обучением отвлекает от главных целей Общества), к на-
чалу 1570-х гг. преподавание стало рассматриваться не как officio,
т. е. обязанность среди прочих иных, но как ministerio (миссия),
а образование — как универсальный барьер, защищающий мирян и
клириков от ересей и неверия. (Разумеется, если оно поставлено
под должный клерикальный контроль.)
Но вместе с тем было бы преувеличением видеть в иезуитах эда-
ких веселых прагматиков, озабоченных повышением образователь-
ного уровня населения и устраивающих театральные перформансы
с балетными интермедиями и т. д. Это, конечно, не так. Достаточ-
но обратиться к фрагменту из правил для школяров, составлен-
ных Надалем в 1563 г. «Пусть каждый знает,— писал Надаль,—
что Общество располагает двумя средствами, с помощью коих оно
стремится к своей цели. Первое есть некая сила, духовная или бо-
жественная, которую обретают через таинство, молитву и религи-
озные упражнения во всех добродетелях и которая даруется особой
божественной благодатью. Другая [сила] заключена в способности,
которая приобретается посредством обучения (alterum est positum
in facilitate quae ex studiis comparari solet)... »696 Таким образом,
таинства, молитва и духовные упражнения приуготовляют веру-
ющего к восприятию божественной благодати, «настраивая» его
волю на волю Бога. Учение же приуготовляет человека к постиже-
нию конечной истины, заостряя и шлифуя его интеллект, приводя
его — в пределах возможного — в соответствие с божественным Ин-
теллектом. Тем самым воля и интеллект статусно и функционально
разделялись, что легитимизировало несозерцательную интеллекту-
альную деятельность как путь к Богу и к спасению, придавая этой
деятельности известную автономию. В традиционном томизме, но-
сителями и охранителями которого были доминиканцы, созерца-
ние понималось как мост между интеллектуальным поиском исти-
696Nadal И., 1965b). Р. 116.
218
ны и божественным знанием. (Напомню, что созерцание, соглас-
но св. Фоме, достигается упорным упражнением интеллекта.) Для
иезуитов созерцание, по словам Р. Фельдхей, «было наделено более
мистическими коннотациями»0 , оно инкорпорировано в эмоцио-
нальную религиозность, сформированную в «Духовных упражне-
ниях» И. Лойолы, оно рядоположено молитве, таинствам и иным
формам религиозной практики. Учение и ученость образуют само-
стоятельный путь к спасению, и этот путь совсем не обязательно и
даже вовсе не нужно истолковывать в терминах созерцания.
Таким образом, пуритане и их протестантская родня были от-
нюдь не единственными религиозно мотивированными интеллекту-
алами, которые внесли вклад в развитие ранней науки Нового вре-
мени. Для естественнонаучной деятельности иезуитов характерно
странное, на первый взгляд, соединение двух тенденций: традици-
онализма (отсюда тяготение их натурфилософии к аристотелизму)
и эмпиризма бэконианского толка.
Чтобы понять истоки иезуитского образа науки, следует при-
нять во внимание важную особенность их идеологии — акцент на
понятиях апостольской духовности и апостольского служения. Иде-
ал апостольской духовности требовал, чтобы члены Общества, по-
добно святым апостолам, посвятили себя мирским трудам с це-
лью служения ближнему и во славу Господа (ср. с протестант-
скими устремлениями). Отец Игнатий мечтал о создании высоко-
дисциплинированной интеллектуальной элиты, деятельность кото-
рой была бы направлена в те сферы мирской жизни, кои обычно
не стояли в тесной связи с христианской догматикой. Для «сы-
нов Игнатия» стандарты святости коренились не в созерцатель-
ной молитве, но в целенаправленной деятельности от имени и во
имя Бога, что санкционировало такие черты характера и ума, ко-
торые были необходимы для успешного выполнения мирских за-
дач: усердие, прилежание, трудолюбие, систематичность, актив-
ность и т. д. И хотя отец Игнатий не был автором выражения «ра-
бота как молитва», тем не менее оно хорошо отражает динамичный,
активный менталитет членов Общества, от «мирских братьев» до
профессов.
Среди многочисленных мирских дел, которыми занимались
иезуиты в монастырях и в миру, — учение, изучение Природы име-
ли для них особенно высокий статус. Лойола предупреждал своих
697 Feldhay R., 1995. Р. 126.
219
последователей: у них не будет много времени для умерщвления
плоти и для долгих молитв и медитаций, ибо братья, посвяща-
ющие себя учению, кое, в известном смысле, требует всего чело-
века, не менее, а скорее, более милы Богу. Ученые занятия, та-
ким образом, рассматривались как легитимная альтернатива мо-
литве и посту. Акцент, который Общество делало на учености и
научных изысканиях, с неизбежностью вовлекал интеллектуалов-
иезуитов в контакт с теми или иными научными течениями. Опыт-
ная проверка гипотез, их «доказательство посредством испытания»,
стандарты рациональности и т. д. стали критериями приемлемо-
сти тех или иных идей, понятий и представлений. Те интерпре-
тации явлений природы, которые отрицали рациональность и по-
стижимость творения (как, например, скептицизм в его крайних
формах), которые допускали существование «скрытых агентов»,
недоступных разуму (как, например, ряд алхимических доктрин),
и которые угрожали человеческой свободе и достоинству (ска-
жем, судебная астрология) были преданы анафеме. (Кстати, иезу-
иты практически первыми начали разрабатывать концепцию прав
человека.)
Специфическая структура образа знания, принятого Обще-
ством Иисуса и связанного с концепцией апостольской духовности,
в сочетании с освящением учености и труда направляла внимание
иезуитов на те формы науки начала Нового времени, которые вклю-
чали в себя и классические (аристотелевы и эвклидовы) и активно-
эмпирические элементы.
Сказанное позволяет провести некоторые параллели между «на-
укоподобием» протестантского религиозного сознания и изоморф-
ностью идеологии иезуитов структурам рационального дискурса.
Пуританские ценности (прилежание, усердие, трудолюбие и полез-
ность) находят своих двойников в идеалах эффективности и прак-
тичности у отца Игнатия, а пуританское понятие «добрых дел» (по
Р. Мертону, перводвигатель пуританского усердия) — в иезуитском
идеале апостольского служения. Волевая стихия активной догма-
тики Общества, искоренение разномыслия по поводу любых вопро-
сов, сколько-нибудь значимых для него и для католической церкви
вообще, давали множество побочных и незапланированных эффек-
тов.
Но между протестантским и католическим образом науки есть
и существенные различия. Отметим лишь одно, наиболее, на мой
взгляд, существенное.
220
Как было показано М. К. Мамардашвили698, можно говорить о
двух ипостасях науки: о науке как познании и науке как культу-
ре. Познание — это прежде всего «живой, актуальный... элемент
внутри науки, взятой как целое, характеризующийся двумя коле-
бательными движениями: колебанием в сторону разрушения нор-
мативных структур, выхода к определенному «нулевому» состоя-
нию знания и, наоборот, обратным движением от нейтрального, по-
чти «нулевого» состояния в сторону новой возможной структуры.
И так постоянно. Это экспериментирование с формами, а не сами
формы»699. Наука как познание предполагает преодоление любого
наличного опыта, это то, что «связано не просто с человеком, но с
возможным человеком»700. Короче, познание — это продуктивная
сторона науки.
«Наука как культура—нормативна. Она предполагает опре-
деленные структурные или... культурные механизмы, которые
амплифицируют (от лат. amplificatio — распространение, увеличе-
ние. — И. Д.) природные силы, энергию человека и, амплифициро-
вав, трансформируют их действие в результат, который природным
образом получить нельзя»701. Культурой наука является в той ме-
ре, в какой в ее содержании «выражена и репродуцируется способ-
ность человека владеть им же достигнутым знанием Универсума и
источниками этого знания и воспроизводить их во времени и про-
странстве, т. е. в обществе, что предполагает, конечно, определен-
ную социальную память и определенную систему кодирования. Эта
система кодирования, воспроизводства и трансляции определенных
умений, опыта и знаний, которым дана человеческая мера, вернее,
размерность человечески возможного, система, имеющая прежде
всего знаковую природу, и есть культура в науке, или наука как
культура»702.
В контексте этих констатаций можно взглянуть и на процессы
формирования науки Нового времени и, в частности, на проблему
влияния на эти процессы католического и протестантского мента-
литета.
В католицизме христианская доктрина лишь отчасти основа-
на на библейском тексте, не меньшую роль играет и церковная
698 Мамардашвили М.К., 1990. С. 337-356.
699Там же. С. 349.
7<,°Там же. С. 353.
701 Там же. С. 348-349.
702Там же. С. 341.
221
(апостольская) традиция. Причем в понимании идеологов Обще-
ства Иисуса традиция — это творческий процесс создания (а не ис-
кажения) источников веры. Акцент на роли традиции обусловил и
высокий ценностный статус интерпретации, причем не только как
способа соотнесения наблюденного и познанного со Священным Пи-
санием, но и как способа охвата сложной реальности (социальной и
природной). Каждый объект подлежал интерпретации, в результа-
те чего интерпретатор приходил к тому, что можно назвать сотво-
ренной истиной («veritas creata»). В результате объект не познает-
ся в своей исходной чистоте и цельности, но как бы «замещается»
иной, мыслительной конструкцией. Более того, объект знания мо-
жет и не существовать реально (как, например, эпициклы в системе
Птолемея или круговые орбиты планет в коперниканской астроно-
мии). Правильно построенная интерпретация (модель) позволяет
упорядочить кажущийся хаос наблюдений, что увеличивает статус
мыслящего субъекта, который в этой ситуации должен был занять
некую познавательную позицию.
Для иезуитов (и вообще для католицизма), в отличие от про-
тестантизма, приемлемость того или иного утверждения целиком
зависела от его интерпретации, откуда и возникала необходимость
социального и идеологического контроля. Контроль же опирался
на традицию — отсюда опора на Аристотеля, Эвклида, Птолемея
и Фому Аквинского. Но если протестантизм дал идеологическую
санкцию на развитие науки как познания Творца через познание
его творения, облегчив тем самым процесс социализации естество-
знания в обществе с новой шкалой ценностей, то католицизм —в
лице ученейших представителей Общества Иисуса —дал действен-
ный импульс развитию науки как культуры, импульс, так сказать,
«кумулятивного» свойства, направлявший «движение за науку» в
культурное русло традиционной идеологии, и обеспечивая тем са-
мым синтез культурного многообразия.
Выше я очертил контуры натурфилософских позиций двух ве-
дущих католических орденов. Теперь уместно обратиться к неко-
торым конкретным примерам отношения к коперниканству в пред-
дверии и в период работы Тридентского собора, а также в первые
посттридентские годы.
222
НЕСБЫВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ ФРА БАРТОЛОМЕО
Коперниканства и другие «рациональ-
ные» концепции существуют сегодня только
потому, что в их прошлом развитии разум
на некоторое время был отстранен.
Пол Файерабенд
Теория Коперника в ходе тридентской полемики не затрагива-
лась, как, кстати, и естественнонаучная тематика вообще. Однако
космологические новации польского астронома не прошли вовсе ми-
мо внимания католического духовенства, хотя, повторяю, понача-
лу отклики были немногочисленными. Об одном эпизоде — доклад
А. Видманштадта папе Клименту VII — я уже упоминал, как и о
письме Н. Шёнберга Копернику от 1 ноября 1536 г. Но если обра-
титься к другим примерам ранней реакции на гелиоцентризм со
стороны католической элиты, то, по сути, приходится говорить об
одной работе, в которой коперниканские идеи критиковались глав-
ным образом с перипатетико-теологических позиций. Речь идет о
небольшом сочинении Джованни Мария Толозани (<7. М. Tolosani;
ок. 1471-1549) De caelo et elementi. Сначала несколько слов об ав-
торе.
Толозани был выходцем из тосканской семьи, проживавшей и
имевшей собственность вблизи Флоренции. В 1487 г. он вступил во
флорентийское братство св. Марка, а 28 июня 1488 г. стал членом
ордена доминиканцев, коим и пребывал до конца жизни. Толозани
был автором многочисленных теологических сочинений, а также
серьезно увлекался астрономией. Во время V Латеранского собо-
ра (1512-1517) папа Лев X обратился к математикам и астрономам
с призывом принять участие в составлении нового календаря. От-
кликнулись многие, в том числе и Коперник, однако его переписка
со Святым престолом по поводу календарной реформы до сих пор
не найдена703. Послание же Толозани, De correctione calendarii со-
703 В литературе, главным образом, научно-популярной и философской, время
от времени появляется утверждение, будто едва ли не основной причиной созда-
ния Коперником гелиоцентрической теории стала потребность в календарной
реформе (см., например, Ravetz J., 1977). На мой взгляд, это не так. Разумеет-
ся, в принципе гелиоцентрическую теорию можно было использовать и с этими
целями, однако исправить и даже заменить календарь, как показывает дея-
тельность К. Клавиуса, сыгравшего ведущую роль в реализации календарной
223
хранилось704. Собор не принял никаких определенных решений от-
носительно календарной реформы, но дал стимул для дальнейших
исследований. Так, в сентябре 1537 г. известный венецианский из-
датель Лука Антонио Джиунти (Z. A. Giunti) опубликовал сборник
Opusculum de emendationibus temporum, состоящий из пяти тракта-
тов, посвященных проблемам календаря. В предисловии, подписан-
ном Толозани, сообщается, что автором сочинения является некий
тяжело больной француз по имени Joannes Lucidus Samotheus. Од-
нако историки склоняются к мнению, что это псевдоним и автором
всех пяти трактатов был Толозани705. Видимо, последний скрыл
свое имя, поскольку полемизировал с Paulina, de recta Paschae cel-
ebratione (1513) Павла Миддельбургского706 707, а чтобы не вовлекать
орден доминиканцев в полемику, воспользовался псевдонимом' .
В июне 1544 г. Толозани завершил работу над рукописью про-
странного сочинения De veritate sacrae scripturae, которое осталось
неопубликованным708. В нем затрагивались многие вопросы, об-
суждавшиеся затем на Тридентском соборе. Впоследствии, между
1544 и 1547 гг., Толозани написал несколько дополнений к трак-
тату, одно из которых (четвертое) — De caelo et elementi709 — было
посвящено критике учения Коперника. Мнение Толозани представ-
ляет интерес не только потому, что других свидетельств отноше-
ния католических кругов к теории Коперника в первые годы после
публикации De Revolutionibus практически нет (или они не сохрани-
лись). Толозани имел хорошие связи с римской курией. Достаточ-
реформы н отнюдь не коперниканца, можно было, и не меняя традиционной
космологии. Упоминание самим Коперником в epistola dedicatoria важности его
«системы мира» для решения календарных проблем было элементом, как бы
мы сегодня сказали, пропагандистской стратегии.
704Firenze, Biblioteca Nazionale, Fondo Conventi Soppressi, MS J. VIII. 9, fol. 256-
259. Работа Толозани была опубликована в: Marzi D., 1896. Р. 250-254.
705 Marzi D., 1897.
706 См. примеч. 428.
707Представители религиозных орденов не раз прибегали к подобному приему.
К примеру, иезуит Христофер Шайнер (Chr. Scheiner) в полемике с Галилеем
выступал под псевдонимом Апеллес (Apelles). Доводы автора вполне резон-
ные— если противник окажется сильнее, то тень поражения не падет на всю
братию, да н вообще, ни к чему религиозному ордену без особой нужды всту-
пать в натурфилософские дискуссии, о божественном думать надо.
708Firenze, Biblioteca Nazionale, Fondo Conventi Soppressi, MS J. I. 25.
709 Полное название: De coelo supremo immobili et terra infima stabili ceter-
isque caelis et elementis intermediis mobilibus. Это сочинение было опубликовано
Э. Пареном, который и обнаружил рукопись Толозани в Biblioteca Nazionale di
Firenze (Garin E., 1973).
224
но сказать, что он находился в дружеских отношениях с пизанцем
Бартоломео Спина (В. Spina; ум. 1547), назначенным папой Пав-
лом III в июле 1542 г. Магистром Священного и Апостолического
Дворца (Magistro Sacri Palatii). Фра Бартоломео был доверенным
лицом верховного понтифика, который высоко ценил его за ум и
эрудицию710. Можно предположить, что инициатива критически
рассмотреть De Revolutionibus исходила именно от Спина.
«...Он [Коперник], —писал Толозани, — пытается воскресить
учение некоторых пифагорейцев о движении Земли, учение, кое
уже давным-давно кануло в Лету. Ныне его уже никто не придер-
живается, кроме Коперника. По моему мнению, он также не считав
ет его истинным. Напротив, в этой книге [Z>e Revolutionibus] автор
хотел бы продемонстрировать лишь остроту ума, а не изложить
предмет в его истинном свете.
Насколько я могу судить, прочитав эту книгу, ее автор действи-
тельно наделен острым умом. Он знает латынь и греческий и выра-
жается на этих языках весьма красноречиво, хотя его фразеология
не лишена неясностей и темных мест, поскольку он слишком часто
использует незнакомые слова. Он также весьма сведущ в области
математики и астрономии, но недостаточно знаком с физикой и
диалектикой. Более того, он, по-видимому, незнаком и со Священ-
ным Писанием, так как содержание книги противоречит некоторым
основам вероучения не без опасности для автора и читателей его
труда отбиться от истинной веры (...) Низшие науки восприни-
мают начала, принятые в высших науках. Ведь все науки взаимо-
связаны друг с другом так, что низшим необходимы высшие, и они
помогают друг другу. Астроном не может быть совершенен, пока не
изучит физики, поскольку астрология [т. е. астрономия] изучает те-
лесные небесные сущности и их движения. Человек не может быть
компетентным астрономом и [натур]философом, пока он, пользу-
ясь логикой, не узнает, как отличить истину от лжи в полемике,
и пока не изучит способы аргументации, что необходимо и в меди-
цине, и в философии, и в теологии, и в других науках. А поскольку
710По свидетельству кардинала Сфорца Паллавичино (5. Pallavicino-, 1607-
1667), «лидеров (речь идет о группе доверенных лиц, с которыми Павел Ш со-
ветовался по вопросам, обсуждавшимся на Тридентском соборе. — И.Д.) было
пять: Франческо Ромео (F. Romeo), генерал [ордена] доминиканцев, который
пользовался советами двух других теологов его ордена — Бартоломео Спина,
магистра Священного Дворца...» (Pallavicino S., 1968. Т. 8-1. Р. 337-338). Об
отношениях Спина и Толозани см.: Marzi D., 1897. Р. 51.
225
Коперник физики и логики не понимает, то не удивительно, что
он ошибается в своих мнениях и принимает ложь за истину, вслед-
ствие незнания этих наук. Давайте соберем людей, сведущих в этих
науках и дадим им прочитать первую книгу трактата Коперника,
посвященную движению Земли и неподвижности небесного свода.
Разумеется, все они скажут, что его аргументы шатки и без труда
могут быть опровергнуты. Ибо глупо противоречить убеждению,
разделяемому всеми в течение очень долгого времени и по очень
веским причинам, пока некий ниспровергатель не предложит более
весомых и неопровержимых доказательств и не опровергнет пол-
ностью все иные доводы. Ничего этого Коперник не сделал, ибо
он не опровергает посылок, с необходимостью ведущих к выводам,
сформулированным философом Аристотелем и астрономом Птоле-
меем»711. И далее следует критика гелиоцентризма с позиций ари-
стотелизма (Земля не может находиться не в своем естественном
месте, и любое ее движение нельзя рассматривать как естественное
и т.д.).
Впрочем, надо отдать должное Толозани —он тонко подметил
различия между коперниканской и пифагорейской позициями712,
он догадался (а может быть, знал из достоверных источников) о
том, что Коперник не был автором Ad lectorem713, он, конечно,
был прав и в том, что Коперник не располагал никакими убеди-
тельными доказательствами своей правоты при том, что «в своем
711Цит. по: Rosen Е., 1975. Р. 536-537.
712См. об этом: Kempfi А., 1980/1981. Р. 244.
713 «Почти все гипотезы этого автора [Коперника] содержат в себе нечто лож-
ное, откуда следуют очень многие нелепости. Поэтому тот автор, чье имя не
указано в книге, и который написал обращение К читателю... хотя понача-
лу и льстит Копернику, однако в конце своего обращения, касаясь вопроса об
истине, правильно и без всякой лести утверждает: «Во всем же, что касается
гипотез, пусть никто не ожидает получить от астрономии чего-нибудь истин-
ного, поскольку она не в состоянии дать что-либо подобное; если же он сочтет
истинным то, что придумано для другого употребления, то после такой нау-
ки окажется более глупым, чем когда приступал». Этими словами неизвесный
автор порицает книгу за отсутствие в ней смысла, ибо в ней видна глупая
попытка воскресить придуманную пифагорейскую теорию, уже давно и заслу-
женно похороненную, поскольку она явно противоречит человеческому разуму
и Священному Писанию. Пифагорейское учение легко может привести к столк-
новениям между католическими толкователями Священного Писания и теми,
кто упрямо захочет присоединиться к этому ложному учению. Я написал эту
маленькую работу с целью избежать подобного скандала» (цит. по: Kempfi А.,
1980/1981. Р. 248). Впрочем, Толозани неточно передает мнение Осиандера, вы-
хватывая цитированный фрагмент Ad lectorem из контекста
226
воображении он [Коперник] изменяет порядок божественных тво-
рений» и «посягает на рациональный порядок и Священное Писа-
ние, которое утверждает, что небо —вверху, а Земля —внизу»714 715.
Следует также отметить, что Толозани не касается «стандарт-
ных» библейский фрагментов в пользу геоцентризма типа «Солн-
це стой над Гаваоном» (Иис. Нав. 10:12—13) и т.п., видимо, по-
нимая всю сложность экзегетических проблем. Более того, Толо-
зани оказался прав и в своем предвидении будущего «скандала»
вокруг коперниканства. В целом же, его критика коперниканско-
го учения - это критика с позиций томизма, в частности, с пози-
ций томистской иерархии дисциплин, в рамках которой астроно-
мия—эта «смешанная» дисциплина, занимающая промежуточное
место между математическими науками и натурфилософией и за-
висящая в своих космологических констатациях от «высших» дис-
циплин — физики и теологии. При этом у Толозани нет никаких
иллюзий в отношении оценки Коперником своей теории —фром-
боркский каноник мыслил свою «систему мира» как истинную, что
бы и кто бы ни уверял читателя в том, что в De Revolutionibus
изложен не более чем математический прием для описания види-
мых движений небесных тел. Более того, у Толозани нет даже на-
мека на возможность такого отношения к теории Коперника, ко-
торое предлагал автор Ad lectorem и которое потом будут пред-
лагать кардиналы и квалификаторы Конгрегации Индекса запре-
щенных книг, внося сочинение Коперника в Index librorum prohibi-
torurri115.
714Цит. no: Kempfi А., 1980/1981. Р. 245.
715 В решении Конгрегации Индекса от 1 мая 1620 г. сказано: «Хотя отцы Св.
Конгрегации Индекса признали необходимым полностью запретить сочинение
прославленного астронома (nobilis Astrologi) Николая Каперника De Mundi rev-
olutionibus (видимо, достопочтенные отцы с таким рвением занимались «делом
Коперника», что забыли точное название труда прославленного астронома. —
И.Д.) по причине того, что в нем принципы, касающиеся положения и дви-
жения земного шара, несовместимые со Св. Писанием и его истинным и като-
лическим толкованием (что христианин никак не должен терпеть) изложены
не как гипотетические, но без колебаний защищаются как истинные, тем не
менее, в силу того, что это сочинение содержит много вещей очень полезных
для государства (in iis multa sunt reipublicae utilissima), отцы единодушно со-
шлись на том, что сочинения Коперника, напечатанные до сих пор должны
быть разрешены. И разрешаются они при условии, что будут скорректированы
в соответствии с прилагаемым ниже исправлением тех мест, где он [Коперник]
обсуждает положение и движение Земли не гипотетически (ex hypothesis), но
как утверждение (sed asserendo)» (см.: Дмитриев И. С. Увещание Галилея (в
печати)).
227
Толозани заканчивает свой краткий опус двумя любопытными
замечаниями:
Замечание первое: «Там, где он [Коперник] в своей книге хотел
выказать остроту ума, на деле он лишь показал свое невежество. И
потому он не имеет права жаловаться на людей, с коими он диску-
тировал в Риме и коими он был весьма сурово осужден. Наоборот,
куда более подобающе с его стороны было бы поблагодарить тех,
кто сообщил ему то, чего он не знал. Однако эта дискуссия состо-
ялась слишком поздно, уже после напечатания и публикации его
книги (serf ilia disceptatio tarde contigit, vel post libri sui publicatam
impressionem)» 716.
О каком диспуте в Риме упоминает Толозани? Ведь достоверно
известно, что в 1540-х годах Коперник не посещал Италию. Он в это
время вообще не покидал В армию. А когда печатался De Revolu-
tionibus, Коперник уже был прикован к постели. Видимо, Толозани,
человек в целом хорошо информированный, что-то перепутал. Но
что с чем?
Незадолго до написания им De eaelo et elementi в Риме по-
явилась небольшое сочинение по хронологии, автором которого
был уже упоминавшийся мною близкий друг Коперника Александр
Скультети. Последний включил в свою работу список выдающих-
ся личностей, в котором после имени Томаса Мора значилось имя
Николая Коперника, «вармийского каноника, астронома и мате-
матика». Скультети, по изложенным мною выше причинам, дей-
ствительно был в Риме с 1540 г. Поэтому вполне возможно, что
Э. Розен прав — в дискуссии участвовал, конечно, не Коперник, но
А. Скультети, однако до Толозани, который жил во Флоренции, ин-
формация (возможно, от Спина) дошла в несколько искаженном
виде717.
И второе, более важное замечание Толозани: «Магистр Свя-
щенного и Апостолического Дворца планировал осудить его [Ко-
перника] книгу. Однако болезнь и смерть помешали ему сделать
это. Но я позаботился о том, чтобы осуществить позже [его на-
мерение] в этой моей книге, с целью сохранения истины на благо
Святой Церкви»718.
Учитывая это свидетельство, а также тот факт, что фра Барто-
ломео лично участвовал в рассмотрении дела Скультети в римской
716Цит. по: Kempfi А., 1980/1981. Р. 249.
717 RosenE., 1975. Р. 540.
718Цит. по: Kempfi А., 1980/1981. Р. 250.
228
инквизиции, которая 17 августа 1545 г. признала друга Коперни-
ка виновным в нарушении обета безбрачия, то вполне возможно,
что опус Толозани стал, кроме всего прочего, своего рода «экс-
пертным заключением»719, раскрывающим вред коперниканства.
Иными словами, католическая церковь сразу по выходе De Revo-
lutionibus в свет готова была принять к учению Коперника самые
жесткие меры, но, как справедливо заметил Э. Розен, «Ватикан в
это и в последующее время был настолько поглощен заботами, свя-
занными с Тридентским собором, что книга Коперника избежала
официального осуждения»720. Надежды фра Бартоломео на немед-
ленное осуждение и полное запрещение De Revolutionibus не сбы-
лись.
Таким образом, было бы неправильным считать, что только Га-
лилей своей активной прокоперниканской пропагандой «напомнил»
матери католической Церкви о ее былых намерениях. Были герои
и до Агамемнона.
МЕЖДУ ФИЗИКОЙ И МЕТАФИЗИКОЙ
В течение равного времени мы то на-
зываем существующим одно, то — другое и
упорствуем в обоих случаях одинаково.
Платон. Теэтет
Теперь я коснусь темы, на первый взгляд весьма далекой от
дискуссии вокруг коперниканства. Речь пойдет о позиции иезуитов
в упомянутой выше полемике De auxiliis по поводу соотношения
благодати и свободы воли.
Если Бог своим волевым решением толкал человека к приня-
тию божественной благодати, то как же тогда быть с человеческой
свободой воли? — недоумевали иезуиты. Получается, что Господь
«навязывает» человеку благодать, не оставляя ему практически ни-
какого выбора. Поэтому Молина предложил отказаться от концеп-
ции абсолютного предопределения. Бог, по его мнению, перед тем,
как даровать Свою Благодать, отбирает людей, способных своим
свободным выбором, т. е. реализуя свою свободную волю, прийти
к cooperatio humilus cum Deo, т. e. к союзу со Всевышним. Но для
719Ibid.
720Rosen Е., 1975. Р. 541.
229
этого Бог должен обладать неким «критерием отбора», т. е. знани-
ем о будущих поступках и действиях человека, знанием, которое
и определяет, кому именно Бог дарует благодать, кто будет пред-
определен Им к спасению. Это божественное знание Молина назвал
scientia media.
Все бы хорошо, но в этих рассуждениях есть одна деталь, по
поводу которой, собственно, и шла полемика: будущие поступки
человека, о коих Бог имеет пред-знание {scientia media), сами по
себе, как действия существа, наделенного свободой воли, жестко не
предопределены, т. е. являются случайными. Выходит, что scientia
media Бога —это знание особого рода. Это —полное и безошибоч-
ное знание (а иного знания у Бога быть не может) о жестко не
детерминированных событиях.
Позицию Молина понять можно, ибо он искал средний путь
между кальвинистским абсолютным детерминизмом и гуманисти-
ческим антропоцентризмом, а потому сознательно отказывался аб-
солютизировать божественное предзнание будущих поступков че-
ловека. Но молинистское решение проблемы соотнесения боже-
ственной благодати, божественного предзнания и божественного
предопределения, с одной стороны, и свободной волей человека—с
другой721, сталкивалось с логическими и теологическими трудно-
стями, поскольку объектами божественного scientia media оказы-
вались гипотетические события, не (или еще не) предопределенные
божественной волей. Иными словами, допуская безошибочность бо-
жественного знания и, соответственно, его достоверность, иезуиты
одновременно отказывались от мысли, что Бог делает будущие по-
ступки человека еще и онтологически необходимыми, поскольку, по
их мнению, божественная благодать отчасти определяется свобод-
ной волей человека, ибо последняя полностью не подчинена боже-
ственной благодати как своей первопричине.
Но согласно традиционным эпистемологическим нормам, зна-
ние (в том числе и божественное) гипотетических сущностей, как
уже было сказано, не могло быть абсолютным. Традиционный то-
мизм признавал лишь два типа божественного знания в соответ-
ствии с его онтологическим статусом:
— знание Богом реально существующих вещей, т. е. знание до-
стоверное, непосредственное и безошибочное {scientia visionis)',
721 «La intera ragione di conciliate la liberta dell’Arbitrio colla Divina Grazia,
Prescienza et Predestinazione» (Serry J. H., 1771. P. 87; более раннее издание:
Serry J. H., 1700).
230
— знание о потенциально возможном, но в данный момент ак-
туально не существующем, т. е. гипотетическое знание (simplicis in-
telligentiae)722.
Божественное praescientia будущих поступков человека не могло
быть, согласно св. Фоме, определено в терминах simplicis intelligen-
tiae, поскольку подобное определение не гарантировало бы абсо-
лютный характер божественного предопределения723. Но куда се-
рьезней другое обстоятельство.
В терминах аристотеле-томистской логики говорить о достовер-
ном знании Богом гипотетически возможных действий человека —
тяжелейшая логическая ошибка. Именно ее, на взгляд доминикан-
цев, и делали иезуиты.
Концепция scientia media до основания разрушила традицион-
ную средневековую дихотомию между реальным и гипотетическим
знанием (последнее, отождествляемое с фикцией, вообще не счи-
талось science724) и размывала традиционное различие умозри-
тельного (реального и истинного) и практического (ненадежного
и неистинного в силу его запечатленности в чувствах) знания, ибо
scientia media не относилось ни к тому, ни к другому типу знания,
но представляло собой нечто промежуточное.
Реакция доминиканцев была вполне предсказуемой. Баньес про-
тивопоставил молинистской концепции scientia media августиниан-
скую концепцию absolutum Decretum divinae voluntatis, т. e. тради-
ционное понимание божественного предопределения — в основе по-
следнего лежит волевое решение Всевышнего, а потому божествен-
ная воля воплощает в себе абсолютное божественное знание буду-
щего.
Если отвлечься от теологических коннотаций концепции scientia
media, то нетрудно заметить известную общность этой концепции с
некоторыми идеями и подходами, сформировавшимися в конце XVI
столетия в сфере научного и, в частности, математико-астрономи-
ческого дискурса. Примером могут служить работы Христофера
Клавиуса.
Клавиус, как уже отмечалось, отстаивал мысль о том, что и
астрономия, и натурфилософия формируют свои утверждения од-
ним и тем же способом —от наблюдений (видимостей) к поиску
причин наблюдаемого. «Точно так же,— писал Клавиус,— как в
722 Thomas Aquin. Sum. Theol. I — I, q. 14, a. 9.
723 Stagnitta A., 1980. P. 100-101.
724New Catholic Encyclopediae, 2003. Vol. XII. Cols. 1190-1193.
231
натуральной философии мы можем прийти к знанию причин че-
рез знание их следствий (т. е. наблюдаемых явлений. — И.Д), так
и в астрономии... Необходимо, чтобы мы пришли к знанию о них
[небесных телах], — об их расположении, об их составе — через [зна-
ние] явлений, т. е. через знание небесных движений, постигаемых
нашими органами чувств. И точно так же, как натурфилософы,
следуя Аристотелю, выводят из череды возникновений и уничтоже-
ний природных вещей [существование] первичной материи, а также
других начал природных трансмутаций (см. Физика I. 7. — И.Д.) и
множество иных вещей, точно так же астрономы, исходя из различ-
ного рода небесных движений... отыскивают точное число небес-
ных сфер»725.
И далее следует любопытное критическое замечание: «Неко-
торые [астрономы] говорят о восьми [сферах], поскольку они
признают восемь различных движений, тогда как другие —о
десяти... »726. Но Клавиусу здесь важно не расхождение во мне-
ниях астрономов, а сам факт, что из наблюдения видимых движе-
ний выводятся заключения о невидимых сущностях. В поносимой
им теории гомоцентрических орбит — сторонники которой, кстати,
тоже по-разному определяли число сфер небесных — познаватель-
ная ситуация складывалась совершенно иначе: в стремлении к фи-
лософской непорочности предзаданных теоретических констатаций
реальные видимые движения небесных тел полностью игнорирова-
лись. И это, по Клавиусу, было куда хуже, чем указанная выше
разноголосица в оценках числа сфер.
«И аналогично, — продолжает Клавиус, — с помощью таких же
рассуждений, но исходя из иных явлений, [астрономы] устанавли-
вают порядок небесных сфер... Уместно и весьма разумно, что из
отдельных движений планет и разнообразных видимостей астро-
номы определяют число отдельных орбит, а также их структуру
и формы при условии, что причины всех движений и видимостей
установлены правильно и из этого не может быть выведено ничего
абсурдного, что оказалось бы в противоречии с натуральной фило-
софией»727.
Касаясь онтологического статуса математических сущностей,
Клавиус замечает, что математические дисциплины в общей иерар-
725 Clavius Chr. Commentaries] in Sphaeram loannis de Sacro Bosco (1611) //
Clavius Chr., 1611-1612. T.3. P. 300.
726Ibid.
727Ibid.
232
хии наук, если классифицировать их по предмету, ими изучаемому,
занимают промежуточное положение между метафизикой и физи-
кой (наукой о природе). Если метафизика отвлекается от всякой
материи, а физика, наоборот, изучает чувственно воспринимаемые
вещи, то некоторые разделы математики (арифметика и геомет-
рия) полностью абстрагируются от материи, другие же (астроно-
мия, учение о перспективе, учение о музыкальной гармонии, гео-
дезия, практическая арифметика и механика), наоборот, «связаны
с нашими чувствами, поскольку относятся к пассивной чувственно
воспринимаемой материи»728. Более того, математические сущно-
сти, по мнению Клавиуса, одновременно и связаны, и не связаны с
физическими телами.
Позиция Клавиуса — это позиция «практического реализма
(practical realism)»729. В рамках средневекового «умеренного» реа-
лизма, наиболее последовательно выраженного в томизме730, эпи-
стемологическая достоверность зависит от онтологической реаль-
ности в том смысле, что может быть познано только то, что дей-
ствительно существует. Однако то, что реально существует, не есть
(или, точнее, не всегда есть) нечто предданное человеку, но долж-
но быть выявлено или аналитически (a priori), или эмпирически
(a posteriori). Доверие средневекового реализма метафизическим
спекуляциям было обусловлено самой природой реалистического
дискурса, предусматривавшего движение мысли от самоочевидных
первопринципов к отдельным вещам (particularium), а затем в об-
ратном направлении. Реализм опирался, таким образом, на веру в
существование глубинной связи между рациональными структура-
ми ума и реальными структурами внешнего мира, связи, осуществ-
ляемой с помощью философских понятий и рассуждений. Номина-
листы же, напротив, предпочитали разделять онтологию и эписте-
мологию. По их мнению, то, что существует, может быть познано
только a posteriori, но такое познание лишено полной достоверно-
сти, ибо достоверно лишь то, что является результатом умственной
деятельности. Но связь между умо-творными сущностями и реаль-
ностью остается неясной. Отсюда —недоверие номиналистов к че-
ловеческой способности достижения достоверного знания о мире.
728 Clavius Chr., 1611-1612. Т. 1. Р. 3. — Аргументация Клавиуса во многом за-
имствована из трудов падуанского математика и астронома Франческо Бароцци
(F. Barozzi-, 1537-1604), который в свою очередь опирался на взгляды Прокла.
729Feldhay R., 1995. Р.215.
730 Соколов В. В. 1979. С. 358-359.
233
Усилия Клавиуса были направлены на то, чтобы по-новому свя-
зать онтологические и эпистемологические аспекты познаватель-
ного идеала. В качестве такого связующего звена он предлагал ис-
пользовать математику. Математические сущности, по его мнению,
должны выполнять и выполняют в номиналистическом дискурсе
те функции, которые философские понятия выполняли в дискур-
се реалистическом, они связывают умозрение и реальность. Соот-
ветственно, астрономия, которая строит свои теории, опираясь на
данные наблюдений, т. е. идя от фиксации следствий (видимых дви-
жений небесных тел) к установлению их причин через выдвижение
математических гипотез (а иного пути у астрономов просто не бы-
ло), является, как полагал Клавиус, истинной scientia в аристоте-
левом смысле слова. Действительно, если математические доказа-
тельства, построенные на этих гипотезах, являются подлинными
доказательствами, то тогда астрономия, а с ней и остальные мате-
матические дисциплины, обретали статус, сопоставимый со стату-
сом философии. Позиция Клавиуса, наделявшего математические
сущности особым статусом и заявлявшего, что «физика не может
быть понята без математики»731, бросала вызов традиционным схо-
ластическим принципам, как онтологическим, так и эпистемологи-
ческим. Он неоднократно высказывал сожаление по поводу того,
что философы Общества Иисуса, ссылаясь на использование ма-
тематиками гипотетических сущностей (например, эпициклов), не
признавали за математическими дисциплинами статуса истинного
и реального знания.
Здесь ясно выявляется аналогия между эпистемологическими
предпосылками, лежавшими в основании клавиусовского образа
математических наук (определенных св. Фомой как scientiae media)
и теологическим образом божественной scientia media, по поводу
которой разгорелась полемика De auxiliis.
Подобно тому, как философы (в том числе и иезуиты) отрицали
возможность истинного познания гипотетических (в частности, ма-
тематических) сущностей, имевших отношение к природным объ-
ектам, так и доминиканские теологи отрицали возможность абсо-
лютного знания о гипотетических будущих действиях человека до
волевого решения Бога. И так же, как оппоненты Клавиуса про-
тестовали против доказательности всякого теоретизирования, ис-
пользующего гипотезы, так и доминиканцы отрицали абсолютную
731Цит. по: Feldhay R., 1995. Р. 218.
234
природу знания об объектах, не определенных божественным ре-
шением. В обоих случаях объекты знания не рассматривались как
реальные.
Согласно же Клавиусу, не следует ограничивать область знания
реально существующими объектами, существует истинное знание о
математических сущностях, чей онтологический статус он опреде-
лял как «гибридный» или промежуточный между гипотетическим
и реальным, полностью игнорируя возникавшие при этом логиче-
ские и эпистемологические трудности.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Глубоко проникнуть в затрудне-
ние — вот что трудно.
Л. Витгенштейн
Если бы в арсенале астронома начала XVI столетия была бы
только гелиоцентрическая идея Аристарха Самосского (III в. до
н. э.) да туманные рассуждения о возможном суточном вращении
Земли, вроде тех, что находим у Н. Орема732, но при этом не было
бы детально разработанной системы Птолемея с его идеей «nested
spheres», прийти к коперниканской гелиоцентрической / геокине-
тической733 космологии скорее всего было бы невозможно — поме-
шали бы здравый смысл и отсутствие прямых эмпирических до-
казательств. Кеплер был, разумеется, прав, когда утверждал, что
Коперник больше трактует Птолемея, чем Природу734.
732Зубов В. П., 1960. С. 301-316; Орем Н., 1960.
733Хотя характеристика теории Коперника как гелиоцентрической является
общепринятой и, разумеется, отражает важнейший аспект новой космологии,
однако одну оговорку сделать, на мой взгляд, уместно. Фромборкскому астро-
ному для реализации его главной цели — построения теории, удовлетворяющей
описанным в первой части настоящей работы эстетическим и методологиче-
ским критериям — важно было ие столько «остановить Солнце», поместив его
в центр мира (или в окрестности геометрического центра мира), сколько оста-
новить небесный свод, приведя в движение («сдвинув») Землю, т. е. придав ей
по крайней мере два движения — суточное и годовое. (Споры вокруг коперни-
канства в XVI-XVII вв. шли не столько о том, покоится ли Солнце, сколько
о том, движется ли Земля). Иными словами, геометрическим центром мира в
теории Коперника оказался не центр Земли, как в традиционной космологии,
но центр земной орбиты, в котором, кстати, согласно Копернику, ничего нет,
ибо Солнце в его теории находится всегда рядом с этим центром, и который
одновременно служил центром орбит других планет. В этом смысле, коперни-
канской теории присущ известный геоцентризм.
734Kepler J., 1937. Bd3. S. 141. («Copernicus divitiarum suarum ipse ignarus
236
Далее, коперниканская революция стала одним из опорных при-
меров для концепции научных революций Т. Куна. По утвержде-
нию Куна, который до написания The Structure of Scientific Revolu-
tions опубликовал отдельное исследование, посвященное созданию
новой астрономии735, «ученый, взглянув на полезные результаты,
достигнутые нормальным исследованием благодаря усилиям мно-
гих астрономов, мог увидеть, что путаница в астрономии возрас-
тала намного быстрее, чем ее точность, и что корректировка рас-
хождения в одном месте влекла за собой появление расхождения в
другом (...) Ядром кризиса (птолемеевой теории. — И.Д.)... оста-
ется неспособность справиться с техническими задачами»736. Так
ли это? Является ли, иными словами, коперниканская революция
«революцией по Куну»? Думаю, что ответ должен быть отрица-
тельным. Более того, на мой взгляд, все обстояло прямо противо-
положным образом.
Действительно, куновская модель научных революций предпо-
лагает целостность парадигмы. Появление аномалии становится,
по мнению Куна, поводом к отрицанию существующей научной
теории, только если эта теория понимается как логически еди-
ная, цельная система. Только тогда критика отдельных положе-
ний теории будет направлена против целого. Но в том-то и дело,
что изменения и усовершенствования, вносившиеся в одну часть
теории Птолемея, никак не задевали ее других частей, посколь-
ку эта теория не обладала внутренней логической согласованно-
стью, т. е., как уже отмечалось выше, не была системой в полном
смысле слова. Но вместе с тем, хотя Птолемей предложил «лоскут-
ное представление (the piecemeal analysis')» планетных движений737,
его эпициклическая модель имела ряд крупных достоинств. «Во-
первых, она проста и изящна, строя свои конструкции из однотип-
ных элементов — равномерных движений по окружностям. Во-вто-
рых, она универсальна, позволяя представить произвольное дви-
жение с любой наперед заданной степенью точности. В-третьих,
она достаточно экономична: точность дотелескопических наблю-
Ptolemaeum, sibi exprimendum omnino sumpsit, non rerum naturam, ad quam
tamen omnium proximus accessarat*, т. e. Коперник, о своих собственных бо-
гатствах не ведающий, постоянно берется толковать Птолемея, а не природу, к
[пониманию] которой он тем не менее подошел ближе всего).
735 Kuhn Th.S., 1957.
736 Кун Т, 1975. С. 96-97.
737Brooke J.H., Cantor J., 1998. Р.205.
237
дений требует от двух (для Земли) до шести (для Марса) эпи-
циклов»738.
Главный же недостаток куновской концепции научных револю-
ций состоит в допущении, будто парадигмы могут быть описаны
для всех исторических периодов одним и тем же набором метана-
учных понятий и утверждений, к примеру, таким: все парадигмы
уязвимы для критики после выявления аномалий. В случае копер-
никанской революции — это просто не отвечает действительности.
В том-то и дело, что «гибкая красота эпициклической тео-
рии»739 Птолемея с чисто теоретической точки зрения не содержа-
ла в себе никаких крупных изъянов, которые требовали бы ее за-
мены. Да, были практические трудности, связанные с необходимо-
стью определять большое число параметров из наблюдений (пять
параметров для каждого эпицикла), но эти трудности были все же
преодолимы.
Таким образом, коперниканская революция не является науч-
ной революцией куновского типа (если таковые вообще существу-
ют), она не была вызвана эмпирический неудачами птолемеевой
астрономии (т. е. аномалиями, по терминологии Т. Куна). События
развивались по другой схеме.
История создания и восприятия новой, коперниканской космо-
логии, на мой взгляд, вообще не может быть адекватно описана в
терминах каких-либо линейных схем740. Рассмотрение истории со-
здания гелиоцентрической космологии требует обращения к «мно-
гомерному» историко-научному анализу, учитывающему сложную
систему взаимодействующих контекстов формирования коперни-
канского учения. Трудность такого анализа связана не только с
относительно скудным объемом дошедших до нас документов, каса-
ющихся жизни и творчества Коперника, и с лапидарностью его сти-
ля, но и с тем, что при написании Commentariolis и De Revolution-
ibus он не пошел по стопам Николая Кузанского и М. Фичино, что в
то время представлялось наиболее естественным. Он не стал сочи-
нять пространный философский (или теолого-философский) опус,
738Холшевников К. В., 1994. С. 190.
739Hanson N. R-, 1972. Р. 102.
740Наиболее распространенный вариант «линейного» нарратива может быть
вкратце представлен следующим образом: геоцентрическая теория Птолемея к
концу XV столетия столкнулась с неопределимыми трудностями и противоре-
чиями, в силу чего ее пришлось заменить гелиоцентрической теорией Коперни-
ка, что оказало существенное воздействие не только иа последующее развитие
астрономии, но и на всю интеллектуальную ситуацию в Европе XVI-XVII вв.
238
посвященный натурфилософским, теологическим, историческим и
прочим аргументам в пользу гелиоцентрической/геокинетической
космологии, опус, в котором математико-астрономические рассуж-
дения играли бы скромную роль некоего дополнения или приложе-
ния, расчитанного на подготовленного читателя. Коперник преодо-
лел это искушение, написав (как в свое время Птолемей) строгий
математический трактат, в котором все нематематические доводы
и констатации были сконцентрированы в предисловии и в первых
одиннадцати главах первой книги (что составляет чуть более 2%
общего объема De Revolutionibus), и заявив, что «математика пи-
шется для математиков». В принципе публикация чисто математи-
ческого сочинения и в Средневековье, и в эпоху Ренессанса была
делом заурядным и не воспринималась как шокирующая новация,
но только не в случае, когда речь шла об изложении новой картины
мира741.
Коперник детально описывает многие математические резуль-
таты, с которыми его читатель мог бы без труда познакомиться
в учебниках математики и астрономии. Но когда речь заходит о
физических, логических, исторических, натурфилософских и эс-
тетических основаниях гелиоцентризма, его изложение подчинено
принципу, сформулированному позднее И.-В. Гёте: «в ограничении
видна рука мастера». В итоге, вся нематематическая аргументация
по сути ушла в контекст, точнее, в систему контекстов, выявление
которых стало для историков науки нелегкой задачей.
Прежде всего следует выделить философско-мировоззренческий
контекст. Как было показано выше, Коперник воспринял ренес-
сансное понимание древней формулы mundus propter nos: мир дан
человеку не только и не столько в услужение, сколько для реализа-
ции его (человека) познавательного потенциала, и императив этой
формулы санкционировал познавательную деятельность человече-
ского разума по отношению к миру в целом. Более того, Коперник
предложил теорию, описывающую мир как целое с некой внешней
(extra omnia factus) по отношению к миру («божественной») пози-
ции, полагая, что уже в силу этого его учение могло претендовать
на статус «онтологической истины».
Кроме того, на Коперника оказали влияние те концепции (на-
пример, Ш. Бовеля), для которых философский геоцентризм, пред-
741 Напомню, что Альмагест Птолемея при всем его несоответствии физике
Аристотеля не содержал новых космологических идей.
239
полагавший как функциональную, так и геометрическую централь-
ность человека в Космосе, — скорее внешнее, поверхностное прояв-
ление подлинного антропоцентризма, для которого важнее универ-
сальность человека, его способность судить обо всем на свете, обра-
щать свои познавательные устремления на все предметы и явления
мира.
Наконец, уверенность Коперника в том, «что способные и уче-
ные математики будут согласны [с ним]... если только... они за-
хотят не поверхностно, а глубоко познать и продумать все то, что
предлагается» в De Revolutionibus, выражало претензию на рацио-
нальное постижение мира, в коем нет места принципу «все возмож-
но». Но именно с этой стороны космология Коперника оказалась
наиболее уязвимой. В самом деле, когда, к примеру, опущенная в
воду прямая палка кажется искривленной, то в иллюзорности на-
шего видения можно легко убедиться, даже не вынимая палку из
воды, а просто проведя по ней рукой. Более того, нетрудно дога-
даться, что причина оптической иллюзии — вода, тогда как в возду-
хе палка видится такой, какова она есть. Ситуация же с видимым
движением Солнца —иная. Нет (или по крайней мере во времена
Коперника не было) никаких разумных оснований считать, что его
движение — это оптическая иллюзия, и в действительности движет-
ся Земля (ибо тогда иллюзией можно объявить вообще все, что мы
видим, на что мог решиться далеко не каждый натурфилософ даже
крайне идеалистического толка).
Крушение аристотеле-птолемеевского Космоса —это не просто
крушение неких представлений о том, что вокруг чего вертится.
Ситуация была куда более драматичной. Если поверить Коперни-
ку, т. е. если допустить, что его космологическая теория отвечает
реальности, то тогда ненадежными оказываются свидетельства не
только наших органов чувств, но и разума (я имею в виду ситу-
ацию XVI в.), поскольку тогда оказывается, что две физически и
космологически неэквивалентные модели описывают видимые дви-
жения небесных тел практически с равным успехом. К чему же в
таком случае сводится процесс познания? К вольной игре ума? Ру-
шилась, повторяю, не частная астрономическая теория, но нечто
куда большее —логически упорядоченный образ мира, а вместе с
ним и классическая идея разума.
Почему господин Коперник считает свою «систему мира» ис-
тинной? Только на том основании, что лишь гелиоцентрическая
теория дает гармонический «порядок орбит», а потому эта теория
240
уникальна, как уникален сотворенный Богом мир, «устроенный в
наилучшем порядке» propter nos? Этот вопрос, который стоял, ра-
зумеется, и перед самим Коперником, вводит нас в другой контекст
коперниканской революции — логический.
Коперник не мог оспаривать геоцентрическую теорию в ее со-
держательном аспекте. Его критика, высказанная в период ослаб-
ления формально-логических требований к научной теории (что
санкционировало использование иных, «диалектических», способов
аргументации), касалась в первую очередь логической структуры
теории Птолемея, а именно: 1) ее несистемности, т. е. отсутствия в
ней «regularities of regularities», и 2) в некорректном использовании
логического вывода от свойства части к свойству целого. Копер-
ник был убежден, что число возможных космологических моде-
лей (подчеркиваю—космологических моделей, а не кинетических
схем движения планет) ограниченно (геоцентризм, гелиоцентризм
и «промежуточный» вариант типа предложенного Тихо Браге742)
и в силу этой ограниченности достаточно косвенных свидетельств в
пользу одной (или против другой) модели. Тем самым центр тяже-
сти проблемы выбора космологической модели сконцентрировался
на вопросе определения критериев ее истинности, пусть даже не
вполне строгих с позиций аристотелевой логики. И здесь Копер-
ник оказался в известном смысле весьма консервативным мыслите-
лем: он был готов пожертвовать традиционной топологией мира во
имя сохранения и более последовательного, чем у Птолемея и его
сторонников, проведения древнего принципа равномерных круго-
вых движений планет. Для реализации этой цели он воспользовал-
ся множеством критериев: эстетических, математических, физиче-
ских, астрономических, логико-диалектических, а также набором
топов, касавшихся отношений части и целого, достоинства вещей,
отношения объемлющего и объемлемого (вмещающего и вмещае-
мого) и т. д. Таким образом, философский и логический контексты
смыкались с другими, в первую очередь — с эстетическим, что де-
тально рассмотрено в первой части настоящей работы.
Коперник, поставив себе цель провести принцип круговых рав-
номерных движений более последовательно, чем это делалось в тео-
рии Птолемея, одновременно предъявив к ней те требования эстети-
ческого и методологического порядка (соблюдение RT-симметрии,
742Хотя Тихо Враге разработал свою теорию планетных движений в 1580-х гг.,
само допущение, что разные планеты могут двигаться около разных центров,
использовалось много раньше, например, Марцианом Капеллой (V в.).
241
установление каузальных связей между отдельными закономерно-
стями, преодоление запрета на метабасис и т. д.), которым она не
удовлетворяла и, по условиям времени ее создания, удовлетворять
не могла. Несколько огрубляя ситуацию, можно сказать, что Ко-
перник потребовал, чтобы астрономическая теория отвечала эсте-
тике Витрувия и Горация и их ренессансных толкователей, к чему
когнитивно фрагментированная система Птолемея при всей ее эла-
стичности оказалась совершенно неспособной, поскольку в ней не
было внутренних ресурсов для адаптации к коперниканскому им-
перативу гармонии и симметрии мира, созданного propter nos. Со-
ответствие же гелиоцентрической / геокинетической теории этому
императиву обеспечило ей то, что Д.Х. Брук назвал «aesthetic pref-
erence». Однако за обретенную гармонию каузальных связей, архи-
тектурную симметрию, понятую как со-размерность частей целого,
за горациеву эстетику астрономической теории пришлось запла-
тить разрывом с традиционными космологией и физикой. (Велика
ли цена? Это вопрос Галилею.)
Коперник сознавал глубину совершенного им переворота и по-
тому не торопился публиковать свой труд, видимо, опасаясь «крика
беотийцев». Однако, как было показано выше, его космологические
идеи получили известность в Европе, и к тому же многие близкие
ему люди настаивали на публикации трактата с детальным изло-
жением гелиоцентрической теории. Трудно сказать, решился бы в
итоге Коперник на написание и публикацию подобного сочинения,
если бы обстоятельства (конфликт с Дантискусом) не сложились
так, что ему пришлось принять план как нельзя кстати оказавше-
гося во Фромборке И. Ретика, план, предусматривавший издание
Narratio Prima с последующей публикацией De Revolutionibus. Эта
история, описанная во второй части данной книги, имеет два важ-
ных аспекта. Во-первых, визит Ретика во Фромборк стал резуль-
татом не только его личной любознательности, но и следствием
образовательных реформ, проводимых в 1530-1540 гг. в Виттен-
бергском университете Ф. Меланхтоном, а также особого интере-
са последнего к астрономо-астрологическим вопросам. Во-вторых,
реализация предложенного Ретиком плана улаживания конфлик-
та между Коперником и Дантискусом означала, кроме всего про-
чего, что вся история с публикацией De Revolutionibus обретала
еще один, патронатный контекст. Логика патронатных отношений
во многом определила и структуру трактата Коперника (в частно-
сти, включение в него таких важных разделов как epistola dedicato-
242
ria и Ad lectorem), и содержание некоторых фрагментов (главным
образом, касающихся гелиоцентрической/геокинетической космо-
логии).
Контексты восприятия теории Коперника, ставшей ядром ин-
теллектуальной революции XVI-XVII вв., широки и многообраз-
ны. В протестантском мире гелиоцентрическая теория оказалась в
поле астрономических и астрологических интересов и устремлений
интеллектуалов виттенбергского круга. Причем эти интересы, как
было показано выше, имели не только теологические, но и полити-
ческие грани. Однако восприятие теории Коперника в Виттенберге
отличалось известной односторонностью, хотя называть его инстру-
менталистским, на мой взгляд, нет веских оснований. De Revolu-
tionibus рассматривался виттенбергскими астрономами как ценный
источник оригинальных математических подходов к описанию дви-
жения планет, а не как манифест новой космологии. Трактат Ко-
перника ценился Меланхтоном и людьми его круга прежде всего за
его астрологический потенциал: если теория фромборкского астро-
нома описывает планетные движения точнее традиционной, то тем
самым она, во-первых, открывает путь к более точным астрологи-
ческим прогнозам, а во-вторых, позволяет лучше понять небесную
гармонию и, тем самым, провиденциальный замысел Творца мира
по отношению к творению.
Мнения представителей католической элиты по поводу теории
Коперника разделились, что во многом было обусловлено идейны-
ми различиями двух лидирующих в тридентский и в посттридент-
ский периоды групп клерикальных интеллектуалов католической
Европы — доминиканцев и иезуитов, причем последние оказались
по сравнению с первыми более восприимчивыми к натурфилософ-
ким, математическим и астрономическим изысканиям. С наиболь-
шей отчетливостью интеллектуальные различия между ними про-
явились в ходе полемики De auxiliis, в которой, в частности, зас-
трагивался вопрос о природе и специфике гипотетического знания.
Теологическая позиция иезуитов — знание о гипотетических объек-
тах и явлениях — сама по себе могла быть вполне надежной, хо-
тя и не влекла за собой онтологической необходимости —нашла
свое преломление во взглядах известного математика и астроно-
ма X. Клавиуса. Согласно Клавиусу, гипотетические сущности, ко-
торыми оперируют математики, имеют корни в реальном мире и
потому математические построения могут дать истинное знание о
реальности. Как бы Клавиус ни относился к космологическим иде-
243
ям Коперника, упорное отстаивание им указанной позиции имело
важное значение для формирования нового взгляда на Природу
и нового идеала познания мира, того взгляда, суть которого впо-
следствии будет сформулирована в известном афоризме Галилея:
Книга Природы «написана... на языке математики, и знаки ее —
треугольники, круги и другие геометрические фигуры»743.
Таким образом, система контекстов первоначального воспри-
ятия гелиоцентризма в целом оказалась несколько беднее систе-
мы контекстов создания Коперником новой астрономической тео-
рии744. Однако разработка идей, составивших основу логико-эпи-
стемологической компоненты первой из указанных контекстуаль-
ных систем745, оказала глубокое воздействие на ход интеллекту-
альной революции, поскольку давала возможность редуцировать
научный опыт к опыту, выразимому в математических терминах, и
тем самым «насытить» утверждения опыта математической стро-
гостью и ясностью.
743 Галилей Г., 1987. С. 41.
744В данной работе я не ставил себе цели рассмотреть все контексты восприя-
тия коперниканства, в частности, за рамками моего анализа остался политико-
идеологический контекст, о чем см.: Дмитриев И. С. 19996.
74БРечь идет главным образом о двух идеях: тезисе Меланхтона (явления
Природы подчинены божественным законам, и познание Природы — это позна-
ние провиденциального божественного плана для физического мира) и тезисе
Клавиуса («физика не может быть понята без математики» в силу того, что
математические сущности служат связующим звеном между рациональными
структурами ума и реальными структурами физического мира).
244
ПРИЛОЖЕНИЕ
В данном приложении приводится более детализированная по
сравнению с изложенной в основном тексте картина перехода от
гео- к гелиоцентрической теории.
Уже в Commentariolis Коперник использовал кинематико-гео-
метрическую модель движения планет по долготе, разработанную
Ибн аш-Шатиром (ум. 1375)— астрономом и математиком Мара-
гинской обсерватории746, добавив к ней идею гелиоцентризма, ге-
лиоцентрического объяснения второй («солнечной») аномалии.
Прежде чем переходить к рассмотрению построений аш-
Шатира и Коперника напомним, что движение планеты уже в древ-
ности описывалось как в терминах модели «деферент-эпицикл»,
так и в терминах модели эксцентра. Впрочем, иногда использовали
«совмещенную» модель: эксцентр + эпицикл. Сам Птолемей часто
предпочитал последнюю, поскольку такое описание проще.
746К XII в. в арабо-исламском мире обозначились два направления в разви-
тии нептолемеевских методов моделирования планетных движений — западное
и восточное. Для представителей западного направления (испано-арабский ре-
гион) характерно было стремление привести птолемеевские модели в соответ-
ствие с космологическими принципами Аристотеля. При этом многие авторы
вообще отбрасывали понятия эксцентра и эпицикла, довольствуясь теорией го-
моцентрических сфер Эвдокса и Аристотеля. Примером может служить трак-
тат аль-Битруджи «Принципы астрономии» (подр. см.: Григорьян А. Т., Ро-
эюанская М. М., 1980. С. 178-181; Sabra А. I., 1994.
Представители восточного направления (а это в первую очередь ученые, par
ботавшие в Марагинской обсерватории (основана Надиром аль-Дин аль-Туси в
1259 г.) — аль-Урди (ум. 1266), аль-Туси, аль-Ширази, Ибн аш-Шатир и др.—
разрабатывали хитроумные математические модели планетных движений. В
частности, они для каждой планеты искали такую точку, при наблюдении из
которой угловая скорость центра эпицикла (N) в его движении по деференту
была бы постоянной (подр. см.: Sayili А., 1960; Huff Т.Е., 1993. Р. 51-62; 179-
186; Kennedy E.S., Roberts V., 1950; Swerdlow N., 1973; Saliba G., 1984; Saliba
G, 1987).
245
Историками астрономии выдвигались разные гипотезы о том,
каким образом достижения марагинских астрономов стали извест-
ны Копернику. Многие исследователи сходятся на том, что соответ-
ствующую информацию Коперник мог почерпнуть из византийских
источников, попавших в Италию в XV в.
В основе модели эксцентра лежит мысль о том, что место на-
блюдения (т. е. положение Земли) не совпадает с геометрическим
центром орбиты, что позволяло, в частности, объяснить неравно-
мерность видимого с Земли движения планет, сохранив одновре-
менно постулат о равномерном круговом движении планеты вокруг
геометрического центра мира (рис. 7).
Рис. 7. Модель эксцентра.
Согласно теореме, приписываемой Аполлонию Пергскому
(ок. 200 г. до н.э.) обе модели (эксцентра и эпицикла) при со-
блюдении определенных условий эквивалентны: «Пусть точка N
обращается вокруг центра Т по деференту с постоянной угловой
скоростью, а точка Р (планета) обращается по эпициклу с той же
угловой скоростью, но в противоположном направлении. Тогда дви-
жение этой планеты (т. е. точки Р) будет таким, как если бы она
обращалась с той же угловой скоростью и в том же направлении
вращения по окружности эксцентра, радиус которой равен радиусу
деферента, а центр О смещен относительно центра Т на отрезок
ОТ (эксцентриситет эксцентра), равный и параллельный радиусу
PN» (рис. 8).
Теперь о теории аш-Шатира. Марагинскай астроном осуще-
ствил следующее геометрическое построение: из некоторой точки
246
7
Рис. 8. Взаимосвязь моделей эксцентра и эпицикла.
О' на отрезке ОЕ (рис. 9) он провел отрезок O'Ci равный радиусу
R в модели Птолемея (окружности, отрезки и точки, относящи-
еся к этой модели — в варианте эксцентра — на рис. 9 обозначены
черным цветом). Точка Ci будет далее рассматриваться как центр
Рис. 9. Геометрическое построение аш-Шатира.
247
эпицикла радиуса т' = О'Е. Пусть по этому эпициклу вращается
точка в том же направлении, в каком точка С± вращается около
своего центра О' и с той же угловой скоростью, причем угол вра-
щения радиуса г' (к) отсчитывается от отрезка С\О'. Кроме того,
< СъС^О' =< АО'Сх по построению.
Таким образом, в модели аш-Шатира вводится новый эксцен-
триситет ТО' для окружности с центром О'. Чтобы эта модель бы-
ла по возможности близка модели Птолемея, были введены следу-
ющие граничные условия для положения точки Ci на линии апсид
(когда угол к = 0 и Сг совмещается с точкой А):
(R - г') + (е - г') = R,
где е = ЕО.
При соблюдении этого условия точка Сг, попав на линию апсид,
окажется в точке А (на птолемеевском эксцентре).
Отсюда
г' = е/2.
Далее, нетрудно убедиться, что
е' = ТО' = ^е.
2
Как видно из рис. 9, точки и Р, хотя и расположены близко
одна к другой (в силу малости эксцентриситета), нигде, кроме как
на линии апсид, не совпадают, но обе они — и это очень важно! —
лежат на одной прямой EQ, т. е. на радиусе экванта Е, а потому
угол к увеличивается равномерно, т. е.
— точка Сг равномерно (с постоянной угловой скоростью) вра-
щается около центра Ci эпицикла;
— точка Ci равномерно вращается около центра О' деферента
аш-Шатира.
Заметим, что в модели Птолемея планета Р не двигалась рав-
номерно около центра деферента. Кроме того, модель аш-Шатира
сохраняла равномерность движения точки С2 относительно точки
экванта Е. Эти обстоятельства были важны для Коперника, упре-
кавшего Птолемея в нарушении принципа равномерного кругового
движения.
Обратимся теперь к модели движения внешних планет, пред-
ложенной в Commentariolis и развитой затем в De Revolutionibus.
Что сделал Коперник? Саму модель аш-Шатира он не тронул, но
248
заменил в точке Т Землю средним Солнцем, а в точку Сг поместил
планету. Тем самым равномерное движение планеты Р относитель-
но экванта в модели Коперника было сохранено, как фактически и
сам эквант747.
Несколько смущало, правда, то, что реальное движение планеты
в модели аш-Шатира —Коперника оказалось несколько отличным
от кругового, поскольку траектория точки Сг, в которую польский
астроном поместил планету, вообще говоря, не совпадала с круго-
вой (относительно точки О) траекторией в модели Птолемея. «... В
этом сложном движении, — замечает Коперник, — светило не опи-
шет точного круга, как думали древние, математики, однако разни-
ца будет нечувствительной (differentia tamen insensibili')»748.
Итак, в птолемеевой модели эксцентра планета Р движется по
окружности, центр которой О удален от центра Земли (Т) на рас-
стояние е; при этом отрезок ЕР равномерно обращается вокруг
точки экванта (Е).
В модели Коперника планета Р участвует одновременно в двух
движениях: в равномерном круговом движении по деференту ради-
уса R с центром О', удаленным от среднего Солнца (которое Копер-
ник поместил в точку Т) на расстояние 3/2е; а также в равномерном
круговом движении по эпициклу с центром Ci и радиусом Р = е/2.
В целом, такое двойное движение планеты по долготе практически
неотличимо от ее движения по кругу радиуса R с центром О.
В обеих моделях планета движется с постоянной угловой скоро-
стью относительно точки экванта (Е). Движение же ее относитель-
но Солнца в модели Коперника неравномерно, как и ее движение
относительно Земли в модели Птолемея.
Трансформация предложенной аш-Шатиром и принятой Копер-
ником модели движения внешней планеты в гелиоцентрическую
форму представлена на рис. 10. Точки S (положение среднего Солн-
ца) и О (центр птолемеева эксцентра) фиксированы; точке Т (центр
Земли) придается вращение вокруг точки S, а точке О' — около точ-
ки (т. е. рассматривается вращение против часовой стрелки шар-
747Подр. см.: Neugebauer О., 1968. Р. 92-96. —Поэтому утверждения, будто Ко-
перник вообще отказался от идеи экванта «1’abandon de I’equant, се haut titre
de gloire de I’astronomie copernicienne» (Histoire G6nerale des Science, 1957-1964.
P. 64), вряд ли имеют основание.
748 Коперник И., 1964. С. 310.—Действительно, РС% e2sin2k/2R, т. е. при
к = 90°РС2 — е2/2R. Для Марса (е 0,1) РСг = 0,005, т. е. поправка для
видимого положения планеты составит около 0,3°.
249
нирного параллелограмма O'TSO вокруг фиксированной стороны
50).
Рис. 10. Модель аш-Шатира в гелиоцентрическом варианте.
В другом построенном на рис. 10 параллелограмме С^С^РС,
точка Р изображает планету, вращающуюся вокруг центра С эпи-
цикла в гелиоцентрической модели. Точка Е определяет гелиоцен-
трическое положение экванта на линии апсид SA (Е'О' = ЕО). 3за-
метим, что точка Р (планета) равномерно вращается относительно
точки Е (это вращение характеризуется углом к).
Рис. 11. Гелиоцентрическая модель для верхней планеты.
pawet.net
250
В итоге получается гелиоцентрическая модель движения внеш-
ней планеты749, представленная на рис. 11. Это модель типа «экс-
центр + эпицикл», но Коперник упомянул и о возможности исполь-
зовать также модель типа «эксцентр + 2 эпицикла».
Построение кинематической гелиоцентрической модели движе-
ния внутренних планет потребовало преодоления ряда существен-
ных трудностей, на чем, однако, я здесь не буду останавливаться750,
замечу лишь, что и в этом случае Копернику помогли находки аст-
рономов Марагинской обсерватории.
749 Коперник Н., 1964. С. 293-311.
7S0Cm. подр.: Swerdlow N., Neugebauer О., 1984. Р. 369-371.
251
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
1543 and all that 2000: Image and Word, Change and Continuity in the proto-
Scientific Revolution / Ed. G. Freeland and A. Corones. Dordrecht-Boston-
London: Kluwer Academic Publishers (Ausralasian Studies in History and Phi-
losophy of Science. Vol. 13).
Aaboe A. (2001). Episodes from the early history of astronomy. New York & Berlin:
Springer-Verlag.
Acta Capitulorum Generalium Ordinis Praedicatorum. (1898-1904). Vol. I [-IX] ab
anno 1220 usque ad annum 1303 [- 1844] / Recensuit Benedictus Maria Reichert.
Romae: in domo generalitia. (Monumenta Ordinis Fratrum Praedicatorum his-
torica; T. 3-4, 8-14).
Agrippa von Nettesheim H. C. [Henricus Cornelius Agrippa ab Nettesheym]. (1967).
De occulta philosophia (Faksimile des altesten Kolner Druckes, 1533) / Hrsg.
und erlautert von Karl Anton Nowotny. Graz: Akademische Druck- und Ver-
lagsanstalt.
Aiton E. J. (1981). Celestial spheres and circles // History of Science. Vol. 19. P. 75-
113.
Alton E. J. (1987). Peurbach’s Theoricae novae planetarum-, a translation with com-
mentary jI Osiris, 2nd series. Vol. 3. P. 5—44.
Albumasar. (1489). De magnis coniunctionibus, annorum reuolutionibus, ac eorum
profectionibus, octo continens tractatu (Ahkam tahawR sim al-mawafid). Augs-
burg: Erhard Ratdolt, 31 Mar. (pridie Kai. Apr.).
Albumasar. (1515). De magnis [con]iunctionibus, annojrum] reuolutio[n]ibus, ac
eo[rum] profectionibus, octo [con]tine[n]s tractatus (AhTkam sim al-maxahd.
tahawR). Venetijs: Mandate expensis M. Sessa, per J. Pentium de Luecho.
Alexander A. R. (2002). Geometrical Landscapes: The Voyages of Discovery and
the Transformation of Mathematical Practice. Stanford, Ca.: Stanford University
Press.
Aquinas Th. (1952). Thomae Aquinatis... in Aristotelis libros De caelo et mun-
do, De generatione et corruptione, Meteorologicorum expositio. Cum textu ex
recensione leonina / Cura et studio P. Fr. Raymundi M. Spiazzi. Romae: Taurini.
Ariosto L. (1930). Orlando Furioso. In 3 vols. / A cura di E. Vittorino. Torino:
G. Einaudi.
Aristotelis opera cum Averrois corhmentariis. (1495-1496). In 12 t. Venetiis: Apud
Junctas.
Augustine of Hyppo (1988). Confessiones. In 2 vols. / Transl. W. Watts [1631].
Cambridge, Mass.; London: Harvard University Press / Ed. W. Heinemann.
252
Bacon F. (1825-1834). The Advancement of Learning [1605] // The Works of Francis
Bacon: In 16 vols. / Ed. B. Montagu. Vol. 2. London: William Pickering.
Bacon F. (1960). The Great Instauration [1620] // The New Organon and Other
Writings / Ed. by F. H. Anderson. New York: Liberal Arts Press.
Baltrusaitis J. (1969). Anamorphoses ou magie artificielle des effets merveilleux.
Paris: Perrin.
Barker P. (1996). Understanding Change and Continuity: TYansmission and Appro-
priation in Sixteenth Century Natural Philosophy // Tradition, Transmission,
Transformation / Ed. F. J. Ragep and S. Ragep, with S. Livesey. Leiden: Brill.
P. 527-550.
Barker P. (2000). The Role of Religion in the Lutheran Response to Copernicus //
Rethinking the Scientific Revolution / Ed. M. J. Osler. Cambridge & New York:
Cambridge University Press. P. 59-88.
Barker P. (2005). The Lutheran Contribution to the Astronomical Revolution: Sci-
ence and Religion in the Sixteenth Century // Religious Values and the Rise of
Science in Europe / Ed. by J. H. Brooke and E.Ohsanoplu. Istanbul: Research
Centre for Islamic History, Art and Culture. (Series of Studies and Sources on
History of Science, N 13). P. 31-62
Barker P., Goldstein B. R. (1998). Realism and Instrumentalism in Sixteenth Cen-
tury Astronomy: A Reappraisal // Perspectives on Science. Vol. 6, N3. P. 232-
258.
Barker P., Goldstein B. R. (2003). Patronage and the production of De Revolution-
ibus // Journal for the History of Astronomy. Vol. 34, N 4. P. 345-368.
Baron F. (1978) Camerarius and the Historical Doctor Faustus // Joachim Cam-
erarius (1500-1577): Beitrage zur Geschichte der Humanismus im Zeitalter der
Reformation / Hrsg. und eingel. von F. Baron. Miinchen: Fink. (Humanistische
Bibliothek. Reihe 1, Abhandlungen; Bd24). P. 200-222.
Barwinski E., Birkenmajer L., Los J. (1914). Sprawozdanie z Poszukiwan w Sweden.
Krakdw.
Bauer C. (1951). Melanchthons Naturrechtslehre // Archiv fiir Reformations-
geschichte. Bd42. S. 64-100.
Bechler Z. (1991). Newton’s Physics and the Conceptual Structure of the Scientific
Revolution. Dordrecht; Boston; London: Kluwer Academic Publishers (Boston
Studies in the Philosophy of Science / Ed. R. S. Cohen. Vol. 127).
Belluci D. (1990). Genfese 1,14 et astrologie dans I’exfegfese de Philippe Melanchton
// Thfeorie et pratique de 1’ exfegfese: actes du Troisifeme Colloque International
sur 1’ Histoire de 1’ Exfegfese Biblique au XVIe sifecle (Genfeve, 31 aoflt-2 septembre
1988) / Textes rfeunis par I. Backus et F. Higman. Genfeve: Droz. (Serie: Etudes
de philologie et d’histoire; 43). P. 177-190.
Bennett J. (1998). Practical Geometry and Operative Knowledge // Configurations.
Vol. 6, N 2. P 195-222.
Berry A. J. (1898). A short history of astronomy. London: J. Murray. (Series: Uni-
versity extension manuals). [Reprint: A short history of astronomy: from earliest
times through the nineteenth century. New York: Dover Publications, 1961].
Biagioli M. (1998). The Scientific Revolution is Undead // Configurations, 1998.
Vol. 6, N2. P. 141-148.
Birkenmajer A. (1972). Le commentaire inedit d’Erasme Reinhold sur le De Revolu-
tionibus de Nicholas Copernic // Studia Copernicana. T. IV. Warsaw: Ossolinem.
P. 760-777.
253
Biskup M. (1973). Regesta Copernicana [Calendar of Copernicus’ papers], (Studia
Copernicana. Vol. 8) / Transl. from Polish: Stanislaw Puppel; transl. verified
by Vernon A. Nowicki. Wroclaw: Ossolineum-the Polish Academy of Science
Press (Zaklad Narodowy imienia Ossolinskich, Wydawnictwo Polskiej Akademii
Nauk).
Bjurstrom P. (1972). Baroque Theater and the Jesuits // Baroque Art: The Jesuit
Contribution / Ed. R. Wittkower and I. B. Jaffe. New York: Fordham University
Press. P. 99-110.
Blumenberg H. (1983). The Legitimacy of the Modern Age / Transl. R. M. Wallace.
Cambridge Mass. & London: The MIT Press.
Blumenberg H. (1987). The Genesis of the Copernican World / Trans. R. M. Wallace.
Cambridge, Mass.: The MIT Press.
Blumenberg H. (1988). Der ProzeB der theoretischen Neugierde. Frankfurt am Main:
Suhrkamp.
Bomkamm H. (1943). Kopernikus im Urteil der Reformation // Archiv fiir Refor-
mationgeschichte. Bd 40. S. 171-183.
Boorstin D. (1983). The Discoverers: A History of Man’s Search to Know His World
and Himself. New York: Vintage Books.
Boyle R. (1979). About the excellency and grounds of the mechanical philisophy
(1674) // Boyle R. Selected Philosophical Papers / Ed. M. A. Stewart. Manch-
ester: Manchester University Press, New York: Barnes & Noble Books. P. 138-
154.
Boysse E. (1970). Le Theatre des Jesuites. Geneve: Slatkine Repr. [Репринт па-
рижского издания 1880 г.]
Brahe Tychonis Dani. (1913-1929). Opera omnia. In 15 t. / Ed. J. L. E. Dreyer.
Hauni [Copenhagen]: Libraria Gyldendaliana.
Brann N.L. (1988). Humanism in Germany // Renaissance Humanism, 1988.
Vol. 11. P. 123-155.
Brantlinger P. (1972). To see New Worlds: Curiosity in «Paradise Lost» // Modem
Language Quarterly. Vol. 33. P. 355-369.
Breen Q. (1952). The Subordination of Philosophy to Rhetoric in Melanchthon //
Archiv fiir Reformationsgeschichte. Bd43. S. 13-28.
Broecke S. V. (2003). Pico, Louvain, and the crisis of Renaissance astrology. Leiden
etc.: Brill. (Medieval and early modern science, 4).
Brooke J. H., Cantor J. (1998). Reconstructing Nature: The Engagement of Science
and Religion (Glasgow Glifford Lectures). Edinburgh: T. & T. Clark.
Brudzewo A. de (1900). Commentariolum super Theoricas novas planetarum
Georgii Purbachii in studio generali Cracoviensi per Magistrum Albertum de
Brudzewo diligenter corrogatum, A.D. 1495 / Ed. L. A. Birkenmajer. Cracoviae:
Typis et Sumptibus Universitatis Jagellonicae.
Brunner O. (1953) Das Konfessionelle Zeitalter 1555—1648 // Deutsche Geschichte
im Uberblick. Ein Handbuch / Hrsg. unter Mitwirkung zahlreicher Fachgelehrten
von P. Rassow. Stuttgart: J. B. Metzler.
Buridan J. (1509). Questiones super octo Phisicorum libros Aristotelis / Diligenter
recognite et revise a Johanne Dullaert. Parisiis: Venum exponutur in edibus
Dionisii Roce.
Burmeister К. H. (1966-1968) Georg Joachim Rhetikus: 1514-1574: Eine Bio-
Bibliographie. In 3 Bds. Wiesbaden: Guido Pressler-Verlag.
Burmeister К. H. (1964). Ein Brief des G. J. Rheticus an den Feldkircher
Biirgermeister Heinrich Widnauer // Monfort. Bd XVI. S. 205-212.
254
Burmeister К. H. (1970-1975) Achilles Pirmin Gasser (1505-1577): Artz und
Naturforscher, Historiker und Humanist. In 3 Bds. Wiesbaden: G. Pres-
sler.
Burtt E. A. (1932). The Metaphysical Foundations of Modern Physical Science.
London: Routledge and Kegan Paul.
Butterfield H. (1957). The Origins of Modern Science, 1300-1800. New York: Free
Press. (1st ed. 1949).
Calepinus A. (1502). Dictionarium. Reggio: D. Berthochus.
Camerarius J. (1777). De Vita Philippi Melanchthonis narratio / Recensuit, notas,
documenta, bibliotheccam librorum Melanchthonis aliaqve addidit Ge. Theodor.
Strobelius; praefatvs est loannes Avg. Noesselt. Halae: Sumtibus loannis lac.
Gebaveri.
Cantimori D. (1975). Italy and the Papacy // The New Cambridge Modern History:
In 2 vols. Vol. II. Cambridge: Cambridge University Press.
Charpentier F. (1986). Les Essais de Montaigne: Curiosity / Incuriosity // La Cu-
riosity й. la Renaissance / Ed. par J. Cyard. Paris: Sociyte Franjaise d’Edition
d’Enseignement Superieur. P. 111-121.
Christianson J. R. (1973). Copernicus and the Lutherans // The Sixteenth Century
Journal. Vol. 4, N2. P. 1-10.
Clavius Chr. (1611—1612). [Christophori Clavii Bambergensis e societate Jesu]
Opera mathematica V tomis distributa ab auctore nunc denuo correcta, et
plurimis locis aucta. Mogontiacus [Mainz]: Sumptibus A. Hierat, excuderat
R. Elitz.
Cohen H. F. (1994). The Scientific Revolution: A Historiographical Inquiry. Chicago:
University of Chicago Press.
Cohen I. B. (1985). The Revolution in Science. Cambridge, Mass.: Harvard Univer-
sity Press.
Colon Cristobal-. Textos у documentos completes / Ed. C. Varela. Madrid: Alianza
Universidad, 1982.
Columbus Chr. (1892-1894). Libro de las profeefas (folio 5v) // Raccolta di doc-
ument! e studi publicati dalla Real Commissione pel quarto centenario dalla
scoperta dell’America. Scritti di Cristoforo Colombo / Ed. C. de Lollis. Rome:
Real Commissione Colombina.
Copernicus N. (1543). De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri VI. Norimber-
gae, apud Johannem Petreium.
Copernicus N. (1566). De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri VI. Basileae,
Ex officina Henricpetrina.
Copernicus N. (1542). De lateribus et angulus triangulorum. Wittenberg: Johannes
Lufft.
Copernicus N. (1978). On the Revolutions / Ed. J. Dobrzycki. TYansl. E. Rosen.
Baltimore: John Hopkins University Press.
Copemici Nicolai Torinensis. (1617). Astronomia instaurata, libris sex compre-
hensa, qui de revolutionibus orbium coelestium inscribuntur. Nunc demum post
75 ab obitu authoris annum integritati suae restituta, notisque illustrata, opera
et studio D. Nicolae Mulerii, medicinae ac matheseos professoris ordinarii in no-
va academia quae est Groningae. Amstelodami: Excudebat Wilhelmus lansonius
sub solari aureo.
Copernicus N. (1975). Opera omnia. Vol. II. De Revolutionibus libri sex. Varsaviae-
Cracoviae: Academia scientiarum Polona.
255
Corneille-Agrippa H. (1968-1970). La philosophic occulte, ou, la magie. Divis6e en
trois livres et augments d’un quatri£me, apocryphe, attribu6 a 1’auteur. En 4 tt.
Paris: Villain et Belhomme.
Corpus Reformatorum. (1834—1852). Philippi Melanthonis Opera quae super-
sunt omnia / Ed. C. G. Bretschneider & H. E. Bindseil. In 28 tt. Halle:
C. A. Schwetschke.
Crowther-Heyck K. (2003). Wonderful Secrets of Nature: Natural Knowledge and
Religious Piety in Reformation Germany // ISIS. Vol. 94. P. 253-273.
Cunningham A., Williams P. (1993). De-centering the «Big Picture»: The Origins
of Modern Science and the Modern Origins of Science // The British Journal for
the History of Science. Vol. 26. P. 407-432.
Curtze M. (1902). Der Briefwechsel Regiomontan’s mit Giovanni Bianchini, Jacob
von Speier und Christian Roder // Urkunden zur Geschichte der Mathematik
im Mittelalter und der Renaissance / Hrsg. von Maximilian Curtze. Leipzig:
Teubner. (Repr. New York, 1968). S. 185-336.
Daston L. (1994). Ravening Curiosity and Gawking Wonders in the Early Mod-
ern Study of Nature. Berlin: Max-Plank-Institut fiir Wissenschaftsgeschichte.
Preprint N7.
Dauphine J. (1985). Palingenius, Du Bardas, de Gamon, De Riviere et le systeme
de Copernic // Acta Conventus Neo-Latini Boloniesis: Proceedings of the Fourth
International Congress of Neo-Latin Studies, Bologna, 26 August to 1 September
1979. Binghamton: Medieval & Renaissance Te^ts & Studies. P. 27-33.
Davidson M. H. (1997). Columbus then and now: a life reexamined. Norman &
London: University of Oklahoma Press.
Dear P. (1998). The Mathematical Principles of Natural Philosophy: Toward a
Heuristic Narrative for the Scientific Revolution // Configurations. Vol. 6, N 2.
P. 173-193.
Dear P. (2001a). Religion, Science, and Natural Philosophy: Thoughts on Cunning-
ham’s Thesis // Studies in History and Philosophy of Science. Vol. 32A, N 2.
P. 377-386.
Dear P. (2001b). Revolutionizing the Science: European Knowledge and Its Ambi-
tions, 1500-1700. Princeton, N.J.: Princeton University Press.
Descartes R. (1964-1974). La Recherche de la v£rit£ par la lumiere naturelie //
Oeuvres de Descartes / Ed. by Ch. Adam and P. Tannery. In 13 t. Paris: Vrin.
Desiderii Erasmi Roterodami. (1703-1706). Opera omnia: emendatiora et auctiora,
ad optimas editiones praecipue quas ipse Erasmus postremo curavit summa fide
exacta / studio et opera Joannis Clerici [Jean Le Clerc],.. : in decern tomos
distincta, quorum primo, in hac editione, praefixa sunt elogia & epitaphia Erasmi
etc. Lugduni Batavorum: Cura & impensis Petri Vander Aa.
Digges Th. (1576). A Perfit Description of the Caelestiall Orbes according to the
most aunciente doctrine of the Phythagoreans, latelye reviued by Copernicus
and by Geometricall Demonstrations approved. [Based on Book I of Coperni-
cus’ «De Revolutionibus Orbium Coelestium»] //A prognostication everlastinge
of right good effecte: fruitfully augmented by the auctour, contayning plaine,
briefe; pleasau[n]t, chosen rules to judge the weather by the sunne, moone, star-
res, comets, rainebow, thunder, cloudes, with other extraordinary tokens, not
omitting the aspects of planets, with a briefe iudgement for ever, of plenty,
lacke, sickenes, dearth, warres &c. opening also many naturall causes worthy
to be knowen. To these and other now at the last, are ioyned divers generail,
pleasaunt tables, with manye compendious rules, easye to be had in memory,
256
manifolde wayes profitable to al men of understanding. Published by Leonard
Digges Gentleman. Imprinted at London: by Thomas Marsh. (Series: Early En-
glish books, 1475-1640; 288:3).
Dijksterhuis E. J. (1961). The Mechanization of the World Picture / Trans. C.
Dikshoorn. Oxford: Oxford University Press (1st ed.—Amsterdam, 1950).
Dockery D. S. (1992). Biblical Interpretation Then and Now: Contemporary
Hermeneutics in the Light of the Early Church. Grand Rapids, Michigan: Baker
Book House.
Donahue W.H. (1981). The Dissolution of the Celestian Spheres: 1595-1650. New
York: Arno Press.
Dreyer J. L .E. (1890) Tycho Brahe: a picture of scientific life and work in the
sixteenth century. Edinburgh: Black. (Репринтное издание: New York: Dover,
1963.)
Duhem P. (1908) SQZEIN $AIN0MENA, Essai sur la Notion de Thtorie physique
de Platon 5 Galil4e. Paris: Hermann et Fils. (Англ, nep.: Duhem P. To Save
the Phenomena, An Essay on the Idea of Physical Theory from Plato to Galileo
/ Transl. by E. Dolan and C. Maschler. Chicago: University of Chicago Press,
1969.)
Diirer A. (157). Quatre livres sur la proportion / Transl. L. Meigret. Paris: Perier.
Eastwood B. S. (1982). Kepler as Historian of Science: Precursors of Copernican He-
liocentrism According to De Revolutionibus, I, 10 // Proceeding of the American
Philosophical Society. Vol. 126. P. 367-394.
Eckermann W. (1978). Die Aristoteleskritik Luthers: ihre Bedeutung fiir seine The-
ologie // Catolica. Bd32. S. 114-130.
Elliott J.H. (1970). The Old World and the New, 1492-1650. Cambridge: Cambridge
University Press.
Erasmus Desiderius. (1906-1956). Opus epistolarum. In 12 vols / Ed. P.S. Allen.
T. 2. Oxford: Oxford University Press.
Euclid. (1956). The thirteen books of Euclid’s Elements / Translated from the text
of Heiberg with introduction and commentary by Sir Th. L. Heath. In 3 vols. 2nd
ed. rev. New York: Dover Publications.
Feldhay R. (1994). Narrative Constraints on Historical Writing: The Case of the
Scientific Revolution // Science in Context. Vol. 7, N 1. P. 7-24.
Feldhay R. (1995). Galileo and the Church: Political Inquisition or Critical Dialogue?
Cambridge: Cambridge University Press.
Feldhay R., Heyd M. (1989). The Discourse of Pious Science // Science in Context.
Vol. 3, N 1. P. 109-142.
Feyerabend P. (1964). Realism and Instrumentalism // The Critical Approach to
Science and Philosophy. In honor of Karl R. Popper / Ed. M. Bunge. New York:
Free Press of Glencoe; London: Collier-Macmillan, Ltd. P. 280-308.
Ficino M. (1964-1970). Theologie platonicienne de l’immortalit£ des Ames / The-
ologia Platonica. In 3 t. / Text critique 6tabli et traduit par R. Marsel. Paris:
Les Belles Lettres.
Fine A. (1986). Unnatural Attritudes: Realist and Instrumentalist Attachments to
Science // Mind. Vol. 95. P. 149-179.
Fracastoro G. (1538). Hieronymi Fracastorii Homocentrica: sive de stellis. Eiusdem
de causis criticorum dierum per ea quae in nobis sunt. Venetiis.
Friedensburg W. (1917). Geschichte der Universitat Wittenberg. Halle an der Saale:
Max Niemeyer.
257
Frischlin N. (1586). De Astronomicae Artis, cum Doctrina coelesti, et Naturali
Philosophia, Congruentia... ex optimis quibusque Graecis Latinisque scrip-
toribus collecta... Passim inserta est huic operi solida divinationum Astrologi-
carum confutatio, etc. Francoforti ad Moenum.
Frisius G. (1556). Epistola ad I. Stadius / Ephemerides novae et exactae ab a. 1554
ad a. 1570 / Ed. I. Stadius. Coloniae agrippinae: A. Birkmann.
Funkenstein A. (1986). Theology and the Scientific Imagination from the Middle
Ages to the Seventeenth Century. Princeton, N.J.: Princeton University Press.
Galilei G. (1929-1939). Le Opere. In 20 t. Ristampa della Edizione Nazionale /
Derettore G. Abetti. Firenze: G. ВагЬёга. Ristampa della Edizione Nazionale.
Garin E. (1975). Rinascite e rivaluzioni. Bari: Laterza.
Garin E. (1973). Alle origini della polemica anticopernicana // Colloquia Coperni-
cana. Vol. 2 (Studia Copernicana. Vol. 6. P. 31-42).
Genequand C. F. (1984). Ibn Rushd’s Metaphysics: a translation with introduction
of Ibn Rushd’s Commentary on Aristotle’s Metaphysics. Leiden: E. J. Brill.
Gingerich O. (1975). «Crisis» versus Aesthetic in the Copernican Revolution //
Vistas in Astronomy. Vol. 17. P. 85-95.
Gingerich O. (2002). An Annotated Census of Copernicus’ De Revolutionibus. Lei-
den: Brill.
Gingerich O. (1973). The Role of Erasmus Reinhold and the Prutenic Tables in the
Dissemination of the Copernican Theory // Studia Copernicana. T. VI (Collo-
quia Copernicana II). Warsaw: Ossolineum. P. 43*-62.
Ginzburg C. (1976). High and Low: The Theme of Forbidden Knowledge in the Six-
teenth and Seventeenth centuries // Past and Present, N 73 (November). P. 28-
41.
Goddu A. (1996). The Logic of Copernicus’s arguments and his education in logic
at Cracow // Early Science and Medicine. Vol. 1, N 1. P. 28-68.
Godin A. (1986). Erasme: Pia /Impia Curiositas //La Curiosite a la Renaissance /
Ed. par J. C£ard. Paris: Soci^te Fran§aise d’Edition d’Enseignement Superieur.
P. 25-36.
Goldstein B. R. (1967). The Arabic Version of Prolemy’s Planetary Hypotheses //
Transactions of the American Philosophical Society. Vol. 57. P. 4 (Philadelphia:
American Philosophical Society, 1988).
Goldstein B. R. (1985). The Arabic Version of Prolemy’s Planetary Hypotheses-,
Helden A. van Measuring the Universe: Cosmic Dimensions from Aristarchus to
Halley. Chicago: University of Chicago Press.
Goldstein B. (1987). Remarks on Gemma Frisius’s De ratio astronomico et geomet-
rico // From Ancient Omen to Statistical Mechanics / Ed. J. L. Berggren and
B. R. Goldstein B. R. Copenhagen: University Library. P. 167-179.
Goldstein B. R. (2002a). Copernicus and the Origin of His Heliocentric System //
Journal for the History of Astronomy. Vol. 33, N 3. P. 219-235.
Goldstein B. R. (2002b). Science as a «neutral zone» for interreligious cooperation
// Early Science and Medicine. Vol. 7. P. 290-305.
Grafton A. (1999). Cardano’s Cosmos: the World and Works of a Renaissance As-
trologer. Cambridge, Mass, etc.: Harvard University Press.
Grynaeus S. (1538). Claudii Ptolemaei Magnae Constructionis, perfectae coelestium
motuum pertractationis lib. XIII. Theonis Alexandrini in eosdem commentario-
rum. Basel: Walderus.
Guicciardini F. (1971). Storia d’Italia. In 3 tt. / A cura di S. S.Menchi. Torino:
G. Einaudi.
258
Hacking I. (1975). The Emergence of Probability: A Philosophical Study of Early
Ideas About Probability, Induction and Statisical Inference. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Hale J. (1995). The Civilization of Europe in the Renaissance. New York: Touch-
stone Press.
Hall A.R. (1983). The Revolution in Science, 1500-1750. New York: Longman. (1st
ed. —1954).
Hallyn F. (1993). The Poetic Structure of the World: Copernicus and Kepler /
Transl. D. M. Leslie. New York: Zone Books. (Оригинал: Hallyn F. La Struc-
ture poetique du Monde: Copernic, Kepler. Paris: Editions du Seuil, 1987). Bee
цитаты даны по американскому изданию.
Hamblin C.L. (1970) Fallacies. London: Methuen.
Hammer W. (1951). Melanchthon, Inspirer of the Astronomy, with a translation
of his oration in praise of astronomy (De Orione, 1553) // Popular Astronomy.
Vol. 59. P. 308-319.
Hanson N.R. (1972). Constellations and Conjectures. Dordrecht etc.: D. Reidel
Publishing Company.
Harrison P. (1998). The Bible, Protestantism, and the Rise of Natural Science.
Cambridge: Cambridge University Press.
Hausamman S. (1969). Realprasens in Luthers Abendmahllehre // Studien zur
Geschichte und Theologie der Reformation. Festschrift fiir Ernst Bizer. / Hrsg.
von Luise Abramowski und J. F. Gerhard Goeters. Neukirchen; Vluyn: Neukirch-
ener Verlag. S. 167-173.
Henderson J. A. (1991). On the Distances between Sun, Moon, and Earth according
to Ptolemy, Copernicus and Reinhold // Studia Copernicana (Brill’s series).
Vol. 1. Zeiden: Brill.
Hilper F. (1870-1874). Analecta Warmiensia: Studien zur Geschichte der
ermlandischen Archive und Bibliotheken // Zeitschrift fiir die Geschichte und
Altertumskunde Ermlands. Bd5. S. 316-488.
Histoire Generate des Science (1958) / РиЬИёе sous la direction de Иепё Taton. En
3 tt. Paris: Presses Universitaires de France, 1957-1964; T. 2. La Science moderne
(de 1450 й. 1800) / Par G. Allard etal., 1958.
Hon G., Goldstein B. R. (2004). Symmetry in Copernicus and Galileo // Journal
for the History of Astronomy. Vol. 35, N 3. P. 273—292.
Hooykaas R. (1987). The Aristotelian Background to Copernicus’s Cosmology //
Journal for the History of Astronomy. Vol. 18, N2. P. 111-116.
Huff T. E. (1993). The Rise of Early Modern Science: Islam, China and the West.
Cambridge: Cambridge University Press.
Jardine L. (1988). Humanistic logic // The Cambridge History of Renaissance Phi-
losophy / Ed. Ch. B. Schmitt. Cambridge: Cambridge University Press. P. 173-
198.
Jardine L. (1996). Worldly Goods: A New History of the Renaissance. New York;
London: W. W. Norton & Company.
Jardine N. (1982). The Significance of the Copernican Orbs // Journal for the
History of Astronomy. Vol. 13, N 3. P. 168-194.
Jardine N. (1984). The Birth of History and Philosophy of Science: Kepler’s A
Defence of Tycho against Ursus with Essays on its Provenance and Significance.
Cambridge: Cambridge University Press.
Jarzfbowski L. (1971). Biblioteka Mikolaja Kopernika. Torufi.
259
Junctius F. (1577). Commentaria in sphaeram loahannis de Sacro Bosco accuratis-
sima. Lugduni: Apud Philippum Tinghium. (Первое изд.: 1564).
Kadir D. (1992). Columbus and the Ends of the Earth: Europe’s prophetic rhetoric
as conquering ideology. Berkely et al.: University of California Press.
Kemp M. (2000). Vision and visualisation in the illustration of anatomy and astron-
omy from Leonardo to Galileo // 1543 and all that: Image and Word, Change and
Continuity in the Proto-Scientific Revolution / Ed. G. Freeland & A. Corones.
Dordrecht; Boston; London: Kluwer Academic Publishers. P. 17-51.
Kempfi A. (1980/1981). Tolosani versus Copernicus: On Certain Appendix to the
Treatise On the Truth of Holy Scripture from the Forties of the 16th Century //
Organon. Vols. 16/17. P. 239-254.
Kennedy E. S., Roberts V. (1950). The Planetary Theory of Ibn al-Sh&tir //
ISIS. Vol. 50. P. 227-235.
Kepler J. (1621). Prodromus Dissertationum Cosmographicarum, continens Mys-
terium Cosmographicum De Admirabili Proportione Orbium coelestium: deque
causis coelorum numeri, magnitudinis, motuumque periodicorum genuinis & pro-
priis, Demonstratum per quinque regularia corpora Geometrica... Addita est
erudita Narratio M. Georgii loachimi Rhetici, de Libris Revolutionum, atque ad-
mirandis de numero, ordine, & distantiis Sphaerarum Mundi hypothesibus, excel-
lentissimi Mathematici, totiusque Astronomiae Restauratoris D. Nicolai Coper-
nici. Item, Eiusdem loannis Kepleri pro suo Opere Harmonices Mundi Apologia
adversus Demonstrationem Analyticam Cl.V.D. Roberti de Fluctibus, Medici
Oxoniensis. Libellus primum Tiibingae in lucem datus Anno Christi M.DXCVI.
a M. loanne Keplero Wirtembergico, Tunc... Mathematico. Nunc vero post an-
nos 25. ab eodem authore recognitus, & Notis notabilissimis partim emenda-
tus, partim explicatus, partim confirmatus... Francofurti: Recusus typis Erasmi
Kempferi: sumptibus Godefridi Tampachii.
Kepler J. (1937a). Mysterium cosmographicum (1596) // Kepler J. Gesammelte
Werke / Begriindet von W. von Dyck v. M. Caspar, fortgesetzt von F. Hammer,
heransgegeben von der Kepler-Kommission der Bayerischen Akademie der Wis-
senschaften. Munich: С. H. Beck, 1937. Bd I.
Kepler J. (1937b). Mysterium cosmographicum (1621; 2 ed.) // Kepler J.
Gesammelte Werke / Begriindet von W. von Dyck v. M. Caspar, fortgesetzt
von F. Hammer, heransgegeben von der Kepler-Kommission der Bayerischen
Akademie der Wissenschaften. Munich: С. H. Beck, 1937. Bd 1.
Kepler J. (1937c). Astronomia nova, Агпок6тт)тс, seu Physica Coelestis, tradita
in commentaria de Motibus Stellae Martis, Ex observationibus G. V. Tychonis
Brahe // Kepler J. Gesammelte Werke / Begriindet von W. von Dyck
v. M. Caspar, fortgesetzt von F. Hammer, heransgegeben von der Kepler-
Kommission der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Munich: С. H. Beck,
1937. Bd 3. S. 5-150.
Kepler J. (1953). Epitome astronomiae Copernicanae (Linz, 1618) // Kepler J.
Gesammelte Werke / Heransgegeben im Auftrag der Deutschen Forschungsge-
meinschaft und der Bayerischen Akademie der Wissenschaften unter der Leitung
von W. von Dyck und M. Caspar. Miinchen: C.H. Beck, 1937. Bd7. / Hrsg. von
M. Caspar und F. Hammer, 1953.
Kepler J. (1858-1871). Apologia Tychonis contra Nicolaus Raymarum Ursum //
Joannis Kepleri astronomi Opera omnia. Vol. 1-8. / Ed. Ch. Frisch. Francofurti
a. M. — Erlangae: Heyder & Zimmer.
Koestler A. (1963). The Sleepwalkers. New York: Grosset and Dunlap.
260
Коуте А. (1957). From the Closed World to the Infinite Universe. Baltimore: John
Hopkins University Press.
Kraai J. (2003). Rheticus’ Heliocentric Providence. Inauguraldissertation zur Er-
langung des Doktorgrades der Philosophischen Fakultat der Ruprecht-Karls-
Universitat Heidelberg.
Krafft F. (1973). Physikalische Realitat oder mathematisch Hypothese? Andreas
Osiander und die physikalische Erneuerung der antiken Astronomie durch Nico-
laus Copernicus // Philosophia Naturalis. Vol. 14. P. 243-275.
Kuhn H.C. (1997). Non-Rergessive Methods (and the Emergence of Modern Sci-
ence) // Method and Order in Renaissance Philosophy of Nature: The Aristotle
Commentary Tradition / Ed. Daniel A. Di Liscia et al., Aidershot: Ashgate.
P. 319-336.
Kuhn Th. S. (1957). The Copernican Revolution: Planetary Astronomy in the De-
velopment of Western Thought. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.
Kuhn Th. S. (1962). The structure of scientific revolutions. Chicago: University of
Chicago Press. (International encyclopaedia of unified science; Vol. 2. N 2).
Kurze D. (1960). Johannes Lichtenberger: (gest. 1503): eine Studie zur Geschichte
der Prophetie und Astrologie. Lubeck etc.: Matthiesen. (Historische Studien;
379).
Kusukawa S. (1995). The Transformation of Natural Philosophy: the Case of Philip
Melanchthon. Cambridge: Cambridge University Press.
Kusukawa S. (1997). Vinculum concordiae: Lutheran Method by Philip
Melanchthon // Method and Order in Renaissance Philosophy of Nature: The
Aristotle Commentary Tradition / Eds. E. Kessler, D. Di Liscia and Ch.
Methuen. Aidershot: Variorum. P. 337-354.
Labhardt A. (1960). Curiositas; Notes sur 1’histoire d’un mot et d’une notion //
Museum Helveticum, N 17. P. 212-214.
Landstrom B. (1967). Columbus: The Story of Cristobal Coldn. New York: Macmil-
lan, 1967.
Lattis J.M. (1994). Between Copernicus and Galileo: Christoph Clavius and the
Collaps of Ptolemaic Cosmology. Chicago & London: The University of Chicago
Press.
Leben und ausgewahlte Schriften der Vater und Begriinder der lutherischen
Kirche (1862) / Herausgegeben von J. Hartmann et al. Part: 8. (Supplement-
) Theil: J. Jonas, C. Cruciger, P. Speratus, L. Spengler, N. von Arnsdorf, P. Eber,
M. Chemnitz, D. Chytraeus. Elberfeld: Friderichs.
Le Gendre A.-M. (1794). Elements de G4om4trie: avec des Notes. Paris: F. Didot.
[Lemnius S.] M. (1538). Simonis Lemnii Epigrammaton libri 3. Adiecta est quoque
eiusdem Querela ad Principem. [S.I.: s.n.].
[Lemnius S.] (1892). Die Schutzschrift des Dichters Simon Lemnius (Lemchen) gegen
das gewaltsame Verfahren der Wittenberger Akademie wider ihn 1538 / Zum
ersten Male vollst. hrsg. und eingel. von Constantin Ritter von Holier. Prag.
(Sitzungsberichte der Konigl. Bohm. Gesellschaft der Wissenschaften. 1892).
[Lemnius S.] (1983). Apologia Simonis Lemnii poetae Vitebergensis contra decre-
tum, quod imperio et tyrannide M. Lutheri et lonae Vitebergensis universitatis
coacta iniquissime et mendacissime evulgavit (1539) // Mundt L. Lemnius und
Luther: Studien und Texte zur Geschichte und Nachwirkung ihres Konflikts
(1538-1539). In 2 Bds. (Europaische Hochschriften. Reihe 1, Deutsche Sprache
und Literatur. Bd612). Bdll. Bern; New York; Paris: Lang. S. 215-241.
261
Leonardo da Vinci. (1970). The Litterary Works. / Ed. and transl. J. P. Richter.
New York: Phaidon.
Leonardo da Vinci. (1989). On painting: an anthology of writings by Leonardo da
Vinci with a selection of documents relating to his career as an artist / Ed.
Martin Kemp; selected and translated by Martin Kemp and Margaret Walker.
New Haven: Yale University Press.
Les annotations de Guillaume Philandrier sur le De Architectura de Vitruve: livres
I & IV (2000) I Introduction, traduction et commentaire par Frederique Lemerle.
(Facsimile de Г edition de 1552). Paris: Picard.
Lichtenberg G.C. (1972). Nikolaus Copernicus // Lichtenberg G. C. Schriften und
Briefe / Ed. W. Promies. Bd3. Munchen: Hanser.
Lichtenberger J. (1488). Pronosticatio in Latino. Rara [et] prius no[n] audita que
exponit [et] declarat no[n]nullos celi infiuxus [et] inclinatione[m] certa[rum] con-
stellacionu[m] magne videlicet co[n]iunctionis et eclipsis q[uae] fuerant istis annis
... Heidelberg: Heinrich Knoblochtzer.
Lichtenberger J. (1890). Pronosticatio in Latino [Reproduction of the first Edition
StraBburg, 1488 I Ed. by W. Harry Rylands]. Manchester: published for the
Holbein Society by A. Brothers. [The Holbein Society’s facsimile reprints, 17].
Lichtenberger J. (1497). Pronosticatio zu teutsch. StraBburg: Bartholomaus Kistler.
Litt T. (1963). Les coprs celestes dans 1’univers de Saint Thomas d’Aquin. Louvain:
Publications universitaires. (Philosophes m&lievaux; T. 7).
[Luther M.[ (1967-1968). Dr. Martin Luthers Werke: Kritische Gesamtausgabe
(Weimar ausgabe). Tischreden. In 6 Bds. Weimar: Hermann Bohlans Nachfolger;
Graz: Akademische Druck- u. Verlagsanstalt.
[Luther Af.] (1883-1928). Dr. Martin Luthers Werke. Kritische Gesamtsausgabe.
Bds. 1-54. Weimar: Hermann Bohlaus Nachfolger. (Издание продолжается.)
Luther M. (1955-1976). Works (English translation) / Ed. J. Pelikan and
H.T. Lehman. In 55 vols. Saint Louis, Miss.: Concordia Publishing.
Lyotard J.-F. (1984). The Postmodern Condition: A Report on Knowledge / Trans.
G. Bennington and B. Massumi. Minneapolis: University of Minnesota Press.
Mahnke D. (1937). Unendliche Sphere und Allmittelpunkt. Beitrage zur Genealogie
der mathematischen Mystik. Halle: Niemeyer.
Manschreck C. L. (1958). Melanchton, the Quiet Reformer. New York; Nashvilli:
Abingdon Press.
Marenbon J. (1987). Later Medieval Philosophy (1150-1350): An Introduction. Lon-
don: Routledge & Kegan Paul.
Margolis H. (2002). It Started with Copernicus: How Turning the World inside out
led to the Scientific Revolution. New York etc.: McGraw-Hill Books Co.
Marzi D. (1896). La questione delle riforma del calendaxio nel Quintgo Consilio
Lateranense (1512-1517). Firenze: G. Carnesecci e Figli. (Pubblicazioni del Regio
Institute di Studi Superior! in Firenze; Sezione di Filosofia, 27.)
Marzi D. (1897). Giovanni Maria Tolosani e Giovanni Lucido Samoteo // Miscel-
lanea storica della Valdensa. T. 5. P. 42-59.
Maurer W. (1967-1969). Der junge Melanchton: zwischen Humanismus und Refor-
mation. In 2 Bds. Gottingen: Vandenhoeck Ruprecht.
Mayaud P.-N. (1997). La Condamnation des Livres Coperniciens et sa Revocation.
Rome: Editrice Pontificia Universita Gregoriana.
McKirahan R. D. (1978). Aristotle’s Subordinate Sciences // The British Journal
for the History of Science. Vol. 11. P. 197-220.
262
Melanchthon Ph. (1999). On Johannes Regiomontanus (1549) // Melanchthon
Ph. Orations on Philosophy and Education / Ed. by S. Kusukawa. Tansl. by
Ch. F. Salazar. Cambridge etc.: Cambridge University Press. P. 236-247.
Melanchthons Werke in Auswahl (1951-1969) / Hrsg. von R. Stupperich. In 7 Bds.
Gutersloh: C. Bertelsmann.
Melanchthon P. (1549). Initia doctrinae physicae, dictata in Academia Vuiteber-
gensi. Wittenberg: Lufft.
Melanchthons Briefwechsel: fritische und kommentierte Gesamtausgabe, im Auf-
trag der Heidelberger Akademie der Wissenschaften (1977-) / Hrsg. H. Scheible.
Stuttgart; Bad Cannstatt: Frommann-Holzboog.
Methuen Ch. (1998). Kepler’s Tubingen: Stimulus to a Theological Mathematics.
Aidershot etc.: Ashgate.
Mette H. J. (1956). Curiositas // Festschrift Bruno Snell. Munchen: С. H. Beck.
S. 227-235.
Michelet J. (1885). Histoire de la France au seizieme siecle. Guerres de Religion.
Paris: L6vy.
Moll J. C. (1877). Johannes Stoffier von Justingen, ein Characterbild aus dem ersten
Halbjahrhundert der Universitat Tubingen. Lindau: J. T. Stettner.
Monumenta paedagogica Societatis Jesu. (1540-1556). / Institutum Historicum So-
cietatis Jesu, Roma. Nova ed. penitus retractata multisque textibus aucta / Ed.
ex integro refecit novisque textibus auxit Ladislaus Lukacs. Teil 1. Romae: Inst,
historicum Soc. Jesu, 1965. (Monumenta historica Societatis Jesu; 92).
Moore M. A. (1959). A Letter of Philip Melanchthon to the Reader // ISIS. Vol. 50.
P. 145-150.
Mortier R. P. (1913). Histoire des Maitres Сёпёгаих de 1’Ordre des Frferes Prgcheurs.
Paris: Picard.
Moss J. D. (1993). Novelties in the heavens: rhetoric and science in the Copernican
controversy. Chicago, London: University of Chicago Press.
Mostert W. (1983). Luthers Verhaltnis zur theologischen und philosophischen
Uberlieferung // Leben und Werk Martin Luthers von 1526 bis 1546 / Hrsg.
H. Junghans. Berlin: Evangelische Verlagsanstalt. S. 347-368.
Mundt L. (1983). Lemnius und Luther: Studien und Texte zur Geschichte und Nach-
wirkung ihres Konflikts (1538-1539). In 2 Bds. (Europaische Hochschriften. Reihe
1, Deutsche Sprache und Literatur. Bd612). Bdll. Bern; New York; Paris: Lang.
Murdock J. E. (1982). The Analytic Character of Late Medieval Learning: Natural
Philosophy Without Nature // Approaches of Nature in the Middle Ages: Papers
of the Tenth Annual Conference of the Center for Medieval and Early Renaissance
Studies / Ed. L. D. Roberts. Binghamton, New York: Center for Medieval & Early
Renaissance Studies. (Medieval and Renaissance Texts and Studies; Vol. 16).
P. 171-213.
Nadal H. (1965a). De studii generalis dispositione et ordine // Monumenta paed-
agogica Societatis Jesu / Institutum Historicum Societatis Jesu, Roma. Nova
ed. penitus retractata multisque textibus aucta / Ed. ex integro refecit novisque
textibus auxit Ladislaus Lukacs. Teil 1: (1540-1556). Romae: Inst, historicum
Soc. Jesu. (Monumenta historica Societatis Jesu; 92). P. 138-140.
Nadal H. (1965b). Regulae pro scholaribus Societatis // Monumenta paedagogica
Societatis Jesu / Institutum Historicum Societatis Jesu, Roma. Nova ed. penitus
retractata multisque textibus aucta / Ed. ex integro refecit novisque textibus
auxit Ladislaus Lukacs. Teil 2. Romae: Inst, historicum Soc. Jesu, 1965. (Mon-
umenta historica Societatis Jesu; 92.) P. 114-121.
263
Nagel E. (1961). The Structure of Science. New York: Harcourt, Brace and World.
Nardi B. (1965). Studi su Pietro Pomponazzi. Firenze: F. Le Monnier.
Nature and nature’s laws: documents of the scientific revolution (1970) / Edited
by Marie Boas Hall. London: Macmillan. (Series: The documentary history of
Western civilization).
Nebelsick H. P. (1985). Circles of God: Theology and Science from the Greeks to
Copernicus. Ediburgh: Scottish Academic Press.
Neugebauer O. (1968). On the Planetary Theory of Copernicus // Vistas in As-
tromony. Vol. 10. P. 89-103.
New Catholic Encyclopediae (2003). 2nd ed. Detroit: Thomson/Gale; Washington,
D. C.: Catholic University of America.
Nischen B. (1996) Prussia // Oxford Encyclopedia of the Reformation. In 3 vols.
/ Ed. H. J. Hillebrand. Vol. 3. New York: Oxford University Press. P. 360-
362.
Norlind W. (1954). Copernicus and Luther // ISIS. Vol. 45. P. 88-105.
Nuchelmans G. (1980). Late-scholastic and humanist theories of the proposition.
Amsterdam; New York: North Holland Publ. Co.
Oberman H. (1975). Reformation and Revolution: Copernicus’ Discovery in an Era
of Change // The Nature of Scientific Discovery. A Symposium Commemorating
the 500th Anniversary of the Birth of Nicolaus Copernicus / Ed. O. Gingerich.
Washington DC: Smithsonian Institution Press. P. 134-169.
Oestmann G. (1997). Johannes Stoeffler, Melanchtfions Lehrer in Tubingen //
Philipp Melanchthon in Siidwestdeutschland: Bildungsstationen eines Refor-
mators: Ausstellung der Badischen Landesbibliothek Karlsruhe, der Univer-
sitatsbibliothek Heidelberg, der Wiirttembergischen Landesbibliothek Stuttgart
und des Melanchtonhauses Bretten zum 500. Geburtstag Philipp Melanchthons
// Herausgegeben von Stephen Rhein, Armin Schlechter, Udo Wennemuth. Karl-
sruhe: Badische Landesbibliothek. S. 75-85.
Olave M. (1965). Ordo lectionum et exercitationum in universitatibus S. I // Mon-
umenta paedagogica Societatis Jesu I Institutum Historicum Societatis Jesu,
Roma. Nova ed. penitus retractata multisque textibus aucta / Ed. ex integro
refecit novisque textibus auxit Ladislaus Lukdcs. Teil 1: (1540-1556). Romae:
Inst, historicum Soc. Jesu. (Monumenta historica Societatis Jesu; 92). P. 168-
170.
Olsson H. (1971). Schopfung, Vernunft und Gesetz in Luthers Theologie // Ac-
ta Universitatis Upsaliensis (Studia Doctrinae Christianae Upsaliensa). Bd 10.
S. 437-438.
Osler M. J. (2000). The Canonical Imperative: Rethinking the Scientific Revolution
// Rethinking the Scientific Revolution / Ed. M. J. Osler. Cambridge New
York: Cambridge University Press. P. 3-21.
Overfield J. H. (1976). Scholastic opposition to humanism in pre-Reformation Ger-
many // Viator. Vol. 7. P. 391-420.
Overfield J. H. (1984). Humanism and Scolasticism in Late Medieval Germany.
Princeton: Princeton University Press.
Pallavicino S. (1968). Storia del Concilio di Trento ed altri scritti / A cura di
Mario Scotti. 2. edizione accresciuta. Torino: Unione tipografico-editrice torinese.
(Classici italiani; N 50).
Palter R. (1970). An approach to the history of early astronomy // History and
Philosophy of Science. Vol. 1. P. 93-133.
264
Paulus Middelburgensis. (1513). Paulina De recta Paschae celebratione, et De
die Passionis Domini Nostri Jesu Christi. Impressum Forosempronii: per
spectabilefm] uiru[m] Octauianufm] Petrutiu[m] ... T. 1-2.
Paulus von Middelburg (1484). Prognostica ad viginti annos duraturum. [Editum
per Paulu[m| de Middelburgo Celandie bonarum artiu[m] et medicine doctorejm]
illustrissimi ducis Urbini physicufm] in alma uniuersitate Louaniensi studiorufm]
alumna]. Impressum per me Johannes de Westfalia.
Pedersen O. (1981). The Origins of the Theorica planetarum // Journal for the
History of Astronomy. Vol. 12. P. 113-123.
Perez-Ramos A. (1988). Fransis Bacon’s Idea of Science and the Maker’s Knowledge
Tradition. Oxford: Clarendon Press.
Peregrinus Maricurtensis P. (1588). De Magnete, seu Rota perpetui Motus, libellus.
I Urheber per Achillem P.Gasserum: nunc primum promulgatus. Augsburgi in
Svevis: [Philipp Ulhart d. A.].
Peter of Spain (1990). Language in dispute: an English translation of Peter of
Spain’s Tractatus called afterwards Summulae logicales / On the basis of the crit-
ical ed. established by L. M. de Rijk. Transl. F. P. Dinneen. Amsterdam, Philadel-
phia: Benjamins, 1990. (Amsterdam studies in the theory and history of linguistic
science; Vol. 39: Series 3: Studies in the history of the language sciences).
Petroni A. M., Scalamiero L. (1986). On the determination of planetary distances
in the Copernican system // The British Journal for the Philosophy of Science.
Vol. 37, N3. P. 335-341.
Peucer G. (1551). Elementa doctrinae de circulis coelestibus. Wittenberg: J. Crato.
Peurbach G. von (1535). Theoricae novae planetarum / Cum praefatione Philippi
Melanthonis. Impressum Vitebergae.: Per losephum Klug.
Philo [of Alexandria] (1960). Quod deus immutabilis sit // Philo [of Alexan-
dria]. Works: In 10 vols. (and 2 supplementary volumes) / Transl. F. H. Colson
and G. H. Whitaker. London: Heinemann, Cambridge, Mass.: Harvard University
Press (The Loeb Classical Library). Vol. 3. P. 10-104.
Pico della Mirandola G. (1942). De hominis dignitate. Heptaplus. De Ente et Uno
e scritti vari / A cura di E. Garin. Firenze: Vallecchi.
Pico della Mirandola G.F. (1969). Opera omnia. T. 1-2. Hildesheim: G. Olms. C
добавлением трактата: Reuchlin J. De arte cabalistica. (T. 1. P. 733-900). (Re-
prograf. Nachdr. d. Ausg. Basel: Petrina, 1557-1573; con una introduzione di
Cesare Vasoli).
Piero della Francesca (1942). De prospettiva pingendi / Ed. N. Fasola. Firenze:
Sansoni.
Plinius Gaius Secundus (1851). Plini Secundi Naturalis historiae libri XXXVII /
recensuit et commentariis criticis indicibusque instruxit lulius Sillig. Vol. 1. Ham-
burg! & Gothae: F. & A. Perthes.
Plutarch (1977). La curiosita [Peri Polypragmosynis] / Ed. and transl. E. Pettine.
Salerno: Edizioni Kibotion.
Pocock J. G.A. (1975). The Machiavellian Moment: Florentine Political Thought
and the Atlantic Political Tradition. Princeton, N.J.: Princeton University Press.
Poulle E., Gingerich O. (1998). Les positions des planfetes au Moyen &ge: application
du calcul electronique aux tables Alphonsines // Comptes Rendus de I’Acadfemie
des Inscriptions et Belles Lettres. P. 531-548.
Prandl C. (1855-1870). Geschichte der Logik im Abendlande. In 4 Bds. Leipzig:
S. Hirzel.
265
Procus (1873). In primum Euclidis Elementorum librum commentarii / Ex recog-
nitione G. Friedlein. Lipsiae: B.G. Teubner. (Bibliotheca scriptorum Graecorum
et Romanorum Teubneriana).
Prowe L. (1883). Nicolaus Coppernicus. Bdl: Das Leben. Theil 2: 1512-1543. Berlin:
Wiedmannsche.
Ptolemaeus C. (1478). Claudii Ptholemei Alexandrini philosophi Cosmographia [TV.
Jacobus Angelus. Ed. Domitius Calderinus]. Rome: Arnoldus Buckinck.
Ptolemaeus C. (1820). КХаиВюи ПтоХераю ФкоОестек; тбц xXavb>pev<ov ]pa p/ai
хоа ПрохХои AtaBo/ou unotuncoaeic. Hypotheses et Epoques des Planetes de
Claude Ptolemee, et Hypotyposes de Proclus Diadochus / Traduites du Grec en
Fran§ais, sur les manuscrits de la bibliotheque du Roy suivies de trois meMmoires
traduits de 1’Allemand de M. Ideler, sur les connoissances astronomiques des
Chaldeens, sur le Cycle de Meton, et sur 1’ere Persique; et precedees d’un discours
preliminaire et de deux dissertations sur les mois macedoniens, et sur le calendrier
judaj'que par l’Abbe Halma. Paris: Merlin.
Ptolemy (1984). Almagest I Transl. and annotated by G. J. Toomer. New York &
Berlin: Springer-Verlag.
Randal J. H. (1961). The school of Padua and the emergence of modern science.
Padova: Editrice Antenore. (Saggi e testi, 1).
Randles W. G. L. (1999). The Unmaking of the Medieval Christian Cosmos, 1500-
1760: From Solid Heavens to Boundless Aether. Aidershot etc.: Ashgate.
Ravetz J. (1977). The Origin of the Copernican Revolution // Scientific American,
N 236. P. 88-89.
Reale G., Bos A. P. (1995). Il Trattato «Sul cosmo per Alessandro» attribuito ad
Aristotele: monografia introduttiva, testo greco con traduzione a fronte com-
mentario, bibliografia ragionata e indici, indici generali a cura di G. Girgenti e
F. Sarri. 2a ed. riveduta ed ampliata. Milano: Vita e Pensiero. (Pubblicazioni del
Centro di ricerca di metafisica. Temi metafisici e problemi del pensiero antico:
studi e testi; 42). [1 ed.: Napoli: Loffredo, 1974].
Reappraisals of the Scientific Revolution (1990) / Ed. D. C. Lindberg and
R. S. Westman. Cambridge: Cambridge University Press.
Regula Beati Augustini et Constitutiones fratrum Ordinis Praedicatorum (1650).
[Cum suis declarationibus insertis, editis per... F. Vincentium de Castronovo...
cum additionibus per... F. Vincentium Justinianum Chiensem, ejusdem Ordi-
nis generalem magistrum... Constitutiones monialium Ordinis Praedicatorum.
Regula fratrum et sororum de Penitentia beati Dominici. Liber de instructione
officialium fratrum Ordinis Praedicatorum (per F. Umbertum de Romanis). Item
Formularium... Item Chronica generalium magistrorum cum indicentibus non-
nullis et viris illustribus Ordinis Praedicatorum]. Romae: apud F. Caballum.
Reinhold E. (1551). Prutenicae Tabulae Coelestium Motuum. Tubingae: Per Ulricium
Morhardium.
Reinhold E. (1542). Theoricae novae planetarum Georgii Purbacchii Germani ab
Erasmo Reinholdo Salveldensi pluribus figuris auctae, & illustratae, scholiis,
quibus studiosi praeparentur ac inutientur ad lectionem ipsius Ptolemaei. Inser-
ta item methodica tractio de illuminatione Lunae. Typus Eclipsis solis futurae
Anno 1544. Wittenberg: Johannes Lufft.
Reiss T. J. (1982). The Discourse of Modernism. Ithaca, New York: Cornell Univer-
sity Press.
Renn J. (2000). Galileo in Context: An Engineer-Scientist, Artist, and Courtier at
the Origins of Classical Science // Science in Context. Vol. 13, N 3/4. P. 271-278.
266
Rethinking the Scientific Revolution (2000) / Ed. M. J. Osler. Cambridge & New
York: Cambridge University Press.
Rhetici Georgii Joachimi (1982). Narratio prima / Ed. critique, trad. fran5aise et
commentaire par H. Hugonnard-Roche et J.-P. Verdet, avec la collaboration de
M.-P. Lerner et A. Segonds. Wroclaw: Ossolineum.
Rheticus G. J. (1540). Ad Clarissimum Virum D. loannem Schonerum, De Lib-
ris Revolutionufm] eruditissimi viri, et Mathematici excellentissimi, Reverendi
D. Doctoris Nicolai Copernici Torunnaei, Canonici Varmiensis, per quendam lu-
venem, Mathematicae studiosum NARRATIO PRIMA. Excusum Gedani Per
Franciscvm Rhodum.
Rorty R. (1975). Solidarity vs. Objectivity // Post-Analitic Philosophy / Eds.
J. Rachman and C. West. New York: Columbia University Press. P. 1-31.
Rose P. L. (1975). The Italian Renaissance of Mathematics: studies on humanists
and mathematicians from Petrarch to Galileo. Geneva: Droz. P. 118-142.
Rosen E. (1943). Copernicus and the Discovery of America // Hispanic-American
Historical Review, N5 (May). P. 357-370.
Rosen E. (1971). Biography of Copernicus // Three Copernician Treatises. New
York: Octagon.
Rosen E. (1975). Was Copernicus’ Revolutions approved by the Pope? // Journal
of the History of Ideas. Vol. 36. P. 531-542.
Rosen E. (1984). Copernicus and the Scientific Revolution. Malabar, Florida:
Robert E. Krieger Publishing Company.
Rossi P. (1970). Philosophy, Technology and the Arts in the Modern Era / Transl.
S. Attanasio. Ed. B. Nelson. New York &: London: Harper & Row.
Rothmann Chr. (1619). Christophori Rhotmanni Descriptio accurata cometae anni
1585 /1 Snellius W. Descriptio cometae, qui anno 1618 mense Novembri primum
effulsit. Hue accessit Christophori Rhotmanni Ill. Prine. Wilhelmi Hassiae Lant-
gravii Mathematici descriptio accurata cometae anni 1585. Lugduni Batavorum:
Apud lustum Colsterum. P. 69-156.
Russell B. (1935). Religion and Science. London: Oxford University Press.
Sabinus G. (1531). Oratio ad Philippum regem Macedonum de Concordia domi con-
stituenda, et bello transferendo in Asiam contrea Barbaros, conversa ex graeco.
Elegia de adventu Caroli V. Caesaris: scripta Augustae ad Eobanum Hessum.
[Mentz ?].
Sabinus G. (1584). Fabularum Ouidii interpretatio, ethica, physica, et historica,
tradita in Academia Regiomontana... & in unum collecta & edita studio & in-
dustria T.T. Accessit etiam ex natalis comitis mytholgijs de fabularum utilitate,
varietate, partibus & scriptoribus, apologorum, fabularum, differentia, tracta^
tio. Cum indice verborum & rerum praecipuarum in Ovidio & Sabino compre-
hensarum. Cantabrigiae: Ex officina Thomae Thomae celeberrimae Academiae
Cantabrigiensis typographi.
Sabra A. I. (1994). The Andalusian Revolt Against Ptolemaic Astronomy // Trans-
formation and Tradition in the Sciences: Essays in Honor of I. Bernand Cohen
I Ed. Everett Mendelsohn. New York; Cambridge: Cambridge University Press.
P. 133-153.
Sacrobosco J. (1531). Liber Iohannis de Sacro Busto, de Sphaera. Addita est prae-
fatio in eundem librum Philippi Mel. ad Simonem Gryneum Johannes [de Sac-
robosco]. Vitebergae: Klug.
Saliba G. (1984). Arabic Astronomy and Copernicus // Zs. f. Geschichte der
Arabish-Islamischen Wissenschaften. Bdl. S. 73-87.
267
Saliba G. (1987). The Role of Maragha in the Development of Islamic Astronomy: A
Scientific Revolution before the Renaissance // Revue de Synthese. T.4, N3/4.
P. 361-373.
Saluste G.de, Seigneur du Bartas. (1583). Les Oeuvres. [Commentaires de Simon
Goulart]. Paris: Pierre Huet.
SantUlana G. de (1969). The Role of Art in the Scientific Renaissance // Critical
Problems in the History of Science / Ed. M. Clagett. Madison: University of
Wisconsin Press.
Sail F. (1936). Veritas filia Temporis // Philosophy and History / Ed. R. Klibansky
and H. J. Paton. Oxford: Oxford University Press. P. 197-222.
Sayili A. (1960). The Observatory in Islam. Ancara: Turkish Historical Society.
(Series 7. N 38).
Schuster J. A. (1990). The Scientific Revolution // Companion to the His-
tory of Modern Science I Ed. R. C. Olby, G. N. Cantor, J. R. R. Christie, and
M. J. S. Hodge. London & New York: Routledge. P. 217-242.
Scmidt Ch. G. A. (1888). Michael Schutz genannt Toxites: Leben eines Humanisten
und Arztes aus dem 16. Jahrhundert. Strassburg: C. F. Schmidt’s Universitats-
Buchhandlung FYiedrich Bull.
Seebass G. (1996). Osiander, Andreas // Oxford Encyclopedia of the Reformation.
In 3 vols. / Ed. H. J. Hillebrand. Vol. 2. New York: Oxford University Press.
P. 183-185.
Serry J. H. (1771). La Storia de Auxiliis del Ch. P. <3. Serry... tradotta e compen-
diata da R. Norimene. Brescia.
Serry J.H. (1700). Historiae congregationum de Auxiliis divinae gratiae sub summis
pontificibus Clementae VIII. et Paulo V. libri quatuor... autore Augustino Le
Blanc. Lovanii apud Aegidium Denique.
Shapin S. (1996). The Scientific Revolution. Chicago: University of Chicago Press.
Stoicorum veterum fragmenta (1921-1924) / Coll. J. ab Arnim. Leipzig: Teubner.
Simmel G. (1978). The Philisophy of Money [1907] / Transl. by T. Bottomore and
D. Frisby. London: Routledge and Kegan Paul.
Smaller L.A. (1994). History, Prophecy, and the Stars — the Christian Astrology of
Pierre d’Ailly, 1350-1420. Princeton, N.J.: Princeton University Press.
Solmsen F. (1963) Nature as Craftsman in Greek Thought // Journal of History of
Ideas. Vol. 24. P. 474-496.
Sorbom G. (1966). Mimesis and art: studies in the origin and early development of
an aesthetic vocabulary. Stockholm: Svenska Bokforlaget. (Series: Scandinavian
university books).
Stafleu M. D. (1987). Theories at Work: On the structure and functioning of theories
in science, in particular during the Copernican Revolution. Lanham; New York;
London: University press of America.
Stagnitta A. (1980). Per una metateoria della logica medioevale: logica, ontologia,
semantica modale. Palermo: Pantheon.
Strauss G. (1978). Luther’s House of Learning: Indoctrination of the Young in the
German Reformation. Baltimore, Md.; London: Johns Hopkins University Press.
Swerdlow N. M. (1992). Annals of Scientific Publishing: Johannes Petreius’s Letter
to Rheticus // ISIS, 1992. Vol. 83. Pt. 2. P. 270-274.
Swerdlow N. (1990). Regiomontanus on the critical problems in astronomy //Na-
ture, Experiment and the Sciences: essays on Galileo and the history of science
(In honour of Stillman Drake) / Ed. by T. H. Levere and W. R. Shea. Dordrecht
etc.: Kluwer. (Boston studies in the philosophy of science; 120). P. 165-195.
268
Swerdlow N. (1973). The Derivation and First Draft of Copornicus’s Planetary
Theory // Proceedings of the American Philosophical Society, 1973. Vol. 117.
P. 429-512.
Swerdlow N., Neugebauer O. (1984). Mathematical Astronomy in Copernicus’s De
Revolutionibus. New York etc.: Springer Verlag.
«The curious Dr. Beale, who donated an extraordinary kidney stone to the Royal So-
ciety Repository» 1665-1667 // Philosophical Transactions of the Royal Society
of London. Vol. 1-2. P. 138, 321.
Thorndike L. A. (1923-1958). History of Magic and Experimental Science. In 8 vols.
New York: Macmillan.
Thorndike L. (1949). The Sphere of Sacrobosco and its commentators. Chicago:
University of Chicago Press.
Tortellius J. (1471). De Orthographia. Rome: S.N. Lucensis.
Tredwell K.A., Barker P. (2004). Copernicus’ First Friends: Physical Copernican-
ism from 1543 to 1610 // Filozofski vestnik. Vol. 25, N 2. P. 143-166.
Urkundenbuch der Universitat Wittenberg (1926) / Hrsg. W. FYiedensburg. Mag-
denburg. Teil I. 1502-1611.
Verdonk J. J. (1966). Petrus Ramus en de Wiskunde. Assen: Van Gorcum: Prakke
(Van Gorcum’s historische bibliotheek, N 81).
Vermij R. (2002). The Calvinist Copernicans: The Reception of the New Astronomy
in the Dutch Republic. Amsterdam: Royal Netherlands Academy of Arts and
Sciences.
Vega Carpio Lope F&ix de (1980). El Nuevo Mundo Descubierto por Cristobal
Coldn: Comedia. [1614] / Ed. critique, comment6e et annot. J. Le Martinel &
C. Minguet. Lille: Presses Universitaire de Lille.
Waddington R. B. (1973). The Sun at the Center: Structure as Meaning in Pico
della Mirandola’s Heptaplus // Journal for Medieval and Renaissance Studies.
Vol. 3. P. 69-86.
Waldseemuller M. (1507). Cosmographiae introductio cum quibusdam geometriae ac
astronomiae principiis ad earn rem necessariis: insuper quattuor Americi Vespucij
navigationes : universalis cosmographiae descriptio tarn in solido q[uam] piano
eis etiam insertis quae Ptholom[a]eo ignota a nuperis reperta sunt: disthycon
cum deus astra regat & terrae climata Caesar nec tellus nec eis sydera maius
habent. Saint-Di6, FYance: Walter and Nikolaus Lud, 25 April, 1507.
Waldseemuller M. (1968). Die alteste Karte mit dem Namen Amerika aus dem
Jahre 1507 und die Carta marina aus dem Jahre 1516 des M. Waldseemuller
(Ilacomilus) [The Oldest map with the name America of the year 1507 and the
Carta marina of the year 1516] / Herausgegeben mit Unterstiitzung der Kaiser-
lichen Akademie der Wissenschaften in Wien von Jos. Fischer und Fr. Ritter von
Wieser; [die englische Ubersetzung verdanken wir der besondern Freundlichkeit
des George Pickel]. Amsterdam: Theatrum Orbis Terrarum, Ltd.
Walker D. (1955). Ways of Dealing with Atheists: A Background to Pamela’s Refuta-
tion of Cecropia // Bibliotheque d’Humanisme et Renaissance. T. 17. P. 252-277.
Walker D. P. (1964). The Decline of Hell: Seventeenth-Century Discussions of Eter-
nal Torment. London: Routledge & Kegan Paul.
Wallace W. A. (1972). Causality and Scientific Explanation. Ann Arbor: University
of Michigan Press.
Wallace W. A. (1992). Galileo’s Logic of Discovery and Proof. Boston: Kluwer.
Warburg A.Af.(1998). Heidnisch-antike Weissagung in Wort und Bild zu Luthers
Zeiten (Eingeg. 25. Okt. 1919) / Vorgel. von F. Boll. Heidelberg: C. Winter, 1920
269
(Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften, Philosophisch-
Historische Klasse; Jg. 1919, Abh. 26) // Warburg A. M. Gesammelte Schriften.
Studienausgabe / Neu herausgegeben von Horst Bredekamp und Michael
Diers. Bd 1.1-2: Die Erneuerung der heidnischen Antike: Kulturwissenschaftliche
Beitrage zur Geschichte der europaischen Renaissance [Reprint der von Gertrud
Bing unter Mitarbeit von FYitz Rougemont edierten Ausg. von 1932]. Berlin:
Akademie Verlag. S. 487-558.
Weisheipl J. A. (1975). Classification of sciences in Mediaeval thought // Mediaeval
abor scientiarum // Speculum. Vol. 50. P. 255-269.
Westfall R. S. (1971). The Construction of Modern Science: Mechanisms and Me-
chanics. New York: John Wiley.
Westman R. S. (1975). The Melanchton Circle, Rheticus, and the Wittenberg In-
terpretation of the Copernican Theory // ISIS. Vol. 56. P. 163-193.
Westman R. S. (1980). The astronomer’s role in the sixteenth century: a preliminary
study // History of Science. Vol. 18. P. 105-147.
Westman R. S. (1986). The Copernicans and the Churches // God and Na-
ture: historical essays on the encounter between Christianity and Science /
Ed. D. C. Lindberg and R. L. Numbers. Berkeley: University of California Press.
P. 76-113.
Westman R. S. (1990). Proof, Poetics, and Patronage: Copernicus’s Preface to De
Revolutionibus // Reappraisals of the Scientific Revolution / Ed. D. Lindberg
and R. S. Westman. Cambridge: Cambridge University Press. P. 167-205.
Westman R. S. (1994). Two Cultures or One? A Second Look at Kuhn’s The Coper-
nican Revolution // ISIS. Vol. 85. P. 79-115.
Westman R. ,$.(2001). Kepler’s early physical-astrological problematic // Journal
for the History of Astronomy. Vol. 32. P. 227-236.
White A.D. (1936). History of the Warfare of Science with Theology in Christen-
dom. In 2 vols. New York: D. Appleton Century Co.
Wohlwill E. (1904). Melanchthon und Copernicus // Mitteilungen zur Geschichte
der Medizin und der Naturwissenschaften. Bd3. S. 260-267.
Wolff M. (1987). Impetus Mechanics as a Physical Argument for Copernicanism:
Copernicus, Benedetti, Galileo // Science in Context. Vol. 1, N2. P. 215-256.
Wursteisen C. (1568). Quaestiones novae in theoricas novas planetarum doctissimi
mathematici Georgi Purbachii Germani.... Basel: Ex officina Henricpetrina.
Zambelli P. (1986). Many Ends for the World: Luca Gaurico, Instigator of the
Debate in Italy and in Germany // «Astrologi hallucinati»: Stars and the End
of the World in Luther’s Time (The present volume is the result of a conference
held on 28-29 May 1984 at the Wissenschaftskollegium zu Berlin) / Ed. by
P. Zambelli. Berlin, New York: Walter de Gruyter. P. 239-263.
Zeeden E. W. (1958). Grundlagen und Wege der Konfessionsbilding in Deutschland
im Zeitalter der Glaubenskampfe // Historische Zeitschrift. Bdl85. S. 249-299.
Zilsel E. (1940). Copernicus and the Mechanics // Journal of the History of Ideas.
Vol. 1. P. 11-18.
Zinner E. (1978). Entstehung und Ausbreitung der Coppernicanischen Lehre.
Vaduz: Topos.
Zinner E. (1990). Regiomontanus, His Life and Work / Transl. by E. Brown. Am-
sterdam, New York: North-Holland; New York: Distributors for the U.S. and
Canada, Elsevier Science Pub. Co.
270
Аверинцев С. С. (1984). Античный риторический идеал и культура Возрожде-
ния // Античное наследие в культуре Возрождения. М.: Наука. С. 142-154.
Альберти Л. Б. (1935-1937). Десять книг о зодчестве. В 2 т. М.: Изд-во Всесо-
юзной академии архитектуры.
Ариосто Л. (1993). Неистовый Роланд. Песни XXVI-XLVI / Пер. свободным
стихом М. Л. Гаспарова. М.: Наука. (Серия: Литературные памятники).
Аристотель (1975). Метафизика / Пер. А. В. Кубицкого // Аристотель. Соч.:
В 4 т. Т. 1. М.: Мысль. С. 65-367.
Аристотель (1975). Вторая аналитика / Пер. Б. А. Фохта // Аристотель. Соч.:
В 4 т. Т. 2. М.: Мысль. С. 255-346.
Аристотель (1978). Топика / Пер. М. И. Иткина // Аристотель. Соч.: В 4 т.
Т. 2. М.: Мысль. С. 347-533.
Аристотель (1978). Первая аналитика / Пер. Б. А. Фохта // Аристотель. Соч.:
в 4 т. Т. 2. М.: Мысль. С. 117-254.
Аристотель (1981). Физика / Пер. В. П. Карпова // Аристотель. Соч.: В 4 т.
Т. 3. М.: Мысль. С. 59-262.
Аристотель (1981). О небе / Пер. А. В. Лебедева // Аристотель. Соч.: В 4 т.
Т. 3. М.: Мысль. С. 263-378.
Аристотель (1983). Политика / Пер. С. А. Жебелева в редакции А. И. Довату-
ра и В. В.Бибихина // Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль. С. 376-644.
Аристотель (1983). Никомахова этика / Пер. Н. В. Брагинской // Аристотель.
Соч.: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль. С. 53-294.
Ахутин А. В. (1991). Как возможна научная революция? // Традиции и рево-
люции в истории науки. М.: Наука. С. 83-104.
Баткин Л. М. (1989). Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности.
М.: Наука.
Баткин Л. М. (1990). Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творче-
ского мышления. М.: Искусство.
Бовель Ш. де (2000). Книга о мудреце // Кассирер Э. Избранное: индивид и
Космос. М.; СПб: Университетская книга. С. 507-595.
Бронштэн В. А. (1988). Клавдий Птолемей: II век н. э. М.: Наука.
Бэкон Ф. (1978). Вторая часть сочинения, называемая Новый Органон, или
Истинные указания для истолкования Природы / Пер. С. Красильщикова
под ред. Г. Г. Майорова // Бэкон Ф. Соч.: В 2 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 2.
М.: Мысль. С. 5-214.
Валла Л. (1989). Об истинном и ложном благе. О свободе воли / Отв. ред.
А. X. Горфункель. М.: Наука.
Вергилий (2000). Энеида / Пер. В. Я. Брюсова // Вергилий Публий Марон.
Буколики. Георгики. Энеида. Москва; Харьков: Фолио.
Веселовский И.Н., Белый Ю. А. (1974). Николай Коперник (1473-1543). М.:
Наука.
Веспуччи А. (1971). Письма / Пер. М. Цетлина // Бригантина. Сб. М.: Молодая
гвардия.
Галилей Г. (1987). Пробирных дел мастер / Пер. Ю. А. Данилова. М.: Наука.
Гёте И.-В. (1986). Фауст / Пер. Б. Л. Пастернака // И.-В. Гёте. Фауст. Лирика.
М.: Художественная литература. С. 12-421.
Глазычев В. Л. (1989). Гемма Коперника: мир науки в изобразительном искус-
стве. М.: Советский художник.
Гобри И. (2000). Лютер / Пер. с фр. Е. В. Головиной. М.: Молодая гвардия;
Палимпсест. (Серия: «Жизнь замечательных людей», вып. 786.)
271
Голенищев-Кутузов И. Я. (1967). Данте. М.: Молодая гвардия.
Гораций (1993). Наука поэзии / Пер. М. Дмитриева // Квинт Гораций Флакк.
Собр. соч. СПб.: Биограф, ин-т (Студия биографика).
Горфункель А. X. (1980). Философия эпохи Возрождения. М.: Высшая школа.
Григорьян А. Т., Рожанская М. М. (1980). Механика и астрономия на Средне-
вековом Востоке. М.: Наука.
Данилова И. Е. (1996). Судьба картины в европейской живописи. М.: Рос. ту-
манит. ун-т.
Данте Алигьери (2001). Пир / Пер. А. Г. Габричевского // Данте Алигьери.
Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Литература: Вече.
Десять книг об архитектуре Витрувия (1936) / Пер. Ф. А. Петровского. В 2 т.
М.: Изд-во Всесоюзной академии архитектуры. (Серия: Классики теории
архитектуры / Под общ. ред. А. Г. Габричевского). Т. I (Текст трактата).
Десять книг об архитектуре Витрувия с комментариями Даниеле Барбаро с
приложением трактата Джузеппе Сальвиати о способе точного вычерчива-
ния ионийской волюты (1938) / Пер. А. И. Венедиктова, В. П. Зубова. М.:
Изд-во Всесоюз. академии архитектуры.
Дмитриев И. С. (1999а). Неизвестный Ньютон: силуэт на фоне эпохи. СПб.:
Алетейя.
Дмитриев И. С. (19996). Интеллектуальная революция XVII столетия // Мен-
делеевский сборник: Сб. статей / Под ред. И. С. Дмитриева. СПб.: Изд-во
С.-Петерб. ун-та. С. 7-82.
Зубов В. П. (2000). Архитектура западноевропейского Средневековья (по дан-
ным литературных источников) // Зубов В. П. Труды по истории и теории
архитектуры. М.: Искусствознание. (Библиотека журнала «Искусствозна-
ние».) С. 149-374.
Зубов В. Я. (1960). Николай Орем и его математико-астрономический трактат
«О соизмеримости или несоизмеримости движений неба» // Историко-аст-
рономические исследования / Отв. ред. П. Г. Куликовский. Вып. VI. М.: Гос.
изд-во физико-математической лит-ры. С. 301-316.
Кассирер Э. (2000). Индивид и Космос в философии Возрождения // Касси-
рер Э. Избранное: индивид и Космос. М.; СПб.: Университетская книга.
С. 7-206.
Коперник Я. (1964). Малый комментарий. Послание против Вернера.
Упсальская запись / Пер. И. Н. Веселовского. Статья и общая редакция
А. А. Михайлова. М.: Наука. (Серия «Классики науки»). («О вращениях
небесных сфер». С. 9-416; «Николая Коперника малый комментарий от-
носительно установленных им гипотез о небесных движениях». С. 419-
430.)
Косарева Л. М. (1990). Картины Вселенной в европейской культуре XVI-
XVII вв. // На рубежах познания Вселенной (Историко-астрономические
исследования. XXII) / Под. ред. А. А. Гурштейна. М.: Наука. Главая ред.
физ.-мат. лит. С. 74-109.
Косарева Л. М. (1989). Социокультурный генезис науки Нового времени: фило-
софский аспект проблемы. М.: Наука.
Ксенофонт (1993). Воспоминания о Сократе / Пер. С. И. Соболевского. М.: На-
ука. С. 127-131.
Культура эпохи Возрождения и Реформация (1981). Сб. статей / Отв. ред.
В. И. Рутенбург. Л.: Наука (Ленинградское отделение).
272
Кун Т (1975). Структура научных революций / Пер. с англ. И. 3. Налетова.
Общ. ред. и послесл. С. Р. Микулинского и Л. А. Марковой. М.: Прогресс.
(Серия: Логика и методология науки.)
Куртик Г. Е., Матвиевская Г. П. (1998). Птолемей и его астрономический труд
// Птолемей К. Альмагест: Математическое соч.: В 13 книгах / Пер. с древ-
негреч. И. И. Веселовского. Науч. ред. Г. Е. Куртик. М.: Наука: Физматлит,
1998. С. 423-451.
Лейбниц Г.-В. (1983). Новые опыты о человеческом разумении автора системы
предустановленной гармонии // Лейбниц Г.-В. Соч.: В 4 т. Т. 2- М.: Мысль.
С.47-545.
Леонардо да Винчи (1962). Книга о живописи (фрагменты) // История эс-
тетики. (Памятники мировой эстетической мысли): В 5 т. Т. 1. М.: Изд-во
Академии художеств.
Лосев А. Ф. (1978). Эстетика Возрождения. М.: Мысль. С. 549.
Лотман Ю. М. (1992). Риторика // Лотман Ю. М. Избр. статьи: В 3 т. Т. 1:
Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: Изд-во «Александра».
С. 167-183.
Майоров Г. Г. (1979). Формирование средневековой философии: латинская пат-
ристика. М.: Мысль.
Макиавелли Н. (1993). Рассуждения на первую декаду Тита Ливия (1513) //
Жизнь Никколо Макьявелли. СПб.: Леииздат. С. 317-384.
Макьявелли Н. (1993). Государь / Пер. Г. Муравьевой // Жизнь Никколо Ма-
кьявелли / Сост. Ю. В. Артемьева. СПб.: Лениздат. С. 246-316.
Мамардашвили М. К. (1990). Как я понимаю философию ... / Сост. и предисл.
Ю. П. Сенокосова. М.: Прогресс. С. 337-356.
Марк Витрувий Поллион (1936). Об архитектуре. Десять книг / Пер. под ред.
А. В. Мишулина. Л.: Гос. Соц.-эконом. изд-во.
Меланхтон (1896) // Энциклопедический словарь: В 41 т. (82 кн.). / Изд.
Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон. СПб.: Типо-литография И. А. Ефрона, 1890-
1904. Т. 19 (кн. 37). С. 17-18 (автор статьи не указан).
Мильтон Д. (1999). Потерянный Рай/ Пер. А. А. Штейнберга, под ред.
С. В. Шервинского). СПб.: Кристалл.
Муратова К. М. (1988). Мастера французской готики ХП-ХШ веков: проблемы
теории и практики художественного творчества. М.: Искусство.
Неретина С. С. (1994). Слово и текст в средневековой культуре. История: миф,
время, загадка. М.: Гнозис.
Николай Кузанский (1980). Берилл / Пер. В.В. Бибихииа // Николай Кузан-
ский. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль. С. 95-133.
Николай Кузанский (1980). Игра в шар / Пер. В. В. Бибихина. // Николай
Кузанский. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль. С. 249-316.
Орем Н. (1960). Трактат о соизмеримости или несоизмеримости движений неба
// Историко-астрономические исследования / Отв. ред. П. Г. Куликовский.
Вып. VI. М.: Гос. изд-во физико-математической лит-ры. С. 317-400.
Панофский 9. (1999). Аббат Сюжер из Сен-Дени // Панофский Э. Смысл и
толкование изобразительного искусства. Статьи по истории искусства. СПб.:
«Академический проект». С. 131-172.
Петров М.К. (1991). Язык, знак, культура. М.: Наука. Главная редакция во-
сточной литературы.
Платон (1971). Тимей / Пер. С. С. Аверинцева // Платон. Соч.: В 3 т. Т. 3. Ч. 1.
М.: Мысль. С. 457-541.
273
Платон (1993). Федр / Пер. А. Н.Егунова // Платон. Соч.: В 4 т. Т. 2. М.:
Мысль. С. 135-191.
Платон (1994). Законы / Пер. А.Н.Егунова // Платон. Соч.: В 4 т. Т.4. М.:
Мысль. С. 71-437.
Плотин (2005). Пятая эннеада / Пер. с древнегреческого и послесловие
Т. Г. Сидаша. СПб.: Изд-во Олега Абышко. (Серия «Plotiniana».)
Прокопьев А. Ю. (2002). Германия в эпоху религиозного раскола: 1555-1648.
СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия».
Птолемей К. (1998). Альмагест: Математическое сочинение в 13 книгах / Пер.
с древнегреч. И. Н. Веселовского. Науч. ред. Г. Е. Куртик. М.: Наука: Физ-
матлит.
Путешествия Христофора Колумба: дневники, письма, документы (1952) /
Пер. с исп. и комм. Я. М. Света. Под ред. И. П. Магидовича. 2-е изд. М.:
Госуд. изд-во географ, лит.
Рабле Ф. (2006). Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Изд-во Эксмо.
Рассел Б. (2004). История западной философии. Кн. III. Ч. 1, гл. 5. М.: Акаде-
мический проект: Фонд «Мир».
Ретик Г. И. (1964). Георгия Иохима Ретика о книгах вращений Николая Копер-
ника первое повествование к Иоанну Шонеру // Коперник Н. О вращениях
небесных сфер. Малый комментарий. Послание против Вернера. Упсальская
запись / Пер. И. Н. Веселовского. Статья и общая редакция А. А. Михайлова.
М.: Наука, 1964. (Серия «Классики науки».) С. 488-547.
Розов М. А. (1995). История науки и проблема ее рациональной реконструкции
// Исторические типы рациональности: В 2 т. / Отв. ред. В. А. Лекторский.
М.: ИФРАН. Т. 1. С. 157-192.
Сергеев К. А., Толстенко А. М. (1999). К вопросу о сущности средневековой ме-
тафизической позиции // Verbum. Выл. 1. Франсиско Суарес и европейская
культура XVI-XVII веков. Альманах Центра изучения средневековой куль-
туры при философском факультете Санкт-Петербургского государственного
университета. СПб.: Изд-во С.-Петерб. филос. об-ва. С. 96-99.
Соколов В. В. (1979). Средневековая философия. М.: Высшая школа. С. 358-
359.
Соколов М. Н. (1999). Мистерия соседства: к метаморфологии искусства Воз-
рождения. М.: Прогресс-Традиция.
Соловьев Э. Ю. (1984). Непобежденный еретик: Мартин Лютер и его время.
М.: Молодая гвардия.
Столяров А. А. (1995). Стоя и стоицизм. М.: АО КАМИ ГРУП.
Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константино-
польского. (1896): В 12 т. Т. 2. / В рус. пер. СПб.: Изд. С.-Петерб. Духовной
академии. Кн. 1.
Толстой И. И. (1947). Коперник и его латинский перевод «Писем» Феофилакта
Симокатты // Николай Коперник. Сб. статей к 400-летию со дня смерти /
Отв. ред. А. А. Михайлов. М.; Л.: Изд-во АН СССР. С. 64-83.
Традиции и революции в истории науки (1989): Сб. статей/ Под ред.
П. П. Гайденко. М.: Наука.
Уколова В. И. (1992). Поздний Рим: пять портретов. М.: Наука.
Фантоли А.(1999). Галилей: В защиту учения Коперника и достоинства Святой
Церкви / Пер. с итал. А. Брагина. М.: Изд-во «МИК».
Фейерабенд П. (1986). Против методологического принуждения // П. Фейера-
бенд. Избр. труды по методологии науки // Общая ред. и вступит, статья
274
И. С. Нарского. Пер. с англ, и нем. А. Л. Никифорова. М.: Прогресс. С. 125-
466.
Фома Аквинский (2005). О принципах природы (К брату Сильвестру) [De
principiis naturae; 1255] / Пер. с лат. и комментарии Е. В. Алымова и
М. И. Каманина // Verbum. Вып. 8: Mediaevalia: идеи и образы средневеко-
вой культуры. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та. С. 165-192.
Фома Аквинский (2002). Сумма теологии / Пер. С. И. Еремеева. 4.1. Вопросы
1-43. Киев: Эльга, Ника-Центр.
Хазанов А. М. (2000). Неизвестное о Васко да Гама // Вопросы истории, N 8.
С. 110-118.
Холщевников К. В. (1994). Точность эпициклической теории // На рубежах
познания Вселенной (Историко-астрономические исследования, 34) / Под
ред. А. А. Гурштейна. М.: ТОО фирма «Янус». С. 181-191.
Цицерон. (1974). Об обязанностях / Пер. В. О. Горешптейна // Цицерон. О ста-
рости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука. (Серия: Литературные па-
мятники), (репринт, изд-е—1993). С. 58-156.
Цицерон. (1997). О природе богов / Пер. М. И. Рижского // Цицерон. Философ-
ские трактаты. 2-е изд. М.: Наука. (Серия: Памятники философской мысли.)
С. 47-146.
Чаша Гермеса. (1996). Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и гермети-
ческая традиция. М.: Юрист.
Черносвитов Е. В., Флоренский П. В. (1992). Иезуиты в России русские у иезу-
итов // Кентавр, N1-2. С. 61-70.
Шекспир У. (1990). Мера за меру (I, 1) // Шекспир У. Мера за меру. Король
Лир. Вуря / Пер. с англ, и предисл. О. Сороки. М.: «Известия». (Библиотека
журнала «Иностранная литература».)
Штекли А. Э. (2003). Кампанелла и процесс Галилея // От Средних веков
к Возрождению. Сб. статей в честь проф. Л. М. Брагиной. СПб.: Алетейя.
С. 121-131.
pawet.net
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ.................................................... 5
ЧАСТЬ I. КОПЕРНИКАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
В СИСТЕМЕ КОНТЕКСТОВ
Mundus propter nos, или Земные кории новой астрономии...... 12
Фактор Бовеля: разделение гео- и антропоцентризма.......... 44
Демон формы................................................ 48
Геометрическое интермеццо, или «Общая схема наших ухищрений» ... 60
«Из Энеиды два стиха»...................................... 69
Физическое интермеццо, или Физический контекст гелиоцентрической
теории Коперника........................................ 72
Логическое интермеццо...................................... 85
Prima ratione.............................................. 91
Коперник против гелиоцентризма............................. 99
«Язык пространства, сжатого до точки», или Фантомы линейной пер-
спективы................................................107
ЧАСТЬ II. ВОСПРИЯТИЕ ТЕОРИИ КОПЕРНИКА
В КОНФЕССИОНАЛЬНО РАСКОЛОТОЙ ЕВРОПЕ
XVI СТОЛЕТИЯ
Конфессиональные созвездия в «галактике Гутенберга» и вокруг нее.. 115
Praeceptor Germaniae..........................................156
Натурфилософия уверовавшего горшечника, или Евангелизированное
природозиание и нужды «низкой жизни»........................159
Комета 1531 г. и отношение Меланхтона к гелиоцентризму....... 178
Католический образ мира и знания: сыны св. Доминика и св. Игнатия. 202
Несбывшиеся надежды фра Бартоломео............................223
Между физикой и метафизикой...................................229
276
ЗАКЛЮЧЕНИЕ..........................................236
Приложение..........................................245
Использованная литература...........................252
pawet.net
Научное издание
Игорь Сергеевич Дмитриев
ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО КОПЕРНИКА:
НЕНАУЧНЫЕ КОРНИ НАУЧНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Редактор Р. Г. Рабинович
Обложка художника Е. А. Соловьевой
Корректор И. А. Симкина
Верстка Е. М. Воронковой
Подписано в печать 19.01.2007. Формат 60x84 1/ie.
Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 16,3.
Уч.-изд. л. 17,13. Тираж 300 экз. Заказ
Издательство СПбГУ.
199004, С.-Петербург, В.О., 6-я линия, 11/21
Тел. (812) 328-96-17; факс (812) 328-44-22
E-mail: editor@unipress.ru
www.unipress.ru
По вопросам реализации обращаться по адресу:
С.-Петербург, В. О., 6-я линия, д. 11/21, к. 21
Телефоны: 328-77-63, 325-31-76
E-mail: post@unipress.ru
Типография Издательства СПбГУ.
199061, С.-Петербург, Средний пр., 41
pawet.net
Издательство С.-Петербургского университета
предлагает учебники, учебные пособия, научную
и научно-популярную литературу по
истории,
экономике,
психологии,
философии,
филологии,
языкознанию,
естественным и точным наукам
студентам, преподавателям, научным сотрудникам, а также
учителям, школьникам — всем, кому интересен мир книги.
Книги можно приобрести в магазинах Издательства,
а также через отдел реализации:
199034, С.-Петербург, 6-я линия В. О., д. 11/21, к. 21
Телефоны: 328-77-63, 325-31-76
E-mail: post@unipress.ru
Широкий выбор научной, образовательной, справочной
литературы в объединенной книготорговой сети
«Книги университетских издательств»
в Санкт-Петербурге:
Книготорговая сеть Издательства СПбГУ
Магазин № 1 «Vita Nova»:
Университетская наб., 7/9
Тел. 328-96-91;
E-mail: vitanova@itl3850.spb.edu
Филиал Кг 2:
Петродворец, Университетский пр„ 28
Тел. 428-45-91
Филиал № 3:
В. О., 1-я линия, 26
Тел. 328-80-40
Филиал № 5:
Петродворец, Ульяновская ул., 1
(физический факультет)
Филиал № 6 «АКМЭ»:
В.О., Менделеевская линия, дом. 5
(здание исторического и философского факультетов)
Филиал № 7:
В. О., наб. Макарова, 6
(факультет психологии)
Филиал № 8:
Университетская наб., 11
(в холле филологического факультета)
Книжный магазин «Александрийская библиотека»
Наб. р. Фонтанки, 15 (здание РХГА)
в Москве:
Книжные ассортиментные кабинеты Издательств МГУ и СПбГУ
Воробьевы горы, ул. Хохлова, 11
(здание типографии МГУ)
Б. Никитская, 5/7
(здание Издательства МГУ)
pawet.net
И. С. Дмитриев
ОДП 8
ИСКУШЕНИЕ
СВЯТОГО
ОПЕРНИКА
Ненаучные корни
научной революции
В монографии предложена новая
трактовка так называемой
«коперниканской революции»,
которая, наряду с великими
географическими открытиями
XV-XVI вв., изобретением
книгопечатания и другими
выдающимися достижениями,
стала прологом интеллектуальной
революции XVI-XVII столетий,
приведшей к созданию классического
естествознания. История создания
Николаем Коперником гелио-
центрической теории рассматривается
автором не только как переворот
в астрономии, но прежде всего как
событие, органически связанное
с логико-гносеологическим,
эстетическим, литературно-художест-
венным, теологическим, политическим
и иными контекстами эпохи.
Исследование основано на много-
летнем изучении широкого круга
первоисточников и архивных
документов, многие из которых
впервые вводятся в научный оборот
ИЗДАТЕЛЬСТВО С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА