/
Автор: Ленс С.
Теги: экономика история история сша переводная литература издательство прогресс
Год: 1976
Текст
бедность:
НЕИСКОРЕНИМЫЙ
ПАРАДОКС
АМЕРИКИ
SIDNEY LENS
poverty:
AMERICA'S
ENDURING
PARADOX
A HISTORY
OF THE RICHEST
NATIONS
UNWON
WAR
Updated Edition
Thomas Y. Crowell Company
New York. Established 1834
СИДНЕЙ ЛЕНС
бедность:
НЕИСКОРЕНИМЫЙ
ПАРАДОКС
АМЕРИКИ
Перевод с английского
Общая редакция и вступительная статья
профессора Р. Ф. Иванова
Издательство «Прогресс»
Москва 1976
Переводчики: С. К. Рощин и А. С. Мельников
Редактор Е. М. Филимонов
СИДНЕЙ ЛЕНС
Бедность: неискоренимый парадокс Америки
Редактор Е. М. Филимонов. Художник В. И. Терещенко
Художественный редактор В. А. Пузанков
Технический редактор Е. А. Торгушина
Сдано в производство 4.12. 1974 г.
Подписано к печати 9.3. 1976 г.
Бумага 84хЮ81/з2 . тип. № 1 бум. л. 63/$
Печ. л. 22,68. Уч.-изд. л. 24,50. Изд. № 19124
Цена 1 р. 22 к. Заказ 2057. Тираж 21 000 экз.
Издательство «Прогресс» Государственного комитета
Совета Министров СССР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли
Москва, Г-21, Зубовский бульвар, 21
Ордена Трудового Красного Знамени Первая Образ-
цовая типография имени А. А. Жданова Союзполиграф-
прома при Государственном комитете Совета Минист-
ров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли. Москва, М-54, Валовая, 28
Редакция литературы по вопросам мирового рабочего и
коммунистического движения и международных отно-
шений
© Перевод на русский язык,
издательство «Прогресс», 1976.
11105-475
Л 006(01) —76 76-75
Вступительная статья
Автор поставил перед собой сложную задачу: попы-
таться ответить на вопрос, почему «бедности предстояло
остаться постоянной частью панорамы американской жиз-
ни» (стр. 430).
В самом названии книги подчеркивается парадоксаль-
ность подобной постановки вопроса. Действительно, са-
мая богатая в буржуазном мире страна, обладающая уни-
кальными природными ресурсами, мощной индустрией,
высокопродуктивным сельским хозяйством, на долю ко-
торой приходится почти 40 процентов промышленного
производства капиталистического мира, эта страна посто-
янно и во все возрастающих масштабах воспроизводит
бедность. В чем причина этого явления?
Ответ на этот «неискоренимый парадокс Америки» ав-
тор ищет в анализе проблемы бедности на протяжении
всей истории Соединенных Штатов Америки. Колони-
альный период, война за независимость 1775—1783 годов,
гражданская война 1861—1865 годов, Реконструкция
Юга 1865—1877 годов, период перехода к империализму
и новейшая история США — таковы основные этапы ис-
тории США, на которых сосредоточивает свое внимание
Сидней Ленс. История США, рассмотренная сквозь приз-
му развития процесса пауперизации широких трудящих-
ся масс, позволяет автору прийти к аргументированному
выводу о том, что «наиболее примечательной чертой аме-
риканской истории была неиссякаемая способность бед-
ности находить все новые формы проявления» (стр. 16).
Бедность — явление не только экономического, социаль-
ного характера, но и исторического. На многочисленных
примерах из истории США автор убедительно доказыва-
ет, что, отмирая в одной форме, бедность неизменно воз-
рождается к жизни в другой, но никогда не снимается с
повестки дня.
Прочитав книгу С. Ленса, читатель приходит к вы-
воду, что история Соединенных Штатов со всей убедитель-
ностью свидетельствует о том, что филантропическая
деятельность состоятельных слоев населения — это не
бескорыстное стремление богатого помочь бедному, а
четко направленное действие политического характера.
@ Издательство «Прогресс», 1976.
;5
Различные формы помощи неимущим имеют своей целью
ослабить накал социальной борьбы, создать иллюзию
возможности кардинального решения проблемы бедности
без революционных потрясений, на путях реформ и фи-
лантропии.
Разумеется, было немало людей, которые искренне
стремились оказать действенную помощь беднякам.
В частности, автор подробно анализирует деятельность
секты квакеров в колониальный период истории Америки.
Отметив немалые заслуги квакеров в борьбе с бедностью,
С. Ленс усматривает характерную тенденцию в их дея-
тельности: «Добродетельные люди вместо того, чтобы по-
строить добродетельное общество, утрачивали личные доб-
родетели по мере своего обогащения» (стр. 82).
Борьба широких трудящихся масс за улучшение усло-
вий жизни перерастала в революционные, вооруженные
выступления против существующего строя. Именно в
этом плане автор рассматривает многочисленные восста-
ния негров-рабов, направленные на уничтожение рабст-
ва. Подавлялись эти восстания с изощренной жестокостью.
С. Ленс приводит данные о том, что в 1712 году, после
восстания рабов в Нью-Йорке, 21 негра повесили, сожгли
или колесовали. После подавления другого восстания
семьдесят рабов было повешено или оставлено умирать
медленной смертью, привязанными к позорному столбу
(стр. 53).
За сравнительно короткий исторический период, менее
чем за восемьдесят лет, Соединенные Штаты пережили
две революции — войну за независимость и гражданскую
войну. Революционные взрывы ведут к коренной ломке
социальной структуры общества, на что уходят многие
десятилетия в условиях мирного, эволюционного разви-
тия общественных отношений. Любая революция, взры-
вающая экономические, классовые основы государства,
охваченного революционными потрясениями, неизбежно
ведет к значительным сдвигам в сфере имущественных
отношенйй. Однако основные материальные выгоды от
буржуазных революций всегда получают представители
имущих классов. Не являлась исключением и война за
независимость 1775—1783 годов. Это была буржуазная
революция четко выраженного незавершенного характера,
что нашло свое проявление и в том, что в ходе революции
не было достигнуто улучшения материального положения
6
широких трудящихся масс. Война за независимость не
решила проблемы бедности, более того «революция,—
подчеркивает С. Ленс,—имела следствием распростране-
ние бедности вглубь и вширь» (стр. 89).
Американская революция не являлась исключением
в ряду других буржуазных революций мировой истории,
которые не могут в силу своей природы, своего классо-
вого характера привести к корённому улучшению матери-
ального положения широких трудящихся масс. Капита-
лизм — последняя общественно-экономическая формация,
в основе которой лежит эксплуатация человека человеком.
Эксплуататорское общество не ставит и не может ставить
своей задачей уничтожение бедности. КапитализхМ ведет
только к перераспределению собственности, рождает но-
вые формы эксплуатации человека человеком.
Капитализм в невиданных ранее масштабах развил
производительные силы, создал огромные материальные
блага, но это ни в коей мере не способствовало решению
проблемы бедности. Автор с полным основанием пишет
о том, что капитализму было суждено «породить новые
виды бедности, которые были значительно хуже всего
того, что могло встретиться в фермерском хозяйстве»
(стр. 119). С. Ленс отмечает, что капитализм раскрепостил
труженика, дал ему право свободно менять работодателя,
беспрепятственно продавать свои рабочие руки на рынке
труда. «Однако его свобода,— резюмирует автор,— вклю-
чала сомнительное преимущество — право голодать»
(стр. 123).
В книге приведены многочисленные примеры страш-
ной нищеты, порожденной американским капитализмом.
Жесточайшая эксплуатация детей (стр. 134), невыносимо
тяжелое положение иммигрантов (стр. 128), трущобы аме-
риканских городов, в которых аккумулировались нищета,
преступность и пороки. Автор приводит описание трущоб
Бостона в канун гражданской войны: в подвальные ком-
наты ночлежки к ночи набивается до 40 человек; врач, на-
вестивший больного, попал в помещение, залитое водой,
к постели больного можно было добраться только по дос-
кам, положенным на стулья, в воде плавал гроб с телом
мертвого ребенка... (стр. 164). Таково дно капиталисти-
ческой Америки.
Проблема бедности па ранней стадии развития аме-
риканского капитализма имела много общего с положе-
7
нием широких трудящихся масс в других капиталисти-
ческих странах. Однако для США была характерна одна
особенность, выделявшая их из ряда остальных буржу-
азных государств; буржуазия Севера совместно с планта-
торами Юга подвергала жесточайшей эксплуатации нег-
ров-рабов на Юге США, которых насчитывалось в канун
гражданской войны около четырех миллионов человек.
Рабство было нищетой в чистом виде. С. Ленс с полным
основанием сделал вывод, что «раб жил в самой унизи-
тельной нищете, которую когда-либо знала американская
нация» (стр. 181).
Вторая американская революция, как и первая, не
решила проблемы бедности. Главным в гражданской
войне был вопрос о рабстве, и эта главная проблема не
была решена до конца, несмотря на то что рабство было
уничтожено не конституционным, а революционным пу-
тем, в ходе ожесточенной гражданской войны, длившейся
четыре года. Освобождение рабов носило формальный ха-
рактер. Современник гражданской войны, выдающийся
борец за уничтожение рабства в США Фредерик Дуглас
с полным основанием заявлял: «В истории нет ни одного
примера, когда условия освобождения были бы столь не-
благоприятны для освобожденного класса». Действи-
тельно, с освобождением бывшие рабы не получили ни
земли — главного для них источника существования,—
ни гражданских и политических прав.
Борьба за экономические и политические права нег-
ров, за перестройку, реконструкцию бывших рабовла-
дельческих штатов в интересах капиталистического раз-
вития страны составила основное содержание событий пе-
риода Реконструкции 1865—1877 годов. «Сорок акров и
мул» — так озаглавил автор главу, посвященную этому
периоду. В этом названии отражено основное экономичес-
кое требование бывших рабов, которые считали, что
только собственный земельный надел и создание условий
для его обработки могут обеспечить нормальные условия
для существования негров.
Это требование не было выполнено. Бывшие рабовла-
дельцы, поддержанные реакционной буржуазией Севера,
потопили в крови демократическое движение негров.
В годы Реконструкции широкие массы негритянского
народа предприняли попытку решить проблему беднос-
ти. Эта попытка не увенчалась успехом, все основные ору-
8
дия и средства производства остались в руках буржуазии
и плантаторов, а подавляющая масса бывших рабов была
превращена в бесправных издольщиков, арендующих
землю на кабальных условиях. Так была создана в годы
Реконструкции экономическая база для превращения Юга
в заповедник расизма, где жесточайшая сверхэксплуата-
ция негров усиливается тяжелейшим расовым гнетом.
Автор с полным основанием приходит к выводу, что
создание на Юге террористического режима для быв-
ших рабов доказывает, что «физическое освобождение й
освобождение от бедности — это не одно и то же»
(стр. 203).
После гражданской войны и Реконструкции наступил
«золотой век» американского капитализма. Уничтожение
рабства расчистило последние завалы на пути буржуазии
к безраздельному господству в сфере экономики, полити-
ки, государственной власти. Это был период необузданной
наживы финансовых плутократов, цинизм которых воз-
растал параллельно с их успехами в бизнесе. Корнелиус
Вандербильт заявлял: «Какое мне дело до закона? У меня
что, нет власти?» Джой Гоулд с поразительной самоуве-
ренностью утверждал: «Я могу нанять одну половину ра-
бочего класса и поручить ей перебить другую половину»
(стр. 219).
Автор прослеживает этап за этапом модификацию
пробле’мы бедности на различных этапах истории США и
приходит к выводу, применимому для всей 200-летней
истории США: «Богатство и бедность росли одновремен-
но, достигая все новых и новых вершин» (стр. 265).
Пауперизм значительной части трудящихся — неиз-
менный спутник капитализма. Проблема бедности —
производная от экономической системы капитализма, и
она не может находиться в статическом состоянии. Мате-
риальное положение трудящихся меняется вместе с из-
менением экономической конъюнктуры, низшая точка
падения приходится на кризисы, которые превращаются
в настоящее бедствие для народных масс. И именно моно-
полистическая стадия капитализма ознаменовалась миро-
вым экономическим кризисом 1928—1933 годов, который
открыл самую мрачную страницу в истории капитализма.
На Соединенные Штаты этот кризис обрушил удары та-
кой страшной силы, что в повестку дня был поставлен
вопрос: «Может ли капитализм выжить?» (стр. 329).
9
В работе С. Ленса показано, на какие экстренные меры по-
шло правительство Франклина Рузвельта во имя спасения
капитализма как системы. Рузвельт рискнул затронуть
даже интересы определенной части представителей круп-
ного бизнеса. «Я хочу спасти нашу капиталистическую
систему,— сказал Рузвельт,— и для этого, возможно, при-
дется бросить на съедение волкам сорок шесть человек,
доходы которых превышают один миллион долларов в год»
(стр. 378).
Несмотря на экстренные меры «нового курса» Руз-
вельта, экономика с огромным трудом избавлялась от
очередного кризисного недуга. Соединенные Штаты на-
поминали старого, тяжело больного человека, который
с каждым днем затянувшейся болезни все больше терял
веру в возможность своего окончательного выздоровле-
ния. Автор приводит многочисленные факты, свидетель-
ствующие о том, что экономические трудности были пре-
одолены только в условиях военной экономики.
В истории США прослеживается характерная и мрач-
ная закономерность — в своем экономическом развитии
страна добивалась самых больших успехов вследствие
мировых войн. Эти войны принесли страшные бедствия
всему человечеству и способствовали колоссальному обо-
гащению американских монополий. И показательно,
что тем не менее после окончания мировых войн проблема
бедности в США не только не снималась с повестки дня,
но даже резко обострялась. Особенно характерно в этой
связи положение в Соединенных Штатах, сложившееся
после окончания второй мировой войны.
Десятки миллионов людей в США имеют доходы ниже
официального прожиточного минимума. Правительство
Джонсона вынуждено было даже объявить «войну» бед-
ности. Но события во Вьетнаме показали, что США ока-
зались не в состоянии вести войну на два фронта: широко
разрекламированная программа борьбы с бедностью стала
жертвой войны во Вьетнаме (стр. 418).
Последнюю главу своей книги автор озаглавил «И бу-
дет так всегда?». Чтобы получить ответ на этот вопрос,
необходим хотя бы краткий анализ проблемы бедности с
учетом экономических особенностей США.
Апологеты американского образа жизни, стремясь
приукрасить положение трудящихся масс США, обычно
ссылаются на относительно высокий уровень заработной
10
платы американского рабочего. Однако необходимо сде-
лать поправку на большую разницу в оплате высококва-
лифицированных и малоквалифицированных рабочих.
США — страна колоссальных социальных контрастов,
где глубокая и всевозрастающая пропасть разделяет не
только трудящихся и предпринимателей, но и предста-
вителей различных групп трудящегося населения.
Для того чтобы получить правильное представление
о жизненном уровне в США, надо учитывать не только
номинальную заработную плату. Необходимо принимать
во внимание быстро развивающийся процесс инфляции,
которую 38-й президент США Дж. Форд назвал «врагом
общества номер один», тяжелое налоговое бремя и ряд
других факторов, действующих в направлении снижения
жизненного уровня трудящихся.
В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что в США
действует самая совершенная в мире потогонная система.
Это, по выражению Ленина, «утонченное зверство буржу-
азной эксплуатации» также необходимо принимать во
внимание при определении жизненного уровня амери-
канских трудящихся (В. И. Ленин. Поли. собр. соч.,
т. 36, стр. 189).
Если добавить к перечисленным факторам массовую
хроническую безработицу, жесточайшую эксплуатацию
40-миллионного цветного населения, широкое распрост-
ранение женского труда на тяжелых работах, то необхо-
димо сделать вывод о несоответствии официальных дан-
ных о жизненном уровне действительному положению
вещей.
Идеологи американского империализма пытаются до-
казать, что на США не распространяются законы относи-
тельного и абсолютного обнищания пролетариата при ка-
питализме. Постоянно существующая многомиллионная
армия безработных — самое убедительное опровержение
подобных утверждений. В многочисленных районах «эко-
номического бедствия» трудящиеся нищают не только
относительно, но и абсолютно. Об абсолютном обнищании
свидетельствуют тяжелые жилищные условия многих
трудящихся. Миллионы американских семей, получаю-
щих доходы менее официального прожиточного миниму-
ма, живут в условиях абсолютного обнищания. Резко уси-
ливаются все проявления этого процесса в период кри-
зисов и депрессий.
И
В целом в современных Соединенных Штатах с боль-
шей силой проявляется относительное обнищание трудя-
щихся. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт,
что рост прибылей корпораций значительно опережает
увеличение заработной платы.
Об обнищании многомиллионных масс трудящихся
свидетельствуют официальные данные о стремительно
возрастающем числе лиц, получающих государственную
помощь. В 1955 году помощью пользовались 5,8 миллиона
человек, в 1965 году— 7,7 миллиона, в 1970 году —
13,2 миллиона человек (стр. 427).
Нередко можно слышать утверждения, что государст-
венная помощь, пособия по безработице — свидетельство
искренней заботы капиталистического государства и пред-
принимателей о неимущих. Необходимо подчеркнуть, что
пособия по безработице и другие фонды, идущие на со-
циальные нужды, в значительной мере оплачиваются са-
мими трудящимися. И самое главное — все фонды, госу-
дарственные и частнокапиталистические, базируются на
одной основе — прибавочной стоимости, создаваемой тру-
дом рабочего человека.
Научно-техническая революция привела к бурному
росту производительных сил и одновременно резко обост-
рила все противоречия в сфере производственных отно-
шений. Главное противоречие капиталистической форма-
ции — между общественным характером производства и
частнокапиталистическим способом присвоения его ре-
зультатов — получает все новые стимулы к своему даль-
нейшему обострению. Это предопределяет неизбежность
новых социальных потрясений.
Общество, аккумулирующее на противоположных по-
люсах чудовищные богатства одиночек и бедность много-
миллионных масс, подвержено тяжелейшим социальным
катаклизмам. Это общество тех же по своей социальной
природе, но неизмеримо обострившихся социальных конт-
растов, о которых писал В. И. Ленин: «...Благодаря ка-
питалистическому общественному устройству, рядом с
ужасной безработицей и нищетой...— рядом с расхище-
нием попусту человеческого труда — мы видим неслыхан-
ную роскошь миллиардеров, богачей, состояние которых
исчисляется миллиардами...» (В. И. Ленин. Поли. собр.
соч., т. 24, стр. 272).
Яркой иллюстрацией этих глубочайших социальных
12
контрастов американского общества является книга
С. Ленса. Не все главы работы написаны на одинаково
высоком уровне. Далеко не со всеми положениями автора
можно согласиться: С. Ленс, хотя и занимает антиимпе-
риалистическую и антимилитаристскую демократическую
позицию, остается либерально настроенным мыслите-
лем и общественным деятелем и поэтому не лишен опре-
деленных иллюзий относительно возможности решения
сложных социально-экономических проблем в рамках
буржуазной демократии. К ряду таких важнейших поло-
жений даны редакционные примечания. Но в целом эта
остропублицистическая книга написана ярко, талант-
ливо, интересно. Она вызовет интерес у широких кругов
советских читателей, как у специалистов, так и у тех, кто
проявляет интерес к истории и современному положению
в Соединенных Штатах Америки.
Профессор Р. Ф. Иванов
Глава первая
ЖИВУЧА,СЛОВНО КОШКА
I
В собственном воображении Америка всегда предста-
вала землей обетованной. На этой земле испытывали об-
легчение и обретали надежду те бесчисленные обездолен-
ные и угнетенные, которые в других странах влачили
жалкое существование или просто голодали. Преподобный
Джон де Кревекор, приехавший в Новый Свет еще в
XVIII столетии, отмечал в записях о своих товарищах им-
мигрантах, что «здесь все способствовало их возрождению
к жизни: новые законы, новый образ жизни, новая общест-
венная система; здесь они стали людьми; в Европе же они
походили на некие бесполезные растения, нуждавшиеся
в специальной подкормке и постоянных поливках. Там
они хирели, многие из них становились жертвами нужды,
голода и войны; а здесь благодаря трансплантации, подоб-
но всем другим растениям, они пустили корни и зацве-
ли». Именно эту возможность, по убеждению американ-
цев, их страна давала иммигрантам на протяжении трех
с половиной столетий тем, что сами они возделывали поля
и выращивали посевы и „таким образом формировалось
представление, что их страна, по меньшей мере статисти-
чески,— богатейшее общество всех времен.
Однако наряду с надеждами и богатством в Америке
всегда существовала бедность, причем не только эпизо-
дическая и случайная, но и широко распространенная,
глубоко укоренившаяся; не только бедность «ленивых»
и «неспособных», но и тех, кто работал в высшей степени
целенаправленно и с полной отдачей. Показатели эконо-
мического развития могли в целОхМ возрасти, но при этом
многие миллионы людей оставались в тисках нужды, не-
смотря на самые энергичные попытки изменить условия
своего существования. Справедливости ради следует от-
метить, что, за исключением негров (а также индейцев),
ни одна часть американского общества не оставалась бед-
ной на протяжении всей американской истории; в этом
отношении Соединенные Штаты отличаются от большин-
ства стран.
15
Однако наиболее примечательной чертой американ-
ской истории была неиссякаемая способность бедности
находить все новые формы проявления. Отмирая в одной
форме, она неизменно возрождается к жизни в другой.
Переставая быть уделом одной части населения, она ста-
новится актуальной для других. И что еще более приме-
чательно — бедность во всех ее проявлениях выстояла
против бесчисленных, почти постоянно возникающих
программ борьбы с бедностью. Различные правительст-
венные учреждения и представители так называемого
«истэблишмент» немало потратили сил на формулиро-
вание программ борьбы с бедностью и их осуществление
начиная с первых дней колонизации Америки. Выраже-
ние «война против бедности», как известно, не было в
ходу до тех пор, пока его не придумали в последние годы
пророки с Мэдисон-авеню, заставив поработать собствен-
ное воображение, да и значение самого слова «бедность»
изменялось на протяжении столетий и имело иной смысл,
нежели сейчас. Следует отметить, что общество само по
себе никогда не было пассивным. Кстати сказать, рас-
сматриваемые ретроспективно, многие ранние программы
борьбы с бедностью убеждают нас в том, что они носили
более драматический, чем нынешние, характер, однако
кошка — бедность — оказалась на редкость живучей.
По сути дела, первой войной, объявленной бедности,
хотя никто и не подумал называть ее именно так, была
сама колонизация Америки. В отличие от положения в
наши дни тогда не существовало единого, заранее проду-
манного плана, составленного каким-либо центральным
учреждением, так что колонизация обретала самые раз-
нообразные формы, начиная с плана компании Вирджи-
ния, преследовавшего извлечение максимальных прибы-
лей, и заканчивая проектом «священного эксперимента» в
Пенсильвании, составленного Вильямом Пенном. Однако
все это имело, вероятно, намного большее историческое
значение при данном уровне техники, чем война Кенне-
ди — Джонсона тремя с лишним столетиями спустя. Со-
бытия тех лет, несомненно, сопровождались более значи-
тельным эмоциональным подъемом. В балладе Майкла
Дрейтона, которая была популярна в то самое время, ког-
да сто двадцать искателей приключений отплывали в
Джеймстаун в 1606 году, говорилось о том, что «Вирджи-
ния — единственный рай на земле». Лондонский актер
16
Джеймс Ривер изображал Америку землей всяческого
изобилия, где индейцы бродят «по окрестностям в свя-
щенные дни и собирают рубины и алмазы на морском бе-
регу». Говорили, что промывочные решета у них из чис-
того золота и что даже их пленники «закованы в золотые
кандалы». Подобные слова согревали сердца лондонских
безработных, которые, потеряв последнюю надежду, но-
чевали на улицах города.
Вербовщики, которых на Европейском континенте на-
зывали «агитаторами за новые земли», старались прев-
зойти друг друга, описывая потенциальным иммигрантам
Новый Свет в радужных тонах. «Они способны были убе-
дить любого,—пишет Фрэнк Р. Диффендерфер,—что в
Америке нет ничего’ кроме Елисейских полей, изобилую-
щих дарами природы, добывание которых не требует ни-
какого труда, что в горах много золота и серебра, а колод-
цы и родники наполнены молоком и медом; что любой
иммигрант, отправляющийся туда в качестве слуги, ста-
нет богачом; девушка-служанка превратится в грациоз-
ную леди; крестьянин станет дворянином». И хотя во
всех этих утверждениях была изрядная доля обмана, все
же в них содержалась какая-то толика истины, доста-
точная для того, чтобы в сердцах людей зародилась на-
дежда.
Президент Буханан в 1860 году наложил вето на так
называемый гомстед-акт1, однако двумя годами позднее
он был принят при президенте Линкольне; многие возла-
гали надежды на этот закон, рассчитывая, что он положит
начало широкой борьбе с бедностью. Начиная с призыва
Джорджа Генри Эванса «Проголосуйте за собственную
ферму» за два десятилетия до этого, потребность в сво-
бодной земле породила такую алчность и такие страсти,
1 Гомстед-акт был принят в мае 1862 г. в ходе гражданской вой-
ны 1861—1865 гг. под давлением широких народных масс. Принятие
этого закона явилось одним из важнейших факторов, обеспечивших
переход к революционным* методам ведения войны. Для своего вре-
мени это было самое радикальное решение аграрной проблемы. Закон
предусматривал право для каждого гражданина США получить из
общественных фондов участок земли до 65 га, за который уплачивал-
ся только регистрационный сбор 10 долл. При осуществлении гом-
стед-акта были допущены многочисленные злоупотребления, след-
ствием которых явилась передача лучших наделов земельным спеку-
лянтам. Гомстед-акт сыграл важную роль в развитии капитализма
в сельском хозяйстве США.— Прим. ред.
17
что в сравнении с ними нынешний «хед-старт» 1 пока-
зался бы не соответствующим поставленным задачам. Лик-
видация рабства, которая дала свободу каждому девятому
американцу, в сочетании с предложением некоторых левых
республиканцев дать каждому негру «сорок акров земли и
мула», представляла собой программу нереальную, почти
утопическую. Даже не согласующиеся между собой меры
по регулированию и поднятию благосостояния, предпри-
нятые прогрессистами при Теодоре Рузвельте и Вудро
Вильсоне, повысили в то время общий тонус в более зна-
чительной мере, чем «новые рубежи» или «великое об-
щество» 1 2. Социалисту Вильяму Инглишу Воллингу ка-
залось, что прогрессивизм движет нацию вперед, к нир-
ване социализма. Он лирически восклицал в 1914 году,
что «президент Вильсон согласен с бывшим президентом
Рузвельтом в том, что правительства должны ставить че-
ловеческие права выше прав собственности». Войны про-
тив бедности, ведомые как официальными организация-
ми, так и отдельными высокопоставленными лицами, на-
ходившимися у власти, никогда не прекращались.
Действительно, было бы несправедливо в отношении
прошлого Америки предположить, будто забота о бед-
ных — явление исключительно последнего времени. Столь
суровый человек, как Коттон Мейзер (по словам Роберта
X. Бремнера), «мечтал о городе, в котором в каждом доме
был бы ящик с дарами для бедных и надписью *Думай-
те о бедных»». Вильям Пенн предлагал, чтобы «деньги
бместа того, чтобы их складывали в кубышку или трати-
ли на неуместную роскошь, использовались бы для удов-
летворения нужд бедняков»». Бенджамин Франклин,
который был дальновиднее их обоих, мечтал об обществе,
которое пеклось бы о «предотвращении бедности», что
было бы «более разумным курсом, чем облегчение участи
бедных». Джефферсон набросал столь всеобъемлющий
план распределения общественного достояния, что в слу-
чае одобрения подобного плана экономика нации покои-
лась бы на базе собственности фермеров, владевших при-
близительно одинаковыми участками земли.
1 Автор проводит параллель с ажиотажем, вызванным приняти-
ем после окончания второй мировой войны правительственной прог-
раммы в области дошкольного образования, получившей название
«хед-старт».— Прим. ред.
2 Политические лозунги президента Кеннеди.— Прим. ред.
18
Анализируя проблемы более позднего времени, Джон
Симпсон Пенман писал в своей книге в 1915 году, что,
«с тех пор как Генри Джордж около сорока лет назад
выпустил свой труд «Прогресс и бедность», проблемы
бедности привлекли внимание общества и превратились
в животрепещущую проблему XX столетия... Люди осоз-
нают страдания и обездоленность бедных, как никогда
ранее за всю историю». Даже Герберт Гувер говорил о
ликвидации бедности как о большой национальной зада-
че. Давая согласие на выдвижение своей кандидатуры от
республиканской партии И августа 1928 года, он сказал:
«В сегодняшней Америке мы намного ближе к оконча-
тельной победе над бедностью, чем это было когда-либо
прежде в истории любой страны. Богадельни исчезают
из нашего обихода. Мы еще не достигли этой цели, но
располагаем возможностями движения вперед в осу-
ществлении политики последних восьми лет, так что с
помощью божьей мы вскоре узрим свет того дня, когда
бедность будет изгнана с нашей земли».
Однако не все планы были задуманы с равной убеж-
денностью. Некоторые из них представляли собой общие
фразы, продиктованные политической необходимостью,
другие были порождением эмоций подлинного идеализ-
ма. Главное же состоит в том, что у нации с удивитель-
ной периодичностью, словно заведенные на определенное
время часы, регулярно пробуждалась совесть и стремле-
ние «что-то сделать» для бедных. Однако, как давным-
давно нам напомнила библия, бедность и по сей день с
нами.
II
Историю этого неистребимого явления — ограничен-
ного самого по себе, что излишне объяснять, поскольку
почти вся история в какой-то мере имеет к ней отноше-
ние,— следует начать с определения или по меньшей мере
с попытки как-то определить источник его зарождения.
Что, строго говоря, есть бедность? Исходя из какого ме-
рила мы называем одного человека бедным, а другого —
небедным?
Если мы согласимся, как это делают в настоящее вре-
мя большинство исследователей, что бедность есть сино-
19
ним нужды, тогда возникает вопрос; что такое нужда?
Человек нуждается в материальных благах, таких, как
пища, одежда и крыша над головой, только для того, чтобы
элементарно существовать. Но у него есть также опреде-
ленные психологические потребности, которые зачастую
значат для него значительно больше, чем потребности фи-
зиологические. Ему хочется заниматься творческим тру-
дом и играть важную роль в обществе или, если он не
может достигнуть подобного высокого положения в ре-
альном мире, ему по меньшей мере необходима возмож-
ность находиться в условиях, компенсирующих его твор-
ческую деятельность и высокое положение. До самого пос-
леднего времени власти Чикаго отказывали в помощи
бедным семьям, у которых были телевизоры, на том ос-
новании, что те не могли считаться нуждающимися, по-
скольку владели «собственностью». Но в отношении чело-
века, который был безработным и которому некуда было
девать свое свободное время, кроме как прибегать к ка-
ким-то формам ухода от действительности с помощью те-
левизионного экрана, такое отношение было жестокостью,
равной отказу в куске хлеба. Для статистиков, которые
классифицируют подобные случаи, может быть, важно
знать, ушел ли человек от действительности в результате
физических или психологических причин, но для самого
нуждающегося разница невелика.
Физическая нужда в свою очередь часто является
вполне посильной, даже облагораживающей, если сопро-
вождается психологическим удовлетворением. Например,
молодой революционер, скажем, из организации Сту-
денты за демократическое общество или из Националь-
ного студенческого комитета координации ненасильствен-
ных действий, который живет тем, что питается красным
стручковым перцем и спит на полу в штаб-квартире сво-
ей организации, может получать от своих трудов и само-
пожертвования больше чем достаточно духовного удовлет-
ворения, компенсирующего ему физические трудности.
Тот факт, что у него нет телевизора и он ест совсем мало
хлеба, почти не имеет отношения к бедности, поскольку
этот человек нуждается по своей собственной воле. То же
самое можно сказать о пацифисте, находящемся в тюрь-
ме, который объявляет голодовку. Он, несомненно, яв-
ляет собой проблему для общества ввиду бытующих
убеждений и их стабильности, но в то же самое время его
20
нельзя считать «бедняком» только потому, что он голо-
дает.
Таким образом, термин «нужда», по-видимому, не-
много более специфичен, чем термин «бедность», но его
точно так же трудно сформулировать, как научное опре-
деление. Он находится в зависимости не только от психо-
физического синдрома, но привязан также к месту и вре-
мени. Человека нуждающегося определить довольно лег-
ко: он плохо одет, на его столе и в его гардеробе ничего
нет, его карман пуст. Но нужда может быть абсолютной
и относительной. Премьер-министру Индии Джавахарла-
лу Неру незадолго до смерти пришлось выдержать дис-
куссию со своим старым политическим противником
Рамонохаром Лохией, членом парламента от социалисти-
ческой партии. Лохия утверждал, что 260 миллионов че-
ловек в этой стране, где безысходность — удел многих,
существуют на шесть центов в день. Неру категорически
отрицал это утверждение как «бессовестную ложь»; он
сказал, что сумма ежедневных расходов — пятнадцать
центов. Спор ‘между двумя деятелями решил министр
планирования, который заявил, что истинная сумма —
десять центов в день. Очевидно, что при таких условиях
человек, зарабатывающий один доллар в день, мог бы
быть отнесен к категории людей, стоящих выше социоло-
гической границы бедности. Но тот, кто в Индии может
рассматриваться как «небедный», будет, очевидно, очень
бедным в Соединенных Штатах Америки, во Франции и
Италии, где человек с таким мизерным доходом счита-
ется столь же бедным, как пресловутая церковная мышь.
Критерии определения степени нуждаемости с тече-
нием времени изменяются; в нестабильной обстановке
или в обстановке, меняющейся относительно, надежды
общества с каждым поколением возрастают. Радио- или
телевизионный приемник, которые были предметами
роскоши на одной стадии, через десять-двадцать лет
становятся жизненной необходимостью. Так, колонист
в США восемнадцатого столетия, прозябавший в глино-
битных хижинах без всяких удобств, но являвшийся вла-
дельцем участка земли, по мнению наемной прислуги,
негров-рабов и неимущих, то есть его современников,
стоял на одно-два деления выше грани нужды. С другой
стороны, обитатель трущоб в современном Гарлеме, ко-
торый живет в квартире с электричеством и ватерклозэ-
21
том и который получает чек на вспомоществование в раз-
мере 150 долларов ежемесячно, безусловно, беден. Чело-
век, владевший автомобилем пятьдесят лет назад, счи-
тался богачом, а в настоящее время автомобили стали
жизненной необходимостью, и миллионы людей, которым
принадлежат подержанные, старые колымаги, в дейст-
вительности могут находиться в тяжелых материальных
условиях.
В течение столетий в американской практике бедность
рассматривалась почти как синоним пауперизма. Человек
считался бедным только в том случае, если был хромым,
слепым, умалишенным, вдовцом или же престарелым и
неспособным обеспечить свои элементарные потребности.
Иными словами, он был беден, если для того, чтобы су-
ществовать, нуждался в подаянии. Впоследствии, в конце-
девятнадцатого и в начале нынешнего столетия, в созна-
нии нации границы понятия бедности расширились,
включив в себя тех, кто, по словам профессора универси-
тета имени Джона Гопкинса Джекоба Холлендера, «пи-
тался, одевался и жил неподобающим образом». В соот-
ветствии с этим новым подходом, который превалирует
до настоящего времени, чтобы считаться бедным, человек
вовсе не должен от кого-то зависеть; у него может быть
работа или небольшая ферма, но он тем не менее может
испытывать вопиющую нужду. Понятие бедности претер-
пело значительную метаморфозу и ныне дополнительно
включает в себя также несоответствие. Арифметическим
критерием «несоответствия» в 1962 году, по мнению ини-
циаторов программы борьбы с бедностью, таких, как Ро-
берт Дж. Лэмпмэн, был семейный доход менее трех тысяч
долларов в год.
Однако даже это определение не удовлетворяет многих
критиков, которые готовы раздвинуть границы понятия
бедности намного шире. Так, для Роя Вилкинса, предста-
вителя Национальной ассоциации содействия прогрессу
цветного населения, бедность представляется «чем-то
вроде выстраданной культуры, которую почти невозможно
постичь посторонним». Эта «выстраданная культура» в
немалой степени отличается от «туго затянутого пояса»,
и, хотя одно дополняет другое, они не однозначны. Вы-
страданная культура имеет нечто общее с настроением, с
сознанием неравенства, безнадежностью и озабочен-
ностью. По определению Майкла Харрингтона, выдер-
22
жанному в том же духе, бедность представляет собой ус-
ловия существования людей, которые «лишены того, чем
располагает остальная нация и чем общество могло бы
их обеспечить, если бы у него было соответствующее
стремление». В этом явлении присутствует «сознание на-
рушения прав», которое простирается намного дальше
материального.
Представители этой школы утверждают, что бедность
не есть произвольный термин, выраженный в стольких-то
долларах и центах, но что это понятие неотделимо от че-
ловеческого сознания. Какими еще причинами, спраши-
вают они, можно объяснить восстание американских нег-
ров в 1967 году, во время которого такие города, как Дет-
ройт, были охвачены волнениями, сопровождавшимися
актами вандализма, включая поджоги? Самые серьезные
беспорядки в то лето произошли не в штате Миссисипи,
где действительно голодало много негров, а в автомобиль-
ном центре с либеральными порядками, где многое было
сделано для облегчения положения нуждающихся. Тем
не менее в беспорядках участвовали рабочие-автомобиле-
строители, заработки которых составляют от 100 до 125
и более долларов в неделю. Если подходить ко всему
этому чисто математически, то таких людей невозможно
считать бедными. Однако совершенно очевидно, что они
считали себя причастными к выстраданной культуре,
которую трудно умиротворить с помощью одних только
заработков.
Проблема выбора одного из этих трех определений, а
именно: что бедность есть зависимость, что это нужда или
что она субкультура, очень' важна для тех, кто стремится
найти противоядие. Но для исследователя они либо чрез-
мерно сужают предмет, либо слишком раздвигают его
границы.
Один из видов «зависимости», например, ассоцииру-
ется с разного рода изгоями — лентяями, пьяницами,
психически неуравновешенными. Если мы расширим по-
нятие бедности, с тем чтобы включить в него подобные
элементы, то нам придется иметь дело с головоломкой
типа той, в которой решается вопрос о курице и яйце,
а именно: является ли данный индивидуум бедняком по-
тому, что превратился в пьяницу, или же он пристрастил-
ся к спиртному из-за того, что ему не удается вырваться
из тисков бедности? Истинные поборники запрета спирт-
23
ного в течение длительного времени верили, что если бы
удалось лишить любителей возлияний доступа к ректи-
фицированному спирту, то нации удалось бы сделать боль-
шой шаг в направлении ликвидации бедности. Тем не
менее самые значительные признаки бедности в Америке
с 1929 по 1933 год проявились как раз в тот период,
когда в силе был первый (и единственный) «сухой» за-
кон, распространявшийся на всю страну.
Тезис социального дарвинизма, гласящий, что бед-
ность неистребима, поскольку является следствием ес-
тественного отбора, завел бы нас слишком далеко в об-
ласть либо биологии, либо психоанализа. В соответствии
с учением этой школы лентяи, неудачники, наркоманы,
а также личности непроизводительные и трусливые рас-
судительной природой отнесены туда, где им положено
быть: на самую нижнюю ступень общественной лестницы.
Эта теория пережила периоды спада теоретической мыс-
ли, поскольку мыслители, которые ее популяризировали,
существовали задолго до описываемого момента, а дли-
тельное время спустя она была научно опровергнута. Од-
нако, помимо того факта, что социальный дарвинизм не
может объяснить нам, почему «неспособным» сыновьям
«способных» отцов удается избегать своей справедливой
судьбы, когда они наследуют деньги «предков», эта тео-
рия не в состоянии также объяснить, почему в одни вре-
мена (периоды процветания) «неспособных» меньше, чем
в другие (периоды депрессии), или почему их меньше в
Соединенных Штатах, чем в Китае. В любом случае то,
чем «неспособные» усугубляют свои собственные не-
счастья, подлежит исследованию в сферах, не имеющих
ничего общего с политикой и историей.
Обращение к другой форме нужды, которую якобы
вызывают враждебные силы природы, также не вполне
тут уместно, поскольку политика в лучшем случае мо-
жет иметь к этому лишь косвенное отношение. Если в
конце концов все же сосредоточиться на этой теме, то
предмет исследования будет весьма ограничен. За шесть
месяцев, прошедших с тех пор, как сто четыре пересе-
ленца высадились в Джеймстауне в 1607 году, из их числа
умер пятьдесят один человек. Из ста с лишним человек,
первоначально составлявших Плимутский контингент,
половина, по свидетельству Вильяма Брэдфорда, скон-
чалась в течение трех месяцев. Природа обрушила свою
24
ярость и на следующие поколения, которым довелось пе-
режить эпидемии, стихийные бедствия, пожары.
За период с 1607 по 1680 год, по данным Альберта
Бушнелла Харта, «в Новом Свете практически высади-
лось примерно 80 тысяч человек». От одной трети до по-
ловины их умерли всего за несколько лет от трудностей
и болезней, особенно от малярии, что неизбежно привело
к обнищанию их семей. Но со временем, после труднос-
тей первого периода, природа начала проявлять благо-
склонность по отношению к колонистам, постепенно ус-
тупая твердости завоевателей. Обнищание, вызванное
эпидемиями, торнадо, пожарами, наводнениями и други-
ми бедствиями, было эпизодическим и редко получало
широкое распространение.
Таким образом, вместо того чтобы давать абстрактное
определение бедности, для наших целей предпочтитель-
нее просто перечислить многие ее виды в соответствии с
их характерными особенностями либо в зависимости от
их непосредственных причин. Именно здесь мы можем
отыскать общее для всех видов бедности звено и объясне-
ние тенденции к возникновению все новых ее видов.
В зависимости от того, являются ли причиной бедности
социальные потрясения, такие, как, например, депрессии
или личные несчастья, скажем слепота, человек, ока-
завшийся в подобных условиях, сам играет определенную
роль, либо порождая, либо способствуя продолжению со-
стояния бедности. В любом случае он мог бы избежать
бедности или сделать ее проявления значительно менее
суровыми, прибегнув к помощи общества. В американской
истории никогда не было такого периода, за исключени-
ем, пожалуй, времени ранних войн с индейскими племе-
нами и нескольких десятилетий периода колонизации,
когда общество не располагало достаточными материаль-
ными ресурсами для того, чтобы довести доход своих фи-
зически неполноценных, слепых или увечных членов до
общего среднего уровня. И как показали три последних
десятилетия, депрессии могут быть преодолены, если Ha-*
ция полна решимости упорядочить свою экономику4.
1 История трех десятилетий, о которых пишет автор, со всей
убедительностью свидетельствует о том, что никакие мероприятия
государственно-монополистического характера не в состоянии изме-
нить цикличность развития экономики капиталистических стран, ис-
ключить кризисы и депрессии.— Прим. ред.
25
Понятие бедности включает элемент, производный от са-
мого человека: это по меньшей мере относится к беднос-
ти, на которую обращено внимание нации.
Исходя из этого основного положения, мы можем со-
ставить перечень различных видов бедности, которые
встречаются в американской истории. Нисколько не пре-
тендуя на всеобъемлемость и отдавая себе отчет в том,
что различные виды бедности взаимно проникают и пере-
плетаются, мы можем перечислить здесь следующих пер-
сонажей нашей драмы:
бедность безземельного или неимущего фермера;
бедность лиц, оказавшихся перемещенными в резуль-
тате военных действий;
бедность тех, кто полностью или частично нуждается
в посторонней помощи;
бедность порабощенных — краснокожих, белых или
чернокожих;
бедность, вызванная экономическими причинами, как,
например, бедность провинциала, живущего в захолустье,
обремененного тяжелым залогом; бедность крестьянина
в прошлом столетии, страдавшего от непомерно высокой
стоимости перевозок товаров;
бедность, вызванная политическими причинами, на-
пример бедность солдата революционной армии, как след-
ствие того, что бумажные деньги, полученные им, совер-
шенно обесценены, а правительство не может компенси-
ровать их стоимость;
бедность неимущих, как, например, бедность низко-
оплачиваемого рабочего, который не располагает собст-
венными средствами производства;
бедность, постигшая людей вследствие безработицы,
вызванной депрессией, техническим прогрессом или не-
удачами в ведении дел;
бедность эксплуатируемых на основе расовых пред-
посылок, как, например, негров;
бедность эксплуатируемых на основе этнических пред-
посылок, например иммигрантов;
бедность оставшихся вне сферы общественного при-
зрения, например белых бедняков с Юга, американских
индейцев и «бедняков-невидимок».
Мы предлагаем коротко проследить истоки возникно-
вения этих видов бедности, а также постоянных усилий
облегчить положение бедных рабов либо вообще ликви-
26
дировать бедность. Увы, очень скоро мы обнаружим, что
эта история бесконечна и что многократно надежда обо-
рачивалась несбывшимися мечтами — и так по сегодняш-
ний день. Надежда на лучшее будущее была неотделима
от самого понятия Америки — это действительно перекли-
калось с мечтой Томаса Мора об Утопии. Однако, за-
кладывая основы будущего изобилия, первые поселенцы
сделали все, чтобы их усилия обернулись несбывшимися
надеждами — временно или в течение более длительного
периода — для негров, арендаторов, наемной прислуги и
некоторых колонистов на Западе страны. Щедрость зем-
ли, полученной в результате революции 1, дала некоторым
возможность процветать, но для многих других дело за-
кончилось разорением. И так было на протяжении всей
американской истории, вплоть до конца 1960-х годов, ког-
да журнал «Форчун» мог назвать фамилии 153 человек,
располагавших сотней и более миллионов долларов, а
гражданский комитет по расследованию голода и недо-
статочного питания в Соединенных Штатах мог сооб-
щить в своем отчете, что число голодных в Америке «ис-
числяется несколькими миллионами. И мы считаем, что
ситуация ухудшается».
На протяжении всей истории бедности остается неиз-
менной одна особенность: каждый из перечисленных
выше видов бедности в какой-то мере родствен неудачам
человека из определенной среды и его нежеланию или не-
способности следовать правилам поведения человеческого
братства, о котором он неизменно говорит по случаю
праздников и во время богослужений. Этика семьи, в ко-
торой все члены, молодые и старые, разделяют горе и
радости, не находит эквивалента в этике общества, в ко-
тором безразличие выражено намного откровеннее, чем
забота. Таким образом, при всем при том, что общий про-
цент нуждающихся мог измениться, сегодня бедность
существует среди изобилия, точно так же как раньше она
существовала среди нужды. Если же подойти к делу
1 Американские прогрессивные историки рассматривают войну
за независимость 1775—1783 годов как первую американскую револю-
цию. Гражданская война 1861 — 1865 годов и Реконструкция Юга
1865—1877 годов расцениваются ими как вторая американская бур-
жуазно-демократическая революция 1861 — 1877 годов.
Говоря о революции, автор имеет в виду войну за независи-
мость.— Прим. ред.
27
с другой стороны, то бедняки и те, кто выступает от их
имени, время от времени приобретают достаточное влия-
ние для того, чтобы смягчить свои страдания, но лишь
с тем, чтобы впоследствии обнаружить, что их влияние
призрачно и их триумф был либо пирровой победой, либо
успешным лишь наполовину.
В любом случае бедность еще даст о себе знать.
Глава
вторая
КОРНИ И СХОДСТВО
I
Подобно многим другим явлениям в ранний период
колонизации Америки, история бедности в ней неразрыв-
но связана со старой Англией. В известном, хотя и огра-
ниченном смысле колонизация Америки была английской
программой борьбы с бедностью, а для некоторых англи-
чан, таких, как Томас Мор, она была мечтой о прекрас-
ном завтрашнем дне, в котором не будет места бедности.
Именно в Англии всеохватывающие изменения в области
производства и торговли вызвали к жизни класс людей,
положение которых было неуверенным и которые готовы
были бежать от своей нужды за границу. В колониях, в
подражание английскому образу жизни, возникли новые
виды аристократии и соответственно новые классы бедня-
ков. И именно в Англии времен королевы Елизаветы аме-
риканцы позаимствовали технику и принципы борьбы
против бедности, которыми они руководствовались на про-
тяжении двух столетий.
Задолго до того, как завершилась колонизация Амери-
ки, англичане считали ее тем местом, с которым связыва-
лись представления о рае на земле. В остроумной книге
Томаса Мора «Утопия» \ которая была напечатана по-ла-
тыни в 1516 году, приводятся беседы между автором и его
мифическим персонажем — моряком Рафаилом Гитло-
деем, который совместно с Америго Веспуччи совершил
путешествие в Новый Свет, где посетил остров мира и изо-
билия, называемый Утопией. Там, среди молочно-кисель-
ных берегов, по словам мореплавателя, каждый человек
имел работу, собственность на землю была общественной,
дети получали образование за счет государства, а рабо-
чий день продолжался шесть часов, обеспечивая «полную
свободу ума». Гитлодей противопоставляет этот волшеб-
ный уголок ужасающей бедности Англии, где людей де-
сятками тысяч сгоняли с земли, а города заполнялись
нищими и бродягами.
1 Полное название произведения: «Золотая книжечка о наилуч-
шем устройстве государства или о новом острове Утопия».— Прим,
ред.
29
Тем большие надежды связывались с огромным, зага-
дочным и необъятным материком, открытым Колумбом
на памяти всего лишь предыдущего поколения и несшим,
казалось, окончательное избавление от одолевавшего Анг-
лию бедствия, а именно от безземелья. По мнению Томаса
Мора, единственной причиной человеческих страданий
было алчное стремление к приобретению земли. Богатые,
побуждаемые жадностью, прибегали к незаконным спосо-
бам концентрации в своих руках все новых участков зем-
ли, отнимая их у бедняков; этот первородный грех давал
начало всем остальным, включая преступления и бед-
ность. Подобная теория развития общества может быть
верной или неверной, но она, несомненно, отражала су-
ществовавшую в то время общую обстановку в Англии.
Госпожа Фортуна благоволила в отношении экономики
Англии, чего нельзя было сказать о населении этого ост-
рова. Когда в Европе широкое распространение получило
производство фламандского сукна, спрос на шерстяную
пряжу и одновременно цена на нее быстро возросли. Все
это сулило легкий заработок; для английских крупных
землевладельцев проблема сводилась лишь к одному —
смогут ли они найти достаточные площади земли для
разведения овец. Позднее стало очевидным, что овцы и
люди не могли совместно существовать, ибо ради четверо-
ногих власть предержащие вынуждены были согнать с
насиженных мест двуногих. С помощью так называемых
огораживаний и непомерно высокой арендной платы зем-
левладельцы тысячами выселяли несчастных землепаш-
цев из их деревень. Удовлетворяя свое алчное стремление
к овладению землей и получению доходов, нетитулован-
ное дворянство Англии стимулировало крайнее обнища-
ние нации.
Овцы, по словам Томаса Мора, стали намного важнее
людей. «Ваши овцы,—писал он,— обычно такие кроткие,
довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими
прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже лю-
дей, разоряют и опустошают поля, дома и города. Именно
во всех тех частях королевства, где добывается более тон-
кая и потому более драгоценная шерсть, знатные аристок-
раты и даже некоторые аббаты, люди святые, не довольст-
вуются теми ежегодными доходами и процентами, кото-
рые обычно нарастали от имений у их предков... Так вот,
в своих имениях они не оставляют ничего для пашни,
30
отводят все под пастбища, сносят дома, разрушают горо-
да, оставляя храмы только для свиных стойл...
Таким образом, с тех пор как один обжора, ненасытная
и жестокая язва отечества, уничтожает межи полей,
окружает единым забором несколько тысяч акров, он
выбрасывает вон некоторых арендаторов, лишает их, или
опутанных обманом, или подавленных насилием, даже
их собственного достояния или, замучив обидами, вынуж-
дает к продаже его. Во всяком случае, происходит пере-
селение несчастных: мужчин, женщин, мужей, жен, вдов,
родителей с малыми детьми и более многочисленными,
чем богатыми, домочадцами, так как хлебопашество тре-
бует много рук. Они переселяются, повторяю, с привыч-
ных и насиженных мест и не знают, куда деться...» 1
По иронии судьбы перспективы для Англии в шест-
надцатом и семнадцатом столетиях представлялись в ро-
зовом цвете. На смену прежним несправедливым, косным
порядкам шла система меркантилизма, общество торгов-
цев, причем в этих условиях как торговые люди, так и
авантюристы зачастую наживали умопомрачительные
богатства. В годы правления королевы Елизаветы пираты,
подобные Дрейку и Хокинсу, ограбили Испанские посе-
ления и корабли на сумму двенадцать миллионов фун-
тов стерлингов; это было типичным для тех лет. За вре-
мя своего путешествия к берегам Южной Америки, длив-
шегося в течение трех лет, с 1577 по 1580 год, Дрейк по-
лучил доход 600 тысяч фунтов стерлингов (3 миллиона
долларов), вложив в это предприятие пять тысяч фунтов
(25 тысяч долларов). Сколачивали состояние даже неко-
торые люди из низов. Так, овдовевший квакер Джоан
Дент, начав свою жизнь уличным торговцем, сумел ско-
пить девять тысяч фунтов, превратившись в купца сред-
ней руки. С момента прихода к власти королевы Елиза-
веты в 1558 году и вплоть до 1695 года торговый оборот
купечества возрос с пятидесяти тысяч до четырех милли-
онов фунтов стерлингов. Спрос на инвестируемый капи-
тал был настолько велик, что пришлось пойти на созда-
ние объединенных акционерных обществ, таких, напри-
мер, как «Ист Индиа компани», с целью слияния фондов.
С 1660 по 1688 год национальный доход, по данным Луиса
1 Томас Мор. «Утопия». Academia. 1935, стр. 59—60. Перевод
А. И. Малеина.
31
Хэккера, увеличился в пять раз, с 17 до 88 миллионов
фунтов стерлингов.
Все это было прекрасно и кружило голову, однако, по
мере того как богатства Англии росли, создавшееся поло-
жение порождало все более распространявшийся, но не-
заметный на первый взгляд пауперизм. Население страны,
разумеется, всегда было бедным в том смысле, что сред-
ний человек тратил на свои потребности все, что зараба-
тывал. Однако в прежние времена он в какой-то мере был
гарантирован от разных случайностей; у него был клочок
земли, который он обрабатывал, и он не без основания
полагал, что будет обрабатывать его и впредь. Но шерсть,
составлявшая в течение длительного времени главный
предмет английского экспорта, в корне подорвала основы
прежнего образа жизни. В соответствии с вековыми тра-
дициями каждая деревня имела общее пастбище, кото-
рым пользовались для выгула скота как представители
низших слоев, так и люди влиятельные. Во всех случаях
исходили из предположения, что такое пастбище состав-
ляет общественную собственность, однако в неуемном
стремлении найти места для выгона своих овец дельцы
начали строить изгороди вокруг этой общественной собст-
венности с целью ее присвоения. Арендаторы и мелкие
фермеры вынуждены были пасти свой скот на малопри-
годных землях или забивать его, в силу этого во многих
случаях им приходилось отказываться от своей земли.
То был разнузданный грабеж, который часто осуждался
честными людьми, такими, как Томас Мор, и даже пред-
ставителями монархии, но в конце концов экономика до-
казала свое превосходство над моралью.
В памфлете, выпущенном в 1581 году, содержались
жалобы на то, что «там, где раньше жили и кормились
сорок человек, ныне всем распоряжаются один хозяин
и пастух... эти огораживания лишили людей источника
пропитания, и они не знают теперь, на что употребить
свои силы». Крестьяне покидали насиженные места (во
многих случаях их число составляло от одной четверти
до половины прежнего населения), а землевладелец с
довольным видом восклицал «Слава богу!» и разрушал их
жилище. Короли Генрих VII и Генрих VIII, обеспокоен-
ные непрекращающимся оттоком сельского населения,
издали указы, направленные на сдерживание этого про-
цесса. Они запретили разрушать «хозяйственные пост-
32
ройки» и ограничили количество овец в единоличном вла-
дении двумя тысячами голов, однако все это было мало-
эффективно и не могло противостоять тенденции эконо-
мического прогресса. Генрих VIII прибег к конфискации
раздутых владений католической церкви, однако это ни
в коей мере не облегчило страданий безземельного населе-
ния, а, напротив, усугубило их. Конфискованная собст-
венность либо дарилась непосредственно фаворитам дво-
ра, либо продавалась за минимальную плату разного рода
спекулянтам, причем последние пользовались случаем
для концентрации в своих руках земельных участков и
лишения крова еще большего числа арендаторов.
Огораживания практиковались в Англии, а также в
несколько меньших размерах — во Франции и других
странах Европы с шестнадцатого до начала девятнадца-
того столетия. В четверостишии, имевшем хождение в
восемнадцатом веке, горькие чувства людей, потерявших
родной кров, выражались в таких словах:
Закон велит лишать свободы мужчину, или женщину,
Если они украдут гуся на общем пастбище;
Но он оставляет на свободе большого негодяя,
Который лишает гуся общественного пастбища.
Другим методом лишения крестьян земли, причем на-
много более действенным, было непомерное увеличение
арендной платы за землю. В этом случае обычай, кото-
рый, как предполагалось, имел силу закона, также прежде
всегда был незыблем. Ежегодная рента считалась вполне
определенной и относительно неизменной, так что арен-
датор мог бесконечно обрабатывать свой участок и даже
передавать его своему сыну при условии уплаты неболь-
шого штрафа. Однако землевладельцы непомерно увели-
чивали плату и штрафы, так что те арендаторы, у кото-
рых не было средств, либо добровольно отказывались от
своих участков, либо вынуждены были вернуть их в закон-
ном порядке.
В то время как индивидуализм пожинал свои первые
плоды в виде торговли и накопления богатства, бесчис-
ленные «маленькие люди», чье обнищание было непре-
менным условием обеспечения городов дешевой рабочей
силой, испытывали горькое разочарование. Разумеется,
бедность и нужда были постоянными спутниками старого
общества; теперь к ним прибавилась массовая нищета.
Общество торговцев в конечном счете превратится в об-
33
2—2057
щество индустриальное; согнанный с насиженного места
житель деревни в конце концов найдет себе работу в
большом или малом городе. Однако в то время, о котором
идет речь, подобных перспектив не было еще и в помине.
«Земля перестала приносить радость своим обитате-
лям»,— заметил по этому поводу Джон Уинтроп, буду-
щий лидер Новой Англии.
II
В свое время, спустя сто двадцать пять лет после того,
как огораживания привели к широкому и серьезному рас-
пространению пауперизма, Англия сформулировала то,
что в современном мире, по всей вероятности, было пер-
вой программой борьбы с бедностью,—это были законы
о бедных, изданные королевой Елизаветой. Подобно даль-
нейшим законодательным актам в этой области, данное
наступление елизаветинской эпохи на бедность характе-
ризовалось тем обстоятельством, что оно уходило от фун-
даментальных мер, таких, как преобразование социаль-
ных институтов или изменение статуса богатых, как это
могли предложить разные деятели, называвшие себя ре-
волюционерами. Вместо этого ограничились исключитель-
но облегчением участи бедняков. Если даже добрая коро-
лева и читала «Утопию» Томаса Мора, то она все равно
не имела намерений пересматривать английский образ
жизни так, чтобы сделать собственность на землю общест-
венной. У нее не было никаких намерений или желания
возвращать украденные земли или любым образом огра-
ничивать привилегии богатых. Совсем напротив, данный
план борьбы с бедностью и ему подобные подразумевали
наличие уверенности в том, что высшие классы обладают
неотъемлемым правом продолжать свое обогащение. Обя-
занности общества по отношению к бедным ограничива-
лись сферой публичной помощи. Так, в 1601 году законы
о бедных заменили коллективный ящик с дарами для
бедных, существование которого поддерживалось за счет
государственного налогообложения и индивидуальных по-
жертвований.
Королева Елизавета, последняя представительница
династии Тюдоров, правила с 1558 по 1603 год. В этот
период положение Англии значительно укрепилось, она
34
разгромила Испанскую Армаду и посылала своих аван-
тюристов в походы по всему Новому Свету, всюду закла-
дывая форпосты империи и обогащаясь при этом как ма-
териально, так и духовно. Это была эпоха Шекспира и
Бэкона, интеллектуальных взлетов и исследовательских
исканий — иными словами, время, когда совесть была
разбужена патриотическими порывами. Королевская прог-
рамма помощи бедным была выдержана в том же духе.
Прежде, до середины XVI столетия, обездоленные жи-
тели деревень могли обращаться к владельцу их земель
за какой-то помощью. Церковь тоже в известной степени
представляла собой убежище для голодных, собирая и
выплачивая деньги на их нужды. Действительно, церков-
ные сборы в конечном счете приобрели силу закона, по-
скольку любой человек, который отказывался внести свою
лепту, мог быть принужден к этому либо епископом, либо
гражданским магистратом.
Однако церковь была лишена значительного количест-
ва своих богатств королем Генрихом VIII, а владелец
земель, как уже отмечалось, осуществлял выселение арен-
даторов, ни мало не беспокоясь о их благосостоянии. Та-
ким образом, государству выпало заниматься тем, чем
никто более не был в состоянии заниматься. Конечно,
государство с удовольствием бы избавилось от этой обя-
занности, однако взаимосвязь торговых и политических
доктрин с религиозными верованиями заставляла посту-
пать как раз наоборот. Оказание помощи тем, кто нуж-
дался в ней, в XVI и XVII столетиях считалось равно-
значным воле божьей, так что никто не ставил это под
сомнение. И поскольку государство в соответствии с по-
литикой меркантилизма рассматривало себя как некое
общее направляющее агентство для всех национальных
устремлений, считалось естественным то, что оно взяло
на себя и эту обязанность. Государство устанавливало
цены, размеры заработной платы, определяло правила
обучения ремеслам и стандарты качества, учреждало на
основе устава различные компании, жаловало разреше-
ния на землю. Помощь бедным стала одним из аспектов
государственной деятельности.
Но если принцип помощи бедным был полностью одоб-
рен, то вопрос о том, кто будет получать от этого выгоду,
не был окончательно решен ни в то время, ни столетия
спустя, как в Англии, так и в Америке, ввиду определен-
35
2*
ных разногласий в общественном мнении. Никто не от-
рицал того, что нуждавшиеся в помощи больные, преста-
релые и т. д. заслуживали таковую от общества. Однако
в соответствии с этикой протестантов труд считался одной
из величайших добродетелей, родственной материнству,
в то время как безделье — одним из самых тяжких грехов.
Подобного рода двоякий подход можно встретить в неко-
торых письменных трудах не только убежденных консер-
ваторов, но также в писаниях либералов. Такой передо-
вой человек, каким был, например, Джон Локк, в 1697 году
предложил, чтобы «все люди, здоровые душой и телом,
выпрашивающие подаяние в прибрежных графствах,
вне пределов своего прихода, арестовывались офицером
прихода или любым его жителем, доставлялись к ближай-
шему мировому судье и отправлялись... в ближайший
морской порт, где их ждала тяжелая работа, пока один
из кораблей ее величества, прибывший в эту гавань, не
согласится взять их на борт, где они должны будут слу-
жить в течение трех лет с соблюдением строгой дисци-
плины за солдатское жалованье». Пуританин Томас Ше-
пард в письме к своему сыну в Гарвард в 1672 году
убеждал его, что «если ты провел один час в безделье,
то этого следует так же стыдиться, как одного часа, про-
веденного в состоянии опьянения». Когда Коттон Мейтер
видел нищих на улицах Бостона, он раздраженно гово-
рил, что «наш господь Иисус Христос настрого запретил
нам морально поддерживать» их. Те, кто не работает, по
его словам, не должны есть. Такие взгляды на безделье
превалировали в течение столетий, и они нашли отраже-
ние буквально во всех законодательных актах, имеющих
отношение к бедности.
Еще в 1531 году, при короле Генрихе VIII, те из ни-
щих, которые были слишком стары для того, чтобы рабо-
тать, получили разрешение заниматься своим ремеслом
в определенных, строго установленных районах. Однако
тем же самым указом люди без определенных занятий,
пребывавшие в добром здравии, подвергались, согласно
приказу, телесным наказаниям или тюремному заключе-
нию. Виновных в подобном прегрещении обычно привя-
зывали к задней части повозки, били плетьми и заставля-
ли покаяться, что они вернутся в свои родные места и
найдут себе честное занятие. При повторном правонару-
шении их наказывали, отрезая одно ухо; в третий раз
36
они в большинстве случаев подвергались смертной казни.
В законе от 1547 года за бродяжничество предусматрива-
лись клеймение и двухгодичные принудительные работы.
З'атем это наказание было отменено как слишком суровое,
однако в 1572 году правители Англии издали декрет о
том, что люди без определенных занятий подлежат от-
правке на год принудительных работ в хозяйство одного
из надежных владельцев собственности, а если такого
владельца найти не могли, преступник подвергался телес-
ным наказаниям, а его правое ухо «прожигалось на-
сквозь». В случае правонарушения в третий раз преступ-
ник присуждался к смерти в качестве высшей меры
наказания. Это может показаться садистски-жесто-
ким, однако следует отметить, в порядке частичного оп-
равдания, что, как добрые христиане, англичане совме-
щали наказание с предоставлением возможности испра-
виться. Словно предвидя грядущие перемены государст-
венного курса, они открыли мастерские для безработных,
которые правительство снабжало шерстью, пенькой и же-
лезом, с тем чтобы избыточная рабочая сила могла быть
рационально использована.
В конечном счете в 1601 году, в царствование короле-
вы Елизаветы, все эти принципы помощи бедным были
сведены воедино. Законы о бедных, которые время от вре-
мени подвергались модификации в Англии и Америке,
призваны были определять главные направления общест-
венной помощи нуждающимся в течение более чем трех
столетий. Они предусматривали, например, что каждый
приход должен был, выбирать от двух до четырех домо-
владельцев, которые вместе с церковным старостой обя-
заны были осуществлять в отношении бедных роль над-
зирателей. В числе прочих обязанностей они должны
были собирать еженедельный налог с прихожан на по-
купку льна, пеньки, шерсти и других материалов для
того, чтобы обеспечить работой людей, не имевших оп-
ределенных занятий. Дети тех родителей, которые не
могли их обеспечить, нанимались в качестве подмастерь-
ев для подготовки к дальнейшей их полезной деятель-
ности.
Все те, кто нуждался в помощи, должны были полу-
чать ее в виде денег, пищи и крова.
Законы о бедности во многих отношениях являли со-
бой пример сдержанности. Такие меры, как наказание
37
плетьми и штрафы, были отменены. Для больных и нуж-
дающихся были организованы благотворительные дома,
а дети, которых определяли на жительство в таких до-
мах, получали начальное образование. Если отношение к
здоровым людям без определенных занятий может пока-
заться жестоким, то, с другой стороны, следует отметить,
что чувство долга по отношению к нуждающимся было
по меньшей мере столь же ответственным, как и в наши
дни В 1665—1666 годах, во время правления Карла II,
когда вследствие войны, лишений и пожара, уничтожив-
шего значительную часть Лондона, одна пятая населения
Англии превратилась в бедняков, пособие нуждающим-
ся было повышено до семисот тысяч фунтов стерлин-
гов в год, что составило почти половину королевского
дохода.
Однако, несмотря на весь либерализм* этих законов,
избавиться от безработицы не удалось; дома для бедных
и принудительный труд ни в коей мере не могли заме-
нить людям участок земли. Поэтому для экономически
зависимых людей колонии в Америке вскоре преврати-
лись в некое подобие спасительного маяка — даже для
тех, кто не отваживался совершить полное опасностей
путешествие за океан. А для монархии поселения в Но-
вом Свете являли собой в перспективе не только источник
минералов, мехов, леса для королевского флота и расши-
рения торговли, но также средство разрешения потен-
циальных общественных потрясений, связанных с без-
работицей. Исследователь сэр Хемфри Джильберт, кото-
рый первым высадился в Ньюфаундленде, в 1574 году
высказал предложение о том, что «возможно было бы за-
селить эти края (в Америке) и пристроить там тех нуж-
дающихся из Англии, которые в настоящее время сеют
смуту в нашем обществе и ввиду бедности здесь, дома,
вынуждены совершать вопиющие правонарушения, из-за
чего они ежедневно попадают на виселицу». Среди об-
£цих целей объединенных компаний, которые получили
от Джеймса I патенты на колонизацию Вирджинии, была
одна немаловажная цель, имевшая задачей избавить Анг-
1 Многочисленные факты, приводимые автором, свидетельствуют
о том, что и в прошлом и в наше время борьба с бедностью огра-
ничивается полумерами. Она не направлена на уничтожение тех со-
циальных п политических причин, которые порождают бедность в
капиталистическом обществе. — Прим. ред.
за
лию от необходимости применять суровые наказания. Ис-
панский посланник в Англии Велласко доносил своему
государю в 1611 году, что «основная причина колониза-
ции этих окраин объясняется тем, что необходим отток
множества безработных, несчастных людей, которых не-
мало в Англии; таким образом пытаются избежать опас-
ностей, которые они потенциально представляют».
Все это тоже, конечно, можно было считать объявле-
нием войны бедности, хотя в 1611 году никто серьезно
не думал, что дело обстоит именно таким образом.
Глава третья
БОРЬБА С БЕДНОСТЬЮ —
СТАРЫЙ СТИЛЬ
I
К тому времени, когда первый представитель династии
Стюартов Джеймс I взошел на трон Испания и Португа-
лия уже на целое столетие опередили Англию, однако она
претендовала на территорию в Америке, в сто раз боль-
шую, чем ее собственная. Сэр Френсис Дрейк после своего
мародерского набега на Южную Америку, как рассказы-
вают историки, поселился в 1572 году на берегу залива, се-
вернее нынешнего города Сан-Франциско; аннексиро-
ванные в пользу королевы Елизаветы земли он назвал
Новым Альбионом — Новой Англией. Десять с лишним
лет спустя сэр Вальтер Ралейх прибыл с флотом на дру-
гую часть континента, ныце носящую название Северная
Каролина, и назвал ее Вирджинией в честь «девственной
королевы». Значительная часть этой территории принад-
лежит сейчас Соединенным Штатам и Канаде, а в то вре-
мя она рассматривалась как трофей Англии, причем един-
ственным препятствием на пути к эффективному овладе-
нию этой территорией считался населявший ее миллион
индейцев, а в не столь обширном районе, который был
уже действительно колонизирован и ограничивался Мэном,
Флоридой и Аппалачами, их насчитывалось двести тысяч.
Краснокожие, однако, не считались серьезным препятст-
вием. Жалуя патент на земли исследователю сэру Хемфри
Джильберту в июне 1578 года, Елизавета облекала его
полномочиями захватывать «любые отдаленные бесхоз-
ные или населенные варварами земли, которые не являют-
ся собственностью какого-либо христианского монарха
или народа». Джеймс I, издавая указ о колонизации
Вирджинии, ограничил эти полномочия некоторыми «из-
быточными землями» аборигенов. В любом случае в Аме-
рике земли было более чем достаточно для обеспечения
нужд огромного количества английских бедняков, которые
голодали у себя на родине, однако при условии, если эта
земля была бы за ними закреплена. Освоение этих необжи-
40
тых земель обеспечивало перспективы полной занятости в
неограниченных масштабах для всех, кто искал работу.
В 1630 году одна лондонская компания, стремившаяся
привлечь иммигрантов в Америку, пустила в оборот такой
стишок:
В Англии земли мало, а работающих много,
В Вирджинии земля бесплатна, а рабочей силы мало.
Однако, как выяснилось впоследствии, одно лишь нали-
чие земли не было надежной гарантией против бедности.
За 17 десятилетий истории колонизации Америки некото-
рые разбогатели (или стали еще богаче), потому что вла-
дели землей; многие, прежде бедные, стали экономически
независимыми; но огромное число людей познало бедность
в новых, дотоле неведомых формах. Земля Америки в
условиях семнадцатого и восемнадцатого столетий должна
была стать землей обетованной, однако не Утопией сэра
Томаса Мора.
Влиятельные люди в Англии понимали, что с откры-
тием Америки бедные обретали своеобразную Мекку, от-
тягивающую, как об этом писала одна лондонская компа-
ния, «горючий материал опасных восстаний». Объектом
основной заботы этих людей, однако, оставались они сами.
Представители монархии осуществляли благотворитель-
ность, щедро раздавая богатства Америки большими на-
делами высокопоставленным и влиятельным лицам. Вся
территория от Мэна до центральной части Южной Каро-
лины на 200 миль в глубь материка была отдана двум
компаниям, в которые входили величайшие дельцы того
времени, на тех условиях, что они выплатят Джеймсу I
одну пятую часть золота и серебра, которые они там обна-
ружат. Одним из королевских указов относительно ком-
пании Массачусетского залива привилегии предоставля-
лись двадцати шести предпринимателям, главным обра-
зом преуспевающим купцам-пуританам, причем за них
ходатайствовал не кто иной, как влиятельнейший Эрл
Варвикский. Северная и Южная Каролина были поделены
между восемью владельцами, включая будущего Эрла
Шафтесберийского. Мэриленд был отдан лорду Балтимо-
ру и семье Калверте; Пенсильвания — Вильяму Пенну;
Нью-Йорк (и Нью-Джерси) — графу Йоркскому.
Однако некоторая часть земель неизбежно попадала в
руки представителей низших классов. Когда отряд
доблестных религиозных фанатиков под предводитель-
41
ством Роджера Вильямса подыскивал себе новое место
для поселения, они решили просто-напросто оккупировать
Род-Айленд. Томас Хукер с друзьями захватили Кон-
нектикут. Позднее монарх санкционировал эти акты
аннексии, но вначале обе группы были, по сути дела, ко-
лонистами, принадлежавшими к высшим классам. В оди-
ночку или группами колонисты находили убежище на
значительных пространствах Мэна, Нью-Гэмпшира, Нью-
Джерси, Пенсильвании, Северной и Южной Каролины,
а также в других местах.
В то время в наличии было слишком много земли для
того, чтобы отказывать в ней людям, и потому многие
из них в конечном счете получили права на свои земельные
владения \ В дополнение к этому 100 тысяч наемных ра-
бочих, которые приехали сюда в XVII столетии, должны
были получить заверения в том, что после окончания сро-
ка их обязательной службы они получат во владение соб-
ственные фермы; в противном случае они с таким же
успехом могли оставаться дома. В Мэриленде, по традиции
и в соответствии с законом, каждому наемному рабочему
после окончания его срока службы давалось пятьдесят
акров земли, топор, две мотыги и три барреля зерна.
В Новой Англии верховный суд направлял группы посе-
ленцев для основания деревень размером 36 квадратных
миль, причем каждая семья в таких группах имела право
на участок земли и на пользование общим пастбищем.
Те, кто в состоянии был оплатить свой проезд [от по-
ловицы до двух третей из тех 750 тысяч человек, которые
пересекли океан с 1607 по 1770 год], гарантированно
получали по сто и более акров земли за низкую плату или
вовсе бесплатно. Держатели акций Лондонской компании,
которые поселились в Вирджинии, получили по сто акров
«в качестве вознаграждения» еще до переезда, еще по
1 История США свидетельствует о том, что иллюзия относитель-
но возможности йспользовать свободные земли для создания свобод-
ных от капиталистической эксплуатации фермерских хозяйств не
выдерживала столкновений с американской капиталистической дей-
ствительностью. Фермерское хозяйство в капиталистической стране
не может не подчиняться законам развития капитализма в сельском-
хозяйстве.
В. И. Ленин отмечал, что наличие в США незанятых, свободных
земель — «особенность, совершенно неизвестная старым, давно засе-
ленным, капиталистическим странам Европы». Ленин рассматривал
эту особенность, как фактор, ускорявший развитие капитализма в
США. (В. И. Лени н. Поли. собр. соч., т. 27, стр. 211.) -- Прим. ред.
42
сто, когда они «переселились», и еще по пятьдесят акров
на каждого человека, приехавшего из-за океана. На протя-
жении всего XVIII столетия английская корона жалова-
ла по пятьдесят акров земли каждому, кто мог заплатить
пять шиллингов и выражал согласие построить дом и об-
рабатывать хотя бы три акра земли. Пенсильвания пред-
лагала пятьсот акров любому человеку, который согласен
был перевезти свою семью в Америку; Мэриленд безвоз-
мездно наделял ста акрами земли главу семьи, ого жену
и слугу при условии, что семья выплатит в качестве ком-
пенсации десять фунтов пшеницы в виде ренты с каждых
пятидесяти акров. Фригольдеры 1 получали в Каролине
по сто акров земли на главу семьи, его жену, каждого
ребенка и слугу мужского пола и по пятьдесят акров на
слугу женского пола. В Нью-Джерси любой человек,
который имел собственное ружье и продовольствие на
шесть месяцев, получал 150 акров земли и столько
же на каждого слугу и на каждого негра, а также по-
ловину этого количества на каждую женщину в семье.
Заявление капитана Джона Смита в 1616 году о том, что
земля в Америке «ничего не стоит^ кроме труда», было,
без сомнения, преувеличением, но не слишком грубым.
Отгородившиеся от всего остального мира магнаты Англии
раздавали необработанные земли, от которых не могло
быть никакой пользы, если их кто-либо не обрабатывал.
Так в одной точке пересеклись два различных устремле-
ния: Джон Булль нуждался в мускулах для того, чтобы
стать великой колониальной державой; в то же время зна-
чительная часть тех 750 тысяч англичан и других европей-
цев, которые эмигрировали за океан, нуждалась в убежи-
ще, чтобы избавиться от своего смятения и отчаяния.
В начале своей истории пуритане из Массачусетса убеж-
дали филантропов в Англии посылать за океан детей бед-
няков, «которых было слишком много (в Англии)», в то
время как в Америке «была нужда в рабочей силе для того,
чтобы иметь возможность заниматься ремеслами, произ-
водить товары и вести хозяйство». Недостаток рабочей
силы был характерной чертой американской действитель-
ности на протяжении значительной части колониального
1 Особая категория землевладельцев в средневековой Англии, ко-
торые пожизненно или наследственно владели землей; ими могли
быть феодалы, свободные крестьяне или горожане; земельные владе-
ния фригольдеров могли свободно отчуждаться.— Прим. ред.
43
периода. Вильям Фицхилл, богатый плантатор из Вирджи-
нии, которому в 1684 году принадлежали 24 тысячи акров
земли, смог, например, обрабатывать только триста акров,
поскольку все его владение, включая два амбара и мель-
ницу, обслуживалось всего двадцатью девятью рабами.
Проблема рабочих рук была всеобщей. Необрабатываемая
земля не приносила пользы, и для того, чтобы привлечь
рабочую силу, владельцы огромных хозяйств, в ранний
период по меньшей мере, вынуждены были предлагать
землю в качестве приманки.
II
Здесь начинается небезынтересное повествование о том,
как хотели избавиться от бедности, но в то же время увяз-
ли в ней еще глубже. Казалось, колеса истории одновре-
менно двигались в противоположных направлениях; облег-
чая нужду многих, прежде обездоленных в Европе, созда-
вали условия возникновения новых форм бедности среди
тех, кто поселился в Америке.
Одним из возможных источников рабочей силы был,
очевидно, индеец. Но поселенцы, к великой своей досаде,
вскоре убедились в том, что краснокожего не так-то легко
приручить. «Когда они (индейцы) нанимаются в услуже-
ние в качестве прислуги, — писал В. Калвертон, — то
делают все крайне неохотно и часто обворовывают и даже
убивают своих хозяев. Белым понадобилось не слишком
.много времени для того, чтобы понять, что индейцы со-
вершенно непригодны ни в качестве прислуги, ни в любом
другом качестве для обслуживания белых». В октябре
1707 года в газете «Бостон ньюс-леттер» появилось сле-
дующее объявление: «Убежала от своего хозяина Бейкера
высокая, обращающая на себя внимание своими формами
индейская женщина из Каролины по имени Кезиа Вампум,
у нее длинные прямые черные волосы, заколотые красной,
брошью, на руках и лице — заметная татуировка...» Раб-
ство индейцев существовало в течение длительного време-
ни; уже в 1708 году в Южной Каролине было 1400 або-
ригенов-рабов против 4100 негров. Но индейцы не были
надежным источником рабочей силы и, во всяком случае,
не могли удовлетворить нужду в ней. Колония за коло-
нией, удрученные «заговорщическими настроениями»
44
индейцев, отказывались от этой практики как совершенно
бесперспективной.
Поскольку не было надежды на приручение красноко-
жих, рабочая сила должна была черпаться из числа не-
довольных своей судьбой англичан. Вплоть до 1665 года
численность рабочей силы в значительной мере должна
была поддерживаться за счет этих резервов, особенно пос-
ле того, как вербовщики перестали преподносить Амери-
ку в образе дороги, усыпанной золотом. С 1635 по 1705 год
только одна культура табака в Вирджинии оттягивала на
себя, от полутора до двух тысяч эмигрантов ежегодно.
Большинство переселенцев приезжали в Америку по
собственной воле. Нанимавшийся заключал контракт с ка-
питаном корабля о том, что он поступает на службу на
определенное количество лет — обычно от четырех до семи,
иногда больше — и что после окончания этого срока его
перевезут обратно через океан. Обычно после заключения
сделки капитан рвал контракт пополам, вручая эмигранту
одну половину — так называемый «индент», а себе остав-
лял вторую половину. Второй тип наемного работника
носил наименование «редемпшионера», или «доброволь-
ца», который давал обязательство продать себя по приез-
де, но не ранее того, а капитан корабля должен был поста-
вить об этом в известность покупателя. Третью, самую ма-
лочисленную группу наемной рабочей силы, хотя она на-
считывала десятки тысяч человек, составляли те, кто по-
падал в Америку против собственной воли. Их либо похи-
щали на улицах Лондона или других городов Европы, либо
это были преступники, отправленные за океан в соответ-
ствии с королевским указом. Использование заключенных
в качестве рабочей силы в колонииях началось почти в са-
мом начале так называемого американского эксперимента.
Шотландцы, взятые в плен в битве при Ворчестере, были
переправлены в Вирджинию в 1610 году. В следующем
году губернатор сэр Томас Дэйл убеждал короля «пере-
править в Америку преступников, приговоренных к смерт-
ной казни, так как это был бы удобный способ обеспечить
нас рабочей силой, к тому же следует учесть, что не всег-
да эти людй опасны». Ричард Б. Моррис подсчитал, что
почти пятьдесят тысяч наемных рабочих были переправле-
ны в колонии против их воли, причем двадцать тысяч —
только в один Мэриленд. Может показаться странным, что
в Англии были преступники, которые, когда им предлагав
45
ли сделать выбор между тюрьмой и Америкой, предпо-
читали остаться в тюрьме, нежели превратиться в одного
из «участников семилетнего путешествия его королевско-
го величества». Некто Филипп Гибсон, приговоренный к
смерти за уличное ограбление, предпочел смертную казнь
через повешение рабству в Америке.
Какое количество белых наемных рабочих — времен-
ных рабов — переплыло океан — это представляет собой
дискуссионный вопрос, но обычно сходятся на том, что не
менее одной трети, а возможно, и половина иммигрантов
периода колонизации принадлежала к этому классу.
В XVII столетии их было значительно больше, чем чер-
ных рабов. В 1671 году в Вирджинии, например, число
белых рабов составляло примерно шесть тысяч (13 про-
центов всего населения), тогда как негров было две ты-
сячи.
Независимо от того, какие перспективы сулило времен-
ное рабство по прошествии длительного периода, само по
себе оно было ужасающим переживанием. Начать хотя
бы с путешествия через океан. Обычно оно длилось от
шести до двенадцати недель, но могло быть и более про-
должительным. «Эти корабли с рабами,—пишет Калвер-
тон,— были в буквальном смысле тюрьмами, в которых
страдали от болезней и умирали мужчины, женщины и
дети». Среднее число людей, которых принимал на борт
один корабль, равнялось тремстам, но не. было исключе-
нием, когда это количество удваивалось. Рабы не снимали
с себя .одежду от четырех недель до четырех месяцев кря-
ду, они лежали вповалку — иногда полуживые — и очень
часто бывали голодны или буквально голодали. «Отмече-
но много случаев,— пишет Джеймс Траслоу Адамс,—
когда пассажиры буквально дрались из-за крыс и мышей,
а иногда дело доходило до каннибализма. По меньшей мере
в одном случае это в действительности произошло». На од-
ном из кораблей, который перевозил эмигрантов из Шот-
ландии и Ирландии, «помешавшиеся пассажиры» съели
шесть человеческих трупов и разделывали уже седьмой,
когда подошел следующий корабль и предложил им за-
пас продовольствия. Число умерших было ужасающим.
Во время перевозки в 1709 году из четырехсот человек по-
гибло 20 процентов пассажиров. Из партии в 150 рабов,
которые в 1730 году отправились через океан, только три-
надцать человек остались в живых и смогли увидеть Но-
вый Свет. В другом случае, .в 1745 году, на корабле, пере-
46
возившем четыреста немцев, в конце путешествия насчи-
тали всего пятьдесят живых. И хотя подобные ужасы были
тяжелы для человеческой психики, капитаны кораблей и
торговцы живым товаром не оставались в накладе. Ведь
за перевоз одного человека через океан они получали от
четырех до пяти фунтов стерлингов, в то время как в
среднем белый раб приносил в два или даже в четыре раза
больше дохода на свободном рынке.
По прибытии в Америку наемные рабочие пешком на-
правлялись в здание магистрата для принесения присяги
на верность королю, а затем их отправляли в бараки, где
проходил аукцион. Если покупатель не находился, то
владелец судна поручал раба «торговцу душами», в обязан-
ности которого входило переправить раба внутрь страны
и предлагать его возможным покупателям. Был случай —
сообразительный раб продал своего «торговца душами»,
когда тот спал, и, воспользовавшись этим, сам исчез. До-
вольно часто, и это касается черных рабов, торговцы
разбивали семьи: дети попадали к одному хозяину, жена к
другому, а муж к третьему. В Филадельфии один состоя-
тельный человек купил раба, его жену и дочь, а затем об-
наружил, что это были его отец, мать и сестра.
Хотя в отличие от индейцев и негров белый раб был
христианином, он не получал каких-либо поблажек на
этом основании. В одном письме, относящемся к концу
XVIII столетия, содержится интересное сопоставление
белых и черных рабов: «Негры являются пожизненной
собственностью, смерть рабов в расцвете молодости и сил
наносит материальный ущерб владельцу; поэтому почти
во всех случаях рабы живут в более комфортабельных
условиях, чем несчастные европейцы, в отношении кото-
рых строгий плантатор проявляет неумолимую жесто-
кость. Они выбиваются пз сил, чтобы выполнить поручен-
ную им работу».
Поскольку все это произошло в эпоху, когда социоло-
гия как наука еще не появилась, не существует никаких
письменных свидетельств относительно плохого обхожде-
ния с наемными рабами, однако эта тема постоянно фигу-
рирует в колониальных отчетах. Ассамблея Вирджинии в
1662 году отмечала, что «варварское обращение жестоких
хозяев с рабами вызвало множество скандалов и нанесло
ущерб престижу страны в целом, в результате чего люди,
которые намеревались приехать сюда, теперь воздержи-
ваются от этого из-за всяких опасений; и по этой причине
47
приток, особенно мужской, рабочей силы, и благосостояние
владений его величества наталкиваются на большие труд-
ности». Бывали случаи, когда рабов забивали до смерти.
Известен рассказ о Элизабет Эббот из Вирджинии, которая
была найдена мертвой, причем «кожа на ее теле в неко-
торых местах... была ободрана, тело черное от кровопод-
теков и распухшее...» из-за жестоких постоянных на-
казаний плетьми. Она бежала в лес и скончалась там по
прошествии четырнадцати дней. Среди дел, которые по-
стоянно поступали на рассмотрение судов, были дела о
нездоровой пище, в результате чего в Мэриленде и в
Вирджинии приняли законы, направленные на улуч-
шение положения. Рабы совершали побеги настолько
часто, что в Вирджинии был принят закон, в соответствии
с которым в случае поимки виновного к сроку его службы
прибавлялся двойной срок нахождения в бегах. Если раб
бежал повторно, ему ставили клеймо на щеке и на плече.
Помимо того что изнурительный труд, плохое питание
и телесное наказание сами по себе были тяжелыми
испытаниями, белые рабы были ограничены также в лич-
ной жизни, словно они находились в тюрьме. Белому рабу
запрещалось что-либо продавать или покупать, особенно
спиртные напитки, он не имел права без разрешения по-
кинуть дом хозяина. Браки запрещались, в результате
чего, как и можно было предполагать, довольно часто
появлялись на свет незаконнорожденные дети, тем более
что женщины-рабыни находились целиком во власти сво-
их хозяев, которые, как замечает один автор, «если
были склонны к распущенности, то не заставляли себя
долго ждать и старались воспользоваться своим положе-
нием». В 1663 году лишь в одном суде в Вирджинии рас-
сматривалось четырнадцать дел о незаконнорожденных
детях. Кодекс законов предусматривал, что если хозяин
был повинен в появлении на свет незаконнорожденного
ребенка, то он лишался прав на женщину-рабыню, кото-
рая затем перепродавалась властям прихода, а деньги
шли на воспитание ребенка. Если преступное деяние не
могло быть приписано хозяину, то к сроку службы про-
винившейся рабыни прибавлялся в качестве наказания
дополнительный срок. Если удавалось установить лич-
ность отца ребенка, то его вынуждали выплачивать сред-
ства на воспитание ребенка; мать всегда наказывали
плетьми и штрафовали в отместку за ее прегрешения.
48
Конечно, могут возразить, что рабство белых носило
временный характер, однако при известных условиях
срок от четырех до семи лет мог стать просто невыноси-
мым, и довольно часто наемные рабы искали способы из-
бавления от страданий. Некоторые совершали самоубий-
ства, некоторые бежали, время от времени уводя с собой
негров-рабов. Так, в «Пенсильвания газетт» от 8 октября
1747 года появилось следующее сообщение: «Вместе с бе-
лой рабыней Энн Вейн Райт бежала рабыня-негритян-
ка, принадлежащая госпоже Джун Бейлард». Некоторые
рабы замышляли восстание. Колониальные аристократы
настолько боялись дать оружие в руки своих наемных ра-
бов, что, когда губернатор Вирджинии Никольсон предло-
жил ввести воинскую повинность для рабов, Совет Берд-
жесса отверг его предложение, мотивируя свое решение
тем, что «они могут попытаться добиться свободы путем
убийства своих хозяев».
III
В летописи американской бедности выразительная ис-
тория негров-рабов составляет особую главу. По мере того
как возрастала потребность в рабочей силе, белое рабство
и рабочие из числа аборигенов перестали обеспечивать
спрос на нее, особенно на Юге. Более того, наемный раб
был сравнительно дорог. На протяжении XVII столетия
стоимость перевозки через океан одного наемного раба
плюс комиссионные составляла от десяти до двенадцати
фунтов стерлингов; к этому прибавлялась также стоимость
«потребностей после освобождения»: питания, одежды,
рабочих инструментов, а иногда и коровы. Хозяин обязан
был предоставить все это наемному рабу по истечении сро-
ка рабства. Так что стоимость раба в целом приближалась
к 22 фунтам стерлингов. Молодой негр-раб мог быть куп-
лен за сумму от 18 до 25 фунтов стерлингов (к 1770 году —
от 50 до 80 фунтов стерлингов), причем он не только
работал пожизненно, но также производил пригодное для
продажи потомство. Это максимально устраивало как
богатых плантаторов, так и торговцев живым товаром,
обладавших капиталами и занимавшихся такого рода
торговлей. Компания «Ройал африкан», получившая мо-
нопольное право на торговлю в 1772 году, была крупным
деловым агентством, обладавшим капиталом 111 тысяч
49
фунтов стерлингов. К 1750 году работорговцы, располагав-
шие капиталом 800 тысяч фунтов стерлингов, ежегодно
получали доходы в размере 1 миллион 200 тысяч фунтов
стерлингов, обеспечивая возможность быстрого обогаще-
ния многим буржуазным семьям в Ньюпорте, Род-Айлен-
де, а также в Бристоле и Ливерпуле в Англии. В течение
столетия, с 1686 по 1786 год, с Черного континента было
похищено около двух миллионов африканцев, причем
приблизительно 250 тысяч из них оказались на Американ-
ском материке. Работорговля была процветающим делом.
Коннектикут, где в 1720 году было всего тридцать негров-
рабов, в 1775 году насчитывал уже 6500 черных невольни-
ков. В середине столетия каждый седьмой житель Нью-
Йорка был негром. Однако наибольшая концентрация ра-
бов была на Юге, особенно после того, как там начали
культивировать рис и индиго. В границах нынешней
Южной Каролины в 1724 году было 32 тысячи черных
рабов, а сорока годами спустя — девяносто тысяч, состав-
лявших приблизительно две трети всего населения.
Черные составляли особый сектор за пределами
общества — это были бедные, утратившие надежды, за-
битые, жившие в лачугах, почти лишенные юридических
прав люди. Некоторые американцы вынашивали идеи осво-
бождения негров по истечении какого-то особого срока,
точно так же, как получали свободу белые рабы. Георг
Фокс — лидер квакеров — следующим образом, например,
наставлял своих приверженцев: «Без сомнения, богу было
бы угодно, чтобы здешние отцы семейств пристойно обра-
щались со своими слугами и чтобы по истечении длитель-
ного срока службы; исчисляющегося многими годами,
они освобождали черных, которых купили на свои сред-
ства, при условии, что эти рабы честно им служили». Ноа
Вебстер предлагал «постепенно поднять уровень рабов до
уровня свободных граждан». Но, как правило, подобные
идеи считались опасными и идеалистическими. Негры не
просто оставались рабами до конца своей жизни, но этот
их статус передавался по наследству; их дети с момента
рождения также становились рабами. Для того чтобы из-
бежать каких-либо кривотолков на этот счет, Мэриленд и
Вирджиния довольно рано приняли законы, закреплявшие
такое положение рабов. За ними в 1698 году последовал
Массачусетс, в 1704 году — Коннектикут и Нью-Джерси,
в 1706 году Пенсильвания и Нью-Йорк, в 1712 году —
50
Южная Каролина. С течением времени, вплоть до самой
революции, ставились всяческие препоны для тех, кто
хотел освободить своих рабов, так что у негра не остава-
лось никакого выхода ни для самого себя, ни для всех
последующих поколений. Работая в поле, он распевал
печальную песню, в которой жаловался на свои страдания:
Ночь темна, день длинный,
А мы далеко от дома.
Плачьте, братья мои, плачьте!
Страдания этих несчастных начинались с того момен-
та, когда их ловили в Африке африканцы из других пле-
мен. В результате войн между племенами, провоцировав-
шихся работорговцами, мятежей, которые за этим следова-
ли, во время доставки рабов на берег для погрузки на ко-
рабли, а также при переездах через океан, выживал лишь
один из трех негров. На борту кораблей смертность была
колоссальной: из шестидесяти тысяч рабов, которые были
направлены в колонии компанией «Ройал африкан»
с 1680 по 1688 год, погибло четырнадцать тысяч человек.
По прибытии в колонии «перемены в образе жизни, пере-
ход . от привычной обстановки к европейской были на-
столько резкими, — пишет Кертис П. Нетеллз,— что почти
половина негров умирала в течение трех-четырех лет После
насильственного вывоза их из Африки». После продажи
с аукциона рабы, как правило, подвергались унизительно-
му обращению, как люди бесправные. Даже квакеры, ко-
торые были прогрессивнее в других отношениях, в
1693 году издали указ о том, что «праздношатающиеся»
негры подлежат тюремному заключению без пищи и воды;
на следующее утро они наказывались 39 ударами хлыста.
Беглые рабы в Вирджинии довольно часто подвергались
следующему наказанию: их уши прибивались гвоздями
к позорному столбу, а затем обрезались.
Естественно, жизнь негров не ограничивалась только
тем, что им отрезали уши или что их били плетьми. Не-
которые общественные деятели чистосердечно верили,
будто рабы жили лучше, чем до тех пор на свободе.
Преподобный Хью Джоунс в 1724 году так описывал усло-
вия жизни черных рабов в Вирджинии: «Негров здесь
очень много, у некоторых хозяев по нескольку сотен, при-
чем они очень разные и приносят своим владельцам
большие доходы; ради этого хозяева вынуждены содер-
51
жать их в хороших условиях, не заставлять работать через
силу или голодать, а также должны независимо от побуж-
дения поощрять их; и все это практикуется довольно ши-
роко, особенно в отношении тех, кто трудолюбив, аккура-
тен и честен...» С другой стороны, когда они находятся
на свободе, они вообще не знают, как себя обеспечить
всем необходимым; в то же время у себя на родине они
живут не богато (многие из них), но не столь беззаботно;
там тоже они порабощают друг друга или попадают в плен
к своим врагам».
Многие негры и сотни священнослужителей, которые
сочувствовали их страданиям, очевидно, были не согласны
с такой оценкой, поскольку довольно часто имели место
самоубийства, побеги и восстания. Целые семьи негров
принимали драматическое решение уйти в мир иной, во
власть всевышнего. Одна мать, как говорится в одном
письменном свидетельстве, задушила тринадцать своих
детей, а затем сама покончила жизнь самоубийством.
В инструкции, содержащей советы плантаторам относи-
тельно возможных самоубийств рабов, отмечалось, что
негры иногда «прибегают к самоудушению, втягивая
язык внутрь гортани для того, чтобы закрыть дыхательное
горло, другие принимают яд либо совершают побег и гиб-
нут от голода и лишений».
Время от времени негры поднимали вооруженные вос-
стания. Ранним утром 8 апреля 1712 года в Нью-Йорке
группа рабов, вооруженная ножами, ружьями и толстыми
палками, окружила и подожгла дом, в котором находились
белые. Дождавшись, пока те выскочат на улицу, рабы уби-
ли девять и ранили семь белых. Когда мятежников схва-
тили, шестеро рабов совершили самоубийство, осталь-
ных — а было их 21 человек — повесили, сожгли или пре-
дали колесованию. Серьезным было восстание в сентябре
1739 гоца. Когда губернатор Испанской Флориды пообе-
щал неграм свободу на своей территории, внушительный
отряд черных невольников напал на склад оружия неда-
леко от соседнего Чарльстона в Южной Каролине, убил
двух охранников и, захватив оружие, двинулся в запад-
ном направлении, к реке Эдисто. Они маршировали с раз-
вевающимися знаменами, под барабанный бой, выкрики-
вая призывы к свободе, и собрали вокруг себя много сто-
ронников; мятежники сжигали все на своем пути, словно
это была война на уничтожение. Они убили тридцать че-
52
ловек белых, пощадив при этом лишь одного рабовладель-
ца, поскольку, как говорили, он был «добр к своим рабам».
Семьдесят восставших было повешено или оставлено уми-
рать медленной смертью привязанными к позорному стол-
бу; десять человек бесследно исчезли, и их больше никто
йе видел. Возможно, они бежали во Флориду. По общим
йздсчетам, в период колонизации Америки негры осуще-
ствили сорок восстаний и заговоров.
IV
В то время как рабство представляло собой необычный
вид бедности в том смысле, что основывалось оно на тота-
литарном осуществлении власти рабовладельцем, извест-
но несколько других утонченных и традиционных его
видов в период с 1607 по 1776 год, которые лишают «аме-
риканскую мечту» ее ореола. Дело не в том, что каждый
день истории колонизации был ужасен или перспективы
безнадежно мрачные; напротив, в то время не было места
на земле, которое сулило бы такие возможности или вы-
зывало сходный оптимизм. Один из иммигрантов писал
своим друзьям в Англию из Пенсильвании в начале
XVIII столетия о том, что американские «фермеры и хо-
зяева живут лучше, чем лорды. Если трудящийся человек
работает здесь четыре или пять дней в неделю, он может
жить в достатке». В общем-то это было намеренное пре-
увеличение, однако в действительности заработки в Аме-
рике были на 30—100 процентов выше, чем в Англии, при-
чем землей владели многие, что обеспечивало ощутимый
достаток. И тем не менее в колониях словно работала
машина, которая производила бедность, хотя одновремен-
на она шаг за шагом избавляла большинство населения от
страданий. Бедность охватывала более одной пятой насе-
ления, находившегося в состоянии рабства (черных и бе-
лых) , и распространилась на значительную часть тех
четырех пятых населения, которое было свободным.
Прежде всего фригольдеру или скваттеру 1 приходи-
лось бороться с окружающей средой. Он должен был
расчищать свой участок и молиться, чтобы первые его
-; 1 Колонист, занимавший свободный необработанный участок
земли в период начальной колонизации США.— Прим. ред.
53
урожаи не были погублены стихийными бедствиями, за-
сухой или пожаром. Обычно, особенно в первые годы ко-
лонизации, он жил со своей семьей в палатке, пещере или
в хижине, крытой дранкой, где вместо стекла в окна была
вставлена просаленная бумага. Обстановка его жилища
была примитивной, одежда изготовлялась дома. И хотя
его не покидала надежда на лучшее будущее, условия жиз-
ни в начальный период в значительной мере Зависели от
всяческих случайностей.
Другую угрозу являл собой краснокожий человек, ко-
торый упорно отказывался принять христианство, быть
прирученным, пойти в рабство и позволить отнять владе-
ния предков обманным путем. Индейцы сражались против
вторгшихся белых, истребляли их, вступали в мелкие
стычки и вели по меньшей мере четыре большие войны.
И хотя белый человек всегда выходил победителем,, цена
его побед иногда бывала ошеломляющей. Из восьмидеся-
ти тысяч населения Новой Англии в 1675—1676 годах
более 600 человек было убито в сражениях против вождя
племени вампаноаг-Метакома (прозванного Королем Фи-
липпом) и его союзников. (Эквивалентные потери совре-
менных Соединенных Штатов должны были быть порядка
полутора миллионов убитых на поле боя.) Сотни домов
оказались разрушенными и по меньшей мере двадцать
деревень уничтоженными. Прошло не менее двух деся-
тилетий, прежде чем их восстановили, и сорок лет —
прежде чем жители Новой Англии продвинулись снова
в центральные и южные части своих владений, права на
которые оспаривались. Поселенцы, жившие в этом районе,
длительное время испытывали значительную нужду, не-
смотря на все усилия пуритан помочь им.
Однако более серьезными формами бедности были те,
которые обусловливались экономическими и политичес-
кими махинациями. В непрекращающейся борьбе за власть
одни завладели обширными участками земли или превра-
щались в богатых купцов, другие становились жертвами
девальвации, высоких процентов, препятствий поселению
на новых землях, увеличивавшейся арендной платы и
нарушений прав поселенцев.
Из поколения в поколение возрастала концентрация
накопленных богатств. К 1676 году в Массачусетсе было
тридцать купцов и землевладельцев, состояния которых
исчислялись суммами от десяти до двадцати тысяч фунтов
54
стерлингов (от 50 до 100 тысяч долларов). Пятьдесят лет
спустя посредством политического контроля в области
законодательства богатые их наследники смогли пол-
ностью изменить старую традицию закрепления новых
деревень за действительными поселенцами. Вместо этого
земельные спекулянты получили разрешение покупать
такие деревни для перепродажи. Таким образом, в Новой
Англии появился класс людей, известных под названием
«речных богов» или «повелителей долин», которые предна-
меренно опустошали обширные территории. Полковник
Джекоб Вендел из Бостона приобрел 24 тысячи акров
земли, на которой планировалось построить жилой район
в западном Массачусетсе. Полковник Израэль Вильямс
из Хатфилда владел собственностью не менее чем в дюжи-
не городов. В 1721 году известный член городского совета
в Бостоне Джон Рид получил разрешение купить совмест-
но с несколькими партнерами 106 тысяч акров земли за
баснословно низкую цену, составлявшую 683 фунта стер-
лингов. Это вызвало скандал в колонии, однако 28 лет
спустя, когда Рид умер, он оставил огромные владения в
Коннектикуте, Массачусетсе и Нью-Гэмпшире.
Поляризация земельных богатств в Нью-Йорке, кото-
рый был отнят у голландцев в 1664 году, была еще более
значительной. Путем «помещения капитала, крючкотвор-
ства и коррупции», пишет Мэри Бирд \ власть предержа-
щие в этой колонии — а было их около тридцати чело-
век — получили возможность «завладеть от з* до *з всей
земли». Владения Ван Ренселеэрса близ Олбани состав-
ляли 700 тысяч акров земли; Ван Кортландса — 140 ты-
сяч; Бикманса — 240 тысяч. Роберт Ливингстон приобрел
владение длиной 16 и шириной 24 мили. Во время правле-
ния губернатора лорда Корнбери группа спекулянтов, из-
вестная под названием «девять маленьких партнеров»,
получила безвозмездно миллион акров земли.
В Мэриленде и на Юге происходили во многом сход-
ные процессы. Все, кто располагал капиталом и имел поли-
тическое влияние, приобретали огромные владения.
В 1731 году Томас Беревуд получил десять тысяч акров
земли от владельца в Мэриленде, а Чарлз Керолл и Да-
1 Чарлз и Мэри Бирд — известные американские историки, ав-
торы многочисленных трудов по истории США. Чарлз Остин Бирд
(1874—1948 гг.) был одним из основателей экономического направ-
ления в историографии США,— Прим. ред.
55
ниэль Далени были еще более удачливыми. В сёредийё
века человек по имени Ричард Беннет был гордым вла-
дельцем дюжины плантаций в Вирджинии и в Мэриленда;
когда в 1722 году умер Роберт Картер, он оставил вла-
дение в триста тысяч акров земли, тысячу рабов и десять
тысяч: фунтов стерлингов наличными. Группа почтенных
граждан Вирджинии, включая Джорджа Вашингтона, ко-
торый несколько позднее основал «Огайо компани», по-
лучила наделы на Западе в размере двухсот тысяч акров
земли каждый и обещание, что они получат еще по триста
тысяч акров, если в течение семи лет поселят на них сто
семей. В Южной Каролине владения от двадцати до С¥й
акров земли хотя и не были обычными, но все же встре-
чались нередко. В Северной Каролине влиятельные й
сильные друзья королевской семьи, а также губернатор
были пожалованы огромными владениями, границы кото-
рых часто не обозначались. Группа, объединившаяся
вокруг Генри Маккаллоха, получила 1500 тысяч акров
земли. Другая компания спекулянтов — полмиллиона
акров.
Неизбежным следствием такого накоплений земельных
владений в XVIII столетии была кристаллизация класса
рантье. Земля была в Америке и на первый взгляд каза-
лась неисчерпаемой, но ее было не столь легко получить,
как в прошлом. С одной стороны, астрономически возрос-
ли цены на землю: в Мэриленде с 1730 по 1769 год они
утроились; с другой стороны, люди, подобные Кероллу,
предпочитали сдавать участки в аренду по установленным
ставкам вместо того, чтобы их продавать. Разумеется, это
было более выгодным, поскольку земли, которые не прино-
сили Кероллу дохода в начале столетия, в 1784 году дали
ему не менее пятидесяти тысяч фунтов табака в виде
арендной платы. Немецкие эмигранты, которые не знали
языка и местных обычаев, особенно легко становились
жертвами этой системы аренды, и крупные владельцы
не замедлили этим воспользоваться. В результате возник-
ла многоступенчатая система аренды со всеми ее ловуш-
ками и несправедливостями, которые естественно порож-
даются подобной системой.
Колониальная история изобилует спорами между земг
левладельцем и арендатором, которые часто оборачивались
вооруженными конфликтами. В 1751 году арендаторы во
владении Роберта Ливингстона в Нью-Йорке отказались
56
выплачивать свою задолженность на том основании, что
власти Массачусетса ранее обещали им узаконить их права
на землю, которую они обрабатывали. В вооруженном вы-
ступлении под предводительствохм Вильяма Прендергас-
та с призывом не платить арендную плату в графстве
Дачесс, Нью-Йорк, приняло участие 1700 арендаторов.
Когда это восстание было подавлено, восемьдесят человек
б|яло арестовано, выставлено к позорному столбу и под-
вергнуто штрафам. Прендергаст был приговорен к смерт-
ной казни через повешение, однако не нашлось ни одного
человека, который пожелал бы исполнить роль палача.
Губернатор помиловал Прендергаста во избежание даль-
нейших волнений. Арендаторы Ван Кортландса жалова-
лись, что положение их владений было неопределенным,
и, не добившись удовлетворительного решения, взялись
зд оружие. Слишком высокая арендная плата, тяжелые на-
логи, огромные проценты на займы, вздутые цены на това-
ры, которые приходилось покупать у землевладельца,—
все это было настолько обременительным, что не проходи-
ло и года без каких-либо волнений на фермах арендаторов,
особенно в Нью-Йорке и Нью-Джерси.
Следствием проблем такого рода были нескончаемые
споры, кто является владельцем того или иного участка
земли. В 1710 году группа немцев заключила соглашение
с английским торговым бюро, согласно которому они обя-
зывались обрабатывать участок земли в Шохари, Нью-
Йорк, до тех пор, пока не выплатят сумму, эквивалентную
стоимости их переезда через океан. Однако по их прибы-
тии в Америку губернатор штата выделил им участок не-
далеко от города Нью-Йорка и назначил к ним опекуном
крупного землевладельца Роберта Ливингстона, который
вскоре обманул их при покупке продуктов питания, а так-
же при определении роста процентов с капитала. Когда
отчаявшиеся немцы потребовали предоставить им тот
участок земли, который им был обещан первоначально,
против них были двинуты войска, которые быстро рас-
сеяли недовольных. Многие из них искали убежища в
Нью-Джерси и Пенсильвании, но небольшая часть отпра-
вилась в Шохари добиваться своих прав, где немцев встре-
тил какой-то человек, выдавший себя за лицо, владевшее
этим участком задолго до их приезда. В Южной Каролине,
после того как индейцы племени ямасси были изгнаны
из тех мест, решено было поселить пятьсот семей англий-
57
ских протестантов. Но когда туда прибыли иммигранты,
владельцы земли отказались подтвердить их права на не-
движимость или вернуть им деньги. Несчастные жертвы
обмана вскоре истратили все средства и оказались в такой
«нужде и бедности, что погибали... ежедневно, а те, у кого
хоть что-нибудь осталось, спешно покидали эту провин-
цию». Права на земельную собственность были постоян-
ным предметом судебных разбирательств не только в слу-
чаях со скваттерами, по и с теми, у кого были какие-либо
законные претензии. В сороковые годы XVIII столетия
и вплоть до 1754 года права собственности мелких ферме-
ров в Нью-Джерси признавались недействительными.
«Были насильно выселены те, кто в течение долгого вре-
мени владели этими земельными участками,—писал
Е. Фишер,—те же, кто имел мужество сопротивлять-
ся, подвергались угрозам и во многих случаях оказались
жертвами насилия».
Между могущественными и бесправными шла постоян-
ная борьба, в результате которой последние часто лиша-
лись не только средств к существованию, но даже свободы.
В 1745 году скваттер из Нью-Джерси по имени Самуэль
Болдуин был заключен в тюрьму за то, что срубил деревья,
которые якобы принадлежали другому владельцу. Друзья
и соседи вскоре выручили его из беды, но сами попали в
тюрьму, а их в свою очередь освободили еще большие
толпы народа. Лондон уже рассматривал вопрос о посыл-
ке войск для подавления этого восстания, когда война
против французов и индейцев предоставила удобный слу-
чай забыть об этом инциденте. Бедные высказывали также
недовольство относительно особого налога, носившего
название «квитрент», который они должны были выпла-
чивать землевладельцам и королю,— примерно 37500 фун-
тов стерлингов ежегодно. В то время как денег у аренда-
торов было мало, сборщик налогов настаивал на уплате
налога наличными бумажными деньгами или звонкой мо-
нетой; фермер же предлагал уплатить налог натурой:
пшеницей, табаком или рисом. Если сборщик соглашался,
начинался спор о том, как оценить натуральные продукты
и сколько они могли стоить. Когда рента не уплачивалась,
особенно в периоды депрессии в 1703—1713, 1720—1734 й
1756—1765 годах, фермеры сопротивлялись сборам, и
агенты землевладельцев искали способы лишить их права
пользования землей.
58
Бедняки в период колонизации Америки страдали от
бремени налогов, определенных обманным путем, мани-
пуляций в отношении цен и недостатка наличных денег.
В пяти графствах Пьедмонта в Северной Каролине в
шестидесятые и семидесятые годы XVIII столетия нало-
гоплательщиков постоянно обманывали нечистые на руку
сборщики налогов, которые требовали с них больше, чем
полагалось по закону. Фермы должников продавались
«своим людям» по сниженным ценам, а затем перепрода-
вались за астрономические суммы. Если фермер искал
защиты в суде, он мог столкнуться с такой, например,
ситуацией, как свидетельствует один из отчетов того вре-
мени: «За принятие дела к слушанию в суде и вынесение
решения — на что уходило несколько минут — мировой
судья требует плату, равную сорока одному шиллингу и
пяти пенсам. Если несчастный должник не в состоянии
уплатить этот сбор, ему приходится выбирать между нало-
жением ареста на его имущество в обеспечение долга и
работой в течение 27 дней на плантации судьи. Но даже
после того, как этот несчастный отработает свой долг пе-
ред судьей, дело его еще нельзя считать улаженным. Нуж-
но еще как-то задобрить проклятого юриста... Вы поручи-
ли ему установить, что должны пять фунтов, и вынужде-
ны заплатить ему за это тридцать шиллингов или же идти
и работать на этого жулика девятнадцать дней... А когда
вы закончите эту работу, вам придется столько же дней
проработать на шерифа за доставленное ему беспокойство
и уж только потом можете отправляться домой и убедить-
ся в том, что вы разорены и ваше хозяйство пошло прахом,
к великому удовольствию вашего купца».
Типичным примером бедности, вызванной экономи-
ческими и политическими манипуляциями, была та, кото-
рая неизменно имела сходные формы повсюду и в другие
времена и была навязана людям, разводившим табак в за-
холустных уголках Вирджинии. Все началось с законов
о навигации 1660 года, которые дали в руки английских
купцов монополию в отношении урожая. В последующие
годы цены на это «пагубное зелье», сниженные монопо-
листами, упали с трех пенсов до половины пенса за фунт.
Но когда фермеры попытались продать свой табак в дру-
гих колониях, им предложили уплатить при этом налог
в размере одного пенса за фунт, что делало такую торгов-
лю невыгодной. Одновременно лондонские торговцы на-
59
несли последний удар, повысив цены на готовые изде-
лия; и, по мере того как фермеры попадали в долговую
кабалу, они продолжали разоряться из-за непомерных
процентов. Некоторые пытались эмигрировать на Запад,
но были остановлены законом, который устанавливал
границу колонии достаточно близко к морскому побе-
режью, с тем чтобы защищать торговлю мехами с индей-
цами. «Бедность этих мест ужасающа,— говорил Ната-
ниель Бэкон, который был предводителем восстания
мелких плантаторов,—вся власть сосредоточена в руках
богатых, которые с помощью вымогательств, используя
долговую зависимость простых людей, держат их в кабале
и всячески притесняют».
Другим немаловажным фактором, который вызывал
обнищание мелких фермеров, была конкуренция «полно-
ценных» денег с «дешевыми», что сбивало с толку аме-
риканского среднего фермера. Человек, покупавший
землю, нуждался в кредите для приобретения орудий
труда, скота и разного рода припасов. Обычно все это
можно было получить только у плантатора или купца на
морском побережье, переплатив за это от шести до восьми
процентов. Долги исчислялись в определенных суммах —
во столько-то фунтов и шиллингов,— но, поскольку налич-
ных денег не хватало, они компенсировались натуральной
продукцией ферм; однако цены довольно часто падали, а
это означало, что должнику приходилось отдавать зна-
чительно больше зерна, пшеницы или табака, чем он пер-
воначально брал взаймы. Ситуация усугублялась еще в
силу того, что у фермера обычно была только одна воз-
можность для реализаций своего урожая. Купец, с кото-
рым фермер имел дело, покупал его урожай по самой
низкой цене ввиду отсутствия какой-либо конкуренции,
а готовые изделия, в которых нуждался фермер, прода-
вал ему по самой высокой цене. В условиях подобной
двойной взаимосвязи кредита и цен многие крестьяне не
выдерживали, и хозяйства их разорялись.
В поисках выхода из создавшегося положения многие
представители низших слоев населения выступали с тре-
бованием создания земельных банков, особенно когда
ощущалась нехватка наличных денег и были опасения,
что они будут изъяты, как это случилось в 1713 году в кон-
це войны, которую вела королева Анна. В соответствии с
этим планом правительства колоний получили настоятель-
60
ные рекомендации выпустить своей властью денежные
знаки и давать их взаймы фермерам под более низкие про-
центы. Подобные денежные инъекции в финансовую сис-
тему колоний, как полагали, приведут к контролируемой
инфляции, росту цен, что даст должнику определенные
выгоды при оплате своих обязательств. Отец предводителя
революции священник Сэм Адамс основал в 1740 году
один такой банк в Массачусетсе и выпустил займ на
сумму 49 250 фунтов стерлингов для тысячи фермеров
под 3 процента. Однако лондонский парламент запретил
деятельность этого банка, и добрый священник вместе
со своими единомышленниками, пытавшимися обеспечить
надежность этого дела, был разорен.
Впоследствии труженики колоний неоднократно под-
вергались обману путем разнообразных манипуляций,
и многие стали их жертвами. Тот факт, что земля была
в наличии, сам по себе еще не означал, что безземельные
всегда имели возможность ее приобрести; а если им все
же удавалось это сделать, они все равно испытывали бре-
мя падающих закупочных цен, высоких налогов, нехватки
наличных денег и судебной волокиты. Бедность Амери-
ки трудно было сравнить с бедностью Старого Света. Но
многие могли бы повторить страдальческий вопль одно-
го из жителей Филадельфии XVIII столетия: «О эти лже-
цы! Если бы у меня были крылья, я бы полетел отсюда в
Европу, но я боюсь бурного океана и пиратов... Тому, кто
преуспевает в Европе, лучше там и оставаться. Здесь, как
и везде, нужда и страдания, а для многих условия несрав-
ненно» хуже, чем в Европе».
V
Всем тем, кто испытывал нужду как результат рабства
или долговой кабалы, колониальный мир, подобно старому
миру, не принес с собой ничего, кроме безразличия. Един-
ственная часть населения, в отношении которой этот мир
проявлял хоть какую-то заботу, были бедняки, не способ-
ные трудиться. Нужды хромых, слепых, больных, преста-
релых удовлетворялись в той же мере, что и сегодня, но
столь же неравномерно. Колонисты привезли с собой из
Англии принцип елизаветинской эпохи, о помощи нуж-
дающимся.
61
С другой стороны, в соответствии с этикой кальвинис-
тов существовало почти садистское отношение к безработ-
ным, которые были физически здоровы,— их считали са-
мыми отъявленными подонками. Частично это была реак-
ция на бездельников-аристократов в Англии, которые
жили за счет того, что другие работали на них в поте
лица. С другой стороны, такое отношение объясняется
специфическими потребностями периода колонизации.
Дел было невпроворот, и мало рабочих рук, а кроме того,
все испытывали такой страх перед индейцами, бродив-
шими где-то вокруг изгороди, что все те, кто не трудился
или не готовился к обороне, считались антиобщественны-
ми элементами в худшем смысле слова. Не делалось ни-
какого различия между теми, кто не мог трудиться по
причине физической неполноценности, и теми, кто в дан-
ный момент или в данных условиях действительно не
мог найти себе занятия. Отношение к этим двум видам
людей без определенных занятий было суровым. Даже та-
кой добрый человек, как Вильям Пенн, считал его справед-
ливым.
Пуритане в Новой Англии любили говорить, что без-
деятельность — «источник всех пороков». Насколько глу-
боко эта идея проникла в духовную жизнь общества,
свидетельствует саморазоблачительное стихотворение, от-
носящееся к позднему периоду колонизации и представ-
ляющее собой как бы заповедь бывшего ночного грабителя,
который ждет смертной казни:
Зарабатывай свой хлеб честным трудом,
Когда ты молод, в расцвете сил;
Держись подальше от постели шлюхи,
Не трать времени понапрасну.
Ужасное преступление, за которое я умираю,
Началось с малого;
•Безделье привело меня к бедности, и
Я начал воровать.
Человека без определенных занятий, как и любого
другого преступника, наказывали плетьми, заключали в
тюрьму или же продавали в рабство. Подобные случаи не
были редкостью в добропорядочном Бостоне и других
городах Новой Англии, где физически здоровых бедняков
продавали с аукциона во временное рабство. В 1697 году
суды графства Честер в Пенсильвании приговорили
тридцать трех детей, лишившихся родителей, к принуди-
тельному труду, чтобы те не привыкли к безделью. В тех
62
местах, где безработных не отдавали в рабство насильно
и не подвергали телесным наказаниям, их, как преступ-
ников, бросали в тюрьмы, подобно тому как это делалось
в Англии. Число таких людей никогда не было значитель-
ным, поскольку работу всегда можно было найти, а зара-
ботки в Америке были намного лучше, чем в Англии.
Однако война, плохие урожаи и другие бедствия влияли
на неравномерность экономического развитая, вследствие
чего определенное число людей периодически оставались
безработными. Не подлежит сомнению, что в их числе
были отпетые бездельники, однако они составляли лишь
незначительную часть людей без определенных занятий.
По мере того как число физически здоровых безработ-
ных в конце XVIII —начале XIX столетия возрастало,
стало очень накладно содержать их в тюрьмах. Вместо них
были построены работные дома, где неудачников заставля-
ли самих отрабатывать свое содержание. Коннектикут
построил такой работный дом в 1727 году, Бостон открыл
подобное заведение в 1729 году.
Наказание безработных дополнялось особой формой
пресечения. Города предусматривали специальные меры
в целях ограничения права поселения в них. Прибывшим
из других мест разрешалось жительство только в случае,
если власти города получали заверение, что эти люди не
будут нуждаться в общественной опеке. Такие правила
могут показаться очень суровыми, однако во всем этом
была прагматическая логика: поскольку власти города
обязаны были заботиться о всех нуждающихся, они могли
понести значительный финансовый ущерб ввиду притока
бедняков иммигрантов из других мест. Стоимость помощи
бедным в Новой Англии составляла от 9 до 33 процентов
всех расходов местной администрации, а это довольно
изрядная сумма, способная угрожать банкротством, если
вовремя не ограничить эти расходы. Следует отметить,
что самые крупные «города» того времени сейчас едва бы
могли сойти за большие деревни. В 1640 году в Ньюпорте
было всего 96 жителей, а в 1690 году — 2600. В Бостоне,
который в ранний период колонизации считался большой
метрополией, в 1640 году проживало 1200 человек, а через
пятьдесят лет — 7000. В Филадельфии было едва 4000 жи-
телей, а в Чарльзтауне — 1100, причем это данные
1690 года. Несколько дюжин лишних бедняков в любом
из этих городов могли, помочь разобраться, в чем различие
63
между казной пустой и полной. В городах поменьше этот
риск был намного значительнее.
Таким образом, в Америке, подобно тому как это про-
исходило в Англии, принимались меры по контролю за
миграцией населения. В мае 1636 года члены городского
управления Бостона запретили кому бы то ни было давать
приют приезжим из других городов на срок более двух
недель без официального на то разрешения. Спустя три
или четыре года стало обычной практикой в случае, если
приезжий добивался права на жительство, чтобы горожа-
нин, предоставляющий ему кров, поручился за него.
К 1647 году правила поселения стали еще более строгими:
они Запрещали любому человеку сдачу внаем или продажу
жилища или лавочки приезжему без одобрения со стороны
членов городского управления. За два десятилетия, на-
чиная с середины шестидесятых и до середины восьмиде-
сятых годов XVII столетия, члены городского управления
Бостона выслали из города более двухсот человек.
Такая практика, разумеется, не ограничивалась Масса-
чусетсом. В 1642 году Питер Стайвесант издал декрет,
согласно которому ни один приезжий не мог остановить-
ся в Новом Амстердаме дольше чем на одну ночь без ре-
гистрации своего имени. Хотя этого декрета придержива-
лись немногие, Нью-Йорк в 1676 году решительно ввел за-
кон о том, что капитаны судов обязаны регистрировать
своих пассажиров в специальной книге. Поскольку Нью-
Йорк был главным портом, воротами в Америку, у него
были веские основания опасаться избыточного притока на-
селения. Точно так поступил небольшой Род-Айленд,
который настаивал, чтобы городские власти острова
требовали залога от желающих здесь поселиться.
В 1675 году контролерам Портсмута было дано указание
«внимательно следить, чтобы приезжие не могли посе-
литься в этом городе иначе,как в соответствии с установ-
ленным порядком».
С другой стороны, хотя об этом трудно сказать с уве-
ренностью, размеры заботы о нуждающихся в период ко-
лонизации, вероятно, достигали или даже превосходили
любой другохг период. Социальный дарвинизм, всегда
уничижительный к нуждающимся, утверждая, будто по-
следние бедны потому, что неспособны трудиться, прояв-
лялся менее отчетливо, когда население было немного-
численным, а помощь нуждающимся носила более личный
64
характер. Документы из Портсмута, Род-Айленд, отно-
сящиеся к раннему периоду, рассказывают нам о мерах,
которые принимались начиная с 1644 года для обеспече-
ния нужд «престарелого Джона Мотта», что, по всей ве-
роятности, было типично. «Престарелый» Мотт, по-види-
мому, не был способен к дальнейшему труду, и его сын,
который готов был отдать на содержание отца корову и
определенное количество кукурузы, располагал, очевидно,
очень ограниченными средствами. Поэтому власти города
прикрепили, к Мотту местного жителя, которому они
выплачивали ежегодно девять фунтов стерлингов с тем,
чтобы тот «кормил и обстирывал» подопечного. На сле-
дующий год власти путем голосования решили назначить
опекуну Мотта в качестве компенсации пять шиллингов
в неделю «из средств казначейства... в течение такого
периода времени, который казначейство сочтет возмож-
ным». В 1655 году в Портсмуте свободных людей было
всего 71 человек, и понятно, что «казначейство» вовсе не
склонялось к тому, чтобы в большинстве случаев, подоб-
ных опеке над «престарелым Джоном Моттом», брать за-
боту на себя. Но важно то, что граждане считали под-
держку престарелых скорее общественной, нежели инди-
видуальной обязанностью.
В последующие годы Портсмут выделил в качестве
благотворительной помощи сорок бушелей зерна некоему
господину Балстону на то, чтобы заплатить за «содер-
жание дома, прокорм и стирку» для престарелого Мотта.
Представляется, что Мотт находился на попечении горо-
да в течение тринадцати лет, причем констебль регулярно
собирал взносы на его обеспечение. Было решено построить
каменный дом для того, чтобы обеспечить старику «более
удобные условия жизни». Позднее, в 1654 году, власти
Портсмута предложили оплатить проезд Мотта на остров
Барбадос, где он мог жить в более мягком климате до кон-
ца своих дней. Ему обещали оплатить обратный проезд
в случае, если бы он не пожелал остаться в Вест-Индии.
Отправился ли Мотт на этот остров, вернулся обратно или
предпочел остаться дома, неясно. Однако он продолжал
получать помощь в течение еще нескольких лет.
Философия елизаветинской эпохи была воспринята в
Новом Свете как нечто само собой разумеющееся. Ассамг
блея Плимута в 1642 году приняла закон о бедных; Вирд-
жиния сделала это в 1646 году; Коннектикут — в 1673;
65
3—2057
Пенсильвания — в 1688; Массачусетс — в 1692. Как свиде-
тельствует специалист по истории ранних городов Карл
Брейденбах, Чарльзтаун «был в этот период единственным
городом, который не принял мер для официального реше-
ния проблемы бедности». В Новой Англии, где управле-
ние осуществлялось городским собранием, налоги на
вспомоществование бедным взимались либо членами го-
родского управления, либо специальными сборщиками.
В южных колониях, где каждый приход управлялся соб-
ранием прихожан, методы сбора этого налога были не-
сколько иными, однако цель оставалась той же. В Нью-
Йорке городской совет дал указание членам советов го-
родских районов подготовить для мэра список нуждаю-
щихся, а мэр в свою очередь назначал пособия из общест-
венной кассы. Несколько позднее членам совета было раз-
решено самостоятельно создавать фонды для этой цели,
причем в 1688 году самая крупная сумма такого фонда
составляла двадцать фунтов стерлингов. Жители Бостона
были, очевидно, более щедрыми, или там было больше
нуждающихся, поскольку расходы на благотворительность
в этом городе в 1700 году равнялись пятистам фунтам
стерлингов, а после 1715 года, как правило, двумстам
фунтам стерлингов в год.
Наиболее простой формой вспомоществования была
система «поочередного» обслуживания. Так, одной вдове
из Хэдли в Массачусетсе поочередно помогали местные
фригольдеры, причем каждый опекал ее в течение двух
недель. Обычно система «поочередного» обслуживания
распространялась на целый год, при этом члены городско-
го управления выделяли средства на оказание помощи из
налогов, которые они собирали на питание и кров, а го-
родские власти обеспечивали медицинскую помощь и
предоставляли одежду.
Временами, например после войны с индейцами, когда
возникала серьезная проблема беженцев, система помощи
бедным испытывала предельное напряжение. До 1675 года
в городе Ньюпорте почти не было нуждающихся, однако в
указанный год городу пришлось собрать в виде налогов
восемьсот фунтов стерлингов, поскольку там появились
переселенцы из Провиданса, Варвика и Вестерли. Бостон
обращался за помощью к Ирландии в январе и июле
1677 года; члены городского управления этого города
сами занимались распределением полученного из-за
66
океана продовольствия среди тех бездомных, которые бе-
жали с западных земель.
Таким образом, элементы большинства мер по обеспе-
чению помощи нуждающимся были налицо уже в ранний
период колонизации Америки. Система, включавшая
пожертвования, дома для «честных бедняков», работные
дома для «бездельников», тюрьмы для бродяг и обществен-
ные больницы для нуждающихся в лечении наряду с по-
мощью от частных лиц и церкви, лишь очень незначитель-
но отличалась от более сложной системы помощи обездо-
ленным в XX столетии.
И, подобно происходящему с существующей ныне сис-
темой, все это не могло привести к ликвидации бедности.
Перечисленные меры лишь облегчали участь бедных.
Первой серьезной попыткой по-новому подойти к данной
проблеме был странный эксперимент, предпринятый хо-
зяином Пенсильвании Вильямом Пенном и его квакерами.
Глава четвертая
СВЯЩЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
I
Когда в Англии XVII столетия был снят запрет с рели-
гиозных сект, появились люди, которые начали ставить
под сомнение не только догматы, но и социальные основы
церкви. Представители таких сект, как диггеры 1 и левеле-
ры 1 2, обратились к христианскому коммунизму, который
был характерен для воззрений средних веков. Они интер-
претировали библейскую концепцию о братстве: «бедные
должны наследовать землю» буквально, а не фигурально.
«В наше время,— говорил один из их лидеров — Джерард
Винстенли,— бедные люди вынуждены трудиться за четы-
ре пенса в день, а хлеб очень дорог. Кроме того, священ-
ник, взыскивающий церковную десятину, вынуждает их
молчать и говорит им, что «внутреннее духовное удовлет-
ворение» подразумевалось концепцией «бедные должны
наследовать землю». Заверяю вас, что Священное писание
получит свое реальное материальное воплощение... бедные
люди, которых вы угнетаете, спасут эту землю... и разор-
вут узы собственности». Этот план предусматривает не
простое облегчение участи бедных, а полнейшее уничто-
жение бедности путем соблюдения того условия, что «ни
1 Диггеры — представители крайне левого революционно-демо-
кратического направления в английской буржуазной революции
XVII в. Отражая интересы городской и деревенской бедноты, диг-
геры требовали полного уничтожения феодального землевладе-
ния и частной собственности на землю. Они выступали за создание
республики без наемного труда, без эксплуатации человека человеком.
Свою примитивную коммунистическую программу диггеры надеялись
осуществить без насилия, только силой убеждения.— Прим. ред.
2 Левелеры — радикальная мелкобуржуазная демократическая
группировка в английской буржуазной революции XVII в. Основной
социальной опорой левелеров были ремесленники, мелкие торговцы
и другие мелкобуржуазные городские элементы. На первом этапе
движение пользовалось поддержкой неимущих слоев города и дерев-
ни. Следуя принципам народного суверенитета и естественного права,
левелеры требовали уничтожения монархии и демократизации поли-
тической жизни. Программа левелеров в аграрном вопросе носила
очень ограниченный характер. В 50-х годах XVII в. движение леве-
леров распалось.— Прим. ред.
68
один человек не должен иметь больше земли, чем спосо-
бен самостоятельно обработать, не нанимаясь сам и не
нанимая чужую рабочую силу». Христианские комму-
нисты составляли левое крыло революции Кромвеля;
впоследствии некоторые из них приехали в Америку, где
организовали небольшую колонию, в которой земля была
общественной собственностью.
Не такой крайней позиции придерживалась секта, ко-
торая первоначально носила название «Дети света», затем
«Друзья правды» и, наконец, «Общество друзей». Обычно
же их называют квакерами 1 главным образом согласно
одной версии, потому что основатель их секты Джордж
Фокс однажды внушал судье, который его судил, что
тому следует «трепетать при слове божьем». Квакеры были
также сторонниками примитивного христианства, настаи-
вая на равенстве между всеми христианами в религиозных
и социальных вопросах. Однако в практической сфере
экономики квакеры не зашли столь далеко, как диггеры и
левелеры. Их не смущали классовые различия в размерах
богатства и собственности, поскольку представители выс-
ших классов в качестве основной своей цели обязались
искоренять бедность. Иными словами, там, где христиан-
ские коммунисты требовали равенства, квакеры предлага-
ли ослаблять неравенство. Богатым настоятельно рекомен-
довали тщательно избегать всякого рода фривольностей,
экстравагантностей и излишеств, с тем чтобы в случае
необходимости часть их сверхприбылей могла пойти на
удовлетворение нужд менее удачливых.
Други? секты, разумеется, также толковали о «заботе»
в отношении бедных, но ни одна из них ни в Англии, ни
в Америке не относилась к проблеме бедности столь серь-
езно. Для квакеров уничтожение бедности было религиоз-
ной миссией, переложенным на практический язык сло-
вом божьим, неизбежно вытекавшими из их других тези-
сов, гласивших, что все люди равны перед богом. В соот-
ветствии с воззрениями «Друзей» у каждого человека
были свои личные отношения с богом, которые, по их пред-
ставлениям, не нуждались в таких посредниках, как
священники, призванные передавать их слова богу.
Это умение поставить себя на место другого было выраже-
1 От английского глагола quake — трепетать, дрожать.— Прим,
ред.
69
но во взглядах секты «Внутренний свет», которая настав-
ляла верующего на путь самоусовершенствования, любви
к ближнему и противоборства с собственными желаниями.
Добродетель не могла быть извне навязана никому из
людей с помощью суровых увещеваний священников или
магистрата, но могла быть благоприобретена только в
соответствии с внутренним убеждением человека. Таким
образом, по их представлениям, не было надобности в
изысканно украшенных церквах, высокооплачиваемых
священнослужителях и сладкозвучных проповедях.
У каждого человека был свой собственный доступ к богу,
и в этом смысле человек был сам себе Христом. «Все ли
христиане — священники? — вопрошал лидер квакеров
Джордж Фокс.—Да. Все христиане. Даже женщины».
Квакеры проводили «собрания», а не «службы» в спе-
циально отведенной для этого комнате, где они сидели в
молчании, интимно общаясь с «внутренним светом» до
тех пор, пока не испытывали необходимости поделиться
своими мыслями с другими. Они не платили налога анг-
лийской церкви, ибо, согласись они на это, им пришлось
бы признать право государства на определение религии,
формирование веры человека извне. Они не носили ору-
жия и не участвовали в войнах, поскольку это противо-
речило заповеди «не убий». Они не приносили клятв в
суде и не давали письменных показаний, поскольку клят-
ва рассматривалась как богохульство. Они не снимали
шляп перед лордами или королем, поскольку все люди
считались равными перед творцом. По той же причи-
не они обращались к любому человеку на «ты», хотя
обычно так разговаривали только с детьми и с теми,
кто был ниже рангом, предпочитая подобное обращение
почтительному обращению во множественном числе
на «вы». Они принимали решения не большинством
голосов, а путем достижения единодушного согласия,
внимательно рассматривая все мнения, обсуждая их до тех
пор, пока не возобладает атмосфера «смысла собрания».
Доктрина под названием «Внутренний свет» имела
важное практическое значение, которое выходило далеко
за рамки догм. Если люди общаются с богом своим соб-
ственным особым образом, общество должно быть терпи-
мым ко всем религиозным убеждениям.
И если все они равны перед богом, они должны быть
также равны перед законом. Этот тезис, бывший новшест-
70
вом в XVII столетии, накладывал на государство опреде-
ленные обязательства в отношении его граждан, главное
из которых, по мнению «Друзей», должно было помогать
им преодолевать основное препятствие в их жизни —
бедность. «Должно заботиться обо всех бедных, слепых,
хромых и увечных,— говорилось в памфлете, выпущен-
ном квакерами,—так что... вы можете претендовать
на равные права с евреями, поскольку у них был закон,
который предусматривал помощь вдовам, сиротам и чу-
жеземцам. Любой человек, который не желает слышать
призывов бедных, становится глух к закону».
Время от времени Фокс и его «Друзья» обращались в
парламент с призывом предпринять решительные меры
помощи пауперам, которые составляли приблизительно
одну пятую часть населения Англии, а поскольку госу-
дарство ничего не делало в этом направлении, они прини-
мали свои собственные программы. «И много раз,— отме-
чал Фокс в своем журнале.—на собрания приходило до
двухсот нищих... (по всей стране было известно, что мы
собирались для обсуждения проблем бедных)... «Друзья»
посылали туда булочников, и те раздавали всем по куску
хлеба, сколько бы нищих там ни было».
Предводители квакеров сформулировали тщательно
разработанные планы помощи бедным. Один и? этих пла-
нов, по словам Джона Беллерса, полутора столетиями
спустя всячески превозносился Робертом Оуэном, Карлом
Марксом и Эдуардом Бернштейном как непосредственно
предвосхитивший современный социализм. Этот план имел
громоздкое и одновременно информативное название:
«Предложения об учреждении промышленного колледжа
по изучению всех полезных ремесел и хозяйства, дающих
прибыли богатым, обеспеченную жизнь бедным и хорошее
образование молодежи». Следует отметить, что Беллере
вовсе не был настроен против «доходов богатых», но, по
его мнению, все это должно было как-то сочетаться с
«обеспеченной жизнью» для менее удачливых; это состав-
ляло главное содержание кредо квакеров. Для того чтобы
обосновать учреждение своего «промышленного коллед-
жа», Беллере произвел детальный анализ экономических
проблем Англии того времени; анализ Леона Кейсерлинга
о сходных проблемах Соединенных Штатов наших дней не
мог бы быть более подробным. Он указывал на то, что
Англия с ее семью миллионами жителей могла бы увели-
71
чить свой национальный доход до 3 миллионов 900 тысяч
фунтов стерлингов в год, если бы обеспечила работой
пятьсот тысяч своих безработных. Прибавив к этому
1 миллион 300 тысяч фунтов стерлингов ежегодных расхо-
дов на помощь бедным, он показал, что общие потери сос-
тавляли 5 миллионов 200 тысяч фунтов стерлингов. Ввиду
этого «промышленные колледжи» не только способствова-
ли бы обеспечению занятости безработных, но и сделали
бы Англию в целом более процветающей.
II
Среди тех, кто воспринял доктрину квакеров и перенес
ее на американскую почву в форме «священного экспери-
мента», был Вильям Пенн, старший сын заслуженного
английского адмирала. Джозеф Дорфман описывает его
как «выдающегося интеллектуала, деятельность которого
протекайа в условиях колониальной системы XVII сто-
летия». Высокий, подвижный, прекрасный гребец, хоро-
ший фехтовальщик, Пенн, по словам Джона Фиска, был
«воплощением мужской красоты — у него были широкие
изогнутые брови, большие сверкающие глаза, пышные
темные волосы, ниспадавшие до плеч, волевой подборо-
док, изящный и чувственный рот».
Он также был искусным атлетом. Пенн бегло говорил
на шести языках и был одним из самых видных теорети-
ков своего времени. Получившая широкую известность
лучшая его работа «Ни креста, ни короны», созданная во
время заключения в лондонском Тауэре, содержала
мастерскую полемику, направленную против господ-
ствующей церкви, и была написана страстным человеком,
истинно верившим в свою правоту.
Как это иногда случается с сыновьями представите-
лей высших кругов, молодой Пенн восстал против су-
ществующего порядка, в котором его отец занимал весь-
ма привилегированное положение. Старший Пенн, сэр
Вильям, был человеком прагматически гибким, его менее
беспокоил вопрос об убеждениях, чем поиски своего места
под солнцем. Будучи одним из самых молодых адмира-
лов в истории королевского флота, он сражался на сторо-
не Кромвеля, против короля, не из-за своей привержен-
ности идеалам пуритан, но потому, что его товарищи офи-
72
церы присоединились к революции. Когда время показа-
лось Пенну благоприятным, он в 1654 году предложил
свой флот к услугам находившегося в изгнании монарха
Карла II, и за этот широкий жест был в конечном счете
щедро вознагражден обширными поместьями в Ирландии,
а также заручился вечной дружбой Карла II и его брата
герцога Йоркского (Джеймс II).
Однако молодой Вильям, хотя он и обладал умением
поддерживать хорошие отношения с теми, с кем в чем-то
не соглашался, рано обнаружил стремление искать соб-
ственный путь. В 1655 году, в возрасте одиннадцати лёт,
во время пребывания под родным кровом, он пережил
нечто вроде религиозного экстаза, что привело его к вере
в то, «что он отмечен печатью всевышнего и что он был
рожден и предназначен для священной миссии». Шестью
годами позднее, обучаясь в Оксфорде, в колледже Крайст-
черч, он попал под влияние сектантов, и то ли был исклю-
чен за какую-то проделку в церкви, то ли был взят из
колледжа разгневанным отцом, который не хотел, чтобы
заблуждения сына зашли слишком далеко. Наставляя
сына на путь истинный, адмирал пытался уговаривать,
наказывать и даже выгонять юношу из дому, двери кото-
рого обычно снова открывались перед молодым Пенном
его более мягкосердечной матерью; в конце концов отец
отослал его во Францию. В течение нескольких после-
дующих лет Вильям изучал право и теологию, немного
путешествовал по Европе и мог бы пойти по более тради-
ционному жизненному пути, если бы не встретил своего
старого друга Томаса Лое, квакера по убеждениям, во вре-
мя одной деловой поездки по поручению своего отца в
Корк, в Ирландии. С этого момента молодой человек, ко-
торый был вхож к королям, герцогам и представителям
богатых слоев общества, ни разу не свернул с избранного
им пути.
Быть квакером в XVII столетии было все равно, что
коммунистом в наши дни, пожалуй опаснее. Специаль-
ный закон 1664 года объявлял преступлением поклонение
богу иначе как при посредничестве англиканской церкви.
За нарушение этого закона были арестованы многие тыся-
чи людей. Однажды в сентябре 1667 года Пенн присутство-
вал на собрании сектантов, как вдруг солдаты окружили
помещение и арестовали всех участников этого «мятежно-
го сборища». Пенн послал записку одному из своих высо-
73
копоставленных знакомых и вскоре был освобожден. Одна-
ко несколько месяцев спустя он снова был брошен "в тюрь-
му, на этот раз за сочинение памфлета, который вызвал
недовольство лондонского епископа. И хотя он был сы-
ном заслуженного адмирала, на этот раз его продержали
в тюрьме девять месяцев; правда, это его заточение, к
счастью, привело к тому, что он примирился со своим
отцом. В 1670 году, вновь арестованный за участие в ре-
лигиозном собрании, Пенн отказался принести присягу
на верность и был на шесть месяцев заключен в тюрьму
Ньюгейт, одну из самых страшных в Англии, где обычно
содержали уголовных преступников и карманных воров.
Если подобное могло случиться с человеком роялист-
ского воспитания, имевшего связи в высших сферах, то,
разумеется, люди менее знатные находились в еще боль-
шей опасности. В течение сорока лет после окончания
гражданской войны в Англии тысячи квакеров попали в
тюрьмы, их собственность была реквизирована; по под-
счетам Пенна, пять тысяч квакеров умерло в тюрьмах от
болезней и недоедания. Подсчеты же исследователя соци-
альных доктрин квакеров Августа Джорнса оказались
скромнее: «минимум двенадцать тысяч квакеров получи-
ли длительные сроки тюремного заключения, в результате
чего более трехсот человек умерло».
Из-за всех этих преследований «Друзья», теперь обос-
новавшиеся в Голландии, Германии и некоторые из них
в России, попытались найти убежище в Америке. Они по-
селились в Массачусетсе, Род-Айленде, Новом Амстерда-
ме, Мэриленде и Вирджинии, однако, за исключением
Род-Айленда, их повсюду встречали весьма холодно. Две
женщины-квакерши — Мэри Фишер и Энн Остин,—кото-
рые прибыли в Бостон в 1656 году, подвергались тюрем-
ному заключению в течение пяти недель, а затем были
высланы на остров Барбадос. Когда несколькими днями
позднее в этом городе появилось еще восемь «Друзей»,
они тоже были посажены в тюрьму. По постановлению
общего суда любой судовладелец, который осмеливался
высадить на берег члена этой секты, подвергался штрафу
в размере ста фунтов стерлингов, а сам квакер — публич-
ному телесному наказанию. Позднее закон сделал наказа-
ние более суровым: язык еретика прожигали насквозь
раскаленным железом, а уши его отрезали. Если он был
настолько безрассуден, что возвращался, его казнили.
74
Твердокаменная квакерша Мэри Дайэр дважды пригова-
ривалась к смертной казни через повешение в соответ-
ствии с этим законом; в первый раз ее помиловали в тот
самый момент, когда веревка уже была надета на ее шею,
однако во второй раз, когда она осмелилась вернуться в
колонию, ее повесили. Массачусетс преследовал квакеров
наиболее упорно, в то же время каждая колония, за исклю-
чением Род-Айленда, ввела законодательство, целью кото-
рого было создание квакерам невыносимых условий.
Пенн, находившийся вдалеке, следил за всеми этими
событиями и сохранял уверенность в необходимости про-
ведения в Новом Свете «священного эксперимента», кото-
рый дал бы добродетельным людям возможность построить
добродетельное общество. Всю свою сознательную жизнь,
как Пенн писал много лет спустя, он испытывал «радост-
ное предчувствие в отношении этих мест», на что не повли-
яли временные неудачи. Он был убежден, что «прави-
тельства, подобно часам, движутся за счет тех импуль-
сов, которые сообщают им люди... Если люди хорошие,
правительства не могут быть плохими; если правительство
нездорово, люди вылечат его». Оставалось подыскать мес-
то, где квакеры могли бы воплотить в жизнь свои сектант-
ские идеи. Такая возможность представилась в 1673 году,
когда лорд Беркли продал половину своего владения в
Нью-Джерси двум квакерам. Однако осуществление
проекта не удалось в самом начале из-за ссор между парт-
нерами, а также из-за распрей с соседним Нью-Йорком.
Пенна пригласили для того, чтобы разрешить внутрен-
ние споры между его приятелями — «Друзьями», а позд-
нее он стал основным доверенным лицом, в ведении кото-
рого находилась административная власть на Западе и
Востоке Нью-Джерси. Однако бюрократическое крючко-
творство сделало самоуправление невозможным, а сама
земля оказалась менее пригодной для земледелия, чем
ожидалось.
Спустя несколько лет, в 1680 году, Пенн обратился к
другу своего отца Карлу II с просьбой предоставить ему
какую-нибудь территорию, к тому времени не густо засе-
ленную, «ограниченную на Востоке рекой Делавэр, на За-
паде примыкавшую к Мэриленду, а на Севере простирав-
шуюся в пределах пригодных для земледелия». Посколь-
ку Стюарты задолжали семье сэра Вильяма Пенна при-
мерно шестнадцать тысяч фунтов стерлингов, они предо-
75
ставили обширную территорию —около 55 тысяч квад-
ратных миль плодородной земли, к тому же богатой мине-
ралами, наследнику адмирала в счет указанного долга. На
этой земле в 1681 году «второй основатель» квакеризма на-
чал свой эксперимент по созданию добродетельного обще-
ства с помощью добродетельных людей.
III
Подобно большинству программ борьбы с бедностью,
которые появлялись до и после этого предприятия, «свя-
щенный эксперимент» не начинался с особой программы
законов или с установления минимума дохода. Он оли-
цетворял собой порыв сторонников квакеризма, нашед-
ший отражение в ежедневной политической жизни, по-
пытку использовать добродетель применительно к земной
загадке, называемой обществом, и последнее давало о себе
знать по мере того, как эксперимент проваливался. Эта
особая черта эксперимента была отмечена в первой бро-
шюре, выпущенной Пенном для того, чтобы привлечь по-
селенцев. Никогда еще в истории рекламы, преследующей,
как правило, цели наживы, не случалось, чтобы кто-либо
намеренно продавал свои товары по столь заниженной
цене, как это явствовало из книги «Некоторые сведения о
провинции Пенсильвания»: «Я могу сказать мало хороше-
го об этой земле,—писал Пенн,—стремясь в ком-либо
вызвать желание поехать туда». В отличие от зазывных
описаний вербовщиков в прежние времена брошюра Пен-
на представляла собой трезвый документ, предлагавший
землю на легких условиях, за то, что люди соглашались
на ней поселиться. Состоятельные могли купить пять
тысяч акров земли за сто фунтов стерлингов и за ежегод-
ную арендную плату в один шиллинг со ста акров. Любому
человеку, имевшему деньги, который мог оплатить свой
переезд через океан, предлагалось до двухсот акров земли
за арендную плату, составлявшую один пенс за акр. Наем-
ные рабочие гарантированно получали пятьдесят акров
по истечении срока службы.
Эти условия не отличались от условий в других коло-
ниях, что вело к обычному классовому расслоению (почти
половина земли, купленной в 1681 — 1682 годах, попала в
руки 40 владельцев), однако было два существенных от-
личия. Во-первых, Пенсильвания (и Делавэр, приобретен-
76
ный Пенном у герцога Йоркского в 1682 году) открыла
двери всем христианам, включая неангличан, на основе
полного равенства. Это была единственная колония, так
поступавшая, и хотя ее двери не слишком быстро распа-
хивались перед евреями и другими нехристианами, коло-
ния предоставляла убежища для большего числа «ино-
странцев» — немцев, шведов, финнов, голландцев,—чем
любая другая. Пенн оставил после себя подобие памятни-
ка в виде теорий религиозной терпимости, и, когда в
1776 году разразилась американская революция, Пен-
сильвания и Делавэр, представлявшие собой первоначаль-
но собственность Пенна, были двумя единственными шта-
тами, в которых осуществлялось полное равенство между
всеми группами христиан независимо от того, были ли
они англичанами или европейцами вообще.
Во-вторых, право голоса, обычно зависевшее от иму-
щественного и религиозного ценза, было даже более ли-
беральным, чем в Коннектикуте — наиболее демократи-
ческой из американских колоний того времени; это право
при расчете на душу населения предоставлялось в десять
раз большему числу людей, чем в Англии. Демократичес-
кие права в Пенсильвании, по словам В. Калвертона, по-
лучили такое распространение, «что во время револю-
ционной войны у многих жителей Пенсильвании вряд
ли могли найтись веские причины для того, чтобы по-
чувствовать стремление сражаться за свободу, и коло-
ния включилась в борьбу с явным нежеланием». Для мел-
кого фригольдера голосование было важным средством
защиты против оскорблений официальных властей и раз-
ного рода манипуляций, которые могли привести к зна-
чительному ухудшению его экономического положения.
Об энтузиазме квакеров можно судить по форме прав-
ления, разработанного Пенном, и первому кодексу зако-
нов, который этому сопутствовал. Сегодня эти меры могли
бы показаться прозаическими, но в XVII столетии они
были образцами демократии, намного опередившими свое
время. Законодательной властью наделялся избираемый
народом орган, состоявший из двух палат, причем Пенн
и его губернатор могли наложить вето на любой закон.
Хотя такая структура была традиционной и в других ко-
лониях, она содержала дополнительные демократические
гарантии, которые в конечном счете вошли во все амери-
канские конституции под общим наименованием контроля
и баланса. Среди других было предусмотрено условие о
возможности изменения формы правления, а также был
разработан порядок предъявления обвинения избранным
кандидатам в случае совершения ими каких-либо пре-
ступлений.
Кодекс законов более непосредственно затрагивал
права обычного человека. Здесь можно уловить новый
подход к тюремным проблемам: квакеры, в общем, стре-
мились скорее реформировать, чем наказывать, убеждать,
чем лишать свободы. В XVII столетии, следует напом-
нить, считалось, что ответственность за преступление це-
ликом ложится на совершившую его личность. Однако
«Друзья» возложили по меньшей мере часть вины на окру-
жение. Так Пенн отменил тюремное заключение за мел-
кие долги (хотя наказание за крупные долги осталось в
силе), а ведь Америка страдала от наказания мелких
должников вплоть до тридцатых годов XIX столетия. Чис-
ло преступлений, за которые могла быть применена выс-
шая мера наказания, было уменьшено со 150, как это было
в Англии, до двух: за убийство и государственную измену.
Собственность казненного, обычно отходившая государ-
ству, могла наследоваться ближайшими родственниками.
Укоренившаяся практика оплаты заключенными питания
и жилья была отменена, стало решительнее осуществлять-
ся раздельное содержание обычных преступников и ума-
лишенных. Кроме того, тюрьмы из грязных, ужасных за-
стенков, какой являлась, например, лондонская Ньюгейт,
отличавшиеся жестокостью режима, были преобразованы
в мастерские, где главное внимание уделялось духовному
возрождению человека. «Посетители из Европы,—писал
Джон Фиск,— отзываются о тюрьмах в Филадельфии как
о самых образцовых в мире. В Филадельфии был, кроме
того, единственный в Америке приют для умалишенных,
который также был организован на современных принци-
пах. При нем была прекрасная больница, воспитательная
школа, и ни один город в мире не уделял подобным при-
ютам такого внимания, как местные филантропы».
«Священный эксперимент», подобно пуританской Но-
вой Англии, был призван раскрыть смысл совместного су-
ществования людей; однако разделение на классы воспри-
нималось пуританами как предопределение судьбы, а
квакеры Пенна подчеркивали, что уменьшить неравенство
должен коллектив. Бог никогда не предопределял, сказал
78
пуританин Джон Коттон в 1638 году, «что демократия
должна быть достойным видом правления как для церкви,
так и для общества», поскольку, если «люди будут прави-
телями, кто должен быть управляем?». Помощь бедным в
Массачусетсе по этой причине была в некотором роде на
втором плане, как это имело место в Старой Англии. Одна-
ко для квакеров, хотя и у них теория и практика не всег-
да полностью совпадали, помощь бедным была в центре
внимания, сущностью христианства.
Согласно воззрениям квакеров, считалось греховным
запрашивать слишком высокие цены за любой товар;
экономические отношения, по их мнению, должны были
основываться на христианской этике, а не на этике рыноч-
ной площади. Согласно их взглядам, противно воле госпо-
да было также предаваться роскоши, поскольку деньги,
выбрасываемые на подобные распутства, принадлежали
бедным не в качестве привилегии, а по праву. «Оденьте
обнаженных и накормите голодных из того, что есть»,—
поучали Пенн и Фокс. «Бедняки,-—писал Пенн в другом
месте,— это руки и ноги богатых. Благодаря их труду по-
вышается благосостояние разных стран; и для того, чтобы
приободрить их, нужно делать для общества как можно
больше хорошего». На ежемесячных собраниях квакеров
помощь бедным была главным пунктом повестки дня.
Люди, попавшие в затруднительное положение, обраща-
лись со своими проблемами к собранию, а если не все мог-
ли туда явиться, назначался один человек, который мог
изложить суть дела от их имени. Вслед за этим собрание
проводило голосование по вопросу о выделении средств на
продовольствие, жилище и уголь, которые распределялись
лицом, ответственным за помощь беднякам. Помощь ока-
зывали не только квакеры. Она часто исходила также от
людей, которые не принадлежали к обществу «Друзей»,
и не ограничивалась вопросами благосостояния. Деталь-
ные отчеты «Друзей» содержат упоминания о суммах,
предназначенных для займов под небольшие процен-
ты (2%), на оказание помощи и в некоторых случаях в
качестве единовременного пособия в размере сорока фун-
тов стерлингов. «Они стали единственными людьми на
земле,— писал в XVIII столетии один врач о квакерах,—
свободными от бедности».
Если член общества «Друзей» становился безработным,
все старались найти ему работу или, если это не удава-
79
лось, предпринимали усилия по обеспечению его сырьем
с тем, чтобы члены семьи могли прясть пряжу на дому.
Подобные случаи также рассматривались на ежемесяч-
ных, ежеквартальных и ежегодных собраниях. Статья 23
конституции Пенна содержала требование вести списки
вакантных мест домашней прислуги, в которых указыва-
лись заработная плата, выплатные дни и другие данные.
Если случался пожар и жилище сгорало, из специального
фонда выплачивались деньги на постройку нового
дома. Как в данном случае, который сам по себе уни-
кален, так и в отношении мер помощи вообще главное
состояло в том, что помощь оказывалась на основании
добровольной подписки с расчетом: помочь человеку, зна-
чит, помочь самому себе. Именно в этом был главный
смысл «священного эксперимента» — создать такие усло-
вия, при которых люди могли положиться друг на друга,
не теряя чувства собственного достоинства.
Забота о человеке начиналась с воспитания детей. Сре-
ди первых законов, принятых в колонии квакеров, был
один, который требовал от родителей следить за тем, чтобы
их дети к двенадцати годам умели читать и писать; в про-
тивном случае они должны были уплатить штраф в разме-
ре пяти фунтов стерлингов. Через год после того, как был
заложен город Филадельфия с его симметричной плани-
ровкой, наподобие шахматной доски, началось строитель-
ство как общественных, так и частных школ, причем поч-
ти во всех школах обучение было совместным. Сыновья
бедных и богатых в равной мере обязаны были овладеть
какой-либо профессией с тем, чтобы «бедные могли
работать и зарабатывать себе средства на жизнь, а бога-
тые, если им случится стать бедными, смогли бы избежать
нужды». Даже в организации похорон сказывалась особая
забота. Если человек был бедным, его предавали земле
просто, но с достоинством на кладбище квакеров, причем в
церемонии участвовали члены собрания, которое посещал
усопший, и все должны были присутствовать независимо
от положения.
Слово «забота» является главным для определения
«священного эксперимента»; это слово квакеры употреб-
ляют по сей день, желая выразить то сочувствие к другим
людям, которое предопределено «внутренним светом».
Оно проявлялось не только в отношениях между квакера-
ми, но также в общении с индейцами и несколько слабее —
80
с неграми. Пенсильвания не была единственной колонией,
которая платила краснокожим за их землю; другие коло-
нии, и особенно Нью-Йорк, следовали тому же правилу.
Историки сходятся на том, что Пенн и его губернаторы
последовательно избегали обмана и коррупции. Они не
спаивали индейцев и не стремились заключать сделки
против их воли. Французский философ Вольтер, упоми-
ная об одном из договоров между квакерами и одним из
индейских племен, назвал его «единственным договором
между дикарями и христианами, соблюдать который никто
клятвенно не обещал и который никогда не был нарушен».
На протяжении всех тех лет, когда квакеры осуществля-
ли управление общественными делами в Пенсильвании,
и в течение последующих десятилетий они жили с индей-
цами в мире. По сей день «Друзья» ссылаются на семь
десятилетий этой гармонии в качестве убедительного дока-
зательства своей пацифистской теории ненасилия.
Отношение квакеров к проблеме черного рабства менее
образцово, но даже в таком виде обнаруживалась извест-
ная озабоченность, приближающая их к прогрессивным
позициям. Квакеры могли успокаивать свою совесть в от-
ношении белых рабов спасительными рассуждениями о
том, что белое рабство было временным. Однако черноко-
жий раб был живым противоречием их устоявшемуся те-
зису о том, что все люди равны перед богом. История раб-
ства насчитывала тысячу лет и была настолько широко
признанным явлением, что оно казалось незыблемым;
«Друзья» обходили эту тему с явно смешанными чув-
ствами.
Устав Свободного общества торговцев от 1682 года со-
держал призыв к освобождению черных рабов по исте-
чении четырнадцати лет рабства, однако никто обычно
не обращал внимания на это положение. Община немецких
квакеров, возглавлявшаяся другом Пенна Френсисом Да-
ниэлем Пасториусом, обратилась к своему собранию в
начале 1688 года с призывом отменить рабство на том
основании, что оно противоречило библейской заповеди:
«Сделай для другого так, как ты желал бы, чтобы он сде-
лал для тебя». Пасториус осудил похищение чернокожих
в Африке как акт, противоречивший христианской мора-
ли и подрывавший репутацию квакеров. Его мнение не
было одобрено собранием, однако пятью годами позднее
«Друзья» предложили покупать рабов только для того,
81
чтобы их освобождать, а также всеми имеющимися средст-
вами препятствовать дальнейшему их ввозу. Начиная с
1705 года в отношении ввоза негров-рабов были приняты
более жесткие меры, а в 1711 году был принят закон, за-
прещающий такой ввоз, однако впоследствии этот закон
был отменен английской короной. Тремя годами позднее
королева наложила вето на закон, который вводил запре-
щающий тариф в размере двадцати фунтов стерлингов
на каждого чернокожего, ввозимого в эту колонию из-за
границы. Ко времени начала революции квакеры уже не
располагали реальной властью, однако следует заметить,
что с этого момента и до начала гражданской воййы они,
без сомнения, были самой активной религиозной сектой,
выступавшей за освобождение рабов.
IV
Вышеизложенные причины обусловили неудачу «свя-
щенного эксперимента». Добродетельные люди, вместо
того чтобы построить добродетельное общество, утрачи-
вали личные добродетели по мере своего обогащения.
В известной степени на итоге эксперимента сказалось
пребывание Пенна за пределами своей колонии. После
двухлетнего проживания в Пенсильвании он в 1684 году
вернулся в Англию, предполагая, что будет отсутствовать
всего несколько месяцев, однако по различным причинам,
в том числе из-за финансовых затруднений на родине,
он не возвращался в колонию в течение пятнадцати лет.
Все это время он пытался управлять колонией издалека,
однако дело оказалось обреченным. Люди, которых Пенн
оставил вместо себя и наделил полномочиями, погрязли
в зависти и соперничестве. Деловые качества управ-
ляющих и судей, за некоторыми исключениями, были
явно низкими. Однажды совет, высший законодатель-
ный орган колонии, отказался следовать указаниям Пенна
и подчинить свое законодательство королеве, как было
предусмотрено конституцией колонии. Ассамблея, ниж-
няя палата, постоянно ссорилась с упомянутым советом.
Положение стало настолько угрожающим, что Пенн назна-
чил своим заместителем пуританина вместо квакера.
Между самими квакерами возник спор, правильно ли
они поступают, осуществляя управление колонией, и
82
разрешает ли это их религия. Раскол в обществе, поро-
дивший дилемму пацифистской группы, осуществлявшей
государственную власть, углубился в 1692 году. Человек
по имени Баббит и несколько его единомышленников, как
это представляется автору, захватили корабль в гавани
Филадельфии. Сложилась безвыходная ситуация, ибо как
убежденные пацифисты квакеры не решались сформиро-
вать вооруженный отряд для того, чтобы обезвредить пре-
ступников. Часть из них предпочитала практические поли-
цейские меры, другие высказывались за дружеское увеще-
вание бунтовщиков. Но прежде чем было принято какое-
либо решение, один бесстрашный квакер взобрался на
борт корабля и, не имея при себе ни ружья, ни шпаги, су-
мел обратить преступников в бегство. Вооруженный отряд,
сформированный тем временем, преследовал бандитов
в лесах и ранил нескольких из них. Этот случай стал
прецедентом и надолго поверг общество «Друзей» в со-
стояние серьезного раскола.
Затем страсти людей, в том числе и самого Пенна,
окончательно взяли верх над их добродетелями. Пенн
и колонисты готовы были вцепиться друг другу в глотку;
одни требовали причитавшуюся им арендную плату за
пользование землей, другие отказывались ее платить.
По мере обогащения квакеры изменяли своим первона-
чальным идеалам. Некоторые занимались работорговлей,
несмотря на известное постановление собраний раннего
периода колонизации. Наиболее состоятельные начали
носить вычурные одежды и закатывать роскошные пиры.
Противоречивым было поведение самого Пенна: он про-
поведовал умеренность, а сам построил себе дом стоимо-
стью в семь тысяч фунтов стерлингов; носил дорогие
парики, обедал на серебре, разъезжал в роскошном эки-
паже и распоряжался имением в восемь тысяч акров
земли. Он стал, как много лет спустя заметил Бенджамин
Франклин, «в меньшей степени человеком божьим... и в
большей степени человеком мирским». Его сыновья, кото-
рые правили после его смерти в 1718 году, в еще меньшей
степени были людьми божьими. Когда американские рево-
люционеры в ходе военных действий конфисковали их
имение, его стоимость была определена в миллион фунтов
стерлингов.
Вскоре здание «священного эксперимента» начало
рушиться. Нарушения законов, направленных против
83
нелегальной торговли, приняли массовый характер, стали
проблемой. После 1701 года, по мере того как колония,
исповедовавшая гуманность, наводнялась беглыми рабами
и другими изгоями, законы об уголовных правонаруше-
ниях становились все более суровыми и предусматривали
телесные наказания, клеймение и нанесение увечий.
В 1767 году смертная казнь предусматривалась уже за
шестнадцать преступлений, в то время как первоначаль-
но — только за два. Квакеры никогда не утрачивали
своего энтузиазма полностью, ни в те пятьдесят лет, когда
они управляли колонией, ни после. Однако они утратили
ощущение цели и свой идеализм. Извлечение доходов
стало их главным стремлением в значительно большей
степени, чем построение добродетельного общества, а бед-
ность для многих осталась повседневным проклятием.
Оглядываясь назад, на этот период, члены общества «Дру-
зей» говорят, что их предки «прибыли в Америку для того,
чтобы творить добро — и делали это очень хорошо», или
что «они верили в 6 процентов и в бога — именно в таком
порядке».
V
Единственным событием, которое приближалось по
значению к программе борьбы с бедностью времен ко-
лонизации, помимо «священного эксперимента», было
основание Джорджии через пятьдесят один год после него.
В определенном отношении Джорджия была более либе-
ральной, чем колония квакеров: в пределах ее границ
рабство было запрещено, а нехристиане (евреи) счита-
лись равноправными; в основу деятельности здесь был
положен принцип, исключавший получение доходов. Если
бы Джорджия не была буферной зоной между соперни-
чавшими империями, утопия отверженных никогда бы не
осуществилась. Это же обстоятельство с самого начала
подорвало проект филантропического предприятия и в
конечном счете привело к его упадку.
Между Южной Каролиной, которая принадлежала
Англии, Флоридой, принадлежавшей Испании, и Луизиа-
ной, которая была собственностью Франции, существовал
никем не заселенный оазис, который любая из трех дер-
жав могла использовать в качестве военного плацдарма
84
против других. В 1715 году англичане натерпелись страху,
когда индейцы племени ямасси, спровоцированные испан-
цами, совершили набег на Южную Каролину, убив при
этом несколько сот белых. Индейцы были обращены в бег-
ство с помощью войск, подоспевших из Вирджинии и Се-
верной Каролины, однако страх перед интригами испан-
цев докатился до Лондона. Поэтому оккупация территории
между Южной Каролиной и владениями двух других
держав превратилась в желанную цель для англичан,
занятых заботами о создании империи.
У одного из них, Джеймса Эдварда Оглторпа, члена
парламента, исполнявшего свои обязанности в течение
десяти лет, отставного армейского офицера, который
достойно воевал против турок, родилась странная идея
сочетания геополитики с реабилитацией заключенных
преступников. Использование английских преступников
для работ в Америке было старинной практикой, насчи-
тывавшей столько лет, сколько было поселениям колони-
стов; действительно, пятьдесят тысяч заключенных были
переправлены через океан для использования в качестве
дополнительной рабочей силы. Согласно закону, издан-
ному в 1717 году, судьи получили право отправлять осуж-
денных в Новый Свет на семь лет в рабство — их называли
«семилетними пассажирами Его величества», а в случае
вынесения смертного приговора их отправляли туда на
четырнадцать лет. Оглторп предложил доставлять заклю-
ченных в Америку не как рабов, а как свободных людей
и, кроме того, включать в их число многих несостоятель-
ных мелких должников, которые незадолго до этого были
амнистированы специальным парламентским актом и
которые тем не менее все же пребывали в крайней бедно-
сти. От эмигрантов требовалось лишь дать обязательство
служить в армии для защиты имперских интересов анг-
лийской короны.
Это была заманчивая идея, которая, казалось, сулила
желаемое каждому: королю — буферную зону, филантро-
пам — возможность отсрочить исполнение приговоров пре-
ступникам; наконец,должникам это также давало время
окрепнуть и поправить свои дела, а эмигрантам — не толь-
ко свободу, но и землю. В 1732 году король Георг II
передал по акту группе, возглавлявшейся Оглторпом, тер-
риторию между реками Алтамаха и Саванна, с тем чтобы
они управляли ею как колонией, не приносившей дохода.
85
Оглторп и его сторонники обязаны были управлять этой
новой жемчужиной королевской короны в течение 21 года,
причем им принадлежало абсолютное право принимать
любые законы (которые могли быть запрещены королев-
ским вето), осуществлять правосудие, распределять зем-
лю, создавать всякого рода фонды, взимать налоги. Не
было никакого намека на демократию, однако в то время
изгои, которые были туда завербованы, слишком мало
знали о прелестях демократии и у себя на родине. Это
была единственная колония, которая с самого начала
не рассматривалась как религиозное убежище или как
место для извлечения прибылей. Доверенным лицам вме-
нялось в обязанность осуществлять меры безопасности
и заниматься филантропией, причем никто не мог полу-
чить за свой труд ничего, кроме жалких грошей. Деньги
предоставлялись парламентом, который выделял ежегод-
но от 8 до 26 тысяч фунтов стерлингов, а также частными
лицами, которые жертвовали до двадцати тысяч фунтов, в
основном единомышленниками Оглторпа, поддерживав-
шими идею реформ. Эксперимент в Джорджии начался
с громогласных призывов. В разнообразных объявлениях,
приглашавших поселенцев, говорилось, что в Джорджии
«такой воздух и такая земля, что их может описать только
поэт». Это «будущий Эдем», «рай со всеми его девствен-
ными красотами», «самая прекрасная земля в мире».
Несмотря на всю цветистость подобных описаний, эти
предложения, однако, имели под собой твердую почву.
Проезд в «страну свободы и изобилия» оплачивался фи-
лантропами, так что вновь прибывшим не приходилось
отрабатывать долг в течение нескольких лет. Попав
в Джорджию, соответственно названную так в честь коро-
ля, бывший преступник в течение года работал на ферме
общины, затем безвозмездно получал надел в пятьдесят
акров земли, а также участок в городе под строительство
дома размером шестьдесят на девяносто футов. В случае
необходимости он получал, кроме земли, продукты пита-
ния, одежду и орудия труда. Для того чтобы обеспечить
достаточный приток населения, доверенные лица в Джорд-
жии обратились, кроме того, к простым людям в Германии,
Швейцарии, Шотландии и в других странах, не имевших
ничего общего с преступным миром, с предложениями,
которые несколько отличались от изложенных выше.
Любой человек, который привозил с собой в Джорджию
86
десять слуг, получал пятьсот акров земли; сами слуги
после четырех лет обязательного труда должны были
получить наделы размером в двадцать акров, за которые
они обязаны были платить только особую арендную плату.
Никто не должен был получать отказ по религиозным
мотивам, за исключением католиков, ибо считалось, что
они были ненадежны в случае возможной войны против
католической Испании. По той же причине Оглторп запре-
тил ввозить негров-рабов, а также свободных негров.
Основатель Джорджии в принципе не был противником
рабства: ему принадлежала ферма в Южной Каролине,
где использовался труд рабов, и он был связан с компа-
нией «Ройал африкан», которая торговала черными не-
вольниками, однако крайняя нужда заставляла держать
чернокожих взаперти, ицаче они оказывались ненадежны-
ми при комплектовании военных постов.
Все питали большие надежды на успех, когда губер-
натор Оглторп осенью 1732 года отправился через океан
со 130/Тщательно отобранными переселенцами. Полагали,
что теплый климат колонии позволит наладить шелковод-
ство; последнее обеспечит полную или частичную заня-
тость для сорока тысяч человек и конкурентоспособность
с итальянскими шелками. Представлялось также, что на
этой «самой плодородной земле на всем континенте» мож-
но будет выращивать виноград и создать винодельческую
промышленность. Однако доверенные лица и сам Огл-
торп очень ошиблись при определении потенциала этой
земли. Вскоре стало очевидно, что Джорджия не была
пригодна ни для шелководства, ни для виноградарства,
а выращивать рис — вскоре он стал главным продуктом
местного производства — было трудно из-за жаркого кли-
мата и малярии. Таким образом, вместо десятков тысяч
человек в «будущий Эдем» удалось завлечь менее двух
с половиной тысяч бывших заключенных, причем многие
из них либо умерли, либо бежали на север, в Южную
Каролину. Оказалось также, что наделы размером в пять-
десят акров для бывших заключенных и в двадцать акров
для слуг, получивших вольную, не могли обеспечить даже
минимального прожиточного уровня.
Таким образом, в 1741 году в Джорджии проживало
всего полторы — две тысячи человек. В одном из докла-
дов доверенные лица жаловались на то,что «в колонии
осталась одна шестая часть прежнего населения... Эти
87
немногие оставшиеся голодают, положение их очень
жалкое». Была предпринята попытка улучшить условия
для поселенцев путем предоставления слугам безвозмезд-
но по пятьдесят акров земли, а также отмены ограничений
в отношении продажи земли и права наследования. Дело
оказалось обреченным. Джорджия не могла далее сущест-
вовать на прежних условиях, разработанных для нее
Оглторпом, и вскоре начала погрязать во всех пороках,
которых Оглторп пытался избежать.
Вскоре была легализована продажа рома индейцам,
что было строжайше запрещено первоначально. В 1749 го-
ду под нажимом колонистов в Джорджии было введено
рабство, а шестью годами позднее был принят кодекс за-
конов о рабстве, столь же жестокий, как в любой из юж-
ных колоний; среди других положений он допускал без
санкции прокурора нарушение права неприкосновен-
ности жилищ негров, а также наказание чернокожих безо
всякой за то ответственности. Вместо того чтобы строить
свою экономику на использовании преступников и филант-
ропии. колония теперь приглашала крупных землевла-
дельцев из Южной Каролины и из Англии для разработки
ни с чем не сравнимых природных ресурсов на основе
широкого предпринимательства.
Первоначально смелое предприятие к 1751 году по-
терпело полный крах. Джорджия вернулась под власть
английской короны и стала королевской колонией в соот-
ветствии с существовавшими экономическими и полити-
ческими образцами, что вовсе не входило в планы Оглтор-
па. Типичными для этой колонии стали производство риса,
рабство негров, обширные плантации, а освобождение
бедных превратилось в прекрасные воспоминания.
Следующей фазой в «войне против бедности» стало
ожидание революции.
88
Глава пятая
СВОБОДНЫЕ, НО НЕ РАВНЫЕ
I
В апреле 1783 года, за два дня до того, как конгресс
провозгласил окончание «революционной войны», амери-
канский солдат Элиджа Фишер был освобожден англича-
нами из «плавучей тюрьмы в старом Джерси». Никто не
приветствовал его как героя войны, никто не снабдил день-
гами на дорогу домой. На обратном пути в Бостон он вы-
прашивал подаяние в придорожных тавернах. Фишер так
излагал свои страдания: «16-го числа я спустился на ры-
ночную площадь, уселся в одиночестве, очень расстроен-
ный, и начал вспоминать, как я был в армии, какие не-
счастья встретились на моем пути, а также какая неспра-
ведливость была допущена в отношении меня теми, на
кого я работал дома. Теперь я не могу найти себе ника-
кой работы, у меня нет жилья, так что нетрудно предста-
вить мое настроение».
Судьба Элиджа — весьма распространенное явление.
Революция, которая в конечном счете олицетворяла собой
столь же важное наступление на бедность \ как любое
другое подобное событие в американской истории, тем не
менее имела следствием распространение бедности вглубь
и вширь. Экономическая общность 13 колоний, весьма
слабо объединенных в федерацию, была серьезно подорва-
на беспорядочными перемещениями, обычными для воен-
ного времени. Некоторые нажили огромные богатства;
значительно больше людей, подобно Элидже Фишеру, ут-
ратили то немногое, что у них было, и, что еще хуже,
даже стали должниками. «Дух энтузиазма, который вна-
чале возобладал надо всем,—писал по этому поводу гене-
рал Джордж Вашингтон,—теперь исчез полностью».
1 Воину за независимость 1775—1783 гг., которую имеет в виду
автор, даже с большой натяжкой нельзя рассматривать как «важное
наступление на бедность». Как и все буржуазные революции, война
за независимость предоставила основные материальные выгоды иму-
щим классам. Буржуазные революции в силу своего классового ха-
рактера ограничиваются перераспределением собственности среди
имущих классов. Они не могут привести к радикальному улучшению
положения широких трудящихся масс.— Прим. ред.
89
Солдат, который ждал увольнения из армии, болезнен-
но ощущал инфляцию, которая держала в тисках его фер-
му, а также голод, от которого страдала его семья, по-
этому он с тревогой следил за отъявленной спекуляцией,
происходившей вокруг него. Действительно, многие пат-
риотические порывы уступили место погоне за прибыля-
ми. Фирма «Отис и Эндрюс» в Бостоне не моргнув глазом
продала правительству обмундирование на сумму в мил-
лион долларов, заработав на этом кругленькие — от ста
до двухсот — проценты. Другие представители джентри
скупали муку по пять долларов за баррель и перепрода-
вали ее за 28—34 доллара правительству, находившемуся в
затруднительном положении и всегда бывшему на грани
банкротства. Даже некоторые из тех, чей вклад в револю-
цию был значителен, доверху набили свои карманы. Обо-
гатился, например, Роберт Моррис, который вложил свои
деньги в дело революции, когда финансовый курс был
очень низким, и гарантировал займы собственным креди-
том. «В начале революции,— писал о нем Джон Адамс,—
его дела в торговле шли из рук вон плохо, он не мог про-
тивостоять конкурентам и потому чувствовал себя очень
неуверенно». Но, став хранителем казначейства при новой
власти, он продавал конгрессу снаряжение и оружие, по-
лучая довольно значительные прибыли, так что сумел
разбогатеть. По масштабам того времени подобные столк-
новения интересов не считались слишком корыстными;
однако остается фактом, что в условиях всеобщих трудно-
стей некоторые сумели украсить свои гнездышки. Люди,
подобные Силасу Дину и Джону Хенкокку, весьма значи-
тельно увеличили свои состояния.
На другом полюсе самоотверженность людей очень
часто оборачивалась нищетой. Люди шли под боевые зна-
мена, увлекаемые волной энтузиазма; только в Новой
Англии, например, их было пятьдесят тысяч, в Пенсиль-
вании — двадцать тысяч. Однако в это же время ухуд-
шались условия жизни на фермах, где женщины пытались
выполнять всю работу без помощи мужчин, а дезер-
тирство из армии достигло угрожающих размеров. Потен-
циальным рекрутам и видавшим виды ветеранам предла-
гались различные материальные благ^ с целью привле-
чения их на военную службу или удержания в рядах ар-
мии. В 1779 году Вирджиния обещала триста акров зем-
90
ли и четыреста долларов каждому добровольцу. В тот же
год континентальный конгресс уполномочил генерала Ва-
шингтона выплачивать двести долларов каждому ново-
бранцу. Однако и эти материальные блага и низкое (часто
задерживаемое) жалованье были тщетными попытками
уравновесить пагубное действие инфляции. Конгресс и
штаты напечатали 438 миллионов бумажных долларов, ко-
торые вскоре настолько обесценились, что кружка кокосо-
вого молока в Вирджинии, стоившая один доллар серебром,
продавалась за пятьсот бумажных долларов. В 1781 году
пара чулок в Филадельфии стоила триста долларов, чай
продавали по девяносто долларов за фунт. Были приняты
законы, обязывавшие всех принимать к оплате конти-
нентальные деньги, однако колебания в их курсе не под-
давались контролю: в июле 1779 года стоимость одного
континентального доллара равнялась семи центам звон-
кой монетой; шестью месяцами позднее — трем цен-
там; а год спустя — полутора пенсам. Когда говорили о
чем-то совершенно обесценившемся, обычно употребля-
ли выражение «это дешевле континентального дол-
лара».
Неудержимая инфляция, конечно, просто-напросто
означала, что у конгресса нет никаких ресурсов и есть
только добрая воля. Но даже она исчезала по мере того,
как возрастала федеральная задолженность и кднгресс
не смог выплатить шести миллионов долларов жалованья
своим солдатам. Вашингтон призывал вручать увольняе-
мым из армии хотя бы нечто символическое, однако людей
отправляли по домам, как сказал один офицер, «не выпла-
тив ни цента и даже не поблагодарив за восемь лет трудов
и опасностей». Один капитан, Который в годы войны вы-
нужден был продать все свое имущество, сказал, что если
бы не его армейские рационы, то его семья буквально
голодала. «Не проходит дня,—докладывал другой офи-
цер,— чтобы кто-то из солдат со слезами на глазах не
протягивал мне письмо, прося прочесть, что пишет его
жена о том, как бедствует его семья, в таких выражени-
ях, как «у меня нет ни куска хлеба, и мне негде его раз-
добыть... У нас нет дров, и их негде достать. Умоляю,
приезжай домой». Обстановка накалилась настолько, что
в июне 1783 года мятежные солдаты в Филадельфии
захватили склады с оружием и изгнали представителей
конгресса из города.
91
Долги превратились в тяжкое бремя для простого че-
ловека; по словам Дж. Б. Макмастера, половина Вермонта
«разорилась вконец, вторая половина погрязла в глубо-
кой бедности». Если бы в Нью-Гэмпшире строго соблю-
дались законы, предусматривавшие тюремное заключе-
ние за долги, то осенью 1785 года, «возможно, не менее
двух третей общины попало бы в тюрьмы». Поскольку
торговцы и банкиры требовали уплаты старых долгов в
«твердой валюте», положение простых людей было до-
вольно безвыходным. У них были кипы бумажных денег,
которые принимали, свято веря в их покупательную спо-
собность, и которые теперь были обесценены и не могли
обрести свою первоначальную стоимость. Случай в Нью-
порте, Род-Айленд, с ремесленником по имени Треветт
создал прецедент: когда ремесленник предложил мяс-
нику бумажные деньги за кусок мяса, тот отказался
их принять. Мясник был вызван в суд, однако судьи
признали его невиновным; возмущение общественности
было настолько велико, что пришлось созывать специаль-
ную сессию законодательного органа, который лишил че-
тырех судей их полномочий. Волнения среди бедняков
были довольно частыми в «критические годы» — с 1783
по 1788 год,—’ причем иногда, чтобы добиться удовлет-
ворения своих требований, они брались за оружие. Са-
мым серьезным подобным выступлением было восста-
ние в Массачусетсе в 1786 году, когда капитан Даниэл
Шейз встал во главе двух тысяч повстанцев, выступивших
против властей общины. Восставшие захватили канцеля-
рии судов, прервали их заседания, жгли сараи, захва-
тывали все, что было ценного, у богатых и в течение не-
скольких месяцев удерживали за собой различные терри-
тории штата.
Проблемы описываемого критического периода были
настолько остры, что некоторые армейские офицеры, та-
кие, как майор Джон Армстронг-младший, обратились к
Вашингтону с настоятельной просьбой установить воен-
ную диктатуру, однако тот категорически отверг это. Во-
оруженные толпы народа в некоторых местах угрожали
новому порядку слева; учреждение конституционного кон-
гресса было в значительной мере поспешной реакцией на
выплеснувшееся на улицы недовольство бедных.
92
II
Если бы первая революция не открыла своеобраз-
ные «предохранительные клапаны», то Америка, воз-
можно, встала бы перед неизбежностью «второй револю-
ции», точно так же, как некоторые новые, нарождающие-
ся сегодня нации; или бы она разлезлась,как мокрая бу-
мага, причем каждый штат превратился бы в автономное
государство, как этому суждено было случиться в Латин-
ской Америке полустолетием позже. К счастью, револю-
ция, хотя ее обычно связывают главным образом с борь-
бой за независимость, была в подлинном смысле также
программой борьбы с бедностью1 . Она не получила ни-
какого особого наименования, вроде «священного экспери-
мента», да к тому же никакой светский или религиоз-
ный оракул не провозгласил ее таковой. Однако урав-
нительная тенденция была несомненна, особенно на
ранних стадиях, когда делами заправляли зачинщики.
Так, например, первоначальный вариант пенсильванской
конституции 1776 года содержал следующее уравнительное
положение, имевшее отношение к социальной фило-
софии: «Огромная часть собственности, находящейся
в руках немногочисленных владельцев, таит в себе опас-
ность в отношении прав и разрушительную тенденцию
в отношении общего счастья человечества; по этой причи-
не каждое свободное государство имеет право лишать
прав на такую собственность». Бенджамин Франклин
разделял мнение, что ни один человек не должен иметь
собственности больше, чем требуется для обеспечения
его жизненных потребностей; остальное, сказал он, при-
надлежит государству. Джон Адамс высказывал негодо-
1 Соединенные Штаты действительно встали перед неизбеж-
ностью «второй революции», т. к. первая американская революция,
война за независимость, не привела к решению одной из главных
своих задач — уничтожению рабства негров. Эта задача была решена
в ходе второй американской революции, гражданской войны 1861—
1865 гг. Нельзя согласиться и с утверждением автора о том, что война
за независимость «была в подлинном смысле также программой борь-
бы с бедностью».— Прим. ред.
93
вание по поводу «разного рода предводителей, вельмож,
знатных персон, патрициев, вождей, набобов — как бы
они ни назывались», которые отрицали за нуждающими-
ся экономические права. Революция боролась не только
против тори в Англии, но также против богатых в Аме-
рике, причем неуважение к богатым приняло самые гру-
бые формы. Пенсильванская конституция, которая вплот-
ную подошла к гарантированию всеобщего избирательно-
го права для мужчин, у своих сторонников получила на-
звание конституции, «хорошей для бедного человека», но
плохой для «кучки исключительно богатых». «Дух неза-
висимости», отмеченный полковником Джоном Рандоль-
фом из Вирджинии, «превратился в равенство, и любой
человек, носящий оружие, считает, что у него равные
права с его соседями».
К 1783 году, когда война, цели которой не были достиг-
нуты, близилась к своему завершению, дела радикалов
шли из рук вон плохо, а некоторые из них, подобно
Джону Адамсу, перекинулись вправо. Однако момент еще
не был полностью упущен, и Бенджамин Раш, сторонник
Джефферсона, мог с пылом заявлять, что «американская
война окончилась, однако этого еще нельзя сказать об
американской революции». Люди, подобные Рашу, счи-
тали, что на повестке дня оставались еще незавершенные
проблемы, требовавшие принятия мер в отношении раб-
ства, образования, долгов, безземелья, права голоса, при-
чем все они имели прямое отношение к проблеме бед-
ности.
Никто не нес ответственности за реформы, которые
последовали за войной и помогали залечивать раны
представителей низших слоев, однако воплощением духа
реформ был худощавый рослый интеллектуал с рыжими
волосами и голубовато-серыми глазами — Томас Джеф-
ферсон. Третий президент был той редкой индивидуальнос-
тью, благодаря которой политический лидер превратился в
исследователя. Его интересы были широкими и разно-
сторонними, как и у Бенджамина Франклина, и охватыва-
ли науку, литературу, прикладное искусство, архитек-
туру. Он был автором книг и статей не только по вопро-
сам политики, но и о греческом языке, о неоплатонизме,
о паровых машинах, а также трудов по биологии, архе-
ологии и геологии. Джефферсон сам проектировал здания
университета в Вирджинии, дом одного из друзей в граф-
94
стве Флуванна и свой дом Монтичелло на вершине горы
Блю-Ридж, которые по своей архитектуре признавались
лучшими зданиями в стране. Более того, он был аристо-
кратом,* родившимся и выросшим в обстановке богатства,
который превратился в одного из самых ярых противни-
ков всего аристократического, за исключением «аристокра-
тии таланта». В отличие от Сэма Адамса, позволявшего
себе бражничать с членами общества «Сыновья свобо-
ды», руки которых были покрыты мозолями, Джефферсон
в своих личных отношениях с простыми людьми был
сдержан. Отождествление самого себя с представителями
низших классов было для него скорее духовным, чем эмо-
циональным процессом; он исследовал этот предмет фи-
лософски, а не эмпирически. И все же, как автор Де-
кларации независимости, губернатор Вирджинии, член
конгресса, посланник в столицах зарубежных госу-
дарств и государственный секретарь в годы президент-
ства Вашингтона, он был последовательным сторон-
ником интересов нуждающихся, выдвинутым револю-
цией.
Подобная эволюция не была целиком случайной.
От своего отца, который был гигантом духа и физически
очень крепким человеком, Том унаследовал демократи-
ческие наклонности, а также в раннем возрасте любовь
к книгам. Питер Джефферсон — инженер-строитель, ми-
ровой судья, фермер, полковник милиции — незауряд-
ный человек, который способен был вечерами у пылаю-
щего камина читать домочадцам произведения Шекспи-
ра, Свифта и Эддисона. В те времена западная граница
проходила у Блю-Риджа, и, хотя старый Джефферсон
в силу своего богатства и положения должен был принад-
лежать к партии тори, он был последовательным сторон-
ником демократии, что было весьма распространенным в
тех местах. Представляется, что молодой Том тоже попал
под эти настроения. Живя на фамильной плантации, рас-
кинувшейся на 1900 акров, Том занимался чтением клас-
сиков и был на дружеской ноге с неотесанными, опустив-
шимися жителями захолустья, носившими бриджи из
оленьей кожи и охотничьи рубашки. Благодаря усилиям
своего отца и окружавшим условиям Том впитал индиви-
дуалистические взгляды, которые позднее нашли выраже-
ние в знаменитом его принципе — «лучшее правительст-
во то, которое меньше всего управляет».
95
Питер Джефферсон умер, когда Тому было всего че-
тырнадцать лет; ответственность за фамильную плантацию
легла на мальчика. Через три года Том поступил в кол-
ледж Вильяма и Марии в столице колонии в Вильямсбер-
ге и, когда ему исполнилось двадцать лет, овладел ла-
тынью, греческим и французским (позднее еще тремя
языками), естественными науками и математикой. Вы-
дающийся молодой человек, он был также прекрасным
скрипачом, танцором, певцом, наездником^ и атлетом, со-
четая в себе физические и интеллектуальные качества,
которые делали его привлекательным и представитель-
ным.
Насколько высоко ценили его коллеги, может свиде-
тельствовать хотя бы случай, рассказанный Джоном Адам-
сом. Адамс вспоминает, что, когда он и Джефферсон при-
ступили к составлению Декларации независимости, оба
они начали предлагать друг другу подготовить проект
декларации.
«Какими мотивами вы руководствуетесь?» — спросил
Джефферсон.
«Во-первых,—ответил Адамс,—вы из Вирджинии и
потому должны стоять во главе этого дела. Во-вторых —
у меня невыносимый характер, ко мне относятся с по-
дозрением, и я не популярен. Вы же — полная противо-
положность. Соображение третье — вы способны напи-
сать в десять раз лучше меня».
После окончания колледжа Джефферсон поступил
на службу в юридическую контору и в возрасте двадцати
четырех лет стал практикующим адвокатом, что было
обычным на пути к политической карьере. Таким обра-
зом, уравнительные принципы, которые стали его отли-
чительным критерием, выкристаллизовались благодаря
его возвышенному образу мыслей, а не служебному по-
ложению. Джефферсон был не слишком хорошим админи-
стратором. На одной из стадий революционной войны, бу-
дучи губернатором Вирджинии, он не очень умело зани-
мался организацией войск, а также обороны против лорда
Корнваллиса. В 1781 году, после того как он выделил
большие партии одежды, деньги и землю для того, чтобы
набрать в армию пятьсот солдат, ему удалось завербо-
вать только семь человек, причем двое из них тут же де-
зертировали. В личной жизни он также был плохим рас-
порядителем. Одной из причин, в силу которой он не мог
96
освободить своих рабов, как ему этого хотелось, было то,
что, согласно закону, они служили обеспечению его дол-
гов, а он очень редко обходился без них. Однако как по-
литик-философ Джефферсон стоял в одном ряду с вели-
чайшими деятелями своего времени; его влияние на аме-
риканские традиции было настолько значительным, что
по сей день имя его в национальном лексиконе является
синонимом истинной демократии.
В основе его философии было положение о том, что
Соединенные Штаты способны процветать только в том
случае, если страна превратится в страну мелких сель-
скохозяйственных производителей и останется таковой.
В отличие от английского мыслителя Джона Локка, ко-
торый утверждал, что правительство «не может лишить
любого человека любой части его собственности без его
на то согласия», Джефферсон следующим образом интер-
претировал догму XVIII столетия о «сохранении собст-
венности», а именно: общество в свою очередь должно
стремиться уменьшить неравенство в распределении бо-
гатства. «Я понимаю,— писал он в 1785 году,— что равное
распределение собственности непрактично». Однако в
обязанности правительства входило принятие мер, с тем
чтобы «последствия огромного неравенства, которое по-
рождает массовую нищету большей части человечества»,
сделались менее ощутимыми.
В отличие от индивидуализма Локка и Адама Смита
Джефферсон воспринимал общество как органическое
целое, а правительство — как коллективный доверенный
орган, заботящийся о благосостоянии народа. Там, где
Локк говорил о «жизни, свободе и собственности», Джеф-
ферсон писал «жизнь, свобода и стремление к счастью».
Здесь существует тонкое различие, которое составляет
квинтэссенцию современного либерализма и всех; про-
грамм борьбы с бедностью. Каждый человек имеет право
на основные свободы, включая право на владение собст-
венностью, однако там, где это право противоречит «сча-
стью» других, общество через свое правительство должно
предпринять меры для достижения баланса между этими
двумя понятиями. По мнению Адама Смита и Локка, не
должно быть никаких сдерживающих факторов в отно-
шении расширения собственности, кроме сдерживающе-
го воздействия рынка и естественного отбора. Согласно
воззрениям Джефферсона, неприкосновенность собствен-
97
4—2057
ности была относительной, а не абсолютной; правитель-
ство должно ее защищать, но не до таких пределов, когда
у одного человека всего слишком много, а у другого —
слишком мало. Таким образом, Джефферсон наряду с
убежденностью, что «равное» распределение «непрактич-
но», предлагал множество мер для сужения пропасти
между имущими и неимущими. Одним из средств как
он выразился, «уменьшения имущественного неравенст-
ва» являлось исключение из числа облагаемы^ налогом
тех, чьи доходы были ниже определенного уровня, и об-
ложение налогом более или менее крупной собственности
в геометрической прогрессии по мере ее увеличения. Это
более радикальное средство, чем прогрессивный подоход-
ный налог; а ведь прогрессивный налог на богатство есть
нечто такое, на что общество не решилось по сей день,
за исключением случаев с наследованием имущества.
Другим средством, согласно убеждениям левелеров, было
«обеспечение всеми возможными мерами такого положе-
ния, при котором безземельными будет возможно меньшее
число людей. Мелкие землевладельцы — самая ценная
часть государства». Когда в 1776 году Джефферсон состав-
лял проект конституции Вирджинии, он включил в
него условие, предусматривавшее, что «каждый взрослый
человек... должен иметь право на получение пятидесяти
акров земли...».
Опираясь на выводы Локка, Джефферсон увеличил
размеры коллективной помощи нуждающимся, что при-
вело его к высшему пределу, которого в XVIII столетии
мог достигнуть сторонник реформ. Он высказывался за
свободное бесплатное образование, тюремную реформу,
всеобщее избирательное право для мужчин, освобождение
рабов. Составляя, например, «декларацию», Джефферсон
как бы невзначай вставил абзац, в котором английская
монархия осуждалась за то, что вела «жестокую войну
против самой человеческой природы, посягая на самые
священные права жизни и свободы отдаленного народа,
который никогда не оскорблял английского монарха, по-
рабощая людей в другом полущарии земли и подвергая
их во время перевозки туда опасности мученической
смерти». Только чувствительность Джорджии и Южной
Каролины к такого рода заявлениям заставила Джеффер-
сона убрать крамольный абзац. Джефферсон выступал
за образование для каждого ради стимулирования про-
98
цесса демократизации. «Невозможно создать какую-либо
другую прочную основу для сохранения свободы и
счастья»,—писал он в 1786 году. Его предложение об
«образовании начальных школ» в Вирджинйи, отно-
сящееся к более позднему времени, представляло собой
детальное толкование всеобщего финансируемого госу-
дарством образования, что на целые десятилетия опере-
жало его время.
Если бы радикальное крыло, типичными представи-
телями которого были Джефферсон, Патрик Генри и
Самюэль Адамс, удержало власть после окончания войны
и во время конституционного съезда, доктрина Джеффер-
сона, воплощенная в жизнь, могла бы дать многие выгоды
неимущим. Однако верховная власть после войны и
вплоть до начала XIX столетия находилась в руках Алек-
сандера Гамильтона, бывшего правой рукой Вашингтона/
а Гамильтон считал, что правительство должно служить
немногим против многих. Поэтому осуществленные ре-
формы были компромиссными, с учетом значительных
предостережений на будущее, а для настоящего они были
явно недостаточны.
III
Одним из этапов наступления на бедность, результаты
которого оказались весьма стабильными и ощутимыми,
было открытие бедным доступа к земле. С мечтами Джеф-
ферсона о создании нации мелких землевладельцев пере-
плетались политические и геополитические мотивы, та-
кие, как стремление наказать тори и воспрепятствовать
территориальным притязаниям Англии, Испании и Фран-
ции. Нельзя^было также не считаться с упорным нажи-
мом со стороны земельных спекулянтов типа «Огайо
компани». Однако независимо от общего стремления
обеспечить себе права на землю и доходы, которое было
сдобрено идеализмом Джефферсона, фактом остается
то, что революция сделала землю доступной для бедных
в значительных масштабах. Открылась граница, прохо-
дившая по Аппалачам, и от одного этого простого акта
более чем удвоилась против первоначальной подконтроль-
ная территория. Благодаря революции, были захвачены
владения американских тори, собственников, а также
английской короны, и значительная часть этой земли
99
4*
продана по низкой цене в виде небольших участков. Кро-
ме того, революция упразднила немало старых и обреме-
нительных обычаев, усиливавших позиции аристократии.
Взятые вместе, эти меры открыли перед бедняками но-
вые возможности, не виданные до этого в мире.
Обычно забывают о том, что в период колонизации
американцы, принадлежавшие к низшим слоям, сильнее
ненавидели доморощенных аристократов, чем лондонских
джентри. Постоянные конфликты между преуспевающи-
ми дельцами и жителями захолустья, должником и кре-
дитором, землевладельцем и арендатором, богатым и бед-
ным подрывали основу американской действительности
и часто заканчивались насильственными действиями,
иногда — как это было во время восстания под предводи-
тельством Бэкона в 1676 году — революционным наси-
лием, направленным на захват власти. Принятый Англией
экстремистский закон о гербовом сборе и ограничи-
тельное законодательство, которое за ним последовало,
заставили перенести враждебное отношение с доморо-
щенной аристократии на Англию. Однако воинственно
настроенные деятели революции, люди, участвовавшие
в бойкотах, выбрасывавшие за борт тюки чая в морской
гавани Бостона, позднее создававшие «комитеты безо-
пасности», они не забыли о своих доморощенных богачах
и не простили их даже, тогда, когда те воевали против
Англии. '
В ходе этой войны Массачусетс отнял буквально
каждый акр земли у тех, кто воевал за интересы Брита-
нии, включая владения в Пеппереле, которые тянулись
на тридцать миль вдоль берега. Пенсильвания по иронии
.судьбы секвестрировала владения семьи Вильяма Пенна
общей стоимостью пять миллионов долларов, за кото-
рые эта семья в свое время заплатила 650 тысяч долла-
ров. Нью-Йорк — этот бастион земельной аристократии —
отхватил такие лакомые куски, как поместье семьи Фи-
липпов размером триста квадратных миль и богатства
•Де Ланей, а также, по общей оценке, около половины зе-
мельных угодий всего штата, хотя некоторые из этих
земель были пожалованы богатым патриотам, таким, на-
пример, как семья Левингстон. Нью-Джерси наложил
руку на пятьсот крупных владений, Вирджиния конфис-
ковала поместье Феерфакса площадью шесть миллионов
акров. Предложение континентального конгресса штатам,
100
выдвинутое в ноябре 1777 года, присваивать собствен-
ность, сторонников короля было встречено всеми с огром-
ным энтузиазмом, за исключением Южной Каролины.
В западном полушарии 29 земельных собственников утра-
тили свое родовое имущество, из них 490 поместий в
Пенсильвании и 55 в Нью-Йорке. К концу войны пять
тысяч лояльных граждан жаловались на то, что лишились
активов на сумму • от сорока до пятидесяти миллионов
долларов. В истории западного полушария это была одна
из самых больших акций захвата земли, сравнимая лишь
с действиями Лазаро Карденоса в Мексике и событиями
на Кубе спустя, длительное время.
Конфискованные владения тори, а также нераспре-
деленная земля, которая принадлежала короне и различ-
ным собственникам^ были также бесцеремонно захвачены
и проданы тринадцатью штатами, остро нуждавшимися в
доходах,—НыотЙорк реализовал более трех миллионов
долларов, Мэриленд — более двух миллионов. Крупные
владения при этом спешно перекраивались на участки,
подходившие для небольших и средних ферм. Так, вла-
дения Джеймса Де Ланей в штате Нью-Йорк были раз-
дроблены на 275 отдельных ферм, а владения Роджера
Морриса — на 250, причем каждый участок ограничился
500 акрами. В течение одного года Нью-Йорк продал
с аукциона пять с половиной миллионов акров земли по
цене в несколько шиллингов за акр. В результате многие
арендаторы, нуждавшиеся в земле, или ремесленники,
которые хотели вести собственное хозяйство, получили
возможность удовлетворить это свое желание. Революция
покровительственно обошлась и с другой частью бедных,
а именно скваттерами, предлагая им преимущественное
право покупки земли ца льготных условиях. В Вирджи-
нии семьи скваттеров получили разрешение владеть зем-
лей в пределах четырехсот акров каждая при условии, что
они согласны вести фермерское хозяйство в течение од-
ного года и выращивать зерновые культуры. Закон
1781 года дал право скваттерам покупать землю по пять
долларов за участок в сто акров, причем выплата могла
производиться в течение двух с половиной лет. Если при-
бавить к этому многочисленные документы на пользова-
ние землей, которыми располагали возвращавшиеся до-
мой солдаты, станет ясно, что в аграрной сфере демо-
кратия получила значительное развитие.
19Г
Четыре других изменения, внесенные революцией,
имели сходные последствия. Одним из них была автома-
тическая отмена специальной арендной платы за землю.
При старой системе в большинстве колоний фригольдеры
должны были платить английской короне или собствен-
нику ежегодную специальную плату за землю в размере
одного пенса за акр, одного шиллинга — за сто акров или
сходные суммы. Во время «священного эксперимента»
многие уклонялись от указанных поборов, как убедился
в этом, к своему разочарованию ^Вильям Пенн, однако сбо-
ры в целом обычно достигали примерно ста тысяч дол-
ларов в год. С началом военных действий задолженность
королю и его близким друзьям было решено аннулиро-
вать, и долги, конечно, утратили силу..
То же самое было с приносившим немало забот законом
о стапелях для военно-морских судов. Для того чтобы
обеспечить поставку мачт для королевского флота, коло-
нистам было запрещено рубить сосны до тех пор, пока
представитель короля не определял, какие деревья нужны
для английского флота — разумеется, бесплатно. Конечно,
это правило часто нарушалось, однако запрет вызывал
раздражение фермеров. Поэтому никто не пожалел, когда
этот закон в ходе революции был предан забвению, пос-
кольку англичан трудно было заставить уступить.
После обретения независимости штаты начали, кроме
того, избавляться от двух пережитков, оставшихся от
старых феодальных порядков, обусловливавших концен-
трацию земельных владений по возможности в руках
небольшого числа лиц. По закону о заповедном имущест-
ве, принятом первоначально в Англии XIII века, человек
мог завладеть землей, предоставленной другому лицу,
скажем его сыну, с тем чтобы соблюсти принцип ее не-
отчуждаемости. Земля не подлежала продаже или пере-
даче кому бы то ни было, а могла лишь наследоваться
«кровными родственниками». По закону о первородстве
собственность, оставшаяся после умершего без завеща-
ния, переходила исключительно к старшему сыну (Но-
вая Англия, более либеральная на этот счет, чем другие
штаты, разрешала другим детям получать свою долю в
наследстве, однако предоставляла старшему сыну двой-
ную долю). Последствия закона о заповедном имуществе
и права первородства иногда бывали довольно неприят-
ными: семья, которая не в состоянии была вести фермер-
102
ское хозяйство по причине болезни или из-за финансо-
вых затруднений, тем не менее не имела права продать
свое владение или его заложить. Если отец умирал без
завещания, старший сын получал львиную долю имущест-
ва, но другие дети, если они не вступали во владение ка-
кой-либо собственностью при жизни отца, были обречены
на зависимое существование.Оба закона стимулировали
тот вид неравенства, который английские и американские
джентри хотели сохранить, а левелеры вроде Джефферсо-
на стремились ликвидировать. Законодатели, писал Джеф-
ферсон, «не в состоянии изобрести слишком много спосо-
бов раздела собственности... Наследование всех видов
собственности всеми детьми или всеми братьями и сест-
рами, а также другими родственниками в равной мере
является политической и практической мерой». В 1776 го-
ду он ввел в действие в Вирджинии закон, согласно которо-
му собственность могла свободно продаваться, причем нас-
ледники покупателя навечно приобретали права насле-
дования. В Южной Каролине сходное законодательство
уже существовало в письменной форме; в пяти других
штатах — Пенсильвании, Нью-Йорке, Джорджии, Мэри-
ленде, Северной Каролине — этому примеру следовали
и в последующее десятилетие. За пятнадцать лет револю-
ции все штаты аннулировали также право первородства.
Наиболее важным результатом революции как для
бедных, так и для нации в целом было уничтожение барь-
ера, которым Англия окружила своих колонистов к восто-
ку от Аппалачских гор. За водоразделом от Западной
Флориды до Великих озер и от Аллеганских гор до
Миссисипи находилось 488 248 квадратных миль земли
(по сравнению с 341 752 квадратными милями первона-
чальной площади штатов). Англичане со свойственной
им прагматической гибкостью поощряли открытие до-
ступа к этой территории, когда Франция и Испания
предъявляли на нее свои права. Но в результате решаю-
щих побед Англии в войнах с Францией й индейскими
племенами доступ в эти обширные владения был закрыт.
В 1763 году королевским указом район поселения был ог-
раничен чертою гор, а одиннадцатью годами позднее, мстя
жестоким колонистам, англичане не только еще больше
ограничили район поселения белых, но также подчинили
себе провинцию Квебек, район к северу от реки Огайо. В
результате были пресечены устремления класса средних
юз
фермеров, с вожделением взиравших на обширные прерии,
исследованные Ла Саллем, Томасом Уокером, Христофе-
ром Гистом, Даниэлем. Буном и другими. Компания
«Миссисипи», компания военных искателей приключе-
ний, компания «Лоял», компания «Иллинойс» имели за
Аллеганами от двухсот тысяч до двенадцати миллионов
акров земли, однако вся эта земля не представляла ника-
кой ценности до тех пор, пока Англия не разрешала ни-
кому селиться на ней. В таком состоянии находилась
обширная область, ныне территория Западной Вирджи-
нии, которую предприимчивые дельцы из Пенсильвании
купили у индейцев в надежде на то, что им удастся соз-
дать там новую колонию под названием Вандалия.
Трудно себе представить, что случилось бы с нацией,
находившейся в стадии становления, если бы каким-то
образом этот лакомый кусок не попал в ее руки. Дело не
ограничилось бы задержкой экспансии на запад, но почти
наверняка непрочная конфедерация тринадцати штатов
неминуемо и бесповоротно распалась бы и «американская
мечта» обернулась бы отчаянием Европы XVIII века.
К счастью для американцев, все их карты как будто вы-
пали удачно. Стремясь нанести поражение англичанам,
Патрик Генри из Вирджинии направил Георга Роджерса
Кларка, которому едва исполнилось 26 лет, и отряд из
250 человек на северо-запад для того, чтобы захватить
передовые посты англичан и покончить с контролем со
стороны Англии. Притязания тех штатов, которые обос-
новывали свои права на земли за Аппалачскими горами
старыми, забытыми королевскими подачками, также были
отвергнуты, когда маленький Мэриленд в 1779 году отка-
зался ратифицировать статьи конфедерации до тех пор,
пока остальные двенадцать штатов не согласятся счи-
тать северо-запад общим. Вирджиния и Коннектикут пос-
ле раздачи своим гражданам нескольких миллионов акров
земли в качестве возмещения утраченной собственности,
в том числе ветеранам, имевшим права на землю, пере-
дали излишки федеральному правительству. Затем, про-
явив дипломатический гений, американцы, играя на
соперничестве Англии, Франции и Испании, сумели скло-
нить англичан передать им всю территорию, согласно
Парижскому договору. Но даже в этих условиях пришлось
преодолеть множество препятствий. Три европейские
державы, помогая индейцам оружием и припасами, про-
104
воцировали их на вооруженное сопротивление заселению
их земель американцами. Это сопротивление было на-
столько ожесточенным, что с 1795 года по 1809 год Сое-
диненные Штаты, побеждая в этих сражениях на поле
боя, на одном северо-западе навязали индейцам десять
унизительных договоров. Попытки англичан склонить
Кентукки и Вермонт к выходу из Союза имели тот же ре-
зультат, что и аналогичные увещевания со стороны испан-
цев. Запад начал обживаться американскими поселен-
цами; к 1783 году там было уже 25 тысяч человек, причем
больше всего в Кентукки, где революционные солдаты
получали права на землю в Вирджинии вместо выплаты
жалованья и выдач довольствия. А когда война окончи-
лась, прилив поселенцев стал безудержным. Тысячи се-
мей нуждавшихся двинулись по дороге через пустыню
вниз по реке Огайо в Кентукки — в течение только од-
ного 1788 года примерно 967 судов, которые везли 18 370
человек и 7896 лошадей, проследовали через форт Хемер.
К 1890 году Кентукки мог уже похвастаться населением
в 74 тысячи человек и собирался вступить в Союз в ка-
честве независимого штата. В Теннесси было 35 тысяч
населения. В 1788 году, когда был основан город Мари-
етта в Огайо, через него проследовало 10 тысяч человек.
На территории, где Соединенные Штаты эффективно
осуществляли свое право на собственность, существовало
еще немало препятствий на пути просвещенной полити-
ки. Если бы тринадцать штатов последовали примеру
Европы, они могли бы превратить эту территорию в ко-
лонию, с тем чтобы она неограниченно управлялась как
зависимое государственное образование. Джефферсон,
работая над проектом декрета 1784 года, предложил раз-
делить северо-запад на десять штатов с такими понятны-
ми лишь немногим названиями, как Сильвания, Херсо-
нес, Ассеннисипия, Иллинойя, Метропотамия й Пелиси-
пия. Здесь, так же как в Кентукки и Теннесси, рабство
после 1800 года подлежало запрету. Однако для утверж-
дения законопроекта не хватало двух голосов (за него
высказались семь штатов, в то время как требовались го-
лоса девяти). Лишь тремя годами позднее знаменитый
декрет 1787 года заложил основы национальной политики
в этой сфере. Рабство к северу от реки Огайо было запре-
щено. На северо-востоке должно было быть образовано
от трех до пяти штатов вместо десяти, предлагавшихся
105
Джефферсоном, и было предусмотрено, что, когда насе-
ление любого из этих штатов достигнет шестидесяти ты-
сяч человек, имеющих право голоса, он получит «равные
права со всеми остальными». Право голоса предоставля-
лось каждому, кто владел пятьюдесятью акрами земли.
Только в распределении свободной земли политика
послереволюционного периода оставляла желать лучше-
го. По этому вопросу серьезные разногласия возникли
между теми, кто рассматривал эту территорию как
источник доходов для штатов, и теми, кто видел в ней сред-
ство расширения аграрной демократии. Александер Га-
мильтон предлагал продавать зем*лю большими участка-
ми по «выгодной» цене. Джефферсон предпочитал наде-
лять землей, но позднее* кардинально изменил свою
политику в пользу продажи земли сравнительно небольши-
ми участками за невысокую стоимость. Окончательная по-
литика, сформулированная в земельном указе 178.5 года,
представляла собой компромисс, сильно тяготевший к
позиции Гамильтона. Указ предусматривал, что прави-
тельство должно выделить в условиях строгого контроля
прямоугольные общинные участки размером 36 квадрат-
ных миль наподобие городских участков в старой Новой
Англии, изъяв 1/36 часть каждого участка в пользу об-
щественных школ. Половина указанного прямоугольного
участка подлежала продаже с аукциона по минимальной
цене один доллар за акр (позднее — два Доллара), вто-
рая половина — частями по одной квадратной миле. Это
была система, разработанная по требованию земельных
спекулянтов, особенно тех, которые за бесценок скупили
права на землк^ принадлежавшие бывший солдатам.
Даже отдельный участок, составлявший 640 акров, стоил
280 долларов, что намного превышало возможности чело-
века со средним достатком.
Таким образом, потерпели неудачу даже самые луч-
шие, тщательно разработанные планы. Под постоянным
нажимом конгресс был вынужден уменьшить размеры
продаваемых земельных участков с 230 акров в 1800 году
до 160 акров в 1804 году и в конечном счете — до 80 ак-
ров к 1820 году. Более того, контроль и тщательно раз-
работанные планы продажи никогда не давали тех ре-
зультатов, на которые первоначально рассчитывали их
инициаторы. Люди селились на тех землях, на которые
контроль не распространялся. Прежде чем было начато
106
осуществление программы конгресса, на территории, на-
ходившейся вне сферы контроля, поселилось уже семь
тысяч человек. Их примеру собирались последовать мно-
гие, и, .хотя иногда правительство силой выселяло людей
оттуда, ему все же приходилось признавать их требова-
ния, находившие проявление в периодических захватах
земли.
Таким образом, западные земли, несмотря на то что
крупные компании сумели отхватить там большой куш,
явились фактором укрепления демократического духа и
в .значительной степени содействовали уменьшению бед-
ности. К 1790 году примерно 221 тысяча первых посе-
ленцев обосновалась в просторном «раю» за Аппалач-
скими горами. «Практическая свобода Америки,— писал
один англичанин в 1817 году,— заключается в ее огром-
ных пространствах и немногочисленном населении. Хо-
рошая земля, баснословно дешевая повсюду или вовсе
бесплатная, если вы готовы отправиться за ней в даль-
ний путь, дает каждому человеку столько свободного
жизненного пространства, сколько он пожелает... Люди
приходят, они трудятся, они преуспевают. Это и есть
реальная, свобода Америки».
IV
Помимо реформ, относившихся к собственности на
землю, новая формировавшаяся в ходе революции нация 1
сделала более доступными права избирателей, внесла из-
менения в законодательство о тюремном заключении за
долги и нанесла несколько чувствительных ударов раб-
ству, но в каждом случае она ограничивалась облегче-
нием участи бедных, которым было еще далеко до пол-
ного избавления от нужды.
Ограничения, касавшиеся права участия в голосова-
нии, никогда не были столь строгими в колониях, как в
самой Англии, однако во всех тринадцати колониях право
голоса было обусловлено имущественным цензом, а ценз
на право занятия официальных должностей был намного
выше. Однажды Бенджамин Франклин рассказал об ин-
* Автор имеет в виду американскую буржуазную нацию, важным
этапом в формировании которой явилась первая американская рево-
люция, война за независимость 1775—1783 гг.— Прим. ред.
107
тересном случае с человеком, который благодаря тому,
что у него был мул, обрел драгоценное право принимать
участие в голосовании. Но когда мул издох, человек ли-
шился этого права. «Любопытно,— размышлял Франк-
лин,— кто же имел право голоса, человек или мул?»
Однако преодоление гигантским прыжком расстоя-
ния от общества с правом голоса, обусловленным иму-
щественным цензом, до общества с правом голоса, осно-
ванным на принадлежности к гражданству, былох очевидно,
по мнению американских лидеров XVIII столетия,
крайностью. Четыре штата фактически не внесли
никаких изменений в право граждан на голосование.
НькнЙорк и Массачусетс продолжали придерживаться
иерархической системы, дававшей преимущества бога-
тым. В Массачусетсе, например, для того чтобы иметь
право на участие в. голосовании, требовалось иметь .три-
ста долларов; от пятисот до тысячи долларов — для того
чтобы выставить свою кандидатуру в конгресс; от полу-
торы до трех тысяч долларов — для того чтобы стать се-
натором, и пять тысяч долларов — для того чтобы балло-
тироваться в губернаторы. Даже в 1790 году, как пишет
Кертис П. Неттелз, «в Нью-Йорке только один взрослый
мужчина из десяти мог голосовать за губернатора». Глав-
ное сражение было еще впереди, а пока что был достиг-
нут лишь частичный успех. Однако хоть и нерегулярно,
но все же многое изменялось к лучшему. Конституция
Пенсильвании, принятая в.1776 году, предоставляла право
голоса любому мужчине, который уплачивал налоги, кро-
ме того, она устанавливала равное представительство как
для отдаленных районов, Так и для восточных, что сегод-
ня можно было бы назвать принципом «один человек-
одни голос». Делавэр, Северная Каролина и Нью-Гэмп-
шир последовали в своих конституциях этому примеру,
а. Нью-Джерси Снизила имущественный ценз до пятиде-
сяти долларов. Джорджия уменьшила его: вместо пятиде-
сяти акров земли достаточно было владеть любой собст-
венностью На сумму десять фунтов стерлингов. В допол-
нение к этому число людей; занимающих официальные
должности и подлежащих избранию, а не назначению,
постепенно увеличивалось и включало губернатора, а в
Массачусетсе и Нью-Йорке — судей и других официаль-
ных лиц. Пенсильвания сделала решительный шаг впе-
ред в своем развитии, объявив всех свободных людей не-
108
зависимо от имущественного положения и религиозных
взглядов имеющими право занимать общественные пос-
ты, а штат Делавэр сделал этот шаг, когда запретил все ре-
лигиозные тесты. Таким образом, подкрепленная по-
зициями Джефферсона и Гамильтона указанная реформа
оказалась неизбежной, но была далеко не полной.
Должники с их участью — другая социальная сфера,
в которой не было достигнуто никакого прогресса. Тюрем-
ному заключению за долги, одному из тягчайших уделов
бедных, предстояло еще просуществовать до периода
Джексона, наступившего более чем через полстолетия
после Лексингтона и Конкорда. Человека могли бро-
сить в тюрьму только за то, что он был должен кому-то
несколько долларов; к его физическим страданиям в за-
ключении добавлялись моральные: его заставляли
оплачивать свое собственное содержание в тюрьме. На-
сколько распространенным был этот Ьид наказания, свиде-
тельствует хотя бы тот факт, что вплоть до 1785 года
даже в Филадельфии' половина содержавшихся в тюрьмах
заключенных попали туда потому, что нарушили кодекс
должников. В тюрьмах Нью-Йорка в 1787—1788 годах
находилось 1200 человек, которые были не в состоянии
погасить задолженность, иногда составлявшую всего пять
долларов. Число заключенных за эту провинность было
бы, без сомнения, больше, если бы в конституции Пен-
сильвании и Северной Каролины после 1776 года не были
внесены ограничения, обусловливавшие заключение в
тюрьму лишь тех, кому не удалось должным образом рас-
порядиться своими активами для выплаты долгов, и тех,
кто был пойман с поличным при совершении противоза-
конных сделок. В 1789 году Нью-Йорк принял закон, ог-
раничивавший тюремное заключение тридцатью днями,
если долг не превышал пятидесяти долларов. В Пенсиль-
вании законопроект 1792 года предусматривал оплату
кредитором части расходов на содержание неплательщи-
ка в заключении. Вслед за восстанием Шея в Массачу-
сетсе был принят закон, предоставлявший свободу долж-
никам, которые давали клятву, что не могут оплатить нд
свои счета, ни свое содержание в тюрьме.
Попыткой в какой-то мере кардинально решить эту
проблему путем облегчения участи должников, будора-
жившей их воображение на протяжении 125 лет, был вы-
пуск бумажных денег. Нетрудно доказать, как уже сдела-
109
ли многие исследователи, что эта панацёя обеспечивает
в лучшем случае лишь временное облегчение, однако за
потребностью в дешевых деньгах всегда скрывалась на-
дежда низших классов перераспределить доход в свою
пользу. Штаты, так же как и конгресс, выпустили огром-
ные суммы бумажных денег — 250 миллионов долларов,—
стоимость которых упала до самого низкого уровня.
К 1780 году стоимость бумажных денег настолько пони-
зилась, что доллары Вирджинии и Джорджий стоили одну
десятую пенса в серебре; доллар Нью-Йорка — три чет-
верти пенса; доллар Мэриленда — два с половиной цента.
Как обычно, цены на товары росли быстрее покупатель-
ной способности представителей низших классов, увле-
кая последних в бесконечную карусель долгов. Делались
попытки установить соотношение стоимости бумажных
и серебряных денег, например тысяча бумажных долла-
ров за один доллар серебряный, однако эти попытки не-
изменно проваливались.
Все же во время депрессии 1785—1786 годов, когда
экономика испытывала тяжелые последствия войны, не-
имущие снова единодушно потребовали выпуска бумаж-
ных денег. Если бы удалось заставить купцов, вносивших
разлад в экономику, принимать бумажные деньги в ка-
честве законного платежного средства, инфляцию уда-
лось бы удержать в допустимых рамках и взявший в
кредит мог бы погасить свой долг обесценившимися день-
гами. Это радикальное требование было актуальным для
одиннадцати из тринадцати штатов — только Коннекти-
кут и Делавэр избежали этой бури. Северная Каролина
напечатала огромное количество бумажных денег, кото-
рые она употребила на покупку табака за двойную цену
по сравнению со звонкой монетой. Южная Каролина при-
няла принудительные меры, заставляя плантаторов при-
нимать бумажные деньги по их нарицательной стоимо-
сти. «Клубы советчиков» намекали купцам, что им лучше
принимать бумажные деньги, в противном случае, подоб-
но тому как это происходило во времена колонизации,
никто не гарантирует их дома от пожаров. Джорджия
прибегла в этой кампании к уникальному приему: любой
купец, который не. соглашался письменно подтвердить,
что всегда готов принять к оплате бумажные деньги, ли-
шался права на экспорт. Пенсильвания шла по этому
пути более осторожно, выпуская по миллиону долларов
110
кредитными билетами, но не объявляя их законным пла-
тежным средством. Нью-Джерси дважды принимала за-
коны о бумажных деньгах, поскольку первый законопро-
ект был запрещен губернатором Вильямом Ливингстоном.
В Род-Айленде и Массачусетсе волнения на этой почве
достигли своего апогея. Оба штата в течение длительного
времени в прошлом были оккупированы англичанами.
Их экономика была разрушена, а население, очевидно,
страдало от долгов больше, чем где-либо еще в Америке.
Но там, где законодательство Массачусетса, обусловлен-
ное консервативной конституцией 1780 года и находив-
шееся в руках правого крыла, отказывалось изменить по-
литике «здоровых денег», вызывая этим восстание на за-
падных окраинах, законодательство Род-Айленда, нахо-
дившееся под контролем радикалов, должно было сде-
лать уступку. Сторонники политики «здоровых денег»,
составлявшие вначале большинство в законодательных
органах небольших штатов, во время выборов 1786 года
лишились своих официальных постов, и после этого было
напечатано полмиллиона бумажных долларов.
Эти деньги предложили в качестве займов фермерам,
причем обеспечением долга служило их недвижимое
имущество. Принудительный закон предусматривал, что,
если кредитор отказывался принимать бумажные деньги,
долг автоматически аннулировался.
Разумеется, опасения коммерческого порядка сделали
этот план абсолютно нереальным. Купцы отказывались
принимать презренные бумажки, фермеры в свою оче-
редь воздерживались Продавать молоко, свиней и зерно
на рынке, пытались сбыть свои товары в других штатах.
В отчаянии Они выливали молоко на землю, гноили про-
дукты и сжигали зерно. Сама объективная реальность
положения в экономике противостояла сторонникам де-
шевых денег. Бумажный доллар, выпущенный в мае,
например шестью месяцами позднее стоил только шест-
надцать центов. Та же судьба постигла другие ассигна-
ции, которые не обеспечивались ничем, кроме честного
слова. Тринадцать штатов, выпустивших тринадцать ви-
дов бумажных денег и пытавшихся торговать друг с дру-
гом, убедились в том, что возникшая неразбериха слиш-
ком далека от экономической эффективности. Александру
Гамильтону и федеральному правительству, появивше-
муся после конституционного съезда, оставалось лишь
111
придумать способ обеспечить страну «здоровыми день-
гами», однако следует отметить, что, д то время как ва-
шингтонская администрация выплачивала богатым пол-
ную стоимость восстановленных длительных долговых
обязательств, она не ревальвировала континентальные
деньги, находившиеся на руках у многих бедняков.
Революция породила другой не очень решительный
призыв, который также имел отношение к искоренению
бедности,—призыв к освобождению рабов. Многие дос-
тойные люди видели несоответствие между тем, что все
рождаются свободными, и тем, что с некоторыми из них
обращаются как с собственностью. Джефферсон, без сом-
нения, был одним из таких людей. За два года до начала
военных действий Патрик Генри поставил вопрос реб-
ром: «Не удивительно ли,—вопрошал он,—что в такое
время в стране, которая более других ценит свободу, где
человеческие права определяются и понимаются с боль-
шей точностью, что в такое время и в такой стране мы на-
ходим людей... признающих этот оскорбительный для
человечества принцип (рабство), поскольку он противо-
речит Библии и направлен против свободы?» Автор гроз-
ных памфлетов Томас Пейн призывал не только дать сво-
боду рабам, но также щедро наделить их землей, чтобы
рабы могли содержать себя,— идея, которую левые рес-
публиканцы заимствовали девяноста годами позднее,
после окончания гражданской войны. Даже Вашингтон,
не склонный по складу своего характера вдохновлять
толпы, призывал к уничтожению рабства «во имя чело-
веческого достоинства» и, подводя под это более практи-
ческую основу, заявлял, что «ничто, кроме полного иско-
ренения рабства, не может увековечить... наш союз».
В порыве идеализма континентальный конгресс в 1774
году, еще до завоевания независимости, провозгласил, что
«мы не только не будем ввозить, но не станем даже по-
купать любых рабов, которые будут ввезены в нашу стра-
ну после первого декабря нынешнего года». За пять дней
до Лексингтона благочестивые квакеры встретились в та-
верне «Сан» на Второй улице в Филадельфии, для того
чтобы создать Общество помощи свободным неграм, ко-
торые незаконно содержатся в рабстве. Жители Нью-
Йорка по .инициативе консервативно настроенного Джона
Джея десятью годами позднее основали Общество осво-
бождения рабов, и на протяжении нескольких последую-
112
щих лет подобные объединения призвали к этому в шести
других штатах. Если американцы, сказал Джей, не осво-
бодят своих негров, то их «собственные молитвы не бу-
дут услышаны богом».
Но, как это бывало со многими другими прогрессив-
ными начинаниями, практические заботы одних перепле-
тались с идеалистическими представлениями других, что
заставляло изменять отношение к определенной пробле-
ме. Англичане, например, предлагали рабам свободу, если
те будут поддерживать британскую политику. Когда в но-
ябре 1775 года лорд Данмоор, королевский губернатор
Вирджинии, провозгласил свободными всех черных рабов,
которые явятся в его лагерь, на это откликнулись тысячи
негров. «Рабы стекаются к нему во множестве»,— писал
известный гражданин Вирджинии Эдмунд Пендлтон.
И хотя английские офицеры вероломно отреклись от
своих обещаний и продали доверчивых рабов в еще более
тягостное рабство в Вест-Индию, число негров, искавших
в их предложениях избавления от рабства, было очень
большим. По подсчетам Джефферсона, в 1778 году их
было тридцать тысяч; к 1783 году это число выросло при-
близительно до ста тысяч — каждый пятый или шестой
чернокожий — невольник. Английские корабли, покинув-
шие гавань Нью-Йорка после заключения Парижского
договора, увезли в своих трюмах три тысячи негров. Пять
тысяч рабов отбыли вместе с кораблями английского фло-
та в июле 1782 года, когда он эвакуировал население Са-
ванны.
Таким образом, нажим англичан был одним из факто-
ров в ослаблении уз рабства. Вторым фактором была на-
стоятельная потребность армии Вашингтона в людских
ресурсах. Многие «патриоты» предпочитали, чтобы дру-
гие воевали за них, тогда как они ограничивались бы пыл-
кими патриотическими речами в тылу. Вслед за первым
патриотическим порывом перспектива призыва в армию
становилась вполне реальной, так что, несмотря на пло-
дородную землю и деньги, которые предлагались рек-
рутам, их число для нужд вооруженных сил было на-
много меньше, чем требовалось. Для того чтобы ликвиди-
ровать серьезную проблему дезертирства, штаты разра-
ботали схему призыва в армию лиц, заменяющих рекру-
тов. Согласно закону 1776 года, принятому в Нью-Йорке,
который послужил образцом для других штатов, призыв-
113
никам разрешалось посылать вместо себя других лиц —
белых или черных. Любой рабовладелец был счастлив
послать вместо себя раба сражаться за свою страну. Кроме
того, отдельные штаты, которые были не в состоянии вы-
ставить необходимое количество солдат, приняли специ-
альные законы, предусматривавшие призыв в армию нег-
ров-рабов, а также освобождение их от рабства за службу
в армии. Род-Айленд и Массачусетс предприняли по-
добные акции в 1778 году, Мэриленд — в 1780 году,
Нью-Йорк — в 1781 году. Конгресс обратился к южным
штатам с призывом последовать их примеру, предлагая
Джорджии и Южной Каролине по тысяче долларов за
каждого освобожденного и включенного в состав воору-
женных сил негра, надеясь подобным образом набрать
три тысячи человек. Это предложение было отвергнуто,
однако негры, как свободные, так и рабы, составляли зна-
чительную часть отдельных' воинских формирований и
часто сражались очень достойно.
По определению историка Джона С. Миллера, в ба-
тальонах северян было в среднем по пятьдесят негров,
а в битве при Монмаут-Кортхауз на стороне патриотов
сражалось семьсот черных рабов. «Начинало казаться,
что Эфиопия, так же как и Америка, находится под ружь-
ем». Негры потянулись в армию не из-за того, что их
переполняла любовь к хозяевам или что им была близка
та цель, за которую сражалась нация, их поработившая,
но потому, что в конце этого целегкого пути их ждала
желанная свобода. Свобода и мушкет шагали рядом.
Обычно северные штаты обещали неграм освобождение
по истечении трех лет военной службы; Вирджиния тре-
бовала только, чтобы раб служил честно. В целом не
меньше пяти тысяч черных братьев, которые служили
преимущественно в разрозненных отрядах, входивших
в состав более крупных соединений, узнали вкус пороха
на славном пути к свободе вместе со своими белыми това-
рищами.
Если в факте призыва негров на военную службу и
наличествовала смесь идеализма с практическим расче-
том, то возникший в результате этой меры импульс сам
по себе способствовал дальнейшему их освобождению*.
Наиболее сильным, как можно было ожидать, он был в
штатах, которым нечего было терять. Вермонт, например,
никогда не признавал института рабства; его конститу-
114
ция, принятая в 1777 году, запрещала порабощать любо-
го человека, «родившегося в этой стране или привезен-
ного из-за океана». В пределах границ Вермонта, по сути
дела, рабов не было. В период революции в Род-Айленде
было четыре тысячи черных рабов, в Массачусетсе — пять
тысяч, в Пенсильвании и Коннектикуте — по шесть ты-
сяч, в то время как в Вирджинии — двести тысяч и в
Южной Каролине — сто тысяч. Разумеется, есть какой-то
предел и идеализму; для казначейства менее болезненно
было освободить от четырех до шести тысяч единиц собст-
венности, чем сто тысяч. Темп освобождения, казалось,
походил на движение чаши весов. В 1780 году Пенсиль-
вания, а в 1784 году Коннектикут и Род-Айленд приняли
закон о постепенной отмене рабства. В Массачусетсе эта
задача решалась посредством судебных решений, когда
судьи выносили постановления, что ссылки на «свобод-
ных и равных» в конституции имели отношение ко всем
людям независимо от цвета их кожи. В своем истори-
ческом решении верховный судья Вильям Кушинг, выно-
ся постановление против рабовладельца, который подверг
своего раба телесным наказаниям, определил, что «идея
рабства несовместима с нашим собственным поведением
и конституцией». К 1804 году, когда штат Нью-Джерси
осуществил постепенную отмену рабства, все штаты к
северу от линии Мейсона — Диксона были заняты осво-
бождением рабов.
Однако к югу от этой линии институт рабства сохра-
нялся с упрямой последовательностью. Несмотря на або-
лиционистские взгляды таких людей, как Джефферсон,
Вашингтон, Рандольф, Мейсон и Мэдисон, Вирджиния
не пошла дальше того, чтобы легализовать освобождение
от рабства, которое осуществлялось просвещенными рабо-
владельцами, при гарантии того, что освобожденные рабы
не будут нуждаться в общественном призрении. А к
1808 году, с изобретением высокопроизводительной хлоп-
коочистительной машины настроения резко измени-
* До изобретения в 1793 г. Эли Уитни хлопкоочистительной ма-
шины хлопок очищался вручную. Механизация этого очень трудоем-
кого процесса привела к бурному росту производства хлопка. Если в
1790 г. в США было произведено 3 тыс. кип хлопка по 1000 фунтов
каждая, то через 70 лет, в 1§60 г.,—3841 тыс. кип, что составило
1000 процентов роста (см.: У. Фостер. Негритянский Парод в ис-
тории Америки. М., 1955, стр. 105).— Прим. ред.
115
лись в обратном направлении, что было мрачным свиде-
тельством влияния бумажника на гуманизм. Рабство, осо-
бенно в Джорджии и Южной Каролине, было слишком
значительным для того, чтобы от него отказались добро-
вольно. Теоретики даже придумали для него нечто вроде
морального оправдания, цитируя при этом Библию. Го-
ворят, много лет спустя один конгрессмен сказал:. «Сам
господь бог после того, как он спас детей Израиля от
рабства, санкционировал и признал рабство как теорети-
чески, так и практически».
Судьба была более милостива в отношении другого
вида бедности: имеется в виду рабство белых — наемных
слуг. Здесь не может возникнуть сомнения в том, будто
добрая воля людей была менее важна, чем строгие тре-
бования экономики. Так институт белого рабства просто-
напросто изжил себя, подобно тому как автомобиль вы-
теснил повозку, везомую лошадью. К моменту начала рево-
люции этот социальный слой, восходящий к концу XVII
столетия, пришел уже в значительный упадок. При на-
личии огромного числа негров-рабов плантаторы Юга ут-
ратили интерес, например, к белым слугам, рабство кото-
рых было ограничено во времени и которые значитель-
но меньше были пригодны для тяжелой работы на полях,
особенно это касалось женщин. Сами слуги не питали в
отношении Юга никаких иллюзий, поскольку политика
увеличения земельных владений оставляла мало надеж-
ды на то, что белые рабы получат землю бесплатно. По-
всюду, за исключением разве Пенсильвании, белое рабст-
во находилось в упадке. Решение Великобритании, при-
нятое в конце войны, запретить дальнейшую эмиграцию
наемных слуг, поскольку ей самой требовались рабочие
руки для новых фабрик, способствовало исчезновению
этой формы рабства в такой же мере, как и любая акция,
предпринятая самими американцами.
В революционном порыве Мэриленд принял закон, ог-
раничивавший срок рабства для белых максимально че-
тырьмя годами. В нескольких штатах возникли общества,
подобные тем, которые занимались проблемами рабства
негров. Общества старались облегчить участь наемных
слуг. Многие из слуг обрели свободу, бежав в армию,
хотя для них поступление на военную службу считалось
незаконным. В 1784 году граждане Нью-Йорка при встре-
че партии рабов, прибывших на кораблях, заявили,
116
что «торговля белыми» противоречит принципам свобо-
ды, оплатили перевоз последних через океан и освобо-
дили их.. Институт белого рабства просуществовал в те-
чение еще одного поколения, однако законы экономики и
благородство реформаторов уже звучали для него по-
гребальным звоном.
В этих: условиях отцы общества беспорядочно и по-
спешно взялись за выработку программ борьбы с бедно-
стью на революционных принципах. Аристократическое
крыло — поскольку такое существовало, как свидетель-
ствуют дебаты на конституционном съезде и монархичес-
кие взгляды Александера Гамильтона,— сожалело о
многих уравнительных мерах. Деверо Жарратт из Вирд-
жинии от имени многочисленной фракции выразил обес-
покоенность тем, что «лучшие республиканские времена»
принесли «больше уравнительных мер, чем этого требо-
валось в соответствии с формой правления». Однако дви-
жущую силу революции нельзя было остановить, и она
объявила бедности войну столь драматичную, что ее не
с чем было сравнить в американских анналах.
Глава шестая
ГОРЬКИЙ ПЛОД
I
Контрабандист по имени Самюэль Слейтер прибыл в
Соединенные Штаты в 1789 году, в тот самый год, когда
Вашингтон вступил в должность президента; контрабан-
дист этот привез с собой запрещенный к ввозу товар, ко-
торый должен был способствовать изменению американ-
ского образа жизни. Родившийся в Англии в графстве
Дербишир, едва достигнув двадцати одного года, Слейтер
привез с собой не бриллианты, не наркотики или какую-
нибудь другую физическую субстанцию, а скрытый в его
голове план создания высокопроизводительной машины.
Он не осмелился изобразить свой план на бумаге по той
простой причине, что островные жители англичане, рев-
ниво относившиеся к своей ведущей роли в промышлен-
ной революции, предприняли строгие меры для предотвра-
щения вывоза секретных сведений как в виде готовых
изделий, так и в виде чертежей. Запрет эмигрировать в
другие страны распространялся даже на рабочих, кото-
рые обслуживали такие машины, из опасения, что они
откроют промышленные секреты. Молодой Слейтер,
работавший служащим на одной из английских фабрик,
в свое время прочел объявление Пенсильванского общест-
ва содействия промышленности и прикладным видам
искусства, которое предлагало вознаграждение в пятьсот
долларов за усовершенствование текстильных машин.
Переодевшись фермером-подростком, Слейтер вскоре пе-
ребрался в Лондон, а оттуда — в Нью-Йорк, где с помощью
одного американского квакера, «отца американских пред-
принимателей», основал промышленное предприятие в
Потукете, Род-Айленд; он напрягал память, стремясь
воспроизвести конструкцию водяных рам, а также пря-
дильных и чесальных машин *. Его фабрику обслужива-
ли девять малолетних детей.
В этом было заключено угрожающее начало, чреватое
1 Некоторые историки возражают, утверждая, что такие пред-
приятия уже существовали на юге США еще до Слейтера, но боль-
шинство отдают ему предпочтение в этом нововведении.
118
для Соединенных Штатов беспрецедентным изменением
всего их облика. В последующие десятилетия под воздей-
ствием технической и социальной логики эволюции высо-
копроизводительного промышленного оборудования Сое-
диненным Штатам суждено было стать фантастической
надеждой и трагедией, ломавшими исторически склады-
вавшиеся линии развития. Машинам, которые вначале
приводились в действие руками (как, например, прядиль-
ная машина Джеймса Харгривза, которую он изобрел в
1764 году), а затем — с помощью воды, пара и, наконец,
угля и электричества, было суждено вызвать к жизни
бесчисленные города, изменить местоположение эконо-
мических центров, передвинув их из сельских районов в
городские, привлечь в Соединенные Штаты десятки мил-
лионов иммигрантов, лишить определенную часть класса
производителей — тружеников — права собственности на
орудия производства и породить новые виды бедности, ко-
торые были значительно хуже всего того, что могло встре-
титься в фермерском хозяйстве.
Машины будоражили воображение людей и подталки-
вали гениальных изобретателей машин и механизмов
на изобретение все более сложного и высокопроизводи-
тельного оборудования. Но в течение многих десятилетий
после Самюэля Слейтера, на протяжении значительной
части XIX столетия, существовали серьезные разногла-
сия относительно того, стоила ли игра свеч. Все то, что
Джефферсон видел в промышленной системе Англии и
Франции, убедило его в том, что эта система истощала
женщин и малолетних детей и ставила кормильцев семей
в такое положение, когда они не были в состоянии обеспе-
чить «самый низкий прожиточный уровень даже с по-
мощью физического труда». Обсуждая эту проблему
вместе с Вашингтоном и Гамильтоном, он настойчиво
предлагал .сделать выбор в пользу нации, основой кото-
рой были бы мелкие землевладельцы. Он не верил ни в
имущие классы, которые жили за счет труда других лю-
дей, ни в пролетариат, который, как он опасался, погряз-
нет в коррупции ввиду того, что будет лишен собствен-
ности. «Я считаю класс изобретателей,— рассуждал он,—
пособником зла, а также средством, с помощью которого
подрываются свободы любой страны в целом». Хотя буду-
щий президент и лидер республиканцев в конечном счете
примирился с фактом существования высокопроизводи-
119
тельных машин, в течение длительного времени после
этого многие оказывали сопротивление развитию промыш-
ленной системы, как об этом свидетельствует Джон
Б. Макмастер, на том основании, «что страна была новой,
что западные земли еще только предстояло заселить, что
у правительства еще были обширные участки земли для
продажи и что не следовало предпринимать каких-либо
шагов в направлении создания любого вида промышлен-
ности, которая, сконцентрировав мужчин и женщин в го-
родах и деревнях, остановила покупку общественных
земель и препятствовала миграции населения в сто-
рону Миссисипи. Другие, придерживавшиеся тех же
взглядов, считали наемный труд девушек и мало-
летних детей на фабриках явлением вредным для мораль-
ных устоев и образования».
С другой стороны, преобладало мнение, которое под-
держивал способный молодой финансовый гений, бывший
ответственным лицом в правительстве Вашингтона,—
Гамильтон. Ему было всего 34 года, когда он был назначен
секретарем казначейства; красивый, рыжеволосый, выхо-
дец из Вест-Индии, он испытывал неодолимое влечение
к «богатым и знатным». Человеческое общество, говорил
он на конституционном съезде, «разделяется на немно-
гих и многих. К первым относятся богатые и знатные, к
остальным — человеческая масса... неустойчивая и пере-
менчивая, она редко рассуждает или делает выбор пра-
вильно. В силу этого первому классу следует предоставить
определенную постоянную долю в правительстве». Фаб-
ричная система, как он предвидел, сделает этот класс ве-
дущим. В процессе перемен будет поощряться эмиграция,
будут использоваться способности женщин и детей, не
имеющих постоянных занятий, будет увеличиваться спрос
на сырье для фабрик.
Гамильтон вовсе не был шркирован результатами
воздействия на людей промышленной системы Англии,
напротив, он восхищался ими. В своем пространнохм.
«Докладе о производстве» от 5 декабря 1791 года он от-
мечал, что четыре седьмых всех рабочих на английских
промышленных предприятиях составляли женщины и
дети, «оказавшиеся здесь более пригодными, чем мужчины,
причем последние (дети) — пригодными в более раннем
возрасте именно на промышленных предприятиях боль-
ше, чем в каком-либо другом месте». Тонко и последова-
ло
тельно Гамильтон начал направлять нацию на путь фор-
мирования общества дельцов, а не мелких фермеров.
Для того чтобы обеспечить такое общество рабочей силой,
он чинил всевозможные препятствия мелким фермерам.
Земля, принадлежавшая обществу, продавалась крупны-
ми наделами, что было не по карману бедному человеку.
Путем консолидации долга национального правительства
в размере 56 миллионов долларов и долга различных
штатов, достигавшего 18 миллионов долларов, Гамильтон
дал возможность предпринимателям накопить основной
капитал. Повысив вдвое пошлины на готовые товары, он
обеспечил защиту новых видов промышленности, а создав
Банк Соединенных Штатов в стране, где было только че-
тыре действующих банка, он сделал доступным кредит для
бизнесменов. Радикалы сопротивлялись таким мерам не
только потому, что те не соответствовали их представ-
лениям о нации мелких землевладельцев, но и пото-
му, что в результате поднимались цены на потребитель-
ские товары, которые можно было дешевле купить в
Европе, увеличивались налоги на бедных и в город-
ских трущобах создавался класс обнищавших труже-
ников.
Наступление производства, однако, нельзя было замед-
лить с помощью абстрактных доктрин. Машина экономи-
ла время и производила горы товаров — обстоятельство,
против которого философские аргументы независимо от
их убедительности не могли выстоять. В последующие
десятилетия фабричная система, получившая стимул
во время войны 1812 года, когда английские товары были
недоступны, расправила крылья, подобно большому орлу,
уверенно летящему в нужном направлении. Община Мас-
сачусетса, которая с 1789 по 1796 год выдала разрешение
на создание здесь трех промышленных компаний, в те-
чение десятилетия, с 1810 по 1819 год, выдала уже 133 та-
ких резрешения. К 1830 году в Соединенных Штатах
было создано уже 795 промышленных предприятий, ка-
питал которых равнялся 45 миллионам долларов; к
1860 году таких предприятий было 1091, причем их капи-
тал был более чем вдвое больше и на них было занято
122 тысячи рабочих. Другие отрасли промышленности
развивались в том же стремительном темпе, например
производство чугуна выросло о 54 тысяч до 564 тысяч
тонн брутто. Накануне гражданской войны 140 тысяч про-
121
мышленных предприятий оперировали капиталом более
чем в полмиллиарда долларов и на них было занято
1300 тысяч рабочих.
II
Промышленная революция не была простым дополне-
нием к американскому образу жизни, она привела к ко-
ренному преобразованию, начиная с человеческих при-
вычек и кончая нравственными ценностями. Когда Ва-
шингтон стал президентом, всего 130 тысяч человек жило
в шести городах с населением восемь и более тысяч. Ког-
да президентом стал Линкольн, в 141 американском горо-
де жило уже 5 миллионов человек. В 1790 году население
ни одного города не достигало 75 тысяч человек, а в
1860 году только на Манхэттене в Нью-Йорке прожива-
ло 813 669 человек; в Филадельфии —566 тысяч, в Бал-
тиморе —212 тысяч. В таких городах, как Нью-Йорк, Сан-
Луи и Чикаго, половину и боЛее населения составляли
рожденные за рубежом; это было беспрецедентно сконцен-
трированное сборище неассимилировавшихся иммигран-
тов. Из 662 924 человек, проживавших на Манхэттене в
1855 году, 52,3 процента родились за океаном, 28,2— в
Ирландии и 16,7 процента — в Германии.
На протяжении этого периода, точно так же как и в
дни колонизации Америки, постоянно ощущалась нехват-
ка рабочей силы, ее приходилось ввозить из Европы. Одна-
ко численность и характер использования этой рабочей
силы изменились. Приблизительно с 5 тысяч человек в
год на протяжении десятилетия — с 1790 по 1800 год —
иммиграция резко возросла: до 100 тысяч в 1842 году
и до 427 833 в 1854 году. Все иммигранты, которые при-
ехали в Америку в период ее колонизации, нашли себе
занятия на фермах в качестве наемных рабочих, аренда-
торов или владельцев. Теперь в города .приехало почти
в два раза больше иммигрантов, чем на фермы, они устро-
ились на фабриках, на строительствах, таких, например,
как канал Эйре, на новых автомагистралях и на транс-
порте, при этом значительное большинство иммигрантов
нанялись чернорабочими.
Статистика сама по себе не могла объяснить эти изме-
нения. Жизнь на ферме носила несколько йндивидуали-
122
стическии характер: человеку принадлежал определенный
участок земли или он арендовал его; он сам пданировал,
сеял, снимал урожай и продавал плоды своего труда так,
как считал нужным, сам принимал решения. Рабочий на
строительстве или на фабрике жил в обстановке коллек-
тивизма, его работа по необходимости координировалась
с работой других. Рабочий обладал некоторой свободой
в выборе рода занятий, причем именно это ему часто при-
ходилось делать в силу необходимости, однако решения,
от которых зависела его работа, принимались другими.
Во времена колонизации рабочий на плантации или обыч-
ный рабочий-поденщик, который нанимался к мастеру,
заключали контракт на целый год. На протяжении этого
времени рабочий не мог уйти и не мог быть уволен с ра-
боты, за исключением точно оговоренных случаев. Иног-
да рабочий получал заработную плату раз в три месяца, а
чаще всего — в конце года. В новые времена рабочий был
более свободен, более мобилен. Он мог работать или не
работать — отсутствие определенных занятий больше не
наказывалось тюремным заключением, телесными нака-
заниями или отправкой на работу в специальные дома;
он мог перейти от одного работодателя к другому, пере-
ехать из одного города в другой и получать такую зара-
ботную плату, какую ему удастся оговорить при поступле-
нии на работу. Однако его свобода включала сомнитель-
ное преимущество — право голодать.
Феодальный раб в Европе жил в инертном обществе,
привязанный к своей земле, с которой ему можно было
переселяться в другую деревню не иначе как по разреше-
нию своего властелина; однако под кровом своего хозяина
и священнослужителя он в какой-то степени обладал
безопасностью. В случае если условия становились невы-
носимыми, патроны были обязаны в силу своего положе-
ния и в соответствии с религиозной традицией облегчить
положение крепостного. В американских колониях наем-
ные рабочие и негры-рабы, находившиеся в ужасающих
условиях, получали от хозяев гарантированную мини-
мальную оплату своего труда. Независимо от состояния
национальной экономики над их головами была крыша,
а на столе — скромная пища. Бедный житель отдаленных
районов как в колониальный период, так и в последующее
время мог пасть жертвой стихийных бедствий, таких, как
засуха или торнадо, однако общественные потрясения вро-
123
де депрессий не подвергали его опасности голода. Земля
почти всегда приносила какие-то плоды в виде зерна
и картофеля, так что можно было сводить концы с кри-
цами.
Пролетарий промышленной эпохи был не настолько
удачлив. В периоды депрессий, которые ослабляли эконо-
мику нации каждое десятилетие, он вынужден был попро-
шайничать, выстаивать в очереди за супом, который от
случая к случаю выдавали благотворительные общества
или власти города. О том, что такие раздачи супа обходи-
лись не слишком дорого, свидетельствуют, например,
расходы на содержание одного общественного дома, где
выдавался суп; этот дом был открыт в 1838 году в подвале
городской мэрии в Олбани. За период примерно в четыре
месяца было израсходовано 1098 долларов, при этом каж-
дый член 291 семьи получал «большой кусок хлеба» и
одну пинту супа, которые стоили меньше одного пенса в
день на каждого человека. «В этом году,— писал один из
жителей Филадельфии во время депрессии 1819 года,—
вопрос сводится к тому, как существовать». Он имел в
виду реальную, а не воображаемую действительность.
Типичная судьба, которая была уготована десяткам тысяч
городских бедняков во время экономического спада, про-
слеживается в отчете одного комитета в Филадельфии, ко-
торый показывает, что занятость в тридцати отраслях
промышленности упала с 9672 в 1816 году до 2137 человек
в 1819 году, а общая сумма заработной платы сократилась
с 58 до 12 тысяч долларов. Отчет из города Цинциннати
описывал бедствия людей, которые трудно себе вообра-
зить.
Немало людей вернулось в провинциальную глушь
для того, чтобы заниматься сельским хозяйством. Газеты
призывали собирать теплую одежду, поскольку нуж-
дающиеся не были в состоянии купить себе дрова на зиму
и им угрожала перспектива замерзнуть. В отчетах обще-
ства по борьбе с нищетой отмечалось, что в развеселом
Нью-Йорке каждый пятнадцатый (8 тысяч человек из
120 тысяч) был нищим, а от двенадцати до тринадцати
тысяч человек получали пособия для бедных.
Вызывала раздражение постоянная нагрузка на чело-
веческую психику. Сегодня господь бог был на небесах и
все в мире было прекрасно; на следующий день разража-
лась беда. «Дела наши идут лучше, чем предполага-
124
лось...—писала в редакционной статье газета «Найлс
реджистер» в 1817 году,— судные дни войны и мира мино-
вали. Мы ...неизменно движемся к великому будущему, ко-
торое ожидает нашу страну». Тремя годами позднее Джон
Куинси Адамс, будущий президент Соединенных Штатов,
отмечал, что «на протяжении двух последних лет наблю-
дались коренные изменения в судьбах людей во всех час-
тях союза; огромное число людей разорено до основания;
люди в массе своей переживают величайшие бедствия;
в целом наблюдается всеобщая неприязнь по отношению
к правительству, которая пока не сконцентрирована в ка-
ком-либо одном направлении, однако недовольные готовы
воспользоваться любым предлогом и только ищут себе
предводителя». «Над нами нависла перспектива самого
безрадостного будущего,—говорилось в газетном сообще-
нии из Лексингтона, штат Кентукки,— такого не могут
припомнить самые старые среди нас. Последняя война
по сравнению с нынешними временами была периодом
процветания».
Паника 1837 года еще больше, чем депрессия 1819 года,
принесла с собой бедствия для рабочих масс, прибывших
из-за океана, поскольку она продолжалась в течение вось-
ми лет лишь с небольшим перерывом в 1842—1843 годах
и вскоре возобновилась. В мае 1837 года банки наложили
запрет на выплаты звонкой монетой, отказываясь в то же
время принимать к оплате бумажные денежные знаки.
Шестьсот банков закрылись в течение одного года. В
январе 1838 года только в одном Нью-Йорке насчиты-
вались десятки тысяч безработных, а двести тысяч жи-
телей города «жили в крайней бедности и беспросвет-
ной нужде, без средств к существованию, не ведая, как
пережить зиму, не имея никакой помощи, кроме той,
которую предоставляли благотворительные общества».
Третья часть рабочего класса не имела работы; среди ос-
тальных большинство трудилось не полное рабочее вре-
мя. К 1839 году заработки упали на 30—50 процентов,
и в течение двух последующих лед, отдельные семьи по-
настоящему голодали и гибли от холода. Было время,
когда не работало девять десятых фабрик Новой Англии.
Именно в этот период Гораций. Грили призывал безра-
ботных «уходить, рассеиваться по стране, идти на Вели-
кий Запад, делать все что угодно, но только не оставать-
ся здесь».
125
Таким образом, промышленная революция, обусло-
вившая успешное развитие нации и создание ее эконо-
мики, основанной на технических новшествах, дополни-
тельно способствовала усилению и без того беспросветной
бедности. На протяжении столетия эта бедность кон-
центрировалась в среде иммигрантов.
III
Историки, спокойно размышляющие в своих кабине-
тах, придумали волшебную сказку о том, будто миллионы
людей прибыли на «землю обетованную» для того, чтобы
сколотить себе состояние. Но это правда лишь частично.
Хотя земля на Западе была доступна и заработки более
высокие, чем в Европе, пять миллионов человек, иммигри-
ровавших в Америку с 1818 по 1863 год, в большинстве
своем ирландцы и немцы, приехали сюда не потому, что
жизнь в Соединенных Штатах была хороша, а по той при-
чине, что жизнь в Европе стала для них невыносимой.
Ирландцы периодически голодали, как, например,
в 1816—1817 годах; немцы страдали от отсутствия
урегулирования, явившегося следствием неудач револю-
ций 1830 и 1848 годов. Многие представители этих и дру-
гих национальностей бежали от военной службы у себя
на родине.
По приезде в Нью-Йорк или в один из менее крупных
портов надежды иммигрантов на безоблачное будущее
начинали несколько меркнуть. Гровер Вейлен не встречал
их с ключами от города. Вместо этого на их корабли
взбирались рекламные агенты, чтобы завлекать их в меб-
лированные комнаты в районе Гринвич-стрит, где цены
обычно были в три-четыре раза выше нормальных. Дру-
гие агенты, ирландцы и немцы, назойливо предлагали
прибывшим соотечественникам устроиться на работу за
сотни миль от этих мест, где условия могли будто бы
сравниться лишь с чудесами рая, однако ничего подоб-
ного в действительности не было. Зачастую в качест-
ве средства привлечения иммигрантам Давали «бесплат-
ные» ордера на проезд к месту работы где-то за Олба-
ни. Однако по приезде они обнаруживали, что обязаны
сами оплатить дорожные расходы и что ордера были
фикцией.
126
В дополнение ко всему «земля обетованная» относи-
лась к этой разноязыкой толпе иммигрантов с неизмен-
ным подозрением. Потребовались еще два года, чтобы
удостовериться, что новые иммигранты не будут нуж-
даться в опеке общества. Вскоре появились ловкие дельцы,
которые за «незначительную плату» брали на себя возме-
щение убытков при нарушении условий договора. Иногда
перевозчики уплачивали от одного до десяти долларов за
каждого иммигранта в виде налога на случай возможной
нищеты. Вместо того чтобы торжественно расстилать при
встрече ковер под ноги прибывшим, американцы второго
и третьего поколений часто жаловались на то, что «Евро-
па отказывала нам в своих домах для бедных и в тюрь-
мах».
На протяжении длительного периода в XIX столетии
все это стало предметом постоянной суровой критики.
В 1856 году Томас Ричард Уитни, призывая профсоюз
американских механиков защищать механиков-американ-
цев от конкуренции механиков, приехавших из-за границы,
заявил, что иммиграция «ничего не добавляет к гению
нашей страны, подрывает основы частного предпринима-
тельства и повергает в нужду тех, кто этого заслуживает».
Вновь прибывшие, сказал он, не только были готовы ра-
ботать за жалкие гроши и тем самым обусловливать сни-
жение оплаты американских специалистов, но прибегали
также к многочисленным хитростям для того, чтобы поль-
зоваться материальными ценностями Америки. В порядке
живого примера он рассказал о немце-краснодеревщике,
проживавшем на улице Анны, который «как нуждающий-
ся получил топливо на всю зиму и другие необходимые
предметы из соответствующего отделения дома для бедных
нашего города», хотя работал с тремя подмастерьями, из-
готовлял мебель на своем «просторном верхнем этаже
дома». Другой «подонок» ...заставлял двух своих детей
постоянно... ходить по домам и выпрашивать объедки»,
несмотря на то что у него работало восемь — десять на-
емных рабочих-портных.
Среди интриг XIX столетия против пришельцев из
других стран поразительными были обвинения иммигран-
тов во всем, от эпидемии крапивницы, до конкуренции при
устройстве на работу. Мэр Нью-Йорка Аарон Кларк,
избранный в 1837 году но списку кандидатов коренных
американцев, заявил членам своего совета, что иммигран-
127
ты «по необходимости отправляют наших американских
рабочих в ссылку, где им приходится бороться с перво-
зданной дикой природой..: Есть основания опасаться, что
они явятся среди нас рассадником болезней; и если даже
у них сейчас нет болезней, то по прибытии на наш конти-
нент они могут стать источником эпидемий, набиваясь
во множесте в маленькие дома, сдаваемые в аренду, и в
грязные лачуги». По словам мэра, именно по вине им-
мигрантов дома для бедных так переполнены, «петиции,
подписанные сотнями людей, ищущих работы, подавались
напрасно», а частные ассоциации помощи «почти не рас-
полагают средствами». Самюэль Ф. Б. Морс, кандидат от
партии коренных американцев’ на должность мэра в пе-
риод, предшествовавший избранию Кларка, написал две
брошюры с красноречивыми названиями: «Неизбежные
опасности свободным учреждениям Соединенных Штатов
ввиду иностранной иммиграции» й «Иностранный заго-
вор против свобод в Соединенных Штатах».
По сути дела, разумеется, любой иммигрант работал
за более низкую заработную плату вовсе не потому, что
хотел вытеснить американца, но потому, что не мог найти
ничего лучшего, и он, конечно, был не «заговорщиком»,
а жертвой безмерной алчности работодателя. Особен-
ностью его жизни были в первую очередь трущобы, в ко-
торых он обитал. Ввиду предельной перенаселенности
города превратились в рынок наживы для тех, у кого
были помещения для сдачи внаем. Многие предприим-
чивые домовладельцы переоборудовали однокомнатные
дома в строения с двумя-тремя и четырьмя маленькими
клетушками, «представлявшими собой тесные поме-
щеньица, едва способные вместить человека», как писал
об этом Роберт Эрнст в своем исследовании об условиях
существования иммигрантов с 1825 по 1863 год. Когда и
такие переоборудованные помещения оказались неспособ-
ными удовлетворить насущные нужды, повсюду выросли
многоэтажные, многоквартирные дома, которые во всех
отношениях были столь же неблагоустроенными.
Они строились наспех, перенаселялись, в них отсутствова-
ла вентиляция, было мало солнечного света, и представ-
ляли они собой рассадники болезней, обители разочаро-
вания и преступлений.
Один гражданин из города Лоуэлла, штат Массачусетс,
писал в 1847 году, что в какой-то квартире такого много-
128
этажного дома он «видел семью, состоявшую из отца се-
мейства, его жены и восьмерых детей, причем четверо из
них были старше пятнадцати лет, и, кроме того, там оби-
тали еще четверо взрослых квартирантов... И это, конечно,
не худший случай». В десятом городском районе Нью-
Йорка, где жили выходцы из Ирландии и Германии, плот-
ность населения на один акр возросла с 54,5 человека в
1820 году до 171 человека через двадцать лет. Когда зда-
ния заполнились до отказа в своей надземной части, люди
бросились занимать подвалы. Сообщалось, что в Нью-
Йорке в 1843 году 7196 человек жили в сырых подземных
помещениях, а всего через несколько лет их было уже
29 тысяч, В 1850 году шеф полиции Нью-Йорка отмечал,
что каждый двадцатый человек в этом городе вынужден
жить в подвале, в среднем по шесть человек в комнате,
максимально — двадцать. Бывший крестьянин из Ирлан-
дии или Германии, привыкший к свету и свежему воздуху,
с таким трудом приспосабливался к могильной темноте,
что, по свидетельству историка Нормана Вэра, который
занимался вопросами труда, продолжительность жизни
ирландца, после того как он перебирался в трущобы
Бостона, составляла четырнадцать лет.
«В этих местах,—подводил итог Гораций Грили,—
отбросы под действием солнечных лучей излучают ядови-
тые миазмы... воры и проститутки собираются в шайки и
занимаются своим ремеслом... Повсюду рассадники бо-
лезней...» Туберкулез, холера, тиф, воспаление легких и
золотуха получили широкое распространение, тяжелее
всего поражая детей моложе пяти лет.
Не только подвалы многоэтажных домов, но и другие
помещения страдали от влаги, для которой не было стока;
тараканы и грызуны размножались в неимоверном коли-
честве. Воду приходилось таскать из уличных колонок,
отхожие места обычно помещались во дворе. «Их-содер-
жимое вовремя не убиралось, часто выходило на поверх-
ность и превращалось в источники заразы». В 1857 году
в Нью-Йорке было проложено всего 138 миль канализа-
ционных труб, в то время как длина его улиц составляла
500 миль, а условия в других городах были еще более не-
удовлетворительными.
Возможно, что в Европе дела обстояли еще хуже; тем
не менее для иммигранта-бедняка американский рай был
ежедневной борьбой с трудностями. Данные, относящиеся
129
5-2057
к десятилетию, начинавшемуся в 1849 году (до этого мо-
мента данные ненадежны), показывают, что в Нью-Йорке
три четвертых тех, кто был помещен в дома для бедных,
и семь восьмых тех, о ком заботилась Ассоциация по
улучшению условий бедняков, были выходцами из-за ру-
бежа, главным образом это были несчастные ирландцы.
Более одной трети душевнобольных, попавших в психиат-
рическую лечебницу города, до этого жили в Нью-Йорке
меньше года, значительную их часть составляли молодые
женщины. Врач объяснял это «комплексным воздействи-
ем духовных и физических причин, вызванных тем, что
они покинули родные места и почти нищими прибыли в
чужую страну, зачастую испытывая невероятные страда-
ния». В большинстве психиатрических лечебниц и домов
для бедных, где обслуживающий персонал не соответство-
вал необходимым требованиям и пациентов содержалось
значительно больше, чем было допустимо, условия, как и
сегодня, были предметом постоянных нареканий со сторо-
ны приверженцев реформ. Один писатель рассказывает
о человеке с «прекрасным характером», который после
того, как лишился своего дела и добровольно поселился
в доме для бедных, «был настолько потрясен гнусностью
и коррупцией разношерстной толпы, которой он был
окружен, что отказался от пищи и умер голодной
смертью».
Если трущобы были местом обитания городской бед-
ноты, то истинный источник, порождавший бедность,
следовало искать в системе оплаты труда. Ввиду постоян-
ной нехватки рабочей силы, за исключением периодов
экономической депрессии, заработки в Америке были
выше заработков в Англии и других странах Европы.
Однако ввиду отсутствия профессиональных союзов для
неквалифицированных рабочих их жизненный уровень ко-
лебался где-то на грани нищеты. В марте 1851 года Гора-
ций Грили опубликовал в своей газете «Нью-Йорк три-
бюн» расчеты, в чем нуждается семья из пяти человек
для того, чтобы минимально свести концы с концами.
От суммы, составлявшей 10 долларов 57 центов в неделю,
помимо питания, одежды, топлива и квартирной платы,
оставалось только 25 центов на амортизацию мебели и 12
центов на ежедневную газету и ни на что больше. Од-
нако, к огорчению Грили, из девяти профессий в промыш-
ленности, производившей железо и сталь, ни один рабо-
130
чий не получал в среднем 10 долларов 57 центов в неделю.
Чернорабочему платили 89 центов в день, что составляло
как раз половину минимального бюджета, а подсобные ра-
бочие, например на штамповочных прессах, получали
69 центов, то есть одну треть необходимой суммы.
«Я спрашиваю,— писал Грили,— не завысил ли я нужды
рабочего человека? Откуда взять деньги на развлечения,
на мороженое, на пудинги, воскресные поездки по реке,
чтобы хоть немного подышать свежим воздухом; где
взять денег на врача и аптекаря, из чего заплатить за мес-
то в церкви, купить книги, музыкальные инструменты?»
В Массачусетсе, где зарплата на промышленных пред-
приятиях была наиболее высокой, рабочие-мужчины в
середине прошлого столетия зарабатывали около пяти
долларов в неделю, женщины — около двух долларов,
а дети, составлявшие 40 процентов рабочей силы, полу-
чали пятьдесят центов и какое-нибудь жилье. Самая
высокая заработная плата женщины, работавшей на пред-
приятиях Филадельфии, составляла один доллар пятьде-
сят центов, из которых она выплачивала пятьдесят центов
в неделю за квартиру, а также дополнительную плату за
топливо. В 1830 году рабочий день в среднем составлял
двенадцать с половиной часов; тридцатью годами поз-
же — одиннадцать часов в день после многочисленных
рабочих волнений и забастовок. В это время как поборни-
ки нормальных условий труда, так и апологеты рабства
во всеуслышание заявляли, что свободный рабочий стра-
дает больше негра-раба. «Труд обыкновенного раба в та-
ких штатах, как Вирджиния, Теннесси и Кентукки,—
говорил преподобный М. Эли, — значительно лучше ком-
пенсируется, так как он получает необходимое питание,
одежду, жилье и медицинскую помощь, чем труд многих
уважаемых рабочих и работниц в этом городе (Филадель-
фия), которые прилежно трудятся и работают в два раза
дольше, чем любой негр, находящийся на службе у своего
хозяина».
Но не только одни ставки заработной платы отражают
непосредственные результаты воздействия промышлен-
ной системы на жизнь иммигрантов, которых очень часто
охватывало ощущение неуверенности и безнадежности и
которые не были способны распоряжаться своей судьбой.
В первой половине XIX столетия среди новоявленных
пролетариев было много ирландцев, которые бежали от
: 131
s*
голода, потеряв землю у себя на родине. На Американском
континенте они составляли основную часть рабочей силы,
занятой на строительстве каналов, автострад и железнодо-
рожных путей, точно так же как в наши дни негры явля-
ются основным контингентом в сфере услуг. Положению
этих людей не позавидуешь. Вот как бизнесмен Мэтью
Кэри описывал их жизнь в 1830 году: «Тысячи наших
трудящихся проделывают сотни миль в поисках работы
на строительстве каналов за 62,5; 75 и 87,5 цента в день,
причем в неделю они платят от полутора до двух долларов
за жилье, а их семьи находятся от них далеко и целиком
зависят от их заработков. Очень часто они работают в
болотистой местности, где дышат испарениями, которые
вредят здоровью, вызывая неизлечимые заболевания. По-
теряв всяческую надежду как-то устроиться, подорвав
здоровье, с жалкими грошами в кармане, заработанными
потом и кровью, они возвращаются к своим нищим семьям
для того, чтобы проводить дни в постели, поскольку
трудиться уже не могут. Они уезжают ежегодно сотнями,
Многие из. них покидают большие и беспомощные семьи.
Но несмотря на всю жестокость судьбы, их места тут
же занимают другие, хотя в лицо им заглядывает смерть.
Те, кто работает на строительстве дорог под жгучим
летним солнцем и в суровые зимы, зарабатывают еще
меньше — от 50 до 75 центов в день».
В то время и позднее часто выдвигался аргумент, что
эти отверженные были неудачниками в силу своей неве-
зучести, непригодности и мотовства. Приводились цифры
относительно увлечения рабочих азартными играми, рас-
пространения проституции и алкоголизма как бесспорные
Доказательства распущенности бедного человека. «Они
Любят собираться где-нибудь в укромных местах,—писал
•ведущий филантроп Роберт М. Хартли,—они довольны,
что живут в грязи и беспорядке, едва имея средства к
существованию. Было бы что выпить, закурить, была бы
возможность посплетничать и повеселиться на вечеринке,
на празднике — без передышки». Один из статистиков се-
редины прошлого столетия привел данные о том, что семь
восьмых обитателей городских тюрем находились там за
злоупотребление спиртными напитками.
Однако все зависит, разумеется, от того, как подойти
К делу и решить, что является первопричиной — жизнен-
ные неудачи или мотовство. Находившийся по другую
сторону рубежа в данной философии Мэтью Кэри подчер-
кивал, что «способности, мораль и добродетели бедных
зачастую недооцениваются». Он привел случай, когда
1100 женщин в тяжелые для них времена обратились в
поисках работы в отделений благотворительного общества
и согласились бригадно шить рубашки за 12,5 цента за
штуку (при фактической стоимости в 50 центов), несмот-
ря на то что каждая швея могла получить за работу не
более четырех центов, а большинство из них — только по
два цента. «Это убедительное доказательство того, что их
крайняя нужда и большое трудолюбие бесспорны»,—
делал вывод Кэри.
Одинокая девушка, по словам Кэри, которая зарабаты-
вала средства к существованию собственным трудом, мог-
ла выбирать из четырех возможностей, если хотела как-то
прожить: попрошайничество, зависимость от надсмотрщи-
ков (разновидность попрошайничества), воровство или
торговлю собой, поскольку в то время проституция была
процветающей профессией. В газете «Бостон дейли тайме»
от 17 июля 1839 года приводилось высказывание одного
врача о том, что «в городе Лоуэлле, штат Массачусетс,
существует ассоциация молодых людей, называвших себя
«старая линия», у которых была договоренность со многи-
ми фабричными девушками знакомить парней со своими
подругами, приходившими в определенное место, причем
знакомства эти заводились с целью аморальных связей.
Устраивались вечеринки... после танцев девушек уводи-
ли в какие-то подозрительные места в Лоуэлле или в
окрестностях, и они не возвращались домой до следующего
утра». В течение недели семьдесят пациентов, большей
частью девушки, обратились к врачу по поводу лечения ве*
нерических заболеваний. Имеет это отношение к делу или
нет, но заработная плата этим фабричным девушкам триж-
ды урезалась в период с 1832 по 1840 год.
Особенно ужасающим был удел работавших на пред-
приятиях детей. Рабочая газета «Механик фри пресс»,
выходившая в Филадельфии, в 1830 году писала, что часы
работы для малолетних были настолько продолжитель-
ными и утомительными, что не оставляли возможности
учиться грамоте, «не более одной шестой мальчиков и
девочек (особенно), занятых на хлопкоочистительных
фабриках, способны прочесть или написать свое имя.
Известны многие случаи, когда родители, имевшие воз-
133
можность дать своим детям хотя бы начальное образова-
ние, не могли этого сделать ввиду запрета со стороны
работодателя, который грозился вышвырнуть с предприя-
тия всю семью, если она заберет с фабрики на короткое
время для обучения в школе хоть одного ребенка. И быва-
ло, что такие угрозы осуществлялись...». В сообщении по-
лиции Нью-Йорка, относящемся к 1852 году, указывает-
ся, что 10 тысяч безнадзорных, не имеющих родителей
или бежавших из дома малолетних детей, живут на ули-
цах, спят где придется: в нужниках, коридорах, на бар-
жах, в любом месте, где могут поместиться их маленькие
тела. Родители изо всех сил старались добиться установ-
ления какого-либо общественного контроля в этой области
по образцу Европы, однако в шумной неразберихе расту-
щих городов на Американском континенте взгляды мно-
гих детей на жизнь, по словам Роберта Эрнста, формиро-
вались под влиянием «разного рода темных личностей,
владельцев петушиных боев, боксеров и воришек...».
Прогресс промышленности коснулся всех сфер жизни,
включая семейную жизнь, превратив тысячи домов в ми-
ниатюрные фабрики. Значительная часть продукции, вы-
пускавшейся в XIX столетии, а также в самом начале
XX столетия, изготовлялась на дому по контрактам, осо-
бенно в швейной промышленности. Мэтью Кэри описывает
комнату на Восточной стороне 11-й улицы в Филадельфии,
имевшую размеры пятнадцать на одиннадцать футов, в
которой жили и занимались работой на дому две супру-
жеские пары и четверо детей. Одна женщина наматывала
нитки на катушку, другая пряла; совместно они зараба-
тывали от 20 до 25 центов в день. Однако, поскольку их
мужья были безработными в течение многих недель —
дело происходило в 1829 году,— эти деньги составляли
единственный доход восьми человек. В другом доме благо-
творительная организация обнаружила семью Мангиффи,
в которой отец семейства был крайне истощен, мать
«лежала в бессознательном состоянии, один ребенок...
мертвый, другой умирал». Разумеется, не все надомные
рабочие находились в таком отчаянном положении, одна-
ко система надомных рабочих со всеми ее недостатками
и трагедиями являлась характерной чертой американско-
го образа жизни всего два поколения назад. Все это было,
как и предвидел Джефферсон, с самого начала противив-
шийся процессу индустриализации, неизбежным след-
134
ствием системы, при которой производящий класс, ли-
шенный собственности на средства производства, жил
в состоянии постоянной неуверенности.
Можно с полным основанием сказать, что не у всех
рабочих уровень жизни был самым низким. Рабочие, ро-
дившиеся в Америке, получали более высокую заработную
плату, чем иммигранты; квалифицированные рабочие —
более высокую, чем неквалифицированные. В тридцатые
годы XIX столетия ремесленник зарабатывал от семи до
ста долларов в неделю, что было достаточно для поддержа-
ния приемлемого уровня, особенно если в семье работал
хотя бы один ребенок. Но даже при этих условиях, как
пишет в своем обширном историческом исследовании о
рабочем движении Филипп С. Фонер, многие не могли
избавиться от долгов. В 1828 году в Нью-Йорке 71 576 бед-
няков прибегали к услугам ломбарда, стремясь получить
займы под 148 890 предметов. Жизнь и индустриализа-
ция, в ее начале по крайней мере, привели большинство
людей не к обеспеченной жизни, а к усилению паупе-
ризма. «Тридцать лет назад,— писал в 1844 году рефор-
матор в области трудового законодательства Джордж
Генри Эванс,— число неимущих во всех Соединенных
Штатах определялось в 29 166 человек, или один из трех-
сот. В настоящее время только в одном Нью-Йорке число
бедных достигает 51 600 человек, иными словами, в этом
городе беден каждый седьмой».
Глава седьмая
О ВРЕМЕНИ И ТЕРПЕНИИ
I
Начиная с 1801 года, когда Джефферсон вступил в
должность, и до 1841 года, когда с этой должности ушел
Ван Барен, американская нация видела шестерых прези-
дентов, относившихся с пониманием к положению пред-
ставителей низших классов, как никогда дотоле во всей
истории страны Джефферсон, Мэдисон, Монро, Джон
Куинси Адамс, Джексон и Ван Барен исповедовали по-
пулистские взгляды, которые обычно пользовались самой
горячей поддержкой бедняков. Когда Джексон в июле
1832 года наложил вето на законопроект о пересмот-
ре устава Банка Соединенных Штатов, он походил
на ученика Фанни Райт, наиболее выдающейся револю-
ционерки того периода. «Достойно сожаления то,—ска-
зал он,— что богатые и власть имущие слишком часто
издают правительственные акты в своих эгоистических
целях... Когда законы принимаются для того, чтобы...
сделать богатых еще богаче и власть имущих — более
могущественными, тогда скромные члены общества —
фермеры, механики, рабочие,— у которых нет ни времени,
ни средств для обеспечения себе подобных благ, имеют
право жаловаться на несправедливость своего правитель-
ства».
Оппозиция Ван Барена по отношению к банкирам,
его одобрение «приличной заработной платы для рабочих»,
а также изданный им административный приказ о введе-
нии десятичасового рабочего дня для федеральных
служащих на общественных работах без всякого снижения
оплаты были восторженно встречены наиболее радикаль-
ными элементами того времени. «Я хочу поблагодарить
вас от имени свободы и человечности,— писал Орестес
Браунсон, бывший лидер рабочей партии Нью-Йорка,—
1 Автор явно переоценивает демократизм перечисленных прези-
дентов США. Их практическая деятельность в вопросах улучшения
положения широких трудящихся .масс имела свои нюансы, которые
полностью укладывались в рамки задач и требований буржуазного
государства в вопросах борьбы с бедностью.— Прим, ред,
136
за вашу твердую позицию в ходе борьбы, которая в тече-
ние определенного времени велась между демократией
и обладателями капитала, державшими власть в нашей
стране... В настоящее время вы поистине на стороне людей
и бога, и люди поддержат вас».
Ни один из этих президентов, несмотря на то что они
питали симпатии и сочувствие по. отношению к неприви-
легированным классам, не сформулировал программы, ко-
торая хотя бы отдаленно могла быть названа программой
борьбы с бедностью. Еще» не пришло время для таких
эксцентрических идей, как минимальная заработная пла-
та, гарантированный ежегодный доход или социальное
обеспечение. Всего за несколько десятилетий до этого
американцы вели ожесточенную борьбу вокруг знамени
индивидуализма. Начиная с 1776 года принималось на
веру, что индивидуализм — панацея от всех бед общества.
Гражданин должен быть свободен от власти королей, по-
мещиков или централизованных правительств, с тем что-
бы он мог прогрессировать за счет своих собственных
средств. Лучшим считалось то правительство, которое
меньше всего вмешивалось в деловые сферы. Для убеж-
денного демократа центральная власть была чем-то вроде
заразной болезни, и в то время как Джефферсон, Мэди-
сон и Монро находили, что время от времени центральная
власть необходима — как, скажем, в случае с покупкой
Луизианы или при управлении общественными владения-
ми,— следовало, по общему мнению, добиваться большей
гибкости в обосновании существования такой власти и
тщательного усовершенствования ее деятельности. Образ
жизни был индивидуалистическим, поскольку от 80 до
90 процентов людей жили на фермах, и доктрина любого
революционного правительства неизбежно подгонялась
под эту мерку. В Старой Англии и под властью короля,
в дни колонизации, правительство беспардонно вмешива-
лось во все — оно регулировало торговлю, производства
и расселение людей, устанавливало максимальную зара-
ботную плату, определяло правила о подмастерьях, стан-
дарты качества, продажные цены. Свобода означала бук-
вально право быть свободным, от подобного вмешательства.
Это индивидуалистическое кредо было перенесено на
бедность в качестве житейской мудрости. «Я думаю> что
лучший способ творить добро для бедных,— писал в
XVIII столетии Бенджамин Франклин,—состоит в том,
чтобы не облегчать их участь, а в том, чтобы вывести их
из состояния бедности». Упор делался на самопомощь
и волюнтаризм. Целью богатых и правительства было спо-
собствовать тому, чтобы люди обходились собственными
силами и не нуждались в помощи до тех пор, конечно,
пока они не станут дряхлыми, хромыми, слепыми,
увечными или сиротами. Филантропия Франклина преду-
сматривала создание клубов самопомощи; сбор денег на
библиотеки, на пенсильванский госпиталь и университет;
организацию добровольных пожарных дружин; благоуст-
ройство улиц, их освещение и прокладку тротуаров.
Такова была традиция, в соответствии с которой проте-
кала жизнь в XIX столетии. Она постоянно приходила в
противоречие с коллективным образом жизни в городе
и на промышленном предприятии, но была достаточно
сильной, чтобы ограничивать действия правительства. Во
время экономической депрессии 1819 года один из сорат-
ников президента Монро Джон Куинси Адамс говорил,
что «правительство не способно ничего предпринять, по
меньшей мере ничего в том объеме, который необходим...».
Действительно, правительство — федеральное, штата и,
что важнее всего, местное — предпринимало немало мер
для облегчения положения неимущих, однако эти меры
были ограничены определенными рамками, в пределах
философского мандата индивидуализма. Правительство
подчинялось необходимости и нажиму, однако только до
определенных границ.
Депрессия 1819 года убедительно иллюстрирует этот
тезис. Банки разорялись десятками, цены на хлопок упа-
ли на 50 процентов, шерифы лишали людей права поль-
зования фермами во все увеличивающихся масштабах,
заключение в тюрьму за долги достигло угрожающих раз-
меров. В одной только Филадельфии в тот год слушалось
14 537 дел о взыскании долгов и в тюрьмах за долги на-
ходилось 1808 человек. Однако федеральное правительст-
во стояло как бы над схваткой, словно ничего не проис-
ходило. В послании конгрессу в декабре 1819 года Монро
едва упомянул об этохМ событии. Год спустя, хотя по-преж-
нему свирепствовала депрессия, он красноречиво распро-
странялся о «процветании и счастливых условиях жизни
в нашей стране». Когда тридцать тысяч человек из девяти
штатов направили конгрессу петиции с просьбой о помо-
щи, их прошение даже не было зачитано на заседании па-
138
латы; не было принято также никаких законодательных
актов. Однако, с другой стороны, каждая из трех государ-
ственных властей в свою очередь предприняла определен-
ные шаги для облегчения бремени бедных.
Федеральный закон, принятый в 1820 году, снизил
цены на общественную землю с двух до одного доллара
двадцати пяти центов за акр и разрешил покупку неболь-
ших участков размером 80 акров. Люди, которые были
должны федеральному казначейству за покупку ферм,
получили разрешение президента сохранить за собой эту
часть пропорционально уже произведенным выплатам —
по новой цене в один доллар двадцать пять центов, при
этом была конфискована только неоплаченная часть. По-
скольку долг такого рода вырос с трех миллионов долла-
ров в 1815 году до восемнадцати миллионов долларов в
1819 году, эта уступка затрагивала интересы многих лю-
дей. Другой президент санкционировал оплату любыми
банкнотами, которые «имели твердое хождение в данном
районе», а не обязательно деньгами, которые принимались
повсюду. В то же самое время большое число банков
разорилось, оставив в обращении выпущенные ими банк-
ноты, а это также облегчило положение многих.
Государство чутко прислушивалось к требованиям
должников. Когда Банк Кентукки приостановил выплаты,
сам штат основал Общественный банк, который был упол-
номочен выпустить банкнот на три миллиона долларов,
при этом он располагал всего семью тысячами долларов
для покрытия затрат при печатании денег. Любой креди-
тор, который отказывался принимать эти деньги, должен
был в течение двух лет ждать «совершения платежа».
Иллинойс и Теннесси также открыли государственные
банки, которые выпустили банкноты, обеспеченные недви-
жимым имуществом, и нуждались в кредиторах, которые
могли терпеливо ждать решения суда в течение двух лет.
Индиана и Кентукки приняли в отношении должников
покровительственные законы; штат Миссури основал
бюро по выдаче займов в виде помощи тем, кто находил-
ся в крайне затруднительном положении. Семь штатов
оговорили, что должники не подлежат тюремному заклю-
чению, три других штата отменили тюремные заключения
для тех, кто восстановил право на свою собственность.
Пенсильвания освободила всех женщин, имевших долги.
В 1820 году Балтимор организовал на своей террито-
13*
рии двенадцать пунктов по раздаче супа бедным, Фила-
дельфия выдавала пинту супа на человека, Нью-Йорк
призвал мясников и служителей церкви собирать деньги
на организацию пунктов раздачи супа. Повсюду в общест-
венном и индивидуальном порядке организовывалась
помощь нуждающимся,’ хотя она не всегда бывала доста-
точной. Но существовало одно ограничение: вся помощь
была задумана как временная, экстраординарная мера.
Это была лишь непосредственная кратковременная «борь-
ба с бедностью».
Успехи деятельности в этой области отдельных людей,
имевшие важные и далеко идущие последствия, лишь
косвенно касались проблемы укрепления демократии,
не затрагивая главного в жизни общества — создания
основ борьбы с нуждой. В этот период широкое распростра-
нение получило избирательное право, было отменено тю-
ремное заключение за долги, изменен уголовный кодекс,
начата реформа тюрем, введено обязательное образование.
Уравнительные веяния демократии носили устойчивый
характер, получая поддержку, с одной стороны, западных
штатов п, с другой — радикальных партий, особенно ра-
бочих партий двадцатых годов XIX столетия. Они, без
сомнения, в значительной степени, хотя и не непосред-
ственно, касались бедняков, но это напоминало ситуацию,
при которой человеку давали орудия труда, но не обеспе-
чивали его необходимым сырьем.
Избирательное право и право занятия официальных
должностей последовательно избавлялись от принудитель-
ных ограничений, выражавшихся в имущественном цензе.
Четырнадцать штатов, которые присоединились к союзу
с 1789 по 1840 год, начали свое существование с демокра-
тических преобразований — предоставлением права голоса
всем мужчинам из числа белого населения независимо
от размеров их земельных владений или богатства. В три-
надцати штатах, первоначально входивших в союз, иму-
щественный и религиозный цензы постепенно изменились,
так что к 1850 году одна лишь Северная Каролина
оставалась исключением, но и она спустя шесть лет усту-
пила. Были также отменены имущественные ограничения
на право занятия официальных должностей, вроде требова-
ния иметь тысячу фунтов стерлингов для того, чтобы вы-
ставить кандидатуру на пост губернатора в штате Мас-
сачусетс, и десять тысяч — в Южной Каролине, назначе-
но
ние выборщиков президента как функция законодатель-
ных органов штатов претерпело изменения и было переда-
но избирателям. Однако существовавшее избирательное
право не было всеобщим — женщины и негры по-преж-
нему не имели права голоса, но тем не менее оно было
полнее, чем в прошлом.
В другой сфере жизни ранние уголовные кодексы с их
варварскими положениями уступали место более гуманно-
му обращению. В течение одного-двух десятилетий очеред-
ного столетия были отменены телесные наказания, выстав-
ления к позорному столбу, клеймение, отрезание ушей —
они были заменены штрафами или тюремным заключе-
нием. Одновременно раздавались призывы внести изме-
нения в тюремную систему. Такие организации и группы,
как Филадельфийское общество облегчения страданий то-
мящихся в общественных тюрьмах, неустанно выступали
против существовавших условий, при которых узники
обязаны были платить за питание и кров. Члены этих
обществ протестовали против совместного тюремного
содержания мужчин и женщин, людей разных возрастов,
без учета характера их преступлений, в перенаселенных
камерах, без предоставления какой-либо работы. В резуль-
тате наметились реформы по двум направлениям. В нью-
йоркских тюрьмах Ооерн и Синг-Синг заключенных раз-
местили в небольших камерах, а в дневное время они
должны были работать в разного рода мастерских, что с
лихвой окупало затраты на их «бесплатное» содержание.
В соответствии с системой, принятой в Филадельфии,
мужчины и женщины содержались в образцовых, чистых
камерах, но в одиночках, причем у каждого заключенного
был «небольшой окруженный стеной дворик» для прогу-
лок. Ни одна из систем не была идеальной; последняя
система приводила к излишним духовным страданиям,
поскольку заключенные были лишены контактов с други-
ми людьми, а прежняя система открывала возможности
для коррупции и излишней жестокости. Однако старые
тюрьмы были таковы, что новые по сравнению с ними
представляли собой улучшение.
Заключение в тюрьму за долги — наказание, которое
не имело оправдания, .поскольку заключенные едва ли
могли заработать деньги для возмещения своих долгов,—
было отменено под давлением таких групп, как Гуманное
общество и Бостонское общество помощи обездоленным.
141
Члены этих обществ, став свидетелями страданий заклю-
ченных, могли доказывать предубежденным и даже насто-
роженным, что эта система карала, но пользы не прино-
сила. На протяжении 1816 года, например, за указанное
преступление около двух тысяч жителей Нью-Йорка были
заточены в долговые тюрьмы. Имелись случаи, когда один
человек просидел за это три года, другой — шесть лет; в
Вермонте человек томился в тюрьме только за то, что был
должен двум кредиторам 54 цента; в Филадельфии некто
попал в тюрьму за долг в два цента. В тюрьмы Бостона
за период в два с половиной года угодило 3,5 тысячи чело-
век; тысяча человек — в Филадельфии и примерно столь-
ко же — в Балтиморе за один только год. Причем много
сотен из них — за мелкие долги, не превышавшие 25 дол-
ларов. Время от времени, особенно в периоды эко-
номических кризисов, законы смягчались, однако для
изменения положения в целом этого было недостаточно.
Начиная с Кентукки, 1821 года, Огайо — в 1828 году,
Нью-Джерси — в 1830 году, Нью-Йорк — в 1832 году при-
няли законы, которые полностью отменяли тюремное за-
ключение за долги.
Другим достижением этого периода был постепенный
прогресс в области создания системы бесплатного обяза-
тельного образования. Джефферсон в одном из своих пи-
сем призывал американцев «создать и улучшить закон,
направленный на обеспечение образования для простых
людей... Налог, который будет с этой целью взиматься,
составит не более одной тысячной части того, что будет
выплачиваться королям, священникам и дворянству, ко-
торые появятся среди нас, если мы оставим народ в неве-
жестве». Однако для того, чтобы это пожелание осуще-
ствилось, понадобились конкретные действия, поскольку,
когда люди выступают за образование абстрактно, они
не слишком настроены платить налоги на то, что им ка-
жется ненужной роскошью. Общеобразовательные школы
Новой Англии, основанные в XVII столетии, пришли в
крайне запущенное состояние, поскольку им не уделяли
необходимого внимания; здания были мрачными, непокра-
шенными; учителя получали низкую заработную плату
и были плохо подготовлены. В среднеатлантических
штатах бесплатное школьное обучение было введено толь-
ко для детей неимущих. На Юге, несмотря на призывы
Джефферсона, бесплатное образование оставалось лишь
142
пожеланием, а на Западе дело тормозилось из-за того,
что учителей не хватало и было трудно сосредоточить
детей для обучения в редконаселенных общинах.
Тем не менее структура современной образовательной
системы стала зримой. В Нью-Йорке, например, Общество
бесплатных школ де Витт Клинтона — частная филан-
тропическая организация, получавшая помощь от госу-
дарства и местных властей,— основало в 1809 году первую
бесплатную школу, постепенно взяв на себя ответствен-
ность за общественное образование во всем городе. По на-
стоянию людей вроде Горация Манна из Массачусетса и
Генри Бернарда из Коннектикута возникли такие орга-
низации, как Пенсильванское общество содействия обще-
ственным школам, Американский лицей и Западный
академический институт, а благодаря кропотливой работе
штата Мичиган многие бизнесмены и общественные деяте-
ли были в конечном счете втянуты в кампанию сбора
средств для крестового похода против неграмотности.
В стихотворении «Стремление к свободе» Алиса Фелт
Тайлер выразила единодушное общественное мнение по
этому вопросу; стихи эти распевались сторонниками бес-
платного школьного образования в сороковые годы
XIX столетия в Нью-Йорке:
Ведь знания должны быть такими же бесплатными, как воздух,
И открывать врата мудрости
Каждому жаждущему знаний, честному душой,
Стремящемуся к бессмертию.
Здесь богатые и бедные стоят рядом,
Чтобы пить из чистейшей чаши жизни
И никогда не задумываться над тем, что бессмертные имена
Принадлежат хижинам или дворцам.
Необходимость, а также здравый смысл заставили
общины взять на себя такие функции по руководству,
которые ранее были немыслимы. Так, например, в разгар
эпидемии желтой лихорадки в 1794 году, которая унесла
732 жизни из пятидесятитысячного населения Нью-Йорка,
власти штата организовали на Губернаторском острове
карантинную зону для вновь прибывающих, а городские
власти сдали в аренду пять акров земли в местности,
которая называлась Белл вью (на этом месте теперь зна-
менитая больница), для больных лихорадкой. С 1795 по
1822 год на город обрушилось пять таких эпидемий, а в
1832 году произошла вспышка азиатской холеры — все
это оказало значительное влияние на принятие законов,
143
требовавших учреждения должности главного врача горо-
да, а также лиц, ответственных за здравоохранение.
Однако, как бы ни были прогрессивны сдвиги в де-
мократической структуре, помощь бедным странным обра-
зом оставалась анахроничной. Мнения представителей
высших классов на этот счет отразил Самюэль Резнек
своим термином — школа «времени и терпения». С те-
чением времени и при наличии терпения, говорили такие
люди, экономические депрессии исчезнут, страдания пред-
ставителей низших слоев облегчатся,и потому правитель-
ство не имеет права энергично вмешиваться в эти проб-
лемы. В 1819 году редакционная статья «Нью-Йорк
газетт», отражавшая подобные настроения, выступала про-
тив «пустословия во многих наших публикациях относи-
тельно наших бед... Торговля урегулируется сама
собой, банки вскоре станут более солидными, а куЦцы —
более мудрыми... В нашей стране не существует реальных
бед, и мы надеемся больше о них не слышать». В заявлении,
обнародованном нью-йоркской Ассоциацией улучшения
условий жизни бедняков в 1857 году, содержалось откры-
тое требование широкой поддержки народившихся. «Док^
трина, столь категорически утверждавшая,— говорилось
в этом заявлении,— что человек имеет право на работу
и получение заработной платы от правительства или от
любого другого лица независимо от того, нужны его услу-
ги или нет, возникла в тех странах, где подданные жили
на земле суверена, которому они должны были подчи-
няться как рабы, и становились вассалами или рабами в
условиях абсолютного контроля со стороны своего госпо-
дина... Рассматриваемые теории поддерживаются главным
образом нашими гражданами, рожденными за рубежом,
которые были бы рады видеть здесь несправедливости и
притеснения, имеющие место на их родине, откуда они
бежали на нашу землю». Laissez faire 1 оправданно счи-
тались крылатыми словами раннего периода индустриа-
лизации; они означали, что бедняков, как и богатых,- сле-
дует предоставить самим себе. Поэтому, какие бы измене-
ния ни происходили в старой елизаветинской система
помощи бедным, они заключались только в расширении
ее границ, а не в каких-то новых идеях по существу.
1 Принцип невмешательства в дела частного бизнеса. «Предо-
ставлять самим себе», или «самотек» (франц.).— Прим. ред.
144
Приравнивание бедности к пауперизму, та точка зре-
ния, что люди имели право на помощь только в случае,
если были неимущими, остались ведущими взглядами
в Америке XIX столетия. Изменились только формы забо-
ты общества. Главным методом помощи в прошлом, когда
жизнь концентрировалась в основном в сельской мест-
ности, была «помощь на дому». Люди, ответственные за
оказание помощи бедным, снабжали нуждающихся день-
гами и прочим необходимым. Для того чтобы гарантиро-
вать себя от обязанности заботиться о бродячих паупе-
рах из других мест, общины ввели ограничения в праве
на поселение, кроме того, право на получение помощи
возникало по истечении определенного срока проживания
в данной местности. Изменения в порядке оказания помо-
щи были сделаны в тот момент, когда стало очевидно,
что повсюду бродит слишком много пауперов, не имеющих
постоянного жительства. Правительствам штатов при-
ходилось оказывать им помощь. Так, губернатор Нью-
Джерси Джон Джей еще в девяностых годах XVIII века
заручился правом помогать «таким беднякам... которые
не имеют постоянного жительства в данном штате».
Однако в измененном или прежнем виде помощь на
дому уже не отвечала растущей проблеме. Поэтому глав-
ный упор был сделан на то, чтобы помещать бедных
в специальные дома или высылать их за пределы штата
по «контракту» и «с аукциона». Преимущества домов для
бедных (или ферм, на которых они работали) заключа-
лись в том, что пауперы имели возможность выполнять
там какую-то работу, например прясть, готовить пищу,
собирать фрукты, заниматься хозяйством фермы и тому
подобными делами, покрывая расходы на свое содержа-
ние. Образцовая ферма для бедняков в Пафкипси, штат
Нью-Йорк, могла похвастаться тем, что на содержание
каждого из ее обитателей там тратили всего 25 долларов
в год — 50 центов в неделю. «Наше предприятие дает
возможность добиваться экономии и содержать наших
пауперов по меньшей мере на 50 процентов дешевле, чем
прежде». Дом для бедных был тем местом, куда общество
могло упрятать своих бедняков — «с глаз долой» и обыч-
но — «из сердца вон». Какими бы ни были первоначаль-
ные побуждения при постройке таких домов, обычными
для них были йеренаселенность и запущенность. На про-
тяжении всего XIX столетия реформаторы жаловались
145
на плохое питание, на совместное содержание людей раз-
ных возрастов и пола, на грязь и другие недостатки, ко-
торым была подвержена эта система. В таких домах, слов-
но в дьявольском котле, были перемешаны дети, лишив-
шиеся родителей, пьяницы, бродяги, проститутки, люди
с неустойчивой психикой и помешанные. В 1834 году
Дом промышленности в Бостоне сообщал о том, что в
числе его разнообразных обитателей имеется сто детей,
некоторые из них — малолетние, и шестьдесят душевно-
больных. Разумеется, из этого правила бывали исключе-
ния, как, например, построенный в 1821 году Дом для
бедных в Балтиморе, где мужчины и женщины жили
отдельно, в разных местах, молодежи была предоставле-
на возможность учиться, душевнобольные были изоли-
рованы от нормальных, а мастерские и сад помогали жить.
Однако с течением времени разница между домом для
бедных или фермой, на которой работали бедняки, либо
тюрьмой свелась к минимуму, особенно, как это иногда
бывало, в тех случаях, когда дом для бедняков или ферма
сдавались частному предпринимателю и функциониро-
вали как доходное предприятие. Комиссия сената штата
Нью-Йорк в своем докладе, относящемся к пятидесятым
годам XIX столетия, без сомнения, суммировала общую
картину, когда жаловалась на «грязь, распущенность,
отсутствие одежды... и... самых элементарных удобств,
а также соблюдения человеческих приличий».
Существовала система контрактов, в соответствии с ко-
торой община поручала домовладельцам заботиться о нуж-
дающихся за особое еженедельное, ежемесячное или еже-
годное вознаграждение. Сообщалось, что в городе Бикман
в графстве Дачесс, штат Нью-Йорк, ежегодно выплачива-
лось по 32 доллара за каждого человека старше двенадца-
ти лет, жившего на ферме, вне пределов города, и по
шестнадцати долларов за каждого ребенка, не достигше-
го этого возраста. Один фермер в Амстердаме согласился
расселить у себя всех безработных города, взяв их под
свою опеку, за общую сумму 350 долларов в год. Письмен-
ные соглашения с работодателями определяли пределы
их ответственности. Так, например, в одном соглашении,
заключенном в 1820 году между властями города Фичбург,
штат Массачусетс, и местным предпринимателем, говори-
лось, что он был обязан «обеспечить жильем, одеждой и
должным образом заботиться о перечисленных ниже ли-
146
цах, независимо от того, здоровы они или больны... и,
если кто-нибудь из перечисленных лиц умрет в течение
года, городские власти берут на себя расходы по их погре-
бению, а также оплату врачебной помощи, если кто-либо
из них заболеет... Перечисленные пауперы работают на
хозяина; он же будет получать свое вознаграждение
ежеквартально». Все это едва выходило за рамки сотруд-
ничества между общиной и одним из ее граждан в пре-
делах системы наемного труда.
Аукционная система означала, что мужчины, женщи-
ны и дети поселялись в бараки, подобно неграм-рабам, и
продавались с аукциона любому лицу, которое выражало
согласие заботиться о них за минимальное вознагражде-
ние. Сам покупатель порой находился на одну-две ступе-
ни выше того человека, которого он «покупал», так что
косвенным путем он разрешал и свои собственные труд-
ности. И снова коррупция и невнимание бывали почти
неизбежными сопутствующими явлениями в таких сдел-
ках. «Несмотря на то, что в этом графстве для поддержа-
ния бедных были собраны большие суммы,— говорил
Абиджа Хаммонд, всеми уважаемый гражданин графства
Вестчестер, штат Нью-Йорк,—этих людей не кормят,
не одевают и с ними не обращаются по-человечески...
Многих бедняков прихода стараются сейчас поскорее
сбыть тем, кто соглашается заботиться о них при мини-
мальных затратах, их продают покупателям, которые поч-
ти так же бедны сами и которые во многих случаях обра-
щаются с ними как со скотом, а не как с людьми; та-
кие покупатели, вместо того чтобы употребить получен-
ные от попечителей бедных средства на удовлетворение
нужд пауперов, тратят их на свои семьи или, что также
очень часто случается, на приобретение горячительных
напитков...»
С течением времени гуманно настроенные деятели
заставили во многих случаях изменить такую практику.
Расширение сети детских приютов, домов для умалишен-
ных и исправительных домов обусловило отток людей из
домов для бедных, а также из тюрем в учреждения, кото-
рые больше соответствовали их потребностям. «Продажа»
пауперов значительно сократилась, было построено на-
много больше домов и ферм для бедных. Однако важно то,
что, несмотря на все демократические мероприятия, весь
объем помощи бедным, осуществленной перед граждан-
147
ской войной,— и прежде всего ее философская основа —
очень мало изменились по своей сути сравнительно с пред-
шествовавшим столетием.
II
Реально изменились масштабы и характер частной
филантропической деятельности. «На протяжении
XIX столетия,— пишет историк Роберт X. Бремнер, веду-
щий специалист по этому вопросу,— благотворительность
американцев была почти столь же щедрой, сколь эгоистич-
ной была их погоня за прибылями».
Целый сонм профессиональных альтруистов создал сот-
ни организаций для облегчения человеческих страданий.
Это были такие люди, как Джозеф Таккерман и Вильям
Эллери Ченнинг из Бостона, Томас Эдди, Джон X. Грис-
ком, Роберт М. Хартли, Чарльз Лоринг Брейс из Нью-Йор-
ка, и многие другие. Для радикалов вроде Генри Дэвида
Торо все эти «доброжелатели» и «душеспасители» были
людьми, попросту спасавшими собственную совесть, по-
скольку они грабили бедняков, будучи предпринимателя-
ми и землевладельцами. Торо высмеивал «благотворитель-
ность», распределявшую «крохи, упавшие с ломившихся
от яств столов, которые оставались после празднеств!».
А Ралф Уолдо Эмерсон предупреждал «глупых филантро-
пов», чтобы те держались от него подальше. С точки зрения
таких людей, в поступках филантропов, которые отдавали
одну двадцатую или одну десятую часть своих доходов
на благотворительность, сохраняя при этом для самих
себя остальное добро, наживаемое нечестным путем,
не было никакой особой щедрости. Однако среди филан-
тропов были люди, которые сочетали благотворитель-
ную деятельность с реформистской и которые по-свое-
му считали себя искренними покровителями низших
классов.
Характерным представителем таких филантропов был
Томас Эдди, имя которого в Америке весьма попу-
лярно.
Родившийся в семье плодовитого филадельфийского
квакера, насчитывавшей шестнадцать детей, Эдди первые
годы своей сознательной жизни, в период американской
революции, находился, что называется, «по ту сторону»
148
баррикады. Его мать, мужественная женщина, которая
продолжала дело умершего отца семейства, а именно из-
готовление скобяных изделий, была «вынуждена поки-
нуть город ввиду жестоких преследований со стороны ви-
гов (сторонники независимости) против тори», в среде
которых она была видной деятельницей. После того как
Филадельфия была отбита, двое друзей Эдди были казне-
ны патриотами, а один из его братьев, «даже не будучи
выслушанным в суде, был сослан в Винчестер, штат Вирд-
жиния, за свои антиреволюционные взгляды». Молодой
Том, которому в 1779 году едва исполнился двадцать один
год, поспешил в Нью-Йорк, в то время оккупированный
англичанами. В своих мемуарах он рассказывает, что в
Рахуэйе ему пришлось продать лошадь и он прибыл в
большой портовый город с 96 долларами в кармане. Одна-
ко возможности устроиться были повсюду, и вскоре Том
вместе с братом занялись покупкой и продажей импорт-
ных товаров из Ирландии, зарабатывая достаточно денег
на то, чтобы позволить себе приличный бифштекс. Именно
в этот период состоялось короткое знакомство Эдди с су-
ществовавшей тогда тюремной системой. Однажды, когда
Том пересекал мост, направляясь из Нью-Йорка в Нью-
Джерси, чтобы повидаться со своей девушкой, на которой
он позднее женился, он был схвачен блюстителями порядка
штата Нью-Джерси и брошен в «грязную и вонючую» ка-
меру размером шесть на семь футов. И хотя через восемь
или десять дней Эдди был освобожден, когда английские
друзья договорились о его обмене на двух патриотов, со-
державшихся в английской тК>рьМе,— все это осталось
ярким воспоминанием и в дальнейшем заставило Эдди
добиваться реформ.
День эвакуации англичан из Нью-Йорка после победы
американцев для молодого тори был печальным и означал
катастрофу бизнеса, благодаря которому преуспевал.
Многие из его друзей бежали в Галифакс, но Эдди выдер-
жал «испытательный срок» и через несколько лет снова
процветал на ниве страхового бизнеса. Консолидация на-
циональных долгов и долгов штатов, проводившаяся Алек-
сандером Гамильтоном, в конце концов дала возможность
Эдди сорвать большой денежный куш. Эта консолидация,
пишет он, «дала возможность спекулировать обществен-
ными землями. На этом деле я заработал много денег». Те-
перь он был состоятельным человеком, директором страхо-
149
вой компании, казначеем навигационной фирмы, «не ис-
пытывал никаких затруднений», как отмечает его биограф
Самюэль Л. Кнапп, и «имел возможность отдаться той
благотворительной деятельности, которой постоянно
пользуется человечество... Как любой мудрый человек,
он постиг, что если в мире и существует неизбежное зло,
то все же можно многое сделать для того, чтобы его
нейтрализовать, либо подготовить человеческий ум ему
противостоять».
Это глубокое и, возможно, непреднамеренное проник-
новение в философию филантропии. «Беды» общества, как
утверждает эта философия, «неизбежны», следовательно,
лучшее, что может быть сделано,—это их «смягчение».
В евангелии благотворительности неравенство является
устоявшимся допущением. Джон Уинтроп, один из пер-
вых филантропов периода колонизации, приравнивал сло-
во «благотворительность» к слову «любовь», однако он де-
лал различие и всячески подчеркивал его между «высо-
копоставленными и знатными», которые были предназна-
чены для этого божьей волей, и «бедными людьми низше-
го сорта». К тому же существовало стремление к само-
усовершенствованию, чтобы можно было сказать: «Бог
избрал меня принадлежать к более высокому классу, чем
те несчастные, которые ниже меня, поэтому я должен
облегчать их страдания посредством благотворитель-
ности».
Эдди, как и его собратья филантропы, испытывал сме-
шанные чувства сострадания и уверенности в своей право-
те. Подобно преобладающему большинству уважаемых
граждан, он верил, что «нищета предназначена быть спут-
ником и наказанием порока». Осуждая лошадиные бега
как «источник порока и преступности» или предавая
анафеме дьявольское наваждение — ром и винные мага-
зины, он надеялся спасти бедных от искушения. Эдди
вступил в Библейское общество Нью-Йорка, которое пере-
вело Библию на сто разных языков, надеясь, что чтение
Библии поможет беднякам побороть свои духовные поро-
ки. В 1819 году он, кроме того, основал сберегательный
банк — новинка по тому времени, был управляющим гос-
питаля, работал в области усовершенствования уголовно-
го кодекса, хитростью добывал деньги у законодательных
органов на покупку восьмидесяти акров земли в Блу-
мингдейле под строительство приюта для умалишенных,
150
оказывал немалую помощь индейцам и помогал возводить
бесплатные школы для детей бедняков. Совместно с Джо-
ном Грискомом он основал в Нью-Йорке Дом спасения —
первое исправительное заведение для малолетних преступ-
ников в Соединенных Штатах, и опять-таки совместно с
Грискомом в 1817 году основал Общество предупреждения
пауперизма в Нью-Йорке.
Это общество было главным достижением Эдди, и идеи
его. создания дают нам возможность вникнуть в процесс
мышления филантропов XIX столетия. Его целью, как об
этом сказано в уставе, было исследовать «условия жизни
и привычки бедных», с тем чтобы определять «средства
для улучшения их положения как с физической, так и с
моральной точки зрения...». Лидеры общества не бывали
глухи в тех случаях, когда кто-то действительно нуждал-
ся в помощи, особенно в периоды экономических депрес-
сий, однако они считали такую помощь временной мерой.
И, верные , своим индивидуалистическим заповедям, они
считали бедность в целом моральным пороком бедня-
ков, а не следствием несовершенства общественной сис-
темы.
Десять факторов, приводящих к бедности, перечислен-
ные обществом в первом его резюме, относящемся к
данной проблеме, за исключением последнего пункта, чи-
таются как каталог индивидуальных прегрешений и сла-
бостей:
1. Отсутствие знаний, проистекающее из врожденного
недостатка интереса или ограниченных возможностей для
исправления такого положения.
2. Неопределенность занятий. Тенденция к данному
пороку может быть в большей или меньшей степени врож-
денной...
3. Злоупотребление спиртными напитками. Этот наи-
более характерный источник неудач и нищеты включает
почти все виды страданий, которым подвержены бедняки.
4. Недостаточно экономный образ жизни...
5. Опрометчивые и поспешные браки.
6. Лотереи.
7. Ростовщики. Создание их контор считается крайне
неблагоприятным для независимости и благосостояния
средних и низших классов явлением.
8. Дома с дурной репутацией. Отрицательное воздей-
ствие такого рода аморальных приютов на привычки и
151
духовное состояние значительной группы молодых людей,
особенно моряков и подмастерьев, очевидно для всего на-
рода.
9. Не бывает ли частичное и временное добро (твори-
мое многочисленными благотворительными учреждения-
ми города)... более чем уравновешено пороками, про-
истекающими из ожиданий, которые они неизбежно
вызывают; расслаблением способностей, которое имеет
тенденцию вызывать подобное проявление благотворитель-
ности?..
10. И последнее. Вашему комитету следует упомянуть
войну, когда она ведется, в качестве одного из главней-
ших источников бедности и пороков, содержащихся в
списке прегрешений человека...
Избавление от всех этих десяти напастей, по мнению
общества, заключалось в изменении привычек бедного
человека, начиная с визитов и «дружеских» советов, как
вести жизнь, свободную от пьянства, ломбарда и тому по-
добных искушений. Роль общества, как оно само ее по-
нимало, пишет Дэвид М. Шнайдер в своей красочной
«Истории общественного благосостояния в штате Нью-
Йорк», сводилась к тому, чтобы «содействовать и помогать
трудящимся классам экономить заработанные средства
путем учреждения сберегательного банка; препятствовать
притоку пришлых пауперов, которые не имели права
обосновываться в этом городе; пресекать попрошайничест-
во на улицах; помогать трудоустроиться тем, кто не спо-
собен найти работу, путем основания домов промышлен-
ности, а также путем снабжения сырьем для работы на
дому; способствовать росту числа церквей и воскресных
школ; Способствовать в дальнейшем ограничению деятель-
ности в городе винных магазинов».
Эти цели были решительно одобрены буквально всеми
филантропами. В «земле обетованной», где некоторые ста-
новились богатыми в мгновение ока. все, кто не мог до-
биться успеха, очевидно, считались неудачниками; и, в то
время как реформаторы в области благотворительности
выражали сочувствие таким неудачникам, готовы были им
помочь, реформаторы придавали еще большее значение
их духовному подъему. Вероятно, наиболее выдающимся
сторонником этого тезиса был Роберт М. Хартли, основа-
тель нью-йоркской Ассоциации улучшения условий жизни
бедняков и основная фигура в мире филантропии до граж-
152
данской войны. Подобно Эдди, он был удачливым бизнес-
меном-купцом, и для него, как и для Эдди, благотвори-
тельность стала постоянным призванием. В тридцатые
годы XIX века он был служащим Общества трезвости
Нью-Йорка, и в этом качестве наносил визиты владельцам
спиртоперегонных заводов, понапрасну пытаясь убедить
их не продавать производимый ими «яд». Впоследствии*
в 1843 году, будучи убежденным, что помощь бедным пред-
ставляет собой исключительно средство облегчения их
участи, а не духовного возрождения, он призвал едино-
мышленников основать Ассоциацию улучшения условий
жизни бедняков. Ее основные принципы долгое время
маячили на горизонте благосостояния. Первый из этих
принципов гласил, что помощь, оказывавшаяся нуждаю-
щимся, не их право, а всего лишь «благодеяние»; второй —
что бессистемная помощь развращала нуждающихся и
скорее способствовала усугублению, чем уничтожению
нищеты; и третий — что частная благотворительность
была предпочтительнее, чем общественная помощь, по-
скольку носила личный характер и была связана с перво-
причиной нужды.
Во время депрессии, начавшейся в 1854 году, Ассоциа-
ция улучшения условий жизни бедняков подвергла суро-
вой критике комитеты по оказанию помощи, созданные
в 12 из 21 района города, ввиду того что они совершали
«поступки, не имевшие оправдания», вроде призыва к бед-
ным не уплачивать арендную плату. Открытие кухонь для
раздачи супа было осуждено на основании того «здравого
социального» принципа, что «бедняки не должны поду-
чать помощь как разнородная масса... Такая помощь
должна оказываться им в порядке персональных посеще-
ний их домов». К 1 ноября 1855 года члены нью-йоркской
Ассоциации улучшения условий жизни бедняков посети-
ли в течение года 15 549 семей и выделили в качестве
помощи 95 018 долларов — довольно широкая акция по
тем временам — исключительно на индивидуальной
основе.
Поскольку теория «предоставления самим себе» полу-
чила всеобщую поддержку, было, видимо, неизбежным то,
что частная благотворительность, делавшая упор на ду-
ховный подъем, приняла такие широкие размеры. Число
организаций, созданных для облегчения страданий бедня-
ков, казалось, увеличивалось в прямой зависимости от
153
появления владельцев новых состояний. С течением време-
ни возникли многочисленные движения, которые спе-
циализировались в той или иной области. В сороковые
годы XIX века только в одном Нью-Йорке существовало
от тридцати до сорока благотворительных обществ. Каж-
дая община, казалось, имела свое Общество помощи попав-
шим в беду должникам (позднее оно получило название
Гуманного общества); Общество бережливости, которое
помогало подыскивать места для безработных; Библей-
ское общество, которое призвано было дать религиозное
умиротворение тем, кто терпел материальные лишения;
Общество помощи детям, которое было построено по прин-
ципу, разработанному пионером в этой области Чарльзом
Лорингом Брейсом; Христианскую ассоциацию молодых
людей; группу, выступавшую за реформу тюрем; общества
для физически неполноценных; группы помощи иммигран-
там, построенные по этническому признаку; союзы трез-
вости и сотни других.
III
Одним из самых последовательных, но не эффективных
крестовых походов за облегчение участи бедных в
XIX столетии был поход против того, что один епископ
методистской церкви назвал «дьявольским напитком
ромом». В самый разгар похода число крестоносцев до-
стигло одного миллиона фанатиков, и они добились введе-
ния запретительных законов и местного законодательства
о запрете спиртных напитков в штатах Мэн, Нью-Йорк,
Вермонт, Род-Айленд, Мичиган, Коннектикут, Нью-Гэмп-
шир, Теннесси. Делавэр, Иллинойс, Индиана, Айова, Вис-
консин и на территории Миннесота. Среди сторонников
трезвости были такие филантропы, как Эдди и Хартли;
аболиционисты Вильям Ллойд Гарриссон и Артур Тап-
пан; сторонник распределения бесплатных земель Геррит
Смитт; многие священнослужители вроде Лаймана Би-
чера; реформаторы Бенджамин Раш и Антони Бенезет, де-
сятки аристократов и бизнесменов вроде Стивена Ван
Ренсселира; и лишь небо ведает, сколько бывших пьяниц,
которые хотели доказать другим, как глубоко они ошиба-
лись. В целом это был замечательный этап борьбы за право
отверженных.
154
Взаимосвязь между пьянством и экономической зави-
симостью, конечно, не нуждалась в документальных до-
казательствах, поскольку городские тюрьмы, как выяснил
Томас Эдди, были переполнены пьяницами, которые за-
частую составляли большинство заключенных. Американ-
цы по традиции очень сильно выпивали. «Ни одно судно
не было построено,— говорилось в небольшой брошюре,
посвященной проблемам воздержания от спиртного,—ни
один венец дома или амбара не был заложен в любом
штате на Атлантическом побережье, ни один деревянный
дом к западу от гор не был подведен под крышу без того,
чтобы на столе не появилось несколько галлонов рома
из Новой Англии, спирта с Ямайки или виски с Запада».
Приводимое четверостишие, относящееся ко времени ко-
лонизации Америки, свидетельствует, на какие подвиги
способны были доблестные жители тех мест ради того,
чтобы обеспечить себя спиртным:
Еслп ячмень хочет превратиться в пиво,
Мы должны быть довольны и но думать, что это плохо,
Ибо мы делаем спиртное, чтобы побаловать себя,
Из тыквы и пастернака и даже из стружки орехового дерева^
Казалось, пили все — молодые люди на вечеринках,
судьи, министры, законодатели, рабочие. Эта привычка,
без сомнения, получила широкое распространение в
XIX столетии. Оценки потребления спиртного, по данным
Алисы Фелт Тайлер, показывают, что средний американец
потреблял в 1792 году 2,5 галлона 1 спиртного, в 1810 го-
ду — 4,5 галлона, а к 1823 году — 7,5 галлона. По сведе-
ниям, относящимся к 1810 году, в Соединенных Штатах
существовало не меньше четырнадцати тысяч спиртопере-
гонных заводов, которые выпускали 25 миллионов галло-
нов спиртных напитков. В таком городе, как
Олбани, насчитывавшем двадцать тысяч жителей, было
пятьсот алкоголиков и четыре тысячи «обыкновенных
пьяниц». В 1818 году в Нью-Йорке было 1600 бакалейно-
гастрономических магазинов, в которых продавалось
спиртное, и все это помимо множества таверн и салонов.
От такой статистики, если позволено будет прибегнуть к
каламбуру, легко могла закружиться голова.
Обеспокоенность по поводу чрезмерного употребле-
ния этого «дьявольского напитка рома», конечно, была
1 1 галлон=3,7 литра, или 3,7 дм3.
155
очень давней. В дни колонизации суды часто требовали,
чтобы пьяницы носили на одежде большую букву «Д» 2,
точно так же как пауперов иногда заставляли вышивать
на своей одежде букву «Л». В самый разгар революции
континентальный конгресс принял резолюцию, которая
требовала, чтобы штаты «немедленно прекратили пагуб-
ную практику перегонки зерна, что может привести к са-
мым широким бедствиям, если это быстро не пресечь».
Квакеры по призыву Антони Бенезета и методисты еще
до конца столетия осудили как производство, так и упот-
ребление спиртных напитков. Однако наиболее сильный
импульс этому крестовому походу дали работы подлин-
ного демократа, последователя Джефферсона доктора
Бенжамена Раша.
Член колледжа врачей и хирургов в Филадельфии,
Раш написал тщательно обоснованное «Исследование о
воздействии спиртных напитков на человеческий мозг и
тело», которое было быстро раскуплено; эта книга пере-
издавалась восемь раз и к 1850 году была продана в ко-
личестве 172 тысяч экземпляров. Раш не старался дока-
зать, что спиртное оказывает вредное воздействие во всех
случаях, но утверждал, что спиртные напитки пагубно
влияют на тех, кто употребляет их постоянно, а также
на новичков. Прибегая к медицинским терминам, он под-
вел печальный итог смертности среди алкоголиков и при-
зывал тех, кто нуждался в стимулирующих средствах,
прибегать к сидру, вину, пиву, табаку и кофе.
Сторонники трезвости в ранний период, следуя сове-
там Раша, широко пропагандировали самоконтроль, в
большей степени, чем воздержание. Они вовсе не были
трезвенниками. Однако в начале столетия воздержание
от спиртных напитков отождествляли с религиозным
возрождением, и трезвость была предметом пышных раз-
глагольствований сторонников такого возрождения. Так,
в качестве примера преподобный Джон Пирпонт гово-
рил: «Если намеренно подниму я руку на брата своего,
причинив ему смерть посредством пистолета или верев-
ки, закон признает меня виновным; но не виновным бу-
ду я, коль наполню чашу его губительной смесью. Ждет
меня виселица, если ускорю я его кончину, дав отведать
2 Начальная буква английского «дранк» — пьяница.— Прим,
перев.
156
отвара болиголова; если ясе попотчую его стаканом спирт-
ного, в награду завладею его кошельком. Кто ясе не
предпочтет смерти чада своего от отравы, неясели от
спиртного».
Возглавляемые преподобным Лиманом Бичером сто-
ронники конгрегации и методисты основали в 1813 году в
Массачусетсе Общество борьбы со злоупотреблением
спиртными напитками. Мноясество подобных обществ воз-
никало по всей стране, хотя число их сенсационно увели-
чилось лишь в 1825 году. В тот год Бичер выступил с
шестью проповедями о воздерясании от спиртного, кото-
рые повсюду прошли при большом скоплении людей.
«Пусть трезвые перестанут покупать спиртное,—призы-
вал Бичер,— и тогда спрос на спиртные напитки в
стране упадет, на три четверти и неизбежно прекратится
вовсе, поскольку поколение пьяниц изживет само себя...
Пусть потребитель выполнит свой долг, тогда капи-
талисты, найдя свое занятие невыгодным, не замедлят
найти другие пути полезной предпринимательской дея-
тельности». Он сравнивал употребление спиртных напит-
ков с рабством, находя его столь же «греховным, аполитич-
ным и позорным. Почти очевидно, что не помогут ника-
кие меры, если не объявить продажу спиртных напитков
контрабандной торговлей».
В прошлом столетии это был призыв к самому массово-
му бойкоту, который в некоторых отношениях можно
сравнить с бойкотами английских товаров за три четвер-
ти столетия до этого по инициативе Сэма Адамса, причем
это движение объединило под своими знаменами сотни
председателей колледжей и священнослужителей. Год
спустя доктор Юстин Эдвардс основал Американское об-
щество распространения трезвости, которое располагало
учреждениями, секретарями, профессорами, читавшими
лекции о духовном возрождении, а также вело кампании
в печати. В течение десяти лет своего существования это
общество повсюду призывало граждан подписывать обет
полной трезвости, что имело значительный успех.
К 1829 году насчитывалось уже тысяча местных обществ,
объединявших сто тысяч человек; пять лет спустя по всей
стране было пять тысяч групп, насчитывавших один мил-
лион сторонников, однако самые сильные общества были
на Севере и Северо-Западе. Домохозяек призывали
бойкотировать бакалейно-гастрономические магазины, ко-
157
торые продавали «дьявольский напиток»; в Амхерсте,
Оберлине и других местах создавались студенческие
организации трезвости. Для привлечения тех клиентов,
кто симпатизировал воздержанию, некоторые отели вы-
весили объявление о том, что у них спиртные напитки не
продаются.
Движение сторонников трезвости на некоторое время
пошло на спад в тридцатые годы XIX века, однако в
1840 году оно возродилось в новом виде. Так, некие шес-
теро друзей, посещавших местную таверну в Балтиморе,
где они играли в азартные игры й пьянствовали, дали
обет трезвости, убежденные одним из реформаторов.
Впоследствии они основали свое собственное общество.
В отличие от предшествующих оно называлось Вашинг-
тонским обществом трезвости и не имело никакой рели-
гиозной основы или клерикальных корней; это было в
чистом виде движение перевоспитанных поклонников
спиртного за перевоспитание тех, кто продолжал пить,
и в качестве такового это общество добилось более зна-
чительных успехов, чем ожидалось. Спустя год после ос-
нования оно объединяло в своих рядах 23 тысячи человек
в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Пенсильвании. Двумя года-
ми позднее общество сообщило, возможно несколько пре-
увеличивая данные, что более полумиллиона пьяниц
дало обет трезвости. Как истинные евангелисты, сторон-
ники трезвости повсюду проводили шествия, но при
этом не было никаких намеков на религию. Впереди шли
дети с эмблемами, изображавшими бутылки из-под
джина, распевали положенные на музыку стихи «Сто-
ронников трезвости» и скандировали следующий обет
употреблять только прохладительные напитки:
Мы не думаем,
Что когда-нибудь будем пить
Виски или джин,
Бренди или ром
Или что-либо другое,
От чего можно опьянеть.
Непрекращающаяся агитация со стороны этих и дру-
гих групп в конечном счете обрела политическую основу.
Почти все штаты ввели законы, по которым требовалось
иметь специальные разрешения на торговлю спиртными
напитками, хотя как сдерживающее средство это оказа-
лось малоэффективным, поскольку денежные сборы для
158
приобретения этого разрешения были невелики. В 1838 го-
ду в Массачусетсе запретили розничную продажу спирт-
ных напитков в любых емкостях вместимостью менее
пятнадцати галлонов, что, очевидно, было непреодолимым
препятствием для обычного человека — а такова и была,
без сомнения, главная цель данной меры. Закон этот был
отменен двумя годами позднее под давлением петиций
и публичных выступлений. Некоторые штаты предоста-
вили местным общинам решать, быть у них сухому зако-
ну или нет. Однако пионером в области запрета спиртных
напитков стал штат Мэн, где настроения в пользу трез-
вости были настолько сильными, что местные общества
призвали, считая это делом чести, «не голосовать за че-
ловека, намеревающегося занять ту или иную должность
в гражданском учреждении, если он имеет привычку упот-
реблять в чрезмерных количествах спиртные напитки или
вино». В 1846 году Мэн стал первым штатом в США,
который ввел закон, запрещающий спиртные напитки,
а вслед за ним аналогично поступили триввадцать других
штатов.
Казалось, что запрет был уделом Америки. К счастью
или несчастью, однако, за исключением штатов Мэн,
Нью-Гэмпшир и Вермонт, эти законы соблюдались не
слишком последовательно, а гражданская война привлек-
ла внимание нации к другим проблемам, положив таким
образом временный конец трезвости. К этому моменту
возникла уже обратная реакция, многие влиятельные
лица поговаривали о том, что правительственный конт-
роль за привычками частных лиц представляет собой пося-
гательство на свободу человека. Разного рода критики
доказывали, что закон, принятый штатом Мэн, был некон-
ституционным, а исследователь Эдвард Пейсон вопро-
шал, действительно ли «может поддаваться радикальному
и почти немедленному излечению огромный духовный
порок, который, словно раковая опухоль, в течение ты-
сячелетий завладевал всем человеческим существом и
веками держал его в тисках».
Что бы ни говорилось, не существует убедительного
доказательства того, что крестовый поход в пользу трез-
вости существенно облегчил или уничтожил бедность.
Погвидимому, причины ее коренились значительно глуб-
же, чем употребление «дьявольского напитка рома».
Глава восьмая
«ПРОГОЛОСУЙТЕ ЗА СОБСТВЕННУЮ ФЕРМУ»
I
Первые профессиональные союзы рабочих в Соединен-
ных Штатах возникли в девяностые годы XVIII столетия;
это были небольшие, несложные по своей структуре
организации, где не было платных функционеров, не
было специальных помещений, не было общенациональ-
ных объединений — существовала только общая симпа-
тия к взглядам Джефферсона. Членами профсоюзов
были квалифицированные рабочие — плотники, камен-
щики, печатники, обувщики, моряки. Их единственным
оружием была забастовка, а цели ограничивались уста-
новлением менее продолжительного рабочего дня и более
высокой оплаты. Членские взносы составляли от шести
до десяти центов в месяц, вступительные взносы — от
сорока до пятидесяти центов. Эти первые общества, как
их тогда называли, не могли играть существенной роли
в войне против бедности. Их существование действитель-
но наталкивалось на трудности, как, например, в 1806 году,
когда судьи Филадельфии вынесли решение, что союз
обувщиков представляет собой заговорщическую органи-
зацию и должен быть распущен.
Однако с течением времени профсоюзное движение
набирало силы: так, в 1834 году профсоюзы достигли ре-
кордного членства — триста тысяч человек, и охватывали
не только квалифицированных, но и многих неквалифи-
цированных рабочих, например таких, как две тысячи
девушек на предприятиях Лоуэлла, штат Массачусетс,
или таких, как женщины и дети на текстильной фабрике
в Паттерсоне. В Нью-Йорке каждые двое из троих рабо-
чих были членами профсоюзов. Многие из них никог-
да до этого не состояли ни в каких организациях — это
ткачи, галантерейщики, табачники, штукатуры. Одно-
временно расширялись горизонты рабочего движения,
включая в свои программы политические цели. У рабочих
появились радикально настроенные руководители, кото-
рые разговаривали языком, не очень отличавшимся от
того, каким поколение спустя говорил Карл Маркс. Френ-
160
сис (Фанни) Райт писала, что в отличие от прежних ны-
нешние формы борьбы представляют собой классовую
борьбу и что эта борьба является всеобщей.
Радикалы говорили о завершении «славной работы
революции» и неизменно предлагали всякого рода пана-
цеи для достижения полного экономического равенства
в дополнение к равенству политическому. Одновременно
они разрабатывали планы создания утопических социа-
листических общин, аграрных групп, обобществленных
школ-интернатов, производственных кооперативов и т. д.
В тех случаях, когда филантропы подчеркивали перво-
степенное значение самопомощи и морального возрож-
дения, ключом к ним считая отдельную личность, радика-
лы уповали на программы, в которых правительство как
представитель общества и объединенные группы людей
являются главными силами преобразований. Первое пред-
полагало продолжение самодеятельного капитализма,
последнее — его уничтожение.
Радикалы располагали определенным влиянием. В чи-
сле их друзей были люди из Белого дома, а также тео-
ретики вроде Эмерсона, Торо, Уолта Уитмена, Горация
Грили и бесчисленные священнослужители; однако они
никогда не приходили к единому мнению относительно
своих социальных проектов. Тем не менее одна радикаль-
ная концепция, низведенная с революционного и эгали-
тарного уровня до реформистского, превратилась в крае-
угольный камень борьбы против бедности.
II
Проснувшись однажды утром в марте 1845 года, жи-
тели Нью-Йорка обнаружили, что стены их домов окле-
ены обращениями с интригующим заголовком: «Про-
голосуйте за собственную ферму».
«Вы американский гражданин? — говорилось в тек-
сте.— Тогда вы один из владельцев общественных зе-
мель. Почему бы вам не завладеть достаточной частью
этой собственности для того, чтобы заложить собственный
дом? Почему бы вам не проголосовать за собственную
ферму?..
Вы принадлежите к какой-либо партии? В этом слу-
чае вы довольно долго отдавали свой голос за то, чтобы
предоставить возможность продвинуться всякого рода
161
6-2057
карьеристам; воспользуйтесь этим один раз для себя. Про-
голосуйте за собственную ферму.
Вы, вероятно, устали от рабства — от тяжелой работы
на других,— от бедности и сопутствующих ей страда-
ний? Тогда проголосуйте за собственную ферму...
Вы наделены разумом? В таком случае вы должны
знать, что ваше право на жизнь включает право на место
на земле, где вам предстоит жить,—право иметь дом.
Утвердите за собой это право, которое столь долго отри-
цалось за вами феодальными грабителями и их приспеш-
никами. Проголосуйте за собственную ферму!»
Это обращение было перепечаткой из радикальной
газеты «Уоркинг менз адвокат», которую обычно можно
было купить в 10 часов утра за один пенс и которая вы-
ходила сотнями тысяч экземпляров. Издателем и редак-
тором этой газеты был Джордж Генри Эванс — человек
с приятным лицом, с правильными чертами, с бородой,
которая несколько походила на женскую косу, шедшую
по подбородку от одного уха до другого, и с тонкими гу-
бами большого рта. В свое время Эванс изыскивал раз-
личные средства спасения рабочего человека от тирании
промышленной революции, и это не прошло бесследно.
Родившийся в Хорефордшире в Англии в 1805 году,
Эванс был привезен родителями в Новый Свет и в воз-
расте четырнадцати лет уже работал подмастерьем пе-
чатника в Итаке, штат Нью-Йорк. В те дни типографии
были для радикалов чем-то вроде подготовительных школ
для дальнейшего образования, возможно, по той причине,
что там прививалась любовь к чтению. Джордж Генри
воспитывался на сочинениях Тома Пейна, работал раз-
носчиком газет и печатником, наборщиком и издателем
и, по словам его не менее известного брата Фредерика,
который впоследствии стал предводителем религиозного
движения, известного под названием шекеров, проявил
себя «стойким и последовательным еретиком». После
странствований в течение некоторого времени Джордж
Генри в конце 1829 года поселился в Нью-Йорке, его
приезд совпал по времени с волнениями, вызванными
первыми рабочими партиями; подобных волнений мир
еще не видел.
Рабочая партия Нью-Йорка начала свою деятельность
с созыва в апреле 1829 года массового митинга с участи-
ем пяти тысяч рабочих в знак протеста против попыток
162
предпринимателей увеличить продолжительность рабо-
чего дня с десяти до одиннадцати часов. Добившись быст-
рой победы в этой кампании, представители партии пере-
ключили свое внимание с десятичасового рабочего дня на
политические акции, как это уже имело место в Фила-
дельфии и десятках других городов. Лидером рабочей
партии в этот ранний период ее существования был зани-
мавшийся самообразованием машинист Томас Скидмор,
который придерживался того революционного взгляда,
что человека невозможно избавить от его страданий до
тех пор, пока собственность не разделена поровну.
Он предлагал правительству предоставить бесплатно каж-
дому мужчине старше двадцати одного года и каждой
незамужней женщине по 160 акров земли, которыми они
будут владеть до тех пор, пока обрабатывают эту землю.
Предлагалось навсегда объявить незаконной практику
продажи и сдачи земли в аренду, а тем, кто является
владельцем больших наделов земли, разрешить переда-
вать по наследству в случае смерти своим детям только
обычные 160 акров. Таким образом, в течение одного по-
коления на всей территории Соединенных Штатов должно
было быть достигнуто всеобщее равенство, которое
обеспечило бы всем зажиточную жизнь.
Через три месяца Скидмора на посту лидера партии
сменили Роберт Дейл Оуэн, сын английского социалиста,
который основал утопическую общину в Нью-Гармони,
штат Индиана, и Фанни Райт, рыжеволосая активистка,
которую считали самой опасной радикалкой того време-
ни. Оуэн и Райт полагали, что избавление человечества
от бед заключается не в разделении собственности, а в
создании бесплатных школ-интернатов, в которых дети
богатых и бедных могут воспитываться и получать об-
разование вместе начиная с двухлетнего возраста, когда
их должны были туда отдавать. Жизнь в коллективе с
ранних лет, становление характера и взглядов, как им ка-
залось, приведут к тому, что классовая борьба между ра-
бочими и предпринимателями сменится эгалитарной гар-
монией. Именно к этой фракции примкнул Джордж
Генри Эванс, когда он начал издавать в душной, ма-
ленькой комнатушке на Томпсон-стрит наиболее влия-
тельную рабочую газету того периода «Уоркинг менз
адвокат». Его первоначальный лозунг, обнаруживав-
ший склонность к левым взглядам, гласил: «Все дети
163
6*
имеют право на равное образование; все взрослые — на
равную собственность; а все человечество — на равные
возможности». В его первой редакционной статье содер-
жались пророческие слова о том, что «рабочий класс
представляет собой реальную силу и никогда не уступит
в борьбе до тех пор, пока не будут уничтожены его уг-
нетатели».
Однако рабочая партия в целом и «производящие сво-
бодный опрос», как называли фракцию Оуэна — Райт,
в особенности недолго просуществовали под солнцем.
Они подготовили почву для таких реформ, как отмена
тюремного заключения за долги, однако наступив-
ший глубокий раскол погубил дело. В скором времени в
Нью-Йорке было уже четыре партии рабочего класса, при-
чем ни одна из них не располагала достаточным количест-
вом голосов для того, чтобы как-то выделяться. Эванс про-
должал поддерживать обычные пункты программы рабо-
чего класса, такие, как десятичасовой рабочий день и оп-
позиция по отношению ко «второму банку Соединенных
Штатов», однако из своего опыта сделал вывод: во-пер-
вых, что представители рабочего движения должны ра-
ботать внутри двух главных партий, прибегая к выдви-
жению своих собственных кандидатов как к крайнему
средству, и, во-вторых, что бедность будет присуща дан-
ной системе до тех пор, пока рабочие не могут пользо-
ваться общественным достоянием. В марте 1833 года
он писал: «Бедняки должны работать или голодать на
фабриках, как в Англии, если они не способны возде-
лывать землю».
В тридцатые годы XIX столетия звезда Эванса начала
закатываться. Он продолжал поддерживать борьбу проф-
союзов, высказывался в пользу партии равных прав и
демократии Джексона, однако в середине тридцатых го-
дов не мог выпускать свою газету, и с 1835 по 1841 год
сам возделывал сорок акров земли, ведя хозяйство на
собственной ферме в отдаленной части штата Нью-Джер-
си. В 1841 году он вернулся к борьбе и с помощью «пре-
данных друзей этого дела» начал издавать ежемесячный
журнал под названием «Радикальное продолжение „Уор-
кинг менз адвокат"» (далее просто «Радикал».—
Прим, ред,).
Сороковые годы прошлого столетия были необычным
периодом в американской истории. Как отмечает Джон
164
Р. Коммонс, они «намного превзошли другие периоды по
своей необузданной болтливости». Это было время «тор-
жества речей» и «пустопорожних разглагольствований».
Вильям Ллойд Гаррисон продолжал свой крестовый по-
ход против рабства; Гораций Грили и Альберт Брисбейн
были заняты созданием общин в соответствии с идеями
Фурье; реформаторы Новой Англии уделяли внимание
ферме Брука; движение в пользу трезвости и спиритуа-
лизма со всей очевидностью находилось на подъеме. В лю-
бой день, в любом большом городе можно было встретить
ораторов, распространявшихся о правах женщин, громко
выражался протест против смертной казни, шли разгово-
ры о френологии и вообще о чем угодно. Когда спадала
волна паники 1837 года, люди прибегали к любой мыс-
лимой панацее, которая способна была принести облегче-
ние. Известный трибун этого периода Гораций Грили
превратился в истолкователя взглядов любого сущего
тогда направления или теории, за исключением спиритуа-
лизма и свободной любви.
Сороковые годы XIX столетия были также временем,
когда условия жизни бедняков заметно ухудшились. Им-
миграция возросла на 300 процентов — с 600 тысяч чело-
век в предыдущее десятилетие до 1700 тысяч (и 2600 ты-
сяч в следующее десятилетие). Население городских рай-
онов, где была сконцентрирована бедность, с 1840 по
1860 год удвоилось. С ростом числа бедняков границы бед-
ности расширились. Доктор Генри Кларк писал о посеще-
нии одного дома на площади Хаф-Мун в Бостоне, где в
подвальном помещении находились три комнаты, причем
в каждую из них к ночи набивалось не менее 39 человек.
В другом описанном случае «уровень воды в комнате был
настолько высоким, что добраться до постели больного
можно было лишь с помощью доски, которую переклады-
вали с одного стула на другой; в этой же комнате плавал
гроб с телом мертвого ребенка». Бедность и пауперизм су-
ществовали и прежде, однако сейчас они обрели обезли-
ченный характер, словно их серийно производила машина.
Классовая структура преобладала даже в сдававшихся
внаем подвалах, которых было множество в больших горо-
дах, где ютилась бедность: «состоятельные» платили за
жилье и питание 37,5 цента в неделю, спали они на соломе
и ели за так называемым «первым столом», причем пища
в этом случае была менее отвратительной. Менее «состо-
165
ятельные» платили половину этой суммы, однако спали
на голом полу, поскольку солома для них была роскошью.
«Неимущие» платили всего девять центов в неделю, и
место на полу им никто не гарантировал; они могли рас-
считывать на место только в том случае, когда менее «сос-
тоятельные» не занимали всего помещения.
«В Новой Англии нет такой государственной тюрьмы
или исправительного дома,— писал врач из Лоуэлла, штат
Массачусетс,—где рабочие часы были бы столь продол-
жительными, а время, отводившееся на еду, столь корот-
ким; или где на вентиляцию обращали бы так мало
внимания, как на известных мне хлопкоочистительных
фабриках». Рабы на табачных фабриках в Ричмонде рабо-
тали по десять часов в день, свободные рабочие в Лоуэлле
трудились обычно по двенадцать часов, а в апреле — три-
надцать с половиной часов. Девушек на этих предприя-
тиях принуждали жить в помещении компании в среднем
по шесть человек в комнате «скромных размеров», что,
по мнению одного специалиста, было намного вреднее,
чем в обычной тюрьме. Вильям Генри Ченнинг сурово
осудил городскую цивилизацию, ярко изобразив ее пороки,
и при этом в его описании почти не было преувеличений.
«Фабрики,—писал он,—превращаются в публичные
дома; многоквартирные доходные дома являются свиде-
телями нужды; железные дороги мощными оковами
охватывают промышленность, запутавшуюся в тенетах
феодализма; из-под пышных нарядов успеха свисают блек-
лые лохмотья безудержно растущей нищеты; из-за рос-
кошных жилищ отовсюду выглядывают мрачные очерта-
ния безысходной нужды».
III
Было время, когда противодействие фабричной систе-
ме в Англии приняло форму разрушения машин: в
1811 году вооруженные группы луддитов 1 в ночной темно-
1 Участники стихийных выступлений ремесленников и рабочих
в Англии в конце XVIII — начале XIX в. против внедрения в про-
мышленность машин. Луддиты ошибочно считали, что уничтожение
машин может облегчить положение трудящихся масс. Луддиты ак-
тивизировались во время ухудшения экономической конъюнктуры.
Пик движения был в 1811 — 1813 гг. Репрессии властей, улучшение
экономического положения, безрезультатность движения привели к
тому, что оно прекратилось в 30-х гг. XIX в.
166
те напали на фабрики в Ноттингеме и принялись уничто-
жать их оборудование. В богатой стране Америке в пер-
вую половину столетия промышленной революции такое
же противодействие обрело форму движения «назад, на
ферму». Эта идея возникла у Джефферсона и Скидмора,
а также у Роберта Оуэна в двадцатые годы XIX столетия,
когда он был увлечен организацией утопических общин,
не говоря уже о блистательной группе сторонников
объединения — Альберте Брисбейне, Грили, Генри
Джеймсе, Натаниэля Хоторне, Эмерсоне, Магарет Фуллер,
Бронсоне Альккотте, Джордже Рипли,—и это только
часть имен, в сороковые годы XIX столетия создавших
тридцать четыре общины.
Новая аграрная политика Джорджа Генри Эванса была
выдержана в той же традиции и представляла собой, по
сути дела, возрождение идей Скидмора, Тома Пейна и
других деятелей, причем эта политика обещала быть на-
много эффективнее прежних программ. «Если человек
имеет право жить,— писал Эванс в своем журнале «Ради-
кал»,— то он имеет право и на землю в количестве, доста-
точном для того, чтобы существовать на ней. Лишите лю-
бого человека этих прав, и вы отдадите его на милость
тех, кто обладает такими правами».
По словам Эванса, заработки были низкими потому,
что в городах появилось «слишком много» специалистов-
механиков. Излишек квалифицированной рабочей силы
объяснялся тем обстоятельством, что общественные зем-
ли захватили «спекулянты и безмозглые твари», в то вре-
мя как «тысячи детей господних не знают, куда бы им
преклонить свои головы». Бесстыдный обман дельцов,
наживавшихся на земельных спекуляциях, загнал людей
в большие города, и поэтому предложение рабочей силы
превзошло спрос на нее, а заработная плата поддержива-
лась на минимальном прожиточном уровне. Разрешить
эту проблему, разумеется, можно было, переломив хреб-
ты спекулянтам и отдав людям землю бесплатно. Ввиду
того что некоторые разочарованные пролетарии уезжали
в сельскую местность, относительная нехватка рабочей
силы в крупных городах должна была привести к росту
заработной платы до приемлемого уровня.
А однажды воскресным днем в феврале 1844 года
Эванс пригласил пятерых друзей в заднюю комнату не-
большой типографии Джона Уиндта в Нью-Йорке, где
167
было положено начало движению под названием Ассо-
циация национальной реформы. Собравшиеся были ква-
лифицированными механиками, бывшими членами рабо-
чих партий и партии равных прав; Уиндт являлся первым
председателем Союза печатников. Особый план, кото-
рый они разработали, опубликованный в возрожденном
журнале «Уоркинг менз адвокат» под новым названи-
нием «Радикал» и в другом реформистском издании,
«Пиплз райтс», не отличался особой новизной, но был
прост и симметричен. Федеральное правительство должно
было выделить из общественных земель специальные сель-
ские участки площадью 6 квадратных миль каждый,
в свою очередь такой участок должен был быть разде-
лен на 144 «квадратные секции» по 160 акров каждая.
В центре каждого участка выделялись наделы размером
в пять акров под дома и складские помещения, а также
пространство в тридцать акров для размещения здания
общественной администрации. Отличив от участков
бывших пуритан в Новой Англии было минимальным и
главным образом заключалось в способе распределения
земли. Эванс был против продажи общественных земель
правительством как за низкую, так и за высокую плату;
если стоимость будет низкой, говорил он, землей завладеют
спекулянты, а дорогая земля будет недоступна рабочему
человеку. Поэтому единственным разумным решением,
по мнению Эванса, было бы раздать землю и сделать ее
неотчуждаемой, чтобы ее нельзя было сдавать в аренду,
продавать или налагать на нее арест в обеспечение зало-
га или долга. Любой безземельный человек, желавший
поселиться на земле и обрабатывать «квадратную сек-
цию», должен был совершенно бесплатно получить один
надел — не больше и не меньше. В соответствии с обра-
щением под названием «Предохранительный клапан»,
выпущенным в апреле 1844 года, «у правительства (ос-
тавляя в стороне штаты Орегон и Техас) было достаточ-
но земли для того, чтобы дать возможность каждой семье
в Соединенных Штатах получить 200 акров земли, и
все это сверх тех владений, которыми в настоящее время
располагают частные лица в 26 штатах и территориях».
План Эванса был довольно прост. Он был составлен в
типично американском духе — равенство, неотчуждае-
мость, индивидуальность — и укладывался в уже извест-
ном единственно популярном лозунге: «Проголосуйте
168
за собственную ферму». К сентябрю 1845 года группы
Ассоциации национальной реформы функционировали
уже в двенадцати графствах штата Нью-Йорк, а также в
шести или восьми штатах. Газета «Нью-Йорк курьер энд
инкуайрер» назвала этот план «диким», «совершенно бес-
смысленным», «опасным для общества», «в высшей сте-
пени опасным для всех общественных и гражданских ин-
тересов», однако он имел сторонников в верхах. Филан-
троп и землевладелец Геррит Смит оплатил расходы
Эванса на бумагу и предложил по двести акров земли го-
родским рабочим, всем, кто пожелает, в его владении,
расположенном в северной части штата Нью-Йорк. Этот
план провалился частично потому, что люди, приехавшие
на ферму, не были привычны к сельскохозяйственному
ТРУДУ» а также земля оказалась не очень плодородной,
однако Смит продолжал свою агитацию, и после избрания
в конгресс в 1852 году примкнул к конгрессменам —
сторонникам движения национальной реформы.
Наиболее важным деятелем этого движения был, ко-
нечно, Гораций Грили, редактор наиболее популярного
периодического издания того времени — газеты «Три-
бюн», а также одна из наиболее колоритных фигур в аме-
риканской истории. Отец Грили пострадал от депрессии
в 1819 году и из мелкого фермера превратился в рабоче-
го-поденщика. В какой степени это повлияло на взгляды
молодого Горация, сказать трудно, но думается, что в нем
зародилось чувство безграничного интереса к низшим
слоям. Еще тринадцатилетним мальчишкой он принял
решение никогда не пить виски; будучи взрослым челове-
ком, он поддерживал сторонников запрета спиртных на-
питков. Поселившись в Нью-Йорке в 1831 году, он стал
завсегдатаем вегетарианского пансионата «доктора» Гре-
хема. Время от времени Грили и его газета «Трибюн»
высказывались в пользу сторонников ассоциации, социа-
лизма, протекционизма, отмены смертной казни, а после
встречи Грили с Джорджем Генри Эвансом он начал вы-
ступать в пользу национальной реформы. «Отдайте об-
щественные земли, разделенные на «квадратные секции»,
бесплатно истинным поселенцам и не допускайте к ним
никого другого, — писал Грили,—и тогда миллионы без-
земельных людей перестанут быть сиротами и нищими;
они смогут работать на богатых, освобожденные от уни-
зительного страха постоянного голода. Если люди не мо-
169
гут найти работу или оплата труда слишком низка, ойи
могут отправиться на Запад, для того чтобы вступить во
владение собственной землей и обрабатывать ее на бере-
гах Висконсина, Де-Мойна или Платта, эта земля терпе-
ливо ждала их прихода со дня сотворения мира. Когда
любому гражданину в качестве альтернативы будет пред-
ложено работать на других или на себя, как ему это пред-
ставится выгоднее, тогда абсурдность забастовок, оста-
навливающих производство, будет очевидной для всех».
В такой богатой стране, как Соединенные Штаты, по-
добные слова звучали особенно убедительно, и Джордж
Генри Эванс при его умении и упорстве сумел зарабо-
тать политический капитал. Размышляя над тем, что он
считал ошибками старых рабочих партий в проведении
политики за пределами двухпартийной системы, Эванс
решил вербовать приверженцев внутри двух основных
партий. Каждому кандидату от демократической партии
или от партии вигов настойчиво предлагали поддержать
земельную, реформу в печати; тогда кандидат получал
поддержку сторонников движения «Проголосуйте за
собственную ферму». Стремясь обеспечить себе твердую
позицию, Эванс требовал, чтобы каждый потенциальный
член Ассоциации национальной реформы давал обяза-
тельство не «голосовать за человека, баллотирующегося
в любой законодательный орган, который не пообещает
в печати использовать в случае избрания все влияние
своего органа на предотвращение всякой дальнейшей тор-
говли общественными землями... и содействие их распре-
делению в виде ферм и участков, чтобы истинные посе-
ленцы имели исключительное право безвозмездно поль-
зоваться ими». Позднее Эванс прибавил к этому требова-
ние поддерживать десятичасовой рабочий день, а также
идеи неотчуждаемости участков небольших размеров. Рас-
полагая немногочисленной, но постоянно растущей арми-
ей сторонников, Эванс иногда оказывал влияние на поли-
тический баланс между партиями, что позволяло ему доби-
ваться благоприятных ответов от многих перспективных
законодателей. В тех случаях, когда не было благосклон-
но настроенного кандидата, члены Ассоциации националь-
ной реформы иногда выдвигали собственного кандидата,
и, как правило, безуспешно. Так, их независимый канди-
дат на пост мэра города Нью-Йорка Рансом Смитт в
1845 году собрал 117 голосов из 29 тысяч поданных.
170
Двумя годами позднее сторонники были счастливы под-
держать кандидата партии вигов, который дал «благо-
приятные» ответы на их вопросы.
Эванс был также достаточно проницательным для
того, чтобы посвятить себя и другим популярным
начинаниям. Ассоциация рабочих Новой Англии была
сформирована ради единственной цели — добиться уста-
новления десятичасового рабочего дня. Сторонники на-
циональной реформы примкнули к ним, положив начало
проведению промышленных конгрессов, которые соби-
рались ежегодно с 1845 по 1856 год и привлекали значи-
тельное число профсоюзов, особенно в ранний период, и
обсуждали обе интересующие их проблемы. Одновременно
Эванс добился взаимопонимания с группами, боровшимися
против арендной платы в графстве Олбани, штат Нью-
Йорк, с Томасом X. Дорром и его рабочей партией в
Род-Айленде, которая была сформирована для защиты
избирательных прав мужчин, а также с движениями про-
тив рабства в штатах Мичиган, Висконсин, Индиана и
Массачусетс. Хотя Эванс прекрасно понимал, что боль-
шинство представителей этих движений и партий пресле-
дуют совершенно иные свои цели, он обладал достаточ-
ной гибкостью для того, чтобы с ними объединиться. Он
писал в 1846 году, что национальная реформа положила
начало эре, в которой будет «всего две партии — великая
республиканская партия прогресса и малая партия тори —
сторонников задержек».
В тот момент, когда писались эти слова, никто не ду-
мал о республиканской партии, однако в соответствии с
пророчеством Эванса многие сторонники национальной
реформы приняли активнейшее участие в создании новой
партии на протяжении следующего десятилетия. Про-
грамма достижения свободного, неотчуждаемого и ограни-
ченного землевладения десятками различных путей по-
степенно вошла в плоть и кровь республиканской партии
наряду с проблемами рабства и сохранения союза. Бу-
дущий президент Эндрю Джонсон в том же 1846 году
представил конгрессу законопроект, о землевладении, а
двумя годами позднее Гораций Грили внес еще один про-
ект. В 1851 году штат Висконсин вплотную подошел к
введению законодательства, в соответствии с которым
земельные участки ограничивались 320 акрами. Галуша
Гроу, которого называли «отцом республиканской пар-
171
тии», в 1852 году выступил со своей первой значительной
речью в конгрессе на тему «Право человека на земле».
Элвин Е. Бовей, лидер одной из коалиций, которая вли-
лась в республиканскую партию,, был связан с Эвансом
и с его движением задолго до этого. Съезд новой партии
в Вермонте в 1854 году высказался за свободную раздачу
земли истинным поселенцам, а виги из Пенсильвании,
после того как они переметнулись к республиканцам,
выдвинули лозунги, призывавшие: «Свободные люди,
свободный труд и свободная земля!» Четыре года спус-
тя после смерти Эванса, в 1860 году, состоялся съезд
республиканцев в Чикаго, на котором выдвигались кан-
дидаты,— Эванс умер в 1856 году в возрасте пятидесяти
одного года, — однако один из ведущих соперников, Виль-
ям X. Сьюард, был первым, кто поддержал земельную ре-
форму, а от Линкольна, как всем казалось, удачно изба-
вились. Четыре из сорока четырех лозунгов, выдвинутых
республиканцами в ходе их избирательной кампании
I860 года, были посвящены землевладению, а придя к
власти два года спустя, они приняли закон о земле, ко-
торый явился одним из наиболее выдающихся законода-
тельных актов в национальной истории.
IV
«На этом, — пишет историк Елена Цалер, специали-
зировавшаяся по данной проблеме,— заканчивается ис-
тория политических попыток осуществить национальную
реформу. Решение этой проблемы было взято на себя
крупной партией. Не имея возможности победить нигде,
кроме как на местных сельских выборах, сторонники зе-
мельной реформы оказывали чувствительный нажим на
законодателей». Они заменили слово «пожертвование»
словом «земельный участок» («гомстед») и «дали истин-
ным поселенцам право на бесплатные дома на общест-
венных владениях, что не было больше актом благотво-
рительности по отношению к бедным».
Однако «гомстед-акт» был воплощением лишь одного
из трех принципов Эванса — принципа безвозмездного
наделения землей человека, который на ней поселился.
Два других принципа, важных, по его мнению, для лик-
видации бедности, а именно неотчуждаемость и равенст-
172
во, потерпели крушение. Прибегнув к типично полити-
ческому компромиссу, республиканцы совершили одно-
временно два взаимоисключающих действия: наделили зе-
мельными участками многих бедняков, не лишая богатых
крупных владений. Идею о том, что никому не должно
быть дозволено продавать, сдавать в аренду или закла-
дывать свою четвертную долю, пришлось оставить как
слишком радикальную. Правительство продолжало да-
вать огромные субсидии железным дорогам, поощрять
строительство разветвленной сети путей, так что спеку-
лянты с помощью разного рода трюков получили возмож-
ность присвоить миллионы акров общественной земли.
В 1890 году, 28 лет спустя после принятия «гомстед-
акта», поселенцам было выдано 372 659 разрешений на
владение землей, что соответствовало 48 миллионам акров
из одного миллиарда, составлявшего земельный фонд
государства. Два миллиона человек выиграли благодаря
принятию этого закона, однако за тот же период населе-
ние страны выросло на 20 миллионов человек. Более того,
железные дороги с помощью продажных конгрессменов
сумели присвоить в четыре раза больше земли, чем эти
372 659 семей, вместе взятых. Три западные компании,
основанные между 1862 и 1864 годами, получили не толь-
ко займы от федерального правительства в расчете на
каждую милю уже построенных железнодорожных путей,
но также непосредственно на эти цели 70 миллионов ак-
ров безвозмездно.
Национальный союз труда на своем съезде в Чикаго
в 1867 году, спустя всего пять лет после принятия «гом-
стед-акта», с сожалением констатировал, что существует
тенденция спекулировать землей. «Наше законодатель-
ство в последнее время,—говорилось в одной из резолю-
ций съезда,— имеет тенденцию способствовать созданию
в США еще более крупных монополий, а также класса
более могущественных и располагающих более значи-
тельными денежными и земельными средствами аристо-
кратов, чем в какой-либо европейской стране в наши дни.
800 миллионов акров народных земель было в законном
порядке передано в руки нескольких сотен людей,
которые позволяют себе разговаривать высокомерным и
пренебрежительным тоном и вести себя по отношению к
народу и правительству как патриции древнего Рима.
173
Земли, которыми они владеют, не обрабатываются и ис-
пользуются главным образом в спекулятивных целях...»
То, что началось как революционная доктрина с целью
достижения равенства, закончилось реформой, оставляв-
шей достаточно лазеек для любых дельцов, греющих
руки на земельных сделках. Эванс в свое время разрабо-
тал нечто вроде плана развития, в соответствии с кото-
рым к 1900 году Соединенные Штаты должны были стать
«нацией свободных земельных собственников», не знаю-
щих бедности, однако «гомстед-акт», дав выигрыш мил-
лионам, далеко не достиг тех целей, которые предвидел
человек, развивший эту идею.
Глава девятая
«НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ПОВТОРИТСЯ!»
I
В 1873 году белый человек — имя его неизвестно —
прибыл в графство Кларк, штат Алабама, со связкой не-
больших разноцветных колышков. Этот проныра заходил
в дома негров, получивших свободу, и представлялся им
как уполномоченный президента Соединенных Штатов,
которому поручено передать чернокощим эти небольшие
колышки, с тем чтобы они стали наконец владельцами
земельных участков. По его словам, от них требовалось
лишь загнать колышек в землю на любом участке или
ферме, которые покажутся им подходящими, и по со-
вершении сего простого акта с благословения и одобре-
ния президента они вступят во владение этой землей.
Цена этой деревянной манны небесной составляла всего
три доллара, а те, у кого не нашлось такой солидной сум-
мы, могли всего за один доллар приобрести билет в
рай.
«Многие легковерные и доверчивые цветные...— пи-
шет Т. X. Болл,— заплатили за эти небольшие колышки,
забили их в землю на участках своих белых соседей, и
некоторые из них начали обрабатывать эти новообретен^-
ные плантации, при этом нетрудно догадаться, каковы
были результаты».
Это мошенничество — одно из многих тысяч, которые
совершались в отношении чернокожих,— было грубым,
но в конечном счете менее болезненным, чем обман в
общенациональном масштабе. За одиннадцать лет до этого
президент Линкольн выпустил воззвание об освобожде-
нии, явившееся кульминационным моментом агитации,
продолжавшейся в различных формах в течение восьми-
десяти лет. В нем объявлялось, что с 1 января 1863 года
все рабы в мятежных штатах «должны навсегда стать
свободными». Какой-то негр радостно говорил на собрании
в* Вашингтоне 31 декабря 1862 года: «Однажды я пропла-
кал всю ночь... на следующее утро должны были продать
мою дочь. И ее продали. И я не надеюсь больше увидеть
ее до самого Судного дня. С нынешнего дня такое никог-
175
да больше не повторится!.. Мы сейчас свободны, слава
богу. Никто не может продать мою жену или ребенка,
слава богу! Никогда такое не повторится! Никогда такое
не повторится! Теперь никогда такое не повторится! Пре-
зидент Линкольн положил всему этому конец!»
Спустя несколько лет Вильям Ллойд Гаррисон, по-
следовательный сторонник отмены рабства, сделавший
больше всех в своих публичных выступлениях и в печа-
ти для пробуждения антирабовладельческих настроений
американцев, ликвидировал созданное им Общество борь-
бы против рабства. Гаррисон понимал, что дело его жизни
завершено.
Но к 1877 году стало ясно, что работа эта только на-
чалась. В тот год исход борьбы за президентский пост
между республиканцем Резерфордом Б. Хейсом и демо-
кратом Самюэлем Тилденом решался в палате представи-
телей ввиду спорных результатов выборов в Орегоне,
Южной Каролине, Флориде и Луизиане. Тилдену не хва-
тало одного-единственного голоса для того, чтобы одер-
жать победу; у Хейса недоставало двадцати голосов.
Стремясь получить их, республиканский кандидат обе-
щал трем южным штатам отвести с Юга все федеральные
войска, отдавая таким образом судьбу района снова в
руки сторонников рабства. С этого момента и на многие
последующие десятилетия негры лишились права голоса,
им пришлось также распроститься со всеми мечтаниями
о материальном благополучии.
II
Во всей истории борьбы с бедностью не существует
более неблаговидного этапа, чем предпринятая с негод-
ными средствами попытка сделать американских негров
экономически равноправными гражданами. Большинство
белых людей на Юге не были приверженцами рабства;
напротив, они почти в такой же мере были его жертвами,
как и чернокожие. Помимо всего прочего, они не получи-
ли никакой выгоды вследствие провала Реконструкции
и продолжавшихся страданий бывших рабов.
В 1860 году в пятнадцати рабовладельческих штатах
один раб приходился на каждых двух белых — четыре
миллиона на восемь миллионов. Однако, и это главное,
рабами владело только 384 тысячи южан, причем боль-
176
шинство из них имели от одного до десяти рабов; 10781
плантатор были собственниками от пятидесяти и больше
рабов и 1733 владели ста и более рабами.
Тем не менее экономика, основанная на рабовладении,
замедляя развитие во всем, кроме производства хлопка,
держала миллионы белых в состоянии почти такой же
незавидной нужды, от которой страдали негры. Один ис-
следователь из штата Миссури в труде о промышленном
производстве в южных штатах в 1847 году сделал вывод,
что белые, не имевшие рабов, «располагают, как правило,
очень скромными средствами, а земля, которой они вла-
деют, почти повсеместно бедна и настолько бесплодна,
что может обеспечить лишь самое жалкое существова-
ние». Поскольку более плодородная земля принадлежала
тем, у кого были рабы, она «должна была всегда оста-
ваться вне досягаемости тех, кто их не имеет».
Вильям Грег из Института Южной Каролины заяв-
лял в 1851 году, что почти половина белого населения
этого штата, составлявшего 274 563 человека, «в боль-
шинстве своем не имела определенных занятий и ничего
не производила и, как представляется, прозябала в усло-
виях, которые недалеко ушли от условий жизни времен
варварства». Какие бы выгоды богатые плантаторы Южной
Каролины ни получали от рабства, жизненный уровень
многих белых «был лишь на одно деление выше уровня
индейцев, живших в лесу». Они перебивались случайной
работой, охотой, рыболовством, мелкой торговлей с ра-
бами и мелким воровством. Иногда, по словам Грега, они
объединялись с чернокожими и воровали вместе.
Промышленность, конечно, далеко шагнула за линию
Мейсона — Диксона. Но южанин-рабочий, конкурирую-
щий с рабским трудом, при наличии всего нескольких
профсоюзов, которые могли защитить его интересы, полу-
чал урезанную заработную плату. В то время как рабочие
на хлопко- и шерстеочистительных фабриках в Лоуэлле
зарабатывали по восемьдесят центов в день, рабочие той
же специальности в Теннесси получали по пятьдесят
центов. Женщинам в Лоуэлле платили два доллара в не-
делю, на Юге — один доллар 25 центов. В Северной
Каролине в соответствии с данными одного местного ис-
следователя фабричные рабочие — либо рабы, которых
хозяева временно отправляли на производство, либо сво-
бодные белые — получали от 110 до 120 долларов в год.
177
«В Новой Англии такому рабочему пришлось бы запла-
тить вдвое больше».
Подавляющее большинство южан положительно ни-
чего не выигрывало от рабства; и только подсознательной
приверженностью «системе, дающей еду и питье», можно
объяснить, почему они сражались и умирали за рабовла-
дельцев. Где-то глубоко в сознании этих несчастных лю-
дей должно было жить ощущение необходимости чувст-
вовать свое превосходство над теми, кто находился в еще
большей нужде, поскольку без такого психологического
барьера белые бедняки, далекие от желания противопо-
ставлять себя своим черным братьям, создали бы общест-
во, сочувствующее им.
Для богатых белых в какой-то степени также сущест-
вовал вопрос, было ли рабство бедствием или нечаян-
ной радостью. Цена на негров повышалась, особенно по-
сле 1808 года, когда работорговля была запрещена и по-
ставки живого товара в значительной степени зависели
от домашних ресурсов в старых штатах, таких, как Вирд-
жиния, которые выращивали табак. Полноценный работ-
ник в штате Джорджия в 1792 году стоил триста
долларов, однако цена — хотя она и снижалась в неблаго-
приятные периоды — поднялась в 1819 году до тысячи
долларов, до 1200 долларов к 1853 году и до 1800 долларов
накануне гражданской войны. К этому следует приба-
вить проценты на капитал, налоги (поскольку раб был
собственностью, точно так же как веретено в текстильной
промышленности), страхование на случай смерти, от бо-
лезней, увечья и на случай побега, а также расходы на
приемлемое содержание. Плантатор тратил на своих ра-
бов значительные средства, которые могли бы быть более
продуктивно использованы на повышение урожайности
земли. В то время как капиталисты на Севере платили
рабочим только еженедельную заработную плату и могли
вкладывать капиталы в высокопроизводительные машины,
рабовладельцы на Юге вынуждены были терпеть все не-
удобства негибкой системы труда, которая ставила их в
значительную зависимость от банкиров, в результате чего
на технические усовершенствования оставалось очень
мало средств.
Многие исследователи полагают, что южане могли бы
значительно лучше устроить свои дела, если бы освобо-
дили рабов и вновь наняли их на работу за поденную пла-
178
ту. Хинтон Роуан Хелпер в своей широко известной книге
«Надвигающийся кризис», вышедшей в 1856 году, вну-
шал южанам, что, «если бы не система рабского труда,
вы могли бы пользоваться теми же благами, что и ваши
братья по классу — мелкие буржуа на Севере, которые
постоянно обогащаются». Однако рабовладельцы были
настолько привязаны к привычному образу жизни, что не
учитывали далеко идущих последствий. Впечатлительные
и образованные южане стремились не только дать разум-
ные обоснования рабству, которое, по их мнению, в мо-
ральном отношении намного превосходило «рабство за
заработную плату», но также, помимо всего прочего, счи-
тали его средством избавления от бедности. Некоторые
энтузиасты на юге страны лелеяли «розовую мечту», как
ее называл Стивен Винсент Бене, о том, что рабовладель-
ческое общество восторжествует также в Мексике и об-
разует великую империю, которая будет доминировать в
мировой торговле. Эта империя приведет к уничтожению
бедности не только в своих собственных пределах, но и
на всей . планете. Неистовый рабовладелец Джордж
Фитцхью сравнивал южную систему с. «социалистичес-
кими» общинами Горация Грили. «Южная ферма пред-
ставляет собой нечто вроде компании с объединенной от-
ветственностью или социальной общины,— писал он,—
куда хозяин вкладывает капитал и знания, а рабы — свой
труд, причем доходы делятся не в соответствии с вкладом
каждого, но в соответствии с потребностями и нуждами
отдельных личностей».
Защитники добродетелей южан изыскивали слож-
ные аргументы в защиту своего дела. «Разница между
нами,— заявлял сенатор Джеймс X. Хаммонд из Южной
Каролины,—заключается в том, что мы нанимаем рабов
пожизненно и хорошо компенсируем их труд; они не голо-
дают, не попрошайничают, не знают безработицы... Вы же
нанимаете поденщиков, о которых не заботитесь и труд
которых плохо компенсируете, что можно наблюдать в
любой час, на любой улице ваших больших городов».
Генерал Бенджамин Ф. Стрингфеллоу, выражаясь «марк-
систским» языком, утверждал, будто система рабства об-
ладает тем превосходством, что сумела заменить классо-
вую борьбу классовой гармонией. «На Юге,— говорил
он,— нет борьбы между трудом и капиталом. Там, где
существует рабство, капитал и труд выступают совмест-
179
но, поскольку труд — это капитал. Там капиталист, вместо
того чтобы заставлять рабочего трудиться до изнеможе-
ния, стремится сделать его сильным, укреплять и поддер-
живать его здоровье, поскольку этот рабочий — его день-
ги. Интересы рабочего и капиталиста, раба и его хозяина
идентичны; они не могут прийти в столкновение. Процве-
тание хозяина равнозначно счастью раба, поскольку, если
хозяин процветает, условия жизни раба улучшаются; а
хозяин процветает, если его раб здоров, энергичен и
счастлив».
Столь энергичная защита рабства в философском пла-
не подкреплялась многочисленными примерами патер-
нализма в личных отношениях. Френсис Скотт Кей из
штата Мэриленд, которому такая система внушала опа-
сения и который еще до этого отпустил на свободу семе-
рых принадлежавших ему негров, тем не менее говорил
одному из своих друзей в 1838 году, что настроен в поль-
зу рабства, поскольку «не мог иначе, в противном случае
он чувствовал бы себя в значительной мере антигуманис-
том. У меня, например, есть старый раб, который уже
много лет не работает на меня. Я оплачиваю его питание
и другие расходы и верю, что не совершаю какой-либо
грех, поступая подобным образом».
Рабовладелец в собственных интересах очень часто
проявлял больше гуманности, чем работодатель в отно-
шении наемных рабочих. В 1835 году, во время строитель-
ства канала чер^з болота штата Луизиана в направлении
озера Понтчартрейн, пришлось, например, ввезти для
этой работы сотни ирландцев, поскольку рабовладельцы
отказались предоставить своих негров, опасаясь, что мест-
ные условия повредят их здоровью. Во время эпидемии
холеры в 1849 году доктор Ричард Арнольд Писал своему
другу: «Желал бы я, чтобы какой-нибудь сторонник унич-
тожения рабства полюбовался на ту заботу и внимание,
которыми окружают негров... Владелец хлопкоочисти-
тельной фабрики может с легкостью заменить умершего
рабочего, и при этом он ничего не теряет. Плантатор же
в случае смерти одного из своих работников теряет такой
значительный капитал, что ради спасения своего капитала
он спасает своих негров».
Письменные свидетельства того времени содержат рас-
сказы современников, которые противоречат представле-
ниям о жестоких хозяевах, избивавших своих рабов,
180-
заставлявших их голодать и работать до полного изне-
можения. На плантации в графстве Франклин, штат
Вирджиния, где родился Букер Т. Вашингтон, хозяин
и его сыновья работали, бок о бок с шестью рабами. «Та-
ким образом все мы выросли вместе, словно члены одной
большой семьи...—рассказывает Вашингтон.—В неко-
торых больших поместьях, в штатах Алабама и Миссиси-
пи, расположенных далеко от шумных больших городов
и часто посреди первозданных просторов, хозяин и
рабы сплошь и рядом жили вместе в условиях, которые
были поистине патриархальными.» Хотя обучение негра
чтению и письму считалось незаконным, многие хозяева
учили их, а некоторые давали талантливым молодым нег-
рам специальные консультации на уровне высшего обра-
зования. В 1825 году рабовладелец по имени Джон Мак-
донаф ввел на плантации близ Нового Орлеана систему
самоуправления для негров, включая суд, состоявший из
жюри равных. Джефферсон Дэвис, по слухам, последо-
вал этому примеру и ввел эту систему на двух своих фер-
мах в штате Миссисипи. В штате Северная Каролина, как
рассказывают, один хозяин кормил рабов точно так же,
как свою собственную семью, поселил их в хорошие
одноэтажные дома и «снабжал в достатке топливом...
хорошей обувью и одеждой». За больными неграми уха-
живали лучшие в тех местах врачи. Больных детей посе-
ляли в доме хозяина, за ними ухаживали так же тща-
тельно, как за хозяйскими. Каждый взрослый негр имел
«участок земли», и ему предоставлялось время для его
обработки.
История рабства не представляется сплошной цепью
жестокостей 1. Некоторые рабы действительно умирали от
непосильного труда в течение шести-семи лет, но это
были исключения, а не правило. Иных продавали на сто-
рону, разлучая со своими семьями, так что они никогда
больше не видели своих жен и детей. С другой стороны,
многие жили в пуританской моногамии, рядом со зна-
комыми и родственниками, до конца своих дней. Хотя
работа всегда была скучной и безвозмездной, некоторые
1 Факты, приводимые авторами, свидетельствуют о прямо проти-
воположном: рабы удерживались в повиновении жесточайшим тер-
рором. Любая попытка восстания, бегства, отказа от работы — любое
неповиновение каралось тяжелейшими наказаниями, вплоть до му-
чительной смертной казни — сожжения заживо, колесования, повеше-
ния.— Прим. ред.
181
негры получали ответственные посты — такие, например,
как пост мастера, «главы кулинарного отдела» и тому
подобное. Рабство было пожизненной обязанностью, не
приносившей дохода, однако некоторые хозяева, как, на-
пример, один рабовладелец в Саванне, описанный Ульб-
рихом Б. Филлипсом, разрешил своим рабам подрабаты-
вать деньги в праздники, по воскресеньям, а также ночью
«за 37,5—50 центов в день или по договоренности за рытье
канав, рубку леса, кузнечные и бондарные работы и т. п.,
либо за продажу сельскохозяйственных продуктов, вклю-
чая зерно и хмель». Было много случаев, когда рабо-
владельцы (как, например, Джеймс Г. Бирни из штата
Алабама) увозили своих рабов на Север для того, чтобы
их освободить. К 1860 году на Юге было 262 тысячи сво-
бодных негров, каждый шестнадцатый раб, и в том же
году было освобождено еще 3018 человек.
III
Совершенно очевидно, что в рабовладельческой си-
стеме не было единообразия; она была достаточно разно-
образной для того, чтобы любой человек мог найти дока-
зательства в пользу любой точки зрения.
Однако, если подвести баланс, нетрудно убедиться, что
раб жил в самой унизительной нищете, которую когда-
либо знала американская нация. Какие бы апологии ни
выдвигались в защиту системы рабства, фактом остается
то, что раб независимо от того, сколь тяжело и усердно
он работал, очень редко мог добиться повышения своего
жизненного уровня и заработать хоть что-то сверх самого
необходимого. Если некоторые рабы и питались, как их
хозяева, рацион подавляющего большинства состоял ис-
ключительно из каши, а также бекона или солонины.
«Единственное, что нам разрешалось есть, — рассказы-
вал бывший раб об условиях своей прежней жизни,—это
кукурузу и бекон, которые выдаются по утрам каждое
воскресенье в амбаре и коптильне. Каждый получает в
качестве еженедельного пособия три с половиной фунта
бекона и кукурузу, которых хватает на скромное пропи-
тание». На тысячах плантаций рабы никогда не ели мяса,
молока, фруктов и яиц и очень редко употребляли све-
жие овощи.
182
Типичным жильем была хижина — «грубо сколочен-
ное строение из плохо подогнанных досок», без наружной
обшивки, «так что от холодного зимнего воздуха защища-
ла, как могла, одна-единственная дощечка». «Маленькие,
низкие, тесные и грязные, их дома были рассадниками
болезней»,— писал врач из штата Алабама. (Вопреки
легендам рабы сильно страдали от таких изнуряющих за-
болеваний, как малярия, желтая лихорадка, холера, а
также от душевных расстройств; смертность среди негров
была на одну треть выше, чем среди белых.) Очень часто
в этих домах не было окон, крыши протекали, дымоходы,
сделанные из прутьев и глины, разваливались. Бывали,
конечно, исключения, но в большинстве случаев условия
были столь ужасными, что могли быть названы варвар-
скими,— так, на одной из плантаций в штате Джорджия
рабам не давали ни стульев, ни столов, ни тарелок, ни но-
жей, ни вилок. «Они сидели...— пишет Кеннет М. Стемп,—
на земле или на ступеньках крыльца и ели из небольших
кедровых мисок или из железного котла, некоторые —
сломанными железными ложками, многие — деревян-
ными палочками, а все дети — руками».
Что касается одежды, то, помимо обносков, которые
обычно отдавали домашним слугам, типичной нормой
была выдача нескольких ярдов 1 «негритянской одежды»,
под которой подразумевался ситец и грубая полушерстя-
ная ткань, одни или двое брюк в год, шерстяной жакет
и пара туфель. Так, Фредерик Дуглас в автобиографии
рассказывает, что ребенком его «содержали почти в об-
наженном виде», «ни обуви, ни чулок, ни куртки, ни
брюк; ничего, кроме грубого холста или дерюги, из кото-
рых делали нечто вроде рубашки, доходившей мне до
колен. Эту одежду я носил днем и ночью, сменяя ее раз
в неделю».
Тирания этой системы может быть доказана размера-
ми расходов на содержание рабов. Стемп приводит запи-
си некоторых плантаторов относительно стоимости содер-
жания рабов, которые, *по его мнению, свидетельствуют,
что «ежегодные расходы на содержание взрослого раба
редко превышали 35 долларов и очень часто бывали нам-
ного ниже». Стоимость содержания на плантации Маль-
бурн, штат Вирджиния, у рабовладельца Эдвина Руффина
1 1 ярд = 914,4 мм.— Прим. ред.
183
с 1844 по 1848 год в среднем была менее 25 долларов;
Джеймс Гамильтон тратил в год всего 18 долларов 33
цента на каждого раба в течение сорока лет. Джеймс
А. Тейт из Алабамы определил свои расходы на рабов,
включая питание, одежду, медицинскую помощь и налоги,
в сумме 34 доллара 70 центов; а Томас Хью из Луизиа-
ны — 23 доллара 60 центов.
Хуже всего, и этот факт статистика обходит молчани-
ем, дело обстояло с обеспечением человеческих прав ра-
бов, даже в тех случаях, когда они были собственностью
самых мягкосердечных хозяев. Трудно представить себе
более неприглядную историю, чем та, которая была опи-
сана репортером газеты «Нью-Йорк дейли трибюн» в но-
мере от 9 марта 1859 года и рассказывала об аукционе на
ипподроме, близ Саванны, штат Джорджия, где было про-
дано 436 мужчин, женщин и детей, в том числе грудных,
работавших ранее во владении майора Батлера. Ни одно-
го из этих негров никогда прежде не продавали, но теперь,
после смерти майора, его сыновья решили избавиться от
поместья, в том числе, разумеется, от его наиболее цен-
ной части — рабов.
По мере приближения аукциона все отели в Саванне
заполнили спекулянты, которые приехали даже из таких
отдаленных штатов, как Вирджиния и Луизиана, соблаз-
ненные «перспективами выгодной сделки», в то время как
семьи черных невольников в течение недели или дольше
ютились на ипподроме в горестном ожидании решения
своей судьбы. Разлучат ли их с женами, детьми, родите-
лями, любимыми девушками? Сыновья Батлера обещали,
что их будут продавать «посемейно», но семьей считались
муж с женой.
Как только спекулянты раскурили свои сигары и на-
чали заглядывать в каталоги, «негров начали изучать с
таким безразличием, словно они действительно были жи-
вотными; покупатели заглядывали им в рот, рассматривая
их зубы, щипали их конечности, желая убедиться, что
рабы мускулисты, заставляли их прохаживаться взад-
вперед, высматривая, нет ли признаков хромоты, застав-
ляли рабов горбиться и нагибаться, стремясь уверить-
ся, что нигде нет скрытой грыжи или раны; помимо
такого обращения, рабам задавали множество вопросов
относительно их качеств».
Репортер подслушал, как Элиша, по каталогу раб но-
184
мер 5, пытался уговорить «доброжелательного вида
джентльмена средних лет» «купить его самого, его жену,
сына и дочь — Молли, Израэля и Севанду, рабов под но-
мерами 6, 7, 8. Серьезность, с которой бедняга добивался
своего, наверняка зная, что, видимо, счастье всей его
жизни зависит от его успеха, была любопытна, а доводы,
которые он приводил, очень трогательными». Элиша изо
всех сил старался показать, что перед покупателями —
трудолюбивая семья, которую следует купить целиком:
«Уверяю, вы не найдете лучшего работника, чем я; луч-
шего нет на всей плантации; я вовсе еще не старый; ра-
ботаю лучше, чем прежде; умею немного плотничать;
купите лучше меня, господин; я обещаю быть хорошим
слугой, господин. Моя жена Молли тоже. Она хорошо
умеет выращивать рис; такая же работящая, как я. По-
кажись, Молли, пусть джентльмен на нас поглядит».
Когда торги были закончены — они принесли хозяе-
вам 303 850 долларов,—господин Пирс М. Батлер, ныне
проживавший в Филадельфии, вручал в качестве подарка
каждому негру перед тем, как его уводили, четыре монеты
по двадцать пять пенсов.
Глава десятая
СОРОК АКРОВ И МУЛ
I
Разрушить организм рабства после того, как он про-
существовал два с половиной века, было, конечно, слож-
ным делом, а разрушить его так, чтобы не только дать
неграм физическую свободу, но и защитить их от новых
форм бедности, было еще труднее. Начать с того, что мно-
гие американцы не считали возможным или желательным
процесс ассимиляции афроамериканцев, восприятие ими
культуры белого человека. Так, в 1818 году группа выда-
ющихся людей того времени, среди которых были Генри
Клей, Даниэль Уэбстер, Джеймс Монро и Джон Маршалл,
создали Американское колонизационное общество 1 и в
качестве решения проблемы предложили отправить осво-
божденных негров назад в Африку. По этому плану
52 тысячи черных должны были ежегодно отправляться
в страну своих предков, и стоило бы это мероприятие
один миллион долларов в год. Но предложенная панацея
не превратилась в кампанию, так как страна была не в
состоянии собрать больше 43 тысяч долларов даже‘в хо-
рошие годы, а обычно имела еще меньше, и поэтому за
море, главным образом в Либерию, удалось отправить
всего лишь восемь тысяч черных.
Тем не менее идея убрать негров «с глаз долой и из
сердца вон» занимала высокопоставленные умы до самой
гражданской войны и позже. Даже этот худощавый ква-
кер Бенджамин Лунди, проделавший в двадцатых годах
огромную работу, выступая против рабства по всей стра-
не с речами лично и через свою газету «Джиниус оф юни-
версал эмансипейшн», полагал что освобождать рабов
надо «постепенно» и после этого отправлять их в Гаити,
1 Американское колонизационное общество было основано по
инициативе рабовладельцев палатой представителей конгресса в
1816 г. Цель общества заключалась в переселении из США в Африку
свободных негров, боровшихся за уничтожение рабства. Реакционные
и вместе с тем утопические цели общества вызвали резкую оппозицию
со стороны подавляющего большинства негров. К началу 50-х годов
XIX в. общество фактически прекратило свое существование.—
Прим. ред.
186
Техас или Канаду. Линкольн тоже высказывался за «ко-
лонизацию». Его друг и советник Фрэнсис Престон
Блэр в ноябре 1864 года предложил «выделить часть тер-
ритории Техаса на Рио-Гранде в качестве прибежища для
освобожденных рабов Юга...». Когда в апреле 1862 года
конгресс освободил негров в округе Колумбия, было вы-
делено сто тысяч долларов, чтобы найти им изолирован-
ное пристанище.
В то время преобладали убеждения, согласно которым
проблема негров не была вопросом первостепенной важ-
ности и ее решение подчинялось другим политическим
интересам. В большинстве случаев элита Севера высту-
пала против рабства как против социального явления
вообще и протестовала против его распространения на
территории, на которой еще не были созданы штаты. При
этом она не испытывала по отношению к неграм тех
чувств, которых заслуживают человеческие существа.
Стоит отметить, что, хотя Север и Запад уже давно отмени-
ли рабство, лишь шесть штатов, имевшие незначительный
процент цветного населения, дали неграм равные права
гражданства. В Нью-Йорке негр, чтобы воспользоваться
правом голоса, должен был иметь собственность на сумму
не меньше 250 долларов, а в Огайо это право получали
лишь мулаты, у которых белой крови было больше, чем
черной.
Сама война велась в конечном итоге не за осво-
бождение рабов, как обычно считают, а за сохранение
союза. При вступлении в должность президента 4 марта
1861 года Линкольн заявил: «Я не имею цели вмешивать-
ся прямо или косвенно в проблему рабства в тех штатах,
где оно существует. Я полагаю, что у меня нет на это
права и я не имею намерения это делать». Когда генерал
Джон Фремон, которому досаждали повстанцы в Мис-
сури, освободил принадлежавших им рабов, Линкольн
отменил его приказ. Таким же образом он поступил не-
сколько позже в отношении аналогичного решения гене-
рала Дэвида ^антера, освободившего рабов в Джорджии,
Флориде и Южной Каролине. Девятьсот рабов, бежавших
в начале военных действий в лагерь генерала Бенжамина
Батлера в надежде получить свободу, были объявлены
«контрабандою войны» и оказались в несколько неопреде-
ленном положении. Двух рабов, принесших разведыва-
тельные сведения армии юнионистов в Миссури, решили
187
вернуть их хозяевам и при этом одного застрелили при
попытке бежать. Еще более серьезным делом было приня-
тие резолюции Криттендена после поражения северян у
Булл Рана, в которой пять рабовладельческих штатов, со-
хранивших верность правительству — Делавэр, Кентукки,
Мэриленд, Западная Вирджиния, Миссури,— заверялись,
что «установленные у них порядки» не будут нарушены.
В августе 1862 года Линкольн в своем часто цитируемом
письме к Горацию Грили признавал, что «моя высшая
цель в этой борьбе заключается в спасении союза, а не
в том, чтобы сохранить или уничтожить рабство».
Но, как стало ясно, негр был становым хребтом Юга:
он выращивал зерно и хлопок, строил военные укрепле-
ния, был погонщиком лошадей, выполнял всю тяжелую
работу, без которой не могли существовать ни армия, ни
общество. Поэтому пообещать негру освобождение и при-
влечь его на сторону федералистов было лишь здравой
стратегией, и Линкольн стал ей следовать. Как уже го-
ворилось, в апреле 1862 года конгресс освободил рабов в
округе Колумбия, выдав их хозяевам некоторую ком-
пенсацию. Двумя месяцами позже были освобождены
рабы на территориях, принадлежавших Соединенным
Штатам. В июле по настоянию Тадеуша Стивенса Север
гарантировал свободу «любому мужчине или юноше аф-
риканского происхождения», а также его матери, жене
и детям, если он окажет услугу союзу, например доста-
вит разведывательные сведения. Наконец, в сентябре
1862 года Линкольн провозгласил свою прокламацию
эмансипации, которая с 1 января 1863 года предостав-
ляла свободу рабам в одиннадцати мятежных штатах
при условии, если эти территории будут заняты феде-
ральными войсками. Это было большое событие, успо-
коившее аболиционистов и возродившее безграничные
надежды у угнетенной части общества — черных.
Но, помня о неизбежных трудностях, связанных с тем,
что бывшим рабам теперь придется полагаться в обеспе-
чении себя питанием, одеждой и жилищем на самих себя,
а не на хозяев, некоторые люди не так громко выражали
свой энтузиазм. Эти настроения выразил Уэнделл Фил-
липс, сказав: «Прокламация освобождает рабов, но не
проявляет заботы о негре».
Люди с такими взглядами потратили последующие
полтора десятка лет на исправление этого недостатка.
188
II
Ведущей фигурой в этой безнадежной борьбе до самой
своей смерти был конгрессмен из Ланкастера, Пенсиль-
вания, Тадеуш Стивенс. Все восторженные биографы
называли его «самым могущественным парламентским ли-
дером в истории нашей системы правления». Тот факт, что
ему не удалось объединить свободу с некоторой экономи-*
ческой обеспеченностью для негров, свидетельствует лишь
о непреодолимых трудностях для тех, кто пытался из-
менить положение вещей, так как в те критические годы
даже президент Эндрю Джонсон не обладал таким влия-
нием, каким пользовался Стивенс. Он был настолько мо-
гуществен, что ему не хватило всего лишь одного голоса
для получения необходимых двух третей голосов, чтобы
подвергнуть Джонсона импичменту 1 и заменить его сво-
им союзником, сенатором Беном Уэйдом, в качестве вре-
менного президента от сената.
На первый взгляд казалось, что менее подходящего
человека на роль политического деятеля, чем «старый
простолюдин» из Пенсильвании, трудно найти. Он обла-
дал как раз всеми теми чертами, из-за которых теряют
голоса и которые обычно связывают с эгоцентризмом.
Он был отчаянным игроком, холостяком, легко влюбляв-
шимся в женщин и также легко их оставлявшим, он не ве-
рил в бога. Один из людей, с кем у него сложились
прочные отношения, священник Джонатан Бланчард,
писал ему в 1865 году: «Ваши уста осквернены богохуль-
ством, Ваши руки — картами, а Ваше тело — женщина-
ми... То доброе, что Вы сделали для страны (а никто
другой не сделал больше или даже столько же), не иску-
пает Ваших грехов, которые я упомянул». Единственной,
постоянной сердечной привязанностью Стивенса, как го-
ворят, была его служанка — негритянка Лидия Гамиль-
тон, остававшаяся его любовницей в течение последних
двадцати пяти лет жизни. Помимо этих людей, у него
не было друзей, он безразлично относился к одежде, ред-
ко улыбался и никогда не смеялся.
Но внешность его была обманчива, ибо, как был вы-
нужден признать после его смерти журнал «Нэйшн»:
1 Решение об отречении от должности высших правительствен-
ных чинов (вплоть до президента США) голосованием в сенате
большинством в две трети голосов.— Прим. ред.
189
«Не* было другого общественного деятеля, который про-
явил бы себя меньшим эгоистом, чем он». Он пользовался
огромной популярностью, привлекал аудиторию остро-
умием, граничащим с цинизмом, и острым языком, кото-
рый не считался с утонченной вежливостью, а вскрывал
существо проблем с «беспримерным пылом и энтузиаз-
мом». Несмотря на то что с рождения ему мешала искрив-
ленная нога, его худощавое шестифутовое тело произво-
дило впечатление крепкого атлета. В молодости он был
хорошим пловцом, наездником и гребцом. Он обладал
энергичным, решительным подбородком, глаза светились
каким-то внутренним светом, а бритые щеки, широкий
лоб и четко очерченный нос образовывали лицо, которое
можно было назвать не только красивым, но и притя-
гательным.
Стивенс родился на северо-востоке Вермонта, во вре-
мена первого президентского срока Вашингтона. Назвали
его в честь польского героя, служившего в революционной
армии, Тадеуша Костюшко. Его отец, бедный сапожник,
«в неопределенном году» покинул свою жену с четырьмя
сыновьями и больше уже не появился. Воспитывать де-
тей пришлось матери, медицинской сестре и убежденной
баптистке, очевидно вполне преуспевавшей в этом деле,
особенно если говорить о Тадеуше. В одной из историй,
которые обычно возникают вокруг имени известных
людей, рассказывается, что во время какой-то случайной
поездки в Бостон двенадцатилетний Стивенс, увидев
жизнь бедняков в их лачугах, решил посвятить себя помо-
щи бедным и одновременно стать богатым. Если это так, то
мать создала ему условия для реализации обеих целей.
Она послала сына в школу в полупограничный и очень де-
мократичный городок Пичем, Вермонт, а затем отправила
в колледж в Дартмуте. Окончив последний в 1814 году,
он решил стать юристом. Юридическая профессия дала
ему и богатство и политическое положение, используя
которое он мог защищать обездоленных.
После получения диплома юриста Стивенс переехал
в один из районов Пенсильвании, где для энергии моло-
дого адвоката открывались более широкие возможности.
Одним из первых его дел было дело об убийстве. В нем
он построил защиту на новом в те времена признании
подсудимого психически невменяемым. Этот процесс
принес ему существенный гонорар в полторы тысячи
190
долларов и заметную репутацию, вскоре возросшую еще
больше благодаря другим сенсационным делам. В тече-
ние десяти лет молодой юрист завоевал прочное место в
юридической практике, а заодно и в металлургическом
бизнесе. Это позволило ему иногда брать на себя защиту
рабов, бежавших из соседнего Мэриленда, или купить,
как он однажды сделал, за триста долларов слугу-негра
из отеля, чтобы освободить его. В последующие десять лет
Стивенс вступил на путь политической карьеры и завое-
вал место в законодательных органах штата на платформе
борьбы с масонами.
Здесь и загремел голос Стивенса в защиту обездолен-
ных. Он выступил против масонов, так как считал, что
секретные общества составляют угрозу демократии. Этот
шаг не явился важным этапом в его карьере, но он пока-
зал направленность его политических взглядов. Вскоре
Стивенс получил известность ведущего борца за бесплат-
ное образование и в 1835 году прославился на весь штат,
одержав победу в законодательной палате, препятство-
вавшей принятию закона об образовании. Через два года
после этого Стивенс снова оставил своего рода след в ис-
тории, отказавшись подписать новую конституцию штата,
так как она предоставляла избирательное право только
белым. Когда после перерыва в несколько лет, в течение
которых он поправлял свои финансовые дела, его в
1848 году избрали в конгресс, он был вигом 1 объеди-
нившим свои усилия с фрисойлерами 1 2 в борьбе против
распространения рабства. Он боролся против закона о
беглых неграх, разоблачал компромисс 1850 года, осуж-
дал человеческое рабство как «проклятье, позор и пре-
ступление» и, видимо, относился ко всему этому вполне
серьезно, так как в 1853 году в знак протеста против
1 Виги — буржуазная партия США, существовавшая с 1834 по
1854 г. Виги объединяли буржуазию Севера и рабовладельцев Юга,
связанных экономическими интересами с промышленными северными
штатами. Виги выступали за развитие промышленности и на Севере
и на Юге. Среди вигов были довольно широко распространены анти-
рабовладельческие настроения.— Прим. ред.
2 Партия фрисойлеров («свободной земли») была создана в
1848 г. путем объединения ряда антирабовладельчески настроенных
группировок. Среди фрисойлеров были различные направления,
объединенные на платформе борьбы с рабством. Исторически фри-
сойлеры были предшественниками республиканской партии, создан-
ной в 1854 г. и возглавившей борьбу против рабовладельцев в годы
гражданской войны 1861 — 1865 гг.— Прим. ред.
191
слишком умеренных позиции вигов он вышел из конгрес-
са. Возвратившись в конгресс шестью годами позже и
поддержав в этот период создание республиканской пар-
тии в Пенсильвании, Стивенс стал вскоре, говоря словами
Джеймса Блэйна, «естественным лидером, занявшим эту
позицию по общему согласию». Как председатель специ-
альной комиссии конгресса он обладал широкими полно-
мочиями в отношении многих законопроектов, связанных
с войной, в том числе и таких, по которым выделялись
средства на военные цели.
Все прошлое было лишь прелюдией к этому великому
«моменту» — к семи годам, когда Стивенс оказывал влия-
ние на историю в ее критический период. Будь он не-
сколько гибче, он мог бы стать членом кабинета. Но он не
желал быть сикофантом1 Линкольна, а, скорее, наобо-
рот. Он голосовал на национальном съезде республикан-
цев за этого человека из Иллинойса лишь потому, что два
других кандидата, которых он предпочел бы, не могли
пройти. Поэтому после выборов он избрал стратегию,
весьма заметно отличавшуюся от линии президента. Там,
где Линкольн был готов сделать значительные уступки
Югу, включая сохранение рабства, если оно не будет
распространяться на другие территории, Стивенс высту-
пал против таких компромиссов. Если Юг отделится, го-
ворил он, то «в наших будущих Соединенных Штатах
не будет клочка земли, по которому мог бы пройти раб,
не будет глотка воздуха, который мог бы вдохнуть раб».
Он был один из горстки людей, выступивших против
резолюции Криттендена. Почти с самого начала он вы-
сказывался за конфискацию собственности, «используемой
в повстанческих целях», и призывал Линкольна воору-
жить негров. К концу, когда многие искали примирения,
«старый простолюдин», «хмурый- и злой конгрессмен»,
как назвал его один историк, был готов опустошить Юг,
арестовать одним махом всех его лидеров, отобрать их
земли, а самих отправить в изгнание или подвергнуть
смертной казни. Вместе с группой радикально настроен-
ных республиканцев, включавшей сенаторов Уэйда, Чэн-
длера, Самнера и других, Стивенс начал игру в «перетя-
гивание» с Линкольном, побуждая его освободить негров.
В этом вопросе президент, почувствовав мнение
Приспешник, льстец.— Прим, пере в.
192
большинства, оказался довольно гибок и пошел на уступ-
ки. Отношения между ним и Стивенсом, хотя и прохлад-
ные, никогда не были такими обостренными, как у Сти-
венса с Джонсоном.
Но это был лишь первый акт драмы и с точки зрения
борьбы с бедностью четырех миллионов людей наиме-
нее значительный акт. Внутри республиканской партии
назревал острый междоусобный конфликт по вопросу о
правах и прерогативах потерпевших поражение бурбо-
нов и соответственно о правах и прерогативах освобож-
денных рабов. Если бы Линкольн пожил дольше и про-
должал бы свой курс, то именно ему пришлось бы при-
нять на себя весь удар ярости радикалов, так как его план
примирения полностью исключал негров как обществен-
ный фактор. В своей Прокламации амнистии и реконст-
рукции от декабря 1863 года президент предложил про-
щение и «восстановление в правах на собственность, за
исключением собственности на рабов», всем южанам, кро-
ме военных и гражданских лидеров. Более того, они
могли вернуть автономию своим штатам, как только одна
десятая часть избирателей по спискам 1860 года (все,
конечно, белые) примет клятву верности и возьмет обя-
зательство включить в конституции своих штатов статьи,
запрещающие рабство. По этому плану в Вирджинии и
Луизиане уже возникли «невидимые» правительства.
Чтобы сдержать эту инициативу правительства, конгресс
принял закон Уэйда — Дэвиса, обязывающий президента
назначить до окончания войны временных губернаторов
штатов, а постоянные правительства сформировать лишь
в том случае, если не одна десятая часть, а большинство
избирателей по спискам 1860 года примут клятву вер-
ности х.
Вслед за убийством Линкольна, через пять дней после
того, как армия конфедератов сдалась, новый прези-
дент Эндрю Джонсон продолжал политику примирения.
1 Автор не учитывает, что план Линкольна по реконструкции
Юга был выдвинут в ходе гражданской войны. В этом плане четко
проявлялось стремление расколоть рабовладельческий фронт южан.
Этим и объяснялись те уступки, которые Линкольн делал плантато-
рам. Трудно сказать, какова была бы позиция Линкольна в вопросах
реконструкции, если бы он дожил до практического претворения в
жизнь своей программы. Но несомненно одно — в годы гражданской
войны он продемонстрировал способность под давлением развиваю-
щейся революции резко эволюционировать влево.— Прим. ред.
193
7-2057
Бывший портной из Теннесси, который в 1861 году
предал бы казни лидеров раскола, будь они в его власти,
теперь изменил свои взгляды. В беседе с одним газет-
чиком он признал, что если раньше стране угрожала
«аристократия, обладавшая собственностью в виде рабов
на сумму три миллиарда долларов» на Юге, то теперь она
в опасности от «олигархии бон и ценных бумаг»,
которая расцвела на Севере. Чтобы сдержать влия-
ние последней, он выступал за восстановление сильного
Юга даже ценой возвращения старой аристократии не-
которой власти. И постепенно мятежные южане получа-
ли назад свою собственность и влияние. Хотя Джонсон
изменил условия амнистии, ограничив ее преимущества
лишь для тех, чья собственность не превышала двадцати
тысяч долларов, он тем не Менее оставил лазейку и для
более богатых, так как они могли получить прощение, об-
ратившись к нему лично. В результате примерно четыр-
надцать тысяч южных землевладельцев, и среди них ге-
нерал Роберт Э. Ли, получили назад свои плантации или
компенсацию за них1.
К январю 1866 года белая администрация была
восстановлена на всех южных территориях, кроме Техаса.
Лидеры повстанцев, включая шестерых бывших ми-
нистров из правительства конфедерации, четырех гене-
ралов и пятерых полковников, вошли в законодательные
органы федерации. Среди них был также бывший вице-
президент конфедерации, совсем недавно еще содер-
жавшийся в заключении в форте Уоррена по обвинению
в измене, Александер Стефенс из Джорджии. Сам прези-
дент отпускал шуточки по поводу того, как Стефенс бу-
дет заседать в конгрессе и голосовать за избирательное
право для негров, имеющих недвижимую собственность
1 Попытки негров и их белых союзников из числа радикальных
республиканцев углубить революцию, добиться предоставления осво-
божденным рабам земли и равных с белыми политических прав сти-
мулировали создание антипегритянского блока в составе бывших ра-
бовладельцев и реакционной буржуазии Севера. Президент Джонсон,
превратившийся в «грязное орудие в руках бывших рабовладельцев»
(К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 31, стр. 465), возглавил этот
реакционный блок. Политика Джонсона не соответствовала классовым
интересам буржуазии, и в 1868 г. он был подвергнут процедуре им-
пичмента. В сенате не хватило только одного голоса, чтобы собрать
две трети голосов с целью добиться осуждения Джонсона и снятия
его с поста президента США.— Прим. ред.
194
на сумму в 250 долларов и способных прочитать консти-
туцию. Однако результатом такой политики явилось воз-
вращение одиннадцати штатов под контроль рабовла-
дельцев. А негры, нуждавшиеся в поддержке, оказались
в беспомощном положении. Если бы эта политика про-
должалась дальше, то Юг, имевший теперь 83 своих пар-
ламентария в палате представителей, оказался в состоянии
с помощью северных союзников взять под контроль кон-
гресс и массу избирателей.
«На первых же выборах,— заявлял Стивенс,— они
овладеют Белым домом и конгрессом», а после этого
попытаются восстановить рабство.
Если бы бурбоны Юга были более терпеливы, они
сумели бы извлечь из поражения плоды победы. Но они
переиграли свою роль. Не довольствуясь тем, что негр
был лишен прав, они пытались с помощью черных ко-
дексов, напоминающих законы об апартеиде ЮАР и гит-
леровские законы в отношении евреев, ограничить его
еще больше. Негр обязывался всегда иметь при себе конт-
ракт о трудовом найме, иначе он мог быть заключен в
тюрьму за «бродяжничество». В штате Миссисипи, если
негр не имел «видимых средств к существованию», он
мог быть посажен в тюрьму или продан на определенный
период для получения средств на уплату штрафа. В Ала-
баме его можно было заставить работать под контро-
лем надсмотрщиков штата. В Мэриленде освобожденный
раб в случае осуждения за мелкое преступление мог быть
снова отдан на несколько лет во временное рабство. Спе-
циальные законы устанавливали уровень зарплаты и
продолжительность рабочего дня для негров, они преду-
сматривали также тюремное заключение для тех, кто по-
кидал плантации до истечения срока трудового соглаше-
ния. В Южной Каролине» ввели налог от десяти до ста
долларов для тех черных, которым удалось найти работу,
не связанную с сельским хозяйством или домашними ус-
лугами. Тем самым негра вынуждали возвращаться к
своему хозяину. В разных местах существовали законы,
по которым негр мог приехать в город лишь с разреше-
ния своего хозяина. Закон в Миссисипи, иронично
названный актом <<о передаче гражданских прав освобож-
денным рабам», запрещал браки между неграми и
белыми, ограничивал сдачу в аренду черным земель и до-
мов, запрещал им ношение огнестрельного оружия и упот-
195
7*
ребление спиртных напитков, восстанавливал все старые
законы о рабстве, которые не были отменены специаль-
ными актами. Кнут и позорные столбы снова вошли в
обиход, а для того, чтобы держать негров в подчинении,
плантаторы создали террористические группы под наз-
ванием «Черная кавалерия», явившиеся предшествен-
никами ку-клукс-клана.
«Бунт не прекратился,— восклицал Уэнделл Фил-
липс,— он лишь сменил оружие. Раньше бунтовщики вое-
вали, теперь они интригуют; раньше они шли за гене-
ралом Ли с оружием, теперь они следуют за президентом
Джонсоном, вооруженные ложью и мошенничеством;
раньше их штаб был в Ричмонде, теперь он в Белом
доме».
III
Пропасть между взглядами Эндрю Джонсона и Таде-
уша Стивенса становится очевидной из названий, которые
получили их взгляды: у Джонсона это была политика
«восстановления», у Стивенса — политика «побеж-
денных провинций». Там, где один был готов восстано-
вить власть аристократии конфедерации, другой хотел
не только уничтожить ее, но и лишить ее земельных вла-
дений, чтобы она никогда снова не могла поднять голову.
Там, где один хотел отозвать федеральные отряды, другой
оставлял их на месте как оккупационную силу до созда-
ния новой политической структуры на Юге. И там, где
один хотел оставить неграм роль рабов, другой стремился
дать им новое положение, хотя бы для того, чтобы соз-
дать противовес бурбонам. Вольно или невольно Джонсон
в своем плане реконструкции сохранял в несколько из-
мененной форме условия бедности, а план Стивенса в
одной из своих частей выдвигал широкую программу
борьбы с ней.
«Мы освободили или готовы освободить четыре мил-
лиона рабов,— сказал «старый простолюдин» 18 декабря
1865 года,—не дав им хижины в качестве жилья и ни
одного цента на расходы. Жестокие законы рабства ли-
шили их возможности получить образование, понять
общие законы отношений или научиться обычным житей-
ским делам. Если мы не снабдим их жилищем и не за-
щитим с помощью законов, если мы оставим их на ми-
196
лость законодательства их бывших хозяев, то лучше было
бы оставить их в рабстве».
Выступая за несколько месяцев до этого перед своими
избирателями в Ланкастере, Стивенс выдвинул план, пре-
следовавший многие цели. Он указал, что из шести мил-
лионов белых на Юге лишь семьдесят тысяч семей имели
по двести и более акров земли. Их земля и площади, при-
надлежавшие штатам, составляли 394 миллиона акров
из общей площади в 465 миллионов акров. Конфисковав
их собственность, федеральные власти никак не затро-
нули бы интересы более девяти десятых белых южан.
С другой стороны, это позволило бы сломать хребет оли-
гархии, полностью изменить лицо старой конфедерации
и дать освобожденным рабам возможность выжить.
Из экспроприированных земель Стивенс предлагал дать
миллиону черных семей по сорок акров каждой плюс
пятьдесят долларов деньгами. Остальное должно было
быть продано, с тем чтобы из вырученных денег обеспе-
чить пенсии солдатам-юнионистам, возместить людям,
сохранившим верность правительству, потерянную соб-
ственность и, самое главное, уплатить из полученных
трех миллиардов долларов национальный долг.
Это предложение отвечало чаяниям черного человека,
тому проблеску надежды, за которую он цеплялся и в ко-
торой свобода означала для него сорок акров земли и
мула. Во время военных действий федеральные войска
не реализовали этих надежд и прямо не* распределяли
земель, хотя и давали понять, когда захватывали по акту
о конфискации от 1862 года покинутые плантации или
земли штатов, что такая возможность не исключена.
В Порт-Ройяле, Южная Каролина, например, негры, ра-
ботавшие на покинутых их хозяевами землях, получили
для выращивания продуктов питания по два акра на че-
ловека плюс дополнительно по пяти шестнадцатых акра
на каждого ребенка. В некоторых местах, как, например,
на участке в пятнадцать квадратных миль Джефферсона
Дэвиса, создавались негритянские колонии для обработки
захваченных земель, иногда под охраной негритянских
войск. Около Джексона, Миссисипи, федералисты и
1863 году, захватившие большое поместье, объявили
рабам, что они свободны, дали им оружие и оставили их
делить землю между собой. Когда в январе 1865 года Шер-
ман, к войскам которого присоединились тысячи бежав*
19Y
ших рабов, то есть почти столько же, сколько насчитыва-
ла его армия, вышел к морю, он издал специальный
приказ, выделявший «острова, расположенные от Чарль-
стона к югу; покинутые рисовые поля, идущие вдоль рек
на тридцать миль в глубь материка, и площади у реки
Сент-Джон, Флорида... для устройства освобожденных
негров...»Сорок тысяч человек получили временные права
на участки земли по 40 акров и обещание, что постоян-
ное право на них вскоре будет обеспечено конгрессом.
В то время когда в федеральных войсках насчитыва-
лись десятки тысяч черных и многие из них создавали
негритянскую милицию, казалось разумным, что все это
дает право на захват земель. Корреспондент «Чикаго
трибюн», совершивший в 1865 году поездку по Югу, при-
шел к выводу, что «среди негров, работавших на планта-
циях, широко распространена надежда на раздачу зе-
мель правительством и что эта идея лежит в основе без-
делья и беспорядков». Когда в декабре 1865 года генерал
Грант предложил Джонсону оставлять в качестве гарни-
зонов на Юге лишь белые войска, он обосновал это тем,
что черный солдат «одержим идеей о том, что собствен-
ность его бывшего хозяина должна по праву принадле-
жать ему или по крайней мере что черные солдаты не дол-
жны охранять ее».
Стивенс сформулировал чаяния негров — и сделал
это, по мнению одних историков, потому что был негро-
филом; по мнению других, из чувства мести; по мнению
третьих, потому что хотел, чтобы республиканцы оста-
лись у власти. Как бы там ни было, он, будучи знаком с
механизмами власти, твердо верил, что его план не имеет
шансов на успех, если не изгнать или не обезвредить
семьдесят тысяч «чванливых, надутых и наглых мятеж-
ников».
IV
Как только в декабре 1865 года собрался конгресс,
Стивенс и его сторонники — радикальные республикан-
цы — попытались разоблачить двойную игру президента.
Избранные в конгресс лидеры конфедерации, в том числе
Александер Стефенс, не были допущены на заседания.
Через два месяца после этого «старый простолюдин» обра-
зовал для надзора за реконструкцией объединенную ко-
198
миссию из пятнадцати членов палаты представителен
и сената, сделав себя ее председателем. Принятая резо-
люция лишала президента права определять, когда тот
или иной отделившийся штат может быть снова допущен
в федерацию. Это право было передано целиком конгрес-
су. Постепенно, обычно преодолевая вето президента,
ликующие радикалы провели закон о гражданских пра-
вах, устанавливавший для бывших рабов равенство перед
законом, закон о Бюро по вопросам освобожденных рабов,
в результате которого эта организация помощи просущест-
вовала еще два года; Четырнадцатую поправку к консти-
туции, предоставлявшую неграм права полного граждан-
ства и гарантировавшую им решение всех вопросов в
соответствии с «должным законным процессом». Прекра-
тив игру в гражданскую администрацию, введенную
Джонсоном, конгресс разделил десять штатов (Теннес-
си не вошел в это число) на пять военных округов под
управлением бригадных генералов, которых южные кри-
тиканы назвали «сатрапами». Двадцать тысяч солдат при
поддержке негритянской милиции, созданной из демо-
билизованных черных, оккупировали «побежденные про-
винции» точно так же, как американцы оккупировали
Германию и Японию после второй мировой войны, и
стали здесь высшей властью. Чтобы подчеркнуть сувере-
нитет конгресса, машина энергичного Стивенса провела
в марте 1867 года акт о нахождении в должности, запре-
щавший президенту увольнять членов кабинета без сог-
ласия законодателей. Таким путем хотели лишить пре-
зидента возможности заменить воинственно настроенного
военного министра, ведавшего вопросами реконструкции,
Эдвина М. Стэнтона, кем-нибудь менее энергичным.
А за этим последовали римские каникулы, известные
в истории как разгул коррупции «саквояжников» (белые
радикалы с Севера) и «скалавэгов» 1 (белые радикалы с
1 «Саквояжники» и «скалавэги»— так называли бывшие рабо-
владельцы белых радикалов — союзников негров, боровшихся за свои
экономические и политические права. Буржуазно-демократические
преобразования на Юге, как и всякая мера буржуазного процесса,
сопровождались многочисленными фактами коррупции и другими
злоупотреблениями. Реакционные силы, а за ними и буржуазные ис-
торики возводили эти факты в абсолют и, пытались тем самым ском-
прометировать прогрессивный революционный характер событий пе-
риода Реконструкции.— Прим. ред.
199
Юга). Но в то же время отмечался определенный прог-
ресс в положении негров. Черные кодексы были отмене-
ны. Шесть губернаторов и тысячи более мелких чиновни-
ков были сняты со своих постов. Там, где было необхо-
димо, для обеспечения безопасности негров военныё
трибуналы заменили гражданские суды. Десятки тысяч
белых мятежников были лишены гражданских прав, а
многие сами воздерживались от голосования, так что, ког-
да в 1867 году началась регистрация избирателей, в новых
списках оказалось 700 тысяч негров и 650 тысяч белых;
бывшие рабы не сумели завоевать где-либо политичес-
кую власть, но с 1868 по 1873 год они имели прочное боль-
шинство в нижних палатах трех штатов и с 1869 по
1877 год сумели избрать четырнадцать представителей
и двух сенаторов в федеральный конгресс.
Законодательные собрания в десяти штатах, избран-
ные на основе пересмотренного избирательного права,
подготовили новые конституции, значительно более де-
мократичные, чем прежние. Они включали такие статьи,
как отмена тюремного заключения за долги, более прог-
рессивные законы о гражданских правах, статьи о все-
общем образовании и другие подобные новшества. Тем
временем Бюро по вопросам освобожденных и бежавших
рабов и оставленных земель, первоначально образованное
Линкольном с целью, как сказал сенатор Самнер, соз-
дать «мост от рабства к свободе», было занято строитель-
ством сорока больниц, распределением двадцати одного
миллиона пакетов продуктов питания (одна четверть из
них для бедных белых), организацией 4329 школ для
247 333 негритянских детей и подготовкой десятков тысяч
трудовых соглашений, в которых четко определялись обя-
зательства нанимателя по отношению к нанимаемым нег-
рам, не привыкшим еще строить свои отношения на
договорных началах.
Вне сферы правительственных органов воинственное
настроение поддерживалось юнионистскими лигами и
негритянской милицией, которые, если могли, подтол-
кнули бы Америку к «третьей революции». Лиги, воз-
никшие на Севере в 1862 году, после окончания войны
перенесли свою деятельность на Юг в решимости объеди-
нить белых и черных в антиконфедерационистскую
партию. Они вербовали солдат, бедных белых, сотрудни-
ков Бюро до вопросам освобожденных и бежавших рабов
200
и оставленных земель, и в первую очередь — бывших ра-
бов. Как заметил в своей книге о Реконструкции Джеймс
С. Аллен, «они напоминали в некоторых отношениях
якобинские клубы Французской революции. Они стали
ячейками хорошо сформированной организации и к
1867 году играли решающую роль в подготовке к новым
конституционным конвенциям». В одной лишь Вирджи-
нии было восемьсот лиг, проводивших собрания в негри-
тянских церквах и школах, проповедовавших равенство,
агитировавших за конфискацию собственности мятежни-
ков и раздел земли между черными.
Параллельно лигам действовала негритянская мили-
ция, создававшаяся после 1867 года под различными
выразительными названиями, как, например, «Уайд эвёй-
керс» х. Это были обычно группы добровольцев, состояв-
шие из освобожденных рабов. Ядро групп образовывали
бывшие черные солдаты, послужившие в армии феде-
ралистов. В напряженной атмосфере периода Реконст-
рукции афро-американцам приходилось защищаться от
многого. Так, например, во время бунтов 1866 года в
Мемфисе, Чарльзтауне и Новом Орлеане сотни черных
пали от пуль полиции и белой толпы, причем в Новом
Орлеане это случилось, когда они собрались на съезд рес-
публиканской партии. А когда со стороны бурбонов
возникла угроза срыва избирательных кампаний актами
насилия, некоторые из временных губернаторов дали ми-
лиции легальный статус и снабдили ее оружием. Перед
выборами 1870 года в Южной Каролине было сформи-
ровано четырнадцать полков «негритянского ку-клукс-
клана», как называли их южные журналисты, и в каждом
насчитывалось по тысяче человек.
V
Несмотря на деятельность бюро, милиции, различных
лиг и сочувствие конгресса, негр так и не получил свои
сорок акров и мула, не получил их даже в районе Чарльз-
тауна, где генерал Шерман обещал их сорока тысячам
освобожденных рабов. Стивенс в 1867 году выступил с
законопроектом о конфискации земель, основанным на его
«Уайд эвей^ерс» — очень бдительные.— Прщь. перев.
201
предложениях, подготовленных за два года до этого, но
и он сумел добиться лишь незначительной поддержки
в пользу такой решительной меры. В то время когда на
Западе земли свободно раздавались по гомстед-акту и по
актам в пользу железных дорог, конгресс отказался про-
голосовать за сорок акров для одного миллиона семей
негров. Отдать целинные земли, которые никому, если
не считать индейцев, не принадлежали,—это было одно,
но раздать то, на что уже существовали права собствен-
ности, пусть даже принадлежавшие вчерашним вра-
гам,—это было уже совсем другое. Даже радикалы —
сторонники Стивенса — не позволили себе нарушить
такой священный общественный институт, как частная
собственность. Таким образом, единственным путем к
земле для негра оставалось ее приобретение за деньги,
если они у него были, или получение участка в аренду
от Бюро по вопросам освобожденных рабов. По тому пер-
вому акту, которым было создано бюро, военному мини-
стерству разрешалось сдавать в аренду участки по сорок
акров или меньше за годовую плату, составлявшую 6
процентов от стоимости земли. Поскольку под контролем
министерства находилось лишь восемьсот тысяч акров
«покинутых земель», оно могло обеспечить только двад-
цать тысяч негров, то есть жалкое число из миллиона
безземельных негритянских семей, моливших о ферме.
Слишком много было еще нерешенных вопросов в
Америке, для того чтобы дерзкий план Стивенса о конфис-
кации земель мог иметь какие-либо шансы на успех.
В Вашингтоне президент пытался снять Стэнтона с поста
военного министра, что привело его к ссоре с конгрессом
и процессу импичмента. На Юге бурбоны бросали вызов
Реконструкции, используя для этого такие террористи-
ческие группы, как ку-клукс-клан, «Рыцари белой ка-
мелии», «Гвардия конституционного союза», «Бледно-
лицые», создавшие невидимую империю для наказания
негров и неосторожных «саквояжников». Число совер-
шенных ими убийств исчислялось тысячами. В 1871 году,
например, только в одном из графств Флориды было
убито 163 человека, а вблизи Нового Орлеана — 300 че-
ловек. Администрация Гранта принимала, конечно, со-
ответствующие контрмеры. В 1869 году она распустила
клан, а на следующий год — «Рыцарей белой камелии».
В 1870 и 1871 годах были приняты законы в защиту нег-
202
ров, но число белых, привлеченных к суду за акты наси-
лия, оставалось относительно небольшим и кампания
запугивания продолжалась. В период между 1870 и
1876 годами было осуждено лишь 1208 белых, главным
образом в Миссисипи и Южной Каролине, где радикалы
еще имели влияние,, а вдвое большее число было отпу-
щено на свободу.
На Севере пыл радикалов тоже начал остывать. Рас-
поясавшиеся финансисты, вошедшие в историю под
именем баронов грабежа, были не слишком заинтересо-
ваны в судьбе черного человека. Они даже побаивались,
что последние могут образовать союз с бедняками-
трудящимися — белыми, живущими выше линии Мейсо-
на — Диксона, что помешало бы их честолюбивым планам.
Настроения такого рода росли среди республиканцев.
В 1870—1871 годах радикалы, проведя в защиту нег-
ров Пятнадцатую поправку к конституции, дававшую нег-
рам право голоса, зарегистрировали свои последние
победы. Одновременно конгресс осуществил новую
великодушную амнистию, по которой число бывших мя-
тежников, лишенных права занимать государственные
должности, сократилось со 150 тысяч до пяти тысяч чело-
век. Когда Грант отказался послать войска, чтобы усми-
рить взбунтовавшихся куклуксклановцев в Северной Ка-
ролине, а члены клана, захваченные негритянской
милицией, были освобождены по решению судов, игра
фактически закончилась.
Белые расисты вернули себе мирным путем то, что
они потеряли на полях сражений. Как предвидел Уэн-
делл Филлипс, «страна диктовала правительству»,и не-
способность лишить бурбонов их экономической базы,
хотя они были наказаны и ослаблены, позволила им
восстановить свои потери уже в 1869 году. Теннесси сно-
ва оказался под политическим контролем белых, а к
1876 году все штаты конфедерации, за исключением трех
из одиннадцати, восстановили свою активность, сувере-
нитет и расизм.
VI
В августе 1865 года девятьсот негров, собравшихся не-
далеко от Мобайла, чтобы обсудить свое положение, боль-
шинством в семьсот голосов против двухсот приняли ре-
203
золюцию, в которой, выражаясь языком газеты «Монт-
гомери эдвертайзер», отмечалось, что «свобода, при-
несенная им войной, оказалась совсем не такой прекрас-
ной, какой рисовало ее их воображение». Негры, «так-
же как и белые, не могут жить без работы и чувствовать
себя удобно без домов». Их северные освободители, гово-
рилось в резолюции, «вопреки ожиданиям черных и воп-
реки тому, что им говорили, ничего не предприняли, что-
бы обеспечить счастливое существование негров в их но-
вом состоянии свободы». Единственным выходом для
них оставалось «вернуться в дома, покинутые ими
в минуту возбуждения, и возобновить работу под господ-
ством своих старых хозяев».
Следующая четверть века показала, что физическое
освобождение и освобождение от бедности — это не одно
и то же. По существу, черный человек снова оказался в
рабстве, которое лишь слегка отличалось от прошлого,
причем иногда в худшую сторону. Фредерик Дуглас пи-
сал после поездки по Югу в 1888 году: «Тот же самый
класс, который отнимал у него (негра) его труд с по-
мощью кнута, теперь отнимает его труд с помощью под-
лых, низких, лживых способов, оказавшихся еще более
эффективными, чем кнут. Эти способы сводятся к систе-
ме, не позволяющей негру сберечь ни одного доллара
из его заработков... Самая высокая зарплата для него —
восемь долларов в месяц, и получает он их в виде чеков
для магазина, являющегося во многих случаях соб-
ственностью того же хозяина. Чек имеет покупатель-
ную стоимость лишь в этом, и только в этом, магазине.
Слепому ясно, что такой прием позволяет связать ра-
ботника по рукам и ногам и ставит его полностью в за-
висимость от хозяина».
С помощью судебных органов и безнаказанного терро-
ра Юг восстановил свой расистский образ. Человек ста-
рой школы, судья Дж. Дж. Крисмэн был вынужден
признать в 1890 году, что начиная с 1875 года в Мисси-
сипи ни одного раза не было честных выборов, «иными
словами, мы просто набивали урны бюллетенями, совер-
шали клятвопреступления и по всему штату проводили
выборы с помощью обмана и насилия». Убийство тридца-
ти негров в штате Луизиана во время выборов 1878 года
не было каким-то необычным явлением. За период с
1899 по 1918 год на Юге подверглись линчеванию пример-
204
но 2522 афро-американца. В американском лексиконе
твердое место завоевал новый термин — «джимкроуизм».
(Джим Кроу — так звали чернолицего актера в одном из
представлений тридцатых годов прошлого века.) Этот
термин означал сегрегацию негров повсюду: в поездах,
комнатах ожиданий, ресторанах, больницах и т. д. Ме-
дицинские сестры — негритянки не имели права ухажи-
вать за белыми больными, белые медсестры не могли
заботиться о черных. В знаменитом решении Верховного
суда по делу «Плесси против Фергюсона» в 1896 году
была подтверждена доктрина «равных, но разделенных».
От штатов не требовалось проводить интеграцию в шко-
лах и других учреждениях, если белым и черным предо-
ставлялись «равные» возможности. На практике это всег-
да означало худшие условия для негров. Во многих от-
ношениях, например в деле содержания осужденных нег-
ров, положение стало еще хуже, чем оно было в период
расцвета рабовладельчества. Черных заключенных вместо
направления в тюрьмы передавали популярным по-
литическим деятелям, а те в свою очередь отдавали их
на фермы и заводы в качестве бесплатной рабочей силы.
Избиение кнутом и другие физические наказания вели к
гибели заключенных, так что в Миссисипи, например, в
1887 году их погибло 16 процентов, а в Арканзасе 32 про-
цента. Эта система сдачи заключенных внаем была от-
менена лишь в 1918 году.
Через полвека после гражданской войны половина
негров страны оставались неграмотными. Три четверти
негров-фермеров были издольщиками или арендаторами,
платя белому землевладельцу за пользование его землей,
мулом и плугом половину или больше своего урожая.
Потомкам рабов доставались лишь самые непопулярные
виды работ. Об этом свидетельствует тот факт, что одна
треть негров, имевших работу, были домашними слугами.
«Процент негров среди квалифицированных ремеслен-
ников,—писали Герберт Хилл и Джек Гринберг,—стал
значительно ниже, чем он был в 1865 году».
Мрак опустился над негритянской Америкой.
Глава одиннадцатая
«СБОР УРОЖАЯ С ФЕРМЕРОВ»
I
В том же 1862 году, когда Линкольн опубликовал Про-
кламацию эмансипации, он подписал также гомстед-акт
и согласился с предложением конгресса закончить строи-
тельство трансконтинентальной железной дороги. Осво-
бождение рабов, раздача свободных земель и чудесный
«железный конь», имевший в те времена огромную попу-
лярность у бедняков,—все это было призвано создать
мощный союз против бедности. Каждое из названных со-
бытий было чудесным явлением, и любая удачливая нация
была бы счастлива получать по одному такому событию в
поколение, а здесь все три произошли в один год. Но тремя
десятилетиями позже бывший раб и западный фермер
каждый по-своему оказались в трясине нищеты, а желез-
ная дорога превратилась в самое ненавистное предприятие
в истории Америки. Во всем этом был какой-то оттенок
иронии. Негр оставался бедным потому, что он не мог по-
лучить сорок акров и мула у своего старого хозяина-план-
татора; фермер тоже оставался бедным, хотя он по гом-
стед-акту имел право на 160 акров бесплатной земли.
Железнодорожные подрядчики невероятно богатели, хотя
и выполняли всего лишь вспомогательную функцию.
Гомстед-акт занимал важное место в программе
республиканской партии. Дорогу этому акту начала
прокладывать в сороковых годах агитация Джорджа Генри
Эванса, проводившаяся под лозунгом «Проголосуйте за
собственную ферму». Акт предоставля^ любому желающе-
му гражданину совершенно бесплатно7160 акров из госу-
дарственных земель лишь с одним условием: получивший
участок должен был прожить на нем в течение пяти лет.
Территории за рекой Миссисипи были настолько обшир-
ны, что они могли бы избавить от нужды всю страну и
ее народ. По первоначальным представлениям Эванса и
Горация Грили, земельная реформа должна была нанести
двойной удар по бедности: предполагалось, что переселен-
цы будут процветать на собственных фермах, а рабочие,
оставшиеся на старых местах, улучшат свое положение,
так как благодаря сокращению конкуренции между ними
206
им будет легче договориться с предпринимателями об
условиях работы. Но программа Эванса предусматривала
два условия, которые не вошли в закон, а именно: неот-
чуждаемость земельных наделов и ограничение их разме-
ров. Эванс хотел запретить использовать земельные участ-
ки в качестве залога и для обеспечения займов, а размеры
их ограничить определенным числом акров. Но ликовавшие
республиканцы, сумевшие добиться принятия закона в
1862 году, были убеждены, что их полумера обеспечит
достижение цели. Сенатор Бен Уэйд, чуть не ставший
президентом в 1868 году, назвал этот закон «величайшим
мероприятием, направленным на правильное развитие
принадлежащих нации территорий и на создание свобод-
ного фермерства, способного вечно поддерживать респуб-
ликанское правительство».
Может быть, их ожидания и были бы оправданны, если
бы только другие обстоятельства не подорвали закон.
Беда заключалась в том, что гомстед-акт сопровождался
рядом других законов и решений исполнительных органов,
которые делали его бессильным и превращали в сухую
травинку на пути парового катка. «Свободное фермерство»
действительно появилось, но только не таким, каким пред-
ставлял его Джефферсон — сообществом равных,— а
просто в виде миллионов семей, получивших право на зем-
лю. До конца века и даже в первые годы нового столетия
свободный фермер был, по существу, пигмеем, окружен-
ным со всех сторон гигантами, безжалостно на него давив-
шими. На самом первом плане была железная дорога, а
потом еще спекулянт, ростовщик, торговец, владелец эле-
ватора и политические манипуляторы, проделывавшие раз-
ные трюки с деньгами,— и все они были в заговоре, ста-
раясь довести фермера до уровня жалкого существования
или иногда до полного банкротства. В течение трех десяти-
летий после гражданской войны, как писал Гарольд
Ю. Фолкнер, сельское население «было почти всегда в
состоянии бунта».
Как юридические документы гомстед-акт и сопровож-
давшие его законы были одними из самых великодушных
в истории американского конгресса даров в пользу просто-
го человека. По первоначальному закону любой гражда-
нин мог взять себе участок земли, как только правитель-
ство произведет соответствующую опись территории. Если
ему не хотелось оставаться на этом участке в течение
207
пяти лет, он мог изменить характер своего права на него,
выкупив его по цене от 1 доллара 25 центов до 2 долла-
ров 50 центов за акр, а затем сдать в аренду свои 160 акров
или перепродать их. В последующие годы конгресс при-
нял щедрые дополнения к закону. Акт о лесах 1873 года
предлагал любому гражданину дополнительно 160 акров,
если на части этого участка он посадит деревья. По Биллю
о пустынных землях 1877 года человек мог приобрести
640 акров засушливой земли по цене 1 доллар 25 центов
за акр (при этом наличными надо было выплатить лишь
25 центов за акр, а на остальные взносы давалась рассроч-
ка на три года при условии, что он соглашался провести
ирригационные работы). По акту о лесе и камне, принято-
му в следующем году, земли, пригодные не для земледе-
лия, а для разработки этих материалов, могли быть приоб-
ретены участками по 160 акров по цене 2 доллара 25 цен-
тов за акр. Кроме того, сохранял свое действие старый
закон 1841 года о преимущественном праве приобрете-
ния, по которому гражданин мог купить 160 акров земли
по стоимости 1 доллар 25 центов за акр. Казалось, что
золотая жила ожидала любого, кто готов был последовать
совету Грили «отправиться на Запад».
Все другие барометры также предвещали сельскому
жителю процветание. Если говорить о технологии, то
американские изобретатели придумали в качестве мате-
риала для оград колючую проволоку. Для прерий это был
поворотный пункт, ибо без проволоки они могли бы и по-
ныне принадлежать кочующим стадам и ковбоем. Мель-
ницы решили частично проблему воды. Жнейка, комбайн,
сеялка, культиватор и многие другие машины позволили
увеличить производство зерна с 5,6 бушеля на душу насе-
ления в 1860 году до 9,2 бушеля в 1880 году. Железная
дорога, облегчившая и торговлю и путешествия, к концу
века увеличила протяженность своих путей с 35 тысяч
миль до 200 тысяч. Экономика, несмотря на обычный тор-
моз кризисных периодов, находилась на беспрецедентном
подъеме. Население с 1860 года удвоилось, национальное
богатство увеличилось в четыре раза, промышленное про-
изводство возросло в пять раз, а вклады в банках — в де-
сять раз.
И вот на таком фоне западному фермеру так и не уда-
лось пожать плоды своих трудов. Начать с того, что силы
стихии, ополчившейся против него, оказались страшнее,
208
чем он предполагал. Если он был одним из ранних посе-
ленцев, то при удаче он мог иметь бревенчатый дом на
берегу реки или на дне ущелья. Но более вероятно, что
леса ему не хватило и жить пришлось в обложенном дер-
ном доме, вкопанном наполовину в землю и больше похо-
жем на землянку. В этих условиях жизнь не только была
весьма примитивна? она еще ставила перед людьми по-
стоянные проблемы, например проблему водоснабжения
й обеспечения топливом (в Канзасе многие пользовались
вместо дров стеблями подсолнухов, а в других местах по-
лагались на сухой навоз). Фред Альберт Шэннон расска-
зывает в своей книге «Последняя граница фермера» об од-
ном жителе Небраски, которому пришлось в течение три-
дцати лет вырыть столько колодцев, что их общая глубина
составила две мили. Один из колодцев был 280 футов глу-
биной. В северных штатах тяжелые снегопады часто зава-
ливали дома и хозяйственные постройки, что составляло
серьезную угрозу для изолированных фермеров в отдален-
ных районах.
Справившись с одними трудностями, приходилось бо-
роться с другими. Многие иммигранты из Европы не были
привычны к жестоким ураганам. Реки, часто разли-
вавшиеся, а иногда смывавшие с земли новые поселения,
оказались особенно опасными. Теплые ветры в опреде-
ленные периоды губили урожай пшеницы и других зерно-
вых, а пожары в прериях иногда сметали на своем пути
все живое. В дополнение ко всему случались многодневные
пыльные бури, заставлявшие мужчин и женщин даже дома
ходить с мокрыми платками на лице, так как иначе не-
возможно было дышать. Бывало и так, что стада буйволов
напрасно бродили по иссушенной земле в поисках корма.
Но, пожалуй, больше всего обескураживали периодичес-
кие нашествия саранчи, опустошившей, например, терри-
торию Дакоты, Небраски, Канзаса и части Техаса в
1874, 1875 и 1876 годах. Несомая ветром саранча была
настолько многочисленной, что своим весом ломала ство-
лы деревьев; она пожирала на своем пути все: от лука,
пшеницы и кукурузы до деревянных частей плугов и вил.
Об этой беде говорили, что «на похороны одной погибшей
саранчи прибывали две новые». Хотя нашествия обычно
продолжались от нескольких дней до двух недель, саран-
ча настолько засоряла реки и колодцы, что людям и жи-
вотным грозила тяжелая участь. Это была такая серьезная
209
угроза, что в Миннесоте власти платили пятьдесят центов
за бушель пойманной и сожженной саранчи, в Небраске
для борьбы с ней мобилизовали всех мужчин, а во многих
штатах власти в дополнение к ассигнованиям федерально-
го правительства выделяли значительные суммы для ока-
зания помощи пострадавшим фермерам, что в те времена
было необычным явлением.
Но не только мать-природа и трудности первоначаль-
ного устройства досаждали поселенцу в последней трети
XIX века. Единственным в течение многих лет урожаем,
который собирали в восточном Колорадо, был, как бесце-
ремонно его называли, «урожай банкротств», и причиной
тому служили не стихийные бедствия, а махинации вла-
дельцев железных дорог, спекулянтов землей, финансис-
тов и многих других. На крытых фургонах, потянувшихся
в восьмидесятых и девяностых годах назад, на восток,
можно было прочитать плакаты типа «Доверились Богу
и разорились в Канзасе» или «Возвращаемся к теще».
Гимн Альянса фермеров в 1889 году отражал широко
распространившееся чувство разочарования:
Девяносто девять из ста живут и умирают
В нужде, голоде и холоде,
Для того чтобы один мог жить в роскоши
И одеваться в шелка.
Девяносто девять — в пустых лачугах,
А один живет в роскошном дворце.
Почему же так произошло? По мнению лидеров ферме-
ров, причин было много, и среди них следующие:
1. Монополизация земель вопреки гомстед-акту желез-
нодорожными магнатами и спекулянтами.
2. Избыток населения и перепроизводство.
3. Вымогательство железных дорог.
4. Махинации ростовщиков, торговцев и владельцев
элеваторов.
5. «Дорогие» деньги.
II
Обычно все соглашаются, что заселение Запада было
слишком хаотичным, беспорядочным и бесплановым.
Еще в 1827 году, когда государственные владения были
значительно меньше, чем они стали после присоединения
Техаса, Калифорнии и других приобретений мексикан-
210
ской войны, министр финансов того времени Ричард Руш
считал, что потребуется пятьсот лет для эффективного
освоения государственных земель. Однако заселение
более обширных территорий произошло фактически за
одну восьмую часть этого времени. Казалось, что всем
хотелось освоить Запад поскорее. Правительство предпо-
читало иметь свои земли заселенными по очевидным геопо-
литическим соображениям, и ради этого не только охотно
субсидировало железные дороги, но и закрывало глаза на
взяточничество, коррупцию и аферы. Владельцы железных
дорог желали увеличить поток пассажиров и грузов, а так-
же продать огромные излишки земель, полученных ими в
качестве субсидий на прокладку путей. Спекулянты руко-
водствовались обычным мотивом обогащения. На пути
мощного катка этих совпавших интересов принцип гом-
стеда разлетелся в прах и оставил совсем незначительный
след в истории отдаленных территорий.
Причина заключалась в том, что большая часть земель,
и среди них лучшие, не попала в руки фермеров. Популяр-
ное представление о том, как осваивался Запад, склады-
валось из таких книг, например, как «Симаррон» Эдны
Фербер. Там описывается драма двадцати тысяч пересе-
ленцев в 1889 году, только ожидающих звука стартового
выстрела, чтобы начать гонку в район Оклахомы, где
должны раздавать шесть тысяч участков земли,- недавно
купленной у индейцев. Но для некоторых это кончилось
разочарованием, поскольку они обнаружили, что нашлись
люди, пробравшиеся в Оклахому раньше их, не дожидаясь
стартового выстрела. В действительности эта игра, по
крайней мере до 1890 года, разыгрывалась совсем по-дру-
гому. Миллионы людей, последовавших совету Грили, не
получили, как показывают цифры, а купили землю у по-
средников. Число ферм в Соединенных Штатах с двух
миллионов в 1860 году возросло до четырех миллионов
в 1880 году и до 5750 тысяч в 1900 году. Площади улуч-
шенных земель возросли с четырехсот миллионов до
восьмисот миллионов акров, что было в три раза больше
территории Франции. И в то же время на 1890 год по
гомстед-акту всего лишь 377 тысяч семей получили
48 миллионов акров и одна четверть этих площадей была
перепродана. За 28 лет, прошедших после принятия за-
кона, пожалуй, лишь около одного миллиона человек по-
лучили от него пользу, Это жалкое число с учетом того,
211
что население страны за названный период увеличилось
на тридцать миллионов.
И наоборот, владельцы железных дорог и спекулянты
приобрели право собственности по крайней мере на пол-
миллиарда акров. Часть из этих земель они захватили
путем обмана, но большую часть получили, к сожалению,
совершенно законным путем. По акту Моррилла, напри-
мер, правительство выделило в распоряжение властей
штатов 140 миллионов акров в качестве даров сельскохо-
зяйственным ассоциациям. Штаты в свою очередь могли
бы раздать эти земли маленькими участками поселенцам,
но им было выгоднее распродать их большими кусками,
что было явно на руку спекулянтам. Аналогичным обра-
зом распродавались земли резерваций, отнятые в различ-
ных войнах у индейцев. Так продолжалось до принятия
акта Доуса в 1887 году. Изобретательные люди могли при-
думать еще множество способов обойти гомстед-акт. Одна
из статей закона, например, требовала, чтобы правитель-
ство перёд раздачей земель проводило их опись, ио спе-
кулянты опережали чиновников и на основании закона
1841 года скупали лучшие участки. Другим широко при-
менявшимся способом, на который чиновники за некото-
рую мзду смотрели сквозь пальцы, была запись земель
на имя вымышленных лиц. О том, что государственные
земельные органы далеко не были примером честности,
свидетельствует сообщение одного чиновника из феде-
ральной земельной комиссии, сделанное в 1885 году.
«Я обнаружил,—писал он,— что широко распространен-
ное убеждение об использовании земельных органов в ин-
тересах спекулянтов и монополий подтверждается делами
этих органов на всех уровнях». Когда комиссия по сохра-
нению национальных ресурсов Тедди Рузвельта прове-
ряла в 1909 году, как используется закон о запасах леса
и камня, то обнаружилось, что такие гигантские корпо-
рации, как «Сьерра ламбер компани» и «Монтана импрув-
мент компани», приобрели за тридцать миллионов дол-
ларов «участки леса, по самой скромной оценке стоив-
шие триста миллионов долларов».
Однако больше всех выиграли от щедрот федеральных
и местных властей железные дороги, так как в дополне-
ние к займам, монопольным привилегиям и другим льго-
там они бесплатно получали землю. За владельцами же-
лезных дорог ухаживали, как за хрупкими орхидеями,
212
и надо признать, что это делалось не без одобрения обще-
ственности.
С 1850 до 1871 года им было раздарено двести миллио-
нов акров отборных земель,обычно в виде участков шири-
ной от пяти до двадцати миль вдоль железнодорожного
полотна. Хотя позже эти площади сократились до 137 мил-
лионов акров, поскольку некоторые корпорации не выпол-
нили своей части обязательств, все же они составляли
империю, равную Франции и в пять раз более обширную,
чем штат Нью-Йорк. Один такой подарок, преподнесенный
в 1864 году компании «Норсерн пасифик», был в шесть
раз больше по площади штата Новая Англия. По словам
губернатора Канзаса, 80 процентов муниципальных долгов
этого штата в .1888 году образовалось в связи с попытками
ускорить строительство железных дорог. Графство Мит-
челл предложило 180 тысяч городу Санта-Фе за то, чтобы
линия железной дороги прошла через его территорию.
Графство Джуэл заплатило за это же 95 тысяч Рок-Айлен-
ду. Фолкнер считает, что так были облагодетельствованы
«одна четвертая часть штатов Миннесота и Вашингтон,
одна пятая Висконсина, Айовы, Канзаса, Северной Дакоты
и Монтаны, одна седьмая Небраски, одна восьмая Кали-
форнии и одна девятая часть Луизианы».
На значительную часть государственных земель в то
время не распространялось действие закона о преимущест-
венном праве на приобретение, а если еще учесть, что
гомстед-акт не применялся к землям, расположенным
рядом с участками, выделенными железным дорогам и
считавшимися государственными, то хорошо располо-
женных свободных земель оказывалось немного.
По этим причинам переселенцам приходилось поку-
пать, а не просто получать землю. В этом их, конечно,
охотно поддерживали владельцы железных дорог, конку-
рировавшие между собой за тысячи семей, переселявших-
ся на Запад. Заманчивые рекламные объявления, не хуже
тех, что появлялись во времена колонизации, сулили всем
рай на золотом блюде и предлагали заманчивые условия
кредита и услуг. Санта-Фе, предлагая два с половиной
миллиона акров в Канзасе, статистически «доказывал»,
что человек, вложивший восемь тысяч долларов в ското-
водство, мог ежегодно получать одиннадцать тысяч при-
были, то есть 133 процента. «Иллинойс сентрал» хвастал,
что миллион акров «непревзойденных в мире», «превос-
213
ходных сельскохозяйственных угодий», которые он пред-
лагал на продажу, были расположены около «городов,
деревень, школ и церквей». «Берлингтон» и «Миссури»
цитировали одного из своих клиентов, рассказывавшего,
что если раньше «он не очень верил в сообщения о деше-
вых домах на Западе», то теперь он своими глазами видел,
«как люди, которые, как я знаю, уехали из штата Нью-
Йорк лишь несколько лет назад чуть ли не нищими, жили
почти в богатстве на своих фермах в прериях». Переселен-
цам, испытывавшим беспокойство по поводу слишком су-
хого климата в некоторых районах, рассказывали сказки
о дождях, движущихся на запад, чтобы превратить пусты-
ни в Эдем. «Эти обширные площади вспаханной земли,—
гласила одна из реклам,— не только создают условия для
дождя своими собственными испарениями, но и вызывают
дождь благодаря контрастам температуры».- Приво-
дились оптимистичные, но полностью выдуманные цифры,
чтобы показать, что в Небраске, например, было так же
влажно, как в Иллинойсе. «Следуйте за мормонами и
степными собаками,—призывала полная энтузиазма бро-
шюра,— и вы найдете хорошие земли», которые будут
давать тридцать бушелей пшеницы или семьдесят буше-
лей маиса с одного акра.
Железнодорожные магнаты добавляли к своим слад-
ким речам «добрые» деяния. «Берлингтон», например,
предоставлял перспективным покупателям билеты на
поездку туда и обратно за три пятых обычной стоимости,
и даже эта сумма частично компенсировалась, если сделка
по продаже земли совершалась. Цены на участки колеба-
лись, но с учетом запаса земель были обычно умеренны-
ми. «Берлингтон» за земли в Небраске брал в среднем
по 5 долларов 14 центов за акр, а некоторые из земель
шли большими кусками по цене всего 25 центов за акр.
«Превосходные» земли «Иллинойс сентрал» стоили от
8 до 12 долларов. Один из лидеров фермеров, неприязнен-
но относившийся к железным дорогам, Вильям А. Пеффер,
писал в 1891 году, что средняя цена, запрашиваемая вла-
дельцами железных дорог, составляла «около трех долла-
ров за акр, при этом наличными нужно было уплатить
лишь небольшую, примерно 10 процентов, сумму». По-
скольку железные дороги были больше заинтересованы в
заселении земель, чем в получении немедленной прибыли,
они предлагали также заманчивые условия кредита. Че-
214
ловек, не имевший денег, мог получить «долгий кредит^,
то есть заем на десять лет под 6 процентов годовых, при
этом первые два года он мог не погашать основной долг,
платя лишь проценты. Или же он мог получить «короткий
кредит» на три года под более низкие проценты. С по-
мощью таких соблазнов районы Миссисипи были пере-
полнены переселенцами. А население четырех зерновых
штатов — Миннесоты, Дакоты, Небраски и Канзаса — с
трехсот тысяч возросло к 1870 году почти до миллиона
и к 1890 году — до двух с половиной миллионов человек.
Освоение территорий началось, однако, еще во время
войны, когда спрос на сельскохозяйственные продукты
был большой, цены на них высокие и денег в обращении
много. Под влиянием рекламных призывов железных до-
рог и другой пропаганды оно продолжалось и позже, хотя
условия стали значительно хуже, так как производство
продуктов превышало спрос, бумажные деньги изымались
из обращения, а цены падали. Полные надежд люди при-
бывали на территории, как сообщает нам Эллан Невинс,
«тысячами и почти без денег, имущества, мебели, а также
без орудий труда. Многие жили в землянках, представляв-
ших собой углубления на склоне холма шириной в дюжи-
ну футов, покрытые бревнами и дерном. Стены в них тоже
делались из бревен, камня или дерна». Работая от восхода
до захода солнца 365 дней в году, люди расчищали землю,
обрабатывали ее и собирали урожай. Откуда им было знать
о таких странных явлениях, как перепроизводство, о том,
что, чем больше они выращивали зерна, тем больше они
понижали цены? «Два года назад нам сказали,—говорил
в своем выступлении один из ораторов Канзаса в
1890 году,— идите работайте и выращивайте урожай, боль-
ше ничего не нужно. Мы начали пахать и сеять. Выпадали
дожди, светило солнце, природа нам улыбалась, и мы вы-
растили большой урожай, о котором нам говорили, а что
получилось? Восемь центов — мясо, десять центов — овес,
два цента — маис, и никакой цены вообще на масло и
яйца — вот что получилось. И после этого политические
деятели сказали, что мы страдаем от перепроизводства».
Были хорошие годы и плохие. Но статистика департа-
мента сельского хозяйства показывает, что цены на хло-
пок неумолимо спускались с 15,1 цента за фунт в 1870—
1873 годах до 5,8 цента в 1894—1897 годах; маиса —
с 75,3 цента в 1869 году до 54,9 — в 1870 году и 28,3 цента
215
в 1889 году. Овес стоил в 1870 году 43,3 цента, а в
1889—22,9 цента; пшеница в те же годы стоила 1 доллар
4 цента и 69,8 цента. Подводя итог, Генри Р. Чембер-
лен так описывал положение фермера: «В его задачу вхо-
дило вырастить два растения там, где прежде росло одно.
Он решил эту задачу. Теперь же он безнадежно ломает
голову над вопросом, как получить за два растения ту же
цену, какую он получал за одно». Положение фермера на
Западе отражено в следующей простой статистике:
в 1867 году урожай зерновых (маис, пшеница, рожь, овес,
ячмень, гречиха) общим объемом 1,3 миллиарда бушелей
был собран с 66 миллионов акров и дал прибыль 1,3 мил-
лиарда долларов. В 1887 году урожай был вдвое больше
(2,7 миллиарда бушелей), выращенный на 142 миллионах
акров, но прибыль в деньгах оказалась меньше — 1,2 мил-
лиарда долларов.
У фермеров не было организации* которая помогла
бы им разрешить свои проблемы. Промышленник мог ре-
гулировать, по крайней мере до некоторой степени, свое
производство, с тем чтобы уровень его соответствовал за-
просам рынка. Даже рабочий мог отказаться продавать
свой труд — забастовать, если цена, предлагаемая заднего,
то есть заработная плата, была слишком низкой. А изолиро-
ванный фермер был беспомощен. Он не обладал возмож-
ностью контролировать ни урожай, ни спрос на него. За-
суха или нашествие саранчи иногда уничтожали урожай
полностью, а возросшая в восьмидесятых годах конкурен-
ция со стороны других государств понизила цену на маис
с 63. центов в 1881 году до 28 центов в 1890 году, а цену
на пшеницу с 1 доллара 19 центов до 73 центов соответст-
венно.
В какую бы сторону ни качнулся маятник, американ-
ский фермер всегда оказывался в убытке. Во время граж-
данской войны и сразу же после нее цены поднялись от-
части потому, что многие труженики находились на фрон-
те, отчасти благодаря выпуску правительством сотен мил-
лионов необеспеченных кредиток, обесценивших стоимость
денег. И вот эти высокие цены как магнит потянули пере-
селенцев на Запад. Но к 1870 году производство сельско-
хозяйственной продукции превысило спрос на нее, а ре-
вальвация денег благодаря замене военных бон и бумаж-
ных кредиток золотыми монетами вынудила фермера вы-
плачивать в «твердой» валюте те долги, которые он полу-
216
чил в «мягких» деньгах. Таким образом, когда промыш-
ленный сектор нации в 1870—1873 годах переживал пе-
риод бурного процветания, фермер оказался в положении
бедного родственника. Последовавший за этим периодом
кризис 1873—1879 годов нанес ему новый тяжелый удар.
К тому времени, когда экономика вырвалась из тисков деп-
рессии, перенаселенный Запад столкнулся с новым про-
тивником — с чрезвычайно усилившейся конкуренцией на
мировом рынке товаров из Австралии, Аргентины, России
и Канады. Ожидавшиеся в 1882 и 1884 годах прибыли от
большого урожая пшеницы были сведены на нет рез-
ким спадом экспорта, повлекшим за собой падение внут-
ренних цен. Ко всему прочему после 1877 года в Небраске,
Канзасе и Южной Дакоте последовал ряд засушливых
лет. Там, где в предыдущие годы среднее количество выпа-
давших дождей составляло 21,63 дюйма, в наступившем де-
сятилетии количество осадков иногда доходило до
2-—3 дюймов в год. По словам Холли Фармер, «переселен-
цы, имевшие участки в графстве Чейенн, Небраска, с
1886 по 1893 годы не получали никаких урожаев». Если
в 1885 году штат в целом произвел 129 миллионов буше-
лей, то в 1894 — всего лишь 13 миллионов. Повышение
цен, к несчастью, не могло компенсировать катастрофи-
ческого спада в производстве. «В 1880 году,— писал Артур
М. Шлесинджер,—цены на ферму были равны ценам на
городскую недвижимую собственность, а десятью годами
позже городская собственность стала стоить вдвое дороже
сельскохозяйственных земель. Эта разница была еще боль-
ше, если учитывать другие формы собственности. Один
современный экономист подсчитал, что средняя стоимость
имущества сельских семей в 1890 году не превышала
3250 долларов, тогда как состояние городских семей
превосходило 9 тысяч долларов».
Говоря о разбитых надеждах фермеров, агитатор по-
пулистов Вишиты, Канзас, Мэри Элизабет Лиз советовала
фермерам «меньше выращивать зерна и больше протес-
товать».
III
Проблема перенаселения, несмотря на все ее послед-
ствия, не вызывала такого возмущения фермеров, как
непосредственные тяготы, навязанные им железными до-
217
рогами и держателями закладных на их имущество. Это
объяснялось тем, что действия последних были слишком
очевидными. «В Небраске собирают три урожая,— писал
один фермер в 1890 году,— один урожай зерна, один уро-
жай платежей за товарные перевозки и один урожай про-
центов. Первый производят фермеры, которые трудом и
потом зарабатывают свой хлеб, другие два снимаются
людьми, сидящими в своих конторах за большими сто-
лами и собирающими урожай с фермеров».
Вначале фермеры приветствовали железные дороги как
своих друзей и союзников. Очень многие из них вложили
деньги в железнодорожные акции, часто закладывая для
этого свои фермы. Местные власти платили ощутимые сум-
мы за то, чтобы железнодорожные пути проходили через
их территории. 294 города и графства в штате Нью-Йорк
подарили в общей сложности владельцам железных дорог
тридцать миллионов долларов за прокладку дорог
по их территории. Они считали, что обеспечение транспор-
том повысит стоимость их земель. По тем же при-
чинам дотации, выдававшиеся трансконтинентальным
линиям федеральным правительством, рассматривались
вначале как благоразумное капиталовложение, соответ-
ствующее интересам общественности. На смену тяжелым
и опасным путешествиям в закрытых фургонах должна
была скоро прийти скромная роскошь поездок в вагонах
с «железным конем» впереди. Железные дороги означали
также, что фермеры смогут посылать свои продукты в
Чикаго или на Восточное побережье в объемах, ранее им
недоступных. О первоначальной популярности железных
дорог говорит даже такой факт: Игнациус Доннели из
Миннесоты, бывший в течение десятилетий одним из ли-
деров фермеров, не испытал никаких укоров совести, ко-
гда, будучи молодым конгрессменом, принял в качестве
«подарка» от «Миссисипи рэйлрод компани» 10 тысяч дол-
ларов. Поддержка железной дороги способствовала засе-
лению штата, и, следовательно, в этом проявлялась общая
гармония интересов. Вскоре, однако, стало ясно, что вла-
дельцы железных дорог в целях собственного обогащения
осуществляют подкуп и спекулятивные операции в небы-
валых до того масштабах, при этом расходы по покрытию
искусственно взвинченной стоимости строительства, по
взяткам, полуфальшивым акциям и ложным банкротст-
вам полностью ложатся на население, и особенно на фер-
218
меров, в виде повышенных расценок на товарные перевоз-
ки. Не все предприниматели так обнаглели, как Кор-
нелиус Вандербильт («Какое мне дело до закона? У меня
что, нет власти?») или Джой Гоулд («Я могу нанять одну
половину рабочего класса и поручить ей перебить другую
половину»). Некоторые, как, например, Джеймс Дж. Хилл
из компании «Грит норсерн», оказали фермеру полезные
услуги в виде расширения иностранных рынков, обучения
современным методам обработки почвы и строительства
дорог, обеспечения информацией по вопросам кредита.
Но, вообще говоря, бароны-грабители, составлявшие ядро
железнодорожных магнатов, потеряли всякую совесть,
занимаясь разбоем. Типичным примером могут служить
факты, вскрытые комиссией в Висконсине, которая обна-
ружила, что железнодорожная компания «Ля кросс энд
Милуоки рэйлрод», для того чтобы получить дотацию в
виде земельных участков стоимостью семнадцать мил-
лионов долларов, раздала в качестве взяток бонами и день-
гами один миллион долларов. Их получили тринадцать
сенаторов, тридцать членов ассамблей, губернатор (50 ты-
сяч долларов) и газетчики.
Скандал с компанией «Кредит мобильер», разразив-
шийся в 1872 году, был наиболее ярким примером корруп-
ции в национальных масштабах, но он лишь в деталях
отличался от подобной же практики, осуществлявшейся
в более скромных размерах на местах. Через полтора ме-
сяца после подписания Линкольном гомстед-акта конгресс
принял решение о завершении строительства транскон-
тинентальной линии, поручив постройку участка от Ома-
хи до Калифорнии специально созданной компании
«Юнион пасифик», в которой ключевую позицию занимал
конгрессмен Оукс Эймс из Массачусетса. Федеральные
законодатели были более чем расточительны в своей щед-
рости. Они дали дороге полосу земли шириной двести
футов и протяженностью в сотни миль, предоставили
право использовать любой лес, камень и другие материа-
лы, которые она найдет поблизости, подарили участки зем-
ли шириной двадцать миль с той или другой стороны до-
роги и выдали в качестве кредитов от шестнадцати тысяч
до сорока восьми тысяч долларов на каждую милю прокла-
дываемого пути. Тот факт, что конгресс проявил такое
внимание к компании, сумевшей собрать в качестве соб-
ственных капиталов всего лишь полмиллиона долларов,
219
объясняется, вероятно, тем, что Эймс роздал людям, «ко-
торые могут оказаться полезными», 436 тысяч долларов
и обещал богатства целому ряду других, в том числе из-
вестному сенатору Джеймсу Дж. Блейну и будущему пре-
зиденту Джеймсу А. Гарфилду. Не удовлетворившись,
однако, полученными дарами, компания поручила строи-
тельство линии фирме, находившейся у нее под контро-
лем, со странным названием «Кредит мобильер».
Прибыль, или, если хотите, добыча, от этой темной сдел-
ки составила сорок четыре миллиона долларов. Бтроитель-
ство дороги стоило пятьдесят миллионов долларов, но
«Юнион пасифик», а точнее, федеральное правительство
и держатели первых акций, заплатили девяносто четыре
миллиона долларов. Эймс не ошибался, когда говорил
своим полным зависти друзьям, что напал на «бриллиан-
товую жилу».
Все это было обычной практикой в период желез-
нодорожного бума XIX века. «Сентрал пасифик» запла-
тила строительной фирме, находящейся под контролем
ее основных акционеров, 120 миллионов долларов за
работу, которая стоила 58 миллионов. Другим средством
выкачивания денег у публики было «разбавление» акций.
«Эри рэйлрод», например, раздула свои капиталы от
17 миллионов до 78, не имея для этого никаких акти-
вов. «Нью-Йорк сентрал», как говорят, добавила 50 ты-
сяч долларов «чистой воды» на каждую милю пути от
Нью-Йорка до Буффало. В Канзасе при строительстве
8 тысяч миль пути, стоившего 100 миллионов долларов,
было выпущено акций на 300 миллионов долларов. Га-
зета «Коммершиал энд файнэншл кроникл» от 15 мая
1869 года отмечала, что 28 корпораций увеличили номи-
нальную стоимость своих капиталов на 40 процентов
за период меньше чем два года. Это означало разнуз-
данный грабеж, и его нельзя было остановить, потому
что подрядчики обеспечили свои тылы не только взятка-
ми, но и прямым участием в политике. Железнодорож-
ные магнаты имели во многих штатах, как на Востоке,
так и на Западе, своих губернаторов, а кроме того, це-
лую компанию сенаторов и конгрессменов на федеральном
уровне. Историки соглашаются, что до тех пор, пока
возмущение сельского населения не стало настолько силь-
ным, чтобы изменить ситуацию, каждый из западных шта-
тов в тот или иной период был просто в кармане у вла-
220
дельцев желейных дорог. «Юнион пасифик» и «Берлинг-
тон» совместно правили Небраской, Санта-Фе, Канзасом.
На съездах обеих партий в штатах распределялось
достаточно наличных денег, чтобы гарантировать
назначение на ключевые посты «дружески настроен-
ных» кандидатов. Покладистым губернаторам, судь-
ям и законодателям с удивительным великодушием
раздавались билеты на бесплатные поездки, а газетчиков
и других влиятельных лиц обхаживали с тем, чтобы они
создавали благоприятные условия для железных дорог.
«Разве они не контролируют газеты? — риторически спра-
шивала газета «Прогрессив фармер» в 1889 году. — Разве
все политические деятели не зависят от них? Разве каждый
судья в штате не имеет бесплатный билет на поездки?
Разве они не контролируют всех наиболее талантливых
законодателей в штате?»
Кому-то надо было платить за коррупцию и чрезмерные
прибыли. Фермер был самой подходящей фигурой для
этого, поскольку он мало что мог сделать в свою защиту.
Большинство железных дорог были монополистами на
своих территориях или достигали соглашения со своими
конкурентами о поддержании единых высоких ставок на
перевозки. Будучи вынужденным платить высокие и не-
справедливые цены за перевозки, оставлявшие его в тис-
ках бедности, фермер почти полностью оказывался во
власти железных дорог. Транспортные расходы по отправ-
ке зерна на рынок из Канзаса, Небраски или Айовы со-
ставляли 50 процентов, а иногда намного больше выручки,
ш?лучаемой за это зерно. Когда в 1869 году маис стоил на
Востоке 70 центов, транспортные расходы при перевозке
его из долины Миссисипи составляли 52,5 цента, так что
фермеру за его продукт оставалось лишь 17,5 цента. Га-
зета «Прери фармер» жаловалась 30 сентября 1867 года,
что перевозка маиса из Айовы в Ливерпуль стоила в
восемь или десять раз дороже, чем фермер получил бы
за него в своем родном городе. Одновременно были введе-
ны правила, крайне неблагоприятные для мелких ферме-
ров. Короткие перевозки иногда стоили дороже, чем
дальние. За перевозку пшеницы из Миннеаполиса в Чика-
го, например, можно было уплатить половину той цены,
которую брали от Фарго до Дюлюта, хотя расстояние в
первом случае было вдвое больше. Для того чтобы поме-
221
шать фермеру перегрузить свои продукты в больших горо-
дах на другую дорогу, у которой ставки меньше, железные
дороги требовали от него платы.за весь путь заранее. Если
у него даже не было намерения посылать свой товар дальше
первого крупного города, его все равно вынуждали пла-
тить за более длинный маршрут. Так, если, например, он
хотел отправить пшеницу из Дакоты в Миннеаполис, он
должен был оплатить транспортные расходы до Милуоки,
то есть почти вдвое больше, а потом продать кому-нибудь
свое право на «транзит» обычно за четверть или половину
суммы, уплаченной им самим. Одно из правил 1880 года
требовало, чтобы на элеваторах собирали «не меньше
тридцати тысяч бушелей зерна, иначе вагоны не будут
поданы». Крупные производители зерна при поддержке
владельцев железных дорог получали существенные скид-
ки, а мелкий фермер платил обычную цену.
В то время когда на восточных рынках за бушель зер-
на можно было выручить от восьмидесяти центов до дол-
лара, фермеры Айовы сжигали его вместо угля, потому
что им предлагали лишь пятнадцать центов. «Как долго,—
восклицала одна из газет в Миннесоте, — может сельский
житель в наше время платить такую чрезмерную дань
корпорациям и не разориться полностью, несмотря на де-
шевые и удивительно плодородные земли?» Письмо одно-
го фермера из Маскотты, Канзас, в «Чикаго трибюн»
(17 ноября 1887 года) гласило: «Что бы ни делал фермер,
в конечном итоге он трудится главным образом на раз-
личных организованных представителей капитала, кото-
рые подкарауливают, выжидают и манипулируют, чтобы
отнять его заработки. Они получают половину урожая.
Половина этой части идет железной дороге за транспор-
тировку; продукты продаются за полцены... фермеру
надо купить лес, соль и машины и заплатить на 25 про-
центов больше, чем они стоят, производителю этих това-
ров, и еще 50 процентов их стоимости — железной доро-
ге за доставку с места производства».
IV
Следующим объектом ненависти сельского населения
после железных дорог были торговцы и держатели заклад-
ных. Фермер, окруженный трудностями со всех сторон,
222
был похож на игрока в рулетку, который постоянно про-
игрывает и все надеется, что еще один оборот колеса
вернет его назад в игру. А для этого ему нужен был кре-
дит, чтобы выплатить долги прошлого года, купить новое
оборудование или построить сарай. На Востоке, к счастью,
было достаточно свободных капиталов для покрытия его
нужд. В каждом городке сидели агенты, занятые на ко-
миссионной основе весьма оживленным бизнесом, про-
водя переговоры о займах между переселенцами и восточ-
ными ростовщиками. Подсчитали, что ростовщики Мас-
сачусетса одалживали фермерам Запада от восьми до
двенадцати миллионов долларов ежегодно. Нью-Гэмпшир,
несмотря на довольно многочисленное население, в
1889 году набрал двадцать пять миллионов долларов в
закладных на землю в долине Миссисипи. Суммы, посту-
пившие, например, от граждан штата Нью-Йорк, были,
конечно, значительно крупнее. Бумаги, красиво позолочен-
ные и написанные зелеными чернилами, должны были уве-
рить фермера в том, что он имеет хороший кредит и что
жизнь стоит еще одной игры, для которой ему нужно либо
приобрести новые машины, либо расширить обрабаты-
ваемые площади. В штатах Дакота, Канзас, Миннесота и
Небраска к .1887 году на каждую семью приходилось в
среднем больше одной закладной и общая задолженность
на голову населения была в три раза выше, чем семь
лет ранее. Казалось, что все были счастливы: фермер —
потому что получил деньги и мог заткнуть ими про-
рывы в защищающих его против превратностей судь-
бы плотинах, ростовщик — потому что он получал от
6 до 10 процентов при закладе земли и от 10 до 18
процентов или больше при закладе движимого иму-
щества.
Беда с этой системой заключалась в том, что сельская
Америка последней трети XIX столетия слишком часто
становилась жертвой циклической смены бумов и кризи-
сов. Когда сельское хозяйство процветало и цены на землю
повышались, банкиры охотно давали деньги под залог соб-
ственности. Но как только наступала неизбежная фаза
спада, деньги исчезали и фермер оказывался перед лицом
банкротства. Худший цикл этих бумов и спадов начался
в степных штатах в 1887 году, он стал яркой иллюстра-
цией тех трудностей, с которыми приходилось бороться
фермеру.
223
Тот год начался с дикой спекуляции. Ферма, куплен-
ная в Абилене, Канзас, в 1867 году по цене 6 долларов
25 центов за акр, продавалась через 20 лет по 270 дол-
ларов за акр. Земля, расположенная в трех милях от цент-
ра Канзас-Сити, переходила из рук в руки по пять тысяч
долларов, а в семи милях от центра — по тысяче пятьсот
долларов за акр. Клерк из Вишиты купил участок за
двести долларов, а через два месяца продал его за две
тысячи долларов. Выручить вдвое или даже вчетверо боль-
ше за землю, приобретенную в 1881 году* считалось обыч-
ным явлением. Жажда урвать неожиданные прибыли при-
вела в Вишиту лишь в период с января по май 1887 года
тридцать пять тысяч человек, и сделок по продаже не-
движимого имущества было заключено на сумму тридцать
пять миллионов долларов. Такие темпы бизнеса были
превзойдены лишь в Нью-Йорк-Сити. «Ничто не было для
фермера Небраски столь удручающим,— писал с мрачным
юмором редактор «Небраска стейт джорнел»,—как вер-
нуться после нескольких часов пребывания в городе домой
и обнаружить, что его ферма за это время превратилась
в цветущий крупный город с электричеством и трамвая-
ми. Но такие вещи время от времени случаются и долж-
ны восприниматься с относительным спокойствием». Че-
рез несколько недель эта шутка стала слишком мрачной,
потому что летом 1887 года все поняли, что урожая в этом
году не будет.
Когда перспектива плохого урожая лишила фермеров
возможности выплатить их долги, цены на землю упали
так же быстро, как и поднялись, и многие спекулянты
разорились вместе со своими клиентами. Фермеры прода-
вали скот за любую цену, какую только удавалось полу-
чить. Поскольку кредит стал дефицитным, люди пыта-
лись выпросить займы под повышенные проценты —
от 20 до 36 процентов — и под залог машин, лошадей и
любой другой собственности. Однако это было еще не все.
В Канзасе» где бум получил наибольший резонанс, а крах
оказался наиболее жестоким, в период с 1889 по 1893 год
было продано с молотка И 122 фермы. К 1895 году от
76 до 90 процентов земель в пятнадцати графствах оказа-
лись в руках ростовщических фирм. Это было время,
когда 180 тысяч жителей покинули штат, «возвратившись
назад к теще» или в другие места, где можно было полу-
чить помощь. Двадцать небольших городков полностью
224
опустели. Хотя в других штатах положение'и* не было
таким грустным, беда в своем эпицентре разорила десят-
ки тысяч людей.
Письмо, полученное в «Фармер эллайенс» в Линколь-
не, Небраска, и датированное 10 января 1891 года, расска-
зывает довольно обычную для тех времен историю: «Горя-
чие ветры сожгли весь урожай, оставив тысячи семей
полностью разоренными. Многие из них могли пережить
этот кризис, если бы не находились в ярме ростовщиков
и других акул, бравших с них не 7 процентов в год, то есть
самую низшую ставку, и даже не 10 процентов, а незакон-
ную и бесчеловечную, разорительную ставку 3 процента
в месяц. Некоторые шли еще дальше и требовали 15 про-
центов в год. Наше проклятье, безвозвратно погубившее
нас материально, заключается не столько в горячих ветрах,
сколько в лживых махинациях банкиров и ростовщиков,
которые забрали наши деньги, а теперь хотят забрать
собственность, оставившем самым фермера и без денег
и без дома...» Многие ростовщики, особенно мелкие,
тоже разорились, но, как показывает это письмо, основной
жертвой был фермер.
V
Кредитная система в южных штатах действовала не-
сколько отличным способом, чем на Западе, но результаты
ее были такими же, если не хуже. В перестройке., начав-
шейся после гражданской войны, и в период Реконструк-
ции большие владения были разбиты на мелкие участки
от двадцати до пятидесяти акров. Некоторые из них уда-
лось купить беднякам белым или бывшим рабам, но боль-
шинство сдавалось арендаторам и издольщикам. Обыкно-
венный арендатор, составлявший меньшинство среди
тех, кто не владел землей, обеспечивал сам себя орудиями,
семенами и животными и просто платил ежегодно ренту,
оставляя урожай себе. Издольщики, которых было на-
много больше, беря в аренду «однолошадную» или
«двулошадную» ферму (от 15 до 40 акров), получали от
землевладельца семена, орудия, лошадь или мула для
обработки участка. За все это они отдавали половину зерна
или хлопка, производимого ими, или же, если они исполь-
зовали собственный скот и орудия, четверть или треть.
225
8—2057
Конечно, это была система такого хозяйства, в которой
производитель, чтобы остаться на поверхности, постоян-
но нуждался в кредите, но получить его из обычных источ-
ников он не мог. Плантатор в прежние дни брал займы
у банков или фабрикантов, перерабатывавших хлопок.
Фермер на Западе, как бы беден он ни был, мог отдать под
залог свою землю или машину. А у издольщика не было
собственности, под которую он мог бы получить заем.
Банковское дело на Юге стало, по существу, временно
исчезнувшим искусством. На 1895 год в десяти штатах,
производивших хлопок, сохранилось лишь 417 националь-
ных банков. Больше половины графств в Джорджии не
имели ни одного банка.
Тем не менее кредит предоставлялся, правда в более
примитивной форме, торговцами. За право на будущий
урожай хлопка торговец выдавал издольщику авансом то-
вары с условием их оплаты в период уборки урожая, то
есть когда урожай привозился торговцу для продажи.
Проценты не взимались, но все понимали, что у торговца
существует две системы цен на товары: одна для наличных
денег, а другая для кредита. Мэтью Б. Хэммонд после
интервью с некоторыми южными торговцами писал в
1897 году, что «цены по кредиту обычно на 20—50 про-
центов выше, чем цены при покупке товаров за наличные
деньги. Например, если мука за наличные деньги
стоит четыре доллара баррель, то на кредитной осно-
ве она продается (издольщику) за пять долларов.
Бекон, стоивший десять центов фунт за наличные деньги,
продавался за двенадцать с половиной центов в кредит».
Поскольку средний период «займа» составлял шесть
месяцев, то это означало, что торговец получал по нему
от 40 до 100 процентов прибыли в год.
В дополнение к прибылям такая форма кредита давала
торговцу постоянный контроль над экономической жизнью
издольщика, что сводило последнего фактически к поло-
жению крепостного. Он должен был консультироваться с
торговцем, какие культуры выращивать, выбрасывать их
на рынок через магазин только этого торговца и покупать
все, в чем нуждался, у него же. Поскольку он никогда не
вылезал из долгов, то из года в год он жил при этих небла-
гоприятных условиях, редко видя наличные деньги и по-
стоянно оставаясь на грани полного разорения.
«Оценки приводятся разные,— пишет Джон Д. Хикс,—
226
но вполне вероятно, что от трех четвертей до девяти де-
сятых фермеров хлопкового Юга были в той или иной сте-
пени порабощены кредитной системой «права на урожай».
VI
Как истощенное тело чувствительно к вирусу, так и
фермер — на Юге и на Севере — был чувствителен в тот
критический период к экономическим манипуляциям.
Некоторые из них проводились совершенно открыто, дру-
гие — более тонко. На Западе чаще всего раздавались
жалобы по поводу «сортировки». Сельскохозяйственная
продукция, естественно, бывает разного качества или сорта.
Пшеница, например, сорта «№ 1 твердая» должна была
весить пятьдесят восемь фунтов бушель, иметь хороший
цвет, быть чистой и твердой. Поскольку владельцы элева-
торов в каждом городе обычно имели монополию на
покупку зерна, они могли, значительно занижая его
сортность, получать дополнительную прибыль. Чарльз
А. Писбери, прославившийся на бизнесе с мукой, откровен-
но признавал, что его элеваторы в начале рыночного сезона,
когда поступления продукции были еще небольшими, дава-
ли более справедливые оценки сорта, чем в конце, когда
зерно поступало в избытке. Согласно данным железнодо-
рожной комиссии Миннесоты, в результате этих махина-
ций фермера обманывали в 1890 году в среднем больше
чем на десять центов за каждый бушель.
Более тонкий способ, не сразу сказывавшийся на фер-
мере, заключался в манипуляциях национальной валютой.
Во время военных действий юнионистское правительство,
находившееся в трудном положении, изъяло из обращения
металлические деньги и выпустило почти 450 миллионов
долларов в зеленых кредитках, которые обеспечивались
лишь обещанием правительства оплатить их. Естественно,
«зеленые» потеряли свою стоимость (к лету 1864 года
1 доллар стоил в пересчете на золото 39 центов); цены на
продукты питания, топливо, текстильные товары и квар-
тирная плата соответственно поднялись. Фермер, хотя и
вынужден был платить больше за свои покупки в городе,
полагал, что разница уравновешивается более высокими
ценами, которые он назначал за свой урожай. Больше того,
инфляция помогала ему выплачивать долги по закладным
227
г
и другим займам на исключительно выгодных условиях:
заем в тысячу долларов, когда деньги были «дорогими»,
а пшеница стоила, скажем, пятьдесят центов бушель, об-
ходился ему в две тысячи бушелей; а когда деньги стали
«дешевыми» и пшеница поднялась в цене до одного дол-
лара, то выплата займа стоила ему одной тысячи бушелей.
Если бы правительство после войны оставило в обращении
то же количество «зеленых» или выпустило их еще боль-
ше, то фермер пребывал бы в состоянии лирического
счастья. Однако вместо этого Вашингтон изъял из обраще-
ния миллионы долларов необеспеченных бумажных денег
и рассчитался с держателями бон золотом. Эта политика,
возможно, была необходима для защиты доллара, но в пе-
реводе на язык, понятный сельской Америке, она означа-
ла более низкие цены на продукты сельского хозяйства
и значительно более высокие выплаты — если платить
реальными продуктами — за долги. Этот удар становился
еще больней потому, что политика проводилась явно в
пользу банкиров, которые во время войны одалживали
правительству «дешевые» деньги, а взамен получали «твер-
дое» золото. Фермер же, не расплатившийся с долгами и
после войны, получал в свое время в качестве займов
«дешевые» деньги, а выплачивать ему пришлось «доро-
гие». «Одни и те же деньги для тех, кто держался за боны
и кто держался за плуг» — эта фраза звучала с трибун
агитаторов в течение четверти столетия. Кульминацией
явилась известная речь Вильяма Дженнингса Брайена на
предвыборном съезде демократической партии 7 июля
1896 года. «Вы не можете распять человека на кресте из
золота»,—сказал он.
Эта глава в истории бедности Америки уникальна
тем, что жертвами бедности стали прежде всего корен-
ные американцы (хотя среди них были также иммигранты
из Европы) и росла она наряду с небывалым процвета-
нием и техническим прогрессом. Как и все виды бедности,
какой бы ни была ее причина, она означала крайнюю
степень деградации и пессимизма. «Я беру в руки перо,—
писала в 1894 году губернатору Лоренцо де Левеллин-
гу женщина из Канзаса Сюзан Оркатт,—чтобы сооб-
щить Вам, что мы умираем от голода... Сегодня я ниче-
го не ела, а времени уже три часа!» Трудно найти, по-
жалуй, более яркое описание положения дел в те вре-
мена.
228
Но в одном отношении бедность того периода имела
большее значение, чем бедность в другие времена: она
впервые породила ощутимую и осознанную реакцию про-
тив самого принципа laissez faire. Эта бедность повела к
переоценке роли правительства, к отрицанию тезиса
«лучшее правительство то, которое меньше правит».
То был первый шаг к контролируемому капитализму и
государству благосостояния, ибо в процессе самооргани-
зации сельские бедняки эры популизма заложили основу
«справедливого курса», «новой свободы», «нового курса»,
«новых границ» и «великого общества», о которых пойдет
речь дальше.
Глава двенадцатая
ФЕРМЕРСКИЙ СОЦИАЛИЗМ
I
По железному закону социальной динамики бедность
порождает такие формы организаций, которые наиболее
удобны для разных категорий бедняков. Иммигрант, на-
пример, ищет поддержку в своих этнических сообщест-
вах; рабочий — в профсоюзах и рабочих партиях. Ферме-
ры в течение трех десятилетий после гражданской войны
объединяли свои силы в разных экономических и поли-
тических движениях, которые достигли наивысшего рас-
цвета с образованием народной партии. Все они — партия
грейнджеров А, партия гринбекеров 1 2, Альянс, популис-
ты 3 — лихорадочно боролись за регулирование тарифов
на железных дорогах, валютную реформу, «финансовый
план» и многие другие цели. Однако их успехи носили
лишь эпизодический характер. Что касается войны с бед-
ностью, то их усилия имели значение лишь в плоскости
того вклада, который они внесли в переоценку роли пра-
вительства в этой борьбе. Они начали переосмысление
всей проблемы, которое продолжается до сих пор и лежит
в основе дебатов по программам борьбы с бедностью.
1 Лига грейнджеров, или Орден защитников земледелия, была
создана в 1867 г. Грейнджеры добивались снижения железнодорожных
тарифов, обуздания посредников при сбыте сельскохозяйственной
продукции, улучшения условий кредита и проведения других меро-
приятий в защиту нрав фермеров. Лига не сумела добиться удовлет-
ворения основных требований фермеров, и в 1875 г. мелкие фермеры
покинули ее ряды.— Прим. ред.
2 Гринбекеры в 70—80-х гг. XIX в., по существу, являлись пре-
емниками партии грейнджеров и выступали с аналогичными требо-’
ваниямп. Одно из основных программных положений гринбекеров —
сохранение в обращении бумажных денег, выпущенных в годы граж-
данской войны. Гринбекеры необоснованно считали, что это поможет
удержать на высоком уровне цены на сельскохозяйственную продук-
цию. Потерпев поражение на выборах 1884 г., партия гринбекеров
распалась.— Прим. ред.
3 Партия популистов была создана на основе слияния в 1891 г.
ряда фермерских и рабочих организаций. Партия требовала ликвида-
ции крупных земельных владений, национализации железных дорог,
почты и телеграфа, введения восьмичасового рабочего дня и проведе-
ния других мероприятий в интересах трудящихся. Популисты высту-
пали против революционных методов борьбы, признавали только пар-
ламентскую деятельность. К 1900 г. партия распалась.— Прим. ред.
230
Консервативная точка зрения, наиболее красноречиво
изложенная Александером Гамильтоном, сводилась к
тому, что правительство должно прежде всего заботиться
о «богатых и благородных», так как они составляют осно-
ву общества. Либералы исходя из слова свобода (либер-
ти.— Прим, перев.) полагали, что правительство в луч-
шем случае должно быть нейтральным к соперничающим
классам и что оно обязано, насколько это возможно, не
вмешиваться в их дела. Аграрные мятежники отбрасыва-
ли оба этих тезиса: с первым они не соглашались по мо-
ральным соображениям, со вторым — по стратегическим.
Очень хорошо рассуждать о laissez faire, то есть о нейтра-
литете, говорили лидеры популистов, только фактиче-
ски-то «корпорации и представители особых интересов»
стали «богатыми и могущественными» лишь благодаря
«классовому законодательству и фаворитизму». А это
не то, что имелось в виду в конституции, в преамбуле
которой говорилось о содействии «общему благосостоя-
нию». Раньше всего прочего «первый долг правительст-
ва — помогать слабым. Власть превращается в дьяволь-
скую силу, если она перестает быть защитником и вер-
ной опорой обездоленных...». Федеральное правительство,
говорили они далее, обязано регулировать торговлю, вы-
пускать деньги и предпринимать другие действия, кото-
рые защищали бы «естественные права» «многих» от
посягательств «немногих».
Может быть, сегодня, после полувека общего призна-
ния правовых принципов регулирования бизнеса и трети
века неокейнсианства в экономике, эти идеи не звучат
так драматично, как в те времена, когда бароны грабежа
и социал-дарвпнисты поддерживали традиционную муд-
рость грубого индивидуализма.
Обозленные противники популистов назвали эти идеи
фермерским социализмом.
II
Первая из фермерских организаций действовала в
прериях под нескладным названием Национального об-
щества патронов фермерства или Ордена Грейнджеров.
1 В нашей литературе известно как Национальное общество по-
ощрения сельского хозяйства.— Прим. ред.
231
Она возникла, как говорил ее наставник Оливер Гуд-
зон Келли, на «камнях бедности, то есть на материале,
прочнее которого ничего нет».
В 1866 году Келли, клерка государственной службы,
работавшего сначала в аппарате уполномоченного по
сельскому хозяйству, а затем в почтовом ведомстве, по-
просили совершить поездку по Югу с целью собрать «ста-
тистические и другие данные» для президента Джонсона.
Сорокалетний потомок бостонских янки, полный чувства
собственного достоинства, с высоким лбом и почти седой
бородой, Келли к тому времени еще ничем не был приме-
чателен. Прежде чем поступить на государственную
службу он пожил в Айове, затем в Элк-Ривер Тауншипе,
штат Миннесота, и, хотя товарищи считали его «двига-
телем с избытком пара», он не использовал еще этот пар
для каких-либо серьезных социальных целей. Теперь же,
путешествуя до территории конфедерации, подмечая
и устаревшие методы сельского хозяйства, и меланхолич-
ную тоскливость фермерского существования, он вынаши-
вал идею организации, которая научила бы фермеров
новым методам ведения хозяйства и в то же время дала
бы выход их чувству социального товарищества. На сле-
дующий год вместе с шестью единомышленниками, пять
из которых были государственными чиновниками, он
основал свое Общество патронов фермерства, или, как по-
пулярно их называли, Общество Грейнджеров. Будучи
масоном, он внес в организацию кое-какие ритуальные из-
лишества, а под впечатлением монотонно-серой жизни
женщин отвел им в своем ордене заметную роль. Долж-
ности Цереры, Помоны и Флоры (соответственно богини
земледелия, плодов и цветов по древнеиталийской мифо-
логии.— Прим, ред.), примерно эквивалентные Вере,
Надежде и Милосердию, были зарезервированы для
представительниц прекрасного пола.
Во времена,, когда не было телефонов, автомашин,
электричества, водопровода и сельской почты, когда фер-
меры жили в удручающей изоляции, идея упомянутой
организации получила значительный отклик. Пикники,
праздники, лекции, организованные Грейнджерами, их га-
зеты и журналы создавали социальную отдушину и
возможность для самообразования фермеров. Помощь
сельским жертвам бедствий, например фермерам Луизи-
аны и Алабамы при наводнении в результате разлива
232
Миссисипи в 1874 году, а также жителям Запада во время
нашествия саранчи, способствовала развитию чувства
солидарности. Но прежде чем двинуться дальше, Грейнд-
жеры нуждались в своеобразном евангелическом вдохно-
вении, с позиций которого можно было бы обращаться к
экономическим интересам фермеров. После переоценки
ранних неудач Келли и его окружение создали этот вдох-
новляющий элемент с помощью таких лозунгов, как «Ко-
операция!» и «Долой монополии!». К 1874 году в 32 из
36 штатов было уже двадцать тысяч местных организа-
ций грейнджеров, насчитывавших полтора миллиона чле-
нов. Учитывая, что в тот период в стране было всего три
миллиона ферм, это было не так уж мало.
Общество грейнджеров лучше всего известно проек-
тами законов, выдвинутых во многих штатах с целью
обуздания владельцев железных дорог (обычно их назы-
вали законами грейнджеров), политической активностью,
косвенно порожденной Грейнджерами, и многими попыт-
ками создать различные кооперативные предприятия с
целью сократить прибыли посредников между фермером
и потребителем. Первый робкий закон, направленный на
ограничение хозяев железных дорог, был принят в
1869 году, когда клубы фермеров в Иллинойсе, возмущен-
ные отказом железнодорожных корпораций перевозить
зерно в склады независимых от них владельцев элевато-
ров, добились принятия билля, ограничивающего плату
за перевозки до «справедливых, разумных и одинаковых
ставок». За этим биллем через два года последовали
законы, устанавливавшие максимальные пределы платы
за пассажирские и грузовые перевозки, которые железно-
дорожные компании, верные принципу laissez faire, наз-
вали надругательством над свободой и нарушением Че-
тырнадцатой поправки к конституции, поскольку законы
лишали их «собственности» без «должного правового про-
цесса». Их юристы утверждали, что железнодорожные
магнаты были владельцами частных предприятий, ко-
торые должны подвергаться контролю не больше, чем
торговцы, продававщие свечи и ситец. В этой первона-
чальной конфронтации борющиеся стороны вышли за
пределы легальности и риторики. Когда владельцы же-
лезных дорог в Иллинойсе объявили, что не будут призна-
вать установленные законом • пассажирские тарифы, то
фермеры, которым предлагали убраться из вагонов, хотя
233
они и готовы были оплатить проезд, начинали разгова-
ривать с кондукторами с помощью револьверов и длинных
ножей. Тем не менее идея контроля и регулирования была
подхвачена: Миннесота провела аналогичные законы в
1871 году, Айова и Висконсин — в 1874 году, а осталь-
ные штаты в долине Миссисипи — в течение последую-
щего десятилетия.
Как и ожидалось, разобиженные владельцы желез-
ных дорог затеяли спор о регулировании в судах, а Грейн-
джеры с неослабевающим упорством подавали апелляции
на все решения, выносившиеся не в их пользу. Верхов-
ный суд Иллинойса в январе 1873 года признал регули-
рование неконституционным. Через три года Верховный
суд Соединенных Штатов вынес историческое решение
по делам Мунна против штата Иллинойс и Пейка против
Чикагской и Северо-западной железнодорожных компа-
ний, в котором говорилось, что «там, где собственность
связана с общественными интересами, законодательство
может определять границы ее использования, разумные
с точки зрения закона». Плотина была прорвана — по
крайней мере на десятилетие, пока тот же суд не вынес
противоположного решения.
Деятельность Грейнджеров подтверждала правило фи-
зики о том, что всякое действие вызывает противодейст-
вие. Считаясь формально аполитичной организацией,
грейнджеры молчаливо поддерживали и даже поощряли
усилия своих членов, направленные на создание в один-
надцати штатах движений третьих партий под лозунга-
ми «антимонополизм», «независимость» и «реформы».
Пользуясь благоприятной для них обстановкой в сельских
районах, реформаторы Иллинойса выиграли выборы в 53
из 66 графств, в которых они выставляли своих кандида-
тов и избрали трех членов в палату представителей конг-
ресса. Канзас, бывший долгое время самым мятежным
штатом, избрал сенатора, сочувствующего Грейнджерам.
«Чикаго трибюн», выступавшая в те времена рупором бед-
ного фермера, писала в редакционной статье: «Если и есть
где-либо более здоровая политическая организация, чем та
которую фермеры создали на Западе, мы не знаем, как
она называется». Под таким натиском фермеров пять
штатов долины Миссисипи провели новые законы, на-
правленные на регулирование отдельных сторон крупного
бизнеса.
234
В экономической области грейнджеры развили дея-
тельность по созданию широкого круга кооперативных
предприятий для борьбы с торговыми монополиями в
мелких городах и торговыми посредниками. Иллинойсские
грейнджеры продавали жатвенные машины за 175 дол-
ларов, тогда как частные торговцы требовали за них
275. Небольшие молотилки, стоившие 300 долларов, мож-
но было приобрести через грейнджеров за 200 долларов;
фургоны, оцененные в 150 долларов,—за 90; швейные
машины — немногим больше чем за половину их цены.
Кооперативная деятельность достигла такого размаха,
что в 1874 году перечисление услуг кооперативов в «Чи-
каго трибюн» (таких, как страхование, хранение и помол
зерна, и другие операции, производимые кооператив-
ными предприятиями) заняло целых три полосы. Грейн-
джеры штата Айова купили в 1874 году патент на убо-
рочные машины Вернера и продали 250 машин за
половину установленной цены. Когда их деятельность до-
стигла вершины, грейнджеры штата имели три завода,
производящих плуги в Демойне, и тридцать элеваторов.
Во многих местах были открыты магазины для конку-
ренции с местными торговцами. В 1872 году начало
действовать первое в своем роде предприятие Монтгоме-
ри Уорда, выполнявшее заказы по почте. Одной из глав-
ных его целей было «обеспечение нужд патронов фер-
мерства».
Упадок организации грейнджеров начался в 1875 году.
Слишком много рвачей того или иного рода проникли в
их ряды. «В те времена все хотели присоединиться к
Грейнджерам,—говорил один из чиновников этой орга-
низации на Юге, Д. Уайетт Эйкен,— юристы, чтобы за-
получить клиентов, врачи, чтобы иметь пациентов, шей-
локи *, чтобы урвать свой кусок, и жулики, чтобы найти
простачков». Однако более важным было разорение мно-
гих предприятий и кооперативов грейнджеров в начале
паники 1873 года. Успех производства уборочных машин
в Айове подстегнул грейнджеров купить патенты на та-
кие же машины в семи других штатах. Эта инициатива
провалилась в самом начале с большей потерей как денег,
так и доверия. Во всяком случае, в период экономи-
ческой депрессии методы грейнджеров оказались для
1 Шейлокц — ростовщики.
235
простых фермеров недостаточно внушающими доверие.
На далеком Востоке разорились пять тысяч фирм и три
миллиона рабочих оказались безработными, а в сельских
районах Запада и Юга элеваторы были полны, но спрос
на хлеб был низким. Хлопок упал в цене на 20 процен-
тов; пшеница — на пятнадцать центов за бушель; мука —
на пятьдесят центов за баррель. Необходимо было что-то
более существенное, чем кооперативные магазины или
законодательство против железных дорог, чтобы повер-
нуть события в обратном направлении. Национальное об-
щество патронов фермерства оказалось к этому не гото-
вым. К 1880 году число местных организаций грейндже-
ров сократилось до четырех тысяч.
III
Следующей фазой аграрного бунта, совпавшей от-
части с деятельностью грейнджеров, была организован-
ная кампания за поддержку инфляции — движение грин-
бекеров. Экономисты утверждают, что планы удешевле-
ния денег, подобные плану гринбекеров, срабатывают как
бумеранг против бедных, так как увеличение стоимости
тех продуктов, которые они покупают, нивелирует лю-
бую прибыль, получаемую ими за счет более высоких цен
за их собственные товары. Однако, как бы там ии было,
множество фермеров верило, что выпуск большего ко-
личества денег в обращение будет способствовать пере-
распределению доходов в их пользу и поможет им в борь-
бе против кредиторов. «Устройте инфляцию,—говорил
председатель рабочей партии гринбекеров в Майне Солон
Чейз,— и вы поднимете цену на моих бычков и в то же
время заплатите государственные долги».
Хотя экономисты и были правы, гринбекерам удалось
одурачить целый ряд важных фигур. Среди них в семи-
десятых годах был юрист и газетный издатель Джеймс
Бучанан. которого «Чикаго трибюн» назвала «полити-
ческим Моисеем» движения. Был также генерал
Б. Ф. Батлер, служивший во время гражданской войны
(хотя без особых отличий) в армии юнионистов; он пять
раз избирался как радикальный республиканец в конгресс
и в 1882 году стал губернатором Массачусетса. Был среди
них Эдлай Е. Стивенсон (дед лидера демократов 1952 и
236
1956 годов), который с помощью платформы гринбекеров
завоевал место в конгрессе в 1878 году и стал вице-
президентом при Гровере Кливленде. Был Питер
Купер, восьмидесятилетний миллионер, подаривший
Нью-Йорку «Союз Купера» в качестве школы для тысяч
рабочих. Наконец, были способный юрист и одно время
конгрессмен из Миннесоты Игнациус Доннелли, генерал
Джеймс Б. Уивер — подлинный герой войны и конгрес-
смен, а также многие другие.
Валютную реформу как программу разработали сна-
чала городские радикалы с широкой целью подорвать са-
му основу капитализма. Состоятельный нью-йоркский
торговец тканями Эдвард Келлог опубликовал в 1849 году
книгу «Труд и другой капитал», в которой он утверждал,
что корни экономических трагедий, таких, как паника
1837 года, кроются в предоставленном частным банкирам
праве выпускать деньги. Чтобы обеспечить высокий про-
цент по займам, которые они предоставляют, эти бес-
честные люди приостанавливают выдачу кредитов, когда
это выгодно для их целей, замораживая тем самым раз-
витие предпринимательства, создавая безработицу, сни-
жая зарплату и вызывая всеобщий хаос. Поэтому нужна
фундаментальная реформа, которая должна создать на-
ходящийся под правительственным контролем «нацио-
нальный фонд обеспечения», имеющий право выпускать
деньги под залог земельной собственности и выдавать
займы под один процент годовых. Таким путем, говорил
Келлог, «все сельскохозяйственные производители, про-
мышленники, механики, земледельцы — короче, все, кто
хочет иметь поддержку от честной организации, будут в
состоянии получить весь необходимый капитал и в ре-
зультате как они сами, так и вся нация будут процве-
тать».
План этого торговца лежал без движения в течение
двух десятилетий, пока его не подхватил после граждан-
ской войны левый по тем временам Национальный рабо-
чий союз Вильяма Сильвиса. Сильвис и его соратники
хотя и остались убежденными тред-юнионистами, поте-
ряли веру в забастовки как в орудие борьбы за социаль-
ную справедливость, потому что слишком многие из них
потерпели поражение в послевоенный период. Поэтому
они сосредоточили свои усилия на организации коопера-
тивных предприятий, управляемых рабочими, и все
237
шло довольно хорошо, пока не возникла проблема креди-
тов. Передача правительству банковских функций каза-
лась подходящим решением этой проблемы. По их не-
сколько измененному варианту плана Келлога частную
банковскую систему нужно было заменить сложной фе-
деральной организацией. По новой системе любой гражда-
нин, имевший наличные металлические деньги, получал
право купить национальные боны под три процента и
превратить их в бумажные деньги. Те, кто не имел налич-
ных металлических денег, могли получить кредит от
правительства под обычное обеспечение недвижимой соб-
ственностью и при этом под значительно более низкие
проценты, чем 9—12 процентов, взимавшихся частными
кредиторами. В результате такого социализированного
кредитования, по мнению авторов плана, должна была
неизбежно повыситься эффективность производственных
кооперативов, конкурирующих с частными корпоратив-
ными голиафами, и наступить эра спокойствия в сущест-
вовавшей капиталистической системе.
Фермерский вариант гринбекеризма шел не так далеко.
Их план тоже требовал федерального контроля над фи-
нансами, но основной акцент он делал на манипулирова-
нии количеством денег в обращении, с тем чтобы обес-
печить постоянный рост цен на продукцию фермеров.
Во время военных действий правительство выпустило
для финансирования своих усилий в войне почти 450 мил-
лионов долларов в виде ничем не обеспеченных бумажных
денег и тем самым, естественно, вызвало инфляцию.
В результате возник конфликт между теми, кто считал,
что правительство вообще не имело права выпускать та-
кие деньги и теперь должно было изъять их из обраще-
ния, и фермерами, пользовавшимися поддержкой рабо-
чих, которые придерживались прямо противоположной
точки зрения. Они полагали, что правительство не только
имело право, но было обязано сохранить дешевые деньги
и даже увеличить их количество в обращении. Когда
президент Грант и конгресс заплатили держателям бон
золотом вместо обесцененных денег, а министерство фи-
нансов изъяло из кровеносной системы экономики семь-
десят семь миллионов бумажных купюр, страсти начали
накаляться. Вместо увеличения выпуска дешевых денег
власти изымали их, тем самым снижая, с одной стороны,
цены, а с другой — вынуждая должников расплачиваться
238
твёрдой валютой за «мягкие» деньги, полученные ими
ранее в качестве займов несколько лет назад. В ответ на
явную дискриминацию в пользу банкиров Уолл-стрита
зазвучало яростное требование давать «одинаковые день-
ги держателям бон и тем, кто идет за плугом». Но это
требование осталось без ответа. Конгресс и органы ис-
полнительной власти были в руках сторонников изъятия
бумажных денег. Они не собирались восстанавливать бу-
маги, изъятые из обращения, и во время депрессии
1875 года, когда цены стремительно упали, они провели
Акт восстановления, сокращавший количество бу-
мажных денег до 300 миллионов. Компромиссное решение,
принятое несколькими годами позже, ограничивало ко-
личество бумажных денег в обращении суммой 347 мил-
лионов долларов, однако это не привело к умиротворе-
нию.
По существу, борьба гринбекеров за бумажные деньги
олицетворяла собой вс© планы разрешения конфликта
между кредиторами и должниками в пользу последних.
Эти планы вели свое начало от истории с земельным бан-
ком Сэма Адамса в XVIII веке. После кампании привер-
женцев бумажных денег началась агитация за превраще-
ние серебра в монеты и за «финансовый план», сторон-
никами которых выступал альянс фермеров Юга. В основе
всех этих акций лежало представление о правительстве
как об активной силе, призванной использовать все воз-
можные средства для перераспределения богатства и до-
ходов в пользу бедных.
Идеи гринбекеров, выражавшие такую философию в
семидесятых годах, угрожали породить третью силу в
качестве противовеса республиканской партии, подпав-
шей под влияние восточного капитала, и демократической
партии, бывшей слишком слабым инструментом соци-
ального протеста. Во время выборов 1878 года гринбекеры
собрали миллион голосов и провели четырнадцать канди-
датов в палату представителей, включая Эдлая Стивенсо-
на. Через два года они предприняли самую решитель-
ную кампанию на президентских выборах, выдвинув в
качестве своего кандидата генерала Джеймса Уивера
из Айовы. Уивер, больше чем кто-либо в тот период, вы-
ражал недовольство аграриев, включая все его оттенки,
от грейнджеров до народной партии. Среднего роста, с
седой шевелюрой и закрученными усами, патриаршьей
239
внешности, он мог бы подняться намного выше на поли-
тическом небосводе, если бы не цеплялся слишком упря-
мо за такие панацеи, как сухой закон и гринбекеризм.
Его детство и юность походили на биографию Линкольна,
и он обладал репутацией неподкупного. Один из три-
надцати детей, которых отец-механик привез в 1840 году
в Айову, Уивер четыре года разносил почту, потом, в
1853- году, захваченный золотой лихорадкой, направился
в Калифорнию, вернулся оттуда домой разочарованным
и стал работать клерком в магазине, а в 1855 году, одол-«
жив сто долларов (под 33%), поступил в школу права в
Цинциннати. Подобно многим другим представителям
своего поколения, читавшим книгу «Хижина дяди Тома»
и редакционные статьи Грили в «Трибюн», он стал страст-
ным противником рабства и убежденным республикан-
цем, участвовавшим в конвенте, который выдвинул кан-
дидатом в президенты Линкольна. Когда президент
обратился с призывом к нации, он немедля записался до-
бровольцем — в качестве рядового — в армию Севера.
Храбрость, проявленная в битвах при Донельсоне, Ши-
лоу и Корните, обеспечила ему уверенное продвижение по
службе, так что к концу войны он стал бригадным гене-
ралом, хотя и без жалованья.
Убежденный методист с богатыми голосовыми дан-
ными и ораторским талантом, благодаря которому он мог
излагать свои идеи в образной форме, Уивер был внуши-
тельной личностью .«В нем,— писала его современница, оп-
позиционерка Анни Диггс из Канзаса,— весьма сложно
и причудливо переплетались сила и мягкость. Канни-
бализм политики не смог его испортить. Спокойный,
когда другие суетились, ясно мыслящий, когда дру-
гие были в растерянности, последовательный, когда дру-
гие метались из стороны в сторону, уверенный, когда
другие сомневались,—в великую современную эпоху
эти черты делают его человеком большого достоинства,
не уступающего по своим данным никому другому».
Однако эти черты, увы, не снискали любви к нему рес-
публиканских лидеров, в чьих глазах его экстремист-
ские взгляды были явным недостатком. Он выступал
за регулирование тарифов на железных дорогах, за де-
нежную реформу и к тому же был бескомпромиссен в
своих взглядах на сухой закон, который в Айове всегда
вызывал воинственную реакцию. Будь он более гибким
240
в этих вопросах, он мог бы быть выдвинут на посты по-
мощника губернатора, конгрессмена и губернатора, ко-
торых он добивался с 1865 по 1875 год.
Убедившись, что партия Гранта и Хейса не может
служить интересам фермера и рабочего, Уивер в 1877 году
присоединился к гринбекерам. Прагматично веря в коа-
лицию, он принял поддержку демократов и занял место
в конгрессе, где репутация цельного и последовательного
человека позволила ему унаследовать роль руководителя
в движении меньшинства.
Тем временем гринбекеры через альянсы и союзы с
разными партиями приближались к периоду своего три-
умфа в 1878—1880 годах. Крестовый поход начался с об-
разования в 1871—1872 годах под эгидой радикальных
тред-юнионов национальной рабочей партии реформ, ко-
торая не сумела организовать выдвижение своего канди-
дата в президенты в 1872 году и оказалась бесплодной.
Однако паника 1873 года и Акт восстановления 1875 года
обострили борьбу к моменту следующих выборов. Пар-
тия фермеров в штатах Индиана и Иллинойс, пользуясь
поддержкой таких тред-юнионистов, как делегат I Интер-
национала Карла Маркса А. Камерон, создали в марте
1875 года независимую партию с целью борьбы против
Акта восстановления и выдвинули в 1871 году престаре-
лого Питера Купера своим кандидатом в президенты.
Этот миллионер-филантроп собрал лишь восемьдесят
две тысячи голосов. Но к 1878 году в результате гибели
десятков железнодорожников при подавлении прокатив-
шихся по всей стране забастовок акции гринбекеров под-
нялись.
Конференция рабочей партии гринбекеров пошла
гораздо дальше проблемы денежной реформы. Она пот-
ребовала более короткого рабочего дня, контроля над об-
щественной собственностью, гарантирующего землю тем,
кто на ней селится и работает; прекращения практики ис-
пользования по договорам труда заключенных; запреще-
ния въезда китайских иммигрантов и создания прави-
тельственных комиссий для подготовки статистических
докладов о положении в бизнесе и использовании рабо-
чей силы. Дешевые деньги остались все же предметом их
поклонения. Гринбекеры собрали один миллион голосов
на выборах в конгресс —11 процентов от национального
итога.
241
К 1880 году альянс реформаторов расширился в ре-
зультате присоединения к нему марксистской социали-
стической рабочей партии и лидера суфражисток Сюзан
Энтони. Это добавило новый пункт к их платформе —
требование дифференцированного подоходного налога
как дополнительного способа перераспределения доходов
в пользу низших классов. Они выдвинули Уивера своим
кандидатом при первом же голосовании. Генерал объез-
дил страну от Арканзаса до Мэйна, произнес сто речей,
пожал тридцать тысяч рук и высказался перед полумил-
лионом избирателей. Однако его энергия не могла зат-
мить ореола нового экономического подъема. Урожай в
том году был лучшим в истории, и при этом цены на сель-
скую продукцию не упали. Уивер набрал лишь 308 578
голосов, или 3 процента от числа голосовавших. Движе-
ние гринбекеров начало разваливаться, как будто его
вращали на центрифуге, и вместо него наступил следую-
щий, самый драматичный период в крестовом походе
фермерства.
IV
Народная партия, подобно альянсам и другим специ-
фичным массовым организациям, предшествовавшим ей,
была аморфным, типично американским с точки зрения
децентрализации движением, объединенным лишь в ре-
шимости заставить правительство посвятить всю его
энергию восстановлению справедливости между бедными
и богатыми. С этой точки зрения оно было централист-
ским и даже коллективистским. Америка должна была
прекратить флирт с принципом laissez faire, и не только
обеспечить регулирование, но и национализировать не-
которые секторы экономики, в первую очередь бан-
ковское дело и выпуск денег. Популисты не были со-
циалистами; их кредо брало свое начало из американских
традиций, уст ановленных Декларацией независимости,
которая, по их мнению, нарушалась корпорациями бо-
гачей. Хотя они иногда и поговаривали о революции, на
самом же деле они надеялись удалить раковую опухоль
монополий не путем восстания, а с помощью выбо-
ров и законодательных реформ. В остальном, однако,
цель популистов — отменить бедность — была единой;
242
и в их риторике, проклинавшей богатых, было много
общего.
Этот момент необходимо выделить, так как в истори-
ческом фольклоре есть тенденция свести борьбу популис-
тов к единственному пункту: «свободе серебряных де-
нег» или провозглашенному в речи Брайена «проклятию
золота». Настроения популистов лучше выражали колю-
чие слова Мэри Элизабет Лиз, названной Уивером
«нашей королевой Мэри». «Мы уничтожили рабство,—
говорила она, — но наши законы о налогах и наци-
ональные банки положили начало системе белого раб-
ства, еще худшей, чем предыдущая. Страной владеет
Уолл-стрит. Народное правительство для народа стало
правительством Уолл-стрита для Уолл-стрита. Великий
простой люд этой страны стал рабом, а монополии его хо-
зяином... Политические партии нам лгут и политичес-
кие лидеры вводят нас в заблуждение... Нам нужны
деньги, земля и транспорт. Мы хотим закрытия нацио-
нальных банков, и мы хотим иметь право получать взаймы
непосредственно от правительства. Мы хотим, чтобы про-
клятая система закладных была уничтожена... Терпение
народа кончилось, и пусть те, кто в погоне за деньгами
довел нас до такого состояния, поберегутся».
В словах популистов звучал классовый оттенок. «Кор-
порации и привилегированные группы каждого класса,
созданные в течение последних двадцати пяти лет с по-
мощью разных видов классового законодательства и фа-
воритизма,—говорил Уивер,—разбогатели и стали мо-
гущественными. Теперь они просят, чтобы их оставили
в покое... Мир слышал подобные просьбы и раньше».
Но если марксистский социализм считал монополии и
эксплуатацию прирожденными атрибутами системы, то
популисты утверждали, что это просто отклонение, кото-
рое можно исправить, если правительство начнет массо-
вую кампанию против узурпаторов. «Наша система,—
писал Генри Демарест Ллойд в своей знаменитой работе
«Богатство против общего благосостояния»,— которая
была такой справедливой в теории и процветающей
в течение своего первого века, теперь, подобно всем си-
стемам, становится искусственной, технической и подвер-
женной коррупции, и, как всегда случается с развитием
человеческих организаций, по достижении середины пути
власть переходит из рук многих к немногим». А лечение?
243
«Тысячи лет опыта доказали, что власть правительства
должна начинаться там, где она и кончается, то есть в
народе. Общее благосостояние требует, чтобы те, кто
осуществляет власть, и те, над кем она осуществляется,
были одной и той же силой... Свобода нигде не прояви-
лась так полно, как в решительном стремлении амери-
канского народа присоединить экономическую незави-
симость к политической».
Эти цветистые слова, опубликованные в период, когда
активность популистов достигла большого размаха, от-
ражали высшую степень разочарования людей. Но по-
езд политики не просто пошел по неверному пути, а во-
обще сошел с рельсов.
Подготовка фермерского социализма народной парти-
ей началась с образования новых, близких к народу ор-
ганизаций, подобных обществу Грейнджеров и извест-
ных как альянсы. Первый альянс возник, как говорят, в
графстве Лампасас, штат Техас, где фермеры объедини-
лись для самозащиты от похитителей лошадей и скота.
Альянсы набрали силу через пять — десять лет в резуль-
тате серии сложных объединений и сгруппировались в
конечном итоге вокруг двух основных центров. Союз фер-
меров и рабочих Америки, обычно известный как Южный
альянс, был создан С. Мэкьюном, одним из замечатель-
ных молодых людей, выдвинутых фермерством в те
роковые годы. Тридцати* пяти лет от роду, ирландско-
шотландского происхождения, он, дав волю своей страсти
к путешествиям, исколесил Калифорнию, Канзас и, на-
конец, Техас, пока судьба не привела его в альянс, ко-
торый он помог воскресить накануне его крушения.
На Севере направляющей силой движения был
Джордж Мильтон, фермер из Иллинойса, ставший
редактором газеты. Его «Вестерн рурал», не раз би-
чевавшая железные дороги за то, что они «буквально за-
ставляют некоторых наших фермеров умирать с голоду»,
стала оплотом фермеров, настроенных в пользу альянса.
Два движения могли бы, объединиться, когда их предста-
вители встретились в декабре 1889 года, но они не сумели
прийти к соглашению о названии организации, об отмене
тайных ритуалов, принятых в Южной группе, и о допус-
ке в организацию негров, на чем настаивали северяне.
Черные фермеры оказались вынужденными образовать
собственную параллельную группу под названием На-
244
циональный альянс цветных фермеров, который одно
время утверждал — возможно, с некоторым преувеличе-
нием,—что имеет миллион сторонников. Два главных
альянса набрали к 1892 году два миллиона членов и из-
давали более восьмисот газет.
Альянсы поразительно напоминали общество грейнд-
жеров; единственная разница заключалась в том, что они
более открыто выступали с политическими требованиями.
Они охотно вербовали женщин, устраивали обычные пик-
ники и светские мероприятия, организовывали лекции о
научном ведении хозяйства и севообороте, открывали
библиотеки с целью поощрения «общей системы домаш-
ней культуры», издавали бесчисленное количество газет
(150 в одном Канзасе), создавали кооперативы, участво-
вали в десятках видов коллективных предприятий, таких,
как элеваторы, страховые компании и молочные хо-
зяйства.
Но, помимо всей этой деятельности, обстоятельства и
обстановка заставили их активизировать работу на поли-
тическом фронте. Восьмидесятые годы были десятиле-
тием беспрецедентного роста американской экономики,
превышающего темпы Европы во много раз. И одновре-
менно с этим в городах и деревнях Соединенных Штатов
явно росла пропасть между высшими и низшими класса-
ми. Обездоленным казалось, что вся страна превращалась
в гигантские монополии. Бунт в Чикаго в 1886 году послу-
жил сигналом для кампании репрессий и занесения
воинствующих тред-юнионистов в черные списки. В том
же году Верховный суд аннулировал решение по делу
Пейка, принятое девять лет назад, как подтверждение
права штатов регулировать железнодорожные тарифы.
Конгресс, реагируя на недовольство фермеров, принял
акт, распространявшийся на все штаты, запрещавший
объединение капиталов, несправедливые поборы и дру-
гие формы дискриминации. Но это был беззубый закон,
так как федеральная коммерческая комиссия из пяти
членов, созданная этим актом, не могла ни устанавли-
вать тарифы, ни предпринимать санкции против желез-
ных дорог без обращения в суд. И здесь круг замыкался,
поскольку судебные власти питали отвращение к вмеша-
тельству в права свободного предпринимательства. Вер-
ховный суд штата Миннесота по делу о тарифах в
апреле 1890 года постановил, что только суды, а не адми-
245
нистрация штатов или конгресс имеют право решать, ра-
зумны или нет тарифы. Возмущенные фермеры назва-
ли это постановление «вторым решением Дреда Скотта», и
требования о передаче в собственность некоторых транс-
континентальных линий, особенно линии «Юнион па-
сифик», достигли апогея.
Еще большую важность для альянса представлял воп-
рос о денежной реформе, сводившейся теперь к выпуску
серебряных монет вместо бумажных «гринбеков». Еще
в 1837 году конгресс постановил чеканить серебряные мо-
неты в соотношении шестнадцать монет на одну золотую
и с содержанием 371,25 грана чистого серебра в долларе
против 23,22 грана чистого золота (в золотом долларе).
В 1873 году серебряный доллар равнялся фактически
1,02 золотого, но с принятием золотого стандарта и ог-
раничением чеканки серебряных монет в ряде европей-
ских стран количество серебра на рынке увеличилось,
что соответственно повело к снижению его цены. В 1876
году серебряный доллар стоил меньше 90 центов по
сравнению с золотым, в 1889 году — 72 цента и в 1893 го-
ду — 60 центов. Фермер, видя свое спасение в инфляции,
настойчиво требовал, чтобы правительство чеканило как
можно больше серебряных монет, обесценивая тем самым
деньги и, следовательно, повышая цены на сельскохозяй-
ственную продукцию.
Кроме того, фермеры требовали снижения процентов
на кредиты, изменения патентных законов, всеобщих вы-
боров сенаторов, федеральной собственности на телеграф,
запрещения земельных монополий и промышленных
трестов, закрытия национальных банков и других подоб-
ных актов. Чтобы добиться осуществления этих целей,
необходимо было выиграть войну за политическую власть
с традиционными партиями, и сознание этой необхо-
димости заставило сельских еретиков сосредоточить уси-
лия на борьбе за местные и федеральные органы власти.
Поскольку на Юге фактически действовала однопартий-
ная система, альянс решил взять под свой контроль ап-
парат демократической партии. Как это ни странно, но,
начав с кампании Бена Тиллмана в Южной Каролине в
1888 году, сторонники альянса стали отбирать власть в
демократической партии у землевладельцев в одном шта-
те за другим. К 1890 году члены альянса уже руководили
съездами партий во Флориде, Джорджии, обеих Каро-
246
линах (Северной и Южной) и взяли под свой контроль
законодательные органы в пяти штатах. В этот период
они избрали трех губернаторов, одного сенатора и сорок
пять конгрессменов, сочувственно относившихся к плат-
форме альянса. Среди них был тридцатичетырехлетний
рыжеволосый юрист по уголовным делам из Джорд-
жии Томас Уотсон, которому предстояло в течение
многих лет играть важную роль в деле защиты негров
и популизма. Уже после того, как движение давно
пошло на спад, он был выдвинут кандидатом в прези-
денты.
На Северо-Западе политическая рапсодия разыгрыва-
лась вне рамок двухпартийной системы. Альянс выступал
на выборах под знаменами независимой партии, народной
партии и индустриальной партии. Поскольку сторонники
альянса на Севере не были настолько влиятельными, как
их южные собратья, то и успехи их оказались не столь
внушительными. Но даже при этом независимая народ-
ная партия в Небраске захватила в своем штате контроль
над обеими палатами; Миннесота послала в конгресс кон-
грессмена-популиста; Канзас и Южная Дакота избрали
сенаторов, благоприятно относящихся к альянсу. Наи-
более серьезной победы добились независимые политики
в Канзасе, усилившие контроль над нижней палатой из-
бранием в конгресс пяти своих членов.
Фермерский социализм созрел для завоевания нации.
Так же как было с республиканцами полтора поко-
ления назад, на почве разочарования возникла новая коа-
лиция, уверенная в своей способности направить судьбу
Америки в новое русло. Под эгидой альянсов был про-
веден ряд съездов и конференций, важнейшей из которых
стала ассамблея в Омахе, не случайно созванная 4 июля
1892 года для принятия программы народной партии и
выдвижения кандидатов. Большую часть этого шумно-
го собрания — по малейшему знаку начинавшего петь —
составляли представители различных альянсов, в том
числе цветного, но были также члены Ордена рыцарей
труда \ суфражистки, сторонники единого налога и мно-
гие другие. Когда Игнациус Доннелли, бывший, возмож-
но, величайшим оратором популистов того периода, закон-
1 Орден рыцарей труда, объединявший рабочих и мелкобуржу-
азные элементы, был создан в 1869 г. Основное программное требова-
247
чил читать преамбулу, то, согласно одному из газетных
сообщений, «мгновенно разразилась такая бурная сцена,
какой человечество никогда не видело. Пятнадцать тысяч
людей кричали, орали, бросали в воздух газеты, шля-
пы, вееры и зонтики, размахивали плакатами и залезали
друг другу на плечи». Овация продолжалась сорок
минут.
«Мы встретились, — говорилось в преамбуле,—в тот
момент, когда нация находится накануне морального, по-
литического и экономического крушения. Коррупция
Царит у избирательных урн, в законодательстве, конгрессе
и коснулась даже судей... Газеты либо подкуплены, либо
им затыкают рот, общественное мнение задавлено, бизнес
в упадке, наши дома заложены и перезаложены, рабочие
люди живут в бедности, а земельные владения сосредо-
точиваются в руках капиталистов... Меньшинство нагло
крадет плоды труда миллионов, чтобы сколотить для себя
колоссальные, беспрецедентные в истории человечест-
ва состояния. Владельцы этих состояний презирают
республику и угрожают свободе. Из одного и того же
недоброго чрева правительственной несправедливости
рождаются два великих класса — класс бродяг и класс
миллионеров.
Больше четверти века мы являлись свидетелями
борьбы двух крупнейших партий за власть и право гра-
бежа, в то время как страдающий народ подвергался
горьким несправедливостям. Мы заявляем, что те силы,
которые контролируют обе эти партии, не сделали всего,
чтобы предотвратить или сдержать развитие существую-
щих ужасных условий...»
В конце документа излагались три общих положения:
первое, «что созданный сегодня союз трудовых сил Сое-
диненных Штатов будет вечным и постоянным»; второе,
что «богатство принадлежит тем, кто его создает, и полу-
чение каждого доллара от промышленности без выплаты
эквивалента создавшим этот доллар, есть грабеж»;
и третье, «что наступило время, когда железными дорога-
иие — улучшение положения рабочих. Орден провел ряд массовых
успешных забастовок. К 1886 г., когда Орден добился самых больших
успехов в своей деятельности, в его рядах было более 700 тысяч че-
ловек. К концу XIX в. Орден рыцарей труда прекратил свое сущест-
вование. — Прим. ред.
243
ми либо должен владеть народ, либо они будут владеть
народом».
Сама программа пыталась разрешить три проблемы,
объединившие популистов: проблему денег, транспорта
и земли, Требования по первой проблеме призывали к
тому, чтобы правительство само, «без посредничества
банковских корпораций», выпускало для народа «обеспе-
ченную, здоровую и гибкую валюту», «свободно и без
ограничений чеканило серебряные и золотые монеты
в существующей законной пропорции шестнадцать к од-
ному», «увеличило количество денег в обращении», так
чтобы их было не меньше чем пятьдесят долларов на че-
ловека, и создало систему кредита, разработанную
Мэкьюном из Южного альянса.
В последнем пункте речь шла об интересной схеме,
явившейся в некоторых отношениях предшественницей
сельскохозяйственного акта 1938 года. По этой схеме
правительство должно было выпускать в обращение
деньги через конторы департамента финансов в каждом
графстве, в котором стоимость производимой сельскохо-
зяйственной продукции достигала или превышала пол-
миллиона долларов. Любой фермер мог доставить свой
урожай на склад или элеватор, принадлежащий этим кон-
торам, и получить заём в сумме до 80 процентов стоимо-
сти сданных продуктов под один процент. При желании
фермер мог продать свой сертификат о сданной продук-
ции или забрать ее сам в течение года; в противном же
случае эти продукты продавались с публичного аукциона.
Мэкьюн утверждал, что этот план не отличался от сущест-
вовавшей системы выпуска денег в обращение. Разница
заключалась лишь в том, что если банкиры вносили в
казначейство в порядке материального обеспечения вы-
пускаемых ими бумажных денег специальные боны, то
фермеры депонировали вместо бон сельскохозяйственные
продукты.
Программа сходной ассамблеи в Омахе требовала так-
же введения дифференцированного подоходного налога,
правительственной собственности на железные дороги,
телефонную и телеграфную сеть, а также изъятия у же-
лезных дорог и корпораций «излишков земли, превышаю-
щих их непосредственные нужды», и изъятия владений,
«находящихся в руках чужестранцев». Последний пункт
можно считать не созвучным с прогрессивной полити-
249
ческой философией, однако враждебность к иностранцам
в то время имела глубокие корни не только среди консер-
ваторов, но и среди многих либералов и радикалов. Дру-
гие требования предусматривали прямые выборы сенато-
ров, ограничение полномочий президента одним сроком,
более короткую рабочую неделю для трудящихся и пре-
кращение правительственных субсидий или помощи
«любым частным корпорациям на какие бы то ни было
цели». Желая в определенной степени угодить своим со-
юзникам — тред-юнионам, оппозиционеры осудили проф-
союзных шпионов Пинкертона и объявили бойкот владель-
цам предприятий в Рочестере, производившим предме-
ты одежды, так как они вели войну против Ордена
рыцарей труда. Это была программа, пытавшаяся охватить
фактически все беды низших классов и ставившая целью
перераспределение в их пользу доходов, богатства и влас-
ти. Как и следовало ожидать, программа, по выраже-
нию одного из журналистов, была встречена «ураганной
овацией». Человеком, который должен был представить
эту программу на суд американских избирателей — после
того как кандидатуры Игнацио Доннелли и некоторых
других были отвергнуты,— стал генерал Уивер, просла-
вившийся со времен гринбекеров.
Остается неясным, почему широкие круги населения
не реагировали на программу с таким же «ураганным»
энтузиазмом, как и лирично настроенные делегаты ас-
самблеи в Омахе. Возможно, что причиной была свойст-
венная третьим партиям воинственность или, наоборот,—
как полагало то крыло популистов, которое было против
слияния с другими организациями,— их лидеры совер-
шили слишком много сделок, пытаясь выставить общих
кандидатов в конгресс и опираясь при этом в одних
штатах на демократов, в других — на республиканцев.
А может быть, Уивер не сумел растолковать народу эту
воинственную программу. По мнению одного из его кол-
лег, генерал без жалованья «не был Моисеем, способ-
ным запугать фараона или навлечь убедительные прок-
лятия на монополистических угнетателей Израиля».
Только сами члены альянса могли бы дать два-три мил-
лиона голосов, однако их действительное число составило
лишь 1 041 028 — неутешительные 9 процентов от общего
количества. Тем не менее, если кампания популистов
и не разрушила дом, она достаточно сильно потрясла его
250
крышу, чтобы заставить обе старейшие партии взять в
расчет настроения популистов. В том же 1892 году и де-
мократы и республиканцы включили вопрос о серебряных
деньгах в свои программы.
К этому, как оказалось, и свелась роль народной пар-
тии. Вместо того чтобы стать магнитом, притягивающим
власть в государстве на себя, она оказалась каналом уси-
ления влияния для других. Уже в кампании 1892 года
популисты заключили десятки сделок в разных штатах,
объединяясь в одном месте с демократами, в другом — с
республиканцами, настроенными на такой компромисс.
Наиболее воинствующие элементы осуждали эти компро-
миссы, но сторонники объединений считали, что в союзе
с лучшими силами старых партий они смогут привести
ниад к обители власти. Это представление получило не-
которое подкрепление на выборах в конгресс в 1894 году
(год депрессии), когда популисты собрали почти полтора
миллиона голосов и сторонники серебряной валюты мог-
ли бы, если того захотели, провести через конгресс закон
о свободной чеканке денег. Они не решились на это, зная,
что президент Кливленд использует право вето.
К 1896 году популисты были готовы идти ва-банк:
все или ничего. В союзе с демократами, которые были
настроены на одну с ними волну в вопросе о серебря-
ных деньгах, популисты готовились «захватить» Белый
дом. Неодумавшееся меньшинство все еще выступало
против объединения с демократами, но подавляющим
большинством голосов съезд народной партии утвердил
тридцатишестилетнего оратора из Небраски Вильяма
Дженнингса Брайена в качестве общего с демократами
кандидата в президенты. Чтобы показать свою «незави-
симость», делегаты съезда отказались принять кандидата
демократов в вице-президенты, выдвинув вместо него
Тома Уотсона из Джорджии.
Популизм достиг своего апогея: Брайен проиграл
республиканцу Маккинли, не добрав всего лишь шесть-
сот тысяч голосов. В 1900 году он был выдвинут снова в
качестве единого кандидата вместе с бывшим гринбеке-
ром Эдлаем Стивенсоном, претендовавшим на роль вице-
президента, и получил примерно то же количество голо-
сов, что и прежде. Объединение, по словам наиболее го-
рячих популистов,— это шаг к самоубийству. Может быть,
они были правы, так как к 1904 году народная партия до-
251
шла до такого положения, что Уотсон получил лишь
117 183 голоса. Движение популистов имело в конгрессе
в 1896 году 27 мест, в 1898 — 10 и в 1902 году не имело
ни одного места. Один за другим лидеры движения вер-
нулись в лоно своих старых партий. Уивер, например,
снова стал в ряды демократов, с которыми он порвал еще
задолго до гражданской войны, а сенатор Пеффер из Кан-
заса присоединился к республиканцам, так как процве-
тание фермеров подорвало основу их недовольства. Сто-
имость сельскохозяйственной продукции возросла с трех
миллиардов долларов в 1899 году до пяти с половиной
миллиардов в 1909 году, а стоимость сельскохозяйствен-
ной собственности возросла примерно с двадцати до соро-
ка миллиардов долларов.
Некоторое улучшение положения бедноты в сельских
местностях через сорок лет после гомстед-акта нельзя
считать итогом реализации политической программы.
И конечно, это не’ было результатом победы популистов.
Но нет сомнения в том, что неослабевавшая борьба в
хлопковых, зерновых и скотоводческих районах страны
способствовала внесению изменений в процесс демокра-
тизации и тем самым создала для фермеров определен-
ную форму защиты, которой они не имели раньше.
Бросая ретроспективный взгляд на картину событий
того времени, Мэри Лиз сказала в 1914 году: «Я с удов-
летворением наблюдала, что моя работа в старые доб-
рые дни популизма не была напрасной. Посмотрите на
список реформ, за которые мы боролись и которые теперь
осуществляются. Прямые выборы сенаторов обеспе-
чены. Общественные услуги изымаются из рук меньшин-
ства и ставятся под контроль тех, кто ими пользуется.
Проблема равноправия женщин приобрела теперь почти
национальные масштабы... Семена, которые мы посеяли
в Канзасе, не упали на бесплодную почву». Миссис Лиз
несколько переоценила достигнутые результаты, но все
же популизм мог похвастаться важными победами. Ус-
пешно закончилась в ряде штатов кампания за полити-
ческие права для женщин, а также за прямые первичные
выборы и тайное голосование. Борьба популистов за
серебряные деньги подтолкнула власти на реформу де-
нежной системы, закончившуюся принятием федераль-
ного акта о резервах. И хотя правительство не установило
государственную собственность на железные дороги,
252
Комиссия по торговле между штатами была наконец наде-
лена властью устанавливать расценки на перевозки, за-
прещать дискриминационные меры, бесплатные билеты
и другие пороки раннего периода.
Однако главное значение популизма в борьбе с бед-
ностью заключалось не в его конкретных достижениях,
а в том, что он начал диалог в национальном масштабе
о вмещательстве правительства в насущные проблемы.
В течение двух третей нашего столетия, за исключением
периодов войн и двадцатых годов, этот вопрос был глав-
ной темой политических дискуссий. Если причину бед-
ности усматривать в отсутствии власти, а цели борьбы
с бедностью как кампанию против пассивности власти,
то эра популизма была открытием занавеса перед началом
длительной драмы.
Глава тринадцатая
ПРИСПОСОБЛЕННЫЕ И НЕПРИСПОСОБЛЕННЫЕ
I
%
Железнодорожный магнат Вильям К. Вандербильт од-
нажды бесцеремонно выразил свое презрение к мнению
других людей о его этике фразой: «К черту обществен-
ность». Многие из пиратов бизнеса, которые создали сен-
сационные состояния в век промышленной экспансии, по-
лагали, что богатство само себя оправдывает и никому до
этого не должно быть дела. Однако в обществе, где люди
читают газеты, а агитаторы, залезая на ящики, ведут про-
поведи в пользу обездоленных, такой грубый принцип не
может удерживаться вечно.
Совсем обычными стали сообщения в газетах о финан-
совых баронах, которые оставили своим детям десять,
двадцать, пятьдесят миллионов долларов, а некоторые
ухитрялись «заработать» столько же в короткие проме-
жутки времени. Манипулируя акциями и ценными бума-
гами своих железных дорог, Вильям Вандербильт в те-
чение одного безумного года хладнокровно положил в кар-
ман пятьдесят миллионов долларов.
Эндрю Карнеги, шотландский иммигрант, поднявший-
ся до сказочных высот в сталеплавильном деле, в 1900 году
заработал двадцать три миллиона долларов, не заплатив
налога пи с одного пенни. Богатые не только делали день-
ги, но и тратили их демонстративно и с такой помпой,
которая многим людям казалась неприличной. Миссис
Вандербильт выбросила четверть миллиона на один бал.
Будучи гостьей на другом, еще более грандиозном балу,
она потратила десять тысяч долларов на платье, отделан-
ное золотом. Особняки из мрамора, один шикарнее друго-
го, строились в лучших районах Нью-Йорка. Выходящие
в свет девицы и их папы платили королевские выкупы
за герцогов и графов, приобретаемых в качестве мужей.
Вандербильты дали герцогу Марльборо за вступление в
брак без любви с их дочерью Консуэлой два с половиной
миллиона долларов на перестройку его Блэнхеймского
дворца и на оплату сотен слуг.
254
Выходки nouveaux riches 1 и богачей второго поколе-
ния, возможно, и не подвергались бы такому резкому
осуждению, если бы они не совершались на фоне огромной
бедности. Семья Консуэлы, например, купила ее герцога,
когда царила депрессия, начавшаяся после паники
1893 года. В тот год три миллиона рабочих остались
безработными и зимой голод был настолько жестоким,
что газета «Нью-Йорк уорлд» раздала безработным один
миллион караваев хлеба. В Питтсбурге комитет помощи
собрал фонды, чтобы дать работу четырем тысячам чело-
век с оплатой в один доллар в день, а в Денвере безра-
ботные получали пищу и жилье за пилку дров. Сан-Фран-
циско нанял своих безработных, чтобы вновь и вновь под-
метать улицы. И хотя конференция делегатов профсоюзов
под председательством президента АФТ Самюэля Гомпер-
са призывала организовать государственные работы и
государственную помощь, ни один из штатов, не говоря
уже о федеральном правительстве, не откликнулся на
этот призыв. Те, у кого еще была работа, пострадали
от сокращений зарплаты на 10—30 процентов. В 1894 году
690 тысяч доведенных до отчаяния пролетариев организо-
вали забастовки в надежде восстановить свои потери. Сре-
ди них была самая революционная стачка в американской
истории — Пульманская забастовка железнодорожников.
«Генерал» Джекоб С. Кокси возглавил марш двадцати
тысяч безработных в столицу нации с требованием работы;
этот марш получпл название «Христова похода за общее
благосостояние».
Демонстративное расходование средств высшими клас-
сами на фоне таких бедствий в этот и предыдущие периоды
депрессий явно требовало какого-то теоретического оправ-
дания. Публику, конечно, можно было послать к черту, но,
есди ее не умиротворить, она могла причинить большие
неприятности на выборах. Однако как можно оправдать
великолепие новых особняков среди зловонных и грязных
трущоб и роскошь тех, которые не знали, что делать с
деньгами, на фоне голода детей? Такое оправдание, не
включающее в себя ни объяснений, ни извинений, было
найдено английским философом Гербертом Спенсером
и его американскими учениками, включая Карнеги, в
виде извращенной теории социального дарвинизма. Назва-
Новые богачи (франц.)Прим, перев.
255
ние -теории создает ошибочное впечатление, что Спенсер
позаимствовал ее из книги Дарвина «Происхождение ви-
дов», однако фактически социальный дарвинизм опередил
теорию биологической эволюции на девять лет и фраза
«выживание наиболее приспособленных» была впервые
произнесена Спенсером, а не Дарвином. «По естественно-
му порядку вещей,—писал он,—общество постоянно вы-
брасывает своих нездоровых, неумных, медленно при-
спосабливающихся, колеблющихся, потерявших веру
членов», чтобы освободить место для способных и потому
имеющих право на вознаграждение. «Бедность неспособ-
ных, несчастья неосторожных, голод ленивых и оттесне-
ние слабых сильными, оставляющие многих «на мели и в
страданиях», — все это законы большой дальновидной бла-
готворительной силы», той самой силы, которая «приводит
в ранние могилы детей больных родителей и выделяет
павших духом, невоздержанных и калек как жертв эпи-
демии».
Эта жестокая точка зрения рождалась из убеждения,
что качества человека, как наследственные, так и те, кото-
рые он приобрел якобы через опыт, носят генетический
характер по своему происхождению. Природа постановила,
что некоторые люди приспособлены для бурного путешест-
вия и по этому праву они должны выжить, в то время как
другие не приспособлены и по этому несчастью должны
принять последствия бедности. «Если бы невежество,—
писал Спенсер в своей книге «Социальная статика»,—
было так же безопасно, как и мудрость, то никто не стано-
вился бы мудрым». Он осуждал систему общественного
образования как вмешательство правительства в естест-
венный отбор и как нарушение прав родителей решать,
какую школу должны*посещать их дети, если они вообще
намерены посылать их в школу. На подобных же основа-
ниях считалось неправильным, чтобы правительство руко-
водило почтовой службой или выпуском государственных
денег, так как, поступая таким образом, оно вмешивалось
в конкретную деятельность своих граждан. Спенсер не
осуждал частную благотворительность, но не потому,
что приветствовал помощь беднякам, а потому, что, по его
мнению, богатые, какими бы мотивами они ни руковод-
ствовались, должны обладать свободой одарять или не
одарять людей своими благодеяниями. По мнению этого
философа социального дарвинизма, не было ничего плохо-
256
го в том, что общество безразлично наблюдало, как бедня-
ки в результате собственной неспособности опускаются
или погибают, так как это было просто «основным законом
социальной жизни».
Когда Спенсер прпехал в 1882 году в Соединенные
Штаты, его провозгласили пророком и богачи, для кото-
рых его взгляды были успокоительным отпущением гре-
хов, не скупились на угощения. В презрении к бедным,
конечно, не было ничего нового, В течение века его прояв-
ляли даже некоторые служители благотворительности и
либералы, но Спенсер придал этому презрению рациональ-
ное объяснение. Такая заметная фигура на нашей стороне
Атлантики, как Вильям Грэхем Самнер из Иейля, и «уче-
ный филантроп» Жозефина Шоу Лоуэлл, подняли свои
копья, чтобы защищать и популяризировать философию
Спенсера. Дайте природе идти своим путем, советовали
они. Вмешательство государства в управление промыш-
ленностью, навязывание тарифов, субсидии бедным, даже
улучшение санитарного состояния, если, конечно, не на-
двигается великая эпидемия,—; все это считалось загово-
ром против естественного порядка, лишающим граждан
их врожденного права проявить себя.
Дональд Флеминг суммировал эти взгляды словами:
«Ничто не должно становиться между человеком и его
страданиями: ни помощь от государства, ни частная
благотворительность».. Единственно терпимая благотвори-
тельность заключалась в том,чтобы «помочь людям ока-
зать помощь самим себе». Нежности следует избегать, про-
поведь равенства — насильственно запрещать. Гибель люг
дей от голода или туберкулеза ничем не отличалась от
гибели всякой мелюзги, которой питаются киты. Жозефи-
на Шоу Лоуэлл, основавшая в 1882 году в Нью-Йорке
Организацию благотворительности, заявила, что помогать
нужно лишь тем, кто уже находится в благотворительных
учреждениях, например в домах призрения, и при этом
надо делать помощь такой непривлекательной, чтобы люди
не хотели ею пользоваться. Если уж необходимо временно
помочь попавшим в тяжедое положение, то надо помогать
продуктами питания, а не деньгами, и ровно настолько,
чтобы этих продуктов хватило на один день. Социальный
дарвинизм был привлекательной доктриной для класса
накопителей, так как он освобождал их от ответственности
за деградацию нижестоящих. Если этим классам хотелось,
257
9-2057
они могли выделить фонды на филантропические цели
или благотворительность, но не в виде какого-то морально-
го или легального обязательства. Больше того, тезис
Спенсера — Самнера представлял удобный ответ заявляв-
шим, что безудержное обогащение — результат фаво-
ритизма, взяточничества и политических манипуляций.
Можно было сослаться на неизменный закон «выживания
наиболее приспособленных» и тем самым показать, что
накопление богатства — это почти что автоматический
процесс и «приспособленные» практически не могли его
избежать. И если некоторые люди падали на этом пути,
то виной тому были не богатство, а лишь дефекты «непри-
способленных». «Рост большого бизнеса,— сказал глава
нефтяного треста Джон Д. Рокфеллер,— это просто вы-
живание самых приспособленных». Так же как «розу
«американская красавица» можно вырастить... лишь уда-
лив ранние бутоны, растущие вокруг нее», так и компа-
ния «Стандарт ойл» «не продукт вредной тенденции биз-
неса, а лишь просто результат закона природы и закона
божьего». Для тех, кто поговаривал об этике большого биз-
неса, профессор Самнер предложил утешительную мысль,
сводящуюся к тому, что этот всеобщий закон «не создан
человеком», а является частью неизменного порядка ве-
щей, стоящего выше людей.
Если некоторые повторяли эти теории с иронией, то
были и такие, как, например, Эндрю Карнеги, которые
подняли их до уровня проповеди — проповеди богатства.
Карнеги, отличавшийся от современных ему миллионеров
чуть-чуть большей чувствительностью к реакциям обще-
ственности, опубликовал две книги и целый ряд статей,
выдвигавших утонченный вариант социал-дарвинизма, ко-
торый, как бы соответствовал истории его собственного
преуспевания. Этот выдающийся филантроп своего време-
ни и прозорливый бизнесмен был привезен в Соединенные
Штаты в 1848 году из Шотландии в двенадцатилетнем
возрасте. Не имея фактически никакого образования, он,
чтобы помочь семейному бюджету, немедленно поступил
на работу шпульником на прядильную фабрику в Алле-
гени-Сити, Пенсильвания. «Каждый может преуспеть
в этой стране»,— писал он через несколько лет жизни на
своей новой родине. «Если я не сумел этого сделать, то
это только моя вина». Сам того не сознавая, он уже был
социальным дарвинистом. В восемнадцать лет он перешел
258
на работу в качестве телеграфного клерка с зарплатой
тридцать пять долларов в месяц в процветающую тогда
железнодорожную компанию «Пенсильвания рэйлрод»
в Питтсбурге. Там он поставил карту на Томаса Скотта —
своего начальника, звезда которого поднималась. Исполь-
зуя связи, приобретенные на этой работе, Карнеги во вре-
мя гражданской войны включился в ряд деловых пред-
приятий, что позволило ему превратить к 1863 году свою
зарплату — 2400 долларов — в доход почти в пятьдесят
тысяч долларов. Когда война кончилась, этот «родивший-
ся под счастливой звездой шотландец» покинул железную
дорогу, основал контору в Нью-Йорке, занимавшуюся
перепродажей ценных бумаг железных дорог, а со време-
нем проявил интерес к железнорудной и сталеплавильной
промышленности, где его успех превзошел всякие ожида-
ния. Проявив осторожность, чтобы не стать добычей бан-
киров, он и его партнеры сами финансировали свои пред-
приятия и построили империю, к 1900 году производив-
шую три миллиона тонн стали в год. Она давала ежегодно
сорок миллионов долларов прибыли и была оценена груп-
пой Моргана, которая в следующем году выкупила эту
империю, почти в полмиллиарда долларов. Со своим соб-
ственным дальновидным подходом Карнеги настоял, что-
бы Морган выплатил ему его долю — 225 миллионов
долларов — в золотых бонах.
Этот бизнесмен из Данфермляйна, Шотландия, не был
типичным бароном грабежа ни по методам, какими он
приобрел богатство, ни по способам, какими он распоря-
дился им. Где-то на своем жизненном пути, может быть
еще в 1868 году, он пришел к выводу, что жизнь человека
делится на два периода: первый — когда он создает свое
состояние, и второй — когда он раздает его. Он был убеж-
ден, как и другие социальные дарвинисты, что только при-
способленные могут или должны стать богатыми. Но од-
нажды он высказал своему английскому другу Вильяму
Е. Глэдстону убеждение в том, что ни один человек не
должен позволить себе умереть богатым. То, что человек
заработал, должно быть отдано, пока он еще жив, на поль-
зу общества. «Основная идея «Проповеди богатства»,—
писал он в статье под загадочным заголовком «Преиму-
щества бедности»,— заключается в том, что излишки
богатства должны рассматриваться как священное имуще-
ство, управляемое теми, в чьи руки оно попало при их
259
жизни, для благосостояния других. Эта проповедь утвер-
ждает, что долг миллионера — умереть бедным и что бли-
зок день, когда в позоре умрет тот, кто обладает огромной
суммой, которой он мог свободно распорядиться при жиз-
ни, но не сделал этого. Эта проповедь призывает также' к
скромности в личных расходах». Следуя своему учению,
Карнеги в период 1881—1900 годов раздал на городские
библиотеки десять миллионов долларов, а в течение по-
следующих двадцати лет — еще пятьдесять миллионов.
Благодаря его филантропии было создано множество
фондов, на средства которых строились концертные залы,
парки, музеи, бассейны, проводились научные исследова-
ния, выдавались деньги на учебу, пенсии и на воспитание
детей.
С точки зрения социального дарвинизма такое поведе-
ние было необычным, и другие следовали этому примеру
лишь с целью уклонения от уплаты огромных налогов
на наследство. Тем не менее они опирались на взгляды
Спенсера и Самнера. Нет ни необходимости, ни пользы в
социальных реформах, утверждал Карнеги, поскольку не-
равенство является законом таким же незыблемым,
как само солнце. Он с презрением относился к благотво-
рительности или прямой помощи, утверждая, что такую
помощь нужно оказывать «редко» и не в таких размерах,
чтобы «покрыть все нужды». Любые улучшения положе-
ния менее удачливых элементов общества будут результа-
том благодеяний класса миллионеров, которому должно
быть дозволено копить свои богатства в беспрепятственной
конкуренции, без вмешательства правительства. Карне-
ги горестно признавал, что Христос завещал людям не та-
кой способ жизни, но он считал, что учение Христа не-
применимо в современных ему-условиях.
Этот стальной магнат, уязвленный утверждениями Ген-
ри Джорджа о том, что богатые становятся еще богаче,
а бедные — беднее, вступил с ним, исключительно попу-
лярным сторонником единого налога, в полемику. Книга
Джорджа «Прогресс и бедность», опубликованная в
1879 году, стала бестселлером, разошлась в течение не-
скольких лет среди трех миллионов читателей и сделала
ее автора своего рода святым среди рабочих Нью-Йорка,
выдвинувших в 1886 году его кандидатуру на должность
мэра. Его способ борьбы против бедности — единый
налог на землю — имел своей основой ту Же мысль, что и
260
учение К. Маркса, а именно идею о постоянно увеличивав-
шемся обнищании рабочего класса. Карнеги горячо оспа-
ривал это положение. «Правда заключается в том,— писал
он,— что богатые становятся беднее, а бедные богаче и
что земля переходит из рук немногих в руки многих».
Миллионеры фактически «могут появляться лишь среди
общего процветания... Они не могут делать деньги, коЬда
вынуждены платить низкую зарплату. Их прибыли увели-
чиваются, когда зарплата повышается, и, чем она
выше, тем больше доход предпринимателей». В порядке
иллюстрации этого «незыблемого» закона Карнеги указы-
вал, что в 1880 году в Соединенных Штатах было полно
миллионеров, а число нищих составляло всего лишь
88 665 человек, то есть пять нищих на тысячу .жителей,
тогда как в Великобритании, где промышленная знать
процветала меньше, насчитывалось тридцать три нищих
на тысячу жителей.
Карнеги оказался несколько непоследовательным, ко-
гда через год после написания этой статьи он на 22 про-
цента сократил зарплату своим рабочим в Хомстеде,
Пенсильвания, и разгромил их забастовку в одной из са-
мых острых промышленных битв того периода. Теория
оказалась, однако, более живучей и последовательной,
чем поступки. Социальный дарвинизм, пусть даже в его
более умеренной форме — проповеди богатства,—остает-
ся основой консервативного мышления до сегодняшнего
дня. Есть еще миллионы людей, которые утверждают,
что получающие помощь от правительства — «лентяи»,
«не желающие работать».
II
Как бы ни был привлекателен социальный дарвинизм
для людей, считающих себя способными «реализовать»
его в собственной жизни, в результате растущего призна-
ния законов взаимозависимости в экономической жизни
эта теория в начале века встретила противодействие. С ее
помощью можно было, конечно, доказать, что любому ти-
тану промышленности необходим талант — этичный или
неэтичный,— чтобы взобраться по лестнице богатства.
Но этот аргумент уже не подходил для миллионеров второ-
го поколения, весь талант которых заключался в том, что
261
они родились от соответствующих родителей. Можно было
также придумать причины — хотя и не очень убедитель-
ные,— объясняющие грубый индивидуализм как доктрину
выживания в степях или прериях. Но город стал такими
великими джунглями взаимозависимости, в которых ни
один человек не мог совершенно самостоятельно решать
свою судьбу. Такие явления, как безработица, несчаст-
ные случаи в промышленности, болезни, негодные жили-
ща, низкая зарплата, порок, не могли быть полностью
объяснены «приспособленностью» или «неприспособлен-
ностью».
В стране постепенно начала утверждаться точка зре-
ния, противоположная социальному дарвинизму. Мета-
морфоза взглядов, конечно, отмечалась уже у популистов,
но с особой силой ее подчеркнули такие люди,как Джекоб
С. Кокси и представители его «Христова движения за
общее благосостояние». Когда в холодное пасхальное
воскресенье 1894 года группа оборванных безработных во
главе с Кокси выступила в свой марш из Массиллона,
Огайо, она начала сеять семена идей о государстве общего
благосостояния. К этой группе со всех уголков страны
направлялись двадцать тысяч безработных. Размахивая
флагами и плакатами, они пели под оркестр на мотив
«Марш через Джорджию» песню, выражавшую решимость
безработных добиться тех целей, которые будут реали-
зованы лишь лет сорок спустя:
Ура! Ура! Безработный требует!
Ура! Ура! Марш за общее благосостояние начался!
Выгоните лоббистов из сената,
Прекратите грабеж трестов и монополий,
Ибо мы идем за Кокси.
Мы не бездельники и бродяги, которые увиливают от
честного труда.
Мы, шахтеры, клерки, квалифицированные рабочие
и труженики земли.
Вынуждены теперь просить наших ничтожных
Человеческих братьев позволить нам работать.
Теперь, когда мы идем за Кокси.
Кокси, импозантный человек, с большим ртом, тонки-
ми губами, большими ушами, крупным носом и богатой
шевелюрой, сколотил капитал в двести тысяч долларов на
фермерском хозяйстве и строительных материалах. Как и
Карнеги, он был человеком, который сам добился всего,
хотя был далеко не так богат. Как и Карнеги, у него была
262
практическая жилка. Он тоже рано оставил школу, чтобы
начать работу на прокатных заводах, но его философские
взгляды сложились иначе. В возрасте двадцати двух лет
он присоединился к движению гринбекеров и на волне
протеста поднялся до популизма. Теперь же, в девяностых
годах, им овладела одна идея, позволявшая, по его убеж-
дению, реализовать все цели популистов. Пользуясь
благоприятными настроениями в конгрессе, он пред-
ложил в 1892 году билль о хороших дорогах, который
должен был привести к трем результатам: выкачать боль-
шую сумму денег в обращение, улучшить положение го-
лодающих в сельских местностях и удовлетворить требо-
вания рабочих о восьмичасовом рабочем дне. По этому
биллю министр финансов должен был выпустить пятьсот
миллионов долларов в твердой валюте, передать их ми-
нистру обороны, а тот обязывался нанять всех желаю-
щих на строительство дорог с оплатой в один доллар
пятьдесят центов в день при 8-часовом рабочем дне. Поми-
мо чисто финансового аспекта этой идеи, здесь скрывался
уже зародыш плана, который сорок лет спустя, в период
«нового курса», реализуется путем создания Управления
промышленных работ общественного назначения.
Билль, конечно, умер неоплакиваемой смертью. Но тем
временем Кокси осознал некоторые серьезные недостат-
ки в своем плане: он помогал сельскому населению, но
почти ничего не давал городским рабочим. Это было осо-
бенно важно в связи с паникой 1893 года, выбросившей
миллионы людей на свалку промышленности. Пересмот-
ренный проект билля, подготовленный «генералом» и его
помощником Карлом Брауном, носил название билля о
беспроцентных бонах. Если бы он был принят, то каждый
штат, графство, город и муниципалитет получали бы право
выпускать в обращение беспроцентные боны в сумме,
равной 50 процентам стоимости всей недвижимой соб-
ственности на соответствующей территории. Местные вла-
сти могли бы депонировать эти боны у федерального ми-
нистра финансов как обеспечение для получения займа
в обычных деньгах, а последние использовать для органи-
зации таких работ, как мощение городских улиц, строи-
тельство сельских дорог, школ и административных
зданий. Деньги, полученные под боны, местные власти
должны были выплатить министерству финансов за счет
местных налогов в течение двадцати пяти лет.
263
Именно для реализации этой программы, по которой
федеральные власти должны были создать условия для
предоставления работы безработным, Кокси и Браун соб-
рали свою армию, «чтобы на собственных ногах доставить
петицию в Вашингтон». План нашел широчайший от-
клик, и свидетельством тому служат слова одного жур-
налиста, сказавшего: «Кокси заставил все газеты кон-
тинента посвящать от одной до шести колонок в день ре-
портажу о коксизме, а это было равноценно изложению
плохо сформулированных требований работы для рабо-
чих». Когда армия безработных начала марш из Масси-
ллона, ее. сопровождали сорок три репортера, и из них
шестнадцать дошли с остатками марша до Капитолия.
Каждый арест сторонника Кокси за попытку проникнуть
в товарный вагон Или за подобные правонарушения нахо-
дил отражение в кричащих заголовках газет. «Мы являем-
ся свидетелями невиданного в нашей стране зрелища»,—
сказал бывший президент Бенджамин Гаррисон. Это было
не только новое зрелище, но и новая идея, которую люди
буквально несли на собственных израненных ногах. До
тех пор считалось, что помощь безработным ограничивает-
ся благотворительностью частных лиц или муниципали-
тетов. А эти люди требовали, чтобы им и другим, находя-
щимся в подобных обстоятельствах, оказало помощь фе-
деральное правительство.
Тот факт, что марш закончился безрезультатно (отчас-
ти по причине Пульманской забастовки, лишившей участ-
ников марша транспорта, так что, когда они достигли
Вашингтона, их число сократилось до одной тысячи), не
имеет значения. Не вызывает сомнения, как писал
У. Т. Стид в «Ревью оф ревьюз», что, хотя коксииты «под-
вергались насмешкам со стороны обеспеченных классов,
симпатии масс были на их стороне». Идея федеральной по-
мощи несчастным пускала корни очень медленно. Но все
же со временем после горьких испытаний она стала
одним из главных пунктов национального общественного
мнения.
Эта идея была отпором социальному дарвинизму и че-
рез несколько десятилетий она превратилась в требование
широких масс.
Глава четырнадцатая
ДРУГАЯ ПОЛОВИНА
I
Традиционная американская история всегда подчер-
кивала то, что современные социологи называют «мобиль-
ностью вверх». Вчерашний приниженный слуга назавтра
превращался в независимого землевладельца; вчерашний
неквалифицированный рабочий назавтра становился ис-
кусным мастером или богатым бизнесменом. Если ему са-
мому не удалось преодолеть барьеры бедности, то это де-
лали его сын или внук. В исключительных случаях, та-
ких, как пример с Эндрю Карнеги, полные решимости
иммигранты могли в течение одного поколения подняться
от лохмотьев до несказанных богатств. Однако наряду с*
мобильностью по восходящей линии, облегчившей жизнь
миллионов семей, обычно параллельный процесс постоян-
но увеличивал класс «пролетариев» в том самом смысле,
в каком римляне понимали низшие классы. В то время
как отдельные группы, двигаясь вверх, освобождались
от бедности, другие застывали в этом состоянии, а новые
иммигранты постоянно увеличивали класс бедняков.
Первые семнадцать лет XX столетия, период первой
мировой войны, стали занимательной иллюстрацией этого
общего правила. Богатство и бедность росли одновремен-
но, достигая все новых и новых вершин. Несмотря на ан-
типатию популистов к монополиям и на антитрестовский
акт Шермана 1890 года, только в период с 1898 по
1903 годы образовалось 276 гигантских монополий, среди'
которых был первый трест, достигший миллиардного со-
стояния,—трест «Юнайтед Стейтс сти’л». В 1904 году
Джеймс Муди, финансовый обозреватель, мог уже напи-
сать, что* в экономике страны господствуют «около 445
активных трестов», капитал которых составляет более
двадцати миллиардов долларов, или почти одну седьмую
часть национального богатства. Миллионеры росли,как
сорняки. По данным «Всемирного альманаха» за 1902 год,
тогда было уже четыре тысячи миллионеров и счита-
лось, что один процент населения владеет пятьюдесятью
процентами богатств страны. «В сороковых годах прош-
265
лого века,—говорил Ричард Хофштадтер, — во всей стра-
не насчитывалось, может быть, двадцать миллионеров,
а к 1910 году лишь в сенате Соединенных Штатов их было
больше двадцати. Положение значительно улучшилось
не только для сверхбогатых, по и для средних классов
и для двух миллионов квалифицированных рабочих
Американской федерации труда (АФТ). Было, конечно,
четыре коротких экономических спада в первые пятнад-
цать лет нашего века (1903, 1907, 1910, 1914), однако
когда после 1907 года последовал ряд урожайных лет,
то даже в сельских местностях Запада и Юга плохие
годы стали лишь грустными воспоминаниями. С 1900 по
1910 годы объем сельскохозяйственной продукции возрос
почти на 50 процентов, а стоимость сельскохозяйственной
собственности удвоилась. Три десятилетия борьбы дали
свои результаты — в прериях появились зажиточные дома,
свежевыкрашенные амбары, лучшего качества дороги и
сельскохозяйственная техника.
Но сердцем жизни Америки теперь неоспоримо стал
город, и именно здесь угрожающе распространялись язвы
бедности. В течение полувека, окончившегося в
1910 году, количество городов с числом жителей в пять-
десят тысяч увеличилось от шестнадцати до ста с лишним.
В этих неблагоустроенных центрах бурно разрослась про-
мышленность, продукция которой увеличилась больше
чем в пятнадцать раз, а число наемных рабочих — в пять
раз. Но насколько славной была сага о прогрессе техноло-
гии, настолько мрачной и пугающей была ее другая
сторона. Город превратился в конгломерат национальных
поселений: итальянских, ирландских, греческих, ев-
рейских, чешских. Ужасающие лишения населения в них
получили известность в США и за границей. Бедное!ь
не была новостью в городских центрах и раньше, но она
никогда не достигала таких масштабов или таких особых
оттенков, которые сопровождали взрыв промышленного
развития.
«Первый город,— писал Джосиа Стронг в книге «Го-
род XX столетия»,—был построен первым убийцей, и с
тех пор там процветают преступления, порок и стра-
дания».
И вот сюда, в город, в начале XX века стремился им-
мигрант, которого Эдвин Маркхэм описал словами:
266
Вековая пустота в его лице
И тяжесть мира на его спине.
В 1900—1915 годах на битком набитых палубах оке-
анских судов, направлявшихся в Соединенные Штаты,
было перевезено тринадцать миллионов чужестранцев.
В течение одного лишь 1907 года в страну прибыло
1285 тысяч человек. Число прибывших за пятнадцать лет
составляло две трети от всех иммигрантов за предыдущий
восьмидесятилетний период. Начиная с 1903 года 37 про-
центов населения Нью-Йорка являлись жителями иност-
ранного происхождения. А если считать тех, кто ро-
дился от родителей-иностранцев, то это число достигало
80 процентов. Такая же пропорция была в Чикаго и еще
выше в Милуоки. Иммиграция была той пищей, на кото-
рой процветала бедность, и это проявилось особенно остро
в период «прогрессивной эры», когда иммиграция до-
стигла своего зенита.
Предыдущее поколение иммигрантов составляли уро-
женцы Англии, Шотландии, Ирландии, Германии, Скан-
динавии. Новые же массы итальянцев, поляков, русских,
восточноевропейских евреек, славян, чехов приезжали
в основном из Южной и Восточной Европы. С их куль-
турным уровнем было гораздо труднее приспособиться к
американским условиям. Когда они прибывали на Эллис
Айленд или в другой подобный пункт, иммигрантские
общества, состоявшие из представителей аналогичных
этнических групп, давали им брошюры, приветствовавшие
их в «лучшей стране мира».
Справедливо это или нет для нации в целом, но для
отдельных лиц такое приветствие не обеспечивало авто-
матического успеха. Прежде всего многие иммигранты —
половина, например, приезжих из Южной Италии —
не умели читать и писать даже на своем собственном язы-
ке, и совсем немногие владели английским. В этих услови-
ях они зависели в тысяче повседневных мелочей от сво-
их братьев по национальности, приехавших в страну
раньше. Сбиваясь в кучу в сырых трущобах, они рас-
считывали на помощь иммигрантских обществ и поли-
тических групп в получении работы, социальных услуг,
жилищ и документов о натурализации. Кроме того,
они неизменно встречались с враждебностью местных ра-
267
бочих, видевших в «даго», «мокис», «ханкис» 1 уг-
розу для собственного уровня жизни.
Как это ни странно для нации, в которой все, за ис-
ключением индейцев, произошли от иммигрантов, наст-
роения против иностранцев были постоянной чертой аме-
риканской жизни. Эти настроения разделяли не только
правительство, но и многие либералы и радикалы. Фи-
липп С. Фоунер в своей истории американского рабочего
движения пишет о том, как местный агитатор в 1840 году
утверждал, что американский рабочий не в состоянии
конкурировать с чужестранцами, потому что последние
«питаются самой грубой дешевой пищей, ходят в грязных
лохмотьях и не могут быть ни товарищами американских
рабочих и механиков, ни членами приличного общества».
Американская партия — движение пятидесятых годов,
отличавшееся обилием ритуалов,— прозванная «парти-
ей ничего не знающих», потому что ее члены на вопрос
об их деятельности всегда отвечали: «Я ничего не знаю»,
вела ожесточенную кампанию против* иммигрантов-ка-
толиков, особенно ирландцев и немцев, и сумела в
1854 году приобрести контроль над законодательными ор-
ганами Массачусетса.
Денис Кирни, основавший партию рабочих в Калифор-
нии в 1877 году с целью «уничтожить великую власть
денег богатых», тоже призывал «освободить страну как
можно скорее от дешевой китайской рабочей силы... по-
тому что она еще больше способствует деградаций рабо-
чих и увеличению капитала». Даже радикальный историк
рабочего движения Джон Р. Коммонс испытывал серь-
езные сомнения относительно иммиграции. В 1901 году
в своем докладе промышленной комиссии он выражает
согласие с тезисом о том, что «если бы за последние де-
вяносто лет в страну не было никакой иммиграции, то
местное население давно бы заняло те места, которые за-
хвачены иностранцами», и сумело бы добиться значи-
тельного повышения реального уровня заработной платы.
Эта нативистская агитация продолжалась во время
«прогрессивной эры» — первые пятнадцать лет века, делая
акцент, как обычно, на то, что чужестранцы якобы спо-
собствуют снижению уровня зарплаты в Америке.
1 Презрительные прозвища для иностранных иммигрантов.—
Прим. ред.
268
АФТ под руководством Самюэля Гомперса, который сам
был выходцем из Англии, требовала, чтобы правительство
установило более строгие ограничения на вторжение рабо-
чих из Европы. Несмотря на то что еще в 1897 году пре-
зидент Кливленд отверг предложения о введении теста
грамотности, эти предложения постоянно выдвигались
снова. Президенты Тафт и Вильсон наложили вето на
закон, требующий, чтобы каждый вновь прибывающий в
страну доказал свое умение читать по-английски. И тем
не менее к 1917 году страсти вокруг этого вопроса нака-
лились до такой степени, что конгресс игнорировал вето
Вильсона. Одновременно рабочее движение организовало
такую непримиримую борьбу против «желтой опасности»,
что японское правительство в 1907 году само было вы-
нуждено пойти на «джентльменское соглашение», чтобы
сократить эмиграцию своих граждан.
В те времена на иммигранта сыпалось гораздо боль-
ше ударов со всех сторон, чем он мог принять. Возможно,
его согревала вера в то, что он или его дети со временем
растворятся в. этом огромном котле, но до тех пор он жил
в ужасающей нужде.
II
Общественное осознание уровня бедности и ее значе-
ния не происходило автоматически. Для среднего амери-
канца, живущего вне колоний бедняков-иммигрантов,
приятный образ нации, в которой разносчик газет копит
центы, чтобы стать нефтяным магнатом, или клерк в ма-
газине женится на дочери своего хозяина, создавал дымо-
вую завесу, скрывающую острова несчастья, и он ежеднев-
но проходил мимо них, не осознавая, насколько они уни-
зительны и как широко распространены. Постепенно,
однако, под влиянием лавины книг и статей, написанных
сочувственно настроенными писателями, дымовая завеса
начала рассеиваться. Мастерским репортажем о. несчаст-
ной жизни в трущобах, написанным без всяких прикрас
на основании непосредственных наблюдений, была книга
Джекоба Риса «Как живет другая половина?», опублико-
ванная в 1890 году. Книга и статьи Риса открыли глаза
многим безмятежно настроенным людям. Их дополняли
яркие очерки других авторов, публиковавшихся в таких
269
журналах, как «Скрибнере уикли», «Харпере уикли»,
«Форум», «Арена», и подобных либеральных изданиях.
Джосиа Флинт и Оуэн Килдар на основании собственного
опыта проникновенно описали жизнь бродяг и городских
бездомных; Бесси и Мэри Ван Ворст подняли завесу над
условиями жизни фабричных девушек; Чарльз Б. Спар
описал рабочих людей Америки; А. Симонс также выпус-
тил свою книгу «Пэкингтаун». Одновременно группы типа
«Организации благотворительности» в сотрудничестве с
властями штатов и графств делали обзоры условий
жизни людей, а федеральное правительство начало публи-
ковать более детальную статистику о зарплате рабочих и
безработице.
Кульминационным пунктом десятилетней агитации
стала книга молодого социалиста Роберта Хантера, опуб-
ликованная в 1904 году под простым названием «Бед-
ность», которая, по словам Роберта Бремнера, «была са-
мым глубоким и в то же время самым противоречивым
в истории Соединенных Штатов исследованием этой проб-
лемы». Идеи книги не получили такого широкого призна-
ния, как высказывания другого молодого социалиста —
Майкла Харрингтона, чья «Другая Америка» нашумела
шесть десятилетий спустя. Тем не менее работа Хантера
приобрела достаточную известность. Хантер, выпускник
Университета штата Индиана, в течение восьми с полови-
ной лет жил среди бедняков в качестве «социального ра-
ботника» *. Он ознакомился с уродующими людей усло-
виями жизни бедноты и имел возможность снабдить свою
книгу массой статистических данных, как говорится, из
надежных источников. Современные ученые спорят с
ним по поводу некоторых его утверждений, но яркая кар-
тина, нарисованная им, явила собой большой шаг на пути
замены традиционного термина «пауперизм» 1 2 терминами
«бедность» или «нужда».
Человек может быть бедным, утверждал Хантер, не
только когда у него нет средств или надежд накопить
их, то есть когда он вообще беспомощен, но даже когда
у него есть работа и регулярный доход. «Живущие в
1 «Социальными работниками* в то время были обычно предста-
вители интеллигенции, селившиеся в бедных кварталах и организовы-
вавшие благотворительные мероприятия на средства частных лиц и
благотворительных обществ.-- Прим. ред.
2 Нищенство.— Прим. ред.
270
бедности,—писал он,—могут как-то поддерживать свое
существование, но они не в состоянии получить все то,
что необходимо для сохранения физической работоспо-
собности». Они могут весь год еженедельно получать
зарплату, иметь какую-то еду на столе, жить в квартире
и в то же время оставаться бедными. «Лишь самые нес-
частные из них умирают с голоду или полностью зависят
от благотворительности», остальные не получают ника-
кой помощи, хотя и испытывают нужду. У них «слиш-
ком мало самых обычных, необходимых условий для
того, чтобы сохранить себя в лучшем состоянии». Про-
фессор Университета Джона Гопкинса Джекоб Холлан-
дер изложил эту концепцию в более удобоваримой и
краткой форме: бедные «живут, питаются и одеваются не
адекватно». Через два десятилетия этой фразой восполь-
зовался Франклин Рузвельт. Люди, жившие в таком со-
стоянии, не были ленивыми или неспособными, одна-
ко их развитие постоянно замедлялось и оказыва-
лось на таком уровне, когда ни физическими, ни
психологическими средствами помочь им было уже
нельзя.
По оценке Хантера, в период процветания по крайней
мере десять миллионов американцев жили в бедности, а
более вероятно, их насчитывалось от одной восьмой до
одной четвертой населения, то есть пятнадцать или два-
дцать миллионов, и почти все они были иностранцами по
происхождению. В Нью-Йорке, указывал он, было столь-
ко же немцев, сколько в любом немецком городе, за ис-
ключением Берлина; почти вдвое больше ирландцев, чем
в самом Дублине; столько же евреев, сколько их было
в Варшаве, и больше итальянцев, чем в Неаполе или Ве-
неции. «Ни одна другая великая нация не имеет такой
широко распространенной «иностранной бедности»...» Ци-
фры Хантера значительно превышали оценки профессора
Ричарда Т. Элли и Чарльза Д. Коллога из нью-йоркской
благотворительной организации, высказанные ими де-
сятью годами раньше. По их данным, в стране было три
миллиона пауперов, при этом они считали, что в три —
шесть раз больше людей было «бедными», то есть жили в
безнадежной нужде. Расчеты Хантера подтверждали дан-
ные Риса о том, что в течение восьми лет, предшество-
вавших 1890 году, не меньше одной трети населения круп-
нейшего города Америки были вынуждены в тот или иной
271
период обращаться к частным лицам и организациям за
благотворительной помощью.
Полная зависимость от помощи, по утверждению моло-
дого исследователя, была уже крайней степенью бедности.
Другие ее симптомы выражались в низкой зарплате, дет-
ском труде, болезнях, безработице, плохих жилищных ус-
ловиях, травмах на’ производстве,’ безграмотности. При-
влеченная им из соответствующих официальных источни-
ков! статистика для подтверждения этого положения была
потрясающей характеристикой «процветающего обществ
ва». Перепись 1900 года зафиксировала, что в тот или
иной период года шесть с половиной миллионов, американ-
цев, или почти одна четверть всего населения, были без-
работными, причем два миллиона из них не работали от
четырех, до шести месяцев. Из 606 тысяч* жителей Босто-
на в 1902 году 136 тысяч были вынуждены обращаться
за цомощью «только к официальным властям». В том же
году в Манхэттене .60 463 семьи были изгнаны ,из. своих
жилищ за то, что не могли внести квартплату.
Население жило в такой нужде, что из каждых деся-
ти умерших жителей Нью-Йорка одного хоронили на
кладбище бедняков «за общественный счет». Благотво-
рительное еврейское общество сообщало в 1901 году, что
от семидесяти пяти до ста тысяч евреев были не в состо-
янии обеспечить свои самые необходимые нужды.
По данным бюро статистики Массачусетса, семье из пяти
человек требовалось примерно 754 доллара в год; нью-
йоркское бюро труда соответственно считало, что нужно
зарабатывать по крайней мере десять долларов в неделю,
чтобы выжить, а средняя зарплата для неквалифици-
рованных рабочих колебалась от четырехсот до пятисот
долларов в год, или чаще всего составляла один доллар
пятьдесят центов в день. Продавщицы зарабатывали от
пяти до шести долларов в неделю в южных штатах,
столько же зарабатывала одна треть мужчин (в возрасте
старше 16 лет). Хороши были те времена или нет, за-
явила федеральная промышленная комиссия, но уровень
зарплаты в 1900 году был на 10 процентов ниже, чем до
периода депрессии 1893 года. Много лет спустя экономист
Поль X. Дуглас в ученом труде на эту тему подтвердил,
что реальная зарплата, то есть то, что можно было на нее
купить, в 1914 году была не выше, чем в девяностых го-
дах прошлого века. Человек, в каком бы состоянии он ни
272
был, мог работать круглый год — и все же не иметь воз-
можности поддерживать свою семью и самого себя в «со-
стоянии физической работоспособности». Нередко поэтому
он посылал своих малолетних детей на фабрики и шах-
ты — в 1900 году было шестьсот тысяч таких работни-
ков — или заставлял жену брать какую-то работу на
дом.
В переполненных кварталах Нью-Йорка, особенно
вокруг улиц Малбери, Мотт, Элизабет и Кристи, в
1903 году имели разрешение работать на дому 24 260 че-
ловек, которые изготовляли нижнее белье, женскую одеж-
ду и «тысячу других предметов». Джекоб Рис сообщает,
что в 1900 году он видел, как женщины работали так
целыми днями всего лишь за тридцать центов.
До Хантера и других исследователей периода «прог-
рессивной эры» изучение бедности носило поверхност-
ный характер и сосредоточивалось главным образом не
на ее причинах, а на ее результатах. Если исследование
показывало, что большой процент бедняков составляли
алкоголики, то пьянство выдвигалось как причина бед-
ности. Работникам благотворительных учреждений не
приходило в голову, что дело могло обстоять совсем иначе
и что люди пили в надежде забыть о своем плачевном
достоянии. Прогрессивное поколение поставило вопрос
с головы на ноги (или, наоборот, с ног на голову, в зави-
симости от точки зрения): они видели бесчисленное ко-
личество факторов, создающих бедность, которые не за-
висели от воли отдельного лица. Для этого достаточно
было затронуть проблему промышленных травм и сани-
тарных условий на предприятиях. В 1901 году примерно
2675 железнодорожных рабочих, или один из 399, погиб-
ли, будучи на работе. Что касается рабочих у станков,
то среди них цифры были еще выше: один из 137 погиб-
ший и один из 11 покалеченный в течение одного года.
Такую же статистику можно было привести для горняков
Колорадо. Сотрудник, страховой компании «Прудэншиал-
лайф». Фредерик Л. Гоффман отмечал, что в 1908 году от
30 до 35 тысяч рабочих были убиты на производстве, а два
миллиона искалечены. Такие профессиональные болез-
ни, как силикоз, заболевание легких и дыхательных
путей, отравления мышьяком и свинцом, добавляли не-
сметное количество жертв. Одним из наиболее саркасти-
ческих слов в словаре рабочих в тот период было слово
273
«парилка». Им называли лишенные воздуха, тесные, по-
крытые плесенью, легко воспламеняющиеся заводские
помещения, в которых рабочие либо обливались потом,
либо замерзали, в результате чего многие умирали пре-
ждевременной смертью. В марте 1911 года на всю страну
произвел ужасное впечатление пожар на фабрике «Три-
энгел шёртвейст компани», в котором погибли 145 работ-
ниц, главным образом молодые девушки, оказавшиеся,
как в ловушке, в чердачных помещениях, не оборудован-
ных пожарной лестницей. Каждая смерть или серьезная
травма в результате несчастного случая или болезни оз-
начали, что целая семья попадала в тяжелейшее положе-
ние, что условия ее жизни внезапно и решительно изменя-
лись при обстоятельствах, над которыми сами люди были
не властны. Одно из самых горьких описаний жизни
иммигрантов-рабочих было сделано венгерским священ-
ником графом Вайде Вайя унд Люскод, посетившим
в 1908 году город Маккиспорт, Пенсильвания. «Вдоль
долины, протянувшейся от Маккиспорта до Питтсбурга,—
писал он,— вырисовывались на фоне неба силуэты че-
тырнадцати тысяч фабричных труб, и эти трубы непре-
рывно извергали дым и горящие искры. Более мрачными
и загрязненными, чем эта долина, не могли бы быть и
окрестности вулкана... Каждый год сюда прибывают ты-
сячи иммигрантов... и страдают здесь до тех пор, пока
их не поглощает ад. Ни одного часа не проходит без
несчастного случая, ни одного дня — без трагического
несчастья. Но что из того, если один человек искалечил-
ся, если одна из жизней среди стольких многих угасла!
На каждое освободившееся место можно выбрать челове-
ка из десяти других, с нетерпением ожидающих его.
Вновь прибывшие располагаются лагерем недалеко от
заводских ворот, и почти каждый день регулярно прибы-
вают тысячи новых иммигрантов, чтобы надеть на себя
оковы рабства».
Другим бедствием для бедняков-иммигрантов, особен-
но для итальянцев, прибывших в Соединенные Штаты на
работу, была построенная на обмане система вербовки.
Считалось, что только в одной Италии оперировали семь
тысяч агентов, которые щедрыми обещаниями соблазня-
ли потенциальных рабочих отправиться на другую
сторону Атлантики. Те, кто- попадался на эту приманку
и эмигрировал, по прибытии оказывались объектом «неж-
274
ных забот» коллеги их вербовщика, который за внуши-
тельные комиссионные добывал им работу и жилище.
По описанию «Чэритиз ревью», система действовала
наподобие рынка по оптовой продаже скота. Контрактор
или железнодорожная компания, нуждающиеся в не-
квалифицированной рабочей силе, делали заказ боссу
вербовщиков, например, на пятьсот даго, и босс включал
своих людей в работу. Необразованные и неграмотные
иностранцы, оказавшись жертвой этой системы, не имели
никакого голоса при обсуждении условий труда, которые
часто были просто рабскими, и боялись уйти с работы,
опасаясь, что не смогут найти другую.
Корреспондент «Чэритиз ревью» описал одну из
многих групп «изолированных лагерей в Западной
Виргинии, отрезанных от внешнего мира горами». В них
рабочих охраняла вооруженная стража из опасения, что
они могут сбежать и работодатель потеряет пятнадцать
долларов, вложенных в каждого из них. Человека, ко-
торый пытался бежать, по словам автора, «гнали назад
бегом под дулом ружья и заставляли в одиночку под-
нимать такие тяжелые камни, что дело кончалось серь-
езной травмой». Аналогичные условия были обычными
и для других национальных групп. «Почти все греки —
мужчины и юноши,—писал Джекоб Рис,—попадают
сюда по контракту. Со слов знающих людей, цена им сто
долларов в год, при этом ч мошенничество вербовщиков
лишает их возможности законно доказать это».
Наиболее разительной чертой жизни иммигрантов в
колониях трущоб были сами трущобы. Доклад нью-
йоркской комиссии по арендуемым жилищам в 1900 году
отмечал: «Несмотря на существующее законодательство
и соответствующий контроль... современные шестиэтаж-
ные жилые здания занимают по площади 75 процентов
выделенного для них участка в двадцать пять футов; на
каждом этаже живут четыре семьи. В результате жильцы
получают меньше света и воздуха, меньше защищены от
пожара, имеют меньше удобств, чем в домах такого же
назначения, строившихся пятьдесят лет тому назад.
Они были ниже, занимали меньше площади на выделен-
ных для них участках, и жило в них меньше людей».
В 1864 году в таких жилищах жило 486 тысяч человек;
в 1900 году в них прозябало 2 372 079 человек из трех с
половиной миллионов жителей Нью-Йорка. В типичном
275
доме, сдающемся под частные квартиры, было четырнад-
цать комнат на каждом этаже, но только четыре из них
получали свет и воздух с улицы или с заднего двора.
В десяти боковых комнатах воздух поступал из «закрытой
со всех четырех сторон грязной и полутемной шахты».
«Летом в тесных спальнях так жарко и душно,.что боль-
шая часть населения этих домов спит на крышах, тротуа-
рах и пожарных лестницах».
Написанный Робертом Хантером на основе лично им
подготовленных обзоров и наблюдений других лиц до-
клад Чикагской ассоциации домов был еще более вырази-
тельным и мрачным. В Чикаго дома были невысокими,
90 процентов из них составляли двухэтажные зда-
ния. Но теснота была неописуемой. Три четверти • всех
обследованных квартир имели площадь меньше 400 квад-
ратных футов. Обследователи отмечали множество случаев,
когда семь или восемь человек ютйлись на площади
228 квадратных футов, что составляет примерно размеры
современной гостиной. Однажды, пишет Хантер, он по-
сетил дом человека, занимавшегося мощением улиц и
пришедшего домой рано, потому что с ним случился теп-
ловой удар. В двухкомнатной квартире, расположенной
позади другой такой же квартиры, жили семь человек.
«Это был августовский день, и солнце палило беспощад-
но... Воздух был пропитан влагой от неоконченной стир-
ки, на столе валялись остатки еды. Плачущий ребенок и
больной отец занимали; одну кровать». Наблюдая, как
умудренная опытом мать семейства сохраняет порядок в
доме, Хантер пишет, что он «лучше понял, что значит
жить в такой тесноте, готовить и стирать на семерых,
нянчить плачущего, страдающего от жары ребенка, уха-
живать за мужем, находящимся почти в бессознательном
состоянии; подготавливать места на ночь для семи чело-
век. И все это приходится делать в двух комнатах с ок-
нами, выходящими на пустырь, издающий горячие зло-
вонные запахи и кишащий мухами. На такую жизнь вряд
ли хватило бы терпения и сил Титана...».
В трех обследованных районах все говорили о «тем-
ноте, недостатке воздуха, грязи и ядовитых газах». Одна
из каждых двенадцати семей жила в сыром, душном
подвале. Водопроводная сеть была никудышной. Из 769
квартир 667 не имели раковин. Вопреки закону сотни
уборных представляли собой лишь ямы в земле без сточ-
276
ных труб. От них постоянно исходила нестерпимая вонь,
наполнявшая все квартиры. В двух итальянских и одном
еврейском районе лишь 3 процента домов имели ванны.
Улицы, переулки и тротуары были в таком плохом состо-
янии, что на рассмотрении в судах находились 1554 дела
о травмах., полученных лишь по причине неисправных
тротуаров. Безобразие довершало «удивительное коли-
чество конюшен в этих трех районах». В одном из них
жилых домов было лишь на сто штук больше, чем коню-
шен,—537 конюшен с 1443 лошадьми.
Вот некоторые типичные записи работников социаль-
ных нужд об отдельных домах на определенных улицах
после проведенных обследований:
«Полк-стрит — подвал и первый этаж используются
под конюшню.
12-я улица — жалуются, что рядом расположена самая
худшая в Америке конюшня. В полуразвалившемся доме
держат ..трех коров. В конюшйе три коровы и четыре ло-
шади. Условия ужасные.
Тейлорс-стрит — во дворе в течение года находится
куча навоза. Много жалоб по этому поводу.
Либерти-стрит — во дворе куча навоза высотой 7 фу-
тов.
Блюм-Айленд авеню — в ящике для навоза пролом-
лено дно, и навоз падает во двор, расположенный десятью
футами ниже. Двор сырой й грязный.
Труп-стрит -г- в подвале держат домашнюю птицу,
стоит вонь».
Доктор С. Кнопф, выступая в 1900 году перед нью-
йоркской комиссией по арендуемым жилищам, сказал:*
«Если бы меня спросили, какие условия больше всего
способствуют развитию туберкулеза, я бы ответил, что
это те условия, которые существуют в тысячах старых
домов в этом и других больших городах». В течение пре-
дыдущих четырех лет, отметил он, лишь в одном до-
ме было зарегистрировано двадцать случаев чахотки
и еще больше отмечено незарегистрированных заболева-
ний.
Арифметической статистикой нельзя выразить, как
сказывалось такое положение вещей на человеческих ду-
шах, но вот что сообщало одно нью-йоркское агентство:
«В теплую погоду до полуночи детей держат на улице,
потому что в комнатах находиться невыносимо. Содер-
277
жать дом и улицу в чистоте очень трудно. Воздух пропи-
тан нездоровыми испарениями и зловонными запахами
всякого рода. Люди находятся в состоянии нервного на-
пряжения. Интимная жизнь семьи нарушена; наблюдается
смешение всех возрастов и полов в одной комнате, раз-
рушение всех барьеров скромности, результатом чего
является коррупция молодежи, а иногда отвратительные
преступления».
Не удивительно поэтому, что «в районе таких домов,
в которых сдаются квартиры, была распространена
проституция. «Дочери «честных и респектабельных роди-
телей»,— по сообщению нью-йоркской комиссии по арен-
дуемым жилищам,— часто завидуют женщинам легкого
поведения, которые, занимаясь своей профессией в этих
же домах, живут гораздо лучше, в то время как первые
приходят домой усталые после десяти- двенадцатичасового
рабочего дня в «парилке». Несомненно, что причиной па-
дения многих девушек... был этот заразительный пример».
Трущобы мстили своим жителям десятками разных спо-
собов. Разочарованных юношей они толкали на путь пре-
ступной жизни. Некоторых они сводили с ума: половина
пациентов нью-йоркских психиатрических больниц были
иммигрантами, живущими в описанных трущобах. Дру-
гих они доводили до последнего пристанища бедности —
богадельни. Две трети обитателей городских домов для
бедных были чужестранцами.
Статистика экономического роста и национального до-
хода явно не раскрывала всей картины. «Многим мысля-
щим людям того периода,— отмечает Гарольд Фолкнер,—
казалось, что Америка, создавая свое состояние, рискует
потерять душу».
Глава пятнадцатая
НЕДОСТРОЕННЫЙ ДОМ
I
Все-таки в 1920-х годах было время, когда некоторым
людям казалось, что Америка вернулась «к нормальному
состоянию»; период от девяностых годов прошлого века
до второй мировой войны известен как «век реформ».
Это был век, когда в настроениях Америки произошел по-
ворот на сто восемьдесят градусов: от консерватизма пре-
дыдущих трех десятилетий к новой форме либерализма.
Как никогда раньше, общественность осознала несчастье
бедности, и все больше голосов требовали что-то предпри-
нять, чтобы исправить положение.
«Век реформ» можно разделить на три периода: период
популистов, «прогрессивную эру» и «новый курс», каждый
из которых имел свои особые черты. В десятилетие попу-
лизма (девяностые годы) .волна реформ поднялась из
фермерской Америки, но спала, словно волна у берега,
без результатов. В «прогрессивную эру» (1901 — 1914 го-
ды) на фоне бедности горожан и иммигрантов, описан-
ной в предыдущей главе, движение за реформы стало
по своему размаху национальным и затронуло даже неко-
торые высшие правительственные сферы. Его возглав-
ляли молодые представители среднего класса. Однако
результаты этого движения не носили решающего харак-
тера, и свидетельством тому является сам факт, что
через двадцать лет потребовался «новый курс»
(1933—1939 годы). «Новый курс» родился во время
острейшего в американской истории спазма бедности,
захватившего не только рабочих и фермеров, но также и
средний класс, что привело к разработке наиболее проду-
манной на тот период программы борьбы с бедностью.
Эти три периода образуют непрерывную полосу в истории,
когда Соединенные Штаты, скрипя, как дешевый автомо-
биль, делали медленный поворот от принципа laissez faire
к контролируемому капитализму, от грубого индиви-
дуализма к некоторому коллективизму и заботе об общем
благосостоянии. Средний период — «прогрессивная эра» —
примечателен своей дезорганизованностью и путаницей.
279
Положение тогда напоминало армию, подвергшуюся вне-
запному нападению в открытом поле и не совсем уверен-
ную в Гом, как ей надо действовать. Два президента, имена
которых связываются с прогрессивизмом,— Теодор Руз-
вельт и Вудро Вильсон — начали жизнь с консервативны-
ми взглядами, но новые веяния заставили их перейти
на реформистские позиции. Президент Вильям Говард
Тафт, стоявший у кормила правления между ними и по-
терпевший позорное поражение в 1912 году, так и не су-
мел перестроиться на реформистский лад. Прогрессивизм
был прагматической реакцией писателей, участников со-
циального движения, мыслящих людей и некоторых поли-
тических лидеров на то. что Уолтер Уэйл назвал «нерав-
новесием между социальными излишками и социальными
нуждами». На фоне сенсационного роста богатств и мо-
нополий бедность особенно резко бросалась в глаза. Многие
интеллектуалы по призыву совести подняли голос протес-
та. Пока под пером таких блестящих молодых людей,
как Уэйл, Герберт Кроули, Уолтер Липпман, а также не-
которых представителей старого поколения, как, напри-
мер, Луис Д. Брандейс, движение не нашло философского
направления, протест выражался лишь по поводу отдель-
ных проблем. Со слов Чарльза Форси, новое поколение
молодежи среднего класса «отвернулось от мечты об авто-
матическом прогрессе в результате свободного осуществле-
ния индивидуальных прав и пришло к убеждению, что
реформы можно осуществить лишь путем сознательного,
совместного использования правительственной власти».
Но реализовывалось это убеждение разными путями и на
разных фронтах. Это была какофония мелодий, разыгры -
ваемых десятком пианистов. Критики яркими средствами
журналистики разоблачали грабительскую деятельность
трестов и эксплуатацию простого человека; энергичные
«социальные работники» обращались с проповедью пря-
мо к бедным; теоретики рисовали светлое завтра; реформа-
торы в городах и штатах боролись с коррупцией; два пре-
зидента принесли это настроение в коридоры федеральной
власти. Пробуждение совести, однако, было также реак-
цией на растущую волну агитации вне рядов прогрессивис-
тов.
Эта агитация проводилась усилиями самых обездолен-
ных и находила свое выражение в десятках стачек за при-
знание профсоюзов и в возникновении «новых левых», ко-
280
торые больше; чем когда-либо, были преисполнены реши-
мости подорвать дух капитализма. Если среднее число
забастовок в середине девяностых годов составляло 1300 в
год, то к 1903 году эта цифра достигла четырех тысяч.
Некоторые из забастовок носили невероятно острый харак-
тер, и особенно те из них, которые организовывались
Западной федерацией горняков и Индустриальными рабо-
чими мира (ИРМ), возглавлявшимися радикальными
социалистами и синдикалистами. Во время стачки горня-
ков, например,в Крипл-Крик, Колорадо, в 1903—1904 го-
дах, продолжавшейся пятнадцать месяцев, сорок два чело-
века. были убиты, сто двенадцать ранены, 1345 человек в
течение многих месяцев содержались в заключении без суда
и следствия, а 773 рабочих были насильственно депорти-
рованы. «К черту конституцию! — восклицал генерал
Шерман Билл, войска которого за плату от предпринима-
телей подавляли забастовку.— Мы действуем без
конституции». В 1912 году, во время забастовки рабочих-
иммигрантов на текстильных предприятиях в городе Лоу-
ренс, Массачусетс, функции полицейских выполняли
1400 солдат. В первый месяц забастовки чикагских швей-
ников в 1915 году было арестовано 876 человек, главным
образом людей иностранного происхождения. Квалифици-
рованные и полуквалифицированные рабочие объедини-
лись в АФТ, которая с 1898 по 1904 год увеличила свои
ряды с 278 до 1676 тысяч человек, то есть в пять раз.
Неквалифицированные рабочие и рабочие иностранного
происхождения чаще вступали в профсоюзы швейников
или союз ИРМ, находившиеся под контролем социалистов.
На митингах членов профсоюза в Лоуренсе в 1912 году
можно было услышать звучание множества иностранных
языков — итальянского, русского, португальского, сирий-
ского, литовского, немецкого, армянского. Взгляды проле-
тариев находили выражение в словах песни Ральфа
Чаплина «Солидарность навеки», которую пели рабочие,
стоявшие в пикетах:
«Это мы вспахали прерии,
Мы построили города, где они организовали торговлю.
Мы вырыли шахты, построили заводы и проложили бесконечные
линии железных дорог.
Теперь мы стали отверженными и живем в городе среди создан-
ных нами чудес,
Но союз делает нас сильными».
281
В защиту бедных высказывалось и растущее социалис-
тическое движение. Эти высказывания волновали многих
людей, стоявших вне его рядов. Социалистическая партия,
родившаяся в результате слияния в 1900—1901 годах мно-
гих организаций, имела вначале лишь 4536 членов, однако
через каждую пару лет число их удваивалось. К 1912 году
она могла похвастаться 117 984 членами. Их дополняло
во много раз большее число неплатящих взносы сочув-
ствующих. Партия издавала тринадцать ежедневных
газет, восемь из которых печаталось на иностранных
языках, сорок два еженедельных издания (одно из них,
«Призыв к разуму», имело полумиллионный тираж) и
сумела провести 1039 членов партии на выборные долж-
ности, включая пятьдесят шесть мэров, одного конгрес-
смена и триста членов советов графств. Кандидат социа-
листов на президентских выборах в 1912 году Юджин Дебс
собрал 6 процентов голосов — 900 тысяч против 6250 ты-
сяч голосов, полученных победившим на выборах Вильсо-
ном. Среди интеллектуалов, которые либо были членами
социалистической партии, либо занимали позицию между
ней и прогрессивистами, были такие яркие личности, как
Джон Дьюи, Стюарт Чейз, Поль Дуглас, Роджер Болдуин,
Джек Лондон, Флойд Делл, Макс Истемен, Гарри Овер-
стрит. Александер Майклджон и Джекоб Потовски. Одни,
как, например, Уолтер Липпман, от социализма перешли
к прогрессивизму и стали его рупором, и, наоборот, многие
разочарованные прогрессивисты искали прибежища под
зонтом социализма. На фоне этой панорамы классовых
конфликтов между рабочими и предпринимателями, с од-
ной стороны, и революционных проповедей социалистов
и членов союза ИРМ — с другой, осуществлялись полуме-
ры «прогрессивной эры». Частые ссылки на социализм
показывали, что социалистические идеи наложили замет-
ный отпечаток на мышление реформаторов. Даже Руз-
вельт, бывший в молодости социал-дарвинистом, был вы-
нужден заметить в 1907 году: «Многие люди называют
себя социалистами, и многие из их взглядов не только
достойны уважения, но и представляют собой настоящий
прогресс».
II
Выступления среднего класса, которыми сопровождал-
ся подъем радикализма, представляют собой плохо согла-
сованную драму, протекавшую одновременно на пяти
сценах. Они выражали как настроение, так и движение,
содержащие, подобно самозаводящимся часам, энергию в
самих себе. Первые симптомы этого настроения прояви-
лись в городах и штатах, где недовольные пытались вы-
рвать политическую власть у гигантских корпораций и их
организаций. Хэйзен С. Пингри, процветавший предпри-
ниматель в обувном деле, еще в 1889 году побил этих вра-
гов в Детройте и с тех пор переизбирался трижды. Он про-
возгласил целью оторвать бизнес от политиканства, осо-
бенно предпринимателей из сферы услуг и владельцев
трамвайных линий. Его правление примечательно тем,
что он открыто оказал помощь бастовавшим трамвайщи-
кам, а также раздал по своему знаменитому «плану
картофельных участков» тысячам обедневших семей пус-
тующие земли для выращивания овощей. Самюэль
М. Джоунс, также богатый человек, мэр-реформатор в То-
ледо, призывал в качестве первого шага к национальному
благосостоянию передать в собственность правительства
сферу услуг. Не читая Маркса, он самостоятельно пришел
к заключению, что «частная собственность является выс-
шим преступлением против демократии». Среди других ре-
форматоров, захвативших бастионы местной власти, были
Том Л. Джонсон в Кливленде, Сэт Лоу, президент Колум-
бийского университета в Нью-Йорке, Брэнд Уитлок, сме-
нивший Джоунса в Толедо, Ньютон Бейкер — преемник
Джонсона, Бен Линдси в Денвере, Марк Фейган в Джерси-
Сити, Джозеф Фолк в Сац-Луи, Хоуви Кларк в Миннеапо-
лисе и два социалиста в Милуоки — Эмиль Зейдель и
Дан Хоун.
В Галвестоне, Техас, после наводнения в 1900 году,
разрушившего одну треть города, был введен коллектив-
ный вид правления, опыт которого в последующее десяти-
летие переняли еще 200 городов. Было широко распро-
странено, особенно на Среднем Западе, убеждение, что
если граждане восстановят свой контроль над городами,
то демократия будет служить интересам низших классов.
Поднимающаяся волна реформ достигла органов вла-
сти на уровне штатов. В 1900 году, победив политическую
283
машину, контролировавшую в течение двадцати пяти лет
власть в штате, губернатором Висконсина стал наиболее
последовательный прогрессивист первой' четверти века
Роберт М. Лафоллет. Он быстро установил более высокие
налоги на владельцев железных дорог и начал подготовку
к введению прямых выборов. «Маленький, жилистый че-
ловек,—описывает Лафоллета Рассел Б. Най,— с густой
шевелюрой черных (а позже седых) волос и тенденцией
к быстрым и резким жестам, он был честным, серьезным,
почти фантастически целеустремленным и совершенно
бескомпромиссным деятелем». Среди губернаторов — сто-
ронников реформ, современников Лафоллета можно на-
звать Джозефа У. Фолка в Миссури, Альберта Б. Каммин-
са в Айове, Хирама Джонсона в Калифорнии, Чарльза
Эванса Хьюза в Нью-Йорке. Многие из их нововведений
в политической структуре теперь в ретроспективе кажут-
ся незначительными, мелкими, но в то время они отра-
жали острые проблемы. Чтобы вырвать из рук боссов вы-
движение партийных кандидатов, они провели законы о
прямых выборах кандидатов на собраниях избирателей.
Висконсин ввел такой закон в 1903 году, а семь других
штатов — в 1907 году. Для установления контроля над
законодательной властью штат Орегон в 1902 году по
образцу Швейцарии предоставил гражданам право рефе-
рендумов и законодательной инициативы. Референдумы
позволяли избирателям принимать законы, выдвинутые
законодательными органами, а право законодательной
инициативы обеспечивало создание механизма, с помощью
которого они могли сами предлагать билли для народного
голосования или для принятия их законодательными орга-
нами. В течение десяти лет этому примеру Орегона после-
довали еще пятнадцать штатов. Мерами, направленными
на демократизацию проржавевшей политической машины,
явились также: право отзыва должностных лиц, ставших
для общественности персоной нон грата, ограничения рас-
ходов на избирательные кампании, прямые выборы сенато-
ров, избирательное право для женщин. Часто забывают,
что к 1914 году лишь одиннадцать штатов предоставили
избирательное право женщинам и все эти штаты были, на
йрогрессивйстском Западе, за рекой’Миссисипи.
По сравнению с местными реформаторами более ярки-
ми выразителями прогрессивного настроения, его нацио-
нального размаха были некоторые журналисты й писате-
284
ли, зло названные Теодором Рузвельтом «разгребателями
грязи» *. Это название пошло от как-то появившегося на
страницах издания «Пил-гримс прогрес» выражения
«человек с метлой», который видит лишь грязь на полу.
Надо полагать, или по крайней мере так считал Теодор
Рузвельт, что братство литераторов, разоблачавших с не-
меркнущим блеском коррупцию, смотрело только вниз
и видело лишь отрицательные стороны жизни. Но это были
те стороны действительности, о которых общественность
хотела знать; статьи и книги этих литераторов пользова-
лись огромной популярностью. Их молотобойный эффект,
говорит Артур Шлесинджер, привел к тому, что «в пер-
вые пятнадцать лет столетия в штатах было принято
больше законов по социальным проблемам, чем за всю пре-
дыдущую историю Америки». Первый из «разгребателей
грязи», Линкольн Стефенс, рассказал в. журнале «Мдклю-
эр» о коррупции в Сан-Луи; Ида Тарбелл рассказала о фи-
нансовых махинациях «Стандарт ойл компани»; Рей Стан-
нард Бейкер — о жадности железнодорожных магнатов;
Чарльз Е. Расселл — о мясном тресте; Самюэль Гопкинс
Адамс — о мошенничествах фармацевтических фирм; Дэ-
вид Грэм Филиппе — об «измене сената». Лавина романов
«мусорщиков» была мощным дополнением к разоблачи-
тельной литературе. Из них лучше всего известны «Джун-
гли» Эптона Синклера (1906 г.)—книга, приведшая к
принятию акта о санитарной инспекции мяса, и такие ис-
торические труды, развенчавшие «героев капитализма»,
как «История великих американских состояний» Густаву-
са Майерса и «Экономическое толкование конституции»
Чарльза Бирда. «„Разгребатели грязи‘\—утверждает
Джон Чемберлен,— создали основу для движения к соци-
ал-демократии, которое достигло своей вершины в период
первого правления Вильсона».
Третьей силой в пробуждении сознания среднего клас-
са, ближе связанной с бедными, был «социальный работ-
ник». В отличие от благотворителей начала XIX века
*• Движение «разгребателей грязи» объединяло прогрессивно
' настроенных журналистов и писателей, выступивших с резкой крити-
кой коррупции и других злоупотреблений. Статьи и книги «разгреба-
телей грязи» оказали большое влияние на политическую жизнь США
начала XX в. Наиболее известные деятели этого движения — Л. Стеф-
фенс («Позор городов» и др.), И. Тарбелл («История „Стандарт
ойл?»), Э. Синклер («Джунгли»).
285
«социальные работники», подобные Джейн Адамс, Робер-
ту Хантеру, Джули Латроп, Стэнтону Койту и Эдварду
Т. Девайну, рассматривали благотворительность как вклад
в дело социальной справедливости. Детские площадки,
ясли, обучение иммигрантов, финансовая помощь — все
это отдавалось на откуп частным лицам лишь потому,
что правительство еще не было готово обеспечить подобные
нужды людей или делало это слишком плохо. «Мы орга-
низовали дневные ясли в Халл-хауз,—говорила одна из
наиболее выдающихся представительниц «социальных ра-
ботников» Джейн Адамс,—но было бы лучше, если бы
кто-то другой организовал эти ясли, а мы могли бы потра-
тить наши деньги на другие цели. Нам пришлось органи-
зовать их самим потому, что в этой части города совсем
недостаточно яслей. У нас есть бесплатный детский сад,
потому что их мало при государственных школах. У нас
есть кофейня, в которой мы продаем зимой еду по ее се-
бестоимости, и не потому, что наша группа видела в этом
свою задачу, а потому, что это было необходимо. Один из
членов группы каждый день ходит в суд и берет на поруки
детей, впервые подвергшихся аресту, и это не потому, что
нам просто хочется заниматься такими делами, а потому,
что у нас нет судов для детей и нет чиновников, которые
могли бы о них позаботиться».
Вопрос о том, как много сделали «социальные работ-
ники» для улучшения положения бедных, спорный. Писа-
тель-социалист Джек Лондон сказал, что «они делают для
бедных все, но только не слезают с их шеи». Однако карье-
ра Джейн Адамс, хотя она и не типична, говорит о том,
что «социальные работники», подобно «разгребателям гря-
зи», способствовали внесению гуманных начал в общест-
во, огрубевшее от эгоизма.
Основательница знаменитого Халл-хауза в Чикаго
родилась в графстве Стефенсон, Иллинойс, где ее отец,
банкир и мельник, семь раз избиравшийся сенатором шта-
та, был ведущей фигурой местного общества. Джейн Адамс
отличалась хрупким здоровьем и, по мнению докторов, не
могла после перенесенной операции иметь детей, но, что
касается денег, она не испытывала никаких неудобств.
Подобно многим другим молодым людям, выросшим в ана-
логичных обстоятельствах, она после обычного курса кол-
леджа и двух поездок с подругой Элен Старр в Европу
испытывала чувство пустоты и бесцельности. Она вспоми-
286
нает, как, будучи ребенком семи лет, она посещала трущо-
бы Фрипорта, расположенного недалеко от ее родного
города, и обещала себе: «Когда я вырасту, у меня обяза-
тельно должен быть большой дом, но он будет построен не
рядом с другими большими домами, а среди вот таких
ужасных маленьких домишек». Во время одного из своих
путешествий за границу, сидя в соборе в городе Ульме,
Германия, она вдруг решила, что тоже должна построить
собор, но не для религиозных целей, «а собор гуманности,
место, где красота в самом широком ее смысле могла бы
быть внесена в жизнь бедных и униженных».
Мисс Адамс не пришлось строить собор в трущобах.
В Чикаго на Холстед-стрит был большой дом, который де-
лец в области недвижимой собственности Чарльз Халл за-
вещал своей секретарше Хелен Калвер. Мисс Калвер в
свою очередь передала его в 1889 году Джейн Адамс для
использования в качестве дома для бедных. Это был не
первый случай такого рода. Джекоб Рис за год до этого
основал Нейборхуд-хауз в Нью-Йорке. Среди других
пионеров этого дела были Лилиан Уолд с ее центром
на Генри-стрит, Стэнтон Койт с Нейборхуд гилд, Роберт
А. Вудс с его Центром саут энд в Бостоне. В течение
пятнадцати лет появились сотни подобных домов, но ни
один из них так не функционировал, как Халл-хауз .
Лишь за первый год через его двери прошли пятьдесят
тысяч обедневших жителей Чикаго, главным образом
иммигрантов и их детей воспользовавшихся теми услуга-
ми, которые предоставлял этот дом.
Подобно другим домам такого рода, Халл-хауз орга-
низовал уроки английского языка, создал молодежный
клуб, обучал людей разным техническим ремеслам, прово-
дил дискуссии на литературные темы, создавал спортив-
ные, музыкальные и другие кружки, имел библиотеку и
давал временный приют молодым работницам, нуждав-
шимся в жилье. Но самым главным было то, что этот центр
стал учреждением, добивавшимся от властей проведения
реформ. Заметив, например, случаи антисанитарных
условий при распределении молока, сотрудники Халл-
хауза привлекли специалистов по сельскому хозяйству
Иллинойсского университета, чтобы помочь мисс Адамс
написать документ «О снабжении Чикаго молоком». По-
следний дал толчок другим исследованиям, и в конечном
итоге условия производства и распределения молока были
.287
улучшены.. Основательница Халл-хауза вынудила влас-
ти создать первый суд для несовершеннолетних, где с мо-
лодыми правонарушителями обращались не как с зако-
ренелыми преступниками, а более мягко, как того заслу-
живали люди, впервые совершившие преступление. Когда
описываемый инициативный центр узнал, что дети в близ-
лежащем районе получали четыре цента в час за шитье
одежды,,он организовал кампанию за билль против усло-
вий «парилки» и добился его принятия, хотя верховный
суд Иллинойса отменил один из пунктов билля — о 8-ча-
совом рабочем дне — как неконституционный.
Почти любая человеческая проблема, большая или ма-
лая, привлекала внимание Джейн Адамс. Однажды она
обратилась с прошением к городским властям о приведе-
нии в порядок сточных канав и уборке зловонного мусо-
ра в Вестсайде. Зачерствевшие политиканы не обращали
на это прошение внимания до тех пор, пока газеты не
подхватили призыв мисс Адамс. После чего мэр назначил
ее инспектором по мусоросбору с зарплатой в тысячу дол-
ларов в год.
«Она поднималась в шесть часов утра, — писал Вильям
Леонард в «Чикаго трибюн» по случаю столетня со дня
ее рождения,— чтобы убедиться, что сборщики мусора
вовремя приступили к работе. Она сопровождала фургоны
с мусором во время их рейсов до самой свалки. Заставила
контрактанта увеличить число фургонов с девяти до сем-
надцати, вынудила хозяев приобрести необходимый инвен-
тарь для сбора мусора».
Начавшееся с организации клубов для мальчиков и
предоставления жилища для девочек движение, возглав-
ленное Джейн Адамс, затронуло также область политики
и социальных реформ. Вестсайд, которым правил олдер-
мен Джонни Пауэрс, был тогда центром порока и
коррупции. Там действовало 255 салунов. Мисс Адамс
трижды мобилизовывала своих последователей во время
избирательных кампаний, чтобы сменить власть в районе,
хотя это ей и не удалось. Она вела агитацию за реформы
тюрем, она вступила в национальную комиссию по детско-’
му труду с целью добиться более короткого рабочего дня
и, установления минимальной зарплаты для детей, она вела
крестовый поход за впервые принятый в графстве закон
о социальном страховании, боролась за компенсацию для
рабочих, пострадавших в результате несчастных случаев
288
на производстве, в течение четырех лет была членом Чи-
кагского совета по школам. Приобретя известность своей
работой, направленной на гуманные цели, Джейн Адамс
часто приглашалась в качестве арбитра при возникнове-
ний трудовых конфликтов. Ее приглашали, например, во
время Пульманской забастовки 1894 года, стачки грузчи-
ков 1905 года, забастовки швейников 1910 года и в ряде
других случаев. Будучи защитницей прав женщин, она
страстно боролась за избирательное право для них, а как
пацифистка, стала президентом Международной женской
лиги борьбы за мир и свободу, созданной в 1915 году для
ведения кампании против войны. В 1931 году за свою
деятельность она получила Нобелевскую премию мира.
Если изолированно рассматривать каждую из ее кампа-
ний и отдельные действия, то жизнь мисс Адамс покажет-
ся какой-то разбросанной, беспорядочной, неспланиро-
ванной. Но работники социального фронта, типичной
представительницей которых она являлась, жили в надеж-
де, что семена человеческой заботы, взошедшие в одном
месте, сумеют пустить свои корни повсюду. Пусть государ-
ство примет закон, например, о реформе детского труда,
и отзвуки этого закона будут звучать до тех пор, пока
власти не проведут Других необходймых реформ и Амери-
ка не освободится от бедности. В борьбе за улучшение
условий жизни, за установление правительством мини-
мума зарплаты, за установление необходимых требований
в области техники безопасности, за лучшие жилища, за
компенсацию по безработице, социальное страхование
и другие проблемы, решение которых должно было при-
вести к созданию государства благосостояния, «социаль-
ные работники» были всегда в авангарде.
III
Настроения в пользу реформ становились более рас-
плывчатыми по мере перехода от энтузиастов среднего
класса, «разгребателей грязи», политических реформато-
ров и «социальных работников» к центру власти, в кото-
ром функционировали президенты и конгресс. Подъем в
борьбе за гуманистические начала неизбежно должен был
достичь Белого дома, однако идея федерального вмеша-
тельства в проблемы бедности была еще слишком новой.
289
10—2057
Потребовалось несколько десятилетий, чтобы американцы
привыкли даже к поверхностным мерам контроля над мо-
нополиями, но и против них продолжалась энергичная
борьба. Для многих принятие законов, направленных на
обеспечение благосостояния людей и что-то дававших
нуждающимся — особенно если эти нуждающиеся не ста-
ли еще умирающими с голоду,—казалось нарушением
прав собственности, противоречащим всем священным
конституционным гарантиям. Если в штатах Среднего
Запада и вообще глубинных районах победоносно распро-
странялся, как призрак Джона Брауна, дух популизма,
то в Вашингтоне в день принятия Теодором Рузвельтом
после убийства Вильяма Маккинли традиционной прися-
ги при вступлении в должность президента этот дух явно
отсутствовал.
Теодор Рузвельт — достойное порождение школы со-
циального дарвинизма, и так же, как его предшественник,
он не был расположен к реформам. Родившись в семье
представителей высшего класса, получив образование в
Гарварде, он был «либералом» лишь в том смысле слова,
что «запятнал» свои руки политикой, заниматься которой
современники — представители его класса избегали.
В остальном он действовал и говорил так, как можно было
ожидать от аристократа. Его достижения в период службы
полицейским комиссаром Нью-Йорка, помощником ми-
нистра военно-морского флота и губернатором штата Нью-
Йорк носили крайне нелиберальный характер. Когда
нью-йоркские законодательные органы проголосовали за
12-часовой рабочий день для водителей трамваев, Рузвельт
окрестил этот еретический билль «социалистическим и
антиамериканским». Его ответом на движение радикалов
был призыв — «взять десяток или два их лидеров, поста-
вить к стенке и расстрелять». Он приветствовал подавле-
ние президентом Кливлендом Пульманской забастовки,
защищал «дурно пахнущий» план использования труда
заключенных, боролся против установления пенсий для
учителей и проклял Брайена и популистов как «полусо-
циалистическое аграрное движение». Приняв бразды прав-
ления, он сохранил в целости кабинет Маккинли, счи-
тавшийся придатком Уолл-стрита.
Но нация в своем политическом танце делала пируэт
влево, и герой Сан Жуан Хилла оказался достаточно гиб-
ким, чтобы протанцевать несколько па в том же направле-
290
нии. В своем первом послании конгрессу в декабре
1901 года Рузвельт между бранью по адресу убийц-анар-
хистов, предложениями об установлении образовательного
и финансового барьеров против иммиграции и энергичной
защитой монополистического капитала вынужден был
признать, что старые законы контроля над богатством
«уже недостаточны», и предложил принять законода-
тельные меры для защиты женщин и детей в тех отраслях
промышленности, которые прямо или косвенно зависели
от федерального правительства.
Во время поездки по штатам Среднего Запада и в Новую
Англию в середине 1902 года он призывал к «справедли-
вости» для всех, то есть рабочих, предпринимателей, об-
щественности в целом. Тогда эта мелодия с большей или
меньшей степенью осторожности проигрывалась всеми
президентами. На практике же справедливость означала
лишь контроль правительства с целью недопущения край-
ностей ни со стороны предпринимателей, ни со стороны
рабочих организаций. Типичным примером может быть
посредничество Рузвельта в 1902 году между железнодо-
рожными баронами, в руках которых было три четверти
угольных шахт, и ста пятьюдесятью тысячами шахтеров во
главе с Джоном Митчелом во время пятимесячной забас-
товки горняков, когда нации грозил угольный голод. После
того как железнодорожные магнаты отказались передать
ему как посреднику решение спорных проблем, Рузвельт
пригрозил прислать десять тысяч федеральных войск для
контроля над шахтами и обеспечения производства угля.
В конституции не было статей, дающих право президенту
на такое действие, но он был слишком раздражен «дерзкой
глупостью» корпораций и заявлениями, подобными выска-
зыванию Джорджа Баера из компании «Ридинг рэйлрод»,
сказавшего, что «добыча антрацита есть бизнес, а не ре-
лигиозная сентиментальность или академическое заня-
тие». Это было уникальное событие, так как впервые гла-
ва исполнительной власти призывал военные силы не для
разгрома профсоюза, как это сделал Кливленд во вре-
мя Пульманской забастовки, а для «защиты обществен-
ных интересов». На предпринимателей подействовала уг-
роза, и, хотя рабочие не могли ликовать по поводу достиг-
нутых результатов, они все же получили более короткий
рабочий день и 10 процентов увеличения зарплаты. В их
центральном требовании — признании профсоюза — им
291
ю*
было отказано. Так Рузвельт создал себе образ лидера,
противостоящего большому бизнесу.
Этот образ был усилен в 1903—1904 годах, когда адми-
нистрация Рузвельта начала судебный процесс против
фирмы «Норсерн секьюритис», представлявшей интересы
трех гигантских железнодорожных компаний: «Норсерн-
пасифик», «Грейт норсерн» и «Чикаго, Бэрлингтон энд
Куинси». Основанием для судебного преследования было
утверждение администрации, что 30 процентов капиталов
компании представляют собой «чистую воду», то есть
акции, не имевшие за собой никаких активов. Слияние ин-
тересов компаний Моргана и Хилла было признано недей-
ствительным, и, когда это решение было подтверждено
Верховным судом, репутация Рузвельта как борца против
трестов достигла своего зенита. Одновременно по настоя-
нию Рузвельта конгресс принял акт Элкинса, объявляв-
ший незаконными тайные скидки, которые железнодорож-
ные компании делали своим крупным клиентам. По этому
закону старик Раф Райдер судился с компанией «Стан-
дарт ойл» и выиграл против нее иск на двадцать девять
миллионов долларов. В общем итоге за семь с половиной
лет правления Тедди Рузвельт добился принятия двадцати
пяти решений против монополий, в том числе против са-
харных и мясных трестов. С учетом темпов создания мо-
нополий это было не так уж много, но сама новизна вы-
ступления президента против большого бизнеса завоевала
Рузвельту искренние рукоплескания общественности.
Он поторопился объяснить, что сам не был против богат-
ства и трестов, как таковых, а выступал лишь против «не-
правильного поведения» и «нечестных людей, будь они
предприниматели или рабочие», ставивших под угрозу
общественные интересы. Как это ни парадоксально, но
Рузвельт ни в то время, ни когда-либо позже, вплоть до
своего смертного часа, не считал, что борьба с трестами
была ответом на проблему бедности или другие болезни
общества. Однако его идея государственного контроля
была явным отходом от позиций федеральных чиновников
и чиновников штатов в прошлом, когда они принципиаль-
но выступали против всякого регулирования бизнеса.
Второй срок пребывания Рузвельта в должности пре-
зидента отмечен введением других мер регулирования
и несколькими актами социального законодательства.
Акт Хепберна предоставлял больше полномочий Комис-
292
сци по торговле между штатами. Акт о чистой пище и ле-
карствах вводил федеральную инспекцию мясных заводов
и запрещал применение «вредоносных» химических
средств в продуктах питания, напитках и лекарствах. Два
других закона ограничивали рабочий день для железно-
дорожников и возлагали ответственность за несчастные
случаи, происшедшие с рабочими транспортных предприя-
тий во время работы, на администрацию предприятий.
До того времени для получения компенсации рабочий
должен был доказывать, что несчастный случай произошел
по вине администрации. Теперь же он имел право на
компенсацию автоматически, независимо от того, на кого
возлагалась вина за происшедший несчастный случай.
Другим нововведением Рузвельта был закон 1907 года,
запрещавший корпорациям делать денежные взносы в
пользу политических кампаний. Готовность использовать
власть государства против богачей, хотя она проявлялась
спорадически и носила фактически исключительный ха-
рактер, придала администрации Рузвельта оттенок про-
грессивизма. Этот оттенок был усилен его позицией в
вопросе сохранения лесных угодий, программы ирригации
в шестнадцати полузасушливых штатах, а также личной
энергией президента, его обаянием и удивительным чутьем
в проблемах общественных отношений. Объясняя, почему
он не сделал больше, Рузвельт однажды написал, что «че-
ловек, желающий работать в интересах приличной полити-
ки, должен работать практично». Этот тезис напоминает
аргумент современных либералов о том, что «политика —
искусство осуществлять возможное».
Передав скипетр власти своему другу и министру обо-
роны Вильяму Говарду Тафту, Рузвельт надеялся, что бу-
дет принят общенациональный закон о компенсациях для
рабочих, предоставлены еще более широкие права Комис-
сии по торговле между штатами для усиления ее контроля
над железными дорогами и установлен контроль над про-
дажей акций. Но Тафт, видимо, не обладал ни соответ-
ствующим чутьем, ни гибкостью. Правда, он провел вдвое
больше судебных дел против трестов, чем его предшествен-
ник, включая выигранные дела против «Стандарт ойл
оф Нью-Джерси» и компании «Америкен тобакко». По его
же инициативе конгресс принял закон о почтовых денеж-
ных переводах и службе почтовых посылок, а также при-
нял 16-ю поправку к конституции, узаконившую уста-
293
новление подоходного налога. Через конгресс был про-
веден также ряд более мелких законов социального харак-
тера, таких, как закон об установлении определенных
мер безопасности для шахт и железных дорог, о введении
8-часового рабочего дня для государственных служащих,
об отмене фосфорных спичек. К этому времени прогрес-
сивизм занял более решительные теоретические позиции
и ряд штатов провел сотни актов социальной и экономи-
ческой направленности. По контрасту с предшествующим
периодом деятельность Тафта выглядит робкой и бесплод-
ной, так что в результате он проиграл во время выборов,
не добрав всего лишь восемь голосов. Это было худшее
поражение, когда-либо испытанное президентом, находив-
шимся у власти.
В 1912 году в стране господствовало настроение рефор-
мизма, и два прогрессивистских кандидата — Вильсон от
демократов и Рузвельт от третьей партии Булла Мьюза —
получили по три голоса на каждый голос, поданный за
Тафта. Недовольство финансовыми титанами стало на-
столько большим, что съезд демократической партии боль-
шинством голосов, четыре к одному, принял резолюцию,
заявляющую о решимости партии не выдвигать «канди-
датом в президенты кого-либо, кто представляет интересы
или находится в зависимости от Дж. Пирпонта Моргана,
Томаса Райена, Огюста Белмонта или любого другого
члена класса, стремящегося получить привилегии и пре-
имущества». В том году в течение восьми месяцев жар-
ких заседаний комиссия Пуджо конгресса занималась
проблемой «большой и растущей концентрации контроля
над капиталами и кредитом в руках сравнительно неболь-
шого числа людей». «Денежный трест», заявляла комис-
сия, господствует над американской экономикой с по-
мощью всего лишь пяти банков, имеющих одних и тех же
лиц в своих правлениях и держащих под контролем сто
двенадцать корпораций с общим капиталом в двадцать два
миллиарда долларов. Как программа «нового национализ-
ма» Рузвельта, так и программа «новой свободы» Вильсо-
на, отличавшиеся лишь своими методами, сходились на
том, что чудовищные тресты должны быть как-то поставле-
ны под контроль.
Вторым главным моментом в прогрессивистских на-
строениях, достигших своего апогея в тот год, была проб-
лема социальной справедливости. Протесты были наибо-
294
лее громкими на уровне штатов, и поэтому законы в
пользу слабых проводились в штатах в нарастающих
темпах. Начиная с 1912 года тридцать восемь штатов про-
вели законы, устанавливающие возрастные ограничения —
обычно от четырнадцати до шестнадцати лет — при ис-
пользовании труда подростков. Законы запрещали также
использование труда несовершеннолетних на опасных
производствах и в ночных сменах. Они ограничивали так-
же часы их работы и предусматривали их обучение. Два-
дцать восемь штатов установили максимальные пределы
рабочего дня для женщин, и десятки штатов пытались про-
вести билли о компенсациях для рабочих, по которым по-
страдавшие на производстве должны были получать право
на компенсацию без доказательства своей невиновности в
несчастном случае. Эти первые законы, как обычно, под-
вергались атакам в судах под флагом защиты прав собст-
венности, но они точно отражали стремление обществен-
ности получить защиту государства для тех, кто не обла-
дал властью.
Избирательная кампания 1912 года сводилась в основ-
ном к спорам не о том, реализовывать или нет концепции
государственного контроля и социальной справедливости,
а о том, как это делать. Различия в точках зрения Рузвель-
та и Вильсона были настолько незначительными, что Виль-
сон однажды заметил: «Когда я сажусь и сравниваю
свои взгляды со взглядами «прогрессивного республикан-
ца», я не могу увидеть, в чем заключается разница, если
не считать, что он испытывает своего рода религиозные
чувства в отношении доктрины защиты общества, которых
у меня никогда не было». Рузвельт не собирался останав-
ливать рост бизнеса, как таковой, он хотел лишь ограни-
чить результаты этого роста, когда они начинали вредить
общественным интересам. «Мы за свободу личности,—
писал он в 1910 году,— но лишь до тех пор, пока эта сво-
бода не вступает в противоречие с благосостоянием обще-
ства». Корпорации можно держать под контролем, считал
он, если пересмотреть закон Шермана таким образом, что-
бы Национальная промышленная комиссия, подобно
Комиссии по торговле между штатами, проверяла чест-
ность и поведение трестов в целях предотвращения их
сверхобогащения и других пороков. Вильсон, находивший-
ся под влиянием идей старого друга Лафоллета Луиса
Брандейса, предлагал «вернуться в какой-то степени к
295
практике подлинной конкуренции». Монополии должны
быть сломлены федеральной властью настолько, чтобы
мелкие предприниматели получили возможность процве-
тать с меньшими трудностями.
Программа Булла Мьюза в вопросах социальной спра-
ведливости и реформ была более конкретной. Она включа-
ла требование прямого выдвижения кандидатов в прези-
денты, прямых выборов сенаторов вместо их назначения
законодательными органами штатов, что тогда практико-
валось еще в некоторых штатах; требование избирательно-
го права для женщин; права законодательной инициативы,
референдумов и отзыва избранных лиц, а также ряд
мер, направленных на улучшение благосостояния людей,
Таких, как национальные законы о компенсации для рабо-
чих; законы о детском труде, минимуме зарплаты и 8-часо-
вом рабочем дне для женщин; установлении определенных
норм техники безопасности и страхования «для различных
профессий»; введение социального страхования на случай
болезни, безработицы и старости. В сжатой форме эти
требования напоминали программу «нового курса». Про-
грамма Вильсона была м:енее детальной и делала главный
упор на борьбу против «проклятия масштабности»
трестов, но она также обещала применять государ-
ственную власть, «для того чтобы помочь подняться
низшим классам и ободрить униженных и оскорблен-
ных».
Трансформация Вильсона, как и Тедди Рузвельта, от
консерватизма к прогрессивизму является подтвержде-
нием той истины, что человека делает время. Сын пресви-
терианского священника, профессор колледжа и прези-
дент университета, Вильсон придерживался консерва-
тивных ориентаций, когда вступил на свой первый пост
губернатора Нью-Джерси в 1910 году. Во врем^я паники
1907 года он выступил против обложения штрафами не-
честных корпораций на том основании, что штрафы при-
влекают «деньги в государственную казну, где обычно и
так бывает их излишек и где они наиболее вероятно будут
лежать без пользы». Как и Рузвельт, он ревностно осуж-
дал социализм и не испытывал пылкой любви к. рабочим
союзам, упорно стремившимся к самостоятельности. При
избрании на должность президента Принстонского универ-
ситета Вильсон публично объявил о своей солидарности
с капиталистами во время стачки угольщиков 1902 года,
29*
йыдвинув против профсоюза туманное обвинение в том,
что он хочет «захватить побольше власти». Уолтер Пейдж
не ошибался, когда описывал Вильсона как «человека с
правыми взглядами и безопасными, консервативными по-
литическими убеждениями, который не возьмет в собствен-
ность правительства железные дороги, не вызовет недо-
вольства... и не будет говорить ни на языке утопии, ни на
языке бунта».
И тем не менее Вильсону пришлось поддаться влиянию
преобладавших в обществе настроений. «Мы гордились
достижениями нашей промышленности,— сказал он в
своей речи при вступлении на должность президента,—
но мы до сих пор не дали себе времени серьезно подумать
о человеческих ценностях, о ценности потерянных жизней,
перегруженной и истощенной энергии, страшном физи-
ческом и духовном напряжении мужчин, женщин и де-
тей, на чьи плечи в течение многих лет безжалостно
давило мертвым грузом бремя наших достижений».
В этом высказывании было перефразировано знакомое
кредо прогрессивистов, утверждавших, что общество обя-
зано сохранять не только материальные, но и «челове-
ческие ресурсы». В течение первых двух лет в Белом доме
Вильсон пытался достичь этой цели окольными путями,
заполняя разные прорехи в системе регулирования. Но со
временем он перенес центр тяжести своих усилий на зако-
нодательство, которое более непосредственным образом
отражалось на благосостоянии людей. К тому времени,
когда Соединенные Штаты вступили в первую мировую
войну, область вмешательства правительства в экономи-
ческую и социальную жизнь значительно расширилась.
Акт о федеральных резервах 1913 года создал «банк бан-
ков», имевший двенадцать отделений, перед которыми
была поставлена задача обеспечить гибкую систему вы-
пуска денег и создавать дух сотрудничества в периоды
кризисов. Антитрестовский акт Клейтона вводил более
энергичные меры против трестов и освобождал профсоюзь!
от судебного преследования, что не раз делалось по старо-
му закону Шермана. По закону о федеральной торговой
комиссии создавалось правительственное учреждение с
целью искоренить «нечестные методы конкуренции».
Однако, как отмечали критики, Вильсон направил в
Управление федеральных резервов и Федеральную тор-
говую комиссию людей с консервативными взглядами,
297
а конкретные меры против трестов за восемь лет правле-
ния Вильсона предпринимались столько раз, сколько их
было за четыре года президентства Тафта. Все это лишь
подчеркивает ту истину, что в американской истории кор-
ни прогрессивного законодательства нередко оказывались
подрезанными благодаря реакционности кадров учреж-
дений, непосредственно обеспечивающих реализацию это-
го законодательства. Но если считать систему регулирова-
ния экономики ответом на те беды, от которых страдала
Америка, Вильсон сделал многое, чтобы укрепить эту
систему.
На социальном фронте Вильсон подписал билль о по-
доходном налоге, внесенный молодым конгрессменом из
Теннесси Корделлом Халлом. Этот билль вводил градуи-
рование ставок налога, начиная с одного процента (на до-
ходы свыше трех тысяч долларов для одинокого человека
и четырех тысяч долларов для супругов) до 6 процентов
(на заработки в полмиллиона и выше). В области со-
циального обеспечения Вильсон одобрил предложенный
Лафоллетом акт 1915 года о моряках, который несколько
улучшал условия для моряков торгового флота. Акт
Адамсона устанавливал 8-часовой рабочий день для
служащих железных дорог. Акт Китинга — Оуэна, объяв-
ленный впоследствии неконституционным, окольными пу-
тями запрещал использование труда подростков моложе
четырнадцати лет. Вопрос о компенсации для рабочих,
пострадавших на производстве, получил в августе
1916 года куцее решение, так как конгресс Вильсона про-
вел соответствующий закон лишь для рабочих пред-
приятий, принадлежавших федеральному правительству.
Федеральный акт 1916 года о займах фермерам вводил
более легкие условия получения кредитов, за которые
жители сельской Америки боролись в течение десятиле-
тий. По этому закону организовывалось двенадцать фе-
деральных земельных банков, имевших право прода-
вать боны, а вырученные деньги давать через кооператив-
ные ассоциации фермерам в виде займов под пять-шесть
процентов годовых.
Реформаторы из среднего класса по прошествии десяти
с половиной лет борьбы могли теперь отметить заметное
улучшение жизни американцев. Правда, трущобы оста-
лись, но их окружали сточные системы, парки, школы,
детские площадки, дороги, и это делало городскую жизнь
298
более терпимой. К 1916 году на дорогах Америки насчи-
тывалось три с половиной миллиона автомобилей, а газо-
вое освещение быстро заменялось электрическим. Уровень
реальной заработной платы по сравнению с 1913 годом по-
высился лишь слегка — на один процент, но по крайней
мере он не двигался в обратном направлении. Вскоре из-за
войны будет отмечаться некоторый рост зарплаты, и почти
половина всех рабочих перейдет на 48-часовую рабочую
неделю.
И все же механизм, созданный для сохранения равно-
весия между богатыми и бедными, был уже расстроен, а
через полпоколения он полностью потеряет свой смысл.
Статистика 1917 года показала, что всего лишь полтора
миллиона семей (из 21 миллиона) зарабатывали тот ми-
нимум, с которого брался подоходный налог, в то время
как число миллионеров увеличилось с 7509 в 1914 году до
19103 и вскоре увеличится еще больше. Процветание
фермеров, продолжавшееся два десятилетия, будет скоро
сведено на нет очередным кризисом перепроизводства,
а плотины, созданные системой экономического регулиро-
вания в виде Комиссии по торговле между штатами и Уп-
равления федеральных резервов, окажутся в роли сита,
не способного остановить новый величайший в американ-
ской истории наплыв бедности.
Таким образом, ни система регулирования, ни меры
социального обеспечения не остановили, с одной стороны,
необузданный рост богатства, а с другой — не дали бедным
гарантий против экономической необеспеченности.
IV
В конечном итоге самым заметным вкладом «прогрес-
сивной эры» в крестовый поход против бедности были кам-
пании интеллектуалов, в которых приняли участие такие
блестящие умы века, как Герберт Кроули, Уолтер Вейл,
Уолтер Липпман, Луис Д. Брандейс, Чарльз Маккарти
и другие интеллектуалы. Среди них, по мнению Уолдо
Фрэнка, самым выдающимся был Кроули — «величайший
публицист своего поколения». Худощавый, среднего роста,
необычайно застенчивый, внешне далеко не привлекатель-
ный и «болезненно чувствительный» человек, он оказывал
огромное влияние на Тедди Рузвельта до и во время кам-
пании 1912 года. А когда он, Вейл и Липпман начали из-
давать «Нью рипаблик», это влияние распространилось на
299
всех либералов. Суть его философии, изложенной в
1909 году в книге «Перспективы американской жизни»,
сводилась к теории «нового национализма». Коротко, это
была формула классового примирения, противопоставлен-
ная доктрине классовой борьбы социалистов, которую все
прогрессивисты и либералы признали с тех пор за ак-
сиому.
Позорная бедность среди огромных и отчасти Не зара-
ботанных богатств, говорил Кроули, должна «воспитывать
на одной стороне классовую зависть, а на другой — клас-
совое презрение», тем самым внося «непоправимый» рас-
кол в общество. Нужно с помощью добрых услуг прави-
тельства найти какие-то способы, чтобы перекинуть мост
через эту пропасть. «РазгребаТели грязи», по его мнению,
мало сделали для решения этой задачи, ибо их разоблачат
ния коррупции приписывали беды общества недостаткам
личностей. Кроули Же, наоборот^ подобно марксистам-со-
циалистам, которых он ругал, приписывал причины имею-
щихся трудностей самой системе. Американцы пытались
втиснуть квадратный политический колышек, созданный
для аграрной культуры и безудержного индивидуализма,
в круглое отверстие интегрированной промышленной эко-
номики. Если бы это зависело от него, говорил Кроули,
он переделал бы конституцию, так как установленное ею
децентрализованное разделение влцсти между федераль-
ным правительством, штатами и местными властями уста-
рело на много поколений. Он воздерживался от внесения
такого категорического предложения лишь потому, что
конституция считалась слишком священной. Поэтому
необходимо было разработать другие средства для пре-
одоления этого барьера.
Кроули не тратил слов сочувствия в адрес героя аме-
риканской традиции — мелкого предпринимателя. Если
«мелкий конкурент большой корпорации не способен дер-
жаться над водой, ему нужно предоставить возможность
утонуть». Масштабы и неравенство должны, остаться, и
пришло время для американцев освободиться от неумно-
го джефферсоновского представления о том, что «равные
права должны иметь все, а специальные привилегии —
никто». То, что нельзя одновременно иметь «свободу» и
«равенство», было доказано прагматическими волшебни-
ками из корпораций, использовавших свободу прин-
ципа laissez faire для превращения корпораций в голиа-
300
фов. Он не отрицал, Что монополии накладывали свою
печать на экономику, но утверждал, что если правитель-
ство вмешается с целью «поддержания должного равнове-
сия» между капиталом и трудом, то масштабность моно-
полий и неравенство могут стать «плодотворными». «По-
литика национальной реконструкции» Кроули призывала
для достижения этой цели создать сильное централизован-
ное правительство в традициях Александера Гамильтона,
развивать рабочие союзы и регулировать большой бизнес.
Таким путем, говорил автор идеи «нового национализма»,
мы сумеем сохранить и защитить человеческие ресурсы
наций.
Спустившись с этого философского шестка, ментор
прогрессивизма переходил к конкретным вопросам. Он за-
являл, что антитрестовский акт Шермана должен быть от-
менен, так как тресты при правильном контроле являются
благословением, а не несчастьем нации. Между этой точ-
кой зрения и взглядами Дж. П. Моргана было явное сход-
ство, только финансисты настаивали на неприкос-
новенности богатства корпораций, а Кроули предлагал
поставить его под «официальный надзор» с помощью меха-
низма федеральной «инкорпорации». «Естественные» мо-
нополии, такие, как железные дороги, он предлагал нацио-
нализировать, но это должно было рассматриваться не как
шаг к социализму, а как метод присвоения «плодов моно-
полизации... для общественных целей». Поскольку власть
и богатство являются двумя сторонами одной медали, то
с целью ограничения власти богатых Кроули предложил
ряд мер «конструктивной дискриминации», направлен-
ной против богатства. Одной из таких мер должен был
стать двадцатипроцентный налог на наследство как спо-
соб перераспределения национального достояния.
Что касается профсоюзов, то «конструктивная дискри-
минация» должна была действовать в противоположном
направлении, то есть как «существенная дискриминация
в их пользу». Здесь цель заключалась в прямом расши-
рении власти профсоюзов, поскольку они являются «са-
мым эффективным когда-либо созданным механизмом для
экономического и социального улучшения жизни рабочего
класса». Он предлагал признать и обеспечить право рабо-
чих на создание профсоюзов и заключение с предпринима-
телями коллективных договоров. Он высказывался также
за право профсоюзов на «закрытый цех», то есть требовать,
301
чтобы все работники предприятия были членами проф-
союза. Это напоминало несколько будущий акт Вагнера.
Так же как и по отношению к мелким бизнесменам, Кроу-
ли не испытывал особых симпатий к рабочим, не желав-
шим участвовать в рабочем движении. Чтобы быть силь-
ными в своих отношениях с администрацией, профсоюзы
должны быть полнокровными, и условие обязательного
членства в них было одним из способов достичь этого.
С другой стороны, Кроули пошел даже дальше современ-
ного акта Тафта — Хартли, предложив меры по обузда-
нию профсоюзов, действующих против общественных ин-
тересов. Такие профсоюзы лишались всех своих прав, а
правительство могло даже создать свои организации, так
называемые «контрсоюзы», противостоящие этим проф-
союзам.
Перераспределение власти было способом перераспре-
деления доходов и богатства, так что в конечном итоге и
труд, и «сознательный капитал» должны были от этого
выиграть. Теория Кроули с ее акцентом на сильную
власть, какую предлагал тогда Тедди Рузвельт, явно похо-
дила одновременно и на социализм, и на фашистскую
теорию корпоративного государства. Но для сторонников
лрогрессивизма это был не социализм, а национальное
средство избежать его, и, хотя теория по духу представ-
лялась коллективистской, в конечном итоге она свелась
к «конструктивному индивидуализму».
Другой титан теории прогрессивизма, автор «Новой
демократии» (1912 г.), Уолтер Вейл, энергично поддержи-
вал многие идеи Кроули, но делал большой акцент на
гуманистические реформы. Красивый, общительный чело-
век. демонстративно независимый, волшебник статистики,
лингвист и путешественник. Вейл лучше, чем Кроули,
чувствовал себя с рабочими п социалистами. В возрасте
29 лет во время острой забастовки горняков 1902 года он
предложил свои услуги Джону Митчелу из профсоюза
горняков «Юнайтед мейн уоркерс» и подготовил для
Арбитражного совета президента Рузвельта статистичес-
кие данные об эксплуатации шахтеров (в этой стачке ра-
бочим помогали также такие добровольцы, как Луис
Д. Брандейс, Кларенс Дерроу, Джон Р. Коммонс и Ген-
ри Демарест Ллойд). Хотя Вейл так и не поддался в тече-
ние своей жизни лести социалистов, он относился к ним
с симпатией.
302
Но Вейл также верил в примирение классов и «плодо-
творное» неравенство. Он считал, что если общество будет
стимулировать потребление, то можно ликвидировать нуж-
ду, несмотря на то что между бедными и богатыми оста-
нется существенный разрыв. «Там, где богатство растет
быстро,—писал он,—можно накормить многих людей,
не влезая в амбар богача». До тех пор пока национальный
пирог будет с каждым годом расти и справедливо распре-
деляться. нет нужды отбирать у богатого человека его
состояние. Вейл, как и Кроули, считал необходимым
национализировать на определенном этапе монополии,
а принцип laissez faire заменить жестким регулирова-
нием.
Волшебник статистики, однако, проявлял больше стра-
сти и конкретности в вопросе социальных реформ, необхо-
димых для «сохранения человеческих ресурсов». «Рано
или поздно, — говорил он,— мы должны избавить наше на-
селение от болезней, несчастных случаев и инвалидности
и должны выделить огромные суммы для предотвращения
этих несчастий». Всеобщее государственное страхование
«заставляет общество признать, что оно само несет убытки
от каждой болезни, которую можно было бы предотвра-
тить». В том же духе он выступал за ликвидацию «пари-
лок», контролирование условий производства, бесплатное
образование от детского сада до университета и меры, на-
правленные на ограничение потребления табака, алкоголя,
опиума, кокаина. Гуманистическая нотка явно звучит в
словах Вейла о социальной стоимости «парилок»: «С точ-
ки зрения общества дешевизна оборачивается дороговиз-
ной и просто расточительством. Умнее заплатить на не-
сколько центов больше за наши искусственные цветы. Де-
шевле платить дань в долларах, чем жизнью и здоровьем
рабочих». Там, где Кроули делал упор на «конструктив-
ную дискриминацию» в пользу профсоюзов, Вейл рисовал
государство благосостояния с общественным страхова-
нием, с законами, запрещающими труд женщин и детей,
устанавливающими пределы рабочего дня и обязательный
минимум зарплаты, бесплатным образованием, отменой
ночных смен, полным избирательным правом для негров.
Толчок этому движению за реформы, полагал он, не дадут
ни богатые, ни бедные, составлявшие вместе двадцать мил-
лионов из девяноста миллионов американского населения.
Для борьбы за «новую демократию» нужно мобилизовать
303
семьдесят миллионов американцев, занимавших положе-
ние между бедными и богатыми.
Самым молодым из этого триумвирата прогрессивист-
ских теоретиков, но более активным среди своих совре-
менников был Уолтер Липпман, происходивший, как и
Вейл, из еврейско-немецкой семьи. Он был лидером со-
циалистического клуба в Гарварде, активным членом со-
циалистической партии служил в течение четырех меся-
цев секретарем мэра-социалиста, а в 1912 году оставил
социалистическое движение, считая, что оно недостаточно
радикально. На следующий год он опубликовал свое
«Предисловие к политике», которое являлось умеренным
суррогатом социализма. Главное его достижение заклю-
чается в том, что он объединил идеи прогрессивистов с
психологией Фрейда, утверждая, что политические лидеры
могут «сублимировать» темные злые силы внутри себя и
благодаря этому создать хорошее общество. «Сознатель-
ный и дьявольский заговор», начатый «волей, умом и-це-
леустремленностью правящих классов», результатом ко-
торого явилась бедность, он называл фикцией. С помощью
разумного вмешательства правительства в новом бизнес-
мене можно воспитать чувство ответственности. «Неза-
метный факт заключается в том, что изменение мотивов
в бизнесе, демонстрация того, что бизнесом можно зани-
маться так же, как медициной, может цивилизовать весь
конфликт классов».
Другие философы-прогрессивисты пытались «цивили-
зовать» классовый конфликт путем возврата, насколько это
возможно, к принципам свободной конкуренции. Бостон-
ский юрист Луис Д. Брандейс поддерживал и защищал эту
теорию до конца своих дней и оказал глубокое влияние
на администрацию не только Вильсона, но и Франклина
Рузвельта. Брандейс являлся выходцем из еврейско-не-
мецкой семьи. Когда началась «прогрессивная эра», этот
сорокалетний высокий, худощавый мужчина с узким ли-
цом, темными глазами и энергичными жестами стал пре-
успевающим юристом, и, хотя среди его клиентов было
много бизнесменов, он был либералом старого стиля, веря-
щим в индивидуальную свободу и уважение к личности,
гарантированные конституцией. Его сочувствие к рабочим
умерялось легалистским пониманием свободы: он защищал
права рабочих создавать профсоюзы, но считал, что они
должны быть только открытыми и рабочие могли либо
304
вступать, либо не вступать в них по своему выбору. Он час-
то говорил о социальной справедливости, выступал за ре-
формистское законодательство по вопросам детского труда
и другим проблемам, требовал также муниципальной
собственности на трамвайные линии. Однако центром его
философии была идея обуздания монополий. Его пугали не
только «масштабы» монополий, но и ограничения инициа-
тивы людей в больших организациях и их неэффектив-
ность. Он вызвал.целый фурор, когда, давая показания пе-
ред Комиссией по торговле между штатами, заявил, что
железные дороги могли бы экономить миллион долларов
в день, если бы улучшили систему управления. Он. считал,
что денежные тресты несут ответственность за ужасные
условия рабочих на заводах «Юнайтед Стейтс стил кор-
порейшн», где семь дней в неделю был ненормально длин-
ный рабочий день. Целых 10 лет он успешно боролся
против плана Дж. П. Моргана слить железные дороги
Нью-Йорка, Нью-Хейвена, Хартфорда, Бостона и Мэйна.
Но мнению Брандейса, причиной задержки национального
развития и социальных несчастий было «проклятие масш-
табов» монополий. Укрупнению бизнеса он противопостав-
лял власть государства в виде антитрестовских акций, а
при необходимости — в виде регулирования цен и введе-
ния законов о справедливых отношениях в промышлен-
ности.
Родственной философии Брандейса была идея «нового
индивидуализма», проповедовавшаяся красноречивым
сенатором из Висконсина Робертом М. Лафоллетом и его
соратником Чарльзом Маккарти. В высокоинтегрирован-
ном промышленном обществе, говорили они, старый инди-
видуализм не может уже служить основой демократии.
Для сохранения демократии воинствующий инди-
видуализм нужно держать под контролем. Некоторые из
предлагаемых ими методов походили на социализм с той
точки зрения, что они ограничивали принцип laissez faire;
но Маккарти и Лафоллет утверждали, что «новый инди-
видуализм» может быть реализован в рамках частной
собственности. Они хотели спасти капитализм от его соб-
ственных пороков, противопоставив ему народ. Излечение
болезней демократии зависело, по их мнению, от более
широкого участия народа в общественной жизни. «Заинте-
ресуйте десяток-другой ведущих и хорошо информирован-
ных представителей общества любой общественной
305
проблемой, — заявлял Лафолл ет,— и вы заложите прочный
фундамент демократического правления». По разъясне-
нию Маккарти, «новый индивидуализм» должен был дей-
ствовать средствами негативного и позитивного характера.
Через народ, контролирующий механизм политических
решений с помощью таких средств, как прямое выдвиже-
ние кандидатов, избирательное право для женщин, право
законодательной инициативы и отзыва депутатов, народ-
ные выборы сенаторов, «новые индивидуалисты» будут
держать под эффективным контролем капитал и большой
бизнес. Осуществить это можно через антитрестовские
законы, высокие налоги на корпорации, программу со-
хранения естественных ресурсов страны, законы, регули-
рующие банковское и страховое дело и предотвращающие
коррупцию. Позитивные средства найдут свое выражение
в законах о социальном обеспечении, которые смягчат
бедность. Эти законы должны предусматривать право
рабочих на компенсацию при получении травм на произ-
водстве, пенсии по старости, регулирование женского и
детского труда, обеспечение медицинского обслуживания и
другие подобные меры. Рузвельт, несомненно, имел в виду
Лафоллета, когда выступал против «деревенского тори-
зма». Споры между либералами новонационалистского
и новоиндивидуалистского типа продолжались в разных
формах в период «нового курса» и позже.
В теоретических рассуждениях Кроули, Вейла, Лип-
пмана, Брандейса, Лафоллета и Маккарти отражались
очертания тех доктрин, с помощью которых Америка
XX века пыталась найти ответ на проблему бедности.
По существу, они призывали к новому капитализму, пы-
таясь заменить классовую борьбу классовым сотрудни-
чеством. Это было альтернативой одновременно и социа-
лизму и грубому индивидуализму. Если отбросить двадца-
тые годы, то именно по этому рецепту, к худшему или к
лучшему, пошло дальнейшее развитие Америки.
Глава шестнадцатая
«ПРОСАЧИВАНИЕ» БОГАТСТВА И ПАНИКА
I
В течение большей части двух десятилетий казалось,
что Америка приближается к единому мнению о том, что
ей нужны сильный президент, контроль над бизнесом и
реформы социального обеспечения.. Без этого, говорили
оракулы «нового национализма» и «новой свободы», приз-
рак бедности будет преследовать нацию вечно. Однако,
когда Америка вступила в первую мировую войну, а по-
том в «золотые двадцатые», по всей стране распростра-
нилось новое настроение, настроение самопрославления,
«американизма» и консерватизма. Почему так случилось,
не совсем ясно, но историки заметили, что после всех
войн, в которых Соединенные Штаты участвовали (за
исключением испано-американской войны), наступал
период консервативного правления. Артур Шлесинджер
(старший) отмечал также, что с 1765 по 1947 годы перио-
ды либерализма и консерватизма сменяли один другой,
причем средняя продолжительность первых составляла
16,2 года, вторых — 14,8 года.
Во всяком случае, идея «реформ» в двадцатых годах
вместо социального обеспечения свелась к акту Вольстеда,
запретившему продажу спиртных напитков. Большой
бизнес не был поставлен в рамки, а, наоборот, так же, как
во времена Марка Ханна Маккинли, откровенно, демон-
стративно управлял правительством. А два президента,
занимавшие Белый дом в течение большей части этого
периода, были по сравнению с Тедди Рузвельтом и эру-
дитом Вильсоном невежественными туземцами, пытаю-
щимися решить уравнение Эйнштейна.
Симпатичный журналист из Мариона, Огайо, Уоррен
Гардинг, человек невысокого образования и еще более ог-
раниченных способностей, поднялся до уровня сенатора,
а затем президента с помощью старой гвардии боссов,
которые, как и он, выражали узкие материалистические
взгляды, имевшие тогда хождение. При вступлении
на должность президента он говорил, что нация возвра-
307
щается к «норме», или, как написал автор его речи, к
«нормальному состоянию», под которым он подразумевал
правление бизнеса и трестов.
Кальвин Кулидж, вице-президент при Гардинге, а че-
рез два года сменивший его на посту президента, был,
по словам Самюэля Моррисона, «ничтожным маленьким
человеком с тонкими губами, респектабельной посредст-
венностью, который сам жил бережливо, но восхищался
богатыми и придерживался политических принципов,
модных в 1901 году». Он родился в Вермонте, окончил
Амхерст, был юристом и медленно поднимался от низ-
ших должностей к губернаторству в Массачусетсе. К тому
времени, когда он стал .вице-президентом, самым замет-
ным его деянием, было подавление забастовки бостонских
полицейских в сентябре 1919 года. Вся его философия
сводилась к одному афоризму, брошенному им газетчи-
кам в 1925 году: «Дело . Америки —это бизнес».
Между тем период двадцатых годов, когда правили эти
два президента, был периодом поразительного процвета-
ния, и, что еще более удивительно, уровень бедности в те
годы, к огорчению теоретиков прогрессивизма, заметно
снизился. Ключевая фигура раннего этапа «нового курса»
Рексфорд Дж. Тагуэлл, относившийся к политике Гар-
динга — Кулиджа, несомненно, без симпатии, вынужден
был признать в книге, написанной в соавторстве с Го-
вардом С. Хиллом, что, хотя жизнь десяти миллионов
семей в 1929 году оставалась на уровне бедности, четыре
миллиона «поднялись от нужды к благополучию». Кроме
того, если бедность определять уровнем ежегодного
дохода ниже двух тысяч долларов на семью, то поло-
жение десяти миллионов тоже улучшилось, посколь-
ку восемь миллионов из них поднялись «от минималь-
ного уровня выживания» до «верхних показателей»
нужды.
Тагуэлл, конечно, приводил эту статистику не для
похвалы, а для порицания администрации. То, что десять
миллионов семей, составлявшие более трети всего населе-
ния, жили в такой богатой стране в период процветания
ниже уровня приличия, само по себе означало осуждение
«новой эры». Но цифры были неоспоримы, и многие тео-
ретики заключали, что наконец-то благодаря «здоровому
индивидуализму» Америка становится безбедным общест-
вом. Кулидж выразил мысли сотен ведущих экономистов
308
и теоретиков, когда за три месяца до окончания срока
своего президентства заявил, что «страна живет в эру
такого всестороннего процветания и такого постоянного
мира, каких она еще не видела». Еще через полгода «ве-
ликий инженер» и гуманист, сменивший «молчаливого
идола», Герберт Гувер восторженно заявил: «Сегодня мы
в Америке находимся ближе к окончательной победе над
бедностью, чем когда-либо раньше. Бедность исчезает
из нашей среды». Респектабельный и широко признан-
ный экономист Ирвинг Фишер хвастался, что Америка
достигла «постоянного высокого плато» процветания.
7 мая 1929 года «Нью-Йорк тайме» поместила рекламное
объявление, гласившее: «Вы, сидящие за вашими сто-
лами, администраторы бизнеса, сделали сказку былью.
В течение десяти лет вы сделали больший вклад в общую
сумму человеческого счастья, чем это было сделано во
все века истории»*
Если бы история, говоря языком Рипа ван Уинкля,
могла задремать после всех этих восторгов хотя бы на
десять лет, то двадцатые годы оказались бы окончатель-
ным и убедительным подтверждением теории социально-
го дарвинизма, потому что в эти годы все, что создала
«прогрессивная эра», было либо разрушено, либо испор-
чено, а жизнь нации тем не менее била ключом. Валовой
национальный продукт — высшая материалистическая
оценка величия — поднялся с семидесяти миллиардов
долларов в кризисном 1921 году, когда было почти пять
миллионов безработных, до ста трех миллиардов в
1929 году. Цены при этом оставались довольно устой-
чивыми. Если даже взять для сравнения 1920 год, когда
не было спада, рост национального продукта все равно
составлял 45 процентов. Данные правительства о заработ-
ках на душу населения показали, что они возросли почти
на 20 процентов, а некоторые называли даже цифру
30 процентов. 2046 крупнейших промышленных фирм
получили небывалую прибыль, возраставшую начиная
с 1922 года по 1929 год больше чем на 11 процентов
ежегодно. Как называлась песня тех времен, «Снова на-
ступили счастливые дни».
И каждый сам мог убедиться в этом, просто взглянув
на автомобили на улицах и радиоприемники в домах.
В 1920 году по американским дорогам катились лишь
семь миллионов автомашин, а через девять лет их было
309
уже двадцать четыре миллиона. В 1921 году граждане
потратили лишь десять миллионов долларов на приобре-
тение модного тогда прибора — радио, а в 1929 году эта
цифра увеличилась в сорок раз. Были и другие чудеса
для обозрения и восторгов: немое и говорящее кино,
электрические приборы, широкое распространение элект-
ричества и телефонной связи, развитие авиации. Почти все
что угодно можно было теперь купить в рассрочку,
и рабочие с радостью залезали в долги, будучи уверены,
что пузырь никогда не лопнет. Число страховых полисов
и сберегательных вкладов бурно возросло. У многих заве-
лись лишние деньги для вложения в надежную рулетку
под названием биржа; количество брокеров в соответст-
вии с запросами возросло за одно десятилетие от тридца-
ти до семидесяти одной тысячи. Стоимость акций, взя-
тая за сто на 1926 год, взлетела до 148 пунктов к июню
1928 и 216 пунктов к сентябрю 1929 года. В конце десяти-
летия Джон Д. Рокфеллер-младший платил подоходный
налог в сумме 6 миллионов 278 тысяч долларов. Следо-
вательно, его доходы были просто астрономическими. Ген-
ри Форд и его сын платили тогда в качестве налога
5 миллионов 100 тысяч. Если возбужденные массы не
могли еще позволить себе снять апартаменты на Парк
авеню с выложенными золотом ваннами, которые стоили,
согласно рекламе, 45 тысяч долларов, то все же дочери
простых людей могли зарабатывать на помаду, стоившую
2 доллара 50 центов за тюбик, а их сыновья — на пачку
из трех лезвий для бритья за полдоллара.
II
«Новая эра», как стали называть этот период после
1923 года, многим казалась продуктом своего собствен-
ного гения. Успех сам себя оправдывал. Но если спо-
койно оглянуться назад, можно увидеть, что своим про-
исхождением данный период обязан особьш условиям,
созданным первой мировой войной. Соединенные Штаты,
воздержавшись от участия в войне в течение первых двух
с половиной критических лет, превратили несчастье Ев-
ропы в великую благодать для себя. Незначительный спад
1914 года перешел в течение последующих пяти лет, ког-
да дядя Сэм поставлял горы сырья и готовой продукции
310
разоренным войной европейцам, в невероятный подъем.
Добыча железной руды возросла с 41 миллиона тонн до
75 миллионов. В таких же масштабах увеличилась добы-
ча меди, нефти, цинка и других полезных ископаемых.
Экспорт стали вырос в четыре раза; пшеницы — в три,
а взрывчатых материалов — в 125 раз. Фермер еле-еле
успевал удовлетворять спрос рынка и постоянно стремил-
ся расширить посевные площади. Цена хлопка в 1915 году,
когда его производство находилось в упадке, составляла
8,5 цента за фунт, к 1920 году она взлетела до рекорд-
ной цифры — 36 центов. Цена пшеницы поднялась с 97
центов за бушель до 2 долларов 73 центов. Запросы на
американские товары были настолько велики, что в
1917 году экспорт превысил импорт на 3.5 миллиарда
долларов, что составляло в восемь раз более благоприят-
ный баланс, чем баланс 1914 года.
Бум продолжался даже тогда, когда Соединенные
Штаты вступили в войну, хотя военные расходы состав-
ляли примерно двадцать пять миллиардов долларов, а
к ним добавлялись десять миллиардов, переданных со-
юзникам в качестве займов. В отличие от Европы, где и
победители и побежденные были разорены, колосс Запа-
да не испытывал почти никаких затруднений по крайней
мере в области материального снабжения. Ни один дюйм
территории США не был разорен. Нормальная жизнь
была затруднена почти незаметно лишь нормированием
продуктов, правительственным контролем над ростом
зарплаты, призывами, покупать оборонные боны и феде-
ральным контролем над железными дорогами. Каждый,
кто хотел работать, мог получить работу, при этом уро-
вень реальной заработной платы, хотя и отставал от цен
в течение нескольких лет, в конечном итоге поднялся
настолько, что к 1920 году был на 12 процентов выше до-
военного. Число людей, зарабатывавших пятьдесят ты-
сяч долларов в год и больше, увеличилось с семи тысяч
пятисот в 1914 году до двадцати пяти тысяч человек в
1918 году.
Когда война закончилась, Соединенные Штаты были
готовы к следующему раунду продвижения. Нью-Йорк
заменил Лондон в качестве банковского центра мира.
Соединенные Штаты из нации-должника превратились
в нацию-кредитора и быстрыми темпами увеличивали
свои капиталовложения за рубежом. С помощью Европы,
311
которая, стремясь оправиться от военных бурь, вымалива-
ла товары и займы, и благодаря американцам, готовым
покупать новые удивительные изобретения, принесшие
нации славу, экономическое развитие приобрело сенса-
ционный характер. В определенном смысле за это некого
было «винить», так как бум вырос на трагическом древе
войны.
Игнорируя эти исторические обстоятельства, респуб-
ликанская администрация двадцатых годов приписывала
процветание врожденной силе капитализма, освобожден-
ной от правительственных тисков. «Ведущую силу аме-
риканского прогресса,— говорил Кулидж,— составляет
ее промышленность. Она создала богатство, обеспечив-
шее наше национальное развитие». Отсюда следовало:
то, что хорошо для бизнеса, хорошо и для нации, и что
спасение бедных лежало не в таких призрачных мерах,
как гарантированный минимум зарплаты, который лишь
притуплял честолюбивые стремления людей и их энер-
гию, а в помощи промышленности. В то время как бога-
тые богатеют, богатство неизбежно должно просачиваться
вниз, к бедным. С другой стороны, если обложить бизнес
тяжелыми налогами или сократить его прибыли, то это
лишь задержит развитие экономики и сделает бедных
еще беднее. Циники называли эту философию «проса-
чивания богатства» «теорией кормежки воробьев пу-
тем кормления лошади».
Самодовольство периода процветания сказалось на
характере власти, что нашло свое выражение в подходе
к проблемам дня. Та же самая война, которая дала тол-
чок к процветанию, повлекла за собой и выступление ре-
акции. Так же как это было после второй мировой войны
и Кореи, при Вудро Вильсоне, этом апостоле «новой сво-
боды», тысячи социалистов — противников войны и ко-
леблющихся были посажены на период военных дейст-
вий в тюрьмы, а после, также при Вильсоне, еще тысячи
левых были по акту Пальмера 1920 года отправлены за
решетку или депортированы в Европу. Послевоенная вол-
на стачечного движения достигла своей кульминации в
забастовке 365 тысяч сталеплавильщиков в 1919 году, а
ее разгром положил начало десятилетию спада в рабочем
движении. Количество членов профсоюзов сократилось
с пяти до трех с половиной миллионов, и впервые в ис-
тории не было роста профсоюзов в период процветания.
312
Играя мускулами большого бизнеса, судья Элберт
X. Гэри заявил в 1921 году держателям акций компании
«Юнайтед Стейтс стил», что если профсоюзы, «возможно,
были оправданы в далеком прошлом... то теперь, по мне-
нию множества предпринимателей и рабочих, нет больше
необходимости в рабочих союзах». Даже Эндрю Карнеги
не говорил об этом так прямо. Вскоре пятьсот организа-
ций предпринимателей начали кампанию, направлен-
ную на предотвращение юнионизации своих предприя-
тий, и стали вносить в черные списки тысячи людей,
пытавшихся создавать профсоюзы.
Либералы попытались воздвигнуть барьер против на-
двигавшейся реакции. В конгрессе вокруг сенаторов Ла-
фоллета и Норриса (оба номинально считались республи-
канцами) образовался прогрессивный блок. Вне августей-
ших залов конгресса этот блок опирался На различные
группы типа конференции за прогрессивные политиче-
ские действия и лиги беспристрастных, из которых в
1924 году образовалась прогрессивная партия, выдвинув-
шая Лафоллета кандидатом в президенты. Но дряхлеющий
сенатор, умерший в следующем году, собрал лишь
пять миллионов голосов, то есть одну шестую часть от
общей суммы, и после его поражения реакция прорвала
все преграды. Кулидж изложил свою альтернативу прог-
рессивизму следующими словами: «Либо Америка по-
зволит себе деградировать в коммунистическое и со-
циалистическое государство, либо она останется Амери-
кой».
Наслаждаясь процветанием, искоренив либерализм
и радикализм, американцы говорили теперь не о рефор-
мах, а об «американизме». Это слово никогда не употреб-
лялось в американской истории так часто, как теперь.
То же можно сказать о терминах типа «антиамериканец»,
злобно использовавшихся против идей и людей, напри-
мер против «рабочих агитаторов», респектабельным
классом. В этой консервативной атмосфере снова вошел
в моду ку-клукс-клан, захватив места губернаторов в
Оклахоме и Орегоне и взяв фактически под контроль
штат Индиану. Распространился антисемитизм, особенно
после того, как Генри Форд опубликовал фальшивые
«Протоколы старейшин Сиона», в которых «доказыва-
лось», что евреи организовали заговор с целью захвата ми-
ра. Расцвели, особенно на Юге, даже антикатолические
313
настроения. В связи с процветанием или нет, но волна бе-
зобразного шовинизма прокатилась по всей стране. Худ-
шая сторона настроений в отношении иностранцев нашла
свое выражение в законах 1921 и 1924 годов, резко ограни-
чивавших иммиграцию. Число чужестранцев, допущенных
в страну обетованную, составлявшее в 1921 году восемьсот
тысяч, сокращалось с тех пор на сто пятьдесят тысяч еже-
годно до конца десятилетия. В период 1927—1935 годов
больше европейцев покинули страну, чем въехали в нее.
В этой обстановке граждане забыли про тресты и
большой бизнес. «С течением лет,—писал хорошо извест-
ный публицист Артур Трейн,—когда эра миллионеров
превратилась в эру миллиардеров, вирус стяжательства
выработал свой собственный антитоксин». Правда, кое-
где было проявлено недовольство, когда в 1920 году же-
лезные дороги на очень выгодных условиях были возвра-
щены их частным собственникам. Рабочий класс, как и в
большинстве европейских стран, хотел национализации
промышленности, и, хотя министр финансов администра-
ции Вильсона Вильям Макаду, ведавший дорогами, пред-
лагал сохранить, их под федеральной властью еще на пять
лет, в этот период не было ничего похожего на ту агита-
цию против владельцев транспорта, которая велась поко-
ление назад. Торговые суда, приобретенные правительст-
вом во время войны, продавались при Гардинге корпора-
циям по цене тридцать долларов за тонну, то есть за одну
восьмую часть их первоначальной стоимости. Ответом
на это была лишь молчаливая оппозиция. Подоходные
налоги были сокращены таким образом, что зарабатывав-
шие меньше пяти тысяч долларов выиграли от этого лишь
один процент, а для тех, кто получал в виде прибылей
миллион долларов и выше, куш составил 31 процент.
Консолидация богатства корпораций активно поощ-
рялась правительством и молчаливо принималась публи-
кой. По одному из методов укрупнения фирм, предложен-
ному министром торговли Гербертом Гувером, компании
образовали две тысячи новых ассоциаций, которые, как
указывает Эрик Голдман, «фактически игнорировали ан-
титрестовские законы». Правительство закрывало глаза
и на другие методы, благодаря которым процветали фир-
мы, поглощавшие мелкие компании. Так, согласно докла-
ду федеральной торговой комиссии, в 1924—1925 годах
шестнадцать крупнейших групп, производивших бытовые
314
товары, контролировали 53 процента этой отрасли про-
мышленности, а десять лет назад эта цифра составляла
лишь 22,8 процента. В потоке слияний исчезли 3700 фирм.
Концентрация капитала в автомобильной, стальной про-
мышленности, в области кино и розничной торговли до-
стигла к 1930 году таких пропорций, что двести фирм,
находившихся под контролем двух тысяч лиц, держали
в своих руках почти половину всех внебанковских финан-
совых средств нации. При благожелательном отношении
министра юстиции и поддержке судов, настолько либе-
рально интерпретировавших антитрестовские законы, что
почти любое объединение компаний проходило безнака-
занно, концентрация капитала достигла астрономических
масштабов.
На короткий исторический момент принцип «что хо-
рошо для бизнеса, хорошо для Америки» захватил нацию.
Несмотря на предупреждение таких экономистов, как
Стюарт Чейз, распространилось убеждение, что экономи-
ческий рост был уже необратим и «что богатство будет
безгранично просачиваться» от богатых к менее обеспе-
ченным.
Ill
Текстильная промышленность, некоторые отрасли
металлургии, кораблестроение и прежде всего сельское
хозяйство были уже на спаде задолго до кризиса, разра-
зившегося в «черный четверг». По данным института
Брукингса, когда бум был еще в зените, 19 процентов
производственных мощностей страны уже не использова-
лись и два миллиона рабочих, выброшенных на улицу
технологическим прогрессом, были без работы. Неравно-
мерность распределения доходов была огромной и, опять
же по данным Брукингса, еще разительнее, чем по ста-
тистике Тагуэлла. Если принять две тысячи долларов в
год на семью за минимум, необходимый «для удовлетво-
рения основных потребностей», то три пятых нации жили
на уровне бедности: две трети из этого числа — на уровне
«лишений», а одна треть — шесть миллионов семей —
жили па сумму, составлявшую меньше половины мини-
мума. 36 тысяч семей на вершине социальной лестницы
получали в 1929 году столько же доходов, сколько один-
надцать миллионов семей, находившихся на нижних
ступенях этой лестницы.
315
Наиболее тяжелым было положение фермера, который
так и не увидел блеска «золотых двадцатых», так как
для него они с самого начала были катастрофой. «Ка-
жется, что процветают и делают деньги все, за исключе-
нием фермера»,— говорил сенатор Джордж У. Норрис
из Небраски. С окончанием войны спрос на продукты со-
кратился, и в период с 1919 по 1921 год цены на них упа-
ли почти наполовину: два с половиной доллара за пшени-
цу в 1917 году и один доллар — через два года; свиньи
упали в цене от пятнадцати центов за фунт до семи цен-
тов; лошади, за которых можно было получить двести
долларов за каждую, «могли быть с трудом проданы в
1922 году за пятьдесят долларов». Совершая поездку по
стране в 1921 году, Р. Л. Холман отмечал, что «на каж-
дом шагу попадались доля, заросшие разными сорняками,
специфическими для той или иной местности». Это старое
проклятое перепроизводство снова, как клещами, зажало
фермера; уровень цен не стабилизировался до тех пор,
пока не были предприняты специальные меры в период
«нового курса». Стоимость земли упала с 79 миллиардов
долларов в 1920 году до 58 миллиардов в 1927 году, и
примерно от одного до двух миллионов фермерских семей
покинули свои владения. «Фермер превращается в кресть-
янина»,— воскликнул Вильям Додд в 1928 году.
После войны комиссия сената по сельскому хозяй-
ству внесла билль, по которому в целях -стабилизации цен
правительство должно было стать великим посредником
между фермером и потребителем. Билль был провален,
как сказал сенатор Джордж Норрис, благодаря «мощным
политическим влияниям». После этого был выдвинут билль
Макнери — Хоугена, взявший в основу план прези-
дента «Молин плау компани». Этот билль встретил
яростное сопротивление Кулиджа, Гувера и министра фи-
нансов миллиардера Эндрю Меллона. Он не прошел, хотя
его поддерживал министр сельского хозяйства. По плану,
лежавшему в основе билля, правительство должно было
организовать федеральное учреждение с оборотным капи-
талом в четыреста миллионов долларов для закупки и
хранения излишков сельскохозяйственной продукции в
ожидании того времени, когда поднимутся цены. Излиш-
ки продуктов могли быть проданы по низким ценам за
границу, а убыток покрывался бы за счет «уравнитель-
ного налога», уплачиваемого самими же фермерами.
316
Билль был снова внесен в 1926 году и снова не прошел,
а в 1927 году, хотя он и был принят обеими палатами,
на него наложил вето Кулидж. Президент, отвергая этот
закон, прочитал фермерам лекцию о пользе бережливос-
ти: «Конечная цель, к которой надо стремиться, заключа-
ется не в том, чтобы делать деньги, а в том, чтобы форми-
ровать людей. Люди вырабатывают такие качества, как
прилежание, бережливость и самоконтроль, не для созда-
ния богатства, а для того, чтобы вырабатывать характер.
Вот что является продуктом ферм. Мы, кто видели и пе-
режили это, думаем так».
Если положение фермерства еще не могло развеять ве-
ликую иллюзию бесконечного процветания, то биржевой
кризис в октябре 1929 года более эффективно содейство-
вал ее развенчанию.
IV
Герберт Кларк Гувер был на посту президента меньше
восьми месяцев, когда биржевой крах поднял занавес
перед долгим десятилетием экономического кризиса. «Са-
мый катастрофический спад на крупнейшей бирже в ис-
тории пошатнул финансовую империю» — так «Нью-
Йорк тайме» охарактеризовала внезапое падение акций
в «черный четверг» 24 октября 1929 года. Это был лишь
первый залп. Через пять дней после того, как группа бан-
киров, встретившихся в конторе «Морган энд компани»,
уверяла нацию, что .экономика «здорова», биржа еще глуб-
же погрузилась в болото. «Цены акций фактически рух-
нули»,— сообщала «Таймс» и снова повторяла, что это
был «самый катастрофический день в истории биржевого
рынка». Вскоре были побиты все рекорды. В то время
как банкиры и политические деятели продолжали успо-
каивать общественность, фирмы разорялись, банки запи-
рали свои двери, безработица достигала новых вершин, а
многие семьи оказывались перед лицом буквальной, а не
метафорической голодной смерти.
Пожать плоды этого урагана выпало неудачливому
Гуверу. В то время как месяцы следовали один за другим
и кризис углублялся, Гувер становился самым непопуляр-
ным президентом века. Барачные колонии, построен-
ные безработными на окраинах городов, стали называть
317
«гувервилями», старые газеты, которыми накрывались
нищие на ночь, окрестили «одеялами Гувера», а кроли-
ков — «свиньями Гувера». Гувер, однако, в отличие от
Гардинга и Кулиджа был не только выдающимся челове-
ком, но до кризиса 1929—1933 годов, который выбил у
него почву из-под ног, считался самой уважаемой и по-
пулярной фигурой нации. Интеллектуально и как орга-
низатор он не уступал ни одному из современных прези-
дентов. Он не был, как обычно думают, крайним реак-
ционером. Его считали, по существу, самым «либераль-
ным» членом кабинетов Гардинга — Кулиджа. Агитатор
популистов в девяностых годах Мэри Элизабет Лиз ска-
зала о нем, что он «послан богом». В 1912 году он флир-
товал с Буллом Мьюзом, позже пытался стать совладель-
цем журнала «Нью рипаблик», бывшим в то время
рупором либералов. Сам себя он считал «настоящим либе-
ралом», с гордостью отождествляя это только с прогрес-
сивной политикой, и не для целей привлечения голосов
избирателей, поскольку до 1928 года он не выставлялся
на выборах. Если в тридцатых годах ему создали репута-
цию упрямого, равнодушного, бессердечного представите-
ля Уолл-стрита, то никто не может осудить его гумани-
стическую деятельность во время и после первой мировой
войны. Его можно критиковать за то, что он пытался ис-
пользовать продукты питания как политическое оружие,
особенно против большевиков, но его программа помощи,
осуществлявшаяся в Европе, произвела большое впечат-
ление. Джон Мейнард Кейнс, против экономической тео-
рии которого Гувер упорно боролся, сказал о деятель-
ности Гувера в американской администрации помощи
следующее: «Никогда еще благородная работа доброй
воли не проводилась так энергично, искренне и умело,
не будучи при этом отмеченной благодарностью». Если
бы он был президентом в 1865 или 1895 годах, он отслу-
жил бы свой срок с честью, но в 1929 году стал живым
примером того, что либерализм XIX столетия слишком
устарел для условий XX века.
Герберт Гувер был олицетворением человека, само-
стоятельно вышедшего в люди, и это, несомненно, укреп-
ляло его преувеличенную веру в индивидуализм. Его
отец, сельский кузнец и убежденный квакер в Вест-Бран-
че, Айова, где родился Герберт, умер, когда Гуверу было
шесть лет. Мать, талантливая женщина, тоже квакер,
318
хорошо известная проповедница, скончалась тремя года-
ми позже. Трое осиротевших детей были разделены между
родственниками, и Герберт, средний, попал к дяде с ма-
теринской стороны, обеспеченному врачу и спекулянту
земельной собственностью. Работая в конторе своего дяди,
чтобы обеспечить средства на жизнь, Герберт одновре-
менно сумел получить образование сначала в маленькой
академии квакеров, а потом в недавно открытом Стэн-
фордском университете в Калифорнии. В колледже он
вращался среди бедных студентов и помог им создать
свою организацию. Единственная его выборная должность,
помимо президентской, была должность казначея школь-
ной организации в 1893 году. Он окончил учебу с дипло-
мом инженера в разгар очередного жестокого кризиса
и поэтому вместо работы по профессии был вынужден
поступить простым рабочим на рудник в Неваде и ко-
пать руду за два доллара пятьдесят центов в день. Од-
нако вскоре он стал помощником известного в Сан-Фран-
циско инженера, а потом получил первое заграничное
назначение на работу в качестве инженера на британ-
ские золотые рудники в Австралии. В возрасте двадца-
ти четырех лет он зарабатывал 7500 долларов в год. К со-
рока годам, после того как он женился и поработал в
Китае, Италии, Центральной Америке, России, Бирме п
других местах, он имел связи с двумя десятками горно-
добывающих компаний и был уже миллионером.
Когда в начале войны Гувер застрял в Европе, то либо
под влиянием своего квакерского воспитания, либо по
организаторскому призванию создал частное агентство
для оказания помощи десяткам тысяч соотечественни-
ков — американцев, которые, как и он, не могли вернуть-
ся домой. Прежде чем он успел разрешить эту задачу,
ему предложили выполнить аналогичную миссию в отно-
шении десяти миллионов голодающих бельгийцев и фран-
цузов. С одобрения американского посла в Лондоне Уол-
тера Пейджа Гувер организовал комиссию помощи Бель-
гии и распределил среди нуждающихся пять миллионов
тонн продуктов питания и одежду общей стоимостью в
миллиард долларов. Это была немаловажная работа, если
учесть еще блокаду, мешавшую доставке продуктов. Ког-
да Соединенные Штаты вступили в войну, президент
Вильсон предложил Гуверу организовать снабжение на-
селения продуктами питания у себя на родине, и тут он
319
опять проявил себя. После войны обстоятельства снова
позвали его в Европу, на этот раз для того, чтобы оказать
помощь двадцати трем странам. Гувер не был наивным
святым, дарящим пищу ради самого благодеяния. Для него
это было частью программы, параллельной программе пре-
зидента Вильсона и имевшей целью превратить старый
Континент в тихую гавань либерального капитализма,
защищенную от вируса большевизма. «Моя работа,—
говорил он позже,— заключалась в том, чтобы укрепить
слабые ростки демократии в Европе... противостоявшие
анархии и коммунизму. В то время когда обезумевшие
люди были гонимы всадниками голода и чумы, коммунизм
был пропастью, в которую могло упасть любое правитель-
ство». Движимый теми же соображениями, осенью
1921 года, будучи уже министром торговли, он предпри-
нял новую кампанию помощи, чтобы накормить десять
миллионов русских в долине Волги. Эта и другие кампа-
нии создали Гуверу образ великого гуманиста. Подобно
генералу Эйзенхауэру тремя десятилетиями позже, он
казался человеком, стоящим выше политики, не имевшим
каких-либо политических приверженностей. Он был сто-
ронником 14 пунктов Вильсона и, хотя с оговорками, под-
держивал Лигу наций. Когда в марте 1920 года его спро-
сили, какова его политическая философия, он назвал себя
«независимым прогрессистом», который, однако, вражде-
бен «реакционной группе» в республиканской партии и
«радикальной группе» среди демократов. Вскоре после
этого он сообщил о своем согласии на выдвижение кан-
дидатом в Президенты от республиканской партии под
лозунгом «смотрящего вперед либерала». Этот лозунг,
несомненно, явился одной из причин того, что, несмотря
на большое количество сторонников в стране, Гувер не
получил поддержки старой гвардии, которая предпочла
ему незаметного Гардинга.
Образ гуманиста не потускнел и в тот период, когда
Гувер был министром торговли. Он занял этот довольно
незначительный пост и поднял его значение до уровня
ключевой должности в администрации Кулиджа — ми-
нистра финансов. Он создал, например, для облегчения
стандартизации товаров офис упрощенной практики, вы-
пускал такие доклады о тенденциях бизнеса, каких рань-
ше никогда не было; подталкивал корпорации на созда-
ние добровольных ассоциаций по отраслям промышлен-
320
ности; проводил большую работу в пользу американского
бизнеса в поисках рынков. Хотя ветры скандала в Типот-
Доум и свистели вокруг него, сам Гувер показал себя
целеустремленным человеком, у которого на первом пла-
не стоят интересы бизнеса. Он стал естественным и не-
оспоримым кандидатом республиканской партии в пре-
зиденты, когда ее представители собрались в Канзас-Сити
в 1928 году. За него было подано 444 голоса против 87,
доставшихся Альфреду Е. Смиту из Нью-Йорка.
Таким образом, человека,, державшего в руках бразды
правления к началу «великой депрессии», нельзя было
назвать некомпетентным или недостойным. Он не был
посредственностью, хотя и не отличался ораторским ис-
кусством и большой динамичностью в государственных
делах. Он верил в индивидуализм, но с определенными
оговорками. Безудержный индивидуализм, считал Гувер,
ведет к социальной несправедливости, но в американской
системе, по его мнению, он ограничивался «равенством
возможностей». По его убеждению, «сильному» нельзя
разрешать подавлять «слабого» и каждый человек дол-
жен иметь на старте жизненной гонки равные с другими
шансы «занять то положение в обществе, на которое ему
дают право его ум, характер, способности и целеустрем-
ленность...». Это, по утверждению Гувера, была «не сис-
тема laissez faire», а основа для «экономической, полити-
ческой и социальной справедливости».
Изложенные философские позиции и определили со-
держание большинства практических дел Гувера. Он вы-
ступал против социализма, так как считал, что опыт со-
циализма в России себя не оправдал. Он был противником
государственной собственности, потому что она ставила
правительство в положение конкурента частных лиц
в бизнесе. Об этом он заявил, накладывая вето на план се-
натора Норриса, предложившего построить государствен-*
ную электростанцию в Масл Шолс. Как ни странно, ад-
министрация Гувера тем не менее вмешивалась в эконо-
мику больше, чем любое из предыдущих правительств,
хотя делалось это неохотно, с запозданием и прежде
всего в интересах большого бизнеса, так как двумя основ-
ными коньками Гувера были «добровольность» и теория
«просачивания».
Депрессия ошеломила и как бы парализовала Гувера.
Его застывшая философия столкнулась с неотвратимой
321
11—2057
реальностью. Тридцать миллиардов долларов буквально
«испарились» в течение нескольких недель после «чер-
ного четверга». Эта цифра превышала сумму националь-
ного долга на тот период. Когда банки начали требовать
возврата займов, выданных биржевым спекулянтам, де-
сятки тысяч бизнесменов оказались разоренными, сотни
из них покончили самоубийством. Люди рассказывали
друг другу мрачные шутки о том, как с каждой вновь
приобретаемой акцией покупателям бесплатно выдают
револьверы, и о том, как клерк, регистрируя людей, об-
ращающихся за комнатой в гостиницу, спрашивает, для
чего нужна им комната, «для проживания или для вы-
прыгивания из окна». Диксон Вектер передает апокри-
фический рассказ о разорившемуся владельце магазина,
написавшем на своих дверях: «Открыт по ошибке».
Статистику экономического спада, последовавшего
за кризисом, можно назвать лишь ужасающей. По данным
Фрэнка А. Вандерлина, бывшего президента нью-йоркско-
го банка «Нэйшнл сити бэнк», с 1 октября 1929 года до
31 августа 1932 года обанкротились 4835 банков, что сто-
йло вкладчикам трех миллиардов 250 миллионов долла-
ров. Часто возникали ситуации, подобные той, в которой
оказалась жительница Среднего Запада миссис Гйрман.
Она «барабанила кулаками по запертой стеклянной две-
ри банка, безудержно рыдая и крича. У нее на счету были
сбережения в сумме двух тысяч долларов, полученных
по страховке за мужа, и еще 963 доллара, которые она
скопила за двадцать пять лет, делая коврики». Через
несколько дней она оказалась в больнице для умалишен-
ных. Стоимость всех акций, зарегистрированных на нью-
йоркской бирже, упала с девяноста миллиардов долларов
до шестнадцати миллиардов. Акции компании «Джене-
рал моторе» скатились с 91 пункта до 75/я пункта; ак-
ции «Радиокорпорации Америки»—от высшего уров-
ня 1143/4 пункта до-^/г ; акции «Юнайтед Стейтс стил» —
с 2613/* в 1929 году до низшего уровня 21 пункта в
1932 году. Следствием этого была невообразимая экономи-
ческая карусель; займы, выданные под обеспечение акций,
отзывались, расходы сокращались, производство сверты-
валось, рабочие увольнялись, затем снова следовало со-
кращение расходов и снова отзывались займы. Полный
эффект дал себя почувствовать не сразу, но уже к концу
1932 года промышленное производство сократилось на-
322
половину, строительство — на шесть седьмых. Цены на
сельскохозяйственные продукты, и до того низкие, к мар-
ту 1933 года понизились на три пятых, и еще один мил-
лион семей покинули свои хозяйства.
Куда ни посмотри, везде были разбитые жизни. К мар-
ту 1930 года работы не имели четыре миллиона человек,
через год их стало восемь миллионов, а когда в марте
1933 года к власти пришел Франклин Рузвельт, их на-
считывалось не меньше тридцати миллионов человек, и
такое же число рабочих было занято лишь частично.
В 1934 году, через год после применения магических
средств «нового курса», два с половиной миллиона про-
летариев не имели работы в течение двух лет и больше и
шесть миллионов не работали по крайней мере в тече-
ние года. У тех, кому еще удалось сохранить работу, за-
работная плата была сокращена на двадцать, тридцать и
больше процентов. Это нашло свое отражение в том, что
за четыре года фонд выплаченной зарплаты сократился
на 60 процентов. Число городских жителей, изгнанных
из своих квартир, составило многие сотни тысяч. «Этот
кризис,—комментировал полковник Леонард Эйрес в
книге «Экономика восстановления»,— был более жесто-
ким, чем любая из двадцати депрессий, пережитых на-
шей страной с 1790 года».
V
Статистика «великой депрессии», как бы она ни была
мрачна, является лишь бледным отражением человечес-
ких страданий. «Мои четверо лишенных матери детей
и я, их отец,—писал один гражданин губернатору Пен-
сильвании Пинчоту,— находимся на грани гибели от хо-
лода и голода. Поскольку в течение нескольких месяцев
я нахожусь без работы, я не имею денег на уголь, еду и
зимнюю одежду для моих детей-школьников... Хозяин пы-
тается выселить меня из квартиры. Двое детей больны,
поэтому, пожалуйста, господин губернатор, будьте доб-
ры и окажите нам помощь... Пожалуйста, помогите нам
спастись от холода и голода, господин губернатор Пинчот».
В другом письме говорилось: «В нашей семье девять
человек. Мой отец в течение нескольких месяцев не име-
ет работы, и в доме нет никакой еды. Мать получает в
и*
323
виде помощи от графства двенадцать долларов в месяц»
Если маме не увеличат помощь, мы умрем от голода.
Я маленькая девочка, мне десять лет».
По данным министерства труда, по стране бродили
без средств к существованию по крайней мере двести ты-
сяч бездомных, и сам Гувер признавал, что в стране было
не меньше десяти миллионов больных детей. Один мест-
ный госпиталь сообщал: «На этой неделе мы приняли че-
тырех детей с диагнозом «истощение». Один из них, ко-
торого подобрали, когда он на помойке искал еду, вскоре
умер». Лишь в течение одного дня в апреле 1932 года
бостонская полиция подобрала тринадцать неопознанных
трупов. Это были люди, либо умершие от голода, либо
совершившие самоубийство. На городской свалке на
32-й улице и авеню Цицерона в Чикаго каждый день об-
разовывалась огромная очередь людей в ожидании воз-
можности покопаться в мусоре, привозимом грузовика-
ми. В другом конце страны, согласно письму, цитируе-
мому Д. Хатчинсом в книге «Работающая женщина»,
«беременная женщина живет в Гувертауне (городок, со-
стоящий из лачуг безработных, названный так в честь Гу-
вера) на окраине промышленного района Лос-Анджеле-
са и, если не считать куска полотна, натянутого над ее
кроватью, не имеет никакой крыши над головой. Она и
ее муж в течение нескольких месяцев не могут найти
работу. Они питаются гнилыми овощами, которые опто-
вые торговцы выбрасывают как негодные к продаже».
Заметка в газете «Рекорд» города Трои, штат Нью-Йорк,
сообщает о критическом, но довольно обычном в те вре-
мена случае: «В среду утром в местечке Нолле под ку-
чей соломы найдено тело мужчины. Вчера при опознании
выяснилось, что это был Игнац Влосинский... Вскрытие
показало, что он умер от холода... Власти полагают,_что
Влосинский был бродягой и, пытаясь укрыться от силь-
ного холода, он заполз во вторник ночью под кучу соломы
в сарае. Когда его нашли, он лежал под слоем соломы в
4 фута».
14 февраля 1933 года в полдень в банк в городе Гар-
ден-Сити, Канзас, вошел мужчина пятидесяти одного
года, выхватил револьвер и заявил помощнику кассира:
«Мне нужны деньги... Я сожалею, но я в отчаянии.
Я верну деньги, когда наступят снова хорошие времена».
Забрав 1838 долларов, этот мужчина, фермер по имени
324
Росс Манделл, у которого забрали ферму по закладной,
отправился в дом своего друга и попросил его сохранить
деньги для детей, «а я сейчас пойду на дорогу и убью
себя».
В маленькой книжке под названием «Великая депрес-
сия» Дэвид А. Шэннон собрал коллекцию вырезок из га-
зет, главным образом из «Нью-Йорк тайме», рассказы-
вающих историю того периода. «Вчера утром были арес-
тованы пятьдесят четыре человека,— гласила заметка от
7 октября 1932 года,— за то, что они спали или просто
находились в галерее, ведущей к метро... Большинство
из них считали свою неожиданную встречу с проводив-
шими облаву десятью полицейскими великой удачей,
потому что это позволило им вчера получить бесплат-
ную еду и укрытие на ночь...» На объявление советской
торговой организации «Амторг» о том, что в России тре-
буется шесть тысяч квалифицированных рабочих, посту-
пило «100 тысяч заявлений». По данным представитель-
ницы Службы общественного благосостояния миссис
Элизабет А. Конки, «несколько сотен бездомных и безра-
ботных женщин спят каждую ночь в парках Чикаго».
Публицист социалистического направления Оскар Аме-
рингер сообщил комиссии конгресса в феврале 1932 года:
«В то время как овцеводы Орегона скармливают барани-
ну хищным птицам, в Нью-Йорке и Чикаго я видел лю-
дей, роющихся в помойках в поисках обрезков мяса.
В ресторане в Чикаго я разговаривал с одним человеком...
Он рассказал, что в эту осень зарезал три тысячи овец
и выбросил , их в ущелье, потому что транспортировка
одной овцы стоит один доллар десять центов и в конечном
итоге его доход за овцу составляет меньше доллара. Он
сказал, что не имеет возможности кормить овец и не
мог дать им погибнуть с голоду, поэтому он перерезал
им горло и выбросил в ущелье».
В то время как фермеры уничтожали скот и зерно,
которые они не могли продать, в десятках городов поли-
ция публиковала сообщения, подобные следующим: «Об-
ратив внимание на дым, шедший из трубы пустой летней
дачи около Анвана Лейк в графстве Салливен, констебль
Саймон Глейзер обнаружил молодую пару, умиравшую
от голода. Они три дня не ели, и жена, которой было два-
дцать три года, почти не могла ходить». Или: «Под гру-
бым брезентовым навесом в небольшом лесу в Флэтбоард
32$
Ридж были найдены умирающие от голода женщина и
ее шестнадцатилетняя дочь, жившие там в течение пяти
дней и питавшиеся ягодами и дикими яблоками. Поли-
ция накормила их, одела и поместила в дом для нищих...
Когда их нашли, они сидели, скорчившись под куском
брезента, натянутого от валуна к земле. С этой импро-
визированной крыши, не имевшей стен, стекали капли
дождя». Проверка чикагских школ в июне 1931 года по-
казала, что учителя «подкармливали одиннадцать тысяч
голодающих детей». Инспектор школ послал срочно про-
шение губернатору Иллинойса: «Ради бога, помогите
нам накормить этих детей в летний период».
Если и была какая-то черта, отличавшая «великую
депрессию» от всех других, то она заключалась во все-
общем характере несчастья. Хелен и Роберт Линд так
выразили это в своей классической книге «Мидлтаун»:
«Великий нож депрессии... беспристрастно опустился
на все население, разрубив жизни и надежды как бога-
тых, так и бедных». Не только городские иммигранты,
которые почти обладали монополией на бедность, не
только рабочие и фермеры, но большинство представи-
телей каждого класса, включая людей свободных профес-
сий, ученых и бизнесменов, попали в паутину несчастья.
Человек, продававший яблоки на углу улиц, мог оказать-
ся как бывшим дипломированным государственным эк-
спертом-бухгалтером, так и оператором буровой машины.
Будущие социологи назовут это бедностью «большинства».
Ланглан Хейнц, например, сорока четырех лет, сообщил
Бруклинскому суду, судившему его в мае 1932 года за
бродяжничество, что он окончил университет в Колорадо
и был на ответственной работе в качестве инженера в
Китае, Панаме и Венесуэле. Накопления его иссякли,
и последние сорок шесть дней он спал на койке прямо
на пустыре около Флэтбуш авеню. «Пожарники из со-
седней пожарной станции позволяли ему иногда принять
душ, а домашние хозяйки и школьники приносили еду».
Из 455 дипломированных химиков, зарегистрирован-
ных в Нью-Йоркском агентстве помощи в качестве безра-
ботных, 109 были «без средств, 130 испытывали нужду
и 138 имели средства лишь на короткое время». По оцен-
ке газеты «Нью-Йорк тайме» за 27 июля 1932 года, в
одном лишь Нью-Йорке не меньше десяти тысяч вы-
пускников колледжей были без работы. История семьи
326
Доннер, опубликованная через несколько лет после того
периода группой исследователей в Дюбэке, Айова, пока-
зывает проблемы мелкого бизнесмена.
Доннер (первое имя не сообщается) еще в молодости
приехал в Чикаго и, поработав некоторое время в сфере
страхования, приобрел в 1918 году собственную типог-
рафию. Его фирма использовала от двенадцати до три-
дцати работников, была вполне процветающей и прино-
сила семье приличный доход в триста долларов в месяц.
Однако в 1929 году банк, в котором Доннер хранил свои
деньги, разорился. Чтобы удержаться на поверхности, он
вымолил деньги взаймы у друзей и продержался в тече-
ние 1930 и 1931 годов. Но в конце концов семья, состо-
явшая из четырех человек, была вынуждена продать свое
дело и вернуться в Дюбэк, чтобы поселиться с родителями
миссис Доннер. В течение пяти месяцев Доннер не мог
найти работу, пока наконец не был принят простым черно-
рабочим на строительство дамбы и шлюза. На этих и
других работах его заработок вместо трехсот долларов в
месяц составлял девяносто долларов. Франклин Рузвельт
в 1938 году заметил, что крупные бизнесмены в период
депрессии стали еще «крупнее», так как большие фир-
мы заглатывали мелкие обанкротившиеся компании, как
рыбешку. А мелкий предприниматель и его служащие
скатывались к бедности, как никогда прежде.
Блеск двадцатых годов потускнел. Мелодией дня
было: «Брат, не пожертвуешь ли мне десять центов?»
В своей пьесе «Зеленые пастбища» М. Коннели в 1930 го-
ду очень точно подытожил ситуацию Того времени: «Все,
что было стабильно, разваливается».
VI
Герберт Гувер не мог признать, что превозносимая им
система свободного предпринимательства «разваливается».
Она просто «перестраивалась», процветание было «совсем
рядом, за углом». «Глупо ставить под сомнение основную
силу бизнеса»,— заявил он в ноябре 1929 года. В речи
перед конгрессом 3 декабря 1929 года он объяснил внезап-
ный спад следующим образом: «Длительное восхождение
кривой общего прогресса... породило сверхоптимисти-
ческие надежды на прибыли, что выразилось в угаре бес-
327
контрольной спекуляции ценными бумагами, которая от-
влекла капитал из промышленности на биржу и привела к
неизбежному краху». Требовалось лишь восстановить
«доверие», тогда колеса завертятся снова. Через несколько
месяцев министр финансов Меллон беззаботно заметил,
что он не видит «в настоящей ситуации ничего угрожаю-
щего или оправдывающего пессимизм». Клан Гувера
пришел к своему собственному «кризису доверия» задолго
до того, как это выражение вошло в обиход. «Бизнес и
промышленность сделали поворот»,—сказал президент
21 января 1930 года, а через несколько месяцев заверил
всех, что «худшее теперь позади». Заместитель министра
торговли оптимистично сообщил радиослушателям, что
крах биржи совсем незначителен, так как затронул всего
лишь 4 процента населения. Этот мотив проигрывался,
как треснутая пластинка, в течение последующих трех
лет. К нему присоединился бодрый хор финансистов и биз-
несменов. «Перспективы бизнеса хороши, сохраните их
хорошими, ничто не может остановить Соединенные
Штаты Америки»,— гласили афиши, расклеенные
по всей стране национальной ассоциацией промышлен-
ников.
Тем временем «великая депрессия» набирала темпы,
и ‘ все большее число людей просили дать им работу и
оказать помощь. Коммунисты назначили на 6 марта
1930 года демонстрацию под лозунгами: «Не умирайте с
голоду — боритесь!» и «Работа или зарплата!» По сообще-
нию газеты «Дейли уоркер», на этот призыв откликнулся в
десятках городов почти миллион пролетариев и бывших
пролетариев; в Нью-Йорке и Детройте их было iio сто
тысяч. Через два месяца новый призыв к национальному
протесту собрал лишь треть этого числа сторонников, но
привел к образованию контролируемого коммунистами
Национального совета безработных. Одновременно социа-
листы организовали свой альянс рабочих, а независимый
радикал А. Дж. Мусте — Национальную лигу безработных.
Вскоре эти три организации и ряд местных групп повели
против депрессии партизанскую войну, вовлекая букваль-
но миллионы людей в мелкие акты сопротивления, такие,
как демонстрации перед городскими муниципалитетами,
сидения на пунктах помощи с требованием помощи для
семей безработных, рейды на продуктовые склады и ты-
сячи случаев сопротивления судебным исполнителям,
328
выселявшим людей из квартир. Типичными были эпизоды,
подобные тому, о котором сообщало агентство Ассошиэйтед
пресс 20 января 1931 года из Оклахома-Сити: «Толпа
мужчин и женщин, крича, что они голодны и безработны,
напали сегодня на бакалейный склад около здания муни-
ципалитета. 26 человек были арестованы».
Совет безработных Нью-Йорка сообщал, что в течение
четырех лет он вселил назад 77 тысяч выселенных семей.
Коммунисты дважды организовывали марши небольших
групп безработных, напоминавших армию Кокси сорок
лет назад, на Вашингтон. В 1932 году отряд ветера-
нов мировой войны в двадцать тысяч человек, также воз-
главлявшийся коммунистами, разбил лагерь в самом Ва-
шингтоне, требуя досрочной выплаты премии, обещанной
им на 1945 год. Их плакаты с полным драматизмом отра-
жали существовавшую пропасть между иллюзиями чинов-
ничества и несчастьем людей: «Герои в 1917-м — бродяги
в 1932-м! Мы дрались.за демократию, а что мы получили?»
В ответ Гувер не смог придумать ничего лучше, как при-
казать этим людям и их семьям отправиться домой, а
когда многие из них остались, он послал генерала Дугласа
Макартура с танками и кавалерией с приказом сжечь их
лагерь. 55 человек получили ранения.
Чтобы никто не подумал, что волнения были делом по-
сторонних, подрывных элементов, Мориц А. Холлгрен
писал в журнале «Нэйшн», что «здесь назревает подлин-
ный бунт. Повсюду в кварталах рабочего класса можно
услышать вполне определенные злые слова протеста, без-
боязненное проявление сочувствия радикалам». Вопрос о
том, может ли капитализм выжить, задавали так много
людей, что ведущий газетный синдикат опубликовал на
эту тему серию статей, основанных на интервью с финан-
систами и чиновниками частных компаний. Каждый от-
вечал на этот вопрос утвердительно, но уже сама его
постановка означала, что у многих возникли немалые сом-
нения на этот счет. Коммунисты лишь выразили широко
распространенное в массах беспокойство. Известный пи-
сатель Шервуд Андерсон изложил его в письме к прези-
денту Гуверу 11 августа 1932 года такими словами:
«Я хочу сказать Вам, что люди, подобные мне, не хотят
быть радикалами. Я сам писатель. Мне хотелось бы по-
светить все мое время, мысли и энергию моему ремеслу.
Но я не могу».
329
Волнения в сельскохозяйственных районах также вы-
зывали тревогу Белого долга. По своей интенсивности и
тем более формам проявления насилия они превзошли
даже популистов девяностых годов. Протест приобрел
характер «забастовок», имевших целью не допустить на
рынок сельскохозяйственную продукцию, и форму насиль-
ственного сопротивления распродаже ферм с аукциона.
Ассоциация «Фармерс холидей» в 1932 году организовала
настоящую осаду Сиу-Сити, Каунсил-Блафс и других го-
родов. Вооружившись ружьями и просто дубинками,
фермеры объявили себя в «состоянии забастовки» с целью
не допустить на рынки молоко и другие продукты. Эти
действия не привели к успеху, но явились началом движе-
ния в национальных масштабах, выразившегося в анало-
гичных формах во всех сельскохозяйственных штатах
страны. Кампания против распродажи ферм была более
эффективной. В некоторых местах эти распродажи прекра-
щались полностью. Когда нью-йоркская компания стра-
хования жизни попыталась арестовать имущество фермы
в Седар-Рэпидс, на которую была закладная в тридцать
тысяч долларов, фермеры захватили юристов компании и
не дали шерифу «исполнить свой долг». Призыв окружно-
го судьи «дать закону должным образом осуществиться...
был встречен градом камней и комьев глины». Чаще, одна-
ко, протест превращался в попытку обратить распродажу
На пользу фермера. Например, ферма Чарльза Грейди в
графстве Шампейн, штат Иллинойс, на которую была
закладная на 2750 долларов, была пущена с аукциона и
«продана» за 4 доллара 75 центов, так как предложить
более высокую цену никто не посмел. Задолженность дру-
гой фермы в сумме 1200 долларов была ликвидирована
за 16 долларов 46 центов; тракторы при этом шли с молот-
ка за 25 центов, лошади — по 10 центов, фургоны — по 15.
После «распродажи» собственность была бесплатно сдана
в аренду на 99 лет ее бывшему владельцу. По данным
Эрнста А. Дьюи из журнала «Коммонвилл», распродаже
подверглась одна десятая часть всех ферм в стране.
Но было много случаев, когда из страха перед возможными
действиями толпы судьи, банки и страховые компании
объявляли «фактический мораторий на арест имущества
ферм, не способных платить по закладным».
Ни один президент не мог бы отнестись безразлично к
социальным бурям тридцатых годов, однако подход
330
Гувера к решению проблем основывался на философии
Гроувера Кливленда. Этот президент XIX века, наложив-
ший в 1887 году вето на закон о предоставлении десяти
тысяч долларов в виде помощи пострадавшим от засухи,
утверждал, что, пока «народ поддерживает правительство,
правительство не должно поддерживать народ». Принци-
пы Гувера носили аналогичный характер, и, хотя он
провел больше, чем любой его предшественник, мероприя-
тий по оказанию помощи людям, они, как уже отмеча-
лось, проводились по двум принципам: «просачивания»
богатства и добровольности действий. Поэтому помощь
оказывалась богатым, с тем чтобы они могли доброволь-
но предоставить работу бедным. «Добровольный поступок
человека с чувством ответственности и в духе братства,—
говорил президент,—безгранично более ценен для наших
национальных идеалов и национального духа, чем тысячи
долларов, выданных из казны правительства по принужде-
нию закона». За десять лет до этого Гувер для оказания
прямой помощи Европе использовал правительственные
средства, но для своей страны он считал «метод частной
благотворительности» самым правильным, и «великодуш-
ным» решением проблемы. Как это ни иронично, во время
засухи в Арканзасе в декабре 1930 года он убедил конгресс
выделить 45 миллионов долларов на спасение животных,
но был крайне недоволен, когда сенат добавил двадцать
миллионов долларов для оказания помощи голодавшим
людям. Он приветствовал отказ Красного Креста принять
от конгресса 25 миллионов долларов субсидий для орга-
низации помощи жертвам засухи.
Первым объектом, требовавшим правительственной
помощи, даже еще до того, как разразился биржевой кри-
зис, было находившееся в упадке сельское хозяйство, дол-
ги которого по закладным в течение десятилетия удвои-
лись. В ответ на агитацию прогрессивистов Запада Гувер
созвал специальную сессию конгресса, но заранее преду-
предил, что не будет и речи о правительственных субси-
диях, «замораживании цен и другом подобном вздоре».
Вместо этого он поддержал акт о сельскохозяйственной
торговле, поощрявший создание добровольных торговых
кооперативов. В дополнение к другим функциям коопера-
тивы должны были обеспечить устойчивость цен путем
скупки товаров, когда цены были низкими, и хранения
товаров до улучшения рыночной конъюнктуры. Для вы-
331
полнения этой задачи было выделено в качестве займов
полмиллиарда долларов правительственных средств.
«Корпорациям стабилизации» было разрешено проводить
под контролем федеральных властей практически такие
же мероприятия. Ни тот ни другой план не сработал.
В тяжелые годы, пришедшиеся на период президентства
Гувера, Люди в городах голодали, а денег на покупку
излишков сельскохозяйственной продукции у них не было.
У кооперативов элеваторы и склады были полны, но они
не могли ни продать свои продукты, ни оплатить долги,
а три «корпорации стабилизации», скупив горы хлопка,
зерна и шерсти, в 1930—1931 годах были вынуждены пре-
кратить дальнейшую закупку. ’ Гувер отказался пройти
последнюю милю на пути к «правительственному принуж-
дению», чтобы остановить перепроизводство. После этого
сельское хозяйство еще больше погрузилось в трясину
кризиса.
«Великий инженер» не был бесчувственным. Он, на-
пример, больше чем удвоил расходы на организацию
общественных работ типа строительства плотины в Баул-
дере, и это позволило дополнительно занять шестьсот ты-
сяч человек. Со своей инженерской логарифмической
линейкой в руках он пытался стимулировать и координи-
ровать частные взносы на благотворительность, но на
большее не пошел. В октябре 1930 года Гувер назначил
президентскую комиссию по оказанию помощи безработ7
ным, которая должна была собрать средства и разработать
планы для оказания помощи на местах. Через десять
месяцев под руководством Уолтера С. Гиффорда из
«Америкен телефон энд телеграф компани» ' и группы
других финансистов и бизнесменов комиссия приступила
к сбору 175 миллионов долларов, используя для этого
поступления от театральных представлений, спортивных
зрелищ, а также рекламной кампании. К несчастью, эта
затея совпала с сокращением на 10 процентов заработной
платы на предприятиях Форда, «Юнайтед Стейтс стил»,
«Дженерал моторе» и других компаний, которые как раз
были представлены в комиссии. Но Гиффорд упорно
продолжал свою деятельность. В одном из пропагандист-
ских «шедевров» того времени говорилось, что «между
19 октября и 25 ноября Америка испытает радостный
восторг от великого духовного переживания». «Духовное
переживание», однако, собрало по всей стране меньше
332
сотни миллионов долларов, или по три доллара на каждо-
го нуждающегося, которых в то время насчитывалось
тридцать миллионов. :
Приверженность идее самопомощи и благотворитель-
ности настолько укоренилась среди представителей выст
щих слоев общества, что, когда сенатор Лафоллет пред-
ложил в 1931 году пойти ца прямую федеральную помощь
людям, сенатор Гор из Оклахомы под аплодисменты рас-
критиковал ее как «начало выдачи подаяний...» и заявил,
что «из всех болезней, известных патологии, страсть к
родаяниям больше всего калечит людей».
Сенатор Гофф из Западной Виргинии предостерегал
против нарушения суверенных прав штатов. Даже прези-
дент АФТ Вильям Грин выступил против такого, напри-
мер, предложения, как страхование по безработице, ука-
зав, что это является «препятствием прогрессу», «подач-
кой», оскорбляющей «достоинство рабочего человека»,
Которая будет «субсидировать леность».
Частная инициатива проявлялась с типичной амери-
канской изворотливостью, и тому служил пример прези-
дента. Самой распространенной картиной тех дней,
помимо очередей за хлебом, был человек, торгующий на
перекрестке прекрасными свежими яблоками по десять
центов за штуку. Какой-то предприниматель в междуна-
родной ассоциации экспортеров яблок придумал идеи)
раздать яблоки людям в кредит, с тем чтобы они торговали
цми вразнос на тротуарах. Операция не требовала никаких
затрат. По этому плану лишь в одном Нью-Йорке появи-
лись шесть тысяч торговцев яблоками, зарабатывавши^
с трудом по нескольку долларов в день. Однако через год
Манхэттен начал сокращать эту практику, потому что
она создала хаос и санитарные проблемы. В 1931 году
кто-то придумал кампанию под названием «Дайте работу^,.
Она заключалась в том, что лю/$Л, имевших работу, при-
зывали дать работу по уборке дворов, окраске погребов
и т. п. своим безработным соседям. Практиковалась камг
-пания «помощи по кварталам», в ходе которой жители
квартала проводили еженедельные сборы средств длр
помощи своим менее удачливым друзьям. Больше мил-
лиона людей, отвергнутых национальной экономикой,
образовали в 29 штатах 154 бартерные ассоциации и на-
прямую обменивались имеющимися продуктами или
специальными расписками, не пользуясь государственнэд-
333
ми банкнотами. В одной такой группе в Калифорнии
насчитывалось двести тысяч человек, однако все эти меро-
приятия, включая и меры президентской комиссии, были
так же эффективны, как садовые поливные шланги против
лесного пожара. Циники получили достаточно доказа-
тельств того, что без федерального закона, или демонстра-
ций безработных, или без того и другого вместе братство
людей является химерой.
К 1931—1932 годам корабль добровольных действий
сильно накренился. Местные системы помощи, которые
несли на себе груз трехсотлетних принципов елизаветин-
ских времен, оказались в финансовом и моральном от-
ношении на мели. В стране было 3072 графства, и в каж-
дом существовали десятки городских и поселковых
организаций помощи, конфликтовавших между собой из-за
своих правил и привилегий. В Огайо, где было 88 графств,
насчитывалось 1535 агентств, и каждое пыталось собирать
свои собственные фэнды, перекладывая по возможности
бремя помощи на кого-нибудь еще. В детальном анализе,
сделанном для журнала «Сэрвёй», секретарь комиссии
общественного благосостояния Род-Айленда Томас
Е. Мэрфи показал, насколько широко еще сохранялись
веяния периода Елизаветы. Законы об общественной помо-
щи во многих штатах все еще применяли слово «паупер»
и имели, например, такие названия: «Поддержка паупе-
ров, меры по обеспечению их дисциплины и
изоляции». Продолжали действовать даже оговорки коло-
ниальных времен о сроках жительства. Человек, обра-
щавшийся за пособием, должен был доказать, что он жил
в Род-Айленде десять лет; в Мэйне и Нью-Гэмпшире —
пять лет; в Нью-Йорке, Айове, Мичигане и Миннесоте —
один год. Законы Алабамы устанавливали ограничения
для пауперов, бродящи^из района в район.
Перед лицом такого "юридического атавизма, не полу-
чая поддержки от федерального правительства, местные
системы помощи к 1932 году пришли почти в полный упа-
док. Директор еврейской организации социальных иссле-
дований в Нью-Йорке X. Лури заявил конгрессу: «Суммы
пособий непрерывно постепенно сокращаются. В Нью-
Йорке целые семьи получают в среднем два доллара
тридцать девять центов в неделю, а в других городах —
три или четыре, самое большее пять долларов в неделю».
Пособий агентств, сказал он, не хватает даже для опла-
334
ты квартиры, газа или электричества. В среднем агент-
ства помогли лишь 32 процентам из общего числа «пол-
ностью безработных». Как жили остальные, можно лишь
догадываться. По оценке, например, двух университет-
ских профессоров, Генри Бэмфорда Паркса и Винсента
П. Карросо, число живущих в «гувервилях» составляло
миллион человек, а число вернувшихся к родственникам
на фермы — полмиллиона. Кроме того, как свидетель-
ствуют оба историка, насчитывалось два миллиона «без-
домных мигрантов», среди которых было двести тысяч
детей.
В Чикаго было 700 тысяч безработных, или 130 тысяч
семей, составлявших 40 процентов всей рабочей силы.
Но у города не было денег заплатить даже'учителям, не
говоря уже о пауперах. Нью-Йорк, Детройт, Бостон, Фила-
дельфия были также на грани банкротства, и, чтобы
помочь безработным, все пытались одолжить деньги у
корпораций. Производители автомобилей Детройта дали
один заем городу на условии, что каждому человеку будет
выдаваться не больше семи с половиной центов в день на
еду. Город Найлс, штат Огайо, сообщал, что обеспечивает
продуктами питания 4377 человек — четверть своего насе-
ления — из расчета полтора цента на обед. Тульса, Окла-
хома, объявила, что «с помощью благотворительного ра-
циона, стоящего шесть центов в день на человека, удается
прокормить десять тысяч безработных и членов их семей»
и ^то «это обеспечивает все их основные потребности в
продуктах». Чтобы доказать, как мало надо человеку, мэр
города Сиракузы устроил себе диету стоимостью девять
центов в день, но только на одну неделю.
Положение было нетерпимым, а Гувер отвергал все
предложения сенатора Лафоллета, конгрессмена Форелло
ла Гардиа и других об организации правительственной
программы помощи. По его мнению, поддержка бедных
должна была заключаться не во временных и унизитель-
ных мероприятиях, таких, как подачки правительства,
а в возобновлении работы промышленности. «Единствен-
ная функция правительства,—сказал Гувер,—сводится
к тому, чтобы создать условия для благоприятного и
благотворного развития частного предпринимательства».
Правда, частное предпринимательство даже при располо-
женности Вашингтона проявило поразительную неспо-
собность остановить депрессию. Но Гувер, признав
335
вначале, что причины такого катаклизма «находятся до
некоторой степени в пределах наших границ», потом воз-
ложил всю вину на мировую депрессию, заставившую
иностранные государства продавать свои товары и ценные
бумаги в Соединенные Штаты по демпинговым ценам,
что и подорвало устои американской экономики.
По всем этим причинам контрнаступление Гувера на
нищету и безработицу шло окольными путями. В ноябре
1929 года он созвал титанов промышленности и призвал
их поддержать общественный порядок и мир в промыш-
ленности путем продолжения производства и сохране-
ния «временно» существовавшего уровня заработной
платы. Когда через два года эти призывы к добровольным
действиям не привели ни к каким улучшениям, «великий
инженер» наконец согласился на вмешательство прави-
тельства. Чтобы стимулировать спрос на американские
товары за рубежом, он объявил мораторий на иностран-
ные военные долги и репарации. Внутри страны в эконо-
мику была брошена лавина кредитов для укрепления ее
пошатнувшихся бастионов. Крупные банкиры подписали
заем в полмиллиарда долларов Национальной корпорации
кредитов, которая в свою очередь ссудила эти деньги
мелким банкам, находившимся на грани краха. 125 мил-
лионов долларов были предоставлены через федеральные
земельные банки фермерам в качестве займов, чтобы по-
мочь им избежать ареста ферм по закладным. Аналогич-
ный фонд был создан для спасения банков, выдававших
займы домовладельцам.
Главным орудием контратаки была корпорация рекон-
струкции финансов. Закон об этой корпорации, принятый
в январе 1932 года, выделял три с половиной миллиарда
долларов в качестве займов банкам, страховым компаниям
и другим подобным учреждениям, чтобы уберечь послед-
ние. Циники называли это мероприятие «хлебной оче-
редью для большого бизнеса». Одним из тех, кто получил
приличную поддержку — девяносто миллионов долла-
ров — в «хл.ебной очереди», был крупный чикагский банк,
возглавлявшийся бывшим вице-президентом Чарльзом
Дж. Доусом, по странному совпадению переместив-
шимся на должность президента корпорации реконст-
рукции финансов. За год до того Доус написал Гуверу
письмо, хваля его за мужество, с которым он наложил
вето на закон о пособиях ветеранам. При этом Доус не
336
посчитал позицию Гувера непоследовательной, когда
тот выдал, по выражению конгрессмена ла Гардиа, «по-
дачки миллионерам», в частности собственному банку
Доуса и другим подобным финансовым титанам.
В качестве дополнения к закону о корпорации рекон-
струкции финансов после июля 1932 года властям штатов
для финансирования помощи бедным были предоставлены
триста миллионов долларов. К марту 1933 года, когда
Гувер оставил свой пост, корпорация выдала из этой
суммы в качестве займов 201 миллион долларов и еще
224 'миллиона отпустила на организацию местных обще-
ственных работ. В то же время 7500 банков, железных
дорог и других частных предприятий получили 1 миллиард
750 миллионов долларов. В конце лета 1932 года положе-
ние в экономике на короткий промежуток времени улуч-
шилось, и людям стало казаться, что панацея срабатывает.
Но вскоре колеса снова закрутились в обратном направле-
нии и оптимизм улетучился.
К тому месяцу, когда Франклин Д. Рузвельт сменил
Гувера, нанеся ему унизительное поражение (472 голоса
выборщиков против 59), количество безработных и число
разоряющихся банков выросло как никогда за всю исто-
рйю Америки.
Глава семнадцатая
НОВОЕ ВИНО В СТАРЫХ МЕХАХ
I
Программы борьбы с бедностью, проводившиеся до
«нового курса», обычно составляли второстепенную часть
более широких проектов, и поэтому создалось ошибочное
впечатление, что раньше против бедности ничего не
предпринималось. Распродажа во время революции зе-
мель, принадлежавших тори, например, была частью борь-
бы за независимость и средством наказания врагов. То, что
она улучшила положение арендаторов или безземельных
фермеров, было просто совпадением. Некоторые законы и
политика общественных владений после революции также
помогли многим нуждающимся людям, но и то и другое
делалось в более широких геополитических целях и в
интересах безопасности. Освобождение негров явилось
побочным продуктом междоусобной.войны, целью которой
было спасение союза. Гомстед-акт имел прямое отношение
к борьбе с нуждой, но это маскировалось комплексом
проблем, связанных с вопросом единства страны, рабст-
вом и промышленным развитием. С этой точки зрения
«новый курс» представился необычным, ибо в 1932—
1933 годах бедность стала главной и единственной проб-
лемой. Территориальный раскол не грозил нации ни
со стороны внешних, ни со стороны внутренних сил. Все, с
чем ей предстояло справиться — задача, конечно, нелег-
кая,— заключалось в том, чтобы запустить свой остано-
вившийся мотор, не способный снять народ с мели
нужды.
Поэтому «новый курс» приобрел в фольклоре Америки
магический блеск, ибо он явился сенсационным шагом на
фоне обескураживающей беспомощности Гувера. Психо-
логически он создал впечатление, что кто-то наверху
действительно заботится о стране. Он уничтожил иллюзор-
ные представления об ограниченности прерогатив прави-
тельства и «подсластил» нужду такими мерами, как ком-
пенсации по безработице и пенсии по старости. Он вселил
в людей надежду и избавил их от чувства отчаяния. Самое
важное заключается в том, что «новый курс» заставил
Америку отказаться от принципа laissez faire и пойти по
338
пути контролируемого капитализма. Этот поворот оказал-
ся уже необратимым.
Администрация «нового курса» в отличие от всех пра-
вительств до или после нее проводила свою политику с
осознанной решимостью. Однако с точки зрения достигну-
тых результатов она напоминала человека, у которого
сорок третий размер обуви, а он неизменно носит ботинки
сорок первого размера. Когда человека спросили, почему
он так поступает, он ответил: «Потому что очень приятно
снимать эти ботинки вечером». «Новый курс» принес
чудесное облегчение от мучительной неуверенности, ца-
рившей до него, и это напоминало освобождение от тесных
ботинок. Но среди проблем, которые он не решил и даже
не приблизился к их решению, была ликвидация бедности.
Собственные цифры правительства показывали, что в на-
чале 1939 года, когда закончился эксперимент, безработ-
ных было в шесть раз больше, чем в 1929 году, и почти
в два с половиной раза больше, чем в 1930 году, первом
году депрессии. Несмотря на все фанфары и алфавитный
винегрет из названий многочисленных агентств, безработи-
ца была сокращена лишь слегка — с тринадцати до десяти
миллионов. Промышленное производство, валовой нацио-
нальный продукт, доходы сельского хозяйства и заработная
плата рабочих были еще очень далеки от тех вершин, ко-
торых они достигли в золотые двадцатые годы. Когда
Рузвельт начинал свою одиссею, британский экономист
Джон Мейнард Кейнс сказал ему, что он имеет редкую
возможность применить «в интересах мира и процвета-
ния» тот «метод (расходование больших государственных
средств), который до сих пор использовался лишь в целях
войны и разрушения». И тем не менее именно «война и
разрушения» в конечном итоге помогли рассасыванию
безработицы и вывели нацию на тридцатилетнюю спираль
процветания, благодаря этому «новый курс» все еще
ретроспективно купается в блеске своей славы. «Новый
курс,— пишет Вильям Е. Лейхтенберг,— оставил много
проблем нерешенными и некоторые обескураживающие
проблемы даже создал заново. Он так и не доказал, что
мог бы обеспечить процветание в мирное время». Без вто-
рой мировой войны и послевоенных милитаристских рас-
ходов,. составивших почти триллион долларов, комплекс
панацей Рузвельта выглядел бы сегодня не в таком блеске.
339
II
«Я призываю вас, я призываю себя,— сказал Франклин
Делано Рузвельт, обращаясь к съезду демократической
партии, только что выдвинувшему его кандидатом в пре-
зиденты,— начать новый курс для американского народа».
Эта громкая фраза, зазвучавшая вскоре у всех на устах,
была порождена коннектикутским янки Марка Твена, ко-
торый сказал, что, когда шесть человек из тысячи щелкают
кнутом над 994 остальными, для «простаков» наступает
пора искать «новый курс». Высокий, красивый, по-маль-
чишески живой, с волнующими интонациями в голосе, но-
вый кандидат в президенты с инстинктом евангелиста ло-
вил такие фразы в воздухе, «но что они означают (если
вообще что-либо означают)», как сказал будущий чинов-
ник «нового курса» Элмер Дэвис, «известно только
Франклину Д. Рузвельту й богу».
Насколько позволяют обстоятельства, политические
деятели, конечно, всегда предпочитают неопределенность,
но в данном случае сам кандидат не имел ясного представ-
ления о предстоящем ему пути. На него работала группа
профессоров, которых журналист из «Нью-Йорк тайме»
Джеймс М. Кирэн окрестил «трестом мозгов», а позже их
стали называть «мозговым трестом». В центре этой группы
был Раймонд Моли из Колумбийского университета, ему
помогали Рексфорд Дж. Тагуэлл и Адольф А. Верль, по
номенклатуре прошлого являвшиеся «новыми нацио-
налистами». Но среди интеллектуальных помощников
Рузвельта было также крыло «новой свободы», возглавляв-
шееся престарелым членом Верховного суда Луисом Бран-
дейсом, гарвардским профессором права Феликсом Франк-
фуртером и целым легионом их протеже. Внутри этого
круга имелось столько же нюансов либерализма, сколько и
либералов.
Суть гения, вдохновлявшего Рузвельта, заключалась
не в его способности решать сложные экономические и
социальные проблемы, а в его чутье на политически осу-
ществимые решения. Летом 1932 года, когда он выступал
на выборах против самого непопулярного президента века,
ему еще не приходилось выбирать эти решения. Тогда
было достаточно подогреть воображение общественности
общими приятными заявлениями, броскими выражениями
типа «новый курс» и проявлением заботы о «забитом че-
340
ловеке, стоящем на низшей ступени экономической лест-
ницы». В его речах не упоминались, да и не были еще
сформулированы программы национального восстановле-
ния, дефицитного финансирования, сокращения сельско-
хозяйственного производства, социального обеспечения,
федерального жилищного строительства и проекты других
мероприятии эпохального значения, которым было суж-
дено вскоре заполнить заголовки национальной
прессы. «Новый курс» был еще чертежной доской без чер-
тежа.
Политическая неопределенность того периода порожда-
ла в опытных кругах прогрессистов озноб подозритель-
ности. Уолтер Липпман писал: «Франклин Рузвельт не
борец за идеи. Он не вождь народа. Он не враг укоренив-
шихся привилегий. Он просто приятный человек, который,
не обладая* какими-либо серьезными талантами, очень
хотел бы стать президентом». Либеральная «Нэйшн»
заявляла в редакционной статье: «Одна вещь совершенно
ясна и бесспорна, а именно бесстыдный отказ Франклина
Д. Рузвельта от его прошлых претензий на прогрессизм.
Он присоединился к старой гвардии политических махина-
торов». Одной, хотя и не единственной, причиной такого
выпада были слова коллеги Рузвельта по выборам Джона
Н. Гарнера о том, что «постоянно увеличивающаяся тяга
к социализму и коммунизму является самой серьезной
угрозой. Правительство должно использовать все
имеющиеся в его власти средства, чтобы пресечь дальней-
шее распространение этой тенденции». Это было больше
похоже на проигрывание пластинок Кулиджа — Гувера,
чем на призыв к «новому курсу». По оценке журнала
«Нью рипаблик», вся избирательная кампания была «не-
пристойным спектаклем».
Такого рода подозрения подкреплялись патрицианской
биографией Рузвельта. В отличие от Гувера, самостоятель-
но выбившегося в люди, Рузвельт родился с золотой лож-
кой, блеск которой никогда не тускнел. Его генеалоги-
ческое древо по отцовской линии было американским
вплоть до 1640 года, когда из Голландии в Нью-Амстер-
дам прибыл Клесс Мартензен ван Розенвельт, а по ма-
теринской линии оно тянулось до 1621 года, когда на
Плимутской скале высадилась семья Делано Франклин
франко-голландского происхождения (первоначально но-
сила имя Де Ла Ной). Генеалоги утверждали, что он был
341
в отдаленном родстве с одиннадцатью американскими
президентами, включая Тэдди Рузвельта, его кузена пя-
той ступени.
Франклин был единственным сыном от второго брака
Джеймса Рузвельта, которому было пятьдесят два года,
когда родился будущий президент, и Сары Делано, бывшей
светской дебютантки 26 лет. Он жил в среде если и не
демонстративно богатой, то, во. всяком случае, более чем
просто обеспеченной. Как и подобает потомку сельского
сквайра из Гайд-парка на Гудзоне, он воспитывался гувер-
нантками и наставниками, имел собственного пони и яхту
и. прежде чем научился бриться, восемь раз путешество-
вал с родителями по Европе. Образование он получил в
гавани для детей элиты — Гротоне, возглавлявшемся свя-
щенником Эндикоттом Пибоди; в Мекке для многих юнцов
из высших классов — Гарварде, и в завершение — в Ко-
лумбийской школе права. Хотя ему и не удалось по причи-
не плохой успеваемости закончить изучение права, он сдал
впоследствии адвокатский экзамен и начал карьеру в
нью-йоркской адвокатской конторе, одновременно участ-
вуя в различных общественных и благотворительных де-
лах, создавших Рузвельтам репутацию людей, которых
noblesse oblige 1. Получаемое им на этой работе и других
должностях жалованье дополняло и без того уже достаточ-
но сладкий пирог. В бытность его при президенте Вильсоне
помощником министра военно-морского флота в Ва-
шингтоне в доме у него было десять слуг. После смерти
он оставил состояние в два миллиона долларов плюс
полмиллиона в виде страховой премии. Это было вдвое
больше, чем наследства Кулцджа, Вильсона и Тафта,
вместе взятые.
Либерализм Франклина Рузвельта был поэтому веткой,
привитой на дереве консервативной рутины. Этот либера-
лизм обогатился благодаря браку с его кузиной Элеонорой
Рузвельт, племянницей Тэдди, которая в либеральных
взглядах пошла значительно дальше его. Будучи избран-
ным от своего родного, округа, расположенного вокруг
Гайд-парка, сенатором штата Нью-Йорк, он проявил себя
как хороший, но не выдающийся прогрессист. Он благо-
желательно относился к социальному законодательству,
избирательному праву для женщин, идее прямых выборов
1 Положение обязывает (фр.).— Прим. ред.
342
сенаторов. После визита к Вудро Вильсону в 1911 году он
энергично включился в кампанию за этого кандидата
«новой свободы» (против своего кузена пятой ступени
Тэдди), и в знак благодарности Вильсон вознаградил его
хорошим постом в военно-морском флоте, который не
должен был подвергнуть испытанию его социальные убеж-
дения. В 1920 году он был избран кандидатом в вице-
президенты от демократов, но после августа 1921 года в
связи с заболеванием детским параличом сошел со сцены.
Дружественно настроенные к нему биографы утверждают,
что опыт жизни в инвалидном кресле и ношение специаль-
ного корсета (в течение всей его остальной жизни) сдела-
ли его мягче. Но тем не менее, когда при поддержке жены
и своего близкого помощника Луиса Хоува он вернулся к
политике и добился в 1928 году избрания на пост губерна-
тора штата, ему еще не хватало той невероятной тяти к
новшествам, так ярко проявившейся, в течение пер-
вых пяти с половиной лет его пребывания в Белом доме.
Он был приятным, доброжелательным, очаровательно
импульсивным человеком с ослепительной улыбкой, спо-
собностью превосходно смешивать напитки и привычкой
небрежно держать в руках длинный мундштук для сигарет;
но он, как заметил Липпман, не был ни трибуном, ни
крестоносцем.
Отличительным качеством Рузвельта был его темпера-
мент, ставший символом «нового курса», так же как
в свое время «настроение» составляло существо периода
прогрессизма. Там, где Гувер упорно цеплялся за ранее
разработанные доктрины, Франклин Д. Рузвельт был готов
проявить гибкость. «Страна нуждается, и, если я правиль-
но понимаю ее дух, страна требует смелого, последователь-
ного экспериментирования, — сказал он в своем выступле-
нии в университете Оуглторпа.—Здравый смысл застав-
ляет нас брать на вооружение новые методы и испытывать
их. Если они не срабатывают, надо откровенно призна-
вать это и испытывать другие. Самое главное — что-то
пытаться сделать». Немногие предвидели, что ветры того
времени повлияют на него так сильно. В интервью с ре-
дактором «Нью-Йорк грэфик» Рузвельт пересказал беседу
со «старым другом, управлявшим железной дорогой на
Западе». «Фред,—спросил я его,—о чем говорят люди
в этих местах? И я, как сейчас, слышу его ответ. Фрэнк,
сказал он, к сожалению, люди здесь говорят о револю-
343
ции». Как оказалось, революции на повестке дня не было,
но разговоры о ней помогли «новому курсу» обрести свою
форму, сведя его от радикалистских к реформистским
измерениям. Демонстрации безработных, забастовки фер-
меров, сидячие забастовки, кампании создания профсою-
зов, движения Хью Лонга, Фрэнсиса Таунсенда и отца
Куфлина, выдвигавших свои панацеи, агитация прогрес-
систов типа сенатора Гуго Блэка, проводившаяся тридцать
часов в неделю,—все это продолжалось в течение пяти
или шести первых лет пребывания Рузвельта у власти и
очень заметно на него повлияло. Когда один консерватив-
ный экономист убеждал его предоставить природе идти
в деле оживления экономики своим путем, он с возмуще-
нием ответил: «Вы знаете, люди ведь не скот!» Он не был
врагом капиталистической системы, скорее даже наобо-
рот, он не мог понять близорукой фиксации на «священ-
ных нерушимых, неизменных» законах экономики. В то
время как республиканцы, говорил он, «болтают о зако-
нах экономики... мужчины и женщины голодают». Руз-
вельт, по словам Ричарда Хофстадтера, был одновременно
и «патрицием» и «оппортунистом». Однако по своему ха-
рактеру он не мог спокойно смотреть на голодавших лю-
дей, не предпринимая ничего для оказания им помощи.
Если вначале взгляды Рузвельта были несколько
неопределенными, то его способность к действию и антипа-
тия к любителям болтовни позволили ему наполнить пус-
тую фразу «новый курс» достаточным содержанием для
того, чтобы спасти от несчастья многие миллионы людей.
Сама его непоследовательность была тем, что придало
эксперименту жизненность.
Этот эксперимент вызвал раздражение со стороны та-
ких критиков правого крыла, как, например, Джон
Т. Флинн, и критика имела под собой некоторые осно-
вания. Рузвельт, в частности, вел предвыборную кампа-
нию, обещая сбалансированный бюджет, а затем настоль-
ко превысил расходы по сравнению со своими
предшественниками, что в течение четырех лет удвоил
национальный долг от 19 до 38 миллиардов долларов.
Он назвал «жестокой шуткой» последнее обращение
Управления сельского хозяйства Гувера, призывавшего
«крестьян оставлять без посевов 20 процентов их земель
из-под пшеницы, вспахивать лишь третью борозду для
хлопка и стрелять каждую десятую корову». А затем по
344
программе регулирования сельского хозяйства он сделал
то же самое только в еще более крупных масштабах.
Он говорил о правах штатов и возражал против дальней-
шей централизации власти, а сам довел эту централизацию
в руках федерального правительства до небывалого прежде
уровня.
Главной целью Рузвельта было получить результаты.
Быть непоследовательным означало меньший грех, чем
беспомощным. Из прагматических соображений он много
раз изменял курс, особенно когда оказывался в трудном
положении. Рузвельт сам по себе не был инициатором
перемен, а был лишь их катализатором. Среди планов,
разработанных другими людьми, он делал свой выбор,
часто не очень хорошо понимая существо проблемы.
«Я не нахожу,— писал Раймонд Моли,— что он много
читал по экономическим проблемам. Пугающим аспектом
методов Рузвельта является его огромная восприимчи-
вость». Эта «огромная восприимчивость» была одновре-
меннб и слабой и сильной его стороной. Слабой потому, что
она часто подчеркивала его непоследовательность, и силь-
ной потому, что делала его гибким при выборе из многих
вариантов нужного решения. Единственный принцип,
ставший (опять же вопреки его прежним заявлениям)
постоянным для него, заключался в том понимании задач
правительства, которое семь десятков лет назад сформули-
ровал Линкольн: «Делать для народа все, в чем он нуж-
дается и чего он сам либо не может сделать, либо может,
но недостаточно хорошо».
III
Не удивительно, что эра Рузвельта была разделена на
две половины: первая — период грандиозных перемен
«нового курса» от 1933 года до первых дней 1939 года, и
вторая — наступивший позже период социальной умиро-
творенности, не имевший ничего общего с первоначальным
подъемом «нового курса». В свою очередь «новый курс»
отчетливо подразделялся на первый и второй «новые кур-
сы», которые шли в борьбе с бедностью разными путями.
Первый «новый курс» начался с заявления Рузвельта
в его речи при вступлении в должность о том, что «един-
ственная вещь, которой мы должны бояться,— это сам,
345
страх». Затем последовали сто дней наиболее безудержной
в истории Америки законодательной и административной
деятельности. В ту субботу, когда новый президент принес
присягу, был лишь один путь — путь вверх. Накануне
этого губернатор Нью-Йорка Леман повесил администра-
тивный замок на банки штата, чтобы предотвратить утечку
их средств. Вкладчики страны, встревоженные крахом по-
чти более чем четверти сберегательных финансовых уч-
реждений, забирали доллары со своих счетов. Лишь в
последние две недели правления Гувера они забрали
1,2 миллиарда долларов, полагая, что лучше держать день-
го под матрацем или закопать их в саду, чем оставлять в
банках. В результате один банк за другим оказывался без
средств и запирал свои двери; и один штат за другим —
всего девять, пока очередь дошла до Нью-Йорка, и среди
них Мичиган и Калифорния,— объявляли банковские ка-
никулы. В то роковое утро закрылась нью-йоркская бир-
жа, Чикагский центр торговли и полдюжины других
центров. Поскольку миллионы людей оказывались без
единого пенни и лишались доступа к своим деньгам,
местные власти’ строилц повсюду планы выпуска собствен-
ных валютных средств. Один отель в Пасадене пускал
постояльцев, не имевших денег, под долговые квитанции.
Казалось, что почти всё могло служить средством обмена:
марки, канадские доллары, мексиканские песо. Газета
Принстонского университета выпустила для студентов
чеки, заменявшие 25 центов каждый, а компания «Доу
кемикл» отчеканила для своих рабочих монеты из спла-
ва магнезии. Экономическая машина свободного капита-
лизма скрипела до последнего момента и наконец под
скрежет тормозов остановилась совсем.
В этой низшей точке спада Рузвельт мог бы облечь
себя всеми правами экономического царя и установить
специальным декретом более продолжительный срок своих
полномочий. 9 марта конгресс всего лишь после тридцати
восьми минут дебатов единодушно принял закон о чрез-
вычайном положении, несмотря на то что текст его не
был даже размножен и единственный экземпляр имелся
лишь у спикера. Это было признаком готовности конгрес-
са поддержать Рузвельта. Обстановка была настолько
острой и общественность с таким нетерпением ожидала
«действий», что любое предложение, внесенное новым
президентом, прошло бы без сучка и задоринки. С мрач-
346
ным юмором Вилл Роджерс заметил, что, пока Руз-
вельт что-то делал, вся страна была с ним, даже если он
совершал ошибки: «Если бы он зажег Капитолий, мы бы
приветствовали его, воскликнув: »Ну вот, по крайней
мере мы начали пожар"».
Несмотря на то что в руках у него был такой все-
объемлющий мандат, Рузвельт среагировал на банковский
кризис удивительно сдержанно, настолько сдержанно, что
его охотно поддержали финансовые советники Герберта
Гувера. На следующий день после вступления в долж-
ность, в воскресенье, Рузвельт применил старый закон о
торговле с врагами, запрещавший сделки в иностранной
валюте и экспорт золота, и объявил четырехдневные
национальные банковские каникулы, в течение которых
вкладчикам не должны были выдаваться ни валюта, ни
золото. Многие ожидали, что президент национализирует
кредитные учреждения, но поспешно проведенный на спе-
циальной сессии конгресса билль о банках; использовал
традиционные приемы: с тем чтобы платежеспособные
банки могли избежать истощения своих ресурсов, он
разрешил печатание дополнительного количества денег,
ввел наказания за накопительство; разработал план
открытия заново обанкротившихся банков и реорганиза-
ции испытывавших определенные трудности. Чтобы ус-
покоить банкиров и сторонников сбалансированного бюд-
жета, президент на следующий день провел экономическое
мероприятие, которое на четыреста миллионов долларов
сократило выплаты по пособиям ветеранам войны и на
сто миллионов долларов — заработную плату служащих
федеральных учреждений. Лишь через три месяца после
этого в правила банковской системы вопреки первоначаль-
ной оппозиции Франклина Рузвельта, хотя его имя и
связывается с этим нововведением в истории, был включен
новый, необычный элемент. По инициативе сенатора-рес-
публиканца Артура Ванденберга из Мичигана и демократа
с Юга Генри Стигэлла была образована федеральная кор-
порация страхования вкладов, гарантировавшая сохран-
ность индивидуальных банковских вкладов, не превышав-
ших пяти тысяч долларов.
Первый натиск против депрессии достоин внимания
хотя бы потому, что он иллюстрировал методы Рузвельта:
действовать быстро и, насколько возможно, опираться при
этом на поддержку нации. Там, где требования радикаль-
347
ных реформ, таких, как национализация, были не очень
энергичными, он предпочитал фундаменталистский тип
решений. Следующим и самым больным из всех пациен-
тов, нуждавшихся во внимании в то время, являлся чело-
век без работы. Здесь фундаментализм был уже безуспеш-
но испытан Гувером. Поэтому формула Рузвельта, выра-
женная человеком, которому он доверил большую часть
работы по этой проблеме,— Гарри Л. Гопкинсом, отражала
саму простоту: «Накормить голодных, и притом чертовски
быстро». Гопкинс был жизнерадостным, смелым челове-
ком, придавшим «новому курсу» особый колорит. Высо-
кий, худощавый, с бледным лицом п явными признаками
болезни, всегда преследовавшей его с юных лет, безудерж-
ный курильщик, открытый, часто даже резкий в своих
высказываниях, он был почти неизвестен, когда вступил
в должность руководителя Федерального агентства чрез-
вычайной помощи (ФЕРА). Но ему предстояло в течение
четырех лет стать самой могущественной фигурой в окру-
жении Рузвельта, по существу его помощником. Атеист,
разведенный, подвергавшийся психоанализу Гопкинс
воплощал дух «нового курса»: делать дело без сентимен-
тальности и моралистских проповедей. Выросший в Сиу-
Сити и Гриннеле, штат Айова, Гопкинс, наделенный
прозвищами Тощий и Хай, никогда не уставал хвастаться
своим бедным происхождением. Веселый ремесленник,
делавший упряжь для лошадей, лавочник и коммивояжер,
любивший играть в кегли й рассказывать соленые анекдо-
ты, папа Гопкинс пользовался любовью студентов коллед-
жа Гриннела, но не отличался талантом в сколачивании
состояния. Мама — религиозная методистка, водившая
каждое воскресенье своих пятерых детей в церковь, иногда
приводила старшего Гопкинса в ужас, опасавшегося, что
она разбазарит его выигрыши в кегли на еженедельные
подаяния. Гарри унаследовал от своей матери склонность
к социальной деятельности, а от отца — его озорство. При-
лежный студент при изучении экономики и социологии,
хороший баскетболист, до тех пор пока его не свалило
тяжелое заболевание тифом, он прежде всего был при-
рожденным организатором. Когда его герой — президент
Принстонского университета Вудро Вильсон — проезжал
через Гриннел, Тощий организовал группу для встречи
будущего президента страны, и стоимость всего мероприя-
тия составила лишь один доллар пятьдесят центов. Окон-
348
чив колледж, он собирался начать карьеру журналиста,
однако под влиянием одного профессора согласился на
работу в качестве консультанта в Нью-Джерси. После
этого он сменил много занятий в области социального
обеспечения, пока судьба не обратила на него внимание
губернатора штата Нью-Йорк Рузвельта, искавшего чело-
века, способного осуществить программу помощи в штате.
Гопкинс не был доктринером в своих партийных
привязанностях. Так, в 1917 году, возмущенный политикой
основных партий в Нью-Йорке, он оказал поддержку
Моррису Хилквиту, кандидату в мэры от социалистов.
Жизнерадостный и трезвый Гопкинс был диссидентом в
духе Рузвельта, и поэтому, когда конгресс в мае 1933 года
выделил пятьсот миллионов долларов на программу помо-
щи, именно он был назначен руководителем федерального
агентства чрезвычайной помощи. Гопкинс не разочаровал
своего покровителя. В течение двух часов, пока рабочие
еще делали перестановку в его кабинете и стол его нахо-
дился в прихожей, он успел истратить пять миллионов
долларов. В течение дня он выдал пособия семи штатам,
в связи с чем «Вашингтон пост» предсказала, что полмил-
лиарда долларов исчезнут в течение месяца. За два с по-
ловиной года это федеральное агентство раздало в качестве
прямой помощи около трех миллиардов долларов. Там, где
Гувер с большими колебаниями выделил триста миллио-
нов долларов в качестве займов, Гопкинс раздал штатам,
а через них местным органам власти в десять раз большие
суммы в качестве безвозвратных ссуд. В период расцве-
та своей деятельности, в феврале 1934 года, агентство оп-
лачивало 70 процентов расходов по национальной помощи
и оказывало поддержку восьми миллионам семей —28 мил-
лионам человек. Преодоление всяческих барьеров и пре-
доставление в такой короткий срок помощи почти одной
пятой части американского народа выглядело резким
контрастом по сравнению с обычно медленным функ-
ционированием правительства. Более того, в мгновение
ока Гопкинс установил новые принципы обеспечения
общественного благосостояния, которые могли бы заста-
вить старых деятелей благотворительности лишь удручен-
но хлопать глазами. Федеральная помощь, объявил он, не
акт милосердия, а прямая обязанность правительства;
граждане могут получать ее по праву, а не как подачку.
Он постарался организовать выдачу помощи в виде налич-
349
ных денег, а не бакалейных чеков, так что получатели
могли сами решать, как потратить их. Наконец, он настоял
на том, чтобы помощь предусматривала средства не только
на питание, но и на квартплату, одежду и расходы по ме-
дицинскому обслуживанию. Левые критиковали эту
программу как неадекватную, а правые называли ее по-
дачкой, которая иссушит человеческую инициативу. Тем
не менее было сделано огромное дело, подготовившее
почву для новых мероприятий.
В дополнение к программе чрезвычайной помощи Гоп-
кинс и его помощники разработали национальный план
«искусственных работ». В течение четырех месяцев адми-
нистрация гражданских работ ввела в действие 180 тысяч
проектов, включавших ремонт школ, улучшение дорог,
расчистку парков и площадок отдыха, осуществление
мероприятий по борьбе с эрозией почвы и вредителями.
Критерий оценки каждого проекта заключался в конечном
итоге не в его пользе для общества, а в том, насколько
быстро он мог предоставить временную работу людям зи-
мой 1933—1934 годов. Это обстоятельство навлекло на
администрацию различные обвинения. Однако «искус-
ственные работы» пользовались популярностью не только
у широкой общественности, но прежде всего среди тех
четырех миллионов людей, которым была предоставлена
работа. «Радость людей, получивших хотя бы краткосроч-
ную возможность заработать на приличную жизнь,— ска-
зал председатель администрации гражданских работ в
Мичигане,— не знала границ». Этот план позволил полу-
чателям помощи сохранить в определенной степени чувст-
во собственного достоинства, которое прямая помощь, с
ее унизительной проверкой «обеспеченности», просто
уничтожала. Половиной из тех, кто получил работу по
этой программе, были либо не желавшие принимать
«подачки», либо не имевшие на них права. Плата за рабо-
ту определялась в зависимости от преобладающих ставок
зарплаты в каждом районе, при этом установленный ми-
нимум составлял тридцать центов в час. Многие местные
политические деятели заявляли, что предоставление без-
работным той же зарплаты, которую платили работающим,
угрожало нарушению структуры заработной платы в
районе. О том же говорил генерал Хью Джонсон в своем
кодексе для промышленности, однако Гопкинс настоял
на своем. Рузвельт рекомендовал ему игнорировать пре-
350
тензии политических деятелей, и он в течение одной ко-
роткой зимы беззаботно израсходовал 933 миллиона долла-
ров. Эмиссар президента Фрэнк Уокер, возвратившийся
из поездки по стране, совершенной им с целью оценки
эффективности программы, доложил, что она сделала
больше для улучшения морального состояния людей,
чем все,другие мероприятия «нового курса». Его старый
друг, которого он встретил на рытье канав, организован-
ном по программе гражданских работ, сказал ему: «Мне
страшно подумать о том, что случилось бы со мной, если
бы мне не досталась эта работа. Я продал и заложил все,
что мог, дети мои голодали. Я стоял перед витриной хлеб-
ного магазина на улице и думал, сколько же пройдет вре-
мени, прежде чем я в отчаянии схвачу камень, швырну
его в окно, схвачу хлеб и отнесу его домой».
Вторым шагом в наступлении «нового курса» на бед-
ность было выделение 3,3 миллиарда долларов админист-
рации общественных работ, созданной для оживления
строительной промышленности. Гарольд Л. Икес, своеоб-
разный «ворчун», ставщий председателем организации
Б. Мьюза в Иллинойсе, а позже, в 1924 году, сторонни-
ком прогрессивной партии Лафоллета, был назначен
руководителем этой программы. Для него осуществилась
лучшая мечта реформатора. «Клянусь богом,— восклик-
нул он в минуту непосредственности,—никогда не ду-
мал, что доживу до этого. Ведь это же второй медовый
месяц». В отличие от федерального агентства чрезвы-
чайной помощи и администрации гражданских работ
цель администрации общественных работ заключалась
не в непосредственном предоставлении работы людям, а
в том, чтобы вновь заставить вращаться колеса тяжелой
промышленности. Выполняя эту функцию, Икес часто
проявлял такую осторожность, что просто ошеломлял не-
терпеливых помощников Гопкинса. Тем не менее его
администрация наладила ритм работы и создала возмож-
ность для использования полмиллиона рабочих. Когда
во время второй мировой войны ее распустили, она успела
уже потратить четыре миллиарда долларов на 34 тысячи
проектов, среди которых были план ирригации и мелиора-
ции долины Теннесси, завершение строительства гуверов-
ской дамбы и нью-йоркского моста Триборо, бесчисленные
очистительные системы, городские здания, школы. В те-
чение первых шести лет на деньги этой программы было
351
построено более двух третей новых школ в стране, больни-
цы на 121 760 коек, туннель Линкольна в Нью-Йорке, порт
Браунсвиль в Техасе и множество военных сооружений,
включая пятьдесят аэродромов, десять тысяч миль стра-
тегических дорог, авианосцы «Йорктаун» и «Энтерпрайз»,
а также множество подводных лодок, крейсеров, самолетов
и легких судов. Одним из нововведений программы обще-
ственных работ была расчистка трущоб и строительство
жилищ для низших классов, хотя сам Икес признал, что
Управление жилищного строительства «очень и очень
разочаровало» его, так как судьи создавали трудности для
использования земель, находившихся под контролем шта-
тов. За четыре с половиной года оно построило только
25 тысяч зданий.
Третьей, хотя и меньшей по своему значению мерой
борьбы с нуждой был Гражданский корпус сохранения
ресурсов, идея которого была выдвинута министром труда
Фрэнсес Перкинс и сенатором Робертом Ф. Вагнером в
качестве средства борьбы с преступностью несовершенно-
летних. Поскольку это мероприятие осуществляло воен-
ное министерство, радикалы объявили его милита-
ристским. Но меры, предусмотренные планом, не
носили принудительного характера, и молодые люди лишь
по их желанию направлялись в лагеря, где использовались
на различных работах и одновременно проходили военную
подготовку и обучение. В дополнение к питанию, жилищу
и обмундированию им платили тридцать долларов в месяц
при условии, что большую часть из этих денег они будут
посылать своей семье. С 1933 по 1941 год через лагеря
корпуса прошли более 2,5 миллиона молодых людей,
большая часть из которых были моложе двадцати лет. Ойи
находились в лагерях от шести месяцев до двух лет. Тем,
кто был не согласен с «милитаризмом» корпуса или
физически непригоден для лагерей, национальная админи-
страция по делам молодежи, организованная в 1935 году,
выплачивала ежемесячно небольшие стипендии на продол-
жение учебы или предлагала 44 часа работы в месяц с
оплатой пятнадцать долларов. Миллионы из тех, кто
воспользовался услугами этой администрации, получили
также доступ а классы профессионального обучения,
дававшие подготовку для работы в промышленности,
и в клубы, отвлекавшие молодежь бедных районов от
улицы.
352
Все эти меры борьбы с бедностью и безработицей,
вместе взятые, представляли собой совершенно необычное
нарушение старых традиций и даже нарушение принци-
пов Тэдди Рузвельта и Вильсона. Словно бомбой были
разрушены две древние опоры этих традиций. Одна из них
заключалась в убеждении, что борьба с голодом должна
вестись за счет местных и частных средств, и другая, еще
более старая, выражалась в идее сбалансированного бюд-
жета. Каждый год в период с 1920 по 1930 год федераль-
ный бюджет показывал приятные излишки; зато каждый
год при Рузвельте он показывал полезный для экономики
дефицит (в 1943 г., когда «доктор Выиграй войну» сменил
«доктора Новый курс», дефицит составлял 57 миллиардов
долларов). И тем не менее страна вопреки предсказаниям
некоторых пророков не развалилась по швам.
В тридцатых годах в лексикон всех западных стран
настойчиво прорывался новый термин: компенсаторные
расходы. Выдвинутая британским экономистом Кейнсом
теория компенсаторных расходов призывала правитель-
ства выделять средства на стимулирование спроса, а через
него и производства, даже если это приведет в результате
к крупным дефицитам бюджета. Кейнс отбросил уста-
ревший тезис о том, что здоровье экономики измеряется
сбалансированными бюджетами и что дефицит — это про-
клятие дьявола. Самое худшее в мире, говорил он, заклю-
чается не в дефиците, а в больной экономике. Поэтому
в тяжелые времена правительство обязано компенсировать
сокращение потребления собственными увеличенными
расходами, хотя это и означает «дефицитное финансирова-
ние», или заем у будущего. Конечно, деньги нельзя швы-
рять как попало, ибо это может привести к опусто-
шению банковских счетов, от чего никому никакой
пользы не будет. Средства нужно вливать продуманно,
с тем чтобы они превратились в активный капитал, как это
было, например, в программе общественных работ и про-
грамме помощи. Если это требование будет выполнено, не-
избежно наступит процветание, и, когда условия улучшат-
ся, правительство сможет ввести более высокие налоги,
чтобы выплатить свою задолженность и не допустить
перенапряжения экономики. Как писала потом министр
труда Рузвельта Фрэнсес Перкинс, британский теоретик
доказывал ей, что «доллар, потраченный правительством в
порядке помощи, попадает в качестве платежного средства
353
12—2057
к бакалейщику, от бакалейщика — к оптовику и от оптови-
ка — к фермеру. Таким образом, с помощью одного долла-
ра, выделенного на оказание помощи или на организацию
общественных работ, вы создаете четыре доллара нацио-
нального дохода».
Очень немногие теоретики «нового курса» читали
Кейнса. Когда Фрэнсес Перкинс устроила ему встречу
с Рузвельтом, последний почти ничего не знал о теориях
британского экономиста и был довольно скептически на-
строен по отношению к нему. «Я видел вашего друга
Кейнса,—сказал он ей,—он оставил мне кучу цифр. Он,
наверное, больше математик, чем политический эконо-
мист». Сам Рузвельт также не произвел впечатления на
Кейнса, который «полагал», как он сказал, что «президент
был более образован с экономической точки зрения». Тем
не менее кейнсианство, имевшее столько же вариаций и
направлений, как и фрейдизм, стало в период «нового кур-
са» направляющей теорией для американской экономики.
В 1937 году, когда Рузвельт, опасаясь инфляции, снизил
уровень расходов и резко сократил программы обществен-
ных работ, в экономике, как и предсказывал Кейнс, насту-
пило резкое ухудшение и сокращенные расходы были
быстро возобновлены.
IV
«Новый курс» должен был не только дать деньги
безработным, но и решить более фундаментальную зада-
чу — задачу пуска в ход производства. Такие меры, как
помощь безработным, чрезвычайный закон о банках,
чрезвычайный акт о заложенном фермерском имуществе,
акт о надежности ценных бумаг, акт о займах домовла-
дельцам, как бы ни были полезны сами по себе, являлись
лишь временными мерами на тот период, пока промыш-
ленность и сельское хозяйство не набрали прежнего тем-
па. Эти меры можно было сравнить с починкой крыши в
то время, когда фундамент здания уже шатался.
Чтобы поднять уверенность граждан, президент Руз-
вельт периодически выступал по радио со своими знаме-
нитыми «беседами у камина», но в тридцатые годы многие
люди серьезно сомневались, что производство когда-либо
достигнет прежнего уровня. Сенатор Гуго Л. Блэк, напри-
мер, внес законопроект о 30-часовой рабочей неделе, так
354
как был убежден, что полное использование рабочей силы
уже недостижимо и единственным выходом из положения
является поочередное использование рабочих (Рузвельт,
между прочим, был шокирован предложением этой рефор-
мы, поскольку считал ее неконституционной и, более того,
неприменимой во многих отраслях хозяйства, в таких,
например, как молочное производство, потому что реформа
вступала в противоречие с «ритмом коров»). Сенатор
Джеймс Ф. Бирнс доказывал, что «мы должны принять
неизбежное и признать, что достигли уровня новой нор-
мы», при которой миллионы людей до конца своих дней
обречены на безработицу. Раймонд Моли полагал, что
государство будет теперь «постоянно» выплачивать посо-
бия миллионам людей. В 1937 году Гопкинс считал, что
даже «в периоды процветания» в будущем разумно рас-
считывать на вероятное число безработных от четырех
до пяти миллионов человек.
Сторонники «нового курса» приступили к решению
проблемы восстановления экономики, сознавая, что при-
шло время принять самые решительные меры, далеко
выходящие за рамки традиций. На одном конце среди них
были те, кто призывал к реформам и энергичной борьбе
с трестами; на другом — группа, считавшая, что нация
должна пойти по пути всестороннего экономического пла-
нирования. Этот раскол среди сторонников «нового курса»
в переводе на язык периода прогрессивизма шел по ли-
ниям «новой свободы» и «нового национализма». Идеоло-
гами течения «новой свободы» были судья Верховного
суда Брандейс и профессор права из Гарварда Феликс
Франкфуртер. Оба они были друзьями президента и имели
за собой от семидесяти пяти до ста своих протеже. По их
диагнозу, восстановление экономики тормозилось лишь
крупными монополиями, безжалостно притеснявшими
мелких предпринимателей. Все беды американской про-
мышленности могли быть вылечены деконцентрацией и
свободной конкуренцией. Если правительство с помощью
антитрестовских законов и больших налогов на крупные
корпорации обуздает монополии, колеса индустрии снова
завертятся в нормальном ритме. «Мы должны вернуться
к мелким экономическим единицам,— говорил Бран-
дейс,— и, для того чтобы ослабить власть титанов, нужно
с помощью различных реформ и мер благотворительности
укреплять власть менее привилегированных».
355
12*
В лагере коллективистов ключевой фигурой за сценой
был во главе группы своих сторонников бывший профес-
сор Колумбийского университета Рексфорд Дж. Тагуэлл.
В те дни он являлся помощником министра сельского
хозяйства, однако его влияние было значительно шире,
чем предполагал этот пост. Высокий, поразительно краси-
вый человек, Тагуэлл вырос в штате Нью-Йорк, где его
отец владел процветающей фруктовой фермой. После сред-
ней школы он поступил в Школу финансов и коммерции
Уортона, затем был преподавателем в ряде колледжей и
в 1920 году оказался в Колумбийском университете. После
десятка лет, проведенных в университетских аудиториях,
он вместе с Раймондом Моли попал в «мозговой трест»
Рузвельта. Воинственные консерваторы типа Марка
Салливена считали Тагуэлла почти большевиком. Джон
Т. Флинн, признавая, что он «имел первоклассный ум и
хорошо писал», цитировал стихотворение под названием
«Мечтатель», написанное Тагуэллом еще в колледже.
Флинн хотел показать, что Тагуэлл был холодным, пре-
зрительно относящимся к людям человеком и в какой-то
степени страдал манией величия, так как в последней
строчке стихотворения говорилось: «Я засучу рукава и
переделаю Америку». Однакс) на самом деле Тагуэлл, как
и Рузвельт, был убежден, что, навязывая капиталистичес-
кой системе дисциплину и координацию, он не ослабляет,
а, наоборот, спасает ее. В книге «Сторонники нового кур-
са», написанной в 1934 году анонимным «неофициальным
наблюдателем», говорится, что Тагуэлл «настолько же
коллективист, насколько им является мистер Дж. П. Мор-
ган; он просто понимает, что тенденции технологического
процесса ведут к созданию более крупных и более вза-
имосвязанных экономических единиц... Единственный во-
прос заключается лишь в том, потекут ли дивиденды от
коллективизма в карман спекулянтов, банкиров и бога-
тых бездельников, живущих за счет наследств, или же они
будут распределены достаточно широко, чтобы дать воз-
можность выжить частной собственности вообще и инди-
видуалистской основе капитализма в целом».
Тагуэлл не был единственным человеком, говорившим
о планировании. Фактически эта идея носила широ-
ко распространенный характер. В устах коммунистов и
социалистов левого крыла она связывалась с революцией
и национализацией промышленности, более умеренные
356
правые социалисты были готовы национализировать лишь
отрасли тяжелой промышленности и осуществлять плани-
рование в смешанной экономикё так, чтобы обеспечить
частному сектору получение прибылей на широком фрон-
те. Позицию в центре занимала значительная группа
либералов, таких, например, как историк Чарльз А. Бирд,
Джордж Сауль, сенатор Роберт М. Лафоллет-младший,
проповедовавшие планирование в контексте частного
капитализма. Даже большой бизнес имел в своих рядах
сторонников планирования, среди которых выделялся пре-
зидент «Дженерал электрик» Джордж Своуп, призывав-
ший к созданию национальных торговых ассоциаций под
контролем федеральной торговой комиссии. План Своупа,
между прочим, включал обязательное для всех частных
фирм условие обеспечивать своих работников пособиями
на случай безработицы. Таким образом, платформа Та-
гуэлла не была такой уникальной, как это может показать-
ся. Она отличалась от взглядов Своупа лишь в двух основ-
ных моментах. Тагуэлл в дополнение к объединению
бизнесменов в промышленные ассоциации предлагал еще
создать центральное управление промышленной интегра-
ции с целью координации таких экономических мероприя-
тий, как распределение капиталов, планирование произ-
водства, установление цен и уровня зарплат, изменение
социальных условий, раздел рынков. В это управление
должны были также входить члены правительства, имею-
щие право решающего голоса при обсуждении вопро-
сов, связанных с приведением в соответствие интересов
отдельных отраслей промышленности и национального
планирования. Такая программа не уничтожала капита-
лизм, она просто его дисциплинировала.
Столкнувшись с весьма глубоким расколом среди сво-
их советников в первый период «нового курса», Рузвельт
поддержал сторонников планирования, а не противников
трестов. Когда 16 июня 1933 года был принят акт о восста-
новлении национальной промышленности, он назвал его
«самым важным и самым далеко идущим законодатель-
ным документом, который когда-либо принимался амери-
канским конгрессом». Он горячо поддержал и акт о регули-
ровании сельского хозяйства, к которому Тагуэлл также
приложил руку. Этот акт ставил целью повысить с по-
мощью планирования цены на сельскохозяйственные про-
дукты и вместе с ними доходы фермеров. Таким образом,
в течение последующих двух лет, пока суды не признали
оба эти закона неконституционными, а сам Рузвельт не-
сколько не остыл в своем стремлении к сотрудничеству
с большим бизнесом, Соединенные Штаты шли по беспре-
цедентному для них пути коллективизма.
Когда наконец была принята эта программа, явившая-
ся соединением панацеи Тагуэлла и плана Своупа, ее
главная суть заключалась в первой части акта о восстанов-
лении промышленности. Под эгидой Администрации на-
ционального восстановления (НРА) 1 бизнесмены всех
отраслей промышленности должны были организовать
ассоциации и подготовить кодексы, предусматривающие
справедливое разрешение таких проблем, как установление
уровня цен, заработной платы и продолжительности рабо-
чего дня, обмен информацией, продажа технологических
методов и т. д. Эти кодексы подлежали одобрению прези-
дента. Администрация не собиралась вводить какой-то
единый национальный план, она имела в виду лишь ока-
зать помощь восстановлению различных отраслей эконо-
мики, и при этом каждой в отдельности. По существу,
все дело свелось к призыву правительства к бизнесменам
поднять уровень заработной платы и сократить продолжи-
тельность рабочего дня, что должно было повысить спрос
на товары. На этих условиях правительство обещало раз-
решить бизнесменам устанавливать свои цены на продук-
ты без риска попасть под суд по антитрестовским законам.
Этот план угождал всем понемногу, за исключением
потребителя, хотя предполагалось, что и он все-таки по-
лучит некоторые выгоды от повышения заработков. В про-
цессе закулисных сделок, предшествовавших принятию
закона, Вильям Грин из АФТ вырвал в последнюю мину-
ту уступку в виде так называемого параграфа 7А, по
которому за рабочими признавалось право на коллектив-
ное ведение переговоров с предпринимателями. То, о чем
Герберт Кроули мечтал в 1909 году как о «конструктив-
ном» партнерстве между бизнесом, трудом и правитель-
ством, теперь, по прошествии двадцати пяти лет, с три-
умфом, как казалось, наконец осуществилось.
Человеком, назначенным на пост руководителя НРА,
которому предстояло контролировать подготовку кодек-
сов, был генерал Хью Джонсон, принимавший участие
1 НРА — Нэшнл рекавэри администрэйшн (англ.).— Прим, перее.
358
вместе с Тагуэллом в подготовке закона. Генерал был
ворчливым и шумным воином, но не без некоторой доли
обаяния. Его карьера в Вест-Пойнте 1 была отмечена «хро-
ническими нарушениями дисциплины», а первый период
службы в армии — регулярными драками в барах, во вре-
мя одной из которых он сломал челюсть подвыпившему
солдату. Тем не менее он служил с Першингом во время
его экспедиции в Северную Мексику, принимал участие
в подготовке и реализации акта о призыве во время войны
и был сподвижником Герберта Баруха. После войны он
вместе с другим будущим сторонником «нового курса»,
Джорджем Н. Пиком, вступил в компанию «Молин плоу»,
продолжая помогать Баруху в различных его начинаниях,
а на предвыборном съезде демократической партии в
1932 году всплыл на поверхность вместе с Барухом как
участник движения, носившего название «Остановить
Рузвельта». В том же году он раздавал своим друзьям
на Уолл-стрите листовку об экономической диктатуре,
названной им непонятным словом «Масл-Инни», которая
будет править без конгресса. Когда Барух помирился с
Рузвельтом, Джонсону поручили организацию предвыбор-
ной кампании, а позже его ввели в состав «мозгового
треста», руководимого Раймоном Моли.
Джонсон энергично принялся за дело интеграции и
кодификации практики сотен отраслей американской про-
мышленности. Однако первые результаты не были обна-
деживающими. Из десяти крупнейших отраслей лишь одна
достаточно быстро откликнулась на призыв правительства.
Это были представители текстильной промышленности,
подготавливавшие проект кодекса, которые, конечно, за-
служили аплодисменты, согласившись запретить детский
труд на фабриках и заводах, поднять уровень заработной
платы, сократить рабочий день и вести с рабочими коллек-
тивные переговоры. За все это они просили лишь поддерж-
ки в деле сокращения производства. Но одновременно
другие отрасли промышленности с низкими темпами
производства решили, наоборот, резко увеличить выпуск
продукции в расчете заработать побольше до того дня,
когда рабочая сила подорожает. В результате они создали
искусственный бум. Промышленное производство, застыв-
шее в марте на индексе 56, подскочило к июлю до циф-
1 Вест-Пойнт — военная академия США. — Прим. ред.
359
ры 101, соответственно поднялись акции монополий на
бирже. Напуганные этим искусственным бумом, который
неизбежно должен был закончиться спадом, когда произ-
водство товаров превысит их спрос, Джонсон и его глав-
ный советник Дональд Ричберг решили оказать давление
на промышленников с помощью так называемого комплек-
сного соглашения, предусматривавшего 35-часовую неде-
лю для рабочих и 40-часовую — для служащих с миниму-
мом зарплаты сорок центов в час для первых и от двенад-
цати до 15 долларов в неделю для вторых. Комплексное со-
глашение должно было действовать до тех пор, пока каж-
дая отрасль промышленности не подготовит свой собствен-
ный кодекс. Но поскольку это соглашение не имело силы
закона, оно могло соблюдаться лишь с помощью общест-
венного мнения. В последующие месяцы Джонсон органи-
зовал бурную кампанию парадов, речей, бесед президента
по радио, реклам по каналам массовой информации, по
сравнению с которой благотворительная кампания Гиф-
форда во времена Гувера была бледным зрелищем. Каж-
дая фирма, имевшая двух или больше сотрудников, в
случае подписания комплексного соглашения получала
карточку с символом «голубого орла» и лозунгом: «Мы вы-
полняем наш долг». Покупателей убеждали приобретать
лишь те товары, которые носили этот символ сотрудни-
чества. Хотя не все поддавались убеждениям — и среди
них самым упрямым был Генри Форд,— все же в течение
короткого времени в этом крестовом походе приняли учас-
тие 2 миллиона 250 тысяч фирм, насчитывавших шестнад-
цать миллионов (а позже 22 миллиона) рабочих. Загорев-
шись идеей восстановления промышленности, некоторые
штаты приняли законы о «малых администрациях нацио-
нального восстановления», предназначенных для контроля
над фирмами местного значения.
Под влиянием всех этих событий работа по кодифика-
ции промышленной практики значительно ускорилась.,
В общем итоге при Джонсоне, а затем при сменившем его
в сентябре 1934 года Ричберге было подготовлено 567 ос-
новных и 189 дополнительных кодексов. Таким образом,
нация нашла новое экономическое укрытие под зонтом
«голубого орла». Краткий обзор результатов этой програм-
мы через год после введения ее в действие показал на плю-
совой стороне повышение в промышленности почасовой
оплаты на 31 процент, а недельных заработков — на
360
14 процентов. Разница объяснялась сокращением рабоче-
го дня. Эта цифра отражала реальный подъем жизненного
уровня, поскольку стоимость жизни повысилась лишь на
половину, то есть на 7 процентов.
Как минус, однако, надо отметить поток жалоб по пово-
ду манипуляций ценами и неумолимого давления на
мелкие фирмы. Совет по итогам национального восста-
новления, созданный Рузвельтом в марте 1934 года с за-
дачей изучить эти обвинения, пришел к заключению, что
«фактически всем кодексам, которые мы рассмотрели,
свойственна одна черта... Кодекс предоставляет более
сильным и рентабельным предприятиям возможность
захватить контроль над соответствующими отраслями про-
мышленности или укрепить и расширить этот контроль,
если он был установлен ранее. Теоретически кодексы долж-
ны были писаться с участием представителей бизнесменов,
рабочих, потребителей и правительства. Но фактически, по
данным Совета, возглавлявшегося известным борцом за
гражданские свободы юристом Кларисом Дэрроу, основ-
ную работу по подготовке проектов вели юристы — кон-
сультанты крупного бизнеса, включавшие в документы
такие условия торговой практики, ограничения произ-
водства, уровни цен и т. п., которые особенно мелкого и
среднего предпринимателя «загоняли в угол». «Можно с
уверенностью сказать,—писал Дэрроу,—что уже много
лет монополистические тенденции в промышленности не
получали такой поддержки». В качестве примера он ука-
зывал на кинематографический бизнес, где владельцы сети
кинотеатров подготовили кодекс, лишивший 13 571 неза-
висимого владельца кинотеатров из 18 321 права эксплуа-
тировать свои заведения. В хлопчатобумажной, шерстя-
ной, ковровой и сельскохозяйственной промышленности
кодексы являлись копией «до последней запятой соглаше-
ний о профессиональных ассоциациях бизнесменов, на-
писанных в период правления Герберта Гувера». В лесной
промышленности кодексы просто погубили мелкие компа-
нии. Более того, делая ставку на максимальные прибыли
вместо максимального обеспечения людей работой, моно-
полисты не столько содействовали процессу восстановле-
ния экономики, сколько тормозили его. Возмущенный
Дэрроу лично призывал президента «социализировать»
промышленность и тем самым покончить с этой пробле-
мой.
361
Волна критики против НРА поднималась со всех сто-
рон. Тысячи писем в редакции газет приводили вопиющие
примеры мошенничества, занижения зарплаты и незакон-
ных соглашений о ценах. Любимая уловка для обхода
условия об ограничении рабочего дня заключалась в том,
что после 8-часового рабочего дня рабочих заставляли
пробивать свои карточки, а затем они снова возвращались
к своим рабочим местам еще на два-три часа. Это время
уже не записывалось. Механизмы для контроля были на-
столько слабыми, что разнообразные приемы для обхода
закона были также широко распространены, как и неза-
конная торговля спиртными напитками в период сухого
закона. В этой ситуации проявились предпочтения Джон-
сона, который в качестве первой жертвы для преследова-
ния по закону избрал лишь владельца маленького ресто-
рана в Гэри, штат Индиана.
В связи с тем что право коллективных переговоров
было узаконено как элемент национальной политики, ра-
бочее движение было настроено сначала миролюбиво.
Но когда стало очевидно, что большая часть параграфа 7А
оказалась уступкой лишь на бумаге и на призывы рабо-
чих признать профсоюзы никто не обращал внимания,
это настроение сменилось чувством отчаяния.
Профсоюзы, ожидавшие, что статьи о заработной плате
и рабочем дне в кодексах будут писаться на основе кол-
лективной договоренности между ними и ассоциациями
промышленников, к своему разочарованию, обнаружили,
что их роль выполнялась консультативными рабочими
советами, назначавшимися правительством. Администра-
ция компаний просто отказывалась признавать профсою-
зы. Более того, по понятиям Джонсона, в коллективных
переговорах могли участвовать не только законные проф-
союзы, но и союзы, созданные компаниями, и даже отдель-
ные лица. Воспользовавшись этой сделанной по их же
заказу лазейкой, промышленные монополии специально
создали для целей коллективных переговоров и держали
под своим контролем четыреста «рабочих» организаций.
Под влиянием растущего возмущения Рузвельт, как
блестящий политический деятель, чувствительный ко
всякого рода давлениям, создал сначала национальный
совет по труду, а пото^м национальный совет по трудовым
отношениям, которым поручил провести в тайном порядке
выборы представителей для участия в коллективных пе-
362
реговорах. Но несмотря на то что эти советы возглавля-
лись хорошими людьми, симпатизирующими рабочему
классу, они не имели никакой власти требовать исполне-
ния своих решений. Воинственно настроенные правления
компаний, особенно в отраслях массового производства,
отказывались выполнять указания советов. А когда дове-
денные до отчаяния рабочие начинали забастовки, Джон-
сон нередко им говорил, что они бастуют против
правительства, и приказывал возобновить работу. Благода-
ря такой деятельности вхолостую многие слабые рабочие
организации прекратили (или были вынуждены прекра-
тит^) свое существование. Кризис наступил в июле
1934 года, когда полмиллиона рабочих-текстилыциков в
двадцати штатах объявили национальную забастовку с
.требованием установить 30-часовую рабочую неделю и
признать профсоюзы. Но сам президент приказал им
отменить забастовку, и это стало одним из худших пора-
жений рабочего класса, в результате они ничего не
выиграли. То, что сначала приветствовалось как «великая
хартия труда», теперь в насмешку называлось «нацио-
нальной работой вхолостую», а «голубого орла» непочти-
тельно переименовали в «голубого ястреба».
Уничтожить «голубого орла» оказалось так же легко,
как цыпленка. В феврале 1935 года Рузвельт уговорил
конгресс продлить на два года действие акта о восстанов-
лении промышленности на том основании, что он стал
главным фактором в обеспечении работой четырех мил-
лионов людей. По этому акту, сказал он, «вековое
проклятье детского труда было уничтожено, невыносимые
условия труда запрещены законом, миллионы рабочих
и служащих получили более короткий рабочий день и
такую заработную плату, которая избавила их от голода».
Эта слишком восторженная оценка уже не имела смысла,
ибо пока конгресс заседал, Верховный суд принял в мае
решение по делу братьев Шлехтеров. Братья Шлехтеры —
оптовые торговцы домашней птицей в Бруклине — попали
под суд за продажу больных цыплят и за то, что в нару-
шение кодекса производителей живой птицы они платили
своим рабочим зарплату ниже нормы. Суд признал полно-
мочия НРА регулировать отношения в промышленности
неконституционными и, кроме того, указал, что братья
Шлехтеры занимались торговлей внутри своего штата, а
не между штатами и поэтому функции НРА на них не
363
распространяются, «Америка ошеломлена»,— гласил
заголовок в газете «Лондон дейли экспресс». «Два года
работы Рузвельта сведены на нет за двадцать минут».
Рассерженный и возмущенный президент мог бы изменить
закон о восстановлении промышленности, как . это было
с актом о регулировании сельского хозяйства, чтобы
сделать его конституционно приемлемым. Но на этот раз
он уже устал от махинаций большого бизнеса против него.
По его представлениям, он старался создать широкую
коалицию для запланированного восстановления экономи-
ки, выделив для промышленников в этой коалиции ключе-
вую роль. Ради того чтобы заслужить одобрение бизнесме-
нов, он иногда вызывал недовольство своих либеральных
друзей. Был, например, короткий период, когда в целом
ряде трудовых конфликтов он становился на сторону ком-
паний. Тогда же он удалил слишком воинственных рефор-
маторов из Администрации регулирования сельского
хозяйства и выступил против включения в закон об орга-
низации общественных работ статьи о «преобладающем
уровне заработной платы». И несмотря на все это, торговая
палата Соединенных Штатов не прекратила свои выпады
против него, а некоторые из наиболее крупных руково-
дителей корпораций под влиянием фирмы «Дженерал
моторе» и семьи Дюпонов создали в августе 1934 года
специально для борьбы с «новым курсом» американскую
лигу свободы. Обескураженный такой реакцией большого
бизнеса, Рузвельт потерял веру в свою коалицию, и, хотя
Тагуэлл убеждал его, что нужно не сокращать, а развивать
и расширять планирование, президент постепенно забыл
об этом эксперименте.
V
Одновременно с созданием НРА и ее кодексами «новый
курс» разработал специальный план для сельского хозяй-
ства. Этот план, если рассматривать его изолированно,
был злой карикатурой на «восстановление», поскольку он
не только не предусматривал расширения производства,
как это имело место в промышленности, а, наоборот, ста-
вил целью значительно сократить его. Миллионам людей,
существовавшим благодаря программам помощи и общест-
венных работ, однажды показалось, что мир перевернулся.
364
Проснувшись в один прекрасный день, они узнали, что
министр сельского хозяйства Генри А. Уоллес приказал
уничтожить шесть миллионов поросят и двести тысяч
свиней, чтобы они не попали на рынок. Зачем убивать по-
росят, когда люди голодают? Ту же реакцию у них вызвало
сообщение о том, что в первый год планирования сельского
хозяйства, когда люди в городах нуждались в одежде, пра-
вительство заплатило фермерам — производителям хлопка
сто миллионов долларов за уничтожение десяти миллионов
акров их посевов. Уничтожение свиней и распахивание
хлопковых и зерновых посевов для деногих американцев
стало навсегда олицетворением «нового курса», хотя эта
политика разрушения проводилась лишь в течение пер-
вого года.
Как ни странно, миллионы людей голодали на плодо-
родных сельскохозяйственных землях не потому, что
они не могли произвести достаточно свиней, зерна или
хлопка, а потому, что они производили их слишком мно-
го. В двадцатые годы прогрессисты считали, что эту про-
блему можно разрешить путем демпинга сельскохозяйст-
венных излишков на международном рынке. Но теперь
депрессия охватила весь мир и продать продукты пита-
ния за рубежом было так же трудно, как и дома. Теоре-
тически, конечно, правительство могло бы само закупить
продукцию фермера и, как Оанта-Клаус или Робин Гуд,
раздать ее нуждающимся. Но это не вязалось с системой
рыночной экономики, даже крайние сторонники «нового
курса» не предлагали мероприятий такого рода. Гувер в
последний месяц своего правления призывал фермеров
добровольно оставить миллионы акров без обработки.
«Новый курс» позаимствовал рациональное зерно этой
программы и решил осуществить ее методом кнута и
пряника.
В период подготовки предвыборного съезда демокра-
тов в 1932 году, когда члены «мозгового треста» искали
новые идеи, Тагуэлл увлекся предложением, разработан-
ным профессором Мельбурном Вильсоном из колледжа
штата.Монтано и получившим название «плана внутрен-
него распределения». План рекомендовал уплатить фер-
мерам «привлекательную ренту» за те акры земли, кото-
рые будут ими изъяты из сельскохозяйственного про-
изводства. Подсчитав потребности нации, правительство
смогло для сохранения гармонии между спросом и потреб-
365
лением сократить в необходимой степени посевы, увели-
чив тем самым цены на сельскохозяйственные продукты
и обеспечив фермерам соответствующий доход. Деньги,
заплаченные по этому плану фермерам, должны были
вернуться в казну правительства из сейфов представи-
телей мукомольной, консервной и других отраслей об-
рабатывающей промышленности, обложенных соответ-
ствующими налогами.
Идея Тагуэлла — Вильсона была лишь одной из мно-
гих, находившихся на рассмотрении «мозгового треста»
«нового курса». Все соглашались с тем, что цены на
сельскохозяйственные продукты должны быть повыше-
ны, но различные группы в департаменте сельского хо-
зяйства предлагали разные пути для решения этого воп-
роса. Одна из групп, возглавлявшаяся Джорджем
Э. Пиком, коллегой Хью Джонсона по фирме «Молин
плоу», а позже назначенного первым руководителем Ад-
министрации регулирования сельского хозяйства (ААА,
или «Тройное А») \ предлагала стабилизировать ситуа-
цию путем рыночных соглашений о более высоких ценах
и путем демпинга излишков за границу. Это был старый
план Мак-Нэри — Хоугена. Другая группа выступала
за установление цеп законодательными актами и декре-
тами правительства. Рузвельт в своем обычном примири-
тельном стиле поддержал закон, включавший все эти ва-
рианты, но дававший фермерам возможность самим при-
нять окончательное решение. Первый акт регулирования
сельского хозяйства, принятый в мае, предоставлял пре-
зиденту такие гибкие прерогативы.
Чего хотел сам фермер, стало ясно из его действий.
27 апреля пятьсот членов ассоциации «Фармерс холидей»,
сидя в суде в городе Лемарс, Айова, гневно потребовали
у судьи Чарльза С. Брэдли отложить распродажу с
аукциона заложенного фермерами имущества. Когда
судья упрекнул их в том, что они сидят в помещении в
шляпах, они вытащили его из здания суда, надели ему
на шею веревку и пригрозили линчевать, если он не удов-
летворит их требование. Линчевание не состоялось, но
ассоциация фермеров назначила на 13 мая национальную
забастовку и продолжала вести агитацию за принуди-
1 Первые буквы английского названия администрации.—
Прим, перев.
366
тельный контроль над сельскохозяйственным производст-
вом и введение стабильных цен. Когда им казалось, что
они не достигают нужных результатов, фермеры пускали
в ход всякого рода «мелкие проделки»: наливали керо-
син в сливки, подкладывали динамит под молочные фер-
мы, выливали молоко у тех, кто отказывался сократить
производство. Акты насилия на фермах усиливали и без
того острую междоусобную борьбу в министерстве сель-
ского хозяйства между группой «внутреннего распреде-
ления» Тагуэлла (в нее входили также юристы Джером
Фрэнк, Эдлай Стивенсон, Тэрман Арнольд, А. Фортас,
Алджер Хис) и кланом Джорджа Пика. Рузвельт стал
на сторону группы Тагуэлла, и руководитель «Тройного
А» Пик был тихо выжит со своей должности. После
этого предпочтение получил план Тагуэлла — Вильсона.
Летом 1933 года сев уже не мог быть остановлен, и
ожидался огромный урожай хлопка, в результате чего
должно было образоваться шестнадцать миллионов
тюков излишков. Двадцать две тысячи агентов прави-
тельства, в большинстве своем добровольцы, ринулись в
хлопководческие районы убеждать фермеров перепа-
хать десять миллионов из сорока миллионов акров, на-
ходившихся под посевами. Взамен им предлагалась плата
от шести до двадцати долларов за акр. Поскольку реали-
зация свиней на рынке была тоже в критическом положе-
нии, фермерам предложили плату за уничтожение шести
миллионов поросят. Уоллес признал, что убийство живот-
ных и перепахивание засеянных полей являются «ужас-
ным комментарием к нашей цивилизации». Но это, го-
ворил он, не хуже, чем изгнание рабочих с предприятий.
В первом случае по крайней мере некоторые «излишки»
пищи, скота и хлопка были спасены и розданы бед-
някам. С 1933 по .1935 год включительно людям раз-
дали продукты на сумму триста миллионов долла-
ров.
После 1933 года запланированный дефицит сельско-
хозяйственных продуктов создавался более организован-
но, причем главный упор делался на сокращение нахо-
дившихся под обработкой площадей. В этом и заключался
план внутреннего распределения. «Тройное А» решало в
Вашингтоне, сколько надо изъять акров из-под каждой
культуры, а комитеты, избранные фермерами в графст-
вах, определяли на основе посевов в предыдущие годы
367
площади посевов для отдельных фермеров. Предпола-
галось, что такая система создаст справедливые цены,
которые «придадут сельскохозяйственной продукции по-
купательную способность», эквивалентную уровню, су-
ществовавшему в период между августом 1909 года и
июлем 1914 года. Это называлось «уравниванием».
«Тройное А» получило поддержку в осуществлении
своих планов от другой «алфавитной организации» —
филиала корпорации восстановления финансов, назван-
ной корпорацией товарного кредита. По рассказу Васко-
ма Н. Тимминса, биографа председателя этой корпорации
Джесса Джоунса, идея создания организации возникла,
когда один крупный плантатор из Миссисипи пожало-
вался президенту, что при цене на хлопок девять центов
за фунт ему грозит разорение. Узнав об этой проблеме,
техасский банкир Джоунс заявил: «... хорошо, в районах,
производящих хлопок, мы сделаем, чтобы он стоил де-
сять центов. Мы будем давать под него займы, оцени-
вая хлопок по десять центов за фунт». Так родилась
корпорация товарного кредита, которая, применяя этот
принцип поддержания цен, одолжила фермерам в тече-
ние последующих шести лет больше денег, чем суммы,
выданные кому-либо корпорацией восстановления финан-
сов (за исключением сумм, полученных банкирами). По-
ложение фермеров облегчалось также с помощью многих
других механизмов, по которым они получали миллиарды
долларов в качестве займов на оплату своих долгов и вы-
куп заложенной собственности. Однако центральным
пунктом планирования сельского хозяйства оставалось
«Тройное А» и программа создаваемого правительством
дефицита продукции.
По сравнению с сомнительными достижениями НРА
эта операция с точки зрения статистики проходила до-
вольно успешно. Хотя полученные результаты отражали
деятельность не только «Тройного А», но и других орга-
низаций, цифры администрации показывали, что покупа-
тельная способность сельскохозяйственных товаров в
1934 году была на одну треть выше того низкого уровня,
до которого она опустилась в марте 1933 года. Конечно,
.имели место законные и незаконные махинации, направ-
ленные на обход постановления об ограничении посевов,
но в конечном итоге реальная стоимость товаров фермера
составляла 73 процента от довоенного уровня, а не 50
368
процентов, как это было в самый худший период для сель-
ского хозяйства — в марте 1933 года.
Однако успех сельскохозяйственной политики даже
по стандартам «нового курса» был неполным. Дело в том,
что она очень больно ударила по арендаторам и издоль-
щикам, стоявшим на самой низшей ступени сельской
иерархии. Когда пришлось сокращать посевные площади,
землевладельцы нашли самый легкий способ сделать
это: они изъяли из посевного оборота участки земли,
предназначенные для арендаторов и издольщиков. Ти-
пичным отражением ситуации тех времен было хвастов-
ство одного землевладельца из Оклахомы. Он говорил:
«В 1934 году у меня было четыре арендатора и я не имел
никакого дохода, а когда правительство дало мне день-
ги (за сокращение посевов.— Прим, ред.), я купил
трактора и прогнал своих арендаторов». Для защиты
своих прав арендаторы создавали радикальные организа-
ции, такие, например, как находившийся под контролем
социалистов Южный союз фермеров-арендаторов. Земле-
владельцы ответили актами насилия, напомнившими де-
яния ку-клукс-клана, совершенные шестьдесят лет на-
зад. Но «новый курс» был слишком занят другими де-
лами, чтобы эффективно заниматься этой проблемой, и
поэтому в дополнение ко множеству «окайсов» — людей,
изгнанных с земли засухой, прибавилась армия «аркай-
сов», которых «выжили с земли трактора» *. Как заметил
Норман Томас, «нам осталось лишь изобрести хлебные
очереди, стоящие по колено в пшенице». В течение нес-
кольких лет на дорогах Америки появились миллионы
бродячих сельскохозяйственных рабочих, бедственное по-
ложение которых описал Джон Стейнбек в своей книге
«Гроздья гнева».
Одна из группировок в .министерстве сельского хо-
зяйства пыталась бороться с этим несчастьем, предложив
правила, по которым землевладельцы должны были со-
хранять не только прежнее число арендаторов, но и тех
же самых конкретных лиц. Однако Рузвельт и Уоллес
не приняли этого предложения, взамен в апреле 1935 года
под руководством Тагуэлла было поспешно создано оче-
редное чудо алфавита — администрация по переселе-
нию (РА). Она должна была предоставить разорившимся
1 Прозвища разорившихся мелких фермеров и арендаторов.—
Прим, перев.
369
людям новые и более хорошие фермы. Идея была пре-
красной, однако она не дала практических результатов.
Тагуэлл надеялся переустроить таким образом полмил-
лиона семей, но ввиду недостатка средств новые фермы
получили лишь 4441 семья. Несколькими годами позже,
при другой администрации, были достигнуты определен-
ные результаты, однако и они далеко не отвечали пот-
ребностям. Так что, помимо своих достижений, «Трой-
ное А», подобно НРА, изгнавшей из бизнеса множество
мелких предпринимателей, разорило самые слабые слои
сельского населения.
Тем не менее даже просто с академической точки зре-
ния Администрация регулирования сельского хозяйства
пережила лучшую судьбу, чем другие аналогичные орга-
низации. Как и НРА, она была объявлена в 1935 году
незаконной, однако законодательные манипуляции поз-
волили правительству продолжать выплату средств фер-
мерам, но уже не в виде компенсаций за сокращение по-
севов, а под предлогом «консервации земель» и борьбы с
«эрозией почвы». В 1938 году, когда Верховный суд со-
стоял из более благодушных членов, был принят второй
акт о регулировании сельского хозяйства, основанный на
первоначальных, но слегка модифицированных принци-
пах. Вместо сокращения посевных площадей акт пре-
дусматривал ограничение урожаев. Были установлены
квоты для производства продуктов и «справедливые
цены», и если рыночная цена оказывалась ниже, чем уста-
новленная законом, то правительство выплачивало фер-
мерам разницу. Чтобы обеспечить соблюдение квот, фер-
меры, продававшие продукты свыше этих квот, наказы-
вались дополнительными налогами.
Даже Джон Т. Флинн, критиковавший «новый курс»
с правых позиций, признал в 1940 году, что «положение
фермера явно улучшилось». Доходы, хотя и не достигли
еще прежних вершин, все-таки повысились, а число ферм,
которые были электрифицированы в период «нового кур-
са», поднялось с 13 до 33 процентов. В то же время ко-
личество ферм и фермеров начало постоянно сокращаться.
При этом число фермеров, испытывающих крайнюю нуж-
ду, оставалось и остается темным пятном на фоне на-
ционального процветания. «Хлебные очереди по колено
в пшенице» Нормана Томаса были все еще тревожной
реальностью.
370
VI
«Новый курс», подобно всем программам борьбы с
бедностью, осуществлявшимся до и после него, с разных
сторон подвергался различным видам давления, что не-
избежно приводило к противоречивым результатам.
Разрабатываемые с учетом требований разных кругов
программы носили эклектический характер. Рузвельт,
как сообщает нам Р. Тагуэлл, «был прежде всего поли-
тиком-практиком», и поэтому, как флюгер, реагировал
на все бушевавшие вокруг него ветры. Свой первый «но-
вый курс» он начал с апокалипсической надеждой: соз-
дать гармоничное и прочное партнерство между дело-
выми кругами, рабочим классом, фермерами и прави-
тельством,—партнерство, которое должно было стать
предпоследним шагом к классовому сотрудничеству.
Как укротитель четырех любимых львов, он разбрасывал
им приманки, заботясь о сохранении между ними надле-
жащего и жизнеспособного равновесия.
Его программа помощи сделала по сравнению со стро-
гими нормами елизаветинских времен два больших скач-
ка вперед, но как раз, когда уже казалось, что новая,
централизованная на федеральном уровне структура
разрушит хаотическую систему местных организаций,'он
сделал шаг назад, сохранив их. «Не пришло ли время,—
спрашивала Эдит Эббот в своей статье в журнале «Нэйшн»
9 января 1935 года,— для того, чтобы руководитель прог-
раммы федеральной помощи мог огласить план или поли-
тику, обеспечивающие создание постоянного федерально-
го министерства благосостояния, которое распределяло
бы помощь не только престарелым, безработным и одино-
ким матерям, но и обычным семьям?» В своей статье «Не
делайте этого, мистер Гопкинс!» она умоляла руково-
дителя федеральной администрации чрезвычайной по-
мощи и его босса Рузвельта не возвращаться к прошлому,
но они не прислушались. Франклин Д. Рузвельт был го-
тов послушать мисс Эббот, но ему нужно было также
учитывать мнение местных политических деятелей в Се-
дар-рэпидс или Гэри, имевших несколько иные представ-
ления.
Прислушиваясь к разным, раздававшимся со всех сто-
рон мелодиям, администрация Рузвельта, подобно прием-
нику, должна была часто перестраиваться на новую волну.
371
Через год после первого «нового курса» зазвучали совсем
другие мелодии по сравнению с теми, которые слышались
4 марта 1933 года, когда все аплодировали новому прези-
денту. Как ни удивительно, несмотря на все принятые
меры помощи людям, характер давления, оказываемого
на Рузвельта, приобрел в течение года более левый отте-
нок. Но, как заметил историк Вильям Е. Лехтенберг,
«революционный дух расправляет свои крылья не при
самых худших условиях, а тогда, когда они начинают
улучшаться». В течение 1934—1935 годов агитация, про-
водимая организациями безработных, возглавлявшимися
коммунистами, социалистами и сторонниками Мусте, не
только не утихла, а, наоборот, усилилась. Ни одна орга-
низация помощи, ни один городской муниципалитет не
были застрахованы от пикетов и сидячих демонстраций
безработных, требовавших увеличения помощи и протес-
товавших против бюрократизма. В десятки раз умножи-
лись стычки, возникавшие при выселении людей из
квартир.
Одну из них газета Мусте описывала 1 мая 1934 года
следующим образом: «Этот констебль предназначен для
продажи. Кто сколько даст? Продан за восемь центов.
Так лига безработных Пенсильвании в Питсбурге про-
дала констебля во время крупного столкновения в связи
с выселением людей из квартир. В результате массовой
демонстрации выселение было приостановлено. Когда
констебль и домовладелец покидали дом, произошел
«несчастный случай». Их отправили в госпиталь. «Кто
бросил кирпичи?» В ответ люди лишь пожимали плечами.
После этого в течение шести месяцев выселений не было».
После объединения в 1936 году национального совета
безработных, национальной лиги безработных и альянса
рабочих эти три организации насчитывали, по их утверж-
дению, 800 тысяч членов.
Что более важно, активными участниками волнений
внезапно стали рабочие, имевшие работу и до того сохра-
нявшие спокойствие. Будто поднятые волной прилива,
рабочие массовых отраслей промышленности создали в
рамках АФТ и вне ее несколько тысяч новых союзов, и
в течение 1934 года в пикетах участвовало в пять раз
больше забастовщиков, чем за два года до этого. Четыре
бурных стачки разрушили классовый мир и стали прелю-
дией к ожесточенным сидячим забастовкам, разразившим-
372
ся двумя годами позже. 475 тысяч забастовавших тек-
стильщиков пришлось усмирять с помощью одиннадца-
ти тысяч солдат национальной гвардии, в результате
чего несколько сот рабочих было ранено, а десять убито.
Когда троцкисты возглавили две воинственные стачки
водителей грузовиков, их летучие отряды, подобно рево-
люционной милиции, патрулировали улицы Миннеапо-
лиса. Грузчики и портовые рабочие, возглавляемые ав-
стралийцем Гарри Бриджесом, на несколько месяцев
парализовали порты Запада. В Толедо безработные не
подчинились решению суда и оказали помощь рабочим
«Ауто-лайт» в их трудной победе, что явилось дополни-
тельным толчком к созданию профсоюза рабочих автомо-
бильной промышленности. Страх, вызванный внезапным
ростом влияния радикалов в рабочем движении, побудил
группу умеренных, сплотившихся вокруг Джона Л. Льюи-
са, а также одну треть участников съезда АФТ 1934 года
потребовать от правительства активизации отраслей про-
мышленности массового производства и введения норм,
регулирующих деятельность промышленных профсоюзов.
В следующем году в рабочем движении произошел раскол
и был создан соперничавший с АФТ Конгресс производ-
ственных профсоюзов (КПП). С 1919 года в рядах рабо-
чего класса не было такого брожения, а через год или два
даже бешеные бури *1919 года оказались превзойденными.
Хотя левые радикалы, особенно коммунисты, составляли
пока небольшую гвардию из нескольких десятков тысяч
человек, их ряды непрерывно множились, и, кроме того,
они имели доступ ко многим миллионам рабочих, гото-
вых слушать их проповедь революции.
Франклин Рузвельт продолжал пользоваться огром-
ной популярностью, но тем не менее он не мог игнори-
ровать вновь образующийся левый фланг. Как типич-
ный пример реакции прогрессивистов на события можно
привести заявление губернатора Миннесоты Флойда Ол-
сона, сказавшего, что если капитализм не может найти
средства против депрессии, то, «я надеюсь, современная
система правления полетит ко всем чертям». Олсон на-
стаивал на том, чтобы правительство и «кооперативное
сообщество» взяли под свой контроль «ключевые отрасли»
экономики. По этим взглядам его скорее можно было счи-
тать радикалом, а не либералом. В Калифорнии, где
даже дикие идеи стали обычными, «старый разгребатель
373
грязи» Э. Синклер до смерти напугал Рузвельта и кон-
серваторов, создав свою организацию ЭПИК, что озна-
чало «Покончить с бедностью в Калифорнии». ЭПИК
предложила организовать, с одной стороны, сельские
коммуны на арендованной или купленной земле, а с
другой — систему «производства для потребления» на
арендованных промышленных предприятиях. Этот план,
по которому безработные получали вместо пособий работу,
был настолько популярен, что при выдвижении кандидата
в губернаторы от демократической партии в 1934 году
Синклер победил сторонника «нового курса» Джорджа
Крила, набрав 436 тысяч голосов против 288 тысяч у его
противника. Будучи вынужденными сделать выбор меж-
ду консервативным республиканцем и знаменитым авто-
ром «Джунглей», сторонники «нового курса» поддержали
первого, в результате чего на выборах губернатора в
ноябре Синклер потерпел поражение.
Почти любая предлагавшаяся демагогическая или
искренняя панацея могла быстро найти поддержку мил-
лионов людей. Шестидесятисемилетний врач Фрэнсис
Таунсенд создал в январе 1934 года организацию под на-
званием «Обращающиеся пенсии престарелых». Эта ор-
ганизация требовала, чтобы каждому человеку старше
шестидесяти лет правительство платило пенсию двести
долларов в месяц при условии, что ой должен потратить
свою пенсию в течение месяца. Не прошло и года, как,
по утверждению организации, она имела 1200 клубов и
собрала под своим планом двадцать пять миллионов под-
писей. Даже противники организации признавали, что
было действительно собрано по крайней мере десять мил-
лионов подписей. Священник, отец Чарльз Куфлин, ко-
торый своими елейными обращениями по радио собирал
еженедельно аудиторию от тридцати до сорока миллионов
слушателей и придумал Национальный, союз социальной
справедливости, который разоблачал заговор банкиров,
объявлял капитализм умершим и предлагал создать что-то
подобное корпоративному государству; Куфлин, который
в 1933 году был пылким сторонником Рузвельта и про-
возгласил: «Рузвельт или гибель, Рузвельт или Морган»,
теперь начал подвергать «новый курс» острым нападкам!
Несмотря на такую противоречивость позиции, под его
знаменем собрались миллионы людей. Многие лидеры
профсоюзов, как, например, президент Союза рабочих
374
автомобильной промышленности Гомер Мартин, и многие
старые прогрессисты объединили свои силы с этим свя-
щенником из Ройал-Ок, Мичиган.
Самую большую озабоченность у политически чувст-
вительного окружения Рузвельта вызывали 27 тысяч
клубов, возникших по инициативе сенатора Хью Лонга,
по прозвищу Кингфиш, из Луизианы, и называвшихся
«Разделите наше богатство». По их утверждению, они
пользовались поддержкой семи с половиной миллионов
сочувствующих. Демагог и, по мнению критиков, полу-
фашист, старый Хью стал возмутителем спокойствия та-
ких масштабов, что это могло уже вызвать озабоченность.
С всклокоченной рыжей шевелюрой и круглым ангель-
ским лицом он своими призывами к конфискации всех
частных богатств, превышающих определенный уровень,
и к разделу конфискованного имущества среди бедных,
мог поднять на ноги любую толпу. Как губернатор штата,
он в необычном диктаторском стиле провел целый ряд
реформ. Поэтому провозглашенные им лозунги «Разде-
лите наше богатство» и «Каждый человек — король» поль-
зовались определенным доверием, а личность его вызы-
вала, особенно у фермеров, огромную симпатию. Хью
обещал, что «в первые же дни пребывания в Белом доме»
он назначит Джона Д. Рокфеллера и Эндрю Мелона ор-
ганизаторами распределения их собственного состояния
и состояния других, так чтобы каждая «заслуживающая
того семья» получила достаточно для приобретения авто-
машины, дома, радио и обеспечения хорошей жизни.
Если с экономической точки зрения эта теория была сла-
ба, она оказалась достаточно сильной как пропагандист-
ский прием и потому бросала сторонников «нового курса»
в дрожь. Организованный национальным комитетом де-
мократической партии опрос общественности показал, что,
если Кингфиш будет выдвинут в 1936 году в кандидаты
в президенты от третьей партии, он может собрать от
трех до четырех миллионов голосов.
Выборы 1934 года несколько ослабили опасения сто-
ронников «нового курса»: демократы, завоевав 322 места
против 103 у республиканцев и 10 у прогрессистов, полу-
чили в палате представителей огромное большинство. Но
поскольку программа национального восстановления
встречала препятствия на каждом шагу, волна критики
в отношении ее поднималась со всех сторон, а бизнесме-
375
ны с помощью правой, вновь организованной «Лиги сво-
боды» готовились к наступлению, Рузвельт в 1935 году
принял решение перейти на другие рельсы. За первым
«новым курсом» последовал второй, и сторонники плани-
рования Тагуэлл а уступили место реформаторам Бран-
дейса — Франкфуртера.
VII
Когда был принят акт о восстановлении национальной
промышленности, ликующий Раймонд Моли заметил
Рузвельту, что он решительно порывает с принципом
«новой свободы» Вильсона и философией «атомизации»
большого бизнеса Брандейса. Президент ответил, что он
это прекрасно понимает и доволен тем курсом, который
взяла его администрация. Можно вспомнить, что он позд-
равил тогда конгресс с принятием самых важных законов
в истории Америки. Путь к восстановлению, как казалось,
вел через перестройку экономической структуры, чтобы
обеспечить ее совместимость с какой-то формой наци-
онального планирования. Философия Брандейса, по ко-
торой, со слов Моли, «Америка могла бы снова стать на-
цией мелких собственников, уличных бакалейщиков и
ремесленников с мастерскими под каштанами», была
отвергнута.
Однако через два года Брандейс, Франкфуртер и их
протеже из Гарварда снова прочно сидели в седле и с той
же бурной энергией, которая характеризовала «первые
сто дней», готовили проекты законов «новой свободы».
Франкфуртер стал теперь частым посетителем Белого
дома, где вел длинные личные беседы с Франклином Де-
лано Рузвельтом и нередко оставался на ночь. Его проте-
же Томас Коркоран (Томми Корк), общительный, остро-
умный ирландец, и Бенджамин Коэн, замкнутый еврей
из Мунси, Индиана, в большой спешке готовили проекты
законов для «вторых ста дней». Большинство американ-
цев были влюблены в Рузвельта как в друга «простого
человека», поэтому они не заметили совершавшихся пе-
ремен и того, что нация пошла, по существу, в другом
направлении.
Общей чертой для обоих «новых курсов» было приня-
тие теории Кейнса о дефицитных расходах. Но если при
376
этом первый курс пытался спасти капитализм с помощью
классового партнерства и рудиментарного планирования,
то второй рассчитывал сократить пропасть между клас-
сами путем реформ и «регулируемой конкуренции». Ук-
рав инициативу у левых и Хью Лонга, Рузвельт теперь
обрушился на «нашу живущую в роскоши экономическую
элиту», людей с «укоренившейся жадностью», стремив-
шихся к «восстановлению своей эгоистической власти».
В противовес лозунгу Хью «Разделите наше богатст-
во» сторонники «нового курса» гремели: «Пусть платят
богатые». Хотя эти два лозунга были не совсем одинако-
вы по содержанию, они имели все-таки одну и ту же по-
литическую окраску. Сам Кингфиш произнес по поводу
налоговых законов Рузвельта: «Аминь!»
В основе второго, «нового курса», большая часть меро-
приятий которого началась в 1935 году, лежали пять
главных мер: закон Вагнера; акт о компаниях, контро-
лирующих систему коммунальных услуг 1; налоговые за-
коны — как реализация принципа «Пусть платят бога-
тые»; закон о банках и закон в области социального обес-
печения. Закон Вагнера, подписанный Рузвельтом после
долгих колебаний лишь в последний момент, имел
целью дать рабочим законное оружие в борьбе с админи-
страцией компаний. Он признавал право рабочих на соз-
дание профсоюзов и коллективные договоры, легализо-
вал принцип «закрытых цехов», запрещал фирмам учреж-
дать7 свои профсоюзы и создавал аппарат — национальный
совет по трудовым отношениям — для реализации всех
этих положений. Этот закон значительно отличался от
политики, предусматривавшейся кодексами акта о на-
циональном восстановлении промышленности, так как
вводил элемент правительственного принуждения и при-
зывал к тому, чтобы от лица профсоюзов в коллективных
договорах выступал единый представитель, что гаранти-
ровало от внутриусобной конкуренции. В конечном итоге
он стал чрезвычайно полезным инструментом для упоря-
дочения трудовых отношений и предотвращения забасто-
вок, но он не оказал в тридцатых годах никакого влияния
на войну с бедностью, так как получил одобрение членов
Верховного суда (пять голосов против четырех) лишь в
1 Контролирующие компании — фирмы, обладающие контроль-
ным пакетом акций нижестоящих фирм.— Прим. ред.
377
апреле 1937 года, когда миллионы рабочих уже вступили
в растущие ряды профсоюзов и страна была охвачена
забастовками.
Акт о компаниях, контролирующих сферу комму-
нальных услуг, принятый в августе 1935 года, должен был
уничтожить принцип пирамиды, по которому организо-
вывались контролирующие компании, позволявший им
бесконечно расширять свой монопольные права на ту
или иную отрасль. Какая-то отдельная компания, обла-
дающая контрольным пакетом акций группы фирм-про-
изводителей, сама находилась под контролем суперкон-
тролирующей компании, а та в свою очередь контроли-
ровалась супер-суперкомпанией, которая таким образом
оказывалась на много ступеней выше фирмы-производите-
теля. Это был превосходный механизм централизации вла-
сти корпораций и для выкачивания у публики средств с
помощью различных невообразимых тарифов. Новый закон
предусматривал сокращение размеров этих спрутов и
превращение их в одиночные интегрированные системы.
Федеральная энергетическая комиссия наделялась правом
контроля тарифов и деятельности этих компаний. Хотя
этот закон, как предшественник регулирования экономи-
ки и общего наступления против трестов, получил ши-
рокое одобрение, он, по существу, мало способствовал
перераспределению доходов и богатства: в 1937 году ком-
пании, контролировавшие сферу коммунальных услуг,
положили в карман самые высокие прибыли. Акт о бан-
ках, принятый в том же месяце, представлял собой слож-
ное законодательное уложение, по которому Управле-
ние федеральных резервов подвергалось реорганизации и
получало более широкие права в кредитных и ва-
лютных вопросах. Но если этот закон и мог сыграть
какую-то роль в борьбе с бедностью, то она носила
косвенный характер и была рассчитана на далекое бу-
дущее.
Ближе к цели был билль, намечавший перераспре-
деление доходов. Новый закон о налогах изучался еще до
«вторых ста дней», но зеленый свет ему дали лишь после
принятия решения по делу братьев Шлехтеров. «Я хочу
спасти нашу капиталистическую систему,— сказал
Рузвельт,— и для этого, возможно, придется бросить на
съедение волкам сорок шесть человек, доходы которых
превышают один миллион долларов в год». Для того чтобы
378
сделать вершины богатства пониже, «новый курс» пред-
ложил взимать налог на наследство не с самого наслед-
ства, а с лиц, получающих его. Предлагался также гра-
дуированный налог на корпорации, налог на неделимые
прибыли корпораций, обложение межкорпоративных ди-
видендов и более высокие ставки налога на большие
доходы. Учитывая, что налоговая система обычно носила
регрессивный характер, имела множество лазеек и была
направлена в основном не против тех, кто способен пла-
тить, а против потребителя из низших классов, этот закон
намечал правильный путь для реформ. Но он вызвал
бурю критики, и политику Рузвельта стали называть
«несправедливым курсом», построенным на лозунге
«Пусть платят преуспевающие». К тому времени, когда
билль прошел через серию компромиссов в конгрессе,
он свелся к бессодержательному акту, который мог иметь
значение лишь как прецедент для будущего. Налог на
наследника отвергли и оставили вместо него налог на
наследуемое имущество. Большинство других статей
были малоэффективными и носили больше символичес-
кий характер. За счет этого закона бюджет государства
пополнился лишь на 250 миллионов долларов, и если не
считать, что доля наиболее богатой части населения, со-
ставляющей один/ процент, возросла еще больше, то в
течение последующих лет никакого заметного перерас-
пределения доходов не произошло.
Наиболее значительным, долгосрочным достижением
«вторых ста дней» был детальный закон о социальном
обеспечении, подлакировывавший бедность и до сих пор
не подвергшийся особым изменениям. Закон долго гото-
вился и еще дольше находился на рассмотрении. Однако
настроение реформаторства в БелОхМ доме и беспокойство
по поводу того, что левые, с одной стороны, или сторон-
ники Куфлина, Таунсенда и Лонга — с другой,захватят
инициативу, ускорили принятие закона. Помимо всего
прочего, в этой реформе Рузвельт был заинтересован
лично. В беседе с Фрэнсес Перкинс президент убедитель-
но распространялся о системе страхования «от колыбели
до могилы», и не только для рабочих промышленности, а
для всех остальных, включая «фермера, его жену и его
семью». Когда Гарри Гопкинс утверждал, что вместо
страхования по безработице лучше организовать общест-
венные работы, Франклин Рузвельт настоял на исполь-
379
зовании обоих этих средств: «Дайте человеку что-то ус-
тановленное законом, чтобы он мог прожить несколько
недель, и потом помогите ему получить работу». Когда
закон преодолел сомнения Рузвельта относительно его
конституционности и прошел через дебаты в конгрессе,
он содержал гораздо меньше мер, чем предусматривали
аналогичные акты, уже давно осуществлявшиеся в Ев-
ропе.
Закон предусматривал четыре вида пособий: два за
счет страхования и два за счет средств правительственной
казны. Все, за исключением домашней прислуги, госу-
дарственных служащих, сельскохозяйственных рабочих
и некоторых других категорий работающих, должны
были отныне вносить в принудительном порядке один
процент от своей зарплаты в пенсионный фонд, находив-
шийся под управлением федеральной администрации.
Предприниматели со своей стороны также обязывались
делать в этот фонд вклад, равный сумме взносов их ра-
бочих и служащих. Лица, выходящие на пенсию в воз-
расте 65 лет и выше, в зависимости от их прежнего зара-
ботка, получали право на пенсию из этого фонда от 10
до 85 долларов в месяц. Для тех, кто к моменту выхода
на пенсию не подпадал под действие этого закона, но
нуждался в поддержке, федеральное правительство и
власти штатов устанавливали совместные фонды для
выплаты этим лицам пенсии в размере до 30 (а позже
до 40) долларов в месяц. Поскольку власти штатов делали
очень скудные взносы в эти фонды, то к концу десяти-
летия два миллиона престарелых получали в среднем
жалкую подачку — 20 долларов в месяц, или 240 долла-
ров в год.
Третий пункт закона предусматривал оказание помо-
щи, также из совместных фондов федеральных властей и
штатов, слепым и калекам, матерям, не имеющим зара-
ботка, и не имеющим доходов или брошенным детям. На-
конец, вводилось страхование по безработице, основан-
ное на своеобразном партнерстве федерального прави-
тельства и властей штатов. Предприниматель должен был
платить федеральному правительству налог в сумме трех
процентов от фонда выплачиваемой им заработной платы.
Но этот налог мог быть сокращен на 90 процентов, если
предприниматель делал аналогичные, установленные за-
коном взносы в казну штата. В результате, конечно, по-
380
лучилось так, что все штаты вскоре имели собственную
систему компенсаций по безработице со своими прави-
лами и высшими ставками пособий, федеральное пра-
вительство несло административные расходы и устанав-
ливало лишь обязательный минимум пособий.
Недостатки в системе социального обеспечения были
очевидны для любого компетентного человека. Коммуни-
стическая газета «Дейли уоркер» назвала ее «одним из
крупнейших в истории этой страны обманов народа»,
и многие либералы, несомненно, соглашались с такой точ-
кой зрения. «Короче говоря,—писал «Нью рипаблик»,—
закон является почти что примером того, чем он не дол-
жен быть». Прежде всего, закон продолжал признавать
«права штатов», даже если это приводило к явной не-
справедливости. Слепой человек мог получать в одном
штате пособие 10 долларов в месяц, а в другом, за реч-
кой, 30 долларов. В одном штате безработному могли
выплачивать пособие в течение 15 недель, а в другом —
в течение 20. В некоторых случаях Рузвельт энергично
говорил об унаследованных из далекого прошлого сельско-
хозяйственной эры представлениях на уровне «лошади
и телеги», а сам, либо по собственной склонности, либо
по необходимости, шел на компромисс с теми, кто руко-
водствовался как раз такими представлениями. Другой
недостаток закона о социальном обеспечении заключался
в полном отсутствии статей о системе здравоохранения,
о пенсиях по болезни и пособиях многодетным семьям.
Кроме того, целый ряд граждан не подпадал под его
действие, и среди них были не только фермеры и люди
свободных профессий, но и те, кто жил на заработную
плату. И наконец, пенсии по старости выплачивались не
из федеральных средств, а из фондов принудительного
страхования, над которыми получатели пенсий не
имели никакого контроля, если не считать способом кон-
троля право голосования за хороших кандидатов во
время выборов. По сравнению с европейскими стандар-
тами закон отставал на несколько поколений и, несмотря
на многие поправки, отстает даже и сегодня. Тем не ме-
нее, если учесть, что до «нового курса» компенсацию по
безработице платил лишь один штат Висконсин, а посо-
бия по старости разного типа выплачивали меньше двух
третей всех штатов, то закон явился важным шагом в
обеспечении благосостояния общества.
381
Такая же картина была с другими, более мелкими ре-
формами, последовавшими за этими пятью важными за-
конами в период «вторых ста дней». То, что Тэдди Руз-
вельт и Вильсон использовали преимущественно для ри-
торических деклараций, Франклин Рузвельт претворял
в жизнь. Делал он это под давлением, ослабляя эффек-
тивность проводимых мероприятий, но, как он и обещал
в 1932 году, все-таки «что-то делал». Акт Уолша —
Хилли об общественных договорах запрещал детский
труд, устанавливал 40-часовую неделю и минимальные
ставки заработной платы для отраслей промышленнос-
ти, выполнявших правительственные заказы. Закон о
справедливом найме рабочей силы, которому потребо-
валось три года, чтобы пройти через склеротические
сосуды инстанций конгресса, устанавливал для всей
промышленности 44-часовую рабочую неделю (через
два года она была снижена до 40 часов) и минималь-
ную зарплату двадцать пять центов в час (в течение
семи лет она поднялась до сорока центов). Этот закон
окончательно запретил также детский труд. Организо-
ванная по закону 1935 года администрация сельской
электрификации предлагала фермерам займы под низ-
кий процент на строительство линий электропередач за
пределами городов. Это внесло в деревенскую жизнь та-
кие изменения, от которых грейнджеры XIX века могли
бы прыгать от радости. Акт Вагнера — Стигэла о жилищ-
ном строительстве открыл новые направления для прог-
рамм социального обеспечения. Правда, в течение первых
лет его действия работы по расчистке трущоб и строитель-
ству новых домов были очень незначительны.
Эти и все другие реформы, несмотря на все их недо-
статки в глазах политических философов и «социальных
работников», придавали «новому курсу» такой ореол гу-
манизма, каким не мог похвастаться ни один другой
президент века.
В дополнение к реформам правительство продолжало
и даже расширило программу общественных работ. И если
бы оно этого не сделало, то вся система реформ оказалась
бы бесполезной, так как безработных в конце 1938 года
насчитывалось еще от десяти до одиннадцати миллионов
человек. Закон, принятый в апреле 1935 года, заменил
прямую помощь более выгодной для безработных ги-
гантской программой «искусственных работ». Для трудо-
382
устройства людей федеральное правительство в течение
семи лет потратило через администрацию этих работ,
которая опять была доверена Гарри Гопкинсу, десять с
половиной миллиардов долларов. К ним нужно добавить
еще 2,7 миллиарда, вложенных в программу местными
властями и другими правительственными организациями.
В период расцвета своей деятельности администрация
общественных работ обеспечила занятость для 3 мил-
лионов 800 тысяч человек, включая в это число не только
рабочих и фермеров, но и писателей, художников и му-
зыкантов. Так что в общем итоге выгоды от этой прог-
раммы получили восемь с половиной миллионов че-
ловек. Те, кто пользовался «помощью в виде работы»,
получали за проработанные часы зарплату по наиболее
распространенным в то время ставкам и зарабатывали
50—60 долларов в месяц. Это вдвое превышало прямую
помощь в тот период (около 25 долларов в месяц, а в
Арканзасе и Миссисипи лишь 3—8 долларов). Гопкинс
выбирал лишь такие проекты, в которых стоимость труда
составляла главную статью расходов, так что из каждых
100 долларов, потраченных на организацию работы, 86
шли в фонд заработной платы. В качестве физических
результатов своей деятельности администрация могла
назвать 600 аэропортов, 100 тысяч мостов и виадуков,
постройку и ремонт НО тысяч школ, библиотек, больниц,
детских площадок и других сооружений, бесчисленное
количество очистительных систем, полмиллиона миль
дорог и тротуаров. Что касается социальных мероприя-
тий, то по этой программе было написано 150 книг из
серии «Жизнь в Америке», выданы сотни миллионов
завтраков школьникам, организовано большое число клас-
сов для профессионального обучения, проведено мно-
жество бесплатных концертов и спектаклей, а также
бесплатных медицинских обследований. Пресса бранила
«бездельников» и публиковала снимки людей, стоящих,
опираясь на лопаты, или собиравшихся вокруг костров,
но все же не будет преувеличением, если мы скажем, что
без названных финансовых мероприятий и системы об-
щественных работ нация оказалась бы перед лицом ка-
тастрофы. И тем не менее второй «новый курс», как и
первый, не отменил бедность и даже не приблизился к
этому. Не говоря уже о том, что, несмотря на «компен-
сационные расходы» и программу общественных работ,
383
число безработных в конце 1938 года все еще составляло
десять-одиннадцать миллионов человек, экономика также
не вернулась на уровень золотых двадцатых годов.
В 1939—1940 годах, когда три пятых фондов для оказа-
ния прямой помощи нуждающимся людям снова предо-
ставляли власти штатов, два миллиона живших «на по-
дачки» получали меньше, чем по программе чрезвычай-
ной помощи в 1933—1934 годах, а пособия по безработи-
це в 1940 году составляли в среднем всего лишь 10 дол-
ларов 56 центов в неделю.
4 января 1939 года посланием президента Рузвельта
конгрессу «новому курсу» без шума, но официально
был положен конец. Рузвельт тогда писал: «Начав нашу
программу социальных реформ, мы преодолели период
внутреннего конфликта». Задача заключается теперь в
том, сказал он, чтобы «оживить процесс восстановления
и тем самым сохранить наши реформы». Отныне те нов-
шества социального характера, которые были созданы
в период «вторых ста дней», должны были лишь «сохра-
няться», но не расширяться. Волнения на улицах пре-
кратились, движения Таунсенда, Лонга и Куфлина стали
смутными воспоминаниями, забастовки фермеров и
столкновения по поводу выселения из квартир носили
уже лишь эпизодический характер. Коммунисты, являв-
шиеся самой большой силой левого лагеря, совершив в
1935 году переход к «новой линии» — критической под-
держке, были теперь на стороне Франклина Делано Руз-
вельта. Рабочее движение, ожившее с началом сидячих
забастовок 1937 года, организованных КПП, в три раза
превосходило по своему размаху выступления 1933 года и,
что было важнее, концентрировалось в отраслях про^
мышленности массового производства. Но борьба за
справедливость в промышленности стала теперь более
упорядоченной и менее воинственной. Рузвельт мог ста-
вить свой смелый эксперимент, не опасаясь больше за
свое политическое будущее.
Обзор достижений «нового курса», сделанный редак-
торами «Нью рипаблик» в середине 1936 года, был в пол-
ной мере применим к периоду 1931) года: «Если сравнить
его («новый курс») с теми мерами, которые необходимы
для полного обновления нашего общества и для создания
экономики изобилия, то он совершенно недостаточен и
в некоторых отношениях даже реакционен. Если срав-
384
нить его с тем, что он обещал, на что претендовал и что
мог бы сделать при той народной поддержке, которая
ему оказывалась вначале, то он меньше достоин осужде-
ния, но все же является периодом потерянных возмож-
ностей». Отвлекаясь от громких ругательств Джона
Т. Флинна, критиковавшего Рузвельта справа, следует
все же признать, что он точно отразил ситуацию, когда
написал, что Рузвельта «спасла война». Военные заказы,
посыпавшиеся из Европы, и собственное перевооружение
Америки дали экономике больше пищи, чем все то, что
делалось в тридцатых годах. \
Для тех, кто склонен все еще исследовать причины
«периода потерянных возможностей», можно привести
в качестве эпитафий слова Джорджа Пика: «Правда
заключается в том, что ни одно демократическое прави-
тельство не может слишком сильно отличаться от той
страны, которой оно правит. Если какие-то группы зани-
мают господствующее положение в стране, они будут
занимать это положение и в любой программе, предпри-
нимаемой правительством».
То, чего не могли сделать всякого рода программы,
сделала война. Она вернула Америке занятость. А после
того, как кончилась «горячая война», занятость Америки
стала обеспечиваться войной «холодной».
13—2057
Глава восемнадцатая
И БУДЕТ ТАК ВСЕГДА?
I
После того как второй «новый курс» был предан
забвению, проблема бедности в течение почти четверти
столетия не тревожила национальное сознание. Когда
«доктор Выиграй войну» сменил «доктора Новый курс»,
вчерашние безработные нашли работу, а затем за войной
«горячей» последовала «холодная война». В своем скром-
ном, но улучшающемся благополучии американцы забыли
кошмары «великой депрессии», как будто ее никогда и не
было.
Вопреки опасениям Гарри Гопкинса, Раймонда Моли,
сенаторов Бирнса и Блэка относительно того, что даже в
хорошие времена сохранится большое число безработных,
вторая мировая война и «холодная война» нашли рабочие
места всем или почти всем людям, которые не были при-
званы в армию. После начала войны число безработных
сократилось к 1940 году до 8 миллионов, затем до
5,5—2,5—1 миллиона, пока наконец в 1944 году не достиг-
ло 670 тысяч. В сельском хозяйстве с удвоением доходов
и продолжающимся сокращением числа ферм тоже по-
веяли теплые ветры процветания. В итоге к 1945 году,
когда национальный валовой продукт увеличился почти
вдвое, состояние экономики свидетельствовало о внуши-
тельном улучшении. На это потребовалось примерно
столько же времени, сколько и на развал страны в период
с ноября 1929 года до марта 1933 года.
Это чудо, которое, несмотря на планирование и рефор-
мы, было так неуловимо в тридцатых годах, явилось ре-
зультатом вливания в экономику огромных правитель-
ственных средств. Почти двести миллиардов были по-
трачены на вооружение, еще пятьдесят — на помощь
союзникам (главным образом Великобритании) по ленд-
лизу и еще двадцать пять миллиардов — на новые заводы,
которые строило правительство, а эксплуатировал частный
капитал. В январе 1945 года в послании к конгрессу
Рузвельт мог сообщить, что почти половина товаров и
услуг, производимых нацией, покупается федеральным
386
правительством. Закупки 300 тысяч самолетов, 65 тысяч
морских судов, 17 миллионов единиц оружия и 90 тысяч
танков небывало накалили котлы промышленности. Расхо-
ды на вооружение, составившие только в одном 1944 году
64 миллиарда долларов, значительно превышали все пра-
вительственные средства, выделенные на реализацию
планов «нового курса» в период с 1933 по 1938 год. '
В экономике, естественно, наступил бум, и прибыли
корпораций, не достигавшие в 1934 году 1 процента и
составлявшие лишь 6 процентов в 1940 году, взлетели до
16 процентов в 1944 году. Прекратились оглядки на
сбалансированность бюджета. В период «нового курса»
дефицит в три-четыре миллиарда долларов консерваторы
считали ужасным, а в 1944 и 1945 годах пятьдесят мил-
лиардов, записанных в красной графе, были нормальным
явлением. Если и раздавались тревожные возгласы по по-
воду шестикратного увеличения — от 40 до 250 миллиар-
дов долларов — государственного долга, то они были на-
столько приглушенными, что никто не обращал на них
внимания.
Цель расходов военного времени заключалась, конечно,
не в борьбе с бедностью, а в победе над Гитлером. И хотя
они не являлись «компенсаторными расходами» или
«финансированием дефицита», которые проповедовались
ортодоксальным кейнсианством, результат был тот же
самый. Правительство, тратившее 80—85 миллиардов в
год независимо от целей затрат, тем самым приводило в
действие огромный экономический насос, и его благо-
творная струя достигала тех, кто испытывал жажду.,
«Компенсаторные расходы» Европы нейтрализовались
громадными разрушениями и развалом экономики. В кон-
це войны бывшие банковские чиновники Германии под-
бирали окурки на улицах Берлина, а многих деклассиро-
ванных дам из буржуазных кругов можно было купить за
плитку шоколада. Положение в странах-«победителях» —
Англии и Франции — было лишь немногим лучше.
Америка же второй раз была благословлена богами. Ни од-
но здание в стране не было разрушено, экономика стабили-
зировалась и невообразимо тучнела, и если были у людей
какие-то трудности во время войны, то они сводились к
покупке сигарет и мяса на черном рынке в период кон-
троля над ценами и к ограничениям заработной платы,
введенным властями военного времени. Исключение в
387
в*
этом отношении составляют лишь более миллиона убитых
и раненых американских солдат.
Когда титанический конфликт увенчался победой,
нашлись люди, особенно коммунисты и некоторые либера-
лы, уверовавшие в то, что надвигается новый экономичес-
кий спад, равный по масштабам если не кризису
1929 года, то спаду 1921 года. Руководитель коммунисти-
ческой партии Юджин Деннис говорил о «следующем
циклическом экономическом кризисе» так, как будто
он уже был предопределен судьбой, и предупреждал, что
кризис «чрезвычайно усилит опасность возникновения
фашизма в Соединенных Штатах». Но это был монумен-
тальный просчет 1, так как не были приняты во внимание
три важных обстоятельства: первое, что правительство
намеревалось продолжать расходование средств на воору-
жение, и притом в масштабах, во много раз превышающих
довоенные; второе, что банковские сейфы и ящики распи-
рали сорок пять миллиардов военных бон и еще сто мил-
лиардов хранились в сбережениях, готовых превратиться в
стиральные машины и автомобили; и, наконец, третье,
что организованные рабочие в отличие от 1919 года не
были забиты до состояния покорности и в предстоящих
им четырех раундах борьбы сумеют добиться ощутимого
повышения заработной платы. В то время как деньги
лились в экономику с трех направлений, спрос на товары,
несмотря на перестройку промышленности, оставался
высоким и процветание триумфально шествовало по
стране.
«Холодная война», последовавшая за «горячей» через
один-два года неопределенности, продолжила действие
магической формулы вливания в экономику милитарист-
ских и связанных с ними долларов. По данным председа-
теля сенатской комиссии по иностранным делам Вильяма
Фулбрайта, с 1946 по 1967 год «мы потратили через наш
обычный бюджет свыше 1578 миллиардов долларов.
Из этой суммы больше 904 миллиардов долларов, или
57,29 процента, пошли на наращивание военной мощи.
По сравнению с этим меньше 96 миллиардов, или лишь
6,08 процента, были выделены на социальные нужды,
включая сюда образование, здравоохранение, программы
1 С мнением автора нельзя согласиться. После окончания второй
мвровой войны экономика США действительно пережила несколько
резких кризисных падений производства. — Прим, ред.
388
улучшения труда и благосостояния, жилищное и комму-
нальное строительство. Бюджет правительства на
1968 финансовый год предусматривал расходование почти
76 миллиардов на военные цели и лишь 15 миллиардов
долларов на социальные нужды». Еще 100 миллиардов
правительственных средств пошли на военную и эконо-
мическую помощь иностранным союзникам, что связано
с глобальными целями Америки.
Никто, конечно, не планировал «холодную войну» как
средство борьбы с бедностью. Тем не менее она оказалась
таким средством, хотя наиболее рьяные сторонники этой
войны в конгрессе последовательно выступали против
всех мероприятий, направленных на улучшение благо-
состояния людей. Ричард П. Оливер из Бюро статистики
труда в сентябре 1967 года подсчитал, что занятость,
создаваемая военными расходами, охватывает около
10 процентов всей рабочей силы, или семь с половиной
миллионов человек. Сюда включаются личный состав
вооруженных сил, рабочие предприятий, выпускающих
военную продукцию, и гражданские служащие министер-
ства обороны. Однако общий объем занятости, созданной
вливанием в экономику правительственных средств, зна-
чительно больше, так как, по выражению экономистов,
доллар, истраченный правительством, обладает «умножа-
ющим» эффектом. Это означает, что, когда его тратят бака-
лейщики, мясники и владельцы домов, получившие его от
рабочих, он переходит из рук в руки много раз и тем самым
дополнительно создает условия для занятости большого
числа людей. Поэтому можно допустить, что, если бы
оборонные расходы остались на ничтожном предвоенном
уровне одного миллиарда в год, безработица стала бы та-
ким же грозным явлением, как и в мрачные тридцатые
годы. Однако питаемая триллионом долларов, израсхо-
дованных после войны на милитаристские цели, экономи-
ка за четверть века претерпела колебания лишь четыре
раза, и безработица ни разу не превысила уровня 7 про-
центов1. Фактически слово «депрессия» почти исчезло из
употребления, и кризисные падения производства стали
называть боле^ гибким термином «временный спад».
Послевоенное поколение американцев начало рассмат-
1 По данным министерства труда США на март 1975 г., безрабо-
тица достигла 8,7%, или 8 млн. чел.— Прим, ред.
389
ривать основанное на военных расходах процветание как
норму экономической жизни; в то же время обычные
депрессии, которые раньше калечили нацию каждые де-
сять лет, а иногда чаще, стали считаться «ненормальны-
ми», как бы случайными отклонениями. Типичным при-
мерохм самодовольства было красноречивое прославление
«американской системы» в книге «США. Постоянная ре-
волюция». Соединенные Штаты, говорится в книге, имеют
свои недостатки, но страна постоянно и мирным путем
совершенствует себя, подобно компьютеру, который не
только работает оперативнее, чем человеческий мозг, но
и исправляет свои ошибки. Средний американец, постигая
тайну процветания, заглядывая не далее собственного
улучшившегося положения, уверовал в то, что именно
американская система по природе своей имеет превосход-
ство не только перед коммунистической, но и перед дру-
гими капиталистическими государствами. Он считает, что
если это и не самый лучший из всех возможных миров,
то он близок к этому и заслуживает самых высоких похвал.
В этой атмосфере чванливого самодовольства нация
потеряла из виду своих бедных, как будто их унесло вет-
ром. В лучшем случае о них снисходительно упоминали
в духе примечаний. Большая часть реформ «нового курса»
не была отменена, наоборот, их модифицировали, чтобы
привести в соответствие с новыми условиями. Минималь-
ная заработная плата по акту о справедливых стандартах
труда при Трумэне была повышена с 40 до 75 центов в
час. Пенсии по старости увеличились в 1950 году в сред-
нем на 77,5 процента, что позволило привести их в соот-
ветствие с повысившейся после закона о социальном
обеспечении 1935 года стоимостью жизни. Кроме того,
этот закон был распространен еще на семь миллионов
сельских рабочих, домашней прислуги и свободных ремес-
ленников. Национальный акт о жилищном строительстве
1949 года выделил средства на расчистку трущоб и
строительство недорогих домов. Закон о правах для воен-
нослужащих, более щедрый, чем билль, принятый после
первой мировой войны, предусматривал выплату демо-
билизованным военнослужащим в течение одного года
пособия по безработице, п, если они были готовы поступить
в колледж или профессиональную школу, им платили еще
пособие на обучение (таких оказалось 12 миллионов
человек). Однако «справедливый курс» Гарри Трумэна
390
оказался слишком слабым для того, чтобы внести что-то
новое, не допустить "искажения старых реформ или рас-
ширить их сферу. Попытка провести, например, закон о
страховании на случай болезни и пособиях по болезни
встретила в конгрессе очень холодный прием. Закон о
страховании по безработице был принят конгрессом 81-го
созыва с поправками, усложнявшими получение пособий
для тех, кто в них нуждался; закон Тафта — Хартли,
принятый в 1947 году, значительно ослаблял старый акт
Вагнера, поскольку он отменял принцип «закрытого цеха»
для профсоюзов, давал предпринимателям право пресле-
довать профсоюзы через суд, навязывал 80-дневную
отсрочку для стачек, если они затрагивали национальные
интересы, и требовал от лидеров профсоюзов дать подпи-
ски о том, что они не являются коммунистами. Попытки
возобновить деятельность рузвельтовской комиссии, со-
зданной на основании закона о справедливом найме ра-
бочей силы для защиты прав негров, были утоплены в
сенатских речах.
В то время как пострадавшая Западная Европа замет-
но полевела, допустив в свои правительства социалистов
или коалиции социалистов — коммунистов-католиков, в
Америке политический маятник явно качнулся вправо.
Исчезли со сцены старые приверженцы «нового курса»,
такие, как Уоллес, Икес, Моргентау, Гопкинс, Шервуд,
Уэллес. Комиссия конгресса по расследованию анти-
американской деятельности, а позже сенатор Джозеф
Маккарти подвергли либеральные группы осаде и брани, а
иногда клеймили их как «коммунистов». Боевое настрое-
ние, на которое опирался «новый курс», давно испарилось,
и потребуется, очевидно, еще полжизни целого поколения,
чтобы оживить его. Профсоюзное движение, насчитывав-
шее теперь в своих рядах пятнадцать миллионов человек
и быстро наполнявшее свои сейфы, было почти «прируче-
но» или стояло на пути к тому, а с изгнанием в 1949—
1950 годах профсоюзов, контролируемых коммунистами,
вступило в длительный период умеренных действий. Прав-
да, в 1946 году была вспышка забастовочного движения и в
пикеты встали четыре с половиной миллиона рабочих, на
полмиллиона больше, чем в 1919 году, но теперь предпри-
ниматели редко пытались разгромить профсоюзы, внед-
рить в них «скэбов» 1 или составить черные списки.
1 Ск?б — штрейкбрехер.— Прим, перев.
391
Настроением времени была не классовая борьба, а
приспособление, и забастовки, как правило, заканчивались
основательными повышениями зарплаты, которые сопро-
вождались с санкции правительства еще более основатель-
ным ростом цен. «Забастовки и угрозы забастовками в
1945—1946 гг.,— писал журнал «Форчун»,— вызывали
бурные эмоции, но следует отметить как значительный
факт, что впервые огромная волна забастовок не повлекла
за собой почти никакого физического насилия. Забастов-
щики 1945—1946 годов не были людьми, доведенными до
отчаяния. Их лидеры произносили с публичных трибун
громкие фразы против врага — капитала, но в частной
жизни они, как и сами забастовщики, были спокойными,
бесстрастными и даже дружественно настроенными во-
инами».
Пролетарии, которые потрясали устои общества со вре-
мен гражданской войны, теперь были относительно
умиротворены. Фермер достиг умеренного благополучия,
и, когда он перешел в консервативную половину полити-
ческого спектра, от его популизма и молочных забастовок
остались лишь смутные воспоминания. Иммигрант как
фактор разрешения национального вопроса стал играть
незначительную роль, так как его сыновья и дочери
растворились в общем американском котле. Городские
рабочие, как уже отмечалось, выигрывали свои главные
победы через новые профсоюзы, и даже работающие в
отраслях промышленности массового производства неиз-
менно приближались к стандартам и предрассудкам сред-
него класса, подобно тому как это когда-то происходило
с «рабочей аристократией» из профсоюзов квалифициро-
ванных рабочих 1.
С точки зрения практических целей социалисты
перестали функционировать как ощутимая сила. Числен-
ность компартии в 1950—1951 годах сократилась со
100 тысяч до 40 тысяч членов. Кампания по утверждению
на политической арене третьей партии бывшего вице-пре-
зидента Генри Уоллеса в 1948 году оказалась мертворож-
денной силой, и на президентских выборах он собрал
всего 1 миллион 158 тысяч голосов. Это было даже мень-
ше, чем собрал кандидат группы, выступавшей за права
штатов Дж. Стром Турмонд, который опирался лишь на
1 Здесь автор оценивает сложные социально-экономические и
политические проблемы послевоенного периода с позиций буржуаз-
ного объективизма.— Прим. ред.
392
своих сторонников на Юге. Под влиянием такого сокруши-
тельного поражения основные силы либералов растаяли, и
инициативу захватили поднявшие голову более агрессив-
ные, чем в двадцатых годах, правые. Расследования по
делам «коммунистов», проводимые комиссией по рассле-
дованию антиамериканской деятельности, кампании за
подписки о лояльности, визгливые вопли сенатора Мак-
карти, ограничительные законы сенатора Пэта Маккарэна,
требовавшие передачи правительству списков комму-
нистических и прокоммунистических организаций,— все
это, вместе взятое, как саваном, покрывало движения
реформизма и протеста.
У бедняков же, видимых и невидимых, было мало
союзников, и им неоткуда было ждать поддержки. А число
их нельзя было назвать незначительным: в 1953 году
четверть всех семей, или «тратящих единиц», в стране
жили на доход, составлявший меньше чем две тысячи
долларов в год. Обследование, проведенное на следующий
год Управлением федеральных резервов, показало, что
четырнадцать миллионов семей, или 26 процентов всего
населения, не имели никаких накоплений на черный день.
Как позже заметил Джон Кеннет Гэлбрейт, бедность
«большинства» была сведена к бедности «меньшинства» и
потому стала менее заметной, чем в тридцатых годах.
Но это никак нельзя было считать небольшой проблемой,
особенно в отношении таких меньшинств, как негры,
средний доход которых был приблизительно вдвое меньше
дохода белых. Роберт Лэмпмэн, являющийся, пожалуй,
ведущим исследователем этой проблемы, считал, что,
по «обоснованным оценкам», население с низким доходом
в Соединенных Штатах составляет от 16 до 36 процентов.
В 1958 году, например, одна пятая часть семей в стране
получала меньше чем 1500 долларов в год, и две пятых —
меньше 3500 долларов.
Тем не менее Америка самодовольно полагала, что
для искоренения бедности она сделала почти все возмож-
ное. Через двадцать лет после войны кандидат республи-
канцев на президентских выборах 1964 года Гарри Гол-
дуотер говорил своим сторонникам, что «это похоже на
погоню гончих за механическим зайцем 1. Поймать его
1 На собачьих бегах на Западе перед гончими с помощью спе-
циальных приспособлений быстро движется механический заяц.—
Прим. ред.
393
невозможно. Поэтому всегда будет одна треть населения,
живущая на уровне бедности». Если вокруг есть бедные
люди, то дело не в недостатке их образования или других
факторах, а в их «низком уровне интеллекта или слабом
стремлении к цели». Если голоса, поданные за Голдуотера,
считать барометром, то десятки миллионов людей —
27 174 898 — согласились с ним.
II
В середине пятидесятых годов появился новый проле-
тариат, и вместе с ним начался следующий этап войны с
бедностью.
1 декабря 1955 года Негритянка, портниха миссис Роза
Паркс, заняла место в автобусе на Кливленд-авеню в
Монтгомери, штат Алабама, и, несмотря на приказ води-
теля, отказалась уступить это место белому пассажиру.
Миссис Паркс, являвшаяся активисткой Национальной
ассоциации содействия прогрессу цветного населения,
была арестована, что вызвало цепь событий, по своим по-
следствиям равных решению Вильяма Ллойда Гаррисона
в 1931 году начать издание журнала «Либерейтор».
В течение 24 часов собрались негритянские лидеры и
объявили бойкот городским автобусным линиям. Семнад-
цать тысяч черных, не желая больше принимать унизи-
тельный статус граждан второго сорта, организовали
совместное пользование автомобилями или под дождем и
солнцем ходили на работу и обратно пешком. Так продол-
жалось 381 день.
Среди людей, положивших начало ассоциации Монтго-
мери, которая руководила действиями негров, был коре-
настый человек небольшого роста, двадцати шести лет от
роду, священник из баптистской церкви на Декстер-авеню
Мартин Лютер Кинг-младший, чья жизнь до этого момента
была ничем не примечательной. Очень трудолюбивый,
эрудированный, противник насилия, особенно после его
знакомства с Баярдом Растином и Гленном Смайли из
пацифистского Общества примирения, Кинг был олице-
творением «нового негра», появляющегося повсюду на
американской сцене жизни. Он происходил из семьи
священника. Его отец, дедушка по матери, а также его
брат были тоже священниками. Окончив маленькую семи-
нарию «Кроузер теолоджикал» для черных и белых в
394
штате Пенсильвания, он получил докторскую степень в
Бостонском университете и вернулся на свою родину в
Атланту, где с 1947 по 1954 годы, пока его не перевели
в Монтгомери, вел службу в церкви своего отца. Будучи
представителем более молодого поколения черных, про-
шедших через войну и все чаще и чаще получающих
образование в колледже, Кинг видел в религии нечто
большее, чем упражнения в теологической риторике.
Вскоре он организовал комитет социального и полити-
ческого действия для регистрации негров при голосовании
и для оказания любой возможной помощи Ассоциации
содействия цветным.
Кинг, будучи волшебником ораторского искусства, с
присущим ему звучным голосом, способностью к яркому
языку и острой фразе, сумел вдохновить участников бойко-
та в Монтгомери и вселить в них такое чувство спокойной
решимости,* которого люди уже давно не испытывали.
Более того, ненасильственный характер протеста драма-
тизировал тяжелое положение негров в Америке в глазах
всей нации и всего мира. Когда в дом Кинга 30 января
1956 года была брошена бомба, он просил своих последо-
вателей не отвечать такими же действиями. «Не беритесь
за оружие,— говорил он. — Тот, кто живет с мечом, от меча
и погибнет». Вскоре после этого двадцать четыре священ-
ника, включая Кинга, были арестованы за подстрекатель-
ство к бойкоту. Молодого баптиста осудили к 140 дням
тюрьмы и 500 долларам штрафа, но, пока шло рассмотре-
ние апелляции Кинга, бойкот продолжался, и в декабре
1956 года Верховный суд поддержал решения нижестоя-
щих федеральных судов, объявивших закон Алабамы о
сегрегации в автобусах неконституционным. В результате
борьбы, длившейся более года, семнадцать тысяч негров
выиграли свою битву и тем самым положили начало ново-
му движению черных, которое впервые возглавлялось са-
мими неграми (даже Ассоциация содействия цветным
была создана в начале века не неграми, а белыми социа-
листами и либералами).
Под влиянием Кинга и событий в Монтгомери три
воинствующие силы, возглавлявшие борьбу за граждан-
ские права, организовали вскоре марши и демонстрации
по всему Югу. Этими силами были организация самого
Кинга — Южная конференция христианского руководства,
основанная в Атланте сотней священников; Конгресс
395
расового равенства, возглавлявшийся и оживленный
Джеймсом Фармером, давним пацифистом, создавшим
эту организацию еще в бытность свою секретарем по расо-
вым отношениям в Обществе примирения в 1942 году; и
Студенческий комитет координации ненасильственных
действий, основанный с помощью Кинга в 1960 году и
направляемый такими молодыми людьми, как Роберт
Пэррис Мозес, Джон Льюис и Джеймс Форман. Эти сто-
ронники равноправия негров, часто рисковавшие жизнью
и еще чаще попадавшие в тюрьму (сам Кинг арестовывал-
ся 30 раз), возглавили в течение последующих семи лет
сотни демонстраций, чтобы добиться равенства и решения
Верховного суда о десегрегации в школах. Тысячи из них
падали под полицейскими дубинками или подвергались
аресту. В одной Сельме, штат Алабама, например, с
15 сентября до 2 октября 1963 года было арестовано
триста человек. Негров и сочувствующих им белых убива-
ли. В церкви подбрасывали бомбы. В Бирмингеме на де-
монстрантов спустили полицейских собак. Муниципали-
теты из белых граждан организовывали против черных
бесчисленные экономические репрессалии. Но волнения
продолжались и достигли высшего накала сначала в
«марше на Вашингтон за свободу и работу» в 1963 году,
собравшем двести тысяч негров и сочувствующих им бе-
лых, и затем в походе из Сельмы в Монтгомери, состояв-
шемся двумя годами позже. «В шестидесятых годах,—
пишет Бенджамин Кворлз,—негритянский вопрос при-
обрел новые измерения... введенные главным образом
самими неграми». Реакция в мире против американского
расизма была весьма резкой, и государственный секретарь
Дин Раск был вынужден заметить, что Соединенные
Штаты ведут свои иностранные дела «с одной ногой в
гипсе».
В своей первой фазе черный бунт сосредоточился на
Юге и был направлен прежде всего на борьбу за социаль-
ное и политическое равенство, то есть за равноправное
положение в автобусах, ресторанах и отелях, десегрегацию
H школах и за избирательное право. Но по мере того как
часть из этих требований частично удовлетворялась, центр
протеста смещался к борьбе за экономическое равенство,
равенство в получении работы и доходов. Как сказал Кинг,
негру мало пользы от права сидеть в кафе, если у него
нет денег, чтобы заплатить за сосиски. Географические
396
горизонты движения тоже расширились и включили в
себя Север и городскую Америку, где новый пролетариат
жил в изолированных гетто и использовался на неквали-
фицированных работах. Путь к квалифицированным и
полуквалифицированным профессиям был открыт только
для его белых собратьев.
До первой мировой войны на пролетариат в какой-то
степени накладывала свою печать иммиграция иностран-
цев — белых, приехавших по контрактам, черных, захва-
ченных в качестве рабов, и белых рабочих иностранного
происхождения. Более поздний пролетариат был уже про-
дуктом внутренней миграции. В 1910 году, когда негри-
тянское население составляло меньше десяти миллионов*
все оно, за исключением 800 тысяч, жило на Юге. При
этом три четверти негров использовалось на фермах. Про-
мышленный подъем, последовавший за первой мировой
войной, и затем депрессия привели к тому, что более одно-
го миллиона цветных выехали из старой конфедерации на
Север, и к 1940 году уже четыре миллиона негров жили
выше линии Мейсона — Диксона. Когда огромные потреб-
ности в рабочей силе во время второй мировой войны за-
ставили негров двинуться на конвейерные линии в Дет-
ройт, доки в Кэмдене, сталеплавильные заводы в Гэри, эти
цифры стремительно возросли. Процесс продолжался и
после войны, поскольку механизация сельского хозяйства
согнала со своих мест тысячи сельскохозяйственных рабо-
чих и арендаторов. Если в 1940 году белых и черных сель-
скохозяйственных рабочих насчитывалось 541 тысяча, то
в 1959 году их осталось лишь 112 тысяч. Почти три милли-
она негров покинули Юг в этот период, и большая часть
из них сосредоточилась в переполненных гетто Саут Сайда
в Чикаго и Гарлема в Нью-Йорке. К 1968 году 69 процен-
тов из 21,5 миллиона черных Америки были жителями
крупных городов. Миграция на Север и Запад привела
к тому, что на Юге осталось чуть больше половины всех
негров. Во многих американских городах, особенно когда
белый средний класс потянулся в пригороды, негры со-
ставляли больше половины населения. Так обстоит дело,
например, в Ньюарке и Вашингтоне. Параллельно с ми-
грацией негров происходило переселение иностранцев,
говорящих на испанском языке: в Нью-Йорке число
пуэрториканцев увеличилось со ста тысяч в 1940 году до
семисот тысяч в 1960 году.
397
Новый пролетариат обладал всеми чертами пролета-
риата прошлых времен и жил в жалких трущобах, которые
во многих отношениях были сходны с трущобами
XIX века. Черные первыми увольнялись с работы и в
последнюю очередь получали ее. Процент безработных
среди них был вдвое выше, чем среди белых рабочих,
а заработки вдвое меньше. В 1966 году одна треть всех
негритянских семей зарабатывала меньше трех тысяч
долларов в год, а среди белых в таком положении были
лишь 13 процентов. Более того, как сообщила в 1968 году
национальная комиссия советников по гражданским беспо-
рядкам, возглавлявшаяся губернатором Иллинойса Отто
Кернером, доходы жителей трущоб не повышались, не-
смотря на общее процветание и инфляцию. Обследование
министерства труда, проведенное в районах бедноты в
девяти крупных городах, показало, что безработных среди
негров было 9,3 процента, а среди белых лишь 3,3 про-
цента. А если считать «неполностью занятых», например
работавших неполную рабочую неделю, то один из каж-
дых трех негров оказывался в этой категории. Белые один
из восьми попадали в список тридцати миллионов бедня-
ков, официально признанных таковыми администрацией
по социальному обеспечению в 1966 году (это были люди,
имевшие доход меньше 3335 долларов в год на семью);
для черных это составляло два из пяти. В двенадцати из
четырнадцати крупнейших городов Соединенных Штатов
число негров и выходцев из латиноамериканских стран,
живших в полуразвалившихся домах, составляло от
25 до 50 процентов. По прошествии трёх десятилетий
после принятия первого национального закона о жилищ-
ных условиях трущобы внутри городов удивительно
стойко противостояли ликвидации. По данным прези-
дента национальной ассоциации жилищных работников
Чарльза Л. Фарриса, население трущоб все еще превы-
шало общее число обитателей сельскохозяйственных
ферм.
Сообщение комиссии Кернера о новом пролетариате
в 1968 году явило собой простой пересказ того, что писа-
лось о пролетариях в былые времена: «Культура
бедности, являющаяся результатом безработицы и дезор-
ганизации семьи, порождает в гетто систему отноше-
ний безжалостной эксплуатации. Проституция, нарко-
мания, случайные половые связи и преступность созда-
398
ют вокруг человека джунгли, в которых он испытыва-
ет постоянное напряжение и страх за личную безопас-
ность».
Все это, конечно, было давно известно и «социальным
работникам», и либеральным авторам, любившим писать
на такие темы. В 1959 году глубокое исследование этой
проблемы для конгресса провел Роберт Лэмпмэн. Через
два года национальная городская лига Подготовила
«Обзор по проблеме безработицы в отдельных городах
лиги»; выводы в обоих случаях были в основном одинако-
вые. Тем не менее осознание того факта, что в основе
взрыва гражданских беспорядков лежали экономические
лишения, происходило угрожающе медленно.
Почти все знали, что негры подвергаются обществен-
ному остракизму, грубому обращению со стороны поли-
ции, лишены на Юге избирательных прав, терпят сегре-
гацию в школах, хотя решение Верховного суда об этом
было принято десять лет назад. Но мещанская мудрость
все еще полагала, что это было проблемой только «для
Юга» и что вопрос заключается главным образом не в
экономическом положении негров, а, например, просто в
«недостойности дискриминации».
Однако учащение расовых бунтов на Севере, разражав-
шихся каждое жаркое лето, заставило наконец обратить
внимание на проблему бедности черного человека. Мелкие
случаи действительной или мнимой жестокости полиции
послужили в 1964 году поводом для бурных стихийных
взрывов в Нью-Йорке, Рочестере, Бруклине, Филадель-
фии, Джерси-Сити, Патерсоне. На следующий год умиро-
творенную нацию встряхнула ударная волна от событий,
разразившихся в районе Лос-Анджелеса — Уоттсе. Во вре-
мя этих беспорядков тридцать четыре человека были
убиты, сотни ранены, четыре тысячи арестованы. Мате-
риальный ущерб оценивался в тридцать пять миллионов
долларов. В 1966 году центр «черного бунта» переместился
во второй город Америки — Чикаго и в район Кливленда,
Хоу. В первом случае мелкий инцидент — запрещение
полиции неграм-подросткам включить в жаркий июльский
день пожарный гидрант — привел к таким волнениям, что
для их подавления пришлось вызвать 4200 национальных
гвардейцев. Через неделю после этого возникли беспоряд-
ки в Кливленде, и четыре ночи кряду там царил хаос.
Волна выступлений достигла наивысшей точки на следую-
399
щее лето в Ньюарке, Детройте и почти в 150 других
городах. В итоге было сожжено и уничтожено имущест-
ва на десятки миллионов долларов, а тысячи черных
подверглись аресту. В обзоре семидесяти пяти случаев
таких волнений указывается, что 83 человека были убиты
и 1897 ранены.
Не прошло и года, как в апреле 1968 года разразился
новый взрыв волнений. Он последовал после убийства
Мартина Лютера Кинга в Мемфисе, где он готовил де-
монстрацию негров-мусорщиков, бастовавших с требова-
нием признания своего профсоюза и повышения зарплаты.
Возмущение черных вспыхнуло также в Вашингтоне, где
пожары можно было видеть из окон Белого дома, в
Чикаго, который не был затронут бунтами 1967 года, и
во многих других городах. Хотя число погибших было
меньше, чем летом 1967 года, правительству пришлось
прибегнуть к помощи 26 500 солдат и 47 тысяч националь-
ных гвардейцев. «Такой распространенной эпидемии вол-
нений и актов насилия, какие имели место в конце этой
недели, страна не испытывала со времен гражданской
войны» — так комментировала положение газета «Нью-
Йорк тайме».
Грабежи, убийства, поджоги и акты вандализма, осо-
бенно в 1967 и 1968 годах; создали среди американцев
атмосферу отчуждения и беспокойства. Некоторые пыта-
лись объяснить эти события заговором сторонников Стокли
Кармайкла из Национального студенческого комитета
координации ненасильственных действий, лозунг которого
о «могуществе черных» гремел в гетто, как призыв боевой
трубы. Однако после трезвых размышлений стало ясно,
что так называемый черный бунт не имел лидера и был
явлением спонтанным.
Участие в волнениях такого числа людей и в слишком
многих местах говорило о том, что дискриминация была
не просто частью расовой проблемы, ограниченной лишь
Югом, а что в основе своей эта проблема была связана
с бедностью и по масштабам охватывала всю страну. Тот
факт, что многие участники волнений принадлежали к
более образованным и лучше оплачиваемым слоям населе-
ния, нисколько не меняет этого вывода. Он свидетель-
ствует лишь о том, что, так же как это было в начале
века в движении бедняков белых, во главе бедняков негров
становились люди, занимающие более высокие ступени
400
на экономической лестнице. Было очень больно сознавать,,
что через тридцать лет после «нового курса» на фоне
бескризисного процветания может возникнуть такая
ситуация.
III
В едином ритме протеста против бедности уличные вы-
ступления обычно сочетаются с голосами одиноких
реформаторов. Когда наконец их начинают слышать в
цитаделях власти, наступает период действий.
В 1958 году профессор экономики Гэлбрейт опублико-
вал книгу под обманчивым названием «Процветающее
общество». Лишениям «как общему несчастью» положен
конец, писал он, «благодаря увеличению выпуска про-
дукции, которая, несмотря на несовершенное распре-
деление, в значительной части попадает к тем, кто вынуж-
ден трудом зарабатывать средства на существование.
В результате бедность как проблема большинства сведена
на уровень проблемы меньшинства. Она перестала быть
общей проблемой и стала лишь особым случаем». Но бед-
ность, хотя и не имеет теперь «точного определения», все
еще существует либо в виде «случаев бедности», либо в
форме «изолированных районов бедности». Первый вид
является результатом «каких-то специфических черт,
присущих индивиду или семье, таких, например, как
интеллектуальная недоразвитость, плохое здоровье, не-
умение приспособиться к дисциплине современной эко-
номической жизни, излишнее увеличение семьи, алко-
голь, недостаточное образование или же комбинация
нескольких из этих качеств». Изолированная бедность
проявляется в виде «островов» лишений на фоне общего
процветания. Примерами могут служить гетто и шахтер-
ские районы Западной Виргинии, где выработан весь
уголь.
Книга Гэлбрейта с ее остроумным, неакадемическим
языком приоткрыла завесу. Идея о том, что среди общего
процветания может существовать и бедность, начала
быстро распространяться, и через несколько лет появилось
множество книг, точно отражавших эту мысль в своих
названиях: «Бедность среди процветания», «Бедность в
процветающем обществе» и т. д. Но книга Гэлбрейта не
401
вызвала ни у кого слез и не привела к новым крестовым
походам.
В 1958 году в Белом доме уютно устроился обходитель-
ный круглолицый герой второй мировой войны генерал
Дуайт (Айк) Эйзенхауэр. Президент, чья политическая
приверженность к республиканской партии стала извест-
на лишь накануне его первой избирательной кампании в
1952 году, отличался не столько стремлением к переменам
или экспериментированию рузвельтовского типа, сколько
склонностью к гольфу и историям о Диком Западе. Если
бы он хотел — а это весьма сомнительно, — он не мог бы
разрушить фасад благополучия, созданный «новым кур-
сом». Этот фасад стал неотъемлемой частью «американско-
го образа жизни». Но приумножать благополучие дальше
президент тоже не собирался. Фермеры, производившие
продукцию, цены на которую после корейской войны
упали, получили от него по акту о сельском хозяйстве
1956 года подарок в виде платы за изъятие из-под куль-
тивации непродуктивных земель. Еще одно дополнение к
акту о справедливом найме рабочей силы, обусловленное
инфляцией, повысило минимальную оплату в отраслях,
на которые распространялось действие акта, до одного
доллара в час. В 1956, 1957 и 1959 годах были приняты
законы о государственном жилищном строительстве и
выделено примерно три миллиарда долларов на их про-
ведение в жизнь. В целях борьбы со спадом в экономи-
ке в апреле 1958 года был введен в действие закон о стро-
ительстве дорог. Национальный акт об образовании, при-
нятый отчасти из опасения оказаться позади Советского
Союза в области науки после запуска спутника, разре-
шил выдавать займы студентам и дал им возможность
продолжать учебу после окончания вузов. Были несколько
увеличены пенсии по возрасту и по выслуге лет одновре-
менно с некоторым повышением налогов на предприни-
мателей и работающих. По двум актам о гражданских
правах, принятым в 1957 и 1960 годах, была создана ко-
миссия для весьма ограниченной защиты негров на Юге,
которые были лишены возможности даже участвовать
в выборах. За исключением последних двух законов,
все остальное лишь приводило программу «нового кур-
са» в соответствие с условиями времени и ни в коей
мере не являлось грандиозным наступлением на бед-
ность.
402
Приход к президентству Джона Ф. Кеннеди в 1961 году
совпал с подъемом студенческого движения, выразивше-
гося в маршах за свободу, демонстрациях против деятель-
ности комиссии по расследованию антиамериканской
деятельности, в рождении Национального студенчес-
кого комитета координации ненасильственных действий,
в реорганизации старой группы социалистов в радикаль-
ный Союз студентов за демократическое общество, в
открытом выражении сочувствия со стороны молодежи
революции Кастро. Райт Миллс в своей статье в 1960
году назвал представителей этих настроений и движений
«новыми левыми». Кеннеди, обладая живым, энергичным
и поэтичным в своей прозе стилем действий, учитывал и
использовал недовольство нового поколения, но не нас-
только, чтобы принять все его радикальные требования.
В обращении президента при вступлении в должность
звучали, например, такие идеалистические фразы: «Если
свободное общество не может помочь многим бедным, оно
не может спасти немногих богатых». Далее он призывал
американцев: «Спросите не о том, что ваша страна может
сделать для вас. Спросите, что вы можете сделать для
вашей страны». В одном из своих первых посланий кон-
грессу он нарисовал мрачную картину городов, «охвачен-
ных бедностью», испытывающих недостаток в школах и
других условиях для образования, страдающих от нехват-
ки больничных коек, врачей, дантистов, медицинского
обслуживания и помощи для престарелых, пьющих за-
грязненную воду и имеющих «дома ниже стандартного
уровня», в которых живут двадцать пять миллионов аме-
риканцев. Казалось, что он еще больше подчеркивал
озабоченность, отчетливо выраженную в исследованиях
tРоберта Лэмпмэна и в целом потоке памфлетов, подготов-
ленных конференцией по проблемам экономического
прогресса. Ключевой фигурой на этой конференции был
бывший председатель группы экономических советников
Трумэна Леон Кейзерлинг. Выпущенная в декабре
1959 года брошюра конференции содержала требование
увеличить в ближайшие два года на 23,5 миллиарда дол-
ларов бюджетные ассигнования на цели образования, здра-
воохранения, помощи и другие мероприятия социального
характера, с тем чтобы сократить число людей, живущих
«в бедности» или «нужде». А таких было семьдесят семь
миллионов.
403
Роль катализатора в новейшей войне с бедностью сыгра-
ла маленькая книга, а точнее, большая брошюра,написан-
ная в 1962 году Майклом Харрингтоном и называвшаяся
«Другая Америка». Подобно Роберту Хантеру, произведе-
ние которого вызвало аналогичную реакцию в 1904 году,
Харрингтон был еще довольно молодым социалистом, и
его сочувствие к обездоленным строилось не только на
знакомстве с ними, но и на его идеологических взглядах.
Он родился в 1928 году в Сан-Луи, учился в колледже
Холи Кросс и в Чикагском университете. Через два года
после окончания университета он работал с известной ка-
толической пацифисткой Дороти Дэй, помогая издавать ее
радикальную газету «Кэтолик уоркер». Здесь он не только
познакомился с анархистами, приверженцами Ганди и
социалистами, один из которых вовлек его в небольшую
группу левых, но и увидел сотни бездомных пролетариев,
искавших приюта у мисс Дэй в ее доме на Кристи-стрит в
Нью-Йорке. Как писал Харрингтон, именно на Кристи-
стрит он «впервые столкнулся со страшной реальностью
бедности нежеланной и с величественным идеалом бед-
ности добровольной». В ходе дальнейшей своей карьеры
Харрингтон работал с лигой защиты рабочих, фондом
республики, где участвовал в разработке проектов разви-
тия профсоюзов и в изучении практики занесения в
«черные списки» профсоюзных деятелей в сфере зрелищ-
ных предприятий. Он писал статьи для «Коммонвил» и
«Комментари», редактировал две социалистические газеты
и между этими занятиями путешествовал по стране, соби-
рая данные о положении бедных. Опубликованная неболь-
шим тиражом его «Другая Америка» вначале не привлекла
внимания, и лишь через год, когда Дуайт Макдональд
изложил се содержание на страницах «Нью-Йоркер»,
книга попала в список бестселлеров. Среди тех, на кого
эта, по словам Артура Шлесинджера-младшего, «блестя-
щая и негодующая книга» оказала влияние, был президент
Кеннеди.
В «Другой Америке» была своя доля статистики, но
именно стиль и яркий язык Харрингтона давали читателю
ощущение реальности бедности. По рассказу Харрингтона,
когда он писал книгу, он был арестован за участие в де-
монстрации за гражданские права. «Короткий опыт одной
ночи в камере сделал абстрактные представления непо-
средственными и реальными: городская тюрьма является
404
одним из основных институтов другой Америки. Почти все,
кого я встретил в «каталажке», были людьми бедными:
опустившиеся белые, негры, пуэрториканцы. Их бедность
составляла первый соблазн для их ареста... У них не было
денег, чтобы уплатить залог или нанять адвокатов. И что,
пожалуй, самое главное, они принимали свою судьбу не-
возмутимо, с пассивным настроением непротивления.
Они были готовы к худшему и, вероятно, получали его».
Всякий, кто когда-либо жил в «культуре бедности», мог
распознать это «невозмутимое» принятие недоброй судьбы.
Такими же яркими красками рисует «Другая Амери-
ка» огромную трагедию касты бедняков: «отверженных»,
потерявших работу по причине закрытия предприятий
вследствие автоматизации производства; сельской бедно-
ты; негров («Если ты черный, отойди в сторону»); пре-
старелых; больных; живущих на подачки; алкоголиков.
Бедняки, по словам Харрингтона, «имеют способность
становиться все более невидимыми. Они составляют ог-
ромную массу людей, и тем не менее требуется усилие
интеллекта и воли для того, чтобы даже просто увидеть
их». Они невидимы, потому что живут большей частью
в стороне от «проторенных дорог» и от маршрутов турис-
тов и приезжих. «Быть бедным — значит быть внутренним
чужестранцем, жить в культуре, радикально отличающей-
ся от культуры, доминирующей в обществе». Судьба манит
тех детей, которые с помощью соответствующего воспита-
ния могут подготовиться к жизни в постоянно усложняю-
щейся системе индустриального общества, а дети в другой
Америке навсегда застыли в своем статусе. Они остаются в
этом статусе поколение за поколением, потому что не мо-
гут получить необходимую школьную или дошкольную
подготовку. Бедняки сегодняшнего дня, заключает Хар-
рингтон, «самые странные бедняки в истории человече-
ства. Они существуют внутри самого сильного и самого бо-
гатого в истории общества. Когда большая часть нации
стала называть себя «процветающей» и занялась пробле-
мой неврозов в пригородах, несчастья бедняков продолжа-
лись. Они исчезли с глаз и из мыслей своих сограждан, а
собственного политического голоса они не имели».
«Другая Америка» заставила понять людей, не лишен-
ных совести, не только то, что бедность существует парал-
лельно с процветанием, но и что в обществе ничего не
делается, чтобы изменить положение. Ни процветание биз-
405
неса, ни «компенсаторные расходы», ни благотворитель-
ность не подняли бедноту над уровнем прозябания. Как
пишет Шлесинджер, группа «новых границ» Кеннеди была
поражена открытием тогр, что «если принять за разумную
исходную точку доход в три тысячи долларов на семью или
полторы тысячи на человека, то получается, что одна пятая
часть нации живет на дне бедности, вне сферы действия
всяких правительственных программ, будь то жилищное
строительство, регулирование цен на сельскохозяйствен-
ные продукты, социальное обеспечение или снижение на-
логов». С благословения президента председателю группы
экономических советников Уолтеру Хеллеру было поруче-
но разработать такую программу, которая достала бы до
этого «дна». Ему сказали, что эта программа будет цент-
ральным пунктолм послания Кеннеди конгрессу в 1964 году.
Но прежде чем ее успели представить, президент Кеннеди
был убит в Далласе, и обязанность вести «безоговорочную
войну» с нуждой легла на плечи Линдона Б. Джонсона.
IV
Этот высокий техасец, первый за сто лет президент с
Юга, не проявлял особых симпатий к тем, кто за последние
двадцать лет подвергался эксплуатации и унижениям.
В этом отношении он напоминал Тедди Рузвельта, Вильсо-
на и в меньшей степени Франклина Рузвельта. В своей
политической карьере он показал себя больше хамелеоном,
чем борцом за идеи. Впервые он попал в Вашингтон в
1931 году, будучи секретарем у богатого техасского бизнес-
мена, который руководствовался такими же отсталыми
социальными взглядами, как и индийский магараджа.
Через четыре года Джонсон присоединился к сторонникам
«нового курса» и стал в одном из штатов директором отде-
ления национальной администрации по делам молодежи,
возглавлявшейся Обри Вильямсом. Затем, сделав ставку
на считавшегося тогда либералом конгрессмена Сэма
Рэйберна, Джонсон выставил свою кандидатуру в конгресс
в десятом округе штата Техас, выступая как сторонник
«нового курса» против шести противников, предавших
Рузвельта анафеме, и победил их. В Вашингтоне он
привлек внимание политических магнатов, в том числе
самого Рузвельта, твердой поддержкой предлагавшихся
406
реформ. Президент относился к нему как к приемному
сыну, и Линдон иногда позволял себе идти даже против
интересов своего покровителя Рэйберна, как, например,
когда он голосовал против мер, направленных на повыше-
ние цен техасской нефти, или когда в 1940 году Рэйберн
попытался начать движение под лозунгом «Остановить
Рузвельта!».
Однако после смерти Рузвельта Джонсон резко сдви-
нулся вправо. Он прилежно заботился об интересах нефтя-
ных и строительных компаний своего штата, особенно
фирмы «Браун энд Рут инкорпорейтед», за что получал
щедрые дотации в кассу своих избирательных кампаний.
После того как он проголосовал за закон Тафта — Хартли
и заверил деловые круги в своей преданности, эти круги,
прежде игнорировавшие его, стали проявлять к нему инте-
рес. Чтобы не потерять поддержки нации, он редко цели-
ком переходил на позиции лагеря реакции и вместе с тем
проявил склонность к осторожности, компромиссу и кон-
серватизму, что соответствовало атмосфере послевоенной
Америки. В августе 1948 года, после таинственного появле-
ния 202 дополнительных бюллетеней из какого-то отдален-
ного округа, он выиграл с очень незначительным переве-
сом, всего лишь в 87 голосов, «праймэриз» при выборах
в сенат. Через два года после этого благодаря усилиям
прежде всего нефтяного дельца из Оклахомы сенатора
Роберта Керра Джонсон был избран одним из руководи-
телей своей партии. А еще через два года, когда лидер
демократов потерпел поражение в Аризоне от Гарри Гол-
дуотера, Линдон Джонсон в относительно молодом воз-
расте — сорок четыре года — поднялся на давно лелеемый
высший пост в руководстве партии.
Хотй Джонсон и не стоял на крайне правых позициях,
его взгляды не завоевали ему симпатий либералов.
Во время корейской войны он проявил критическое отно-
шение к «временной мобилизации» Трумэна, поставив под
сомнение возможность для нации иметь одновременно и
пушки и масло, в то время как она должна была снабжать
необходимыми материалами свои армии. Он обосновывал
свою позицию предположением, что «мы можем находить-
ся в состоянии войны еще десять или двадцать лет».
Вплоть до 1957 года он последовательно голосовал против
всех законов, направленных на защиту гражданских прав,
и поддержал предложенный двумя консерваторами в
407
конгрессе — Маккарэном и Уолтером — акт, ограничивав-
ший иммиграцию. Он получил некоторую поддержку
от. либерально настроенных сенаторов, когда работал над
вызвавшими почти фурор в Техасе умеренными предложе-
ниями, намечавшими повышение минимума заработной
платы, улучшение жилищного строительства и некоторые
меры социального обеспечения. Но если вопрос касался
нефти или газа, его симпатии были на другой стороне.
Он приобрел образ ловкого деятеля, постоянно устраивав-
шего компромиссы, который тесно сотрудничал с респуб-
ликанским президентом Эйзенхауэром и одновременно с
Носителем скрытой власти на Юге Ричардом Расселом.
Многим людям он казался человеком, не имевшим, кроме
личной карьеры, других идеалов. Когда Кеннеди избрал
ёго на роль кандидата в вице-президенты, профсоюзы и
особенно Уолтер Рейтер пришли просто в ужас и поду-
мывали уже об отказе демократам в поддержке. Так что
он определенно не был любимцем либералов, когда судьба
привела его в Белый дом.
Но как ни странно, уже через пять дней пребывания в
новой должности Джонсон предложил «закон о граждан-
ских правах, чтобы мы могли двинуться вперед по пути
уничтожения в этой стране всех остатков дискриминации
й угнетения, основанных на расовых признаках или цвете
Кожи». Сорока двумя днями позже в своём сорокаминут-
ном послании конгрессу о положении в стране, которое
готовилось двадцатью четырьмя авторами в течение шести
недель, он сделал самое громкое за последние двадцать
пять лет заявление по поводу бедности: «К несчастью,
многие американцы живут на краю надежды: одни по при-
чине бедности, другие — из-за цвета кожи, а многие по
причине и того и другого. Наша задача — помочь им
Вместо чувства отчаяния обрести надежду. Теперешнее
правительство здесь и сейчас объявляет беспощадную
войну бедности... Эта война будет длительной и трудной,
нам придется применить разные виды оружия и стратегии,
но мы не успокоимся, пока не выиграем эту войну». Через
несколько месяцев он говорил о «великом обществе» —
термин, придуманный автором его речей Ричардом Гудви-
йом,— которое должно положить «конец бедности и расо-
вой дискриминации и перед которым мы в наше время
полностью ответственны». Эти слова вселяли уверенность,
тем более что магические способности Джонсона на попри-
408
ще законодательства позволяли надеяться, что он с мень-
шим трудом, чем Кеннеди, проведет через конгресс
соответствующие законы.
Джонсон не разочаровал либералов. Его программа
«великого общества» обещала систему медицинского
обслуживания для престарелых, помощь голодающим жи-
телям района реконструкции Аппалачей, трудоустройство
молодежи, более высокие пособия по безработице, повы-
шение уровня минимальной зарплаты, специальную
помощь школам, увеличение числа библиотек и детских
учреждений, улучшение жилищного строительства и меры
по обеспечению гражданских прав. Наряду с этим преду-
сматривалось снижение налогов на одиннадцать миллиар-
дов долларов. «Эти мероприятия,— заметил он,— рассчи-
таны не только на бедных и обездоленных». То был единый
комплекс мер, в котором каждый пункт, как в программах
«нового курса», увязывался с другими, а все они под раз-
ными углами были направлены на борьбу с бедностью.
Конгресс реагировал на этот комплекс не с таким энту-
зиазмом, как в период «ста дней», «нового курса», но тем
не менее в августе 1964 года закон против бедности был
принят, а после выборов 1964 года законодательными
органами овладело сознание срочности реформ, и в их
историю можно вписать еще одни «сто дней», имевшие
место при Джонсоне. 8 апреля 1965 года он хвастался, что
«это была серия таких крупных достижений, равных кото-
рым или даже близких к ним в наше время не было». Если
брать в расчет только послевоенный период, он был прав.
Наиболее яркими украшениями знамени «великого
общества» были меры по медицинскому обслуживанию
престарелых, закон о новой системе образования, закон
об избирательном праве и набор мероприятий по борьбе с
бедностью, руководить которыми было поручено родст-
веннику Кеннеди Сарженту Шрайверу. Это были новшест-
ва, невиданные ни при «новом курсе», ни после. Закон
1965 года о системе «Медикэр» давал право престарелым
на госпитализацию в течение девяноста дней в году, плюс
еще сто дней они могли пробыть в домах для престарелых.
И то и другое финансировалось за счет средств социально-
го обеспечения. Вводилась также добровольная система,
по которой престарелые граждане за взнос три доллара в
месяц могли бесплатно посетить доктора, сделать рентге-
новский снимок и получить другие подобные услуги.
40Э
Это была сложная и несовершенная система, предусматри-
вавшая разные взносы с самых престарелых пациен-
тов. Они, например, должны были вносить первые со-
рок долларов расходов по госпитализации плюс платить
еще десять долларов после шестидесятого дня пребывания
в больнице. Но после четверти века полного бесплодия в
области реформ казалось, что нация вступила на новый
путь.
Финансовые мероприятия по закону об образовании
были также важным шагом, так как предусматривали вы-
деление почти одного миллиарда долларов для начальных
и средних школ в тех районах, в которых большое число
учащихся составляли дети из бедных семей. Акт о среднем
образовании выделял два миллиарда долларов на займы
студентам колледжей, пособия библиотекам, фонды для
образовательной системы для взрослых и тому подобные
цели. Задача заключалась, конечно, в том, чтобы дать воз-
можность молодежи из необеспеченных кругов и средних
классов получить более высокооплачиваемые профессии.
Если ни система «Медикэр», ни законы об образовании
не являлись прямым результатом уличных волнений, то
билль 1965 года о праве голосования был, как пуповиной,
связан со взрывом возмущения в Сельме, штат Алабама,
куда Джонсону пришлось направить 1862 солдата
национальной гвардии. «Это не вязалось с представле-
нием Джонсона о «великом обществе»,— отмечали Роланд
Эванс и Роберт Новак в своей книге о Джонсоне.— Лин-
дон Джонсон еще меньше, чем Джон Ф. Кеннеди, питал
симпатии к политике демонстраций». Но вспыхнувший и
усилившийся после убийства униатского священника
Джеймса Риба пожар надо было погасить. По новому за-
кону, принятому, несмотря на обструкцию сенаторов с
Юга, налоги с избирателей и ценз грамотности — эти обыч-
ные способы лишения негров избирательных прав — были
вычеркнуты из списка условий для голосования. В тех
штатах и графствах, где потенциальные избиратели-негры
явно подвергались дискриминации, федеральные инспек-
тора получили указание регистрировать их. Другой закон
о гражданских правах получил одобрение конгресса после
убийства Мартина Лютера Кинга в 1968 году. Он запрещал
с 1 января 1970 года дискриминацию негров при продаже
или сдаче в аренду домов.
Однако центральную арену деятельности «великому
410
обществу» представлял принятый в августе 1964 года
акт об экономических возможностях, известный как закон
против бедности. Ожидалось, по выражению сенатора и
впоследствии вице-президента Хэмфри, что этот закон
сыграет роль «тихой революции», и многие люди действи-
тельно верили, что через несколько лет бедность исчезнет
навеки. Оживившиеся либералы, изголодавшиеся за
двадцать лет по реформам, начали вспоминать об участии
Джонсона в мероприятиях «нового курса», и в этом плане
умерить их восторги первое время не могли даже вьетнам-
ские события. Богатейшая страна мира начинала наконец
«единственную войну, которую стоило вести»,—войну с
бедностью.
Тем не менее сам закон не был таким уж щедрым, как
о том складывалось представление. Шрайвер, приятный
человек, имевший опыт в делах с недвижимым имуще-
ством, не уставал повторять, что это «не программа пода-
чек и не решение конкретного случая». Восемь миллионов
бедняков, полностью зависевших от пособий, и физически
беспомощных людей — лиц с несовершеннолетними деть-
ми на руках, слепых, престарелых, не имевших страхов-
ки — ничего не получили от программы борьбы с бед-
ностью. Она была рассчитана на тех, кто был способен
работать, но по тем или иным причинам не мог или не
хотел включиться в экономическую жизнь. Статья I пре-
дусматривала формирование рабочих корпусов, весьма
напоминавших организации, создававшиеся гражданским
корпусом сохранения ресурсов в период «нового курса» и
получивших право завербовать на различные работы сто
тысяч молодых людей в возрасте от шестнадцати до двад-
цати одного года, сохраняя для них возможность продол-
жать свое основное образование. Еще двести тысяч могли
получить «рабочую профессиональную подготовку», расхо-
ды по которой до 90 процентов покрывало федеральное
правительство. Программа под девизом «Учись и рабо-
тай», напоминавшая мероприятия национальной админи-
страции по делам молодежи тридцатых годов, представля-
ла собой предложение ограничить время труда для
140 тысяч студентов колледжей из плохо обеспеченных
семей пятнадцатью часами в неделю. В условиях сложной
и все более автоматизируемой экономики; постоянно повы-
шающей требования к образовательному уровню людей,
статья I должна была спасти студентов, не имевших
411
средств на жизнь, и дать им возможность закончить
учебу в колледже. Оправдывая эту программу, Хэмфри
указывал, что «тридцать процентов из всех детей, посту-
пающих в среднюю школу... пренебрегают величайшей
возможностью, предоставляемой Соединенными Штатами
своим гражданам,—бесплатно учиться в течение двенад-
цати лет... Факты свидетельствуют, что именно в образо-
вании спасение от бедности».
Второй основной чертой закона — «сердцем войны
против бедности» — была программа общественных дей-
ствий, которую можно назвать национализированными
социальными мероприятиями типа тех, которые семьдесят
лет назад осуществляла в Халл-хаузе Джейн Адамс.
В своем втором докладе конгрессу Бюро экономических
возможностей приводило шесть тысяч примеров выделе-
ния средств на такие проекты, как «движение вверх»,
«образовательная программа для учащихся средних школ,
готовящихся к поступлению в колледжи», центры здо-
ровья, «операция начало», имевшая целью организовать
дошкольное воспитание 750 тысяч детей из необеспечен-
ных семей; юридические услуги для бедняков; помощь
забытым индейцам и переселенцам и другие. В дополне-
ние к этому была создана организация «Добровольцы на
службе Америки», предоставлявшая молодым доброволь-
цай возможность работать в районах бедноты — среди пе-
реселенцев, индейцев и прочих обездоленных. Выделялись
средства (около 50 миллионов долларов) для оказания
помощи в форме займов фермерам, кооперативам, мелким
бизнесменам, а также для организации обучения взрослых.
Если брать во внимание абсолютные размеры меро-
приятий, предусмотренных законом об образовании и
программами общественных действий, и учесть, что не-
сколько миллионов человек получили от них какие-то вы-
годы, то может захватить дух. Но в относительной оценке,
в сравнении с существовавшими потребностями эти прог-
раммы были настолько скромны, что их справедливо счи-
тать провалившимися. В общем итоге в течение первого
года было потрачено на различные цели лишь восемьсот
миллионов долларов. В течение последующих двух лет
было выделено вдвое больше средств. Если даже к этому
добавить семь миллиардов долларов, предусмотренных на
жилищное строительство в течение четырех лет, програм-
мы общественных работ в переживавших депрессию один-
412
надцати штатах района Аппалачей и проекты «образцовых
городов», принятые в последующие годы для перестройки
старых городских центров,—все равно «война» с бед-
ностью в действительности оказалась «мелкой стычкой»,
как выразился Мартин Лютер Кинг.
V
Кристофер Дженкс писал в «Нью рипаблик» : «Сегод-
ня программа борьбы с бедностью является, по существу,
лишь продолжением и приспособлением к новым условиям
политики предыдущих правительств. Главные новшества
в названии и структуре администрации». На первом плане
этой программы, продолжал он, «не столько ликвидация
бедности, сколько устранение невежества, неподготовлен;
ности и т. п. Задача, возможно, поставлена по-новому, но
способы решения ее остались старыми». Через три года
после начала «войны» с бедностью журнал «Бизнес уик»
отмечал рост рядов обездоленных за счет «новых бедных»:
«Несмотря на процветание, атрибуты «великого общества»
и войну с бедностью, число людей, живущих за счет
пособий, и стоимость их содержания неуклонно растут.
В 1956 году лишь 5,8 миллиона американцев жили «на по-
собия», стоившие федеральному правительству, прави-
тельствам штатов и местным властям три миллиарда
долларов. В 1966 году в списках таких людей было уже
восемь миллионов, и счет за их содержание составлял
шесть с половиной миллиардов долларов». Экономисты
подсчитали, что на каждого американца, жившего на
пособия, приходился еще один человек, имевший по своей
необеспеченности право на помощь, но либо не обращав-
шийся за ней, либо исключенный по каким-то причинам
из списков. К январю 1968 года уже 8 миллионов 600 ты-
сяч нуждающихся американцев пользовались пособиями,
то есть один из 23 граждан. Рост этого показателя по
сравнению с 1957 годом составил 50 процентов.
«Это означает,— сказала Мэри Е. Суитцер из ми-
нистерства здравоохранения, образования и социального
обеспечения,— что положение приобрело крайне угро-
жающий характер. Я в жизни не видела такой пропасти,
какая существует в нашей стране между имущими и не-
имущими». В процветающем графстве Кук, большую часть
которого занимает Чикаго, на пособия жили 6 процентов
419
населения — и 82 процента из них составляли негры.
В Иллинойсе средняя сумма пособий на питание, одежду,
оплату квартиры и другие расходы, за исключением по-
собий на медицинские услуги, составляла 41,85 доллара
в месяц на человека. По оценкам, сделанным самим феде-
ральным правительством, эта сумма покрывала лишь одну
треть минимума, необходимого для одного человека, и две
трети минимума — для семьи из четырех человек. В штате
Миссисипи средняя месячная подачка составляла 9,35
доллара, а в Алабаме — «щедрую» сумму: 12,75 доллара.
Сенатор Джозеф С. Кларк из Пенсильвании, посетив-
ший в 1967 году многие дома бедняков в Вашингтоне и в
Миссисипи Дельте, описал для журнала «Прогрессив»
разительные примеры «голодания людей в процветающем
обществе». В пяти кварталах от Капитолия, на Дефрис-
стрит, он разговаривал с семилетним мальчиком, который
и в завтрак и в обед, кроме супа, ничего больше не ел.
Участник программы общественных действий, сопро-
вождавший по этому району Кларка и сенатора Роберта
Кеннеди, сказал: «Сотни людей в этом районе встают
утром голодными и ложатся спать голодными. Так была
всегда, сколько я здесь живу, а живу я здесь много
лет». На юге, в сердце Дельты, в Бельцони, «мы нашли,—
пишет сенатор Кларк,— мать пятнадцати детей, нянчив-
шую трехлетнего ребенка, которого она родила сама без
помощи врачей и акушерок. В доме, сказала она, нет ни
еды, ни денег, и, что делать, она не знала». Около Гринвил-
ла, Миссисипи, Кларк повстречал «беспорядочное нагро-
мождение хижин, носивших, как это ни иронично,
название Фридом-Сити1. В них жили семьи рабочих
плантаций. В пугающей нищете и грязи как-то ухитрялись
выживать сорок восемь детей, питавшихся исключительно
соевыми бобами, рисом плюс одна банка мясных консер-
вов в месяц, а также тем, «что подадут». Яиц, молока,
фруктового сока дети здесь не знали».
Группа крупных врачей, посетивших Дельту с анало-
гичными целями, сообщила сенатской подкомиссии, что
«они видели детей, питание и состояние здоровья которых
можно назвать лишь ужасными... Поголовно наблюдали у
детей авитаминоз и признаки нехватки минеральных
солей; серьезные, остающиеся без лечения кожные
инфекции; болезни глаз и ушей; заболевания, вызванные
1 Фридом-Сити — город свободы.— Прим, перев.
414
бактериями и паразитами» и т. д. и т. д. «Мы видели
дома, в которых дети считают себя счастливыми, если им
удается поесть один раз в день, и эта еда, конечно, не
дает им необходимого количества витаминов, минераль-
ных солей и протеинов».
Доктор Дональд Е. Гэтч сообщил в ноябре 1967 года,
что дети негров в Южной Каролине погибают от разного
рода глистов и других болезней, вызванных паразитами.
Обследование 212 ребят в графстве Бофорт показало, что
две трети из них страдают от паразитов, включая 90 про-
центов детей до пятилетнего возраста. «Иметь в этой стра-
не голодающих людей — чертовское противоречие здраво-
му смыслу. И тем не менее о проблеме голода и борьбы
с паразитами никто не хочет задуматься».
В мае 1967 года «Чикаго Сан-таймс» отправила моло-
дого репортера Мортона Кондраке в поездку по тем
городам, которые за два года до того были охвачены волне-
ниями, чтобы посмотреть, что же произошло там потом.
Последний отмечал, что в Лос-Анджелесе и Сан-Франци-
ско «идет спор о том, улучшились или нет там условия.
В Кливленде существует фактически единодушное мне-
ние, что условия стали намного хуже».
Подводя итог фактам такого рода, Майкл Харрцнгтон
писал 6 февраля 1968 года: «В январе 1964 года Линдон
Джонсон объявил «безоговорочную войну» бедности.
В 1967 году в докладе департамента рабочих резервов
констатировалось, что за прошедшие три года жизнь в тру-
щобах стала еще хуже... Такой результат вряд ли может
произвести хорошее впечатление и несмотря на это, даже
те, похожие на насмешку ассигнования на борьбу с бед-
ностью, не превышавшие никогда полпроцента нашего на-
ционального дохода и составляющие лишь ничтожную ча-
стичку от годового прироста этого дохода, теперь подвер-
гаются безжалостному сокращению. Программы «Начало
пути», «Рабочие корпуса», «Медицинская помощь» все со-
кращаются, хотя даже в своем первоначальном виде они не
отвечали нуждам действительности. Жилищное строитель-
ство остается значительно ниже того уровня, который
двадцать лет назад предлагал Роберт Тафт; обветшание
зданий в наших городах тем временем ускоряется». Он мог
бы еще добавить, что предложение Тафта о страховании
здоровья для всех было сведено «великим обществом» к
закону о страховании здоровья лишь для одной десятой
415
части населения и что через тридцать лет после «нового
курса», по данным комиссии Кернера, «было построено
лишь восемьсот тысяч жилых единиц (в субсидируемом
федеральными властями строительстве), а в последние
годы стали строить не больше пятидесяти тысяч жилых
единиц в год». В противовес этому благодаря правитель-
ственным страховым гарантиям «представилась возмож-
ность построить более десяти миллионов жилых объектов
для граждан среднего и высшего достатка».
Еще более резкое осуждение такого положения выска-
зал комитет из двадцати пяти уважаемых граждан,
назначенный организацией Уолтера Рейтера «Поход граж-
дан против бедности» для изучения причин голода.
В докладе объемом с книгу, выпущенном в апреле
1968 года Советом граждан для расследования голода и
недостаточности питания в Соединенных Штатах и подго-
товленном на основании широких исследований, говорится,
что в стране насчитывается примерно десять миллионов го-
лодающих людей и что «ситуация» не только не улучшает-
ся, а, наоборот, «ухудшается». Явления голода были
отмечены во всех графствах страны. При этом особенно
большое распространение эти явления получили в
256 графствах, расположенных главным образом на Юге.
«Если присмотреться,—говорилось в докладе,—то ока-
жется, что Америка — ужасная страна. Ни одна другая
страна на Западе не позволяет такой значительной части
населения жить в таких условиях, в какие мы ставим на-
ших бедняков. Для того чтобы сделать 80 процентов насе-
ления самым процветающим в истории мы подвергли
остальные двадцать процентов безжалостной деграда-
ции».
Приведя многочисленные примеры, показывающие,
что дети и подростки имеют вес на десять — двенадцать
фунтов ниже нормы и что 470 тысяч жителей штата
Миссисипи живут лишь за счет федеральных карточек на
питание (получают питание два раза й день, а в конце
месяца — часто ни разу), группа исследователей сделала
тревожные выводы, а именно:
1. Число людей, страдающих от недостатка питания, за
последние десять лет резко увеличилось, а правительствен-
ные программы помощи нуждающимся за это время
исключили из своих списков 1,4 миллиона граждай.
2. В 256 графствах голод достиг таких масштабов, что
416
ничто, кроме объявления президентом чрезвычайного по-
ложения, не поможет делу.
3. Из двадцати девяти миллионов бедняков (по оценке
доклада) карточки на продукты питания и какие-то пред-
меты из излишков товаров получают меньше двадцати
процентов.
4. Число людей, которые лишь по причине недоедания
преждевременно умерли или похоронили своих детей, стра-
дают анемией и другими заболеваниями, составляет от
десяти до четырнадцати с половиной миллионов человек.
По мнению авторов доклада, реакция голодающего на
все мероприятия против бедности могла бы быть выражена
следующими словами: «Ваши программы не срабатывают!
Мне не хватает еды на питание. Карточки на продоволь-
ствие стоят больше, чем я могу заплатить. Программа
школьных завтраков для детей рассчитана только на
пригородные школы. Пособия слишком малы, чтобы вы?
жить. Я продолжаю голодать».
Страна, национальный доход которой быстро прибли-
жался к триллиону долларов в год, тратившая тридцать
миллиардов на войну во Вьетнаме и почти в три раза
больше — на другие военные расходы, не могла найти
от 11 до 25 миллиардов долларов для бедных, чтобы под-
нять их доход до трех тысяч долларов в год на семью.
Роберт Теобольд и другие экономисты' в течение десяти
лет доказывали, что нация забывает о необходимости
прилагать усилия для спасения бедняков путем предостав-
ления им работы и обеспечения каждому гарантирован-
ного минимального ежегодного дохода. Специальный ко-
митет, созданный «фондом для республики», отметил, что'
происходит «тройная революция» — в области вооруже-
ний, вычислительной техники и гражданских прав,—и
предупредил, что «традиционная связь между работой и
доходами нарушается». Комитет призвал правительство
Соединенных Штатов «взять на себя безоговорочное обя-
зательство обеспечить каждого гражданина и каждую
семью адекватным доходом, который должен рассматри-
ваться как неотъемлемое право каждого». Чтобы смягчить
это предложение, некоторые экономисты, включая таких
традиционных консерваторов, как советник Барри Гол-
дуотера в 1964 году, Мильтон Фридман из Чикагского уни-
верситета, предложили «негативный подоходный налог»,
по которому люди, зарабатывающие меньше установленно-
му
14—2057
го уровня бедности, должны были получать доплату от
правительства.
Было множество идей по поводу решения проблем,
но у нации не хватало воли осуществить их. Тем временем
война во Вьетнаме разгоралась и расходы на нее росли
в геометрической прогрессии. Джонсону и Шрайверу
пришлось бороться даже за те предложения программы
борьбы с бедностью, которые уже были подготовлены к
рассмотрению в законодательном порядке, и о ее расшире-
нии не могло быть и речи* Один из наиболее значительных
пунктов первоначального проекта, по которому бедняки
получали право участвовать в принятии решений на
уровне местных властей, вследствие занятой консервато-
рами позиции был отвергнут, и принятие решений было
полностью оставлено за существующей политической
машиной. Во время кампании выдвижения кандидатов в
президенты от демократической партии сенатор Юджин
Маккарти заявил, что рекомендации комиссии Кернера,
назначенной президентом для изучения причин волнений
в 1967 году, не учитываются. Комиссия рекомендовала
в 1969 году работу 500 тысячам человек, из них 300 тыся-
чам за счет ассигнований частных предпринимателей и
200 тысячам за счет правительственных средств, но адми-
нистрация «предложила работу лишь ста тысячам в
1969 году и полностью за счет частного бизнеса», а в этот
период семьсот тысяч только «небелых» не имели работы.
Под лозунгом экономии, навязанной вьетнамской войной,
больше половины из 2,7 миллиарда долларов, выделенных
для помощи начальным и средним школам, остались неиз-
расходованными. Вскоре президент заговорил о «бережли-
вости», повышении налогов, сдержанности в вопросах
увеличения заработной платы, а конгресс потребовал (и
получил на то согласие) сокращения расходов, которое и
было произведено за счет программ социального обеспе-
чения. Саржент Шрайвер занялся более спокойной дея-
тельностью, став послом во Франции. Программа борьбы с
бедностью, подобно десяткам тысяч людей, погибавших за
десять тысяч миль от дома, тоже стала жертвой войны.
10-процентный сверхналог, введенный в 1968 году, пошел
на финансирование войны, а не на ликвидацию бедности.
Как заметил бывший пресс-секретарь президента
Джонсона Билл Д. Мойере, одним из результатов вьет-
намской войны было ускорение приближения конца того
418
широкого согласия, которое впервые в истории в 1964—
1965 годах дало надежду найти средства, достаточные
для борьбы с бедностью — этим пороком и несчастьем
Америки. Но эта надежда стала жертвой дебатов по Вьет-
наму; люди, призванные наконец реализовать ее, слишком
перессорились на почве отношения к войне, чтобы сохра-
нить единство во внутренних делах». Он напоминал, что
«вслед за тремя войнами, пережитыми народом в этом
столетии, всегда наступали периоды сопротивления со-
циальным реформам и удовлетворению общественных
нужд». В данном случае Мойере имел в виду, что именно
это повторялось снова.
Тот факт, что марш бедняков, организованный преем-
ником Мартина Лютера Кинга на посту лидера Конферен-
ции христианского руководства на Юге Ральфом Аберне-
ти, не послужил поводом к новому социальному
законодательству, был сам по себе уже зловещим предзна-
менованием. Тысячи участников марша, устроившие неда-
леко от Белого дома лагерь в импровизированном городке
под названием «Город воскрешения», отправились домой
летом 1968 года в мрачном настроении и с пустыми рука-
ми. А в последовавшей через несколько недель после этого
избирательной кампании все три кандидата jb президен-
ты — Ричард Никсон, Хэмфри и Джордж Уоллес — заме-
нили обсуждение проблемы бедности громкими призывами
к «закону и порядку». Правда, Хэмфри продолжал еще
говорить о необходимости борьбы с бедностью, но и обще-
ственность и политические деятели в то время делали
больший акцент на общественный порядок и на предотвра-
щение «беспорядков» на улицах, чем на проблему чело-
веческих потребностей.
«Великое общество», как стало ясно, впало через два
года после своего рождения в коматозное состояние, а
еще через год скончалось. В лучшем случае это было огра-
ниченное наступление на бедность, но даже и оно было
прервано, когда нация начала тратить по двадцать пять
миллиардов долларов в год на четвертую крупнейшую
войну в истории Америки. К 1967—1968 годам Джонсон
стал очень редко вспоминать о «великом обществе»: ему
нужно было командовать полмиллионным войском во
Вьетнаме. Если и можно было надеяться на новое
наступление против бедности, то ему предстояло подо-
ждать других времен и другого президента.
419
14*
VI
В период бурной избирательной кампании 1968 года,
после того как Линдон Джонсон сошел с дистанции из-
бирательной гонки, республиканец Никсон победил
демократа Хэмфри с незначительным большинством в
полмиллиона голосов. Тридцать седьмой президент, при-
несший присягу в январе 1969 года, никогда прежде не
отличался склонностью к реформам или симпатией к
обездоленным. Он пользовался лишь незначительной под-
держкой негритянской части населения и организованных
рабочих. Крикливый антикоммунизм Никсона, который
помог ему занять место сначала в палате представителей,
затем в сенате и стать вице-президентом, создал ему репу-
тацию если не откровенного реакционера, то, во всяком
случае, воинствующего консерватора.
И тем не менее именно Никсон из всех президентов
предложил наиболее широкие перемены в системе со-
циального обеспечения. Конечно, это было вызвано не по-
ложением бедных, а другими причинами и далеко еще не
соответствовало требованиям, выдвигавши мся либера-
лами и радикалами. Но как заметил Майкл Харрингтон,
это было «историческое предложение... Несмотря на всю
мою критику президента, — продолжал он,—я ценю его
за это».
В августе 1969 года, когда Никсон обнародовал свой
план, бюро переписи сообщило, что если считать «бедны-
ми» людей, получающих меньше 3558 долларов на семью
из четверых в городе и 3335 долларов на такую же семью
фермера, то число «бедных» сократилось на два миллиона
и составляло 25,4 миллиона человек, или примерно 13 про-
центов всего населения страны. Бюро заявляло, что за
пять лет экономического подъема количество бедняков
сократилось на одиннадцать миллионов человек. Но в то
же время число людей, получавших помощь от правитель-
ства, росло быстрее, чем в любой другой период после
войны, и городские власти и власти штатов все с большим
трудом собирали фонды для пособий, программы «Меди-
кэр» и других мероприятий помощи бедным. Указанные
власти явно приближались к банкротству. На фоне этого
кризиса городов и штатов президент направил послание
конгрессу, призывавшее к «новому подходу» к вопросам
благосостояния людей, «который сделал бы работу более
420
привлекательной, чем пособия, и установил бы по
всей стране обязательный минимум пособий многодетным
семьям, зависящим от одного работающего».
Программа, подготовленная либеральным профессо-
ром, бывшим одно время советником президента, Патри-
ком Мойниханом, выделяла три категории бедных: нуж-
дающиеся взрослые (престарелые, слепые, инвалиды);
семьи, в которых работал один человек, и работавшие
бедняки. 2,1 миллиона престарелых, неспособных себя
обеспечить, 910 тысяч инвалидов и 81 тысяча слепых
должны были получать гарантированный минимум в
65 долларов. Но если не считать увеличения вклада феде-
ральных властей в программу помощи, новый план не
изменял самой структуры помощи семьям, имевшим детей,
которые составляли почти три четверти всех, пользовав-
шихся пособиями, и помощи «работающим бедным», в
большей своей части не получавшим никакой поддержки.
По предложению Никсона средняя сумма пособий для
семьи из четырех человек должна была составлять 171 дол-
лар в месяц. Но эта сумма колебалась от штата к штату,
так что в Нью-Джерси она доходила до 263 долларов в
месяц, а в Миссисипи составляла лишь 39 долларов. Раз-
рыв был таким большим потому, что пятьдесят четыре
штата и территорий сами определяли размеры пособий.
Никсон предложил отменить эту устаревшую систему й
установить в национальных масштабах единый минималь-
ный уровень помощи — 1600 долларов в год на семью.
Эта сумма должна была выплачиваться непосредственно.
Вашингтоном через новое бюро — агентство помощи
семьям, входящее в состав министерства здравоохране-
ния, образования и социального обеспечения. Для полу-
чения пособия нуждающиеся должны были подать соответ-
ствующее заявление. Тщательное и унизительное обследо-
вание их материального положения отменялось. Сумма
пособий в 133,33 доллара в месяц должна была составлять-
ся двумя способами: путем продолжения выдачи нуждав-
шимся продуктовых карточек на сумму 860 долларов в
год и через дополнительные выплаты штатов. Расчет
делался на то, чтобы по новой системе никто не получал
меньше, чем по старой. Более того, федеральное прави-
тельство брало на себя 10 процентов расходов штатов на
социальное обеспечение и замораживало их расходы на
эти цели на одном уровне. Так что, как бы ни поднялись
421
эти расходы в будущем, штатам предстояло тратить не
больше чем 90 процентов от первоначально установленной
суммы. Эта программа облегчала бремя местных властей
и в то же время гарантировала нуждающимся получение
пособий, не меньших, чем прежде, а в некоторых случаях
более высоких. В результате пособия семьям безработных
из четырех человек в Миссисипи должны были подняться
от 38,05 доллара в месяц до 139,63 доллара.
По программе Никсона — Мойнихана федеральное
правительство должно было также взять на себя опреде-
ленные обязательства перед работающими бедняками, то
есть перед теми, кто получал зарплату на уровне бедности
или же работал неполную неделю. Семья из четырех чело-
век с одним или больше работающими получала гаранти-
рованный минимум 1600 долларов в год и при этом имела
право сохранять 720 долларов из зарплаты. Так, например,
если семья зарабатывала в общем 60 долларов в месяц,
она могла получить дополнительное пособие от федераль-
ного правительства в сумме 1600 долларов и иметь в
общем итоге 2320 долларов в год. Помощь правительства
должна была снижаться на 50 центов на каждый доллар,
заработанный сверх 720 долларов. Если, например, зара-
ботанная сумма будет составлять 2000 долларов в год, то
федеральное правительство будет доплачивать лишь 960
долларов; если же зарплата составит 3000 долларов, то пра-
вительство доплатит 460 долларов. При собственном дохо-
де 3920 долларов семья уже лишится права на пособие.
Предложение Никсона стало важным шагом в борьбе с
бедностью. Впервые в истории федеральное правительство
изъявило готовность установить национальный минимум
семейных пособий, подобно ранее установленному мини-
муму заработной платы. Впервые также два миллиона се-
мей «работающих бедняков» должны были получить от
федерального правительства «помощь для достижения
уровня обеспеченности». Отменив проверку материального
состояния, программа помощи семьям делала обращение
за «помощью для достижения уровня обеспеченности»
не более унизительным, чем просьба о пособии по со-
циальному обеспечению. По мнению президента, новое
пособие не превращалось в гарантированный доход, так
как «лица, способные работать», но не работающие, не
должны были получать такой помощи. Эта программа,
говорил президент, составляла «более сильный стимул к
422
работе», потому что она позволяла работающему сохранить
большую часть своей зарплаты, чем при старой, хаотичес-
кой системе пособий. Критика системы помощи часто
основывалась раньше на том, что она позволяла некото-
рым людям не работать, так как зарплата их оказывалась
ниже размера пособий. Более того, поскольку некоторые
штаты лишали права на получение помощи семьи, воз-
главлявшиеся безработным кормильцем, некоторые без-
работные отцы либо покидали свои семьи, либо созда-
вали видимость этого, поступая так только для того,
чтобы их дети и жена могли получать пособие. Программа
помощи семьям, сказал Никсон, дала возможность отцам
оставаться дома.
В дополнение к плану Белый дом предложил обучить
150 тысяч получавших пособия более квалифицированным
профессиям, платя им тридцать долларов в месяц за время
учебы, чтобы в конечном итоге они стали «достойными»
лучше оплачиваемой работы. Предусматривалось также
создание детских центров для 450 тысяч детей дошкольно-
го возраста, с тем чтобы десятки тысяч матерей могли
пойти на работу. Программу Никсона — Мойнихана назва-
ли системой «работопособия», создающей мост «от посо-
бий к работе», что в конечном итоге должно было снизить
расходы по социальному обеспечению. Поощряя людей
искать работу, а престарелых — продолжать работать,
программа помощи семьям не только должна была способ-
ствовать «большей стабильности семьи», но «облегчить
бремя забот о будущем». Цо первоначальной оценке адми-
нистрации предполагалось, что программа помощи семьям
удвоит число лиц, получающих пособия, и увеличит
федеральные расходы на 4 миллиарда долларов.
Реформа Никсона была большим прогрессом с точки
зрения совершенствования структуры системы социально-
го обеспечения, но ее влияние на снижение уровня бед-
ности оказалось ничтожным. Существенным моментом
стало сопровождавшее программу снижение роли Совета
экономических возможностей, вследствие чего бюджет
этого агентства «войны с бедностью» к 1972 году должен
был сократиться с двух миллиардов долларов до одного.
Разрабатывая новый тип программы помощи семьям,
Никсон пытался угодить одновременно и консерваторам
и либералам, но в результате и тех и других оставил
неудовлетворенными. Консерваторов устраивала идея
423
«работопособия», но они были недовольны тем, что кон-
троль над государственной помощью изымался, хотя и
частично, из ведения местных властей и властей штатов.
«Скоро не останется никого, чтобы возить тачки и гладить
рубашки»,— жаловался конгрессмен из Джорджии Фил
М. Лэндрам. Дело в том, что расистская администрация
во многих южцых штатах в период уборки урожая или
при недостатке рабочей силы заставляла негров под угро-
зой лишения пособий соглашаться на любую работу.
Каким образом план Никсона мог изменить эту систему
кабалы, было неясно. По мнению Майкла Харрингтона, он
мог лишь «укрепить механизм контроля белых и придать
ему величие федерального закона». Профессор Вандер-
бильтского университета Лестер М. Саламон, наоборот,
считал, что «контроль над большинством мероприятий по
линии социального обеспечения будет, по существу, изъят
из рук местных властей...».
Либералы приветствовали установление обязательных
минимальных ставок пособий и отмену проверки мате-
риального положения, но были серьезно обеспокоены тем,
что для подавляющего большинства получателей помощи
план Никсона нисколько не улучшал положения. Насчи-
тывающая 125 тысяч членов национальная организация
борьбы за право на социальное обеспечение,—воинствую-
щая группа, созданная в 1967 году профессором химии в
Сиракьюсе, негром доктором Джорджем Уайли, — потребо-
вала поднять гарантированный минимальный доход до
5500 долларов в год. Эта организация и ее сторонники в
конгрессе указывали, что в то время как средняя сумма
пособий составляла 2460 долларов в год, семьям, получав-
шим их, по признанию докладов самого правительства,
не хватало для поддержания минимального уровня здо-
ровья и работоспособности еще 3 тысячи долларов. Прави-
тельство отвергло требование национальной организации
борьбы за право на социальное обеспечение на том основа-
нии, что гарантированный ежегодный доход в сумме
5500 долларов не только уничтожит «стимул к работе», но
и увеличит расходы по социальному обеспечению до соро-
ка миллиардов долларов в год. Однако организация и ее
сторонники опровергли аргумент правительства о «стиму-
ле к работе», указав, что 85 процентов лиц, получающих
пособия, составляют дети, престарелые и люди, слишком
больные, чтобы работать, а остальные 15 процентов — ро-
424
дители детей: и почти все они матери-одиночки. Что каса-
ется увеличения расходов, то, по убеждению организации,
вместо войны в Индокитае и других милитаристских целей
приоритет в расходовании государственных средств дол-
жен быть отдан борьбе с бедностью.
Бывший заместитель министра здравоохранения, про-
свещения и социального обеспечения Алвин Л. Шорр воз-
ражал Никсону почти по всем пунктам его программы.
Он не соглашался с тем, что программа помощи семьям
решит проблему «распада семей», так как оставление
семьи по подобным мотивам было, на его взгляд, просто
«случайным анекдотом». Такие вещи бывают не так часто,
как это пытаются доказать, говорил Шорр, потому что
«бедные не менее сентиментальны в вопросах брака и ро-
дительских чувств, чем вы и я, а органы социального
обеспечения не слишком легко раскошеливаются.
Мать, обращающаяся за пособием, должна довольно де-
тально объяснить, что произошло между нею и отцом ее
детей и, как положено по закону, направить на след мужа
государственные органы принуждения». Программа помо-
щи семьям, по мнению Шорра, не могла также усилить
стимулы к работе, поскольку «существующая уже система
помощи фактически в той же степени, что и план Никсона,
создает возможности для профессионального обучения,
предусматривает дневные детские учреждения и позволяет
людям оставлять определенный процент заработанных
денег». Никсон говорил, что его программа поднимет раз-
мер пособий в двадцати штатах (40 процентов должны
были получать больше, чем прежде, и 60 процентов столь-
ко же, сколько и раньше). Шорр утверждал, что улучше-
ние положения коснется получающих помощь лишь
«в трех или четырех штатах».
Лоис Билль из «Чикаго дейли ньюс», изучив обстанов-
ку в своем штате, подтвердила выводы Шорра. «Ос-
новные положения спорной программы помощи
семьям, — писала она, — осуществляются у нас уже многие
годы». В Иллинойсе, отметила она, власти оказывают
помощь работающим беднякам, с тем чтобы их общий
доход был не меньше 3100 долларов в год на семью из
четырех человек. Имеется также и план, стимулирующий
к работе, по которому «лицу, пользующемуся помощью,
разрешается при поступлении на работу получать часть
пособия до тех пор, пока его зарплата не достигнет при-
425
мерно 5000 долларов». А «требования об обязательном
поступлении на работу еще строже, чем предлагаемые
президентом». Единственная выгода, которую Иллинойс
получал по новому плану, заключалась в том, что феде-
ральное правительство, покрывшее в 1970 году половину
расходов по социальному обеспечению, составивших
750 миллионов долларов, «заплатит дополнительно еще
пятьдесят миллионов долларов» в первом году осуществле-
ния программы Никсона и более крупные суммы — в по-
следующие годы, но жители Иллинойса, получающие
пособия, по программе помощи семьям ничего дополни-
тельно не выиграют.
Оптимистические надежды Никсона на перевод людей
из списков получающих пособия в списки получающих
зарплату также вызывали острые споры. Член созданной
президентом Национальной комиссии по проблемам горо-
дов Энтони Даунс в подготовленном для комитета эконо-
мического развития докладе утверждал, что почти полови-
на бедняков, живущих в городах, «не могут надеять-
ся когда-либо в будущем на материальную самостоя-
тельность». 47 процентов бедняков в 212 городах, гово-
рил он, являются членами семей, ведущие кормильцы
в которых либо инвалиды, либо престарелые люди, и тен-
денция развития городского населения Соединенных Шта-
тов свидетельствует о том, что количественно беднота та-
кой категории увеличивается; это, по-видимому, будет
продолжаться и дальше. Лишь в 25 процентах семей есть
кто-то работающий, но зарплата этих людей ниже уровня
3553 долларов в год, установленного администрацией
по социальному обеспечению в качестве официального
уровня бедности. Только 8 процентов семей возглавлялись
работоспособными, но не работавшими мужчинами, и
число таких семей, «вероятно, значительно увеличится» в
ближайшие пятнадцать лет, так как уровень занятости
не будет поспевать за ростом населения. Очевидно, что ни
организация профессиональной подготовки людей, ни дет-
ские центры не принесут какой-либо пользы, если люди
не смогут найти работу.
Критика программы, касающейся детских учреждений,
также носила острый характер, поскольку, во-первых,
выделенные по ней средства были совершенно недостаточ-
ны и, во-вторых, матери по этой программе должны были в
результате ее формулировок работать за нищенскую зар-
426
плату. В начале 1971 года президент сказал, что на детские
центры потребуется 386 миллионов долларов в год. Но еще
в декабре 1970 года конференция Белого дома по пробле-
мам детей определила, что программа круглогодичного
содержания детей в детских центрах в течение дня будет
стоить две тысячи долларов на каждого ребенка. Само
правительство считало, что эта сумма составит тысячу
шестьсот долларов. Однако при такой сумме можно было
обеспечить детскими центрами лишь 241 тысячу детей
вместо 450 тысяч, о которых Никсон говорил в своем
послании конгрессу. Более того, как заметил журнал
«Ньюсуик», женщины, освобожденные таким образом,
будут вынуждены, по всей вероятности, «работать за
дискриминационную зарплату в один доллар двадцать
центов в час, что приведет к протестам активистов со-
циального обеспечения по поводу «рабского труда» и
психологии плантаторов».
Дебаты в связи с «новым подходом» Никсона к пробле-
мам социального обеспечения внесли достаточно путани-
цы и нерешительности, чтобы затормозить принятие плана.
В той форме, в какой он был предложен в
1969—1970 годах, цлан не вызвал ни у либералов, ни у
консерваторов такого энтузиазма, чтобы провести его через
конгресс. Палата представителей приняла законопроект,
но он застрял в сенатской финансовой комиссии, в кото-
рой представители правительства не сумели выработать
компромиссного решения, чтобы получить необходимое
число голосов. Но когда в январе 1971 года открылась сес-
сия конгресса 92-го созыва, стало ясно, что без реформы
социального обеспечения крупнейшим городам и штатам
грозит банкротство.
Статистика показывала, что число людей, получавших
государственную помошь, росло бешеными темпами.
Согласно данным министерства здравоохранения, просве-
щения и социального обеспечения в 1955 году помощью
пользовались 5,8 миллиона человек; через десять лет, в
1965 году, их было 7,7 миллиона и к концу 1970 года —
13,2 миллиона человек. В течение десятилетия,
1960—1970 годов, население в целом выросло на 13 про-
центов, а список получающих пособия — на 94 процента.
Только в 1970 году этот список пополнился более чем дву-
мя миллионами человек. За один год помощь семьям с
детьми-иждивенцами возросла по стране на 26 процентов,
427
при этом в Техасе — на 59 процентов, в Орегоне — на
67 процентов. Частично это было связано со спадом в
промышленности, вследствие чего число безработных с
3,5 процента всей национальной рабочей силы поднялось
до 6 процентов. Отчасти этому способствовали два положи-
тельных решения Верховного суда, принятых по настоя-
нию национальной организации борьбы за право на со-
циальное обеспечение. Одно решение объявляло неза-
конным действовавшее в сорока штатах положение, по
которому требовался определенный срок, обычно один
год, проживания в штате для получения помощи. Это ре-
шение гарантировало помощь новым жителям штата
немедленно по прибытии. Другое решение отменяло прави-
ло, по которому людям отказывали в помощи, «если в
доме был работоспособный мужчина». Еще одной причи-
ной увеличения числа людей, получавших помощь, послу-
жило то обстоятельство, что организация борьбы за право
на социальное обеспечение и другие аналогичные ей орга-
низации стали разъяснять бедным их права, и многие
люди, не думавшие раньше о пособиях, теперь обратились
за ними.
Однако самая важная причина, по которой каждый
шестнадцатый американец стал получателем пособия,
носит социологический характер. «Ньюсуик» объяснил ее
следующим образом: «Сначала депрессия, а затем соблаз-
ны заработков военного времени привлекли в городские
центры и белых и черных фермеров, где они осели и об-
росли семьями, хотя постоянно совершенствующаяся
экономика не может уже найти им применения». Неквали-
фицированные и полуобразованные мужчины и женщинц
не могли найти себе места в сложной экономике, предъяв-
лявшей постоянно растущие требования к уровню квали-
фикации рабочих. Это особенно сильно ущемляло нацио-
нальные меньшинства. Хотя больше половины всех
семей, имевших детей и живших на пособия, составляли
белые, в крупных промышленных центрах и на Юге
огромное большинство таких семей было негритянского и
латиноамериканского происхождения. В Нью-Йорке они
на 90 процентов состояли из негров и пуэрториканцев, в
Детройте — на 80 процентов, в Вашингтоне — на 96 про-
центов. По мере того как средний класс белых переселялся
в пятидесятых и шестидесятых годах в пригороды, состав
городского населения все больше «чернел». Во многих
428
местах, таких, например, как Вашингтон, негры стали со-
ставлять большинство, и все они были бедными. Государ-
ственной помощью пользовались каждый пятый житель
Бостона, каждый седьмой —Нью-Йорка, Сан-Луи и Сан-
Франциско, каждый восьмой — Детройта, Лос-Анджелеса
и Филадельфии, каждый десятый — Атланты. Только в
Нью-Йорке насчитывалось 1,4 миллиона человек, получав-
ших пособия. Это было втрое больше, чем десять лет на-
зад, и расходы на программу помощи с каждым годом рос-
ли астрономически. Вновь избранный мэр-негр города
Ньюарка заявил конгрессу в январе 1971 года, что в его
городе И процентов населения не имели работы и 30 про-
центов пользовались государственной помощью. «Прави-
тельственные расходы на «государство благосостояния»,—
писал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт»,— достиг-
ли такого уровня, при котором городам и штатам грозит
банкротство...»
С учетом всего этого 29 января 1971 года Никсон снова
обратился к конгрессу, заявив, что «отчаянная необхо-
димость» требует изменения системы социального обес-
печения. Как и во многих других программах борьбы с
бедностью, принимавшихся в истории США, помощь бед-
ным увязывалась с решением других проблем. Если бы
«кризис городов» в конце шестидесятых годов не приоб-
рел такого угрожающего характера, чувство отчаяния, вы-
раженное Никсоном, возможно, не было бы таким острым
и решение проблемы, вероятно, снова затянулось бы.
Однако, учитывая серьезность бюджетных проблем
местных властей, Никсон в начале 1971 года стал доволь-
но энергично проталкивать свою реформу. Стараясь по-
лучить поддержку большинства, он внес в план ряд из-
менений. 24 февраля 1971 года помощник министра
здравоохранения, просвещения и социального обеспече-
ния Джон Дж. Венеман представил пересмотренный про-
ект программы. Вместо суммы пособия 1600 долларов на
семью из четверых он предложил 2200 долларов, но по-
мощь в виде продуктовых карточек отменялась. К этому
минимуму штаты, как и по программе 1969 года, должны
были добавлять определенные средства, чтобы общая
сумма пособий была для всех не ниже, чем прежде.
Венеман предложил также план использования 225 ты-
сяч получателей помощи на различных работах — в пар-
ках, госпиталях, на уборке мусора,—стоимость которых
429
составляла 800 миллионов долларов в год. Это означало
изменение позиции правительства, так как в 1970 году
Никсон наложил вето на законопроект, предусматривав-
ший использование на таких работах безработных неза-
висимо от того, получали они помощь от государства или
нет. Федеральные власти брали на себя все расходы по
организации предлагавшихся работ в течение первого
года осуществления плана, на второй год онц должны
были покрыть 75 процентов расходов и на третий — 50
процентов. Но к несчастью, вследствие кризиса доллара
и замораживания зарплаты вся реформа социального
обеспечения осталась без движения.
Несомненно, что в течение семидесятых годов в судь-
бе безработных должны произойти важные изменения.
Нельзя было уже избежать таких мер, как установление
федерального уровня бедности и минимума пособий, от-
мена проверки материального положения, дополнитель-
ное профессиональное обучение, организация детских
центров и общественных работ по типу тех, которые прак-
тиковались в тридцатых годах. Однако в планах ничего
не предусматривалось такого, что создавало хотя бы отда-
ленную возможность уничтожения бедности вообще. Ас-
сигнования, дополнительно выделявшиеся на «войну с
бедностью», были незначительными, другие программы,
например оказание юридической помощи бедным, оказа-
лись урезанными. Бедности предстояло остаться постоян-
ной частью панорамы американской жизни. В каких бы
показателях она ни измерялась, в долларах или более реа-
листично, в критериях практических условий жизни, она
не была искоренена или даже серьезно уменьшена. Никсон,
подобно Джонсону, был готов предпринять меры к некото-
рому улучшению обстановки, локализации худших прояв-
лений бедности, особенно когда она угрожала стабиль-
ности положения местных властей, но не больше.
Как видно, ни у кого не было желания сделать боль-
ше. Несмотря на распространение во многих областях
жизни принципов коллективизма и на огромный рост
государственной помощи частной промышленности и
банкам, кальвинистское представление о том, что каждый
человек должен тянуть себя в жизни за собственные
подтяжки, глубоко укоренилось в сознании американ-
цев и их лидеров. При опросе, проведенном институтом
Гэллапа в начале 1969 года, 80 процентов опрошен-
430
ных высказались за гарантированные работы для людей,
получающих пособия, с минимальной оплатой 3200 дол-
ларов в год для главы семьи из четырех человек. Но две
трети из участвовавших в опросе высказались против ус-
тановления в любых случаях минимума дохода в 3200 дол-
ларов, руководствуясь, несомненно, теорией о том, что не-
правильно давать кому-либо «что-то задаром». В этом
смысле со времен куцых законов Елизаветы, принятых
в 1601 году, мало что изменилось. Никсон мог отменить
проверку материального положения людей и навести по-
рядок в хаотической системе пятидесяти четырех разроз-
ненных программ помощи, но ни он, ни его избиратели
не были готовы сделать бедных небедными.
К 1971 году стоимость валового национального про-
дукта превысила триллион долларов, так что для каждо-
го средств было больше, чем достаточно, если бы их рас-
пределяли справедливо. Высокие уровни годовых объе-
мов производства и богатства в целом опровергали тезис
о том, что люди были бедными по причине неспособнос-
ти общества поднять их из бедности, или, другими слова-
ми, они были бедны потому, что, как и в старые времена,
экономических благ на всех не хватало. Фактически люди
становились и оставались бедными потому, что стоявшие
у власти либо сознательно ставили их в такое положе-
ние, либо проявляли к ним полное безразличие. Они
были бедны по причине своего бессилия и бессильны по-
тому, что были бедны. В системе свободного предприни-
мательства все еще сохранялась неумолимая оппози-
ция братству. В обществе сверхконкуренции каждый
оставался лишь за себя, а отстающие могли идти ко всем
чертям. И если что-то и делалось для бедных, то толь-
ко потому, что бедные могли взбунтоваться, или же при-
ходилось улучшать их положение, поскольку без этого
не могли быть решены другие проблемы общества. Для
«величайшей нации на земле» легче было забыть о бед-
ных, чем помнить о них, легче было спрятаться за соци-
ал-дарвинистский аргумент о «неприспособленности»
бедных, чем предпринять политические меры для устра-
нения экономического и политического неравенства, не-
равенства в системе образования и медицинского обслу-
живания. Лозунг братства был пустым звуком, пригодным
для утренних воскресных песнопений и удобно забывае-
мым на остальные 167 часов недели.
431
ОГЛАВЛЕНИЕ
Вступительная статья. 5
Глава первая
ЖИВУЧА, СЛОВНО КОШКА .... 15
Глава вторая
КОРНИ И СХОДСТВО . .............. 29
Глава третья
БОРЬБА С БЕДНОСТЬЮ - СТАРЫЙ СТИЛЬ........... 40
Глава четвертая
СВЯЩЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ..............« . . . . 68
Глава пятая
СВОБОДНЫЕ, НО НЕ РАВНЫЕ..................... 89
Глава шестая
ГОРЬКИЙ ПЛОД . 118
Глава седьмая
О ВРЕМЕНИ И ТЕРПЕНИИ........................136
Глава восьмая
«ПРОГОЛОСУЙТЕ ЗА СОБСТВЕННУЮ ФЕРМУ» .... 160
Глава девятая
«НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ПОВТОРИТСЯ!».............175
Глава десятая
СОРОК АКРОВ И МУЛ...........................186
Глава одиннадцатая
«СБОР УРОЖАЯ С ФЕРМЕРОВ»....................206
Глава двенадцатая
ФЕРМЕРСКИЙ СОЦИАЛИЗМ........................230
Глава -тринадцатая
ПРИСПОСОБЛЕННЫЕ И НЕПРИСПОСОБЛЕННЫЕ ... 254
Глава четырнадцатая
ДРУГАЯ ПОЛОВИНА.............................265
Глава пятнадцатая
НЕДОСТРОЕННЫЙ ДОМ...........................279
Глава шестнадцатая
«ПРОСАЧИВАНИЕ» БОГАТСТВА И ПАНИКА...........307
Глава семнадцатая
НОВОЕ ВИНО В СТАРЫХ МЕХАХ...................338
Глава восемнадцатая
И БУДЕТ ТАК ВСЕГДА? . . 386
БЕДНОСТЬ: НЕИСКОРЕНИМЫЙ ПАРАДОКС АМЕРИКИ