Теги: биографии ленин исторические личности
Год: 2017
Текст
В. И. ЛЕНИН:
PRO ЕТ CONTRA
Антология
Издательство
Русской христианской гуманитарной академии
Санкт-Петербург
2017
В. А. Гуторов
СПОРЫ О ЛЕНИНЕ:
ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА
И СОВРЕМЕННЫЕ ИДЕЙНЫЕ КОЛЛИЗИИ
Историческая память — очень странное, парадоксальное явле-
ние. Антикоммунистическая риторика эпохи «бархатных револю-
ций» в Центральной и Восточной Европе и идеологическая истерия
времен ельцинских псевдореформ 1990-х гг. уже давно канули
в Лету, а в Санкт-Петербурге статуя Ленина незыблемо стоит
перед входом в Смольный, бывший когда-то «штабом революции».
Мавзолей на Красной площади, как и прежде, электризует поли-
тические страсти, которые накаляются день ото дня, превращая
Ленина чуть ли в ключевую фигуру современного отечественного
политического дискурса. Публицисты внимательнейшим образом
«отслеживают» любые высказанные по тому или иному случаю
суждения Президента России о Ленине и немедленно выносят их
на «суд общественности»1.
Аналогичные тенденции наблюдаются и в российском научном
мире: со времен «перестройки» тенденциозной публицистике
и конъюнктурным литературным поделкам2 противостоят работы,
1 См., например: * Путин рассказал ученым о подрывной роли Ленина в рос-
сийской истории» (21 января 2016 г.). [Электронный ресурс] URL: https://
news.mail.ru/politics/24598562/; Бушин В. С. Путин против Ленина. Кто
«заложил бомбу» под Россию. М.: ООО «ТД Алгоритм», 2016.
2 См.: Иного не дано. Сборник статей / Под ред. Ю. Н. Афанасьева. М.:
Прогресс; Минск: Беларусь, 1988; Волкогонов Д. А. Ленин. Политический
портрет. В 2-х книгах. М.: ООО «Фирма “Издательство ACT”»; АО Изда-
тельство «Новости», 1998.
так или иначе претендующие на академический статус3. В публи-
куемых российскими издательствами с начала 1990-х гг. перево-
дах иностранных книг о Ленине также заметна постоянная борьба
и напряженность между наукой и журналистикой4.
Вместе с тем следует признать, что понятие «конъюнктурный»
далеко не всегда имеет сугубо пейоративный смысл в плане оценки
как самой личности В. И. Ленина, так и результатов (непосред-
ственных и долговременных) его политической деятельности.
Политики и ученые постоянно спорят о том, является ли Ленин
случайной фигурой, волею случая поднявшейся на историческую
3 См.: Арутюнов А. Досье Ленина без ретуши. Документы. Факты.
Свидетельства. М.: Вече, 1999; В. И. Ленин. Неизвестные документы.
1891-1922 гг. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН),
2000; Гусляров Е. Ленин в жизни. Систематизированный свод воспомина-
ний современников, документов эпохи, версий историков. М.: Олма-Пресс,
2003; Майсурян А. А. Другой Ленин. М.: Вагриус, 2006; Березко В. Ленин
и Сталин: тайные пружины власти. Государственно-правовая идеология
левого авторитаризма. М.: Алмаз, 2007; Данилов Е. Ленин: тайны жиз-
ни и смерти. М.: ACT: Зебра Е, 2007; Симбирцев И. ВЧК в ленинской
России. В зареве революции. М.: Центрполиграф, 2008; Баландин Р.
Завещание Ленина. М.: Алгоритм, 2009; Булдаков В. П. Красная сму-
та: Природа и последствия революционного насилия. Изд. 2-е, доп. М.:
Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд «Президентский
центр Б. Н. Ельцина», 2010; Логинов В. Т. Неизвестный Ленин. М.:
Эксмо: Алгоритм, 2010; Булдаков В.П. 1) Утопия, агрессия, власть.
Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия,
1920-1930 гг. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН),
2012; 2) Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии. М.:
Вече, 2012; Штейн М. Г. Ульяновы и Ленины: Тайны родословной Вождя.
М.: Алгоритм, 2013; Гиль С. К., Мальков П.Д. Записки коменданта Кремля.
Шесть лет с Лениным. М.: ООО «ТД Алгоритм», 2016.
4 См.: Карр Э.Х, Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929.
М.: Интер-Версо, 1990; Андерсон П. Размышления о западном марк-
сизме; На путях исторического материализма. М.: Интер-Версо, 1991;
Фишер Л. Жизнь Ленина. В 2-х т. М.: Книжная лавка — РТР, 1997;
Пейн Р. Ленин: Жизнь и смерть. М.: Молодая гвардия, 2002; Сервис Р.
Ленин. М.: ООО «Попурри», 2002; Жижек С. 13 опытов о Ленине. М.:
Ad Marginem, 2003; Альтюссер Л. Ленин и философия. М.: Ad Marginem,
2005; Краус Т. Ленин. Социально-теоретическая реконструкция. М.: Наука,
2011; Государство наций: Империя и национальное строительство в эпо-
ху Ленина и Сталина / Под. ред. Р.Г. Суни, Т. Мартина. М.: Российская
политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011; Петровский-Штерн И.
Еврейский вопрос Ленину. М.: Мосты культуры/Гешарим, 2012.
авансцену, или же победа возглавляемой им партии большевиков
была закономерной и неизбежной.
Споры эти являются стародавними, и конца им пока не видно.
Воистину, sero molunt deorum molae — «поздно мелют мельни-
цы богов»! «Современники Ленина, — отмечал в 1931 г. историк
Г. В. Вернадский, сын В. И. Вернадского, ученик В. О. Ключевского,
С.Ф. Платонова, А. А. Кизеветгера, Р. Ю. Виннера,— не смогли
сразу правильно понять и оценить его значение как политического
лидера. В пылу фракционной борьбы и в жаркий период II съезда
РСДРП большинство русских социалистов считали Ленина задири-
стым членом центральных партийных учреждений. После пораже-
ния Московского восстания 1905 года на него стали смотреть как
на безумного фанатика, способного подвести партию и революцию.
Но беспартийное большинство русского народа или не знало Ленина,
или не думало о нем. Новая тактика, примененная Лениным после
1907 года, использование им легальных политических учреждений
принесли ему тесные связи с верхушкой российского рабочего клас-
са. Этот факт, однако, не был по достоинству оценен ни его сторонни-
ками, ни его противниками. Если бы Ленин умер во время мировой
войны или даже в начале революции, весной 1917 года, это известие
не произвело бы особого впечатления ни на кого, за исключением
членов его собственной партии и верхнего эшелона представителей
рабочих организаций. Фигура Ленина стала более определенно
вырисовываться в общественном сознании только во время рево-
люции 1917 года. Однако даже в ноябре этого года Дыбенко, один
из вожаков матросов, может быть и в шутку, но счел возможным
предложить казакам Краснова сменить Керенского на Ленина» 5.
Почти тридцать лет спустя аналогичные мысли приходили в голову
Н. В. Вольскому (Валентинову), одному из самых проницательных
биографов вождя русской революции: «Если бы не было войны,
Февральской революции, слабости всех людей февраля — Ленин,
вероятно, умер бы в эмиграции и о нем вспоминали бы не больше,
чем о Бабефе, Бланки или Ткачеве. Но победоносная Октябрьская
революция из этого мыслимого состояния его вытащила и сделала вы-
соко взлетевшей исторической личностью. Созданное им государство
° Вернадский Г. Ленин — красный диктатор. М.: АГРАФ, 2000. С. 307; ср.:
Фишер Л. Жизнь Ленина. Overseas Publications Interchange, Ltd. London,
1970. C. 9.
имеет в настоящее время мироопределяющую силу. Весь мир на него
смотрит. Прислушивается. В громадных своих частях уже следует
за ним. Нужно быть до жалости слепым, чтобы не узреть, что одно-
временно, в своеобразной форме, осуществляются вековые, очень
опасные мессианистические, националистические предчувствия,
ожидания, мысли многих русских людей о мировом призвании, ми-
роруководительстве России. На фоне случившегося Ленин, как лич-
ность, сыгравшая поразительную по силе и влиянию роль в истории
(в сравнении с ним Наполеон — мелочь), не может не привлекать
к себе огромного внимания, и, разумеется, прежде всего историков»6.
И Вернадский, и Валентинов в равной мере связывают значение
Ленина, его политической деятельности и идейного наследия с со-
бытиями октября 1917 г., не ставя под сомнение ни их всемирный
характер, ни их глубинную связь с традициями российской истории.
Но ведь хорошо известно, что проблема соотношения национального
и интернационального аспектов русской революции на протяжении
многих десятилетий формировала философский и идеологический
пунктир, проходящий через работы наиболее выдающихся мысли-
телей. Решительным сторонником идеи об органическом сочетании
национальных корней Октябрьской революции с международной
социалистической традицией был Н. А. Бердяев. Не случайно одно
из наиболее ярких его произведений «Истоки и смысл русского
коммунизма» (1937 г.) начинается следующими словами: «Русский
коммунизм трудно понять вследствие двойного его характера. С од-
ной стороны он есть явление мировое и интернациональное, с другой
стороны — явление русское и национальное. Особенно важно для за-
падных людей понять национальные корни русского коммунизма,
его детерминированность русской историей. Знание марксизма этому
не поможет»7. Непосредственным предшественником большевист-
ских методов политики Бердяев считал реформаторскую деятель-
ность Петра I: «Приемы Петра были совершенно большевистские.
Он хотел уничтожить старую московскую Россию, вырвать с корнем
те чувства, которые лежали в основе ее жизни. И для этой цели он
6 Валентинов Н. О предках Ленина и его биографиях / Новый журнал.
Нью-Йорк, 1960. № 61. Цит. по: Гусляров Е. Ленин в жизни. Систе-
матизированный свод воспоминаний современников, документов эпохи,
версий историков. М.: Олма-Пресс, 2003. С. 6.
7 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 199U. С. 7.
не остановился перед казнью собственного сына, приверженца ста-
рины. Приемы Петра относительно церкви и старой религиозности
очень напоминают приемы большевизма. Он не любил старого мо-
сковского благочестия и был особенно жесток в отношении к старо-
обрядчеству и староверию... Петр высмеивал религиозные чувства
старины, устраивал всешутейший собор с шутовским патриархом.
Это очень напоминает антирелигиозные манифестации безбожни-
ков в советской России... Можно было бы сделать сравнение между
Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворотом
большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху
народу известных принципов, та же прерывность органического
развития, отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия го-
сударства, то же создание привилегированного бюрократического
слоя, тот же централизм, то же желание резко и радикально изменить
тип цивилизации. Но большевистская революция путем страшных
насилий освободила народные силы, призвала их к исторической
активности, в этом ее значение. Переворот же Петра, усилив русское
государство, толкнув Россию на путь западного и мирового про-
свещения, усилил раскол между народом и верхним культурным
и правящим слоем. Петр секуляризировал православное царство,
направил Россию на путь просветительства»8.
Напротив, И. А. Ильин в философском памфлете «Яд большевиз-
ма» специально подчеркивал всемирный характер этого направле-
ния мысли и практики: «Современное человечество не уясняет себе
значения того, что происходит в советской России: оно не понимает
ни возникновения большевизма, ни его сущности, ни его наме-
рений, ни его опасности... Коммунистический большевизм, как
движение, давно уже вышел за пределы России. Цели его с самого
начала были мировые; и ныне его движение разливается по всему
свету. Русская большевистская революция не есть какой-то “опыт”
или “эксперимент”, предпринятый для осчастливления “будущих
поколений”. Это есть борьба за мировую власть, которая уже
началась; — борьба за общечеловеческое духовно-религиозное раз-
ложение и хозяйственно-политическое порабощение. Эта борьба
уже развернулась и человечество разрезано ее фронтом больше
и глубже, чем оно было разделено фронтом Великой войны»9.
8 Там же. С. 12-13.
9 Ильин И. А. Яд большевизма. Женева: Борьба за культуру, 1931. С. 3.
К настоящему времени можно с большой степенью уверен-
ности считать, что в отечественной науке и публицистике явно
побеждает направление интерпретации русской революции,
которое в свое время было обозначено именно Н. А. Бердяевым.
Хотя попытки синтеза двух, обозначенных выше, линий аргумен-
тации встречаются регулярно и, как правило, не оспариваются
ни в научном, ни в полемическом плане10. Одной из причин
преобладания такого подхода является даже не сама логика
и убедительность бердяевских трактовок революционного пере-
ворота в России, но, прежде всего, огромное количество фактов,
собранных отечественными и зарубежными учеными, которые
подтверждают его историческую, социологическую и философ-
скую правомерность.
Современная западная традиция интерпретации большевизма
также является в высшей степени разноплановой и неоднородной.
Например, Дитрих Эккарт, один из основателей нацистской партии,
которого историки называли «духовным отцом национал-социа-
лизма», самим названием своей книги «Большевизм от Моисея
до Ленина. Диалог между Адольфом Гитлером и мной» (1924)
невольно в год смерти Ленина придал понятию «большевизм»
10 «Если говорить о наших “трех идеях”, — писал И. Р. Шафаревич, -
то и “коммунистическая идея”, и русская “национальная идея” суще-
ствовали в XX веке не в каких-то разных пространствах и даже, большую
часть времени, не разделенные фронтом. Власть в России была коммуни-
стической. Но национальная русская традиция имела за плечами тысячу
или тысячи лет и не могла внезапно исчезнуть. Обе “идеи” влияли друг
на друга и видоизменяли друг друга. Собственно, я думаю, привившийся
термин “советская власть” подразумевает, конечно, не “власть Советов” —
они были подчинены партии, — а ту именно реальную форму, которую
“коммунистическая идея” приняла в России под влиянием многообразных
воздействий жизни, и в частности русской национальной традиции...
Приписывать большевикам эпохи Октябрьской революции стремление
к “собиранию России” значит ошибочно переносить на них чувства,
испытываемые многими сейчас. Им-то русская историческая традиция
была чужда и враждебна, виделась, по словам Ленина, как “великие
погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое рабо-
лепство перед попами, царями и капиталистами”. Цель большевистского
руководства была - мировая пролетарская революция. Как писал Ленин,
“мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую револю-
цию”» {Шафаревич И. Р. Русский народ в битве цивилизаций. М.: Эскмо;
Алгоритм, 2004. С. 32, 40-41.)
известную респектабельность среди экстремистски настроенных
немецких правых11.
Несмотря на то, что после 1917 г. Ленин становится крайне по-
пулярным в самых различных кругах европейских радикально на-
строенных интеллектуалов12, отношение к нему как личности и к его
практической политике всегда оставалось крайне двойственным.
Британскому философу Бертрану Расселу, посетившему Россию
в 1920 г., Ленин напомнил «профессора, одержимого желанием
сделать теорию понятной и проявляющего неистовство в отношении
тех, кто воспринимает [ее] ложно или с ним не согласен, а также
своим пристрастием все разъяснять»13. Напротив, писал Рассел,
«Троцкий, которого коммунисты никоим образом не считают
равным Ленину, произвел на меня большее впечатление в плане
интеллекта и как личность, хотя ему и недоставало характера»14.
В этих относительно благожелательных характеристиках вождей
русской революции явно чувствуется оттенок интеллектуального
снобизма, источник которого был в свое время хорошо разъяснен
Исайей Берлиным: в англо-саксонском ученом мире довольно рано
привилась устойчивая привычка третировать русских революционе-
ров «с характерной смесью снисхождения и морального отвращения.
Причина состояла в том, что теории, которым они были столь горячо
преданы, не были их собственными, они были заимствованы с Запада
и поняты несовершенным образом»15. Но, несмотря на то, что либе-
рально настроенные теоретики и политики всегда были склонны рас-
сматривать большевиков как «врагов политической и индустриальной
демократии»16, далеко не все из них при жизни Ленина смогли бы
11 См.: Eckart D. Bolshevism from Moses to Lenin. A Dialogue between Adolph
Hitler and Me (1924). [Электронный ресурс] URL: http://www.jrbooksonline.
com/pdf_books/bolshevism_f rom_moses_to_lenin.pdf; см. также:
Waddington L. Hitler’s Crusade. Bolshevism and the Myth of the International
Jewish Conspiracy. London; New York: Tauris Academic Studies, 2007.
12 См., например: Lowy M. Georg Lucacs — From Romanticism to Bolshevism.
London: NLB, 1979.
13 Russell B. The Practice and Theory of Bolshevism. London: George Allen
& Unwin Ltd., 1921. P. 37.
14 Ibid. P. 42.
15 Berlin I. Russian Thinkers. L.: Penguin Books, 1978. P. XIII—XIV.
16 Spargo B. Bolshevism. The Enemy of Political and Industrial Democracy.
New York; London: Harper & Brothers Publishers, 1919.
подписаться под той характеристикой большевизма, которую ей давал
П.Б. Аксельрод еще в 1910 гл «Большевизм зачат в преступлении,
и весь его рост отмечен преступлениями против социал-демократии.
Не из полемического задора, а из глубокого убеждения я характе-
ризовал 10 лет тому назад ленинскую компанию прямо как шайку
черносотенцев и уголовных преступников внутри социал-демократии.
Такого же (по существу) характера методы и средства, при помощи
которых ленинцы достигли власти и удерживают ее в своих руках»17.
Еще менее склонны принять столь категорическое суждение
Аксельрода и современные исследователи ленинизма на Западе.
Даже самый поверхностный обзор научных работ о Ленине, опу-
бликованных в начале XXI века, свидетельствует о неослабевающем
интересе к нему со стороны ученых и политических теоретиков18.
17 Аксельрод П. Б. О большевизме и борьбе с ним // Аксельрод П. Б.,
Мартов Ю. О., Потресов А. Н. О революции и социализме / Сост., авторы
вступ. ст. и комм. А. П. Ненароков, П. Ю. Савельев. М.: Российская полити-
ческая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 565; см. подробнее: Radziwlll С.
The Firebrand of Bolshevism. The True Story of the Bolshevik! and the Forces
that Directed Them. Boston: Small, Maynard & Company Publishers, 1919;
Haimson L. H. The Russian Marxists & The Origins of Bolshevism. Boston:
Beacon Press, 1955; Radkey О. H. The Agrarian Foes of Bolshevism. Promise
and Default of the Russian Socialist Revolutionaries. February to October
1917. New York: Columbia University Press, 1958; Rosenberg A. A History
of Bolshevism. From Marx to the First Five Years’ Plan. Garden City, New York:
Anchor Books, 1967; Corrigan Ph., Ramsay H., Sayer D. Socialist Construction
and Marxist Theory. Bolshevism and Its Critique. New York: The Macmillan
Press Ltd., 1978; Burbank J. Intelligentsia and Revolution. Russian Views
on Bolshevism. 1917-1922. New York; Oxford: Oxford University Press, 1986;
Bolshevism, Stalinism and the Comintern. Perspectives on Stalinization,
1917-53. Ed. by Norman LaPorte, Kevin Morgan and Matthew Worley. New
York: Palgrave Macmillan, 2008.
18 См., например: Lewin M. Lenin’s Last Struggle. Ann Arbor: The University
of Michigan Press, 2005; Lih L. T. Lenin Rediscovered. What is to be Done?
In Context. Chicago, Illinois: Haymarket Books, 2005; Budgen S., Kouvelakis
S., Zizek S. Lenin Reloaded. Toward a Politics of Truth. Durham & London:
Duke University Press, 2007; Rappaport E. Conspirator. Lenin in Exile. New
York: Basic Books, 2010; BoerR. Lenin, Religion, and Theology. New York:
Palgrave Macmillan, 2013; Davldshofer W. J. Marxism and the Leninist
Revolutionary Model. New York: Palgrave Macmillan, 2014; Le Blanc P.
Unfinished Leninism. The Rise and Return of a Revolutionary Doctrine.
Chicago, Illinois: Haymarket Books, 2014; Negri A. Factory of Strategy.
Thirty-Three Lessons on Lenin. New York: Columbia University Press, 2014;
Nimtz A. H. Lenin’s Electoral Strategy from 1907 to the October Revolution
На рубеже XX-XXI вв. окончательно сложилась и продолжает ин-
тенсивно развиваться такое академическое направление, как «исто-
риография коммунизма»19. В свете «лингвистического поворота»,
of 1917. The Ballot, the Streets — or Both. New York: Palgrave Macmillan,
2014; Кгаизг T. Reconstructing Lenin. An Intellectual Biography. New York:
Monthly Review Press, 2015.
19 Cm.: Read Chr. Culture and Power in Revolutionary Russia. The Intelligentsia
and the Transition from Tsarism to Communism. New York: Palgrave Macmillan,
1990; Daniels RA'.A Documentary History of Communism in Russia. From Lenin
to Gorbachev. Burlington, Vermont: University of Vermont Press, 1993; McDermott,
Agnew G. The Comintern. The History of International Communism from Lenin
to Stalin. Houndmillsand London: Macmillan Press Ltd., 1996; Post К Revolution’s
Other World. Communism and the Periphery. 1917-39. New York: Palgrave
Macmillan, 1997; Courtois S., Werth N., Panne J.-L., Paczkowski A., BartosekK,
Margolin J.-L. The Black Book of Communism. Crimes, Terror, Repression.
Cambridge, Massachusetts; London: Harvard University Press, 1999; White S.
Communism and Its Collapse. New York & London: Routledge, 2001; Dreyfus M.,
Groppo B., Ingerflom C. S., Lew R., Pennetier C., Pudal B., Wolikow S. Le siecle
des communismes. Paris: Editions de 1’Atelier, 2004; Smith L. The Fall of Soviet
Communism 1985-91. New York: Palgrave Macmillan, 2005; Le Blanc P. Marx,
Lenin, and the Revolutionary Experience. Studies of Communism and Radicalism
in the Age of Globalization. New York; London: Routledge, 2006; Lefort C.
Complications. Communism and the Dilemmas of Democracy. New York: Columbia
University Press, 2007; Mattick P. Anti-Bolshevik Communism. Monmouth: Merlin
Press, 2007; Service R. Comrades! A History of World Communism. Cambridge,
Massachusetts: Harvard University Press, 2007; Priestland D. The Red Flag.
A History of Communism. London: Penguin Books Ltd., 2009; Brown A. The Rise
and Fall of Communism. New York: HarperCollins e-books, 2009; The Idea
of Communism. Ed. by Costas Douzinas and Slavoj 2izek. London and New York:
Verso, 2010; Bosteels B. The Actuality of Communism. London and New York:
Verso, 2011; Magri L. The Taylor of Ulm. Communism in the Twentieth Century.
London & New York: Verso, 2011; Dean J. The Communist Horizon. London
& New York: Verso, 2012; Tlsmaneanu V. The Devil of History. Communism,
Fascism, and Some Lessons of the Twentieth Century. Berkeley; Los Angeles;
London: University of California Press, 2012; The Oxford Handbook of the History
of Communism. Edited by Stephen A. Smith. Oxford: Oxford University Press, 2013;
Communism in the 21st Century. Vol. 1-3. Ed. by Shannon Brincat. Santa Barbara,
California; Denver, Colorado; Oxford: Praeger, 2014; ZumoffJ.A. The Communist
International and US Communism. 1919-1929. Leiden; Boston: Brill, 2014;
Badiou A. Quel communisme? Entretien avec Peter Engelmann. Paris: Bayard,
2015; The Changing Face of Western Communism. Ed. by David Childs. New York:
Routledge, 2016; Kowalski R. European Communism 1848-1991: New York:
Palgrave Macmillan, 2017; Morgan K. International Communism and the Cult
of the Individual. Leaders, Tribunes and Martyrs under Lenin and Stalin. London:
Palgrave Macmillan, 2017.
происходящего в западноевропейских гуманитарных науках
с 1960-х гг., становится непререкаемым тезис, согласно которому
ключом к пониманию ленинизма и его идейных истоков является
изучение политических текстов с целью выявления специфики
языка Ленина и других теоретиков большевизма20. Новая комму-
нистическая терминология появляется на Западе и на Востоке —
«кибернетическийкоммунизм», «герменевтический коммунизм»
и даже японский «конкурентоспособный коммунизм»21.
Западные аналитики и в наши дни постоянно пытаются отве-
тить на вопрос — почему, несмотря на утопизм, «несовместимость
с природой человека», «историческую обреченность» ит.д., социа-
листические режимы в Европе, Азии и Латинской Америке на про-
тяжении многих десятилетий демонстрировали живую динамику,
«эластичность» и способность приспосабливаться к разнообразным
политическим «повесткам дня»22. Правда, следует отметить, что
еще в начале 1950-х гг. блестящее понимание исторических причин
подобной «эластичности» было продемонстрировано Баррингтоном
Муром в его классической работе «Советская политика — Дилемма
власти. Роль идей в социальном изменении». «Тактическая гиб-
кость в восприятии новых ситуаций, — отмечал Мур, — уже давно
рассматривалась как сильная сторона Ленина-политика. В конце
своей жизни, просмотрев историю русской революции, написанную
меньшевиком-журналистом, он заметил, что эти “мелкобуржуаз-
ные демократы” были рабами прошлого в своем исключительно
педантском понимании Маркса. Им не удалось, продолжал он, уви-
деть ключевую особенность у Маркса, [заключающуюся в том], что
революционные моменты требуют величайшей гибкости. По этому
20 См., например: The Vernaculars of Communism. Language, Ideology and Power
in the Soviet Union and Eastern Europe. Ed. by Petre Petrov and Lara
Ryazanova-Clarke. London and New York: Routledge, 2015.
21 Cm.: Barbrook R., Cameron A. The Internet Revolution: From Dotcom Capitalism
to Cybernetic Communism. Institute of Network Cultures, 2015; Vattimo G.,
Zabala S. Hermeneutic Communism. From Heidegger to Marx. New York:
Columbia University Press, 2011; Kenrick D. M. The Success of Competitive-
Communism in Japan. Houndmills & London: Macmillan Press, 1988.
22 Gm.: Kemp S. Was Communism Doomed? Human Nature, Psychology and the Com-
munist Economy. New York: Palgrave Macmillam, 2016; Why Communism
Did Not Collapse. Understanding Authoritarian Regime Resilience in Asia
and Europe. Ed. by Martin K. Dimitrov. Cambridge: Cambridge University
Press, 2013.
поводу Ленин в своей последней статье в “Правде” напомнил своим
сторонникам максиму Наполеона — on s’engage et puis... on volt
(сначала ввязаться, а там... посмотрим. - В. Г.). Случайные замеча-
ния такого рода у Ленина и его способность приспосабливать свою
позицию к властным требованиям момента оказались причиной
того, что многие стали рассматривать его как чистого карьериста,
заинтересованного только во власти и пренебрегающего полити-
ческими принципами. Учитывая огромную важность стремления
Ленина к власти, можно, тем не менее, прийти к заключению, что
оно само по себе еще не исчерпывает саму проблему полностью.
Жажда власти у Ленина была тесно связана с его убеждением, что
он (иногда только он) имеет право отвечать на основополагающий
вопрос — что является причиной человеческой нищеты и как с этим
можно справиться. И хотя в течение своей политической карьеры он
неоднократно изменял мнение по этим вопросам и много раз при-
знавал прежние ошибки в тактике и интерпретации, все же не кажет-
ся, что данные единичные факты указывают на некие внутренние
сомнения Ленина относительно того курса, который он проводил
в тот или иной момент. Он чувствовал, что нашел в марксизме ин-
струмент, с помощью которого можно мгновенно ориентироваться
в социальных и экономических реалиях... Реагируя на ситуации
по мере того, как они возникали, Ленин продолжал добавлять новые
концепции, оставлять или видоизменять старые... Можно подме-
тить циклическую тенденцию в развитии большевистской теории
и также в большевистской практике. Каждое новое добавление
к марксистской теории и каждая модификация устанавливали не-
кий исходный пункт, к которому Ленин и его последователи могли
(и часто действительно так поступали) возвращаться в более поздний
период и при совершенно других обстоятельствах»23.
28 Moore В. Soviet Politics — The Dilemma of Power. The Role of Ideas in Social
Change. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1950. P. 38-39;
см. также: Moore В. 1) Social Origins of Dictatorship and Democracy. Lord
and Peasant in the Making of the Modern World. Harmondsworth: Penguin
University Books, 1966. P. 442,455, 506-508; 2) Moral Purity and Persecution
in History. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 2000. P. 26,36;
3) Injustice. The Social Bases of Obedience and Revolt. London and Basingstoke:
The Macmillan Press Ltd., 1978. P. 110, 297, 305, 308, 360, 361,371-373;
Laski H. Communism. London: Thornton Butterworth, 1927. P. 31; Webb S.
& Webb B. Soviet Communism: A New Civilization. Third Edition in One
Иными словами, по удачному метафорическому выражению
Эдмунда Уилсона, «Ленин использовал свой интеллект, свое острое
понимание марксистской теории для того, чтобы повернуть ключ
в дверном замке истории»24. Этим ключем была политическая
власть. Как отмечал Г. В. Вернадский, взяв власть в октябре 1917 г.,
«Ленин как бы стиснул зубы в мертвой хватке и не обращал никако-
го внимания на возражения, возникавшие порой в его окружении.
Он был готов идти и шел по трупам, не останавливаясь ни перед
чем и не обращая никакого внимания на проблемы морали и со-
вести. Он употреблял любое оружие, используя в битве не только
матросов и красногвардейцев, но также злословие и хитрость,
не только угрожая, но на деле посылая в бой неимущие массы,
воодушевляя их лозунгом: "Грабь грабителей!”»25.
Разумеется, невозможно отрицать наличия множества элемен-
тов утопизма в программных установках большевиков и самого
Ленина, которые были изначально свойственны любому социа-
листическому направлению в эпоху модерна. Марксизм в этом
плане не является исключением. «В основе социализма, как ми-
ровоззрения,— подчеркивал С.Н. Булгаков в 1910 г.,— лежит
старая хилиастическая вера в наступление земного рая (как это
нередко и прямо выражается в социалистической литературе)
и в земное преодоление исторической трагедии... Социализм есть
Volume. London; New York; Toronto: Longmans, Green and Co., 1947. P. 238,
262-266; Ulam A. The Bolsheviks. The Intellectual and Political History
of the Triumph of Communism in Russia. Cambridge, Massachusetts; London:
Harvard University Press, 1998. P. 120-121, 414-448; Lane D. The Roots
of Russian Communism. A Social and Historical Study of Russian Social-
Democracy 1898-1907. University Park: The Pennsylvania State University
Press, 1969. P. 29-50; BalibarE. l)On the Dictatorship of the Proletariat.
London: NLB [New Left Books], 1977. P. 146-147; 2) Masses, Classes,
Ideas. Studies on Politics and Philosophy Before and After Marx. New York
& London: Routledge, 1994. P. 147-148, 155; cp.: Hunyady G. Stereotypes
during the Decline and Fall of Communism. London and New York: Routledge,
2003; Negri A. Factory of Strategy. Thirty-Three Lessons on Lenin. New York:
Columba University Press, 2014; Le Blanc P. Unfinished Leninism. The Rise
and Return of a Revolutionary Doctrine. Chicago, Illinois: Haymarket Books,
2014. P. 3-10.
24 Kimmage M. The Conservative Turn. Lionel Trilling, Whittaker Chambers,
and the Lessons of Anti-Communism. Cambridge, Massachusetts; London:
Harvard University Press, 2009. P. 39.
2o Вернадский Г. Ленин — красный диктатор. С. 170.
апокалипсис натуралистической религии человекобожия... Это
рационалистическое, переведенное с языка космологии и теоло-
гии на язык политической экономии переложение иудейского
хилиазма, и все его dramatis personae26 поэтому получили эконо-
мическое истолкование»27. «Мы имеем теперь все данные для того,
чтобы утверждать, — писал П. И. Новгородцев в 1917 г., накануне
октябрьского переворота, — что марксизм представляет собою
самую типическую утопию земного рая со всеми ее основными
особенностями... По своему внутреннему содержанию эта утопия
представляет собою систему абсолютного коллективизма, и, как
всякая система этого рода, она вызывает против себя все те же воз-
ражения, которые неизбежно возникают при обсуждении каждого
подобного учения»28. Путем соединения морально-религиозного
пафоса «с торжественным провозглашением культа чистой науки»
«социалистический идеал получал таким образом обаяние твер-
дого научного открытия, наделялся характером непреложной
научной истины. То, что было в нем сверхнаучного и утопическо-
го — предания и пророчества, перешедшие к марксизму от старых
социалистических систем, равно как и его собственные догматы
и верования. — все это скрывалось под покровом строгих научных
теорий»29.
Вместе с тем следует признать, что как накануне, так и на всех
этапах развития революционного процесса в России большевикам
почти всегда удавалось органично соединять (в том числе и в чи-
сто прагматическом плане!) утопические элементы собственной
социалистической программы с мессианскими настроениями
и чаяниями русского крестьянства. Сразу после 25 октября 1917 г.
это проявилось, в частности, и в крайне удачном и своевременном
«перехвате» эсеровской программы земельной реформы, обеспе-
чившем легитимность новому большевистскому правительству
в самые сложные и кризисные моменты. Гибкость большевистской
тактики впоследствии признавал и Н. А. Бердяев. «Русские,—
26 Действующие лица (лат.).
27 Булгаков С. Н. Апокалиптика и социализм (Религиозно-философские
параллели) / / Булгаков С. Н. Сочинения в двух томах. Т. 2. Избранные
статьи. М.: Наука, 1993. С. 424—425.
28 Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М.: Пресса; Вопросы фило-
софии, 1991. С. 228.
29 Там же. С. 229.
отмечал он, — по характеру своему склонны к максимализму
и максималист ический характер русской революции был очень
правдоподобен... Только большевизм оказался способным овладеть
положением, только он соответствовал массовым инстинктам
и реальным соотношениям... Он воспользовался русскими тради-
циями деспотического управления сверху вместо непривычной
демократии, для которой не было навыков... Он воспользовался
свойствами русской души, во всем противоположной секуля-
ризированному буржуазному обществу, ее религиозностью, ее
догматизмом и максимализмом, ее исканием социальной правды
и царства Божьего на земле, ее способностью к жертвам и к тер-
пеливому несению страданий, но также к проявлениям грубости
и жестокости, воспользовался русским мессианизмом... Он про-
возгласил обязательность целостного, тоталитарного миросозерца-
ния, господствующего вероучения, что соответствовало навыкам
и потребностям русского народа в вере и символах, управляющих
жизнью и т.д.»30.
Следует обратить внимание еще на один важный фактор,
способствовавший победе большевизма и дальнейшему укре-
плению его позиций. Речь идет о всемирном процессе идеоло-
гизации политики, начало которому было положено в эпохи
Просвещения и Французской революции. В коммунистиче-
ской России данная тенденция приняла гипертрофированные
масштабы, способствуя формированию предельно жесткого
авторитарного режима, который специалисты нередко назы-
вают идеократией. Характеризуя данный аспект правления
большевиков, австрийский правовед и политический философ
Ганс Кельзен в своем эссе «Политическая теория большевизма»,
в частности, отмечал: «Советский режим более, чем любая дру-
гая политическая система связан с политической идеологией,
которую он использует в качестве интеллектуального орудия
для самооправдания. Ни один другой режим не нуждается
30 Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 113, 114-115;
об утопических традициях русской культуры и социальной мысли см.:
Клибанов А. И. 1) Духовная культура средневековой Руси. М.: Аспект
Пресс, 1996; 2) Народная социальная утопия в России. XIX век. М.:
Наука, 1978; 3) Религиозное сектантство в прошлом и настоящем. М.:
Наука, 1973; Чистов К. В. Русская народная утопия (генезис и функции
социально-утопических легенд). СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.
в столь настоятельном оправдании, чем тоталитарная диктатура
большевизма. Его идеологией является социальная философия
Маркса и Энгельса в том виде, в котором она была переосмыслена
Лениным и Сталиным. Центральным пунктом этой философии
является политическая теория, согласно которой государство как
принудительный порядок необходимо только для поддержания
капиталистической эксплуатации и в дальнейшем с установлени-
ем социализма оно исчезнет... Ввиду того, что это предсказание
очевидно не оправдалось в Советской России, Ленин и Сталин
были вынуждены видоизменять первоначальное учение, от-
кладывая исчезновение государства до тех пор, пока социализм
не будет осуществлен во всем мире. Согласно новой доктрине,
исчезнуть может только мировое социалистическое государство,
и [оно] действительно исчезнет. В связи с тем, что этого события
нельзя ожидать в ближайшем будущем, временный характер
машины принуждения, сохраняемой в Советском Союзе, все
более нуждается в акцентировке. Поскольку даже тоталитарное
государство, представляемое лишь в качестве переходной ступени
на пути к свободному обществу, может рассматриваться народом
как вполне терпимое, особенно если его диктатура интерпрети-
руется как демократия » 31.
Этот основной парадокс большевизма, заключавшийся в фун-
даментальном противоречии между «анархизмом в теории и тота-
литаризмом на практике»32, был в дальнейшем инкорпорирован
Лениным в программу Коммунистического Интернационала —
международной организации, ставшей одним из главных инстру-
ментов «глобальной революции» (Сильвио Понс)33. В осущест-
влении данной программы Ленин и его наиболее дальновидные
сторонники и в данном случае, как это ни парадоксально, прояв-
ляли максимум гибкости и тактической предусмотрительности.
Уже в посткоммунистический период эта сторона большевистской
политики была превосходно охарактеризована В. В. Кожиновым
31 Kelsen Н. The Political Theory of Bolshevism. A Critical Analysis. Berkeley
and Los Angeles: University of California Press, 1949. P. 1.
32 Ibid. P. 1 2.
38 Cm.: Pons S. The Global Revolution: A History of International Communism.
1917-1991. Oxford: Oxford University Press, 2014. P. 1-2, 12-13; cp.:
Althusser L. On the Reproduction of Capitalism. Ideology and Ideological
State Apparatuses. London & New York: Verso, 2014.
в книге «Россия. Век ХХ-й»: «...государство в России в течение
веков имело идеократический характер, то есть власть основы-
валась не на системе законов, как на Западе, а на определенной
системе идей. Ко времени Революции властвующая идея так или
иначе выражалась в известной формуле “православие, само-
державие, народность”, которая еще сохраняла свое значение
для людей, отправлявшихся в 1914 году на фронт. Но Февральский
переворот “отделил” Церковь от государства, уничтожил само-
державие и выдвинул в качестве образца западноевропейские
(а не российские) формы общественного бытия, где властвует
не идея, а закон. И... победа Октября над Временным правитель-
ством и над возглавляемой “людьми Февраля” Белой армией
была неизбежна, в частности, потому, что большевики создавали
именно идеократическую государственность, и это в конечном
счете соответствовало тысячелетнему историческому пути России.
Ясно, что большевики вначале и не помышляли о подобном “соот-
ветствии” и что их “властвующая идея” не имела ничего общего
с предшествующей. И для сторонников прежнего порядка была,
разумеется, абсолютно неприемлема “замена” Православия ве-
рой в Коммунизм, самодержавия — диктатурой ЦК и ВЧК, на-
родности, которая (как осознавали наиболее глубокие идеологи)
включала в себя дух “бесчеловечности”, — интернационализмом,
то есть чем-то пребывающим между (интер) нациями. Однако
“идеократизм” большевиков все же являл собой, так сказать,
менее утопическую программу, чем проект героев Февраля,
предполагавший переделку России — то есть и самого русского
народа — по западноевропейскому образцу»34.
Нет никаких сомнений в том, что в данном процессе формирова-
ния идеократического комплекса власти, который В. В. Кожинов
рассматривает как спонтанный, личность В. И. Ленина, особен-
ности его психологии и мировоззрения на начальном этапе играли
решающую роль. Речь идет именно о стратегическом видении
ситуации в целом, а не об отдельных деталях «плана коммуни-
стического созидания», включая такие его аспекты, как всеобъ-
емлющий, отдававший архаикой, принудительный коллективизм
34 Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1901-1939). История страны от 1901 года
до «загадочного» 1937 года. (Опыт беспристрастного исследования). М.:
Алгоритм, 1999. С. 271.
общественной жизни или программа формирования «нового
человека» будущего. Ленин, вероятно, не испытывал особого
интереса к утопическим деталям планирования этого будущего,
которые постоянно занимали воображение Льва Троцкого. Ему,
по всей видимости, претили предельно примитивные, почти ка-
рикатурные лозунги «культурной программы» Троцкого типа:
«пролетарские Шекспиры и Гете бегают сейчас где-то босиком
в школу первой ступени...», «средний человеческий тип поднимет-
ся до уровня Аристотеля, Гете, Маркса» и т. п.35 В выстраивании
своей стратегии он проявлял предельный прагматизм, политику
«двойных стандартов», мгновенно меняя программные принципы
и лозунги на противоположные в зависимости от складывающейся
политической конъюнктуры.
Эти аспекты ленинского менталитета основательно задокумен-
тированы в мемуарах его бывших сторонников, среди которых
особенно выделяются воспоминания Г. А. Соломона (Исецкого).
В них, в частности, сохранился и следующий, крайне характерный,
эпизод: «Неужели вы не понимаете, — внушал он (Ленин. — В. Г.)
одному юному революционеру-эмигранту, — что ставка на немед-
ленный социализм не выдерживает даже самой поверхностной
критики?! Неужели вы не понимаете, что при современном соот-
ношении общественных сил, при слабом развитии во всем мире,
а не то что в нашей заскорузлой Расее-матушке, господин мой
хороший, а именно и точно при слабом развитии во всем мире
капитализма нас отделяют от момента обобществления сотни,
если не тысячи лет, но сотни-то во всяком случае... Надо обладать
поистине гениальным узколобием, чтобы верить в немедленный
социализм... Ха-ха-ха! Где там! Нам вынь да положи вот сию же
минуту “Красную звезду” моего друга Александра Александровича
(Речь идет о нашумевшем в свое время романе А. А. Малиновского
(Богданова) “Красная звезда”, в котором автор талантливо вос-
производил социалистическую утопию. Роман очень захватил
молодежь того времени. — Авт.)... на меньшее мы не согласны!
35 Троцкий Л.Д. Литература и революция. М.: Издательство политической
литературы, 1991. С. 158, 197; см. подробнее: Shakespeare in the Worlds
of Communism and Socialism. Ed. by Irena Makaryk and Joseph G. Price.
Toronto; Buffalo; London: University of Toronto Press, 2006. P. 11—114; cp.:
Berlin I. The Soviet Mind. Russian Culture under Communism. Washington,
D.C.: Brookings Institution Press, 2004. P. 141-144.
Никак нет, ни Боже мой, — на меньшее мы не согласны! И зря он
написал этот роман, ибо он только окончательно совращает с пути
истины всех скорбных главой, имя же им легион, и заставляет
их лелеять, по выражению моего друга “его величества Божьею
милостью Николая П”, несбыточные мечтания...»36.
Г. А. Соломон следующим образом комментирует эту яр-
кую ленинскую «отповедь»: «Я нарочно так подробно привел
эту декларацию Ленина. Она любопытна как антитеза всему
современному ленинизму, сталинизму и пр. Она интересна
и для сопоставления ее с ответом Ленина мне, когда вскоре после
большевистского переворота я, приехав в Петербург, беседовал
на эту тему с Лениным. Позволю себе сослаться на это место
из моих воспоминаний (“Среди красных вождей”) и привести
наш разговор:
“Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, —
сказал я,— что тут делается? Неужели это ставка на социализм,
на остров ‘Утопия’, только в колоссальном размере,— я ничего
не понимаю...
- Никакого острова ‘Утопии’ здесь нет, - резко ответил он то-
ном очень властным. — Дело идет о создании социалистического
государства. Отныне Россия будет первым государством с осу-
ществленным в ней социалистическим строем... А, вы пожимаете
плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России,
на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через
который мы проходим к мировой революции...
Я невольно улыбнулся. Он скосил свои узенькие маленькие
глаза монгольского типа с горевшим в них злым ироническим
огоньком и сказал:
- Вы улыбаетесь! Дескать, все это бесплодные фантазии. Я знаю
все, что вы можете сказать, знаю весь арсенал тех трафаретных,
избитых, якобы марксистских, а в сущности буржуазно-мень-
шевистских ненужностей, от которых вы не в силах отойти даже
на расстояние куриного носа... Мы забираем и заберем как можно
левее!..”»37.
36 Соломон Г. Ленин и его семья (Ульяновы). М.: ИП Стрел ьбицкий,
2016. [Электронный ресурс] URL: http://loveread.me/read_book.
php?id=55337&p=20.
37 Там же.
По всей вероятности, именно данные аспекты ленинской
стратегии, которая в сталинский период трансформировалась
в программу авторитарной модернизации России, создали ей
в дальнейшем вполне благоприятный имидж в современных за-
падных концепциях и общесоциологических моделях модерниза-
ции. Например, И. Валлерстайн, разработавший оригинальную
теорию «миросистемного анализа» эволюции экономических
и социально-политических структур в эпоху модерна, рассма-
тривая радикализм Французской революции и наполеоновских
войн как последнюю попытку капиталистических сил, «которые
базировались во Франции», «сломить надвигающуюся британскую
гегемонию» на второй, «меркантилистской» стадии формирования
современного мира-экономики38, отмечает, что Русская революция
1917 г. стала началом четвертой стадии. «Эта стадия, несомненно,
должна была стать стадией революционных беспорядков, но она
одновременно стала, парадоксально на первый взгляд, стадией
консолидации мироэкономики промышленного капитализма»39.
С конца XIX в. Россия в результате заметного проникновения ино-
странного капитала в промышленный сектор стала стремительно
утрачивать статус полупериферийной страны, соскальзывая
«к периферийному статусу». Радикальная революция и создание
СССР, обеспечив народную поддержку пришедшей к власти «группе
государственных управленцев», позволили стране в сжатые сроки
не только восстановить «свое положение как очень сильного члена
полупериферийного сообщества», но и «начать бороться за обре-
тение полноправного статуса в сердцевине»40. В этом плане СССР
опередил Германию, потерпевшую поражение в Первой мировой
войне и в дальнейшем уже в форме нацизма предпринявшую не-
удавшийся «отчаянный рывок», чтобы вновь «обрести уходящую
из-под ног почву» и сравняться экономической и политической
мощью с США и Великобританией41.
Не меньшей популярностью пользуется ленинская поли-
тика и у современных философов марксистской ориентации
38 Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире.
СПб.: Университетская книга, 2001. С. 47.
39 Там же. С. 51.
40 Там же.
41 Там же. С. 51-52.
и теоретиков левого радикализма. «Первая реакция публи-
ки на идею об актуальности Ленина, — отмечает, например,
Славой Жижек, — это, конечно, вспышка саркастического
смеха. С Марксом все в порядке сегодня, даже на Уолл-стрит
есть люди, которые любят его: Маркса-поэта товаров, давшего
совершенное описание динамики капитализма, Маркса, изо-
бразившего отчуждение и овеществление нашей повседневной
жизни. Но Ленин! Нет! Вы ведь не всерьез говорите об этом?!
Разве Ленин не олицетворяет собой полный провал осущест-
вления марксизма на практике, колоссальную катастрофу,
которой в двадцатом столетии была отмечена вся мировая
политика, эксперимент с реальным социализмом, достигший
своей кульминации в экономически неэффективной диктатуре?
Итак, если и существует консенсус среди (всего, что осталось от)
сегодняшних радикальных левых, то он заключается в том, что
для воскрешения радикального политического проекта нужно
отказаться от ленинистского наследия: беспощадная сосредото-
ченность на классовой борьбе, партия как привилегированная
форма организации, насильственный революционный захват
власти, последующая “диктатура пролетариата”... разве не сле-
дует отречься от всех этих “зомби-концептов”, если левые хотят
иметь хоть какие-то шансы в условиях “постиндустриального”
позднего капитализма?»42.
Однако дальнейший анализ Жижеком актуальных проблем
марксистской теории свидетельствует о том, что поставленные им
вопросы носят чисто риторический характер и, несмотря на то, что
к концу XX столетия Советский Союз стал явно проигрывать
в глобальной идеологической и политической конфронтации
с Западом, интерес левых к идейному наследию коммунизма
и ленинскому учению продолжал возрастать пропорционально
количеству вопросов, встававших перед философией неомарк-
сизма. Как раз к окончанию горбачевской «перестройки» Перри
Андерсон утверждал, что «историю марксизма, зарождавшегося
немногим более 100 лет назад, еще предстоит написать»43. Как
считают многие левые теоретики и интеллектуалы на Западе,
42 Жижек С. 13 опытов о Ленине. М.: Ad Marginem, 2003. С. 5—6.
43 Андерсон П. Размышления о западном марксизме; На путях исторического
материализма. М.: Интер-Версо, 1991. С. 11.
одним из способов обоснования новой творческой версии марк-
сизма является именно переосмысление ленинского наследия.
Данная тенденция проявляется в самых разнообразных, подчас
неожиданных, интеллектуальных и практических ситуациях.
Например, в весьма показательном парафразе названия ранней
ленинской работы «Что делать?» в книге, содержащей творче-
ский диалог леворадикального теоретика Алена Бадью и фило-
софа Марселя Гоше, стоящего на антитоталитарных позициях44.
В частности, комментируя общую идейную направленность про-
изведения Ленина, издатели книги-диалога М. Дуру и М. Легрос
усматривают ее в «призыве к интеллектуалам взять на себя
ответственность за освобождение своих граждан-компатриотов
от господства “экономической политики” и их просвещение
путем “живых разоблачений” относительно того, что возможно
сделать для изменения всех сфер жизни...» 45. По мысли авторов,
именно данная ленинская книга, сформировавшая основу кон-
цепции партии-авангарда, проложила интеллектуальный путь
к октябрьскому революционному перевороту 1917 г.46
* * *
Собранные в настоящей антологии тексты представляют собой
лишь небольшой, хотя и очень важный, сегмент обозначенной
выше современной глобальной дискуссии вокруг теоретического
наследия В. И. Ленина и основных этапов его практической поли-
тики. Ключевыми сюжетами воспоминаний, полемических статей,
теоретических докладов и, наконец, книг, опубликованных в пост-
коммунистический период, являются: а) литературная полемика
и острые дебаты в начале XX в. о путях развития России между
различными течениями внутри общего направления, часто име-
нуемого «русским марксизмом»; б) анализ важнейших моментов
44 См.: Badiou A., Gauchet М. What is to Be Done? A Dialogue on Communism,
Capitalism, and the Future of Democracy. Cambridge: Polity Press, 2016;
cp.: Lih L. T. Lenin Rediscovered. What is to be Done? in Context. Chicago,
Illinois: Haymarket Books, 2005.
40 Badiou A., Gauchet M. What is to Be Done? P. 3.
46 Cm.: Ibid.; а также: BalibarE, Cinq etudes du materialisme historique. Paris:
Francois Maspero, 1974. P. 272—291; Жижек C. 13 опытов о Ленине. С. 6-7.
революционных событий 1917 года, прежде всего, — кризисных
ситуаций, порожденных Февральской революцией, октябрьского
вооруженного переворота и, наконец, разгона Учредительного со-
брания 6(19) января 1918 г., когда Ленин и большевики, пройдя
«точку невозврата», не оставили своим политическим противникам
никакого выбора, кроме полной капитуляции и сделали практиче-
ски неизбежными гражданскую войну и тотальный террор.
Сторонники классической версии марксистской теории, кото-
рые после раскола на II съезде РСДРП в 1903 г. стали именоваться
«меньшевиками», считали неприемлемой «большевистскую»
ориентацию Ленина на «диктатуру пролетариата» не только по-
тому, что этот термин в начале XX в. отсутствовал в программах
социал-демократических партий, но и потому, что в Западной
Европе такого рода программные установки устойчиво ассо-
циировались с идеями О. Бланки, М. Бакунина, наследниками
которых были русские народовольцы и другие последователи
утопического революционного социализма. «Но в то время как
программа и тактические идеи бакунистов и бланкистов, — пи-
сал П.Б. Аксельрод,— были основаны на иллюзиях, которые
составляли часть их “социалистических” и революционных
убеждений, большевики, полубакунисты и полубланкисты
не имеют и этого оправдания. Даже теперь они кстати и нек-
стати клянутся Марксом, забывая, что сам Карл Маркс и его
последователи, включая и его русских учеников, всегда боро-
лись против иллюзий, коренящихся в учении утопического
социализма... И в обыкновенное время среди русских рабочих
было много новых пришельцев из деревни, во время же войны
прилив крестьян в промышленные центры принял громадные
размеры. Сотни тысяч, а пожалуй, и миллионы наших рабочих
добиваются не столько благосостояния пролетариев, сколько
благосостояния крестьян, для которого требуется только доста-
точное количество десятин пахотной земли и необходимый скот
и инвентарь... Сделать лозунг “диктатура пролетариата” в по-
добной общественной среде краеугольным камнем практической
политики — значит подвергнуть весьма серьезной опасности
жизненные интересы русской демократии, русской революции
и, следовательно, интересы рабочего класса... Не могло быть
ни малейшего сомнения, что попытка применить этот лозунг
на деле поведет только к диктатуре над пролетариатом тех лиц,
которые ответственны за это движение, и будет иметь своим ре-
зультатом режим всеобщего беззакония, насилия и анархии»47.
Обвиняя Ленина и его сторонников в утопизме, Аксельрод
как бы подтверждал в новой исторической ситуации вердикт
Г. В. Плеханова в отношении ленинской политической теории,
вынесенный еще в начале XX в.: «...у Ленина марксистская тер-
минология... Но кто же был этот автор, предвосхитивший взгляд
и план “ортодоксального” и “радикального” марксиста Ленина?
Это был радикальный и ортодоксальный анархист М. Бакунин,
автор книги: “Государственность и Анархия”»48.
Опыт Первой мировой войны наглядно продемонстрировал,
что в условиях революционного кризиса в России отвлеченные
академические споры о марксистских терминах стали совершенно
бесполезными и реального успеха могла добиться только та поли-
тическая организация, вожди которой четко понимали глубокую
связь тактики Бланки и Бакунина не только с опытом Великой
французской революции и революций 1848-1849 гг., но и с класси-
ческими, восходящими к Макиавелли и его античным источникам,
теориями государственных переворотов.
Февральская революция 1917 г. и особенно ее позорные итоги
представляются чередой исторических загадок и по сей день ставят
перед учеными и политическими аналитиками множество нераз-
решимых проблем и дилемм. Характер и общая «тональность»
оценок, даваемых февральским событиям сто лет спустя, свиде-
тельствуют о крайнем удивлении, испытываемом современными
исследователями при анализе той «игры в поддавки», которую
Временное правительство вело с Лениным и большевиками, ни-
когда особенно и не скрывавшими своих намерений свергнуть это
правительство и захватить власть, опираясь на солдатские штыки49.
47 Аксельрод П. Б. Кто изменил социализму? (Большевизм и социальная демокра-
тия в России) // Аксельрод П. Б., Мартов Ю. О., Потресов А. Н. О революции
и социализме [сост., авторы вступ. ст. и комм. А. П. Ненароков, П.Ю. Савельев].
М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 485-487.
48 Плеханов Г. В. О нашей тактике по отношению к борьбе буржуазии с ца-
ризмом (Письмо к Центральному Комитету) // Плеханов Г. В. Накануне
революции 1905 г. Т. XIII. СПб.: Лань, 2013. С. 185.
49 См.: Пронин А. Игра в поддавки. Россия-1917: путь к катастрофе. [Элек-
тронный ресурс] URL: http://myhistori.ru/blog/43462157316/Igra-v-
poddavki (18.07.2017).
Первым ходом в этой игре стал «приказ № 1, изданный Петро-
градским советом. Он был составлен и издан 1 марта 1917 г., ещё
до получения известия об отречении Николая II (2 марта), что
дает основание характеризовать его как акт неприкрытой государ-
ственной измены. Согласно этому приказу, руководство частями
переходило в руки выборных представителей от нижних чинов,
которые делегировали своих депутатов в вышестоящие органы
военной власти. Все решения генералов и офицеров ставились
под контроль этих представителей. Строгая дисциплина, без-
условное подчинение нижестоящих вышестоящим отменялись.
Таким маневром армия из защитницы Отечества превращалась
в неуправляемое стадо, становилась крайне опасным орудием
разрушения государственного порядка» 50.
Совершенно очевидно, что именно дезорганизация вооруженных
сил России, одной из главных причин которой был пресловутый
приказ № 1, стала прелюдией октябрьского переворота. Будущие
его руководители прекрасно это понимали. Среди материалов
к биографии Ленина, собранных Троцким, имеется и следующий,
весьма знаменательный комментарий последнего, несомненно,
суммирующий общую оценку обоими большевистскими вождя-
ми открывающихся новых перспектив: «Вот что слышал и видел
Ленин, вот что он физически чувствовал, с неотразимой ясностью,
с абсолютной убедительностью, прикоснувшись после долгого от-
сутствия к охваченной спазмами революции стране. “Вы, дурачки,
хвастунишки и тупицы, думаете, что история делается в салонах,
где выскочки-демократы амикошонствуют с титулованными ли-
бералами, где вчерашние замухрышки из провинциальных адво-
катов учатся наскоро прикладываться к сиятельнейшим ручкам?
Дурачки! Хвастунишки! Тупицы! История делается в окопах, где
охваченный кошмаром военного похмелья солдат всаживает штык
в живот офицеру и затем на буфере бежит в родную деревню, чтобы
там поднести красного петуха к помещичьей кровле. Вам не по ду-
ше это варварство? Не прогневайтесь, отвечает вам история, чем
богата, - тем и рада”»51.
Среди авторов самого документа обычно фигурируют чле-
ны Петросовета Ю. М. Стеклов (Нахамкес), сотрудничавший
50 Там же.
01 Троцкий Л.Д. О Ленине. Материалы для биографа. М.: Грифон М, 2005. С. 52-53.
с Лениным в эмиграции в парижской школе подготовки партий-
ных кадров «Лонжюмо», будущий главный редактор «Известий»,
и адвокат Н. Д. Соколов. Личность последнего вызывает се-
годня особенный интерес у современных историков, причем
по весьма специфическим причинам. «Необходимо, — отмечает
В. В. Кожинов, — вглядеться в фигуру Соколова. Ныне о нем
знают немногие... Лишь гораздо позднее стало известно, что
Соколов, как и Керенский, был одним из руководителей рос-
сийского масонства тех лет, членом его немногочисленного
“Верховного совета” (Суханов, кстати сказать, тоже принад-
лежал к масонству, но занимал в нем гораздо более низкую
ступень)... И к настоящему времени неопровержимо доказано,
что российское масонство XX века, начавшее свою историю еще
в 1906 году, явилось решающей силой Февраля прежде всего
именно потому, что в нем слились воедино влиятельные деятели
различных партий и движений, выступавших на политической
сцене более или менее разрозненно. Скрепленные клятвой перед
своим и, одновременно, высокоразвитым западноевропейским
масонством... эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно
несовместимые деятели — от октябристов до меньшевиков —
стали дисциплинированно и целеустремленно осуществлять
единую задачу. В результате был создан своего рода мощный
кулак, разрушивший государство и армию... Масонам в Феврале
удалось быстро разрушить государство, но затем они оказались
совершенно бессильными и менее чем через восемь месяцев по-
теряли власть, не сумев оказать, по сути дела, ровно никакого
сопротивления новому, Октябрьскому, перевороту...»52.
12 марта 1932 г. в связи с публикацией в Париже брошю-
ры Н. Свиткова «Масонство в русской эмиграции. (К 1 янва-
ря 1932 г.)» (автором брошюры был полковник Белой армии
Н. Ф. Степанов), в которой был помещен «масонский список», со-
держащий имена ряда руководителей СССР, включая смещенных
э2 Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1901-1939). История страны от 1901 года
до «загадочного» 1937 года. (Опыт беспристрастного исследования). М.:
Алгоритм, 1999. С. 175-177,180; ср., однако: Шубин А. Мифы Февральской
революции / Масоны и Февральская революция 1917 года. М.: Яуза-Пресс,
2007. С. 295-297; БрачевВ. Масоны у власти. М.: Алгоритм; Эксмо, 2006.
С. 383-396; Соловьев О. Ф. Русские масоны. От Романовых до Березовского.
М.: Яуза; Эксмо, 2004. С. 239 сл.
с постов, Н. Д. Соколов, отрицая в своем публичном заявлении
принадлежность Ленина, Радека, Зиновьева, Литвинова, Янкеля
Свердлова и др. к масонству, допустил лишь следующую оговорку:
«Троцкий был некогда, в течение нескольких месяцев, рядовым
членом одной из французских лож, откуда согласно Уставу был
механически исключен за переездом в другую страну без извеще-
ния и за неуплату обязательных сборов»53. Подробно комментируя
«масонский след» в биографии Троцкого, О. Ф. Соловьев в книге
«Русские масоны. От Романовых до Березовского» походя не-
сколько раз возвращается и к версии возможного участия Ленина
в деятельности масонских лож во Франции: «Во время почти
двухлетнего пребывания во Франции под видом корреспондента
“Киевской мысли” Троцкий, по собственному признанию, поддер-
живал все время “теснейшую связь с левым крылом французского
социализма и синдикализма”. В августе 1915 г. вместе с предста-
вителями этих кругов выезжал на конференцию интернациона-
листов в Циммервальде, где Ленину не удалось провести резолю-
цию о превращении империалистической войны в гражданскую.
Именно среди французских левых находилось немало масонов,
в ложе которых мог оказаться Лев Давидович. Но, в отличие
от Ленина, бывшего ученика одного из братств Великого Востока,
тот вступил в некую ассоциацию Великой Ложи Франции (ВЛФ),
союзницы ВВФ, руководимой видными деятелями Верховного
Совета Франции (ВСФ), входившего в конфедерацию центров
древнего шотландского устава, где главенствовали американские
советы северной и южной юрисдикции. Тем самым пришлось
взять на себя определенные обязательства перед своими шефами,
пренебрегать которыми не полагалось»54. «В рассматриваемый
нами период начала XX в., — отмечает Соловьев, — секретные
организации международного бизнеса при содействии масонства
и иных обществ уже создали закулисные структуры, действующие
тайными методами. Среди последних выделялись давно извест-
ные в истории, но впервые широко использованные теперь аген-
туры влияния. Они представляли собой глубоко скрытых в стане
противостоящих элит лиц для выполнения порученных им замы-
53 Цит. по: Соловьев О. Ф. Русские масоны. От Романовых до Березовского.
С. 256.
54 Там же. С. 254; см. также с. 258.
слов тактического и стратегического плана. В случае с Троцким
то были американцы с их союзниками из лагеря Антанты. По-
скольку внедрение лишь одной, пусть крайне авторитетной фигу-
ры в структуры неприятеля не дает полной гарантии успеха, она
прикрывается и дублируется менее значительными деятелями,
получающими частные задания, нередко без открытия нанимате-
лем всех карт. Очевидно, Троцкого “опекали” такими образом
Раковский, К. Радек, возможно, Каменев и Зиновьев, от которых
он для маскировки дистанцировался... Окончательная вербовка
Троцкого была, видимо, произведена американцами сразу после
Февральской революции в России. Перед отъездом на родину
ему вменили в обязанность вступить в большевистскую партию
и сделаться одним из лидеров, дабы побуждать их не затруднять
деятельность Временного правительства, стараться предотвра-
тить возможные попытки большевиков стимулировать в стране
радикальный социальный взрыв, а в случае неудачи войти в со-
став нового правительства с главной целью не допустить выхода
России из войны, за что ему было обещано создать надежные
прикрытия из сторонников и открыть крупный счет в одном
из иностранных банков»ББ.
Не приводя ни конкретных источников своих сведений,
ни сколько-нибудь правдоподобных доказательств своехЧ ги-
потезы, О.Ф. Соловьев, вероятно, опирался на традицию «ма-
сонских парадоксов», в свое время хорошо сформулированных
А. М. Пятигорским: «Два масонских парадокса — его распахнутая
для всех секретность и его антиисторическая история — имеют
свое происхождение не в невежестве окружающих людей отно-
сительно масонства или в неполноте знания самого масонства
о себе. Эти парадоксы внутренне присущи природе масонства как
религиозного феномена — и усиливаются неполным пониманием
его масонами и немасонами в равной степени» 55 56. Следуя в русле
данных парадоксов легко избегать каких-либо доказательств
и ориентироваться на некий общий канон, объединяющий фено-
мены революции и масонства в историческом пространстве эпохи
модерна. Достаточно констатировать, что Великая французская
55 Там же. С. 261 262.
о6 Пятигорский А. Кто боится вольных каменыциков? Феномен масонства.
М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 9.
революция и Февральская революция 1917 г. в России «делались
масонами», чтобы «предположить» масонский след и в радикаль-
ной деятельности «русских якобинцев» — Ленина и его сторон-
ников. Связующим звеном в цепочке такого рода доказательств
вполне может служить пресловутый приказ № 1, написанный
масоном Соколовым и полностью введенным в действие масоном
Керенским. Легитимизация уничтожения русской армии на пра-
вительственном уровне фактически программировала предельную
радикализацию революционного процесса.
Вместе с тем деятельность Троцкого на посту председателя
Военно-революционного комитета, его непосредственная роль
в успехе октябрьского переворота в целом вписывалась в ле-
нинский план захвата власти большевиками. Во всяком слу-
чае, в своих многочисленных заявлениях, статьях и брошюрах
1917-1918 гг., а также в своих поздних работах Троцкий, как бы
опровергая обозначенные выше цели, которое ставили перед ним
масонские «вербовщики» из лагеря Антанты, решительно наста-
ивал на своей приверженности ленинской стратегии, выступал
против любых попыток фальсификации этого факта Сталиным
и его сторонниками. Тем самым, по крайне мере, лично он унич-
тожал всякую возможность установления линии преемственности
между «масонским заговором» в феврале 1917 г. и Октябрьской
революцией57.
57 См., например: Троцкий Л. Д. История русской революции. Том. 2.
Октябрьская революция. Часть 2. СПб.: Лань, 2014. С. 161, 164-165,
178, 180; данные аспекты позиции Троцкого постоянно подчеркиваются
современными западными исследователями и биографами. Следует также
иметь в виду и тот факт, что современные отечественные и зарубежные
аналитики, исследующие роль масонов в революциях начала XX в.,
не склонны излишне акцентировать внимание именно на факте «сговора»
между «социалистическими масонами» разных оттенков, направленного
на уничтожение традиционной российской государственности (см., на-
пример: Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия.
М.: Прогресс-Традиция, 1997. С. 21 сл.; Thatcher I. D. Trotsky. London
and New York: Routledge, 2003; Patenaude В. M. Trotsky. Downfall
of a Revolutionary. HarperCollins e-books, 2009; North D. In Defence of Leon
Trotsky. Oak Park, Michigan: Mehring Books, 2010; Service R. Trotsky.
A Biography. New York: Belknap Press, 2009; Le Blanc P. Trotsky. London:
Reaktion Books Ltd., 2015; cp.: Deutscher I. The Prophet. The Life of Leon
Trotsky. The One-Volume Edition. Vol. I The Prophet Armed. 1879-1921.
London; New York: Verso. 2015).
Хорошо известным является и следующий исторический факт,
связанный с распространением приказа № 1 в армейской среде:
«В ночь с 1 на 2 марта подрывавший армию рескрипт был отпечатан
в виде листовок (9 млн экз.!) и отправлен на фронт (вся Русская
армия тогда насчитывала 11 млн чел.). Кстати, на участие против-
ника в его фабрикации указывает тот факт, что дополнительный
тираж приказа поступил в русские окопы... с немецкой стороны!
И не случайно даже один из главных зачинщиков Февральской
революции, председатель Госдумы М.В. Родзянко, специально
изучавший вопрос о появлении на фронте приказа № 1, не сомне-
вался в его немецком происхождении»58.
В связи с этим обстоятельством некоторые историки склонны
подозревать существование некоего скоординированного немецкого
плана разрушения российского государства и его главной опоры —
армии, невольными или, наоборот, сознательными исполнителями
которого были как масонские члены Временного правительства, так
и большевистские лидеры с Лениным во главе. «Вместе с генераль-
ным лозунгом превращения империалистической войны в войну
гражданскую, — отмечает, например, Г. В. Вернадский, — Ленин...
выдвигал и частную задачу: желательность военного поражения
России. Эту войну Россия вела против Центральных европейских
держав. Таким образом, поражение России могло означать только
победу Германии. Следовательно, ленинский интернационализм,
на словах осуждая германскую буржуазию (равно как и буржуа-
зии других стран), на практике играл на руку германским “соци-
ал-патриотам” и в целом германской буржуазии и кайзерскому
режиму... Осенью 1915 года немецко-русский социал-демократ
Парвус (участвовавший в русской революции 1905 года) объявил
в своей, издаваемой в Берлине газете “Die Glocke” (“Колокол”), что
он призван “служить интеллектуальным барометром отношений
между вооруженной Германией и революционным российским
пролетариатом”. Парвус намекал своим читателям на то, что
Германский генеральный штаб добивается революции в России.
Следует отметить, что он употреблял в основном абстрактные
фразы из резолюций Ленина. Но для Ленина Россия была только
58 См.: Пронин А. Игра в поддавки. Россия-1917: путь к катастрофе.
(Электронный ресурс] URL: http://myhistori.ru/blog/43462157316/Igra-
v-poddavki (18.07.2017).
одной из составляющих генеральной политики интернационализ-
ма. Он не испытывал сожаления, что, согласно его концепции,
Россия потерпит поражение»59.
В апреле 1917 г., отправляя Ленина и его сподвижников
в Россию в «пломбированном вагоне», немецкий Генеральный
штаб, помимо всего прочего, руководствовался и принципами
«пропагандисткой войны». Нет никаких сомнений в том, что
Ленин активно и вполне сознательно включился в реализацию
этого плана, проводя типично макиавеллисте кую политику по-
литической игры, в которой противники и союзники могут по-
стоянно меняться местами. «Мотивы, воодушевившие германское
правительство и генеральный штаб сделать это, очевидны. Вот
что говорили генерал Людендорф и генерал Гофман. Людендорф
сказал: “За отправление Ленина в Россию наше правительство
приняло на себя особую ответственность. С военной точки зрения
его поездка была оправданной — Россия пала”. Генерал Гофман
писал так: “Точно так же, как я бросаю гранаты по траншеям врага,
как я пускаю против них ядовитые газы, как их противник я имею
право использовать против противных сил средства пропаганды”.
Согласие предоставить Ленину и его товарищам возможность
попасть в Россию в действительности являлось внедрением бо-
лезнетворных микробов в организм российского государства.
Расчеты Германии не требовали специального комментария.
Германия продолжала ту самую политику, которую ранее прово-
дило австрийское правительство, когда в начале войны освободи-
ло Ленина из-под ареста и разрешило ему уехать в Швейцарию.
Конечно, германское правительство не могло серьезно отнестись
к тому условию, которым Ленин камуфлировал свою поездку, -
обмену русских эмигрантов на интернированных в России немцев.
Из слов Людендорфа с очевидностью вытекает, что для германско-
го правительства вопрос заключался не в том, чтобы разрешить
Ленину проследовать через Германию, а в том, чтобы отправить
его в Россию»60.
После захвата власти в 1917 г. германский генералитет и Ленин
продолжили “партнерство” уже в новом формате: «Всеми действи-
ями Ленина в первые месяцы после взятия власти, — утверждает
°9 Вернадский Г. Ленин — красный диктатор. С. 132-133.
60 Там же. С. 145-146.
Г. В. Вернадский, — руководила одна идея: любыми способами
и на любых условиях заключить мир с немцами. Если бы совет-
скому правительству это удалось, советская система утвердила бы
свои позиции в России. Ленинское желание заключить мир совпа-
дало со стремлениями Людендорфа... И Ленину, и Людендорфу
необходимо было любой ценой дезорганизовать русскую армию
и поразить мозг армии — верховную Ставку. Ленин опасался,
что из рядов армии поднимется новая волна агитации против со-
ветской власти. Людендорфу же было важно предотвратить любое
движение русской армии. Для поднятия авторитета большевиков
в массах Ленину надо было показать — по контрасту со всеми
предыдущими правительствами, — что их власть не только при-
нимает резолюции, но может их осуществлять»61.
В основе обозначенных выше утверждений и гипотез лежит
очевидный и нелицеприятный факт откровенного сотрудничества
революционеров во главе с Лениным с генералитетом и спецслуж-
бами страны, воевавшей с Россией. Но при этом все же открытым
остается следующий вопрос — кто кого использовал? Кроме того,
следует иметь в виду, что само предположение Г. В. Вернадского
о стремлении Ленина и Людендорфа в октябре 1917 г. «любой ценой
дезорганизовать русскую армию и поразить мозг армии — верхов-
ную Ставку» выглядит явно преувеличенным, поскольку к этому
времени разложение русской армии и ее генералитета, принимав-
шего непосредственное участие в низложении Николая II, зашло
уже слишком далеко. Накануне октябрьских событий приказ № 1
окончательно сделал свое дело. « Исключительным своеобразием
Октябрьского переворота, — отмечал Л. Д. Троцкий, — нигде и ни-
когда не наблюдавшимся в таком законченном виде, является тот
факт, что, благодаря счастливому сочетанию обстоятельств, проле-
тарскому авангарду удалось перетянуть на свою сторону гарнизон
столицы еще до начала открытого восстания; не только перетянуть,
но и организованно закрепить свое завоевание через Гарнизонное
совещание... К резервам второй очереди относятся войска Финлян-
дии и Северного фронта. Здесь дело обстоит еще благоприятнее.
Работа Смилги, Антонова, Дыбенко дала неоценимые результаты.
Вместе с гарнизоном Гельсингфорса флот превратился на террито-
рии Финляндии в суверенную власть. Правительство не имело там
61
Там же. С. 174.
более никакой силы. Введенные в Гельсингфорс две казачьи диви-
зии — Корнилов предназначил их для удара по Петрограду — успе-
ли тесно сблизиться с матросами и поддерживали большевиков или
левых эсеров, которые в Балтийском флоте все меньше отличались
от большевиков... На более отдаленных и отсталых фронтах, Юго-
Западном и Румынском, большевики все еще оставались редкими
экземплярами, диковинкой. Но настроения солдат и там были
те же. Евгения Бош рассказывает, что в расположенном в окрест-
ностях Жмеринки 2-м гвардейском корпусе на 60000 солдат имелся
один юный коммунист и два сочувствующих; это не помешало
корпусу в октябрьские дни выступить на поддержку восстания...
От того фронта, который в первые дни марта целовал руки и ноги
либеральному священнику, носил на плечах кадетских министров,
пьянел от речей Керенского и верил, что большевики — немецкие
агенты, не осталось ничего. Розовые иллюзии втоптаны в грязь
окопов, которую солдаты отказывались дальше месить дырявыми
сапогами»62.
Эпохальным финалом, знаменовавшим полный крах либераль-
но-демократических иллюзий в России и перспективу возврата
к жесткой авторитарной модели развития на новом «тоталитар-
ном витке» исторической спирали, стал разгон большевиками
Учредительного собрания. Краткая хронология событий, сви-
детельствующих о том, что Ленин в эти дни показал себя одним
из самых талантливых учеников Макиавелли, превосходно из-
ложена в работе Г.В. Вернадского: «...до свержения Временного
правительства Ленин неоднократно объявлял о необходимости
скорейшего созыва Учредительного собрания и даже обвинял
Временное правительство в намеренной задержке созыва. В мо-
мент захвата власти он рассуждал в том же духе. 8 ноября в своих
комментариях по поводу принятия декрета о земле Ленин упомя-
нул тот факт, что наказ по аграрной реформе составлен эсерами:
"И если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-револю-
ционерами и если они даже этой партии дадут на Учредительном
собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так”. Согласно
постановлению Временного правительства от 22 августа 1917 го-
да выборы в Учредительное собрание были назначены на 25 но-
62 Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 2. С. 165,178,180; см. также:
С.110-111.
ября, а днем созыва собрания считалось 11 декабря 1917 года.
10 ноября во время переговоров с Комитетом профсоюза желез-
нодорожников, Совет народных комиссаров принял постанов-
ление о созыве Учредительного собрания в надлежащее время.
Действительно, 25 ноября 1917 года почти повсеместно прошли
выборы в Учредительное собрание. Они дали ошеломляющие
для большевиков результаты. Из 715 избранных в Собрание 412 бы-
ли эсерами, причем большинство из них принадлежало к правым
эсерам, 183 депутата представляли большевиков, 17— меньше-
виков и 16 — кадетов. Как только результаты выборов стали из-
вестны, Ленин решил их “подправить”. 4 декабря ВЦИК Советов
утвердил декрет, представляющий народу право отзыва членов
Учредительного собрания. На основе этого декрета Советы рабочих
и солдатских депутатов, а также Советы крестьянских депутатов
наделялись правом назначать новые выборы по своему усмотрению
во все городские, сельские и представительные институты, включая
Учредительное собрание. В связи с этим созыв Учредительного со-
брания был отложен. 9 декабря Совет народных комиссаров провел
декрет, постановляющий, что первое заседание Учредительного
собрания должно открыться только после прибытия в Петроград
более 400 избранных членов Собрания и одобрения комиссара
по выборам в Учредительное собрание. Комиссаром по выборам
был назначен большевик Урицкий. 11 декабря 1917 года, в день,
назначенный Временным правительством для открытия Собрания,
эсеры и кадеты организовали уличные демонстрации в Петрограде
в его защиту. Уже прибывшие в Петроград эсеры и кадеты попы-
тались войти в Таврический дворец и открыть Собрание без разре-
шения большевиков. Но по приказу Совета народных комиссаров
отряды Красной гвардии заняли Таврический дворец, и попытка
не удалась. Вечером того же дня Ленин объявил кадетов врагами
народа (в отношении эсеров он еще не решился так поступить).
Несколько кадетов — членов Учредительного собрания — были
арестованы и заключены в Петропавловскую крепость. В середине
января двоих из них — Шингарева и Кокошкина — по болезни
перевели в госпиталь. Там их убили матросы и красногвардейцы,
силой ворвавшиеся в палату. 14 декабря левые эсеры сделали
запрос во ВЦИК об основаниях ареста членов Учредительного
собрания, обладавших правом депутатской неприкосновенности.
В ответ Ленин заявил: Нам предлагают созвать Учредительное
собрание так, как оно было задумано. Нет-с, извините! Его
задумывали против народа. Мы делали переворот для того,
чтобы иметь гарантии, что Учредительное собрание не будет
использовано против народа, чтобы гарантии эти были в руках
правител ъства.
Большинством (150 против 98 при 3 воздержавшихся) ВЦИК
принял резолюцию, одобряющую действия Совета народных
комиссаров и подтверждающую необходимость решительной
борьбы против контрреволюционной буржуазии. Эсеры попыта-
лись устроить демонстрацию против Советского правительства
на II Всероссийском съезде крестьянских депутатов, который
открылся 9 декабря. Однако после продолжительных и бурных
дебатов съезд раскололся. Правые эсеры покинули его и созвали
отдельное заседание. Левые эсеры одобрили (с оговорками) по-
литику Совета народных комиссаров и избрали Всероссийский
ЦИК советов крестьянских депутатов в составе 81 левого эсера
и 20 большевиков. 22 декабря съезд закончил свою работу. После
этого Ленин заключил, что почва для прямого столкновения
с Учредительным собранием подготовлена. 24 декабря он составил
свои тезисы об Учредительном собрании. В соответствии с ними
Собрание могло быть разрешено только на основе соглашения
о выборах новых членов по требованию местных советов, а также
на условии безусловного признания советской власти. Вскоре
было опубликовано распоряжение Совета народных комиссаров
о созыве Учредительного собрания 18 января.
За два дня до открытия Собрания ВЦИК одобрил предложенную
Лениным резолюцию о том, что вся власть в Российской респу-
блике принадлежит Советам и советским учреждениям. Поэтому
любая попытка, от кого бы она не исходила, присвоить себе те или
иные функции правительственной власти будет рассматриваться
как контрреволюционное действие. Совершенно очевидно, что
эта резолюция была прямо направлена против Учредительного
собрания. В противовес ей эсеры и кадеты выдвинули лозунг:
“Вся власть Учредительному собранию!”. В поддержку этого
призыва 18 января, в день открытия Учредительного собрания,
в Петрограде была организована уличная демонстрация, пода-
вленная Красной гвардией. Тем не менее заседание открылось.
Его председателем был избран лидер партии эсеров Чернов. Он по-
лучил 244 голоса против 151. После этого, а также после отказа
Собрания следовать программе, предложенной ВЦИК, большевики
покинули заседание. Левые эсеры последовали за ними. В ночь
с 19 на 20 января ВЦИК, заслушав доклад Ленина, принял декрет
о роспуске Собрания. Заседания закрыл отряд матросов. Часть
членов Собрания — большевики и левые эсеры — были включе-
ны в состав ВЦИК советов. Остальные тихо покинули Петроград
и или совсем отошли от политической деятельности, или вступили
в открытый конфликт с советским режимом»63.
Логика дальнейшего развития событий заставляет предполо-
жить, что разгон Учредительного собрания большевиками в январе
1918 г., по существу, можно рассматривать не только как символ
будущей победы тоталитарного государства над «мелкобуржуаз-
ной стихией», олицетворяемой русским крестьянством, которое
составляло абсолютное большинство населения страны, но в опре-
деленной степени и как продолжение реализации «стратегии
опережающего удара». Она оправдала себя в октябрьские дни
1917 г., в период крестьянских бунтов и восстаний в 1918-1920 гг.
и, наконец, в период коллективизации. Суть этой стратегии была
чрезвычайно точно определена Львом Троцким, отмечавшим, что
на первом решающем этапе, благодаря союзу с крестьянами, оде-
тыми в солдатские шинели, большевикам удалось почти бескровно
захватить власть в столице. «Октябрьская революция, — утверж-
дал Троцкий, — была борьбой пролетариата против буржуазии
за власть. Но решал исход борьбы в последнем счете мужик. Эта
общая схема, распространяющаяся на всю страну, в Петрограде
нашла наиболее законченное выражение. То, что придало здесь
перевороту характер короткого удара с минимальным количеством
жертв, это сочетание революционного заговора, пролетарского
восстания и борьбы крестьянского гарнизона за самосохранение.
Руководила переворотом партия; главной движущей силой был
пролетариат; вооруженные рабочие отряды являлись кулаком
восстания; но решал исход борьбы тяжеловесный крестьянский
гарнизон... Взвесить революционное влияние рабочих на крес-
тьянство невозможно: оно имело постоянный, молекулярный,
всюду проникающий и поэтому не поддающийся учету характер.
63 Вернадский Г. Ленин — красный диктатор. С. 180—183; см. также: Краус Т
Ленин. Социально-теоретическая реконструкция. М.: Наука, 2011.
С. 228-254.
Взаимопроникновение облегчалось тем, что значительная часть
промышленных предприятий размещена в сельских местностях.
Но даже и рабочие Петрограда, наиболее европейского из городов,
сохраняли близкие связи с родными деревнями. Усилившаяся
в летние месяцы безработица и локауты предпринимателей вы-
брасывали в деревню многие тысячи рабочих; большинство их
становилось агитаторами и вожаками... Политическая свобода
крестьянина означает на практике свободу выбирать между раз-
ными городскими партиями. Но и этот выбор не производится
априорно. Своим восстанием крестьянство толкает большевиков
к власти. Но только завоевав власть, большевики смогут завоевать
крестьянство, превратив аграрную революцию в закон рабочего
государства... Чисто демократический характер крестьянского
движения, который должен бы, казалось, придать официальной
демократии несокрушимую силу, на самом деле полнее всего об-
наружил ее гнилость. Если глядеть сверху, крестьянство сплошь
возглавлялось эсерами, выбирало их, шло за ними, почти сли-
валось с ними. На майском съезде крестьянских советов Чернов
получил при выборах в Исполнительный комитет 810 голосов,
Керенский — 804, тогда как Ленин собрал всего-навсего 20 голо-
сов. Недаром Чернов именовал себя селянским министром! Но не-
даром и стратегия сел круто разошлась со стратегией Чернова.
Хозяйственная разобщенность делает крестьян, столь решительных
в борьбе с конкретным помещиком, бессильными пред обобщенным
помещиком в лице государства. Отсюда органическая потребность
мужика опереться на сказочное государство против реального.
В старину он создавал самозванцев, сплачивался вокруг мнимой
золотой грамоты царя или вокруг легенды о праведной земле.
После Февральской революции он объединялся вокруг эсеровского
знамени “Земля и воля”, ища в нем помощи против либерального
помещика, ставшего комиссаром. Народническая программа от-
носилась к реальному правительству Керенского, как поддельная
царская грамота — к реальному самодержцу»64.
Вместе с тем, уже находясь в изгнании, Троцкий в ответ на на-
падки сталинистов в Коминтерне, обвинявших его в «извращении»
ленинского учения о союзе пролетариата и крестьянства, вполне
резонно возражал: «В своем осуждении “троцкизма” Коминтерн
64
Троцкий Л.Д. История русской революции. Т. 2. С. 259-26U, 19, 25,18.
с особой силой обрушился на тот взгляд, согласно которому русский
пролетариат, став у руля и не встретив поддержки с Запада, “придет
во враждебные столкновения... с широкими массами крестьянства,
при содействии которых он пришел к власти”. Если даже считать,
что исторический опыт полностью опроверг этот прогноз, сфор-
мулированный Троцким в 1905 году, когда ни один из нынешних
критиков его не допускал самой мысли о диктатуре пролетариата
в России, и в этом случае остается неопровержимым фактом, что
взгляд на крестьянство как на ненадежного и вероломного союзни-
ка составлял общее достояние всех русских марксистов, включая
и Ленина. Действительная традиция большевизма не имеет ничего
общего с учением о предустановленной гармонии интересов рабо-
чих и крестьян. Наоборот, критика этой мелкобуржуазной теории
всегда входила важнейшим элементом в многолетнюю борьбу
марксистов с народниками. “Минет для России эпоха демократи-
ческой революции, — писал Ленин в 1905 году, — тогда смешно
будет и говорить о ‘единстве воли’ пролетариата и крестьянства...”.
“Крестьянство, как землевладельческий класс, сыграет в этой
борьбе (за социализм) ту же предательскую неустойчивую роль,
какую играет теперь буржуазия в борьбе за демократию. Забывать
это — значит забывать социализм, обманывать себя и других на-
счет истинных интересов и задач пролетариата”»65.
В конце XX века точность анализа Троцким политической
ситуации и «крестьянского вопроса» в России накануне и после
Октябрьской революции была в определенной степени подтверж-
дена В. В. Кожиновым. «Естественно встает вопрос,— отмечал
он, — о преобладающей части населения России — крестьянстве.
Казалось бы, именно оно должно было решать судьбу страны и, раз-
умеется, судьбу Революции. Однако десятки миллионов крестьян,
рассеянные на громадном пространстве России, в разных частях ко-
торой сложились существенно различные условия, не представляли
собой сколько-нибудь единой, способной к решающему действию
силы... Вообще-то сотни тысяч крестьян в то время всецело под-
держивали “черносотенцев”, но это не могло привести к весомым
результатам, ибо дело Революции решалось в “столицах”, в “цен-
тре”, который — поскольку Россия издавна была принципиально
“централизованной” в политическом отношении страной — мог
65
Там же. С. 344-345.
более или менее легко навязать свое решение провинциям...
В 1917 году крестьянство в своем большинстве проголосовало
на выборах в Учредительное собрание за эсеровских кандидатов,
выступавших с программой национализации земли (а это целиком
соответствовало заветной крестьянской мысли, согласно которой
земля — Божья), и в результате эсеры получили в Собрании пре-
обладающее большинство. Но когда поутру 6 января 1918 года
большевики “разогнали” неугодное им Собрание, крестьянство
в сущности ничего не сделало для защиты своих избранников
(да и как оно могло это сделать — организовать всеобщий крестьян-
ский поход на Петроград?)... Крестьянство, количественно состав-
лявшее основу населения России, не могло быть самостоятельной,
активной и весомой политической (и, в частности, революционной)
силой в силу бедности, весьма низкого жизненного уровня его
преобладающего большинства. Совершенно ложно представление,
согласно которому революции устраивают нищие и голодные: они
борются за выживаниеу у них нет ни сил, ни средств, ни времени
готовить революции. Правда, они способны на отчаянные бунты,
которые в условиях уже подготовленной другими силами револю-
ции могут сыграть огромную разрушительную роль; но именно
и только в уже созданной критической ситуации (так, множество
крестьянских бунтов происходило в России и в XIX веке, но они
не вели ни к каким существенным последствиям)»66.
И действительно, в последующие несколько лет практически вся
крестьянская Россия превратилась в «русскую Вандею», с которой
новая власть вела непримиримую войну, используя те же методы,
которые якобинцы когда-то применяли в Бретани. «Массовые
восстания начались с лета 1918 года. В Центральной России их
было не менее 300: в Смоленской, Воронежской, Новгородской,
Псковской, Костромской, Петроградской губерниях. Одно было
под Москвой — в Дмитровском уезде. Особенно массовым было
пензенское восстание. В связи с его подавлением Ленин телегра-
фировал: “Необходимо произвести беспощадный массовый террор
против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть
в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об испол-
нении”. “Крайне возмущен, что нет ровно ничего определенного
от Вас о том, какие же, наконец, серьезные меры беспощадного
66
Кожинов В. В. Россия. Век ХХ-й (1901-1939). С. 68-70.
подавления и конфискации хлеба у кулаков пяти волостей про-
ведены Вами. Бездеятельность Ваша преступна. Надо все силы
направлять на одну волость и очистить в ней все излишки хлеба”.
“Повторяю приказ прибывшим с экспедицией латышам остаться
пока, до нового распоряжения, в Пензе. Выделяйте надежнейших
из ваших восьмисот солдат и действуйте беспощадно — сначала
против одной волости, доводя дело до конца”. Ленин завизировал
телеграмму Цюрупы, в которой требовалось назначить по каждой
волости заложников, на которых возложить обязанность собрать
все излишки хлеба и вывезти его на ссыпные пункты»67.
К чему же в конечном итоге привела победа Ленина и боль-
шевиков над большинством населения собственной страны?
Научные и идеологические споры (нередко принимающие чисто
схоластический характер) о том, какой тип государственного
и общественного устройства возник в России после Октябрьской
революции, продолжаются вплоть до наших дней. В сталинский
и постсталинский периоды восторжествовало догматическое,
основанное на традиционных марксистских текстах, учение, со-
гласно которому строительство социализма начинается буквально
с момента политической победы «трудящихся» над «эксплуа-
таторами» и оно постепенно завершается в процессе создания
материальной базы «развитого социализма», открывая путь
к постепенной трансформации социалистического общества
в коммунистическое. Раскол международного коммунистического
движения, начавшийся после Второй мировой войны, положил
начало долгой дискуссии о многообразии «моделей социализма»,
в основе которой лежало противопоставление югославской, ки-
тайской, албанской и других моделей советскому их прототипу.
К тому моменту, когда в 1970-е гг. коммунистические партии
в Западной Европе решительно встали на позиции социал-демо-
кратии, отвергнув марксистско-ленинский догмат о диктатуре
пролетариата, большинство западных интеллектуалов и дис-
сидентов в СССР вполне разделяли тезис, сформулированный
Гербертом Маркузе в споре с Карлом Поппером: путь к новому
обществу — «это, конечно, нечто, становящееся конкретным
только в процессе борьбы за данное общество. Первое из того, что
можно по этому поводу сказать, заключается в том, что это будет
67
Шафаревич И. Р. Русский народ в битве цивилизаций. С. 50-51.
различный путь в различных странах в соответствии с многооб-
разными стадиями в их развитии: развитии производительных
сил, сознания, политических традиций ит.д.»68.
В эти же годы в определенных сегментах российской обществен-
ной мысли, представители которой выступали против засилья
догматического марксизма в общественных науках, происходит
возрождение концепции «нового средневековья» Н. А. Бердяева,
обосновавшего в 1920-е гг. типологическую близость многих исход-
ных постулатов консерватизма с различными версиями социализма
и, в частности, марксизма. «Маркс был коммунистом,— писал
Н. Бердяев,— Он не был социал-демократом. И никогда Маркс
не был демократом. Пафос его существенно антидемократический.
“Научный” социализм возник и вошел в мысль и жизнь народов
Европы не как демократическое учение. Также не демократичен
и антидемократичен был и утопический социализм Сен-Симона,
который был реакцией против французской революции и во мно-
гом родственен был духу Ж. де Местра. Демократия и социализм
принципиально противоположны » 69.
Тезис Н. И. Бердяева о близости марксизма и классического кон-
серватизма во многом совпадает с выводами ряда современных за-
падных исследователей о том, что критика Марксом политической
теории современного ему либерализма во многих своих пунктах
была принципиально близка к консервативной критике70. Поэтому
не случайно немецкий консервативный теоретик Г. Рормозер, ком-
ментируя взгляд Р. Дучке — одного из лидеров леворадикальной
студенческой оппозиции в ФРГ конца 1960 — начала 1970-х гг.
68 Herbert Marcuse and Karl Popper. Revolution or Reform? A Confrontation,
Ed. by A.T. Ferguson. With an Introductory Essay of Frederic L. Bender.
Chicago: New University Press, 1976. P. 70.
69 Бердяев H. Новое средневековье. M.: Издательство политической литера-
туры, 1990. С. 62; К. Маннхейм также отмечал, что «пролетарская мысль
во многих пунктах родственна мысли консервативной и реакционной,
поскольку, исходя из совершенно отличных основных целей, оказывается
вместе с консервативной мыслью в оппозиции к целям капиталистиче-
ского мира буржуазии, абстрактности ее мышления» (см.: Манхейм К.
Консервативная мысль // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.:
Юристъ, 1994. С. 590).
70 См. подробнее: McCarthy G. Е. Marx and the Ancients. Classical Ethics, Social
Justice and 19th Century Political Economy. Lanham: Rowman & Littlefield
Publishers, Inc., 1990. p. 169 sq.
на природу сформировавшегося в СССР социального строя как
на разновидность азиатской деспотии, подчеркивал, в свою оче-
редь, что советский «бюрократический государственно-капита-
листический социализм» реализовал «элементы, специфичные
для консервативных политических и социальных систем. Более
того, консерватизм был парадигмой советского строя. Вместе с тем
тоталитарный режим установил консервативные порядки в СССР
столь односторонне и в таком “законченном” виде, что... этот анти-
либеральный консерватизм получил экстремальное выражение
и сдвинулся вправо»71.
Несколько ранее аналогичную концепцию развивал на основе
широкомасштабных социологических обобщений М. С. Восленский,
советский историк, эмигрировавший в 1970-е гг. в ФРГ. По Все-
ленскому, тенденция к всеобщему огосударствлению в XX в. яв-
ляется лишь частным случаем тотального порабощения, впервые
проявившегося в древневосточных деспотиях, которым Маркс дал
название «азиатского способа производства»72. «Метод тотального
огосударствления накладывается на формацию. Не ущемляя ее
сущности, он меняет характер процесса принятия решений: этот
процесс концентрируется в руках господствующей политбюрокра-
тии, использующей механизм государства для полного контроля
над всеми сферами жизни общества... в условиях данной формации
и, следовательно, в определяемой этими условиями форме»73.
В России 1917 г., в Италии 1922 г. и Германии 1933 г. перевороты
произошли как реакция феодальных структур, сопротивлявшихся
переходу к новому капиталистическому миру и принявших форму
коммунистического интернационалистского и националистиче-
ского фашистского тоталитаризма74. Таким образом, ленинский
переворот, «заменивший в России рождавшуюся демократию
диктатурой», был не социалистической революцией, а феодальной
контрреволюцией, левая фразеология которой была своеобразной
мимикрией, прикрывавшей стремление к власти. Соответственно
71 Рормозер Г., ФренкинА.А. Новый консерватизм: вызов для России. М.:
Издательство института философии РАН, 1096. С-108.
72 Восленский М. С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза.
М.: Советская Россия, 1991. С. 606-607, 583-584.
73 Там же. С. 608-609.
74 Там же. С. 584, 598.
программа и лозунги большевиков, независимо от субъективных
устремлений их лидеров, были выражением стихийного про-
цесса восстановления в новой форме традиционного российского
крепостничества75. К такой же мимикрии прибегали и нацисты,
копировавшие методы большевиков и по существу эволюциони-
ровавшие в том же социалистическом направлении76.
На наш взгляд, очень важно в заключение отметить, что «кон-
сервативный поворот» мысли, постепенно формировавшийся
в СССР после XX съезда КПСС, имел целый ряд общих черт с ана-
логичными явлениями, возникшими, например, в США в послево-
енный период: «антикоммунизм побуждал правых объединяться,
приобрести интеллектуальную респектабельность и мыслить
стратегически, чтобы преодолеть разделение между традицио-
налистами...»77. Ярким примером подобных тенденций является
политическая публицистика В. А. Солоухина. Так, случайно на-
чав штудировать 36-й том собрания сочинений В. И. Ленина, он
вполне самостоятельно натолкнулся на серьезный вопрос, поро-
дивший «бесконечный спор среди левых относительно природы
Советского Союза»78, а в дальнейшем — огромную по масштабам
и последствиям теоретическую дискуссию, которая, начавшись
на рубеже 1950-1960-х гг. (Р. Арон, Ж. Эллюль), продолжается
вплоть до наших дней79: «...“государственно-монополистический
75 См.: Там же. С. 585-586, 602; ср.: Aron R. Marxismes imaginaires: D’une
sainte famille a Г autre. Paris: Gallimard, 1970. P. 58.
76 См.: Вселенский M. С. Номенклатура. C. 600-601; см. также: Mises L, von.
Socialism. An Economic and Sociological Analysis. Indianopolis: Liberty Press,
1981. P. 526, 528-529; Зиновьев А. Коммунизм как реальность. Кризис
коммунизма. М.: Центрполиграф, 1994. С. 37, 46.
77 Kimmage М. The Conservative Turn. Lionel Trilling, Whittaker Chambers,
and the Lessons of Anti-Communism. Cambridge, Massachusetts; London:
Harvard University Press, 2009. P. 3.
78 Therbom G. What the Ruling Class Do When It Rules? State Apparathuses
and State Power under Feudalism, Capitalism and Socialism. London: NLB,
1978. P. 147.
79 Cm.: Althusser L. On the Reproduction of Capitalism. Ideology and Ideological
State Apparathuses. London; New York: Verso, 2014. P. 13, 31,43-44,53-56;
см. также: Therborn G. 1) What the Ruling Class Do When It Rules? P. 23-31,
148-153, 162—171; 2) From Marxism to Post-Marxism? London; New York:
Verso, 2008. P. 60, 68, 84, 117, 169; 3) Europen Modernity and Beyond.
The Trajectory of European Societies, 1945-2000. London; Thousand
капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма,
есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы,
между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социа-
лизмом, никаких промежуточных ступеней нет”. Вот так раз!
При такой постановке вопроса нет ничего удивительного, что,
сколько бы мы ни листали Ленина, сколько бы ни штудировали,
нигде мы не можем вычитать: а собственно говоря, что же такое
социализм, который собирались построить? “Социализм — это
учет”? “Социализм без почты и телеграфа есть пустейшая фра-
за”? “Кто не работает, тот не ест”? “От каждого по способностям,
каждому по труду”? Вот это все и есть пустейшие фразы. И ес-
ли между государственным капитализмом и социализмом нет
ни одной промежуточной ступени, то чем же все-таки отличается
социализм от государственного капитализма? Неужели ничем?
А если отличается, то все-таки чем? Прямых ответов на этот во-
прос у Ленина не встречаем»80.
На многие вопросы о природе общественного строя, при ко-
тором историческая Россия просуществовала несколько деся-
тилетий XX в., и о том, как именно традиции прошлого влияют
на современные политические процессы, мы не можем ответить
и в нашу «либеральную эпоху». Политический нигилизм все еще
господствует в современном российском общественном сознании,
подпитывая антиправовую психологию и презрение к закону
Oaks; New Delhi: Sage Publications, 1995. P. 120-122; cp.: Alford R.R.,
Friedland R. Powers of Theory. Capitalism, the State, and Democracy.
Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 26, 139, 143, 227-238,
359, 362; Wallerstein I. The Politics of the World-Economy. The States,
the Movements, and the Civilizations. Cambridge: Cambridge University
Press, 1984. P. 124-125; Mann M. States, War and Capitalism. Oxford
& Cambridge (USA), 1988. P. 24-25, 47-48, 160-161; Zimmermann J„
Werner J. R. Regulating Capitalism? The Evolution of Transnational
Accounting Governance. New York: Palgrave Macmillan, 2013. P. 203 sq.;
Musacchio A., Lazzarini S. G. Reinventing State Capitalism. Leviathan
in Business, Brazil and Beyond. Cambridge, Massachusetts; London: Harvard
University Press, 2014. P. 2-4, 283-290; см. также: Coffey D., Thornley C.
Globalization and Varieties of Capitalism. New Labor, Economic Policy
and the Abject State. New York: Palgrave Macmillan, 2009; BuchwalterA.
Hegel and Capitalism. Albany: Suny Press, 2015.
80 Солоухин В. А. При свете дня. М.: Букинистическое издание. 1992.
[Электронный ресурс] URL: http://royallib.com/book/solouhin_vladimir/
pri_svete_dnya.html.
во имя «высшего революционного принципа». Вот как, например,
в июле 2017 г. рассуждает либеральный петербургский историк
Лев Лурье: «...Временное правительство не решало ни одного
вопроса, оно стояло на почве закона, а бывают времена, когда
придерживаться закона преступно по отношению к собственному
народу. Например, я считаю, что в 1993 году Ельцин совершенно
правильно расстрелял парламент — такое бывает. Думаю, что
и Беловежские соглашения с точки зрения права не выдержива-
ют критики, просто бывают такие времена, когда все ломается.
Значит, надо было заключать мир, выходить из Первой мировой
войны, говорить помещикам: бегите из деревни, будет черный
передел. Ведь большевики украли у эсеров программу и приня-
ли ее, а эсеры страшно ныли и жаловались. Ну, так нельзя было
ждать Учредительного собрания... Ленин называл февральскую
революцию буржуазно-демократической, но буржуазной-то она
не была — она была интеллигентско-люмпенской... Большевики
быстро сняли пенки со всех классов, дали шанс тем, кто раньше
его не имел»81.
Все это означает, что ленинское учение, в том числе и в либе-
рально-негативной его форме, актуально как никогда, а больше-
визм и Ленин по-прежнему «живее всех живых»!
------ечэ---------
81
Вольтская Т. Здесь есть кому взять власть. [Электронный ресурс] URL:
https://www. svoboda.org/a/28631005.html.
МИФОЛОГИЧЕСКАЯ
ЛЕНИНИАНА:
ЛЕГЕНДЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
Н.В. ВАЛЕНТИНОВ-ВОЛЬСКИЙ
Встречи с Лениным
«Конфидансы» предисловия
— Кто имеет право писать свои воспоминания? — спрашивает
Герцен1 и отвечает:
— Всякий. Потому, что никто их не обязан читать. Для того
чтобы писать свои воспоминания вовсе не надобно быть ни ве-
ликим мужем, ни знаменитым злодеем, ни известным артистом,
ни государственным человеком, — для этого достаточно быть про-
сто человеком, иметь что-нибудь для рассказа и не только хотеть,
но сколько-нибудь уметь рассказывать. Всякая жизнь интересна;
не личность — так среда, страна, жизнь занимают...
При предположении, что я «сколько-нибудь умею рассказы-
вать» , приведенных слов Герцена вполне достаточно для установле-
ния «права» на нижеследующие страницы. Никто «не обязан» их
читать. Но я даю им название не просто воспоминания, а «Встречи
с Лениным» — это в них главное. Все, кто с ним встречались, — по-
спешили, считали даже своим долгом, в первые же годы после его
смерти, сказать всё, что они о нем знают. Почему же я это делаю
с таким большим опозданием, лишь после больших колебаний
и подталкивания лиц, с мнением которых очень считаюсь? Одна
из причин колебаний — писать или не писать — такова.
Октябрьская революция 1917 года, вождем-творцом, инспира-
тором главнейших идей которой был Ленин, установила на шестой
части земной суши особый строй. Его постепенная трансформа-
ция и посягательства на мировое господство привели в 1952 г.
весь мир к вопросу: быть или не быть апокалипсическому ужасу,
Третьей мировой войне с применением атомных бомб? На фоне
всего происшедшего с 1917 г. Ленин выступает как гигантская
историческая фигура. Он «зачинатель», от него начался новый
исторический период. Когда описывают его жизнь, дают его
биографию, характеризуют или оспаривают его идеи, лица, сим
занимающиеся, остаются в тени. По положительному или от-
рицательному отношению к Ленину мы узнаем о их взглядах,
не более того. Да большего и не нужно. Иной характер имеют
личные воспоминания о Ленине. В них автор не может быть отсе-
чен, отодвинут от того, о ком он вспоминает. Он неизбежно «при-
цепливается» к нему. Воспоминания, если они не скука смертная,
не должны быть сухими протокольными донесениями, например,
сообщающими, что в апреле 1904 г. в одном кафе Женевы Ленин
заявил, что он «в некоем роде помещичье дитя», а немного раньше,
в марте того же года выразил глубокое убеждение, что «доживет
до социалистической революции». Читая такие и всякие другие
сообщения о Ленине, всякий захочет узнать, кому же Ленин это
говорил? Кто это лицо? При каких обстоятельствах, по какому
поводу он это сказал? Почему сказал этому лицу, а не другому?
Каковы были отношения к этому лицу? Всё это неизбежно при-
водит к лицу, сообщающему слова Ленина. Хочет оно того или нет,
выдвинуть столько Ленина и ничего не говорить о себе, остаться
в полной тени — оно не может. Это лицо, в данном случае я, при-
нужден говорить о себе, рассказывать всякие случившиеся с ним
события, иначе та или иная встреча, беседа с Лениным не могла бы
быть связно представленной, была бы вырванной из реальной
обстановки.
Ведь слова, высказывания Ленина, приводимые в воспомина-
ниях, были реакцией на мои слова, на мое поведение, на то, что
он слышал от меня. Но тут-то и появляется щекотливый вопрос
о первом лице личного местоимения, о «я». Автор принужден
всё время «якать» (Ленин мне сказал, я ему ответил и т. д.) А это
порождает весьма неловкую несоразмерность: с одной стороны —
простой смертный, «ни знаменитый злодей, ни государственный
человек», с другой — фигура из эмигрантского подполья, под-
нявшаяся на трон российских царей и уже навеки записанная
в скрижалях истории. Несмотря на это, в поле воспоминаний обе
фигуры выдвигаются как бы на одной плоскости, с одной и той же
силою. Многих других, писавших свои воспоминания о Ленине
и неизбежно заводивших речь о себе, указанная несоразмерность,
«непропорциональность», видимо, не смущала. Меня это смущало,
вызывая в памяти одну басню Крылова. Если теперь, весьма позд-
но, я преодолел чувство, мешавшее мне писать, — на то повлияли
и подталкивания друзей, и такой еще мотив. Ознакомившись,
скажу без преувеличения, почти со всем, что писалось о Ленине,
я убедился, что могу в дополнение сообщить то, что никто о нем
не писал. Не обещаю ничего сенсационного (самое сенсационное,
что сделал Ленин, всем известно — октябрьская революция!),
но я укажу на ряд фактов, высказываний Ленина, о которых нигде
не упоминается, а они мне кажутся важными для его биографии.
Среди них есть мелочи, и их нужно знать, если хотят иметь пред-
ставление о живом, настоящем Ленине, весьма отличающемся
от того, каким его изображают и ленинцы, и антиленинцы.
Была и вторая причина колебания — писать ли воспоминания
о Ленине. Один из главных пороков, существующих о нем вос-
поминаний, не касаюсь казенных биографий, ценность которых
вообще равна нулю, тот, что в повествование они вводят не взгля-
ды, оценки, мнения, психологию, существовавшие у их авторов
в описываемое ими прошлое время, а те, которые у них появились
гораздо позднее. Многие факты, считавшиеся важными в прошлом,
определявшие личное поведение и личные отношения, из такого
рода воспоминаний совсем исчезают или соответственным образом
сознательно и бессознательно «препарируются». От этого воспоми-
нания приобретают искаженный, лживый характер, картина теряет
свою «историческую» правдивость, чувствуется приспособление
к заданиям и стремлениям не прошлого, а позднейшего времени.
Но возможно ли воспоминания освободить от этого порока?
Возможно ли, содрав с себя то, что наслоило на личность время,
то, что она пережила и пересмотрела, что в нее въелось нового
перенести в таком виде в прошлое?
Пишущий эти строки в 1904 г. более чем часто встречался
с Лениным. Я считал себя настоящим «твердым» ленинцем,
большевиком. За это, как выразилась однажды Крупская2, ко мне
тогда «благоволил» Ленин. Смогу ли я, отрешаясь от себя, каков
я в настоящее время, правдиво представить, в чем же состоял мой
большевизм, в чем была его сущность? Смогу ли я без фальши
изобразить мое отношение к Ленину, указать, что меня к нему
притягивало, что в нем интересовало? Старость располагает огля-
дываться на пройденную дорогу жизни, и в этих «оглядках», как
я убедился, возможно и самоперенесение в прошлое. А поскольку
это так, оно переносимо и на бумагу — при условии, что запись
ведется без умалчивания и с полной искренностью. Вот тут и воз-
никли колебания. Нужно в этом признаться. Будучи вполне
правдивым, автор должен будет говорить о таких фактах, которые
рисуют его подчас в довольно смешном виде. Описывая всё как
было, придется сознаваться и в некотором бахвальстве, и в боль-
шом непонимании, и в незнании, и в барахтаний в противоречиях.
А это неприятно. Будучи правдивым, я не должен умалчивать
ни о чем, что бросал в меня Ленин 16 сентября 1904 г., воспоми-
нание же о том, даже через 48 лет, бьет по самолюбию. В конце
концов колебания были преодолены. Ведь речь идет о молодом
человеке таких тогда было много, жившем 50 лет тому назад,
физически, психически, интеллектуально столь отличающемся
сейчас от меня, что я, без особого стеснения, могу относиться
к нему как человеку чужому. Слово «я» остается, но «я» сейчас
и «я» — 50 лет назад — два разных «я».
Остановлюсь еще на одном вопросе: то, что я описываю и со-
общаю, происходило почти полстолетия назад, в какой мере это
прошлое можно помнить и вспоминать? Могу ли утверждать, что
всё ясно и крепко помню? Этого я и не говорю. В ряде случаев и бе-
сед было бы особенно интересно вспомнить, что Ленин говорил,
а я пишу: этого не помню. Из массы, что следовало бы запомнить,
в запись пошла лишь часть, остальное испарилось. Добавлю:
не нужно думать, что память заработала и воспоминания о прошлом
прилетели ко мне сразу в тот самый момент, когда взялся за перо.
Многие факты и беседы были давно записаны, другие с давних пор
прочно сидели в голове. О них не раз приходилось рассказывать
моим знакомым, а больше всего моей жене В. Н. Вольской. Такие
воспоминания были как бы сложены в «конверты», нужно было
только эти конверты «распечатать». Но при подобном распечаты-
вании есть одна сторона, на которой стоит остановиться.
Толстой в «Войне и мире», описывая князя Николая Андреевича
Болконского, говорит: у него появились «резкие признаки ста-
рости — забывчивость ближайших по времени событий и па-
мятливость о давнишнем». Феномен памяти, воспоминаний,
изучен весьма плохо. Немного лучше, чем явление сновидений.
Проникновение в тайну атома оказывается легче, чем проникно-
вение в тайну функционирования нашего психического аппарата.
Неизвестно, удастся ли науке убедительно объяснить, почему это
происходит, но самый факт несомненен: у многих в старости па-
раллельно росту забывчивости ближайших событий — появляется
даже не просто памятливость, а, иногда удивительная по своей ин-
тенсивности, памятливость о событиях давнопрошедшего времени.
Можно подумать, что перед тем как совсем исчезнуть, орга-
низм, мозг, тщательно осматривает пройденный жизненный путь.
Благодаря приобретенной старческой способности, откуда-то
из шкафа памяти вылезают, припоминаются детали, делающие
картину прошлого столь живой, точно вспоминаемое событие
происходило на днях. У одних старческая памятливость направ-
ляется больше всего на внешнюю обстановку, внешние стороны
прошедшего события — год, число, день события, место события,
присутствующих лиц, их костюм и т.д. У других память фикси-
рует, главным образом, то, что человек слышал, что он говорил,
что и как ему отвечали. Память о внешней стороне происшедших
событий — у меня довольно плохая. Я много раз гулял с Лениным
в Женеве по quai de Mont-Blanc, однако, кроме смутного, неясного,
воспоминания об этой улице на берегу озера Леман ничего не со-
хранил. За домом на rue du Foyer, где жил Ленин, в нескольких
шагах от него находился и судя по нынешней карте Женевы, про-
должает находиться большой парк. Почему с Лениным мы гуляли
по quai de Mont-Blanc и дальше по route de Lausanne, а не в этом
парке? Не могу сказать, не помню. Моментами «кажется», что
в парк заходили, всё же никакой уверенности в том нет. Наоборот,
многие беседы и с Лениным, и с другими лицами и не только
в 1904 г., но и раньше, так четко сидят в памяти, что точно где-то
выгравированы. Поэтому на нижеследующих страницах я часто
смог передавать не «резюмэ», не смысл того, что мне говорил
Ленин, а почти «стенографически» живую речь, его подлинные
слова и выражения. Кроме прилива «старческой памятливости»,
этому, конечно, весьма способствовало влияние на меня в прошлом
Ленина, огромный к нему интерес, почитание очень важным всего
того, что он говорил и отсюда желание и усилие это запомнить,
крепко задержать в памяти. Максимально-точная передача отно-
шений, мыслей, чувств прошлого была главнейшей задачей моих
воспоминаний. Однако замкнуться в одном былом невозможно.
И я выходил из него, делая к нему дополнения, внося объяснения,
намекая на его продолжение или уничтожение в настоящем.
Попытки узнать Ленина
Известно, что в русской рабочей, крестьянской, мещанской
среде была в ходу — не знаю, существует ли она сейчас — кличка
по отчеству— «Петрович», «Иванович», «Ильич» ит.д. Обычно
она прилагалась или к пользующимся уважением старым людям,
или от присутствия особых черт — седины, большой бороды, при-
дающих им пожилой вид. Элемент фамильярности, почти как
правило, этой кличке сопутствовал.
Ленину, когда я с ним познакомился, было 34 года. Несмотря
на лысину, в его облике я не видел ничего, что придавало бы
ему старый вид. Крепко сколоченный, очень подвижной, лицо
подвижное, глаза молодые. (Совершенно иначе видел Ленина
А. Н. Потресов3. Впервые встретившись с Лениным, когда тому
было 25 лет, Потресов о нем писал: «Он был молод только по па-
спорту. Поблекшее лицо, лысина во всю голову, оставлявшая лишь
скудную растительность на висках, редкая рыжеватая бородка,
немолодой сиплый голос».)
Тем не менее большевистское окружение (за исключением
А. А. Богданова4 и меня) в личном общении и за глаза его велича-
ли «Ильичом». Так называли его и сверстники, и те, кто намного
были старше его, например, Ольминский5, с седой головой и боро-
дой выглядевший старым человеком. Однако при наименовании
Ленина «Ильичом» фамильярность отсутствовала. Никто из его
свиты не осмелился бы пошутить над ним или при случае дружески
хлопнуть по плечу. Была какая-то незримая преграда, линия, от-
деляющая Ленина от других членов партии, и я ни разу не видел,
чтобы кто-нибудь ее переступил.
Ленина называли не только «Ильичом». Я не мог сразу понять,
о ком идет речь, впервые услышав от Гусева6: «Идем к старику».
Считаться «стариком» в России, вообще говоря, было не трудно.
Нужно было лишь несколько превышать среднюю продолжитель-
ность жизни, а она была низка. Тургенев в «Дворянском гнезде»
называет стариком Лаврецкого, которому было только 43 года.
Однако Ленина называли «стариком» не в этом смысле.
Несмотря на свой афишированный интернационализм, даже
космополитизм, среда, которой «командовал» Ленин, была очень
русской. Русское же не значит еще «родился от русского отца
и русской матери». Это обычно бессознательное проникновение,
«русским духом», бытом, вкусом, обычаями, представлениями,
взглядами, а из них многие нельзя в их генезисе оторвать от право-
славия — исторической религиозной подосновы русской культуры.
Прияв это с Востока, Русская церковь с почтением склонялась
пред образом монаха — старца, святого и одновременно мудрого,
постигающего высшие веления Бога, подвизающегося «в терпе-
нии, любви и мольбе». В «Братьях Карамазовых» монах Зосима
мудр не потому только, что стар, а «старец» потому, что мудр.
«Старец» не возрастное определение, а духовно-качественное.
Именно в этом смысле Чернышевский7 называл Р. Овэна8 «святым
старцем». И когда Ленина величали «стариком», это, в сущности,
было признание его «старцем», т.е. мудрым, причем с почтением
к мудрости Ленина сочеталось какое-то непреодолимое желание
ему повиноваться.
«Старик мудр», — говорил Красиков9, никто до него (?!) так тон-
ко, так хорошо не разбирал детали, кнопки и винтики механизма
русского капитализма».
«Старик наш мудр», — по всякому поводу говорил Лепешин-
ский10. При этом глаза его делались маслянисто-нежными и всё
лицо выражало обожание. Именование «стариком», видимо,
нравилось Ленину. Из писем, опубликованных после его смерти,
знаем, что многие из них были подписаны: «Ваш Старик», «Весь
ваш Старик».
Очень ценя Ленина еще до личного знакомства с ним, я, приехав
в Женеву, был всё-таки несколько смущен атмосферой поклонения,
которой его окружала группа, называвшая себя большевиками. Это
меня как-то шокировало. Намоем духовном развитии, несомненно,
отразились встречи с двумя лицами. Сначала с проф. М. И. Туган-
Барановским11, который, когда я был в 1897-98 гг. студентом
Технологического института в Петербурге, ввел меня в марксизм
и не переставал потом толкать на изучение экономики. Второе
лицо, это уже в Киеве в 1900-1903 гг., проф. С.Н. Булгаков12,
благодаря которому я стал интересоваться другим предметом —
философией. Оба они крайне отрицательно относились к Ленину.
В июне 1903 г. Туган-Барановский, после поездки по югу России,
приехав в Киев, сделал на расширенном заседании местного со-
циал-демократического комитета интересный доклад, предсказы-
вавший появление в недалеком будущем крестьянского движения.
После заседания мы долго беседовали с Туган-Барановским, гуляя
в Царском саду на берегу Днепра. Зашла речь и о Ленине.
— Я не буду, — говорил Туган-Барановский, — касаться Ленина
как политика и организатора партии. Возможно, что здесь он весь-
ма на своем месте, но экономист, теоретик, исследователь — он
ничтожный. Он вызубрил Маркса и хорошо знает только земские
переписи. Больше ничего. Он прочитал Сисмонди13 и об этом
писал, но, уверяю вас, он не читал как следует ни Прудона14,
ни Сен-Симона15, ни Фурье16, ни французских утопистов. История
развития экономической науки ему почти неизвестна. Он не знает
ни Кенэ17, ни даже Листа18. Он не прочитал ни Менгера19, ни Бём-
Баверка20, ни одной книги критиковавших теорию трудовой
стоимости, разрабатывавших теорию предельной полезности.
Он сознательно отвертывался от них, боясь, что они просверлят
дыру в теории Маркса21.
Говорят о его книге «Развитие капитализма в России», но ведь
она слаба, лишена настоящего исторического фона, полна грубых
промахов и пробелов.
Отзывы Булгакова были не менее резки.
— Ленин нечестно мыслит. Он загородился броней ортодок-
сального марксизма и не желает видеть, что вне этой загородки
находится множество вопросов, на которые марксизм бессилен
дать ответ. Ленин их отпихивает ногой.
Его полемика с моей книгой «Капитализм и земледелие» такова,
что уничтожила у меня дотла всякое желание ему отвечать. Разве
можно серьезно спорить с человеком, применяющим при обсуж-
дении экономических вопросов приемы гоголевского Ноздрева.
Получив от меня «Что делать?» Ленина, Булгаков, возвращая
книгу, воскликнул:
— Как вы можете увлекаться этой вещью! Брр! До чего это ду-
ховно мелко! От некоторых страниц так и несет революционным
полицейским участком.
В отзывах Тугана и Булгакова я видел след их личных столкно-
вений с Лениным. У Тугана-Барановского могло играть и чувство
«конкуренции»: он написал книгу «Русская фабрика», а Ленин
одновременно почти на ту же тему «Развитие капитализма». Кроме
того, их отход от марксизма, у Тугана тогда не столь далекий,
у Булгакова уже полный, я считал отказом в сторону мягкотелого
либерализма, в моих глазах исключавшего возможность беспри-
страстно судить и оценивать Ленина. Кое-что (может быть, даже
многое) из их критики во мне всё же отлагалось, а поскольку это
имело место, создавались априорные посылки, при всем уважении
к Ленину, не видеть в нем не подлежащее никакой критике «пар-
тийное божество». Отсюда некоторый скрытый протест против
«религиозного» преклонения пред ним женевских большевиков.
Решение не поддаваться чувству преклонения, однако, скоро ис-
парилось. Сказать, что Ленин мне понравился, было бы мало.
Сказать, что я в него «влюбился», немножко смешно, однако этот
глагол, пожалуй, точнее, чем другие, определяет мое отношение
к Ленину в течение многих месяцев.
А. Н. Потресов, еще с 1894 г. знавший Ленина, вместе с ним
организовавший и редактировавший «Искру», позднее в течение
первой и второй революции ненавидевший Ленина, познавший
в годы его диктаторства тюрьму, нашел в себе достаточно беспри-
страстности, чтобы 23 года после смерти Ленина написать о нем
(в «Die Gesellschaft») («Общество») следующие строки:
«Никто, как он, не умел так заражать своими планами, так
импонировать своей волей, так покорять своей личностью, как
этот на первый взгляд такой невзрачный и грубоватый человек,
по-видимому, не имеющий никаких данных, чтобы быть обая-
тельным. Ни Плеханов22, ни Мартов23, ни кто-либо другой не об-
ладали секретом излучавшегося Лениным прямо гипнотического
воздействия на людей, я бы сказал господства над ними. Только
за Лениным беспрекословно шли как за единственным бесспор-
ным вождем, ибо только Ленин представлял собою, в особенности
в России, редкостное явление человека железной воли, неукроти-
мой энергии, сливающей фанатическую веру в движение, в дело,
с неменьшей верой в себя. Эта своего рода волевая избранность
Ленина производила когда-то и на меня впечатление».
На меня гипнотическое воздействие Ленина, наверное, было
больше, чем на Потресова, хотя в числе причин не стояла на первом
месте влюбленность в его волю и энергию. Во-первых, мне при-
шлось видеть Ленина в состоянии полной подавленности, безво-
лия, а потом какого-то болезненного изнеможения, и, во-вторых,
волей и энергией меня нельзя было удивить.
К Ленину притягивала не только гармония слова и дела (оказавша-
яся мнимой!), о которой я говорил. Производило впечатление что-то
другое, сложное и, вероятно, эта загадочная сила и обаятельность,
о которой говорил Потресов. Мне представлялось, что в нем есть не-
что крайне важное, что мне неизвестно. Что? Я не мог бы на это ясно
ответить. Знаю только, что к Ленину что-то притягивало. А узнать его
было совсем нелегко. Откровенность ему была чужда. Он был очень
скрытный. В разговоре с Гусевым, — я был при этом, — вспоминая
жизнь в Лондоне, — Ленин как-то сказал:
— Нельзя жить в доме, где все окна и двери никогда не за-
пираются, постоянно открыты на улицу и всякий проходящий
считает нужным посмотреть, что вы делаете. Я бы с ума сошел,
если бы пришлось жить в коммуне, вроде той, что в 1902 г. Мартов,
Засулич24 и Алексеев23 организовали в Лондоне. Это больше, чем
дом с открытыми окнами, это проходной двор. Мартов весь день
мог быть на людях. Этого я никак не могу. Впрочем, Мартов вообще
феномен. Он может одновременно писать, курить, есть и не пере-
ставать разговаривать хотя бы с десятком людей. Чернышевский
правильно заметил: у каждого есть уголок жизни, куда никто
никогда не должен залезать и каждый должен иметь «особую
комнату» только для себя одного.
«Уголок», куда он никому не позволял «залезать», у Ленина
был очень обширным. Домом с открытыми дверями и окнами он
совсем не был. На окнах всюду были ставни с крепким запором.
В то, что он считал своей частной жизнью, никто не подпускался.
Но как узнать Ленина, не зная ровно ничего из этой частной жиз-
ни? Из одних разговоров на партийные темы, как бы они ни бы-
ли интересны, Ленина не узнаешь. Чтобы заглянуть в Ленина,
нужно было подходить к нему с самых разных сторон. Например:
любит ли он театр, любит ли он музыку? Разговор о театре однаж-
ды возник и тут же заглох. Что же касается музыки, прекрасно
помню слова Ленина, сказанные Красикову (тот играл, и кажется
хорошо, на скрипке):
«Десять, двадцать, сорок раз могу слушать Senate Pathetique
Бетховена26, и каждый раз она меня захватывает и восхищает всё
более и более».
Вступать в разговор о Бетховене мне не полагалось. В этой об-
ласти был и остаюсь полнейшим профаном. Две смежные вещи
всё-таки заметил. У Ленина был превосходный музыкальный
слух. Сужу по тому, что он мастерски, во время игры со мною
в шахматы (играл превосходно!), насвистывал сквозь зубы разные
мелодии. Несомненно, было и другое: огромная любовь к пению.
Присяжным певцом при Ленине был Гусев, при весьма неказистой
наружности обладавший прекрасным баритоном. (В 1927 г. в день
трехлетия смерти Ленина советское радио, сообщая о разных
фактах его жизни, указало, что Ленин любил пение и в Женеве
в 1904 г. ему часто пела моя жена. В. Н. Вольская помнит только
один случай, когда она пела в присутствии Ленина. Пела романс
«Пусть плачет и стонет мятежная буря» и революционную песню
«Как дело измены, как совесть тирана» - вещи, очень понравив-
шиеся Ленину.)
В течение января и февраля, до момента, когда Ленин весь ушел
в писание «Шаг вперед — два назад», Гусев постоянно пел на ра-
утах, еженедельно происходивших у Ленина с целью укрепления
связи между большевиками Женевы. В его репертуаре было четыре
коронных арии, особенно нравившиеся Ленину: первая — «Нас
венчали не в церкви», кажется — Даргомыжского27, вторая ария
из оперы «Нерон» Рубинштейна28 — «Пою тебе, бог Гименей».
За этим всегда следовал романс, написанный Чайковским29 на сло-
ва славянофила Хомякова30.
Подвиг есть и в сраженья,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг в терпеньи,
Любви и мольбе.
Подвижничество, выражающееся в «терпении, любви и моль-
бе», было, разумеется, абсолютно чуждо Ленину. Он хотел подвига
в сражениях, хотел «драться», и Гусев, как бы отвечая на такое
желание Ленина, оборачиваясь в его сторону, глядя на него, на-
жимая, «педалировал» следующую строфу романса:
С верой бодрой и смелой
Ты за подвиг берись.
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них!
Это звучало приглашением, вместе с тем пророчеством, и оно
сбылось. Вещью, которой Гусев обычно оканчивал свое вокаль-
ное выступление, был элегический романс того же Чайковского
на слова великого князя К. Романова31:
Растворил я окно, стало душно не в мочь,
Опустился пред ним на колени,
И в лицо мне пахнула весенняя ночь
Благовонным дыханьем сирени.
А вдали где-то чудно запел соловей.
Я внимал ему с грустью глубокой
ит.д.
Какие переживания связывались у Ленина с последним ро-
мансом? Он, конечно, никому бы об этом не сказал. Романс
Чайковского, очевидно, ему говорил что-то многое. Он бледнел,
слушал, не двигаясь, точно прикованный, смотря куда-то поверх
головы Гусева, и постоянно просил Гусева повторить. Однажды
Гусев, принимаясь за вторичное исполнение, захотел немного
подурачиться и, дойдя до слов «опустился пред ним на колени»,
действительно, стал на колени и в таком положении, повернув-
шись к окну, продолжал петь. Все присутствующие рассмеялись.
Ленин же сердито цыкнул на нас: «Тсс! Не мешайте!». После одного
такого раута я сказал Гусеву: «Заметили ли вы, какое впечатление
производит на Ленина ваш романс! Он уходит в какое-то далекое
воспоминание. Уверен cherchez la femme».
Гусев засмеялся:
— Я то же предполагаю. Думали ли вы когда-нибудь, откуда
происходит псевдоним Ленина? Нет ли тут какой-то Лены, Елены!
Я спросил Ильича — почему он выбрал этот псевдоним, что он
означает? Ильич посмотрел на меня и насмешливо ответил: много
будете знать — скоро состаритесь.
Кроме того, что Ленин был в ссылке, а перед этим жил в Петербур-
ге, у меня не было никаких сведений о его прошлой жизни. Полагая,
что он об этом знает, я обратился к П. Н. Лепешинскому. Я уже ска-
зал, что он обожал Ленина почти так, как сентиментальные инсти-
тутки «обожают» некоторых своих учителей. У него была не только
уверенность в полной победе Ленина над меньшевиками, было еще
предчувствие какой-то особой, великой, судьбы, ожидающей Ленина.
— Ильич, — таинственно сказал он мне однажды, — нам всем
покажет, кто он. Погодите, погодите — придет день. Все тогда
увидят, какой он большой, очень большой человек.
Узнав, что меня интересует прошлая жизнь Ленина, Лепе-
шинский вытянулся во весь рост, наставительно поднял над го-
левою палец и учительским тоном, в упор глядя на меня белесо-
ватыми глазами, сообщил:
— Запомните, хорошенько запомните на всю жизнь: Ленин
родился в 1870 г. в Симбирске. Окончив гимназию, стал студентом
Университета в Казани, откуда был исключен за революционное
поведение. Жил потом в Самаре, потом переехал в Петербург, где
обнаружились его великие политические таланты и где появи-
лись его первые блестящие произведения. Он сидел в Петербурге
в тюрьме, был сослан в Сибирь, в Минусинский район. Там, тоже
находясь в ссылке, живя от него на расстоянии 30 верст, я имел
счастье и честь познакомиться с Ильичем. Это там он написал свою
замечательную книгу «Развитие капитализма в России».
Города, указанные Лепешинским, я знал: и Самару, и Казань,
и Симбирск. В последнем от парохода до парохода я пробыл це-
лый день. С его зданиями конца XVIII и начала XIX столетия,
садами, тихими улицами, площадью у собора, заросшей кудрявой
травкой, дивными видами на Волгу — Симбирск показался мне
самым красивым приволжским городом. «Заведу, — думал я, —
разговор с Лениным о всех городах, где он жил, наверное, многое
узнаю о его прошлой жизни. Лучшего предлога втянуть “Ильича”
в такой разговор не найти».
— Владимир Ильич, вы родились в Симбирске — значит,
на Волге. Вы учились в Казани — тоже на Волге. Жили потом
в Самаре — опять же на Волге. Можно сказать, почти две трети
вашей жизни прошли около Волги. Она должна вам что-то гово-
рить и, конечно, больше чем другим. Вы, наверное, Волгу очень
любите. Не правда ли? То, что входит в душу человека в детские
и юношеские годы, остается в ней навсегда. Не правда ли?
Ленин как-то странно, искоса, посмотрел на меня и, может
быть, это мне почудилось, пожал плечами. И ничего не ответил.
Вышло как будто я развязно залезаю в «уголок», куда Ленин ни-
кого не пускает, пристаю к нему с вопросами, отвечать на которые,
откровенничать, говорить о себе он не испытывает никакого жела-
ния (Ленин, несомненно, очень часто испытывал тоску по Волге.
В 1902 г. он писал из Лондона матери: «Хорошо бы летом на Волгу.
Как мы великолепно по ней прокатились с тобой и Анютой вес-
ной 1900 г.!». В 1910 г., направляясь из Марселя к Горькому32
на Капри, он пишет матери: «Ехал как по Волге — дешево и при-
ятно» , а Горькому говорит: «Едучи к Вам — все Волгу вспоминал».
В 1911 г. в письме кМ.Т. Елизарову — мужу старшей сестры при-
знается: «Соскучился я по Волге». В 1912 г. в марте запрашивает
мать: «Как-то у вас весна на Волге?».).
Заминая оказавшийся неуместным вопрос «о Волге», я быстро
перешел к Каме. Мне много раз приходилось ездить на пароходе
от Уфы по реке Белой, Каме до Казани. Там, где Белая впадает
в Каму и дальше, берега покрыты липами. Когда эта масса лип
цветет, от сладкого аромата даже у находящихся на пароходе
кружится голова. Недаром одна из пристаней на Каме назы-
валась «Бор». (Кравченко33 в своей книге «Я избрал свободу»
упоминает о «Красном Боре» на Каме. Пьяный бор, очевидно,
переименован.)
Ленин, внимательно выслушав меня, сказал, что Кама — дей-
ствительно «красавица», он с большим удовольствием перед
отъездом заграницу прокатился по ней и Белой, отправляясь
в Уфу. О Волге — ни слова! Он явно не хотел о ней говорить. Вход
посторонним в этот уголок был закрыт...
Наш разговор происходил во время прогулки в ближайшие
к Женеве горы. Ленин, Крупская и я сидели на небольшом
выступе. Сзади нас, точно обрубленная топором, подымалась
гладкая, как стена, высокая гора. Спереди — глубокая пропасть
с прицепившимися к ее краю кустами. На горизонте цепь холмов
от игры солнца с несущимися облаками, постоянно менявших
окраску, казавшихся то серыми, то темно-синими, то почти
черными.
— Вот мы любуемся этой красотой, — и Ленин указал на го-
ры,— а десятки, сотни миллионов людей, кроме курной из-
бы, зловонной фабрики, грязной улицы, ничего во всю жизнь
не увидят. И непременно найдутся дурни (Ленин произносил:
«дурррни» с раскатом), которые будут уверять, что народ по своей
толстокожести не способен понимать и ценить красоту природы.
Дурни не понимают, что у людей, истомленных тяжелым, а иногда
каторжным трудом, — больше желания вдоволь выспаться, чем
любоваться восходом солнца. В этом суть.
Не так давно мы с Надеждой Константиновной (Крупской)
взбирались на Салэв (гора у Женевы) встречать восход солнца.
Компанионами оказались двое рабочих, на вершине горы от нас
отделившихся. Спускаясь с горы, мы их опять встретили и спраши-
ваем: не правда ли, восход солнца был очень красив? Они отвечают:
«К сожалению, ничего не видали, весь день до этого работали,
устали, в ожидании восхода солнца прилегли немного отдохнуть,
да и проспали». Вот вы говорите о воспоминаниях детства и их
идеализации. Такое явление имеет место главным образом среди
состоятельных классов общества. У меня, по-видимому и у вас,
сохраняются весьма приятные воспоминания о детстве. Жили мы
в тепле, голода не знали, были окружены всякими культурными
заботами, книгами, музыкой, развлечениями, прогулками. Но ведь
этого нельзя сказать о детях рабочих и крестьян. Какие приятные
воспоминания о детстве может сохранить крестьянский мальчуган,
которого чуть ли не в шесть лет заставляют нести тяжелую работу
вроде полки?
Только социализм может принести изменения в этой области
и создать у массы любовь к природе, иное к ней отношение. До этого
народным массам любить природу — невозможно. Состоятельные
классы могут во всем ее разнообразии познавать красоту природы,
практикуя путешествие, туризм. Но рабочим и крестьянам туризм
недоступен. Посмотрите на маленьком примере, что из этого полу-
чается. В горах Германии, мы это с Надеждой Константиновной
видели, совершая экскурсии из Мюнхена, устраиваются шалаши,
домики для усталых или просто желающих в них провести ночь
туристов. То же самое есть и в других странах. Те, кто имеют воз-
можность заниматься туризмом, следовательно, при надобности
и пользоваться этими шалашиками, разумеется, их ценят и охра-
няют. Но для других, для массы — туризм неизвестное явление.
Случайно попадая в горы и видя такой шалаш, они обращаются
с ним как с вещью ненужной, они ее больше не увидят и назначение
ее не ценят. Добро, если бы дело ограничивалось одними дурац-
кими, иногда и похабными, надписями. Бывает хуже. Шалаши
от нечего делать, от того, что руки чешутся, подвергаются мамаеву
побоищу. Всё сломают, а потом уйдут. Уйдут, конечно, безнака-
занно, — кто их там видит!
Почему буржуа этого не сделают, а иной из рабочих на это ока-
зывается способным? Да именно по причинам только что указан-
ным. Шалаши — вопросик микроскопический, а когда думаешь
о нем, видишь, что связан он с вопросами большими — изменением
социальных условий, повышением культурности народа, вос-
питанием масс и, добавлю, если не хотят походить на персонажа
из басни Крылова «Кот и повар», с некоторыми принудительными
и репрессивными мерами. Об этом не следует забывать. Когда
мальчишка сидит в школе и перочинным ножом жестоко увечит
парту, в какой-то момент бывает очень полезен щелчок по рукам,
как бы на это ни возражала Надежда Константиновна. А иные
взрослые бывают много хуже и вреднее этого мальчишки.
Итак, по Ленину, а я передаю его речь, следовало, что при су-
ществующих социальных условиях народные массы по-настоя-
щему любить природу никак не могут. Утверждение до такой
степени неверное, надуманное, противоречащее фактам, что
оспаривать, опровергать его мне и в голову не пришло. Стоит
только заметить, что оно очень гармонирует с позднейшим «по-
раженческим» тезисом Ленина: пролетариат не может любить
свою страну и быть патриотом, пока строй, в котором он живет,
не превращен в социалистический. Не на эту сторону его речи
я обратил внимание, слушая Ленина. Гораздо интереснее мне
показалось указание на щелчок мальчугану, портящему парту,
и на те принудительные и репрессивные меры, которыми нужно
обеспечить сохранность того, что Ленин назвал «шалашиками» —
их нужно понимать, конечно, в расширенном смысле. Помню,
что на счет щелчка я вполне согласился с Лениным, но Крупская
укоризненно качала головой.
Не только Крупская не сходилась с «Ильичем» в этом вопросе.
Можно с уверенностью сказать, что в партии никто тогда не думал,
что социалисты могут прибегать к «щелчкам» и репрессивным
мерам по отношению к народным массам. О щелчках, притом
жестоких, весьма думали, но они предназначались не «своим»,
а «чужим» — слугам самодержавия, буржуазии, входя в понятие
революции и «диктатуры пролетариата». Что же касается воз-
действия на народную массу, оно представлялось исключительно
в виде идейного воспитания, внушения, уговаривания, аппеляции
к разуму, совести, расчету. Я почувствовал, что в этой очень важ-
ной области взгляды Ленина далеко отходят от сентиментальной
и политической «педагогики», разделяемой всеми социалистами.
Это найденное отличие Ленина от других партийцев лишь увели-
чило у меня желание заглянуть, если удастся, поглубже в Ленина.
Что я в нем еще найду?
Хорошим способом узнать побольше о Ленине мне казался
разговор о художественной литературе. Какие произведения он
любит, какие люди ему в них интересны, что в них нравится или
не нравится? Я сказал об этом В. В. Воровскому34 — в отеле его
комната была рядом со мною; до отъезда в Россию он часто со мною
вел разговор на самые разнообразные темы. С ним можно было
говорить о многом: о дифференциалах, интегралах, механике
и художественной литературе. Воровский улыбнулся.
— Поисследовать Ленина хотите, ну что же — попробуйте.
Он всех нас исследует, займемся и мы им. Я тоже этим делом
занимался. Но предупреждаю, Ильич очень часто любит делать
«глухое ухо». Я хотел однажды узнать — читал ли он Шекспира,
Байрона, Мольера, Шиллера35. В ответ ни да, ни нет не получил,
всё же понял, что никого из них он не читал и дальше того, что
слышал в гимназии, не пошел. Изучая в Сибири немецкий язык,
он прочитал в подлиннике «Фауста» Гёте36, даже выучил наи-
зусть несколько тирад Мефистофеля. Вы здесь недавно, поживете
подольше — непременно услышите как в полемике с кем-нибудь
Ленин пустит стрелу:
«Ich salutiere den gelehrten Herm
Ihr habt mich weidlich Schwitzen machen»37.
Но кроме «Фауста» ни одну другую вещь Гёте Ленин не зна-
ет. Он делит литературу на нужную ему и ненужную, а какими
критериями пользуется при этом различении — мне неясно.
Для чтения всех сборников «Знания» он, видите ли, нашел вре-
мя, а вот Достоевского сознательно игнорировал. «На эту дрянь
у меня нет свободного времени». Прочитав «Записки из Мертвого
дома» и «Преступление и наказание», он «Бесы» и «Братьев
Карамазовых» читать не пожелал38. «Содержание сих обоих паху-
чих произведений, — заявил он, — мне известно, для меня этого
предостаточно. “Карамазовых” начал было читать и бросил: от сцен
в монастыре стошнило. Что же касается “Бесов” — это явно реакци-
онная гадость, подобная “Панургову Стаду” Крестовского39, терять
на нее время у меня абсолютно никакой охоты нет. Перелистал
книгу и швырнул в сторону. Такая литература мне не нужна, — что
она мне может дать? »
После того, что услышал от Воровского, желание «поисследо-
вать» Ленина с помощью его отзывов о художественной литературе
не уменьшилось, а скорее увеличилось. Как к этому приступить?
Ведь было бы смешно ни с того ни с другого спрашивать: Владимир
Ильич — сочинения какого автора и почему вы больше всего лю-
бите? То, что я мог в этой области получить, могло бы быть только
случайным и при случайно возникшем разговоре. Так, случайно
я узнал, что Ленин любит «Войну и мир» Толстого, а морально-
философские размышления, которые вклеены в роман, считает
глупостью. Это ничего не давало. Я не встречал еще ни одного
русского человека, заявившего, что он не ценит и не любит это
произведение.
Мимолетный разговор был о романах Гончарова40. «Обрыв»
Ленин совсем не ценил. Главного героя романа Райского на-
звал «никчемным болтуном» и другим уже непечатным словом,
а в поднадзорном Марке Волохове видел «скверную карикатуру
на революционеров». Отношение к «Обломову» Гончарова у него
было иным и весьма оригинальным.
— Я бы взял не кое-кого, а даже многих из наших партийных
товарищей, запер бы их на ключ в комнате и заставил читать
«Обломова». Прочитали? А ну-ка еще раз. Прочитали? А ну-ка
еще раз. А когда взмолятся, больше, мол, не можем, тогда следует
приступить к допросу: а поняли ли вы, в чем суть обломовщины?
Почувствовали ли, что она и в вас сидит? Решили .ни твердо от этой
болезни избавиться?
Случайно узнал, что в гимназии Ленин написал сочинение
на тему «Пророк» Пушкина, однако разговор о том был прерван
и больше не возобновлялся. Лишь позднее мне стало известно, что
в Симбирской гимназии, где учился Ленин, литературу преподавал
Ф. М. Керенский — отец Александра Федоровича Керенского41.
(Когда Ленин писал сочинение о «Пророке» Пушкина, — сыну
директора гимназии Керенского было только шесть лет. Через
тридцать лет эти два уроженца Симбирска, города, по выра-
жению Гончарова (тоже уроженца Симбирска!), погруженного
в непробудный сон, «в оцепенение покоя», в своего рода «штиль
на суше», предстали на фоне величайшей, потрясшей Россию,
социальной бури, бешеного урагана, встав в центре не только
всероссийского, а мирового внимания. Борьба этих двух русских
людей из Симбирска — по своему смыслу, значению и последстви-
ям — вышла далеко из русских границ.)
Это он многим своим ученикам, в том числе и Ленину, внушил
великое почтение и любовь к Пушкину. Немилосердно ругая сына
Керенского и очень хорошо отзываясь о Керенском-отце, Ленин
рассказывал об этом П. А. Красикову, а разговор о том возник
по следующему поводу. В 1921 г. (или 1920 — не могу точно
сказать) Ленин посетил Вхутемас — Высшее художественное
училище в Москве. Если не ошибаюсь, в какой-то заметке есть
о том и у Крупской. На вопрос Ленина, что читает сейчас моло-
дежь, любит ли она, например, Пушкина, студенты и студентки
Вхутемаса почти единогласно ответили, что Пушкин «устарел», они
его не признают, он «буржуй», представитель «паразитического
феодализма», им никто теперь не может увлекаться и все они стоят
за Маяковского42 — он революционер, а как поэт на много выше
Пушкина. (По словам Ю. П. Денике43 (журнал «На Рубеже») в СССР
издано, главным образом за позднейшие годы, более сорока мил-
лионов экземпляров Пушкина, в том числе около пяти миллионов
на других языках, кроме русского. Маятник с 1920 года качнулся
в противоположную сторону: от отрицания «буржуя» Пушкина,
от признания его «устарелым» — к глубочайшему преклонению
пред ним. Это хороший показатель и общественного выздоровле-
ния, и роста культуры.)
Ленин слушал это, пожимая плечами. Стихи Маяковского он
совершенно не переносил. После посещения Вхутемаса, беседуя
с Красиковым, Ленин говорил:
— Совершенно не понимаю увлечения Маяковским. Все его
писания штукарство, тарабарщина, на которую наклеено слово «ре-
волюция». По моему убеждению, революции не нужны играющие
с революцией шуты гороховые вроде Маяковского. Но если решат,
что и они ей нужны, — пусть будет так. Только пусть люди меру
знают и не охальничают, не ставят шутов, хотя бы они клялись
революцией, выше «буржуя» Пушкина и пусть нас не уверяют,
что Маяковский на три головы выше Беранже44.
— Я передаю,— рассказывал мне Красиков,— подлинные
слова Ленина. Можете их записать. Давайте сделаем большое
удовольствие Ильичу — трахнем по Маяковскому. Так статью
и озаглавим: «Пушкин или Маяковский?». Нужны ли революции
шуты гороховые? Конечно, на нас накинутся, а мы скажем: обра-
титесь к товарищу Ленину, он от своих слов не откажется.
Статья не была написана, но, оставляя в стороне вопрос о нашей
компетентности в этой области, она могла быть напечатанной,
тогда как теперь, когда Сталин45 изрек, что «Маяковский был
и остается талантливейшим поэтом советской эпохи», «Правда»
(№ 12 ав. 1951 г.) как всегда лживо заявила, что «многие стихи
Маяковского написаны под непосредственным впечатлением вы-
ступлений тов. Сталина» — всякая критика сего поэта стала не-
возможной — ее приказано считать «клеветой классового врага».
Более основательным был у меня разговор с Лениным о Некра-
сове46. Ленин его превосходно знал и, конечно, любил. Ничего
удивительного в том нет. На иконостасе нескольких революци-
онных поколений Некрасов неизменно и по праву занимал место
любимой иконы. Если что мне и показалось странноватым, так это
почти нежное сочувствие Ленина крестьянофильским пассажам
в стихотворениях Некрасова и особенно в «Кому на Руси жить
хорошо». В моих глазах это плохо увязывалось с марксистской
любовью Ленина к пролетариату, — ведь обычно его мыслили
как антипода крестьянства. Говоря о Некрасове, я заметил (знаю
теперь — ошибочно), что хотя он много писал о деревне — у него
нет особо хороших описаний природы.
— Ошибаетесь, глубоко ошибаетесь! — воскликнул Ленин, а ну-
ка попробуйте найти лучшее, чем у Некрасова, описание ранней
весны. — И картавя, катая «р», он продекламировал:
Идёт-гудёт Зелёный Шум,
Зелёный Шум, весенний шум!
Как молоком облитые,
Стоят сады вишнёвые,
Тихохонько шумят;
Пригреты тёплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая берёзонька
С зелёною косой!
Ленин после этого два раза, точно вталкивая в меня, чтобы
я это понял, повторил:
И липа бледнолистая,
И белая берёзонька
С зелёною косой!
— А вы любите липу? — спросил я.
— Это самое, самое любимое мною дерево!
С большим жаром продекламированный «Зеленый Шум»
и то, что мимоходом уже приходилось слышать от него, — мне
показали, что Ленин действительно любит природу, хотя об этом
нельзя предположить, судя, например, по тем невероятно, до ди-
кости, грубым строкам, которые изредка он посвящал искусству
и литературе. «Поэтическая» любовь к природе у человека столь
мало поэтического как Ленин, конечно, вызвали у меня удивление,
а через несколько дней мне пришлось испытать и другое удивление.
Некая дама приехала в Женеву с специальной целью познако-
миться с Лениным. У нее от Калмыковой (persona grata47, дававшая
в 1901-03 гг. деньги на «Искру») было письмо к Ленину. Имея его,
она была уверена, что будет им принята с должным вниманием
и почтением. После свидания дама жаловалась всем, что Ленин
принял ее с «невероятной грубостью», почти «выгнал» ее. Гусев
передал об ее сетованиях Ленину, и тот пришел в величайшее
раздражение:
— Эта дура сидела у меня два часа, отняла меня от работы,
своими расспросами и разговорами довела до головной боли. И она
еще жалуется. Неужели она думала, что я за ней буду ухаживать.
Ухажерством я занимался, когда был гимназистом, на это теперь
нет ни времени, ни охоты. И за кем ухаживать? Эта дура под-
линный двойник Матрены Семеновны, а с Матреной Семеновной
я никаких дел иметь не желаю.
— Какая Матрена Семеновна? — с недоумением спросил Гусев.
— Матрена Семеновна Суханчикова из «Дыма» Тургенева48.
Стыдно не знать Тургенева.
С этого дня, к величайшему моему удивлению и особому удо-
вольствию (Тургенева я очень любил), я узнал, что Ленин ве-
ликолепно знает Тургенева, намного лучше меня. Он помнил
и главные его романы, и рассказы, и даже крошечные вещицы,
названные Тургеневым «Стихотворения в прозе». Он, очевидно,
читал Тургенева очень часто и усердно, и некоторые слова, вы-
ражения Тургенева, например из «Нови», «Рудина», «Дыма»,
въелись в его лексикон.
Кроме Воровского и меня этого никто не замечал. Так, по пово-
ду самоубийства в Сибири Федосеева49 он сказал: «Однако Федо-
сеев не был барчуком и хлюпиком вроде Нежданова» (персонаж
из «Нови»). Другой раз от Ленина можно было услышать: «Это
не человек, а китайский болванчик, слова, слова, а дел нет» (лишь
немножко измененная фраза из «Рудина»). Он очень часто поль-
зовался ненавистным ему образом Ворошилова из романа «Дым»
Турненева. Представление о нем у Ленина обычно сопровождалось
накатом жгучего презрения. Обозвать кого-нибудь из пишущей
братии Ворошиловым он считал одним из сильнейших оскорбле-
ний, и из произведений Ленина мы знаем, что таким эпитетом
немилосердно злоупотреблял.
Например, в статье «Аграрный вопрос и критика Маркса», на-
печатанной в «Заре» (1901 г. № 2—3), полемизируя с В.М. Черно-
вым50, Ленин 14 раз именует его Ворошиловым, делая к этому
добавления вроде: «Ворошилов извращает», «Ворошилов без-
божно путает», «Ворошилов хвастается», «За Ворошиловым
не угнаться» и т. д. Явно наслаждаясь, что нашел наименование
достаточно ругательное, он в той же статье называет Ворошиловым
преф. С. Н. Булгакова (за большую работу последнего «Капитализм
и земледелие»), австрийского социалиста Герца, писавшего
на ту же тему, сотрудников журнала « Sozialistische Monatshefte»,
чтобы в конце концов заявить, что Ворошиловы, «критикующие
взгляды Маркса на аграрный вопрос» — «везде одинаковы:
и в России, и в Австрии».
К бежавшему в 1902 г. из ссылки молодому Троцкому51 Ленин
одно время относился с большим благоволением, но после съез-
да Троцкий оказался в рядах меньшевиков и Ленин иначе как
Ворошиловым его уже не называл, причем для большего клеймения
к Ворошилову присоединял эпитет «Балалайкин» (Щедрина52).
Помню 1 мая 1904 г. в Женеве Троцкий на митинге эмигран-
тов произнес излишне цветистую, все же эффектную речь. Когда
я передал Ленину мое впечатление об этом выступлении, в глазах
его пробежал насмешливый огонек: «С печалью констатирую —
вам нравятся речи Ворошиловых-Балалайкиных».
— Но вы не можете отрицать, что Троцкий превосходный
оратор?
— Все Ворошиловы-Балалайкины — ораторы. В эту категорию
входят недоучившиеся краснобаи-семинаристы, болтающие о марк-
сизме приват-доценты и паскудничающие адвокаты. У Троцкого
есть частицы от всех этих категорий.
Через полтора месяца в категорию Ворошиловых попаду и я!
Если мотивы влечения Ленина к некоторым произведениям
Тургенева («будучи в гимназии, — сказал он мне, — я очень любил
“Дворянское гнездо”») приходится узнавать лишь с помощью до-
гадок, различных сопоставлений и сближений с различными его
высказываниями, есть одна вещь Тургенева, в которой можно уже
точно указать, какие в ней мысли им особенно ценились. Имею
в виду рассказ «Колосов», а касаясь его, мы неизбежно придем
к весьма интимной стороне жизни Ленина.
В тот период, когда ко мне «благоволила» и Крупская, она
часто рассказывала о разных фактах из его жизни. Лишь после
одного происшествия, о нем я скажу позднее, она стала весьма
осторожной или, употребляя выражение из ее «Воспоминаний»,
«скупой» в своих рассказах. Я узнал от нее, что, будучи в ссылке
в Сибири, Ленин, желая возможно скорее и лучше овладеть немец-
ким языком, решил переводить с русского на немецкий и обратно
произведения авторов, которых он знал и любил. В 1898 г. в каче-
стве приложения к журналу «Нива» было издано полное собрание
сочинений Тургенева. Ленин, именно потому, что еще со времен
юности любил Тургенева, попросил родных прислать ему это
собрание вместе с немецким словарем, грамматикой и существу-
ющими переводами на немецкий язык произведений Тургенева.
«Мы, — рассказывала Крупская, — иногда по целым часам зани-
мались переводами... Ильич выбирал у Тургенева страницы, по тем
или иным причинам наиболее для него интересные». Так, с боль-
шим удовольствием Ильич переводил ехидные речи Потугина
в романе «Дым». (Выражение «ехидные речи» Потугина слишком
мягко! Ведь Потугин доказывал, что Россия ничего не дала мировой
цивилизации и культуре, что «даже самовар, лапти, дугу — эти
наши знаменитые продукты,— не нами выдуманы». Он высмеивал
русскую науку: «у нас мол, дважды два тоже четыре, да выходит
как-то бойчее». Ныне в Кремле объявлено, что все мировые откры-
тия и изобретения сделаны в СССР — России, она венец мировой
культуры,— поэтому Потугина за «подлое», «изменническое,
космополитское преклонение пред Западом» наверное посади-
ли бы в концлагерь или прикончили бы в подвале МГБ. — Роман
«Дым», насколько мне известно, не перепечатывается в СССР,
так же как, но уже по другим причинам (оскорбление революции)
тургеневский роман «Новь». Речи Потугина в «Дыме» представ-
ляют в русской литературе крайнее, искривленное, перегнутое
проявление западничества. Это по поводу «Дыма» Достоевский
злобно писал, что Тургеневу (Кармазинову в «Бесах») водосточные
трубы в Карлсруэ дороже всех вопросов России. Очевидно, Ленин
в Сибири был охвачен «низкопоклонством» пред Западом — раз
с «большим удовольствием переводил «ехидные речи Потугина»!).
По настоянию Ильича, особенно тщательно мы перевели не-
которые страницы из рассказа «Колосов». На эту вещь он обра-
тил большое внимание еще в гимназии и крайне ценил ее. По его
мнению, Тургеневу в нескольких строках удалось дать самую
правильную формулировку, как надо понимать то, что напыщенно
называют «святостью» любви. Он много раз мне говорил, что его
взгляд на этот вопрос целиком совпадает с тем, что Тургенев при-
вел в «Колосове». Это, говорил он, настоящий, революционный,
а не пошло-буржуазный взгляд на взаимоотношения мужчины
и женщины.
Весьма заинтересованный тем, как же Ленин смотрит на «свя-
тость любви», я, конечно, отыскал «Колосова» и вновь прочитал
его. Рассказ слабый, бесцветный, не я один, а обычно все проходят
мимо него. Ничего из него не западает, ничто в нем не останавлива-
ет. Странно, думал я, как могла такая вещица «крайне цениться»
Лениным! В Женеве я мог этим удивлением ограничиться и о том,
что говорила Крупская, позабыть. Но в свете того, что с Лениным
позднее случилось — о «Колосове» нужно поговорить подробнее.
Лицо, от имени которого ведется рассказ, называет Колосова
человеком «необыкновенным». Он полюбил девушку, потом раз-
любил ее и от нее ушел. Помилуйте, что же тут необыкновенно-
го? Это ежедневно и ежечасно всюду случается. Необыкновенно
то, отвечает рассказчик, что Колосов это сделал смело, порывая
со своим прошлым, не боясь упреков.
«Кто из нас умел во время расстаться со своим прошлым? Кто,
скажите, кто не боится упреков, не говорю — упреков женщи-
ны, упреков первого глупца? Кто из нас не поддавался желанию
то щегольнуть великодушием, то себялюбиво поиграть с другим
преданным сердцем? Наконец, кто из нас в силах противиться
мелкому самолюбию, мелким хорошим чувствам: сожалению
и раскаянию? О, господа, человек, который расстается с жен-
щиной, некогда любимой, в тот горький и великий миг, когда он
невольно сознает, что его сердце не всё, не вполне проникнуто ею,
этот человек, поверьте мне, лучше и глубже понимает святость
любви, чем те малодушные люди, которые от скуки, от слабости
продолжают играть на полупорванных струнах своих вялых
и чувствительных сердец. Мы все прозвали Андрея Колосова
человеком необыкновенным. И если ясный простой взгляд
на жизнь, если отсутствие всякой фразы в молодом человеке
может называться вещью необыкновенной, Колосов заслужил
данное ему имя. В известные лета быть естественным — значит
быть необыкновенным».
В этих словах квинтэссенция рассказа Тургенева. Является ли
поведение Колосова «революционным» или «пошло-буржуазным»,
в это входить, конечно, не буду. Важно, что рассуждения Колосова
Ленин одобрял, именно таков, по словам Крупской, был его взгляд
на вопрос. Близкие отношения мужчины и женщины должны быть
основаны на безраздельной, полной любви и искренности. Как
только человек чувствует и сознает, что его сердце уже «не впол-
не» проникнуто женщиной, еще недавно им любимой, не боясь
упреков, не поддаваясь «мелким чувствам» (Ленин очень часто
употреблял эти слова), он должен с нею расстаться. Этого требует
«святость любви», так поступать значит «быть естественным».
Многие страницы жизни Ленина, в частности в бытность его
гимназистом, остались для всех его биографов неизвестными.
Они не выплыли ни в одном из воспоминаний о нем: канонизация
Ленина не допускала появления каких-либо сообщений вне тех,
коими очерчен его установленный верхами партийный образ
вождя. Опираясь на фразу, брошенную Лениным Гусеву — «уха-
жерством я занимался, когда был в гимназии», — можно предпо-
ложить, что экспансивный, бурливый юноша, каким был Владимир
Ульянов, - этим делом, действительно, занимался (я это плохо
себе представляю!). В садах на берегу Волги или в Киндяковском
лесу, описанном в романе «Обрыв» — и бывшем местом свидания
влюбленных парочек, ему, допустим, случалось объясняться
в любви каким-нибудь гимназисткам, а потом эта «любовь» ему
надоедала и без долгих фраз он расставался с предметом своего
увлечения. Тургеневский Колосов с его «ясным и простым взгля-
дом на жизнь» мог служить примером. И так как отсутствие клятв
в вечной любви, «отсутствие всякой фразы в молодом человеке»
в этом возрасте — вещь необыкновенная, Владимир Ульянов мог
считать себя уже тогда человеком тоже необыкновенным. О «не-
обыкновенности» тут, конечно, смешно и говорить. Здесь только
малюсенькая и легкомысленная «философия», свойственная
сотням тысяч или миллионам юношей.
Иным и весьма серьезным делается воззрение Колосова в зре-
лом возрасте. Раз Ленин прожил с Крупской без малого тридцать
лет (они познакомились в 1894 г.) и всё время придерживался
кодекса Колосова — значит, его сердце всю жизнь было проник-
нуто любовью к ней одной. Будь иначе, во имя проповедуемой
им «святости любви», не боясь упреков «глупцов», не поддаваясь
«мелким чувствам» (среди них — раскаянию и сожалению), он
смело расстался бы со своим прошлым, покинул бы Крупскую,
хотя в течение многих и многих лет она была вернейшей и пре-
данной спутницей его жизни. Так должен бы я заключить, слушая
в 1904 г. Крупскую, но то, что произошло с Лениным позднее, —
свидетельствует о полном попрании им кодекса Колосова.
Жизнь больших исторических фигур, а кто будет отрицать, что
Ленин вошел в большую историю? — всегда интересует людей. Все
хотят знать (биографы спешат на это ответить) не только, чем облаго-
детельствовал мир, например, Наполеон53 или сколько сотен тысяч
людей он отправил на тот свет, но кем он был, как жил, что любил,
как любил. Только обладая множеством данных, вплоть до мело-
чей, можно иметь пред глазами полный, не вымышленный, образ
человека, «сделавшего историю». С этой точки зрения могла быть
интересной появившаяся в издании Bandiniere книга «Les amours
secretes de Lenine»54, написанная двумя авторами: французом (ве-
роятно, он был только переводчиком) и русским. Впервые в виде
статей она появилась в 1933 г. в газете «Intransigeant».
За книгу многие ухватились, даже много писали о ней, поверив,
что у Ленина были интимные отношения с некоей Елизаветой К. —
дамой «аристократического происхождения». В доказательство
авторы приводили якобы письма Ленина к этой К. Даже самый
поверхностный анализ названного произведения немедленно обна-
руживает, что оно плод тенденциозной и очень неловкой выдумки.
Но если у Ленина не было этой секретной любви — отсюда не следу-
ет выводить, что в течение всей своей жизни он оставался верным
только Крупской и не имел связи с другой женщиной. Это очень
интимная область, о ней было как-то неловко писать, но теперь,
когда имя этой «другой женщины» названо полностью в печати
(со слов А. М. Коллонтай53 ее называет г. Марсель Води в апрель-
ском номере 1952 г. журнала «Preuves») — ничто уже не мешает
подробно рассказать об этом происшествии в жизни Ленина, ни-
когда не бывшим секретом для его старых товарищей (Зиновьева,
Каменева, Рыкова)56. Ленин был глубоко увлечен, скажем, влю-
блен, в Инессу Арманд57 — его компаньонку по большевистской
партии. Влюблен, разумеется, по своему, т.е., вероятно, поцелуй
между разговором о предательстве меньшевиков и резолюцией,
клеймящей капиталистических акул и империализм.
Инесса Арманд родилась в 1879 г. в Париже, ее родители
французы, отец артист, избравший псевдонимом имя Стеффен.
После смерти родителей Инесса осталась бесприютным ребенком
и была взята на попечение своей тетки, бывшей гувернанткой
в семье Евгения Арманд, имевшего фабрику шерстяных изделий
в Пушкино, в 30 километрах от Москвы. Инесса воспитывалась
вместе с А. Е. Арманд — сыном фабриканта и за него потом вышла
замуж (от этого брака трое детей).
На путь революционной деятельности Инессу, по-видимому,
толкнул старший брат ее мужа — Борис Евгеньевич, еще в 1897 г.
привлекавшийся полицией за хранение мимеографа для печатания
революционных прокламаций. Но этот сын фабриканта, агити-
ровавший рабочих против своего отца, постепенно «отрезвляет-
ся» и от революции отходит; наоборот, Инесса всё более и более
страстно ей предается. В качестве агитаторши и пропагандистки
она выступает сначала в Пушкино, потом в Москве. Те, кому
приходилось ее видеть в Москве в 1906 г., надолго запоминали
ее несколько странное, нервное, как будто ассиметричное лицо,
очень волевое, с большими гипнотизирующими глазами. Ее аре-
стовывают в первый раз в 1905 г., потом в 1907 г. и отправляют
на два года в ссылку в Архангельскую губернию, не дождавшись
двух месяцев до окончания срока, она скрывается заграницу,
в Брюссель, где слушает лекции в Университете. Несмотря на ее
разрыв с мужем, происшедший, кажется, без всяких драм, семья
Арманд ее снабжает средствами. Всё время своей эмиграции,
т.е. до 1917 г., в деньгах она не нуждается. В 1910 г. она приезжа-
ет в Париж и здесь происходит ее знакомство с Лениным. В кафе
на avenue d’Orleans его часто видят в ее обществе. В 1911-12 гг.
внимание, которым ее окружает Ленин, всё время растет. Оно
бросается в глаза даже такому малонаблюдательному человеку,
как французский социалист — большевик Шарль Рапопорт:
«Ленин, — рассказывал он, — не спускал своих монгольских глаз
с этой маленькой француженки» («avec ses petits yeux mongols
il epiait toujours cette petite francaise»). Наружность Инессы, ее
интеллектуальное развитие, характер делали из нее фигуру бес-
спорно более яркую и интересную, чем довольно-таки бесцветная
Крупская. Ленин ценил в Инессе — пламенность, энергию, очень
твердый характер, упорность.
— Ты, — писал он ей 15 июля 1914 г., — из числа тех людей,
которые развертываются, крепнут, становятся сильнее и смелее,
когда они одни на ответственном посту.
Он восхищался ее знанием иностранных языков; в этом отноше-
нии она была для него незаменимым помощником на международ-
ных конференциях в Кантале и Циммервальде в 1915 г. и на первом
и втором Конгрессе Коминтерна в 1919 и 1920 гг. Он доверял и её
знанию марксизма: в 1911 г. в партийной школе в Longjumeail
(около Парижа) поручил ей вести дополнительные, семинарские
занятия с лицами, слушающими его лекции по политической
экономии. Наконец, Инесса была превосходная музыкантша, она
часто играла Ленину «Senate Pathetique» Бетховена, а для него это
голос Сирены. «Десять, двадцать, сорок раз могу слушать Sonate
Pathetique, и каждый раз она меня захватывает и восхищает всё
более и более», — говорил Ленин.
После смерти Ленина Политбюро вынесло постановление,
требующее от партийцев, имеющих письма, записки, обращения
к ним Ленина, передать их в архив Центрального Комитета, что
с 1928 г. фактически было передачей в полное распоряжение
Сталина. Этим путем, нужно думать, попали в архив и письма
Ленина к Инессе.
В отличие от писем, обращенных к другим лицам, почти всех
напечатанных еще до 1930 г., — письма Ленина к Инессе — за ис-
ключением трех напечатанных в 1939 г. — начали появляться
в «Большевике» лишь в 1949 г., т. е. 25 лет после смерти Ленина.
Ряд понятных соображений («разоблачение интимной жизни
Ильича») препятствовал их появлению. Только в 1951 г. — 27 лет
после смерти Ленина — в 35 томе четвертого издания его сочине-
ний опубликованы (конечно, не все, а с осторожным выбором!)
некоторые письма, свидетельствующие, что отношения Ленина
с Инессой были столь близкими, что он обращался к ней на «ты».
Из писем можно установить, что это интимное сближение произо-
шло осенью 1913 года. Инесса тогда только что бежала из России,
куда поехала с важными поручениями Ленина и попала в тюрьму.
Ленин и Крупская жили в это время в Кракове. В своих «Вос-
поминаниях» Крупская пишет:
«Осенью 1913 г. мы все очень сблизились с Инессой.
У нее (после сидения в тюрьме) появились признаки тубер-
кулеза, но энергия не убавилась. У нее много было какой-то
жизнерадостности и горячности. Уютнее и веселее становилось,
когда приходила Инесса. Мы с Ильичом и Инессой много ходили
гулять. Ходили на край города, на луг (луг по-польски — блонь).
Инесса даже псевдоним себе с этих пор взяла — Блонина. Инесса
была хорошая музыкантша. Очень хорошо играла многие вещи
Бетховена. Ильич особенно любил Senate Pathetique и просил ее
постоянно играть»...
В конце 1914 г. Ленин в письмах к Инессе, с целью, вероятно,
не афишировать их отношения, переходит с «ты» снова на «вы».
Между ними в это время происходит любопытная переписка о сво-
боде любви, однако то, что писала Инесса Ленину, известно лишь
по немногим словам, в своем ответе цитируемых Лениным. Инесса
прислала ему план своей брошюры о женском вопросе, выставив
в ней «требование свободной любви». Ленин в письме от 17 января
1915 г. советует это требование выкинуть. «Это не пролетарское,
а буржуазное понимание любви». У «буржуазных дам», по его
мнению, оно сводится к «свободе от деторождения и свободе адюль-
тера» . Инесса, возражая, «не понимает, как можно отожествлять
свободу любви с адюльтером».
«Вы, — отвечает ей Ленин (письмо от 24 января 1915 г.), — за-
быв объективную и классовую точку зрения, переходите в атаку
на меня... “Даже мимолетная страсть и связь, пишете Вы,
поэтичнее и чище, чем поцелуи без любви пошлых и пошленьких
супругов”. Так собираетесь Вы писать в брошюре. Логично ли
это противопоставление? Поцелуи без любви у пошлых супругов
грязны. Согласен, им надо противопоставить... что? казалось бы, —
поцелуи с любовью? А Вы противопоставляете “мимолетную”
(почему мимолетную?) “страсть” (почему не любовь?). Выходит,
по логике — будто поцелуи без любви (мимолетные) противопо-
ставляются поцелуям без любви супружеским. Странно! Для по-
пулярной брошюры не лучше ли противопоставить мещански-
интеллигентский-крестьянский пошлый и грязный брак без любви
пролетарскому гражданскому браку с любовью. С добавлением,
если уж непременно хотите, что и мимолетная связь, страсть,
может быть грязной, может быть чистой»...
Крошечная стычка, эхо которой дошло до нас чрез стену пар-
тийной цензуры, — отнюдь не изменила их отношений. В 1915 г.
Инесса приезжает в Берн и поселяется рядом с Лениным, «наи-
скосок от нас, — пишет Крупская, — в тихой улочке, примыкав-
шей к Бернскому лесу. Мы часами бродили по лесным дорогам.
Большей частью ходили втроем: Владимир Ильич и мы с Инессой».
На лето Ленин и Крупская поехали в Соренберг — «к нам туда
приехала Инесса»...
Инесса Арманд умерла от холеры 24 сентября 1920 г. в Нальчике
на Кавказе, куда поехала отдыхать- Похоронена, как Воровский,
Дзержинский и другие первые коммунисты, на Красной пло-
щади у стен Кремля в «братской могиле» между Никольскими
и Спасскими воротами. Смерть ее глубоко потрясла Ленина. На по-
хоронах, по словам Коллонтай, он «был неузнаваем». Он шатался,
«мы думали, что он упадет».
Знала ли Крупская об отношениях между Лениным и Инессой?
Не могла не знать, трудно было не заметить. Со слов той же
Коллонтай (она хорошо знала Инессу и с нею переписывалась)
Марсель Боди сообщает, что Крупская хотела «отстраниться»,
но Ленин не шел, не мог идти на такой разрыв. «Оставайся», —
просил он. С точки зрения кодекса Колосова здесь все данные,
чтобы расстаться с прошлым, не бояться упреков, не поддаваться
мелким чувствам — раскаянию и сожалению. Но Ленин не хо-
тел расстаться с прошлым, он любил Крупскую и вместе с тем
Инессу — налицо два параллельных чувства. Жизнь оказалась
невлезающей ни в т. н. «революционные» декларации Колосова,
ни в чепуху о «пролетарском браке» и «классовой точке зрения
в любви». Нельзя не отметить проявленное потом Крупской,
совершенно особое, мужество самозабвения. Под ее редакцией
вышел сборник статей, посвященных «Памяти Инессы Арманд»,
и ее портрет и теплые строки о ней она поместила в своих воспо-
минаниях (см. издание 1932 г.). Это требовала память о Ленине.
Далеко не всякая женщина могла бы так забыть себя...
В попытках узнать Ленина у меня были «открытия» при-
ятно удивлявшие (например, его любовь природы, отношение
к Тургеневу и т. д.), но были и открытия другого рода, ставившие
просто в тупик. Об одном из них я сейчас и расскажу.
В конце января 1904 года в Женеве я застал в маленьком кафе
на одной из улиц, примыкающих к площади Plaine de Plainpalais, —
Ленина, Воровского, Гусева. Придя после других, я не знал, с чего
начался разговор между Воровским и Гусевым. Я только слышал,
что Воровский перечислял литературные произведения, имев-
шие некогда большой успех, а через некоторое, даже короткое,
время настолько «отцветавшие», что кроме скуки и равнодушия
они ничего уже не встречали. Помню, в качестве таких вещей он
указывал «Вертера» Гёте, некоторые вещи Жорж Санд58 и у нас
«Бедную Лизу» Карамзина39, другие произведения, и в их чис-
ле — «Знамение времени» Мордовцева. Я вмешался в разговор
и сказал, что раз указывается Мордовцев, почему бы не вспомнить
«Что делать?» Чернышевского.
— Диву даешься, — сказал я, — как люди могли увлекаться
и восхищаться подобной вещью? Трудно представить себе что-либо
более бездарное, примитивное и в то же время претенциозное.
Большинство страниц этого прославленного романа написаны
таким языком, что их читать невозможно. Тем не менее, на ука-
зание об отсутствии у него художественного дара, Чернышевский
высокомерно отмечал: «Я не хуже повествователей, которые счи-
таются великими».
Ленин до сего момента рассеянно смотрел куда-то в сторону,
не принимая никакого участия в разговоре. Услышав, что я го-
ворю, он взметнулся с такой стремительностью, что под ним стул
заскрипел. Лицо его окаменело, скулы покраснели — у него это
всегда бывало, когда он злился.
— Отдаете ли вы себе отчет, что говорите? — бросил он мне. —
Как в голову может прийти чудовищная, нелепая мысль называть
примитивным, бездарным произведение Чернышевского, самого
большого и талантливого представителя социализма до Маркса!
Сам Маркс называл его великим русским писателем.
— Он не за «Что делать?» его так называл. Эту вещь Маркс,
наверное, не читал, — сказал я.
— Откуда вы знаете, что Маркс ее не читал? Я заявляю: недопу-
стимо называть примитивным и бездарным «Что делать?». Под его
влиянием сотни людей делались революционерами. Могло ли
это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и примитивно?
Он, например, увлек моего брата, он увлек и меня. Он меня всего
глубоко перепахал. Когда вы читали «Что делать?»?
— Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло.
— Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей,
чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам попро-
бовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда негодное,
поверхностное чтение. А вот после казни брата, зная, что роман
Чернышевского был одним из самых любимых его произведений,
я взялся уже за настоящее чтение и просидел над ним не не-
сколько дней, а недель. Только тогда я понял глубину. Это вещь,
которая дает заряд на всю жизнь. Такого влияния бездарные
произведения не имеют.
— Значит, — спросил Гусев, — вы не случайно назвали
в 1903 году вашу книжку «Что делать?» ?
— Неужели, — ответил Ленин, — о том нельзя догадаться?
Из нас троих меньше всего я придал значение словам Ленина.
Наоборот, у Воровского они вызвали большой интерес. Он начал
расспрашивать, когда, кроме «Что делать?», Ленин познакомился
с другими произведениями Чернышевского и вообще, какие авторы
имели на него особо большое влияние в период, предшествующий
знакомству с марксизмом. Ленин не имел привычки говорить о се-
бе. Уже этим он отличался от подавляющего большинства людей.
На сей раз, изменяя своему правилу, на вопрос Воровского он отве-
тил очень подробно. В результате получилась не написанная, а ска-
занная страница автобиографии. В 1919 году В. В. Воровский — он
был короткое время председателем Госиздата — счел нужным вос-
становить в памяти и записать слышанный им рассказ. Хотел ли
он его вставить в начинавшееся тогда издание сочинений Ленина
или написать о нем статью — не знаю. Стремясь придать записи
наибольшую точность, он обратился за помощью к памяти лиц,
присутствовавших при рассказе Ленина, т. е. к Гусеву и ко мне.
Лучшим способом установить правильность передачи было бы
обращение к самому Ленину. Воровский это и сделал, но получил
сердитый ответ: «Теперь совсем не время заниматься пустяка-
ми». Ленин тогда очень сердился на Воровского — за скверное
выполнение Госиздатом партийных поручений. (Ленин пришел
в ярость за небрежное издание Госиздатом брошюры о конгрессе
Коминтерна60. Объявляя за это выговор Воровскому, Ленин в ок-
тябре 1919 г. ему писал:
«Брошюра издана отвратительно. Это какая-то пачкотня.
Какой-то идиот или неряха, очевидно безграмотный, собрал, точ-
но в пьяном виде, все “материалы”, статейки, речи и напечатал».
Ленин приказывал виновных «засадить в тюрьму» и заставить их
вклеивать исправления во все экземпляры. Никто не был посажен
в тюрьму, но переполох был большой...).
Гусев, находившийся на фронте гражданской войны, оказал
Воровскому минимальную помощь. Тетрадку, — а в ней для за-
мечаний и добавлений к записи Воровский оставил широкие
поля, — он возвратил почти без пометок, ссылаясь, что многое
не помнит. В отличие от него, я внес в запись кое-какие добав-
ления и некоторые выражения Ленина, крепко сохранившиеся
в памяти. Впрочем, мои добавления были очень невелики. Запись
Воровского была сделана так хорошо, с такой полнотой, что
в них не нуждалась. После этого я больше Воровского не видел.
Вскоре он был назначен на пост посла в Италию, а в 1923 году
убит в Лозанне.
Запись Воровского, восстанавливая рассказ Ленина, бросает
новый свет на историю его духовного и политического формирова-
ния. Должен сознаться, что я понял это с громадным опозданием.
Нужно было предполагать, что в СССР, где собираются даже са-
мые ничтожные клочки бумажек, имеющие отношение к Ленину,
запись Воровского будет напечатана. Однако сколь ни искал я её
в доступной мне советской литературе — нигде не нашел. О ней
нет ни малейшего упоминания. Чем и как это объяснить? Запись
Воровского со слов самого Ленина устанавливает, что он стал
революционером еще до знакомства с марксизмом, в сторону
революции его «перепахал» Чернышевский и потому, не под-
даваясь упорно поддерживаемому заблуждению, нельзя утверж-
дать, будто только один Маркс, марксизм «вылепил» Ленина.
Под влиянием произведений Чернышевского Ленин, к моменту
встречи с марксизмом, оказался уже крепко вооруженным неко-
торыми революционными идеями, составившими специфические
черты его политической физиономии именно как Ленина. Всё это
крайне важно и находится в резком противоречии с партийными
канонами и казенными биографиями Ленина. Весьма возможно,
что именно по этой причине — запись Воровского и не опублико-
вана. Если же это предположение не верно, нужно сделать другое
заключение: в бумагах Воровского или в той части их, которая
попала в партийный архив, она не найдена и ее следует считать
погибшей. В таком случае приобретают важность и те извлечения,
что я сделал из нее, когда на несколько дней она была в моих руках.
Крайне жалею, что в то время, не придавая ей должного значения,
поленился полностью списать ее. Вот что рассказал Ленин.
«Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге
и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в дерев-
ню из Казани (Ленин был выслан в Кокушкино, 40 верст от Казани,
имение его матери и тетки. «Ссылка» продолжалась от начала декабря
1887 года по ноябрь 1888 года. «Что делать?» он прочитал в Кокушкине
летом 1887г. - Примеч. И. В.-В.}.
Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал
университетские курсы, предполагая, что мне скоро разрешат вер-
нуться в университет. Читал разную беллетристику, очень увлекал-
ся Некрасовым, причем мы с сестрой (Сестра — Анна Ильинична,
высланная в мае 1887 г. из Петербурга после казни Александра
Ульянова. Некоторое время только она и Ленин жили в Кокушкине.
Потом туда переехала вся семья Ульяновых. Ленин со всеми удобства-
ми жил в семейной обстановке. Трудно это называть «ссылкой».—
Примеч. Н. В.-В.) состязались, кто скорее и больше выучит его стихов.
Но больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся
в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Вестник
Европы». В них было помещено самое интересное и лучшее, что пе-
чаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие
десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Всё
напечатанное в «Современнике» я прочитал до последней строки
и не один раз. Благодаря Чернышевскому произошло мое первое
знакомство с философским материализмом. Он же первый указал
мне на роль Гегеля в развитии философской мысли, и от него пришло
понятие о диалектическом методе, после чего было уже много легче
усвоить диалектику Маркса. От доски до доски были прочитаны вели-
колепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве, литературе,
и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были
все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания
к переводу политической экономии Милля, и так как Чернышевский
хлестал буржуазную экономическую науку, это оказалось хоро-
шей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным
интересом и пользой я читал, замечательные по глубине мысли,
обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал
Чернышевского «с карандашиком» в руках, делая из прочитанного
большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые все это зано-
силось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний
Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный
полемический талант - меня покорили. Узнав его адрес, я даже на-
писал ему письмо и весьма огорчился, не получив ответа. Для меня
была большой печалью пришедшая через год весть о его смерти.
(Чернышевский умер в 1889 г. в Саратове.— Примеч. Н. В.-В.)
Чернышевский, придавленный цензурой, не мог писать свободно.
О многих взглядах его нужно было догадываться, но если подолгу,
как я это делал, вчитываться в его статьи, приобретается безошибоч-
ный ключ к полной расшифровке его политических взглядов, даже
выраженных иносказательно, в полунамеках. («Расшифровке» по-
литических взглядов Чернышевского могла помочь и сестра Анна.
Она была старше Ленина на 6 лет, вращалась в Петербурге в среде
оппозиционно-настроенного студенчества и до 1893 года разделяла
народнические воззрения. — Примеч. Н. В.-В.)
Существуют музыканты, о которых говорят, что у них абсолютный
слух, существуют другие люди, о которых можно сказать, что они
обладают абсолютным революционным чутьем. Таким был Маркс,
таким же и Чернышевский. По сей день нельзя указать ни одного
русского революционера, который с такой основательностью, проница-
тельностью и силою, как Чернышевский, понимал и судил трусливую,
подлую и предательскую природу всякого либерализма.
В бывших у меня в руках журналах возможно находились статьи
и о марксизме, например статьи Михайловского и Жуковского.
Не могу сейчас твердо сказать — читал ли я их или нет. (В записке
Воровского было указано, о каких статьях говорил Ленин. В моих
«извлечениях» этого, каки многого другого, нет. Ленин, вероятно,
имел в виду статью Ю. Жуковского «К. Маркс и его книга о капита-
ле», помещенную в «Вестнике Европы», в 1877 г. и статью в том же
году в «Отечественных записках» Михайловского: «Карл Маркс
пред судом Ю. Жуковского». Возможно, что речь шла о другой статье
Михайловского в «Отечественных записках» 1872 года - о русском
переводе I тома «Капитала». В то время они могли остаться Ленину
неизвестными по той причине, что, в отличие от «Современника»,
«Вестник Европы» и «Отечественные записки» в книжном шкафу
в Кокушкине были представлены не полными годовыми комплектами,
а лишь разрозненными книгами. Указание на это сделано Воровскому
Анной Ильиничной.— Примеч. Н. В.-В.)
Одно только несомненно — до знакомства с первым томом
«Капитала» Маркса и книгой Плеханова («Наши Разногласия»)
они не привлекали к себе моего внимания, хотя благодаря статьям
Чернышевского я стал интересоваться экономическими вопросами,
в особенности тем, как живет русская деревня. На это наталки-
вали очерки В. В. (Воронцова), Глеба Успенского, Энгельгардта,
Скалдина61. До знакомства с сочинениями Маркса, Энгельса, Пле-
ханова главное, подавляющее, влияние имел на меня только Чер-
нышевский и началось оно с «Что делать?». Величайшая заслуга
Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно
думающий и действительно порядочный человек должен быть ре-
волюционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть
революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели
он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осу-
ществления. Пред этой заслугой меркнут все его ошибки, к тому же
виноват в них не столько он, сколько неразвитость общественных
отношений его времени.
Говоря о влиянии на меня Чернышевского как главном, не могу
не упомянуть о влиянии дополнительном, испытанном в то время
от Добролюбова62, друга и спутника Чернышевского. За чтение его
статей в том же «Современнике» я тоже взялся серьезно. Две его
статьи,— одна о романе Гончарова «Обломов», другая о романе
Тургенева «Накануне», — ударили, как молния. Я конечно, и до это-
го читал «Накануне», но вещь была прочитана рано и я отнесся
к ней по-ребячески. Добролюбов выбил из меня такой подход. Это
произведение, как и «Обломов», я вновь перечитал, можно сказать,
с подстрочными замечаниями Добролюбова. Из разбора «Обломова»
он сделал клич, призыв к воле, активности, революционной борьбе,
а из анализа «Накануне» настоящую революционную прокламацию,
так написанную, что она и по сей день не забывается. Вот как нужно
писать! Когда организовывалась «Заря», я всегда говорил Староверу
(Потресову) и Засулич:
«Нам нужны литературные обзоры именно такого рода. Куда там!
Добролюбова, которого Энгельс называл социалистическим Лессингом,
у нас не было».
Когда после этого рассказа Ленина я возвращался с Гусевым
в наш отель, он посмеивался надо мною:
— Ильич за непочтительное отношение к Чернышевскому вам
глаза хотел выдрать. Старик, видимо, и по сей день не забыл его.
Никогда всё-таки не предполагал, что Чернышевский ему в моло-
дости так голову вскружит.
Гусев этого не предполагал, я тем менее. Роман Ленина с Чер-
нышевским мне был совершенно непонятен, возбуждал только
недоумение. Мне казался каким-то курьезом, что такая тусклая,
нудная, беззубая вещь, как «Что делать?» могла «перепахать»
Ленина, дать ему «заряд на всю жизнь». Как небо от земли была
далека от меня мысль, что есть особая, скрытая, но крепкая ре-
волюционная идеологическая, политическая, психологическая
линия, идущая от «Что делать? » Чернышевского к «Что делать?...»,
Ленина, и речь идет не только о совпадении заголовков.
Я должен был констатировать, что какой-то, и видимо очень
важной, стороны мировоззрения Ленина — не понимаю. Мое
удивление, что Ленин считает Чернышевского в числе своих глав-
ных учителей, увеличивалось еще следующим обстоятельством.
В Уфе в 1899 г. я был знаком со старым народником Ольшев-
ским (или Ольховским, боюсь, что искажаю его фамилию). Сей
старичок, живший во дворе того же дома, где и я — и отсюда
частые встречи с ним, был большой любитель «рюмочки»
с закуской из соленых грибов. После шестого или седьмого к ней
припадания на него накатывал сентиментально политический
транс с пролитием слезы. Он вспоминал в такие моменты свое
участие в революционных кружках 60-х годов и неизменно го-
ворил о Чернышевском, называя его великим революционером,
учителем, вождем, о котором благоговейно люди будут помнить
и через « сто лет ».
Откликаясь на просьбу дать мне наиболее важные сочинения
Чернышевского, Ольшевский из какого-то тайника извлек, ка-
жется, женевское издание «Что делать?», «Очерки политической
экономии по Миллю» и еще какие-то статьи. Для него это были
сосуды с священными дарами. Вручая их, Ольшевский взял
с меня честное слово беречь книги как зеницу ока, немедленно
возвратить после прочтения без единого пятнышка, без единой не-
ловко перевернутой страницы. Я с трудом одолел «Что делать?»,
находя, что еще не читал книги более бездарной, пустословной,
варварским языком написанной. Еще с большим трудом прочи-
тал статьи и «Очерки политической экономии». После первого
тома «Капитала» Маркса, с которым мы, молодые социал-демо-
краты, тогда не разлучались, написанного блестящим языком,
полного всякими яркими социальными формулами и перспек-
тивами, Чернышевский мне представился в образе какого-то
Тредьяковского63, подвизающегося в политической экономии.
Возмущение Ольшевского моим кощунством не знало преде-
лов. Обругав меня «ничего не понимающим фаршированным
марксизмом поросенком», он недели три после этого со мною
не разговаривал. Гнев Ольшевского я мог себе объяснить: он
был народник и вполне понятно не терпел какого-либо умаления
Чернышевского, пророка народнического мировоззрения. Но раз-
ве не странно, что через пять лет почти аналогичное происше-
ствие: но на этот раз уже не народник, а ортодоксальный марксист
Ленин свирепо накидывается на меня в защиту Чернышевского
и объявляет недопустимым говорить о нем недостаточно почти-
тельными словами. «Он меня всего глубоко перепахал». Большая
новость для тех, кто, как я до сих пор думал, что это Маркс пере-
пахал Ленина!
В конце 1904 г., уже уйдя из большевистской группы и встре-
чаясь с В. И. Засулич, я однажды высказал ей мое недоумение,
что люди ее поколения видели в лице Чернышевского великого
учителя революции.
— А вы его знаете? — ответила Засулич.
— Почему же не знаю, читал его, как всё, и того, что вы и, на-
пример, Ленин — в нем находите, не нашел...
— Не знаете, не знаете, не знаете, — упрямо твердила Засу-
лич. — И вам трудно это знать. Чернышевский, стесненный
цензурой, писал намеками, иероглифами. Мы умели и имели воз-
можность их разбирать, а вы, молодые люди девятисотых годов,
такого искусства лишены. Читаете у Чернышевского какой-нибудь
пассаж, и вам он кажется немым, пустым листом, а за ним в дей-
ствительности большая революционная мысль. Вставляя в свои
статьи загадочные иероглифы, Чернышевский всегда объяснял
своим друзьям и главным сотрудникам «Современника», что он
имел в виду, и эти объяснения оттуда долетали до революционной
среды, в ней схватывались и переходили из уст в уста. Поэтому,
даже когда Чернышевский уже был в Сибири и свои статьи не мог
объяснять, долгое время существовал, был в обращении, можно
сказать, некий шифр для ясного понимания того, что, по принуж-
дению, он выражал прикрыто и очень темно. Такого шифра у вас
ныне нет, а если нет, Чернышевского вы не знаете, а раз не знаете,
то и не понимаете, что он совсем не таков, каким по своему неве-
дению, хотя оно простительно, вы себе его представляете.
Засулич дала затем несколько примеров, как нужно понимать
некоторые фразы и заявления Чернышевского, без обладания
«шифром» на самом деле непонятные. К большому моему сожа-
лению, эти примеры я забыл, запомнился лишь один. В одной
из своих статей, говоря об устройстве в России земледельческих
коммунистических ассоциаций, Чернышевский намекает, что
для этой цели очень пригодятся разбросанные по всей стране
множество «старинных зданий». Чтобы цензуре было трудно до-
гадаться, о каких старинных зданиях идет речь, Чернышевский
сопровождает свои указания нарочито туманными и сбивчивыми
дополнениями.
— Вы читаете теперь, — говорила Засулич, — это место, и оно
вам непонятно. Пожалуй, даже глупостью, болтовней назовете.
А нам в 60 и 70 годах, потому что до нас объяснения долетали, и мы
кое-что слышали, — всё было понятно. «Старинные здания» — это
главным образом монастыри, отчасти церкви, их надо уничтожить,
а здания их утилизировать для организации в них фаланстер.
Такова была мысль Чернышевского.
Объяснения Засулич я слушал с интересом, но глубоко они
не западали. Восемнадцатилетний Ленин, не имея того «шифра»,
о котором говорит Засулич, всё же превосходно понял Чернышев-
ского, вероятно, потому, что обладал особым чутьем распознавать
и тянуться к революционному «динамиту». Чернышевского
я плохо знал, не понял, а вместе с этим непониманием обнару-
жилось, что не могу понять, — как я уже сказал, что-то крайне
важное, глубоко заложенное в строй воззрений и чувств Ленина.
Однако не хочу оставить впечатления, что с этим непонима-
нием, подобно многим другим, я остался и по сей день. Когда
я стал тоже «с карандашиком в руках» штудировать сочинения
Чернышевского и собирать всё, что нужно для знания его и его
времени — мне представился, думаю, с достаточной ясностью
весь процесс — как, чем, в какую сторону Чернышевский «пе-
репахал» Ленина? Распространяться об этом здесь излишне,
но по мотивам, а они будут ясны из дальнейшего, одну частицу
из того, что я собрал по этому вопросу (сошлюсь на мои, далеко
не исчерпывающие вопрос, статьи «Чернышевский и Ленин»,
в редактируемом М. М. Карповичем64 «Новом журнале» в книгах
26 и 27 за 1951 г.) — мне кажется — стоит извлечь и привести.
Чернышевский был, конечно, самым крайним революционе-
ром. Уже в двадцать лет (см. его дневник) он был решительным
«монтаньяром», «партизаном социалистов и коммунистов»,
сторонником «диктатуры», чувствовал «неодолимое ожидание
близкой революции и жажду ее», мечтал о «тайном печатном
станке» и «писании» воззваний к восстанию. Таким он был
и в течение десятилетий позднее. Арестованный в июле 1862 г.,
просидев в Петропавловской крепости два года (там он напи-
сал свое «Что делать?»), он был судим и отправлен в Сибирь.
При разборе его дела в следственную комиссию и судивший
его Сенат поступили две записки с характеристикой литера-
турной деятельности Чернышевского, составленные по заказу
III отделения (охранка). В одной из них, написанной поэтом
и переводчиком В. Д. Комаровым, предавшим Чернышевского,
весьма подробно доказывается, что издающиеся подпольные
прокламации в громадной степени инспирируются идеями, раз-
виваемыми Чернышевским в его статьях в легальном журнале
«Современник».
«В подметных прокламациях высказываются те же самые по-
литико-экономические учения, которые развивал Чернышевский,
с тою лишь разницей, что в прокламациях они не прикрыты уче-
ной диалектикой. Насильственные средства к осуществлению
новых порядков указываются в прокламациях с беззастенчивой
откровенностью такие же, на какие Чернышевский, стесненный
условиями цензуры, мог в своих литературных произведениях
только намекать более или менее ясно. Словом, прокламации суть
как бы вывод из статей Чернышевского, а статьи его подробный
к ним комментарий».
Опровергать это безнадежно и невозможно, это сущая правда,
и одним из образцов (весьма ярким) такого перевода статей и идей
Чернышевского на язык подпольных произведений — несо-
мненно, была прокламация под заглавием «Молодая Россия»,
появившаяся в Москве в мае 1862 г. В ней выражена вся соци-
ально-политическая программа Чернышевского, правда с про-
тиворечиями и большими «излишествами». В ней, например,
требуется «уничтожение брака как явления в высшей степени
безнравственного» и «семьи» как института, препятствующе-
го «развитию человека». Недовольный такими «перегибами»,
Чернышевский послал в Москву виднейшего члена «Земли
и воли» Слепцова уговорить составителей прокламации как-
нибудь сгладить созданное ею неблагоприятное впечатление.
Составители прокламации потом объяснили, что их излишества
появились от желания, «чтобы всем либеральным и реакционным
чертям стало тошно». Прокламация была выпущена от имени
«Центрального Революционного Комитета» (весь состав этого
комитета из студентов сидел в это время под арестом в московском
полицейском участке), а написал ее студент П. Г. Зайчневский63,
горячий сторонник Чернышевского. В прокламации он прямо
опирается на него, т. е. на письмо, которое, за подписью «Русский
Человек», Чернышевский поместил в № от 1 марта 1860 г. в лон-
донском «Колоколе» Герцена.
«Наше положение, — писал Герцену “Русский Человек” — невы-
носимо, и только топор может нас избавить, и ничто, кроме топора,
не поможет. Перемените тон, и пусть ваш “Колокол” благовестит
не к молебну7, а звонит набат. К топору зовите Русь!».
Прокламация Зайчневского, следуя этому призыву, имен-
но к топору и зовет. Это одна из самых кровавых российских
прокламаций.
«Мы будем последовательнее великих террористов 1792 г.
Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения совре-
менного порядка придется пролить втрое больше крови, чем проли-
то якобинцами в 1790-х годах... С полной верою в себя, в свои силы,
в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой
вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы
издадим один крик: к топору! И тогда бей императорскую партию,
не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта
подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тес-
ных переулках, бей на широких улицах столиц, бей по деревням
и селам. Помни, что кто тогда будет не с нами, тот будет против;
кто против — наш враг, а врагов следует истреблять всеми спосо-
бами. Да здравствует социальная и демократическая республика
русская!».
Почитатель Чернышевского, французских якобинцев и Бланки66
(всё это весьма увязывается) Зайчневский позднее стал главарем
партии «русских якобинцев-бланкистов». Другая разновид-
ность этого течения была представлена П. Н. Ткачевым67 и его
«Набатом». У Зайчневского — никогда не было недостатка в сто-
ронниках и среди них было много женщин, например Ошанина,
ставшая виднейшим членом Исполнительного Комитета «Народной
воли», Е. Оловенникова, принимавшая участие в покушении
1 марта, М.И. Ясенева (потом замужем за Голубевым) и другие.
Ясенева — вернейшая политическая спутница Зайчневского
с 1882 г. по день его смерти — человек с характером, но фигура
неяркая.
Вспомнить же о ней важно по следующей причине. Когда
Зайчневский был сослан в Сибирь, Ясеневу, привлеченную по его
делу, после тюремного заключения, отправили в 1891 г. под глас-
ный надзор полиции в Самару, где она познакомилась с Лениным
и часто бывала в семье Ульяновых. В большевистской литературе
есть указание, что в Самаре Ленин будто бы «оказал сильное вли-
яние на формирование ее мировоззрения и политических взгля-
дов». Это неверно. При встрече с Лениным Ясенева, старше его
на 9 лет (родилась в 1861 г.), имела уже и революционное прошлое,
и сложившееся под влиянием Чернышевского и Зайч невского ми-
ровоззрение. «Зайчневский, — говорила она Мицкевичу (см. его
статью в “Пролетарской Революции”), заставлял нас изучать
“Примечания к Миллю” Чернышевского». Ленину же, тоже «пере-
паханному» Чернышевским и лишь недавно ставшему маркси-
стом, было 21 год. Не он открывал Ясеневой новые перспективы,
а следует думать, в гораздо большей степени, она ему. Ленин
в это время особенно интересовался историей русского револю-
ционного движения, ища личного знакомства с его участниками.
Очень заинтересовался он и партией «якобинцев-бланкистов»
Зайчневского, и о программе и истории ее, начиная с появления
«Молодой России», ему и рассказывала Ясенева. Об этом можно
кое-что найти в ее статье «Последний Караул», напечатанной
в сборниках «О Ленине», книге II. Говорю лишь кое-что, так как
Ясенева, плохо владея пером, не смогла связно и подробно рас-
сказать о том, что для истории политического развития Ленина,
несомненно, представляло большой интерес.
«В разговорах со мною, — писала она, — Владимир Ильич часто
останавливался на вопросе о захвате власти одном из пунктов
нашей якобинской программы. Он не оспаривал ни возможности,
ни желательности захвата власти, только никак не мог понять,
на какой такой “народ” мы думаем опереться. Я теперь еще больше,
чем раньше, прихожу к заключению, что у него уже тогда являлась
мысль о диктатуре пролетариата».
Можно найти ряд подтверждений, что мысль о захвате власти
и диктатуре тогда действительно бродила, формировалась в голове
Ленина, несмотря на то, что этому шла наперекор критика идеи
захвата власти в работе Плеханова «Наши разногласия», с усвое-
ния которой в 1889 г. Ленин начал свое марксистское воспитание.
Разговоры с Ясеневой о «Молодой России», Зайчневском, партии
якобинцев-бланкистов — несомненно, осели в памяти Ленина.
На это указывает следующий факт. Осенью 1904 г., после две-
надцати лет полного забвения Ясеневой, отсутствия между ними
какой-либо переписки, Ленин вдруг вспоминает о ней, пишет ей
из Женевы в Саратов письмо, «чрезвычайно радуется», узнав, что
она «жива» и «очень хотел возобновить дружбу» с нею.
Что случилось, что толкнуло его вспомнить о ней? На это легко
ответить: написав «Шаг вперед — два назад», Ленин в это время
пришел к твердому убеждению, что ортодоксальный марксист-
социал-демократ непременно должен быть якобинцем, что яко-
бинство требует диктатуры, что «без якобинской чистки нельзя
произвести революцию» и «без якобинского насилия диктатура
пролетариата выхолощенное от всякого содержания слово». Но ведь
это всё близко к тому, что, следуя призыву Чернышевского, к то-
пору приглашала «Молодая Россия», весьма близко к тому, что
развивала программа «якобинцев-бланкистов», излагавшаяся
Ясеневой. Как тут ее не вспомнить! Тем более что Ленин узнал,
что Ясенева примкнула к большевистскому течению и «занимает
солидарную с нами позицию» (письмо к Ясеневой опубликовано
в полном собрании сочинений Ленина). Эту, почти никому неиз-
вестную, историю с «Молодой Россией», партией «якобинцев-
бланкистов» и разговорами Ленина с Ясеневой — мне казалось
уместным привести. Она бросает особый свет на ряд заявлений
Ленина, о которых буду говорить в главе о том, как он писал «Шаг
вперед — два шага назад».
Несколько строк в добавление. Зайчневский — глава «рус-
ских якобинцев-бланкистов», умер в 1896 г., на смертном одре,
в бреду споря с Лавровым и доказывая, что «недалеко время,
когда человечество шагнет в царство социализма». С его смертью,
писал в 1925 г. Мицкевич, один из виднейших последователей
Зайчневского, — «русское якобинство умерло, чтобы воскреснуть
в новом виде в русском марксизме — революционном крыле рус-
ской социал-демократии — в большевизме».
Не только Ясенева, но «все из участников кружка Зайчнев-
ского» — тот же Мицкевич, А. Романова, Л. Романова, Арцы-
башев, Орлов и другие — потом прислонились к Ленину, стали
большевиками. «Очевидно, якобинство предрасполагало к боль-
шевизму», очевидно и другое — большевизм предрасполагал
к якобинству. Вспоминая отправной политический документ
русского якобинства прокламацию «Молодой России», но упуская
из виду, что она навеяна «топором» Чернышевского, Мицкевич
указывал, что это «замечательное» произведение содержит много
лозунгов, претворенных октябрьской революцией.
«Тут и предсказания, что России первой выпадет на долю
осуществить великое дело социализма, тут и предсказания, что
все партии оппозиционные объединятся против социальной ре-
волюции, тут и требование организации общественных фабрик,
общественной торговли, национализации земли, конфискации
церковных богатств, признание необходимости для свершения
революции строго централизованной партии, которая после пере-
ворота в “наивозможно скором времени” заложит основы нового
экономического и общественного быта при помощи диктатуры,
регулирующей выборы в национальном собрании так, чтобы
в состав его не вошли сторонники старого порядка. Все это идеи
октябрьской революции, не хватает только одного пролетариата».
Мицкевич совершенно прав: октябрьская революция 1917 г.
провела в жизни много лозунгов «Молодой России» 1862 г.; в те-
чение десяти слишком лет практически осуществлялись даже
такие лозунги, как уничтожение брака и семьи. И вот что до-
стойно внимания. В архивах Слепцова было найдено письмо, на-
писанное в 1889 г. Зайчневским какому-то неизвестному Андрею
Михайловичу. На вопрос последнего — что знали и читали соста-
вители «Молодой России», Зайчневский ответил: «Марксятину
мы тогда еще не читали».
Замечание весьма интересное. Из него явствует, что руководи-
мая Лениным октябрьская революция могла быть «сделанной»
без всякой «марксятины», а только исходя из поучений перепа-
хавшего Ленина Чернышевского...
Два признания
Это было в марте. Я случайно встретил Ленина на rue de Carouge
и пошел его проводить до дому. Сделав несколько шагов, мы
увидели идущую к нам навстречу В. И. Засулич. Не желая с нею
столкнуться нос с носом, Ленин взял меня за руку и быстро свер-
нул в сторону. Он знал, что со времен съезда партии Засулич его
ненавидит и отвечал на это холодным презрением. Всё, что она
говорила, Ленин считал не заслуживающим никакого внимания.
Засулич, по его мнению, уже давно потеряла способность понимать
и разбираться б окружающем. Хотя она была ярая меньшевичка,
а я — в моем представлении — твердокаменный большевик, все же
мне казалось, что Ленин слишком пристрастно, несправедливо
судит о Засулич. Неожиданная встреча толкнула меня начать
о ней разговор.
— Вы, Владимир Ильич, очень мало цените Засулич, а всё-
таки эта старушка — молодчина, например, ясно и основательно
она проанализировала смысл событий на юге России и мягко,
но твердо одернула моего товарища Пономарева и меня за неко-
торые увлечения и иллюзии.
О какой статье Засулич вы говорите?
— «О чем нам говорят июльские дни в Киеве». (Статья под та-
ким названием была сначала напечатана в № «Искры» от 25 ноября
1903 г., а потом приложена в качестве предисловия к брошюре
Правдина «Революционные дни в Киеве», редактированной Лени-
ным и Крупской. Это обстоятельство, вероятно, и привлекло вни-
мание Ленина к тому, что я говорю о Засулич. — Примеч. Н. В. -В.)
— В чем же вы видите «молодечество» Засулич? Что вас так
в ней восхитило? Насколько помню, никаких особых достоинств
и ценных мыслей в статье не было.
Отвечая на это Ленину, я счел нужным рассказать, какого рода
письмо, посланное из Киева к Засулич, побудило ее написать вы-
шеупоминаемую статью.
В начале девятисотых годов Киев не был значительным ин-
дустриальным городом. Рабочее движение в нем было очень
слабым. Местный комитет партии не мог похвалиться большим
влиянием на рабочую массу. По всем видимым признакам она
спала. И вдруг 21 июля 1903 г. прокламации комитета сыграли
здесь некоторую роль, начинается забастовка в железнодорожных
мастерских, по численности рабочих важнейшем предприятии
Киева. В тот же день или на следующий, хорошо не помню, бастуют
машиностроительный завод и несколько мелких заведений. Число
бастующих превышает 4500 человек. Явление в Киеве невиданное,
неслыханное.
23 июля — день для меня памятный, я впервые говорил
пред двумя с лишком тысячами железнодорожных рабочих, —
начинаются стычки между рабочими, войсками и казаками.
Рабочие препятствуют выходу паровозов из депо, отправке
поездов. Солдатам приказано стрелять в толпу, а казакам раз-
гонять ее нагайками. В этот день есть убитые — восемь человек.
Слух о стрельбе бежит по городу, говорят уже о десятках убитых.
Среди рабочих растет возбуждение, негодование. В нижней
части Киева, на Подоле, рабочие бьют стекла на мельнице мил-
лионера Бродского. Войско опять стреляет, снова два убитых,
пораженных шальными пулями. Лозунг «долой убийц» — летит
уже по всему рабочему Киеву. Забастовка превращается во все-
общую. Бастуют трамваи, типографии, пароходные мастерские,
казенный склад, завод Гретера, дрожжевой завод, булочные,
колбасные, кирпичные заводы, строительные рабочие. Вся
жизнь как будто останавливается. Полиция, видя размеры дви-
жения, понимает, что она не может его остановить, и отходит
в сторону. Уличные митинги с пламенными речами происходят
беспрепятственно на ее глазах. Охрана города передается во-
йску и казакам.
Комитет партии чувствует, что бастующие ждут указания,
что им делать. Им нужно бросить какой-то лозунг. В Комитете
дебатируют, отвергают предложение о панихиде по убитым, долго
спорят, ищут «лозунга» и с промедлением решают пригласить
всех «честных людей» собраться на Софийской площади в час дня
в воскресенье 27 июля — провозгласить «вечную память» убитым
и заклеймить убийц-слуг царского правительства. Демонстрация
по замыслу Комитета должна иметь мирный характер и длиться
не более полчаса.
На эту демонстрацию, кроме нескольких десятков лиц, глав-
ным образом членов организации, никто не пришел. Обширная
Софийская площадь была пустыннее, чем обычно и в час дня,
именно когда должна была начаться демонстрация, по всем
линиям города побежали трамвайные вагоны, невидимые в пре-
дыдущие дни. Без всякого лозунга, без всякого приглашения
рабочие приступили к работе. Забастовка окончилась столь же
внезапно, таинственно, непонятно, как из солидарности с же-
лезнодорожными рабочими — она вспыхнула и превратилась
во всеобщую.
На члена Комитета Н. Ф. Пономарева и на меня, которого
Правдин в своей брошюре называет «сторонником решительных
мер», — события июльских дней произвели огромное впечат-
ление. От того ли, что впервые пришлось говорить перед двумя
тысячами железнодорожных рабочих, потом на многолюдной
сходке за Днепром типографских рабочих, на Галицком базаре,
в разных других местах, т.е. находиться всё время среди крайне
возбужденной толпы, ею возбуждаться, ее возбуждать — я потерял
всякое равновесие, потерял голову. Бешеное желание мести охва-
тывало меня при мысли об убитых. После окончания забастовки
мы с Пономаревым решили, как мы говорили, «всё додумать
до конца», понять, что же произошло. Пономареву, как и мне, ему
в меньшей степени, казалось, что мы были свидетелями каких-то
экстраординарных событий, нигде и никогда в таком виде не про-
исходивших в мире.
Забастовка нам показала, что рабочий класс Сфинкс.
Его мы не знаем. Какие до сих пор были у нас пути и сред-
ства, чтобы добраться до мыслей и чувств этого Сфинкса? Наш
организованный «контакт» с рабочим классом, несмотря на всю
энергию его упрочить, — был слаб. И показания, даваемые этим
контактом, приводили к заключению, что рабочая масса находится
в глубокой спячке, среди нее нет никаких признаков стойкого ре-
волюционного чувства. Всеобщая стачка грянула как гром среди
белого дня. Она свидетельствовала, что у нас нет, в сущности,
никакого знания о действительном состоянии и психологии ра-
бочих. Во время стачки проявилась, с одной стороны, неожидан-
ная, необычайной силы, солидарность всех рабочих профессий,
а с другой стороны, совершенно не предполагаемое революционное
чувство и готовность рабочих не останавливаться перед самыми
крайними средствами борьбы и отпора властям.
Судя по поведению Киевского Сфинкса, о психологии которо-
го мы «ни черта не знали» (лишь гадали на основании книжных
формул), легко можно допустить, тому доказательство стачка
в Ростове, — что Сфинкс может себя проявить и в других городах
и местах. Следовательно, революция, о которой принято говорить
как о чем-то отдаленном, может прийти неожиданно, гораздо
скорее, чем мы думали (через два года она и пришла!). А сойдясь
на этом, мы стали обсуждать, во-первых, что во время июльских
дней мы должны были бы делать и не делали, и, во-вторых, что
должна делать партия, когда уже во многих городах вспыхнет
такая же неожиданная и останавливающая всю жизнь забастов-
ка как в Киеве? Мы порешили, что, в предчувствии подобных
событий, партия должна иметь тщательно разработанный план
действий и требований. Доклад на эту тему я набросал и передал
Пономареву, он должен был внести в него свои поправки и допол-
нения. За подписью нас обоих мы хотели послать его в «Искру»,
но вскоре после этого я был арестован и за составление доклада
в окончательном виде взялся один Пономарев. Н. Ф. Пономарев —
большая умница и талантливый человек (как многие русские
люди он погиб от пьянства и от в пьяном виде полученной и за-
пущенной болезни), анализируя мой доклад, конечно, заметил
его «хилиастический», импрессионистский характер и разные
революционные «излишества». Недели чрез две после июльских
событий революционный хмель, круживший нам голову, с него
слетел, и он смотрел на вещи гораздо более трезво. Мой доклад он
переделал, придал ему «трезвый» вид и послал его В. И. Засулич.
Он, однако, оставил нетронутой мысль, что ничего подобного
Киевским событиям в Европе никогда не происходило и что в ожи-
дании будущих подобных событий нужно иметь общероссийский
«план действий». «Не настала ли пора подумать, как именно
должно произойти падение царизма и что станет непосредственно
на его месте? Не пора ли начать определять способы и пути ре-
волюции. Решительная минута не так уж далека, и встретить ее
неподготовленными, без определенного плана, было бы величай-
шей ошибкой. Если бы удалось в каком-нибудь центре временно
овладеть властью, победа, вследствие отсутствия определенного
общерусского плана, обратилась бы в поражение. А о победе можно
не только мечтать, но и думать».
Статью Засулич, отвечающую на письмо Пономарева, я про-
читал, только попав в Женеву. Все ее суждения мне показались
очень правильными. Гипнотизирующее влияние киевских собы-
тий от меня тоже отлетело, и критика Засулич, направлявшаяся
против «плана», дирижирующего ход революции, и утверждения,
что стачек, подобных киевским, нигде в Европе не происходило,
мне представлялись вполне основательными.
Рассказывая обо всем этом Ленину, в ответ на его вопрос, что
меня «восхитило» в статье Засулич, я сказал:
— Хорошо, что в руки Засулич попало письмо Пономарева,
а не мой доклад. Вот влепила бы она мне за разные глупости,
а глупости были неизбежны потому, что голова кружилась.
Ленину, которому, насколько можно было заметить, мало до-
ставляло удовольствия слышать похвалы Засулич, спросил:
— А за какие такие глупости вы могли ожидать от нее
порицание?
— О, их было много. Например, предложение строить
баррикады.
— С каких это пор на языке революционера баррикады на-
зываются глупостями? Не с того ли момента, когда всякий рево-
люционный акт, не входящий в горизонт «Новой искры», начали
считать опасным «бланкизмом», «якобинизмом»?
— Вы неправы, Владимир Ильич, баррикады в июле в Киев
были бы даже больше, чем глупостью. Было бы убитых не десять
человек, а 200 или 300, что от этого выиграл бы рабочий класс?
— Не будем пока это обсуждать, лучше скажите — какие это
другие глупости, которые вы предлагали делать?
— Если не глупостью, то некоторой пинкертоновщиной было
предложение, надев маски, овладеть ночью какой-нибудь типогра-
фией и там заставить наборщиков набрать и отпечатать большие
революционные афиши. Мало продуманной авантюрой было
и предложение ворваться в квартиру губернатора Штакельберга,
считавшегося главным виновником стрельбы в железнодорожных
рабочих, увести его куда-нибудь за город и там не убить и не по-
весить, а беспощадно высечь розгами.
Ленин меня прервал и сказал, что ему совсем не нравится «ус-
мешечка», с которой я якобы рассказываю о киевских событиях.
«Засулич вас слегка покритиковала, и вы уже не знаете, как ей
угодить, попасть в ее линию, не замечая, что линия-то кривая».
Для исчерпывающей характеристики Ленина, его политической
линии, то, что потом он говорил, мне теперь кажется крайне важ-
ным. К сожалению, я не в состоянии это передать с достаточной
полнотой и точностью, какую бы требовал данный случай. Из па-
мяти, например, вылетела его мотивировка, что «линия» Засулич
в оценке июльских дней в Киеве была «кривой». Его дальнейшие
рассуждения, окончившиеся заявлением, что он — Ленин - до-
живет до социалистической революции в России, — показались
мне до такой степени неожиданными, столь двусмысленными,
столь противоречивыми господствовавшей марксистской доктрине,
отвергавшей мысль о близости социалистической революции, что
я колебался, как относиться к словам Ленина, не шутка ли это?
Вероятно, такое состояние неуверенности и привело к тому, что
слышанные слова не запечатлелись с четкостью, как при других
разговорах с Лениным, и я не могу передать ни оттенков мысли
Ленина, ни ее развития, а лишь грубые куски, вырванные из этого
разговора. Возражая Ленину по поводу «усмешечки», я сказал:
— Вопрос не в «усмешечке», а в освобождении от иллюзий,
в требовании трезвой оценки того, что произошло. Захваченные
совершенно непредвиденными событиями, считая обнаружив-
шуюся в них огромную солидарность всех даже самых отсталых
рабочих явлением экстраординарным, мы подверглись такому
идейному шатанию, что готовы были думать, что узрим социали-
стическое небо.
— О социалистическом небе (выражение мне не нравится), на-
деюсь, вы говорите без усмешечки и не считаете глупостью? Вас
тогда нужно бы из партии гнать!
— Не искажайте мои слова! Не социализм глупость, а глупость
в июле 1903 г. видеть социализм, появляющимся из-за спины
десяти или двенадцати тысяч забастовавших киевских рабочих,
в конце концов, горстки рабочих.
— Горстки? А сколько вам нужно миллионов, чтобы сказать —
вот идет социализм? Нужно ли для этого 8888888 и ни одним
рабочим меньше?
И Ленин начал объяснять, что с точки зрения теории для уста-
новления социализма нужны объективные экономические условия
и условия субъективные — организованность рабочего класса, его
революционность, готовность рабочих бороться, иначе говоря,
«социалистическое движение». Но, особенно подчеркнул он, вот
что не нужно забывать. Английский капитализм вполне создал
объективные материальные предпосылки для социалистического
строя, а между тем социалистического революционного движения
в Англии совсем нет. Трэдюнионизм не есть социализм. В этом
отношении наши киевские и ростовские рабочие, проявившие
всех поразившую солидарность и желание прибегнуть даже
к самым крайним средствам борьбы, куда более социалистич-
ны, чем английские. То же самое можно сказать и об Америке.
Социалистическая революционность в ней нуль, а объективные
предпосылки для социализма более обширны, чем в Англии.
Упускать субъективный фактор, характер, революционность
рабочего движения страны и оперировать только объективным,
экономическим фактором значило бы «опошлять» марксизм.
Нужно «диалектически» относиться и к самому вопросу об объ-
ективных условиях социализма. Нет никакого абсолютного
и формального измерения экономической подготовленности
страны к социализму. Нельзя сказать, — данная страна готова
к социализму, раз в ней, например, «60% принадлежат к рабочему
классу». «Истина всегда конкретна, всё зависит от обстоятельств
времени и места». В стране среди десятков тысяч разных пред-
приятий может быть только 50 очень больших фабрик и заводов.
С формальной точки зрения никаких социалистических перспек-
тив у этой страны в данный момент нет. Число больших предпри-
ятий смехотворно мало, и число их рабочих в общей рабочей массе
страны ничтожно, но если эти 50 предприятий сосредоточивают
у себя важнейшее производство страны уголь, чугун, сталь,
нефть и т. д. и все их рабочие превосходно организованы в рево-
люционную социалистическую партию, являются передовым,
самым сознательным авангардом рабочего класса, отличаются
высокой степенью боевой энергии — вопрос о социалистиче-
ских перспективах в этой стране и о значении «горсти» рабочих
принимает совсем не тот вид, который придают вопросу люди,
«опошляющие марксизм». Таким пошляком был П. Струве68, —
сказал Ленин. В бытность его легальным марксистом, в частной
беседе, ссылаясь на все законы об условиях победы социализма,
Струве доказывал, что в России раньше, чем чрез 100 лет. нельзя
и думать о введении социализма.
В рассуждениях Ленина было для меня что-то настолько стран-
ное, двусмысленное, противоречащее общепринятым партийным
понятиям, что я воскликнул:
— Сознаюсь, не понимаю, куда клонят ваши слова! Неужели
вы в самом деле думаете, что в России в близком времени может
быть социалистическая революция? Но ведь по всем правилам
марксизма, и не Струве, а Энгельса и Плеханова, можно доказать,
что в России нет и долгое, долгое время не будет никаких возмож-
ностей такой революции. Социалистическую революцию ни вы,
ни я во всяком случае не увидим.
— А вот я, позвольте вам заявить, глубочайше убежден, что
доживу до социалистической революции в России,
Мы подошли в это время к дому, где жил Ленин, и он ушел
к себе. Разговор был окончен и на эту тему больше не возобнов-
лялся. Заключительные слова Ленина, быть может, были только
шуткой? Нет, они были вполне серьезны. Заявление, подобные
тому, что я от него услышал, Ленин два года до этого делал и дру-
гим лицам. В журнале «Пролетарская революция о (1924 г. № 3)
Н.И. Алексеев рассказывает, что в 1902 г. в Лондоне, беседуя
с Лениным, он насмешливо отозвался об одной английской газете
(«Джастис»), делавшей предположение о возможности в близком
времени в России социалистической революции. Алексеев, как вся
партия, считал такую мысль, конечно, абсурдной и ее высмеивал.
Замечаниями Алексеева Ленин был очень недоволен. «А я надеюсь
дожить до социалистической революции, — заявил он решительно,
прибавив несколько нелестных эпитетов по адресу скептиков».
Глубочайшая вера Ленина «дожить до социалистической»
революции меня сейчас никак, нисколько не удивляет. Это ак-
сессуар его двойственной души. С тех пор как его «перепахал»
Чернышевский (1887—1888 гг.), он в своем подсознании, в глу-
бинах души, носил социалистический хилиазм, присутствие
скрытых или более явных элементов которого можно просле-
дить, анализируя его произведения, начиная с самых ранних,
написанных в 1893-1894 гг. В Сибири, в ссылке, этот хилиазм
как будто исчез, в этот период Ленин в своих политических и эко-
номических взглядах обнаружил поразительную умеренность
и трезвость, но в следующем периоде, начиная с «Что делать?»,
хилиазм опять выплыл наружу. Ровно через год после того, что
я слышал от Ленина, он в газете «Вперед» (№ 30 март 1905 г.)
писал, что социал-демократия «осрамила бы себя», пытаясь
«поставить своей целью социалистический переворот». Но од-
новременно проповедуя необходимость «диктатуры пролетариата
и крестьянства», — он замаскированным путем, фактически бес-
сознательно, толкался к тому самому социалистическому пере-
вороту, который как будто бы отвергал. (Сталин в его «Кратком
курсе истории компартии» (издание 1950 г., стр. 70) пишет, что
в 1906—7 гг. «диктатура пролетариата и крестьянства нужна
была Ленину не для того, чтобы, завершив победу революции
над царизмом, закончить на этом революцию, а для того, чтобы
начать прямой переход к социалистической революции». Вот
редкий случай, когда мы соглашаемся со Сталиным. «Это была, —
утверждает он, — новая установка по вопросу о соотношении
между буржуазной и социалистической революциями». Здесь
уже ошибка: особенного нового в такой «установке» нет. С конца
50-х годов 19 столетия в революционной среде (вспомним хотя бы
Чернышевского) глубоко сидит мысль о прямом переходе, минуя
буржуазный строй, к социализму.)
Вера в духе Чернышевского и левых народовольцев, якобинцев-
бланкистов в социалистическую революцию и неискоренимая,
недоказуемая, глубокая, чисто религиозного характера (при во-
инственном атеизме) уверенность, что он доживет до нее — вот
что отличало (и выделяло) Ленина от всех прочих (большевиков
и меньшевиков) российских марксистов. В этом была его ориги-
нальность, И, вероятно, здесь нужно искать одно из объяснений
его загадочного, непонятного, гипнотического влияния, о котором
писал Потресов.
Если при более глубоком знании Ленина мне ни в коем случае
не следовало бы так удивляться услышанному от него убеждению,
что он доживет до социалистической революции, было другое
его признание, не вызвавшее во мне ни удивления, ни чувства
неожиданности, встреченное как нечто естественное и понятное.
А между тем оно должно вызывать недоумение, слишком уже
оно несвойственно Ленину. К этому другому признанию я сейчас
и перейду, но могу это сделать не прямо, а проходя только через
мостик некоторых моих сентиментов и переживаний, без привле-
чения которых обстановка признания Ленина станет непонятной.
В России до 1905 г. сочинения Герцена были запрещены. С цен-
зурными выемками первое издание некоторых его произведений
появилось лишь в 1907 г. Из всего литературного наследия Герцена
я знал лишь его самые ранние статьи, случайно попавшиеся мне
в руки в Уфе в старых журналах. Позднее удалось прочитать «С того
берега», но не в подлиннике, а в немецком переводе. Может быть,
потому, что некоторые страницы «Vom anderen Ufer» показались
нелегкими для чтения, потребовав словаря, это произведение
не оставило в мозгу никакой зарубки. В Женеве впервые при-
шлось прочитать главное произведение Герцена «Былое и думы».
То было настоящее открытие, полное огромного интеллектуального
и эстетического наслаждения. Я и жена моя были буквально по-
корены талантливостью «Былого и дум», и так как мы оба провели
детство в деревне, точнее сказать, в помещичьих усадьбах, нам,
как мне кажется, были более чем другим близки, душевно созвуч-
ны, страницы, где Герцен вспоминает свою жизнь в Покровском
и Васильевском, подмосковных имениях его отца. (Мог ли я тогда
предполагать, что в 1914 15 гг. буду часто бывать в доме Герцена
в Покровском, производить «раскопки» на чердаке покосившегося
столетнего амбара, найду акт от 1823 г. ввода Яковлева — отца
Герцена, во владение Покровским, равно как некоторые документы,
относящиеся к лету 1843 г., когда Герцен там жил.)
В «Былом и думах» в главе о Покровском есть места, настраивав-
шие меня в Женеве на острые ностальгические чувства. Например:
«Перед домом (в Покровском),— писал Герцен, — за неболь-
шим полем тянулся темный строевой лес, чрез него шел просек
в Звенигород. По другую сторону тянулась селом и пропадала
во ржи пыльная, тонкая тесемка проселочной дороги, выходив-
шей чрез майковскую фабрику на Можайку. Мы жили в деревне
до поздней осени. Изредка приезжали гости из Москвы. Все друзья
явились к 26 августа, потом опять тишина, тишина и лес, и по-
ля — и никого кроме нас... Дубравный покой и дубравный шум,
беспрерывное жужжание мух, пчел, шмелей и запах, этот травяно-
лесной запах, насыщенный растительными испарениями, листом,
а не цветами, которого я так жадно искал и в Италии, и в Англии,
и весною, и жарким летом и почти никогда не находил».
Мы с женой жили на отдаленной, серой, окраине Женевы за ре-
кой Арвой. Вероятно, теперь это место застроено, тогда оно было
пустынно. Из углового окна нашего жилища было видно кладбище,
гора Saleve и через деревья — тропинка, ведущая к французской
границе. Из двух других окон в глаза назойливо лез большой
пустырь с кучками мусора среди репейника, крапивы и чахлой
высохшей травы. Наше жилье, с почти отсутствием в нем мебели,
было невесело, противный пустырь делал его еще унылее. Пустырь
и кладбище особенно били по нервам, когда читал о дубравном
шуме Покровского, жужжания его пчел, шмелей, травянолесном
запахе. Отталкиваясь от унылого жилища, всяких неприятностей,
мысль, подхлестнутая страничкой Герцена, перелетала к другим
видениям.
Я переносился в Тамбовскую губернию, в деревню Подъем,
где проводил детство и юношеские достуденческие годы. В па-
мяти вставал обвитый плющем и диким виноградом старый дом.
Вспоминался вечер в деревне. Из деревенской церкви на косого-
ре несутся тихие звуки дребезжащего колокола. Старые ветлы
на плотине у пруда склонили усталые от дневной жары ветви.
Где-то в саду, перелетая с ветки на ветку, поет иволга. Клумбы
пред домом переполнены цветами: пестрый и нежный ковер
из гвоздики, резеды, незабудок, лилий, душистого горошка,
петуний, маргариток, левкоев, настурций, астр, циний, герани.
Вечером цветы политы и как пахнут! На раскаленный в течение
дня солнцем золотой песок вокруг клумб попала вода из леек,
и от него тоже несется особый тонкий запах, он особенно силен
на песчаных берегах рек. Легкий ветерок приносит с пруда запах
свежести воды. Смешиваясь с ароматом цветов, запахом песка,
он образует какую-то спаянную воздухом троицу. Это не травяно-
лесной запах, которого заграницей тщетно и жадно искал Герцен,
это другой запах, запах Подъема, родной деревни. В эмиграции
(первой — во время царя, во второй — в царствование Сталина)
я тоже его всегда искал и редко находил.
Видения прошлого, воспоминания, обостряли у меня появив-
шуюся тоску по родине. Я начинал ненавидеть Женеву, мечтать
возможно скорее возвратиться в Россию. Конечно, не в Подъем,
имение уже давно было продано отцом, а куда угодно — в Москву,
Нижний Новгород, на Волгу, только бы не оставаться в Швейца-
рии. Но я не мог уехать. Нужно было иметь два фальшивых па-
спорта. Один, с которым моя жена могла бы переехать границу,
а другой для меня, и не только для переезда чрез границу, а доста-
точно солидный, с которым я мог бы жить, будучи на нелегальном
положении. Паспортов не было. За ними эмигранты становились
в очередь. Не было и другого для отъезда еще более важного — де-
нег. Были и другие препятствия...
Русская пословица гласит: «У кого что болит, тот о том и гово-
рит» . И об этом для меня больном я и стал говорить Ленину. Он на-
ходился в это время в состоянии подавленности, изнеможения,
полной прострации. Подходя к концу своей книги «Шаг вперед
два шага назад», он стоял пред решением, определявшим всю его
последующую политическую жизнь. Он колебался пред выбором
пути, мучился и боялся, что обнаружатся его колебания, явно из-
бегал разговоров о партийных делах. «О чем угодно, только, ради
Бога, не об Аксельроде и Мартове».
В целях отдыха от дум, проветривания головы, чтобы не ду-
мать о том, что его мучило, Ленин в это время охотно слушал
рассказы на темы, не имеющие никакого касательства к партий-
ной склоке. Именно этим я объяснил сочувственное внимание
к моему повествованию о впечатлении, произведенном «Былым
и думами», о вызванных им воспоминаниях, о вечере в Подъеме,
запахе цветов в клумбах, о накатившей на меня тоске по родине,
т. е. о таких вещах, о которых в другое время Ленин в боевом на-
строении вряд ли бы стал слушать.
Но тогда он меня слушал и задумчиво, коротко, спросил: «А мно-
го было цветов, какие?».
Отгоняя от себя боязнь, что меня могут высмеять за слишком
уже сентиментальные переживания, я пустился в детальные опи-
сания и формы клумб, и цветов и аллей. В это время в кафе вошел
Ольминский (Ольминский (1863-1933) — бывший народоволец.
С 1920 г. редактор журнала «Пролетарская Революция», пред-
седатель Совета Истпарта (истории партии).).
Ленин ему назначил свидание по какому-то делу, сужу пото-
му, что Ольминский принес пачку исписанных листков, и, по-
здоровавшись с нами, стал их перенумеровывать. Ольминский
меня не любил. Ему передали, — а сплетничать в Женеве очень
любили — мою непочтительную оценку произнесенной им на од-
ном собрании речи. Ольминский по этому поводу потребовал
от меня объяснений, на что я ему резко ответил, что никаких
объяснений давать не желаю и пусть он не думает, что критика
его есть lese majeste69. После этого мы встречались, холодно
здоровались, но никогда не разговаривали; я чувствовал, что он
точит зуб против меня. Ольминский слышал лишь часть того,
что я говорил, но, очевидно, нашел, что момент меня щипнуть
наступил и, перестав возиться с своими листками, обращаясь
к Ленину сказал:
— Владимир Ильич, вас, наверное, тошнит от того, что гово-
рит Самсонов? Вот как вдруг обнаруживается помещичье дитё.
Сразу тайное делается явным, он так и икает дворянской усадь-
бой. О цветах и ароматах говорит совсем, совсем как 16-летняя
институтка. Посмотрите, с каким увлечением рассказывает о кра-
соте липовых и березовых аллей. Однако революционер не имеет
права забывать, что в этих самых красивых липовых аллеях бары
березовыми розгами драли крестьян и дворовых. Из рассказа
Самсонова вижу, что ему очень захотелось снова увидеть места
его счастливого детства. Для революционера таким чувствам
поддаваться опасно. Затоскуешь, а там и усадебку захочется при-
обрести. А дальше захочется, чтобы мужички работали, а барин,
лежа в гамаке, с французским романом в руках приятно дремал
в липовой аллее.
«Стрела», пущенная Ольминским, мне показалась верхом гру-
бой глупости. Никогда, если меня о том спрашивали, ни от кого
не скрывал, что родился в «дворянском гнезде». В сем «преступ-
ном акте» я не повинен. И если никогда не приходила в голову
мысль, что за свое рождение в «дворянском гнезде» мне следует
пред кем-то «каяться», «извиняться», «просить прощения», то еще
более мне была чужда мысль сим рождением «гордиться». В моей
ностальгии и в воспоминаниях не было ни одного малюсенького
атома сожаления об утерянных материальных благах прошлой
жизни. Ольминскому я мог бы указать, что мой отец, с которым
за несколько лет до приезда в Женеву я порвал всякие отношения,
за мои революционные воззрения лишил меня наследства. Я со-
бирался уже возражать Ольминскому, но Ленин жестом остано-
вил меня, заложил большие пальцы за отворот жилетки и начал
говорить. Это была отповедь. Отпечаток болезненной вялости,
подавленности, лежавший на нем несколько минут пред этим,
с него слетел. Он говорил резко, с видимым раздражением.
— Ну и удивили же вы меня, Михаил Степанович! Послушав
вас, придется признать предосудительными и, чего доброго, вы-
рвать и сжечь многие художественные страницы русской лите-
ратуры. Ваши суждения бьют по лучшим страницам Тургенева,
Толстого, Аксакова. Ведь до сих пор наша литература в преоб-
ладающей части писалась дворянами-помещиками. Их матери-
альное положение, окружающая их обстановка жизни, а в ней
были и липовые аллеи, и клумбы с цветами, позволяла им создать
художественные вещи, которые восхищают не одних нас русских.
В старых липовых аллеях, по вашему мнению, никакой красоты
не может быть, потому что их сажали руки крепостных и в них
прутьями драли крестьян и дворовых.
Это отголосок упростительства, которым страдало народниче-
ство. Мы, марксисты, от этого греха, слава Богу, освободились.
Следуя за вами, нужно отвернуться и от красоты античных храмов.
Они создавались в обстановке дикой, зверской эксплуатации рабов.
Вся высокая античная культура, как заметил Энгельс, выросла
на базе рабства. В чувствах и словах Самсонова не вижу абсолютно
ничего, что позволило бы вам так распалиться. Человек прочитал
Герцена, увлекся его страницами, они напомнили ему места, где
он родился, и всё это так разожгло его тоской по России, что он
на крыльях бы улетел из паршивой Женевы.
Что здесь предосудительного, непонятного, странного? Ничего.
А вот ваша мысль идет уже действительно странным путем. Раз
Самсонову нравятся липовые и березовые аллеи, клумбы с цветами
помещичьих усадеб, значит, заключаете вы, он заражен специфиче-
ской феодальной психологией и непременно дойдет до эксплуатации
мужика. Извольте в таком случае обратить внимание и на меня.
Я тоже живал в помещичьей усадьбе, принадлежащей моему деду.
В некотором роде я тоже помещичье дитя. С тех пор много прошло
лет, а я всё еще не забыл приятных сторон жизни в этом имении,
не забыл ни его лип, ни цветов. Казните меня. Я с удовольствием
вспоминаю, как валялся на копнах скошенного сена, однако
не я его косил: ел с грядок землянику и малину, но я их не сажал;
пил парное молоко, не я доил коров. Из сказанного вами по адресу
Самсонова вывожу, что такого рода воспоминания почитаются вами
недостойными революционера. Не должен ли я поэтому понять,
что тоже недостоин носить звание революционера? Подумайте
хорошенько, не слишком ли вы строги, Михаил Степанович?
Ольминский ничего не ответил, только теребил свои бумаги.
Он не посмел отвечать. После отповеди Ленина, по тону и выра-
жениям гораздо более резкой, чем я передал, желание отвечать
Ольминскому у меня исчезло. «Противник» и без того был по-
ложен на обе лопатки. Атака Ленина мне так понравилась, что
очень хотелось бы дружески похлопать его по спине. В этот момент
я чувствовал к нему особое расположение. К тому времени я до-
статочно знал, что Ленин скрытен, несмотря на это, не обратил
никакого внимания, что, отвечая Ольминскому, Ленин приоткрыл
«уголок», в который он никому не позволял залезать.
Его признание, что он сам «в некотором роде помещичье дитя»,
сопровождаясь дополнением, что он не забыл приятных сторон
жизни в имении, не забыл его лип и цветов (речь шла, конечно,
о Кокушкине!), открывало вход в уголок, может быть, больше того,
что хотел Ленин. Только чрез несколько десятков лет, найдя ключи
к пониманию Ленина и материал относительно его прошлой жиз-
ни, я смог понять, что скрывалось за его отповедью Ольминскому.
Я тогда думал, что, «благоволя ко мне», он хотел защитить меня.
Ничего подобного.
Не меня он защищал, а себя, выражая точнее свои, тоже вдруг
ожившие, воспоминания о детстве и юношеских годах, о лете,
проведенном в Кокушкине, в 40 верстах от Казани.
Когда Ленин говорил, что он не забыл его лип («самое, самое мое
любимое дерево!») — его память обращалась туда — в Кокушкино, где
«у крутой дорожки, сбегавшей к пруду, росли старые липы, посажен-
ные в кружок и образовавшие беседку». Сюда постоянно бегал Ленин,
будучи маленьким, светловолосым, кудрявым Володей Ульяновым.
О чем думал Ленин, слушая мой рассказ о клумбах в Подъеме и за-
думчиво спрашивая: «А много ли было цветов, какие?». Теперь
я могу и на это ответить. Мать Ленина и его тетя Анна Александровна
страстно любили цветы; в принадлежащем им имении всюду око-
ло старого дома, и около флигеля, летом было множество цветов:
«Резеда, левкои, душистый горошек, душистый табак, настурции,
флоксы, гераний и мальвы в средине клумб». Вот о чем думал Ленин!
Заявление Ленина, что ему совсем не чужды сентименты, свя-
занные с его жизнью в качестве «помещичьего дитяти», — повто-
ряю, не произвело на меня тогда никакого впечатления.
Наоборот, теперь оно вызывает во мне удивление. Как мог сен-
тиментальничать и быть откровенным такой несентиментальный
человек, как Ленин, отличавшийся к тому же огромной скрытно-
стью, которую он привил и Крупской? Она не столько из боязни
полиции, а из боязни, что кто-нибудь может заглянуть в тайный
«уголок» Ленина, подчиняясь его требованию, немедленно по про-
чтении уничтожала все поступившие лично к ней его письма.
Сохранила только одно (в 1919 г.). Чем объяснить, что Ленин,
внезапно отбрасывая скрытность, с таким раздражением и даже
страстью накинулся на Ольминского? Вместо ответа, не лучше ли
сослаться на следующие факты.
Редакция газеты «Искры», подготовлявшей русскую револю-
цию, газеты с правом носившей эпиграфом слова Герцена «Из ис-
кры возгорится пламя», — состояла из шести лиц: двое — Аксель-
род и Мартов (Цедербаум) — были евреи-разночинцы, остальные
четверо — Плеханов, Потресов, Засулич, Ленин — дворяне,
выросшие в помещичьих усадьбах. В. Г. Плеханов, проживший
27 лет заграницей, никогда не мог забыть имения Гудаловка,
недалеко от Липецка. Приехав в 1917 г. в Россию (умер в 1918 г.),
он горевал, что обстоятельства ему не дают возможности вновь
увидеть место, где протекали его детство и юность. Его супруга
Р. М. Плеханова мне рассказывала, что за две недели до смерти он
просил ее, когда его не будет, вместо него побывать в Гудаловке.
Другой член редакции А. Н. Потресов — в своих воспоминаниях
в 1927 г. — указывал, что он никогда не мог забыть имения своего
дяди — Никольского, где обычно жил летом.
«Побывка в Никольском вызывала во мне неизменно целый
сложный комплекс необыкновенно радостных чувств. Я до сих
пор еще ощущаю то магическое действие, которое это слово —
Никольское — производило на меня. Преобладало, вероятно,
убеждение, что нигде, как в Никольском, нет для меня такого за-
паса занимательных вещей, способных превратить мое лето в один
сплошной, нескончаемый праздник».
Третий член редакции — Вера Ив. Засулич — с детства и в тече-
ние долгих лет жила в имении своих родственников — Бяколове.
« Я не думала, - пишет она в своих предсмертных воспомина-
ниях, — что весь век буду вспоминать Бяколово, что никогда не за-
буду ни одного кустика в палисаднике, ни одного старого шкафа
в коридоре, что очертания старых деревьев, видных с балкона,
будет мне сниться через долгие, долгие годы».
В этой области чувства Ленина мало отличаются от других по-
мещичьих детей. Как и они, он говорил: «Прошло много лет, а я всё
еще не забыл приятных сторон жизни в именьи деда».
Кокушкино — имение деда Ленина — после его смерти при-
надлежало матери Ленина и ее сестре, которая была замужем
за Веретенниковым. Ульяновы из Симбирска, Веретенниковы
из Казани приезжали в Кокушкино на всё лето. Обе семьи следо-
вали примеру всех дворянских фамилий, переселявшихся летом
в свои поместья. Выезды из Симбирска в деревню были для детей
Ульяновых, в том числе и Владимира (Ленина), неиссякаемым ис-
точником радостей, предметом нетерпеливого ожидания. Старшая
сестра Ленина - Анна об этом говорит в своих воспоминаниях
(А.И. Ульянова, «Пролетарская Революция», 1927 г., № 1, стр. 84.).
«Задолго начинали мы мечтать о поездке в Кокушкино, гото-
виться к ней. Лучше и красивее Кокушкина, деревеньки действи-
тельно очень живописной, для нас ничего не было. Думаю, что
любовь к Кокушкину, радость видеть вновь эти места, передалась
нам от матери, проведшей там свои лучшие годы. Конечно, деревен-
ское приволье и деревенские удовольствия, общество двоюродных
братьев и сестер, были и по себе очень привлекательны для нас.
Особенно позднее, после стен нелюбимых нами казенных гимназий,
после майской маяты с экзаменами, лето в Кокушкине казалось
чем-то несравненно красочным и счастливым».
«С приездом в Кокушкино, — вторит двоюродный брат Ле-
нина Веретенников, — наступал для нас настоящий праздник.
Отменялись занятия иностранными языками, подготовка к пере-
экзаменовкам... Мы знали всегда заранее день, когда должны
приехать Ульяновы и старались угадать час их приезда. Целым
обществом отправлялись пешком встречать их километра за два,
на перекресток, к постоялому дворику. Иной раз мы не угадывали
время приезда и выходили два-три раза в день. А встретив, целой
компанией, радостные и веселые, возвращались домой»...
Зимою мертвое, Кокушкино летом оживало. Детский гомон
и смех раздавались повсюду. Больше всех шумел, разумеется,
Володя Ульянов. Для него, как и для всех, открывалась полоса
непрерывных удовольствий и развлечений: купание в реке, экс-
курсии на лодке, прогулки в лес за ягодами и грибами, игры
в крокет, в горелки, игра на биллиарде, устройство фейерверков,
пускание бумажных змей, поездки с самоваром в так называемый
«Передний Лес» и т. д. Сытую, полную разнообразных деревенских
удовольствий помещичью жизнь Ленин узнал не понаслышке,
не по одним книгам Льва Толстого, Тургенева, Герцена, Аксакова,
Гончарова. Он с этой жизнью был хорошо знаком.
У Ленина тут ничего отличного от других помещичьих детей —
ни от Плеханова, Потресова, Засулич. Но дальше уже громадное
различие. Плеханов, как Потресов и Засулич, хотели бы, чтобы
вопрос о «Гудаловках, Никольских, Бяколовых» революция решала
без варварства, не убивая владельцев «дворянских гнезд», не под-
жигая их дома, не выбрасывая их из «гнезд» голыми, без всякого
имущества. Так не поступают, писал Плеханов, если «у победителя
сердце льва, а не гиены». Ленин рассуждал по-иному: победитель
должен быть беспощадным!...
Столкновение с Плехановым.
Первая стычка с Лениным
...Не могу не вспомнить жаркую полемику по поводу формул
Плеханова весной 1902 г. в киевской тюрьме. Ее пришлось вести
с социалистами-революционерами — соседями по камере. Они до-
казывали, что в мировоззрение марксизма, в том виде в каком его
проповедует именно Плеханов, введен фаталистический элемент,
принижающий роль личности, сковывающий ее волю.
Пылкий социалист-революционер Н. И. Блинов70, трагически
погибший во время еврейского погрома в 1905 г., был всегда за-
чинщиком споров на эту тему. Поддерживая престиж Плеханова,
я всегда возражал Блинову, главным образом из партийного
упрямства. «Признаете ли вы,— спрашивал Блинов, — огром-
ную роль во французской революции Робеспьера?»71 «Конечно,
признаю». «Признаете ли вы, это уже совсем в другой области,
роль таких гигантов, как Леонардо-да-Винчи, Микеланджело,
Рафаэль»?72 Имена были слишком громки, чтобы и без большо-
го знания о творчестве этих лиц и их роли в истории искусства
не сказать: «Конечно, признаю». «А если так,— торжествовал
Блинов, — отрекайтесь скорее от идей Плеханова, своими ответа-
ми вы уже показали, что их не разделяете». В подтверждение он
приводил следующие цитаты из статьи Плеханова «Роль личности
в истории», под псевдонимом Кирсанова, напечатанной в 1899 г.
в журнале «Научное обозрение».
«Если бы случайный удар кирпичом убил Робеспьера, его место,
конечно, было бы занято кем-нибудь другим, и хотя бы этот дру-
гой был ниже его во всех смыслах, события пошли бы в том самом
направлении, в каком шли при Робеспьере», — писал Плеханов.
В таком случае, что такое Робеспьер? Пятая спица в колесни-
це. У колесницы ход «независимый» от всех Робеспьеров. А вот
другая цитата.
«Если бы какие-нибудь механические или физиологические
причины еще в детстве убили Рафаэля, Микеланджело и Леонардо
да Винчи, итальянское искусство было бы менее совершенно,
но общее направление его осталось бы то же».
В формулах Плеханова был какой-то экивок, что-то ложное,
против чего прежде всего протестовал темперамент. Доводя
аргументы Плеханова до нашего времени, нужно сказать, что
если какие-нибудь «механические и физиологические» причины
убили бы Ленина в 1903 г., Сталина в 1916 г., Гитлера73 в 1918 г.,
дальнейший ход событий был бы и без них совершенно таким же,
двигался бы в том же направлении, как и при этих личностях.
Согласиться с таким взглядом невозможно.
Было кое-что и другое, что не притягивало к Плеханову. Он
был талантливым человеком, но большой ум его был холодным,
смотрящим на мир чрез черствые рационалистические схемы.
Свойственного нам, молодым социалистам, энтузиазма, востор-
женности, преклонения пред идеей, образом, даже словом — со-
циализм Плеханов, в том можно быть уверенным, совсем не ис-
пытывал. Социализм был для нас чем-то очень хорошим, теплым,
светлым, красивым и за эти качества желаемым. Социализм — ос-
вобождение, возрождение человечества под ласкающими лучами
солнца гуманизма.
Мы непрестанно ездили верхом на «экономическом факторе»,
но «экономика» была как бы некрасовской скатертью-самобран-
кой, ладьей, чудесно выносящей чрез капитализм, чрез мрачное
море неравенства, бедствий, эксплуатации на лазурный берег
будущего строя. Для нас социализм выражался глаголами sollen,
wiinschen (должны, желаем). Для Плеханова он был не столько
«долженствованием», сколько «исторической необходимостью».
«Последователь научного социализма смотрит на осуществле-
ние своего идеала как на дело исторической необходимости».
«Социалист служит одним из орудий этой необходимости».
Что бы ни происходило в капиталистическом обществе, оно не-
избежно, с железной необходимостью, будет замещено социали-
стическим строем.
Это своего рода фаталистический механизм, и мне казалось,
что у Плеханова его было неизмеримо больше, чем у Маркса,
и намного больше, чем у Ф. Энгельса. По Плеханову, вне зависи-
мости от того, что делает или не делает личность, социализм —
неотвратимый финал экономического развития современного
общества. Присущие ему жестокие противоречия и классовая
борьба неизбежно должны окончиться диктатурой пролетариата
и социализацией средств и орудий производства. А дальше что?
Это Плеханова не интересовало. «В социалистическом строе, — за-
явил он однажды Крупской (в 1901 г.), — будет смертельная ску-
ка: в нем не будет борьбы». Бедная Крупская от слов Плеханова
чуть было не упала в обморок...
Таковы доводы, чувства, предубеждения издавна, с первых
годов знакомства с марксизмом, не делавшие меня поклонником
Плеханова. Однако познакомиться с ним, повторяю, я очень хотел
и в назначенный им день и час, точно, без минуты промедления,
явился к нему. Меня ввели в большую темноватую комнату и по-
просили подождать. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Было
слышно где-то стукание посуды и передвигание стульев, а потом
гробовая тишина.
Проходит двадцать, двадцать пять минут. Я начал от нетерпе-
ния ёрзать на стуле. Чтобы напомнить о себе — кашляю и громко
сморкаюсь. Тишина. Проходит тридцать минут, и я решаю: буду
медленно считать до 30, а после этого открою дверь и уйду. Как
раз в этот момент и появился Плеханов.
Я видел его впервые. Бросились в глаза густые, сросшиеся
брови, имевшие, как у одного персонажа Мопассана74, «Fair dune,
paire de moustaches places la par erreur»75. Бросился в глаза особый,
«натянутый» облик Плеханова. Он учился в военном училище,
потом в юнкерском училище и, по словам Л. Г. Дейча76, его старо-
го товарища, стремился всегда сохранить военную выправку. Его
не славянское, а скорее восточного типа лицо — грузина, осетина,
узбека (в самой фамилии Плехан нечто татарское) ошеломило меня
сходством с человеком, которого я хорошо знал. С кем? Георгий
Валентинович Плеханов был удивительно похож на своего брата —
Григория Валентиновича Плеханова — полицейского исправника.
Вот судьба! Один брат — революционер и выдающийся член
Социалистического Интернационала, другой — полицейский чин,
обязанный охранять царское самодержавие от посягательств ре-
волюции, руководимой его братом. Отец Плеханова, о чем я узнал
позднее, был женат два раза, второй раз на Белинской, отдаленной
родственнице знаменитого Виссариона Григорьевича Белинского.
Георгий и Григорий Валентиновичи родились от второго брака.
Кто из них был старше — не знаю. Сходство их внешнего облика,
повторяю, было поразительным. Главное отличие, пожалуй, в том,
что Григорий Валентинович был ростом выше и всегда носил
пенснэ. Плеханова-исправника я знал очень хорошо. Свой пост
он занимал в городе Моршанске, Тамбовской губернии, где жили
мои родные, где я вырос и учился в реальном училище. В той же
губернии, недалеко от города Липецка, в деревне Гудаловке, в по-
мещичьей семье, родился 25 ноября 1851 г. и Георгий Валентино-
вич Плеханов — «отец русского марксизма», с произведением
которого в начале 1889 г., как он сам мне сказал, впервые позна-
комился 19-летний Ленин-Ульянов.
Исправника Плеханова ни в коем случае нельзя было зане-
сти в галерею полицейских держиморд, описанных Щедриным.
Правда, вид у него был важный и суровый, он горделиво носил во-
енный мундир (и почему-то шпоры!), но по натуре своей был очень
мягок, как говорится, не мог и мухи убить. Мой отец — в то время
уездный предводитель дворянства, — всех и вся ругавший и пре-
зиравший, находил, что Плеханов относится к своим полицейским
обязанностям с недопустимой халатностью.
«Я даже допускаю, сказал он однажды, что сей вояка, бренча-
ющий шпорами, находится в нежной переписке со своим братцем,
который в Женеве крутит революцию». Так я узнал, что у нашего
милейшего исправника есть опасный брат. И вот что в связи с этим
я припоминаю. Это было в одно из воскресений весною, вероятно,
в 1895 г.
В такие дни вечером городской сад Моршанска с цветущей си-
ренью наполнялся обывателями, важно и солидно топтавшихся
по главной аллее, длиною не больше трехсот метров. Из ресторана
при саде оглушительно пахло жареными цыплятами и пирожками,
а в павильоне военный духовой оркестр без устали трубил «Невоз-
вратное время»» и другие вальсы. Я сидел на скамейке против
памятника основательницы города «матушки царицы Екатерины
Великой».
Плеханов, прогуливаясь, увидев на скамейке незанятое место,
сел рядом со мною. Он приходил к нам довольно часто играть в винт
с моим отцом и, конечно, знал меня. О чем он меня спрашивал,
с чего начался разговор — совершенно не помню, только у меня
«спонтанно» вырвалась такая фраза:
— Григорий Валентинович, а ведь если придет революция,
памятник царицы наверное повалят. Во время французской ре-
волюции выбросили вон даже гробы королей. — И чтобы «лега-
лизировать» мою фразу, я тут же прибавил:
— О таком безобразии нам на днях подробно рассказывал
В. Д. Дейнеко (учитель истории).
Плеханов покосился на меня с видом полного удивления.
— Что за охота пустяки говорить! Если придет революция?
Да она никогда не придет. В России не может быть революции.
Она не Франция.
Плеханов говорил то самое, что вечно твердил мой отец, что
в «Новомвремени», самом влиятельном органе 90-х годов, весьма
образно вещал его издатель — Суворин77: «Я скорее поверю в появ-
ление на Каменноостровском проспекте Петербурга огнедышащего
вулкана, чем в возможность революции в России».
Если бы Суворин дожил до 1917 г., он смог бы увидеть «вулкан»
революции и Ленина, произносящего «огнедышащие» речи с бал-
кона дворца балерины Кшесинской именно на Каменноостровском
проспекте.
Не знаю, какой чёрт меня толкал, но после реплики Плеханова,
я спросил его:
— А ваш брат по-прежнему живет в Женеве?
Не ожидал, что сей вопрос может произвести такой эффект.
По лицу Плеханова пробежали смущение, даже страх. Думаю,
что он никак не предполагал, что кто-нибудь знает (а если знаю
я, то уже наверное знает мой отец и другие), что у него, исправника,
такая политически его компрометирующая родня. Он поднялся
со скамейки, выпрямился и совершенно так же, как во время
публичных речей это делал Плеханов — женевский, деланно, не-
естественно, топнул ногой:
— У меня нет брата!
Быстро отошел от меня и больше разговоров со мною уже никог-
да не вел. Я ввожу в мои воспоминания эту историю с исправником
Плехановым не потому, что одолеваем неудержимым желанием
болтать, погружаясь в прошлое. Она мне понадобится в дальней-
шем, когда буду говорить об одном письме Ленина в редакцию
«Искры», о карикатуре, нарисованной Лепешинским, и «скан-
дальном» выступлении «Нилова», инспирированном Лениным.
И вот девять лет спустя после описанной сцены с Плехановым-
Моршанским, я стоял пред его братом — Плехановым-Женевским.
Потому ли, что он был болен, в скверном настроении, чем-нибудь
раздражен или просто потерял желание говорить о философии
и пропаганде среди сектантов с каким-то Ниловым, посланным
большевиком Бончем, Плеханов принял меня более чем холодно.
Он не извинился, что заставил так долго ждать его «выхода», а, по-
дойдя ко мне, передал мою рукопись и сказал:
— Вы правильно анализируете схоластику сектантов и пра-
вильно отвечаете на их мнимо философские и всякие другие во-
просы. Тут, как и во всем другом, только материализм и Марксова
диалектика дают в руки действительное оружие.
«Аудиенция» на этом была окончена. Приглашения сесть и по-
беседовать я не получил. А так как мое самолюбие было задето
и долгим ожиданием, и ледяным приемом, я почувствовал острое
желание пред уходом сказать в отместку Плеханову что-нибудь
неприятное, такое, что должно было ему казаться вызывающей
дерзостью.
Холодным тоном, выражая ему благодарность за признание
«правильности» моего анализа, я сказал, что «почитаю своим
долгом» заметить, что в этом анализе философский материализм
никакой роли не играл. «От этого материализма я окончательно
ушел уже несколько лет и теперь убежден, что для экономической
доктрины Маркса и его социологии, так называемого материа-
листического понимания истории, отнюдь не обязанного быть
связанным с философским материализмом, гораздо лучшую
гносеологическую основу дает эмпирио-критическая философия
Авенариуса и Маха»78. Как и нужно было ожидать, такой наглости
Г. В. Плеханов перенести не мог. Не он ли доказывал, что социоло-
гия Маркса предполагает и органически связана с философским
материализмом в его, Плеханова, понимании? Когда Плеханов
услышал мое «наглое» отрицание этой истины, его брови, усы
угрожающе поднялись чуть ли не до половины лба.
— Авенариус? Мах?
— Извлекая из подвалов буржуазной мысли этих птиц, вы хо-
тите с помощью их «исправить» марксизм? — грозно спросил он.
— Почему же непременно из подвалов и почему буржуазных?
— Ну, знаете ли, это легко понять даже при самом небольшом
напряжении мысли. Видите ли, знающие люди считают, что
на верху философской мысли стоят такие умы, как Кант, Гегель,
Фихте, Шеллинг, Фейербах79, французские материалисты, сре-
ди них ваших птиц нет. Значит, раз они существуют, то, нужно
полагать, обретаются в какой-то более низкой, вероятно, очень
низкой атмосфере. Я и назвал ее подвальной. А что же касается
их буржуазности, ничто не должно вам мешать догадаться, что
я знаю всех философов по духу, по направлению мысли, связан-
ных с революционным учением Маркса и Энгельса. Смею вас
уверить, что среди них ваших птиц нет. Они существуют вне вся-
кого касательства к марксизму. А вне — это значит в атмосфере
буржуазной идеологии.
— Из ваших слов я могу заключить, что с философией ни Аве-
нариуса, ни Маха вы не успели еще ознакомиться?
— Не успел и всё как будто говорит, что я не смогу вам обе-
щать знакомства с вашими птицами. Я занят по горло партийной
и литературной работой. Я не имею времени, ни права заниматься
пустяками, браться за чтение того, что иным людям по молодости,
по недостатку опыта и знаний может казаться каким-то новым
откровением, а в действительности является перепевом хорошо
мне знакомых заблуждений.
Тон Плеханова (я со стенографической точностью передаю его
слова, в свое время они были мною записаны) становился всё более
и более дерзким. В свою очередь, раздражаясь, я пустил в него
«пульку», которой уже пользовался в аналогичных спорах.
— Итак, вы не читали ни Авенариуса, ни Маха. Вы просто их
не знаете. Вы сами это признаете, что не мешает вам их крити-
ковать и налепливать на них этикетку: «буржуазные подвалы».
По этому поводу мне вспоминаются слова Гейне80: «Писателя
Ауффенберга81 я не знаю, полагаю, что он вроде Арленкура82,
которого я тоже не знаю».
Плеханов очень внимательно посмотрел на меня, скрестил руки
и, отчеканивая каждое слово, сказал:
— Отвечу вам кратко. Вашего Ауффенберга я потому испы-
тываю весьма малое желание знать, что очень хорошо знаю его
духовных предков, его мамашу, которая, сражаясь с материализ-
мом, философски обслуживает классовые интересы буржуазии.
Какие у этой ведьмы и ее потомков глаза — красные, желтые или
белые, меня абсолютно не интересует. С меня достаточно знать,
что это порода ведьм. На этом и окончим наш разговор. Жаль, что
у меня не было времени более внимательно ознакомиться с вашей
рукописью. Стоило бы проследить, не сказалось ли где-нибудь
в ней буржуазное влияние вашего философа, как бишь его —
Ауффенберга.
Мне оставалось раскланяться и выкатиться кубарем из кварти-
ры Плеханова. Я отправился к Бонч-Бруевичу, который сердито
накинулся на меня, когда я рассказал ему происшедшее.
— Чёрт вас дергал за язык! К чему это было злить Плеханова,
подсовывая ему каких-то философов! Теперь, поверьте мне, он
возьмет вас на мушку, он непременно найдет в ваших статьях
какие-нибудь вредные ереси. Я уверен, что на этой почве у нас
могут быть неприятности.
Причинять неприятности редакции «Рассвета», т.е. Бонч-
Бруевичу, я менее чем кто-либо хотел. Сразу кончая с разговора-
ми на эту тему, я взял мою рукопись и на глазах Бонча порвал ее
на мелкие клочки. Рвал по-глупому, с остервенением, досадой,
раздражением. Бонч меня еще раз ругнул, но, думаю, этим концом
остался доволен.
На другой день, придя к Ленину я, разумеется, рассказал о моем
визите к Плеханову. Плеханов ему импонировал как никто другой,
больше чем Каутский83, больше чем Бебель84. Всё, что тот говорил,
делал, писал — его крайне интересовало. Он превращался в одно
внимание, когда речь заходила о Плеханове. «Это человек колос-
сального роста, перед ним приходится съеживаться», — сказал
он Лепешинскому. Пришлось рассказать, из-за чего весь сыр-бор
разгорелся.
Я должен был эту историю представить с самого ее начала,
т. е. с описания киевского кружка сектантов, роли в нем Семена
Петровича, его идей. Помню, что Ленин, засунув большие пальцы
за борта жилетки около подмышек, — стоял около меня (я сидел)
и слушал с явным любопытством. По поводу веры Семена Петровича,
его деления людей на «злых» и «совестливых», возможности по-
строить социализм только руками «справедливых людей» — Ленин
что-то говорил. Припомнить его слова было бы сейчас не плохо.
Я их не помню и думаю, особенно при отвращении Ленина ко все-
му морализированию, что его замечания по этому вопросу ничего
особо интересного не содержали. Будь иначе, я их бы, наверное,
запомнил. Наоборот, память превосходно сохранила то, что затем
говорил Ленин, ибо тут обнаружилось мое первое с ним разномыслие,
воспринятое мною с большой тревогой и неприятностью. Из него
вытекало, что, несмотря на признание Ленина большим человеком,
очень большую к нему симпатию, желание идти за ним и вместе
с ним, — есть весьма важные вопросы, отношение к которым Ленина
меня отвращает. Я увидел, что как бы ни было в области партийной
враждебно его отношение к Плеханову, Ленин незамедлительно,
без колебаний, встал на его сторону в области философии, притом
в форме, произведшей на меня тяжкое впечатление.
— Вы заявили Плеханову, что материализм нужно заменить
какой-то разновидностью буржуазной философии. Но ведь это
вздор, вреднейший вздор! Плеханов трижды прав, дав вам немед-
ленно отпор. Не нужно смешивать Плеханова, заседающего в ком-
пании оппортунистов в редакции новой « Искры », с Плехановым
после смерти Энгельса, лучшим знатоком и лучшим комментатором
марксистской философии. Несколькими фразами он вас отхлестал,
и поделом! В этих вопросах у него нюх острейший. А я не знал —
это для меня большая новость, — что и у вас склонность исправ-
лять Маркса.
— Позвольте заметить, что Плеханов назвал теорию познания
Авенариуса и Маха подвалом буржуазной мысли, даже не по-
трудившись с нею познакомиться, даже не прочитав ни одной их
строки. Такое отношение к чужой и научной мысли меня возму-
щает. Это — Шемякин суд.
— Во-первых, не думаю, что Плеханов не знает ваших фило-
софов. За философией он следит. А если он вам сказал, что их
не знает, вероятно, потому, чтобы подчеркнуть свое презрение
к ним. Во-вторых, напрасно возмущаетесь. Мы теперь превос-
ходно знаем, к чему ведут пробы соединения Маркса с чуждыми
его духу теориями. Это наглядно показывает Бернштейн85, а у нас
хотя бы Струве и Булгаков. Струве от поправляемого им марксиз-
ма быстро скатился к самому пошлому, вонючему либерализму,
а Булгаков катится еще в более мерзкую яму. Марксизм — моно-
литное мировоззрение, он не терпит, чтобы его разжижали, опош-
ляли разными вставочками и приставочками. Говоря о какой-то
критике марксизма, не помню уже о ком, Плеханов однажды мне
сказал: «Сначала налепим на него бубновый туз, а потом раз-
беремся». А я считаю, что на всех, кто хочет колебать марксизм,
нужно лепить бубновый туз, даже не разбираясь. Такой должна
быть реакция всякого здорового революционера. Когда на своей
дороге встречаете зловонную кучу, вам не требуется копаться
в ней руками, чтобы определить, что это за вещь. Вы носом сразу
чувствуете, что это г...о, и проходите мимо.
От слов Ленина у меня дыхание сперло.
— Из огня Плеханова я попадаю в ваше полымя, - сказал я.
Плеханов говорит, что философы Авенариус и Мах, хотя они ему
неизвестны, — ведьмы, и, какие у них глаза, красные или желтые,
его не интересует. А другой наш теоретик — Ленин рекомендует,
не разбираясь в их теориях, клеймить этих людей бубновым тузом.
Вы всё время повторяете: буржуазная философия, буржуазные
философы. Теория Авенариуса и Маха не есть какая-то метафизи-
ческая концепция, это попытка создания научной теории познания,
основанной только на опыте. Прежде чем лепить на нее бубновый
туз — попробуйте ее узнать и в ней разобраться.
Нет буржуазной или пролетарской астрономии, алгебры,
физики или химии, нет и буржуазной теории познания. Речь мо-
жет идти только о том — верна или неверна теория Авенариуса
и Маха. Даже допустив, что в ней есть какие-то элементы, при-
сущие буржуазному образу мысли, нельзя без предварительного
доказательства клеймить ее авторов как преступников бубновым
тузом. Вы упомянули Булгакова.
Будучи студентом Политехникума, я был одним из участников
его экономического семинария. Он организовал его для студентов,
желающих в области социальных наук знать больше того, что дает
в течение часа лекция по политической экономии. В этом семина-
рии мы при полной свободе ставили и обсуждали разные вопросы.
И почти каждое наше собрание Булгаков открывал торжествен-
ным напоминанием: «Истина добывается честным, свободным,
лояльным сопоставлением идей». Откровенно говорю, — такой
метод мне гораздо более по душе, чем ваш бубновый туз.
— Ах, вот как! Вы, значит, были в семинарии Булгакова. Еще
одна новость! Не поздравляю, не поздравляю. Не под влиянием ли
Булгакова у вас и появилась склонность к исправлению Марксовой
философии? Это скользкая дорожка. Социал-демократия не есть
семинарий, где сопоставляются разные идеи. Это боевая классовая
организация революционного пролетариата. У нее есть програм-
ма, мировоззрение, принадлежащий только ей строй идей. В ней
на особую свободу критики и сопоставление идей — нечего рас-
считывать. Кто вошел в партию, должен следовать за ее идеями,
их разделять, а не колебать. Если они не нравятся — вот Бог, а вот
порог, выход свободен. Мы хорошо теперь знаем, что скрывается
за так называемой «свободой критики», которую требуют не про-
летарские, а именно интеллигентские, зараженные буржуазны-
ми предрассудками, элементы социал-демократической партии.
Повторяю: молодец Плеханов. Он сразу почувствовал, что вас
следует ударить.
— Владимир Ильич, смею вас уверить, ни в какой мере я реви-
зионизму не сочувствую. Если у меня есть симпатия к философии
Авенариуса и Маха, то только потому, что она самым революцион-
ным образом сокрушает всякую метафизику. Познакомьтесь с нею,
вы это признаете. Отвергая ревизионизм, всё-таки не думаю, что
марксизм есть нечто застывшее, раз навсегда данное, исключающее
какие-либо изменения. Плеханов однажды писал, что марксизм
есть абсолютная истина, которую уже не отменит никакой рок. Как
вы относитесь к этой формуле? Как совместить ее с диалектикой?
— Я полностью согласен с Плехановым. Маркс и Энгельс
наметили и сказали всё, что нужно сказать. Если марксизм
нуждается в развитии, — то только в направлении, указанном
его основоположниками. Ничто в марксизме не подлежит ре-
визии. На ревизию один ответ: в морду! Ревизии не подлежат
ни марксистская философия, ни материалистическое понимание
истории, ни экономическая теория Маркса, ни теория трудо-
вой стоимости, ни идея неизбежности социальной революции,
ни идея диктатуры пролетариата, короче, ни один из основных
пунктов марксизма!
Таково было мое первое разногласие с Лениным. Это было при-
близительно в начале марта. Несмотря на мои вспышки во время
беседы, Ленин всё-таки не придал им большого значения: я не-
сколько раз ему сказал, что к ревизионизму ни в малейшей степени
симпатии не чувствую. Благоволение ко мне Ленина еще не было
нарушено. Лишь через три с половиной месяца, когда разногласие
с ним приняло явную и острую форму, он вспомнит мартовский
разговор и сделает из него дополнительный аргумент для занесе-
ния меня в стан «врагов».
В день начавшего проявляться разномыслия с Лениным я чув-
ствовал себя совсем неуютно. Если бы у меня была смелость
заглянуть поглубже в себя, посмотреть, что делается на моем
«теоретическом чердаке», я не смог бы тогда сказать, что не имею
ничего общего с ревизионизмом...
Две встречи. Полный разрыв с Лениным
Мартов умер в 1923 г. в Берлине в эмиграции (третий раз!)
на пятидесятом году. Заседания, собрания, прения, споры, вол-
нения, нескончаемое словоговорение, бессонные ночи, невыни-
маемая изо рта папироса, эмигрантская тина — погубили этого
талантливого человека. Даже удивительно, как при такой жизни
его хилый организм дотянул до 50 лет.
Как тургеневский Рудин, он мог бы сказать: «Природа мне
многое дала, но я умру, не сделав ничего достойного сил моих».
Он написал множество газетных и журнальных статей, брошюр,
неоконченную книгу воспоминаний, но то, что он дал, лишь не-
большая, невеская частица того, что мог бы и должен бы дать.
Если бы этот человек освободился от связывающего его мозг
ортодоксального марксизма, способность быстро схватывать
и понимать самые сложные проблемы сделала бы из него перво-
классного теоретика, обеспечила бы ему проникновение в самую
гущу социальных явлений.
Расставаясь со мною после длительной беседы, в течение кото-
рой, хочу сугубо подчеркнуть, ни разу не был поднят вопрос о пар-
тийных разногласиях и роли в них Ленина, Мартов в дружеской
форме мне сказал:
— Должен вам сказать, вне того, что читал у Маркса, Энгельса,
Плеханова, я мало занимался философией. Прочитал Канта, читал
Гегеля, кое-кого другого, осилил несколько историй философии,
но такого багажа мало, чтобы как следует разобраться и судить
об ошибках или действительной ценности той философии, о ко-
торой мы с вами говорили. Какой вывод у меня слагается из раз-
говора с вами?
У марксизма вы хотите вынуть всю его традиционную испытан-
ную в боях философию и заменить другой. Вы думаете, что такая
операция никак не отразится на основных частях революционного
марксизма, а лишь укрепит их. Этот взгляд я совершенно не раз-
деляю. Скажу вам откровенно — соединение марксизма с защи-
щаемой вами философией мне представляется как один из видов
ревизионизма. Трудно допустить, что этот ревизионизм не переки-
нется в область социологическую, экономическую, политическую.
Пример Струве, начавшего с замены материализма философией
Рил я85, — дает именно такую картину. Но эмпириокритицизм, как
я мог заключить из нашего разговора, философия более серьезная,
чем Рил я и чем те, которыми пользуются Бернштейн и другие
ревизионисты. Поэтому с ним нужно бороться не наскоком, а се-
рьезной критикой, основательным анализом.
Расставшись с Мартовым, я думал: сильно же отличается он
от Ленина! Это два разных психологических типа. С тем и другим
пришлось обсуждать одни и те же вопросы, а какая разница в самом
подходе к ним. Мартов, прежде чем их откинуть, — хочет понять.
Ленин же (как и Плеханов) считает, что нужно лепить бубновый
туз, даже не разбираясь; Мартов говорит — нужен не наскок,
а серьезная критика, Ленин же, очертив вокруг себя круг, всё, что
вне его, топчет ногами, рубит топором.
И опять, уже не первый раз, меня укусила мысль: большевик ли
я, в какой степени я большевик? Если речь идет о волюнтаризме
и проявлении воли, которое меня так прельстило в ленинском «Что
делать?...» и чего я инстинктом чувствовал нет у Мартова и других
меньшевиков (я никогда не забывал киевского Александра —
Исува!86), — тогда и только по этому признаку — я большевик.
Но этого ведь еще недостаточно, чтобы я продолжал считать себя
связанным принадлежностью к большевистской группе. Связь
с нею разбил сам Ленин, и после свидания с Мартовым, произ-
ведшего на меня несомненное впечатление, эта связь стала еще
слабее, превратилась в тонкую ниточку.
Симпатия к Мартову, появившаяся во время нашей встречи, на-
верное, усилилась, если бы я знал следующий факт. В № 77 «Искры»
(от 5 ноября 1904 г.) появилась статья Ортодокс (Л. И. Аксельрод)
под заглавием «Новая разновидность ревизионизма». В это время
всем уже стало известным, что большевики создают свою соб-
ственную партию, готовятся организовать свою газету и во главе
этого политического предприятия стоит, кроме Ленина, Богданов.
«Дуумвират» Ленина и Богданова подвергся обстрелу меньшеви-
ков. Каким это образом Ленин — ультра-ортодокс, не выносящий
за тысячи километров малейшего запаха ревизионизма, — ока-
зался в политическом браке с «господином» Богдановым, явным
ревизионистом, ибо он не признает философии ортодоксального
марксизма? Куда делась принципиальная непримиримость, которой
так щеголял Ленин, когда писал против оппортунистов и ревизи-
онистов «Шаг вперед — два шага назад»? С явным намерением
прищемить Ленина и столкнуть его с Богдановым, Л. Ортодокс
и начала свою статью следующими словами:
«Приблизительно года полтора тому назад Ленин обратил-
ся ко мне с предложением выступить против новой “критики”
Марксовой теории, выразившейся в сочинениях г. Богданова.
Ленин энергически настаивал на том, чтобы я немедленно за-
нялся оценкой этого течения. Он говорил мне при этом, что он
обращался с этим предложением к Плеханову, но что Плеханов,
вполне разделяя необходимость такой работы, тем не менее от-
казался от нее, вследствие более насущных и неотлагательных
партийных занятий».
За сим следовала критика «ревизионизма» Богданова и ука-
зание, что свои неверные взгляды он черпает из философии
Авенариуса и Маха, а эти люди якобы отрицают существование
независимого от нас материального мира и во внешнем предме-
те усматривают лишь метафизическое предположение. Статья
Ортодокса была до чрезвычайности слаба. Из нее проступало
полное непонимание эмпириокритицизма, сущность которого
она излагала несвязанными, аляповатыми фразами. Ошибки
Богданова, порожденные не эмпириокритицизмом, для человека
знающего его произведения — заметить очень легко. Ортодокс
прошла мимо них.
Плеханов в то время, нет сомнения, незнакомый с эмпирио-
критицизмом и смешавший его с философией Богданова, от всту-
пления в печатный бой дипломатически уклонился, а толкнул
свою ученицу Ортодокс, и в этом первом выступлении ортодоксии
против эмпириокритицизма — она сильно осрамилась.
Хорошо помню, что на меня ее статья произвела тягостное
впечатление. Она напомнила rue du Foyer, где Ленин пытался
растерзать эмпириокритицизм с помощью ругательств. Она мне
напомнила другое: три месяца пред этим Мартов мне говорил,
что с эмпириокритицизмом нельзя бороться «наскоком», против
него нужно направить только серьезную, основательную крити-
ку. Почему же Мартов, будучи одним из редакторов «Искры»,
печатает теперь «наскок» Ортодокса? Хорошие слова Мартова,
решил я, разошлись с его делом. Я ошибся. Через двадцать лет —
Мартова уже не было в живых — я узнал из журнала «Пролетар-
ская Революция» (1924 г., № 1, стр. 200—202), что он был реши-
тельно против помещения в «Искре» статьи Ортодокса, на чем
настаивал Плеханов и, в угоду ему, вероятно, Аксельрод и Засулич.
Не ограничиваясь словесными возражениями, Мартов выразил
свой протест даже в форме письменного заявления:
«Признавая статью тов. Ортодокс в научном отношении
посредственной, а в литературном отношении неподходящей
для политической газеты, я сверх того, думаю, что такая статья
слабостью своей критики и неубедительностью заключающихся
в ней обвинений против нового рода ревизионизма может толь-
ко способствовать популярности распространяющегося в рядах
социал-демократии модного философского течения. Признавая
серьезную идейную борьбу с новым видом ревизионизма, я, ду-
маю, что эта борьба должна вестись не с помощью газетных статей,
а в « Заре», где только и возможна тщательная и глубокая критика
теоретических заблуждений Богданова и Ко». (Статья Ортодокс
вошла в ее книгу «Философские очерки», изданную в 1907 г.
Первые годы советской власти Ортодокс (Л. А. Аксельрод), вме-
сте с Дебориным, считалась охранителем чистоты марксистской
материалистической философии. Пишущему эти строки при-
шлось с нею резко полемизировать в печати, что не помешало
нам в 1922 и 1926 гг. вести весьма мирные разговоры. На книж-
ных полках ее комнаты, будучи у нее в 1926 г., я, увидев весь
синклит эмпириокритических философов, спросил: неужели вы
продолжаете думать о них, как в 1904 г.? Л. И. Аксельрод очень
честно призналась, что она во многом изменила свой взгляд
на них. «Можно не соглашаться с ними, сказала она, - но это
серьезная философия».)
Читая в 1924 г. это заявление, я думал: а всё-таки недаром я про-
сидел с Ю. О. Мартовым три часа в кафе на Plaine de Plainpalais,
излагая ему эмпириокритицизм. Если думу мою почтут проявле-
нием самомнения — не буду возражать.
После встречи с Мартовым, а в этом простом факте Ленин, о чем
ниже, усмотрит мое «двурушничество», не могу рассказать о другой
встрече, на этот раз с Богдановым, а беседа с ним мне дала понять,
насколько с конца июня, сменив полосу «благоволения», — стало
враждебно ко мне отношение Ленина.
Богданов, как и Ольминский, приехал в Женеву в феврале
1904 г. Я познакомился с ним у Ленина. В конце февраля или на-
чале марта Ленин пригласил Богданова, его жену, Ольминского
и меня сделать прогулку в ближайшие к Женеве горы: во время
ее много говорилось об «интенсификации» борьбы с меньшеви-
ками. Потом я видел Богданова два раза по следующему поводу.
Я рассчитывал, что Богданов, имевший в России обширные ли-
тературные связи, окажет протекцию для помещения в журнале
«Обозрение» моей статьи об экономическом положении Донецкого
бассейна, составленной, главным образом, по данным «Торгово-
промышленной газеты». Основную мысль газеты о низком уровне
развития южнорусской угольной промышленности и металлургии
Богданов признал совершенно правильной, но нашел, что статья
в литературном отношении слаба, ее всю нужно переделать, пере-
кроить, заново написать. Я показал ее Ленину. «Неправда, — ска-
зал он, — статья не плохо написана. Она ясна и грамотна, большего
не нужно. Беда ее в другом: основная мысль в ней — ни черта
не стоит! Нельзя говорить о низком уровне индустрии юга. Она
развивается темпом, превышающем американское развитие.
Не принимать этого во внимание, преуменьшать быстрый ход
капиталистического развития, а вместе с ним еще более быстрое
развитие рабочего движения, притом в форме революционной, —
значит повторять народнические ошибки и не видеть открываю-
щихся перед нами больших перспектив».
После таких противоположных отзывов, не зная, какому богу
молиться, я статью уничтожил.
Из Женевы Богданов уехал в Париж, и встретиться с ним при-
шлось лишь в начале августа. Он жил в это время, как уже упо-
мянуто, в компании с Лениным, недалеко от Женевы и приехал
в нее на несколько часов, кажется для покупок книг. Я встретил
его на rue Carouge, выйдя из столовой Лепешинских. «Мне с ва-
ми, — сказал он, — надо кое о чем переговорить, я иду на вокзал,
проводите меня». В пути я услышал от него следующее. Ленин,
беседуя с ним о составе женевской группы большевиков, ему
поведал, что он неожиданно «нарвался» в моем лице на случай
«совершенно дикого обскурантизма», прикрытого путанной фило-
софской фразеологией.
— Когда я узнал, что вы приносили ему Авенариуса и Маха
и влиянием их философии он объясняет ваше затмение, при-
шлось с Лениным повоевать. Вас я не знаю, хорошо или худо вы
защищали философию Маха, тоже не знаю, но всё-таки я не мог
не указать Ленину, что согласие с взглядами эмпириокритициз-
ма к обскурантизму не ведет, что я сам прошел через эту школу
и разделяю ее критику философского материализма. Ленин стал
возражать, ссылаться на Плеханова, спорить с излишним азар-
том и большой нервностью. Мы с ним продискуссировали целых
два дня и чуть-чуть не поссорились серьезно. Суждения Ленина
о философии я слышал от него впервые и убедился, что об этих
вопросах с ним лучше не говорить. Страсти спорить у него много,
а знаний мало.
Хотя он ссылался, например, на «вещь в себе» Канта, я вы-
нес твердую уверенность — «Критику чистого разума» он не чи-
тал, в лучшем случае, в нее заглянул. Относительно кантовской
«Критики практического разума» он прямо заявил, что счел ее столь
пустой и никому не нужной, что дальше первых страниц не пошел.
Поспорив два дня и видя, что спор ни к чему доброму не приведет,
мы с Лениным решили, что ссорится из-за «вещи в себе» или чего-то
вроде этого нам не годится и потому лучше впредь о философских
вопросах не говорить. Я вам сообщаю всё это вот к чему. Несколько
медвежье обращение Ленина с философскими доктринами ни на се-
кунду не подрывает его авторитета — выдающегося организатора,
экономиста, политика, самого большого человека в нашей партии.
Для вас, должно быть, не секрет, что мы решили порвать партий-
ную связь с меньшевиками, иметь собственную организацию, свой
центральный комитет и комитеты на местах.
Главным инициатором и руководителем этого дела является, ко-
нечно, тов. Ленин, которого «Искра» объявила политически мерт-
вым человеком. Борьба с меньшинством предстоит трудная, но мы
победим, большинство партии пойдет за нами. В предстоящей
борьбе мы все как один человек должны дружно сгрудиться около
Ленина, всячески помогать ему, оказывать ему максимальную под-
держку, хотя для некоторых из нас не все стороны его характера
приемлемы. Рассматривая с этой точки то, что произошло между
Лениным и вами, и не входя ни в какие частности, тем более что
я их не знаю, должен сказать, что не могу одобрить вашего пове-
дения. Я обратил внимание, что Ленин вас называл «заносчивым
обскурантом», а Н. К. Крупская указала, что вы в споре с ним вели
себя «вызывающе дерзко». Так нельзя, право нельзя! Особенно
теперь, когда Ленин подвергается такому поношению со стороны
«Искры» и меньшевиков. Среди большевиков должно быть больше
почтения к Ленину, нам нужно его защищать, а не вести против
него критику, да еще вдобавок дерзкую. Вам надо уладить это дело.
— Что же вы хотите от меня, — воскликнул я, — не намекае-
те ли вы, что я должен просить у Ленина извинение?
Я рассказал Богданову, по поводу чего шел спор с Лениным,
какими ругательствами он меня осыпал, как сознательно старал-
ся «опозорить», объясняя расхождение с ним не только тем, что
я попал под влияние Авенариуса и Маха, а якобы и под влияние
Булгакова, по его изящному выражению, сидящего в вонючей яме.
— Считаете ли вы честным такой сорт полемики? Вполне со-
глашаясь с вами, что Ленин большой человек, я всё-таки никогда
не соглашусь стоять перед ним на коленях. Партия не должна
делиться на «заезжателей», которым всё позволено, и «заезжае-
мых», которым вменена обязанность молча подчиняться всему,
что они слышат сверху.
— Это уже вы цитируете из скверной литературы Мартова, —
сухо заметил Богданов. После моей реплики он, видимо, потерял
желание вести со мною разговор. Сказав, что ему нужно спешить
на вокзал, он сел в подходивший трамвай, простившись со мною
весьма холодно. Что он хотел от меня? Вероятно, полагал, что
к назиданию «уладить» конфликт приседанием пред Лениным
я отнесусь с полной готовностью и предупредительностью!
В связи с встречей с Богдановым следует коснуться той на-
чальной стадии его отношений с Лениным, которую я назвал lune
du miel87. В 1908 г. в разгар уже происшедшей между ними лютой
ссоры, Ленин писал М. Горькому:
«Лично я с ним (Богдановым) познакомился в 1904 г., причем
мы сразу презентовали друг другу: я “Шаги” («Шаг вперед — два
шага назад». — Примеч. Н. В-В.), он одну свою тогдашнюю фило-
софскую работу. И я тотчас весной или летом писал из Женевы
в Париж, что он меня своими писаниями сугубо разубеждает
в правильности своих взглядов и сугубо убеждает в правильности
взглядов Плеханова, а с Плехановым, когда мы работали вместе,
мы не раз беседовали о Богданове».
Память несколько изменила Ленину. Впервые Ленин увидел
Богданова в феврале 1904 г. Возможно, что тогда тот «презенто-
вал» ему свою философскую работу «Эмпириомонизм», книга I,
но Ленин не мог ему в этот момент «презентовать» «Шаги». Эту
вещь он только начал писать, и вышла она из печати в половине
мая. Возможно (но я в этом не уверен), Ленин весною или летом
писал Богданову в Париж о своем несогласии с его философией.
Богданов на это письмо, во всяком случае, не обратил вни-
мания, так как из вышеприведенного с ним разговора следует,
что впервые его суждения о философии он услыхал в августе,
поселившись рядом с Лениным у Luc de Вге. Я предполагаю, что
разговор с Богдановым о моем «обскурантизме» был неким ма-
невром «Ильича». Право, смешно думать, что конфликту со мною
и моему обскурантизму он придавал столь большое значение,
что счел нужным сообщить о нем Богданову. У Ленина тут был
другой умысел. Заключая политический союз с Богдановым, он,
на примере со мною, хотел показать, что подвергает беспощадной
экзекуции всякого открыто заявляющего себя противником мате-
риалистической философии. Он хотел припугнуть Богданова:
мы, намекал он, идем с вами вместе, но с условием, чтобы ваши
«эмпириомонистические штучки » — вы забыли и не афишировали.
Богданов маневра не понял, а если понял, страха не обнаружил
и начал с ним спорить. При «медвежьем» отношении Ленина
к философии и его нетерпимости спор грозил окончиться «серьез-
ной ссорой», но, насилуя себя, Ленин пошел на попятную. Об этом
указывает и цитированное письмо Ленина к Горькому:
«Осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Богдановым как
большевики и заключили тот, молчаливо устраняющий филосо-
фию, как нейтральную область, блок, который просуществовал
всё время революции (1905-1906 гг.)». Почему же Ленин пошел
на такую, недопустимую с его точки зрения, ересь, как признание
философии «нейтральной областью», т.е., иначе говоря, допустил,
что член партии может не придерживаться философского материа-
лизма, а такой взгляд разделяли в то время, кажется, все социали-
стические партии, за исключением русской? Почему спор Ленина
с Богдановым не окончился тем, что его спор со мною? Объяснение
просто: я был капралом, в лучшем случае, прапорщиком револю-
ции, а Богданов — генералом, ради кокетства подписывавшим
псевдонимом «Рядовой» издаваемые в Женеве революционные
брошюры. В 1897 г. он начал свою литературную карьеру, написав
популярный «Краткий курс экономической науки», ставший в со-
циал-демократических и рабочих кругах основным руководством
при знакомстве с политической экономией. (Достоинства этого
ортодоксального, страницами очень упрощенческого, курса —
не особо велики. Позднее, после 1910-1912 гг., когда о ком-либо
хотели сказать, что в экономической науке он не силен и мыслит
шаблонно, — о нем говорилось: «мыслит по Богданову».
В1899 г. он выпустил книгу «Основные элементы исторического
взгляда на природу», с явным влиянием на нее «Натурфилософии»
Оствальда; в 1901 г. — книгу «Познание с исторической точки
зрения», где, по моему убеждению, с крайней грубостью вставлял
«факты знания» — не их физиологическим субстратом, а стороной
«психической» — в общий энергетический ряд. Хотя эти работы
не пользовались такой популярностью, как его « Курс экономиче-
ской науки», они расширяли его известность, и к тому времени,
когда Ленин встретился с Богдановым, у того было уже литератур-
ное имя. Он был очень известен в социал-демократической среде,
имел обширные литературные связи в Петербурге и в Москве,
в частности с М. Горьким.
Около Ленина, — твердо решившего организовать свою пар-
тию, — не было ни одного крупного литератора, даже правиль-
нее сказать, кроме Воровского, вообще не было людей пишущих.
Богданов, объявивший себя большевиком, был для него сущей
находкой, и за него он ухватился. Богданов обещал привлечь денеж-
ные средства в кассу большевизма, завязать сношения с Горьким,
привлечь на сторону Ленина вступающего в литературу бойкого
писателя и хорошего оратора Луначарского (женатого на сестре
Богданова), Базарова, молодых марксиствующих московских
профессоров.
И Ленин, человек очень практичный, увидев, какой большой
ущерб принесла бы его планам ссора с Богдановым, обуздал себя,
согласился с «ересью», с признанием философии «нейтральной
областью». Ленин в это время сугубо ухаживал за Богдановым
и именно с ним, а не с жившими в Женеве большевиками, раз-
рабатывал детали осуществления своего политического плана.
И когда состоялось «историческое» совещание 22 большевиков,
плебисцировавшее ленинские планы, на этом совещании Богданов
сидел «одесную» Ленина в качестве главнейшего компаньона,
persona grata — организующейся новой партии.
«Блок» с Богдановым начал трещать летом 1906 г. Ленин, про-
читав только что написанную Богдановым III-ю книгу «Эмпирио-
монизма» , по его собственному признанию, «озлился и взбесился
необычайно» и послал ему «объяснение в любви — письмецо
по философии в размере трех тетрадок» (см. письмо к Горькому
в 1908 г.).
Письмецо, иронически самим Лениным называемое «объ-
яснением в любви», содержало так мало знания философии
и столь много оскорбительных для Богданова слов, что последний
возвратил его Ленину с указанием, что для сохранения с ним
личных отношений следует письмецо считать «ненаписанным,
неотправленным, непрочитанным».
Нужно думать, что это не произвело большого впечатления
на Ленина. В 1906 г. Богданов ему уже не был нужен, как в 1904 г.
Молчаливый договор о признании философии нейтральной обла-
стью он считал порванным. Испортившиеся между ними в 1906 г.
отношения ухудшились еще более в 1907 г., когда обнаружилось,
что взгляды на III гос. Думу Богданова отличаются от ленинских.
А в 1908 г. наступил уже полный разрыв: в книге «Материализм
и эмпириокритицизм», заостренной, главным образом, против
Богданова,— Ленин, можно сказать, проклял его, как вредного
еретика, отступающего от канонов марксистской церкви. И так
как Богданов по приходе Ленина к власти оказался в числе очень
немногих непокаявшихся в своей ереси, он не получил никакого
командующего политического поста, стоял в тени и Ленин не пере-
ставал отзываться о нем с великим раздражением. (Богданов, врач
и естественник, — умер в 1928 г., заразившись во время экспери-
ментов с переливанием крови, которыми он занимался в медицин-
ском институте Москвы. Мне пришлось встретиться с ним в 1927 г.
и иметь интересную беседу о Ленине. От него я узнал, с какой
надписью он возвратил Ленину в 1906 г. «объяснение в любви».
«Наблюдая, — сказал мне Богданов, — в течение нескольких лет
некоторые реакции Ленина, я, как врач, пришел к убеждению,
что у Ленина бывали иногда психические состояния с явными
признаками ненормальности». Я не вошел тогда в рассуждение
на эту тему с Богдановым, — но мне, как тогда, так и теперь, ка-
жется, что все люди, подобно Ленину, выходящие из общего ранга,
имеют и должны иметь некоторые черты анормальности. Именно
поэтому они и непохожи на других.)
Г. А. СОЛОМОН
Ленин и его семья (Ульяновы)
Я перехожу к центральной фигуре этих записок. Но прежде
чем говорить о самом Ленине, я приведу краткие характеристики
остальных членов его семьи.
В дополнение к тому, что я уже сказал об Анне Ильиничне1,
не могу не привести любопытного мнения о ней самого Ленина.
Это мнение было высказано им тоже в Брюсселе.
— Ну, это башкистая баба, — сказал он мне, — знаете, как
в деревне говорят — «мужик-баба» или «король-баба»... Но она
сделала непростительную глупость, выйдя замуж за этого «недо-
тепу» Марка2, который, конечно, у нее под башмаком...
И действительно, Анна Ильинична — это не могло укрыться
от посторонних — относилась к нему не просто свысока, а с каким-то
нескрываемым презрением, как к какому-то недостойному придат-
ку к их семье. Она точно стыдилась того, что он член их семьи и ее
муж. И, обращаясь к нему, такому грузному и сильному мужчине,
она, такая маленькая и изящная по всей своей фигуре, всегда как-то
презрительно скашивала свои японские глаза и поджимала губы.
И нередко она с досадой, почти с ненавистью останавливала свой
какой-то русалочный взгляд на грузной и добродушной фигуре
своего мужа. По-видимому, и он чувствовал себя дома «не у себя».
Конечно, несмотря на нашу дружбу с ним, я никогда не касался
этого вопроса, но мне больно было видеть, как этот добродушный
великан не просто стеснялся, а боялся своей жены.
И вот мне вспоминается, как раз его, такого сдержанного
и многотерпеливого, что называется, прорвало. В тот раз Анна
Ильинична была особенно раздражительна в обращении с ним,
обрывая его на каждом его слове...
— Ах, Марк, — резко оборвала она его, когда он начал что-то
рассказывать, — я не понимаю, к чему ты говоришь об этом, ведь,
право же, это никому не интересно... Ты забываешь хорошую по-
говорку, что слова серебро, а молчание золото... Ведь и Георгию
Александровичу скучно слушать...
Марк Тимофеевич остановился на полуслове.
Понятно, и я был неприятно озадачен...
— Что же это, моя женушка, — добродушно и, стараясь владеть
собой, спокойно ответил он, — ты что-то уж очень меня режешь...
— Я просто напомнила хорошую русскую поговорку, - занос-
чиво парировала Анна Ильинична.
— Ну, ладно, — поднимаясь с места, также спокойно заметил
Марк Тимофеевич, — я уж лучше пойду к себе...
— И хорошо сделаешь, — колко ответила Анна Ильинична.
А между тем чем больше я узнавал Марка Тимофеевича, тем
больше я находил, что это человек вполне почтенный, человек
большого аналитического и творческого ума, с большими знани-
ями, очень искренний и прямой, чуждый фразы, не любивший
никаких поз. Напомню, что после большевистского переворота
он, по настоянию Анны Ильиничны и Ленина (см. мою книгу
«Среди красных вождей»), стал народным комиссаром путей
сообщения и не скрывал от меня, что не разделяет лениниз-
ма, и очень здраво, критически относился к самому Ленину.
Он, между прочим, первый забросил в меня идею о ненормаль-
ности Ленина.
Чтобы покончить с характеристиками остальных членов семьи
Ульяновых, отмечу, что брат Ленина, Дмитрий3, был безо всякого
давления со стороны его назначен на какой-то весьма высокий пост
в Крыму. И по этому поводу, как мне передавал Красин4, Ленин
в разговоре с ним так отозвался о своем брате:
— Эти идиоты, по-видимому, хотели угодить мне, назначив
Митю... они не заметили, что хотя мы с ним носим одну и ту же
фамилию, но он просто обыкновенный дурак, которому впору
только печатные пряники жевать...
Младшая сестра Ленина, Мария Ильинична Ульянова5, с давних
пор состоящая на посту секретаря коммунистической «Правды»,
всегда в своей собственной семье считалась «дурочкой», и мне
вспоминается, как Анна Ильинична относилась к ней со снис-
ходительным, но нежным презрением. Но сам Ленин отзывался
о ней вполне определенно... Так, когда мы с ним встретились
в Брюсселе — я подробно остановлюсь на наших встречах с ним
ниже, — говоря о своей семье и упомянув имя Марии Ильиничны,
он, лукаво сощурив глаза, сказал:
— Ну, что касается Мани, она пороху не выдумывает, она...
помните, в сказке «Конек-Горбунок» Ершов6 так характеризует
второго и третьего братьев:
Средний был и так и сяк,
Третий просто был дурак...
И тем не менее М. И. Ульянова, по инициативе самого Ленина,
еще в добольшевистские времена была назначена секретарем
«Правды». Впрочем, она является на этом посту лицом без речей,
но, как сестра «самого», она все-таки окружена известным орео-
лом. Так, имеются несколько приютов «имени М. И. Ульяновой».
Глава 5
Съезд в Лондоне в 1903 г. - Раскол в партии. - Большевики
и меньшевики. Ленин в 1905 г. в России. Мой арест
и ссылка в Сибирь в 1905 1906 гг. — Из Сибири в Бельгию.
Брюссельская группа Российской социал — демократической
партии. — Я — секретарь этой группы. - Большевики
и меньшевики в группе. — Мои революционные сношения
с Лениным. - Приезд Ленина в Брюссель для доклада. -
В. Р. Менжинский. — Сцена в ресторане
После ареста 1901 года я должен был покинуть Москву и почти
потерял из вида семейство Ульяновых.
В 1902 году в Лондоне состоялся известный съезд Российской
социал-демократической партии, явившийся исторической да-
той, отмечающей раскол партии на меньшевиков и большевиков.
Я не буду останавливаться на этом событии: оно достаточно извест-
но. Но со времени этого раскола имя Ленина выдвинулось на один
из первых планов, и становилось все популярнее и популярнее,
как вождя большевистской фракции.
Он оставался за границей в качестве эмигранта. В 1905 году
Ленин возвратился в Россию и принял деятельное участие в тог-
дашнем открытом революционном движении. Я жил тогда и ра-
ботал на революционном поприще в Харькове, где и был снова
арестован 9 декабря 1905 года. Незадолго до ареста я получил
от Ленина письмо, которым он устанавливал революционную связь
со мною. Это было за несколько дней до моего ареста, и, таким
образом, я не успел ему ответить. В начале 1906 года я очутился
в ссылке, в Сибири, а в 1907 году ссылка была мне заменена вы-
сылкой из России. Я уехал в Бельгию, где находился мой старый
приятель и товарищ по работе в Харькове Минаков (псевдоним),
по убеждениям ярый меньшевик, теперь уже давно умерший.
Я относился крайне отрицательно к эмиграции, и потому, попав
в Брюссель, я жил в стороне от русских эмигрантов, тем более что
у меня было много личных горестей... Но Минаков, очень популяр-
ный в брюссельской эмиграции, всячески старался вытянуть меня
из моего уединения. Кончилось тем, что я перезнакомился со все-
ми. Как и во всех европейских центрах, в Брюсселе существовали
разные группы действовавших в то время в России революционных
партий. Существовала и «Брюссельская группа Российской со-
циал-демократической партии». Хотя съезд 1902 года и положил
начало разделению на две фракции (большевиков и меньшевиков),
но наружно партия считалась единой, и заграничные группы ее,
по существу уже распавшиеся внутри каждая на две части, с внеш-
ней стороны сохраняли декорум цельных организаций. Внутри
кипели страсти и взаимная вражда, и люди расходились не только
идейно, но рвались и старые дружеские связи.
Брюссельская группа, в частности, была в начале моего при-
езда в Брюссель очень немногочисленна и организационно очень
непрочна. Всем известно, конечно, что секретари такого рода
организаций являются, в сущности, душой их и в значительной
степени в известном объеме даже диктаторами-руководителями
своих групп. Секретарем брюссельской группы было лицо весьма
ничтожное во всех отношениях, и вся группа в целом была очень
недовольна им по весьма многим и вполне основательным при-
чинам. И вот покойный Минаков стал усердно настаивать, чтобы
я согласился войти в группу, а затем еще более настойчиво, апел-
лируя к моему «социал-демократическому» сердцу, начал угова-
ривать меня согласиться стать секретарем группы. В конце концов
я согласился и был выбран секретарем. Минаков знал, конечно,
что я большевик, и тем не менее, будучи лично ортодоксальным
меньшевиком, не за страх, а за совесть употреблял все свое влияние
для проведения меня в секретари. В качестве такового я являлся,
так сказать, естественным представителем брюссельской группы.
В это время ЦК партии установил похвальный обычай время
от времени посылать во все пункты, где имелись российские
социал-демократические организации, особых докладчиков
по разным современным вопросам. На секретарях групп лежала,
между прочим, обязанность не только организовать собрания, где
читались такие доклады, но и принимать гастролеров-докладчиков
и заботиться о них во время их пребывания в данном пункте. Таким
образом, за время моего пребывания в Брюсселе в нем пребывали
с самыми разнообразными докладами Мартов7, Алексинский8,
Луначарский9, Ленин и др.
Но уже с моего приезда в Брюссель у меня установились с Лени-
ным самые оживленные письменные деловые сношения по всевоз-
можным партийным делам. Надо упомянуть, что Ленин состоял
членом ЦК Российской социал-демократической партии (напо-
минаю, без разделения ее на большевиков и меньшевиков, ибо
партия формально была едина), входя одновременно в качестве
представителя этой партии и в Бюро Второго Интернационала.
Между прочим, с явкой от Ленина в Брюссель перебрался на жи-
тельство и В. Р. Менжинский10 *, с которым у меня вскоре устано-
вились очень близкие дружеские отношения. Когда он приехал,
он был очень болен, весь какой-то распухший от болезни почек.
В день прибытия Ленина Менжинский вызвался встретить его
на вокзале и проводить в небольшой ресторан, где я всегда обедал
и где должен был ждать их обоих — час был обеденный.
Я встречал Ленина до сего только один раз. Это было в Самаре,
когда я ехал на голод (1891-1892 гг.), где я остановился по дороге,
чтобы познакомиться с новым тогда для меня делом постановки
столовых для голодающих и пр. И вот здесь-то я встретил В. И. Уль-
янова, тогда молодого студента, если не ошибаюсь, Казанского
университета, из которого он за что-то был уволен. Он тоже рабо-
тал на голоде в одной из самарских столовых. Меня познакомили
с ним как с братом безвременно погибшего Александра Ульянова.
* В настоящее время находится в Москве, где состоит начальником ГПУ.
Я смутно вспоминаю его как довольно бесцветного юношу, пред-
ставлявшего собою интерес только в качестве брата знаменитости.
И вот, встретившись с ним в ресторане через много лет, я, ко-
нечно, не узнал в этом невысокого роста, с неприятным, прямо
отталкивающим выражением лица, довольно широкоплечем
человеке, обладающем уверенными манерами, того Владимира
Ульянова, которого я мельком видел в Самаре.
Я сидел в ожидании Ленина и Менжинского за столиком... Они
пришли. Я увидел сперва болезненно согнутого Менжинского,
а за ним увидел Ленина. Мне бросилось в глаза одно обстоятель-
ство, и я даже вскочил... Как я выше говорил, Менжинский был
очень болен.
Его отпустили из Парижа всего распухшего от болезни почек,
почти без денег... Мне удалось кое-как и кое-что устроить для не-
го: найти своего врача и пр., и спустя некоторое время он стал
поправляться, но все еще имел ужасный вид с набалдашниками
под глазами, распухшими ногами... И вот при виде их обоих: пы-
шущего здоровьем, самодовольного Ленина и всего расслабленного
Менжинского — меня поразило то, что последний, весь дрожащий
еще от своей болезни и обливающийся потом, нес (как оказалось)
от самого трамвая громадный, тяжелый чемодан Ленина, который
шел налегке за ним, неся на руке только зонтик...
Я вскочил и вместо привета прибывшему бросился скорее
к Менжинскому, выхватил у него из рук вываливающийся из них
чемодан и, зная, как ему вредно таскать тяжести, накинулся
на Ленина с упреками. Менжинский улыбался своею милой,
мягкой улыбкой. Он растерянно стоял передо мной, осыпаемый
моими дружескими укоризнами. Я поторопился усадить его,
и первыми словами, обращенными мною к Ленину, были не-
годующие упреки:
— Как вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить че-
моданище? Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..
— А что с ним? — весело-равнодушно спросил Ленин. — Разве
он болен? А я и не знал... ну, ничего, поправится...
Меня резанул этот равнодушный тон... Так возобновилось наше
знакомство, если не считать началом его нашу деловую переписку.
Сцена с чемоданом произвела на меня самое тяжелое впечатле-
ние. Но Ленин был моим гостем и притом близким товарищем,
и я, с трудом подавив в себе раздражение, перешел на мирный тон
приветствий и пр. Когда мы, пообедав, поднялись из-за стола, что-
бы идти ко мне — Ленин остановился у меня, в моей единственной
комнате, — Менжинский снова схватился было за чемодан Ленина.
(По долгу правдивого летописца отмечу, что элемент самопожерт-
вования является отличительной чертой характера Менжинского
в его сношениях с близкими людьми. Так, мне вспоминается, как
тот же Менжинский в Москве, прибыв из Киева, страдая силь-
ной грыжей, стал перетаскивать свой и своих товарищей багаж,
в то время как молодые товарищи спокойно шли налегке. Он попла-
тился за это болезнью, которая продержала его несколько недель
в постели. И он сносил свои страдания без ропота, с присущей ему
мягкой улыбкой.) После долгих препирательств с ним я вырвал
у него злосчастный чемодан и с шуткой, но настоятельно всучил
его Ленину, который покорно и легко понес его.
В моей памяти невольно зарегистрировалась эта черта характера
Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он
их просто не замечал и оставался к ним совершенно равнодушным...
Глава 6
Ленин у меня в гостях. — Некоторые характерные черты
Ленина: грубость, резкость со слабыми противниками,
личные выпады. — Поклонники Ленина и его враги.
Разговоры с Лениным (1908 г.) на тему о максимализме,
о парламентаризме, о советизации, Учредительном
собрании и пр. — Его резкое отношение к социалистическим
утопиям. — Ленин предостерегает от того, чтобы петь
отходную буржуазии и демократии. - Ленин в спорах
Ленин погостил у меня всего 4-5 дней. Как я сказал, он жил
это время у меня, в моей комнате.
Мы все это время не расставались с ним и, как оно и понятно,
много говорили на всевозможные темы. Доклад, который он про-
читал тогда в Брюсселе, ничего особенного собою не представлял.
Я не помню точно его темы и могу сказать лишь, что он, как теперь
принято говорить, был на тему момента дня.
Это было в 1908 году, когда революционное движение 1905 года
было свирепо и. сказал бы я, чисто по-большевистски подавлено
Столыпиным11. Само собою, в русском обществе, считая в том
числе и революционеров, как реакция царила значительная по-
давленность. Люди отходили прочь от революционного движения.
Разочарование захватывало все более глубокие слои российских
граждан, в результате общественными силами овладели инерция
и жажда покоя.
И вот борьбе с этим реакционным настроением и был посвящен
доклад Ленина. Он старался вдохнуть в сомневающихся и унываю-
щих веру в то, что революционное движение не умерло, что оно идет
своим ходом вперед. Собравшиеся на доклад плохо воспринимали
его ободрения, и, сколько помню, доклад не вызвал сколько-нибудь
оживленных прений, и мне, председательствующему на этом со-
брании, пришлось после двух-трех вялых и каких-то вымученных
реплик за отсутствием оппонентов закрыть его при удручающем
настроении собравшихся.
Отмечу одно обстоятельство, которое, наверное, удивит читате-
ля, не знавшего и не слыхавшего Ленина как оратора на публич-
ных собраниях. Он был очень плохой оратор, без искры таланта:
говорил он, хотя всегда плавно и связно и не ища слов, но был
тускл, страдал полным отсутствием подъема и не захватывал
слушателя. И если, тем не менее, как это было в России и до боль-
шевистского переворота и после него, толпы людей слушали его
внимательно и подпадали под влияние его речей, то это объяс-
нялось только тем, что он говорил всегда умно, а главное — тем,
что он говорил всегда на темы, сами по себе захватывающие его
аудиторию. Так, например, выступая еще в период Временного
правительства и говоря толпе с балкона Кшесинской12, он касался
жгучих самих по себе для того момента тем: о немедленном мире,
о переходе всей земли в руки крестьян, заводов и фабрик, в руки
рабочих, необходимости немедленного созыва Учредительного
собрания и пр. Естественно, что толпы, состоявшие из крестьян,
рабочих, солдат, бежавших с фронтов, и матросов, впитывали
в себя его слова с восторгом. Конечно, он был большим демагогом,
и его речи на указанные темы и в духе, столь угодном толпе или
толпам, вызывали целые бури и ликование, и толпа окружала его
непобедимым ореолом.
Нечего и говорить, что Ленин был очень интересным собе-
седником в небольших собраниях, когда он не стоял на кафедре
и не распускал себя, поддаваясь свойственной ему манере резать,
прибегая даже к недостойным приемам оскорблений своего про-
тивника: перед вами был умный, с большой эрудицией, широко
образованный человек, отличающийся изрядной находчивостью.
Правда, при более близком знакомстве с ним вы легко подмечали
и его слабые, и, скажу прямо, просто отвратительные стороны.
Прежде всего отталкивала его грубость, смешанная с непрохо-
димым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то на-
рочитым (не нахожу другого слова) « наплевизмом» на собеседника,
особенно инакомыслящего и не соглашавшегося с ним, и притом
на противника слабого, ненаходчивого, небойкого...
Он не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым,
но и позволять себе резкие личные выпады по адресу противника,
доходя часто даже до форменной ругани. Поэтому, сколько я пом-
ню, у Ленина не было близких, закадычных, интимных друзей.
У него были товарищи, были поклонники — их была масса, —
боготворившие его чуть не по-институтски и все ему прощавшие.
Их кадры состояли из людей, главным образом, духовно и ум-
ственно слабых, заражавшихся «ленинским» духом до потери
своего собственного лица. Как на яркий пример этого слепого
поклонения и восхищения умом Ленина укажу на известную
Александру Михайловну Коллонтай13, которая вся насквозь была
пропитана Лениным, что и дало повод одной известной писа-
тельнице зло прозвать ее «Трильби Ленина». Но наряду с такими
«без лести преданными» были и многочисленные лица совершен-
но, как-то органически, не выносившие всего Ленина в целом,
до проявления какой-то идиосинкразии к нему. Так, мне вспоми-
нается покойный П. Б. Аксельрод14, не выносивший Ленина, как
лошадь не выносит вида верблюда. Он мне лично в Стокгольме
определял свое отвращение к нему. П. Б. Струве15 в своей статье-
рецензии по поводу моих воспоминаний упоминает имя покой-
ной В. И. Засулич, которая питала к Ленину чисто физическое
отвращение. Могу упомянуть, что знавшая хорошо Ленина моя
покойная сестра В. А. Тихвинская, несмотря на близкие това-
рищеские отношения с Лениным, относилась к нему с какой-то
глубокой внутренней неприязнью. Она часто говорила мне, как
ей бывало тяжело, когда Ленин гостил у них (в Киеве), и как ей
было трудно сохранять вид гостеприимной хозяйки... Ее муж, из-
вестный профессор М. М. Тихвинский16, старый товарищ Ленина
и приятель его, тоже классический большевик (не ленинец), был
расстрелян по делу Таганцева...17
Надо отметить и то, что, как я выше упомянул, Ленин был
особенно груб и беспощаден со слабыми противниками: его «на-
плевизм» в самую душу человека был в отношении таких оппо-
нентов особенно нагл и отвратителен. Он мелко наслаждался
беспомощностью своего противника и злорадно и демонстративно
торжествовал над ним свою победу, если можно так выразиться,
«пережевывая» его и «перебрасывая его со щеки на щеку». В нем
не было ни внимательного отношения к мнению противника,
ни обязательного джентльменства. Кстати, этим же качеством от-
личается и знаменитый Троцкий...18 Но сколько-нибудь сильных,
не поддающихся ему противников Ленин просто не выносил, был
в отношении их злопамятен и крайне мстителен, особенно если
такой противник раз «посадил его в калошу»... Он этого никогда
не забывал и был мелочно мстителен...
Я остановлюсь несколько на том, что говорил Ленин в ту эпо-
ху, чтобы выявить тогдашние его убеждения и тем предоставить
читателю возможность дать очную ставку двум Лениным: Ленину
1908 года и Ленину 1917 года и далее...
Читателю известно, конечно, что революционное движение
1905 года вызвало наружу всевозможные революционные тече-
ния, которые все сливались в общем в одно широкое русло борьбы
против самодержавия. Между прочим, одним из таких течений
был и максимализм. Течение это, создавшееся на моих глазах
и против которого все тогдашние партии вели ожесточенную
борьбу (и меньшевики, и большевики), объединяло собою глав-
ным образом наиболее зеленую русскую молодежь и выражалось
в стремлении немедленно же осуществить в жизни социалисти-
ческую программу-максимум. Конечно, течение это было совер-
шенно утопично и необоснованно (большевики осуществили эту
утопию!..) и выражало собою только молодую горячность и, само
собою, глубокое политическое невежество. И я позволю себе заме-
тить, что современный ленинизм, или большевизм, говоря грубо,
представляет собою именно этот самый максимализм, доведенный
до преступления перед Россией и человечеством вообще...
Я лишь отмечаю это сходство, не останавливаясь на доказатель-
ствах и обосновании его, ибо это потребовало бы зря много места
и времени... да к тому же ведь и всякому это очевидно.
Конечно, правительство Столыпина свирепо, по-большевистски
расправившееся с революцией, обрушилось всей тяжестью на мак-
сималистское движение, которое, кстати сказать, в значительной
степени сплеталось с вульгарным анархизмом *.
Течение это было подавлено, как и все движение 1905 года,
и спасшиеся от тюрем и виселиц бежали за границу. Было несколь-
ко таких максималистов-эмигрантов и в Брюсселе в описываемую
эпоху. Среди них был один юноша, вышедший из школы до оконча-
ния ее, чтобы служить революции, которого я назову просто Саней.
Ему было всего 18 лет. Очень неглупый, даже талантливый в не-
которых отношениях, он обладал чисто обломовской леностью ума
и слабостью характера, что и вело в общем к его глубокому невеже-
ству. Он очень бедствовал за границей, вечно попадая под дурное
влияние отбросов эмиграции, шантажировавших и обиравших его
и толкавших по слабости его характера на недостойные поступки.
Мне пришлось много повозиться с этим юношей, в глубине души
хорошим и даже детски честным...
Он часто бывал у меня, заходил и во время пребывания Ленина,
которому я как-то охарактеризовал его. Был он очень застен-
чив, Ленин смущал его своим значением, и он до глупости робел
перед ним.
— А, товарищ Саня! — приветствовал его однажды Ленин, когда
Саня зашел ко мне. — Ну, как обстоит дело с максимализмом? Скоро
вы нам дадите социалистический строй? Да, кстати, и царство не-
бесное на земле? Пора бы, товарищ, пора, а то ведь душа засохла...
Бедный юноша от этого вопроса, что называется, осел. Он был
тяжел на слова и свободно говорил только в обществе, где с ним
были нежны и теплы. Здесь же он от смущения и покраснел, и по-
бледнел и стал говорить что-то совершенно нечленораздельное.
Я пошел ему на выручку и старался за него отшутиться перед
Лениным, который, видя перед собой весьма слабого противника,
обрушился на него со всем своим обычным арсеналом.
— Я не понимаю людей, — резко нападал он на беспомощного
и пришипившегося Саню и, по своему обыкновению, продолжал,
* Видным и талантливым представителем анархо-максимализма был моло-
дой талантливый философ Рысс19, писавший под псевдонимом Марфа
Борецкая. Как известно, он был повешен в Киеве. Отмечу, что Рысс,
как он признавался сам, был в сношениях с русской охранкой, но, по его
словам, лишь в интересах революции. Я его немного знал (Харьков,
1904—1905 гг.) и помню его как яркого, талантливого человека и увле-
кательного оратора.
встав из-за стола и начав ходить взад и вперед по комнате: —
Совершенно не понимаю, как умный человек — а я, надеюсь, имею
честь говорить с таковым — может лелеять мечты, и не только меч-
ты, а и рисковать и работать во имя немедленного интегрального
социализма? Какие у вас обоснования? — резко остановившись
перед Саней, в упор поставил он свой вопрос.— А?... Но только
не разводите мне утопий, — это, мил человек, ни к чему... Ну, я слу-
шаю, с глубоким (подчеркнул он) к вам почтением.
— Да, мы, — медленно, точно выжимая из себя прессом сло-
ва, беспомощно мямлил Саня, как ученик на экзамене, бросая
на меня умоляющие взгляды, — мы считаем... эээ... согласно
Марксу, что конкуренция... концентрация капитала... орудий
производства... словом, что настал момент окончательной экс-
проприации... эээ...
— Ха-ха-ха! — злобно рассмеялся Ленин, заранее торжествуя
легкую победу. — Слыхали мы все это, господин мой хороший
в сапогах, слыхали, и не раз... Все это праздные измышления
«скорбных разумом невтонов», или, вернее, социалистическая
маниловщина с ее мостами, лавками и прочими побрякушка-
ми... голая и вредная утопия... Чистейшей воды фурьеризм или
«Нью-Гармони» папаши Оуэна...20 Неужели вы не понимаете,
что ставка на немедленный социализм не выдерживает даже
самой поверхностной критики?! Неужели вы не понимаете, что
при современном соотношении общественных сил, при слабом
развитии во всем мире, а не то что в нашей заскорузлой Расее-
матушке, господин мой хороший, а именно и точно при слабом
развитии во всем мире капитализма нас отделяют от момента
обобществления сотни, если не тысячи лет, но сотни-то во вся-
ком случае... Надо обладать поистине гениальным узколобием,
чтобы верить в немедленный социализм... Ха-ха-ха! Где там! Нам
вынь да положи вот сию же минуту «Красную звезду» моего дру-
га Александра Александровича... * на меньшее мы не согласны!
Никак нет, ни Боже мой, — на меньшее мы не согласны! И зря он
написал этот роман, ибо он только окончательно совращает с пути
истины всех скорбных главой, имя же им легион, и заставляет
* Речь идет о нашумевшем в свое время романе А. А. Малиновского (Бог-
данова)21 «Красная звезда», в котором автор талантливо воспроизводил
социалистическую утопию. Роман очень захватил молодежь того времени.
их лелеять, по выражению моего друга «его величества Божьею
милостью Николая II»22, несбыточные мечтания...
Он остановился на минуту, подошел к столу, отпил чаю и снова
заходил по комнате.
— Да, я говорю, несбыточные мечтания,— продолжал он.—
И горе нам было бы, нам и всему миру, если бы каким-нибудь
хоботом, какой-нибудь нелепой авантюрой Россия или какой
угодно, даже самый цивилизованный по нынешним временам на-
род был бы ввергнут в социалистический строй в современную нам
эпоху! Это явилось бы бедствием, мировым бедствием, от которого
человечество не оправилось бы в течение столетий!.. Да, прав Иисус
Христос, что ни говорите, а он - был не дурак, и вам, милей-
ший, следовало бы помнить, что он говорил: «Блюдите, да не со-
блазните единого от малых сил...» А что такое народ, толпа?! Это
именно те «малые», о которых он говорил!.. Это соблазн — престу-
пление перед всем миром, перед всем человечеством!! Да, именно.
И сколько все мы, пишущие, и говорили, и писали, предостерегая
от увлечения социалистическими утопиями, сколько мы доказыва-
ем, что всякого рода фурьеризмы, прудонизмы и оуэнизмы ведут
только в конечном счете к реакции, глубокой, душной, безысходной
реакции, чреватой знаете чем?! — и он вплотную остановился перед
несчастным Саней, как бы ожидая от него ответа...
Но тот, точно ошпаренный, упорно молчал. Ленин ждал. Саня,
как школьник, не приготовивший урока, не зная, что сказать, стал
откашливаться — было жалко на него смотреть.
— Хе, — злорадно снова заговорил Ленин, — эк-хе... Так вот
я вам скажу, мой мудрый и почтеннейший Сократ23, чем это чре-
вато. Неизбежная в таком случае реакция привела бы к тому, что
здоровая сама по себе идея социализма погибла бы, если не со-
всем, то ее движение было бы застопорено на много десятилетий!
Человечество надолго бы было иммунитировано этой предохрани-
тельной вакциной социализма и получило бы полнейший отврат
к нему... Конечно, в конце концов социализм восторжествует, но эта
реакция, повторяю, задержала бы поступательное движение его
и столь любезную вашему сердцу, не говорю, уму — об уме не при-
ходится говорить — экспроприацию и обобществление капитала...
И мы, убежденные социалисты-диалектики, не можем иначе как
с глубокой враждой относиться к максимализму, под каким бы
соусом он ни подавался, как к самому реакционному течению...
— А сколько, кстати, вам лет?! — вдруг оборвав сам себя, рез-
ко спросил он Саню, и его маленькие глазки засветились хитрым
и злым огоньком.
Весь красный и обливаясь потом, несчастный, затюканный
Саня, прокашлявшись, каким-то замогильным густым басом
ответил:
— Почти девятнадцать...
— Ха-ха-ха! Только-то? А не шестнадцать?!.. Ну да все равно...
Пушкина помните? Помните: «Так розгами его!» — сказал Зевс
в известном стихотворении... ха-ха-ха24. (Я нарочно так подробно
привел эту декларацию Ленина. Она любопытна как антитеза
всему современному ленинизму, сталинизму и пр. Она интересна
и для сопоставления ее с ответом Ленина мне, когда вскоре после
большевистского переворота я, приехав в Петербург, беседовал
на эту тему с Лениным. Позволю себе сослаться на это место
из моих воспоминаний («Среди красных вождей») и привести
наш разговор:
«Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, —
сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм,
на остров “Утопия”, только в колоссальном размере,— я ничего
не понимаю...»
— Никакого острова «Утопии» здесь нет, — резко ответил он
тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического
государства. Отныне Россия будет первым государством с осу-
ществленным в ней социалистическим строем... А, вы пожимаете
плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России,
на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через
который мы проходим к мировой революции...
Я невольно улыбнулся. Он скосил свои узенькие маленькие
глаза монгольского типа с горевшим в них злым ироническим
огоньком и сказал:
— Вы улыбаетесь! Дескать, все это бесплодные фантазии.
Я знаю все, что вы можете сказать, знаю весь арсенал тех трафа-
ретных, избитых, якобы марксистских, а в сущности буржуазно-
меньшевистских ненужностей, от которых вы не в силах отойти
даже на расстояние куриного носа... Мы забираем и заберем как
можно левее!..
Улучив минуту, когда он на миг смолк, точно захлебнувшись
своими собственными словами, я поспешил ему возразить:
— Все это очень хорошо. Допустим, что вы дойдете до самого
что ни есть левейшего угла... Но вы забываете закон реакции, этот
чисто механический закон отдачи. Ведь вы откатитесь по этому
закону черт знает куда!..
— И прекрасно! — воскликнул он. — Прекрасно, пусть так,
но в таком случае это говорит лишь за то, что надо еще более за-
бирать влево!.. Это вода на мою мельницу...»)
Не помню уж точно как, далее Ленин завел с тем же Саней раз-
говор о парламентаризме. Дело в том, что в своем докладе Ленин
говорил по поводу значения социал-демократической думской
фракции. И вот, хотя и робко и запинаясь, Саня, при моем содей-
ствии (я знал его взгляды и чисто детские рассуждения и обосно-
вания), высказал свой отрицательный взгляд на парламентаризм.
Он повторял, как хорошо натасканный попугай, что парламент
отжил свое, что он всюду падает как пережиток и является учреж-
дением чисто буржуазным...
— Вот как! — снова сцепился Ленин с ним. — Так что вы считаете,
товарищ Саня, что для России парламентский режим тоже пере-
житок, который можно спокойно выбросить, как яичную скорлупу!
Великолепно, я принимаю ваше глубокомысленное решение и все-
ми мерами приветствую его. Итак, долой парламенты всего мира,
вплоть до старейшего из них английского! Долой!.. Ну, а что же вы
предлагаете взамен этих отживших учреждений? Ведь вы, конечно,
как ортодоксальный максималист, считаете, что и мировая — о рос-
сийской мы, конечно, и говорить не желаем — буржуазия выполнила
свою историческую миссию, а потому долой и ее?.. Так ведь?
— Да, так, — робко проскрипел Саня.
— Правильно, ехидным тоном сказал Ленин, - принимаю
и даже ставлю вопрос шире. Принимаю, что вообще и демократия,
и ее режим тоже отжили свое. Принимаю и приветствую глубо-
кие заключения товарища Сани... Да здравствует максимализм,
а следовательно, по-максималистски же и немедленная диктатура
пролетариата! Так, верно я говорю? Черт с ними и с крестьяна-
ми — ведь и они тоже мелкие буржуа, а значит, говорю о России,
пусть и они исчезнут также с лица земли, как рудимент... Хорош.
Ну а предлагаемый образ правления, раз вы изволите уничтожить
парламент? Ну, мудрый Эдип, разреши!!..25
Я не принимал участия в этом неинтересном мне споре, оставляя
Саню на произвол судьбы. Я хорошо знал всю нелепость взглядов
Сани, если это можно назвать взглядами, но я с любопытством
следил за манерой поведения Ленина. Мне казалось, что совер-
шенно невежественный мальчик Саня просто не стоил тех громов,
которыми разразил его Ленин.
— Да, вместо парламента нужны облеченные всей полнотой
власти советы, — с трудом выжал из себя Саня трафаретный ответ.
— Ну, вот мы, слава Богу, и договорились! — воскликнул
Ленин, как-то провокационно ободряя Саню. — Исполать тебе,
детинушка, что умел ответ держать. Но вот еще один вопрос,
который нам следует разрешить... Раз вы так блестяще раз-
решили вопрос указанием на советы, может быть, вы скажете
мне, а как же быть... - говорю под углом не всего человечества,
а с точки зрения наших российских интересов, нам уж не до все-
го человечества, где уж тут, дай Бог самих себя устроить... Так
вот, как быть с идеей Учредительного собрания, этой старой
мечтой российского освободительного движения? Что ж, и ее
надо похерить?
— Да, похерить, — вымолвил Саня таким тоном, точно он чув-
ствовал, что тонет и что все равно уж пропадать...
Ленин как-то мелко торжествовал. Его маленькие глазки све-
тились лукавством кошки, готовой сейчас броситься на мышонка,
перед которым путь к норе был отрезан. И он накинулся на него,
пересыпая свои слова совершенно ненужными оскорбительными
личными выпадами... Он крикливо и демагогически (хотя мы
были втроем) построенными оборотами начал читать ему целую
передовую статью о пользе парламента, о том, что демократии
предстоит еще широкое будущее, что класс буржуазии далеко
не сказал еще своего последнего слова и не скоро его скажет, что
диктатура рабочего класса пока еще химера, что Учредительное
собрание есть реальная, глубоко затаенная мечта всего русского
народа, без различия классовых и иных перегородок, и что оно
является необходимым этапом к установлению того правления,
которое будет угодно суверенному, свободному народу.
— Ну, а вы, мой мудрый Эдип, уже решили вопрос об этом
правлении! Какого черта созывать Учредительное собрание,
когда товарищ Саня сам уже решил все!.. Советы, говорите вы?
Великолепно, да здравствуют советы и все вообще идеи господ
Троцких, Хрусталевых и иже с ними!.. Слава и вам, товарищ Саня,
хотя... ах, «муж многоопытный, губит тебя твоя мудрость»...
Попозже в тот же день, когда Саня уже ушел, я обратился
к Ленину с дружеским упреком в самой мягкой форме:
— И охота вам была, Ильич, так зло спорить с Саней, — ведь
это еще мальчик, попавший в вихрь революции...
— А черт с ним, — как-то подчеркнуто злобно ответил Ленин, —
дураков учить надо, ведь дураков, говорит пословица, и в церкви
бьют, пусть он сам на себя пеняет, что я его отшлепал...
— Да Саня вовсе не дурак, — ответил я, — это просто мальчик,
очень невежественный, который чисто темпераментно пристал
к революции и которому и в силу его юности психологически нужно
было пристать к самому левому течению...
— Плевать я хотел на него, — грубо и вульгарно отмахнулся
Ленин.
Глава 7
Ленин заботится о нуждающемся товарище. — Его поза
Я не любил Ленина и никогда не состоял в рядах его поклон-
ников. Но долг беспристрастного «летописца» обязывает меня
не скрывать того светлого, что мне (правда, «на экране моей па-
мяти» этого светлого сохранилось очень немного) пришлось в нем
подметить.
Перед своим докладом Ленин, собираясь вместе со мной идти
в «Мэзон дю Пепль» *, в одной из аудиторий которого должно было
состояться собрание, вынув свою записную книжку, порывшись
в ней, попросил меня познакомить его с одним из эмигрантов, из-
вестным под именем «товарищ Митя». Он был наборщиком и жил
в Брюсселе с молодой женой и очень нуждался. Как секретарь
группы, я располагал спорадически небольшими средствами,
из которых, с разрешения бюро группы, оказывал ему посильную
помощь.
— Вы не знаете, Георгий Александрович, он очень нуждает-
ся? — спросил Ленин.
Я подтвердил и иллюстрировал его нужду.
— Дело в том, — сказал Ленин, — что он писал мне и про-
сил помочь. Я могу в качестве члена Интернационального Бюро
Дом Народов. — Ped.
выхлопотать ему то или иное пособие... Сколько, вы думаете, надо
ему выдать?
Я указал как на минимальную сумму пособия на пятьдесят
франков: в то время в Бельгии можно было на эту сумму одному
человеку прожить полмесяца.
— Что вы, что вы? — сказал Ленин, и во взгляде его я про-
читал выражение какой-то теплоты. — Он, видите ли, пишет,
что через некоторое время, счастливец, — вздохнул он*, — его
жена ждет ребенка... Так что пятьдесят будет маловато, а? Как
вы думаете?
Тогда я удвоил сумму пособия. Но Ленин, согласившись со мной,
просил меня уведомить его, когда наступит минута родов, чтобы
устроить Мите еще одно пособие, что я, конечно, и исполнил.
В «Мэзон дю Пепль» мы пошли с ним к Гюйсману, секретарю
Интернационального Бюро, и Ленин попросил его выдать сто фран-
ков для Мити. Отмечу, что, когда Митя, пораженный таким круп-
ным пособием (по современному индексу это составляло не менее
тысячи франков), благодарил Ленина, тот страшно сконфузился
и стал валить «вину» на меня.
Весть о крупном пособии быстро распространилась по эми-
грации, и к Ленину с аналогичными просьбами обратились еще
два-три товарища, и он по совещании со мной как секретарем вы-
хлопотал и для них, правда, небольшие пособия.
Может быть, мы все мало знали Ленина и, имея с ним общение
исключительно деловое, не обращали внимания на эти черты его
характера? Может быть, в нем тлели и обыкновенные чувства?..
Так хотелось бы верить!.. Напомню об его отношении к матери...
Но раз я коснулся этой стороны, не могу не сопоставить с этим
его отношение к посторонним, неизвестным ему товарищам, его
отношение к Менжинскому, его старому товарищу и другу, о чем
я выше уже говорил. В течение этого пребывания Ленина у меня
я несколько раз говорил ему о тяжелом положении Менжинского,
человека крайне застенчивого, который сам лично предпочел бы
умереть (я его застал умирающим от своей болезни, в крайней бед-
ности, но он никому не говорил о своем положении), но ни за что
не обратился бы к своим друзьям или товарищам. Но Ленин отно-
Ленин, как и его жена, Надежда Константиновна, очень, но тщетно хотели
иметь ребенка.
сился к моим указаниям совершенно равнодушно и даже жестко-
холодно. Он ничего не сделал для него...
Описанный выше случай, когда Ленин обнаружил такую рас-
трогавшую меня чисто товарищескую теплоту, был единственный,
по крайней мере из известных мне. Возможно, что именно потому-
то так врезалось мне в память и так меня растрогало, что это было
так непохоже на Ленина, было так необычно для него и напоми-
нало какое-то чудо вроде летающей собаки. И рядом с этим встает
воспоминание об его грубом отношении к близкому ему товарищу
Менжинскому. И невольно копошится подозрительное сомнение:
да не было ли это его теплое, внимательное отношение к мало зна-
комому ему Мите, притом рабочему, лишь демагогическим жестом,
позой для привлечения сердец?
Глава 8
«Отзовизм» и мой спор с Лениным. —
Тяжелая сцена грубостей, и я осаживаю Ленина. -
Предложение дискуссии об «отзовизме». —
В нас обоих закрадывается взаимная неприязнь
В это же пребывание Ленина у меня между нами произошло
резкое столкновение с ним на почве принципиальной, о котором
я вскользь говорю в моих, уже упомянутых, воспоминаниях «Среди
красных вождей» и которое по мелочному и, скажу без обиняков,
чисто обывательски-мещанскому злопамятству «великого» Ленина
отразилось на его отрицательном, чтобы не сказать — нарочито
враждебном отношении ко мне, когда он был всесильным дикта-
тором и стал распоряжаться судьбами России. Он сводил тогда
свои счеты со мною...
Расскажу подробнее об этом столкновении, так как в нем очень
ярко выразился злобный характер Ленина.
Незадолго до доклада Ленина в Брюсселе же читал доклад и при-
близительно на ту же тему покойный Юлий Осипович Мартов.
В то время Ленин уже резко разошелся с ним, порвал личные
сношения. В своем докладе Мартов, говоря о значении нахожде-
ния в Государственной думе социал-демократической фракции,
обусловливал важность ее тем, что она увеличивает численно
думскую оппозицию и может присоединять свои подписи к тем
или иным петициям, подаваемым Государственной думой на вы-
сочайшее имя. Конечно, это была совершенно нереволюционная
точка зрения, а чисто обывательски-либеральная.
И вот как-то вечером между Лениным и мною произошла беседа
на эту тему. Ленин озлобленно ругал Мартова. Было уже за пол-
ночь, когда мы начали этот разговор, и мы оба раздевались для сна.
Я и лег. А Ленин, начав разговор, по своему обыкновению, стал
ходить по комнате в одном белье. Я, конечно, не разделял точки
зрения покойного Мартова и особенно ее мотивировки.
Необходимо отметить, что в то время среди особенно боль-
шевистского крыла нашей партии возникло довольно резко
и широко выразившееся течение за то, чтобы дезавуировать
товарищей, входивших в думскую фракцию. Течение это, про-
званное в партии «отзовизмом», заразило и наиболее радикально
настроенных товарищей-меньшевиков. «Отзовисты», к которым
примыкал и я, так мотивировали свое требование об отозвании
перед ЦК партии.
Думская фракция, указывали они, при своем количественном
ничтожестве — если память мне не изменяет, она состояла всего
не то из 11, не то из 17 человек — была и качественно очень слаба.
Поэтому, не пользуясь по своей малочисленности никаким влияни-
ем на ход парламентских дел и занятий, это левое крыло думской
оппозиции, лишенное возможности осуществлять партийные
задачи, могло играть в интересах рабочего движения лишь одну
существенную роль, резко и определенно высказывая с думской
трибуны требования и идеи рабочего движения, не пропуская
для этого ни одного подходящего или удобного случая. Но слабая
и по своему личному составу фракция своими выступлениями
производила самое жалкое впечатление, часто смехотворное.
Лица, входившие в нее, не исключая и лидера фракции, покойного
Чхеидзе26, очень хорошего человека и честного, но ничем не напо-
минавшего собою народного трибуна, были люди робкие и совер-
шенно незначительные как по характеру (отсутствие гражданского
мужества, столь необходимого для воинствующей оппозиции), так
и умственному убожеству и отсутствию необходимой эрудиции.
А потому фракция нередко впадала в глубокие противоречия с ос-
новоположениями платформы партии. Упомяну о Петровском27,
который теперь является председателем Украинского Совнаркома,
по принципу: на безлюдье и Фома человек. Он демонстрировал
свое полное ничтожество во время процесса, инсценированного
царским правительством, по обвинению фракции в государствен-
ных преступлениях. Мне лично передавали о той приниженной
роли, которую играл этот «трибун» на суде. — Г. С.).
ЦК партии употреблял все свое влияние на фракцию, носясь
с ней, как нянька, и ведя с нею определенно исправительную
борьбу. Он обращался к ней с выговорами, замечаниями, тре-
бовал подчинения, давал ей указания и директивы по поводу
обязательных выступлений с трибуны, подготовлял ее к этим
выступлениям, давая ей не только необходимые материалы,
но даже составлял целые речи, которые члены фракции должны
были произносить с думской трибуны. Напоминал о партийной
дисциплине... Но фракция оставалась верна себе и, продолжая
проваливать и компрометировать рабочее движение, в то же вре-
мя заявляла ЦК о своем полном подчинении и хваталась за свои
высокие парламентские полномочия, дорожа своей депутатской
неприкосновенностью. К тому же эти полные ничтожества обла-
дали, как и все ничтожества, неукротимым самолюбием...
И вот в описываемое время в партийных кругах началось сперва
глухое, но постепенно все нараставшее проявление негодования,
отлившегося в конце концов в довольно широкое внутрипартийное
движение за то, чтобы отозвать фракцию, то есть дезавуировать
ее. Повторяю, в этом движении приняли участие не только боль-
шевистские круги партии, но в нем участвовало немало и меньше-
виков, наиболее последовательных и прямолинейных.
Характерно то, что, как это и ни странно, Ленин относился
очень терпимо к этим «маленьким недочетам», как он их называл,
фракции и категорически высказывался против дезавуирования
и вообще крутых мер... И вот мне пришлось в указанный вечер
схватиться с ним в горячем споре по этому вопросу...
Я стал спокойно, чисто деловым тоном, тщательно аргументируя
каждое отрицательное положение, нападать на думскую фракцию
и ЦК, упрекая первую в указанном выше непозволительном по-
ведении, в самом наглом нарушении партийной дисциплины,
а ЦК партии — в слабости и явном потворстве. По своему обык-
новению, Ленин спорил не просто горячо и резко, но запальчиво
и с нескрываемым раздражением.
— Никакого тут потворства и слабости со стороны ЦК
нет, — говорил он, — а есть просто стремление сохранить нашу
парламентскую фракцию, что выгодно партии, возглавляющей
и выражающей революционные интересы пролетариата. И вся-
кий, у кого мозги не заволокло туманом, должен это хорошо
понимать.
— Великолепно, — игнорируя его последний личный выпад,
сказал я, — но ведь эта, с позволения сказать, наша парламент-
ская фракция не умеет, не способна использовать трибуну, это
единственное «окно в Европу», и, вместо того чтобы говорить
в него всему миру о требованиях рабочего класса и вообще на-
рода, лепечет какой-то жалкий и трусливый вздор, который
только возмущает истинных представителей рабочего класса,
как наших, так и западноевропейских. Вот в этом-то и зарыта
собака.
— Это неверно! — резко закричав, оборвал меня Ленин.—
Люди делают, что могут и умеют. И это очень важно! Как вы этого
не понимаете?!
Я очень хорошо понимаю то, что вы говорите, — сказал я, —
но в том-то и беда, что люди эти очень мало могут и ничего почти
не умеют, почему им и не место представлять партию в парламенте.
— А, вот что! — возразил Ленин. — Значит, надо их отозвать.
Очень остроумное решение, делающее честь глубокомысленности
и политической мудрости его авторов!..
А я вам скажу, господин мой хороший и сеньор мой сиятельный,
что «отзовизм» — это не ошибка, а преступление. Все в России
спит, все замерло в каком-то обломовском сне. Столыпин все
удушил, реакция идет все глубже и глубже... И вот, цитируя слова
М. К. Цебриковой28, — надеюсь, это имя вам известно, мой много-
уважаемый, — напомню вам, что «когда мутная волна реакции
готова захлестнуть и поглотить все живое, тогда стоящие на пере-
довых позициях должны во весь голос крикнуть всем падающим
духом: «Держись!» Это ясно всякому, у кого не зашел еше ум
за разум...
— Вот именно, — ответил я, все еще пропуская мимо ушей
грубости и личные выпады против меня, — «крикнуть и кричать,
не уставая, во весь голос “держись”! К сожалению, наши-то, кото-
рых вы называете «передовыми», не умеют и не хотят крикнуть...
Голоса их — вспоминаю «Стену» Леонида Андреева29 — это го-
лоса прокаженных: они сипят и хрипят и вместо мужественного
крика и призыва издают ряд каких-то неясных, робких шепотов
и бормотаний, над которыми наши противники только смеются!
И я считаю, что нам выгоднее в интересах нашего дела оставаться
в Думе без фракции, чем иметь...
— Как?! По-вашему, лучше оставаться в Думе без наших пред-
ставителей?! — с возмущением прервал меня Ленин. — Ну, так
могут думать только политические кретины и идиоты мысли, во-
обще скорбные главой и самые оголтелые реакционеры...
Эти грубые и в сущности плоские личные выпады, наконец, мне
надоели. Я долго не обращал, или, вернее, старался не обращать,
на них внимания, понимая, что они являются следствием сознания
беспомощности той позиции, которую он защищал. Я привожу
наш разговор в сжатом виде, чтобы дать читателю лишь понятие
о манере Ленина спорить. На самом деле он просто ругался и сы-
пал на мою голову выражения «дубовые головы», «умственные
недоноски», «митрофаны»,— словом, аргументировал целым
набором оскорбительных выражений. Я никогда не любил споров
из-за споров и органически не выношу, когда спор превращается
в личную распрю и взаимные оскорбления: для меня спор тогда
теряет всякий интерес, и мне становится просто непроходимо
скучно. Так было и на этот раз.
— Ну, Владимир Ильич, вы бы брали легче на поворотах, —
внешне спокойно, но внушительным тоном сказал я. — Ведь если
и я применю вашу манеру оппонировать, так, следуя ей, и я могу
«обложить» вас всякими ругательствами, благо русский язык очень
богат ими, и тогда получится просто рыночная сцена... Но я помню,
что, к сожалению, вы мой гость...
Надо отдать справедливость, мой отпор подействовал на Ле-
нина. Он вскочил, стал хлопать меня по плечам, полуобнимая,
хихикая и все время повторяя «дорогой мой» и уверяя меня,
что, увлеченный спором, самой темой его, забылся и что эти
выражения ни в коей мере не должно принимать как желание
меня оскорбить...
Тем не менее спор наш прекратился. Я предложил Ленину, со-
стоявшему в то время членом ЦК и редактором нашего фракцион-
ного (большевиков) органа «Пролетарий», открыть на страницах
его дискуссию на эту тему, сказав, что я немедленно же напишу
соответствующую статью с изложением моего взгляда... Он со-
гласился, по-видимому, охотно, но, как дальнейшее покажет, со-
вершенно неискренно.
Скосив свои узенькие татарские глазки в сторону, он ответил,
что единолично вполне приветствует мое предложение, он не может
ответить от имени журнала, так как де «Пролетарий» ведется редак-
ционной коллегией из пяти лиц, но что он лично будет поддерживать
мою идею о дискуссии и настоит на помещении моей статьи...
Глава 9
Ленин характеризует разных известных лиц.
Ленин об Ю. О. Мартове. — Ленин об А. Луначарском. -
Ленин о М. Горьком. — Ленин о Троцком. -
Ленин о В. И. Засулич. — Ленин о Литвинове. —
Тифлисская экспроприация. — Литвинов и Мартов;
они не сошлись, и что из-за этого произошло. —
Ленин о Вересаеве. — Ленин о Воровском. —
Ленин о Г. А. Алексинском
Я заканчиваю описание этого первого приезда Ленина в Брюс-
сель. И в заключение считаю небесполезным для характеристики
Ленина привести его отзывы о разных более или менее известных
деятелях, сделанные им в это его посещение меня в Брюсселе.
Я выше говорил, что незадолго до его приезда в Брюсселе же
читал доклад покойный Юлий Осипович Мартов. И вот, говоря
о нем, Ленин с обычными своими ужимками и лукавым видом
сказал мне:
— Хотя Ю. О., как известно, мой большой друг... вернее, быв-
ший друг, но, к сожалению, он великий талмудист мысли, и что
к чему — это ему не дано...
О недавно смещенном с поста наркомпроса А. В. Луначарском30,
который незадолго до него тоже читал доклад в Брюсселе на зыб-
кую тему романа Арцыбашева31 «Санин», он говорил не только
зло, но и с нескрываемым омерзением, ибо, насколько я знаю,
в известных отношениях Ленин был очень чистый человек, с ис-
кренней гадливостью относившийся ко всякого рода эксцессам,
как пьянство, половая распущенность и пр.
В свой приезд Луначарский тоже гостил у меня и тоже пробыл
три-четыре дня. Я хорошо знал его покойного брата, доктора Платона
Васильевича, моего товарища по работе (революционной) в Москве
и арестованного так же, как и я, 1 марта 1901 года. Естественно
поэтому, что я встретил Анатолия Луначарского очень приветливо.
Но уже после весьма кратковременного знакомства с ним я рас-
кусил его и понял, что это был хотя внешне и блестящий человек,
но совершенно пустой малый и морально очень неразборчивый...
Он жил тогда на острове Капри под сенью Горького32, о котором
он говорил с самым пошлым подобострастием, так же как и об его
жене. Он усиленно уговаривал и меня переехать на Капри, причем
все время говорил в таком духе, что вот он вернется на Капри, по-
видается с Горьким и «главное с Марией Федоровной» и поговорит
с ними обо мне и уверен, что они согласятся приютить и меня. Все
это говорилось тоном какого-то приживалы... Я просил его весьма
определенно не хлопотать, говорил, что с отвращением вспоминаю
о Горьком и об его жене...
Но, тем не менее, вскоре после его отъезда я получил от него
письмо, в котором он сообщал, что очень хлопотал обо мне перед
Горьким и в конце концов добился и от Горького, а «главное от Марии
Федоровны» согласия на то, чтобы я приехал к ним на Капри, и что
меня у Горьких на их вилле ждет прекрасная комната и пр.
Конечно, я поспешил ответить ему, что, как я говорил ему
при свидании, я не хочу и не могу согласиться на это приглаше-
ние и вступить в ряды того хора паразитов, который окружает
«великого Горького».
В Брюсселе Луначарский отметился гомерическим пьянством.
Так, помню, после одного угощения (пьянство и пр.), данного
ему поклонниками, мне пришлось в четыре часа утра увозить его
к себе домой грязного, пьяного, скверно ругавшегося и все время
лезшего в драку, бившего посуду...
Я рассказал об его брюссельских подвигах Ленину, показал ему
письмо Луначарского ко мне с выражением «согласия» Горьких
на мой приезд на Капри, и Ленин тут-то и сделал самую беспощад-
ную характеристику своему будущему коллеге по Совнаркому,
будущему «министру народного просвещения».
— Это, знаете, настоящий фигляр, не имеющий ничего общего
с покойным братом Платоном. По своим убеждениям и литературно-
художественным вкусам он мог бы сказать устами Репетилова *:
«Да, водевиль есть нечто, а прочее все гниль...» Да и в политике он
типичный Репетилов: «Шумим, братец, шумим!» Не так давно его
Персонаж комедии « Горе от ума» А. Грибоедова. — Ред.
укусила муха богоискательства, конечно, так же фиглярно, как весь
он фиглярен, то есть просто стал в новую позу. Но, знаете, как тонко
посмеялся над ним по этому поводу Плеханов... Это было во время
партийного съезда... * Плеханов в кулуарах, конечно, вдруг под-
ходит к нему какими-то кротко-монашескими мелкими шажками,
останавливается около него, крестится на него и тоненьким дис-
кантом пропел ему: «Святой отче Анатолий, моли Бога о нас!»...
Скажу прямо — это совершенно грязный тип, кутила и выпи-
воха, и развратник, на Бога поглядывает, а по земле пошарива-
ет, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть,
не только моральный... Подделался к Горькому, поет ему самые
пошлые дифирамбы, а того ведь хлебом не корми, лишь пой ему
славословие... ну и живет у них на Капри и на их счет... (Несмотря
на такое мнение о нем, Ленин назначил его руководителем обра-
зования и воспитания русского юношества!)
И тут же, придравшись к этому случаю, Ленин посвятил не-
сколько слов и «великому Горькому».
— Это, доложу я вам, тоже птица... Очень себе на уме, лю-
бит деньгу. Ловко сумел воспользоваться добрым Короленкой33
и другими, благодаря им взобрался на литературный Олимп,
на котором и кочевряжится и с высоты которого ругает направо
и налево и грубо оплевывает всех и вся... И, подобно Анатолию
Луначарскому, которого он пригрел и возложил на лоно, тоже
великий фигляр и фарисей, по русской поговорке: «Спереди благ
муж, а сзади всякую шаташеся»... Впрочем, человек он полезный,
ибо, правда, из тщеславия, дает деньги на революцию и считает
себя так же, как и Шаляпин, «преужаснейшим» большевиком...
— А знаете вы его жену, Андрееву? — перебив сам себя, спро-
сил он вдруг меня и на мой утвердительный ответ сказал: — Знаете,
у Горького есть один рассказ, где какой-то из его героев, говоря
своему товарищу о лешем, так характеризует его: «Леший, вишь,
вон он какой — одна тебе ноздря...» — «Как ноздря?» — спраши-
вает удивленный собеседник.
«Да так... просто ноздря и больше ничего, — вот он каков,
леший-то...» Так вот Мария Федоровна похожа именно на горьков-
ского лешего, ха-ха-ха! - и Ленин весело расхохотался, довольный
своим, по-моему, действительно метким сравнением.
РСДРП, V (Лондонского) в 1907 г. — Ped.
Очень зло отзывался Ленин и о Троцком, который в те вре-
мена мирно прозябал среди меньшевиков, все время — это уже
у него было от младых ногтей крикливо позируя и фиглярни-
чая. Характеристика, сделанная Лениным, была не только зла,
но и глубоко верна. Мне она вспоминалась впоследствии, уже
в Москве, когда «маршал» Троцкий стал во главе Красной армии
и одерживал одну за другой победы, выступая с крикливыми реча-
ми «а-ля Наполеон», причем за спиной его стоял не кто иной, как
Сталин34, в качестве политического комиссара (не называясь офи-
циально им), неумный, но напористый и, по отзывам всех, лично
знающих его, до самозабвения решительный и отважный человек.
— Чтобы охарактеризовать вам Троцкого, — говорил Ленин,
хитро щуря свои глазки с выражением непередаваемого злого лукав-
ства, — я вам расскажу один еврейский анекдот... Богатая еврейка
рожает. Богатство сделало ее томной дамой, она кое-как лопочет по-
французски. Ну, само собой, для родов приглашен самый знаменитый
врач. Роженица лежит и по временам, томно закатывая глаза, стонет,
но на французский манер: «О, мон Дье!» * Муж ее сидит с доктором
в соседней комнате и при каждом стоне тревожно говорит доктору:
«Ради Бога, доктор, идите к ней, она так мучается...» Но врач курит
сигару и успокаивает, говоря, что он знает, когда он должен вмешаться
в дело природы... Это тянется долго. Вдруг из спальной доносится:
«Ой, вай мир, гевальт!» ** Тогда доктор, сказав «ну, теперь пора»,
направился в спальную... Вот вспомните мои слова, что как револю-
ционер Троцкий — страшный трус, и мне так и кажется, что в реши-
тельную минуту его прорвет и он заорет на своем языке «гевальт»...
Мне особенно вспомнилось это пророчество, когда при при-
ближении к Петербургу армии Юденича35 *** Ленин командировал
в Петербург покойного Красина, ибо растерявшийся Троцкий
(и Зиновьев с ним) обратился к жителям Петербурга с воззванием,
рекомендуя им защищаться (это против регулярной и технически
хорошо оборудованной армии!) постройкой баррикад. Тогда же
один товарищ, имени которого я не назову, сказал мне по поводу
этой растерянности Троцкого, что «у него шея чешется от страха
перед белыми ».
* О, мой Бог! (фр.) — Ред.
** Боже мой! (нем.) — Ред.
*** В 1919г.— Ред.
О Плеханове Ленин говорил с известным, хотя и недобрым
почтением:
— Он, знаете, склизкий и ершистый — так, голыми руками его
не возьмешь. Но крупная личность с громадным значением в исто-
рии рабочего движения, настоящий апостол русского марксистского
социализма, впрочем, с сильным креном в сторону буржуазии...
О покойной В. И. Засулич36 он отозвался так:
— Есть такая детская песенка, точно написанная на Веру
Ивановну:
Жила-была старица
В тишине под дубом,
Пошла в баню париться, —
Братья, возликуем!
И как баба умная
Взяла пук мочала.
Песня эта длинная, —
Начинай сначала!
И опять повторяется то же самое, как в песне «у попа была со-
бака» . Вот вам и вся Вера Ивановна...
Признаюсь, я и тогда, так же как и сейчас, не понимаю, в чем
соль этой нелепой характеристики. Одно несомненно, что в нее бы-
ло вложено, на мой взгляд, много какой-то бессильной и беззубой
злобы, причина которой мне неясна... Я знаю, что когда-то давно
В. И. Засулич встретила молодого тогда еще Ленина, ставшего
в ряды эмиграции, с отменным участием и теплотой, о чем мне
говорил кто-то из членов семьи Ульяновых с восторгом...
Очень зло Ленин отзывался и о Литвинове37, ныне благополуч-
но добившемся поста наркоминдела. Незадолго до своего приезда
в Брюссель Ленин направил ко мне Литвинова с особой рекомен-
дацией, в которой он просил меня принять Литвинова как одного
из выдающихся товарищей, гонимого и международной полицией,
и меньшевиками. Литвинов был в то время герой, имя которого
довольно долго не сходило со страниц мировой печати. Я напомню
вкратце его историю.
В 1907 году (а может быть, и в 1906 году) в Тифлисе состоялась
крупная экспроприация: на артельщиков, везших 200000 рублей,
напали кавказские революционеры и отобрали эти деньги, при-
чем все дело обошлось без пролития крови. Я не буду приводить
имен, замешанных в этом старом деле, ставшем уже достоянием
истории. Революционеры, вступившие в 1905 году в открытый
бой с царским правительством, смотрели на это дело как на один
из актов военных действий.
В нем принимал участие и такой известный революционер,
человек незапятнанной честности, как Камо38*, армянин, почти
легендарный герой, недавно погибший на Кавказе во время несча-
стья с мотоциклетом**. И вся захваченная при этом «эксе» сумма
(состоявшая из билетов пятисотрублевого достоинства) была пере-
дана партии, или, вернее сказать, большевикам. Все участники
этой экспроприации остались неуловимыми. Русская полиция
рвала и метала и, конечно, приняла все меры к тому, чтобы аре-
стовать тех, кто попытался бы разменять эти пятисотрублевки,
номера которых были известны полиции.
И вот, кажется, в 1907-м или 1908 году в Париже был арестован
Литвинов, причем прокуратура инкриминировала ему попытку
разменять эти билеты и его участие в экспроприации. Он просидел
в тюрьме всего около двух недель, все время подвергаясь допросам,
но в конце концов был освобожден за отсутствием улик. Но, кроме
властей, на него нападали особенно энергично охранявшие чистоту
своих риз меньшевики в своем журнале «Социал-демократ».
Вскоре Ленин направил его в Англию через Бельгию, где он
пробыл, тоже гостя у меня, несколько дней.
И, рассказывая мне об этой истории, он сообщил мне нечто,
относящееся к «белым ризам» Мартова, что я оставляю всецело
на его совести.
Меньшевики встретили его в Париже прямо в штыки,
но Ю. О. Мартов обещал молчать и не поднимать шума, если он по-
делится с ними частью экспроприированных денег, причем Мартов
требовал для своей группы (меньшевиков) 15000 рублей. Литвинов
соглашался дать только 5000 рублей, торгуясь дальше, соглашался,
* Личность эта по своим похождениям почти легендарная. Известно, как он,
арестованный в Берлине, чтобы его не выдали русской полиции, добивав-
шейся этого два года, находясь в тюрьме, притворялся сумасшедшим: он
все время идиотски смеялся, приручил пойманного им воробья, не расста-
ваясь с ним даже во время допросов, в комиссии для освидетельствования
его умственных способностей танцевал и прыгал, как дурачок, ел всяких
насекомых, и таким образом он добился того, что его не выдали.
** Попал под машину, но не на Кавказе, а в Москве в 1922 г. — Ред.
понемногу добавляя, дать 7000 рублей. Здесь он уперся, и «сделка»
не состоялась. Тогда Мартов открыл против Литвинова свирепую
атаку, в чем можно убедиться, прочтя соответствующие номера
«Социал-демократа» той эпохи. Мне лично вспоминается одна
особенно недостойная статья Мартова, в которой он, не стесняясь
выдавать революционные, весьма конспиративные, псевдонимы
Литвинова и обрушиваясь на него, писал об этом деле... На меня
лично это выступление Мартова, с которым я находился в самых
хороших товарищеских отношениях, произвело столь отвратитель-
ное впечатление, что при встрече с ним в Петербурге года два спустя
в литературном обществе, когда он подошел ко мне с протянутой
для пожатия рукой, я не поздоровался с ним, не пожал ему руки,
в упор глядя ему в глаза, сказав только одно слово — «Литвинов» ...
И с тех пор мы не кланялись друг с другом.
В разговоре со мной Ленин коснулся и этого дела. Я отдавал дань
стойкости и выдержанности Литвинова и его самопожертвованию.
Ленин, однако, все время саркастически морщился.
— Да, конечно, вы правы... и стойкость, и выдержка, — сказал
он. — Но, знаете ли, ведь это все качества хорошего спекулянта
и игрока, — они ведь тоже подчас идут на самопожертвование,
это все качества умного и ловкого еврея-коробейника, но никак
не крупного биржевого дельца. И в его преданность революции
я и на грош не верю и просто считаю его прожженной бестией,
но действительно артистом в этих делах, хотя и мелким до глупо-
сти... Ну, подумайте сами, как можно было не сойтись с Мартовым?
Ведь это глупо и мелочно, набавил бы еще три тысячи, и они со-
шлись бы... А теперь вот в «Социал-демократе» идет истерика, визг
и гвалт... И я вам скажу просто и откровенно: из Литвинова никогда
не выйдет крупного деятеля — он будет гоняться за миллионами,
но по дороге застрянет из-за двугривенного. И он готов всякого
продать. Одним словом, — вдруг с бесконечным раздражением
закончил он, — это мелкая тварь, ну и черт с ним!..
Вообще в этот приезд мы много говорили с Лениным о разных
общественных деятелях. Узнав о моей близости с В. В. Вересаевым36
и всей его семьей, он очень зло, не в бровь, а в глаз охарактеризовал
его как литератора:
— Он просто представляет собою нечто среднее между публи-
цистом и беллетристом или нечто, ни два ни полтора, а по меткой
сибирской поговорке — просто «никто»...
Уничтожающую характеристику сделал он и об известном
впоследствии советском сановнике В. В. Воровском40, писавшем
в социалистической печати под псевдонимом «Орловский».
— Это типичный Молчалин *, переложенный на революционные
нравы, но с польскими чертами какого-то не то Пшексюцюльского,
не то Кшепсюцюльского... Его девизом может служить: «В мои
годы могут ли сметь свое суждение иметь», а впрочем, «падам
до ног, аллеж стою, целую реинчки, аллеж свои», и всегда он готов
при случае «дать в морду», если к этому представляется безопасная
возможность. А кроме того, я думаю, он и на руку нечист, и просто
стопроцентный карьерист...
Об известном Г. А. Алексинском4’, бывшем ярком члене II Госу-
дарственной думы, тоже незадолго до того приезжавшем в Брюс-
сель с докладом о романе «Красная звезда», Ленин отозвался так:
— Яркий, Божией милостью, оратор, но самый настоящий
пустоцвет и сума переметная и когда-нибудь должен застрять
между двух стульев.
Заканчивая эту главу, в которой я привожу мнения Ленина
о разных лицах, вновь вспоминаю, что он несколько раз говорил
о своей матери, и, всегда резкий и какой-то злой, он поразительно
для всех знавших его как-то весь смягчался, глаза его приобрета-
ли какое-то сосредоточенное выражение, в котором было и много
теплой, не от мира сего, ласки, и просто обожания, и когда он
характеризовал ее словом «святая», это нисколько не напоминало
французского oh, ma mere, c’est une sainte42!
Глава 10
Конец дискуссии об «отзовизме». Второй приезд Ленина
в Брюссель. — Заседание Бюро II Интернационала. —
Ленин уезжает, и наше прощание
Немедленно же после отъезда Ленина я написал обещанную
статью для открытия дискуссии и послал ее Ленину. И тут нача-
лась нелепая игра в прятки. Ленин ответил мне, что получил мою
статью, прочитал ее лично «с удовольствием» и что на днях даст
окончательный ответ, что лично он и Надежда Константиновна,
Персонаж комедии «Горе от ума» А. Грибоедова. — Ред.
тоже член редакционной коллегии, согласны с необходимостью
открыть дискуссию по этому вопросу и приветствуют мою статью
как начало ее. Но что в данный момент три члена редакционной
коллегии отсутствуют, и, пока они не возвратятся, он не может
дать мне решительного ответа... Скажу кратко: переписка по этому
делу тянулась около двух месяцев... Мне вскоре стало ясно, что
Ленин хитрит и хочет похоронить вопрос...
Затем я получил от Ленина письмо, в котором он писал, что
«на днях» будет в Брюсселе по дороге в Лондон, куда он едет месяца
на два, чтобы поработать в Британском музее, и просит меня по-
дождать, пока он со мной лично и поговорит о дискуссии, так как
де переписываться обо всем трудно... Я ждал. Наконец я получил
от него письмо, в котором он спрашивал, может ли он остановить-
ся у меня дня на два-три. Он сообщал, что приглашен в Брюссель
на заседание Интернационального бюро, после чего уедет в Лондон.
Конечно, я ответил приглашением. Вскоре он приехал. Когда он
немного отдохнул с дороги, я спросил его, как обстоит дело с дис-
куссией? Глаза его забегали, и он стал нести в ответ какой-то ди-
пломатический вздор, топчась на одном месте.
— Великолепно, — сказал я, — все это очень интересно,
но я прошу вас сказать мне просто: да или нет.
— Да поверьте, Георгий Александрович, — сказал он, — что
и я, и Надежда Константиновна очень настаивали на дискуссии
и на принятии вашей статьи, где вопрос о ней поставлен с исчер-
пывающей полнотой. Но, как вы знаете, редакция коллективная,
состоит из пяти человек. Ну и вот жена и я — оба мы остались
в меньшинстве.
И хотя это тайна совещательной камеры, но вам я открою, что
большинство высказалось вообще против всякого рода дискус-
сий в нашей фракции *, находя, что это ведет к дрязгам и смутам
и, кроме того, способствует созданию условий, благоприятных
для демагогических выступлений, да и свидетельствует, что в пар-
тии нет необходимого единства и дисциплины...
Я возражал против его опасений демагогии и его аракчеевских
приемов для сохранения видимого единства мнений и взглядов
в партии. Он оппонировал резко, но уже не прибегая к личным
* И сейчас ведь большевики «во имя цельности» партии преследуют всякое
проявление: свободы мнений и убеждений.
выпадам, приводя в защиту своего мнения явный вздор, произнося
реплики, мягко выражаясь, чисто диктаторским тоном.
— Нет, господа хорошие, — забываясь постепенно, продолжал он,
упустив из вида, что я был один его оппонент, — коллегия, руководя-
щая партийным органом, стоит на страже партийной дисциплины, она
охраняет единство партии от всяких поползновений демонстрировать
какой-то разброд... И мы не потерпим никаких вылазок, от кого бы
они ни исходили против ее цельности! Так и знайте, не потерпим!..
Я молчал, пораженный этой наглостью, всей нелепостью его
диктаторского поведения... Да и что было возражать? Я только смо-
трел ему прямо в глаза, выражение которых становилось, по мере
того как он говорил, все более наглым и злым. По-видимому, он
понимал, что раскрывает карты и обнаруживает истинную подо-
плеку взглядов верхушки партии на мнение отдельных членов ее.
И, понимая это, он, по закону психологического контраста, все
больше и больше взвинчивая себя этим бьющим в глаза противо-
речием, перешел опять в недопустимо грубый тон, вымещая злобу
на занятую им морально слабую позицию на мне же.
— Что же вы все молчите, почему не возражаете мне? — резко
напустился он вдруг на меня.
— Да что ж тут говорить? — отвечал я. — Я слушаю, ведь «ум-
ные вещи приятно и слушать»...
— А вы торжествуете, вы думаете, что вот наконец-то вам ясна
закулисная сторона в наших стремлениях сохранить единство пар-
тии, ее цельность и проводить в ней железную дисциплину!.. Ну, мне
плевать на вашу сардоническую улыбку и прочее, просто наплевать...
— Вот что, Владимир Ильич, — не выдержал я наконец, —
я прошу вас замолчать, я не хочу больше разговаривать с вами...
Мне это скучно и надоело, и вообще будем считать вопрос о дис-
куссии конченным. Я удовлетворен и притом вполне всеми вашими
пояснениями, теперь мне все ясно... Точка, и довольно!
— Да, но я не удовлетворен, — запальчиво бросил он, мне
хочется знать, мне нужно знать, — подчеркнул он «мне», — что
скрывается в этом вашем саркастическом «удовлетворен и притом
вполне», и вы должны мне это пояснить, слышите! И вообще меня
раздражает ваш дипломатический, или, вернее, парламентский,
тон!.. Говорите же, ругайтесь, возражайте!..
— Я сказал «довольно»,— ответил я,— и вы более слова
от меня не услышите по этому поводу. Мне это надоело, и вновь
повторяю: мне теперь ясна ваша роль и ваша политика — от квали-
фикации я воздерживаюсь... И давайте беседовать на другие темы...
Он угрюмо и с озлобленным видом замолчал.
Но в течение этого второго пребывания у меня он попытался
еще несколько раз вызвать меня на продолжение этого разговора,
но я каждый раз вежливо, но решительно, холодным тоном от-
клонял эти попытки.
Ленин потащил меня с собой на заседание Бюро II Интерна-
ционала. Кое-кого из членов его я знал. Помню, между прочим, что
тут же Ленин познакомил меня с Карлом Каутским43. В отношении
русского революционного движения Каутский, как и многие дру-
гие западноевропейские социалисты (например, Дебрукер), стоял
тогда на большевистской позиции, принимая тактику большевиков
как единственно правильную, ибо она гарантирует наибольшую
необходимую конспиративность и активность.
Однако, помню, Ленин был чем-то раздражен в отношении
Каутского и, говоря со мной о нем грубо и зло, назвал его «старым
грибом»...
Затем Ленин уехал в Англию. В наших отношениях эта исто-
рия с «отзовизмом» не прошла бесследно. Мы, правда, бывали
с Лениным вместе всюду, как, например, у известного социалиста
Луи Дебрукера44, подобно Каутскому, стоявшего тогда по вопросу
революционной тактики в России на позиции большевиков, но впо-
следствии также резко изменившего свое отношение в крайне от-
рицательную сторону. Таскались мы с Лениным и по музеям и пр.
Но расстались мы с ним довольно холодно. Когда я провожал его
на вокзал, он, прощаясь со мной, слегка запинаясь, сказал мне:
— Спасибо за гостеприимство, за радушие, — надеюсь, что на-
ши небольшие разногласия не оставят следа на наших отношениях
и не помешают нам и впредь работать?..
Конечно, я подтвердил его надежды, и мы расстались. И пока
я оставался за границей, в Брюсселе, мы все время находились
в сношениях с ним по разным революционным делам: по пе-
реброске в Россию разного рода революционных работников,
пересылке нелегальной литературы, установлению связей с Рос-
сией и пр. А когда окончился срок моей высылки и я собирался
ехать в Петербург, Ленин дал мне явку лично от себя к одной зубной
врачихе. Но незадолго до моего приезда явка эта была испорчена
(провалилась), и я чуть-чуть не попал с нею в руки полиции...
Глава 11
Я снова в России. — Болезни. — Я теряю связи. —
Сбор в пользу Ленина и Л. Б. Красин. — Революция 1917 года. —
Ленин в пломбированном вагоне. — Выступления Ленина
с критикой Временного правительства. — Временное
правительство и мир с Константинополем и проливами. -
Народное движение в апреле 1917 года с убитыми
и ранеными. — Совет рабочих и солдатских депутатов
назначает следственную комиссию. — Я работаю в этой
комиссии. Комиссия и Керенский. — Комиссия и Ленин. -
Его требования и нападки на меня. — То, что установила
комиссия. — Моя кандидатура в гласные думы. —
Я еду в Стокгольм. — Распоряжение Керенского
о моем аресте. Я снова эмигрант
Россия встретила меня недружелюбно. Началась борьба за су-
ществование. Потянулись долгие тусклые годы, полные всякого
рода личных напастей. Несколько лет я провел, возясь с болезнями,
докторами, вынес две серьезные операции.
Далее пошли долгое лечение, пребывание в санаториях и на во-
дах... Я отошел от революционной работы — не до того уж было...
С Лениным мои сношения оборвались сами собой. Лишь изредка
я получал от него и передавал ему поклоны через случайно встре-
чавшихся общих товарищей. Так, от одного из них я узнал — это
было уже во время войны, примерно в 1916 году, — что Ленин
крайне бедствует. Я принялся собирать для него средства. Сборы
шли плохо: интерес и к революции, и к Ленину в обществе упал.
Не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов об отношении
Красина в это время к Ленину.
— Ну, Хромушка*, — обратился я к нему, — раскошеливай-
ся, брат. — Ия объяснил ему, в чем дело. К моему несказанному
удивлению Красин слушал меня с каким-то деревянным и скуча-
ющим выражением лица. Меня это неприятно поразило и как-то,
* «Хромушка», или «Хром», было шутливое домашнее прозвище Красина,
с которым обращались к нему и родные, и такие близкие друзья, как я.
Реалистом он очень увлекался химией, и, возясь с хромом, он вечно при-
ставал ко всем домашним со своим хромом, почему его и прозвали так
если можно так выразиться, обескуражило и лишило всякой
самоуверенности.
— Все это очень хорошо, — довольно резко, не дослушав до кон-
ца, оборвал он меня, - но только я не желаю принимать участия
в этом сборе... — И он в упор, вызывающе посмотрел мне в глаза
холодным взглядом. Я оправился, овладел самим собой и стал
дружески настаивать.
— Эх, Жоржетта (так интимно часто называл он меня), право,
ты совершенно напрасно настаиваешь... Ты не знаешь Ильича
так хорошо, как знаю его я... Но оставим этот вопрос, Жор-
жетта, ну его к черту... Давай пойдем завтракать, уже время.
(Красин, я знал это, часто в ЦК и на съездах жестоко схваты-
вался с Лениным, который еще в Брюсселе характеризовал его
словами «башка, но великий буржуй», из-за чего тогда у меня
вышел с ним тоже спор. Отойдя в эту эпоху далеко от революции,
Красин при встречах и разговорах со мной, очень часто возвра-
щаясь к воспоминаниям своего видного участия в революции,
в свою очередь крайне резко отзывался о Ленине, подчеркивая
его нетерпимость, его «нелепое самодержавное генеральство»,
часто подкрепляя свои характеристики ссылками на их общего
близкого товарища Глеба Максимилиановича Кржижановского45,
также относящегося, по словам Красина, к Ленину весьма скеп-
тически в то время.)
Он жил с семьей в Царском Селе, откуда и ездил каждый день
в Петербург в свое правление (Сименс и Шуккерт), а потому
завтракал в ресторанах. В этот раз он потащил меня к знамени-
тому Кюба. Но я не отставал от него и за завтраком и настаивал
на своем.
— Ну, ладно, — сказал он наконец, — чтобы сделать тебе удо-
вольствие, вот тебе моя лепта...— И он вынул из бумажника две
«синенькие» *. Но я резко отклонил это «даяние» и, выругавшись,
вернул ему его, сказав, что обойдусь и без его лепты.
— Вот и великолепно, — ответил он, хладнокровно пряча
свои десять рублей снова в бумажник. — Не сердись, Жоржетта,
но, право, Ленин не стоит того, чтобы его поддерживать. Это
вредный тип, и никогда не знаешь, что, какая дикость взбредет
ему в его татарскую башку, черт с ним!..
Пятирублевки. — Ред.
На этом наш разговор и прекратился... Я имею в виду написать
мои воспоминания специально о Красине, и в них я коснусь под-
робно отношений Красина с Лениным.
Но вот Россия докатилась до 1917 года. Я принимал, начиная
с конца февраля, довольно деятельное участие в народном рево-
люционном выступлении, так просто и легко угробившем, не со-
мневаюсь, навсегда российскую монархию.
В знаменитом пломбированном вагоне Ленин возвратился
в Петербург*. Я лично не разделял по поводу его приезда вос-
торгов моих старых товарищей, с которыми у меня под влиянием
революционного движения вновь установились оживленные связи.
Поэтому я и отказался принять участие в торжественной встрече
его, когда он прямо с поезда Финляндской ж. д. сразу же поместил-
ся на поданный ему специально броневик и, зычным голосом за-
кричав: «Товарищи!», обратился к многотысячной толпе со своими,
ставшими теперь историческими, речами. Но спустя несколько
дней Ленин заехал ко мне в редакцию «Известий Петербургского
Совета депутатов солдат и рабочих», одним из редакторов которых
я состоял. Он не застал меня, и через несколько дней я, по его
просьбе, зашел к нему в редакцию «Правды».
В то время Ленин, выступая на митингах, зло и резко характери-
зовал Временное правительство. На эту-то тему мы с ним частенько
беседовали, вполне сходясь в нашем отрицательном отношении
к гг. керенским разной воды. Самого Керенского Ленин зло назы-
вал министром из оперетки «Зеленый остров». Встречался я с ним
и в особняке Кшесинской. Встречались мы с Лениным наружно очень
дружески, чему способствовало и то, как он относился к таким со-
временным политическим вопросам, как война, мир, немедленный
созыв Учредительного собрания... Впрочем, его отношение к этим
вопросам известно всему миру, и мне не приходится останавливаться
на этом. Отмечу только исторического порядка ради, что в то время
все население Петербурга и все партии, кроме «кадетской», стояли
на почве тех же требований, которые предъявлял и Ленин. Я лично
в отношении мира примыкал к тому течению, которое резко и власт-
но было выражено основными лозунгами мартовской революции**,
* Апрель 1917 г., проехав из Швейцарии через Германию в закрытом вагоне
с группой социал-демократов. Ред.
** Речь идет о Февральской революции 1917 г. — Ред.
на знамени которой стояло требование мира без аннексий и кон-
трибуций, с восстановлением довоенных границ всех воюющих
государств.
Но группа, захватившая власть в порядке революции, с Керен-
ским во главе, имела «мужество» пойти наперекор всенародным
требованиям и сделала попытку повернуть колесо истории в угод-
ную ей сторону, чем и провоцировала, бессмысленно провоциро-
вала разделение народа на группы, что вызвало смуту, зародыши
гражданской войны, оттолкнув здоровые элементы революции
от той средней пропорциональной, в которой — это было ясно
для всех, кроме правительства гг. керенских, — заключалось
спасение России. И, произведя это преступное разделение рево-
люционных масс, быстро разочаровавшихся в своих официальных
вождях, неудовлетворенных нелепыми затяжками с созывом
(бланки-де нельзя так скоро приготовить?!) Учредительного со-
брания и пр., Временное правительство, надо полагать, в силу
желания подольше оставаться у чисто диктаторской власти, по-
шло ва-банк, издеваясь над массами, над основными лозунгами
мартовской революции... Et deinde bolschevismus!..46
Вот при таких-то условиях 21 апреля 1917 года (позорная дата)
министр иностранных дел Временного правительства * выступил
с печальной памяти требованием мира на условии, чтобы проливы
и Константинополь остались за Россией... К сожалению, подробный
историко-политический анализ этого события, могущий составить
собою отдельный трактат, не входит в задачу автора настоящей
книги, почему я и оставляю его пока в стороне и буду продолжать
мое повествование...
Это более чем ошибочное и просто легкомысленное требование
не могло, конечно, не подлить масла в огонь и вызвало, как и сле-
довало ожидать, бурный неорганизованный народный протест...
Это явилось обильной водой на колеса сравнительно слабо враща-
ющейся мельницы Ленина и его стремлений. И Ленин злорадно,
по-мефистофельски злорадно ликовал, сразу же поняв, что это
сулит его стремлениям... Я видел его в это время, в день, когда
Петербург вдруг снова стал ареной народных волнений. О, как
он злорадствовал, и он, и разные Зиновьевы, окружавшие его!..
* П.Н. Милюков. — Ред.
22 апреля улицы Петербурга снова обагрились народной кровью.
Были убитые и раненые... Все взволновалось. Петербургский Совет
солдат и рабочих, ввиду охватившей широкие массы населения
тревоги, стремясь успокоить страсти, решил назначить свою осо-
бую комиссию для расследования этого события, дав ей широкие
полномочия и потребовав, чтобы официальные власти не касались
расследования этого дела. Персонально комиссия эта состояла
из Б. В. Авилова, П. А. Красикова, Д. Н. Соколова, Крахмаля47и ме-
ня. Не могу не упомянуть об одном трагикомическом обстоятельстве.
Естественно, конечно, что назначение этой комиссии, явив-
шееся, в сущности, непарламентским выражением порицания
Временному правительству, было неприятно тогдашнему «полу-
диктатору» А.Ф. Керенскому. Но, как истинный высокопостав-
ленный сын оперетки «Зеленый остров», он принял эту новость,
обидевшись чисто по-гимназически и придираясь к зеленоостров-
ским пустякам...
Когда комиссия была сконструирована, Б. В. Авилов был ко-
мандирован ею объявить ее статус и вообще все о ней министру
юстиции, каковым тогда был А. Ф. Керенский. Последний принял
Авилова с величественно-брезгливой гримасой (конечно, маленько-
го) Юпитера. Авилов передал ему выписку из протокола заседания
Совета и заявление комиссии, в котором «предлагалось» министру
юстиции передать комиссии все находящиеся в министерстве ма-
териалы по расследуемому событию.
Керенский сидел величественно в своем кабинете, едва при-
гласив Авилова присесть. Он стал с величественным видом
опереточного министра читать заявление комиссии. И вдруг
брови его грозно нахмурились. «Почему?» - спросит читатель.
Да просто потому, что он прочел в заявлении слова «комиссия
вам предлагает...».
— Что такое?! — спросил он, отвлекаясь от бумаги и повторяя
вслух выражение, остановившее его внимание. — «А потому ко-
миссия вам предлагает...» Как?! «Предлагает»? Мне? Министру?!
«Предлагает сделать соответствующее распоряжение о передаче
всего следственного материала, имеющегося у чинов министерства
юстиции, в распоряжение комиссии...» Не понимаю... комиссия
«предлагает» мне?! министру?! Не понимаю...
Так отнесся Керенский к серьезному событию, выделив свое ма-
ленькое самолюбие... Больше он ничего не извлек из этого урока...
Назначенный секретарем этой комиссии, я, по существу, яв-
лялся ее единственным активным следователем, вызывал к допро-
сам свидетелей, предполагаемых виновных и пр. Расследование
приводило меня к убеждению, что две силы вели агитацию
по этому взрыву; какие-то либеральные группы с одной стороны
и большевики — с другой...
Мне приходилось в это время часто видеться с Лениным, ко-
торый частенько заезжал ко мне в Таврический дворец, где была
резиденция комиссии. Чувствовалось, что он относился к этой
комиссии и ее работам настороженно. Я держал себя в разговорах
по вопросу следствия с необходимой осторожностью, никому не со-
общал никаких фактов, оглашение которых могло бы помешать ходу
следствия. Ленин же ставил мне крайне рискованные вопросы,
на которые я отвечал общими местами. Это его раздражало и вы-
водило из себя. Он указывал, что в качестве члена Совета солдат
и рабочих и редактора «Правды» имеет право знать все подробности
о ходе следствия. Я, само собою, не соглашался с ним, что его зли-
ло. Я указал ему на то, что он в качестве члена Совета может вести
агитацию в пользу дезавуирования меня и что пока я состою членом
комиссии, я буду нести мои обязанности так, как я их понимаю.
— Да что же это, мил человек, — возбужденно говорил он, —
неужели вы стоите в государственных делах за бюрократическую
систему, за канцелярскую тайну и прочие благоглупости?.. Вас,
очевидно, тоже охватывает, по выражению Достоевского, «адми-
нистративный восторг». Как вы не понимаете, что мне нужно знать
все, что делается в комиссии? А вы прячетесь под сень «следствен-
ных тайн»... не понимаю.
— Я действую по инструкции, данной мне комиссией, которая
в первом же своем распорядительном заседании единогласно по-
становила не оглашать следственного материала до окончания ее
работ...
— Ха-ха-ха! — с досадой отвечал он. — Это значит «прокуль
профани»! * Так? А сами вы в тиши канцелярий будете вершить
ваше великое дело, господа мои хорошие, бюрократы проревел ю-
ционной формации, а там, глядишь, вдруг и облагодетельствуете
нас, грешных, каким-нибудь мероприятием вроде салтыковского
помпадура... Эх вы, горе-следователи!..
* Полный профан. — Ред.
— Право, Владимир Ильич, вы зря сыпете вашими перуна-
ми, — отвечал я. — Пора бы вам уже знать из давних времен, что
они на меня не действуют, — мне просто противно... скажу правду,
до тошноты противно и стыдно за вас...
Между тем некоторые свидетели давали мне показания, из ко-
торых было, несомненно, видно влияние Ленина и его окружения*
на некоторые моменты выступления. Нащупывался ясный след,
который вел хотя и зигзагами, но упорно во дворец Кшесинской
или в редакцию «Правды». Часто мне, как следователю, сообщали
свидетели номера телефонов «Правды», Кшесинской и других,
которые раздавались участникам протеста, а равно и конспиратив-
ные адреса разных «ленинцев»... Словом, как-то все определеннее
и яснее намечались следы ленинской руки...
А Ленин продолжал нервничать и при встречах со мною задавал
то насмешливые, то явно тревожные вопросы...
— Ну, что, Георгий Александрович,— спросил он меня как-
то, по обыкновению, наружно насмешливо, но с худо скрытой тре-
вогой, — как идет следствие? Скоро ли вы отдадите распоряжение
об аресте нас, грешных?.. По старой дружбе предупредите заранее,
чтобы мы велели присным заготовить провизию для передачи нам,
когда вы найдете нужным ввергнуть нас в узилище...
Следственный материал был собран и приведен в порядок...
Но мне вскоре из-за болезни пришлось уехать в Стокгольм, ибо
врачи категорически потребовали, чтобы я прекратил всякую
работу и уехал куда-нибудь отдыхать...
Совет солдат и рабочих, узнав о моем предполагаемом отъезде,
просил меня поехать в качестве дипломатического курьера и взять
для передачи в Стокгольме кое-какие пакеты. Я согласился.
Между тем еще до моего отъезда я был намечен по списку боль-
шевиков кандидатом в гласные Василеостровской городской думы.
Дело в том, что было решено разбить весь Петербург на отдельные
коммуны с самостоятельными муниципиями. Я согласился и уехал
и вскоре в мое отсутствие был избран.
Необходимо отметить, что далеко не все большевики были «ленинцами»
и шли в ногу с ним. Так, уже в то время против Ленина выступали Каменев,
Гольденберг, Красин, Красиков, я и другие и вся группа «Новой жизни».
Замечу, что мы (Красин, я и др.) были чисто классическими большевиками,
принимавшими большевизм лишь таким, каким он был до революции,
и стояли враждебно к «необольшевизму», или, если угодно, «ленинизму».
В Стокгольме спустя некоторое время был назначен социалисти-
ческий съезд (не помню точно его назначения, кажется, о мире),
на который от Петербургского Совета солдат и рабочих был деле-
гирован покойный О. П. Гольденберг48 (классический большевик)
и другие. Он привез мне известие об избрании меня в Думу и вместе
с тем предупреждение от моих друзей не возвращаться в Россию,
так как в связи с возникшим преследованием (скрывавшегося
от ареста) Ленина, Троцкого, Козловского и других Керенский
подписал постановление арестовать и меня при въезде в Россию.
Конечно, это было вздорное постановление, так как я абсолютно
не принимал участия в ленинском движении. Но, по настоянию
моих друзей, а также и Гольденберга, я остался в Стокгольме
и, таким образом, снова, волею Временного правительства, стал
эмигрантом. Меня стала травить русская печать определенного
направления с «Новым временем» во главе, которое валило на мою
голову самые нелепые обвинения.
Глава 12
Большевистский переворот. Я в Петербурге.
Встреча с Лениным. Он совершенный диктатор.
Он приглашает Красина и меня в правительство. —
Мы отказываемся. — «Бей, ломай все, —
что разобьется, то хлам!» — Я напоминаю об его словах
о «максимализме». — Ответ Ленина: «...тот Ленин умер,
больше не существует!» и «новый Ленин». —
Он угрожает мне за мои взгляды Урицким (ЧК). —
Нэп и последний привет Ленина мне
Большевистский переворот застал меня в Стокгольме. Вскоре
я поехал в Петербург, чтобы выяснить себе истинное положение
вещей. Я довольно подробно описываю то, что я там увидел, в моих
воспоминаниях «Среди красных вождей». Там, между прочим,
я привожу мой разговор с Лениным на злобу дня. Но в цитирован-
ных моих воспоминаниях, где мои объяснения с Лениным были
только одним из эпизодов, я по необходимости говорил о нем весьма
сжато, упуская много характерных подробностей.
В данном же труде, посвященном специально Ленину, я до-
бавлю кое-что, вносящее известные черты в его характеристику.
— Ага, вот и вы, — сказал он, — давно бы пора... Будем вместе
работать? Вы, надеюсь, притянете и Никитича*, который глупо стоит
в стороне и не хочет примкнуть к нам... Ну, а вы? С нами, не правда ли?
— Я ничего не могу пока сказать, Владимир Ильич, мне надо
оглядеться, я для того и приехал...
— А вы виделись уже с Никитичем? Да! (Я подтвердил кивком
головы.) Ну, воображаю, сколько кислых слов он вам наговорил
о нас... Но и вы и он должны примкнуть к нам...
Вот здесь-то у нас и произошел разговор, приведенный мною в мо-
их воспоминаниях («Среди красных вождей»), который я частично
воспроизвел и в настоящем труде и который я теперь дополню.
Говорил со мной в этот раз Ленин резко, тоном настоящего
и всесильного диктатора.
— Допустим, - говорил он, — что не все укладывается в ваше
и Никитича понимание... Что делать: для молодого вина старые
мехи малопригодны, слабоваты они, закон истории... Но нам нуж-
ны люди, как Никитич и вы, ибо вы оба люди-практики и делового
опыта. Мы же все, вот посмотрите на Менжинского, Шлихтера
и прочих старых большевиков... слов нет, все это люди прекрасно-
душные, но совершенно не понимающие, что к чему и как нужно
воплощать в жизнь великие идеи... Ведь вот ходил же Менжинский
в качестве наркомфина с целым оркестром музыки не просто взять
и получить, нет, а реквизировать десять миллионов... Смехота...
А посмотрите на Троцкого в его бархатной куртке... Какой-то ху-
дожник, из которого вышел только фотограф, ха-ха-ха! Даже Марк
(Елизаров) ничего не понимает, хотя он и практик, но в голове
у него целый талмуд, в котором он не умеет разобраться...
Среди этого разговора, держась все время настороже, чтобы
не сказать чего-нибудь, что могло бы меня связать каким-нибудь
необдуманным обещанием, я обратил его внимание на то, что, на-
сколько я успел заметить и понять, вся деятельность большевиков
у власти пока что сводится к чисто негативной.
— Ведь пока что — не знаю, что будет дальше, — вы только
уничтожаете... Все эти ваши реквизиции, конфискации есть не что
иное, как уничтожение...
— Верно, совершенно верно, вы правы, — с заблестевшими
как-то злорадно вдруг глазами живо подхватил Ленин. — Верно.
Старинная партийная кличка — псевдоним Красина.
Мы уничтожаем, но помните ли вы, что говорит Писарев, помни-
те? «Ломай, бей все, бей и разрушай! Что сломается, то все хлам,
не имеющий права на жизнь, что уцелеет, то благо...» Вот и мы,
верные писаревским — а они истинно революционны — заветам,
ломаем и бьем все, — с каким-то чисто садическим выражением
и в голосе и во взгляде своих маленьких, таких неприятных глаз,
как-то истово не говорил, а вещал он, — бьем и ломаем, ха-ха-ха,
и вот результат, — все разлетается вдребезги, ничто не остается,
то есть все оказывается хламом, державшимся только по инерции!..
Ха-ха-ха, и мы будем ломать и бить!..
Мне стало жутко от этой сцены, совершенно истерической. Я мол-
чал, подавленный его нагло и злорадно сверкающими узенькими
глазками... Я не сомневался, что присутствую при истерическом
припадке.
— Мы все уничтожим и на уничтоженном воздвигнем наш
храм! — выкрикивал он. — И это будет храм всеобщего счастья!..
Но буржуазию мы всю уничтожим, мы сотрем ее в порошок, ха-
ха-ха, в порошок!.. Помните это и вы, и ваш друг Никитич, мы
не будем церемониться!..
Когда он, по-видимому, несколько успокоился, я снова заговорил.
— Я не совсем понимаю вас, Владимир Ильич, — сказал я, —
не понимаю какого-то, так явно бьющего в ваших словах угрюм-
бурчеевского пафоса, какой-то апологии разрушения, уносящей
нас за пределы писаревской проповеди, в которой было здоровое
зерно... Впрочем, оставим это, оставим Писарева с его спорными
проповедями, которые могут завести нас очень далеко. Оставим...
Но вот что. Все мы, старые революционеры, никогда не пропо-
ведовали разрушения для разрушения и всегда стояли, особенно
в марксистские времена, за уничтожение лишь того, что самой
жизнью уже осуждено, что падает...
— А я считаю, что все существующее уже отжило и сгнило!
Да, господин мой хороший, сгнило и должно быть разрушено!..
Возьмем, например, буржуазию, демократию, если вам это боль-
ше нравится. Она обречена, и мы, уничтожая ее, лишь заверша-
ем неизбежный исторический процесс. Мы выдвигаем в жизнь,
на авансцену ее, социализм или, вернее, коммунизм...
— Позвольте, Владимир Ильич, не вы ли сами в моем присут-
ствии, в Брюсселе, доказывали одному юноше-максималисту весь
вред максимализма... А вы тогда говорили очень умно и дельно...
— Да, я так думал тогда, десять лет назад, а теперь другие
времена назрели...
— Ха, скоро же у вас назревают времена для вопросов, движе-
ние которых исчисляется столетиями, по крайней мере...
— Ага, узнаю старую добрую теорию постепенства, или, если
угодно, меньшевизма со всею дребеденью его основных положений,
ха-ха-ха, с эволюцией и прочее, прочее. Но довольно об этом, —
властным, решительным тоном прервав себя, сказал Ленин,—
и запомните мои слова хорошенько, запомните их, зарубите их
у себя на носу, благо он у вас довольно солиден... Помните: того
Ленина, которого вы знали десять лет назад, больше не существу-
ет... Он умер давно, с вами говорит новый Ленин, понявший, что
правда и истина момента лишь в коммунизме, который должен
быть введен немедленно... Вам это не нравится, вы думаете, что это
сплошной утопический авантюризм... Нет, господин хороший, нет...
— Оставьте меня, Владимир Ильич, в покое, — резко оборвал
я его, — с вашим вечным чтением мыслей... Я вам могу ответить
словами Гамлета: «...ты не умеешь играть на флейте, а хочешь
играть на моей душе...» Я не буду вам говорить о том, что я думаю,
слушая вас...
— И не говорите! — крикливо и резко и многозначительно
перебил он меня. — И благо вам, если не будете говорить, ибо я бу-
ду беспощаден ко всему, что пахнет контрреволюцией!.. И против
контрреволюционеров, кто бы они ни были (ясно подчеркнул он),
у меня имеется товарищ Урицкий!.. * Ха-ха-ха, вы, вероятно, его
не знаете!.. Не советую вам познакомиться с ним!..
И глаза его озарились злобным, фантастически-злобным огоньком.
В словах его, взгляде я почувствовал и прочел явную неприкрытую
угрозу полупомешанного человека... Какое-то безумие тлело в нем...
Я не буду приводить всего того, о чем мне пришлось еще говорить
с ним в этот мой приезд... Все существенное я сказал как в данных вос-
поминаниях, так и в цитированной книге «Среди красных вождей»...
Мы расстались с Лениным при явно враждебном отношении
друг к другу, и что он, ничем не стесняясь, и вымещал на мне впо-
следствии во все время моей советской деятельности... Отношения
наши, во всяком случае, отлились в форму самую неприязненную,
* Председатель Петроградской ЧК, убит 30 августа 1918 г. эсером Канни-
гесером. — Ред.
почему я и прекратил с ним личные сношения, хотя я и стоял
на высоких постах. В неизбежных случаях личных переговоров
мы оба, не сговариваясь, прибегали к телефону или к письмам
или сносились через посредство Красина, которому Ленин неодно-
кратно говорил, что предпочитает не встречаться со мной, так как
я действую одним своим видом и тоном моего голоса ему на нервы.
То же приблизительно говорил ему и я...
Но мне вспоминается еще, как Ленин передал мне через Красина
привет, когда я был в Лондоне (директором «Аркоса»). Это бы-
ло по поводу введения нэпа. Красин ездил по делам в Москву,
и там (1922 г.) Ленин, убедившись, не без влияния Красина, в том,
что необходимо дать относительную свободу задерганному боль-
шевиками русскому народу, решительно повернул курс направо,
первым шагом чего и явился нэп (новая экономическая политика).
Когда Красин, собираясь обратно в Лондон, зашел проститься
с Лениным, он в заключение, вдруг что-то вспомнив, сказал ему:
— Да, кстати, кланяйтесь Соломону и расскажите ему о новом
направлении, о новой тактике, — его буржуазное сердце пораду-
ется этому первому шагу на пути восстановления прав буржуазии
и демократии...
Больше мне не приходилось обмениваться с ним никакими
сношениями.
Заключение
Мучительная и длительная агония Ленина. — Его ужас. -
Заговорившая совесть. — Крах ленинизма. —
Болезнь и проблески ясного сознания. —
Ленин и его окружение. — Новые слова и идеи в глазах
«дружины» Ленина. Проведение политики нэпа как
первого шага на пути строительства. — Трагедия вождя,
экспроприированного рабами. - Глубокое презрение Ленина
к Сталину и Троцкому. - Ленин умирает в плену у своего
окружения. — Споры за «трон». - Безбожное правительство
организует культ умершего. — Его мощи,
которые разлагаются и гниют
Мое описание Ленина, по личным моим воспоминаниям и от-
ношениям с ним, закончено. Я привел в моей книге все наиболее
характерное из того, что сохранилось в моей памяти об этой зло-
вещей для России, а может быть, и не только для России, истори-
ческой личности...
Я воздерживаюсь от невольно напрашивающихся общих харак-
теристик и выводов, предоставляя приведенным фактам говорить
самим за себя и самому читателю сделать те или иные выводы...
Мне остается только поставить заключительную точку. Но, пре-
жде чем сделать это, я не могу не сказать, что в конце своей жизни
Ленин пережил мучительную, длительную, трагическую агонию.
Всем известно, как он умер.
Я не был свидетелем его последних дней, его предсмертных
мучений. Говорю о них со слов других. А страдания его, очевид-
но, были ужасны. И ужас их, их сила сводилась главным образом
к чисто моральным переживаниям. Полупомешанный, но с ча-
стыми (сперва) возвратами к просветлению, он не мог не видеть
того, до чего он довел Россию, он не мог не понять того, что его
система идти и забирать как можно левее потерпела полный крах,
принесший несчастье не одной России. Заговорило, по-видимому,
и то простое человеческое, чему имя: «совесть»...
Но сильный и, сказал бы я без желания оскорбить его память,
идиотски сильный волею человек, он думал и надеялся, что всегда
успеет в должный момент повернуть руль в необходимом, согласно
требованию момента, направлении, рассчитывая только на свои
силы и глубоко презирая свое окружение, всех этих Троцких
и Сталиных. И он не мог не убедиться, что не только нельзя даль-
ше идти влево, но что наступил момент конца жестоким экспери-
ментам, когда рулевой должен изо всей силы повернуть штурвал,
чтобы, сдвинувшись с мертвой точки крайней, упершейся в тупик
левизны и разрушения всего, пойти по новому пути, пути строи-
тельства и восстановления жизни... И вот, уже одолеваемый на-
чальной стадией своей ужасной болезни, он пользовался просвет-
лениями в обволакивающей его ночи, чтобы начать подготовлять
население, а главное, подготовить «товарищей», всех тех, кого он,
развратив своим «учением» и вызвав в них усердие не по разуму,
всех этих «ленинцев», к необходимости пойти назад, к старым
формам жизни...
И вот, еще задолго до нэпа он в своих очередных выступлениях
и речах стал указывать на те крайности, до которых довела Россию
«левизна» его основной политики. Он смело, мужественно и рез-
ко стал указывать на них, как раньше определенно же вел влево.
Он говорил о «детских болезнях», которые пережирала и, по его
словам, пережила коммунистическая партия и руководимое ею
Советское правительство, от которых теперь следует решительно
отказаться.
Он говорил, и доказывал, и убеждал... Но горе предводителю,
который вел народ к известной туманной точке, вел, сам не веря
в ее реальность, но убеждая, что она существует и видна, как
путеводная звезда. И еще больше горе и несчастье тому народу,
который, частью уверовавший в обман, а большею частью подгоня-
емый дружиной такого вождя, шел за ним... Обман обнаружился,
мираж исчез, и путеводная звезда оказалась расколотым корытом
жизни. Но те, кто стоял рядом с вождем и кто всеми силами, ис-
кренно или неискренно, с усердием приближенных рабов, или
глупых, или главным образом лукавых, проводил взгляды вождя,
пользуясь за это первыми местами, не могли, конечно, не возму-
титься, котда из уст его услыхали слова, шедшие вразрез со всем
тем трафаретом, с которым они уже свыклись и эксплуатация
которого обеспечивала им и на будущее (как им казалось) власть
и могущество... Они не могли не испугаться, ибо отказ от трафарета,
казалось им, мог повести не только к уничтожению их влияния,
но даже и к полному, не только моральному, но самому простому
физическому уничтожению...
И вот мы видим, что уже с самых первых попыток Ленина,
своими выступлениями с новыми положениями подготовлявшего
умы к повороту вправо, «апостолы и ученики» его возмутились
духом и, чувствуя уже за собой силу, стали критиковать своего
«учителя» и, основываясь на его же первоначальных проповедях
и речах, от которых он теперь также настоятельно старался от-
влечь всех и вся, стали выпрямлять и углублять его «линию»,
толкая и его, и других к старой, уже избитой дороге прежних
«основоположений». И уже в этот подготовительный момент
к необходимости поворота среди дружины возникли секты,
или расколы, и появились разные «оппозиции»: троцкистская,
шляпниковская и пр., лидеры которых ведут свою проповедь,
исходя и развивая ее от прежнего «учения» своего вождя... Они
его именуют «Великим Учителем»...
У Ленина хватило еще сил провести свой первый шаг к новой
политике. И он нередко говорил близким товарищам, чьи мозги
были затуманены инфернальным «ленинизмом», как, напри-
мер, Красину, что нэп лишь первая ступень на пути к творческой
работе по восстановлению жизни. Он, не стесняясь, говорил, что
жизнь уперлась в тупик, указывая, в частности, на то, что поли-
тика разрушения дошла до такого абсурда, как полное лишение
всех прав буржуазии, этого класса, еще не сыгравшего своей
исторической миссии... И в минуты особой откровенности он сам
себя упрекал в этом и уже решительно повернул лично фронт
и старался внедрить и в головы своих учеников необходимые
«поправки»...
Но было уже поздно.
Разыгравшиеся у «дружинников» аппетиты и к власти, значе-
нию и просто к самым грубым наслаждениям были уже сильнее
влияния ослабевшего и с каждым днем все более падающего во-
ждя... На него уже не обращали внимания, и, как в басне, умира-
ющего льва легали все, не исключая и ослов... А в «придворных»
кругах уже начались шепоты, интриги, стремления и разговоры
о том, кто должен и может «наследовать» Ленину.
А он умирал уже. По временам он лишался языка. Но «дружин-
ники» не оставляли его в покое и, в сущности, держали его в пол-
ном плену. Но, подлые и трусливые, они для вида и «престижа»
окружали его царской роскошью и изысканным уходом, полным
внешнего раболепия, выписывали для него лучших европейских
врачей.
А он умирал. И мучился. Мучился сомнениями и ужасом, что
«наследство» перейдет к Сталину... Троцкому... Он их обоих глу-
боко, как известно, презирал и вполне основательно с омерзением
относился к обоим претендентам «на трон»...
И во время одного из все более и более редких проблесков ясного
ума он успел составить свое политическое завещание, в котором,
по слухам, настаивал на том, чтобы ни Сталин, ни Троцкий не «на-
следовали» ему...
Он умер.
«Безбожное» правительство и такая же партия канонизировали
его и приготовили из его бренного тела кощунственные «мощи»...
Составленное Лениным подлинное завещание исчезло: его,
по слухам, скрыл Сталин, который в конечной схватке борьбы
за «престол» одолел, как известно теперь, всех своих «врагов
и супостатов», как слева, так и справа...
А кощунственные мощи Ленина разлагаются и гниют...
Среди красных вождей
Вместо предисловия
После долголетних размышлений я приступаю к своим вос-
поминаниям о моей советской службе. И, начиная их, я считаю
необходимым предпослать им несколько общих строк, чтобы чи-
тателю стало понятно дальнейшее.
Все то, что мне пришлось испытать и видеть в течение пери-
ода моей советской деятельности, мучило и угнетало меня все
время прохождения ее и привело в конце концов к решению, что
я не могу больше продолжать этот ужас, и 1-го августа 1923 года
я подал в отставку. Но первое время я был далек от мысли высту-
пать со своими воспоминаниями, — хотелось только уйти, не быть
с «ними», забыть все это, как тяжелый кошмар...
По мере того, как время все более и более отодвигало меня от то-
го момента, когда я, весь разбитый и физически, и нравственно
всем пережитым мною, ушел из этого ада, ушел, со все растущим
во мне разочарованием, отложившимся в конечном счете в яркое
сознание, что я сделал роковую ошибку, войдя в ряды советских
деятелей, тем сильнее и императивнее стало говорить во мне со-
знание того, что я обязан и перед своею совестью, и, что главное,
и перед моей родиной описать все испытанное мною, все те по-
рядки и идеи, которые царили и продолжают царить в советской
системе, угнетающей все живое в России...
Из дальнейшего читатель, надеюсь, поймет, что, уйдя с со-
ветской службы, я, конечно, не мог не унести с собой чувства
глубокой обиды, глубокого оскорбления моего простого чело-
веческого достоинства... Скажу правду — первое время после
отставки я был не чужд известного рода личного озлобления,
и потребовались годы, долгие годы тяжелой внутренней рабо-
ты, пересмотра всего пережитого, своих взглядов и выработки
новых... Необходимо было время, чтобы пережитые события
и все лично перенесенное и выстраданное отошли, так сказать,
на расстояние известного «исторического выстрела», чтобы
я мог подойти к ним с большей или меньшей объективностью
(насколько это, разумеется, возможно для отдельного индиви-
дуума), нужно было по возможности задавить в себе все мелкое,
личное... Нужно было выработать в себе способность отнестись
к событиям исторически.
В результате всего этого индивидуально сложного, но лишь
вскользь намеченного мною, процесса я пришел к окончатель-
ному решению, что я не имею права молчать. И лишь сознание
моего гражданского долга руководит мною в этом решении,
и я искренно буду стремиться говорить обо всем только голую
правду.
Считаю нелишним заметить, что я был все время на весь-
ма ответственных постах, а именно: сперва первым секрета-
рем Берлинского посольства (во времена Иоффе1), затем консу-
лом в Гамбурге (и одновременно в Штеттине и Любеке), затем
Заместителем Народного Комиссара Внешней Торговли в Москве,
далее Полномочным представителем народного комиссариата
внешней торговли в Ревеле (где я сменил Гуковского) и, наконец,
директором «Аркоса» в Лондоне.
С последнего поста, как я упомянул выше, я ушел 1-го августа
1923 года.
Таким образом, я много видел.
Я знал многих известных деятелей большевизма со времен еще
подпольных. И, само собою разумеется, вспоминая о тех или иных
событиях, я не могу не говорить и об этих деятелях. А потому
в этих воспоминаниях в последовательной связи выступят Ленин,
Красин, Иоффе, Литвинов, Чичерин, Воровский, Луначарский,
Шлихтер, Крестинский, Карахан, Зиновьев, Коллонтай, Копп,
Радек, Елизаров, Клышко, Берзин, Квятковский, Половцева,
Крысин и др.
Я опишу в последовательной связи, как и почему я вместе
с моим покойным другом (с юных лет) Красиным решили пойти
на советскую службу при всем нашем критическом отношении
к ней и почему я в конце концов расстался с ней.
Введение
...Я принимал довольно деятельное участие в февральской
революции 1917 года. В мае того же года я по личным делам ухал
в Стокгольм, где обстоятельства задержали меня надолго. В начале
ноября 1917 года произошел большевистский переворот. Я не был
ни участником, ни свидетелем его, все еще находясь в Стокгольме.
Там я сравнительно часто встречался с Воровским, который был
в Стокгольме директором отделения русского акционерного обще-
ства «Сименс и Шуккурт», во главе которого в Петербурге стоял
покойный Л. Б. Красин. В то время Воровский очень ухаживал
за мной, частенько эксплуатируя мою дружбу с Красиным и мое
некоторое влияние на него для устройства разных своих личных
служебных делишек...
В первые же дни после большевистского переворота Воровский,
встретясь со мной, сообщил мне с глубокой иронией, что я могу
его поздравить, он, дескать, назначен «советским посланником
в Швеции». Он не верил, по его словам, ни в прочность этого за-
хвата большевиками власти, ни в способность большевиков сделать
что-нибудь путное и считал все это дело нелепой авантюрой, на ко-
торой большевики «обломают свои зубы». Он всячески вышучивал
свое назначение и в доказательство несерьезности его обратил мое
внимание на то, что большевики, сделав его посланником, не по-
думали о том, чтобы дать ему денег.
— Ну, знаете ли, — сказал он, — это просто водевиль, и я не хо-
чу быть опереточным посланником опереточного правительства!..
И он продолжал оставаться на службе у «Сименс и Шуккерт»,
выдавая в то же время визы на въезд в Россию. Через некоторое
время он опять встретился со мной и со злой иронией стал уверять
меня, что большевистская авантюра, в сущности, уже кончилась,
как этого и следовало ожидать, ибо «где же Ленину, этому беспоч-
венному фантазеру, сделать что-нибудь положительное... разру-
шить он может, это легко, но творить — это ему не дано...» Те же
разговоры он вел и с представителями посольства Временного
правительства (Керенского)... Но я оставляю Воровского с тем,
что еще вернусь к нему, так как он является интересным и, по-
жалуй, типичным представителем обычных советских деятелей,
ни во что, в сущности, не верующих, надо всем издевающихся
и преследующих, за немногими исключениями, лишь маленькие
личные цели карьеры и обогащения.
Слухи из России приходили путанные и темные, почему я в на-
чале декабря решил лично повидать все, что там творится. И, взяв
у Воровского визу, поехал в Петербург. Случайно с тем же поез-
дом в Петербург же ехал директор стокгольмского банка Ашберг,
который, стремясь ковать железо, пока горячо, вез с собой целый
проект организации кооперативного банка в России. Он позна-
комил меня дорогой с этим проектом. Идея казалась мни весьма
целесообразной для данного момента, о котором я мог судить лишь
по газетным сведениям.
Мы прибыли в Петербург около двух часов ночи. Улицы были
пустынны, кое-где скупо освещены. Редкие прохожие робко жа-
лись к стенам домов.
Извозчик, везший меня, на мои вопросы отвечал неохотно
и как-то пугливо.
— Да, конечно, — вяло сказал он в ответ на мой вопрос, —
обещают новые правители сейчас же созвать Учредительное со-
брание...2 Ну а в народе идет молва, что это так только нарочно
говорят, чтобы перетянуть народ на свою сторону.
Наутро я поехал повидать Красина в его бюро.
— Зачем нелегкая принесла тебя сюда? — Таким вопросом
вместо дружеского приветствия встретил он мое появление в его
кабинете...
И много грустного и тяжелого узнал я от него.
— Ты спрашиваешь, что это такое? Это, милый мой, ставка
на немедленный социализм, то есть утопия, доведенная до гер-
кулесовых столбов глупости! Нет, ты подумай только, они все
с ума сошли с Лениным вместе! Забыто все, что проповедывали
социал-демократы, забыты законы естественной эволюции, за-
быты все наши наладки и предостережения от попыток творить
социалистические эксперименты в современных условиях, наши
указания об опасности их для народа, все, все забыто!
Людьми овладело форменное безумие: ломают все, все реквизи-
руют, а товары гниют, промышленность останавливается, на заво-
дах царят комитеты из невежественных рабочих, которые, ничего
не понимая, решают все технические, экономические и чёрт знает
какие вопросы! На моих заводах тоже комитеты из рабочих. И вот,
изволишь ли видеть, они не разрешают пускать в ход некоторые
машины... «Не надо, ладно и без них!»... А Ленин... да, впрочем, ты
увидишь его: он стал совсем невменяем, это один сплошной бред!
И это ставка не только на социализм в России, нет, но и на миро-
вую революцию под тем же углом социализма! Ну, остальные,
которые около него, ходят перед ним на задних лапках, слова
поперек не смеют сказать, и, в сущности, мы дожили до самого
форменного самодержавия...
После Красина я поехал к одному моему старому другу и товари-
щу, тоже, если так можно выразиться, «классическому» * больше-
вику, который не принял «нео-большевизма», или «ленинизма»,
и, верный своим взглядам, не пошел на службу к большевикам,
почему я и не назову его по имени, обозначив его лишь буквой X.
Он встретил меня печально и подтвердил слова Красина, и будучи
хорошим теоретиком, значительно шире развил те же положения.
Как революционер X. был горячий и безумно смелый. Мы с ним
вместе работали в революции 1905 года, вместе были на барри-
кадах и пр. И вот он-то, такой увлекающийся и в то же время та-
кой сильный теоретик большевизма, но остававшийся все время
на почве строгого учения Маркса, чуждого всякого авантюризма
и базирующего на естественной эволюции, подверг ожесточенной
и уничтожающей критике «ленинизм».
— ...Я не пророк, — сказал он, — но у меня нет ни малейшего
сомнения в том, что они обратят несчастную Россию в страну ни-
щих с царящим в ней иностранным капиталом...
Следующее мое свидание было с Лениным и другими моими
старыми товарищами (как Елизаров, Луначарский, Шлихтер и др.)
в Смольном институте, месте, где тогда происходили заседания
Совета Народных Комиссаров.
Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впе-
чатление. Это был сплошной максималистский бред.
— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — ска-
зал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров
«Утопия», только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю...
— Никакого острова Утопии здесь нет, — резко ответил он то-
ном очень властным. — Дело идет о создании социалистического
государства... Отныне Россия будет первым государством с осу-
ществленным в ней социалистическим строем... А!., вы пожимаете
плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России,
на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через
который мы проходим к мировой революции!..
* Я употребляю этот термин в отношении тех, кто принял большевизм после
раскола на лондонском съезде в 1902 году, когда сформировалась болъ-
шевицкая фракция социал-демократической партии и когда, в сущности,
большевизм отличался от меньшевизма лишь в отношении тактики. К этому
течению тогда же примкнули и Красин, и я.
Я невольно улыбнулся. Он скосил на меня свои маленькие уз-
кие глаза монгольского типа с горевшим в них злым ироническим
огоньком и сказал:
— А вы улыбаетесь! Дескать, все это бесплодные фантазии.
Я знаю, что вы можете сказать, знаю весь арсенал тех трафарет-
ных, избитых, якобы марксистских, а в сущности буржуазно-
меньшевистских ненужностей, от которых вы не в силах отойти
даже на расстояние куриного носа... Впрочем, — прервал он вдруг
самого себя, — мне товарищ Воровский писал о ваших беседах
с ним в Стокгольме, о том, что вы назвали все это фантазия-
ми и пр. (Напомню читателю, что именно Воровский говорил мне
в Стокгольме.)
— Нет, нет, мы уже прошли мимо всего этого, все это осталось
позади... Это чисто марксистское миндальничанье! Мы отбросили
все это, как неизбежные детские болезни, которые переживает
и общество, и класс, и с которыми они расстаются, видя на гори-
зонте новую зарю... И не думайте мне возражать! — вскрикнул он,
замахав на меня руками. — Это ни к чему! Меня, вам и Красину
с его постепенством или, что то же самое, с его «естественной
эволюцией», господа хорошие, не переубедить! Мы забираем и за-
берем как можно левее!!..
Улучив минуту, когда он на миг смолк, точно захлебнувшись
своими собственными словами, я поспешил возразить ему:
— Все это очень хорошо. Допустим, что вы дойдете до самого,
что называется, левейшего угла... Но вы забываете закон реакции,
этот чисто механически закон... Ведь вы откатитесь по этому за-
кону, чёрт его знает куда!..
— И прекрасно! - воскликнул он. Прекрасно, пусть так,
но в таком случае это говорит за то. что надо еще левее забирать!
Это вода на мою же мельницу!..
Среди этой беседы я упомянул о предстоявшем созыве Учре-
дительного собрания. Он хитро прищурил свои маленькие глазки,
лукаво посмотрел на меня и как-то задорно свистнул:
— Ну, знаете, это тема такая, что я сейчас не хочу еще говорить
о ней... Скажу только, что «учредилка» — это тоже старая сказка,
с которой вы зря носитесь. Мы, в сущности, прошли уже мимо
этого этапа... Ну, да впрочем, посмотрим... Мы обещали... а там
посмотрим... посмотрим... Во всяком случае никакие «учредилки»
не вышибут нас с нашей позиции. Нет!..
Беседа наша затянулась. Я не буду воспроизводить ее целиком,
а только даю легкий абрис ее.
— Так вот, — закончил Ленин, идите к нам и с нами, и вы,
и Никитич *. И не нам, старым революционерам, бояться и этого
эксперимента, и закона реакции. Мы будем бороться также и с ним,
с этим законом!..— И мы победим! Мы всколыхнем весь мир...
За нами пролетариат!.. — закончил он, как на митинге.
Мы расстались. Затем тут же я повидался со старыми това-
рищами — Луначарским, Елизаровым (мужем сестры Ленина),
Шлихтером, Коллонтай, Бонч-Бруевичем3 и др. Из разговоров
со всеми ими, за исключением Елизарова, я убедился, что все они,
искренно или неискренно, прочно стали на платформу «социали-
стической России» как базы и средства для создания «мировой
социалистической революции». И все они боялись слово пикнуть
перед Лениным.
Один только мой старый друг, Марк Тимофеевич Елизаров,
стоял особняком.
— Что, небось, Володя (Ленин) загонял вас своей мировой ре-
волюцией? — сказал он мне. — Чёрт знает что такое!.. Ведь умный
человек, а такую чушь порет!.. Чертям тошно!
— А вы что тут делаете, Марк Тимофеевич? — спросил я, зная,
что он человек очень рассудительный, не склонный к утопиям.
— Да вот, — как-то сконфуженно ответил он, — Володя и Аня
(его жена, сестра Ленина) уговорили меня... попросту застави-
ли... Я у них министром путей сообщения, то есть Народным
Комиссаром Путей Сообщения, — поправился он... Не думайте,
что я своей охотой залез туда: заставили... Ну, да это ненадолго,
уйду я от них. У меня свое дело, страховое, тут я готов работать...
А весь этот Совнарком с его бреднями о мировой социалистической
революции... да ну его к бесу!.. — и он сердито отмахнулся.
Я говорил с ним о проекте Ашберга, изложив ему сущность его
в общих чертах.
— Конечно, — сказал он, — сама по себе идея очень хороша,
слов нет. Но разве наши поймут это! Ведь теперь ставка на нацио-
нализацию всего. Скажут, что нам не нужны никакие банки, что
все они должны быть национализированы... Впрочем, я попытаюсь
поговорить с Володей, хотя и не надеюсь на успех... Право, они все
Партийная кличка Красина.
вместе с Володей просто с ума сошли *. Спорить с ним бесполез-
но — он сразу обрывает всякие возражения шумом оскорбительных
выпадов... Право, мне иногда кажется, между нами говоря, что он
не совсем нормален... Ведь как умный человек он не может и сам
не чувствовать всю неустойчивость обоснования всех своих идей...
но вот именно потому-то он и отругивается... Словом, творится ахи-
нея в сто процентов... Нуда, впрочем, всякому ясно, что вся эта затея
осуждена на полное фиаско, и я лично жду провала со дня на день...
В тот же день Елизаров переговорил с Лениным. Долго его
убеждал, но тщетно. Выйдя из кабинета Ленина, он сказал мне,
безнадежно махнув рукой:
— Ну, конечно, как я и предвидел, Володя и прочие ничего
не поняли. «Какой такой кооперативный банк!
Зачем пускать капиталистов, этих акул, этих грабителей про-
летариата!* и пр., и пр. в таком же бредовом духе. «Нам не нужны
частные кооперативы, мы сами, мол, кооперация»... Пытался
я урезонить Володю. Но он только посмялся над вашим проектом...
«Знаю, говорит, знаю, конечно, Соломон не может не лелеять раз-
ные буржуазные проекты, как и его друг Никитич, падкий до спе-
куляций... Пошли их обоих к чёрту — они два сапога пара»... Мне
удалось только заручиться его обещанием еще подумать, и завтра
Менжинский передаст вам и Ашбергу окончательный ответ...
Тут же я встретился и с Менжинским, моим старым и близким
товарищем, который был заместителем народного комиссара фи-
нансов, ибо настоящего почему-то не было назначено. Поговорил
с ним. Он как-то вяло и точно неохотно подавал реплики и был
чем-то удручен. Мы сговорились с ними, что на завтра в час дня
он примет нас с Ашбергом и даст ответ. Но и он сказал, что не со-
мневается, что ответ будет отрицательный.
— Что делать,— пожал он плечами, — ведь у нас ставка
на социализм...
Повидавшись еще кое с кем из старых товарищей, я вышел
из Смольного института. Меня снова охватила мрачная, пришиб-
ленная улица, робко жмущаяся, настороженная... Все или почти все
* Отмечу, что некогда я был очень близок с семьей Ленина и в частности с по-
койным М. Т. Елизаровым, мужем Анны Ильинишны Ульяновой, с которым
я находился в дружественных отношениях, потому то он и говорил со мной
так откровенно.
магазины были реквизированы. Поражало то, что они были полны
товаров, в которых так нуждалось население. Товары, аккуратно
сложенные на полках, были видны через окна. Стояли часовые...
Жители же должны были покупать провизию главным образом
из-под полы... Поражала эта нелепость... Впрочем, мне как-то объ-
яснил ее один рабочий, партийный человек, находившийся на от-
ветственном посту:
— А, — сказал он на мой недоуменный вопрос, — вы говорите,
товары лежат в лавках... Ну, что же, дело в том, что очень много
хлопот у нас. Вот реквизируют товары, ну, а потом забудут о них...
они и портятся... Ничего не поделаешь... лес рубят, щепки летят...
К вечеру во многих местах зажигались костры, у которых с шут-
ками и смехом, а по временам и с ворчаньем и руганью, грелись
и топтались солдаты, матросы и вооруженные рабочие. Озираясь
и обходя, как можно дальше, эти костры, брели какие-то смутные,
при отсутствии освещения, фигуры... Откуда-то, со стороны предме-
стий, все время доносились глухие, то одиночные, то небольшими
залпами, выстрелы... какой-то гул, отдаленные крики, виднелось
по временам зарево... Это рабочие, солдаты и матросы громили,
а подчас и поджигали винные склады и погреба, разбивали бочки,
бутылки, напивались, лили вино на землю... Их отражали оружи-
ем, происходили целые стычки...
На другой день мы с Ашбергом были у Менжинского в доме
министерства финансов. Роскошное здание было пусто. Как из-
вестно, все чиновники всех учреждений, в виде протеста про-
тив большевиков, саботировали. Громадные комнаты стояли
запущенные, пустые. Молодцеватые курьеры, не примкнувшие
к саботажникам, бродили, как осенние мухи. Чувствовалось, что
живой дух отлетел из учреждения.
Менжинский принял нас в роскошном министерском кабинете.
Казалось, что в нем еще витал дух Витте4.
Разговор с Ашбергом был очень краток. Менжинский сказал
ему, что беседовал с Совнаркомом по поводу его проекта, который
был найден очень интересным. Но сейчас новое правительство за-
нято более серьезными вопросами самоконструирования и поэто-
му ему некогда заняться этим, сравнительно второстепенным,
вопросом.
Когда Ашберг ушел и мы остались вдвоем, Менжинский сооб-
щил мне, что Ленин очень недружелюбно относится ко мне, что
Воровский прислал ему с курьером письмо, в котором аттестует меня
как человека, не принимающего советского строя, подвергающего
его резкой и озлобленной критике, высмеивающего и вышучиваю-
щего его. Он предостерегал Ленина от меня как от спекулянта и вы-
сказывал подозрение, что я не чужд больших симпатий к немцам.
— Впрочем, это, конечно, неважно, — добавил Менжинский. —
Но, вообще говоря, вам следует очень остерегаться Воровского: он
питает к вам мелкую и какую-то неутолимую злобу... Ну, да об этом
когда-нибудь в другой раз... А теперь я хотел бы сделать вам одно
предложение. Ведь вы несколько лет служили в крупном банке.
Вы видите, что сейчас, благодаря саботажу, во всех учреждениях
никто не работает. В частности, у нас нет директора государствен-
ного банка. Вот я вчера, несмотря на то, что Ленин под влиянием
письма Воровского очень недружелюбно настроен к вам, загово-
рил с ним о том, как бы он отнесся к назначению вас на этот пост?
Он, конечно, сперва поворчал, наговорил несколько кислых слов
по поводу вас, а потом сказал, что ничего не имеет против этого,
так как уверен, что вы с этим делом справитесь... Так вот, не со-
гласитесь ли вы занять это место?
Все то, что мне пришлось увидеть за эти два-три дня в Петер-
бурге, так меня, в сущности, ошеломило, что перспектива взять
на себя такую ответственную, а при царившей в самом новом
правительстве неразберихе и сумятице прямо рискованную роль,
требующую большого опыта, которого у меня не было, повергло
меня в глубокое смущение... Я ответил отказом...
Я передал Красину об этом предложении и моем отказе...
— И хорошо сделал, — сказал он. — Ведь на тебя стали бы ве-
шать всех собак. Да где тебе с ними сговориться! Тут, брат, одна
нелепость. И мне кажется, что тебе самое лучшее возвратиться
в Швецию и не связываться с здешними правителями...
— Да я и сам так думаю. Право, за эти два — три дня я чув-
ствую себя совсем разбитым... Я просто ничего не понимаю... точно
в сумасшедший дом попал... и хочется только бежать отсюда, и как
можно скорее...
— Да вот и уезжай в Швецию. Я тоже подумываю махнуть
туда же, побыть со своими (его семья находилась в Стокгольме).
Конечно, ты и сам видишь, что здесь каши не сваришь. И я думаю,
что скоро и весь «Сименс и Шуккерт» будет реквизирован, и мне
нечего тут делать. Вот я и поеду в Стокгольм, и там будем с тобой
разбираться во всем этом. Ведь, право же, эта чепуха не может
долго тянуться. Они побезобразят еще, наделают еще глупостей,
а там опять все удерут заграницу, решив, что чего-то не додумали,
чего-то не дочитали, и снова примутся за старика Маркса в поис-
ках новых выводов...
Но тут же ему в голову пришла одна идея.
— Ты знаешь, эти грабежи винных складов принимают какой-то
катастрофически характер, и меня нисколько не удивит, если все
это в конце концов отольется в пугачевщину. Вот я и подумал,
а что если бы ты занялся в Швеции и вообще заграницей сбытом
наших винных запасов. Ведь у нас в России эти погреба и склады
представляют собою колоссальное состояние... тонкие, драгоцен-
ные вина, которые хранятся чуть ли не сотни лет.
А у нас пьяные солдаты и рабочие бьют, ломают, выливают
драгоценное вино на улицу, просто сжигают погреба. Посылают
солдат на усмирение грабителей, но они присоединяются к ним
и вместе уничтожают все.
Переговорив об этом, мы решили предложить Ленину та-
кой проект. Красин и я возьмемся за это дело — я в Швеции,
а он в Петербурге. Мы немедленно же разработали целый план
и в тот же день отправились в Смольный институт к Ленину.
Разгром и пальба все усиливались. Ничто не помогало: ни вой-
ска, ни специальные агитаторы для вразумления народа. Вот тут-
то мы и увидали, как легко советские деятели впадают в панику.
В Смольном все были растеряны, и даже сам Ленин. За много лет
нашего знакомства я никогда не видал его таким. Он был бледен,
и нервная судорога подергивала его лицо.
— Эти мерзавцы, - сразу же заговорил он, - • утопят в вине всю
революцию! Мы уже дали распоряжение расстреливать грабителей
на месте. Но нас плохо слушаются... Вот они, русские бунты!..
Тут мы изложили ему наш проект. Он очень обрадовался такому,
как ему казалось, прекрасному выходу. И сразу же решил принять
новые драконовские меры против грабежей. В конце концов наш
проект был принят, и после долгих переговоров было решено, что
я через два-три дня уезжаю в Швецию, займусь там лансировани-
ем этого дела и буду ждать товары и устраивать их. Мы собрались
уходить, когда Ленин, встав с кресла, обратился к Красину:
— Да, кстати, Леонид Борисович, мне нужно с вами поговорить
по одному делу...
Тогда я, простившись с Лениным, оставил его с Красиным и вы-
шел из кабинета. Минут через пять меня нагнал Красин. Вид у него
был мрачный и сердитый — я никогда раньше не видал его таким.
Садясь в автомобиль, он с сердцем выругался. Я не спрашивал его,
но он сам заговорил:
— Знаешь, зачем он меня задержал... Нет, ты подумай только,
какая мерзость! Буквально, он спросил меня: «Скажите, Леонид
Борисович, вы не думаете, что Соломон немецкий шпион». Я, зна-
ешь, так и ахнул, а потом засмеялся и говорю ему: «Ну, это, знаете
ли, уж с больной головы на здоровую... вроде истории с запломби-
рованным вагоном...» (Как известно, существует предположение,
что Ленин, проехавший через Германию в запломбированном ва-
гоне, был нарочито послан немцами в Россию в качестве их агента
и даже получил за это крупные деньги. На это и намекнул Красин
в своем ответе.) «Да нет, — говорит он, — это только вопрос... ви-
дите ли, есть письмо от Воровского, который много места отводит
Георгию Александровичу... конечно, это между нами... говорит, что
он спекулянт и пр., и пр. и что он всегда в разговорах проявляет
симпатию к немцам... Сказано это у него довольно коряво, в такой
комбинации, что можно подозревать всячину... Но не говорите
об этом Соломону...» Нет, ты подумай, каков Воровский... вот
мерзость!.. Это он теперь сводит свои старые счеты с тобой за...
Ну, да впрочем, чёрт с ним»...
В течение моего пребывания в Петербурге новые правители
неоднократно возвращались к вопросу о назначении меня на раз-
ные посты. Но то, что мне пришлось видеть и слышать, мало рас-
полагало меня к тому, чтобы согласиться на какие бы то ни было
предложения. Во всем чувствовалась такая несерьезность, все
так напоминало эмигрантские кружки с их дрязгами, так было
далеко от широкого государственного отношения к делу, так много
было личных счетов, сплетен и пр., столько было каждения перед
Лениным, что у меня не было ни малейшей охоты приобщиться
к этому правительству новой формации, которое, по-видимому,
и само в то время не сознавало себя правительством, а просто
какими-то захватчиками, калифами на час...
И это было не только мое личное впечатление, — того же взгляда
держались в то время и многие другие, как Красин, и даже близ-
кий Ленину по семейным связям, Елизаров, который сокрушенно
говорил мне: — Посмотрите на них: разве это правительство?...
Это просто случайные налетчики, захватили Россию и сами
не знают, что с ней делать... Вот теперь — ломать, так уж ломать
все! И Володя теперь лелеет мечту свести на нет и Учредительное
собрание! Он, не обинуясь, называет эту заветную мечту всех ре-
волюционеров просто «благоглупостью», от которой мы, дескать,
ушли далеко... И вот, помяните мое слово, они так или иначе, а по-
кончат с этой идеей, и, таким образом, тот голос народа, о котором
мы все с детства мечтали, так никогда и не будет услышан... И что
будет с Россией, сам черт не разберет!.. Нет, я уйду от них, ну их
к бесу!..
Тут он сообщил мне, что, как он слышал от Ленина, похоронить
Учредительное собрание должен будет некто Урицкий5, которого
я совершенно не знал, но с которым мне вскоре пришлось позна-
комиться при весьма противных для меня обстоятельствах...
Итак, я решил возвратиться в Стокгольм и, с благословения
Ленина, начать там организовывать торговлю нашими винными
запасами. Мне пришлось еще раза три беседовать на эту тему
с Лениным. Все было условлено, налажено, и я распростился с ним.
Нужно было получить заграничный паспорт. Меня направили
к заведывавшему тогда этим делом Урицкому. (Урицкий был пер-
вый организатор ЧК-и.) Я просил Бонч-Бруевича, который был
управделом Совнаркома, указать мне, где я могу увидеть Урицкого.
Бонч-Бруевич был в курсе наших переговоров об организации вы-
воза вина в Швецию.
— Так что же, вы уезжаете таки? — спросил он меня. — Жаль...
Ну, да надеюсь, это не надолго...
Право, напрасно вы отклоняете все предложения, которые вам
делают у нас... А Урицкий как раз находится здесь...
Он оглянулся по сторонам.
— Да вот он, видите, там разговаривает со Шлихтером...6
Пойдемте к нему, я ему скажу, что и как, чтобы выдали паспорт
без волынки...
Мы подошли к невысокого роста человеку с маленькими не-
приятными глазками.
— Товарищ Урицкий, — обратился к нему Бонч-Бруевич, — по-
звольте вас познакомить... товарищ Соломон...
Урицкий оглядел меня недружелюбным колючим взглядом.
— А, товарищ Соломон... Я уже имею понятие о нем, — небреж-
но обратился он к Бонч-Бруевичу, — имею понятие... Вы прибыли
из Стокгольма? — спросил он, повернувшись ко мне. — Не так
ли?... Я все знаю...
Бонч-Бруевич изложил ему, в чем дело, упомянул о вине,
решении Ленина... Урицкий нетерпеливо слушал его, все время
враждебно поглядывая на меня.
— Так, так, — поддакивал он Бонч-Бруевичу, — так, так...
понимаю...— И вдруг, резко повернувшись ко мне, в упор бро-
сил: — Знаю я все эти штуки... знаю... и я вам не дам разрешения
на выезд заграницу... не дам! — как-то взвизгнул он.
— То есть как это вы не дадите мне разрешения? — в сильном
изумлении спросил я.
— Так и не дам! повторил он крикливо. - Я вас слишком
хорошо знаю, и мы вас из России не выпустим!..
И между нами началось резкое объяснение. Вмешался Бонч-
Бруевич. Он взял Урицкого под руку и, отведя его в сторону,
бросил мне:
— Простите, Георгий Александрович, сейчас все будет улаже-
но... тут недоразумение... мы поговорим с товарищем Урицким...
одну минуту...
И он продолжал тащить Урицкого в сторону.
— Никакого недоразумения нет! — кричал Урицкий, несколь-
ко упираясь. — Никакого недоразумения... Я все хорошо знаю...
товарищ Воровской писал...
Бонч-Бруевич увлек его, почти потащил в дальний угол и стал
с жаром о чем-то ему говорить. Я стоял в полном недоумении...
А Бонч-Бруевич продолжал в чем-то убеждать Урицкого, и оба
сильно жестикулировали...
Беседа их тянулась долго. Вдруг я почувствовал, как кровь
прилила мне к лицу, и с плохо сдерживаемым гневом я подошел
к ним:
— Так как разговор идет, очевидно, обо мне, то я просил бы
вас говорить при мне, а не за моей спиной... В чем дело, това-
рищ Урицкий? Почему вы не хотите дать мне разрешение?
— Вы не уедете из России — визгливо вскрикнул Урицкий. -
Напрасно товарищ Бонч-Бруевич убеждает меня...
И он, вдруг оторвавшись от Бонч-Бруевича, отбежал куда-то
в сторону, повторив мне еще раз: «Не уедете, не уедете». Во всем
этом было столько непонятного мне озлобления и какой-то дикой
решимости, что я в полном недоумении спросил Бонч-Бруевича:
— Что с ним, Владимир Иванович?... В чем вообще дело?...
Откуда это озлобление?... Причем тут Воровский?... Я ничего
не понимаю...
— Ах, глупости все...
И он конфиденциально сообщил мне, что Воровский дал обо мне
в личном письме к Урицкому очень неблагоприятную для меня
характеристику...
— Так пусть он мне это скажет в глаза! — закричал я и, бросив-
шись к Урицкому, резко сказал: — Извольте сейчас же объяснить
мне, на каком основании вы не желаете выдать мне разрешение
на выезд? Сейчас же! Я требую... понимаете?!..
Он ответил мне, многозначительно подчеркивая слова:
— У меня имеются сведения, что вы действуете в интересах
немцев...
Тут произошла безобразная сцена. Я вышел из себя. Стал кри-
чать на него. Ко мне бросились А. М. Коллонтай, Елизаров и др.
и стали меня успокаивать. Другие в чем-то убеждали Урицкого...
Словом, произошел форменный скандал.
Я кричал:
— Позовите мне сию же минуту сюда Ильича... Ильича...
Укажу на то, что вся эта сцена разыгралась в большом зале
Смольного института, находившемся перед помещением, где про-
исходили заседания Совнаркома и где находился кабинет Ленина.
Около меня метались разные товарищи, старались успокоить
меня... Бонч-Бруевич побежал к Ленину, все ему рассказал. Вышел
Ленин. Он подошел ко мне и стал расспрашивать, в чем дело?
Путаясь и сбиваясь, я ему рассказал. Он подозвал Урицкого.
— Вот что, товарищ Урицкий, - сказал он, - если вы имеете
какие-нибудь данные подозревать товарища Соломона, но серьез-
ные данные, а не взгляд и нечто, так изложите ваши основания.
А так, ни с того ни с сего, заводить всю эту истерику не годится...
Изложите, мы рассмотрим в Совнаркоме... Ну-с...
— Я базируюсь, — начал Урицкий, — на вполне определенном
мнении нашего уважаемого товарища Воровского...
— А, что там «базируюсь», — резко прервал его Ленин. —
Какие такие мнения «уважаемых» товарищей и пр.? Нужны
объективные факты. А так, ни с того ни с сего, здорово живешь,
опорочивать старого и тоже уважаемого товарища, это не дело...
Вы его не знаете, товарища Соломона, а мы все давно его знаем...
Ну, да мне некогда, сейчас заседание Совнаркома. — И Ленин
торопливо убежал к себе.
Урицкий присел за стол и стал что-то писать. Бонч-Бруевич
вертелся около него и что-то с жаром ему доказывал. Ко мне по-
дошел с успокоительными словами Елизаров:
— Право, не волнуйтесь, Георгий Александрович. Вот уж не сто-
ит... У Урицкого, видите ли, теперь просто мания... старается что-то
уловить и тычется носом зря... все ищет корней и нитей.
— Да нет, Марк Тимофеевич, — сказал я, — мне все это про-
тивно... Какие-то нелепые подозрения, намеки... И я буду тре-
бовать расследования, чтобы выяснить эту атмосферу каких-то
недомолвок и пр...
Урицкий между тем кончил писать и передал написанное Бонч-
Бруевичу, который, пожимая плечами, прочитал написанное
и опять стал что-то доказывать Урицкому, горячо ему оппониро-
вавшему. Наконец Бонч-Бруевич махнул рукой и понес бумагу
в помещение Совнаркома.
Началось заседание Совнаркома. Урицкий взволнованно бегал
по зале, подходя то к одному, то к другому и о чем-то с жаром го-
ворил, усиленно жестикулируя и посматривая на меня. Прошло
несколько времени, и из залы заседания вышел Елизаров вместе
с каким-то высоким седым человеком. Они направились ко мне.
— Ну, вот, Георгий Александрович, Совнарком рассмотрел
заявление товарища Урицкого и нашел его неосновательным
и постановил не заниматься этим делом... Но если вы хотите и на-
стаиваете, то вот товарищу Стучко7, — он указал на своего спутни-
ка, — с которым прошу познакомиться, поручено вас выслушать.
Заговорил Стучко. Он предложил изложить сущность дела.
Я ему сказал, что дело очень простое: мне отказывают по каким-то
неизвестным мне подозрениям в разрешении на выезд заграницу...
И Стучко и Елизаров потолковали еще со мной и ушли на заседа-
ние, сказав, что доложат Совнаркому. Прошло довольно много
времени, прежде чем они вышли снова.
— Вот, Георгий Александрович, — обратился ко мне Ели-
заров, — товарищ Стучко сделал свой доклад по делу Урицкого.
И Совнарком решил, что товарищ Урицкий не имеет никаких
оснований не выдавать вам разрешения на выезд и должен вам
выдать заграничный паспорт... И вообще, плюньте на это дело...
все это обычные кружковые дрязги!..
И тут же, подозвав Урицкого, он передал ему решение Совнар-
кома. Дело было кончено. Но необходимо отметить, что тут нача-
лась настоящая обывательщина: Урицкий заявил мне, что я должен
подать обычное прошение и не здесь, а на Гороховой, в помещении
градоначальника, в общем порядке. И три дня меня еще мане-
жили. Урицкий вымещал на мне, заставляя меня стоять в оче-
редях и ездить то на Гороховую, то в Смольный, требуя каких-то
справок и пр. Но наконец паспорт был у меня в руках, и, наскоро
собравшись, я снова двинулся в Стокгольм через Финляндию
на Торнео и Хапаранта...
Я посвятил сравнительно много места описанию моего столк-
новения с Урицким. И сделал я это не для того, чтобы повество-
вать о моих злоключениях, а лишь потому, что как-никак, а ведь
Урицкий был историческим лицом, независимо от величины,
и мне кажется полезным показать этого героя, ликвидировавшего
Учредительное собрание, в другой сфере его деятельности!..
Скажу правду, что только в Торнео, сидя в санях, чтобы ехать
в Швецию на станцию Хапаранта (рельсового соединения тогда еще
не было), я несколько пришел в себя, ибо пока я был в пределах
Финляндии, находившейся еще в руках большевиков, я все время
боялся, что вот-вот по телеграфу меня остановят и вернут обратно.
И, сидя уже в шведском вагоне и перебирая мои советские впечат-
ления, я чувствовал себя так, точно я пробыл в Петербурге не три
недели, как оно было на самом деле, а долгие, кошмарно долгие
годы. И трудно мне было сразу разобраться в моих впечатлениях,
и первое время я не мог иначе формулировать их, как словами:
первобытный хаос, тяжелый, душу изматывающий сон, от кото-
рого хочется и не можешь проснуться. И лишь много спустя, уже
в Стокгольме, я смог дать себе самому ясный отчет в пережитом
в Петербурге...
Отдохнув с дороги, я через два дня явился к Воровскому, что-
бы сообщить о принятом решении продавать в Швеции при моем
посредничестве запасы наших вин. Он, по-видимому, был очень
неприятно удивлен, увидя, что я вернулся жив и здрав, но сперва
хотел было встретить меня по-прежнему, как доброго знакомого.
— А, вот и вы! — начал он. — Хорошо ли съездили?... Что там
новенького?...
— Как видите, — сухо ответил я, — несмотря ни на что, я таки
вернулся. И вот, в чем дело...
Тут я изложил ему выработанный нами проект вывоза старых
вин. Ему это сообщение не понравилось, и он, не скрывая уже
своей неприязни ко мне, сказал:
— Все это очень хорошо, но почему это дело возлагается на вас
и на Красина? Ведь в Стокгольме, насколько мне известно, я яв-
ляюсь официальным представителем РСФСР... Казалось бы есте-
ственным возложить это дело на меня... или вообще поручить мне
организовать его... Ну, да впрочем, раз такова воля начальства,
я должен повиноваться...
— Да нет, — ответил я, — пожалуйста, берите его на себя.
Я вам передал только по указанию Ленина об этом решении
и проект. Но у меня нет ни малейшего желания нарушать ваши
прерогативы...
Я, признаться, был рад, что дело этим кончилось, так как
не сомневался, что если бы я принялся за него, то Воровский
употребил бы все меры, чтобы мешать мне, пошли бы дрязги...
Когда этот вопрос был у нас письменно оформлен и я собирался
уже уходить, Воровский вдруг спросил меня снова дружески-
интимным тоном:
— Ну, Георгий Александрович, скажите мне теперь по-товари-
щески... что?... Очень плохи дела в Петербурге?... Скоро конец?...
— О, нет, все идет великолепно, — сухо ответил я и. оборвав
этим наше свидание, ушел.
Само собою, я написал Красину о моем разговоре с Воровским
и о том, что я отказываюсь от этого дела, и просил его передать
об этом Ленину. Месяца через два я получил от Красина письмо,
в котором он, между прочим, сообщал, что собирается в Стокгольм.
К этому времени положение Воровского как посланника значи-
тельно окрепло. Он снял помещение для своего посольства, рас-
стался с «Сименс и Шуккерт» и назначил себе в помощь в качестве
торгового агента некоего Циммермана, мужа сестры своей жены,
которому были приданы и консульские функции. Я знал несколько
этого Циммермана. Это был неудавшийся кинематографический
артист, человек без всякого образования с резко выраженными
черносотенными симпатиями, очень безалаберный, не имевший
ни малейшего представления о торговых делах. С Воровским
я почти не видался, лишь изредка встречая его у жены Красина,
причем мы с ним никогда не разговаривали. Но так или иначе,
до меня доходили слухи о деятельности представительства.
Отмечу вкратце, что в то время Стокгольм, как столица ней-
трального государства, представлял собою весьма оживленный
торговый центр, наполненный всякого рода дельцами-спекулян-
тами, торговавшими всем, чем угодно, и составлявшими себе
громадные капиталы. Естественно, что, когда на рынок выступила
и РСФСР, вся эта армия дельцов устремилась в советское посоль-
ство и, пользуясь случаем, стала сбывать ему всякие негодные
товары. И в «Гранд-Отел», где, по существу, находилась черная
товарная и валютная биржа и где ютились все эти спекулянты,
заключались громадные сделки, и оттуда же шли по всему городу
разговоры обо всех ловких проделках, о колоссальных куртажах,
о сбыте негодных товаров и пр., и пр.
Но в мою задачу не входит повторение этих слухов и разгово-
ров, и потому я не буду их повторять. Однако было одно обсто-
ятельство уже общественного значения, вышедшее за пределы
простых слухов и ставшее одно время довольно сенсационным,
о котором я вкратце и упомяну. Как я отметил выше, около со-
ветского правительства * ютилось немало темных дельцов. И вот
в Стокгольме же произошло несколько убийств (не могу привести,
сколько именно было случаев) людей, ведших дела с представи-
тельством. Убийства эти произошли при обстоятельствах весьма
таинственных, и вскоре в городе заговорили о какой-то специаль-
ной организации, расправлявшейся с близко стоявшими к пред-
ставительству лицами... Слухи ползли и ширились и принимали
подчас какие-то фантастические размеры... Об этих убийцах
и убийствах Воровский написал брошюру под заглавием, если
не ошибаюсь, «Лига убийц». Я читал ее и, насколько помню, она
ничего не разъяснила. И вопрос этот так и остался, в сущности,
весьма загадочным... Когда-нибудь беспристрастная история
раскроет его, а также и роль Воровского...
Между тем приехал Красин. Мы встречались с ним почти
каждый день и, само собою, все время говорили о том, что у нас
обоих болело — о России, обмениваясь нашими впечатлениями
и наблюдениями. Сообщил он мне подробности — уже общеиз-
вестные — о разгоне Учредительного собрания...
Как и понятно читателю из вышеизложенного, мои впечатле-
ния были в высокой степени мрачны. Не менее мрачен был взгляд
Вероятно, представительства. — Ред.
Красина как на настоящее, так и на будущее. Мы оба хорошо знали
лиц, ставших у власти, знали их еще со времени подполья, со мно-
гими мы были близки, с некоторыми дружны. И вот, оценивая их
как практических государственных деятелей, учитывая их шаги, их
идеи, учитывая этот новый курс, ставку на социализм, на мировую
революцию, в жертву которой должны были быть, по плану Ленина,
принесены все национальные русские интересы, мы в будущем
не предвидели, чтобы они сами и люди их школы могли дать России
что-нибудь положительное. Мы отдавали себе ясный отчет в том,
что на Россию, на народ, на нашу демократию Ленин и иже с ним
смотрят только как на экспериментальных кроликов, обреченных
вплоть до вивисекции, или как на какую-то пробирку, в которой они
проделывают социальный опыт, не дорожа ее содержимым и имея
в виду, хотя бы даже и изломав ее вдребезги, повторить этот же
эксперимент в мировом масштабе. Мы ясно понимали, что Россия
и ее народ — это в глазах большевиков только определенная база,
на которой они могут держаться и эксплуатируя и истощая которую
они могут получать средства для попыток организации мировой
революции. И притом эти люди, оперируя на искажении учения
Маркса, строили на нем основание своих фантастических экспери-
ментов, не считаясь с живыми людьми, с их страданиями, принося
их в жертву своим утопическим стремлениям... Мы понимали, что
перед Россией и ее народом, перед всей русской демократией стоит
нечто фатальное, его же не минуешь, море крови, войны, несчастья,
страдания... Было поистине страшно. Ведь мы оба с юных лет лю-
били наш народ, худо ли, хорошо ли, чем-то жертвовали для него,
для борьбы за его светлое будущее, за его свободу. В нас не погас
еще зажженный в юные годы светоч нашего, для нас великого и до-
рогого идеала — добиваться и добиться того момента, когда наш
народ в лице своих государственных организаций, им излюблен-
ных, им одобренных, им установленных, свободно выскажет свою
волю — как он хочет жить, в чьи руки он желает вложить бразды
правления, каково должно быть это правление... И мы понимали,
что, как мы это называли, «сумасшествие», охватившее наших экс-
периментаторов, есть явление, с которым следует бороться всеми
мерами, не щадя ничего.
Бороться!? Но как? Чем? Мы понимали, что борьба в лоб, при за-
воеванных уже большевиками позициях, бесцельна и осуждена
на провал. Мы понимали, что они, худо ли, хорошо ли, но спаяны
крепкой спайкой, состоящей из сплетения личных эгоистических
интересов, как бы известной круговой порукой, общим их страхом
перед тем, что они натворили и еще натворят, и что это положение
обязывает их цепко держаться друг за друга, то есть прочно и стой-
ко организовываться и хранить свои организации и дисциплину,
как бы жестока она ни была, ибо в них заключается их личное
спасение от гнева народного... Мы видели, как деморализована
и дезорганизована наша демократия, раз достаточно было какого-
то ничтожества урицкого (употребляю это имя в нарицательном
смысле) для того, чтобы сломать и уничтожить то светлое, что
представляет собой Учредительное собрание. Мы не обвиняли
ее. Но мы с печалью констатировали, что великая идея в своем
воплощении оказалась слабой и беспомощной как внутри себя,
так и вне, ибо разгон Учредительного собрания прошел, можно
сказать, незамеченным — никто не встал на защиту его... Это дало
и дает основание для глубоко неверного и глубоко неискреннего
заключения, что идея эта уже изжита народным сознанием, что она
уже погибла в самом народе. Нет, мы верили еще в жизненность
самой идеи, в ее историческую необходимость, понимая, что лишь
дезорганизованность демократии, сжатой тисками относительной
организованности большевиков, была настоящей причиной про-
вала Учредительного собрания.
Мы оба отлично сознавали, что новый строй несет и проводит
ряд нелепостей, уничтожая технические силы, т. е. то, что теперь
принято сокращенно называть «спецами», деморализируя их,
возводя в перл создания замену их рабочими комитетами, кото-
рые в лучшем случае, при самом добром желании, беспомощно
бьются в вопросах, им совершенно непонятных. Равным образом
мы хорошо понимали, что стремление изничтожить буржуазию
было не меньшей нелепостью. Мы сравнивали ее с буржуазией
западноевропейской и ясно находили ее еще молодой, только что,
в сущности, начавшей развиваться и становиться на ноги, что
она по социально-историческому закону должна была еще внести
в жизнь много положительного, еще долго и в положительном же
направлении влиять на жизнь, толкая ее вперед. Словом, что
этот социальный класс и у нас, и в Европе, и на всем свете еще
должен нести свою историческую, культурную и прогрессивную
миссию, улучшая человеческую жизнь, толкая ее на путь ши-
рокой свободы. Оставаясь марксистами, мы не могли, конечно,
не отдавать ей в этом справедливости и не могли не защищать
ее права на существование, пока в ней еще зреют творческие
силы, пока ее исторический путь еще не закончен... Но я не буду
приводить и развивать все эти, в сущности, социально-азбучные
истины, я упоминаю о них только для того, чтобы читателю
была ясна та психология, которая определяла собою наши рас-
суждения и обоснования. Но перед нами стояла российская со-
временность, в широком понимании этого слова, не помнящая
родства, все забывшая, готовая все ломать и губить. Мы отдавали
справедливость искренности заблуждений этих людей (я говорю
об искренно, по невежеству, заблуждавшихся, а не о тех, которые
старались и стараются примазаться к победителям, подпевая им
в тон, и стремящихся только устроить свои личные дела и де-
лишки, сделать карьеру, нажиться, имя которым легион), и тем
более мы приходили в ужас...
И сколько времени могло это продлиться?
Мы неоднократно возвращались к этому вопросу, ставя его
друг другу. Красин, дольше моего наблюдавший Россию при боль-
шевиках, сокрушенно разводил руками и начинал сомневаться
в скоротечности их власти. И не только потому, что он считал их
абсолютно сильными, а исключительно по сравнению с неоргани-
зованностью самого населения, его усталостью, проникшей все
сознание населения, впавшего в состояние какой-то инертности,
состояние как бы общественной потери воли, у которого точно ру-
ки опустились... И сравнивая это состояние российских граждан,
хотя и недовольных большевицким режимом, но упавших духом
и не способных к борьбе, с громадной энергией, хотя бы и энергией
отчаяния и инстинкта самосохранения большевиков и их относи-
тельной организованностью, он говорил:
— Да, раньше, когда ты приезжал в Петербург, я думал, что это
вопрос недолгого времени... Как-то верилось еще в силу населения,
которому болыпевицкий режим совершенно отвратен, верилось,
что у него не иссякли еще силы к борьбе... Но уже одна только
проделка с Учредительным собранием, этот разгон его без всякого
протеста со стороны демократии, которая вяло и в общем безраз-
лично проглотила эту авантюру, навела меня на сомнения в моем
прогнозе... Они все забирают в руки, бессмысленно тратят все, что
было накоплено старым режимом, и кто его знает, не затянется ли
это лихолетье года на два, на три... пока хватит старых запасов,
пока можно реквизировать и хлеб, и деньги, и готовую продукцию
и можно кое-как — хотя чёрт знает как — вести промышленность...
Словом, я не предвижу скорого конца...
Доводы его, а также и тех, кто прибывали, правда, все реже
и реже из России и которые высказывали все те же соображения,
но в состоянии уже полной паники, начинали и мне казаться осно-
вательными... Было немало людей, переоценивавших силу больше-
виков и исключительно ей, а не в связи со слабостью и инертностью
населения, приписывавших их успех и потому предрекавших их
долговечность... Словом, разобраться тогда в этом вопросе было
очень нелегко...
Так мы часто беседовали с Красиным и никак не могли прийти
к каким-нибудь определенным выводам, основательному прогнозу.
Между тем в России события шли своим чередом. Объявилась
самостийная Украина. И Красину и мне одна крупная банковая
организация (не назову ее имени) предложила ехать в Киев и стать
во главе организуемого там крупного банка, от чего мы отказались.
Из Петербурга мы (особенно Красин, конечно) получали письма
с предложением разных назначений. Но мы все отклоняли, ибо
никак не могли принять какого-либо решения и стояли в стороне
от жизни, все топчась на одном месте... Однако мы должны бы-
ли, чисто психологически должны были принять какое-нибудь
окончательное решение. А жизнь не стояла и двигалась вперед...
Брест-Литовский мир* вошел в силу, и в Берлин выехало советское
посольство во главе с Иоффе...
И вот в наших рассуждениях, в нашей оценке момента по-
степенно, не могу точно отметить как, наступил перелом. Встал
вопрос: имеем ли мы право при наличии всех отрицательных,
выше вкратце отмеченных, обстоятельств оставаться в стороне,
не должны ли мы, в интересах нашего служения народу, пойти
на службу Советов с нашими силами, нашим опытом и внести
в дело, что можем, здорового. Не сможем ли мы бороться с той
политикой оголтелого уничтожения всего, которой отметилась
деятельность большевиков, не удастся ли нам повлиять на них,
удержать от тех или иных безумных шагов... Ведь у нас были связи
и опыт. Ведь мы могли бы — так казалось нам — бороться хотя бы
с уничтожением технических сил, способствовать их восстанов-
лению, могли бы бороться с стремлением полного уничтожения
буржуазии, которой, как мы в этом не сомневались, рано было
еще петь отходную* и т. д. У нас зарождалась надежда, что сами
большевики в процессе управления страной должны будут прийти
к пониманию своих истинных задач, должны будут отказаться
от многих своих утопического характера экспериментов, что во-
влечение их в нормальные отношения с Западом, с его политикой,
с его экономической жизнью, с его товарным обращением по необ-
ходимости заставит советское правительство равняться по той же
линии и что прямолинейное стремление к коммунизму сейчас,
немедленно же, само собой начнет падать и падет. Мы ведь были
уверены, что люди, ставшие правительством, люди, которых мы
в общем хорошо знали по прежней нашей революционной работе
и которые отличались бескорыстием, любовью к народу и безза-
ветным стремлением жертвовать собой в интересах определенных
политических и экономических идеалов, неся на себе громадную
ответственность, естественным ходом жизни будут принуждены
сознать эту ответственность и не смогут не стать в конечном счете
правительством народным, осуществляя стремления русского на-
рода, его идеалов, его хозяйственные цели... Мы надеялись, что,
став на эту здоровую почву, они откажутся от многого эксцессив-
ного, ибо сама жизнь будет от них этого требовать, и не только
русская жизнь, но и жизнь Запада, в круговорот которой, по-
вторяю, должна была войти и Россия... И таким образом, силой
чисто объективных обстоятельств правительство вынуждено будет
пойти по линии неизбежных уступок и отказа от твердокаменного
проведения в жизнь всего того, что еще находится в идеальном
будущем и от осуществления чего жизнь человеческая еще очень
далека... Мы верили, что правительство вынуждено будет понять,
что Россия не может и не должна оставаться в стороне от мирового
хозяйства и мировой политики, не может изолироваться от них
и отгородиться китайской стеной...
Не забывали мы и того обстоятельства, что, благодаря сабота-
жу, проводимому в виде протеста против большевиков, они, не-
опытные в деле государственного управления, были поставлены
в крайне затруднительное положение и обречены были на ряд
* Только порядка ради напомню о «нэпе». С введением его буржуазия показа-
ла свою силу, устойчивость, жизнеспособность. Позволю себе сказать, что
в этой новой политике, провозглашенной Лениным, не малую роль играл
и Красин.
ошибок, хотя бы чисто технического свойства, что запутывало
еще больше положение...
Таким образом, идя по этому пути, мы с Красиным пришли
к решению пойти на службу к Советам... И мы условились, что
первым поедет Красин, оглядится и выпишет меня. Вскоре он
и уехал в Берлин помочь Иоффе, не беря никакого квалифициро-
ванного назначения. Примерно в конце июня я получил от него
и от Иоффе приглашение принять должность первого секретаря
посольства. Между прочим, Красин писал, что в посольстве,
благодаря набранному с бора да с сосенки штату, царит крайняя
запутанность в делопроизводстве, в отчетности, в хозяйстве,
что мне предстоит много кропотливой работы, так как хотя слу-
жащие и неопытны, но самомнение у них громадное и амбиции
хоть отбавляй, что равным образом хромает и дипломатическая
часть... Словом, он настоятельно звал меня, аттестуя Иоффе,
которого я не знал, с самой лучшей стороны и уверяя меня, что
я с ним хорошо сойдусь. Я принял предложение и в начале июля
1918 года выехал в Берлин.
------6ЧЭ--------
II
ЛЕНИН И РЕВОЛЮЦИЯ:
ПОЗИЦИИ СОРАТНИКОВ
И ОППОНЕНТОВ
Л.Д. ТРОЦКИЙ
Портреты революционеров
Ленин
Очерк
Ленин (Ульянов Владимир Ильич) (1870-1924) — теоретик
и политик марксизма, вождь партии большевиков, организатор
Октябрьской революции в России, основатель и руководитель
советских республик и Коммунистического Интернационала —
родился 9/22 апреля 1870 года в городе Симбирске (ныне пере-
именованном в Ульяновск).
Отец Ленина (Илья Николаевич) крестьянского происхождения,
педагог. Мать, Мария Александровна, по рождению Берг’,— дочь
врача. Старший брат Ленина (род. в 1866 г.) примкнул к движе-
нию народовольцев, принимал участие в неудавшемся покушении
на жизнь Александра III2, был казнен на 22-м году жизни.
Ленин, третий из шести детей семьи, окончил Симбирскую
гимназию в 1887 году с золотой медалью. Казнь брата навсегда
вошла в его сознание и содействовала определению его дальней-
шей судьбы.
Летом 1887 года Ленин поступает на юридический факультет
Казанского университета, но в декабре того же года исключен
за участие в студенческой сходке и выслан в село Кокушкино
близ Казани в имение деда (с материнской стороны). Его ходатай-
ства (1887 г.) о приеме вновь в Казанский университет, как и вы-
езде за границу для продолжения образования, встречают отказ.
Осенью Ленину разрешено вернуться в Казань, где он и начинает
систематическое изучение Маркса3 и завязывает первые связи
с членами местного марксистского кружка4.
В течение 1891 года Ленин успешно сдает экзамены при юри-
дическом факультете Петербургского университета. В 1892 году
он зачисляется в Самаре помощником присяжного поверенного.
К этому и следующему году относится несколько судебных высту-
плении Ленина в качестве защитника. Однако главное содержание
его жизни уже составляет изучение марксизма и применение его
к исследованию путей хозяйственного и политического развития
России.
Переехав в 1894 году в Петербург, Ленин завязывает связи
среди рабочих и начинает пропагандистскую работу. К этому
периоду относятся первые литературные работы Ленина, на-
правленные против народников и фальсификаторов марксизма,
и переходившие из рук в руки в рукописном виде5. В апреле
1895 года Ленин выезжает впервые за границу, имея главной
целью установить связь с марксистской группой «Освобождение
труда» (Плеханов6, Засулич7, Аксельрод8). По возвращению
в Петербург он организует нелегальный «Союз борьбы за ос-
вобождение рабочего класса», который быстро превращается
в значительную организацию, развивает пропагандистскую
и агитационную работу среди рабочих и учащихся и завязывает
связи с провинцией. В декабре 1895 года Ленин и его ближай-
шие сотрудники подвергаются аресту. 1896 год Ленин проводит
в тюрьме, где работает над изучением путей экономического раз-
вития России. В феврале 1897 года его отправляют в трехлетнюю
ссылку в Восточную Сибирь, в Енисейскую губернию. К этому
времени (1898 г.) относится брак Ленина с Н. К. Крупской, его
товарищем по работе в СПБ Союзе и верной его сподвижницей
в течение дальнейших 26 лет жизни и революционной борьбы.
За время ссылки Ленин заканчивает свой важнейший эконо-
мической труд «Развитие капитализма в России», основанный
на методической проработке огромного статистического мате-
риала (Петербург, 1899).
В 1900 году Ленин выезжает в Швейцарию с целью организовать
заграницей, совместно с группой «Освобождение труда», издание
революционной газеты, предназначенной для России. К концу
года в Мюнхене уже выходит № 1 газеты «Искра» с эпиграфом:
«Из искры возгорится пламя». Целью газеты является органи-
зация централизованной подпольной революционной партии
социал-демократов, которая во главе пролетариата открыла бы
борьбу с царизмом, вовлекая в нее угнетенные народные массы,
и прежде всего многомиллионное крестьянство.
В выпущенной Лениным вскоре брошюре «Что делать?» всесто-
ронне развивается идея организации сплоченного кадра профессио-
нальных революционеров, беззаветно преданных делу революции
и спаянных железной внутренней дисциплиной.
Идея централизованного партийного руководства борьбой
пролетариата во всех ее формах и проявлениях тесно связывается
у Ленина с идеей гегемонии рабочего класса в демократическом
движении страны. Становясь стержнем ленинского мировоззре-
ния и практической борьбы, идея гегемонии непосредственно
переходит в программу диктатуры пролетариата, когда 1905 год
и февраль 1917-го подготовляют условия для октябрьского
переворота.
Созванный в июле-августе 1903 года II съезд РСДРП (Брюс-
сель — Лондон) принимает выработанную Плехановым и Лениным
программу, но заканчивается историческим расколом партии
на большевиков и меньшевиков. Отныне Ленин начинает свой
самостоятельный путь как вождь фракции, а затем партии боль-
шевиков. Начавшись с вопросов организации партии, разногла-
сия вскоре углубляются вопросом об отношении к буржуазно-
му либерализму, с одной стороны, к крестьянству — с другой.
Меньшевики стремятся согласовать политику русского пролета-
риата с либеральной буржуазией. Ленин видит ближайшего со-
юзника пролетариата в крестьянстве. Эпизодические сближения
с меньшевиками не приостанавливают все большего и большего
расхождения двух линий: революционной и оппортунистической,
пролетарской и мелкобуржуазной. В борьбе с меньшевизмом
выковывается политика, приведшая впоследствии к разрыву
со II Интернационалом (1914), к Октябрьской революции (1917)
и к замене скомпрометированного социал-демократического на-
звания партии коммунистическим (1918)9.
Поражение армии и флота в русско-японской войне, расстрел
рабочих 9 января 1905 года, аграрные волнения и политиче-
ские забастовки создают революционную ситуацию в стране.
Программа Ленина: подготовка вооруженного восстания масс про-
тив царизма, создание временного революционного правительства,
которое должно организовать революционно-демократическую
диктатуру рабочих и крестьян для радикальной очистки страны
от царизма, крепостничества и всякого вообще средневекового
хлама. В соответствии с этим, на III съезде партии, состоявшем
из одних большевиков (май 1905 г.), принимается новая аграрная
программа конфискации помещичьих и царских земель.
В октябре 1905 года начинается всероссийская забастовка.
17 октября царь издает «конституционный» манифест. В начале
ноября Ленин возвращается из Женевы в Россию и в первой же
статье призывает большевиков10, в связи с новой обстановкой,
расширить организацию, привлекая в партию широкие круги
рабочих, но сохраняя нелегальный аппарат, в предвидении не-
избежного удара контрреволюции. В декабре царизм переходит
в контрнаступление. Восстание в Москве в конце декабря, без под-
держки армии, без одновременного восстания в других городах
и без достаточного отклика деревни, вскоре подавляется.
В событиях 1905 года Ленин выдвигает три момента: 1) вре-
менный захват народом действительной, то есть не ограниченной
классовыми врагами политической свободы, помимо и вопреки
всех наличных законов и учреждений; 2) создание новых, пока
еще потенциальных органов революционной власти, в виде Советов
рабочих, солдатских и крестьянских депутатов; 3) применение
народом насилия по отношению к насильникам над народом. Эти
выводы 1905 года станут руководящими принципами политики
Ленина в 1917 году и приведут к диктатуре пролетариата в форме
Советского государства.
Разгром Декабрьского восстания в Москве отодвигает массы
на второй план. Авансцену занимает либеральная буржуазия.
Начинается эпоха первых двух Дум. Ленин формирует в этот пе-
риод принципы революционного использования парламентаризма
в непосредственной связи с борьбой масс в целях подготовки их
к новому периоду наступления.
В декабре 1907 года Ленин выезжает из пределов России, чтобы
вернуться в нее лишь в 1917 году. Открывается эпоха победоносной
контрреволюции, преследований, ссылок, казней, эмиграции.
Ленин ведет борьбу против всех течений упадочничества в револю-
ционной среде: против меньшевиков, проповедовавших ликвида-
цию (отсюда «ликвидаторы») подпольной партии и переход к чисто
легальной деятельности в рамках псевдоконституционного строя;
против «примиренцев», не понимавших противоположности боль-
шевизма и меньшевизма и пытавшихся занять среднюю позицию;
против авантюризма социалистов-революционеров, пытавшихся
личным террором заменить недостаточную активность масс; на-
конец, против сектантства части большевиков, так называемых
«отзовистов», требовавших отозвания социал-демократов из Думы
во имя непосредственно революционных действий, для которых
обстановка не открыла возможностей. В эту глухую эпоху Ленин
обнаружил сочетание двух основных своих качеств: непримири-
мой революционности основной линии и безошибочного реализма
в выборе методов и средств.
Одновременно Ленин ведет развернутым фронтом борьбу про-
тив попыток ревизии теоретических основ марксизма, на которые
опирается вся его политика. В 1908 году он пишет капитальное
исследование11, посвященное основным вопросам познания и на-
правленное против идеалистической по существу философии Маха
и Авенариуса12 и их русских последователей, пытавшихся соеди-
нить эмпириокритицизм с марксизмом и проводивших в политике
отзовизм. Опираясь на огромную проделанную им научную работу,
Ленин доказывает, что методы диалектического материализма,
как они сформулированы Марксом и Энгельсом13, полностью под-
тверждаются развитием научной мысли вообще, естествознания
в особенности. Так, революционная борьба, не упускавшая из виду
самых мелких практических вопросов, шла у Ленина всегда рука
об руку с теоретической борьбой, поднимавшейся до самых высо-
ких достижений обобщающей мысли.
1912-1914 годы характеризуются новым подъемом рабочего
движения в России. В режиме контрреволюции обнаруживаются
трещины. В начале 1912 года Ленин созывает в Праге тайную
конференцию русских организаций большевиков. «Ликвидаторы»
объявляются вне партии. Разрыв с меньшевизмом принимает
окончательный и бесповоротный характер. Избирается новый ЦК.
Ленин организует из-за границы издание в Петербурге легальной
газеты «Правда», которая в постоянной борьбе с цензурой и по-
лицией оказывает руководящее влияние на передовых рабочих.
В июле 1912 года Ленин с ближайшими своими сотрудниками
переезжает из Парижа в Краков, с целью облегчить свои отноше-
ния с Россией. Революционный подъем в России нарастает, обе-
спечивая тем самым перевес большевизма. Ленин в оживленных
отношениях с Россией почти ежедневно посылает статьи под раз-
личными псевдонимами для легальных большевистских газет,
досказывая необходимые выводы в нелегальной печати. В этот
период, как и раньше, так и позже, Н. К. Крупская стоит в центре
всей организационной работы, принимает приезжающих из России
товарищей, дает инструкции отъезжающим, устанавливает неле-
гальные связи, пишет конспиративные письма, зашифровывает
и расшифровывает. В июле 1913 года Ленин переезжает в местеч-
ко Поронин (Галиция), еще ближе к границе. Здесь застигает его
объявление войны. Австрийская полиция, заподозрив в Ленине
русского шпиона, подвергает его аресту, но через две недели ос-
вобождает и высылает в Швейцарию.
Начинается новая широкая полоса в работе Ленина, сразу полу-
чающая интернациональный размах. Манифест, опубликованный
Лениным 1 ноября от имени партии, определяет империалисти-
ческий характер войны и виновность в ней всех великих держав,
издавна подготовлявших кровавую борьбу за расширение рынков
и за разорение конкурентов. Патриотическая агитация буржуазии
обоих лагерей, со сваливанием вины друг на друга, объявляется
маневром для одурачивания рабочих масс. Манифест констати-
рует переход большинства европейских социал-демократических
вождей на позицию защиты отечественной буржуазии, срыв ими
решений международных социалистических конгрессов и крах
II Интернационала. С точки зрения русских социал-демократов,
заявляет манифест, поражение царизма было бы наиболее выгод-
ным из исходов войны. Поражение «своих» правительств должно
быть лозунгом социал-демократов всех стран. Ленин подвергает
беспощадной критике не только социал-патриотизм, но и разных
оттенков пацифизм, который, мечтая о мире, капитулирует перед
войной и, занимаясь платоническими протестами, отказывается
от революционной борьбы с империализмом.
Теоретики и политики II Интернационала усугубили старые
обвинения Ленина в анархизме. На самом деле через всю теоре-
тическую и практическую работу Ленина, и до и после 1914 года,
проходит борьба не только с реформизмом, который с началом
войны превратился в опору империалистической политики имущих
классов, но и с анархизмом и со всеми вообще разновидностями
революционного авантюризма.
1 ноября 1914 года Ленин выдвигает программу создания ново-
го Интернационала, которому «предстоит задача организации сил
пролетариата для революционного натиска на капиталистические
правительства для гражданской войны против буржуазии всех
стран за политическую власть, за победу социализма».
В сентябре 1915 года в Циммервальде (Швейцарии) собирается
первая конференция европейских социалистов, стоящих в оп-
позиции к империалистической войне (всего 31 человек). Левое
крыло циммервальдской, а затем кинтальской конференции
явилось, под руководством Ленина, основным ядром будущего
Коммунистического Интернационала, программа, тактика и ор-
ганизация которого вырабатывались под руководством Ленина.
Им непосредственно вдохновлялись решения первых четырех
конгрессов Коминтерна.
К своей борьбе в международном масштабе Ленин был подготов-
лен не только своим общим глубоким образованием на марксист-
ской основе, не только опытом революционной борьбы и партийно-
го строительства в России, но и детальным знакомством с мировым
рабочим движением. Он непосредственно следил в течение долгого
ряда лет за внутренней жизнью важнейших капиталистических
государств. Хорошо владея английским, немецким и французским
языками, Ленин читал также по-итальянски, по-шведски, по-
польски. Реалистическое воображение и политическая интуиция
позволяли ему нередко по отдельным явлениям восстанавливать
картину целого. Всегда и неизменно Ленин был против механиче-
ского перенесения методов одной страны на другую, рассматривая
и разрешая вопросы революционного движения не только в их
международной взаимозависимости, но и в их национальной
конкретности.
Февральская революция 1917 года застает Ленина в Швейцарии.
Его попытки проехать в Россию наталкиваются на решительное
сопротивление британского правительства. Ленин решает ис-
пользовать антагонизм воюющих стран и проехать в Россию через
Германию. Удача этого плана дает врагам повод для неистовой
кампании клеветы, которая, однако, уже бессильна помешать
Ленину встать во главе партии, а вскоре и во главе революции.
В ночь на 4 апреля, сейчас же по выходе из вагона, Ленин вы-
ступает на Финляндском вокзале с речью, основные мысли ко-
торой он повторяет и развивает в ближайшие дни. Низвержение
царизма, говорит Ленин, явилось лишь первым этапом револю-
ции. Буржуазная революция уже не может удовлетворить массы.
Задача пролетариата — вооружаться, усиливать значение Советов,
пробуждать деревню и готовиться к завоеванию власти во имя со-
циалистического переустройства общества.
Далеко идущая программа Ленина не только оказывается не-
приемлемой для деятелей патриотического социализма, но и вы-
зывает возражения в среде самих большевиков. Плеханов называет
программу Ленина «бредовой». Но Ленин строит свою политику
не на настроениях временных вождей революции, а на взаимо-
отношениях классов и логике движения масс. Он предвидит, что
рост недоверия к буржуазии и к Временному правительству будет
с каждым днем увеличиваться, что партия большевиков достигнет
большинства в Советах и что к ним должна будет перейти власть.
Маленькая ежедневная газета «Правда» становится отныне
в его руках могущественным орудием низвержения буржуазного
общества.
Политика коалиции с буржуазией, проводившаяся социали-
стами-патриотами, и вынужденное союзниками безнадежное
наступление русской армии на фронте возбуждают массы и при-
водят в Петрограде к вооруженным демонстрациям в первые дни
июля. Внутренняя борьба достигает остроты. 5 июля опубли-
кованы грубо сфабрикованные контрразведкой «документы»,
долженствующие свидетельствовать, что Ленин действует по по-
ручению Германского генерального штаба14. К вечеру прибыли
вызванные Керенским с фронта «надежные» части и юнкера
из окрестностей Петрограда, которые заняли город. Движение
было подавлено. Травля против Ленина достигла апогея. Он пере-
шел на нелегальное положение, скрываясь сперва в Петрограде,
затем в Финляндии и сохраняя постоянную связь с руководящими
элементами партии.
Июльские дни и последовавшая расправа вызывают резкий
подъем в массах. Предвидение Ленина оправдывается по всей
линии. Большевики получают большинство в Советах Петрограда
и Москвы. Ленин требует решительных действий для захвата вла-
сти, открывая, со своей стороны, непримиримую борьбу против
колебаний на верхах партии. Он пишет статьи, брошюры, офи-
циальные и частные письма, подвергая вопрос о захвате власти
освещению со всех сторон, опровергая возражения, рассеивая опа-
сения. Он рисует неизбежное превращение России в иностранную
колонию при продолжении политики Милюкова — Керенского15
и предсказывает сознательную сдачу ими Петрограда немцам с це-
лью разгрома пролетариата. «Теперь или никогда!» — повторяет
он в страстных статьях, письмах и беседах.
Восстание против Временного правительства, намеченное ре-
шением ЦК, под давлением Ленина, на 10 октября, ходом вещей
отодвинулось на 25 октября'6. В этот день Ленин впервые после
трех с половиной месячного пребывания в подполье появляется
в Смольном, откуда непосредственно руководит борьбой. В ночь
на 27-е он выступает на заседании Съезда Советов с проектом де-
крета о мире (принят единогласно) и декрета о земле (принят всеми
против одного, при восьми воздержавшихся). Большевистским
большинством съезда, при поддержке группы левых эсеров, объ-
является переход власти к Советам. Назначается Совет Народных
Комиссаров во главе с Лениным. Из лесного шалаша17, где Ленин
скрывался от преследований, он непосредственно переходит
на вершину власти.
Пролетарский переворот быстро распространяется по стране.
Советы становятся господами положения в городе и деревне.
При этих обстоятельствах Учредительное собрание, собравшееся
5 января, оказывается явным анахронизмом. Конфликт между дву-
мя этапами революции налицо. Ленин не колеблется ни на минуту.
В ночь на 7 января ВЦИК, по докладу Ленина, принял декрет о ро-
спуске Учредительного собрания. Диктатура пролетариата, учит
Ленин, обозначает максимум действительного, а не формального
демократизма для трудящегося большинства, ибо обеспечивает
ему реальную возможность воспользоваться свободами, передавая
в руки трудящихся все те материальные блага (здания для со-
браний, типографии и прочее), без которых «свобода» остается
пустым звуком и иллюзией. Диктатура пролетариата, по Ленину,
есть необходимая ступень к уничтожению классового общества.
Вопрос о войне и мире вызвал новый кризис партии и власти.
Значительная часть партии звала к «революционной войне» про-
тив Гогенцоллерна18, не считаясь ни с хозяйственным положением
страны, ни с настроением крестьянства. Ленин, считавший необ-
ходимым затягивать переговоры с немцами в агитационных целях
как можно дольше, требовал, однако, чтобы в случае ультиматума
с их стороны был подписан мир хотя бы ценой территориальных
уступок и контрибуций: уступить в пространстве, чтобы выиграть
во времени, — развивающаяся на Западе революция раньше
или позже аннулирует тяжелые условия мира. Политический
реализм Ленина обнаружился в этом вопросе во всей своей силе.
Большинство Центрального Комитета — против Ленина — делает
еще попытку, «объявив состояние войны прекращенным, отка-
заться в то же время от подписания империалистического мира».
Это приводит к возобновлению немецкого наступления. После
ожесточенных прений в ЦК на заседании 18 февраля Ленин заво-
евывает большинство за свое предложение немедленно возобновить
переговоры и подписать немецкие условия, еще более отягченные.
Советское правительство, по инициативе Ленина, переселяет-
ся в Москву. Добившись мира, Ленин выдвигает перед партией
и страной вопросы хозяйственного и культурного строительства.
Как всегда, он ставит вопросы ребром: «Не надо самообманов...
Надо измерить целиком, до дна, всю ту пропасть поражения,
расчленения, порабощения, унижения, в которую теперь нас тол-
кнули. Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной,
стальной сделается наша воля к освобождению...»
Но тягчайшие испытания еще впереди. Контрреволюционное
движение надвигается с окраин. На Северном Кавказе формиру-
ются белогвардейские армии. Эсеры и меньшевики усиливают
свою враждебную активность. К концу лета 1918 года центральная
Россия оказывается окруженной контрреволюционным кольцом.
Рука об руку с отечественной контрреволюцией идет на Волге
восстание чехословаков19, на севере и юге — интервенция англи-
чан (2 августа — Архангельск, 14 августа — Баку). Прекращается
подвоз продовольствия. В этих беспримерных по трудности усло-
виях, когда казалось, что выхода нет, Ленин не отходит от руля
партии и государства ни на час. Он дает оценку каждой новой
опасности, указывает пути спасения, агитирует на собраниях
и в печати, извлекает из рабочей массы все новые и новые силы,
организует поход рабочих в деревню за хлебом, руководит соз-
данием первых военных отрядов, следит по карте за движением
врага, сносится по прямому проводу с молодыми отрядами Красной
Армии, заботится в центре об их вооружении и снабжении, следит
за международным положением, ориентируясь на противоречия
в лагере империалистов, и в то же время находит время для вни-
мательных бесед и с первыми иностранными революционерами,
прибывающими на советскую почву, и с советскими инженерами
по поводу планов электрификации, новых методов использования
торфа, развития сети радиостанций и прочее, и прочее.
30 августа эсерка Каплан20 подстерегает Ленина у входа в по-
мещение рабочего митинга и производит в него два выстрела. Это
покушение ожесточает гражданскую войну. Крепкий организм
Ленина быстро справляется с ранениями. В дни выздоровления он
пишет брошюру «Пролетарская революция и ренегат Каутский»,
направленную против виднейшего теоретика II Интернационала.
22 октября он уже выступает с речью.
Война на внутренних фронтах остается по-прежнему главным
содержанием его работы. Хозяйственные и административные
проблемы занимают по необходимости служебное место. Питаемая
извне гражданская война в полном разгаре. Только благодаря тита-
нической энергии Ленина, его зоркости и неколебимой воле борьба
заканчивается (в начале 1921 г.) полным подавлением контрре-
волюции. Государственная организация крепнет. Суровая школа
гражданской войны выдвигает закаленные кадры организаторов.
Октябрьская революция рассматривалась Лениным всегда в пер-
спективе европейской и мировой революции. То обстоятельство, что
война не привела непосредственно к социалистическому перевороту
в Европе, побудило Ленина в начале 1921 года по-новому поставить
вопросы внутреннего хозяйственного режима. Социалистическое
строительство невозможно без соглашения между пролетариатом
и крестьянством. Поэтому партия должна радикально перестроить
вызванный гражданской войной режим «военного коммунизма»,
заменить изъятие «излишков» у крестьянина правильно постав-
ленным налогом и допустить частный товарообмен. Эти меропри-
ятия, проведенные Лениным при полном сочувствии всей партии,
открыли собой новую полосу в развитии Октябрьской революции,
под именем «новой экономической политики».
В своей политике внутри Советского Союза Ленин с величайшим
вниманием относится к положению национальностей, угнетавших-
ся царизмом, и всеми мерами стремится создать для них условия
свободного национального развития. Ленин ведет беспощадную
борьбу против всякого проявления великодержавных тенденций
в государственном аппарате, тем более внутри партии. Обвинения
в национальном гнете 21, выдвигавшиеся против Ленина и его
партии со ссылками на Грузию и прочее, порождались на самом
деле не национальной борьбой, а острым столкновением классов
внутри наций.
Принцип национального самоопределения, который в западно-
европейском рабочем движении распространялся исключительно
на национальные меньшинства так называемых культурных стран,
да и то половинчато, Ленин распространяет со всей решитель-
ностью на колониальные народы, выступая в защиту их права
на полное отделение от метрополий. Западноевропейский проле-
тариат должен, по учению Ленина, отказаться от декларативных
выражений сочувствия угнетенным нациям и перейти к совместной
с ними борьбе против империализма.
На VIII съезде Советов (1921) Ленин докладывает о произведен-
ной по его инициативе работе по составлению плана электрифи-
кации страны. Постепенный подъем на высшую ступень техники
есть залог успешного перехода от мелкого крестьянского товарного
хозяйства, с его разобщенностью, к крупному социалистическому
производству, охваченному единым планом. «Социализм есть
Советская власть плюс электрификация»22.
Переутомление, вызванное непомерной напряженностью ра-
боты в течение многих лет, подорвало здоровье Ленина. Склероз
поражает кровеносные сосуды головного мозга. В начале 1922 года
врачи запрещают ему повседневную работу. В июне-августе болезнь
Ленина развивается23; наступает утеря речи. В начале октября
здоровье улучшается настолько, что Ленин вновь возвращается
к работе, но уже ненадолго. Последнее свое публичное высту-
пление24 Ленин заканчивает выражением уверенности в том, что
в результате упорной коллективной работы «из России нэповской
будет Россия социалистическая...».
16 декабря наступает паралич правой руки и ноги. Однако
в январе-феврале Ленин диктует еще ряд статей, имеющих боль-
шую важность для политики партии: о борьбе с бюрократизмом
в советском и партийном аппарате, о значении кооперации для по-
степенного вовлечения крестьян в социалистическое хозяйство
и, наконец, о политике в отношении национальностей, которые
угнетались царизмом.
Болезнь прогрессировала. Снова наступила потеря речи. Работа
для партии прекратилась, а вскоре прекратилась и жизнь. Ленин
скончался 21 января 1924 года в 6 часов 30 минут25 вечера в Горках,
близ Москвы. Похороны его явились беспримерной манифестацией
любви и скорби миллионов. Единство цели Ленин пронес через всю
свою жизнь, начиная со школьной скамьи. Он не знал колебаний
в борьбе с теми, кого считал врагами рабочего класса. В его страст-
ной борьбе никогда не было ничего личного. Он себя сознавал ору-
дием неотвратимого исторического процесса. Материалистическую
диалектику как метод научной ориентировки в общественном
развитии Ленин сочетал с величайшей интуицией вождя.
Внешность Ленина отличалась простотой и крепостью при среднем
росте или слегка ниже среднего, при плебейских чертах славянского
лица, которое освещалось насквозь видящими глазами и которому
могучий лоб, переходивший в купол еще более могучего черепа,
придавал из ряда вон выходящую значительность. Неутомимость
Ленина в работе была беспримерна. Его мысль была одинаково на-
пряжена в сибирской ссылке, в Британском музее или на заседании
Совета Народных Комиссаров. С предельной добросовестностью он
читал лекции в маленьком рабочем кружке в Цюрихе и строил первое
в мире социалистическое государство. Науку, искусство, культуру
он ценил и любил во всем их объеме, но никогда не забывал, что
они составляют достояние небольшого меньшинства. В простоте
его литературного и ораторского стиля выражалась величайшая
сосредоточенность духовных сил, устремленных к единой цели.
В личном общении Ленин был ровен, приветлив, внимателен, осо-
бенно к угнетенным, к слабым, к детям. Его образ жизни в Кремле
мало отличался от его образа жизни в эмиграции. Простота обихода,
воздержанность в отношении пищи, питья, одежды и всех вообще
«благо жизни вытекали у него не из каких-либо моралистических
принципов, а из того факта, что умственная работа и напряженная
борьба не только поглощали его интересы и страсти, но и давали
ему то высшее удовлетворение, которое не оставляет места для сур-
рогатов наслаждения. Его мысль работала над делом освобождения
трудящегося до того мига, как окончательно потухла.
19 марта 1926 г.
Два тори о революционере
(Черчилль и Биркенхед о Ленине)
В 1918-1919 годах Черчилль26 пытался сбросить Ленина во-
оруженной силой. В 1929 году Черчилль пытается дать психологи-
ческую и политическую характеристику Ленина (Times, 18.2.29).
Возможно, что это есть попытка литературного реванша за не-
удачную военную интервенцию. Несоответствие методов с целью
во втором случае не менее очевидно, чем в первом. «Его (Ленина)
симпатии холодны и необъятны, как Ледовитый океан. Его нена-
висть туга, как петля палача», и прочее, и прочее в том же треску-
чем стиле. Черчилль швыряется антитезами, как атлет гирями.
Но внимательному глазу видно, что гири из жести, а бицепсы
подбиты ватой. В живом образе Ленина нравственная сила нашла
выражение законченной простоты. Попытка подойти к Ленину
во всеоружии ярмарочной атлетики заранее осуждена.
Столь же плачевна у Черчилля фактическая сторона. Достаточно
сослаться на хронологию. Черчилль повторяет где-то вычитанную
им фразу о большом влиянии на развитие Ленина казни его стар-
шего брата27. По Черчиллю, это произошло в 1894 году. На самом
деле покушение на Александра III было организовано Александром
Ульяновым 1 марта 1887 года. По Черчиллю, Ленину было в 1894 го-
ду 16 лет. На самом деле Ленину было тогда 24 года, и он руководил
подпольной организацией в Петербурге. К моменту Октябрьской
революции Ленину было не 39 лет, как выходит по Черчиллю, а 47.
Хронологические ляпсусы Черчилля показывают, как смутно он
представляет себе эпоху и людей, о которых говорит.
Если от хронологии и боксерского стиля перейдем к философии
истории, то картина получится еще более плачевная.
Черчилль рассказывает, что дисциплина в русской армии была
после Февральской революции разрушена «приказом № 1», отме-
нявшим отдание чести28. Так смотрели на дело обиженные старые
генералы и амбициозные молодые поручики. Но это вздор. Старая
армия отражала господство старых классов. Старую армию убила
революция. Если крестьянин прогонял помещика из поместья,
то сын крестьянина не мог подчиняться сыну помещика в качестве
офицера. Армия не только техническая организация, связанная
маршировкой и отданием чести, а моральная организация, осно-
ванная на определенных взаимоотношениях людей и классов. Когда
старые отношения взрываются революцией, армия неизбежно гиб-
нет. Так было всегда. Мне не ясно, читал ли когда-либо Черчилль
историю Английской революции XVII столетия или французской
революции XVIII века. Набирая своих офицеров, Кромвель гово-
рил: «Неопытный воин, но зато хороший проповедник». Кромвель
понимал, что основы армии создаются и разрушаются не символи-
кой этикета, а общественными взаимоотношениями людей. Ему
нужны были офицеры, которые ненавидели монархию, католиче-
скую церковь и привилегии аристократии. Он понимал, что только
ради новых великих целей может вырасти новая армия. Это было
в середине XVII века. Черчилль в XX веке думает, что царскую
армию погубила отмена некоторых символических телодвиже-
ний. Без Кромвеля и его армии не было бы современной Англии.
Кромвель и сегодня несравненно более современен, чем Черчилль.
Целью Ленина, говорит Черчилль, было «подорвать всякие
авторитеты и дисциплину». Круглоголовые то же самое говорили
об индепендентах. На самом деле, индепенденты разрушали уста-
ревшую дисциплину, чтоб установить на ее место другую, привед-
шую Англию к расцвету. Ленин беспощадно подкапывал, разрушал
и взрывал старую, темную, слепую, рабскую дисциплину средневе-
ковья, чтоб расчистить арену для сознательной дисциплины нового
общества. Если Черчилль все же признает за Лениным силу мысли
и воли, то, по Биркенхеду29, Ленина не было вообще. Существует
лишь миф о Ленине (Times, 26.2.29). Реальный Ленин был по-
средственностью, на которую могут сверху вниз глядеть коллеги
лорда Рейнго со страниц Беннета. Несмотря на это разногласие,
оба тори совершенно похожи друг на друга в том отношении, что
не имеют ни малейшего понятия ни об экономических, ни о по-
литических, ни о философских работах Ленина, составляющих
более чем два десятка томов. Подозреваю, что Черчилль не дал
себе даже труда внимательно прочитать статью о Ленине, напи-
санную мною в 1926 году для Британской энциклопедии. Иначе
он не мог бы оказаться повинным в грубейших хронологических
ошибках, нарушающих всю перспективу.
Чего Ленин не выносил, так это идейной неряшливости. Ленин
жил во всех странах Европы, овладевал чужими языками, читал,
изучал, выслушивал, вникал, сравнивал, обобщал. Став во гла-
ве революционной страны, он не упускал случая добросовестно
и внимательно учиться. Он не уставал следить за жизнью всего
мира. Он свободно читал и говорил по-немецки, французски, ан-
глийски, читал по-итальянски и на ряде славянских языков. В по-
следние годы жизни, заваленный работой, он в свободные минуты
потихоньку штудировал чешскую грамматику, чтобы получить
непосредственный доступ ко внутренней жизни Чехословакии.
Что знают Черчилль и Биркенхед о работе этой проницательной,
сверлящей, неутомимой мысли, которая отметает все внешнее,
случайное, поверхностное во имя основного и главного? В своем
счастливом неведении Биркенхед воображает, что Ленин впервые
выдвинул лозунг «власть Советам» после Февральской революции
1917 года. Между тем вопрос о Советах и их возможной истори-
ческой роли представлял центральную тему работ Ленина и его
сподвижников начиная с 1905 года и даже ранее.
Дополняя и поправляя Черчилля, Биркенхед заявляет, что ес-
ли бы у Керенского было хоть на унцию государственного смысла
и мужества, Советы никогда не достигли бы власти. Поистине уте-
шительная философия истории! Армия разрушается вследствие
того, что солдатам разрешено не поднимать пятерню при встрече
с поручиком. Нехватки одной унции под черепом радикального
адвоката достаточно для гибели благочестивого и цивилизованного
общества. Чего же стоила эта цивилизация, если в критическую
минуту она не нашла в своем распоряжении лишней унции мозгов?
А ведь Керенский стоял не одиноко. Его окружали кольцом го-
сударственные люди Антанты. Почему ж они не научили, не вдох-
новили Керенского или не заменили его? На это косвенно отвечает
Черчилль. По его словам, «государственные люди союзных наций
заявляли, что все идет к лучшему и что русская революция явилась
крупной выгодой для общего дела». Этим Черчилль свидетель-
ствует, что государственные люди ничего не понимали в русской
революции и, значит, мало отличались от Керенского.
Биркенхед не видит ныне особой дальнозоркости Ленина
и в подписании Брест-Литовского мира*. Неизбежность мира
для Биркенхеда ныне очевидна. Только сумасшедшие истерики
(hysterical fools) могли, по его словам, воображать, что больше-
вики способны бороться с Германией. Поразительное, хотя и за-
поздалое признание! Ведь британское правительство 1918 года,
как и все правительства Антанты, категорически требовали от нас
войны с Германией, и на наш отказ от этой войны ответили блока-
дой и интервенцией. Приходится спросить на энергичном языке
консервативного политика: где же, собственно, находились тогда
сумасшедшие истерики? Не они ли решали судьбы Европы? Оценка
Биркенхеда была бы очень проницательной в 1917-м. Но, при-
знаться, мы не высоко ценим ту проницательность, которая об-
наруживается через 12 лет после того, как она была необходима.
* Не буду останавливаться на том, что Биркенхед приписывает мне желание
войны с Германией в 1918 г. Почтенный консерватор слишком прилежно
следует здесь указаниям историков школы Сталина.
Черчилль приводит против Ленина — ив этом гвоздь его ста-
тьи — статистику жертв гражданской войны. Статистика эта
фантастична. Но дело не в этом. Жертв было много с двух сторон.
Черчилль особо отмечает, что он не включил жертв голода и эпи-
демий. На своем псевдоатлетическом языке Черчилль пишет,
что ни Тамерлан, ни Чингисхан30 не могли бы выдержать матча
с Лениным в отношении истребления человеческих жизней. Судя
по расположению имен, Черчилль полагает, очевидно, что Тамерлан
предшествовал Чингисхану. Это ошибочно. Увы, цифры хронологии
и статистики не составляют сильной стороны этого министра фи-
нансов. Однако не это нас интересует. Чтоб найти пример массового
истребления человеческих жизней, Черчилль обращается к XIII
и XIV столетиям азиатской истории. Великая европейская бойня,
в которой уничтожено десять миллионов человек и искалечено
двадцать миллионов, совершенно выпала, по-видимому, из памяти
британского политика. Войны Чингисхана и Тимура были детской
игрой по сравнению с упражнениями цивилизованных наций
в течение 1914 1918 годов. А блокада Германии, голод немецких
матерей и детей? Если даже допустить нелепую мысль, что вся от-
ветственность за войну лежит на германском кайзере, — хороша,
к слову сказать, цивилизация, если один коронованный психопат
способен на четыре года обречь континент огню и мечу, — если
даже принять эту смехотворную теорию единоличной ответствен-
ности кайзера, то и тогда остается совершенно непонятным, почему
немецкие дети должны были вымирать сотнями тысяч за грехи
Вильгельма? Но я не становлюсь здесь на моральную точку зрения
и меньше всего склонен перегибать весы в сторону гогенцоллерн-
ской Германии. Я готов повторить то же рассуждение в отношении
сербских, бельгийских или французских детей, как и в отношении
тех желто- и чернокожих, которых Европа в течение четырех лет
обучала преимуществам христианской цивилизации над варвар-
ством Чингиса и Тимура. Обо всем этом Черчилль забывает. Цели,
которые Англия преследовала в войне (и которых она совершенно
не достигла), кажутся Черчиллю настолько непреложными и свя-
щенными, что он не удостаивает внимания тридцать миллионов
истребленных и искалеченных человеческих жизней. Он с высшим
нравственным негодованием говорит о жертвах гражданской войны
в России, забывая об Ирландии, об Индии и о многом другом.
Значит, дело не в жертвах, а в задачах и целях, которые преследовала
война. Черчилль хочет сказать, что всякие жертвы во всех частях
света допустимы и священны, раз дело идет о могуществе и силе
Британской империи, то есть ее правящих классов. Преступны лишь
те, неизмеримо меньшие жертвы, которые вызываются борьбою
народных масс, когда они пытаются изменить условия своего суще-
ствования, как было в Англии в XVH столетии, во Франции в конце
XVHI, в Соединенных Штатах в конце XVIII и середине XIX веков,
в России в XX столетии и как будет еще не раз в будущем. Напрасно
Черчилль вызывал при этом призрак двух азиатских завоевателей.
Оба они боролись за интересы кочевой аристократии, подчиняя ей
новые области и племена. В этом смысле их дела связаны непре-
рывной преемственностью с принципами Черчилля, а не Ленина.
Кстати сказать, последний из великих гуманистов — имя его
Анатоль Франс31 — не раз высказывал ту мысль, что из всех видов
кровавого безумия, которое называется войной, наименее безумной
является все же гражданская война, ибо в ней люди, по крайней
мере сознательно, а не по приказу, делятся на враждебные лагери.
Черчилль делает попутно еще одну ошибку, самую главную
и для него лично наиболее убийственную. Он забывает, что в граж-
данской войне, как и во всякой иной, имеются два лагеря и что
если бы он, Черчилль, не примкнул к лагерю ничтожного меньшин-
ства, количество жертв было бы неизмеримо меньше. Власть мы
завоевали в октябре почти без борьбы. Попытка Керенского вернуть
себе власть испарилась, как капля воды на горячей плите... Натиск
масс был так могуществен, что старые классы едва осмеливались
сопротивляться. С какого времени начинается гражданская война
и спутник ее — красный террор? Черчилль плох в хронологии,
но мы ему поможем. Поворотным моментом является середина
1918 года. Руководимые дипломатами и офицерами Антанты че-
хословаки захватывают железную дорогу на Востоке. Французский
посол Нуланс32 организует восстание в Ярославле33. Английский
уполномоченный Локкарт34 организует террористические акты35
и попытку разрушения петроградского водопровода. Черчилль
вдохновляет и финансирует Савинкова36. Черчилль стоит за спи-
ною Юденича. Черчилль предсказывает точно по календарю день
падения Петрограда и Москвы. Черчилль поддерживает Деникина37
и Врангеля38. Мониторы британского флота обстреливают наши
побережья. Черчилль трубит наступление «14 наций». Черчилль
становится вдохновителем, организатором, финансистом, проро-
ком гражданской войны. Щедрым финансистом, посредственным
организатором, никуда не годным пророком. Лучше бы Черчиллю
не приподнимать этих страниц прошлого. Ибо число жертв было бы
не в десятки, а в сотни и тысячи раз меньше, если бы не британ-
ские гинеи, британские мониторы, британские танки, британские
офицеры и британские консервы.
Черчилль не понял ни Ленина, ни его исторической задачи.
Глубже всего это непонимание — если только непонимание может
быть глубоким — обнаруживается в оценке поворота к новой эко-
номической политике. Для Черчилля это отказ Ленина от самого
себя. Биркенхед дополняет: за 10 лет принцип Октябрьской рево-
люции совершенно обанкротился. Биркенхед, который за 10 лет
не уничтожил и даже не смягчил безработицы углекопов, требует
от нас в десять лет построения нового общества, без ошибок, без по-
ражений и без отступлений. Чудовищное требование, которое из-
меряет только глубину теоретической первобытности почтенного
консерватора. Сколько будет на историческом пути отступлений,
ошибок, рецидивов, это предсказать нельзя. Но уметь сквозь от-
ступления, рецидивы и зигзаги видеть основную линию истори-
ческого развития — в этом и состояла гениальная сила Ленина.
Даже если бы в России победила на время реставрация — до чего,
смею думать, очень далеко, — это также мало отменило бы неиз-
бежность смены общественных форм, как мало рвота отменяет
законы пищеварения.
Когда Стюарты39 вернулись к власти, у них было гораздо боль-
ше прав думать, что принцип Кромвеля40 обанкротился. Между
тем, несмотря на победоносную реставрацию, несмотря на всю
дальнейшую цепь приливов и отливов, борьбу вигов и тори, фри-
тредеров и протекционистов, бесспорно одно: вся новая Англия
взошла на дрожжах Кромвеля. Эта историческая закваска стала
истощаться только в последней четверти прошлого столетия. Этим
объясняется неудержимый упадок мировой роли Англии. Чтобы
возродить падающую Англию, нужны новые дрожжи. Не Черчиллю
понять это. Ибо, в противоположность Ленину, который мыслил
континентами и эпохами, Черчилль мыслит парламентскими
эффектами и газетными фельетонами. А этого убийственно мало.
Будущее, и не столь отдаленное, докажет это.
23 марта 1929 г.
Разногласия с Лениным
В чем было разногласие с Лениным?
В противовес отдельно выдернутым и ложно истолкованным
цитатам мы дали выше более или менее связную, хотя далеко
не полную картину действительного развития взглядов на харак-
тер и тенденции нашей революции. На этом важнейшем вопросе
налипало, как всегда бывает во фракционной, особенно эмигрант-
ской борьбе, много случайного, второстепенного и ненужного, что,
однако, сподвигало и заслоняло важное и основное. Все это неиз-
бежно в борьбе. Но теперь, когда борьба давно отошла в прошлое,
можно и должно отбросить шелуху, чтобы выделить ядро вопроса.
Никакого принципиального разногласия в оценке основных сил
революции не было. Это слишком ясно показали 1905-й и особенно
1917 годы. Но разница в политическом подходе была. Сведенная
к самому основному, эта разница может быть сформулирована
следующим образом. Я доказывал, что победа революции означает
диктатуру пролетариата. Ленин возражал: диктатура пролетариата
есть одна из возможностей на одном из следующих этапов рево-
люции; мы же еще должны пройти через демократический этап,
в котором пролетариат может быть у власти только в коалиции
с мелкой буржуазией. Я на это отвечал, что наши очередные за-
дачи имеют буржуазно-демократический характер, что, бесспорно,
на пути их разрешения могут быть разные этапы с той или другой
переходной властью, не отрицаю, но эти переходные формы могут
иметь только эпизодический характер; даже и для разрешения
демократических задач необходима будет диктатура пролетариа-
та; отнюдь не покушаясь перепрыгивать через демократическую
стадию и вообще через естественные этапы классовой борьбы, мы
должны сразу брать основную установку на завоевание власти
пролетарским авангардом. Ленин отвечал: от этого мы ни в каком
случае не зарекаемся; посмотрим, в каком виде сложится обстанов-
ка, каково будет, в частности, международное положение и прочее.
Сейчас же нам надо выдвинуть три кита и на этих трех китах обо-
сновать революционную коалицию пролетариата с крестьянством.
Нужны либо крайняя ограниченность, либо крайняя недобросо-
вестность, чтобы теперь — после того, как Октябрьская революция
уже совершилась, изображать эти две точки зрения как неприми-
рение. Октябрь 1917 года их очень хорошо примирил. Выдвигание
Лениным, всемерное подчеркивание и полемическое заострение
демократической стадии революции и программы трех китов было
политически и тактически, безусловно, правильно и необходимо.
И когда я говорил о неполноте и пробелах в так называемой теории
перманентной революции, я имел в виду именно тот факт, что
я лишь принимал демократическую стадию как нечто само собою
разумеющееся — принимал не только на словах, но и на деле, что
достаточно доказано опытом 1905 года. Но теоретически далеко
не всегда сохранял в своей перспективе ясную, отчетливую, всесто-
ронне разработанную перспективу возможных последовательных
этапов революции и мог отдельными заявлениями, статьями
в то время, когда эти статьи писались, — вызывать такое представ-
ление, будто я «игнорирую» объективные демократические задачи
и стихийно-демократические силы революции, тогда как на самом
деле я считал их само собою разумеющимися и исходил из них как
из данных, что доказывается полностью другими моими работами,
писавшимися под другим углом зрения и для других целей.
Известная односторонность тех или других статей, написанных
по этому вопросу, на протяжении дюжины годов (1905-1917) была
тем самым «перегибанием палки», пользуясь выражением Ленина,
которое совершенно неизбежно в больших вопросах идейной борь-
бы. Этим и объясняются те или другие полемические отклики
Ленина, вызванные той или другой формулировкой в отдельной
моей статье, но ни в каком случае не отвечающие ни моей общей
оценке революции, ни характеру моего участия в ней.
Один из моих критиков однажды весьма популярно внушал
мне мысль, что не нужно все полемические отзывы Ленина брать
за чистую монету, а нужно вносить в них некую немаловажную
политико-педагогическую поправку. У критика моего выходило,
что Ленин делает из мухи слона.
В этих словах есть доля истины, которую знает всякий, кто
знает Ленина по его писаниям. Но выражена здесь мысль с ис-
ключительной психологической грубостью: «Ленин делал из мухи
слона». Тот же автор в другом месте выражается так: «Эту мысль
Ленин защищал “с пеной у рта”». И пена у рта, и превращение мухи
в слона ни в каком случае не вяжутся с образом Ленина. Но зато
оба эти выражения как нельзя лучше вяжутся с образом автора,
их породившего. Давно сказано: стиль — это человек...
Верно, во всяком случае, то, что, поскольку я не входил во фрак-
цию, а позже в партию большевиков, Ленин отнюдь не склонен
был искать случаев для выражения согласия с теми или другими
выраженными мною взглядами. И если ему это приходилось
делать по важнейшим вопросам, как показано выше, значит,
солидарность была налицо и требовала признания. Наоборот,
в тех случаях, когда Ленин полемизировал против меня, он вовсе
не искал «справедливой оценки» моих взглядов, а преследовал
ударные задачи минуты — чаще даже не по отношению ко мне,
а по отношению к той или другой группе большевиков, которой
нужно было в этом самом вопросе дать острастку.
Но как бы ни обстояло дело насчет старой полемики Ленина про-
тив меня по вопросам о характере революции, как бы ни обстояло
дело с вопросом о том, правильно ли я понимал Ленина в этом во-
просе раньше и даже правильно ли я его понимаю теперь, допустим
даже на минуту, что разумению моему не доступно то, что вполне
является умопостигаемым для Мартынова41, Слепкова42, Рафеса,
Степанова-Скворцова43, Куусинена44 и всех прочих Лядовых45,
без различия пола и возраста, — остается все же налицо один со-
всем маленький, но весьма забористый вопросец: как же это так
случилось, что те, которые в основном вопросе о характере рус-
ской революции не расходились с Лениным, разделяя его точку
зрения полностью, и прочее, и прочее, заняли, — одни, поскольку
были предоставлены самим себе, а другие — и после возвращения
Ленина в Россию, — столь позорно оппортунистическую позицию
в том самом вопросе, вокруг которого идейная жизнь партии вра-
щалась в течение предшествовавших 12 лет.
На этот вопрос надо ответить, что я не перепрыгивал через
аграрно-демократическую стадию революции, это доказано неза-
бываемыми историческими фактами и всем предшествовавшим
изложением. Но почему же мои ожесточенно беспощадные критики
на самом важном месте... недопрыгнули? Неужели только потому,
что никому не дано прыгать выше собственных ушей? Такое объ-
яснение в отдельном случае вполне законно, но мы не имеем в дан-
ном случае дела с целым слоем партии, воспитавшимся на опре-
деленной установке начиная с 1905 года. Нельзя ли в смягчение
политической вины... привести то объяснение, что Ленин, считая
само собою разумеющейся возможность перерастания буржуазной
революции в социалистическую, в полемике слишком отодвигал
этот исторический вариант, недостаточно останавливался на нем,
недостаточно разъяснял... не только теоретическую возможность,
но и глубокую политическую вероятность того, что пролетариат
в России окажется у власти раньше, чем в передовых капитали-
стических странах.
Если бы пломбированный вагон не проехал в марте 1917 года
через Германию, если бы Ленин с группой товарищей и, глав-
ное, со своим деянием и авторитетом не прибыл в начале апреля
в Петроград, то Октябрьской революции — не вообще, как у нас
любят калякать, а той революции, которая произошла 25 октября
старого стиля — не было бы на свете. Как неопровержимо свиде-
тельствует мартовское совещание (протоколы которого не опу-
бликованы по сей день)46, авторитетная, руководящая группа
большевиков, вернее сказать, целый слой партии, вместо неистово-
наступательной политики Ленина навязала бы партии политику
постольку, поскольку... политику разделения труда с Временным
правительством, политику неотпугивания буржуазии, политику
полупризнания империалистской войны, прикрытой пацифист-
скими манифестами народов всего мира.
И если Ленин, выдвинувший свои тезисы 4 апреля, натолкнул-
ся ни больше ни меньше, как на обвинение в троцкизме, то что
произошло бы, спрашиваю я, если бы на великую пагубу русской
революции Ленин оказался бы отрезанным от России или погиб бы
в пути и курс на вооруженное восстание и диктатуру пролетариата
был бы провозглашен кем-либо другим? Что тогда произошло бы?
После всего, что мы пережили за последние годы, это совсем
не трудно себе представить. Инициаторы пересмотра установки
лозунга, то есть проповедники курса на захват власти, стали бы
предметом бешеной травли как ультралевые, как троцкисты, как
нарушители традиции большевизма и — чего доброго — как контр-
революционеры. Все Лядовы ныряли бы в этой полемике и травле,
как рыба в воде. Конечно, пролетариат снизу могущественно бы
напирал и прорывал бы демократический фронт, но, лишенный
объединенного, дальнозоркого и смелого руководства, он месяцем
раньше или позже натолкнулся бы на победоносный корнилов-
ский, чанкайшистский переворот. После этого была бы написана
семимильная резолюция о том, что все свершилось в строгом со-
ответствии с законами Маркса, ибо буржуазии свойственно пре-
давать пролетариат, а бонапартистским генералам свойственно
в интересах буржуазии производить государственные перевороты.
Кроме того, «мы это заранее предвидели».
Попытка указать самодовольным филистерам, что предвиде-
ние их не стоит выеденного яйца, ибо задача состояла не в том,
чтобы предвидеть победу буржуазии, а в том, чтобы обеспечить
победу пролетариата, эта попытка вызвала бы дополнительную
резолюцию о том, что все произошло на основании соотношения
сил, что пролетариат отсталой России, да еще в обстановке импе-
риалистической бойни, не мог перепрыгивать через исторические
стадии развития и что выдвигать такую программу могут только
сторонники перманентной революции, против которой Ленин
боролся до последних дней своей жизни.
Вот как пишется нынче история. И делается она так же плохо,
как и пишется.
Между этими двумя постановками есть различие, но нет ничего
похожего на противоречие. Различие подхода вело иногда к поле-
мике, всегда лишь случайной, эпизодической. Ленинская позиция
означала выдвигание на первый план политически действенных
моментов. Моя позиция означала выдвигание, подчеркивание ре-
волюционно исторических перспектив в целом. Тут было различие
подхода, но не было противоречия. Лучше всего это обнаружива-
лось каждый раз, когда эти две линии пересекались в действии.
Так было в1905и1917 годах.
Ленин и Сталин.
Последняя борьба и разрыв
Богатая по количеству (умолчим о качестве) иконография, соз-
данная за самые последние годы, изображает Ленина неизменно
в обществе Сталина. Они сидят рядом, совещаются, дружественно
смотрят друг на друга. Назойливость этого мотива, повторяю-
щегося в красках, в камне, в фильме, продиктована желанием
заставить забыть тот факт, что последний период жизни Ленина
был заполнен острой борьбой между ним и Сталиным, закончив-
шейся полным разрывом. В борьбе Ленина, как всегда, не было
ничего личного. Он, несомненно, высоко ценил известные черты
Сталина: твердость характера, упорство, даже беспощадность
и хитрость, — качества, необходимые в борьбе, а следовательно,
и в штабе партии. Но Сталин чем дальше, тем больше пользовался
теми возможностями, которые открывал ему его пост, для вербовки
лично ему преданных людей и для мести противникам.
Став в 1919 году во главе Народного комиссариата инспекции47,
Сталин постепенно превратил и его в орудие фаворитизма и интриг.
Из генерального секретариата партии он сделал неисчерпаемый
источник милостей и благ. Во всяком его действии можно было
открыть личный мотив. Ленин пришел постепенно к выводу, что
известные черты сталинского характера, помноженные на аппа-
рат, превратились в прямую угрозу для партии. Отсюда выросло
у него решение оторвать Сталина от аппарата и превратить его тем
самым в рядового члена ЦК. Письма Ленина того времени состав-
ляют ныне в СССР самую запретную из всех литератур. Но ряд их
имеется в моем архиве, и некоторые из них я уже опубликовал.
Здоровье Ленина резко надломилось в конце 1921 года. В мае
следующего года его поразил первый удар. В течение двух месяцев
он был не способен ни двигаться, ни говорить, ни писать. С июля
он медленно поправляется, в октябре возвращается из деревни
в Кремль и возобновляет работу. Он был в буквальном смысле
потрясен ростом бюрократизма, произвола и интриг в аппарате
партии и государства. В течение декабря он открывает огонь против
притеснений Сталина в области национальной политики, особенно
в Грузии, где не хотят признать авторитета генерального секрета-
ря; выступает против Сталина по вопросу о монополии внешней
торговли и подготавливает обращение к предстоящему съезду пар-
тии, которое секретари Ленина, с его собственных слов, называют
«бомбой против Сталина». 23 января он выдвигает, к величайшему
испугу генерального секретаря, проект создания контрольной
комиссии из рабочих для ограничения власти бюрократии.
«Будем говорить прямо, — пишет Ленин 2 марта, — наркомат
инспекции не пользуется сейчас ни тенью авторитета... Хуже
поставленных учреждений, чем учреждения нашего наркомата
инспекции, нет...» и т.д.
Во главе инспекции стоял Сталин, и он хорошо понимал, что
означает этот язык.
В середине декабря (1922 г.) здоровье Ленина снова ухудшилось.
Он вынужден был отказаться от участия в заседаниях и сносился
с ЦК путем записок и телефонограмм. Сталин сразу попытался
использовать это положение, скрывая от Ленина информацию,
которая сосредотачивалась в секретариате партии. Меры блокады
направлялись против лиц, наиболее близких Ленину. Крупская
делала что могла, чтоб оградить больного от враждебных толчков
со стороны секретариата. Но Ленин умел по отдельным, едва уло-
вимым симптомам восстанавливать картину в целом.
— Оберегайте его от волнений! — говорили врачи. Легче
сказать, чем сделать. Прикованный к постели, изолированный
от внешнего мира, Ленин сгорал от тревоги и возмущения.
Главным источником волнений был Сталин. Поведение генераль-
ного секретаря становилось тем смелее, чем менее благоприятны
были отзывы врачей о здоровье Ленина. Сталин ходил в те дни
мрачный, с плотно зажатой в зубах трубкой, со зловещей жел-
тизной глаз; он не отвечал на вопросы, а огрызался. Дело шло
о его судьбе. Он решил не останавливаться ни перед какими пре-
пятствиями. Так надвинулся окончательный разрыв между ним
и Лениным. Бывший советский дипломат Димитревский, весьма
расположенный к Сталину, рассказывает об этом драматическом
эпизоде так, как его изображали в окружении генерального
секретаря.
«Бесконечно надоевшую ему своими приставаниями Крупскую,
когда та вновь позвонила ему за какими-то справками в деревню,
Сталин... самыми последними словами изругал. Крупская немедленно,
вся в слезах, побежала жаловаться Ленину. Нервы Ленина, и без того
накаленные интригой, не выдержали. Крупская поспешила отправить
ленинское письмо Сталину... “Вы знаете ведь Владимира Ильича, —
с торжеством говорила Крупская Каменеву, - он бы никогда не по-
шел на разрыв личных отношений, если бы не считал необходимым
разгромить Сталина политически”».
Крупская действительно говорила это, но без всякого «торже-
ства»; наоборот, эта глубоко искренняя и деликатная женщина
была чрезвычайно испугана и расстроена тем, что произошло.
Неверно, будто она «жаловалась» на Сталина; наоборот, она,
по мере сил, играла роль амортизатора. Но в ответ на настойчивые
запросы Ленина она не могла сообщать ему больше того, что ей
сообщали из секретариата, а Сталин утаивал самое главное.
Письмо о разрыве, вернее, записка в несколько строк, продикто-
ванная 5 марта доверенной стенографистке, сухо заявляло о разры-
ве со Сталиным «всех личных и товарищеских отношений». Эта за-
писка представляет последний оставшийся после Ленина документ
и вместе с тем окончательный итог его отношений со Сталиным.
В ближайшую ночь он снова лишился употребления речи.
Через год, когда Ленина уже успели прикрыть мавзолеем, от-
ветственность за разрыв, как достаточно ясно выступает из рас-
сказа Димитревского, была открыто возложена на Крупскую.
Сталин обвинял ее в «интригах» против него. Небезызвестный
Ярославский48, выполняющий обычно двусмысленные поручения
Сталина, говорил в июле 1928 года на заседании ЦК:
«Они дошли до того, чтобы позволить себе к больному Ленину
прийти со своими жалобами на то, что их Сталин обидел. Позор!
Личные отношения примешивать к политике по таким большим
вопросам...»
«Они» — это Крупская. Ей свирепо мстили за обиды, которые
нанес Сталину Ленин. Со своей стороны Крупская рассказывала
мне о том глубоком недоверии, с каким Ленин относился к Сталину
в последний период своей жизни.
«Володя говорил: “У него (Крупская не назвала имени, а кивнула
головой в сторону квартиры Сталина) нет элементарной честности,
самой простой человеческой честности...”».
Так называемое Завещание Ленина, т.е. его последние советы
об организации руководства партии, написано во время его вто-
рого заболевания в два приема: 25 декабря 1922 года и 4 января
1923 года.
«Сталин, сделавшийся генеральным секретарем,— гласит
Завещание, сосредоточил в своих руках необъятную власть,
и я не уверен, сумеет ли он достаточно осторожно пользоваться
этой властью».
Через десять дней эта сдержанная формула кажется Ленину
недостаточной, и он делает приписку:
«Я предлагаю товарищам обдумать вопрос о смещении Сталина
с этого места и назначении на это место другого человека», который
был бы «более лоялен, более вежлив и более внимателен к товари-
щам, меньше капризности и т. д.». Ленин стремился придать своей
оценке Сталина как можно менее обидное выражение. Но речь
шла, тем не менее, о смещении Сталина с того единственного по-
ста, который мог дать ему власть.
После всего того, что произошло в предшествовавшие месяцы,
Завещание не могло явиться для Сталина неожиданностью. Тем
не менее он воспринял его как жестокий удар. Когда он озна-
комился впервые с текстом49, который передала ему Крупская
для будущего съезда партии, он в присутствии своего секретаря
Мехлиса50, ныне политического шефа Красной Армии, и видного
советского деятеля Сырцова51, ныне исчезнувшего со сцены, раз-
разился по адресу Ленина площадной бранью, которая выражала
тогдашние его подлинные чувства по отношению к «учителю ».
Бажанов52, другой бывший секретарь Сталина, описывает заседа-
ние ЦК, где Каменев впервые оглашал Завещание.
«Тяжкое смущение парализовало всех присутствующих. Сталин, сидя
на ступеньках трибуны президиума, чувствовал себя маленьким и жалким.
Я глядел на него внимательно; несмотря на его самообладание и мнимое
спокойствие, ясно можно было различить, что дело идет о его судьбе...»
Радек58, сидевший на этом памятном заседании возле меня,
нагнулся ко мне со словами:
— Теперь они не посмеют идти против вас.
Он имел в виду два места письма: одно, которое характеризова-
ло Троцкого как «самого способного человека в настоящем ЦК»,
и другое, которое требовало смещения Сталина, ввиду его грубости,
недостатка лояльности и склонности злоупотреблять властью.
Я ответил Радеку:
— Наоборот, теперь им придется идти до конца, и притом как
можно скорее.
Действительно, Завещание не только не приостановило вну-
тренней борьбы, чего хотел Ленин, но, наоборот, придало ей
лихорадочные темпы. Сталин не мог более сомневаться, что воз-
вращение Ленина к работе означало бы для генерального секретаря
политическую смерть. И наоборот: только смерть Ленина могла
расчистить перед Сталиным дорогу.
«Мучается старик»
Во время второго заболевания Ленина, видимо в феврале
1923 года, Сталин на собрании членов Политбюро (Зиновьева,
Каменева и автора этих строк) после удаления секретаря сообщил,
что Ильич вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить
ему яду. Он снова терял способность речи, считал свое положение
безнадежным, предвидел близость нового удара, не верил врачам,
которых без труда уловил на противоречиях, сохранял полную яс-
ность мысли и невыносимо мучился. Я имел возможность изо дня
в день следить за ходом болезни Ленина через нашего общего врача
Гетье54, который был вместе с тем нашим другом дома.
— Неужели же, Федор Александрович, это конец? — спраши-
вали мы с женой его не раз.
— Никак нельзя этого сказать. Владимир Ильич может снова
подняться — организм мощный.
— А умственные способности?
— В основном останутся незатронуты. Не всякая нота бу-
дет, может быть, иметь прежнюю чистоту, но виртуоз останется
виртуозом.
Мы продолжали надеяться. И вот неожиданно обнаружилось,
что Ленин, который казался воплощением инстинкта жизни, ищет
для себя яду. Каково должно было быть его внутреннее состояние!
Помню, насколько необычным, загадочным, не отвечающим
обстоятельствам показалось мне лицо Сталина. Просьба, которую
он передавал, имела трагический характер; на лице его застыла
полуулыбка; точно на маске. Несоответствие между выражением
лица и речью приходилось наблюдать у него и прежде. На этот раз
оно имело совершенно невыносимый характер. Жуть усиливалась
еще тем, что Сталин не высказал по поводу просьбы Ленина ни-
какого мнения, как бы выживая, что скажут другие: хотел ли он
уловить оттенки чужих откликов, не связывая себя? Или же у не-
го была своя затаенная мысль?... Вижу перед собой молчаливого
и бледного Каменева, который искренне любил Ленина, и рас-
терянного, как во все острые моменты, Зиновьева. Знали ли они
о просьбе Ленина еще до заседания? Или же Сталин подготовил
неожиданность и для своих союзников по триумвирату?
— Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой
просьбы! — воскликнул я. — Гетье не теряет надежды. Ленин
может поправиться.
— Я говорил ему все это, — не без досады возразил Сталин, —
но он только отмахивается. Мучается старик. Хочет, говорит, иметь
яд при себе... прибегнет к нему, если убедится в безнадежности
своего положения.
— Все равно невозможно, — настаивал я, на этот раз, кажется,
при поддержке Зиновьева. — Он может поддаться временному
впечатлению и сделать безвозвратный шаг.
— Мучается старик, — повторял Сталин, глядя неопределенно
мимо нас и не высказываясь по-прежнему ни в ту, ни в другую
сторону. У него в мозгу7 протекал, видимо, свой ряд мыслей, парал-
лельный разговору, но совсем не совпадавший с ним. Последующие
события могли, конечно, в деталях оказать влияние на работу
моей памяти, которой я в общем привык доверять. Но сам по себе
эпизод принадлежит к числу тех, которые навсегда врезываются
в сознание. К тому же по приходе домой я его подробно передал
жене. И каждый раз, когда я мысленно сосредотачиваюсь на этой
сцене, я не могу не повторить себе: поведение Сталина, весь его
образ имели загадочный и жуткий характер. Чего он хочет, этот
человек? И почему он не сгонит со своей маски эту вероломную
улыбку?... Голосования не было, совещание не носило формального
характера, но мы разошлись с само собой разумеющимся заклю-
чением, что о передаче яду не может быть и речи.
Здесь естественно возникает вопрос: как и почему Ленин,
который относился в этот период к Сталину с чрезвычайной по-
дозрительностью, обратился к нему с такой просьбой, которая
на первый взгляд предполагала высшее личное доверие? За не-
сколько дней до обращения к Сталину Ленин сделал свою без-
жалостную приписку к Завещанию. Через несколько дней после
обращения он порвал с ним все отношения. Сталин сам не мог
не поставить себе вопрос: почему Ленин обратился именно к нему?
Разгадка проста: Ленин видел в Сталине единственного человека,
способного выполнить трагическую просьбу, ибо непосредствен-
но заинтересованного в ее исполнении. Своим безошибочным
чутьем больной угадывал, что творится в Кремле и за его стена-
ми и каковы действительные чувства к нему Сталина. Ленину
не нужно было даже перебирать в уме ближайших товарищей,
чтобы сказать себе: никто, кроме Сталина, не окажет ему этой
«услуги». Попутно он хотел, может быть, проверить Сталина:
как именно мастер острых блюд поспешит воспользоваться от-
крывающейся возможностью? Ленин думал в те дни не только
о смерти, но и о судьбе партии. Революционный нерв Ленина
был, несомненно, последним из нервов, который сдался смер-
ти. Но я задаю себе ныне другой, более далеко идущий вопрос:
действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом? Не вы-
думал ли Сталин целиком эту версию, чтобы подготовить свое
алиби? Опасаться проверки с нашей стороны у него не могло быть
ни малейших оснований: никто из нас троих не мог расспрашивать
больного Ленина, действительно ли он требовал у Сталина яду.
Смерть и похороны Ленина
В судебном процессе 1938 года Сталин выдвинул против Буха-
рина55 как бы мимоходом обвинение в подготовке покушения
на Ленина в 1918 году. Наивный и увлекающийся Бухарин благо-
говел перед Лениным, любил его любовью ребенка и матери и если
дерзил ему в полемике, то не иначе, как на коленях. У Бухарина,
мягкого как воск, по выражению Ленина, не было и не могло быть
самостоятельных честолюбивых замыслов. Если бы кто-нибудь
предсказал нам в старые годы, что Бухарин будет когда-нибудь
обвинен в подготовке покушения на Ленина, каждый из нас
(и первый — Ленин) посоветовал бы посадить предсказателя
в сумасшедший дом. Зачем же понадобилось Сталину насквозь
абсурдное обвинение? Зная Сталина, можно сказать с уверен-
ностью: это ответ на подозрения, которые Бухарин неосторожно
высказывал относительно самого Сталина. Все вообще обвинения
московских процессов построены по этому типу. Основные эле-
менты сталинских подлогов не извлечены из чистой фантазии,
а взяты из действительности, большей частью из дел или замыс-
лов самого мастера острых блюд. Тот же оборонительно-насту-
пательный «рефлекс Сталина», который так ярко обнаружился
на примере со смертью Горького, дал знать всю свою силу и в деле
со смертью Ленина. В первом случае поплатился жизнью Ягода56,
во втором — Бухарин.
Я представляю себе ход дела так. Ленин потребовал яду — если
он вообще требовал его — в конце февраля 1923 года. В начале
марта он оказался уже снова парализован. Медицинский прогноз
был в этот период осторожно-неблагоприятный. Почувствовав
прилив уверенности, Сталин действовал так, как если б Ленин был
уже мертв. Но больной обманул его ожидания. Могучий организм,
поддерживаемый непреклонной волей, взял свое. К зиме Ленин
начал медленно поправляться, свободнее двигаться, слушал чте-
ние и сам читал; начала восстанавливаться речь. Врачи давали
все более обнадеживающие заключения. Выздоровление Ленина
не могло бы, конечно, воспрепятствовать смене революции бюро-
кратической реакцией. Недаром Крупская говорила в 1926 году:
«Если б Володя был жив, он сидел бы сейчас в тюрьме».
Но для Сталина вопрос шел не об общем ходе развития, а об его
собственной судьбе: либо ему теперь же, сегодня удастся стать
хозяином аппарата, а следовательно — партии и страны, либо он
будет на всю жизнь отброшен на третьи роли. Сталин хотел власти,
всей власти во что бы то ни стало. Он уже крепко ухватился за нее
рукою. Цель была близка, но опасность со стороны Ленина — еще
ближе.
Именно в этот момент Сталин должен был решить для себя, что
надо действовать безотлагательно. У него везде были сообщники,
судьба которых была полностью связана с его судьбой. Под рукой
был фармацевт Ягода. Передал ли Сталин Ленину яд, намекнув,
что врачи не оставляют надежды на выздоровление, или же при-
бегнул к более прямым мерам, этого я не знаю. Но я твердо знаю,
что Сталин не мог пассивно выжидать, когда судьба его висела
на волоске, а решение зависело от маленького, совсем маленького
движения его руки.
Во второй половине января 1924 года я выехал на Кавказ
в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня
таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали
до сих пор. Весть о смерти Ленина застигла меня в пути. Согласно
широко распространенной версии, я потерял власть по той
причине, что не присутствовал на похоронах Ленина. Вряд ли
можно принимать это объяснение всерьез. Но самый факт моего
отсутствия на траурном чествовании произвел на многих друзей
тяжелое впечатление. В письме старшего сына, которому в то вре-
мя шел 18-й год, звучала нота юношеского отчаяния: надо было
во что бы то ни стало приехать! Таковы были и мои собствен-
ные намерения, несмотря на тяжелое болезненное состояние.
Шифрованная телеграмма о смерти Ленина застала нас с женой
на вокзале в Тифлисе. Я сейчас же послал в Кремль по прямому
проводу шифрованную записку:
«Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?»
Ответ прибыл из Москвы примерно через час:
«Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя.
Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо
ехать в Сухум.
Сталин».
Требовать отложения похорон ради меня одного я считал не-
возможным. Только в Сухуме, лежа под одеялами на веранде
санаториума, я узнал, что похороны были перенесены на воскре-
сенье. Обстоятельства, связанные с первоначальным назначением
и позднейшим изменением дня похорон, так запутаны, что нет
возможности осветить их в немногих строках. Сталин маневри-
ровал, обманывал не только меня, но, видимо, и своих участни-
ков по триумвирату. В отличие от Зиновьева, который подходил
ко всем вопросам с точки зрения агитационного эффекта, Сталин
руководствовался в своих рискованных маневрах более осязатель-
ными соображениями. Он мог бояться, что я свяжу смерть Ленина
с прошлогодней беседой о яде, поставлю перед врачами вопрос,
не было ли отравления; потребую специального анализа. Во всех
отношениях было поэтому безопаснее удержать меня подалее
до того дня, когда оболочка тела будет бальзамирована, внутрен-
ности сожжены, и никакая экспертиза не будет более возможна.
Когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причи-
нах смерти, которой они не ждали, они неопределенно разводили
руками. Вскрытие тела, разумеется, было произведено с соблюде-
нием всех необходимых обрядностей: об этом Сталин в качестве
генерального секретаря позаботился прежде всего! Но яду врачи
не искали, даже если более проницательные допускали возмож-
ность самоубийства. Чего-либо другого они, наверное, не по-
дозревали. Во всяком случае, у них не могло быть побуждений
слишком утончать вопрос. Они понимали, что политика стоит
над медициной. Крупская написала мне в Сухум очень горячее
письмо57; я не беспокоил расспросами на эту тему. С Зиновьевым
и Каменевым я возобновил личные отношения только через два го-
да, когда они порвали со Сталиным. Они явно избегали разговоров
об обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно, отводя
глаза в сторону. Знали ли они что-нибудь или только подозревали?
Во всяком случае, они были слишком тесно связаны со Сталиным
в предшествующие три года и не могли не опасаться, что тень подо-
зрения ляжет и на них. Точно свинцовая туча окутывала историю
смерти Ленина. Все избегали разговора о ней, как если б боялись
прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и раз-
говорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные
и странные намеки.
— О, вы не знаете Кобы,— говорил он со своей испуганной
улыбкой. — Коба на все способен.
Над гробом Ленина Сталин прочитал по бумажке клятву вер-
ности заветам учителя в стиле той гомилетики, которую он изучал
в тифлисской духовной семинарии. В ту пору клятва осталась
малозамеченной. Сейчас она вошла во все хрестоматии и занимает
место синайских заповедей.
л ★ *
В связи с московскими процессами и последними событиями
на международной арене имена Нерона и Цезаря Борджиа упо-
минались не раз58. Если уж вызывать эти старые тени, то следует,
мне кажется, говорить, о сверх-Нероне и сверх-Борджиа, — так
скромны, почти наивны, кажутся преступления тех эпох по срав-
нению с подвигами нашего времени. Под чисто персональными
аналогиями можно, однако, открыть более глубокий исторический
смысл. Нравы римской империи упадка складывались на перело-
ме от рабства к феодализму, от язычества к христианству. Эпоха
Возрождения означала перелом от феодального общества к буржу-
азному, от католицизма к протестантизму и либерализму.
В обоих случаях старая мораль успела истлеть прежде, чем
новая сложилась.
Сейчас мы снова живем на переломе двух систем, в эпоху вели-
чайшего социального кризиса, который, как всегда, сопровождает-
ся кризисом морали. Старое расшатано до основания. Новое едва
начало строиться. Когда в доме провалилась крыша, сорвались
с цепей окна и двери, в нем неуютно и трудно жить. Сейчас сквоз-
ные ветры дуют по всей нашей планете. Традиционным принципам
морали приходится все хуже и хуже, и притом не только со стороны
Сталина... Историческое объяснение не есть, однако, оправдание.
И Нерон был продуктом своей эпохи. Но после его гибели его ста-
туи были разбиты, и его имя выскоблено отовсюду. Месть истории
страшнее мести самого могущественного генерального секретаря.
Я позволяю себе думать, что это утешительно.
13 октября 1939 года
Койоакан
«Шесть слов»
Ссылаясь на свидетельство Карла Радека, Эмиль Людвиг59
передает, с его слов, следующий эпизод:
«После смерти Ленина сидели мы, 19 человек из ЦК, вместе, с на-
пряжением ожидая, что нам скажет из своего гроба вождь, которого
мы лишились. Вдова Ленина передала нам его письмо. Сталин оглашал
его. Во время оглашения никто не пошевелился. Когда дело дошло
до Троцкого, там значилось: “Его не большевистское прошлое не слу-
чайность”. На этом месте Троцкий прервал чтение и спросил: “Как
там сказано?” Предложение было повторено. Это были единственные
слова, которые прозвучали в этот торжественный час».
Уже в качестве аналитика, а не повествователя. Людвиг делает
замечание от себя:
«Страшный момент, когда сердце Троцкого должно было остано-
виться: эта фраза из шести слов решила, в сущности, его жизнь».
Как просто, оказывается, найти ключ к историческим загадкам!
Патетические строки Людвига раскрыли бы, вероятно, мне самому
тайну моей судьбы, если бы... Если бы рассказ Радека — Людвига
не был ложен с начала до конца: в мелком и в крупном, в безраз-
личном и значительном.
Начать с того, что Завещание было написано Лениным не за два
года до его смерти, как утверждает наш автор, а за год: оно да-
тировано 4 января 1923 года, Ленин умер января 1924 года;
политическая жизнь его окончательно оборвалась уже в марте
1923 года. Людвиг утверждает, будто Завещание никогда не было
опубликовано полностью. На самом деле оно воспроизводилось
десятки раз на всех языках мировой печати. Первое официальное
оглашение Завещания в Кремле происходило не в заседании ЦК,
как пишет Людвиг, а в Совете старейшин XIII партийного съезда,
мая 1924 года. Оглашал Завещание не Сталин, а Каменев, в каче-
стве неизменного в то время председателя центральных партийных
учреждений. И, наконец, самое главное: я не прерывал чтения
взволнованным восклицанием за отсутствием к этому какого бы
то ни было повода: тех слов, которые Людвиг записал под диктов-
ку Радека, в тексте Завещания нет: они представляют чистейший
вымысел. Как ни трудно этому поверить, но это так!
Если бы Людвиг не относился слишком пренебрежительно
к фактическому фундаменту для своих психологических узоров,
он без труда мог бы достать точный текст Завещания, установить
необходимые факты и даты и тем избежать плачевных ошибок, ко-
торыми, к сожалению, кишит его работа о Кремле и большевиках.
Так называемое Завещание написано в два приема, отделен-
ных промежутком в десять дней: 25 декабря 1922 года и 4 января
1923 года. О документе знали первоначально только два лица:
стенографистка М. Володичева, которая его записывала под дик-
товку, и жена Ленина, Н. Крупская. Пока оставалась тень надежды
на выздоровление Ленина, Крупская оставляла документ под зам-
ком. После смерти Ленина она, незадолго до XIII съезда, передала
Завещание в Секретариат ЦК, с тем чтоб оно через партийный съезд
было доведено до сведения партии, для которой предназначалось.
К этому времени партийный аппарат был полуофициально
в руках тройки (Зиновьев, Каменев, Сталин), фактически же в ру-
ках Сталина. Тройка решительно высказалась против оглашения
Завещания на съезде, мотивы понять нетрудно. Крупская настаи-
вала на своем. В этой стадии спор происходил за кулисами. Вопрос
был перенесен на собрание старейшин съезда, т. е. руководителей
провинциальных делегаций. Здесь о Завещании впервые узнали
оппозиционные члены Центрального Комитета, в том числе и я.
После того, как было постановлено, чтобы никто не делал записей,
Каменев приступил к оглашению текста. Настроение аудитории
действительно было в высшей степени напряженным. Но, на-
сколько можно восстановить картину по памяти, я сказал бы, что
несравненно больше волновались те, которым содержание докумен-
та уже было известно. Тройка внесла через одного из подставных
лиц предложение, заранее согласованное с провинциальными
главарями: документ будет оглашен по отдельным делегациям,
в закрытых заседаниях; никто не смеет при этом делать записи:
на пленуме съезда на Завещание нельзя ссылаться. Со свойствен-
ной ей мягкой настойчивостью Крупская доказывала, что это есть
прямое нарушение воли Ленина, которому нельзя отказать в праве
довести свой последний совет до сведения партии. Но связанные
фракционной дисциплиной члены Совета старейшин оставались
непреклонны: подавляющим большинством прошло предложение
тройки.
Чтоб пояснить смысл тех мистических и мифических «шести
слов », которые будто бы решили мою судьбу, нужно напомнить
некоторые предшествовавшие и сопутствовавшие обстоятельства.
Уже в период острых споров по поводу октябрьского переворота
«старые большевики», из числа правых, не раз указывали с раз-
дражением на то, что Троцкий-де раньше не был большевиком;
Ленин всегда давал таким голосам отпор: Троцкий давно понял, что
объединение с меньшевиками невозможно, говорил он, например,
14 ноября 1917 года, «и с тех пор не было лучшего большевика»60.
В устах Ленина эти слова кое-что означали.
Два года спустя, объясняя в письме к иностранным коммуни-
стам условия развития большевизма, былые разногласия и раско-
лы, Ленин указывал на то, что «в решительный момент, в момент
завоевания власти и создания Советской Республики, большевизм
оказался единым, он привлек к себе все лучшее из близких ему те-
чений социалистической мысли»... Более близкого к большевизму
течения, чем то, которое я представлял до 1917 года, не существо-
вало ни в России, ни на Западе. Объединение мое с Лениным было
предопределено логикой идей и логикой событий. В решительный
момент большевизм привлек в свои ряды «все лучшее из близких
ему течений» — такова оценка Ленина. У меня нет оснований
против нее возражать.
Во время двухмесячной дискуссии по вопросу о профессиональ-
ных союзах (зима 1920/21 г.) Сталин и Зиновьев опять пытались
пустить в ход ссылку на небольшевистское прошлое Троцкого.
В ответ на это менее сдержанные ораторы противного лагеря на-
поминали Зиновьеву его поведение в период октябрьского пере-
ворота. Обдумывая в своей постели со всех сторон, как сложатся
в партии отношения без него, Ленин не мог не предвидеть, что
Сталин и Зиновьев попытаются использовать мое небольшевист-
ское прошлое для мобилизации старых большевиков против меня.
Завещание пытается предупредить попутно и эту опасность. Вот
что там говорится непосредственно вслед за характеристикой
Сталина и Троцкого:
«Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их лич-
ным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева
и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он так же
мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм
Тропкому».
Указание на то, что октябрьский эпизод «не являлся слу-
чайностью», преследует совершенно определенную цель пред-
упредить партию, что в критических условиях Зиновьев и Ка-
менев могут снова обнаружить недостаток выдержки. Это
предостережение не стоит, однако, ни в какой связи с упоми-
нанием о Троцком: по отношению к нему рекомендуется лишь
не пользоваться его небольшевистским прошлым, как доводом
ad hominem®1. У меня не было, следовательно, никакого повода
задавать вопрос, который приписывает мне Радек. Заодно отпа-
дает и догадка Людвига об «остановившемся сердце». Завещание
меньше всего ставило себе задачей затруднить мне руководящую
работу в партии. Оно, как увидим далее, преследовало прямо
противоположную цель.
«Взаимоотношения Сталина и Троцкого»
Центральное место Завещания, занимающего две написанных
на машинке страницы, отведено характеристике взаимоотно-
шений Сталина и Троцкого, «двух выдающихся вождей совре-
менного ЦК». Отметив «выдающиеся способности» Троцкого
(«самый способный человек в настоящем ЦК»), Ленин тут же
указывает его отрицательные черты: «чрезмерная самоуве-
ренность» и «чрезмерное увлечение чисто административной
стороной дела». Как ни серьезны указанные недостатки сами
по себе, они не имеют — замечу мимоходом — никакого отно-
шения к «недооценке крестьянства», ни к «неверию во внутрен-
ние силы революции», ни к другим эпигонским измышлениям
позднейших годов.
С другой стороны, Ленин пишет:
«Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъ-
ятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно
пользоваться этой властью».
Речь идет здесь не о политическом влиянии Сталина, которое
в тот период было совсем незначительно, а об административной
власти, которую он сосредоточил в своих руках, «сделавшись
генсеком». Это очень точная и строго взвешенная формула, мы
еще вернемся к ней.
Завещание настаивает на увеличении членов ЦК до 50, даже
до 100 человек, дабы своим компактным давлением они могли сдер-
живать центробежные тенденции в Политбюро. Организационное
предложение имеет пока еще видимость нейтральной гарантии
против личных конфликтов. Но уже через 10 дней оно кажется
Ленину недостаточным, и он приписывает дополнительное пред-
ложение, которое и придает всему документу его окончательную
физиономию:
«...я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина
с этого места и назначить на это место другого человека, который
во всех других отношениях* отличается от тов. Сталина только одним
перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более
внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».
В дни, когда диктовалось Завещание, Ленин стремился еще
давать своей критической оценке Сталина как можно более сдер-
жанное выражение. В ближайшие недели его тон будет становиться
все резче, вплоть до того последнего часа, когда его голос оборвется
навсегда. Но и в Завещании сказано достаточно, чтоб мотивировать
необходимость смены генерального секретаря: наряду с грубостью
и капризностью, Сталину вменяется в вину недостаток лояльности.
В этом пункте характеристика превращается в тяжелое обвинение.
Как ясно станет из дальнейшего, Завещание не могло явиться
для Сталина неожиданностью. Но это не смягчало удара. После
первого ознакомления с документом, в Секретариате, в кругу
ближайших сотрудников, Сталин разрешился фразой, которая
Не забудем, что Завещание продиктовано и не выправлено, отсюда местами
стилистические несообразности текста, но мысль совершенно ясна.
давала совершенно неприкрытое выражение его действительным
чувствам по отношению к автору Завещания. Условия, при которых
фраза проникла в более широкие круги, и, главное, неподдельный
характер самой реакции являются, в моих глазах, безусловной
гарантией достоверности всего эпизода. К сожалению, крылатая
фраза не подлежит оглашению в печати.
Заключительное предложение Завещания недвусмысленно по-
казывает, откуда, по Ленину, шла опасность. Сместить Сталина —
именно его и только его — значило оторвать его от аппарата,
отнять у него возможность нажимать на длинное плечо рычага,
лишить его всей той власти, которую он сосредоточил в своих
руках по должности.
Кого же назначить генеральным секретарем? Лицо, которое,
имея положительные черты Сталина, было бы, однако, более
терпимым, более лояльным, менее капризным. Именно эту фразу
Сталин воспринял особенно остро: Ленин явно не считал его неза-
менимым, раз предлагал поискать более подходящее лицо на тот же
пост. Подавая, для формы, в отставку, генеральный секретарь
капризно повторял: «Что ж, я действительно груб... Ильич пред-
лагает вам найти другого, который отличался бы от меня только
большей вежливостью. Что ж, попробуйте найти». — «Ничего, —
отвечал с места голос одного из тогдашних друзей Сталина, — нас
грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская».
Косвенно здесь Ленину приписывалось салонное понимание веж-
ливости. Об обвинении в недостатке лояльности ни Сталин, ни его
друзья не упоминали. Не лишено, пожалуй, интереса, что голос
поддержки исходил от А. П. Смирнова62, тогдашнего народного
комиссара земледелия, состоящего ныне под опалой, в качестве
правого. Политика не знает благодарности.
Рядом со мною во время оглашения Завещания сидел Радек,
тогда еще член ЦК. Легко поддающийся влиянию момента, ли-
шенный внутренней дисциплины, сразу зажженный Завещанием,
Радек нагнулся ко мне со словами: «Теперь они не посмеют пойти
против вас». Я ответил ему: «Наоборот, теперь им придется ид-
ти до конца, и притом как можно скорее». Уже ближайшие дни
XIII съезда показали, что моя оценка была более трезвой. Тройке
необходимо было предупредить возможное действие Завещания,
поставив партию, как можно скорее, перед совершившимся фак-
том. Уже оглашение документа по земляческим делегациям, куда
не пускали «посторонних», превращено было в прямую борьбу
против меня. Старейшины делегаций проглатывали при чтении
одни слова, напирали на другие и давали комментарии в том
смысле, что письмо написано тяжелобольным, под влиянием
происков и интриг. Аппарат уже господствовал безраздельно.
Один тот факт, что тройка могла решиться попрать волю Ленина,
отказав в оглашении письма на съезде, достаточно характеризу-
ет состав съезда и его атмосферу. Завещание не приостановило
и не смягчило внутреннюю борьбу, наоборот, придало ей ката-
строфические темпы.
Отношение Ленина к Сталину
Политика настойчива: она умеет заставить служить себе и тех,
которые демонстративно поворачиваются к ней спиною. Людвиг
пишет: «Сталин страстно следовал за Лениным до его смерти».
Если бы эта фраза выражала лишь факт огромного влияния Ленина
на его учеников, включая и Сталина, возражать не было бы осно-
вания. Но Людвиг хочет сказать нечто большее. Он хочет отметить
исключительную близость к учителю именно данного ученика.
В качестве особенно ценного свидетельства Людвиг приводит
при этом слова самого Сталина: «Я только ученик Ленина, и моя
цель быть достойным его учеником». Плохо, если профессио-
нальный психолог некритически оперирует с банальной фразой,
условная скромность которой не заключает в себе ни атома ин-
тимного содержания. Людвиг становится здесь просто проводни-
ком официальной легенды, созданной за самые последние годы.
Вряд ли он при этом хоть в отдаленной степени представляет себе
те противоречия, в которые его заводит безразличие к фактам.
Если Сталии действительно «следовал за Лениным до его смерти»,
чем объяснить в таком случае, что последним документом, про-
диктованным Лениным накануне второго удара, было коротенькое
письмо Сталину, всего из нескольких строк, о прекращении с ним
всяких личных и товарищеских отношений? Единственный в своем
роде случай в жизни Ленина, резкий разрыв с одним из близких
сотрудников, должен был иметь очень серьезные психологические
причины и являлся бы по меньшей мере непонятным в отноше-
нии ученика, который «страстно» следовал за учителем до конца.
Однако от Людвига мы об этом не слышим ни слова.
Когда письмо Ленина о разрыве со Сталиным стало широко из-
вестно на верхах партии уже после распада тройки, Сталин и его
ближайшие друзья не нашли другого выхода, кроме все той же вер-
сии о невменяемом состоянии Ленина. На самом деле Завещание,
как и письмо о разрыве, писалось в те месяцы (декабрь 1922 — на-
чало марта 1923), в течение которых Ленин, в ряде программных
статей, дал партии наиболее зрелые плоды своей мысли. Разрыв
со Сталиным не упал с ясного неба: он вытекал из долгого ряда
предшествующих конфликтов принципиального и практического
характера, и он трагически освещает всю остроту этих конфликтов.
Ленин, несомненно, высоко ценил известные черты Сталина.
Твердость характера, цепкость, упорство, даже беспощадность
и хитрость, — качества, необходимые в войне, следовательно, и в ее
штабе. Но Ленин вовсе не считал, что эти данные, хотя бы и в ис-
ключительном масштабе, достаточны для руководства партией
и государством. Ленин видел в Сталине революционера, но не по-
литика большого стиля. Значение теории для политической борьбы
стояло в глазах Ленина слишком высоко. А Сталина никто не счи-
тал теоретиком, и сам он до 1924 г. не изъявлял никогда претензий
на это звание. Наоборот, его слабая теоретическая подготовка была
слишком известна в тесном кругу. Сталин не знаком с Западом,
не знает ни одного иностранного языка. При обсуждении проблем
мирового рабочего движения он никогда не привлекался. Сталин
не был, наконец, — это менее важно, но не лишено все же значе-
ния, — ни писателем, ни оратором в собственном смысле слова.
Статьи его, несмотря на всю осторожность автора, кишат не только
теоретическими несообразностями и наивностями, но и грубыми
погрешностями против русского языка. Ценность Сталина в глазах
Ленина почти исчерпывалась областью партийного администри-
рования и аппаратного маневрирования. Но и здесь Ленин вносил
существенные оговорки, чрезвычайно возросшие в последний
период.
К идеалистическому морализированию Ленин относился с брез-
гливостью. Но это совсем не мешало ему быть ригористом револю-
ционной морали, т.е. тех правил поведения, которые он считал
необходимыми для успеха революции и построения нового обще-
ства. В ригоризме Ленина, естественно и свободно вытекавшем
из его натуры, не было и капли педантства, ханжества или чопор-
ности. Он слишком хорошо понимал людей и брал их такими, как
они есть. Недостатки одних он сочетал с достоинствами, иногда
и с недостатками других, не переставая зорко следить за тем, что
из этого выходит. Он хорошо знал к тому же, что времена меняют-
ся, и мы вместе с ними. Партия из подполья одним взмахом под-
нялась на вершину власти. Это создавало для каждого из старых
революционеров небывало резкую перемену в личном положении
и во взаимоотношениях с другими людьми. То, что Ленин открыл
у Сталина в этих новых условиях, он осторожно, но внятно от-
метил в Завещании: недостаток лояльности и склонность злоупо-
треблять властью. Людвиг прошел мимо этих намеков. Между тем
именно в них нужно видеть ключ к отношениям между Лениным
и Сталиным в последний период.
Ленин был не только теоретиком и практиком революционной
диктатуры, но и зорким стражем ее нравственных основ. Каждый
намек на использование власти в личных видах вызывал грозные
огоньки в его глазах. «Чем же это лучше буржуазного парламента-
ризма?* — спрашивал он, чтоб ярче выразить душившее его воз-
мущение, и прибавлял нередко по адресу парламентаризма одно
из своих сочных определений. Между тем Сталин, чем дальше,
тем шире и тем неразборчивее, пользовался заложенными в ре-
волюционной диктатуре возможностями для вербовки лично ему
обязанных и преданных людей. В качестве генерального секретаря
он стал раздатчиком милостей и благ. Здесь заложен был источник
неизбежного конфликта. Ленин постепенно утратил к Сталину
нравственное доверие. Если понять этот основной факт, то все
частные эпизоды последнего периода расположатся как следует
и дадут действительную, а не фальшивую картину отношений
Ленина к Сталину.
И. В. СТАЛИН
Письмо из Кутаиса
Здесь теперь нужна «Искра» (хотя она без искры, но все-таки
нужна: по крайней мере в ней есть хроника, черт ее возьми, надо
хорошо знать и врага), начиная с 63 №. Очень нужны издания
Бонч-Бруевича1: «Борьба за съезд», «К партии» (не деклара-
ция ли 22-х?), «Наши недоразумения», «о сущности социализма»
и «о стачках» Рядового (если вышли), брошюра Ленина против
Розы и Каутского, Протоколы съезда Лиги, «Шаг вперед» (мо-
жешь отложить, если теперь невозможно успеть). Нужна всякая
новинка от простых деклараций до больших брошюр, что хоть
сколько-нибудь касается существующей внутрипартийной борьбы.
Прочел брошюру Галерки «Долой бонапартизм». Ничего себе.
Если бы он бил своим молотом сильнее и глубже, было бы лучше.
Шутливый тон и просьба о пощаде лишают его удары силы и уве-
систости и портят впечатление у читателя. Тем более бросается
в глаза этот недостаток, что автор, по-видимому, хорошо понимает
нашу позицию и прекрасно уясняет и развивает некоторые вопро-
сы. Человек, стоящий на нашей позиции, должен говорить голосом
твердым и непреклонным. В этом отношении Ленин — настоящий
горный орел.
Прочел также статьи Плеханова, в которых он разбирает
«Что делать?». Этот человек или совершенно рехнулся, или в нем
говорят ненависть и вражда. Думаю, что обе причины имеют здесь
место. Я думаю, что Плеханов отстал от новых вопросов. Ему
мерещатся старые оппоненты, и он по-старому твердит: «обще-
ственное сознание определяется общественным бытием», «идеи
с неба не падают». Как будто Ленин говорит, что социализм Маркса
был бы возможен во время рабства и крепостничества. Теперь гим-
назисты и те знают, что «идеи с неба не падают». Но дело в том, что
теперь речь идет совсем о другом. Эту общую формулу мы давно
переварили, настало время детализировать этот общий вопрос.
Теперь нас интересует то, как из отдельных идей вырабатывается
система идей (теория социализма), как отдельные идеи и идейки
связываются в одну стройную систему — теорию социализма,
и кем вырабатываются и связываются. Масса дает своим руково-
дителям программу и обоснование программы или руководители
массе? Если сама масса и ее стихийное движение дают нам теорию
социализма, то нечего ограждать массу от вредного влияния ре-
визионизма, терроризма, зубатовщины, анархизма: «стихийное
движение само из себя рождает социализм». Если же из себя
не рождает стихийное движение теорию социализма (не забудь,
что у Ленина речь идет о теории социализма), значит, последняя
рождается вне стихийного движения, из наблюдения и изучения
стихийного движения людьми, вооруженными знаниями нашего
времени. Значит, теория социализма вырабатывается «совершенно
независимо от роста стихийного движения », даже вопреки этому
движению, и затем уж вносится извне в это движение, исправляя
его сообразно своему содержанию, т. е. сообразно объективным
требованиям классовой борьбы пролетариата.
Заключение (практический вывод) отсюда таково: возвысим
пролетариат до сознания истинных классовых интересов, до со-
знания социалистического идеала, а не то чтобы разменять этот
идеал на мелочи или приспособить к стихийному движению.
Ленин установил теоретический базис, на котором и строится этот
практический вывод. Стоит только принять эту теоретическую
предпосылку, и никакой оппортунизм не подступит к тебе близко.
В этом значение ленинской идеи. Называю ее ленинской, потому
что никто в русской литературе не высказывал ее с такой ясностью,
как Ленин. Плеханов думает, что он все еще пребывает в 90-х годах
и жует пережеванное 18 раз — дважды два-де 4. И ему не стыдно,
что договаривается до повторения мартыновских идей...
Наверно знаком с декларацией 22-х... Здесь был один товарищ,
приехавший из ваших краев, взял с собой резолюции кавказских
комитетов за экстренный съезд партии.
Напрасно смотришь на дело безнадежное, — колебался только
Кутаисский комитет, но мне удалось убедить их, и после этого
они стали клясться большевизмом. Убедить было их нетрудно:
двуличная политика ЦК стала очевидной благодаря декларации,
и после получения новых сведений об этом нельзя было сомневать-
ся в этом. Он (ЦК) сломит себе шею, об этом постараются здешние
и русские товарищи. Все точат зубы против него.
Написано в сентябре-октябре 1904 г.
Перевод с грузинского
Письмо из Кутаиса
(Того же товарища)
С письмом опоздал, не сердись. Все время был занят. Все,
посланное тобой, получил (Протоколы Лиги; «Наши недораз-
умения» Галерки и Рядового; «Социал-Демократ» № 1; «Искру»
последние №№ ). Мысль Рядового («Один из выводов») мне по-
нравилась. Хороша также статья против Розы Люксембург’. Эти
господа — Роза, Каутский2, Плеханов3, Аксельрод4, Вера Засулич5
и другие, — по-видимому, выработали какие-то семейные тради-
ции, как старые знакомые. Они не могут «изменить» друг другу,
защищают друг друга так, как члены клана патриархальных
племен защищали друг друга, не входя в рассмотрение вино-
вности или невиновности родственника. Именно это семейное
«родственное» чувство помешало Розе объективно взглянуть
на партийный кризис (конечно, есть и другие причины, например
плохое знакомство с фактами, заграничные очки и т. д.). Этим же,
между прочим, объясняются некоторые недостойные поступки
Плеханова, Каутского и других.
Здесь всем нравятся издания Бонча, как мастерское выраже-
ние позиции большевиков. Хорошо бы сделал Галерка, если бы
по существу коснулся статей Плеханова (№№ 70, 71 «Искры).
Основная мысль статей Галерки та, что Плеханов раньше говорил
одно, теперь говорит другое, он-де противоречит самому себе. Экая
важность! Как будто это — новость! Он не первый раз противоречит
себе самому. И этим он, быть может, даже гордится, считая себя
за живое воплощение «диалектического процесса?». Само собой,
что непоследовательность — пятно на политической физиономии
«руководителя», и оно (пятно), несомненно, должно быть отмечено.
Но у нас (т. е. в №№ 70, 71) речь идет не об этом, а о важном вопросе
теории (вопрос об отношении бытия к сознанию) и тактики (об от-
ношении руководимых к руководителям). Галерке следовало бы,
по-моему, показать, что теоретическая война Плеханова против
Ленина — чистейшее донкихотство, война с ветряными мельница-
ми, так как Ленин в своей книжке последовательнейшим образом
придерживается положения К. Маркса о про исхождении сознания.
Война же Плеханова по вопросу о тактике — сплошная путаница,
характерная для «индивида», переходящего в лагерь оппортуни-
стов. Если бы Плеханов поставил вопрос ясно, хоть бы в таком виде:
«Кто формулирует программу, руководители или руководимые? »
И затем: «Кто кого возвышает до понимания программы, руково-
дители руководимых или последние первых?» Или: «Может быть,
нежелательно, чтобы руководители возвышали массу до понимания
программы, тактики и принципов организации?» Если бы Плеханов
так ясно поставил себе эти вопросы, в силу своей простоты и тавто-
логичности в себе самих заключающие свое разрешение, то он, быть
может, испугался бы своего намерения и не выступил бы с таким
треском против Ленина. И поскольку Плеханов этого не сделал,
т. е. поскольку он запутал вопрос фразами о «героях и толпе», по-
стольку он уклонился в сторону тактического оппортунизма.
Путать вопросы — характерная черта оппортунистов.
Если бы Галерка поставил эти и подобные вопросы по существу,
по-моему, было бы лучше. Скажешь, это дело Ленина, но я с этим
не могу согласиться, так как критикуемые взгляды Ленина
не собственность Ленина, и их искажение касается других пар-
тийцев не меньше, чем Ленина. Конечно, Ленин лучше других
мог бы выполнить эту задачу...
Есть уже резолюции в пользу изданий Бонча. Может быть,
и деньги будут. Читал, вероятно, в № 74 «Искры» резолюции
в «пользу мира». Резолюции Имеретино-Мингрельского и Ба-
кинского комитетов не были упомянуты, потому что там ничего
не было о «доверии» к ЦК. Сентябрьские резолюции, как я писал,
настойчиво требовали съезда. Посмотрим, что будет, т. е. по-
смотрим, что покажут результаты заседаний партийного Совета.
Получил ли 6 руб. или нет? На этих днях получишь еще. Не забудь
прислать с тем субъектом брошюру «Письмо к товарищу», — здесь
многие не читали ее. Пришли также «Социал-Демократ», следу-
ющий номер.
Костров прислал нам еще одно письмо, где говорит о духе
и материи (кажется, речь идет о ситцевой материи). Этот ишак
не понимает, что пред ним не аудитория газеты «Квали». Какое
ему дело до организационных вопросов?
Вышел новый номер (7-й) «Борьбы Пролетариата» («Проле-
тариатис Брдзола»). Между прочим, там есть одна моя статья
против организационного и политического федерализма. Если
сумею, пришлю этот № .
Написано в октябре 1904 г.
Перевод с грузинского.
------6*^0--------
Г, В. ПЛЕХАНОВ
Чего не делать
По мере того, как растет и крепнет движение российского проле-
тариата, роль, исполняемая его сознательными представителями,
становится все более и более ответственной. Прежде, в эпоху так
называемой теперь кружковщины, — которую, впрочем, не следует
поминать лихом, потому что она завещала нам немало ценных при-
обретений, — вредные последствия наших ошибок ограничивались
узкими пределами одного или нескольких кружков. Теперь, когда
мы имеем дело с массой, влияние это стало несравненно шире.
А когда Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия*
получит, наконец, столь необходимую для нее централистическую
организацию, тогда каждая ошибка, сделанная центром, неиз-
бежно будет распространяться по всей окружности. Кому много
дано, с того много и взыщется. В нашем центре нам нужны люди,
отличающиеся не только смелостью, решительностью и настойчи-
востью, но также и огромной осмотрительностью. Они должны
быть, поистине, мудры, как змии.
Но первым признаком политической мудрости является уменье
считаться с данным положением дел. Кто не обладает таким уме-
ньем, тот не рожден для политической деятельности и тот поступит
благоразумнее, если будет отклонять от себя всякие ответственные
политические роли. Политика требует от людей, занимающихся
ею, большой гибкости ума; она не знает неизменных, раз навсегда
данных правил. Это само собою разумеется, но об этом не бесполез-
но напомнить теперь, когда в нашей среде стала распространяться
склонность к подобным правилам, грозящая принести большой
вред нашей партии. Мы знаем, что эта склонность вышла из весьма
почтенного источника. Она возникла как реакция против той безза-
ботности насчет политических принципов, которой так невыгодно
отличались наши «экономисты». Но эта реакция, к сожалению,
в свою очередь приводит к совершенно нежелательной крайности
и обещает придать всему нашему политическому мышлению тот же
метафизический характер, каким отличалось, к величайшему
вреду для нашего дела, мышление «экономистов». Экономисты
рассуждали по формуле: «да — да, нет — нет, что сверх того,
то от лукавого». Они показали себя совершенно неспособными
возвыситься до диалектики, основное положение которой гласит,
что отвлеченной истины нет, что истина всегда конкретна и что все
зависит от обстоятельств времени и места. Борьба с этими упрямы-
ми, неисправимыми метафизиками была необходима в интересах
революционного движения. Но если, одержав над ними полную
победу, мы станем подражать их приемам мысли, если мы сами
ударимся в политическую односторонность, то наша победа ока-
жется далеко не такой плодотворной, какою мы ее считали до сих
пор. Более того. В таком случае иной насмешник не без основания
спросит нас, пожалуй: да кто же, собственно, победил — вы или
ваши противники?
Товарищ Ленин, в статье, посвященной нашей аграрной про-
грамме и напечатанной в четвертой книжке «Зари»2, остроумно
пошутил над «прямолинейностью известной птицы». Его остро-
умную шутку следует почаще вспоминать не только в прениях
об аграрном вопросе. «Прямолинейность известной птицы»
в практической политике еще опаснее, нежели в теоретических
рассуждениях. Она тем более опасна здесь, что легко может быть
принята за твердость характера, с которой она на самом деле
не имеет ровно ничего общего, гораздо легче уживаясь с обыкно-
венным упрямством, отнюдь еще не обеспечивающим ни ясности
политической мысли, ни твердого стремления к раз намеченной
цели: известно ведь, что прямолинейные и упрямые люди часто
бывают непостоянны.
В политике неизменные, раз навсегда принятые правила неиз-
бежно и быстро ведут к поражению. Кто хочет стать достойным по-
беды, у того должно оставаться неизменным одно только желание
во что бы то ни стало прийти к своей цели. Все остальное у него
может и должно быть изменчиво, потому что все остальное имеет
для него лишь относительную ценность.
Следующий пример хорошо, надеемся, покажет, до какой степе-
ни нужно нам остерегаться «прямолинейности известной птицы».
Все мы, так называемые ортодоксы, — иначе: сторонники ре-
волюционной социал-демократии, — обязаны вести энергичную
и непримиримую борьбу с «ревизионизмом» во всех его видах
и разновидностях. Ревизионизм совершенно несогласим с нашими
взглядами. Его конечный вывод — полное отрицание социализма.
Поэтому помириться с ревизионизмом может только тот, кто со-
знательно или бессознательно склоняется к примирению с суще-
ствующим, буржуазным, порядком вещей. Таково общее правило.
Спрашивается, значит ли оно, что, всегда враждуя с ревизиониз-
мом, мы всегда и везде обязаны враждовать с ревизионистами?
Люди, отличающиеся «прямолинейностью известной птицы»,
конечно, скажут, что — да. Мы же полагаем, что здесь, как и везде,
наша практическая политика должна определяться обстоятель-
ствами времени и места. Это кажется странным. Однако читатель
сейчас увидит, что в действительности тут нет ничего странного.
Представьте себе, что наш центр,— который, разумеется,
должен состоять из решительных и непримиримых врагов «ре-
визионизма» , — имеет дело с одной или несколькими группами
таких социал-демократов, которые прежде поддавались влиянию
«ревизионизма» и боролись с «ортодоксами» во имя «свободы
критики», но теперь увидели ту опасность, которая в нем заклю-
чается, признали все основное, положения «ортодоксального»
социализма, — марксизма тоже, — и теперь только вследствие не-
которой непоследовательности и, так сказать, инертности мысли
защищают те или другие «догмы», любезные «ревизионистам».
Как должен отнестись наш центр к таким группам? Предать их
анафеме? Исключить их из партии? Это было бы, пожалуй, легко
и уж, конечно, как нельзя более «прямолинейно». Но было ли
бы это целесообразно? Другими словами: было ли бы это полезно
для единства нашей партии и для борьбы с тем же «ревизиониз-
мом» ? Мы думаем, что — нет.
Зачем же мы воюем с «ревизионистами»? Затем, чтобы лишить
их влияния на пролетариат, которому они указывают ложную
дорогу. Стало быть, война с ними ведется не ради войны, а имеет
целью ослабление «ревизионизма», и если она не достигает этой
цели, если, по той или другой причине, она не только не ослабляет
названного влияния, а усиливает его, то она становится вредной
и тогда лучше всего прекратить ее как можно скорее. Но в случае,
предположенном нами выше, война с «ревизионистами» приве-
ла бы именно не к ослаблению, а к усилению влияния «ревизиониз-
ма» , так как она помешала бы некоторой части социал-демократов
разорвать с ним окончательно или даже заставила бы их опять
сблизиться с ним. Поэтому она была бы вредна для партии, и тот,
кто сказал бы, что она все-таки должна быть объявлена, обнару-
жил бы непростительный педантизм и страшную близорукость.
Наш центр должен обладать большим запасом воинственности:
воинственность необходима ему как представителю революцион-
ного класса. Но там, где интересы нашей партии требуют мира, он
обязан быть миролюбивы.м, мягким и уступчивым. Руководитель
организованного пролетариата, отстаивающий дело первостепен-
ной важности, он не имеет права поддаваться своим воинственным
наклонностям, когда они противоречат политическому расчету.
Очень смешны и, если хотите, жалки те мягкотелые люди,
которые вот уже много и много лет, с упорством, достойным го-
раздо лучшей участи, плаксиво рекомендуют нам «товарищеские
приемы в полемике». Но почему они смешны и жалки? Только
потому, что по своей политической наивности они хотят навязать
нам в товарищи таких... «товарищей», которые совсем не способны
идти с нами по одной дороге. А если бы они советовали нам щадить
таких противников, которые могут быть нашими товарищами
и уже становятся ими, то их советы были бы очень разумны,
а потому и сами они заслуживали бы похвалы, а не насмешки.
Резкость хороша только там, где она уместна. Неуместная же
резкость достойна скорее Собакевича3, чем «ортодоксального»
социал-демократа.
Вопрос о том, уместна или неуместна резкость в том или дру-
гом отдельном случае, конечно, может быть решен только путем
взвешивания всех, свойственных этому случаю, обстоятельств.
Но не подлежит никакому сомнению, что в настоящее время нам
не следует быть резкими по отношению к товарищам, некогда
склонявшимся к «экономизму». К великой чести этих товарищей
надо сказать, что огромное большинство их, увидев, куда ведет
бернштейнианство, родственное «экономизму» по приемам мысли,
стало все более и более сближаться с нами и признало все главные
положения «ортодоксального» социализма. У нас, правда, и теперь
еще есть о чем поспорить со многими из них; разногласия не вполне
исчезли. Но теперь эти разногласия так несущественны, что го-
рячиться и ссориться из-за них совсем не стоит. И было бы очень
вредно для нашего дела, если бы эти, повторяем, несущественные
разногласия продолжали делить нас на два враждебных лагеря.
Прежде мы боролись; теперь мы можем ограничиться обменом
мыслей. Прежде у нас были сторонники «Зари» и «Искры»4 и были
сторонники «Рабочего дела» и «Красного знамени»5, теперь у нас
должны были бы быть только сторонники революционной социал-
демократии, воззрения которых, — как бы они ни расходились
между собою в частностях, — с удобством могли бы выражаться
на страницах одного и того же органа, гостеприимно открытого
и для тех и для других. Этого еще нет: но это уже могло бы быть
с большой пользой для нашей партии, и потому надо, чтобы это
было. Во всяком случае мы не должны делать ничего такого, что
способно было бы этому воспрепятствовать.
В настоящее время, когда наша партия вышла, — или, по край-
ней мере, готовится выйти,— из своего детского возраста, нам
не мешало бы бросить критический взгляд на свои собственные
политические представления и спросить себя, нет ли между ними
таких, которые приличны только детям. Такие представления,
несомненно, существуют. Укажем пока одно из них. У нас многие
привыкли думать, что социал-демократ должен быть неуступчив,
если не желает грешить оппортунизмом. Но неуступчивость неус-
тупчивости рознь, и есть такая неуступчивость, которая, по своим
практическим последствиям, равносильна самому нежелатель-
ному виду уступчивости. Неуступчивость по отношению к тем,
которые могли бы стать нашими товарищами, делает нас менее
сильными в борьбе с такими противниками, которые нашими
товарищами никогда не будут. Пользуясь нашей слабостью, эти
противники захватывают такие позиции, которые принадлежат
нам по праву. И выходит, что ложный стыд перед уступчивостью
делает нас поневоле уступчивыми там, где уступчивость стано-
вится обязательной.
Для своего полного расцвета движение рабочего класса нуж-
дается в известных правовых учреждениях, обеспечивающих ему
некоторую степень политической свободы. Где отсутствует эта сво-
бода, движение происходит при ненормальных условиях. И одним
из самых вредных последствий такой ненормальности является
сектантский дух исключительности, нередко проявляющийся
во взаимных отношениях организованных фракций пролетариата.
Этот сектантский дух составляет одновременно одно из следствий
и одну из причин слабости социализма. Великие интересы рабо-
чего класса требуют от нас, чтобы мы сделали все человечески
возможное для устранения из нашей среды такого вредного духа.
Теперь это нужнее, чем когда бы то ни было. По мере того, как со-
вершается развитие нашей общественной жизни и по мере того,
как обостряются классовые противоречия, свойственные нашему
обществу, растет и число сознательных врагов революционной со-
циал-демократии, а вследствие того и ее политическое положение
становится, в некотором смысле, все более и более трудным. Чтобы
справиться с возрастающими трудностями нашего положения, нам
нужно привлечь в наши ряды всех тех, которые могут быть нам по-
лезны, а полезны нам будут все те, которые, твердо держась точки
зрения пролетариата, обладают в то же время желанием и способ-
ностью к планомерной, организованной работе. И мы, конечно,
привлечем к себе все эти полезные элементы, если только сумеем
понять лежащие на нас практические обязанности и не станем
подражать «прямолинейной птице».
Другой пример. В числе тех задач, которые мы должны ре-
шить под страхом самого гибельного застоя, нет задачи более
важной, чем задача нашего самовоспитания в духе партийной
дисциплины. Без дисциплины вообще немыслимо никакое орга-
низованное политическое действие. Тем более необходима она
при наших российских условиях, лишающих нас всякой законной
возможности действовать открыто. Наконец, еще более нужно
стремиться к самовоспитанию в духе дисциплины нам, русским
революционерам, главный недостаток которых заключается,
как известно, в анархическом индивидуализме, чрезвычайно
затрудняющем дружную совместную работу. Наш центр обязан
очень строго относиться к нарушению дисциплины в наших ря-
дах. И, тем не менее, было бы очень жаль, если бы он временами
не умел воздержаться от исполнения этой своей важной обязан-
ности. Когда речь идет о дисциплине, ему нужно быть втройне
осмотрительным и осторожным. Та дисциплина, к которой мы
стремимся, совсем не то, что дисциплина, царствующая в казарме.
Солдат подчиняется начальству по принуждению: мы исполня-
ем,— когда исполняем,— требования партийной дисциплины
по доброй воле. Добрая воля революционера составляет един-
ственную психологическую основу нашей дисциплины. Все, что
укрепляет эту основу, полезно для нашего революционного вос-
питания, все, что расшатывает ее, вредно для него. Укрепляется
она многими и разнообразными воздействиями. Мы не станем
перечислять их: это было бы слишком долго. Скажем только, что
в их ряду требование повиновения занимает не первое место.
Далеко нет! Очень часто у российского революционера является
непобедимое желание нарушить дисциплину именно потому,
что ему напоминают о ней. Это, разумеется, очень нехорошо,
и это коренится в чувстве, не имеющем ровно ничего общего
с преданностью революционной идее. Но, к сожалению, это так,
и с этим нельзя не считаться. Если бы мы позабыли об этом или
если бы мы не сочли нужным принимать во внимание психоло-
гию современного российского революционера, то наши усилия
привели бы нас к цели, прямо противоположной той, к которой
мы стремимся, т.е. вместо того, чтобы организовать партию,
мы содействовали бы ее дезорганизации, и вместо того, чтобы
воспитывать себя в духе дисциплины, мы укрепляли бы свою
склонность к анархии. А это было бы уже совсем плохой услугой
партии. При таком положении дел ясно, что несвоевременная
требовательность легко может оказаться, по своим последстви-
ям для дела, хуже всякой слабости. Ясно также, что в интересах
поддержания и укрепления дисциплины иногда бывает полезно
закрыть глаза на ее нарушение. Ясно, наконец, что об этом нуж-
но почаще вспоминать именно теперь, когда мы только начали
закладывать основы нашей партийной организации и когда ча-
стые случаи нарушения дисциплины неизбежны просто в силу
плохой привычки, унаследованной от долгой эпохи разброда
и «кустарничества». Неудобная всегда и везде «прямолинейность
известной птицы» неудобна для нас в настоящее время более, чем
когда-нибудь, потому что теперь она может привести нашу партию
буквально на край погибели.
Одним словом, мы обязаны избегать всего того, что могло бы
вызвать в нашей среде новые расколы. Расколов у нас было слиш-
ком много, и они принесли нам слишком много вреда. Теперь надо
всеми силами охранять единство. Наша партия должна сохранить
его под страхом полной потери политического кредита. Если у нас
возникнут новые расколы, то рабочие, — которых, как это всякий
знает, немало смущали и прежние наши распри, — совершенно
перестанут понимать нас, и мы явим миру печальное и смешное
зрелище штаба, покинутого армией и деморализованного вну-
тренней борьбой. Кому принесет пользу этот плачевный для нас
результат, догадаться нетрудно.
Не бойтесь, — говорят некоторые, слишком радужно настро-
енные товарищи, — будущее все-таки принадлежит нам, и наша
партия с честью выйдет изо всех затруднений. На это мы отвечаем,
что мы и сами твердо уверены в будущем торжестве российской
социал-демократии, но эта отрадная уверенность совсем не из-
бавляет нас от священной обязанности критически, относиться
к своим собственным поступкам. Торжество нашей партии будет
подготовлено совокупностью условий, из которых иные будут иметь
положительное, а иные отрицательное значение. Было бы из рук
вон плохо, если бы в этой алгебраической сумме перед знаком,
изображающим нашу практическую деятельность, стоял минус.
Ведь более жестокой насмешки судьбы, более злой иронии истории
невозможно и придумать.
Есть между нами еще один разряд оптимистов, плохо уяснивших
себе нынешнее положение дел. Оптимисты этого разряда убеждены,
что новые расколы были бы не вредны, а скорее полезны для нашей
партии. В пользу этого странного мнения не приводится других
доводов, кроме того, что российская социал-демократия сильно
выросла именно в последние годы, когда ее раздирали жестокие
междоусобия. При этом упускают из виду, что междоусобия не по-
могали росту социал-демократии, а замедляли его. Забывают,
кроме того, что чем, менее значительны разногласия, суще-
ствующие между членами одной и той же партии, тем вреднее
для нее расколы, вызываемые такими разногласиями. Когда мы
воевали с «экономистами», всякий неглупый человек мог без труда
понять, из-за чего ведется война. А теперь в наших рядах господ-
ствует такое единомыслие, что новый раскол не имел бы никакого
серьезного основания и показался бы понятным и извинительным
разве только глупым людям. А потому и кредиту нашей партии
он повредил бы несравненно сильнее, чем вредили ему прежние,
тоже очень вредные расколы.
Все течет, все изменяется. Наши приемы деятельности тоже
не могут оставаться без перемен. Чеховский «человек в футляре»
был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду,
выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто
на вате. Нам, социал-демократам, футляры не к лицу, и было бы
очень смешно и очень плохо, если бы мы не сообразовались с тре-
бованиями политической погоды. Последовательные марксисты
не могут быть и, конечно, не будут утопистами централизма.
Ответ на письмо тов. Ленина
(От редакции «Искры»)
Печатая здесь интересное письмо тов. Ленина, мы считаем не-
обходимым сделать по его поводу несколько замечаний.
Мы очень рады, что этому товарищу понравилась наша статья
«Чего не делать», и мы безусловно согласны с тем, что нам нуж-
но «света, больше света». Да и кто мог бы не согласиться с этим?
Но в наше время, когда известно так много различных способов
освещения, нельзя не знать, что свет свету рознь. Партия, опираю-
щаяся на массу, должна защищать великие классовые интересы,
и ей нужен такой свет, при котором они выступали бы с наибольшей
выпуклостью. А это совсем не тот свет, в котором нуждаются люди,
привыкшие вглядываться в мелочи и дрязги кружковой жизни,
которые могут казаться важными и достойными освещения лишь
до тех пор, пока великие классовые интересы не сделались могучи-
ми факторами общественного развития. Тов. Ленин и сам советует
«решительно отбросить традиции сектантской кружковщины».
Очень кстати также тов. Ленин решительно заявил о своем отри-
цательном отношении к «собакевическим» приемам организаци-
онной политики. Чем чаще влиятельные в партии товарищи будут
напоминать о вредности таких приемов, тем невозможнее станут
заявления, подобные слышанному нами, о том, что не раньше
можно будет заняться положительной организационной работой
в нашей партии, чем из ее среды будут выброшены все «бундофи-
лы», «рабочедельцы» и «южно-рабоченцы» (от группы «Южный
Рабочий»). Такие заявления могут только компрометировать
точку зрения революционной социал-демократии, и тов. Ленин
очень хорошо сделал, подчеркнув свое насмешливо-отрицательное
отношение к революционным Собакевичам (которых, впрочем,
тов. Ленин напрасно характеризует как «глупых»: среди них встре-
чаются и очень умные люди). Но он как будто забыл, что именно
«сектанты», пропитанные духом «кружковщины», особенно охотно
пристают к массе со своими ничтожными, хотя и ожесточенными
распрями, иногда с полной искренностью приписывая им значение
мировых вопросов и наивно воображая, что устные или печатные
толки о них могут значительно содействовать ее политическому
воспитанию. Тов. Ленин как будто забыл еще и то, что полити-
ческий свет тоже имеет свои законы интерференции, благодаря
которым неумелое осуществление девиза «больше света» ведет
иногда к затмению. Стараться сделать пролетариат судьею в бес-
численных распрях, возникающих между кружками, значит скло-
няться к самому худшему из всех видов псевдо-«демократизма».
По мнению тов. Ленина, необходимо, чтобы партия знала всю
деятельность каждого кандидата на роль руководителя. Тов. Ленин
прав: партия окажется в затруднительном положении, если ей при-
дется иметь дело с мало знакомыми ей кандидатами. Мы по опыту
очень хорошо знаем это. Но тов. Ленин впадает в очевидное преуве-
личение, когда говорит, что партия должна «всегда видеть каждое,
хотя бы и частичное «поражение» того или иного своего руково-
дителя». Нам думается, что есть такие «частичные» поражения,
которые очень досадны для отдельных руководителей, но которые
не заслуживают теперь серьезного внимания партии и которыми
с удобством может заняться,— как выражается Щедрин,— лет
через тридцать «Русская старина». О таких поражениях пусть
пока квакают лягушки того или иного Пошехонья1. Впрочем,
редакция «Искры», поскольку от нее зависит, безусловно готова
познакомить всех членов партии со всем тем, что относится к ныне
существующим в нашей среде разногласиям и что может пролить
свет на позиции спорящих между собою сторон.
Тов. Ленин думает, что свет нам нужен, между прочим, для того,
чтобы мы могли распределить роли между своими руководителями,
вручив одному из них сантиментальную скрипку, другому свире-
пый (?) контрабас, а третьему дирижерскую палочку. Мы ничего
не имеем против скрипки и контрабаса, но что касается дири-
жерской палочки, то мы состоим на ее счет при особом мнении.
История западного движения показывает, что вопрос о ней играл
особенно важную роль именно в период сектантской «кружков-
щины» и утрачивал свое значение прямо пропорционально росту
классового самосознания пролетариата. Так, в Германии он
не становится на очередь уже со времен не всегда умелого «дири-
жера» Швейцера2.
Казалось бы, что при «громадном» оркестре из одной скрипки
и одного контрабаса (а в глазах некоторых товарищей, признать-
ся, «идеальная» партия все больше начинает принимать такие
«громадные» размеры) не требуется особого «дирижера». А между
тем логика кружковщины непременно повела бы к тому, что чем
более партия приблизилась бы к таким «идеальным» размерам,
тем вопрос о «палочке» (или, что то же, вопрос о месте на «по-
лочке») стал бы казаться важным. Мы обязаны принять все меры
к тому, чтобы вопрос о том, кому махать этой палочкой, не делал
нас упрямыми, прямолинейными, близорукими, узкими, подозри-
тельными, неуживчивыми, а потому решительно неспособными
к участию в оркестре, несколько превышающем своими размерами
колоссальный оркестр из нежной скрипки и сердитого контрабаса.
В заключение мы решительно и с полным убеждением скажем,
что в настоящее время мы не можем себе представить такие рас-
колы в нашей партии, которые заслуживали бы название неиз-
бежных. Совершенно напротив: единство вполне возможно теперь
и именно потому оно безусловно обязательно. Именно в этом и за-
ключается главная мысль нашей статьи, вызвавшей такие лестные
отзывы со стороны уважаемого товарища Ленина.
О нашей тактике по отношению
к борьбе либеральной буржуазии с царизмом
(Письмо к Центральному Комитету)
Дорогие товарищи!
Я потому пишу это письмо, что считаю себя обязанным вы-
ступить на защиту той тактики, которую рекомендовала «Искра»
ввиду происходящей теперь земской кампании.
Когда началась эта кампания, в наших рядах стали раздаваться
громкие сожаления, — мне самому пришлось выслушивать эти со-
жаления, — о том, что революция, прологом которой она является,
будет иметь буржуазный характер. Это — неосновательные сожа-
ления. Они были бы уместны только в устах наших народников,
боявшихся торжества капитализма, или в устах тех «истинных»
немецких социалистов сороковых годов, над которыми так зло
смеялся «Манифест Коммунистической Партии»1. Вы помните,
конечно, относящуюся сюда едкую страницу Манифеста? Вот она.
«Этот немецкий социализм, так громко кричавший о своих жалких
схоластических измышлениях, лишился, однако, мало-помалу
своей педантической невинности. Борьба немецкой и особенно
крупной буржуазии против феодалов и королевского абсолютизма,
словом, либеральное движение приняло более значительные раз-
меры, и “истинному” социалисту представился, таким образом,
желанный случай противопоставить политическому движению
социалистические требования, расточать традиционные прокля-
тия либерализму, представительному правлению, буржуазной
конкуренции, буржуазной свободе слова, буржуазной свободе
и буржуазному равенству и проповедовать народной массе, что
в этом буржуазном движении она ничего не может выиграть,
но, скорее, рискует все потерять... Немецким абсолютным прави-
тельствам со всей их сворой попов, школьных учителей, помещиков
и бюрократов, он (истинный социализм) служил очень удобным
пугалом против грозно выступавшей буржуазии. Он представлял
собою слащавое дополнение к горьким расправам посредством
плетей и розог, которыми те же самые правительства отвечали
на восстания рабочих».
Кто считает себя последователем Маркса и в то же время уподо-
бляется нашим народникам или блаженной памяти «истинным»
немецким социалистам, противопоставляя политическому дви-
жению социалистические требования, тот как нельзя более ясно
показывает, что ему осталась неизвестной даже азбука марксизма.
Буржуазная революция впервые создаст у нас те обществен-
но-политические условия, при которых только и можно будет
серьезно задумываться о социальной революции пролетариата.
«Развитие условий существования многочисленного, сильного,
концентрированного и сознательного пролетариата идет рука
об руку с развитием условий существования сильной, концентри-
рованной и влиятельной буржуазии», — говорит Маркс в своей
книге «Revolution und Kontrerevolution in Deutschland»2. Если
смешно было плакать о развитии у нас капитализма, то еще
более смешно огорчаться тем, что это развитие не остается бес-
плодным в политическом отношении и обещает, наконец, при-
вести к падению царского самодержавия. Нам нужно радоваться
тому, что России предстоит пережить буржуазную революцию,
и стараться придать этой революции возможно более широкий
размах, а неизбежному и необходимому участию в ней пролетари-
ата сообщить возможно более сознательный характер. К этому
сводится, к этому должен быть сведен основной вопрос нынешней
тактики нашей партии.
К сожалению, этот вопрос очень неправильно разрешается даже
многими из тех, которые понимают, что поставить его необходимо.
Так, например, Ленин обрушился на «новую» редакцию «Искры»
с целым рядом упреков за то, что она решает указанный вопрос
будто бы в смысле оппортунизма. Но в том-то и дело, что в реше-
нии, предложенном новой редакцией, оппортунизма нет и тени.
Ленин очень охотно противопоставляет «новую» редакцию
«Искры» старой. Старая редакция шла по правильному пути,
а новая попала в оппортунистическое болото. Чем отличается
новая редакция «Искры» от старой? Только тем, что в ней нет
Ленина. Выходит, стало быть, что только Ленин мог спасти
«Искру» от вредного влияния оппортунизма и что там плохо, где
его нет. Это, конечно, очень лестно для Ленина, но... посмотрим
«по какому случаю шум». С этой целью мы сравним «старого»
Ленина с «новым» Лениным, сопоставим брошюру «Что делать?»
с листовкой «Земская кампания и план “Искры”».
На страницах 51 и 52 первой из названных двух брошюр мы
находим следующие интересные строки: «Сознание рабочих
масс не может быть истинно-классовым сознанием, если рабочие
на конкретных и притом непременно злободневных (актуальных)
политических фактах и событиях не научатся наблюдать каждый
из других общественных классов во всех проявлениях умственной,
нравственной, политической жизни этих классов; — не научатся
применять на практике материалистическую оценку всех сторон
деятельности и жизни всех классов, слоев и групп населения. Кто
обращает внимание, наблюдательность и сознание рабочего класса
исключительно или хотя бы преимущественно на него же, — тот
не социал-демократ, ибо самопознание рабочего класса нераз-
рывно связано с полной отчетливостью не только теоретических,
вернее даже сказать: не столько теоретических, сколько на опыте
политической жизни выработанных представлений о взаимо-
отношении всех классов современного общества».
Итак, рабочему классу нужен опыт политической жизни, вы-
ясняющий ему «взаимоотношение» всех классов современного
общества; и тот не социал-демократ, кто мешает рабочему приоб-
рести такой опыт. Это верно, хотя и выражено крайне угловато.
Но в чем же состоит такой опыт? Неужели в чтении тех «политиче-
ских обличений», по поводу которых Ленин вел спор с Мартыновым
и при защите которых он в своей брошюре «Что делать? » вдавался
подчас в довольно-таки забавные крайности? Неужели деятельное
участие рабочего класса в борьбе с абсолютизмом, — которая
будет успешной только в том случае, если станет общенарод-
ной, — не в состоянии дать этому классу нечто гораздо более веское
и убедительное в смысле опыта, нежели чтение, — хотя бы самое
усердное чтение, — обличительной литературы? Маркс говорит,
что в Германии одним из самых важных результатов участия рабо-
чих в событиях 1848-1849 гг. было разочарование пролетариата
в буржуазной демократии. Это разочарование было, — замечу
я от себя, — далеко не полным, как это показало впоследствии
то отчасти равнодушное, отчасти недоверчивое отношение, которое
встретил со стороны рабочих Лассаль3 в начале своей агитации.
Но поскольку такое разочарование существовало, оно в самом
деле было одним из важнейших исторических результатов опы-
та указанной эпохи, одним из драгоценнейших политических
приобретений германского пролетариата. И если бы тот способ
действий, который рекомендует теперь рабочему классу «новая»
редакция «Искры», дал ему одну только возможность сделать
это приобретение, - а я уверен, что он даст ему не одну только
эту возможность, — то и тогда к нему нужно было бы отнестись
с полным одобрением: ведь мера разочарования пролетариата
в буржуазном либерализме и в буржуазной демократии является
мерой его собственной политической зрелости. Какой же способ
действий рекомендуем мы в данном случае российскому про-
летариату? По существу тот самый способ, который был указан
«Коммунистическим Манифестом» в словах: «Коммунистическая
партия идет рядом с буржуазией, поскольку эта последняя является
революционной в борьбе своей против абсолютной монархии, про-
тив феодальной поземельной собственности и мелкого мещанства».
Мы не рекомендовали ничего другого, и тот не социал-демократ,
кто, — подобно новому Ленину, — стремится совратить с этого
пути Российскую Социал-Демократическую Рабочую Партию!
Пойдем дальше. На странице 59 той же брошюры Ленина гово-
рится: «Классовое политическое сознание может быть принесено
рабочему классу только извне, т.е. извне экономической борьбы,
извне сферы отношений рабочих к хозяевам. Область, из которой
только и можно почерпнуть это знание, есть область отношений
всех классов и слоев к государству и правительству, область вза-
имоотношений между всеми классами. Поэтому на вопрос: “Что
делать, чтобы принести рабочим политическое знание?” нельзя
давать один только тот ответ, которым в большинстве случаев
довольствуются практики, не говоря уже о практиках, склонных
к экономизму, именно ответ: “Иди к рабочим!”. Чтобы принести
рабочим политическое знание, социал-демократы должны идти
во все классы населения, должны рассылать во все стороны от-
ряды своей армии».
Известно, какую массу недоразумений вызвала ленинская
мысль о том, что классовое политическое сознание может быть
принесено рабочему «только извне». Я посвятил оценке этой мыс-
ли целых два фельетона в №№ 71, 72 «Искры» и потому не стану
заниматься ею здесь. Я отмечу только одно: старый Ленин со-
ветовал социал-демократам «идти во все классы населения»,
«рассылать во все стороны отряды своей армии», а новый Ленин
жестоко противоречит ему, нападая на «новую» редакцию «Искры»
за то, что она посоветовала нашей партии посылать «отряды ра-
бочей армии», между прочим, и в земские собрания, более или
менее недовольные царизмом.
Новый Ленин сам чувствует, что здесь он противоречит старо
му и усиливается разрешить это противоречие таким образом:
«Когда либералы выступили с самостоятельным органом и с осо-
бой политической программой, — говорит он, — задача воздействия
пролетариата на “общество”, естественно, изменилась: рабочая
демократия не могла уже ограничиваться “встряхиванием” либе-
ральной демократии, расшевеливанием ее оппозиционного духа,
она должна была поставить во главу угла революционную критику
той половинчатости, которая ясно обнаружилась в политической
позиции либерализма. Наше воздействие на либеральные слои при-
няло форму постоянных указаний на непоследовательность и не-
достаточность политического протеста гг. либералов (достаточно
сослаться на “Зарю”, критиковавшую предисловие г. Струве4
к “Записке Витте”5, и на многочисленные статьи в “Искре”)».
Это было бы очень хорошо, если бы... не было из рук вон плохо.
Статья Ленина, критикующая предисловие г. Струве, появилась
во 2—3-й книжке «Зари», вышедшей в декабре 1901 года, написа-
на же она была, эта статья, месяца за четыре до выхода названной
книжки. А брошюра «Что делать?» появилась со всеми своими
советами насчет хождения во все классы и т. п. — только в 1902 г.
Ее предисловие помечено февралем этого года. Стало быть, не-
сомненная «половинчатость» г. Струве не помешала «старому»
Ленину твердо держаться того убеждения, что «тот не социал-
демократ, кто» и т.д.; стало быть, эта несомненная «половинча-
тость» совсем не примиряет «нового» Ленина со «старым»; стало
быть, вовсе не достаточно сослаться на «Зарю», критиковавшую
предисловие г. Струве к «Записке Витте» и т.д.
Столь же мало «достаточна» и ссылка на многочисленные статьи
«Искры»: так, например, в своей статье, напечатанной в № 16 на-
шего органа, Ленин говорит: «Партия пролетариата должна уметь
ловить всякого либерала как раз в тот момент, когда он собрался
подвинуться на вершок, и заставлять его двинуться на аршин!»
Этот номер «Искры» вышел тоже в феврале 1902 г., т.е. опять-
таки уже после того, как Ленин ополчился на «половинчатого»
г. П. Струве. Стало быть, и эта, очень характерная для старого
Ленина, статья ясно показывает, что вовсе не половинчатостью
г. П. Струве приходится объяснять тот факт, что листовка «Земская
кампания и план “Искры”» бьет,— как выражаются немцы,—
по лицу брошюру «Что делать?»
Я уже не говорю о том, что «половинчатость» представляемой
г. П. Струве либеральной оппозиции никоим образом не могла
быть неожиданной для нас и, следовательно, не могла повлиять
сколько-нибудь решительным образом на наше отношение к «об-
ществу» и на наше мнение о том, должны ли мы, и как именно
должны, «обращаться» к нему. «Половинчатость» будущей на-
шей либеральной оппозиции легко можно было предвидеть уже
на основании той «критики», которою тот же самый г. Струве
занимался задолго до своего выступления на политическое попри-
ще. Или, может быть, «старому» Ленину, не «достаточно» было
этих «критических» упражнений для составления себе ясного
понятия о том, что может представлять собою наша политическая
оппозиция? Пожалуй, что так. Я помню, что не далее, как летом
1900 года, т. е. когда г. П. Струве уже во всем блеске обнаружил
свой «критический» талант, Ленин непременно желал иметь это-
го «критика» в числе сотрудников «Зари». Мне пришлось много
спорить с ним для того, чтобы заставить его отказаться от этого,
крайне изумившего и огорчившего меня, желания.
Согласно своему неизменному обыкновению, Ленин и здесь
рассуждает по той формуле: «да — да, нет — нет, что сверх того,
то от лукавого», которую Энгельс в своем опоре с Дюрингом6 вы-
ставляет как образец метафизического мышления. По Ленину
выходит, что мы можем или расталкивать буржуазную оппозицию,
или обнаруживать ее половинчатость. Марксисты рассуждают
иначе: их тактика умеет соединить расталкивание с разобла-
чением. Еще «Коммунистический Манифест» писал, что хотя
коммунисты идут рядом с буржуазией, поскольку она является
революционной в борьбе против абсолютной монархии, но в то же
время они ни на минуту не перестают «вырабатывать в умах ра-
бочих возможно более ясное сознание враждебной противополож-
ности интересов буржуазии и пролетариата». Очевидно, - даже
по смыслу вышеприведенной цитаты из «Что делать?», — что
выработка такого сознания невозможна без разоблачения либе-
ральной половинчатости, которая обусловливается именно харак-
тером экономического отношения этого класса к пролетариату,
именно тем обстоятельством, что его интересы непримиримы
с интересами рабочих.
Пойдем еще дальше. Вдумайтесь в нижеследующие строки:
«Мы должны также уметь устраивать собрания с представителями
всех и всяческих классов населения, какие только хотят слушать
демократа» («Что делать?», стр. 62).
«Понятно само собою, что мы не можем руководить борьбой
студентов, либералов и пр. за их “ближайшие интересы”, но ведь
не об этом же была речь... Речь шла о возможном и необходимом
участии разных общественных слоев в низвержении самодержавия,
а этой “активной деятельностью разных оппозиционных слоев”
мы не только можем, но и непременно должны руководить, если
хотим быть “авангардом”. О том, чтобы наши студенты, наши ли-
бералы и пр. “сталкивались лицом к лицу с нашим политическим
режимом”, позаботятся не только они сами, — об этом прежде
всего и больше всего позаботится сама полиция, сами чиновники
самодержавного правительства. Но “мы”, если мы хотим быть
передовыми демократами, должны позаботиться о том, чтобы
наталкивать людей, недовольных, собственно, только универ-
ситетскими или только земскими и т.п. порядками, на мысль
о негодности всего политического порядка. Мы должны взять
на себя организовать такую (всестороннюю политическую борьбу
под руководством нашей партии, чтобы посильную помощь этой
борьбе и этой партии могли оказывать, и действительно стали
оказывать, все и всяческие оппозиционные слои. Мы должны вы-
рабатывать из практиков социал-демократов таких политических
вождей, которые бы умели руководить всеми проявлениями этой
всесторонней борьбы, умели в нужную минуту продиктовать “по-
ложительную программу действий” и волнующимся студентам,
и недовольным земцам, и возмущенным сектантам, и обиженным
народным учителям, и пр., и пр.» (стр. 64-65).
Теперь сопоставьте эти строки с тем, что пишет Ленин в листовке
«Земская кампания и план “Искры”», и у вас получится следую-
щий вывод: если мы хотим быть передовыми демократами, то мы
должны «наталкивать» людей, недовольных, собственно, только
земскими порядками, на мысль о негодности всего политического
порядка; но когда эти «натолкнутые» нами недовольные люди
вздумают бороться «со всем политическим порядком», то с нашей
стороны будет оппортунизмом, если мы вздумаем «наталкивать»
их, в интересах рабочего класса, на более демократические требо-
вания. Поразительная логика! Глубокая политическая мудрость!
Это еще не все.
Мы должны взять на себя задачу организовать всестороннюю
политическую борьбу под руководством нашей партии и стараться
заставить «все и всякие оппозиционные слои» помогать нам
в борьбе с царизмом; но когда земский «оппозиционный слой»
придет в движение, мы окажемся оппортунистами и чуть не из-
менниками, если захотим заставить этот элемент содействовать
пролетариату в его борьбе с царизмом. Еще раз: удивительная
логика!.. Непостижимая ортодоксальность!
Но и это еще не все.
Мы должны вырабатывать из наших практиков таких полити-
ческих вождей, которые умели бы в нужную минуту продиктовать
положительную программу действий недовольным земцам; а когда
мы посоветуем нашим практикам позаботиться о том, чтобы рядом
внушительных демонстраций напомнить «недовольным земцам»
о политической программе пролетариата, против нас будет выдви-
нуто обвинение в оппортунизме, и Ленин на все голоса закричит:
«Караул!» «Измена!» Чудеса, да и только!
Мне, разумеется, и в голову не приходит защищать все положе-
ния, высказанные Лениным в его брошюре «Что делать?»; я очень
далек также от мысли отстаивать все те положения, которые за-
ключаются в сделанных мною выписках. Но поскольку в основе
всех этих положений лежит то коренное правило, которое было
высказано еще в «Манифесте Коммунистической Партии» и кото-
рое гласит, что мы обязаны поддерживать « всякое революционное
движение против существующих общественных и политических
отношений»,— постольку я согласен со старым Лениным и по-
стольку я сожалею о том, что новый Ленин сжег почти все, чему
тот поклонялся, и поклонился почти всему, что тот сжигал.
Предлагая свой «план», новая редакция «Искры» руководство-
валась теми основными положениями тактики международной
революционной социал-демократии, которые были выработаны
еще е то время, когда мы с Лениным и г. П. Струве ее родились
еще на свет божий, и о которых Ф. Энгельс говорил, что он в те-
чение всей своей жизни не имел ни одного повода к тому, чтобы
усомниться в их правильности. Основываясь на этих положени-
ях, тот же Энгельс писал к Турати7 в январе 1894 года, — когда
в Италии можно было ожидать революционного взрыва, — следу-
ющие многозначительные слова:
«Победа подготовляющегося теперь революционного дви-
жения* может, стало быть, только усилить нас и создать более
благоприятную для нас окружающую среду. Мы совершили бы
величайшую из ошибок, если бы, ввиду этого, мы, в своем отно-
шении к “родственным” партиям, захотели ограничиться чисто
отрицательной критикой».
Но именно эту величайшую изо всех ошибок и советует нам
совершить Ленин во имя Энгельса, во имя Маркса, во имя самого
Ленина и во имя всей вообще марксистской ортодоксии. Кто же,
наконец, прав: Энгельс или Ленин? И не пора ли заподозрить
в оппортунизме знаменитого автора «Анти-Дюринга»?
Перед этим Энгельс показывает, что движение это еще не может быть
социалистическим.
В «кампании», начатой новым Лениным против новой редакции
«Искры», немалую роль играет его, будто бы революционный,
смех по поводу того, что эта редакция не хочет запугивать никого
из оппозиционных противников царизма. Полезно будет поэтому
разъяснить то понятие, которое связывается у нее с этим словом,
и распутать ту сеть недоразумений, которую соткал наш «новый»
противник.
Ленин пишет: «Пугаясь уличных листков, пугаясь всего, что
идет дальше цензовой конституции, гг. либералы всегда будут
бояться лозунга: “демократическая республика” и призыва к во-
оруженному всенародному восстанию. Но сознательный проле-
тариат отвергнет с негодованием самую мысль о том, чтобы мы
могли отказаться от этого лозунга и от этого призыва, чтобы мы
могли вообще руководиться в своей деятельности паникой и стра-
хом буржуазии».
Тут что ни слово, то самая изумительная и самая демагогиче-
ская путаница понятий.
Во-первых, пусть скажет нам Ленин, как относились «гг. либера-
лы» ко всему тому, что идет дальше цензовой конституции, в то вре-
мя, когда он писал свою брошюру «Что делать?» Пугались ли
они «всего» этого? Если он ответит: «нет», — то я спрошу его,
почему же теперь так радикально изменилась их природа? Если
он ответит: «да», — то я покорнейше попрошу его объяснить мне,
почему же он, несмотря на это, считал тогда нужным диктовать
им «положительную программу действий».
Во-вторых, разве в письме редакции «Искры» речь идет об от-
казе от лозунга «демократическая республика» и от призыва
к вооруженному восстанию? Пусть Ленин потрудится указать мне
то место письма, в котором он вычитал это. Он не укажет такого
места потому, что его нет и быть не могло. Редакция «Искры»
говорила нечто, прямо противоположное. Она говорила вот что:
«Революционный социалистический пролетариат должен на-
помнить оппозиционной либеральной буржуазии, вступающей
в борьбу с царизмом, о том, что положение дел у нас теперь уже
не похоже на то прежнее, печальное и постыдное, положение,
когда народ оставался равнодушным ко всем освободительным
стремлениям интеллигенции, — как-то с горечью констатировал
в свое время Чернышевский8 в “Письмах без адреса”, — и когда
одних дворников достаточно было бы для того, чтобы “покорить
под нози” всех восставших врагов абсолютизма; он должен на-
помнить либеральной буржуазии, что в его собственном лице
на нашу историческую сцену выступила новая и как нельзя более
“народная” сила, умеющая ценить значение политической свобо-
ды, способная крепко постоять за эту свободу и готовая бороться
за нее, в случае надобности, даже путем вооруженного восстания;
наконец, он должен напомнить либеральной буржуазии, что она
вполне может рассчитывать на его энергичную поддержку, если
только она не занесет в свою политическую программу полити-
ческой измены демократии, если только она не выступит против
политических требований сознательных рабочих». Вот что гово-
рила «новая» редакция «Искры». Имеет ли это хоть какое-нибудь,
хотя бы самомалейшее, хотя бы самое отдаленное сходство с тем,
что приписывает ей Ленин?
Мы вообще не можем руководствоваться в своей деятельности
паникой и страхом буржуазии. Ну еще бы! Конечно, нет! Это — ак-
сиома. Но такую же аксиому представляет собою и та мысль, что мы
в своей деятельности должны руководиться тем соображением, что
мы не должны без надобности пугать тех, которые в данное время
могут быть полезны нам. Если эту аксиому до сих пор оспаривают
анархисты, то все «сознательные» социал-демократы давно уже,
надеюсь, перестали сомневаться в ней.
Кстати, о панике. Недавние тамбовские события способны, по-
жалуй, навести некоторых противников абсолютизма на ту мысль,
что правы «Московские ведомости», грозящие либералам все-
народным восстанием против конституционализма. Я спрашиваю,
есть ли на свете хоть один такой лоб, который не понимал бы, что
для дела политической свободы в России была бы чрезвычайно
вредна «паника», вызываемая такою мыслью, и что наша обязан-
ность заключается в том, чтобы воочию, на деле, путем рабочих
демонстраций, показать либеральной буржуазии, что «Московские
ведомости» клевещут на «народ», что рабочий класс готов восстать
не для поддержки царизма, а для борьбы с ним? А ведь редакция
«Искры» в своем письме имела в виду, между прочим, и такую
панику.
То правда, что она имела в виду не только такую «панику»,
то правда, что она вообще считала и считает вредной ту тактику,
которая стремилась бы сообщить буржуазии убеждение в том, что
в предстоящей нам теперь революции речь пойдет не о свержении
нашего «старого порядка», а о торжестве социализма. Но раз-
ве старая редакция «Искры» когда-нибудь одобряла подобную
тактику? Разве она не считала ее противоречащей всему духу со-
временного социализма? Вот что писал я, член старой редакции
«Искры», — в той самой книжке «Зари», в которой Ленин воевал
с «предисловием г. Струве».
«С точки зрения современного научного социализма всякие
толки о социалистическом перевороте, как о ближайшей цели
революционного движения в России, представляются вполне
и безусловно неосновательными. Ближайшей целью революци-
онного движения является низвержение абсолютизма, которое,
обеспечив русскому пролетариату политические права и полити-
ческую свободу, даст ему широкую возможность расти и зреть,
развиваться и организовываться для социалистической рево-
люции. Торжество социализма не может совпасть с падением
абсолютизма. Эти два момента по необходимости будут отделены
один от другого значительным промежутком времени. И именно
потому, что они будут отделены один от другого во времени, со-
циал -демократы, в своей непримиримой борьбе с абсолютизмом,
могут, с полным правам и нимало не противореча себе, указывать
всем, кому надлежит знать и понимать это, что их интересы
в настоящее время совпадают с интересами свободомыслящей
части нашего общества».
Если бы в то время, когда я писал это, — в 1901 году,— кто-
нибудь из наших товарищей оказал, что момент социалистическо-
го переворота совпадет у нас с моментом падения абсолютизма,
то старая редакция «Искры» сочла бы себя обязанной оспари-
вать эту мысль, во-первых, потому, что она вообще неправильна
с точки зрения научного социализма, а во-вторых, — потому, что
ее высказывание было бы вредно в практическом отношении,
так как могло бы вызвать невыгодные для нас опасения в рядах
либеральной буржуазии. Словом, наша старая коллегия объ-
явила бы эту мысль вредной, между прочим, и потому, что она
могла бы до известной степени запугать либералов. И в то время
нашу редакционную коллегию стали бы осуждать за это разве
лишь «социалисты-революционеры», которые тем настойчивее
обещают нам социалистический переворот, чем более души их
проникаются мелкобуржуазными стремлениями. Теперь за это
отрицательное отношение к ненужному запугиванию нас осуждает
«ортодоксальный» и «радикальный» Ленин. Как далеко ушли мы
по пути развития нашей политической мысли!
Увлеченный желанием атаковать новую редакцию «Искры»,
Ленин, как видно, совсем позабыл то, «что должен знать и пом-
нить» каждый сознательный социал-демократ, т. е. то, что такти-
ка запугивания есть тактика анархическая по преимуществу.
Анархическая тактика состоит в том, чтобы в каждый данный
момент произвести как можно больше шуму, крику, страху, смя-
тения и бестолковщины. Западный пролетариат давно уже пре-
красно знает, как много вредит его освободительному движению
эта нелепая тактика.
Пора знать это и русским рабочим. Если бы люди, принадлежа-
щие к так называемому «обществу» и собирающиеся вместе для того,
чтобы так или иначе протестовать против абсолютизма, приписали
нам анархическую тактику, то каждое появление наше в их среде,
или хотя бы только поблизости от них, могло бы только пугать их,
потому что мало ли какую штуку способны отмочить гг. анархисты!
Нам следует напомнить им о том, что мы не анархисты и что мы
сами осуждаем анархическую тактику. Этого требуют очевидные
интересы нашего дела. Но ведь напомнить им об этом и значит при-
нять меры к тому, чтобы не запутать «либералов».
Что же тут дурного? И почему Ленин так запуган нашим не-
желанием запугивать?
«Мы были бы глупцами, — восклицает Ленин, — если бы со-
ображались с их (либералов. — Г П.) паникой». Да. Мы были бы
глупцами, если бы соображались с нею. Но мы соображаемся
не с нею, а с интересами рабочего движения. И мы были бы триж-
ды глупцами, если бы, взявшись представлять эти интересы, мы
не сумели понять, что держаться тактики запугивания — значит
поддерживать не тех, которые борются с царизмом, а тех, которые
его защищают.
Ленин думает, что только «нововременцы» могут задумываться
о том, как бы не сыграть в руку реакции. Если бы он не был осле-
плен своим желанием во что бы то ни стало уличить в оппортунизме
новую редакцию «Искры», то он сообразил бы, что задумываться
об этом обязан всякий вышедший из детского возраста сторонник
политической свободы.
Основатели научного социализма прекрасно понимали вредное
значение запугиваний. В полемике с Ткачевым9 Энгельс писал
(в половине семидесятых годов), что в России находятся налицо
все условия революции, и прибавлял: «Отдалить ее могут лишь
два события: удачная война против Турции или Австрии, —
но для этого нужны деньги и прочные союзы, — или преждевре-
менная попытка восстания, которая снова загонит имущие классы
в объятия правительства» *. Энгельс решительно осудил бы такую
преждевременную попытку именно потому, что она запутала бы
имущие классы, т.е. именно потому, что она сыграла бы в руку
реакции. Пора, давно пора объявить оппортунистом «ново-
временца» Энгельса и отдать его под надзор «ортодоксального»
и «радикального» Бонч-Бруевича, этого неизменного alter ego
нового Ленина!
Те мысли, которые новая редакция «Искры» высказала в своем
письме, до такой степени неоспоримо правильны, что сам Ленин,
поющий, вопиющий и глаголющий об ее оппортунизме, вынужден
признать их «самоочевидными». «Неразумно было бы игнориро-
вать этого союзника (т. е. либеральную буржуазию. — Г. П.), —
говорит он, — нелепо было бы ставить себе целью устрашать
и пугать его; все это до такой степени самоочевидно, что странно
и толковать об этом. Но центральным фокусом и руководящей
нитью нашей агитации должно быть, повторяю, не воздействие
на этого союзника, а подготовка решительной битвы с врагом».
Но если это «самоочевидно», то «о чем гремят витии»? Если это
«самоочевидно», то с какой стати Ленин кричит о нашем оппорту-
низме? Не «самоочевидно» ли, что весь его шум и крик совершенно
лишен всякого разумного смысла?
Впрочем, нет, погодите. Ленин шумит и кричит потому, что
в письме новой редакции «Искры» эти «самоочевидные» исти-
ны не сопровождаются следующими, например, положениями,
«самоочевидность» которых Ленин «самоочевидно» считает еще
не совсем «самоочевидною»: «Мы должны соображаться с состоя-
нием своих сил (Вот оно что! А нам-то и невдомек, что мы должны
с ним считаться! Мы впервые услыхали это от Ленина.— Г. П.),
с ростом народного возбуждения и возмущения (Новая истина
обновленного Ленина! — Г. П.), с моментом, когда прямой натиск
пролетариата на самодержавие примкнет к одному из стихийных
и стихийно растущих движений». Тэ-эк-с! Правильно изволите
* См. брошюру «Ф. Энгельс о России», Женева 1894 г., стр. 19.
говорить, почтеннейший! Но жаль только, что сами-то вы плохо
«соображаетесь». Вы говорите:
«Заигрывая с земством, делая ничтожные уступки земству,
правительство ведь ровно ничего не уступило фактически народу;
правительство еще вполне и вполне может вернуться к реакции
(вернее, продолжить реакцию), как бывало на Руси десятки и сот-
ни раз после мимолетных либеральных веяний того или иного
самодержца ».
Это верно. Но именно потому, что правительство может вернуть-
ся к реакции, не сделав серьезных уступок «не только народу»,
но даже и самому земству, мы не без основания можем надеять-
ся на то, что нам удастся толкнуть на более решительную борьбу
с самодержавием, между прочим, и земцев. Именно поэтому мы
и должны постараться продиктовать, — как говаривал старый
Ленин, — недовольным земцам «положительную программу
действий».
Новый Ленин продолжает: «Именно в такой момент заигры-
вания с земством, отвода глаз народу, убаюкиванья его пустыми
словечками, надо особенно остерегаться лисьего хвоста, особенно
настойчиво напоминать, что враг еще не сломан, особенно энер-
гично звать к продолжению и удесятерению борьбы с врагом».
Опять верно! Именно в настоящий момент надо особенно осте-
регаться лисьего хвоста царского правительства и напоминать
всем, что враг еще не сломан.
Но что же говорит новая редакция «Искры»? То, что сознатель-
ный пролетариат, диктуя, — согласно совету старого Ленина, — не-
довольным земцам «положительную программу действий», должен
напоминать им, что указанный хвост принадлежит именно лисице,
а не какому-нибудь другому, менее хищному, зверю, и приглашать
их принять участие в облаве на этого хитрого и вредного зверя.
Новый Ленин находит, что именно в настоящий момент пре-
ступно переносить центр тяжести с обращения к правительству
на обращение к земству. Тут уже я не скажу: «верно!», потому
что тут — или умышленная путаница, достойная самого пуши-
стого лисьего хвоста, или невольное «недоумение», простительное
только зеленому гимназисту, как выразился Энгельс в полемике
с Ткачевым. Обращение обращению — рознь. К правительству
мы «обращаемся», стараясь повалить его, а к обществу мы «об-
ращаемся», стараясь побудить его к более энергичной борьбе
с правительством и... и, — как выражался старый Ленин, — про-
диктовать ему «положительную программу действий». Ларчик
открывается, как видите, совсем просто.
Товарищи, нападающие на новую редакцию «Искры» за ее
письмо, мнят себя крайними революционерами, а между тем
та тактика, которую они рекомендуют, была бы вредна с точки
зрения пролетариата, т. е., стало быть, с точки зрения революции.
Они идут в одну комнату, а попадают в другую. Такую ошибку
постоянно повторяли когда-то народники; но она совершенно не-
позволительна социал-демократам.
А что такую ошибку делают товарищи, нападающие на письмо
«Искры», это станет ясно для них самих, если они дадут себе не-
большой труд в продолжение нескольких минут подумать над спор-
ным вопросом.
В самом деле: товарищи, осуждающие нас, согласны с нами
в том, что России предстоит теперь пережить не пролетарскую,
а буржуазную революцию. Но между тем как мы советуем про-
летариату, — которому суждено играть главную роль в этой
буржуазной революции, — своевременно позаботиться о том,
чтобы в начинающейся борьбе приняли участие все те буржуазные
элементы, которые только могут участвовать в ней, — наши мни-
мо-радикальные товарищи хотят, чтобы буржуазная революция
совершена была силами одного пролетариата. Нечего сказать,
хорош радикализм! Если бы пролетариат послушался «радикаль-
ных» советов, даваемых ему этими нашими товарищами, то на-
шим восхищенным очам, может быть, в самом скором времени
пришлось бы наслаждаться следующим отрадным зрелищем:
революционный пролетариат, не щадя живота своего, ведет
борьбу с абсолютизмом, предоставляя «половинчатой» буржу-
азии, — в наказание за ее «половинчатость», — спокойно сидеть
сложа руки; а когда абсолютизм падает, этот самый пролетариат
отходит на задний план, — потому что совершенная им революция
имеет буржуазный, а не социалистический характер, — предостав-
ляя «половинчатой» буржуазии целиком пользоваться плодами
совершенной им революции. Какой замечательный радикализм!
И как не сказать о людях, одержимых им, что они стремятся
«радикально» работать на пользу «половинчатой» буржуазии.
Разница между нами и товарищами, нас осуждающими, сво-
дится вот к чему:
Мы,— «оппортунисты»,— хотели бы хоть отчасти свалить
тяжесть предстоящей политической борьбы с плеч пролетариата
на плечи буржуазии.
Они, — «радикалы», — хотят, чтобы эта тяжесть целиком легла
на спину пролетариата.
Разница тут большая, но она не в пользу мнимых «радикалов».
Маркс говорил когда-то, что буржуазия признает за пролета-
риатом одно право: право на узурпацию борьбы с абсолютизмом.
Но то право, которое в конце сороковых годов «признавалось»
за пролетариатом буржуазией, это самое право навязывается
теперь пролетариату его бессознательными друзьями. Мы ре-
шительно отклоняем от себя всякую претензию на «радикализм»
этих бессознательных друзей.
Если бы такой «радикализм» был обнаружен каким-нибудь за-
матерелым экономистом, то это было бы естественно: экономисты
не понимали политических задач нашей партии. Но что такой же
«радикализм» обнаруживает новый Ленин, тем самым впадая
в непримиримое противоречие со старым Лениным, автором
брошюры «Что делать?», это — загадка, разгадать которую можно
лишь с помощью одной из двух следующих гипотез.
Первая гипотеза. Ленин увидел, что даже в его собственном
лагере те старые обвинения в оппортунизме, которые он прежде
посылал по адресу новой редакции «Искры» единственно на ос-
новании своих организационных разногласий с нею, порядочно
уже приелись и перестали производить надлежащее впечатление.
Поэтому он решил подкрепить их каким-нибудь «принципиаль-
ным» разногласием и придумал тактическое разногласие по поводу
земской кампании.
Я думаю, что эта гипотеза далеко не лишена основания, и думаю
так вот почему. Вскоре после выхода листовки Ленина я встретил-
ся с одним из товарищей, принадлежащих к «твердокаменным»,
и заговорил с ним о нашем партийном нестроении, обвиняя в нем,
главным образом, политическую неразвитость его единомышлен-
ников, не желающих уступить совершенно естественным и закон-
ным требованиям своих товарищей. «Хорошо, — возразил мне мой
собеседник, — допустим, что наши организационные требования
неосновательны; но вот теперь обнаружились также и тактические
разногласия». И надо было видеть, с каким удовольствием конста-
тировал он «обнаружение» этих новых разногласий! Видно было,
что, благодаря этому неожиданному «обнаружению», у него гора
с плеч свалилась. Я тогда же подумал, что мой собеседник недолго
остался бы «твердокаменным», если бы Ленин не догадался обви-
нить «новую» редакцию «Искры» в тактическом оппортунизме.
И мне сдается, что психология этого товарища не была исключи-
тельным явлением между «твердокаменными».
Вторая гипотеза состоит вот в чем. Новый Ленин в сущности
не так расходится со старым, как это может показаться на первый
взгляд. Известно, что старый Ленин никогда не смотрел на проле-
тариат глазами марксиста. Его пресловутое положение, гласящее,
что предоставленный самому себе пролетариат никогда не пошел бы
дальше трэд-юнионизма, было, с точки зрения Маркса, — на-
стоящим пасквилем на рабочий класс. Такой взгляд можно было
отчасти извинить лишь с помощью того соображения, что Ленин
еще не успел усвоить себе, во всей ее полноте, Марксову теорию.
Чтобы вы не подумали, товарищи, что я преувеличиваю, я прошу
вас вдуматься в смысл следующих строк:
«Таких людей (профессиональных революционеров, от души
возненавидевших буржуазный порядок и повернувшихся к нему
спиной. — Г. П.), таких людей немного, но зато они драгоценны,
разумеется, только тогда, когда, возненавидев общебуржуазное
стремление к господству, задушили в себе последние остатки лич-
ного честолюбия; в таком случае, повторяю я, они действительно
драгоценны. Народ дает им жизнь, элементарную силу и почву;
но взамен они приносят ему положительные знания и привычку
отвлечения и разобщения и умение организовываться и создавать
союзы, которые в свою очередь создадут ту сознательную боевую
силу, без которой немыслима победа». Кто автор этих строк?
Ленин? Нет, не Ленин. Откуда же видно, что не Ленин? Вот откуда:
у Ленина вместо «народа» стоял бы «рабочий класс»; вместо «при-
вычки отвлечения и разобщения» стояло бы «социалистическое
сознание»; у Ленина марксистская терминология. Но что каса-
ется собственно отношения профессиональных революционеров
к массе, то старый Ленин отнюдь не расходился в его понимании
с автором только что приведенных мною строк. Об этом авторе
Маркс сказал, что у него профессиональный революционер явля-
ется тем святым духом, который один только и способен сообщить
революционную жизнь мертвой массе. Совершенно таким же свя-
тым духом, оживляющим мертвую массу пролетариев, являются
профессиональные революционеры в концепции Ленина. И совер-
шенно так же, как у автора только что приведенных мною строк,
у Ленина профессиональные революционеры создают «союзы»,
по своему усмотрению распоряжающиеся судьбою всего рабочего
движения. Неудивительно поэтому, что и тот «план» Ленина,
согласно которому должны создаваться «союзы» профессиональ-
ных революционеров, как две капли воды похож на тот «план»,
который, — за тридцать лет до появления ленинского «Письма
к товарищу», — был придуман и осуществлен автором интересую-
щих нас строк. Но кто же был этот автор, предвосхитивший взгляд
и план «ортодоксального» и «радикального» марксиста Ленина?
Это был радикальный и ортодоксальный анархист М. Бакунин10,
автор книги «Государственность и анархия», на 7-й странице
которой находится приведенное мною место об отношении про-
фессиональных революционеров к массе. А «твердокаменный»
союз, организованный Бакуниным, в духе ленинского «Письма
к товарищу», за тридцать лет до появления этого письма, был
тот «Всемирный Союз Социальной Демократии» (даже и соци-
альная демократия, как видите, не была забыта! — Г. П.), с ко-
торым Марксу пришлось вести такую жестокую борьбу в недрах
Интернационала. Вот так штука!*
Мыслящий по-бакунински, «ортодоксальный» и «радикаль-
ный» марксист Ленин энергично отстаивал ту мысль, что члены
«союзов» профессиональных революционеров должны влиять
на «все классы» общества (у Бакунина они тоже должны были
стремиться к такому влиянию). Но политический кругозор мыс-
лящего по-бакунински «ортодоксального» и «радикального»
марксиста Ленина всегда ограничивался узкими пределами кро-
шечных «союзов» профессиональных революционеров. Наточку
зрения рабочего класса Ленин был так же мало способен встать,
как и Бакунин. Поэтому, когда наша история поставила перед
этим классом серьезную политическую задачу, Ленин оказался
неспособным решить ее и, благодаря этой неспособности, пустился
* Этот «союз» целиком был основан на принципе «централизации руковод-
ства» и «децентрализации ответственности». Но вообще надо признать,
что, как создание «интеллигентного» заговорщика, «план» Бакунина был
несравненно грандиознее ленинского плана. Хоть Бакунин и был одним
из отцов анархической церкви, а надо отдать ему эту справедливость.
Беспристрастие — прежде всего!
обвинять в оппортунизме тех людей, которые решали эту задачу
в духе научного социализма.
Такова мол вторая гипотеза. Если вы скажете, что в ней так же
мало лестного для Ленина, как и в первой, то я возражу вам, что
виноват в этом не я, а сам Ленин со своими недодуманными те-
ориями, заговорщицкими планами и ни на чем не основанными
обвинениями. А если вы спросите, какой же из этих двух гипотез
придерживаюсь я сам, то я отвечу: и той, и другой.
Я думаю, что бестактное нападение Ленина на новую редак-
цию «Искры» по вопросу о тактике объясняется, во-первых,
тем, что ему, в его нынешнем неприятном и затруднительном по-
ложении, как говорится, до зарезу нужно было придумать какое-
нибудь «принципиальное» разногласие с нею; а во-вторых, еще
и тем, что и в то доброе старое время, когда он сам принадлежал
к редакции «Искры» и когда он так настоятельно советовал нам
(«тот не социал-демократ и т.д.») ходить во все классы общества
и диктовать недовольным земцам положительную программу
действий, он и это хождение, и эту диктовку представлял себе
узко, однобоко, утопично, т. е. по-бакунински, т. е. как ряд более
или менее «конспиративных» предприятий отдельных,— хотя
и строго подчиненных центральному «кулаку», — профессиональ-
ных революционеров. По этой причине он и стал говорить сугубые
пустяки, когда история выдвинула перед нами вопрос о том, каким
именно образом не тот или другой отдельный конспиратор, а весь
сознательный пролетариат России должен и может «идти рядом»
с либеральной буржуазией, выступающей против абсолютной
монархии. Эти сугубые пустяки неизбежно должны были прийти
в не совсем сознательную голову Ленина; но неизбежность этих
сугубых пустяков нисколько не помешала и нисколько не могла
помешать ему использовать их для своей демагогической агитации
против новой редакции «Искры». Напротив, он схватился за них,
как утопающий хватается за соломинку, и в этом случае соло-
минка, — вопреки общему правилу, — оказалась небесполезной
для утопающего. Таким образом, предлагаемые мною две гипотезы
не только не исключают, а дополняют и подкрепляют одна другую.
Но если Ленин оказался теперь в таком положении, что для не-
го очень выгодна неясность его собственной политической мысли,
то наше положение совершенно иное. Наша обязанность заключа-
ется не в том, чтобы вносить смуту в умы интеллигенции и сеять
раздоры внутри основываемых ею «союзов», а в том, чтобы всеми
зависящими от нас средствами освещать тот путь, на который те-
перь непременно должны выступить все сознательные российские
рабочие и который в общих чертах был указан революционному
пролетариату всех стран еще Марксом и Энгельсом. И эту обязан-
ность мы сумеем исполнить, несмотря на все нелепые обвинения
и заподазривания. Забывать о ней теперь значит, — в полном смыс-
ле этого энергичного выражения, — позорить гражданина сан!
Крепко жму руку.
Ваш Г. Плеханов
Ответ тов. Лядову1
Почтеннейший товарищ! Мой ответ Вам будет краток.
Прежде всего я поставлю Вам на вид, что Ваше письмо написано
странным и, — при данных обстоятельствах очень смешным, — то-
ном того допроса, который в Вашей старой юридической практике
назывался допросом с пристрастием. Я решительно не знаю, что
дает Вам право говорить со мной таким тоном. Неужели те два об-
стоятельства, что Вы — член партии и что Вы голосовали за меня
на втором съезде? Но подумайте немного, — если только Ваше
очевидное раздражение не совсем лишило Вас склонности к раз-
мышлению, - и Вы сами поймете, что этих обстоятельств еще
не достаточно для того, чтобы позволить Вам допрашивать меня
так, как Вы вздумали допрашивать.
Когда в Российской Социал-Демократической Рабочей Партии
восторжествует, — если восторжествует, — та политика, которую
я называю политикой мертвой петли, туго затягиваемой на ее
шее, тогда Ваш странный и смешной тон, — считающийся теперь
устарелым даже в российских правительственных канцеляриях, —
может быть, и станет общепринятым в сношениях членов партии
с ее литераторами, которые к тому времени будут, вероятно, пере-
именованы в «партийных сочинителей». Но это мне все равно, пото-
му что тогда я, конечно, уже не останусь ни в редакции, ни в партии.
Теперь же, когда еще не наступило такое время, — которое было бы
временем унижения и стыда для нашей партии, — и когда еще
очень позволительно усомниться в том, что оно наступит, теперь
Вы, почтеннейший, обязаны вести себя прилично и помнить, что
тон допроса с пристрастием и непозволителен, и нецелесообра-
зен, ибо напугать меня или кого-нибудь из остальных редакторов
«Искры» не так легко, как это Вы, по-видимому, воображаете.
Значит, Вы только даром ставите себя в нелепо-смешное и смешно-
нелепое положение.
Что касается собственно Ваших допросных пунктов, то я, не слу-
жащий дворянин Тамбовской губернии, Георгий Валентинов сын
Плеханов, у исповеди и святого причастия очень давно уже не бы-
вавший, не токмо за страх, но и за совесть отвечаю.
По пункту насчет моих будто бы «намеков» на Ленина:
Я не требовал, чтобы ЦК лишил его доверия, и решительно
не знаю, почему таковая на меня, с Вашей стороны, ябеда. Я только
полагал и полагаю, что если ЦК не одобряет политики Ленина,
то ему надо лишить этого товарища тех полномочий, которые
даны ему как заграничному представителю этого учреждения,
и назначить другого уполномоченного, лучше выражающего его,
Центрального Комитета, стремления и намерения. Вот только
и всего. Это так просто, что даже советник Иванов, не вмещающий
ничего пространного, поймет это без особенного напряжения ума.
И если это непонятно советнику, виноват — товарищу Лядову,
то это объясняется тем особым настроением, в котором находится
он и, если я не ошибаюсь, довольно значительная часть наших
«твердых» товарищей. Они чувствуют, что логическими довода-
ми им защищать свою позицию невозможно, поэтому они спешат
обижаться. В направлении болезненной обидчивости они идут
так быстро, что скоро догонят наших социалистов-реакционеров,
которые, как известно, начинают кричать, что их обидели, всякий
раз, когда попадают в затруднительное положение. То, что при-
лично социалисту-реакционеру, то неприлично социал-демократу,
у которого не должно быть ничего, кроме холодного презрения
к этой жалкой роли высеченных прекрасных душ, как выразился
однажды Маркс в одном своем полемическом произведении.
Если в той или другой из моих статей было или будет что-либо
обидное для Ленина, то он сам может вступить в объяснение со мною,
и я не откажусь дать ему гласный ответ насчет тех выражений, в ко-
торых я говорю о нем, в надежде, что и он не откажется печатно объ-
ясниться насчет тех выражений, в которых он говорит о товарищах
П. Аксельроде, В. Засулич и других заслуженных членах нашей
партии. Я думаю, что ходатаи по делам Ленину не нужны, и потому
с советником Лядовым ни в какие разговоры о нем вступать не желаю.
Пункт второй.
Что касается деятельности Центрального Комитета и его за-
граничных представителей, то я говорил о ней в обращении
к этому Комитету и считаю себя обязанным объясниться на этот
счет именно с ним, а не с кем-либо другим, хотя бы этот другой
и подавал за меня голос на втором съезде партии. Если ЦК угодно
публично объясняться со мной по этому поводу, то я готов; и тут
товарищ Лядов не ошибается: данных у меня достаточно. Но пре-
жде, чем я скажу что-нибудь на этот счет, нужно, чтобы заговорил
сам ЦК, а не какой-то ходатай по делам, хотя бы и очень способный
допрашивать с пристрастием. Но если ЦК пожелает публично объ-
ясняться со мною, то он, разумеется, — по требованиям логики
и по долгу вежливости, — не откажется предварительно ответить
на тот вопрос, который я гласно поставил ему в № 66 «Искры».
Я думаю, что письмо товарища Лядова послужит нашему ЦК
лишним побуждением для ответа мне на указанный вопрос,
и с этой стороны полагаю, что письмо этого товарища принесет
пользу нашему общему-делу, несмотря на то, что оно написано
тоном, гораздо более приличным какому-нибудь сутяге из числа
персонажей Островского, чем социал-демократу.
Теперь молчание ЦК становится все более и более невозможным.
Третий допросный пункт гласит: «Какие это неразумные под-
виги тов. Ленина, - наиболее якобы последовательного, по Вашим
словам, носителя принципов этой политики, — заставили Вас
припомнить слова некрасовского князя Ивана о министерском
стуле и глупостях, наделанных на нем?»
Я отдаю должную дань тому казенно-угрожающему « штилю»,
коим написан сей допросный пункт, и невольно восклицаю опять
с Некрасовым2:
Когда б я слог такой имел!
Я думаю, кроме того, что тов. Лядов едва ли поступил тактично,
напомнив Ленину о тех некрасовских стихах, которые вспомнились
мне по поводу его деятельности. Это напоминание покажет лиш-
ний раз Ленину, что хотя услуга нам, при нужде, дорога, но за нее
не всяк умеет взяться.
Но по существу сего пункта имею честь поставить Вашему
Высокоблагородию на вид то самое соображение, кое уже выска-
зано было мною в ответ на допросный пункт номер первый: если
я незаслуженно обидел Ленина, то я готов объясниться с ним,
но не считаю нужным тратить время на объяснения с его ходатаем
по делам, тем более, что мне неизвестно, имеет ли оный ходатай
доверенность, засвидетельствованную установленным в законе
нотариальным порядком.
После всего сказанного мною я могу спокойно предоставить чи-
тателю судить о том, нарушаю ли я партийный долг, отказываясь
отвечать по существу на допросные пункты, предъявленные мне
товарищем Лядовым.
Еще два слова. Против выбора старой редакции я на съезде
не голосовал, да и не мог голосовать, по той простой причине, что
я, как член той же редакции, не принимал участия в голосовании
по этому предмету.
Если я, выбранный так называемым большинством, не одо-
бряю его теперешнего поведения, то это происходит единственно
потому, что это поведение кажется мне неразумным и вредным.
Тов. Лядов думает, может быть, что я не имею права поступать
по своему убеждению и обязан всякий раз справляться, как поду-
мают товарищи, голосовавшие за меня на съезде? Если да, то мне
нетрудно было бы показать, что сей странный «централист»
очень ошибается. А что он действительно так думает, это я могу
предполагать ввиду его ссылки на то, что он подал за меня свой
голос. Но это обстоятельство нисколько не увеличивает его права
по отношению ко мне: за кого бы ни голосовал он на съезде, эти
его права не больше и не меньше прав на меня всех других членов
нашей партии.
Довольно! Тверской комитет видит, что мы не отказываемся пе-
чатать произведения литературных выразителей таг: называемого
большинства. Не наша вина, если оные выразители... выражались
до сих пор не совсем удачно.
Р. S. Насчет мнимого оппортунизма меньшинства я не нахожу
нужным спорить с тов. Лядовым: я уже много раз доказывал, что
говорить об оппортунизме таких товарищей, как П. Аксельрод,
Мартов, Старовер и т. д., значит не понимать значения этого слова,
и если он все-таки лезет с ним, то ясно, что он безнадежен.
Странное дело! У нас стали называть оппортунистами тех,
которые не хотят приспособлять своих взглядов ко взглядам
и «ндраву» Ленина, т. е. тех, которые лишены оппортунизма,
желательного для этого маленького Солона3 наизнанку. Тех же,
которые отличаются этим оппортунизмом, почему-то называ-
ют твердыми. И чем больше у них этого оппортунизма, тем более
твердыми кажутся они себе и другим. Слова имеют свою судьбу,
как и книги! Но тов. Лядов знает, что я не держусь этой странной
терминологии: у меня для «твердых»,— т.е. собственно для не-
которой их части, - есть другое название...
Р. Р. S. Кроме товарища Лядова мне прислал письмо еще какой-
то Нилов. Эго лицо мне совершенно неизвестно, так что я не только
не знаю, за кого и когда оно голосовало, но мне не известно даже,
имело ли оно право голосовать за кого-нибудь из нас, т. е. принад-
лежит ли оно к нашей партии. Если Лядов допрашивает, то Нилов
просто бранится. Наша редакция не сочла себя обязанной поме-
щать на столбцах «Искры» эту брань, которая, ввиду указанного
обстоятельства, является как бы анонимной.
Рабочий класс
и социал-демократическая интеллигенция
Лучше поздно, чем никогда...
Вопрос об отношении социал-демократической интеллигенции
к рабочему классу в той его формулировке, которая интересует
нас здесь, представляет собою лишь одну из разновидностей ко-
ренного вопроса «философии истории»: вопроса об отношении
общественного «бытия» к общественному «мышлению». В течение
всего XIX века этот последний вопрос, можно сказать, не сходил
с очереди в общественной науке, ложась в основу даже некоторых
теологических споров: так, например, знаменитый в свое время спор
между Штраусом и Бруно Бауэром1 о происхождении евангельских
вымыслов был в сущности спором о том, как относится «мышле-
ние» («SelbstbewuBtsein»2 Бруно Бауэра) к «бытию» («Substanz»3
Штрауса). В истории русского революционного движения он
выступал на сцену каждый раз, когда наши революционеры на-
чинали задумываться об отношении интеллигенции к «народу».
Будущий, — более глубокий и более разносторонне образован-
ный, — Милюков4 откроет в наших бесконечных и беспорядочных
всероссийских спорах об этом вопросе массу интереснейших данных
для «истории русской культуры». Я от души желаю успеха этому
будущему Милюкову, но сам я не имею теперь ни желания, ни воз-
можности забираться «в глубь времен». Я стану рассматривать этот
вопрос лишь постольку, поскольку он затрагивает самые насущные,
практические интересы нашей партии.
Наши «экономисты» говорили еще недавно, что «революцион-
ная бацилла — интеллигенция» не должна предлагать пролетари-
ату социалистическую программу раньше, чем он сам, безо всякой
помощи с ее стороны, додумается до социалистических идеалов.
Это была большая практическая ошибка, обусловленная грубым
теоретическим промахом: непониманием той роли, которую
играли, играют и не могут не играть передовые личности в истории
развития революционного класса. Теперь взгляд «экономистов»
отвергнут едва ли не всеми российскими социал-демократами.
И я как нельзя более рад этому обстоятельству, потому, что меня
очень сильно огорчала и раздражала грубая и вредная ошибка
«экономистов». Но из того, что теперь никто из нас не согласен
с экономистами, вовсе еще не следует, что вопрос об отношении
социалистической интеллигенции к «народу» решается нами те-
перь безошибочно. Заблуждаться можно - увы!! на множество
самых разноразных и даже противоположных ладов. У нас многие
держатся теперь в решении этого вопроса такого взгляда, который
можно назвать дополнительным до взгляда «экономистов»: эти
два взгляда дополняют друг друга до истины подобно тому, как
в геометрии известные углы дополняют друг друга до прямого.
Но как ни один дополнительный угол не может быть прямым, а не-
пременно будет более или менее острым, совершенно так ни один
дополнительный взгляд никогда не может быть верным, а всегда
будет более или менее ошибочным в своей односторонности.
В данном случае элемент ошибки делится в равной мере между
тем взглядом, которого держались «экономисты», и тем, который
сменил его в умах некоторой части наших товарищей, уподобляя
каждый из них острому углу в 45 градусов.
Взгляд, заменивший у нас собою отвергнутый взгляд «экономи-
стов» , состоит в том, что если бы не было знаменитой «бациллы»,
то шансы социализма были бы равны нулю, так как сам по себе
рабочий класс не может прийти к социалистическим выводам*.
Это тот же «экономизм», но только поставленный вверх ногами:
отношение общественного «мышления» к общественному «бытию»
понимается здесь ничуть не лучше. Чтобы сделать настоящий,
а не мнимый «шаг вперед» в понимании этого отношения, мы
должны прежде всего справиться с этой новой ошибкой, разде-
латься с этой новой погудкой на старый лад.
Рассмотрим же этот предмет со всем тем вниманием, какого он
заслуживает по своей теоретической и практической важности.
Указанная мною новая погудка на старый лад, явившаяся как
неосмысленная и односторонняя реакция против одностороннего
и неосмысленного взгляда «экономистов», нашла себе наиболее
яркое выражение в брошюре Ленина «Что делать?» К этой брошюре
мы и обратимся.
Там, на стр. 20, в главе: «Стихийность масс и сознательность
социал-демократии» мы встречаем следующее интересное сужде-
ние, относящееся к нашим знаменитым стачкам девяностых годов.
«Взятые сами по себе, эти стачки были борьбой трэд-юнио-
нистской, но еще не социал-демократической; они знаменовали
пробуждение антагонизма рабочих и хозяев, но у рабочих не было,
да и быть не могло, сознания непримиримой противоположности
их интересов всему современному политическому и общественному
строю, т. е. сознания социал-демократического. В этом смысле стач-
ки девяностых годов оставались движением чисто-стихийным».
Что десятки тысяч рабочих, участвовавших в названных стач-
ках, далеко еще не стояли на высоте социал-демократического со-
знания, с этим, разумеется, нельзя не согласиться. Но посмотрим,
как Ленин обосновывает далее свое суждение.
«Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабо-
чих и не могло быть (курсив Ленина). Оно могло быть принесено
только извне. История всех стран свидетельствует, что исключи-
тельно своими собственными силами рабочий класс в состоянии
* Я указал на это еще в моем Vademecum’e» [Сочинения, т. XII. J.
выработать лишь сознание трэд-юнионистское, т. е. убеждение
в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами,
добиваться от правительства издания тех или иных необходимых
для рабочих законов и т. п. Учение социализма выросло из тех
философских, исторических, экономических теорий, которые раз-
рабатывались образованными представителями имущих классов.
Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс,
принадлежали и сами, по своему социальному положению, к бур-
жуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое
учение социал-демократии возникло совершенно независимо
от стихийного роста рабочего движения, возникло как естествен-
ный и неизбежный результат развития мысли у революционно-
социалистической интеллигенции».
Социал-демократическое учение в нашей стране действительно
и несомненно было естественным и неизбежным результатом раз-
вития мысли у «революционно-социалистической» интеллигенции.
Но откуда взял Ленин, что эта мысль развивалась «совершенно
независимо от стихийного роста рабочего движения»? Вот инте-
ресный вопрос.
Если бы Ленин был хоть немного лучше знаком с историей на-
шего революционного движения, то он знал бы, что «стихийный
рост рабочего движения» оказал на него очень сильное влияние
именно в то время, когда старая народническая теория начинала
трещать по всем швам, вследствие новых, непредвиденных ею,
запросов жизни. В революционной литературе конца семидесятых
годов можно найти несколько весьма поучительных примеров
того, как неожиданное появление на нашей исторической сцене
пролетариата со свойственными ему общественными запросами
сбивало с толку народнических писателей и тем приближало время
основательного пересмотра народнической программы. На первый
раз я отсылаю Ленина к передовой статье № 4 «Земли и воли»5,
написанной по поводу стачек на Обводном канале в Петербурге.
«К тому времени, о котором у нас идет речь, т. е. к половине
девяностых годов, — продолжает Ленин, — это учение не только
было уже вполне сложившейся программой группы “Освобождение
труда”6, но и завоевало на свою сторону большинство революци-
онной молодежи в России» (стр. 20-21).
В качестве члена-основателя бывшей группы «Освобождение
труда» я категорически утверждаю, что если мы, бывшие черно-
передельцы7, перешли от народничества к марксизму, то этим
мы в очень большой степени обязаны «стихийному росту ра-
бочего движения». Влияние на нас этого роста можно было бы
документально доказать некоторыми выписками из «Черного
передела». Но я не делаю этого, надеясь, что читатель поверит
мне на слово, и ограничусь указанием на то, что мне, игравшему
некоторую роль в истории возникновения группы «Освобождение
труда», приходилось, когда я еще был народником и принадлежал
к организации «Земли и воли», главным образом, «заниматься
с рабочими»; я убежден, что именно опыт, приобретенный мною
в этих «занятиях», подготовил меня к усвоению марксизма. Очень
характерно, что другой член-основатель группы «Освобождение
труда», П. Аксельрод8, тоже посвящал свои силы преимущественно
«занятиям с рабочими».
Место не позволяет мне, к сожалению, остановиться дольше
на этом вопросе. Интересующихся им читателей я отсылаю к своей
брошюре «Русский рабочий в революционном движении». Из нее
они увидят, как жестоко исказил Ленин неоспоримую истори-
ческую истину в угоду своей странной доктрине. Я же перейду
к «Западу».
Что Маркс и Энгельс принадлежали к интеллигенции, это, раз-
умеется, справедливо, хотя и эта справедливая мысль выражена
у Ленина не вполне точно: так, например, «по происхождению
своему», Энгельс, сын богатого фабриканта, вовсе не принадлежал
к интеллигенции. Но это незначительная частность. Несравненно
важнее то, что теоретические взгляды Маркса и Энгельса тоже раз-
вивались под сильнейшим влиянием «стихийного роста рабочего
движения» в Германии, Франции и Англии. Это известно всем
и каждому, и надо только удивляться, каким образом мог не знать
этого Ленин. Ему достаточно было бы прочитать хоть английское
предисловие, которое Энгельс предпослал своей книге «Die Lage
der arbeitenden Klassen in England»9, чтобы понять, как реши-
тельно и сильно повлиял «стихийный рост рабочего движения»
в Англии на разви-тие взглядов одного из основателен научного
социализма. Что касается Маркса, то всякий, прочитавший хо-
тя бы одну статью «Zur Kritik der Hegelschen Rechtsphilosophie»10,
знает, что революционные упования будущего автора «Капитала»
с самого возникновения своего находились в теснейшей зависимо-
сти от «стихийного рабочего движения». Наконец, если Ленину
некогда было делать такого рода литературные справки, то он
мог бы проверить свою смелую теорию с помощью следующего
простого рассуждения a priori.
Маркс и Энгельс признали пролетариат главной революцион-
ной силой нашего времени, силой, историческая миссия которой
состоит в замене капиталистического способа производства соци-
алистическим. Но, чтобы они могли признать пролетариат такой
силой, необходима была наличность двух условий: во-первых,
антагонизма классов и быстрого «стихийного роста рабочего дви-
жения», во-вторых, внимательного отношения к этим явлениям
с их собственной стороны, т.е. со стороны тех, которые в свою
очередь призваны были поставить социализм на научную почву*.
Ясно, стало быть, что совершенно немыслимо считать развитие
научного социализма «совершенно независимым от стихийного
роста рабочего движения». Если бы Ленин дал себе легкий труд
сообразить это, он немедленно зачеркнул бы то свое положение,
которое могло иметь некоторый смысл под пером писателя-реали-
ста, но является неожиданной бессмыслицей, когда его выдвигает
и отстаивает человек, не без успеха выдающий себя за сторонника
материалистического объяснения истории.
«Учение социализма» действительно «выросло из тех фило-
софских, исторических, экономических теорий, которые разра-
батывались обра зованными представителями имущих классов,
интеллигенцией». Но пока интеллигенция «разрабатывала» свои
социалистические теории, не то, чтобы «совершенно независимо
от стихийного роста рабочего движения», — этого никогда не было
и быть не могло, — а только не посвящая этому росту всего того
внимания, какого он заслуживал, до тех пор социализм оставался
утопическими, по замечанию Меринга11 о французском утопиче-
ском социализме, способствовал скорее затемнен ию, чем уясне-
нию классового самосознания пролетариата**. Как же мог Ленин
упустить это из виду? Как мог он столь сильно уподобиться тому
крыловскому герою, который слона-то и не заметил?
* «Новейший социализм, по своему содержанию, является прежде всего
результатом наблюдений, с одной стороны, над господствующим в совре-
менном обществе антагонизмом между имущими и неимущими классами,
капиталистами и наемными рабочими, с другой — над анархией, существу-
ющей в производстве» (Энгельс).
** «Aus dem literarischen Nachlass etc.», Band IL, p. 4.
«Философские, исторические, экономические теории», и вообще
идеи, никогда не «разрабатывались» идеологами «совершенно
независимо» от социальной истории и от «стихийных движений»
того народа, в среде которого они возникали. Но «стихийный рост
рабочего движения» представляет собою самое крупное, самое
важное и самое влиятельное явление во внутренней жизни евро-
пейского общества XIX столетия. Спрашивается, можно ли хоть
на одну минуту, хоть на одну сотую долю секунды допустить, что-
бы научный социализм, — самое крупное, самое важное и самое
влиятельное явление в истории европейской общественной науки
этого столетия, — возник и развивался «совершенно независимо
от стихийного роста рабочего движения»? Конечно, нельзя! Этого
не допустит теперь сам профессор Кареев. Как же Ленину не стыдно
было писать такие... странности?
Далее, откуда взял он, будто «история всех стран свидетельству-
ет, что исключительно своими собственными силами рабочий класс
в состоянии выработать лишь сознание трэд-юнионистское»? Она
ни о чем подобном не «свидетельствует». Она показывает совсем
не то, что увидел в ней Ленин. Да оно и неудивительно. Если вер-
но то коренное положение исторического материализма, которое
гласит, что «мышление» людей определяется их «бытием», и ес-
ли не обманывает нас та основная теорема научного социализма,
которая говорит, что социалистическая революция явится необ-
ходимым следствием противоречий, свойственных капитализму,
то ясно, что на известной стадии общественного развития рабочие
капиталистических стран пришли бы к социализму даже в том
случае, если бы они были предоставлены «своим собственным
силам». Маркс и Энгельс прекрасно понимали и выясняли это.
Еще в 1845 году Маркс, споря с Бруно Бауэром, указывал
на то, что пролетариат, как пролетариат, т. е. в силу своего поло-
жения в капиталистическом обществе, вынужден будет прий-
ти к отмене частной собственности, т.е. совершить социальную
революцию*. При этом Маркс прибавлял, что «речь идет не о том,
какую цель ставит себе в данное время тот или другой пролетарий
или даже весь пролетариат. Речь идет о том, что представляет собою
этот класс и что он, в силу этого своего бытия (diesem Sein gemaB),
* См. «Die heilige Familie oder Kritik der kritischen Kritik. Gegen Bruno Bauer
und Consorten», во втором томе изданного Мерингом « Nachlass’a», р. 132.
исторически принужден будет совершить. Его цель и его истори-
ческое действие осязательно и непререкаемо определяются его
собственным житейским положением, равно как и всей органи-
зацией современного гражданского общества. И нет надобности
распространяться о том, что значительная часть английского
и французского пролетариата уже сознает свою историческую за-
дачу и постоянно работает над тем, чтобы привести это сознание
к полной ясности» *. Это, — как видит читатель, — совсем не по-
хоже на то «трэд-юнионистское сознание», до которого, по словам
Ленина, только и способен додуматься пролетариат «исключи-
тельно своими собственными силами» **.
Энгельс в этом отношении вполне согласен с Марксом. Описывая
положение рабочего класса в Англии, он показывает, что англий-
ский рабочий не может быть доволен своим положением и что
это положение должно заставить его стремиться к устранению
нынешнего положения вещей. «Английский рабочий, едва умею-
щий читать и еще менее умеющий писать, — говорит он, — знает,
однако, очень хорошо, в чем заключается его интерес и интерес всей
нации; он знает, в чем состоит специальный интерес буржуазии
и чего он может ждать от этой буржуазии» ***. Первым выражением
недовольства угнетенного класса являются, по словам Энгельса,
преступления против собственности, число которых растет вместе
с ростом промышленности****. Но рабочие скоро убеждаются в том,
что эти преступления ничему не помогают. Преступление есть
единичный протест личности против существующего порядка. Как
класс, рабочие стали в оппозицию к буржуазии лишь тогда, когда
они начали сопротивляться введению машинного производства.
Но и этот род оппозиции распространялся лишь на отдельные мест-
ности и направлялся лишь против отдельных сторон нынешнего
положения. Он тоже ничему не помогал. Надо было найти новую
форму оппозиции, и она была найдена в рабочих союзах (тред-
юнионизм. — Г. П,). Эти союзы не могут внести существенные из-
* Ibid., р. 133 второго тома меринговского издания.
** Ср. р. 432 того же тома: «Die Arbeiter, von den Verhaltnissen getrieben...
allgesamt als eine Klasse mit ihren besonderen Interessen und Grundsatzen...
der Bourgeoisie nach gemeinsamen Plane und mit vereinter Macht zu Leibe
riicken».
*** «Die Lage etc.», первое изд., стр. 143 144.
**** Ibid., p. 258.
менения в отношения наемного труда к капиталу; но они помогают
рабочим добиться кое-каких частных улучшений, а главное — они
развивают в рабочих сознание того, что господство буржуазии
основывается лишь на конкуренции рабочих между собою: раз ра-
бочие перестанут конкурировать друг с другом, раз они не захотят
подчиниться эксплуатации со стороны буржуазии, царство имуще-
ства (das Reich des Besitzes) придет к концу*. Энгельс прекрасно
понимает, что нынешнее положение дел осталось бы неизменным,
в своих существенных чертах, если бы рабочие ограничились тем,
что перестали бы конкурировать между собой, т.е. если бы они
не пошли далее «трэд-юнионизма». Но они «не могут поступить
так... необходимость вынудит их устранить не только одну часть
конкуренции, но конкуренцию вообще — и они сделают это.
Рабочие уже и теперь все яснее и яснее видят, какие бедствия при-
носит им конкуренция; они яснее, чем сами буржуа, сознают, что
конкуренция предпринимателей между собою, вызывая тортовые
кризисы, давит также и на рабочих и что она также должна быть
устранена, и скоро они увидят, как им взяться за это дело» **.
Разумеется, архинелепо было бы понимать Энгельса в том смыс-
ле, что экономическая необходимость, толкая пролетариат на все
более и более решительную борьбу с капитализмом, тем самым
вызывает как бы самопроизвольное зарождение в их головах теории
* Ibid., р. 265. Это в высшей степени важное место, — значение которого
для выяснения исторической роли рабочего движения и его шансов
на победу до сих пор недостаточно оценено большинством социал-демо-
кратических писателей, - почти буквально повторяется в «Манифесте
Коммунистической Партии» (см. стр. 16 второго издания моего перевода).
АА Ibid., р. 265. «Критики» замечали по этому поводу, что, однако же, эко-
номическая необходимость до сих пор не привела к социализму рабочих
Англии, страны, в которой капитализм развит более, чем где-либо. Так
как этот довод может выдвинуть теперь против меня кто-нибудь из «твер-
дых» товарищей, то я укажу на то, что после того, как Энгельсом была
написана его книга о положении английских рабочих, та же экономиче-
ская необходимость поставила Англию в исключительное положение,
благодаря которому ее пролетариат утратил революционные стремления,
одушевлявшие его в тридцатых и сороковых годах. Об этом см. написан-
ное Энгельсом же «Приложение» к американскому изданию английского
перевода его книги, особенно страницы V и VI. Теперь экономическая
необходимость, устраняя исключительное экономическое положение
Англии, опять поворачивает, хотя пока еще в слабой степени, взоры
рабочих к социализму.
научного социализма. Энгельс никогда не говорил этого. Теория на-
учного социализма могла зародиться только в научно подготовлен-
ных для этого головах. Но экономическая необходимость порождает
и доводит до его логического конца, — т. е. до социалистической
революции, — то движение рабочего класса, теоретическим вы-
ражением которого служит научный социализм. Таков тот взгляд,
которого держались Маркс и Энгельс с тех самых пор, как сложились
их общественные воззрения. А с точки зрения этого, — единственно
научного, — взгляда историческая роль рабочего класса представля-
ется совсем не в том освещении, в каком показывает ее нам в своей
брошюре Ленин, старающийся внушить читателю то убеждение,
что, будучи предоставлен своим собственным силам, пролетариат
не в состоянии выйти за узкие пределы трэд-юнионизма.
По Ленину, рабочий класс, предоставленный самому себе, спосо-
бен бороться только за условия продажи своей силы на почве капи-
талистических отношений производства. По Марксу и Энгельсу,
этот класс необходимо должен стремиться устранить эти от-
ношения, т. е. совершить социалистическую революцию.
Кто прав?
Судите об этом, как вам угодно, но если вы думаете, что прав
Ленин, то не называйте себя последователями Маркса и Энгельса.
Марксизм, это — «совсем другая опера».
Излишне прибавлять, что основатели научного социализма
никогда даже и на пушечный выстрел не приближались к тому
взгляду, который впоследствии проповедовали наши «экономи-
сты» . Маркс и Энгельс очень хорошо умели ценить великое зна-
чение «революционной бациллы».
Когда Энгельс изучал положение рабочего класса в Англии, он
был твердо убежден, что уже начавшееся там рабочее движение
«стихийно» приведет к социалистической революции. Но это
не помешало ему сознавать и утверждать, что дело революцион-
ной борьбы пролетариата много выиграло бы от усвоения этим
классом социалистических идей. Он советовал английским соци-
алистам, — редко принимавшим тогда активное участие в борьбе
рабочих с фабрикантами, — взять на себя роль «бациллы» *. Но он
* См. также, какую деятельную роль рекомендует он американской социалисти-
ческой «бацилле» в предисловии к упомянутому выше американскому изданию
вышеназванной его книги. Это предисловие помечено 26 января 1887 г.
замечал, что для этого английский социализм должен коренным
образом изменить свой характер и стать чисто пролетарским.
Это последнее замечание лишний раз доказывает, между прочим,
как чужда была Энгельсу дикая мысль о том, что революционный
социализм может развиться «совершенно независимо от стихий-
ного роста рабочего движения».
Повторяю, Маркс и Энгельс прекрасно понимали значение «ре-
волюционной бациллы». Но они прочитали бы ей очень суровую
нотацию, если бы она, бацилла революции, — поддавшись вред-
ному влиянию бациллы самомнения и субъективизма, вздумала
противопоставлять себя рабочей массе и утверждать, что пока
она не осенит этой массы революционной благодатью своей со-
знательности, до тех пор та останется в духовной и материальной
зависимости от буржуазии и не в силах будет не только повалить
капитализм, но просто хотя бы только «экспроприировать экспро-
приаторов». Когда «Бруно Бауэр и К0» позволили себе нечто вроде
такого противопоставления, то Маркс обрушился на них с едкими
насмешками, совершенно справедливо утверждая, что противо-
поставление «критической критики» массам есть не более, как
новое видоизменение старой противоположности между Духом
и Материей. «Если бы критика, — писал он, — была лучше знако-
ма с движением низших классов народа, то... новая прозаическая
и поэтическая литература, исходящая от этих классов в Англии
и во Франции, доказала бы ей, что они способны умственно под-
няться, и не будучи непосредственно осенены святым духом кри-
тической критики» *.
«Противоположность между Духом и Материей, — продолжал
Маркс,— есть критическая “организация общества”,— причем
Дух или Критика представляют собою труд организации, масса —
сырой материал, а история — фабрикат» **.
Не иначе отозвался бы Маркс и о теории Ленина, у которого, как
и у «критической критики», масса есть лишь неодухотворенный
сырой материал, над которым производит свои операции отмечен-
ная печатью дара духа святого интеллигенция.
«Караул! — кричит читатель из “твердых”, — вы искажаете
мысль Ленина! Вы изображаете его чем-то вроде субъективиста,
* «DieheiligeFamilie», р. 243.
** Там же, та же стр.
между тем как он просто-напросто развивал мысль Каутского12,
подробно изложенную в статье «Die Revision des Programme
der Sozialdemokratie in Osterreich»!13 Так нельзя! Я сейчас созову
других твердых и предложу написать против вас протест!»
Успокойтесь, «твердый» товарищ, мне известно, что протесты
пишутся теперь вами с той восхитительной легкостью, которая со-
ставляла до сих пор монополию «социалистов-революционеров».
Но все-таки прежде, чем писать «протест», выслушайте меня
до конца. Может быть, вы и сами найдете, что для протеста нет
никаких оснований.
Ленин действительно приводит, на странице 27 своей брошю-
ры, длинную выписку из статьи Каутского, посвященной обсуж-
давшемуся тогда (в октябре 1901 г.) проекту новой программы
австрийской социал-демократии. И в этой выписке, действитель-
но, говорится, что социалистическое сознание есть нечто, извне
внесенное в классовую борьбу пролетариата, а не стихийно из нее
возникшее. Но Ленину нужно было очень невнимательно отнестись
ко взгляду Каутского на движение пролетариата, чтобы ссылаться
на этот взгляд для подтверждения собственных измышлений.
Прежде всего я обращу внимание читателя, — «твердого»
и не твердого, — на следующее место той же самой статьи того же
самого Каутского.
«Но что возрастает во всяком случае, так это противоположность
между трудом и капиталом, противоречие между капиталисти-
ческой тенденцией к увеличению зависимости (наемного труда
от капитала. — Г. П.) и растущей у пролетариата потребностью
в независимости, — противоречие, которое, пока существует
капитализм, делает необходимыми борьбу классов и стремление
ниспровергнуть класс капиталистов, противоречие, которое ис-
чезнет только тогда, когда будет разрешено» *.
Мы видим: указываемое здесь противоречие вызывает, по яс-
но выраженному мнению Каутского, у пролетариата стремление
к ниспровержению класса капиталистов, и чем более растет это
противоречие, — а Каутский указывает отменно на его рост, — тем
более, конечно, должно усиливаться это, вызываемое им, стремле-
ние пролетариата. Так это или нет? Кажется, так. Что же означает
это стремление ниспровергнуть класс капиталистов? Очевидно,
* «Die Neue Zeit», 1901-1902, № 3, р. 75.
не что иное, как стремление устранить капиталистические
производственные отношения, т. е. покончить с капитализмом,
т.е. сделать социалистическую революцию. Так это или нет?
Кажется, так. Теперь я спрашиваю: то ли это, что говорит Ленин?
Нет, совсем не то. Каутский, — совершенно так же, как и Энгельс
в цитате, сделанной мною выше из его книги о положении рабочего
класса в Англии, и точно так же, как и Маркс в книге, направлен-
ной против Бруно Бауэра, — говорит, что противоречие, свой-
ственное капитализму, неизбежно вызывает у рабочих стремление
устранить капиталистические производственные отношения, а не-
удачно сославшийся на него Ленин уверяет, что это противоречие
может толкнуть пролетариат только на борьбу, ведущуюся на почве
этих отношений. Каутский верен марксизму: Ленин изменяет
ему. Тассо14 у Гёте15, слушая Антонио, восклицает:
Mit Beifall und Verehrung hor’ ich dich16.
В ответ на это Антонио говорит:
Und dennoch denkst du wohl bei diesen Worten
Ganz etwas Anders, als ich sagen will,7.
Так и Каутский мог бы сказать Ленину по поводу своих слов,
«с одобрением и почтением» цитируемых Лениным: «Ты придам
им совсем не тот смысл, какой они имеют у меня».
Я вижу, что «твердый» читатель опять «возмущен» и опять,
подобно самому вульгарному «социалисту-революционеру», со-
бирается писать «протест». Но я опять прошу его слушать дальше.
В споре с Бернштейном18 Каутский, опровергая нелепое ис-
толкование взглядов Маркса, даваемое бедным Эдуардом вслед
за буржуазными экономистами вроде Шульце-Геверница19, следу-
ющим образом излагает то, что он справедливо считает истинным
взглядом Маркса и с чем сам он безусловно соглашается:
«Уничтожение мелкого производства, составлявшего прежде
господствовавшую форму, создает пролетариев, наемных рабочих.
Чем более развивается капиталистическое производство на раз-
валинах ремесла, тем более уменьшается для наемного рабочего
возможность добиться независимости от эксплуатации и от по-
рабощения капиталом в качестве изолированного производителя
на основе частной собственности; тем более усиливается его
стремление (у Каутского сказано даже сильнее: Verlangen. — Г. П.)
уничтожить частную собственность.
Так возникает с силой естественной необходимости вместе с про-
летариатом социалистические тенденции как у самих пролетариев,
так и у тех, которые становятся на точку зрения пролетариата» *.
Каутский прибавляет: «Так объясняется возникновение социа-
листических стремлений». И в самом деле, оно объясняется именно
так. И это объяснение и представляет собой тот «прямой угол»,
ту искомую истину, которая вполне согласна с материалистиче-
ским объяснением истории и одинаково далека от «острых углов»
односторонности, свойственной как Ленину, таки «экономистам».
Пролетариат вовсе не есть «Материя», неизвестно кем осужденная
на вращение в заколдованном круге «трэд-юнионизма» и могу-
щая выйти из этого крута лишь с помощью «Духа», «бациллы»,
«интеллигенции». Нет! Влекомый непобедимой силой современ-
ных общественных отношений, он и сам более или менее быстро
движется в направлении к социализму, он и сам обнаруживает
социалистические стремления. Но «бацилла» может ускорить
движение, сделать его более осмысленным и более целесообразным;
она может сыграть в высшей степени полезную воспитательную
роль в среде борющегося с классом капиталистов пролетариата.
И в этом ее великое историческое значение.
Группа «Освобождение труда», социал-демократические взгля-
ды которой сложились в прямой зависимости от «стихийного роста
рабочего движения», всегда приписывала «бацилле» именно это
значение. Она всегда оставалась верной марксизму также и в этом
отношении. И вот почему «ликвидация четвертого периода» на-
шего движения, — характеризующегося влиянием ленинской
метафизики, подобно тому, как «третий период» его характери-
зуется влиянием «экономизма», — должна будет состоять, между
прочим, в том, чтобы подняться, наконец, до теоретической точки
зрения этой группы. Это скоро увидят даже совсем близорукие.
Так-то, «твердые» товарищи! Вы сами, надеюсь, видите те-
перь, что ваш «директор» здорово и, — нечего греха таить! — по-
стыдно промахнулся. Или вы все-таки не видите этого? Ну, так
читайте еще.
* «Bernstein und das sozialdemokratische Programm», Stuttgart 1899, p. 53.
По поводу того же проекта программы австрийской партии
Каутский говорил на съезде этой партии в Вене, в послеполуденном
заседании 4 ноября 1901 года:
«Верно то, что рабочее движение само из себя не может породить
социал-демократическую мысль. Рабочее движение порождает со-
циалистический инстинкт; оно порождает в пролетариате потреб-
ность в социализме, потому что пролетарий все более чувствует, что
своими единичными силами, как отдельная личность, он не может
прийти к обладанию средствами производства. Но теоретическое
понимание, необходимое для того, чтобы привести к ясному созна-
нию этот инстинкт, вышло не из среды пролетариата, потому что
у пролетариев отсутствовали все необходимые для этого условия
научной работы. Это убеждение родилось в головах буржуазных
ученых, имевших достаточно честности и беспристрастия, чтобы
не ослепляться нуждами буржуазии. Все наши первые и великие
социалисты принадлежали к этому слою: Сен-Симон, Фурье,
Лассаль20, Маркс, Энгельс. Но их теории остались бы простыми
теориями, если бы слой даровитых пролетариев не передал их массе
пролетариата, если бы они не оплодотворили рабочего движения
и не сплавились в одно целое с ним» *.
Эти слова прежде всего показывают, что, — по мысли Каутского
и вопреки уже слишком хорошо знакомому нам неверному мнению
Ленина, — социалистическая теория развивалась отнюдь не «со-
вершенно независимо от стихийного роста рабочего движения».
Каутский прямо заявляет: «Из соединения рабочего движения с со-
циалистической теорией возник новый, социал-демократический,
образ мыслей, при развитии которого не только рабочие учились
у социалистических теоретиков, но и социалистические теоретики
у рабочих» **. Кроме того, речь Каутского на съезде австрийской
партии показывает, в каком смысле надо понимать сказанное
им прежде о внесении социалистической мысли «извне» в среду
пролетариата. «Извне» вносится именно только ясное сознание,
только научная теория, а историческое движение за пределы
трэд-юнионизма, — вместе с порождаемым им «социалистическим
* «Protokoll tiber die Verhandlungen des Gesamtparteitages der Sozial-
demokratischen Arbeiterpartei Osterreichs, abgehalten zu Wien vom 2.
bis 6. November 1901», p. 124.
** Там же, та же стр.
инстинктом», — вызывается самим положением пролетариата
и родится в собственной среде этого класса. Оказывается, значит,
что мы имеем здесь дело с той самой мыслью Каутского, которую
мы уже встретили в том месте его книги против г. Бернштейна, где
он говорит, как надо понимать относящийся к этому вопросу взгляд
Маркса. Но здесь он вы-сказывает ее по другому поводу и потому
дает ей другую формулировку. Прежде он писал, что капитализм
порождает вместе с пролетариатом и социалистические стремле-
ния как у самих пролетариев, так и у тех людей высших классов,
которые становятся на их точку зрения; теперь он говорит, что
социалистические стремления пролетариев, не будучи освещены
социалистической теорией, остаются инстинктом и не достигают
социал-демократической сознательности. Новая формулировка,
пожалуй, менее удачна, чем старая, потому что в нее закрались
некоторые неточности и неясности: например, Фурье совсем не при-
надлежал к буржуазным ученым, а Сен-Симона можно причислить
к ним лишь с оговоркой. Но совершенно ясно, что именно надо
понимать под социалистическим инстинктом в его противополож-
ности социалистическому сознанию, так как в общественной пси-
хологии нелегко провести границу между инстинктом и сознанием.
Но это для нас здесь не важно. Нам надо было знать, имел ли право
Ленин ссылаться на Каутского для подтверждения своей мысли,
и мы ясно видим теперь, что такого права у него совсем не было.
«Инстинктивный социализм» должен, по мнению Каутского,
вести к социальной революции. И даже не только «инстинктив-
ный социализм». В своем споре с г. Бернштейном Каутский вы-
сказывает твердое убеждение в том, что борьба классов в капита-
листическом обществе своей собственной неумолимой логикой
должна даже враждебных социализму пролетариев поставить
перед такими задачами, решение которых «поразит капиталисти-
ческий способ производства в самое сердце» *. И это же убеждение,
целиком заимствованное им у Маркса и Энгельса, лежит в основе
его сочинения «Die soziale Revolution», переведенного на русский
язык под редакцией Ленина. Вот собственные слова Каутского:
«Я хотел знать, какие последствия необходимо (mit Notwendigkeit)
вырастают из политического господства пролетариата в силу его
классовых интересов и нужд производства, совершенно независи-
«Bernstein etc.», р. 180.
мо от той теоретической основы, на которой стоял бы пролетариат
во время своей победы. Таким образом, я именно устранял при этом
всякое предположение о влиянии на пролетариат социалистиче-
ских учений. (Слушайте, «твердые», слушайте! — Г. П.) В начале
моего исследования я прямо ставлю вопрос: как должен будет про-
летариат воспользоваться своей властью? Не то, чего захочет он
на основании той или другой теории или того или другого настро-
ения, но то, что он должен будет предпринять, движимый своими
классовыми интересами и силой экономической необходимости» *.
Довольно. Ленин не понял ни Каутского, ни Энгельса, ни Маркса,
т. е. вообще он не понял научного социализма в его отношении к это-
му вопросу. И это его непонимание представилось ему в виде не-
способности пролетариата выйти за пределы «трэд-юнионизма»,
который к тому же изображается им как нечто упавшее с неба
в законченном виде, раз навсегда данное и неизменное**.
На нашем втором съезде Ленин, возражая одному из своих
противников, сказал: «Говорят: Ленин ни о каких противобор-
ствующих тенденциях не упоминает, а абсолютно утверждает, что
рабочее движение всегда “идет” к подчинению буржуазной идеоло-
гии. В самом деле? А не сказано ли у меня, что рабочее движение
влечется к буржуазности при благосклонном содействии Шульце-
Деличей21 и им подобных?» ***. Спора нет, это у Ленина действи-
тельно сказано. Но это нимало не улучшает положения дела. Само
собою разумеется, — и никто, никогда ни на минуту не сомневался
в том, — что буржуазия Шульце-Деличей и те «интеллигенты»,
которые так или иначе, сознательно или бессознательно, разде-
ляют идеи Шульце-Деличей, стараются подчинить пролетариат
своему буржуазному идейному влиянию. Мы были бы неопытны
в политике, как грудные младенцы, если бы мы вообще могли
спорить об этом. Но отсюда еще ровно ничего не следует. Спорный
вопрос заключается именно в том, существует ли такая эконо-
мическая необходимость, которая вызывает у пролетариата
* «Die Neue Zeit», 22. Jahrg., Bd. I., № 19, p. 591.
** На вопрос, почему я не обнаружил его заблуждения тотчас же по выходе
его, наделавшей так много шуму, но в сущности очень слабой во всех от-
ношениях брошюры, отвечает окончание второй половины этой статьи,
к которому я и отсылаю читателя.
*** См. 131 страницу «Протоколов» съезда. Курсив в подлиннике.
«потребность в социализме», делает его «инстинктивным
социалистом» и толкает его, — даже в том случае, когда он
предоставлен «собственным силам»,— на путь социалистиче-
ской революции, несмотря на упорные и беспрерывные усилия
буржуазии подчинить его своему идейному влиянию. Ленин от-
рицает это, вопреки ясно выраженному мнению всех теоретиков
научного социализма. И в этом заключается его огромная ошибка,
его теоретическое грехопадение, еще больше и еще ярче оттеняемое
его крайней неудачной ссылкой на «Шульце-Деличей».
В самом деле, что представляют собой эти господа «Шульце-
Деличи и им подобные»? На этот счет не может быть двух мне-
ний. Они - тоже «интеллигенция», но только интеллигенция,
оставшаяся верной буржуазии, не перешедшая на сторону про-
летариата. Что выйдет, если мы примем в соображение, — что мы
непременно должны сделать, — влияние этой интеллигенции?
То, что историческая роль пролетариата всегда определяется
интеллигенцией того или другого образа мыслей, а собственных
стремлений, порождаемых экономическими особенностями его
собственного положения, у этого несчастного класса, жестоко
обделенного историей, совсем не полагается: он инертен, как
дохлый осел, чтобы употребить здесь энергичное выражение
Рабле. Это ли хотел сказать Ленин? Если да, то он запутался еще
больше, потому что сказать это может только тот, кто не понял
того, что говорит научный социализм об исторической миссии
пролетариата.
Итак, главный довод, приведенный Лениным на съезде, говорит
не за него, а против.
Я недаром и вовсе не вследствие полемического увлечения ска-
зал выше, что Марксу взгляд Ленина на отношение пролетариата
к интеллигенции показался бы новой разновидностью взглядов
Бруно Бауэра на отношение «критики» к «массе». Это непремен-
но так и было бы на самом деле. Вспомните, что говорит Маркс
о взгляде Бруно Бауэра.
Этот «критик» исходил из абсолютного идеализма Гегеля,
подвергая его своей критике. Между тем как у Гегеля историю
творит абсолютный дух, у Бруно Бауэра место абсолютного духа
занимает, по замечанию Маркса, критическая критика. «Бруно
Бауэр объявляет Критику абсолютным духом, а себя Критикой.
Как элемент критики изгоняется из массы, так элемент массы
изгоняется из критики. Критика воплощается поэтому не в мас-
се, а в небольшой горсти избранников, в г. Бруно Бауэре и его
последователях» *.
К чему же это приводит? А вот к чему.
« По одну сторону сидит Масса, как пассивный, неодухотворен-
ный и неисторический материальный элемент истории. По другую
сторону сидит: Дух, Критика, г. Бруно Бауэр и компания, в каче-
стве активного элемента, от которого исходит всякое истор!гческое
действие» **.
Знакомая картина! Как раз это самое видим мы у Ленина;
по одну сторону стоит рабочая масса, как пассивный элемент,
не имеющий собственного движения и направляющийся туда, куда
его ведут «Шульце-Деличи», а иногда социалистическая интел-
лигенция, по другую сторону сидит: интеллигенция, социализм,
Ленин и компания, в качестве активного элемента, к деятельности
которого приурочиваются все шансы освободительного движения
пролетариата и социалистической революции.
Во взгляде Ленина мы видим не марксизм, а, — прошу про-
щения за некрасиво звучащее слово, — бауэризм, новое издание
теории героев и толпы, исправленное и дополненное сообразно
рыночным требованиям самоновейшего времени***.
Теория героев и толпы, несостоятельная сама по себе и полу-
чающая некоторую степень внешнего правдоподобия лишь в эпо-
хи неразвитого состояния борьбы общественных классов, ведет
к весьма важным неудобствам в практике профессиональных
революционеров.
Маркс говорит, что Бруно Бауэр, поправляя Гегеля, «объ-
явил Критику абсолютным духом, а себя самого Критикой».
* «DieheiligeFamilie», р. 187.
** Там же, стр. 188.
*** Интересно, что даже буржуазный Зомбарт22 идет дальше социал-демо-
крата Ленина, признавая, что образ жизни рабочего «необходимо»
(mit Notwendigkeit) вызывает у него стремление к социализму. (См. «Sozia-
lismus und soziale Bewegung im 19. Jahrhundert». Dritte Auflage, p. 8)
Почуяв в Ленине сторонника теории героев и толпы, «социал-революционе-
ры» поспешили, как известно, объявить его близким к народовольцам. Он
заслужил это, извратив марксизм. Но, конечно, в программном отношении
он все-таки очень далек от народовольцев, потому что у него деятельность
«героев» необходимо предполагает пролетарскую толпу.
Представьте же себе, что подобная «Критика» берется за полити-
ческую деятельность, за осуществление известного практического
плана. Так как она объявляет себя единственным активным элемен-
том истории, то она считается с массой лишь постольку, поскольку
надеется, что та будет служить в ее руках сильным, но послушным
орудием и пойдет туда, куда угодно будет вести ее «сознательной»
госпоже Критике. Впрочем, до сколько-нибудь серьезного влияния
на массу эта «сознательная» госпожа обыкновенно и не доходит,
да и дойти ни в каком случае не может. Против одного кружка
избранников восстают другие кружки, исполненные столь же
наивного и непреклонного самомнения, и между ними начинается
ряд жесточайших ссор и беспощаднейших столкновений, которые
сосредоточивают на себе все их внимание, поглощают все их силы
и парализуют все их усилия. Вместо широкой, освободительной
классовой политики является узкое и жалкое кружковое полити-
канство, лишь тогда сменяющееся более широким образом мыс-
лей и более разумным способом действий, когда усиливающееся
и крепнущее движение массы воочию показывает всю смешную
ограниченность кружковых «диктаторов» и всю жалкую тщету их
усилий. Практика марксизма несовместима с теорией героев и тол-
пы; теория героев и толпы несогласима с практикой марксизма.
И вот почему Маркс и Энгельс питали такое глубокое отвращение
к этой теории, как в тех случаях, когда она не выходила за преде-
лы отвлеченной «критики», так и, — особенно, — тогда, когда ею
вдохновлялись в своей практической деятельности крошечные
мессии и миниатюрные «диктаторы» разных стран и всевозможных
направлений. В разговорах со мной, — да и не только в разгово-
рах со мной, — Энгельс не раз и настойчиво указывал на то, что
в России, благодаря начинающемуся в ней рабочему движению,
уже миновала старая заговорщическая практика нечаевщины
и бакунизма*. Но мы не отделаемся от этой устарелой практики
вплоть до тех пор, пока мы не покончим с теорией героев и толпы
в ее новом, — и, будем надеяться, последнем, — видоизменении,
т.е. пока мы не разделаемся с учением Ленина о «стихийности
масс и сознательности социал-демократии». Это учение в зна-
чительной степени окрасило собой «четвертый период» нашего
* Читатель знает, вероятно, что на практике анархист Бакунин был таким же
решительным и неуступчивым централистом, как и марксист Ленин.
движения, в некоторых отношениях отодвинув нас назад сравни-
тельно с третьим его периодом.
Чтобы «ликвидировать» четвертый период, безусловно необхо-
димо прежде всего всецело проникнуться сознанием полнейшей
несостоятельности этого учения. Это conditio sine qua non23.
Изгнав социализм из массы, а массу из социализма, Ленин
объявил социалистическую интеллигенцию демиургом социали-
стической революции, а самого себя и своих верных беспрекос-
ловных последователей — социалистической интеллигенцией
по преимуществу, так сказать, сверх-интеллигенцией. Всех «несо-
гласно-мыслящих» он обвиняет в анархическом индивидуализме
и, в борьбе с ними, он апеллирует к той самой массе, которая в его
теории играет, как мы видели, роль пассивной материи. Он с него-
дованием бьет себя в грудь и, полный благородного гнева, кричит,
что только пролетариат понимает все значение организации и дис-
циплины. Такого рода криками переполнена его новая брошюра
«Шаг вперед, два шага назад», в которой он, — логически разви-
вая свои мысли, — сделал в то же время, — и именно благодаря
своеобразной, но неумолимой логике этих мыслей, — много шагов
назад даже сравнительно с брошюрой «Что делать?»
Апелляция Ленина к пролетариату напомнила мне те воззре-
ния, с которыми время от времени обращаются к народу наши
«охранители». С точки зрения «охранителя» народ, это — именно
неисторический элемент истории, движимый бдительным и му-
дрым попечением высших классов. Но едва только эти классы
начинают хоть немного сочувствовать «вольнолюбивым» идеям,
«охранители» немедленно вспоминают о народной мудрости
и грозят, что вдохновляемый этой мудростью народ «своим
судом» в прах разнесет вольнолюбцев. У них, как и у Ленина,
народная масса служит гласным образом для того, чтобы пугать
и «покорять под нози» всякого, — внутреннего или внешнего, —
«врага и супостата»...
Говоря все это, я чувствую, что читатель собирается сделать
мне весьма серьезный упрек. «Если это так,— думает он, — ес-
ли взгляд Ленина до такой степени ошибочен и вреден, если он
противоречит научному социализму, то почему же вы до сих пор
молчали? Почему вы раньше не обнаружили ошибочности и вре-
доносности этого взгляда? Или вы сами только теперь убедились
в его ошибочности и вредоносности?»
Отвечаю: нет, не только теперь. Я находил его неверным с тех
самых пор, как я ознакомился с ним. Когда я прочитал рукопись
брошюры «Что делать?», я сейчас же сказал Ленину и другим
членам нашей редакционной коллегии, что я вижу в ней до-
вольно много теоретических ошибок. Что касается, в частности,
«стихийности» и «сознательности», то я заметил Ленину, что
эта последняя является у него, — по известному выражению
Гегеля, — wie aus der Pistole geschossen24, и я настаивал на пере-
делке мест, казавшихся мне неправильными. Ленин возразил
мне, что брошюра выходит за его подписью и что этим с редакции
снимается значительная доля ответственности за нее. В то же
время некоторые товарищи по редакции говорили, что я отно-
шусь к Ленину слишком строго и что, хотя он иногда выражается
неудачно, но на самом деле твердо держится ортодоксального
марксизма. Этот довод показался мне не лишенным убедитель-
ности. Я никогда не считал Ленина сколько-нибудь выдающимся
теоретиком и всегда находил, что он органически неспособен к диа-
лектическому мышлению. Но я думал, что он все-таки дорожит
интересами теории и что теория, интересы которой ему дороги,
есть все-таки теория научного социализма. Он представлялся
мне, — если употребить выражения, часто встречавшиеся в этой
статье, — более инстинктивным, чем сознательным марксистом;
но я верил в благодетельную силу его «ортодоксального» инстин-
кта и надеялся, что он лучше усвоит если не метод, то вывод
марксизма, — вещь, доступная даже для метафизика, — когда
в его голову извне проникнет более ясное марксистское сознание.
Притом же Ленин, отстаивая свои позиции, все-таки обещал «ис-
править» указанные ему мною несостоятельные места своей бро-
шюры. Наконец — last not least25 — мог ли я думать, что найдется
много таких читателей, которым особенно понравятся ошибочные
места этой брошюры, именно слабые стороны миросозерцания
автора? Теперь, наученный горьким опытом, я знаю, что если
в данном литературном произведении одновременно встречаются
очень верные и очень ошибочные мнения, то одобрены будут на-
шими читателями прежде всего не те мнения, которые верны, а те,
которые ошибочны; но тогда я еще не знал этой печальной истины
и больше, чем теперь, полагался на собственное суждение чита-
теля. Я надеялся, что наши «практики» усвоят себе из брошюры
«Что делать?» те полезные, хотя вовсе не оригинальные мысли, что
организация для нас необходима и что социал-демократия не мо-
жет обойтись без политической борьбы ни на одной из «стадий»
своей истории, но что они и без моих указаний заметят слабость тех
теоретических доводов, с помощью которых Ленин отстаивал свои
почтенные, но весьма уже пожилые истины. А так как разногла-
сий в нашей социал-демократической литературе и без того было
слишком много и так как плодить их без настоятельной практи-
ческой надобности было по меньшей мере излишне, то я решился
не выступать публично против Ленина. Но что я далеко не был
удовлетворен его взглядами, это лучше всего видно из того, что
однажды, — находясь под впечатлением его брошюры, а также
моих продолжительных споров с ним по поводу составлявшегося
тогда проекта нашей программы, — я высказал товарищу Мартову
свое опасение того, что «теперь начинается у нас борьба метафи-
зического марксизма Тулина с диалектическим материализмом
Бельтова»*. Тов. Мартов, вероятно, не забыл этого разговора.
Помнит он, надеюсь, и то, что хотя он и старался успокоить меня
на этот счет, но я далеко не был покоен.
Когда брошюра «Что делать?» вышла в свет, то оказалось,
что Ленин в ней почти ровно ничего не изменил. Это, разумеет-
ся, не понравилось мне, и в течение некоторого времени наши
взаимные отношения были очень натянуты. Но потом они стали
улучшаться. Проведя осенью 1902 года более месяца в Лондоне,
где издавалась тогда «Искра», я из довольно частых разговоров
с Лениным вынес то убеждение, что марксистское сознание в самом
деле быстро проникает его голову и что точка зрения брошюры
«Что делать?» для него самого является «превзойденной» точкой
зрения. Потом, когда произошла знаменитая ростовская стачка,
я написал в «Искру» две статьи, в которых нарочно снова под-
нимал вопрос об отношении в нашем деле героев к толпе и решал
его совсем не по-ленински. Насколько мне было известно, Ленин
не делал в заседаниях редакции никаких возражений против этих
моих статей. Это еще более убеждало меня в том, то наш инстин-
ктивный ортодокс все более и более становится сознательным.
Наконец, в одной — двух позднейших статьях мне случись, —
* Тулин — автор одной из статей в сборнике «Материалы к характеристике
экономического развития России», напечатанном весною 1896 г. и тогда же
запрещенном цензурой. От его статьи на две версты несло метафизикой.
по другому поводу, — опровергать и осмеивать многие из тех
узко-метафизических доводов, которые когда-то выдвигал Ленин
во время наших споров о нашем проекте программы *. И эти статьи
встретили со стороны Ленина не возражения, а скорее похвалы.
Все это не оставило у меня ни малейшего сомнения в том, что он
сделал своем развитии несколько очень значительных «шагов
вперед» и покинул свои старые ошибки.
С этим впечатлением я поехал на наш съезд, где мне пришлось,
между прочим, принять участие в прениях по поводу того само-
го взгляда Ленина, который я критиковал в настоящей статье.
Убежденный в том, что Ленин уже отказался от этого взгляда,
я не считал нужным его оспаривать и пытался даже прекратить
относившиеся нему прения, как совершенно бесполезные при об-
суждении нашей программы. Не надеясь, однако, что мне удаст-
ся это, я стал, как говорят французы, — plaider les circonstances
attenuantes26: «Ленин, — сказал я, — писал не трактат по филосо-
фии истории, а политическое произведение». Другими словами это
значило, что с точки зрения философско-исторической, — с какой
я рассматривал его, например, здесь, — взгляд Ленина не выдер-
жал бы критики. Если не ошибаюсь, т. Мартов тогда же понял эти
мои объяснения в том смысле, что я в мягкой форме объявил себя
несолидарным с Лениным как автором брошюры «Что делать?»,
и это было верно. Но на съезде я заботился главным образом
не о том, чтобы отклонить от себя эту ответственность за брошюру
«Что делать?», а о том, чтобы, не плодя излишних споров и раз-
ногласий, найти теоретически верную формулу, которая могла бы
объединить как мнение нападавшего на Ленина т. Мартынова27, так
и тот новый взгляд, который, — как мне казалось тогда, — стал раз-
делять Ленин под влиянием постепенно приобретаемого им извне
социал-демократического сознания. «Вы говорите, — возражал я
т. Мартынову, — что социализм вырабатывается всем пролетариа-
том, включая сюда и сознательную его часть, т. е. всех тех, которые
перешли на его сторону. Если вы хотите сказать это, то я не вижу
основания разводиться не только с Лениным, но и с вами».
Эта последняя формулировка ставила всех нас на теоретически
правильную точку зрения, совсем не затрагивая вопроса о том,
насколько ошибся Ленин в своей брошюре. Если бы мы взялись
* Этих статей я не могу назвать по независящим от меня причинам.
обстоятельно разбирать этот вопрос, то мне пришлось бы, оспари-
вая Ленина, возразить также и нападавшим на него товарищам,
так как им не удалось обнаружить именно самую слабую сторону
его суждений. Но рассмотрение этого вопроса казалось мне не-
уместным при обсуждении нашего проекта, — выработанного
не Лениным, — и вообще излишним: ведь сам Ленин, сделавший
упомянутую выше, очень неудачную, попытку оправдаться, сам
сознался, что в споре с экономистами он зашел слишком далеко
и «перегнул палку в другую сторону»; из-за чего же было спорить
и горячиться? Нам оставалось только заключить в свои объятия
сына, бывшего некогда блудным в теории, и заколоть жирного
тельца по случаю просияния ленинского «сознания».
Правда, в своем стремлении прекратить спор о разногласии,
принадлежавшем, — по моему тогдашнему мнению, —- к области
безвозвратно минувшего прошлого, я сам зашел слишком далеко,
чересчур обеляя Ленина. Иногда я говорил так, как говорят няньки
о напроказивших детях, которых они хотят исправить, не прибе-
гая к наказанию: «Это не Ваня (или, там, не Володя) шалил, это
шалила кошка, а Володя (или, там, Ваня) — умный мальчик, он
шалить не будет». Этот старый педагогический прием был ошиб-
кой, о которой я теперь очень сожалею; теперь я вижу, что гораз-
до полезнее для дела было бы тогда же выставить в ярком свете
теоретические шалости брошюры «Что делать?» Если кто-нибудь
из товарищей захочет упрекнуть меня за эту ошибку, то я спорить
и прекословить отнюдь не буду. Но я скажу себе в утешение; меня
так часто упрекали в страсти к спорам, что недурно, пожалуй,
для разнообразия, выслушать упрек за излишнее миролюбие.
Кстати о моей любви к спорам. С г. Струве28 и «экономистами»
я тоже начал спорить только тогда, когда убедился, что их тео-
ретические ошибки и софизмы (г. Струве) могут иметь для нас
вредные практические последствия. Поспорить из-за «чистой
теории» я, правда, всегда не прочь; но многие и многие причины
часто вынуждали меня воздерживаться от этого удовольствия.
Энгельс справедливо сказал, что теоретики чистой воды встреча-
ются теперь только между реакционерами.
Только после съезда увидел я, что мое крайнее миролюбие в от-
ношении к Ленину и твердое намерение «не разводиться» с ним*
* См. в «Протоколах» мой ответ Акимову.
были вредны для нашей партии. Только после съезда окончательно
выяснилось для меня, какое огромное влияние имела брошюра
«Что делать?» на наших «практиков» и до какой степени она повли-
яла на многих из них именно своими ошибками. Только после съез-
да наблюдение показало мне, что взгляд Ленина на рабочую массу
как на «неисторический элемент истории», как на «Материю»,
движимую к социализму действующим извне «Духом», что этот
ошибочный взгляд в значительной степени определил собою
тактические и организационные понятия как самого Ленина,
так и многих наших «твердых» практиков*. Наконец, только по-
сле съезда понял я, как горько я ошибался, приписывая Ленину
движение «вперед». На самом деле он и не думал идти в этом
направлении. Как нельзя более довольный той популярностью,
которую создало ему его отклонение от марксизма, сделавшее его
идеи более доступными для наименее подготовленных к понима-
нию марксизма «практиков», он не только не отложил в сторону
палки, искривленной им в полемике с «экономистами», но сел
верхом на эту кривую пажу и обнаружил самое недвусмысленное
намерение ехать на ней, — при восторженных кликах всех со-
ветников Ивановых нашей партии, — в сторону... «диктатуры».
Все это коренным образом изменило в моих глазах положение
дел, и я решил бороться и спорить, следуя неоспоримо верному
в данном случае правилу: лучше поздно, чек никогда.
В одном из последующих номеров «Искры» я покажу ошибоч-
ность взглядов Ленина на отношение «политики» к экономиче-
ской борьбе, а потом разоблачу связь его теоретических ошибок
с его организационными планами. Не нахожу нужным скрывать,
* Эта связь ошибочкой теории с вредной практикой вполне понятна. Люди,
разделяющие тот взгляд, что социал-демократическая мысль могла раз-
виваться «совершенно независимо от стихийного роста рабочего движе-
ния», могут позволить себе очень большую «независимость» от рабочего
движения и вообще в своей практике уподобиться заговорщикам доброго
старого времени. В интересах справедливости замечу, что на практические
ошибки и крайности слишком «твердых искровцев» еще до съезда обращали
мое внимание некоторые товарищи, принадлежавшие некогда к лагерю
«экономистов». Хотя я и сам замечал и отмечал в письмах в редакцию
«Искры» иные из этих крайностей, но показания бывших «экономистов»
все-таки представлялись мне слишком преувеличенными. Теперь выходит,
что они преувеличивали не так сильно, как я думал.
что и в этой критической работе я буду исходить из твердого
убеждения в необходимости ликвидировать «четвертый» период
нашей партийной истории, забросив в кучу старого хлама «пере-
гнутую палку» Ленина.
Письмо к рабочим
Письмо третье
Товарищи-бланкисты!
Вы утверждаете, — вернее, вы верите тем, которые утвержда-
ют, — что я теперь уже «не тот»; что прежде я был решительным
врагом оппортунизма, а теперь я не менее решительно склоняюсь
к нему и т. п. Но вы ошибаетесь.
Когда человек сидит в поезде, который трогается с места и рядом
с которым стоит другой поезд, остающийся неподвижным, то ему ка-
жется, что пришел в движение этот второй поезд, а его поезд продол-
жает стоять. Вы испытываете ту же самую иллюзию. Со времени
второго съезда вы пережили огромное превращение; вы покинули
точку зрения марксизма и ударились в бланкизм, а я, — тоже ведь
бывший «большевик», — остался на точке зрения Маркса. Вам же
кажется, что вы продолжаете быть марксистами, а я ударился в оп-
портунизм. Вы хотите доказательств? Вот пока некоторые из них.
Вам не понравилось замечание, сделанное мной по адресу
«Колокола» *. В этом замечании вы увидели доказательство моего
оппортунизма. Но в чем же заключается моя оппортунистическая
ересь? Что я сказал «Колоколу»?
Я сказал, что вопрос о нашей тактике не может быть решен
простой ссылкой на враждебную противоположность интересов
буржуазии интересам пролетариата. Но это совершенно то же
самое, что говорил я пять лет тому назад, т. е. в то время, когда
все вы расхохотались бы в лицо всякому, кто заподозрил бы меня
в оппортунизме. Вот смотрите.
«Россия далеко не так богата и далеко не так образованна, как
западноевропейские страны. Но и в ней общественное развитие
не прошло бесследно для социализма, и в ней XIX век завещает
ХХ-му драгоценное наследство: зародыш социал-демократической
рабочей партии. Историческая обстановка несомненно благопри-
ятна для быстрого развития этого зародыша. Если справедливо
то, что одна страна может и должна учиться у других, ее опере-
дивших, то социалистическая Россия может и должна многому
научиться у западноевропейских социалистов. Самый главный
и ничем не заменимый урок, даваемый нам всей историей западно-
европейского социализма, заключается в том, что в каждой данной
стране ближайшие задачи и тактика рабочей партии определяются
действительными общественными отношениями этой страны.
Забывать об этих отношениях, руководствуясь общими положе-
ниями социализма, значит покидать почву действительности».
Это писал я в № 2 «Искры»2,— как видите «старой», очень
«старой Искры», — в передовой статье: «На пороге XX века».
В то время эти мои соображения одобряла вся редакция «Искры»;
тогда вся эта редакция находила их вполне верными духу марк-
сизма. Теперь Ленин, бывший член этой редакции, считает их
оппортунистическими. Кто же изменился? Чей поезд сдвинулся
с места?
Вы скажете, — вернее, за вас скажут те, которые у вас делают
«общественное мнение», — что теперь не та ситуация. Вы очень
любите ссылаться на перемену «ситуации». Вообще говоря, в этом
совсем нет беды. Подобная ссылка даже очень хороша, когда
она делается кстати. Но беда в том, что вы чаще всего делаете ее
именно некстати, т. е. когда вам нечего сказать. Чтобы избавить
вас от лишнего промаха в этом смысле, я наперед замечу вам,
что статья «На пороге XX века» излагала не взгляд редакции
на «ситуацию» того времени, когда она была напечатана, а общий
взгляд этой коллегии на то, как следует, — а лучше сказать, как
не следует, — подходить к решению наших тактических вопросов.
Ясно, что этот общий отрицательный взгляд применим решительно
ко всякой нашей «ситуации». Ясно также, что если он удивляет вас
теперь, то это происходит потому, что поезд, в котором вы сидите,
незаметно для вас покидает станцию «Марксизм».
А вот что писал я в том же 1901 г. во 2-3 книжке «Зари»3:
« Поддержка со стороны общества ускорит рост и приблизит
торжество революционной силы народа. Это неоспоримая исти-
на. Понять эту неоспоримую истину безусловно необходимо всем
не беззаботным насчет политики детям русской земли, потому что
теперь, когда пролог разыгран и началось первое действие великой
драмы, друзья свободы должны быть мудры, как змии: каждая
ошибка замедлит их победоносное шествие вперед; за каждое недо-
мыслие им придется заплатить неудачами. Наши революционеры
могли пренебрегать «обществом» до тех пор, пока «политика»
представлялась им делом, не достойным истинного социалиста.
Но как только политическая борьба заняла место в их программе,
сейчас же явилось у них сознание того, как важно им обеспечить
себе сочувствие общества».
Статья, из которой я беру эти строки («Что же дальше?»), встре-
чена была редакцией «Зари» и «Искры» с большим, можно даже
сказать с чрезвычайным, одобрением. По совету редакции она
была перепечатана одним из наших провинциальных комитетов.
Тогда мысли, высказанные мною, казались «ортодоксальными».
Теперь, когда я повторяю и развиваю их, указывая на то, что нам
нужно в интересах победы изолировать реакцию, меня обвиняют
в оппортунизме. Еще раз: кто же изменился? Кто остался на стан-
ции: «Марксизм» ? И кто ее покинул?
И опять скажу вам, товарищи-бланкисты, не попадайте впросак,
не кричите: «Теперь не та ситуация!» Эта моя статья тоже имела
в виду не «ситуацию» 1901 года. Она указывала на то, как следует
вести себя в будущем, во время той великой драмы, начало которой
я тогда отметил и которая совершается теперь перед нами. Моя
статья наперед учитывала, — любимое ваше словечко! — именно
нынешнюю нашу «ситуацию».
В той же статье я писал: «Кто не содействует тем или другим
способом росту силы, способной положить конец существующему
у нас порядку вещей, тот ровно ничего не делает для освобождения
своей родины. А кто по той или другой причине, хотя бы, напри-
мер, по причине неумения или нетерпения, препятствует росту
этой силы, тот совершает тяжкий, хотя, может быть, и невольный
грех против свободы».
Эти строки были напечатаны в моей статье курсивом: такой
важной казалась мне мысль, выраженная в них. Но о чьем же не-
умении и нетерпении говорил я тогда? О неумении и нетерпении
людей, склонных к преждевременным «активным выступлени-
ям». В то время редакция — «старая» редакция! — одобряла
эти мои строки, как и всю мою статью. А теперь! В какое пылкое
негодование приводит Ленина мое активное выступление против
преждевременных «активных выступлений». Поистине можно
сказать: «Tempora mutantur et nos mutamur in Illis!» (Времена
меняются, и мы меняемся с ними!)
Повторяю, товарищи, вы пережили огромное превращение,
и чем больше это превращение, тем более возмущаетесь вы тем,
что я остался верен вашему прежнему образу мыслей.
Удивительное дело! Когда только еще подготовлялась пере-
живаемая теперь нами историческая драма, вы старались стать
марксистами. И хотя это вам удавалось далеко не в полной ме-
ре, но вы все-таки чуждались наших старых революционных
предрассудков. А теперь, когда история уже разыгрывает свою
великую драму и когда вам самим приходится играть ту роль,
которая вам в ней отведена, вы целиком усвоили некоторые
из этих предрассудков, вы оказались бланкистами. Зачем же
было огород городить? Зачем было капусту садить? Зачем было
огорчать субъективистов? Лучше было бы вам с самого начала
стать под знамя бланкизма.
Вы любите «активные выступления». Маркс тоже любил их.
Но есть выступления и выступления. Кроме того, справедливо ска-
зано, что « когда двое говорят одно и то же — это не одно и то же».
Маркс был революционером до конца ногтей. Ваши «активные
выступления» имеют бунтарский характер. В лучшем случае они
могут привести вас к одному из тех громких поражений, которы-
ми так богата история французского бланкизма. Что выигрывает
революция от таких «выступлений»? Ровно ничего! А теряет она
очень много, потому что они до последней степени затрудняют ее
победу.
Маркс говорил: «Критика посредством оружия не может быть
заменена оружием критики». Вам нравится эта мысль нашего учи-
теля и, когда вы одобряете ее, вам кажется, что вы — марксисты.
Но и это — иллюзия, оптический обман, не более того. «Когда
двое говорят одно и то же — это не одно и то же». Маркс говорил:
«Критика посредством оружия не может быть заменена оружием
критики, материальная сила должна быть свергнута материальной
силой, но теория тоже делается материальной силой, когда увле-
кает за собой массу». Вы же, — когда вы заговариваете о «критике
посредством оружия», — вы забываете о той массе, которая должна
быть вовлечена в самостоятельное политическое действие; а ваша
теория сводится к теории «технической подготовки». Вы и тут
остаетесь верными духу бланкизма. Ваши рассуждения о «крити-
ке оружием» являются не чем иным, как простым перенесением
в область тактических рассуждений той дюрингианской теории
насилия, которую так едко осмеивал когда-то Фридрих Энгельс.
Как у Дюринга вся политическая история объясняется появлением
на сцене «человека со шпагой», так у вас все политические задачи,
которые ставит перед нами история, разрешаются появлением
«человека с техникой». Нечего сказать, хорошие марксисты!
Считаю нужным повторить здесь то, что я сказал уже в преды-
дущем письме. Я вовсе не утверждаю, что вы всегда игнорируете
массу: бланкисты вообще никогда не игнорировали ее. Я только
утверждаю, что те приемы, которые вы по печальному недоразуме-
нию считаете революционными, не оставляют места для самодея-
тельности массы, а без самодеятельности массы нет и революции.
Вы взываете к массе; но действуете вы так, что все шансы успеха
приурочиваются вами к подпольной работе людей с «техникой».
И этим самым шансы успеха доводятся вами до крайне смешного
минимума. Несоответствие средств цели — отличительная черта
утопического социализма.
В то время, когда я пишу эти строки, со всех сторон приходят
известия о волнениях в России. Эти известия заставляют думать,
что у нас возможен новый революционный взрыв в самом близком
будущем. И хотя удачный исход такого взрыва был бы несравнен-
но более вероятен, если бы он произошел не теперь, а при более
благоприятных обстоятельствах будущего времени, но я не скажу,
что победа теперь абсолютно невозможна. Как знать! Может быть,
народ и победит, несмотря на свою еще полную неподготовленность
к решительной битве. Но я наверное знаю, что если маловероятная
теперь победа все-таки склонится на его сторону, то это произой-
дет не благодаря вашей бланкистской тактике, а вопреки ей. Эта
тактика не усиливает революционного движения; она страшно
ослабляет его.
Выше я сказал, что со времени второго съезда вы пережили
огромный и удивительный переворот. Но удивительные явления
совершаются, конечно, тоже не без причины. Где же лежит при-
чина того, что вы покинули почву марксизма?
Она лежит в вашем непонимании этой теории, революционной
по преимуществу.
Вы всегда понимали ее до крайности односторонне; вы всегда
рассуждали по метафизической формуле: «да — да, нет — нет;
что сверх того, то от лукавого». Даламбер4 собирался когда-то
написать антифизику, т. е. ряд таких положений, которые сто-
яли бы в полном противоречии с законами физики. Знаменитый
энциклопедист утверждал, что это очень легко можно сделать
с помощью обыкновенной физики: достаточно только придать ее
учениям односторонний характер; достаточно только забыть о тех
поправках, которые мы в действительности должны на каждом
шагу вносить в них. То, о чем Даламбер мечтал в шутку, вы делаете
с невозмутимейшей серьезностью, с непоколебимейшим убежде-
нием в том, что вы произносите последнее слово революционной
мудрости. Только вы применяете карикатурный метод Даламбера
не к физике, а к учению о человеческом обществе. Как Даламбер
собирался написать антифизику, опираясь на общепризнанные
положения физики, так вы сочинили антимарксизм, опираясь
на общепризнанные положения Маркса.
Хуже, одностороннее всего понято были вами учение о непри-
миримой противоположности интересов буржуазии и пролетариат.
Ваша нынешняя антимарксистская тактика целиком основана
на одностороннем понимании этого учения.
Впрочем, тут грешны не вы одни. Этим грехом раньше вас гре-
шили наши «экономисты», а раньше «экономистов» — народники
и субъективисты.
Один из самых ярких и видных представителей нашей субъ-
ективной школы, покойный Н. Михайловский5, писал когда-то:
«В обществе, имеющем пирамидальное устройство, всевоз-
можные улучшения, если они направлены не непосредственно
ко благу трудящихся классов, а ко благу целого, ведут исключи-
тельно к усилению верхних слоев пирамиды. Закон этот до такой
степени прост, в жизни его действие выражается в той или другой
форме так часто, о различных частных его проявлениях говорено
было так много, что мы действительно имеем право представить
его читателю в качестве итога его собственных наблюдений
и размышлений » *.
Н. Михайловский был так убежден в правильности указанно-
го им «закона», что, не колеблясь, назвал его «одним из самых
* Сочинения Михайловского, изд. 2-е, том П, стр. 259,118.
важных и общих социологических законов». И, разумеется, с ним
вполне соглашались тут все наши субъективисты и народники.
Опираясь на этот «важный и общий закон», вся эта почтенная
братия ополчилась, как известно, против капитализма, развитие
которого в России должно было, по прямому смыслу ее «анти-
физики». принести большой и непоправимый вред «трудящимся
классам», потому что вело «исключительно к усилению верхних
слоев пирамиды». Много чернил было пролито этими добрыми
людьми по поводу этого «исключительно».
Нам удалось их опровергнуть. Как? Путем обнаружения того,
что слово «исключительно» здесь поставлено совсем некстати.
Вокруг представлений, связывавшихся с этим словом, велись
в сущности всеми нами ожесточенные споры с этими нашими
противниками.
«Один из самых важных и общих социологических законов»
представляет собою не что иное, как дурно, — т. е. отвлеченно,
односторонне, — понятое учение о враждебной противоположности
интересов буржуазии и пролетариата.
Интересы пролетариата противоположны интересам буржуазии
в том смысле, что так как доход буржуазии черпается из готового
продукта, создаваемого трудом рабочего класса, то чем больше
получат буржуа, тем меньше останется рабочим, и наоборот. Это
ясно, как божий день, и неоспоримо, как дважды два — четыре.
Но отсюда вовсе не следует, что рабочему все равно, при каких
социально-политических условиях создает он тот продукт, ко-
торый подлежит разделу между ним и буржуазией. Условия
эти могут быть более или менее благоприятны для него. Маркс
писал когда-то, что немецкий рабочий класс страдает не только
от развития капитализма, но и от недостатка этого развития. Это
значило, что немецкому рабочему, благодаря слабости герман-
ского капитализма, приходилось трудиться при таких социаль-
но-политических условиях, которые в значительной степени еще
носили на себе печать старого, докапиталистического порядка.
Устранение этих условий было не только не вредно для немецко-
го пролетариата, но очень полезно, прямо необходимо для него,
несмотря на то, что оно настолько же было необходимо для бур-
жуазии и в несравненно большей степени было полезно для нее.
Вот этого-то и не понимали наши народники и субъективисты,
а когда мы, по свойственному нам христианскому человеколюбию,
пытались объяснить им это, они величали нас апологетами бур-
жуазии. Отсюда и пошел весь спор.
Спор этот кончился не в пользу наших тогдашних противников.
«Один из самых важных и общих социологических законов» был
признан простым промахом незрелой мысли. Мы торжествовали
победу и до сих пор со справедливой гордостью вспоминаем о ней.
Но «закон» покойного субъективного социолога отомстил за себя,
наделав путаницу в головах наших «экономистов».
В этих новых головах он принял, правда, новый вид. С эко-
номической стороны дело его было окончательно проиграно;
«экономисты» ни на минуту не сомневались в том, что восставать
против развития капитализма значит уподобляться испанскому
рыцарю, воспетому Сервантесом. По части экономии «экономи-
сты», — не отличавшиеся, впрочем, большим количеством сведе-
ний в этой науке, — придерживались Маркса. Но когда заходила
речь о политике, то тут начиналось нечто неудобосказуемое.
Не то, чтобы «экономисты » признавали политическую свободу
вредной для развития рабочего класса на том основании, что она
ведет «исключительно к усилению верхних слоев пирамиды».
Нет, они просто путались в определении связи политических яв-
лений с экономическими. А главное — отношение пролетариата
к буржуазии, характеризующееся непримиримой противоположно-
стью интересов этих двух классов, представлялось им в таком виде,
как будто оно, это отношение, существовало у нас вне конкретных
условий места и времени. Поэтому-то «экономисты» и забывали
о том, что экономическая борьба, с самых первых своих шагов,
должна необходимо переходить у нас в политическую.
Поэтому-то они забывали также и о том, что устранение соци-
альных и политических пережитков нашего старого крепостни-
ческого строя выгодно и пролетариату, и буржуазии. А когда мы
напоминали им об этом, они обвиняли нас «в намерении покинуть
точку зрения классовой борьбы и содействовать сближению проле-
тариата с буржуазией» *. Против этой ошибки «экономистов» нам
и пришлось, главным образом, спорить в нашей полемике с ними.
* См. об этом в моей статье «Еще раз социализм и политическая борьба»,
напечатанной первоначально в первой книжке «Зари», вошедшей затем
в сборник «На два фронта», а потом перепечатанной вместе с брошюрой
«Социализм и политическая борьба». [Сочинения, т. ХП.]
Как часто бывает в таких случаях, одна ошибка вызвала дру-
гую, ей противоположную. Некоторые из наших более молодых
и менее установившихся в марксизме товарищей, — как, на-
пример, Ленин,— перешли в своих нападках на «экономистов»
за ту черту, которая отделяет истину от заблуждения, и стали
доказывать, что наша партия должна действовать во всех классах
общества. Казалось бы, что остается только устранить эту новую
ошибку, чтобы стать, наконец, на совершенно правильную точку
зрения. Вышло не так. Ленин и его нынешние единомышленники
не имеют теперь уже ни малейшего желания действовать во всех
классах общества; но зато тем энергичнее выставляют они те-
перь против нас, оставшихся на точке зрения «старой» «Искры»
и «Зари», тот самый упрек, который выставляли когда-то против
нас, — а следовательно, и против них, бывших тогда нашими со-
юзниками, — «экономисты»: упрек в том, что мы покидаем точку
зрения классовой борьбы и содействуем сближению пролетариа-
та с буржуазией. Это было бы смешно, если бы не было грустно,
и я готов был бы вместе с Пушкиным воскликнуть: «В поле бес нас
водит, видно, да кружит по сторонам», если бы для меня не было
ясно, что бес, кружащий по сторонам тов. Ленина, есть простая
методологическая ошибка, та самая ошибка, которая раньше сби-
ла с толку «экономистов», а еще раньше привела Михайловского
к неудачному формулированию «одного важных и самых общих
социологических законов». Если Ленин гремит теперь против меня,
обвиняя меня в оппортунизме; если он, опираясь на «физику», пи-
шет свою тактическую «антифизику»; если он, ссылаясь на Маркса,
возвращает нас к Бланки6 и во имя социал-демократии воскрешает
народовольство, то все это происходит с ним единственно потому,
что он плохо, — т. е. односторонне, отвлеченно, — понимает истину,
гласящую, что интересы пролетариата противоположны интересам
буржуазии. Он думает, что раз экономические интересы проле-
тариата противоположны экономическим интересам буржуазии,
то политические интересы этих двух классов не могут иметь ничего
общего между собою даже в том случае, когда им обоим приходится
выступать против пережитков добуржуазного общества. И на этой
ошибке основана вся его будто бы революционная тактика.
Французские бланкисты писали, выступая из руководимого
Марксом Интернационала, тактика которого казалась им антирево-
люционной: «Наша сила в нашем изолировании». И я сказал бы, что
эта краткая формула заключает в себе всю тактическую мудрость
нынешних наших бланкистов, если бы эти последние не делали
исключения для «трудового» крестьянства. Но это исключение
не избавляет их от односторонности, не спасает их от ошибки. Оно
вообще принадлежит к числу тех исключений, которые только под-
тверждают собою правило.
«Трудовое» крестьянство издавна было тем китом, на котором
держались утопические упования русских бланкистов. Достаточно
напомнить Ткачева и Тихомирова7 (разумеется, я имею в виду
Тихомирова «первой манеры»). Чем больше идеализировали блан-
кисты «трудовое» крестьянство, тем крепче держались они за свою
заговорщицкую тактику. И чем больше приближается к станции
«Бланкизм» поезд, уносящий Ленина от станции «Марксизм»,
тем чаще этот, если можно так выразиться, теоретик начинает
говорить о крестьянстве языком социалистов-революционеров.
В этом отношении весьма поучительна его брошюра о пересмотре
аграрной программы нашей партии. <>го очень, очень плохой знак!
Парень был Ванюха ражий,
Ловкий человек!
Не поддайся силе вражьей —
Жил бы долгий век...8
Для нас, марксистов, трудовой крестьянин, — каким является
он в современной товарно-капиталистической обстановке, — пред-
ставляет собою не более, как одну из разновидностей мелкого
независимого товаропроизводителя, а мелкие независимые то-
варопроизводители не без основания относятся нами к числу
мелких буржуа.
Поэтому если Ленин идеализирует теперь трудового крестья-
нина, то он грешит тем самым грехом, в котором он облыжно нас
обвиняет: идеализацией буржуазии. Правда, буржуазия, которую
он идеализирует, есть мелкая буржуазия, но это оправдание за-
ставляет меня вспомнить ту девушку, о которой Маркс говорил
в первом томе своего «Капитала» и которая, родив ребенка, оправ-
дывалась тем, что этот ребенок был очень мал. Буржуазия есть бур-
жуазия, подобно тому, как ребенок есть ребенок. И если уж Ленин
более или менее неправильным путем пришел к той мысли, что
при известных исторических условиях пролетариат может иметь
политические интересы, общие с мелкой буржуазией, то ему сле-
довало бы спокойнее относиться к мысли тех, которые говорят, что
при нынешней нашей политической обстановке противоположность
экономических интересов буржуазии и пролетариата не мешает
этим двум классам иметь отчасти общие политические интересы.
Так как наши бланкисты выдвигают теперь против нас тот са-
мый упрек, который выдвигали некогда против нас с ними «эко-
номисты» , то естественно, что в споре с бланкистами я вынужден
повторять те доводы, которые некогда противопоставлялись мною
доводам «экономистов».
«Русский социал-демократ обязан выяснить рабочему не только
ту враждебную противоположность, которая разделяет его ин-
тересы от интересов предпринимателей, но также и ту, которая
существует между его интересами, с одной стороны, и интересами
самодержавия — с другой. Но интересы самодержавия враждебны
интересам не одних только рабочих. Поэтому и в борьбе с само-
державием заинтересованы не одни только рабочие. Русская со-
циал-демократия сделала бы непростительную ошибку, если бы
она упустила из виду это важное обстоятельство и не сумела бы
воспользоваться им в интересах освободительного движения про-
летариата. Она не может игнорировать те слои русского населения,
в которых живет дух оппозиции... Мы не только не имеем права
игнорировать существующие в его среде (т. е. в среде «общества»)
оппозиционные течения, но обязаны старательно и постоянно
выставлять на вид сторонникам этих течений те наши полити-
ческие стремления, которые делают из нас самых решительных
и самых непримиримых врагов абсолютизма. Нам нечего боять-
ся сближения с оппозиционными слоями нашего общества; надо
позаботиться только о том, чтобы они не подчиняли нас своему
влиянию и руководству.
Нашим товарищам-бланкистам кажется, что мы подчинимся
руководству и влиянию буржуазии тотчас же, как только при-
знаем, что у нас есть политические интересы, отчасти общие с ее
политическими интересами. Но это опять «антифизика», лишний
раз показывающая, как плохо поняли они противоположность ин-
тересов буржуазии и пролетариата. Ничто, кроме разве слабости
нашей собственной логической мысли, не заставляет нас попа-
дать из одной крайности в другую. Можно идти врозь, принимая
в то же время все необходимые меры к тому, чтобы вместе бить.
Но для этого нужно нечто гораздо более серьезное, чем те бес-
тактные выходки, с помощью которых « противопоставляют себя
буржуазии» наши товарищи-бланкисты.
Что же именно? Это очень серьезный вопрос. О нем в следую-
щем письме.
Открытое письмо к петроградским рабочим
Товарищи! Не подлежит сомнению, что многие из вас рады
тем событиям, благодаря которым пало коалиционное прави-
тельство А. Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу
вам прямо: меня эти события огорчают. Не потому огорчают,
чтобы я не хотел торжества рабочего класса, а наоборот, потому,
что призываю его всеми силами своей души.
В течение последних месяцев некоторые агитаторы и пу-
блицисты изображали меня чуть ли не контрреволюционером.
Во всяком случае, они охотно распространялись на ту тему, что
я готов перейти или уже перешел на сторону буржуазии. Но эти
агитаторы и публицисты,— по крайней мере, те между ними,
которые не страдали неизлечимым простодушием, — конечно,
сами не верили тому, что распространялось ими на мой счет.
Да и нельзя было этому верить. Кому известна была история
моей политической деятельности, тот знает, что уже с начала
восьмидесятых годов прошлого столетия. — со времени осно-
вания группы «Освобождение труда»,— в ее основе лежала
одна политическая мысль: мысль об историческом призвании
пролетариата вообще и русского пролетариата в частности.
«Революционное движение в России восторжествует как движе-
ние рабочего класса или совсем не восторжествует», — сказал
я в речи о русском положении, произнесенной мною на Париж-
ском Международном социалистическом съезде 1889 г., — этом
первом съезде 2-го Интернационала1.
Эти мои слова недоверчиво встречены были огромным боль-
шинством участников съезда. Россия представлялась им такой
безнадежно отсталой страной, что они должны были принять
и действительно приняли за несбыточную утопию мое мнение
о великом историческом призвании русского пролетариата в об-
ласти нашей внутренней политики. Только мой друг Жюль Гэд
и зять Маркса Шарль Лонгэ, да еще старый деятель германской
социал-демократии Вильгельм Либкнехт иначе отнеслись к мысли,
мною высказанной. Они нашли, что мысль эта проливает новый
свет на дальнейший ход русского общественного развития и соот-
ветствующего ему освободительного движения.
Что же касается нашей революционной интеллигенции того
времени, то в ее среде моя парижская речь вызвала значительное
неудовольствие. Вера в промышленный пролетариат считалась
тогда у нас вредной ересью. Интеллигенция насквозь пропитана
была старозаветными народническими понятиями, согласно ко-
торым, промышленный рабочий не мог претендовать ни на какую
самостоятельную историческую роль. В лучшем случае он способен
был, по убеждению тогдашних народников, поддерживать рево-
люционное движение крестьянства. И это убеждение так сильно
укоренилось в интеллигенции, что всякое отклонение от него
считалось почти изменой революционному делу.
В первой половине девяностых годов «легальные» народники
печатно называли нас, «нелегальных» проповедников идеи рабо-
чего сословия (как выразился бы Лассаль), кабатчиками, а один
из них выразил ту отрадную уверенность, что ни один уважающий
себя журнал не позволит себе напечатать на своих страницах из-
ложение наших взглядов2. В продолжение целой четверти века мы
стойко выносили самые ожесточенные нападки и преследования.
Мы обладали той «благородной упрямкой», на которую с гордо-
стью указывал некогда Ломоносов как на одно из отличительных
свойств своего характера. И вот теперь, когда жизнь как нельзя
более убедительно показала, что мы были правы; теперь, когда
русский рабочий класс в самом деле стал великой движущей си-
лой общественного развития, мы отвернемся от него и перейдем
на сторону буржуазии? Да ведь это ни с чем не сообразно; этому
может поверить лишь тот, кто не имеет ни малейшего понятия
о психологии!
Повторяю, этому не верят сами наши обвинители. И, конечно,
сознательные элементы русского рабочего класса отвергнут это об-
винение как недостойную клевету на тех, которых сами обличители
не могут не признать первоучителями русской социал-демократии.
Итак, не потому огорчают меня события последних дней, чтобы
я не хотел торжества рабочего класса в России, а именно потому,
что я призываю его всеми силами души. В течение последних ме-
сяцев нам, русским социал-демократам, очень часто приходилось
вспоминать замечание Энгельса о том, что для рабочего класса
не может быть большего исторического несчастья, как захват по-
литической власти в такое время, когда он к этому еще не готов3.
Теперь, после недавних событий в Петрограде, сознательные эле-
менты нашего пролетариата обязаны отнестись к этому замечанию
более внимательно, чем когда бы то ни было. Они обязаны спросить
себя: готов ли наш рабочий класс к тому, чтобы теперь же провоз-
гласить свою диктатуру?
Всякий, кто хоть отчасти понимает, какие экономические ус-
ловия предполагаются диктатурой пролетариата, не колеблясь,
ответит на этот вопрос решительным отрицанием. Нет, наш рабо-
чий класс еще далеко не может, с пользой для себя и для страны,
взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать
ему такую власть значит толкать его на путь величайшего исто-
рического несчастья, которое было бы в то же время величайшим
несчастием и для всей России. В населении нашего государства
пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между
тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том слу-
чае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать
ни один серьезный социалист.
Правда, рабочий класс может рассчитывать на поддержку
со стороны крестьян, из которых до сих пор состоит наибольшая
часть населения России. Но крестьянству нужна земля, в замене
капиталистического строя социалистическим оно не нуждается.
Больше того: хозяйственная деятельность крестьян, в руки кото-
рых перейдет помещичья земля, будет направлена не в сторону
социализма, а в сторону капитализма. В этом опять-таки не может
сомневаться никто из тех, которые хорошо усвоили себе нынешнюю
социалистическую теорию. Стало быть, крестьяне — совсем нена-
дежный союзник рабочего в деле устройства социалистического
способа производства. А если рабочий не может рассчитывать
в этом деле на крестьянина, то на кого же он может рассчитывать?
Только на самого себя. Но ведь он, как сказано, в меньшинстве,
тогда как для основания социалистического строя необходимо
большинство. Отсюда неизбежно следует, что если бы, захватив
политическую власть, наш пролетариат захотел совершить «соци-
альную революцию», то сама экономика нашей страны осудила бы
его на жесточайшее поражение.
Говорят: то, что начнет русский рабочий, будет докончено не-
мецким . Но это — огромная ошибка. Спора нет, в экономическом
смысле Германия гораздо более развита, чем Россия. «Социальная
революция» ближе у немцев, чем у русских. Но и у немцев она еще
не является вопросом нынешнего дня. Это прекрасно сознавали
все толковые германские социал-демократы как правого, так и ле-
вого крыла еще до начала войны. А война еще более уменьшила
шансы социальной революции в Германии благодаря тому печаль-
ному обстоятельству, что большинство немецкого пролетариата
с Шейдеманом во главе стало поддерживать германских импери-
алистов. В настоящее время в Германии нет надежды не только
на «социальную», но и на политическую революцию. Это признает
Бернштейн, это признает Гаазе, это признает Каутский, с этим,
наверное, согласится Карл Либкнехт.
Значит, немец не может докончить то, что будет начато русским.
Не может докончить это ни француз, ни англичанин, ни житель
Соединенных Штатов. Несвоевременно захватив политическую
власть, русский пролетариат не совершит социальной революции,
а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов
заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных
в феврале и марте нынешнего года. А война, которую поневоле
приходится вести России? Страшно осложняя положение дел,
она еще больше уменьшает шансы социальной революции и еще
больше увеличивает шансы поражения рабочего класса.
На это возражают: мы декретируем мир. Но, чтобы германский
император послушался нашего декрета, надо, чтобы мы оказались
сильнее его, а так как сила на его стороне, то, «декретируя» мир,
мы тем самым декретируем его победу, т. е. победу германского
империализма над нами, над трудящимся населением России.
Решите сами, можем ли мы радостно приветствовать подобную
победу.
Вот почему, дорогие товарищи, меня не радуют, а огорча-
ют недавние события в Петрограде. Повторяю еще раз. Они
огорчают меня не потому, чтобы я не хотел торжества рабочего
класса; а, наоборот, потому, что я призываю его всеми силами
души и вместе с тем вижу, как далеко отодвигают его названные
события. Их последствия и теперь уже весьма печальны. Они
будут еще несравненно более печальными, если сознательные
элементы рабочего класса не выскажутся твердо и решительно
против политики захвата власти одним классом или, — еще того
хуже, — одной партией.
Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны,
то есть на все те классы и слои, которые не заинтересованы в вос-
становлении старого порядка. Я давно уже говорю это. И считаю
своим долгом повторить это теперь, когда политика рабочего класса
рискует принять совсем другое направление. Сознательные элемен-
ты нашего пролетариата должны предостеречь его от величайшего
несчастья, какое только может с ним случиться.
Весь ваш Г. Плеханов.
-------------------
П. Б. АКСЕЛЬРОД
Две тактики:
доклад, прочитанный на съезде в Стокгольме1
Вторая (заключительная) речь
Товарищи!
Скажу откровенно: я очень неохотно пользуюсь своим правом
докладчика для заключительного слова. Все, что мне пришлось
здесь слышать от противников резолюции, предложенной боль-
шинством комиссии2, убеждает меня в том, что никакими доводами
и соображениями сторонников их переубедить нельзя, если я, тем
не менее, беру слово, то не столько по внутреннему влечению,
сколько в силу формальных соображений о том, что в качестве
докладчика я обязан ответить на сделанные мне возражения.
Я, однако, не намерен останавливаться на всех возражениях и за-
мечаниях оппонентов. Во-первых, это потребовало бы гораздо
больше времени, чем те 25 минут, которыми я располагаю для за-
ключительного слова, а во-вторых, отвлекло бы ваше внимание
и вашу мысль на массу мелочей, и в конце концов вышло бы то, что
многие из вас из-за деревьев не видели бы леса, из-за частностей
упустили бы из виду самое существенное, принципиальную сторону
вопроса. Впрочем, на многие возражения ответили мои товарищи
по комиссии и другие наши единомышленники из членов съезда3.
Прежде всего, скажу несколько слов по адресу товарища Винте-
ра4, который, по недоразумению, очевидно, не расслышав меня,
почуял в моей речи упреки русскому пролетариату за то, что
он бойкотировал выборы. Он так-таки прямо и начал свою речь
очень патетической защитой русских рабочих против якобы вы-
сказанного мною обвинения их в легкомыслии и т.п. грехах.
Обвинение это он усмотрел в том, что я характеризовал пассивный
бойкот, — а не активный (т. е. тот бойкот, который действительно
проводился у нас, а не тот, который проповедовался на словах)
словами: «показывание кукиша в кармане». Товарищ Винтер
сильно ошибается. Я бы, разумеется, не постеснялся бросить этот
упрек в лицо и пролетариату, если бы считал, что он его заслужи-
вает. Я не принадлежу к тем, которые считают своей обязанностью
кстати и некстати провозглашать пролетариат безгрешным и непо-
грешимым, расточать ему всяческие похвалы и не брезгуют даже
прямо льстить ему. Я полагаю, что мы обязаны, наоборот, с полной
откровенностью указывать рабочим на то, что они, в массе, еще
очень отсталые и что даже передовые их слои находятся еще лишь
на первых стадиях своего политического развития. Я, со своей сто-
роны, считал и считаю своим долгом предохранять представителей
этих слоев от всяких иллюзий и всякого самообольщения насчет
действительной степени развития, уже достигнутого нашим про-
летариатом, и напоминать им, что он только начинает свою исто-
рическую карьеру и что он может еще натворить много глупостей,
сделать многое множество ложных шагов и ошибок, предупредить
которые могут в значительной мере преимущественно социал-демо-
кратические рабочие, если они надлежащим образом используют
исторический опыт своих западных братьев. Но в данном случае
я не имел в виду специально рабочих. Вообще мне чужда прокурор-
ская склонность к обвинениям. Но если уж вычитывать в моих
словах «обвинение», то оно относится не к пролетариату, а к тем,
кто претендует на роль его руководителей и диктует ему тот или
другой образ действия. Поскольку в моей критике нашей тактики
в избирательный период заключается упрек, он адресован был
к нашим центральным учреждениям, к агитаторам и вообще к той
организационной ячейке, которая говорит от имени пролетариата
и выступает как его политическая представительница. Но повто-
ряю, мне совершенно чужда обвинительная точка зрения, когда
я подвергаю критике действия нашей партии.
Я с удовольствием выслушал замечания товарища Графа5,
настойчиво подчеркивавшего, что при данных обстоятельствах
ни бойкот, ни участие в выборах не могли обеспечить партии почет-
ную роль в избирательной борьбе. Но мне кажется, что внимание
его слишком односторонне сосредоточено было на препятствиях
внешних. Как бы то ни было, я вполне согласен с Графом, что
коренной источник всех наших партийных недочетов и злоклю-
чений заключается не в личных недостатках или ошибках тех или
других товарищей, и именно потому, что я так думаю, я вчера
сделал беглую экскурсию в наше прошлое. Я хотел, между прочим,
показать, что все это прошлое и вся наша предыдущая практика
не подготовили нас и не могли подготовить ни организационно,
ни политически к тому, чтобы мы могли надлежащим образом
использовать избирательную борьбу и выборы. Я уже в своем до-
кладе, если я не ошибаюсь, попутно заметил, что и тактика бойкота
могла бы быть проведена на более широком политическом базисе.
Отметил я также и то, что участие в выборах при занятой пар-
тией абсолютно и односторонне враждебной позиции по отноше-
нию к кадетам легко могло бы привести к победе черносотенных
элементов над всей демократией, т. е. скомпрометировало бы,
вернее, опозорило бы нас, а вместе с нами и русский пролетариат,
поскольку он шел бы за нами, перед всей международной социал-
демократией, да и саму нашу партию значительно обессилило бы
сознанием страшного вреда, который она нанесла бы революции.
Кого винить за то безвыходное положение, в котором партия очути-
лась в такой важный момент, как избирательная борьба? Неужели
Ленина? Но как бы высоко мы не оценивали его таланты и влияние,
мы все же не много выиграем от того, что взвалим на него всю от-
ветственность за все наши партийные раздоры, грехи и недочеты,
от которых партия так много настрадалась в последние годы. Ленин
сам является продуктом всего нашего прошлого, и если за ним идет
такая масса товарищей по пути, который мы считаем гибельным
для партии, то очевидно, не из простой прихоти или пристрастия
к нему, а потому, что он выражает их собственные стремления
и понимание вещей, развившиеся на почве данных исторических
условий. Но, кроме того, я в своей первой речи неоднократно под-
черкивал, что я критикую не специально большевистскую тактику,
что меньшевистская тактика фактически очень мало отличалась
от большевистской, что на практике меньшевики действовали
в духе тех же тенденций, как и большевики. Это проявилось с до-
статочной ясностью в том, что партия в целом не использовала или
до крайности поверхностно и примитивно использовала период
широкого общественного движения, открывавшийся выступлением
либеральной буржуазии на арену политической борьбы в министер-
ство Святополка-Мирского6, в интересах политического развития
и организации рабочих масс. А так как и наше собственное полити-
ческое самовоспитание неразрывно связано с делом политического
воспитания и объединения этих масс, то и мы сами за этот период
очень мало подвинулись вперед в своем политическом развитии,
а в некоторых отношениях пошли даже назад. При таком взгляде
на положение дела в партии как я могу сводить все ее недочеты
и односторонности к личным ошибкам и прегрешениям отдельных
индивидуумов, как некоторые, а быть может и большинство из вас,
склонны, по-видимому, думать?
Все это я говорю для того, чтобы показать, что, с моей точки
зрения, на первом плане перед нами стоит вопрос не о том, «кто
виновен?», а о недостатках нашей партийной практики, о необ-
ходимости устранить крайнее несоответствие между ее методами
и средствами и современной общественной атмосферой, когда нам
приходится иметь дело с революционно возбужденными масса-
ми с одной стороны, и с серьезной политической конкуренцией
буржуазно-оппозиционных и буржуазно-революционных пар-
тий — с другой. Бойкотная тактика ярко отразила примитивность
наших политических воззрений. Но в такой же мере и, пожалуй,
с еще более вредными последствиями примитивность эта отра-
зилась бы и в нашей избирательной тактике, если бы мы решили
участвовать в выборах. Поэтому я отнюдь не печалюсь, что партия
наша не участвовала в выборах, и никоим образом не утверждал,
что если бы она участвовала в них, то все обстояло бы прекрасно.
Обращаюсь к наиболее существенным замечаниям тов. Ленина7.
В резолюции большинства комиссии, говорит он, нет оценки такти-
ки партии по отношению к выборам. Но Ленин прекрасно знает,
почему ее нет. Он и его коллега в комиссии предлагали ввести
в резолюцию и оценку бойкотной тактики. На это предложение
я возражал указанием, во-1), на то, что эта оценка удлинила бы
без надобности резолюцию, а во-2), что предпосылки, из которых
мы исходим в своем отрицательном отношении к бойкоту, — те же,
что лежат в основе нашей резолюции и отчасти сформулирова-
ны в ее вступительных положениях, мотивирующих рекомен-
дуемую нами тактику по отношению к Государственной Думе.
Принципиальная сторона резолюции, ее идейный центр тяжести
лежит, конечно, в соображениях, которыми мотивируются прак-
тические предложения, содержащиеся в ней, и те, кто принимают
эти принципиальные соображения, не могут быть сторонниками
бойкота; поэтому, принимая резолюцию, мы без всяких прямых,
по существу в данном случае совершенно излишних, полемиче-
ских вылазок против бойкотной тактики, тем самым осуждаем
эту тактику. Зачем же, для какой надобности еще специально
формулировать это осуждение в резолюции, если не для того,
чтобы затруднить присоединение к ней тем, которые прежде дер-
жались бойкотистской тактики? Если не ошибаюсь, то Плеханов
в особенности указывал в комиссии на необходимость опущения
критической оценки этой тактики, в интересах объединения всех
членов съезда на почве предлагаемой нами резолюции. Я считаю
маловероятным соглашение большевиков и меньшевиков в вопросе
об отношении к Государственной Думе, думаю, однако, что наша
обязанность — не вводить в резолюцию, без всякой надобности,
такого элемента, который не может не служить камнем преткно-
вения для столь желанного большинством товарищей объединения
обеих фракций. Повторяю: резолюция наша отвечает на вопрос,
«как быть дальше, как действовать отныне?», и отнюдь не ставит
себе целью сводить счеты с прошлым. Я бы охотно остановился
теперь на критике нашей тактики в период избирательной борьбы,
но боюсь, что незаметно для меня самого это отняло бы добрых
полчаса, т.е. значительно больше времени, чем то, которое я еще
имею в своем распоряжении. Впрочем, многие из ораторов каса-
лись и выборов специально, особенно, если память меня не обма-
нывает, Негорев8.
Другой недостаток резолюции Ленин видит в том, что она про-
никнута крайне оптимистическим отношением к Думе; упрек
этот совершенно неоснователен. Мы характеризуем Думу как
уступку со стороны правительства, но такую, которая предпринята
с целью обмануть народ, использовать или обратить ее в орудие
контрреволюции, для изолирования оппозиционных и революци-
онных сил страны. Но мы утверждаем вместе с тем, что наперекор
расчетам и надеждам правительства Государственная Дума будет
или может стать орудием и рычагом в руках революционеров про-
тив реакции, на пользу революции. На чем основываем мы эти
свои расчеты на Думу? Не на том ли, что в ней будут преобладать
представители левого крыла либеральной буржуазии и радикаль-
ной демократии? Нет, не на этом, хотя я лично того мнения, что
и личный состав Думы благоприятен для превращения ее в орудие
революции. Наши расчеты основываются не на субъективных на-
мерениях лиц, а на объективном положении вещей, на антагониз-
ме между жизненными, насущными потребностями всей страны,
всего населения империи и сословно-абсолютистским режимом,
на том несомненном факте, что антагонизм этот до крайности
обострился и не может не порождать конфликтов между прави-
тельством и Думой, даже независимо от степени радикализма или
либерализма ее состава. Потребность и необходимость в возможно
более скорой и основательной ликвидации старого порядка так
велика, что Дума неминуемо столкнулась бы с правительством
как с непримиримо враждебной силой, даже в том случае, если бы
в ней преобладали такие умеренные представители либерализма,
как октябристы Гейден9 и Стахович10. Только чисто черносотен-
ный состав, быть может, оказался бы способным жить в мире
и согласии с реакционным правительством. Но и в таком случае
Государственная Дума не могла бы сослужить службу абсолютиз-
му, потому что всем и каждому, обладающему здравым смыслом,
ясно было бы, как божий день, что Дума является не чем иным,
как подделкой общественного мнения и слепым орудием револю-
ции. И в этом, идеально благоприятном для правительства случае,
цель его не была бы достигнута. Но я повторяю еще раз, что она
неизбежно должна была бы служить прямо делу революции даже
при господстве в ней таких октябристов, как Гейден и Стахович.
Бывают в истории такие интересные положения, когда и элемен-
ты, склонные даже к консерватизму, волей-неволей становятся
органами или пособниками революции. Собрание Нотаблей11, со-
стоявшее из представителей привилегированных сословий и чуть
не в большинстве своем из реакционеров, дало непосредственный
толчок созыву «Государственных сословий о во Франции в 1889 г.12
А это собрание, как само средневековое название его показывает,
должно было, по расчетам правящих сфер, не выходить из узких
рамок законосовещательного представительного органа, главной
задачей которого было помочь правительству выпутаться из его
безвыходных финансовых затруднений; на деле же оно превра-
тилось, не сразу, правда, в полновластное, т.е. Учредительное
собрание. А между тем господствовали-то в этом собрании с самого
начала отнюдь не радикалы, а люди довольно умеренного образа
мыслей, более умеренного, чем образ мыслей значительной части
наших кадетов. Робеспьер13 восторгался Мирабо14, хотя он не мог
не сознавать, что этот последний далек от того демократического
радикализма, которым он сам был воодушевлен. И вот, участвуя
в умеренно-либеральной первой «Государственной Думе» Франции
и пользуясь постоянно возникавшими и разгоравшимися кон-
фликтами между ней и правительством и внутри ее между ее про-
грессивными и реакционными или консервативными элементами,
Робеспьер и Петион15 шаг за шагом приобретали огромную по-
пулярность в стране и подготовляли почву для торжества крайней
демократии. Классические революционеры-демократы, как Робе-
спьер, Дантон16 и Марат17, чуть не до самого момента окончатель-
ного падения монархии почти что не выступали с лозунгом «респу-
блика», но зато очень энергично и систематически пользовались
каждым шагом в процессе капитуляции и ликвидации старого
режима как в интересах увеличения прав и власти национального
собрания насчет прерогатив короны, так и для агитации в массах
в пользу народного самодержавия и для организации тех обще-
ственных сил, которые наиболее способны были бороться за само-
державие народа. Таким путем, крайняя французская демократия
эпохи великой революции способствовала тому, чтобы пред-
ставительное собрание, первоначально совершенно бесправное,
созванное лишь для того, чтобы вывести абсолютную монархию
из ее затруднительного финансового положения, захватило в свои
руки государственную власть и превратилось в орудие подготовки
диктатуры революционной демократии. Но само собой разумеется,
что такое превращение пародии на парламент в полновластное
Учредительное собрание и в могущественное орудие революции
оказалось возможным только благодаря наличности объективных
общественных условий, стихийно толкавших Франпию к такому
радикальному разрыву с прошлым.
Но Ленин предпочитает брать аналогии из истории Германской
революции 1848-го года18. Он ссылается на пример франкфуртского
парламента19 как на такое представительное народное собрание,
которое в революционную эпоху занималось болтовней в то время,
когда реакция готовила силы для нанесения решительного удара
революции. Но что доказывает этот пример? Ни более ни менее,
как то, что в тогдашней Германии революционные силы были
слишком слабы, чтобы заставить франкфуртский парламент не те-
рять золотого времени на излишние словопрения — или уступить
место новому, более решительному народному представительству.
Не потому немецкий народ не справился с реакцией, что первый
общегерманский парламент был плох, а, наоборот, этот послед-
ний оказался не на высоте положения потому, что сам народ,
в силу исторических условий, оказался не на высоте требований
революционного момента. Если бы франкфуртскому парламенту
пришлось действовать в такой социально-революционной атмос-
фере, как первому национальному собранию Франции, то и он
волей-неволей стая бы более революционным и также превратил-
ся бы в орган и рычаг для революции.
Если в России подобное же соотношение сил революции
и реакции, как в Германии 1848 г., то очень может быть, что
и наш первый парламент окажется говорильней. Но таковым
он будет не потому, что правительство созвало его с реакцион-
ными намерениями и целями, а совершенно независимо от во-
ли и планов правительства. И, наоборот, если те грандиозные
революционные перспективы, к которым мы стремимся, имеют
в действительности реальные шансы на осуществление в пережи-
ваемую Россией эпоху, то Дума не может хоть в слабой степени
не отразить в себе того революционного напряжения в стране,
наличность которого предполагается или должна предполагаться
как само собой разумеющееся условие для развития революции
вплоть до самого «логического конца» ее, в виде демократической
республики. А раз это и другие объективные условия для раз-
вития нашей революции в этом направлении имеются налицо,
то Дума, наперекор тем правительственным планам и намере-
ниям, ради которых она вызвана к жизни, окажется центром
общенационального революционного движения и чрезвычайно
важной точкой опоры для агитационной и организационной дея-
тельности в рабочих массах с целью, с одной стороны, обеспечить
Думе серьезную поддержку со стороны народа — против реакции,
а с другой — создать организованную народную силу, способную
толкать ее вперед по пути разрушения старого и создания ново-
го порядка. Только относясь таким образом к Государственной
Думе, только стараясь намеченным путем использовать ее в ин-
тересах дальнейшего революционизирования умов широких
народных масс и организации их в политически сознательную
революционную силу, мы можем подготовить значительное из-
менение общественных сил в пользу радикальной демократии
и ускорить вступление революции в тот фазис, когда вопрос
об установлении республиканского образа правления станет
злободневной задачей, скорейшего разрешения которой страстно
и нетерпеливо будут добиваться широкие демократические слои
нации (в государственном смысле). Но наши оппоненты, види-
мо, в глубине души отнюдь не уверены в том, что объективные
условия благоприятны развитию нашей революции в таком на-
правлении, как великая французская, они очень подозрительно
относятся к внутренней, органической тенденции общественных
сил и отношений, направляющих ход нашей революции, а по-
тому и не могут представить себе, чтобы Дума могла послужить
на пользу искоренения «конституционных иллюзий» и даль-
нейшего революционизирования общественной атмосферы.
Но при таком пессимистическом отношении к объективным
условиям развития российской революции категорическое,
фанатически отстаиваемое требование безусловно враждебного
отношения к Государственной Думе уже совсем лишается всякого
сколько-нибудь серьезного политического смысла.
Нас упрекают также в том, что наша резолюция рассматривает
Думу как целое, вместо того чтобы расчленить ее на составные эле-
менты и определить точно отношение к каждой партии в отдельно-
сти. Дума, в целом по своему преобладающему составу, является
кадетской, но в то время как кадеты — наши прямые политиче-
ские враги, к которым у нас должно быть абсолютно враждебное
отношение, представители крестьянства, как партия, несомненно,
революционная, являются нашими естественными и ближайшими
союзниками. Таковы упреки, высказываемые Лениным и другими
ораторами из большевиков по нашему адресу. Но на этот упрек
я уже, в сущности, ответил, излагая соображения, в силу которых
резолюция признает за Думой значение революционного фактора
первостепенной важности, независимо от степени субъективного
радикализма ее составных элементов. Ведь предметом резолю-
ции, как само название указывает, является вопрос об отношении
к Думе как к неделимому целому, как к учреждению, а не к от-
дельным партиям, на которые она распадается. Отношение же
к различным партиям должно быть сформулировано в особой
резолюции.
Не могу не отметить здесь противоречия, в которое противни-
ки нашей резолюции впадают, когда они сильно подчеркивают
революционный характер крестьянского представительства
в Думе — в противоположность партии кадетов. Оппоненты на-
ши совершенно не замечают, что, выделяя крестьянскую партию
как особенно революционную, призванную совместно с нашей
партией двигать вперед революцию, они этим самым подливают
воду на нашу мельницу, что этим они сами присоединяются к на-
шей оценке Государственной Думы как учреждения, способного
стать центром и рычагом для нашего революционного движения.
Наличность в Думе такого непосредственно революционного эле-
мента, как представители крестьянства, не может не оказывать
влияния и на кадетов, и не действовать революционизирующим
образом — через Думу — на широкие народные массы. И ясно, как
божий день, что под нашим агитационным воздействием и органи-
зованным давлением пролетариата голоса крестьянских депутатов
приобретут еще больший вес и еще большее значение, как внутри,
так и вне ее. То есть под нашим влиянием и при помощи нашей
агитационной и организационной работы среди пролетарских масс
крестьянская партия окажется достаточно сильной, чтобы толкать
вперед кадетов и вместе с ними превращать Думу в централь-
ную арену и опору для революционного движения. Легко может
случиться, что правительство, почуяв грозящую ему опасность,
поспешит разогнать Думу еще прежде, чем она успеет вступить
в решительную борьбу с ним. Но этот разгон послужит опять-таки
на пользу революции, потому что не только усилит и обострит
ненависть и вражду к царско-чиновничьему самовластию во всех
классах населения, но и вызовет брожение в армии и даст толчок
ее внутреннему разложению.
Некоторых, а быть может и многих, очень смущают слова: «за-
конная власть, самим царем вызванная к жизни». Признаюсь, я со-
вершенно понять не могу их смущения. Да, именно это обстоятель-
ство, что Дума созвана, — в силу ясно выраженной воли царя,
и действует, как новая, но вполне законная власть, и должно при-
давать ей в глазах солдат и даже офицерства значение новой, очень
авторитетной государственной силы. Резолюция исходит из пси-
хологии и точки зрения заурядных солдат и офицеров, для ко-
торых до сих пор царь является своего рода наместником Бога
на земле, воля которого никем и ничем не может быть ограничена.
Да не только в армии, но и в крестьянских массах и среди мещан
царит еще, хотя уже и не безраздельно, такое же идолопоклонство
по отношению к царской власти. И вот рядом с этой старой властью
является новая, такая же законная, самим же царем созданная.
Но лишь только она проявила стремление поскорее удовлетворить
народным желаниям, положить конец безысходной народной нуж-
де и бесправию, как только депутаты подняли свои голоса в пользу
его требований и прав, так правительство поспешило разогнать ее,
правительство царя, который сам, уступая требованиям народа,
созвал Думу. Ясное дело, что такой противозаконный акт по отно-
шению к новой власти, выступившей на защиту прав и интересов
народа, не сможет не произвести революционизирующего действия
на массы вообще и на армию в частности.
Я чуть было не забыл коснуться вопроса об образовании социал-
демократической фракции в Думе. Предлагаемая нами резолюция
по этому вопросу носит условный характер. Мы предлагаем ее
съезду на тот случай, если в Думу попадут социал-демократы.
Никакими запрещениями или даже полицейскими мерами, ко-
торых мы, впрочем, за недостатком соответствующих средств,
не можем пустить в ход, нельзя было бы заставить их не заявлять
себя социал-демократами. Но раз они будут выступать как социал-
демократы, то этим самым сделают и всю партию в большей или
меньшей степени ответственной за свои действия. Если бы эти
депутаты были социал-демократами сомнительного свойства,
«социал-демократами» в кавычках, то мы могли бы заявить, что
они политические самозванцы, с которыми социал-демократия
ничего общего не имеет. Но мы исходим из предположения, что
в Думу попадут или могут попасть настоящие социал-демократы,
действительные члены партии, быть может, не такие блестящие
ораторы, как Ленин или Плеханов, но, тем не менее, заслужи-
вающие полного уважения товарищей. Такие депутаты не будут
компрометировать партию. До очень недавнего времени руководи-
тель и основатель современной социал-демократической партии
в Австрии, Виктор Адлер20, не состоял членом парламента, но это
не помешало тому, чтобы социал-демократическая фракция
в австрийском парламенте энергично и с достоинством отста-
ивала в нем интересы пролетариата. Конечно, лучше было бы
нам в первом же российском парламенте иметь хоть пару бле-
стящих ораторов. Но ведь мы же сами позаботились о том, чтобы
их там не было. И теперь было бы более чем странно запрещать
товарищам, которые попадут в него, образовать из себя думскую
социал-демократическую фракцию на том лишь основании, что
они не первоклассные ораторы. Поэтому нам остается только
принять здесь принципиальное решение, заранее признающее
желательным образование такой фракции и дающее директиву
нашему ЦК в том смысле, что если предстоящие выборы дадут
несколько социал-демократических депутатов, то он должен бу-
дет войти с ними в сношения и побудить их сложиться в особую
фракцию, под условием признания контроля за ее деятельностью
центральных органов партии.
Прежде чем закончить, считаю нужным выразить свое удоволь-
ствие по поводу заявления Ленина, что тактика, которую я
и некоторые товарищи из «меньшевиков» защищают, — вполне
социал-демократическая, но, добавил он, она неприменима, не-
осуществима в России, в современный исторически период до тех
пор, пока не падет самодержавие, рекомендуемая нами тактика
останется в области утопий. Но тов. Ленин не сделал «конечного»
вывода, логически вытекающего из его взгляда на нашу тактику.
Раз в абсолютистской России нет почвы для социал-демократи-
ческой тактики, то отсюда само собой следует, что при абсолю-
тизме у нас не может быть места и для самой социал-демократии
как политической партии. Социал-демократия без социал-де-
мократической тактики — может представлять собой течение,
секту, пропагандистскую группу или несколько групп, но не по-
литическую партию, не классовую политическую организацию
пролетариата, объединенную общеобязательной программой,
тактикой и руководящими центральными учреждениями. А по-
тому те из товарищей, которые считают совершенно невозможной
у нас социал-демократическую тактику в настоящее время, должны
иметь мужество ясно и определенно провозгласить, то, «что (по их
мнению) есть», и прямо заявить, что партия как таковая должна
на время сойти с исторической сцены и фактически раствориться
в общей массе революционных элементов. Таково было историче-
ское положение коммунистического союза в 1848 г.21, не игравшего
во время революции в Германии никакой самостоятельной роли.
Известно, что Маркс, Энгельс, В. Вольф22 основали, при помощи
буржуазно-демократических элементов, « Ново-Рейнскую газету»23,
выступавшую как орган демократической, а не коммунистической
партии. Таким же образом должны и мы смотреть действительности
прямо в глаза и, раз признав, что она не допускает существования
теперь в России социал-демократической партии, заслуживающей
своего названия, мужественно заявить о необходимости до поры
до времени ликвидировать ее, рекомендуя всем нашим партийным
работникам вступить в ряды буржуазной демократии с целью
внесения в нее возможно большей энергии, решительности, по-
следовательности и единства в борьбе с реакционными и консер-
вативными силами.
Российская социал-демократическая партия имеет историче-
ское право на существование в нашей революции ровно настолько,
насколько она, в лице пролетариата, организует народно-револю-
ционную силу, способную выполнять одновременно две историче-
ские задачи: отстаивать интересы своего класса в ходе нашей рево-
люции и бороться за общие интересы демократии. Ни одна из этих
задач сама по себе, изолированно от другой, не может быть нами
выполнена сколько-нибудь удовлетворительным образом. Нельзя
серьезно и успешно работать над созданием широкой классовой
организации пролетариата, не вовлекая рабочих масс в сознатель-
ную, систематическую борьбу за общенародную свободу и обще-
народные права. Политическая пролетарская партия, которая
не ставила бы вполне сознательно в центре своей деятельности
энергическую борьбу против дворянско-чиновничьего господства —
во имя народовластия, — возможна только на бумаге, но совершен-
но немыслима в действительности. Но и эта общедемократическая
наша задача, задача создания сознательного и прочного оплота
в лице пролетариата для завоевания народовластия в свою очередь
далеко не вполне осуществима, независимо от процесса полити-
ческого объединения рабочих масс в самостоятельную классовую
партию. А этот процесс, как я уже неоднократно подчеркивал,
неразрывно связан с организацией социально-политических
выступлений этих масс; на почве одной только антиправитель-
ственной борьбы, исключительно своими физическими силами,
рабочие массы не могут сплачиваться в действительно классовую
пролетарскую партию. И вот именно к такому сужению роли про-
летариата в российской революции и сводится заявление Ленина,
что социал-демократическая тактика у нас в настоящее время
не применима, что такая тактика является в России, пока, празд-
ной утопией. Фактически это заявление равносильно отречению
от той половины нашей исторической задачи, которая составляет
принципиальную основу нашей партийной практики и определяет
собою реальное социальное содержание последней.
Что и почему7 именно тактика, отстаиваемая Лениным и его
единомышленниками, должна вести к выветриванию и улету-
чиванию из-под социал-демократической оболочки идейного
содержания нашей партийной практики — об этом я уже говорил
в своей первой речи. Но словесная социал-демократическая
оболочка и партийное название останутся и будут служить при-
крытием для такого рода «отмежевывания» партии от других
оппозиционных и революционных элементов, которое, по своему
существу и по своим результатам, ничего общего с процессом по-
литического отделения пролетариата от буржуазии в классовую
партию не имеет. Единственным или, во всяком случае, главным
реальным основанием для резко полемического, непримиримо
враждебного отношения партии ко всем другим оппозиционным
и революционным элементам станет вопрос о военно-техниче-
ской подготовке вооруженного восстания заговорщическими
и анархическими путями и средствами. «Классовая пролетарская
политика», «развитие и упрочение политической самостоятель-
ности пролетариата» и т. д. будут — под теми же названиями —
все более и более подмениваться систематическим развитием
и распространением внутри нашей партии и находящихся под ее
влиянием пролетарских слоев личной вражды и ненависти спе-
циально к тем лицам, группам и фракциям, которые, все равно
из каких бы принципиальных или социальных политических
предпосылок они не исходили — отрицательно относятся к заго-
ворщическим или анархическим методам подготовки народного
восстания. Не программа, не социально-политические принципы
и задачи, а исключительно отношение к вопросу о вооружен-
ном восстании будет служить масштабом для определения или
для оценки классовых тенденций этих групп, для зачисления их
в политический лагерь буржуазии. Это значит: социал-демократы,
предлагающие использовать все этапы нашего освободительного
движения в интересах организационной и политической подго-
товки рабочих масс к тому, чтобы они в момент общенародного
взрыва способны были своим активным участием обеспечить
демократии полную победу, а это значит, говорю я, что все прин-
ципиальные борцы за интересы пролетариата будут объявлены его
врагами, а разнокалиберные по своим социальным воззрениям
и тенденциям сторонники «вооруженного восстания» и чисто
«боевых» действий будут рекомендоваться пролетариату в каче-
стве социал-демократов или его ближайших друзей и союзников.
Другими словами: беспринципная демагогия оттеснит на задний
план или совсем вытеснит социал-демократическое содержание
из агитации среди рабочих и, под флагом социал-демократии,
внутри и на ее периферии будет вноситься величайшая путани-
ца в умы, будет производиться подтасовка основных понятий,
и развитие классового сознания пролетарских масс уступит
место систематическому затемнению его. А в итоге мы вместо
сплочения этих масс в классовую партию внесем дезорганиза-
цию и разложение в ряды своей собственной, уже сушествуюшей
социал-демократической партии.
Нечего и говорить, что, развиваясь дальше таким путем,
российская социал-демократия не способна будет достойно выпол-
нить и свою общедемократическую миссию. Влияние бунтарско-
заговорщических тенденций уже немало вреда причинило ей, оно
уже сказалось неблагоприятно как на внутреннем ее развитии,
так и на ее внешнем престиже — он, несомненно, заметно пал.
Сделаем, однако, невероятное предположение. Допустим, что,
идя по пути, рекомендуемому Лениным и его сторонниками,
партия сгруппирует вокруг себя все наиболее революционно
активные элементы и станет боевым авангардом всей демокра-
тии. Идеал, к которому стремится народоволец И., автор статьи
«Рабочие и Революция»24, осуществился: общереволюционная
партия для «разрушительной работы» стала реальным фактом;
но осуществился этот идеал формально под флагом социал-де-
мократии. Это означало бы, что мы сами воспользовались бы
приобретенным нашей партией значением и ее организационным
аппаратом для того, чтобы превратить ее в партию лжесоциал-
демократическую. Спрашивается: какое значение имело бы это
своеобразное превращение нашей партии для развития нашего
пролетарского движения в будущем? Как социал-демократы, мы,
конечно, обязаны поставить себе этот вопрос.
Своими смелыми боевыми действиями, своими отважны-
ми повстанческими попытками и другими вооруженными
атаками на органы и силы реакции она приобретает большую
популярность и в демократических слоях населения вообще,
и в рабочих массах в особенности. Какие бы изменения партия
эта впоследствии не претерпевала, как бы значительно ни из-
менялась ее политическая физиономия и характер, традиции
ее прошлого на многие годы обеспечат ей притягательную силу
по отношению к политически оппозиционным слоям пролета-
риата. Припомните, какую упорную и долгую борьбу пришлось
выдержать социал-демократии во Франции с буржуазными
республиканцами, опиравшимися на традиции радикальных
партий эпохи буржуазных революций, или в Италии с буржуаз-
ными фракциями, выступившими как преемники и наследники
революционеров эпохи борьбы за объединение, группировав-
шихся вокруг Мадзини23 и Гарибальди26. Наконец, поучителен
тот факт, что Лассалю27 совершенно невозможно было выступать
в Берлине в открытых рабочих собраниях против прогрессист-
ской партии, что число членов основанного им рабочего союза
в столице Пруссии, при жизни его, не превышало нескольких
десятков. Да и после смерти Лассаля Берлин еще целые годы
оставался неприступной для социал-демократии крепостью бур-
жуазной демократии. А ведь революционная история буржуазной
демократии в Германии совсем-таки не богата, вернее, довольно-
таки бедна славными деяниями и обаятельными традициями.
Прогрессистская партия, явившаяся на смену революционной
демократии 40-х гг., не только не была революционна, но и демо-
кратична только в очень ограниченном и условном смысле. Тем
большим препятствием для образования классовой партии ши-
роких рабочих масс может явиться у нас совсем или полубуржу-
азная демократическая партия, унаследовавшая героические тра-
диции революционной партии, боровшейся за свободу под флагом
социал-демократии. Как партия, стоявшая и стоящая до сих пор
на идейной почве марксизма, выступающая во имя классовых
интересов пролетариата, для которого современная русская
революция есть только первый этап на его длинном и трудном
пути к бесконечно более великой и богатой результатами соци-
алистической революции, мы обязаны из-за сегодняшнего дня
не забывать будущего и не упускать из виду тех последствий,
которые сегодняшние наши действия неминуемо должны иметь
для освободительного движения рабочего класса в более или ме-
нее близком будущем. Для российской социал-демократии, как
партии, провозгласившей себя одним из отрядов международной
армии социалистического пролетариата, преступно, ради крайне
сомнительных минутных выгод настоящего дня, пренебрегать
основными интересами пролетариата и заранее ставить сверх-
штатные препятствия и затруднения нашему рабочему классу
в предстоящей ему борьбе за политическое влияние и за власть
со всем буржуазным обществом. Не бросайте же, товарищи,
тормозов под колеса нашей будущей пролетарской партии.
Кто изменил социализму?
(Большевизм и социальная демократия в России)i
1
Большевикам удалось убедить почти весь цивилизованный мир,
что они единственные подлинные социалисты и что та политика,
которой они придерживаются в России, — есть самый настоя-
щий, последовательный социализм. Большинство,— пожалуй,
даже подавляющее большинство, — наших товарищей на Западе,
ослепленное кровавой победой над всеми антибольшевистскими
социалистическими партиями в России, поверило большевикам
на слово, что вся социалистическая оппозиция состоит из людей,
которые изменили знамени интернациональной социал-демо-
кратии, изменили русскому пролетариату и которые поэтому
контрреволюционеры.
Что этот блестящий успех и проявление грубой силы могли
произвести подобное впечатление на большинство товарищей
на Западе — должно быть приписано, прежде всего, мировой войне,
со всеми ее материальными и психологическими последствиями.
Значительно повлияло также и то чувство бессилия перед миро-
вой катастрофой, которое овладело интернациональным пролета-
риатом и создало с его стороны некоторое предрасположение воз-
лагать все свои надежды на внешнюю помощь и ждать спасения
от какого-то всемогущего Мессии2.
Но вряд ли можно сомневаться в том, что отношение большин-
ства рабочих партий Запада к той жестокой войне, которую боль-
шевики ведут против русской социалистической демократии,
следует приписать главным образом тому, что вожди этих партий
недостаточно осведомлены относительно того, что касается вну-
треннего развития русского революционного движения в прошлом.
За очень немногими исключениями, наши товарищи на Западе
даже не подозревают, что победоносный военный заговор боль-
шевистских вождей и их неослабевающая кровавая война против
остальной русской демократии — есть только последний фазис
и трагическое завершение старой борьбы, происходившей в сре-
де русских революционеров из-за следующего вопроса: что есть
главная основная цель русского революционного движения и его
сознательных представителей?
Споры по этому поводу в восьмидесятых и девяностых годах
[XIX века] вызвали резкий раскол в рядах русской радикальной
демократии. Она раскололась на два враждебных политических
лагеря, из которых один принял теоретические взгляды научно-
го социализма, в то время как другой — продолжал держаться
за те идеи, которые представляли основу программы и тактики
этого движения в течение предшествовавших десятилетий.
В борьбе с приверженцами старых идей и в создании новой
социал-демократической программы очень деятельное участие
принимал Ленин. Но уже в 1905 году накануне нашей первой
революции, он вместе с некоторыми теперешними вождями
большевиков начал уклоняться с того пути, которым шла рус-
ская социал-демократия с самого своего возникновения до той
поры, пока не выделились в независимую политическую пар-
тию. Продолжая идти по этой наклонной плоскости, Ленин и его
партизаны, наконец, совершенно свернули в сторону — на этот
раз под знаменем интернационального социализма — в сторону
того представления о ближайших целях и стремлениях русской
революции, которые преобладали в рядах русской радикальной
демократии до распространения социал-демократических идей
в России.
И если мы оставим в стороне чудовищные варварства и жестоко-
сти большевистского режима, мы без особенного умственного
напряжения увидим, что смелый захват власти большевиками
и их «коммунистическая советская республика» есть на самом
деле не что иное, как попытка дать практическое приложение
стремлениям и мечтам тех русских революционеров до социал-
демократического периода, программу и тактику которых так
резко критиковали последователи научного социализма, русские
социал-демократы, среди которых был также и Ленин.
2
В до социал-демократический период русские революцион-
ные партии основывали свои идеи и теоретические принципы их
программы и тактики на учении утопического социализма. Оно
считало возможным введение социалистического строя в любой
исторический момент, в любой стране, совершенно независимо
от степени ее экономического, политического и культурного раз-
вития. Ввиду того, что в России все еще существовала общинная
форма крестьянского землевладения и что буржуазия, благодаря
зачаточному состоянию русского капитализма была еще очень сла-
ба, русские революционеры 60-х и 70-х годов прошлого столетия
считали Россию исторически избранной страной, предназначенной
сделать скачок прямо в социалистический строй без того, чтобы
пройти чрез капиталистический фазис развития.
Чтобы сделать возможным этот скачок через пропасть, отделяв-
шую страну, которая в экономическом и культурном отношении
была еще в полуварварском состоянии, к обществу, организован-
ному на социалистических началах, — наша радикальная демо-
кратия считала совершенно достаточным геройские усилия рево-
люционеров подготовить и организовать социальную революцию
с целью помешать капитализму развиться и окрепнуть в России
и положить начало социалистическому строю.
Применяя социалистическую критику буржуазной револю-
ции и общественных отношений в западных капиталистических
странах к самодержавной России, страшно отсталой экономи-
чески, с ее остатками крепостного права, с ее устарелыми обще-
ственными формами, унаследованными от времен крепостни-
чества, — русские революционеры под влиянием утопического
социализма стали относиться отрицательно к борьбе за одну
только политическую свободу и демократическую конститу-
цию. Они утверждали, что западный конституционный режим
действует только на пользу буржуазных классов, открывает
широкую возможность для их обогащения и укрепляет их
владычество над народными массами. Поэтому с принципи-
альной точки зрения, — находили они, — недопустимо, чтобы
русские социалисты тратили свои усилия и усилия народа
только на то, чтобы добиться политических прав и вольностей,
которые послужат на пользу только одним буржуазным классам
и которые дадут этим классам возможность очень быстро «на-
садить» капитализм на русской почве. Чтобы исполнить свой
долг по отношению к угнетенным и эксплуатируемым рабочим,
чтобы предотвратить опасность очутиться в роли предателей
по отношению к этим массам и к социализму — русские револю-
ционеры должны, — говорили они, — преследовать только одну
немедленную и практическую цель: подготовить и организовать
социалистическую революцию.
Партия «Народная воля», которая была основана осенью
1879 года, попробовала держаться иного курса. Она сделала своим
боевым лозунгом демократическую конституцию и начала герой-
скую борьбу за нее с царским правительством. Но она недолго
могла сохранить это положение. Основатели этой партии должны
были пойти по новому пути среди напряженной революционной
борьбы, когда оказалось практически невозможным переоценить
и отбросить те идеи и принципы, которые наша радикальная
демократия считала святыми, как символ веры, и которые пред-
ставляли основу их отрицательного отношения к парламентским
учреждениям и к борьбе за конституционное правительство.
Теоретическая основа старой программы революционной пар-
тии, которая с принципиальной точки зрения представляла собою
прямую противоположность новой программе партии «Народ-
ная воля», осталась, таким образом, непоколебимой в глазах
революционеров. И поэтому, немедленно после разгрома партии
«Народная воля» в 1881 году, она отодвинула свои первоначаль-
ные практические цели на задний план и заявила, что ближайшей
целью революционной борьбы в такой отсталой стране, как Россия,
является ниспровержение существующего строя и введение вместо
него социалистического строя.
Тем не менее партия сделала одно существенное изменение
в своей тактической программе. В период, предшествовавший
основанию партии «Народная воля», т. е. приблизительно в тече-
ние второй половины 70-х годов, русская революционная партия
находилась под преобладающим влиянием социалистов-утопистов
бакунинского типа. Бакунисты основывали свою практическую
работу на тезисе, что « освобождение народа должно быть делом
самого народа», т. е. что социальная революция должна быть под-
готовлена, организована и проведена усилиями самого народа.
Для того, чтобы возбудить революционный дух в массах и рас-
ширить их революционную деятельность, бакунисты считали
необходимым вовлечь их в борьбу с их местными и ближайшими
угнетателями и организовать в связи с этой борьбой местные бунты
и волнения как вступление к общему восстанию народа против
существующего политического и социального строя. Я думаю, что
читатели знакомы с идеей Бакунина. Победоносное восстание на-
рода должно снести до самого основания всю структуру государства
и на развалинах его ввести анархию, т. е. совершенно автономные
независимые группы, которые тогда начнут «снизу» создавать
новую структуру общества.
Партия * Народная воля» выбросила за борт анархические цели
и тенденции бакунизма, так же как и основной тактический прин-
цип, которого бакунисты придерживались сообща с интернацио-
нальной социал-демократией, — именно, что необходимым усло-
вием освобождения рабочих масс от угнетения и эксплуатации
должна быть их подготовка для роли организаторов и созидателей
социальной революции. Под этим подразумевалось развитие их
классового самосознания и их независимой общественной дея-
тельности в связи с организованной защитой их повседневных
интересов и их борьбой за конечные цели социалистического
движения.
Члены партии «Народная воля», которые считали необходи-
мым концентрацию всех революционных сил в подготовительной
работе, которая должна была повести к социальной революции, —
были противниками анархизма. Наоборот, они считали захват
государственной власти революционерами самым необходимым
условием для осуществления своих социалистических целей.
Они рассчитывали стать у кормила правления не с помощью
широкого народного движения, не как результат такого движе-
ния, но благодаря усилиям радикальной интеллигенции, которая
тогда представляла почти единственную опору революционных
организаций - просто-напросто с помощью заговора.
Они рассчитывали, что когда они захватят власть и начнут
вводить социалистические реформы, — только тогда они обратят-
ся с воззванием к народным массам и попытаются поощрять их
к политической деятельности.
Другими словами, в противоположность бакунистам, которые
стремились произвести социальную революцию с помощью низ-
ших общественных слоев, подготовленных и заинтересованных
в ней, партия «Народная воля» считала возможным устроить
или, по крайней мере, начать революцию сверху. Посредством
организованной конспирации, поддерживаемой единомышлен-
никами из рядов интеллигенции, которая не только с социальной,
но и с политической точки зрения стояла вне народных масс.
В воззрениях партии «Народная воля» анархическая программа
и тактика бакунистов были заменены бланкизмом*, приспосо-
бленным к отсталым русским условиям.
Разложение обеих этих партий («Земля и воля» и «Народная во-
ля»), истощение существовавших революционных сил, беспомощ-
ность остатков революционной партии, спасшихся от гибели и пре-
следований, очевидная необходимость, прежде всего, положить
конец старому режиму и добиться элементарных «прав человека
и гражданина», вместе с теоретическими трудностями, которые
стояли на пути к организации успешной борьбы за эти права, —
все эти факторы в начале 80-х годов поставили пред русскими
революционерами два неотложных вопроса.
Первый был: как можно теоретически санкционировать и оправ-
дать эту борьбу с социалистической точки зрения. Другими слова-
ми — могут ли социалисты, без того, чтобы стремиться немедленно
произвести социальную революцию, организовать и вести система-
тические нападения на царское самодержавие так, чтобы это принесло
пользу делу социализма, и чтобы революция, для которой эти напа-
дения на царизм прокладывают дорогу, вела к конечной цели — к со-
вершенному освобождению трудящихся и эксплуатируемых масс?
Второй вопрос был: существуют ли в России — и если существуют,
то где их можно найти, — те социальные силы, которые необходимы
для успешного революционного нападения на царское правительство?
Ответ на эти вопросы был найден в принципах научного социа-
лизма, которые представляют теоретическое основание интерна-
циональной социал-демократии, — даже там, где отдельные социа-
листы не сознают этого факта и даже склонны отрицать близкое
духовное родство их партий с основателями научного социализ-
ма — Марксом и Энгельсом.
3
Согласно взглядам основателей научного социализма, уче-
ние которых имело своим базисом материалистическое пони-
мание исторического прогресса человеческого общества, — два
* Слово «бланкизм» ведет свое начало от имени известного французского
социалиста и революционера О. Бланки, который в середине прошлого
столетия больше 30 лет просидел в тюрьме за многочисленные попытки
захватить власть во Франции и ввести там социализм.
исторически необходимых фактора должны предшествовать
успешной социалистической революции: высокая степень развития
производительных сил общества и многочисленный, политически
организованный пролетариат.
Оба эти предварительные условия представляют собою резуль-
тат индустриального капитализма. Первое условие есть прямой
результат; второе — отчасти прямой (естественный численный рост
пролетарских масс), а отчасти косвенный, — создание в интересах
самой буржуазии политических учреждений, благоприятствующих
интеллектуальному и политическому развитию пролетариата
и политической организации его сил.
Таким образом, пролетарские массы получают возможность
подготовиться к выполнению своей исторической миссии — пере-
созданию общественного строя согласно принципам социализма.
С этой точки зрения парламентаризм и демократизация государ-
ства кажутся гораздо более важными для пролетариата, чем
для капиталистов, потому что при монархически-бюрократическом
самодержавии он не имеет возможности открыто защищаться про-
тив экономической эксплуатации правящих классов, проявить
экономическую независимость.
Поэтому-то Маркс и Энгельс считали обязательным для социали-
стов автократической Германии 40-х годов минувшего [XIX] столе-
тия не только самим бороться за введение конституционного
правления, но и поддерживать буржуазию в ее борьбе против
феодально-монархического правительства страны. Всем извест-
но, с каким едким сарказмом они отзывались в «Манифесте
Коммунистической партии» о немецких социалистах-утопистах
того периода, которые так же узко понимали политическую роль
капитализма и так же отрицательно относились к этой борьбе,
в особенности за конституционное правление, как и русские
анархисты-бланкисты.
Духовные отцы современной интернациональной социал-
демократии заклеймили реакционной политику немецких так
называемых «истинных социалистов», когда накануне революции
1848 года эти последние отказали в своей поддержке немецкой
буржуазии в ее борьбе против автократии. Маркс и Энгельс настой-
чиво доказывали, что интересы пролетариата и социалистического
движения требуют, чтобы социалисты самым энергичным образом
боролись против всяких пережитков средневековых отношений
в общественной и политической сфере, так как они мешают про-
грессу капитализма и буржуазного общества; ибо только на почве
сильно развитого капитализма в союзе с заранее установленным
господством буржуазии может пролетариат начать свою работу
за власть во имя социализма.
Во время борьбы против автократической монархии, во время
борьбы за уничтожение привилегий старого общественного порядка
на обязанности социалистов лежит исполнение особенной зада-
чи — именно воспитание рабочих с целью сделать их способными
захватить, после падения старого режима, наиболее прочные
и благоприятные позиции, откуда они смогут наилучшим образом
продолжать свою дальнейшую борьбу с самой буржуазией за вли-
яние и власть в государстве.
Другими словами, задача их состоит в том, чтоб объяснить ра-
бочим исторический смысл и важность борьбы против старого дока-
питалистического режима, развивая в них классовое самосознание
и организуя их передовые элементы в независимую политическую
силу, способную защищать интересы своего класса и демократии
вообще и превратить буржуазную революцию в исходный пункт
для дальнейшей пролетарской борьбы против самого экономическо-
го базиса капитализма, за основание социалистического общества.
Эти взгляды основателей интернационального социал-демокра-
тического движения постепенно начали приобретать влияние
среди русской радикальной интеллигенции в последней полови-
не 80-х годов и в следующем десятилетии. В 1883 году в Женеве
образовалась первая русская социал-демократическая группа
под именем «Группы Освобождения Труда». Во главе группы стоя-
ли Плеханов, первый русский теоретик и писатель, приложивший
теорию научного социализма к русским условиям.
Читателям, быть может, будет интересно узнать, что наша груп-
па* выбрала это имя потому, что в 80-х годах слово «социал-демо-
крат» было для нашей радикальной интеллигенции синонимом
чего-то антиреволюционного, даже реакционного. Все-таки наша
«военная хитрость» принесла очень мало пользы — если вообще
принесла какую-либо пользу — в нашей задаче распространения
социал-демократического учения в России.
* «Группа Освобождения Труда» была основана в 1883 году Г. В. Плехановым,
П. Б. Аксельродом, В. И. Засулич и Л. Г. Дейчем.
Только после десяти лет активной пропаганды нам наконец
удалось привлечь на свою сторону небольшое меньшинство мо-
лодых революционеров. В первых рядах молодых «новообращен-
ных» был Ленин, который, отбыв срок ссылки в Сибири, вместе
с Л. Мартовым и А. Потресовым приехал в 1900 году в Швейцарию,
чтобы помочь «Группе Освобождения Труда» организовать ши-
рокую пропаганду наших взглядов, литературную и личную,
и объединить существовавшие тогда силы молодой русской со-
циал-демократии. Ленин принимал весьма деятельное участие
в выработке и опубликовании партийной программы, которая
была составлена Плехановым и которая впоследствии была при-
нята партийным съездом в Лондоне осенью 1903 года.
Разумеется, не все революционные элементы присоединились
к нашей молодой социал-демократической партии, но ее идея о за-
даче наступающей революции нашла всеобщее признание в рядах
русской радикальной демократии. Эта последняя под влиянием
социал-демократической пропаганды и роста рабочего движения
в начале текущего столетия освободилась от теорий, которые яв-
лялись психологическим препятствием, мешавшим посвятить всю
свою энергию борьбе за политическую свободу и демократические
учреждения.
Демократическая интеллигенция рассталась со своей верой
в особенность исторических судеб России и в то, что Россия,
в противоположность западным странам, может перейти к социа-
лизму без того, чтобы пройти капиталистический фазис развития.
Вместе с этой верой, унаследованной от Герцена, исчезли и старые
аргументы наших бакунистов против борьбы за конституционную
и демократическую свободу. Русская социал-демократия при-
няла, как аксиомы, три следующих тезиса, которые были теоре-
тически разработаны, главным образом, в замечательных трудах
Плеханова, начавших новую эру в истории русской демократии
и русской общественной мысли.
1. Россия уже так далеко зашла в своем капиталистическом
развитии, что идея помешать капитализму сделаться господству-
ющим и решающим фактором в русской экономической жизни —
праздная мечта. Повернуть назад колесо истории для того, чтобы
совершенно восстановить натуральные экономические отношения
докапиталистической России, — просто невозможно. Кроме того,
такая утопическая попытка будет также ультрареакционной,
потому что порабощение крестьян помещиками и порабощение
всего населения самодержавным царем держалось именно на этих
натуральных экономических отношениях. С другой стороны,
Россию еще невозможно спасти от капитализма посредством
немедленной социальной революции. Условия, объективные
и субъективные, созданные еще очень молодым русским капи-
тализмом, далеко не достигли такой степени развития, чтобы
попытка начать и закончить социальную революцию могла иметь
какие-либо шансы на успех.
2. Величайшим препятствием на пути быстрого и нормального
развития этих условий служит самодержавный режим со всеми
своими устаревшими общественными формами, унаследованными
от докапиталистического периода русской истории. Коренное уни-
чтожение этого режима и создание вместо него демократического
правительства, для того, чтобы ускорить и облегчить возникнове-
ние необходимых предшествующих торжеству социализма усло-
вий — есть главная и неотложная задача, стоящая пред русскими
социалистами.
Как бы успешно и основательно они не исполнили ее, историче-
ская сущность и ближайшие основные и общественные результаты
будущей русской революции не подвергнутся никаким изменени-
ям. Она будет носить характер буржуазной революции, потому что
она не может повести к немедленному освобождению трудящихся
масс от господства капиталистического класса. Социалисты долж-
ны выставить этот взгляд на первом плане своей пропагандистской
и организаторской работы, и никоим образом не должны скрывать
этого от рабочих масс.
Чем меньше иллюзий будет у последних относительно историче-
ских возможностей наступающей революции, тем больше шансов
будет на то, чтобы социалисты в течение этой революции добились
наибольших результатов для народных масс, — наибольших, кото-
рых возможно добиться при данных условиях.
3. Но покончить навсегда со старым общественным и политиче-
ским режимом и в то же самое время добиться основательных
улучшений условий жизни трудящихся, эксплуатируемых масс
возможно будет только в том случае, если эти массы примут дея-
тельное участие в революции под руководством более передовых
элементов пролетарского населения городов. Эти массы должны
быть организованы под интернациональным знаменем своего
класса; они должны понять свою миссию и важность победоносной
буржуазной революции в России как первого шага на пути к их
надлежащей организации и к политическому воспитанию для ис-
полнения их миссии. Большие группы русских пролетарских масс
экономически все еще связаны с деревней. Царский режим держал
их на слишком низкой ступени политического и культурного раз-
вития, и они сравнительно малочисленны для того, чтобы быть
в состоянии поднять восстание против всех других классов, про-
тив подавляющего большинства населения России и играть роль
пионеров мировой социалистической революции.
Но, с другой стороны, русский пролетариат достаточно много-
числен, чтобы быть в состоянии, соединившись с демократической
интеллигенцией и крестьянством так же, как с другими прогрессив-
ными элементами русского общества, — иметь решающее влияние
на ход и результаты борьбы с самодержавием.
Следовательно, необходимо было возбудить в русском пролета-
риате сознание той великой роли, которую ему придется играть
в буржуазной революции. Объяснить ему главную цель революции
и организовать наиболее сознательные и передовые его элементы
под знаменем социал-демократии. Чтобы эти элементы могли вести
рабочие массы в борьбе за защиту их экономических и политиче-
ских интересов как до окончательного удара старому режиму, так
во время его революционной ликвидации.
Таковы вкратце были главные идеи, которые были основани-
ем партийной программы, единогласно одобренной лондонским
съездом в 1903 году. Тем не менее на этом же самом съезде Ленину
удалось положить основание расколу в рядах партии. Расколу,
действительное значение и тенденции которого так трагически,
с такими гибельными результатами для нашей революции про-
явились как в методах, с помощью которых большевики добились
победы над своими противниками — социалистами, так и во всем
большевистском режиме.
Ввиду отсутствия всяких серьезных разногласий3, раскол этот
для девяти десятых делегатов конгресса был громом с ясного неба
и проводился чисто бонапартскими приемами. Это указывало, что
внутри самой партии образуется новое течение, враждебное основ-
ным идеям нашей партийной программы. Пишущий эти строки
в то время и в прессе, и в частных разговорах указывал, что вне-
запный переворот без всяких серьезных причин, произведенный
на съезде Лениным, был весьма характерным симптомом. Но даже
во время первой революции 1905 года действительные тенденции
и «конечные цели» сторонников Ленина еще не приняли ника-
кой определенной формы и не были высказаны в какой-либо от-
дельной программе, они даже не наметили определенно вождей
своей группы. Только во время контрреволюционного периода,
после кровавой победы, одержанной реакционным союзом царя,
бюрократии и дворянства над первой революцией, большевист-
ская группа отвернулась от старых программ и методов, и в конце
концов совсем отбросила их.
За несколько лет до войны можно было легко заметить, что
большевизм был не что иное, как воскресший бакунизм. Теперь,
под знаменем социал-демократии и под прикрытием марксистской
фразеологии, мы имеем странную смесь противоречивых про-
грамм, грубую, доселе неслыханную фальсификацию марксизма,
с помощью которой большевикам удалось обмануть социалисти-
ческий пролетариат почти всего мира и заручиться моральной
и политической поддержкой западноевропейских товарищей
своему контрреволюционному режиму, который с варварской
жестокостью погубил все демократические завоевания мартовской
революции [1917 года].
4. С первого же момента мартовской революции Ленин и его
соучастники преследовали одну только цель: они старались всеми
возможными средствами захватить власть. Лозунг «вся власть со-
ветам» был только идеологической маской, чтобы легче достигнуть
своих целей. Советы, как выражение «диктатуры» пролетариата,
должны были произвести социальную революцию в отсталой
России, не совсем свободной еще от остатков средневекового вар-
варства. Автономные советы должны были разрушить буржуазный
строй «снизу» и водворить социализм.
Разве это не применение, в более или менее сокращенной
и искаженной форме, мечтаний бакунистов семидесятых годов
минувшего столетия?
И разве нельзя отличить в этом захвате власти большевиками
воскрешенных идей русского бланкизма, которые преобладали
среди русских революционеров после краха партии «Народная
воля » ?
Но в то время как программа и тактические идеи бакунистов
и бланкистов были основаны на иллюзиях, которые составляли
часть их «социалистических» и революционных убеждений,
большевики, полубакунисты и полубланкисты не имеют и этого
оправдания. Даже теперь они кстати и некстати клянутся Марксом,
забывая, что сам Карл Маркс и его последователи, включая и его
русских учеников, всегда боролись против иллюзий, коренящихся
в учении утопического социализма. В начале пятидесятых годов
прошлого столетия, когда, во время ожидавшейся тогда второй
революции, большевико-подобные тенденции захвата власти
давали себя чувствовать в германском движении, Маркс открыто
обвинял приверженцев этих заблуждений в том, что они льстят
рабочим и преувеличивают способность рабочего класса взять
на себя ответственность политической власти. От своего имени
и от имени своих последователей К. Маркс заявил, что они счи-
тают своим долгом предостеречь рабочих против этих иллюзий.
За такие взгляды К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Либкнехт и еще трое
«контрреволюционеров», по терминологии большевиков, были ис-
ключены из лондонской организации, которая тогда была оплотом
большевизма в германской коммунистической партии.
Маркс и Энгельс предвидели, что во время следующей гер-
манской революции могут возникнуть условия, которые сделают
настоятельным для их партии стать во главе правительства стра-
ны, но они смотрели на подобную возможность со значительным
опасением. Они были убеждены, что пролетарская партия, вы-
нужденная принять власть прежде, чем создадутся необходимые
материальные и другие условия для успешной социалистической
революции, прежде чем пролетарские массы достаточно созреют
для того, чтобы пересоздать экономические отношения согласно
принципам социализма - положение ее будет трагически-бес-
помощным. Потому-то они и были так, безусловно, против рево-
люционно-заговорческих планов германских большевиков начала
50-х годов прошлого столетия.
Нет никакого сомнения, что с тех пор, как в России зародилось
социал-демократическое движение и начались его первые схватки
со старыми революционными доктринами — русский капитализм
сделал гигантские успехи. В то же время наш пролетариат раз-
вился и приобрел довольно значительное политическое значение.
Но русский капитализм все еще сильно отстал от своего прототипа
в западных странах, а интеллектуальное развитие русских про-
летарских масс, пожалуй, еще больше отстало, если сравнить его
с развитием их западных братьев. Правда, у нас есть значительное
число политически воспитанных рабочих, из среды которых вышли
революционные борцы с высоким интеллектуальным развитием.
Они могли бы стоять в первых рядах выдающихся вождей любой
европейской социалистической партии, но громадная масса рус-
ского пролетариата едва ли стоит на высшем уровне по своему
образованию и политическому сознанию, — чем германские рабо-
чие середины прошлого столетия. Еще важнее тот факт, что наш
промышленный пролетариат составляет весьма малую часть всего
населения России и совершенно тонет в более чем стомиллионной
массе крестьян, огромное большинство которых только начало
выходить из полуварварского состояния.
И в обыкновенное время среди русских рабочих было много
новых пришельцев из деревни, во время же войны прилив кре-
стьян в промышленные центры принял громадные размеры.
Сотни тысяч, а пожалуй, и миллионы наших рабочих добиваются
не столько благосостояния пролетариев, сколько благосостояния
крестьян, для которого требуется только достаточное количество
десятин пахотной земли и необходимый скот и инвентарь. Наконец,
надо не упускать из виду, что миллионы солдат, которые играли
такую решающую роль в последней атаке рабочих против старо-
го режима и которые потом сделались главной опорой советской
власти, в огромном большинстве — крестьяне, понятия которых
о политических вопросах очень примитивны и интеллектуальное
развитие которых находится на очень низком уровне.
Сделать лозунг «диктатура пролетариата» в подобной обще-
ственной среде краеугольным камнем практической политики — зна-
чит подвергнуть весьма серьезной опасности жизненные интересы
русской демократии, русской революции и, следовательно, интересы
рабочего класса. Это должно быть ясно не только тем, которые пре-
тендуют на название «последовательных марксистов», но и всем
разумным социалистам, сохранившим обыкновенное чувство меры,
сознание действительности и ответственности за свои поступки.
Не могло быть ни малейшего сомнения, что попытка применить
этот лозунг на деле поведет только к диктатуре над пролетариатом
тех лиц, которые ответственны за это движение, и будет иметь сво-
им результатом режим всеобщего беззакония, насилия и анархии.
Такая перспектива не испугала большевистских вождей. Они
лелеяли мечту о захвате власти еще задолго до революции. Ибо все
время после лондонского съезда, во время борьбы за индивидуаль-
ный контроль партии, они употребляли методы, которые психоло-
гически подготовляли их к приложению тех способов и средств,
которые обеспечили им успех октябрьского переворота [1917 года],
и благодаря которым они теперь держатся у власти. За недостатком
места я не могу останавливаться здесь на этом фазисе истории боль-
шевизма. Упомяну только, что только низкий уровень политического
воспитания, в связи с примитивными интересами и стремлениями
широких масс, вытолкнутых войною в первые ряды революции,
дал большевикам возможность осуществить свою давно лелеянную
честолюбивую мечту. Не народное движение, подобное тому, которое
во время первой французской революции привело к победе Монтагю4
над жирондистами, посадило на трон Ленина и его телохранителей;
еще меньше сходства между большевистским переворотом и па-
рижской коммуной 1871 года. Большевистская «революция» была
просто военным заговором. Это было восстание не против реакции,
как во время парижской коммуны, а против социалистической де-
мократии, которая осуждала планы и методы большевиков.
Рабочие старой столицы России, став лицом к лицу с преступле-
нием, уже совершенным большевиками против демократии и рево-
люции, отнеслись пассивно к совершившемуся факту, соблазняе-
мые большевистскими обещаниями немедленно превратить нашу
землю в рай. Но очень скоро, особенно после насильственного
разгона Учредительного собрания5 и расстрела мирных демон-
странтов-рабочих, выступивших в его защиту6, рабочий класс
стал разочаровываться и выказывать свое глубокое недовольство
большевистским режимом. С этого момента «рабоче-крестьянское
правительство» сделалось антирабочим и антикрестьянским. Оно
обратилось в олигархическую группу, власть которой держится бла-
годаря хорошо оплачиваемой армии опричников, созданной для за-
щиты этой группы от внутреннего врага, и на многочисленной
и также хорошо содержимой бюрократии. А народ... «народные»
комиссары предоставили во власть этой армии красногвардейских
наемников и чиновников.
И все-таки, несмотря на все это, европейские товарищи восхваля-
ют большевистскую диктатуру, уверенные, что она выражает волю
русского пролетариата и вводит коллективизм!..
Передовые элементы нашего пролетариата и их вожди протесту-
ют против этого чудовищного злоупотребления именем русского
рабочего класса и его интернациональным знаменем. Они еще
не отказались от надежды на моральную и политическую помощь
со стороны их западных братьев, которые оказались настолько
слепы, что оказывают всевозможную помощь олигархическому
и анархическому режиму, повергнувшему Россию в пропасть
и лишившему русскую демократию и русский рабочий класс всех
человеческих прав до такой степени, о которой не мечтали даже
во времена царской бюрократии. Факт, что у нас теперь нет дру-
гой прессы, кроме официальной большевистской прессы, совер-
шенно неоспорим, а при царском режиме, даже во время войны,
оппозиционные газеты, включая и газеты с социалистическими
тенденциями, продолжали выходить.
Многие европейские товарищи, осуждая чудовищные крова-
вые поступки советского правительства, выражают мнение, что
большевиков смягчает «колоссальная революционная миссия»,
которую они будто бы исполняют. Пусть социалистические партии
Западной Европы выберут интернациональную комиссию, состо-
ящую из представителей всех направлений, и уполномочат ее ис-
следовать на месте же, в России, что такое на деле большевистский
режим. Тогда — и только тогда — они будут в состоянии понять
и увидеть, что большевистский переворот был только колоссаль-
ным преступлением и ничем иным быть не мог.
О большевизме и борьбе с ним:
Оценка, которую Вы даете большевистскому перевороту и боль-
шевистской диктатуре, всецело совпадает с той, которую дает
и обосновывает О. Бауэр2. С той только разницей, что у него она
служит теоретической базой для санкционирования большевист-
ского режима в России — на пользу Запада — и для отвержения
его на Западе. Вы же признаете необходимость и обязательность
для нас самой резкой борьбы против большевистской азиатчины.
Так вот я и нахожу огромное несоответствие, прямо принципи-
альное противоречие между Вашей принципиальной оценкой
исторического значения большевизма и той, в сущности, не просто
оппозицией, а войной, которую наша партия ведет против него.
Такое противоречие должно, так или иначе, вредно отразиться
на политической практике партии и вводить в соблазн или за-
блуждение нищих духом и слабых волей. Вы ссылаетесь на пример
Великой французской революции, точнее, на якобинцев 93 года.
Этим примером Меринг3, да не только социалисты, но и разные
радикально настроенные буржуазные писатели, политики и про-
стые буржуа-филистера (по разным мотивам), сейчас же после
октябрьского переворота старались освятить переворот и все неис-
товства и варварства большевистской диктатуры. Я на эти ссылки
и тыкания нам в глаза Великой французской революции отвечал:
внешние черты сходства между режимом якобинцев и большеви-
ков, несомненно, имеются, но сходство это приблизительно такое,
какое существует между ловкой пародией и оригиналом, или
между искусным подражанием грандиозному стихийному событию
и самим этим событием. Подавляющее же большинство запад-
ных социалистов пошло еще дальше в идеализации октябрьского
переворота: оно увидело в нем воскресение Парижской Коммуны,
но только несравненно более величественной, в грандиозном,
чуть ли мировом масштабе.
Я им на это отвечал, что и по непосредственным причинам
и поводам, и по способам своего возникновения, и по составу
и характеру парижской революционной власти, наконец, по всему
своему режиму, власть эта, как и самая революция, вызвавшая
ее к жизни, так глубоко отлична от большевистской диктатуры
и переворота, приведшего к ней, что воспевать последнюю, как
великое воскресение Коммуны, значит — совершать кощунство
против социализма и самой идеи пролетарской диктатуры. Мое
безусловно отрицательное отношение к попыткам санкционировать
большевистский захват власти и азиатский режим большевистских
правителей ссылками то на якобинскую диктатуру, то на Коммуну,
нашло себе полное подтверждение в анализе Каутского, с фактами
в руках доказавшего глубокую разницу между этими событиями
и большевистской революцией.
Уже в поведении ленинской группы на первом Лондонском съез-
де нашей партии (летом 1903 г.) и вызванном ею на нем расколе
я видел симптом зарождения внутри российской социал-демо-
кратии якобинских тенденций и мелкобуржуазного революцио-
наризма. И сейчас же по окончании этого съезда, в Лондоне же,
я высказал товарищам это свое толкование внутреннего смысла
и успеха нечаевско*-бонапартистской кампании Ленина про-
тив всех несогласно-мыслящих с ним. Но я при этом в «Искре»
напомнил и слова Маркса о событиях, совершающихся дважды
в истории: если первый раз как трагедия, то во второй — как фарс.
Но и эти фарсы исторические бывают различны. Большевистский
якобинизм — это трагическая пародия на психологической основе
геростратизма и «сверхчеловеческого» аморализма. Якобинцы до-
стигли власти в результате стихийного хода Великой французской
революции и, что особенно важно помнить, это — во-первых, что их
практические цели и политика не состояли в непримиримом принци-
пиальном и теоретическом противоречии с их мировоззрением, как
это имеет место у большевиков; а во-вторых, что в лице якобинцев
овладела властью не та или другая отдельная группа или револю-
ционная фракция, путем насильственного подавления и устранения
от нее всех остальных групп революционной демократии, а на-
оборот, все ее составные руководящие элементы в совокупности.
* Нечаев был одним из видных представителей русского революционного
движения 70-х годов прошлого столетия. Это движение было тогда еще
в зародыше и охватывало, главным образом, даже почти исключительно,
молодежь высших и средних учебных заведений Петербурга, Москвы
и других университетских городов. Одаренный железной волей и неукро-
тимой энергией, Нечаев не останавливался ни перед какими средствами
для того, чтобы использовать эту учащуюся молодежь в качестве живого
материала и слепого орудия его революционных целей. Ложь, обман, клеве-
та против революционных деятелей, влияния которых среди радикальной
и демократической интеллигенции он опасался; уничтожение моральное
и политическое, вплоть до убийства влиятельных представителей этой
интеллигенции, если они загораживали ему путь к неограниченной дикта-
туре над этими людьми — все казалось ему приемлемым для достижения
своих целей. Он основал «ячейку», по отношению к которой он фигури-
ровал в роли уполномоченного или одного из уполномоченных тайной
международной организации, имеющей многочисленные разветвления.
Он сумел так подчинить эту ячейку своей воле, что принудил ее членов
убить одного из своих сотоварищей, которого он обвинил в шпионаже,
тогда как этот последний был виновен только в том, что проявил некоторую
самостоятельность по отношению к Нечаеву. Один из наиболее активных
и наиболее влиятельных революционеров конца 70-х и начала 80-х годов
левый эсер М. Натансон, умерший совсем недавно, рассказывал мне, что
Нечаев угрожал ему доносом в 3-е отделение, если он не перестанет сопер-
ничать с ним во влиянии на радикальную молодежь... (Заключительная
часть примечания в доступном нам тексте не читаема. — Сост.).
Большевики же узурпировали диктатуру, насильственно отстранив
от власти всю социалистическую демократию. Они готовились к это-
му почти в течение 15 лет до революции, совершая государственные
партийные перевороты и добиваясь бонапартистско-нечаевскими
методами неограниченной диктатуры для Ленина и К° над русской
социал-демократией. В этой многолетней борьбе за власть внутри
последней ленинцы приобрели те навыки, довели до совершенства
те демагогические приемы и методы, при помощи которых они с пер-
вых дней мартовской революции начали войну на жизнь или смерть
со всей социалистической демократией с определенной целью —
использовать все трудности ее положения для узурпации власти
над страной исключительно в свои руки. И все это проделывалось
под флагом марксизма, которому они уже до революции изменяли
на каждом шагу. Но самой главной для всего интернационального
пролетариата изменой их собственному знамени является сама
большевистская диктатура для водворения коммунизма в эконо-
мически отсталой России — в то время, когда в экономически наи-
более развитых странах царит еще капитализм. Вам мне незачем
напоминать, что с первого дня своего появления на русской почве
марксизм начал борьбу со всеми русскими разновидностями утопиче-
ского социализма, провозглашавшими Россию страной, исторически
призванной перескочить от крепостничества и полупримитивного
капитализма прямо в царство социализма. И в этой борьбе Ленин
и его литературные сподвижники активно участвовали. Совершая
октябрьский переворот, они поэтому совершили принципиальную
измену и предприняли преступную геростратовскую авантюру,
с которой их террористический режим и все другие преступления
неразрывно связаны, как следствие с причиной.
Большевизм зачат в преступлении и весь его рост отмечен пре-
ступлениями против социал-демократии. Не из полемического за-
дора, а из глубокого убеждения я характеризовал 10 лет тому назад
ленинскую компанию прямо как шайку черносотенцев и уголовных
преступников внутри социал-демократии4. Такого же (по существу)
характера методы и средства, при помощи которых ленинцы до-
стигли власти и удерживают ее в своих руках. И все же мы должны
были бы все это in Kauf nehmen5, если бы большевизм в такой же
мере, как якобинизм в Великую французскую революцию, был
у нас единственной силой, стремящейся последовательно вы-
полнить исторические задачи российской революции. Если бы
большевизм был в самом деле таким же исторически-законным
явлением, каким был якобинизм 1792—1793 гг., то наша партия,
борющаяся против него, играла бы роль жирондистов в россий-
ской революции. Но ведь жирондисты представляли (конечно,
не из корыстных расчетов или сознательной солидарности с ка-
питалистами) не тот класс, представителями которого выступали
якобинцы. А мы — противники большевиков именно потому, что
всецело преданы интересам пролетариата, отстаиваем его и честь
его международного знамени против азиатчины, прикрывающейся
этим знаменем.
Коротко, если большевики и только они выполняют у нас надле-
жащим образом исторические задачи революции, как якобинцы
свое время во Франции, то борьба наша против них по существу
контрреволюционна. Наша прямая обязанность, наш революцион-
ный долг вступить в их ряды, и если уже делать оппозицию, то край-
не осторожную, частичную и, разумеется, благожелательную.
Представители («радикалы») социалистического центра на Запа-
де стараются этой идеологией, которая отводит азиатскому боль-
шевизму прекрасную роль «Горы», оправдать в своих фракционных
национальных интересах противоречие в их отношении к русскому
коммунизму, с одной стороны, и к коммунизму в Европе — с дру-
гой. Вы восстаете против моего определения (в «La Republique
Russe») политики нашей партии по отношению к советскому ре-
жиму*. Я сравнил эту политику, состоящую в борьбе за «демокра-
* Речь идет о решении Центрального Комитета нашей партии, которое Мартов
и еще один член Комитета мне сообщили и согласно которому все усилия
партии должны быть направлены к борьбе за «демократизацию Советов».
Читатель, без сомнения, знает, что после того, как лозунг «Вся власть
Советам рабочих и крестьян!» был использован большевиками для того,
чтобы совершить октябрьский переворот, большевистские вожди на деле
свели эти слова к простой фикции, прикрывающей террористическую дик-
татуру, осуществляемую ими над пролетариатом и крестьянами. Выдвигая
в своей антибольшевистской пропаганде на первый план «демократизацию
Советов» вместо Учредительного собрания, руководители российской
социал-демократии руководствовались, прежде всего, соображением, что
полное осуществление их требований необходимо предполагает восстанов-
ление гражданских прав и свобод, завоеванных мартовской революцией
и в силу этого равносильно ликвидации большевистской тирании. Я не кри-
тиковал это решение о замене лозунга «Учредительное собрание» лозунгом
«Демократизация Советов».
тизацию» Советов с позицией либеральных «октябристов» в момент
так называемых царистских «уступок» (эпоха «весны»). Признаю,
действительно, что я зашел слишком далеко, используя термин
«октябристы», так скомпрометированный, квалифицируя вашу
тактику. Однако я нахожу и теперь известное сходство между
политикой либералов царской эпохи в той мере, когда они рассчи-
тывали победить бюрократический абсолютизм путем органическо-
го развития местного самоуправления, и той политикой, которая
рассчитывает справиться с большевистским режимом при помощи
«демократизации Советов». И эта политика относится к режиму,
который лишает оппозицию какой бы то ни было возможности про-
вести борьбу в широком масштабе за эту демократизацию! Я вижу
это сходство в том, что в обоих случаях мы прибегаем к политике
постепенного просачивания, которая, как мне кажется, на почве
и в тисках большевизма имеет еще меньше шансов увенчаться
успехом, чем во времена царского самодержавия.
Вы настаиваете на радикальной разнице между этой политикой
и политикой либералов эпохи надежд и либеральных устремлений.
Это различие, по-вашему, состоит вот в чем. В то время, как либе-
ральная оппозиция являлась представителем другого, а не того
класса, представителем которого был царский феодальный ре-
жим, — антибольшевистская социал-демократия борется теперь
против власти, являющейся представительницей того же самого
класса, как и социал-демократия. В этом последнем случае борьба
ведется внутри одного и того же класса между двумя фракциями.
Допускаю, но с оговорками, что такое положение вещей еще мог-
ло иметь место в первые шесть месяцев, максимум в течение года
большевистского владычества.
Предположим на одну минуту, что я согласен с Вами. Какое же
отношение имеет Ваш аргумент к нашему спору? Если бы новой
тактике нашей партии я противопоставил бунтовскую, террори-
стическую или военно-заговорщическую тактику, настаивая на под-
готовке вооруженного восстания, тогда я понимал бы аргумен-
тацию выдвинутого Вами принципа. Большевики, действительно
(я не говорю о прежнем немецком большинстве), дали нам порази-
тельный пример кровавой борьбы одной партии, так называемой
пролетарской, против другой пролетарской партии. Я же с самого
начала точно и энергично, как и наш ЦК, высказался не только
против интервенции, но также и против методов военных заговоров
в антибольшевистской борьбе, против тактики, приспособленной
единственно к подготовке вооруженного восстания. Соображения,
которые мне подсказали эту точку зрения, были в действительности
совсем другие, чем аргументация, развиваемая в Вашем письме.
В данное время, однако, это неважно. Я нахожу только нужным
подчеркнуть, кстати, следующее. Так как моя тактика в борьбе
против большевизма в основе совпадает с Вашей и с тактикой на-
шего ЦК, я совершенно не понимаю Ваших возражений против
аналогии, которую я привожу между политикой просасывания
(употребляю это выражение за недостатком лучшего), применяе-
мого партией и политикой некогда либеральной оппозиции.
Не могу же я допустить, что Вы меня заподазриваете в симпатии
к революционному авантюризму.
Но я против концентрации сил социалистической оппози-
ции и недовольных слоев демократических масс на подготовке
и организации вооруженного восстания отнюдь не потому, что
считаю последнее вообще незаконным, антисоциалистическим
или антиреволюционным способом борьбы против власти, «пред-
ставляющей тот же класс», что и вся социал-демократия, и вся
социалистическая оппозиция. Во-первых, я отрицаю, что больше-
вики представляют теперь — не в декретах и на парадных «кон-
грессах» , а в действительности — пролетарские и крестьянские
массы России. Уже два года тому назад я заявлял и на бернской
конференции с полным убеждением повторял, что большевистская
власть является диктатурой не пролетариата, а над пролетариатом
(и крестьянством). А дальнейшее вырождение так называемой
советской власти укрепило меня только в этом убеждении. Вы
говорите, что нельзя свести большевизм к «господству люмпенов
и садистов». Но Вы-то и другие друзья в России помните еще, что
я уже непосредственно после лондонского съезда 1903 года беско-
нечно далек был от вульгарного объяснения тогда еще только за-
рождавшегося большевизма, а после по разным поводам указывал
и подчеркивал его историческую подоплеку и его историческую
сущность. Каутскому я формулировал свое отношение к больше-
визму в следующих словах: «Большевизм, во всяком случае, есть
большое всемирно-историческое явление, которого нельзя объяс-
нить наскоро, мимоходом. Я хотел бы иметь необходимое душевное
спокойствие и достаточно свободного времени, чтобы углубиться
в изучение его исторических корней». Но тут же заметил: «Но объ-
яснить и понять для меня вовсе не равнозначаще с оправданием,
санкционированием» и т.д. Болото, распространяющее заразные
болезни, чумные микробы, отправляющие на тот свет сотни ты-
сяч человеческих существ, великое землетрясение, разрушающее
и уничтожающее целые города и населенные области, наконец, по-
следняя всемирная война, нашествие гуннов или монголов и т. д. —
все это очень внушительные явления, имеющие самые серьезные
основания и объяснения, но отнюдь не вызывающие у нас благо-
говейного трепета. Человеческие действия, разрушающие самые
основы общечеловеческой культуры и прогресса, индивидуумы
и группы, воскрешающие варварство, жестокости, бесчеловечие
давно прошедших времен, должны быть квалифицированы как
низости.
Представление об историческом смысле большевизма, о наличии
причин, вызвавших его на авансцену истории, ничуть не вытесняет
из моего сознания того факта, что большевики достигли власти пу-
тем грубейшего, бессовестного обмана пролетарских и солдатских
масс, средствами невероятно-демагогическими и преступными.
И что охраняют они свою власть, с одной стороны, путем превра-
щения одних элементов народа в своих преторианцев, других —
путем развращения и превращения в привилегированное сословие,
жизненно столь же связанное с большевистской диктатурой, как
помещичье сословие и старое привилегированное чиновничество
и офицерство с царским режимом, а с другой — террористиче-
ским средствами, неслыханным произволом и бесчеловечным
подавлением слабейших проявлений недовольства подавляюще-
го большинства народных масс и социалистической оппозиции.
Я вполне допускаю, что за три года царствования большевиков
люмпены, на которых они опирались в первое время, все или
в огромном большинстве успели превратиться в почтенное сосло-
вие «убежденных» сторонников и охранителей большевистской
власти. Но зато немалое число настоящих или полубольшевиков
за эти годы превратились в моральных люмпенов, занимающих
военные, полицейские и штатские высшие и низшие посты в во-
енной и гражданской армии «советской власти». Не знаю, мно-
го ли «садистов» в этой армии или во главе ее. Но, признаться,
вполне допускаю, что недоброй памяти Урицкий6 был садист, что
Дзержинский7 чистейший психопат и что в бесчисленных чрез-
вычайках немало таковых мужского и женского пола. Допускаю,
с другой стороны, что сохранился еще очень небольшой контин-
гент большевиков, верующих в необходимость и благотворность
большевистского режима.
Деникинские, врангелевские и другие черносотенные банды
столь же по-большевистски, а местами и еще более варварски, чем
левые заправские большевики, расправляющиеся с населением
«завоеванных»» ими областей, польская оффензива8 — все это
служит на пользу советской власти и парализует или ослабляет
в некоторых кругах антибольшевистское оппозиционное настро-
ение. Наконец, быть может — я не могу отсюда судить — в са-
мом деле, и в некоторых численно ничтожных слоях населения,
не входящих в состав привилегированных, проявляется даже
нечто вроде большевистского патриотизма. Но при царском ре-
жиме ведь 9/io крестьянско-рабочих масс, если не больше, телом
и душою преданы были царю и являлись опорой власти, угнетав-
шей, порабощавшей их. И разве среди чиновничества, офицерства
и дворянства мало было честных людей и искренних идеологов
полукрепостнического строя? Однако никогда никому из революци-
онеров и даже либералов не приходило в голову считать этот строй
«народным», признавать царско-бюрократический абсолютизм
или «диктатуру» диктатурой хотя бы одной только части народа
(меньшинства), за освобождение которого от этой диктатуры они
боролись. Точно или приблизительно такие аналогичные явления
и в «Советской» России могут служить основанием для квалифи-
кации большевистского самодержавия как «диктатуры» хотя бы
только одной части пролетариата. Революционная внешность,
социалистическое прошлое теперешних наших самодержцев, их
рекламно-революционное парадирование, при помощи которых они
обманывают весь мир, налагают на нас тем большую обязанность
вскрывать их преступное шарлатанство и сущность их диктатуры,
которая на деле является диктатурой группы людей, деморализую-
щей и организующей сотни тысяч вчерашних или позавчерашних
рабочих, крестьян, солдат и всякого рода мелких буржуа в новое
господствующее сословие, на которое они опираются и при помощи
которого диктаторствуют над полуторастамиллионным населением,
в том числе и над уцелевшими остатками нашего пролетариата.
Но я готов допустить, что, будучи за тридевять земель от России,
да еще при полной отрезанности от нее, я ошибаюсь относительно
морального характера и социальных сил, составляющих главную
армию и опору большевистской власти, что Вы гораздо лучший
судья в этом отношении. Но, и допуская, что она действительно
опирается на часть рабочих и крестьян, что она представляет хо-
тя бы меньшинство, но все же меньшинство того же самого класса,
жизненные интересы которого отстаивает и социалистическая
оппозиция, я все-таки остаюсь при том убеждении, что в борьбе
с этой властью мы имеем право прибегать к таким же средствам,
какие мы считали целесообразными в борьбе с царским режимом.
Как! Разве знамя коммунизма дает иммунитет на варварское
угнетение и закрепощение полуторастомиллионного населения?
Разве оттого, что победоносная аракчеевщина торжествует свои
оргии в коммунистическом облачении, она становится силой,
менее дикой, менее варварской и менее бесчеловечно-жестокой
по отношению к трудящимся массам, чем аракчеевщина перво-
бытная, чуждая всяких хитростей и современных идеологий?
И, наконец, если полумиллион или хотя бы миллион сторонни-
ков и охранителей большевистской диктатуры и принадлежит
по своему происхождению в огромном большинстве к крестьян-
ско-рабочей массе и к идейной интеллигенции, и состоит даже
из людей, серьезно воображающих себя коммунистами и революци-
онным авангардом всемирного пролетариата, призванным спасти
все человечество, — разве это обстоятельство лишает это сравни-
тельно ничтожное меньшинство многомиллионного населения
характера неограниченно властвующего над ним сословия или
класса, сменившего помещиков, царское чиновничество: офи-
церство и царских охранников? И если уже вооруженную борьбу
против большевистской власти считать гражданской войной
«внутри одного класса», то ведь вина за эту войну, пожалуй, еще
в большей мере, чем за вооруженные восстания против царизма,
падает или пала бы на безграничное самовластие большевиков.
Железом и кровью подавляющих всякие усилия иными путями
идти к ликвидации их аракчеевски-крепостнического режима.
Тот факт, что законность или необходимость этого крепостниче-
ского режима мотивируется, хотя бы и искренно, соображениями
революционно-социалистическими или коммунистическими, не ос-
лабляет, а усугубляет необходимость войны против него на жизнь
и смерть, — ради жизненных интересов не только русского народа,
но международного социализма и международного пролетариата,
а быть может, даже всемирной цивилизации.
И вот, несмотря на все это, я уже летом 1918 года, как только
до меня дошли слухи — очень смутные и неопределенные —
не то о попытках, не то о стремлении социалистической демократии
(или некоторых элементов ее) вступить на путь вооруженной борь-
бы с большевиками, засел за статью под заглавием: «Revolutionarer
oder reaktionarer Umsturz»9, в которой я пытался обосновать свое
отрицательное отношение к этому пути. Но я исходил в своей
аргументации исключительно из точки зрения целесообразности
и интересов демократических масс и социалистической оппозиции,
а отнюдь не с той, которую Вы теперь выдвигаете на первый план.
Наше морально-политическое право на борьбу с большевиками
всякими, хотя бы и военными средствами, являлось и является
для меня предпосылкой, не требующей доказательств. И выте-
кающей из того факта, что «советская» власть также мало, как
царская, или даже еще меньше, способна добровольно отказать-
ся от своего деспотического режима и потому, как и последняя,
осуждена на насильственное низвержение.
Но в то время как движения против царско-бюрократического
самодержавия было и не могло быть ничем иным, как революцион-
ным, в движении антибольшевистском участвуют и элементы
реакционные. И при царизме враги существующего режима рас-
падались на два лагеря: социалистический и буржуазный. Но как
далеко буржуазная оппозиция ни отставала от социалистических
партий, она все же была прогрессивна и, в широком историческом
смысле, революционна. Потому, принципиально, для социалисти-
ческой демократии допустима была, в известных пределах и случа-
ях, и поддержка буржуазной оппозиции. Но на деле не социалисты
ее поддерживали, а, наоборот, ей волей-неволей приходилось их
поддерживать вообще и в деле подготовки пролетариата к домини-
рующей роли в революции в частности. Антибольшевистская же
буржуазная оппозиция реакционна и стремится использовать
падение большевиков для водворения диктатуры контрреволюции
и для полного подавления всей демократии. Предупредить эту
перспективу могло бы только самостоятельное широкое народное
движение, которое сознательно направлялось бы к решительной
ликвидации большевистской диктатуры хотя бы путем такой же
или аналогичной оффензивы на «советскую» власть, какой низ-
вергнута была царская власть. Но большевистский режим поста-
вил народные массы и социалистическую оппозицию в условия,
бесконечно более тяжелые для развития самостоятельного дви-
жения в народных низах для подготовки их к победоносной атаке
на существующую власть, чем царский режим. Буржуазная же
оппозиция, наоборот, оказалась в гораздо более благоприятных
условиях, чем при старом режиме для энергичной борьбы с суще-
ствующей властью и для приобретения буржуазией в этой борьбе
такой доминирующей роли, которая обеспечила бы ей полную
победу над всей демократией в момент падения этой власти.
И именно устремление всех или главных сил социалистической
оппозиции на организацию вооруженных восстаний, на военные
заговоры и т. п. — неизбежно должно было вести к такому исходу
антибольшевистского движения (во избежание недоразумений
подчеркиваю, что в этом пункте наши точки зрения всегда всецело
сходились).
Но если избавление от «советской» диктатуры не может быть
достигнуто без нового государственного переворота, а подготовка
революционно-демократического переворота до крайности затруд-
няется, можно сказать, исключается самим положением, всей сово-
купностью условий существования пролетариата и социалистиче-
ских партий под советским режимом, то сам собою навязывается
вопрос: где же выход из этого тупика?..
Ответом на этот вопрос и явилась мысль об организации
интернациональной социалистической интервенции против боль-
шевистской политики террористического подавления всякой самой
мирной пролетарской и демократической оппозиции и в пользу
восстановления политических завоеваний февральско-мартовской
революции. А так как о достижении такого интернационального
вмешательства во внутренние дела Советской России ввиду все-
мирно распространенной иллюзии о пролетарски-коммунистиче-
ском характере большевистской диктатуры и думать нечего было,
то, прежде всего, необходимо было подумать о пути и средствах
к освобождению социалистических масс на Западе из плена
у этой иллюзии. Отсюда — предложение социалистическим пар-
тиям (при участии синдикатов, конечно) совместно организовать
и отправить в Россию большую интернациональную комиссию
для разностороннего и основательного изучения действительного
характера, функционирования и последствий советского режима
и для ознакомления западного пролетариата с положением и на-
строением широких масс населения в России.
Помощь должна была выразиться, главным образом, в организа-
ции широкой, интернационально объединенной и энергичной кам-
пании среди пролетарских масс Запада против большевистского
варварства. И в настойчивом предъявлении руководящими цен-
трами этих масс советской власти, от их имени, требований таких
уступок социалистической оппозиции, которые делали бы для нее
возможным легально отстаивать интересы российской революции
и трудящихся масс. Такого рода энергичная интернациональная
кампания подняла бы дух разочарованных, измученных граж-
данской войной, физически обессиленных хроническим голодом
и потерявших веру в свои силы, народных, особенно городских,
масс и влила бы в них надежду на серьезную помощь со стороны
социалистического Интернационала. Уж одно это могло бы в очень
значительной мере препятствовать зарождению и распространению
в них готовности ждать спасения хотя бы от колчаковско-юдени-
ческих банд и антантовской интервенции.
Поскольку же большевистские власти под давлением между-
народной социал-демократии делали бы уступки социалистиче-
ской оппозиции в России, для нее открывался бы хоть некоторый
простор для легальной политической и организационной работы
в демократических массах; она получила бы возможность сплачи-
вать эти массы вокруг своего знамени и вызвать к жизни самосто-
ятельное народно-революционное движение, направленное против
двух фронтов: и против внутренней реакции, поддерживаемой
интернациональным империализмом, и против большевистской
контрреволюции. В атмосфере внутреннего и международного со-
циалистического движения против обоих этих врагов демократии
и лозунг «демократизации Советов» мог бы временно, пожалуй,
сыграть положительную революционную роль, как средство осо-
бенно яркого изобличения перед всем миром всей лжи и лицеме-
рия советских диктаторов. И очень может быть, что на упорном
сопротивлении демократизации Советов большевики сломили бы
себе шею. Это была бы особенно жестокая, но вполне заслуженная
кара со стороны истории*.
* И, однако, это будет для большевиков наиболее благой исход, ибо в пере-
ходный период демократической ликвидации большевистского режима
победоносная социалистическая оппозиция будет, разумеется, стараться
спасти их жизнь от мщения возмущенных масс.
Но о выступлении западной социал-демократии против тира-
нической диктатуры большевиков в России и теперь еще прихо-
дится говорить только, как о чем-то желательном и необходимом
для спасения русской демократии и ее завоеваний в февральской
революции*.
Вы, как и я, знаете о жалкой роли правого крыла Интернацио-
нала по организации международной анкеты в России и Вы знаете,
с другой стороны, как предательски вели себя в этом деле лидеры
«левых», экстремисты и центристы. Одни грешили безразличным
и небрежным отношением, в то время как другие принимали все
меры к дискредитированию, сознательно саботировали самое
предложение об организации этой анкеты. Как те, так и другие
предпочли ухватиться за работу более простую, а при создавшихся
условиях и более легкую, бороться исключительно против военной
интервенции и против помощи Колчаку, Юденичу, Деникину и др.
Отступая перед международной социалистической интервенци-
ей, направленной против политики большевистской, подавляющей
террором социалистическую оппозицию и всякие проявления
недовольства масс, даже санкционируя эту политику, наши
западные товарищи в действительности ослабляют силу даже
сопротивления реакционной политике правительств Антанты
в отношении России. Что же касается принципиальной оценки,
которую Вы даете большевистской диктатуре и которую так забот-
ливо мотивирует О. Бауэр, то она дарует теоретическую санкцию
двусмысленной и объективно предательской позиции междуна-
родной социал-демократии в этом основном вопросе настоящей
русской действительности.
Возведение большевизма на степень якобинства Великой Ре-
волюции, но с еще большим историческим значением способствует
укреплению, увековечиванию среди европейского пролетариата
легенды о великой пролетарской и коммунистической миссии боль-
шевизма, легенды роковой не только для России, но и для междуна-
родной социал-демократии. Благодаря этой иллюзии, наши красные
Аракчеевы пользуются престижем среди западных революцион-
ных масс и могут претендовать на исключительное господство,
на диктаторскую гегемонию в международном революционном
Необходимая также и международному пролетариату, как я неоднократно
подчеркивал в моих интервью и статьях.
движении. Дезорганизация этого последнего, идейный разброд,
понижение морального и политического уровня социалистиче-
ских масс — вот к чему ведет влияние, испытываемое на массах
диктаторами-большевиками.
И, в довершение несчастья, это влияние позволяет главарям
международной реакции собирать вокруг себя под антибольше-
вистское знамя не только капиталистическую буржуазию. Но также
элементы полупролетарские, даже отчасти элементы чисто про-
летарские. Собирать на борьбу «именем культуры, цивилизации
и свободы» против всей международной социал-демократии,
дезорганизованной и ослабленной* **. Вот почему я так решительно
восстаю против идеализации О. Бауэром и отчасти Вами больше-
вистской захватной власти и большевистской диктатуры в России.
Теперь несколько слов об Интернационале. Прежде всего,
необходимо точно разобраться в одном очень существенном фак-
те. Вы говорите, что Ваше решение покинуть «старый» Интер-
национал было вызвано, главным образом, общим настроением
«остатков», «единственная вещь, которая их скрепляет, были сооб-
ражения и интересы национальные, взявшие верх над социальной
сущностью рабочего движения». В связи с этим вы перечисляете
серию народностей, которые пользовались II Интернационалом,
главным образом, в целях обеспечения себя поддержкой их неза-
висимости, укрепления их внутренней позиции и пр. Но в действи-
тельности литовцы, чехи, Поалей-Цион и даже, если я не ошиба-
юсь, финляндцы, покинули II Интернационал. Во всяком случае,
ни одна из этих народностей не послала делегатов на Женевский
конгресс. И во время конференции в Люцерне делегаты всех этих
народностей, включая сюда и палестинских евреев, шли вместе
нес — «правой», ас «левой» и центром (я не помню голосования
и позиции финляндцев). В Женеве не было даже армянской де-
легации**. Что же касается бельгийцев и поляков, то их интересы
более энергично поддерживаются Интернационалом Антанты.
Эти последние нации не нуждаются в какой-либо международ-
* Вы, надеюсь, не станете меня подозревать в том, что я забываю первона-
чальную причину этих явлений: война, которую вели большевики на миро-
вой и исторической арене, и создала атмосферу, позволяющую им подчинить
своему влиянию трудящиеся массы всего мира.
** Равным образом отсутствовали «широкие» социалисты Болгарии, которые
не были представлены и на конференции в Люцерне.
ной пролетарской поддержке, и в критический момент, когда
большевики наносили поражения полякам, Дашинский10 при-
звал не II Интернационал как таковой, а обратился с письмом
в «L’Humanite» *, т. е. главным образом, если не исключительно,
к партиям, покинувшим II Интернационал. Кампания же про-
тив помощи, оказываемой Антантой Польше, велась одинаково
активно как «остатками» II Интернационала, так равно и его про-
тивниками. Во главе этой кампании стояла английская Рабочая
партия и активную роль играла та же самая бельгийская пар-
тия, которая, согласно Вашей априорной гипотезе, должна была
остаться во II Интернационале по своим национальным сообра-
жениям, прежде всего. За исключением Армянской республики11,
ни одно из демократических государств, вновь образовавшихся,
не имело такой настоятельной нужды в защите международного
пролетариата, как Грузия. И если у наших грузинских товари-
щей национальные соображения превалировали над интернаци-
ональными, то чтобы снискать симпатии и добиться поддержки
левых и болыпевиствующих элементов, которые господствуют
теперь среди пролетариата, они должны были бы, в свою очередь,
тоже покинуть II Интернационал. Что, конечно, не лишило бы
их поддержки со стороны «остатков» старого Интернационала
во главе с английской Рабочей партией и международного центра,
группирующего в Амстердаме могучие профессиональные орга-
низации. То, что наши грузинские товарищи, эти испытанные
в многолетней революционной борьбе бойцы, ныне поставленные
во главе грузинской республики, стараются добиться сочувствия
международного пролетариата в пользу своего отечества, которо-
му постоянно угрожает империализм Москвы и Антанты, — это
не только не противоречит международным интересам пролета-
риата, но, наоборот, диктуется этими интересами.
В самом деле, что больше соответствует интересам социалисти-
ческой и пролетарской демократии, как русской, так и международ-
ной, существование такого пролетарского оазиса в одном из отда-
леннейших уголков, либо пограничные области старой русской
империи, население которых бьется и гибнет в невыразимых стра-
даниях, угнетаемое азиатским режимом то красным, то неприкры-
то контрреволюционным?
Тогда органу «централистов».
Разве не в интересах международной социал-демократии защи-
тить целость этой республики действительно пролетарской против
варварских попыток этих непримиримых врагов всякой истинной
демократии?
Грузия являет собой поистине поразительный пример стра-
ны экономически отсталой, где политически управляет рабочий
класс, в совершенстве понимающий, что страна только вошла
в демократическую и буржуазную стадию своего развития. И что
социальные и политические проблемы пролетариата объективно
определяются историческими рамками и природой этой фазы
развития. Однако социалисты даже тех демократических респу-
блик, где пролетариат не у власти и которые таковы Эстония
и Латвия — находятся под постоянной угрозой сделаться добычей
международного империализма либо быть раздавленными русской
контрреволюцией, будь то под красным знаменем большевиков
или под белым знаменем черносотенцев, — социалистические
партии этих стран, по-моему, имеют законное право, даже обя-
занность заботиться о том, чтобы Интернационал взял под свое
покровительство их жизненные интересы против угрожающих
извне опасностей. Обращаясь к Интернационалу, как к высшей
инстанции, для разрешения международных конфликтов и для за-
щиты слабых национальностей, даже самому существованию
которых угрожает опасность, социалистические партии этих на-
родов ставят всю их внешнюю и внутреннюю политику под непо-
средственный контроль международной социал-демократии и тем
самым способствуют укреплению и углублению международных
связей пролетариата. Здесь, как во всяком человеческом деле,
некоторые заблуждения, ошибки, отклонения от положения, со-
ответствующего социалистическим принципам, всегда возможны.
Но единственная гарантия против попыток, откуда бы они ни ис-
ходили, проэксплуатировать интернациональный пролетариат,
преследуя интересы национальные в ущерб интересам междуна-
родным и социалистическим принципам, не состоит в огульном
непризнании этих национальных интересов, которые являются
естественными последствиями исторического развития и еще
глубоких корней национального индивидуализма в объективных
условиях среды. То, что действительно необходимо, так это вос-
питывать среди международных пролетариев общественное мне-
ние, которое вызывало бы живой интерес к положению и нуждам
слабых наций и их рабочих масс и которое это положение и нужды
действительно понимало бы.
Как бы то ни было, Ваша ссылка на место, которое занимает на-
ционализм у целого ряда рабочих партий и Интернационала, не мо-
жет быть доказательством для оправдания выхода из этой органи-
зации, так как Ваш взгляд не соответствует фактам. Большинство
партий, о которых идет речь, уже покинули II Интернационал,
другие же, как польская и бельгийская, не имеют нужды в его
помощи и его специальном покровительстве.
Вы гораздо ближе к истине, когда говорите, что II Интернацио-
нал работает, главным образом, «по укреплению связей чисто
формальных между различными секциями рабочего класса».
И Вы совершенно правы, заявляя, что такая работа, только одна
эта работа, не может быть достаточной, чтобы создать силу, способ-
ную управлять мировым движением и отвлечь симпатии рабочего
класса от московского центра. Но на кого же падает ответственность
за то, что поле действия старого Интернационала или, выражаясь
точно, его центра так сузилось? По-моему, это вина, главным
образом, тех фракций, групп и отдельных лиц, национальное
и международное действие которых, далекое от стремлений к вос-
становлению единства в лагере международного пролетариата,
скорее добивается разрушения этого единства. Их лозунги, при-
зывающие «раскалывать», «дробить», «чистить» старые рабочие
организации, превратить в развалины старые цитадели рабочего
класса, чтобы воздвигнуть — естественно — новое большевистское
или полубольшевистское здание. Все это наступление, достойное
Антанты, направленное разрушительными силами против старой
социалистической культуры, питает, поддерживает и укрепляет
в противоположном лагере целую тенденцию сохранить, спасти
единство пролетарского фронта, завязывая покрепче «чисто фор-
мальные связи» между различными секциями пролетариата.
Конечно, одни усилия закрепить «чисто формальные связи»
не могли бы создать ни силы, способной управлять мировым движе-
нием, ни ликвидировать кризис Интернационала. Что средства
формального или технического характера не могли преодолеть
глубокого кризиса, которым война и тактика социалистических
партий во время этой мировой катастрофы угрожала международ-
ной социал-демократии, на этом я настаивал уже в моей немецкой
брошюре летом 1915 г.12 и затем в письме к русским товарищам
после конференции в Кинтале. Письмо это тоже появилось в печати
брошюрой летом 1917 г.13 Но если чисто формальные связи между
различными отрядами пролетарской армии не обеспечивают сами
по себе боеспособности этой армии, то отсутствие таких связей
исключает всякую международную организацию революционной
борьбы пролетариата. Существование формальных связей между
этими национальными классовыми организациями составляет ус-
ловие sine qua non14, необходимое предисловие для развития в своей
среде активной силы, способной управлять мировым движением.
Казалось бы, товарищи, полагающие, что они лучше понимают
настоящие задачи международной социал-демократии, чем вожди
II Интернационала, должны были бы точно рассудить, что их обя-
занность остаться в этом Интернационале и сконцентрировать все
свои силы и всю их энергию, чтобы поставить его на путь, ведущий
к разрешению этих задач. Централисты же, или, вернее, их вож-
ди, вдохновляемые и подталкиваемые большевиками, т. е. анар-
хо-бланкистами специально русской разновидности с Лениным
во главе, расходуют все их силы и всю их энергию, чтобы довести
до логического конца как объективно разрушительную работу
войны, так [и] абсолютно разрушительное дело ленинской гвардии
по отношению ко II Интернационалу. И, в конце концов, по отно-
шению к классовому движению международного пролетариата.
Мировая катастрофа глубоко потрясла Интернационал, она
отняла у него возможность и способность действовать, она ос-
лабила его, но она все же не убила его. Неустанные усилия ряда
социалистических поколений, громадная историческая работа,
которую они совершали в течение долгих лет, привела к созданию
международной организации, и последняя пустила столь глубокие
корни, что даже такая разрушительная сила, как длительная ми-
ровая бойня, была бессильна разрушить ее, стереть с лица земли.
И то, что не могла сделать эта страшная разрушительная сила,
центристы совместное анархистами-бланкистами, большевиками,
считают своей обязанностью выполнить.
Конференция в Люцерне единодушно или почти единодушно
приняла резолюцию о созыве конгресса в Женеве. Но вместо того,
чтобы явиться туда, как это было решено в Люцерне, чтобы разо-
браться с инакомыслящими товарищами в современных вопросах,
касающихся международной социал-демократии, германские
и французские центристы предпочли вопреки договору объявить
о формальном разрыве со II Интернационалом и давать сигнал
к расколу целому ряду национальных секций. Положительный
лозунг, именем которого был совершен этот род переворота, го-
ворил и продолжает говорить: «реконструкция» Интернационала
в полном согласии с Москвой. И чтобы провести в жизнь этот ло-
зунг, уже давно проектируют конгресс социалистических партий,
совершенно порвавших со П Интернационалом, формально же еще
не присоединившихся к III Интернационалу.
Весь этот прекрасный план ведет, однако, не к «реконструкции»,
но к новым расколам, к расширению и увеличению разногласий,
распрей в рядах революционного пролетарского движения. Он,
безусловно, способствует увековечению этого интернационального
кризиса, который не позволяет революционному пролетариату
противопоставить единый и сильный фронт реакционным силам
международного капитализма и империализма, собирающимся
для нового крестового похода против социализма.
Уже первые шаги, точнее, предварительная попытка на пути
«реконструкции» достаточно реально выявила эту объективную
тенденцию лозунга наших «реконструкторов». Когда дело идет
о партиях, выделившихся из П Интернационала, диктаторы Москвы
и Петрограда и слышать не хотят о переговорах равного с равным,
на основе равноправия договаривающихся партий. С гордым пре-
зрением они отвергают даже мысль о реконструкции. Угрожающим
и гневным тоном они требуют от западных социалистов, недавно
припадавших перед ними на колени и певших им хвалебные гим-
ны, полного подчинения и присоединения к их Интернационалу.
На условиях, которые им предлагает Москва, а не на тех, которые
можно было бы совместно выработать с «реконструкторами» как
с товарищами, обладающими равными правами. Одно из этих ус-
ловий, условие абсолютное и sine qua поп, состоит в том, что пар-
тии, стремящиеся к союзу с большевиками по организации нового
Интернационала, должны быть радикально «вычищены» от всех
их вождей, которых Ленин и К’ рассматривают как недостаточно
преданных и подозрительных. Нетрудно заранее предсказать,
что осуществление этого домогательства должно неизбежно вы-
звать откол значительных групп от этих партий и даже довести их
до полной дезорганизации.
И это не все. Объявляя себя «Коммунистическим Интерна-
ционалом», советские диктаторы предписывают всем партиям,
пытающимся объединиться с ними, политику разрушения, наи-
более неумолимую по отношению к рабочим профессиональным
организациям как национальным, так и международным. Чтобы
быть допущенными в лоно интернациональной церкви анархо-
бланкистских большевиков, эти партии должны обязаться работать
систематически и с энтузиазмом по разрушению сверху донизу наи-
более грандиозных пролетарских цитаделей, созданных в течение
долгих лет целыми поколениями пролетариев в чисто классовой,
иногда поистине героической борьбе против капиталистов. Легко
представить себе гражданскую войну, ужасные распри, наконец,
хаос, которые проникли бы повсюду в среду рабочего класса, ес-
ли бы «реконструкция» совершалась на базе безоговорочного при-
соединения центристских партий к III Интернационалу. И совер-
шенно естественно, что пред лицом этой опасности, ультиматумы
Ленина, Троцкого и К° вызвали, можно сказать, настоящую панику
среди наиболее разобравшихся, в чем дело, лидеров центристских
партий и групп. Некоторые из них были преданы анафеме и осуж-
дены диктаторами III Интернационала на изгнание за их контр-
революционные устремления к союзу с буржуазией и пр., и пр.
И скольким из них угрожают тем же самым, обвиняя их в соучастии,
хотя бы косвенном, и снисхождении к первым?
Все эти кандидаты на «отлучение», а также и другие лидеры цен-
тристов, которые еще не совсем потеряли свой политический разум
и у которых чувство ответственности не совершенно атрофировано,
сильно смущены и должны в глубине души проклинать большевиков
и их «Интернационал». Но они считают себя слишком связанными
всей их предшествующей политикой по отношению к большевикам,
чтобы осмелиться решительно порвать с ними. Невероятно трудно
решительно пойти этим путем после того, как в течение трех лет
и изо всех сил усердно соперничали с большевистскими агитато-
рами на Западе в прославлении большевистской диктатуры, как
диктатуры русского рабочего класса, открывающую всеобщую
триумфальную эру коммунизма. В течение долгого времени цен-
тристские элементы возносили до небес власть и советский режим,
в головы рабочих, потерявших под влиянием мировой катастрофы
свое душевное равновесие и ужасно возбужденных революционны-
ми событиями, внедряли мысль, что большевики были авангардом
всеобщей пролетарской революции, а их вожди — освободителями,
предназначенными избавить все человечество от ига капиталистов;
этим самым центристы в сильной мере способствовали созданию
в рабочих массах того настроения, которое не допускает «рекон-
струкции» Интернационала вне московского Интернационала
во главе с русскими правителями из Москвы и Петербурга.
Центристские вожди, оказывающие сопротивление диктатор-
ским намерениям Ленина и К° по отношению к западному проле-
тариату, вынуждены, таким образом, ограничиваться критикой
некоторых условий допущения в III Интернационал и стараются
путем торга добиться смягчения или отмены таких условий, на-
личие которых уничтожает даже намек на «автономию» договари-
вающихся партий. Но большевики крепко придерживаются девиза
sic volo, sic jubeo13 и ничего не хотят слышать об уступках. С другой
стороны, очень сомнительно, чтобы в самих реконструкторских
партиях можно было достигнуть единства взглядов относительно
максимума или минимума уступок, на которые можно было бы
пойти в связи с большевистскими притязаниями. Не следует упу-
скать из виду, что центристы организованы в одну независимую
партию, не считая Английской независимой Рабочей партии,
только в Германии. И даже здесь большинство партий выделилось
и пошло на объединение с коммунистами, лишь только оппози-
ция ясно высказалась против абсолютного подчинения приказам
большевистского Интернационала. Я, впрочем, далеко не уверен,
что среди оставшихся в партии членов не существует большой раз-
ницы во взглядах относительно условий допущения в московский
Интернационал и домогательств его русского центра.
Что же касается партий, которые, совсем выйдя из II Интер-
национала, сохранили свое организационное единство и охваты-
вают собой все течения социал-демократии, тот кавардак, который
у них существует вокруг этого вопроса, представляет поистине
вавилонское столпотворение.
В этих партиях, или, по крайней мере, в большинстве из них,
находятся, прежде всего, определенные «коммунисты», которые
фактически уже принадлежат к III Интернационалу. Затем часть,
довольно многочисленная, таких, которые в их совокупности
образуют центристскую фракцию в собственном смысле этого
слова и склоняются в сторону III Интернационала, как, напри-
мер, это сделали «левые» независимые в Германии, в то время,
как формально они принадлежат еще к независимой партии.
И даже среди членов действительной центристской оппозиции
не все еще потеряли веру в коммунистический мессианизм в та-
кой мере, чтобы с радостным сердцем окончательно порвать
с большевиками вследствие их исключительных домогательств.
С другой стороны, имеется достаточно центристов, которые скорее
из-за боязни, чем из убеждения, а также вследствие удушливой
атмосферы, созданной демагогической кампанией большевиков,
только афишируют ради формы свои желания реконструировать
Интернационал в тесном союзе с большевистскими вождями.
Я не говорю уже о членах партий, которые принадлежат к право-
му, или так называемому правому, крылу и которые очутились
среди центристов, повинуясь формальному решению большинства
партии. Но и в самом лагере центристов не все искренне порвали
со П Интернационалом; наоборот, некоторые из них в глубине души
своей с ним. И даже такие видные представители Независимой
Рабочей партии (английские центристы), [как] Макдональд16,
Ф. Сноуден17, принимали участие в Женевском конгрессе. Что же
касается австрийской партии, то значительное число ее вождей
кажется более близки ко II Интернационалу, чем к настоящим
реконструкторам. Впрочем, правящие группы австрийской партии
представляют нечто довольно своеобразное. У себя они «умерен-
ные» и не без основательных причин, насколько я могу судить
о положении вещей в Австрии и о внутренней жизни ее рабочей
партии. Как бы ни было, я не имею смелости ни осуждать их вну-
треннюю политику с высоты абстрактных принципов, ни обвинять
их в «сотрудничестве классов», «крайнем оппортунизме» и пр.
Но со всем тем они находят способы появляться на международной
сцене в роли чрезвычайно строгих судей в отношении групп и со-
циалистических фракций, атакуемых так называемыми левыми
за их прежние грехи, в которых многие, быть может, даже боль-
шинство этих левых, так же виновны за их политику, основан-
ную, как и политика австрийского центра, на учете реальных сил
и объективных возможностей. Если даже тенденции, которыми
проникнута политика австрийских товарищей, абсолютно заслу-
живает осуждения с точки зрения абстрактного и вульгарного ради-
кализма, то не вожди же австрийского центра должны вынести это
осуждения и таскать дрова для большевистского аутодафе, чтобы
сжигать на нем старый Интернационал и оставшиеся в нем партии.
Если Вы точно представляете разнородность, противоречия,
я сказал бы даже хаос мнений, направлений, симпатий в партиях,
покинувших II Интернационал, если Вы примете во внимание
соотношение сил, разнообразие степеней влияния групп, вопло-
щающие в себе конкурирующие внутри партий течения, то Вы вос-
кликнете: пытаться путем объединения всех этих элементов между
собой и Москвой реконструировать как-нибудь Интернационал
для управления всеобщим революционным движением — это
значит захотеть примирить непримиримое и вообще предаться
несбыточным мечтам. Какая бы группа ни одержала в этой борьбе
победу, будь это приверженцы абсолютного подчинения притяза-
ниям диктаторов из III Интернационала или, наоборот, центристы,
страдающие правизной, это, в сущности, не меняет дела. В том
и другом случае эти попытки «реконструкции» только отягчат
кризис международной социал-демократии.
Чтобы закончить, я остановлюсь на Вашем очень верном
замечании по поводу «базы», которая позволила бы всем цен-
тристам присоединиться к III Интернационалу. Вы говорите:
«Если бы немцы, французы, швейцарцы, англичане, присоединя-
ясь к III Интернационалу, расширили свои кадры, то это могло бы
случиться на той же почве, на которой держится, по молчаливому
соглашению, II Интернационал. Допустим, на почве взаимного
страхования от обоюдного контроля вы потерпите наши изби-
рательные придатки и другие оппортунистические добавления
к нашей ультрареволюционной фразеологии, а мы закроем гла-
за на оборотную азиатскую сторону вашей системы Советов».
Однако «демарши», усилия заставить смягчить, видоизменить
или, еще лучше, совершенно упразднить драконовские условия
допущения в московский Интернационал, разве это не ограничит
по существу взаимное страхование от обоюдного контроля? Ведь
подавляющее большинство вождей центра жадно бросилось бы
на компромисс, который Вы допускаете в Вашей гипотезе, ес-
ли бы только русские господа III Интернационала под давлением
внешних обстоятельств нашли бы полезным и возможным
для себя сделать эти уступки; если бы только они соблаговолили
согласиться на смягчение 21-го пункта и отказаться от других,
наиболее драконовских, наиболее неприемлемых для людей,
не желающих ни себя, ни революционный пролетариат подчинять
приказам советских диктаторов.
Центристские вожди до самого последнего времени закрыва-
ли глаза и затыкали уши, чтобы не видеть и не слышать правды
о режиме этой власти. Делалось все, что можно, чтобы плач и сто-
ны народных масс Советской России, измученных длительным
голодом, не доходили до западноевропейского пролетариата,
ибо эти стоны, эти протесты пролетарских социалистов против
большевистского варварства заставили бы камни возопить.
Центристская же пресса, агитаторы и политические деятели
центра квалифицировали все это как буржуазную ложь, веролом-
ную клевету, распространяемые империалистами и всякого рода
контрреволюционерами. Недостаток смелости части наших за-
падных товарищей по отношению к оборотной, азиатской стороне
советского режима, их предумышленное желание скрывать эту
оборотную сторону от социалистических масс, их господствующее
настроение в пользу фракционных интересов и национального
эгоизма — все это разве не проявилось блестяще в том факте, что
их пресса глубоким молчанием обошла Вашу брошюру против
террора, опубликованную во французском переводе?
Это один из бесчисленных примеров положения, предательско-
го по своему объективному значению, которое центристы заняли
по отношению к настоящей русской революции; это равным
образом доказательство преступной индифферентности к не-
слыханным страданиям жертв азиатского режима большевиков.
И это еще не все: даже резолюции нашего Центрального Комитета
и его различные декларации, которые категорически выража-
ют теоретическую и тактическую линию нашей партии (против
интервенции и пр.), никогда не печатались центристами, если
они хоть немного выявляли выпукло характер чисто социали-
стический и революционный этой партии, всецело осуждающей
большевистскую диктатуру. Но если московское радио, посланное
по какому-либо поводу советским правительством, информиро-
вало мир о декларации или заявлении нашей партии, сделанном
в смысле резолюций, о которых идет речь, и для проведения их
в жизнь, тогда социалистическая пресса «левая» (не исключая
и прессы центристской) спешила порадовать читателей, объявляя
им о «капитуляции» меньшевиков перед большевиками*.
* И саботаж самой идеи о международном социалистическом обследовании
России не внушен ли инстинктивным страхом увидеть в республике Советов
жестокую истину, которая разрушит все расчеты и все надежды на мировую
социалистическую и революционную миссию большевизма?
Если я упоминаю об этом, то не из чувства реванша, которое
я считаю вредным, деморализующе и дезорганизующе действу-
ющим на международную социал-демократию. Так было, когда
этим чувством вдохновлялись по отношению к социалистам, по-
винным в том, что во время войны они грешили национальным
патриотизмом, хотя потом они и возвратились к принципам
классовой борьбы. Но центристы* и по настоящее время сохра-
няют из принципиальных соображений их прежнее отношение
к «внутренним делам» большевистской России. Они стараются
добиться «автономии»; при [этом] одни из них хотят более ши-
рокой, другие поуже, третьи самой минимальной, но требуют
они ее только для себя, для своих партий, им и мысль в голову
не приходит добиваться аналогичной автономии и для русской
социал-демократии, для русского пролетариата. Они считают
совершенно необходимым сохранить независимость их прессы
в отношении приказов и декретов из Москвы. Что же касается
русских товарищей, то они прекрасно могут обойтись и без прес-
сы. В общем, центристы полагают, что для западноевропейских
социалистов права и элементарные свободы «человека и гражда-
нина» так же необходимы, как воздух, пища и свобода движения
для отдельной личности, русская же социал-демократия, русский
социалистический пролетариат пусть устраиваются, как хотят,
обходятся без первобытных условий существования и развития
политического организма партии и рабочего движения.
«О, вы, самодержцы Советской России, даруйте нам, нам, цен-
тристским партиям Запада, некоторую автономию, не лишайте
нас, нас и наш пролетариат, прав и свобод, которые вырваны
нами у буржуазии, потерпите наши избирательные придатки
и другие прибавки к нашей ультрареволюционной фразеологии;
взамен мы закроем глаза на все ужасы, творимые большевиками
в России, на порабощение а 1а Аракчеев масс, на деспотическое
истребление варварскими и террористическими средствами всех
завоеваний мартовской революции; мы будем хранить наше тер-
пимое и безразличное отношение к страданиям, которые советская
власть заставляет претерпевать русский народ; мы даже пропоем
этой власти торжественные гимны именем русской и мировой
революции». Такова та объективная изнанка, скрытый смысл
* За некоторыми индивидуальными исключениями.
центристского торга по поводу двадцати одного пункта. И это будет
не вина центристов, если этот торг не приведет к реконструкции
Интернационала на основе такого рода «взаимного страхования
от обоюдного контроля».
Принципиальная санкция этого взаимного страхования содер-
жится в теории О. Бауэра, который не приемлет большевизма
для стран с высокоразвитой цивилизацией, но в отсталой России
считает законной и оправданной азиатскую основу ее правитель-
ственной системы. Т.е. системы удушения русской революции,
деморализации, уничтожения ее пролетарского авангарда, ново-
го порабощения масс и полного разрушения громадной страны
с ее культурными богатствами. Если принять во внимание, что
центристы рассматривают большевистскую диктатуру в России
как неиссякаемый источник, как побуждающий стимул для ре-
волюционного сознания (характера, правда, достаточно сомни-
тельного), как стимул энергии рабочих масс всего мира, то надо
согласиться, что действуют вполне логически и последовательно
одни лишь те из центристов, которые и по настоящее время гото-
вы закрыть глаза себе и рабочим массам, чтобы самим не видеть,
и другим помешать видеть азиатскую оборотную сторону советской
системы, со спокойной совестью сговориться о реконструкции
под их знаменем и под их защитой, сговориться о реконструкции
III Интернационала ценой наиболее полной терпимости по от-
ношению к их режиму рабства в духе Аракчеева, подавляющему
всю Советскую Россию.
Ю.О. МАРТОВ
Большевизм в России и Интернационале
(Речь, произнесенная на съезде
Независимой партии Германии в Галле
15 октября 1920 г.)1
Товарищи, вопрос, которым занят настоящий конгресс2 и который
в настоящее время волнует социалистический пролетариат в раз-
личных странах, гораздо шире вопроса о «21 пунктах»3, т. е. об ор-
ганизационных основах истинно революционного Интернационала.
Это — вопрос об основных принципах, которыми должно руко-
водствоваться рабочее движение в революционную эпоху, об осно-
вах тактики революционных социалистических партий. Но отнюдь
не в том смысле, в каком пытался изобразить дело председатель
III Коммунистического Интернационала, когда борьбу между
большевиками и лево-социалистическими партиями в России
и других странах представлял, как борьбу между революционным
социализмом и реформизмом4.
Социалистический реформизм, т. е. вера в возможность социаль-
ного освобождения пролетариата путем постепенного улучшения
его экономического положения в рамках капитализма и путем по-
степенного приобщения пролетариата к государственной власти,
остающейся в руках буржуазии, убит и дискредитирован всемирно
войной и ее последствиями5. И если он не исчез совершенно из ра-
бочего движения, если в той или другой стране партии, использую-
щие его, еще держат в своих рядах сравнительно широкие кадры
рабочих, то лишь потому, что распространяющаяся по Европе
зараза примитивной, на чувствах, не на сознании основанной, ре-
акции широких масс против обанкротившегося реформизма вносит
во все рабочее движение тот хаос, ту деморализацию и дезоргани-
зацию, которая остальную часть рабочих временно бросает назад
в объятия ловких политиков и дельцов реформистского лагеря.
Коммунистический большевизм, пытающийся демагогически
использовать чувства отчаяния и элементарного, сознанием не ос-
вещенного, возмущения масс, чтобы ускоренным путем прийти
к социальному перевороту, будет нести на себе всю историческую
ответственность, если в результате ряда тяжелых поражений
пролетариата — Финляндия, Венгрия, Бавария тому пример —
снова сможет возродиться в рабочих массах Европы и Америки
разбитая опытом войны реформистская вера.
Смысл существования т.н. «центральных» партий — партий
последовательной классовой борьбы в настоящую эпоху смуты
и разброда в рабочем движении и организационного раздробле-
ния рабочего класса - в том и заключается, чтобы сплотить
разочаровавшиеся в социалистическом патриотическом реформиз-
ме и брошенные в бездну отчаяния пролетарские массы, углубить
их затемненное годами военного психоза классовое самосознание,
оградить их от влияния анархистской демагогии и революционной
романтики. И этим путем — и только этим — разработать силу,
способную в наступающем периоде революционных потрясений
сознательно и целесообразно бороться за завоевание политической
власти, за экспроприацию буржуазии, за социализм.
Люди, стоящие во главе III Интернационала, считают себя ре-
волюционными марксистами. И наиболее видные из них прошли
марксистскую школу. Но их сознание развращено всей обста-
новкой нынешней эпохи, когда широкие дезориентированные
массы жаждут с почти религиозной верой немедленной победы,
немедленного конца вековым страданиям. И они, эти когда-то
марксистски воспитанные вожди, ныне сознательно спекулируют
на эту реальную психологию масс, сами уверовав в то, что стоит,
опираясь на внезапно поднявшуюся стихию, захватить власть
в государстве и всеми силами государственного принуждения
удержать ее в руках, и дело социальной революции будет сделано,
независимо от степени экономической зрелости каждой отдельной
страны: в Корее, как в Англии, в Болгарии, как во Франции, неза-
висимо от мировой экономической конъюнктуры данного момента.
Борьба между этими двумя мировоззрениями в рабочем движе-
нии должна разгораться тем шире, чем больше изживают массы
иллюзии обанкротившегося реформизма. И большевистские вожди
по-своему правы, когда именно в партиях центра, в марксистах,
стоящих на почве социальной революции, но не разрывающих
связи с самыми ценными традициями прежнего социалистического
развития, видят своих главных противников, главное препятствие
к тому, чтобы водворить свое господство в рабочем движении на ру-
инах реформистских иллюзий пролетариата. Ибо понятно, что с их
точки зрения гг. Носке6, Биссолати7, Альберы Тома8 работают в эту
революционную эпоху на них, тогда как революционные марксисты
своим влиянием на рабочие массы тормозят успехи путчистского,
на стихийном движении спекулирующего большевизма. Понятно,
что для них немецкие независимые всегда были самыми опасными
врагами. Ведь это недавно Ленин напечатал (в «Коммунистическом
Интернационале»0), что они даже опаснее чем «Шейдеман10 и К0».
(Крики в зале: «Слушайте, слушайте, слушайте!»)
Понятно, что в России большевики считают менее опасными пра-
вых социалистов и полусоциалистов, чем меня, который в течение
5 лет оставался и остается на одной и той же позиции революционного
марксизма. Всегда решительно отвергал всякое классовое сотрудни-
чество и с первого дня войны занял непримиримую по отношению
к патриотизму позицию и объявил, что 1 августа 1914 г. цивилизо-
ванный мир вступил в эпоху социальной революции".
Понятно, что именно я и мои единомышленники, которые с конца
1917 года овладели большинством в российской социал-демократи-
ческой рабочей партии, являемся в агитации русских, немецких,
голландских и, вероятно, персидских и корейских большевиков
образцами самых опасных, самых злостных «предателей пролета-
риата» , ибо мы, верные заветам нашего учителя Карла Маркса, хо-
лодной водой критики окачиваем слепую веру в социальные чудеса.
Но если большевики правы со своей точки зрения, то трижды
правы будут все подлинно революционные марксистские элементы
пролетариата, когда в свою очередь поймут, что рядом с все еще
не сошедшим со сцены оппортунистическим и националистиче-
ским реформизмом большевистский, на наивной религиозной
вере несознательных масс спекулирующий, революционаризм
является главным препятствием на пути, ведущем к победоносной
социальной революции.
Сегодня здесь, в Галле, впервые на почве Западной Европы
развивается политический бой между двумя мировоззрениями,
первый в ряду предстоящих еще западноевропейскому рабочему
движению подобных боев. Зиновьев прав: эта борьба должна [быть],
от нее нельзя уклониться, и я глубоко убежден, что результатом
ее будет торжество революционного марксизма, следовательно,
восстановление разбитого сейчас на отдельные ручьи и тем обес-
силиваемого в своей революционной мощи рабочего движения.
В свете этой борьбы должен рассматриваться и вопрос о 21 пун-
ктах. Как ни чудовищны они на первый взгляд, они законны
и логически необходимы с точки зрения III Коммунистического
Интернационала.
Этот последний образовался как объединение ряда коммунисти-
ческих партий и сект вокруг русского советского государства.
На одной стороне большей частью слабые, из сектантской обо-
лочки не вышедшие, группировки революционных элементов,
с другой сильная государственная власть, распоряжающаяся
жизнью сотен миллионов жителей страны и громадными матери-
альными средствами. Между такими двумя сторонами не может
быть никакого равноправного союза.
Подавляющее превосходство силы целого государственного
аппарата по отношению к этим слабым сектам и мелким партиям
исключала до сих пор возможность права участия этих органи-
заций в руководстве политикой III Интернационала. Русское
правительство решало и предписывало — остальные прилагали
свою подпись.
Но так долго продолжаться не могло. Широкие организованные
рабочие массы Европы жаждали интернационального объедине-
ния. Они стремились примкнуть к единственному центру, стояще-
му на почве социальной революции, чтобы совместно определять
международную политику социализма. Интернационал очутился
перед перспективой, что его организация будет заполнена массовы-
ми партиями, которые привыкли к самоуправлению и с которыми
невозможно будет продолжать патриархальное хозяйство. Недаром
единственная крупная коммунистическая партия — итальян-
ская, — входившая с самого начала в III Интернационал, фактиче-
ски занимала в нем особое положение, не допуская чересчур бесце-
ремонного вмешательства Москвы в свои внутренние дела. Недаром
норвежский коммунист Фрис12 и шведский коммунист Гримлунд13
после Страсбургского и Лейпцигского конгрессов14 заявили в ин-
тервью, помещенном в эстонском «Социал-демократе», что счи-
тают необходимым вступление в III Интернационал Германской
независимой и Французской социалистических партий: «...чтобы
“положить конец диктатуре Москвы”». Это их собственные слова.
Перед большевиками стала опасность превращения Ш Интерна-
ционала в столь ненавистный им социалистический «парламент»,
в котором отдельные организации равноправно борются за свои
мнения.
Необходимо было поэтому юридически закрепить прежнее по-
ложение, создать непроходимый барьер для элементов, способных
и имеющих право требовать право участия в решениях. Отсюда
явились 21 пункт, как кто-то верно выразился, произведение той
дипломатической школы, которая прославила себя австрийским
ультиматумом Сербии в 1914 г.15
21 пункт должен на вечные времена сохранить тот характер
III Интернационала, который ярко выразился на всех работах
его второго конгресса. Сознательные пролетарии всех стран были
так ошеломлены этими 21 пунктами, что не обратили внимания
на то, что делалось на самом конгрессе и что лучше всего объясняет,
для чего нужны эти 21 пункт.
Подумайте только: конгресс собирается в момент напряженной
борьбы Советской России с Антантой, словом, судьба русской рево-
люции стоит в центре политической жизни. Конгресс занимается
всем, чем угодно. Он решает, участвовать ли австрийским коммуни-
стам в выборах в парламент? Входить ли английским коммунистам
в «Лябур-Парте»16, германским в профессиональные союзы? Он лома-
ет себе голову над тем, кого из старейших вождей германского и ита-
льянского движения сохранить в рядах соответствующих партий?
Возможно ли сохранить во французской партии социал-патриота
Реноделя17? Или можно удовлетвориться одним Марселем18?
На все эти ультраважные вопросы находится время, по всем
им принимаются торжественные решения, но в это самое время
русская Красная Армия приближается к воротам Варшавы; органи-
зованные рабочие Англии и других стран, помня о многократном,
торжественном обещании советского правительства заключить
мир с Польшей, как только она откажется от своих завоеватель-
ных планов, развивают максимальную энергию, чтобы принудить
Антанту не оказывать Польше помощи и тем заставить Польшу
сделать предложение о мире. Не достигнуто.
Но Красная Армия продолжает продвигаться к Варшаве,
переходит за Вислу, занимает Сольдау, а советская дипломатия
явно для всех затягивает начало переговоров и, когда они наконец
наступают, предъявляет требования, равносильные отказу этого
правительства от власти, т. е. рассчитанные на то, что оно не может
их принять. И все это делается после торжественного заседания
Петербургского Совета, председателем которого является Зиновьев
и который принимает и публикует резолюцию: «Никакого мира
с Польшей, пока в ней не свергнута буржуазия и не установлена
советская республика»19.
И все это после того, как вслед за Красной Армией, составленной
из польских эмигрантов, революционный комитет берет на себя
роль временного правительства Польши, импортированного
из России.
Казалось бы, первым делом конгресса Интернационала было
решить, что именно лежит в интересах мировой революции —
продолжение ли войны Советской России с Польшей и Антантой
или попытка искусственно вызвать революцию в Польше, зажечь
международный пожар и призвать народы Германии и Австрии
к поддержке агрессивной революционной войны Советской России
против Антанты. Русский пролетариат, которому все время обе-
щали скорый мир и с Польшей, и с Антантой, не был спрошен о его
мнении по этому вопросу.
Не был спрошен и П1 Интернационал. Советское правительство
решило вопрос и пыталось поставить пролетариат всех стран перед
совершившимся фактом, требуя от других коммунистических
и некоммунистических партий безоговорочной защиты этой по-
литики, авантюристской и безответственной (это показало полное
отсутствие революционного восстания оккупированной Польши
и последующее поражение Красной Армии, приведшее к тяжелому
миру в Риге20).
Зиновьев здесь говорил, что большевики не пытались втянуть
Германию в войну с Антантой. Неверно.
Не кто иной, как Троцкий в разгар русских побед сказал в одной
из речей: «Мы дадим бой Антанте на Рейне»21.
В Сольдау офицеры и комиссары Красной Армии в своих речах
демонстрировавшим германским националистам заявляли, что
Россия возвратит Западную Пруссию германскому отечеству.
(Смех и крики: «Слушайте, слушайте!»)
И чтобы закрепить этот трогательный союз между германскими
националистами и большевиками, начальник армии успокоительно
публиковал: «Ввиду аграрного характера этой провинции в ней
небыли введены Советы». (Крики: «Слушайте, слушайте!»)
Товарищи, вы слышали вчера, как убедительно доказывал Зино-
вьев, что в Германии не может быть революции без крестьянских
советов. (Бурные аплодисменты.)
Как «Rote Fahne»22 и ораторы коммунистической партии
в это время агитировали за войну, за использование приближа-
ющейся Красной Армии к границам Германии для уничтожения
Версальского мира, вы сами хорошо знаете. Эта политика может
быть очень плоха, как я думаю, она может быть гениально ловка,
как думает, вероятно, Ленин, факт тот, что, несмотря на ее гро-
мадное значение для судеб пролетарского движения во всех стра-
нах, она решается «автономно», вернее сказать, «самодержавно»
русскими большевиками, которые ставят весь пролетариат перед
свершившимся фактом. Где же подлинный Интернационал, стоя-
щий над отдельными национальными партиями и подчиняющий
общим интересам революции частные интересы отдельных отрядов
социалистической армии?
Ибо, товарищи, психология русской большевистской партии
объясняется тем, что она склонна рассматривать русскую рево-
люцию как самоцель.
Она завоевала государственную власть в стране с ничтожным
численно пролетариатом, с ничтожной производительностью труда,
с отсутствием основных экономических и культурных предпосы-
лок для организации социалистического производства, и в этих
объективных условиях большевики встречают непреодолимое
препятствие для осуществления своих идеалов. После трех лет
гражданской войны революция истекает кровью, народ умирает
с голоду. (Крики: «Слушайте, слушайте!») А между тем процесс
развития революции на Западе, как это публично признали Радек
и Ленин, идет не так быстро, как рассчитывала большевистская пар-
тия, когда власть, доставшуюся ей вследствие счастливого стечения
обстоятельств, использовали, ведя попытки ускоренно-радикаль-
ным путем превратить Россию в социалистическое государство.
Радек28 и Ленин признали, что революция на Западе [развивает-
ся] медленно вовсе не потому, как здесь объяснял вчера Зиновьев,
что революционная воля пролетариата парализуется «предате-
лями» вроде Каутского, Гильфердинга, Ледебура, Криспина24,
Роберта Смайля25, Адлера, Лонге26 или Мергейма27, а потому, что
объективные условия не создают еще вполне революционной конъ-
юнктуры, особенно в странах Антанты. (Голоса: «Очень хорошо!»)
Понятно, что при таком положении у большевиков, борющихся
за сохранение своей власти и видящих в сохранении этой власти
залог успеха международной революции, проявляется склонность
пускать в ход все. Самые рискованные и сомнительные средства,
лишь бы как-нибудь продлить борьбу русской революции за свое
существование, невзирая на то, как то или иное средство отразится
на развитии всей международной революции. Отсюда величайшая
опасность того исключительного положения, которое присвоило
себе большевистская партия, стоя вне контроля международного
социализма в своей политике. (Аплодисменты.)
Это исключительное положение пытаются оправдать филистер-
скими аргументами: всякая, даже социалистическая, критика
Советской России есть-де вода на мельницу международной
контрреволюции. Этот аргумент принес уже много вреда и русской
и европейской революции.
Безоговорочная, самая решительная поддержка большевиков,
когда они защищают русскую революцию против империализма
и его агентов, может стать только более успешной, если она будет
сопровождаться откровенной пролетарской критикой тех внутрен-
них противоречий и слабостей русской революции, без преодоления
которых она неминуемо погибнет от внутреннего бессилия.
Ибо русская революция больна. Насколько больна она экономи-
чески, убедились немецкие рабочие, отправившиеся работать
в Россию. Насколько опасно больна она политически, вы могли убе-
диться вчера из прочитанной статьи Зиновьева. (Аплодисменты
и крики: «Очень хорошо!»)
Русская революция больна, и собственными средствами
излечиться не может. Ей нужно оздоровляющее влияние орга-
низованного социалистического пролетариата, только под этим
влиянием русский пролетариат найдет выход из тупика, в котором
он находится.
Контролем хотя бы и своего Коммунистического Интернациона-
ла большевистское правительство не подвергло и своей восточной
политики. На втором конгрессе раздались голоса индусских и дру-
гих восточных социалистов, недоумевавших, как коммунистиче-
ское правительство может объединяться с их непосредственными
классовыми врагами, с местной, прогрессивной буржуазией,
против которой честные пролетарии начинают свою борьбу. Эти
протесты были, однако, затушеваны усилиями лидеров. И вопрос
о том, идет ли восточная политика Советской России по линии,
соответствующей интересам социализма, не обсуждался.
Между тем это вопрос громадной важности. Я считаю колоссаль-
ным по своему историческому значению факт революционного
пробуждения народов Востока под влиянием русской революции.
Но этот колоссальной важности факт ставит целый ряд сложных
проблем, в правильном разрешении которых заинтересован всемир-
ный пролетариат. Внеконтрольное решение этих проблем русским
большевизмом чревато большими опасностями. Слишком велик
соблазн рассматривать народы Востока, как шахматные фигуры
на поле дипломатической борьбы с Антантой.
Сколько раз уже советская дипломатия заявляла Англии, что,
в случае признания ею советского правительства, последнее готово
отказаться от пропаганды на Востоке — «придется предать перса
и турка», как признал один влиятельный советский дипломат
в частной беседе.
Слишком велик соблазн раздувать стихийные движения, играя
словами «священная война» и давая возможность муллам и пашам
традиционное «священное» истребление армии оправдывать тем,
что они орудия Антанты, против которой Ленин объявил «священ-
ную войну». Недаром в день вступления Красной Армии в Тегеран
официальный орган персидского правительства «Ирач» доказывал,
что при ближайшем рассмотрении между духом Корана и духом
большевизма есть много общего, даже институт легко расторжимо-
го гражданского брака в Советской России может быть рассматри-
ваем, как приближение к мусульманскому многоженству. (Смех
и бурные аплодисменты.)
Это более смешно, чем грустно, но прочитанный нам Зиновьевым
документ об отношениях между большевиками и Энвер-пашой28
более грустен, чем смешон. Эти непреклонные судьи европейских
пролетариев и их вождей обещают «погромных дел мастеру Энвер-
паше» вернуть доверие, когда он «видер гут махт», сделанные
им в прошлом «фальше штрите». Такая мелочь, как убийство
миллиона армян, может быть легче прощена, чем страшные
контрреволюционные преступления какого-нибудь Роберта Смайли
или Мергейма, или Д’Арагона28. (Бурные аплодисменты.)
В настоящее время народы Востока видят в социализме и в рус-
ском большевизме, как его представителе, своего руководите-
ля и освободителя. Но если увидят, что и социалистические
правительства способны играть ими как пешками, подобно
правительствам империалистическим, если восточная политика
России на Кавказе будет сегодня разжигать вражду между му-
сульманами и армянами, а завтра, быть может, в Индии между
браминами и мусульманами, то пробуждающиеся народы Востока
отвратятся от европейского социализма.
Кстати, отсутствие международного контроля над ее полити-
кой чрезвычайно соблазняет большевистскую партию на весьма
смелые эксперименты. Знают ли, например, немецкие и другие
коммунисты, что их русские собратья признают на Востоке ино-
гда и ту коалиционную политику, которой они объявляют такую
беспощадную критику на Западе. А между тем это имеет место
вот уже несколько месяцев в так называемой «Дальневосточной
Сибирской республике»30(Владивосток)31, которая, освободившись
от Колчака32, образовала самостоятельное государство. В этой ре-
спублике, управляемой на основе всеобщего избирательного права
(Голоса: «Слушайте, слушайте!»), все партии, от буржуазных
до коммунистов включительно (Крики: «Слушайте, слушайте!»),
образовали национальный блок для борьбы с японской оккупацией.
В этом правительстве находятся два кадета (да еще бывшие мини-
стры Колчака), несколько правых социалистов и два коммуниста.
(Голоса: «Слушайте, слушайте!») Об этом сообщил в «Известиях»
один из коммунистических министров тов. Кушнарев33.
Если III Интернационал на своем конгрессе не касался даже во-
проса внешней политики большевизма, непосредственно затрагива-
ющей всех пролетариев, то естественно, что вопросы внутренней
революционной политики большевизм решает столь же суверенно.
Самоуправление рабочих на фабриках через заводские комите-
ты Советское правительство заменило диктатурой инженеров,
милитаризовав труд большинства русских рабочих. Иностранные
коммунисты, так заботливо обсуждавшие на конгрессе, кого надо
исключить из рядов немецкой независимой партии, не нашли вре-
мени обсудить, в какой мере соответствует принципам социализма
такого рода организация труда. (Крики: «Очень хорошо, браво!»)
Точно так же без рассмотрения и без санкции III Интернационала
большевистская партия в России сделала всесторонний терроризм
основой всей системы революционного правительства. III Ин-
тернационал молча обходит вопрос о целесообразности и допусти-
мости такой системы. Все социальные партии должны взять на себя
ответственность за то или иное решение этого вопроса. О том, что
такое террор в России и как он возник, дает совершенное представ-
ление вчерашняя речь гражданина Зиновьева, который, впрочем,
именно в вопросе о терроре показал, что он не более как «доведен-
ный до ярости мелкий буржуа». Дело идет не о том, явились ли
репрессии со стороны советского правительства ответом на контрре-
волюционные действия его врагов. Дело идет о том, допустимо ли
для социалистической партии применять террор, т.е. политику
устрашения враждебных классов и партий огульным убийством ви-
новных и невиновных. В ответ на убийство Урицкого34 и покушение
на Ленина, два акта, организованных единичными лицами, может
быть при содействии нескольких человек, в Петербурге, управляе-
мом Зиновьевым, расстреляно 800 лиц, гораздо ранее арестованных.
Большей частью офицеров, ничего общего не имевших с этим поку-
шением и арестованных не за контрреволюционные действия, а в ка-
честве подлежащих изоляции враждебных революции сил. (В зале
страшные волнения, по адресу Зиновьева кричат: «Палач, бандит,
фуй, фуй!») Список расстрелянных был помещен в «Известиях»35 того
времени, и Зиновьев не может отрицать факт. Среди расстрелянных
случайно оказался один член нашей партии, молодой рабочий ме-
таллист Краковский36. (Крики возмущения и протеста.) Не может
Зиновьев отрицать и того, что подобные гекатомбы по предложению
центрального правительства (циркуляр комиссара внутренних дел
Петровского37) были произведены во всех городах России.
Здесь я должен исправить маленькую — скажем — неточность
Зиновьева. В оправдание массового террора он сказал, что поку-
шение на Ленина было организовано Центральным Комитетом
партии социалистов-революционеров и что именно поэтому сотни
членов этой партии были расстреляны. Это неправда. И когда
Зиновьев доказывал это признанием Савинкова в «Матен»38, что
он организовал покушение Доры Каплан39 на Ленина, то он забыл
прибавить, что покушение совершилось в августе 1918 года, а за год
до этого, еще при правительстве Керенского, партия социалистов-
революционеров опубликовала об исключении Савинкова из ее
рядов. (Крики: «Слушайте, слушайте!»)
Вы видите, товарищи, что когда председатель III Интерна-
ционала ссылается на «факты», то этот термин не следует пони-
мать буквально... (Бурные одобрения.) Огрубение, ожесточение,
вызванные войной, виновны в русском терроре, говорит Зиновьев.
Да, но когда Зиновьев, Троцкий и журналисты большевистской
печати проповедуют террор массам без разбора против всех про-
тивников большевизма вплоть до социалистов, ведущих мирную
пропаганду, то эти вожди виновны в культивировании зверств
и деморализации, посеянных войной. Один тот факт, что жены
политических противников, хотя бы контрреволюционеров, или
сыновья их берутся заложниками и что много раз этих заложников
расстреливали в отместку за поступки отцов и мужей, свидетель-
ствует о том, до каких пределов доходит террор. (В зале стоит
страшный шум, по адресу левой кричат: «Вот ваши будущие
товарищи по третьему Интернационалу. Палачи!... Звери!...»)
Зиновьев решился здесь сказать, что после победы над Деники-
ным смертные казни в России прекратились. Он забыл, что лишь
на короткое время и что вскоре же, вопреки торжественным
обещаниям, она[смертная казнь] возобновилась и теперь снова при-
меняется в ужасных размерах. Одни только военные суды за июль
месяц расстреляли, согласно отчету, помещенному в «Известиях»,
800 человек. (Крики: «Слушайте, слушайте!»)
Но система террора не исчерпывается убийствами. Массовые
аресты. Запрещение всякой печати и всяких собраний. Заключение
с принудительными работами без всякого суда. Повседневная
кара за стачки или только коллективное рабочими требование.
Запрещение рабочим выбирать в Советы представителей опреде-
ленной партии. Наконец, по признанию самого Зиновьева в его
статье, ссылка на фронт рабочих членов Коммунистической пар-
тии за попытку критики вождей. Этот террор признается треть-
им Интернационалом как допустимая для социалистов система
управления. (Крики возмущения и протеста.)
Мы, русские социал-демократы, решительно протестуем про-
тив попыток, осудив такой террор для Европы, признать его
необходимым для отсталой некультурной России. Нет, мы требуем,
чтобы интернациональный пролетариат признал развращающим
и недопустимым большевистский терроризм, где бы он ни приме-
нялся, и тем помог бы русскому пролетариату избавиться от него.
Ибо и в отсталой России террор мог утвердиться только в борьбе
терроризма с самыми лучшими наиболее классово-сознательными
элементами русского пролетариата.
Товарищи, ничто не могло меня так больно уязвить в моих чув-
ствах гордости за русскую революцию, как постоянно задаваемый
мне здесь немецкими товарищами вопрос: не отразится ли на Вашей
судьбе по возвращении в Россию, если Вы будете полемизировать
здесь с Зиновьевым? Стыд за мое отечество меня охватывает,
когда я подумаю, что 20 лет героической борьбы, три революции
понадобились русскому пролетариату, чтобы иностранные това-
рищи имели право — и полное право — поставить мне подобный
вопрос. И чтобы я не имел никакой возможности ответить иначе.
Что, без сомнения, за всякое слово, которое я здесь публично вы-
скажу против большевистской партии и ее политики, уже теперь,
прежде чем я вернусь в Россию, моим товарищам, сотни которых
томятся еще в большевистских тюрьмах, будет отомщено тем или
иным образом, развращенными систематическим террором и кор-
рупцией большевистскими властями. (Протесты и возмущение.)
Взяли же они, когда им не удалось арестовать лидера социа-
листов-революционеров В. Чернова, в заложники его жену, кто
лично многим видным большевикам известна как лицо, стоящее
далеко от политики, арестовали ее, ее трех детей, из которых одна
была девочка 11 лет. (Крики возмущения. «Фуй, позор!») Неделю
держали девочку в тюрьме и только по настоянию порядочных
людей из большевиков освободили, жена же его — больная жен-
щина — сидит уже 6 месяцев в ужасных условиях, будучи вино-
вной только в том, что она является женой страшного противника
большевиков... (Опять крики протеста и возмущения.) В очень
многом моя партия разнится от партии социалистов-революцио-
неров, с политикой которой мы боремся, но против этой низости
в России мы протестовали самым энергичным образом как против
деяния, которое позорит всю революцию и революционную страну.
Я говорю совершенно открыто: от моей партии я получил пол-
номочия в вопросе защиты русской революции против империали-
стических интриг самым резким образом выступать, невзирая
на то, что я буду объявлен капиталистическими правительствами
как «полубольшевик». И в то же время с такой же решительностью
рассказать европейскому пролетариату всю правду о внутренних
противоречиях, о слабости русской революции, о сущности больше-
визма и его государственной политики, не обращая внимания
на то, какая месть в результате обрушится на меня лично или
на мою партию. Наступит же когда-нибудь день, когда высшей
славой русского пролетариата будет признан тот факт, что в са-
мые тяжелые времена, при господстве совершенно религиозно-
утопического психоза над социалистическими несознательными
массами, когда всякий осмеливающийся сказать слово критики
рисковал подвергнуться самосуду, когда столь много профессио-
нальных политиков, хорошо известного вам сорта, из страха потери
популярности или репрессий со стороны властей предержащих,
так храбро умели молчать в нужный момент, или в 24 часа пере-
бегали из крайне правого крыла на крайне левое. Что в такой
момент исчезновения подлинного гражданского мужества вновь
находились в России простые рабочие, имеющие за собою годы
царистской тюрьмы. Отцы семей, которые вопреки всему, во-
преки неслыханным мерам репрессий, честно и открыто повсюду
высказывали свои социал-демократические убеждения, противо-
поставляли марксистские методы религиозно-утопическому без-
умию и на террористические угрозы давали один ответ: таково мое
убеждение и иначе я не могу. Так как все еще в России есть такие
пролетарские элементы, то мы не теряем надежды, что русская
революция еще выйдет из тупика, в который загнали ее отсталость
страны и идейная отсталость большевизма.
Товарищи, пролетариат всего мира жаждет создания того Интер-
национала, который объединит его в грозную революционную
скалу. Сознание необходимости такого Интернационала действия
есть громадный шаг вперед в истории всемирного движения про-
летариата. И неудивительно, что после глубокого морального
и политического банкротства старых социал-демократических пар-
тий, после того, как опозорены были все самые славные традиции
международного социализма, когда на щеках старых вождей горели
позорные следы иудиных поцелуев, заключивших бургфриден40
буржуазных политиканов — неудивительно, что после этого кри-
зиса революционные рабочие массы, с недоверием отвернувшиеся
от старых своих центров, обращаются к единственной стране, где
победила революция, и социалистам этой страны готовы вручить
руководство своим движением, не понимая, в какой мере отличной
является та социальная почва, на которой победила Россия, от той,
на которой развивается революция на Западе — в Западной Европе.
Так наступил психологический момент, о котором полвека на-
зад мечтал Михаил Бакунин. Этот Иоанн Предтеча41 нынешнего
московского Искусителя42. Момент, когда обнищавшие и в от-
чаяние приведенные пролетарские массы Европы готовы будут
слепо пойти за лишь под некоторым влиянием пролетарского
социализма находящейся, но в основе своей — крестьянской ре-
волюцией. Настал, наконец, момент, когда апостолы этого, пред-
вещенного Бакуниным, мессии могли разойтись по всем странам
и 12 раз на 12 языках распространить новые издания бакунинского
Евангелия4*, с успехом вытравляя следы многолетнего воспитания
в духе столь ненавистного Бакунину научного марксистского со-
циализма. Все это под флагом сверх-марксизма44.
Быть может, в течение еще некоторого времени будет иметь
успех пропаганда этого нового Евангелия среди материально и ду-
ховно опустошенных милитаризмом европейских народов. Но двух
результатов, во всяком случае, она не достигнет. Международного
пролетариата она к победе не приведет, и, поверьте мне, в минуту
раздумья Ленин уже спрашивает себя, глядя на своих двенадцатью
двенадцать апостолов, кто отречется от него в момент неизбежного
похмелья? Кто первый из яростных революционеров перебежит
в лагерь трезвенных реформистов? И «Интернационал действия»
эта работа не создаст, потому что такой Интернационал, может,
и будет возрождаться в процессе борьбы пролетариата в защиту
угрожаемой империализмом русской революции, но возродиться
он сможет лишь свободный от духовного руководства тех рево-
люционеров, которые в своем мировоззрении и в своей тактике
не могут не отражать социалистической основы своей революции
с ее внутренними противоречиями и реакционными тенденциями.
Поэтому и для блага как русской, так и интернациональной
революции необходимым является, [чтобы] дело восстановления
Интернационала, дело объединения революционных сил всего
мирового пролетариата было взято в свои руки марксистскими
элементами рабочих партий западных стран.
И в этом смысле я кончаю свою речь пожеланием, которое разде-
ляют со мною все социал-демократические пролетарии России: в ин-
тересах международной, в интересах русской революции да сохра-
нится, да стоит твердо во главе передового германского пролетариата
подлинно Независимая социал-демократическая партия. (Бурные
аплодисменты независимых, свист и крики коммунистов.)
A. H. ПОТРЕСОВ
Эволюция общественно-политической мысли
в предреволюционную эпоху. 1908r.i
Мы имеем дело с интересным моментом, когда процесс высво-
бождения демократии из-под влияния марксизма, в сущности
почти уже законченный, столкнулся с растущим престижем
организационно-агитационной работы социал-демократии и дал
в результате эту своеобразную литературно-политическую комби-
нацию — накануне мартовских дней 1901 года.
Демонстрационная эра, начавшаяся этими днями и выдвинувшая
опять на политическую сцену студенчество и с ним вместе демокра-
тическую интеллигенцию вообще, относительно понизила в глазах де-
мократии политический вес пролетариата и повысила ее собственную
ценность, тем самым дав сильный толчок молекулярным процессам
сплочения в различных слоях демократии. Но непосредственно
в политическую концепцию русского марксизма эта эра не внесла
серьезных изменений. Напротив того, как мы увидим сейчас, расцвет
политических идей, характеризующих «Искру» ее первого фазиса
развития, т.е. «Искру» того времени, которое предшествовало пар-
тийному съезду 1903 г.2, уже относится к моменту, когда приходило
к концу как монопольное положение «Искры» в роли единствен-
ного в России свободного периодического органа, так и монополия
социал-демократической организованности. Идеология же все еще
продолжала развертываться в том направлении, которое было дано по-
литической конъюнктурой первоначального выступления «Искры».
Так, еще началу 1902 г. принадлежит едва ли не наиболее из всех
характеризующее момент понимание идеи гегемонии. Мы говорим
о послесловии, которым «Искра» (№ 18) сопровождала статью
Каутского — «Славяне и революция»3. В этой статье Каутский
высказывал уверенность, что мировой революционный центр пере-
двигается в Россию, и надежду, что русской социал-демократии
удастся одолеть тот новый «священный союз», который представ-
лен европейским капиталом и русским абсолютизмом. «Искра»,
со своей стороны, замечала: «Если русской социал-демократии
действительно удастся отвоевать себе роль передового борца за осво-
бождение пролетариата всего мира, то поистине неизмерима будет
та мощь, которую эта гегемония придаст нашей собственной борьбе
за достижение наших ближайших, самых насущных задач. Потому
что стоять во главе значит пользоваться всей той силой, которая
идет позади». И показав на примерах, в чем должна выражаться
поддержка этой силы, «Искра» заключала: «Но чтобы добиться
такой гегемонии, недостаточно говорить о ней... Мы должны раз-
вить революционную мысль и революционное дело до последних
пределов и должны объявить непримиримую борьбу всему, что
подтачивает нашу революционность... Мы должны взять в свои руки
руководство борьбой всех революционных и оппозиционных слоев
русского народа, потому что, как можем мы мечтать о том, чтобы
стать во главе всемирной революции, если не сумеем встать во главе
русской? » Конечно, идея мировой гегемонии была лишь более или
менее случайным отголоском взглядов, высказанных Каутским,
но тем отчетливее выступала на ее фоне идея русской гегемонии,
в специфической форме, принад лежащей моменту, и в той оптими-
стической окраске, с которой контрастировало едва ли не одно пес-
симистическое «Всегда в меньшинстве» Л. Мартова, во 2 № «Зари».
И в начале же 1902 года выходит памфлет Ленина «Что де-
лать?»4, в котором нашла свою систематизацию организационно-
политическая реакция против экономизма. Отдельные проявления
этой реакции мы можем наблюдать там и здесь на всем протяжении
первых двух лет существования «Искры», и уже в ее 3 № , в ста-
тье «С чего начать»3, дан Лениным первоначальный набросок его
будущей схемы. Но только в «Что делать?» перед нами выступает
эта реакция против экономизма в виде определенного идейного
наслоения на революционном русском марксизме.
Дело в том, что по мере того, как процесс формирования социал-
демократической партии в данной исторической обстановке принимал
все более характер формирования революционно-интеллигентского
аппарата для руководства движением рабочего класса, в революци-
онно-марксистскую идеологию врывалась струя, которая искала
идеологического выражения для этого, правда, еще не осознанного,
но инстинктивно ощущавшегося момента в развитии русского социал-
демократического движения. И вот создается концепция, в которой
на первое место выступает централизованная организация профес-
сиональных революционеров в качестве носительницы социали-
стического начала, а рабочее движение само по себе представляется
идущим в направлении буржуазного развития. « История всех стран
свидетельствует, — говорит Ленин*, — что исключительно своими
собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь
сознание тред-юнионистское»... Трэд-юнионизм же означает «по-
рабощение рабочих буржуазией». Социализм приносится рабочему
движению извне. Так, у нас теоретическое учение социал-демократии
есть «естественный и неизбежный результат развития мысли у ре-
волюционно-социалистической интеллигенции». И в соответствии
с этим представлением о «буржуазности» масс и социалистической
«сознательности» «профессионально-революционной» интеллиген-
ции, организация профессиональных революционеров становится
центром, к которому приурочивается политическое движение рабочего
класса, и в то же время центром, рассылающим своих а гентов-агита-
торов «во все классы населения» и осуществляющим те грандиозные
политические задачи, которые предносились социал-демократии.
Под знаком этой концепции ведется война с «кустарничеством» эко-
номистов, «демократическому» принципу в организациях противо-
поставляется принцип построения партии сверху, и вырабатывается
план создания организации вокруг общерусской политической газеты.
Таким образом, как антитеза экономизму, в недрах революцион-
ного марксизма появляются первые очертания того видоизменен-
ного бланкизма, который в 1903 году приводит к расколу и уже
позже — в эпоху революции — развертывает свое общественно-
политическое содержание. Но в момент появления «Что делать? » —
этот бланкизм еще не выделяется из общего революционно-марк-
систского русла — и хотя и неприемлемый в целом отдельными
представителями революционно-марксистской идеологии — бы-
стро идет к господству в социал-демократической практике и опре-
деляет собой организационно-политическую линию «Искры».
Если, говоря об идее гегемонии, мы могли констатировать, как
в ее проявлениях своеобразно преломилась политическая конъюн-
ктура момента, то в этом сплетении бланкизма с марксизмом перед
нами впервые отражается противоречие между огромностью тех
политических задач, которые выдвигались перед революционно-
марксистской интеллигенцией вместе с ходом событий, и тем
* См. «За 12 лет», изд. 1908 г., стр. 205 и др.
моментом в движении рабочего класса, когда проникавшее в него
политическое сознание — благодаря ряду исторических усло-
вий — еще не претворялось в организационно-партийное сплочение
самого пролетариата и когда, наоборот, процесс революционно-
интеллигентской консолидации сплошь и рядом глушил первона-
чальные всходы пролетарской самодеятельности.
Но рядом с этим процессом наслаивания чуждых марксизму
элементов шло дальнейшее самоопределение революционно-марк-
систской идеологии и вместе с тем определялась политическая по-
зиция марксизма — в его критике формировавшегося либерализма,
в его борьбе с терроризмом социалистов-революционеров и их аграр-
ными утопиями. Выработка партийной программы как бы завер-
шала этот процесс революционно-марксистского самоопределения.
Для революционно-марксистского течения 1902-й год был тем
водоразделом, которым закончилась начальная полоса его партийно-
политического существования, когда его внимание сосредоточива-
лось по преимуществу на вопросах бернштейнианства и экономизма
и на фиксировании его общей организационно-политической линии
и которым начинался период его столкновения с уже сложившимися
в партии противниками. Впрочем, с либерализмом революционный
марксизм столкнулся еще раньше, еще тогда, когда предисловие
Струве к записке Витте — «Самодержавие и земство» вызвало
реплику Ленина во 2 № «Зари», его статью — «Гонители земства
и аннибалы либерализма»6.
«Мы будем, — писал Ленин,—приветствовать рост политического
самосознания в имущих классах, мы будем поддерживать их требова-
ния, мы постараемся, чтобы деятельность либералов и социал-демо-
кратов взаимно пополняла друг друга». Но « мы никогда и ни в каком
случае не откажемся от решительной борьбы с теми иллюзиями либе-
рализма, которые позволяют ему предполагать, «будто возможно еще
парламентерство» со старым режимом, «будто какое-нибудь земство
есть зародыш конституции, будто искренним сторонникам этой послед-
ней можно исполнять свою аннибалову клятву посредством терпеливой
легальной деятельности и терпеливых призывов к смирению врага» *.
Как видим, политика революционной борьбы противопоставляется
здесь «политиканству»** либерализма, подменяющего борьбу «умелой
* См. «За 12 лет», стр. 183.
** Ср. статью «Политическая борьба и политиканство», «Искра», № 26.
тактикой лавирования между враждующими друг с другом сторонами.
И это же противопоставление проходит и дальше через всю полемику
«Искры» с «Освобождением», усиленное и осложненное противопо-
ставлением демократических задач социал-демократии — отсутствию
демократизма в идеологии либерального движения, его вечной боязни
народа и отражению в нем классовых интересов помещиков.
«Либералы — говорила “Искра” в передовой статье своего 23 №
(“Программа русских либералов”7) — организуются не столько
для борьбы» с существующим режимом «в настоящее время, сколько
для переговоров» с ним «в такое время, когда последний, под влия-
нием ужаса перед рабочим движением и другими революционными
силами, станет думать о серьезной политической реформе». «Какие же
условия поставят в этот момстгг наши либералы»? — Перед режимом,
расшатанным революционным движением, «земская политическая
партия», с которой солидаризируется «Освобождение», «высту-
пает с требованием, чтобы ликвидация» старого и «определение
основ нового, свободно-конституционного порядка было поручено
никому иному, а представителям земств и городских дум, т.е. из-
вестной части земельных собственников и капиталистов». «Стало
быть», заключала «Искра», «либеральная буржуазия больше всего
озабочена», «чтобы дело установления нового порядка досталось
целиком в ее руки». Наши «либеральные помещики», «выговорив
себе полномочие устроить судьбы русского народа в собрании земских
представителей», полагают при этом, что «вовсе не следует вводить
тех «экономических» реформ, тех мер по «рабочему и аграрному
вопросу», которые должны быть проведены после политического
освобождения России. Это дело тех парламентов, которыми нас на-
градит Земский Собор». И точно так же «они не берут на себя даже
обязательства предоставить» народу «политическое равенство, не-
мыслимое без равного и всеобщего избирательного права». Резюме:
«ни рабочий класс, ни революционная демократия вообще не могут
оказать такой партии никакого политического кредита».
Это был ответ на литературно-политический дебют либерализма.
Основные черты этого ответа повторяются затем в многочисленных
статьях, которые «Искра» в разное время посвятила либерализму во-
обще, «Освобождению» в частности. Посуществу же мы сказали бы:
нерв этой полемики заключался в борьбе с либерализмом за облада-
ние демократией; демократией, которая, находясь в союзе с земцами,
поступалась и демократизмом своих требований, и решительным ме-
тодом действий, и которая, только приобщаясь к движению рабочего
класса, могла бы надеяться на осуществление своих демократических
целей. «Только следуя за революционным пролетариатом — говори-
ла, например, “Искра” в статье “Революционный год” (№ 40, май
1903 г.8), — русская демократия может успешно работать» над лик-
видацией старого порядка. «Понимание этой истины, — прибавляла
“Искра”, — несомненно проникает в широкие круги демократической
интеллигенции по мере того, как мужает и проявляет свою зрелость
русское рабочее движение»...
Одновременно же с тем, как развертывалась эта полемика с ли-
берализмом, разгоралась борьба революционного марксизма с об-
новленным народничеством старая борьба, содержание которой,
однако, определялось теперь уже теми условиями, в которых про-
текала партийно-политическая деятельность обоих направлений.
Поэтому рядом с критикой того рецидива утопического крестьяно-
фильства, который в такой резкой форме дал себя знать в литературе
социалистов-революционеров после крестьянских волнений 1902 г.,
в центре борьбы становится вопрос, как будто бы узкопрактический,
а на самом деле являвшийся, быть может, наилучшим оселком для ис-
пытания политики как марксистского направления « Искры», так и со-
циально-революционного направления «Революционной России»...
Итак, крестьянское движение есть движение не социалистическое,
а демократическое, и только те элементы крестьянства, которые
в процессе разложения своей психологии мелкого собственника
переходят на точку зрения пролетариата, сливаются с современным
социалистическим движением рабочего класса. Отправляясь от этой
именно концепции крестьянства и крестьянского движения, которая,
между прочим, нашла свое развитие в ряде статей Плеханова «Про-
летариат и крестьянство», «Искра» вела свою борьбу с представлени-
ем социалистов-революционеров о тройственно едином характере
трудовой социалистической армии, состоящей из пролетариата,
крестьянства и интеллигенции; из нее же исходя, она устанавливала
свое отрицательное отношение к вопросу о национализации земли,
и предлагала аграрную программу, принятую съездом 1903 года.
«С точки зрения интересов борьбы пролетариата, единствен-
ной борьбы, ведущей к освобождению человечества — заявляла
“Искра” (№ 27 ст. “К эпилогу крестьянских бунтов”9), — социал-
демократия взвешивает социальную и политическую ценность всех
возникающих в современной России общественных движений, берет
на себя поддержку всего того в них, что содействует общественному
развитию»... «Она не скажет крестьянам, что осуществление их при-
тязаний на панскую землю будет началом конца всякого буржуазного
развития... Напротив, она скажет ему... что осуществление его стрем-
лений к прирезке земли может, при известных условиях, избавить его
от мучений докапиталистической кабальной эксплуатации, но не раз-
решит вопроса об общей буржуазной эксплуатации... Она поддержит
крестьянские требования об экспроприации земель, служащих сред-
ством поддержания кабальных, полукрепостнических общественных
отношений, и поможет рациональной формулировке этих требований,
но она никогда не опустится до того, чтобы в этих требованиях при-
знать свой социалистический идеал и чтобы питать в крестьянстве
веру в исцелимость всех его социальных недугов применением этого
средства» .«Ис этой же точки зрения» социал-демократия относится
«к выставленному теперь с разных сторон требованию «национали-
зации земли». «Мы слишком отчетливо представляем себе, какие
общественные классы приобретут политическое господство в России
на другой день после переворота, за который мы боремся, чтобы востор-
гаться идеей о передаче в руки этих буржуазных классов распоряжения
земельным фондом страны». С другой же стороны, мы знаем хорошо,
говорила «Искра», что демократам и социал-революционерам «нацио-
нализация земли нужна для поддержания если не самого крестьянско-
го “самостоятельного” хозяйства, то, по крайней мере, крестьянских
предрассудков об укреплении такого хозяйства при капитализме».
Социал-демократия к этому « не может приложить своих рук» и, со сво-
ей стороны, « не станет замалчивать того для нее несомненного факта,
что для “трудового крестьянства” задача социального освобождения
неразрешима вне задачи социального освобождения пролетариата»,
т.е. вне заключительного акта пролетарского движения.
Как мы уже сказали, этой постановкой вопроса предуказывалось
и то направление, в котором «Искра» должна была намечать свои
аграрные требования. И действительно: требования проекта аграр-
ной программы, выработанного редакцией «Искры» — «Зари»,
как-то: возвращение выкупных платежей, известный пункт об «от-
резках» и т. д., давались с мотивировкой, что они выставляются
«в целях устранения остатков крепостного порядка, тяжелым
гнетом лежащих на крестьянах, и в интересах свободного развития
классовой борьбы в деревне»... Это была постановка вопроса, как
это отмечалось комментариями Плеханова и Ленина к программе
(см. № 4 «Зари»10), по существу отличная от постановки вопроса
в западноевропейской социал-демократической литературе и дик-
товавшаяся специфическими условиями переживавшейся Россией
исторической эпохи. «Прежде чем ставить аграрный вопрос,—писал
Плеханов*, — в том смысле, в каком его ставят западноевропейские
социал-демократы, мы должны добиться раскрепощения нашего
крестьянина, мы должны ввести его в условия жизни, свойствен-
ные нынешнему европейскому обществу. Социальная революция,
которую нам предстоит теперь совершить в русской деревне, есть
революция “третьегосословия”, а не революция пролетариата».
Мы подошли, таким образом, к последнему моменту того фазиса
в развитии революционно-марксистской идеологии, который в из-
вестном смысле получил свое увенчание в выработке и принятии
программы. В русских условиях это был первый случай, когда
идейное течение утверждалось в принятой коллективностью про-
грамме, подводящей итоги теоретической работе мысли и борьбе
этого течения и в то же время сводящей воедино и систематизи-
рующей свои практические требования от жизни.
Правда, еще в 84 году был выработан Группой Освобождения
труда и в 85 г. опубликован проект программы, но этот проект
не был принят открыто каким-либо из действовавших тогда в России
кружков и, по словам Плеханова, «представлял собою скорее очень
сжато написанную статью, чем программу в собственном смысле
слова». На проекте, говорит Плеханов, лежит печать тех уступок
«народническим предрассудкам», которые делала в то время Группа
Освобождения труда, в расчете на то, что путем этих уступок она
сможет завоевать революционную интеллигенцию, только что пере-
жившую крушение своих прежних взглядов, но еще не свободную
от известных традиций**. Отсюда включение в программу требова-
ния государственной помощи производительным товариществам
и «неопределенная формулировка аграрных требований», как-то —
«радикальный пересмотр наших аграрных отношений, т.е. условий
выкупа земли и наделения ею крестьянских обществ» и т. п...
-------------------
* «Заря», № 4, ст. «Проект программы Р.С.Д.П.», стр. 35.
** См. цит. стат., стр. 18.
П.Б.СТРУВЕ
Размышления о русской революции
I. После мировой войны*
Мировая война формально закончилась с заключением пере-
мирия между англо-французско-итальяно-американской коали-
цией и коалицией германской в ноябре прошлого года. Однако
на самом деле все, что мы пережили и переживаем с тех пор, есть
продолжение и видоизменение мировой войны. Поэтому нам сле-
дует уяснить себе прежде всего смысл мировой войны как события
международной жизни, как акта международного состязания.
Мировая война была начата Германией и вытекла из ее стремле-
ния к мировому владычеству. В настоящее время это — не субъек-
тивное мнение, определяемое симпатиями того или другого лица,
а непреложная историческая истина, удостоверяемая не только
ходом событий, предшествовавших начатию войны, но, что гораз-
до важнее, ходом самой войны. Сейчас, когда трагический исход
войны для Германии ясен, можно видеть, что если бы Германия
не стремилась к полной победе, т.е. к мировому владычеству, она
могла и должна была бы сама гораздо раньше прервать войну.
Но она желала полной победы и верила в нее именно потому, что
целью этой наступательной войны для нее было мировое влады-
чество, опирающееся на превосходство военной силы. В основе
войны со стороны Германии была недостижимая утопическая
цель, цель именно прежде всего политически недостижимая.
Она оказалась в военном отношении недостигнутой и недостижи-
мой, потому что она была политически в широчайшем смысле,
Публичная лекция, прочитанная в ноябре 1919 г. в Ростове-на-Дону и вос-
производимая здесь почти без изменений.
т.е. и политически-психологически, и материально-экономически,
недостижимой.
В самом начале Германия из военно-стратегических сообра-
жений совершила роковую для себя ошибку: нарушение бель-
гийского нейтралитета. Этот факт повлек за собою немедленное
вступление в войну Англии и тем сделал невозможным быстрое
сокрушение Франции. Есть неопровержимые доказательства то-
го, что германское правительство, начиная войну, рассчитывало,
что Англия не сейчас вступится в нее. В силу вступления Англии
в войну Германия очутилась одновременно лицом к лицу с Англией
и Россией.
Против кого была направлена война Германии? И сейчас, по-
сле исхода войны, осложненного русской революцией, события,
в значительной мере задуманного и осуществленного Германией,
и до революции в широких русских общественных кругах держался
и держится взгляд, что мировая война была состязанием между
Германией и Англией, подобно тому, как наполеоновские войны
были состязанием между Францией и Англией, хотя Россия играла
видную и, казалось бы, решающую роль в наполеоновских войнах.
По результатам это в значительной мере так. Хотя в мировой войне
побежденными оказываются Германия и Россия, первая — на по-
ле сражения и в экономическом состязании, вторая — вследствие
самоубийственного акта своего — революции, намерением и зада-
нием Германии при начатии войны было сокрушить Россию и тем
самым безраздельно утвердить свое владычество на континенте
Европы, что своим последствием, конечно, имело бы и мировое
владычество Германии. Поэтому не формально и не случайно,
а по существу и по заданию Германия войну направляла против
России, Германия поставила ставку на сокрушение России.
Это обнаружилось и в ходе самой войны. Когда русская рево-
люция, подстроенная и задуманная Германией, удалась, Россия
по существу вышла из войны. Чем же занялась Германия?
Расчленением, т. е. разрушением России. Политика Германии име-
ла в виду реализовать этот результат как главнейший и совершенно
несомненный плод войны. Так смотрели на дело и те, кто рассчи-
тывал одержать полную победу в войне против западных держав,
и те, кто на такую победу не рассчитывал. Как известно, творец
и главный деятель Брест-Литовского мира с германской стороны,
статс-секретарь фон Кюльман1, не верил в возможность полной
победы Германии на полях сражения, и за то, что он публично
и как официальное лицо высказал это мнение, он, по настоянию
высшей военной власти, должен был подать в отставку. Но он же
провел расчленение России по Брест-Литовскому миру2, и против
этого германская высшая военная власть и не думала ни бороться,
ни даже протестовать. А это и значит, что для Германии первой
и основной целью войны, которая началась с объявления войны
России, было сокрушение и разрушение России как великой дер-
жавы, в ее историческом образе и в ее исторической мощи. Когда
после войны 1870-1871 года знаменитый французский полити-
ческий деятель и историк революции и Наполеона, потом первый
президент французской республики, Тьер3, объезжая разные дво-
ры с целью отыскания поддержки у других европейских держав,
встретился, если не ошибаюсь, в Вене с знаменитым немецким
историком Ранке4, с которым он был связан узами личной дружбы,
и спросил Ранке: с кем после свержения Наполеона III5 Германия
ведет войну? — Ранке отвечал: с Людовиком XIVе. Этот ответ
для того, кто знает историю Европы, ясен. Смысл его заключается
в том, что Эльзас был присоединен к Франции Людовиком XIV,
и Германия в последней трети XIX века вела войну с Францией
за отторжение Эльзаса от Франции.
Германия в 1914 г. начала войну против России и вела ее против
Ивана Грозного и Петра Великого7, т. е. вела ее с целью сокрушения
и расчленения России
Не только бесполезно, но страшно вредно для наших союзников
в войне и для наших противников в ней затемнять этот основной
ее смысл. Германия проиграла не только мировую войну, но и свое
собственное могущество потому, что она, поставив себе эту задачу,
абсолютно неприемлемую для России, для ее государственных
сил, одновременно с тем желала вести и довести до конца свою
войну с западными державами. Может быть, Германия могла бы
сокрушить Россию, если бы она сумела вовремя покончить войну
с западными державами. Может быть, Германия смогла бы побе-
дить западные державы, если бы она сумела найти компромисс
с государственными силами России, а не поставила бы себе задачей
во что бы то ни стало при помощи большевизма расчленить Россию.
Об этом можно много фантазировать, но это, на мой взгляд, со-
вершенно бесплодно. Факт остается налицо: Германия стремилась
в этой войне к сокрушению и расчленению России.
В декабре 1918 года я попал из советской России на Запад,
сперва в Финляндию, а потом через Скандинавию в Англию
и Францию. Что меня всего более поразило тогда на союзническом
Западе, это — та быстрота и легкость, с какою общественное мнение
союзных с нами стран усвоило себе ту точку зрения на Россию,
для которой я не нахожу другого более правильного названия, как
точка зрения «Брест-Литовская». Рядом с этим у западноевро-
пейских правительств в то время не было никакой определенной
точки зрения на Россию и никакой политики по отношению к ней.
Союзники были очень плохо осведомлены о России, в общем уди-
вительно незнакомы как с ее прошлым, так и с ее настоящим. Это
относится как к правительствам, так и к общественному мнению.
Что же касается общественного мнения в особенности, то в нем
замечались, конечно, различные оттенки как непонимания и не-
знания России, так и враждебности к ней. В этой враждебности
отчасти виноваты мы сами. Мы слишком безоглядно критиковали
и порочили перед иностранцами свою страну. Мы более, чем недо-
статочно бережно относились к ее достоинству, ее историческому
прошлому. Помимо этого, надо принять во внимание и следующее.
Историческая Россия, т. е. Единая и Великая Россия, в разные
исторические эпохи приходила в столкновение с теми двумя глав-
ными великими державами Европы, в союзе с которыми мы вели
войну против Германии, пока вели ее. В XIX веке мы имели дваж-
ды военные столкновения с Францией и однажды с Англией. Эти
прошлые столкновения, часто весьма свежие, как соперничество
Англии и России на Востоке, все-таки оставили некоторый след
в общественном сознании западных стран. Не надо забывать также,
что в прошлом, в эпохи, когда ни Франция, ни Англия не были
нашими союзницами, нас разделял «польский вопрос», являв-
шийся тяжким наследием всей многовековой русской истории.
В «польском вопросе» западноевропейское общественное мнение
было всегда против исторической России. Это, конечно, оставило
свой след. Всю огромную историческую сложность польского во-
проса для России, понятную для нас, знающих свою историю,
на союзном Западе почти никто никогда не понимал и не понимает.
Наконец — и это самое важное — Россия как Великая держава,
созданная всем русским народом, отождествлялась с известной
политической формой и даже уже, с известным политическим
строем, с неограниченной монархией, с тем, что принято называть
на Западе французским термином «царизм». Исконная враждеб-
ность западных демократических элементов против «царизма»
очень легко и быстро, с крушением и разрушением Российского
государства перенеслась на Россию как Великую Державу. Эти
круги рассуждали так: падение России есть падение царизма,
и принимали этот факт за положительный. Мы, русские, многие,
по крайней мере, рассуждали прямо обратно. Поскольку круше-
ние монархии для русских означало крушение и самой России,
многие образованные русские, не бывшие монархистами, стали
монархистами из русского патриотизма. И, конечно, с точки
зрения русского патриотизма это было единственное правильное
рассуждение. Но не так рассуждали иностранцы; многие из них
прямо заключили, что раз пал не одобряемый ими «царизм»,
то, значит, пала и Россия. Этому содействовали те инородческие
элементы, которые якобы боролись за русскую революцию, но когда
эта революция разрушила Россию, весьма быстро и развязно от-
вернулись от России, став самыми ярыми проповедниками или,
если угодно, самыми усердными коммивояжерами германской
идеи расчленения России, положенной в основу брест-литовского
мира. Все хорошо знают имена этих борцов за русскую революцию,
которые, став деятелями расчленения России, тем сильнее обли-
чили историческую сущность самой революции.
С другой стороны, пока продолжалась война, еще не вскрылись
внутренние противоречия между фактом войны, ее подлинны-
ми государственными и национальными мотивами для разных
стран, и той идеологией, которая была создана в процессе войны,
как психологическая к ней приправа, как своего рода «допинг».
Запад сам страждет этим противоречием, заключенным в мировой
войне. Мировая война была коалицией великих и малых держав
против Германии и ее замыслов мирового владычества, но по ме-
ре того, как затягивалась война и в нее вовлекались все большие
и большие массы, от которых требовались все большие и большие
жертвы, выдвигалась особая демократическая идеология, в силу
которой Германия, несмотря на ее демократическое избирательное
право, на ее могущественную социалистическую партию, которая
поддерживала правительство в течение всей войны до ее рокового
для Германии исхода, — с ее сильной монархической властью,
была провозглашена врагом мировой демократии, которая борется
за осуществление своего демократического идеала. Рядом с этим
провозглашен был принцип самоопределения народностей. Эта
демократическая идеология обратилась против тех государств
и народов, которые оказались побежденными в мировой войне.
Версальский мир с его дополнением есть итог двух тенденций;
он — сложная амальгама национальных стремлений всех держав-
победительниц с «вильсонизмом», с «Лигой Наций»8 и вообще с той
идеологией войны, которая, в сущности, создалась после начала
войны, и с национально-государственными стремлениями держав,
начавших войну, имеет мало общего. В результате все выгодные
следствия демократических начал идут в пользу победителей и их
союзников, а все невыгодные обращаются против побежденных
держав и их союзников. Это нормально, но лишь до известной
степени, лишь поскольку невыгодные следствия вытекают из не-
отменимого факта победы в мировой войне определенной группы
держав. Этот реальный факт, а не какая-либо идеология, должен
определять собою следствия войны.
Постановка «русского вопроса» на Западе сложилась под вли-
янием указанных выше внутренних противоречий мировой
войны. Ее идеология, чуждая ее национально-государственному
существу, в значительной мере определила собой то, что Россия
попала как бы в разряд побежденных стран. Между тем если
Россия кем-нибудь и чем-нибудь побеждена, то она побеждена
Германией при помощи русской революции и поскольку победила
в мировой войне не Германия, а союзники исторической России,
трактование последней как побежденной страны есть великая
и опасная бессмыслица. Поскольку такое трактование вытекает
из демократической идеологии войны, мы, русские, как русские,
отвергаем эту идеологию и боремся с ней. Поэтому мы отвергаем
чьи-либо программные притязания, предъявляемые к России,
и иностранную помощь, оказываемую нам в борьбе с мировым
злом большевизма, мы понимаем и принимаем — не как вмеша-
тельство иностранцев в наши внутренние дела. С нашей точки
зрения единственно правильная постановка «русского вопроса»
перед союзниками такова: союзники сами заинтересованы в на-
шей борьбе с большевизмом, ибо большевизм есть существенный
эпизод самой мировой войны.
Во-1-х. Создание Германии и германской пропаганды, признан-
ная Германией разрушительная сила, большевизм есть мировая
опасность, опасность для всех стран, находившихся с нами в союзе
против Германии. Во-2-х — наши союзники заинтересованы в вос-
становлении России, в ее старой мощи, ибо такая сильная, Единая
и Великая Россия есть существенный элемент мирового равновесия,
без которого удержание важнейших результатов мировой войны
и сохранение мира прямо-таки невозможно.
По-видимому, это обоснование необходимости поддержки
противоболыневистских сил России и главной силы, той подлин-
ной и коренной патриотической России, которая родила из себя
Добровольческую армию, просто логически неотразимо и поли-
тически неопровержимо.
Но если державы-победительницы, наши союзницы, лишь
медленно и постепенно приходили к пониманию русского вопроса,
то это объясняется не только теми историческими и психологиче-
скими причинами, которых я уже касался. Это объясняется еще
тем, что державы-победительницы сами испытывают внутренний
кризис, который есть следствие войны и русской революции.
Мировая война недаром имела демократическую идеологию.
Страшно напрягши экономические силы всех стран, участвовав-
ших в войне, она вызвала на сцену новые силы или, по крайней
мере, в огромной степени усилила некоторые прежние. В ведении
этой войны государства, как никогда прежде, апеллировали к на-
родным массам. Это была, по самому характеру своему, народная
и демократическая война и потому-то она частично закончилась
рядом революций.
Это демократическое существо мировой войны и демократи-
ческий фундамент ведшего ее милитаризма объясняют тот вну-
тренний кризис, который переживают не только побежденные
страны, Германия и распавшаяся в результате войны Австрия,
но и державы-победительницы. К этой основной причине присо-
единился огромный по своему психологическому значению факт
русской большевистской революции.
Во время войны и в силу войны народные массы и, в частности,
социалистически настроенные массы почувствовали свою силу.
И вот, когда произошла русская революция, сразу принявшая
крайний демократический и социалистический характер, это
событие имело крупное значение для психологии западноевро-
пейских народных масс. Пока длилась война, в социалистически
настроенных массах Запада держалась известная государствен-
ная дисциплина, подкрепленная демократической идеологией,
как своего рода допингом. Но когда война кончилась, кончилась
поражением Германии и крушением и в ней монархии, не стало
надобности в прежней государственной дисциплине. С другой
стороны, русская революция, по причинам, в которых западные
люди вообще не могли отдать себе отчета, оказалась эпизодом
не на недели, не на месяцы, а на годы. Западные люди в массе
не способны были, да и сейчас не способны понять, что господство
большевиков объясняется незрелостью русских масс, культурной
отсталостью страны. Никакого реального представления о русском
большевизме у западноевропейских масс нет; они знают только,
или, вернее, мнят себе, что знают, что большевизм есть осущест-
вление того социализма и того господства рабочего класса, о ко-
тором они слышали так много умных речей, вещих прорицаний
и соблазнительных посулов. Отсюда — крайняя идеализация
русского большевизма в широких кругах западноевропейской
рабочей среды, идеализация, если угодно, детская, но именно по-
тому пока что непобедимая доводами разума, ни уроками истории,
данными где-то далеко, в этой неведомой и непонятной России.
С другой стороны, социалистические партии и организации Запада
(не все, но некоторые, и в некоторых странах самые влиятельные)
сознательно, вопреки разуму и очевидности, идеализируют боль-
шевизм, так как ссылка на русский пример и борьба со своими пра-
вительствами из-за русского вопроса есть главное демагогическое
оружие в руках западноевропейских социалистических партий.
Так возникла проблема большевизма на Западе. Имеет ли
большевизм шансы на Западе? Этот вопрос я попытаюсь осветить
совершенно объективно на основании своего знания социальной
истории Запада и своих личных впечатлений и наблюдений.
Прежде всего бытовой основой большевизма, так ярко проявив-
шейся в русской революции, является комбинация двух могуще-
ственных массовых тенденций: стремления каждого отдельного
индивида из трудящихся масс работать возможно меньше и полу-
чать возможно больше и 2) стремления массовым коллективным
действием, не останавливающимся ни перед какими средствами,
осуществить этот результат и в то же время избавить индивида
от пагубных последствий такого поведения. Именно комбинация
этих двух тенденций есть явление современное, ибо стремление
работать меньше и получать возможно больше существовало все-
гда, но всегда оно подавлялось непосредственным наступлением
пагубных последствий для индивида от такого поведения. Эту
комбинацию двух тенденций можно назвать стихийным эконо-
мическим или бытовым большевизмом. Этот стихийный боль-
шевизм, несомненно, широко расцвел на Западе после окончания
войны, и он уже дал свои плоды и там, сказавшись в падении про-
изводительности труда и производства. Но большевизм, как он
обнаружился в России, есть не только это, а целое политическое
и социально-политическое движение, опирающееся на указанные
две могущественные массовые тенденции и стремящееся, опираясь
на них, организовать социалистический строй при помощи захвата
государственной власти. Большевизм есть комбинация массового
стремления осуществить то, что один социалист, Лафарг9, назвал
«правом на лень», с диктатурой пролетариата. Эта комбинация
именно и осуществилась в России, и в осуществлении ее состояло
торжество большевизма, пережитое нами.
Возможен ли в этом смысле большевизм на Западе?
Я на этот вопрос даю категорический ответ: нет, невозможен.
Социальное строение Запада и его культурный уровень совершенно
несовместимы с большевизмом в этом смысле.
Что это значит?
А значит это, что всякая попытка в большевистском смысле
встретит такое сопротивление и во всей буржуазии Запада, и в зна-
чительной части его трудящихся масс, какого она не встретила
в России.
В сущности, опыт уже проделан в одной стране, которая исхо-
дом войны была особенно подготовлена к большевизму, а именно
в Германии. В ней большевистские попытки потерпели полное
поражение. И это неслучайно, так же, как неслучайно, что из всей
Западной Европы большевизм продержался некоторое время
только в Венгрии, экономически и культурно самой отсталой за-
падноевропейской стране.
Перейдем к другим странам, Англии и Франции.
В Англии особенные условия ее политического развития при-
вели к тому, что только недавно рабочие массы стали самостоя-
тельно, с своей особой политической физиономией, принимать
участие в политической жизни страны. Это обусловливает из-
вестную неподготовленность и наивность английского рабочего
класса в больших вопросах политической и социальной жизни.
Такая неподготовленность создает, казалось бы, возможность
непродуманных выступлений и рискованных шагов со стороны
рабочего класса и его отдельных групп. Но, будучи не подго-
товлен к широкой политической жизни и борьбе, английский
рабочий класс включает в себя элементы, чрезвычайно опытные
в ведении деловой борьбы с предпринимателями за улучшение
условий труда. Эти элементы рассматривают классовую борьбу
не как борьбу политическую, а как деловое состязание реальных
экономических сил. К политическим вопросам и к необоснован-
ным экономическим выступлениям, к борьбе ради борьбы, они
относятся отрицательно. Они привыкли организовывать и дей-
ствовать организованно в деловых профессиональных союзах,
в трэд-юнионах. Соответственно этим двум противоположным
чертам английского рабочего класса, в нем борются две тенденции:
наивно-боевая и обдуманно-деловая.
Какая же из этих двух тенденций возобладает в ближайшее
время?
Нет никакого сомнения в том, что наивно-боевая тенденция
в последнее время все усиливалась. Она привела к целому ряду
стачек, чрезвычайно необдуманных. Эти резкие выступления кон-
чились полным поражением рабочих, причем железнодорожная
забастовка, как особенно затрагивающая интересы всего госу-
дарства, вызвала решительное и организованное сопротивление
со стороны правительства и буржуазии и об это сопротивление
разбилась. Кроме того, тут обнаружилось то, что мы, экономисты,
понимали и знали давно, а именно, что рабочий класс есть соби-
рательное понятие, в сущности, объемлющее различные группы
с разными интересами. Поскольку рабочий класс действительно
сознателен, а не одурманен общими местами и лозунгами, высту-
пления отдельных групп, затрагивающие интересы всего народ-
ного хозяйства, должны в других группах того же рабочего класса
вызывать решительный отпор. Поэтому всеобщая забастовка или
хотя бы всеобщая железнодорожная забастовка есть эксперимент
чрезвычайно рискованный в экономически и культурно развитой
стране. Недавние неудачные рабочие выступления, произведенные
по подстрекательству крайних элементов, весьма дискредитиро-
вали последние. Мы можем теперь сказать про Англию, что в ней
первые опыты рабочих выступлений в близком к большевизму
направлении потерпели неудачу, обусловленную решительным со-
противлением государства, буржуазии и значительных элементов
самого рабочего класса. Таким образом, в Англии возможен боль-
шевистский уклон рабочего движения, но невозможен большевизм
в русском смысле.
Во Франции политические традиции рабочего класса и в осо-
бенности социалистической партии предрасполагают к больше-
визму. Идея захвата власти рабочим классом и насильственного
введения социализма есть идея французского происхождения.
Но во Франции рабочий класс малочисленное, чем в Англии.
Преобладающую роль во Франции играет крестьянство, т.е. сель-
ская буржуазия, и мелкая городская буржуазия. Эти классы в по-
давляющем своем большинстве враждебны социализму и в осо-
бенности враждебны ему в его насильнической большевистской
форме. По психологии французского рабочего класса больше-
вистские вспышки чисто политического характера во Франции
более возможны, чем в Англии, но всякая такая вспышка вызовет
не просто реакцию, а прямое и непосредственное сопротивление.
Крестьянство и городская буржуазия во Франции ни на одну ми-
нуту не потерпят социалистического засилия. В случае каких-либо
настоящих большевистских выступлений во Франции ружья сами
начнут стрелять.
Вот соображения, основанные на анализе западноевропейской
действительности, которые приводят меня к категорическому вы-
воду: большевизм в русской форме на Западе невозможен.
Тем не менее русская социалистическая революция имеет очень
крупное значение для Запада. Это — первая в мировой истории
социалистическая революция, первый опыт осуществления со-
циализма в широком масштабе, т. е. как целостной системы,
проводимой велением власти. Перед мировой войной на Западе
явственно обозначилось явление, которое нельзя определить ина-
че, как кризис социализма, и которое я именно и охарактеризовал
в свое время этим термином. Т<ак> наз<ываемый> научный
социализм Маркса, или марксизм, утверждал, что социализм
придет как планомерная организация, обобществление или со-
циализация производства, на основе захвата государственной
власти пролетариатом, т.е. на основе политической революции.
Кризис социализма и его идеи начался, как я уже сказал, задолго
до войны, и начался он с двух концов. С одной стороны, метод
политической парламентской борьбы, которую, как подготовку
к захвату власти, применяла и проповедовала социал-демократия,
был подвергнут сомнению и отвергнут т<ак> наз<ываемым>
синдикализмом, выдвинувшим вместо этого так называемое
«прямое» и по преимуществу экономическое действие в форме
стачечной и иной борьбы. Против революционного политицизма
правоверной марксистской социал-демократии этот синдикализм,
выросший на почве анархических идей, выдвинул революционный
экономизм. Как-то в форме экономических бунтов должно было
быть произведено преобразование капиталистического общества
в новую форму. Рядом с этим в самой марксистской социал-демо-
кратии стало происходить разделение: часть социал-демократов
перестала верить в захват власти, в политическую революцию,
в диктатуру пролетариата как метод осуществления социализ-
ма. Революционное понимание социализма стало вытесняться
эволюционн ым.
Так с двух сторон идея социализма как целостной и продуман-
ной, исторически-обоснованной системы подтачивалась.
В этот процесс вклинилась мировая война и русская революция.
Мировая война, как я уже сказал, выдвинула на авансцену
широкие народные массы и в то же время заставила государство
применить в небывалых размерах тот принцип государственно-
го вмешательства в экономическую жизнь, доведение которого
до конца и составляет социализм. А русская революция, казалось,
давала опыт осуществления социализма в рамках одного из вели-
чайших государств
Но мы знаем теперь, что большевизм есть и крушение социа-
лизма. В большевизме столкнулись две идеи, две стороны социа-
лизма, и это столкновение на опыте обнаружило невозможность
социализма, как он мыслился до сих пор, т. е. как целостного
построения.
Социализм требует, во-1-х, равенства людей (эгалитарный
принцип). Социализм требует, во-2-х, организации всего народного
хозяйства, и в частности процесса производства.
Социализм требует и того, и другого, и одного — во имя другого.
Но оба эти начала в своем полном или конечном осуществлении
противоречат человеческой природе и оба они, что, быть может,
еще несомненнее и еще важнее, противоречат друг другу. На основе
равенства людей вы не можете организовать производства. Рост
производительных сил есть теоретическая и практическая альфа
и омега марксизма, этой основы научного социализма.
Социализм — учит марксизм — требует роста производитель-
ных сил. Социализм — учит опыт русской революции — несо-
вместим с ростом производительных сил, более того, он означает
их упадок.
Русская революция потому имеет всемирно-историческое зна-
чение, что она есть практическое опровержение социализма, в его
подлинном смысле учения об организации производства на основе
равенства людей, есть опровержение эгалитарного социализма.
На этой основе не только нельзя повысить производительных сил
общества, она означает роковым образом их упадок. Ибо эгалитар-
ный социализм есть отрицание двух основных начал, на которых
зиждется всякое развивающееся общество: идеи ответственности
лица за свое поведение вообще и экономическое поведение в част-
ности и идеи расценки людей по их личной годности, в частности
по их экономической годности. Хозяйственной санкцией и фун-
даментом этих двух начал всякого движущегося вперед общества
является институты частной, или личной, собственности.
На русской революции оправдалась идея одного из величайших
умов России, одинокого Чаадаева10: «Мы как будто живем для то-
го, чтобы дать какой-то великий урок человечеству». Мы в нашей
социалистической революции дали такой великий урок: опытное
опровержение социализма.
Оглядываясь назад, на все то, что служило предметом моей
настоящей беседы с вами, я думаю, что я могу и должен сделать
следующий вывод.
Революция 1917 г. есть великое крушение нашего государства.
Русская революция есть эпизод мировой войны. Так как преодо-
ление революции еще не завершилось, то для нас мировая война
еще не кончилась.
Мы потерпели крушение государства от недостатка националь-
ного сознания в интеллигенции и в народе. Мы жили так долго
под щитом крепчайшей государственности, что мы перестали
чувствовать и эту государственность, и нашу ответственность
за нее. Мы потеряли чувство государственности и не нажили себе
национального чувства. Вот почему история вернула нас в новой
форме к задачам, которые, казалось, были разрешены навсегда
нашими предками. Единственное спасение для нас — в восстанов-
лении государства через возрождение национального сознания.
После того, как толпы людей метались в дикой погоне за своим
личным благополучием и в этой погоне разрушали историческое
достояние предков, нам ничего не остается, как сплотиться во имя
государственной и национальной идеи. Россию погубила безна-
циональность интеллигенции, единственный в мировой истории
случай забвения национальной идеи мозгом нации.
Русский национализм не может рассчитывать на то, что Запад
и его общественное мнение легко поймут неотвратимость разви-
тия национального сознания в России, необходимость завоева-
ния России идеей национализма. Для Запада работа этой новой
в России духовной силы долго будет казаться простой реставрацией
старого порядка и старого духа. Но это не так или, вернее, не так
просто. Русский народ был великим государственным народом,
но величие его стихийного государственного творчества погасило
или, вернее, не дало развиться в нем, в его образованном классе
живому национальному сознанию. Ужасные испытания, через
которые проходит русское сознание, великий кризис, который мы
переживаем и который есть в то же время кризис такого мирового
явления, как социализм, делают те события, свидетелями, участ-
никами и жертвами которых мы являемся, страшной огненной
пещью. Из этой пещи должны выйти люди, обновленные неска-
занными страданиями.
Летом 1919 года я посещал опустошенные местности Франции.
Я видел города, обращенные не просто в развалины, а в груды
камней. Когда я взобрался на одну такую груду, составленную
из камней и каменной пыли, мне сказали, что это кафедральный
собор города Ланса. Но и во время созерцания этих ужасных мате-
риальных разрушений на чужбине я не мог отделаться от мыслей
о России. Я думал о том, что духовные нравственные опустошения,
произведенные «русским бунтом, бессмысленным и беспощад-
ным» на моей родине, превосходят по своей глубине и пагубности
все физические опустошения, перенесенные другими странами.
Я думал о том, что мы, русские, должны не выстраивать новые
города на месте прежних, а совершить нечто гораздо более труд-
ное и великое: воссоздать разрушенную храмину народного духа,
воскресить поверженный и поруганный образ родины-матери,
выношенный в душах бесчисленных поколений благочестивых
верных сынов России. Но мы, люди всех возрастов, повинны
сделать это, чего бы то ни стоило. Это наш долг и перед нашими
предками, и перед нашим потомством.
IL Новая жизнь и старая мощь
(Исторический смысл русской революции)
Русская революция есть великая историческая проблема, я бы
сказал, почти — загадка. В самом деле: народ, который создал
огромное и могущественное государство и, при посредстве этого
государства, — великую, богатую и многостороннюю культуру,
объятый каким-то наваждением, в кратчайшее время разрушил сам
это великое государство — ради преходящих выгод и призрачных
благ. Народ, давший Петра Великого, величайший индивидуаль-
ный гений государственности, поддался соблазну разрушения
государства, глашатаями которого явились множество слабых,
бездарных, безличных, безнравственных людей, выдвинувшихся
в вожди не потому, что их выносила собственная крупная лич-
ность, а именно потому, что, по своей безличности, они без конца
льстили толпе и ее ублажали.
Русская революция, говорю я, загадка.
Государственное самоубийство государственного народа.
Эту загадку, однако, предчувствовали многие люди самых раз-
личных направлений, и притом не только русские. В литературе,
в особенности второй половины XIX века, можно найти множество
предчувствий, что в России когда-нибудь произойдет не просто
политическая революция, а целая социальная и культурная ка-
тастрофа. Самый известный пример таких предчувствий — это
замечательная литературная переписка знаменитого французского
историка-художника Мишле" с нашим бесподобным, во многих
отношениях, художником-публицистом Герценом12. Мишле
с ужасом отвращается от видения русской революции, которая
рисовалась ему как «страшное зрелище демагогии без чувства,
без мысли, без принципов». Герцен в то время идеализировал
и русский народ, и русскую интеллигенцию, и грядущая всесто-
ронняя русская революция представлялась ему как величайшее
достижение русского и вселенского духа, абсолютно независимого
и свободного.
В основу этой статьи, как и предыдущей, легла публичная лекция, про-
читанная в Ростове-на-Дону в ноябре 1919 г. Исключены лишь места,
вследствие новых событий утратившие значение. — И. С.
Но и в наше время были предчувствия и предсказания рус-
ской революции, не просто как политической революции, а как
целой социальной и государственной катастрофы. Характерно,
что Германия, которой в русской революции принадлежала,
вне всякого сомнения, роль режиссера, точнее, роль полицей-
ского устроителя и финансирующей силы, создала, до русской
революции, целую литературу о ней в связи с государственным
банкротством России. Это были теоретические проекты того раз-
рушения России, за которое в мировую войну Германия взялась
практически. Но были предчувствия грядущего и с противополож-
ной стороны. Я не могу отделаться от того впечатления, которое
я выносил из неоднократных бесед с покойным П. А. Столыпиным:
у него было какое-то предчувствие русской революции именно
в той катастрофической форме, в которую она осуществилась.
С другой стороны, один русский публицист совершенно другого
лагеря, чем Столыпин, но хорошо его понимавший, неоднократно
развивал в беседе со мной понимание русской революции именно
как катастрофы, государственной и культурной.
Чем же объясняется эта историческая загадка, которую многие
предвидели или, вернее, предчувствовали?
Этот сложный вопрос может быть разъяснен только обращением
к истории: подобная катастрофа не может не корениться глубоко
в историческом развитии всего русского народа и его власти.
Россия переживает в начале XX века глубочайшее потрясение,
и взоры наши естественно обращаются за триста лет назад, в эпоху
первой великой русской смуты, которая предшествовала воцаре-
нию дома Романовых.
Чем была вызвана эта смута? С одной стороны, смена угасшей
династии новой, появление которой на сцене было одновременно
основано на трех фактах: на родстве или свойстве с прежней, на вы-
слуге или заслугах и на избрании земским собором и московской
толпой. Смена династии сама по себе прошла вполне спокойно.
Но в смуте была заинтересована иностранная держава, Польша.
И еще не успел Борис Годунов,3сойти со сцены, как открылся
претендент и началась смута, состоявшая в том, что претендент,
опираясь на интерес и содействие Польши, стал искать престола
и ради этого организовывать преданную ему вооруженную си-
лу, устраивая бунты против той власти, которую он стремился
свергнуть.
В смуте XVII века, таким образом, важную, если не основную,
роль играла иностранная интрига, которой государственно и куль-
турно слабая Русь не смогла сразу противопоставить крепкого
национального сопротивления. Словом, смута была событием или
процессом не только внутренней жизни России, но и вытекла из ее
международного положения. В смуте XVII в. есть удивительно
много черт, сходных с современными событиями: то же духовное
шатание не только народных масс, но и высших классов, то же
использование чужеземцами внутренней борьбы. Смута была про-
должением тех политических и социальных процессов, которыми
слагалось Московское государство. Смуту поддерживали честолю-
бивые притязания боярских семей, которые мешали утвердиться
признанной династии; смуту питали грабительские стремления
служилых людей и анархические тенденции народных масс.
Так же, как в наше время, поразительно в смуте XVI—XVII в. от-
сутствие нравственной твердости и подлинного патриотизма в выс-
ших классах, слабость национального сознания в классах средних,
анархическая настроенность народных масс. Только в силу этих
свойств было возможно столь легкое низвержение двух законных
династий Годуновых и Шуйских14 и постыдная история поддержки
нескольких самозванцев не только темными народными массами,
но и представителями таких классов, как боярство, дворянство
и духовенство. Глубину нравственного падения высших классов
рисуют такие факты, как признание царицей Марией Нагих15
самозванца за своего убитого сына, как признание Тушинского
вора16 отцом будущего основателя династии Романовых митро-
политом ростовским Филаретом, который за это был наречен
патриархом. Государственную беспринципность высших классов
обличает, напр<имер>, тот факт, что из вражды к царю Василию
Шуйскому17 путивльский воевода князь Григорий Шаховской18
поднял чисто большевистское народное восстание против царя
во имя самозванца. Вот как историк характеризует это движе-
ние: «предводители отрядов, руководимые князем Шаховским,
начали возмущать... крестьян против помещиков, подчиненных
против начальствующих, безродных против родовитых, мелких
против больших, бедных против богатых. Все делалось именем
Димитрия16. В городах заволновались посадские люди, в уездах
крестьяне; поднялись стрельцы и казаки. У дворян и детей бояр-
ских зашевелилась зависть к высшим сословиям — стольникам,
окольничим, боярам; у мелких торговцев и промышленников —
к богатым гостям. Пошла проповедь вольницы и словом и делом:
воевод и дьяков вязали и отправляли в Путивль; холопы разоряли
дома господ, делили между собою их имущество, убивали мужчин,
женщин насиловали, девиц растлевали» (Костомаров20). Это то дви-
жение, которое связано с именем Болотникова21. «Вы все боярские
холопы,— говорилось им,— побивайте своих бояр, берите себе
их жен и все достояние — поместья и вотчины. Вы будете людьми
знатными; и вы, которых называли шпынями и безыменными,
убивайте гостей и торговых богатых людей, делите между собою
их животы. Вы были последние — теперь получите боярство,
окольничества, воеводства. Целуйте все крест законному государю
Димитрию Ивановичу».
Россия была спасена от смуты тем, что против смуты наконец
организовалось национальное движение. Это было движение
против смуты и иноземного врага, каковым тогда были поляки,
явившиеся в значительной мере творцами самой смуты. Есть даже
историки, которые думают, что главный источник смуты следует
искать именно не внутри, а во вне, в стремлениях католической
церкви овладеть духовно русским народом и в стремлении поль-
ского государства — подчинить себе политически Московское
государство.
Кто же совладал со смутой, кто восстановил государство?
Историки-народники, как столь различные и спорившие между
собой Костомаров и Забелин22, думают, что эту задачу разреши-
ли сами народные массы, «народная громада», как выражается
Костомаров, «народ-сирота», как говорит Забелин. Теперь, после
замечательного исследования С. Ф. Платонова23, этого народниче-
ского идеализма не приходится опровергать. Россию от смуты
спасло национальное движение, исходившее от средних классов,
среднего дворянства и посадских людей и вдохновляемое духо-
венством, единственной в ту пору интеллигенцией страны.
Выразителями этого национального движения средних классов
были исторические фигуры Прокопия Ляпунова, князя Димитрия
Пожарского и Кузьмы Минина24.
Любопытно само собой напрашивающееся сравнение Добро-
вольческой армии с нижегородским ополчением25. Ядром ниже-
городского ополчения явились беженцы, смоленские дворяне,
изгнанные из своей родины поляками и нашедшие себе приют
в нижегородской земле, подобно тому, как ядром Добровольческой
армии явились беженцы-офицеры, нашедшие себе приют в Дон-
ской области и на Кубани. И то, что старый летописец говорит
о кн. Пожарском и Минине, всецело применимо к Корнилову
и Алексееву26: «положили они упование на Бога и утешили себя
воспоминаниями, как издревле Бог поражал малыми людьми
множество сильных». Аналогии между той эпохой и нашей, повто-
ряю, поразительны. Разве эпопея Скоропадского не воспроизвела
призвания королевича Владислава27, которое также диктовалось
не одними своекорыстными мотивами, а в известной мере госу-
дарственными побуждениями? Разве в то время не замечалось
признаков разложения и распада государства, совершенно ана-
логичного тому, что переживаем мы? Но Московское государство
спасло национальное чувство русского человека, в ту эпоху, как
и теперь, неразрывно связанное с верой и Церковью. «Нельзя ска-
зать, — говорит один историк, — что больше поднимало русский
народ — страх ли польских насилий над своими телами и “живо-
тами”, или страх за веру — и то, и другое соединялось вместе, тем
более, что те, которые не уважали веры, по народному понятию,
само собою не могли быть справедливы и милостивы к православ-
ным людям».
Итак, Россию спасло, повторяю, национальное движение сред-
них классов, руководимое идеальными мотивами охраны веры
и Церкви и спасения государства.
Расшатав государство, смута не произвела никакого соци-
ального переворота и в этом смысле не была вовсе революцией.
Анархически-болыпевистское содержание исчезло, не оставив
никакого следа в учреждениях. Но смута, в которой высший
класс, боярство, не раз изменял власти и государству, довершила
превращение этого класса в высший разряд всецело подчинен-
ного монархической власти служилого сословия. До Василия III
и Ивана Грозного28 государством правили царь и боярская дума.
При Василии III и Иване Грозном было откровенное самодержа-
вие, особенно подчеркнутое у Грозного царя. После смуты рядом
с царем стала земля в образе земских соборов. Но сведя боярство
с той высоты, на которой оно стояло прежде, смута не упрочила
настоящим образом участия земли в государственном строитель-
стве и не устранила созданного Василием III и Иваном Грозным
монархического самодержавия. Нравственное и политическое
крушение боярства в смуте фактически оказалось крушением идеи
участия представителей общества как таковых в законодатель-
стве и управлении. Во второй половине XVII в. органы «земли»,
земские соборы, отмирают. Надо отметить, что постоянное огра-
ничение монархической власти было выговорено, в пользу бояр,
у Василия Шуйского, в пользу бояр и всей земли — у королевича
Владислава. Но ни Михаил Федорович, ни Алексей Михайлович29
никакой «записи» на себя, т.е. никакого конституционного обе-
щания, не давали.
Так в XVIII век Россия вошла без всякого участия общества
в делах государства. Она была государством, в котором царила
единая воля монарха, и только она. В этом таилась для государства
величайшая опасность, которая раскрылась лишь в конце XIX века,
когда созрели глубочайшие противоречия, обусловленные фактом
существования в России, в течение веков, государственной формы
неограниченной монархии.
Петровское преобразование, в отличие от смуты, было глубоким
культурным переворотом. Оно углубило социальные противоречия
между господствующими и подчиненными классами культурной
рознью, и это обстоятельство во всем его значении было познано
лишь в наше время.
В начале XVIII века произошел в истории русской верховной
власти кризис, которому обычно не уделяется особенного внима-
ния, но которому я лично придаю огромное значение, ибо исход
этого кризиса определил все наше политическое и социальное
развитие на пространстве двух столетий и тем самым дает ключ
к пониманию второй великой русской смуты 1917 и следующих
годов.
19 января 1730 г. умер 16-летний император Петр II30. Верхов-
ный Тайный Совет с участием двух фельдмаршалов избрал на пре-
стол племянницу Петра Великого герцогиню Курляндскую Анну
Иоанновну31. Это избрание сопровождалось предложением ей
«кондиций», ограничивавших самодержавную власть и являв-
шихся лишь первым шагом к опубликованию целой конституции
Российской империи, которую выработал кн. Димитрий Михай-
лович Голицын32, главный деятель Верховного Тайного Совета.
Кн. Димитрий Михайлович Голицын был русский боярин-
вельможа, старший современник Петра Великого. Он вовсе не был
противником преобразования. Но это был человек, критически
относившийся к тому, как осуществлялось преобразование, и к лич-
ной жизни великого императора. Он был живым носителем в одно
и то же время и старых боярских традиций, и известного совре-
менного просвещения, приобретенного им уже в зрелом возрасте,
и крепкого национального духа. Этот замечательный представи-
тель аристократического национализма явился первым деятелем
сознательного русского конституционализма. Но идея русской
конституции тогда не ограничивалась одним кругом высшей
аристократии. Ею были проникнуты широкие круги дворянства
или шляхетства. Самая попытка ограничить власть императрицы
разбилась о соперничество двух одинаково стремившихся к кон-
ституции сил, верховников и шляхетства. Этим соперничеством
воспользовалась группа сторонников самодержавия из иноземцев
и гвардейских офицеров. Пункты или кондиции — как говорит
современный официальный документ — «Ея Величество при всем
народе изволила изодрать».
После неудачи кн. Дм. Мих. Голицына наступила бироновщи-
на и вообще период временщиков, отчасти иноземных, в русской
истории.
Кризис власти в 1730 г. — великий поворотный пункт в русской
истории, на котором стоит остановиться. В кондициях или пунктах
и в тех конституционных проектах, которые развивали эти пункты,
заключены были в зародышевом виде две основные здоровые идеи
конституционализма. Это: 1) идея обеспечения известных прав че-
ловека, его личной и имущественной неприкосновенности; 2) идея
участия населения в государственном строительстве. Раннее по-
явление этих идей в английском законодательстве обусловило
классическое здоровое развитие британской государственности;
забвение этих начал могущественной государственной властью
Франции привело к революции. В постепенном осуществлении
этих начал, в постепенном распространении их на все более и более
широкие круги населения заключается гарантия мирного и здо-
рового развития государственности. В русской литературе было
широко распространено мнение, что России была вредна какая-
либо аристократическая конституция и что неудача верховников
предупредила водворение в России олигархии. Историк 1730 г.
сорок лет тому назад ответил на последнее указание фактической
справкой, что одержавшее победу над верховниками самодержание
Анны Иоанновны являлось даже «не самодержавием, а именно
олигархией, да еще вдобавок не национальной, а иноземной»
(Д. А. Корсаков)33. Что касается первого указания, что России
была бы вредна аристократическая конституция, то оно прямо
противоречит здравому историческому смыслу вообще и в част-
ности тому, чему учит русская история последних 200 лет.
Несчастье России и главная причина катастрофического ха-
рактера русской революции и состоит именно в том, что народ,
население, общество (назовите, как хотите) не было в надлежащей
постепенности привлечено и привлекаемо к активному и ответ-
ственному участию в государственной жизни и государственной
власти.
Я выражаю это еще иначе: Ленин смог разрушить русское госу-
дарство в 1917 г. именно потому, что в 1730 г. курляндская герцо-
гиня Анна Иоанновна восторжествовала над князем Димитрием
Михайловичем Голицыным. Это отсрочило политическую реформу
в России на 175 лет и обусловило собой ненормальное, извра-
щенное отношение русского образованного класса к государству
и государственности.
В самом деле: шляхетство после неудачи конституционных
стремлений 1730 г. получило целый ряд льгот и прерогатив. Узел
крепостного права затягивается все туже и туже, и с ним растут
другие дворянские привилегии. Укрепление и усиление крепост-
ного права есть то возмещение, которое власть дает дворянству
за отказ в политических правах. Это есть как бы непосредственное
следствие неудачи конституционалистов 1730 г., но это характерно
для всего соотношения между властью и дворянством (ас дво-
рянством почти вполне совпадал в то время образованный класс)
на всем пространстве XVIII века. И в первой половине XIX века
отсрочка политической реформы и отсрочка отмены крепостного
права взаимно обусловлены*.
Между тем в этих двух отсрочках — ключ к объяснению того,
что мы пережили за последние два года. Слишком поздно сверши-
лась в России политическая реформа; слишком поздно произошла
* Личное крепостное право возможно и необходимо было отменить в кон-
це XVIII или в начале XIX в. Сложность всей крестьянской проблемы
в России в связи с экономическим существом крепостного хозяйства я пы-
тался разъяснить в своей книге «Крепостное хозяйство» (Москва, 1913 г.,
изд. Сабашниковых).
отмена крепостного права. И поэтому, когда наступил в России
конституционный строй — между образованным классом и госу-
дарством, т.е. государственностью, лежала длинная историческая
полоса взаимной отчужденности, тем более роковая, что за это
время образованный класс изменил уже свой состав и свою при-
роду. В то же время массы населения еще слишком недавно вышли
из рабского состояния. Интеллигенция выросла во вражде к госу-
дарству, от которого она была отчуждена, и в идеализации народа,
который был вчерашним рабом, но которого, в силу политических
и культурных условий и своего и его развития, она не знала. В са-
мом деле, с первой четверти XIX в. образованный класс начинает
борьбу с государственной властью за участие в государственной
жизни. Эту борьбу ведет сперва почти исключительно дворянская
интеллигенция, выступившая в 1825 г. в лице декабристов.
Политическая реформа и реформа освобождения крестьян,
казалось бы, стояли на очереди в царствование Александра I34.
Но власть упустила инициативу из своих рук, и произошел первый
в России революционный взрыв. А потом круг образованных лю-
дей расширяется, и они все более и более подпадают под влияние
самых широких, самых передовых общечеловеческих идей. Русская
интеллигенция под прямым воздействием западноевропейской
социальной мысли становится социалистической и в то же время
радикально-демократической. Она вращается почти исключи-
тельно в сфере отвлеченных идей политического и социального
равенства, потому что, охраняя в неприкосновенности принцип
неограниченной монархии, историческая власть логически вы-
нуждается не допускать интеллигенцию к реальной государ-
ственной жизни и практической общественной работе. Между тем
кадры интеллигенции все растут и растут, жизнь все усложняется
и усложняется, как в России, так и на Западе. В царствование
Александра II33, в первой половине 60-х годов и в особенности
в начале 80-х годов ставится вопрос о политической реформе.
В начале 60-х годов его ставит дворянское движение, в начале
80-х годов он вытекает из борьбы радикальной, социалистически-
настроенной интеллигенции с самодержавным правительством
и идейно ставится передовыми земскими элементами. Ни в том,
ни в другом случае власть не может решиться на политическую
реформу. В 1881 г. самодержавная власть была очень близка к этой
реформе, но цареубийство 1-го марта производит и в правительстве,
и в обществе такую реакцию, что мысль о политической реформе
отбрасывается. Между тем, по состоянию умов в интеллигенции,
тогда еще не было поздно для того, чтобы умеренная политическая
реформа — а только такая была возможна и разумна в России —
была разумно и с удовлетворением воспринята интеллигенцией.
Круг «недовольных» был тогда сравнительно узок, и это было
благоприятно для спокойного проведения реформы. То же следует
сказать и о начале царствования Николая II36. И тут власть могла
взять инициативу в свои руки, и «общество» удовлетворилось бы
умеренной реформой. Но опять эта возможность была упущена,
и по мере отсрочки реальной реформы отвлеченные требования ин-
теллигенции все возрастали. В этот процесс вклинилась японская
война, во время которой невозможность обходиться без народного
представительства, без свободы печати, вообще без того, что зовет-
ся конституцией, стала совершенно ясной. К сожалению, и тогда
власть не взяла своевременно инициативы реформы в свои руки
и дала ее вынудить у себя политической забастовкой, носившей
почти стихийный характер.
Октябрьская революция 1905 г., протекшая, действительно,
в общем мирно и бескровно, могла принести России реально по-
литическую свободу и народное представительство в формах,
соответствующих ее культурному уровню, и в то же время внести
успокоение и удовлетворение в умы, но при двух условиях, кото-
рые оба не были выполнены. Первое состояло в том, чтобы власть
искренно и бесповоротно встала на почву тех конституционных
принципов, которые она провозгласила. Второе — в том, чтобы
образованный класс в то же время понял, что после введения на-
родного представительства и (хотя бы частичного) осуществления
гражданских свобод опасность политической свободе и социально-
му миру угрожает уже не от исторической власти, а от тех элементов
«общественности», которые во имя более радикальных требований
желают продолжать революционную борьбу с исторической вла-
стью. Это значило, что для русских либеральных элементов, скажем
прямо, для выдвинувшейся тогда на первый план партии народной
свободы или кадетской, с 17 октября 1905 г. и в особенности со вре-
мени созыва первой Думы, опасность была уже не справа, а слева.
Этого, однако, партия народной свободы не поняла, в чем я вижу
ее основную, я бы сказал, историческую ошибку или грех. В то же
самое время власть не понимала, что всякая борьба с умеренными
элементами, которым она сама же, переворотом 3-го июня 1907 г.,
т.е. изменением избирательного закона в Государственную Думу
вопреки Основным законам, предоставила решающую роль в народ-
ном представительстве, есть нелепое поощрение революционных
течений в стране. Не следует забывать, что власть за все время
существования 3-й и 4-й Государственных Дум не желала никогда
настоящим образом, искренно и последовательно, опереться даже
на партию октябристов. Этим она ослабляла себя, ослабляла пар-
тию октябристов и усиливала все «левое» в стране.
Вековым отчуждением от государства, обусловленным крайним
запозданием политической реформы, в интеллигенции создавался
и поддерживался революционизм. Наступила война. И тут опять
повторилось то же самое. Власть не видела, что первым и главным
ее союзником должны являться все государственно мыслящие эле-
менты в стране. А с другой стороны, значительная часть государ-
ственно мыслящих элементов не понимала, что, каковы бы ни были
ошибки и прегрешения власти, все-таки враг слева, в затаившемся,
но работавшем в значительной мере на средства и под диктовку
внешнего врага, Германии, интернационалистическом социализме
и инородческом ненавистничестве России. Власть и общество вели
между собою более или менее открытую борьбу, а враги России
учитывали эту борьбу как элемент ее слабости и гибели. Власть
была ослеплена, но так же, и еще больше, была ослеплена обще-
ственность, не видевшая огромной опасности в революционизме,
который просачивался в народные массы, разлагал их духовно
и подготовлял крушение государства.
Когда в Государственной Думе гремели речи против правитель-
ства, ораторы Думы не отдавали себе отчета в том, что совершалось
вне Думы, в психике антигосударственных элементов и в народной
душе. Просто большая часть русского интеллигентного общества
не понимала народной психологии и не учитывала трагической
важности момента. Ей казалось, что она во имя патриотизма обяза-
на вести борьбу с правительством. Но, конечно, сейчас для всякого
ясно, что единственным разумным с исторической точки зрения
образом действия была величайшая сдержанность. Это следует
сказать и о Государственной Думе, и о печати.
Наступила революция. Ее размах, ее первые проявления об-
наружили ее истинную природу. Революция была крушением
государства и армии. Она сделала невозможным продолжение
войны. Те оппозиционные элементы, которые в Государственной
Думе во имя патриотизма произносили речи против правительства,
наивно думали, что революцию народные массы произвели во имя
более успешного продолжения войны. Между тем, поскольку в ре-
волюции участвовали народные и, в частности, солдатские массы,
она была не патриотическим взрывом, а самовольно-погромной
демобилизацией и была прямо направлена против продолжения
войны, т.е. была сделана ради прекращения войны. Вот почему
в революции такой успех имел пресловутый бессмысленный ло-
зунг: «без аннексий и контрибуций».
Патриотическая идея революции оказалась каким-то интелли-
гентским недоразумением перед лицом этой самовольно-погромной
демобилизации. Таким образом, подлинная природа революции
решительно разошлась с тем, что в ней воображала себе русская
интеллигенция. Вообще, подлинный лик революции оказался
совсем не тем, о каком мечтала русская интеллигенция, даже со-
циалистическая. Логичен в революции, верен ее существу был
только большевизм, и потому в революции победил он.
Но значительная часть русской интеллигенции не имела муже-
ства признать свои революционные заблуждения, изобличенные
жизнью. Некоторая часть ее даже сознательно прияла ужасную
реальность этой антигосударственной и антиобщественной рево-
люции и продолжала ее идеализировать по формуле «постольку —
поскольку», не желая понять, что эта революция есть целостное,
законченное в себе явление, которое требует к себе такого же
целостного отношения.
Революция эта была антипатриотична, противонациональна
и противогосударственна, и потому она с логической и психологи-
ческой необходимостью привела к распаду армии и к разрушению
государства. Она была сочетанием отвлеченных радикальных идей,
на которых воспиталась интеллигенция, с анархическими, раз-
рушительными и своекорыстными инстинктами народных масс.
Она была пугачевщиной во имя социализма. Поэтому она таким
разрушительным смерчем пронеслась по стране. В конце концов
она, подобно пугачевщине, вылилась в форму военной организации,
осуществляющей гражданскую войну. Начав с провозглашения
мира, с отрицания и разрушения армии, эта социалистически-
интернационалистическая организация с неслыханным упорством
начала войну, всем ей жертвуя и ради самосохранения все подчиняя
социалистическому милитаризму. Обещание немедленного мира
превратилось в реальность непрерывной войны. Уничтожение ар-
мии привело к превращению всего государства в красную армию.
Были два выхода из того положения, которое создалось логи-
ческим завершением этой революции в большевизме: либо боль-
шевизм будет преодолен извне, какой-то внешней по отношению
к нему силой, либо он будет преодолен изнутри, силами, развив-
шимися в нем самом, подобно французской революции, которая
из себя родила революционную армию и ее политического вождя.
Одно время казалось, что история бесповоротно решила вопрос
в первом смысле. Сейчас положение уже изменилось, и проблема
русской революции и контрреволюции чрезвычайно усложнилась.
Насколько в своих первых шагах, в настроениях масс, в поведении
интеллигенции русская революция была непохожа на великую
французскую, настолько, восторжествовав, она начинает объ-
ективно перерождаться в смысле в известной мере сближающем
ее с французскими событиями конца XVIII и начала XIX веков.
Русская революция не похожа на французскую. Но русская контр-
революция, сейчас смятая и залитая революционными волнами,
по-видимому, должна войти в какое-то неразрывное соединение
с некоторыми элементами и силами, выросшими уже на почве
революции, но ей глубоко чуждыми и даже противоположными.
В этом самопреодолении русской революции, и только в нем,
могут обнаружиться некоторые черты сходства между русским
и французским революционным процессом. Но тем не менее нужно
прежде всего отдать себе отчет в глубине различий обоих процессов.
Французская революция не только провозглашала идеи, но, не-
смотря на реакцию, к которой она привела, в этой реакции и осу-
ществила свои идеи. Не то в русской революции. Все, что от нее
останется, противоречит идеям, ею провозглашенным. Она про-
возгласила социализм, но в действительности она есть опытное
опровержение социализма. В области аграрной она провозгласила
отрицание частной земельной собственности, но самым важным
психологическим ее результатом является развитие собственни-
ческих чувств и собственнической тяги народных масс к земле,
развитие, которое ни к чему другому, как к утверждению кре-
стьянской собственности, привести не может.
Она провозгласила отрицание армии, а между тем она логически
привела к тому, что армия приобрела в жизни государства первен-
ствующее значение. Она ниспровергла монархию и провозгласила
народовластие, а в то же время сейчас диктаторская власть, опира-
ющаяся на военную силу, есть единственная возможная для России
форма государственной власти. С другой стороны, и в народных
массах, и в интеллигенции идея монархии сейчас весьма сильна,
и есть многочисленные убежденные монархисты, которых сделала
монархистами именно революция. Словом, ничего из идей этой
революции не осуществилось, а все, что подлинно осуществляется,
противоречит ее идеям.
Вот почему русскую революцию 1917 и следующих годов следует
сближать, по ее характеру и по соотношению в ней идей и действи-
тельности, не только и даже главным образом не с великой француз-
ской революцией, а с русской смутой XVI-XVII вв., ибо в нынешней
русской революции, как и в первой смуте, осуществляется нечто,
с этим движением как таковым ничего общего не имеющее.
Мы не прозираем с полной ясностью в будущее, русская ре-
волюция — в конечном своем результате — стоит перед нами
неразрешенной загадкой. Но какими бы путями ни пошло восста-
новление России, — два лозунга, как нам кажется, должны стать
руководящими для стремлений и действий русских патриотов, в их
отношении к прошлому и будущему Родины. И эти лозунги: новая
жизнь и старая мощь. Нельзя гнаться за восстановлением того, что
оказалось несостоятельным пред лицом самой жизни, и в этом смыс-
ле мы стремимся к новой жизни. Но в то же время можно и должно
трепетно любить добытое кровью и жертвами многих поколений
могущество Державы Российской. Мы никогда не считали Россию
колоссом на глиняных ногах. Ибо если бы мы это считали, то как бы
мы верили в восстановление России? А это значит, что мы верим
в подлинность той мощи, которой обладала историческая Россия.
И новую жизнь России поэтому мы не отделяем от ее старой мощи.
-£=5^
Ф.А. СТЕПУН
Бывшее и несбывшееся
Нет сомнения: ни за царем, ни за дореформенным помещиком
русский народ не был закреплен такою проклятою, кровавою кре-
пью, как за Лениным и Сталиным. Тем не менее - и в этом вели-
чайший упрек всем нам, не отстоявшим России от большевиков.
«Октябрь» войдет в историю существеннейшим этапом на пути
окончательного раскрепощения русского народа. Я знаю, до чего
трудно согласиться с этою мыслью, высказывая ее, я чувствую,
как сердце еще на конце пера сопротивляется ее начертанию.
Тем не менее я уверен, не согласившись с моею парадоксальною
мыслью, невозможно хотя бы в общих чертах представить себе
будущего облика России. Одна черта этой России кажется мне не-
сомненной: какой бы в ней ни выкристаллизовался политический
строй, какой бы в ней ни сложился социальный и хозяйственный
уклад, того старого, дореволюционного народа, который людьми
привилегированных классов и в особенности помещиками в го-
раздо большей степени ощущался каким-то природно-народным
пейзажем, чем естественным расширением человеческой семьи,
(о своих крестьянах наши помещики-эмигранты чаще всего
вспоминают с совершенно такою же нежностью, как о березках
у балкона и стуке молотилки за прудом) больше не будет. Из чело-
веконенавистнической, большевистской революции народ выйдет
окончательно очеловечившейся стихией. Разница между людьми
высших классов и многомиллионным массивом народа исчезнет.
Благодаря этому, русская жизнь во многих отношениях станет
лучше и справедливее, но какою-то своею таинственною красотою
она оскудеет. С исчезновением народа, как стихии, неизбежно
изменится и то русское чувство природы, то утонченное осяза-
ние ее одухотворенной плоти, ее космической души, которым так
значительно русское искусство. У современных европейцев его
уже нет, и нет, конечно, потому, что в наиболее цивилизованных
странах Европы народ уже давно как бы расхищен по отдельным
индивидуальностям. Французский и немецкий народы это прежде
всего — люди, — русский, дореволюционный, главным образом,
крестьянский народ — это еще земля. Мне думается, что особая
одухотворенность, хочется сказать, человечность русской приро-
ды есть лишь обратная сторона природности русского народа, его
глубокой связанности с землей. Очевидность этой мысли бросается
в глаза уже чисто внешне: в Европе, в особенности во всех пере-
довых странах, лицо земли в гораздо большей степени опреде-
лено цивилизованными усилиями человеческих ума и воли, чем
первозданными стихиями природы. Русская же дореволюционная
деревня была еще всецело природной: жилье — бревно да солома,
заборы — слеги да хворост, одежда — лен да овчина, дороги, за ис-
ключением редких шоссе, не проложены, а наезжены. А за этим,
цивилизацией еще не разбуженным миром, подобный коллективно-
му «дяде Брошке»1 тот русский народ, на котором держалась наша
единственная по вольности своего дыхания, во многом, конечно,
грешная, но все же и прекрасная жизнь.
Жизнь эта убита, ей никогда не воскреснуть. В России, быть
может, возможно восстановление пореволюционной монархии,
но в ней невозможно восстановление того дореволюционного быта,
тоска по которому, что греха таить, с каждым годом все сильнее
звучит в душе. Слава Богу, вместе с ней крепнет и тоска по тому
русскому народу, который, не ведая что творит и не жалея себя,
покончил с этой жизнью и выбросил нас на чужбину. Даже странно
как-то: в дни, когда несправедливые глаза отказываются смот-
реть на приютивший нас западно-европейский мир, передо мною
встают не родные лица оставленных близких и друзей, а милые
облики родных калужских мест, одни названия которых: Шаня,
Шаняны, Шорстово, Кондрово, Ираидово, Угра, — звучат в душе
непередаваемой в словах, ворожащей музыкой. Под эту музыку
в памяти всплывают целые толпы простого народа, окружающего
наш дом, но не сливающегося с людьми, живущими в нем.
Народ — это вечно висящие на задней садовой калитке вихра-
стые, ноздрястые, быстроглазые ребятишки, неустанно волокущие
в барский дом продать за копейку все, что попало: щуку, карася,
ежа, ужа, сыча или какую-нибудь, по их мнению, диковинную
лягушку. (Все знали, что садовнику было приказано покупать
для зверинца всякую живность.)
Народ — это молодые, веселые бабы с певучими голосами, при-
носящие на кухонное крыльцо то решета душистой земляники,
которой почему-то теперь нет во всем мире, то кошелки с белыми
отборными грибами.
Народ — это нищенки-побирушки, древние согбенные старухи
с огромными мешками через оба плеча, с потухшими слезливыми
глазами, с мелко-иссеченной коричневой кожей на жердястых,
в пыли и глине ногах.
Народ — это парни и девки в пестрых рубахах и цветистых
платках, с громкою заливчатою песнью возвращающиеся с работ
на деревню, это серые мерно шагающие за плугом пахари, это
полумифические в овчинных тулупах и волчьих шапках «деды
Морозы», зябко поспевающие за своими тяжело нагруженными
розвальнями.
Народ — это гуськом спускающиеся за мальчишкой пово-
дырем с Масловской горы слепые, которые, закатив к небу свои
страшные бельма, ждут у кухонного окна милостыню, оглашая
двор гнусавым пением о «Смердящем Лазаре», это говоруньи
богомолки, которых поят чаем в буфетной, и «беглые» монахи
Тихоновой пустыни, в два счета спроваживаемые со двора няней
Сашей, почему-то считавшей эту обитель, в отличие от Оптиной,
пристанищем всяких тунеядцев и жуликов.
Русская армия, ее Верховный главнокомандующий, ее доб-
лестные офицеры — достаточно вспомнить Крыленковскую рас-
праву с генералом Духониным 2 и эвакуацию Крыма — такою
страшною ценою заплатили за грехи прошлого, что для каждого
русского человека, в особенности для русского офицера, было бы
величайшим счастьем не возвращаться памятью к тому темному
прошлому, поругание которого все еще продолжает быть люби-
мым занятием всех злостных хулителей русской чести. Но что же
делать? Как из песни не выкинуть слова, так и из революционной
трагедии России не выкинуть вины разбитой японцами староре-
жимной армии.
Необходимость внутренне осилить всё, что с нами произошло,
неумолимо требует от нас осознания и этой вины. Единственное,
что каждый из нас, бытописателей бывшей России, должен строго
требовать от себя, это то, чтобы в его воспоминаниях была правда,
а в обличениях не злоба, а скорбь. Хочется верить, что эту правду
и эту скорбь услышат в моих воспоминаниях и те белые офицеры,
которым уже давно ясна черта, отделяющая священную белизну
первопоходной идеи от той нудной белоэмигрантской идеологии,
которая в своей фарисейски-мелочной ненависти к советской вла-
сти нераскаянно славит не только подвиги, но и грехи прошлого,
мешая тем самым возрождению России.
То, что тридцать лет тому назад ранило меня в поведении Вин-
дельбанда3, впоследствии перестало меня удивлять. Шаблонные
русские рассуждения о том, что все мы гораздо искреннее, душев-
нее и глубже европейцев, и в частности немцев, естественны и по-
нятны у эмигрантов, но явно не верны. Верно лишь то, что русская
интеллигентская культура сознательно строилась на принципе
внесения идеи и души во все сферы общественной и профессио-
нальной жизни, в то время как более старая и опытная европей-
ская цивилизация давно уже привыкла довольствоваться в своем
житейском обиходе простою деловитостью. Остроумнейшая со-
циология Зиммеля4 представляет собою интересное оправдание
этой европейской практики. По мнению Зиммеля, вся уравно-
вешенность и уверенность человеческого общежития покоится
на том, что мы не слишком заглядываем друг другу в душу. Знай
мы всегда точно, что происходит в душе нашего шофера, поль-
зующего нас доктора и проповедующего священнослужителя,
мы иной раз, быть может, и не решились бы сесть в автомобиль,
пригласить доктора или пойти в церковь. Не ясно ли, что в этом
нежелании знать душу обслуживающих нас профессионалов уже
таится требование, чтобы она не слишком вмешивалась в обще-
ственно-государственную жизнь.
Может быть, это требование и не так бессмысленно, как оно
кажется на первый взгляд. Уже в университете Вересаев5 с особою
душевною чуткостью относился к гуманному призванию медика,
в результате чего из него вышел не очень хороший врач, а довольно
посредственный писатель. Немецкая профессиональная культура
целиком покоится на труде, знании и жажде постоянного совер-
шенствования. Души, в русском смысле, в ней немного, но успех ее
очевиден. Весьма различные стили русской и европейской культур
сказались, конечно, и в различии обеих революций. Но не будем
заглядывать вперед.
Не странно ли, что съехавшиеся в 1908-м году на конгресс фило-
софы, несмотря на революционные громы 1905-го года и на то, что
до начала Великой войны оставалось всего только шесть лет,
не испытывали ни малейшей тревоги за состояние мира.
Правда, в своем вступительном слове президент конгресса,
Виндельбанд, горячо говорил об опасности борьбы «всех против
всех», которую несут с собою популяризация знания и демократи-
зация общества; но, анализируя эти опасности и оптимистически
предсказывая возврат человечества к разумно-гуманитарным
идеалам 18-го века, он в гораздо большей степени волновался
борьбою Сократа6 с софистами, о которой блестяще писал в сво-
их «Прелюдиях», чем своей современностью. Социологическая
незаинтересованность и политическая нечуткость почти всей
неоидеалистической философии Германии были поистине по-
трясающими. Успокаиваясь на том, что Ницше7 — поэт и фило-
лог, а Маркс8 — экономист и политик, маститые профессора
философии или вообще не занимались этими мыслителями, или
занимались ими в целях приспособления их идей к положениям
научной философии, что по тем временам значило — к Канту9.
Зиммель остроумно доказывал, что античное учение Ницше
о вечном возвращении может быть понято как своеобразная трак-
товка категорического императива: «живи так, чтобы, в случае
повторения жизни, ты не имел бы основания желать изменения
пройденного тобою пути». Явно не чувствуя заложенных в марк-
сизме разрушительных энергий, Форлендер10 близоруко подводил
идеалистически-этический фундамент под материалистическое
учение «Коммунистическогоманифеста».
Русская вольная философия, державшаяся в общем и целом
мнения Н. А. Бердяева11, что интерес к вопросам познания всегда
развивается там, где утрачивается доступ к «бытию», и потому,
быть может, более чуткая к вопросам социальной и политической
жизни была, к сожалению, представлена на конгрессе не толь-
ко случайными, мало интересными, но и весьма молчаливыми
мыслителями <...>.
Я, как впрочем и все русские студенты-философы, был всею
душою на стороне немцев, которым американский прагматизм
представлялся страшным варварством и грубым невежеством.
Яковенко12, несколько раз выступавший против прагматистов,
своею полемическою энергией и святительскою внешностью
неизменно вызывал большой интерес к своим критическим за-
мечаниям. В основном и Яковенко, и все другие противники
прагматизма были бесспорно правы: выросший на перекрестке
дарвинизма и марксизма прагматизм был, благодаря своему
утилитарному отношению к высшим духовным ценностям, со-
вершенно не в состоянии не только разрешить, но хотя бы только
правильно поставить основной философский вопрос о природе
истины. Тем не менее в его живом подходе к вопросам устроения
жизни для отвлеченной немецкой философии было много нового,
а для русской, которую мы, русские, к стыду своему знали хуже
немецкой, много своего, близкого. Перекликаясь и с Ницше,
и с Бергсоном13, американский прагматизм стремился, в чем
и была его главная заслуга, к замене схоластически-школьной
философии живою и действенною, всеохватывающею философи-
ей целостного духа. Эта, в своей религиозной глубине русская,
тема захватила меня много позднее — лишь на войне. Не ска-
жу, чтобы немецкие пушки разбили во мне твердыни критиче-
ской философии; они просто повернули душу к другим, более
существенным вопросам. Легкость моего внутреннего отхода
от Канта, освоение которого я, однако, и поныне продолжаю
считать необходимым условием серьезного изучения фило-
софии, объясняется, конечно, чужеродностью его философии
всему моему душевному и умственному строю. Боже, с какими
муками усваивал я в свои первые семестры «Критику чистого
разума». Ночи напролет бродя по горам Гейдельберга, смотрел
я, бывало, на летящую сквозь облака луну, на переливающийся
огнями сизо-туманный город подо мною, с его мостами и башня-
ми, на возникающую в моем представлении за Гейдельбергом,
Берлином и Варшавой, Москву (вот Георгиевский переулок,
за обеденным столом сидят все наши) и никак не мог поверить,
что весь этот с детства знакомый, устойчивый мир всего только
содержание моего сознания, которому на самом деле или вообще
ничего не соответствует, или нечто, о чем я не в силах составить
себе ни малейшего представления.
Не знаю, как бы я осилил все эти трудности, если бы не внезап-
но возникшее во мне увлечение немецкой романтикой и мистикой.
Новалис и Шлегель, Шеллинг и Ба ад ер, Мейстер Эккехардт,
Плотин и Рильке14 не только помогли мне освободиться от гно-
сеологической муки, но и подготовили мою встречус русской
философией. Во время работы над своею докторскою диссертаци-
ей о Соловьеве15, за изучением Одоевского, Чаадаева, Хомякова
и Киреевского16 я испытывал большую радость первой встречи
наивно реалистического детского восприятия мира с положе-
ниями научной философии. Моя большая программная статья
«Жизнь и творчество», опубликованная в 1913-м году в «Логосе»,
представляет собою первый набросок философской системы,
пытающейся на почве кантовского критицизма научно защитить
и оправдать явно навеянный романтиками и славянофилами
религиозный идеал.
По моим наблюдениям, в конце 19-го века и еще более в начале
20-го в каждой русской семье, не исключая и царской, обязательно
имелся какой-нибудь более или менее радикальный родственник,
свой собственный домашний революционер. В консервативно-
дворянских семьях эти революционеры бывали обыкновенно
либералами, в интеллигентски-либеральных - социалистами,
в рабочих — после 1905-го года иной раз и большевиками. Нельзя
сказать, чтобы все эти тайные революционеры были бы людьми
идеи и жертвы. Очень большой процент составляли снесенные
радикальными ветрами влево талантливые неудачники, амбици-
озные бездельники, самооболыценные говоруны и мечтательные
женолюбы. (Левая фраза тогда очень действовала на русских
женщин).
Вглядываясь в революции 20-го века, нельзя не видеть, что
свойственный им дух утопического активизма связан с моло-
достью их вождей. Требование русских бунтарей — Бакунина,
Нечаева и Ткачева17 — «долой стариков» бесспорно сыграло в но-
вейшей истории весьма значительную роль. Для большевистского
бунта, как и для фашистских переворотов в Италии и Германии,
характерна, впрочем, не только та роль, которую в них играла
молодежь, но и сознание этой молодежи своей революционной
роли в истории. Причин, объясняющих этот факт, много, и боль-
шинство из них налицо. Мне хочется выделить из них лишь
одну, быть может, самую глубокую. Я думаю, что молодость
особо утопична потому, что она живет с закрытыми на смерть
глазами. В так называемые «лучшие» годы нашей жизни смерть
представляется нам бледною, безликою тенью на дальнем гори-
зонте жизни, к тому же еще и тенью поджидающей наших отцов
и дедов, но не нас самих. Этим чувством здешней бессмертности
и объясняется прежде всего революционный титанизм молодо-
сти, ее жажда власти и славы, ее твердая вера в возможность
словом и делом, огнем и мечом изменить мир к лучшему — одним
словом всё то, что характерно для вождей, диктаторов, героев-
революционеров, чувствующих себя не смертными человеками,
а бессмертными полубогами.
Как безвыходна была бы история человечества, если бы она
почти 2000 лет тому назад не осветилась бы светом христианства.
Отменив богооткровенною истиною все «только» человеческие
мудрствования и навеки победив тишайшею тайною Вифлеемской
ночи все титанические замыслы безбожного самоуправства, хри-
стианство призвало всех нас, юных и старых, здоровых и больных,
богатых талантами и нищих духом к столь великому преобра-
жению мира, перед которым распадаются в прах самые смелые
мечты о революционном переустройстве человеческой жизни.
Не потерять даже и в наши дни веры, что всех борющихся между
собою «героев» в конце концов победит Бог не так трудно, как
оно на первый взгляд кажется. Чтобы не соблазниться всемогу-
ществом зла, надо лишь понять, что истина побеждает и там, где
отрицающая ее ложь, пытаясь на свой лад строить нашу жизнь,
изо дня в день только разрушает ее.
Все эти мысли были у меня в 1914-м году в зачаточном состоянии.
Со страхом и трепетом приступаю к описанию «Февраля». Как
уловить, как передать его раздвоенную душу? В каких словах за-
печатлеть радостную взволнованность целодневных заседаний
в Таврическом дворце, после которых мы часто расходились по до-
мам призрачно-белыми ночами, и медленное расползание по всей
России ржаво-кровавых туманов «Октября», в которых погибло
десятилетиями подготовлявшееся освобождение России.
Противопоставлять «Февраль» «Октябрю», как два периода
революции, как всенародную революцию — партийно-заговорче-
скому срыву ее, как это все еще делают апологеты русского жирон-
дизма, конечно, нельзя. «Октябрь» родился не после «Февраля»,
а вместе с ним, может быть, даже и раньше его; Ленину потому
только и удалось победить Керенского18, что в русской революции
порыв к свободе с самого начала таил в себе и волю к разрушению.
Чья вина перед Россией тяжелее — наша ли, людей «Февраля»,
или большевистская — вопрос сложный. Во всяком случае, нам
надо помнить, что за победу зла в мире в первую очередь отвечают
не его слепые исполнители, а духовно зрячие служители добра.
Боюсь поэтому, что будущему историку будет легче простить
большевикам, с такою энергиею защищавшим свою пролетарскую
родину от немцев, их кровавые преступления перед Россией,
чем оправдать Временное правительство, ответственное за срыв
революции в большевизм, а тем самым в значительной степе-
ни и за Версаль, Гитлера и за Вторую мировую войну. В своих
«Воспоминаниях» Керенский сам говорит, что останься Временное
правительство у власти, оно не допустило бы Версаля.
Я никогда не был революционером, больше того: во мне никогда
не угасал как инстинктивный, так и сознательный протест против
тех левых демократов, марксистов и социалистов-революционеров,
среди которых протекала моя гейдельбергская жизнь. Несмотря
на такое отношение к революции, я принял весть о ней радостно,
в чувстве, что над мрачным унынием изнутри разлагающейся
войны внезапно воссиял свет какого-то ниспосылаемого России
исхода. В безвыходные минуты мы всегда склонны принимать
новое за светлое.
В таком, неожиданно для себя самого, светлом чувстве смотрел
я на своих солдат, быстро выстраивавшихся на косогоре, с кото-
рого в лучах яркого полуденного солнца уже сбегали быстрые
весенние ручьи.
Сотни раз повторяя формулу «за родину и революцию», я дол-
жен был приглушать в себе ощущение несочетаемости этих слов,
из которых первое означало святыню, а второе, смотря по точке
зрения, преступление, болезнь или тяжелую операцию. Требуя
наступления в защиту «земли и воли», я опять-таки должен
был кривить душою, так как ни минуты не верил в то, что на-
ступление действительно необходимо для проведения в жизнь
эсеровской аграрной программы: землю крестьяне могли полу-
чить и от большевиков, бывших против наступления. Доказывая
фронтовикам, что большевики — ставленники немецкого Ге-
нерального штаба, издающие свои газеты на немецкие деньги,
я знал, что говорю неправду, потому что говорю лишь полу-
правду, умалчиваю о глубоко народных корнях большевистского
пораженчества. Защищая старых офицеров от клеветнических
нападок желторотых «маршевиков», еще не нюхавших пороха,
я мучительно переживал чувство глубокой вины перед седыми
полковниками, которым моя защита офицерства не могла не ка-
заться оскорблением его. Ложась во время армейских съездов
спать вместе с солдатами, я не смел подать и виду, что мне было бы
много приятнее переночевать в офицерском собрании.
В этом упрощении и снижении своих чувств и мыслей, в этом
утаивании своего подлинного «я» не только от окружающих,
но и от себя самого, в этом отказе от «независимости сердца»,
которую, как высшую добродетель требовал Бальтазар’9, была
не только мука, которую я всегда чувствовал, но была, как я сейчас
понимаю, и ложь.
Если бы судьбе оказалось угодным когда-либо снова пред-
ложить мне ответственный пост, я не ради себя, не по привычке
к созерцательному сибаритству, а ради успеха порученного мне
дела, отказался бы от него, если бы знал, что мне не сохранить
на предложенном посту многомерности своего сознания. Всякая
деятельность, требующая от деятеля предательства полноты его
личности, не может не разрушать священной тайны жизни тем
цивилизаторским варварством прагматиков-специалистов, от ко-
торого ныне гибнет европейская культура.
Была ли исторически дана хотя бы отдаленная возможность
повести революцию путями, не требующими упрощения и пре-
дательства, — вопрос очень трудный. Лично я уверен, что память
о прошлом и порыв в даль будущего могли бы одинаково сильно
звучать в политическом творчестве Временного правительства,
если бы оно оказалось независимым и достаточно дальновид-
ным. Слишком легко отказываясь от прошлого и слишком бурно
стремясь в будущее, Временное правительство не задумываясь
требовало от сочувствующих ему кругов, прежде всего от офицер-
ства и цензовой России, непосильного для них разрыва с прош-
лым, ставя себя тем самым в маловыгодное для борьбы с больше-
виками положение. Конкурировать с большевизмом по линии его
упрощенного представления о будущем ему было невозможно,
бороться же с большевиками, не опираясь на те круги, которым,
несмотря на сознательное приятие революции, было все же жаль
старой России, было ему непосильно.
Можно по-разному относиться к борьбе русской интеллигенции
с монархией. С монархически-синодальной точки зрения ее можно
считать безумием и даже преступлением; с либерально-гуманитар-
ной и революционно-социалистической — в ней нельзя не видеть
основного смысла новой русской истории. Об одном только как
будто бы невозможен спор: о грандиозном размахе и даже вдохно-
венности нашего за сто лет до октябрьского переворота начавшегося
Освободительного движения.
Глава декабристов, прямолинейно-волевой Пестель20, мечтав-
ший на якобинский лад осуществить «русскую правду» и по со-
вершении своего подвига уйти в монастырь; вселенский бунтарь
Бакунин21, считавший, что для народа не только не надо выдумы-
вать несуществующего Бога, как думал Вольтер, а надо убить, по-
жалуй, и существующего (в существовании Бога Бакунин далеко
не всегда сомневался); пламенный политик и патетический лирик
Герцен, лучшие страницы которого и поныне нельзя перечитывать
без волнения; ясный и светлый анархист Кропоткин22, которому
лишь чрезмерная чуткость социальной совести помешала вырасти
в того большого ученого, которым он был создан; народовольцы,
выходившие после 25-летнего заключения из тюрьмы такими же
несокрушимо верующими в революцию юношами, какими они
в нее попадали; тысячи юношей и девушек, которые, отказы-
ваясь от всех благ жизни, шли в народ, чтобы постичь его правду
и принести ему свободу; восторженный, почти святой террорист
Каляев23, искренне благодаривший суд за вынесенный ему смерт-
ный приговор, — всё это люди громадных размеров, еще ждущие
для уразумения своих душ и дел второго Достоевского и русского
Шекспира в одном лице.
Много разговаривая по пути в Петроград с членами делегации
о свершившейся революции, я с нетерпением ждал встречи с горе-
дом великого преобразователя, революционера Петра 24. Я думал,
что увижу его гневным, величественным, исполненным революци-
онной романтики. Ожидания мои не сбылись. Впечатление было
сильное, но обратное ожидаемому. Петроград и по внешнему виду
и по внутреннему настроению являл собою законченную картину
разнузданности, скуки и пошлости. Не приливом исторического
бытия дышал его непривычный облик, а явным отливом.
Бесконечные красные флаги не веяли в воздухе стягами и зна-
менами революции, а никлыми, красными тряпками уныло
повисали вдоль скучных серых стен. Толпы серых солдат, явно
чуждых величию свершившегося дела, в распоясанных гимна-
стерках и шинелях в накидку праздно шатались по грандиозным
площадям и широким улицам великолепного города. Изредка
куда-то с грохотом проносились тупорылые броневики и набитые
солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трепанные
вихры, шальные, злые глаза...
Нет, это не услышанная мною на фронте великая тема револю-
ции, не всенародный порыв к оправданию добра свободою, а ее
гнусная контртема: мозги набекрень, исповедь горячего сердца
вверх пятами, стихийное, массовое «ндраву моему не препятствуй,
Аленка, не мешай», это хмельная радость о том, что «наша взяла»,
что гуляем и никому ни в чем отчета не даем...
Внимательно всматриваясь в первые недели своего пребывания
в Совете во взаимоотношения вождей и ведомых ими масс, я не раз
подмечал характерную, как мне кажется, для всех революций связь
между рационалистической идеологией первых и иррациональной
психологией вторых. Характернейшею чертою всех призванных
вождей советской демократии было то, что они смотрели на мир
не живыми глазами, а мертвыми точками зрения. Эти мертвые
точки зрения порождали, однако, жизнь. Когда вожди в своем
агитационном исступлении взвинчивали свои точки зрения
до предела, до безумия, глаза масс наливались горячею кровью.
Кажется, среди всех отравляющих массовую душу ядов нет яда
более сильного, чем яд беспредметного утопизма.
В основе всех социалистических утопий лежало чувство, что
революция представляет собою нечто более реальное, чем Россия.
Лишь этим чудовищным смещением основных планов бытия
и объясняются, как мне кажется, все непоправимые ошибки
и даже преступления наших социалистов — интернационалистов.
В своем безудержном восторге перед гением революции они бес-
чувственно разрушали живую Россию. Мне их восторг был всегда
чужд и непонятен. Для меня суть всех мировых революций за-
ключается в преступлениях отцов и дедов перед детьми и внуками,
исправляемых не меньшими преступлениями детей и внуков перед
отцами и дедами. Не признавать справедливости революционной
расплаты за грехи прошлого нельзя, но восторгаться революциями
по меньшей мере излишне.
Такой трезвый взгляд на революцию казался нашим революцио-
нерам ее умалением. Они видели в ней некоего светлого архангела,
осчастливившего Россию своим внезапным появлением в ней.
Считая такие отвлеченные социологические категории, как
буржуазия, пролетариат, интернационал, за исторические реаль-
ности, Россию же лишь за одну из территорий всемирной тяжбы
между трудом и капиталом, наши интернационалисты естественно
ненавидели в России все, что не растворялось в их социологических
схемах: крестьянство как народно-этнический корень России,
православие как всеединящий купол русской культуры и армию
как оплот национально-государственной власти. На борьбу с этими
силами и была потому сознательно и бессознательно направлена
вся их страстно кипучая деятельность.
Крестьянство рассматривалось марксистами-интернациона-
листами и оторвавшимися от своей народнической базы левыми
социалистами-революционерами как некое сырье, подлежащее пе-
реработке в социологически-первокачественный, т. е. в интернацио-
налистически настроенный пролетариат. В отношении право-
славия они ставили своею задачею его разоблачение как орудия
для угнетения масс. В отношении армии они преследовали цель
ее перевоспитания в передовой отряд рабочего интернационала.
Те, кому эти слова покажутся несправедливым преувеличением,
пусть прочтут умные, интересные и по-своему даже справедли-
вые «Воспоминания» Суханова25. «Непосредственное участие
армии в революции было, — пишет Суханов, — не что иное, как
форма вмешательства крестьянства, форма его проникновения
в недра революционного процесса. С моей точки зрения марк-
систа и интернационалиста, это было совершенно неуместное
вмешательство, глубоко вредное проникновение и притом вовсе
не обязательное вообще, а обязанное лишь особому стечению
обстоятельств. Жадное до одной земли, направив все свои го-
сударственные мысли к укреплению собственного корыта, а все
свои гражданские чувства к избавлению от земского и урядника,
крестьянство, будучи большинством населения, имело все шансы
пройти стороной, соблюсти нейтралитет, никому не помешать
в главной драме на основном фронте революции. Пошумев где-
то в глубине, подпаливши немного усадеб, поразгромив немного
добра, крестьянство получило бы свои клочки земли и утихоми-
рилось бы в своем идиотизме сельской жизни. Гегемония пролета-
риата в революции не встретила бы конкуренции, и единственно
революционный и социалистический по природе класс довел бы
революцию до желанных пределов».
Как социалисты-интернационалисты не понимали крестьянства,
так не понимали они и офицерства. Со словами доблесть, честь,
верноподданничество, присяга, подвиг, боевое крещение — они
не связывали никаких положительных представлений. Для них это
были не только пустые, но и кощунственно-лживые слова. Там, где
офицерство переживало величайшую трагедию, вожди пролетари-
ата видели всего только притворство и ложь. Им и в голову не при-
ходило, что офицер, выняньченный денщиком и просидевший всю
войну вместе с солдатами в окопах, способен любить своих солдат
с такою глубиною и нежностью, о которой им, чуждым народу
специалистам по классовой борьбе, трудно создать себе хотя бы
приблизительное представление.
Я уверен, что подсознательная ненависть Совета к офицерству
сыграла в разложении армии более отрицательную роль, чем по-
литически непродуманные меры Временного правительства.
Милюков26 был, конечно, гораздо более искушенным поли-
тиком, чем Гучков27, и гораздо более твердым человеком, чем
князь Львов28, но в вожди революции он так же мало годился, как
ушедший до него военный министр и министр-председатель Львов.
Хороший скрипач-любитель, Милюков оказался весьма тугим
на ухо министром иностранных дел. Дальше я буду подробнее
говорить о том, какую роковую роль сыграло в революции
то, что Милюков не расслышал отнюдь не только шкурнической,
но по существу праведной тоски русского народа по замирению.
Этою глухотою, связанной с безрелигиозностью всего русского
западничества, только и объясняется, по моему глубокому
убеждению, то доктринерское упрямство, с которым Милюков
проводил свою верную союзническим договорам империалисти-
ческую политику.
Надо ли говорить, что настойчивость Милюкова, пытавшегося
и после взрыва революции направить Россию по тому пути, кото-
рый был им выработан в предположении, что в России произойдет
не низовая революция, а дворцовый переворот, не имела ничего
общего с тою твердою волею, которая, в связи с даром быстрого
учета переменившейся обстановки, отличает прирожденных вож-
дей масс. Таких вождей среди членов Временного правительства
не было. Все это были во многих отношениях замечательные люди:
честные, жертвенные и талантливые, которых ни один разумный
и справедливый историк не сможет упрекнуть в корыстной защите
своих классовых интересов, — но не вожди.
Люди власти не легко уходят от власти. Профессионалы по-
литической борьбы, они защищаются до конца, прибегая часто
и к сомнительным средствам. Временное же правительство первого
созыва распустило себя, несмотря на данное народу обещание до-
вести страну до Учредительного собрания, далеко не использовав
находившихся в его распоряжении средств борьбы с Советом.
Гучков, Милюков, а затем и князь Львов покинули свои посты,
не считая для себя возможным нести ответственность за потакание
Совету, а оставшиеся министры пошли по пути сговора с Советом,
не понимая того, что всякой, не парламентарно-условной, а рево-
люционно-безусловной оппозиции и надлежит бороться не за по-
беду своих взглядов во вражьем стане, а за уничтожение власти
своего политического врага.
Декларация Временного правительства, опубликованная в свя-
зи с его первым преобразованием, вернее с его развалом в мае
месяце, является лучшим подтверждением правильности моей
характеристики.
«Основою политического управления страной Временное пра-
вительство избрало не принуждение и насилие, но добровольное
подчинение свободных граждан суверенитету свободно избранной
ими парламентской корпорации. Никогда оно не искало себе под-
держки в физической, а всегда только в моральной силе. С тех пор
как оно существует, Временное правительство ни разу не изменило
этим принципам, а потому оно торжественно слагает с себя от-
ветственность за пролитую кровь. Им не было пролито ни капли
народной крови».
Приводя в своих воспоминаниях это «завещание» Временного
правительства, низвергнутый большевиками Керенский еще
в 1922-м году «открыто» признается, что, несмотря на все пере-
житое, он не может перечитывать прекрасные слова Временного
правительства без «сердцебиения и душевного подъема».
Нет спору, прекрасные слова, но все же вряд ли уместные в устах
революционной власти в момент наступления на нее «безответ-
ственных элементов», стремящихся — как это прекрасно понимали
не только уходившие, но и остававшиеся члены Временного пра-
вительства «разгромить родину и революцию».
Моей душе мало что так претит, как мракобесное издевательство
над «либеральною близорукостью», «интеллигентской мягкотело-
стью» и «красноречивым празднословием нашей интеллигенции»,
в котором с первых же дней революции состязались наши, только
что бездарно выпустившие из своих рук «историческую власть»,
монархисты с большевиками, без стеснения разжигавшими, ради
захвата власти, анархически-шкурнические инстинкты револю-
ционных масс.
Осуждая бессилие и безволие Временного правительства,
я осуждаю его не за то, что оно до конца пыталось защитить сво-
боду, которую ненавидели его враги, а за то, что оно недостаточно
энергично защищало ее от всех свободоненавистников
То, что Временное правительство не считало возможным осу-
ществления образа будущей свободной России насилием, с моей
точки зрения, только правильно. Образ истины тем и отличается
от доктринерских выдумок, что истина не осуществима без доверия
к свободе. Но одно дело не принуждать людей к осуществлению до-
бра и совсем другое — не сопротивляться силою тому злу, которое
всеми средствами борется против его осуществления.
Гнать солдат пулеметами в наступление на защиту родины
и свободы не только нравственно недопустимо, но и практически
бессмысленно: они все равно разбегутся. Но при случае, если нет
иного выхода, то расстреливать трусов и шкурников, стреляющих
в спину наступающим по приказу правительства добровольцам,
не только целесообразно, но и нравственно допустимо.
Поскольку с Временного правительства не может быть снята от-
ветственность за то, что оно своею мягкостью и нерешительностью
потакало наступающему злу, постольку с него, вопреки его воз-
званию, не может быть снята и ответственность за пролитую в ре-
волюцию кровь. <...>
Говоря все это, я чувствовал, что мои слова уже не доходят
до солдат, только что слушавших меня с доверием и сочувствием.
И даже больше: говоря, я чувствовал, что за минуту перед тем
по-разному настроенные солдаты начинают сливаться в какую-то
единообразно-враждебную мне массу.
О природе массы психологами и социологами написано бес-
конечное количество книг. В большинстве этих книг особенности
массовой психологии односторонне выводятся из законов боль-
ших чисел. Недостаточность этого объяснения доказывается уже
тем, что дважды говоря перед тою же толпою в 500-600 человек,
я только во второй раз говорил перед массою. Верно, что массовая
психология окончательно завладевает человеком лишь в толпе,
но зарождается она, как все существенное, в уединенной глубине
человеческой личности. Ленин, в одиночестве думавший о рево-
люции, уже жил массовой психологией.
Сущность личности заключается в совести. Жить по совести —
значит жить в послушании добру и истине и в уважении чужой
свободы: «познайте истину и истина освободит вас». Совестливая
жизнь трудна для всякого человека, ибо она ежедневно налагает
новые цепи на наши страсти, желания, корысти и своевольные
мечты. Потому временами в людях возникает жажда выйти
из подчинения добру, и даже отомстить ему. Но как оправдать
эту жажду восстания на свою же совесть, на свою же волю к до-
бру? Вот тут-то и вступают в свои права законы большего числа,
т. е. массовой психологии. Если на миру и смерть красна, то на ми-
ру и ложь права. Захватывая стремящегося уйти из-под ответ-
ственности добру человека в круговорот своих страстей, толпа
сразу же обезличивает его и лишает всякой самостоятельности.
Обезличенные толпою люди легко сливаются в безликую массу
и лишенные собственной воли послушно подчиняются воле во-
ждя, от которого, однако, неуклонно требуют потакания тем своим
мечтам и корыстям, ради которых ими был поднят изначальный
бунт против своей совести.
Из своей агитационной деятельности я вынес печальное убежде-
ние, что превращение многоликой толпы в безликую массу может
быть иной раз делом нескольких минут. Так оно было и на описы-
ваемом митинге.
Слушая мою первую речь и зло высмеивая моего оппонента,
предлагавшего сейчас же разойтись по домам, солдаты, — каж-
дый сам по себе, но все же и все вместе — напрягали, быть может,
свои последние нравственные силы, чтобы не поддаться соблазну
и не погасить своей совести. Но чем больше они «нудились исти-
ной», тем страстнее подымались в них корыстные страсти и жадные
мечты: зло всегда растет вместе с добром. При наличии такой раз-
двоенности брошенная коммунистическим оратором мысль, что
я самозванец, не имеющий никакого права навязывать им свои
оборонческие требования, естественно должна была подорвать
окончательно в моих слушателях их и без того заколебавшуюся
волю к исполнению своего долга.
Положение, что Керенский, как глава законного Временного
правительства, имеет право казнить своих политических про-
тивников, Ленин же, как вождь безответственной политической
оппозиции, не имеет права на вооруженную борьбу против власти,
мне казалось весьма спорным. Законности власти Керенского
можно было и не признавать, так как он не был ни помазанником
Божиим, ни всенародным избранником, а всего только ставленни-
ком цензовой Думы и самозванного Совета рабочих и солдатских
депутатов. Ленин же с каждым днем все очевиднее превращался
из лидера большевистского меньшинства в вождя широких рево-
люционных масс.
Внешне не без успеха приспособляясь к демократически -
правовой аргументации Временного правительства, я про себя
отчетливо сознавал, что защищаю смертную казнь не на основа-
нии весьма шатких правовых положений, а потому, что не хочу
и не смею без боя уступить большевикам своей России, о которой
сердцем знаю, что только она и есть Россия подлинная.
От этой подлинной России я ждал расцвета религиозной жизни
в освобожденной от синодального омирщения патриаршей церкви,
сохранения при деревнях и селах помещичьих усадеб в качестве
рассадников культуры, что мне казалось совместимым с пере-
дачей большей части помещичьей земли трудящимся, сращения
воедино долго враждовавших у нас между собой культурных
традиций и политических тенденций и превращения русской
интеллигенции из ордена революционной борьбы в созидатель-
ную национальную силу.
Большевистская же Россия без колокольного звона, с не-
многими церквами, превращенными в музеи, и с помещичьи-
ми домами, отведенными под колхозные управления, Россия
пролетаризированного крестьянства и объинтеллигенченно-
го на плоско-просветительный лад рабочего класса, Россия,
ни во что не верящая, кроме как в диалектический материализм
и американскую технику, бесскорбно отрекающаяся от своего
исторического прошлого и нагло издевающаяся над своими про-
виденциальными заданиями, о которых ее великими мыслите-
лями и художниками было сказано так много глубочайших слов,
казалась мне невыносимою пошлостью.
Представление, что Россия, только что вырвавшаяся из стар-
ческих объятий выродившегося монархизма, отдаст себя разнуз-
данному кронштадтскому матросу, у которого за душой ничего
нет, кроме сдобренного матерщиной марксистского жаргона и ле-
нинского разбойничьего посвиста, вызывало во мне непобори-
мое эстетическое и национально-эротическое отвращение. Этим
глубинным отвращением и питалась моя готовность идти на все,
чтобы не допустить захвата власти большевиками.
Нет сомнения, что будущие историки нашей революции, не-
зависимо от их направления, будут уделять особо большое вни-
мание заговору генерала Корнилова29. Значение этого заговора
заключается в том, что своею быстрою, полною и неожиданною
для всех право-заговорщицких кругов победою над мятежным
генералом, Керенский наголову разбил себя самого и тем похоро-
нил «Февраль».
Если верно, что сущность трагедии заключается в том, что добро
и зло, жизнь и смерть вырастают из одного корня, то ничего более тра-
гического, чем «заговор» Корнилова, представить себе невозможно.
Понимание истории как трагедии в христианском сознании
неотделимо от веры в свободу человеческой воли: конечно,
не в смысле возможности любых произвольных действий, а в смыс-
ле всегда возможного для человека правильного выбора из ряда
предложенных ему жизнью путей. Вне такой веры немыслима
нравственная ответственность исторического деятеля перед ис-
тиной и историей.
Не имея никаких шансов стать точною наукой в естественно-
научном смысле этого слова, историоведение, начиная с эпохи
Возрождения, неустанно стремилось стать таковою.
С таким науковерческим стремлением связано типичное
для большинства ученых историков Нового времени отрицание
таких основных категорий исторического познания, как трагедия,
свобода воли, личная нравственная ответственность и соборная
народная вина.
Нельзя, однако, сказать, чтобы в своем стремлении очистить
историческую науку от остатков «мифических» представлений
современные историки и историософы были бы вполне после-
довательны. Изучая их труды, замечаешь, что, не допуская
откровенно религиозного, в частности христианского, подхода
к исторической жизни, они иногда открыто, а иногда контра-
бандою вносят в свою, будто бы строго научную, работу самые
разнообразные полуметафизические и полумифические, во вся-
ком случае сверхнаучные представления. Одни, в особенности
консервативные немцы, часто говорят о судьбе, о каких-то ано-
нимных исторических силах, о народных и эпохальных душах,
другие же, прежде всего социалисты, говорят о неотменных со-
циально-экономических законах и о господствующих в истории
циклических ритмах.
При всей разнохарактерности этих понятий и построений в них
все же присутствует единая и весьма характерная для последних
четырех столетий европейского развития тенденция отрицания
истории как процесса свободного сотрудничества Всемогущего
Бога и в Боге свободного человека.
Если встать на особо распространенную в современной исто-
рической науке социологическую точку зрения, характерную
не только для марксистских ученых, но и для тех, которых марк-
систы именуют представителями буржуазной науки, то можно
с легкостью нарисовать убедительную картину той неотвратимой
необходимости, с которой Февральская революция скатилась, или
поднялась — это уже вопрос политической оценки, — к больше-
вистскому «Октябрю».
Сущность социологической точки зрения заключается в по-
следнем счете в признании общественных слоев, прежде всего
классов, за главные силы истории. Закономерная смена этих
коллективных сил у руля политической власти оказывается
при такой постановке вопроса главным содержанием историческо-
го процесса. В четком чертеже такой упрощенной схемы всякая
революция превращается в борьбу упорствующего у власти клас-
са со своим закономерным наследником. «Значение личности
в истории», о котором у нас было так много споров, сводится
при социологическом подходе к историческому процессу почти что
к нулю: историческая личность превращается в орган безличного
коллектива; вождь — в ведомого, в покорного массе глашатая ее
нужд и требований.
Приложение этой схемы к нашей революции дает как будто бы
очень убедительную картину, допускающую к тому же как правый,
так и левый варианты.
Сущность правого, кадетски-меныпевистского варианта за-
ключалась в характеристике Февральской революции как буржу-
азной; сущность левого, циммервальдского, за которым стояли
меньшевики-интернационалисты, левые эсеры и большевики, как
потенциально-пролетарской.
Защитники правого варианта считали, что на смену феодально-
реакционным кругам в пореволюционной России должны прийти
к власти прежде всего буржуазно-либеральные силы и что всякая
большевистская попытка обогнать буржуазию и «узурпировать»
власть неизбежно приведет к разгрому страны.
Сторонники левого варианта, исходя отчасти из учения Маркса
о прыжке из царства необходимости в царство свободы, отча-
сти же из анархо-славянофильской мысли Герцена30, что России
не к чему строить шоссейные дороги в эпоху железнодорожных
путей, твердо шли к диктатуре пролетариата и беднейшего
крестьянства.
При всей противоположности обоих вариантов они в послед-
нем счете сходились на понимании той роли, которую генералу
Корнилову надлежало сыграть в революции. Как кадеты и стояв-
шие направо от них силы, так и левые социалисты видели в нем
врага советской демократии. Разница была только в том, что пра-
вый стан жаждал разгрома революционной демократии, а левый
мечтал о разгроме Корнилова и стоявших за ним сил.
Диктуя по утрам передовые статьи, которые я к пяти часам
привозил в редакцию, я отдавал себе ясный отчет в их полной
бездейственности, а потому и ненужности: революция, очевидно,
вступала в период, когда слова, независимо от их правильности
и талантливости, теряли не только всякую власть над жизнью,
но и вообще всякий смысл. Наступало время рассекающих реше-
ний и решающих действий. Эго отвлеченно понимала буржуазия,
которая, не действуя, настойчиво требовала действий от «главно-
уговаривающего» Керенского. Лучше буржуазии это понимали
большевики, с бешеною энергией рвавшиеся к своей цели. Правда,
в Петроградском совете, в их главной цитадели, так же днями
и ночами лились многословные речи, как и во всех других учреж-
дениях, но здесь они лились как масло в огонь действия — были
настоящим действием.
На заседаниях Петроградского коммунального совета господ-
ствовала совершенно другая атмосфера, чем во Всероссийском, где
все еще коноводили Церетели31 и его единомышленники.
Назвать заседанием то, что непрерывно творилось в Смольном,
впрочем, никак невозможно. Это мирное, спокойное слово здесь
неприменимо. Сборища Петроградского совета были не заседа-
ниями, а столпотворениями. Здесь все находилось в движении,
куда-то неслось, куда-то рвалось. Это была какая-то адская
кузница. Вспоминая свои частые заезды в Смольный, я до сих
пор чувствую жар у лица и помутнение взора от едкого смрада
кругом. Воля, чувство и мысли массовой души находились здесь
в раскаленном состоянии. С подиума эстрады точно и злостно,
словно удары молота на наковальню, падали упрощенные форму-
лы и страстные призывы вождей международного пролетариата.
Особенно блестящ, надменен и горяч был в те дни Троцкий32,
особенно отвратителен, нагл и пошл — Зиновьев33. Первому хоте-
лось пустить пулю в лоб, второго — растереть сапогом. Унижало
чувство бессильной злобы и черной зависти к тому стихийно-
великолепному мужеству, с которым большевики открыто изде-
вались над правительством, раздавали купленные на немецкие
деньги винтовки рабочим и подчиняли себе полки петроградского
гарнизона. Конечно, задача большевиков облегчалась тем, что
заодно с ними действовали и все низменные силы революции:
ее нигилистическая метафизика, ее народно-бунтарская пси-
хология, требующая замирения на фронте и разгрома имущих
классов, ее марксистская идеология, согласно которой задача
пролетариата заключалась не в овладении государственным
строем, а в окончательном разрушении его. Все это так, но надо
все же признать, что в искусстве восстания, изучением которого
особенно увлекался Ленин, большевики показали себя настоя-
щими мастерами.
Полную противоположность Петроградскому совету представ-
лял собою открытый Керенским 7-го октября Совет республики,
так называемый Предпарламент. Привлекши сразу же после
победы над Корниловым в новое коалиционное министерство
не только кадетов, но и представителей крупного промышлен-
ного капитала, Керенский не мог рассчитывать на дальнейшую
поддержку Всероссийского совета. Управлять же страной, не опи-
раясь на организованное общественно-политическое мнение, он
не считал для себя возможным. В результате такого положения
вещей и возник Предпарламент, созванный на приблизительно
тех же основаниях, что и Московское совещание.
Монументальность, с которою неистовый Ленин, в назидание
капиталистической Европе и на горе крестьянской России, при-
нялся за созидание коммунистического общества, сравнимо разве
только с сотворением мира, как оно рассказано в книге Бытия.
День за днем низвергал он на взбаламученную революцией
темную Россию свое библейское: «да будет так».
Да будут солдаты дипломатами и да заключают они на собствен-
ный риск и страх перемирие с неприятелем...
Да будут рабочие контролерами промышленности: пусть рас-
крывают торговые книги фабрикантов, пусть сами устанавливают
размеры производства и цены на фабрикаты.
Да будут бедняки хозяевами земли.
Да перейдут помещичьи земли в распоряжение земельных
комитетов.
Да будут народы России хозяевами своей судьбы: если им мало
самоопределения в пределах России, пусть отделяются от нее.
Да будут школьники хозяевами школы: пусть их коллективной
воле подчиняются учителя и родители: в детях, а не в стариках
залог счастья грядущего мира.
Да будут художники глашатаями будущего.
Да здравствуют футуристы, ломающие старые формы искусства,
как революция ломает формы старого быта.
Да не будет Бога, да не будет церкви, да будет коммунизм.
Декреты оглашались один за другим, но коммунизма не получалось.
В ответ на ленинские «да будет так», жизнь отвечала не би-
блейским «и стало так», но всероссийским «и так не стало».
Перенесенное в плоскость человеческой воли творчество из ничего
не созидало новой жизни, а лишь разрушало старую.
Увидав это и испугавшись сделанного, большевики решительно
переменили курс. Как бы вспомнив победоносцевское: «Россию
надо подморозить», они отказались от своего анархо-коммуни-
стического законодательствования и повели энергичную борьбу
за централизацию и бюрократизацию власти.
Под наркозом соответственно измененной агитации началась бы-
страя демобилизация всякой власти на местах. Рабочий контроль
был перемещен в «главки». В Москве появились всевозможные
«главбумы», «главлесы», «главсахары» ит.д. Власть волостных
земельных комитетов была сильно урезана. Власть в школах была
возвращена учителю-коммунисту, а в армии комиссару и красному
офицеру. Национальностям, входящим в состав России, было объ-
явлено, что самоопределяться вплоть до отделения могут только
свободные, т. е. управляемые коммунистическими советами наро-
ды. Практически это означало, что отделяться от Р.С.Ф.С.Р. имеют
право лишь те национальности, которым и в голову не может прий-
ти отделиться от Красной Москвы. За желающими же отделиться
нациями это право признано быть не может, так как принцип
интернационала не совместим с пережитками мелкобуржуазного
национализма.
Под знаком этой своеобразной, но вполне последовательной
с большевистской точки зрения логики большевики и начали
свое кровавое собирание грозившей распасться России, оправ-
дывая своей политикой мудрое слово Жореса34, что малая доля
интернационализма удаляет от национализма, а большая — возвра-
щает к нему...
Нельзя сказать, чтобы новая, бюрократически-централизо-
ванная система управления устраивала бы жизнь лучше анархо-
коммунистической. На починку сарая мужику в «Главлесе» было
еще труднее получить тесу, чем в «Волисполкоме». Бумага «Глав-
бумом» отпускалась исключительно на партийную литературу.
О сахаре в России в те времена никто и не мечтал.
Управу на продолжавшую произвольничать местную власть
в высших инстанциях можно было найти только тому, у кого
в Москве были личные или партийные связи. Людям без связей
лучше было и не соваться в центр, так как вокруг «красных» пред-
седателей всевозможных «главков», красных директоров и даже
красных писателей и ученых сразу же начала слагаться такая
густая атмосфера интриг, доносов, шпионажа и взяточничества,
что было трудно дышать и страшно двигаться. Со дня на день креп
террор, людей преследовали не только за их деяния и мысли,
но и за их бездейственное, немое бытие. Смертные приговоры
выносились и приводились в исполнение не в порядке наказания
за преступление, а в порядке ликвидации чужеродного и потому
не пригодного для социалистического строительства материала.
Помещики, буржуи, священники, кулаки, белые офицеры также
просто выводились в расход, как в рационально поставленных
хозяйствах выводится в расход одна порода скота ради введения
другой.
Под угрозою этого хладнокровного, рационального террора
во всей не пролетарской России начался небывалый по своим
размерам процесс внутреннего и внешнего перекрашивания в за-
щитный цвет революции.
Тысячи и тысячи людей, насильнически выгнанных револю-
ционным законодательством и произволом масс из своих поме-
щичьих усадеб, городских особняков и даже скромных интелли-
гентских квартир, бросали вместе с накопленным добром и весь
свой миросозерцательный багаж, дабы хоть кое-как устроиться
под спасительной крышей марксистской идеологии. Толпы этих
обнищалых, внутренне неприкаянных переселенцев заполняли
собою в качестве служащих, а зачастую даже и руководителей
всевозможные советские учреждения, придавая жизни неуловимо-
призрачный, двоящийся характер. Охваченные со всех сторон
партийным шпионажем, эти новоявленные «товарищи» легко
запутывались в нем и, спасая себя, выдавали других. Нет сомне-
ния, что безликий и вездесущий шпионаж был самою страшною
стороною террористической системы большевизма. Сердце каж-
дого человека билось не в собственной груди, а в холодной руке
невидимого «чекиста».
Несмотря на этот ужас, в нашей советской жизни первых лет
было нечто по своей значительности, весомости, а минутами даже
и просветленности решительно несравнимое со всем, что мы пере-
живали до революции в России и после нее в Европе. Быть может,
В. В. Розанов35 наиболее точно указал на это ни с чем несравнимое,
назвав свои записки о советской жизни «Апокалипсисом нашего
времени». Действительно, в первые годы большевистской револю-
ции во всех кругах было чувство, что старый мир кончился и что
на смену ему идет новое и небывалое.
Для коммунистов кончилась « предистория» и началась история,
кончилось царство буржуазии и началось царство социализма,
кончилось царство необходимости и началось царство свободы,
в которое они, следуя известному слову Маркса, стремились не по-
степенно перейти, а мгновенно «переброситься».
Антибольшевистской Россией события воспринимались, конеч-
но, иначе. Православному сознанию и исповедничеству больше-
визм представлялся не началом истории, а ее концом, не утреннею
звездою грядущего светлого царства, а вечернею зарею запутав-
шегося в грехах мира. Многие ощущали Ленина антихристом
и ждали Божьего суда. В гонимых церквах звучало «покайтесь»,
и в сердцах, наперекор творящемуся ужасу, крепла вера в новое
небо и новую землю.
Неравная борьба этих в духе непримиримых, но в жизни сложно
переплетавшихся апокалипсисов определяла собою и внешний
быт, и внутренний смысл эпохи. Марксистская эсхатология злобно
разрушала привычную жизнь и изо дня в день изменяла и перепла-
стовывала древний образ России. Христианская, поскольку у нее
хватало сил, осмысливала это разрушение углубленным созерца-
нием его, неведомого большевикам, сверхисторического смысла.
Насколько страшны были первые годы революции классоне-
навистническим растлением общества и революционным пере-
крашиванием России, настолько же значительны они были тем,
что все вещи, чувства и мысли начали постепенно обнаруживать
свой удельный вес, входить в истину своей сущности, своего под-
линного значения. Не только верующим, но и неверующим стано-
вилась понятной молитва о хлебе насущном, так как вся Россия,
за исключением большевистской головки, ела свой ломоть черного
хлеба как вынутую просфору, боясь обронить хоть крошку на пол.
Тепло, простор, уют исчезли из наших квартир, но в новых, часто
убогих убежищах глубже ощущалось счастье иметь свой собствен-
ный угол, крышу над головою. Маленькие железные печурки,
по прозванию «буржуйки», вокруг которых постоянно торчали
холод и голод, благодарно и первобытно ощущались почти что
священными очагами жизни. По всей линии разрушающейся
цивилизации новый советский быт почти вплотную придвигался
к бытию. Становясь необычайным, все привычное своеобразно
преображалось и тем преображало нашу жизнь. Сквозь внешнюю
оболочку вещей всюду видимо проступали заложенные в них
первоидеи. Насаждая грубый материалистический марксизм,
большевики, вопреки своей воле, возрождали платонизм и прежде
всего, конечно, в сфере внутренней жизни.
В свете «красной звезды» всем нам становилось по-новому ясно,
что есть любовь, дружба, чем поэт отличается от версификатора,
подлинный философ от профессора философии, герой от позера
и коренной русский человек от случайного по Руси прохожего.
Распознавание сущности становилось жизненною необходи-
мостью для каждого из нас, потому что на каждом перекрестке
стояла судьба, потому что каждый поворот означал выбор между
верностью себе и предательством себя.
В нашей внешней до убожества упрощенной жизни в те дни
на каждом шагу совершались сложнейшие нравственные про-
цессы, руководить которыми не могли ни привычные точки зре-
ния, ни унаследованные нормы. Чтобы устоять, чтобы оградить
себя от самого страшного, от гибели души и совести, надо было
иметь живые, неподкупные глаза и владеть даром интуитивного
распознавания «духов». Жизнь на «вершинах» становилась био-
логическою необходимостью; абсолютное «бытие» переставало
быть возвышенным предметом философского созерцания и поэти-
ческого вдохновения, с каждым днем оно все больше становилось
единственно возможною опорою нашей каждодневной жизни.
Без веры в свой долг, в свою звезду, в свою судьбу, в Бога нельзя
было трястись в тифозном вагоне за хлебом для стариков и детей,
нельзя было быть уверенным, что близкий человек не предаст тебя
на допросе и что ты сам скорее умрешь, чем предашь его.
Так всякий час, всякий взор, всякий жест наполнялись предель-
ною серьезностью и первозданным значением.
Это вынужденное восхождение душ — о, конечно, не всех,
но тех, в которых спасалась душа России — к вечным ценностям
глубже всего свершалось в Москве, которая отнюдь не была только
грязным и разваливающимся, но и совершенно фантастическим
городом, в котором призрачно переплетались все времена и про-
странства русской истории.
Величайшая разница между национал-социалистической
и большевистской революциями заключается в том, что национал-
социалисты все заранее продумали, большевики же в техническом
отношении переворота не подготовили. Национал-социалисты
пришли к власти с готовыми списками министров, гаулейтеров
(губернаторов) и всех остальных, более или менее важных государ-
ственных чиновников и партийных руководителей. В портфелях
этих будущих правителей задолго до переворота лежали детально
разработанные планы постепенных мероприятий по переустрой-
ству либерально-парламентарного государства в однопартийную
диктатуру вождя — Гитлера. Революционный беспорядок длился
в Германии всего только несколько дней. С тревогою «древнего
хаоса», которая охватила Россию осенью 1918-го года, немец-
кий беспорядок не имел ничего общего. Это был тот простой
профессиональный беспорядок, что неизбежен на всякой фабрике
во время расширения дела и установки новых машин. Наскоро
установив свои идеологические двигатели и повсюду проложив
свои узкоколейные организационно-административные рельсы,
национал-социалисты так быстро вынесли сор и вымели двор, что
приехавшему извне человеку никак нельзя было догадаться, что
в Германии только что произошла величайшая революция.
Казалось бы, из такого положения вещей должна была бы вы-
текать гораздо большая, чем в большевистской России, свобода.
На самом же деле получилось как раз обратное. По крайней мере
год в большевистской Москве можно было говорить и творить вещи,
за которые в Германии тебя сразу же посадили бы в концентраци-
онный лагерь. Объясняется это, конечно, не большею либераль-
ностью большевиков, а тем, что в насквозь проорганизованном
гитлеровском государстве властям все до последней мелочи было
видно и слышно. В России же, благодаря недохвату пригодных
для управления людей, долгое время царил такой хаос, в котором
осмотрительному человеку было возможно укрыться от глаз Чека.
Удайся Ленину сразу же на немецкий лад прозрачно заморо-
зить Россию, никому из помещиков, буржуев и политических
противников большевизма не удалось бы пережить первого пери-
ода революции. Спасибо марксизму за его теорию необходимого
разрушения буржуазно-государственного аппарата. Не последуй
Ленин этому учению, ему было бы легче скрутить непокорную
Россию. Но он последовал. Сразу же разрушил недоразрушенные
Временным правительством учреждения и принялся все строить
заново. Наскоро созданный им партийно-государственный аппарат
работал решительно, но технически из рук вон плохо. Его беспо-
мощность и была нашею свободою. Каждую минуту можно было
быть ни за что расстрелянным, но одновременно было возможно
безнаказанно не исполнять прямых приказаний власти.
Говоря о жалком остатке свободы, которым мы первое время
пользовались в большевистской Москве, я сознательно не касался
вопроса о свободе печати. Этой свободы беспорядком не объяснишь:
ведь газеты и журналы не прятались в подполье, а открыто выхо-
дили с разрешения, или, по крайней мере, с попущения власти.
Казалось бы, чего проще: взять и запретить всю антибольшевист-
скую печать. Большевики этого не сделали. Почему?
Ответа на этот вопрос, думается, надо искать в том, что такие
мероприятия, как отмена частной собственности, расширение
меншинственного права на самоопределение, вплоть до выделения
из состава Республики, и демобилизация русской армии в самый
разгар германского наступления, с передачей защиты русской
революции немецкому пролетариату, ощущались большевиками
подлинным революционным творчеством, мужественным «отре-
чением от старого мира». В удушении же печати не было ничего
нового, ничего революционного и парадоксального. Закрывая
газеты, большевики не могли не чувствовать, что они возвраща-
ются в ненавистный им старый мир, и это в глубине души было
им, быть может, все же неприятно. Дух творческого радикализма
и рассекающей жестокости был им исконно свойственен, скуд-
ный же дух реакции завладевал ими лишь постепенно.
Утверждение наших либералов и социалистов, что дух боль-
шевизма с самого начала был духом реакции, социологически,
конечно, не верно. Несомненно, большевики войдут в историю
наследниками Великой французской революции, а не наследни-
ками романтически-националистической реакции против нее, как
властители фашистской Италии и национал-социалистической
Германии. В том, что большевики во Второй мировой войне ока-
зались на стороне западных демократий, есть безусловно свое-
образная историческая логика.
Одною из наиболее центральных фигур философской, да и во-
обще духовной жизни советской Москвы был вплоть до нашей
с ним высылки Николай Александрович Бердяев. Большевистский
вихрь не только взволновал его, как всех нас, но и оплодотворил,
как немногих. В его голове и сердце неустанно клокотали тысячи
мыслей и страстей. Ни раньше, ни позже не чувствовал я вулка-
нической природы бердяевского духа так сильно, как в последние
годы нашей жизни в Москве.
Гневно критикуя интеллигенцию и в особенности народников
всех эпох и видов, начиная со славянофилов и кончая коммуни-
стами, Бердяев не щадил и русского народа, не выдержавшего,
благодаря слаборазвитому в нем чувству чести, тяжелого испы-
тания войны и оказавшегося «банкротом».
Хотя Бердяев в эмиграции и не примкнул к евразийцам (его
бескомпромиссное свободолюбие отталкивалось от фашистских
элементов их государственного учения), он уже в 1920-м году
развивал евразийскую теорию, обвиняя интеллигенцию в том,
что она насильнически соединила восточную по своей стихии ду-
шу русского народа с западническим сознанием и тем помешала
оформлению России в тот своеобразно-синтетический Востоко-
Запад, каким она была задумана Господом Богом.
С этою центральною со времен спора славянофилов с западни-
ками историософскою темою у Бердяева сливалась вторая тема:
правильного соотношения мужского и женского начал в государ-
ственном и культурном творчестве народов.
Объяснение неорганического, сверх всякой меры разрушитель-
ного характера нашей революции Бердяев искал в том, что Россия
не сумела своевременно пробудить в себе мужское начало и им
творчески оплодотворить народную стихию. Уж очень долго она
невестилась, ожидая жениха со стороны: то призывала древнего ва-
ряга, то современного немца и кончила чужеплеменным Марксом.
Явлением одновременно и своим, и мужественным был в России
только Петр Великий. Но этот муж оказался насильником, изуро-
довавшим женственную душу России. Народ нарек его антихри-
стом, и даже порожденная его реформами интеллигенция сразу же
подняла знамя борьбы против созданного им на западный лад
государственного механизма.
На почве такого неблагополучного взаимоотношения муж-
ского и женского начал в России и развилась, по Бердяеву, свое-
образная «метафизическая истерия», склонность к одержимости,
кликушеству.
К сожалению, Православная Церковь оказалась не в силах
уврачевать этот недуг, так как в ее собственных недрах шла ана-
логичная борьба между чужеродным византийством и народной
хлыстовщиной. Питая подвигами своих святых православную
веру, она дала русскому народу возможность вынести его трудную
историю, но закала личности, самодисциплины души и культуры
она в нем выработать не смогла.
Теряя догматическую укрепленность веры, тонко подмечает
Бердяев, французы становятся скептиками; теряя глубину ми-
стической жизни - немцы становятся критицистами; русские же,
утрачивая апокалиптическое чаяние Царствия Небесного, —
становятся нигилистами. Большевизм, — формулирует Бердя-
ев, — есть не что иное, как смесь подсознательного извращенного
апокалипсиса с нигилистическим бунтарством.
Исходя из такого понимания большевизма, Бердяев налету
переустраивал и переоценивал все основные понятия своей соци-
альной философии. Идейно он все определеннее склонялся в сто-
рону христианского консерватизма, но по темпераменту оставался
революционером, а потому и насильником как над историческими
фактами, так и над чужими учениями.
Переоценка ценностей происходила в те дни не в одном Бер-
дяеве. Хорошо помню очень показательное по своей тенденции
выступление одного из «мусагетских юношей», Сергея Нико-
лаевича Дурылина36, принявшего весьма для меня неожиданно
священнический сан. В старенькой рясе, с тяжелым серебряным
крестом на груди, он близоруко и немощно читал у Бердяева
доклад о Константине Леонтьеве37. Оставшись, очевидно, и по-
сле принятия сана утонченным эстетом, отец Сергий Дурылин
убежденно, но все же явно несправедливо возвеличивал этого,
в глубине души скептического аристократа и тонкогоценителя
экзотических красот жизни, лишь со страху перед смертью при-
нявшего монашество, за счет утописта, либерала и всепримири-
теля Соловьева.
Соловьевской веры в возможность спасения мира христианством
в докладе Дурылина не чувствовалось. Речь шла уже не о том, как
обновленным христианством спасти мир, а лишь о том, как бы
древним христианством заслониться от мира.
Имена Жозефа де-Местра, Шатобриана и Бональда становились
с каждым днем все популярнее38. Я сам засел за перечитывание
«Философии мифологии и откровения» Шеллинга.
Если бы в моей памяти не темнел небольшой кабинет Николая
Александровича и не светилась бы красными бликами шелковая
обивка его гостиной, мне было бы много грустнее вспоминать на-
шу подсоветскую жизнь. В те годы насильнического попирания
свободы и личности с особою силою ощущались «первозданные»
реальности жизни и общение в духе становилось такою же неотъ-
емлемою потребностью, как еда и сон.
Удивляться чувствительности большевиков знающим историю
людям, впрочем, не приходится. Биографии великих революционе-
ров учат нас тому, что жестокость и сентиментальность — родные
сестры. Перед тем как начать подписывать смертные приговоры,
«неподкупный» Робеспьер старательно писал чувствительные
стихи. До опубликования своего кровожадного коммунистического
манифеста Марат 39 работал над слащаво-сентиментальным рома-
ном, и даже Наполеон40, увлекавшийся гётевским «Вертером», со-
чинил любовную новеллу. А Дзержинский?41 Разве размышления
и стихи его дневников не верх лунатической слезоточивости?
Да, Достоевский прав, слишком широким создан человек, надо бы
его сузить. Но в революцию он не сужался, а все безудержнее раз-
ливался во всю свою и смрадную, но и вдохновенную ширь.
Через Ольгу Александровну дошли до нас слухи, что в Германии
появилась замечательная книга никому раньше неизвестного
философа Освальда Шпенглера42, предсказывающая близкую
гибель европейской культуры. Почти одновременно возник та-
инственный слух, что эмигрировавший заграницу сын князя
Сергея Трубецкого43 выпустил в Германии небольшую, но очень
содержательную работу в защиту культур примитивных народов
от наступающей на них неправомерно претенциозной европейской
цивилизации.
Помню, как в ограде Румянцевского музея, нервно огляды-
ваясь по сторонам, шепотом и весьма доверительно рассказывал
о Трубецком один из мало знакомых мне доцентов Московского
университета. Слушая молодого ученого, о котором ходили вряд ли
обоснованные недобрые слухи, я, стыдясь и за него, и за себя,
ловил себя на мысли, что не вполне доверяю ему. Шел мелкий
осенний дождь, и было невыносимо скучно и пусто на душе.
Через некоторое время я неожиданно получил из Германии
первый том «Заката Европы». Бердяев предложил мне прочесть
о нем доклад на публичном заседании Религиозно-философской
академии. Я с радостью согласился и с чувством пещерного жи-
теля, к которому через узкую щель чудом проник утренний свет,
принялся за изучение объемистого тома. Волнение, с которым
я работал над Шпенглером в своем деревенском кабинете, и по-
ныне каждый раз оживает во мне, как только я открываю «Закат
Европы ».
Стояли ясные, осенние дни. В риге с утра до вечера стучала
молотилка. Мы спешили с молотьбою, чтобы поскорее освободить
машину для крестьян, которые уже считали ее общественной.
В саду над облетевшей, багряно червонной листвой печально
высился наш старый клен. Под окнами большого дома грустно
никли головки белых и лиловых астр. Перекрученные, узлова-
тые сучья обобранных старых яблонь казались исполненными
какой-то первозданной муки. На террасе стояли приготовленные
для отправки в вол исполком ящики с яблоками. Пахло соломой
и кисловатым духом прозрачно-восковой антоновки.
Обдумывая доклад, я медленно ходил по саду и подолгу про-
сиживал на скамейке в конце парка, смотря на побуревшие иль-
невские холмы...
Неужели, — спрашивал я себя, — Шпенглер действительно
прав, неужели к Европе и впрямь приближается смертный час?
Но если так, то кто спасет Россию?
Вместе с болью о России (повсюду горели имения, со злобою
изничтожался сельскохозяйственный инвентарь, бессмысленно
вырезывался племенной скот и растаскивались на топливо и цы-
гарки бесценные библиотеки) — росла в душе и тоска по Европе.
Самый вид, самый запах полученной из вражеской Германии книги
волновал каким-то почти поэтическим волнением. В памяти не-
вольно возникали образы Флоренции и Рима, Фрейбурга и милого
Гейдельберга с его замком, университетом и улицей Звенящего
пруда, на которой я жил 1000 лет тому назад. Почему-то к вечеру
с одурманивающей силой всплывали европейские запахи: эвка-
липтов и мимоз Ривьеры, осыпающихся чайных роз у прогретых
солнцем каменных стен во Фрейбурге, чуть пыльный запах уни-
верситетских библиотек и даже сигарный дым международных
вагонов-ресторанов...
«Нет, — возражал я мысленно Шпенглеру, — подлинная, то есть
христиански-гуманитарная культура Европы не погибнет, не по-
гибнет уже потому, что, знаю, не погибнет та Россия, которая,
по словам Герцена, на властный призыв Петра к европеизации
уже через сто лет ответила гениальным явлением Пушкина».
Самый факт быстрого расцвета русской культуры 19-го века, в ре-
зультате встречи России с Западом в годы Отечественной войны,
представлялся мне неопровержимым доказательством таящейся
в Европе жизни.
Даже и большевизм не подрывал моего оптимизма, так как
казался не столько русскою формою того рационального марк-
систского социализма, в котором Шпенглер усматривал симптом
гибели Европы, сколько скифским пожарищем, в котором сгорал
не семенной запас европейской культуры, а лишь отмолоченная
солома буржуазно-социалистической идеологии.
Не верил я в неизбежную гибель Европы еще и потому, что
ощущал историю не царством неизбежных законов, а миром сво-
боды, греха и подвига. От нашей скифской реализации безбожно-
рационалистического европейского социализма я ждал отрезвления
Европы; от сопротивления Русской Церкви большевизму — ожив-
ления христианской совести Запада. Признаюсь, что минутами мне
даже верилось, что после срыва большевизма в Европе начнется
руководимое Россией духовное возрождение.
Третий звонок, свисток. Поезд вздрагивает и трогается. За окном
тянутся цепи облезлых товарных вагонов; они скоро кончаются,
вот уже плывут дома, улицы. Поезд ускоряет свой ход; мимо нас
бегут поля, дачи, леса и, наконец, деревни одна за другой, близкие,
далекие, черные, желтоглазые, но все одинаково сирые и убогие
в бескрайных осенних полях...
Под окном мелькает шлагбаум. Куда-то вдаль, под темную лес-
ную полосу отбегает вращаемое движением поезда, черное, среди
только что выпавшего первого снега, шоссе... Вдруг в сердце под-
нимается страшная тоска — мечта, не стоять у окна несущегося
в Европу поезда, а труском плестись по этому, неизвестно куда
ведущему, шоссе.
22-го ноября закончился 26-й год пребывания заграницей вы-
сланных из России ученых и общественных деятелей. Несколько
человек из нас уже умерло на чужбине. В лице отца Сергия Бул-
гакова44 и Николая Александровича Бердяева «первопризывная»
эмиграция понесла тяжелую утрату.
Вернется ли кто-либо из нас, младших собратьев и соратников,
на родину — сказать трудно. Еще труднее сказать, какою вер-
нувшиеся увидят ее. Хотя мы только то и делали, что трудились
над изучением России, над разгадкой большевистской революции,
мы этой загадки все еще не разгадали. Бесспорно, старые эми-
гранты лучше знают историю революции и настоящее положение
России, чем иностранцы. Но, зная прекрасно политическую си-
стему большевизма и ее хозяйственное устройство, ее громадные
технические достижения и ее непереносимые нравственные ужасы,
ее литературу и науку, ее церковь, мы всего этого, по-настоящему,
все же не чувствуем; зная факты и статистику, мы живой тепе-
решней России перед глазами все же не видим. В голове у нас все
ясно, а перед глазами мрак.
За последние годы из этого мрака вышли нам навстречу новые,
взращенные уже Советской Россией люди. Будем надеяться, что
они, если мы только не оттолкнем их от себя и поможем им пре-
одолеть свою «окопную» психологию, помогут нам разгадать
страшный облик породившей и воспитавшей их России.
Каюсь, иногда от постоянного всматривания в тайну России,
от постоянного занятия большевизмом в душе подымается не-
преодолимая тоска и возникает соблазн ухода в искусство, фило-
софию, науку.
Но соблазн быстро отступает. Уйти нам нельзя и некуда.
20 декабря 1948 г.
Ill
«ПОСТФЕНОМЕНОЛОГИЯ
ЛЕНИНИЗМА»:
КОНСЕРВАТИВНАЯ
РЕАКЦИЯ
В СОВРЕМЕННОЙ
РОССИИ
А. И. СОЛЖЕНИЦЫН
Ленин в Цюрихе
<Из Узла I «Август четырнадцатого »>
Но и с тех пор неделя в Поронине после тюрьмы совсем не ока-
залась спокойной. Что можно было втолковать австрийскому
канцлеру и слабоумным австрийским аристократам, того не могли
понять галицийские мужики, тупые, как все мужики в мире —
в Европе ли, в Азии, в Алакаевке. В глазах поронинских дрему-
чих жителей этот иностранец, хоть и освобождённый, всё равно
оставался теперь — шпионом! Поразительно! Непостижимо! Шли
из костёла крестьянки и, сами ли по себе или увидя Надю и для неё,
расшумелись на всю улицу, что коли начальство отпустило, так
они сами выколят ему глаза! сами вырежут ему язык!.. Надя
пришла домой бледная, вся тряслась. И испуг её — передавался,
захватывал: а что? — и выколют, ничего удивительного. А что? —
и вырежут, ничего невозможного! Очень просто: придут с вилами
и ножами... Такой колоссальной опасности не подвергался Ле-
нин никогда за всю жизнь. Никогда еще ни от кого ему такое не...
Да мало ли знает история вспышек простонародной безобразной
ярости! От неё нет гарантии даже в цивилизованном государстве,
даже в тюрьме безопаснее, чем от тёмной толпы...
Тревожно настраиваться при угрозах — это не паника, это
мобилизация.
Так были затемнены и задёрганы последние дни и часы в Поро-
нине. Два года такой безопасный мирный, посёлок как насто-
рожился к прыжку. Уже и из дому не выходили, плохо спали,
плохо ели, нервно укладывались. Ленин пытался отбирать самое
нужное из бумаг и книг, но не владел собой, вникнуть не мог,
да и набралось тут бумажного пудов шестьдесят. (Да ведь только
этой весной переехали сюда из Кракова окончательно!)
Да как вообще он мог медлить, оставаться рядом с русской гра-
ницей?! Тут и казаки налетят — захватят в один момент.
Только сейчас, перед зелёненьким аккуратным поездом, на плат-
форме, где при жандарме и станционных чиновниках уже никак
не могло быть бесконтрольной расправы, — сваливалась тяжесть,
наконец. И все веселели. Стояло и утро весёлое, солнечное,
без облаков. Не грузили военных грузов, не ехали мобилизованные,
перрон и поезд выглядели как в обычное дачное летнее время. Хотя
билеты продавали свободно только до Нового Тарга, а до Кракова
уже требовалось разрешение полиции.
Оттого вагоны были полупустые. Надя и тёща сидели уже там,
выглядывали из окна. Несколько товарищей провожало, стояли
под окном. А Владимир Ильич, взявши Якова1 под руку, снова
и снова шли вдоль платформы, оба точно равного невысокого ро-
ста, оба широкие, только Ильич от кости, а Куба от жирка.
Когда видишь способность человека на такие дела, следует
внимательней прислушиваться и к его словам, какими бы меч-
тательными они ни казались. Знал Якова давно, со П-го съезда,
но по польским делам, а только этим летом он развернулся с новой
стороны и стал самым важным человеком. Он вообще был золото:
исключительно исполнителен — и обо всём серьёзном замкнут,
слова не вытянет никто чужой. В июне и в июле в окрестностях
Поронина они всё ходили с ним на прогулки по нагорью и обсуж-
дали его увлекательные финансовые проекты, целый фейерверк.
Может быть, из-за своего буржуазного происхождения, Ганецкий
имел к денежным делам поразительный нюх и хватку редкое
и выгоднейшее качество для революционера. Он правильно ставил
вопрос: деньги — это ноги и руки партии, без денег любая партия
беспомощна, одно болтунство. Даже парламентская партия нуж-
дается в больших деньгах — для избирательных кампаний, что же
сказать тогда о партии революционной, подпольной, которой надо
организовать укрытия, явки, транспорт, литературу, оружие
и готовить бойцов, и содержать кадры, и в нужный момент со-
вершить переворот?
Да что убеждать! Всем большевикам это было понятно от са-
мого II съезда, от первых шагов самостоятельности: без денег —
ни на шаг, деньги решают всё. Первый путь был — выжимать по-
жертвования из русских толстосумов, из Мамонтова, из «пряника»
Коновалова, да Савва Морозов2 гнал по тысяче в месяц, как раз
на содержание Петербургского комитета, но другие отваливали
нерегулярно, от купеческого расположения, от интеллигент-
ского сочувствия (Гарин-Михайловский3 дал десять тысяч один
раз) — а там снова ходи проси. Верней был путь — брать самим.
Где — наследство вымотать, как у фабриканта Шмидта, членам
пратии жениться на наследницах, то в уральских горах обмануть
банду Лбова — деньги взять у них, а оружия не привезти. То бо-
лее систематически — развивать военно-технические средства:
в Финляндии готовились печатать фальшивые деньги, уже Красин
водяную бумагу доставал, и для эксов готовил бомбы. Эксы пош-
ли исключительно удачно: но на V-м съезде чистоплюйством
Плеханова и Мартова запретили их, да остановиться не было сил,
и в Тифлисе Камо и Коба триумфально захватили еще 340 тысяч
из казны. Но — забылись, голова закружилась, стали хрустящие
царские пятисотки менять в Берлине, в Париже, в Стокгольме,
надо бы поумеренней, а царское министерство разослало номера,
и Литвинов попался, и Сарра Равич попалась в Мюнхене, да не-
удачно записку послала из тюрьмы, перехватили. Стали искать
среди женевских большевиков, взяли тринадцать, а Карпинского
и Семашко упекли бы на срок4, если б либералы из парламента
не помогли. Но хуже всех, но гаже всех с фальшивой лицемерной
подлой своей принципиальностью раскудахтался Каутский5,
какая низменная затея: устраивать «социалистический суд»
над русскими большевиками и скудоумно велеть сжигать по-
лутысячные всесильные банкноты! (Только при одном виде его
портрета, святенького седенького старичка в вылупленных оч-
ках — челюсть поводит брезгливостью, как взял лягушку в рот.)
Вам хорошо, немецкие рабочие богатые, взносы большие, партия
легальная, а — нам?? (Да не всё сожгли, конечно, не такие дура-
ки.) И еще потом сглупили, сделали злобного старика денежным
арбитром между большевиками и меньшевиками (не избежать
было манёвра объединения, значит и деньги, вроде, объединять,
а меньшевики-то голенькие; всего шмидтовского наследства скрыть
было нельзя, часть дали Каутскому на арбитраж — так потом,
при новом расколе, не хотел большевикам возвращать).
И вот этим летом Ганецкий захватил Ленина проектом: создать
в Европе своё коммерческое предприятие или войти партнёром
в уже действующий трест — и пакет прибыли ежемесячно гаранти-
рованно передавать партии. И это не было русской маниловщиной,
каждый предлагаемый шаг поражал точным расчётом. Не Куба сам
придумал, это шло из бегемотской гениальной головы Парвуса6,
от него письма были Кубе из Константинополя. Когда-то нищий
как все социал-демократы, и поехавши в Турцию стачки устра-
ивать, он откровенно теперь писал, что богат, сколько ему надо
(по доходившим слухам — сказочно), пришло время обогатиться
и партии. Он хорошо писал: для того, чтобы верней всего свер-
гнуть капитализм, надо самим стать капиталистами. Социалисты
должны прежде стать капиталистами! Социалисты смеялись, Роза,
Клара и Либкнехт выразили Парвусу своё презрение7. Но, может
быть, поторопились. Против реальной денежной силы Парвуса
насмешки вяли.
Отчасти за этими проектами Ганецкого и прохлопали начало
войны.
Их же обсуждали и сейчас, в последние минуты. И как связь
держать. Да увидятся скоро: вот Зиновьев поедет за Лениным
вслед, а там и Ганецкий, как только отпишется от австрийской
воинской повинности.
Никогда никем не сформулированный, существовал непре-
ложный закон революционной борьбы или, может быть, всякого
человеческого развития, много раз наблюдал его Ленин: в каждый
период выступают, приближаются один-два человека, наиболее
единомыслящих именно в данную минуту, наиболее интересных,
важных, полезных именно сейчас, вызывающих именно сегодня
к наибольшей откровенности, беседам и совместным действиям.
Но почти никто из них не способен удержаться в этой позиции,
потому что ситуации меняются всякий день, и мы должны диа-
лектически меняться вместе с ними — и даже мгновенно, и даже
опережая их, и в этом политический гений! Естественно, что тот,
и другой, и третий, попадая в вихрь Ленина, тотчас вовлекаются
в его действия, выполняют их в указанный момент с указанной ско-
ростью, всеми средствами, и жертвуя своим личным, — естествен-
но, ибо это делается не для Владимира Ильича, но для властной
силы, проявляемой через него, а он — только безошибочный её
указатель, всегда точно знающий, что верно лишь сегодня, и даже
к вечеру не всегда то, что утром. Но как только эти промежуточные
люди упрямились, переставали понимать нужность и срочность
своего долга, начинали указывать на противоречия своих чувств
или на особенности своей личной судьбы, — так же естественно
было отвести их с главной дороги, устранить, забыть, а то изругать
и проклясть, если требовалось, — но и в этом устранении или про-
клятии Ленин действовал волей влекущей его силы.
В такой позиции близости-единомыслия затяжно держались
енисейские ссыльные, но лишь потому, что территориально не бы-
ло никого ближе. В такой позиции рисовался издали Плеханов,
но каким холодным жестоким уроком он отрубил это в несколько
встреч. В такой позиции, и даже в опасной недопустимой близости
находился годами Мартов. Но сдал и он. (От Мартова горько вошло
в опыт навсегда: в человечестве вообще не может быть такого типа
отношений - «дружба», вне отношений политических, классо-
вых и материальных.) Был близок Красин — пока делал бомбы.
Был близок Богданов, пока добывал для партии финансы, но это
отпало, а он, не поняв крутизны, еще претендовал направлять —
и сорвался. А тем временем в вихрь втягивались новые верные —
Каменев, Зиновьев... Малиновский...8
Держался и двигался рядом лишь тот, кто понимал партийное
дело правильно и лишь — пока понимал. А миновалась частная
срочная задача, и обычно миновалось понимание, и все эти не-
давние сотрудники оставались безнадёжно врощенными в тупую
неподвижную землю как придорожные столбики, и отставали,
и отрывались, и забывались, а иногда на новом повороте неслись
навстречу остро, как уже враги. А были единомышленники, близ-
кие на неделю, на день, на час, на один разговор, одно сообщение,
одно поручение — и Ленин искренне отдавал им всю горячность,
натиск необходимого дела, — каждому из них, как самому важ-
ному человеку в мире, — а через час они уже и отваливались,
и забывалось начисто, кто они и зачем. Так показался близким
Валентинов9, когда приехал первый раз из России, хотя сразу сму-
тил своей тупостью, что какая-то им сделанная слесарная деталь
ему, рабочему, даже важней политической борьбы. И это быстро
сказалось: не хватило у него стойкости против Мартова, а значит?
стал всё равно как и меньшевик.
Шестой и Седьмой годы — еще было совсем не поражение, еще
всё общество кипело, вертелось, втягивалось в воронку, Ленин
сидел в Куоккале и ждал, и ждал второй волны. Но вот с Восьмого,
когда всю страну захватила реакционная свора, а подполье как
будто отсыхало, рабочая жизнь уходила в открытое копошенье,
в профсоюзы, в страховые кассы, а вслед за подпольем как будто
отживала, становилась тепличной и эмиграция... Там— Дума,
легальная печать — и каждый эмигрант старался печататься там...
Вот почему — замечательно, что началась война! Это радость,
что началась!! Т а м их сейчас всех зажмут, ликвидаторов, значе-
ние легальности резко упадёт, а значение и сила эмиграции, на-
против, увеличится! Центр тяжести русской общественной жизни
снова переносится в эмиграцию!!
Это всё Ленин оценил еще в Ново-Таргской тюрьме. (Надя!
Новый Тарг — проехали? Не заметил.) Уже в камере, побеждая
тревогу, не давая личной неудаче заслонить великую всеобщую
удачу, он принял в себя и втянул в проработку — всеевропейскую
войну. А из всякой проработки в ленинском мозгу рождались го-
товые лозунги — в создании лозунга для момента и был конечный
смысл всякого обдумывания. И еще — в переводе своих доводов
на общеупотребительный марксистский язык: на другом не могли
его понять сторонники и последователи.
И что отсюда выносилось — после освобождения первому от-
крыл Ганецкому: надо понять, что раз война началась, то не от-
махиваться от неё и не останавливать её, но — использовать! Надо
переступить через поповское представление, иногда зароненное
и в пролетарские головы, что война — несчастье или грех. Лозунг
«мир во что бы то ни стало» — поповский лозунг! Какую линию
в создавшейся обстановке должны повести революционные демо-
краты всего мира? Прежде всего: необходимо опровергнуть басню,
что в поджоге войны виноваты Центральные державы! Антанта
будет сейчас прикрываться, что «нанас, невинных, напали». Они
даже придумывают, что «для дела демократии» нужно защищать
республику рантье. Смять, раздавить это оправдание! Какая раз-
ница — кто на кого первый напал? Следует пропагандировать,
что виноваты все правительства в равной мере. Важно — не «кто
виноват?», а — как нам выгоднее использовать эту войну. «Все
виноваты» — без этого невозможно вести работу на подрыв цар-
ского правительства.
Да это счастливая война! — она принесёт великую пользу
международному социализму: одним толчком очистит рабочее
движение от навоза мирной эпохи! Вместо прежнего разделения
социалистов на оппортунистов и революционеров, деления не-
ясного, оставляющего лазейки врагам, она переводит между-
народный раскол в полную ясность: на патриотов и антипатриотов.
Мы — антипатриоты!
И кончится эта лавочка Интернационала с «объединением»
большевиков и меньшевиков! Назначили дальше мирить — на вен-
ском конгрессе в августе, — а в июле уже пылало пять фронтов!
Уж теперь не заикнутся. Теперь зазияла трещина так трещина,
уже не помиришь! А в июле как прихватили, прямо клещами
за горло: не видим разногласий, достаточных для раскола! при-
сылайте делегацию - мириться! С меньшевистской сволочью
мириться! А уж теперь, за кредиты проголосовали — так умер
и ваш Интернационал! Теперь уж вам не подняться, мёртвое тело!
Еще долго будете корчить из себя живых, но надо вслух объявить:
мертвы! На этой Инессиной поездке к вам в Брюссель — последняя
наша с вами встреча, хватит!
Раскручивалось и предчувствие: вот оно, то событие, для кото-
рого ты жил, чтоб его разгадать! Двадцать семь лет политического
самообразования, книги, брошюры, партийная перебранка, холод-
ное неудачное наблюдение первой революции, для всех в Интерна-
ционале — нарушитель порядка, зарвавшийся сектант, слабая
малая тающая группка, называемая партией, — а ты ждал, сам
не зная, вот этого момента, и момент пришёл! Крутится тяжё-
лое разгонистое колесо — как красное колесо паровоза, — и надо
не потерять его могучего кручения. Еще ни разу не стоявший перед
толпой, еще ни разу не показавший рукой движения массам - ка-
кими ремнями от этого колеса, от своего крутящегося сердца, их
всех завертеть, но — не как увлекает их сейчас, а — в обратную
сторону?
В газетах не было особенно радостно: и о галицийской битве
и о Восточной Пруссии писалось уклончиво, значит, русские были
не без успеха. Но — бои во Франции! но — война в Сербии! — кто
это мог мечтать из прежнего поколения социалистов?
А— растеряются. Выше «мира! мира!» не поднимутся. Кто
не «защитники отечества», те в лучшем случае будут вякать и тяв-
кать «прекратить войну!»
Как будто это возможно. Как будто кому-то посильно — схва-
титься руками за разогнанное паровозное колесо.
Помойные слюнявые социалистики с мелкобуржуазной черво-
точинкой, чтобы захватить массы, станут болтать за мир и даже
против аннексий. И всем покажется, что это натурально: против
войны — так значит «за мир»?.. По ним-то первым и придётся
ударить.
Кто из них имеет зрение увидеть, имеет волю переступить в это
великое решение: не останавливать войну — но разгонять ее!
но — переносить ее! — в свою собственную страну!
Не будем прямо говорить «мы за войну» — но мы за нее.
Тупоумный предательский лозунг «мира»! Для чего же пу-
стышка никому не нужного «мира», если не превращать его тотчас
в г р а ж д а н с к у ю войну и притом беспощадну ю?! Да как
предателя надо клеймить всякого, кто не выступит за граж-
данскую войну!
Самое главное — трезво схватить расстановку сил, трезво
понять — кто теперь кому союзник? Не с поповской глупостью
вздымать рукава между фронтов. Но увидеть в Германии с самого
начала — не равно-империалистическую страну, а — могучего со-
юзника. Чтобы делать революцию, нужны ружья, нужны полки,
нужны деньги, и надо искать, кто заинтересован дать их нам? И на-
до искать пути переговоров, тайно удостовериться: если в России
возникнут трудности и она станет просить о мире — есть ли гаран-
тия, что Германия не пойдёт на переговоры, не покинет русских
революционеров на произвол судьбы?
Германия! Что за сила! Какое оружие! И какая решительность —
решительность удара через Бельгию! Не опасаются, кто и как
заскулит. Только так и бить, если начал бить! И решительность
комендантских приказов — вот уж, не пахнет русской размазнёй.
(И даже та решительность, с какой хватают и кидают в камеру
Нового Тарга. Тем более — с которой освобождают же.)
Германия — безусловно выиграет эту войну. Итак — она луч-
ший и естественный союзник против царя.
A-а, попался хищный стервятник с герба! — схвачена лапа,
не выдернешь! Сам ты выбрал эту войну! Об-кор-нать теперь тебя —
до Киева! до Харькова! до Риги! Вышибить дух великодержавный,
чтоб ты подох! Только и способен давить других, ни на что больше!
Ампутировать Россию кругом. Польше, Финляндии — отделе-
ние! Прибалтийскому краю — отделение! Украине — отделение!
Кавказу отделение! Чтоб ты подох!
<...>
Просветлялась в динамичном уме радостная догадка — из са-
мых сильных, стремительных и безошибочных решений за всю
жизнь! Воспаряется типографский запах от газетных страниц,
воспаряется кровяной и лекарственный запах от площади —
и как с орлиного полёта вдруг услеживаешь эту маленькую
единственную золотистую ящерку истины, и заколачивается
сердце, и орлино рухаешься за ней, выхватываешь её за дрожа-
щий хвост у последней каменной щели — и назад, и назад, назад
и вверх разворачиваешь её как ленту, как полотнище с лозун-
гом: ...ПРЕВРАТИТЬ В ГРАЖДАНСКУЮ!.. — и на этой войне,
и на этой войне — погибнут все правительства Европы!!!
Он стоял у парапета, возвышенный над площадью, с поднятою
рукою — как уже место для речи заняв, да не решаясь её начать.
Ежедневно, ежечасно, в каждом месте — гневно, бескомпро-
миссно протестовать против этой войны! Но! — (имманентная
диалектика) желать ей — продолжаться! помогать ей — не пре-
кращаться! затягиваться и превращаться! Такую войну — не сро-
тозейничать, не пропустить!
Это — подарок истории, такая война!
И.Р. ШАФАРЕВИЧ
Русский народ в битве цивилизаций
Комму н изм
Я не буду вдаваться в тонкости, различающие понятия комму-
низма и социализма, мне и самому они не очень ясны. Напротив,
я постараюсь охарактеризовать в общих чертах «социалистически-
коммунистическую идею», пользуясь терминами «социализм»
и «коммунизм» как синонимами.
Очень важно иметь в виду, что идея эта (как бы она ни на-
зывалась) вовсе не продукт последних веков, не идеология про-
летариата, возникшего в результате промышленного переворота
в Западной Европе. Наоборот, она очень древнего происхождения,
то есть относится к числу основных концепций, «архетипов» циви-
лизованного человечества. Ее законченное, глубоко продуманное
изложение известно нам уже из сочинений Платона1 в IV веке
до Рождества Христова.
Платон обсуждает вопрос: как построить идеальное государ-
ство? Это очень характерно: и всюду впоследствии социалистиче-
ская концепция возникает как результат индивидуального рацио-
нального мышления, как социальное «изобретение», подобное
паровозу или телевизору. Ее можно назвать идеей религиозного
масштаба — но лишь в смысле масштаба ее воздействия на лю-
дей, способности увлекать их. Возникает же она принципиально
другим путем, чем религия или национальное чувство. Двумя
тысячелетиями позже Платона Бухарин12 пишет: «Капитализм
не строили, а он строился». Наоборот, «процесс строительства
коммунизма является в значительной степени сознательным,
то есть организованным».
Платон начинает с утверждения, что величайшее благо для го-
сударства — это единство среди его граждан, «когда чуть ли
не все граждане одинаково радуются или печалятся». А главное
препятствие для этого то, что «невпопад раздаются возгласы:
“Это — мое!” или “Это — не мое!”. И то же самое насчет чужого».
То есть, говоря современным языком, — частная собственность.
И Платон решительно заявляет, что ради блага государства част-
ная собственность должна быть упразднена. Но вопрос не такой
простой. Надо решить, какая именно частная собственность от-
рицательно действует на общество. Отношение к чему именно
(«Эго мое») препятствует единству государства: к моей руке, моему
дому или к моим акциям, полученным по наследству от родите-
лей? И центральным тут является вопрос: обладает ли человек
частной собственностью на себя или он сам должен рассматри-
ваться как собственность общества? А остальные аспекты частной
собственности либо подкрепляют и реализуют то положение, что
человек ничьей собственностью не является, либо, наоборот, яв-
ляются болезненными искажениями такой установки.
Платон занимает самую крайнюю позицию: человеку не принад-
лежит ничего, а сам он целиком принадлежит государству (надо
отметить, что он подробно говорит лишь об элите описываемого
им общества — о тех, кого он называет «стражами»). Стражи
живут и столуются вместе. Платон пишет: «...у них не будет ни-
какой собственности, кроме своего тела». Но он идет и дальше.
Ведь «моя жена», «мой муж», «мой ребенок» — это тоже «мое».
С характерным для него интеллектуальным бесстрашием Платон
планирует изгнать из общества и эти отношения. Определенным
мужчинам и женщинам разрешается на время соединяться, что-
бы произвести детей по решению лиц, стоящих выше в иерархии
общества. Дети воспитываются все вместе и не знают своих родите-
лей, а те — своих детей. Религия, мифы, искусство подвергаются
жесткой корректировке и цензуре с целью воспитания качеств,
необходимых государству.
Более чем за две тысячи лет, прошедших со времен Платона,
никто к этой идеологии ничего принципиально нового не при-
бавил. Она многократно переизлагалась, в чем-то смягчалась
ее отпугивающая прямолинейность, она приспосабливалась
к особенностям других времен. Но основная идея была та же.
Зато много разных мыслей было высказано о том, каким путем
можно воплотить в жизнь этот идеально сконструированный
общественный строй. Сам Платон надеялся, что это произойдет,
когда на троне окажется «царь-философ». Но в результате двух-
тысячелетней эволюции этой идеологии доминировать стала точка
зрения, что она будет претворена в жизнь массовым восстанием,
которое подготовит и возглавит меньшинство наиболее преданных
и последовательных сторонников идеологии (как бы те же «стра-
жи» Платона). Вехами этих поисков являются «Утопия» Томаса
Мора3, «Город Солнца» Кампанеллы4, учения Сен-Симона, Фурье,
Бакунина, Маркса и Ленина и много других вариантов5. Но ядро
учения, привлекавшее к нему, было одно: это ощущение человека
как элемента грандиозной государственной или партийной маши-
ны, построенной из человеческих компонент, многомиллионной
мегамашины. Чтобы стать таким элементом, человек должен
от многого отказаться, но зато, идеально вписавшись в ритм маши-
ны, слившись с нею, он получает сверхчеловеческие возможности,
власть над людьми и способность вершить историю.
Наиболее яркое изложение этой «социалистической идеи» при-
надлежит, по-моему, Г. Пятакову6. Исключенный из партии как
троцкист, он потом был принят обратно, временно занимал доволь-
но высокие посты и, в частности, возглавлял советскую торговую
делегацию в Париже. Там он встретился со своим бывшим товари-
щем по партии Н. Валентиновым7. Валентинов записал их разго-
вор и много лет спустя опубликовал его. Нервно ходя по кабинету
и зажигая одну папиросу за другой, Пятаков изложил ему такие
мысли. Напомнив ленинское определение диктатуры пролетари-
ата как «власти, опирающейся на насилие», он разъясняет, что
здесь насилие, осуществляемое над другими, — самая тривиаль-
ная сторона. Суть дела — в насилии, осуществляемом над собой.
«Мы должны пожертвовать и гордостью, и самолюбием, и всем
прочим», «мы выбрасываем из головы все ею (партией) осужден-
ные убеждения, хотя бы мы их защищали, находясь в оппозиции».
«Категория обыкновенных людей не может сделать мгновенного
изменения, переворота, ампутации своих убеждений» — «легко ли
насильственное выкидывание из головы того, что вчера еще счи-
тал правым, а сегодня, чтобы быть в полном согласии с партией,
считать ложным? Разумеется, нет. Отказ от жизни, выстрел в лоб
из револьвера — сущие пустяки перед другим проявлением воли,
именно тем, о котором я говорил».
Люди, усвоившие эту психологию насилия над собой, оказыва-
ются тем более способными применить насилие к другим людям
в масштабах, казавшихся ранее невозможными. Тут вступает в си-
лу другая часть ленинского определения диктатуры пролетариата:
«...власть, осуществляемая партией, опирающаяся на насилие
и не связанная никакими законами». Вот в последних словах
Пятаков и видит основной смысл этой формулировки. «Закон есть
ограничение, есть запрещение, установление одного явления воз-
можным, другого невозможным». От этого-то и следует отказаться.
Так возникает партия, «несущая идею претворения в жизнь того,
что считается невозможным, неосуществимым и недопустимым».
«Для нее область возможного действия расширяется до гигант-
ских размеров, а область невозможного сжимается до крайних
пределов, до нуля». Ради чести и счастья быть в ее рядах люди
идут на те жертвы, которые описаны выше.
Я уверен, что это идеология не одного только Пятакова, а той
партийной элиты, к которой он принадлежал. Недаром и Сталин8
однажды назвал партию «своеобразным орденом меченосцев»,
хотя такая поэтическая фразеология была ему совершенно
не свойственна. И Бухарин называет партию «революционным
орденом». Эта концепция обычно подкреплялась взглядом на всю
Вселенную как на механизм, функционирующий, как и обще-
ство, по механическим «законам прогресса, подтвержденным
новейшими достижениями науки», или по «законам диалек-
тического материализма». Возникал взгляд, претендующий
на истолкование с единой точки зрения всего бытия — в этом
смысле претендующий занять место религии. Но в буквальном
смысле эта идеология религией не является, так как абсолютно
« посюстороння ».
Эта «социалистическая идея» обладает необычайной притяга-
тельностью для проникшихся ею людей. История показывает нам
многочисленные примеры революционеров, идущих на смерть
или каторгу, коммунистов, осуществляющих вооруженной рукой
продразверстку с риском быть растерзанными крестьянами, и т. д.
Да это же видно в цитированном монологе Пятакова. В другой
его части он говорит: «Я слышал следующего вида рассуждения...
Она (партия) может жестоко ошибаться — например, считать
черным то, что в действительности явно и бесспорно белое...
Всем, кто подсовывает мне этот пример, я скажу: да, я буду
считать черным то, что считал и что могло мне казаться белым,
так как для меня нет жизни вне партии, вне согласия с ней...»
Многие из того слоя партийной элиты, к которому принадлежал
Пятаков, подтвердили делом его слова. Они проявили бешеную
энергию на фронтах Гражданской войны, но безропотно пошли
на гибель, когда так решила партия. И многие из них действи-
тельно заявили, что «считали черным то, что казалось белым»,
признав на показательных процессах обвинения, иногда, бес-
спорно, выдуманные. (При самой крайней подозрительности
по поводу бывших революционеров — «революцию не делают
в белых перчатках» — многие самообвинения были фактически
опровергнуты или просто бессмысленны.)
XX век отличается тем, что в это время во многих странах
осуществляется попытка построить государство на основе со-
циалистической идеи. Само по себе это в истории — не новость.
Государства, построенные по такому принципу, существовали
в разное время в Месопотамии, Древнем Египте, Древнем Китае,
в Перу до испанского завоевания, в государстве, организованном
иезуитами в Парагвае, и т. д. Это было многократно описано исто-
риками, о чем говорят хотя бы названия книг: «Государственный
социализм в XV веке до Р. X.», «Коммунистическая христианская
республика Гуарани» и др. Но в XX веке социалистические рево-
люции потрясли весь мир. Конечно, центральным событием была
революция в России. Но одновременно были социалистические
революции в Баварии и Венгрии, позже — в Китае, на Кубе,
во Вьетнаме и в Камбодже. Это был мировой кризис, эпицентр
которого находился в России.
Признаком всемирного характера социалистического движения
в XX веке была и та моральная поддержка, которую большая часть
западной интеллигенции оказывала Советскому Союзу (а позже —
маоистскому Китаю и Кубе).
В грандиозных переворотах, связанных с социалистическими
революциями XX века, с той «социалистической идеей», кото-
рую я попытался сформулировать выше, смешивались и к ней
присоединялись внешне схожие, но принципиально отличные
элементы жизни — такие как навыки коллективных форм тру-
да, требования социальной справедливости и т. д. Например,
в русской общине земля время от времени подвергалась переде-
лу. Однако на земле, выделенной ему, крестьянин хозяйствовал
самостоятельно, решая, где и что ему сеять, когда убирать, когда
свозить... То есть труд его носил творческий характер в сотруд-
ничестве с природой. Это была форма хозяйствования, по духу
противоположная «трудовым коммунам» времен «военного
коммунизма» и колхозам более позднего времени. Или, в другом
случае, когда английское лейбористское правительство после
Второй мировой войны, опираясь на высокие налоги на капи-
тал, развернуло широкую программу социального обеспечения,
включая бесплатную медицинскую помощь и бесплатное снаб-
жение лекарствами, — то основой все же оставался капитал,
прибыли которого облагались высокими налогами. Наоборот,
партии ортодоксально-социалистического толка, например
коммунистические, всегда относились подозрительно к такой
борьбе за улучшение социальных условий трудящихся, называя
ее «тред-юнионизмом», «борьбой за пятачок», «экономизмом»
или «подкупом верхушки рабочего класса».
Во всех известных попытках осуществления коммунистического
идеала вслед за эпохой радикальных преобразований следует
период компромиссов и отказа от крайних принципов. В одной
статье В. Г. Распутина9 о коммунизме, его роли в истории России
говорится: «Призванный погубить страну, он постепенно стал
державником, на свой, разумеется, твердолобый и непререкаемый
манер, которому не близко до желаемого блага». Мне кажется, что
здесь намечается и более широкая, и очень плодотворная мысль.
Если говорить о наших «трех идеях», то и «коммунистическая
идея», и русская «национальная идея» существовали в XX веке
не в каких-то разных пространствах и даже, большую часть време-
ни, не разделенные фронтом. Власть в России была коммунисти-
ческой. Но национальная русская традиция имела за плечами
тысячу или тысячи лет и не могла внезапно исчезнуть. Обе «идеи»
влияли друг на друга и видоизменяли друг друга.
Собственно, я думаю, привившийся термин «советская власть»
подразумевает, конечно, не «власть Советов» — они были подчи-
нены партии, — а ту именно реальную форму’, которую «коммунист-
ическая идея» приняла в России под влиянием многообразных
воздействий жизни, и в частности русской национальной традиции.
Вот именно протекавший в реальной жизни процесс взаимодействия
этих двух фундаментальных идей и важно рассмотреть. Следующая
часть работы содержит некоторые соображения на эту тему.
Революция и Гражданская война
Конечно, вопрос не новый. Разные точки зрения можно найти,
например, в «кругломстоле» («Наш современник», 1997, № 11),
состоявшемся в связи с 80-летием Октябрьской революции.
Один из ответов, предлагавшихся на сформулированный вы-
ше вопрос, заключается в том, что как раз в XX веке «коммуни-
стическая идея» и «национальная русская идея» практически
совпали. Согласно этому взгляду, коммунистическая революция
реализовала чаяния подавляющего большинства русского народа.
Буржуазно-масонская Февральская революция развалила Рос-
сию. Гражданская война была навязана контрреволюционными
генералами и Антантой, но она была одновременно процессом
«собирания России» новой властью.
Мне кажется, что в этой точке зрения фактами подтверждается
только то, что относится к Февральской революции. Она действи-
тельно разрушительно подействовала на страну. Но как только
вслед за революцией активизировалась большевистская партия,
она включилась именно в эту разрушительную деятельность
и играла в ней наиболее активную роль. Октябрьская революция
логически предполагала гражданскую войну. Партия, совершаю-
щая революцию, берет тем самым на себя ответственность за воз-
никающую потом гражданскую войну, если речь идет не о смене
одного монарха другим, а об изменении всего экономического
и политического уклада. Но в данном случае положение еще
более ясное. Едва прошел один месяц с начала Первой мировой
войны, как Ленин уже сформулировал свой лозунг о превраще-
нии войны империалистической «в беспощадную гражданскую
войну». Он и дальше его постоянно пропагандировал. И в этом
он был принципиален и последователен как марксист. Маркс пи-
сал: «Мы говорим рабочим: вы должны пережить 15, 20, 50 лет
гражданской войны и международных битв, и не только для того,
чтобы изменить существующие отношения, но чтобы и самим
измениться и стать способными к политическому господству».
То есть гражданская война рассматривалась как метод создания
«нового человека».
Еще в январе 1918 года, когда гражданской войны не было,
Крыленко10 говорил на III съезде Советов: «Красная армия в пер-
вую очередь предназначена для войн внутренних». Бухарин писал:
«Пролетарская революция есть... разрыв гражданского мира — это
есть гражданская война <...> в огне гражданской войны сгорает
общенациональный фетиш». Он негодует, что Каутский” ужаса-
ется по поводу «самой страшной» гражданской войны, называя
это «чудовищным ренегатством». Или Свердлов12 на заседании
ВЦИКа четвертого созыва ставит задачу: «...расколоть деревню
на два непримиримых враждебных лагеря <...> разжечь там ту же
гражданскую войну, которая шла не так давно в городах <...>
только в том случае сможем мы сказать, что мы и по отношению
к деревне сделали то, что смогли сделать для городов».
Таким образом, идея гражданской войны принадлежит к числу
основных концепций, принятых руководством большевистской
партии, — это, собственно, была та форма, которую классовая
борьба принимала в эпоху пролетарской революции.
Еще до Октябрьской революции параллельно разработке и вне-
дрению идеи гражданской войны развивалась идея борьбы за по-
ражение своего правительства в идущей мировой войне. Ленин
писал: «Русские социал-демократы были правы, говоря, что для них
меньшее зло — поражение царизма, что их непосредственный
враг — больше всего великорусский шовинизм»; «Революционный
класс в реакционной войне не может не желать поражения своему
правительству. Это — аксиома». Он имеет в виду явно не одни «же-
лания», призывая к политике, которая «несовместима, по большей
части, с законами о государственной измене». «Пролетариат не мо-
жет ни нанести классового удара своему правительству, ни протя-
нуть (на деле) руку своему брату, пролетарию “чужой”, воюющей
“с нами” страны, не совершая “государственной измены”, не содей-
ствуя поражению, не помогая распаду “своей” империалистической
“великой” державы». Эта программа и реализовалась.
Финансирование германским генеральным штабом больше-
вистской партии в период между Февральской и Октябрьской ре-
волюциями подтверждено столькими свидетельствами, как редко
какой исторический факт. Тут и опубликованные в 1950-е годы
документы германского генерального штаба, и свидетельства
современников. Однако все это было лишь продолжением старой
традиции. Так, в 1904 году на Международном социалистиче-
ском конгрессе в Амстердаме Плеханов13 заявил, что он счи-
тал бы победу царизма в войне с Японией поражением русского
народа, и под гром аплодисментов обнялся с японским делегатом
Катаямой’4. Аналогичные заявления делались немецкими и фран-
цузскими делегатами на различных конгрессах II Интернационала
перед Первой мировой войной. Но когда дело дошло до реальной
войны, их марксистские убеждения оказались недостаточно по-
следовательными. А ведь еще Маркс писал Энгельсу15: «Я вполне
согласен с тобой относительно Рейнской провинции. Заглядывая
в будущее, я вижу нечто, что будет сильно отдавать “изменой оте-
честву”; вот это для нас фатально. От поворота, который примут
дела в Берлине, будет зависеть, не будем ли мы вынуждены занять
такую же позицию, какую в старой революции заняли майнцские
клубисты». («Майнцские клубисты» - группа немецких иллю-
минатов, способствовавших во время войны с революционной
Францией сдаче Майнца французам, а потом агитировавших
за присоединение Рейнской области к Франции.).
Выше уже приводилась мысль Ленина, что в число мер, спо-
собствующих поражению «своего» правительства, необходимо
включить развал «своей» державы. И более конкретно: «Кто пишет
против “распада России”, тот стоит на буржуазной точке зрения».
Этот вопрос обсуждался на VII партконференции в апреле 1917 го-
да. Там Ленин говорил: «Почему мы, великороссы, угнетающие
большее число наций, чем какой-либо другой народ (? — И. Ш.),
должны отказаться от признания права на отделение Польши,
Украины, Финляндии... Если Финляндия, Польша, Украина от-
делятся от России, в этом ничего худого нет. Что тут худого? Кто
это скажет, тот шовинист». И это в то время, когда, например,
самое крайнее украинское движение, Рада, добивалось только
автономии в пределах России.
Логическим следствием этой политики был Брестский мир,
после которого границы Советской России на Западе в основном
совпали с границами теперешней, постперестроечной Российской
Федерации, — оттуда они и происходят. Трудно предположить,
что большевистское руководство или лично Ленин заранее рас-
считывали на поражение Германии на Западном фронте, позже
освободившее их от пут Брестского мира. Они скорее преувели-
чивали силы Германии, обычно приводя ее как пример наиболее
организованного, самого передового капиталистического го-
сударства в Европе. Их истинная надежда была — так и несосто-
явшаяся мировая пролетарская революция.
После поражения Германии на Западном фронте и в результа-
те Гражданской войны размеры Советской России стали быстро
расширяться. Именно этот процесс, по-видимому, и дает пищу
концепции «собирания Российского государства» коммунисти-
ческой властью. Подобные мысли высказывались и тогда, во время
Гражданской войны, но, как правило, людьми, жизнь которых
была разбита разразившейся катастрофой, готовых хвататься
за соломинку, принимать любую утешающую мысль (сейчас, ког-
да наша страна переживает такого же масштаба катастрофу, мы
можем очень хорошо понять подобную психологию).
Такими были, например, герои романа Булгакова16 «Белая
гвардия». В романе Савинкова17 «Конь бледный» описывается
белый офицер, проникший в Советскую Россию с целью убить
Дзержинского18. Для этого он становится командиром Красной
Армии и против своей воли начинает ей сочувствовать — видит,
что это настоящая армия, спаянная дисциплиной. Позже, после
окончания Гражданской войны, подобные взгляды высказывало
целое направление — «сменовеховцы». Но это направление вырос-
ло уже на ядовитой почве эмиграции (эмиграция — страшная вещь,
говорил Герцен19, испытавший ее на себе). Даже Пуришкевич20
писал: «Советская власть — это твердая власть, — увы, не с того
лишь боку, с которого я хотел видеть твердую власть над Россией ».
В качестве показателя подобных настроений иногда приводят
цифры, указывающие на значительное число дореволюционных
офицеров, воевавших в Гражданскую войну в Красной Армии,
рассматривая это как признание ими «государственнического» ха-
рактера новой власти. Но при этом нельзя, например, забывать, что
была объявлена мобилизация офицеров и что Троцкий21 сообщил
на заседании ЦИКа в июле 1918 года: «Каждый военный специ-
алист (так назывались тогда дореволюционные офицеры. — И. Ш.)
должен иметь и слева и справа по комиссару с револьвером в руке».
Троцкий утверждает, что сообщил Ленину про мобилизованных
бывших офицеров — они должны выбирать: «...с одной стороны —
концлагерь, а с другой — служба на Восточном фронте». У многих
из мобилизованных в качестве заложников оставались семьи.
Только учитывая все эти факторы, можно было бы попытаться
оценить участие бывших офицеров в Гражданской войне на сто-
роне Красной Армии как признак их сочувствия (хоть в какой-то
степени) одной из сторон.
Но кто определенно таких мысле!1 не высказывал — это
вожди большевистской партии (когда Ленин говорил, что «мы
оборонцы с 25 октября 1917 года», то тут же оговаривался:
«...та отечественная война, к которой мы идем, является войной
за социалистическое отечество, за социализм как отечество, за Со-
ветскую Республику как отряд всемирной армии социализма»).
Традиция исторической, национальной России была им глубоко
антипатична, их цель была — мировая революция. Одну свою
речь (после Февральской революции) Троцкий закончил лозун-
гом: «Будь проклят патриотизм!» Один близкий Ленину человек,
впоследствии эмигрировавший, уверял, что Ленин ему сказал:
«Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, - это
только этап, через который мы проходим к мировой революции».
Но подобные высказывания можно встретить и в Собрании со-
чинений Ленина, например: «...интересы мирового социализма
выше интересов национальных, выше интересов государства»
(как аргумент в пользу Брестского мира).
Еще в 1919 году перед войсками Украинского фронта ставилась
задача прорыва на помощь советской Венгрии. Был сформиро-
ван венгерский «Отряд Фекете». Но тогда рассчитали, что сил
не хватает.
Типичным примером была война с Польшей в 1920 году. Целью
ее было не нанесение удара польской армии, чтобы вернуть Польшу
как часть Российской империи или отстоять Западную Украину
и Западную Белоруссию. Цель была — прорваться в Германию
на помощь немецкому пролетариату. Приказ Тухачевского22 гла-
сил: «Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару...
Вперед на Запад!» Именно эта установка стала одной из причин
поражения. В результате 130 тысяч красноармейцев попали
в польский плен. В первые же два года 60 тысяч из них умерли
от бесчеловечных условий в польских концлагерях. Это была плата
русской кровью за попытку разжечь мировую революцию.
Тогда же, в разгар удара по Польше, Тухачевский написал ста-
тью в форме обращения ко II конгрессу Коминтерна. Он пишет:
«Война может быть окончена лишь с завоеванием всемирной
диктатуры пролетариата <...>. Государство, находящееся под вла-
стью рабочего класса <...> должно создать себе достаточные силы
для завоевания буржуазных государств всего мира». Для этого,
«учитывая неизбежность мировой гражданской войны в бли-
жайшее время, необходимо теперь же создать генеральный штаб
III Коммунистического интернационала». «Мы стоим накануне
мировой гражданской войны, руководить которой со стороны
пролетариата будет Коммунистический интернационал». Эта
статья включена в книгу, само название которой красноречиво:
«Война классов» (3). В ней говорится: «Захват государственной
власти в буржуазной стране может идти двумя путями: во-первых,
путем революционного восстания рабочего класса данной страны
и, во-вторых, путем вооруженного действия со стороны соседнего
пролетарского государства». Согласование этих двух направлений
революции, изнутри и извне, и должно, по мнению автора, быть
функцией Коминтерна.
Такие взгляды были широко распространены. Бухарин, на-
пример, пишет, чтоб мировой революции «причудливо перепле-
таются самые различные моменты: империалистической войны,
национально-сепаратистских восстаний, гражданской войны
внутри страны и, наконец, классовой войны между государственно
организованной буржуазией и государственно организованным
пролетариатом». «Начавшаяся эпоха революций <...> есть эпоха
неслыханных классовых битв, вырастающих в классовые войны».
Декрет, изданный в январе 1918 года, характеризует Красную
Армию как «поддержку для грядушей социалистической рево-
люции в Европе».
Приписывать большевикам эпохи Октябрьской революции
стремление к «собиранию России» значит ошибочно переносить
на них чувства, испытываемые многими сейчас. Им-то русская
историческая традиция была чужда и враждебна, виделась, по сло-
вам Ленина, как «великие погромы, ряды виселиц, застенки,
великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями
и капиталистами». Цель большевистского руководства была — ми-
ровая пролетарская революция. Как писал Ленин, «мы и начали
наше дело исключительно в расчете на мировую революцию».
Верно ли, что Октябрьская революция реализовала основные
чаяния народа? В 1917 году народ, прежде всего, был глубоко
травмирован войной. Действительно, представим себе тогдашнее
положение: приносятся колоссальные жертвы (1 миллион 650 ты-
сяч убитых и умерших от ран). Как это понять рядовому солдату?
Ради чего эти жертвы? Война идет среди населения, говорящего
не по-русски, часто настроенного недружественно к русским
(в Польше, Литве, Галиции, Румынии). Народом она не воспри-
нималась как «защита отечества», не апеллировала к историче-
ски сложившимся чувствам. Вероятно, именно это имел в виду
Столыпин23, когда в письме Извольскому24 писал (в 1911 году):
«Война в следующем году, особенно в том случае, если ее цели непо-
нятны народу, станет фатальной для России и династии»; «Россия
выстоит и одержит победу только в народной войне». Изо всех пар-
тий большевики одни призывали к немедленному прекращению
войны («воткнуть штык в землю»). Это соответствовало чаяниям
определенной, вероятно большой, части народа.
Но в результате Октябрьской революции вместо мира народ
получил еще три года Гражданской войны. Эта война, вызванные
ею эпидемии и голод унесли, по подсчетам разных историков,
13-17 миллионов человек. То есть по масштабу катастрофа дале-
ко превосходила даже «перестройку» (если не гадать о будущем).
В то же время за три года предшествовавшей мировой войны потери
России (по всем причинам) составили 5 миллионов человек (вклю-
чая население оккупированных территорий). И эта Гражданская
война была заранее запланирована (как писал Ленин), специально
разжигалась в деревне (как говорил Свердлов), ее всеми силами
стремились превратить в мировую (как об этом писали Бухарин
и Тухачевский).
Крестьянская война
Другим вопросом, игравшим драматическую роль в революции,
был вопрос о земле. Россия была крестьянской страной: 4/5 на-
селения были крестьянами. Крестьяне страдали от безземелья.
Поэтому неурожайный год сразу оборачивался голодом. На почве
безземелья все время возникали крестьянские восстания, цель ко-
торых была — захват помещичьих земель. В XX веке первый взрыв
крестьянских волнений был в 1902 году в Левобережной Украине.
Боевой лозунг, что от безземелья крестьян спасет раздел помещи-
чьих земель, распространяли все левые партии: кадеты и все, кто
левее их. Так что после Февральской революции власть оказалась
полностью в руках партий, стоящих за отчуждение помещичьих
земель. Но одни партии считали, что для этого необходим декрет
Учредительного собрания, другие предлагали создать комиссии
для справедливого раздела. Одни большевики предлагали немед-
ленный раздел. Это и обеспечило им широкую поддержку (иногда
активную, чаще — пассивную) во время Гражданской войны.
Встает основной вопрос: в какой мере крестьянское безземелье
было преодолено в результате этой политики? В современном
учебнике для студентов исторических факультетов (31) говорится:
«Что касается общего количества перешедшей к крестьянам зем-
ли, то историки до сих пор затрудняются назвать более или менее
правдоподобную цифру». Действительно, оценки очень различны.
Так, в отчете Наркомзема, изданном в 1920 году, сообщается: «Спе-
циальная анкета центрального отдела землеустройства позволила
установить, что увеличение площади на едока выразится в ничтож-
ных величинах: десятых и даже сотых десятины на душу» (39).
Прежде всего необходимо оценить степень и причины крестьян-
ского безземелья. Вот что писал Н. Д. Кондратьев25:
«По данным переписи 1916 года, по 47 европейским губерниям
на долю крестьянских посевов приходилось 89,2% всех посевов.
Крестьянам принадлежало 93,9% всех рабочих лошадей, 94,2%
крупного рогатого скота, 94,3% всех свиней. В рыночном обороте
хлеба на долю крестьянского хлеба приходилось 78,4%» (4). Те же
цифры приводят и другие экономисты, например Челинцев. Но, ви-
димо, в «крестьянские посевы» включаются и посевы крестьян
на арендуемой у помещиков земле, а плата за аренду ложилась
тяжелым грузом на бюджет крестьянина. С другой стороны, гово-
рит Кондратьев, «десятина земли дает пшеницы: в Англии — 138
пудов, в Германии — 121 пуд, во Франции — 79 пудов, в России —
42 пуда. Чем же это объясняется? Этого нельзя объяснить плохой
природой России, плохим климатом и плохой почвой. Климат
значительной и самой плодородной части Южной России не ху-
же климата Германии, Франции и Англии. Тепла и влаги у нас
не менее, чем там. То же самое нужно сказать о нашей почве. Наш
южный чернозем даже превосходит почву Западной Европы.
Объяснение нужно искать в плохой обработке земли, в отсталости
крестьянского хозяйства» (5). (Кондратьев происходил из мало-
зажиточной крестьянской семьи, был старшим из десяти детей.
Окончил церковноприходскую школу и церковно-учительскую
семинарию. Сдал экзамен на аттестат зрелости и поступил в универ-
ситет. Впоследствии стал крупнейшим ученым с мировым именем,
открытые им «кондратьевские циклы» стали общепризнанным
в мире законом экономики. Принадлежал к партии эсеров, хотя
и не был политически активным. Таким образом, его высказыва-
ния — это суждения исключительно компетентного специалиста,
смотрящего на вопрос именно с «крестьянской», отнюдь не с «бур-
жуазно-помещичьей» точки зрения.)
В цитированной статье Кондратьев считает, что имеется
56-60 миллионов десятин пригодной для земледелия помещичьей,
казенной, монастырской земли, которую можно было бы разделить
между крестьянами. Он считает, что если передел произвести так,
чтобы обеспечить землей самых малоземельных, то можно до-
биться того, чтобы каждое крестьянское хозяйство имело не менее
10 десятин земли. Кондратьев считает, что это утолит немедленный
земельный голод, и выступает за такой передел. С другой стороны,
он подчеркивает очень тяжелое положение сельского хозяйства.
Например, 36% хозяйств — безлошадные; что они будут делать
со своими десятью десятинами, если их получат?
Но вот в результате революции вся земля была поделена «по-
черному». В другом месте Кондратьев говорит, что в 1916 году
по 24 обследованным губерниям Европейской России на хозяйство
в среднем приходилось 4,97 десятины пашни (5). А в статье, написан-
ной В. П. Даниловым и Н. А. Ивницким (6; введение), то есть двумя
наиболее компетентными в этой области современными специали-
стами, утверждается, что к 1927 году среднее крестьянское хозяйство
в СССР обладало 4-5 десятинами пашни. То есть после революции
размер пашни на одно хозяйство сначала (к 1919 году, согласно дан-
ным Кондратьева) упал вдвое, а за десять лет вернулся к прежним
размерам. И за это было уплачено миллионами человеческих жизней
и духовной травмой, сказывавшейся еще в течение десятилетий!
По-видимому, представление о необъятных помещичьих землях,
раздел которых надолго сможет решить крестьянские проблемы,
было пропагандистским мифом, очень умело внушенным левыми
партиями (кадетами и всеми левее их). (Мы все были свидетелями
аналогичного явления, когда в начале «перестройки» средства ин-
формации начали массированную атаку на «привилегии». Помню
обошедшую тогда многие газеты фотографию дачи какого-то мар-
шала, довольно потрепанной. А в то же время можно было видеть
своими глазами возникающие как грибы мини-дворцы дельцов,
под прикрытием этих криков делящих богатства страны.)
Но самое существенное заключается в том, что помещичьи земли
были крестьянами вовсе не «получены», а отвоеваны (и то меньше
чем на десять лет) в ожесточенной трехлетней войне против новой
власти.
Конфликт, возникший между новой коммунистической вла-
стью и деревней, имеет две стороны: идеологически-юридическую
и практически-жизненную. Идеологически большевики всегда
были решительными противниками передачи земли крестьянам:
они требовали национализации земли, передачи ее в распоряже-
ние государства. Еще в резолюции VII партконференции РСДРП(б)
в апреле 1917 года говорится: «...означая передачу права собствен-
ности на все земли в руки государства, национализация передает
право распоряжаться землей в руки местных демократических
учреждений». Но прямое провозглашение и проведение такой
программы вызвало бы сопротивление всей крестьянской России.
Из тактических соображений Ленин соглашался пойти на вре-
менный отказ от нее: «Мы становимся таким образом — в виде
исключения и в силу особых исторических обстоятельств — за-
щитниками мелкой собственности, но мы защищаем ее лишь в ее
борьбе против того, что уцелело от “старого режима”».
После прихода большевиков к власти эти взгляды нашли отра-
жение в нескольких декретах и постановлениях. Первым и наибо-
лее известным был Декрет о земле от 26 октября 1917 года. В нем
декларировалась безвозмездная передача помещичьих земель кре-
стьянам. К декрету был приложен наказ для руководства, составлен-
ный из 242 местных крестьянских наказов. В этом наказе говорится,
что земля, перешедшая к крестьянам, поступает в «уравнительное
землепользование» (этот принцип лежал в основе дореволюционной
общины). Этим большевистское правительство временно отказалось
от исполнения своей программы и приняло эсеровскую программу.
Да и Ленин говорил на III конгрессе Коминтерна: «Наша победа
в том и заключалась, что мы осуществили эсеровскую програм-
му; вот почему эта победа была так легка». Но дело не было столь
однозначно. Слова об отмене частной собственности на землю, со-
держащиеся в наказе, могли (как и было впоследствии) служить
оправданием перехода ее под контроль государства.
Вскоре после Декрета о земле, 19 февраля 1918 года, был опу-
бликован «Основной закон» о земле, где подтверждалась отмена
«всякой собственности» на землю, недра, воды и леса. Все они
передавались «трудовому народу». При этом земля для заня-
тия сельским хозяйством отводится: в первую очередь сельско-
хозяйственным коммунам, во вторую — сельскохозяйственным
товариществам, в третью — сельским обществам и лишь в четвер-
тую — отдельным семьям и лицам.
А еще через год — 14 февраля 1919 года — издается положение
ВЦИК «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода
к социалистическому земледелию». В нем говорится, что «вся
земля в пределах РСФСР, в чьем бы пользовании она ни состояла,
считается единым государственным фондом и находится в распо-
ряжении соответственных народных комиссариатов»; «Необходим
переход от единоличных форм землепользования к товарищеским.
На все виды единоличного землепользования следует смотреть как
на переходящее и отживающее. В основу землеустройства долж-
но быть положено стремление создать единое производственное
хозяйство, снабжающее Советскую Республику». Таким образом,
идея национализации, создания единого общегосударственного
земледельческого хозяйства была не оставлена, а со временем
формулировалась все более четко.
Конечно, средний крестьянин вряд ли следил за резолюциями
партконференций, декретами и законами. Реально деревня и но-
вая власть столкнулись в вопросе о хлебе, а конкретнее — в связи
с продразверсткой. Продразверстка, то есть обязательство крестьян
продавать определенную часть урожая, была как мера военного
времени введена еще до Февральской революции, а монополия
государства на торговлю хлебом была установлена Временным
правительством. Особенность же продразверстки, проводившейся
после Октябрьской революции, заключалась в том, что власть пыта-
лась конфисковать практически весь хлеб, ничего не давая взамен.
Более того, уже в мае 1918 года Свердлов огласил план внесения
Гражданской войны в деревню, цитированный выше, была объ-
явлена продовольственная Диктатура, создана продовольственная
армия, издан декрет о комбедах. В Конституции РСФСР 1918 года
и СССР 1922 года «кулаки» были объявлены «лишенцами». В этих
условиях продразверстка приняла формы, на которые крестьяне
ответили непрекращающейся чередой восстаний — крестьянской
войной. Теперь, когда многие архивы рассекречены, по этому
вопросу изданы сборники документов (7, 8, 9), систематические
обзоры (10, II). Из них возникает картина «забытой войны», пом-
нить которую было не нужно ни белым, ни (тем более) красным.
Но которая тем не менее на какое-то время определила ход истории.
Вот несколько примеров (взятых из этих публикаций), как про-
водилась продразверстка. Из доклада партии эсеров в Тамбовской
губернии в 1920 году: «Так как хлеба в губернии все-таки мало,
то в некоторых волостях крестьяне оказываются не в состоянии
даже покупкою покрыть причитающуюся с них “норму”, отдают
семена, отдают оставленную для собственного потребления “нор-
му”, а когда и этого не хватает, отказываются наотрез и молчаливо
ждут наказания: “И так и так умирать, пусть стреляют”. Случаи
массовых расстрелов крестьян уже были в 3—4-х местах губернии...
Зарегистрировано также несколько случаев самоубийств крестьян;
в одном из сел Тамбовского уезда покончил самоубийством даже
местный “комиссар”-болыневик, которому постановлено, под угрозой
расстрела, невыполнимое требование — взять с деревни еще по 5 пу-
дов хлеба, когда перед тем мужики уже дважды внесли эту норму».
Из сводки ВЧК: «Продотряды, согласно заявлению крестьян,
безжалостно выметают все до зерна, и даже бывают случаи, где
берут заложниками уже выполнивших разверстку» (в сводке это
относится к «недоразумениям»). Из другой сводки: «Путем ареста,
принудительных работ я заставляю их (“кулаков”. — И. Ш.) под-
чиняться необходимым распоряжениям». Вот картина того, как
осуществлялась продразверстка «приехавшим в уезд (Борисоглеб-
ский) гражданином Марголиным»: «В ход была пущена порка...
Порют продармейцы, агенты и сам гражданин Марголин, за что
был арестован Ревтрибуналом, но по приказу из Тамбова ныне
выпущен из тюрьмы с допущением к исполнению своих обя-
занностей. Продовольственную разверстку гражданин Марголин
начинает таким образом. По приезде в село или волость он со-
бирает крестьян и торжественно заявляет: “Я вам, мерзавцам,
принес смерть. Смотрите, у каждого моего красноармейца по сто
двадцать свинцовых смертей на вас, негодяев”. Затем начинается
требование выполнить продразверстку, а потом порка, сажание
в холодный сарай и т. п.». Из заявления Никольского волостного
совета крестьянских депутатов: «...отрад с пулеметом, во главе
с Пузиковым, каковой арестовал и посадил в холодные амбары
несколько крестьян, наложил на них денежные штрафы, дал пол-
часа времени на размышление, по истечении которого неуплатчик
должен был быть расстрелян. Одна женщина, не имея денег, спе-
шила продать последнюю лошадь, чтобы выручить из-под ареста
невинного мужа, и не успела явиться к назначенному часу, за что
муж ее был расстрелян». Сверх того, множество жалоб на то, что
продразверстка накладывается совершенно произвольно, не про-
порционально возможностям, а отобранные продукты расхищаются
или не вывозятся и гниют.
Другой причиной резкого отпора крестьян была мобилизация
в Красную Армию. Если судить по результатам мобилизации,
то крестьянство определенно не желало воевать за большевиков:
целые области отказывались подчиниться приказу о мобилиза-
ции. Например, когда в 1918 году была объявлена мобилизация
в Красную Армию в Поволжье и восточнее, вплоть до Сибири,
то явилось менее 20%. Такие же цифры приводятся по областям
Центральной России в 1919 году. В некоторых областях число дезер-
тиров доходило до 90%. По разным губерниям приводятся цифры
в сотни тысяч дезертиров. Общее число дезертиров в Европейской
России только во вторую половину 1919 года превышало 1,5 мил-
лиона человек. Еще одной причиной были репрессии против Церкви.
Эти причины вызвали цепь крестьянских восстаний, а по суще-
ству Крестьянскую войну 1918—1921 годов по всей территории,
контролировавшейся властью РКП(б). Мы сделаем очень короткий
обзор ее по опубликованным в последнее время документам (7-11).
1918 год
Массовые восстания начались с лета 1918 года. В Центральной
России их было не менее 300: в Смоленской, Воронежской,
Новгородской, Псковской, Костромской, Петроградской губерниях.
Одно было под Москвой — в Дмитровском уезде. Особенно массо-
вым было пензенское восстание. В связи с его подавлением Ленин
телеграфировал: «Необходимо произвести беспощадный массовый
террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных
запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте
об исполнении». «Крайне возмущен, что нет ровно ничего опреде-
ленного от Вас о том, какие же, наконец, серьезные меры беспощад-
ного подавления и конфискации хлеба у кулаков пяти волостей
проведены Вами. Бездеятельность Ваша преступна. Надо все силы
направлять на одну волость и очистить в ней все излишки хлеба».
«Повторяю приказ прибывшим с экспедицией латышам остаться
пока, до нового распоряжения, в Пензе. Выделяйте надежнейших
из ваших восьмисот солдат и действуйте беспощадно — сначала
против одной волости, доводя дело до конца». Ленин завизировал
телеграмму Цюрупы26, в которой требовалось назначить по каждой
волости заложников, на которых возложить обязанность собрать
все излишки хлеба и вывезти его на ссыпные пункты.
Впрочем, захват заложников практиковался и безо всяких ука-
заний. Из донесения ВЧК: «В уезде убит организатор комитета
бедноты. В ответ на это в г. Череповце расстреляны заложники:
кирилловский епископ Варсонофий, игуменья Ферапонтиевского
монастыря Серафима...» (всего 10 человек). Из другого донесе-
ния ВЧК: «Чрезвычайные комиссии уже заблаговременно забирают
заложников... в ответ на покушение на члена ЧК приговорены к рас-
стрелу 50 заложников...» По поводу подавления восстаний сводка
ЧК сообщает: «Невельская чрезвычайная комиссия совершила массу
расстрелов... произвела массу арестов заложников — городской бур-
жуазии и деревенских кулаков». Те же меры применялись и к дезер-
тирам. Лишь в одном уезде Симбирской губернии было расстреляно
до 1000 крестьян, не явившихся по мобилизации. В 40 волостях
Тамбовской губернии против крестьян применялись броневики.
К концу 1918 года восстаниями было охвачено более половины
территории, контролировавшейся большевистской властью. О по-
терях крестьян встречаются лишь данные по отдельным районам:
расстреляно 600 человек, 750, 1200... Все эти меры не достигли
своей главной цели — было собрано лишь несколько процентов
намеченной продразверстки.
1919 год
Разгоревшись в 1918 году, крестьянская война развернулась
в полную силу в 1919-м. К этому времени положение центральной
власти заметно улучшилось. Была разгромлена власть «Комуча»
в Поволжье вплоть до Урала. В конце 1918 года капитулировала
на Западе Германия и началось продвижение в глубь Украины ча-
стей Красной Армии. Но государственное давление на деревню толь-
ко увеличилось. Сохранилась продразверстка в столь же крайних
формах. Монополия государства была распространена на всю про-
дукцию сельского хозяйства, вплоть до грибов и ягод. Увеличились
повинности: гужевая, трудовая, по расчистке железнодорожных
путей от снега — и, как всегда, с расстрелами за невыполнение
приказов. Увеличился объем мобилизации в Красную Армию.
Расширялась и Крестьянская война. Восстания с участием
десятков и сотен тысяч крестьян охватили всю территорию, кон-
тролировавшуюся большевистской властью. За первую половину
года сведения о них имеются по 124 уездам Европейской России.
Одним из самых массовых была «чапанная война» (от слова «ча-
пан» — крестьянская одежда) — от Поволжья до Урала. В ней
участвовало несколько десятков тысяч крестьян, выдвигались ко-
мандиры из числа крестьян, имевших военный опыт, создавались
штабы. Был избран свой совет, издавался свой печатный орган.
Причины: мобилизация, реквизиции, порки плетьми, уничтоже-
ние икон. Подавлением руководил Фрунзе27. В военных действиях
убито более 1000 повстанцев, из них более 600 расстреляно ЧК
и трибуналами.
Но самым драматическим эпизодом этого года был террор про-
тив донских казаков («расказачивание») и их ответное восстание.
О нем скажем подробнее.
После революции в донском казачестве взяла верх позиция
нейтралитета в борьбе между белыми и красными. Но вскоре
Гражданская война проникла и к ним: борьба между войсками
Краснова28 и Миронова29. Миронов не только воевал с войсками
Краснова, но и помогал Красной Армии в обороне Царицына.
Однако в руководстве большевиков было укоренено априорное
отношение к казакам как к врагам. Например, по поводу терско-
го казачества в обращении Народного комиссариата по делам
национальностей (наркомнацем был Сталин) в 1918 году говори-
лось: «Первое место по заслугам перед советской властью следует
отдать чеченцам и ингушам, они почти поголовно вооружены
и наносят казацким бандам непоправимые удары <...> горцы бо-
рются с контрреволюционным казачеством...» По поводу донских
казаков Сталин писал Ленину, что «целыми полками переходили
на сторону Миронова казаки для того, чтобы, получив оружие,
на месте познакомиться с расположением наших частей и потом
увести за собой в сторону Краснова целые полки». На самом деле
в значительной степени именно войска Миронова помогли разбить
Краснова и открыли путь Красной Армии на Дон.
С этого времени (январь 1919 года) и начинается «расказачи-
вание» . Основные принципы были сформулированы в Директиве
Оргбюро ЦК РКП(б) (точнее — в циркулярном письме) от 24 янва-
ря. Положения этого документа были выработаны в начале января
в переписке между Свердловым и Донбюро (председатель Сырцов,
обычный корреспондент Свердлова — Френкель). В Директиве
предлагается:
«1. Провести массовый террор против богатых казаков, ис-
требив их поголовно. <...>
5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого
будет обнаружено оружие после срока сдачи. <...>
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь
до установления полного порядка» (то есть оккупация).
Еще 15 января Френкель писал в ЦК РКП: «Предстоит очень боль-
шая и сложная работа по уничтожению... кулацкого казачества как
сословия, составляющего ядро контрреволюции». Свердлов дал ука-
зание никакой местной власти на Дону не допускать, «руководство
должно пока остаться за Реввоенсоветом фронта». Инструкция
Реввоенсовета «О борьбе с контрреволюцией на Дону» рекоменду-
ет: «...обнаруживать и немедленно расстреливать: а) всех без ис-
ключения, занимавших служебные должности <...> е) всех без ис-
ключения богатых казаков <...> и лица и целые группы казачества,
которые активного в борьбе с советской властью участия не принима-
ли, но которые внушают большие опасения, подлежат усиленному
надзору и, в случае необходимости, аресту» (подписи: Реввоенсовет
ЮжфронтаИ. Ходорковский, В. Гиттис, А. Колегаев, управделами
В. Плятт). В другой раз Реввоенсовет пишет: «Необходимы концен-
трационные лагеря с полным изъятием казачьего элемента из преде-
лов Донской области». Донбюро предписывало: «1. Во всех стани-
цах, хуторах немедленно арестовывать всех видных представителей
данной станицы <...> хотя и не замеченных в контрреволюционных
действиях, и отправлять как заложников в районный революцион-
ный трибунал (уличенные, согласно Директиве ЦК, должны быть
расстреляны). 2. <...> В случае обнаружения у кого-либо оружия
будет расстрелян не только владелец оружия, но и члены его семьи».
Инструкции воплощались в жизнь. Из письма в казачий от-
дел ВЦИК: «Трибунал разбирал дел по 50 в день. Смертные
приговоры сыпались пачками, часто расстреливались люди со-
вершенно невинные, старики, старухи и дети. Расстрелы про-
изводились часто днем, на глазах у всей станицы, по 30—40 че-
ловек сразу». Из письма Шолохова30Горькому: «...бессудный
расстрел в Мигулинской станице 62 казаков-стариков или рас-
стрелы в Казанской и Шумилинской <...> в течение 6 дней число
расстрелянных достигло <...> 400 с лишним человек». Военком
Особого экспедиционного корпуса В. А. Трифонов (уже в июле, после
начала восстания): «...в Вешенском районе были расстреляны 600
человек <...> в помещении Морозовского ревкома были обнаружены
65 изуродованных казачьих трупов». Командированный из Москвы
пишет: «Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые
едва волочили ноги, урядники, не говоря уже об офицерах. В день
расстреливали по 60-80 человек. Принцип был такой: чем больше
вырежем, тем скорее утвердится советская власть на Дону <...>.
Во главе продовольственного отряда стоял некто Гольдин. Его
взгляд на казачество был таков: казаки — его враги, нагаечники,
зажиточные, а посему до тех пор, пока казаков не вырежем и не за-
селим пришлым элементом Донскую область, до тех пор советской
власти не будет». Обнаружены постановления трибуналов о рас-
стрелах: в станице Казанской — 87 казаков. Мигулинской — 64.
Вешенской — 46, Еланской — 12.
Результатом было вешенское, или верхнедонское, восстание
в марте 1919 года. Восставшими была проведена мобилизация
мужчин от 19 до 45 лет и создана армия в 30 тысяч штыков.
Из воззвания восставших: « Восстание поднято не против Советов
или Советской России, а только против партии коммунистов».
Реакция коммунистических властей была такой: «Все казаки,
поднявшие оружие в тылу красных войск, должны быть поголов-
но уничтожены, уничтожены должны быть и все те, кто имеет
какое-либо отношение к восстанию и противосоветской агитации,
не останавливаясь перед процентным уничтожением населения
станиц, сжечь хутора и станицы, поднявшие оружие против нас
в тылу» (из Директивы Реввоенсовета 8-й армии; подписи: Якир31,
Вестник). Другие директивы: массовое взятие заложников, при-
мерное проведение карательных мер и т. д.
В апреле Донбюро писало: «Существование донского казачества
<...> стоит перед пролетарской властью угрозой контрреволюци-
онных выступлений <...>. Все это ставит насущной задачей вопрос
о полном, быстром и решительном уничтожении казачества как
особой бытовой экономической группы».
Такая политика, конечно, только усиливала сопротивление ка-
зачества. К нему присоединились крестьяне Воронежской губернии
и некоторые части Красной Армии. Восставшие распространяли
Директиву Оргбюро как свои агитационные материалы. Были
и среди большевистского руководства голоса, указывавшие на эту
связь. Но они плохо воспринимались. Еще 20 апреля Ленин писал
Сокольникову32: «Верх безобразия, что подавление восстания казаков
затянулось». Он же ему 24 апреля: «Я боюсь, что Вы ошибаетесь,
не применяя строгость, но если Вы абсолютно уверены, что нет силы
для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедлен-
но и подробно». Но 5 мая опять Сокольникову: «Промедление с пода-
влением восстания прямо-таки возмутительно <...> необходимо <...>
вырвать с корнем медлительность. Не послать ли еще добавочные
силы чекистов? » 15 мая — Троцкому: «Очень рад энергичным мерам
подавления восстания». Но было уже поздно. Восстание разлилось так
широко, что разгромило весь тыл Южного фронта Красной Армии,
и уже в мае Добровольческая армия прорвала фронт.
Другим проявлением настроения казачества был бунт корпуса
Миронова, окончившийся, в отличие от вешенского восстания,
быстрой неудачей.
Летние восстания не ограничились Югом: например, тогда же
были восстания в Костромской и Ярославской губерниях. Здесь
из дезертиров организовалась целая армия «зеленых». 600 дезер-
тиров, поддержанные 1500 крестьянами, вступили в бой с отрядом
под командованием Френкеля. При подавлении восстания было
убито 300 крестьян, расстреляно 60 руководителей, взяты залож-
ники. За два дня боев сожжено пять селений. При подавлении вос-
стания в Петропавловской волости тем же Френкелем было убито
в бою и расстреляно 200 крестьян.
Разгром Красной Армией Добровольческой армии Деникина
не ослабил давления на деревню, что и вызвало множество восста-
ний во второй половине года: в Пермской, Вятской, Воронежской,
Костромской, Нижегородской, Ярославской губерниях. На сто-
рону восставших крестьян переходили и части Красной Армин,
состоявшей из таких же мобилизованных крестьян. Например,
подняла мятеж дивизия Григорьева. Возникшее восстание охва-
тило Херсонскую и Екатеринославскую губернии.
1920-1921 годы
Победа центральной власти в Гражданской войне была уже
обеспечена. Ее противники остались только на периферии: Вран-
гель33 в Крыму, Польша и Дальний Восток. Но война с деревней
продолжалась. В начале года военное положение сохраняется
в 36 губерниях: там шла крестьянская война. В феврале-марте
вспыхивает крупнейшее восстание в Поволжье и Уфимской губер-
нии — «вилочное восстание». Как и другие восстания, оно было вы-
звано проведением продразверстки — когда выгребался весь хлеб
до остатка и крестьяне обрекались на голодную смерть. В восстании
участвовали русские, татары, башкиры. Их армия насчитывала
35 тысяч человек (а по некоторым донесениям ЧК — 400 тысяч).
При подавлении восстания применялись артиллерия, бронепоезда.
По официальным данным, потери восставших — 3 тысячи человек
убитыми и ранеными.
За первую половину года число дезертиров превысило 1 мил-
лион человек. Они смешивались с крестьянскими повстанцами.
Все эти формы крестьянского сопротивления назывались властью
«бандитизмом». В постановлении Совнаркома «О мерах борьбы
с бандитизмом» были введены «ревтрибуналы» вне фронтовой
полосы: «Приговоры ревтрибуналов безапелляционны, оконча-
тельны и никакому обжалованию не подлежат». Была создана
Центральная комиссия по борьбе с бандитизмом, председателем
которой был назначен Склянский34 (одновременно заместитель
Троцкого по Реввоенсовету).
В июле крестьянская война опять вспыхнула в Заволжье
и на Урале. На этот раз ее вождем стал популярный командир
Красной Армии, награжденный орденом Красного Знамени,
Сапожков35. Движение получило название «сапожковщина». Оно
охватило Самарскую, Саратовскую, Царицынскую, Уральскую,
Оренбургскую губернии. Сапожковцы заняли Бузулук. Из свод-
ки ЧК: «Была объявлена запись добровольцев, проходившая
с большим наплывом крестьян. На подавление были брошены все
наличные силы этого района». Ленин требовал: «...от селений,
лежащих на путях следования отрядов сапожковцев, брать залож-
ников, дабы предупредить возможность содействия». К сентябрю
основные силы движения были разгромлены.
Самый известный эпизод крестьянской войны — «антоновское»
(то есть под руководством Антонова36) восстание в Тамбовской
губернии. Собственно, крестьянская война шла в этой области
с 1918 года. Особенно гибельным стало положение крестьян
в связи с неурожаем 1920 года. Зимой начался голод. В докладе
Антонова-Овсеенко37, составленном уже после подавления восста-
ния, говорится: «Уже к январю половина крестьянства голодала.
В Усманском, частью Липецком, Козловском уездах голод достиг
крайних пределов (жевали древесную кору, умирали голодной
смертью)». В то же время в донесении ЧК констатируется: «...взи-
мание продразверстки, доходившее в некоторых местах Тамбовской
губернии до геркулесовых столпов и своими методами не уступая
методам инквизиции». На продовольственном совещании пред-
седатель губисполкома Шлихтер сказал: «Деревня поймет, что
время, когда она могла не подчиняться этой власти, прошло.
И как бы ни были тяжелы веления этой власти, предъявляемые
деревне, она должна их выполнять».
Естественно, крестьянские восстания вспыхнули по всей об-
ласти. Ленин требовал (в записке Дзержинскому и Корневу38):
«Скорейшая и примерная ликвидация (антоновского движе-
ния. — И. Ш.) безусловно необходима <...>. Необходимо проявить
больше энергии и дать больше сил ». Но антоновская армия насчиты-
вала уже 10 тысяч штыков. Велась активная агитация, распростра-
нялось много листовок. К началу 1921 года число повстанцев дошло
до 40 тысяч. Власти пошли на отмену продразверстки в Тамбовской
губернии. Одновременно предписывалось: «В случае повторных
вспышек восстания все здоровое мужское население от 17 до 50 лет
арестовывать и заключать в концентрационные лагеря».
В апреле 1921 года командовать войсками, брошенными на по-
давление восстания, был назначен Тухачевский — один из из-
вестнейших военачальников Красной Армии. На Тамбовщину
были направлены также Уборевич, Котовский, от ЧК — Ягода,
Ульрих39. Была сконцентрирована армия более чем в 100 тысяч
штыков. Применявшаяся тактика в документах Красной Армии
и властей называется «оккупационной системой». Она включала:
занятие определенной территории, контрибуции, разрушение до-
мов как повстанцев, так и их родственников, взятие заложников
(иногда целыми семьями), создание концлагерей. Из приказов
Тухачевского:
«Переселять в отдаленные края РСФСР семьи несдающихся
бандитов. Имущество этих семей конфисковывать»; «бандиты,
участвовавшие с оружием в руках не менее месяца, и все бандиты
полков особого назначения <...> подлежат расстрелу».
«1. Граждан, отказывающихся называть свое имя, расстрели-
вать на месте без суда.
2. Селениям, в которых скрывается оружие... объявлять при-
говор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае
несдачи оружия.
3. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать
на месте без суда старшего работника в семье.
4. Семья, в которой укрылся бандит, подлежит аресту и вы-
сылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший в этой
семье расстреливается без суда.
5. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов,
рассматривать как бандитов и старшего работника этой семьи рас-
стреливать на месте без суда».
«Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми удушли-
выми газами».
Имеется документ, детально описывающий одну такую операцию.
В ряде документов обсуждаются детали функционирования
концлагерей: сообщается количество нетрудоспособных, женщин,
беременных женщин, детей, грудных детей, опасность возник-
новения эпидемий. Вот доклад комиссии ВЦИК об исполнении
этих приказов: «В Паревке <...> первые заложники в количестве
80 человек категорически отказались дать какие бы то ни было
сведения. Все они были расстреляны, и взята вторая партия
заложников. Эта партия уже безо всякого принуждения дала
все сведения о бандитах, оружии, бандитских семействах <...>.
В Иноковке, куда уполномоченный поехал из Паревки для про-
ведения аналогичной операции и куда слух о паревской операции
дошел раньше, даже не пришлось брать заложников. Население
добровольно само пошло навстречу комиссии. Один старик привел
своего сына и сказал: «Нате еще одного бандита»...»
Разгром «антоновщины» в основном был завершен к концу
1921 года. О масштабах репрессий говорит один пример. В селе
Никольском с 8 тысячами жителей в Русско-японскую войну
погиб один солдат, в германскую — 50, а за 1920—1921 годы —
500 крестьян. По-видимому, это движение произвело сильное
впечатление на большевистское руководство — например, в до-
кументах для внутреннего пользования стандартный термин
«бандитизм» в этом случае заменяется на «крестьянское повстан-
ческое движение».
Другое восстание, даже большего масштаба и приблизительно
в то же время, происходило в Западной Сибири: в Тюменской
губернии и в частях Челябинской, Екатеринбургской, Омской
губерний. Восстание началось в январе 1921 года. Была проведена
мобилизация и создана армия численностью около 100 тысяч че-
ловек. Повстанцы захватили многие крупные города, в частности
Тобольск, где выпускали свою газету. Против них были брошены
крупные части. В основном восстание было подавлено к апрелю
1921 года. Террор против участников восстания имел все типичные
для того времени черты. Сохранились дела по обвинению несовер-
шеннолетних (15—17 лет) в «службе у бандитов» (например, как
сестры милосердия). Историк, работавший в архивах Тобольска,
видел надписи, сделанные детским почерком на больших листах:
«Не убивайте нас!» Такие листы вывешивались в деревнях, когда
в них вступали коммунистические карательные отряды.
Мы пытались лишь пунктирно очертить контуры крестьянской
войны. Не упомянуты здесь махновское крестьянское движение,
длившееся три года на Украине, громадное крестьянское восстание
в Карелии в 1921 году и многое другое. Главное — Крестьянская
война шла по всей России все три года после Октябрьской револю-
ции. Ленин признал, что «крестьянские восстания <...> представ-
ляют общее явление для России». В результате Ленин вынужден
был констатировать, что продолжение политики «военного ком-
мунизма» «означало бы наверняка крах советской власти и дик-
татуры пролетариата». Ленин, писавший раньше: «...мы скорее
ляжем все костьми», чем разрешим свободную торговлю хлебом,
вынужден был провозгласить «отступление» — нэп. Крестьянство
не «выиграло» Крестьянскую войну, не установило своей власти,
но «отбилось» от противника.
Выиграть войну в тех условиях крестьянство и не могло. На это
рассчитывал и Ленин. Он говорил Г. Уэллсу40: «...“Крестьяне дру-
гих губерний, неграмотные и эгоистичные, не будут знать, что
происходит, пока не придет их черед... Может быть, и трудно пере-
строить крестьянство в целом, но с отдельными группами крестьян
справиться очень легко”. Говоря о крестьянах, Ленин наклонился
ко мне и перешел на конфиденциальный тон, как будто крестьяне
могли его услышать» (12).
Но почему это безумие продолжалось три года? Почему Ленин,
умевший просчитывать на столько ходов вперед, придумывать
такие нетривиальные ходы, не увидел самую простейшую ис-
тину: что физически невозможно обирать крестьянство, обрекая
его на голодную смерть, когда крестьянство составляет 4/г, насе-
ления страны? Да и то, что с крестьянством погибнет от голода
оставшаяся г/з населения. Почему этого не увидело окружение
Ленина, состоявшее из далеко не глупых людей (хотя некоторые,
осторожные, предупреждения были)? Почему вместо ленинских
телеграмм, призывающих к строгости, свирепости, беспощадности,
не слались другие, напоминающие, что если мужики перемрут,
есть всем будет нечего? Ведь неправильно представлять себе кре-
стьян того времени как анархическую стихию, вышедшую из бе-
регов, которую любыми средствами надо было ограничить, чтобы
спасти страну. Такую точку зрения высказал, например, Ленин
Горькому: «Ну, а по-вашему, миллионы мужиков с винтовками
в руках не угроза культуре, нет? Вы думаете, Учредилка41 могла бы
справиться с их анархизмом? Вы, который так много — и так
правильно — шумите об анархизме деревни, должны бы лучше
других понять нашу работу».
Но факты этого не подтверждают, как видно из опубликован-
ных теперь документов. Крестьяне шли на безнадежное (в каждом
отдельном случае) сопротивление вовсе не потому, что не хотели
вообще давать хлеб государству. Прежде всего это была оборо-
нительная война, борьба за свое существование. Яркий пример —
верхнедонское восстание 1919 года. Ведь в руках казаков оказался
текст директивы, по своей свирепости превосходившей немецкий
план «Ост» последней войны. Власти просто не оставляли казакам
свободы выбора. Так обстояло дело и во многих других случаях.
Как в тылу Колчака крестьянские восстания были вызваны новой
мобилизацией, в тылу Деникина42 — попытками отобрать назад
помещичьи земли, так и в тылу Красной Армии каждый раз
вполне конкретными причинами.
Вот причины восстаний, согласно сводкам ЧК. В 1918 году это
была борьба против насильственного введения «коммун». Позже —
против повинностей, полностью разрушающих хозяйственную
жизнь: продразверстки, «чрезвычайного налога», гужевой по-
винности и т. д. Они ассоциировались с образом «коммуниста»
или «коммуны». Например (в Поволжье): «Долой коммунистов
и коммуну! Долой жидов!» Конкретные требования были: отмена
продразверстки, хлебной монополии, свободная торговля, сдача
хлеба «по известной норме с души». Крестьяне протестовали
против закрытия церквей, уничтожения икон. Лозунг: «Долой
войну! Не давать солдат в Красную Армию!» — тоже легко понять:
против войны только что именно большевики громче всех агити-
ровали. А если выступающий на митинге спрашивал: «Почему
Ленин приехал к нам из Германии?» — то это свидетельствовало
не об «анархизме», а скорее о некоторой политической любозна-
тельности. Наконец, программа Союза трудового крестьянства,
действовавшего во время антоновского восстания, является до-
вольно стандартной для того времени программой партии левого
направления.
Произошло столкновение двух несовместимых жизненных
установок. С одной стороны — марксистской, социалистически-
коммунистической, видящей идеал в обществе, построенном как
грандиозная машина из человеческих элементов. Бухарин описал
его как «трудовую координацию людей (рассматриваемых как
"живые машины”) в пространстве и времени». Ленин планировал
труд рабочего: «отбытие 8-часового “урока” производительной ра-
боты» при условии «беспрекословного повиновения масс единой
воле руководителей трудового процесса». А с другой стороны, этому
противостояло восприятие жизни крестьянина, выросшее из глу-
бокой древности, основанное на индивидуально-творческом труде
в единстве с Космосом. Ненависть к крестьянству заложена в марк-
сизме, начиная с самых его истоков. Маркс и Энгельс называли
крестьян «варварской расой», «варварством среди цивилизации»,
писали об «идиотизме деревенской жизни». В «Коммунистическом
манифесте» говорится: «Общество все более раскалывается на два
больших враждебных лагеря, на два больших, стоящих друг против
друга класса — буржуазию и пролетариат». Наличие крестьянства
было бьющим в глаза противоречием этой концепции. Недаром
Маркс назвал крестьян «неудобным» (или «неправильным»)
классом. Ленин называл крестьян «реакционным классом», клас-
сом «с сохраняющимся, а равно возрождающимся на его основе
капитализмом ».
На IX съезде партии в 1920 году Троцкий предложил широ-
кий план «милитаризации» экономики. Доклад был представлен
от ЦК, и к тексту имеется ряд одобрительных заметок Ленина. Идея
заключалась в организации «рабочей силы» по военному образцу,
в виде «трудармий». По поводу «милитаризации» на съезде раз-
вернулась оживленная дискуссия. Противником плана Троцкого
выступил В. Смирнов. Но оказывается, вся дискуссия шла лишь
о том, можно ли эту форму организации «рабочей силы» применять
в промышленности, к пролетариату. Троцкий говорит: «Мы мо-
билизуем крестьянскую силу. <...> Здесь слово “милитаризация”
уместно, но, говорит т. Смирнов, если мы перейдем в область про-
мышленности...» Вот только здесь и возникали разногласия, а по по-
воду крестьян все были единодушны. Да Троцкий и прямо называл
крепостное право «при известных условиях прогрессивным».
Горький, в этом полностью солидарный с большевизмом, всю
жизнь ненавидел мужика. Он писал: «...полудикие, глупые, тяже-
лые люди русских сел и деревень — почти страшные люди». Он
сказал Веронскому43: «Если бы крестьянин исчез с его хлебом —
горожанин научился бы добывать хлеб в лаборатории». Чуков-
скому44: «Я... недавно был на съезде деревенской бедноты — десять
тысяч морд — деревня и город должны непременно столкнуться
<...> здесь как бы две расы». Чуковский пишет: «Я спросил его,
о чем будет читать он. Он сказал: о русском мужике. "Ну и доста-
нется же мужику!” — сказал я. “Не без того, — ответил он. — Я за-
тем и читаю, чтоб наложить ему как следует. Ничего не поделать.
Наш враг... Наш враг”».
Бухарин уже в период нэпа называл крестьян «курицей, которая
должна превратиться в человека». Пропитанные этой идеологией
партийные вожди, руководители продотрядов и военных частей
и набросились на крестьян как на самых заклятых врагов, как
на нелюдей. Крестьянская война была войной за существование
крестьянства. Речь шла о «ликвидации крестьянства как класса».
И понадобилось три года, чтобы через этот порыв ярости, сознание
чуждости и даже несовместимости крестьянства и новой власти
(трудно назвать ее советской властью, так как большинство ее
противников в крестьянской войне тоже выступали под лозунгом
Советов) пробилось понимание, что победить в тот момент вряд ли
можно, а победа означала бы общую гибель. Тоща и был введен нэп,
идеи которого циркулировали уже несколько лет до того. На время
землю, а точнее, свое существование крестьяне защитили.
Если же говорить об «осуществлении народных чаяний»,
то следует вспомнить еще об одной народной нужде. Февральская
революция началась из-за перебоев со снабжением хлебом. Ленин
писал, что политика Временного правительства несет «гибель,
немедленную и безусловную гибель от голода». Предотвратить ее
может только «социализм, который один даст измученным войной
народам мир, хлеб и свободу». «Хлеб есть и может быть получен,
но не иначе как путем мер, не преклоняющихся перед святостью
капитала и землевладения».
Через пять месяцев после Октябрьской революции Кондратьев
писал: «Вся страна хорошо помнит, что большевики, стараясь при-
влечь к себе народные массы, выдали им один весьма серьезный
вексель: они обещали дать народу хлеб. Прошло уже пять месяцев,
как они стоят у власти, и мы вправе спросить: как обстоит дело
с платежом по векселю? » Он рассказывает, что сразу же после
переворота «Всероссийский продовольственный съезд выделил
из своего состава Совет десяти и поручил ему предложить Совету
народных комиссаров оставить дело продовольствия вне полити-
ческой борьбы, сохранить в этот трудный момент уже налаженный
аппарат продовольственных организаций <...>. 27 ноября в здании
Министерства продовольствия Совет десяти вместе с двумя това-
рищами министра был арестован», «а затем, когда всякая система
продовольствия уже была смята, когда население сплошь и рядом
совершенно не получало хлеба, вынуждено было само доставать
хлеб, большевики в лице продовольственного диктатора на час —
Л. Троцкого (такого знатока в этой области!) издают жестокий при-
каз о расстреле на месте неподчиняющихся мешочников, которые
виноваты разве только в том, что хотят есть, а им не дают».
Кондратьев резюмирует: «Своим переворотом большевики хлеба
не дали, а приблизили голод». Его предсказания сбылись. К хлебу
стали подмешивать опилки, глину. Голод начался в 1921 году. Ему
сопутствовали массовое вымирание, самоубийства, людоедство,
протесты (в том числе протесты женщин), подавляемые оружием.
К концу года голодало более 23 миллионов человек. По данным
Прокоповича45 (одного из организаторов Комитета помощи голо-
дающим), от голода умерло 5 миллионов человек, беженцев было
21 миллион человек. Есть и оценки числа погибших в 2,5 милли-
она человек.
Но если судить деятелей той эпохи мерками нашей, то это ни-
как не объяснит их действий. Они совсем не были похожи на со-
временных политиков, и прежде всего тем, что поставили на кон
свои головы. Я случайно имел возможность почувствовать атмо-
сферу, в которой они жили. Мой учитель, известный математик
Б. Н. Делоне46, учился в Киевском университете на курс старше
О. Ю. Шмидта47, известного позже как организатора полярных
экспедиций. Но по образованию Шмидт был математик. После
Октябрьской революции он вступил в РКП(б) и был в ленинском
правительстве замнаркомфина. После окончания Гражданской
войны Делоне и Шмидт встретились и проговорили целую ночь.
Как мне рассказывал Делоне, Шмидт сказал ему: «Вы не пред-
ставляете себе, Борис Николаевич, что значит жить три года, по-
стоянно чувствуя веревку на шее!» А ведь это относилось ко всей
большевистской верхушке. Их психология была совершенно от-
лична от теперешних политиков, обещающих (искренне или нет)
добиться выплаты пенсий и зарплаты, приостановить инфляцию.
Их же такие мелочи не интересовали. Они, как говорил Маркс,
«штурмовали небо». Они считали, что на их глазах родится новый
человек и новый мир. А ведь эти слова не ими были выдуманы:
«И увидел я новое небо и новую землю» (Апок 21, 1). Такого
масштаба видения открывались и им, конечно, в их материали-
стическом и классовом восприятии. И ради них кровь могла течь
реками, а люди — гибнуть миллионами.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
2. Документы внешней политики СССР. М., 1960. Т. IV.
3. Тухачевский М. Н. Война классов. М., 1921.
4. Кондратьев Н.Д. Избранные сочинения. М., 1993.
5. Кондратьев Н.Д. Особое мнение. М., 1993. Т. 1.
6. Документы свидетельствуют (Сборник документов). М., 1989.
7. Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ НКВД (Сборник до-
кументов). М., 1998. Т. 1.
8. Филипп Миронов (Сборник документов). М., 1997.
9. Крестьянское восстание в Тамбовской области в 1919 1921 гг.
(Сборник документов). Тамбов, 1994.
10. Осипова Т. В. Крестьянский фронт в Гражданской войне // Судьбы
российского крестьянства. М., 1996.
11. Козлов Л. И. Расказачивание // Судьбы российского крестьян-
ства. М., 1996.
12. Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1959.
13. Преображенский Е.А. Новая экономика. Опыт теоретического
анализа советского хозяйства. М., 1926.
14. Ивницкий И. А. Коллективизация и раскулачивание в начале
30-х годов // Судьбы российского крестьянства. М., 1996.
15. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание
(Сборник документов). М., 1999. Т. 1.
16. Ивницкий Н.А. Голод 1932-1933 гг.: кто виноват? // Судьбы
российского крестьянства. М., 1996.
17. Redfield R. Peasant society and culture. Chicago, 1956.
18. Великий незнакомец (Сборник статей). М., 1992.
19. Бухарин Н. И. Вопросы теории и практики социализма. М.. 1989.
20. Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. М., 1989.
21. Чаянов А. В. Основные идеи и формы организапии сельскохозяйст-
венной кооперации. М., 1991.
22. Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крес-
тьянской утопии. М., 1920. 4.1.
23. Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925-1936 гг. М., 1995.
24. Выцлан М.А. Последние единоличники. Источниковая база,
историография / Судьбы российского крестьянства. М., 1996.
25. Иеромонах Дамаскин. Гонения на Русскую православную церковь
в советский период Мученики, исповедники и подвижники благочестия
Русской православной церкви XX столетия. Т. 3 (в печати).
26. Трагические судьбы. М.: Наука, 1995.
27. Глушко В. П. Из истории начального этапа развития ракетно-
космической техники в СССР// Начало. 1992. № 18.
28. Белоконь В. А. // Начало. 1992. № 17.
29. Данилов В. П. Феномен первых пятилеток ' Горизонт. 1988. № 5.
30. Пятилетний план народно-хозяйственного развития СССР. Т. 1-4.
31. Новейшая история отечества. XX век. М., 1998. Т. 2.
32. Гриф секретности снят. М., 1993.
33. Hoffann J. Die Geschichte der Wlassow-Armee. Freiburg, 1984.
34. Источник. 1995. № 2.
35. Агурский M. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.
36. Karpinski. Poland since 1944. Boulder-Oxford, 1995.
37. Источник. 1994. № 6.
38. Дневник писателя. Январь. Февраль. Март-апрель. М., 1996.
39. Карпович Б. Н. Очерк деятельности Народного комиссариата
земледелия (1917-1920). М., 1920.
40. Репко С. И. Война и пропаганда. М.: Новости, 1999.
-©ssss-
В. А. СОЛОУХИН
При свете дня
В начале 60-х годов прошлого века, в первые послереформенные
годы, мы застаем Илью Николаевича Ульянова1 молодым препо-
давателем физики в Пензенском Дворянском институте. И был
там недавно приехавший из Самары инспектор Иван Дмитриевич
Веретенников. А у Веретенникова была жена Анна Александровна,
урожденная Бланк. А у Анны Александровны была младшая се-
стра Мария Александровна Бланк. Анна познакомила младшую
сестру с молодым преподавателем физики Ильей Николаевичем
Ульяновым...
Дальнейшее если не в психологических подробностях, то в об-
щих чертах известно теперь всему миру. Мне же хотелось бы вер-
нуться к замечательной публикации Михаила Штейна в журнале
«Слово», в которой автор расставил все точки над «i» касательно
генеалогии Владимира Ильича. И вот, доказав, что мать Владимира
Ильича была еврейкой, а отец грассирующим калмыком, М. Штейн
вдруг заключает:
«...Главная же цель данной статьи — дать ответ на вопрос:
кто же по национальности Владимир Ильич Ульянов (Ленин)?
И я уверенно отвечаю: “Русский”. Русский по культуре, русский
по языку, русский по воспитанию, потомственный русский дво-
рянин по происхождению (Илья Николаевич Ульянов, будучи
действительным статским советником, имел на получение по-
томственного дворянства все права)».
Из последней части фразы, заключенной в скобки, не каждый
читатель поймет: Илья Николаевич Ульянов, будучи действи-
тельным статским советником (и заслужив это звание усердной
службой на ниве просвещения), имел все права на получение по-
томственного дворянства или уже и получил его? Но Бог с ним.
Допустим, что он успел получить дворянство (Илья Николаевич
скончался внезапно, неожиданно, «в одночасье») и Владимир
Ильич — законный русский потомственный дворянин. Насчет
языка, воспитания и культуры говорить не приходится.
И все же в перечислении М. Штейном признаков <<русскости»
(по культуре, по языку, по воспитанию) не хватает маленького
словечка — «по духу». Домашнее ли воспитание, гены ли вино-
ваты тут, но словечка этого явно не хватает.
Конечно, Лермонтов по происхождению был потомком шот-
ландского чернокнижника Лермонта. Но ведь написал же он
«Бородино», «Казачью колыбельную...» («Дам тебе я на дорогу
образок святой: Ты его, моляся Богу, ставь перед собой...»), напи-
сал же он стихотворение «Родина» с признанием в любви к отчизне,
написал же он «Песню о купце Калашникове», воскликнул же он:
«Москва, Москва!., люблю тебя как сын. Как русский, — сильно,
пламенно и нежно!»
Конечно, предком Пушкина был «арап» абиссинец, но ведь
написал же Пушкин «Клеветникам России», «Евгения Онегина»,
«Капитанскую дочку», «Стансы», обратился же он с любовью
и нежностью к своей няне Арине Родионовне: «Наша ветхая ла-
чужка и печальна, и темна. Что же ты, моя старушка, приумолк-
ла у окна?.. Выпьем, добрая подружка бедной юности моей...»
Написал же он объективную «Историю Пугачевского бунта»,
«Путешествие в Арзрум», воскликнул же он: «Москва! ...Как
много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем
отозвалось!». Или: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо
как Россия!»
В Достоевском тоже есть польская кровь, но разве не только
по языку или воспитанию, разве по духу мы не видим в каждой
строке, что это именно русский писатель, и нет нужды ссылаться
на воспитание, на культуру. Русский — и все. И ничего не надо
доказывать.
Вон Некрасов — демократ, почти нигилист, а между тем лю-
бовь к России, к малой родине Волге («О, Волга, колыбель моя,
любил ли кто тебя, как я?»), к крестьянским детям, к Дарье
из «Мороза, Красного носа», вообще к крестьянам разве не сквозит
в каждой его строке? Образ русской крестьянки:
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье:
Семейство не бьется в нужде.
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди.
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведет...
И по сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!
Любящим. А теперь спросим сами себя, но только подумав
и все взвесив: была бы эта картина по сердцу Владимиру Ильичу?
Не сказал ли бы он, что это обывательское сюсюканье, лицемерие
и ложь! Воспевать быт и благосостояние крепостных крестьян
вместо того, чтобы призывать их поджигать и громить помещичьи
усадьбы, говорить о благополучии крестьянской семьи, хотя бы
и добытом честным трудом... Ну -— нет.
Наш Ильич не мог бы этого одобрить. Ведь с точки зрения его
идеологии, антироссийской, экстремистской и террористической,
было «чем хуже, тем лучше». И наоборот. А Леонид Радзиховский
в статье «Тело и дело» в газете «Куранты» 21 января 1992 года
прямо сказал: «Ленин не знал, не любил, не верил в Россию».
Конечно, я и сам мог бы произнести (написать) эти слова, но когда
читаешь подтверждение своим мыслям у другого человека, это
многого стоит.
На самом деле, взглянем на это попристальнее. Ленин не любил
русского царя (и вообще всех русских царей на протяжении всей
нашей истории), особенно он не любил романовскую династию,
особенно последнего царя и его семью. Не любил — это мягко
сказано, он их всех ненавидел и в конце концов, едва дорвавшись
до власти, всех их зверски убил с последующим расчленением
трупов, с сожжением их на кострах, с бросанием в алапаевские шах-
ты. Женщин, юных царевен, мальчика (наследника), Елизавету
Федоровну — праведницу — всех. Первое, что он сделал, — снес
памятники Александру Третьему возле Храма Христа Спасителя
и Александру Второму в Московском Кремле.
Долгое время пропаганда внушала всем, что Ленин лично
к зверскому уничтожению царской семьи непричастен, но теперь,
с выходом книги «Лев Троцкий. Дневники и письма», туман
рассеялся.
Троцкий вернулся из какой-то поездки (конечно, по уничтоже-
нию россиян) и, разговаривая со Свердловым, спрашивает у него:
— Да, а царь где?
— Конечно, расстрелян.
— А семья где?
— И семья с ним.
— Все?
— Все. А что?
— А кто решал?
— Мы здесь решили. Ильич считал, что нельзя оставлять им
живого знамени...
Да и смешно было бы думать, что при режиме, когда каждая
мелочь (даже выезд Блока за границу, как увидим ниже) не ре-
шалась без Политбюро, такая акция, как уничтожение царской
семьи, могла бы решиться без Ленина.
Итак, ненависть В. И. к русским царям и к семье последнего
царя не вызывает сомнений. Кроме бранных слов вроде «палачи»
да «висельники», он для них других слов не находит, а история
любого капиталистического государства (и России в том числе)
есть — по Ленину — история насилия, грабежа, крови и грязи.
Думал и гадал ли В. И. (или, может быть, заранее знал?), что
история его собственного властвования будет обозначена теми же
самыми словами (то есть насилием, грабежом, кровью и грязью),
но только возведенными в степень со многими нулями.
К царской семье и вообще к русским царям Ильич пылал не-
навистью. Многие считают, что тут примешалось чувство мести
за смерть брата Александра. Он был одним из руководителей
и организаторов террористической организации «Народная воля»,
участвовал в подготовке покушения на Александра III первого
марта 1887 года и был казнен. Ну а что же, за покушение на главу
государства по головке надо было гладить молодого Ульянова?
Когда в Петрограде убили не главу государства, просто Урицкого,
Ленин и его карательные органы в ближайшие три дня без суда
и следствия расстреляли около десяти тысяч человек, причем
заведомо невиновных в убийстве большевика. Его застрелил тер-
рорист-одиночка, возможно, подосланный ЧК, дабы иметь повод
затопить Петроград новой волной террора, новой волной русской
крови.
Да и потом — был суд. Александру Ульянову дали высказаться.
Да потом, случайно или нет, что в семье растут два брата
и оба — убийцы, оба — преступники. Воспитывала их мать
с дипломом домашней учительницы. Что же это за мать, кото-
рая из двух своих сыновей вырастила и воспитала двух убийц?
Да и дочери ее подвергались арестам за революционную деятель-
ность. А ведь это про нее написано даже в энциклопедическом
словаре: «обладая исключительными педагогическими способ-
ностями, оказала огромное влияние на детей». Очевидно и бес-
спорно, что она «натаскивала» своих детей на революционную
деятельность, на ненависть к Российской империи и — в даль-
нейшем — на уничтожение ее.
Не любил Ленин не только царскую семью, но и все российское
дворянство, как часть общества, часть государственного устрой-
ства, или, выражаясь терминологией самого Ленина, — как класс.
Впрочем, оговоримся. Любая часть общества, в том числе и дво-
рянство, — это не смородиновое варенье и не блины, чтобы любить
или не любить. Будем пользоваться словом противоположным
по значению любви, это будет ближе к истине. Ленин ненавидел
дворянство как часть нации, и не случайно потом, во времена
властвования Ленина в России, эта часть нации была практически
вся уничтожена.
В следующем абзаце мне хотелось показать отношение Ленина
к российской интеллигенции, но я подумал, что эти две составные
российского общества (а в конечном счете народа) — дворянство
и интеллигенция — во многом смыкались и совпадали. Так что
ненависть Ленина к дворянству полностью распространялась
на русскую интеллигенцию, а ненависть к интеллигенции питала
ненависть к дворянству. Когда Горький пытался внушить Ленину,
что интеллигенция — это мозг нации, а Ленин ответил, что это
не мозг, а говно, и тот и другой подразумевали интеллигенцию как
часть дворянства и дворянство как часть общества, порождающего
интеллигенцию.
Нельзя было бы, любя интеллигенцию или хотя бы не ненави-
дя ее, убить Гумилева2, выплеснуть за пределы страны десятки
и сотни тысяч образованных, культурных людей, цвет нации,
общества: писателей, художников, артистов, философов, ученых,
балерин, шахматистов... А офицеры? Ведь их в Петрограде, Москве,
в Архангельске, Киеве, Ярославле, в Крыму, во всех городах
России расстреливали десятками тысяч, а ведь офицер — это тоже
интеллигент, если он и не совмещает в себе, подобно Гумилеву,
офицерского звания и поэтического дарования.
Большинство замечательных русских романсов (как слова, так
и музыка) написаны не поэтами и композиторами-профессионалами,
но дилетантами, то есть просто культурными, образованными людьми.
Интеллигенция уничтожалась с «заделом» вперед на многие го-
ды. В некоторых городах (мне известно, например, про Ярославль)
отстреливали гимназистов! Их легко было определить по фор-
менным фуражкам — как фуражка, так и пуля в затылок. Чтобы
не выросло нового русского интеллигента. Мальчики стали ходить
по улицам без фуражек. Тогда чекисты, поймав мальчика, искали
у него на голове, на волосах рубчик, который остается от фуражки.
Найдя такой рубчик, стреляли на месте.
Уничтожая гимназисток, смотрели также на красоту. Красивых
уничтожали в первую очередь. Чтобы не нарожали потом красивых
русских детей. А дети вырастут и тоже станут интеллигентами.
Яркий эпизод из повести Валентина Катаева3 «Уже написан
Вертер». Юноша, от лица которого ведется повествование, схвачен
одесской ЧК. Его ведут на допрос. «Послышались шаги. На пло-
щадку шестого этажа вышла девушка в гимназическом платье,
но без передника.
Красавица... Породистый подбородок дерзко вздернут и побелел
от молчаливого презрения, шея оголена. Обычный кружевной во-
ротничок и кружевные оборочки на рукавах отсутствуют. Сзади
комиссар с наганом, копия его комиссара. В обоих нечто троцкое,
чернокожаное. Один вел своего с допроса вниз, другой своего на до-
прос вверх... Ее щеки горели.
Точеный носик побелел, как слоновая кость. Знаменитая
Венгржановская.
Самая красивая гимназистка в городе... Теперь их всех, конечно,
уничтожат. Может быть, даже сегодня ночью... Наберется человек
двадцать, и хватит для одного списка... Работы на час.
Говорят, что при этом не отделяют мужчин от женщин. По спи-
ску. Но перед этим они все должны раздеться донага... Неужели
Венгржановская тоже разденется на глазах у всех?..» В воспоми-
наниях Н. Я. Мандельштам4 читаем: «Смешно подходить к нашей
эпохе с точки зрения римского права, наполеоновского кодекса
и тому подобных установлений правовой мысли... Людей снимали
пластами, по категориям (возраст тоже принимался во внимание):
церковники, мистики, ученые идеалисты... мыслители... люди,
обладавшие правовыми, государственными или экономическими
идеями...» То есть интеллигенция. Так что говорить о любви В. И.
к российской интеллигенции не приходится.
У человека более или менее несведущего может возникнуть
вопрос: но ведь не сам же Ленин расстреливал? Не лично он рас-
стрелял царскую семью в Екатеринбурге, не он лично расстреливал
офицеров, гимназистов, поэтов, преподавателей гимназий?.. У нас
почему-то, когда творятся в стране мерзости, убийства, всяческие
преступления, принято думать, что власть об этом не знает.
Насильственная коллективизация с уничтожением миллионов
крестьян? Но Сталин об этом не знал. А когда узнал, написал ста-
тью «Головокружение от успехов». Массовые расстрелы, лагеря?
Но ему неправильно докладывали. Храм Христа Спасителя?
Но это же не Сталин, а Каганович...
Какое глубокое заблуждение! Диктатор в нашей стране, будь
то Ленин, будь то Сталин, знал все, и все в стране делалось с его
одобрения и по его инициативе. Считается, что царская семья
была зверски уничтожена по решению уральской большевистской
организации, а не по распоряжению Москвы, Политбюро, лично
Ленина.
Какое глубокое заблуждение!
Так что заподозрить Ленина в любви к русской интеллигенции
нельзя. Рассмотрев его отношение к царской фамилии, к дворян-
ству, интеллигенции, берем следующий, как выражается Н. Я. Ман-
дельштам, слой («людей снимали слоями, по категориям») — цер-
ковь и духовенство.
Не знаю, чем объяснить особенную лютую ненависть В. И.
именно к церкви и духовенству. Возможно, это месть за унижение
деда, который был вынужден ради профессии и должности фель-
дшера (впрочем, и ради равноправного положения в российском
обществе) отречься от собственной религии, даже от собственного
имени и принять чужую веру, а вместе с тем чужие имя и отчество.
Перешла ли ненависть к христианству во Владимира Ильича сама
собой, вместе с генами?
Научился ли он этой ненависти у французских революционеров?
Ведь в Постановлении Генерального Совета Коммуны5 от 23 ноября
1793 года говорится:
1. Все церкви и храмы будут немедленно закрыты.
2. Все священники несут персональную ответственность за все
волнения, источником которых являются религиозные убеждения.
3. Всякий, кто потребует открыть храм или церковь, будет
арестован...
...Комиссар Конвента в Нанте Каррье... приказал «набивать»
заключенными священниками барки... Эти барки отводились
па середину Луары и там затоплялись. (По публикации в «Нашем
современнике» № 4 за 1990 год, стр. 170.) Точь-в-точь все это про-
исходило потом в Петрограде на Неве или где-нибудь в Холмогорах
на Белом море.
Тогда возникает вопрос: откуда эта лютая ненависть у комисса-
ров Конвента? Или тоже передалось через гены? Или тоже дедам
этих комиссаров пришлось пройти через унизительные процедуры
отречения и неофитства?
Мариэтта Сергеевна Шагинян* в своей «Лениниане» («Семья
Ульяновых») точно отметила момент, когда в юноше Володе
Ульянове начал пробуждаться бес разрушения, созревший и раз-
вившийся потом в полноценного дьявола, притом что у тела со-
хранялись все человеческие черты: нос, уши, позднее — лысина.
« Но перед юношей вся жизнь, полнота бытия захватывает его,
рыжеватый пух вылезает на подбородке (Ленин от рождения был
огненно-рыжим. — В. С.), он не умеет соразмерить голос — говорит
громче, чем раньше, стучит каблуками сильнее, чем раньше, хохот
вырывается у него по-отцовски резко, внезапно, чуть не до колик...
Володя грубит, огрызается.
Дома все чаще и чаще слышно: “Володя, не груби. Тише, Во-
лодя...” Брат Саша, приехавший к лету, на вопрос Анны: “Как
тебе нравится наш Володя?” — ответил уклончиво и неодобри-
тельно, сделал Володе замечание за нечуткое отношение к ма-
тери... “Именно в эту пору Ильич перестал верить в Бога, а На-
дежда Константиновна рассказывает со слов Ильича о том, как,
перестав верить, он однажды сорвал с себя шейный крестик”»
(М.С. Шагинян. «Лениниана». Изд. «Молодая гвардия». 1980,
стр. 147-148).
Теперь задумаемся: случайно ли Анна спросила у приехав-
шего на лето Саши: «Как тебе наш Володя?» Нет, она спросила
об этом обеспокоено, а Саша ответил уклончиво и неодобритель-
но. Большего Мариэтта Сергеевна в условиях тех лет написать
не могла, но и так она сказала нам очень много. Она сказала нам,
что в семье были обеспокоены поведением Володи, а точнее ска-
зать — его здоровьем. Его душевным здоровьем, его психикой.
Утрируя, обостряя и переходя на гиперболу, мы сказали, что в нем
пробудился бес разрушения, что в него вселился дьявол. Это,
конечно, символическая фигура. Мы ведь вообще-то реалисты,
а не мистики. Надо считать, что уже в том возрасте у подростка
проявились отклонения психики, началась пока еще очень робко
та болезнь мозга, которая потом целое мозговое полушарие вы-
сушит до величины грецкого ореха (обнаружено при вскрытии),
но которая в зрелом возрасте Владимира Ильича развила в нем
чудовищную, бешеную, не знающую никаких преград агрессив-
ность. Если бы больной сидел дома под присмотром родных — это
одна картина. Но он волею судеб сделался диктатором над сотнями
миллионов людей. И полились реки крови.
Признаки агрессивности замечались в нем еще в самом раннем
детстве.
Бухарин — «Золотое дитя революции» (как его называл В. И.),
теоретик партии — теоретизировал следующим образом: «Про-
летарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов,
является методом выработки коммунистического человека из че-
ловеческого материала капиталистической эпохи».
А недавно, вернувшись в Москву из далекой поездки, я про-
сматривал накопившиеся газеты и в большой статье зацепился
сознанием за цитату чуть ли не из Горького как раз по поводу го-
лода. По небрежности и усталости я не выписал сразу эту цитату,
а потом газету взяли домашние, и она затерялась. Но я помню, что
это скорее всего была газета «Россия», и в конце концов статью эту
найду. Цитата запомнилась мне в следующем виде, и я ручаюсь
за ее почти полную точность: «Ну, умрут с голоду 35 миллионов
человек, но это умрут неграмотные, невежественные, ленивые,
тупые, грязные люди. А на смену им придут новые, молодые,
энергичные...».
Но мы пока о другом, — кроме двух выгод, которые больше-
вики извлекали из голода, нашлась и третья. Под предлогом
борьбы с голодом великому вождю революции пришла мысль
ограбить все монастыри, лавры и церкви. В некоторых местах,
в частности в тихом городке Шуе, что вблизи города Иванова,
верующие воспротивились кощунственному насилию. Произошел
инцидент. А Владимиру Ильичу только это было и нужно. Он
немедленно разослал членам Политбюро письмо, которое оста-
валось секретным до недавних пор. Но в 1990 году оно было
наконец опубликовано. А поскольку мы рассматриваем сейчас
(по порядку сословий) отношение Ленина к российскому ду-
ховенству, то письмо это очень нам кстати и мы его выпишем
целиком. Надеюсь, что читающие его не будут в претензии.
Во всяком случае, скучно им не будет.
«Товарищу Молотову для членов Политбюро.
Строго секретно.
Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену
Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом до-
кументе. ЛЕНИН.
По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на об-
суждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же
твердое решение в связи с общим тоном борьбы в данном направлении.
Так как я сомневаюсь, чтобы мне удалось лично присутствовать
на заседании Политбюро 20 марта, то поэтому я изложу свои сооб-
ражения письменно.
Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем со-
общением, которое недавно РОСТА переслало в газеты не для печати,
а именно сообщение о подготовляющемся черносотенцами в Питере
сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей.
Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об от-
ношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей,
а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании Патриарха
Тихона7, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство
во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать
нам решающее сражение именно в данный момент.
Очевидно, что на секретных совещаниях влиятельнейшей группы
черносотенного духовенства этот план обдуман и принят достаточно
твердо. Событие в Шуе лишь одно из проявлений этого плана».
На несколько строк сделав отступление, скажем, что это
типичный ленинский стиль (не письма, а действий). Главное
для него — наклеить ярлык. Просто верующие, просто священ-
ники — этого мало, чтобы их всех расстрелять без следствия
и суда. Черносотенцы — это другое дело. Точно так же он потом
тамбовское крестьянское восстание назовет кулацким, равно
как и восстание пяти волостей в Пензенской губернии. А ведь
в тамбовском восстании участвовали сотни тысяч крестьян.
Черносотенцами, как известно, назывались боевики Союза
Михаила Архангела. Но верующие городка Шуи, женщины,
старушки, просто жители, не пустившие в церковь изъятелей
ценностей (в этом и состоял обсуждаемый эпизод), какие же они
черносотенцы? Ну и посильнее завести самого себя, а одновре-
менно оправдать свои жуткие распоряжения и действия. Подобно
тому, как урка начинает визжать с пеной на губах, прежде чем
броситься на безоружного человека и начать его резать, здесь —
ни на чем не обоснованное утверждение, что церковники секретно
совещаются и вырабатывают план сопротивления большевикам.
Да, сопротивления изъятию церковных ценностей (то есть икон,
дарохранительниц, крестов, окладов, чаш) были, но они были,
как мы сейчас сказали бы, спонтанными. Просто верующие
россияне защищали и не хотели отдать свое.
В книге «Красный террор в России» на стр. 103 есть абзац:
«Найдем ли мы в жизни и в литературе описание, анало-
гичное тому, которое приводит Штейнберг о происшествии
в Шацком уезде Тамбовской губернии. Есть там почитаемая
народом Вышинская икона Божьей Матери... Устроили мо-
лебствие и крестный ход, за что местной ЧК были арестованы
священники и сама икона... Крестьяне узнали о глумлении,
произведенном в ЧК над иконой: “плевали, шаркали по полу”,
и пошли “стеной выручать Божью Матерь”. Шли бабы, старики,
ребятишки. По ним ЧК открыла огонь из пулеметов. Пулемет
косит по рядам, а они идут, ничего не видят, по трупам, по ра-
неным, лезут напролом, глаза страшные, матери детей вперед,
кричат: “Матушка, Заступница, спаси, помилуй, все за тебя
ляжем...”»
Ну разве не черносотенцы? Не черносотенки?
Но продолжим выписку из уникального сверхсекретного
документа.
«Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку,
пытаясь втянуть нас в решительную борьбу (тоже самовзвинчивание,
ибо верующие хотели бы одного, чтобы их оставили в покое. — В. С.)
тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна.
Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя
не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный
момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех раз-
бить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас
позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда
в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если
не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие
церковных ценностей с самой бешеной (вот именно. — В. С.) и бес-
пощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого
угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное
большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком
случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно
ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского ме-
щанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного
сопротивления советскому декрету.
Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церков-
ных ценностей самым решительным и самым быстрым образом,
чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов
золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых
монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа во-
обще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое
отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно не-
мыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов
золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны
во что бы то ни стало».
(Значит, забота не о том, чтобы ликвидировать голод и чтобы люди
перестали есть людей и чтобы на дорогах не валялись тысячи трупов,
а чтобы создать себе «фонд» и чтобы легче было отстаивать свои по-
зиции в Генуе, на Генуэзской конференции. В. С.) «А сделать это
с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что
позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме от-
чаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских
масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс (значит,
Ленин шел на явный обман этих масс, грабя российские богатства
под видом борьбы с голодом. — В. С.) в том смысле, что победа в борьбе
с изъятием церковных ценностей останется безусловно и полностью
на нашей стороне.
Один умный писатель по государственным вопросам справедливо
сказал, что если необходимо для осуществления известной полити-
ческой цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их са-
мым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного
применения жестокостей народные массы не вынесут. (Так все же
о ком идет речь — о народных массах или о горстке черносотенного
духовенства? И как сквозит у Ильича в этих словах “любовь” к на-
родным массам. В. С.) Это соображение в особенности еще под-
крепляется тем, что по международному положению России для нас,
по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что
жестокие меры против реакционного духовенства будут политически
нерациональны, может быть даже чересчур опасны. Сейчас победа
над реакционным духовенством обеспечена полностью. Кроме того,
главной части наших заграничных противников среди русских эми-
грантов, то есть эсерам и милюковцам, борьба против нас будет за-
труднена, если мы именно в данный момент, именно в связи с голодом
проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление
реакционного духовенства.
Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно
теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотен-
ному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью,
чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую
кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:
Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями
должен только тов. Калинин. (Так вот для каких случаев держали
там у себя русского дурачка и подонка! — В. С.) Никогда и ни в каком
случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед пу-
бликой тов. Троцкий.
Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной
приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она нам выгодна,
ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто
ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно
поэтому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).
(Этими словами и действиями Владимир Ильич добавляет ко всем
своим “качествам” еще и коварство. — В. С.) В Шую послать одного
из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК
или других представителей центральной власти (лучше одного, чем
нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного
из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, что-
бы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько
десятков, представителей местной буржуазии по подозрению в пря-
мом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления
декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании
этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад
на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченными
на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро
даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы
процесс против Шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи
голодающим (так! — В. С.), был проведен с максимальной быстротой
и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых
влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности
также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других
духовных центров.
(А мы все еще до сих пор талдычим о советском правосудии и о пра-
вовых нормах в Советском государстве. - В. С.) Самого Патриарха
Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомнен-
но стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев (? - В. С.).
Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру,
чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее
наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать
Дзержинского, Уншлихта лично делать об этом доклад в Политбюро
еженедельно.
На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти
всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками
ГНУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное
(“секретное”, похоже, самое любимое словечко Ильича, после, ко-
нечно, “расстрелять”. — В. С.) решение съезда о том, что изъятие
ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церк-
вей, должно быть произведено с беспощадной решительностью,
безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший
срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии
и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстре-
лять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так,
чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они
не смели и думать.
Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением
этих мер назначить тут же на съезде, то есть на секретном его совеща-
нии, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого
и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы
подчинение всей этой операции было обеспечено и проводилось в обще-
советском и общенародном порядке. Назначить особо ответственных
наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых
лаврах, монастырях и церквах.
ЛЕНИН
Прошу т. Молотова постараться разослать это письмо членам
Политбюро вкруговую сегодня же вечером (не снимая копий) и про-
сить их вернуть Секретарю тотчас по прочтении с краткой заметкой
относительно того, согласен ли с основою каждый член Политбюро,
или письмо возбуждает какие-нибудь разночтения.
ЛЕНИН»
Голод, конечно, после изъятия ценностей не прекратился, боль-
шевики же, по некоторым сведениям, положили в свой фонд сорок
восемь миллиардов в золотых рублях. Сколько человек при этом
было расстреляно, закопано живыми, утоплено в прорубях, удав-
лено, распилено пилами, зарублено топорами, замучено пытка-
ми, учету не поддается. Существует хорошее двухтомное издание
«Новые мученики российские». Составлено М. Польским. Там,
особенно в 1 томе, эти сведения имеются в достаточном и даже
удручающем количестве.
Видимо, это письмо было результатом одного из острейших при-
ступов мозговой болезни В. И., его агрессивности, его бешенства.
А вскоре, очень даже вскоре, начали размягчаться и отключаться
участки мозга один за другим.
До революции в России было 360000 священнослужителей,
4 Духовные академии, 58 семинарий, 1250 монастырей, 55173 право-
славных церквей и 25000 часовен, 4200 католических храмов,
25000 мечетей, 6000 синагог и более 4000 молитвенных домов.
К концу 1919 года осталось в живых 40000 священников. В книгах
о том времени против каждого имени — род его мученической кончи-
ны. Читаем: «утоплен», «исколотштыками», «избитприкладами»,
«задушен епитрахилью», «прострелен и заморожен», «изрублен
саблями», а чаще всего «расстрелян». Причем встречается: «сам
себе рыл могилу», «утоплен после долгих мучений», «после жесто-
ких мучений»; встречаются пояснения, за что принял тот или иной
служитель церкви лютую смерть: «за проповеди», «за колокольный
звон», «за отказ сражаться в армии красных против сибирских
войск». В 1921 году ликвидировано 722 монастыря. В 1922 году
Соловецкий монастырь превращен в концентрационный лагерь.
После декрета об изъятии церковных ценностей прошли массо-
вые процессы в ряде городов, показательные процессы в Москве
и Петрограде. По суду расстреляно белого духовенства 2691, мо-
нашествующих мужчин — 1962, монахинь и послушниц — 3447.
Помимо этого, без суда погибло еще не менее 15000 белого
и черного духовенства.
Теперь настала очередь после царствующего дома, дворянства,
интеллигенции, духовенства и купечества взглянуть на отношение
Ленина к основной массе российского населения — к крестьянам.
Ведь даже и на гербе — серп и молот. Рабоче-крестьянская власть.
Уж крестьян-то, наверное, должен был бы любить Владимир Ильич.
Парадокс состоит в том, что крестьян Ленин ненавидел больше,
чем любое другое сословие в России. В своем месте, в отдельной
главе этой книги, мы более обстоятельно разовьем эту тему, как
он бросал против крестьян регулярную армию, головорезные,
грабительские продотряды, как он пол-России выморил голодом
и насильничал так, что крестьяне то и дело восставали, и тогда
целые крестьянские волости и губернии топились в крови. А схема
была знакомая. Точно так же, как при подавлении и уничтожении
духовенства, он наклеивал ярлыки реакционеров и черносотен-
цев, точно так же на крестьян он стал клеить ярлыки бандитов
и кулаков. В Пензе восстало пять волостей. Это сотни и тысячи
повстанцев. Повстанцы? Бандиты и кулаки!
« Пенза Губисполком, Минкину.
Получил на Вас две жалобы. Первая, что Вы обнаруживаете мяг-
кость при подавлении кулаков. Если это верно, то Вы совершаете
великое преступление против революции...» (В. И. Ленин в основ-
ном цитируется по Полному собранию сочинений, издание 5-е, М.,
Госполитиздат, 1962. — Рад.).
Телеграмма Ливонскому исполкому. 20.VIII. 1918 г.
«Приветствую энергичное подавление кулаков и белогвардей-
цев (?!) в уезде. Необходимо ковать железо пока горячо и, не упуская
ни минуты... конфисковать весь хлеб и все имущество у восставших
кулаков, повесить зачинщиков... арестовать заложников из богачей
и держать их, пока не будут собраны и ссыпаны в их волости все
излишки хлеба...
Телеграфируйте исполнение. Часть образцового Железного полка
пошлите тотчас в Пензу.
Предсовнаркома ЛЕНИН».
Тут надо пояснить, что «излишками» Ленин замаскированно
называл весь хлеб, добиваясь двух целей: сосредоточения всего
хлеба в своих руках, как орудия власти, и для того, чтобы инспи-
рировать голод и детоедство.
«Пенза Губисполком, Копия Евгении Богдановне Бош.
Получил вашу телеграмму. Необходимо организовать усиленную
охрану из отборно надежных людей, провести беспощадный массовый
террор... сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города.
Экспедицию (карательную, тот самый “Железный полк”. — В. С.)
пустите в ход. Телеграфируйте об исполнении.
Предсовнаркома ЛЕНИН».
«12 августа 1918 г. Москва. Пенза, Губисполком. Бош.
Получил Вашу телеграмму. Крайне удивлен отсутствием сообще-
ний о ходе и исходе подавления кулацкого восстания пяти волостей.
Не хочу думать, чтобы Вы проявили промедление или слабость
при подавлении и при образцовой конфискации всего имущества
и особенно хлеба...»
Замечательный публицист Дора Штурман добавляет от себя
после этой цитаты:
«Видит ли Ленин голодную смерть детей за этими своими бес-
численными приказами отобрать весь хлеб у сопротивляющихся
продразверстке и не имеющих никаких хлебных “излишков” лю-
дей, которых он именует “кулаками”?» (Слова выделены Дорой
Штурман.) Видит и знает. Вспомним его фразу из секретного письма
в Политбюро по поводу изъятия церковных ценностей: «Именно
теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на до-
рогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем...» и т. д.
Более обширным, нежели Пензенское, было известное Там-
бовское восстание крестьян, против которых Ленин бросил ре-
гулярную армию под командованием Тухачевского8, а также
ЧОНовские карательные войска. (Между прочим, участником этой
карательной войны с крестьянами был известный впоследствии
писатель Аркадий Гайдар.) С. П. Мельгунов9 в своей страшной
по содержанию книге «Красный террор в России» пишет на стр. 29:
«Брали сотнями заложниц — крестьянских жен вместе с детьми
во время крестьянских восстаний в Тамбовской губернии: они сиде-
ли в разных тюрьмах, в том числе в Москве и в Петербурге, чуть ли
не в течение двух лет. Например, приказ оперштаба тамбовской
ЧК 1 сентября 1920 года объявлял: “Провести к семьям восстав-
ших беспощадный красный террор... арестовывать в таких семьях
всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и если бандиты
выступления будут продолжать, расстреливать их. Села обложить
чрезвычайными контрибуциями, за неисполнение которых будут
конфисковываться все земли и все имущество”».
Как проводился в жизнь этот приказ, свидетельствуют офи-
циальные сообщения, печатавшиеся в тамбовских «Известиях»:
«5 сентября сожжено 5 сел; 7-го сентября расстреляно более 250 кре-
стьян... В одном кожуховском концентрационном лагере под Москвой
(в 1921-1922 гг.) содержалось 313 тамбовских крестьян в качестве
заложников, в числе их дети от 1 месяца до 16 лет. Среди этих разде-
тых (без теплых вещей), полуголодных заложников осенью 1921 года
свирепствовал сыпной тиф...
...Расстреливали и детей и родителей. И мы найдем засвидетельство-
ванные и такие факты. Расстреливали детей в присутствии родителей
и родителей в присутствии детей...»
О «любви» Ленина к крестьянству, которую можно выразить
грубоватой, но справедливой русской пословицей — «Полюбил волк
кобылу, оставил хвост да гриву», говорит и его разговор с Уэллсом10,
записанный последним в книге «Россия во мгле». Уэллс беседует
с Лениным.
«- И вы возьметесь за все это с вашими мужиками, крепко си-
дящими на земле?
Будут перестроены не только города; деревня тоже изменится
до неузнаваемости.
— Уже и сейчас, — сказал Ленин, — у нас не всю сельскохозяй-
ственную продукцию дает крестьянин. Кое-где существует крупное
сельскохозяйственное производство. Там, где позволяют условия,
правительство уже взяло в свои руки крупные поместья, в которых
работают не крестьяне, а рабочие. Такая практика может расшириться,
внедряясь сначала в одной губернии, потом в другой.
Крестьяне других губерний, неграмотные и эгоистичные (подчеркнуто
мной. - В. С.), не будут знать, что происходит, пока не придет их черед...
Может быть, и трудно перестроить крестьянство в целом, но с от-
дельными группами крестьян справиться очень легко.
Говоря о крестьянах, Ленин наклонился ко мне и перешел на кон-
фиденциальный тон, как будто крестьяне могли его услышать».
Не правда ли, каждое слово вождя так и дышит любовью
к крестьянам.
Вновь утвердилось за Уралом поганое батыево право, утвер-
дилось против воли мужика, насильно. Пришла-вернулась со-
ветская власть-матушка, противная для мужика, вредная для его
хозяйственных устремлений. Опять и по-прежнему сидел Ленин
в Кремле, защищенный от любящего народа высокими зубчатыми
стенами, но теперь, после восстания, он не грозил уже народу во-
енным коммунизмом и продразверсткой. Понял ли он сам потуха-
ющим своим умом или подсказал кто, что пренебрегать нуждами
крестьянина и отрицать собственнические интересы мужика не-
разумно, что надо искать какую-то иную, компромиссную форму.
И был придуман НЭП. А вскоре не стало и самого Ленина.
На смену Ленину пришел Рыков. Этот руководитель и его
группа (Бухарин, Томский и др.) понимали и, насколько можно,
оберегали интересы крестьянина. Это они бросили крестьянину
лозунг: «Обогащайтесь!»
Расшатанное хозяйственными экспериментами ленинской
политики в деревне крестьянское хозяйство стало при Рыкове
снова набирать силы, стало восстанавливать упавшие промыслы
и свои прежние занятия, возрождать забытые традиции и порядки
сельского уклада. И за какие-нибудь 3-4 года нэпа мужик почти
залечил изъяны ЛЕНИНСКОЙ поры, и хозяйство его почти до-
стигло довоенного уровня.
Но тут всплыло на поверхность общественной жизни нечто
новое — появился Сталин. Этот «деятель», не зная и вовсе не по-
нимая ничего в делах хозяйственных вообще, а в крестьянском
хозяйстве в особенности, признал, однако, за собой высший ав-
торитет в решении судеб деревни.
Тогда как действительным мерилом его осведомленности
в крестьянском вопросе была лишь лютая его злоба к мужику.
А злоба отчего? Да оттого, что как волку везде псиной пахнет,
так и Сталину, постоянно бегавшему и скрывавшемуся от по-
лиции, в каждом бородатом мужике чудился враг, смертельный
враг, готовый всякую минуту мгновенно кинуться ему под ноги,
как бородатые дворники то проделывали — поймать, свалить
на землю, скрутить и сдать потом в полицию. Так Сталин-Ленин-
Дзержинский считали всегда мужика своим потенциальным
врагом, противником всякого бунтарства-бродяжничества и за-
ступником существующего порядка, который те, наоборот, всегда
пытались как-то подорвать, нарушить. И вот теперь, сам дорвав-
шись до власти, Сталин именно на мужике начал вымещать, пусть
с опозданием, всю свою злобу и обиды за прежние и во всем неуда-
чи и просчеты. Сталин задумал и начал перестраивать деревню.
Взялся он за это капитально и усердствовал до «головокружения»
с привлечением к активному участию в операциях воинских кон-
тингентов, всего многоликого аппарата ОГПУ и всего партийного
аппарата сел и городов, печати и радио. Были придуманы и такие
новые названия проводимых Сталиным мер и операций, как рас-
кулачивание, за большевизацию колхозов, беспартийные больше-
вики и проч. А по сути все это было наипростейшим из того, что
мог человек руками и головой своей создать — круши-ломай все,
что видишь, бери-хватай все, что хочешь! Такими концентриро-
ванными мерами Сталин добился-таки, чего не смогли, не догада-
лись или не успели сотворить до него над ненавистным мужиком
и над сибирской деревней Ленин с Дзержинским, именно: Сталин
сгубил мужика вконец, самого мужика он расстрелял или со всей
его семьей сослал в отдаленные дебри Нарыма, Васюгана и других
неоглядных болотистых и лесных пространств в бассейне рек Оби,
Енисея, Лены, а все хозяйство мужика и все прежние поселения
его на сибирской земле он развеял до ветру.
Такою в историческом аспекте оказалась подлинная природа
и правда «мудрой ленинской политики в деревне»!
И такою по своему содержанию была ОНА, во всю богомерз-
кую свою харю неприкрашенная, «родная Советская власть-
матушка» — это исчадие Золотой Орды хана Батыя и его кнутобаев-
сподвижников на многострадальной Русской и Сибирской земле!
<...>
Герберт Уэллс не мог (или не хотел) предположить, что каждый
шаг большевиков, а в особенности каждое слово (кроме, конечно,
приказов о расстреле и самих расстрелов), есть сознательная, про-
думанная, направленная на заведомый обман людей ложь. То есть,
конечно, между собой, в узком кругу на заседаниях Политбюро или
Совнаркома они были искренни друг с другом и говорили правду,
но, обращаясь к широким массам (к насекомым, проскользнуло
где-то у вождя), они лгали беззастенчиво и всегда.
...Уже в 1918 году на знаменитом Путиловском, самом рево-
люционном заводе, вспыхнуло антибольшевистское восстание.
В сущности, это было не восстание, а шествие, демонстрация,
манифестация с флагами и лозунгами. Какие же флаги и ло-
зунги рабочие путиловцы несли? Флаги — красные, а лозунги:
«Вся власть Советам», «Власть — рабочим комитетам», «Власть
Петроградскому!' Совету». И что же большевики? Как они отнеслись
к пролетариату, якобы стоящему у власти в России? Они это ше-
ствие беспощадно расстреляли из пулеметов, после чего оно и стало
называться восстанием. Точно так же беспощадно (а действовали
латышские стрелки, о которых мы подробнее поговорим позже)
были расстреляны Ижорское и Колпинское т. н. восстания. А по-
том Ижевское, Златоустовское, Астраханское. Да, в Тамбовской
губернии было восстание крестьян, в Пензенской губернии вос-
стание крестьян, в Шуе и Рогачеве горожане оказали сопротивле-
ние изъятию церковного имущества. Но в Петрограде, Ижорах,
Колпине, Астрахани расстреливали про-ле-та-ри-ат.
История не сохранила подробностей подавления пролетариата
в Петрограде. Больше известно о Кронштадтском восстании, когда
опомнились уж не рабочие, а матросы, чьими руками во многом
свершалась т. н. Октябрьская революция.
Но об Астрахани кое-что есть.
Берем, читаем и цитируем С. П. Мельгунова, его книгу «Крас-
ный террор в России». Скажем только, что Мельгунов — добро-
совестный, скрупулезный исследователь, и каждому его слову,
каждой его цифре, идет ли речь о крымских расстрелах, идет ли
речь об Астрахани, можно верить.
«В марте (1919 г. - В. С.) в Астрахани происходит рабочая заба-
стовка... Десятитысячный митинг мирно обсуждавших свое тяжелое
материальное положение рабочих был оцеплен пулеметчиками и гра-
натниками. После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок.
Затем затрещали пулеметы, направленные в плотную массу участ-
ников митинга, и с оглушительным треском начали рваться ручные
гранаты.
Митинг дрогнул, прилег и жутко затих. За пулеметной трескотней
не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых
насмерть.
Город обезлюдел. Притих. Кто бежал, кто спрятался.
Не менее двух тысяч жертв было выхвачено из рабочих рядов.
Этим была закончена первая часть ужасной астраханской трагедии.
Вторая — еще более ужасная — началась 12 марта. Часть рабочих
была взята “победителями” в плен и размещена по шести комендату-
рам, по баркам и пароходам. Среди последних и выделился своими
ужасами пароход “Гоголь”. В центр полетели телеграммы о “вос-
стании”. Из центра пришла лаконичная телеграмма, подписанная
Троцким, но, наверное, уж и Владимир Ильич знал о происшествии
в городе его дедушки, бабушки и отца. В телеграмме значилось:
“Расправиться беспощадно”. И участь пленных была решена. Кровавое
безумие царило на суше и на воде.
В подвалах ЧК и просто во дворах расстреливали. С пароходов
и барж бросали прямо в Волгу. Некоторым вязали руки и ноги и бро-
сали с борта... В городе было так много расстрелянных, что их едва
успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались
под видом “тифозных”... Каждое утро вставшие астраханцы находили
среди улиц полураздетых, залитых кровью, застреленных рабочих.
И от трупа к трупу при свете брезжившего утра живые разыскивали
дорогих мертвецов.
13 и 14 марта расстреливали по-прежнему только одних рабочих.
Но потом власти, должно быть, спохватились. Ведь нельзя бы-
ло даже свалить вину за расстрелы на восставшую “буржуазию”.
И власти решили, что “лучше поздно, чем никогда”. Чтобы хоть
чем-нибудь замаскировать наготу расправы с астраханским про-
летариатом, решили взять первых попавшихся под руку “буржуев”
и расправиться с ними по очень простой схеме: брать каждого до-
мовладельца, рыбопромышленника, владельца мелкой торговли,
заведения и расстреливать.
К15 марта едва ли можно было найти хоть один дом, где бы не опла-
кивали отца, брата, мужа...
Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить по-
головным допросом граждан Астрахани. (Кстати, о том, что это было
не восстание, но просто избиение, говорит тот факт, что со стороны
карателей не было ни одного убитого. — В. С.) Сначала называли цифру
две тысячи, потом три. Потом власти стали опубликовывать сотнями
списки расстрелянных “буржуев”. К началу апреля называли четыре
тысячи жертв. А репрессии все не стихали. Власть решила, очевидно,
отомстить рабочим Астрахани за все забастовки и за Тульские,
и за Брянские, и за Петроградские, которые волной прокатились
в марте 1919 года.
Жуткую картину представляла Астрахань в это время. На ули-
цах — полное безлюдье. В домах — потоки слез. Заборы, витрины
и окна учреждений заклеены приказами, приказами, приказами...»
Да, еще удержалась в моей памяти картина, вычитанная где-
то, когда-то (у Мельгунова я не нашел), что ночью астраханские
жители бросились массами в степи, в сторону Казахстана. Их в сте-
пи настигали конные отряды и рубили шашками. И спастись там
уж было нельзя...
О непосредственной причастности Ленина к кровавому избие-
нию астраханцев говорит, по-моему, тот факт, что Ленин послал
в Астрахань своего полномочного представителя, который и воз-
главил всю эту карательную акцию. Сохранилась где-то в анналах
телеграмма Сталина Владимиру Ильичу, что-то вроде (кто захочет,
найдет): «Можете быть спокойны, врагам революции не будет по-
щады» . И никому не приходит в голову: как же так? Революция
пролетарская, диктатура пролетарская, и пролетарии же оказы-
ваются ее врагами? И чья же в таком случае диктатура?
Но сначала задумаемся над словами: «Освобождение рабочего
класса». Казалось бы, какое дело интеллигентам с космополи-
тическими наклонностями — Марксу, Энгельсу, Плеханову,
Аксельроде, Ульянову — до рабочего класса? И от чего этот класс
нужно освобождать? От труда (группа «Освобождение труда»)?
И хотят ли сами рабочие, чтобы их от труда освободили? Мала
зарплата? Штрафы? Но тогда надо было бы создавать группы
«улучшения жизни рабочих», а не освобождения их от труда.
Ведь если их освободить от труда, то они уже перестанут быть ра-
бочими, а на их место у машин, станков, в шахтах встанут другие
люди, которые тоже будут называться рабочими. Сделать их труд
свободным?
Но это же фикция. Рабочих ведь не держат в лагерях, за ко-
лючей проволокой. Их держит на заводах и фабриках, в шахтах
и на паровозах необходимость зарабатывать деньги. Но эта необ-
ходимость существует и теперь. Забегая вперед, скажем (а скоро,
через определенное количество страниц, и докажем), что Ленин,
придя к власти, теоретически обосновал и практически осуществил
необходимость и неизбежность принудительного труда для рабо-
чего класса, а заодно и всего населения страны.
Им, марксистам, для того, чтобы завоевать какую-либо стра-
ну и править в ней, необходимо было народ (тот или иной народ)
подразделить на классы. Классовая теория марксизма. В то время
как народ — это цельный, исторически сложившийся организм.
А подразделив народ на классы, можно натравить один класс
на другой. Пусть они борются друг с другом и уничтожают друг
друга. А выиграют марксисты. Классовая теория — это ключик
к любой стране и к любому народу. А наиболее подходящий класс,
с которого надо начинать, есть, правда, рабочий класс.
Во-первых, рабочие механически уже объединены. Ищи там
крестьян по разным деревням, а интеллигентов по их домам,
а ремесленников-одиночек по их мастерским. Рабочие же каждый
день собираются в одно место в количестве многих тысяч человек.
Легко агитировать, легко спровоцировать их выйти с флагами.
Во-вторых, крестьянин привязан к своей земле, к своему хозяй-
ству, ремесленник — к своему «делу», рабочий же не привязан
ни к чему, кроме рабочего места, которое легче сменить на другое,
нежели хозяйство или мастерскую. Отсюда и формула Маркса:
«Рабочим нечего терять, кроме своих цепей». Более того, Маркс
выкинул формулу, лозунг: «Пролетариат не имеет отечества».
Действительно, из всех слоев населения той или иной страны
пролетариат (будем рабочих называть по-марксистски) наименее
обременен национальным самосознанием. Во всяком случае, про-
летариату легче, чем какому-либо другому слою населения, за-
морочить голову, распропагандировать его. Отсюда марксистский
лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Соединяйтесь
поверх своих народов и поверх своих правительств. То есть со-
крушая свои правительства и размывая свои народы.
Держать Собрание сочинений Ленина каждому большому на-
чальнику (директору завода, генералу какому-нибудь) считается
не то чтобы обязательно... но как-то солидно и внушительно: пись-
менный стол с телефонами, а около боковой стены застекленный
шкаф с томами Ленина.
Много их стоит у разных людей, в разных кабинетах, но не мно-
гие Ленина читали. Если же кружки по изучению первоисточников,
партучеба и семинары, то как-то так получается, что начинают
все время с ранних работ: «Материализм и эмпириокритицизм»,
«Что делать?», «Что такое друзья народа и как они воюют против
социал-демократов? ».
Пока обучающиеся продерутся сквозь философские дебри
этих работ, пока конспектируют, глядь, а семинарский год уже
кончился, так что ни на одном семинаре, ни на одной партучебе
никогда дело не доходит до поздних его томов, до того време-
ни, когда кончается философия и начинается практическая
деятельность.
Взглядывая на эти тома в кабинете кого-нибудь из своих достиг-
ших официальных высот друзей, я, бывало, ловил себя на мысли,
что не читал Владимира Ильича и теперь уж, слава Богу, пожалуй,
никто и никогда не сможет меня заставить прочитать эти книги.
То ли от этого «эмпириокритицизма» осталось, что напичка-
ны эти тома сухой, схоластической, неудобовоспринимаемой
материей, но помню, я всегда удивлялся, если видел человека,
читающего Ленина.
— А ты почитай, — скажет иной такой человек, — ты почитай,
знаешь, как интересно!
Но часто бывает, что маленький, незначительный эпизод вдруг
заставит взглянуть на вещи по-новому, другими глазами, когда
вдруг увидишь, чего не видел раньше, и станет интересным, даже
жгуче интересным то, что казалось скучным.
Один читатель, пытаясь внушить мне в своем письме какую-то
(не помню уж теперь) мысль о первых днях революции, написал:
«А вы откройте Ленина, т. 36, пятое издание, стр. 269, и прочи-
тайте, что там написано».
Нельзя сказать, чтобы я тотчас бросился открывать том,
да и не было его у меня под руками, потому что дома я никогда
Ленина не держал. Однако том и страница запомнились, и однажды
на заседании редколлегии в одном журнале я оказался около шкафа
с книгами. Пока говорились там умные речи и обсуждались пла-
ны, я вспомнил про наущение читателя и, потихоньку приоткрыв
дверцу шкафа, достал нужный том. Наверное, еще подумали мои
коллеги, что я собираюсь выступать с речью и хочу вооружиться
необходимой цитатой, а я сразу, сразу на стр. 269. Строчки ведь
указаны не были, так что мне пришлось прочитать всю страницу,
и я сразу понял, о каких именно строчках шла речь в письме.
«Я перейду наконец к главным возражениям, которые со всех
сторон сыпались на мою статью и речь. Попало здесь особенно
лозунгу “грабь награбленное”, — лозунгу, в котором, как я к не-
му ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправиль-
ное... Если мы употребляем слова “экспроприация экспропри-
аторов”, то почему же нельзя обойтись без латинских слов?»
(Аплодисменты).
Я и раньше слышал, будто существовал такой лозунг в пер-
вые же дни революции и что будто бы он принадлежал лично
Владимиру Ильичу.
Но тогда я думал, что он существовал по смыслу, по сути, а не в об-
наженном словесном оформлении, и теперь, должен признаться,
меня немного покоробила откровенная обнаженность этого лозунга.
Прочитанные строки были взяты из заключительного слова
по докладу «Об очередных задачах советской власти». Времени
было еще много, заседание редколлегии еще только началось, я стал
листать оказавшийся в моих руках том и очень скоро понял, что
листанием тут не обойдешься, что надо его внимательно прочитать.
<..«>
«Государственно-монополистический капитализм есть пол-
нейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие
его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой
(ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких
промежуточных ступеней нет».
Вот так раз! При такой постановке вопроса нет ничего уди-
вительного, что, сколько бы мы ни листали Ленина, сколько бы
ни штудировали, нигде мы не можем вычитать: а собственно
говоря, что же такое социализм, который собирались построить?
«Социализм — это учет»? «Социализм без почты и телеграфа есть
пустейшая фраза»? «Кто не работает, тот не ест»? «От каждого
по способностям, каждому по труду»? Вот это все и есть пустейшие
фразы. И если между государственным капитализмом и социа-
лизмом нет ни одной промежуточной ступени, то чем же все-таки
отличается социализм от государственного капитализма? Неужели
ничем? А если отличается, то все-таки чем? Прямых ответов на этот
вопрос у Ленина не встречаем.
Про себя же они понимали дело четко и просто. Осуществить
полный учет и контроль над каждым граммом и над каждой
штукой чего бы то ни было произведенного в стране. Все, что бы
ни производилось в стране, держать в своих руках, а потом рас-
пределять по своему усмотрению. Благодаря такому контролю
и распределению держать в подчинении и в трудовой повинности
всех без исключения живущих в стране людей, все поголовно на-
селение. Чтобы оно подчинялось единой воле как один человек.
Вот это и есть, по их мнению, социализм. То есть самая высшая
и самая массовая форма рабства.
Но для того, чтобы миллионы людей оказались в материальной,
имущественной, хлебной зависимости, надо их сначала лишить тех
некоторых запасов, которые они, может быть, накопили и которые
дадут им возможность чувствовать себя независимыми от пайка,
от хлебной карточки, от зарплаты. Поэтому, взяв власть, с первых
шагов большевики начали стремиться прибирать к рукам каждый
рубль, каждую копейку, каждый грамм хлеба.
Крупную буржуазию, фабрикантов и банкиров удалось унич-
тожить легко. Да их и было немного, можно пересчитать, взять
на учет и ограбить. А вот что делать с мелким собственником?
Их же десятки миллионов. Мелкие собственники вызывали
у Ленина большую ненависть, чем крупные капиталисты, и он
об этом откровенно пишет и говорит. Ведь мелкие собственни-
ки — это все самодеятельное население России, самодеятельное
и поэтому самостоятельное. А как раз и надо было лишить его
самостоятельности, подчинить и превратить в механизм, по-
слушный единой воле.
«Не видят мелкобуржуазной стихии, как главного врага со-
циализма у нас».
Итак, главный враг социализма — это самодеятельные и само-
стоятельные люди. Кто же они? Ответ Ленина недвусмыслен.
«Большинство, и громадное большинство, земледельцев — мел-
кие товарные производители».
«Мелкий буржуй имеет запас деньжонок, несколько тысяч,
накопленных “правдами” и особенно “неправдами”...»
Не дают покоя деньжонки в чужих карманах. Ну а «неправ-
дами» — это, конечно, ввернуто для красного словца. Какими
неправдами могло копить деньжонки «громадное большинство
земледельцев»? И не мог же он сказать — «все земледельцы»,
а имел-то в виду всех, ибо что же еще может означать выражение
«громадное большинство». К людям, накопившим деньжонок,
можно было бы отнести и различных там валял, златошвеек,
кружевниц, шорников, овчинников, кожемяк, сапожников,
воскобоев, столяров, плотников, краснодеревщиков, чеканщи-
ков, извозчиков, иконописцев, офень, пильщиков, угольщиков,
стеклодувов, кровельщиков, печников — короче говоря, все са-
модеятельное население России. И все это объединялось общим
названием — мелкобуржуазная стихия. Словечко с окраской.
Назови «земледелец» — и уже не то.
«Деньги, это — свидетельство на получение общественного
богатства, и многомиллионный (!) слой мелких собственников
крепко держит это свидетельство, прячет его от “государства”,
ни в какой социализм и коммунизм не веря...» «Мелкий буржуа,
хранящий тысчонки, враг государственного капитализма, и эти
тысчонки он желает реализовать непременно для себя...» Вот ведь
какие подлецы, какая темнота и несознательность!
Вместо того, чтобы просто отдать денежки государству, пря-
чут и норовят израсходовать на себя. Не выйдет, господа мелкие
собственники!
Отберем. Где силой, а где лишив товаров и посадив на сухой
хлеб. Через торгсины, не мытьем, так катаньем, но отберем!
Тут и встала перед большевиками главная, главнейшая зада-
ча — сосредоточить в своих руках весь хлеб. Это главное средство
воздействия, подавления и поощрения, а проще говоря — власти.
Началась одна из самых кошмарных и кровавых страниц рус-
ской истории под названием — продовольственная диктатура.
Для себя Владимир Ильич твердо знал, что он осуществляет
хлебную монополию, то есть сосредоточивает весь хлеб, имею-
щийся в России, в своих руках. Но для общественного мнения был
выкинут жупел, словечко, против которого невозможно, кажется,
возразить, коротенькое словечко — голод.
Было сделано так, что два главных города, Петроград и Москву,
посадили на голодный паек. Сто граммов хлеба в день. Дикие
очереди за этими ста граммами. Ну а раз голод — значит, надо
объявить поход за хлебом, борьбу за хлеб, изъятие хлеба ради
голодающих. Дело благородное и чистое как слеза.
Но голод в Москве и Петербурге был инспирирован. Именно
в это время Лариса Рейснер11, скажем, жила, занимая особняк
с прислугой, принимая ванны из шампанского и устраивая званые
вечера. Именно в эти годы Зиновьев, приехавший в дни револю-
ции из-за границы тощим, как пес, разжирел и отъелся так, что
его стали звать за глаза «ромовой бабой». Да и как могут голодать
два города, если они не блокированы неприятелем, когда во всей
остальной стране полно хлеба. Разреши — и тотчас же на всех ба-
зарах появятся горы хлеба и разных других продуктов. О том, что
голода фактически нет, не раз в эти годы говорил и сам Ленин...
«Сейчас надвигается голод, но мы знаем, что хлеба вполне хва-
тит и без Сибири, Кавказа, Украины. Хлеба имеется достаточное
количество до нового урожая в губерниях, окружающих столицу,
но он весь запрятан кулаками».
Большевики завоевали Россию. Сошлемся опять на Ленина.
«...Большевикам удалось сравнительно чрезвычайно легко решить
задачу завоевания власти как в столице, так и в главных промышлен-
ных центрах России. Но в провинции, в отдаленных от центра местах...
Советской власти пришлось выдержать сопротивление, принимавшее
военные формы, и только теперь, по истечении более чем четырех
месяцев со времени Октябрьской революции, приходящее к полному
концу. В настоящее время задача преодоления и подавления сопро-
тивления эксплуататоров в России окончена в своих главных чертах.
Россия завоевана большевиками* (выделено нами. В. С.).
Когда одна страна завоевывает другую, когда и Российская им-
перия завоевывала Среднюю Азию, как там ее ни осуждай, ясна
была цель, которой не скрывали и сами завоеватели. Многие мани-
фесты (или какие-то там воззвания) так и начинались: «Стремясь
к дальнейшему расширению пределов Российской империи...»
Итак, когда одна страна завоевывает другую и устанавливает там
жестокий оккупационный режим, дабы подавить сопротивление
населения и удержать эту завоеванную страну под своей властью,
там преследуется хоть и неблаговидная, но понятная цель: присо-
единить к метрополии завоеванную страну.
Но вот Россию завоевала группа, кучка людей. Эти люди тот-
час ввели в стране жесточайший оккупационный режим, какого
ни в какие века не знала история человечества. Этот режим они
ввели, чтобы удержаться у власти. Подавлять все и вся и удержать-
ся у власти. Они видели, что практически все население против
них, кроме узкого слоя «передовых» рабочих, то есть несколько
десятых процента населения России, и все же давили, резали, стре-
ляли, морили голодом, насильничали как могли, чтобы удержать
эту страну в своих руках. Зачем? Ради чего? С какой целью? Ради
того, чтобы осуществить в завоеванной стране свои политические
принципы. Всеобщий учет и контроль производимых продуктов,
государственную монополию на все виды товаров и их распреде-
ление по своему усмотрению. И это было бы полбеды. Но из углу-
бленного прочтения Ленина узнаем, что эти учет и распределение,
в свою очередь, являются средством, а не целью. Средством к то-
му, чтобы осуществить всеобщую трудовую повинность в стране,
то есть заставить людей принудительно трудиться, заставить их
подчиняться воле одного человека — руководителя, диктатора,
то есть средством к тому', чтобы все население страны превратить
в единый послушный механизм.
«Организация учета, превращение всего государственного эко-
номического механизма в единую крупную машину, в хозяйствен-
ный организм, работающий так, чтобы сотни миллионов людей
руководились одним планом, — вот та гигантская организационная
задача, которая легла на наши плечи ».
Но тогда возникает вопрос: зачем? Хорошо, допустим, что
у Ленина это объяснено.
«Если мы взяли все дело в руки одной большевистской пар-
тии, то мы брали его на себя, будучи убеждены, что революция
зреет во всех странах, и, в конце концов... какие бы трудности
мы ни переживали, какие бы поражения нам ни были суждены,
международная социалистическая революция придет...» «Наша
отсталость двинула нас вперед, и мы погибнем, если не сумеем
удержаться до тех пор, пока мы не встретим мощную поддержку
со стороны восставших рабочих других стран».
«А пока там, на Западе, революция зреет, хотя она зреет теперь
быстрее, чем вчера, наша задача только такая: мы, являющиеся от-
рядом, оказавшимся впереди, вопреки нашей слабости должны все
делать, всякий шанс использовать, чтобы удержаться на завоеван-
ных позициях... остаться на своем посту, как социалистическому
отряду, отколовшемуся в силу событий от рядов социалистической
армии и вынужденному переждать, пока социалистическая рево-
люция в других страдах подойдет на помощь».
«Мы не знаем, никто не знает, может быть, — это вполне возмож-
но, — она победит через несколько недель, даже через несколько
дней... и когда она начнется, конечно, не будут нас мучить наши
сомнения, не будет вопросов о революционной войне, а будет
одно сплошное триумфальное шествие» (с. 16.) Итак, допустим,
что с недели на неделю ждали мировую революцию и тогда наде-
ялись триумфальным шествием пройти по всему миру, хотя это
предположение говорит больше не о гениальности, а о слепоте
и фанатизме. Но опять возникает вопрос: ради чего, зачем и что
принести всем народам? Да то же самое: всеобщий учет, контроль
за распределением продуктов. Всеобщую трудовую повинность.
Подчинение миллионов (а тогда уже миллиардов) людей едино-
му плану, единой воле, единому руководителю с диктаторскими
полномочиями.
Зачем? Ради чего? Зачем живых, инициативных, самодеятель-
ных людей превращать в единый, послушный, но зато безмозглый
государственный механизм, весь подчиняющийся нажатию одной
кнопки?
Допустим, что — банальная идея мирового господства, осущест-
вленная не путем походов Юлия Цезаря, Александра Македонского
или Наполеона12, но путем хитрой отмычки так называемой классо-
вой борьбы и натравливания в каждой стране одной части населе-
ния на другую. («Речь идет не о нашей борьбе с войском, а о борьбе
одной части войска с другой». — Ленин.) Допустим, что это ба-
нальная идея мирового господства. Но для кого? Чье господство?
Желание римского императора господствовать над миром чу-
довищно, но понятно так же, как любой другой могущественной
нации. Но здесь-то чье господство? Неужели только свое? Или
своей группы? Но ведь остается пять-шесть лет жизни... Ну пусть
Сталин потом господствовал тридцать лет, но все равно, неужели
ради этого надо потрошить народы, истреблять физически лучшую
часть каждого народа, морить его голодом, держать в тюрьмах
и лагерях, загонять в колхозы, лишив земли, лишив заинтересован-
ности в труде, не говоря уже о поэзии труда, о его радостях, хотя
и сопряженных с тяжестью. Труд есть труд. Всякий труд тяжек
и связан с потом. Но все же когда он — трудовая повинность, он
тяжек стократ.
Власть большевиками была взята в конце 1917 года, а в 1918 го-
ду началось беспощадное и кровавое воплощение в жизнь утопи-
ческой теории мировой революции и построение коммунизма.
Но сначала надо было укрепиться у власти. Очень скоро больше-
вики поняли, что все население страны практически против них.
Был даже, говорят, момент, когда Ленин, бесчувственный, словно
робот, целенаправленный, как узкий луч лазера, Ленин и тот
дрогнул и сказал будто бы вслух: пора уходить.
Однако его сообщники, и в первую очередь Троцкий и Свердлов,
сказали, что ни в коем случае уходить нельзя.
— А тогда что же?
— Террор.
Террор без суда и следствия. Стрелять на месте во всех горо-
дах страны, стрелять сотнями, тысячами, стрелять, пока они
не опомнились.
Подавить страну страхом, залить кровью, завалить трупами,
скормить ее вшам, выморить тифом и голодом, но любой ценой
удержаться.
Ленин воспринял эту моральную поддержку своих сообщников
и сам возглавил этот террор, назначив председателем ВЧК приблуд-
ного поляка Дзержинского, который не любил Россию так же, как
и вождь пролетариата. Ленина однажды предостерегли: «Может
начаться гражданская война...» «— Чего вы боитесь? Речь идет
не о нашей борьбе с войском, а о борьбе одной части войска с другой ».
Началась самая кровавая, самая жуткая страница российской
истории. Тогда-то Владимир Ильич и бросил крылатую фразу:
пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до ми-
ровой революции.
Тогда-то заместитель Дзержинского Лацис13 (который тоже
не обязан был любить Россию) опубликовал в газетке «Красный
террор» 1 ноября 1918 года своеобразную инструкцию всем своим
подчиненным:
«Мы не ведем войны против отдельных лиц, — писал Лацис, —
мы истребляем буржуазию как класс... Не ищите на следствии
материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом
или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы
ему должны предложить, какого он происхождения, воспитания,
образования или профессии. Эти вопросы и должны определить
судьбу обвиняемого. В этом смысл и “сущность красного террора”.
Требуется не наказание, а уничтожение их».
Между прочим, курьез, что под эти вопросы (происхождение,
воспитание, образование, профессия) лучше всех подходил для рас-
стрела без суда и следствия сам Владимир Ильич!
С военной точки зрения Белая гвардия была разбита, побежде-
на, но духовно она победила. Как духовно победил большевиков
Патриарх Тихон, умерщвленный большевиками, а ныне причис-
ленный к святости.
Как духовно победил Ленина Николай II14, расстрелянный им
и разрезанный на куски. И чем больше будет проходить десятиле-
тий, тем более очевидным будет становиться этот факт.
Спасти Россию Белой гвардии не удалось, но честь России она
спасла.
Делались попытки приписать болезнь Ленина и его преждевре-
менную смерть отравленным пулям эсерки Каплан15. Это попытка
с негодными средствами. Отравленная пуля убивает насмерть,
на то она и отравленная. И вообще во всей этой истории с покуше-
нием много туманного. В некоторых статьях последнего времени
проскальзывал даже вопрос: да было ли покушение-то? А если
и было, то насколько оно было серьезным? Ведь Фанни Каплан
стреляла в упор, притом произвела несколько выстрелов. Надо
совсем не уметь пользоваться оружием, чтобы, стреляя в упор,
только ранить человека в плечо. Могла бы выстрелить в лоб, либо
в затылок. И кто же берет, идя на покушение, почти игрушечный
«дамский» браунинг? Уж не холостыми ли патронами стреляла
во Владимира Ильича приятельница Надежды Константиновны,
Инессы Арманд да его самого? (Есть фотография, на которой
Надежда Константиновна и Инесса Арманд идут по дорожке и с ни-
ми Фанни Каплан. Мирная, теплая компания.) А большевикам
нужен был повод для новой кровавой волны террора. И нужен
был повод, кроме того, устранить с исторической сцены эсеров.
В Петрограде 17 августа 1918 года убивают Моисея Соло-
моновича Урицкого, комиссара Северной коммуны, руководителя
Петроградской ЧК. Убивший большевика Леонид Каннегисер16
заявил на допросе, что он убил Урицкого не по постановлению
партии или какой-нибудь организации, а по собственному побуж-
дению. Не исключено, что большевистский режим пожертвовал
двумя большевиками, чтобы расстрелять более десяти тысяч
человек. По воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, Осип сказал
ей, что «на смерть Урицкого большевики ответили “гекатомбами
трупов”».
Через одиннадцать дней, 28 августа, в Москве — покушение
на Ленина. Конечно, были и массовые аресты, но в первые дни
просто расстреливали тех, кто уже сидел в тюрьмах. Не только
Петроград и Москва ответили на покушение на Ленина сотнями
убийств. Эта волна прокатилась по всей Советской России —
по большим и малым ее городам.
«Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя
тов. Ленина, — сообщает Нижегородская ЧК, — побуждает от-
казаться от сентиментальности (то-то сентиментальными были
до этого дня чекисты! — В. С.) и твердой рукой провести диктатуру
“пролетариата”. В силу этого расстреляны...» (далее идет список).
«В ответ на убийство тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина
красному террору подвергнуты...» (далее идут списки). Это в Сум-
ской уездной ЧК Харьковской губернии. Уж наверное граждане
города Сумы не участвовали в тех покушениях.
По рассказу коменданта Московской ЧК... «Приехал бледный
как полотно Дзержинский и отдал приказ: “Расстреливать по спи-
скам всех кадетов, жандармов, представителей старого режима
и разных там князей и графов, находящихся во всех местах за-
ключения Москвы, во всех тюрьмах и лагерях”».
Я вот думаю: убили взрывом бомбы Александра II17. Возмож-
но ли вообразить, чтобы в ответ на это злодеяние по всей Рос-
сии начали бы вешать десятками тысяч непричастных к этому
убийству людей? Ну, повесили, наверное, непосредственного
исполнителя террористического акта.
Теперь самое время подивиться на то, что при десятках тысяч
расстрелянных не расстреляли Фанни Каплан.
Сверхгуманизм? Непохоже на этих людей. Я думаю, что это —
продолжение спектакля, в котором главная роль была отведена
хорошей знакомой как самого Ленина, так и его ближайшего
окружения. «Тайны мадридского двора».
(Года полтора-два назад не то в «Вечерней Москве», не то в «Тру-
де», не то в «Известиях» промелькнуло сообщение о том, что
на Дальнем Востоке скончалась Фанни Каплан. При желании
можно найти.
Но мы не будем копаться в подшивках. Сам по себе этот факт, что
Каплан не расстреляли, не имеет большого значения.) Нам важно
то, что роковая болезнь Владимира Ильича не была следствием его
ранения в плечо, если даже такое ранение действительно было.
Он умирал от болезни мозга. Еще в 1920 году Герберт Уэллс,
оставляя нам словесный портрет Ленина, пишет: «Слушая собе-
седника, он щурит один глаз. Возможно, это привычка, вызванная
каким-то дефектом зрения». Но, оказывается, боль в глазах вер-
ный признак болезни мозга. Незадолго до смерти Ленин жалуется
на боль в глазах. Из Москвы в Горки доставлен глазной специалист,
профессор Авербах. Он обследовал больного и высказал заключе-
ние: «Никаких болезненных изменений в глазах нет». Этот отзыв
специалиста, сам по себе как будто благоприятный и обнадежива-
ющий, прозвучал как приговор трибунала.
Ведь если дело не в глазах, значит — мозг. А глаза болят в осо-
бенности перед очередным, с каждым разом все более жестоким
приступом болезни под названием «прогрессивный паралич»,
первый зафиксированный приступ которого произошел 25 мая
1922 года.
Ленин знал о своей болезни. Ему приходит мысль о самоубий-
стве при помощи яда. Его секретарь Фотиева записала в дневнике
дежурных секретарей 22 декабря 1922 года:
«Владимир Ильич вызвал меня в 6 часов вечера и продиктовал
следующее: “Не забыть принять все меры доставить... в случае, если
паралич перейдет на речь, цианистый калий как меру гуманности
и как подражание Лафаргам”18».
Значит, он знал не только о том, что болен, но точное название
болезни. Он ищет встречи с профессором Авербахом наедине.
«Схватив меня за руку, Владимир Ильич с большим волнением
вдруг сказал:
“Говорят, вы хороший человек, скажите же правду — ведь это
паралич и пойдет дальше?”» Открываем «Советский энциклопеди-
ческий словарь» на букву «П», читаем: «Прогрессивный паралич,
сифилитическое поражение головного мозга, возникающее через
5-15 лет после заболевания сифилисом: характеризуется прогрес-
сирующим распадом психики вплоть до слабоумия, расстройством
речи, движений и др. ...» Сталин докладывает Политбюро о том,
что Ленин просит у него яд. Остается неясным — дали ему в конце
концов яд или нет. Скорее всего, не дали, ибо речь шла все время
о цианистом калии, смерть от которого мгновенна, но Ленин умер
после очередного приступа.
За последние три часа жизни около постели больного проведено
три консилиума, температура 42,3. «Ртуть поднялась настолько,
что дальше в термометре не было места». Эта картина не накла-
дывается на отравление цианистым калием.
«Наркомздрав Семашко обмолвится вскоре, что мозг Ленина
к моменту смерти и вскрытия превратился в “зеленоватую жижу”.
Патологоанатом расскажет о склерозированных сосудах мозга,
ставших ломкими палочками почти без просветов для тока крови.
Кто-то напишет о больном (левом. — В. С.) полушарии, сморщен-
ном и иссохшем, размером с грецкий орех, висящем на ниточ-
ке, уходящей в здоровое полушарие мозга...» (Дора Штурман.
«В. И. Ленин», стр. 5).
О болезни и смерти Ленина написано много. Тему сифилиса ста-
раются обойти. Я бы тоже поставил ее на второе место. Определение
прогрессивного паралича слишком категорично — «сифилити-
ческое поражение мозга» — и никаких гвоздей. Тогда, может
быть, сифилис не приобретенный, а полученный по наследству?
Почему его дедушка Николай Васильевич, калмыцкий портной,
не женился до шестидесяти лет? Мне рассказывали, что «красные
следопыты», пионеры Астрахани, пошли по следам ленинских
предков и обнаружили, что многие его предки по отцовско-дедов-
ской линии кончали в сумасшедших домах.
Результаты «следопытов» были уничтожены, а сам поиск был
прекращен.
Ни сифилис, ни склероз не могли поразить мозг Ульянова с мо-
лодости, если еще не с детства. Значит, наследственность? Скорее
всего. Либо самый простой вариант: плохая наследственность,
на которую наложилось дополнительно заболевание сифилисом
и атеросклерозом. И в том и в другом случае приходится при-
знать, что пролил море крови в нашей стране, требуя расстрелов
и расстрелов, что принял решение убить и изрубить на куски
царскую семью, все русские памятники заменить памятниками
Марату, Робеспьеру19 и Парижской коммуне, провел в России
чудовищный, целенаправленный геноцид человек с больным, по-
раженным мозгом, а значит (это вам скажет любой начинающий
врач), и с больной психикой.
Свирепая, бешеная («Провести изъятие церковных ценностей
с самой бешеной и беспощадной энергией») агрессивность выпле-
скивалась сначала на «врагов революции», на крестьян, на ин-
теллигенцию, на «буржуев». Эти ленинские указания: стрелять,
беспощадно уничтожать, подавлять, массовые обыски, массовый
вывоз, массовый террор, «чем больше расстреляем, тем лучше»,
сгноить в тюрьме, «расстреливайте на месте беспощадно», за со-
крытие продовольственных припасов — расстрел, «расстреливать...
никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты», «будь-
те беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще», «с этой
сволочью надо расправиться так, чтобы на все годы запомнили»,
«нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей
этой околокадетской публики (подчеркнуто мной. — В. С.). Значит,
арестовать не заговорщиков, а для предупреждения заговоров,
и не кадетов, а околокадетской публики). Преступно не аресто-
вывать ее».
Все эти указания сейчас широко цитируются, повторяются,
кровожадность и бешеная злоба их автора не вызывают уже
никаких сомнений. Недавно было объявлено, что готовятся к из-
данию 6—7 томов самых секретных, никогда не публиковавшихся
документов: записок, писем, указаний, распоряжений Ленина.
Это будет издано под общим названием «Неизвестный Ленин».
И мир будто бы содрогнется, прочитав эти тома.
Но со временем ярость, раздраженность, нетерпимость и не-
нависть оборачиваются против своего уже стана. Дело в том, что
становится ясной вся бессмысленность нечеловеческих усилий,
небывалых кровопролитий, беспримерного насилия, а в конеч-
ном счете бессмысленность затеянного эксперимента. Все это он
сваливает на тупость и неумелость своего аппарата, в то время
как причины беспомощности лежали глубже. Ведь если взять
только самые верхние критерии социализма, который Владимир
Ильич взялся построить, а именно: контроль, учет и распреде-
ление (а для этого необходим еще сбор информации), а там еще
необходимо планирование, и не в общих чертах, а скрупулезное,
мелочное планирование, то понятно, что для всего этого нужны
сотни тысяч людей, знающих свое дело. Управленческий аппарат
в СССР достиг, как известно, двадцати миллионов человек, а его
ядро (номенклатура) не менее трехсот тысяч. Недавно прозву-
чало по телевизору в чьем-то выступлении, что для того, чтобы
правильно спланировать экономику на один только год в такой
стране, как наша, на сбор и обработку информации нужно 60 лет!
И это — сейчас! А что говорить про тогдашние времена. Кроме
огромного количества людей для контроля, учета и распределе-
ния, нужно огромное количество бумаги, писанины, «входящих»
и «исходящих», а кроме писанины нужно огромное количество
заседаний, совещаний, согласований, увязываний, сводок и ди-
ректив... Ленин не мог не видеть, что его «дело» погребается
под ворохом бумаг и спасения от этого нет. Вообще спасения нет.
Отсюда и его раздраженность своими тысячами исполнителей.
Да плюс к этому больной мозг с агрессивными наклонностями.
Выпишем образчики ленинского красноречия, собранные на одну
страницу из разных ленинских писем последних его лет Дорой
Штурман:
«Наша проклятая бюрократическая машина», «наши гнусные
нравы», «бюрократическоетупоумие», «чинодральская сволочь»,
«система коммунистических дурачков, имеющих власть и не умею-
щих ею пользоваться», «а у нас, видимо, торговый отдел Госбанка
вовсе не торговый, а говенно-бюрократический, как все осталь-
ное в РСФСР (подчеркнуто мной. — В. С.) (у нас такого г... как
ведомства, много)...», «расстрелов... мало (я за расстрел по таким
делам)...», «Впредь будем сажать за это профсоюзную и коммуни-
стическую (!) сволочь», «Мы не умеем гласно судить за поганую
волокиту: за это нас всех и Н. К. Юст (Наркомат юстиции. - В. С.)
сугубо надо вешать на вонючих веревках...», «отвлекая внимание
свое и читателей от вонюче-канцелярского и вонюче-интеллигент-
ского московского... воздуха...» Кажется мне, — довольно. Нужно
сделать только еще одну выписку, принципиально важную и многое
объясняющую как в самом Ленине, в отношении его к России, к рус-
скому народу, к русской культуре (все-таки великой культуре), так
и к сущности того, что произошло в России под названием Великой
Октябрьской революции. Вы, старухи с авоськами, пикетирующие
возле Музея В. И. Ленина, равно как и возле Мавзолея, дабы за-
щитить эти «святилища», вы, оболваненные коммунистической
пропагандой «ветераны», выходящие на митинги в защиту Ленина
с портретами этого «завоевателя», стоявшего посреди России по ко-
лена в крови, — вчитайтесь и вдумайтесь в нижеследующие слова:
«Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденно-
го, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает
так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю.
Не вышло ли нечто подобное в столице РСФСР и не получилось ли
тут так, что 4700 коммунистов (почти целая дивизия, и все самые
лучшие) оказались подчиненными чужой культуре? Правда, тут
может как будто получиться впечатление, что у побежденных есть
высокая культура.
Ничего подобного. Культура у них мизерная, ничтожная,
но все же она больше, чем у нас. Как она ни жалка, как ни ми-
зерна, но она больше, чем у наших ответственных работников-
коммунистов...» (Т. 45. С. 95-96). По личным распоряжениям,
по указаниям, приказам Ленина уничтожено несколько десятков
миллионов россиян. Не только русских (хотя русских в первую
очередь). Много потеряла людей Украина, Туркестанскому краю
(узбеки, таджики, казахи, киргизы, туркмены) установление со-
ветской власти, большевистское насилие стоило 38% населения.
Десятки миллионов людей выморены искусственным голодом.
Понимал ли он своим гаснущим умом, что он наделал? Возни-
кали ли в его размягченном, превратившемся в зеленую жижу
мозгу видения и образы людоедства и детоедства? И все это ради
блага народа? Ради светлого будущего? Чушь!
Кто-то хорошо сказал, что смерть одного человека — это смерть
человека, а смерть миллионов — это просто статистика.
В его отношении к людям, к миллионам людей, обреченных
на погибель, было что-то от, скажем, рыбаков, забрасывающих
трал (или невод) и вычерпывающих рыбу десятками, сотнями,
тысячами тонн. Не жалеют же рыбаки каждую отдельную рыби-
ну, как живой организм, умерщвляемый ими. Но для того, чтобы
равнодушно исчислять рыбу на тонны, надо быть как минимум
не рыбой. Точно так же для того, чтобы оперировать миллионами
умерщвляемых людей, надо быть как минимум не человеком.
Таким не человеком и был Ленин.
«...Наличный хлебный паек уменьшить для неработающих
по транспорту... Пусть погибнут еще тысячи, но страна будет спасена».
«Страна» — это он и его власть. Страна до него существовала
1000 лет и не гибла.
В уничтожении миллионов людей проявилось его презрение
к людям вообще и к человеку в частности. Люди для него — масса,
сырье, ресурсы, глина, из которой он пробовал что-то слепить.
Ему сказали, что если насилие над народом рассчитано надолго,
то народ не выдержит.
«Ничего, — ответил мудрый Ильич. — Народ привыкнет».
Он был способен провоцировать, провозглашать лозунги без их
осуществления, лгать, завоевывать, разрушать, возглавлять террор
и дезинформацию, но когда дело доходило до того, чтобы созидать,
улучшать, возрождать, решать сложные положительные задачи
и проблемы, он оказывался бессильным банкротом. Он не знал
никаких способов и методов управления, кроме насилия, при-
нуждения, тюрьмы, лагерей и расстрелов.
Некоторые считают, что перед смертью Ленин одумался и унес
с собой в могилу рецепты, которые могли бы спасти положение,
страну.
Это глубокое заблуждение. Ссылаются на введенный Лени-
ным НЭП. Но Боже мой! НЭП — это жалкая пародия на обыкно-
венную, нормальную российскую дореволюционную действитель-
ность с бурной торговлей, с изобилием товаров, с восемнадцатью
тысячами ярмарок, с елисеевскими магазинами, филипповскими
булочными, с чайными, трактирами, сенокосами, хороводами...
Ради чего же было пролито столько крови? Ради того, чтобы
у власти стоял он, Ленин, со своими большевиками, захватившими
эту власть.
Кроме того, в письме Л. Б. Каменеву в марте 1922 года он пишет:
«Величайшая ошибка думать, что НЭП положит конец террору.
Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».
Бредовая, людоедская идея уничтожить в конечном счете
90 процентов внутренне непокорного российского населения,
чтобы 10 процентов дожили до мировой революции, не оставляла
Ленина до конца.
И вот, несмотря на такое всеобщее, массовое, тотальное изна-
силование людского сознания, человеческой психики, — дрогнула
глыба, пошла трещинами, посыпалась осколками, обломками.
Кончаются наваждение и ослепление, и увидели при свете дня,
что никакая это не бронза, никакое это не золото, а мираж, муляж,
папье-маше, засушенная мумия.
Почему же он — гений? Что гениального он написал, что читали
и перечитывали бы люди из поколения в поколение? Может быть,
он открыл закон земного притяжения (как Ньютон), периодиче-
скую таблицу (как Менделеев), вращение Земли (как Галилей),
подарил человечеству вакцину против бешенства и обеззара-
живания (как Пастор), изобрел телеграф, телефон, фонограф,
электрическую лампочку (как Эдисон), открыл туберкулезную
палочку (как Кох), написал «Фауста» (как Гете), «Божественную
комедию» (как Данте), десятки трагедий (как Шекспир), изобрел
радио (как Попов и Маркони), летательный аппарат (как братья
Райт), открыл теорию относительности (как Эйнштейн)...
Ничуть не бывало. Он был марксистом. То есть воспринял уче-
ние Карла Маркса и Фридриха Энгельса и попытался применить
это учение на практике. Но тогда следует ряд вопросов.
Были ли гениями сами Карл Маркс и Фридрих Энгельс? Если
Ленин был гением, то как же он не понял, что марксизм это во-
все не наука, а утопия? Что осуществить на практике эту утопию
невозможно?
Иначе почему же вот уже полтора столетия (с опубликования
Комму мистического манифеста) она нигде, ни в одной стране мира
не находит осуществления?
Утопичность марксизма сейчас доказана и является такой же
аксиомой, как дважды два. Все нормальные экономисты, политики,
публицисты, все негении поняли несостоятельность этого учения,
а гений Ленин не понял.
А я думаю вот что. Утопичность и несостоятельность марксизма
он, думаю, понимал. Но эта утопическая «наука» нужна была ему
как прикрытие, как теоретическое обоснование для захвата вла-
сти, сокрушения России и распространения своей власти на весь
земной шар.
Для того, чтобы понять всю бессмысленность и бесплодность
этой авантюры, вовсе не надо быть гением, а для того, чтобы не по-
нять этого, нужно было быть ослепленным фанатиком. Захватив
власть в России, ждать, что через 2-3 недели вспыхнет мировая
революция, это вовсе не гениальность, а обыкновенная глупость,
если, конечно, не сознательный обман.
Экстремистам-злоумышленникам, большевикам лгать пришлось
с самого начала, чтобы хоть как-то оправдать свое пребывание
у власти и все бесчинства, связанные с этим.
Им с самого начала пришлось лгать и лгать, так что в последую-
щие десятилетия ложь стала в стране законом жизни и тем самым
дополнительно сверх всяких мер развратила население нравствен-
но и морально. Ложь была нужна большевикам и состояла в том,
что диктатура группы революционеров-экстремистов выдавалась
за диктатуру пролетариата, в том, что группа экстремистов полу-
интеллигентов провозгласила себя авангардом рабочего класса
и крестьянства, в том, что ограбление страны выдавалось за заботу
о благе народа, что невиданное порабощение людей выдавалось
за невиданную свободу, что обнищание населения выдавалось
за процветание...
На самом деле, имея целью не процветание своего государства
и народа, а призрачную и утопическую мировую революцию,
мировую коммунистическую систему, большевики использовали
порабощенную, изнасилованную страну лишь как источник средств
и ресурсов к осуществлению утопической идеи. На протяжении
десятилетий шло разграбление богатейшей страны, шло поспешное
варварское сведение лесов, происходил поспешный варварский
сплав древесины по всем рекам, текущим на север, что приводило
как к гибели древесины (топляк), так и к гибели рек, дно которых
выстлано топляком во много слоев, шло хищническое опустошение
недр, выкачивание из них нефти, газа, золота, якутских алмазов,
уральских самоцветов, редких руд, серебра, шло выкачивание
из наших лесов пушнины, а из рек благородных рыб, и все на про-
дажу, все мимо коренного населения, шло маниакальное создание
гигантских водохранилищ (водогноилищ), что вело к затоплению
миллионов гектаров плодородных лугов и полей, шло погубление
уникальных на земном шаре воронежских черноземов, отравле-
ние уникального Байкала, полное погубление Аральского моря,
погубление в Казахстане, на Алтае, в Хакасии до 30 миллионов
гектаров травоносных пастбищных степей (целина).
Дело в том, что Россия, народы, населяющие Россию, вернее,
благополучие и благосостояние этих народов или хотя бы спокой-
ное существование их никогда не были целью большевиков. Они
рассматривали Россию только как средство для удовлетворения
своих политических (утопических) амбиций, только как плацдарм
для совершения мировой революции и создания всемирной ком-
мунистической системы.
В одной из своих ранних речей Лев Давыдович Троцкий произ-
нес, что Россия как таковая их не интересует, что Россия для них —
это только охапка дров (по другой редакции — охапка хвороста),
которую они подбросят в костер мировой революции.
У них был очень точный рецепт власти, принуждения к труду
и ограбления народа. Учет и распределение. Все, что есть в государ-
стве, сосредоточить в своих руках, а потом распределять по своему
усмотрению. Это и есть принуждение, это и есть власть.
Проводя в жизнь эту дьявольскую идею, большевики уже
в 1919 году начали выкачивать весь хлеб из деревни, чем вызвали,
с одной стороны, голод и людоедство, поголовную детскую смерт-
ность, а с другой стороны, множество крестьянских восстаний,
которые топились в крови. Тем не менее Ленин оказался прав:
благодаря хлебной монополии и распределению большевикам уда-
лось удержаться у власти. Тогда Ленин и произнес эту в общем-то
саморазоблачающую фразу: «Мы Россию завоевали, теперь нам
надо научиться Россией управлять».
Мог бы возникнуть вопрос: «Но если вы не умеете управлять
страной, зачем же вы ее захватили?» В 1921 году, на съезде РКП(б)
в докладе по хозяйственным вопросам (доклад по политическим
вопросам делал сам Ленин) Лев Давыдович Троцкий говорил при-
близительно следующее (существует опубликованный в 30-е годы
стенографический отчет об этом съезде):
«С бродячей Русью мы должны покончить. Мы будем создавать
трудовые армии, легко мобилизуемые, легко перебрасываемые
с места на место. Труд будет поощряться куском хлеба, неподчи-
нение и недисциплинированность караться тюрьмой и смертью.
А чтобы принуждение было менее тягостным, мы должны быть
четкими в обеспечении инструментом, инвентарем...» Эта идея
о трудовых армиях приобрела в конце концов очертания и облик
лагерей тридцатых-сороковых годов.
Нужно различать лагеря 1918,1919-1921 годов, вплоть до 30-х
и лагеря после тридцатых годов. Ранние (назовем их так) лагеря,
начиная с «Соловков» (СЛОН — Соловецкий лагерь особого на-
значения), устраивались с узкой целью уничтожения людей. Они
потому и назывались концентрационными. Концентрировалась
в одном месте определенная часть населения: духовенство, зем-
ство, интеллигенция, офицерство, дворянство, купечество...
В лагере эти люди непрерывно уничтожались, и непрерывно же
везли все новых и новых людей.
Конечно, и в трудовых лагерях 30-х годов люди тоже мерли как
мухи, но все же цель истребления людей была там на втором месте,
на первом же месте была работа. Это они, заключенные, построили
Беломорканал, канал Москва-Волга, канал Волгодон, город Ухту
с ее нефтепромыслами, город Воркуту с ее угольными шахтами,
город Норильск, с его металлургией. Город Новокузнецк, Турксиб
и другие железные дороги. Это они работали на золотых приисках,
на урановых и других рудниках и вообще на всех стройках Сибири
и Заполярья. Это они круглогодично валили лес и сплавляли его
по рекам...
Производительность труда у них была не столь высока, как
если бы это был свободный труд, но ведь это был труд фактически
бесплатный, за пайку хлеба и за блюдо лагерной жидкой похлебки.
Государство все равно не оставалось внакладе. Если не считать,
конечно, людскую убыль. Но о количестве населения большевики,
захватившие страну, не заботились. Они правильно считали, что
чего-чего, а людей в России на их век хватит. А может быть, даже
была и такая задняя мысль: чем меньше будет населения, тем
лучше. Ведь самих-то их было относительно мало.
В то время, когда арестовывали людей (не партийную элиту, ко-
торая арестовывалась из других соображений, да и сколько там было
этой партийной элиты, она исчислялась тысячами, в то время как
трудовые армии-лагеря исчислялись десятками миллионов заклю-
ченных), итак, когда в то время арестовывали людей, другие, еще
не арестованные люди спрашивали сами себя: за что? Да ни за что.
Просто там, в сибирских лагерях, нужны были рабочие руки.
Чтобы колхозники не разбегались от бесплатного, унизительно-
го труда, не за совесть, а за страх, у них были отобраны паспорта
(их вернули только в семидесятые годы).
Западному человеку может быть непонятна эта история с па-
спортами. В других странах паспорт вроде как бы и не нужен,
разве что поехать в другую страну.
Революционеры-экстремисты в своей дореволюционной про-
паганде тоже считали паспорт орудием насилия и порождением
ненавистного царского режима. Однако, захватив власть, они
первым делом ввели обязательные паспорта. А как же осущест-
влять учет и контроль? Более того, они ввели понятие, которого
нет ни в одной стране мира, — прописка. Каждый человек обязан
(это существует и до сих пор) жить только там, где он прописан,
не имея права менять место жительства. Ну, вот. А у крестьян
паспорта отобрали. Казалось бы, это — свобода. Но без паспорта
в нашей стране нельзя ни устроиться в гостинице, ни — глав-
ное устроиться на работу. Человек без паспорта - это человек
без каких бы то ни было прав. Чтобы закончить с этой «паспорт-
ной» темой, напомним, что и в самые беспаспортные времена
колхозники ухитрялись исчезать из деревни. Было два основных
способа: подкупить председателя колхоза («за бутылку»), чтобы
он выдал справку на получение паспорта, и, во-вторых, деревен-
ские парни, отслужив в армии, получали паспорта и в колхоз уже
не возвращались. В семидесятые годы паспорта были разрешены,
но к этому времени деревня уже полуопустела.
Итак, мы видим, что трудовые армии приняли две формы: соб-
ственно трудовых лагерей и колхозов. И там и там господствовал
принудительный и фактически бесплатный труд. Но не надо
думать, что принудительный и бесплатный (почти бесплатный)
труд существовал только в колхозах и лагерях. Учет, контроль,
принуждение в той или иной форме распространялись на всю
страну, на все сферы труда.
Куда еще шли несметные деньги, отобранные у населения?
На создание и развитие призрачной, утопической всемирной
коммунистической системы. Содержание компартий в десятках
стран, содержание коммунистических газет, всех этих «Юманите»,
«Унита», «Аванте», прямая поддержка тех стран, где в результате
государственных переворотов пришли к власти «левые» силы.
До последних дней (не знаю, как сейчас) в одну только Кубу СССР
ежедневно вваливал 20 миллионов долларов. Ежедневно! А сколь-
ко было ввалено в свое время в Индонезию, в Египет, в Конго,
в Анголу, в Никарагуа, в Эфиопию, во Вьетнам, в Китай, в Южный
Йемен, не говоря уж о странах Восточной Европы. Ну ладно, ес-
ли бы на этих советских «харчах» страны и народы добивались
процветания. Напротив. Еде бы ни насаждалась социалистиче-
ская система, сразу же резко падал уровень жизни, начиналось
«преодоление трудностей», «пережитков». Так было в Болгарии,
Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польше... Особенно это заметно
там, где одна страна оказывалась разделенной на две. Вспомним
про «тайваньское чудо». В ФРГ жизненный уровень оказался
в несколько раз выше, чем в ГДР, а в Южной Корее в одиннадцать
раз выше, чем в Северной. Куба — единственная страна в регионе,
живущая по карточкам. В Эфиопии — голод.
ГДР, кстати сказать, считалась самой развитой и передовой
из «социалистических» стран. И вот она воссоединилась с основной
Германией, и что же оказалось? Оборудование на заводах чуть ли
не военного, а то и довоенного образца, все его нужно менять.
Дороги изношены, технология устарела...
Все это в стократном размере приложимо и к СССР.
Совершителями «революции» и создателями государства, «ве-
ликим» Лениным создавалась конструкция, система хозяйство-
вания, не рассчитанная на длительный срок ее использования.
Россия, как уже было сказано, была лишь трамплином к мировой
революции, вроде ракеты-носителя в современных космических
кораблях. Вывести на орбиту и отвалиться. Большевики собира-
лись пройти по миру триумфальным шествием.
Триумфального шествия, как известно, не получилось. Народы
Европы не захотели совершать революций, не захотели строить
утопического социализма. Более того, социализма не получилось
даже в тех странах, где он был навязан силой — в послевоенной
Восточной Европе. Но Россия в целях мировой революции была
захвачена, Россия была изнасилована, Россия была обескровлена,
Россия была опустошена и разграблена. В России была создана
система хозяйствования, рассчитанная на выкачивание ее богатств
и ресурсов.
Когда на Беломорканал прибывала новая партия заключенных
(на место полегших костьми), считалось (об этом во всеуслыша-
ние сказал один крупнейший руководитель ОГПУ), что новые
заключенные им нужны только на первые три недели, то есть по-
ка у них есть еще силы работать. Через три недели рабочая сила
превращалась в отбросы. Это касалось не только Беломорканала,
но и лесоповальных работ и работ в рудниках и на строительстве
железных дорог.
Что же, живых людей хватало на три недели? России в целом
хватило на более долгий срок, на семьдесят лет, после которых она
сама вся превратилась в отброс.
Земледелие и скотоводство, вообще все то, что называется
сельским хозяйством, находится в самом плачевном состоянии.
Не напрасно же государство ежегодно покупает на чистое золото
хлеб в США, Канаде, Австралии, Аргентине. И с каждым годом
все больше и больше. Когда-то казалась чудовищной цифра —
20000000 тонн, теперь давно уж и далеко перешагнули за тридцать.
В одной только Российской Федерации (не считая просторов
Белоруссии, Украины, Молдавии, Прибалтийских государств,
казахско-узбекских высокогорий) около ста миллионов травонос-
ных лугов, на которых и шумели раньше яркие, веселые сенокосы.
Сейчас все эти луга заросли кочками и мелким кустарником, фак-
тически выпали из земледельческого обихода. Если в Голландии,
скажем, один гектар луга дает около 20000 условных кормовых
единиц, то в РСФСР — 500-600 кормовых единиц, то есть, можно
сказать, ничего. Да оно и понятно: современными российскими
лугами просто невозможно пользоваться, да и некому их косить.
Земля десятки лет не видела навоза. Она кое-как поддерживается
допингом химических удобрений, что умерщвляет не только по-
чву как биологический организм, но и малые реки (а через них
и большие), перелески, а затем и леса. Исчезли тысячи пасек,
ушли с полей в большей или меньшей степени разнообразные
ценные культуры: гречиха, лен, вика, клевера, горох, репа, бобы,
конопля, горчица, хмель, фасоль, рожь, просо... Но и то, что земля
родит, наполовину остается в земле. Урожай остается неубранным
либо невывезенным и пропадает. Я сам видел несколько лет на-
зад, как на Полтавщине запахивали тракторами огромные поля
с прекрасными, зрелыми помидорами: некому было их собирать,
не на чем было их вывозить и, главное, некуда было их вывоз-
ить — не нашлось заводов для переработки этих земных плодов.
В Молдавии, в крупном совхозе, мы ходили по совхозному саду,
земля в котором в четыре слоя была покрыта опавшими спелыми
сливами: некому убирать, не на чем и некуда увозить...
Российская деревня обезлюдела. Колхозники разбежались
в города. Исчезли с лица земли десятки тысяч деревень. Либо
осталось по 2-3 дома, в которых доживают старушки. Не считая
уже исчезнувших, в РСФСР сейчас около миллиона пустых дере-
венских домов. Земля вокруг них заросла крапивой и горькими
лопухами. Произошло то, что современная публицистика называет
«раскрестьяниванием» России.
Я знаю, что естественный процесс исчезновения маленьких
хозяйств характерен и для других стран. Но там этот процесс
порождает пусть более редкие, но зато более крупные, крепкие
и богатые хозяйства.
У нас же он порождал только лопухи да крапиву. Да еще не-
обходимость покупать хлеб за границей. Трактора, комбайны,
автомобили, другая сельскохозяйственная техника простаивают
из-за отсутствия запчастей, а то и горючего.
На грани катастрофы находится транспортное хозяйство страны.
Железнодорожные пути, протянутые еще до революции либо
в тридцатые годы, изношены. По недавнему заявлению предсов-
мина, необходимо срочно заменить 25 миллионов износившихся
шпал. Но ясно, что никто их в ближайшее время не заменит.
Железные дороги и авиалинии не справляются с потоками пас-
сажиров. Отсюда — очереди за билетами, грязь в вагонах, много-
часовые опоздания поездов, многодневные сидения пассажиров
на вокзалах и в аэропортах (нет горючего), проблема уехать или
улететь в другой город. Участились железнодорожные аварии.
И лучшего пока не предвидится. В городах не хватает гостиниц.
Получить место в гостинице невозможно. Получить жилье — люди
стоят в очереди десятилетиями. Невозможно купить автомобиль,
мотоцикл, велосипед, холодильник, пылесос, стиральную машину,
мебель, электрическую лампочку, малярную кисть, белила, оли-
фу, кровельное железо, кирпич, доски и бревна, стекло, ботинки,
плащ, меховую шапку, бутылку пива, крупу, макароны, молоток,
гвоздь, телевизор, костюм (либо шерсть на костюм), любое лекар-
ство, начиная с аспирина, не говоря уж о прочих медикаментах.
Больницы и родильные дома заражены стафилококком (отсюда
чудовищная детская смертность), больные лежат в коридорах,
питание на уровне Освенцима, в парикмахерских столицы запре-
щено клиентов брить (боязнь заразы), прилавки магазинов удру-
чающе пусты, нависает угроза голода, дефицита электроэнергии,
обогрева жилищ...
Страна практически непригодна для жизни. Во всяком случае,
для нормальной человеческой жизни.
Такова расплата за семидесятилетний, принудительный, почти
что бесплатный труд. Они надеялись превратить все население
в бессловесных послушных рабов, а превратили его в инертную
массу, в государственных иждивенцев, бездельников и — как ре-
зультат — в алкоголиков и в уголовных преступников. Я не хочу
сказать, что все люди в нашей стране бездельники либо алкоголи-
ки. Но произошло самое страшное: отчуждение людей от земли,
от результатов труда, от заинтересованности в результатах труда,
произошло отчуждение их от государства. Люди утратили эконо-
мическую память.
Теперь еще одна грань нашей действительности, грань кровавая
и непредсказуемая по своим последствиям.
Дело в том, что советское правительство насиловало и эксплу-
атировало не только коренное русское население, но и все наро-
ды, населяющие огромную и некогда богатую страну. <...> гра-
бились охотничьи народы Севера (и их среда обитания) <...>.
В годы установления советской власти народы Средней Азии
(Туркестанский край, а теперь: Казахстан, Узбекистан, Таджи-
кистан, Киргизия и Туркмения) потеряли около 40 процентов
населения. В Казахстане в годы коллективизации были истре-
блены миллионные табуны лошадей, многомиллионные отары
овец. Таджикам и узбекам была навязана вместо их садов, бахчей,
виноградников монокультура — хлопок. Культура трудоемкая,
связанная с применением химии, с орошением, а платило госу-
дарство за хлопок в десятки раз меньше его нормальной цены
на мировом рынке. Монокультура изменила не только экономи-
ку, но и экологию этих республик. Исчезли полноводные реки
Сырдарья и Амударья, умерло Аральское море.
Монокультура изменила уклад жизни, быт народов. Женщины,
ранее занимавшиеся только семьей и домом, все вышли на поля.
Надышавшись химией, угнетенные непосильным, однообразным,
подневольным трудом, узбекские и таджикские женщины стали
рожать неполноценных детей, и отмечается в этих местах ежегодно
по 200-300 случаев самосожжения женщин. То ли в виде протеста,
то ли в результате изменения психики под воздействием химии
и плантаторского труда.
Какой бы народ ни взять из многочисленных больших и малых
народов, каждому из них советская власть что-нибудь навязала.
Среднеазиатским республикам — хлопок, грузинам — чайные
плантации, армянам — электростанцию на озере Севан, в ре-
зультате чего уровень озера упал на 14 метров, Азербайджану —
нефтепромыслы, молдаванам картошку на месте виноградников,
казахам и хакасам — распаханные земли (целина) вместо степных
привольных пастбищ, киргизам — зимнее содержание в горах
вместо откочевки в долины... Кроме того, всем народам была на-
вязана письменность на основе русского алфавита (вместо, скажем,
арабской вязи, как это было у мусульманских народов, или вместо
латинского алфавита, как это было у молдаван).
В результате всего этого в сознании народов, в их психологии
произошел сдвиг: все, что несла им советская власть (так назы-
ваемая советская власть), они стали валить на русских. Хлопок
им навязали — русские, чайные плантации навязали — русские
(а, между прочим, еще Николай II запретил разводить в Грузии чай
из соображений, что чай чрезвычайно трудоемкая «плантаторская»
культура и что он не хочет, чтобы грузины изнуряли себя на чай-
ных плантациях. Он предпочитал покупать чай в Китае). Севан
испортили — русские, Арал погубили — русские... И в самом деле:
правительство находится ведь в Москве, а Москва — город русский.
Но разве и западные деятели, западная пресса не путали эти
два понятия: советские и русские. Только и слышишь: русские
танки в Афганистане, русские подавили венгерскую револю-
цию, — вместо: большевики в Афганистане, большевики подави-
ли... А между тем собственно русские страдали от большевиков
в первую очередь и в гораздо большей степени, нежели остальные
народы. Достаточно взглянуть со всех точек зрения (жизненный
уровень, экономика, даже внешний вид земли) на РСФСР, чтобы
убедиться в этом.
У «льдины» начали во всех отношениях, включая прирост насе-
ления, тяжелеть края и начала истончаться середина. Естественно,
что отяжелевшие края начали отламываться. Процесс кровавый,
и результаты его непредсказуемы. Сейчас все сходятся на том, что
страна в тупике. Из тупика, по самому определению этого слова,
нельзя выехать движением вперед, на то он и тупик. Надо дать
задний ход, а потом подумать, в каком направлении двигаться.
У американцев есть поговорка: чтобы дать машине задний ход, ее
надо хотя бы на секунду остановить.
Вот мы остановились, оглядываемся, до какой жизни мы дош-
ли. Но остановка катастрофически затянулась. И никто (я имею
в виду правительство) не хочет давать задний ход. Хотят ломиться
вперед, а из этого ничего не выходит. Колеса крутятся, а машина
стоит на месте и даже сползает в пропасть.
Сейчас положение нашей страны и ее населения я сравнил бы
с человеком, который находился долгое время под наркозом и вот
наконец освобождается от наркоза, приходит в себя. В себя-то он
приходит, оживает, но дело в том, что, пока он находился под нар-
козом, хирурги-экспериментаторы, а проще сказать, хирурги-
злодеи и преступники перепутали внутри все органы. Поменяли
их местами, многие и вовсе удалили, либо пересадили лишние
и ненужные организму органы.
Картина жуткая, но, думается, я нисколько не преувели-
чиваю и не сгущаю краски, уподобляя сегодняшнее наше со-
стояние состоянию этого посленаркозного больного. Насколько
будет жизнеспособным пробудившийся к жизни организм? И бу-
дет ли он жизнеспособным? И восстановимы ли те внутрен-
ние связи в организме, которые были нарушены и перепутаны
хирургами-экспериментаторами?
В жизни государства, общества, точно так же, как и в природе
или, вот именно, в живом организме, многое восстанавливается
быстро, а многое — веками.
Скажем, «целину», то есть травостойные степи Казахстана
в количестве 20000000 гектаров распахали (испортили) за одну
весну, а залечивать эту рану природе (если бы ей дали такую воз-
можность) пришлось бы 3000 лет. Вот испортим, отравим уникаль-
ный Байкал, а сколько тысячелетий потребуется земле воссоздать
его в первозданном виде. Воронежские черноземы накапливались
по миллиметрику, по крупице десятками тысячелетий, а развеяли
их по ветру очень быстро.
Жир или соединительные ткани накапливаются в организме
быстро, а нервные клетки очень медленно, а некоторые не вос-
станавливаются совсем.
Русская интеллигенция, подарившая миру десятки замечатель-
ных имен во многих областях искусства и науки, складывалась ве-
ками, психология русского человека - тоже, его характер - тоже.
Восстановимо ли это все, а если восстановимо, то сколько вре-
мени потребуется на это?
Наконец, я должен коснуться еще одной проблемы, оставшейся
в наследство от Ленина и существующей в стране. Эта проблема
как бы скрыта от глаз людей, она как бы «подводна», но она су-
ществует и — что еще более печально — будет существовать не-
определенно долгое время, и нет очевидного способа ее разрешить.
В отличие от многих я утверждаю, что в СССР государственно-
го антисемитизма нет. Покажите мне еврейских детей, которых
не взяли в школу, потому что они еврейские дети. Либо юношей-
евреев, которых не приняли бы в институт по той же причине.
О каком государственном антисемитизме может идти речь, если
в столице государства четверть населения — евреи. Если в Мос-
ковской писательской организации евреев около 80 процентов,
а в других творческих союзах, как-то: в Союзе композиторов,
Союзе художников, Союзе кинематографистов, Союзе журна-
листов, а также в Московской филармонии, в Москонцерте,
на Мосфильме, на телевидении — этот процент не ниже, а быть
может, и выше. Десятки, сотни тысяч учителей, врачей, кан-
дидатов и докторов наук — евреи. Недавно были опубликова-
ны данные, будто евреев в СССР 0,69 процента. Но это не так.
Израильский закон говорит, что евреем считается каждый, кого
родила еврейская мать. Если же еврей отец, то сын его тоже дол-
жен считаться евреем, но после уточнения факта отцовства. Если
исходить из этого положения, то евреев в СССР не 0,69 процен-
та, а между десятью и пятнадцатью миллионами человек. Дело
в том, что большинство евреев по паспорту значатся русскими,
украинцами, узбеками, грузинами и т. д. Скажем, известный пи-
сатель Ю. Трифонов по советскому паспорту значился русским,
но по израильскому правилу был евреем, потому что его родила
еврейская мать.
Я ограничусь этим примером, хотя мог бы перечислить десятки
своих коллег, которые, подобно Трифонову, статистически не входят
в 0,69 процента, на самом же деле принадлежат к еврейской нации.
Григорий Свирский, вероятно, и по паспорту значился евре-
ем (то есть входил в 0,69%), ибо он больше и громче других об-
личал антисемитизм в СССР. Мой однокурсник Наум Мандель
(Коржавин)20, уже будучи в эмиграции, написал даже о Свирском
шутливое стихотворение, как Свирский переехал в Израиль и как
ему сразу стало нечего делать: нет антисемитов и не с кем бороться.
Но даже ведь и Григорий Свирский спокойно окончил Московский
университет, издавал романы (например, «Ленинский проспект»),
стал членом СП СССР и был в Московской писательской органи-
зации видным партийным деятелем (членом парткома). Его жена
тоже окончила университет и стала кандидатом наук.
О каком же антисемитизме может идти речь?
И все же в декларациях Свирского против антисемитизма, как
и в постоянно возбуждаемом вопросе об антисемитизме, есть свой
резон.
Сведения о роли, которую (вольно или невольно) сыграли евреи
в осуществлении Октябрьской революции, а главнее того, в первые
годы утверждения и господства большевизма в России, в годы
«красного террора», вообще руководства страной по крайней мере
до середины 30-х годов, сведения об этой роли просачивались в со-
знание коренного населения и раньше. Теперь же, с наступлением
гласности и (относительной) свободы печати эти смутные сведения
превращаются в знания. Троцкий, Свердлов, Зиновьев, Урицкий,
Каменев, Володарский, Войков, Литвинов, Менжинский, Ягода...
Сотни имен, которые бессмысленно перечислять. Скажем, в первом
составе Совета Народных Комиссаров соотношение евреев к неев-
реям 20:2, в Военном Комиссариате 34:9. Да из этих девяти еще
8 латышей. В составе ЧК русских двое, а евреев 43, комиссаров
в губерниях русских 1, а евреев 21.
И так далее, и так далее во всех сферах управления и руковод-
ства страной. Конечно, вся эта правда об истории Октябрьской
революции и советской власти, становясь достоянием широких
масс коренного населения, не может улучшать отношения его
(коренного населения) к совершителям и сотворителям всех
по существу своему антинародных акций, начиная с убийства
царской семьи, кончая семьюдесятью миллионами расстрелян-
ных без суда и следствия, уморенных голодом или непосильным
лагерным трудом. Закрытие и разорение 92 процентов церквей
и монастырей, уничтожение в одной только Москве 450 старинных
(и прекрасных) храмов, обесцерковление всех городов России (где
было 30-40 храмов, осталось по 3-4), все это в народном сознании
также связывается, увы, с евреями, с их властью в стране.
При всем этом можно категорически, не греша против истины,
утверждать, что прямого, открытого проявления антисемитизма
в стране все же нет, если иметь в виду именно население, а не от-
дельные случаи.
Ни в метро, ни в магазинах (кинотеатрах, театрах, учреждени-
ях), ни на собраниях, ни в быту, ни на рынках, ни в ресторанах
(где люди разогреты парами алкоголя) открытого, прямого про-
явления антиеврейства нет.
Тогда что же есть? О чем же вести разговор? А есть — отношение.
Есть обоюдный ледяной холодок, который ощущается сам по се-
бе, на расстоянии, подобно холодку, которым тянет от айсберга,
от большой ледяной глыбы. Его-то, этот холодок, и ощущал, оче-
видно, Григорий Свирский, борясь с антисемитизмом. Я думаю,
что, положа руку на сердце, Свирский не мог бы назвать случая,
чтобы его кто-нибудь когда-нибудь обозвал, толкнул, ругнул, а тем
более — ударил. Ничего этого не было, но было лишь подспудно
ощущаемое отношение или, даже вернее, сознание этого отноше-
ния. И жить, конечно, становится менее уютно.
Государство может своими способами и средствами (закон, ми-
лиция, армия, наконец) защитить ту или иную социальную либо
национальную прослойку населения, будь то бюрократический
аппарат, номенклатура или евреи, но государство не может за-
ставить сто миллионов, двести миллионов коренного населения
полюбить номенклатуру либо евреев, равно как нельзя заставить
евреев полюбить коренное население.
Эта проблема существеннее продовольственной проблемы
(продовольствие на прилавках магазинов может в конце концов
появиться), существеннее экономических, земледельческих
проблем (они тоже могут в конце концов нормализоваться). Эта
проблема существеннее даже кровавых межнациональных проб-
лем. В конце концов (хотя бы гипотетически и теоретически)
за столом переговоров можно уточнить и закрепить границы
между Азербайджаном и Арменией, Грузией и Осетией, можно
стабилизировать обстановку в этих регионах на десятилетия или
больше, но то, о чем заговорил я, невозможно решить никакими
переговорами (кого с кем?). Никакими уточнениями границ (где
эти границы?). Тут не властен и временной фактор. Эта проблема
будет существовать всегда, вечно, пока существует коренное на-
селение и пока существует самоизолирующаяся от него составная
современного общества.
В первые послереволюционные годы эту проблему решали же-
сточайшим подавлением и физическим уничтожением коренного
населения, смертельным страхом, превращением народа в без-
ликое, послушное население, в бессловесных, неосведомленных,
недумающих рабов. Некоторых экстремистов и сегодня соблазняет
этот путь, они не видят никакого другого способа решения пробле-
мы. Впрочем, пассивное и подспудное отрицательное отношение,
нелюбовь, неприязнь они квалифицируют как активное и воин-
ствующее начало, называя его шовинизмом и черносотенством.
В журнале «Бюллетень Спартаковцев» осенью 1990 года читаем:
«Перекованная интернационалистическая Коммунистическая
партия может быть создана в СССР только в ходе безжалостной
борьбы против великорусского шовинизма (не правда ли, сразу
слышится ленинская интонация? — В. С.). В первую очередь это
означает защиту евреев от поднимающегося потока антисемитского
террора, очистку улиц от новых черносотенцев прямыми действи-
ями пролетариата». (Где террор? - спросим мы.- Кого-нибудь
ударили, обругали, уволили с работы, исключили из школы,
подожгли дачу? И причем тут действия пролетариата? Какого
пролетариата? Уж не считают ли себя пролетариатом педагоги
и медики, киношники и литераторы, эстрадники и художники,
технари-кандидаты и доктора наук, сотрудники бесчисленных
НИИ (научно-исследовательских институтов и т. д. и т. п.)?)
Однако продолжим цитату: «Даже те, кто прячется за самым
“утонченным” русским национализмом (то есть, уточним от се-
бя, те, кто не скрывает, что он русский, кто открыто говорит, что
он любит свой народ, свою русскую культуру, историю, причем
любит ее не в ущерб уважению к другим народам и культурам),
представляют собой смертельно опасную засаду на пути к реше-
нию национальных антагонизмов...» Как поступают со смертельно
опасными засадами, известно каждому.
Таким образом, мы видим, что проблема «национальных ан-
тагонизмов» уходит в перспективу, необозримое будущее, и ее
никак нельзя сбрасывать со счетов, думая и говоря о будущем
государства, точнее сказать, о будущем государстве. Каким оно
будет? Это пока область фантазирования и гадания
Вывод можно сделать только один: большевики, возглавляемые
«вождем и учителем трудящихся всех стран», своего добились.
С Россией как могучим, богатейшим, просвещенным государством
покончено, если не навсегда, то очень и очень надолго.
Что касается конкретно персонажа нашего очерка, то не могу
во второй раз в своей литераторской жизни не обратиться к заклю-
чительным абзацам книги «В.И. Ленин», написанной публицист-
кой Дорой Штурман, родившейся в Харькове, а теперь живущей
в Иерусалиме, потому что лучше не скажешь:
«Победил Ленин в непрестанной борьбе всей своей жизни или по-
терпел поражение? Ответ на этот вопрос мог бы дать только сам Ленин.
Все зависит здесь от того, каков был истинный, глубокий, интимный
стимул его действий, самых жестоких или нелепых.
О Ленине, сколько ни вчитывайся в его сочинения, не скажешь
с уверенностью, — что ему было решительно наплевать на все, кроме
личной власти и сохранения партократии. Если бы последнее было
верно, то это значило бы, что, несмотря на финал его жизни, который,
по личному его ощущению, был, конечно, трагичен, Ленин одержал
одну из грандиознейших политических побед в истории. Но если
для него в самом последнем и личном счете не утратили смысла исход-
ные побуждения его молодости, если он и в самом деле надеялся как-
то, когда-то, в расплывчатом и неопределенном “далеко” осчастливить
человечество, то он потерпел величайшее и непоправимое поражение».
С горечью приходится признать, что все же он одержал «одну
из грандиознейших политических побед», ибо никогда, даже
и в ранней молодости, он не собирался осчастливливать челове-
чество. Таких исходных побуждений у него не было. Как можно
мечтать о счастье людей, не только не любя их, или хотя бы как-то
к ним относясь, но просто-напросто за людей их не считая. Масса,
объект и поле деятельности для эксперимента, для удовлетворения
собственных целей, амбиции. Как может психически и нравственно
нормальный человек устраивать людям счастливую жизнь, унич-
тожая их десятками миллионов?
В марте 1992 года в одной московской газете было опубликовано
интервью с человеком, получившим доступ к архивам, а именно
с Б. М. Пугачевым. Он в этом интервью произнес о Ленине опреде-
ляющее слово, которого я почему-то не употребил в этой книге. Он
говорит: «Письма Ильича характеризуют его как человека крайне
жестокого, более того, как человеконенавистника. Примеры?
Пожалуйста. Вот, скажем, письмо с указаниями Ленина: в слу-
чае отступления красных из Баку он требует сжечь город со всем
населением».
Да, он добился, чего хотел: власти, сокрушения ненавистной
ему России, мести царскому дому. Он (хотя и с нарушением всех
правил игры, с презрительным смехом над этими правилами) все-
таки выиграл свою игру, свою партию.
Следовательно, он чувствовал себя счастливейшим человеком?
Если может чувствовать себя счастливым человек в рас-
цвете лет (54 года), умирающий от прогрессивного паралича.
Припартийный деятель Е. Драбкина свидетельствует, что в по-
следний год своей жизни «Ленин часами сидел в одиночестве
и часто плакал, видимо, не только от бессилия, но и от обиды».
А между тем в его сейфе, как пишет журналист В. Родиков, хра-
нилась чудовищная реликвия: заспиртованная голова Николая II:
«После смерти Ленина была создана комиссия, чтобы описать
документы и бумаги, находившиеся в его сейфе. В комиссию вхо-
дил узкий круг лиц:
Дзержинский, Куйбышев, Сталин... Вскрыли сейф, а там...
сосуд с заспиртованной головой Николая II» (Журнал «Чудеса
и приключения». 1992. № 4-5, стр. 68).
Как в Древнем Египте, каждый новый фараон не считался на-
следником предыдущего, а считался сыном и наследником непо-
средственно бога Ра, так у нас каждый глава государства, генсек,
считался наследником и продолжателем великого Ленина, верным
ленинцем. Про Сталина мы просто говорили, что это — Ленин
сегодня.
Ни Маленков, ни Хрущев не были наследниками Сталина, они
были — верные ленинцы. Брежнев не мог быть продолжателем
дела Хрущева, хотя бы потому, что он разоблачил Хрущева как
волюнтариста. Брежнев был верным ленинцем. Стоит ли говорить,
что верными ленинцами были Андропов и Черненко. Горбачев
много раз заявлял, что он сделал свой выбор еще в молодости,
чуть ли не в детстве, и что он всегда будет верен марксизму, ле-
нинизму, социализму.
Таким образом, на Владимира Ильича Ленина ложится ви-
на не только за все, что он натворил лично с 1917 по 1924 год,
но за все, что, идя по его пути, исполняя его заветы, натворила
созданная им партия.
Если бы судить лично Ленина, то хватило бы для смертного
приговора убийства, например, безвинной царской семьи или
одного безвинного Гумилева, но мы должны сформулировать
обвинение по пунктам.
Невольно придется кое в чем повторить самого себя же, но ради
четкости и полноты формулировок с этим надо смириться. Итак,
партия большевиков РКП(б), ВКП(б), КПСС, созданная Лениным
как инструмент власти и насилия, виновата:
1. ...в том, что ее именем группа революционеров-экстреми-
стов 25 октября 1917 года арестовала Временное правительство,
а позднее разогнала Учредительное собрание, то есть беззаконным
насильственным путем захватила власть в Российской к тому
времени уже республике.
2. ...в том, что власть этой группой была захвачена не только
насильственным, но и обманным путем, не ради благополучия
и процветания многочисленных народов, населяющих страну,
но ради проведения в стране социально-политического экспери-
мента, ради использования населения и всех богатств страны как
ресурсов, материала, сырья, массы для этого эксперимента...
3. ...в том, что, увидев, что 90 процентов населения участвовать
в этом утопическом эксперименте не хотят, захватившие власть
вместо того, чтобы отказаться от эксперимента и самоустраниться,
развязали в стране чудовищный, невиданный террор, в результате
которого была уничтожена более чем третья часть населения...
4. ...в том, что именем партии была развязана кровопролитная
братоубийственная война, а цвет нации, если и уцелел частично
в этой войне, был выброшен за пределы страны...
5. ...в том, что, ради удовлетворения своих политических ам-
биций, именем партии была осуществлена вандалистская акция
убийства царской семьи, невинных детей и женщин...
6. ...в том, что на протяжении своего властвования властите-
ли, отнимая у крестьян весь хлеб, многократно инспирировали
голод, уносивший миллионы жизней, доводивший до людоедства
и детоедства...
7. ...в том, что многочисленные восстания, естественно вспы-
хивавшие против жестокого насилия, подавлялись с еще большей
жестокостью, буквально топились в крови: восстания Путилов-
ское, Колпинское, Ижорское, Кронштадтское, Ярославское,
Рогачевское, Астраханское, Ижевское, Пермское, Пензенское,
Тамбовское, восстания по всей Сибири и по всей Средней Азии...
8. ...в том, что именем партии было произведено массовое ис-
требление донских и кубанских казаков (расказачивание России),
когда войсками ЧОНа уничтожались целые станицы с женщинами
и детьми...
9. ...в том, что под предлогом борьбы с голодом (вызванным
самими же захватчиками власти и страны) были ограблены
и вывезены несметные богатства, накопленные веками в церквах
и монастырях...
10. ...в том, что в местах, где живут мусульмане, были уничто-
жены сотни мечетей и медресе, а также муллы и учителя...
11. ...в том, что в одной только Бурятии в 1936 году было сож-
жено 36 буддийских монастырей (дацанов) вместе со старинными
(тибетскими) библиотеками, историческими, художественными
и материальными ценностями...
12. ...в том, что по всей стране было разрушено более 90 про-
центов монастырей и храмов, а в одной только Москве 450 храмов,
включая великую святыню России — Храм Христа Спасителя...
13. ...в том, что в 1929—1930 годах была проведена насиль-
ственная коллективизация крестьян с уничтожением 6 миллионов
наиболее крепких хозяйств (около 15 миллионов человек), с унич-
тожением, например, в Казахстане, многомиллионных табунов,
отар и стад...
14. ...в том, что коллективизация привела к отчуждению кре-
стьянина от земли, от заинтересованного труда, к тому, что мы те-
перь называем раскрестьяниванием России, к полному захирению
земледелия, к полному запустению деревни, зарастанию земли
сорняками, а плодородных лугов — кочками и кустарником...
15. ...в том, что, имея целью не процветание своего государства
и народа, а призрачную и утопическую мировую революцию,
мировую коммунистическую систему и для того используя пора-
бощенную, изнасилованную страну лишь как источник средств
и ресурсов к осуществлению утопической идеи, именем партии
на протяжении десятилетии шло разграбление богатейшей страны,
шло поспешное варварское сведение лесов, происходил поспешный
варварский сплав древесины по всем рекам, текущим на север, что
приводило как к гибели древесины (топляк), так и к гибели рек,
дно которых выстлано топляком в тридцать слоев, шло опустоше-
ние недр, хищническое выкачивание из них нефти, газа, золота,
якутских алмазов, уральских самоцветов, редких руд, серебра,
и все — на продажу, и все — сырьем; шло выкачивание из наших
лесов пушнины, а из рек — благородных рыб, и все — на прода-
жу, все — мимо коренного населения; шло маниакальное строи-
тельство гигантских плотин, маниакальное создание гигантских
водохранилищ (водогноилищ), что вело к затоплению миллионов
гектаров плодородных лугов и полей; шло погубление уникальных
на земном шаре воронежских черноземов, отравление Байкала,
полное погубление Аральского моря, погубление в Казахстане,
на Алтае, в Хакасии до 30 миллионов гектаров травоносных паст-
бищных степей (целина)...
16. ...в том, что страна в течение десятилетий была покрыта
сетью лагерей, которые перемололи десятки миллионов челове-
ческих жизней...
17. ...в том, что система насилия, угнетения, бесправия раз-
рушила общество как таковое, привела его к дефициту нрав-
ственности, человечности, духовности, что, в свою очередь,
привело к тотальному алкоголизму и к тотальному расцвету
преступности...
18. ...в том, что, поразив людей параличом страха, каждого
пятого человека завербовывали в тайные доносители (сексоты,
стукачи), и таким образом не менее чем пятая часть населения
была дополнительно изнасилована и нравственно развращена,
ибо нельзя же считать нравственно полноценной личностью тай-
ного доносителя, стукача... (Насчет каждого пятого обнародовал
Хрущев, разоблачая деятельность Берии...)
19. ...в том, что, начав лгать с первого дня господствования
в стране, партия лгала на протяжении семидесяти с лишним лет
и, продолжая во многом лгать и сегодня, приучила население
ко лжи, сделав ложь законом жизни в стране и тем самым допол-
нительно, сверх всяких мер развратив население нравственно и мо-
рально. Ложь была нужна партии и состояла в том, что диктатура
группы революционеров экстремистов выдавалась за диктатуру
пролетариата, что эта группа интеллигентов (полуинтеллиген-
тов) — экстремистов сама провозгласила себя авангардом рабочего
класса и крестьянства.
Ложь состояла в том, что ограбление страны выдавалось за за-
боту о благе народа, что невиданное порабощение человека (людей)
выдавалось за невиданную свободу, что обнищание населения
выдавалось за процветание, что, короче говоря, все черное вы-
давалось за белое...
20. ...в том, что правящая группа людей именем партии
и от имени партии на протяжении десятилетий навязывала насе-
лению страны свою волю, не терпя никакого непослушания и даже
инакомыслия, тем самым извратив психологию людей, превратив
их в покорных и безмолвных рабов (непокорные и небезмолвные
изымались и уничтожались)...
21. ...в том, что именем партии целые народы были выброшены
из своих исторических мест обитания в казахстанские степи, в пу-
стыни и в тайгу, где эти народы на 3/4 погибли: немцы Поволжья,
чечены, ингуши, карачаевцы, крымские татары, балкарцы, гру-
зинские турки...
22. ...в том, что, имея целью утопическую (то есть неосуще-
ствимую) идею мировой революции и мировой коммунистической
системы, партия содержала десятки «дочерних» партий и режимов
с их партийными газетами, тоталитарными структурами в раз-
личных странах мира, пытаясь разложить народы, натравить
одну часть народа на другую, что приводило к братоубийственным
кровопролитиям, террору, дестабилизации, а там, где удавалось
добиться хоть частичного успеха, — к развалу экономики, голоду,
обнищанию...
23. ...в том, что в результате всех своих действий партия (а она
всегда ведь была у нас правящей и ведущей народы вперед) довела
страну до последней черты, ввергнув ее в такую пучину экономи-
ческих, демографических, социальных, межнациональных, эко-
логических бедствий, что теперь неизвестно, как из этой пучины
выкарабкаться.
Итак, двадцать три пункта обвинения.
Встать, суд идет!..
Если бы было так. Но никогда никакого суда не будет. Некого
судить, да и что толку судить. Миллионы погубленных не вернешь.
Разграбленные и разбазаренные богатства не вернешь. Высо-
чайшую духовность российского общества, культуру, красоту зем-
ли, доброту, величие России, нераспятую, неистерзанную Россию
не вернешь. Не потому ли все чаще всплывают в памяти и про себя
твердятся слова русского поэта, изгнанника, тоже жертвы все
тех же черных, дьявольских сил:
Поздно, поздно, никто не ответит,
И душа никому не простит21.
В. В. КОЖИНОВ
Россия. Век ХХ-й (1901 -1939).
История страны от 1901 года
до «загадочного» 1937 года.
(Опыт беспристрастного исследования)
Введение
О возможной точке зрения
на Российскую революцию
История России в нашем столетии являет собой прежде всего
историю Революции. Я пишу это слово с заглавной буквы (так,
между прочим, писал его полтора столетия назад в своих историо-
софских стихотворениях и статьях Ф. И. Тютчев1, хотя он имел
в виду, понятно, европейскую — прежде всего французскую —
Революцию, развертывавшуюся с 1780-х по 1870-е годы), ибо речь
идет не о каких-либо, пусть значительнейших, но все же отдельных
революционных событиях, свершившихся в 1905, 1917, 1929
и т. п. годах, а о многосторонней, но в конечном счете целостной
исторической динамике, определившей путь России с самого на-
чала нашего века и до сего дня.
Два года назад исполнилось 80 лет со времени «пика» Рево-
люции — Февральского и Октябрьского переворотов 1917 года;
срок немалый, но едва ли есть основания утверждать, что исто-
рики выработали действительно объективное, беспристрастное
понимание хода событий. И, конечно, мое сочинение — это именно
и только опыт исследования, но, надеюсь, в той или иной степени
пролагающий путь к пониманию нашей истории XX века.
Революция предстает как результат действий различных и даже,
казалось бы, совершенно несовместимых социально-политических
сил, ставивших перед собой свои, особенные цели. Общим для этих
сил было отвержение российского социально-политического
устройства, что выражалось в едином для них лозунге «Свобода!
Освобождение!», имевшем в виду ликвидацию исторически сло-
жившихся «ограничений» в сфере экономики, права, политики,
идеологии.
Характерно, что явившиеся на политическую сцену на рубеже
XIX—XX вв. группы предшественников и большевистской, и вро-
де бы крайне далекой от нее конституционно-демократической
(кадетской) партий с самого начала поставили этот лозунг во гла-
ву угла, назвав себя «Союзом борьбы за освобождение рабочего
класса» (его возглавил будущий вождь большевиков В. И. Ленин)
и «Союзом Освобождения» (его глава И. И. Петрункевич2 впослед-
ствии стал председателем ЦК кадетской партии).
Сегодня большевики и кадеты кажутся абсолютно чуждыми
друг другу, но вспомним, что видный политический деятель того
времени П. Б. Струве3 сначала тесно сотрудничал с В. И. Лениным
и даже составлял Манифест Российской социал-демократической
рабочей партии (РСДРП; в ее рамках в 1903 году сформировал-
ся большевизм), а в 1905 году стал одним из лидеров кадетской
партии.
Или другой менее известный - - факт: С. М. Киров (Костриков)4,
вначале связанный с РСДРП, в 1909 году на долгое время ока-
зался в русле кадетской партии, став даже ведущим сотрудником
северо-кавказской кадетской газеты «Терек», и лишь накануне
Октябрьского переворота «вернулся» в РСДРП(б), а впослед-
ствии был одним из главных ее «вождей» (см. об этом, напри-
мер: Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизм политической власти
в 1930-е годы. М., 1996, с. 120-121).
Вообще необходимо осознать, что почти все политические те-
чения начала XX века были, если выразиться попросту, «за Ре-
волюцию» , и переход Кирова из РСДРП к кадетам вовсе не означал
отказа от революционных устремлений. Мне, вероятно, напомнят,
что большевики обличали кадетов как «контрреволюционеров».
Но ведь и кадеты, в свою очередь, клеймили «контрреволюцио-
нерами» самих большевиков. И эти взаимные обвинения вполне
закономерны и понятны: дело здесь прежде всего в том, что каж-
дая из партий претендовала на главенство в Революции и, далее,
в долженствующем создаться после ее победы новом социально-
политическом устройстве.
Очень показательно в этом смысле «противоречие», содержа-
щееся в новейшем (3-м) издании «Большой советской энцикло-
педии». В статье о кадетах (ее авторы — историки А. Я. Аврех
и Н. Ф. Славин) эта партия вместе с ее предшественником, «Союзом
Освобождения», квалифицирована как «партия контрреволю-
ционной либерально-монархической буржуазии» (т. 11, с. 389),
однако в статье той же самой БСЭ «Союз Освобождения», состав-
ленной известным специалистом в этой области историографии,
К.Ф. Шацилло, читаем: «Большевики во главе с В. И. Лениным
выступали против попыток “Союза Освобождения” захватить
руководство революционно-освободительным движением и одно-
временно боролись за высвобождение из-под влияния либералов
радикального крыла “Союза Освобождения”...» (т, 24, с. 272).
Если бы кадеты действительно были контрреволюционной
партией, едва ли вообще мог встать вопрос об их «руководстве
революционно-освободительным движением», и едва ли в этой
партии имелось бы «радикальное (то есть особо “левое”) крыло».
Тем не менее в сочинениях советских историков кадеты, как
правило, предстают в качестве «контрреволюционной» силы, а «ан-
тисоветские» (эмигрантские, зарубежные и в настоящее время мно-
гие «бывшие советские» или «постсоветские») историки нередко
усматривают «контрреволюционность», напротив, в большевиках,
которые, захватив власть, не дали «освободить» Россию, к чему,
мол, стремились кадеты (а также эсеры, меньшевики и т. д.).
Как уже сказано, взаимные обвинения из уст кадетских и боль-
шевистских деятелей были естественным порождением полити-
ческого соперничества. Однако совершенно иной характер имеют
подобные обвинения, когда они появляются в позднейших сочи-
нениях историков: эти обвинения означают, что историк по сути
дела отказывается от беспристрастного анализа, который вроде бы
призвана осуществлять историография, и рассматривает ход
Революции как бы глазами одной из участвовавших в ней партий.
Сегодня всем ясно, что советская историография, изучавшая
Революцию всецело с «точки зрения» большевиков, никак не могла
быть действительно объективной (достаточно сказать, что роль
большевиков в событиях 1903—1916 годов крайне преувеличива-
лась; на самом деле они обрели первостепенное значение только
летом 1917 года). Но нынешние сочинения историков, фактически
избирающих «точкой отсчета» для взгляда на Революцию кадетов
либо, скажем, эсеров, в сущности еще более далеки от объективно-
го понимания хода истории,— более потому, что кадеты и эсеры
потерпели поражение, и смотреть на ход Революции их глазами
едва ли плодотворное дело.
Необходимо четко осознать принципиальное различие между
задачами, встающими перед нами в отношении современности,
настоящего, сегодняшней ситуации в политике, экономике и т. д.,
и, с другой стороны, теми целями, которые встают при нашем об-
ращении к более или менее отдаленному прошлому, к тому, что
уже стало историей.
Когда мы имеем дело с современностью, у нас есть возможность
(разумеется, именно и только возможность, далеко не всегда
осуществляемая) оказать реальное воздействие на ход событий,
конечный результат которых пока неизвестен и может оказаться
различным. Поэтому, в частности, вполне понятны и уместны
наша поддержка той или иной политической силы, представ-
ляющейся нам наиболее «позитивной» и способной победить
в развертывающейся сегодня борьбе, а также наше стремление
воспринимать действительность с точки зрения этой силы. Однако
в прошлом (что вполне понятно) уже ничего нельзя изменить,
результат развертывавшейся в нем борьбы известен, и любая
попытка ставить вопрос о том, что результат-де мог быть иным,
в конечном счете вредит пониманию реального хода истории:
мы неизбежно начинаем размышлять не столько о том, что со-
вершилось, сколько о том, что, по нашему мнению, могло совер-
шиться, и «возможность» в той или иной мере заслоняет от нас
историческую действительность. Это, к сожалению, типично
для нынешних сочинений о Революции.
Вместе с тем нельзя не видеть, что пока еще крайне трудно,
пожалуй, даже вообще невозможно изучать ход Революции,
полностью отрешившись от нашего отношения к действовавшим
с начала XX века политическим силам. В более или менее отда-
ленном будущем, когда уместно будет сказать словами поэта, что
«страсти улеглись», подлинная объективность станет, очевидно,
достижимой целью. Но сегодня, в наши дни, когда на политической
сцене появляются течения, открыто провозглашающие себя «про-
должателями» дела тех или иных возникших в начале века партий
(от радикально социалистических до принципиально «капитали-
стических»), требования смотреть на Революцию с совершенно
«нейтральной» точки зрения являются заведомо утопичными.
Что такое Революция?
Выдвижение столь «глобального» вопроса может показаться
чем-то странным: ведь речь шла об одном определенном явлении
эпохи Революции — «черносотенстве» — и вдруг ставится задача
осмыслить сущность этой эпохи вообще, в целом. Но, — о чем уже
сказано, — взгляд на Революцию, при котором в качестве своего
рода точки отсчета избирается «черносотенство» — неприми-
римый враг Революции, — имеет немалые и, быть может, даже
особенные, исключительные преимущества.
Выше говорилось о том, что именно и только «черносотенцы»
ясно предвидели чудовищные результаты революционных потря-
сений. Не менее существенно и их понимание действительного,
реального состояния России в конце XIX — начале XX века.
Либералы и — тем более — революционеры на все лады тверди-
ли о безнадежной застойности или даже безысходном умирании
страны, — что они объясняли, понятно, ее «никуда не годным»
экономическим, социальным и — прежде всего — политиче-
ским строем. Без самого радикального изменения этого строя
Россия, мол, не только не будет развиваться, но и в ближайшее
время перестанет существовать. Именно такое «понимание» ча-
ще всего и толкало людей к революционной деятельности. Один
из виднейших «черносотенных» идеологов, Л. А. Тихомиров3
(в 1992 году вышло новое издание его содержательного трактата
«Монархическая государственность»), который в молодые годы
был не просто революционером, но одним из вожаков народо-
вольцев, с точным знанием дела писал в своей исповедальной
книге «Почему я перестал быть революционером?» (М., 1895),
что на путь кровавого террора его бывших сподвижников вело
внедренное в них убеждение, согласно которому в России-де «ни-
чего нельзя делать» (с. 45), и вообще «Россия находится на краю
гибели, и погибнет чуть не завтра, если не будет спасена чрезвы-
чайными революционными мерами» (с. 56).
Это убеждение — пусть и не всегда в столь заостренной форме —
владело сознанием большинства идеологов в эпоху Революции.
А после 1917 года пропаганда вдалбливала в души безоговорочный
тезис о том, что-де только революционный переворот спас Россию
от неотвратимой и близкой смерти. Между тем реальное бытие
России конца XIX — начала XX века совершенно не соответствовало
сему диагнозу. В1913 году В. В. Розанов6 опубликовал свои воспо-
минания о знаменитом «черносотенце» А. С. Суворине (1834-1911)7,
где передал, в частности, такое его размышление.
« Все мы жалуемся каждый день, что ничего нам не удает-
ся, во всем мы отстали». На деле же «за мою жизнь... Россия
до такой степени страшно выросла... во всем, что едва веришь.
Россия — страшно растет, а мы только этого не замечаем...»*.
Розанов добавил, что именно этим пониманием порождены были
замечательные суворинские ежегодные издания «Вся Россия»,
«Весь Петербург», «Вся Москва» и т. п., где «указана, исчислена
и переименована вся торговая, промышленная, деятельная, вся
хозяйственная Россия» (с. 19).
Любопытно, что уже после 1917 года прекрасный поэт Михаил
Кузмин8 (в свое время — член Союза русского народа) воспел эти
суворинские издания в своем свободном стихе, говоря о наслаж-
дении просто «перечислить»
Все губернии, города
Села и веси,
Какими сохранила их
Русская память.
Костромская, Ярославская,
Нижегородская, Казанская,
Владимирская, Московская,
Смоленская, Псковская...
И тогда
(Неожиданно и смело)
Преподнести
Страницы из «Всего Петербурга»
Хотя бы за 1913 год —
Торговые дома
Оптовые, особенно;
Кожевенные, шорные.
Рыбные, колбасные,
Мануфактуры, писчебумажные,
Кондитерские, хлебопекарни
Какое-то библейское изобилие...
* Розанов В. В. Из припоминаний и мыслей об А. С. Суворине. М., 1992, с. 18.
Пароходства... Волга.
Подумайте, Волга!
Где не только (поверьте)
И есть,
Что Стенькин курган...
Возьмем всего только двадцатилетие, с 1893 по 1913 год;
без особо сложных разысканий можно убедиться, что Россия
за этот краткий период выросла поистине «страшно» (по суво-
ринскому слову). Население увеличилось почти на 50 миллионов
человек (с 122 до 171 млн) — то есть на 40 процентов; средне-
годовой урожай зерновых — с 39 млн тонн до 72 млн тонн, сле-
довательно почти вдвое (на 85 процентов), добыча угля — в 5 раз
(от 7,2 млн тонн до 35,4 млн тонн), выплавка железа и стали —
более чем в 4 раза (от 0,9 млн тонн до 4,3 млн тонн) и т. д. и т. п.
Правда, по основным показателям промышленного производства
Россия была все же позади наиболее развитых в этом отношении
стран, — о чем не переставали и не перестают до сих пор кричать
ее хулители. Но от кого Россия «отставала»? Всего только от трех
специфических стран «протестантского капитализма», где непре-
рывный промышленный рост являл собой как бы важнейшую до-
бродетель и цель существованиям, — Великобритании, Германии
и США. «Отставание» от еще одной промышленно развитой
страны, Франции, в 1913 году было, в сущности, небольшим (до-
быча угля в России и Франции — 35,4 млн тонн и 43,8 млн тонн,
выплавка железа и стали — 4,3 млн тонн и 6,9 млн тонн и т. п.).
А других промышленных «соперников» у России в тогдашнем
мире просто не имелось... Могут возразить, что Россия намного
превосходила Францию по количеству населения и, значит, резко
отставала от нее с точки зрения «душевого» производства; однако
в 1913 году Французская (как и Британская, и Германская) им-
перия владела огромными территориями на других континентах
и потому была сопоставима с Российской и в этом плане (общее
население Французской империи в 1913-м — более 100 млн).
Французский экономист Эдмон Тэри по заданию своего пра-
вительства приехал в 1913 году в Россию, тщательно изучил
состояние ее хозяйства и издал свой отчет-обзор под названием
«Экономическое преобразование России». В 1986 году этот отчет
был переиздан в Париже, и в предисловии к нему совершенно
справедливо сказано: «Тот, кто внимательно прочтет этот бес-
пристрастный анализ, поймет, что Россия перед революцией
экономически была здоровой, богатой страной, стремительно
идущей вперед» *.
Впрочем, дело не только в этом. Едва ли уместно (хотя многие
поступают именно так) судить о состоянии и развитии страны
в начале XX века исключительно — или даже хотя бы главным
образом — на основе ее собственно экономических, хозяйственных
показателей. Ведь тогда придется прийти к выводу, что в 1913 году
такие, скажем, страны, как Италия и тем более Испания, находи-
лись по сравнению с Великобританией и Германией — да и даже
с самой Россией! — в глубочайшем упадке, в состоянии полней-
шего ничтожества.
Нельзя, например, отрицать, что очень существенным показа-
телем состояния страны являлось тогда положение в ее книгоиз-
дательском деле. Ведь книги — в их многообразии — это своего
рода «инобытие» всего бытия страны, запечатлевающее так или
иначе любые его стороны и грани; книжное богатство, без сомне-
ния, порождается богатством самой жизни.
В 1893 году в России было издано 7783 различных книги
(общим тиражом 27,2 млн экз.), а в 1913-м — уже 34006 (ти-
ражом 133 млн экз.), то есть в 4,5 раза больше и по названиям
и по тиражу (кстати сказать, предшествующий, 1912 год был еще
более «урожайным» — 34630 книг). Дабы правильно оценить
эту информацию, следует знать, что в 1913 году в России вышло
книг почти столько же, сколько в том же году в Англии (12379),
США (12 230) и Франции (10 758), вместе взятых (35 367)! С Россией
в этом отношении соперничала одна только Германия (35078 книг
в 1913 году), но, имея самую развитую полиграфическую базу,
немецкие издатели исполняли многочисленные заказы других
стран и, в частности, самой России, хотя книги эти (более 10 000)
учитывались все же в качестве германской продукции**.
Можно бы привести еще множество самых различных фактов,
подтверждающих мощный и стремительный рост, всестороннее
развитие России в конце XIX — начале XX века, — от экономики
и быта до искусства и философии, но здесь, конечно, для этого нет
* Тэри Э. Россия в 1914 г. Экономический обзор. Paris, 1986, с. 1.
** Назаров А. И. Книга в советском обществе. М., 1964, с. 28.
места. К тому же (что уже отмечено) одно только книжное богат-
ство так или иначе свидетельствует о богатстве породившего его
многообразного бытия страны. Сам тот факт, что Россия в 1913 году
была первой книжной державой мира, невозможно переоценить.
Тем не менее тогдашние либералы и прогрессисты, стара-
ясь не замечать очевидности, на все голоса кричали о том, что-
де Россия, в сравнении с Западом, пустыня и царство тьмы. Правда,
после 1917 года некоторые из них как бы опомнились. Среди них —
и известный, по-своему блестящий публицист и историк культуры
Г. П. Федотов (1886-1951), который в 1904 году вступил в РСДРП
и достаточно результативно действовал в ней, но позднее начал
«праветь». А в послереволюционном сочинении открыто «каялся»:
«Мы не хотели поклониться России — царице, венчанной цар-
ской короной... Вместе с Владимиром Печериным проклинали
мы Россию, с Марксом ненавидели ее... Еще недавно мы верили
(не обладая способностью понять и даже просто увидеть. — В. К.),
что Россия страшно бедна культурой, какое-то дикое, девствен-
ное поле. Нужно было, чтобы Толстой и Достоевский сделались
учителями человечества, чтобы пилигримы потянулись с Запада
изучать русскую красоту, быт, древность, музыку, и лишь тогда
мы огляделись вокруг нас. И что же? Россия — не нищая, а на-
сыщенная тысячелетней культурой страна предстала взорам...
не обещание, а зрелый плод. Попробуйте ее отмыслить и насколько
беднее станет без нее культурное человечество... Мир может быть
не в состоянии жить без России. Ее спасение есть дело всемирной
культуры».
Далее Федотов высказал даже и понимание того, что русская
культура выросла не на пустом месте: «Плоть России есть та хо-
зяйственно-политическая ткань, вне которой нет бытия народного,
нет и русской культуры. Плоть России есть государство русское...
Мы помогли разбить его своею ненавистью или равнодушием.
Тяжко будет искупление этой вины» *.
Казалось бы, следует только порадоваться этому прозрению
и этому покаянию Федотова. Но, во-первых, очень уж чувствуется,
что он прямо-таки наслаждался своей покаянной медитацией —
смотрите, мол, какой я хороший... Помог разбить русское государ-
ство, а теперь, поняв, наконец, что оно значило, готов искупать
«Вопросы философии», 1990, № 8, с. 133-136.
свою вину. Впрочем, даже и в определении этой вины присутствует
явная ложь: активный член РСДРП, оказывается, всего лишь
«помогал» разбить русское государство «своею ненавистью или
равнодушием» — то есть некими своими внутренними состояни-
ями. Однако это еще далеко не самое главное. Федотов заявляет
здесь же: «Мы знаем, мы помним. Она была. Великая Россия. И она
будет. Но народ, в ужасных и непонятных ему страданиях, потерял
память о России — о самом себе. Сейчас она живет в нас... В нас
должно совершиться рождение великой России... Мы требовали
от России самоотречения... И Россия мертва. Искупая грех... мы
должны отбросить брезгливость к телу, к материально государ-
ственному процессу. Мы будем заново строить это тело» (с. 136).
Итак, вырисовывается по меньшей мере удивительная картина.
Эти самые «мы» только после «умерщвления» с их «помощью»
России и подсказок с Запада «огляделись вокруг», и их «взорам»
впервые предстала великая страна. Но далее выясняется, что
лишь эти «мы» и обладают-де таким знанием, и именно и только
эти «мы» способны воскресить Россию...
* * *
Экскурс в «федотовскую» идеологию (имевшую и имеющую
немало горячих почитателей) выявил, надо думать, некоторые
существенные черты «революционного сознания». Возвратимся
теперь к проблеме мощного и стремительного развития России
в конце XIX — начале XX века. Либеральная, революционная
и, позднее, советская пропаганда вбивала в головы людей пред-
ставление, согласно которому Россия переживала тогда застой
и чуть ли не упадок, из которого ее, мол, и вырвала Революция.
И мало кто задумывался над тем, что великие революции
совершаются не от слабости, а от силы, не от недостаточности,
а от избытка.
Английская революция 1640-х годов разразилась вскоре после
того, как страна стала «владычицей морей», закрепилась в мире
от Индии до Америки; этой революции непосредственно пред-
шествовало славнейшее время Шекспира (как в России — время
Достоевского и Толстого). Франция к концу XVIII века была обще-
признанным центром всей европейской цивилизации, а победо-
носное шествие наполеоновской армии ясно свидетельствовало
о тогдашней исключительной мощи страны. И в том, и в другом
случае перед нами, в сущности, пик. апогей истории этих стран —
и именно он породил революции...
Было бы абсурдно, если бы в России дело обстояло противопо-
ложным образом. И если вспомнить хотя бы несколько самых раз-
личных, но, без сомнения, подлинно «изобильных» воплощений
русского бытия 1890 1910-х годов — таких как Транссибирская
магистраль, свободное хождение золотых монет, столыпинское
освоение целины на востоке, всемирный триумф Художественного
театра, титаническая деятельность Менделеева0, тысячи превос-
ходных зданий в пышном стиле русского модерна, празднование
Трехсотлетия Дома Романовых, наивысший расцвет русской жи-
вописи в творчестве Нестерова, Врубеля, Кустодиева10 и других —
станет ясно, что говорить о каком-либо «упадке» просто нелепо.
В трактате французского политика и историософа Алексиса
Токвиля11 «Старый порядок и Революция» — одном из наиболее
проницательных размышлений на эту тему — показано, в част-
ности, следующее: « Порядок вещей, уничтожаемый Революцией,
почти всегда бывает лучше того, который непосредственно ему
предшествовал». Франция 1780-х годов ни в коей мере не нахо-
дилась — продолжает свою мысль Токвиль — «в упадке; скорее
можно было сказать в это время, что нет границ ее преуспеянию...
Лет за двадцать пред тем на будущее не возлагали никаких надежд;
теперь от будущего ждут всего. Предвкушение этого неслыханного
блаженства, ожидаемого в близком будущем, делало людей равно-
душными к тем благам, которыми они уже обладали, и увлекало
их к неизведанному» *.
(Здесь нельзя не напомнить мифа о «прогрессе», о котором шла
речь в первой главе моего сочинения и который выступал в качестве
своего рода подмены религии.)
Преуспевающие российские предприниматели и купцы по-
лагали, что кардинальное изменение социально-политического
строя приведет их к совсем уже безграничным достижениям,
и бросали миллионы антиправительственным партиям (включая
большевиков!). Интеллигенция тем более была убеждена в своем
и всеобщем процветании при грядущем новом строе; нынешнее же
Токвиль. Старый порядок и Революция. М., 1905, с. 196-197.
положение образованного сословия в России представлялось ей
ничтожным и ужасающим, и она, скажем, не обращала никакого
внимания на тот факт, что в России к 1914 году было 127 ты-
сяч студентов — больше, чем в тогдашних Германии (79,6 тыс.)
и Франции (42 тыс.) вместе взятых* (то есть дело обстояло при-
мерно так же, как и в книгоиздании).
Стоит еще сообщить, что расхожее утверждение о «неграмотной»
России, которая после 1917 года вдруг стала быстро превращаться
в грамотную,— это заведомая дезинформация. Действительно
большая доля неграмотных приходилась в 1917 году, во-первых,
на старшие возрасты и, во-вторых, на женщин, которые тогда были
всецело погружены в семейный быт, где грамотность не была чем-то
существенно нужным. Что же касается, например, мужчин, всту-
павших в жизнь в 1890-1900-х годах, — то есть мужчин, которым
к 1917 году было от 20 до 30 лет, — то даже в российской деревне
70 процентов из них были грамотными, а в городах грамотные
составляли в этом возрасте 87,4 процента**. Это означало, что
в молодой части рабочего класса неграмотных было всего лишь
немногим более 10 процентов.
О рабочих следует сказать особо, ибо многие убеждены, что
революционные акции в России совершала некая полунищая про-
летарская «голытьба». Как раз напротив, решающую роль играли
здесь квалифицированные и вполне прилично оплачиваемые лю-
ди, — те, кого называют «рабочей аристократией».
Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на любую фото-
графию 1900-1910-х годов, запечатлевшую революционных рабо-
чих: по их одежде, прическе, ухоженности усов и бороды, осанке
и выражению лиц их легко можно принять за представителей
привилегированных сословий. Это были люди, которые, подоб-
но предпринимателям и интеллигенции, стремились не просто
к более обеспеченной жизни (она у них вовсе и не была скудной),
но хотели получить свою долю власти, высоко поднять свое обще-
ственное положение. Вот хотя бы одно весомое свидетельство.
Н.С. Хрущев12 вспоминал впоследствии: «Когда до революции
я работал слесарем и зарабатывал свои 40 50 рублей в месяц,
то был материально лучше обеспечен, чем когда работал секре-
* См.: Миронов Б. Н. История в цифрах. Л., 1992, с. 136.
** Там же, с. 82, 83.
тарем Московского областного и городского комитетов партии» *
(то есть в 1935 1937 гг.; партаппаратные «привилегии» утвер-
дились с 1938 г.). Для правильного понимания хрущевских слов
следует знать, что даже в Петербурге (в провинции цены были еще
ниже) килограмм хлеба стоил тогда 5 коп., мяса — 30 коп. (стоит
сказать и о «деликатесных» продуктах: 100 граммов шоколада —
15 коп., осетрины — 8 коп.); метр сукна — 3 руб., а добротная
кожаная обувь — 7 руб. и т.д. Кроме того, к 1917 году Хрущеву
было лишь 23 года, и он, конечно, не являлся по-настоящему ква-
лифицированным рабочим, который мог получать в 1910-х годах
и по 100 руб. в месяц.
Короче говоря, рабочий класс России к 1917 году вовсе не был
тем скопищем полуголодных и полуодетых людей, каковым его
пытались представить советские историки. Правда, накануне
Февраля в Петербурге уже началась разруха (в частности, впервые
за двухвековую историю города в нем образовались очереди за хле-
бом — их тогда называли «хвосты», а слово «очередь» в данном
значении появилось лишь в советское время), но это было только
последним толчком, поводом. Революция самым интенсивным об-
разом назревала и готовилась по меньшей мере с начала 1890-х го-
дов. Уже в 1901 году Горький изобразил впечатляющую фигуру
рабочего Нила (пьеса «Мещане»),— мощного, независимого,
достаточно много зарабатывающего и по-своему образованного
человека, безоговорочно претендующего на роль хозяина России.
Итак, в России были три основных силы — предпринимате-
ли, интеллигенты и наиболее развитой слой рабочих, — которые
активнейше стремились сокрушить существующий в стране
порядок — и стремились вовсе не из-за скудости своего бытия,
но скорее напротив — от «избыточности»; их возможности, их
энергия и воля, как им представлялось, не умещались в рамках
этого порядка...
Естественно встает вопрос о преобладающей части населения
России — крестьянстве. Казалось бы, именно оно должно было
решать судьбу страны и, разумеется, судьбу Революции. Однако
десятки миллионов крестьян, рассеянные на громадном простран-
стве России, в разных частях которой сложились существенно раз-
личные условия, не представляли собой сколько-нибудь единой,
«Вопросы истории», 1992, № 2-3, с. 82.
способной к решающему действию силы. Так, в 1905-1906 годах
русское крестьянство приняло весьма активное участие в выборах
в 1-ю Государственную думу; достаточно сказать, что почти поло-
вина ее депутатов (231 человек) были крестьянами. Но, как пока-
зано в обстоятельном исследовании историка С. М. Сидельникова
«Образование и деятельность Первой государственной думы»
(М., 1962), политические «пристрастия» крестьянства тех или
иных губерний, уездов и даже волостей резко отличались друг
от друга; это ясно выразилось в крестьянском отборе «уполномо-
ченных» (которые, в свою очередь, избирали депутатов Думы):
«В одних волостях избирали лишь крестьян... демократически
настроенных, в других - ...по взглядам своим преимущественно
правых и черносотенцев» (с. 138).
Вообще-то сотни тысяч крестьян в то время всецело поддер-
живали «черносотенцев», но это не могло привести к весомым
результатам, ибо дело Революции решалось в «столицах», в «цен-
тре» , который — поскольку Россия издавна была принципиально
«централизованной» в политическом отношении страной — мог
более или менее легко навязать свое решение провинциям.
И еще один пример. В 1917 году крестьянство в своем большин-
стве проголосовало на выборах в Учредительное собрание за эсе-
ровских кандидатов, выступавших с программой национализации
земли (а это целиком соответствовало заветной крестьянской
мысли, согласно которой земля — Божья), и в результате эсеры
получили в Собрании преобладающее большинство. Но когда по-
утру 6 января 1918 года большевики «разогнали» неугодное им
Собрание, крестьянство в сущности ничего не сделало для защиты
своих избранников (да и как оно могло это сделать - организовать
всеобщий крестьянский поход на Петроград?).
Наконец, нельзя не остановиться на одной связанной с крестьян-
ством проблеме — вернее, целом узле проблем, которые чаще всего
толкуются тенденциозно или просто ошибочно. Крестьянство,
количественно составлявшее основу населения России, не мог-
ло быть самостоятельной, активной и весомой политической
(и, в частности, революционной) силой в силу бедности, весьма
низкого жизненного уровня его преобладающего большинства.
Совершенно ложно представление, согласно которому революции
устраивают нищие и голодные: они борются за выживание, у них
нет ни сил, ни средств, ни времени готовить революции. Правда,
они способны на отчаянные бунты, которые в условиях уже под-
готовленной другими силами революции могут сыграть огромную
разрушительную роль; но именно и только в уже созданной крити-
ческой ситуации (так, множество крестьянских бунтов происходило
в России и в XIX веке, но они не вели ни к каким существенным
последствиям).
Ныне многие авторы склонны всячески идеализировать поло-
жение крестьянства до 1917 — или, точнее, 1914 года. Ссылаются,
в частности, на то, что Россия тогда «кормила Европу». Однако
Европу кормили вовсе не крестьяне, а крупные и технически ос-
нащенные хозяйства сумевших приспособиться к новым условиям
помещиков или разбогатевших выходцев из крестьян, использу-
ющие массу наемных работников. Когда же после 1917 года эти
хозяйства были уничтожены, оказалось, что хлеба на продажу
(и не только для внешнего, но и для внутреннего рынка), товар-
ного хлеба в России весьма немного (вопрос этот был исследован
виднейшим экономистом В. С. Немчиновым13, и его выводы по-
служили главным и решающим доводом в пользу немедленного
создания колхозов и совхозов). Крестьяне же — и до 1917 года
и после него — сами потребляли основное количество выращива-
емого ими хлеба, — притом, многим из них не хватало этого хлеба
до нового урожая...
Все это, казалось бы, противоречит сказанному выше о бур-
ном росте России. Какой же рост, если составляющие преобла-
дающее большинство населения крестьяне в массе своей бедны?
Но, во-первых, и в жизни крестьянства в начале века были не-
сомненные сдвиги. А с другой стороны, самое мощное развитие
не могло за краткий срок преобразовать бытие огромного и раз-
бросанного по стране сословия. Средние урожаи хлебов пока еще
оставались весьма низкими — от 6,7 центнера с гектара пшеницы
до 12,1 — кукурузы...
И крестьян легко было поднять на бунты, «подкреплявшие»
революционные акции в столицах. А кроме того, для главных ре-
волюционных сил — предпринимателей, интеллигенции и квали-
фицированных рабочих — бедность большинства крестьян (а также
определенной массы «деклассированныхэлементов» — «босяков»,
воспетых Горьким и другими) являлась необходимым и безотказ-
но действующим аргументом в их борьбе против строя. Есть все
основания полагать, что в конечном счете всестороннее развитие
России подняло бы уровень жизни крестьян. Но поборники «про-
гресса» были уверены, что, изменив политический строй, они
могут без всяких помех повести всех к полному благоденствию...
Возвратимся еще раз к трем основным силам, которые «делали»
Революцию. Их несло на гребне той могучей волны стремительного
роста, который переживала Россия. Выше цитировались справед-
ливые слова из предисловия к изданному в 1914 году отчету фран-
цузского экономиста Э. Тэри, — слова о « здоровой, богатой стране,
стремительно идущей вперед». Но вслед за этой фразой сказано:
«Революция — не естественный итог предшествующего раз-
вития, а несчастье, постигшее Россию». И вот это уже весьма
неточное суждение. Нет, именно невиданно бурный и чрезвы-
чайно — в сущности чрезмерно — быстрый рост «естественно»
вылился, претворился в Революцию.
Об этом еще в 1912 году с острейшей тревогой говорил на за-
седании Русского собрания известный в то время писатель (Лев
Толстой сказал в 1909 году, что у него «прекрасный язык, на-
родный») и «черносотенный» деятель И. А. Родионов: «...русская
душа с тысячами смутных хотений, с тысячами неосознанных
возможностей, подобно безбрежному океану, разливается — че-
рез край... Великий народ... создавший мировую державу, не мог
не быть обладателем такой воли, которая двигает горами... И народ
доспел теперь до революции...
Я не верю в Россию... не верю в ее будущность, если она не-
медленно не свернет на другую дорогу с того расточительного
и гибельного пути жизни, по которому она с некоторого времени
(с 1890-х гг. — В. К.) пошла. Потенциальная сила народа тогда
только внушает веру в себя, когда она расходуется в меру... У нас же
этот Божеский закон нарушен» **.
Напомню еще раз переданные Розановым слова Суворина
о том, что на его глазах «Россия страшно выросла во всем». Ведь
не случайно же — хотя и, наверное, неосознанно — сорвался с его
губ такой вроде бы неуместный эпитет! *
* Родионов И. А. Два доклада. СПб., 1912, с. 79, 77, 71.
Часто говорят, что слабость России накануне 1917 года доказы-
вается ее «поражением» в тогдашней мировой войне. Но это, в сущ-
ности, беспочвенная клевета. За три года войны немцы не смогли
занять ни одного клочка собственно русской земли (они захватили
только часть входившей в состав империи территории Польши,
а русские войска в то же время заняли не меньшую часть земель,
принадлежавших Австро-Венгерской империи). Достаточно срав-
нить 1914 год с 1941-м, когда немцы, в сущности, всего за три
месяца (если не считать их собственных «остановок» для подтя-
гивания тылов) дошли аж до Москвы, чтобы понять: ни о каком
«поражении» в 1914 — начале 1917 года говорить не приходится.
Очень осведомленный и весьма умный Уинстон Черчилль14,
наслушавшись речей о «поражении России», написал в 1927 году:
«Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй
принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не спо-
собную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией
и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления.
Силу Российской импершт мы можем измерить по ударам, которые
она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчер-
паемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил,
на которые она оказалась способна... Держа победу уже в руках,
она пала на землю заживо... пожираемая червями» *.
Впрочем, Черчилль не усматривает причину гибели Российской
империи именно в том, что она, как он утверждает, развила неис-
черпаемые силы, развила чрезмерно. Грозную опасность, таящу-
юся в «страшном» росте России, видели, пожалуй, одни только
«черносотенцы». Прогрессистским и либеральным идеологам всех
мастей, напротив, мнилось, что Россия развивается-де недостаточ-
но быстро и широко (или даже вообще будто бы стоит на месте),
они постоянно стремились сокрушить преграды, мешающие «дви-
жению вперед». И это была поистине безнадежная слепота людей,
мчащихся в могучем потоке и не замечающих этого. Большинство
из них в какой-то момент ужаснулось, но было уже поздно... И тог-
да они — опять-таки большинство — начали доказывать, что их
прекрасная устремленность была чем-то или кем-то искажена,
испорчена, превращена в свою противоположность.
Цит. по кн.: Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II. Мюнхен,
1949, т. II, с. 256, 257.
Это был заведомо неверный диагноз; все, что делалось в России
с 1890-х годов, и не могло завершиться иначе! Действительно
мудрые люди — хотя их и теперь со злобой называют «черно-
сотенцами» — ясно предвидели этот итог задолго до 1917 года.
Выше приводилось честное признание одного из кадетских ли-
деров В. А. Маклакова15, согласно которому «правые» в своих
предвидениях оказались всецело правыми. И сам факт, что все
происшедшее было совершенно точно предвидено (хотя бы в цити-
рованной записке П. Н. Дурново), свидетельствует о неотвратимой
закономерности происшедшего, — хотя либералы и тем более
революционеры вплоть до 1917 года с полным пренебрежением
отвергали «черносотенные» пророчества.
А после 1917 года многие либералы и революционеры взялись
«исправлять» якобы кем-то искаженную историю. Ради этого была
начата тяжелейшая гражданская война.
В течение многих лет официальная пропаганда стремилась
доказать, что Белая армия вела войну для восстановления «са-
модержавия, православия, народности». И в конце концов это
было принято на веру чуть ли не всеми. Не буду скрывать, что
и сам я в свое время — в 1960-х годах — полагал, что Белая ар-
мия имела целью воскрешение той исторической России, перед
которой преклонялись Гоголь и Достоевский, Леонтьев и Розанов.
Помню, как, пролетая четверть с лишним века назад в самолете
над Екатеринодаром (я не называл его Краснодаром), несколько
человек торжественно встали, чтобы почтить память павшего
здесь «Лавра Георгиевича» (Корнилова)16, как мы благоговейно
взирали на возлюбленную «Александра Васильевича» (Колчака)17
А. В. Тимиреву, которая дожила до 1975 года...
Сейчас такие жесты стали общей модой, и многие видят во всех
генералах и офицерах Белой армии жертвенных (пусть и тщетных)
спасителей русской монархии... Однако перед нами глубочайшее
заблуждение. Один из виднейших деятелей Белой армии, генерал-
лейтенант Я. А. Слащов-Крымский18 поведал в своих предельно
искренних воспоминаниях, что по политическим убеждениям эта
армия представала как «мешанина кадетствующих и октябриству-
ющих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов... “Боже Царя
храни...” провозглашали только отдельные тупицы (то есть люди,
не понимавшие основную направленность белых. — В. К.), а масса
Добровольческой армии надеялась на “учредилку”, избранную
по “четыреххвостке”, так что, по-видимому, эсеровский элемент
преобладал» *.
Впрочем, обратимся к главным вождям Белой армии. Все они —
«выдвиженцы» кадетско-эсеровского Временного правительства.
Не буду останавливаться на беззастенчиво предавшем своего
Государя и занявшем его пост Верховного главнокомандующего
М. В. Алексееве19, поскольку он не так уж знаменит. Но вот широ-
ко популярные Л. Г. Корнилов и А. И. Деникин20. К Февралю они
были всего только командирами корпусов, то есть стояли в ряду
многих десятков тогдашних военачальников. В 1917 году за нелепо
краткий срок в несколько месяцев они перепрыгивают через ряд
ступенек должностной иерархии. Корнилов становится сначала
Главнокомандующим войсками Петроградского военного округа
и первым делом — уже 7 марта — лично арестовывает царскую
семью... Затем он командует армией, фронтом и, наконец, на-
значается Верховным главнокомандующим. Деникин в марте же
из комкора превращается в начальника штаба Ставки Верховного
главнокомандования, а затем получает в руки Западный фронт...
Необходимо иметь в виду при этом, что Временное прави-
тельство провело очень большую «чистку» в армии. Лучший со-
временный знаток военной истории А. К. Кавтарадзе сообщает:
«Временное правительство уволило из армии сотни генералов,
занимавших при самодержавии высшие строевые и администра-
тивные посты... Многие генералы, отрицательно относившиеся
к проводимым в армии реформам... уходили из армии сами»**.
Совершенно иной была судьба Корнилова и Деникина.
Всем известно, что оба эти генерала вступили позднее в острый
конфликт с Керенским; однако это был скорее результат борьбы
за власть, нежели последствие каких-либо глубоких расхождений.
Вице-адмирал А. В. Колчак к Февралю был на более высокой
ступени, чем эти два генерала; он командовал Черноморским
флотом. Вскоре после переворота его призывают в Петроград,
чтобы отдать в его руки важнейший Балтийский флот. Чуть ли
не первое, что он делает, приехав в столицу, — идет на поклон
к патриарху РСДРП Г. В. Плеханову...21 Назначение Колчака,
Слащов-Крымский Я. А. Белый Крым 1920 г. М., 1990, с. 40.
Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. М.,
1988, с. 30.
который тут же был произведен в «полные» адмиралы, на Балтику
в силу разных обстоятельств отложили, и Временное правитель-
ство отправляет его с некой до сих пор не вполне ясной миссией
в США (официально речь шла всего-навсего об «обмене опытом»
в минном деле, но по меньшей мере странно, что подобная роль
предоставляется одному из ведущих адмиралов...). Из США Колчак
через Японию и Китай прибывает в сопровождении представите-
лей Антанты в Омск, чтобы стать военным министром, а позднее
главой созданного здесь ранее эсеровско-кадетского правитель-
ства. Едва ли не главным «иностранным» советником Колчака
оказывается в Омске капитан французской армии (в которую он
поступил в 1914 году), родной брат-погодок Я.М. Свердлова22
и приемный сын А. М. Горького (Пешкова) Зиновий Пешков, еще
в июле 1917 года назначенный представителем французского пра-
вительства при Керенском, а позднее явившийся (как и Колчак,
через Японию и Китай) в Сибирь...
Перед нами поистине поразительная ситуация: в красной
Москве тогда исключительно важную — вторую после Ленина —
роль играет Яков Свердлов, а в белом Омске в качестве влиятель-
нейшего советника пребывает его родной брат Зиновий! Невольно
вспоминаешь широко известное стихотворение Юрия Кузнецова
«Маркитанты»... При этом нельзя еще не напомнить, что имен-
но Колчак был объявлен тогда Верховным правителем России,
которому — пусть хотя бы формально — подчинялись все без ис-
ключения белые.
Все эти и другие подобные факты, раскрывающие характер
белого движения, отнюдь не являются в настоящее время некими
тайнами за семью печатями (хотя кое-что в них остается сугу-
бо таинственным); они изложены по документальным данным
в целом ряде общедоступных исследований. Но в общем сознании
эти факты не присутствуют. Так, например, в новейших кино-
фильмах, изображающих белых (а таких фильмов было немало)
последние обычно представлены в качестве истовых монархистов.
Разумеется, в составе Белой армии были и монархисты, но они,
если и действовали, то сугубо тайно и к тому же подвергались
слежке, а подчас и репрессиям.
В конце концов Белая армия никак не могла — если бы даже
и хотела — идти на бой ради восстановления монархии, поскольку
Запад (Антанта), обеспечивающий ее материально (без его помощи
она была бы бессильна) и поддерживавший морально, ни в коем
случае не согласился бы с «монархической» линией (ибо это оз-
начало бы воскрешение той реальной великой России, которую
Запад рассматривал как опаснейшую соперницу).
* * *
Итак, в гражданской войне столкнулись две по сути своей
«революционных» силы. Отсюда и крайняя жестокость борьбы.
Для консерваторов (а монархисты, без сомнения, консервативны
по определению) вовсе не характерна агрессивность, они видят
свою цель в том, чтобы сохранить, а не завоевать.
В высшей степени характерно, что Николай II23 без борьбы от-
рекся от престола, ибо, как сказано в его Манифесте от 2 марта
1917 года, «почли Мы долгом совести облегчить народу нашему
тесное единение и сплочение...»
Но об этом мы будем говорить в следующей главе. Отмечу
еще, что многое из того, о чем было сказано выше, имеет прямое
отношение к сегодняшним проблемам, но для выявления сей
«переклички» необходимо охарактеризовать еще ряд сторон эпохи
Революции.
Что же в действительности
произошло в 1917 году?
На этот вопрос за восемьдесят лет были даны самые различ-
ные, даже прямо противоположные ответы, и сегодня они более
или менее знакомы внимательным читателям. Но остается поч-
ти не известной либо преподносится в крайне искаженном виде
точка зрения «черносотенцев», их ответ на этот нелегкий вопрос.
Выше не раз было показано, что «черносотенцы», не осле-
пленные иллюзорной идеей прогресса, задолго до 1917 года ясно
предвидели действительные плоды победы Революции, далеко
превосходя в этом отношении каких-либо иных идеологов (так,
член Главного совета Союза русского народа П.Ф. Булацель24
провидчески — хотя и тщетно — взывал в 1916 году к либералам:
«Вы готовите могилу себе и миллионам ни в чем не повинных
граждан»). Естественно предположить, что и непосредственно
в 1917-м и последующих годах «черносотенцы» глубже и яснее,
чем кто-либо, понимали происходящее, и потому их суждения
имеют первостепенное значение.
Начать уместно с того, что сегодня явно господствует мнение
о большевистском перевороте 25 октября (7 ноября) 1917 года
как о роковом акте уничтожения Русского государства, который,
в свою очередь, привел к многообразным тяжелейшим последстви-
ям, начиная с распада страны. Но это заведомая неправда, хотя
о ней вещали и вещают многие влиятельные идеологи. Гибель
Русского государства стала необратимым фактом уже 2(15) марта
1917 года, когда был опубликован так называемый «приказ № 1»
Он исходил от Центрального исполнительного комитета (ЦИК)
Петроградского — по существу Всероссийского — совета рабочих
и солдатских депутатов, где большевики до сентября 1917 года
ни в коей мере не играли руководящей роли; непосредственным
составителем «приказа» был секретарь ЦИК, знаменитый тогда
адвокат Н. Д. Соколов (1870-1928)25, сделавший еще в 1900-х го-
дах блистательную карьеру на многочисленных политических
процессах, где он главным образом защищал всяческих террори-
стов. Соколов выступал как «внефракционный социал-демократ».
«Приказ № 1» обращенный к армии, требовал, в частности, «не-
медленно выбрать комитеты из выборных представителей (торопли-
вое составление текста привело к назойливому повтору: «выбрать...
из выборных». — В. К.) от нижних чинов... Всякого рода оружие...
должно находиться в распоряжении... комитетов и ни в коем случае
не выдаваться офицерам... Солдаты ни в чем не могут быть умалены
в тех правах, коими пользуются все граждане...» * и т. д.
Если вдуматься в эти категорические фразы, станет ясно, что
дело шло о полнейшем уничтожении созданной в течение столе-
тий армии — станового хребта государства; одно уже демагоги-
ческое положение о том, что «свобода» солдата не может быть
ограничена «ни в чем», означало ликвидацию самого института
армии. Не следует забывать к тому же, что «приказ» отдавался
в условиях грандиозной мировой войны. и под ружьем в России
* Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. М.,
1981, с. 18.
было около одиннадцати миллионов человек; кстати, последний
военный министр Временного правительства А. И. Верховский
свидетельствовал, что приказ № 1 был отпечатан «в девяти мил-
лионах экземпляров» I*
Для лучшего понимания ситуации следует обрисовать об-
стоятельства появления приказа. 2 марта Соколов явился с его
текстом, — который уже был опубликован в утреннем выпуске
«Известий Петроградского совета»,— перед только что обра-
зованным Временным правительством. Один из его членов,
В. Н. Львов26, рассказал об этом в своем мемуаре, опубликованном
вскоре же, в 1918 году: «... быстрыми шагами к нашему столу под-
ходит Н.Д. Соколов и просит нас познакомиться с содержанием
принесенной им бумаги... Это был знаменитый приказ номер
первый... После его прочтения Гучков (военный министр. — В. К.)
немедленно заявил, что приказ... немыслим, и вышел из комна-
ты. Милюков (министр иностранных дел. — В. К.) стал убеждать
Соколова в совершенной невозможности опубликования этого
приказа (он не знал, что газету с его текстом уже начали рас-
пространять. — В. К.)... Наконец, и Милюков27 в изнеможении
встал и отошел от стола... я (то есть В. Н. Львов, обер-прокурор
Синода. — В, К.) вскочил со стула и со свойственной мне горячно-
стью закричал Соколову, что эта бумага, принесенная им, есть пре-
ступление перед родиной... Керенский (тогда — министр юстиции,
с 5 мая — военный, а с 8 июля — глава правительства. — В. К.)
подбежал ко мне и закричал: “Владимир Николаевич, молчите,
молчите!”, затем схватил Соколова за руку, увел его быстро в дру-
гую комнату и запер за собой дверь...» **.
А став 5 мая военным министром, Керенский всего через че-
тыре дня издал свой «Приказ по армии и флоту», очень близкий
по содержанию к Соколовскому; его стали называть «декларацией
прав солдата». Впоследствии генерал А.И. Деникин писал, что
«эта “декларация прав”... окончательно подорвала все устои ар-
мии»***. Впрочем, еще 16 июля 1917 года, выступая в присутствии
Керенского (тогда уже премьера) Деникин не без дерзости заявил:
* Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959, с. 207.
** Цит по кн.: Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства
первого состава. Л., 1980, с. 69.
*** Деникин А. И. Очерки русской смуты // Вопросы истории. 1990, № 8, с. 78.
«Когда повторяют на каждом шагу (это, кстати, характерно
и для наших дней. — В. К.), что причиной развала армии послу-
жили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили
другие...» Не считая, по-видимому, «тактичным» прямо назвать
имена виновников, генерал сказал далее: «Развалило армию во-
енное законодательство последних месяцев» (цит. изд., с. 114);
присутствующие ясно понимали, что «военными законодателями»
были Соколов и сам Керенский (кстати, в литературе есть непра-
вильные сведения, что Деникин будто бы все же назвал тогда имя
Керенского).
Но нельзя не сказать, что «прозрение» Деникина фатально
запоздало. Ведь согласился же он 5 апреля (то есть через месяц
с лишним после опубликования приказа № 1) стать начальником
штаба Верховного главнокомандующего, а 31 мая (то есть вслед
за появлением «декларации прав солдата») — главнокомандующим
Западным фронтом. Лишь 27 августа генерал порвал с Керенским,
но армии к тому времени уже, в сущности, не было...
Необходимо вглядеться в фигуру Соколова. Ныне о нем знают
немногие. Характерно, что в изданном в 1993 году биографическом
словаре «Политические деятели России. 1917» статьи о Соколове
нет, — хотя там представлено более 300 лиц, сыгравших ту или
иную роль в 1917 году (большинство из них с этой точки зрения
значительно уступает Соколову). Впрочем, и в 1917 году его власт-
ное воздействие на ход событий казалось не вполне объяснимым.
Так, автор созданного по горячим следам и наиболее подробного
рассказа о 1917 годе (и сам активнейший деятель того времени)
Н.Н. Суханов-Гиммер28 явно удивлялся, как он писал, «везде
бывавшему и все знающему Н.Д. Соколову, одному из главных
работников первого периода революции»*. Лишь гораздо позд-
нее стало известно, что Соколов, как и Керенский, был одним
из руководителей российского масонства тех лет, членом его не-
многочисленного «Верховного совета» (Суханов, кстати сказать,
тоже принадлежал к масонству, но занимал в нем гораздо более
низкую ступень). Нельзя не отметить также, что Соколов в свое
время положил начало политической карьере Керенского (тот
был одиннадцатью годами моложе), устроив ему в 1906 году при-
глашение на громкий процесс над прибалтийскими террористами,
Суханов Н. Н. Записки о революции. М., 1990, т. 1, с. 53.
после которого этот тогда безвестный адвокат в одночасье стал
знаменитостью.
И к настоящему времени неопровержимо доказано, что россий-
ское масонство XX века, начавшее свою историю еще в 1906 году,
явилось решающей силой Февраля прежде всего именно потому,
что в нем слились воедино влиятельные деятели различных партий
и движений, выступавших на политической сцене более или менее
разрозненно. Скрепленные клятвой перед своим и одновременно
высокоразвитым западноевропейским масонством (о чем еще
пойдет речь), эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно
несовместимые деятели - от октябристов до меньшевиков - ста-
ли дисциплинированно и целеустремленно осуществлять единую
задачу. В результате был создан своего рода мощный кулак, раз-
рушивший государство и армию... Масонам в Феврале удалось
быстро разрушить государство, но затем они оказались совершенно
бессильными и менее чем через восемь месяцев потеряли власть,
не сумев оказать, по сути дела, ровно никакого сопротивления
новому, Октябрьскому, перевороту.
В советской историографии господствовала точка зрения, со-
гласно которой народное бунтарство между Февралем и Октябрем
было-де борьбой за социализм-коммунизм против буржуазной
(или хотя бы примиренческой по отношению к буржуазному,
капиталистическому пути) власти, а мятежи после Октября
являлись, мол, уже делом «кулаков» и других «буржуазных
элементов». Как бы в противовес этому в последнее время была
выдвинута концепция всенародной борьбы против социализма-
коммунизма в послеоктябрьское время, — концепция, наиболее
широко разработанная эмигрантским историком и демографом
М.С. Бернштамом.
И та и другая точки зрения (и сугубо советская, и столь же су-
губо «антисоветская») едва ли верны...
Советская историография пыталась доказывать, что это «сти-
хийное движение» было по своей сути «классовым» и вскоре
пошло-де за большевиками. А нынешний «антисоветский» исто-
рик М.С. Бернштам, напротив, настаивает на том, что после
Октября народное движение было всецело направлено против
социализма-коммунизма (ту же точку зрения — независимо
от этого эмигранта — выдвигал в ряде недавних своих сочинений
и В. А. Солоухин29).
Бунин30, который прямо и непосредственно наблюдал «русский
бунт», словно предвидя появление в будущем сочинений, подобных
бернштамовскому, записал в дневнике 5 мая 1919 года: «...мужи-
ки... на десятки верст разрушают железную дорогу (будто бы для то-
го, чтобы “не пропустить” коммунизм.— В. К.). Плохо верю в их
“идейность”. Вероятно, впоследствии это будет рассматриваться
как “борьба народа с большевиками”... дело заключается... в охоте
к разбойничьей, вольной жизни, которой снова охвачены теперь
сотни тысяч...» (указ, соч., с. 112).
Нельзя не заметить, что М. С. Бернштам — по сути дела, подоб-
но ортодоксальным советским историкам — предлагает «классо-
вое», или, во всяком случае, политическое толкование «русского
бунта» (как антикоммунистического),— хотя и «оценивает»
антикоммунизм совсем по-иному, чем советская историография.
В высшей степени характерно, что он опирается в своей работе
почти исключительно на большевистские тезисы и исследования.
«В. И. Ленин...— с удовлетворением констатирует, например,
М. С. Бернштам, — указывал, что эта сила крестьянского и обще-
народного повстанчества или, в его терминах, мелкобуржуазной
стихии, оказалась для коммунистического режима опаснее всех
белых армий вместе взятых»*. Действительно, В. И. Ленин —
кстати сказать, в полном согласии с приведенными выше сужде-
ниями Л. Д. Троцкого — не раз утверждал, что «мелкобуржуазная
анархическая стихия» представляет собой «опасность, во много
раз (даже так! — В. К.) превышающую всех Деникиных, Колчаков
и Юденичей, сложенных вместе» (т. 43. с. 18), что она — «самый
опасный враг пролетарской диктатуры» (там же, с. 32).
После разрушения веками существовавшего государства на-
род явно не хотел признавать никаких форм государственности.
Об этом горестно писал в феврале 1918 года видный меньше-
вистский деятель, а впоследствии один из ведущих советских
дипломатов, И. М. Майский (Ляховецкий, 1884 1975)31: «...когда
великий переворот 1917 г. (имеется в виду Февраль. — В. К.) смел
с лица земли старый режим, когда раздались оковы, и народ по-
Бернштам М. Стороны в гражданской войне 1917-1922 гг. М., 1992, с. 21.
чувствовал, что он свободен, что нет больше внешних преград,
мешающих выявлению его воли и желаний,— он, это большое
дитя, наивно решил, что настал великий момент осуществления
тысячелетнего царства блаженства, которое должно ему принести
не только частичное, но и полное освобождение» *.
И, взяв в октябре власть, большевики в течение длительного
времени боролись вовсе не за социализм-коммунизм, а за удержа-
ние и упрочение власти, — хотя мало кто из них сознавал это с дей-
ствительной ясностью. То, что было названо периодом «военного
коммунизма» (1918 — начало 1921 года), на деле являло собой «бе-
шеную» , по слову Троцкого, борьбу за утверждение власти, а не соз-
дание определенной социально-экономической системы; в высшей
степени характерно, что, так или иначе утвердив к 1921 году гра-
ницы и устои государства, большевики провозгласили «новую»
экономическую политику (НЭП), которая в действительности была
вовсе не «новой», ибо по сути дела возвращала страну к прежним
хозяйственным и бытовым основам. Реальное «строительство» со-
циализма-коммунизма началось лишь к концу 1920-х годов.
Сами большевики определяли НЭП как свое «отступление»
в экономической сфере, но это в сущности миф, ибо «отступать»
можно от чего-то уже достигнутого. Между тем к 1921 году пода-
вляющее большинство — примерно 90 процентов — промышлен-
ных предприятий просто не работало (ни по капиталистически,
ни по коммунистически), а крестьяне работали и жили, в общем,
так же, как и до 1917 года (хотя имели до 1921 года очень мало
возможностей для торговли своей продукцией). Слово «отсту-
пление» призвано было, в сущности, «успокоить» тех, кто считал
Россию уже в каком-то смысле социалистически-коммунистиче-
ской страной: Россия, мол, только на некоторое время вернется
от коммунизма к старым экономическим порядкам.
Подлинно глубокий историк и мыслитель Л. П. Карсавин32,
высланный за границу в ноябре 1922 года, писал в своем трак-
тате, изданном в следующем же, 1923 году в Берлине: «Тысячи
наивных коммунистов... искренне верили в то, что, закрывая
рынки и “уничтожая капитал”, они вводят социализм... Но раз-
ве нет непрерывной связи этой политики с экономическими
Минувшее. Исторический альманах. I. М., 1990, с. 309.
мерами последних царских министров, с программою того же
Ритгиха (министр земледелия в 1916 — начале 1917 г. — В. К.)?
Возможно ли было в стране с бегущей по всем дорогам армией,
с разрушающимся транспортом... спасти города от абсолютного
голода иначе, как реквизируя и распределяя, грабя банки, магази-
ны, рынки, прекращая свободную торговлю? Даже этими героиче-
скими средствами достигалось спасение от голодной смерти только
части городского населения и вместе с ним правительственного
аппарата: другая часть вымирала. И можно ли было заставить ра-
ботать необходимый для всей этой политики аппарат — матросов,
красноармейцев, юнцов-революционеров иначе, как с помощью
понятных и давно знакомых им по социалистической пропаган-
де лозунгов?., коммунистическая идеология (так называемый
“военный коммунизм”. — В. К.) оказалась полезною этикеткою
для жестокой необходимости... И не мудрено, что, плывя по те-
чению, большевики воображали, будто вводят коммунизм»*.
В свете всего этого становится ясно, что народ в первые годы после
Октября (как и после Февраля) оказывал сопротивление новой
власти (причем любой власти — и красных, и белых), а не еще
не существовавшему тогда социализму-коммунизму. И главная,
поглощающая все основные усилия задача большевиков состояла
тогда — хотя они мало или даже совсем не осознавали это — в ут-
верждении и укреплении власти как таковой.
Михаил Пришвин33 — единственный из крупнейших писате-
лей, проживший все эти годы в деревне — записал 11 сентября
1922 года: «...крестьянин потому идет против коммуны, что он
идет против власти».
Р. S. Когда эта глава моего сочинения уже была сдана в набор,
на прилавках появилась книга <...> У. Лакера «Черная сотня.
Происхождение русского фашизма», изданная в Москве «при под-
держке» пресловутого «Фонда Сороса». Благодаря этой «поддерж-
ке» книга вышла немалым в нынешних условиях тиражом и про-
дается по весьма низкой цене. Поэтому было бы неправильным
умолчать о ней в этом сочинении.
Нечто подобное фашизму, без сомнения, имело место в Рос-
сии XX века. Так, например, 17 сентября 1918 года в одной из вли-
* Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993, с. 307-309.
ятельнейших тогда газет, «Северная коммуна», было опублико-
вано следующее беспрецедентное требование члена ЦК РКПб)
и председателя Петросовета Г.Е. Зиновьева34 (с 1919-го — глава
Коминтерна): « Мы должны увлечь за собой девяносто миллионов
из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя
говорить — их надо уничтожать» *. И, как было показано выше,
за последующие четыре года жертвами стало даже в два раза боль-
ше людей — примерно 20 (а не 10) миллионов...
Но Лакер об этом даже не упоминает и пытается углядеть фа-
шизм в совсем иных явлениях; к тому же он определяет его уже
в самом заглавии книги как «русский». Основы этого фашизма
заложил, как утверждает Лакер, Союз русского народа, который,
оказывается, исповедовал «расизм»**,— как и впоследствии
германские фашисты. Написав об этом, Лакер, по всей вероят-
ности, испугался, что лживость его утверждения будет слишком
очевидна, и счел нужным сделать оговорку: «Чистокровный, при-
митивный расизм нельзя было внедрять в стране, где половина
населения была нерусского происхождения... Можно было еще
взять курс на изгнание или уничтожение всех нерусских, однако
такое решение было бы чересчур радикальным для партии, кото-
рая хотя и шла к фашизму, но была еще далека от этих неясных
целей» (с. 64-65).
Итак, Союз русского народа вообще-то жаждал изгнать или
уничтожить «всех нерусских», однако еще не дозрел до этого;
к тому же было, так сказать, и объективное препятствие: половину
населения Империи составляли-де «нерусские».
Что сказать по этому поводу? Провозглашение половины насе-
ления Империи «нерусским» — это фальсификация, грубая даже
и для уровня Лакера. Ведь любой чуть-чуть знакомый с проблемой
человек знает, что для Союза русского народа «русскими» явля-
лись в равной мере все три восточнославянских племени, более
того, самыми многочисленными сторонниками Союз располагал
среди малороссов-украинцев. И потому русские (великороссы,
малороссы и белорусы) составляли не 50, а около 70 процентов
населения страны.
* Цит. по кн.: История советской литературы. Новый взгляд. 4.2. М.. 1990.
с. 28.
** Лакер У. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М., 1994, с. 64.
Но, может быть, Лакер прав по отношению к остальным 30 про-
центам, и Союз русского народа если и не уничтожал их, то во вся-
ком случае относился к ним как к враждебным чужакам? Забавно,
что сам Лакер тут же себя опровергает. Ему хочется дискредити-
ровать «черносотенцев» во всех возможных аспектах и, стремясь
показать их национальную «несостоятельность», он сообщает, что
немало видных «черносотенных» деятелей «было нерусского про-
исхождения: Пуришкевич, Грингмут, Бутми де Кацман, Крушеван,
генерал Каульбарс, Левендаль, Энгельгардт, Плеве, Пеликан,
генерал Рано. Рихтер-Шванебах и другие» (с. 69). Перечень таких
нерусских лидеров «черносотенства» можно продолжать и про-
должать. Но как это совместить с «расизмом» — или хотя бы с на-
ционализмом — Союза русского народа? Что это за националисты,
которые избирают в качестве вожаков многочисленных людей
иного национального происхождения?
Впрочем, к насквозь лживой книге Лакера мы еще вернемся;
здесь же нельзя не сказать об его рассуждении о российском ма-
сонстве XX века, поскольку я подробно рассматривал эту тему.
Лакер не отрицает (да это и невозможно) существование масо-
нов в революционной России, но без всяких аргументов утверж-
дает, что они не играли хоть сколько-нибудь существенной роли.
Их «миссия» в Феврале — это-де выдумка нескольких эмигрантов
и современных русских историков. Трудно поверить, что Лакер ни-
чего не знает о целом ряде работ западных историков (Л. Хаймсон,
Б. Нортон, Н. Смит, Б. Элкин и др.)*» пришедших, в сущности,
к тем же выводам, что и их русские коллеги. Словом, перед нами
опять заведомая ложь.
Впрочем, это обычный «прием» Лакера. Так, например, он
упоминает коллективный труд «Погромы: противоеврейское
насилие в новейшей русской истории», изданный в 1992 году
Кембриджским университетом (я писал о нем; см. «Наш современ-
ник», 1994, № 8, с. 138 140), и даже дает ему высокую оценку:
«Глубокое исследование причин и обстоятельств погромов» (с. 56).
В этом труде показано, в частности, что «черносотенцы» отнюдь
не устраивали погромов. Однако Лакер всего через две страни-
цы беспардонно пишет, что-де Н.Е. Марков35 планировал, как
«в грядущих погромах погибнут все евреи, до последнего» (с. 59).
* См. библиографию в жури. «Вопросы истории», 1989, № 6, с. 35—38.
Но на каких же основаниях Лакер отвергает все многочисленные
исследования о роли масонства в Февральской революции? А край-
не просто: он ссылается на написанную еще в 1981 году книгу
воинствующего советского историка А. Я. Авреха «Масонство
и революция», которая якобы содержит истину в последней ин-
станции (с. 20). Из книги Авреха можно узнать, что историки,
говорящие о роли масонства, «практически отвергают марксист-
ско-ленинскую концепцию развития революционного процесса
в России» *. Это в самом деле так, и Аврех — вслед за «академиком
И. И. Минцем», на статью которого он почтительно ссылается
в своей книге, — ринулся отстаивать сию концепцию.
Так что Лакер хочет он того или не хочет оказывается
единомышленникам Авреха и Минца. Могут возразить, что
в книге Лакера есть нападки на тех или иных коммунистов. Это
действительно так, но с одним в высшей степени многозначитель-
ным уточнением: Лакеру не нравятся те коммунисты, которые
хоть в какой-либо мере склонны к патриотизму. Истинный враг
для Лакера — вовсе не коммунизм (в любом смысле этого слова),
но Россия. И это необходимо осознать каждому, кто возьмет в ру-
ки его книгу, — как, кстати сказать, и многие другие западные
сочинения о России...
Вожди и история
В подавляющем большинстве нынешних сочинений о первых
послереволюционных десятилетиях предпринят кардинальнейший
«пересмотр» тех представлений об этом периоде истории, которые
господствовали ранее. Произошла своего рода замена знака плюс
на минус: то, что рассматривалось как исторические победы и до-
стижения, стали толковать в качестве поражений и бед. Притом
нередко этим самым «пересмотром» занимаются авторы, которые
еще десять, максимум пятнадцать лет назад писали нечто прямо
противоположное...
Естественно, что многих людей возмущает или по меньшей
мерю смущает такое положение вещей, но проблема все же не столь
проста, как может показаться с первого взгляда. Выше уже шла
речь об относительности и в конечном счете мнимости понятия
Аврех А. Я. Масонство и революция. М., 1990, с. 18.
«прогресс», которое, строго говоря, являет собой мобилизующий
и обнадеживающий людей миф, ибо в силу всеобщих законов
бытия любое приобретение неизбежно оборачивается не менее
существенными потерями. Так, например, ныне все более широкие
круги людей осознают, что гигантские победы в сфере научно-
технического прогресса, завоеванные в нашем столетии, ставят
под вопрос самое бытие человечества (и даже жизнь на Земле
вообще).
Поэтому переосмысление каких-либо явлений и событий исто-
рии, в результате которого то, что толковалось как победа, предста-
ет как поражение, не является чем-то абсурдным, — хотя, конечно,
такое переосмысление должно быть подлинно основательным
и тщательно аргументированным (ныне же многие пересмотры
явно легковесны и бездоказательны).
Но есть и другая сторона проблемы «пересмотра». В течение
долгого времени все исторические победы и достижения препод-
носились как плоды разумения и деяния «вождей» — Ленина
и Сталина. Хотя к XX веку было выработано — в том числе,
кстати сказать, и в марксистских сочинениях достаточно
объективное понимание роли личности в истории, внедряемая
в массы идеология с ним, в сущности, не считалась, заставляя
подчиняться себе и профессиональных историков. И ход событий
с 1917 по 1953 год оказывался в основном попросту выражением
деятельности вождей...
Но вот в чем странный и даже нелепый парадокс: авторы, кото-
рые со второй половины 1980-х годов начали взапуски проклинать
Сталина, а затем Ленина, всецело сохранили в себе внушенное
господствовавшей до 1956 года идеологией убеждение, что все
происходившее после 1917 года в стране — результат мысли и воли
вождей! Правда, теперь они толковали эти результаты как тяжкие
беды и поражения, но самая основа, фундамент их понимания
истории остался прежним!* Перед нами, по сути дела, пресловутый
«культ личности» — пусть и «наизнанку» (ниже будут приведены
конкретные образчики этого сегодняшнего культа — например,
в сочинениях о 1937-м годе и о Великой Отечественной войне).
* См., например: Антонов-Овсеенко А. Сталин без маски. М., 1990; Волко-
гонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. В двух
книгах. М., 1989; Радзинский Э. Сталин. М., 1997.
Разумеется, объективный ход истории так или иначе выра-
жался, проявлялся и в действиях вождей, но совершенно несо-
стоятельно представление, согласно которому историческое бытие
громадной страны, так или иначе связанное с бытием мира в целом,
являлось выражением мысли и воли вождей. Между тем именно
такое представление в той или иной мере присутствует в множестве
нынешних сочинений.
И надо прямо сказать, что их авторы находятся в зависимости —
конечно, бессознательной — от той идеологии, которая была внедре-
на в массовое сознание много лет назад, — идеологии, внушавшей,
что все совершавшееся в стране — плод личных, собственных,
в конце концов, своевольных «решений» Ленина и Сталина.
И для начала обратимся к ряду конкретных «решений» Сталина,
дабы убедиться, что они были продиктованы ходом самой истории,
а не его личными «замыслами».
* * *
Вот хотя бы первое по времени (конец 1924-1925 гг.) карди-
нальное сталинское решение о строительстве социализма «в одной
стране», которое ранее восхвалялось, а теперь чаще всего прокли-
нается как установка на «национал-большевизм» (о котором мы еще
будем говорить). Между тем давно доказано, что Н. И. Бухарин36
выдвинул эту проблему ранее Сталина* и, главное, обосновал ее
реализацию в двух обстоятельных статьях (которые тогда имели
значительно большее влияние, чем сталинские статьи): «Путь
к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) и «О характере
нашей революции и о возможности победоносного социалистиче-
ского строительства в СССР» (1926).
Но суть дела даже не в этом. Совершившийся в 1925-1926 годы
отказ от незыблемой ранее установки на мировую (или хотя бы
западноевропейскую) революцию, без которой, мол, ни о каком
социализме в России не может быть и речи, являлся не волевым,
а вынужденным актом. Это убедительно показано, между прочим,
в книге, принадлежащей современному историку самого молодого
* См. об этом, например: Валентинов Н. В. Построение социализма в одной
стране // Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991, с. 55-81.
поколения, С. В. Цакунову, — «В лабиринте доктрины. Из опыта
разработки экономического курса страны в 1920-е годы» (М., 1994).
То, что перед нами именно молодой историк, весьма важно:
С. В. Цакунов не испытал давления различных идеологических
тенденций, характерных для предшествующих десятилетий, и смог
подойти к изучению предмета более или менее беспристрастно.
Он доказывает, что в основных политических решениях 1920-х го-
дов выражался «тот путь, по которому стихийно (курсив здесь
и далее мой. — В. К.) развивалась практика руководства экономи-
ческой жизнью... Как потом показал опыт, это был единственно
возможный вариант практического руководства экономической
жизнью... В дальнейшем Сталин и его окружение... использовали
этот метод, не называя его непосредственно. Суть его состояла
в том, что делались лишь те уступки, без которых дальше режим
удержаться у власти уже бы не смог...» (с. 107-108).
В своих «решениях» и Ленин, и Бухарин (который с конца 1925
до середины 1928 года играл в определении партийной линии без-
условно первую роль), и, далее, Сталин так или иначе реагировали
на изменения в экономическом и политическом бытии страны.
При этом, подчеркивает С. В. Цакунов, «Сталин осознал для себя
не только стратегическое значение идеи “социализма в одной
стране”, как это он делал вслед за Бухариным, но и ее конкретно-
практическую функцию, позволявшую смелее смотреть в лицо
новым опасностям» (с. 147), и потому «к процессу формирования
“гарантий”, совершавшемуся под прикрытием идеи “социализма
в одной стране”, Сталин подходил шире, чем Бухарин, и гораздо
прагматичнее» (с. 146).
Этот вывод молодого историка резко расходится с настойчиво
пропагандируемым в последние годы представлением, согласно
которому как раз Бухарин — широко мыслящий «прагматик»
(Ленин, знавший его лучше, чем нынешние его апологеты, ква-
лифицировал его, наоборот, как «схоластика») в отличие от «дог-
матика» Сталина. Но решение о немедленной коллективизации,
которое в 1928 году выдвинул — уже самостоятельно (и в противо-
вес Бухарину) — Сталин, было продиктовано не политической
догмой, а реальным положением в экономике страны.
Вопрос о необходимости коллективизации вообще-то был решен
(теоретически — как перспективный план) при Ленине, однако
даже еще в ноябре 1927 года Сталин говорил о коллективизации:
«К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и нескоро
придет»*. Тем не менее всего лишь через полгода, в мае 1928-го,
он выступил с докладом «На хлебном фронте», из которого со всей
ясностью следовало, что коллективизация — неотложная, на-
сущнейшая задача. И уже в 1929 году началось ее глобальное
практическое осуществление.
Ныне все знают, что коллективизация привела к тягчайшим
и просто чудовищным последствиям.
<...>
Повторю еще раз, что я пока никак не «оцениваю» коллекти-
визацию; я стремлюсь показать, что решение безотлагательно
осуществить ее было вызвано не своеволием, а ходом истории.
Может, впрочем, возникнуть вопрос о том, почему роковая нехватка
товарного хлеба «обнаружилась» лишь к 1928 году. Но причина
вполне ясна: после 1917-го очень резко сократилось городское
население — ив силу гибели множества горожан, и в силу их мас-
сового «бегства» в деревню. Так, к 1920 году население Москвы
уменьшилось по сравнению с дореволюционным в два раза, а Петро-
града - даже почти в три раза. Но с 1923 года количество горожан
начало неуклонно расти.
И в конечном счете именно эта исторически сложившаяся
экономическая реальность продиктовала решение о неотложной
коллективизации, — хотя в целях идеологической мобилизации
пропагандировался тогда прежде всего и главным образом те-
зис о необходимости превращения сельского хозяйства — как
и промышленности, — в социалистическое (то есть в колхозное
и совхозное).
В последние годы очень много наговорено о порожденном спо-
рами о коллективизации противостоянии Сталина и Бухарина.
При этом необходимо иметь в виду, что решение о немедленной
и всеохватывающей, «сплошной» коллективизации было, в сущ-
ности, первым самостоятельным и действительно реализованным
решением Сталина (если иметь в виду, конечно, решения, опре-
деляющие политический курс в целом). Правда, Сталин и ранее
пытался осуществить свое решение. Осенью 1922 года он выступал
против создания Союза Советских Социалистических Республик,
настаивая, чтобы Украина, Белоруссия, Азербайджан, Грузия,
* Сталин И. В. Сочинения, т. 10. М., 1949, с. 225.
Армения вошли на правах «автономных республик» в состав
существовавшей с 1917 года РСФСР (хотя против этого катего-
рически возражал, например, ЦК КП Грузии, заявивший тогда:
«Объединение хозяйственных усилий и общей политики считаем
необходимым, но с сохранением всех атрибутов независимости»)*.
Но решение Сталина было квалифицировано Лениным и боль-
шинством ЦК РКП(б) как проявление «великодержавного шовиниз-
ма», и 30 декабря 1922 года начал свою историю СССР. И в течение
следующих пяти с лишним лет Сталин, в сущности, не выдвигал
собственных кардинальных решений; он только поддерживал
инициативы Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева (в 1923-1924 годах),
а затем Н. И. Бухарина (в 1925 начале 1928 года).
Как было показано выше, убеждение в насущной необходимости
коллективизации сложилось у Сталина в апреле-мае 1928 года,
и тогда же началось его — пока еще, правда, неявное — противо-
стояние Бухарину (конфликт обнажился лишь в начале 1929 го-
да). Во многих нынешних сочинениях утверждается, что Сталин
выдвинул лозунг коллективизации чуть ли не главным образом
ради отстранения Бухарина от власти. Вообще-то доля истины
здесь есть, однако ничуть не меньше оснований для утверждения,
что и Бухарин был крайне недоволен неожиданной инициативой
Сталина, который ранее (пусть даже неохотно) уступал Бухарину
(по ленинской характеристике декабря 1922 года, «ценнейшему
и крупнейшему теоретику партии») право определять основы по-
литического курса. А тут вдруг Сталин выступает с требованием
коренного изменения этого курса, безоговорочного отказа от про-
возглашенной семь лет назад НЭП, которую Бухарин и вслед
за ним и сам Сталин отстаивали в ожесточенной борьбе с Троцким,
Зиновьевым, Каменевым.
* * *
...Итак, необходимо преодолеть своего рода сталинский син-
дром, побуждающий во всех «поворотах» конца 1920-х — начала
1950-х усматривать «своеволие» вождя. То, что это своеволие
оценивают в прямо противоположном духе, — уже не столь суще-
* Ленин В. И. Поли. собр. соч., изд. пятое, т. 45. М., 1982, с. 556.
ственно, ибо и поклонники, и ненавистники Сталина оказываются
равно несостоятельными толкователями истории.
К сожалению, либеральные идеологи чаще всего клеймят лю-
бые стремления глубже понять ход истории в сталинские времена
как попытки «реабилитации» вождя. Только немногие умные
люди этого круга (либерализм вообще крайне редко сочетается
с сильным умом) способны подняться над заведомо примитивным,
исходящим из попросту вывернутого наизнанку «сталинизма»
представлением. Так, один из очень немногих умных либералов,
Давид Самойлов37, написал о «повороте», который как правило,
толкуется в качестве чисто личного злодейства вождя: «Надо быть
полным антидетерминистом (то есть полностью отрицать объектив-
ный ход истории. — В. К.), чтобы поверить, что укрепление власти
Сталина было единственной исторической целью 37-го года, что он
один мощью своего честолюбия, тщеславия, жестокости мог пово-
рачивать русскую историю, куда хотел, и единолично сотворить
чудовищный феномен 37-го года.
Если весь 37-й год произошел ради Сталина, то нет бога (даю
самойловское написание — В. К.), нет идеального начала истории.
Или — вернее — бог это Сталин, ибо кто еще достигал возможности
самолично управлять историей!
Какие же предначертания высшей воли диким образом выпол-
нил Сталин в 1937 году?» *
К этому сакраментальному вопросу мы еще вернемся, а пока
обратим внимание: Давид Самойлов полагает, что суть проис-
шедшего в 1937 году предначертала «высшая воля», хотя Сталин
выполнил ее предначертание «диким образом»; ранее цитировалось
такое же разграничение Константина Симонова38: послевоенная
борьба с «низкопоклонством» была, по его словам, «необходимой»
и «здравой», но проводилась она, как это ни прискорбно, «вар-
варски» . Подобное разграничение цели и методов ее реализации
отнюдь не оригинально: Сталина достаточно часто проклинают
не столько за его «решения» как таковые, сколько за то, что он
осуществлял их дикими, варварскими, чудовищными «методами».
Но этим он едва ли принципиально отличается от своих пред-
шественников, игравших ведущие роли в 1917-1928 гг. Нередко
это варварство выводят — что уж совсем смехотворно — из чисто
Самойлов Д. Памятные записки. М., 1995, с. 344.
личных психических особенностей Сталина... Между тем любая
революция в подлинном значении этого слова не может не быть
воплощением «варварства» и «дикости», то есть, выражаясь
не столь эмоционально, отрицанием, отменой всех выработанных
веками правовых и нравственных устоев и норм человеческого
бытия. Именно таков едва ли не главный вывод фундаменталь-
ного сочинения о Великой французской революции, созданного
еще в 1837 году крупнейшим английским мыслителем Томасом
Карлейлем39, который в свои юные годы непосредственно наблюдал
последний период этой революции.
Карлейль стремился осмыслить бесчисленные чудовищные
злодеяния французских революционеров. Затоплялись барки, чьи
трюмы были набиты не принявшими новых порядков священни-
ками; «но зачем жертвовать баркой? — продолжал Карлейль. —
Не проще ли сталкивать в воду со связанными руками и осыпать
свинцовым градом все пространство реки, пока последний из ба-
рахтающихся не пойдет на дно?.. И маленькие дети были брошены
туда, несмотря на мольбы матерей. “Это волчата, — отвечала рота
Марата, из них вырастут волки”. Потом... женщин и мужчин
связывают вместе за руки и за ноги и бросают. Это называют
“республиканской свадьбой”... Вооруженными палачами расстре-
ливались маленькие дети и женщины с грудными младенцами;
...расстреливали по 500 человек зараз...» И вот вывод Карлейля:
«Жестока пантера лесов... но есть в человеке ненависть более же-
стокая, чем эта».
И образчик «предельной» (или, вернее, беспредельной) чудо-
вищности: «В Медоне... существовала кожевенная мастерская
для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинирован-
ных, которых находили достойными обдирания, выделывалась
изумительно хорошая кожа наподобие замши... История, огляды-
ваясь назад... едва ли найдет в целом мире более отвратительный
каннибализм... Цивилизация все еще только внешняя оболочка,
сквозь которую проглядывает дикая, дьявольская природа чело-
века» *, — так завершает Карлейль.
За четверть века (до начала Реставрации в 1814 году) Французская
революция пожрала, по разным оценкам, от 3.5 до 4,5 млн человече-
Карлейлъ Т. Французская революция. История. М., 1991, с. 390-491,
504-505.
ских жизней. Это может показаться не столь уж громадной цифрой,
если забыть, что население Франции было тогда в 6-7 раз меньше
населения России эпохи ее Революции (и, следовательно, гибель
4 млн французов соответствовала гибели 25-30 млн жителей России)
и что в конце XVIII века не имелось тех средств уничтожения, ко-
торые «прогресс» создал к XX веку...
Известнейший специалист в области исторической демографии
Б. Ц. Урланис писал о жертвах Французской революции: «...этот
урон был настолько значителен, что французская нация так
и не смогла от него оправиться и... он явился причиной уменьшения
роста населения во Франции на протяжении всех последующих
десятилетий»*. И в самом деле: ко времени Революции население
Франции составляло 25 млн человек, Великобритании — 11 млн,
Германии — 24 млн, а к концу XIX века соответственно: 38 млн
37 млн и 56 млн то есть население Германии выросло в два с лиш-
ним раза, Великобритании — даже в три с лишним, а Франции —
всего лишь на 50 процентов...
«Варварство» революций, выражающееся и в самом характере,
в «качестве» деяний революционеров, и в грандиозном количестве
жертв, имеет свое достаточно четкое объяснение. Ведь револю-
ция — это уничтожение — убийство — существующего к моменту
ее начала общественного организма; и потому не только те, кто
пытаются защищать уничтожаемый прежний строй, но даже и те,
кто не борются против него, предстают как ее враги. Один из вождей
Французской революции, Сен-Жюст40, обращаясь к соратникам,
дал формулу, ставшую своего рода законом: «Вы должны карать
не только предателей, но и равнодушных; вы должны карать вся-
кого, кто пассивен в республике» **.
я й *
Я обратился к Французской революции, в частности, потому,
что варварство Российской революции постоянно пытаются «объ-
яснить» некой специфически «русской» жестокостью. Между тем
* Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960, с. 393.
Цит. по кн.: Ревуненков В. Г. Очерки по истории Великой французской
революции. М.» 1989, с. 364.
сопоставление реальной картины обеих революций неоспоримо
свидетельствует, что все происходившее с 1917 года в России если
даже и не уступает, то и не превосходит дикость и гибельность
происходившего после 1789 года во Франции. И необходимо со-
знавать, что двухсотлетняя даль времени и, кроме того, ежегодные
пышные торжества в Париже 14 июля под звуки «Марсельезы»
заслоняют чудовищные зрелища, разыгрывавшиеся перед ты-
сячными толпами (гильотинировались и мальчики 13-14 лет,
«которым, вследствие малорослости, нож гильотины приходился
не на горло, а должен был размозжить череп»), и заглушают вопли
людей, запертых в идущих на дно барках.
Нельзя не напомнить, что самый варварский террор приходится
на первые пять революционных лет (до 1795 года), когда существо-
вавший до 1789 года общественный организм еще так или иначе
сопротивлялся, боролся за жизнь. И, возвращаясь к Российской
революции, мы сможем убедиться, что дело здесь обстояло так же:
самые дикие «методы» и самые громадные жертвы присущи перво-
му пятилетию — до 1923 года.
В 1994 году были впервые опубликованы два поистине чудовищ-
ных приказа, отданных в июне 1921 года (когда, между прочим,
Сталин еще не был «генсеком»). Речь шла о бунте тамбовского
крестьянства («антоновщина»), начавшегося в августе 1920 года
и к июню 1921-го уже почти полностью подавленного. Тем не менее
12 июня командующий войсками Тамбовской губернии (приказ
подписал также начальник штаба этих войск) объявил:
«Остатки разбитых банд и отдельные бандиты... собираются
в лесах... Для немедленной очистки лесов ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами,
точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространя-
лось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.
2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места по-
требное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных
специалистов...»
В соответствии с этим инспектор артиллерии распорядился:
«Стрельба должна вестись настойчиво и большим количеством
снарядов... Общая скорость стрельбы не менее трех выстрелов
в минуту на орудие...»
Это отношение к русским крестьянам, бунтовавшим против
продразверстки (использование которой, кстати сказать, власти
неоправданно затянули — что к тому моменту уже было офици-
ально признано), как к неким вредным существам, словно бы
не имеющим человеческого статуса, о многом говорит. Но еще
более чудовищен был второй приказ, отданный через одиннадцать
дней, 23 июня 1921 года:
«Опыт первого боевого участка показывает большую пригод-
ность для быстрого очищения от бандитизма известных районов
по следующему способу... По прибытии на место волость оцепля-
ется, берутся 60-100 наиболее видных лиц в качестве заложни-
ков... жителям дается два часа на выдачу бандитов и оружия,
а также бандитских семей... Если население бандитов и оружия
не указало по истечении двухчасового срока... взятые заложники
на глазах у населения расстреливаются, после чего берутся новые
заложники и вторично предлагается выдать бандитов и оружие...
В случае упорства проводятся новые расстрелы и т. д. (это “и т. д.”
бесподобно! — В. К.) ...Настоящее Полномочная комиссия ВЦИК
приказывает принять к неуклонному исполнению» *.
Как ни прискорбно, цитируемые приказы отдали (и проследили
за их исполнением) бывшие русские офицеры, которые до револю-
ции, без сомнения, не могли даже вообразить себе подобные акции
по отношению к русским крестьянам; это командующий войска-
ми Тамбовской губернии М. Н. Тухачевский, начальник штаба
Н. Е. Какурин и главный заправила — председатель Полномочной
комиссии ВЦИК В. А. Антонов-Овсеенко (до революции он также
был некоторое время офицером русской армии).
Все трое в 1930-х годах погибли, и их участь рассматривается
как одно из проявлений варварского сталинского террора. Но согла-
ситесь: их гибель — чем бы она ни была вызвана — меркнет перед
их злодеяниям и 1921 года по отношению к множеству людей...
Нельзя не сказать, что и тамбовские повстанцы отнюдь не были
ангелами (о чем еще пойдет речь), однако такое поистине дьяволь-
ское поведение власти выявляет варварскую суть революции
на первой ее стадии. В 1930-х годах едва ли можно обнаружить
образчики подобной «методологии» в обращении с населением
страны. Мне скажут, что это объясняется не «гуманизацией» вла-
сти, а отсутствием такого мощного сопротивления ей, какое имело
«Родина. Российский историко-публицистический журнал». 1994, №5,
с. 56-57.
место в 1918-1921 годах. Но если даже причина именно в этом,
факт остается фактом: варварство первых лет революции ни в коей
мере не было «превзойдено» в последующий период. И это ясно
не только из «качества» террора, но еще более из количественных
масштабов гибели людей.
В массовом сознании по сей день господствует совершенно лож-
ное представление, согласно которому наибольшие человеческие
потери приходятся на вторую половину 1930-х годов, — в особен-
ности на 1937 год. Эго представление внедрялось в течение долго-
го времени идеологами, которых человеческие потери первых
лет революции и периода коллективизации волновали не столь
уж сильно или даже совсем не волновали... А погибших в «1937-м»
эти идеологи воспринимали как близких им, «своих» людей.
В действительности человеческие потери 1918—1922 годов
и даже 1929-1933 годов были прямо-таки несоизмеримо более
значительными, нежели потери второй половины 1930-х годов.
Чтобы доказать это, придется оперировать многочисленными
цифрами, и я заранее прошу извинения у читателей, которые
не привыкли или просто не желают иметь дело с какими-либо под-
счетами. Но для понимания хода истории цифры в тех или иных
случаях необходимы.
Начать следует с количества населения к ноябрю 1917 года
на той территории, которая стала (до 1939 года) территорией СССР.
Подчас и сегодня утверждается, что это население составляло
143,5 млн человек, хотя давно уже была опубликована работа исто-
риков- демографов Ю. А. Полякова и И. Н. Киселева (см. «Вопросы
истории», 1980, № 6), в которой убедительно доказывалось, что
перед нами заниженная на 4 с лишним миллиона цифра, и в дей-
ствительности население страны составляло к 7 ноября 1917 года
147,6 млн а к началу 1918 года — примерно 148 млн человек.
В тщательном новейшем исследовании, осуществленном со-
трудниками Института социально-экономических исследований
Госкомстата России Е. М. Андреевым, Л. Е. Дарским и Т. Л. Харь-
ковой, показаны изменения количества населения страны в про-
должение сорока лет — с 1920 по 1959 год (см. в кн.: Население
Советского Союза. 1922-1991. М., 1993). Эти подсчеты не пре-
тендуют на абсолютную точность, но возможные «погрешности»
не могут быть сколько-нибудь существенными, ибо в ином случае
в столь многочисленных цифрах обнаружились бы резкие несо-
впадения с результатами переписей 1926,1937,1939 и 1959 годов,
а также какая-либо «внутренняя» противоречивость, — но этого
не наблюдается.
Словом, результаты произведенного исследования позволяют
надежно установить, каковы были человеческие потери в тот или
иной период послереволюционной истории страны (правда, ис-
ключая младенческую и раннюю — до 5 лет — смертность).
К началу 1923 года население страны составляло 137,4 млн
человек, но 18,9 млн из них родились после 1917 года, и, следова-
тельно, от населения начала 1918 года (148 млн уцелело 118,5 млн
человек, а 29,5 млн (148-118,5=29,5) — то есть 19,9%, каждый
пятый! — в 1918-1922 годах «исчезли»...* Чтобы ясно увидеть, как
велика была «сверхсмертность», обратимся к следующему — более
или менее «мирному» — пятилетию 1923-1927 годов. К началу
1928-го в стране имелось 151,6 млн человек; 24,8 млн из них родились
после 1922 года и, значит, за пять лет ушли из жизни 10,7 млн чело-
век (151,6-24,8= 126,8; 137,5-126,8=10,7), всего 7,7% —то есть в два
с половиной раза меньшая доля населения, чем в 1918-1922 годах!
Доля умерших вновь возрастает в 1929-1933 годах. К нача-
лу 1929-го население составляло 154,7 млн человек; к началу
1934-го — 156,8 млн из которых 20,5 млн родились после 1928 го-
да. Таким образом, «исчезли» 18,4 млн человек(156,8-20,5=136,3;
154,7-136,3=18,4) - 11,9% населения начала 1929 года (в полтора
раза больше, чем в 1923 1927-м).
И, наконец, пятилетие 1934-1938 годов. К началу 1939-го — в стра-
не 168,5 млн человек, в том числе 21,3 млн родившихся после 1933-го.
Следовательно, ушли из жизни 9,6 млн человек (168,5-21,3=147,2;
156,8-147,2=9,6) 6,1% населения начала 1934 года.
Подведем итог. Доля «исчезнувших» в 1918—1922-м — 19,9%,
в 1923-1927-м — 7,7%, в 1929-1933-м — 11,9%, в 1934-1938-м —
всего лишь 6,1%, — меньше, чем в «мирных» 1923-1927-м!
Часть из них эмигрировала, но она была не столь уж значительной, как не-
редко утверждают. Это вообще непростая проблема, так как многие из тех,
кого причисляют к уехавшим из страны после 1917 года, в действитель-
ности эмигрировали раньше. Кроме того, значительная часть бежавших
из страны во время гражданской войны вернулась после ее окончания.
И можно считать вполне достоверной цифру всего 0,6-0,7 млн послерево-
люционных эмигрантов, приведенную в новейшем исследовании: Раев М.
Россия за рубежом. М., 1994, с. 261-262.
Нетрудно предвидеть, что многие усомнятся в достоверности
этих подсчетов. Но подобное сомнение — результат долгой обра-
ботки умов чисто «идеологическими» доводами, не имеющими
никаких реальных обоснований.
Чиновный политкомиссар Волкогонов41 в своем — к сожалению,
многими принятом на веру — претенциозном опусе «Триумф и тра-
гедия» объявил 1937 год «страшной трагедией народа» (выделив
эти слова жирным шрифтом).
Между тем мы располагаем не столь давно рассекреченными
цифрами, точно зафиксировавшими количество смертных при-
говоров, вынесенных в 1937—1938 годах: их было 681692 (извест-
но к тому же. что не все приговоры приводились в исполнение).
Конечно же, это страшная цифра, и мы еще будем подробно об-
суждать «загадку 1937 года», но все же едва ли уместно говорить
в связи с этой цифрой о «народе», ибо дело идет о гибели всего
0,4% тогдашнего населения страны; такое количество не могло
сколько-нибудь значительно повлиять на статистику умерших
во второй половине 1930-х годов и вообще быть «замеченной»
в этой статистике. Другое дело — соотношение процентной доли
умерших в 1933 году (7,1% населения) и в 1937-м — (всего 2,1%):
здесь очевидны миллионы погибших (в 1933-м)... Тем более
разительно сопоставление с долями умерших в течение «мир-
ных» 1923-1927 годов(7,7%)и в 1918-1922 (19,9%). Поскольку
в 1923—1927 годах развитие здравоохранения было не очень
значительным, уместно считать, что из 19,9% 12,1 (19,9-7,7)%
населения начала 1918 года — то есть 17,9 млн (!) человек яви-
лись жертвами Революции... Словом, жертвы 1918-1922 годов
(примерно 12% населения) и 1937-1938 годов (0,4% населения,
то есть в 30 раз меньше!) поистине несопоставимы.
Мне могут возразить, что множество смертей в первое послере-
волюционное пятилетие объясняется жестокой засухой 1921 года,
вызвавшей массовый голод. То есть миллионы людей погибли
из-за стихийного природного бедствия, а не из-за Революции.
Однако тридцатью годами ранее, в 1891 году, засуха была еще
более широкомасштабной: неурожай охватил тогда территорию
России с населением в 30 млн (в 1921-м — 25 млн человек. И тем
не менее, благодаря мерам, предпринятым и государством и обще-
ством, голодных смертей в прямом, точном смысле этого слова
в 1891 1892 годах, в сущности, не было; от недостаточного питания
умирали лишь больные и слабые. Между тем в 1921-1922 годах
миллионы стали жертвами тотального голода.
Факты ясно свидетельствуют, что революционная власть не только
не предприняла необходимых мер для спасения людей, но и подавила
общественные инициативы в этом направлении. Более того: власть
воистину варварски использовала страшный голод в своих инте-
ресах, проводя изъятие церковных ценностей якобы ради закупки
продовольствия для голодающих. В опубликованном в наше время
«строго секретном» предписании Ленина недвусмысленно сказано:
«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях
едят людей... необходимо провести изъятие церковных ценностей...
чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов
золотых рублей... Без этого фонда никакая государственная ра-
бота вообще, никакое хозяйственное строительство в частности,
и никакое отстаивание своей позиции в Генуе (где проходила тогда
международная конференция. — В. К.) в особенности совершенно
немыслимы» *. Из этого очевидно, что церковные ценности (их де-
нежную стоимость Ленин, надо сказать, сильно преувеличивал)
отнюдь не собирались превращать в хлеб для голодающих...
И другой факт из той же истории голода. Как только выявилась
надвигающаяся катастрофа, представители старой интеллигенции,
не забывшие о борьбе общественности с голодом 1891 года, когда
в спасении людей активно участвовали, среди других, Толстой
и Чехов, создали (29 июня 1921 года) «Всероссийский комитет
помощи голодающим», который, в частности, мог получить весо-
мую поддержку за рубежом. Большую роль в создании и работе
Комитета играл А. М. Горький.
Ленин был явно недоволен участием Горького в работе Комитета,
и 8 августа 1921 года, в ответ на просьбу писателя о поддержке ко-
митетских инициатив, писал, что-де «ничегошеньки» не может сде-
лать для выполнения его просьбы, и, ссылаясь на болезнь Горького,
настоятельно предлагал ему уехать из России: «В Европе в хорошем
санатории будете и лечиться и втрое больше дела делать... А у нас
ни лечения, ни дела — одна суетня. Зряшная суетня. Уезжайте,
вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас»**.
* «Известия ЦК КПСС», 1990, № 4, с. 191.
'* Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 58, с. 109.
Вскоре А. И. Рыков42 сообщил Ленину, что, по рассказу одного
его знакомого, избранный председателем Комитета видный эко-
номист, «внефракционный» социал-демократ С. Н. Прокопович
«держал противоправительственные речи» (что, кстати сказать,
было характерно и для боровшихся с голодом интеллигентов
1890-х годов, — только бранили они тогда не революционное,
а царское правительство). Этого оказалось достаточным, чтобы
Ленин 26 августа распорядился немедля распустить Комитет,
арестовать Прокоповича и сослать в уездные города всех его спод-
вижников. В специальном письме «И. В. Сталину и всем членам
Политбюро ЦК РКП(б)» Ленин объяснил свое решение тем, что
Комитет готовится-де к захвату власти. ВЧК уже 27 августа ис-
полнила ленинские указания относительно Комитета, а Горький
16 октября 1921 года отправился за рубеж, — по сути дела, эми-
грировал (он возвратится лишь в 1928 году).
Уже хотя бы из этого ясно, что революционная власть (в отличие
от власти 1891 года) не считала своим неукоснительным долгом
принятие всех возможных — в том числе и рискованных для самой
себя — мер ради спасения голодающих; ее гораздо более заботило
сохранение так называемых завоеваний Революции...
По всей вероятности, найдутся оппоненты, которые возразят
мне, что к жертвам Революции следует причислять не вообще всех
погибших тогда людей, а только тех, кто были в прямом смысле
слова убиты в боях или при подавлении бунтов. Но это едва ли
сколько-нибудь оправданное ограничение. В таком случае и коли-
чество жертв войны 1941-1945 годов следует самым кардинальным
образом ограничить, ибо погибшие непосредственно в боях состав-
ляют приблизительно треть человеческих потерь этих лет - о чем
пойдет речь в дальнейшем, — в главе, посвященной великой войне.
Те, кто погибли в 1918-1922 годах от голода и разрухи и, шире,
от самого «состояния мира» в эти тяжкие годы, с объективной
точки зрения представляют собой жертвы Революции.
* * *
К сожалению, в литературе о Революции большое место занима-
ют чисто «субъективистские» толкования. Со времени известного
XX съезда партии все сводили к злодейской личной воле Сталина,
а в последнее время достаточно широко распространилось анало-
гичное истолкование гибели людей в первые годы Революции,
когда роль чудовищного злодея исполнял Ленин.
Характерный образец такого истолкования — книга Владимира
Солоухина «При свете дня», изданная в 1992 году в Москве, но, как
сообщается на последней ее странице, «при участии фирмы “Belka
Trading Corporation” (США)». У нашего известнейшего писателя
есть свои очень весомые заслуги, но все же не могу умолчать,
что данная его книга отнюдь не несет в себе того «света», кото-
рый обещает ее заглавие. «Методология», сконструированная
в многочисленных сочинениях о Сталине, предстает здесь даже
в утрированном виде. Так, «причина» коллективизации «освеще-
на» здесь следующим образом: «Сталину, постоянно бегавшему
и скрывавшемуся от полиции (до 1917 года. — В. К.\ в каждом
бородатом мужике чудился враг, смертельный враг, готовый вся-
кую минуту мгновенно кинуться ему под ноги... свалить на землю,
скрутить и сдать потом в полицию... И... дорвавшись до власти,
Сталин именно на мужике начал вымещать, пусть с опозданием,
всю свою злобу и обиды...»*. Вот, оказывается, где корни траге-
дии 1929-1933 годов! Но в таком случае будет логичным сделать
вывод, что виноваты сами «бородатые мужики»: не сдавали бы
в свое время смутьянов в полицию, и Сталин не устроил бы им
коллективизацию...
Не менее «замечательно» предложенное в книге «При свете
дня» объяснение гигантских жертв и бедствий первых послерево-
люционных лет: причина-де в том, что Россией правил «человек
с больным, пораженным мозгом, а значит... и с больной психикой...
с агрессивными наклонностями... По личным распоряжениям,
по указаниям, приказам Ленина уничтожено несколько десятков
миллионов россиян» (с. 187,189, 190).
Началось это уничтожение, утверждает В. Солоухин, уже в пер-
вые минуты власти Ленина, — в ночь с 25 на 26 октября (7-8 ноября)
1917 года, когда по приказу вождя в Зимнем дворце арестовали ми-
нистров Временного правительства и, «не мешкая ни часу, ни дня,
посадили их в баржу, а баржу потопили в Неве» (с. 161 162). Дело
не только в том, что перед нами непонятно откуда взявшаяся вы-
думка; не менее прискорбно искажение картины реального бытия
Солоухин В. При свете дня. М., 1992, с. 79.
русских людей в революционную эпоху: потопили баржу — и дело
с концом, между тем как и движение истории в целом, и судьбы
отдельных людей являли собой исполненную прямо-таки неверо-
ятных поворотов и противоречий драму.
Ведь в действительности все пятнадцать арестованных в Зимнем
дворце в 01.50—02.10 час. 26 октября (8 ноября) 1917 года мини-
стров Временного правительства (последнего его состава) были
вскоре же освобождены, и большинство из них прожило долгую
и по-своему содержательную жизнь. Так, министр исповеданий
А. В. Карташев эмигрировал, был одним из наиболее выдающихся
историков Православия и умер в 1960 году в Париже в возрасте
85 лет. А его коллега министр путей сообщения А. В. Ливеровский
никуда не уехал, играл немалую роль в транспортных делах стра-
ны, в том числе в героическом строительстве «Дороги жизни»
во время немецкой блокады Ленинграда, — города, где он и скон-
чался уважаемым человеком в 1951 году в возрасте 84 лет.
Вообще же из пятнадцати арестованных 26 октября мини-
стров семь остались в России, а восемь эмигрировали. Живший
во Франции военно-морской министр адмирал Д. Н. Вердеревский
в 1945 году явился в посольство СССР, пил там за здоровье Сталина
и даже успел стать гражданином СССР, хотя в 1946-м его постигла
смерть (ему было 73 года). А исполнявший (в последние дни су-
ществования Временного правительства) обязанности военного
министра генерал А. А. Маниковский не пожелал эмигрировать
и стал — ни много ни мало — начальником снабжения Красной
армии, правда, не надолго: в 1920 году он погиб в железнодорож-
ной аварии.
Конечно, часть оставшихся в России министров не избежала
репрессий, но умер насильственной смертью, насколько из-
вестно, только один из них — министр земледелия С. Л. Маслов.
До 1929 года он был видным деятелем российской кооперации
(«Центросоюза»), а также преподавал в Московском университете
и других высших учебных заведениях. В 1930-м его отправили
в ссылку, в 1934-м он вернулся в Москву, но 20 июня 1938 года
был расстрелян НКВД.
Словно ради некой трагической симметрии казнь постигла
также и одного из эмигрировавших — министра-председателя
Экономического совета С. Н. Третьякова — внука одного из соз-
дателей Галереи, С. М. Третьякова: в декабре 1943 года он был
расстрелян (согласно другим сведениям, ему отсекли голову)
немецкими нацистами как виднейший тогда агент советской (!)
контрразведки в Париже (он стал им еще в 1929 году — как раз
в тот момент, когда в Москве его коллегу Маслова отстранили
от руководящей работы в кооперации...).
Владимир Солоухин зачем-то решил мгновенно отправить
на невское дно всех: этих людей с их удивительными судьбами
(я сказал о шести из пятнадцати министров, но и истории осталь-
ных достаточно яркие). Забегая вперед, отмечу, что судьбы на-
родных комиссаров^ сменявших в ночь на 26 октября министров
Временного правительства, были гораздо более прискорбны: казнь
постигла десять человек из пятнадцати (наркомов было столько же,
сколько арестованных министров...), к тому же из пяти умерших
своей смертью трое «успели» скончаться раньше, чем над новыми
властителями стал падать дамоклов меч Революции.
Но об этом — впереди. Здесь же нельзя не опровергнуть еще
одно совершенно ложное утверждение В. Солоухина. Он пишет,
что-де «в первом составе Совета Народных Комиссаров соотноше-
ние евреев к неевреям 20:2» (с. 212). Между тем абсолютно точно
известно*, что в этом «первом составе» (утвержденном 26 октя-
бря) из 15 наркомов евреем был только один — Л. Д. Бронштейн
(Троцкий),— если не считать «еврейских корней» Ленина (ев-
реем был его дед по материнской линии Бланк). Сравнительно
небольшой оставалась доля евреев и в последующих составах
Совнаркома — вплоть до середины 1930-х годов, когда около
половины наркомов (но все же не девять десятых, как уверяет
В. Солоухин) были евреями, — в том числе наиболее важные нар-
комы внутренних и иностранных дел, путей сообщения, внешней
торговли, оборонной промышленности и т. д.
Это вообще непростая и по-своему чрезвычайно интересная
тема, к котором мы еще специально обратимся. Что же касается
«информации», предлагаемой в книге «При свете дня», остается
только руками развести — откуда такое берется?!
Как ни прискорбно, подобные вещи встречаются на многих стра-
ницах книги Владимира Солоухина, хотя несправедливо было бы
* См., например, в энциклопедии «Великая Октябрьская Социалистическая
Революция» (М., 1987, с. 381) репродукцию подлинного документа — декре-
та Второго Всероссийского Съезда Советов об образовании правительства.
умолчать, что то же самое характерно едва ли не для большинства
нынешних сочинений о 1920-1930-х годах. Владимир Солоухин
утверждает, что в 1918 году Ленин «бросил крылатую фразу: пусть
90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до мировой
революции. Тогда-то заместитель Дзержинского Лацис43 (на деле -
пред. ЧК 5-й армии.— В. К.)... опубликовал в газете «Красный
террор» 1 ноября 1918 года своеобразную инструкцию всем своим
подчиненным: «...Мы истребляем буржуазию как класс... Не ищите
на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый дей-
ствовал делом или словом против советской власти»...» (с. 145-146).
Но, во-первых, сия «крылатая фраза» принадлежит не Ленину,
а Г. Е. Зиновьеву, который к тому же говорил все-таки о гибели 10,
а не 90% (об этом еще пойдет речь), а во-вторых, ознакомившись
с тем самым журналом (а не газетой) «Красный террор», Ленин
тут же не без резкости заявил: «...вовсе не обязательно договаривать-
ся до таких нелепостей, которую написал в своем казанском жур-
нале “Красный террор” товарищ Лацис... на стр. 2 в № 1: “не ищите
(!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета
оружием или словом...”» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 310).
Вообще нетрудно доказать, что Ленин как человек, стояв-
ший во главе всего, вел себя «умереннее» многих деятелей то-
го времени, и не раз стремился занять «центристскую» пози-
цию, — хотя Владимир Солоухин голословно утверждает обратное.
Доказательства ленинской «умеренности» еще будут приведены,
а пока скажу о самом существенном.
В книге «При свете дня» многократно повторяется, что, мол,
«болезнь мозга... в зрелом возрасте Владимира Ильича развила
в нем чудовищную, бешеную, не знающую никаких преград агрес-
сивность. Если бы больной сидел дома под присмотром родных —
это одна картина. Но он волею судеб сделался диктатором над сот-
нями миллионов людей. И полились реки крови...» (с. 50), притом
диктатор «сидел в Кремле, защищенный... высокими зубчатыми
стенами» (с. 78), и потому, мол, злодействовал без всякого риска.
Вот такое «толкование» истории... При этом как бы полностью
исчезает бушевавшая в России в 1917-1922 годы Революция,
о которой Сергей Есенин44 сказал в 1924 году:
Тот ураган прошел.
Нас мало уцелело...
Тот ураган был небезопасен и для самого Ленина. Широко из-
вестно только одно покушение на его жизнь — 30 августа 1918 го-
да. Но еще 1(14) января этого года автомобиль, в котором Ленин
ехал по центру Петрограда, был обстрелян залпом из нескольких
винтовок, и лишь находчивость сидевшего рядом соратника спас-
ла вождя: рука, которой спаситель мгновенно пригнул голову
Ленина, была задета пулей... Через четыре дня, 5 (18) января,
Ленин отправился разгонять Учредительное собрание, и ему,
ввиду опасности, вручили револьвер, который был тут же у него
украден и возвращен лишь на следующий день после настойчивых
розысков. Далее, 10 марта в обстановке строжайшей секретности
Ленин переезжает в сущности бежит, - из опасного Петрограда
в Москву, и ему преграждает путь эшелон, переполненный анар-
хически настроенными матросами; положение спасает сопрово-
ждающий беглецов вышколенный батальон латышских стрелков,
без которых Ленин вообще едва ли уцелел бы в 1918-1919 годах.
9 июля 1918 года автомобиль Ленина был обстрелян из револь-
веров у Николаевского (позднее Октябрьского) вокзала в Москве.
30 августа его — что общеизвестно — тяжело ранили. А 19 ян-
варя 1919 года его автомобиль около Сокольников остановил
знаменитый тогда, пользуясь нынешним словечком, «авторитет»
Кошельков: пред совнаркома Ленин был вышвырнут (буквально)
из своей машины, у него отняли бумажник и револьвер, а машину
угнали, и т. д.
Все это показывает, в какой стране, в каком мире правил дикта-
тор... И я обратился к вышеизложенным фактам отнюдь не для того,
чтобы вызвать «сочувствие» к Ленину и тем более как-то «оправ-
дывать» его действия; цель моя только в воссоздании истинного
положения в послереволюционной России. Ураган, бушевавший
в стране, был настолько всепроникающим, что и всевластный,
казалось бы, диктатор не мог избежать его смертоносного натиска.
Атмосфера революции создавала достаточно напряженное
положение и внутри самой власти. Хорошо известно, что любое
существенное «решение» Ленина в 1917-1921 годах резко оспа-
ривалось многими его соратниками, и ему приходилось вести не-
легкую борьбу. Когда же в 1922 году его ослабила тяжелая болезнь,
он не раз «проигрывал».
Владимир Солоухин возмущенно говорит в своей книге, что
в составе высшей революционной власти, которая объявила себя
властью «рабочих и крестьян», «один только был экс-рабочий —
М. И. Калинин45, да и то его держали для вывески» (с. 81). Это
действительно так, но В. Солоухин умалчивает (или же не знает),
что в 1922 — начале 1923 года именно Ленин пытался кардинально
изменить положение дел. В его последних сочинениях, известных
под названием «Завещание», главная., стержневая мысль — мысль
о необходимости безотлагательно передать верховную власть «ра-
бочим и крестьянам, поставив их во главе нашей партии» (т. 45,
с. 345); притом Ленин подчеркивал, что это должны быть рабочие
и крестьяне, «стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас
за пять лет» (с. 348).
Когда говорят о «завещании» Ленина, как правило, сосредо-
точивают все внимание на содержащейся в нем «сенсационной»
критике главных «вождей»,— особенно Сталина. Однако Ленин
начал свое «завещание» заявлением о необходимости «предпри-
нять... ряд перемен в нашем политическом строе (а не перемен
в личном составе руководства. — В. К.)... В первую голову я ставлю
увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже
до сотни» (с. 343); в ЦК тогда числилось 27 человек, и Ленин да-
лее объявил, что в новый орган высшей власти следует «выбрать
75—100... новых членов... из рабочих и крестьян» (с. 384), которые,
следовательно, должны были занять три четверти (!) мест в этом
всевластном органе.
И вот что поистине примечательно: «опасный» и потому за-
секреченный элемент ленинского «завещания» обычно усматри-
вают в критике «вождей», а ведь в основе своей эта критика стала
общеизвестной из ряда публикаций уже в 1927 году. Между тем
важнейшие суждения Ленина о необходимости «передачи» власти
из рук профессиональных революционеров в руки рабочих и кре-
стьян были опубликованы только в 1956 году! Правда, в 1923 году
появилась в печати ленинская статья «Как нам реорганизовать
Рабкрин», но, во-первых, ее публикация поначалу вызвала ре-
шительное сопротивление всей партийной верхушки (собирались
даже напечатать единственный спецэкземпляр «Правды» с этой
статьей для успокоения Ленина), во-вторых, в этой статье главная
мысль Ленина не выступала с такой ясностью, как в других его тог-
дашних текстах, и, наконец, сразу же после опубликования статьи
в парторганизации было разослано письмо Политбюро и Оргбюро
ЦК, в котором ленинская статья, по сути дела, дискредитировалась
как полубред тяжелобольного человека (обо всем этом я подробно
писал в другой книге)*.
Но важнее всего, конечно, тот факт, что настоятельное предло-
жение Ленина ни в коей мере не было реализовано, хотя он видел
в нем «шаг государственной важности» (с. 483). Вообще, как уже
сказано, с самого начала тяжелой болезни Ленина его власть стали
все более урезывать. Сохранились, к примеру, тексты записок,
которыми 27 сентября 1922 года обменялись члены Политбюро
Каменев и Сталин в связи с обсуждением одного из ленинских ре-
шений: «Каменев: Ильич собрался на войну... Отказывается даже
от вчерашних поправок... Сталин: Нужна, по-моему, твердость
против Ильича» **.
Дошли до нас и слова, сказанные позднее Н. К. Крупской: «Если б
Володя был жив, он сидел бы сейчас в тюрьме»***. И это, по всей
вероятности, было не совсем безосновательным предположением...
Подчеркну еще раз, что, излагая факты, я не оцениваю (по крайней
мере, пока не оцениваю) их, не ставлю вопроса о «правоте» или «не-
правоте» какого-либо деятеля; речь идет только о характеристике
реального положения в революционной России — положения,
которое определяло судьбу и рядовых граждан, и самого Ленина.
И когда речь заходит о гибели «десятков миллионов» (на де-
ле — 17 млн, необходимо иметь в виду всеохватывающий и все-
сокрушающий «ураган» Революции, а не «агрессивную психику»
Ленина или кого-либо еще. <...>
Принято считать, что Сталин отказывался от жестоких реше-
ний только ради «игры». Допустим даже, что это так. Допустим
и то, что тройка «правых» также проголосовала за расстрел ради
«игры» — «в пику Сталину». Но это-то и обнаруживает с особенной
наглядностью суть сознания и поведения руководителей револю-
ционной эпохи: они, не дрогнув, готовы расстрелять кого угодно
и ради чего угодно... Когда 25 августа 1936 года были казнены
Зиновьев и Каменев, Бухарин написал об этих людях, с которыми
была теснейшим образом связана вся его жизнь: «Что расстреляли
собак — страшно рад» ****.
* Кожинов В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1990, с. 15-20.
** Страницы истории КПСС. Факты. Проблемы. Уроки. М., 1988, с. 238.
*** Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991, с. 357.
**** «Военно-исторический журнал», 1989, № 2, с. 71.
Могут сказать, что эти слова вызваны стремлением «отмеже-
ваться» от «врагов народа». Но в чрезмерной резкости проступает
привычная для Бухарина готовность без каких-либо треволнений
«голоснуть» (по его словечку!) за убийство людей.
И это не «личная» черта, а типовой признак всех вождей ре-
волюции, — то есть черта историческая, которую бессмысленно
специально выискивать в Сталине или Ленине и пытаться «не за-
мечать» в том же Бухарине..
Власт ь и народ после Октября
Эта глава во многом основывается на выводах первого тома мо-
его сочинения. Так, там доказывалось, что государство в России
в течение веков имело идеократический характер, то есть власть
основывалась не на системе законов, как на Западе, а на опреде-
ленной системе идей. Ко времени Революции властвующая идея
так или иначе выражалась в известной формуле «православие,
самодержавие, народность», которая еще сохраняла свое значение
для людей, отправлявшихся в 1914 году на фронт. Но Февральский
переворот «отделил» Церковь от государства, уничтожил само-
державие и выдвинул в качестве образца западноевропейские
(а не российские) формы обшественного бытия, где властвует
не идея, а закон.
И (о чем также шла речь ранее) победа Октября над Времен-
ным правительством и над возглавляемой «людьми Февраля»
Белой армией была неизбежна, в частности, потому, что боль-
шевики создавали именно идеократическую государствен-
ность, и это в конечном счете соответствовало тысячелетнему
историческому пути России. Ясно, что большевики вначале
и не помышляли о подобном «соответствии», и что их «вла-
ствующая идея» не имела ничего общего с предшествующей.
И для сторонников прежнего порядка была, разумеется, абсо-
лютно неприемлема «замена» Православия верой в Коммунизм,
самодержавия — диктатурой ЦК и ВЧК, народности, которая
(как осознавали наиболее глубокие идеологи) включала в себя
дух «бесчеловечности», — интернационализмом, то есть чем-то
пребывающим между (интер) нациями. Однако «идеократизм»
большевиков все же являл собой, так сказать, менее утопиче-
скую программу, чем проект героев Февраля, предполагавший
переделку России — то есть и самого русского народа — по за-
падноевропейскому образцу.
Этому, казалось бы, решительно противоречит тот факт, что
большевистская власть столкнулась (о чем ныне становится все
более широко известно) с мощным и долгим сопротивлением
вовсе не только со стороны Белой армии, но и с сопротивлени-
ем самого народа, притом не только пассивным, так или иначе
«саботирующим» мероприятия власти, но и с разгоравшимися
то и дело бунтами и даже с охватывающими огромные простран-
ства восстаниями. И большевики не раз открыто признавали, что
это сопротивление гораздо более опасно для их власти, нежели
действия Белой армии.
Однако объективное изучение хода событий 1918—1921 годов
убеждает, что народ сопротивлялся тогда не столько конкретной
«программе» большевиков, сколько власти как таковой, любой
власти. После крушения в феврале 1917 года многовековой го-
сударственности все и всякие требования новых властей (будь
то власть красных, белых или даже так называемых зеленых)
воспринимались как ничем не оправданное и нестерпимое на-
силие. В народе после Февраля возобладало всегда жившее в глу-
бинах его сознания (и широко и ярко воплотившееся в русском
фольклоре) стремление к ничем не ограниченной воле. Так, обе
основные — и неизбежные — государственные «повинности» —
подати и воинская служба, которые ранее представали как, ко-
нечно, тягостная, но неотменимая, «естественная» реальность
бытия (сопротивление вызывало только то, что воспринималось
в качестве несправедливого, не соответствующего установленному
порядку), теперь нередко отвергались начисто и порождали
ожесточенные бунты.
Какова была роль евреев
в послереволюционной России?
Итак, вопрос, с давних пор возбуждающий острейшие споры
и порождающий самые разные, нередко прямо противоположные
ответы. Я ставлю перед собой задачу осветить его как можно более
объективно, беспристрастно и всесторонне. При этом необходимо
предупредить читателей, что ответом на сей сложнейший вопрос
явится только вся эта глава в ее целостности: сосредоточение вни-
мания на каких-либо отдельных ее частях и сторонах неизбежно
приведет к искажению самой сути дела.
...Полярность ответов на поставленный вопрос особенно очевид-
на в наше время: одни утверждают, что в октябре 1917 года в России
устанавливается чисто «еврейская власть», что большевики того
времени — это либо евреи, либо послушные исполнители их воли,
а другие, напротив, что большевистская власть была враждебна
евреям, что к власти в Октябре пришли люди, которых уместно
даже назвать «черносотенцами»...
•к к it
Итак, для евреев-большевиков была характерна изначальная
отчужденность от русской жизни, и это, вполне понятно, не могло
не сказаться на их отношении — в том числе собственно «практи-
ческом» отношении — к русскому бытию и сознанию. И естест-
венно вспоминаются лермонтовские строки:
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы:
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
Вместе с тем нельзя не напомнить соображения, высказанные
в заключительной части предшествующей главы этого сочинения.
Как убеждает изучение истории, в периоды «смуты» закономерно
или даже неизбежно появление на политической авансцене любой
страны «чужаков»; острейшее, неразрешимое столкновение раз-
личных сил внутри нации как бы настоятельно требует «чужо-
го» вмешательства. И проклятья по адресу ничего не щадивших
чужаков вполне естественны, но такие проклятья нив коей мере
не приближают нас к пониманию хода истории. Впрочем, эта не-
легкая тема будет подробно освещена в дальнейшем; сейчас следует
остановиться на другом вопросе.
При уяснении роли евреев в большевизме часто утверждают,
что их было все же весьма немного, и, следовательно, они, мол,
не могли в большой мере определять жизнь страны. Скажем, аме-
риканский «русовед» Уолтер Лакер, даже признав, что «евреи со-
ставляли высокий процент большевистского руководства», тут же
пытается посеять сомнение относительного этого факта: «Однако
из пятнадцати членов первого Советского правительства тринад-
цать были русские, один грузин и один еврей»*. Это действительно
так (хотя для точности отмечу, что нарком продовольствия в первом
правительстве И. А. Теодорович46 — не русский, а поляк, к тому же
выросший, согласно его собственному рассказу, в националисти-
чески и антирусски настроенной семье). Однако правительство
имело тогда в иерархии власти в прямом смысле слова третье-
степенное значение (так, даже в справочных сведениях о власти
сначала указывался ЦК с его Политбюро, затем ВЦИК Советов
и лишь на третьем месте — Совнарком).
Немаловажен и тот факт, что в предшествовавшем Советскому
Временном правительстве из 29 человек, побывавших на постах ми-
нистров, 28 были русские, 1 — грузин (меньшевик И. Г. Церетели47)
и ни одного еврея, — хотя во главе тех партий, чьи представители
становились тогда министрами, евреев было немало. Но, например,
один из главных эсеровских лидеров, А. Р. Гоц, которому пред-
лагали войти во Временное правительство, «и слышать не хотел
вообще ни о каком министерском посте: свой отказ он мотивировал
еврейским происхождением» **.
Точно так же — возможно, не без «подражания» А. Р. Гоцу48 —
способный к предвидению Троцкий настаивал, что «в первом
революционном правительстве не должно быть ни одного еврея,
поскольку в противном случае реакционная пропаганда станет изо-
бражать Октябрьскую революцию “еврейской революцией”...»***.
Комментируя эту «позицию» Троцкого, его нынешний горячий
поклонник В. 3. Роговин стремится, в частности, убедить читате-
лей в том, что Лев Давидович был-де лишен властолюбия, имел
твердое намерение «после переворота остаться вне правительства
и... согласился занять правительственные посты лишь по настой-
чивому требованию ЦК» (там же, с. 92-93).
* Laquer Walter. Slalin. The Glasnost Revelations. N. J., 1990, p. 252.
** Цит. покн,: Политические деятели России. 1917. Биографический словарь.
М., 1993, с. 85.
*** Роговин В. Троцкий об антисемитизме, с. 92.
Но эти рассуждения рассчитаны на совершенно простодушных
людей, ибо ведь Троцкий никогда не отказывался от членства
в ЦК и Политбюро, а член Политбюро стоял в иерархии власти не-
соизмеримо выше, чем любой нарком! И Троцкий, кстати сказать,
не скрывал своего крайнего негодования, когда его в 1926 году
«освободили от обязанностей члена Политбюро»...
Забегая вперед, стоит отметить, что отсутствие евреев после
1926 года в Политбюро (кроме одного лишь введенного в его со-
став в 1930 году Л. М. Кагановича49) объяснялось вовсе не «анти-
семитизмом» (хотя многие толкуют это именно так), а как раз
напротив, стремлением не пробуждать в стране противоеврейские
настроения, поскольку в середине 1920-х годов всем стало ясно,
что верховная власть сосредоточена отнюдь не в правительстве,
не в Совнаркоме, а в Политбюро. В высшей степени характерно,
что если в 1920-х годах в составе правительства — особенно
во главе ведущих наркоматов — было не так уж много евреев,
то в 1930-х дело обстояло обратным образом: наркомом внутрен-
них дел стал Ягода, иностранных — Литвинов-Баллах, внешней
торговли — Розенгольц, путей сообщения — Рухимович, земледе-
лия — Яковлев-Эпштейн, председателем правления Госбанка —
Калманович и т. д. К этому времени, повторяю, все понимали, что
высшей властью в стране является не Совнарком, а Политбюро,
которому всецело подчинены эти наркомы-евреи. Иначе обсто-
яло дело в первые послереволюционные годы. Так, в сентябре
1922 года встал вопрос о введении поста «первого заместителя
председателя Совнаркома», который в периоды обострения бо-
лезни Ленина должен был автоматически заменять его. На этот
пост прочили Троцкого, но он, по его же признанию, «решитель-
но отказался... чтобы не подать нашим врагам повода утверж-
дать, что страной правит еврей»*. Между тем впоследствии,
в 1930-1940-х годах, заместителями председателя Совнаркома
назначались — кроме пресловутого Кагановича — Землячка-
Залкинд и Мехлис, но на этом основании не могло возникнуть
представление, что евреи правят страной; ведь этих деятелей
(в отличие от членов Политбюро, даже портреты которых при-
обрели всеобщее «ритуальное» значение) и знали-то не столь
уж широкие слои населения СССР.
* Там же, с. 94.
Впрочем, есть еще и иная сторона проблемы. Троцкий, как мы
видим, отказался от поста первого заместителя Предсовнаркома,
дабы, мол, нельзя было утверждать, что «страной правит еврей».
Однако лучший современный исследователь жизненного пути
Троцкого, Н. А. Васецкий, недавно показал, что Лев Давидович
отнюдь не возражал, когда ему однажды — пусть ненадолго —
представилась возможность действительно «править страной»
(а не быть «заместителем»).
30 августа 1918 года Ленин, как всем известно, был тяжело ранен,
но «в литературе,— отметил Н. А. Васецкий,— как-то упускается
из виду один факт... Свердлов телеграммой срочно вызвал в Москву
с Восточного фронта Троцкого. 2 сентября ВЦИК объявил страну на по-
ложении военного лагеря. Чуть позже он же по предложению Сверд-
лова утвердил наркомвоенмора Троцкого председателем Реввоенсовета
(РВС) Республики, — пост гораздо более емкий, чем у председателя
Совнаркома, которым был Ленин. Эти расхождения Ленин устранит
потом в ноябре 1918 года созданием Совета Труда и Обороны (СТО)
республики, в который введет РВС, подчинив его СТО»*.
В этот текст Н. А. Васецкого вкралась, правда, неточность. 30 но-
ября 1918 года Ленин добился создания нового «чрезвычайного
высшего органа власти — “Совета рабочей и крестьянской оборо-
ны”, а в “Совет труда и обороны” этот орган был преобразован толь-
ко в апреле 1920 года, когда он, кстати сказать, уже не играл столь
важной роли**. Но неожиданное создание оправившимся от ранения
Лениным новой «структуры», которая, в сущности, лишала воз-
главленный 6 сентября Троцким РВС верховной власти, весьма
впечатляет; Ленин тогда ловко «переиграл» Троцкого. Вместе
с тем становится ясно, что Троцкий отказывался от тех или иных
постов не только (или даже не столько) из-за своего «еврейства»,
но и из-за нежелания быть не «первой скрипкой»... Н. А. Васецкий
напоминает очень выразительное признание Троцкого:
«Ленину нужны были послушные практические помощники.
Для такой роли я не годился» ***.
* Васецкий Н. Взгляд со стороны / Вождь. Ленин, которого мы не зна-
ли. Саратов, 1992, с. 279.
** См.: Трайнин И. П. СССР и национальная проблема. М., 1924, с. 26.
*** Большая Советская Энциклопедия. Третье издание, т. 24, книга 1. М.,
1976, с. 18.
Как уже говорилось, многие нынешние публицисты пытаются
всячески преуменьшить роль евреев в тогдашней власти. Для этого,
в частности, используется статистика. Известно, что в 1922 году,
к XI съезду, в большевистской партии, насчитывавшей 375901
человек, евреев было всего лишь 19564 человека, то есть немногим
более 5 процентов...* Какое уж тут «еврейское засилье»! Однако
совсем другое обнаруживается при обращении к более высоким
уровням « пирамиды » власти: так, среди делегатов съезда партии
евреев было уже не 5%, то есть один из 20, а один из шести, в со-
ставе избранного на съезде ЦК — более четверти членов, а из пяти
членов Политбюро ЦК евреями были трое — то есть три пятых!
Впрочем, уже отмечалось, что даже эти цифры не вполне рас-
крывают положение вещей, ибо руководители еврейского проис-
хождения чаще всего играли более важную роль, чем занимавшие
те же самые «этажи» власти русские, которых нередко выдвигали
на первый план, в сущности, ради «прикрытия» (как мы видели,
Троцкий не раз призывал не выдвигать на первый план евреев).
В связи с этим уместно сослаться на свидетельства двух сторонних
наблюдателей.
Доктор богословия А. Саймонс из США жил во время революции
в Петрограде, являясь настоятелем местной епископальной церкви.
Он заявил в 1919 году: «...многие из нас были удивлены тем, что
еврейские элементы с самого начала играли такую крупную роль
в русских делах... Я не хочу ничего говорить против евреев как
таковых. Я не сочувствую антисемитскому движению... Я против
него. Но я твердо убежден, что эта революция... имеет ярко вы-
раженный еврейский характер. До того времени... существовало
ограничение права жительства евреев в Петрограде; но после ре-
волюции (имеется в виду Февраль. — В. К.) они слетелись целыми
стаями... в декабре 1918 г. в так называемой Северной Коммуне
(так они называют ту секцию советского режима, председателем
которой состоит мистер Апфельбаум) (т. е. Зиновьев. — В. К.),
из 388 членов только 16 являются русскими»**. А. Саймонс явно
«недоволен» этим «еврейским засильем», и, хотя он уверяет, что
он не «антисемит», его заявление все же могут счесть тенден-
* Васецкий Н.А. Троцкий..., с. 160.
** См.; Октябрьская революция перед судом американских сенаторов. М., 1990,
с. 12-15.
циозным. Но вот суждения другого иностранца — знаменитого
писателя Герберта Уэллса, посетившего Россию в 1920 году.
Он писал о главной «силе» революции, о множестве «энергичных,
полных энтузиазма, еще молодых (так, Троцкому к 1917 году было
37 лет. — В. К.) людей, утративших... русскую непрактичность
и научившихся доводить дело до конца (очень многозначительная
характеристика! — В. К.)... Эти молодые люди и составляют движу-
щую силу большевизма. Многие из них — евреи... но очень мало кто
из них настроен националистически. Они борются не за интересы
еврейства, а за новый мир... Некоторые (вот именно: всего лишь
некоторые! — В. К.) из самых видных большевиков, с которыми
я встречался, вовсе не евреи... У Ленина... татарский тип лица,
и он, безусловно, не еврей»* (о «происхождении» Ленина еще
пойдет речь).
В отличие от Саймонса, Уэллс ни в коей мере не может быть
заподозрен в «антисемитизме», ибо ведь он всецело одобряет
деятельность евреев-большевиков. И тот факт, что столь разные
по своим взглядам иностранные наблюдатели согласно говорили
о господствующей роли евреев в послеоктябрьской власти, придает
их одинаковому «диагнозу» особенную весомость.
Известный сионистский деятель М.С. Агурский, не боявший-
ся острых проблем, писал в своем содержательном сочинении
«Идеология национал-болыпевизма», что в 1920-х годах уста-
новился взгляд «на советскую власть как на власть с еврейским
доминированием», и «советское руководство... должно было по-
стоянно изыскивать средства, дабы... убеждать внешний мир, что
дело обстоит как раз наоборот. Эго было нелегко, особенно в 1923 г.,
когда в первой четверке советского руководства не оказалось ни од-
ного русского. Оно состояло из трех евреев и одного грузина...» **.
М.С. Агурский, говоря о «первой четверке», имел в виду, что
пятый член тогдашнего Политбюро, Ленин, к 1923 году в силу
болезни уже не мог исполнять свои обязанности. Но на деле Ленин
надолго вышел из строя еще в конце 1921 года и, покинув Москву,
впервые появился публично лишь 6 марта 1922 года. В своем вы-
ступлении в этот день он сказал о болезни, «которая несколько
месяцев не дает мне возможности непосредственно участвовать
* Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1958, с. 43.
** Агурский М. Идеология национал-болыпевизма. Paris, 1980, с. 195.
в политических делах и вовсе не позволяет мне исполнять со-
ветскую должность, на которую я поставлен»* (Ленин даже за-
черкивал тогда свой титул «Председатель Совнаркома», когда
ему приходилось набрасывать записки на имевшихся под рукой
официальных бланках...).
Словом, «первая четверка», о которой говорится в книге М. С. Агур-
ского, правила страной в 1922-м, а не в 1923 году; последняя дата
неверна потому, что Политбюро, «изыскивая средства» (как сфор-
мулировал Агурский) для опровержения тех, кто указывал на «ев-
рейское доминирование», как-то неожиданно 3 апреля 1922 года
приняло в свой состав двух русских — А. И. Рыкова и М. П. Том-
ского (Ефремова)**, которые ранее даже не были кандидатами
в члены Политбюро. Возможно, это было сделано по инициативе
Троцкого, а не Ленина, ибо имеется свидетельство, что «после
первых же заседаний Политбюро с участием двух новых его членов
Ленин заметил: “Ну вот, и представительство от комобывателей
(т. е. коммунистических обывателей. — В. К.) есть теперь в нашем
Политбюро”»***. Показательно, что в своем «завещании» — «Пись-
ме к съезду» от 24 декабря 1922 года — Ленин охарактеризовал
всех четырех нерусских членов Политбюро (в таком порядке:
Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев), но вообще не упомянул
ни Рыкова, ни Томского. Тем не менее именно Рыков после смерти
Ленина стал главой правительства — без сомнения, именно как
русский и к тому же сын крестьянина (поскольку тогда еще мно-
гим казалось, что страной правит Совнарком). Но роль Рыкова
и других занимавших высокие посты русских в определении основ
политического курса страны едва ли имела решающий характер.
Впрочем, несмотря на вполне определенные сведения о «про-
порциях» на высших этажах власти, утверждения о «еврейском
засилье» в послереволюционной России и ранее, и ныне многие
стремятся квалифицировать как «антисемитские» выдумки. В свя-
зи с этим целесообразно еще раз сослаться на суждения людей,
которых никак нельзя заподозрить в «антисемитизме».
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Издание пятое, т. 45. М., 1982, с. 6.
** В новейшей литературе имеется и более поздняя датировка введения
в Политбюро этих двух членов ЦК (1923 год), но дата, указанная в изданном
еще в 1927 году биографическом словаре, представляется более верной.
*** Зимин А. У истоков сталинизма. 1918-1923. Paris, 1984, с. 340.
Знаменитейший в начале века адвокат и литератор Н. П. Караб-
чевский, который был настоящим кумиром российского еврейства
(он, в частности, блистательно вел защиту в ходе известного «дела
Бейлиса»), в 1921 году издал в Берлине свои мемуары «Что глаза
мои видели», где определил тогдашнее положение в России как
«еврейскую революцию»*.
Чрезвычайно характерны послереволюционные дневники не ушед-
шего в эмиграцию В. Г. Короленко, — писателя, который даже
в большей степени, чем Карабчевский, был до 1917 года объектом
еврейского поклонения. Тут особенно уместно непосредственно сопо-
ставить дореволюционную и позднейшую «позиции» прославленного
писателя. В свое время, услышав чью-то фразу: « — Я человек русский
и не могу выносить этой еврейской наглости», — Короленко катего-
рически возразил: «...никакой “еврейской наглости” нет и не может
быть, как нет и не может быть “еврейской эксплуатации”, потому
что невоспитанных, да и подлых, людей хватает в любом народе» **.
Однако тот же Короленко записал 8 марта 1919 года в своем
дневнике, как бы опровергая самого себя: «...среди большеви-
ков много евреев и евреек. И черта их - крайняя бестакт-
ность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает.
Наглости много и у неевреев. Но она особенно кидается в глаза
в этом национальном облике»***. Кто-нибудь, вполне возможно,
придет к выводу, что в Короленко, так сказать, пробудился ранее
дремавший в нем «антисемитизм», и он начал обличать специ-
фически «еврейскую» наглость, то есть предъявлять обвинение
евреям вообще, евреям как таковым. Но это вовсе не так. Владимир
Галактионович заметил только, что в еврейском «облике» наглость
«особенно кидается в глаза».
И утверждение это следует, очевидно, понять в том смысле, что
наглость в русском «облике» привычна и потому не очень замет-
на, а та же наглость в «чужом», «ином» облике воспринимается
гораздо острее.
В дневниковой записи Короленко действительно существен-
но другое: констатация очень внушительного участия евреев
* Карабчевский И. Что глаза мои видели. Берлин, 1921, книга 2, с. 10.
** См.: Резник С. Кровавая карусель. М., 1991, с. 126.
*** Негретое И. И. В. Г. Короленко. Летопись жизни и деятельности. 1917-1921.
М., 1990, с. 97.
в большевистской власти, которая — о чем многократно говорил
писатель — была гораздо более насильственной и жестокой, чем
дореволюционная власть (постоянно и беспощадно осуждавша-
яся ранее и самим Короленко, и многочисленными еврейскими
авторами). Писателя, в частности, возмущали факты, свидетель-
ствующие о заведомой «привилегированности» евреев при новой
власти. Он описывает (25 мая 1919 года) сцену в «жилищном
отделе» Совета:
«...какой-то “товарищ” требует реквизировать комнату для од-
ной коммунистки. Тут же хозяин квартиры и претендентка-ком-
мунистка. Это старая еврейка совершенно ветхозаветного вида,
даже в парике». И она «всем своим видом старается подтвердить
свою принадлежность к партии... “Коммунистка” водворяется
революционным путем в чужую квартиру и семью... Для русского
теперь нет неприкосновенности своего очага... Притом... то и дело
меняют квартиры. Загадят одну — берут другую» (с. 108).
Еще раз подчеркну, что перед нами свидетельства писателя,
которого никому не удастся обвинить в пресловутом «антисе-
митизме». Дело идет о всецело объективной характеристике
тогдашней ситуации. Вот Короленко заходит в помещение ЧК,
чтобы попытаться помочь арестованным соотечественникам:
«Это популярное теперь среди родственников арестованных имя:
“товарищ Роза” — следователь. Это молодая девушка, еврейка...
Недурна собой, только не совсем приятное выражение губ. На по-
ясе у нее револьвер в кобуре*. Спускаясь по лестнице, встречаю
целый хвост посетительниц. Они подымаются к “товарищу Розе”
за пропусками на свидание. Среди них узнаю и крестьянок, иду-
щих к мужьям-хлеборобам, и “дам”. Товарищ Роза... на упрек
Прасковьи Семеновны (сестра супруги Короленко. — В. К.), что
она запугивает допрашиваемых расстрелом, отвечает в простоте
сердечной: “А если они не признаются?..”» (с. 108, 109).
Повторю еще раз: В. Г. Короленко ни в коей мере не был «анти-
семитом»; характерна его озабоченность следующим (запись
13 мая 1919 года): «Мелькание еврейских физиономий среди
большевистских деятелей (особенно в чрезвычайке) разжигает
традиционные и очень живучие юдофобские инстинкты» (с. 106).
Поистине замечательно, что почти одновременно об этом же го-
Ну прямо как в популярной еще не так давно песенке Б. Окуджавы.
ворит и Троцкий на заседании Политбюро (18 апреля 1919 года):
«...огромный процент работников прифронтовых ЧК... состав-
ляют латыши и евреи... и среди красноармейцев (даже! — В. К.)
ьер&ся и находит некоторый отклик сильная шовинистическая
агитация» *.
Приведу еще фрагмент из недавно впервые изданных воспоми-
наний российского дипломата Г. Н. Михайловского — человека,
которого опять-таки абсолютно нельзя заподозрить в «антисеми-
тизме» , ибо он сформировался в той среде, где высшим моральным
авторитетом были люди типа Короленко (Георгий Николаевич —
сын Николая Георгиевича Михайловского, писателя, вошедшего
в русскую литературу под именем « Гарин » — автора четырехтом-
ного автобиографического повествования, открывающегося всем
известным «Детством Темы», а также замечательной, — к сожа-
лению, гораздо менее известной — очерковой книги «Несколько
лет в деревне»). Во время гражданской войны Г. Н. Михайловский
много скитался по России и не раз имел дело с ЧК. Он расска-
зывает, в частности, как в 1919 году еврейка-чекистка «с от-
кровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся
в руках евреев: “Эти русские — мягкотелые славяне и постоянно
говорят о прекращении террора и чрезвычаек, — говорила она
мне...— Мы, евреи, не даем пощады и знаем: как только пре-
кратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа
не останется...” Так с государственностью Дантона рассуждала
провинциальная еврейка-чекистка, отдавая себе полный отчет
о том, на чем именно держится успех большевиков. При всем
моральном отвращении...— заключил Г. Н. Михайловский,—
я не мог с ней не согласиться, что не только русские девушки,
но и русские мужчины-военные не смогли бы сравниться с нею
в ее кровавом ремесле» **.
Выше уже упоминался нынешний страстный приверженец
Троцкого, В.З. Роговин, который, в частности, стремится пред-
ставить своего кумира человеком, якобы не желавшим власти,
пытавшимся (хотя, мол, и тщетно) отказываться от навязываемых
ему ЦК и Политбюро высоких постов. И Роговин даже упрекает
* Цит. по кн.: Васецкий Н.А. Троцкий..., с. 122.
** Михайловский Г, Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического
ведомства. 1914-1920. М., 1993, книга 2, с. 176-177.
послереволюционную власть за недостаточное внимание к при-
зывам Троцкого. Он пишет, например, что «после Октябрьской
революции, большевики, как мне представляется, недооценили
силу и глубину антисемитских настроений... Поэтому они не про-
явили достаточной осторожности при выдвижении евреев, как
и других “инородцев”, на руководящие посты, невольно открывая
тем самым возможность своим противникам играть на чувстви-
тельных национальных струнах масс» *.
Но это рассуждение в сущности абсурдно, ибо для реализации
«программы», предлагаемой Роговиным, необходимо было,
например, чтобы сам Троцкий (а также Зиновьев и Каменев)
покинул состоявшее в 1919-м — начале 1922 года из пяти вер-
ховных властителей Политбюро!.. И, между прочим, Троцкий
однажды, по сути дела, «проговорился» об истинном смысле
своих неоднократных отказов от руководящих постов (напри-
мер, главы НКВД):
«Если в 1917 г. и позже, — писал он, — я выдвигал иногда свое
еврейство как довод против тех или других назначений, то исклю-
чительно по соображениям политического расчета» **.
* * *
Этот «политический расчет» Троцкого — очень существенная
и весьма интересная тема, на которой необходимо остановиться
подробнее. Как ни неожиданно для многих это прозвучит, Троцкий
в 1918—1926 годах более, чем кто-либо из тогдашних «вождей»
стремился доказывать, что Октябрьская революция имеет нацио-
нальный, русский характер и смысл.
В этом он, в частности, кардинально отличался от русского
по происхождению «вождя» — Н. И. Бухарина. 23 апреля 1920 го-
да в «Правде» были опубликованы статьи Бухарина и Троцкого,
посвященные 50-летнему юбилею Ленина. В бухаринской статье
все сводилось к тому, что «Ленин, как никто более, воплотил...
существо революционного марксизма», что он — «живое вопло-
щение теоретического и практического разума рабочего класса»,
* Роговин В. Троцкий об антисемитизме... с. 92.
** Троцкий Л. Моя жизнь, с. 324.
добивающегося «мировой победы»* и т.д. Совершенно иную
сторону дела выдвинул на первый план в своей опубликованной
в том же номере газеты статье Троцкий. Бегло отметив, что «ин-
тернационализм Ленина не нуждается в рекомендации», Лев
Давидович провозгласил: «Ленин глубоко национален. Он корня-
ми уходит в новую русскую историю, собирает ее в себе, дает ей
высшее выражение...» В частности, у Ленина, по словам Троцкого,
«не только мужицкая внешность, но и крепкая мужицкая подо-
плека» . И именно национальным содержанием личности Ленина
объясняет Троцкий его главенствующую роль: «Для того, чтобы
руководить таким небывалым в истории народов переворотом,
какой переживает Россия, нужна, очевидно, неразрывная, орга-
ническая связь с основными силами народной жизни — связь,
идущая от глубочайших корней» **.
Итак, для Бухарина Ленин — «воплощение» марксизма и «раз-
ума» всемирного пролетариата, а для Троцкого — «высшее вы-
ражение» истории России с ее «глубочайшими корнями». Своего
рода противостояние Троцкого и Бухарина в «русском вопросе»
резко выявилось позднее в их оценке творчества Есенина. 20 ян-
варя 1926 года Троцкий опубликовал в «Известиях» весьма сочув-
ственную статью «Памяти Сергея Есенина», между тем Бухарин,
выждав год после гибели поэта, обрушился на него на страницах
«Правды» (12 января 1927 года, статья «Злые заметки») с бес-
прецедентными поношениями...
Но обратимся к «национальному» в Ленине. Ныне и более
или менее точно установлено, и достаточно широко известно,
что Ленин был человеком предельно «сложного» — русско-мон-
гольско (конкретно — калмыцкого) — германско (немецкого
и шведского) — еврейского — происхождения.
Однако для России с ее «евразийским размахом» такое этни-
ческое сплетение не являет собой ничего необычного — о чем
известно каждому знатоку российской генеалогии (родословия).
Скажем, знаменитый современник Ленина, князь Феликс Юсупов50
(одновременно он имел и титул графа Сумарокова-Эльстон), —
* Цит. по кн.: Бухарин Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М.,
1989, с. 177,180.
** Цит. по кн.: Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990,
с. 234, 235.
знаменитый и тем, что он был женат на племяннице Николая II
великой княгине Ирине Александровне, и тем, что он играл глав-
ную роль в убийстве Григория Распутина, — имел точно такое же
этническое происхождение, как Ленин, то есть русско-монголь-
ско-германско-еврейское: Юсупов был потомком мурзы Юсуфа,
воеводы Сумарокова, выходца из Скандинавии Эльстона и видного
дипломата крещеного еврея Шафирова.
Проблема наследственности, прямой зависимости от предков,
предстает — по крайней мере пока, в настоящее время — в каче-
стве довольно-таки туманной. По-видимому, нельзя полностью
отрицать, что характеристики Ленина (чаще всего враждебные)
как деспотического «Чингисхана», «рационалиста» в немецком
духе или, наконец, человека, обладавшего «еврейской изворот-
ливостью», в той или иной мере связаны с «наследием» предков;
однако речь может идти только об определенных чертах характе-
ра, а не самом «содержании» личности, которое создается все же
воспитанием (в широком смысле слова) и непосредственным
окружением.
Сравнительно недавно вполне точно, по документам, установ-
лено, что дед Ленина, Николай Васильевич Ульянов (1764-1836),
был крепостным крестьянином деревни Андросово Сергачского
уезда Нижегородской губернии. Отпущенный в 1791 году поме-
щиком на оброк, этот, по-видимому, весьма вольнолюбивый че-
ловек спустился вниз по Волге до устья, уже не захотел вернуться
и в конце концов стал «вольным» астраханским мещанином. Здесь,
в Астрахани, он женился на молодой, восемнадцатью годами его мо-
ложе, девушке, которая — хотя точных документальных сведений
об этом нет — была, по всей вероятности, крещеной калмычкой.
Ее опекал «именитый астраханский иерей» О. Николай Ливанов*
(вероятно, крестивший ее), и ее сын Илья Ульянов (1831-1886),
в пятилетием возрасте оставшийся без отца, смог получить гимна-
зическое, а затем университетское образование: в результате за два
поколения совершился характерный, пожалуй, только для России
«скачок»: от беглого крепостного крестьянина до действительного
статского советника, то есть штатского генерала! (Я, между про-
См.: Симакова А. Родословная самьи Ульяновых: из податного сосло-
вия // О Ленине — правду. Дайджест прессы. Л., 1991, с. 8-12.; Шаги-
нян М. Собрание сочинений в девяти томах. М., 1988, т. 5, с. 33-36.
чим, знаю это российское «чудо» по истории своего собственного
рода: мой прадед был полунищим ремесленником захолустного
городка Белый Смоленской губернии, а его сын, отец моей матери
Василий Андреевич Пузицкий (1863 1926) сделал точно такую же
«карьеру», как и отец Ленина: окончив Смоленскую гимназию
и Московский университет, был инспектором одной из лучших
московских классических гимназий (2-й) и также действительным
статским советником.)
В последнее время, впрочем, гораздо большее внимание при-
влекает материнская ветвь родословной Ленина; его теперь даже
подчас именуют «Бланком» — по фамилии второго его деда. Но го-
раздо менее широкие круги знают, что уже отец этого деда, то есть
прадед Ленина, Давид Бланк, не только принял Православие,
но и отправил в 1846 году послание «на высочайшее имя», при-
зывавшее создать такое положение, при котором все российские
евреи откажутся от своей национальной религии. Тогдашний
министр внутренних дел Л. А. Перовский счел необходимым со-
общить Николаю I о предложениях этого ленинского прадеда,
который, по словам министра, «ревнуя к христианству, излагает
некоторые меры, могущие, по его мнению, служить побуждением
к обращению евреев» * (в Православие).
Сын Давида, Израиль Бланк (1799-1870), еще за полвека
до рождения своего внука Ленина, в 1820 году, крестился с именем
Александр Дмитриевич, окончил Императорскую медико-хирур-
гическую академию, женился на дочери российского чиновника
германского происхождения Ивана Федоровича Гросшопфа, слу-
жил врачом в Петербурге, а затем в Перми и Златоусте и обрел чин
статского советника (равен чину полковника) и, соответственно,
потомственное дворянство. В 1847 году, выйдя в отставку, он купил
имение в глубине России, в приволжской деревне Кокушкино, где
и жила до своего замужества (в 1863 году) его дочь Мария — мать
Ленина.
В последнее время доводилось слышать разговоры о том, что
она-де воспитывала сына в «иудейском» духе (хотя уже ее дед «от-
рекся»!). Но для такого предположения нет ровно никаких осно-
ваний. Тут уж скорее уместно говорить о «германском духе», ибо
* Вождь. Ленин, которого мы не знали / Сост. Геннадий Сидоровнин. Сара-
тов, 1992, с. 19.
Мария Александровна была воспитанницей своей тетки (сестры
ее рано умершей матери) — российской пол у немки-пол ушведки
Екатерины Ивановны Эссен и, в частности, свободно владела не-
мецким языком. Однако из переписки Ленина известно, что только
после тридцати лет, оказавшись в эмиграции, он основательно
овладел немецким (с юных лет — как и все тогдашние образован-
ные люди — он говорил по-французски); то есть и «немецкое»
воздействие было не столь уж значительным.
Так или иначе, Ленин вырос и сформировался в поволжских
городах и деревнях, и в самом его доме господствовала русско-
православная атмосфера. Старшая его сестра Анна писала, в част-
ности, в 1925 году (когда подобные признания были не очень-то
желательны): «Отец наш был искренне и глубоко верующим чело-
веком и воспитывал в этом духе детей» *. Сам Ленин счел нужным
сообщить незадолго до своей кончины, в 1922 году, что он до 16 лет
был православным верующим. До этого возраста он вместе с отцом
и матерью состоял в симбирском «Обществе преподобного Сергия
Радонежского» **.
Но пойдем далее. Как мы видели, Троцкий выдвигал на первый
план «национальное в Ленине», в том числе русскую «мужицкую
подоплеку». Сам Ленин никогда не говорил ничего подобного
публично, он вроде бы был принципиальным «интернациона-
листом». Но вот весьма примечательные ленинские суждения,
притом, что особенно существенно, из его чисто личного письма,
которое было опубликовано лишь после его смерти. Незадолго
до революции Ленин, находившийся в Швейцарии, беседовал
с двумя людьми из России и так рассказал о них в своем письме:
«...один-еврей из Бессарабии, видавший виды, социал-демократ
или почти социал-демократ, брат — бундовец и т. д. Понатерся,
но лично неинтересен... Другой — воронежский крестьянин, от зем-
ли, из старообрядческой семьи. Черноземная сила. Чрезвычайно
интересно было посмотреть и послушать» ***.
Сразу же стоит сообщить, что Троцкий в те же дореволюци-
онные времена писал, например, следующее: «Она, в сущности,
нищенски бедна эта старая Русь, со своим, столь обиженным
* Ульянова-Елизарова А.И.ОВ.И. Ленине и семье Упьяновых. М„ 1988, с. 116.
** Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 44, с. 509.
*** Там же, т. 49, с. 377.
историей, дворянством, не имевшим гордого сословного прошлого...
Стадное, полуживотное существование ее крестьянства до ужаса
бедно внутренней красотой, беспощадно деградировано...», жизнь
его «протекала вне всякой истории: она повторялась без всяких
изменений, подобно существованию пчелиного улья или мура-
вьиной кучи»*. Выходит, «мужицкая подоплека» Ленина — это
нечто подобное «муравьиной куче»?..
Известно относящееся к 1920 году суждение Троцкого о Ленине:
«Ленин глубоко национален. Он корнями уходит в новую русскую
историю... и именно таким путем достигает высших вершин».
Однако позднее уже высланный из СССР Троцкий недвусмысленно
объявил, что-де дореволюционная русская культура «представляла
собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более вы-
соким западным образцам... Она не внесла ничего существенного
в сокровищницу человечества» **.
Словом, абсолютно ясно, что вещания Троцкого о «глубоко на-
циональном» в Ленине и о «русском» характере революции были
целиком продиктованы политическим расчетом. На деле Троцкий
усматривал в России только лишенную какого-либо смысла «мура-
вьиную кучу» и — в образованном слое людей — не имеющее ника-
кой ценности («не внесла ничего») подражательство западной куль-
туре. Громогласно говоря о «национальном», о «русском», Троцкий
попросту стремился создать себе, употребляя современное словечко,
«имидж» патриота. В этом деле он, в сущности, не брезговал ничем.
Так, читая изданные на Западе воспоминания одного из участни-
ков Белого движения, Троцкий наткнулся на описание курьезной
сцены: некий казак, служивший в Красной армии, оказался как-то
у своих избравших иную судьбу собратьев-казаков в расположении
Белой армии. И Троцкий не без торжества цитировал рассказ бело-
го мемуариста: «...казак, кем-то умышленно уязвленный тем, что
ныне служит и идет на бой под командой жида Троцкого, горячо
и убежденно возразил: “Ничего подобного!.. Троцкий не жид.
Троцкий боевой!.. Наш... Русский... А вот Ленин — тот коммунист...
жид, а Троцкий наш... боевой... Русский!”»***.
* Троцкий Л.Д. Лев Толстой // Цит. по кн.: Искусство и литература в марк-
систском освещении. — М., 1927, с. 480, 486.
** Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990, с. 354.
*** Троцкий Л. Моя жизнь, с. 348.
Тут же Троцкий сослался и на Бабеля, «талантливейше-
го,— по его определению, — из наших молодых писателей»,
в изобилующей гротескными деталями «Конармии» которого
одна из героинь говорит «красным» казакам: «Вы за Расею
не думаете, вы жидов Ленина и Троцкого спасаете». И казак от-
вечает: «...за Ленина не скажу, но Троцкий есть отчаянный сын
Тамбовского губернатора и вступился, хотя и другого звания,
за трудящийся класс ».
Все подобные «расчеты» Троцкого объяснялись весьма суще-
ственным мотивом: Лев Давидович, в отличие от большинства
своих находившихся у власти соплеменников, хорошо пони-
мал, что Россию нельзя — по крайней мере, в ближайшем бу-
дущем — полностью «денационализировать». Об этом, между
прочим, подробно говорится в уже упомянутом трактате видного
сиониста М.С. Агурского «Идеология национал-болыпевизма».
Здесь констатируется, что с первых же послереволюционных лет
«на большевистскую партию оказывалось массивное давление
господствующей (то есть русской. — В. К.) национальной сре-
ды. Оно чувствовалось внутри партии и вне ее, внутри страны
и за ее пределами... Оно ощущалось во всех областях жизни: по-
литической, экономической, культурной... Сопротивление этому
всеохватывающему давлению грозило потерей власти... нужно
было в первую очередь найти компромисс с русской национальной
средой... надо было, не идя на существенные уступки, создать ви-
димость того, что режим удовлетворяет исконным национальным
интересам русских» *.
В этом рассуждении может вызвать недоумение или даже
негодование словосочетание «национальная среда», обознача-
ющее почти стомиллионный русский народ. Но М.С. Агурский
в данном случае все же прав: для того же Троцкого русский народ
был именно и только «средой» его деятельности; прав Агурский
и утверждая, что в первые послереволюционные годы «теорети-
ком красного патриотизма и едва ли не его вождем оказывается
Лев Троцкий» (с. 144), — что явствует уже хотя бы из его речи
«Национальное в Ленине».
Правда, Агурский не говорит с должной ясностью, что Троцкий
действовал в этом направлении только ради «политического рас-
Агурский М. Идеология национал-болылевизма, с. 197.
чета», но все же достаточно определенно разграничивает две прин-
ципиально различные вещи: создание «видимости» национальных
устремлений власти (что и делал Троцкий) и, с другой стороны,
неизбежный подспудный процесс действительной «национали-
зации» власти. Он пишет, например: «Давление национальной
среды, сам тот факт, что революция произошла именно в России,
не мог не оказать сильнейшего влияния на большевистскую пар-
тию, как бы она ни декларировала свой интернационализм... Это
было результатом органического процесса (с. 140).
И вот поистине замечательное «саморазоблачение» Троцкого.
Если в 1922 году он провозглашал на страницах «Правды» (5 октя-
бря): «Большевизм национальнее монархической и иной эмигра-
ции. Буденный национальнее Врангеля...» * и т. п., то в 1928 го-
ду, уже отстраненный от власти, он гневно обличает: «В целом
ряде своих выступлений, сперва против “троцкизма”, затем
против Зиновьева и Каменева, Сталин бил в одну точку: про-
тив старых революционных эмигрантов (разумеется, не “мо-
нархических”.— В. К.). Эмигранты — это люди беспочвенные,
у которых на уме только международная революция, а теперь
нужны руководители, способные осуществлять социализм в одной
стране. Борьба против эмиграции... входит неразрывной частью
в сталинскую идеологию национал-социализма... После каждой
революции реакция начиналась с борьбы против эмигрантов, про-
тив чужаков и против инородцев...» и т. д.** (обратим внимание:
перед нами осознание своего рода «закона»: в «каждой револю-
ции» большую роль играют «чужаки», с которыми впоследствии
ведется «борьба»...).
Необходимо, правда, сказать, что Троцкий слишком забегал
вперед: в 1928 году едва ли были основания усматривать в полити-
ке Сталина какие-либо собственно «национальные» устремления
(они начали складываться — конечно же, под мощным воздей-
ствием идущего в стране «органического процесса» — позднее,
в 1930-х годах), хотя программа «социализма в одной стране»
все же была определенной подосновой перехода к национальной
политике. Но если считать эту программу воплощением «национал-
* Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991, с. 82.
** Троцкий Л. Коммунистический интернационал после Ленина. М., 1994,
с. 306.
социализма», следует причислить к «национал-социалистам»
и Бухарина, который ведь первым, ранее Сталина — о чем шла речь
выше — ее разработал. Троцкий, кстати, прямо сказал здесь же
об этом бухаринском «первенстве» и даже связал имя Бухарина
с «национал-социализмом» (см. цит. изд., с. 66). Но, конечно,
нелепо говорить о каком-либо «национальном духе» Бухарина.
М. С. Агурский заявил в самом начале своей книги: «Я полностью
отвергаю миф о Бухарине как об умнейшем “русском” человеке
и позволю себе считать его “дураком” советской истории, притом
злейшим врагом всего русского» (с. 11).
Бухарину, которому в самом деле была присуща почти пато-
логическая ненависть ко всему русскому, явно недоставало ума,
чтобы понять выдвигаемую им же самим идею «социализма в одной
стране» как закономерный, естественный результат «давления
национальной среды»; между тем Троцкий понимал это со всей
определенностью.
Но именно тут и обнаруживается суть «позиции» Троцкого: он
больше чем кто-либо из его коллег твердил о «русском националь-
ном» характере революции, но лишь до тех пор, пока дело шло
о «видимости», а не о реальной «национализации».
* * *
Впрочем, давно пора обратиться к вопросу, который, впол-
не вероятно, возник в уме читателей. Вот ты все говоришь нам
о Троцком, а как быть с Лениным? Ведь он, проявляя «чрезвы-
чайный интерес» к «черноземной силе» воронежского мужика,
совместно с Троцким организовывал жестокое подавление сосед-
них с воронежскими тамбовских мужиков в 1921 году и никогда
не возражал — по крайней мере не возражал открыто — против
того, что в возглавляемой им властной иерархии огромную роль
играли евреи и другие «чужаки»?
Между прочим, мало кто знает, что до 1917 года евреи зани-
мали в верхах большевистской партии сравнительно скромное
место — явно менее значительное, чем в партиях меньшевиков
и даже эсеров. Так, из тех четырнадцати евреев, которые вхо-
дили в число членов и кандидатов в члены большевистского ЦК
в 1917-1921 годах, всего лишь двое занимали эти партийные
посты в период с 1903 года (год создания собственно большевист-
ской партии) по 1916 год — это Зиновьев (с 1907 года) и Свердлов
(с 1912 года). И особенно примечателен тот факт, что такие «чеки-
сты» с 1917 года, как Троцкий, Урицкий, Радек, Иоффе, только
в этом самом году и вошли-то в большевистскую партию! То есть
получается, что евреи особенно «понадобились» тогда, когда речь
пошла уже не о революционной партии, а о власти...
Можно, конечно, попросту объяснить это тем, что, мол, евреи
сделали ставку на большевистскую партию не тогда, когда это
грозило правительственными репрессиями, а тогда, когда сама
партия готова была стать правящей. Однако, во-первых, боль-
шевики - сравнительно, скажем, с террористической партией
эсеров — преследовались в дореволюционное время гораздо менее
жестоко. А, во-вторых, 10 из 14 евреев, которые в 1917—1921 го-
дах были членами и кандидатами в члены ЦК, все же вступили
в партию намного раньше — еще до 1907 года. Словом, в том
факте, что до 1917 года большевистская «верхушка» не была
очень уж «еврейской», а затем стала таковой, выразилась, надо
думать, объективная «закономерность». Особенно наглядно она
проявилась в своего рода послеоктябрьском «скачке»: из 29 чеки-
стов (членов и кандидатов в члены ЦК), избранных на VI съезде,
в 1917 году было 6 евреев (то есть немногим более одной пятой
части) и 7 других «нерусских» (всего «нерусских» около полови-
ны), а из 23 чекистов, избранных на VII съезде, в 1918 году, —
8 евреев (уже более трети) и 5 других «нерусских» (то есть всего
«нерусских» намного более половины!).
Выше уже говорилось подробно о наиболее общем «законе»:
в периоды великих смут для любой страны характерен приход
к власти «чужаков». Более конкретные суждения о «законо-
мерности» прихода в революционную власть «чужаков» не раз
высказывал Ленин: наиболее ясно и резко он поведал об этом
в одном личном разговоре, состоявшемся в конце июля — начале
августа 1918 года, когда уже во всю силу разразилась граждан-
ская война:
«Русский человек добр, — говорил Ленин. — Русский человек
рохля, тютя... У нас каша, а не диктатура... если повести дело
круто (что абсолютно необходимо), собственная партия помешает:
будут хныкать, звонить по всем телефонам, уцепятся за факты,
помешают. Конечно, революция закаливает, но времени слишком
мало»*. Это, между прочим, совпадает с цитированными выше
словами чекистки, приведенными в воспоминаниях дипломата
Г. Н. Михайловского...
Предвижу негодование многих читателей по этому поводу: вот,
скажут они, чудовищная постановка вопроса — вместо «добрых»
русских надо поставить во главе «чужаков», которые будут рас-
правляться без колебаний! Подобное восприятие вполне естествен-
но, но необходимо понять, что объективная историческая задача
состояла все же не в некоем самодельном подавлении всяческого
сопротивления революционной власти, а (о чем не раз шла речь
в этом моем сочинении) в создании государства, — в частности,
в преодолении начавшегося после Февраля распада страны. Выше
было показано, что десятки тысяч русских офицеров именно
поэтому стали служить большевистской власти; они убеждались
на опыте, что ни белые, ни тем более «зеленые» — то есть предво-
дители народных бунтов — фатально не могут возродить в России
государство...
Известнейший лидер дореволюционной русской партии нацио-
налистов В. В. Шульгин, ставший затем одним из видных идео-
логов Белого движения, постоянно и подчас крайне негодующе
писал о «еврейском засилье» в большевистской власти, о том, что
евреи, как он определил, «явились спинным хребтом и костяком
коммунистической партии», которую они «своей организован-
ностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей... консолиди-
ровали и укрепили»**. Однако еще до окончания гражданской
войны, в 1921 году способный к трезвому размышлению Василий
Витальевич недвусмысленно заявил, что именно большевики
«восстанавливают военное могущество России... восстанавливают
границы Российской державы до ее естественных пределов» ***.
Он уточнял: «Конечно, они думают, что они создали социалистиче-
* Троцкий Л. Дневники и письма. М., 1994, с. 119, 120. Не исключено воз-
ражение, что Троцкий в своих интересах «приписал» эти слова Ленину.
Но, во-первых, в собственных текстах Ленина встречаются суждения
именно такого рода, хотя и менее резко сформулированные, а во-вторых,
я цитирую личные дневниковые записи Троцкого, не предназначенные
для публикации (они впервые появились в печати лишь в 1986 году).
** Шульгин В. В. «Что нам в них не нравится...» Об антисемитизме в России.
СПб., 1992, с. 35.
*** Шульгин В. В. Дни. 1920. М.» 1989, с. 517.
скую армию, которая дерется “во имя Интернационала”, — но это
вздор. Им только так кажется. На самом деле, они восстановили
русскую армию... Как это ни дико, но это так... Знамя Единой
России фактически подняли большевики... Конечно, Ленин
и Троцкий продолжают трубить Интернационал... На самом деле
их армия била поляков, как поляков. И именно за то, что они от-
хватили чисто русские области» (с. 515-516; имелась в виду война
с Польшей Пилсудского в 1920 году).
И Шульгин прямо сказал о полной бесперспективности в тогдаш-
них условиях программы Белого движения, которое стремилось
вернуть к власти Учредительное собрание: «...русский парламент
героических, ответственных, безумно смелых решений принимать
не может... Их (большевиков.— В. К.) решимость — принимать
на свою ответственность, принимать невероятные решения. Их же-
стокость — проведение однажды решенного. “Это нужно — значит
это возможно” — девиз Троцкого» (с. 517).
К суждениям такого человека, как В. В. Шульгин (1878-1976), —
человека, который, во-первых, с молодых лет активнейшим об-
разом участвовал в российской политической жизни и знал ее
досконально и, во-вторых, до самого конца своей почти столетней
жизни был убежденнейшим русским патриотом, — стоит внима-
тельно прислушаться.
Шульгин явно считает «еврейское засилье»? в послереволю-
ционной России неизбежным и даже имеющим определенный
позитивный смысл явлением. Кстати сказать, Шульгин видел
и более общую закономерность: выдвижение на первый план
«чужаков» вообще, а не только одних евреев; он писал в 1929 го-
ду, что большую и необходимую роль играли в большевистской
власти поляки, латыши, грузины и т. п.* (напомню, что Польша,
Латвия и — до конца 1922 года — Грузия были самостоятельными
государствами и, следовательно, речь шла об «иностранцах»).
Вместе с тем В. В. Шульгин не считал (как это характерно
и ранее, и теперь для многих людей), что Российскую революцию
вообще совершили-де «чужаки», и прежде всего, евреи. Вот его
суждение о взбунтовавшемся русском народе: «...“жиды” вино-
ваты только в том, что они его, народ, натравили на самого себя»
(там же, с. 124), то есть на его собственную историческую власть,
Шульгин В. В. «Что нам в них не нравится...», с. 33.
а в определенной мере и на русскую национальную культуру.
Кто-нибудь скажет, что «натравить» — заведомо нехорошее дело.
Однако в конечном счете более «виновен» все же тот, кто дал себя,
позволил себя натравить на свою собственную власть и культуру.
К тому же Шульгин в этой фразе не вполне точен: народ (или,
вернее, наиболее активная и вольнолюбивая его часть) явно сам
был готов к безудержному бунту, и евреи, если выразиться вполне
адекватно, не «натравили» некий до того «мирный» народ, а лишь
дополнительно его «натравливали» (эта глагольная форма имеет
более «ограниченное» значение, чем «натравили»). Впрочем,
и сам Шульгин со всей определенностью утверждает: «Никогда
евреям не удалось бы соткать сие чудовище, которое поразило
мир под именем “большевизма”, если бы их сосредоточенная
ненависть не нашла сколько угодно “злобствующего материала”
в окружающей среде» (там же, с. 133). Обратим внимание, что
и Шульгин употребляет слово «среда», и это в данном случае
точное слово, ибо для большевистской власти русская жизнь
поначалу была именно «средой» (а не, допустим, «почвой»,
«основой» и т.п.)
И, наконец, еще одно суждение Шульгина о русском народе,
которое, без сомнения, трудно принять, но и столь же трудно
опровергнуть: «Сняв самому себе голову (то есть русскую власть
и отчасти культуру. — В. К.), он теперь бесится, что сие совер-
шил...» Но «ежели русскую голову этот народ сам себе “оттяпал”,
то “жиды”, пожалуй, даже услугу оказали, что собственную свою
еврейскую голову ему на время приставили: совсем без головы еще
хуже было бы!» (там же, с. 124), — громадное безголовое тело на-
прочь разбило бы себя в нескончаемых «пугачевщинах»...
* * *
Итак, Василий Витальевич, прошедший весь крестный путь
Белой армии, признает, что большевистская — во многом «еврей-
ская» — власть все же «лучше» безвластия, и, кроме того, вообще
не видит другой силы, которая в тогдашних условиях могла бы
восстановить государственность. В первой части этого моего со-
чинения приводились размышления виднейшего «черносотенца»
Б. В. Никольского, расстрелянного большевиками в 1919 году,
который гораздо раньше, чем Шульгин, еще в начале 1918 года,
пришел к тому же самому выводу*.
Целесообразно напомнить и цитированные ранее точные
характеристики самого состояния России после Февральского
переворота — характеристики, которые согласно сформулировали
совершенно разные люди, — гениальный «черносотенный» мыс-
литель В. В. Розанов: «Не осталось Царства, не осталось Церкви,
не осталось войска... Что же осталось-то? Странным образом —
буквально ничего»,— и влиятельный сподвижник Керенского
В. Б. Станкевич: «стихийное движение» русского народа, «сразу
испепелившее всю старую власть без остатка: и в городах, и в про-
винции, и полицейскую, и военную, и власть самоуправлений».
И восстановить власть «на пустом месте» можно было только
посредством самого жестокого насилия и, как оказалось, при гро-
мадной и, более того, необходимой роли «чужаков», способных
«идти до конца»... Словом, есть все основания согласиться с при-
веденными суждениями В. В. Шульгина.
Вместе с тем нельзя, конечно, не видеть, что восстановление
власти «чужаками» имело свою тяжелейшую «оборотную» сто-
рону: они ничего не щадили в так или иначе чуждом им русском
бытии, они подавляли и то, что вовсе не обязательно нужно было
подавлять... И это уже в первые послереволюционные годы вы-
зывало решительное сопротивление даже в тех кругах, которые
всецело поддерживали дело Октября.
Ярчайшим примером могут служить в этом отношении судь-
бы трех военачальников Красной армии, притом из ряда са-
мых выдающихся: командующего Красной армией Северного
Кавказа И. Л. Сорокина, командующего Первым конным кор-
пусом Б. М. Думенко и командующего Второй конной армией
Ф. К. Миронова. После их убийства имена их были «заслонены»
именами С. М. Буденного, Г. И. Котовского, А. Я. Пархоменко,
С. К. Тимошенко и других, но в свое время они значили не меньше
или даже больше...
Эти люди вовсе не были «контрреволюционерами», но они
выступали против подавления национального бытия и сознания
русского народа. Ф. К. Миронов писал Ленину 31 июля 1919 года
про «коммунистов... большинство из которых не может отличить
* См. «Наш современник», 19У4. № 11-12, с. 234-237.
пшеницу от ячменя, хотя и с большим апломбом во время митингов
поучает крестьянина ведению сельского хозяйства... Я все же хочу
остаться искренним работником народа, искренним защитником
его чаяний... Социальная жизнь русского народа... должна быть
построена в соответствии с его историческими, бытовыми и рели-
гиозными традициями и мировоззрением, а дальнейшее должно
быть предоставлено времени» *.
В составленной позже декларации под названием «Да здравству-
ет Российская пролетарская крестьянская трудовая республика»
Миронов писал про «коммунистов, захвативших всю жизнь в свои
руки»: «...эта дерзкая монополия кучки людей, вообразивших себя
в своем фанатизме строителями социальной жизни» **. В другом
обращении «ко всему русскому народу» он призывал: «Долой
самодержавие комиссаров!»? (там же, с. 232).
Понимая, очевидно, сколь опасно открыто ставить вопрос
о «чужаках» в коммунистической власти, Миронов только гово-
рил об этом, но избегал затрагивать сию тему в своих письмах
и обращениях. Однако о его устных высказываниях, разумеется,
стало известно на верхах. А Миронов, например, звал Троцкого
«Бронштейном», утверждал, что народ гонят на «жидовско-европей-
ский фронт» (то есть используют в «еврейско-интернациональных»
целях), клеймил члена ЦК Смилгу и других чужаков «вампирами,
проливающими невинную кровь» и т. п. (там же, с. 248, 249).
13 сентября 1919 года Троцкий издал приказ: «...Как изменник
и предатель, Миронов объявлен вне закона. Каждый гражданин,
которому Миронов попадется на пути, обязан пристрелить его как
собаку. Смерть предателю!» ***.
Однако в этот момент в судьбу Миронова вмешался Ленин, ко-
торый, как полагают биографы Филиппа Кузьмича, именно в сен-
тябре ознакомился с цитированным выше мироновским письмом
к нему, отправленным 31 июля 1919 года****. Роль Ленина не вполне
выяснена, и нет существенных оснований утверждать, что Ленин
«защитил» русского военачальника от «чужаков» (к тому же через
* См.: Лосев Е. Трижды приговоренный // «Москва», 1989, № 2, с. 159,160.
** См.: Медведев Р. А. Стариков С. П. Жизнь и гибель Филиппа Кузьмича
Миронова. М., 1989, с. 222.
*** Лосев Е. Цит. соч., с. 163.
**** Медведев Р.А. Стариков С.П., цит. соч., с. 263.
полтора года Миронова все-таки убили). Но, во всяком случае,
Миронов был тогда не только «реабилитирован», но и назначен
на высокий пост, и Ленин в течение двух часов беседовал с недавно
объявленным «вне закона» военачальником.
И все же поведение Миронова было слишком «непростительным»,
и, несмотря на его громкие победы над Врангелем в следующем,
1920 году, он оказался в Бутырской тюрьме и 2 апреля 1921 года
был пристрелен там именно «как собака» — без всякого суда, неожи-
данным выстрелом неведомого лица. Биографы Филиппа Кузьмича
убеждены, что за этим убийством стоял очень влиятельный, но « не-
известный нам пока человек или группа людей» (там же, с. 360).
Намного раньше Миронова, еще 1 ноября 1918 года, был так же
убит блистательный полководец Иван Лукич Сорокин. Правда,
в отличие от Миронова, он сам начал кровавую борьбу с теми, кого
считал врагами русского народа. Факты таковы: «13 октября (1918 го-
да. — В. К.) он (И. Л. Сорокин. — В. К.) арестовал председателя
ЦИК Кавказской республики Рубина, товарищей (то есть замести-
телей. — В. К) председателя Дунаевского и Крайнего, члена ЦИК
Власова и начальника “чрезвычайной комиссии” Рожанского. Все эти
лица — кроме Власова, евреи — были в тот же день (согласно другим
сведениям — 21 октября. — В. К.) расстреляны. По объяснению при-
ближенных Сорокина, пойманных и заключенных в тюрьму, Сорокин
“ненавидел евреев, возглавлявших кавказскую власть”»*. 28 октября
он был объявлен «вне закона» и вскоре же, 1 ноября, застрелен.
Наконец, Б.М. Думенко, заслуги которого позднее во многом
приписали его бывшему «помощнику» С.М. Буденному, был
24 февраля 1920 года арестован вместе со своим штабом и расстре-
лян 11 мая. «Пунктпервый» обвинения: «...проводилиюдофобскую
и антисоветскую политику... обзывая руководителей Красной
Армии жидами». К делу подшито «донесение политработника
Песка рева... в котором он сообщал, что Думенко в его присутствии
сорвал со своей груди орден Красного Знамени и, забросив в угол,
сказал: “Не надо мне его от жида Троцкого44... Трибунал Республики
имел указание Троцкого об осуждении и расстреле Думенко, ко-
торый нанес ему личное оскорбление» **.
* «Вопросы истории», 1993, № 5, с. 138.
** Викторов Б. А. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора.
М.» 1990, с. 79,83.
Перед нами судьбы трех виднейших и в свое время знамени-
тейших военачальников Красной армии. Все они были безого-
ворочно против и дореволюционных порядков, и Белой армии.
Но они не могли примириться с подавлением «русского народа
с его, — пользуясь словами из цитированного мироновского
письма Ленину, историческими, бытовыми и религиозными
традициями и мировоззрением». А находившиеся на верхах
власти «чужаки» постоянно этим занимались, «углубляя», по их
определению, революцию...
И дело, понятно, не сводилось к трем названным крупнейшим
военачальникам. Нельзя усомниться в том, что подобная же ги-
бель постигла тогда многих занимавших высокие посты людей.
Так, согласно убедительным новейшим исследованиям, 30 августа
1919 года был во время боя убит пулей в затылок командир дивизии
Николай Щорс, — убит «своими»... Позднее, уже в 1930 годах, его
имя было прославлено — в особенности благодаря превосходному
киноэпосу Александра Довженко «Щорс» (1939). Застрелил его,
как доказывается, «политинспектор Реввоенсовета» одесский
еврей П. С. Танхиль-Танхилевич; ранее член Реввоенсовета Юго-
Западного фронта С. И. Аралов доложил Троцкому, что «в частях
дивизии (Щорсовской. — В. К.) развит антисемитизм...» *.
Все это наверняка воспринимается сегодня многими с гневом
и проклятиями по адресу властвовавших «чужаков». Но необхо-
димо вдуматься в объективный смысл этой трагической ситуации.
Во-первых, при беспристрастном размышлении становится ясно,
что такие люди, как И. Л. Сорокин, Б. М. Думенко, Ф. К. Миронов,
Н. А. Щорс, если бы даже они «свергли» стоявших над ними «чу-
жаков» , едва ли смогли в тогдашних условиях создать и удержать
власть. А во-вторых, «на стороне Троцкого» было преобладающее
большинство русских военачальников. Так, командующий Первой
конной армией С. М. Буденный самым активным образом высту-
пал и против Ф. К. Миронова, и против Б. М. Думенко (он даже
через сорок с лишним лет, в 1962 году, протестовал против «ре-
абилитации» последнего!)**; «разоблачал» Думенко и командир
Первого конного корпуса, весьма известный герой гражданской
войны Д. П. Жлоба. Большую роль в роковой судьбе Н. А. Щорса
* Зенъкович Н. А. Тайны кремлевских смертей. М., 1995. с. 273-276, 281.
** Викторов Б. А. Цит. соч., с. 78.
сыграл ставший в 1918 году членом Реввоенсовета Республики
сын замоскворецкого купца С. И. Аралов*. И нельзя не признать,
что «вина» этих «одноплеменников» уж по крайней мере более
непростительна, чем тех или иных «чужаков», с которыми за-
стреленные военачальники к тому же вступили в противостояние
сами, первыми...
Нельзя также не видеть, что власть «чужаков» являла собой
тогда своего рода фатальную необходимость, которая столь резко
обнаруживается в составе верховного органа — Политбюро ЦК, где
к концу гражданской войны числились, помимо Ленина, три еврея
и один грузин... И несколько неожиданное введение в Политбюро
в апреле 1922 года, — когда война уже закончилась, — русских
Рыкова и Томского опять-таки очень показательно.
А в конце 1922-го — начале 1923 года Ленин попытался совер-
шить своего рода переворот, — о чем недвусмысленно свидетель-
ствуют его тексты, обращенные им к XII съезду партии, который
был намечен на апрель, и впоследствии названные «политическим
завещанием» Ленина. Как ни странно (и прискорбно), почти все
«аналитики» этого завещания, полностью завороженные «про-
блемой Сталина», ухитрились заметить в этих ленинских текстах,
в сущности, только одну, имеющую в конечном счете частное
значение деталь — предложение «переместить» одного человека
с поста генсека.
Между тем Ленин начал свое «завещание» так (цитирую
по 45-му тому Полного собрания сочинений, указывая в скобках
страницы): «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде
ряд перемен в нашем политическом строе» (с. 343). Да, ни много
* Семен Иванович Аралов (1880—1969) мне хорошо известен, так как он,
увы, мой дальний родственник, точнее свойственник: он еще до 1917 года
женился на сестре моей бабушки по материнской линии, — дочери москов-
ского священника Софье Ильиничне Флериной. На рубеже 1920-1930 годов
он оказался, в сущности, не у дел и, хотя избежал репрессий, считался
«обиженным». Лишь теперь, через много лет после его смерти, я узнал
о его тесных связях с Троцким. В своих мемуарах, рассказывая о полити-
ческом руководстве 12-й армией на Украине, он бегло упомянул, как ему
приходилось «следить за тем, чтобы национал истически-буржуазный укра-
инский шовинизм не проник в армию», а непосредственно о Н. А. Щорсе
написал только, что обвинял его в «партизанщине, недисциплинирован-
ности, анархизме», с чем Щорс, мол, в конечном счете согласился... (см.:
Аралов С. И. Ленин вел нас к победе. Воспоминания. М., 1989, с. 139,152).
ни мало — изменение самого «политического строя» (!). И конкре-
тизирует: «В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК
до нескольких десятков или даже до сотни» (там же; в ЦК тогда
было всего 27 человек). При этом, — как неоднократно затем под-
черкнул Ленин, — в новый ЦК должны войти рабочие и крестьяне,
«стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас за пять лет
в число советских служащих, и принадлежащие ближе к числу
рядовых рабочих и крестьян...» (с. 348). «Я предлагаю съезду вы-
брать 75-100... рабочих и крестьян... выбранные должны будут
пользоваться всеми правами членов ЦК» (с. 384).
В ЦК состояло, как говорилось, 27 человек, и присоединение
к ним 75-100 рабочих и крестьян означало бы, что четыре пятых
членов ЦК оказались бы людьми из народа в прямом смысле этого
слова.
У нас нет никаких сведений о том, что Ленин ставил тем самым
задачу изменить национальный состав высшей власти. Он опре-
делял цель предлагаемого политического акта как обращение
«за поисками новых сил туда, где лежит наиболее глубокий корень
нашей диктатуры» (с. 383), и установление «связи с действительно
широкими массами» (с. 384. Выделено мною. — В. К.).
Однако вполне ясно, что при осуществлении ленинского «заве-
щания» новый, очень значительно «расширенный» орган верхов-
ной власти состоял бы в основном из русских. Повторю еще раз:
я вовсе не утверждаю, что Ленин сознательно преследовал именно
эту цель: для такого вывода нет каких-либо доказательств. Однако
результат предложенной Лениным «перемены» в политическом
строе был бы все же именно таким, и естественно полагать, что
искушенный политик это сознавал...
Партийные верхи отвергли предложение Ленина, причем осо-
бенно решительно выступил против него Троцкий, заявивший
в специальном письме в ЦК от 13 февраля 1923 года, что это
«расширение» состава ЦК лишит его «необходимой оформлен-
ности и устойчивости» и нанесет «чрезвычайный ущерб точности
и правильности работ Цека»*. Ленин не имел возможности от-
стаивать свое предложение. Во-первых, - что не так давно пере-
стало быть «секретом», — ЦК возражал против самой публикации
его статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин», в которой было
* См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 600.
частично сформулировано это предложение. В ЦК даже возник
план «напечатать эту статью в номере газеты с тиражом... в одном
экземпляре — специально для Владимира Ильича». 25 января
1923 года статья все же была опубликована в «Правде»*, однако
через день, 27 января, Политбюро разослало во все губкомы партии
циркуляр, в котором объявлялось, что «Ленину из-за переутом-
ления не разрешено читать газеты; что он не принимает участия
в заседаниях Политбюро... что врачи сочли возможным ввиду
невыносимости для него полной умственной бездеятельности
вести нечто вроде дневника, куда он заносит свои мысли по раз-
ным вопросам; что отдельные части этого дневника по указанию
и настоянию самого Владимира Ильича появляются на страницах
печати» (там же, с. 112); предложение Ленина тем самым полно-
стью дискредитировалось...
В работе XII съезда, к которому Ленин и обращал свое «пред-
ложение», он, в силу резкого обострения болезни, не принимал
никакого участия. Но поскольку авторитет Ленина все равно был,
конечно, огромен, на съезде не решились вообще игнорировать его
предложение: состав ЦК был значительно расширен — в полтора
раза (с 27 до 40 человек), однако среди вновь избранных не бы-
ло ни рабочих, ни крестьян, то есть «расширение» было чисто
показное...
Как уже говорилось, нельзя безоговорочно утверждать, что
Ленин, предлагая ввести в ЦК множество не «профессиональ-
ных революционеров», а рабочих и крестьян, подразумевал
тем самым и «национальный» сдвиг в составе высшей власти.
Но именно такой сдвиг все же затем в течение всего нескольких
лет совершился. Между прочим, В. В. Шульгин в 1926 году ци-
тировал суждение одного наблюдателя (возможно, небезызвест-
ного А. А. Якушева**): «Многие... полагают, что в России царит
беспросветное еврейское засилье. Я бы несколько смягчил этот
диагноз, я бы сказал, что в современной русской жизни рядом
* Историки спорят. Тринадцать бесед. М., 1989, с. 111.
** А. А. Якушев (1876-193...?) — загадочная фигура; судьбу его подробно ис-
следовал Д. А. Жуков в своем обширном послесловии к изданной в 1991 году
книге В. В. Шульгина «Три столицы». Этот человек, «завербованный»
ОГПУ, по-видимому, вел свою собственную «линию» и в результате еще
в начале 1930-х годов был расстрелян...
с еврейским потоком, несомненно, пробивается и очень сильная
русская струя на верхи» *.
И действительно, если к 1922 году в Политбюро русским можно
было считать только одного Ленина, то к 1928 году из 9 членов
тогдашнего Политбюро 7 (!)были русскими (остальные — грузин
и латыш). Правда, период коллективизации явно вновь востребо-
вал «чужаков», и к 1931 году из 10 членов Политбюро уже только
половина — 5 человек — были русскими, которых «дополняли»
еврей, поляк, латыш и два грузина. Такие изменения «националь-
ных пропорций» на наивысшем уровне власти едва ли уместно
считать «случайными», несущественными, и есть достаточные
основания полагать, что именно новая «революция» в деревне
продиктовала возврат к большой роли «чужаков». А к концу
тридцатых годов соотношение русских и нерусских в Политбюро
опять изменилось: из 9 его членов 6 были русскими, а остальные,
кроме одного еврея, — грузин и армянин, то есть «представители»
народов СССР, а не поляков, латышей и т. д.
В связи с тем, что в 1926 году были «освобождены от обязанно-
стей членов Политбюро» Каменев, Зиновьев и Троцкий, возникло
острое словцо, приписываемое Радеку: «Какая разница между
Сталиным и Моисеем? Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин
из Политбюро». Фраза эта воспринимается обычно как разобла-
чение «антисемитизма» Сталина, который изгнал этих людей
из Политбюро именно как ненавистных ему евреев.
Правда, как раз в 1926 году кандидатом в члены Политбюро
стал еврей Каганович, который с 1930 года и до кончины Сталина
являлся членом Политбюро, а в 1935-1938 годах был даже «вто-
рым» человеком после Сталина, что с очевидностью выражалось
в объединении в его лице сразу трех высших функций: он, как
и сам Сталин, был одновременно членом Политбюро, секрета-
рем ЦК и членом Оргбюро ЦК (других таких лиц не имелось).
Однако Кагановича все же склонны рассматривать как чисто по-
казную фигуру, долженствующую демонстрировать отсутствие
«антисемитизма».
В конце концов можно даже допустить, что в таком мнении есть
своя правота. Но нельзя закрывать глаза на целый ряд других
сторон проблемы. Во-первых, за удаление Троцкого, Зиновьева
Шульгин В. В. Три столицы. М., 1991, с. 291.
и Каменева из Политбюро не менее, а подчас и более решительно
выступал, наряду со Сталиным, также и Бухарин, которого труд-
новато заподозрить в «антисемитизме». Во-вторых, выведение
из Политбюро трех наиболее влиятельных евреев ни в коей мере
не сопровождалось устранением евреев из «второго» эшелона
высшей власти — ЦК.
Впрочем, прежде чем говорить об этом, следует опровергнуть
совершенно произвольные (и тем не менее широко распространен-
ные) «сведения» о чуть ли не абсолютном большинстве, которым
будто бы обладали евреи в составе ЦК первых революционных лет.
В действительности в составах ЦК, начиная с 1919 года и кончая
1939-м (следующий съезд партии был созван лишь в 1952 году)
лица еврейского происхождения занимали 1/5-1/6 часть общего
количества. Правда, их было больше в 1917 году (6 из 21 члена ЦК)
и особенно в 1918 (5 из 15). Но в обоих случаях имели место осо-
бенные обстоятельства. В принципе количество членов ЦК должно
было составлять тогда 19 человек; именно таковы составы ЦК 1919
и 1920 гг. Но в 1917 году к большевикам присоединились так на-
зываемые межрайонцы, лидеры которых - Троцкий и Урицкий
вошли в ЦК, увеличив количество его членов до 21, а долю евреев —
до более чем четверти состава. А в 1918 году не были — из-за их
резкого расхождения с ленинской линией — введены в новый
состав ЦК четверо ранее входивших в него русских (А. С. Бубнов,
В. П. Милютин, В. П. Ногин и А. И. Рыков), в результате чего
количество членов ЦК сократилось до 15, и хотя лиц еврейского
происхождения в ЦК стало меньше, чем в 1917-м (5, а не 6), «до-
ля» их выросла до одной трети» *. Но в дальнейшем, до 1939 года
включительно — как бы следуя негласному «правилу» — эта доля
составляла 1/5-1/6. Нередко объявляют, что террор 1937-1938 го-
дов имел-де, в частности, целью удаление из органов власти евреев.
Между тем доля людей еврейского происхождения в составах ЦК
1934 и 1939 годов одинакова (12 из 71)...
* Дело в том, что несколько русских членов ЦК сразу после прихода боль-
шевиков к власти, в ноябре 1917 года, вступили в конфликт с остальными
членами ЦК, настаивая на привлечении в состав представителей других
партий. В. П. Милютин, В. П. Ногин и А. И. Рыков даже отказались уже
4 (17) ноября от своих постов наркомов. И их поэтому в марте 1918 года
не переизбрали в члены ЦК, что привело к «сокращению» его русской
части.
Тем более безосновательна версия Троцкого, который в сере-
дине 1930-х годов начал уверять, что-де его еще в 1920-х годах
изгнали из власти в силу «антисемитской» политики Сталина
и других. Ныне эту версию усиленно пропагандируют. Между
тем сам Троцкий в ряде сочинений по сути дела опровергает эту
свою позднейшую версию. Так, в изданном им в 1930 году авто-
биографическом сочинении «Моя жизнь» он с полной ясностью
показал, что инициатива его отстранения от высшей власти исхо-
дила не от каких-либо «антисемитов», а прежде всего от Зиновьева
и Каменева. Уже в начале 1923 года, когда стало очевидно, что
Ленин едва ли выздоровеет и вернется к власти, «Каменев допра-
шивал, — сообщает Троцкий, — наиболее доверенных “старых
большевиков”... “Неужели же мы допустим, чтоб Троцкий стал
единоличным руководителем партии и государства?..” На первое
место стали ставить Зиновьева... Еще через некоторое время стали
появляться почетные президиумы без Троцкого... Потом (именно
потом, несколькими годами позже! — В. К.) первое место стало
отводиться Сталину...» * и т. д.
Итак, отстранение Троцкого от верховной власти начали
Каменев и Зиновьев, предложивший в январе 1925 года Пленуму
ЦК резолюцию, а которой взгляды Троцкого квалифицирова-
лись как «фальсификация коммунизма»**, и на этом основании
тот 26 января был освобожден от обязанностей председателя
Реввоенсовета. Естественно, было бы абсурдно, если бы Троцкий
приписал «антисемитизм» Зиновьеву и Каменеву. Но позднее,
в середине 1930-х годов, умалчивая о том, что инициаторами ли-
шения его верховной власти были эти евреи, он обвинил в «анти-
семитизме» Сталина. Насколько это было натяжкой, явствует
из более раннего сочинения Троцкого, написанного вскоре после
его «падения», в 1927 году. Здесь он сообщал, что решающую
роль в борьбе с ним сыграли «Сталин, Ярославский, Гусев и пр.
агенты Сталина» ***. То есть выходит, что «антисемитскую» акцию
по свержению Троцкого осуществляли вместе со Сталиным Яков
Давидович Драбкин (Гусев) и Миней Израилевич Губельман
(Ярославский)... Разгадка здесь в том, что Троцкий в 1930-х годах
* Троцкий Л. Моя жизнь, с. 465,474.
** См.: Васецкий Н.А. Троцкий..., с. 216.
*** Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций. М.» 1990, с. 57.
стремился дискредитировать Сталина в глазах «левых» кругов
Европы и Америки, где большую роль играли евреи; отсюда
и не имевшее реальных оснований обвинение в «антисемитиз-
ме» (выше уже сказано об очень значительной «доле» евреев
в 1930-х годах в органах верховной власти СССР; об «антиеврей-
ских» акциях Сталина речь может идти только по отношению
к периоду конца 1940-х — начала 1950-х годов, о чем мы еще будем
говорить подробно).
В принципе постепенное вытеснение евреев из высшей власти
страны было, по верному определению сиониста М. С. Агурского,
естественным, «органическим» процессом: «чужаки» сыграли
в пору всеобщего хаоса свою закономерную роль, а в дальнейшем
пребывание множества таких людей на верховных постах было
уже ничем не оправданным явлением.
Те, кто объявляют подобную постановку вопроса «антисемит-
ской» или «шовинистической», валят, как говорится, с больной
головы на здоровую. Ибо обилие евреев, а также латышей, по-
ляков и т. д., которые составляли незначительную долю населе-
ния страны, на верхних этажах власти едва ли можно считать
«нормальным» явлением (другое дело— явно «ненормальная»
ситуация первых послереволюционных лет).
Более того: есть серьезные основания полагать, что сосредоточе-
ние евреев на вершине власти было само по себе чревато внутренней
несостоятельностью. Казалось бы, такая точка зрения противоре-
чит несомненно!! еврейской сплоченности, способности к прочно-
му единству. Но мудрейший В. В. Розанов51 прозорливо написал
в 1918 году, что напрасно евреи «думают в целом руководить...
Россией... когда их место — совсем на другом месте, у подножия
держав (так ведь и поступают и чтут старые настоящие евреи,
в благородном “Мы — рабы Твои”, у всего настояще Великого)» *.
В этом, разумеется, нет ничего «антисемитского» (Розанова в конце
его жизни можно, скорее, заподозрить в «филосемитизме»); он от-
метил здесь же, что революция евреям «не обещает ничего. Даже
обещает плохо» (там же, с. 611).
Глубоко верны слова «место - у подножия держав », у подножия
трона. Еврейская пропаганда с давних пор и до сего дня пытается
внушить, что-де до революции евреи в России не могли занимать
* Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990, с. 613,614.
сколько-нибудь высоких постов. Но вот хотя бы несколько вну-
шительнейших примеров: еврей Шафиров был вице-канцлером
при Петре I, еврей Нессельроде — канцлером при Николае I, еврей
Перетц — статс-секретарем при Александре II, еврей Гурлянд —
фактическим руководителем Министерства внутренних дел
при Николае II. Разумеется, они так или иначе служили именно
трону, державе (хотя Нессельроде, как можно догадываться, тайно
служил и чему-то иному), а не осуществляли свою «программу».
Но так или иначе все они благоденствовали при своих повелителях.
Между тем евреи, оказавшиеся на самом верху после 1917 го-
да, уже в 1923 году, как мы видели, «передрались» — несмотря
на свою достославную сплоченность... Тем более это относится к бо-
лее позднему времени, — о чем и пойдет речь далее (в частности,
о «загадке» 1937 года). Здесь же только подведу определенный
итог вышесказанному.
Если уж ставить вопрос о связи устранения Троцкого, Зиновьева
и Каменева из верховной власти с пресловутым «антисемитизмом»,
то только в том плане, что их присутствие в Политбюро неизбежно
стимулировало антисемитские настроения в стране, — о чем не раз
и не без глубокого беспокойства говорил и сам Троцкий. Особенно
остро встала эта проблема в середине 1920-х годов, когда боль-
шинство населения осознало, что страной правит не Совнарком,
а Политбюро. И не исключено, что сей факт оказал воздействие
на решение в 1926 году судьбы еврейских членов Политбюро.
Характерно, что на уровне ЦК эта проблема не вставала столь
остро (как в отношении Политбюро), и на ближайшем съезде
партии, в 1927 году, в ЦК вошли трое евреев — Я. Б. Гамарник,
Ф.И. Голощекин и И. А. Пятницкий (Таршис), как бы заменив
удаленную из ЦК «тройку», и «доля» евреев осталась прежней.
Но в наиболее общем и глубоком смысле конец «еврейского за-
силья» в Политбюро означал, что их роль — притом роль, как го-
ворилось выше, закономерная, даже необходимая — уже сыграна.
Напомню, что великий поэт сказал в 1924 году в стихотворении
«Русь советская»:
Тот ураган прошел. Нас мало уцелело...52
В неистовом урагане первых послереволюционных лет неиз-
бежна была отчужденная, ничего не щадящая власть, а затем
начался, по определению стремившегося к объективности сио-
ниста М.С. Агурского, «органический процесс» восстановления
национальной государственности — правда, не без замедлений
и даже отступлений. Так, — о чем уже шла речь — в пору кол-
лективизации половину Политбюро составили «чужаки», хотя
в 1928 году их было там всего только двое (из девяти). Наконец,
господство «чужаков» сохранялось и в 1930-х годах в «органах
безопасности», которые были призваны беспощадно бороться
со всяческими «врагами». <...>
В какой стране мы сегодня живем?
Поскольку жизнь слагается из многих различных сторон
и аспектов, начало ответа на поставленный в заглавии вопрос
может быть существенно разным. Вполне уместно, как представ-
ляется, начать следующим образом: мы живем в стране, где идет
борьба между «патриотами» и «демократами», — ибо, характери-
зуя в самом широком, самом общем плане разногласия и противо-
стояния в среде современных политических деятелей и идеологов,
их обычно делят именно на «патриотов» и «демократов»; под по-
следними имеют в виду тех, кто стремится «перестроить» Россию
по образу и подобию Запада.
Между тем деление это, несмотря на всю его распространенность
и как бы неоспоримую очевидность, только запутывает и затем-
няет общественное сознание. Притом перед нами, к прискорбию,
очень давняя российская «беда», поскольку уже более чем полтора
столетия назад в сознание людей было внедрено аналогичное по-
верхностное деление на «славянофилов» и «западников». И для по-
нимания смысла нынешнего противопоставления «демократов»
и «патриотов» уместно или даже, пожалуй, необходимо вглядеть-
ся в уже давние времена. Ровно сто двадцать лет назад, в июне
1880 года, Достоевский с полной определенностью сказал в своей
«Пушкинской речи»: «О, все это славянофильство и западничество
наше есть одно только великое у нас недоразумение... Для насто-
ящего русского,— провозгласил Федор Михайлович,— Европа
и ее удел <...> так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей
родной земли...» И позже пояснил: «...стремление наше в Европу,
даже со всеми увлечениями и крайностями его, было не только за-
конно и разумно в основании своем (курсив Достоевского. — В. К.),
но и народно, совпадало вполне с стремлениями самого духа на-
родного...» Достоевский говорил об осуществлении этого «стрем-
ления» в эпоху Петра I, но оно осуществлялось, конечно, и гораздо
раньше: и при Иване Ш1, и еще при Ярославе Мудром, который,
например, выдал своих дочерей за королей Франции и Дании.
Внук Ярослава, Владимир Мономах2, обвенчался с дочерью ко-
роля Англии, что было бы, конечно, невозможно без достаточно
развитых отношений Руси с Западом.
Как известно, многие считавшиеся «западниками» слушатели
речи Достоевского восприняли ее — по крайней мере, понача-
лу — с полным одобрением и даже восторженно. И в написанном
вскоре «объяснительном слове» к своей речи Достоевский призвал
к совместной деятельности «тех, — по его словам, — западников...
многих, очень многих просвещеннейших из них, русских деятелей
и вполне русских людей, несмотря на их теории» (запомним слово
«просвещеннейших» — мы еще вернемся к нему).
Ясно, что Достоевский отнюдь не отлучил этих людей от пат-
риотизма; по его убеждению, они способны — несмотря на свой
«европеизм» — прояснить «самостоятельность и личность рус-
ского духа, законность его бытия». Для Достоевского была дей-
ствительно неприемлема, как он выразился здесь же, «масса-то
вашего западничества, середина-то, улица-то, по которой вла-
чится идея — все эти смерды-то направления (а их как песку
морского)...»
По мнению этих «смердов» (тут явный намек на образ Смер-
дякова3), констатировал Достоевский, Россию «всю надо пересоз-
дать и переделать, — если уж невозможно и нельзя органически,
то по крайней мере механически, то есть попросту заставив ее раз
навсегда... усвоить себе гражданское устройство точь-в-точь как
в европейских землях».
Забегая вперед, скажу, что именно эту цель ставили перед со-
бой позднейшие последователи «западничества», совершившие
Февральский переворот 1917 года и образовавшие Временное пра-
вительство, но об этом речь впереди. Теперь же следует обратиться
к первому из приведенных мною суждений Достоевского — о том,
что настоящему русскому человеку Европа и ее удел также дороги,
как и Россия, как и «удел своей родной земли».
Позволю себе заметить, что в полемическом запале Федор
Михайлович несколько перегнул палку, и вернее было бы, на-
верное, сказать не «так же дороги», а тоже дороги. Поскольку речь
идет о людях России, естественно полагать, что «удел своей родной
земли» волнует их все же больше, чем удел других земель, — и даже
не в силу «национального эгоизма», а потому, что этот удел в той
или иной мере зависит от них самих (кстати, хотя, например,
эмигрировавший Михаил Бакунин пытался практически решать
судьбы Европы, конечно, его целью была все же судьба России).
Обратимся теперь к словам Достоевского о том, что он готов
к единству с «просвещеннейшими» из «западников», с «европе-
истами» высшего духовного уровня. Эта сторона проблемы чрез-
вычайно существенна, а между тем мало кто о ней задумывается.
Дело в том, что «западники», для которых Европа являла своего
рода «идеал»,— это люди по меньшей мере «среднего» уровня
(Достоевский и говорил о «середине»). Разумеется, то же самое
следует сказать и о тех «славянофилах», которые всячески «иде-
ализировали» Россию.
Когда речь идет об имеющих самобытную многовековую исто-
рию цивилизациях, несостоятельны, да и примитивны даже,
попытки выставить им непротиворечивые, — как любят ныне вы-
ражаться: «однозначные» — «оценки», четко определить, какая
из них «лучше» и какая «хуже»; тем более несостоятельны и при-
митивны попытки «переделать» одну из них по образу и подобию
другой (о чем также сказал Достоевский).
С этой точки зрения весьма показателен следующий эпизод
из истории «западничества». В январе 1847 года один из двух наибо-
лее выдающихся «западников», Герцен, впервые приехал в Европу,
и уже в конце года в России были опубликованы его размышления
о жизни Запада — во многом резко критические. Они вызвали
недоумение или даже прямое возмущение у всех друзей Герцена,
кроме одного только Белинского. И в 1848 году Герцен написал этим
друзьям: «...вам хочется Францию и Европу в противоположность
России так, как христианам хотелось рая — в противоположность
земле. Я удивляюсь всем нашим туристам (то есть “западникам”,
которые побывали в Европе раньше Герцена.— В. К.) Огареву,
Сатину, Боткину4, как они могли так многого не видать... уважение
к личности, гражданское обеспечение, свобода мысли (то есть чрез-
вычайно высоко ценимые “западниками” качества. — В. К.) — все,
что не существует и не существовало во Франции или существовало
на словах (выделено мною. — В. К.)» и т.д.
Разумеется, и Герцен, и Белинский крайне критически от-
носились ко многому в жизни России, но они — ив этом вы-
разился их духовный уровень — осознавали, что и на Западе, как
и в России, есть не только свое добро, но и свое зло, своя истина
и своя ложь, своя красота и свое безобразие...
Стоило бы привести целиком письмо Белинского Боткину
от 7/19 июля 1847 года из Европы, куда он приехал впервые
в жизни. Но письмо пространно, и поэтому ограничусь двумя вы-
держками из него: «...жду не дождусь, когда ворочусь домой. Что
за тупой, за пошлый народ немцы!..» И вторая: «Только здесь я по-
нял ужасное значение слов пауперизм и пролетариат. В России
эти слова не имеют смысла. Там бывают неурожаи и голод места-
ми... но нет бедности... Бедность есть безвыходность из вечного
страха голодной смерти. У человека здоровые руки, он трудолюбив
и честен, готов работать — и для него нет работы: вот бедность,
вот пауперизм, вот пролетариат!» и т.д.
Белинский, разумеется, ясно видел российское зло, но сумел
увидеть не менее тяжкое зло современного ему Запада. И то же
самое было присуще сознанию «славянофилов» высшего уровня, —
таких как Иван Киреевский5 или Тютчев, хотя они и говорили
о российских пороках и грехах в менее резкой форме, чем Герцен
и Белинский, а об европейских — решительнее, чем последние.
Но то, что написано Герценом после 1847 года, находится, в сущ-
ности, как бы на грани «западничества» и «славянофильства»,
а о Белинском, который скончался через семь месяцев после поезд-
ки в Европу, Аполлон Григорьев писал: «Если бы Белинский про-
жил еще год, он сделался бы славянофилом. Хотя, на мой взгляд,
вернее бы сказать, что Белинский, проживи он дольше, в еще
большей степени преодолел бы в себе “западничество” (а не стал
“славянофилом”) — нельзя же недооценивать слов, написанных
Виссарионом Григорьевичем за полгода до кончины: “Я не знаю
Киреевских, но, судя по рассказам Герцена, это... люди благород-
ные и честные; я хорошо знаю лично К. С. Аксакова, это человек,
в котором благородство — инстинкт натуры”» и т. д. Едва ли бы
Белинский написал что-либо подобное ранее...
Никто не будет спорить с тем, что Герцен и Белинский — наи-
более выдающиеся люди из тех, кого причисляют к «западникам»;
они даже, как говорится, на голову выше остальных. И их превос-
ходство ясно выразилось в том, что они, в сущности, преодолели
в себе «западничество».
Точно так же обстоит дело и с наиболее выдающимися людь-
ми, причисляемыми к «славянофилам». Помимо прочего, Иван
Киреевский или Тютчев гораздо лучше знали и гораздо глубже
понимали истинные ценности Запада, чем абсолютное большин-
ство «западников», и потому есть основания утверждать, что они
ценили Европу выше, чем «западники»!
В свете всего сказанного естественно сделать вывод, что деле-
ние на «западников» и «славянофилов» уместно по отношению
к «второстепенным» идеологам XIX века, к той «середине»
и «улице», о которых говорил Достоевский. Что же касается
тех идеологов, чье наследие сохраняет самую высокую ценность
и сегодня, то зачисление их в эти «рубрики» только затрудня-
ет — или вообще делает невозможным — истинное понимание
их духовного творчества.
К действительным «западникам» и «славянофилам» следует
причислить тех идеологов и деятелей, которые исходили не из ис-
тинного понимания Европы и России, а из, по сути дела, субъекти-
вистских догм, согласно которым в качестве своего рода «идеалов»
представали либо Запад, либо Русь — именно Русь, поскольку
послепетровская Россия, гораздо теснее связанная с Европой,
во многом отвергалась догматическими «славянофилами».
Но следует знать, что такой идеолог высшего уровня, как Иван
Киреевский, писал о закономерности и «неотменимости» реформ
Петра, возводя их истоки еще к середине XVI века.
И утверждал, говоря о «форме» допетровского быта страны:
«Возвращать ее насильственно было бы смешно, когда бы не бы-
ло вредно». А в одном из последних сочинений высказался еще
резче, отметив, что если бы ему пришлось хоть «увидеть во сне,
что какая-либо из внешних особенностей нашей прежней жизни...
вдруг воскресла посреди нас и... вмешалась в настоящую жизнь
нашу, то это видение... испугало бы меня» .Истинный путь России
Киреевский видел в развитии присущих ей «высших начал» духов-
ности, которые, по его словам, должны господствовать над «про-
свещением европейским» (ведь Россия все же — не Европа!), однако
«не вытесняя его (европейское просвещение. — В. К.), но, напротив,
обнимая его своею полнотою».
Догматические же «славянофилы» стремились именно «вытес-
нить» из России все подобное Западу, а «западники» — превратить
страну в подобие Европы, что означало, понятно, «вытеснение»
основ бытия России.
Но и то, и другое — только догмы, которые не были пло-
дами понимания исторической реальности, а потому и не могли
осуществиться.
Как уже сказано, деление на «западников» и «славянофилов»
нанесло тяжкий вред общественному сознанию России. Вместо
того, чтобы вдумываться в духовное творчество высшего уров-
ня — скажем, творчество Ивана Киреевского и Герцена, которые
не столько противостояли, сколько дополняли друг друга, — людям
как бы предлагалось «выбирать» одно из двух: либо «западниче-
ство» , либо «славянофильство». В результате из наследия тех же
Киреевского и Герцена усваивалось только то, что соответствовало
двум противостоявшим догмам.
Преобладающее большинство российской интеллигенции,
являвшей собой постоянно возраставшую идеологическую
и политическую силу, соблазнилось «западнической» догмой.
Она представлялась гораздо более «реалистической», ибо речь
шла о преобразовании России в соответствии с действительно
существовавшим в Европе общественным строем, между тем
как «славянофильская» догма во многом апеллировала к уже
несуществующей «исконной» Руси. Кроме того, «западниче-
ство» выдвигало на первый план идею (или, вернее, миф) про-
гресса, которая, начиная с XVII—XVIII веков (ранее считалось,
в общем «золотой век» — позади), стала приобретать все более
вдохновляющий характер для все более широкого круга людей.
Между тем «славянофильство» воспринималось (и, разумеется,
вполне основательно) как выражение имеющего негативный
смысл в сознании большинства людей консерватизма или даже
реакционности.
К началу XX века преобладающая часть идеологически и по-
литически активных людей во всех слоях населения России
снизу доверху полагала, что существующий строй должен быть
кардинально изменен. Двухсотлетняя послепетровская Империя
действительно, как говорится, изжила себя, хотя это, разумеется,
сложнейший и требующий развернутого исследования вопрос,
которого я здесь не касаюсь.
Сегодня, как представляется, более важен, более насущен во-
прос о том, как и ради чего совершились перевороты 1917 года.
Основные политические партии, действовавшие на поли-
тической арене в том году — кадеты и примыкавшие к ним «про-
грессисты», эсеры, меньшевики и большевики, — были (несмотря
на все их различия), по сути дела, «западническими». Правда,
кадеты и прогрессисты брали за образец Запад как таковой, употре-
бляя традиционное определение «буржуазный», эсеры и меньше-
вики — западную «социал-демократию», которая, по словам эсера
Керенского6, уже представляла тогда «могучую патриотическую
силу», а большевики, и это парадоксально, возлагали надежды
на будущий Запад, в котором-де окрепнут и победят радикально-
марксистские партии. Как известно, в начале 1918 года РСДРП(б)
была переименована в РКП(б), чтобы напрочь отделиться от «со-
циал-демократии», а в начале 1919-го, после радикальных ре-
волюций в Германии и Венгрии, был создан Коммунистический
Интернационал, в который вошли соответствующие партии многих
стран мира.
Но пойдем по порядку. Решающую роль в Февральском пере-
вороте сыграли кадеты и примыкающие к ним прогрессисты,
к которым и принадлежали 7 из 10 человек, составивших образо-
ванное 2(15) марта первое новое правительство. В обстоятельном
исследовании Н. Г. Думовой7 «Кадетская партия в период Первой
мировой войны и Февральской революции» (М., 1988) показано,
что эта партия «рассчитывала осуществить свою идею “вестер-
низации” России» (то есть превращения ее в подобие Запада),
но что «даже буржуазные историки признают ныне непригодность
этой программы для развития России». «В русских условиях за-
падный образец неприменим»,— пишет американский историк
Т. фон Лауэ8... К тому же выводу пришел и английский историк
Э. Карр9: «Капитализм западного типа... не мог развиваться на рус-
ской почве. Тем самым политика Ленина явилась единственно
приемлемой для России...» (Указ. изд. С. 134).
Последнее суждение, хотя оно принадлежит действительно
серьезному английскому историку, все же весьма неточно. Во-
первых, «кадетское» правительство было отрешено от власти уже
в начале июля 1917 года, и вовсе не партией Ленина, а эсерами
и меньшевикам во главе с Керенским, который 8 июля стал пред-
седателем Совета министров. Большевики к тому времени еще
не играли существенной роли в политике; так, возглавленная
ими 4 июля антиправительственная демонстрация была быстро
разогнана, а сам Ленин вынужден был надолго «уйти в подполье».
Причина указанной неточности историка в том, что ранее
и «антисоветская», и, равным образом, «советская» историогра-
фия, искажая реальность, приписывали весь ход событий после
Февральского переворота воле большевиков. Антисоветские
историки стремились тем самым обвинить большевиков в срыве
того будто бы плодотворного развития России, которое началось
с приходом к власти кадетов, а советские преувеличить роль
партии Ленина (ради этого утверждалось даже, будто большевики
играли существеннейшую роль уже и в феврале, то есть в сверже-
нии монархии, хотя на самом деле их роль тогда была совершенно
незначительной).
Во-вторых, нет оснований считать, что политика Ленина яви-
лась «приемлемой для России». В течение пяти лет — до утверж-
дения НЭПа (новой экономической политики), которая, по опреде-
лению самого Ленина, была «отступлением» от предшествующей
большевистской политики, продолжались мощные бунты и восста-
ния; правда, они начались еще при власти Керенского и к октябрю
1917 года охватывали, как точно подсчитано, более 90% российских
уездов, а к тому же солдаты Временного правительства нередко
отказывались их подавлять.
«Переделка» России по образцам западной социал-демокра-
тии (как и буржуазной демократии) была заведомо утопическим
предприятием, и к октябрю власть Керенского потеряла всякую
силу, в результате чего страна погрузилась в хаос — на фоне про-
должения военных действий против Германии.
Захватив власть, большевики стали создавать диктаторский ре-
жим, в сравнении с которым предшествующее самодержавие было
поистине либеральной властью. Одним из важных компонентов
этой диктатуры были воинские части из иностранцев: «латышские
стрелки», разного рода «интернациональные бригады », в том числе
даже китайские, состоявшие из людей, до 1917 года приехавших
в Россию на заработки, и т. п.
Разумеется, ничего «хорошего» во всем этом нет, но при том
состоянии, в котором страна оказалась за период с февраля по ок-
тябрь, создание крайне жесткого и просто жестокого режима было,
без сомнения, единственным способом восстановить государствен-
ную власть и по вертикали, и по горизонтали (то есть сохранить,
насколько возможно, территорию России).
Я определил кадетскую и меньшевистско-эсеровскую програм-
мы перестройки России как чисто утопические; ныне же множество
авторов называют реализованной утопией СССР, странно не за-
мечая очевидной несерьезности своего тезиса, ибо слово «утопия»
обозначает феномен, которого нет и не может быть на земле,
а ведь СССР в течение нескольких десятилетий являл собой одну
из двух великих надежд мира.
Действительно утопической, подобно кадетской и эсеро-мень-
шевистской, была первоначальная большевистская программа,
основывавшаяся на том, что в близком будущем свершится мировая
или хотя бы общеевропейская пролетарская революция; большеви-
ки в массе своей рассматривали себя как «передовой отряд» такой
революции, который обретет прочное положение только после ее
победы. И «отступление» в форме НЭПа стало неизбежным после
осознания утопичности победы мирового пролетариата.
К середине 1920-х годов был утвержден курс на «социализм
в одной стране», а к середине 1930-х начался поворот к патрио-
тизму (хотя еще не столь давно слово «патриот» означало врага
революции). Об этих кардинальных изменениях политически-
идеологического курса ныне часто говорится как о выражении
личной воли Сталина. Но так думают люди, которые до сего дня
не смогли освободиться от «культового» истолкования хода исто-
рии и только поменяли знак «плюс» на «минус», осуждая то, что
ранее превозносилось.
Кстати сказать, тезис о «социализме в одной стране» первым
выдвинул и обосновал вовсе не Сталин, а его будущий противник
Бухарин, и эта смена курса, как и позднейшее «воскрешение»
патриотизма, были порождены естественным и, в сущности, не-
избежным ходом самой истории; после катаклизма революции
бытие страны в той или иной мере возвращалось, как говорится,
на круги своя. И во второй половине 1930-х годов большевики
левацкого толка с полным основанием говорили об определенной
«реставрации» в стране дореволюционных порядков.
А в наше время последовательный «антикоммунист» Михаил
Назаров10 пишет об СССР: « Необходимо увидеть в национал-
большевизме — патриотизм, в покорности угнетению — терпели-
вость и жертвенность, в ханжестве — целомудрие и нравственный
консерватизм, в коллективизме — соборность, и даже в просо-
циалистических симпатиях — стремление к справедливости
и антибуржуазность как отказ от преобладания материальных
целей в жизни».
Из этого текста ясно, что Михаил Викторович считает советское
бытие извращенной, искаженной формой дореволюционного
российского бытия. Но, во-первых, далеко не все и в том преж-
нем бытии соответствовало критериям истинного патриотизма,
целомудрия, соборности и т.д., а во-вторых, пережитый страной,
начиная с февраля 1917 года, революционный катаклизм и не мог
не привести к извращениям.
При беспристрастном (не «прокоммунистическом», но и не «ан-
тикоммунистическом») осмыслении жизни СССР, который обра-
зовался уже во время НЭПа, в конце 1922 года (и был разрушен
в конце 1991-го), нельзя не прийти к выводу, что эта жизнь —
при всех ее тяжелейших и даже жесточайших противоречиях — яв-
ляла собой продолжение исторической жизни России, и, скажем,
великая Победа 1945 года была победой той же страны, того же
народа, который победил в 1812 году.
О причинах крушения СССР в 1991 году подробно говорится в мо-
ем сочинении, главы которого опубликованы в № 5 и № 7 «Нашего
современника» за этот год. Здесь же речь пойдет о том «западниче-
ском» курсе, которому новая власть так или иначе следовала.
Многие авторы утверждали и утверждают, что в 1991-1992 го-
дах свершился переворот, по сути дела, подобный тому, который
имел место в феврале 1917 года. Но это сопоставление безоснова-
тельно уже хотя бы потому, что после февральского переворота
к власти пришли люди, находившиеся в более или менее ради-
кальной оппозиции к прежней власти; достаточно сообщить, что
из 33 человек, побывавших членами Временного правительства
с февраля по октябрь, 15 (включая таких известных, как Милюков
и Керенский) — то есть более трети — до 1917 года побывали
в тюрьмах и ссылках по политическим обвинениям. О боль-
шевиках и говорить не приходится: из 29 членов и кандидатов
в члены их ЦК, избранного в августе 1917 года, 25 находились
до февраля в ссылке или в эмиграции.
Между тем в 1991-м член Политбюро ЦК КПСС был заме-
нен на главном посту недавним кандидатом в члены Полит-
бюро, — пусть и демонстративно объявившим себя беспартийным.
В 1993 году правительство РФ состояло из 35 человек, и только
один из них (самый молодой — Глазьев п) не был до 1991 года чле-
ном КПСС, почти все они занимали до того достаточно высокие,
руководящие посты, и никаких действительных «оппозиционеров»
среди них не имелось. Эти сведения почерпнуты из обстоятельного
справочного издания «Политическая Россия сегодня», вышедшего
в свет в 1993 году; новейшие справочники такого рода мне не из-
вестны, но есть достаточные основания считать, что и позднее дело
обстояло примерно так же.
Многие политические деятели и идеологи — притом самых
разных взглядов — полагают, что-де в стране за 1991—1992 годы
произошла «революция» (одни ее восхваляют, другие осуждают),
однако один только факт сохранения у власти тех людей, которые
и ранее принадлежали к правящему слою, делает этот взгляд
крайне сомнительным.
Правда, мне могут — и, надо сказать, резонно — возразить,
что в «тоталитарном» СССР к 1991 году’ не было сколько-нибудь
развитой оппозиции (каковая имелась в России перед 1917 го-
дом), деятели которой могли быть призваны к власти. Однако
к тому времени существовала весьма многочисленная эмиграция,
и, кстати сказать, даже ставился подчас вопрос о «приглашении»
ее представителей на высокие посты (например, известного эми-
гранта Буковского12 прочили в мэры Москвы). И все же ничего
подобного не произошло.
Утверждение «демократии» и «строительство капитализма»
в стране возглавили вчерашние коммунистически-советские руково-
дители. Но о многозначительности этого факта нынешние идеологи
почти не задумываются. Правда, они — и на том спасибо — часто
говорят о неспособности жить по новым правилам многомиллион-
ных «низов», презрительно именуемых «совками». Но, скажем,
президент Ельцин13 — «совок» не в меньшей степени, чем рядовые
граждане РФ. Достаточно вспомнить, как в 1998 (или 1999) году он
с глубоким удовлетворением объявил с телеэкрана накануне 1 Мая,
что абсолютное большинство граждан вместо участия в оппозицион-
ных демонстрациях отправится на свои садово-огородные участки.
Ему явно не приходило в голову, что сам этот феномен миллионов
горожан, вскапывающих лопатами землю под картошку ради вы-
живания — крайне прискорбен и даже чудовищен (отмечу, что
ранее преобладающее большинство владельцев этих самых участков
выезжало на них главным образом для отдыха на природе и вы-
ращивало в основном клубнику и редиску)...
Выращивание картошки имело свое оправдание в военные
и послевоенные годы, но о каком «капитализме» может идти речь,
когда правитель страны одобряет миллионы людей, занимающихся
трудом, производительность которого ниже, чем была в средне-
вековой Руси, где люди все-таки пахали — пусть и деревянными
сохами, но все-таки с помощью лошадиных сил...
Даже тот «капитализм», который существует сейчас в стране,
многие из поборников «рыночной демократии» определяют как
в огромной степени «криминальный», «паразитический», то есть
занятый перераспределением и проживанием накопленных
при советском строе запасов. Это вовсе не капитализм в запад-
ном значении слова, а, в сущности, легализованная теневая
экономика, которая существовала еще и при Сталине и тем более
при Брежневе, когда было множество уголовных дел о фактиче-
ски находившихся в частной собственности предприятиях с так
называемой «левой продукцией» — хотя, разумеется, масштабы
подобного рода явлений были тогда неизмеримо менее значитель-
ными, чем теперь.
«Теневая экономика» в тех или иных формах существует во всем
мире, но она отнюдь не принадлежит там к «рыночной демокра-
тии». И есть все основания утверждать, что социалистическая
экономика, которая так или иначе соблюдала общепринятые
правовые нормы, была, так сказать, ближе к капиталистической,
нежели очень значительная часть нынешней экономики РФ, тем
или иным «деятелям» которой уже не раз запрещали въезд в стра-
ны Запада или даже арестовывали в этих странах.
У СССР был очень весомый товарооборот с «капстранами»;
так, в 1980-х годах стоимость экспорта выражалась в среднем
в 35 млрд долл. Сейчас приводятся подчас более значительные
цифры, но при этом умалчивают, что в них входит теперь и экс-
порт в бывшие «соцстраны», который составлял 2/з экспорта СССР.
И следует признать в связи с этим, что нынешние безоговорочные
утверждения, согласно которым СССР являл собой абсолютно «за-
крытую» страну, безосновательны.
Нет спору, что существовал идеологический «занавес», хотя
и становившийся со временем все менее «железным». Но вот-
многозначительный факт. Когда к концу 1980-х началась «эра
гласности», поистине фантастически выросли тиражи различных
периодических изданий. Однако в течение 1990-х эти тиражи
быстро и прямо-таки катастрофически снизились (так, тираж
«Нового мира» упал с 1990 по 1999 год почти в 200 раз!). И про-
изошло это, если вдуматься, не только из-за обеднения или даже
обнищания любителей чтения в результате «реформ», но и потому,
что сладок, как известно, запретный плод, а когда он становит-
ся общедоступным, абсолютное большинство его потребителей
утрачивает жадный интерес к нему. «Демократические» СМИ
постоянно твердят о том, что страна жаждет «свободы слова»,
но в действительности имеется в виду весьма малочисленный
(в масштабах страны) круг людей.
Теперь я обращаюсь к чрезвычайно важному вопросу. Идео-
логический «занавес» ликвидирован, но экономический «зана-
вес» — и достаточно «железный» — между Россией и Западом
отнюдь не исчез. Это можно показать посредством анализа многих
сторон жизни РФ, но, как представляется, уместно ограничиться
одной — в силу ее колоссального значения. Отмечу, что едва ли
не первым на эту сторону обратил внимание Андрей Паршев14
в своей замечательной книге «Почему Россия не Америка», из-
данной в конце прошлого года.
Фундаментальная основа современной экономики, ее «кровь» —
электроэнергия. Но если в РФ различные ее потребители платят
от 28 до 84 копеек за киловатт-час, то есть по нынешнему валют-
ному курсу от 1 до 3 центов США, то в остальном мире киловатт-
час стоит от 12 до 15 центов, то есть в среднем почти на порядок
дороже (самая высокая цена квт. ч в РФ в 4 раза превышает самую
низкую в мире; самая низкая в РФ — в 15 раз ниже самой высокой
мировой, а 15 + 4:2 = 8,5)...
Правда, не так давно небезызвестный Чубайс15 с телеэкрана
заявил о намерении повысить цену за квт. ч на 30-40, а затем
даже на 50-60%, но для «паритета» с остальным миром нужно
повышение на 750%!
Это кардинальное различие цен на электроэнергию создает
поистине «железный» экономический «занавес», благодаря ко-
торому в РФ только и могут существовать как государственные
и коллективные, так и частновладельческие предприятия (отмечу,
что есть и целый ряд других «компонентов» такого «занавеса»,
но достаточно указать и на один, важнейший из них). Если поднять
цену на квт. ч до мировой, то цены на все более или менее энерго-
емкие товары и услуги станут в РФ в несколько раз выше миро-
вых, что, естественно, приведет к полнейшему краху экономики.
Беспрецедентно низкая цена на электроэнергию была уста-
новлена в свое время в СССР (каким образом это было сделано —
особый и сложный вопрос). И тот факт, что эта цена в значительной
мере сохраняется сегодня, диктует непреложный вывод: экономи-
ка РФ живет (или, вернее, существует на грани выживания), если
угодно, на советско-социалистической основе (повторю еще раз:
цена на электроэнергию — это только один, хотя и самый фунда-
ментальный, «пример»).
На этой основе паразитирует российский псевдокапитализм и бо-
лее-менее выживает преобладающее большинство населения — «бюд-
жетники», колхозники, армия, пенсионеры, насельники детских
домов и т. д. — в том числе и сама нынешняя власть. И утверждения,
будто РФ уже вошла (пусть хотя бы отчасти) в мировую рыночную
экономику, не соответствуют реальному положению вещей.
В высшей степени показателен уже упомянутый факт: ярый
«рыночник» Чубайс считает возможным повысить цену на электро-
энергию всего лишь наполовину, а между тем, поскольку сред-
няя цена квт.ч в РФ 2 цента, а средняя мировая — 13,5 цента,
для «интеграции» в мировую экономику цену следует повысить
почти в 7 раз!..
В свете вышеизложенного обратимся к поставленной в самом
начале этого сочинения проблеме «деления» идеологов на «патри-
отов» и «демократов». Как уже сказано, оно только запутывает
и затемняет общественное сознание. Деление это во многом анало-
гично рассмотренному выше давнему делению на «славянофилов»
и «западников»; в частности, «патриоты» преподносятся в СМИ как
«консерваторы» или «реакционеры», стремящиеся восстановить
ушедший в прошлое СССР («левый» фланг «патриотов», который
не может не быть «антизападным»), либо даже российскую импе-
рию («правый» их фланг), а «демократы» — как «прогрессисты»,
которые, в конечном счете, стремятся повести страну по пути, на-
меченному «западниками» Февраля 1917 года, но, мол, из-за тог-
дашних неблагоприятных обстоятельств, быстро прерванному.
Нельзя не сказать, что идеологи, сопоставлявшие Февраль
1917 года с «переворотом» рубежа 1991—1992 годов, с поистине
странной наивностью закрывают глаза на коренное различие:
Февраль вызвал долгую цепь бунтов и восстаний и полномас-
штабную гражданскую войну, а в 1990-х ничего подобного не бы-
ло (за исключением глубоко специфичной ситуации в Чечне).
Естественные объяснения этого способного удивить и вызвать
недоумение, различия заключаются в сохранении основ прежней
экономики, о котором шла речь выше и которое со всей ясностью
выражается в ценах на электроэнергию, а также и в сохранении ос-
нов политического строя. Ярчайшее выражение последнего — раз-
гон Парламента в октябре 1993-го и последующее полное лишение
представительной власти реальных полномочий, возвратившее ее,
по существу, к тому положению, в каковом находился Верховный
Совет СССР. То есть действительного переворота — в отличие
от 1917-го — не произошло, и именно поэтому не было ни мощных
бунтов, ни гражданской войны.
Правда, в нынешней РФ в той или иной степени наличествует
свобода слова, но слово это никогда не переходит в дело и к тому же
вызывает серьезный интерес у весьма небольшой части населения
страны, которая принадлежит к идеологически активным «па-
триотам» и «демократам».
Что касается последних, их стремление делать страну по запад-
ному образцу ныне, после семидесятилетней эпохи социализма,
более и даже гораздо более утопично, чем в Феврале 1917 года (хотя
и тогда из этого ничего не вышло). В высшей степени показательно,
в частности, что оказавшиеся у власти «демократы» — те же «совки»
по своему «происхождению» (как уже отмечалось), которые, имея
крайне поверхностные представления о «рыночной демократии»,
постоянно прибегали к поучениям и рецептам западных «советни-
ков» , причем особенно показательно, что часть самих этих советни-
ков уже убедилась в тщетности попыток переделать РФ в подобие
Запада (так, один из главных советников, Дж. Сакс16 из США, еще
в 1998 году справедливо констатировал, что у «реформируемой»
России при ближайшем рассмотрении «оказалась другая ана-
томия» — другая, понятно, чем в странах Запада и, следовательно,
сделать ее подобием последнего никак не возможно).
Словом, деятели, которые уже десять лет находятся у власти
и уверяют, что они создают в России рыночную демократию
западного типа, ни в коей мере не создали (да и не могли создать)
нечто подобное, и их нельзя именовать «демократами» в истинном
значении этого слова.
Говоря об этом, я отнюдь не считаю, что все идеологи, которых
причисляют (и которые сами себя причисляют) к «патриотам»,
исповедуют «правильные» и перспективные взгляды. Во-первых,
действительное восстановление СССР и тем более Российской импе-
рии, о чем мечтают многие из них, — это, конечно, опять-таки заве-
домые утопии, — в частности, потому что те идеологические основы,
которые во многом определяли поведение людей в России до конца
XIX века (с начала ХХ-го большинство из них «разочаровалось»),
а затем — в 1920 1960-х годах — в СССР, воскресить немыслимо.
Во-вторых, деятельность «патриотов» крайне ослабляется их рас-
колом на «советских» и «имперских». Последние, между прочим,
уподобляются тем большевикам, которые до середины 1930-х годов
считали неприемлемой и проклятой дореволюционную Россию.
Как уже говорилось, единственный перспективный путь — опора
на всю историю страны, несмотря на все противоречия, и рождение
на этой основе новой патриотической идеологии.
Ага! — скажет читатель. — Ты все же за патриотизм, хотя
вроде бы демонстрировал «беспристрастную» оценку «славяно-
филов» и «западников». Но истинный патриотизм — тот, кото-
рый исповедовали обладавшие высшим духовным уровнем люди
России, — основан на утверждении не «превосходства» своей
страны над другими (в частности, странами Запада), а равноценно-
сти — пусть хотя бы «потенциальной», долженствующей обрести
свое воплощение в будущем времени — цивилизаций и культур.
Утверждение «превосходства» — это не патриотизм, а на-
ционализм, шовинизм, идея своей избранности и т. д., — но ничего
подобного нет в наследии Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого
и других корифеев нашей великой литературы и культуры, кото-
рые в то же время — чего никто не сможет опровергнуть — являют
собой патриотов.
Тот, кто считает свою страну «второсортной» (скажем, в сравне-
нии с Западом), сам обречен на «второсортность». Это, разумеется,
вовсе не означает, что патриотизм сам по себе «возвышает» челове-
ка, но без патриотизма нельзя достичь высшего духовного уровня.
И последнее — но далеко не последнее по важности, — о чем
я считаю необходимым сказать. Истинный патриотизм — это
любовь и преданность своей стране и в целостности ее истории,
и в ее современном состоянии. Между тем ныне к «патриотам»
причисляют людей, которым дорога только дореволюционная,
монархически-православная Россия (Россию после 1917 года они
так или иначе «отрицают»), ас другой стороны — людей, которые
дорожат позднейшей, советско-коммунистической Россией.
Если вдуматься, станет ясно, что все эти люди являются па-
триотами не России, а того или другого общественного строя,
и в этом — еще одна причина несостоятельности нынешнего упо-
требления слова «патриот».
Наконец, многие «патриоты» полностью отвергают или даже
просто проклинают сегодняшнюю Россию и ее терпящий свое
положение народ. Напомню в связи с этим слова, написанные
за несколько лет до 1917 года одним из гениальных русских мыс-
лителей, Василием Розановым: «Счастливую и великую родину
любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно тогда,
когда она слаба, мала, унижена, наконец, глупа, наконец, даже
порочна. Именно, именно когда наша «мать» пьяна, лжет и вся
запуталась в грехе, — мы не должны отходить от нее... Но и это еще
не последнее: когда она, наконец, умрет и, обглоданная евреями,
будет являть одни кости — тот будет русский, кто будет плакать
около этого остова...»
Уместно сказать, что Россия являла собой, в сущности, только
«остов» и после монгольского нашествия XIII века, и в Смуту
начала века XVII, и после Февраля 1917 года. Но каждый раз на-
ходились истинные патриоты — и они, конечно, не только «пла-
кали» , — хотя создавались и такие сочинения: «Слово о погибели
Русской земли» (1240), «Повесть о разорении Московского госу-
дарства и всея Российския Земли» (1612), «Слово о погибели земли
Русской», написанное Алексеем Ремизовым17(сентябрь 1917-го).
И в заключение: три охарактеризованных только что различных
типа «патриотов» должны слиться воедино и стать истинными
патриотами России, которая только при этом условии воскреснет...
Приложение
<Г.В. ПЛЕХАНОВ>
Политическое завещание Г. В. Плеханова
Я, Георгий Валентинович Плеханов, отдавший революционному
движению России и Европы почти всю сознательную жизнь, являясь
не только свидетелем, участником, но и, по мнению многих, прямым
виновником величайших по драматизму событий на Родине, не могу
уйти из жизни, не высказав своего к ним отношения. После того как
большевики разогнали Учредительное собрание, горькие упреки
в мой адрес посыпались со всех сторон. Не считая нужным оправ-
дываться, я все же должен заметить, что вина моя не столь велика,
как полагают г. Чернов и его единомышленники. Как Прометея
нельзя обвинять за то, что люди злоупотребляют огнем, так и меня
не следует упрекать в том, что Ленин ловко использует мои идеи
для подкрепления своих ложных выводов и вредных действий.
* * *
Приступая к изложению своих последних мыслей, считаю не-
обходимым предварить их двумя замечаниями.
Первое. В своих работах я, как правило, пользовался местоиме-
нием «мы», потому что всегда писал от имени своих товарищей.
В этом же документе все должно быть написано от первого лица,
ибо ответственность перед Историей за мои «крамольные» мысли
должна лечь только на меня, ни на кого более.
Второе. Я отказался от борьбы с большевиками — причины от-
каза будут изложены ниже, — и, следовательно, мое Завещание
не должно быть опубликовано, пока они у власти.
I. Несколько слов о себе
Суть человека, его деятельность и его поступки определяются
поставленными целями, а раскрашиваются приобретенными
и врожденными качествами. На моих приобретенных качествах
нет смысла останавливаться — они ясны из моих работ, а вот
о характере сказать несколько слов надо. Характер мой сложен
и противоречив, отчего часто страдали мои близкие и мои друзья.
От матери мне достались развитое чувство справедливости, ин-
теллигентность, любовь к природе, скромность и застенчивость.
Последнее, правда, я быстро преодолел, будучи еще учащимся пер-
вых курсов Воронежской военной гимназии — спасибо Николаю.
От отца — твердость и сила воли, работоспособность, чувство че-
сти, долга и ответственности, решительность и прямолинейность.
Именно по причине сложности характера я часто проявлял резкость
в полемике. Признавая это, я все же должен повторить, что всегда
относился с уважением к противнику, не выходил из литературных
рамок приличия, не опускался, как Ленин, до вульгарной брани
итальянских крестьянок и высмеивал не человека, а его точку
зрения. Поэтому уверен: те, кого я «оскорбил», проявят ко мне
снисходительность.
Более 40 лет своей жизни я посвятил революционному де-
лу, пройдя путь от народника, увлеченного идеями Бакунина,
до твердого марксиста-диалектика. В свое время было широко
распространено мнение, что я отошел от народников по той
лишь причине, что террор как метод политической борьбы был
для меня неприемлем. Это не так. Я допускал возможность терро-
ра — как меры исключительной, если она послужит социальным
детонатором. К счастью, ни один из наших противников не был
убит с моим участием или с моего согласия, а ведь это могло слу-
читься — три года я не расставался с револьвером и кастетом.
Я «изменил» народникам по другой причине: идеология народ-
ничества, построенная на фундаменте бакунинского бунтарства,
меня быстро разочаровала. Нечаевщина — уродливая форма
бакунизма — была мне отвратительна. Бланкизм, к которому
постепенно склонялись народники, меня тоже не удовлетворял.
Все это, наряду с другими обстоятельствами, вынудило меня
эмигрировать в начале 1880 года. Едва ли нужно доказывать, что
я отошел от народников, но не предал их, как мой горячий про-
тивник — «революционер», переставший быть революционером,
бакунист с миросозерцанием Ткачева, горе — Л. Тихомиров.
Но и отход от народничества дался мне нелегко. Почти три года
прошли в тяжких раздумьях, болезненных переживаниях, в поис-
ках компромисса, горячих спорах с друзьями по «Черному пере-
делу» и эмигрантами-народовольцами, в переговорах и переписке
с Лавровым. В прошлом близкий друг Чернышевского, Лавров
был по тем временам человеком чрезвычайно популярным, авто-
ритет которого поддерживался активной революционной работой,
известными публикациями, деятельным участием в Парижской
Коммуне и в Первом Интернационале, близким знакомством
с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Все это, наряду с нюансами личных
отношений, вынуждало меня прислушиваться к его мнению и за-
держивало формирование моих марксистских взглядов.
Сначала я, как в свое время Белинский и Чернышевский, пы-
тался найти конечную истину. К счастью, быстро понял: ее нет
и быть не может. Истинно то, что служит в данный момент револю-
ционному делу и идет на благо народу. Окончательно на позиции
Маркса я перешел только в середине 1883 года, когда идея моей
первой, по-настоящему марксистской работы «Социализм и по-
литическая борьба» стала обретать реальные очертания. Таким
образом, мой стаж революционера-марксиста давно перевалил
на четвертый десяток. Своим марксистским становлением я пре-
жде всего обязан трудам Маркса и Энгельса, но не последнюю роль
в этом процессе сыграл и Жюль Гэд, с которым я познакомился,
если мне правильно подсказывает память, в конце 1880 года
и с которым меня в дальнейшем связывали единство взглядов
и дружеские отношения.
В будущем недостаточно вдумчивый биограф, анализируя марк-
систский период моей деятельности, пожалуй, выделит в нем три
этапа. На первом этапе (1880-1882 гг.) Плеханов-де был «сомне-
вающимся» марксистом, когда пытался осмыслить, в какой мере
учение Маркса может быть применимо к российским условиям.
На втором этапе (1883-1905 гг.) Плеханов — марксист «ортодок-
сальный», который последовательно, но не всегда успешно (это
правда!) боролся с критиками Маркса. На третьем этапе, начиная
с 1906 года, после того как я осудил Московское вооруженное вос-
стание, — Плеханов постепенно скатывался в ряды «разочаровав-
шихся» и все больше уходил от активной революционной борьбы.
Большевики о последнем этапе отзываются еще определеннее —
«предал пролетариат и перешел в лагерь буржуазии». Все три опре-
деления я заключил в кавычки, потому что они далеки от истины.
В отношении первого этапа все ясно: нельзя сомневаться в том,
что недостаточно изучено и понято. О втором и третьем этапах
скажу одно: они ошибочны. Я никогда не был ни ортодоксальным
марксистом, ни тем более разочаровавшимся. Оставаясь после-
довательным марксистом-диалектиком, я в каждое конкретное
время поддерживал ту из фракций социал-демократии, которая
была ближе к идеям Маркса и разделяла точку зрения группы
«Освобождения труда». Конечно, мое отношение к теории Маркса
постепенно менялось — что же тут удивительного, если даже сами
авторы этой теории иногда с изменением условий меняли свою
точку зрения. Но ни эволюция моих взглядов, ни мое расхождение
с Марксом и Энгельсом в оценке роли террора в революционном
движении России в начале 80-х годов не мешает мне утверждать:
я был и остаюсь верным последователем моих учителей.
В своей жизни я, как и каждый человек, совершил немало
ошибок. Но моя главная, непростительная ошибка — это Ленин.
Я недооценил его способностей, не рассмотрел его истинных целей
и фанатической целеустремленности, снисходительно и иронично
относился к его максимализму. Я ввел Ленина в круг известных
и влиятельных европейских социал-демократов, опекал его, ока-
зывал всестороннюю помощь и тем самым позволил твердо встать
на ноги. Больше того: в 1903 году на съезде РСДРП в споре Ленина
с Мартовым я поддержал Ленина, что в итоге привело к рождению
большевизма. Тогда мне казалось, что постепенно я смогу смягчить
позицию Ленина, повлиять в нужном направлении на Мартова и тем
сохранить единство партии. Но очень скоро я понял, что единство
невозможно, потому что все, что не по Ленину, — не имело права
на существование. Ленин был за единство, но под его началом, с его
целями, с его тактикой, с его лозунгами. Однажды появившись,
большевизм стал быстро набирать силу, отчасти по причине привле-
кательности его тактики и лозунгов для малоразвитого российского
пролетариата, а отчасти по причине необычайной настойчивости
и титанической работоспособности Ленина. Исправить мою ошиб-
ку было уже, к сожалению, невозможно. Вот почему утверждение
г. Чернова, что большевики — мои дети, и шутка Виктора Адлера
по поводу моего «отцовства» в отношении к Ленину, не лишены
основания. Моя ошибка уже обошлась и обойдется России очень
дорого. Она оказалась роковой и для меня самого. Нет сомнения
в том, что в случае длительного пребывания у власти большевики
сделают все, чтобы очернить и предать мое имя забвению. К сча-
стью, этого не случится. Я отчетливо сознаю свое место в российской
истории. Я не Прометей, не Спиноза, не Кант, не Гегель и не Маркс.
Я не подарил людям огня, не создал новой философии, нового со-
циального учения. Но в деле просвещения российского пролета-
риата, в деле развития российской общественной мысли я все же
кое-что сделал, а посему смею думать, что и История, и потомки
будут судить обо мне благосклонно.
III. О большевиках, их тактике и идеологии
Большевизм как крайне левое течение в российской социал-
демократии, зародившееся в 1903 году и значительно окрепшее
в предвоенные годы, является в настоящее время самой влиятель-
ной политической, идеологической и организационной силой.
Объективными причинами появления и расцвета большевизма
в России явились малоразвитость российского пролетариата, много-
численность деклассированных элементов, безграмотность и бес-
культурье россиян. Субъективные я упомянул ранее. Но больше-
визм не есть что-то принципиально новое. Идеи большевизма давно
витали в умах революционеров. Якобинцы, Бланки, Бакунин и их
сторонники, многие участники Парижской Коммуны по вопросам
тактики и идеологии были практически большевиками. Как крова-
вые революции являются спутниками малоразвитого капитализма,
так и идеи большевизма всегда были и будут спутниками малораз-
витого пролетариата, нищеты, бескультурья и низкого сознания
трудящихся. О большевиках, их тактике и идеологии написано
много, в том числе и мной, поэтому буду кратким. Большевизм — это
особая тактика, особая идеология, ориентированная на люмпен-
пролетариат, это лозунги, заимствованные у Сен-Симона и анархо-
синдикалистов, это марксистская фразеология.
Тактика большевиков — это тактика Бланки, дополненная
ничем не ограниченным классовым террором. Идеология боль-
шевизма — это идеология Бакунина, «обогащенная» идеями
анархо-синдикалистов, отцом которых был Домела Ньювенгайс.
Она ориентирована, по выражению Бакунина, на «дикий, го-
лодный пролетариат», на «разнузданную чернорабочую чернь».
Переоценка мудрости народа, его инициативы, его способности
к самоорганизации, вера в способность пролетариата самостоя-
тельно наладить производство и осуществить контроль — все это
болезни Бакунина и анархо-синдикалистов.
«Мир!», «Труд!», «Счастье!», «Равенство!», «Братство!» —это
лозунги утопистов. «Превратим войну империалистическую
в войну гражданскую!» (лозунг, взятый на вооружение интерна-
ционалистами-пораженцами), «Фабрики, заводы — рабочим!»,
«Мир - народам!», «Земля -крестьянам!»- это лозунги анархо-
синдикалистов. «Диктатурапролетариата», «пролетарская демо-
кратия», «постепенное отмирание государства» — это идеи Маркса.
Таким образом, большевизм — это бланкизм, круто замешанный
на анархо-синдикализме и поставленный под знамя марксизма. Эго
эклектическое, догматическое сочетание идей Бланки, Бакунина,
анархо-синдикалистов и Маркса. Это псевдомарксизм, потому
что основатели научного социализма были принципиальными,
последовательными противниками Бланки, Бакунина и других
анархистов. Бланкисты и бакунисты были исключены из Первого
Интернационала, анархо-синдикалисты — из Второго. Итак,
духовным отцом Ленина в области тактики является Бланки,
а в области идеологии — Бакунин и Домела Ньювенгайс. Идеи
последнего, взятые на вооружение «пораженцами», гибельно
отразились на России. Домела Ньювенгайс, Гюстав Эрве, Роберт
Гримм, Ленин — вот генеалогическая цепочка любого интернаци-
оналиста-пораженца, а по сути анархо-синдикалиста.
Что же нового в большевизме? Только одно — неограниченный,
тотальный классовый террор. Но классовый террор, тем более не-
ограниченный, давно отвергнут и осужден европейской социал-де-
мократией. Классовый террор как метод осуществления диктатуры
пролетариата, которому так привержены большевики, таит в себе
огромную опасность, ибо при сложившихся условиях в России мо-
жет легко превратиться в тотальный государственный. Мы всегда
утверждали — и не только мы, но и наши противники, — что соци-
ализм — это гуманное, социально справедливое общество, поэто-
му его нельзя строить, опираясь на насилие и террор. Как добро,
содеянное на основе зла, содержит в себе зародыш еще большего
зла, так и общество, построенное на обмане и насилии, понесет
в себе зло, ненависть и, следовательно, заряд саморазрушения.
На лозунгах утопистов нет смысла останавливаться. Лозунги
«Мир — народам!», «Фабрики, заводы — рабочим!», «Земля —
крестьянам!» — привлекательны, но ложны по сути, и вовсе
не марксистские. Вместо внутреннего мира большевики ввергнут
Россию в жесточайшую гражданскую войну, которая вот-вот нач-
нется и в которой прольются реки крови, в бесконечный классо-
вый террор. Гражданская война, кровавая и беспощадная, нужна
большевикам, потому что только на этом пути они смогут удержать
и укрепить свою власть. Но большевики не обеспечат и мира
внешнего. В случае их победы большевистская Россия окажется
в кольце капиталистических стран, которые вряд ли откажутся
от попыток покончить с большевиками, безрассудно кричащими
о неизбежности мировой революции.
При ленинском социализме рабочие из наемных капиталиста
превратятся в наемных государства-феодала, а крестьяне, у кото-
рых тем или иным путем отберут землю и на которых неизбежно
ляжет вся тяжесть промышленного подъема страны, — в его кре-
постных. К чему привел ленинский лозунг «Мир без аннексий
и контрибуций!», хорошо известно — к позорному Брестскому
миру с огромными аннексиями и контрибуциями. Ленин сделал
все, чтобы разложить, а затем распустить российскую армию,
а теперь, убеждая в необходимости Брестского мира, с горечью
восклицает: «Поймите, у нас нет боеспособной армии!» И если
в Ленине осталась хоть толика патриотизма, он должен молиться
по ночам Богу (или дьяволу — не знаю, кому он поклоняется), что-
бы Германия была разбита - в противном случае Россия потеряет
экономическую и, возможно, политическую самостоятельность,
а восстановленный монарх станет немецкой марионеткой. Чем
реализовался принцип европейской социал-демократии «право
наций на самоопределение» в большевистской практике, также
хорошо известно — декретом о независимости Финляндии, ко-
торый Ленин вручил реакционеру и палачу П. Свинхувуду, даже
не спросив, что об этом думают финские рабочие и крестьяне.
Почему? Да потому, что это нужно было Ленину по тактическим
соображениям. На алтарь тактики ради достижения сиюминутных
целей приносится в жертву все: совесть, общечеловеческая мораль,
интересы Родины.
В последнее время численность партии большевиков стреми-
тельно растет. Это, однако, не означает роста ее сознательной части,
потому что подавляющее большинство вступивших не знакомы
даже с основами научного социализма. Одни, поверившие в идеи
Ленина и обещания большевиков, станут слепыми исполнителя-
ми воли их вождей, другие, вступившие, чтобы вовремя урвать
от «революционного пирога» кусок побольше, будут способны
лишь голосовать «за» и в дальнейшем превратятся в партийных
бюрократов, которые окажутся пострашнее царских чиновников,
потому что чиновник правящей партии будет во все вмешиваться,
а отвечать за содеянное только перед «партийными товарищами».
Действия большевиков красноречиво доказывают, что горе
от ума — не их горе. Их горе есть горе от невежества, от слепой
веры в Ленина, в его «гениальные теоретические открытия»,
которые он декретирует, не считая нужным подкреплять хотя бы
самыми элементарными доказательствами. Не имея ни малей-
шего представления о научном социализме, они совершают одно
преступление за другим, даже не подозревая, что революционное
насилие есть беззаконие.
Например, экспроприация, которую они осуществляют, — это
вопиющий акт беззакония и вандализма, бесконтрольный грабеж
(пример с частными банками). Такая экспроприация неизбежно
приведет к полному экономическому хаосу и сформирует большую
прослойку людей, которые, вместо того чтобы работать, будут «драть
горло» и, опираясь на винтовку и революционные лозунги, придут
к тому, что начнут отбирать у крестьянина последнюю курицу.
Совершив переворот и провозгласив его социалистической ре-
волюцией, Ленин направляет российскую историю по ложному,
тупиковому пути. В результате Россия отстанет в своем развитии
на многие годы, а возможно, и на десятилетия. Доказывать это
строго нет ни сил, ни времени. Однако, учитывая важность утверж-
дения и чрезвычайно низкую грамотность россиян, особенно в во-
просах научного социализма, должен все же высказать несколько
логических посылок. Я неоднократно предостерегал большевиков
и тех, кто увлечен их фразой и ложными лозунгами, от поспеш-
ности и авантюризма в революционных действиях. Я утверждал
и утверждаю: Россия не готова к социалистической революции
ни по уровню развития производительных сил, ни по численно-
сти пролетариата, ни по уровню культуры и самосознания масс,
и потому социальный эксперимент, задуманный Лениным, обречен
на провал. «Да, но разве нельзя, — спросит меня сторонник Ленина
или «полуленинец», — в условиях власти пролетариата ликвидиро-
вать безграмотность, поднять культуру и самосознание трудящихся,
быстро увеличить численность рабочих и развить производительные
силы?». Отвечаю: Нет, нельзя! Во-первых, нельзя нарушать объ-
ективные законы общественного развития, так как безнаказанным
это не останется. Во-вторых, культура и самосознание масс — это
социальный фактор, всецело зависящий от степени развитости про-
изводительных сил, хотя, разумеется, существует и обратная связь.
В-третьих, декларировав социалистические производственные от-
ношения, Ленин оставил производительные силы далеко позади
и тем самым создал революционную ситуацию наоборот. В обще-
стве нет антагонистических противоречий только в том случае,
если существующие производственные отношения соответствуют
уровню развития производительных сил. Несоответствие подоб-
ного рода породит новые, до сих пор неизвестные противоречия,
не менее, а скорее всего более драматичные, чем при современном
капитализме. В-четвертых, власть на данном этапе российской
истории не может принадлежать и не будет принадлежать про-
летариату. В октябре 1917 года Ленина активно поддерживали
не более 1% россиян, следовательно, каждый, кто хотя бы знаком
с тактикой Бланки, согласится с тем, что октябрьская революция
есть бланкистский переворот, который, по утверждению Энгельса,
предполагает неизбежную диктатуру его организаторов, а любая
диктатура несовместима с политическими и гражданскими сво-
бодами. Не хочу быть вещей Кассандрой, но все же утверждаю,
что эволюция власти большевиков будет следующей: ленинская
диктатура пролетариата быстро превратится в диктатуру одной
партии, диктатура партии — в диктатуру его лидера, власть кото-
рого будет поддерживаться сначала классовым, а затем тотальным
государственным террором. Большевики не смогут дать народу
ни демократии, ни свободы, потому что, осуществив это, они
тут же потеряют власть. Ленин хорошо понимает это. А раз так,
то у большевиков нет другого пути, кроме пути террора, обмана,
запугивания и принуждения. Но возможно ли путем террора, обма-
на, запугивания и принуждения быстро развить производительные
силы и построить справедливое общество? Конечно, нет! Это станет
возможным только в условиях демократии, на основе свободного,
сознательного, заинтересованного труда. Но о какой демократии
может идти речь, если менее чем за полугодие большевики за-
крыли больше газет и журналов, чем царские власти за всю эпоху
Романовых. О какой свободе и заинтересованности труда можно
говорить, если принята «хлебная монополия» и ставится вопрос
о трудовой повинности и трудовых армиях.
Стремясь к радикальным переменам, безответственно ускоряя
события, большевики стремительно уходят влево, но, идя по зам-
кнутому политическому кругу, они неизбежно окажутся с правой
стороны и превратятся в негативную, реакционную силу. Люди
редко оценивают свои поступки во всей полноте возможных по-
следствий. Своей деятельностью Ленин уже нанес России огромный
вред и, боюсь, объем этого вреда на некотором этапе правления
большевиков станет критическим. Если Ленин и его последова-
тели утвердят свою власть надолго, то будущее России печаль-
но — ее ждет судьба Империи Инков. «Народные комиссары»,
мнящие себя «суровыми разрушителями Карфагена», разрушат
не старый мир, а свою Родину, обещанные ими «Морисоновы
пилюли» окажутся ядовитым зельем, а их «творческий подход»
к социализму — его дискредитацией. Утверждение Ленина о воз-
можности победы социалистической революции в одной, отдельно
взятой отсталой стране, такой как Россия, — это не творческий
подход к марксизму, а отход от него. К этому выводу Ленин пришел
не случайно: он был нужен ему, чтобы вдохновить большевиков.
Расчет Ленина на то, что революция в России будет подхвачена
западным пролетариатом, ошибочен. Ничего серьезного в Европе
случиться не может, так как пролетариат Запада сегодня почти так же
далек от социалистической революции, как и во времена Маркса.
Путь большевиков, каким бы он ни был, коротким или длин-
ным, неизбежно будет ярко раскрашен фальсификацией истории,
преступлениями, ложью, демагогией и бесчестными поступка-
ми. Уже сейчас в краткой истории их власти пытливый человек
может выделить немалое количество сомнительных моментов,
наводящих на размышления. Например, с какой целью в один
из самых критических моментов, когда большевистская власть
была на волоске, в Петербург прибыли швейцарские друзья
Ленина — Ф. Платен и К°? Зачем потребовалась Ленину срочная
«национализация» частных банков? Неужели затем, чтобы неза-
долго до Учредительного собрания рассориться с единственными
союзниками — левыми эсерами? Зачем с удивительной поспеш-
ностью Ленин предоставил независимость Финляндии и вывел
из нее войска? Кто был заинтересован в покушении на Ленина
за несколько дней до открытия Учредительного собрания? Я мог бы
продолжить такие вопросы, но, не имея возможности в моем поло-
жении дать на них убедительные ответы, воздержусь от этого. Все
сказанное о большевиках — их тактика, их идеология, их подход
к экспроприации, их неограниченный террор — позволяет мне
с уверенностью утверждать: крах большевиков неминуем! Террор,
на который уповают большевики, — это сила штыка. Но на штыках,
как известно, сидеть неудобно, XX век — век великих открытий,
век просвещения и стремительной гуманизации отвергнет и осудит
большевизм. Я допускаю мысль, что Ленин, опираясь на тотальный
террор, выйдет победителем из Гражданской войны, к которой так
упорно стремится. В этом случае большевистская Россия окажется
в политико-экономической изоляции и неизбежно превратится
в военный лагерь, где граждан будут пугать империализмом
и кормить обещаниями. Но рано или поздно придет время, когда
ошибочность ленинских идей станет для всех очевидной, — и тогда
большевистский социализм рухнет, как карточный домик. Я опла-
киваю судьбу россиян, но, как Чернышевский, говорю: «Пусть
будет, что будет, а будет на нашей улине праздник!»
IV- Почему я отказался от борьбы с большевиками
Мой отказ от борьбы с большевиками после октябрьских со-
бытий вызвал у многих недоумение. Одни, плохо меня знающие,
предполагают, что мое решение - результат грубого обыска в моем
доме, совершенного большевиками через несколько дней после
Октябрьского переворота. Это ошибка. Обыск, который, по моему
предположению, возглавлялся матросом С. Кокотько, не напугал
меня, более того, не послужил причиной ухудшения моего здо-
ровья, как писали некоторые газеты. Другие, те, кто знают меня
лучше, считают, что это следствие резкого обострения моей болезни.
Но и они неправы, хотя действительно здоровье мое с приходом
осени ухудшалось так быстро, что уже в январе я был не в состоянии
удерживать в руках даже перо. Мое нездоровье не остановило бы
меня, если бы я видел смысл в борьбе: нет сил писать — можно
диктовать. Я отказался от борьбы по ряду объективных причин.
1. Мое принципиальное отношение к войне, критика больше-
виков и полуленинцев, нежелание заигрывать с люмпен-проле-
тариатом, отказ от углубления революции, лояльное отношение
к Временному правительству — все это работало против меня.
Я видел это, но не хотел, как, например, т. т. Церетелли, Чхеидзе,
Авксентьев и др., ради сохранения популярности грешить своими
взглядами и идти на уступки Ленину. После июльских событий
классовая озлобленность и непримиримость, нагнетаемые больше-
виками, политическая глухота и слепота усиливались с каждым
днем. Особенно отчетливо они проявились на Московском сове-
щании. Когда я обращался направо, к торгово-промышленному
классу, аплодировала правая сторона - левая молчала, когда же
обращался налево, к российской социал-демократии, аплоди-
ровала левая — молчала правая. В результате меня не поняли
ни те, ни другие. А компромисс — единственное, что могло спасти
Россию, был принесен в жертву политической амбициозности.
Виноваты в этом прежде всего большевики, но были на то и объ-
ективные причины. Незрелость пролетариата (и буржуазии тоже!),
массовая безграмотность, резкое обнищание и усталость народа,
вызванные войной, раскол Европейской и Российской социал-де-
мократии, бездеятельность и непоследовательность Временного
правительства являлись той благодатной почвой, в которой быстро
прорастали ленинские семена анархии и классовой непримири-
мости. В такой объективно сложившейся социальной обстановке
продолжать борьбу с большевиками было бессмысленным.
2. Всю свою жизнь я посвятил делу освобождения рабочего
класса, и теперь, когда власть перешла в руки Советов Рабочих
и Крестьянских Депутатов, я не могу бороться с теми, кого считал
и считаю своими братьями, хотя они, обманутые кривыми во-
жаками, совершают роковую ошибку. Последствия этой ошибки
будут весьма печальными прежде всего для самого российского
пролетариата. Но пусть российский пролетариат — как это ни при-
скорбно — до конца пройдет тернистый путь, предначертанный
ему капризной Историей, созреет и поднимется до понимания
своего предназначения.
3. От борьбы меня удержали и другие соображения. Если
большевики потерпят крах сейчас, наступит глубокая, затяжная
реакция, в результате которой пострадает и российская, и западная
социал-демократия, а завоевания пролетариата будут утрачены.
Но если большевики удержат власть хотя бы в течение нескольких
лет, то пострадает Россия, ее граждане, а международная социал-
демократия только выиграет: напуганная событиями в России,
западная буржуазия пойдет на серьезные уступки рабочему классу.
Я скорблю о России, но, оставаясь последовательным интернацио-
налистом, выбираю второе.
V. Как долго удержат власть большевики
Этот вопрос волнует в настоящее время многих. Им задаются
противники большевиков, сами большевики, он важен каждому
россиянину, небезразличному к судьбе Родины. Ответ на этот
вопрос не может быть однозначным, так как зависит от многих
объективных, субъективных и даже случайных факторов. Гадать —
недостойное дело, поэтому обосную, в той мере, в какой это воз-
можно, свои прогнозы. Сделать это я тем более обязан, поскольку
считал и считаю: будущее, по крайней мере ближайшее, не может
быть неясным и неопределенным. Больше того, я не раз говорил,
что человек, который понял прошлое и разобрался в настоящем,
который видит взаимосвязь, преемственность и обусловленность
исторических событий, способен с некоторой достоверностью пред-
видеть будущее. Объективные исторические условия, сложившиеся
в России к настоящему моменту, логика развития событий, действия
большевиков, диктуемые их тактикой и идеологией, позволяют мне
утверждать, что на пути укрепления своей власти они столкнутся
с четырьмя восходящими по сложности кризисами. Срок их пре-
бывания у власти определится тем, на каком из них они споткнутся.
Первый, неумолимо надвигающийся кризис - это кризис го-
лода. Если Ленин не избавится от коалиции с левыми эсерами,
которые сдерживают классовый террор (пример с г. Пуришкевичем)
и энергично выступают против продовольственных отрядов,
то большевики потеряют власть осенью этого года, когда крестья-
не закопают хлеб в землю, а страну поразит невиданный голод.
К власти придут эсеры, кадеты и меньшевики. Но, убрав левых
эсеров из правительственных учреждений и тем развязав себе ру-
ки, большевики смогут пережить грядущий кризис. Понимая это,
Ленин воспользуется первой же возможностью для дискредитации
и разгрома своих вчерашних союзников, противоречия с которыми
нарастают со дня разгона Учредительного собрания. Неизбежность
этого не требует доказательств. Недавний отказ левых эсеров под-
писать позорный Брестский мир, их выход из СНК, их неприятие
ленинской «хлебной монополии» — все это говорит о том, что кри-
зис в отношениях между ними и большевиками достиг того уровня,
после которого полный разрыв — дело ближайших месяцев.
Натравив малосознательных рабочих и тех, на знамени кото-
рых, по меткому выражению матроса А. Александрова, написано
«Хватай!», на зажиточных и средних крестьян, организовав мас-
совую экспроприацию хлеба, большевики продержатся еще год-
два, пока их неспособность восстановить производство не станет
очевидной и для самого пролетариата.
Но и этот кризис кризис разрухи они смогут преодо-
леть, если развяжут широкомасштабную гражданскую войну,
и, пользуясь неограниченным классовым террором и законами
военного времени, уничтожат практически всех, кто не согласен
с ними. Гражданская война позволит им ввести по всей России
военное положение и списать разруху на классовых и внешних
врагов. Кстати, начнись гражданская война, значительная доля
крестьянства будет сражаться на стороне большевиков. Русский
мужик, как бы ни был безграмотен, хорошо понимает: проиграй
Ленин и — землю придется вернуть прежним владельцам. Победив
в гражданской войне и хоть как-то восстановив производство,
пусть даже принудительными мерами, например, введя всеоб-
щую трудовую повинность, большевики продержатся еще и пять,
и десять лет, пока до предела не обострятся противоречия между
социалистическим характером фабрично-заводского производства
и частно-капиталистическим характером сельского хозяйства.
До сего времени Россия была и в ближайшее время останется
страной отсталой в промышленном отношении, большую долю
национального дохода которой составляет сельскохозяйственная
продукция. Не имея возможности контролировать эту долю и рас-
поряжаться ею, большевики рано или поздно потеряют власть.
Союз рабочего класса с крестьянством, о котором постоянно
говорит Ленин, невозможен. Крестьянину нужна земля, в соци-
ализме он не заинтересован, ведь по характеру хозяйствования
крестьянин ближе к капитализму, чем к социализму. В принципе
такой союз был бы возможен в условиях демократии, политиче-
ского равенства и справедливого товарообмена, но не при геге-
монии пролетариата. Гегемония пролетариата заведомо унижает
крестьянство и предполагает его подчиненную роль. Такое отноше-
ние к крестьянству со стороны большевиков придаст указанному
экономическому кризису политическую окраску.
Идя на уступки левым эсерам, большевики в 1917 году зало-
жили под себя бомбу замедленного действия: социализировали
землю, хотя изначально в их программе планировалась национа-
лизация. Чтобы преодолеть этот самый серьезный кризис — кри-
зис политико-экономического характера, большевикам придется
объявить крестьянству тотальную войну и уничтожить лучшую
его часть — тех, кто умеет и хочет трудиться. В какой форме это
может быть сделано, большевикам подскажут ситуация, между-
народная и внутренняя, а также проявившаяся к тому времени
степень расслоения в крестьянстве.
Преодолев третий кризис, большевики могут продержаться
еще в течение многих лет, пока не наступит четвертый кризис —
кризис идеологический, когда большевистская власть начнет
разлагаться изнутри. Но процесс разложения может растянуться
на десятилетия, так как Россия никогда не знала демократии,
и очередная абсолютная власть — власть большевиков — будет
воспринята россиянами с покорностью и терпением. К тому же
власть эта может быть подкреплена изощренной демагогией, раз-
витым аппаратом слежки и подавления.
Разумеется, в мои прогнозы могут внести коррективы всевоз-
можные обстоятельства, предвосхитить которые невозможно
и которые зависят от Его Величества Случая. Например, когда
будет разгромлена Германия — а в том, что она будет разгром-
лена, я не сомневаюсь, — какой будет послевоенная Европа, кто
будет преемником Ленина в случае его смерти и т. п. Я также
не исключаю возможность, что Ленин, как человек тактически
гибкий и знающий марксизм, может на определенном этапе вне-
сти существенные поправки в сторону отхода от декларируемых
социалистических преобразований, что, впрочем, вызовет недо-
вольство люмпен-пролетариата. Однако в том, что большевики
и их идеология, ориентированная на деклассированные элемен-
ты, потерпят в итоге крах — в этом я не сомневаюсь. Это вопрос
времени. Никому не дано изменить ход исторического развития!
Незаурядная личность может лишь или ускорить, или замедлить
этот ход. Ленин замедлит российскую историю и потому войдет
в нее с тем же знаком, с каким вошел Лжедмитрий.
VI. О Ленине и других кривых вожаках
Признаюсь, я сомневался: надо ли писать о Ленине, ведь каждый
его сторонник может усмотреть в первой же негативной строчке
«месть с того света». Но Ленин — мой ученик, который ничему у меня
не научился, кроме того, он — мой противник, о котором в будущем
будут написаны тома, поэтому было бы с моей стороны малодушием
обойти эту тему молчанием. В таких случаях трудно быть объектив-
ным, но я бы изменил себе, если бы отступил сейчас от истины.
Ленин, безусловно, великая, незаурядная личность. Писать
о нем трудно: он многолик и, как хамелеон, при необходимости
меняет свою окраску. С интеллигентами он — интеллигент,
с рабочими — «рабочий», с крестьянами — «крестьянин»; он за-
кономерен и случаен, логичен и алогичен, прост и сложен, по-
следователен и непоследователен, «марксист» и псевдо-марк-
сист и т. д., и т. д. Было бы неправдой, если бы я обвинил его
в незнании марксизма, было бы также ошибкой, если бы я сказал,
что он догматичен. Нет, Ленин не догматик, он знает марксизм.
Но, к сожалению, он «развивает» его с непостижимым упорством
в одном направлении — в направлении фальсификации и с одной
целью — с целью подтверждения своих ошибочных выводов.
В марксизме его не устраивает только то, что нужно ждать, пока
созреют объективные условия для социалистической революции.
Ленин — псевдо-диалектик. Он убежден, что капитализм ужесто-
чается и всегда будет развиваться в сторону усиления его пороков.
Но это —огромная ошибка. По мере развития производительных
сил смягчался рабовладельческий строй, смягчался феодализм,
и, стало быть, смягчается капитализм. Объясняется это классовой
борьбой и постепенным ростом культуры и самосознания всех
слоев населения.
Ленин — цельный тип, который видит свою цель и стремится
к ней с фанатической настойчивостью, не останавливаясь ни перед
какими препятствиями. Он весьма умен, энергичен, чрезвычайно
трудоспособен, не тщеславен, не меркантилен, но болезненно само-
любив и абсолютно нетерпим к критике. «Все, что не по Ленину, —
подлежит проклятию!» — так однажды выразился М. Горький.
Для Ленина каждый, кто в чем-то с ним не согласен, — потенци-
альный враг, не заслуживающий элементарной культуры общения.
Ленин — типичный вождь, воля которого подавляет окружающих
и притупляет его собственный инстинкт самосохранения. Он смел,
решителен, никогда не теряет самообладания, тверд, расчетлив,
гибок в тактических приемах. В то же время он аморален, жесток,
беспринципен, авантюрист по натуре. Следует, однако, признать,
что аморальность и жестокость Ленина исходят не от его личной
аморальности и жестокости, а от убежденности в своей правоте.
Аморальность и жестокость Ленина — это своеобразный выход из его
индивидуальности путем подчинения морали и гуманности полити-
ческим целям. Ленин способен перебить половину россиян, чтобы
загнать вторую в счастливое социалистическое будущее. Для дости-
жения поставленной цели он пойдет на все что угодно, даже на союз
с чертом, если это будет необходимым. Покойный Бебель говорил:
«...я пойду хоть с чертом и даже с его бабушкой о, но при этом до-
бавлял, что такая сделка возможна, если он оседлает черта или его
бабушку, а не они его. Союз же Ленина с чертом закончится тем,
что черт проскачет на нем, как когда-то ведьма проскакала на Хоме.
Широко распространено мнение, что политика — грязное дело.
К сожалению, нынешние действия Ленина как нельзя нагляднее
подтверждают это. Политика же без морали — это преступление.
Человек, наделенный властью, или политик, обладающий боль-
шим авторитетом, в своей деятельности должен руководствоваться
прежде всего общечеловеческими моральными принципами, ибо
беспринципные законы, аморальные призывы и лозунги могут
обернуться огромной трагедией для страны и ее народа. Ленин
не понимает этого и не хочет понимать.
Ленин ловко манипулирует цитатами Маркса и Энгельса, зача-
стую давая им совершенно иное толкование. Из моих работ о роли
личности и масс в Истории Ленин усвоил только одно: он, как
личность, «призванная» Историей, может творить с ней все, что
захочет. Ленин является примером человека, который, признавая
свободу воли, видит свои поступки сплошь окрашенными в яркий
цвет необходимости. Он достаточно образован, чтобы считать себя
Магометом или Наполеоном, но в том, что он «избранник судьбы»,
Ленин убежден безусловно. Сточки зрения законов социального раз-
вития и исторической необходимости Ленин был нужен лишь до фев-
раля 1917 г. — в этом смысле он закономерен. После Февральской
революции, которая смела царизм и устранила противоречия между
производительными силами и производственными отношениями,
историческая надобность в Ленине отпала. Но беда заключается
в том, что массы об этом не знали и не знают. Они получили больше
политических свобод, чем в Западной Европе, но, полуголодные и об-
нищавшие, к тому же вынужденные продолжать войну, даже не за-
метили этого. Закончись война весной 1917 года, реши Временное
правительство земельный вопрос без промедления — и у Ленина
не осталось бы для совершения социалистической революции ни-
каких шансов, а сам он навсегда был бы списан из рядов Историей
призванных. Вот почему Октябрьский переворот и сегодняшний
Ленин — не закономерность, а роковая случайность.
Ленин — теоретик, но для образованного социалиста труды
его не интересны: они не отмечены ни изяществом слога, ни от-
точенной логикой, ни глубокими мыслями, но на малограмотного
человека они неизменно производят сильное впечатление про-
стотой изложения, смелостью суждений, уверенностью в правоте
и привлекательностью лозунгов.
Ленин — хороший оратор, умелый полемист, который пускает
в ход любые приемы, чтобы смутить, заставить замолчать и даже
оскорбить оппонента. При несовершенстве дикции он умеет ясно
излагать свои мысли, способен польстить, заинтересовать и даже
загипнотизировать аудиторию, при этом он удивительно быстро
и безошибочно приспосабливает свою речь к уровню слушателей,
забывая, что бороться за правое дело — не значит льстить толпе
и опускаться до ее уровня. Ленин — человек, не знающий «зо-
лотой середины». «Кто не с нами — тот против нас!» — вот его
политическое кредо. В своем стремлении растоптать противника
он опускается до личных оскорблений, доходит до грубой брани,
и не только в полемике, но и на страницах печатных работ, кото-
рые он «выпекает» с непозволительной скоростью. Гениальный
Пушкин переписывал набело даже свои письма. Великий Толстой
по несколько раз корректировал свои романы. Ленин же ограни-
чивается лишь незначительной правкой.
Многие общечеловеческие понятия, признаваемые каждым ци-
вилизованным человеком, отвергаются Лениным или трактуются
в негативном смысле. Например, для любого грамотного человека
либерализм — это позитивная система взглядов, для Ленина —
это всего лишь «либеральные пошлости». Для любого грамот-
ного человека буржуазная демократия — это пусть урезанная,
но все же демократия, для Ленина это — «филистерство», зато
ничем не ограниченный классовый террор — это «пролетарская
демократия», хотя в принципе демократия — т.е. власть наро-
да — ни буржуазной, ни пролетарской быть не может, так как
и буржуазия, и пролетариат, взятые в отдельности, — это лишь
часть народа, далеко не большая.
Толстой, величайший гуманист, считавший, что истинное вели-
чие невозможно без любви, добра и простоты, не признал бы Ленина
великим. Но прав ли он? Наполеон не отличался ни любовью,
ни добротой, ни простотой, но он, безусловно, великий полково-
дец. История знала великих поэтов, великих музыкантов, но она
знала и великих преступников. Так кто же Ленин? Ленин — это
Робеспьер 20-го века. Но если последний отсек головы нескольким
сотням невинных людей, Ленин отсечет миллионам. В этой связи
мне вспоминается одна из первых встреч с Лениным, которая,
по-моему, состоялась летом 1895 года в кафе Landolt. Зашел раз-
говор о причинах падения Якобинской диктатуры. Я в шутку ска-
зал, что она рухнула, потому что гильотина слишком часто секла
головы. Ленин вскинул брови и совершенно серьезно возразил:
«Якобинская республика пала, потому что гильотина слишком ред-
ко секла головы. Революция должна уметь защищаться!» Тогда мы
(присутствовали П. Лафарг, Ж. Гэд и, кажется, Ш. Лонгэ) только
улыбнулись максимализму г. Ульянова. Будущее, однако, показало,
что это не было проявлением молодости и горячности, а отражало
его тактические взгляды, которые уже в то время были им четко
сформулированы. Судьба Робеспьера хорошо известна. Не лучшей
будет и судьба Ленина: революция, совершенная им, страшнее ми-
фического Минотавра; она съест не только своих детей, но и своих
родителей. Но я не желаю ему судьбы Робеспьера. Пусть Владимир
Ильич доживет до того времени, когда со всей очевидностью поймет
ошибочность своей тактики и содрогнется содеянному.
Вторым после Ленина по способностям и по значению в пар-
тии большевиков является Троцкий. «Иудушка», «подлейший
карьерист и фракционер», «проходимец, хуже всяких прочих
фракционеров» — так отзывался о нем Ленин и был совершенно
прав. Ленин в одной из своих работ написал: «Много блеску и шуму
в фразах Троцкого, но содержания в них нет», — ив этой оценке
Ленин прав. Стиль Троцкого — стиль бойкого журналиста — слиш-
ком легок и бегл, чтобы быть глубоким. Троцкий чрезвычайно
амбициозен, самолюбив, беспринципен и догматичен до конца
ногтей. Троцкий был «меньшевиком», «внефракционером», а сей-
час он — «большевик». На самом же деле он всегда был и будет
«социал-демократом в себе». Он всегда там и с теми, где успех,
но при этом он никогда не оставит попыток стать фигурой номер
один. Троцкий — блестящий оратор, но приемы его однообразны,
шаблонны, поэтому его интересно послушать только один раз. Он
обладает взрывным характером и при успехе может сделать очень
многое в короткое время, но при неудаче легко впадает в апатию
и даже растерянность. Если станет ясным, что ленинская рево-
люция обречена, он первым покинет ряды большевиков. Но если
она окажется успешной, он сделает все, чтобы потеснить Ленина.
Ленин знает об этом, и все же они в одном лагере, потому что
демагогия Троцкого и его идея перманентной революции нужны
Ленину, к тому же он — несравненный мастер собирания под свои
знамена всех желающих. Ленин — вождь большевиков — никогда
не согласится быть вождем другой фракции. Для Троцкого же са-
мое главное — быть вождем, неважно, какой партии. Вот почему
столкновения между Лениным и Троцким в будущем неизбежны.
Рядом с Троцким можно поставить Каменева, затем Зиновьева,
Бухарина. Каменев знает марксизм, но — не теоретик. По убеж-
дениям Каменев — меньшевик-циммервальдец, колеблющийся
между меньшевиками и большевиками. Он не обладает необхо-
димой силой воли, чтобы претендовать на роль влиятельного
политика. Именно поэтому он следует за большевиками, будучи
во многом не согласным с ними. Зиновьев — большевик циммер-
вальд-кинтальского толка, но без окончательно сложившихся
убеждений. Несмотря на постоянные сомнения, он все же останется
в рядах большевиков до тех пор, пока не представится возможность
с перспективой перейти в другой лагерь. Зиновьев, как и Каменев,
не обладает твердым характером, но способен для закрепления соб-
ственных позиций выполнить любой приказ Ленина. Бухарин —
принципиальный, убежденный большевик, не лишенный логики,
собственного мнения и задатков теоретика. Он неоднократно
и по многим вопросам был не согласен с Лениным. Возможно,
что именно Бухарин — в случае смерти Ленина — станет ведущей
фигурой большевистской диктатуры. Но не исключено и то, что
еще при жизни Ленина Бухарин и другие названные фигуры, как
в свое время жирондисты, будут сметены большевиками второго
эшелона, которые никогда и ни в чем не возражали Ленину.
VII. О государстве, социализме и будущем России
Я согласен с Вандервельдом в том, что слово «государство»
можно толковать в узком и широком смысле. Я также согласен,
что Маркс и Энгельс вкладывали в это слово только узкий смысл,
когда говорили об отмирании государства. Но едва ли можно ста-
вить им это в вину: говорить о государстве в широком смысле в их
время было слишком преждевременным. До настоящего времени
государство в основном остается орудием господства одного класса
над другим. Функции государства как выразителя общеграждан-
ских интересов и общего регулятора стали заметно очерчиваться
лишь в последние десятилетия. Государство как порождение не-
примиримости классовых противоречий, как орган политического
авторитета, как орудие угнетения одного класса другим, конечно,
упразднится. Придет время, когда исчезнут классы, сотрутся гра-
ницы, но государство как форма организации народа — в будущем
землян — сохранится, более того, роль его будет постоянно воз-
растать, что явится следствием нарастания глобальных проблем:
перенаселение Земли, истощение земных ресурсов, энергетический
голод, сохранение лесов и пахотных земель, загрязнение земли,
вод и атмосферы, борьба с природными катастрофами и т. п.
По мере отмирания государства в узком смысле в управлении
государством все большую роль будут играть ученые, т. е. по-
литическая надстройка начнет постепенно трансформироваться
в надстройку «научного авторитета». Но это в будущем, а пока
надо стремиться к тому, чтобы политическая надстройка отража-
ла интересы трудящихся, что в полной мере осуществимо только
при социализме. В этом смысле социалистическая революция
является целью, к которой должен стремиться пролетариат. Надо
при этом помнить, что ни одна революция не привела в итоге
к устойчивому, скачкообразному изменению социальных и про-
изводственных отношений, а лишь ускоряла их эволюцию. В этом
отношении весьма примечательно предисловие Энгельса к ан-
глийскому изданию «Манифеста» 1888 года, где он подчеркнул
особую роль эволюционных процессов в социальном развитии.
Интересно также и то, что это издание, перевод которого с немец-
кого на английский был сделан под непосредственным руковод-
ством Энгельса, заканчивается лозунгом «Трудящиеся всех стран,
соединяйтесь!», что далеко не равноценно лозунгу «Пролетарии
всех стран, соединяйтесь!».
Социалистическая революция, призванная уничтожить эксплу-
атацию и классы, на первом этапе не сделает ни того ни другого.
Больше того, преждевременная социалистическая революция чре-
вата серьезными негативными последствиями. Каждый человек,
владеющий законом отрицания отрицания, может легко прийти
к выводу, что роль политической надстройки циклически меняет-
ся от формации к формации, то усиливаясь, то ослабевая. Всеми
признается, что роль политической надстройки при социализме
должна существенно возрасти, поскольку государство берет на себя
дополнительные регулирующие функции: планирование, контроль,
распределение и прочее. В этом смысле политическая надстройка
при социализме, отрицающая капиталистическую, будет больше по-
хожа на надстройку монархического феодализма, чем капитализма.
А это грозит тем, что в отсутствие демократии — а ее, как уже отме-
чалось, при ленинском социализме не будет, — при низкой культуре
и самосознании масс государство может превратиться в феодала более
страшного, чем монарх, потому что последний все-таки человек, тогда
как государство — безликая и бездушная машина. Убежден: именно
таким феодалом окажется ленинское социалистическое государство,
особенно в первые десятилетия, если, конечно, большевики преодо-
леют первые три кризиса, о которых я говорил выше.
Подавив сопротивление буржуазии, что легко осуществимо
без террора, если пролетариат составит большинство населения,
диктатуре пролетариата следует уравнять в правах все классы
и добиться торжества законности и справедливости. Исчезновение
классов - дело далекого будущего, поэтому социалистическое госу-
дарство должно обеспечить прежде всего классовый мир и защиту
интересов трудящихся. Но в отсталой России, которая никогда
не знала демократии, в которой царят безграмотность, нищета
и бескультурье, большевики не обеспечат ни первого, ни второго.
Революционные изменения социального устройства России
возможны только при революционном изменении культуры и са-
мосознания всех слоев населения. Только при этом условии можно
быстро развить производительные силы. Но это уже из области
фантазии: культура и самосознание народа есть функции произ-
водительных сил, а не наоборот. Конечно, мобилизовав интелли-
генцию, большевики могут покончить с безграмотностью быстро,
но, во-первых, научиться читать — не значит стать культурным,
а во-вторых, научившись читать, люди скорее поймут, что такое
ленинская диктатура пролетариата.
Будущее России во многом определится сроком пребывания
большевиков у власти. Рано или поздно она вернется к естествен-
ному пути развития, но чем дольше просуществует большевистская
диктатура, тем болезненней будет этот возврат.
Социалистическое общество в понимании Маркса и Энгельса —
дело не одного столетия даже в западных странах, тем более
в России. Поэтому на данном историческом этапе в России надо на-
ращивать производительные силы, расширять политические права
и свободы, формировать демократические традиции, поднимать
культуру граждан, пропагандировать и внедрять отдельные эле-
менты социализма. Нужно постепенное изменение государствен-
ных институтов, сопровождаемое экономическим, политическим
и пропагандистским воздействием на все слои населения с целью
обогащения россиян, демократизации и гуманизации российского
общества. Страна не может быть великой, пока бедны ее граждане!
В богатстве граждан — богатство государства! Истинное величие
страны определяется не ее территорией и даже не ее историей,
а демократическими традициями, уровнем жизни граждан. Пока
граждане бедны, пока нет демократии, страна не гарантирована
от социальных потрясений и даже от распада.
Россия - огромная страна, протянувшаяся на тысячи киломе-
тров. Поэтому для быстрого прогресса надо всемерно развивать
железнодорожный и водный транспорт. Мольтке говорил: «Не надо
строить крепостей, стройте железные дороги!» Если железные до-
роги важны для Германии, то для России они жизненно необходи-
мы. В будущем огромное значение могут приобрести автомобили
и авиация, поэтому этим областям техники надо уделить особое
внимание. Необходимо всемерно развивать средства связи, доби-
ваться повсеместной электрификации, так как только на основе
электричества можно быстро поднять производительность труда.
Россия остро нуждается в прогрессивной идеологии, основан-
ной на лучших национальных традициях, на современных пред-
ставлениях о демократии, политических свободах, гуманности
и социальной справедливости. Только такая идеология обеспечит
России устойчивое, естественное развитие экономики. Ложная же
идеология порождает и будет порождать зашоренных кривых во-
жаков, которые, следуя идеологическим догмам, способны лишь
тормозить производительные силы и препятствовать формирова-
нию цивилизованного процветающего общества. Наконец, России
нужны сильная центральная власть и сильная власть на местах,
действующие в четко очерченных конституцией границах.
Современное состояние российской деревни — это живой укор
столетиям самодержавия. Надо сделать все, чтобы преобразовать
российские деревни, чтобы исчезли покосившиеся четырехстен-
ки под соломенными крышами. В каждой деревне должны быть
школа, почта, телеграф и телефон, отделение банка, общественные
заведения, больница, административный и торговый центры.
Разумеется, для этого потребуются десятилетия. Но это достижи-
мо, если государство повернется лицом к деревне, если крестьяне
получат землю, которая — об этом не следует забывать — как
средство производства имеет особую ценность и поэтому не может
быть предметом спекуляции. Долгосрочная аренда — бесплатная
для россиян и платная для граждан других стран — вот единствен-
ная форма землепользования на ближайшие десятилетия. Труд
является источником всех богатств, и, если он будет свободным
и заинтересованным, россияне быстро покончат с отсталостью
страны. Только после этого можно ставить вопрос о социалисти-
ческой революции и социалистических преобразованиях, на пути
которых я бы условно выделил три этапа.
Внимательному читателю может показаться, что в моих рас-
суждениях есть противоречия: выше я поставил под сомнение
возможность осуществления диктатуры пролетариата, а теперь
рассуждаю о социалистических преобразованиях. Но кто сказал,
что социалистические преобразования возможны только при дикта-
туре пролетариата? С развитием общества, с ростом уровня жизни,
культуры и самосознания масс постепенные социалистические
преобразования могут происходить не только по воле властей,
но и вопреки им. Переход к социализму на определенном этапе раз-
вития производительных сил станет закономерным и неизбежным.
И если России волею Истории выпадет первой прокладывать путь
к социализму, то делать это надо постепенно и поэтапно.
Первый этап (25-30 лет) — ранний социализм. На этом этапе
следует поэтапно конфисковать лишь самые крупные банки, заводы,
фабрики, транспорт, помещичьи и церковные земли (если к тому
времени таковые сохранятся), крупные торговые предприятия.
Экспроприацию проводить на основе частичного выкупа, пожизнен-
ной ренты, пенсии или права на определенный дивиденд. Средние
и мелкие заводы, фабрики, банки, торговлю и сферу обслуживания
оставить в частных руках. На основе конфискованных банков созда-
ется национальный банк, который должен контролировать движение
финансов и деятельность частных банков. На основе конфискован-
ных предприятий создается государственный сектор, цель которо-
го — учиться хозяйствовать, торговать и обеспечивать социальную
справедливость. Чтобы повысить заинтересованность рабочих,
государственные предприятия частично акционируются среди них,
причем акции, не подлежащие перепродаже, должны давать рабо-
чему право на получение дивиденда, но не право совладения. Часть
конфискованных земель в зависимости от местных условии пере-
дается на справедливой основе крестьянам, а на оставшейся части
организуются крупные государственные показательные хозяйства.
Налоги на доходы должны быть прогрессивными, но они
не должны душить предпринимателя. Доходы, используемые
на расширение производства, на строительство дорог и другие
общественные цели, налогом не обкладываются. Само собой раз-
умеется, на этом этапе следует всячески приветствовать прилив
иностранного капитала, но жестко контролировать его вывоз.
Расширять экспорт и контролировать импорт. Таможенная по-
литика должна стимулировать российского производителя и спо-
собствовать повышению качества отечественных товаров.
Цель первого этапа — повышение производительности труда
и уровня жизни россиян. На этом этапе следует исходить из призна-
ния трех сил — государство, предприниматель, рабочий. Первый
этап можно будет считать законченным, когда производительность
труда в государственном секторе сравняется с производительно-
стью труда лучших частных заводов, а уровень жизни россиян
достигнет уровня жизни в западных странах.
На втором этапе (25—30 лет) — этапе зрелого социализма —
экспроприируются средние банки, заводы и фабрики, оптовая
торговля, опять же на справедливой основе. Например, владелец
банка становится его управляющим, владелец завода — его дирек-
тором и т.д. Частичный выкуп, пожизненная рента или пенсия
также не исключаются. Сельское хозяйство, розничная торговля
и сфера обслуживания переводятся на коллективную основу.
Государственный сектор получает дальнейшее развитие. На этом
этапе по-прежнему приветствуется ввоз капитала, контроль за его
вывозом ослабевает. Второй этап закончится, когда производитель-
ность труда на государственных предприятиях превысит произво-
дительность труда лучших заводов западных стран, а уровень жизни
россиян превысит уровень жизни граждан капиталистических
государств. Цель этого этапа — сделать социализм привлекатель-
ным для всех народов. На этом этапе мирные социалистические
революции могут победить в наиболее развитых странах.
На третьем этапе (50—100 лет) конфискуются остатки частной
собственности, социалистический способ производства становится
господствующим. Полностью исчезает эксплуатация, стираются
различия между физическим и умственным трудом, между горо-
дом и деревней, постепенно исчезают классы. На этом этапе при-
ветствуется вывоз капитала, приобретение ценных бумаг других
государств, происходит экономическое сближение с другими
странами с взаимным проникновением капиталов, материальное
поощрение заменяется моральным. Цель этого этапа — выравни-
вание жизненного уровня граждан всех стран, создание произво-
дительных сил, достаточных для провозглашения коммунизма,
который, разумеется, не может быть последней фазой обществен-
ного развития. Больше того, коммунизм не будет свободным от со-
циальных противоречий. Думать по-другому — значит отказаться
от гегелевской диалектики, этой вечной смерти или вечного воз-
рождения. Противоречия при коммунизме, лишенные классовой
и материальной основ, будут следствием этических, моральных
и мировоззренческих противоречий между личностью и обществом.
Я кратко изложил свои представления об этапах социалистиче-
ских преобразований, разумеется, не претендуя на окончательную
истину. Как бы ни был гениален человек, как бы ни владел диа-
лектикой, он все же может ошибиться в своих прогнозах. Будущие
открытия науки могут перевернуть все современные представления.
Но все это — проблемы завтрашнего дня, а сейчас с достоверностью
можно сказать следующее: России нужны консолидация политиче-
ских сил, многоукладность во всех сферах производства, частная
инициатива, капиталистическая предприимчивость, конкуренция,
без которой не будет качества и технического прогресса, справед-
ливая политическая надстройка, демократизация и гуманизация.
Россия — не только многонациональная страна, но и страна мно-
гих религий, что таит в себе опасность как межнациональных, так
и религиозных конфликтов. Избежать их можно только продуман-
ными административными реформами, повышением жизненного
уровня, равноправием в экономических, политических и социаль-
ных правах, свободой вероисповедания, взаимным уважением на-
циональных традиций, культур и языков. Я всегда был противником
религии, но никогда не отвергал ее значения. Религия как система
представлений, настроений и действий содержит в себе два элемен-
та. Первый — философский — элемент миропонимания с ростом
производительных сил и развитием науки постепенно отмирает.
Второй элемент — общественно-нравственный — просуществует
долгие годы, и бороться с ним не следует. Любая религия проходит
в своем развитии приблизительно одни и те же этапы. Как христи-
анство прошло через годы мракобесия, так и ислам, являющийся
мировой, но более молодой религией, может пройти через что-то
подобное. Первыми симптомами этого являются идеи пантюркизма
и геноцид армянского народа. Чтобы этого не произошло в России,
россиянин должен помнить, что мусульманин — не басурман,
а христианин — не кафир. Нужно пропагандировать не атеизм,
а взаимное уважение религий и то, что их сближает. Нужно всяче-
ски приветствовать смешанные семьи. Ничего страшного нет, если
муж — мусульманин, а жена — христианка, если сын — мусуль-
манин, а дочь христианка, — или наоборот.
В заключение изложу несколько строк, которые никогда не пу-
бликовать — передать будущему демократическому правительству
России.
По-моему, я сказал все, что хотел сказать. Никогда не исполь-
зовал чужих мыслей, но в данном случае она уместна: «Хиди
те савилва анамим еамм»*.
Питкеярви. (21 7) + 4 =18**.
-------------------
* Фраза, оставшаяся нерасшифрованной. — Примеч. публикатора.
** По-видимоыу, означает: продиктовано с 7 по 21 апреля 1918 года. — Примеч.
публикатора.
КОММЕНТАРИИ
I
МИФОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЕНИНИАНА:
ЛЕГЕНДЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
Н. В. Валентинов-Вольский
Встречи с Лениным
Печатается в сокращении по: Валентинов-Вольский Н. В. Встречи
с Лениным. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1953. С. 5—7,
33-57, 68-79,117-124,151-157.
Валентинов-Вольский Николай Владиславович (1879-1964) —
русский революционер-меньшевик, публицист (псевдонимы — Н. Ва-
лентинов, Н. Самсонов, Н. Нилов, Е. Юрьевский). Николай Вольский был
сыном присяжного поверенного, уездного предводителя дворянства. Он
получил высшее техническое образование, с 1896 г. участвовал в деятель-
ности народнических, а затем марксистских кружков. С 1900 г. Николай
Вольский работал в Киевском комитете РСДРП. После ряда арестов он
эмигрировал в Женеву (1903), где был известен как Н. Самсонов, и сбли-
зился с В. И. Лениным. В период после Второго съезда РСДРП (1903)
Н. В. Вольский примыкал к большевикам, но уже в 1904 г. перешел на по-
зиции меньшевиков. С началом Первой русской революции он нелегально
вернулся в Россию, руководил военной организацией меньшевистской
Московской группы РСДРП, часто выступал в печати под псевдонимом
Н. Валентинов и Н. Нилов. В период после первой русской революции
Н.В. Вольский занимал ликвидаторские позиции, призывал к ревизии
марксизма, считал необходимым обогатить марксистское учение идеями
Э. Маха и Р. Авенариуса, труды которых считал пролегоменами (введе-
нием) ко всякой философии. Махистские взгляды Н. В. Вольского (в этот
период более известного как Н. Валентинов) критиковали В. И. Ленин
и Г.В. Плеханов. В 1908-1911 гг. Н.В. Вольский опубликовал серию
статей о кооперативах в сельском хозяйстве. С конца 1916 г. он выступал
за немедленное заключение сепаратного мира с Германией и установле-
ние твердой власти в России. Поэтому он разошелся с меньшевиками
и окончательно порвал с ними летом 1917 г. Н. В. Вольский не принял
Октябрьскую революцию, но остался в России и продолжил публицисти-
ческую деятельность. Он протестовал против политики военного комму-
низма, которую считал нежизненной, искусственно придуманной, про-
тиворечащей элементарным законам экономики. В период Гражданской
войны Н. В. Вольский заведовал культурно-просветительской работой
дома отдыха для больных и раненых красноармейцев. Он приветствовал
новую экономическую политику и с лета 1922 г. выполнял обязанности
главного редактора «Торгово-промышленной газеты» (органа ВСНХ).
В 1928 г., когда выявилась линия на свертывание нэпа, Н. В. Вольский
ушел из газеты, в конце того же года уехал в Париж и в 1930 г. перешел
на положение эмигранта. До конца жизни он продолжал заниматься пу-
блицистикой, написал ряд книг, значительная часть которых посвящена
исследованиям личности Ленина и воспоминаниям о нем. В 1956 г. вышла
в свет его книга «НЭП и кризис партии после смерти Ленина», ставшая
одним из главных источников для западных специалистов по истории
советской экономики.
1 Герцен Александр Иванович (1812-1870) русский публицист,
писатель, философ.
2 Крупская Надежда Константиновна (1869-1939) профессио-
нальный революционер, видный партийный и государственный деятель,
педагог, жена В. И. Ленина. Один из организаторов петербургского «Союза
борьбы». В 1896 г. арестована и в 1898 г. сослана натри года. В 1901 г.
за границей секретарь редакции «Искры». Участвовала в подготовке
II и III съездов РСДРП. Работала секретарем редакций большевистских
газет «Вперед» и «Пролетарий», поддерживала связи с партийными
организациями в России, принимала активное участие в Октябрьской ре-
волюции. После Октября — член коллегии Наркомпроса, с 1921 г. руково-
дитель Главполитпросвета, с 1929 г. — заместитель наркома просвещения.
Участница всех съездов партии (кроме I и V), член ЦК ВКП(б) (с 1927).
Один из организаторов пионерского движения в СССР, дошкольного вос-
питания детей и образования взрослых. Автор многочисленных книг, бро-
шюр, статей о В. И. Ленине, по вопросам партийной и советской работы.
3 Потресов Александр Николаевич (1869 1934) — один из лидеров
меньшевизма. В 1890-е гг. примыкал к марксистам, был близок к петер-
бургскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса». Участвовал
в создании «Искры» и «Зари». На II съезде РСДРП вместе с Мартовым
и Троцким возглавил меньшевистскую фракцию. В годы столыпинской
реакции руководил меньшевиками-ликвидаторами, во время Первой
мировой войны — шовинист, оборонец. После Октября — белоэмигрант,
враг советской власти.
4 Богданов Александр Александрович (наст, фамилия — Малиновский,
другие псевдонимы — Вернер, Максимов, Рядовой; 1873-1928) — россий-
ский учёный-энциклопедист, революционный деятель, врач, мыслитель-
утопист, писатель-фантаст, один из крупнейших идеологов социализма.
Член РСДРП в 1896-1909 гг., большевик, с 1905 г. член ЦК. Организатор
группы «Вперёд» и партийных школ РСДРП в Болонье и на Капри.
В 1912 г. отошёл от активной политической деятельности и сосредото-
чился на разработке своих идей о новых науках - тектологии и «науки
об общественном сознании»; предвосхитил некоторые положения систем-
ного подхода и кибернетики. В 1918—1920 гг. - идеолог Пролеткульта.
С 1926 г. — организатор и директор первого в мире Института переливания
крови; погиб, производя на себе опыт.
5 Ольминский Михаил Степанович (1863-1933) — профессиональ-
ный революционер, литератор. В революционном движении с начала
1880-х гг., примыкал к народничеству. В1894 г. арестован по делу группы
народовольцев, в 1898 г. сослан в Якутию. Член редакций большевистских
газет «Вперед» и «Пролетарий». В1911—1914 гг. сотрудничал в газетах
«Звезда», «Правда», в журнале «Просвещение». Активный участник
Октябрьской революции. В 1920 г. - председатель комиссии по истории
партии, затем заведующий Истпартом ЦК РКП(б), редактор журнала
«Пролетарская революция». Автор многочисленных литературно-кри-
тических и публицистических работ.
6 Гусев Сергей Иванович (наст, имя и фамилия - Яков Давидович
Драбкин; 1874-1933) российский революционер, большевистский
и советский партийный деятель.
7 Чернышевский Николай Гаврилович (1828-1889) — русский фило-
соф-материалист, революционер-демократ, энциклопедист, теоретик
критического утопического социализма, учёный, литературный критик,
публицист и писатель.
8 Оуэн Роберт (1771-1858) — английский философ, педагог и социа-
лист-утопист, один из первых социальных реформаторов XIX в.
9 Красиков Петр Ананьевич (1870 1939) — профессиональный ре-
волюционер, большевик. После Октябрьской революции П. А. Красиков
назначается председателем следственной комиссии по борьбе с кон-
трреволюцией и спекуляцией при Военно-революционном комитете.
С ноября 1917 г. П. А. Красиков — член коллегии Наркомата юстиции,
председатель кассационного трибунала при ВЦИК, участвует в разра-
ботке первых советских кодексов - гражданского и уголовного, сотруд-
ничает в комиссии по отделению Церкви от государства. Он редактирует
журналы «Революция и церковь», «Воинствующий атеизм». В 1921 г.
П. А. Красиков — член Малого Совнаркома, в 1924 г. становится про-
курором Верховного Суда СССР, а затем заместителем председателя
Верховного Суда СССР. П. А. Красиков был членом и кандидатом в члены
ВЦИК и ЦИК СССР почти всех созывов.
10 Лепешинский Пантелеймон Николаевич (1868 1944) профес-
сиональный революционер, видный деятель Коммунистической партии,
литератор. В 1895 г. арестован и в 1897 г. выслан на три года в Восточную
Сибирь, где стал другом и учеником В. И. Ленина. После ссылки участво-
вал в организации распространения « Искры », в подготовке III съезда
РСДРП. В 1905-1907 гг. вел революционную работу в Екатеринославе
и Петербурге. Активный участник Февральской и Октябрьской революций
1917 г. После Октября член коллегии Наркомпроса РСФСР, замести-
тель наркома просвещения Туркестана, один из организаторов Истпарта,
затем директор Исторического музея и Музея революции.
11 Туган-Барановский Михаил Иванович (1865-1919) — выдающийся
ученый-экономист. Родился в дворянской семье. Окончив классическую
гимназию, поступил на физико-математический ф-т Харьковского универ-
ситета. За участие в студенческом революционно-демократическом движе-
нии был исключен из университета, но революционером не стал. Получив
разрешение вернуться в университет, Туган-Барановский в 1889 г. сдал
экзамены за курс юридического и физико-математического факультетов
и был удостоен степени кандидата. С1893 г. служил без усердия в департа-
менте Министерства финансов. Успешно преподавал в женском училище
Коммерческого счетоводства, Петербургском университете и на Высших
женских курсах, но только после Февральской революции 1917 г. был
утвержден в звании профессора. В 1898 г. за исследование по истории ка-
питализма «Русская фабрика в прошлом и настоящем» Туган-Барановский
получил степень доктора политической экономии. Принадлежал к «ле-
гальным марксистам» и писал, что «никогда не был неограниченным по-
клонником Маркса и всегда относился к его теории, признавая ее сильные
стороны, критически». В 1908 г. Туган-Барановский критиковал тотали-
тарную утопию о миллионах бездумно послушных счастливцев и пастырях,
несущих за них бремя власти и ответственности. Теоретические работы
Туган-Барановский - «Очерки из новейшей истории политической эко-
номии и социализма» (1903), «Теоретические основы марксизма» (1905),
«Социализм как положительное учение» (1918) и др. - формулировали
реалистическую программу хозяйственного развития. Он полагал, что
кооперация, основанная на свободной самоорганизации, - прообраз буду-
щего общества. Туган-Барановский активно участвовал в кооперативном
движении, пропагандируя его в научных работах, в журнале «Вестник
кооперации», которым руководил с 1909 г. Член кадетской партии, Туган-
Барановский выдвигался в Государственную Думу, но не был избран.
Октябрьской революции не принял. После короткого пребывания на посту
министра финансов украинской Центральной рады Туган-Барановский
отошел от политической деятельности, занимаясь преподаванием и на-
укой. Умер от приступа стенокардии.
12 Булгаков Сергей Николаевич (1871-1944) русский философ,
богослов, православный священник.
18 Сисмонди Жан Шарль Леонар Симонд де (1773-1842) швей-
царский экономист и историк, один из основоположников политической
экономии.
14 Прудон Пьер Жозеф (1809-1865) французский мелкобуржуазный
политический деятель, философ, социолог и экономист, один из основопо-
ложников анархизма. В философии Прудон — идеалист, эклектик; вульга-
ризировал гегелевскую диалектику, превратил ее в грубую схему, в учение
о механическом сочетании в каждом явлении «хороших» и «плохих»
сторон. Историю человеческого общества Прудон рассматривал как борьбу
идей. Объявляя крупную капиталистическую собственность «кражей»,
Прудон увековечивал мелкую собственность. Он отстаивал реакционную
и утопическую идею организации при капитализме «справедливого обме-
на» между отдельными товаропроизводителями. Основоположники марк-
сизма подвергли Прудона и его сторонников резкой критике. Основные
сочинения: «Что такое собственность?» (1840), «Система экономических
противоречий, или Философия нищеты» (1846) и др.
15 Сен-Симон Анри (Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон;
1760-1825) — французский философ, социолог, известный соци-
альный реформатор, основатель школы утопического социализма.
Главные произведения Сен-Симона: «Письма женевского жителя к сво-
им современникам» (1802), «Катехизис индустриалов» (1823), «Новое
христианство» (1825).
16 Фурье Франсуа Мари Шарль (1772-1837) французский философ,
социолог, один из представителей утопического социализма, основатель
системы фурьеризма; автор термина «феминизм».
17 Кенэ Франсуа (1694-1774) — французский экономист, основопо-
ложник школы физиократов.
18 Лист Даниель Фридрих (1789-1846) немецкий экономист, по-
литик и публицист.
19 Менгер Карл (1840 1921) австрийский экономист, основатель
австрийской школы.
20 Бём-Баверк Ойген фон (1851 1914) — австрийский экономист и го-
сударственный деятель. Один из основных представителей австрийской
экономической школы. В течение своей жизни Бём-Баверк преподавал
в университетах Инсбрука и Вены. Он трижды занимал пост министра
финансов одной из двух составных частей Австро-Венгерской империи —
Цислейтании. На этой должности Бём-Баверк провёл реформирование
системы налогообложения и обеспечил стабильность национальной
валюты в условиях мирового экономического кризиса 1900 1903 гг.
К 1904 г., когда он покинул министерскую должность, Австро-Венгрия
вышла на характерные для передовых государств мира темпы роста эко-
номики. В 1911 г. Бём-Баверк стал президентом Австрийской Академии
наук. Среди научных достижений Бём-Баверка выделяются создание
концепции субъективной ценности и предельной полезности, теории
процента на капитал. Критика им «Капитала» К. Маркса стала «общим
местом всей буржуазной политической экономии». В советской литера-
туре критике австрийской школы и лично Бём-Баверка посвящена книга
Н. И. Бухарина «Политическая экономия рантье».
21 Маркс Карл Генрих (1818—1883) немецкий философ, социолог,
экономист, писатель, поэт, политический журналист, общественный дея-
тель. Друг и единомышленник Фридриха Энгельса. Соавтор «Манифеста
коммунистической партии» (1848 г.), автор научного труда «Капитал.
Критика политической экономии» (1867 г.), главный идеолог и один
из наиболее выдающихся лидеров международного рабочего и комму-
нистического движения.
22 Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918) — деятель русского
и международного рабочего движения, первый пропагандист марксизма
в России, видный философ. В 1877 г. вступил в народническую органи-
зацию «Земля и воля»; в 1879 г., после ее раскола, возглавил «Черный
передел». В 1883 г. в Женеве создал первую русскую марксистскую ор-
ганизацию группу «Освобождение труда». Боролся с народничеством,
выступал против ревизионизма в международном рабочем движении.
В начале 900-х гг. вместе с В. И. Лениным редактировал газету «Искра»
и журнал «Заря», участвовал в выработке проекта партийной програм-
мы; на II съезде РСДРП искровец большинства. После съезда пошел
на примирение с оппортунизмом, а затем примкнул к меньшевикам.
К Октябрьской революции отнесся отрицательно, но в борьбе против
советской власти не участвовал. Его важнейшие теоретические работы:
«Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885),
«К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895),
«Очерки по истории материализма» (1896), «О материалистическом по-
нимании истории» (1897), «К вопросу о роли личности в истории» (1898)
и другие.
23 Мартов Юлий Осипович (наст, фамилия- Цедербаум;
1873 1923)- российский политический деятель, участник революци-
онного движения, один из лидеров меньшевиков, публицист.
24 Засулич Вера Ивановна (партийные и литературные псевдонимы —
Велика, Велика Дмитриевна, Вера Ивановна, Иванов В., Карелин Н.,
Старшая сестра, Тётка, В. И. и др.; 1849-1919) деятель российского
и международного социалистического движения, народница, террористка.
25 Алексеев Николай Николаевич (1866-?) - участник студен-
ческой сходки 4 декабря 1887 г. в Казанском университете. Окончив
3-ю Казанскую гимназию, в 1886 г. был зачислен на естественное от-
деление физико-математического факультета Казанского университета,
откуда исключен в декабре 1887 г. Вскоре был принят в Киевский универ-
ситет, из которого в 1889 г. он перевелся опять в Казанский университет
(окончил его в 1893 г.). В 1935 г. для Центрального музея В. И. Ленина им
написаны воспоминания об участии Владимира Ильича в студенческих
волнениях в Казани.
26 Бетховен Людвиг ван (1770-1827) — немецкий композитор
и пианист, последний представитель «венской классической школы».
Бетховен — ключевая фигура классической музыки в период между клас-
сицизмом и романтизмом, один из наиболее исполняемых композиторов
в мире. Он писал во всех существовавших в его время жанрах, включая
оперу, музыку к драматическим спектаклям, хоровые сочинения. Самым
значительным в его наследии считаются инструментальные произведе-
ния: фортепианные, скрипичные и виолончельные сонаты, концерты
для фортепиано, для скрипки, квартеты, увертюры, симфонии. Творчество
Бетховена оказало значительное воздействие на симфонизм XIX и XX вв.
27 Даргомыжский Александр Сергеевич (1813 1869)- русский
композитор, чьё творчество оказало существенное влияние на развитие
русского музыкального искусства XIX в. Один из наиболее заметных
композиторов периода между творчеством Михаила Глинки и «Могучей
кучки», Даргомыжский считается основоположником реалистического
направления в русской музыке, последователями которого явились многие
композиторы последующих поколений.
28 Рубинштейн Антон Григорьевич (1829-1894) русский компози-
тор, пианист, дирижёр, музыкальный педагог. Брат пианиста Николая
Рубинштейна. Как пианист Рубинштейн стоит в ряду величайших пред-
ставителей фортепианного исполнительства всех времён. Он также явля-
ется основоположником профессионального музыкального образования
в России. Его усилиями была открыта в 1862 г. в Петербурге первая
русская консерватория. Среди его учеников — П. И. Чайковский. Ряд
созданных им произведений занял почётное место среди классических
образцов русского музыкального искусства. Неиссякаемая энергия по-
зволяла Рубинштейну успешно совмещать активную исполнительскую,
композиторскую, педагогическую и музыкально-просветительскую
деятельность.
29 Чайковский Пётр Ильич (1840-1893) - русский композитор, пе-
дагог, дирижёр и музыкальный критик. Как композитор-профессионал
Чайковский сформировался в 1860 1870 гг., ознаменованные большим
подъемом общественной и культурной жизни Российской империи:
многогранным развитием русской музыки, литературы и живописи,
расцветом отечественного естествознания, ярких завоеваний в области
философии и эстетики.
30 Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) — русский поэт, худож-
ник, публицист, богослов, философ, основоположник раннего славяно-
фильства, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1856 г.).
81 Константин Константинович (поэтический псевдоним К.Р.;
1858-1915) — великий князь, член Российского Императорского до-
ма, генерал-адъютант (1901), генерал от инфантерии (1907), генерал-
инспектор Военно-учебных заведений, президент Императорской Санкт-
Петербургской академии наук (1889), поэт, переводчик и драматург.
82 Горький Максим — литературный псевдоним Алексея Максимовича
Пешкова (1868-1936). Устоявшимся является также неверное упо-
требление настоящего имени писателя в сочетании с псевдонимом —
Алексей Максимович Горький (1868 1936) - русский писатель, прозаик,
драматург.
88 Кравченко Василий Григорьевич (1862-1945) — советский и укра-
инский диалектолог, этнограф и писатель.
84 Воровский Вацлав Вацлавович (псевдонимы: П. Орловский, Шварц,
Жозефина, Фавн и др.) (1871 1923) - русский революционер, публи-
цист и литературный критик. Один из первых советских дипломатов.
Убит бывшим белогвардейским офицером, швейцарским гражданином
Морисом Конради.
35 Шекспир Уильям (1564 1616) - английский поэт и драматург,
великий англоязычный поэт и один из лучших драматургов мира. —
Байрон Джордж Гордон, с 1822 г. - Ноэл-Байрон, с 1798 г. - 6-й барон
Байрон (1788—1824), обычно именуемый просто лорд Байрон — британ-
ский поэт-романтик. Жан-Батист Поклен (театральный псевдоним -
Мольер; 1622-1673) - французский комедиограф XVII в., создатель
классической комедии, по профессии актёр и директор театра, более из-
вестного как труппа Мольера (1643 1680). — Шиллер Иоганн Кристоф
Фридрих фон (1759—1805) - немецкий поэт, философ, теоретик искусства
и драматург, профессор истории и военный врач, представитель направле-
ний «Буря и натиск» и романтизма в литературе, автор «Оды к радости»,
изменённая версия которой стала текстом гимна Европейского союза.
86 Гёте Иоганн Вольфганг фон (1749-1832) — немецкий поэт, мыс-
литель и естествоиспытатель.
37 «Приветствую вас, о муж ученый,
Вы меня сильно заставили попотеть» (нем.).
88 «Записки из Мертвого дома», «Преступление и Наказание»,
«Бесы» и «Братья Карамазовы» — произведения Ф.М. Достоевского.
89 Крестовский Всеволод Владимирович (1840-1895) - русский поэт
и прозаик, литературный критик; отец писательницы М. В. Крестовской
(в замужестве Картавцева) и скульптора И. В. Крестовского, дед худож-
ника Ярослава Крестовского.
10 Гончаров Иван Александрович (1812-1891) — русский писатель
и литературный критик. Член-корреспондент Петербургской академии
наук по разряду русского языка и словесности (1860), действительный
статский советник.
41 Керенский Александр Федорович (1881 1970) — российский по-
литический и общественный деятель; министр, затем министр-предсе-
датель Временного правительства (1917), один из лидеров российского
политического масонства.
42 Маяковский Владимир Владимирович (1893-1930) — русский
и советский поэт. Один из крупнейших поэтов XX в. Помимо поэзии ярко
проявил себя как драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр,
художник, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый фронт»), «Новый ЛЕФ».
48 Денике Юрий Петрович (1887-1964) — социолог, публицист, вид-
ный политический деятель русской эмиграции.
44 Беранже Пьер-Жан де (1780-1857) — французский поэт и сочинитель
песен, известный прежде всего своими сатирическими произведениями.
45 Сталин Иосиф Виссарионович (наст, фамилия — Джугашвили;
1878/1879-1953) - российский революционер, советский политический,
государственный, военный и партийный деятель. На протяжении чет-
верти века, с конца 1920-х — начала 1930-х гг. и до самой своей смерти,
Сталин единолично руководил Советским государством.
46 Некрасов Николай Алексеевич (1821 1878) - русский поэт, пи-
сатель и публицист, классик русской литературы. С 1847 по 1866 г. —
руководитель литературного и общественно-политического журнала
«Современник», с 1868 г. — редактор журнала «Отечественные запи-
ски». По взглядам его причисляют к «революционным демократам».
Личные нравственные качества поэта, ввиду нескольких неоднозначных
поступков, были спорны для современников и остаются предметом спо-
ров. Наиболее известен такими произведениями, как эпическая поэма
«Кому на Руси жить хорошо», поэмы «Мороз, Красный нос», «Русские
женщины», стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы». Его стихи были
посвящены преимущественно страданиям народа, идиллии и трагедии
крестьянства.
47 Persona grata — букв.: желанная личность (лат.). В дипломати-
ческой практике глава дипломатического представительства, который
получил агреман, а также любой другой иностранный дипломат, которому
разрешен въезд в данную страну.
48 Тургенев Иван Сергеевич (1818-1883)— русский писатель-реа-
лист, поэт, публицист, драматург, переводчик. Один из классиков рус-
ской литературы, внёсших наиболее значительный вклад в её развитие
во второй половине XIX в. Член-корреспондент императорской Академии
наук по разряду русского языка и словесности (1860), почётный доктор
Оксфордского университета (1879).
49 Федосеев Николай Еврафович (1869-1898) - один из первых ре-
волюционных марксистов в России, профессиональный революционер,
организовавший и возглавивший первые марксистские кружки в Казани.
В работе одного из этих кружков принимал участие В. И. Ленин. Летом
1889 г. Федосеев был арестован, 15 месяцев просидел в казанской тюрьме,
азатем еще 15 месяцев находился в одиночном заключении в Петербурге.
В 1892 г. жил под гласным надзором полиции во Владимирской губер-
нии, где продолжал революционную деятельность. В сентябре 1892 г.
был арестован и в ноябре 1893 г. выслан в Сольвычегодск. Здесь его
в 1895 г. снова арестовывают и ссылают на пять лет в Восточную Сибирь,
где он покончил жизнь самоубийством. Революционная деятельность
Н. Е. Федосеева получила высокую оценку В. И. Ленина.
50 Чернов Виктор Михайлович (1873-1952) — русский политический
деятель, мыслитель и революционер, один из основателей партии соци-
алистов-революционеров и её основной теоретик. Первый и последний
председатель Учредительного собрания.
51 Троцкий Лев Давыдович (наст имя и фамилия — Лейба Давидович
Бронштейн; 1879-1940) — революционер, идеолог троцкизма — одного
из течений марксизма. Дважды ссыльный при монархическом строе,
лишённый всех гражданских прав в 1905 г. Один из организаторов
Октябрьской революции 1917 г., Красной армии. Один из основателей
и идеологов Коминтерна, член его Исполкома. В первом советском прави-
тельстве- нарком по иностранным делам, затем в 1918 1925 гг.- нар-
ком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета РСФСР,
затем СССР. С 1923 г. — лидер внутрипартийной левой оппозиции. Член
Политбюро ВКП(б) в 1919-1926 гг. В 1927 г. снят со всех постов, от-
правлен в ссылку. В 1929 г. выслан за пределы СССР. В 1932 г. лишён
советского гражданства. После высылки из СССР - создатель и главный
теоретик Четвёртого интернационала (1938). Автор работ по истории ре-
волюционного движения в России, создатель капитальных исторических
трудов по революции 1917 г., литературно-критических статей, воспо-
минаний «Моя жизнь» (Берлин, 1930). Дважды женат, без расторжения
первого брака. Был смертельно ранен агентом НКВД Рамоном Меркадером
20 августа 1940 г. в Мексике.
82 Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (наст, фамилия -
Салтыков, псевдоним Николай Щедрин; 1826-1889) — русский писатель,
журналист, редактор журнала «Отечественные записки». Рязанский
и Тверской вице-губернатор.
33 Наполеон I Бонапарт (1769 1821) — император французов
в 1804—1815 гг., великий полководец и государственный деятель, за-
ложивший основы современного французского государства.
84 «Любовные тайны Ленина» (фр.).
88 Коллонтай Александра Михайловна (1872-1952) — русская ре-
волюционерка, государственный деятель и дипломат. Чрезвычайный
и полномочный посол СССР. Член ВКП(б)с 1915 г. В 1917-1918 гг. была
наркомом государственного призрения в первом Советском правительстве,
что делает её первой женщиной-министром в истории.
86 Зиновьев Григорий Евсеевич (наст, фамилия Радомысльский,
которую также использовал как литературное имя; в качестве еврей-
ских имён в различных источниках указываются первое имя Евсей
и Овсей, второе имя Герш, Гершен, Гершон и Гирш, отчество Аронович;
1883-1936) — российский революционер, советский политический
и государственный деятель. Член Политбюро ЦК партии (1921 1926),
кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) (1919 1921). Член Оргбюро
ЦК РКП(б) (1923-1924). Трижды (в 1927, 1932 и 1934 гг.) исклю-
чался из ВКП (б) и дважды восстанавливался в ней. В 1936 г. вместе
с Л. Б. Каменевым осуждён по делу «Троцкистско-зиновьевского центра»
и расстрелян. — Каменев Лев Борисович (наст, фамилия — Розенфельд;
1883 1936) — российский революционер, советский партийный и госу-
дарственный деятель. Видный большевик, соратник Ленина. Председатель
Моссовета (1918-1926); с 1922 г. — заместитель председателя СНК и СТО,
а после смерти Ленина — председатель СТО до января 1926 г. Член ЦК
в 1917-1927 гг., член Политбюро ЦК в 1919-1926 гг., а затем канди-
дат в члены Политбюро. Член ЦИК и ВЦИК СССР. В 1936 г. осуждён
по делу «Троцкистско-зиновьевского центра» и расстрелян. Посмертно
реабилитирован в 1988 г. Рыков Алексей Иванович (1881 1938)
российский революционер, советский политический и государственный
деятель, первый народный комиссар внутренних дел РСФСР (1917),
народный комиссар почт и телеграфа СССР (1931 1936), председатель
СНК СССР (1924 1930) и одновременно СНК РСФСР (1924 1929),
председатель ВСНХ РСФСР (1917 1918) и ВСНХ СССР (1923 1924),
член Политбюро (1922-1930). На пленуме в феврале 1937 г. исключён
из партии и 27 февраля 1937 г. арестован. Содержался в Лубянской тюрь-
ме. На допросах признал себя виновным. В качестве одного из главных
обвиняемых привлечён к открытому процессу (Третий Московский про-
цесс) по делу «Правотроцкистского антисоветского блока». В последнем
слове заявил: «Я хочу, чтобы те, кто ещё не разоблачен и не разоружился,
чтобы они немедленно и открыто это сделали... помочь правительству
разоблачить и ликвидировать остатки охвостья контрреволюционной
организации». 13 марта 1938 г. был приговорён к смертной казни
и 15 марта расстрелян на Коммунарском полигоне. В 1957 г. подавалась
заявка на реабилитацию Рыкова, но её отклонили. Рыков был полностью
реабилитирован Главной Военной прокуратурой СССР в 1988 г. В том же
году восстановлен в КПСС.
57 Арманд Инесса Фёдоровна (урожденная Элизабет Пеше д’Эрбан-
вилль; литературный псевдоним - Елена Блонина; 1874—1920) - де-
ятельница российского революционного движения. Встреча 39-летнего
Ленина и 35-летней Арманд произошла в 1909 г., по одной версии,
в Брюсселе, по другой версии - в Париже (встреча в Париже произо-
шла на похоронах дочери и зятя Маркса). Арманд стала доверенным
лицом и, по мнению ряда историков, любовницей Ленина. Работала
в партийной школе пропагандистов в Лонжюмо, где стала завучем, вела
агитацию среди французских рабочих. Переводила работы Ленина, из-
дания ЦК партии. В 1912 г. написала брошюру «О женском вопросе»,
в которой выступала за свободу от брака. Близость Ленина и Инессы
Арманд отрицается историком Ж. Трофимовым, который писал, что
«влюблённость И. Арманд по отношению к Ленину» осталась, по всей
видимости, «невостребованной», несмотря на «тёплое отношение»
к ней Ленина. В 1912 г. нелегально приехала в Россию, за подпольную
работу снова была арестована, всю осень и зиму 1912 г. просидела
в петербургской тюрьме. Благодаря мужу была 20 марта 1913 г. ос-
вобождена под залог. В 1913 г. лечилась от туберкулёза в санатории
«Лесное» (на самом деле просто снимала дачу), где находилась с конца
апреля по начало августа. После бежала через Финляндию за границу.
В 1914 г., с началом Первой мировой войны, занялась агитацией среди
французских рабочих, призывая их отказаться от работы в пользу стран
Антанты. В апреле 1917 г. Арманд приехала в Россию в одном купе
пломбированного вагона с Лениным. Входила в Московский окружной
комитет партии большевиков, участвовала в боях, проходивших в городе
в октябре-ноябре 1917 г. Затем была председателем Московского губерн-
ского совнархоза. В 1918 г. под видом главы миссии Красного Креста
Арманд была направлена Лениным во Францию, чтобы вывезти оттуда
несколько тысяч солдат Русского экспедиционного корпуса. Там она
была арестована французскими властями за подрывную деятельность,
но отпущена из-за угрозы Ленина расстрелять за неё всю французскую
миссию в Москве. В 1919-1920 гг. Арманд возглавляла женский отдел
ЦК РКП(б). Была организатором и руководителем 1-й Международной
женской коммунистической конференции в 1920 г., принимала участие
в борьбе женщин-революционерок с традиционной семьёй. По мнению
историка В. М. Лаврова, Арманд «была красивой и авантюристичной со-
циал-демократкой ». Ленин ради служения революции предпочёл остаться
с законной женой (Крупская была революционным соратником). В этом
любовном треугольнике между женщинами установились дружеские
отношения. Умерла в Нальчике от холеры, подхваченной на станции
Беслан. Похоронена 12 октября 1920 г. на Красной площади в Москве,
в некрополе у Кремлёвской стены.
58 Жорж Санд (наст, имя — Амандина Аврора Люсиль Дюпен, в заму-
жестве — баронесса Дюдеван; 1804-1876) французская писательница.
59 Карамзин Николай Михайлович (1766-1826) историк, круп-
нейший русский литератор эпохи сентиментализма, прозванный «рус-
ским Стерном». Создатель «Истории государства Российского» (то-
ма 1—12,1803-1826) - одного из первых обобщающих трудов по истории
России. Редактор «Московского журнала» (1791-1792) и «Вестника
Европы» (1802-1803). Карамзин вошёл в историю как реформатор
русского языка. Его слог лёгок на галльский манер, но вместо прямого
заимствования Карамзин обогатил язык словами-кальками, такими как
«впечатление» и «влияние», «влюблённость», «трогательный» и «за-
нимательный». Именно он ввёл в обиход слова «промышленность»,
«сосредоточить», «моральный», «эстетический», «эпоха», «сцена»,
«гармония», «катастрофа», «будущность».
60 Коммунистический интернационал (Коминтерн, 3-й Интерна-
ционал) — международная организация, объединявшая коммунистиче-
ские партии различных стран в 1919-1943 гг.
61 Воронцов Василий Павлович (псевдоним В. В.; 1847-1918) —
русский экономист, социолог и публицист. — Успенский Глеб Ива-
нович (1843-1902) — русский писатель, близкий к народническому
движению. — Энгельгардт Александр Николаевич (1832-1893) —
русский публицист-народник и агрохимик; отец М. А. Энгельгардта
и Н. А. Энгельгардта. - Еленев Фёдор Павлович (1827 1902) - рус-
ский публицист, известен статьями в «Московских ведомостях» и бро-
шюрами 1893-1898 гг. против финляндской конституции и в защиту
русификаторской политики в Финляндии. Сотрудничал в журнале
«Отечественные записки». Был членом Главного цензурного комитета,
Главного управления по делам печати и Совета министра внутренних
дел. Известность получил цикл очерков Еленева «В захолустье и в столи-
це» (1867-1869), изданный под псевдонимом Скалдин в «Отечественных
записках». Ф. Энгельс отозвался о данном произведении: «Эта послед-
няя работа принадлежит перу умеренного консерватора». В. И. Ленин
считал, что Скал дин выступает как враг общины, противник сослов-
ности, защитник единства суда для всех сословий, горячий сторонник
народного образования, особенно общего, сторонник самоуправления
и земских учреждений, сторонник широкого поземельного кредита,
особенно мелкого.
82 Добролюбов Николай Александрович (1836-1861) — русский
литературный критик рубежа 1850-х и 1860-х гг., публипист, револю-
ционный демократ.
63 Тредиаковский Василий Кириллович (также Тредьяковский;
1703 1769) - русский поэт, переводчик и филолог XVIII в., один из ос-
нователей силлабо-тонического стихосложения в России. Впервые ввёл
гекзаметр в арсенал русских стихотворных размеров. Впервые в русском
языке и литературе теоретически разделил поэзию и прозу и ввёл эти по-
нятия в русскую культуру и общественное сознание. Его интересы в области
метрики стиха также сопрягались с композиторской деятельностью, главным
образом это была кантовая музыка. По чинам — надворный советник (1765).
64 Карпович Михаил Михайлович (1888-1959) - русско-американ-
ский историк, один из основателей американской русистики.
65 Заичневский Пётр Григорьевич (1842-1896) - российский рево-
люционер-народник, один из идеологов якобинского направления в на-
родничестве, автор прокламации «Молодая Россия».
66 Ткачёв Пётр Никитич (1844 1886) русский литературный
критик и публицист, идеолог якобинского направления в народничестве.
67 Бланки Луи Огюст (1805-1881) - участник политических обществ
и заговоров; провёл в общей сложности почти 37 лет в тюремных заклю-
чениях; сын члена Конвента Жана Доминика Бланки, брат экономиста
Жерома-Адольфа Бланки.
63 Струве Пётр Бернгардович (1870-1944) — русский общественный
и политический деятель, экономист, публицист, историк, философ.
69 Lese majeste - оскорбление величества (фр.) (от лат. crimen laesae
majestatis), французский термин использовался также в англосаксонской
традиции, - преступление, заключающееся в неуважительном высказы-
вании по отношению к монарху или к его отдельным действиям.
70 Блинов Николай Иванович (1881—1905) русский студент, пы-
тавшийся остановить житомирский еврейский погром 1905 г. и убитый
погромщикам и.
71 Робеспьер Максимильен (1758-1794) — деятель Великой фран-
цузской революции, лидер якобинцев. В 1793 г. фактически возглавил
революционное правительство. Казнен термидорианцами.
72 Леонардо ди сер Пьеро да Винчи (1452 1519) — итальянский
художник (живописец, скульптор, архитектор) и учёный (анатом, есте-
ствоиспытатель), изобретатель, писатель, музыкант, один из крупней-
ших представителей искусства Высокого Возрождения, яркий пример
«универсального человека» (лат. homo universalis). - Микеланджело
Буонарроти (1475-1564) - итальянский скульптор, художник, архитек-
тор, поэт, мыслитель. Один из крупнейших мастеров эпохи Возрождения
и раннего барокко. Его произведения считались наивысшими достижени-
ями искусства Возрождения ещё при жизни самого мастера. - Рафаэль
Санти (1483-1520) — великий итальянский живописец, график и ар-
хитектор, представитель умбрийской школы.
73 Гитлер Адольф (1889-1945) - основоположник и центральная
фигура национал-социализма, основатель тоталитарной диктатуры
Третьего рейха, вождь (фюрер) Национал-социалистической немецкой
рабочей партии (1921-1945), рейхсканцлер Германии (1933-1945), фюрер
Германии (1934-1945), верховный главнокомандующий вооружёнными
силами Германии (с 19 декабря 1941) во Второй мировой войне.
74 Мопассан Ги де (полное имя — Анри-Рене-Альбер-Ги де Мопассан;
1850-1893) — крупнейший французский новеллист, мастер рассказа
с неожиданной концовкой («Ожерелье», 1884). За девять лет опубликовал
не менее 20 сборников короткой прозы, во многом близкой натурализму.
76 L’air dune paire de moustaches places la par erreur — напыщенный
вид с парой усов, явно находящихся не на месте (фр.).
76 Дейч Лев Григорьевич (наст, имя — Лейба-Гирш; 1855-1941) - де-
ятель российского и международного социалистического движения, один
из лидеров меньшевизма, один из основателей марксистской организации
«Освобождение труда» в 1883 г.
77 Суворин Алексей Сергеевич (1834 1912) русский журналист, из-
датель, писатель, театральный критик и драматург. Отец М. А. Суворина
и Б. А. Суворина.
78 Мах Эрнст (1838-1916) — австрийский физик, механик и философ-
позитивист. - Авенариус Рихард (1843-1896) - швейцарский философ,
профессор философии в Цюрихе (с 1877).
79 Кант Иммануил (1724 1804) немецкий философ, родо-
начальник немецкой классической философии, стоящий на грани
эпох Просвещения и романтизма. - Гегель Георг Вильгельм Фрид-
рих (1770-1831) — немецкий философ, один из создателей немецкой
классической философии и философии романтизма. — Фихте Иоганн
Готлиб (1762—1814) — немецкий философ. Один из представителей
немецкой классической философии и основателей группы направле-
ний в философии, известной как субъективный идеализм, которая
развилась из теоретических и этических работ Иммануила Канта. —
Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф фон (1775-1854) — немецкий
философ, представитель классической немецкой философии. Был
близок йенским романтикам. Выдающийся представитель идеализма
в новой философии. Отталкиваясь от идей И. Г. Фихте, развил прин-
ципы объективно-идеалистической диалектики природы как живого
организма, бессознательно-духовного творческого начала, восходящей
системы ступеней («потенций»), характеризующейся полярностью,
динамическим единством противоположностей. — Фейербах Людвиг
Андреас фон (1804-1872) — немецкий философ-материалист, атеист,
сын криминолога, специалиста по уголовному праву Пауля Йоханна
Анзельма фон Фейербаха. В период его академической деятельности
лекции Фейербаха слушал студент Карл Маркс, в самый поздний период
жизни Фейербах сам встал на сторону марксизма. Историками филосо-
фии иногда называется «оптимистичным аналогом» Фридриха Ницше.
80 Гейне Христиан Иоганн Генрих (1797 1856) - немецкий поэт,
публицист и критик. Гейне считается последним поэтом «романтической
эпохи» и одновременно её главой. Он сделал разговорный язык способным
клирике, поднял фельетон и путевые заметки до художественной формы
и придал ранее не знакомую элегантную лёгкость немецкому языку. На его
стихи писали песни композиторы Франц Шуберт, Роберт Шуман, Рихард
Вагнер, Иоганн Брамс, П. И. Чайковский и многие другие.
81 Ауффенберг Йозеф фон (1798-1857) — немецкий драматург и писатель.
82 д'Арленкур Виктор (1788-1856) - французский поэт, историк
и писатель. Его популярность в начале XIX в. была так велика, что его
называли «Принцем романтики», и единственным, кто мог оспорить
у него в то время этот титул, был Виктор Гюго.
83 Каутский Карл Иоганн (1854 1938) немецкий экономист, исто-
рик, публицист и социал-демократический политик. Теоретик классиче-
ского марксизма, редактор четвёртого тома «Капитала» К. Маркса. Муж
Луизы Роншпергер, отец Бенедикта Каутского.
84 Бебель Фердинанд Август (1840-1913) — деятель германского
и международного рабочего движения, марксистский социал-демо-
крат, один из основателей и руководителей СДПГ. Депутат рейхстага
Северогерманского союза (1867-1870), Германской империи (1871-1913,
за исключением 1881 1883), а также ландтага Саксонии (1881 1891).
Автор знаменитой книги «Женщина и социализм».
86 Бернштейн Эдуард (1850—1932) - немецкий публицист и поли-
тический деятель, социал-демократ, идеолог ревизионизма марксизма
(бернштейнианства).
86 Риль Алоис (Алоиз) (1844—1924) австро-немецкий философ-неокан-
тианец представитель реалистического направления, родоначальник
критического реализма. Главный труд — двухтомник «Философский
критицизм и его значение для позитивной науки».
87 Исуе Иосиф Григорьевич (Андреевич; 1878-1920) — российский
политический деятель, с 1902 г. член РСДРП, с 1903 г. меньшевик.
В1903 г. вёл революционую работу в Екатеринославе, Киеве, с 1904 г. —
в Москве. Участник революции 1905—1907 гг., в декабре 1905 г. член
Объединённого Федеративного комитета, руководившего вооруженным
восстанием. В 1906 г. арестован, бежал из ссылки. В 1907 г. на 5-м съезде
РСДРП заочно избран членом ЦК от меньшевиков.
88 Lune du miel — медовый месяц, период хороших отношений (фр.).
Г. А. Соломон
Ленин и его семья (Ульяновы)
Печатается в сокращении по: Соломон Г Ленин и его семья (Уль-
яновы). М.: ИП Стрельбицкий, 2016.
Соломон Георгий Александрович (Исецкий; 1868-1942) — дворянин,
православного вероисповедания, родился в Бессарабской губернии
в 1868 г. По окончании курса Санкт-Петербургской Ларинской гимназии
Георгий Соломон поступил в Военно-медицинскую академию. В 1891 г.
за участие в студенческих волнениях на похоронах писателя Шелгунова
он исключен из академии и взят под негласный надзор полиции. В сен-
тябре того же года восстановлен на учебе, но в апреле 1892 г. по болезни
он оставляет академию и переходит на учебу в Санкт-Петербургский уни-
верситет. В феврале 1893 г. согласно прошению оставляет университет.
Находясь под постоянным негласным надзором, Г. А. Соломон продолжает
свою антиправительственную деятельность в Пермской, Тобольской,
Иркутской, Московской губерниях. В конце 1890-х гг. активно участвует
в петербургской группе «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».
Выданный полиции провокаторшей А. Е. Серебряковой, Г. А. Соломон
в марте 1901 г. вместе с сестрой В. И. Ленина Марией Ульяновой был
арестован и находился два года в предварительном заключении. «Дела»
на арестованную группу не состоялось, и он в числе других был выпу-
щен на свободу. Затем он работал в Харькове. В 1905 г. — новый арест
и ссылка в Сибирь, а за ней следует высылка за границу. В Брюсселе
он сближается с группой РСДРП и входит в контакт с В. И. Лениным,
но остается на позициях меньшевиков. В конце 1917 г. Г. А. Соломон воз-
вращается в Россию, но от предложения войти в состав большевистского
правительства он отказывается и уезжает на работу в Германию первым
секретарем посольства, а затем консулом в Гамбург. После разгрома ре-
волюции в Германии он арестовывается немецкими властями и несколько
месяцев проводит в тюрьме Моабит. В марте 1919 г. он освобождается
из тюрьмы и в июле того же года возвращается в Россию. До августа 1920 г.
работает в Наркомате внешней торговли, а затем направляется торговым
представителем в Эстонию. В 1921 г. переводится в Лондон, где работает
в качестве директора торгово-акционерной фирмы «Аркос». 1 августа
1923 г. Г. А. Соломон по этическим соображениям оставляет советскую
службу и становится одним из первых «невозвращенцев». Дальнейшие
его следы теряются. Известно, что 1930-м и 1931 гг. в Париже вышли две
его книги «Среди красных вождей» и «Ленин и его семья (Ульяновы)».
1 Ульянова-Елизарова Анна Ильинична (1864 1935) — сестра
В. И. Ленина, видный деятель Коммунистической партии. В социал-
демократическом движении с 1893 г. В 1898 г. - член Московского
комитета РСДРП. А. И. Ульянова-Елизарова принимала деятельное
участие в большевистских газетах «Искра», «Вперед», «Пролетарий».
В 1904—1906 гг. работала в петербургской организации большевиков.
В 1912-1914 гг. сотрудничала в «Правде» и «Просвещении»; один
из организаторов и редакторов легального большевистского журнала
«Работница». После Февральской революции 1917 г. А.И. Ульянова-
Елизарова секретарь редакции газеты «Правда», затем редактор
журнала «Ткач». В 1918-1921 гг. работала в Наркомпросе, с 1921 г.—
в Истпарте, в 1928-1932 гг. - в Институте Маркса Энгельса—Ленина.
Она является автором ряда книг и статей о В. И. Ленине.
2 Елизаров Марк Тимофеевич (1863-1919) российский революци-
онер, советский государственный деятель, первый народный комиссар
путей сообщения РСФСР (1917-1918). Муж сестры В. И. Ленина Анны
Ильиничны Ульяновой (с 1889 г.). Приёмный сын — Георгий Яковлевич
Лозгачёв.
3 Ульянов Дмитрий Ильич (1874-1943) — младший брат В. И. Ленина,
один из старейших членов большевистской партии. С 1883 г. учился
в Симбирской гимназии, затем в 1-й Казанской и, наконец, в Самарской,
которую окончил в 1893 г. В том же году поступил на медицинский фа-
культет Московского университета. В 1897 г., на 5-м курсе университета,
был арестован, сидел в Таганской тюрьме. В1901 г. окончил Юрьевский
университет, после чего в разных местах работал врачом. В 1903 г. вошел
в организацию «Искры», на И съезде партии примкнул к большевикам.
В период революции 1905-1907 гг. — член Симбирского комитета боль-
шевиков. С 1906 по 1911 г. — участковый врач в Серпуховском земстве,
в 1914-1917 гг. - военный врач, вел революционную работу среди солдат.
В 1919-1921 гг. — член Евпаторийского комитета большевиков и ревкома,
член Крымского обкома партии. С 1921 г. Д. И. Ульянов — на руководя-
щей работе в Народном комиссариате здравоохранения.
4 Красин Леонид Борисович (псевдонимы и клички — Никитич,
Лошадь, Юхансон, Винтер;1870 1926) — участник социал-демократиче-
ского движения в России с 1890 г., член ЦК РСДРП в 1903-1907 гг., член
ЦК ВКП(б) в 1924-1926 гг.; советский государственный и партийный
деятель. Член ЦИК СССР 1-3 созывов.
5 Ульянова Мария Ильинична (1878-1937) — сестра В. И. Ленина,
один из старейших членов большевистской партии. Окончила гимназию
в 1896 г. в Москве, была слушательницей высших женских курсов, при-
нимала участие в кружках самообразования. Вела партийную работу
в Петербурге, Москве, Самаре, Саратове, Вологде, неоднократно подвер-
галась арестам и ссылкам. С 1917 по 1929 г. - на ответственной работе
в редакции газеты «Правда». На XIV съезде ВКП(б) была избрана членом
Центральной контрольной комиссии, на XVII съезде партии - членом
Комиссии советского контроля; заведовала Бюро жалоб Комиссии совет-
ского контроля. В1935 г. М. И. Ульянова была избрана членом ЦИК СССР.
6 «Конёк-Горбунок» — сказка в стихах Петра Ершова (1815-1869), на-
писанная в 1830-х гг. Главные персонажи - крестьянский сын Иванушка-
дурачок и волшебный конёк-горбунок. Это классическое произведение
русской детской литературы написано четырёхстопным хореем с парной
рифмовкой. Лёгкость стиха, множество метких выражений, элементы
едкой социальной сатиры определили популярность этой сказочной по-
эмы и среди взрослых.
7 Мартов Юлий Осипович (наст, фамилия — Цедербаум;
1873 1923) - российский политический деятель, участник революци-
онного движения, один из лидеров меньшевиков, публицист.
8 Алексинский Григорий Алексеевич (1879 1967) - русский рево-
люционер, социал-демократ, большевик (1905-1908). В 1917 г. боролся
с большевизмом. С 1919 г. в эмиграции.
9 Луначарский Анатолий Васильевич (1875-1933) — российский
революционер, советский государственный деятель, писатель, пере-
водчик, публицист, критик, искусствовед. С октября 1917 по сентябрь
1929 г. — первый нарком просвещения РСФСР, активный участник
революции 1905-1907 гг. и Октябрьской революции 1917 г. Академик
АН СССР (01.02.1930).
10 Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874-1934) - российский ре-
волюционер, советский партийный деятель, один из руководителей совет-
ских органов государственной безопасности, преемник Ф. Э. Дзержинского
во главе ОГПУ (1926—1934), нарком финансов РСФСР (1918), писатель.
Также является одним из организаторов сталинских репрессий.
11 Столыпин Петр Аркадьевич (1862-1911) - государственный
деятель Российской империи. В разные годы занимал посты уездного
предводителя дворянства в Ковно, Гродненского и Саратовского губер-
натора, министра внутренних дел, премьер-министра. В российской
истории начала XX в. известен в первую очередь как реформатор и го-
сударственный деятель, сыгравший значительную роль в подавлении
революции 1905 1907 гг. В апреле 1906 г. император Николай II пред-
ложил Столыпину пост министра внутренних дел России. Вскоре после
этого правительство было распущено вместе с Государственной Думой
I созыва, а Столыпин был назначен новым премьер-министром. На новой
должности, которую он занимал вплоть до своей гибели, Столыпин провёл
целый ряд законопроектов, которые вошли в историю как столыпинская
аграрная реформа, главным содержанием которой было введение частной
крестьянской земельной собственности. Принятый правительством за-
кон о военно-полевых судах ужесточал наказание за совершение тяжких
преступлений. Впоследствии Столыпина резко критиковали за жёст-
кость проводимых мер. Среди других мероприятий Столыпина на посту
премьер-министра особое значение имеют введение земства в западных
губерниях, ограничение автономии Великого княжества Финляндского,
изменение избирательного законодательства и роспуск II Думы, поло-
жившие конец революции 1905-1907 гг. Во время выступлений перед
депутатами Государственной Думы проявились ораторские способности
Столыпина. Его фразы «Не запугаете!», «Сначала успокоение, потом ре-
формы» и «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия»
стали крылатыми.
12 Кшесинская Матильда Феликсовна (1872-1971) — россий-
ская артистка балета и педагог польского происхождения, прима-
балерина Мариинского театра, заслуженная артистка Его Величества
Императорских театров. Известна также своими отношениями с авгу-
стейшими особами Российской империи, фаворитка цесаревича Николая
в 1892-1894 гг., супруга великого князя Андрея Романова (с 1921),
Светлейшая княгиня Романовская-Красинская (с 1936), мать Владимира
Красинского (1902-1974).
18 Коллонтай Александра Михайловна (1872-1952) русская ре-
волюционерка, государственный деятель и дипломат. Чрезвычайный
и полномочный посол СССР. Член ВКП(б) с 1915 г. В 1917-1918 гг. была
наркомом государственного призрения в первом Советском правительстве,
что делает её первой женщиной-министром в истории.
14 Аксельрод Павел Борисович (1849/1850 1928) — российский социал-
демократ. В 1870-е гг. народник, член «Земли и воли» (1876-1879),
после её раскола - чернопеределец. В 1883-1903 гг. член марксистской
группы «Освобождение труда». С1900 г. один из редакторов газет «Искра»
и «Заря». Впоследствии один из лидеров партии меньшевиков, идеолог
меньшевистского движения. Написал ряд работ, пропагандировавших
марксизм. В 1917 г.— член исполкома Петроградского совета, активно
поддерживал Временное правительство. После Октябрьской револю-
ции — в эмиграции. Один из лидеров II Интернационала, сторонник
реформизма, противник Советской власти, вплоть до призыва к воору-
жённой интервенции.
15 Струве Петр Бернгардович (1870-1944) — русский общественный
и политический деятель, экономист, публицист, историк, философ.
18 Тихвинский Михаил Михайлович (1868-1921 '1924?). Родился
в Киеве в дворянской семье. После окончания Петербургского техноло-
гического института (1890) работал там же, затем в Киевском политех-
ническом институте (с 1900 г. — профессор). С 1912 г.— главный химик
«Товарищества братьев Нобель» в Петербурге. В 1895-1925 гг. профес-
сор М. М. Тихвинский (выпускник 1890 г.) принимал активное участие
в чтении лекций по технологии нефти и по проектированию нефтепере-
рабатывающих предприятий на Кафедре технологии нефтехимических
и углехимических производств Санкт-Петербургского государственного
технологического института. В период Первой мировой войны под его ру-
ководством был спроектирован и построен нефтеперерабатывающий завод
(завод Нобеля в Баку). В1914 г. в Баку профессор М. М. Тихвинский изобрел
способ извлечения нефти из скважин при помощи сжатого газа - газлифта.
Этот способ, более совершенный, чем компрессорный с помощью сжатого
воздуха (эрлифт), впервые был применен на бакинских промыслах фирмы
«бр. Нобель». (В США этот способ начал применяться только с 1924 г.) После
1917 г. управляющий лабораториями отдела Главного нефтяного комитета
ВСНХ, член Сапропелевого комитета АН, профессор Технологического
и Горного институтов. В июле 1921 г. арестован по «делу Таганцева».
17 Дело «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» (ПВО) —
одно из первых в Советской России дел после революции 1917 г., когда
массовому расстрелу (вместе с убитыми при задержании - 96 человек)
подверглись представители научной и творческой интеллигенции, в ос-
новном Петрограда. В 1992 г. все осуждённые по делу «Петроградской
боевой организации» (ПБО) были реабилитированы и «дело» признано
сфабрикованным — было установлено, что ПБО, ставившей целью свер-
жение советской власти, как таковой не существовало, она была создана
искусственно следственными органами из отдельных групп спекулянтов
и контрабандистов, занимавшихся перепродажей денег и ценностей за гра-
ницей и переправкой людей, желавших эмигрировать из России, а уголов-
ное дело в отношении участников организации, получившей своё название
только в процессе расследования, было полностью сфальсифицировано.
Тем не менее историческая правда в деле «Петроградской боевой органи-
зации В. Н. Таганцева» (ПБО) пока не установлена. По прошествии 90 лет
из 253 томов следственного дела исследователям доступно лишь три тома,
a 250 томов по-прежнему засекречены. Владимир Николаевич Таганцев
был учёным секретарем Сапропелевого комитета КЕПС Российской ака-
демии наук. После расстрела его знакомых за участие в конспиративном
«Национальном центре» вступил в политическую борьбу. В первый раз
В. Н. Таганцев был арестован ВЧК в 1919 г. за попытку послать голода-
ющим коллегам в Петроград под видом сапропеля картофель. Позднее
пытался организовать сопротивление режиму большевиков. 24 июля
1921 г. в газете «Известия ВЦИК» в разделе «Раскрытые заговоры.
Выдержки из доклада ВЧК о раскрытых и ликвидированных на терри-
тории РСФСР заговорах против Советской власти в период мая — июня
месяцев 1921 г.» появилось сообщение о том, что Петроградская губчека
в начале июня раскрыла и ликвидировала крупный контрреволюционный
заговор. Контрреволюционная организация в этом сообщении именовалась
«Областным комитетом союза освобождения России», который, в свою
очередь, состоял из Боевого комитета, Народного комитета восстания,
Петроградской народной боевой организации, Объединенной организа-
ции и других. Руководителями заговора были названы В. Н. Таганцев
и В. И. Орловский. Сообщалось, что по делу арестованы «сотни членов объ-
единённых боевых и террористических организаций, обнаружены штаб-
ные квартиры, найден динамит, оружие, тайная типография, отобрана
уличающая переписка». Следующая публикация, посвящённая «заговору
Таганцева», появилась в «Известиях ВЦИК» 31 августа: в сообщении
Президиума ВЧК от 29 августа указывалось, что «наиболее значитель-
ной из ликвидированных организаций является Петроградская боевая
организация». На следующий день в газете «Петроградская правда» был
опубликован доклад председателя Петроградской губчека Б. А. Семенова
на пленуме Петроградского совета — о составе и замыслах ПВО, где сооб-
щалось, в частности, что Таганцев предлагал «сжигать заводы, истреблять
жидов, взрывать памятники коммунаров» и что из более чем 200 человек,
причастных к ПВО, 90% составляли «потомственные дворяне, князья,
графы, бароны, почетные граждане, духовенство и бывшие жандармы».
Далее читатели извещались о том, что 24 августа коллегия Петрогубчека
постановила расстрелять 61 участника организации; был опубликован
и список расстрелянных. Всего же по делу «Петроградской боевой орга-
низации В.Н. Таганцева» в 1921 г. ВЧК было арестовано 833 человека.
Расстреляно по приговору или убито при задержании 96 человек, от-
правлено в концентрационный лагерь 83, освобождено из заключения
448. Судьба многих неизвестна. Остается невыясненной и дата расстрела
В. Н. Таганцева, поскольку к расстрелу он был приговорён 24 августа,
но 27 августа его ещё раз допрашивали. Самой знаменитой жертвой
дела ПВО стал арестованный 3 августа и расстрелянный в конце того же
месяца поэт Н.С. Гумилёв, в 1992 г. реабилитированный по данному
делу. Секретарь В. И. Ленина, а позднее заместитель Генриха Ягоды,
Яков Агранов, возглавлявший следствие по этому делу, так объяснил
жестокость, проявленную даже к непричастным: «В 1921 г. 70% петро-
градской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны
были эту ногу ожечь».
18 О Троцком см. преамбулу к статье Л. Д. Троцкого «Портреты рево-
люционеров» на с. 750. в наст, антологии.
19 Рысс Соломон (Семен) Яковлевич (1876-1908) — русский философ
и публицист, участник революционного движения, эсер-максималист.
Провокатор и двойной агент, работал на охранное отделение под псев-
донимом «Мортимер». Выдал жандармам своего товарища, лидера
партии эсеров-максималистов и руководителя Московского восстания
1905-го года Михаила Соколова.
20 Оуэн Роберт (1771-1858) — английский философ, педагог и социа-
лист-утопист, один из первых социальных реформаторов XIX в.
21 О Малиновском (Богданове) см. коммент. 4 к статье Н. В. Вален-
тинова-Вольского «Встречи с Лениным» на с. 721 в наст, антологии.
22 Николай II (1868-1918) - император всероссийский, царь Поль-
ский и великий князь Финляндский (1894-1917).
28 Сократ (470/469 г. до н.э.— 399 г. до н.э.)— древнегреческий
философ, учение которого знаменует поворот в философии от рас-
смотрения природы и мира к рассмотрению человека. Его деятель-
ность — поворотный момент античной философии. Своим методом
анализа понятий (майевтика, диалектика) и отождествлением положи-
тельных качеств человека с его знаниями он направил внимание фило-
софов на важное значение человеческой личности. Сократа называют
первым философом в собственном смысле этого слова. В лице Сократа
философствующее мышление впервые обращается к себе самому, ис-
следуя собственные принципы и приёмы.
24 Речь идет об эпиграмме Василия Львовича Пушкина, дяди
А. С. Пушкина:
Эпиграмма
Какой-то стихотвор (довольно их у нас!)
Прислал две оды на Парнас.
Он в них описывал красу природы, неба,
Цвет розо-желтый облаков,
Шум листьев, вой зверей, ночное пенье сов,
И милости просил у Феба.
Читая, Феб зевал и наконец спросил,
Каких лет стихотворец был,
И оды громкие давно ли сочиняет?
«Ему пятнадцать лет», — Эрата отвечает.
— Пятнадцать только лет?
— «Не более того».
— Так розгами его!
25 Мудрый Эдип, разреши! - четверостишие (1829) А. С. Пуш-
кина (1799-1837), написанное по поводу выхода в свет «Стихотворений
барона Дельвига». Пушкин в нем так, иносказательно, описал своего
лицейского друга:
Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
Кто славянин молодой, грек духом, родом германец?
Вот загадка моя: хитрый - Эдип, разреши!
Эдип — легендарный греческий герой, мудрый и проницательный
правитель города Фивы, единственный, кто смог разгадать загадку
Сфинкса. Уже в советское время эта фраза стала популярной, поскольку
ее однажды процитировал В. И. Ленин, и именно в его версии она и во-
шла в современный русский язык. Так, в статье «Со ступеньки на сту-
пеньку» (1907) он, нападая на эсеров, писал: «Можно обещать премию
в миллион рублей тому, кто поймет что-нибудь в этой тарабарщине!..
Мудрый Эдип, разреши!». Служит для выражения иронии перед лицом
странной, запутанной, нелепой ситуации.
26 Чхеидзе Николай (Карло) Семёнович (1864-1926) политиче-
ский деятель России и Грузии. По происхождению грузин, из дворян.
Окончил кутаисскую гимназию. В 1887 г. поступил в Новороссийский
университет, откуда был исключён за участие в студенческих волнени-
ях. Позднее поступил в Харьковский ветеринарный институт, откуда
в 1888 г. также был исключён. С 1892 г. член социал-демократической
организации (известной как «Месаме-даси»), в 1898 г. вошёл в РСДРП,
с 1903 г. меньшевик. В 1898 г. переехал в Батуми, где работал инспекто-
ром муниципальной больницы. В 1898 1902 гг. был гласным батумской
Городской думы, членом Городской управы. В 1902-1905 гг. — инспектор
городской больницы. В 90-х гг. XIX в. впервые перевел на грузинский
язык «Манифест Коммунистической Партии». Принимал участие в ре-
волюции 1905 г. В 1907 г. становится гласным тифлисской Городской
думы, затем депутат 3-й Государственной Думы от Тифлисской губер-
нии. Был посвящён в масонство в петербургской ложе союза Великого
Востока Франции. Затем член-основатель ложи союза Великого Востока
народов России в Кутаиси. Член «думской ложи» Великого Востока на-
родов России Роз. Входил с 1912 г. вложу Верховного совета указанного
союза. С 1912 г. — депутат 4-й Государственной Думы, глава фракции
меньшевиков. После начала Первой мировой войны меньшевистская
фракция во главе с Чхеидзе вместе с большевиками 26 июля (8 августа)
1914 г. проголосовала против военных кредитов. В 1915 г. огласил в Думе
резолюцию Циммервальдской конференции. 27 февраля (12 марта)
1917 г. Чхеидзе вошёл в состав Временного исполкома Петроградского
Совета рабочих депутатов, был избран его председателем. В тот же день
вошёл во Временный комитет Государственной Думы. В ночь на 2 марта
участвовал в переговорах об образовании Временного правительства,
но войти в него министром труда отказался. После Июльской демонстра-
ции выступил против большевиков как зачинщиков и заговорщиков,
заявил о полной поддержке Советами Временного правительства. После
принятия Петроградским Советом большевистской резолюции «О вла-
сти» в знак протеста вместе со всем эсеро-меньшевистским Президиумом
Петроградского Совета 6(19) сентября Чхеидзе сложил свои полномочия.
Председателем Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов
стал Л. Д. Троцкий. Вскоре он уехал в Грузию и больше в Россию не воз-
вращался. К Октябрьской революции Н.С. Чхеидзе отнёсся отрицатель-
но. С 1918 г. председатель Закавказского сейма и Учредительного
собрания Грузии, член Грузинской партии меньшевиков. В 1919 г. был
представителем Грузии на Парижской (Версальской) конференции вме-
сте с И. Г. Церетели. После ввода Красной армии в Грузию 23 февраля
1921 г. эмигрировал во Францию. Участвовал в работе эмигрантских
организаций, являлся главой грузинского правительства в изгнании.
Покончил жизнь самоубийством, будучи смертельно больным туберку-
лёзом. Похоронен на кладбище Пер-Лашез.
87 Петровский. Григорий Иванович (1878-1958) — революционер,
советский партийный и государственный деятель. Кандидат в члены
ЦК РКП(б) в 1918-1919, 1920-1921 гг. Член ЦК РКП(б) — ВКП(б)
в 1921 1939 гг. В 1926-1939 гг. кандидат в члены Политбюро ЦК.
28 Цебрикова Мария Константиновна (1835-1917) — известная
русская писательница, литературный критик, много времени посвятила
просветительской деятельности и борьбе за равноправие женщин.
29 Андреев Леонид Николаевич (1871 1919) - русский писатель.
Представитель Серебряного века русской литературы. Андреев счита-
ется родоначальником русского экспрессионизма. Его творческий стиль
своеобразен и представляет собой сочетание различных литературных
направлений.
80 Луначарский. Анатолий Васильевич (1875-1933) — российский
революционер, советский государственный деятель, писатель, пере-
водчик, публицист, критик, искусствовед. С октября 1917 по сентябрь
1929 г. первый нарком просвещения РСФСР, активный участник
революции 1905-1907 гг. и Октябрьской революции 1917 г. Академик
АН СССР (01.02.1930).
81 Арцыбашев Михаил Петрович (1878-1927) - русский писатель,
драматург, публицист.
82 В эмиграции Горький провел в общей сложности более 18 лет.
В Италии Горький проживал с октября 1906 г., куда приехал для лечения
от туберкулёза. Вместе с гражданской женой М. Ф. Андреевой обосно-
вался на острове Капри (на вилле «Спинола», ныне «Беринг»), где про-
жил 7 лет (до 1913). На Капри Горький написал «Исповедь» (1908), где
обозначились его философские расхождения с Лениным (Ленин посещал
Капри для встреч с Горьким в апреле 1908 и июне 1910 гг.) и сближение
с А. А. Богдановым.
33 Короленко Владимир Галактионович (1853-1921) — украинский
и русский писатель, журналист, публицист, общественный деятель, за-
служивший признание своей правозащитной деятельностью как в годы
царской власти, так и в период Гражданской войны и советской вла-
сти. За свои критические взгляды Короленко подвергался репрессиям
со стороны царского правительства. Значительная часть литературных
произведений писателя навеяна впечатлениями о детстве, проведённом
на Украине, и ссылкой в Сибирь. Почётный академик Императорской
академии наук по разряду изящной словесности (1900-1902, с 1918).
84 ОСталине см. преамбулу к статье И. В. Сталина «Письмо из Кутаиса»
на с. 762 в наст, антологии.
85 Юденич Николай Николаевич (1862-1933) русский военный
деятель, генерал от инфантерии (1915). Один из самых успешных гене-
ралов Российской империи во время Первой мировой войны, во время
Гражданской войны возглавлял силы, действовавшие против советской
власти на Северо-Западе. Последний российский кавалер Ордена Святого
Георгия II класса.
86 Засулич Вера Ивановна (партийные и литературные псевдонимы -
Велика, Велика Дмитриевна, Вера Ивановна, Иванов В., Карелин Н.,
Старшая сестра, Тётка, В. И. и др.; 1849—1919) - деятельница россий-
ского и международного социалистического движения, писательница.
Вначале народница-террористка, затем одна из первых российских
социал-демократов.
37 Литвинов Максим Максимович (наст, имя и фамилия Меер-
Генох Моисеевич Валлах; 1876—1951)— российский революционер,
советский дипломат и государственный деятель. Член ЦИК СССР
2 7 созывов, депутат Верховного Совета СССР 1-2 созывов. Член ЦК
ВКП(б)(1934 1941).
88 Тер-Петросян Симон Аршакович (известный под партийной клич-
кой Камо; 1882-1922) — российский профессиональный революционер,
один из организаторов подпольных типографий, транспорта оружия
и литературы, денежных экспроприаций. Неоднократно сбегал и органи-
зовывал побеги из мест лишения свободы. Попав в Берлин и спасая свою
жизнь, искусно симулировал сумасшествие и нечувствительность к боли,
чем озадачил лучших врачей Европы того времени и вызвал огромную
поддержку со стороны многих социалистических газет, прозвавших его
«героем революции», а также лично Карла Либкнехта. Четыре раза при-
говаривался к смертной казни, заменённой согласно амнистии по случаю
трёхсотлетия дома Романовых заключением. Освобождён Февральской ре-
волюцией. В1918-1920 гг. организатор партийного подполья на Кавказе
и юге России. Осенью 1919 г. доставил в Баку по морю оружие и деньги
для подпольной партийной организации и партизан Северного Кавказа.
В январе 1920 г. был арестован в Тбилиси меньшевистским правитель-
ством и выслан. В апреле 1920 г. принимал активное участие в подготовке
вооружённого восстания за власть Советов в Баку. В мае 1920 г. приехал
в Москву, учился в Академии Генштаба. В 1921 году работал в системе
Внешторга, в 1922 г. — в Наркомфине Грузии. В. И. Ленин характеризо-
вал его как «человека совершенно исключительной преданности, отваги
и энергии».
39 Вересаев Викентий Викентьевич (наст, фамилия — Смидович;
1867 1945)- русский писатель, переводчик, литературовед. Лауреат
последней Пушкинской премии (1919) и Сталинской премии первой
степени (1943).
40 Воровский Вацлав Вацлавович (псевдонимы: П. Орловский, Шварц,
Жозефина, Фавн и др.; 1871-1923) русский революционер, публи-
цист и литературный критик. Один из первых советских дипломатов.
Убит бывшим белогвардейским офицером, швейцарским гражданином
Морисом Конради.
41 Алексинский Григорий Алексеевич (1879-1967) русский рево-
люционер, социал-демократ, большевик (1905-1908). В 1917 г. боролся
с большевизмом. С 1919 г. в эмиграции.
42 Oh, ma mere, c’est une sainte — О, моя мать, это — святая (фр.).
43 О Каутском см. коммент. 83 к статье Н. В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 734 в наст, антологии.
44 Брукер Луи де (1870—1951) — бельгийский социал-демократ, с на-
чала 1890-х гг. член бельгийской рабочей партии (БРП). В 1905-1907 гг.
выступал в поддержку революции в России. В 1911 г. опубликовал в не-
мецком социал-демократическом журнале «Нойе цайт» («Neue Zeit»)
статью, в которой критиковал руководство БРП за оппортунизм. В годы
Первой мировой войны перешёл на позиции социал-шовинизма. Между
Первой и Второй мировыми войнами Брукер находился на руководящих
постах в БРП и во 2-м Интернационале, проводя враждебную бельгий-
ским коммунистам и СССР политику. Во время Второй мировой войны
был в эмиграции. После освобождения Бельгии от немецко-фашист-
ской оккупации активно участвовал в восстановлении БРП. Являлся
противником сотрудничества с коммунистами и выступил за создание
Социалистического Интернационала.
45 Кржижановский Глеб Максимилианович (1872-1959) — дея-
тель революционного движения в России, советский государственный
и партийный деятель; учёный-энергетик, академик и вице-президент
АН СССР, литератор; советский экономист и экономико-географ, Герой
Социалистического Труда; наиболее близкий друг В. И. Ленина. Член
ЦИК СССР 1-7 созывов, депутат Верховного Совета СССР 1 созыва, член
ЦК ВКП(б) (1903-1905,1924-1939).
46 Et deinde bolschevismus — и, наконец, большевизм (лат. и нем.).
47 Авилов Борис Васильевич (1874-1938), партийные клички:
«Павел Павлович», «Борис», «Тигров») - русский революционер,
член РСДРП. — Красиков Петр Ананьевич (1870-1939) — професси-
ональный революционер, большевик. После Октябрьской революции
П.А. Красиков назначается председателем следственной комиссии
по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при ВРК. С ноября 1917 г.
П.А. Красиков — член коллегии Наркомата юстиции, председатель
кассационного трибунала при ВЦИК, участвует в разработке пер-
вых советских кодексов — гражданского и уголовного, сотрудничает
в комиссии по отделению Церкви от государства. Он редактирует
журналы «Революция и церковь», «Воинствующий атеизм». В 1921 г.
П.А. Красиков — член Малого Совнаркома, в 1924 г. становится про-
курором Верховного Суда СССР, а затем заместителем председателя
Верховного Суда СССР. П.А. Красиков был членом и кандидатом
в члены ВЦИК и ЦИК СССР почти всех созывов. - Соколов Николай
Дмитриевич (1870-1928) — адвокат, социал-демократ.
48 Голъденберг Иосиф Петрович (псевдоним Мешковский\ 1873-1922) -
участник революционного движения в России начала XX в.
Среди красных вождей
Печатается в сокращении по: Соломон Г Среди красных вождей.
М.: Современник, 1995. С. 7-42.
1 Иоффе Адольф Абрамович (псевдонимы: В. Крымский, Виктор;
1883 1927) - участник революционного движения в России, советский
дипломат и партийный деятель. Второй сын в семье симферопольского
купца-миллионера Абрама Яковлевича Иоффе: «он был владельцем
всех почтовых и транспортных средств в Крыму, имел собственный
дом в Москве, звание потомственного почётного гражданина и счи-
тался “любимым евреем” министра Витте»,— вспоминала Надежда
Иоффе. Окончив гимназию, с 1903 по 1904 г. учился на медицинском
факультете Берлинского университета. Учебу чередовал с революцион-
ной деятельностью в России и Германии. С 1903 г. - меньшевик, вёл
революционную работу в Баку и Москве, участвовал в революционных
событиях 1905 г., на IV (Стокгольмском) съезде РСДРП был назначен
членом Заграничного бюро ЦК РСДРП (1906 1907). Дочь Иоффе вспо-
минала, что однажды спросила его, как, будучи выходцем из такой семьи
он стал революционером, на что, засмеявшись, он ответил: «Наверное,
потому, что мальчиком я был очень толстым. Стесняясь своей полно-
ты, я не бегал, не играл в подвижные игры, не ходил на танцы. Сидел
и читал книги. Вот и дочитался». В 1906 г. был выслан в Сибирь, но бе-
жал из ссылки. Эмигрировал в Швейцарию. В 1906-1907 гг. учился
на юридическом факультете Цюрихского университета. В 1906 году
находился в Берлине, где родилась его дочь. Нелегально приезжал
в Россию организовывать революционную работу среди рабочих и новый
съезд РСДРП. Позже обосновался в Вене, где с 1908 г. вместе с Львом
Троцким издавал газету «Правда», т.н. «Венскую “Правду”», и вёл
в ней международное обозрение (в 1912 г. большевики организовали
собственную газету «Правду», по поводу чего были многочисленные
споры). Именно с совместной работы в Вене над газетой сложился со-
юз Иоффе с Троцким. Был в числе организаторов августовского блока,
включавшего различные социал-демократические группировки (кроме
большевиков), и устроитель его конференции в Вене (1912). В Вене же
окончил медицинский факультет и получил диплом врача. Интересовался
психиатрией, был одним из учеников и последователей Альфреда Адлера.
После Октябрьской революции был направлен на работу в Наркомат
иностранных дел. С 20 ноября 1917 до января 1918 г. — председатель
(затем член и консультант) советской делегации на переговорах о мире
с Германией в Брест-Литовске. 2 декабря 1917 г. в числе других подпи-
сал перемирие с Германией и её союзниками. По вопросу о заключении
мира с Германией занимал позицию Л. Троцкого «ни мира, ни войны».
С 1922 г. — чрезвычайный посол в Китае и Японии. С 26 июля 1922 г. —
представитель Советского правительства в Пекине. 26 января 1923 г.
вместе с Сунь Ятсеном опубликовал известную «Декларацию Сунь Ятсена
и Иоффе», которая стала важным документом с определением политики
к Советской России, сыграла важную роль в содействии началу сотруд-
ничества партии Гоминьдана и КПК. После назначения Л. Д. Троцкого
председателем Главного концессионного комитета СССР, с июня 1925 г.
стал заместителем председателя комитета. В 1925—1927 гг. — заместитель
Председателя Главконцесскома СССР Троцкого. Тяжелая болезнь (по-
линеврит) приковала Иоффе к постели и лишила возможности активно
участвовать в борьбе, при этом ЦК отказал ему в деньгах, достаточных
для лечения за границей, что и стало, по его собственному признанию,
причиной самоубийства (застрелился).
2 Учредительное собрание — представительный орган в России, из-
бранный в ноябре 1917 г. и созванный в январе 1918 г. для определения
государственного устройства России. Национализировало помещичью
землю, призвало к заключению мирного договора, провозгласило Россию
федеративной демократической республикой, тем самым отказав-
шись от монархической формы правления (хотя ещё в сентябре 1917 г.
Временное правительство объявило Россию республикой). Собрание
отказалось рассматривать Декларацию прав трудящегося и эксплуати-
руемого народа, которая наделяла бы Советы рабочих и крестьянских
депутатов государственной властью, тем самым сделало нелегитимными
дальнейшие действия Советов. Разогнано Всероссийским центральным
исполнительным комитетом Советов рабочих и солдатских депутатов,
разгон подтверждён III Всероссийским Съездом Советов рабочих и кресть-
янских депутатов.
8 Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873-1955) - российский
революционер, большевик, советский партийный и государственный
деятель, этнограф, публицист. Ближайший помощник и фактический
секретарь В. И. Ленина. Брат Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича.
4 Витте Сергей Юльевич (1849-1915) — русский государственный де-
ятель, министр путей сообщения (1892), министр финансов (1892-1903),
председатель Комитета министров (1903-1906), председатель Совета
министров (1905-1906). Добился введения в России «золотого стан-
дарта» (1897), способствовал притоку в Россию капитала из-за рубежа,
поощрял инвестиции в железнодорожное строительство (в том числе
Великий Сибирский путь). Деятельность Витте привела к резкому уско-
рению темпов промышленного роста в Российской империи, за что его
прозвали «дедушкой русской индустриализации».
5 Урицкий Моисей Соломонович (псевдоним Борецкий; 1873-1918) —
российский революционный и политический деятель, известный пре-
жде всего своей деятельностью на должности председателя Петроград-
ской ЧК. В октябрьские дни 1917 г. член Военно-революционного
партийного центра по руководству вооружённым восстанием и Петро-
градского ВРК. После победы революции - член коллегии наркомата
по иностранным делам, затем — комиссар Всероссийской комиссии
по делам созыва Учредительного собрания. Есть сведения, что в ночь
с 5 на 6 января 1918 г. в конце ночного заседания Всероссийского учре-
дительного собрания охране был дан подписанный Лениным и Урицким
приказ: « Предписываю товарищам солдатам и матросам не допускать
насилия по отношению к контрреволюционным членам Учредительного
собрания и свободно выпускать из Таврического дворца. Никого не впу-
скать без особого приказа»; однако П. Е. Дыбенко отдал устное рас-
поряжение распустить Учредительное собрание. Поскольку Урицкий
как комиссар Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное
собрание отвечал за его работу, роспуск собрания в общественном со-
знании связался с его именем. Утром 30 августа 1918 г. убит в вестибюле
Народного Комиссариата внутренних дел Петрокоммуны (на Дворцовой
площади) Леонидом Каннегисером. 2 сентября 1918 г. Я. Свердловым
в обращении ВЦИК был объявлен красный террор как ответ на по-
кушение на Ленина 30 августа и убийство в тот же день председателя
Петроградской ЧК Урицкого (решение было подтверждено постанов-
лением Совнаркома от 5 сентября 1918 г., подписанным наркомом
юстиции Д. И. Курским, наркомом внутренних дел Г. И. Петровским
и управляющим делами СНК В.Д. Бонч-Бруевичем). В первый день
красного террора в связи с убийством М. С. Урицкого в Петрограде было
расстреляно 900 заложников, в Кронштадте — ещё 512.
в Шлихтер Александр Григорьевич (партийные псевдонимы: Апрелев,
Евгенев, Никодим, Ананьин, Нестеров; 1868 1940) — советский государ-
ственный и партийный деятель, политолог, учёный-экономист, нарком
продовольствия РСФСР (1917 1918).
7 Стучка Петр Иванович (наст, имя и отчество Петерис Янович;
1865 1932) - писатель, юрист, политический деятель Латвии и Совет-
ского Союза. Один из организаторов КП Латвии. Участник Октябрьской
революции. С 24 октября 1917 г. находился в Смольном, поддерживал
связь с латышскими стрелками. Председатель следственной комиссии
Петроградского ВРК. В марте 1918 г. — комиссар юстиции Петроградской
трудовой коммуны. С 18 марта 1918 г. — нарком юстиции РСФСР.
Под руководством Стучки закладывались основы советского правосудия.
Он был одним из авторов декрета о суде № 1. «Наш проект Декрета № 1
о суде, - вспоминал впоследствии Стучка, - встретил во Владимире
Ильиче восторженного сторонника. Суть декрета заключалась в двух
положениях: 1) разогнать старый суд и 2) отменить все старые законы».
Декрет устанавливал два вида судов: народные суды и революционные
трибуналы. Народные суды создавались как общегражданские, а рев-
трибуналы - для наиболее важных дел, главным образом, о контрре-
волюционных преступлениях. Декрет упразднял институты судебных
следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры.
Институт мировых судей «приостанавливался», но сами мировые судьи
получали право превращаться в «местных», избираемых местными же
Советами. Дополнением к декрету о суде являлось подписанное Стучкой
«Руководство для устройства революционных трибуналов». В нём содер-
жалось принципиально важное положение о том, что «в своих решениях
Революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы
с нарушителями революционного порядка ».
8 Брестский мир, Брест-Литовский (Брестский) мирный договор - се-
паратный международный мирный договор, подписанный 3 марта 1918 г.
в Брест-Литовске представителями Советской России, с одной стороны,
и Центральных держав (Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии) -
с другой. Ознаменовал поражение и выход России из Первой мировой
войны. В своём окончательном варианте договор состоял из 14 статей, раз-
личных приложений, 2 заключительных протоколов и 4 дополнительных
договоров (между Россией и каждым из государств Четверного союза), со-
гласно которым Россия обязывалась сделать множество территориальных
уступок, также демобилизовав свои армию и флот. От России отторгались
привислинские губернии, Украина, губернии с преобладающим белорус-
ским населением, Эстляндская, Курляндская и Лифляндская губернии,
Великое княжество Финляндское. Большинство этих территорий долж-
ны были превратиться в германские протектораты либо войти в состав
Германии. Также Россия обязывалась признать независимость Украины.
На Кавказе Россия уступала Карскую область и Батумскую область.
II
ЛЕНИН И РЕВОЛЮЦИЯ:
ПОЗИЦИИ СОРАТНИКОВ И ОППОНЕНТОВ
Л.Д. Троцкий
Портреты революционеров
Печатается в сокращении по: Троцкий Л.Д. Портреты револю-
ционеров. М.: Московский рабочий, 1991. С. 15-22, 23-29, 44 47,
49-51, 162-166. Примечания редактора указанного издания отме-
чены Примеч. ред.
Троцкий Лев Давидович (наст, имя и фамилия - Лейба Давидович
Бронштейн; 1879 1940) — российский революционер, политический
и государственный деятель Советского государства. Родился в деревне
Яковка Елизаветградского уезда Херсонской губернии и до трех лет жил
в небольшом имении своего отца, еврейского колониста. В 9 лет был от-
дан в Одесское реальное училище, проучился там до седьмого класса,
а затем был переведен в Николаев, где и закончил свое среднее образо-
вание. По окончании училища пытался поступить вольнослушателем
на математический факультет. К этому же времени относится и начало
его общественно-политической деятельности. На первых порах считает
себя противником марксизма. Однако взгляды постепенно стали менять-
ся, особенно после работы среди участников «Южнорусского рабочего
союза». Здесь он познакомился с «Манифестом Коммунистической пар-
тии» К. Маркса и Ф. Энгельса. Выданный провокатором, был арестован
в январе 1898 г., пробыл в тюрьмах около двух лет и был выслан на по-
селение в Восточную Сибирь сроком на четыре года. В тюрьме становится
марксистом. В ссылке начинается его литературная деятельность (статьи
в иркутской газете «Восточное обозрение»). Его первым псевдонимом
был «Антид-Ото». После побега из ссылки в августе 1902 г. через Иркутск
в Самару берет себе псевдоним «Троцкий» (это была фамилия тюремного
надзирателя Одесской тюрьмы). По пути из ссылки устанавливает связи
с социал-демократами Иркутска, Самары, Харькова, Полтавы и Киева.
Через Вену едет в Лондон, где впервые встречается с Лениным и начинает
сотрудничать в газете «Искра». Здесь же знакомится с Плехановым и дру-
гими выдающимися деятелями российской демократии. За границей вы-
ступает в роли представителя российской социал-демократии. На II съезде
РСДРП (1903 г.) примыкает к большевикам, но отстаивает предложение
Аксельрода о возможности вступления в партию всех работающих под ру-
ководством партийной организации, в противоположность предложению
Ленина, стремившегося ограничить состав членов партии только кругом
лиц, принимавших активное участие в работе самой организации. После
II съезда партии Троцкий продолжает работать в «Искре», перешедшей
в руки меньшевиков, и вступает в меньшевистский Центр, который был
образован для борьбы с большевиками. Более того, он принимает участие
в выработке мер по созданию самостоятельных меньшевистских организа-
ций в РСДРП. Однако в 1904 г. Троцкий отходит от меньшевиков, расходясь
с ними по вопросу о возможности соглашений с либеральными партиями.
В эти же годы его политические взгляды складываются в «теорию пер-
манентной революции», которую он отстаивает в своих трудах. В годы
Первой мировой войны Троцкий был против большевистской тактики
«пораженчества», противопоставляя ей борьбу за мир; вместо большевист-
ского лозунга перерастания войны в «гражданскую войну», установления
диктатуры пролетариата и крестьянства выдвинул лозунг установления
«социалистической диктатуры». В середине января 1917 г. уехал с семьей
в Америку, но как только разразилась февральская (1917 г.) революция
в России, возвратился в Европу. По дороге в Галифаксе (Канада) англий-
ские военно-политические власти задержали его на основании «черных
списков», составленных русскими охранно-дипломатическими агентами.
Но по требованию Временного правительства России был освобожден и при-
был в Петроград в мае 1917 г. Здесь он примкнул к организации объединен-
ных социал-демократов-интернационалистов. Отношение этой организации
к большевикам было вполне дружественным. В июле 1917 г. на VI съезде
большевистской партии Троцкий формально переходит к большевикам.
Переход происходил, однако, с некоторыми колебаниями. Не случайно
Ленин в своем «политическом завещании» (1923 г.) писал о «неболыие-
визме Троцкого». Мотивом к переходу, по признанию самого Троцкого,
было то обстоятельство, что большевики будто бы « разболыпевичились».
При этом он заявил, что назвать себя большевиком не может. Тем не менее
принимает самое деятельное участие в подготовке вооруженного восстания
и установления советской власти. В октябре 1917 г. играет руководящую
роль в Петроградском Военно-революционном комитете, организующем
вооруженное восстание. Является председателем Петроградского Совета.
После победы советской власти становится народным комиссаром (нар-
комом) по иностранным делам и едет в Брест для мирных переговоров
с Германией, но отказывается подписать мирное соглашение. В дальнейшем
Троцкий занимал посты наркома путей сообщения, наркома по военным
и морским делам и, наконец, назначается председателем Революционного
Военного Совета Республики. В1924 г. вышел сборник статей Троцкого с его
предисловием «Уроки Октября». В нем подвергалась пересмотру вся боль-
шевистская концепции революция. В основу своей платформы он включил
гипотезу перманентной революции. Из этого основного положения вытека-
ли и дальнейшие выводы: о роли профессиональных организации и задачах
Коминтерна на Западе и Востоке, о роли и значении партии, об аппарате
партии и ее руководящих органах, о демократии. Это и привело в конеч-
ном итоге к образованию специфического течения в партии - троцкизма,
который ЦК большевиков определил как мелкобуржуазный уклон в боль-
шевистской партии. Исключен из партии, выслан из Советского Союза.
За рубежом создал 4-й «троцкистский» Интернационал. Многочисленные
труды Троцкого вошли в собрание его сочинений, впервые опубликованные
в СССР в 20-х гг. Убит агентом НКВД, коммунистом-экстремистом Рамоном
Меркадером в 1940 г. в Мексике (в городе Мехико).
1 Фамилию матери Ленина Троцкий приводит по памяти и неправиль-
но. На самом деле ее девичья фамилия Бланк. Примеч. ред.
2 Александр 777(1845 1894) — император всероссийский, царь Поль-
ский и великий князь Финляндский с 1 [13] марта 1881 г.
8 О Марксе см. коммент. 21 к статье Н.В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 724 в наст, антологии.
4 В отличие от Троцкого, Ленин тщательно скрывал влияние народ-
нической идеологии на свое духовное развитие в домарксистский период
своей биографии. Однако в Институте Гувера (Стэнфорд, Калифорния)
среди бумаг историка-эмигранта Сватикова хранится копия с двух работ
Ленина — быть может, самых ранних среди известных — явно народни-
ческого характера. — Примеч. ред.
5 В первую очередь главы книги «Что такое “друзья народа” и как они
воюют против социал-демократов?». — Примеч. ред.
6 О Плеханове см. преамбулу к статье Г. В. Плеханова к статье «Чего
не делать» нас. 764 в наст, антологии.
7 О Засулич см. коммент. 24 к статье Н. В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 725 в наст, антологии.
8 Об Аксельроде см. преамбулу к статье П. Б. Аксельрода «Две тактики:
доклад, прочитанный на съезде в Стокгольме» на с. 777 в наст, антологии.
9 Перемена названия произошла на VII съезде партии в марте 1918 го-
да. - Примеч. ред.
10 Название этой статьи В. И. Ленина «О реорганизации партии». Дата
ее написания - ноябрь 1905 года. Примеч. ред.
11 Имеется в виду работа В. И. Ленина «Материализм и эмпирио-
критицизм». — Примеч. ред.
12 О Махе и Авенариусе коммент. 78 к статье Н. В. Валентинова-
Вольского «Встречи с Лениным» нас. 733 в наст, антологии.
13 Энгельс Фридрих (1820-1895) немецкий философ, один из ос-
новоположников марксизма, друг и единомышленник Карла Маркса
и соавтор его трудов.
14 Приказ об аресте Ленина был отдан Временным правительством
6 июля 1917 года. — Примеч. ред.
15 Милюков Павел Николаевич (1859-1943) - русский поли-
тический деятель, историк и публицист. Лидер Конституционно-
демократической партии (Партии народной свободы, кадетской пар-
тии). Министр иностранных дел Временного правительства в 1917 г.
С 1916 г. почётный доктор Кембриджского университета. — Керенский
Александр Федорович (1881-1970) российский политический и обще-
ственный деятель; министр, затем министр-председатель Временного
правительства (1917), один из лидеров российского политического
масонства.
16 Судя по некоторым источникам, Ленин советовал начать восстание
между 15 и 20 октября. 10-го же октября 1917 года на заседании ЦК об-
суждался вопрос о необходимости восстания, но о сроках присутствующие
высказывались неопределенно. Примеч. ред.
17 Троцкий описывает события слишком большими мазками. Из шала-
ша в Разливе Ленин в августе 1917 года переезжает в Финляндию и лишь
в конце сентября перебирается в Петроград. — Примеч. ред.
18 Имеется в виду Вильгельм 7/(1859 1941) - последний герман-
ский император и король Пруссии с 15 июня 1888 г. по 9 ноября 1918 г.
Сын принца и впоследствии императора Германии Фридриха Прусского
и Виктории Великобританской.
19 Начался мятеж Чехословацкого корпуса в 20-х числах мая 1918 года
и вскоре распространился на огромной территории вдоль железнодорож-
ных артерий от Владивостока до Самары. - Примеч. ред.
20 Каплан (1887 1918) - известна под именами Дора и Фани; отчества-
ми Ефимовна и Хаимовна; а также под фамилиями Ройд и Ройтман. См.:
сб. документов из серии «Секреты специальных служб»: Дело Фани Каплан
или кто стрелял в Ленина / Составители В. К. Виноградов, А. Л. Литвин,
Н.М. Перемышленникова, В.С. Христофоров. М.: X-History, 2008.
21 В феврале 1921 года части 11-й Красной Армии вступили в Грузию,
где в это время происходило — во многом по инициативе Сталина
и Орджоникидзе — восстание против меньшевистского правительства
Жордания. Вопреки всему написанному позднее историками офици-
озами, тифлисское правительство опиралось на значительную часть
населения страны. Ввод в Грузию красноармейских частей произо-
шел при протесте тамошней общественности, но с согласия советского
руководства, в том числе и Ленина (но при протесте Троцкого). Тем
не менее Троцкий написал целую книгу в защиту оккупации Грузии,
под заглавием «Коммунизм и терроризм», острие которой было на-
правлено против Карла Каутского, вставшего на защиту правительства
Жордания. Примеч. ред.
22 Цитируется неточно. У Ленина: «Коммунизм - это есть Советская
власть плюс электрификация всей страны» (см.: Ленин В. И. Поли. собр.
соч. Т. 42. С. 159.). — Примеч. ред.
23 Исключительно сильный приступ болезни, оказавшейся смертель-
ной, произошел с Лениным в мае 1922 года. — Примеч. ред.
24 Имеется в виду выступление Ленина на объединенном пленуме
Моссовета и районных Советов 20 ноября 1922 года. - Примеч. ред.
25 В энциклопедических словарях в 6 часов 50 минут. - Примеч. ред.
28 Спенсер-Черчилль Уинстон Леонард, сэр (1874-1965) бри-
танский государственный и политический деятель, премьер-министр
Великобритании в 1940-1945 и 1951-1955 гг.; военный (полковник),
журналист, писатель, почётный член Британской академии (1952),
лауреат Нобелевской премии по литературе (1953). По данным опроса,
проведённого в 2002 г. вещательной компанией Би-би-си, был назван
величайшим британцем в истории.
27 Ульянов Александр Ильич (1866 1887) - старший брат В. И. Ле-
нина. Окончив гимназию в 1883 г., поступил в Петербургский универ-
ситет на естественный факультет. Революционную деятельность начал
в студенческие годы. За участие в подготовке покушения на жизнь царя
Александра III 1 марта 1887 г. был арестован, приговорен к смертной
казни и 8 мая 1887 г. был повешен в Шлиссельбургской крепости.
28 Приказ № 1 Петроградского Совета по Петроградскому гарнизону
был принят 1(14) марта 1917 г. на заседании рабочей и солдатской сек-
ций Петроградского Совета. Кроме формальных распоряжений, вроде
отмены отдания чести, приказ узаконил существование солдатских
комитетов в армии, однако не ввел, вопреки желанию почти трети при-
сутствующих, систему выборности командного состава. - Примеч. ред.
29 Смит Фредрик Эдвин, 1-й эрл Биркенхэд, лорд (1872-1930) — ан-
глийский консервативный политик и юрист.
30 Тамерлан Тимур (1336—1405) - среднеазиатский тюркский полково-
дец и завоеватель из тюркизированного монгольского племени барласов,
сыгравший существенную роль в истории Средней, Южной и Западной
Азии, а также Кавказа, Поволжья и Руси. Полководец, основатель им-
перии Тимуридов (1370 год) со столицей в Самарканде. — Чингисхан
(ок. 1155/1162 1227) — основатель и первый великий хан Монгольской
империи, объединивший разрозненные монгольские племена; полководец,
организовавший завоевательные походы монголов в Китай, Среднюю
Азию, на Кавказ и Восточную Европу. Основатель самой крупной в исто-
рии человечества территориальной империи.
31 Франс Анатоль (наст, имя и фамилия Франсуа Анатоль Тибо;
1844-1924) - французский писатель и литературный критик. Член
Французской академии (1896). Лауреат Нобелевской премии по литера-
туре (1921), деньги которой он пожертвовал в пользу голодающих России.
32 Нуланс Жозеф (1864-1939) французский политический деятель
и дипломат. С 1902 по 1919 г. Нуланс был членом палаты депутатов,
в 1913-1914 гг.— военным министром, в 1914-1915 гг.—министром
финансов. Летом 1917 г. Нуланс был назначен послом в Петроград,
где энергично поддерживал контрреволюционные силы в России.
Контрреволюционная деятельность Нуланса особенно развернулась по-
сле Октябрьской революции. До середины декабря 1917 г. вместе со всем
дипломатическим корпусом Нуланс проводил политику непризнания
и игнорирования советской власти. Лишь после того, как межсоюзная
конференция, собравшаяся в Париже 28.11.1917 г., приняла решение
«вступить в неофициальные сношения с петроградским правительством»,
Нуланс нанёс свой первый визит в НКИД. После переезда дипломатиче-
ского корпуса в Вологду весной 1918 г. особенно широко развернулась
деятельность Нуланса как шпиона и организатора интервенции стран
Антанты и контрреволюционных выступлений внутри страны. Он рас-
сылал в различные города своих агентов, которые устанавливали там
связи с местными белыми организациями, снабжали их деньгами.
Эсер Савинков получил от Нуланса больше 2 млн руб. на организацию
белогвардейских заговоров в Ярославле, Рыбинске, Костроме и других
городах. Существовал план свержения советской власти одновременным
ударом интервентов на севере, белогвардейцев на Верхней Волге и левых
эсеров в Москве.
33 6 июля 1918 г. в Ярославле началось восстание против советской
власти, в котором участвовали различные политические силы от меньше-
виков до монархистов. Одновременно произошли вооруженные выступле-
ния в Рыбинске и Муроме, но они быстро были подавлены. Ярославские
повстанцы, возглавляемые полковником А.П. Перхуровым, держались
до 21 июля. Во время следствия выяснились связи восставших с фран-
цузским послом Нулансом через Бориса Савинкова. Примеч. ред.
34 Локхарт Роберт Гамильтон Брюс (1887-1970) британский
дипломат, тайный агент, журналист, писатель. С января по сентябрь
1918 г. глава специальной британской миссии при Советском прави-
тельстве. В сентябре Локхарт был арестован. В октябре 1918 г. был
выслан из Советской России за участие в «заговоре трёх послов» (дело
Локкарта). Рассказывая о заговоре, Г. В. Чичерин писал М. М. Лит-
винову: «Установлено, что только через руки одного из агентов Локхарта,
лейтенанта английской службы Рейли, за последние полторы недели
прошел один миллион двести тысяч рублей на подкуп». Сын Локкарта
Робин отмечал впоследствии, что его отец «четко и ясно говорил мне, что
он взаимодействовал с Рейли гораздо теснее, чем утверждал публично».
35 Глава английской миссии при советском правительстве Р. Локкарт
возглавил разветвленный заговор в Петрограде, Москве и некоторых
других городах центральной России летом 1918 г. Деятельность кон-
спиративной сети, направляемой Локкартом, вошла в историческую
литературу как заговор «трех послов». Он подробно описан, — впрочем,
в тональности, отличающейся от работ советских историков, в мемуарах
Локкарта «Буря над Россией». — Примеч. ред.
36 Савинков Борис Викторович (1879-1925) русский революционер,
террорист, политический деятель один из лидеров партии эсеров,
руководитель Боевой организации партии эсеров. Участник Белого дви-
жения, писатель (прозаик, поэт, публицист, мемуарист; литературный
псевдоним В. Ропшин).
37 Деникин Антон Иванович (1872-1947) русский военачальник,
политический и общественный деятель, писатель, мемуарист, публи-
цист и военный документалист. Участник Русско-японской войны.
Один из наиболее результативных генералов Русской императорской
армии в период Первой мировой войны. Один из основных руководи-
телей Белого движения в годы Гражданской войны, его лидер на Юге
России (1918-1920). Добился наибольших военных и политических
результатов среди всех руководителей Белого движения. Один из ос-
новных организаторов, а затем командующий Добровольческой ар-
мией (1918-1919). Главнокомандующий Вооружёнными силами Юга
России (1919-1920), заместитель верховного правителя и верховного
главнокомандующего Русской армии адмирала Колчака (1919—1920).
Исполняющий обязанности верховного правителя России (4 января
4 апреля 1920 г.).
38 Врангель Пётр Николаевич, барон (1878-1928) — русский во-
еначальник, участник Русско-японской и Первой мировой войн, один
из главных руководителей Белого движения в годы Гражданской
войны. Главнокомандующий Русской армии в Крыму и Польше (1920).
Генерального штаба генерал-лейтенант (1918). Получил прозвище «чёр-
ный барон» за свою традиционную (с сентября 1918 г.) повседневную
форму одежды — чёрную казачью черкеску с газырями.
39 Стюарты — династия королей Шотландии (1371-1651,1660-1707),
Англии (1603-1649, 1660-1694, 1702-1707), Ирландии (1603-1649,
1660 1694, 1702-1714) и Великобритании (1707-1714).
40 Кромвель Оливер (1599 1658) — английский государственный
деятель и полководец, вождь индепендентов, руководитель Английской
революции, в 1643-1650 гг.— генерал-лейтенант парламентской ар-
мии, в 1650-1653 гг. — лорд-генерал, в 1653-1658 гг. — лорд-протектор
Англии, Шотландии и Ирландии.
41 Мартынов Александр Самойлович (наст, имя и фамилия — Саул
Самуилович Пикер (Пиккер); 1865-1935) — старейший деятель россий-
ского революционного движения. На II съезде партии — антиискровец.
Один из идеологов экономизма, затем меньшевизма. В 1907 1912 гг.
член ЦК РСДРП. После гражданской войны инициатор публичного ро-
спуска меньшевистских групп в Советской России. Занимал ведущие по-
сты в аппарате Коминтерна, редактировал журнал «Коммунистический
Интернационал». В конце 20-х гг. Мартынов, будучи одним из теоре-
тиков Коминтерна, активно полемизирует с Троцким. Примечательно,
что во время этой полемики оба они взаимно обвиняли друг друга
в меньшевистском прошлом. Мартынов умер, не дожив до кульминаци-
онного пункта «мясорубки тридцатых». Однако Сталин, видимо, к этому
времени относился к нему уже с подозрением и по странной прихоти
долгое время не позволял захоронить урну с прахом Мартынова. —
Примеч. ред.
42 Слепков — вероятнее всего, Александр Слепков. Самый извест-
ный среди братьев Слепковых. Участник бухаринской школы, историк,
публицист. В разное время редактировал «Комсомольскую правду»,
«Ленинградскую правду», журнал «Прожектор», работал в редакции
«Правды», в аппарате Коминтерна. Был известен как сторонник ге-
неральной линии Сталина в середине 20-х гг., яростно (и чаще всего
несправедливо, предвзято) критиковал Троцкого, Зиновьева, Каменева
и их сторонников. В эти годы часто фигурирует в работах Троцкого
(в частности, оппозиционеры распространяли слух о кадетском про-
шлом Александра Слепкова). Впоследствии Слепков стал активным
противником Сталина в рядах «правых», а затем (в 1932 г.) одной
из ключевых фигур группы Рютина — Каюрова - Слепкова. Несколько
раз арестовывался и ссылался. Расстрелян. Посмертно реабилитиро-
ван. - Примеч. ред.
43 Степанов-Скворцов - в литературе обычно фигурирует как Сквор-
цов-Степанов Иван Иванович (1870-1928) — советский государствен-
ный, партийный деятель, историк, экономист, журналист. Переводчик
«Капитала» Маркса на русский язык. Один из руководителей Москов-
ской большевистской организации. С 1925 г. редактор «Известий».
С 1927 г. заместитель редактора «Правды». В 1926-1928 гг. редактор
«Ленинградской правды». В последние месяцы своей жизни симпатизи-
рует нарождающейся группе Бухарина Рыкова — Томского, но актив-
но не выступает на их стороне по состоянию здоровья. - Примеч. ред.
44 Куусинен Отто Вильгельмович (Отто Вилле; 1881-1964) — фин-
ский, российский и советский политический деятель, писатель, теоретик
марксизма, академик Академии наук СССР (20.06.1958, всеобщая исто-
рия), премьер-министр и министр иностранных дел т. н. «правительства
ФДР» во время советско-финской войны (1939-1940). Первый и послед-
ний председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР
в 1940 1956 гг. Герой Социалистического Труда (1961).
45 Лядов (Мандельштам) Мартын Николаевич (1872-1947) — дея-
тель российского революционного движения, историк, публицист. Один
из организаторов московского «Рабочего союза». Участник революции
1905-1907 гг. С 1909 г. отзовист, меньшевик. В 1917 г. заместитель пред-
седателя бакинского Совета. В 1920-м снова примыкает к большевикам.
В 1923-1929 гг. ректор Коммунистического университета им. Свердлова.
Подобно почти всем большевикам первого призыва оставался в натянутых
отношениях с Троцким. Поддерживал линию Сталина-Бухарина в борьбе
с оппозицией. Лядов являлся в глазах Троцкого эталоном политической
непоследовательности. - Примеч. ред.
46 В Берлине в 1932 г. в издательстве «Гранит» Троцкий опубликует
протоколы Мартовского совещания в своей книге «Сталинская школа
фальсификации». Основой этой публикации служила довольно точная
копия корректуры из сборника протоколов заседания Петербургского
комитета большевиков, изъятого из набора ретивыми партийными
цензорами, но доставленного Троцкому оппозиционно настроенными
типографскими рабочими. — Примеч. ред.
Сталин настоятельно просил Ленина в начале 1919 г. во время своей
инспекционной поездки в 3-ю армию создать подобного рода комиссариат.
После того как Ленин пошел ему навстречу, Сталин в 1919 1920 гг. зани-
мал должность наркома государственного контроля, а в 1920-1922 гг. -
наркома РКП. - Примеч. ред.
48 Ярославский Емельян Михайлович (наст, имя и фамилия — Миней
Израилевич Губельман; 1878 1943)- российский революционер,
советский партийный деятель, идеолог и руководитель антирели-
гиозной политики в СССР. Один из инициаторов создания журнала
«Сибирские огни». Председатель «Союза воинствующих безбожников».
Академик АН СССР (28.01.1939). Лауреат Сталинской премии первой
степени (1943). Член РСДРП с 1898 г. Старший брат М. И. Губельмана,
отец Ф. Е. Ярославского.
49 На самом деле Сталин получал копии Завещания Ленина (те его
предсмертные конфиденциальные записки, в том числе и письма к съезду)
от сотрудниц секретариата Ленина буквально через несколько дней после
их написания. — Примеч. ред.
50 Мехлис Лев Захарович (1889—1953) — советский государственный
и военный деятель, генерал-полковник (29 июля 1944). Член ЦИК СССР
7-го созыва, депутат Верховного Совета СССР 1 2-го созывов. Кандидат
в члены ЦК ВКП(б) (1934 1937), член ЦК ВКП(б) (1937-1953), член
Оргбюро ЦК ВКП(б) (1938-1952). Доктор экономических наук (1935).
Главный комиссар армии и флота, армейский комиссар 1-го ранга. Один
из организаторов массовых репрессий в СССР.
51 Сырцов Сергей Иванович (1893 1937) — советский государствен-
ный деятель, третий председатель СНК РСФСР (1929-1930). В апреле
1930 г. стал во главе так называемого «право-левацкого блока». Сырцов
создал координационный центр (И. С. Нусинов, В. А. Каврайский,
А. И. Гальперин, А. Л. Курс), который блокировался с группой чле-
на ЦК партии В. В. Ломинадзе, в руководящее ядро которой входили
Л. А. Шацкин и Б. Г. Резников. Они хотели поставить вопрос о смеще-
нии Сталина на ближайшем пленуме, но один из руководителей группы
Резников выдал их планы Сталину. 3 ноября 1930 г. Сырцов был снят
с должности за «фракционную деятельность» и одновременно выведен
из состава Политбюро и ЦК ВКП(б) и направлен на партийную работу
на Урал. 1 декабря 1930 г. появилось совместное постановление ЦК и ЦКК
«О фракционной работе Сырцова, Ломинадзе и др.». Сырцов и Ломинадзе
были исключены из ЦК, а Шацкин из ЦКК. С 1931 г. заместитель пред-
седателя правления акционерного общества «Эксполес», управляющий
трестом. В 1935—1937 гг. директор завода в г. Электросталь. В 1937 г.
арестован. Военной коллегией Верховного Суда СССР приговорён к рас-
стрелу и расстрелян 10 сентября.
52 Бажанов Борис Георгиевич (1900 1982) — сотрудник аппарата
ЦК ВКП(б), помощник (личный секретарь) И. В. Сталина (1923-1927).
Получил широкую известность благодаря книге «Воспоминания бывшего
секретаря Сталина», выпущенной им в Париже в 1930 г., после побега
из СССР в 1928 г.
58 Радек Карл Бернгардович (1885-1939) - член РСДРП с 1903 г., со-
стоял в Социал-демократии партии Королевства Польского и Литвы, был
активным деятелем левого крыла немецкого социал-демократического
движения. Участник международных социалистических конференций
в Циммервальде, Кинтале, Стокгольме. С ноября 1917 г. - ответственный
сотрудник Народного комиссариата иностранных дел. В 1920-1924 гг.
член Исполкома Коминтерна.
64 Гетье Фёдор Александрович (1863-1938) - русский и советский
врач-терапевт; отец известного спортсмена и тренера Александра Гетье.
Инициатор основания Солдатёнковской больницы (ныне ГКБ имени
С. П. Боткина) в Москве; позже стал её главным врачом. Его именем
назван 11-й корпус ГКБ имени С.П. Боткина. Один из основателей
Лечебно-санитарного управления Кремля. С 1919 г. был лечащим врачом
В. И. Ленина и его семьи, врачом Л. Д. Троцкого и его семьи в 1920-х гг.
55 Бухарин Николай Иванович (1888-1938) — советский по-
литический, государственный и партийный деятель. Член ЦК пар-
тии (1917 1934), кандидат в члены ЦК ВКП(б) (1934 1937).
Кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) (1919 1924), член
Политбюро ЦК ВКП(б) (1924-1929). Кандидат в члены Оргбюро
ЦК РКП(б) (1923-1924). Академик АН СССР (1929). В 1912 г. в Кра-
кове Бухарин познакомился с Лениным, с которым впоследствии под-
держивал дружеские отношения. В эмиграции продолжал заниматься
самообразованием, изучая сочинения как основателей марксизма и со-
циалистов-утопистов, так и своих современников. Особенно сильное
влияние на формирование взглядов Бухарина оказал А. А. Богданов.
В 1917 г. на VI съезде избран членом ЦК РСДРП(б), после чего рабо-
тал в Московском комитете партии и редактировал печатное издание
«Известия Московского военно-революционного комитета». Вёл ак-
тивную пропагандистскую работу во время Октябрьской революции
1917 г., занимая радикальные левые позиции. Джон Рид в книге
«Десять дней, которые потрясли мир» утверждает, что Бухарин счи-
тался «более левым, чем Ленин». В течение многих лет с небольшим
перерывом в 1918 г. — главный редактор газеты «Правда» и факти-
чески ведущий партийный идеолог. Подготовил предложения по на-
ционализации промышленности и созданию органов управления
экономикой во главе с Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ).
В 1917-1918 гг. в качестве редактора «левокоммунистической» газеты
«Коммунист» был лидером «левых» коммунистов, совместно с другими
«левыми» коммунистами, а также левыми эсерами выступал как против
подписания мира с немцами в Брест-Литовске, так и против позиции
главы советской делегации Льва Троцкого, требуя продолжения линии
на мировую пролетарскую революцию. Позже, во время инициирован-
ной в 1923 г. Троцким дискуссии о фракциях в ВКП(б), признал, что
во время обсуждения Брестского мира часть левых эсеров предложила
ему участвовать в аресте Ленина на 24 часа и создании коалиционного
социалистического правительства из противников мирного договора
с Центральными державами. На Пленуме ЦК в феврале 1937 г. он был
исключён из партии и 27 февраля арестован. Настаивал на своей неви-
новности (в том числе в письмах к Сталину); написал открытое письмо
к партии, дошедшее до нас в конце 1980-х гг., записанное его женой
по памяти. В заключении (во внутренней тюрьме на Лубянке) работал
над книгами «Деградация культуры при фашизме», «Философские
арабески», над автобиографическим романом в Времена», а также писал
стихи. Ныне эти тексты изданы. 13 марта 1938 г. Военная коллегия
Верховного суда СССР признала Бухарина виновным и приговорила
его к смертной казни. Смертный приговор Бухарину был вынесен
на основании решения комиссии, которую возглавлял Микоян, членами
комиссии были: Л.П. Берия, Н.И. Ежов, Н. К. Крупская, Н.С. Хрущёв.
Ходатайство о помиловании было отклонено, и он через два дня был
расстрелян на полигоне «Коммунарка» Московской области, там же
и похоронен. Незадолго до расстрела Бухарин составил краткое по-
слание, адресованное будущему поколению руководителей партии,
которое заучила наизусть его третья жена А. М. Ларина.
56 Ягода Генрих Григорьевич (наст, имя и фамилия — Енох Гершевич
Иегуда; 1891 1938) — российский революционер, советский государ-
ственный и политический деятель, один из главных руководителей
советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком
внутренних дел СССР (1934-1936), первый в истории «генеральный
комиссар государственной безопасности» (учреждение спецзвания
и присвоение его Ягоде произошли одним и тем же указом). Расстрелян
15 марта 1938 г. в Лубянской тюрьме НКВД.
97 Письмо это Троцкий намеревался опубликовать в первом номере
«Бюллетеня оппозиции» в 1929 г. Но оно было похищено у него про-
фессором Хариным, сотрудником Парижского советского торгпред-
ства, и передано органам ОГПУ. У Троцкого осталась заверенная им же
самим копия письма Крупской (другая сохранилась в архиве Макса
Истмена). - Примеч. ред.
58 Нерон Клавдий Цезарь Август Германии (37-68), с 50 по 54 г.
Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик, наиболее известен под именем
Нерон, - римский император с 13 октября 54 г., последний из династии
Юлиев-Клавдиев. Борджиа, Чезаре (Цезарь) (предположительно
1474 или 1475-1507) — политический деятель эпохи Возрождения
из испанского рода Борджиа. Предпринял попытку объединить Италию
под эгидой Святого Престола, который занимал его отец — Александр VI.
Погиб в бою, пережив отца менее чем на четыре года.
59 Людвиг Эмиль (1881-1948)— немецкий писатель, известный
биограф.
60 Ленин сказал это 1(14) ноября 1917 г. на заседании Петроградского
комитета большевиков. Подробнее см.: Троцкий Л. Сталинская шко-
ла фальсификации. Поправки и дополнения к литературе эпигонов.
Берлин: Гранит, 1932. С. 119. Протокол этого заседания опублико-
ван также в журнале «Бюллетень оппозиции», издаваемом под ред.
Л. Д. Троцкого с момента высылки Троцкого из СССР (см.: Бюллетень
оппозиции. № 7. Ноября-декабрь 1929. С. 31-37). Рукопись хранится
в Архиве Троцкого. — Примеч. ред.
61 Применительно к человеку (лат.). - Примеч. ред.
62 Смирнов Александр Петрович (1877-1938) советский госу-
дарственный и партийный деятель, секретарь ЦК ВКП(б) (1928-1930).
В 1922-1933 гг.— член ЦК партии. В 1924-1930 гг. — член Оргбюро
ЦК ВКП(б), в 1930-1933 гг. — кандидат в члены Оргбюро ЦК ВКП(б).
Участник оппозиционной «группы Смирнова-Эйсмонта-Толмачёва»,
в 1934 г. исключен из ВКП(б). Арестован 10 марта 1937 г., приговорен
8 февраля 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу,
расстрелян 10 февраля 1938 г. Реабилитирован в июле 1958 г., в 1960 г.
восстановлен в КПСС.
И. В. Сталин
Письмо из Кутаиса
Печатается по: Сталин И. В. Сочинения. Т. 1. М.: ОГИЗ; Госу-
дарственное издательство политической литературы, 1946. С. 56-58.
Сталин Иосиф Виссарионович (наст, фамилия Джугашвили;
1878/1879-1953) - российский революционер, советский политиче-
ский, государственный, военный и партийный деятель. Генералиссимус
Советского Союза (1945). С конца 1920-х — начала 1930-х гг. до своей
смерти в 1953 г. Сталин был лидером Советского государства. Одержав
верх во внутрипартийной борьбе за власть, завершившейся к концу
1920-х гг. разгромом оппозиционных течений, Сталин взял курс на фор-
сированную индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского
хозяйства для осуществления перехода в кратчайшие сроки от тради-
ционного аграрного общества к индустриальному путём всемерной мо-
билизации внутренних ресурсов, сверхцентрализации экономической
жизни и формирования в СССР целостной командно-административной
системы. В конце 1930-х гг. в обстановке обострения внешнеполити-
ческой ситуации в Европе Сталин пошёл на сближение с нацистской
Германией, достигнув договорённости о разграничении сфер интересов,
на основании которой после начала Второй мировой войны СССР присо-
единил к себе территории Западной Украины и Западной Белоруссии,
Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, а также организовал
нападение на Финляндию. Подвергшись в июне 1941 г. нападению
Германии, СССР под руководством Сталина как верховного главно-
командующего Вооружёнными силами понёс тяжёлые материальные
и человеческие потери, присоединился к антигитлеровской коалиции
и внёс решающий вклад в победу над нацизмом, что способствовало рас-
ширению сферы влияния СССР в Восточной Европе и Восточной Азии,
формированию мировой социалистической системы, что, в свою очередь,
привело к холодной войне и расколу мира на две противоборствующие
системы. В послевоенные годы Сталин способствовал созданию в стра-
не мощного военно-промышленного комплекса и превращению СССР
в одну из двух мировых сверхдержав, обладающую ядерным оружием
и соучредителя ООН, являющуюся постоянным членом Совета без-
опасности ООН с правом вето. Правление Сталина характеризовалось
наличием автократического режима личной власти, господством авто-
ритарно-бюрократических методов управления, чрезмерным усилением
репрессивных функций государства, сращиванием партийных и государ-
ственных органов, жёстким контролем государства за всеми сторонами
жизни общества, нарушением фундаментальных прав и свобод граждан,
депортациями народов, массовой гибелью людей в результате голода
1932-1933 гг. и репрессий.
1 Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873-1955) — российский
революционер, большевик, советский партийный и государственный
деятель, этнограф, публицист. Ближайший помощник и фактический
секретарь В. И. Ленина. Брат Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича.
Письмо из Кутаиса
(Того же товарища)
Печатается по: Сталин И. В. Сочинения. Т. 1. М.: ОГИЗ; Госу-
дарственное издательство политической литературы, 1946. С. 59-61.
1 Люксембург Роза (1871 1919) деятельница польского и герман-
ского рабочего движения, теоретик так называемого революционного
марксизма. В 1897 г. закончила Цюрихский университет со степенью
доктора государственного права. С 1898 г. жила в Германии, возглав-
ляла вместе с К. Либкнехтом левое течение СДПГ. Одна из основателей
Коммунистической партии Германии. Убита после подавления восстания
берлинских рабочих.
2 О Каутском см. коммент. 83 к статье Н. В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 734 в наст, антологии.
3 О Плеханове см. преамбулу к статье Г. В. Плеханова «Чего не делать»
на с. 764 в наст, антологии.
4 Об Аксельроде см. преамбулу к статье П. Б. Аксельрода «Две тактики:
доклад, прочитанный на съезде в Стокгольме» на с. 777 в наст, антологии.
5 О Засулич см. коммент. 24 к статье Н. В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 725 в наст, антологии.
Г. В. Плеханов
Чего не делать
Печатается по: Плеханов Г. В. Накануне революции 1905 г. Т. XIII.
СПб.: Лань, 2013. С. 3-10.
Плеханов Георгий Валентинович (псевдонимы Н. Бельтов,
А. С. Максимов-Дружбинин и др.; 1856 1918) — теоретик и пропа-
гандист марксизма, философ, видный деятель российского и между-
народного социалистического движения. Входил в число основателей
РСДРП, газеты «Искра». Родился в семье отставного штабс-капитана
Валентина Петровича Плеханова (1810 1873) и Марии Федоровны
Белинской (1832-1881). В 1874 г. поступил в Петербургский горный
институт, но, не завершив учебу, начал революционную деятельность.
В 1876 г. вступил в народническую организацию «Земля и воля», участ-
ник демонстрации у Казанского собора в 1876 г. Получил известность
как теоретик, публицист и один из руководителей «Земли и воли».
В 1879 г., после раскола «Земли и воли», организатор и руководитель
«Чёрного передела». Во время ареста в Петербурге на Обводном канале
во время рабочей стачки на Новой Бу магоп ряди льне (2 марта 1878)
Н.С. Тютчев передал свои документы А. С. Максимову-Дружбинину
(Г. В. Плеханову), что позволило тому скрыться, избежать каторги.
С 1880 г. Плеханов находится в эмиграции. В 1882 г. перевёл на русский
язык «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса.
В 1883 г. основал первую российскую марксистскую организацию —
группу «Освобождение труда». В конце 1894 — начале 1895 г. по ини-
циативе Плеханова был создан «Союз русских социал-демократов за гра-
ницей». В 1900-1903 гг. участвовал в создании и руководстве газетой
«Искра». В 1901 г. Плеханов один из организаторов «Заграничной
Лиги русской социал-демократии». Принял непосредственное участие
в подготовке II съезда РСДРП. Фактически второй съезд РСДРП был
учредительным съездом, так как неудачный I съезд не смог объеди-
нить социал-демократов. На втором съезде РСДРП 1903 г. Плеханов
сказал: «Если бы ради успеха революции потребовалось бы временно
ограничить действие того или другого демократического принципа,
то перед таким ограничением преступно было бы остановиться». После
2-го съезда РСДРП Плеханов разошёлся с Лениным и был долгое время
одним из лидеров меньшевистской фракции социал-демократической
партии России. Во время революции 1905 1907 гг. Плеханов оставался
в эмиграции, оказавшись, таким образом, в стороне от активных рево-
люционных событий. В феврале 1905 г. в статье «Врозь идти, вместе
бить», опубликованной в «Искре», Плеханов призывал к вооружённому
восстанию в России, к тщательной подготовке этого восстания, осо-
бое внимание при этом обращал на необходимость агитации в армии.
В 1906-1907 гг. выступал за участие социал-демократов в выборах
в Государственную Думу, за блок с кадетами. Сотрудничал в обще-
партийной газете «Социал-демократ» и в большевистских изданиях
(«Звезда» и др.). В Первую мировую войну Плеханов стал на сторону
союзных стран, против Германии, призывал к борьбе с немецким импери-
ализмом. Был одним из руководителей социал-демократической группы
«Единство». Февральская революция позволила Плеханову вернуться
в Россию после 37 лет изгнания. 31 марта на Финляндском вокзале
приехавшего Плеханова от имени Петроградского Совета приветство-
вали Н.С. Чхеидзе, И. Г. Церетели, М.И. Скобелев. После возвращения
в Россию Плеханов не был допущен в Исполком Петроградского Совета.
Не был допущен туда и сторонник Плеханова Григорий Алексинский.
Причиной была «оборонческая» (то есть просоюзническая) позиция
Плеханова, не разделяемая деятелями Совета. Отстранённый от руково-
дящей роли, Плеханов был вынужден ограничиваться редактированием
своей газеты «Единство», где публиковал статьи с откликами на важ-
нейшие политические события, вёл спор с оппонентами и идейными
противниками. Плеханов поддерживал Временное правительство,
был против «Апрельских тезисов» В.И. Ленина, назвав их «бредом».
К Октябрьской революции отнёсся отрицательно, так как считал, что
Россия к социалистической революции не готова: « Русская история ещё
не смолола той муки, из которой со временем будет испечён пшеничный
пирог социализма». Предостерегал, что захват власти «одним классом
или — ещё того хуже — одной партией» может иметь печальные по-
следствия. Автор работ по философии, социологии, эстетике, этике
и истории общественной мысли России. Г. В. Плеханов умер 30 мая
1918 г. в Териоки и похоронен на «Литераторских мостках» Волковского
кладбища в Санкт-Петербурге.
1 Российская социал-демократическая рабочая партия (РСДРП) - ос-
нована в Российской империи в марте 1898 г. на съезде в Минске (по дру-
гим данным — летом 1903 г. на Лондонском съезде).
2 «Заря» — журнал, издаваемый РСДРП. На Псковском совеща-
нии в апреле 1900 г., в котором участвовали В. И. Ульянов-Ленин,
С. И. Радченко, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Л. (Ю. О.) Мартов,
А. Н. Потресов, А. М. Стопани, был одобрен ленинский «Проект заявле-
ния редакции “Искры”». В Пскове был создан центр по нелегальному
распространению газеты «Искра» и журнала «Заря» по всей России,
которым руководил П.Н. Лепешинский.
3 Собакевич Михайло Семеныч — герой романа Н. В. Гоголя
«Мертвые души». Является четвертым «продавцом» мертвых душ.
Само имя и внешний вид этого героя (похож на «медведя среднего
размера», к тому же фрак его тоже цвета медвежьего, походка вкривь
и вкось, лицо его «каленое и горячее») говорят о чрезмерной могуче-
сти его натуры. Буквально с самого начала к Собакевичу крепко при-
вязывается образ денег, расчета и хозяйственности. Он очень прямой
и открытый человек.
4 «Искра» — революционная нелегальная газета, основанная В. И. Ле-
ниным. Была создана в 1900 г. Редакция «Искры» работала в Мюн-
хене. Ее членами были П. Б. Аксельрод, В. И. Засулич, В. И. Ленин,
Ю.О. Мартов, А. Л. Парвус, Г. В. Плеханов и А. Н. Потресов. Первый
номер газеты вышел в Лейпциге к 11 (24) декабря 1900 г.
6 «Рабочее дело» - журнал «экономистов», издаваемый с апреля
1899 г. в Женеве; «Красное знамя» — социал-демократическая газета
начала XX в.
Ответ на письмо тов. Ленина
Печатается по: Плеханов Г. В. Накануне революции 1905 г. Т. XIII.
СПб.: Издательство Лань, 2013. С. 11-13.
1 Пошехонье — город (с 1777) в России, городское поселение, ад-
министративный центр Пошехонского района Ярославской области.
Название города стало нарицательным после выхода в свет романа
М.Е. Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина» (подзаголовок:
Житие Никанора Затрапезного, Пошехонского дворянина), напи-
санного в 1887-1889 гг., его последнее произведение, законченное
незадолго до смерти. «Пошехонская старина» впервые напечатана
в журнале «Вестник Европы»: начало — осенью 1887 г., последние две
главы весной 1889 г. Роман начинается с авторского примечания:
«Прошу читателя не принимать Пошехонья буквально. Я разумею
под этим названием вообще местность, аборигены которой, по меткому
выражению русских присловий, в трех соснах заблудиться способны.
Прошу также не смешивать мою личность с личностью Затрапезного,
от имени которого ведется рассказ. Автобиографического элемента
в моем настоящем труде очень мало; он представляет собой, просто-на-
просто, свод жизненных наблюдений, где чужое перемешано с своим,
а в то же время дано место и вымыслу». Тем не менее сходство многого
из сообщаемого о Затрапезном с несомненными фактами жизни само-
го Салтыкова-Щедрина позволяет предполагать, что «Пошехонская
старина» имеет отчасти автобиографический характер.
2 Швейцер Иоганн Баптист (1833-1875) деятель германского
рабочего движения. По профессии адвокат. Под воздействием идей
Ф. Лассаля вступил в лассальянский Всеобщий германский рабо-
чий союз и стал одним из его руководителей. Активно поддерживал
О. Бисмарка в вопросе объединения Германии под гегемонией Пруссии.
Политическая линия Швейцера привела к росту оппозиционного крыла
в союзе, часть членов которого, порвав с лассальянством, вышла из со-
юза и вошла в Социал-демократическую рабочую партию (эйзенахцы).
О нашей тактике по отношению к борьбе
либеральной буржуазии с царизмом
Печатается по: Плеханов Г. В. Накануне революции 1905 г. Т. XIII.
СПб.: Лань, 2013. С. 169-187.
1 «Манифест Коммунистической партии» работа Карла Маркса
и Фридриха Энгельса, в которой авторы декларируют и обосновывают
цели, задачи и методы борьбы зарождавшихся коммунистических орга-
низаций и партий. В этом важном марксистском сочинении констатиру-
ется, что вся предшествующая история человечества есть история борьбы
классов. Авторы провозглашают неотвратимость гибели капитализма
от рук пролетариата, которому предстоит построить бесклассовое комму-
нистическое общество с общественной собственностью на средства про-
изводства. В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс
излагают свое видение законов общественного развития и неизбежности
смены способов производства. Важное место в «Манифесте» занимает
критический обзор различных немарксистских теорий социализма и ре-
акционных «псевд ©социалистических» учений. Так, жёстко критикуется
утопичный «грубый и непродуманный коммунизм» тех, кто просто
распространял принцип частной собственности на каждого («общая
частная собственность»). Кроме того, в «Манифесте» говорится, что
коммунисты как самая решительная часть пролетариата «не являются
особой партией, противостоящей другим рабочим партиям», а также
«повсюду поддерживают всякое революционное движение, направ-
ленное против существующего общественного и политического строя»
и «добиваются объединения и соглашения между демократическими
партиями всех стран ».
2 «Революция и контрреволюция в Германии» (нем.).
3 Лассаль Фердинанд (1825-1864) — деятель немецкого рабочего
движения, социалист, родоначальник одной из разновидностей соци-
ализма • лассальянства, публицист и адвокат. Президент созданного
в мае 1863 г. Всеобщего германского рабочего союза (1863-1875), автор
«Программы работников». 31 августа 1864 г. был смертельно ранен
на дуэли.
4 О Струве см. преамбулу к статье П. Б. Струве «Размышления о рус-
ской революции» нас. 796 в наст, антологии.
5 Витте Сергей Юльевич (1849-1915) — русский государственный де-
ятель, министр путей сообщения (1892), министр финансов (1892-1903),
председатель Комитета министров (1903-1906), председатель Совета
министров (1905-1906). Добился введения в России «золотого стандарта»
(1897), способствовал притоку в Россию капиталов из-за рубежа, поощ-
рял инвестиции в железнодорожное строительство (в том числе Великий
Сибирский путь). Деятельность Витте привела к резкому ускорению
темпов промышленного роста в Российской империи, за что его прозвали
«дедушкой русской индустриализации».
6 Дюринг Карл Евгений (1833-1921) - немецкий философ, профессор
механики, занимался вопросами политэкономии и права. Идеи Дюринга
получили некоторое распространение в среде немецкой социал-демокра-
тии. Это побудило Фридриха Энгельса подвергнуть воззрения Дюринга
критическому анализу, показавшему их эклектический характер и на-
учную несостоятельность с точки зрения марксизма.
7 Турати Филиппо (1857-1932) — итальянский журналист и политик,
один из основателей Социалистической партии, лидер её реформистского
крыла.
8 Чернышевский Николай Гаврилович (1828-1889) - русский фило-
соф-материалист, революционер-демократ, энциклопедист, теоретик
критического утопического социализма, учёный, литературный критик,
публицист и писатель.
9 Ткачёв Пётр Никитич (1844-1886) — русский литературный кри-
тик и публицист, идеолог радикального, «якобинского» направления
в народничестве.
10 Бакунин Михаил Александрович (1814 1876)- русский мысли-
тель, революционер, панславист, анархист, один из идеологов народниче-
ства. Бакунин считается одной из самых влиятельных фигур анархизма
и одним из основателей традиции «социального анархизма».
Ответ тов. Лядову
Печатается по: Плеханов Г. В. Накануне революции 1905 г. Т. XIII.
СПб.: Лань, 2013. С. 111-116.
1 Лядов Мартын Николаевич (наст, фамилия — Мандельштам; пар-
тийные псевдонимы: Русалка, Мартын, Григорий, Семенович, Саратовец,
Лидин; 1872-1947) — советский партийный деятель, историк, революцио-
нер. Родился в Москве в семье акушера-гинеколога Николая Мартыновича
(Нохима Менделевича) Мандельштама (1826-1882), учёного-медика,
основателя и директора фельдшерской и повивальной школ в Могилёве,
и Веры Осиповны Иоффе. В 1881 г. поступил во 2-ю Московскую гимна-
зию. Из 3-го класса был исключен за то, что обругал инспектора. Был по-
слан в Митаву к дяде, где учился в немецком реальном училище. В 1890 г.
поступил вольноопределяющимся в 114-й новоторжский полк, в августе
1891 г. был уволен в запас младшим унтер-офицером и вернулся в Москву.
В 1893 г. участвовал в создании Московского рабочего союза. В 1895 г.
организовал празднование 1 мая под Москвой в Вешняках. В июле 1895 г.
был арестован, два года был в тюрьме, а затем в 1897 г. выслан на пять
лет в Якутскую область. В ссылке в Верхоянске пробыл до февраля 1902 г.
После возвращения из ссылки жил в Саратове, где работал в статистиче-
ском бюро губернского земства и входил в состав Саратовского комитета
РСДРП. В феврале 1903 г. уехал за границу. Входил в берлинский кружок
искровцев. Участник II съезда РСДРП, где был на стороне большевиков.
Принял участие в большевистской конференции в Женеве, был избран
членом Бюро Комитетов Большинства. В качестве такового поехал
нелегально в Россию. 9 января 1905 г. был в Петербурге. Участвовал
в подготовке III съезда РСДРП и был его делегатом, после чего объезжал
заграничные и российские партийные организации с докладами о съез-
де. После Февральской революции 1917 г. — заместитель председателя
Бакинского совета, редактор «Известий Бакинского совета»; примыкал
к меньшевикам. После занятия Баку турецко-азербайджанскими вой-
сками был арестован, сидел в тюрьме. Перед сдачей Баку англичанам
и белым с последним эшелоном турецких войск был вывезен в Грузию.
В 1918—1920 гг. жил и работал в меньшевистской Грузии (Грузинской
демократической республики). После установления советской власти
в Закавказье выехал в Москву. Был восстановлен в рядах большевист-
ской партии. Работал в Главтопе, затем директором правления нефтя-
ной промышленности. В 1923-1929 гг.— ректор Коммунистического
университета им. Я.М. Свердлова. В 1929 г. заведующий Главнауки,
в 1930 г. заведующий архивом Октябрьской революции. Член научных
советов Института Ленина и Истпарта. Делегат 12- 16-го съездов партии.
В 1927 1930 гг.— член Центральной ревизионной комиссии ВКП(б).
Кандидат в члены ВЦИК и ЦИК СССР.
2 Некрасов Николай Алексеевич (1821-1878) — русский поэт, пи-
сатель и публицист, классик русской литературы. С 1847 по 1866 г.—
руководитель литературного и общественно-политического журнала
« Современник «, с 1868 г. - редактор журнала « Отечественные записки «.
По взглядам его причисляют к «революционным демократам». Личные
нравственные качества поэта, ввиду нескольких неоднозначных поступков,
были спорны для современников и остаются предметом споров. Наиболее
известен такими произведениями, как эпическая поэма «Кому на Руси
жить хорошо», поэмы «Мороз, Красный нос», «Русские женщины»,
стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы». Его стихи были посвящены
преимущественно страданиям народа, идиллии и трагедии крестьянства.
3 Солон (между 640 и 635 до н. э. — около 559 до н. э.) — афинский по-
литик, законодатель и поэт, один из «семи мудрецов» Древней Греции.
Солон происходил из знатного рода Кодридов, который ранее был царской
династией. Судя по всему, ещё до начала политической деятельности был
известен согражданам как поэт. Он был первым афинским поэтом, и к то-
му же политическая направленность некоторых стихотворений должна бы-
ла привлекать внимание слушателей. Политическая деятельность Солона
началась его экспедицией на Саламин в ходе войны с Мегарами. После
успешно закончившейся экспедиции инициировал Первую Священную
войну. К 594 г. до н.э. стал самым влиятельным и авторитетным афин-
ским политическим деятелем. Солон был избран архонтом-эпонимом
на 594/593 г. до н.э. Кроме того, ему дали чрезвычайные полномочия.
Солон провёл ряд реформ (сисахфия, имущественный ценз, учреждение
суда присяжных и Совета Четырёхсот и др.), которые представляют собой
важнейшую веху истории архаических Афин, формирования Афинского го-
сударства. После своего архонтства реформатор отправился в путешествие,
в ходе которого посетил различные регионы Восточного Средиземноморья.
После своего путешествия Солон уже не принимал активного участия
в политической жизни. Он умер около 559 года до н. э. в Афинах.
Рабочий класс и социал-демократическая интеллигенция
Печатается по: Плеханов Г. В. Накануне революции 1905 г. Т. XIII.
СПб.: Лань, 2013. С. 116-140.
1 Штраус Давид Фридрих (1808-1874) германский философ,
историк, теолог и публицист, родом из Вюртемберга. — Бауэр Бруно
(1809—1882) — немецкий теолог, философ-гегельянец, историк.
2 Selbstbewufitsein — самосознание {нем.).
8 Substanz - субстанция, материя (нем.).
4 О Милюкове см. коммент. 15 к статье Л. Д. Троцкого «Портреты
революционеров» на с. 753 в наст, антологии.
5 «Земля и воля» — нелегальная газета, орган одноименной народниче-
ской организации, 1878—1879, Санкт-Петербург, 5 номеров. Приложение:
Листок «Земли и воли», 6 номеров. Редакторы: С. М. Кравчинский,
Д.А. Клеменц, Г. В. Плеханов, Л. А. Тихомиров, Н.А. Морозов.
6 «Освобождение труда» — первая российская марксистская орга-
низация; создана в 1883 г. в Женеве по инициативе бывших активных
народников-чернопередельцев — Г. В. Плеханова, В. Н. Игнатова,
В. И. Засулич, Л. Г. Дейча и П. Б. Аксельрода, ставшего де-факто глав-
ным идеологом группы. В 1884 г. выбыли Дейч (в связи с арестом)
и Игнатов (в связи со смертью), в 1888 г. был принят С. М. Ингерман,
который активно работал до переезда в Америку в 1891 г.
7 Чернопередельцы - члены группы «Чёрный передел» - тайного
общества, связанного с одноимённым журналом. «Чёрный передел»
образовался при распаде общества «Земля и воля» в 1879 г.; терро-
ристическое крыло последнего образовало Народную волю, а крыло,
оставшееся верным чисто народническим тенденциям, общество
«Чёрный передел».
8 Об Аксельроде см. преамбулу к статье П. Б. Аксельрода «Две тактики:
доклад, прочитанный на съезде в Стокгольме» на с. 777 в наст, антологии.
9 « Die Lage der arbeitenden Klassen in England » « Положение рабо-
чего класса в Англии» (нем.).
10 «Zur Kritik der Hegelschen Rechtsphilosophie» — «К критике геге-
левской философии права» (нем.).
11 Меринг Франц (1846—1919) немецкий философ, историк, публи-
цист и политик. Один ведущих марксистских историков, автор много-
томной «Истории германской социал-демократии».
12 О Каутском см. коммент. 83 к статье Н. В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 734 в наст, антологии.
13 « Die Revision des Programme der Sozialdemokratie in Osterreich»
«Пересмотр программы социал-демократии в Австрии» (нем.).
14 Тассо Торквато (1544 1595) - итальянский поэт XVI в., автор
поэмы «Освобождённый Иерусалим» (1575).
15 Гёте Иоганн Вольфганг фон (1749-1832) — немецкий поэт, мыс-
литель и естествоиспытатель.
16 Я слушаю вас с аплодисментами и восхищением (нем.).
17 И тем не менее вы думаете, что в этих словах есть что-то совсем иное,
чем то, что я хочу сказать (нем.).
18 Бернштейн Эдуард (1850-1932) - немецкий публицист и поли-
тический деятель, социал-демократ, идеолог ревизионизма марксизма
(бернштейнианства).
19 Шулъце-Геверниц Герхарт (1864-1943) - немецкий экономист;
примыкал к исторической школе в политической экономии. Пытался
обосновать возможность установления социального мира в обществе
в целях улучшения положения всех классов. В монополистическом капи-
тале, в господстве крупных банков Шульце-Геверниц видел выражение
организованного капитализма.
20 Сен-Симон Анри (Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон;
1760-1825) - французский философ, социолог, известный социальный
реформатор, основатель школы утопического социализма. Главные
произведения Сен-Симона: «Письма женевского жителя к своим со-
временникам» (1802), «Катехизис индустриалов» (1823 г.), «Новое
христианство» (1825 г.). • Фурье Франсуа Мари Шарль (1772 1837) -
французский философ, социолог, один из представителей утопического
социализма, основатель системы фурьеризма} автор термина «феми-
низм». — Лассаль Фердинанд (1825-1864) — деятель немецкого ра-
бочего движения, социалист, родоначальник одной из разновидностей
социализма - лассальянства, публицист и адвокат. Президент создан-
ного в мае 1863 г. Всеобщего германского рабочего союза (1863 1875),
автор «Программы работников». 31 августа 1864 г. был смертельно
ранен на дуэли.
21 Шулъце-Делич Герман (1808-1883) немецкий экономист и по-
литический деятель. Наряду с Фридрихом Вильгельмом Райффайзеном
(1818—1888) и Вильгельмом Хаасом (1839—1913) вошёл в историю как
один из отцов-основателей кооперации в Германии — новой формы хо-
зяйственной деятельности.
22 Зомбарт Вернер (1863-1941) - немецкий экономист, социолог
и историк, философ культуры.
23 Conditio sine qua non — непременное условие (лат.).
24 Wie aus der Pistole geschossen — здесь: подобно выстрелу
из пистолета (нем.).
25 Last not least - последнее по счету, но не по важности (англ.).
26 Plaider les circonstances attenuantes — здесь: изыскивать смягча-
ющие обстоятельства (фр.).
27 О Мартынове см. коммент. 43 к статье Л. Д. Троцкого «Портреты
революционеров» на с. 757 в наст, антологии.
88 О Струве см. преамбулу к статье П. Б. Струве «Размышления о рус-
ской революции» нас. 796 в наст, антологии.
Письмо к рабочим.
Письмо третье
Печатается по: Плеханов Г В. Вопросы тактики в эпоху первой
русской революции. (1905-1908). Т. XV. СПб.: Лань, 2013. С. 112-122.
1 «Колокол» —ежедневная легальная социал-демократическая газе-
та; выходила с 18 (31) января по 8 (21) июня 1906 г. в Полтаве. В газете
участвовали преимущественно меньшевики.
2 «Искра» - российская социал-демократическая газета. Издавалась
в декабре 1900 — октябре 1905 гг. 1-5 раз в месяц (всего издано 112 но-
меров) тиражом 8—10 тысяч экземпляров, распространялась нелегально.
Основана по инициативе бывших руководителей Санкт-Петербургского
«Союза борьбы за освобождение рабочего класса» В. И. Ленина, Л. Мар-
това и А. Н. Потресова, которые по возвращении из ссылки заключили
с членами группы «Освобождение труда» П. Б. Аксельродом, В. И. Засулич
и Г. В. Плехановым соглашение об издании общероссийской марксистской
газеты и составили её редакцию (находилась в Мюнхене (1900-1902),
Лондоне (1902-1903), Женеве(1903-1905)). В истории «Искры» разли-
чают 2 периода - до и после раскола РСДРП на её 2-м съезде (1903), вы-
деляя «старую» «Искру» (фактически ее редактировали Ленин и Мартов)
и «новую» «Искру» (фактически редакционную работу вели Ф.И. Дан,
Д. Кольцов (Б. А. Гинзбург), А.С. Мартынов и Л. Д. Троцкий). В «старой»
«Искре» наиболее часто выступали Мартов, Ленин, Плеханов. Их публи-
кации, доказывавшие, что только политическая борьба с самодержави-
ем может обеспечить улучшение экономического положения рабочих,
сыграли ведущую роль в объединении российских социал-демократов
вокруг РСДРП. Редакция «Искры» подготовила 2-й съезд РСДРП (1903).
Он объявил «Искру» центральным органом партии, сократил (по пред-
ложению Ленина) состав её редакции, оставив в ней Ленина, Мартова
и Плеханова. Однако в связи с обострением борьбы между большевиками
и меньшевиками после съезда Плеханов в том же году восстановил редак-
цию « Искры» в прежнем составе, после чего Ленин в знак протеста вышел
из неё. Новая «Искра» являлась идейным центром меньшевиков, до мая
1905 г. была их официальным органом. Её наиболее активные авторы —
Л. Мартов, Ф. И. Дан и Г. В. Плеханов. Газета уделяла большое внимание
критике взглядов В. И. Ленина на принципы партийной организации
(П. Б. Аксельрод писал о них как об утопии с «печатью бюрократизма
на заговорщической подкладке»). Издание газеты прекратилось в связи
с возвращением Мартова и других ее сотрудников в Россию, где они в но-
ябре 1905 г. начали издавать легальную газету «Начало».
8 «Заря» — социал-демократический научно-политический жур-
нал. Всего вышло 4 номера этого журнала. Журнал «Заря» издавался
в Штутгарте в 1901-1902 гг. при участии В. И. Ленина, Г. В. Плеханова,
В. И. Засулич и П. Б. Аксельрода редакцией газеты «Искра». В декабре
1901 года, в журнале «Заря» публикуется статья под заглавием «Гг. “кри-
тики” в аграрном вопросе. Очерк первый» — первая работа, которую
Ленин подписал псевдонимом «Ленин». Задачи журнала были определе-
ны в проекте заявления «Искры» и «Зари», написанном В. И. Лениным
в России. В 1902 г. во время возникших разногласий и конфликтов внутри
редакции «Искры» и «Зари» Плеханов выдвинул проект отделения жур-
нала от газеты (с тем, чтобы оставить за собой редактирование «Зари»),
но это предложение не было принято, и редакция этих органов оставалась
все время общей. Журнал «Заря» выступил с критикой международного
и русского ревизионизма («легального марксизма» и «экономизма»),
в защиту теоретических основ марксизма.
4 ДАламбер Жан Лерон (1717-1783) - французский учёный-энци-
клопедист. Широко известен как философ, математик и механик. Член
Парижской академии наук (1740), Французской академии (1754). Пе-
тербургской (1764) и других академий.
5 Михайловский Николай Константинович (1842 1904) — русский
публицист, социолог, литературный критик, литературовед, переводчик;
теоретик народничества.
6 Бланки Луи Огюст (1805 1881) участник политических обществ
и заговоров; провёл в общей сложности почти 37 лет в тюремных заклю-
чениях; сын члена Конвента Жана Доминика Бланки, брат экономиста
Жерома-Адольфа Бланки.
7 Тихомиров Лев Александрович (1852 1923) — русский обществен-
ный деятель, в молодости народоволец, будучи в эмиграции, издавал
вместе с П. Л. Лавровым «Вестник Народной воли»; в 1888 г. отрёкся
от революционных убеждений и, вернувшись в Россию после помилова-
ния, стал монархистом.
8 Из стихотворения Н. А. Некрасова «Извозчик».
Открытое письмо к петроградским рабочим
Печатается по: Плеханов Г. В. Открытое письмо к петроградским
рабочим / Публ. и примеч. И.Н. Курбатовой ' Вопросы истории.
1989. № 12. С. 102-106.
31 марта 1917 г. (ст. ст.) Г. В. Плеханов вернулся в Россию после
37 лет эмиграции, вместе с женой Р. М. Плехановой и группой француз-
ских и английских социалистов. На Финляндском вокзале в Петрограде
и на площади перед ним первого марксиста России встречали толпы
людей, оркестры играли марши, делегации от заводов и фабрик несли
знамена и транспаранты, рукоплескали группы социал-демократов,
кричали «ура!» представители армейских частей и студенты. Люди под-
хватили Плеханова и на руках донесли до вестибюля вокзала, где его
приветствовала делегация Исполкома Петросовета рабочих и солдатских
депутатов. Плеханов ответил небольшой речью.
2 апреля (ст. ст.) он выступил в Таврическом дворце на совещании де-
легатов Советов рабочих и солдатских депутатов, которые встретили его
аплодисментами. Поблагодарив за горячий прием, Плеханов сказал, что
относит его «не на свой личный счет, а на счет всего того революционного
поколения, которое в продолжении десятков лет боролось под красным зна-
менем, не теряя веры в русский народ, не теряя веры в успех революции...
Теперь, когда я имею счастье находиться в свободном Петрограде и обра-
щаться к российскому пролетариату, я приветствую русский пролетариат
как тот класс, который, освободив самого себя, освободил всю Россию» *.
Вскоре Георгий Валентинович заболел, и все последующие месяцы тубер-
кулез, которым он страдал с 1887 г., приближал его к концу. Иновда ему ста-
новилось немного легче, и в июне-июле он несколько раз выступал с речами,
а в августе даже съездил в Москву. Но с сентября он окончательно слег и про-
водил большую часть времени в постели, продолжая писать статьи, а также
приветствия различным съездам и организациям (они печатались в газете
«Единство»). Победа Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде,
арест министров Временного правительства и создание Советского прави-
тельства во главе с В. И. Лениным не были для него неожиданными, а его
ответом на эти события и явилось публикуемое ниже открытое письмо
петроградским рабочим. После этого уже в больнице Плеханов написал
еще четыре статьи: «А все-таки движется», «Похороны Н. А. Некрасова»
(воспоминания о 1877 г.), предисловие к новому изданию своей работы
«Социализм и политическая борьба» и «Буки Аз-Ба».
В Детском Селе, еще до больницы, Плеханова посетил Б. В. Савинков,
с которым он неоднократно ранее встречался. Бывший революционер
явился к первому русскому марксисту как посланец от поднявших
антисоветский мятеж казаков во главе с генералом П. Н. Красновым
и А.Ф. Керенским. В сентябре 1917 г. Савинков был исключен из пар-
тии эсеров и теперь был готов на союз с любыми силами, желавшими
бороться против большевиков. Детское Село оказалось на территории,
временно контролируемой казаками, и Савинков надеялся привлечь
Плеханова к борьбе с социалистической революцией, предложив ему
«составить министерство». Плеханов ответил: «Я сорок лет своей жизни
* Плеханов Г. В. Год на Родине. T.I. Париж, 1921. С. 5-10.
отдал пролетариату, и не я буду его расстреливать даже тогда, когда он
идет по ложному пути. И Вам не советую этого делать. Не делайте этого
во имя Вашего революционного прошлого»*.
Из Детского Села Плеханова перевезли сначала в Петроградскую боль-
ницу, а в январе 1918 г. - в больницу санаторного типа на Карельском
перешейке, ставшем частью территории Финляндии. Умер Плеханов
30 мая (н. ст.) 1918 г. Советское правительство получило разрешение фин-
ляндских властей привезти его тело на Родину. Похоронили Плеханова
в Петрограде, на Литераторских мостках Волкова кладбища рядом с могилой
В. Г. Белинского. Большевики Петрограда провели 9 июня траурное заседа-
ние Цетросовета. Среди многих других ораторов (Г. Е. Зиновьев, М. Й. Кали-
нин, Ю. Мархлевский, Д.Б. Рязанов) выступил и А. В. Луначарский,
сказавший, что большевики всегда будут помнить Плеханова как «мастера,
выковавшего то оружие для русских социалистов, которым мы теперь сра-
жаемся, часто и против него, и его учеников ». Никогда не забудут русские
рабочие, что революция 1917 г., несмотря на то, что она происходила
при порицании постаревшего пророка, была тем не менее выполнением его
знаменитого пророчества: «В России революция победит только как рабочая,
или вовсе не победит!»**. Позднее В. И. Ленин писал о большом значении
теоретического наследия Плеханова для формирования марксистского
мировоззрения у большевиков и всех трудящихся России***.
Статья «Открытое письмо к петроградским рабочим» увидела свет
28 октября (ст. ст.) 1917 г. в газете «Единство». Позже она не включалась
в «Сочинения» Плеханова и практически неизвестна советскому читате-
лю. Она публикуется по кн.: Плеханов Г. В. Год на Родине. Т. II. Париж,
1921. С. 244-248. Этот текст сверен с текстом в «Единстве». Статья войдет
в сборник произведений Г. В. Плеханова «Об истории России», подготов-
ленный для серии «Памятники исторической мысли». Нами составлены
примечания к тексту письма.
Публикатор: И.Н. Курбатова
1 Плеханов цитирует окончание своей речи на Первом, учредительном,
конгрессе II Интернационала (июль 1889 г.) по памяти. Существуют два
варианта этой речи, произнесенной по-французски. Во втором варианте
(перевод с подлинника из архива Ж. Геда) это звучит так: «Ав заключе-
ние повторяю и настаиваю на этом важном пункте: революционное
движение в России восторжествует только как рабочее движение или же
* Борис Савинков перед военной коллегией Верховного суда СССР. Полный
отчет по стенограмме с примечаниями. М., 1924. С. 182.
** Пламя. 1918. № 7. С. 2.
*** Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 290.
никогда не восторжествует» (Плеханов Г. В. Избранные философские
произведения. Т. 1. М., 1956. С. 421).
2 Имеется в виду С. Н. Кривенко, с которым Плеханов полемизировал
в своей книге «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю»
(Плеханов Г. В. Указ. соч. С. 714-717).
3 Вероятно, имеется в виду следующее место из «Крестьянской войны
в Германии»: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней
партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время,
когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого
им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство... Кто раз
попал в это ложное положение, тот погиб безвозвратно. Примеры тому мы
видели и в самом недавнем времени; напомним лишь о том положении,
в котором очутились в последнем французском временном правительстве
представители пролетариата, хотя и в их лице была представлена еще весьма
низкая ступень развития пролетариата. Тот, кто после опыта февральского
правительства (1848 г. во Франции. — И. К.)... еще способен претендовать
на официальные посты, тот либо является сверх меры ограниченным че-
ловеком, либо связан с крайней революционной партией в лучшем случае
одними лишь фразами» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 422-423).
П. Б. Аксельрод
Две тактики:
доклад, прочитанный на съезде в Стокгольме
Печатается по: Аксельрод П. Б., Мартов Ю. О., Потресов А. Н.
О революции и социализме / Сост., авторы вступ. ст. и коммент.
А. П. Ненароков, П.Ю. Савельев. М.: Российская политическая эн-
циклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 195-210. В настоящей антологии
воспроизведены примечания из этого издания.
Аксельрод Павел Борисович (наст, имя - Пинхус; 1850—1928) - рос-
сийский политический деятель; один из основателей российской социал-
демократии, деятель российского и международного рабочего движения;
лидер меньшевиков. Сын местечкового корчмаря-еврея, Павел Аксельрод
получил хорошее образование; окончил гимназию, юридический ли-
цей, учился в Киевском университете. В юношестве его кумиром стал
Ф. Лассаль, в то время развернувший в Германии агитацию за единство
рабочих, призывая их вступать во Всеобщий германский рабочий союз.
Участник российского революционного движения. С начала 1870-х гг. —
народник, участник кружка «чайковцев». Осенью 1874 г. эмигрировал
за границу. Вернувшись нелегально в Россию, в 1878-1879 гг. принимает
энергичное участие в восстановлении деятельности «Южнорусского рабо-
чего Союза». После раскола партии «Земля и воля» на «Народную волю»
и «Черный передел» Аксельрод примыкает к чернопередельцам. В1883 г.
вместе с Плехановым, Засулич, Дейчем и Игнатовым основывает первую
русскую социал-демократическую организацию группу «Освобождение
труда». С 1900 г.— один из редакторов первых русских социал-демокра-
тических газет «Искра» и «Заря». Принимает активное участие в под-
готовительных работах по созыву II съезда РСДРП. На II съезде партии
в 1903 г. Аксельрод примыкает к меньшевикам и в ряде статей в новой
«Искре» дает принципиальное обоснование меньшевизма. В годы револю-
ции 1905-1907 гг. Аксельрод выдвигает оппортунистическую идею созыва
«рабочего съезда» и организации широкой рабочей партии. С наступлением
реакции он возглавляет «ликвидаторское течение» в социал-демократиче-
ской партии. Во время мировой войны Аксельрод занял оборонческую по-
зицию, хотя и принимал участие в Циммервальдской конференции. После
Февральской революции 1917 г.— член Исполкома Петроградского Совета,
активно поддерживал Временное правительство. Октябрьскую революцию
встретил с нескрываемой враждебностью. Эмигрировав за границу, вновь
поднимает кампанию против Советской России и диктатуры.
1 Брошюра П. Б. Аксельрода «Две тактики» включает в себя авторские
конспекты двух речей, произнесенных им на IV (Объединительном) съезде
РСДРП по вопросу «Об отношении к Государственной думе» и объединен-
ных авторским предисловием. Съезд, на котором были произнесены эти ре-
чи, заседал в Стокгольме 10-23 апреля (23 апреля — 8 мая) 1906 г. Состав
съезда отразил тенденцию объединения российских социал-демократов -
выборы делегатов происходили не по фракционному принципу, а вполне
демократическим путем: 1 делегат от 300 членов партии. В итоге мень-
шевики имели на съезде 62 голоса, а большевики — 46. П. Б. Аксельрод
имел статус делегата с решающим голосом. Центральными вопросами
на съезде были аграрный и организационный, но в ходе работы значитель-
ное внимание было уделено и Государственной Думе, выборы в которую
практически завершились и которая приступала к работе. В значительной
мере благодаря Аксельроду этот вопрос привлек сугубое внимание деле-
гатов съезда, а Павел Борисович сыграл в его обсуждении выдающуюся
роль — активно участвовал в комиссии съезда по этому вопросу, высту-
пил с двумя большими речами по нему и был, наряду с Г. В. Плехановым
и Ф. И. Даном, автором соответствующей резолюции, принятой съездом.
На съезде велась не стенограмма, а протокол. В нем зафиксированы оба вы-
ступления Аксельрода (см.: Четвертый (Объединительный) съезд РСДРП.
Протоколы. М., 1959. С. 246-277, 320-325). Однако опубликованный
Аксельродом впоследствии конспект более полный. Здесь публикуется по:
Аксельрод П. Две тактики. СПб., 1907.
2 Против резолюции меньшевиков в прениях на съезде выступали
Варшавский (А. С. Барский) от СДКПиЛ, большевики Л. Б. Красин,
П.П. Румянцев, А. А. Андрианов, А. И. Рыков, И. О. Пушас, И. В- Сталин
и Г. А. Алексинский.
3 За резолюцию меньшевиков на съезде выступали Г. В. Плеханов
и меньшевики О. А. Ерманский, Ф. И. Дан, Н. И. Иорданский, Альтшулер,
В. Д. Мгеладзе.
4 Винтер — псевдоним Льва Борисовича Красина (1870 1926) - деле-
гата съезда с совещательным голосом от объединенного ЦК РСДРП. В со-
циал-демократическом движении с 1890 г. Большевик. Партийную работу
вел в Петербурге, Баку и за границей. Член ЦК РСДРП в 1904—1908 гг.
После 1908 г. от партийной деятельности отошел. Работал инженером.
С 1917 г. советский государственный деятель. С 1919 г.— дипломат.
Текст его выступления см.: Четвертый (Объединительный) съезд РСДРП.
Протоколы. М., 1959. С. 295-297.
5 Граф псевдоним Альтшулера, меньшевика, делегата IV съезда
с решающим голосом от Саратовской организации РСДРП. Текст его вы-
ступления см.: Четвертый (Объединительный) съезд РСДРП. Протоколы.
М., 1959. С. 310-311.
6 Святополк-Мирский Петр Дмитриевич (1857-1914) — князь,
генерал-лейтенант; русский государственный деятель. Участник русско-
турецкой войны 1877-1878 гг. Окончил Академию Генерального штаба.
В 1895-1900, 1902-1904 гг. губернатор, в 1900-1902 гг. — товарищ
министра внутренних дел, министр внутренних дел в августе 1904 - ян-
варе 1905 г. Затем в отставке.
7 В. И. Ленин выступил по этому вопросу с содокладом. См.: Четвертый
(Объединительный) съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 282-285.
В самом начале своего выступления Ленин сформулировал 4 замечания
на меньшевистскую резолюцию: нет оценки объективных результатов по-
литического опыта выборов; резолюция вся проникнута оптимистическим
отношением к Думе; отсутствует ясное деление буржуазной демократии
на партии с точки зрения тактики по отношению к ним; резолюция по-
становляет образовать парламентскую фракцию в такой момент, когда
польза ее для партии не может быть доказана.
8 Негорев — псевдоним Николая Ивановича Иорданского (1876-1928) —
делегата съезда с совещательным голосом от объединенного ЦК. В социал-
демократическом движении с 1899 г. Меньшевик С 1904 г. постоянный
сотрудник «Искры». В 1905 г. член Исполкома Петербургского Совета
рабочих депутатов. В 1907—1918 гг. редактировал журнал «Современный
мир». Сторонник Г. В. Плеханова. В1921 г. вступил в РКП(б). С 1922 г.—
дипломат. Текст его выступления см.: Четвертый (Объединительный) съезд
РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 307-308.
9 Гейден Петр Александрович (1840-1907) • граф, видный су-
дебный, общественный и политический деятель, умеренный либерал.
В 1895-1905 гг.— президент Вольного экономического общества (ВЭО),
обладавший среди его членов большой популярностью. Параллельно
Гейден принимал деятельное участие в общероссийских земских съездах
1904 1905 гг., был председателем некоторых из них. Участник депутации
земского съезда 6 июня 1905 г. к Николаю И, заявившему тогда «о непре-
клонной воле царской созывать выборных от народа». Один из организаторов
и руководителей умеренно-либеральной партии мирного обновления (1906).
10 Стахович Александр Александрович (1857-1915) русский обще-
ственный и политический деятель. Участник земского движения. Член
Союза освобождения. Член ЦК конституционно-демократической партии.
11 Нотабли — во Франции XIV-XVIII вв. члены собрания, созывав-
шегося королем для обсуждения важнейших государственных вопросов.
Нотабли назначались королем.
12 «Государственные сословия» — Генеральные штаты — в средневеко-
вой Франции орган сословного представительства. Не собирался королем
с 1614 г. В 1788 г. собрание нотаблей постановило собрать Генеральные
штаты. Собравшиеся в мае 1789 г. Генеральные штаты в июне того же
года провозгласили себя Национальным собранием, начавшим принимать
конституционные акты.
18 Робеспьер Максимилъен (1758-1794) деятель Великой фран-
цузской революции, лидер якобинцев. В 1793 г. фактически возглавил
революционное правительство. Казнен термидорианцами.
14 Мирабо Оноре Габриэль Рикетти (1749-1791) - граф; деятель
Великой французской революции. Депутат Генеральных штатов от 3-го со-
словия. Приобрел популярность обличениями абсолютизма. По мере
развития революции стал лидером крупной буржуазии. С 1790 г. тайный
агент королевского двора.
15 Петион Александр Сабее (1770—1818) — один из лидеров освободи-
тельной борьбы республики Гаити против английских интервентов, а затем
французских колонизаторов. Президент Республики Гаити в 1807-1818 гг.
16 Дантон Жорж Жан (1759-1794) — деятель Великой французской
революции, один из вождей якобинцев. Активно участвовал в подготовке
восстания 1792 г, свергнувшего монархию. Один из организаторов оборо-
ны революционной Франции от интервентов. В 1793 г. занял примирен-
ческую позицию по отношению к жирондистам. Казнен по постановлению
Революционного трибунала.
17 Марат Жан Поль (1743—1793) в период Великой Французской рево-
люции один из вождей якобинцев. Издавал газету «Друг народа», в которой
разоблачал происки контрреволюции. Вместе с М. Робеспьером руководил
подготовкой народного восстания 1793 г, приведшего якобинцев к власти.
18 Революция 1848-1849 it. в германских государствах имела не только
буржуазно-демократический, но и объединительный характер. Весной
1848 г. во Франкфурте собрался предпарламент. Левые радикалы раз-
вернули вооруженное восстание, разгромленное к середине мая со зна-
чительными жертвами.
19 Избранное в качестве учредительного, Франкфуртское национальное
собрание (18 мая 1848 — 18 июня 1849 гг.) представляло большинство
германских государств, кроме Богемии. Оно постановило организовать
общегерманскую исполнительную власть. Всегерманским монархом
был избран прусский король Фридрих-Вильгельм IV и обшегерманская
конституция 1849 г.
20 Адлер Виктор (1852—1918) — один из организаторов и лидеров
австрийской социал-демократической партии, один из вождей II Интер-
национала. В 1918 г. министр иностранных дел Австрии.
21 «Союз коммунистов» (1847—1852) — международная коммунисти-
ческая организация, созданная К. Марксом и Ф. Энгельсом в Лондоне.
22 Вольф Вильгельм (1809 1864) — немецкий революционер, друг
К. Маркса и Ф. Энгельса. Член ЦК «Союза коммунистов». Один из редак-
торов «Новая Рейнская газета». Крайне левый депутат Франкфуртского
национального собрания.
23 «Новая Рейнская газета» (Neue Rheinische Zeitung, Кельн,
1848-1849) - газета радикального крыла немецких республиканцев.
Редакция К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Вольф. Закрыта властями.
24 Речь идет о статье «Рабочий вопрос и революция» (Вестник русской
революции. 1901. № 1, июль) за подписью «И».
25 Мадзини Джузеппе (1805-1872) — вождь республиканско-демо-
кратического крыла итальянского Рисорджементо. Основатель «Молодой
Италии». Активный участник революции 1848-1849 гг.
28 Гарибальди Джузеппе (1807—1882) — народный герой Италии.
Свыше 10 лет сражался за независимость южноамериканских республик.
Революционный генерал во время итальянских революций 1848-1860 гг.
27 Лассаль Фердинанд (1825—1864) — деятель немецкого рабочего дви-
жения, социалист, родоначальник одной из разновидностей социализма -
лассальянства, публицист и адвокат. Президент созданного в мае 1863 г.
Всеобщего германского рабочего союза (1863-1875), автор «Программы
работников». 31 августа 1864 г. был смертельно ранен на дуэли.
Кто изменил социализму?
(Большевизм и социальная демократия в России)
Печатается по: Аксельрод П. Б., Мартов Ю. О., Потресов А. Н.
О революции и социализме / Сост., авторы вступ. ст. и коммент.
А. П. Ненароков, П.Ю. Савельев. М.: Российская политическая эн-
циклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 473-488. В настоящей антологии
воспроизведены примечания из этого издания.
1 Весной 1919 г. издательство «Народоправство» выпустило данную
брошюру в ряду других работ подобного рода (Обручев К. М. В дни револю-
ции (Воспоминания участника Великой Русской Революции 1917 года);
Лебедев Вл. Борьба русской демократии против большевиков; Андреев Л.
Спасайте! (SOS!) Обращение к цивилизованному миру). Выход брошюры
в одной связке с работами активных антисоветчиков и обращением
Леонида Андреева, в котором тот призвал США, Великобританию и Фран-
цию не входить ни в какой альянс с большевистской Россией (речь шла
о намечавшейся на Принцевых островах конференции с возможным уча-
стием представителей всех сторон, принимавших участие в Гражданской
войне), рассматривался ленинским партийным и государственным
руководством совместным «с Марковым вторым (видным черносотен-
цем! — Сост.) и купеческими сынками» выступлением, натравливаю-
щим «на русский пролетариат негодяев союзного капитала» («Правда».
1919. 18 июня). В адрес ЦК РСДРП была высказана неприкрытая угроза
расправы в случае отказа дезавуировать выступление П. Б. Аксельрода.
Тем более что это не было единичным, начиная с 1918 г. Аксельрод
регулярно выступал на международных форумах и в иностранной пе-
чати («Les Echos de Russie» (Стокгольм), «Echo de Russie» (Женева),
«La Republique Russe» (Париж) и др.) с жесткой критикой происходящего
в России с момента захвата власти большевиками. В одной из передовых
статей «Правды» по этому поводу даже специально подчеркивалось:
«...лица, солидаризирующиеся с Аксельродом», не могут рассчитывать
на «конституционные гарантии» (Правда. 1919. 27 июля). В специальном
ответном обращении ЦК РСДРП заявил о том, что «не имеет никакой
причины не только “исключать” старейшего из ныне живущих вождей
русского социал-демократического пролетариата, но и отмежевываться
от него» (см.: Меньшевики в 1918—1919 гг. С. 21).
И все же антибольшевистские заявления П. Б. Аксельрода не вписыва-
лись в тактическую линию официального партийного руководства, что
позже признал и Ю.О. Мартов. В письме на имя Е. Л. Бройдо от 26 июня
1920 г. он отметил: «...мы далеко разошлись с ним и в вопросах русской
политики и в проблемах международного движения» (Там же. С. 545).
Это стало одной из причин, по которым данная брошюра никогда больше
не переиздавалась его однопартийцами и не была включена ими ни в один
из сборников избранных трудов П. Б. Аксельрода.
2 Мессия — «помазанник», посредник между Богом и людьми и носи-
тель высшего авторитета на Земле, приносящий с собой новое, исправ-
ленное состояние всего мирового бытия.
3 Здесь и далее курсив автора.
4 Монтагю — испорченное франц. Montagne — гора. В период Вели-
кой французской революции революционно-демократическое крыло
Конвента, представлявшее якобинцев, занимало на заседаниях верхние
скамьи (отсюда название).
5 Единственное заседание Учредительного собрания, призванного
определить государственное устройство России, открылось 5 января
1918 г. Оно длилось 12 часов 40 минут и было разогнано большевиками.
6 В день открытия Учредительного собрания в Петрограде была рас-
стреляна мирная демонстрация в его поддержку. Рабочий Обуховского
завода Д.Н. Богданов писал: «...я после того расстрела и той дикости,
которые творили красногвардейцы и матросы с нашими товарищами,
а тем более после того, когда они начали вырывать знамена и ломать
древки, а потом жечь на костре, не мог понять, в какой я стране нахо-
жусь. Или в стране социалистической, или в стране дураков...?».
О большевизме и борьбе с ним
Печатается по: Аксельрод П. Б., Мартов Ю. О., Потресов А. Н.
О революции и социализме / Сост., авторы вступ. ст. и комм. А. П. Нена-
роков, П.Ю. Савельев. М.: Российская политическая энциклопедия
(РОССПЭН), 2010. С. 561-588. В настоящей антологии воспроизведены
примечания из этого издания.
1 Под таким заголовком работа П. Б. Аксельрода была опубликована
первый раз в «Социалистическом вестнике» (1921. № 6 7) с сокращениями,
которые были предложены автору Ю. О. Мартовым. Тогда же в развернутом
виде она появилась на французском языке: Observations sur la tactique des
socialistes dans la lutte contre le bolchevisme. (Extrait d’une lettre a Martov).
Paris, 1921. Через год вышла на русском языке в переводе С. О. Португейса
(Ивановича): Аксельрод П. Б. О тактике социалистов в борьбе с большевиз-
мом. Пг.: Библиотека социал-демократа при Петроградской организации
РСДРП, 1923. Перевел, подготовил тетрадь, представляющую собой
готовый рукописный наборный экземпляр петроградского издания,
С. О. Португейс (Ст. Иванович). Он же и переслал из Берлина, где про-
живал в эмиграции с 1920 г., в Петроград своим сторонникам, т. н. вне-
партийным правым (тетрадь эта хранится в следственном деле его сорат-
ника по одесской организации В. М. Коробкова, см.: Центральный архив
Федеральной службы безопасности (ЦА ФСБ). Д. Р-43224. Т. 1). Вероятно,
Португейсу принадлежит и следующее предисловие к петроградскому
изданию: «Издаваемое нами письмо тов. П. Б. Аксельрода, одного из ос-
новоположников Российской Социал-Демократической Рабочей Партии,
было им написано в 1920 году к Ю.О. Мартову. Хотя в известной части
это письмо уже устарело, и по целому ряду спорных тогда вопросов ныне
в партии достигнуто полное единомыслие, часть же вопросов утеряла
свой актуальный интерес, мы, тем не менее, сочли возможным издать
это письмо, чтобы ознакомить, главным образом, молодых членов нашей
партии с существом тех разногласий, которые еще сравнительно недавно
имели место в рядах нашей партии. Мы это делаем тем более охотно, что
письмо это по целому ряду обстоятельств осталось неизвестным большин-
ству членов партии в России. Обращаем внимание читателей, что условия,
в которых было написано это письмо, а также и цель, которую оно пре-
следовало, привели к тому, что критика его направлена исключительно
на “центристскую” тактику в Интернационале. Это, конечно, отнюдь
не означает, что автор солидаризируется с политикой партий, принадле-
жащих ко II Интернационалу. Позиция тов. П. Б. Аксельрода в годы войны
была резко враждебна националистическому и шовинистическому уклону
политики этих партий». Оговорки по поводу того, что «в известной части
это письмо уже устарело» или о том, что «по целому ряду спорных тогда
вопросов ныне в партии достигнуто полное единомыслие», — являлись
чисто тактическим ходом. Они явно были рассчитаны на отвод возможных
обвинений со стороны официального руководства партии в разжигании
ненужных страстей и искажении подлинной позиции РСДРП в отношении
к большевикам и большевизму. В данном сборнике публикуется по ва-
рианту, вошедшему в основной корпус документов тома «Меньшевики
в 1919-1920 гг.», гдетекст письма был воспроизведен по петроградскому
изданию 1923 г., с восстановлением примечаний П. Б. Аксельрода к фран-
цузской публикации 1921 г.
2 Бауэр Отто (1882-1938) — лидер австрийской социал-демократии,
член правительства после революции 1918 г., видный деятель Рабочего
Социалистического Интернационала. Автор книги «Bolshewismus oder
Sozialdemokratie?» (Wien: Verl. Der Wiener Volkbuch, 1920), оценку вы-
водам которой пытались дать не только Аксельрод, Мартов и Плеханов,
но и Ленин (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 229-230).
8 Меринг Франц (1846 1919) - деятель немецкого рабочего дви-
жения, философ-марксист, историк и литературный критик. Доктор
философии (1882). В 1891 г. вступил в ряды социал-демократической
партии Германии, стал постоянным сотрудником теоретического органа
партии «Die Neue Zeit». В 1902—1907 гг. — редактор социалистической
газеты «Leipziger Volkszeitung». Приветствовал русскую революцию
1905 1907 гг., осудил, в противовес руководителям немецкой социал-де-
мократии, развязывание и проведение Первой мировой войны; был одним
из первых на Западе защитников и пропагандистов идей Октябрьской
революции. Как философ он внес значительный вклад в разработку проб-
лем материалистического понимания истории, немало сделал для фор-
мирования марксистского искусствоведения, способствовал выработке
общих принципов марксистской эстетики. Профессиональный иссле-
дователь и публикатор творческого наследия К. Маркса и Ф- Энгельса,
биограф Маркса.
4 П. Б. Аксельрод имеет ввиду свою статью «Источники разногласий
между так называемыми партийцами и так называемыми ликвидатора-
ми» (см.: Голос социал-демократа. 1910. № 23).
5 In Kauf nehmen — со всем этим примириться (нем.).
6 Урицкий Моисей Соломонович (1873-1918) — юрист, участник ре-
волюции 1905-1907 гг., затем в эмиграции. В 1917 г.— «межрайонец»,
с августа - большевик, член ЦК. С марта 1918 г. председатель Петро-
градского ЧК. Убийство Урицкого 30 августа эсером Л. С. Канегиссером
послужило поводом для ужесточения репрессивной политики больше-
виков и начала массового красного террора.
7 Дзержинский Феликс Эдмундович (1877-1926) — участник польского
и российского революционного движения с 1895 г., с 1903 г. — больше-
вик, член ЦК РСДРП, с 1917 г. РСДРП(б), РКП(б), ВКП(б), с 1924 г.
кандидат в члены Политбюро. Один из активнейших участников рево-
люции 1905-1907 гг. 10 лет провел в тюрьмах и ссылках. В октябрьские
дни 1917 г. — член ВРК, а с декабря того же года — председатель ВЧК
(с 1922 г. — ГПУ, ОПТУ), одновременно, в 1919-1923 гг. нарком
внутренних дел, в 1921 г. - нарком путей сообщения, с 1924 г. пред-
седатель ВСНХ СССР.
8 Оффензива — Offensif— наступательная, агрессивная (фр.). Поль-
ской оффензивой называли органы внутренней безопасности Польской
Республики.
9 « Revolutionarer Oder reaktionarer Umsturz » - « Революционный или
реакционный переворот» (нем.).
10 Дашинский Игнаций (1866—1936) - польский политический
деятель, член Польской партии социалистов ППС, с 1919 г. трижды из-
бирался депутатом польского сейма и был председателем фракции ППС
в сейме. Заместитель премьер-министра во время польской интервенции
в Советскую Россию (1920 1921), в 1926 г. сторонник Пилсудского,
в 1928 1930 гг. председатель сейма.
11 Армянская Республика возникла в мае 1918 г. после распада
Закавказского комиссариата. К власти пришли представители Армянского
революционного союза «Дашнакцутюн». По Батумскому договору 1918 г.
территория, подвластная дашнакскому правительству, ограничивалась
Эриванским и Эчмиадзинским уездами. Остальные земли Армении были
захвачены Турцией.
12 Имеется в виду брошюра П.Б. Аксельрода «Die Krise und die Auf-
gaben der Internationalen Sozialdemokratie», вышедшая в Цюрихе в 1915 г.
13 См.: Аксельрод П. Б. Вторая Кинтальская конференция. Пг., 1917.
14 Условие sine qua non — непременное, совершенно необходимое (лат.).
15 Sic volo, sic jubeo — так я хочу, так я приказываю (лат.).
16 Макдональд Джеймс Рамсей (1866 1937) — один из основа-
телей и лидеров Лейбористской партии Великобритании. В 1924
и 1929-1931 гг.— премьер-министр.
17 Сноуден Филипп (1864-1937) — английский политический деятель,
представитель правого крыла Независимой рабочей партии, членом которой
состоял 34 года (до 1927), один из лидеров лейбористской партии. В кабине-
те Макдональда 1924 г., а также в 1929-1931 гг. — канцлер казначейства.
Ю. О. Мартов
Большевизм в России и Интернационале
(Речь, произнесенная на съезде Независимой партии Германии
в Галле 15 октября 1920 г.)
Печатается по: Аксельрод П. Б., Мартов Ю. О., Потресов А. Н.
О революции и социализме / Сост., авторы вступ. ст. и комм. А. П. Нена-
роков, П.Ю. Савельев. М.: Российская политическая энциклопедия
(РОССПЭН), 2010. С. 546-561. В настояшей антологии воспроизведены
примечания из этого издания.
Мартов Юлий Осипович (наст, фамилия - Цедербаум; 1873-1923) -
российский общественно-политический деятель, профессиональный
революционер, теоретик и практик социал-демократического движения.
Участник революционного движения с 1892 г., был арестован и выслан
в Вильно (совр. Вильнюс). В 1895 г. участвовал в создании Петербургского
«Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В 1896 г. снова аресто-
ван и сослан в Туруханский край Енисейской губернии. В 1900 г. входил
в инициативную группу, создавшую газету «Искра». В 1901 г. эмигри-
ровал и вошел в состав редакции марксистских изданий («Искра» и жур-
нал «Заря»), подготовивших создание РСДРП. После II съезда РСДРП
(1903) — один из лидеров меньшевиков. В 1905 г. — член Петербургского
Совета. С 1907 г. в эмиграции, занимался публицистической и орга-
низаторской партийной работой, участвовал в V съезде РСДРП (1907)
и международных социалистических конференциях (1915, 1916). В мае
1917 г. вошел в состав Исполкома Петроградского Совета рабочих и сол-
датских депутатов. В партии меньшевиков занимал «левую» позицию.
В сентябре 1917 г. входил во Временный Совет Российской республики
(Предпарламент). На II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдат-
ских депутатов 25—26 октября 1917 г. выступил с предложением создать
правительство из всех социалистических партий. Взятие власти больше-
виками (Октябрьская революция 1917 г.) рассматривал как неотврати-
мую катастрофу; выступал с критикой их внутренней политики (роспуск
Учредительного собрания, закрытие буржуазных газет, продовольственная
диктатура, «красный террор» и др.)* В 1919 г. — делегат от меньшевист-
ской партии VII Всероссийского съезда Советов, избран членом ВЦИК.
В 1919-1920 гг. - депутат Моссовета. В сентябре 1920 г. эмигрировал
в Германию. Стал одним из организаторов «2И-го Интернационала»,
основал и редактировал орган меньшевиков «Социалистический вест-
ник» (1 февраля 1921 г., Берлин). Написал работы по истории социал-
демократического движения в России (см.: Орлов А. С., Георгиева Н. Г.,
Георгиев В. А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012. С. 301).
1 Речь, произнесенная Ю. О. Мартовым на съезде Независимой
партии Германии в Галле 15 октября 1920 г. Первый раз опубликова-
на: Protokoll ber die Verhandlungen des ausserrordentlichen Parteita-
ges in Halle. Vom 12. bis 17. Oktober 1920. Berlin: «Freiheit», [1920].
На русском языке отдельным изданием была выпущена издательством
«Социалистический вестник»: Берлин, 1923, 36 с. С предисловием
и послесловием автора. Вошла в основной корпус документов тома
«Меньшевики в 1919-1920 гг.». Публиковалась по исправленной авто-
ром машинописной копии, хранящейся в РГАСПИ (Ф. 275. On. 1. Д. 84.
Л. 8—15 об.). В этом же виде включена в сборник: Мартов Ю. О. Избран-
ное. М., 2000. С. 445-460. Для данного издания текст выправлен со-
ставителями согласно новой орфографии и разбит на дополнительные
абзацы для облегчения чтения.
2 Съезд проходил с 12 по 17 октября 1920 г. В числе гостей были при-
глашены: от РСДРП - Ю. О. Мартов и Р. А. Абрамович, от РКП(б) — один
из ленинских соратников, председатель Исполкома Коминтерна, руко-
водитель питерской организации большевиков, член ЦК и Политбюро
Григорий Евсеевич Зиновьев (1883-1936). В центре внимания делегатов
оказались важнейшие вопросы теории и тактики мирового социалисти-
ческого движения.
3 Речь идет о выработанных 2-м конгрессом III (Коммунистического)
Интернационала (Петроград, 19 июля 17 августа 1920 г.) условиях при-
ема. Партиям, желавшим вступить в Коминтерн, предлагалось неуклонно
соблюдать ряд требований. Они должны были «строго» выдерживать
«коммунистическое содержание партийной пропаганды и агитации»;
удалять «со всех партийных постов центристов, реформистов и других со-
глашателей» ; не останавливаться перед «полным разрывом с ними» и про-
ведением периодических «чисток» своих рядов; безоговорочно подчиняться
всем решениям руководства Коминтерна; наконец, наряду г легальным
партийным аппаратом обязательно иметь дееспособный нелегальный.
4 Г. Е. Зиновьев выступал на съезде днем раньше. Текст его выступле-
ния был опубликован в большевистской России отдельной брошюрой:
Зиновьев Г. Мировая революция и Коммунистический Интернационал.
Пг., 1921.
5 Это положение выступления Ю. О. Мартова вызвало особую крити-
ку правого крыла РСДРП, считавшего, что хоронить социалистический
реформизм — рано.
6 Носке Густав (1868 1946) — один из лидеров правого крыла
Германской социалистической партии, голосовавший в начале Первой
мировой войны за выделение военных кредитов на ведение войны.
Во время Ноябрьской 1918 г. революции в Германии член Совета народ-
ных уполномоченных, один из инициаторов подавления вооруженного
восстания военных моряков в порту г. Киля. В 1919-1920 гг. — военный
министр, организатор расправы с берлинскими рабочими во время их
начатой ими всеобщей политической забастовки в январе 1919 г. и по-
следующих репрессивных мер января-марта того же года.
7 Биссолати Леонид (1857-1920) — один из основателей и лиде-
ров реформистского крыла итальянской социалистической партии.
В 1896 1904 и 1908-1910 гг. редактор центрального органа партии
газеты «Avanti» («Вперед»). В 1912 г. был исключен из партии за вы-
ступления в поддержку итало-турецкой войны 1911-1912 гг., тогда же
выступил одним из учредителей партии реформистского типа. В годы
Первой мировой войны входил в правительство в качестве министра
без портфеля.
8 Тома Альбер (1878 1932) — французский социал-реформист,
с 1910 г. один из лидеров парламентской фракции социалистической пар-
тии. Во время Первой мировой войны входил в правительство в качестве
министра по делам вооружений. Весной 1917 г. приезжал в революцион-
ную Россию для агитации за продолжение войны. В 1919 г. — один из ор-
ганизаторов Бернского Интернационала. В 1919-1932 гг. - возглавлял
Международное бюро труда при Лиге Наций.
9 «Коммунистический Интернационал» — журнал, орган Исполкома
Коминтерна, выходил в 1919 1943 гг. в Петрограде и Москве на русском,
немецком, французском, английском, испанском и китайском языках.
10 Ю- О. Мартов имеет в виду ту часть речи В. И. Ленина 6 августа
1920 г., когда он, касаясь состава Британской рабочей партии, говорил;
«В нее входит <...> огромная масса английских рабочих, находящихся
на поводу у худших буржуазных элементов, у социал-предателей, еще
худших, чем Шейдеман, Носке и им подобные господа» (см.: Ленин В. И.
Поли. собр. соч. Т. 41. С. 263). — Шейдеман Филипп (1865 1939) - один
из лидеров социалистической партии Германии, член ее правления
с 1911 г. В ноябре 1918 — феврале 1919 г. один из председателей Совета на-
родных уполномоченных, в феврале-июне 1919 г. — глава правительства.
11 Таким образом, Ю. О. Мартов публично подтвердил неизменность
своей оценки линии И. Г. Церетели на единение «живых сил революции»,
оборончества А. Н. Потресова и солидарность с В. И. Лениным в опреде-
лении эпохи, начало которой положила Первая мировая война, как эпохи
социальной революции.
12 Фрис — так в документе, правильно Я. Фриис. См.: Коминтерн
и идея мировой революции. Документы. М.: Наука. 1998. С. 264, 301.
18 Гримлунд Отто (1893—?) - шведский журналист, делегат 1 -го кон-
гресса Коминтерна от левой социал-демократической партии Швеции,
в 1921 г. переименованной в коммунистическую партию Швеции.
14 Речь идет о Страсбургской (февраль-март 1920 г.) конференции фран-
цузской социалистической партии и Лейпцигском съезде (30 ноября —
6 декабря 1919 г.) Независимой социалистической партии Германии.
Съезд немецких социалистов проголосовал за отказ от присоединения
ко II Интернационалу, переговоры с Коминтерном и Объединение «всех
способных к действию социалистических партий», а конференция фран-
цузских социалистов приняла решение выйти из Коминтерна.
15 Имеется в виду ультиматум, предъявленный Австро-Венгрией
Сербии 23 июля 1914 г. с целью развязывания Первой мировой войны,
когда в качестве предлога было использовано сараевское убийство ав-
стрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда, которое
настолько ошеломило всех, что не дало возможности никому осознать
подлинную подоплеку принятого решения.
16 Лябур-Парте Британская рабочая (лейбористская) партия.
17 Реноделъ Пьер (1871-1935) - один из руководителей Французской
социалистической партии, в 1915-1918 гг. — директор газеты «L’Huma-
nite» («Человечество»).
18 Имеется в виду Кошен Марсель (1869 1958) — в 1905-1920 гг. один
из руководителей Французской социалистической партии, затем (1920)
Французской коммунистической партии, в 1918—1958 гг.— директор
«L’Humanite» («Человечество»). В 1940-1944 гг. участник движения
«Сопротивление».
19 Вероятно, Ю. О. Мартов имеет в виду постановление Петросовета,
принятое 17 сентября 1920 г. по докладу Г. Е. Зиновьева. См.: Петро-
градская правда. 1918. 18 сентября. № 208.
20 Рижский мирный договор о прекращении войны и нормализации от-
ношений между РСФСР и УССР, с одной стороны, и Польшей — с другой,
был подписан 18 марта 1921 г. Россия и Украина обязались возвратить
Польше все военные трофеи и культурные ценности, доставшиеся им
начиная с 1772 г., выплатить в годичный срок 30 млн золотых рублей.
Кроме того, к Польше отходили западные районы Украины и Белоруссии
21 Представление о том, что война Советской России с Польшей яв-
ляется только предтечей установления советской власти в западноев-
ропейских странах в результате победоносного наступления Красной
Армии, действительно являлось одной из излюбленных тем выступлений
народного комиссара по военным делам, одного из главных строителей
Рабоче-Крестьянской Красной Армии Л.Д. Троцкого (1879 1940).
Красная Армия, утверждал он в речи на объединенном заседании ВЦИК,
Моссовета и профсоюзов 5 мая 1920 г., стремится «на Запад, навстречу
европейскому пролетариату, который знает, что мы можем встретиться
с ним не иначе, как только над трупом белогвардейской Полыни, в свобод-
ной и независимой Рабоче-Крестьянской Польше» (Троцкий Л.Д. Война
с Польшей. М., 1920. С. 14).
22 «Die Rote Fahne» («Красное Знамя») — центральный орган «Союза
Спартак», позже Коммунистической партии Германии, выходил
в 1918 1939 гг.
28 Радек Карл Бернгардович (1885-1939) — член РСДРП с 1903 г., со-
стоял в Социал-демократии партии Королевства Польского и Литвы, был
активным деятелем левого крыла немецкого социал-демократического
движения. Участник международных социалистических конференций
в Циммервальде, Кинтале, Стокгольме. С ноября 1917 г. — ответственный
сотрудник Народного комиссариата иностранных дел. В 1920-1924 гг. —
член Исполкома Коминтерна.
24 Криспин Артур (1875 1946) — один из лидеров германской социал-
демократии. В 1917 1922 гг. - возглавлял правое крыло Независимой
социал-демократической партии Германии. Выступал против вступления
в Коминтерн. В 1922 г. вернулся в Германскую социал-демократическую
партию и был избран членом ее ЦК.
25 Смайли Роберт — деятель английского рабочего движения, предсе-
датель Союза шотландских горнорабочих, в 1912-1921 гг. — председатель
федерации горняков Великобритании.
26 Лонге Жан (1876-1938) — руководитель центристского крыла
Французской социалистической партии. Внук К. Маркса.
27 Мергейм Альфонс (1881-1925) — французский профсоюзный дея-
тель, синдикалист, один из основателей и лидеров Всеобщей конфедерации
труда Франции, участник Циммервальдской конференции.
28 Энвер-паша (1881-1922) — один из лидеров младотурок, актив-
ный проводник геноцида армян, глава триумвирата, управлявшего
Турцией в годы Первой мировой войны. В 1918 г. после падения режима
уехал в Европу. В августе 1920 г. по инициативе И. В. Сталина при-
езжал в Москву, где заинтересовал большевистское руководство пла-
нами создания широкомасштабного мусульманского движения против
Великобритании. По некоторым данным, встречался с Лениным. Осенью
1921 г. появился в Туркестане с советским мандатом. В конце года вступил
в контакт со свергнутым бухарским эмиром и объявил себя Верховным
главнокомандующим вооруженными силами ислама и наместником
эмира, начав вооруженную борьбу против советских частей. Вскоре занял
почти всю территорию Восточной Бухары и Душанбе. 4 августа 1921 г.
убит в бою с преследовавшим его отрядом Красной Армии.
29 Д'Арагона Лудовико (1876-1961) итальянский политический
деятель, один из лидеров правых социалистов и реформистского кры-
ла профсоюзного движения в Италии. В 1909-1918 гг. — инспектор,
в 1918 1925 гг.— генеральный секретарь Всеобщей конфедерации
труда (ВКТ) Италии. Депутат парламента (1919-1924). Один из авторов
т. н. «пакта умиротворения» фашистов. Позже распустил Всеобщую кон-
федерацию труда и подписал декларацию о сотрудничестве с фашизмом.
После Второй мировой войны — один из организаторов раскола социа-
листической партии и основателей партии правых социалистов (1947),
в которой с 1949 по 1951 г. занимал пост генерального секретаря.
В 1946-1951 гг. неоднократно входил в состав кабинета министров
Италии.
30 Точное название — Дальневосточная Республика - ДВР. Образована
6 апреля 1920 г. на территории Забайкальской, Амурской и Приморской
областей. Просуществовала в качестве буферного государства между
Советской Россией и Японией вплоть до 15 ноября 1921 г.
31 Мартов ошибся. Столицей ДВР Владивосток никогда не был. Перво-
начально ею провозгласили Вернеудинск, а с октября 1920 г. - Читу.
32 Колчак Александр Васильевич (1873-1920)— адмирал, ученый-
океанограф, гидрограф, участник полярной экспедиции 1900-1902 гг.
По ее итогам в 1906 г. избран действительным членом Русского геогра-
фического общества, а один из островов Карского моря был назван его
именем. В русско-японскую войну командовал в Порт-Артуре эсминцем,
затем береговой артиллерийской батареей. Награжден орденами и золо-
той саблей с надписью «За храбрость». С 1910 г. в Морском Генеральном
штабе. С 1912 г. на Балтике. В 1913 г. произведен в капитаны 1 ранга.
С началом Первой мировой войны организовал успешную постановку
мин и атаки на немецкие транспортные конвои. В апреле 1916 г. — контр-
адмирал, с июня - командующий Черноморским флотом. Отозван с флота
7 июня 1917 г. По приглашению американской военно-морской миссии
в начале августа отбыл в США в качестве начальника российской военно-
морской миссии. С конца декабря того же года на британской военной
службе. 4 ноября 1918 г. прибыл в Омск. 18 ноября провозгласил себя
Верховным правителем России. В январе 1920 г., потерпев поражение
от войск Красной Армии, передал это звание генералу А. И. Деникину.
В середине января арестован чехословацкими легионерами и передан
в Иркутске большевикам, по распоряжению которых и был казнен.
38 Скорей всего, речь идет об Александре Михайловиче Красноще-
кове (1880-1937) — участнике социал-демократического движения
с 1896 г., большевике с 1917 г. Он стал в годы Гражданской войны видным
партийным деятелем на Дальнем Востоке, ас 1920 г. председателем пра-
вительства и министром иностранных дел Дальневосточной Республики.
С 1921 г. заместитель наркома финансов РСФСР, в 1922—1926 гг.
председатель правления Промбанка СССР.
34 Урицкий Моисей Соломонович (1873 1918) — юрист, участник ре-
волюции 1905-1907 гг., затем в эмиграции. В 1917 г.— «межрайонец»,
с августа — большевик, член ЦК. С марта 1918 г. председатель Петро-
градского ЧК. Убийство Урицкого 30 августа эсером Л. С. Канегиссером
послужило поводом для ужесточения репрессивной политики больше-
виков и начала массового красного террора.
35 Данные о 800 заложниках, расстрелянных Петроградской ЧК за сен-
тябрь-октябрь 1918 г., см. в «Еженедельнике Чрезвычайных Комиссий»
(1918. № 6. С. 19). Там же несколько ранее был опубликован и упомя-
нутый Ю. О. Мартовым циркуляр, подписанный наркомом внутренних
дел Г. И. Петровским. В нем всем Советам предписывалось немедленно
арестовать всех известных им эсеров (естественно, правых), а из буржу-
азии и офицерства взять «значительные количества заложников». Сетуя
на то, что, «несмотря на постоянные слова о массовом терроре против
эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет», нарком
предписал производить «безоговорочно массовый расстрел», «при ма-
лейших попытках сопротивления или малейшем движении (курсив
наш. Сост.) в белогвардейской среде» (Там же. № 1. С. 11).
86 Краковский Р. Б. - рабочий Сестрорецкого оружейного завода,
меньшевик, член Петроградского губернского комитета РСДРП, активный
участник движения рабочих уполномоченных в Петрограде; арестован
в Москве 7 июня 1918 г. в составе делегации петроградского Собрания
уполномоченных, содержался в Бутырской, а затем Таганской тюрь-
мах. Расстрелян в сентябре того же года сразу же после освобождения.
См.: Меньшевики в 1918 г. С. 647; Рабочее оппозиционное движение
в большевистской России 1918 г. Собрания уполномоченных фабрик
и заводов. Документы и материалы Составитель, автор вступительной
статьи и примечаний Д.Б. Павлов. М.: Российская политическая энци-
клопедия, 2006. С. 225, 226, 268, 318, 319,321, 330, 410, 411, 413, 415.
37 Петровский Григорий Иванович(1ЫЪ-'НК&) — участник револю-
ционного движения с 1897 г., большевик, председатель большевистской
фракции IV Государственной Думы. С 1912 г. член ЦК РСДРП(б). После
прихода большевиков к власти в октябре 1917 г. — народный комиссар
внутренних дел. В последующие годы — видный партийный и государ-
ственный деятель.
38 «Le Matin» («Утро») — французская парижская газета, выходившая
с 1884 по 1944 г.
39 О Каплан см. коммент. 20 к статье Л. Д. Троцкого «Портреты рево-
люционеров» на с. 754 в наст, антологии.
40 Burgfrieden - гражданский мир (нем.).
41 Иоанн Предтеча Иоанн Креститель («Яхве милостив») в хри-
стианских представлениях последний в ряду пророков - предвозвест-
ников прихода мессии.
42 Искуситель - сатана — в религиозно-мифологических представлени-
ях иудаизма и христианства главный антагонист Бога и всех верных ему сил
на небесах и на земле, враг человеческого рода, царь ада и повелитель бесов.
48 Под бакунинским «Евангелием» Мартов имел в виду его работу
«Государственность и анархия» (1873).
44 Под новым изданием бакунинского «Евангелия» Мартов ведет речь
о работе В. И. Ленина «Детская болезнь “левизны” в коммунизме». Она
была написана и издана к открытию 2-го конгресса Коммунистического
Интернационала. В том же году вышла на немецком в Берлине и Гамбурге,
английском в Лондоне и Нью-Йорке, французском в Париже, итальян-
ском в Милане.
А. Н. Потресов
Эволюция общественно-политической мысли
в предреволюционную эпоху. 1908 г.
Печатается по: Аксельрод П. Б.. Мартов К). О., Потресов А. Н.
О революции и социализме ' Сост., авторы вступ. ст. и комм. А. П. Нена-
роков, П.Ю. Савельев. М.: Российская политическая энциклопедия
(РОССПЭН), 2010. С. 329-334. В настоящей антологии воспроизведены
примечания из этого издания.
Потресов Александр Николаевич (1869-1934) - видный деятель
российского социал-демократического движения, один из основателей
РСДРП, меньшевик. Родился в дворянской семье (отец дослужился
до генерал-майора). Окончил естественное отделение физико-математи-
ческого факультета (1887-1891) и два курса (1891 1993) юридического
факультета С. Петербургского университета. В начале 1890-х гг. уча-
ствовал в работе социал-демократических кружков Петра Струве и Юлия
Цедербаума-Мартова. В1894-1995 гг. был вхож в «марксистский салон»
Р.Э. Классона на Большой Охте. В те же годы участвовал в финансиро-
вании и издании известного сборника «Материалы к характеристике
нашего хозяйственного развития». В 1896 г. стал членом Союза борьбы
за освобождение рабочего класса, писал большинство листовок (прокла-
маций). В январе 1897 г. был арестован, а затем сослан в Вятскую губер-
нию. В апреле 1900 г. вернулся из ссылки и уехал в Германию. Готовил
здесь к изданию газету «Искра», стал членом ее редакции. На II съезде
РСДРП, проходившем в июле-августе 1903 г., проявились идейные
разногласия А. Н. Потресова с В. И. Ульяновым-Лениным. В сентябре
того же года А. Н. Потресов вошел в Бюро «меньшинства», став одним
из организаторов и лидеров партии меньшевиков. В ноябре 1903 г. был
кооптирован Плехановым в обновленную редакцию «Искры», которую
покинул В. И. Ульянов-Ленин. А. Н. Потресов активно информировал
европейскую социал-демократию об идейных истоках раскола РСДРП.
Октябрьский переворот 1917 г. А. Н. Потресов оценил как «убийство демо-
кратии », а новую политическую ситуацию - как «социализм дураков».
В сентябре 1919 г. был арестован Петроградской ЧК по обвинению в уча-
стии в «Союзевозрождения России» и «Тактическом центре». Освобожден
был в ноябре того же года благодаря вмешательству Николая Бухарина,
Леонида Красина и Анатолия Луначарского, под поручительство Юлия
Цедербаума-Мартова и Федора Гурвича-Дана. В начале 1925 г. Политбюро
ЦК РКП(б) разрешило А. Н. Потресову выехать за границу для лечения
в обмен на передачу Институту Ленина имевшихся у него документов.
Из-за границы он уже не вернулся. Осенью 1927 г. в Париже вышла его
книга «В плену у иллюзий». Октябрьскую революцию А.Н. Потресов
называл в ней реакционным переворотом, а власть большевиков полагал
«деспотией олигархической клики» — нового эксплуататорского класса.
1 Статья А. Н. Потресова была написана для коллективного труда
меньшевиков «Общественное движение в России в начале ХХ-го века».
Идея этого пятитомного издания родилась в руководстве меньшевистской
фракции РСДРП еще весной 1907 г. В редакцию будущего пятитомника
вошли Г.В. Плеханов, П.Б. Аксельрод, Ю.О. Мартов, А.Н. Потресов
и П. П. Маслов, а в авторский коллектив помимо этой пятерки луч-
шие интеллектуальные силы меньшевизма — Ф. И. Дан, А С. Марты-
нов, Е. Маевский (В. А. Гутовский), В. Левицкий (В. О. Цедербаум),
М.С. Балабанов, А.М. Коллонтай, В. Г. Громан, О. А. Ерманский и др.
В коллективном труде предполагалось нарисовать широкую картину
жизни российского общества на рубеже XIX и XX вв. и особенно в период
1905 1907 гг., показать в действии все классы и политические партии
страны, ее экономику, внешнюю политику, культуру.
Работа над текстом пятитомника началась в 1908 г. и почти сразу же
возник острый конфликт между Плехановым и остальной частью ре-
дакции из-за статьи Потресова, посвященной эволюции общественно-
политической мысли России в конце XIX в. Потресов был одним из иде-
ологов складывавшегося тогда в меньшевизме «ликвидаторского»
направления с его отрицанием партийного подполья, прямолинейного
революционаризма и гегемонии пролетариата в освободительном движе-
нии. Эта статья была посвящена в том числе и анализу эволюции миро-
воззрения самого Потресова. Поэтому нет ничего удивительного в том,
что, обращаясь к событиям 80-90-х гг. XIX в., он преувеличивал зна-
чение деятельности легальных марксистских литераторов П. Б. Струве,
М. И. Туган-Барановского, С. Н. Булгакова и др. А с другой стороны,
роль нелегальных социал-демократических организаций, включая
группу «Освобождение труда», Потресов недооценивал. Плеханов на-
звал такую позицию «ретроспективным ликвидаторством» и отверг
статью. Защиту ее взял на себя Мартов. Длительные переговоры между
Парижем, где он находился, и Женевой, где жил Плеханов, закончились
не только выходом последнего из редакции пятитомника, но и его раз-
рывом с официальным меньшевизмом. Что касается статьи Потресова,
то по настоянию Мартова и Дана ее решено было печатать без каких-
либо принципиальных изменений, «уравновесив» в следующем томе
более благожелательной по отношению к Плеханову статьей Мартынова
практически на ту же тему.
С купюрами было опубликовано Д. Б. Павловым в кн.: А. Н. Потресов.
Избранное. М., 2002. С. 121 167. Здесь публикуется по тексту кн.:
Общественное движение в России в начале ХХ-го в. Т. 1. СПб., 1909.
538-640.
2 II съезд РСДРП заседал в Брюсселе, а затем в Лондоне 17 (30) июля -
10 (23) августа 1903 г.
3 Статья Каутского «Славяне и революция» была опубликована в № 18
«Искры» (1902, 10 марта. С. 1). Автора редакционного послесловия
установить не удалось.
4 Ленин Н. Что делать? Штутгарт, 1902.
3 Статья В. И. Ленина «С чего начать?» помещена в качестве передовой
в № 4 «Искры» (1901, май. С. 1-2).
6 Т.П. [Ленин В.И.] Гонители земства и Аннибалы либерализма //
Заря. 1901. № 2-3, 60-100.
7 Мартов Л. Программа русских либералов / Искра. 1902. № 23.
1 августа. С. 1-2.
8 Мартов Л. Революционный год // Искра. 1903. № 40.15 мая. С. 1-2.
9 Мартов Л. К эпилогу крестьянских бунтов // Искра. 1902. № 27.
1 ноября. С. 1-2.
10 Плеханов Г. В. Проект программы РСДРП / Заря. 1902. № 4.
С. 1—39; Ленин Н. Аграрная программа русской социал-демократии //
Заря. 1902. № 4. С. 152-183.
П. Б. Струве
Размышления о русской революции
Печатается по изданию: Струве П. Б. Избранные сочинения. М.:
РОССПЭН, 1999. С. 258-288.
Струве Пётр Бернгардович (1870-1944) - русский общественный
и политический деятель, экономист, публицист, историк, философ. Сын
пермского губернатора Бернгарда Струве и внук астронома Василия
Струве. С 1882 г. жил в Санкт-Петербурге, учился в 3-й гимназии.
В 1889 г. начинает учиться на естественном, а на следующий год юриди-
ческом факультете Санкт-Петербургского университета. В 1890 г. основал
марксистский кружок. В этот кружок входили в том числе А. Н. Потресов
и М.И. Туган-Барановский. В 1894 г. окончил юридический факультет.
Позже — приват-доцент университета. В 1892 г. учился в университете
в Граце (Австрия) у социолога Л. Гумпловича и решил стать экономи-
стом. Тогда же начал публицистическую деятельность статьями против
народников в немецкой социал-демократической прессе. В апреле 1894 г.
ошибочно был арестован в связи с «Группой народовольцев». В августе
опубликовал книгу «Критические заметки к вопросу об экономическом
развитии России», которая открыла эпоху борьбы русского марксизма
с народничеством в легальной печати и стала «символом веры» социал-
демократов в России. В 1896 г. участвовал в Лондонском конгрессе
П-го Интернационала. Написал аграрную часть доклада российской
делегации, с которым выступил Г. В. Плеханов. Редактор первых марк-
систских журналов «Новоеслово» (1897 г.) и «Начало» (1899 г.). С 1901 г.
в эмиграции, с 1902 г. редактор журнала «Освобождение». Ещё в ссылке
стал инициатором и одним из авторов сборника «Проблемы идеализма»
(1902), в котором стремился обосновать философские основы либераль-
ной политики. Один из создателей либерального «Союза освобождения».
В 1904 г. в качестве делегата этого движения принял участие в Парижской
конференции оппозиционных и революционных партий России. В 1905 г.
вернулся в Россию, амнистия, дарованная ему лично по ходатайству
С.Ю. Витте, догнала его в пути. Член ЦК партии кадетов (1905—1915),
8 июня 1915 г. вышел из ЦК, а фактически отошёл от партии в 1908 г.
В 1906 г., после смерти В. А. Гольцева, возглавил журнал «Русская
мысль» и оставался его редактором до закрытия большевиками в 1918 г.
В 1907 г. - депутат II Государственной думы (1907) от Петербурга, стат-
ский советник. Издатель журнала « Полярная звезда » (1905 1906), с осени
1907 г. один из ближайших сотрудников «Московского еженедельника»
(редактор-издатель Е. Н. Трубецкой). Вдохновитель и участник сборника
«Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции» (М., 1909), содержавше-
го также статьи его единомышленников Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова,
С. Л. Франка, М. 0. Гершензона, А. С. Изгоева, Б. А. Кистяковского.
К большевистскому перевороту Струве отнесся отрицательно. В декабре
1917 г. он отправился на Дон. В Новочеркасске во время начала форми-
рования Добровольческой армии он совместно с П.Н. Милюковым спо-
собствовал разрешению конфликта между генералами М. В. Алексеевым
и Л. Г. Корниловым по разделению полномочий. Избран членом Совета
нарождающейся армии. В марте-сентябре 1919 г. в Париже участвовал
в работе «Совещания русских дипломатических представителей». В РСФСР
по решению суда был приговорён к смертной казни. В начале октября
1919 г. прибыл на Юг России в Ростов-на-Дону и возглавляет редакцию
газеты «Великая Россия». Вошёл в члены Особого совещания при генерале
А. И. Деникине. В феврале 1920 г. после поражения Деникина эвакуиру-
ется из Новороссийска в Константинополь. Входил в состав правительства
генерала П. Н. Врангеля (начальник управления иностранных дел). Был
избран председателем Российского зарубежного съезда, проходившего
в Париже в апреле 1926 г. Участвовал в деятельности Русского юридиче-
ского факультета в Праге. С 1928 г. проживал в Белграде: ему было предло-
жено место председателя отделения общественных наук Русского научного
института. Читал курс социологии на кафедрах в Белграде и Субботице.
В это время Струве отошёл от политической деятельности. В конце жиз-
ни работал над трудами «Система критической философии» (рукопись
погибла) и «Социально-экономическая история России» (не окончена,
опубликована в 1952 г.). В 1941 г. был арестован немецкими оккупантами
как «друг Ленина». Освобождён после трёхмесячного заключения. В июле
1942 г. ему с супругой удалось выехать к детям в Париж. Смерть настигла
его там зимой 1944 г. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
1 Кюлыиан Рихард фон (1873 1948) - немецкий дипломат и про-
мышленник. Известен, прежде всего, как статс-секретарь (министр)
иностранных дел Германской империи во время Первой мировой войны
с августа 1917 г. по июль 1918 г. и руководитель германской делегации
на мирных переговорах в Брест-Литовске, завершивших войну между
Германией и Советской Россией в марте 1918 г.
2 Брестский мир, Брест-Литовский (Брестский) мирный договоор —
сепаратный международный мирный договор, подписанный 3 марта
1918 г. в Брест-Литовске представителями Советской России, с одной
стороны, и Центральных держав (Германии, Австро-Венгрии, Турции
и Болгарии) - с другой. Ознаменовал поражение и выход России
из Первой мировой войны. В своём окончательном варианте договор со-
стоял из 14 статей, различных приложений, 2 заключительных протоколов
и 4 дополнительных договоров (между Россией и каждым из государств
Четверного союза), согласно которым Россия обязывалась сделать множе-
ство территориальных уступок, также демобилизовав свои армию и флот.
От России отторгались привислинские губернии, Украина, губернии
с преобладающим белорусским населением, Эстляндская, Курляндская
и Лифляндская губернии, Великое княжество Финляндское. Большинство
этих территорий должны были превратиться в германские протектораты
либо войти в состав Германии. Также Россия обязывалась признать не-
зависимость Украины. На Кавказе Россия уступала Карсскую область
и Батумскую область.
8 Тьер Луи Адольф (1797-1877) - французский политический деятель
и историк. Автор трудов по истории Великой французской революции.
При Июльской монархии (1830-1848) - несколько раз премьер-министр
Франции. Первый президент французской Третьей республики (вре-
менный, до принятия конституции, 1871-1873 гг.). Член Французской
академии (1833).
4 Ранке Леопольд фон (1795—1886) — немецкий историк, разработал
методологию современной историографии, основанную на абсолютизации
архивных источников, на стремлении к историзму. Ввёл в академическую
практику исторические семинары, из которых вышли многие выдающи-
еся историки.
5 Шарль Луи Наполеон Бонапарт (1808 1873) — первый президент
Французской республики с 20 декабря 1848 г. по 1 декабря 1852 г., им-
ператор французов с 1 декабря 1852 г. по 4 сентября 1870 г. (с 2 сентя-
бря 1870 г. находился в плену). Конец правлению Наполеона положила
Франко-прусская война, в ходе которой император попал в германский
плен и во Францию так и не вернулся.
6 Людовик XIV де Бурбон (1638-1715) король Франции и Наварры
с 14 мая 1643 г. Царствовал 72 года дольше, чем какой-либо другой
европейский король в истории.
7 Иоанн IVВасильевич (прозвание Иван Грозный; 1530 1584) — ве-
ликий князь Московский и всея Руси с 1533 г., первый царь всея Руси
(с 1547 г.). — Пётр I Великий (Пётр Алексеевич Романов; 1672 1725) —
последний царь всея Руси из династии Романовых (с 1682 г.) и первый
Император Всероссийский (с 1721 г.).
8 Вильсонизм — идеология либерального интернационализма, ассоци-
ируемая с именем Вудро Вильсона, 28-го президента США (1913-1921),
видного историка и политолога, идеолога нового послевоенного либе-
рального международного порядка и одного из инициаторов создания
Лиги Наций международной организации, основанной в резуль-
тате Версальско-Вашингтонской системы Версальского соглашения
в 1919-1920 гг. В период с 28 сентября 1934-го по 23 февраля 1935 г.
в Лигу Наций входило 58 государств-участников. Цели Лиги Наций
включали в себя: разоружение, предотвращения военных действий,
обеспечение коллективной безопасности, урегулирование споров между
странами путём дипломатических переговоров, а также улучшение каче-
ства жизни на планете. Прекратила своё существование в 1946 г.
9 Поль Лафарг (1842 1911) — французский экономист и политический
деятель, один из крупных марксистских теоретиков, зять Карла Маркса,
муж его дочери Лауры.
10 Чаадаев Пётр Яковлевич (1794-1856) русский философ, автор
и публицист, автор «Философических писем» (1829—1831), объявленный
правительством сумасшедшим за свои сочинения, в которых резко кри-
тиковал действительность русской жизни. Его труды были запрещены
к публикации в имперской России.
11 Мишле Жюль (1798-1874) — французский историк и публицист,
представитель романтической историографии. Автор термина «Ренессанс»
(«Возрождение»).
12 Герцен Александр Иванович (1812-1870) русский публицист,
писатель, философ.
18 Годунов Борис Фёдорович (1552-1605) - дворянин, шурин царя
Фёдора Иоанновича, в 1587 1598 гг. фактический правитель государства,
с 17 (27) февраля 1598 г. — русский царь.
14 Годуновы - русский угасший дворянский род, происходящий,
по сказаниям древних родословцев, от мурзы Чета, выехавшего из Орды
в Москву, принявшего крещение с именем Захария и выстроившего
в Костроме Ипатьевский монастырь; династия русских царей 1598-1605 гг.:
Ирина Годунова — в 1598 г., Борис Годунов с 27 февраля 1598 по 23 апреля
1605 г., Фёдор II Борисович Годунов — с 23 апреля по 11 июня 1605 г. —
Шуйские — угасший княжеский род, потомки суздальских князей из рода
Рюриковичей. На протяжении всего правления на Руси московской линии
Рюриковичей являлись следующей ветвью в очереди на престол, и в случае
прекращения московской династии имели право на царский престол. Такой
случай произошел, когда умер Фёдор I Иванович, и после некоторой паузы
(Борис Годунов) царём стал Василий IV Шуйский.
15 Нагая Мария Фёдоровна (в иночестве Марфа) - царица, по-
следняя (шестая) жена Ивана IV, мать царевича Дмитрия Углицкого.
18 июля 1605 г. признала Лжедмитрия I своим сыном, во время его
правления — царица-мать.
16 Лжедмитрий II, также Тушинский или Калужский вор (?-1610) —
самозванец, выдававший себя за сына Ивана Грозного, царевича Дмитрия
и, соответственно, за спасшегося 17 мая 1606 г. Лжедмитрия I. Во вре-
мя правления Лжедмитрия I также был самозванцем, выдавая себя
за его дядю Нагого, никогда не существовавшего. Несмотря на то, что
контролировал значительную территорию Русского царства, в россий-
ской историографии (в отличие от Лжедмитрия I) обычно царём не счи-
тается. Патриарх Филарет (в миру - Фёдор Никитич Романов;
ок. 1554-1633) — церковный и политический деятель Смутного вре-
мени и последующей эпохи; третий (фактически четвёртый, считая
Игнатия) Патриарх Московский и всея Руси (1619 1633). Первый из рода
Романовых, носивший именно эту фамилию; двоюродный брат царя
Фёдора Иоанновича (сына Ивана IV Грозного); отец первого царя из ро-
да Романовых - Михаила Фёдоровича (избранного на трон в 1613 г.).
17 Шуйский Василий Иванович (1552-1612) — последний из Рю-
риковичей на русском престоле, русский царь с 1606 по 1610 г. (Васи-
лий IV Иоаннович). Представитель княжеского рода Шуйских (суздаль-
ская ветвь Рюриковичей). После низложения жил в плену у поляков.
18 Шаховской Григорий Петрович (? — после 1612) — русский князь
и воевода, участник событий Смутного времени.
19 Дмитрий Иванович (Иоаннович; 1582-1591) — князь углицкий,
младший сын Ивана Грозного от Марии Фёдоровны Нагой, шестой или
седьмой его жены (незаконной).
20 Костомаров Николай Иванович (1817-1885) — русский обще-
ственный деятель, историк, публицист и поэт, член-корреспондент
Императорской Санкт-Петербургской академии наук, один из руководи-
телей Кирилло-Мефодиевского общества. Автор многотомного издания
«Русская история в жизнеописаниях её деятелей», исследователь со-
циально-политической и экономической истории России, в особенности
территории современной Украины.
21 Болотников Иван Исаевич (?-1608) военный и политический де-
ятель Смутного времени в России, предводитель восстания 1606-1607 гг.
После победы войск Василия Шуйского в октябре 1607 г. был сослан
в Каргополь, ослеплён и утоплен в проруби.
22 Забелин Иван Егорович (1820-1909) русский археолог и исто-
рик, специалист по истории города Москвы. Член-корреспондент Импе-
раторской академии наук по разряду историке-политических наук (1884),
почётный член Императорской академии наук (1907).
28 Платонов Сергей Фёдорович (1860-1933) - русский историк.
Член-корреспондент Петербургской академии наук с 5 декабря 1909 г.
по Историко-филологическому отделению, действительный член Рос-
сийской академии наук с 3 апреля 1920 г. В 1930 г. был арестован по по-
дозрению «в активной антисоветской деятельности и участии в контр-
революционной организации», сослан в Самару, умер 10 января 1933 г.
Имеется в виду знаменитая работа Платонова «Очерки по истории смуты
в Московском государстве XVI-XVII вв.» (СПб., 1899).
24 Ляпунов Прокопий Петрович (?-1605/1611) — русский политиче-
ский и военный деятель Смутного времени, из рязанского дворянского
рода Ильиных. После смерти Бориса Годунова в числе первых согласил-
ся с Петром Басмановым и Василием Голицыным перейти на сторону
Лжедмитрия I. — Пожарский Дмитрий Михайлович (1578-1642) — князь,
русский национальный герой, военный и политический деятель, глава
Второго народного ополчения, освободившего Москву от польско-литовских
оккупантов. Минин Кузьма (Козьма) (полное имя — Кузьма Минич
Захарьев Сухорукий; около 1570-1616) - русский национальный герой,
организатор и один из руководителей Земского ополчения 1611-1612 гг.
в период борьбы русского народа против польской и шведской интервенций.
25 Добровольческая армия — оперативно-стратегическое объединение
«белых» войск на Юге России в 1917 1920 гг. во время Гражданской
войны в России. — Нижегородское ополчение — второе народное или
второе земское ополчение возникшее в сентябре 1611 г. в Нижнем
Новгороде для борьбы с польскими интервентами. Продолжало активно
формироваться во время пути из Нижнего Новгорода в Москву, в основ-
ном в Ярославле в апреле-июле 1612 г. Состояло из отрядов горожан,
крестьян центральных и северных районов России. Руководители
Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский. В августе 1612 г. с частью
сил, оставшихся под Москвой от Первого ополчения, разбило польскую
армию под Москвой, а в октябре 1612 г. — полностью освободило столицу
от оккупации интервентами.
26 Корнилов Лавр Георгиевич (1870 1918) — русский военачальник,
генерал от инфантерии, герой русско-японской и Первой мировой войн,
Верховный главнокомандующий Русской армии (август 1917). Участник
Гражданской войны, один из организаторов и Главнокомандующий
Добровольческой армии, вождь Белого движения на Юге России. —
Алексеев Михаил Васильевич (1857 1918) — крупнейший русский
военачальник периода Первой мировой войны, «общепризнанный
крупнейший военный авторитет» страны. Генерального штаба генерал
от инфантерии (24 сентября 1914), генерал-адъютант (1916), активный
участник Белого движения в годы Гражданской войны. Один из создате-
лей, Верховный руководитель Добровольческой армии.
27 Скоропадский Павел Петрович (1873-1945) - русский генерал,
после революции 1917 г. - украинский военный и политический де-
ятель; гетман Украины с 29 апреля по 14 декабря 1918 г. Влади-
слав /К(1595-1648) король польский и великий князь литовский с 6 фев-
раля 1633 г., старший сын Сигизмунда III. 27 августа (6 сентября) 1610 г.
как русский царь принял присягу московского правительства и людей.
28 Василий III Иванович (1479-1533) - великий князь владимирский
и московский в 1505-1533 гг., сын Ивана III Великого и Софии Палеолог,
отец Ивана IV Грозного. В договоре от 1514 г. с императором Священной
Римской империи Максимилианом I впервые в истории Московии назван
царём (цезарем).
20 Романов Михаил Фёдорович (1596-1645) — первый русский
царь из династии Романовых (с 1613), был избран на царствование
Земским собором 21 февраля (3 марта) 1613 г. — Алексей Михайлович
Тишайший (1629-1676) — второй русский царь из династии Романо-
вых (1645 1676), сын Михаила Фёдоровича и его второй жены Евдокии.
30 Пётр II (1715—1730) - российский император, сменивший на пре-
столе Екатерину I.
31 Анна Иоанновна (1693—1740) — российская императрица из дина-
стии Романовых.
82 Голицын Дмитрий Михайлович (1665-1737) — русский государ-
ственный деятель, сподвижник Петра I, действительный тайный советник,
член Верховного тайного совета. После смерти императора Петра II стал
одним из лидеров Верховного тайного совета и вдохновителем первой по-
пытки установления в России конституционной монархии. Составитель
«Кондиций», призванных ограничить самодержавную власть импера-
трицы Анны Иоанновны.
33 Корсаков Дмитрий Александрович (1843-1919) — русский историк,
доктор русской истории (1880), профессор Казанского университета.
34 Александр I Благословенный (1777 1825) император и само-
держец Всероссийский (с 1801). В начале правления провёл уме-
ренно либеральные реформы, разработанные Негласным комитетом
и М. М. Сперанским.
35 Александр II (1818-1881) - император всероссийский, царь поль-
ский и великий князь финляндский (1855-1881). Вошёл в русскую исто-
рию как проводник широкомасштабных реформ. Удостоен особого эпитета
в русской дореволюционной и болгарской историографии - Освободитель
(в связи с отменой крепостного права по манифесту 19 февраля 1861 г.
и победой в Русско-Турецкой войне (1877-1878) соответственно). Погиб
в результате террористического акта, организованного партией «Народная
воля».
36 Николай II (1868—1918) - император Всероссийский, царь Поль-
ский и великий князь Финляндский, император Российской импе-
рии (1894-1917). Отрёкся от престола в ходе Февральской революции
1917 г. и находился вместе с семьёй под домашним арестом в царскосель-
ском дворце. Летом 1917 г. по решению Временного правительства был
вместе с семьёй отправлен в ссылку в Тобольск, а весной 1918 г. перемещён
большевиками в Екатеринбург, где в июле 1918 г. был расстрелян вместе
с семьёй и приближёнными.
Ф. А. Степун
Бывшее и несбывшееся
Печатается в сокращении по: Степун Ф. Бывшее и несбывшееся.
Т. I—II. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1956. Т. I. С. 24-27,
90, 104-105, 147-151, 158, 376-377; Т. IL С. 7-8, 19-21, 23-25,
48-51; 57-60, 69-70,130-131,134-137,184 186, 200-206, 207-209,
216-217, 269 272, 274-277, 428-429.
Степун Фёдор Августович (1884-1965) - русский философ, близкий
Баденской школе неокантианства, социолог, историк, литературный
критик, общественно-политический деятель, писатель. Родился в 1884 г.
в Москве в семье фабриканта. « Мой отец, - писал Степун, - был выход-
цем из Восточной Пруссии, где Степуны (исконное начертание этой старо-
литовской фамилии Степунесы, т. е. Степановы) с незапамятных времен
владели большими земельными угодьями между Тильзитом и Мемелем».
Детство провел в имении родителей в Кондрово Калужской области, где
отец занимал пост директора писчебумажной фабрики. В 1895 г. по воле
матери был крещён в православную веру. По настоянию отца отправляется
учиться в реальное училище св. Михаила (Москва), по окончании кото-
рого отбывает воинскую повинность в качестве вольноопределяющегося.
В 1902 г. отправляется по совету приват-доцента Московского уни-
верситета Б. П. Вышеславцева изучать философию в Гейдельбергский
университет (до 1907). В 1910 г. защитил докторскую диссертацию
на тему «Философия Владимира Соловьёва». Издавал философский
журнал «Логос». В Первую мировую войну - артиллерийский офи-
цер на австрийском фронте. Военный опыт нашел отражение в книге
«Записки прапорщика-артиллериста». В политическом плане был близок
к эсерам и после Февральской революции стал депутатом Всероссийского
Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. После февраля
1917 г. занимал пост начальника политического управления Военного
министерства во Временном правительстве. В ноябре 1922 г. выслан со-
ветской властью за границу. В «Постановлении Политбюро ЦК РКП(б)
об утверждении списка высылаемых из России интеллигентов» Степун,
попавший в дополнительный список, характеризовался так: «Степун
Федор Августович. Философ, мистически и эсеровски настроенный. В дни
керенщины был нашим ярым, активным врагом, работая в газете правых
с[оциалистов]-революционеров] “Воля народа”. Керенский это отличал
и сделал его своим политическим секретарем. Сейчас живет под Москвой
в трудовой интеллигентской коммуне. За границей он чувствовал бы себя
очень хорошо и в среде нашей эмиграции может оказаться очень вредным.
Идеологически связан с Яковенко и Гессеном, бежавшими за границу,
с которыми в свое время издавал “Логос”. Сотрудник издательства “Берег”.
Характеристика дана литературной комиссией. Тов. Середа за высылку.
Тт. Богданов и Семашко против». Сначала жил в Берлине, где преподавал
в Русском научном институте до его закрытия в 1925 г. В 1926 г. получил
место профессора социологии в Дрезденском техническом университете.
В 1937 г. отправлен на пенсию и лишён права на публикации. До конца
войны писал воспоминания о жизни в России. С1931 г. один из редакторов
журнала «Новый град» (Париж, 1931 1939 гг.). После того, как Дрезден
был разрушен бомбардировкой, перебрался под Мюнхен. С 1947 г. зани-
мал созданную специально для него кафедру истории русской культуры
в Мюнхенском университете. Активно работал до конца жизни. Писал
также и на немецком языке.
1 Дядя Ерошка — один из наиболее колоритных народных персонажей
повести Л. Н. Толстого «Казаки».
2 Крыленко Николай Васильевич (партийная кличка — Абрам;
1885-1938) — советский государственный и партийный деятель, Вер-
ховный главнокомандующий российской армии после Октябрьской
революции 1917 г. Кандидат в члены ЦИК СССР 1 4 созывов, член
ЦКК ВКП(б) в 1927-1934 гг. Расстрелян в годы сталинских репрессий. —
Духонин Николай Николаевич (1876-1917) - русский военачальник,
генерал-лейтенант, исполнял обязанности верховного главнокоманду-
ющего русской армией в ноябре-декабре 1917 г. 20 ноября (3 декабря)
1917 г. был зверски убит толпой революционных солдат и матросов.
3 Виндельбанд Вильгельм (1848-1915) - немецкий философ-идеалист,
глава баденской школы неокантианства.
4 Зиммель Георг (1858-1918) - немецкий философ и социолог, один
из главных представителей поздней «философии жизни».
5 Вересаев Викентий Викентьевич (1867 1945) — русский и со-
ветский писатель, переводчик и литературовед. Лауреат последней
Пушкинской премии (1919) и Сталинской премии первой степени (1943).
6 Сократ (ок. 469-399 гг. до н.э.) - древнегреческий философ, учение
которого знаменует антропологический поворот в античной философии.
7 Ницше Фридрих Вильгельм (1844-1900) немецкий мыслитель,
классический филолог, композитор, поэт.
8 Маркс Карл Генрих (1818-1883) — немецкий философ, социолог, эко-
номист, создатель версии социализма (марксизма), которая в XIX XX вв.
идеологически доминировала в европейском рабочем движении, распро-
странившись в дальнейшем во многих странах «третьего мира».
9 Кант Иммануил (1724-1804) немецкий философ, родоначальник
немецкой классической философии.
10 Форлендер Карл (1860 1928) — немецкий философ, социал-
демократ, представитель марбургской школы неокантианства, теоретик
этического социализма.
11 Бердяев Н иколай Александрович (1874 1948)- русский религи -
озный и политический философ.
12 Яковенко Борис Валентинович (1884 1949) — русский философ,
историк русской философской мысли, публицист.
13 Бергсон Анри (1859-1941) — один из наиболее значимых филосо-
фов XX в., представитель интуитивизма и философии жизни. Лауреат
Нобелевской премии по литературе 1927 г. «в признание его богатых
и оживляющих идей, и превосходного мастерства, с которым они были
представлены».
14 Новалис (наст, имя и фамилия Фридрих фон Гарденберг;
1772 1801) немецкий писатель, поэт, мистик, один из представителей
немецкого романтизма. - Шлегель Август Вильгельм (1767-1845) —
знаменитый немецкий критик, историк литературы и поэт-переводчик. -
Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф фон (1775-1854) — немецкий
философ, выдающийся представитель идеализма в новой философии. —
Баадер Франц Ксаверфон (1765—1841) — немецкий философ и тео-
лог, представитель философского романтизма. — Майстер Экхарт
(то есть учитель Экхарт, известный также как Иоганн Экхарт и Экхарт
из Хоххайма или Хоххаймский; ок. 1260 — ок. 1328) — знаменитый
средневековый немецкий теолог и философ, один из крупнейших христи-
анских мистиков, учивший о присутствии Бога во всём существующем. -
Плотин (204/205-270) - античный философ-идеалист, основатель не-
оплатонизма. - Рильке Райнер Мария (полное имя: Рене Карл Вильгельм
Иоганн Йозеф Мария Рильке; 1875-1926) один из самых влиятельных
поэтов-модернистов XX в.
15 Соловьёв Владимир Сергеевич (1853 1900), русский религиоз-
ный мыслитель, мистик, поэт, публицист, литературный критик, по-
чётный академик Императорской академии наук по разряду изящной
словесности (1900).
16 Одоевский Владимир Фёдорович (1803-1869) — князь, русский
писатель, философ, музыковед и музыкальный критик, общественный
деятель. Член-учредитель Русского географического общества. — Чаадаев
Пётр Яковлевич (1794-1856) - русский философ и публицист. —
Киреевский Иван Васильевич (1806-1856) русский религиозный
философ, литературный критик и публицист, один из главных теоретиков
славянофильства. — Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) - рус-
ский поэт, художник, публицист, богослов, философ, основоположник
раннего славянофильства, член-корреспондент Петербургской академии
наук (1856 г.).
17 Бакунин Михаил Александрович (1814 1876) - русский мысли-
тель, революционер, панславист, анархист, один из идеологов народни-
чества. — Нечаев Сергей Геннадьевич (1847 1882) — русский нигилист
и революционер XIX в. Один из первых представителей русского револю-
ционного терроризма, лидер «Народной расправы». Осуждён за убийство
студента Иванова.— Ткачёв Пётр Никитич (1844-1886) — русский
литературный критик и публицист, идеолог якобинского направления
в народничестве.
18 Керенский Александр Фёдорович (1881 1970) — российский по-
литический и общественный деятель; министр, затем министр-предсе-
дательВременного правительства (1917), один из лидеров российского
политического масонства.
19 Бальтасар Грасиан-и-Моралес (1601 1658) — испанский прозаик,
философ и теоретик литературы, иезуит. Крупнейший представитель
литературы барокко.
20 Пестель Павел Иванович (1793 1826)- руководитель Южного
общества декабристов.
21 Бакунин Михаил Александрович (1814-1876) русский мыслитель,
революционер, панславист, анархист, один из идеологов народничества.
22 Кропоткин Пётр Алексеевич (1842-1921) — русский революцио-
нер, теоретик анархизма, географ, геоморфолог, историк.
23 Каляев Иван Платонович (1877-1905) — российский револю-
ционер, террорист, эсер, поэт.
24 Имеется в виду Пётр I Великий (Пётр Алексеевич Романов;
1672 1725) - последний царь всея Руси из династии Романовых и пер-
вый Император Всероссийский (с 1721 г.).
25 Суханов Николай Николаевич (наст, фамилия — Гиммер;
1882-1940) — участник российского революционного движения, эко-
номист и публицист.
26 Милюков Павел Николаевич (1859-1943) русский политический
деятель, историк и публицист. Лидер Конституционно-демократической
партии (Партии народной свободы, кадетской партии). Министр ино-
странных дел Временного правительства в 1917 г. С 1916 г. почётный
доктор Кембриджского университета.
27 Гучков Александр Иванович (1862-1936) — российский поли-
тический деятель, лидер партии «Союз 17 октября». Председатель
III Государственной думы (1910-1911), депутат Думы (1907 1912),
член Государственного совета Российской империи (1907 и 1915-1917),
Военный и морской министр Временного правительства России (1917).
28 Львов Георгий Евгеньевич (1861-1925) князь, русский обществен-
ный и политический деятель, последний председатель Совета министров
Российской империи, после Февральской революции был назначен вре-
менным комитетом Госдумы председателем Временного правительства
(фактически главой государства).
29 Корнилов Лавр Георгиевич (1870 1918) русский военачальник,
генерал от инфантерии. Военный разведчик, дипломат и путешествен-
ник-исследователь. Герой русско-японской и Первой мировой войн.
Верховный главнокомандующий Русской армии (август 1917 г.). Участник
Гражданской войны, один из организаторов и Главнокомандующий
Добровольческой армии, вождь Белого движения на Юге России.
30 Герцен Александр Иванович (1812-1870) — русский публицист,
писатель, философ.
31 Церетели Ираклий Георгиевич (1881-1959) меньшевик, поли-
тический деятель России и Грузии.
32 Троцкий Лев Давидович (1879-1940) российский революционный
деятель, идеолог троцкизма — одного из течений марксизма.
33 Зиновьев Григорий Евсеевич (1883-1936) — российский рево-
люционер, советский политический и государственный деятель. Член
Политбюро ЦК партии (1921-1926), кандидат в члены Политбюро
ЦК РКП(б) (1919-1921). Член Оргбюро ЦК РКП(б) (1923-1924).
34 Жорес Жан (1859-1914) — деятель французского и международного
социалистического движения, борец против колониализма, милитаризма
и войны, философ, историк.
35 Розанов Василий Васильевич (1856 1919) — русский религиозный
философ, литературный критик и публицист.
36 Дурылин Сергей Николаевич (1886-1954) - русский педагог, бого-
слов, литературовед и поэт.
37 Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891) — русский ди-
пломат; мыслитель религиозно-консервативного направления, писатель,
литературный критик, публицист.
38 Местр Жозеф-Мари де (1753—1821) — граф, французский (сардин-
ский) католический философ, литератор, политик и дипломат, осново-
положник политического консерватизма. Известен как один из наиболее
влиятельных идеологов консерватизма в конце XVIII - начале XIX в. -
Шатобриан Франсуа Рене де (1768-1848) — французский писатель
и дипломат, один из первых представителей романтизма во французской
литературе. Боналъд Луи-Габриэль-Амбруаз (1754-1840)- француз-
ский философ, родоначальник традиционализма, активный политический
деятель периода Реставрации.
39 Марат Жан-Поль (1743—1793) - политический деятель эпохи
Великой французской революции, врач, радикальный журналист, один
из лидеров якобинцев. Известен под прозвищем «Друг народа», в честь
газеты, которую он издавал с сентября 1789 г. Вместе с М. Робеспьером
руководил подготовкой восстания 31 мая — 2 июня 1793 г., отнявшего
власть у жирондистов. Один из наиболее ярых сторонников якобин-
ского террора, заложивший основы революционной диктатуры. Убит
Шарлоттой Корде.
40 Наполеон I Бонапарт. (1769 1821) император французов
в 1804-1815 гг., великий полководец и государственный деятель, за-
ложивший основы современного французского государства.
41 Дзержинский Феликс Эдмундович (1877-1926)- революционер, со-
ветский государственный деятель, глава ряда наркоматов, основатель ВЧК.
Член ЦК партии (1917 1926). Член Оргбюро ЦК РКП (б) (1919-1920,
1921 1924), кандидат в члены Оргбюро ЦК РКП (б) (1921, 1924-1926).
Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б) (1924 1926).
42 Шпенглер Освальд Арнольд Готтфрид (1880-1936) немецкий
историософ, представитель философии жизни, публицист консервативно-
националистического направления.
43 Трубецкой Сергей Николаевич (1862-1905) — князь, русский рели-
гиозный философ, публицист и общественный деятель, отец философа
Н.С. Трубецкого. — Трубецкой Николай Сергеевич (1890-1938) — князь,
выдающийся русский лингвист, философ и публицист евразийского
направления.
44 Булгаков Сергей Николаевич (1871 1944) русский философ,
богослов, православный священник.
Ill
«ПОСТФЕНОМЕНОЛОГИЯ ЛЕНИНИЗМА»:
КОНСЕРВАТИВНАЯ РЕАКЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
А. И. Солженицын
Ленин в Цюрихе
Печатается в сокращении по: Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе.
Париж: YMKA-Press, 1975. С. 11-16, 18-20, 28-32.
Солженицын Александр Исаевич (1918-2008) — российский писатель,
историк, политический деятель. Большую часть жизни выступал про-
тив коммунистических идей и политического устройства СССР. Родился
11 декабря 1918 г. в городе Кисловодск. Его отец погиб еще до появления
сына на свет. Бедствующая семья в 1924 г. переехала в Ростов-на-Дону, где
Александр пошел в школу. После окончания школы поступил на физико-
математический факультет Ростовского университета. Занятие точными
науками не отвлекало от литературных упражнений. В 1939 г. поступил
в институт философии, литературы и истории в Москве, но из-за войны пре-
рвал обучение. В1941 г. окончил Ростовский университет. За год до этого
он женился на Решетковской. С началом войны, несмотря на слабое здо-
ровье, стремился на фронт. После призыва и года службы был отправлен
в Костромское военное училище, где получил звание лейтенанта. С1943 г.
был командиром батареи звуковой разведки. За военные заслуги награж-
ден двумя почетными орденами, позже стал старшим лейтенантом, затем
капитаном. Об этом периоде Солженицын написал разные литературные
произведения. Он критически относился к политике Сталина, в своих
письмах к другу Виткевичу осуждал искаженное толкование ленинизма.
За это был арестован, осужден на 8 лет пребывания в лагерях. За годы
осуждения написал «Люби революцию», «В круге первом», «Один день
Ивана Денисовича», «Знают истину танки». За год до освобождения (в 1953)
у Солженицына обнаружили рак. После его отправили в ссылку в Южный
Казахстан. В 1956 г. писателя освободили, он поселился во Владимирской
области. Там встретил бывшую жену, которая развелась с ним до освобож-
дения, и снова заключил брак. Публикации Солженицына, пропитанные
злостью к ошибкам партии, - критиковались, запрещались, изымались
из библиотек, а новые книги стали выходить в свет по каналам самизда-
та и за границей. В ноябре 1969 г. Солженицына исключили из Союза
писателей. В 1970 г. Александр Исаевич Солженицын стал лауреатом
Нобелевской премии в области литературы, но от поездки в Стокгольм
на церемонию вручения премии отказался, опасаясь, что власти не пустят
его обратно в СССР. Из-за романа «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына об-
винили в государственной измене, лишили гражданства и приговорили
к высылке из СССР на следующий день. С1974 г. Солженицын жил в ФРГ,
в Швейцарии (Цюрих), с 1976 г. — в США (в штате Вермонт жил 20 лет).
За 20 лет эмиграции в Германии, США и во Франции опубликовал большое
количество произведений. В СССР произведения Солженицына стали пу-
бликоваться только с конца 1980-х гг. В 1989 г., в журнале «Новый мир»,
состоялась первая официальная публикация отрывков из романа Архипелаг
ГУЛАГ. В 16 августа 1990 г. указом президента СССР советское граждан-
ство Александра Исаевича Солженицына было восстановлено. В 1990 г.
за книгу «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын был удостоен Государственной
премии. 27 мая 1994 г. писатель вернулся в Россию. В 1997 г. избран
действительным членом Академии наук Российской Федерации. Умер
3 августа в 2008 г. в результате сердечной недостаточности.
1 Ганецкий Якуб (наст, имя и фамилия Яков Станиславович Фюр-
стенберг, партийные псевдонимы: Генрих, Куба, Микола, Машинист;
1879-1937) — польский и еврейский революционер, советский госу-
дарственный деятель. Родился в 1879 г. в Варшаве в семье богатого
торговца и промышленника (полонизированная еврейская семья).
Согласно книге Н. Берберовой «Железная женщина», семья находилась
в родстве с А. Парвусом. Гимназистом был членом нелегального учени-
ческого кружка в Варшаве, исключён из 6-го класса. С 1896 г. учился
в гимназии г. Пётркува, познакомился с марксистской литературой,
вел социал-демократическую пропаганду среди рабочих и учащихся.
В 1896 г. вступил в ряды Социал-демократии Королевства Польского
и Литвы (СДКПиЛ). Неоднократно подвергался арестам и высылался.
Из ссылок бежал. Организовывал освобождение из тюрем (в том числе
побеги) известных социал-демократов. Входил в состав Заграничной
коллегии ЦК СДКПиЛ. Летом 1912 г. организовал переезд Ленина
из Франции (Ленин жил в Париже) в Австро-Венгрию, где Ленин поселил-
ся в Кракове, и стал его ближайшим доверенным лицом и помощником.
Есть подозрения, что именно через Ганецкого Ленин начал налаживать
связи с военными и политическими властями Австро-Венгрии, желая
поставить их ненависть к России на службу целям социалистической
революции в Российской империи. Накануне Первой мировой войны,
с марта 1914 г., Ганецкий жил вместе с Лениным в местечке Поронине
на русско-австрийской границе, а когда после начала Первой мировой
войны местный жандарм арестовал Ленина как подданного царской
России по подозрению в шпионаже, то, как активный член Краковского
Союза помощи политзаключенным, Ганецкий способствовал освобожде-
нию его из тюрьмы в Новом Тарге и переезду его в Швейцарию, с помощью
видного австрийского социал-демократа Виктора Адлера разъяснив поли-
цейским и военным чиновникам Австро-Венгрии, что Ленин — злейший
враг царского правительства и активный организатор стачек в России.
В январе 1917 г. был задержан датской полицией по подозрению в неза-
конной военной контрабанде и выдворен из страны. Был вынужден срочно
перебраться в соседнюю Швецию и осел в Стокгольме. 31 марта 1917 г.,
во время проезда Ленина через Стокгольм, был назначен им членом
Заграничного бюро ЦК (вместе с В. Воровским и К. Радеком) и, таким
образом, вместе с Радеком и Воровским оставлен Лениным в Стокгольме
под вывеской Заграничного бюро ЦК для бесперебойной подачи денежных
средств от Парвуса на укрепление большевистских организаций и прессы
в России, а также для ведения большевистской пропаганды на Запад.
В 1920 г. во время войны с Польшей участвовал в переговорах о мире
с Польшей, в дальнейшем был членом правления Центросоюза и членом
коллегий Наркомфина, Внешторга и Наркомата иностранных дел СССР
(направлен туда Ф. Дзержинским для налаживания торговли с другими
странами, где имел большие связи в кругах социал-демократических
парламентариев). 18 июля 1937 г. был арестован НКВД в своей квартире
в Доме Правительства на набережной (ул. Серафимовича, д. 2) по подо-
зрению в шпионаже в пользу Польши и Германии. Расстрелян 26 ноября
1937 г. В 1954 г. посмертно реабилитирован.
2 Мамонтов Савва Иванович (1841 1918), Коновалов Александр
Иванович (1875-1949). Морозов Савва Тимофеевич (1862-1905) рус-
ские фабриканты.
3 Гарин-Михайловский Николай Георгиевич (1852 1906) русский
инженер, писатель и путешественник.
4 Карпинский Вячеслав Алексеевич (1880-1965) - член РСДРП
с 1898 г. С17 лет был одним из организаторов социал-демократического
кружка учащихся в Пензе. В 1900 г. был арестован и в 1902 г. сослан
в Вологодскую губернию, откуда осенью 1903 г. бежал и до осени 1904 г.
был в подполье. В 1904 г. эмигрировал заграницу; в Женеве встретился
с В. И. Лениным, работал в газетах «Вперед» и «Пролетарий». После
Октябрьской революции — редактор газеты «Беднота»; заведовал аги-
тационно-инструкторским отделом ВЦИК; в период гражданской войны
на агитпароходе «Красная звезда» издавал газету «Красная звезда».
Избирался членом ВЦИК 1-7-го созывов, В 1918-1827 гг. - член главной
редакции «Правды», член редакций ряда газет и журналов. В. И. Ленин
написал Карпинскому более 100 писем. В 1936-1937 гг. работал в ап-
парате ЦК ВКП(б). С 1937 г. - на научной и пропагандистской работе.
Автор многих научно-популярных книг, брошюр и статей о В. И. Ленине,
истории Коммунистической партии и Советском государстве. — Семашко
Николай Александрович (1874 1949) - врач, советский партийный и го-
сударственный деятель, один из организаторов системы здравоохранения
в СССР, академик АМН СССР (1944) и АПН РСФСР (1945).
5 О Каутском см. коммент. 83 к статье Н. В. Валенти нова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 734 в наст, антологии.
6 Парвус Александр Львович (наст, имя и фамилия - Израиль Лаза-
ревич Гельфанд, др. псевдонимы: Александр Молотов, Александр Мос-
ковия; 1867 1924) - деятель российского и германского социал-демокра-
тического движения, публицист, сотрудник газеты «Искра» и журнала
«Заря», доктор философии, меньшевик. Сын еврея ремесленника, пере-
ехавшего из местечка Березино в Одессу. Окончил гимназию. Участвовал
в кружках революционной молодёжи. В 1885 г. уехал учиться в Цюрих,
там примкнул к членам группы «Освобождение труда» (Г. Плеханов,
П. Аксельрод и др.). Окончил в 1891 г. Базельский университет со сте-
пенью доктора философии и переехал в Германию, где стал членом
германской социал-демократической партии. Получил известность как
марксистский публицист; его квартира в Мюнхене пользовалась большой
популярностью у марксистов. Ленин часто бывал у Парвуса и пользовался
книгами его личной библиотеки, познакомился там со многими видными
революционерами (в том числе Розой Люксембург). В 1893 г. был выслан
из Пруссии, а затем из Саксонии, вместе с Юлианом Мархлевским. После
этого по фальшивым документам поехал в Россию, где собирал материалы
для книги о голоде 1896 г. В1897 г. стал редактором дрезденской газеты
нем. «Sachsische Arbeiter Zeitung», которая за время его редакторства
резкостью тона вызывала сильное недовольство не только среди правых
элементов социал-демократии, но даже среди левых. С началом русско-
японской войны Парвус принялся писать статьи, в которых провозглашал
революцию как следствие поражения России от Японии. Когда в 1905 г.
революция началась, Парвус приехал в Петербург, где его устроили чле-
ном Исполкома Петроградского совета. Вместе с Троцким они издавали
и редактировали «Русскую газету». Тогда же в предисловии к брошюре
Троцкого «До 9-го января» изложил основные идеи теории «перманент-
ной революции», развиваемой далее Троцким, согласно которой про-
летариат не сможет построить в отсталой России социализм, а должен,
опираясь на ресурсы России, продолжать революционные пертурбации,
революционизировать Европу, и так продолжать до мировой революции,
лишь при условии совершения которой пролетариат сможет удержать
власть в своих руках. После поражения революции, в 1906 г. Парвус был
арестован и сослан в Туруханский край, но по пути бежал (с заранее за-
готовленными документами) и вернулся в Германию, где стал членом ЦК
германской социал-демократической партии. Пользуясь своим положением
и доверием революционеров, присвоил себе доходы от постановок пьесы
«На дне» (около 130 тысяч марок), доверенные ему М. Горьким для нужд
германской социал-демократической партии, за это был подвергнут остра-
кизму всеми революционерами (кроме Ленина и большевиков). В 1913 г.
приехал в Вену, где финансировал и вместе с Л. Троцким редактировал
газету «Правда» (не путать с большевистской газетой). В январе 1915 г.
Парвус встречается с немецким послом в Константинополе, в разговоре
с которым выдвигает идею раздувания революции в России, и по его
просьбе марте 1915 г. направляет немецкому правительству тщательно
разработанный план организации революции в России (в котором ключевая
роль отводилась большевикам), под который он и стал получать под него
крупное финансирование, часть которого присвоил, а часть использовал
для разворачивания в России стачек и революционной пропаганды,
в том числе в Швейцарии, где он финансировал и организовывал под-
держку «Нашего слова», издававшегося Мартовым и Троцким в Париже.
Известно, что по этим делам он встречался с Лениным, после чего Ленин
переехал на новую квартиру в Берне и развернул издание газеты «Социал-
демократ» и журнала «Коммунист», и изучал возможность перебраться
в Стокгольм, где Парвус дислоцировался. Позднее Парвус переместился
в Копенгаген, где основал «институт изучения социальных последствий
войны». Вместе с личным представителем Ленина Я. Ганецким Парвус
принимал активное участие в переброске Ленина и других революционе-
ров через Германию и Скандинавию в Петроград, но когда он попытался
встретиться в Стокгольме с Лениным, тот категорически отказался это
делать, и даже демонстративно потребовал, чтобы это официально за-
протоколировали. При этом он целый день 13 апреля вел переговоры
с Карлом Радеком, на которых, как полагают некоторые исследователи,
и были обговорены условия финансирования большевиков. Схема была
следующая: немецкие товары легально и контрабандно переправлялись
через Скандинавию в Россию, где его представитель Козловский и двою-
родная сестра Ганецкого Е. Суменсон продавали их, а деньги передавали
большевикам и германским агентам в России (см.: Вопрос о «немецком
золоте»). Через революционеров Парвус собирал сведения о состоянии дел
в России и составлял отчёты для немецкой разведки. После Октябрьской
революции, как писал Ганецкий, Парвус ждал, что Ленин всё-таки пригла-
сит его руководить российскими финансами, но этого не произошло - офи-
циально он считался социал-предателем, сбежавшим в лагерь буржуазии.
Большевики особенно указывали на этот факт в качестве аргумента против
обвинений их в германском финансировании. Приобретя в результате
своих махинаций многомиллионное состояние, Парвус в 1918 г. ото-
шёл от политики, став обычным капиталистом. Парвус умер в декабре
1924 г. После его смерти не осталось никаких его бумаг, исчезло всё его
состояние. Брошенные им сыновья от первых двух жен стали советскими
дипломатами: один работал в посольстве СССР в Италии (потом исчез),
второй, Е. А. Гнедин, отец Т. Е. Гнединой, был ближайшим сотрудником
М. Литвинова, попал в лагерь и оставил мемуары.
7 Люксембург Роза (1871 1919) — деятельница польского и герман-
ского рабочего движения, теоретик так называемого революционного
марксизма. В 1897 г. закончила Цюрихский университет со степенью
доктора государственного права. С 1898 г. жила в Германии, возглавляла
вместе с К. Либкнехтом левое течение СДПГ. Одна из основателей КПГ.
Убита после подавления восстания берлинских рабочих. Цеткин Клара
(урождённая Эйснер; 1857-1933) — немецкая политическая деятельница,
участница немецкого и международного коммунистического движения,
одна из основателей Коммунистической партии Германии, активистка
борьбы за права женщин. Клара Цеткин сыграла важную роль в осно-
вании Второго интернационала и подготовила для его Учредительного
конгресса речь о роли женщин в революционной борьбе. Считается, что
она является автором идеи Международного женского дня 8 марта. -
Либкнехт Карл (1871-1919) деятель германского и международного
рабочего и социалистического движения, один из основателей (1918)
коммунистической партии Германии. Сын Вильгельма Либкнехта и брат
Теодора и Отто Либкнехтов. Отец Роберта Либкнехта. В январе 1919 г.
встал во главе восстания спартакистов, направленного на свержение
социал-демократического руководства Германии и установление со-
ветской власти. Социал-демократы опасались, что действия Либкнехта
и его сторонников приведут к началу гражданской войны. Центральный
орган Социал-демократической партии Германии газета «Форвертс»
(«Vorwarts») потребовала организации преследования вождей КПГ, на-
значив за головы Карла Либкнехта и Розы Люксембург награждение в раз-
мере 100000 марок. 15 января 1919 г. Карл Либкнехт, Роза Люксембург
и Вильгельм Пик (впоследствии первый и единственный президент ГДР)
были схвачены членами фрайкора под руководством Вальдемара Пабста
с санкции рейхсминистра обороны Веймарской республики социал-
демократа Густава Носке (в своих мемуарах отрицавшего причастность
к преступлению). Капитан Хорст фон Пфлюгк-Хартунг, лейтенанты
Рудольф Липман, Генрих Штиге, Ульрих фон Ритген, Курт Фогель вы-
вели Либкнехта из отеля якобы для отправки в тюрьму. Он был грубо
посажен в машину и отвезён в городской сад Тиргартен, где, находясь
в полубессознательном состоянии, был вытащен из машины и застрелен
Рудольфом Липманом на берегу т. н. Нового Озера. Одновременно была
убита Роза Люксембург - после избиений прикладом Рунге застрелена
лейтенантом Германом Сушоном. Тело было брошено в Ландвер-канал
(в районе зоопарка), где обнаружено только 31 мая. Позднее брат Карла
Теодор Либкнехт обвинил члена ЦК РКП(б) К. Б. Радека, отправленно-
го в Германию из РСФСР в командировку с целью оказания поддержки
революции, с которым Либкнехт собирался встретиться в конспиратив-
ной квартире в связи с необходимостью разоблачения последнего, куда
впоследствии нагрянули убийцы, в выдаче Карла и Розы и организации
его убийства. Ряд участников убийства был оправдан судом, с других
произведены незначительные взыскания.
8 О Каменеве и Зиновьеве см. коммент. 56 к статье Н. В. Валентинова-
Вольского «Встречи с Лениным» на с. 729 в наст, антологии. Мали-
новский Роман Вацлавович (1876-1918) российский политический
деятель, член ЦК РСДРП, большевик, известный своим провокаторством,
разоблачённый секретный сотрудник Охранного отделения департамента
полиции Министерства внутренних дел Российской империи. В 1914 г.
неожиданно оставил думское кресло и скрылся за границу. Из-за своего
неожиданного исчезновения был исключён из партии по обвинению
в дезертирстве. С началом Первой мировой войны находился в Германии
и был интернирован как подданный Российской империи. Находился
в заключении в немецком лагере. В 1917 г. был обвинён в провокаторстве,
Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства раскры-
ла его тесное сотрудничество с царской охранкой. После освобождения
из плена в 1918 г. вернулся в Россию, чтобы оправдаться от обвинений
в провокаторстве. Осуждён и расстрелян по приговору Верховного три-
бунала ВЦИК от 5 ноября 1918 г. в Москве.
8 Вольский Николай Владиславович (псевдоним — Н. Валентинов;
1879-1964) — русский публицист, философ, экономист.
И. Р. Шафаревич
Русский народ в битве цивилизаций
Печатается по: Шафаревич И. Р. Русский народ в битве цивилиза-
ций. М.: Эскмо; Алгоритм, 2004. С. 25 70.
Шафаревич Игорь Ростиславович (1923-2017) советский и россий-
ский математик, философ, публицист и общественный деятель, академик
РАН, доктор физико-математических наук. Родился в Житомире. Отец
окончил МГУ, работал преподавателем теоретической механики; мать
филолог по образованию, большую часть времени не работала. Благодаря
родителям (а также сохранившихся ещё от деда книг) приобрёл любовь
к русской литературе, сказкам, былинам, немного позже — к истории.
Следующим увлечением была математика. Учась в школе, сдавал экстерном
экзамены на механико-математическом факультете МГУ. После оконча-
ния школы был принят на последний курс Университета и окончил его
в 1940 г. в 17 лет. Защитил кандидатскую диссертацию в 1942 г. (в 19 лет),
докторскую — в 1946 г. (в 23 года). По окончании ВУЗа работал в мате-
матическом институте Академии наук (МИАН), с 1960 г. — заведующий
отделом алгебры. С 1943 г. преподавал в Московском государственном
университете. Имеет много учеников. Под его руководством защищено
более 30 кандидатских диссертаций. 20 июня 1958 г. (в 35 лет) избран
членом-корреспондентом АН СССР по отделению физико-математических
наук. 7 декабря 1991 г. избран академиком РАН по Секции математики,
механики, информатики (математика). Член Королевского общества
Великобритании. В 1955 г. подписал «Письмо трёхсот». Основные труды
Шафаревича посвящены алгебре, теории чисел и алгебраической геоме-
трии. В теории алгебраических чисел нашёл самый общий закон взаим-
ности степенных вычетов в полях алгебраических чисел, что явилось в из-
вестной мере завершающим этапом 150-летней истории арифметических
законов взаимности, восходящей к Л. Эйлеру и К. Гауссу. Шафаревич внёс
фундаментальный вклад в развитие теории Галуа. В1954 г. он дал решение
обратной задачи теории Галуа для разрешимых групп, т. е. доказал, что
в том случае, когда основное поле является полем алгебраических чисел
конечной степени, существует алгебраическое расширение этого поля
с наперёд заданной разрешимой группой Галуа (за эту свою работу он был
в 1959 г. награждён Ленинской премией). И.Р. Шафаревич, Д.К. Фаддеев
и их ученики получили в 1970-х — 1980-х гг. важные результаты, от-
носящиеся к теории групп, теории целочисленных представлений групп
и теории Галуа. В частности, совместно со своим учеником Е.С. Голодом
в 1964 г. Шафаревич дал отрицательное решение общей (не ограниченной)
проблемы Бернсайда, а именно — доказал существование бесконечных
периодических групп с конечным числом образующих. Шафаревич изве-
стен не только как признанный учёный-математик, но и как публицист,
общественный деятель и автор историко-философских публикаций, ко-
торые оцениваются некоторыми представителями либерального лагеря
как антисемитские и конспирологические. Автор работ: «Русофобия»
(и «Русофобия: десять лет спустя»), «Две дороги к одному обрыву»,
«Социализм как явление мировой истории». С конца 1960-х гг. принимает
участие в общественной деятельности: пишет заявления и проводит пресс-
конференции в защиту Русской Православной Церкви (РПЦ), против ис-
пользования психиатрии как средства политических репрессий (совместно
с А.Д. Сахаровым). В 1974 г. участвовал вместе с А. И. Солженициным
в издании «Из-под глыб» — сборника статей по вопросам духовной и обще-
ственной жизни того времени. В 1975 г. был уволен из МГУ, с тех пор
не преподавал. В 1977 г. во Франции вышла его книга «Социализм как
явление мировой истории», сжатое изложение основных идей которой
содержалось в сборнике «Из-под глыб». В 1980 г. опубликовал за рубежом
и в самиздате эссе «Русофобия». В эссе Шафаревич воспроизвёл идеи фран-
цузского националистического историка начала XX в. Огюстена Кошена,
который разработал идею о «малом народе» — антинациональной элите,
навязавшей «большому народу» свои идеи и теории и таким образом явив-
шейся подлинной причиной и движущей силой французской революции.
По Шафаревичу, российское воплощение феномена «малого народа»
сыграло большую роль в революции в России. При этом «малый народ»
не является, по Шафаревичу, каким-либо национальным течением (в нём
присутствуют представители разных наций), но он содержит влиятельное
ядро, связанное с евреями. Работа «Русофобия» содержит также поддержку
версии, согласно которой расстрел царской семьи является «ритуальным
убийством». Опубликование эссе привело к превращению Шафаревича
в персону non grata среди части демократической интеллигенции. По сло-
вам А. Толпыго, «к ужасу всей московской математической общественно-
сти, Шафаревич оказался среди “патриотов” наихудшего, антисемитского
пошиба. Да, конечно, кое-какие мысли этого жанра проскальзывали ещё
в “Из-под глыб” - но никто не ждал “Русофобии”». С конца 1980-х гг.
Шафаревич открыто печатает в СССР, а затем в России свои публикации
консервативной направленности. После напечатания «Русофобии» в СССР
в 1989 г. в журнале «Наш современник» в «Книжном обозрении» (1989,
№ 38) появилось письмо протеста против взглядов Шафаревича за 31 под-
писью, включая Юрия Афанасьева, Дмитрия Лихачёва, Андрея Сахарова.
16 июля 1992 г. Американская национальная академия наук обратилась
к И. Р. Шафаревичу с просьбой покинуть её ряды, т. к. процедуры исклю-
чения из академии не существует; подобной просьбы прежде не возникало
за всю 129-летную историю этой академии. Шафаревич покинуть академию
отказался. Совет Американского математического общества выпустил спе-
циальное заявление, в котором выразил своё «осуждение антисемитских
работ И. Р. Шафаревича». В 1989 г. Шафаревич опубликовал в журнале
«Новый мир» статью «Две дороги — к одному обрыву», направленную
и против коммунизма, и против западной демократии. 21 декабря 1991 г.
участвовал в 1-м съезде Российского общенародного союза (РОС) Сергея
Бабурина. 9 февраля 1992 г. был избран членом Центральной Думы
Российского Народного собрания. В октябре 1992 г. входил в Оргкомитет
Фронта национального спасения (ФНС). В 1993 г. был в списке кандидатов
в депутаты Государственной Думы от Конституционно-демократической
партии — Партии народной свободы (КДП-ПНС) М. Астафьева (список
не собрал нужного количества подписей). В 1994 г. вошёл во Всероссийский
национальный правый центр (ВНПЦ) М. Астафьева — Н. Нарочницкой.
Член редколлегии журнала «Наш современник», в 1991-1992 гг. входил
в редколлегию газеты «День» Александра Проханова (после запрещения
в 1993 г. она стала издаваться как газета «Завтра»).
1 Платон (428 или 427 до н. э. — 348 или 347 до н. э.) — древнегрече-
ский философ, ученик Сократа, учитель Аристотеля.
2 Бухарин Николай Иванович (1888-1938) — советский политический,
государственный и партийный деятель.
3 Мор Томас (1478-1535) — английский юрист, лорд-канцлер, мысли-
тель, писатель, гуманист, святой Католической церкви, выдающийся пред-
ставитель позднего европейского Возрождения, автор «Утопии» (1516—1517),
название которой стало нарицательным для всего жанра, один из осново-
положников традиции утопического коммунизма эпохи модерна.
4 Кампанелла Томмазо (1568-1639) итальянский философ и пи-
сатель, автор «Города Солнца» (1602), вслед за Т. Мором развивал вос-
ходящую к Платону традицию утопического коммунизма.
5 Сен-Симон Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон
Анри (1760-1825) — французский философ, социолог, известный
социальный реформатор, основатель наиболее влиятельного направ-
ления утопического социализма. Главные произведения: «Письма
женевского жителя к своим современникам» (1802), «Катехизис про-
мышленников» (1823), «Новое христианство» (1825). Фурье Фран-
суа Мари Шарль (1772—1837) — французский философ, социолог,
один из представителей утопического социализма, основатель систе-
мы фурьеризма; автор термина «феминизм». Бакунин Михаил
Александрович (1814—1876) русский мыслитель, революционер,
панславист, анархист, один из идеологов народничества. Бакунин
считается одной из самых влиятельных фигур анархизма и одним
из основателей традиции «социального анархизма». — Маркс Карл Ген-
рих (1818 1883) немецкий философ, социолог, экономист, писатель,
поэт, политический журналист, общественный деятель. Друг и едино-
мышленник Фридриха Энгельса. Соавтор «Манифеста коммунистической
партии» (1848 г.), автор научного труда «Капитал. Критика политической
экономии» (1867 г.), главный идеолог и один из наиболее выдающихся
лидеров международного рабочего и коммунистического движения.
6 Пятаков Георгий Леонидович (псевдонимы: Пётр, П. Киевский,
Лялин, Кий, Японец, Рыжий; 1890-1937) — советский партийный
и государственный деятель.
7 О Вольском см. преамбулу к статье Н.В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» нас. 719 в наст, антологии.
8 О Сталине см. преамбулу к статье И. В. Сталина «Письмо из Кутаиса»
на с. 762 в наст, антологии.
® Распутин Валентин Григорьевич (1937 2015) — русский писатель,
публицист, общественный деятель. Один из наиболее значительных
представителей «деревенской прозы». В 1994 г. выступил инициа-
тором создания Всероссийского фестиваля «Дни русской духовности
и культуры “Сияние России”» (Иркутск). Герой Социалистического
Труда (1987). Лауреат двух Государственных премий СССР (1977,
1987), Государственной премии России (2012) и Премии Правительства
РФ (2010). Член Союза писателей СССР с 1967 года.
10 Крыленко Николай Васильевич (партийная кличка - Абрам;
1885-1938) — советский государственный и партийный деятель, Вер-
ховный главнокомандующий российской армии после Октябрьской
революции 1917 г. Кандидат в члены ЦИК СССР 1-4 созывов, член
ЦКК ВКП(б) в 1927-1934 гг. Один из организаторов массовых репрес-
сий. С 1911 г. работал в большевистской газете «Звезда», затем перешёл
в «Правду». Весной 1911 г. был вызван в австрийскую Галицию к Ленину,
жившему тогда в Кракове. С того времени он стал близким человеком
в семье Ленина. Позже Крыленко сделался правовым консультантом
большевиков членов Государственной Думы. 26 октября (8 ноября)
1917 г. Крыленко вошёл в первый состав Совнаркома в качестве члена
Комитета по делам военным и морским (вместе с В. А. Антоновым-
Овсеенко и П. Е. Дыбенко). 9 (22) ноября 1917 г. Ленин и Крыленко по-
требовали от главковерха генерала Н. Н. Духонина немедленно вступить
в мирные переговоры с австро-германским командованием. Духонин
отказался, заявив, что такие переговоры может вести только центральное
правительство, но не командующий армией. После этого ему объявили,
что его снимают с поста главнокомандующего, но он должен продолжать
выполнять свои обязанности до прибытия нового главнокомандующего,
которым был назначен Крыленко. В 1918 г. Крыленко было поручено
руководить деятельностью революционных трибуналов, с чего и началась
его деятельность организатора советского суда и советской прокуратуры.
В 1922 1931 гг. Крыленко был председателем Верховного трибунала
при ВЦИК, прокурором РСФСР и СССР. Сохранились его слова, произ-
несённые в 1922 г. в качестве государственного обвинителя на «Процессе
эссеров» (Гоца и других), обвиняемых в убийстве Володарского и по-
кушении на Ленина. Н.В. Крыленко был расстрелян 29 июля 1938 г.
по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР (ВКВС) в рамках
дела о «контрреволюционной фашистско-террористической организации
альпинистов и туристов». Захоронен на полигоне «Коммунарка». В 1956 г.
ВКВС отменила приговор и полностью реабилитировала его.
” О Каутском см. коммент. 83 к статье Н. В. Валентинова-Вольского
«Встречи с Лениным» на с. 734 в наст, антологии.
12 Свердлов Яков Михайлович (1885-1919) - российский политический
и государственный деятель, революционер, большевик. Член ЦК РСДРП(б),
РКП(б). Председатель ВЦИК (формальный глава РСФСР) в 1917-1919 гг.
Партийные псевдонимы: товарищ Андрей, Макс, Михаил Пермяков,
Смирнов и др. Как председатель ВЦИК, был одним из организаторов раз-
гона Учредительного собрания, расказачивания, Красного террора.
13 О Плеханове см. преамбулу к статье Г. В. Плеханова «Чего не делать»
на с. 764 в наст, антологии.
14 Сэн Катаяма (1859-1933) - японский социалист, коммунист,
деятель Коминтерна.
15 Энгельс Фридрих (1820-1895) — немецкий философ, один из ос-
новоположников марксизма, друг и единомышленник Карла Маркса
и соавтор его трудов.
16 Булгаков Михаил Афанасьевич (1891 1940) — русский писатель,
драматург, театральный режиссёр и актёр. Автор романов, повестей
и рассказов, множества фельетонов, пьес, инсценировок, киносценариев,
оперных либретто. Известные произведения Булгакова: «Собачье серд-
це», «Записки юного врача», «Театральный роман», «Белая гвардия»,
«Роковыеяйца», «Дьяволиада», «Иван Васильевич» и роман, принесший
писателю мировую известность, — «Мастер и Маргарита», который был
несколько раз экранизирован как в России, так и в других странах.
17 Савинков Борис Викторович (1879—1925) русский революционер,
террорист, политический деятель — один из лидеров партии эсеров,
руководитель Боевой организации партии эсеров. Участник Белого дви-
жения, писатель (прозаик, поэт, публицист, мемуарист; литературный
псевдоним В. Ропшин).
18 Дзержинский Феликс Эдмундович (1877-1926) — революционер, со-
ветский государственный деятель, глава ряда наркоматов, основатель ВЧК.
Член ЦК партии (1917 1926). Член Оргбюро ЦК РКП(б) (1919-1920,
1921 1924), кандидат в члены Оргбюро ЦК РКП(б) (1921. 1924-1926).
Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1924-1926).
19 Герцен Александр Иванович (1812-1870) русский публицист,
писатель, философ.
20 Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870-1920) — русский
политический деятель правых консервативных взглядов, монархист,
черносотенец. Был видным оратором.
21 Троцкий Лев Давыдович (имя при рождении Лейба Давидович
Бронштейн; 1879-1940) — революционер, идеолог троцкизма — одного
из течений марксизма.
22 Тухачевский Михаил Николаевич (1893-1937) — советский воен-
ный деятель, военачальник РККА времён Гражданской войны, военный
теоретик, Маршал Советского Союза (1935). Репрессирован в 1937 г.
по «делу военных», реабилитирован в 1957 г.
23 Столыпин Пётр Аркадьевич (1862 1911) — государственный дея-
тель Российской империи. В разные годы занимал посты уездного пред-
водителя дворянства в Ковно, Гродненского и Саратовского губернатора,
министра внутренних дел, премьер-министра. В российской истории
начала XX в. известен в первую очередь как выдающийся реформатор.
24 Извольский Александр Петрович (1856 1919) - русский госу-
дарственный деятель, дипломат, министр иностранных дел России
в 1906-1910 гг. Гофмейстер. Брат обер-прокурора П. П. Извольского.
Автор воспоминаний.
25 Кондратьев Николай Дмитриевич (1892-1938) российский
и советский экономист. Основоположник теории экономических циклов,
известных как «Циклы Кондратьева». Теоретически обосновал «новую
экономическую политику» в СССР. Арестован ОГПУ 19 июня 1930 г.
по ложному обвинению. Военной коллегией Верховного суда СССР
17 сентября 1938 г. приговорён к расстрелу и в тот же день расстрелян.
Дважды реабилитирован — в 1963 и 1987 гг.
26 Цюрупа Александр Дмитриевич (1870-1928) — большевик, со-
ветский государственный и партийный деятель. Член ЦИК СССР 1-4 со-
зывов, член ЦК ВКП(б) (1923-1928). Инициатор введения в стране про-
довольственной диктатуры (введена декретом ВЦИК от 13 мая 1918),
один из организаторов продотрядов.
27 Фрунзе Михаил Васильевич (партийные псевдонимы: Михайлов,
Трифоныч, Арсений, литературные псевдонимы Сергей Петров, А. Шуй-
ский, М. Мирский; 1885-1925)- революционер, советский государ-
ственный и военный деятель, один из наиболее крупных военачальников
Красной армии во время Гражданской войны, военный теоретик.
28 Краснов Пётр Николаевич (1869 1947) - генерал-майор Русской
императорской армии, атаман Всевеликого Войска Донского, военный
и политический деятель, писатель и публицист. Во время Второй мировой
войны занимал пост начальника Главного управления казачьих войск
Имперского министерства восточных оккупированных территорий.
В мае 1945 г. находился в Казачьем стане и был захвачен англичанами.
В городе Лиенце (Австрия) 28 мая 1945 г. вместе с 2,4 тысячами казачьих
офицеров был выдан британским командованием советской военной ад-
министрации. Этапирован в Москву, где содержался в Бутырской тюрь-
ме. Военная коллегия Верховного суда СССР объявила решение о казни
Краснова, Краснова С. Н., Шкуро, Султан-Гирея Клыча, фон Паннвица,
обоснование: «...вели посредством сформированных ими белогвардей-
ских отрядов вооружённую борьбу против Советского Союза и проводили
активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность
против СССР». Краснов и другие были повешены в Лефортовской тюрьме
16 января 1947 г.
29 Миронов Филипп Кузьмич (Козьмич, Казьмич) (1872-1921) —
участник Гражданской войны, советский военачальник, казак, ко-
мандарм 2-й конной армии. После Октябрьской революции 1917 г.
примкнул к большевикам. Во время Гражданской войны командовал
крупными войсковыми формированиями, включая 2-ю Конную ар-
мию. Пользовался весьма большой популярностью среди донского
населения. Выступал против политики расказачивания и не получил
поддержку Л. Д. Троцкого в вопросах взаимодействия с крестьянством.
В сентябре 1918 г. был награждён орденом Красного Знамени № 3, став
одним из первых кавалеров. Выступал против некомпетентного, по его
мнению, военного руководства Троцкого. Узнав о циркулярном пись-
ме о расказачивании, видимо, фальсифицированном по инициативе
Донбюро, в письме члену РВС Южного фронта Сокольникову Миронов
пишет: «...пора разогнать политических авантюристов Донбюро, а вместе
с ними и Троцкого из армии...». В октябре 1919 г. за самовольное высту-
пление из Саранска с недоформированным Донским казачьим корпусом
на Южный фронт против армии А. И. Деникина был арестован по при-
казу Троцкого С. М. Будённым и приговорён к расстрелу, но сам Троцкий
остановил расстрел, затем Миронов был помилован ВЦИК. По версии
белых (А. Деникина), в августе 1919 г. Миронов поднял восстание,
к которому примкнули несколько донских советских полков. Восстание
было подавлено в несколько дней войсками Будённого (4-й кав. ди-
визией О. Городовикова, впоследствии замкомандарма Миронова).
На заседании Политбюро ЦК РКП(б) 23 октября 1919 г. Миронову вы-
ражено политическое доверие и поручено командование конной армией.
В 1920 г. вступил в РКП(б). 12—14 октября 1920 г. за разгром войск
барона П. Н. Врангеля в завязавшемся Никопольско-Александровском
сражении, за срыв намерений Пилсудского и Врангеля соединить-
ся на правобережье Днепра и разгром конных корпусов генерала
Н. Г. Бабиева и генерала И. Г. Барбовича Миронов был награждён почёт-
ным революционным оружием и орденом Красного Знамени. Участвовал
в разгроме войск белых на Перекопе и изгнании из Крыма остатков
белых армий. В феврале 1921 г. был арестован по ложному обвинению
Дончека, когда неосторожно заехал в родную станицу (якобы его Вторая
конная армия целенаправленно не разгромила армию Махно, так как
с 1919 г. командиром корпуса у Махно служил родной брат Филиппа
Кузьмича — хотя, на самом деле, махновцы были Мироновым разбиты,
ушёл только сам Махно с небольшой группой приближённых). Убит ча-
совым во дворе Бутырской тюрьмы при невыясненных обстоятельствах,
Исследователи Р. А. Медведев и С. П. Стариков бездоказательно утверж-
дали, что убит Миронов был по личному распоряжению Л.Д. Троцкого,
ярого ненавистника казачества. Реабилитирован Военной коллегией
Верховного суда в 1960 г. «за отсутствием состава преступления».
30 Шолохов Михаил Александрович (1905-1984) — русский советский
писатель и киносценарист, журналист, военный корреспондент. Лауреат
Нобелевской премии по литературе (1965 год — «за художественную силу
и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время»),
Сталинской премии (1941), Ленинской премии (1960). Действительный
член АН СССР (1939). Дважды Герой Социалистического Труда (1967,
1980). Полковник (1943).
31 Якир Иона Эммануилович (1896-1937) — советский военный
деятель, командарм 1-го ранга (1935). Видный военачальник времён
Гражданской войны. Расстрелян в ходе Сталинской чистки (1937).
Посмертно реабилитирован (1957).
32 Сокольников Григорий Яковлевич (наст, имя — Гирш Янкелевич
Бриллиант; 1888-1939) — советский государственный деятель. Член
ЦИК СССР 1,2, 7-го созывов. Член ЦКРСДРП(б)(1917 1919 и 1922-1930),
кандидат в члены ЦК (1930-1936). Член Политбюро ЦК РСДРП(б) (ок-
тябрь 1917), кандидат в члены Политбюро (1924-1925). 26 июля 1936 г.
арестован по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра»,
в том же месяце опросом исключён из состава кандидатов в члены ЦК
и из партии. Во время следствия, как и другие обвиняемые, был подвергнут
сильному давлению; в то же время Сокольникову, по некоторым данным,
обещали, что его жена Галина Серебрякова останется на свободе и сможет
заниматься писательской деятельностью (обещание выполнено не было).
Об этом свидетельствуют воспоминания Серебряковой о том, что её мать
вызвали на Лубянку и принудили написать письмо Сокольникову о том,
что с её дочерью всё в порядке. В результате на открытом судебном про-
цессе был вынужден признать свою вину и 30 января 1937 г. приговорён
к 10 годам тюрьмы. По официальной версии 21 мая 1939 г. убит заклю-
чёнными в Верхнеуральском политизоляторе.
33 Врангель Пётр Николаевич(1&78-192&) — барон, русский вое-
начальник, участник Русско-японской и Первой мировой войн, один
из главных руководителей Белого движения в годы Гражданской войны.
Главнокомандующий Русской армии в Крыму и Польше (1920). Гене-
рального штаба генерал-лейтенант (1918). Получил прозвище «чёрный
барон» за свою традиционную (с сентября 1918 г.) повседневную форму
одежды — чёрную казачью черкеску с газырями.
34 Склянский Эфраим Маркович (1892-1925) - советский военный
деятель Гражданской войны, ближайший сотрудник Л.Д. Троцкого,
заместитель Троцкого на посту председателя Реввоенсовета РСФСР.
Согласно утверждению советолога Джорджа Р. Урбана: «Склянский хо-
рошо известен исследователям русской истории как человек, задавший
Троцкому вопрос: “Что вы думаете о Сталине?”». На что Троцкий дал
знаменитый ответ: «Сталин <...> это наиболее выдающаяся посредствен-
ность нашей партии».
36 Восстание Сапожкова — антибольшевистское восстание
в 1920-1922 гг. в Самарской губернии. Названо по фамилии его руко-
водителя, левого эсера, командира 9-й кавалерийской дивизии Красной
Армии А. В. Сапожкова.
36 Антонов Александр Степанович (1889-1922) — один из руководи-
телей Тамбовского восстания. Антонов активно участвовал в деятельности
своей эсеровской организации. Выдающийся конспиратор. В материалах
жандармерии часто высказывались лишь предположения о его участии
в боевых акциях. 24 августа 1920 г. по просьбе крестьян Каменской во-
лости Тамбовского уезда возглавил начавшееся несколькими днями ранее
восстание. В ноябре 1920 г. Антонов организует Главный оперативный
штаб по руководству восстанием в Тамбовской губернии и становится его
начальником. Партизанские войска были разделены на армии и полки
и имели чёткую организационную структуру. Политическое руководство
восстанием, а также власть на местах осуществлял Союз трудового кре-
стьянства (СТК), политической программой которого было: свержение
коммунистической диктатуры, восстановление политических и эко-
номических свобод, созыв Учредительного собрания для определения
формы правления и решения других государственных вопросов. В ответ
на упорное сопротивление крестьян, не желавших подчиняться власти
большевиков и оказывавших им ожесточенное сопротивление, на них
обрушили жестокие репрессии и всю мощь регулярной Красной армии
под командованием М. Н. Тухачевского, уничтожившего артиллерией
многие сёла и деревни Тамбовщины. Только тогда, в июне 1921 г., боль-
шевикам удалось разгромить основные силы восставших. Но вооружённое
сопротивление и партизанское движение в Тамбовской губернии про-
должалось до конца 1922 г.
37 Антонов-Овсеенко Владимир Александрович (наст, фамилия
Овсеенко, псевдонимы в партии Штык и Никита, литературный
псевдоним — А. Гальский; 1883-1938) русский и украинский рево-
люционер, меньшевик до 1914 г., во время Первой мировой войны —
меньшевик-интернационалист, в 1917 г. вступил в партию большевиков,
после Октябрьской революции — советский партийно-государственный
и военный деятель, юрист, публицист. Расстрелян 10.02.1938 г.
38 Корнев Василий Степанович (1889-1939) — советский партий-
ный и государственный деятель. 29 июля 1920 г. Корнева назначили
членом коллегии Всероссийской чрезвычайной комиссии. С сентября
1920 г., после реорганизации войск ВОХР, которые в связи с созданием
войск внутренней службы (ВНУС) вошли в их состав, наряду с карауль-
ными частями, транспортной милицией и другими формированиями,
В. С. Корнев получил назначение на должность командующего войсками
ВНУС республики и одновременно заместителя председателя Комитета
обороны Москвы. С 1937 г. по сентябрь 1938 г. — управляющий трестом
Лесосиндиката «Госстройлегпром». 20 сентября 1938 г. он был арестован
и 9 июня 1939 г. был расстрелян по приговору суда.
39 Уборевич Иероним Петрович (1896 1937) - советский военный
и политический деятель, командарм 1-го ранга. Расстрелян по «делу
Тухачевского» (1937). Посмертно реабилитирован в 1957 г. — Котовский
Григорий Иванович (1881 1925) — российский революционер, советский
военный и политический деятель, участник Гражданской войны. Сделал
карьеру от уголовного преступника до члена Союзного, Украинского
и Молдавского Центрального Исполнительного Комитета. Член Реввоен-
совета СССР. Легендарный герой советского фольклора и художествен-
ной литературы. Отец российского индолога Григория Григорьевича
Котовского. Погиб при невыясненных обстоятельствах от выстрела своего
знакомого Мейера Зайдера. - Ягода Генрих Григорьевич (имя при рожде-
нии Енох Гершевич Иегуда; 1891 1938) — российский революционер,
советский государственный и политический деятель, один из главных
руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ,
НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934 1936), первый в истории
«генеральный комиссар государственной безопасности» (учреждение
спецзвания и присвоение его Ягоде произошли одним и тем же указом).
Расстрелян 15 марта 1938 г. в Лубянской тюрьме НКВД. — Ульрих
Василий Васильевич (1889-1951) — советский государственный деятель,
армвоенюрист (20 ноября 1935), генерал-полковник юстиции (11 марта
1943). Один из главных исполнителей сталинских репрессий на посту
председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР.
40 Уэллс Герберт Джордж (1866 1946) — английский писатель и пу-
блицист. Автор известных научно-фантастических романов «Машина
времени», «Человек-невидимка», «Война миров» и др. Представитель
критического реализма. Сторонник фабианского социализма. Трижды
посещал Россию, где встречался с Лениным и Сталиным.
41 Учредительное собрание — представительный орган в России, из-
бранный в ноябре 1917 г. и созванный в январе 1918 г. для определения
государственного устройства России. Национализировало помещичью
землю, призвало к заключению мирного договора, провозгласило Россию
федеративной демократической республикой, тем самым отказавшись
от монархической формы правления (хотя ещё в сентябре 1917 г. Временное
правительство объявило Россию республикой). Собрание отказалось рас-
сматривать Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа,
которая наделяла бы советы рабочих и крестьянских депутатов государ-
ственной властью, тем самым сделало нелегитимными дальнейшие дей-
ствия советов. Разогнано Всероссийским центральным исполнительным
комитетом Советов рабочих и солдатских депутатов, разгон подтверждён
III Всероссийским Съездом Советов рабочих и крестьянских депутатов.
Деникин Антон Иванович (1872-1947) — русский военачальник,
политический и общественный деятель, писатель, мемуарист, публицист
и военный документалист. Участник Русско-японской войны. Один из наи-
более результативных генералов Русской императорской армии в период
Первой мировой войны. Один из основных руководителей Белого движе-
ния в годы Гражданской войны, его лидер на Юге России (1918-1920).
Добился наибольших военных и политических результатов среди всех
руководителей Белого движения. Один из основных организаторов, а затем
командующий Добровольческой армией(1918-1919). Главнокомандующий
Вооружёнными силами Юга России (1919—1920), заместитель верховного
правителя и верховного главнокомандующего Русской армии адмирала
Колчака (1919-1920). Исполняющий обязанности верховного правителя
России (4 января — 4 апреля 1920 г.).
43 Воронский Александр Константинович (1884-1937) - российский
революционер-большевик, писатель, литературный критик, теоретик искус-
ства. Член ВКП(б) (1904 1927,1930 1934). В1935 г. арестован. Повторно
арестован 1 февраля 1937 г. Расстрелян 13 августа 1937 г. в Москве; прах
захоронен на Донском кладбище. Реабилитирован 7 февраля 1957 г.
44 Чуковский Корней Иванович (наст, имя и фамилия — Николай
Васильевич Корнейчуков; 1882—1969) — русский советский поэт, пу-
блицист, литературный критик, переводчик и литературовед, детский
писатель, журналист. Отец писателей Николая Корнеевича Чуковского
и Лидии Корнеевны Чуковской.
45 Прокопович Сергей Николаевич (1871-1955,) — российский эко-
номист, политический деятель. Министр торговли и промышленности,
министр продовольствия Временного правительства (1917).
48 Делоне Борис Николаевич (1890-1980) русский и советский
математик; альпинист. Член-корреспондент АН СССР с 1929 г. Мастер
спорта СССР. Сын математика и механика Н.Б. Делоне (старшего),
отец физика Н.Б. Делоне (младшего), дед поэта и правозащитника
В. Н. Делоне.
47 Шмидт Отто Юльевич (1891-1956) советский математик,
географ, геофизик, астроном. Исследователь Памира (1928), исследо-
ватель Севера. Профессор (1924). Академик АН СССР. АН УССР, Герой
Советского Союза (193 7).
В. А. Солоухин
При свете дня
Печатается в сокращении по: Солоухин В. А. При свете дня. М.:
Букинистическое издание, 1992.
Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997) — русский поэт и писа-
тель. Родился в селе Алепино (ныне в Собинском районе) Владимирской
области в крестьянской семье. Окончив школу, в 1938-1942 гг. учился
в инженерном училище во Владимире, получил специальность меха-
ника-инструменталиста. Во время войны Солоухин служил в войсках
особого назначения, охранявших Кремль. В 1946 г., опубликовав свои
первые стихи в «Комсомольской правде» и осознав свое призвание, по-
ступил в Литературный институт им. М. Горького, который окончил
в 1951 г. Первый сборник стихотворений «Дождь в степи» появился
в 1953 г. Затем последовали поэтические сборники «Журавлиха» (1959),
«Имеющий в руках цветы» (1962), «Жить на земле» (1965), в кото-
рых со временем все усиливалось стремление автора к философскому
осмыслению жизни. С 1951 г. много ездит по стране и зарубежным
странам, публикуя репортажи в различных изданиях. Первая отдель-
ная книга очерковой прозы «Рождение Зернограда» вышла в 1955 г.;
следующая «Золотое дно» в 1956 г. Книга «Владимирские про-
селки» (1957) привлекла серьезное внимание читателей и критики,
получив самые одобрительные отклики. В 1964 г. опубликовал ав-
тобиографический роман «Мать-мачеха». Особое место в творчестве
Солоухина занимают его художественно-публицистические книги
«Письма из Русского музея» (1966) и «Черные доски» (1969). Живя
в Москве, Солоухин не порывал связи с родными местами, тамошними
людьми. В 1965 г. выходит сборник стихотворений «С лирических по-
зиций». В 1970-е гг. увидели свет книги «Олепинские пруды» (1973)
и «Посещение Званки» (1975). В 1980-е гг.— «Время собирать камни»
об Оптиной пустыни (монастыре близ г. Козельска) и сборник рассказов
и очерков «Бедствие с голубями». Тема русской природы, духовного
богатства народа всегда занимала писателя, он писал о необходимости их
сохранения и защиты. Работал членом редколлегии журнала «Молодая
Гвардия» (1958-1981), членом редколлегии, а затем Совета редакции
журнала «Наш современник». Главная тема творчества Солоухина
русская деревня, ее настоящее и будущее. В своих публицистических
произведениях писатель указывает на необходимость сохранения
национальных традиций, размышляет о путях развития русского ис-
кусства. Владимир Солоухин является видным представителем «писате-
лей-деревенщиков». В 1975 г. в журнале «Москва» была опубликована
нашумевшая автобиографическая повесть «Приговор», где главному
герою (от лица которого ведётся повествование) ставится онкологиче-
ский диагноз и проводится хирургическая операция. В конце 1980-х гг.
в статье «Читая Ленина» одним из первых открыто высказал мысль, что
необходимо пересмотреть взгляд на фигуру Ленина в истории России.
В годы «перестройки» была популярна мысль, что преступления эпохи
правления Сталина являются «извращением ленинских принципов»,
Солоухин же обосновывал противоположный тезис — что они являются
закономерным продолжением ленинской политики. В наследии писа-
теля особое место занимает автобиографическая проза, в которой автор
осмысляет историю России XX в. («Последняя ступень», «При свете
дня», «Соленое озеро», «Чаша»). Стоя на православно-патриотических
позициях, он резко критикует атеизм и интернационализм коммуни-
стической идеологии. Владимир Солоухин много путешествовал, его
произведения переведены на иностранные языки. Награждён орденами
«Трудового Красного Знамени», «Знак Почета», «Дружбы народов»,
государственными и общественными премиями. Умер 4 апреля 1997 г.
в Москве. Похоронен в родном селе Алепино.
1 Ульянов Илья Николаевич (1831-1886) — государственный деятель,
педагог, сторонник всеобщего равного для всех национальностей образо-
вания. Действительный статский советник. Известность Илье Ульянову
принесли его знаменитые сыновья-революционеры - Александр Уль-
янов, Владимир Ульянов-Ленин, Дмитрий Ульянов, дочь-революционерка
Мария Ульянова.
2 Гумилёв Николай Степанович (1886-1921) - русский поэт Сере-
бряного века, создатель школы акмеизма, прозаик, переводчик и ли-
тературный критик. 3 августа 1921 г. Гумилёв был арестован по по-
дозрению в участии в заговоре « Петроградской боевой организации
В.Н. Таганцева». Несколько дней Михаил Лозинский и Николай Оцуп
пытались выручить друга, но, несмотря на это, вскоре поэт был казнён.
Лишь в 1992 г. Н.С. Гумилёв был реабилитирован.
3 Катаев Валентин Петрович (1897 1986) - русский советский
писатель и поэт, драматург, киносценарист. Журналист, военный кор-
респондент. Герой Социалистического Труда (1974).
4 Мандельштам Надежда Яковлевна (девичья фамилия — Хазина;
1899—1980) - русская писательница, мемуарист, лингвист, преподава-
тель, жена Осипа Мандельштама.
5 Парижская Коммуна (фр. Commune de Paris) - муниципальное прав-
ление города Парижа, с 1789 г. до 9 термидора (27 июля) 1794 г. Такое назва-
ние даётся парижскому муниципалитету с 10 августа 1792 г., когда во главе
его стали Петион, в качестве мэра, и Манюэль «прокурора-синдика».
6 Шагинян Мариэтта Сергеевна (1888-1982) — русская советская
писательница армянского происхождения. Герой Социалистического
Труда (1976), член-корреспондент АН Армянской ССР. Лауреат Ста-
линской премии третьей степени (1951) и Ленинской премии (1972).
7 Патриарх Тихон (в миру - Василий Иванович Беллавин;
1865-1925) — епископ Православной российской церкви; с 21 ноя-
бря (4 декабря) 1917 г. Патриарх Московский и всея России, первый
после восстановления патриаршества в России. Канонизирован в лике
святителей Архиерейским собором РПЦЗ 19 октября 1981 г.
8 Тухачевский Михаил Николаевич (1893-1937)— советский воен-
ный деятель, военачальник РККА времён Гражданской войны, военный
теоретик, Маршал Советского Союза (1935). Репрессирован в 1937 г.
по «делу военных», реабилитирован в 1957 г.
9 Мельгунов Сергей Петрович (1879-1956) - русский историк и поли-
тический деятель (вначале кадет, «Партия народной свободы», с 1907 г. —
энес, «Партия народных социалистов»), участник антибольшевистской
борьбы после Октябрьской революции. Известность С. П. Мельгунова
как историка основана на его исторических исследованиях, посвящен-
ных истории русской революции и Гражданской войны и обеспечивших
ему особое место в русской историографии. Исследовал также историю
Русской Церкви и общественных движений.
10 Уэллс Герберт Джордж (1866 1946) — английский писатель и пу-
блицист. Автор известных научно-фантастических романов «Машина
времени», «Человек-невидимка», «Война миров» и др. Представитель
критического реализма. Сторонник фабианского социализма. Трижды
посещал Россию, где встречался с Лениным и Сталиным.
11 Рейснер Лариса Михайловна (1895-1926) - российская рево-
люционерка, участница гражданской войны в России, журналистка,
поэтесса, писательница. Вышла замуж за командующего флотилией
Фёдора Раскольникова. Нарком по военным и морским делам Л. Троцкий
назначил её комиссаром Морского Генерального штаба (с 20 декабря
1918 г. временно, с 29 января 1919 г. постоянно). С июня 1919 по сере-
дину 1920 г. Рейснер вновь участвует в боевых действиях, на этот раз —
Волжске-Каспийской флотилии, а с лета 1920 г. становится сотрудником
Политуправления Балтийского флота. Надежда Мандельштам, несколько
раз навещавшая «мятежную чету», рассказывала, что Раскольников
с Ларисой жили в голодной Москве по-настоящему роскошно — «особ-
няк, слуги, великолепно сервированный стол». Умерла 9 февраля 1926 г.
в Москве в возрасте 30 лет от брюшного тифа, выпив стакан сырого
молока.
12 Цезарь Гай Юлий (100-44 гг. до н.э.) — древнеримский государ-
ственный и политический деятель, великий полководец, писатель.
Александр Македонский (Александр III Великий; 356-323 гг. до н. э.) —
македонский царь с 336 до н.э. из династии Аргеадов, полководец,
создатель мировой державы, распавшейся после его смерти. В западной
историографии более известен как Александр Великий. Ещё в Античности
за Александром закрепилась слава одного из величайших полководцев
в истории. Наполеон I Бонапарт (1769-1821) император францу-
зов в 1804-1815 гг., великий полководец и государственный деятель,
заложивший основы современного французского государства.
13 Лацис Мартын Иванович (также Мартин или Мартиньш, Ива-
нович или Янович; наст, имя и фамилия — Ян Фридрихович Судрабс;
1888-1938) - видный деятель ЧК-ОГПУ. Расстрелян 20 марта 1938 г.
Реабилитирован 2 июня 1956 г.
14 Николай II (1868-1918) — император Всероссийский, Царь Поль-
ский и Великий Князь Финляндский.
15 Каплан (1887-1918) — известна под именами Дора и Фани; от-
чествами Ефимовна и Хаимовна; а также под фамилиями Ройд и Ройт-
ман. См.: сб. документов из серии «Секреты специальных служб» - Дело
Фани Каплан или кто стрелял в Ленина. Составители В. К. Вино-
градов, А. Л. Литвин, Н.М. Перемышленникова, В. С. Христофоров.
М.: X-History, 2008.
16 Каннегисер Леонид Иоакимович (Акимович) (1896-1918) — поэт,
член партии народных социалистов, студент Петроградского политехни-
ческого института, убийца Моисея Урицкого. Расстрелян.
17 Александр II (1818-1881) — Император Всероссийский, Царь
Польский и Великий князь Финляндский (1855—1881) из династии
Романовых. Старший сын сначала великокняжеской, а с 1825 г. импе-
раторской четы Николая Павловича и Александры Фёдоровны. Вошёл
в русскую историю как проводник широкомасштабных реформ. Удостоен
особого эпитета в русской дореволюционной и болгарской историогра-
фии — Освободитель (в связи с отменой крепостного права по манифесту
19 февраля 1861 г. и победой в Русско-турецкой войне (1877-1878).
Погиб в результате террористического акта, организованного тайной
организацией «Народная воля».
18 Лафарг Поль (1842-1911) — французский экономист и политиче-
ский деятель, один из крупных марксистских теоретиков. Зять Карла
Маркса, муж его дочери Лауры. Поль Лафарг и его жена Лаура неодно-
кратно заявляли, что как только наступит старость, мешающая им вести
борьбу, они покончат жизнь самоубийством. В 1911 г. они сдержали своё
слово, приняв цианистый калий. Лафарг оставил предсмертное полити-
ческое письмо, опубликованное 4 декабря 1911 г. в газете «L’Humanite».
19 Марат Жан-Поль (1743-1793) — политический деятель эпохи
Великой французской революции, врач, радикальный журналист, один
из лидеров якобинцев. Известен под прозвищем «Друг народа», в честь
газеты, которую он издавал с сентября 1789 г. Вместе с М. Робеспьером
руководил подготовкой восстания 31 мая - 2 июня 1793 г., отнявшего
власть у жирондистов. Один из наиболее ярых сторонников якобин-
ского террора, заложивший основы революционной диктатуры. Убит
Шарлоттой Корде. — Робеспьер Максимильен (1758-1794) — деятель
Великой французской революции, лидер якобинцев. В 1793 г. фактиче-
ски возглавил революционное правительство. Казнен термидорианцами.
20 Коржавин Наум Моисеевич (также Н. Коржавин; наст, фамилия -
Мандель; р. 1925) — русский поэт, прозаик, переводчик и драматург.
21 Цитата из стихотворения В. Набокова «К России» (1939).
В. В. Кожинов
Россия. Век ХХ-й (1901-1939).
История страны от 1901 года до «загадочного» 1937 года.
(Опыт беспристрастного исследования)
Печатается в сокращении по: Кожинов В. В. Россия. Век XX
(1901-1939). История страны от 1901 года до «загадочного» 1937 года.
(Опы беспристрастного исследованя). М.: Алгорит, 1999. С. 11 14,
57-63,65-75, 77,80,171-176,177,180,194, 195-199, 229-235, 239,
240, 251-268, 270-272, 311, 325-356.
Кожинов Вадим Валерианович (1930-2001) — советский и россий-
ский критик, литературовед, историк, публицист и мыслитель, один
из наиболее ярких представителей философии и идеологии современного
«евразийства». Родился в Москве 5 июля 1930 г. в семье служащего.
В 1948 г. окончил среднюю школу и поступил в МГУ на филологиче-
ский факультет, который окончил с отличием в 1954 г. После окончания
университета учился в аспирантуре Института мировой литературы.
С 1957 г. работал сотрудником отдела теории литературы в этом институте.
В 1958 г. защитил кандидатскую диссертацию. Написал более 30 книг —
«Виды искусства» (1960), «Происхождение романа» (1963), «Книга
о русской лирической поэзии XIX века» (1978), «Статьи о современной
литературе» (1982), «Размышления о русской литературе» (1990) и др.
Основные работы посвящены вопросам теории литературы, русской
литературе XIX в., современному литературному процессу (в первую
очередь поэзии), истории и общественной мысли России (особо выделя-
ется в этом плане книга Кожинова «Тютчев» (1988)). Большой заслугой
В. Кожинова является публикация трудов М. М. Бахтина «Проблемы
поэтики Достоевского» (1963) и «Творчество Франсуа Рабле» (1965)
(см. также статью В. Кожинова о М. М. Бахтине: «Великий творец рус-
ской культуры XX века»). Большинство работ В. Кожинова отличаются
ясностью мысли и аргументации, неординарностью суждений и выводов,
стремлением преодолеть многочисленные мифы и табу, накопившиеся
в России за десятилетия авторитарного диктата в области гуманитар-
ных наук. Последние годы жизни русского ученого и мыслителя были
посвящены историческим исследованиям, развенчанию псевдоистори-
ческих мифов о прошлом России. Превращение Кожинова-филолога
в Кожинова-историка было отмечено книгой «История Руси и Русского
слова» (1999), в которой соединились литературный и исторический
интересы Вадима Валериановича. Годом раньше из печати вышло его
исследование «Черносотенцы и Революция» (1998). Затем — «Россия
век XX (1901 1939)» (1999) и «Россия век XX (1939 1964)» (1999). Эти
книги относятся к серии «История России. Современный взгляд», то есть
взгляд ученого на прошлое страны.
1 Тютчев Фёдор Иванович (1803-1873) русский поэт, дипломат,
консервативный публицист, член-корреспондент Петербургской академии
наук с 1857 г., тайный советник.
2 Петрункевич Иван Ильич (1843-1928) — юрист, один из лидеров
земского движения, российский политический деятель, видный член
кадетской партии. Член Государственной Думы I созыва (1906).
3 О Струве см. преамбулу к статье П. Б. Струве «Размышления о рус-
ской революции» на с. 796 в наст, антологии.
4 Киров Сергей Миронович (наст, фамилия Костриков; 1886-1934) —
российский революционер, советский государственный и политический
деятель. 1 декабря 1934 г. был убит Леонидом Николаевым. Убийство
Кирова послужило началом массовых репрессий в СССР, известных как
«Большой террор».
5 Тихомиров Лев Александрович (1852 1923) - русский обществен-
ный деятель, в молодости - народоволец, будучи в эмиграции, издавал
вместе с П. Л. Лавровым «Вестник Народной воли»; в 1888 г. отрёкся
от революционных убеждений и, вернувшись в Россию после помилова-
ния, стал монархистом.
6 Розанов Василий Васильевич (1856-1919) — русский философ,
литературный критик и публицист.
7 Суворин Алексей Сергеевич (1834-1912) - русский журналист, из-
датель, писатель, театральный критик и драматург.
8 Кузмин Михаил Алексеевич (1872—1936) - русский поэт и прозаик
Серебряного века, переводчик, композитор.
9 Менделеев Дмитрий Иванович (1834 1907) - русский ученый-
энциклопедист: химик, физикохимик, физик, метролог, экономист,
технолог, геолог, метеоролог, нефтяник, педагог, воздухоплаватель,
приборостроитель. Профессор Санкт-Петербургского университета;
член-корреспондент по разряду «физический» Императорской Санкт-
Петербургской академии наук. Среди наиболее известных открытий -
периодический закон химических элементов, один из фундаментальных
законов мироздания, неотъемлемый для всего естествознания. Автор
классического труда «Основы химии».
10 Нестеров Михаил Васильевич (1862-1942) русский и совет-
ский художник, живописец, участник товарищества передвижных вы-
ставок и Мира искусства. Академик живописи (1898). Заслуженный
деятель искусств РСФСР (1942). Лауреат Сталинской премии первой
степени (1941). — Врубель Михаил Александрович (1856-1910) — рус-
ский художник рубежа XIX-XX вв., работавший практически во всех
видах и жанрах изобразительного искусства: живописи, графике, де-
коративной скульптуре и театральном искусстве. Кустодиев Борис
Михайлович (1878-1927) — русский советский художник. Академик
живописи (1909). Член Ассоциации художников революционной России
(с 1923). Портретист, театральный художник, декоратор.
11 Токвиль Алексис-Шарль-Анри Клерелъ де (1805 1859) - фран-
цузский политический деятель, лидер консервативной Партии порядка,
министр иностранных дел Франции (1849). Более всего известен как автор
историко-политического трактата «Демократия в Америке» (2 тома, 1835,
1840), который называют «одновременно лучшей книгой о демократии
и лучшей книгой об Америке».
12 Хрущёв Никита Сергеевич (1894 1971) - советский государствен-
ный деятель. Первый секретарь ЦК КПСС с 1953 по 1964 г., Председатель
Совета Министров СССР с 1958 по 1964 г. Председатель Бюро ЦК КПСС
по РСФСР с 1956 по 1964 г. Герой Советского Союза, трижды Герой
Социалистического Труда. Будучи первым секретарём Московского
горкома и обкома ВКП(б), входил по должности в состав тройки НКВД
СССР по Московской области (с 10 по 30 июля 1937).
13 Немчинов Василий Сергеевич (1894 1964) - экономист, статистик,
один из основоположников экономико-математического направления со-
ветской экономической науки. Лауреат Сталинской и Ленинской премий.
14 Спенсер-Черчиллъ, Уинстон Леонард, Сэр (1874-1965) — бри-
танский государственный и политический деятель, премьер-министр
Великобритании в 1940-1945 и 1951-1955 гг.; военный (полковник),
журналист, писатель, почётный член Британской академии (1952),
лауреат Нобелевской премии по литературе (1953). По данным опроса,
проведённого в 2002 г. вещательной компанией Би-би-си, был назван
величайшим британцем в истории.
15 Маклаков Василий Алексеевич (1869 1957) — российский адвокат,
политический деятель. Член Государственной Думы II, III и IV созывов.
16 Корнилов Лавр Георгиевич (1870 1918) — русский военачальник,
генерал от инфантерии. Военный разведчик, дипломат и путешествен-
ник-исследователь. Герой русско-японской и Первой мировой войн.
Верховный главнокомандующий Русской армии (август 1917 г.). Участник
Гражданской войны, один из организаторов и Главнокомандующий
Добровольческой армии, вождь Белого движения на Юге России.
17 Колчак Александр Васильевич (1874 1920) - русский военный
и политический деятель, учёный-океанограф, полярный исследова-
тель (1900—1903), флотоводец (1915—1917), вошедший в историю как
руководитель Белого движения во время Гражданской войны в России.
Верховный правитель России и Верховный Главнокомандующий Русской
армией (ноябрь 1918 январь 1920).
18 Слащёв-Крымский Яков Александрович (1886-1929) - русский
и советский военачальник и военный педагог, генерал-лейтенант, актив-
ный участник Белого движения на юге России.
19 Алексеев Михаил Васильевич (1857-1918), русский военачальник.
Участник русско-турецкой (1877-1878 гг.) и русско-японской (1904-1905)
войн, в годы Первой мировой войны — начальник штаба армий Юго-
Западного фронта, главнокомандующий армиями Северо-Западного
фронта, начальник штаба Верховного главнокомандующего (с августа
1915). Во время Февральской революции (1917) выступил за отречение
Николая II от престола и своими действиями способствовал принятию
императором этого решения. Активный участник Белого движения
в годы Гражданской войны в России, один из создателей и Верховный
руководитель Добровольческой армии.
20 Деникин Антон Иванович (1872-1947) русский военачальник,
политический и общественный деятель, писатель, мемуарист, публицист
и военный документалист. Участник Русско-японской войны. Один из наи-
более результативных генералов Русской императорской армии в период
Первой мировой войны. Один из основных руководителей Белого движе-
ния в годы Гражданской войны, его лидер на Юге России (1918—1920).
Добился наибольших военных и политических результатов среди всех
руководителей Белого движения. Один из основных организаторов, а затем
командующий Добровольческой армией (1918-1919). Главнокомандующий
Вооружёнными силами Юга России (1919-1920), заместитель верховного
правителя и верховного главнокомандующего Русской армии адмирала
Колчака (1919-1920). Исполняющий обязанности верховного правителя
России (4 января - 4 апреля 1920 г.).
21 О Плеханове см. преамбулу к статье Г. В. Плеханова «Чего не делать»
на с. 764 в наст, антологии., преамбулу к статье Л. Д. Троцкого «Портреты
революционеров» на с. 750.
22 Свердлов Яков Михайлович (1885-1919) — российский политиче-
ский и государственный деятель, революционер, большевик. Член ЦК
РСДРП(б), РКП(б). Председатель ВЦИК (формальный глава РСФСР)
в ноябре 1917 марте 1919 гг. Партийные псевдонимы: товарищ Андрей,
Макс, Михаил Пермяков, Смирнов и др. Как председатель ВЦИК, был
одним из организаторов разгона Учредительного собрания, расказачи-
вания, Красного террора.
28 Николай II (1868-1918) - Император Всероссийский, Царь Поль-
ский и Великий Князь Финляндский, Император Российской импе-
рии (20 октября [1 ноября] 1894 2 [15] марта 1917).
24 Булацель Павел Фёдорович (1867-1919) русский националист,
юрист, адвокат, общественный деятель, журналист.
25 Соколов Николай Дмитриевич (1870-1928) адвокат, социал-демо-
крат. Активный участник Февральской революции. Наибольшую извест-
ность получила его деятельность в марте 1917 г., когда он был секретарем
исполкома Петросовета и одним из авторов и редакторов * Приказа № 1»,
положившему начало распаду Российской императорской армии.
26 Львов Георгий Евгеньевич (1861-1925) - князь, русский общест-
венный и политический деятель, после Февральской революции был
назначен временным комитетом Госдумы председателем Временного
правительства (фактически главой государства).
27 Милюков Павел Николаевич (1859-1943) - русский политический
деятель, историк и публицист. Лидер Конституционно-демократической
партии (Партии народной свободы, кадетской партии). Министр ино-
странных дел Временного правительства в 1917 г. С 1916 г. почётный
доктор Кембриджского университета.
28 Суханов Николай Николаевич (наст, фамилия Гиммер;
1882-1940) — участник российского революционного движения, эко-
номист и публицист.
29 Солоухин Владимир Алексеевич (1924 L997) — русский советский
писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы».
30 Бунин Иван Алексеевич (1870-1953) - русский писатель и поэт,
лауреат Нобелевской премии по литературе.
31 Майский Иван Михайлович (наст, имя и фамилия Ян Ляхо-
вецкий; 1884 1975) — советский дипломат, историк и публицист.
32 Карсавин Лев Платонович (1882-1952) русский религиозный
философ, историк-медиевист, поэт.
33 Пришвин Михаил Михайлович (1873-1954) — русский, советский
писатель, прозаик, публицист. В своём творчестве исследовал важнейшие
вопросы человеческого бытия, размышляя о смысле жизни, религии,
взаимоотношениях мужчины и женщины, о связи человека с природой.
34 Зиновьев Григорий Евсеевич (наст, фамилия - Радомысльский, кото-
рую также использовал как литературное имя; в качестве еврейских имён
в различных источниках указываются первое имя Евсей и Овсей, второе
имя Герш, Гершен, Гершон и Гирш, отчество Аронович; 1883 1936) —
российский революционер, советский политический и государственный
деятель. Член Политбюро ЦК партии (1921-1926), кандидат в члены
Политбюро ЦК РКП(б) (1919-1921). Член Оргбюро ЦК РКП(б) (1923-1924).
Трижды (в 1927, 1932 и 1934 гг.) исключался из ВКП(б) и дважды вос-
станавливался в ней. В 1936 г. вместе с Л. Б. Каменевым осуждён по делу
«Троцкистско-зинов невского центра» и расстрелян.
33 Марков Николай Евгеньевич (Марков Второй; 1866-1945) — рус-
ский политик правых взглядов, публицист и писатель, потомственный
дворянин из рода Марковых, коллежский советник, инженер-архитектор.
Один из учредителей Курской народной партии порядка, которая впослед-
ствии вошла в Союз русского народа. Депутат III и IV Государственных
Дум от Курской губернии. Монархист, один из лидеров черносотенцев,
радикальный антисемит. С 1910 г. председатель главного совета Союза
Русского Народа. После революции 1917 г. — участник Белого движения.
С 1920-х гг. находился в эмиграции, продолжив политическую деятель-
ность в православно-монархическом русле. Выступал сторонником фа-
шистских политических режимов. Сотрудничал с властью в нацистской
Германии. Поддержал последних в их плане вторжения на СССР, после
чего во многом отошёл от активной политической деятельности, при этом
продолжив публиковать статьи антисемитского содержания.
36 Бухарин Николай Иванович (1888-1938) — советский политиче-
ский, государственный и партийный деятель.
37 Самойлов Давид (наст, имя и фамилия — Давид Самуилович
Кауфман; 1920-1990) — русский советский позт и переводчик.
38 Симонов Константин (Кирилл) Михайлович (1915-1979) - со-
ветский военный корреспондент, прозаик, поэт, киносценарист, журна-
лист и общественный деятель. Герой Социалистического Труда (1974).
Лауреат Ленинской (1974) и шести Сталинских премий (1942, 1943,
1946, 1947,1949, 1950). Участник боёв на Халхин-Голе (1939) и Великой
Отечественной войны 1941 1945 гг., полковник Советской Армии.
Заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР.
39 Карлейль Томас (1795—1881) — британский писатель, публицист,
историк и философ шотландского происхождения, автор многотомных
сочинений «Французская революция» (1837), «Герои, почитание ге-
роев и героическое в истории» (1841), «История жизни Фридриха II
Прусского» (1858-1865). Исповедовал романтический «культ героев» -
исключительных личностей вроде Наполеона, которые своими делами
исполняют божественное предначертание и двигают человечество вперёд,
возвышаясь над толпой ограниченных обывателей. Известен также как
один из блестящих стилистов викторианской эпохи.
40 Сен-Жюст Луи Антуан де (1767-1794) - французский революцио-
нер, военный и политический деятель Великой французской революции.
41 Волкогонов Дмитрий Антонович (1928-1995) — советский и рос-
сийский историк, философ, политолог и политик.
42 Рыков Алексей Иванович (1881-1938) - российский революционер,
советский политический и государственный деятель, первый народный
комиссар внутренних дел РСФСР (1917), народный комиссар почт и теле-
графа СССР (1931-1936), председатель СНК СССР (1924-1930) и одновре-
менно СНК РСФСР (1924-1929), председатель ВСНХ РСФСР (1917-1918)
и ВСНХ СССР (1923 1924), член Политбюро (1922-1930).
43 Лацис Мартын Иванович (также Мартин или Мартиньш, Ива-
нович или Янович, наст, имя - Ян Фридрихович Судрабс; 1888 1938) —
видный деятель ЧК-ОГПУ. Расстрелян 20 марта 1938. Реабилитирован
2 июня 1956 г.
44 Есенин Сергей Александрович (1895 1925) - русский поэт, пред-
ставитель новокрестьянской поэзии и лирики, а в более позднем периоде
творчества — имажинизма.
45 Калинин Михаил Иванович (1875-1946) - российский революцио-
нер, советский государственный и партийный деятель. В1919 г. Л. Д. Троц-
кий назвал его «всероссийским старостой», после 1935 г. его стали называть
«всесоюзным старостой», поскольку с 1919 г. и до года своей смерти Калинин
занимал должность номинального главы государства (в разные годы имено-
валась по-разному) в РСФСР, а затем и СССР. Член ЦК ВКП(б) (1919-1946).
Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1919-1926), член Политбюро
ЦК (1926-1946). Член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1919-1920,1924-1925), кан-
дидат в члены Оргбюро ЦК РКП(б) (1921-1924).
46 Теодорович Иван Адольфович (1875-1937) - российский революци-
онер, советский государственный деятель, историк революционного дви-
жения, первый нарком по делам продовольствия (1917). Является автором
ряда работ по аграрному вопросу и истории революционного движения.
Был арестован 11 июня 1937 г. Приговорен Военной коллегией Верховного
суда СССР 20 сентября 1937 г. по обвинению в участии в антисоветской
террористической организации к смертной казни и в тот же день расстре-
лян. Место захоронения — Донское кладбище в Москве. Реабилитирован
11 апреля 1956 г. Военной коллегией Верховного суда СССР.
47 Церетели Ираклий Георгиевич (1881-1959) меньшевик, поли-
тический деятель России и Грузии.
48 Гоц Абрам Рафаилович (1882 1940) российский политический
деятель, социалист-революционер, брат Михаила Рафаиловича Гоца.
49 Каганович Лазарь Моисеевич (1893-1991) российский рево-
люционер, советский государственный и партийный деятель, близкий
сподвижник Сталина. Кандидат в члены ЦК РКП(б) (1923-1924),
член ЦК партии (1924 1957), член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1924-1925,
1928-1946), секретарь ЦК ВКП(б) (1924-1925, 1928-1939), канди-
дат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1926 1930), член Политбюро
(Президиума) ЦК (1930-1957).
50 Юсупов Феликс Феликсович, князь, граф Сумароков-Эль-
стон (1887—1967) — последний из князей Юсуповых, известен как участ-
ник убийства Г. Распутина и автор двух книг воспоминаний — «Конец
Распутина» (1927) и «Мемуары» (1953).
51 Розанов Василий Васильевич (1856-1919) русский философ,
литературный критик и публицист.
52 Цитата из стихотворения С. А. Есенина «Русь советская» (1924).
В какой стране мы сегодня живем?
Печатается по: Кожинов В, О русском национальном сознании:
Избранные статьи о наиболее актуальных вопросах российского го-
сударства. М.: Алгоритм, 2002. С. 347-365.
1 Иван III Васильевич (известен также как Иван Великий; 1440-1505)-
сын московского великого князя Василия II Васильевича Тёмного, великий
князь московский с 1462 по 1505 г.
2 Мономах Владимир Всеволодович (1053-1125) — сын князя Все-
волода Ярославина, прозван Мономахом по названию рода матери,
которая предположительно была дочерью византийского императора
Константина IX Мономаха. Князь смоленский (1073-1078), чернигов-
ский (1078 1094), переяславский (1094 1113), великий князь киев-
ский (1113-1125), государственный деятель, военачальник, писатель,
мыслитель.
я Павел Смердяков — один из персонажей романа Ф. М. Достоевского
«Братья Карамазовы» (1878 1880), слуга помещика Фёдора Павловича
Карамазова, по слухам его незаконнорожденный сын от городской
юродивой Лизаветы Смердящей. Фамилия Смердяков была дана ему
Федором Павловичем Карамазовым в честь матери его, Елизаветы
Смердящей.
4 Огарёв Николай Платонович (1813-1877) - русский позт, публи-
цист, революционер, ближайший друг А. И. Герцена. — Сатин Николай
Михайлович (1814-1873) — русский позт-переводчик.— Боткин
Василий Петрович (1811-1869) - русский журналист, литературный
критик, переводчик
5 Киреевский Иван Васильевич (1806—1856) — русский религиозный
философ, литературный критик и публицист, один из главных теоретиков
славя нофил ьства.
6 Керенский Александр Фёдорович (1881-1970) — российский по-
литический и общественный деятель; министр, затем министр-предсе-
датель Временного правительства (1917), один из лидеров российского
политического масонства.
7 Думова Наталья Георгиевна — современный советский и россий-
ский историк.
8 Лауэ Теодор фон (1916-2000) — немецкий и американский историк.
9 Карр Эдуард Холлетт (1892—1982) - британский историк, дипло-
мат, журналист и исследователь международных отношений, противник
эмпиризма в историографии. Командор ордена Британской империи.
10 Назаров Михаил Викторович (р. 1948) - русский писатель, публи-
цист, общественный, политический и религиозный деятель. Основатель
издательства «Русская идея». Монархист. Известен как автор так на-
зываемого «Письма 500/5000», вызвавшего международный скандал.
11 Глазьев Сергей Юрьевич (р. 1961) - российский экономист, поли-
тик, советник президента РФ В. В. Путина по вопросам региональной
экономической интеграции.
12 Буковский Владимир Константинович (р. 1942) писатель,
политический и общественный деятель, учёный-нейрофизиолог. Один
из основателей диссидентского движения в СССР.
13 Ельцин Борис Николаевич (1931-2007) — советский партийный
и российский политический и государственный деятель, первый прези-
дент Российской Федерации. Избирался президентом два раза 12 июня
1991 г. и 3 июля 1996 г., занимал эту должность с 10 июля 1991 г. по 31 де-
кабря 1999 г. С 6 ноября 1991 г. по 15 июня 1992 г. в качестве президента
возглавлял Правительство РСФСР.
14 Паршев Андрей Петрович (р. 1955) — современный российский
публицист, автор известных в России книг «Почему Россия не Америка»,
«Почему Америка наступает».
15 Чубайс Анатолий Борисович (р. 1955) — один из идеологов и ру-
ководителей экономических реформ и приватизации в посткоммунисти-
ческой России 1990-х гг.; российский политический и хозяйственный
деятель, генеральный директор государственной корпорации «Российская
корпорация нанотехнологий» (с 2008 г.). С 2011 г. председатель правле-
ния ОАО «Роснано».
16 Сакс Джеффри Дэвид (р. 1954) - американский экономист, один
из разработчиков политики «шоковой терапии» в Боливии, Польше
и России. С осени 1991 г. по январь 1994 г. был руководителем группы
экономических советников президента России Бориса Ельцина.
17 Ремизов Алексей Михайлович (1877-1957) - русский писатель,
один из наиболее ярких стилистов в русской литературе.
ПРИЛОЖЕНИЕ
<Г. В. Плеханов>
Политическое завещание Г. В. Плеханова
Печатается в сокращении по: Независимая газета. 30 ноября 1999.
Е. Петренко, С. Тютюкин, А. Чернобаев
Существовало ли «Завещание»?
«Независимая газета» в приложении «Хранить вечно» опублико-
вала «Политическое завещание» Георгия Плеханова. Оно было подго-
товлено к печати кандидатом физико-математических наук Николаем
Ниже городовым и Александром Бережанским, работавшим до конца
сентября 1999 г. заведующим филиалом Липецкого государственного
областного краеведческого музея «Дом-музей Г. В. Плеханова». Вместе
с «Завещанием» был опубликован и целый пакет материалов, раскрываю-
щих сложную историю появления и дальнейшую судьбу этого «документа».
Представляя «Завещание» читателям, главный редактор газеты Виталий
Третьяков писал: «Скажу прямо: первый и главный вопрос, который воз-
ник у нас по его прочтении, — действительно ли это подлинный документ?
Где доказательства?» Однако найти их так и не удалось: в распоряжении
редакции не оказалось копии документа (ксеро-, фото- или электронной),
которую должны представлять публикаторы, сознающие свою ответствен-
ность перед человеком (в данном случае Плехановым), не способным более
ни подтвердить, ни опровергнуть какие-либо важные факты своей жизни,
в частности, составление завещания, тем более политического.
Главный редактор «НГ» не скрыл от читателей, что «экспертиза и при-
мечания» Бережанского, убежденного в подлинности «Завещания», «ско-
рее всего недостаточны». Интересно отметить, однако, что Нижегородов
в письме внуку Плеханова, послу Французской республики Клоду Бато-
Плеханову от 8.12.99 представил мнение Третьякова несколько иначе:
«Прежде чем “Политическое завещание” было опубликовано, главный
редактор “НГ” в течение двух месяцев тщательно изучал вопрос о под-
линности текста и пришел к заключению, что документ принадлежит
Г. В. Плеханову. К такому же выводу пришли и г-н А. Бережанский
(заведующий Домом-музеем Плеханова в Липецке), и проф. А. Гордеев
(преподаватель Университета дружбы народов. - Авт.), и некоторые
другие специалисты. Господин Бережанский написал мне о том, что г-жа
Филимонова Т. И. (я не знаю ее) не верит в подлинность текста. Но я уве-
рен, что ее мнение изменится, когда она прочтет документ... Основная
мысль этого документа сводится к тому, что Г. В. Плеханов отвергал из-
менения, которые несет революция, отдавая предпочтение эволюции.
Он также с удивительной точностью предсказал, что произойдет с со-
циализмом Ленина в России. Все люди, которые прочли этот документ,
потрясены глубокими мыслями Г. В. Плеханова и верят, что никто не мог
написать столь значительного документа, кроме самого Г. В. Плеханова»
(фрагмент письма публикуется с разрешения Клода Бато-Плеханова
в переводе с англ. Татьяны Филимоновой).
В ответном письме Нижегородову от 21.12.99 Клод Бато-Плеханов
писал: «Что касается “Политического завещания” Г. В. Плеханова, моего
деда, то должен Вам сказать, что я никогда не слышал о таком документе.
О нем никогда не упоминала в своих разговорах со мной бабушка, как
не было никаких сведений и в письмах, которыми она и дед обменивались
почти ежедневно. Я пошлю запросы в Амстердам и Санкт-Петербург,
Дом Плеханова (директор - д-р Татьяна Филимонова) относительно
распоряжений Плеханова, однако сомневаюсь в подлинности документа,
о котором никогда не слышали».
В тот же день внук Плеханова направил в Петербург Татьяне Фили-
моновой копии письма Нижегородова и своего ответа ему (мы цитировали
отрывки из них выше), сопроводив их следующим письмом: «Уважаемая
Татьяна, посылаю Вам копии полученного от г-на Нижегородова письма
и моего ответа ему. Я не понимаю, как такой документ, как “Политическое
завещание” Г. В. Плеханова, до сих пор мог оставаться неизвестным
для всех, включая моих бабушку, маму и тетю. По этой причине, како-
вым бы ни было его содержание (я никогда не видел и не читал его), мне
оно кажется сфабрикованным.
Пожалуйста, сообщите, если Вам удастся узнать по этому пово-
ду что-либо новое. С наилучшими пожеланиями Клод и Марианна
Бато-Плехановы».
Откликаясь на содержащееся в предисловии Виталия Третьякова
к публикации «Завещания» обращение к специалистам с предложением
провести более глубокий анализ данного «документа», мы решили поде-
литься с читателями «НГ» своими соображениями на этот счет. При этом
хотелось бы заметить, что каждый из нас отдал многие годы изучению
жизни и деятельности Плеханова и его литературного наследия.
Итак, откуда же пришло и где хранилось «Завещание»? Каких-либо
сведений о его существовании не имели ни сотрудники Дома Плеханова
(всех поколений), нет упоминаний о нем и в архиве вдовы Георгия
Валентиновича Розалии Марковны Плехановой, хранящемся в Доме
Плеханова в Петербурге. Не знают об этом и родственники Плеханова,
с которыми Дом Плеханова всегда поддерживал деловые и дружеские
отношения.
В Доме Плеханова (ф. 1093) хранятся документы, имеющие пометку
Розалии Плехановой «Последние мысли Жоржа». Они существенно от-
личаются и по объему, и по смыслу от опубликованного «Завещания».
Попутно заметим, что достаточно полное представление о последних
14 месяцах жизни Георгия Валентиновича в Петрограде, куда он вер-
нулся 30 марта 1917 г. после 37 лет вынужденной эмиграции, а затем
в Финляндии, где он умер в мае 1918 г., читатель может найти и в жур-
нале «Диалог» за 1991 г. в воспоминаниях Розалии Плехановой «Год
на родине».
Косвенно известны также состав и содержание документов, похищен-
ных в начале 50-х годов из парижской квартиры Бато-Плехановых, однако
«Завещания» среди них не было. Это же подтверждает в приведенных
выше письмах к Нижегородову и Филимоновой Клод Бато.
Если бы такое «Завещание» существовало, то о нем, безусловно,
должна была знать Розалия Плеханова - единственный человек, не-
отлучно находившийся с Плехановым в последние месяцы его жизни,
его единомышленник и друг, которая с 1928 по 1949 г. официально воз-
главляла Дом Плеханова (в 1939 г. она выехала к дочерям во Францию,
где ее застала война и где она через 10 лет скончалась).
Кроме того, проявляя величайшую заботу о здоровье мужа, она
ни в коем случае не разрешила бы ему столь продолжительную диктовку,
которая должна была неизбежно ускорить его конец, отняв последние
силы. А если бы подобное чудо все же произошло и Плеханов вопреки ее
воле продиктовал такое «Политическоезавещание», Розалия Марковна
никогда не выпустила бы его из своих рук, прекрасно понимая его огром-
ную ценность.
Заметим, что в Доме Плеханова, специально организованном в 1928 г.
при Государственной публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-
Щедрина в Ленинграде для размещения архива и личной библиотеки
Плеханова, все эти годы хранились документы куда более «крамоль-
ные», чем приписываемое публикаторами Плеханову «Завещание».
К примеру, в так называемом секретном шкафу Розалия Плеханова
держала свою личную переписку с мужем. По свидетельству Клода Бато-
Плеханова, там же хранились письма Сталина, написанные им лично
Розалии Плехановой (при выезде за границу, даже на время отпуска,
Розалия Марковна всегда увозила эти бумаги с собой). Находились там
и документы, которые до недавнего времени вообще не выдавались
исследователя м.
Непонятно поэтому, чем мог руководствоваться племянник Георгия
Валентиновича, Сергей Плеханов, являвшийся якобы хранителем этого
документа, оставляя его у себя и не передавая Розалии Марковне, с ко-
торой он и члены его семьи поддерживали контакт.
Не ясна в этой истории и роль Льва Дейча. Представляется невероят-
ным, чтобы он, в течение 23 лет (Лев Дейч скончался в 1941 г. по дороге
в эвакуацию) постоянно и близко общаясь с Розалией Плехановой, за-
нимаясь вместе с ней публикаторской деятельностью и являясь одним
из основателей Дома Плеханова, скрывал столь важный документ или
хотя бы информацию о его содержании. Кстати, у него была блестящая
возможность перевезти «Завещание» в 1922- 1923 гг. во Францию,
куда он был командирован для переговоров с наследниками Плеханова
о передаче СССР архива и библиотеки Георгия Валентиновича. Добавим,
что в архиве Дейча (ф. 1097 в Доме Плеханова) нет никаких следов его
причастности к составлению Плехановым «Политического завещания».
Сразу приходится отбросить и мысль о том, что в апреле 1918 г.
Плеханов мог продиктовать такой большой текст, поскольку он уже
почти не мог говорить (у Георгия Валентиновича был туберкулез гор-
ла). Заметим в связи с этим, что его подлинное завещание, касающееся
скромного капитала в 2 тыс. франков (облигации на эту сумму храни-
лись в Женевском казначействе), библиотеки и личных вещей, а также
прав на его литературное наследие, состояло всего из нескольких строк
и было продиктовано Плехановым 1 мая 1918 г. Его наследниками ста-
ли Розалия Плеханова и дочери Лидия и Евгения (завещание хранится
в Доме Плеханова в Петербурге).
Таким образом, обстоятельства появления «Завещания» на свет, из-
ложенные в «НГ», представляются нам совершенно неправдоподобными,
как и вся последующая детективная история этого документа.
Обратимся теперь к тексту «Завещания», опубликованному в «НГ».
Его структура, тематика, стилистика и сама лексика, как нам представ-
ляется, неопровержимо свидетельствуют о том, что составляли данный
документ наши современники, а отнюдь не Плеханов, хотя многие его
мысли и цитаты из плехановских произведений здесь действительно
присутствуют. В тексте, опубликованном «НГ», слишком много пассажей
на злобу сегодняшнего дня, слишком много совершенно не характерных
для Плеханова и его публицистики терминов и выражений, которыми
буквально пестрят ныне все газеты и журналы.
Чего стоят, например, встречающиеся в публикации отнюдь не плеха-
новские современные газетные клише типа « налоги на доходы должны
быть прогрессивными, но они не должны душить предпринимателя»,
«таможенная политика должна стимулировать российского производителя
и способствовать повышению качества отечественных товаров», «долго-
срочная аренда — бесплатная для россиян и платная для граждан других
стран вот единственная форма землепользования на ближайшие деся-
тилетия», «интеллигенция как наиболее образованная страта общества
призвана нести в массы просвещение, гуманные и прогрессивные идеи.
Она — честь, совесть и мозг нации...» и т. п. Современной обстановкой
в России явно навеяно и следующее место «Завещания»: «России нужны
консолидация политических сил, многоукладность во всех сферах про-
изводства, частная инициатива, капиталистическая предприимчивость,
конкуренция, без которых не будет качества и технического прогресса,
справедливая политическая надстройка, демократизация и гуманиза-
ция». Кстати, такие термины, как «многоукладность», «гуманизация»,
«межнациональные конфликты» и т. д., в словаре Плеханова-публициста
отсутствовали. Не мог употребить он и такое неуклюжее выражение, как
«равноправие в экономических, политических и социальных правах»,
ведь Плеханов был тонким стилистом.
Мы привели лишь несколько примеров явно «неплехановских» тер-
минов и выражений, разбросанных по всему « Завещанию». Характерно,
что даже Александр Бережанский, выступивший в том же номере «НГ»
со статьей под заголовком «Завещание» принадлежит именно Плеханову»,
оговаривается, что его уверенность в подлинности текста не распростра-
няется на раздел «О государстве, социализме и будущем России», хотя
он не берется и категорически отрицать принадлежность этих страниц
Плеханову.
В разделе «О Ленине и других кривых вожаках» явно чувствуется
влияние ленинского «Письма к съезду» с его знаменитыми критиче-
скими характеристиками ближайших соратников. Все, что известно
нам сегодня об отношении Плеханова к Ленину, исключает оценку по-
следнего Плехановым как «великой личности», хотя его выдающиеся
способности он действительно не раз признавал. Сомнительно также,
чтобы Плеханов счел необходимым специально останавливаться на ха-
рактеристиках Каменева и Зиновьева, в которых он никогда не видел
крупных политических деятелей, а тем более пророчествовать по поводу
роли совершенно не знакомого ему Бухарина как возможной «ведущей
фигуры большевистской диктатуры» после смерти Ленина.
Из опубликованного текста явствует, что перед смертью Плеханов
«прозрел» и из революционера, каким он был на протяжении сорока
с лишним лет своей жизни, стал чистым эволюционистом бернштей-
нианского толка. Надо сказать, что этот тезис можно часто услышать
сегодня от наших обществоведов, ссылающихся при этом на позицию
Плеханова в годы Первой мировой войны и особенно в 1917 г., когда он
призывал пролетариат и буржуазию России к поиску согласия и взаим-
ным уступкам. Работы Плеханова 1914 1917 гг. с их резкой критикой
большевиков и Октябрьской революции, долгое время находившиеся
в советских спецхранах, сегодня известны достаточно широкому кругу
читателей. Однако, на наш взгляд, ссылки на конкретные произведения
«отца русского марксизма» даже самого позднего периода не могут слу-
жить доказательством его принципиального отказа от социалистической
революции и диктатуры пролетариата.
Представления Плеханова о социализме и революции постепенно
менялись (как менялись, например, в 1890-х годах и представления
Энгельса). Общеизвестно и категорическое неприятие Плехановым ле-
нинских «Апрельских тезисов», курса большевиков на социалистическую
революцию, ибо Россия, как образно говорил Георгий Валентинович, еще
«не смолола той муки», из которой будет испечен когда-нибудь «пшенич-
ный пирог» социализма. В 1917 г., в обстановке мировой войны, подобный
переворот в России казался ему величайшей ошибкой, следствием тра-
гического самообмана Ленина и большевиков. Все это так. Но почему же
тогда Плеханов даже после установления большевистской диктатуры,
которую он с самого начала осудил, говорил, имея в виду, что основ-
ные положения марксизма остаются в силе и пересмотру не подлежат:
«...Не надо унывать. Начнем сначала, с А. Б. В....» (Диалог. 1991. №15.
С. 101)? Будучи принципиальным противником тактики большевиков
и Ленина в 1917 1918 гг. по вопросам войны и революции, Плеханов,
тем не менее, до самой смерти оставался революционным марксистом,
для которого материально-техническая и социокультурная эволюция
общества не отменяет необходимости революционных преобразований,
хотя формы их, разумеется, могут быть различны и не обязательно со-
провождаться гражданской войной и другими катаклизмами.
Принципиальная невозможность принадлежности Плеханову опубли-
кованного в «НГ» «Завещания» состоит еще и в том, что прогнозированием
будущего с привязкой к каким-то конкретным срокам а именно с таким
«прогнозом» мы сталкиваемся в последнем разделе «Завещания» — марк-
систы тех лет принципиально не занимались. Не был здесь исключением
и Плеханов. Поэтому предположить, что он позволил бы себе вмешаться
в какую-либо ситуацию, не обладая знанием того, что происходит в тот
или иной конкретный момент, способен лишь человек, ничего не поняв-
ший в Плеханове-мыслителе.
«Письма темных людей» — так однажды в 1917 г., используя название
известной работы Иоганна Рейхлина, озаглавил одну из своих статей
Плеханов, характеризуя тех, кто, по его выражению, «запомнил его слова,
но не понял их смысла». Именно это плехановское выражение приходит
на память при чтении его так называемого «Политического завещания».
Подробно анализировать отдельные пассажи «Завещания», как нам
кажется, смысла не имеет. Можно было бы назвать источники, откуда
взяты отдельные оценки и положения, но это было бы пустой тратой
времени. Использовав реальные факты биографии Плеханова и ряд вы-
сказанных им мыслей, составители «Завещания» дополнили их множе-
ством собственных тезисов в духе нынешней социально-политической
конъюнктуры, заострив при этом антибольшевистскую направленность
плехановской оценки событий 1917-1918 гг. Не случайно был выбран
и момент для публикации этого опуса (накануне выборов в Госдуму).
Если же говорить о политическом завещании Плеханова в широком
смысле, то можно сказать, что, уходя из жизни, великий мыслитель хотел
видеть свою Родину сильным, независимым, единым, демократическим,
а в перспективе социалистическим государством, ее народ - свобод-
ным и образованным, а все человечество — мирным и процветающим
сообществом людей, живущих по простым человеческим законам гуман-
ности и справедливости. Это завещание потомкам заключено во всем его
огромном литературном наследии. Ради воплощения этой мечты в жизнь
он работал и боролся. И за это мы ему глубоко благодарны и всегда будем
чтить его память.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Авенариус Р. 119-120, 122-123,
127,129-130, 215, 719, 733, 753
Авербах, профессор 557-558
Авилов Б. В. 173, 746
АврехА.Я. 587,615
Агурский М.С. 523, 645-646, 656,
658, 673,675
Адлер А. 747
Адлер В. 345, 399,695, 781,810
Аксаков К. С. 109,113,678
Аксельрод Л. И. 126,128
Аксельрод П. Б. 14,28-29,107,111,
126-128,143, 212,256, 291-292,
297,335,358, 546, 738, 751, 753,
764. 766, 771, 773—774, 777-778.
781-786, 793-794,811
Александр I 438, 802
Александр II 438, 557,674, 802,830
Александр III 211, 224, 527, 752,
754
Александр Македонский 554, 829
Алексеев М. В. 434, 603, 797, 801,
833
Алексеев Н. Н. 62, 104, 725
Алексей Михайлович Тишайший
435, 802
Алексинский Г. А. 139, 158, 165,
737, 745, 765, 779
Альтшулер (Граф) 336, 779
Андерсон П. 8, 26
Андреев Л. Н. 156, 743. 782
Андреева М. Ф. 160
Анна Иоанновна, императрица
435-437, 802
Антонов А. С. 37, 514, 616, 625,
823-824
Антонов-Овсеенко В. А. 616, 625,
818, 824
Аралов С. И. 666-667
Аристотель 23, 817
Арманд А. Е. 79
Арманд И.Ф. 79, 82, 556, 730-731
АронР. 48
Арцыбашев М.П. 95,158, 744
Ауффенберг Йозеф фон 120, 734
Баадер Ф. 450, 805
Бабеф Г. 9
Бадью А. 15, 27
Бажанов Б. Г. 238, 759
Байрон Д. Г. 69, 726
Бакунин М. А. 28-29,287,312,354,
406-407,450,454,492,677,693,
696-697, 768, 806, 818
Бальтасар Грасиан-и-Моралес 806
Барский А. С. 778
Бато-Плеханов К. 840-842
Бауэр Б. 293-294, 299, 303, 305,
310-311, 770, 784
Бауэр О. 366,379-380,392
Бебель Ф. А. 121, 708, 734
Белинский В. Г. 86, 116, 677-679,
694, 776
Беранже Пьер-Жан де 71. 727
Бергсон А. 449, 805
Бердяев Н. А. 10,12,19-20,46,448,
473 474,476, 478, 797,805
Бережанский А. 839-840,843
Берия Л. П. 582, 761
Берлин И. 13,15, 27
Бернштам М. С. 609-610
Бернштейн Э. 122, 125, 305, 308,
333, 734, 772
Бетховен Л. ван 62, 80-81, 725
Бём-БаверкО. фон 60, 723-724
Биркенхед см. Смит Фредрик Эдвин,
1-й эрл Биркенхэд, лорд
Бисмарк О. фон 767
Биссолати Л. 395, 788
Бланк Д. 653
БланкИ. (Бланк А. Д.) 653
Бланк М. А. см. Ульянова М, А.
Бланки Л. О. 9, 28-29, 93, 327, 356,
696-697, 700, 732, 774
Блинов Н. И. 114,732
Богданов А. А. 23,58,126-134,146,
485, 721, 741, 744, 760, 804
Богданов Д. Н. 783
Боди М. 82
Болотников И. И, 133, 800
БональдЛ. 475,807
Бонч-Бруевич В. Д. 118,120-121,
190.196-199, 254. 256-257,282,
748 749, 763
Борджиа Чезаре (Цезарь) 244,
761 762
Боткин В.П. 677-678, 838
Бош Е. Б. 38, 540
Брежнев Л. И. 579-580,686
Брукер Луи де 168, 745
Бубнов А. С. 671
Будённый С. М. 657, 663, 665-666,
821-822
Буковский В. К. 685, 838
Булацель П. Ф. 605, 834
Булгаков М. А. 499,819
Булгаков С. Н. 18 19,59-60,74,
122 123,130,478, 723, 795, 797,
808
Бунин И. А. 610, 835
Бухарин Н. И. 241, 244,490,493,
* 497, 501-502,519-520, 523, 532,
542, 617-620, 637-638, 650-651,
658 , 671, 683 , 711, 724, 758,
760 761, 794, 81 7, 836,844
В. В. см. Воронцов В. П.
Валентинов-Вольский (Вольский,
Валентинов) Н. В. 9-10,53, 290,
485, 492,617, 719-720, 741, 745,
752-753, 764, 771,811,814-815,
818-819
Валлерстайн И. 25
ВасецкийН.А. 643-644.649.672
Василий III 434, 801
Василий IV Шуйский 432, 435,
799-800
Вересаев В. В. 158, 164, 447, 745,
804
Веретенников И. Д. 112,524
Веретенникова А. А. (урожд. Бланк)
524
Вернадский Г. В. 9-1U, 18, 35-38,41
Вильгельм II 753
Вильсон В. 798
Виндельбанд В. 447-448. 804
Виннер Р.Ю. 9
ВиттеС.Ю. 192, 274, 411, 747-748,
768, 796
Владислав IV 434-435, 801
Волкогонов Д. А. 616, 628, 836
Володарский 575,819
Вольская В. Н. 63
Вольф В. 346, 781
Воровский В. В. 69, 73, 82-85, 87,
133,158,165,185-186,189,193,
195,198, 200-202, 726, 745,810
Воронений А. К. 520, 825
Воронцов В. П. 87, 731
Восленский М.С. 47 48
Врангель П.Н. 228, 513, 657, 665,
757, 797,822-823
Врубель М. А. 595, 832
Гайдар А. 540
Гальперин А. И. 759
Гамарник Я. Б. 674
Ганецкий Я. 482-484,486,809-810,
813
Гарибальди Дж. 350, 781
Гарин-Михайловский Н. Г. 483, 649,
811
ГегельГ. 86,119,125,310-311,314,
696, 733
Гейден П. А. 340, 779-780
ГейнеГ. 120,734
Герцен А. И. 53, 93, 105-107, 109,
111,113,359, 430, 454, 477,499,
677-680, 720, 799, 807, 820, 838
Гершензон М. О. 797
Гетье Ф. А. 239, 760
Гёте И. Ф. 23, 69, 83, 305, 563, 726,
771
Гитлер А. 12, 114, 452, 471, 733
Глазьев С. Ю. 685, 838
ГогольН.В. 602, 690, 766
Годунов Б. Ф. 431, 799, 801
Голицын Д. М. 435-437, 801 -802
Голощекин Ф. И. 674
Гольденберг (Мешковекий) И.П.
175 176, 746
Гончаров И. А. 70,88, 113, 727
Горький А.М. 65,131-133,158-160,
241, 511, 518, 532, 599, 604,
629-630, 744, 812, 826
Гофман 36
ГоцА.Р. 641,819,837
ГошеМ. 27
Гримлунд О. 396, 789
Гросшопф И. Ф. 653
Гумилёв Н. С. 529, 580, 740, 828
Гусев С. И. 58, 62-64, 73, 77,83-85,
88, 672, 721
Гуторов В. А. 7
Гучков А. И. 457-458, 607, 806
Гэд Ж. 331, 694, 710, 776
Д’Арагона Л. 401, 791
д’АрленкурВ. 734
ДанФ.И. 773, 778-779, 794- 795
Данилов В.П. 504, 523
Данте Алигьери 563
Дантон Ж. 341, 649, 780
Даргомыжский А. С. 63, 725
ДашинскийИ. 381, 785
Дебрукер Луи см. Брукер Луи де
Дейч Л. Г. i 16, 358, 733, 771, 778,
842
Делоне Б. Н. 521-522,526
ДеникеЮ. П. 71, 727
Деникин А. И. 228, 379, 404, 513,
518, 603, 607-608, 610, 756, 791,
797,821,825,834
Дзержинский Ф.Э. 82, 373, 475,
499, 515, 537, 542-543, 555, 557,
579, 634, 737, 785, 808, 810, 820
Добролюбов Н. А. 88, 732
Достоевский Ф. М. 69, 76,174, 454,
475, 525, 593-594, 602, 675-677,
679, 690, 727, 831, 838
Драбкина Е. 579
Думенко Б. М. 663, 665—666
ДумоваН.Г. 681,535
ДурылинС.Н. 474,507
Духонин Н.Н. 446,504,515
ДучкеР. 46
Дыбенко П. Е. 9, 37, 749,818
Дюринг К.Е. 275, 277, 323, 765
Ежов Н. И. 761
Еленев(Скалдин) Ф. П. 88, 731-732
Елизаров М. Т. 66, 136, 177, 185,
188,190 191,195,198 199, 736
Ельцин Б. Н. 685, 839
Ерманский О. А. 779,794
Есенин С. А. 634, 651,836
ЖижекС. 8,26-27
Жорес Ж. 167,807
Жорж Санд 83, 731
Жуковский К). 87
Забелин И. Е. 133,500
Зайчневский П. Г. 93-96, 732
Засулич В. И. 62,88,90-91,96-97,
100-101,111-113,127,143,158,
162,212,256, 291,358, 725, 744,
753, 764, 766, 771, 773-774, 778
Зиммель Г. 447-448, 804
Зиновьев Г. Е. 32-33, 48, 79, 161,
185,238-240, 243,246-248,395,
398-401,403-405,484-485, 551,
575, 613, 620, 634,637, 644,646,
650, 657, 659, 670,672, 674, 711,
729, 757, 776, 787 789, 807,814,
835,844
ЗомбартВ. 311,676, 772
Иван III 801,837
Иван IV Грозный 418,434, 798-800,
802
Ивницкий Н. А. 504, 522-523
Игнатов В. Н. 771, 778
Извольский А. П. 502,820
Изгоев А. С. 797
Ильин И. А. 11
Иоанн Предтеча (Креститель) 406,
793
Иорданский Н. И. (Негорев) 339, 779
Иоффе А. А. 185, 206, 208, 659,
746-747, 769
ИсувИ.Г. 126, 735
Каврайский В. А. 759
Кавтарадзе А. Г. 603
Каганович Л. М. 530, 642,670,837
Калинин М. И. 533, 536-537, 636,
776, 836
Каляев И. П. 454, 806
Каменев Л. Б. 33, 79, 175, 236,
238-239, 243, 246, 248, 485,
563, 575, 620,637,646,650,657,
670-672,674, 711, 729, 757,814,
835, 844
Камо (Тер-Петросян С. А.) 163, 483,
744
Кампанелла Т. 492, 817
Каннегисер Л.И. 556, 749, 829
Кант И. 119, 125, 129, 448-449,
696, 733, 804
Каплан Ф. 220,403, 556-557, 754,
793, 829
Карамзин Н.М. 83,731
Карлейль Т. 622, 836
Карпинский В. А. 483, 811
Карпович М. М. 91, 732
КаррЭ. 8, 681,838
Карсавин Л. II. 611-612,835
Катаев В. П. 529, 828
Каутский К.И. 121, 168, 221, 254,
256, 304-309, 333, 367,372, 399,
408-409, 483, 497, 734, 754, 764,
771, 795,811,819
Кашен М. 789
Каюров В. Н. 758
Кельзен Г. 20-21
КенэФ. 60, 723
Керенский А. Ф. 9, 31, 34, 38, 42, 70,
169, 171-173, 176, 186, 218, 226,
228, 330, 403, 452, 459, 461-462,
465-466, 603-604, 607-608, 663,
682,684,727,753, 775,803,806,838
Керенский Ф. М. 70
Кизеветтер А. А. 9
Киреевский И. В. 450, 678-680,
805, 838
Киров С. М. 586,832
Кистяковский Б. А. 797
Ключевский В. О. 9
Коба см. Сталин И. В.
Кожинов В. В. 21 22, 31,43-44,
585, 637,830-831,837
Коллонтай А. М. 78, 82, 143, 185,
190, 198, 729, 738, 794
Колчак А. В. 379,402,518,602-604,
610, 757, 791,825,833-834
Кондратьев Н.Д. 503-504,521-522,
820
Коновалов А. И. 483, 811
Коржавин Н.М. 575, 830
Корнев В.С. 515,524
Корнилов Л. Г. 38, 434, 462, 464,
466,602-603, 797,801,807,833
Короленко В. Г. 160, 647-649, 744
Корсаков Д. А. 437,502
Костомаров Н. И. 433,800
Котовский Г. И. 515, 663, 524
Кравченко В. Г. 66, 726
Краковский Р. Б. 103, 792
Красиков П. А. 59,62, 71,173,175,
721 722, 746
Красин Л. Б. (Винтер) 136, 161,
169-171, 175-177, 180, 183,
185-190, 193-195, 201 203,
205-208,335-336,483, 485, 737,
778—779, 794
Краснов П. Н. 9, 510, 775, 821
Краснощеков А. М. 792
Крестовский В. В. 69, 727
Кржижановский Г. М. 170, 746
Кривенко С. Н. 777
КриспинА. 399, 790
Кромвель О. 224 225, 229, 757
Кропоткин П. А. 454, 806
Крупская Н. К. 55, 66, 68, 71,
75-78,80-82,97,111,115,130,
152,165-166, 212,215, 236-238,
242-243,246-247,531, 556,637,
720, 731, 761
Крыленко Н. В. 496, 804,818-819
КузминМ.А. 590, 532
Курбатова И. Н. 774, 776
Курс А. Л. 759
Курский Д. И. 749
Кустодиев Б. М. 595, 532
Куусинен О. В. 232, 755
Кшесинская М.Ф. 118, 142, 171.
175, 735
КюльманР. фон 417, 797
Лавров В. М. 95, 694, 731
ЛакерУ. 612-615,641
Лассаль Ф. 272, 307, 331, 350,
767-768, 772, 777, 781
Лауэ Т. фон 681, 535
Лафарг П. 424, 558, 710, 799,830
Лацис М. И. 555, 634, 829, 836
Леонардо да Винчи 114, 732
Леонтьев К. Н. 474,602,507
Лепешинский П.Н. 59,64-65,118,
121, 722, 766
Лжедмитрий I 706, 799-801
Лжедмитрий II 799
Либкнехт В. 331, 363, 813
Либкнехт К. 333 , 484 , 745 , 763,
813-814
ЛистД. 60, 723
Литвинов М.М. 32, 158, 162-164,
185, 483 , 575 , 642, 744, 756,
813
ЛозгачёвГ.Я. 736
Лозинский М. 525
Локхарт Р. 228, 756
Ломинадзе В. В. 759
Лонге Ж. 399, 790
Лонга Ш. 331,710
Луначарский А. В. 133, 139,
158-160,185,188,190, 737, 743,
776, 794
Лурье Л. 50
Львов В. Н. 457,607
Львов Г. Е. 457-458,806,834
Людвиг Э. 245-246, 248, 251, 253,
762
Людендорф 36-37
Людовик XIV 418, 798
Люксембург Р. 256 , 484 , 763,
812-814
Лядов (Мандельштам) М. Н. 232-233,
289-293, 758, 769
Ляпунов П.П. 433,
Мадзини Дж. 350, 781
Майский И. М. 610,835
Майстер Экхарт 450, 805
Макдональд Д. Р. 388, 786
Макиавелли 29, 38
Маклаков В. А. 602,033
Малиновский А. А. см. Богданов А. А.
Малиновский Р. В. 485 485,314
Мамонтов С. И. 483, 811
Мандельштам Н.Я. 530,556,828—829
Мандельштам О. 556, 828
Манхейм К. 46
Марат Ж.-П. 341, 475, 559, 622,
780,807,830
Марков Н.Е. 614, 782, 835
Маркс К. 16, 21, 23, 26, 28, 46-47,
60, 74,83,85-90,115,118-119,
122 125,146,188,194, 203,211,
215, 233,254,257, 270,272,277,
285-287, 289-290, 296 300,
302-303,305,307-312,319,322,
324-328,331, 346, 356-357,363,
368,395, 426, 448, 464, 469,473,
492,496,498, 519, 522, 546-547,
563, 593, 694-697, 701, 708,
712, 714, 722, 724, 730, 734,
736, 751-753, 758, 764, 767,
777, 781, 785, 790, 799, 804,
818—819, 830
Маркузе Г. 45
Мартов Л. (Ю.О.) 14,29,61-62,107,
111,124-128,131,139,153-154,
158,163-164,293, 315-316,359,
370,409, 483,485,695, 720, 724,
737, 766, 773, 777, 781-784,
786-789, 791-795,812
Мартынов А. С. 232, 272, 316, 757,
772-773, 794-795
Маслов С. Л. 632-633
МахЭ. 119-120, 122 123, 127,
129-130, 215. 719. 733. 753
Махно Н. 822
Маяковский В. В. 71-72, 727
МгеладзеВ.Д. 779
Мельгунов С. П. 540, 544, 546, 828
Менгер К. 60, 723
Менделеев Д. И. 563, 595, 832
Менжинский В. Р. 137,139-141,
152-153,177, 191-193,575, 737
Мергейм А. 399, 401, 790
МерингФ. 298-299, 367, 771, 784
Местр Ж. де 46, 807
Мехлис Л. 3. 238. 642, 759
МикеланджелоБ. 114,733
Милюков П. Н. 172,218,294,457-458,
607,684, 753, 771, 797,806,834
Милютин В. П. 671
Минин К. 433-434,801
Минц И. И. 615
Мирабо О. 340, 780
Миронов Ф. К. 510,513,596,663-666,
821-822
Михайловский Г. Н. 649, 660
Михайловский Н. Г. см. Гарин-
Михайловский Н. Г.
Михайловский Н. К. 87, 324, 327,
483, 774,811
Мицкевич 94 96
Мишле Ж. 430, 799
Мольер (Поклен Ж.-Б.) 69, 726
Мономах Владимир Всеволодович, кн.
676, 838
Мопассан Гиде 116,733
МорТ. 492,817
Морозов С. Т. 483, Sil
Мур Б. 16-17
Нагая М.Ф. 432, 799-800
Назаров М. В. 683,838
Наполеон I Бонапарт 10,17, 78,418,
475,554, 708, 710, 729, 798,808,
829,836
Наполеон III 418
Натансон М. 368
Негорев см. Иорданский Н. И.
Некрасов Н. А. 72,86,291,525, 727,
770, 774-775
Немчинов В. С. 599, 833
Нерон 63, 244, 761
Нестеров М. В. 595,832
Нечаев С. Г. 368,450,506
Нижегородов Н. 839—841
Николай I 653, 674
Николай II 24,30, 37,147,439,555,
572,579,601, 605,652,674, 738,
741, 780,802, 829, 833-834
Ницше Ф. 448-449, 734. 804
Новалис 450, 805
Новгородцев П. И. 19
Ногин В. П. 671
Нортон Б. 614
Носке Г. 395,788,814
Нуланс Ж. 228, 755 756
НусиновИ.С. 759
Огарёв Н.П. 677,535
Одоевский В. Ф. 450, 805
Ольминский М. С. 58,108-111,128,
721
Орловский В. И. 740
Ортодокс Л. см. Аксельрод Л.И.
ОуэнР. 59,146, 721, 741
Оцуп Н. 828
Парвус А. Л. 35, 484, 766, 810-813
Пархоменко А. Я. 663
Паршев А. П. 687, 839
ПерхуровА.П. 756
Пестель П. И. 154, 806
ПетионА. 341, 780,828
Петр I 10 11,418,430,435,455,
477, 674, 676, 679, 798,802,806
Петр II 435,802
Петренко Е. 839
Петровский Г. И. 154,403, 743, 749,
792
Петрункевич И. И. 586, 831
Пик В. 814
Писарев Д. И. 178
Платон 490-492, 817
Платонов С.Ф. 433, 800
Плеханов Г. В. 29, 61, 87-88, 94,
103,111,113-127,129,131,160,
162, 212-213, 218, 254 257,
259, 289-290, 334, 339, 345,
358-359, 413, 415, 483, 485,
497, 546, 603, 692, 694, 719, 724,
751, 753, 764-767, 769-771,
773-779, 784, 794 796, 811,
819, 834, 839-845
Плеханова Р. М. 111, 774,841 -843
Плотин 450,805
Пожарский Д. М. 433-434,801
Пономарев Н. Ф. 97-100
Понс С. 21
Поппер К. 45
Португейс С. О. 783
Потресов А.Н. 14,29,58,61-62,
88,105, 111, ИЗ, 359, 720, 766,
773, 777, 781, 783, 786, 789,
793-796
Пришвин М. М. 612, 835
Прокопович С. Н. 521, 630, 826
Прудон П. 60, 723
Пуришкевич В. М. 499,614, 704,
' 820
Пушас И. О 779
Пушкин А. С. 70 71,148,327,477,
525, 690, 709, 741-742
Пушкин В. Л. 741
Пятаков Г. Л. 492-494, 818
Пятигорский А. М. 33
Пятницкий И. А. 674
РаблеФ. 310,33/
РавичС. 483
Радек К. Б. 32-33,185,238,245-246,
248, 250, 399, 659,670, 760, 790,
810,813—814
Радченко С. И. 766
Раковский X. Г. 33
Ранке Л. фон 418. 798
Рапопорт Ш. 79
Распутин В. Г. 495,818
Распутин Г. Е. 652,837
Рассел Б. 13
Рафаэль Санти 114, 733
Резников Б. Г. 759
Рейснер Л. М. 551,329
Рейхлин И. 845
Ремизов А. М. 691,839
Ренодель П. 397, 789
Рид Дж. 760
Риль А. 125. 734
Рильке Р. М. 450, 805
Робеспьер М. 114, 340-341, 475,
559, 710, 732, 780, 808, 830
Родзянко М. В. 35
Родионов И. А. 600
Розанов В. В. 469, 590, 600, 602,
663, 673, 691, 807, 832, 837
Романов Константин Константино-
вич, вел. кн. 63, 726
Романов Михаил Фёдорович, царь
435, 800, 802
Романова А. 95
Романова Л. 95
Popмозер Г. 46 17
Рубинштейн А. Г. 63, 725
Румянцев П.П. 779
Рыков А. И. 79, 542, 630, 646, 667.
671, 729-730, 758, 779, 836
РыссС.Я. 145,74/
Рютин М.Н. 758
Савинков Б. В. 228,403,499,755-756,
775-776,819
Сакс Д. 689, 839
Салтыков-Щедрин М. Е. 74, 116,
268, 729, 766-767, 842
Самойлов Давид 621,836
Сапожков А. В. 514, 823
Сатин Н.М. 677,838
Сахаров А. Д. 816-817
Свердлов Я. М. 32, 497, 502, 506,
511, 527, 554, 575,604,643, 659,
749, 769, 819, 834
Святополк-Мирский П. Д. 337, 779
Семашко Н. А. 483, 558, 804, 811
Сен-Жюст Л. 623,836
Сен-Симон А. 46, 60, 307-308, 492,
696, 723, 772, 817
Симонов К. М. 621, 836
Сисмонди Ж. де 60, 723
Склянский Э. М. 514, 823
СкоропадскийП.П. 434,39/
Слащёв-Крымский Я. А. 602-603.
833
Слепков А. 232, 757-758
Смайли Р. 401,790
СмилгаИ.Т. 37,664
Смирнов А. П. 250, 520. 762, 819,
834
Смит Н. 614
Смит Фредрик Эдвин, 1-й эрл Бир-
кенхэд, лорд 223, 225-226, 229,
755
Сноуден Ф. 388, 786
Соколов Д.Н. 173
Соколов Н. Д. 31-32, 34, 606-608,
746, 834
Сокольников Г. Я. 513,635,821-823
Сократ 147, 448, 741,804, 817
Солженипын А. И 481, 808-809,
816
Соловьёв В. С. 450, 474, 803, 805
Соловьев О. Ф. 31-33
Соломон (Исецкий) Г. А. 23-24,135,
180,191,195-196,198, 735-736,
746
Солоухин В. A. 48-49,524,610,631,
633-636,826-827,835
Сорокин И. Л. 663, 665-666
Сперанский М. М. 802
Сталин (Джугашвили) И. В. 8,21,34,
71-72,80,104,107,114,161,180,
183,226,234-253,444, 483,493,
510,523,530,542-543, 546,554,
558,579,616-622,624,630-632,
636-638, 646, 657-658, 667,
670-673,683,686, 727, 744, 754,
757 763, 779, 790,809,818,823,
825,827,829,837,842
Станкевич В. Б. 663
Стахович А. А. 340,780
Стеклов (Нахамкес) Ю. М. 30
Степанов Н.Ф. 31
Степанов-Скворцов (Скворцов-Степа-
нов) И. И. 232, 758
Степун Ф. А. 444, 803
СтолыпинП.А. 141,144,156,431,
502, 737-738, 820
СтопаниА.М. 766
Струве П. Б. 103, 122, 125, 143,
274-275, 277, 280, 317, 411,
586, 732, 739, 766, 768, 772, 793,
795-797, 831
СтучкаП.И. 199,749
Суворин А. С. 117-118, 590, 600,
733, 832
Сунь Ятсен 747
Суханов Н.Н. 31,456,608,806.835
Сырцов С. И. 238, 511, 759
Сэн Катаяма 498,519
Таганцев В. Н. 143, 739 740,828
Тамерлан 227, 755
Танхиль-Танхилевич П.С. 666
Тассо Т. 771
Теодорович И. А. 641, 837
Тер-Петросян С. А. см. Камо
Тимошенко С. К. 663
Тихвинская В. А. 143
Тихвинский М. М. 143, 739
Тихомиров Л. А. 328,589, 694, 771,
774, 832
Тихон Патриарх 533, 537,555,828
Ткачев П.Н. 9, 93, 281, 283, 328,
450, 694, 732, 768, 806
Токвиль А.-Ш.-А. К. де 595,832
Толстой Л. Н. 56, 70, 109. ИЗ,
593-594, 600, 629, 655, 690,
709-710, 804
Тома А. 395, 788
Томский М.П. 542, 646, 667, 758
Тредиаковский В. К. 89, 732
Троцкий Л.Д. (Бронштейн Л.Д.) 13,
23, 30, 32-34, 37-38, 41-43, 74,
144,158,161,176-177,180,183,
238, 245, 247-248, 386, 398,404,
499-500, 513-514, 519-521,527,
536-537,545, 554, 565-566,575,
610-611, 620, 633,637, 641-646,
649-651, 654-661, 664 668,
670-672, 674, 710-711, 720, 728,
741, 743, 747, 750-754, 757-758,
760-762, 771-773, 790, 793,807,
812,820-823,829,834,836
Трубецкой Н. С. 808
Трубецкой С. Н. 475,808
Туган-Барановский М. И. 59-60,
722-723, 766, 795-796
Турати Ф. 277, 768
Тургенев И. С. 58, 73-77, 82, 88,
109, ИЗ, 728
Тухачевский М. Н. 500, 502, 515,
522, 540, 625, 820, 824, 828
Тьер Л. 418, 798
ТэриЭ. 591 592,600
Тютчев Ф. И 585, 678-679, 764,
831
ТютюкинС. 839
УборевичИ.П. 515,524
Уилсон Э. 18
Ульрих В. В. 515,825
Ульянов А. И. 86,139,211, 224, 528,
531-532, 754,827
Ульянов Д. И. 136, 736, 827
Ульянов И.Н. 211,524-525,652,
827
Ульянова М. А. (урожд. Бланк) 111,
211, 524, 653
Ульянова М. И. 136-137. 735. 737.
827
Ульянов Н. В. 652
Ульянова-Елизарова А. И. 86—87,
112,135-137,191,531-532,654,
736
Урбан Дж. Р. 823
Урицкий (Борецкий) М.С. 39, 176,
179, 196-200, 373, 403, 527,
556-557, 575,659, 671, 748-749,
785, 792,829
Успенский Г. И. 87, 731
Уэллс Г. 517, 522. 541. 543. 557.
645, 825, 828
Федосеев Н. Е. 73, 728
Фейербах Л. 119, 734
Филарет, патриарх 432, 800
Филимонова Т. И. 840-841
Фихте И. Г. 119, 733-734
Форлендер К. 448, 805
Франк С. Л. 797
Франс А. 228, 755
Фридрих-Вильгельм IV 781
ФриисЯ. 396, 789
Фрунзе М. В. 510, 821
Фурье Ф. 60, 307 308, 492, 723,
772, 817
ХаймсонЛ. 614
Хомяков А. С. 63, 450, 726, 805
Хрущев Н.С. 579, 582, 596-597,
761,833
ЦакуновС.В. 618
Цебрикова М. К. 156, 743
Цезарь Гай Юлий 554,829
Церетели И. Г. 641, 743, 765, 789,
807, 837
Цеткин К. 484,813
Цюрупа А. Д. 45, 509, 820
Чаадаев П.Я. 128, 450, 799, 805
Чайковский П. И. 63-64. 725-726,
734
Чернобаев А. 839
Чернов В. М. 40, 42, 74, 405, 692,
695, 728
Чернышевский Н. Г. 59, 62, 83-96,
104-105, 278, 694, 702, 721, 768
Черчилль У. 223-229,601, 754,833
Чехов А. П. 629, 719,803
Чингисхан 227, 652, 755
Чичерин Г. В. 185, 756
Чубайс А. Б. 687-688,339
Чуковский К. И. 520,326
Чхеидзе Н. С. 154, 703, 742-743,
765
ШагинянМ.С. 531-532, 652, 323
Шаляпин Ф. И. 160
Шатобриан Ф. Р. де 475, 807
Шафаревич И. Р. 12,45,490,815-817
Шаховской Г. П. 432,800
ШациллоК.Ф. 587
Шацкин Л. А. 759
Швейцер И. Б. 269, 767
Шейдеман Ф. 333, 395, 733
Шекспир У. 23, 69, 454, 563, 594
Шеллинг Ф. 119, 450, 475, 733,805
Шиллер Ф. 69, 726
Шлегель А. 450, 805
ШлихтерА.Г. 177, 185, 188, 190,
196,515, 749
Шмидт О. Ю. 521-522,326
Шолохов М. А. 511, 822
Шпенглер О. 475-477,303
Штейн М. Г. 8, 524-525
Штраус Д.Ф. 293-294, 770
Штурман Д. 540, 559, 561, 578
Шульгин В. В. 660-663, 669-670
Шульце-Геверниц Г. 305, 772
Шульце-Делич Г. 309-311, 772
Щорс Н. А. 666-667
ЭккартД. 12-13
Элкин Б. 614
Эллюль Ж. 48
Энвер-паша 401, 790
Энгельгардт А. Н. 87,614, 731
Энгельс Ф. 21, 88, 103, 109, 115,
119,121,124-125,215, 275, 277,
281 283, 289, 296-303, 305,
307-309,312,317, 323,332, 346,
356-357,363,498, 519, 546, 563,
694-695, 700, 708, 712, 714, 724,
731, 736, 751, 753, 764, 767-768,
777, 781, 785,818-819, 844
Эссен Е. И. 654
Юденич Н. Н. 161, 228, 379, 610,
744
Юсупов Ф.Ф. 651-652, 837
Ягода Г. Г. 241-242, 515, 575, 642,
741, 761,824-825
ЯкирИ.Э. 512,522
Яковенко Б. В. 449, 804-805
Якушев А. А. 669
Ярославский Е. М. 237,672, 759
Ясенева М. И. 93-95
Aron В. — см. Арон Р.
Badiou А. — см. Бадью А.
Berlin I.— см. Берлин И.
Eckart D. — см. Эккарт Д.
Gauchet М. — см. Гоше М.
Kelsen Н. — см. Кельзен Г.
Moore В. - см. Мур Б.
Pons S. - см. Понс С.
Kussell В. — см. Рассел Б.